Двоеженец, Монтепен Ксавье Де, Год: 1874

Переводы
Время на прочтение: 224 минут(ы)
Скачать в PDF

Ксавье де Монтепен

Двоеженец

Часть первая

Глава I
МАНСАРДА НА УЛИЦЕ СЕН-ОНОРЕ

В этот день, тридцатого августа 1715 года, здесь происходило одно из значительнейших событий XVIII века: здесь умирал Людовик XIV Великий.
В этот день маркиза де Ментенон, сопровождаемая отцом Телье, села в карету и уехала в Сен-Сир.
Они покинули короля в его предсмертные часы, тщетно умирающий призывал их к себе! Предсмертная агония монарха началась тридцатого и была отравлена самой черной неблагодарностью. Только на смертном одре великий король познал равнодушие своих сыновей, дочерей, родных и своей фаворитки, двуличность своих придворных и двойственность священника, являвшегося его исповедником. Только несколько лакеев оплакивали смерть короля.
Первого сентября в восемь часов вечера Людовик XIV умер.
В девять часов гостиная герцога Орлеанского едва могла вместить нахлынувшую толпу.
Печальное событие наполнило радостью сердца парижан, известие о смерти короля встречали с таким восторгом, как будто Франция избавлялась от жестокого бича.
Девятого сентября вечером погребальное шествие тихо вышло из Версаля, миновало Булонский лес и прибыло к кладбищу Сен-Дени.
За погребальной колесницей следовала малая горсть придворных, из родных же умершего почти никого не было.
На кладбище Сен-Дени открыто ликовал народ, ничто не могло сдержать радостные крики толпы и восстановить порядок.
Повсюду раздавались веселые песни, по улицам были расставлены бочки с вином, а пьяный народ оглашал город восторженными возгласами, оскорблявшими память покойного короля.
Наконец двенадцатого октября парламент, уничтожив духовное завещание Людовика XIV, провозгласил герцога Орлеанского регентом Франции, предоставив ему право управлять государством до совершеннолетия короля.
Филипп Орлеанский будет играть большую роль в истории, которую мы расскажем.
Спустя несколько недель после этих важных событий, то есть в первых числах октября, в поздний час, когда спал весь Париж, запоздалый пешеход мог заметить на улице Сен-Оноре странный свет, выходивший из окон одной из мансард высокого дома.
По временам этот свет был едва заметен и горел бледным огоньком, потом внезапно разгорался, уподобляясь настоящему пожару, затем снова потухал и снова разгорался.
Рядом с этим окном находилось другое, открытое настежь. В его темной рамке виднелась фигура стоявшего неподвижно человека.
Проникнем в обе мансарды по узкой лестнице. В верхнем этаже, там, где кончалась лестница, находились одна против другой две заплесневевшие двери. Одна из них вела в узкую и низкую комнату, едва освещенную медной лампой, стоявшей на небольшом сосновом столе весьма грубой работы.
Несколько деревянных стульев и две грязные койки составляли все убранство комнаты. На одной лежала женщина, ей было не более сорока пяти лет, но на вид можно было дать гораздо больше. Длинные пряди седых волос обрамляли смуглое лицо, сон ее был беспокоен, губы шевелились, и резкие, судорожные движения по временам заставляли содрогаться тощее тело… Эту женщину звали Гильоной. У открытого окна стояла молодая женщина. Она неотрывно смотрела на усеянное яркими звездами небо.
Девушке было едва шестнадцать лет. Она еще несколько минут смотрела на мерцающие звезды, потом быстро подошла к столу, где стояла медная лампа, рядом лежала толстая открытая книга, переплетенная в кожу и с медными углами. Напечатанная в этой книге картина являла собой изображения непонятных и очень странных фигур. Девушка не отрывала от них взгляда.
Это был курс астрологии или великого искусства ‘распознавать будущность людей посредством течения планет и звезд’.
Девушка села, поправила фитиль лампы, положила книгу на колени и углубилась в чтение.
Девушка была среднего роста, с темными голубыми глазами, черные шелковистые волосы были сплетены в три косы. Девушка представляла собой редкий тип восточной красоты. Одежда ее состояла из темного шерстяного платья, значительно изношенного, но безупречной чистоты. Стройный стан и маленькие ручки довершали портрет этого прелестного создания, которое звалось Хильдой.
Облокотив голову на одну руку, она читала, часто останавливаясь, шевеля губами, напрягая свои умственные способности, чтобы понять темные формулы кабалистической книги.
Так длилось с полчаса, и только шелест переворачиваемых страниц изредка нарушал глубокую тишину в мансарде. Вдруг женщина, лежавшая на кровати, испустила тяжкий вздох. Она быстро со стоном вскочила и спросила глухим голосом:
— Хильда, это ты?
— Я, матушка, я!
— Который час?
— В Пале-Рояле пробило два часа.
— Что же ты не спишь?… Пора бы!
— Не хочется… читаю…
— Все ту же книгу?
— Да, ту же.
Мать недоверчиво пожала плечами и снова спросила:
— Пока я спала, ничего особенного не случилось?
— Нет, ничего. К чему этот вопрос?
— Я видела дурной сон, страшный сон, точно наяву…
Девушка встала, положила книгу на стол и подошла к кровати.
— Так расскажите этот сон? — попросила она.
— Твоя молочная сестра Диана приходила в эту мансарду.
— Что же тут страшного? — улыбнулась.
— Подожди же!… Вот увидишь… Диана тебе говорила, что ей угрожает опасность и что одна ты можешь ее спасти.
— И без сомнения, я сейчас решилась бы ей покровительствовать, но несмотря на все мои старания избавить ее от несчастья, я не успела, и она не избежала опасности!… И это так взволновало вас?…
— Нет, не это… гораздо хуже!… Ты отвечала Диане ласками. Она бросилась в твои объятия… Я вас видела целующимися, как двух вновь встретившихся после длительной разлуки сестер, но потом Диана вдруг побледнела и зашаталась… Ты ее душила в своих объятиях…
— Я ее душила?! Но, вероятно, против моего желания? — испуганно воскликнула девушка.
— Сперва я так же полагала, но вскоре убедилась в противном. Диана шептала: ‘Хильда, ты меня удушишь!’ Она слабо защищалась. Ты же, не отвечая ни слова, продолжала улыбаться, но, улыбаясь, все крепче и крепче душила ее в своих объятиях… Она едва внятным голосом молила тебя о пощаде. Стоны ее превратились в хрипение, но скоро она смолкла — Диана умерла! Ты выпустила ее из своих объятий… Она упала на том месте, где сейчас стоишь ты… На ее губах виднелась кровь. Ты по-прежнему продолжала улыбаться и наступила на ее труп…
За последними словами последовало молчание. Хильда, слушая мать, невольно вздрагивала…
— Это, действительно, страшно, — сказала она, — но, к счастью, это был только сон!… И притом бессмысленный!… Вы хорошо знаете, что после вас больше всего на свете я люблю Диану!
— Я все знаю, но верю также, что сны часто бывают предзнаменованием будущего. И как бы они нелепы ни казались, рано или поздно они должны исполниться.
Хильда при этих словах покачала головой и хотела было ответить, но не успела. В эту минуту внезапно раздался страшный взрыв: в соседней мансарде, окна которой, как мы видели, освещались таким странным образом, случилось несчастье. Весь верхний этаж дома затрясся, как бы от землетрясения. Тонкая перегородка, у которой стояли кровати матери и дочери, треснула, и из щелей повалили клубы черного дыма и одуряющий смрад неизвестных газов. В то же время послышались душераздирающий мучительный крик и глухой шум падающего на пол тела.
Старая Гильона в ужасе инстинктивно схватила Хильду и прижала девушку к груди, шепча задыхающимся голосом:
— Боже! Мы погибли! Сейчас обрушится кровля! Бежим, может, еще успеем!…
И не замечая, что на ней одна ночная рубашка, с распущенными седыми волосами, Гильона попыталась оттащить дочь к двери.

Глава II
РАНЕНЫЙ

Хильда сохранила присутствие духа. Обладая твердым характером, она не разделяла ужаса своей матери. Потихоньку освободившись от ее объятий, она сказала:
— Бежать!… Но зачем же?…
— Чтобы спасти нашу жизнь…
— Но видите, матушка, опасность миновала… Крыша цела и, уверяю вас, не рухнет. Не будем больше заботиться о нас самих, а подумаем лучше о несчастном, который, вероятно, нуждается в помощи, если он еще не умер… впрочем, сомневаюсь…
— Про какого несчастного ты говоришь? — спросила мать.
— Вы не догадываетесь?
— Нет…
— Я говорю о нашем соседе… О том бледном молодом человеке, который, кажется, так же беден, как и мы. Мы встречаем его иногда на лестнице, он точно крадется, уступая всегда нам дорогу… Он так вежливо с нами раскланивается…
— Я знаю, про кого ты говоришь!… Но почему ты думаешь, что он нуждается в нашей помощи?
— Его мансарда рядом с нашей…
— И что же?
— То, что в ней-то и произошел взрыв, который вас так страшно напугал…
— Уверена ли ты в этом?
— Конечно!… Посмотрите! — вскричала молодая девушка, показывая на щели в перегородке, из которых все еще шел дым. — Оденьтесь же поскорее во что-нибудь и пойдемте со мной.
Мать всегда беспрекословно слушалась свою дочь, она поспешила завернуться в плащ из грубой ткани, взяла лампу и пошла за Хильдой.
Войти в соседнюю комнату было не трудно. Сорванная с петель и наполовину расколотая взрывом дверь лежала у входа.
— Хильда, дочь моя! Не входи туда! Умоляю тебя!… — закричала Гильона.
Не внимая материнским увещаниям, девушка решительно вошла в темную мансарду, а старуха, дрожа всем телом, но не желая оставить ее одну, последовала за ней.
Медная лампа почти погасла в этой удушливой атмосфере. Впрочем, ее бледный свет позволил женщинам различить в хаосе всевозможных осколков нетронутую кирпичную печь, кузнечные меха, металлическую руду и пять или шесть толстых фолиантов, подобных тому, который незадолго до этого читала Хильда: два-три из них были совершенно изорваны и листы их валялись по всему полу.
Среди осколков на полу лежало распростертое тело хозяина мансарды.
Это был молодой человек, лет двадцати пяти, высокого роста и красивой наружности.
На лбу его была рана, вероятно, от разбитого стекла, из нее капала кровь, что делало его лицо еще более ужасным. Хильда обернулась к матери и спросила взволнованным голосом:
— Жив ли он еще?
Старуха склонилась над молодым человеком, приложила к его сердцу ухо и ответила:
— Жив и, как мне кажется, вне опасности!
— Но он истекает кровью!…
— Это ничего… Компрессы из соленой воды скоро его исцелят.
— И благодаря этим компрессам он придет в себя?
— Нет.
— Чем же помочь ему! Да говорите же, матушка!
— Молодой человек, вероятно, занимался не знаю какой дьявольской стряпней в этой печке… Эта чертовщина, угрожавшая взорвать весь дом, лишила его чувств, он еще легко отделался за свою неосторожность…
— Во всяком случае, — воскликнула девушка, — мы не можем оставить этого несчастного!…
— Что же делать?
— Перенесем его к себе!…
— К себе! — воскликнула Гильона. — Да в уме ли ты, Хильда? Да разве у нас есть место для постороннего, незнакомого, да еще молодого человека?
— Дело в том, что ему необходимо тотчас же оказать помощь, перевязать рану. Для этого не надо много места. Положим его на мою кровать, пока он не очнется.
— Но…
Хильда не дала ей договорить.
— Помогите мне, матушка! — сказала она и, взяв молодого человека за плечи, подняла его без особых усилий. Старуха с ворчанием помогла ей, и через несколько минут молодой человек уже лежал на кровати молодой девушки.
Во время этих происшествий нижние обитатели походили на пчелиный рой.
Пробужденные ото сна громом взрыва, все квартиранты повыскакивали со своих постелей, защелкали дверные замки, все бегало, кричало. Бедные люди задавали себе вопросы, чтобы это могло быть. Суматоха была страшная, все бегали с зажженными лампами, и никто не мог понять, что же произошло. Некоторые, привлеченные запахом дыма и смрада, стучались в мансарду, так же ничего не поняли: дверь была заперта.
Хильда начала с того, что вымыла и перевязала молодому человеку рану. Едва холодный компресс коснулся его головы, как он пришел в себя.
Открыв глаза, большие, черные, проницательные, молодой человек поднялся, провел рукой по лбу, окинул быстрым взглядом окружающее и спросил слабым голосом:
— Где я?
— У ваших соседок! — ответила Хильда.
Зачастую, после внезапных ударов и сильных ощущений, память на некоторое время изменяет человеку.
Так случилось и с молодым человеком: он совершенно забыл, что с ним произошло, и продолжал расспрашивать Хильду.
— Но как же я попал сюда, и что со мной случилось?
— Я сама не могу вам объяснить, что с вами случилось! — ответила девушка. — Об этом мы только предполагаем с матушкой, но не знаем, наверно… быть может, и ошибаемся… А как вы сюда попали — очень просто, я вам сейчас все расскажу…

Глава III
ИСПОВЕДЬ

Хильда в нескольких словах рассказала молодому человеку о случившемся.
Выслушав ее рассказ, он воскликнул:
— Вы угадали: я занимаюсь химией. Я посвятил свою жизнь осуществлению своей заветной, быть может, и нелепой, мечты… Я ищу философский камень… Эту ночь я был почти уверен, что достигну своей цели… Еще бы несколько минут, и я бы торжествовал! Но помешала неосторожность… От радости, которую я ощутил при виде, что мой опыт верно идет к желаемым результатам, я забыл принять самую необходимую предосторожность… Я упустил из виду самую простую вещь… А это-то и привело к несчастью… Теперь опять придется начинать все снова… и Бог весть, придется ли! А я был так близок к цели!… Будь, что будет, но я не оставлю этого дела, буду трудиться, работать до последней возможности… А теперь позвольте мне вас поблагодарить от всего сердца за оказанную вами услугу и удалиться…
При этих словах молодой человек встал с кровати и хотел было направиться к двери, но силы изменили ему, ноги подкосились, голова закружилась и бедняга упал…
— Боже мой! — вскричал он с досадой. — Что это значит? Неужели я опять лишился чувств?
— Ничего нет удивительного! — сказала Хильда. — После такого сильного удара сразу трудно оправиться. Оставайтесь лучше здесь, у нас. Впрочем, куда же вы хотите идти?
— К себе, понятно… Тем более, что это так близко, несколько шагов. Будьте уж добры до конца, позвольте мне опереться на вашу руку и я легко доберусь с вашей помощью до моей конуры?
Хильда слегка улыбнулась.
— Вы, вероятно, меня не поняли?… Вам нельзя вернуться к себе…
— Отчего же?
— Там такой хаос, точно после сражения, ни одной вещи не осталось в целости, повсюду одни осколки и обломки, вам не на что будет ни лечь, ни сесть…
— А мое химическое оборудование?
— Все превратилось в прах…
— А книги?
— От них не осталось и следа, исключая двух-трех томов, которые спаслись каким-то чудом.
Молодой человек сделал отчаянный жест, поник головой и грустно промолвил:
— Ничего больше! Чем же я буду начинать! — Молодой человек сидел некоторое время в раздумьи. — Голова кружится, сердце почти не бьется, я почти дохожу до смешного, а эта слабость!… Извините меня, сударыня, если я попрошу у вас несколько капель холодной воды?
Хильда поспешно встала, наполнила холодной водой оловянный стакан и подала его незнакомцу, который осушил его до дна.
— Теперь мне совсем хорошо! — промолвил он… — Это принесло мне пользу. Я так вам обязан, сударыня… Вы так много для меня сделали… Но вы должны узнать, кто я…
— Разговор вас утомляет… после…
— Нет, вы должны узнать имя человека, которому вы оказали ваше гостеприимство… Я кавалер Жерар де Нойаль.
— Жерар де Нойаль! — воскликнула девушка не без удивления. — Такое знатное имя?
— И даже очень… Я принадлежу к одному из древнейших родов… Мои предки принимали участие в крестовых походах.
— Так вы, должно быть, богаты?…
— А что касается этого, то это дело другое!… Благочестивый Иов был богачем в сравнении со мной!… Это вас удивляет?
— И даже очень, признаюсь…
— Вы сейчас все узнаете… У меня два брата: граф и виконт де Нойаль… Граф, по праву первенства, завладел всеми наследственными имениями… Виконт, благодаря своему титулу, женился на богатой… Со мной же они хотели распорядиться по-своему, сделать меня духовным лицом. Не чувствуя ни малейшего влечения к церковному сану, я употребил все средства, чтобы воспротивиться их воле, открыто восстал против их намерений… и мы поссорились… Я без сожаления оставил навсегда замок Нойаль и прибыл в Париж с пятьюдесятью тысячами ливров, моим законным наследством…
— Однако это порядочная сумма!
— Быть может, для бедняка, не имеющего ни больших потребностей, ни желаний, ни тщеславия, но для меня, признаюсь, это было слишком недостаточно…
— Для вашего полного счастья, стало быть, вам нужно большое богатство?
— Громадное! Говорю с вами откровенно… Не потому, что я скуп… Нет, Боже избави! Но жизнь так коротка! Я люблю золото не как деньги, а как средство, доставляющее так много благ в жизни, а этих благ я жажду! Быть может, это для вас и непонятно?
— О, я хорошо это понимаю! — ответила Хильда.
— Да, но с такими желаниями и сильной любовью к роскоши, проявляющейся во всех формах, с пятьюдесятью тысячами ливров не далеко уедешь… Другой бы на моем месте прокутил их сразу… А я хотел найти философский камень, то есть неисчерпаемый источник богатства. Сперва я должен вам сказать, что по странной фантазии одного из моих предков, который слыл за большого оригинала и даже помешанного, я нашел в Нойальском замке собранную этим предком большую библиотеку, которая состояла из руководств к изучению астрологии, химии и других сокровенных наук. Среди этих книг я и провел свою юность. Впрочем, вы, вероятно, никогда не слыхали об этих науках?
— Вы ошибаетесь: я посвящена в их тайны больше, чем вы предполагаете.
— Тем лучше! Это меня избавляет от некоторых объяснений… В один длинный осенний день (мне исполнилось тогда едва пятнадцать лет) лил бесконечный дождь. Можно было умереть со скуки. Я просто не знал, как избавиться от тоски. Наконец мне пришло в голову прибегнуть к праотцовской библиотеке, как к последнему средству развлечения. И странное дело!… Казалось бы, что в моем тогдашнем возрасте эта темная премудрость не должна бы интересовать меня. Но случилось наоборот: я упивался этим чтением, глотал том за томом, лишал себя сна, даже в течение большей части ночи не отрывался от чтения. В результате после трех лет усидчивых занятий эти сокровенные науки более не имели для меня тайн… Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что после моего разрыва с братьями, когда я очутился один на улицах Парижа, свободный, как птица, и с небольшими средствами в кармане, я решил извлечь пользу из моих занятий — применить теорию на практике и сделать великое открытие в науке превращения металлов. На следующий же день я принялся за работу, которая длилась долгие четыре года. Эти четыре года я жил в страшной бедности, отказывал себе даже в самом необходимом. Я сделал много важных открытий. Но чем дальше росла моя надежда, тем более истощались мои средства. Я вынужден был переменить мое удобное жилище на эту мансарду. Вчера я истратил последний луи для завершающего опыта. Я был близок к цели. Эта ночь должна была решить мою участь… Еще бы несколько минут, и я стал бы богаче всех царей на свете! Но простая неосторожность все разрушила! Мои надежды разбиты!… Чтобы начать сначала, нужны деньги… а у меня их нет!…
При последних словах молодой человек опустил голову на грудь и тяжело вздохнул.
Хильда несколько минут не прерывала молчания, но потом спросила:
— Какая же сумма вам нужна?
— Две тысячи ливров, по крайней мере!…
— И вы уверены, что с этими деньгами достигнете своей цели?
— Так уверен, как и в том, что меня зовут Жераром де Нойаль!
— В таком случае, — сказала Хильда твердым голосом, — будьте спокойны, вы получите две тысячи.
— Вы шутите? — заметил Жерар.
— Я вам ручаюсь!
— Но кто же даст мне эти деньги?
— Я!…
При этих словах старуха вскрикнула, как пораженная громом.
— Ты с ума сошла, несчастная! Ты забываешь, что мы сами живем в нищете, что нам едва-едва хватает на хлеб насущный!… Откуда же ты возьмешь столько денег?
— Это вас не касается, матушка! Лишь бы я их достала… и я добуду их. Я обещала и исполню свое слово…
— Но я, — поспешил Жерар, — возвращаю вам ваше слово… Денег, которые вы мне обещали, я не приму…
— Почему?
— Потому, что считаю недостойным быть причиной ссоры между матерью и дочерью…

Глава IV
ВОЗДУШНЫЕ ЗАМКИ

Жерар де Нойаль чувствовал сильную головную боль и страшную слабость. Он последовал совету девушки, рекомендовавшей ему заснуть и успокоиться, и лег на кровать. Едва он закрыл глаза, как тотчас впал в тяжелый сон.
Гильона, увидав это, схватила дочь за руку и громко спросила:
— Наконец объяснись же со мной?
— Потише, матушка! — возразила девушка, — вы его разбудите!…
— Растолкуй же мне, что означает обещание дать две тысячи этому помешанному на химии? Ведь он сумасшедший, это ясно, как Божий день!…
— Для вас — может быть, но не для меня. Я верю его словам и верю в его успех! Нас свела с ним не простая случайность, а общая судьба… Мы родились, вероятно, под одной звездой, у нас одни и те же мечты, желания, и я хочу разделить с ним роковое богатство, которого ни он без меня, ни я без него никогда не достигли бы. Понимаете ли вы это, матушка?
— Я знаю только одно, что ты надеешься на невозможное!…
— Время покажет, кто из нас прав.
— Да откуда же ты хочешь достать такую сумму? Если бы мы вздумали продать весь наш скарб, то и тогда не выручили бы и десятой доли…
— Я все это хорошо знаю, но я рассчитываю попросить у человека, который, вероятно, мне не откажет.
— У кого же?
— У моей молочной сестры Дианы де Жильда.
Старуха пожала плечами.
— У Дианы у самой ничего нет, а графиня, ее мать, почти так же бедна, как и мы.
— У графини осталось еще несколько бриллиантов. У нее нет других желаний, как сделать приятное своей дочери, а Диана с радостью исполнит мою просьбу.
— Так ты думаешь сходить к графине в ее маленький домик на берегу Марны?
— Да… И вы пойдете со мной, матушка!
— Когда?!
— Скоро… Может быть, завтра… Давно уже мне хотелось обнять мою милую Диану. Вы знаете, ведь я ее люблю, как родную сестру.
— Потому-то ты и хочешь ее разорить!
— Нет, я хочу сделать ее богатой, так как и она, вероятно, получит часть золотых гор, которые будут принадлежать мне.
— Пускай будет по-твоему! — ворчала старуха. — Я больше не стану спорить. Ты ведь всегда права!… Делай, как знаешь… Но теперь постараемся немного поспать. Старость берет свое: у меня слипаются глаза, мне необходим сон. Так как ты уступила свою постель, то ложись вместе со мной.
— Ложитесь одни, матушка, а я засну на этой скамье.
Гильона не стала настаивать. Она поспешно улеглась и через несколько минут заснула.
Хильда не последовала ее примеру, хотя она и легла, но остаток ночи не смыкала глаз: она мечтала.
Прошло уже больше часа, как солнечные лучи, прокравшись через узкое окно, осветили жалкую бедную мансарду. И вот кавалер Жерар де Нойаль открыл глаза и увидел перед собой неземной образ молодой девушки. Он был положительно ослеплен красотой, которую накануне не удосужился разглядеть в темноте.
Хильда не была кокетка, нет, но она была женщина и тотчас угадала, какое впечатление произвела ее красивая наружность на молодого человека. Со своей стороны, она находила Жерара де Нойаля красавцем и в первый раз в жизни почувствовала учащенное биение сердца.
— Как вы теперь себя чувствуете? — спросила девушка взволнованным голосом.
— Благодаря вам… отлично!… Ведь это вы спасли меня? Вы перевязали мне рану? Вы приняли меня к себе с добротой ангела?
— Разве я так переменилась за ночь, что вы меня не узнаете? — улыбнулась Хильда.
— В темноте я не мог разглядеть вашей красоты… Теперь же ваш образ запечатлен здесь… И ничто на свете не может его изгладить…
Эти слова были произнесены с таким воодушевлением, что девушка невольно опустила глаза.
Гильона спала крепким сном и ни слова не слыхала из их разговора.
— Я вам обещала, — сказала Хильда, — что к вашему пробуждению моя мать во всем будет со мной согласна. Так и вышло: она совершенно поняла меня и обещала мне содействовать. Сегодня же мы оставляем Париж и поедем к той особе, которая должна нас выручить известной суммой денег. Но наша отлучка продолжится недолго. Через три дня мы вернемся, и вы получите обещанное…
— Ах! — восторженно воскликнул Жерар. — В этот век сомнений и недоверий я вдруг встречаю такую душу! Перед вами преклоняться мало!… Вы божество!… При такой красоте да еще золотое сердце! Я вас поставлю на пьедестал, вы будете властительницей всего света!… Скажите мне ваше имя?…
— Хильда.
— Итак, Хильда, я сделаю вас царицей!
— Хильда улыбнулась, польщенная этими словами, она твердо верила в их осуществление.
— Позвольте мне задать вам нескромный вопрос?
— Говорите!
— До той поры, когда мы будем царствовать, еще надо жить некоторое время, а у вас нет средств. Я говорю с вами, как друг, как сестра. Откуда возьмете вы денег на необходимое? На пищу и пропитание? Позвольте мне предложить…
Жерар не дал ей окончить и прервал почти с гневом:
— Хильда! Умоляю вас, ни слова больше… Вы мне предложили значительную сумму для возобновления моих трудов, и я, не колеблясь, принял ее. Теперь же дело идет о милостыне, вы оскорбляете меня… Я вас извиняю, но милостыни никогда не приму!
Заметив смущение Хильды, он прибавил:
— Будьте спокойны, дитя мое! Я не умру с голода во время вашего отсутствия, у меня еще остается вот это…
С этими словами Жерар снял с пальца золотое кольцо с небольшим сапфиром и показал его Хильде.
— Я знаю, что стоит оно немного, но мне все-таки дадут кое-что и этого будет достаточно. Жаль с ним расставаться, это память о моей матери… А теперь отплатите мне такой же откровенностью. Расскажите мне о себе, о вашем прошлом… Ведь я ничего не знаю о вас, кроме одного: что вы красивы, как день, и добры, как ангел!… Умоляю вас, не откажите мне в этом!…
— Это не трудно и к тому же будет коротко, — отвечала девушка. — В моей жизни нет ничего интересного, она самая обыденная. Но так как вы желаете узнать ее, то извольте…

Глава V
ВСТРЕЧА

Вот в чем заключался рассказ Хильды. Гильона была родом цыганка. В молодости она славилась красотой, но счастья ей это не принесло. Попав случайно в Париж, красавица сделалась любовницей одного знатного господина, который скоро ее оставил. Не имея никаких средств к жизни, брошенная на произвол судьбы, да еще с ребенком на руках (у нее уже родилась тогда Хильда), Гильона, вероятно, сделалась бы жертвой разврата или страшной нищеты, если бы одна добрая особа не предложила ей стать кормилицей ее ребенка, при этом цыганке было дозволено не покидать свое родное дитя. Особа эта была графиня де Сен-Жильда.
За девять месяцев до рождения ее дочери Дианы графа де Сен-Жильда обвинили в гнусной измене и казнили.
Все имение казненного было конфисковано. На графиню де Сен-Жильду, вышедшую замуж по любви, обрушились сразу два удара: она лишилась обожаемого мужа и всяких средств к существованию. В это отчаянное для нее время у нее родилась дочь. Отчаяние было так велико, что опасались за ее рассудок. Графиня действительно была близка к помешательству. Вместо того, чтобы находить утешение в своей малютке, она не могла на нее смотреть без ужаса и старалась всячески удалить ее от себя. К счастью, ненависть к собственному ребенку продолжалась недолго, скоро она превратилась в самую искреннюю и нежную любовь.
Гильона, Хильда и молочная ее сестра Диана поселились в скромной квартире графини на одной из мрачных улиц квартала Море.
Обе девочки росли вместе, их соединяла очень тесная и нежная дружба. Им исполнилось по четырнадцать лет, когда графиню постигло новое несчастье.
Доверенное лицо, которому она поручила ведение своих дел и в руках которого находилось ее состояние, оказалось страшным плутом. Он забрал все ее деньги и скрылся.
Но графиня не отчаивалась. Она продала большую часть своих вещей и мебели и переселилась вместе с Дианой в собственный маленький домик на берегу Марны. Разлука крайне опечалила молодых девушек, нерасстававшихся с пеленок. Графиня не могла взять с собой Гильону и Хильду, у нее были на то свои причины, но при расставании она обеспечила их насколько ей позволяли средства. Причина же заключалась в следующем. Приходила та пора, когда обе девочки превращаются во взрослых девиц. Хильда обладала пылким твердым характером, свойственным ее происхождению. Она подчинила своему влиянию нежную, мягкую Диану. Графиня боялась этого влияния, ее пугала также ослепительная красота Хильды. Она была рада предлогу разъединить молодых девушек и поспешила им воспользоваться.
Много слез было пролито при расставании. Чтобы утешить девушек, графиня взяла слово с Гильоны, что она каждый год будет навещать ее с дочерью. Бывшая кормилица и Хильда поселились в мансарде на улице Сен-Оноре, где мы с ними и познакомились.
Выслушав короткий рассказ Хильды, Жерар де Нойаль стал расспрашивать ее о характере, взглядах и желаниях, на все это Хильда отвечала охотно. Между ними было так много общего — те же устремления, надежды, и тот же взгляд на жизнь. Казалось, молодые люди были сотворены друг для друга. Это новое открытие привело Жерара в восторг.
— Хильда! — сказал он. — Мы не можем жить друг без друга! Я просто обезумел от радости при одной мысли о том будущем, которое нас ожидает. Эти таинственные науки, заставляющие человека бороться с природой, придают ему такое могущество, что царская власть — ничто в сравнении с этой силой. Мы вместе будем изучать их, и, мало того, что мы приобретем горы золота, мы будем властелинами всего света.
Хильда побледнела от душевного трепета. Она уже не видела перед собой этой жалкой мансарды с ее нищетой и убожеством. Девушка, точно в бреду, перенеслась в какое-то волшебное царство.
Но вдруг мать ее потянулась на кровати.
Хильда спустилась с облаков. Поэзия превратилась в прозу. Решили отправиться в путь к графине в тот же день, в два часа и возвратиться не позднее, как через три дня.
На прощание Хильда протянула молодому человеку свою маленькую ручку. Жерар де Нойаль поцеловал ее и вышел. Он был уже страстно влюблен и готов был тотчас же жениться на дочери цыганки.
В назначенное время Гильона и Хильда направились по дороге к Венсену. Всю дорогу Хильда хранила глубокое молчание и, казалось, не замечала ничего, что происходило вокруг нее.
— О чем это ты думаешь? — спросила Гильона.
Девушка вздрогнула, как пробужденная от приятного сна.
— Я? Я думала об этой странной истории… которую ты когда-то рассказала… я думала о рождении Дианы.
Обе женщины продолжали путь, не промолвив больше ни слова.
Жерар де Нойаль, осмотрев свою разрушенную мансарду и удивляясь своему спасению, направился к одному почтенному жиду, который снабжал деньгами под залог ценных вещей.
Жерару уже приходилось прибегать к его помощи. Теперь он получил двадцать экю за свое кольцо с сапфиром, которое стоило не меньше двухсот ливров.
Из этой маленькой суммы он поспешил купить себе шляпу, потому что ходил по городу с непокрытой головой и обращал на себя внимание прохожих, принимавших его за сумасшедшего или беглого из тюрьмы.
Потом Жерар вспомнил, что целые сутки у него еще ничего не было во рту. Он отправился в харчевню, спросил себе бутылку старого вина и скромный обед. Утолив голод и оправившись от ночного приключения, молодой человек направился в Тюильрийский сад.
Тут его ненароком толкнул человек весьма добродушной наружности, по-видимому, провинциал.
— Невежа! — воскликнул Жерар. — Нельзя ли быть осторожнее!
В сущности же был виноват сам Жерар. Вместо того, чтобы ответить дерзостью на незаслуженное оскорбление, провинциал радостно воскликнул:
— Боже! Да ведь это господин кавалер?
— Разве вы меня знаете?
— Еще бы мне не знать кавалера Жерара де Нойаля? Вы при мне родились!… Да и вы меня отлично знаете… Взгляните-ка хорошенько?
Незнакомец снял шляпу и умильно смотрел на Жерара.
— Если не ошибаюсь, — удивленно произнес тот, — вы Робер Брике!…
— Он самый… управляющий покойного графа де Нойаля, брата господина кавалера…
— Мой брат умер! — воскликнул Жерар.
— Шесть месяцев тому назад. Упал с лошади и отдал Богу душу.
— Царство ему небесное, хотя не могу сказать, чтобы я особенно его любил!
— По духовному завещанию, — сказал управляющий, — граф оставил все состояние второму брату, виконту, вдовцу, у которого два сына. Тот поселился со всей семьей в замке и завладел имением, оставив за мной прежнюю должность управляющего.
— Очень рад за вас, Брике, — сказал Жерар. — Я вас всегда считал хорошим и честным человеком. Но зачем же вы теперь в Париже?
— Приехал вас искать, сударь!
— Искать меня?! Зачем же?
— Вот уже две недели, как с утра до вечера рыскаю по городу. Я уже совершенно отчаялся и потерял всякую надежду, как вдруг теперь, благодаря судьбе…
— Для чего же вы ищете меня?
— По приказанию бывшего виконта теперь графа де Нойаля…
— Что это он вздумал беспокоиться обо мне?
— Его беспокойство очень понятно! Бедный граф! Его единственная забота… найти вас, ведь прошло четыре года с тех пор, как он не имел о вас никаких известий!
— Да на что я ему нужен?
— Он желает вас видеть, просить у вас прощения за обиды, которые когда-то нанес. Мне поручено тотчас же привезти вас в замок.
— Я не поеду!… Что мне там делать, в чужом замке, у братьев, которые почти меня выгнали? Между нами нет ничего общего.
— Но имя, господин кавалер… виконт, должен я был сказать, потому что теперь вы виконт… Вы должны его увековечить… Этот замок, эти громадные имения будут ваши, так как вы единственный наследник!
— Брике! Вы, кажется, с ума сошли! Вы, вероятно, забыли, что у моего брата два сына?
— Виконт! Вы ошибаетесь! Оба сына умерли один за другим в течение шести месяцев. Отец их страдает неизлечимой болезнью и, как предполагают, проживет не больше месяца. Таково мнение докторов. А с тех пор, как я оставил его, прошло уже две недели! Как видите, время не терпит, мы должны поспешить и чем скорее, тем лучше. Ваш брат на краю могилы… Поймите, он не сделает вас наследником, не увидав вас и не удостоверившись, что вы живы…

Глава VI
ОТЪЕЗД

Человек, заложивший последнюю вещь за двадцать экю, конечно, не может оставаться равнодушным при известии о полученном им неожиданном богатстве. Жерар последовал общему закону. Он забыл на время свой философский камень и променял его на более верное, хотя и не столь громадное богатство.
Ему предстояла перспектива сделаться графом де Нойаль, единственным представителем этого знатного рода и обладателем обширных поместий.
Жерара так ошеломила эта неожиданная новость, что он даже зашатался. Робер Брике поспешил его поддержать.
— Господин виконт! — воскликнул он. — Неужели с вами дурно? Вот не кстати! Мы должны дорожить временем!…
— Не беспокойтесь, почтенный Брике! — с улыбкой отвечал Жерар. — Это пройдет!… Вот я уже и оправился.
— Ну, слава Богу!… Теперь же позвольте проводить вас до вашей квартиры. Уложим вещи и пустимся в дорогу.
Жерар покачал головой.
Он вспомнил о приключениях прошедшей ночи и о своей любви к Хильде.
— Неужели!… — прошептал Брике, побледнев в свою очередь. — Господин виконт отказывается ехать со мной?!
— Нет, я не отказываюсь… я поеду с вами, но только не сегодня…
— Когда же?
— Через три дня.
— Через три дня! — повторил Брике взволнованным голосом. — Боже мой! Но это невозможно!…
— Возможно, Брике, возможно.
— Умоляю вас, вспомните, что мы и так потеряли две недели.
— Повторяю, я не могу оставить Париж, не дождавшись одной особы, которая возвратится сюда не раньше как через три дня…
— В таком случае мы, может быть, уже не застанем графа в живых, он умрет без завещания или, хуже того, оставит завещание в пользу непрямых наследников, посторонних… Вы сами, господин виконт, рискуете…
— И все-таки я не изменю своего решения… Не настаивайте более… Это мои последние слова.
— В таком случае, — сказал Брике, поникнув головой, — пусть будет по-вашему: мы поедем через три дня! — Потом, бросив беглый взгляд на обтрепанный костюм Жерара, он продолжал: — Вероятно, вы воспользуетесь этим временем для исправления вашего гардероба. Позвольте задать вам один вопрос?
— Говорите!
— Может быть, вы находитесь в стесненных обстоятельствах, господин виконт?
— Вы угадали! Нынешней ночью у меня был пожар, от которого я сам едва спасся. Должен, впрочем, откровенно сказать, что и было-то у меня немного…
— К счастью, граф снабдил меня изрядной суммой на непредвиденные расходы… Господин виконт! Надеюсь, вы не откажетесь принять вот это… здесь три тысячи ливров…
Робер достал из кармана наполненный золотом кошелек и протянул его Жерару.
Тот взял деньги с удовольствием…
— Это в счет будущего наследства, не правда ли? — сказал он. — Я принимаю… Где вы остановились, почтеннейший?
— В гостинице ‘Деревянная шпага’, на улице ‘Добрых детей’.
— Пойдемте же к вам, я чувствую усталость…
И будущий наследник и управляющий направились к названной гостинице.
После непродолжительного отдыха Робер Брике принялся писать письмо, в котором извещал графа, что он отыскал Жерара де Нойаля, но что, по независящим от них причинам, они раньше чем через три дня пуститься в дорогу не могут.
‘Если мое письмо застанет графа в живых, то ничего еще не потеряно, — думал Робер, — но в этом-то и вопрос… впрочем, на все Господня воля!’
На следующий день Жерар не скучал. Он употребил большую часть денег на выкуп своих вещей у жида, потом закупил себе белья и платья, в которых сильно нуждался, и уложил все свои покупки в чемоданы.
Потом он раз двадцать ходил к дому Хильды и Гильоны. Но девушка и ее мать в тот день так и не вернулись.
‘Вероятно, они будут завтра’, — думал молодой человек, возвращаясь в гостиницу.
— Господин виконт! — сказал ему Брике, — завтра третий день… Вы мне обещали, а никогда еще ни один из де Нойалей не изменял своему слову… В котором же часу вам будет угодно отправиться?
— В пять часов вечера…
— Хотя и поздно, но мы будем ехать день и ночь и наверстаем потерянное время…
Еще не было двенадцати часов, как молодой человек снова отправился на улицу Сен-Оноре, но опять никого не застал.
‘Теперь они уже не замедлят вернуться’, — подумал он и остался дожидаться их в своей разрушенной мансарде. До пяти часов оставалось всего несколько минут.
‘Они не вернутся сегодня! — в бешенстве думал Жерар. — Хильда меня забыла! Быть может, она раскаялась в данном мне обещании? Что делать? Ждать больше невозможно! Робер Брике ждет меня! Я обещал… надо ехать, но прежде чем уехать, я напишу Хильде, чтобы она не подумала, что я пропал без вести’.
Жерар взял листок бумаги и написал карандашом следующее:

‘Милая Хильда!

Во время Вашего отсутствия я узнал о необыкновенных событиях. Мой старший брат умер и второй скоро последует за ним в могилу. Я еду получать громадное наследство, но скоро вернусь, чтобы разделить его с Вами.
Я удаляюсь с тяжелым сердцем, мне так грустно от того, что не увидел Вас перед отъездом. Меня утешает лишь надежда скорого возвращения. Умоляю Вас, помните обо мне и любите человека, который Вас обожает.

Жерар де Нойаль‘.

Написав это письмо, молодой человек подумал, как бы передать его по назначению. Вспомнив, что в маленькой квартире, помещавшейся под мансардой, жила бедная вдова с восьмилетней дочерью, Жерар пошел туда и постучался в дверь. Отворила девочка. Она была одна.
— Дитя мое! — сказал ей Жерар, — ты ведь знаешь, не правда ли, двух женщин, которые живут над вами?
— Гильону и Хильду, как же, знаю!
— Вот письмо для Хильды… Передай ей сегодня вечером или завтра. — Девочка взяла бумажку и сделала утвердительный знак головой.
— А вот тебе за это золотая монета… можешь взять ее себе или отдай матери.
Девочка никогда еще не видела золотой монеты, она вертела ее в руках и рассматривала с любопытством.
— Помни же: письмо надо отдать Хильде! — повторил де Нойаль.
Он сбежал с лестницы. Уже пробило пять часов и молодой человек не желал вводить в сомнение Робера Брике, который, видимо, уже терял терпение, дожидаясь его в почтовой карете.
Виконт де Нойаль впрыгнул в карету, Робер последовал за ним и крикнул кучеру:
— Эй, живее! В Анжу!…
Раздался свист бича и карета помчалась.
В это время вдова, жившая на улице Сен-Оноре под мансардой Гильоны, вернулась домой и, увидав свою дочь, игравшую с золотой монетой, с удивлением спросила ее:
— Что это у тебя такое?
— Золотая монета!…
— Кому же она принадлежит!
— Мне, матушка!…
— Кто тебе ее дал?
— Один красивый господин, который здесь был недавно.
— За что же он дал ее тебе?
— А за то, что я передам вот эту бумажку Хильде…
И девочка подала матери письмо Жерара.
Та взяла его, недоверчиво осмотрела, повертела в руках и даже не развернула.
Бедная женщина не умела читать.
— Гм… — процедила она сквозь зубы, — тут хорошего мало. Гильона ведь колдунья, дочь ее известная потаскушка, а этот господин, вероятно, волочится за нею! Я — честная женщина и никогда не занималась передачей любовных писем!
Сказав это, она бросила письмо в печку.
— А золотая монета, мама? — с беспокойством спросила девочка.
— Это другое дело, — отвечала вдова, — не бросать же ее в огонь, она нам пригодится!

Глава VII
НА БЕРЕГАХ МАРНЫ

В начале восемнадцатого века берега Марны совсем не походили на теперешние. В то время парижская буржуазия не имела понятия о сельской жизни и не имела к ней того пристрастия, которое теперь развилось в таких больших масштабах. Тогда никому и в голову не приходило обзаводиться домами и садами в окрестностях города, которые оставались совсем необитаемыми или же были населены одними крестьянами.
Почти напротив холма Шеневиер, рядом с селением Варен, на берегу Марны возвышался маленький домик, или скорее избушка, не отличавшаяся ничем по наружности от остальных крестьянских жилищ.
Этот домик был покрыт соломой, имел два окна и одну дверь. Поблизости стояла старая ветла и, раскинув свои ветви на покрытую мхом крышу, придавала живописный вид этому скромному жилищу. Прилегавший к нему маленький сад был засажен цветами.
Домик разделялся тонкой перегородкой на две комнаты. Первая представляла собой гостиную и была уставлена хотя не новой, но богатой и изящной мебелью, которая даже в Париже не осталась бы незамеченной.
Большой диван и кресла с позолотой, обитые богатой шелковой материей, были украшены графским гербом. Стены тоже были обиты шелком, везде были бронза, фарфор, мрамор, чудные зеркала, тут же висел большой писанный красками портрет. На портрете был изображен мужчина, лет тридцати. На рамке портрета красовался все тот же графский герб с наброшенным на него черным крепом.
В гостиной сидели две женщины, графиня де Сен-Жильда и ее дочь Диана.
Графине было лет тридцать шесть. Она была замечательно прекрасна, несмотря на свою смертельную бледность, которая служила явным доказательством ее долгих страданий. Голубые глаза графини утратили блеск и веки покраснели от пролитых слез. Все ее лицо выражало грусть и покорность судьбе. Густые пепельные волосы обрамляли высокий белый лоб. Но эти чудные волосы поседели в одну ночь, именно в ту ночь, когда совершилась казнь ее мужа. А графине в то время было только двадцать!
Прелестная блондинка Диана, как две капли воды, походила на свою мать. Чудная улыбка ее имела какую-то особенную притягательную силу.
Графиня носила глубокий траур, который не снимала с того дня, как легла на плаху голова графа.
Диана была одета в голубое платье, цвет этот очень шел к ее лицу.
Пробило пять часов. Раздалось несколько нетерпеливых ударов колокольчика, повешенного у калитки сада.
— Кто там? — спросила графиня.
— Должно быть, мать Симоне со свежим хлебом! — ответила Диана.
— Куда же пропала Женевьева?
— Я послала ее в деревню за молоком.
Женевьева была единственной прислугой графини.
— Пойду сама отворю, не беспокойся!
И девушка выбежала из гостиной в сад. Не прошло и нескольких секунд, как графиня услыхала радостные крики, сопровождаемые бесчисленными поцелуями. Диана кричала:
— Мама! Как я счастлива! Хильда, милая!
Девушки вошли в гостиную в сопровождении цыганки, бывшей кормилицы Дианы. Хильда без церемоний бросилась в объятия графини, старуха же почтительно поцеловала ей руку:
— Хильда! Как я счастлива! — повторяла Диана. — Ты, конечно, к нам надолго?
— К сожалению, нет…
Несмотря на значительную разницу в положении, девушки сохранили привычки детства и говорили друг другу ‘ты’.
— Ну, сколько же дней ты пробудешь? — спросила с грустью Диана.
— Один, а может, два.
— А-а… так ты меня разлюбила!
— Напротив, я тебя люблю больше, чем когда-либо, — ответила Хильда. — Позволь мне объяснить, в чем дело, и ты простишь меня…
— Ну, говори же скорей? Оставим наших родителей, пойдем в сад, и ты расскажешь мне все… все…
Хильда и Диана отправились в беседку, где и расположились на скамейке. Между ними завязалась интимная беседа. Хильда рассказала молочной сестре все подробности прошедшей ночи. Она не скрыла от нее ни своих воздушных замков о богатстве, ни планов на будущее.
Диана слушала ее с напряженным вниманием. Сердце ее учащенно билось. Когда Хильда кончила свой рассказ, Диана поцеловала ее с восторгом и тихо проговорила:
— Так ты любишь господина Жерара?
— Мне кажется, что да! — ответила Хильда.
— А он? Он должен тебя обожать… Да как в тебя не влюбиться… ведь ты красавица! Ты выйдешь за него замуж, будешь богата, счастлива…
— Надеюсь… Но одной мне не нужно этого богатства, я домогаюсь его с целью разделить сокровища с тобою пополам. Так скажи мне, милая Диана, что… графиня откажет мне в этой важной услуге?
— Матушка тебе ни в чем не откажет! — ответила Диана. — Впрочем, на что тебе к ней и обращаться?… Твое желание и без нее будет исполнено.
— Как же?
— Я тебе дам две тысячи ливров.
— Ты?
— Не удивляйся. Я объясню тебе, откуда у меня эти деньги.
Когда мы бежали из Парижа, моя мать была вынуждена продать картины, серебро и все наши ценные вещи. Приехав сюда, она обратилась ко мне со слезами:
— Я знаю, милое дитя мое, — сказала она, — тебе предстоит жизнь здесь скучная и полная лишений. Вот тебе кошелек, возьми его, и трать эти деньги по своему усмотрению на какие только тебе вздумается прихоти и надобности.
Я решительно отказалась. Но добрая мать положила кошелек на колени и вышла. Я сосчитала свое богатство, в кошельке было две тысячи четыреста ливров. Но с тех пор прихотей у меня никаких не было, и мое богатство осталось неприкосновенным. Возьми две тысячи… и я так счастлива, что могу оказать тебе эту пустяковую услугу.
— Благодарю тебя, от всей души благодарю тебя! Но помни, что я верну тебе не две, а сотни и сотни тысяч.
— Полно, милая сестра. Я тебе не взаймы даю, а так просто, от души, от сердца!…
И Диана побежала в дом, откуда возвратилась через несколько минут, в руках она держала голубой шелковый кошелек, в котором блестели золотые монеты.
— Возьми! — сказала она. — Это тот же кошелек, который мне подарила матушка. Дай Бог, чтобы он принес тебе счастье!
— Ты просто ангельская душа! — ответила Хильда и прижала сестру к своей груди. — Нужно иметь каменное сердце, чтобы не решиться отдать жизнь за тебя.
Эти слова, по-видимому, Хильда произнесла от чистого сердца.

Глава VIII
БОГ РАСПОЛАГАЕТ

Хильда спешила в Париж на свидание с Нойалем, но уступив настоятельным просьбам Дианы, решилась остаться еще на один день.
На третий день после скромного завтрака Гильона с дочерью снова отправились в путь. До Парижа им нужно было ехать не больше шести часов. Хильда рассчитала, что в два часа пополудни они будут уже дома. Кончался октябрь, но день стоял жаркий, точно в июле. Густой слой пыли покрывал дорогу. Собиралась гроза.
Погруженная в свои размышления, Хильда ничего не замечала. Крупные капли пота выступили на ее лице.
С Гильоной было то же самое. Она шла с большим трудом и, не дойдя до Сен-Мора, стала жаловаться на усталость и на странную боль во всем организме.
Хильду это нимало не беспокоило, она приписывала недомогание матери приближению грозы.
— Это ничего, — говорила девушка, — не тревожьтесь, матушка!… Это скоро пройдет, обопритесь на мою руку и пойдемте скорее…
Благодаря поддержке дочери, Гильона продолжала путь, но поступь ее была нетвердой, женщину так и шатало из стороны в сторону, она тихо стонала, но не останавливалась. Так дошли они почти до Венсена. Вот уже и леса показались.
— Я не могу больше идти, — тихо проговорила Гильона.
— Крепитесь, матушка! Теперь уже недалеко. Скоро подойдем к лесу, под тенью деревьев вы вздохнете свободнее, там вы оправитесь.
— Нет, я чувствую, что не в состоянии дойти до Парижа.
— Но если вы так устали, я сбегаю и отыщу извозчика… Отсюда уже недалеко до Венсена… я достану там лошадь, и мы доедем до дому.
Гильона сделала последнее усилие и дошла, или лучше сказать, дотащилась до леса.
‘Теперь мы спасены! — подумала девушка. — Я посажу матушку под деревом и пойду за извозчиком’.
В это время Гильона, выпустив руку дочери, проговорила, задыхаясь:
— Мне очень дурно… я умираю…
С этими словами она упала на землю и затихла. Хильда растерялась, она стала на колени, подняла голову матери и поцеловала в глаза, устремленные на одну точку.
— Но это невозможно!… — рыдала Хильда, ломая руки. — Мама, ты ведь не умерла!… Так не умирают… Ты ведь сейчас говорила со мной… Тебя можно еще спасти… Нужно только доктора… доктора!…
Обезумев от ужаса и горя, Хильда все-таки ясно понимала, что времени терять нельзя, что каждая минута дорога. Она перетащила Гильону под дерево, прислонила ее к стволу и пустилась бежать по направлению к Венсену.
Она совершенно забыла об усталости. Она неслась так быстро, как только могла, почти летела…
Вконец запыхавшись, она достигла города.
Крестьянин, стоявший у входа своего дома, не без удивления посмотрел на нее.
Хильда остановилась.
— Доктора!… — сказала она с придыханием, удерживая руками усиленное биение своего сердца. — Мне нужен доктор… ради Христа… моя мать умирает!…
Не задавая никаких вопросов, крестьянин быстро произнес:
— Третий дом направо, доктор Савар…
— Благодарю!… Благодарю…
И девушка побежала к дому доктора.
К счастью, он был дома. Молодой человек тотчас же все понял.
— Проводите меня! — сказал он, взяв свой мешок с лекарствами. — Я следую за вами…
Хильда повиновалась.
Умирающая женщина в лесах Венсена! Это было своего рода событие, и потому за доктором и Хильдой последовала целая толпа.
Не прошло и десяти минут, как они уж пришли к дубу, под которым лежала все еще бесчувственная Гильона.
Доктор наклонился и осмотрел больную.
— Ну, что вы скажете, доктор? — спросила Хильда.
— Апоплексический удар!
— Есть ли надежда?
— Сейчас узнаем.
— Доктор вынул из мешка ланцет, приподнял руку Гильоны, засучил ей рукав выше локтя, перевязал и проколол вену.
Хильда побледнела и, глядя на эту операцию, едва сдерживала рыдания. Кровь долго не показывалась, и доктор покачал головой.
Вскоре потекла черная, как смола, кровь.
— Она еще не умерла! — сказал доктор. — И может быть, нам удастся спасти ее.
У Хильды вырвался радостный крик.
Гильона сделала слабое движение. Ее широко открытые глаза уже не глядели так неопределенно, губы зашевелились, но не произнесли ни одного звука.
— Могу сказать определенно, что опасность миновала, — шептал медик на ухо Хильде, которая все еще стояла на коленях перед матерью. — Но я опасаюсь, как бы не последовал паралич. Должен предупредить, что ваша матушка, может быть, потеряет способность говорить и часть ее тела останется без движения…
Услыхав эти слова, Хильда зарыдала.
Доктор остановил кровь бандажом. Общими усилиями из веток соорудили носилки, и Гильону перенесли в маленькую гостиницу, которая находилась почти напротив дома доктора.
Как только голова Гильоны коснулась подушки, она впала в глубокий сон.
— Все идет к лучшему! — сказал доктор. С этими утешительными словами он вышел, обещая прийти еще вечером.
Тогда, и только тогда вспомнила Хильда, что Жерар се ждет и что она не успеет к назначенному времени в Париж. Ее сердце болезненно сжалось: она ведь начинала любить!
‘Что-то он подумает? — спрашивала себя девушка. — Сомневается ли он во мне?… Нет, он поймет, что обстоятельства задержали меня… А если Жерар осудит меня, не выслушав, то он недостоин моей любви’.
После этих размышлений девушка уже больше не думала о Нойале и занялась исключительно матерью.
Верный своему слову, доктор пришел вечером навестить больную.
Цыганка все еще спала. Доктор сделал значительную гримасу.
— Этот длительный сон не предвещает ничего хорошего, — сказал он. — Впрочем, увидим, что будет завтра.
Но и на следующий день не было ничего утешительного. Доктор решил, что часть мозга парализована, что Гильона останется без языка, что вся ее правая сторона будет неподвижной.
— Останется ли она живой? — спрашивала в отчаянии Хильда.
— По мне, лучше бы она умерла… Жизнь может продлиться еще некоторое время, а может внезапно погаснуть… Впрочем, ее без опасения можно перевезти домой, если вы того желаете.
Спустя несколько часов мать и дочь прибыли на извозчике в Париж.
Дома, уложив Гильону на кровать, Хильда вспомнила о Жераре.
‘Он сейчас придет! — думала девушка. — И узнает, как дорого я поплатилась за свою преданность. Если бы я не торопила матушку, она не находилась бы теперь в таком ужасном положении!… Она без движения… не говорит… ничего не понимает…’

Глава IX
НЕЗНАКОМЕЦ

Нойаль, как уже известно, не должен был придти к Хильде, письмо, в котором он извещал се о своем отъезде, было сожжено еще накануне.
Мы не будем распространяться о том отчаянии, в котором находилась Хильда из-за отсутствия Жерара.
Первый раз в жизни надежда закралась в ее душу, девушка начала верить в осуществление своих заветных желаний, и вдруг все разрушилось!… Хильдой овладело полное отчаяние, и, может быть, она совсем упала бы духом, если бы ей не приходилось заботиться о больной, беспомощной матери.
Два раза в день покидала девушка свою мансарду для закупок необходимых припасов и лекарств для Гильоны.
В одну из таких отлучек она шла, по обыкновению, очень быстро, завернувшись в черную шерстяную мантилью и опустив глаза. И вдруг ей повстречался некий военный высокого роста и явно знатного происхождения.
Он казался одних лет с Жераром де Нойалем, его стройна я, высокая фигура дышала здоровьем и силой, а мужественное красивое лицо имело серьезное, почти строгое выражение.
Когда Хильда проходила мимо, незнакомец невольно обратил на нее внимание и был поражен чудными чертами ее лица, ее эффектной красотой.
‘Бедное дитя! — подумал незнакомец. — Какое горе может быть у этого чудного создания? По одежде она, кажется, принадлежит к низшему классу, — прибавил он, обернувшись еще раз… — Я предчувствую, что здесь кроется какая-то тайна… Я должен узнать, кто она’.
И молодой человек последовал за Хильдой.
Но девушка шла быстро и намного опередила его, ее черная одежда мелькала вдали между прохожими. Военный поспешил следом, стараясь не терять ее из виду.
Хильда заходила в лавки, покупала необходимое и, казалось, дорожила временем, не тратя его на пустые разговоры с торговцами.
Когда все было куплено, она направилась домой, продолжая грустить и не глядя по сторонам. Молодой человек все еще преследовал ее. Он видел, как девушка взошла на крыльцо на улице Сен-Оноре, некоторое время постоял перед домом и убедился, что именно тут находится ее жилище.
Простояв целый час, он направился к Пале-Роялю и подумал:
‘К чему я делаю такие глупости? И на кой шут мне заниматься какой-то неизвестной девушкой? Правда, она красива, но мне что до этого? Если окажется, что эта нимфа сомнительной добродетели, то для меня она моментально потеряет все обаяние. Если же это честная девушка, то я не хочу делать ее своею любовницей и тем более своей женой. К тому же, откуда знать, может быть, эта грусть — следствие безнадежной любви! Лучше избежать опасности! Нет, не буду я о ней больше думать! Не хочу ее более встречать!’
Несмотря на твердое решение, молодой человек вечером того же дня снова был на улице Сен-Оноре, прохаживаясь взад и вперед перед домом, где жила Хильда, но на этот раз уже не в военной форме, а в простом платье, чтобы не очень бросаться в глаза.
Не прошло и четверти часа, как Хильда снова вышла из дома, и молодой человек последовал за ней, проклиная свою слабость и ругая себя.
‘Положительно я дурак!… — рассуждал он сам с собой… — Но, поразмыслив хорошенько, я, конечно, уж не приду сюда второй раз!… И к чему видеть это? Ведь все равно, я ни за что не скажу ей ни слова? Нет, я сейчас же удалюсь…’
А между тем, он все шел за Хильдой, как будто какая-то сила притягивала его.
Вдруг из-за угла одной улицы показались три подмастерья. Они держались за руки и шли прямо на Хильду. Девушка сделала было несколько шагов в сторону, чтобы не столкнуться с ними, но компания, которая была, по-видимому, навеселе, остановила ее.
— Друзья! — сказал один из них, — не упускайте эту добычу, сама судьба посылает ее в наши сети.
— Славный кусочек! — воскликнул другой. — Мы не пустим тебя без выкупа, который сами тебе назначим…
— А выкупом будет то, что ты должна поцеловать по разу каждого из нас! — прибавил третий.
— Оставьте меня! — шептала Хильда, ускоряя шаг и не оборачиваясь.
— Поцелуй, красотка, и тогда мы квиты, а в случае сопротивления удвоим плату…
Безобразники хотели было обнять Хильду и силой заставить ее удовлетворить их желание.
Девушка вскрикнула, подвыпившие клерки ответили смехом, который, впрочем, вскоре прекратился: незнакомец схватил двоих из них за ворот и отшвырнул в сторону.
— Проходите, мадемуазель, препятствие устранено!… — сказал он, почтительно раскланиваясь.
— Благодарю вас!… — прошептала Хильда, окинув незнакомца внимательным взглядом, и продолжила свой путь. Больше не было произнесено ни слова, но этот взгляд заставил сердце незнакомца восторженно встрепенуться.
С тех пор он каждый день являлся к ее дому в определенные часы, всюду следовал за ней, куда бы она ни шла, он стал ее тенью. Хильда, несмотря на свою грусть, не могла его не заметить. Она была польщена таким вниманием, хотя оставалась совершенно равнодушной к незнакомцу. Так прошло несколько дней. Молодой человек все больше и больше увлекался Хильдой, его страсть достигла такого накала, когда человек положительно теряет рассудок и готов на любые глупости.
Он по-прежнему не решался заговорить с девушкой и не предпринимал ни малейших попыток войти к ней в дом, а между тем, он всецело принадлежал женщине, даже имени которой не знал…
Но долго так длиться не могло. Ему хотелось узнать, по крайней мере, была ли достойной женщина, завладевшая его сердцем. И он решился навести о ней справки. Получил следующий результат: Хильда жила одна со своей матерью. Они были очень бедны.
Но откуда тогда они брали средства для своей скромной, жизни, было никому неизвестно. По-видимому, они не занимались никакой работой. Ничто не заставляло сомневаться в невинности и непорочности Хильды, так как никто не переступал их порога.
Эти незначительные справки все же совершенно успокоили молодого незнакомца и уничтожили все его сомнения.
После коротких размышлений молодой человек пришел к заключению, что Хильда должна быть олицетворением добродетели, иначе что же заставляло бы ее жить в бедности, тогда как благодаря своей красоте она могла бы жить в роскоши и неге?

Глава X
МАРКИЗ САЛЬЕ

Прошла неделя с тех пор, как мать с дочерью вернулись из своего злополучного путешествия в Варен. Хильда встала с рассветом и по обыкновению подошла к постели матери.
Сперва ее поразила неподвижность лица Гильоны. Оно походило на восковую маску.
Хильда схватила ее за руку, свесившуюся с постели. Рука была холодна, как лед. Она хотела ее приподнять и поднести к своим губам, но рука не сгибалась.
Предсказание венсенского доктора сбылось.
Гильона умерла ночью.
Девушка поняла страшную истину и из ее груди вырвался глухой стон.
— Моя мать умерла! — закричала она.
И упав на труп Гильоны, Хильда покрыла его поцелуями, как бы желая ими согреть бездыханное тело…
На другой день скромное погребальное шествие тихо приближалось к одному из парижских кладбищ. Два человека несли гроб, позади шла одна Хильда. Лицо ее было покрыто черным крепом, по временам слышались только ее рыдания. Впрочем, мы ошибаемся, говоря, что девушка шла одна за гробом. На некотором расстоянии следовал человек с непокрытой головой и в глубоком трауре.
Он проводил тело до кладбища, и когда Хильда, упав на колени, плакала над только что засыпанной могилой, он стоял неподвижно в отдалении, облокотившись на один из памятников.
Наконец изнемогшая от усталости девушка отправилась опять по дороге к Парижу. Молодой человек следовал за ней.
Хотя Гильона и не была христианкой, но дочь ее, воспитанная под надзором графини де Сен-Жильды и получившая одинаковое образование с ее дочерью, приняла святое крещение и сделалась католичкой.
Вернувшись в свою мрачную мансарду, Хильда опустилась на колени перед кроватью, где ранее лежала ее мать, и стала молиться.
— Боже милостивый! Если ты не сжалишься надо мной, что же со мной будет? У меня только и было одно утешение — мать. Ты отнял ее у меня! Я теперь одна, одна на всем свете!
В это время дверь мансарды тихонько отворилась, и кто-то проговорил взволнованным голосом:
— Нет, Хильда, вы не одиноки на этом свете! Бог не оставит вас!… Он посылает меня к вам…
Девушка вздрогнула, быстро встала и с удивлением посмотрела на неожиданного гостя.
Она тотчас же узнала его. Это был тот самый молодой человек, который всюду следовал за ней, как тень, и который избавил ее от уличного оскорбления.
— Мне кажется, — сказала она, — что я могу довериться вам, раз вы уже оказали мне важную услугу… В вас я вижу друга… Но я не знаю, кто вы… Мне даже неизвестно ваше имя… Позвольте мне…
— Я маркиз де Салье, — сказал он. — Командир Бургундского полка. Я богат, у меня нет ни семьи, ни родных, никто не стесняет моей воли и желаний. Я люблю вас от всей души, хотя бы и не следовало высказываться мне в такое тяжелое для вас время, но обстоятельства так сложились, что я решился… Хотите ли вы принять мое имя, разделить со мной мое состояние? Хотите ли быть моей женой?
— Вашей женой?… Я?! — повторила Хильда, пораженная неожиданным предложением.
— Да, от вас зависит сделать меня счастливейшим из смертных… Согласитесь только быть моей женой!…
— Но вы меня совсем не знаете! — прошептала Хильда, опустив глаза. Она чувствовала себя крайне неловко: присутствие важного господина с такими утонченными манерами большого света смутило ее.
— Я вас знаю больше, чем вы думаете. Знаю, что ваша мать была цыганка, что вы бедны, но что ваша жизнь не запятнана ни одним дурным поступком. Знаю, что вы прекрасны! Знаю, что я вас обожаю до безумия! Еще раз спрашиваю вас, хотите ли вы быть маркизой де Салье?
‘Это сон!’ — подумала Хильда.
Маркиз принял ее молчание за нерешительность и продолжал:
— Вы колеблетесь?… Вы меня не любите, я знаю это!… Я еще ничем не заслужил вашей любви! Но если вы свободны и ваше сердце еще никому не принадлежит, то не отвергайте меня, будьте моей женой… хотя бы равнодушной ко мне на первое время, но потом я сумею победить вашу холодность… Вы будете счастливы!… Я употреблю все старания, чтобы вы полюбили меня!… Ну, что же?… Вы все молчите?… Умоляю вас — отвечайте! На коленях прошу вас!…
— Боже мой! — прошептала Хильда. — Если бы я была уверена, что вы не ставите западню…
— Западню! — воскликнул побледневший маркиз. — Можете ли вы предполагать во мне такие низкие наклонности? Прийти сюда, к вам, где еще витает душа только что умершей вашей матушки, с целью обмануть и погубить вас?… Нет, Хильда! Тогда я сам бы презирал себя и не сказал бы вам своего имени!… Хильда! Клянусь вам своей честью, что мои слова искренни, вы можете, вы должны им верить! Ну, отвечайте же!
— Я согласна, — ответила девушка, протягивая маркизу руку, — я не отплачу вам неблагодарностью! Та, которую вы берете из бедности и нищеты и из ничтожества, та, которой вы даете ваше имя, богатство, будет вам верной и доброй женой!… Располагайте мной, как хотите!… У меня не будет другой воли, кроме вашей…
— Хильда! — бормотал маркиз, с жаром целуя ей руку. — Я буду достойным вашего доверия. В первый и последний раз мои губы коснулись вашей руки, я не дотронусь до этой руки до тех пор, пока сам Бог не соединить нас в церкви. Прошу только об одном, чтобы это сделалось по возможности скорее. Согласны ли вы?
— Я вам уже ответила, — сказала сирота, опуская глаза, — вам стоит только приказать… мой долг повиноваться вам!…
— Тогда мы повенчаемся завтра же?
Хильда утвердительно кивнула головой.
— В таком случае мы повенчаемся самым скромным образом, при брачном обряде будут присутствовать только необходимые свидетели. Недалеко от Парижа у меня есть поместье с небольшим замком времен Людовика XIII, окруженное садами и лесами. Места там очень живописные. Смею надеяться, что вам там понравится… Священник моего прихода — славный, добрый старик, он меня знал еще ребенком и любит меня, как родного сына. Он нас повенчает, и мы проведем наш медовый месяц в Вилеруа… так называется это селение…
— Я в восторге… и если бы не грусть моя по бедной матушке, то я была бы совершенно счастлива!
— Время — лучший утешитель, оно исцеляет все раны. Придет время, и ваша печаль превратится только в одно грустное воспоминание. Ваши глаза забудут слезы, и вы будете улыбаться… Верите ли вы этому, Хильда?
— Мне хотелось бы верить вашим словам, но теперь, когда тело матери еще не успело остыть в могиле… мне сдается, что улыбка никогда не вернется ко мне…
За этими словами последовало небольшое молчание, потом довольный маркиз воскликнул:
— Милая Хильда! Моя невеста не должна более оставаться в этом ужасном жилище…
— У меня нет другого пристанища, куда же я пойду?
— Вот что я вам предлагаю: ночи еще не так холодны, светит луна. Через два часа за вами приедет моя карета и отвезет вас в Вилеруа. Вы поедете одна, я же последую за вами верхом. Мы проедем всю ночь, а к утру будем уже в замке. Там я пошлю за священником, все приготовят к венцу, и через полчаса у алтаря я назову вас маркизой де Салье.
Хильда не могла не одобрить этот план, тем более, что она все более убеждалась в том, что маркиз любит и уважает ее.
Маркиз вышел из мансарды, ему следовало сделать необходимые распоряжения для отъезда и закупить кое-что для будущей маркизы.
Хильда осталась одна, она почти забыла о своем горе и была исключительно занята мыслью о предстоящей неожиданной перемене в ее жизни. Сегодня бедность, дочь цыганки, а завтра богатство и маркиза!… И все это благодаря случаю, слепому случаю! Будущий муж ее молод, красив, а между тем Хильда не испытывала к нему никаких чувств…
Она думала, что благодарность пробудит в ней более нежные чувства. Девушка закрыла лицо руками и старалась думать о своем женихе, о маркизе, но перед ней вставал другой образ — Жерара де Нойаля. Напрасно Хильда гнала его от себя, он ее не покидал…
‘Увы! — думала Хильда. — Жерар меня не любит… а я могла бы его любить!… И страстно!…’
На соседней колокольне пробило шесть часов. Хильда выглянула в окошко.
Карста и два всадника уже ждали ее у подъезда. Девушка закрылась черной вуалью и быстро спустилась по лестнице. Лакей поспешно отворил дверцу кареты, Хильда вскочила в нее, и лошади помчались во весь опор. Маркиз и его слуга следовали за ней верхом. Хильда, приподняв вуаль, как-то грустно улыбалась ему, казалось, она благодарила его, потом, прислонясь к мягким шелковым подушкам кареты, девушка задумалась.
Маркиз де Салье был последним представителем богатого и знатного рода. Он получал приблизительно восемьдесят тысяч ливров годового дохода.
Обладая пылкой, храброй, восприимчивой натурой, он не останавливался ни перед чем, для него не существовало преград. Все, что бы он ни задумал, ни пожелал, все должно было повиноваться его воле…

Глава XI
СВАДЬБА

Другой всадник, ехавший позади кареты, был камердинером маркиза. Это был человек лет двадцати пяти, расторопный, умный, решительный и верный слуга. Его звали Мало. Он был вполне предан своему господину, готов был броситься в огонь и воду за него и посвятить ему свою жизнь. Маркиз, уверенный в его преданности и любви, ценил Мало и обращался с ним, как с другом, а не как со слугой.
Проехав некоторое время в молчании, маркиз сделал знак слуге.
Мало приблизился к нему.
— Знаешь ли ты, что мы теперь делаем? — спросил маркиз.
— Угадать нетрудно, — ответил камердинер с громким смехом. Мы похищаем эту даму. Дело не новое, не в первый раз случается!…
— Согласен!… Но знаешь ли, кто эта дама?
Мало покачал головой.
— Так знай же, эта дама — маркиза де Салье!…
Мало привскочил на седле и воскликнул, как ужаленный:
— Как! Мой господин, стало быть, женат?
— Пока еще нет, — ответил маркиз, улыбаясь, — но через несколько часов буду женат… Мы отправляемся в Вилеруа, и завтра раньше полудня будем повенчаны… Тебя это известие, кажется, огорчило?
— Мне казалось, что мой господин способен на беззаботную, веселую жизнь, а не на брачные узы, которые, как говорят, переносить не совсем-то легко… Впрочем, прошу извинения у моего господина… быть может, я и ошибаюсь.
После небольшого молчания слуга продолжал:
— Вероятно, по случаю брака маркиза у нас в Вилеруа будут большие празднества, наедет много гостей…
— Напротив, ничего не будет! Мы проведем это время в уединении…
Лицо Мало выразило сильное удивление, ему казалась непонятной свадьба без торжества и пиршества.
— Вероятно, — промолвил он, — родные госпожи маркизы…
— Моя невеста сирота и у ней нет родных… Она незнатного происхождения и без приданого. Я женюсь на ней потому, что она красавица, добра, как ангел… А главное — я ее люблю…
— Мне уже не в первый раз приходится слышать подобные слова от моего господина… Стало быть, эта особа будет женой моего господина, и я буду ей предан одинаково, как и вам.
— Благодарю тебя! Ты верный и хороший слуга!…
Наступила ночь.
Карета ненадолго остановилась в Пуасси, чтобы дать отдых лошадям. Хильда не вышла, она предпочла мягкие подушки кареты постели сомнительного достоинства в гостинице. Девушка еще не была маркизой, но уже проявляла аристократические замашки.
К четырем часам утра снова отправились в путь. Лучи восходящего солнца показались на горизонте, там и сям виднелись деревья с пожелтевшей и покрасневшей листвой. Карета миновала живописное селение Манте, проехала мост на маленькой реке и въехала во двор Вилеруанского замка, обнесенного красивой решеткой. Мало поспешил сделать приготовления для принятия своих господ, убрал комнаты замка, успел развести везде огонь и придал праздничный вид всему замку.
На кухне жарились к завтраку цыплята и утки.
Маркиз де Салье сам отворил дверцы кареты и ввел Хильду в замок.
— Дорогая моя, возлюбленная, — сказал он ей, когда они шли просторным коридором, украшенным трофеями охоты. — Вы теперь у себя!
Девушка ответила ему легким пожатием руки.
— Не чувствуете ли вы усталости от дороги?
— Да, немного… Но это ничего, я скоро оправлюсь.
— Не скучали ли вы в продолжении столь долгого одиночества?
— Я была не одна. Я мысленно беседовала с моей матерью и вами.
Говоря эти слова, Хильда лгала. Как и накануне, она не переставала думать о Жераре де Нойале. Тщетно гнала она от себя воспоминания о нем.
— Эти покои принадлежали моей матери, они будут вашими! — сказал маркиз, отворяя дверь большой, богато убранной комнаты. Везде были бархат, позолота, мрамор, картины и зеркала. Яркий огонь горел в камине и придавал всему веселый вид.
Маркиз велел принести в смежную комнату чемоданы с вещами, предназначенными для Хильды.
Потом он переоделся и отправился к священнику.
Старик уже был предуведомлен о приезде маркиза. Он встретил его с такой радостью, что даже заплакал от счастья.
Когда маркиз сказал ему, что женится, священник пришел в восторг и поцеловал его в обе щеки.
Эта радость доброго священника была понятна: он знал, что маркиз жил в Париже в кругу расточительного и порочного света. Женитьба же, по мнению священника, ограждала от всех житейских бурь, и так как маркиз брал себе законную жену, то отрекался от сатаны, от его пагубных дел, значит — и от чужих жен…
Старик еще более обрадовался, узнав о предстоявшей ему чести венчать новобрачных. Он попросил отсрочить свадьбу на два часа, чтобы успеть приготовиться и убрать церковь. Он хотел звонить во все колокола, дабы известить поселян об этом радостном событии. Но против этого положительно восстал де Салье. Его невеста была в глубоком трауре, и он не желал, чтобы при их брачной церемонии были зрители.
Священник вполне с ним согласился.
Через два часа церковь осветили множество зажженных свечей, алтарь был разукрашен цветами, двое детей, одетых в белые платья, кадили ладаном. Маркиз с Хильдой стояли рядом на коленях, старый священник благословлял их дрожащими руками. После совершения таинства он сказал им слово, короткое, но проникнутое неподдельным чувством, так что на ресницах маркиза даже показались слезы. Хильда стояла, закрыв лицо обеими руками, трудно было отгадать — плакала ли она…
После венца молодые и свидетели прошли в ризницу, где ими был подписан акт. Все было кончено! Дочь Гильоны превратилась в маркизу. Новобрачные отправились в замок, провожаемые толпой поселян. Новость разнеслась с быстротой молнии по всему селению, и добродушные жители снимали шапки и, махая ими, кричали:
— Да здравствует наш добрый господин! Да здравствует маркиза!
Маркиз, наклонясь к уху Хильды, шепнул:
— Вы слышите эти восторженные крики! Эти добрые люди расположены к вам, будьте и вы к ним благосклонны…
Мало тоже находился в церкви во время венчания. Как он ни старался, а не мог разглядеть лица невесты, которая стояла с опущенной вуалью. Наконец ему удалось взглянуть на нее, но красота Хильды произвела на него неприятное впечатление.
В продолжении этого дня маркиз, вполне счастливый молодой супруг, спросил своего верного слугу:
— Теперь ты ее видел? Ну, что скажешь?
— Если госпожа маркиза настолько же добра, насколько хороша, в чем я не могу сомневаться, — отвечал Мало, — то мой господин будет счастливейшим из смертных…
Было решено, что медовый месяц молодожены проведут в Вилеруа.
Действительность превзошла скоро даже все мечты и ожидания Хильды.
В этот год осень была исключительная: стояла теплая, чудная погода, которая продолжалась до половины ноября. Маркиз окружал свою жену самыми нежными заботами, старался доставлять ей всевозможные удовольствия, они совершали длинные прогулки вдвоем по лесам, ездили верхом. Хильда под руководством маркиза скоро сделалась храброй, неутомимой наездницей, вечером же между ними шла оживленная беседа у горящего камина.
Хильда, со своей стороны, чувствовала себя счастливой. Ласки мужа согревали ее сердце. Она была польщена беспредельной любовью этого молодого красивого человека, которому ни в чем не отказала природа и наделила его всеми земными благами. Самолюбие девушки было удовлетворено, она чувствовала глубокую благодарность. Хильда уже не так холодно относилась к горячим поцелуям маркиза. Образ де Нойаля перестал ее преследовать. Однажды она даже подумала:
‘Мне, право, кажется, что я его люблю. Когда его нет со мной, я скучаю. При нем же мое сердце бьется сильнее. Хотя я и мечтала о менее покойном чувстве, но, быть может, я и ошибалась. Разве нельзя жить без бурь и треволнений? Если то, что я чувствую, есть в самом деле настоящая любовь — тем лучше, я довольна!…’

Глава XII
ВСТРЕЧА

Прошло шесть недель. Погода изменилась. Солнце ушло за тучи, пошли проливные дожди, дорога испортилась. Прогулки сделались невозможными, и маркиз рассудил не оставлять долее свою жену в Вилеруа.
Новобрачные уехали в Париж.
Там они поселились в собственном доме маркиза, на улице Сен-Луи. Дом был большой, великолепный, окруженный громадным тенистым садом, пережившим три поколения маркизов. Одной своей стороной он выходил в узкий переулок и отделялся от него высокой стеной.
Зима прошла без особых заслуживающих внимания событий.
Глубокий траур, который носила Хильда по матери, не позволял ей выезжать в свет. К тому же влюбленный маркиз не хотел допускать ее в гостиные Пале-Рояля, чтобы не подвергать нескромным взглядам регента принца Орлеанского и его приближенных.
Лишенная развлечений и не принимая никого из посторонних, Хильда скучала.
Любовь же де Салье к ней все росла. Однако расточаемые им нежности уже не трогали сердца Хильды, маркиз начинал ей надоедать. Она не платила ему взаимностью и оставалась холодна. Хильда чувствовала к своему мужу только благодарность, но далеко не любовь.
Зачастую она даже спрашивала себя, действительно ли должна быть ему благодарной.
Что же сделал для нее маркиз? Женился на ней… В самом деле велика заслуга! Она была так хороша… Дав ей свое имя, маркиз прибегнул к единственному средству, чтобы обладать ею, потому что Хильда никогда не согласилась бы сделаться любовницей нелюбимого человека… Стало быть, он поступил так ради своего эгоизма! Хотя девушка разделяла с ним его богатства и носила его имя, но не пользовалась ни тем, ни другим. Словом сказать, Хильда скучала…
Почему же она не подумала сблизиться с любимой ею Дианой де Сен-Жильда?
Действительно, ей нередко приходило в голову написать Диане, или попросить маркиза посетить Варен, но потом она снова откладывала исполнение своего намерения. Хильда боялась, что невольно вырвавшееся слово графини или ее дочери откроет Салье, что мать ее была служанкой в доме Дианы. Она боялась своего ложного стыда перед маркизом, и глупое самолюбие запрещало ей видеться с друзьями. Впрочем, Хильда не забыла о своем долге Диане.
Она купила у ювелира ценный браслет с жемчугом, вложила в футляр кошелек, наполненный золотыми монетами, и записочку, содержавшую в себе следующее:
‘Милой моей Диане от нежно любящей ее и благодарной Хильды‘.
Все это она уложила, велела отнести в Варен и передать в собственные руки Дианы де Сен-Жильда.
Поручение было точно исполнено, лаконичная записочка Хильды произвела на Диану грустное впечатление, она даже и не посмотрела на чудный браслет.
Девушка терялась в догадках и не знала, чему приписать такое сдержанное молчание своей молочной сестры. Графиня же предполагала, что Хильда окончательно погибла, что она стыдится себя, и хочет скрыть свою жизнь.
Пришла весна. Обязанности службы заставили маркиза де Салье выйти с полком из Парижа. Его отсутствие должно было продлиться несколько недель. Хильду он не взял с собою, не желая подвергать ее неприятностям походной жизни.
Салье с грустью простился с нею, взял с нее обещание писать ему хотя бы по строчке каждый день, потому что это будет единственным его утешением в разлуке. Хильда обещала исполнить его желание. Она проводила мужа в карете до первой станции. Расставаясь с ним, Хильда почувствовала сильное облегчение, — как будто тяжелый камень свалился с ее груди. Она думала, что после любви величайшее благо в мире все-таки свобода.
Оставшись одна в Париже, в своем большом доме, Хильда первое время не знала, что делать.
Она начала много выезжать, делала ненужные покупки, с утра до вечера переходила из магазина в магазин, часто случалось ей слышать при выходе или входе в карету различные любезности прохожих, это приятно щекотало самолюбие хорошенькой женщины.
После обеда Хильда ездила на общественное гуляние, которое было тогда в моде и посещалось представителями высшего света. Тут все старались блеснуть друг перед другом туалетами, экипажами и вообще всячески выставляли себя напоказ. Красота и грация Хильды сразу заставили всех обратить на нее внимание.
Три дня спустя после отъезда маркиза, когда экипаж его жены, находясь целый час в цепи катающихся, повернул по дороге к набережной, Хильда вскрикнула и, побледнев, прижала руку к сердцу.
Она увидала в двух шагах от своей кареты Жерара де Нойаля, ехавшего верхом на великолепной лошади. Он был одет в черный бархатный камзол. Их взгляды встретились, Жерар вздрогнул.
— Нет! Это наваждение, — прошептала молодая женщина, — он мне изменил, быть может, он меня презирает… но при одном виде его сердце мое учащенно бьется!… Я бы должна была его ненавидеть… Боже, за что же я люблю его!…
Жерар со своей стороны в недоумении спрашивал себя:
— Неужели я не ошибся?… Хильда в карете!… Это невозможно!… Должно быть, сильное сходство с ней обмануло меня… Если там в самом деле она, откуда же эта роскошь?… Неужели Хильда открыла ту тайну, которую я искал когда-то, или она продала себя какому-нибудь богачу?
Жерар повернул лошадь и поскакал за каретой.
Маркиза де Салье выглянула из окна, увидала преследователя и ее сердце затрепетало еще сильнее.
Мы оставили де Нойаля, когда он в сопровождении Робера Брике, отправлялся в Анжу.
Результат его поездки был таков.
Жерар приехал в замок своих предков вовремя. Его брат был еще в состоянии написать духовное завещание, по которому делал своим единственным наследником Жерара. Подписав этот акт, граф вскоре умер и со всеми возможными почестями похоронен в семейном склепе. Исполнив свой долг и вступив во владение громадным состоянием, Жерар сделался графом де Нойалем и поспешил вернуться в Париж: его отсутствие продлилось не более трех недель.
Жерар рвался в Париж, чтобы увидаться с Хильдой, о которой не переставал думать.
Тотчас же по приезде, не отдохнув даже после дороги, молодой человек направился к дому на улицу Сен-Оноре.
Его ожидало полное разочарование.
Мансарда была пуста.
Жерар навел справки и узнал, что Гильона умерла, а Хильда скрылась неизвестно куда с неделю тому назад. Никто не знал, что с нею сделалось.
Убежденный в том, что его записка, написанная перед отъездом, дошла по назначению, он так же, как и Хильда, вообразил, что любимая женщина изменила ему.
В продолжение всей зимы Жерар предавался необузданному мотовству, кутил напропалую, думая таким образом потушить свою любовь к Хильде, но все было напрасно: образ девушки не мог изгладиться из его памяти. В таком положении находился Жерар, когда встретился с маркизой де Салье.
Он видел, что карета ее остановилась на улице Сен-Луи перед большим богатым домом. Кучер закричал:
‘Отворить ворота!’
И карета скрылась во дворе.
‘Положительно невозможно, чтобы это была она’, — подумал Жерар.
Через два часа после этого граф успел уже переодеться и в ближайшем кабаке выпытывал у слуги маркизы все, что для него было нужно. Жерар узнал, что этот дом принадлежал маркизу де Салье, полковнику Бургундского полка, что маркиз временно отсутствует, молодая же женщина, вернувшаяся с прогулки в карете, была маркизой де Салье и раньше ее звали Хильдой. Сомневаться дальше было невозможно… Это была она!…
На следующее утро Жерар подкупил одну из горничных маркизы.
Вечером того же дня Хильда нашла в своей спальне письмо от де Нойаля и ответила ему…

Глава XIII
ХЕРЕС

Четыре недели спустя после встречи Хильды с Жераром маркиз де Салье вернулся в Париж.
Его жена, знавшая о его приезде, сделала мужу приятный сюрприз: она встретила его на ближайшей станции.
В то время, когда перепрягали лошадей, маркиз увидал подъехавшую карету, из которой выглядывала Хильда.
Она выскочила из экипажа и припала к груди мужа.
— Боже! Какой длинной показалась мне наша разлука! — начала Хильда.
— Так ты меня по-прежнему любишь?
— Страстно, больше чем когда-либо…
Для супругов настал новый медовый месяц. Маркиз не мог нарадоваться своему счастью, он находил жену куда нежнее, чем она была прежде, он заметил, что она уже не скучала так, как в начале зимы.
Прошло восемь месяцев со смерти Гильоны, Хильда сняла глубокий траур: лиловый цвет заменил черный.
Почти каждый вечер муж возил Хильду в оперу или в другие театры, и каждый раз какой-то незнакомый маркизу молодой человек находился в соседней с ними ложе. Этот молодой человек обменивался с маркизой какими-то странными взглядами. Доверчивый муж, воображая, что он любим, не придавал этому значения.
После спектакля супругов ожидал ужин, как всегда приготовленный в их спальне на маленьком столике. Он состоял из холодного мяса, пирожных и фруктов, при этом всегда подавалось и вино, старый херес из погреба отца маркиза.
Де Салье ужинал всегда с большим аппетитом. Хильда же едва дотрагивалась до чего-нибудь сладкого и пила только воду.
Так проходил почти каждый вечер. После ужина маркиз спал глубоким, безмятежным сном, как человек без забот, печалей и беспокойств. Если случалось видеть сны, то сны эти были радужные и приятные.
В эту ночь с ним случилось что-то странное, необъяснимое.
Маркиз спал тяжелым и глубоким сном, как вдруг в два часа он был внезапно пробужден, его охватил холод, ему показалось, что кто-то сдернул с него одеяло.
Он посмотрел вокруг себя. Но с той стороны, где должна была лежать Хильда, почувствовал пустоту: жены не было. Это показалось ему очень странным, он захотел убедиться — не ошибается ли он, хотел приподняться, но напрасно: сон одолевал его, руки опустились, тело оцепенело и маркиз опять заснул.
Наутро он чувствовал ужасную тяжесть в голове. Лежавшая с ним рядом в самой грациозной позе жена улыбалась во сне. Ночной случай представился маркизу, словно в тумане. Он облокотился на подушку и стал страстно глядеть на супругу. Хильда открыла глаза, протянула руки и обняла мужа.
— Друг мой! — сказала она с беспокойством. — Что с тобой? Ты дурно почивал?
— Нет, мой ангел, — ответил маркиз, — но я чувствую себя не совсем хорошо, точно после попойки… Точно я вчера был навеселе, и нынче голова тяжела, как камень…
— Отчего же это могло случиться? — с удивлением спросила Хильда.
— Потом, мне снилось…
— Что же такое? — настаивала супруга.
— Мне показалось, что тебя не было здесь, около меня, меня… обдало холодом…
— И только-то?
— Да, но мне кажется, что и этого достаточно, чтобы побледнеть!
— Вот пустяки-то!
Маркиз хотел возразить, но молодая женщина закрыла ему рот поцелуем и подумала:
— Доза была недостаточно велика…
На следующую ночь и в три последующие ночи маркиз не просыпался, но каждое утро он чувствовал страшную головную боль и слабость, которая, впрочем, продолжалась недолго.
Не желая напрасно тревожить жену, он не говорил ей об этом, но решил посоветоваться с доктором.
На пятую ночь в два часа маркиз снова проснулся.
Как и в первый раз, он протянул руку к тому месту, где должна была лежать Хильда, но ее снова не было…
— Неужели это опять сон? — спрашивал себя маркиз. — А если в самом деле я один на постели? А! Я сейчас это узнаю.
Но снова, как и в первый раз, силы изменили ему, он словно оцепенел, а затем впал в глубокий сон.
Когда настал день и маркиз, открыв глаза, увидел около себя спящую жену, в его душу все-таки закралось сомнение. Он дождался ее пробуждения и совершенно хладнокровно спросил:
— Хильда! Эту ночь мне опять снилось…
Брови молодой женщины невольно нахмурились, но вымученная улыбка появилась у нес на губах.
— Милый мой! — лепетала она. — Опять тот же сон и меня не было около тебя?
— Да… Но скажи мне, дорогая, ты убеждена, что это сновидение?
— Ты шутишь, вероятно… я тебя не понимаю… — молодая женщина крепко поцеловала мужа.
При этом поцелуе сердце маркиза сжалось от невыразимой боли.
При прикосновении к нему Хильды его обдало странным душистым запахом, которого он прежде никогда не замечал.
Де Салье ничего не спросил об этом, но посмотрел на жену с недоверчивостью, его начинали мучить серьезные сомнения.
‘Я буду следить за нею… — подумал он с горечью. — Я должен все узнать…’
В этот же вечер маркиз решил следить за женой всю ночь. Действительно, он проснулся, но ненадолго: точно свинец лежал на его висках, маркиз не мог открыть глаз и не мог ни о чем думать, впрочем, на этот раз он убедился, что на кровати он, действительно, лежал один: Хильды с ним не было.
Маркиз почти сходил с ума. Где могла быть его жена? Он хотел было встать, чтобы отыскать ее, но не мог: голова так и падала на подушку. Он снова заснул.
На следующий день маркиз ни слова не сказал жене. Чтобы разъяснить разрастающиеся сомнения, ему надо было притвориться.
Конечно, маркиз с трудом допускал мысль о неверности Хильды. Он так глубоко любил ее, что не хотел верить своим подозрениям.
Его удивлял этот непреодолимый сон, который он не в силах был побороть, прежде этого никогда с ним не бывало… Долго искал молодой человек объяснения этой загадки. Вдруг его осенила мысль. Маркиз испугался. Снотворное! Наркотический порошок, всыпанный в херес, который он пил каждый вечер, легко мог объяснить эту загадку… Но порошок мог быть подсыпан только одним лицом: только одна Хильда могла это сделать… Ей нужен был сон маркиза, потому что этот сон делал ее свободной…
Но зачем нужна ей эта свобода? Чтобы куда-то ночью уходить! Но куда? Зачем?
Был только один возможный ответ на этот вопрос: Хильде нужно было идти на свидание! Она каждую ночь виделась с любовником…
Так рассуждал маркиз.
‘Горе же ей, если она меня обманывает! — подумал он. — В эту ночь я все узнаю’.
И стал спокойно ждать вечера.
День длился для него бесконечно, и вот пришел этот столь ожидаемый час, который был еще так сладок накануне.
Маркиз и его жена провели вечер в театре.
Во время спектакля де Салье, казалось, был очень весел, даже веселее обыкновенного. Но смех его был нервен.
Ничего не подозревающая Хильда не заметила этого.
Супруги по обыкновению легли спать на великолепную кровать.
Едва маркиз положил голову на подушку, как им овладел ужас.
‘Быть может, это наркотическое средство примешано не в вино, и я опять засну… опять ничего не узнаю, а эта пытка хуже смерти и продлится до завтра…’ — думал маркиз.
Он решил не смыкать глаз до рассвета, маркиза спала, по-видимому, сном праведников и не шевелилась. В спальной была глубокая тишина. Сердце маркиза билось так сильно, словно хотело выскочить.
Пробило два часа, маркиз затаил дыхание. Хильда сделала легкое движение, медленно приподнялась на локте и оставалась несколько секунд недвижима, потом наклонилась к мужу, и он почувствовал на своей горячей щеке ее дыхание. Хильда присматривалась, спит ли он?
Убедившись в том, что маркиз спит непробудным сном, Хильда приподняла одеяло и тихонько скользнула с постели.
В комнате была такая темнота, что ничего нельзя было разглядеть. Мягкий ковер скрадывал шорох шагов маленьких босых ног маркизы.
Так прошло немного времени. Де Салье не знал — оставалась ли его жена в комнате или вышла.
‘Что делать?’ — думал маркиз. Наконец он услышал легкий скрип двери, которую заперли на ключ. Дверь эта выходила в уборную маркизы. В комнате была еще одна дверь, которая вела в обширный сад. Окна комнаты также выходили в сад. Маркиз быстро вскочил с постели, подбежал к двери и припал к ней, кругом было тихо. Тогда он посмотрел в замочную скважину: Хильда одевалась.

Глава XIV
МАЛО

Минут через пять свет погас, маркиз явственно слышал, как отворилась и захлопнулась дверь, ведущая в сад.
Чтобы узнать, куда направилась Хильда, надо было cледовать за ней, но маркиз вспомнил, что теперь это было невозможно. Молодой человек попробовал было отворить дверь, но она была заперта на ключ.
Толкнув дверь плечом, маркиз мог бы легко ее сломать, но тогда Хильда узнала бы, что за нею следят, и ее загадочное исчезновение осталось бы неразъясненным.
Маркиз вошел в другую комнату, окна которой также выходили в сад. Он прислонился к окну, но небо закрывали тучи и в саду было так темно, что нельзя было ничего разглядеть. Маркиз мог только рассмотреть темную фигуру, направлявшуюся к калитке сада, которая вела в узкий переулок.
Отсутствие Хильды продолжалось три часа. За это время маркиз измучился. Нравственные терзания не давали ему ни минуты покоя. Он почти сошел с ума.
Наконец в соседней комнате раздался тихий шорох. Хильда возвратилась.
Маркиз постарался принять ту самую позу, в которой он лежал до ее ухода.
Хильда тихо вошла в спальню, осторожно скользнула под одеяло и легла около мужа. Скоро ее тихое, ровное дыхание показывало, что она, действительно, заснула, трудно передать, что перечувствовал маркиз за эту ночь. Он не сомкнул глаз.
Когда Хильда проснулась, был уже день. Маркиз лежал с закрытыми глазами и притворялся спящим. Хильда наклонилась к нему и крепко поцеловала в лоб. Маркиз снова почувствовал тот же странный запах, который в первый раз возбудил в нем подозрение.
‘А! — подумал он, — иудины лобзания!… Что если бы я тот час же убил эту женщину?…’
Он уже был готов удушить ее, его руки обвились вокруг чудной шеи Хильды…
Она же, улыбающаяся, и не подозревала, что ей готовится смерть.
Но маркиз быстро раздумал и опустил руки.
— Как, уже день! — воскликнул он.
Хильда встретилась с его взглядом и вскрикнула.
— Что такое? — спросил маркиз.
— Ты меня пугаешь… Ты страшно бледен… у тебя даже губы совсем побелели… Не болен ли ты?
— Нет, здоров, мой друг…
— Откуда же эта бледность?
— Не знаю… так, должно быть…
— Быть может, ты снова видел этот скверный сон?…
— Напротив, я спал очень крепко…
— Да у тебя лихорадка, — сказала Хильда, прикладывая руку к его лбу. — Ты не бережешься, а я хочу, чтобы ты жил долго-долго, мой милый, я хочу вечно любить тебя…
Слова Хильды были пропитаны особой нежностью и любовью.
Маркиз слушал ее и не верил, он никак не мог согласовать ее слова с поступками, он не верил, чтобы притворство могло дойти до таких размеров.
‘Если она, действительно, обманывает меня, — думал он, — и ночью бегает в объятия к своему любовнику, то смерть будет для нее недостаточным наказанием’.
После обеда того же дня маркиза поехала кататься в карете, муж отказался сопровождать ее под предлогом различных занятий.
Но едва он остался один, как позвал к себе Мало.
— Мало, — сказал ему маркиз, — скажи сейчас швейцару, что я сегодня никого не принимаю, потом приходи в кабинет, нужно поговорить с тобой наедине…
Когда Мало вернулся, то маркиз обратился к нему:
— Ты уже давно служишь мне, твои предки также верно служили моему семейству. Я считаю тебя за друга, а не за слугу, и уверен в твоей преданности.
— И правильно делаете, сударь, — ответил Мало взволнованным голосом, — потому что я люблю вас больше всех на свете.
— Мне нужны доказательства твоей преданности, в которой, впрочем, я нисколько не сомневаюсь.
— Какие же? Приказывайте!…
— Слепое повиновение… и полное молчание.
— А! Это немного… и нетрудно исполнить! — сказал Мало недовольным голосом. — Это и без того моя прямая обязанность, жертвы тут никакой нет!
— Утешься, мой любезный, — сказал маркиз, улыбаясь, — может быть, на этих днях я подвергну твою жизнь опасности…
— Тем лучше!
— Но пока выслушай меня… Я доверяю тебе большую тайну… Я очень несчастлив.
Мало побледнел.
— Но почему же маркиз несчастлив?
— Я обожаю свою жену и думаю, что она меня обманывает.
Мало в сомнении покачал головуй.
— Что касается этого, — ответил слуга, — я не верю вашим словам и готов положить голову на плаху: это невозможно…
— Я бы отдал жизнь, если бы это было именно так, но, к несчастью, у меня есть причины сомневаться. Ты должен помочь рассеять мои сомнения.
— Приказывайте, я на все готов…
Маркиз де Салье рассказал слуге все подробности ночных отлучек жены.
Мало слушал с напряженным вниманием, впечатление, произведенное рассказом, ясно выражалось на его добродушном лице.
— Ты понимаешь, — сказал маркиз, окончив свой рассказ, — что сам я не могу проследить за ней… Я не удержусь и выдам себя. Тогда все пропало… а ты понимаешь — я хочу все знать, иначе, если она меня, действительно, обманывает, я должен отомстить… Каждую ночь, — продолжал маркиз де Салье, — маркиза уходит из дома через маленькую калитку в саду. Ты должен в продолжение ночи, двух, десяти ночей, если это будет необходимо, прятаться в переулке около калитки, потом ты будешь следить за моей женой и скажешь мне обо всем.
— Все будет исполнено в точности, — ответил слуга.
— Итак, ты начнешь с сегодняшней же ночи.
— Раньше полуночи я буду на своем посту.
— Помни только, что ты должен быть осторожен и чтобы никто тебя не заметил.
— На этот счет можете быть спокойны: я буду невидимкой, а между тем, подобно тени, буду зорко следить за маркизой.
— Дай-то Бог, чтоб мы уверились в се невинности…
Спустя какое-то время после этого разговора Хильда вернулась с прогулки, по обыкновению, веселая и любезная донельзя со своим мужем.
‘Она невинна, думал маркиз, — или, может быть, притворяется, чтобы окончательно погубить меня?’
Когда пришел вечер, де Салье так же, как и накануне, сделал вид, что выпил херес, а между тем и не дотронулся до него. Все шло тем же порядком, как и в предыдущую ночь.
Молодая женщина опять в известный час оставила постель и вышла в соседнюю комнату, заперев ее на ключ.
Маркиз опять бросился к окну. Ночь была звездная. Он ясно видел промелькнувшую черную тень.
— Если Мало находится на месте, — шептал он, — то завтра я все узнаю.
Через три часа Хильда вернулась и заснула около своего мужа тихим, безмятежным сном. Маркиз страдал еще больше, чем накануне. Наконец настал день.
Маркиз потихоньку встал, боясь разбудить жену, и поспешно оделся.
Мало уже дожидался его.
— Ну, что? — спросил маркиз задыхающимся голосом.
— Я сделал все, что мог.
— Ты был у калитки?
— Был.
— Ты видел маркизу?
— Видел.
— Ты, стало быть, все знаешь?…
— Я знаю, куда маркиза отправляется каждую ночь.
— А! Наконец-то!
— Хотя мне известно место, куда она ходит, но я все-таки не знаю цели ее ночных прогулок… — Понизив голос, он прибавил с замешательством: — Но причину… я угадываю.
— Говори же! — приказал маркиз. — Объяснись же… ты меня пугаешь!
— Потрудитесь, сударь, отправиться со мной, чтобы все стало понятнее.
— Так дай мне шляпу, шпагу и пойдем.
Мало поспешил исполнить требование своего господина, и они направились в сад.
Подойдя к калитке, Мало опередил своего господина, вынул из кармана ключ и отпер дверь. Они вошли в переулок.
— Потрудитесь, маркиз, взглянуть наверх! — тихо сказал слуга.
Маркиз машинально поднял глаза.
Около стены возвышалось громадное каштановое дерево. К одной из его ветвей была прикреплена веревка.
— Что это такое? — спросил маркиз, не понимая в чем дело.
— Это мой наблюдательный пункт! — улыбнулся верный Мало.

Глава XV
КУДА ЕЗДИЛА МАРКИЗА

— Вчера, — начал слуга Мало, — получив ваш приказ, я изучал местность… Этот переулок идет направо и налево… по обеим сторонам тянутся сплошные стены, так что спрятаться нет возможности… Я не мог угадать, по какому направлению отправится маркиза… следить за нею я побоялся: она могла бы меня узнать, и дело наше было бы проиграно… Тогда мне пришло в голову взобраться на стену над калиткою, отсюда я без опасения мог следить за нею, не будучи замеченным. Потому-то я привязал веревку к этой ветке… Как полагаете вы на этот счет?
— Чудно, — ответил де Салье, — но продолжай скорей…
— Все случилось, как я и предполагал. С высоты стены я видел, как маркиза вышла в сад. Она отворила калитку и шмыгнула в переулок, с беспокойством осматриваясь по сторонам, убедившись, что ее никто не видит, она пошла скорыми шагами налево, я спустился вниз и пошел за нею.
Во время своего рассказа Мало увлек маркиза по тому направлению, по которому шла его жена в предыдущую ночь. Дойдя до конца переулка, они повернули направо, и слуга продолжал свой рассказ:
— Когда я дошел до этого угла, — сказал он, — маркиза скрылась.
— Скрылась?
— Имейте, сударь, терпение, и я вам все объясню. Она здесь села в карету, которая, вероятно, ее дожидалась, и поехала очень скоро… Я, не жалея ног, пустился за нею в погоню…
Мало замолчал, но продолжал идти.
Дорога, по которой они шли, вела в другой переулок, пересекаемый многими, еще более узкими переулками. Мало шел тихо и внимательно осматривал стены домов.
— Чего же ты ищешь? — спросил его де Салье.
Сделав еще несколько шагов, Мало остановился, показывая рукой на черный крест, нарисованный углем на одном из угловых домов.
— Вот чего я искал!
— Что же это за крест?
— Так как ночью было темно, то я и понаделал эти кресты, чтобы после не ошибиться и по ним узнать дорогу.
Действительно, без этих крестов трудно было бы не заблудиться в лабиринте переулков и высоких стен. Маркиз и его слуга шли минут двадцать. Потом Мало остановился. Они пришли к маленькой калитке, на ней красовался большой черный крест.
— Здесь-то и остановилась карета, — сказал Мало. — Можете удостовериться, вот моя примета, а сам я прятался в этом углублении и дожидался. Прошло, может быть, часа два с половиной, когда карета опять выехала и двинулась домой.
Не доезжая до дому, маркиза вышла и пошла пешком. Вот и все, что я узнал.
— Здесь кроется что-то странное, какая-то тайна, — сказал маркиз, выслушав своего слугу. — Уверен ли ты, Мало, что ты не обманулся нынешней ночью, нарисовав крест на этой двери?
— Совершенно уверен, — отвечал слуга, — я не ошибся. Дверь, на которой я заметил крест, именно та самая. В нее вошла маркиза.
После некоторых размышлений, маркиз сказал:
— Есть средство распутать это недоразумение… Следующей же ночью надо пробраться в этот проклятый дом…
— Это будет трудновато… но не невозможно.
— Но как же?
— Перелезть через стену! Веревочную лестницу я достану, прикрепим ее к стене, и все трудности будут устранены!
— Так располагай своим временем, как знаешь! Но когда же ты вернешься домой?
— Наверное сказать не могу… Смотря по тому, как все устрою…
— Где же мы увидимся?
— Я вас буду дожидаться в саду, под сиреневым кустом… для предосторожности захватите с собою шпагу?
— Насчет этого будь спокоен, я не замедлю отомстить за свою честь! Я буду вооружен!… И хорошо вооружен!
Мало оставил своего господина.
День, который должен был решить участь маркиза, длился для него медленнее предыдущих. Но временами ему казалось, что все это мучительный сон-кошмар, пробудившись от которого, он снова будет счастлив.
Настала ночь.
В спальной все шло обычным порядком, едва только Хильда скрылась в соседней комнате и затворила за собой дверь, маркиз поспешно оделся, прицепил шпагу и положил в карман два заряженных пистолета. Затем он пошел в сад, где в условленном месте его ожидал Мало. На всякий случай он захватил с собою потаенный фонарь.
Де Салье был в страшном волнении, он дрожал, как в лихорадке, смертельная бледность покрывала его лицо.
— Мы опередили маркизу, — сказал Мало, — она еще не выходила…
— Тем лучше: мы будем на месте раньше ее… Все ли готово?
— Веревочная лестница уже повешена.
Мало отворил калитку и вошел со своим господином в переулок.
На углу они увидали карету, кучер дремал, по-видимому, он не заметил их. Они не шли, а бежали и в скором времени очутились около высокой стены, окружавшей таинственный дом.
Они прошли ворота и сделали еще шагов двадцать. Потом Мало остановился и сказал:
— Здесь, сударь!
Маркиз не отвечал. Можно было слышать, как билось его сердце, а между тем, он был нетрусливого десятка.
Мало, придерживая первую ступень веревочной лестницы, шепнул маркизу:
— Полезайте, сударь, и когда вы будете наверху, то подождите меня.
Маркиз повиновался.
Мало влез вслед за ним и перекинул лестницу на другую сторону, в сад, он спустился первым, де Салье последовал за ним, и оба направились к павильону. Все было тихо. Казалось, что дом был, действительно, необитаем: в окнах было совершенно темно.
— Но как же мы войдем в дом? — спросил маркиз. — Вероятно, все двери заперты…
— Я предвидел это, — сказал Мало, — и сейчас разобью стекло…
— Да, ведь это наделает шума: нас, пожалуй, обнаружат…
— Воры обходятся и без шума… Позвольте мне ваш перстень?
Маркиз всегда носил на пальце наследственный перстень с большим бриллиантом. Он снял его и подал Мало, который ничего не упустил из виду. Слуга вынул из кармана жестяную коробочку с пропитанными смолой тряпками, потом кольцом своего господина он вырезал стекло одного из нижних окон, прижав к нему предварительно тряпки, и таким образом стекло было вынуто без малейшего шума. Отверстие было совершенно достаточно для того, чтобы просунуть в него руку, тогда Мало поднял внутреннюю задвижку, и окно отворилось.
— Теперь полезайте свободно, маркиз!
Они легко влезли в окно и очутились внутри дома. Темнота была страшная и тишина могильная.
Мало открыл потаенный фонарь, чтобы осветить комнату. Это была обширная передняя, в которой виднелась лестница, ведущая на первый этаж.
Направо и налево находились две двери, маркиз по очереди отворял каждую из них, комнаты были в запущении: всюду, на полу, на мебели лежал густой слой пыли, трудно было предположить, чтобы это могло служить местом любовного свидания маркизы. С большой предосторожностью они поднялись по лестнице и достигли широкой двухстворчатой двери, которая была заперта, но ключ торчал в замке. Де Салье прислонил ухо к двери и ничего не расслышал. Вероятно, в комнате никого не было.
— Отвори! — сказал он Мало.
Слуга повиновался, и они вошли в большую библиотеку, сверху до низу установленную книгами, несколько томов валялось на полу, другие в беспорядке лежали на столе, стоявшем посреди комнаты. Против двери, в которую они вошли, находилась другая. Маркиз толкнул ее и едва переступил порог, как его обдало странным запахом, — тем самым, который он чувствовал на волосах и щеках Хильды. Маркиз понял — цель близка. Он взял из рук Мало фонарь и оглядел комнату. Это была спальная, превращенная в химическую лабораторию. Среди мрамора, позолоты и богатых украшений повсюду красовались склянки и сосуды различной величины, наполненные разными жидкостями, скелеты всевозможных животных и чучела птиц, висевшие по стенам. Тяжелая драпировка скрывала альков, в котором находилась кровать. Налево от нее была дверь. Маркиз осматривался и удивлялся.
— Куда это мы зашли? — спросил он после небольшого молчания. Это не дамский будуар, а лаборатория какого-то алхимика. Книги, колбы, реторты, печки! Что же могло привлечь сюда Хильду? Я начинаю надеяться… В таком месте не бывает свиданий любовников! Во всяком случае, Боже, как я несчастлив! Мало, я очень несчастлив!…
— Да, маркиз, — прошептал Мало, — я не смел вам сказать, но давно понимал, что вы женились на демоне с ангельским лицом. У нее нет души, маркиз… нет сердца…
— Сердца! — сказал маркиз со злобою. — А для любовника есть? Но кто этот человек? Хозяин этого помещения, вероятно, алхимик, жаждущий открыть философский камень или жизненный эликсир! Наверное, это старик… Хильда не может любить такого человека.
— Так зачем же она сюда приходит? — спросил Мало и задумчиво покачал головой.
— Одни загадки, — ответил маркиз. — В ее жилах течет цыганская кровь… может быть, ей нравится эта таинственность, может быть, она увлеклась алхимией и стыдится мне признаться в этом…
— Так вы все еще сомневаетесь?
— Да, сомневаюсь… но люблю ее больше, чем когда-либо… Я ее обожаю…

Глава XVI
ЛЮБОВЬ

— Мы опередили маркизу не более, как на четверть часа… пожалуй, нас еще застанут. Ступай на лестницу и спрячься там, а я постараюсь скрыться в этой комнате… — сказал маркиз де Салье своему верному Мало.
Мало вышел из комнаты.
Де Салье с фонарем в руках еще раз осмотрел помещение.
Дверь налево от алькова вела в большую комнату, из которой не было выхода.
‘Нет, здесь не годится, — подумал маркиз. — За затворенной дверью я ничего не услышу и не увижу…’
Он поднял тяжелый занавес, закрывавший альков, и увидал, что около кровати места было достаточно, чтобы поместиться одному человеку стоя.
— Вот отлично! — прошептал он. — Комната как на ладони.
Неподалеку стояло зеркало, маркиз случайно посмотрел в него, и сам испугался своей мертвенной бледности.
Он горько улыбнулся.
‘Если бы мне сказали неделю тому назад, — подумал он, — когда я был на вершине счастья, что мне скоро придется играть жалкую роль обманутого мужа… если бы кто мне осмелился сказать подобную вещь, тот бы дорого заплатил за это оскорбление!’
— А… Нет же, — воскликнул он вслух. — Я не хочу играть эту гнусную роль! Я не верю этой измене! Хильда меня обманывает… Это невозможно!… Тут кроется какая-нибудь особая тайна… а никак не измена…
Раздался шум поспешных шагов, и на пороге появился встревоженный Мало.
— Скорей… скорей, сударь, спрячьтесь… Я сейчас слышал, как отворилась дверь… кто-то идет сюда. Не забудьте закрыть фонарь…
Мало вышел, маркиз спрятался за занавес и закрыл фонарь. Комната освещалась только бледным светом луны, которая украдкой заглядывала в окно.
‘Настает решительная минута, — думал маркиз, — страшно!… Я жажду мести, если только обманут!’
В это время до слуха маркиза дошел шум тяжелых шагов в библиотеке. Его сердце перестало биться. Он овладел собою и стал хладнокровен.
— Он идет… приближается… сейчас я увижу его… — прошептал он. — А! Вор моей чести, я узнаю, кто ты!
Дверь в комнату отворилась. Вошел мужчина. Он был высокого роста, весь в черном. На лице его была черная бархатная маска. Левой рукой незнакомец придерживал свой плащ, в правой держал лампу.
Он дошел до середины комнаты, поставил лампу на стол, сбросил с себя плащ и громко сказал:
— Уже время… но почему ее нет…
‘Голос этот мне незнаком…’ — подумал маркиз.
Незнакомец переставил лампу на окно:
— При виде этого света она узнает, что я здесь и жду ее.
Незнакомец сел на стул.
— Хильда… Хильда… — шептал он, чем чаще я с тобою вижусь, тем сильнее чувствую, что люблю тебя… я обожаю тебя…
Маркиз стиснул зубы и схватился за рукоять шпаги.
‘Теперь все ясно! — подумал он в отчаянии. — Их соединяет любовь, а не наука!’
— О! Хильда! — продолжал незнакомец, — когда я знал тебя еще цыганкой и свободной, зачем не понял я тогда, что любовь — все, а богатство ничто!… Зачем уехал я из Парижа?… На что мне теперь мое богатство, когда я потерял тебя?… О, зачем ты не моя жена?
Быстрым движением руки незнакомец сорвал с себя маску, чтобы освежить свою горячую голову. То был Жерар де Нойаль.
Маркиз следил за всеми его движениями, и когда маска упала с его лица, оно было ему также незнакомо, как и голос.
Послышались три слабые удара в маленькую дверь, совершенно скрытую обоями. Де Нойаль вскочил.
— А! — воскликнул он. — Наконец-то!
‘Это она!’ — подумал маркиз.
Жерар открыл дверь. Укутанная с ног до головы в плащ женщина быстро вошла в комнату.
Де Нойаль принял ее в свои объятия и страстно прижал к груди.
— Хильда! Милая Хильда! — шептал он задыхающимся голосом.
— Хильда его милая! — глухо повторил маркиз.— О, я убью их обоих!
— Любишь ли ты меня по-прежнему? — спросил Жерар.
— Люблю и вечно буду любить… ты знаешь это… — ответила маркиза.
‘Проклятие!’ — думал де Салье.
Осторожно и нежно де Нойаль раскутал молодую женщину, снял вуаль, покрывавшую ее голову, и плащ, закрывавший ее с ног до головы.
Наряд молодой женщины был в самом обольстительном беспорядке, видно было, что она одевалась в спешке, чтобы поскорее явиться на любовное свидание.
Длинные волосы ее были распущены по плечам. Наполовину застегнутое платье обнажало ее круглые белые руки и чудную мраморную грудь.
Другую, менее красивую и молодую женщину этот беспорядок костюма портил бы, Хильда же походила на оживленную мраморную статую и казалась еще привлекательнее.
Де Нойаль нежно посадил ее на большой диван, стоявший против алькова.
— Друг мой! — сказал он. — Сядь здесь, поближе ко мне… еще ближе… вот так… Дай мне твои руки… Обе! Поверни же ко мне твое личико… Посмотри на меня твоим упоительным взглядом… дай мне полюбоваться на тебя… Хильда! Я твой… я весь твой… всецело!… Хильда — жизнь моя… счастье мое!… Боже, как я люблю тебя!… Ты мое существование…

Глава XVII
ЧТО ЖЕНЩИНА ЗАХОЧЕТ!

Маркиза склонила свою обворожительную головку на плечо Нойаля, она ответила ему голосом, в котором звучали струны страстной любви.
— Говори… мы одни… каждое твое слово… каждый поцелуй твой… возрождают меня к новой… светлой жизни.
— Ты моя царица… Я тебя обожаю… ты царица моего сердца!
— Сожалею только, что я не вдвойне красива, чтобы ты мог и любить меня вдвойне…
— Так ты меня любишь? — спросил Жерар.
— Ты еще сомневаешься?… Разве ты не счастлив?
— Теперь, в настоящую минуту, я счастливее всех смертных, но бывают и у меня минуты в жизни, когда я очень несчастлив… да, Хильда, очень несчастлив…
— Я тебя не понимаю, объяснись!
— Словно привидение, меня преследует всюду тень одного человека, который помимо меня обладает тобою… Меня преследует тень твоего мужа. Когда же будет, для общего нашего спокойствия, разорвана эта цепь, которая связывает тебя? — со злобою воскликнул Жерар.
— Когда? Когда? — повторяла Хильда.
— О чем ты думаешь? — спросил Жерар.
— Об этом привидении, которое скользит между нами в часы нашего блаженства.
— Полное счастье, стало быть, никогда не настанет для нас?
— Никогда? — повторила молодая женщина и прибавила странным голосом: — почем знать?
Между влюбленными последовало продолжительное молчание. Хильда начала первая.
— Жерар! — сказала она, взявши обе руки своего любовника. — Посмотри мне прямо в глаза и отвечай откровенно, так как бы ты ответил на твою собственную мысль!
— Спрашивай… я буду отвечать тебе, как перед Богом!…
— Так слушай меня! Нас связала наука… ты и до сих пор преследуешь свои цели, которым я вполне сочувствую… Ты дал мне толчок к жизни. И я отдалась тебе всецело… Так скажи мне, пойдешь ли ты в жизни всюду, куда я только ни захочу?
— За тобою всюду! — с энтузиазмом ответил Жерар.
— Какие бы ни избрала я пути? — Помни, мне нужна свобода, полная свобода! Ты послушаешься моих приказаний?
— Приказывай… я ни минуты не поколеблюсь!…
— Ты будешь моим рабом, так же как теперь ты мой властелин?
— А разве я и теперь не твой раб? Твоя воля — моя воля. Приказывай! Я готов!…
Хильда обвила руками шею Жерара и страстно поцеловала его.
— Благодарю, Жерар! Я люблю тебя! — прошептала она.
По телу маркиза пробежала лихорадочная дрожь. Он хотел выскочить и броситься на влюбленных, но удержался.
— Так что же тебе нужно? Приказывай! — спросил Жерар.
— Ты мне только что признался в своей ревности, — проговорила молодая женщина. — Ты мне сказал, что ненавидишь этого человека… моего мужа, который по произволу может целовать меня, прижимать к своей груди… Не правда ли, ты ведь сказал это?!
— Ты сама лучше меня это знаешь! — с досадой ответил Жерар.
— Ну, так я теперь не хочу, чтобы ты страдал более… я сама не хочу более терзаться… Мне наскучило делить ласки между тобой и мужем… Мне надоело вечное притворство… Понимаешь ли, Жерар?
— Так ты хочешь бросить его! — с восторгом спросил Жерар.
Хильда улыбнулась.
— Бросить его!… К чему это приведет?… Он обожает меня… Он снова возвратит меня к себе.
— Но мы бежим из Парижа… из Франции… поедем в страны неведомые… Он нигде нас не разыщет…
— Он разыщет нас всюду и везде… Мне нужно другое! — резко проговорила Хильда.
— Чего же тебе нужно? — спросил Жерар и взглянул на маркизу. Странное выражение ее лица заставило его невольно вздрогнуть.
Затем она проговорила самым тихим голосом:
— Мне нужна полная… понимаешь ли, полная, безграничная свобода… свобода тела и свобода духа… Завтра, к этому часу, необходимо, чтобы я была свободна…
— Отлично! — ответил Жерар. — Завтра я найду случай оскорбить маркиза и вызову его на дуэль…
Хильда с презрением пожала плечами.
— Полно! Ты с ума сошел! — сказала она. — Дуэль между вами! Дуэль — риск! Ну, а как вдруг он убьет тебя!… Что же тогда станет со мною? Нет, нет, Жерар… мы обойдемся без дуэли…
— Как же, ты сама желаешь, чтобы он умер?… — пролепетал Жерар.
— Желала и желаю… Но нужно верное средство…
Жерар побледнел.
— Так ты хочешь совершить преступление? — с ужасом проговорил он.

Глава XVIII
МЩЕНИЕ

Молодая женщина вскочила со своего места.
— А! Берегись! — вскричала она. — Я не люблю трусов, мне таких не нужно! Ты поклялся слушаться меня во всем, быть моим рабом, а теперь колеблешься и трусишь… Сейчас я уйду отсюда и никогда более не возвращусь, я постараюсь полюбить того, кто меня любит…
Хильда быстро накинула на себя плащ и направилась к двери. Жерар бросился за нею.
— Пустите меня… Я ухожу навсегда…
— Останься! Я повинуюсь. Он умрет. Но как? Объяснись!…
Маркиза протянула руку и указала на полки со склянками.
— И ты спрашиваешь меня? — прошептала она. — Кажется, что ты лучше меня должен это знать.
— Яд? — сказал Жерар, нахмурив брови.
— Да! Будь покоен… моя рука не дрогнет!
— Завтра вечером, вместо того, чтобы налить ему усыпительного, я подолью в вино яд… Что же, сон его будет более продолжителен… и только…
Жерар несколько минут внимательно смотрел на Хильду. Она была спокойна и улыбалась.
— Хильда! — сказал молодой человек едва внятным голосом. — Знаешь, чего я боюсь!
— Чего же? — спросила она. — Разве ты забыл, чему ты сам меня учил? Вот твои слова: всегда надо идти прямо к цели, не останавливаться ни перед какими препятствиями, стараться преодолевать их какими бы то ни было средствами. Цель оправдывает средства!
— Будь по-твоему! Ты сильнее меня!… Смерть повинуется тебе, как я преклоняюсь перед твоими желаниями… Завтра он не проснется более!
Де Нойаль подошел к шкафу…
— Что ты хочешь делать?
— Приготовить нужный яд…
В глазах Хильды блеснула адская радость. Любовник в это время переливал разные жидкости из склянки в склянку, приготовляя ужасный напиток. Через несколько минут он налил совершенно бесцветную жидкость в маленький пузырек.
Пока де Нойаль занимался этим делом, молодая женщина не переставала докучать ему разными вопросами.
— Этот яд, — спрашивала она, — можно ли влить его в вино и не изменит ли он его вкуса?
— Можно! — ответил Жерар.
— Оставляет ли он следы?
— Никаких!
— Хорошо. Ты больше не будешь меня ревновать?
— Нет.
— И ты будешь счастлив?… Я так буду любить тебя! — Маркиза с восторгом прибавила про себя: — Он прав, я сильнее его: моя воля будет для него законом!…
Жерар закупорил пузырек и поставил его перед маркизой.
— Хильда! — сказал он. — Вот твоя свобода!…
Молодая женщина уже протянула руку, чтобы взять его, но не успела…
Маркиз де Салье был не в силах удержаться долее, он выскочил из-за драпировки с обнаженной шпагой в руке и встал между преступниками.
— А вот и мщение! — воскликнул он.
Как громом пораженные, Жерар и Хильда отскочили назад. Маркиза узнала своего мужа.
— Муж мой! — вскричала она, падая к его ногам.
— Нас выдали! — жестко сказал Жерар. — Но еще не все погибло…
— Гнусные убийцы, — бормотал маркиз, — теперь вы в моих руках! Вы не избегнете моего мщения! Проклятый алхимик! Ты украл мою честь, ты хочешь похитить мою жизнь! Защищайся же!
— Постараюсь! — ответил Жерар.
Он подошел к стене, на которой висело оружие, выбрал самую крепкую шпагу и стал в оборонительное положение. Лицо его было совершенно спокойно.
Де Салье бросился на него.
— Я убью тебя! — ревел он. — Защищайся!
— Посмотрим! — возразил Жерар.
— Потом будет ваша очередь, сударыня! — прибавил маркиз, обращаясь к Хильде, которая все еще стояла на коленях.
Маркиз дрался ожесточенно.
То был ужасный бой. Мужчины были одинаково сильны, и оба старались нанести смертельный удар.
Жерар впивался огненным взглядом в своего противника. Он выжидал благоприятной минуты, чтобы поразить его в самое сердце. Шпаги скрещивались в продолжение нескольких секунд. Вдруг де Нойаль стал ослабевать и не отразил удара, маркиз воспользовался этим и накинулся на противника.
Жерар же, в действительности, не ослабел. Он отступил с целью обмануть маркиза. Эта уловка удалась ему вполне. В бешеном бою маркиз забыл обычную предосторожность. И дорого бы поплатился за свою ошибку. Жерар воспользовался этим случаем, его шпага готова уже была пронзить незащищенную грудь противника. Маркиз погиб бы, если бы ловко не отклонил удара Жерара, шпага которого еще не успела глубоко вонзиться и сделала лишь легкую рану.
— Вы ранены? — вскричал де Нойаль.
— Ничего!… — ответил маркиз.
И бой продолжался.
Хильда, между тем, поднялась с пола. Она едва держалась на ногах и конвульсивно дрожала, отыскивая место, где бы ей можно было спрятаться.
‘Если он не будет убит, — думала она, — то убьет меня! Я это ясно прочла в его взгляде… Боже мой, что делать? Куда скрыться?’
Видя, что муж не замечает ее и стоит к ней спиной, она быстро направилась к двери, в которую вошла. Дверь оказалась запертай. Об этом постарался слуга Мало.
— Я погибла! — шептала молодая женщина и упала в отчаянии на колени: ноги отказались повиноваться ей.
Во время этой попытки к бегству успех перешел на сторону де Салье. Жерар стал ослабевать, его дыхание стало порывисто, руки отекли, он не мог уж отражать сильных ударов своего противника. Молодой человек случайно опрокинул стул и встал за этим прикрытием.
— Напрасно! — воскликнул де Салье. — Ты не укроешься от меня!
Губы Хильды шевелились, не произнося ни малейшего звука. Несчастная шептала про себя: ‘В темноте он не увидит меня… я спрячусь…’
Она ползком добралась до стола, на котором стояла лампа.
Маркиз глухо застонал. Хильда подумала, что ее заметили, и остановилась. Но маркиз не видел ее, у него переломилась шпага. Жерар, перепрыгнув через стул, поднял над ним свое оружие и закричал:
Ты должен был убить меня, но теперь ты умрешь от моей руки!…
— Увидим! — в свою очередь крикнул маркиз, схватив с богатырской силой Жерара за руку и не дав ему времени нанести удар. Он отбросил Жерара на несколько шагов от себя, сорвал со стены первое попавшееся оружие и стал в оборонительное положение.
— Я тебя убью твоим же собственным оружием! — сказал он.
Жерар успел встать и оправиться. Бой возобновился. Хильда в это время доползла до стола, приподнялась и опрокинула лампу. Последние удары противников раздавались в темноте.
Хильда подбежала к двери библиотеки, отворила ее и отступила в ужасе: на пороге, с лампой в одной руке и с пистолетом в другой, стоял Мало. В то же время Жерар тяжело упал, держась рукою за грудь, из раны струилась кровь.
— Я говорил, что убью тебя! — сказал маркиз.
— Теперь все кончено! — воскликнула маркиза. — Я погибла!
Де Салье сделал знак Мало и что-то тихо сказал ему на ухо.
— Слушаю, сударь, все будет исполнено, — поклонился слуга и вышел из комнаты, поставив лампу на стол.
— Теперь очередь за вами! — сказал маркиз, обратившись к жене.
По телу молодой женщины пробежала дрожь.
— В продолжение нескольких ночей я следил за вами, пока не перешагнул порог этого проклятого дома… я все еще сомневался… я не мог допустить мысли о таком позоре… Но в эту ночь я подслушал вас… Я все видел, слышал и знаю все…
‘Это хладнокровие ужаснее, чем гнев… — думала Хильда. — Что-то будет со мной?’
— Ваше высокомерие прошло, — продолжал маркиз. — Куда же девалась ваша гордость?… У ваших ног нет теперь вашего обожателя, который, не довольствуясь тем, что убил мою честь, хотел еще убить и меня! Теперь вы стоите перед строгим судьей, и он будет неумолим… А, вы боитесь… Вы поникли головой!
Хильда взглянула на мужа, глаза ее были полны слез, она с мольбой протянула к нему руки и проговорила слабым голосом:
— Друг мой!… Муж мой!…
— А! — продолжал маркиз. — Ты хотела быть выше всех на свете, ты призывала себе на помощь колдовство и всякую чертовщину, чтобы удовлетворить свое самолюбие и высокомерие! Чтобы добиться свободы, тебе нужно было преступление… Тебе мешает человек… он лишний для тебя, ты хотела его отравить!… Вот чего желали вы, сударыня! Вы надеялись остаться безнаказанной!…— Хильда не отвечала, лишь глубоко вздыхала, маркиз продолжал: — Я весь отдался вам, мое сердце, душа принадлежали вам всецело! Я любил вас, я был слеп и был счастлив, думая, что вы мне платите взаимностью. Ваши ласки оказались притворством, ваши руки обвивались вокруг моей шеи, ваши губы шептали мне: ‘Я люблю тебя!’ Ваш взгляд говорил тоже!… И через час вы уже бежали к своему любовнику расточать ему те же ласки, поцелуи и те же страстные взгляды!… Женщина без имени, — я дал вам честное имя, и вы загрязнили, запятнали его! Женщина без сердца, — я отдал вам свое сердце, и вы разбили его!… Теперь я ваш господин и ваш судья… Я вас приговариваю к смерти, и вы должны умереть…
— Умереть! — с ужасом повторила маркиза.
— Да, возле него… возле этого трупа, о котором вы не проронили и слезинки, а если бы он мог вас спасти, то вы поверглись бы перед ним в прах… Итак! Смерть вас снова соединит!
— Нет, о, нет!… — кричала молодая женщина, ломая руки. — Вы добры… вы простите меня…
Маркиз пожал плечами.
— Нет, сударыня, вы безумны, — сказал он. — Если вы еще веруете в Бога, то молитесь ему скорее!
— Ради самого неба, сжальтесь надо мною…
— А вы? Разве вы жалели меня, приговаривая к смерти?
— О! Я сознаюсь в своем преступлении, но вы сами же сказали, что я безумная… Вы не убьете меня… нет, вы слишком великодушны… разве мужчина может убить женщину!…
— Того требует правосудие!…
— Оставьте мне жизнь, — говорила Хильда, падая к его ногам. — Я уеду отсюда… буду жить далеко… Вы никогда меня более не увидите, никогда ничего про меня не услышите… Вы молчите… вы мне не отвечаете… Вы хотите моей смерти!…
— Да… Это решено!
Хильда, как сумасшедшая, принялась метаться по комнате, она кричала раздирающим голосом:
— Спасите! Спасите! Меня убивают!
— Вы прекрасно знаете, что этот дом стоит в уединении, — усмехнулся маркиз. — Вы знаете, что здесь никого нет, ваши крики напрасны, вас никто не услышит!
Хильда смолкла. Де Салье протянул руку к пузырьку с приготовленным Жераром ядом.
— Вот ваша смерть! — сказал он. — Это предназначалось для меня… теперь это выпьете вы!
Хильда отступила в ужасе и сказала слабым голосом:
— Это яд…
— Я должен был выпить его завтра, так вы выпьете его за меня сегодня…
— Никогда!
— Я подожду…
— Эта смерть ужасна… она слишком мучительна… я не хочу страдать!
— А меня вы хотели заставить страдать — меня, который не сделал вам никакого зла!
— Убейте меня лучше вашим кинжалом, вашей шпагой, но только не требуйте, чтобы я приняла яд…
— Тогда выбирайте между ядом и огнем…
— Огнем!
— Через четверть часа не останется и следа этого проклятого дома… По моему приказанию Мало подожжет его… Пламя поглотит все…
— Сгореть живой! О, нет, нет!
— Так пейте!
Хильда с бешенством схватила поданный ей маркизом пузырек.
— А! Я вас ненавижу! — прошептала она сквозь стиснутые зубы. — Я вас ненавижу! Слышите, я умираю и повторяю вам в глаза: я вас презираю!
С этими словами она выпила яд и упала на колени.
Маркиз отвернулся.
В комнату вошел Мало.
— Маркиз! — сказал он. — Пора уходить…
— Поджег? — спросил маркиз.
— Да!
— Все выходы заперты?
— Все…
— Идем… А вы, сударыня, молитесь Богу… Он милосерден и простит ваши прегрешения.
Хильда подняла голову и прошипела:
— Убийца! Убийца!
— Молитесь! — повторил маркиз и выбежал из комнаты. Мало запер за собой дверь и последовал за господином.
Маркиза осталась одна около трупа Жерара. Белые облачка дыма показывались в щелях пола, наполняя комнату. Становилось трудно дышать, не хватало воздуха. Красное пламя освещало окно. Раздавался глухой треск, жара становилась невыносимой.
‘Он сказал правду, — подумала молодая женщина. — Пожар усиливался… вот смерть… она приближается… я ее уже чувствую… в глазах туман… все члены без движения… сердце перестает биться… Скорей бы умереть… Огонь!… Сгореть живой… это ужасно!… Это окно… выскочить из него…
Она хотела было приподняться, но силы изменили ей, и она снова упала и застонала, повторяя отрывистые фразы:
— Я не хочу… я не могу… Нет надежды… смерть… смерть…
— Нет, — ответил слабый голос. — Нет… возьми это, Хильда, выпей… это возвратит тебе жизнь…
Сделав большое усилие, Хильда обернулась. Она увидала возле себя Жерара. Бледный, истекая кровью, он протягивал ей слабою рукой пузырек с красной жидкостью.
Де Нойаль очнулся не более как с минуту тому назад, он приподнялся и тихо дополз до шкафа, из ящика которого достал противоядие. Маркиза с криком радости и надежды схватила спасительный пузырек и жадно выпила противоядие.
— Да, — воскликнула она, — ты сказал правду, Жерар… это жизнь! Жизнь!
— Нельзя терять время, — перебил ее де Нойаль. — Жизнь возвращена, а вот тебе свобода!…
Он ползком дотащился до одного из углов комнаты. Рука его прижала невидимую для глаз пружину.
Внезапно отворилась потайная дверь, которая вела в темный, узкий проход.
— Это выход в сад… — прошептал он. — Беги, Хильда, спеши!…
— Бежать без тебя, — возразила маркиза. — Никогда!…
— Для меня все кончено… я умираю… прощай!…
— Ты спасаешь меня, а я тебя покину?… Никогда… Пойдем вместе… или я остаюсь…
— Ты видишь, Хильда, я не могу, я умираю… Спасайся…
— Ты будешь жить!… Я хочу, чтобы ты жил. Нам нужна жизнь: мы должны отомстить!…
Маркиза схватила Жерара за плечи и потащила его через потайную дверь.
Через час дом, служивший театром этой ужасной драмы, рухнул, объятый пламенем.
Маркиз де Салье, увидав, что все кончено, сказал своему слуге:
— Теперь я смело могу смотреть всем в глаза: моя честь спасена… Я отомщен…

Часть вторая

Глава I
ДУЭЛЬ

Прошло четыре года после рассказанных нами событий.
Вскоре после ужасной ночи маркиз де Салье предпринял путешествие заграницу в сопровождении своего верного слуги Мало, путешествие это продолжалось несколько месяцев.
По возвращении маркиз объявил, что имел несчастье лишиться своей любимой жены в Италии, поэтому случаю он даже носил глубокий траур. Все знакомые и родные поверили ему на слово, старались утешить несчастного вдовца, который, казалось, обожал свою жену. Тем дело и кончилось.
В продолжение целого года маркиз был мрачен, грустен, подавлен горем, по окончании этого срока он вдруг преобразился: стал предаваться развлечениям, удовольствиям, снова сошелся со своими прежними друзьями и стал вести ту беззаботную жизнь, которую вел до своей женитьбы. Регент Франции, любивший и уважавший маркиза, предложил ему сделаться генералом в его свите. Тот воспользовался этим благоволением.
Маркиз был еще молод и очень красив, обладал хорошим состоянием, пользовался благосклонностью регента, поэтому не одна мать семейства, имевшая взрослых дочерей, тешила себя мыслью иметь его своим зятем, но де Салье решительно отказывался от всех блестящих партий. Его друзья так приставали и надоедали ему, предлагая то одну невесту, то другую, что он объявил раз и навсегда, что если кто еще предложит ему жениться, то он вызовет того на дуэль.
— Но, любезный маркиз, объясни же, наконец, твое непреклонное желание вдовствовать? — спрашивал его раз де Сабран, которому он сказал о своем решении.
— Ничего тут нет непонятного, — ответил де Салье. — Жены, подобной первой, я не сыщу, поэтому считаю безумным искать новую…
Этот двусмысленный ответ был, конечно, перетолкован в хорошую сторону, говорящую в пользу покойной маркизы.
— Бедный де Салье, — говорил всем де Сабран, — он так любил свою жену! Он считал ее совершенством и никогда не женится в другой раз.
Толки эти пронеслись по всему городу, так что заботливые матушки перестали считать де Салье женихом.
Графиня де Сен-Жильда со своей дочерью Дианой по-прежнему жила в варенском домике. Диане минуло двадцать лет. Истекшие четыре года не отразились на девушке, она по-прежнему была девственно хороша, наивна и добра, так моложава, что ей с трудом можно было дать лет семнадцать.
Графиня же, напротив, сделалась неузнаваема: она значительно постарела. Слабая, худая, словно тень, графиня не оставляла постели, казалось, что жизнь покидала ее.
Диана в своем неведении тешила себя мыслью, что ее обожаемая мать проживет еще долгие годы. Но, увы! Не годы отделяли графиню от могилы, даже не месяцы — дни ее были сочтены…
Мать и дочь находились в бедственном положении. Воры забрались в их дом и похитили все драгоценные вещи. Браслет и деньги, посланные Хильдой, были давно прожиты. Но Диана не заботилась о будущем. Графиню же оно страшило.
‘Что будет с Дианой после моей смерти? — задавала она себе вопрос в длинные, бессонные ночи. — Не придется ли мне поддаться этому искушению ради Дианы, чтобы не оставить ее в нищете, искушению, от которого я столько раз отворачивалась в ужасе, искушению, которое мне всегда казалось чудовищным? В праве ли я теперь снова удалять его? Не поступила ли я бесчеловечно, подвергая свою дочь всем лишениям жизни, когда мне стоило только сказать одно слово, и жизнь наша была бы обеспечена? Я намеревалась исполнить свой долг, но, быть может, я ошибалась… Что мне делать? Как поступить? Боже мой, наставь меня! Поддержи меня, мой Бог!’
Так думала старуха-графиня.
В одно прекрасное июльское утро 1719 года Женевьева, единственная прислуга графини, с шумом вбежала в комнату, где работала Диана.
— Барышня, — обратилась она к ней, — идите поскорее, идите!… Из сада все слышно.
— Что слышно?… — удивилась Диана.
— Бренчание оружия! Такой шум, что дрожь по телу пробирает… Прислушайтесь-ка… даже сюда доходит… Они дерутся под липами, там…
Диана бросила свою работу.
— Объяснись же, милая, я тебя не понимаю… Про кого ты говоришь?
— Да про четырех господ… — ответила Женевьева.
— Каких господ?
— Про тех, которые дерутся теперь под липами, просто страшно смотреть… Пойдемте со мною в сад, барышня, там я вам все расскажу!
Диана последовала за служанкой, она подошла к стене сада, обвитой плющом и покрытой мохом.
Услышав звон скрещивающихся шпаг, Диана побледнела. За стеной шла дуэль.
Женевьева рассказала Диане, что минут десять тому назад она стояла у калитки и видела, как четверо господ верхом, на чудных лошадях, проехали мимо нее. Вместо того, чтобы ехать прямо по дороге, они вдруг повернули направо, в поле. Из любопытства, Женевьева побежала вслед за ними. Подъехав к липам, мужчины соскочили со своих лошадей и привязали их к кустам. Двое из них сняли с себя верхнюю одежду и бросились друг на друга с обнаженными шпагами в руках, остальные двое смотрели на них. После этого испуганная Женевьева тотчас же прибежала сказать своей госпоже о всем случившемся. В то время, как крестьянка завершала свой рассказ, стук оружия смолк. Раздался глухой стон, а затем послышалось падение тела.
— Вот несчастный удар! — сказал голос за стеной.
— Действительно, несчастный, но вина не моя! — возразил другой. — Вы оба были свидетелями, что моя шутка была самая безобидная… Впрочем, надо полагать, рана маркиза не опасна и не смертельна.
— Легко говорить, а между тем, он без чувств и истекает кровью. Необходима помощь, главное, нельзя медлить.
Женевьева, услышавшая этот разговор, закричала, как сумасшедшая:
— Они убиты, барышня! Они убиты!
Диана, уговаривая ее молчать, направилась к дому. Переступив порог, девушка тут же услыхала резкий звонок у входной двери.
— Отворять ли, барышня? — спросила Женевьева, дрожа всем телом.
— Конечно, — ответила Диана, — ступай же поскорей! — Служанка повиновалась.
Диана ждала, стоя на ступеньках крыльца. Звонил молодой человек представительной наружности. Увидав Диану, он почтительно снял шляпу и подошел к ней.
— Сударыня! — сказал незнакомец, раскланиваясь. — Извините за беспокойство, но необходимость заставила меня… Мой друг ранен на дуэли, боюсь, что рана опасна, он в нескольких шагах отсюда, лежит без чувств и истекает кровью. Я пришел просить у вас помощи…
— Располагайте мною, как хотите, — ответила девушка. — Чем могу быть полезна!
— Сперва дайте мне холодной воды и бинтов для перевязки раны.
— Женевьева! Слышишь, принеси поскорее воды!…
Крестьянка поспешно скрылась.
— Не нужно ли вам еще чего? — снова обратилась Диана к незнакомцу.
— Быть может, я прибегну еще к вашему гостеприимству и попрошу позволения поместить раненого на несколько часов в вашем доме, если только его нельзя будет тотчас же перевезти в Париж.
— Позвольте посоветоваться с матушкой, впрочем, могу сказать заранее, что она не откажет.
В это время Женевьева вернулась с большим кувшином воды и целой кучей полотняных тряпок.
— Вернитесь к вашему другу, — продолжала Диана, — окажите ему необходимую помощь… Через пять минут я сама приду к вам с ответом моей матери…
Молодой человек, поблагодарив Диану, побежал к раненому. Графиня Жильда, болезнь и слабость которой усиливались изо дня в день, уже несколько дней лежала в постели.
Диана в коротких словах рассказала ей о всем случившемся.
— Боже мой! — вскричала графиня. — Поспеши приготовить для раненого комнату, смежную с гостиной, ту самую, в которой когда-то помещалась Хильда… твоя молочная сестра. Сделай для него все, что можешь, позаботься только, чтобы наша бедность была не слишком заметна.
Диана крепко обняла мать, вышла из комнаты и направилась к месту дуэли.
Молодой человек стоял на коленях перед раненым, казалось, тот был мертв, другие двое смотрели на несчастного с грустным выражением на лицах. Диана подошла к ним, и при виде раненого, лежавшего с закрытыми глазами, по ее телу пробежала дрожь.
— Боже, как он бледен, — прошептала она. — Не умирает ли он?
— Только доктор мог бы дать вам ответ, — сказал тот, кто приходил к ней за помощью.
— Доктор, — возразила Диана. — Так пошлите же за ним скорее!
— Вы правы, но куда? Мы не знаем?…
— Недалеко отсюда… доктор Бланшар. Он живет в крайнем доме в Варене… белый дом с красной крышей…
— Один из нас сейчас же съездит за ним. Но друг наш не может лежать долее на сырой земле. Посмотрите… я сделал все, что мог, а кровь не останавливается…
— Я затем и пришла, — сказала Диана, — чтобы просить вас перенести раненого в наш домик, там вы найдете готовую постель.
— Бог да вознаградит вас за вашу доброту, сударыня! Благодаря вам, мы, может быть, и спасем его.
Один из молодых людей отвязал лошадь, прыгнул в седло и поскакал за доктором. Двое других с осторожностью подняли раненого и последовали за Дианой. Войдя в дом, они положили его на кровать, которая когда-то принадлежала Хильде.
Раненый был не кто другой, как маркиз де Салье.
Доктор недолго заставил себя ждать. Это был старый медик, не лишенный знания и опытности.
После тщательного осмотра раны Бланшар объявил, что она неопасна.
Доктор принял серьезные меры, чтобы остановить кровь, и вскоре успел в этом. Холодной водой раненому смочили виски, дали понюхать спирт. Он сделал слабое движение, открыл глаза… и увидал наклонившуюся к нему Диану.

Глава II
ИСПОВЕДЬ

‘Это неземное создание, это ангел!’ — подумал маркиз. По его восторженному взгляду Диана отгадала его мысли, она покраснела и отошла от него.
— Если вы будете осторожны и благоразумны, — сказал доктор, — то через неделю я поставлю вас на ноги.
— Где же я? — прошептал маркиз.
— У моей матери, — ответила Диана, — и будьте уверены, что мы постараемся поберечь вас.
— Чем могу я отблагодарить вас! — сказал де Салье с жаром. — Поверьте…
Он хотел было продолжить, но доктор остановил его.
— Молчите, не говорите ни слова, я не позволяю вам волноваться, будьте покойнее, а иначе у вас сделается лихорадка. Единственное лекарство сейчас — спокойствие и сон… лучше вас оставить одного…
Слова доктора были исполнены в точности, его друзья, простившись с Дианой, удалились, сказав, что пришлют раненому его слугу.
Действительно, на другое утро явился Мало, он страшно беспокоился за здоровье своего господина.
А вот каков повод дуэли маркиза де Салье со своим другом, графом де Брион. Маркиз де Салье со своими друзьями выехал из Парижа верхом с целью покататься на берегах Марны и пообедать где-нибудь в сельской харчевне. Дорогой у них зашла речь о женитьбе.
Один из друзей маркиза, Парабер, жена которого была фавориткой регента, что было всем известно, начал теперь утверждать, что человек создан для женитьбы и что вдовцы, хотя и несчастные в первом супружестве, все-таки должны жениться во второй раз.
— Впрочем, мы знаем одного господина, — прибавил де Сабран, — который так сокрушается по своей умершей жене, что ни за что не хочет жениться на другой, и этот господин не кто другой, как наш лучший друг де Салье.
— Но представится случай, и маркиз женится, как и всякий другой, — заметил де Брион.
— Берегитесь, — сказал Сабран, смеясь, — маркиз шуток подобного рода не любит, недаром же он сказал, что кто будет ему говорить об его второй женитьбе, того он вызовет на дуэль…
— Совершенно справедливо, — ответил де Салье, улыбаясь. — Я обещал это и сдержу свое слово.
— Но это еще ничего не доказывает, — возразил настойчиво Брион. — Я все-таки уверен в том, что пара чудных глаз голубых, черных или серых, легко могут вскружить голову маркиза.
В это время показался домик графини де Сен-Жильды.
Маркиз указал рукой на стоявшую неподалеку липовую рощицу.
— Не угодно ли вам будет, любезный граф, — сказал он, — сойти с лошади под этими деревьями? Кажется, здесь нам будет удобно…
— Но для чего, милый мой маркиз?
— Попробовать наши силы в фехтовании и рискнуть жизнью…
— Если вы этого непременно желаете, то я согласен… Я к вашим услугам…
— Вот и отлично…
Пять минут спустя молодые люди уже дрались на шпагах. Остальное известно.
Слова доктора сбылись. После дуэли, спустя шесть дней, маркиз был в состоянии оставить постель и прогулчться по саду.
Де Салье замечал, что хотя его рана и излечивается, но зато сердце его стало болеть.
Он снова полюбил, — он, который поклялся не любить никогда более. Он полюбил это белокурое дитя, которое с такой ангельской добротой ухаживало за ним во время болезни. Диана, по своей наивности, также не могла скрыть своих чувств, не подозревая в них ничего дурного.
Маркизу в голову не могла прийти гнусная мысль обольстить девушку и таким образом отплатить за гостеприимство.
Жениться на ней, так как он любил ее и был свободен, маркиз также не допускал. Мог ли он изменить данному слову? Он и так уже раз дорого поплатился за свою доверчивость. Однажды заполучив вероломную жену, мог ли он решиться взять другую?
Понятно, что при этих условиях маркиз старался скрывать от Дианы свои чувства, но это удавалось ему наполовину.
Вышло так, что и Диана бессознательно полюбила его.
Де Салье не проронил ей ни слова о своей любви, а между тем, молодая девушка понимала, что между ними появилась какая-то связь и что каждый из них стал играть важную роль в жизни другого. Через неделю маркиз, почти оправившись, сказал ей:
— Я уезжаю…
Диана не спросила его — вернется ли он. Она в этом не сомневалась. Она была уверена, что Салье возвратится.
После его отъезда для Дианы наступили тяжелые дни, ей было некогда думать о маркизе.
Комната Дианы находилась рядом с комнатой матери. Их разделяла стеклянная дверь, которая не затворялась на ночь. Каждое утро Диана, встав с постели, шла к матери и нежно здоровалась с нею.
На другой день после отъезда де Салье Диана, по обыкновению, пришла к матери. Подойдя к кровати, она от ужаса не смела произнести ни слова. Графиня лежала со скрещенными руками на груди, лицо ее было восковое, как у мертвеца. Она едва дышала и, казалось, была без сознания.
Но когда Диана подошла к кровати, графиня сделала слабое движение и что-то вроде улыбки показалось на ее губах.
— Поцелуй меня, дитя мое! — сказала она едва внятным голосом: — не бойся… я еще жива…
Девушка крепко обняла мать и покрыла ее поцелуями, но губы прикасались как бы к холодному мрамору.
— Милая моя Диана! — продолжала графиня: — Будь мужественной. Пробил час, и мы расстанемся с тобою навеки…
Диана вскрикнула.
— Нет… нет… — сказала она, — это невозможно… Я не верю вам! Разве мать покидает так своего ребенка?… Вы будете жить… проживете долго…
— Будь тверда и покойна! Дай мне умереть, не истощая моих сил, они мне еще нужны…
Диана встала на колени перед кроватью и уронила лицо на грудь умирающей, стараясь заглушить рыдания.
— Мне нужен священник, — начала опять графиня: — Чтоб исполнить последний долг христинина… Сходи же в Варен и попроси прийти тамошнего священника, мне надо исповедоваться… Приведи его, если можно, поскорее… я чувствую, мои минуты сочтены…
Диана накинула на плечи мантилью и поспешно направилась к своему приходу — исполнить поручение матери.
Графиня де Сен-Жильда, жизнь которой изобиловала добрыми делами, была истою христианкой, но несмотря на свою набожность и усердие к молитве, странная вещь, она никогда не исповедовалась и не причащалась. Это удивляло доброго священника, и он тщетно старался разъяснить себе эту странность.
— Оставь нас одних, дитя мое, — сказала графиня дочери, когда последняя вошла с священником к ней в комнату. — Благодарю вас, отец мой, — обратилась она к священнику. — Вы видите — время не терпит. Выслушайте мою исповедь… Но прежде позвольте мне разъяснить вам причину, почему я буду исповедоваться в первый раз… Я глубоко верую во все то, что повелевает нам церковь… В продолжение двадцати лет я не каялась в грехах своих перед отцами церкви, потому что знала заранее, что они приказали бы мне простить того, кого я не хотела прощать…
— Что такое, дочь моя? — спросил удивленный священник.
Графиня прервала его.
— Я ничего не забываю, отец мой! — сказала она. — И не могу забывать, говоря каждый день на молитве: ‘и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим’. Вам это кажется непонятным? Итак, выслушайте мою исповедь или, вернее сказать, историю моей жизни, и тогда вы все поймете.
Старый священник сел у изголовья умирающей, и графиня тихим голосом принялась рассказывать ему, она говорила долго. По окончании исповеди она спросила:
— Понимаете ли вы теперь, отец мой, отчего я не могла простить?…
— Увы! — прошептал побледневший священник. — Я вижу ясно… но прошу, ради распятого на кресте Христа, простившего своим мучителям, простите!
— Отец мой! У меня на это не хватит сил… я слишком много страдала…
— Всякая сила дается от Бога… просите Его с искренним сердцем…
— Уж не раз молила я Его о ней… Моя молитва не доходит до Него! Будем Его молить вместе… отец мой, помолитесь за меня!…
Старый священник произнес дрожащим голосом:
— Царь мой, Бог мой! С полной верой раба Твоя усердно молит Тебя… услышь ее пламенную молитву… Она умоляет Тебя, ниспошли ей смирение, отклони от нее всякую ненависть, гнев к тому, через которого она столько страдала… Быть может, тот уже и раскаялся… и наказан за свое преступление… Раба Твоя молит Тебя простить ее во всех ее прегрешениях, когда она предстанет перед лицом Твоего… Страшного Суда…
Священник умолк. Губы графини еще шевелились. Ее лицо словно светилось внутренним светом, выражение его было кротко и спокойно.
— Отец мой, — сказала она минуту спустя, — твоя молитва к Богу не напрасна… Моя душа просветлела…
— Это уже много, дочь моя, но еще не все!…
— Чего же нужно еще!
— Прощаешь ли ты?
— Да, мой отец, — ответила графиня, — да, я прощаю от всего сердца!…
Старый священник оставался еще с час у умирающей. Когда он оставлял ее, последние слова его были следующие:
— Да простит Господь Бог все грехи твои.

Глава III
ПИСЬМО

Увидев, что священник ушел, стараясь скрыть свои слезы, Диана вошла в комнату матери.
— Не плачь, дитя мое, — прошептала графиня. — Клянусь тебе, что я теперь совершенно счастлива… меня огорчает только то, что я оставляю тебя одну на этом свете…
Она обняла Диану и нежно прижала ее к своему сердцу, потом продолжала:
— Помоги мне подняться… подложи мне подушку под спину и принеси перо, чернила и бумагу.
— Вы хотите писать, матушка? — прошептала девушка.
— Да.
— Да будете ли вы в силах? К чему вам утруждать себя!… Не лучше ли вам будет продиктовать мне?
— Нет, дитя мое, — возразила умирающая, — мне нужно написать самой.
Собравшись с силами, графиня написала дрожащею рукою несколько строк, подписала свое имя и, положив письмо в конверт, запечатала его тремя черными печатями, а затем надписала на нем следующий адрес:

‘Его высочеству Филиппу Орлеанскому, регенту Франции‘.

После этого графиня закрыла глаза, дыхание ее сделалось прерывистым. Диана в ужасе не могла произнести ни слова. Кризис продолжался около часу, графиня снова пришла в себя и слабым голосом сказала дочери, наклонившейся к ней, чтоб не упустить ни слова:
— Теперь, дочь моя, ты услышишь мою последнюю волю… Господь призывает меня к себе… Когда меня не станет, ты будешь в страшной бедности… Нам уже давно угрожала нищета… Надо было чем-нибудь жить… Я делала долги… этот дом нам больше не принадлежит… Тебя, вероятно, попросят отсюда. Впрочем, тебе бы и нельзя было оставаться одной… Ты найдешь здесь, у меня, несколько золотых монет… вот все, что у нас есть…
Графиня замолчала и после больших усилий продолжала:
— С этой незначительной суммой ты отправишься в Турен, где, как тебе известно, живет твой единственный родственник, дядя Жан де Визе. Он никогда не был особенно богат, мой бедный брат, а теперь, по слухам, он окончательно разорился, но у него доброе сердце… он не откажется принять тебя…
Графиня ослабевала. Диана плакала. Умирающая продолжала:
— Если, наконец, ты лишишься всего… будешь окончательно в нищете… без куска хлеба… тогда, и только тогда, ты отправишься в Париж пешком, если нельзя будет иначе, побираясь в дороге милостынею… ты пойдешь в Пале-Рояль, если тебя не допустят до регента, ты спросишь маркиза Тианжи, друга Филиппа Орлеанского и капитана гвардии… Ты скажешь ему, что послана графиней де Сен-Жильдой, твоей матерью… Ты отдашь ему это письмо, он передаст его своему начальнику, и ты будешь спасена… Но до того дня береги это письмо… это твое единственное богатство… единственное наследство!… Все поняла?…
— Да, матушка… — прошептала Диана, слезы душили ее.
— Дитя мое! Я провела много бессонных ночей. Теперь меня клонит ко сну… Сядь возле меня и дай твою руку… Я хочу заснуть…
Диана повиновалась. Она не помнила, сколько просидела так. Но вдруг девушка в ужасе вскочила. Рука, которую она держала, становилась все холоднее.
— Матушка!… Матушка!… — кричала Диана. — Проснитесь… мне страшно…
Но графиня де Сен-Жильда не отвечала.
Она умерла.
Горе Дианы не имело пределов. Старый священник не мог оторвать се от тела матери. Всю ночь она просидела с усопшей. Она видела, как мать положили в гроб, слышала, как заколотили крышку гроба, присутствовала при отпевании в церкви, и когда гроб был опущен в могилу и засыпан землей, она долго лежала без чувств, распростершись на этой могиле.
Вернувшись домой, где она столько лет прожила спокойно, беззаботно, почти счастливо, Диана еще более познала постигшее ее горе.
В дом явились какие-то личности под предводительством пристава.
Они объявили девушке, что она долее не может оставаться в этом доме, так как он более не принадлежит ей, и должна тотчас же выехать, имея право взять с собою свои вещи — одежду и белье. Предупрежденная матерью, Диана ожидала этого.
— Могу ли я провести здесь только эту ночь? — спросила она.
Пристав ответил, что он не позволит ей это, так как должен сейчас же запереть дверь дома и отнести ключи к новому владельцу.
Делать было нечего. Диана собрала свой скромный гардероб и белье, завязала все в узел, взяла с собою золотые монеты и письмо к регенту, она опустилась на колени у кровати, на которой умерла мать, и затем навсегда покинула этот дом.
Девушка была обожаема всеми жителями Варенской деревни, многие из них радушно предложили ей пожить после смерти матери у них.
Диана не согласилась. Она в точности хотела исполнить последнюю волю матери и попросила одного крестьянина отвезти ее в тележке в Париж, что тот исполнил с удовольствием. Приехав в большой город, Диана не пробыла там и ночи. Исходя из своих скудных средств, она взяла место в дилижансе, который отправлялся в Блуа.
Селение, в котором жил ее дядя, находилось не более как в шести верстах от города. Диана отправилась туда пешком.
Жилище Жана де Визе стояло на небольшом холме, это был старый дом, казавшийся издали очень живописным.
Вблизи же эта усадьба много теряла, все строения были ветхи, некоторые разрушены. Большие развалившиеся ворота вели на широкий двор. В глубине стоял дом, направо и налево — строения, служившие когда-то конюшнями и псарнями, но теперь в них не было ни лошадей, ни собак… Двор не вычищен: везде были кучи навоза, а в грязной луже плескались утки. Там и сям бродили куры с цыплятами. Откормленный поросенок грелся на солнце. Слышалось мычание коров.
Диана остановилась и окинула окружающее внимательным взглядом. Из курятника вышла полная женщина с корзинкой яиц в руках. Она увидала Диану и сразу подошла к ней. На вид женщине можно было дать лет сорок, она была высокого роста, хорошо сложена и красива, хотя черты ее лица были грубы.
Диана почти испугалась ее. Женщина же, окинув девушку дерзким взглядом, грубо спросила:
— Что вам нужно?
— Я желаю видеть господина де Визе, — ответила Диана.
— А зачем это он вам понадобился?
— Это я объясню лично ему, — настаивала девушка.
— В самом деле! — ответила незнакомка. — Но в том-то и затруднение… вы не увидите господина де Визе…
— Но я настаиваю! — и умоляла, и возмущалась девушка.
— Ответьте на мой вопрос!
— Нет!
— Ах так! Повторяю, я не пропущу вас к господину де Визе… Чтобы вы ни говорили!
— Я дочь графини де Сен-Жильды и племянница господина де Визе.
Когда Диана произносила эти простые слова, женщина вспыхнула и со злобою вытаращила глаза.
— Вы — племянница де Визе! — воскликнула она с непонятным Диане гневом и угрозой.
— Неправда! У моего господина нет родни… я хорошо это знаю… Он мне говорил об этом столько раз…
— Мой дядя не мог сказать неправду, — спокойно сказала Диана. — Я дочь его сестры… Итак, проводите меня к нему, я хочу его видеть…
Но женщина не трогалась с места и, казалось, решилась не пропускать Диану, она махала руками, губы ее дрожали. Наконец она выкрикнула со злостью:
— Вы лжете! Вы просто потаскушка! Убирайтесь отсюда по добру, а то я здесь же разделаюсь с вами!
— Нет, я не уйду. Я останусь здесь до тех пор, пока не услышу от своего дяди, что дверь его дома закрыта для меня.
Женщина вышла из себя.
— Так ты хочешь, чтоб я тебя прогнала! — завопила она. — Так будь по-твоему!
И она с силой схватила молодую девушку за руку.
Достоинство Дианы не позволяло ей бороться с этой фурией. Но ей хотелось достигнуть своей цели.
‘Что делать? Что предпринять?’ — спрашивала она себя.
К счастью, ее критическое положение продолжалось недолго.
На пороге дома показался старик, он был высокого роста и ходил, опираясь на палку.
— Что здесь такое, Сусанна, что за шум? — спросил он.
— Выпроваживаю отсюда потаскушку, которая хочет ворваться к нам силой…
— Не верьте ей, не верьте, ради Бога! — воскликнула сирота. — Я дочь вашей сестры… я Диана де Сен-Жильда.
При этих словах старик вздрогнул.
— Диана де Сен-Жильда!… Моя племянница!… — повторил он взволнованным голосом… — Сусанна! Пусти ко мне это дитя…
— Но, сударь…
— Пусти ее, я тебе приказываю!

Глава IV
ЖАН ДЕ ВИЗЕ

Слова эти были сказаны таким тоном, что не допускали возражения. Сусанна должна была покориться. Она пропустила Диану, ворча себе что-то под нос.
Диана подбежала к старику, морщинистое лицо его дышало добротой, девушка нежно поцеловала дядю, крупные слезы текли по ее щекам.
— Дай мне взглянуть на тебя, милая моя племянница! — сказал дядя Жан. — Боже! Какая ты большая да красивая! Будь желанной гостьей в моем скромном убежище! Но о чем же ты плачешь, дитя мое, и почему ты одна? Где моя сестра?…
— Увы, дядя! — прошептала Диана. — Матушка умерла…
— Умерла! — Повторил Жан де Визе и поник головой. — Бедная сестра!… Умерла раньше меня!… Кто бы мог это предвидеть?… Я двадцатью годами старше ее, а все еще жив! — Он вытер слезы и спросил: — Когда же она скончалась?
— Четыре дня тому назад! — ответила сирота и зарыдала.
— Успокойся, дитя мое! Я понимаю твое горе… Следуй за мною… пойдем в дом, там поговорим о твоей матери…
Сусанна с независимым видом отошла в сторону, но явно следила за ними и подслушивала разговор.
— Так и есть, — ворчала она со злостью, — эта потаскушка поселится у нас, и Бог знает на сколько времени. Но даже если она и его племянница, я уж не уступлю ей своего места: хозяйкой дома она не будет!
Де Визе, опираясь на толстую палку и с трудом влача правую ногу, ввел Диану в большую комнату, которая служила в одно и то же время кухней, столовой и гостиной. По стенам ее были развешаны ружья, чучела животных и другие атрибуты охоты. У очага стояло большое кресло — постоянное место старика.
Жану де Визе было не более шестидесяти пяти лет, но на вид он казался гораздо старше. Седые волосы едва прикрывали его голову, правая рука была поражена параличом, одна нога также плохо действовала.
Утомленный Жан опустился в кресло и посадил возле себя Диану.
— Ты ведь пришла сюда из Блуа пешком, — сказал он, — целый день была в дороге!… Должно быть, проголодалась!… Сусанна… Сусанна!…
— Что вам угодно? — Отрывисто спросила женщина.
— Накрой поскорее на стол и подай племяннице закусить… да поторопись!
Сусанна пожала плечами и пошла исполнять приказание своего господина.
Диана не чувствовала голода, но все-таки съела маленький кусочек мяса.
Жан де Визе расспрашивал ее о последних минутах матери. Диана рассказала ему все подробно, умолчала только о письме к регенту Франции.
— Как умно сделала сестра, — сказал старик, — вспомнив обо мне!… Ты не будешь одна на свете… хотя я и беден, но на двоих хватит!
При этих словах быстро вошедшая Сусанна сказала:
— Да вы гораздо беднее, чем говорите, а все по своей же милости. Если бы я не управляла домом, так не знаю, как бы вы сводили концы с концами… Вот что значит вести беспутную жизнь!… Прежде вы могли вольно сорить деньгами… Собаки, лошади, пажи, с утра до ночи лучшие вина… чего хочешь, того и просишь!… Да еще и приближенные-то вас обирали порядком… прежде густо, теперь пусто… вот и отлично!
При этих словах Жан де Визе опустил голову и упорно молчал. Диана удивилась, что служанка говорит со своим господином таким резким тоном.
— Ты права, Сусанна! — сказал наконец старик. — Я вел беспутную жизнь! И видит Бог, что сожалею об этом всей душой… но это дело уже непоправимое, я буду стараться, чтоб племянница не терпела лишений и была бы по возможности счастлива.
Вместо ответа Диана крепко обняла своего дядю.
— Притворщица! — прошептала Сусанна. — Вот она уже начинает свои маневры… Но от моих глаз ничто не скроется… Увидим еще!
— Сусанна! — сказал старик. — Барышня, должно быть, сильно устала, пойди приготовь для нее лучшую комнату.
— Так и есть! — ворчала служанка. — Знала наперед!… А я помещаюсь в конуре… Вот благодарность-то!… Жертвуйте после этого вашей красотой, молодостью!
С этими словами она вышла из комнаты.
— Милая моя Диана! — обратился к девушке Жан де Визе, оставшись один со своей племянницей. — Прошу тебя быть снисходительной к Сусанне. Она ворчливого характера… часто вмешивается в дела, ее некасающиеся… но у нее добрая душа… Она давно живет у меня… хорошо ведет хозяйство… ко мне искренне привязана… без нее я был бы, как без рук…
— Дядя! — отвечала Диана. — Людей, полезных вам, я должна уважать. Ваша служанка, кажется, недовольна моим приездом. Она, быть может, боится, что ей прибавится больше дела… Она ошибается… Я ей докажу, что мне не нужны ее услуги, я могу все делать сама и уверена, что впоследствии она меня полюбит.
— Тебя нельзя не любить, милое дитя! — сказал де Визе. — Ты такая добрая, я чувствую, что ты будешь отрадой в моей жизни.
— Комната готова! — буркнула вошедшая Сусанна.
— Пойдем, Диана! — улыбнулся старик, с трудом вставая из кресла. — Я провожу тебя…
Комната Дианы выходила одним окном в запущенный сад. Все в ней было ветхо, но богато. В одном углу стояло распятие из слоновой кости — чудной работы.
Диана поцеловала дядю и осталась одна. Бедное дитя, действительно, едва держалось на ногах от изнеможения. Но прежде чем лечь в постель, она опустилась на колени перед распятием, благодарила Бога за милость и призывала Его благословение на дядю. После теплой молитвы Диана заснула глубоким сном.
С наступлением дня к ней вернулась прежняя грусть. Вспомнился ей ее маленький домик в Варене, где она была так счастлива и беззаботна, вспомнились ей обожаемая мать и маркиз де Салье…
‘Он вернется, — думала Диана, — и не найдет меня там… Никто не скажет ему, что случилось со мной… Надо забыть его, потому что я никогда больше не увижу его’.
Для Дианы настала тихая жизнь, которая без Сусанны могла бы быть даже сносной. Но служанка почти не разговаривала с девушкой, отвечала ей односложно и смотрела на нее с все возрастающей злобой и ненавистью.
‘Я не сделала этой женщине никакого зла, — думала сирота. — Почему же она меня ненавидит?’
Диана нашла себе занятие. Большой запустелый сад, давно заброшенный и нечищенный, благодаря ее трудам принял совершенно другой, веселый вид. Она работала в нем с утра до вечера. Жан де Визе, сидя в своем большом кресле, тоже не выходил из сада и не спускал глаз со своей племянницы. Так проходили дни, во время же дождя Диана сидела рядом с дядей у камина и читала ему вслух.
Но когда дядя с племянницей были вместе, они не могли и пяти минут провести с глазу на глаз, сейчас же являлась к ним Сусанна, которая подслушивала каждое их слово.
Раз Сусанна вынуждена была отлучиться из дому на целый день. Она отправилась за необходимыми покупками в город.
— Диана! — сказал тотчас же после ее отъезда де Визе. — Сходи наверх, дитя мое, и посмотри там из окна: действительно ли уехала эта женщина?
Диана скоро вернулась с утвердительным ответом. Лицо старика просияло. На губах появилась улыбка, как будто с его сердца свалился тяжелый камень.
— Наконец-то, — прошептал он, — мы одни! Я могу свободно говорить с тобой!

Глава V
ДЯДЯ И ПЛЕМЯННИЦА

— Но почему же, дядя? — с удивлением спросила Диана. — Присутствие Сусанны так стесняет вас? Разве вы не можете говорить свободно при ней?
— Нет, дитя мое, — ответил Жан де Визе. Есть такие вещи, которых я не посмел тебе передать, зная, что эта женщина нас подслушивает…
— Вы, стало быть, боитесь Сусанны?
— Да, я ее боюсь…
— А вы же мне говорили, что она вам предана?
— Предана! — сказал старик с горечью. — Она была бы счастлива, если бы я умер до твоего приезда сюда… Поверь мне, Сусанна меня ненавидит…
— Так почему же вы не отошлете ее от себя? Она ведь не больше, как служанка!…
— К несчастью, это невозможно.
— Отчего же?
— Не спрашивай меня об этом, Диана, я не могу тебе ответить… Все равно ты ничего не поймешь. Выслушай меня лучше… Я достоин твоего расположения! — старик утер слезу. — Я тебя очень люблю, от всей души… Я дурно провел свою жизнь, дитя мое!… Бог меня покарал… Хотя я и раскаялся, но было уже поздно. Мало того, что я был разорен, но явились связи, постыдные цепи которых я не в силах разорвать… Сусанна жила несколько лет в моем доме и совершенно завладела им… Я подчинился ее влиянию и уже решился навсегда остаться в ее руках… Но теперь ты здесь и твое присутствие изменяет дело. Я хочу выйти из-под гнета, однако мне нужна твоя помощь…
— Говорите, что могу я для вас сделать? — воскликнула сирота. — Я на все готова.
— С часу на час я могу умереть: у меня уже был один апоплексический удар, второй же станет моей смертью… Быть может, это случится завтра же… Я не хочу, чтоб после меня ты осталась без пристанища и без куска хлеба. А с тем, что я теперь имею, еще можно жить… Мне хотелось бы, чтоб все мое состояние принадлежало тебе…
Старик был взволнован. Ему предстояло объясниться с молодой девушкой, не щадя ее целомудрия. Помолчав немного, он начал:
— Дитя мое! Ты, вероятно, не раз спрашивала себя: отчего Сусанна тебя ненавидит?
— Да, это правда, но я все-таки не могла отгадать причины… я ей не сделала никакого зла.
— Сусанна видит в тебе врага, который ее разорит.
— Ее разорит?! — повторила Диана с удивлением. — Боже мой, как могу я это сделать?
— Выслушай меня и не суди слишком строго. Я не буду пытаться оправдаться перед тобой… Бедственное положение моей сестры мне было неизвестно, она редко писала и никогда не жаловалась на бедность, я считал ее богаче себя… Я поддался влиянию… распорядился всем моим состоянием… Я сделал духовное завещание в пользу Сусанны, и после моей смерти ей достанется все, чем я владею.
— Что же, дядюшка, ответила Диана, — разве вы не были вправе этого сделать? Ведь вы ничего не должны ни моей матушке, ни мне.
Жан де Визе со злостью ударил кулаком по столу и воскликнул:
— Но я поступил, как подлец, я переделаю завещание, иначе совесть не даст мне покоя.
— Что же, дядюшка, действуйте по вашему усмотрению, я охотно приму ваше благодеяние.
— Сейчас же устрою это дело, сделаю другое завещание и уничтожу первое… Впрочем, для другого это было бы легко, а для меня… есть непреодолимое препятствие.
— Я не понимаю вас, — удивилась Диана.
— Чтобы духовное завещание имело законную силу, нужно, чтоб оно было целиком написано рукою завещателя или же засвидетельствовано самим нотариусом и четырьмя посторонними лицами, если завещатель не в состоянии писать сам. А ты сама видишь, правая рука моя давно в бездействии, паралич не позволяет мне выйти из дома, а Сусанна не допустит ко мне нотариуса. Итак, завтра ты выйдешь из дома, как будто на прогулку в поле, а сама отправишься в Блуа. Там ты разыщешь моего старого приятеля нотариуса Ролана, расскажешь ему, в чем дело, и тотчас же приедешь сюда с четырьмя свидетелями. Если Сусанна не будет вас пускать, то вы войдете силою. Вот мой план, милая Диана.
— Завтра же, милый дядюшка, я исполню ваше желание.
Через два часа после этого разговора возвратилась Сусанна. Она внимательно смотрела на дядю и племянницу, как бы желая узнать, что происходило в ее отсутствие.
На другой день Диана оделась в черное платье, надела на голову соломенную шляпку, и никем не замеченная вышла из дома. Она направилась по дороге в Блуа. Через полчаса после ее ухода служанка подошла к старику и спросила его с озабоченным видом:
— Где ваша племянница?
— Не знаю, должно быть, в своей комнате или в саду.
— Неправда, ее нигде нет.
— Не пошла ли она в поле прогуляться?
Сусанна уперла руки в бока и продолжала:
— Итак, вы дозволяете, чтобы молодая девушка бегала в одиночку по полю. Хорошо же вы за ней смотрите!
Старик побагровел.
— Сусанна, — сказал он строго, — будьте сдержаннее, я запрещаю вам так говорить про мою племянницу.
— А, вы запрещаете… было время, когда вы любили меня… теперь же вы хотите меня прогнать, что же, гоните… Но знайте наперед, — я не уйду отсюда, вы тяжело больной человек, и я не оставлю вас до самой вашей смерти.
Через три часа Диана вернулась. Она запыхалась от усталости и быстрой ходьбы.
Войдя в комнату, девушка сделала знак дяде, что ей все удалось. Старик понял ее, и лицо его просветлело.
Этот знак не ускользнул также и от Сусанны, и в душу ее закралось сомнение. Она побледнела от злости.
‘А, — подумала она, — вы секретничаете от меня, но я узнаю ваши тайны. Посмотрим!’
В полдень Сусанна вышла из дома и поспешила в Блуа к нотариусу Ролану. Нотариуса не было дома, и она обратилась к его помощнику.
— Я пришла от господина Визе.
— Только что от него приходила девушка, красоточка, надо сказать. Завтра в двенадцать часов нотариус будет у господина Визе.
Этого ответа было достаточно, чтобы подтвердить сомнения Сусанны.
— А, — продолжала она, — я это знаю и пришла по тому же делу!
— Что же вам угодно?
— Вместо двенадцати часов мой хозяин просит господина Ролана пожаловать к нему в два часа пополудни.
— Я передам, все будет исполнено по вашему желанию.
И Сусанна отправилась домой в сильно возбужденном состоянии.
Жан де Визе имел привычку ложиться спать рано.
Едва стемнело, дядя, опираясь на руку Дианы вошел в свою комнату.
— Прощай, — сказал он, целуя девушку в лоб. — Я чувствую, что засну эту ночь спокойно. Завтра я исполню мое заветное желание.
Диана ушла в свою комнату, заперла дверь и, помолясь Богу, легла в постель.
В десять часов вечера Сусанна украдкой вышла из дома и направилась к развалившейся лачужке, стоявшей вдали от деревни.
Она трижды стукнула в окно.
— Кто там? — спросил глухой голос.
— Я! Кто же еще может быть?
— Хорошо, подожди минутку… Зажгу фонарь и отворю тебе…
Обитатель лачужки был высоким, красивым малым с длинными усами по имени Салмы. Это был отставной солдат французской армии, прогнанный из полка за пьянство и дурное поведение. Вернувшись на родину, он поселился в уединении и стал пугалом всей округи. Этот человек понравился Сусанне, тем более, что он стал за ней ухаживать. Она по уши влюбилась в Салмы. Он стал ее любовником, между ними было давно сговорено соединиться браком тотчас же после смерти ее господина.
Салмы отворил дверь, и Сусанна вошла в отвратительную, грязную конуру.
— Я тебя заставил подождать немного, но вина не моя, красавица. Ты была у меня вчера, сегодня я уже не ждал тебя.
Взгляд служанки-госпожи принял дикое выражение.
— Я пришла сегодня к тебе, — сказала она с новостью. — Мне кое о чем надо переговорить с тобой.
— О чем именно, милая?
— Мы разорены: Жан лишает меня наследства. Завтра придет нотариус и напишет новое духовное завещание в пользу его племянницы… Но не все потеряно: они забыли про нас…

Глава VI
СЛУЖАНКА-ГОСПОЖА

Злая женщина пристально взглянула на своего любовника.
— Неужели, Салмы, — спросила она, — ты допустишь, чтобы меня разорили? Отнять то, что принадлежит мне по закону!…
— Да как же помешать им?
Сусанна наклонилась к его уху и тихо прошептала:
— Пускай приезжает завтра нотариус… и завещания все-таки не сделает… Если бы только господин Жан умер нынешней ночью…
Салмы вздрогнул.
— Да, если бы умер… — повторил он. — Но это было бы чересчур великое счастье!… Судьба так милостиво не благоволит к нам…
— Можно понудить судьбу… — сказала служанка глухим голосом.
— Говори уж прямо, без обиняков… чего ты хочешь?
— Ты хорошо знаешь, что я хочу остаться наследницей…
— И ты рассчитываешь в этом на меня?
— Да.
— А если я откажусь?
— Ты не откажешься, я знаю тебя… ведь ты мужчина. Кроме того, это твоя же собственная выгода.
— Но ведь я рискую!
— Вздор! Скажем, что он умер от апоплексического удара, у него уже ведь был один…
— Но на теле останутся следы?
— Никаких… я все обдумала… Мы не пустим в ход нож… Попросту придушим его подушкой, и через три минуты мой хозяин будет готов. Без крика, без шума… Ну, что ты на это скажешь?
— Дело возможное.
— Подождем до полуночи.
На деревенской колокольне пробило полночь. Сусанна и Салмы проскользнули никем не замеченные в жилище де Визе.
Весь дом, казалось, был погружен в глубокий сон. Они остановились для совещания. Сусанна для большей безопасности хотела, чтобы преступление было совершено в полном мраке. Салмы, наоборот, утверждал, что для верности необходим свет. Тогда служанка-госпожа зажгла фонарь и принесла подушку со своей кровати. Затем она привела любовника к двери в комнату, где спал старик.
— Направо, в глубине, стоит кровать, я потихоньку отворю дверь и посвечу тебе. Не бойся же… ступай…
Салмы был в душе бандит, но ему первый раз в жизни приходилось убивать человека. По-видимому, он был смущен. Крупные капли пота показались на его лбу.
После нескольких минут колебаний он отворил дверь и направился к кровати. Господин де Визе спал очень чутко, он проснулся, привстал и спросил:
— Кто там? Это вы, Сусанна?
Салмы кинулся к нему с подушкой, повалил старика и через несколько минут все было кончено: де Визе был задушен.
— Все кончено! — сказал убийца, выходя из комнаты.
— Ты уверен? — спросила Сусанна. — Куда же ты так бежишь?
— Я больше не могу оставаться в этом доме. В ушах моих до сих пор раздаются его стоны…
— Жалкий трус! — зло шепнула Сусанна удалявшемуся убийце.
Она заперла за ним двери и вошла к себе в комнату.
‘Теперь я ничего не боюсь! Наследство мое!’ — думала позже женщина, ложась в постель.
На другой день Диана встала в обычный час. Служанка-госпожа совершенно спокойно занималась хозяйством.
— Где же дядюшка? — спросила сиротка.
— Вероятно, не вставал еще, — ответила Сусанна. — Пойдемте будить его.
Они постучались в дверь. Ответа не было. Служанка вошла первой, подошла к кровати и вскрикнула:
— Он умер!… Он умер!
Диана, в свою очередь, подбежала к старику.
Члены его уже окоченели.
В течение двух месяцев Диане пришлось во второй раз увидеть смерть близкого ей человека.
Ровно в два часа прибыл нотариус Ролан, но, узнав о смерти де Визе, тотчас же отправился обратно.
На другой день Жан де Визе был похоронен. Сусанна следовала вплоть до кладбища. Возвратившись домой, она сбросила с себя личину и обратилась к Диане:
— Теперь я у себя дома… все, что вы видите здесь, принадлежит мне… Ваш дядюшка завещал мне все. Известно вам это?
Диана невольно опустила глаза и ответила:
— Известно!
— В таком случае, собирайте свои пожитки и отправляйтесь вон из моего дома!
Через пять минут всеми оставленная сирота Диана вышла из дома и направилась по дороге в Блуа. Она решила прибегнуть к последнему средству спасения: она шла в Париж в надежде увидеть регента и передать ему письмо, написанное покойной матушкой.

Глава VII
ГОСТИНИЦА ‘БЕЛЫЙ ЛЕБЕДЬ’

На улице Сен-Оноре возвышался большой дом, одна половина которого была занята гостиницей, а в другой помещалась таверна. Над домом красовалась большая железная вывеска, изображавшая белую птицу с длинной согнутой шеей, ее поднятые крылья поддерживали крест. Сверху была надпись, сделанная красными буквами, ‘Белый Лебедь’.
Гостиница эта наполнялась приезжими провинциалами и слыла за безопасное убежище. Что же касается таверны, помещавшейся в нижнем этаже гостиницы, то в ее больших залах собирался всевозможный сброд.
Здесь можно было встретить представителей как высших, так и низших классов, важных господ и искателей приключений, мошенников, простаков-буржуа, офицеров, чиновников, актеров, цыган и прочих. Разнородное собрание этих лиц представляло странное смешение: все шумело, кричало, ссорилось, для наведения порядка нередко даже приходилось прибегать к помощи полиции. В одном углу таверны была деревянная лестница, которая вела в гостиницу. Клубы дыма носились облаками по комнате. Лампы светили тускло. Было девять часов вечера. Таверна была полна. Слуги и служанки бегали от стола к столу, стараясь побыстрее исполнить приказания посетителей.
Пять человек, одетых в поношенные, но когда-то богатые платья, сидели вокруг стола и горланили:
— Эй! Мальчик! Девушка! Вина! Вина! Самого лучшего!
Один из этих оборванных господ отличался хотя поблекшей, но все еще замечательной красотой и изысканными манерами. Он был известен под именем Фламеля. Назывался он так в честь известного алхимика Николя Фламеля. Других звали: Купидоном, кумой Иволги, Рысью и Стальной Проволокой. Все пятеро были вооружены длинными рапирами.
Мимо их стола прошла служанка, Рысь схватил ее за талию и сказал фамильярно:
— Гимблета, мой ангел, дайте нам жженки… и скорей, если можно, чудная Венера! Мы дожидаемся уже больше пяти минут!…
С этими словами он вытащил из кармана часы, наподобие луковицы. Гимблета высвободилась из его объятий, а Купидон с удивлением спросил:
— Как, у тебя есть часы?
— Что же тут странного!…
— Чертова голова, ты ни в чем себе не отказываешь?
— Я их недавно нашел.
— Где же это?
— В кармане одного буржуа, который зевал, глядя, как ловили рыбу на удочку под аркой Нового моста. А! Мошенник, он надул меня!
— Как же?
— Да ведь луковица-то медная и цена ей грош!
Гимблета торжественно поставила на стол большую миску, в которой полыхало голубоватое пламя.
— Извольте! — сказала она. — Останетесь довольны! Сюда много положено сахару, лимону, корицы, гвоздики и всякой всячины.
Гимблета была полненькая, свеженькая и красивая девушка. Фламель взял ее за талию и посадил к себе на колени, несмотря на сопротивление, он поцеловал девушку и нежно сказал ей на ухо:
— Твои глазки горят, как эта водка, они жгут мне сердце… Скажи одно слово, и я тебя похищу!
— Оставьте же меня, господин Фламель! — возразила, вырываясь, девушка. — Я не люблю таких волокит, как вы.
— О, неприступная!… Ты вскружила мне голову! Я обогащу тебя…
— Прежде сами-то наживитесь, а потом и посмотрим…
Служанка с хохотом убежала. Кум Иволга наполнил стаканы пылающей жидкостью.
— За здоровье Рыси! — крикнули товарищи, выпивая вино.
— За ваше, друзья! — Возразил Рысь. — За твое, ученый, ходячая тайна, путешественник, поэт и публицист, друг Фламель, всеведущая газета!
Фламель прижал руку к сердцу и поклонился. Рысь продолжал:
— За ваше здоровье, мои дорогие товарищи, мои ученики, ставшие моими учителями!… Пью также за здоровье смотрителя тюрьмы Шателе, который оказывал мне свое гостеприимство в продолжение шести недель!
— Мы еще не знаем, как ты туда попал. Расскажи, пожалуйста, как это случилось?
В это время в комнату вошли две новые личности: женщина, вся в черном, с густой вуалью на лице, сквозь которую сверкали ее большие глаза. За нею шел маленький негр в яркой одежде. Эта женщина была, по-видимому, молода, высокого роста и стройная. Походка ее была тихая и величественная.
— Зачем сюда явилась эта таинственная красотка? — проорал Купидон.
Женщина в вуали сделала знак Гимблете, та поспешила к ней…
— Господин Фламель здесь? — спросила незнакомка.
— Да, сударыня… вот за тем столом, — кивнула служанка.
— Позовите его, мне надо с ним переговорить!…
Гимблета подошла к столу, где сидела веселая компания и сказала:
— Господин Фламель, вас спрашивает вот эта госпожа…
— Да, я знаю зачем, — сказал он, вставая. — Вероятно, любовное свидание…
— Вот счастливец! — вздохнул Купидон с завистью. — Этот плут Фламель ни в чем себе не отказывает!…

Глава VIII
НОВЫЕ ЛИЧНОСТИ

Фламель с ловкостью джентльмена подошел к незнакомке и почтительно поклонился.
Взглянув на него, женщина в вуали спросила:
— Это вы, господин Фламель?
— Он самый, прекрасная дама! Чем могу служить?
— Дня три тому назад вам поручили некое дело.
— Возможно.
— Вам дали пять луидоров в задаток и обещали дать еще десять.
— Это дело уже исполнено.
— Давайте же.
— Извольте!
Фламель вынул из кармана сверток бумаги и подал его незнакомке.
— Можете ли вы поручиться за верность справок? — спросила незнакомка.
— Ручаюсь… Я дорожу своей репутацией… На этих листах вы прочтете все интриги и похождения приближенных регента и придворных Пале-Рояля!… Семейные тайны, дуэли, политические интриги, любовные истории… здесь вы найдете все… Эта работа стоила мне большого труда, хлопот и неприятностей… но могу сказать, не без гордости, что она доведена до совершенства…
— Если сей труд заслуживает и половины ваших похвал, я буду вполне довольна. Вот вам десять луидоров.
— Благодарю, сударыня! Следует ли говорить, что я и впредь всегда готов служить вам…
— Приму это к сведению…
— В случае надобности я недурно владею шпагой, можете рассчитывать на мою помощь, если только она вам понадобится, а пока прощайте, прекрасная дама!…
— Постойте! — остановила Фламеля незнакомка. — В случае, если вы мне понадобитесь, где можно вас найти?
— Здесь, во всякое время дня и ночи… я не покидаю уважаемой таверны… В трудные же минуты жизни меня можно найти с двенадцати часов ночи до пяти утра под второй аркой Нотр-Дам.
— Хорошо… Свободны ли вы сегодня вечером?
— Я всегда свободен…
— В таком случае не уходите отсюда. Возможно, через час я позову вас к себе… Я живу в этой гостинице, в седьмом номере.
— Буду ждать с нетерпением.
— До свидания, господин Фламель!
Дама в вуали направилась в сопровождении негра к лестнице, ведущей на второй этаж.
Фламель в раздумии вернулся к своим товарищам.
‘Мне знаком этот голос, — думал он. — Где я мог его слышать прежде?’
— Черт возьми! — воскликнул Рысь. — Ваша беседа длилась довольно долго… Что же это за дама?… Вероятно, какая-нибудь заговорщица?
— Угадал! — со смехом ответил Фламель. — Это хищная птица… Перед тем, как исполнить данную мне работу, я навел о ней справки… Она, как говорят, итальянка, зовут ее Виола Рени, занимается колдовством, гаданием на картах и всякой чертовщиной. Она молода и красива. Наделала, как мне кажется, много шума за границей и теперь приехала сюда, в Париж, пожинать лавры и золотые монеты.
— Ловкая баба! — восхитился Рысь. — Париж — неисчерпаемое море, где можно легко ловить рыбку в мутной воде! Вероятно, эта Виола Рени закинет свои сети в Пале-Рояль.
— Регент легко попадется на эту удочку. А ты-то и снабжаешь итальянку сведениями, которые она после будет угадывать на картах… то есть, ты колдуешь за нее?
— Ну да, конечно.
— И она хорошо платит?
— Вот, посмотри! — сказал Фламель, высыпая из кармана горсть золота.
— Славно… Однако выпьем за ее здоровье!
Наполненные стаканы скоро были выпиты, потом Купидон достал из кармана табакерку и передал ее товарищам. Все понюхали.
— Вот гадкая-то коробка! — с презрением сказал Стальная Проволока.
— Тем не менее она имеет большую цену… Она мне подарена любимой женщиной.
— Посмотрите, господа! — воскликнул Рысь. — Вот явление-то!
Все головы повернулись к двери.
На пороге стояла курьезная фигура и нерешительно осматривала всю залу.
Это было высокое, худое существо с маленькой птичьей головой на тонкой длинной шее. Трудно себе представить более наивного выражения лица, покрытого веснушками, с толстым носом и светлыми глазами. Личность эта была богато одета, но покрой его платья был далеко не новомодный.
— Эй, гарсон! — крикнул вошедший.
— Провинциал, должно быть! — заметил Купидон.
— С туго набитым кошельком! — прибавил Иволга.
— Не зевайте, друзья! — шепнул Рысь. — Отличная пожива!
— Не для меня! — сказал Фламель.
— Ты пренебрегаешь чужим добром… Не любишь пошарить в кармане соседа!… Делай, как знаешь!
— Придут ли наконец? — нетерпеливо сказал вошедший. — Я зову, никто мне не отвечает! Что же это такое? Здесь ли гостиница ‘Белый Лебедь’?
Рысь подошел к нему и почтительно поклонился.
— Войдите, господин! — сказал он. — Это и есть знаменитая гостиница ‘Белый Лебедь’, куда мы иногда собираемся как простые смертные, развлекаемся от скуки, наводимой этикетом двора и политики, предаемся веселой беседе и легкой попойке…
— Господа… господа… я, право, сконфужен, — ответил пришедший, раскланиваясь направо и налево. — Это все вельможи, — прибавил он тихо. — Я сейчас догадался, сразу видно что-то внушительное! Позвольте представиться…
— А, — сказал Рысь, — мы к вашим услугам, господин маркиз!…
— Виконт только… это не моя вина. Я виконт Геркулес де Фан-Авен.
— Действительно, знатная фамилия, черт возьми! — закричал Рысь.
Фламель едва удержался от смеха.
— Д’Оксие, мой лучший друг, военный судья, это вам, конечно, небезызвестно, говорил мне еще на днях о вашем роде. А, говорил он, Фан-Авен!…
— Неужели д’Оксие сказал это? — с восторгом прошептал виконт.
— Знает ли он мой герб?
— Без сомнения, но он мне ничего не говорил об этом.
Виконт вынул из кармана часы и посмотрел на них.
— Де Салье придет сюда не раньше девяти часов… — сказал он.
— Вы, вероятно, впервые в Париже? — спросил Рысь.
— Да… Но вина в этом не моя. Давно уже Париж привлекал меня… этот город, полный чудес… удовольствий… красивых женщин…
— И ловких мошенников, — прибавил кум Иволга, быстро вытаскивая из кармана провинциала носовой платок.
Де Фан-Авен, громко захохотав, сказал:
— Что касается мошенников, я знаю, что они есть в столице, но меня это не страшит, я сумею от них уберечься… Я тоже не промах… Да, несмотря на слезы матери, я оставил родину… замок Фан-Авен… близ Конкарно… приехал сюда в дилижансе… оставил у кондуктора свой багаж и пошлю за ним сегодня вечером…
‘Надо это принять к сведению!’ — подумал Рысь.
— О, Париж! — продолжал виконт. — С его роскошью… эти празднества… опера… балы… У меня уже теперь кружится голова! Я горю нетерпением поскорее все увидеть! У меня есть протекция поступить на службу к регенту!
— Виконт! — воскликнул Рысь. — Судьба вам благоприятствует, ваши желания исполняются как нельзя лучше… Я сейчас же представлю вам своих друзей… Вот наместник епископа де Стальная Проволока, граф Лашело де Купидон, маркиз Дагобер де Иволга…
— А, все древние фамилии, — сказал виконт, почтительно раскланиваясь, — знатные роды!…
‘И одеты-то все так небрежно, вероятно, по последней моде, — подумал он. — Надо будет и себе достать такой же истрепанный костюм…’
Плуты посадили его за стол.
— Итак, любезный виконт, — спросил Рысь, — вы остановитесь здесь, в этой гостинице?
— Ненадолго. Мой друг маркиз де Салье дал мне адрес этой гостиницы и просил подождать его здесь, вероятно, он не замедлит явиться…
При имени маркиза де Салье Фламель вздрогнул и побледнел.
‘Де Салье придет сюда! — подумал он, — мы встретимся с ним… вот неожиданный случай!’

Глава IX
ВСТРЕЧА

Виконт снова взглянул на часы и прибавил:
— Без десяти минут девять… Ждать еще десять минут!
— Какие чудные часы, — сказал Рысь, протянув руку, — покажите мне их, пожалуйста. Наверняка, фамильная драгоценность! Какие крупные рубины и жемчуг! Вероятно, вы цените их и бережете?
— О да, конечно!
— Еще бы, такая драгоценность! Но берегите их, берегите. — С этими словами Рысь проворно опустил часы в свой карман, а виконту положил свою медную луковицу.
— Главное, берегите свои карманы, любезный друг, — сказал он. — В Париже часто случается встречать…
— На этот счет не беспокойтесь, — прервал его Фан-Авен, — у меня взгляд проницательный, я сейчас же вижу, с кем имею дело.
— Эй, Гимблета, дайте нам ещё жженки?… — крикнул кум Иволга.
— Я уверен, господа, — продолжал виконт, — вы — мои лучшие друзья. Буду рад увидеть вас при дворе!
— Без сомнения! — кивнул Рысь.
Гимблета вернулась с полной миской.
Рысь передал провинциалу большую ложку.
— Наливайте теперь вы, виконт, и выпьем за ваше прибытие в Париж, вы будете блистать… за молодость… за любовь… за все блага в жизни!… Вот лучший ваш друг, господин Фламель, которого я вам еще не представил. Он имеет несчастье быть плебейского происхождения, но, тем не менее, это человек с большими достоинствами, он известный публицист, талантливый писатель… Попросите его прочесть несколько стихов… я уверен, что они вам понравятся…
— А! Господин Фламель… — начал было виконт, — умоляю вас…
— Не трудитесь, господин виконт, — прервал его Фламель, — я с удовольствием исполню ваше желание.
Фламель начал декламировать стихи.
Фан-Авен был в восторге и облизывался точно после вкусного блюда, глаза его так и блестели от удовольствия. Когда Фламель окончил, виконт схватил его за руки и прижал их к сердцу.
— Благодарю вас, мой друг, — сказал он, — вы доставили мне истинное наслаждение.
Он вынул из кармана табакерку и понюхал.
— Вот славная вещица! — воскликнул Иволга.
— Да, недурна, я купил ее недавно, и, признаться, заплатил за нее порядочную сумму. Не желаете ли понюхать?
— Благодарю. Какой у вас чудный табак!
— Иволга взял золотую табакерку и передал ее остальным. Когда табакерка обошла круг, плут взял ее опять и, переменив на свою, отдал провинциалу, который, не взглянув даже, положил дешевку в свой карман.
Стаканы были снова наполнены вином. Пробило девять часов.
Помещавшийся прямо против двери Фламель, вдруг побледнел, переменился в лице и прошептал:
— Это он! Что, если он меня узнает? Да разве это возможно? Он меня видел всего раз в жизни и то почти впотьмах… С тех пор я так переменился…
Дверь таверны отворилась, и вошел элегантный джентльмен. Это был маркиз де Салье.
Гимблета, увидав его, быстро побежала навстречу.
— Скажите, пожалуйста, — обратился к ней маркиз, — здесь ли остановился молодой приезжий из провинции?
— Вероятно, вы спрашиваете вон того господина, — ответила Гимблета, указывая на Фан-Авена.
— Этого самого… благодарю вас!…
Виконт, услыхав голос друга, подошел к де Салье и поцеловал его в обе щеки.
— Наконец-то и вы попали в Париж, любезный виконт! Ну, как ваше путешествие.
— Великолепно… судьба мне благоприятствует… Я приехал сюда с час тому назад, а время для меня пролетело быстро, как минута, и все благодаря любезному приему этих господ.
Маркиз взглянул на важных господ и сразу догадался, что это за гуси.
‘Мой провинциал попал в дурное общество, — подумал он. — Вероятно, тут немало подтрунили над ним. Надо будет поскорее удалить его от них.
— Маркиз, — продолжал тем временем виконт, — позвольте представить вам эту знатную молодежь… моих друзей…
— Не нужно! Совершенно не нужно! — перебил его маркиз. — Я не желаю с ними знакомиться, пойдемте со мной!
— Как? Разве мы ужинаем не здесь?
— Пойдемте ужинать ко мне. Взяли ли вы здесь себе номер?
— Нет еще.
— Тем лучше!… Вы остановитесь в другом месте… У меня есть на то важная причина… после я вам все объясню… Пойдемте.
— Я вас оставляю, — сказал виконт, обращаясь к плутам. — Прощайте, мои друзья! Надеюсь, мы скоро увидимся…
Он хотел было подать им руку, но маркиз уволок его от греха подальше.
Едва дверь затворилась, как Рысь, Стальная Проволока, Купидон и Иволга громко захохотали.
— Господа, — глумливо сказал Купидон, — не желаете ли понюхать из табакерки виконта де Фан-Авена.
— Теперь четверть десятого на фамильных часах Фан-Авена, — хохотнул, в свою очередь, Рысь. — Время отправляться к кондуктору за багажом от имени Фан-Авена.
— Я пойду с тобой, — сказал Стальная Проволока, — а дорогой забегу к нашему жиду Самуилу и продам ему эту чудную бриллиантовую булавку из жабо виконта де Фан-Авена… Пойдем с нами, Иволга?
— Нет, я останусь здесь с Фламелем и Купидоном. Посчитаю на досуге золотые монеты из кошелька виконта де Фан-Авена…
— Вот попался пижон-то, славно мы его общипали, — радовался Рысь. — Налейте-ка мне поскорей еще стаканчик, да пора и в путь…
Рысь и Стальная Проволока вышли.
Фламель облокотился на стол и закрыл лицо руками. Он ничего не видел и не слышал, что происходило вокруг.
— Что это ты такой мрачный? — спросил его Иволга.
— Почему мрачный? Разве люди, подобные мне, могут быть мрачными?
К столу подошла Гимблета и, наклонясь к Фламелю, шепнула:
— Дама, вы знаете, эта итальянка, что в седьмом номере, просит вас зайти к ней…
— Хорошо, иду!
Фламель со служанкой поднялись по лестнице и вошли в длинный коридор, по обеим сторонам которого были пронумерованные двери. Подойдя к седьмому номеру, они остановились. Фламель постучался.
— Войдите! — послышался мягкий голос.
В комнате стояли большая кровать с пестрой занавесью, стол с принадлежностями для дамского туалета и несколько стульев.
Горевшая на столе лампа тускло освещала комнату. Виола Рени сидела в большом старом кресле, лицо ее было по-прежнему закрыто вуалью.
— Вы звали меня, сударыня? — сказал Фламель. — Чем могу служить: пером или шпагой?
— Жерар де Нойаль, — прошептала Виола Рени, — так ли должна была я вновь встретиться с вами…
— Вы знаете мое имя, сударыня? — спросил с удивлением Фламель.
— Посмотри на меня, Жерар, — сказала незнакомка, поднимая вуаль, — и ты больше не станешь спрашивать, знаю ли я тебя…

Глава X
СЧАСТЬЕ И ЛЮБОВЬ

Увидев лицо незнакомки, молодой человек воскликнул:
— Хильда! — Это ты!… Неужели ты!…
— Отчего же ты не узнал меня раньше?… Разве сердце ничего тебе не сказало?
— Сердце? Оно давно зачерствело! Впрочем, теперь ты заставила его шевельнуться! Ты прекраснее, чем когда-либо… ты так хороша… ты можешь свести с ума!…
— Неужели? — улыбнулась молодая женщина.
— Ты прекрасно знаешь это сама! Дай руку, приложи ее к моей груди, и ты услышишь, как сильно бьется мое сердце.
— Как ты переменился, Жерар!
— Да, и до такой степени, что подчас я сам себя не узнаю.
— Как ты, вельможа, мог пасть так низко?
— Что подружился с мошенниками, служу за деньги своей шпагой или пером? Ты не можешь этого понять, не правда ли? Ничего здесь нет странного: надо жить… делаю, что могу… а раз попавши в грязь, уже из нее не выйдешь…
— Расскажи мне о твоей жизни, Жерар?
— Для чего же? Не надо!
— Прошу тебя…
— Грустные воспоминания!… Но ты приказываешь, и я повинуюсь… по старой привычке, Хильда! Впрочем, рассказ мой будет краток… Ты, вероятно, забыла наши прежние мечты?…
— Какие?
— О богатстве и величии! Как мы были глупы! Верить в алхимию! Теперь это смешно и грустно! Потратить все свое состояние, сыпать настоящее золото, гоняясь за химерой, фантазией, называемой философским камнем! Но я не сожалею, потому что в то время ты меня любила! Спустя год после той ужасной ночи, когда яд и огонь вооружились против нас, мы прожили все, что я получил с проданного мной имения. Мы остались без всего, даже без надежды… Твоя любовь ко мне охладела… ты скучала в нашем домике, куда мы с тобой скрылись… Я же по-прежнему любил тебя. Однажды вечером я украдкой отправился заложить последнюю ценную вещь. Вернувшись, я нашел дом пустым. Ты скрылась, скрылась, даже не простившись со мной…
— Простил ли ты мне это, Жерар?
— Да… Но не скоро… А! Как я проклинал тебя в то время! Я плакал, рыдал… Потом успокоился. Пришла бедность, и ты скрылась… Ничего нет естественнее… понятнее…
— Жерар! — прервала его Хильда.
— Ты знаешь, что я прав! Оставшись один, я стал благоразумнее, я спрашивал себя, что будет со мной без тебя? Я чувствовал, что мне необходимо развлечься, и принял твердое решение разбогатеть, но на этот раз не алхимией… Меня влекло к себе новое, неведомое… Я решил путешествовать… и поехал в страну, полную чудес и фантазий, — в Индию… Как я провел там время, рассказывать бесполезно. Разбитый, обманутый надеждами, мрачный, через год я снова вернулся во Францию, в Париж, и назвал себя Фламелем в память о своих прежних иллюзиях… Бедность и праздность привели меня в таверну… Я стал пить, подружился с негодяями, мошенниками, но относительно, все-таки остался честным… Я не мог воровать… И так я жил до сих пор. Теперь ты все знаешь про меня… Очередь за тобой. Расскажи о себе, моя милая.
— Подобно тебе и я много боролась, — ответила молодая женщина.
— Но я ничего не достигал… Успевала ли ты?
— Всегда. Мне служил мой прошлый опыт! Мы были легковерны до глупости! Я пришла к убеждению, что, используя легковерие людей, можно прожить безбедно. И я не ошиблась. Волшебной наукой, которую мы изучали вместе с тобой и которая в действительности не более как обман, — я воспользовалась главным образом благодаря своей смелости. Я добилась того, что мне стали верить… Путешествуя по всей Европе, я везде встречала полное доверие, восторги и глубокое уважение… Мои предсказания меня обогащали. Имя Виолы Рени стало известным. Теперь я богата и буду еще богаче… Я хочу подняться на недосягаемую вышину и подымусь!…
— Мы начинали на одной стезе и так странно разошлись! — вздохнул Жерар. — Ты вверх, а я вниз! Судьба.
— Не вини судьбу, — ответила Хильда, — неужели ты думаешь, что теперь я оставлю тебя, моего учителя, моего друга?… Жерар, если хочешь, мы оба будем богаты. Ты будешь мне помогать…
— Но я-то здесь причем? В какой я буду должности?
— В должности моего первого министра, — сказала, смеясь, молодая женщина.
— Объяснись?
— Путь, по которому я иду, часто бывает тяжек… Я нуждаюсь в опоре, в крепкой руке, которая поддержала бы меня и защитила в случае надобности! Мне нужен смышленый посредник в некоторых важных обстоятельствах, и если этим посредником будет граф Жерар де Нойаль, то тогда обаяние Виолы Рени еще более возрастет этим уважаемым именем… Мне нужен партнер, который… должен всегда находиться около меня, который бы знал весь Париж и указывал бы мне людей, названных в переданных мне сегодня списках… Ты можешь быть полезным, Жерар, если хочешь… Желаешь ли ты этого?
— Да, я хочу этого… я хочу!
— Ну, так решено! — воскликнула Хильда, протягивая руку Жерару. Молодой человек крепко пожал ее.
— Жерар! — добавила Хильда. — Богатство — не единственная цель, к которой мы должны стремиться. Есть еще одна, и мы должны ее достичь. Месть… Жив ли он еще?
— Да, жив…
— Где он? В Париже?
— Да, и по странному стечению обстоятельств час тому назад он был в этом доме?!
— В этом доме! — повторила она. — Зачем он приходил сюда?
— За неким провинциалом, которому он протежирует.
— Видел ли он тебя?
— Он на меня не смотрел…
— Когда вам случится столкнуться друг с другом, что же будешь ты делать?
— Я еще не знаю, но чувствую, что в этот день я не буду дрожать от страха.
— А, господин маркиз де Салье, советую вам не попадаться на моем пути, и молите Бога, чтобы я не искала вас!…
Долго еще беседовали Хильда и Жерар в комнате седьмого номера.
Рысь и Стальная Проволока вернулись в таверну, вполне довольные друг другом. Они приобрели у кондуктора порядочное число набитых чемоданов — багаж виконта де Фан-Авена.
Оба вора, совместно с Купидоном и Иволгой, собрались ужинать.

Глава XI
СЕТИ РАССТАВЛЕНЫ

Стальная Проволока торопил Гимблету подавать скорее ужин, но Рысь уговаривал:
— Подождем Фламеля, он веселый товарищ…
В это время дверь таверны отворилась и вошли две странные особы. На лице одного из них была черная маска.
Это был человек высокого роста и с гордой поступью. Его наряд был изящен и богат, сразу можно было догадаться, что это вельможа. Остановившись на пороге, он окинул всех быстрым взглядом.
— Маркиз, — сказал человек в маске, — будьте осторожны… не выдайте меня…
— Умоляю вас, ваше высочество!…
— Не называйте меня так, маркиз, — прервал его человек в маске, — одно это обращение выдаст меня.
— Я назвал вас так по привычке, но теперь буду осторожнее.
— В этой таверне, как говорили вы, мы найдем человека, который может исполнить наше поручение?
— Да. Мне сказали, что он приходит сюда каждый вечер с такими же негодяями, как и он сам…
— Так найдите же его, маркиз!
Молодой человек обвел глазами сидевших в зале и сказал:
— Вот он!
— Позовите его и переговорите с ним…
Молодой человек подошел к столу, за которым сидели Рысь, Купидон и прочие. Он дотронулся до плеча первого и сказал ему:
— Жак Обри! Мне надо сказать вам два слова.
Рысь вздрогнул, встал и в замешательстве проговорил:
— Господин маркиз де Тианж!
— Вы меня знаете?
— Имею честь… Кто же не знает капитана гвардии его высочества регента?…
— Подите сюда, нам надо переговорить с вами…
— К вашим услугам, господин маркиз!
— Этот господин, — сказал де Тианж, подводя Рыся к человеку в маске, — приехал из провинции. Он вспомнил, что ему когда-то говорили про вас… Прежде чем сделаться тем, чем вы стали теперь, вы носили ливрею…
— Это верно, господин маркиз!
— Вы были камердинером у графа де Сен-Жильда?
— Да, господин маркиз! Имения графа были конфискованы лет двадцать тому назад. Разоренная графиня оставила свой дом… и я очутился на улице… Да, у меня был добрый господин… Я не хотел больше никому служить… С тех пор я стал вести жизнь жалкую… рискованную…
— У графини де Сен-Жильды была дочь?
— Родившаяся после смерти графа… как мне говорили, но я никогда не видел ее…
— Жак Обри! Вы по-прежнему такой же ловкий и неутомимый человек?
— О да, господин маркиз! Слава Богу, ноги и глаза мне не изменяют.
— Я дам вам случай употребить и то и другое. Графиня де Сен-Жильда умерла.
— Грустная новость…
— У нее осталась дочь, и этот господин ее разыскивает…
— Ей должно быть около двадцати лет, — сказал Рысь, — и, вероятно, она хороша так же, как хороша была ее матушка. А, понимаю… понял… любовная история…
— Ничего вы не понимаете, — возразил де Тианж, — девица де Сен-Жильда пропала, и надо ее отыскать…
— Да… — прошептал человек в маске, — отыщите это дитя… во что бы то ни стало, отыщите ее!
— Хорошо, — сказал Рысь, — я сделаю все возможное…
— Завтра же. Уверены ли вы в успехе? — спросил незнакомец.
— Это зависит от сведений, которые вы мне дадите… Вы понимаете, сударь, чтобы действовать с успехом, невозможно надеяться только на случайность… — Рысь достал из кармана бумаги и карандаш. — Извольте сказать мне имя девицы де Сен-Жильды?
— Диана.
— Где она жила в последнее время?
— В маленьком домике в селении Варен, на берегу Марны.
— Когда она пропала?
— Месяца два тому назад, на следующий день после смерти своей матери. Взяв пожитки, она поехала в тележке в Париж, где и потерялся ее след.
— Мне кажется, что найти ее будет нетрудно… Теперь, господин маркиз, позвольте спросить вас?
— Слушаю вас.
— Почему вы обращаетесь ко мне, а не к полиции? Вы что-то от меня скрываете?
— Решительно ничего, этот господин лично знаком с начальником полиции, но не хочет обращаться к нему. По случаю семейных причин, которые объяснять вам лишне, ему хочется, чтобы эти поиски остались для всех тайной. Теперь скажите нам цену ваших услуг?
— Вы шутите, господин маркиз! Могу ли я назначить цену такому господину, как вы! Я полагаюсь на вашу доброту…
— Хорошо… Вот вам две тысячи ливров… Это в задаток. Когда вы придете сказать, где находится девица де Сен-Жильда.
— Тогда, — перебил незнакомец, — просите смело, чего вы хотите… и я клянусь вам, что исполню любое ваше желание…
Рысь поклонился до земли.
— Но куда должен я явиться с ответом, господин маркиз?
— Через неделю, вечером, в Пале-Рояль.
— Но там меня не допустят к вам.
— Сейчас я дам вам пропуск. Подайте мне перо и бумагу.
В то время, как маркиз де Тианж писал, в комнату вошли Жерар де Нойаль и Виола Рени.
— Жерар! — спросила молодая женщина. — Кто эти люди?
И она указала на Обри, маркиза и незнакомца в маске.
— Тот, кто пишет, — ответил Жерар, — маркиз де Тианж.
— Друг регента и капитан его гвардии?
— Да. Другой — Жак Обри, прозванный Рысью, изрядный плут и негодяй, но он может быть полезен.
— А третий?
— Ты видишь… он в маске.
— Нельзя ли как-нибудь узнать… по фигуре?
— Ты права… этот рост, походка… да… да… это он! Хильда! Господин в маске — Филипп Орлеанский, регент Франции…
— Уверен ли ты?
— Вполне.
— Регент здесь!…
— Отчего же нет? Он иногда посещает таверны и похуже этой. Регент любит народ. А может быть, его привлекло сюда какое-нибудь таинственное дело. Да и переговоры с Обри что-то подозрительны.
— Хорошо! — сказала молодая женщина, закрывая лицо вуалью и собираясь уходить.
— Что ты хочешь сделать? — спросил ее Жерар.
— Представиться его высочеству и попросить у него аудиенции в Пале-Рояле.
— Берегись, Хильда!
— Чего же?
— Это слишком смело с твоей стороны.
— Разве тебе неизвестна поговорка: фортуна любит смелых?…
Молодая женщина направилась к двери, выходившей на улицу Сен-Оноре, и решительно встала около нее.
Маркиз де Тианж кончил писать.
— Вот ваш пропуск, — сказал он, протягивая бумагу Жаку Обри. — Через неделю, вечером, в Пале-Рояль…
Рысь поклонился и вернулся к своим товарищам.
Маркиз де Тианж и незнакомец направились к выходу. Они подошли уже к двери, когда Хильда загородила им дорогу.
— Пропустите нас, сударыня! — сказал де Тианж.
Молодая женщина поклонилась и сказала:
— Извините, ваше высочество…
— Ваше высочество! — удивленно повторил незнакомец.
— Удостоите ли вы меня несколькими минутами аудиенции? — тихо продолжала Хильда.
— Вы ошибаетесь, сударыня! — нетерпеливо сказал маркиз.
— Нет, господин де Тианж, я не ошибаюсь. Я знаю, что имею честь говорить с его высочеством Филиппом Орлеанским, регентом Франции…
— Как вы меня узнали? — спросил регент.
— Я никогда вас не видела прежде.
— В таком случае?…
— Когда вы узнаете мое имя, тогда поймете, что никакая маска не может никого скрыть от меня.
— Кто же вы?
— Виола Рени! — ответила Хильда.
Регент вздрогнул.
— Как! — прошептал он. — Женщина, имя которой прогремело по всему свету…
— Да, ваше высочество, это я!
При этих словах Хильда подняла вуаль.
— Вы так молоды, — сказал регент, — так хороши! Вы! Что же вам от меня надо?
— Я уже сказала, ваше высочество, аудиенции…
— Хорошо, я дам вам ее, поскольку люблю таинственные науки. Я верю в них и приму вас, сударыня!
— Благодарю вас, ваше высочество!
— Завтра я уезжаю в Сен-Жермен. Мое отсутствие продлится неделю. Через семь дней вечером приезжайте в Пале-Рояль и спросите маркиза де Тианжа. Вас тотчас же приведут ко мне. И тогда, сударыня, благодаря вашим познаниям я узнаю тайну, от которой зависит спокойствие моей жизни… Итак, через неделю, сударыня!

Глава XII
СУДЬБА ПОКРОВИТЕЛЬСТВУЕТ ХИЛЬДЕ

Когда дверь таверны затворилась за регентом, молодая женщина подумала:
— Тайна, от которой зависит спокойствие его жизни! Он рассчитывает на мое знание. От этого будет зависеть и моя судьба: или пан, или пропал! Какая же это тайна? Как угадать ее? Мне бы только напасть на след, а там я бы все узнала…
Во время этих размышлений к Хильде подошел Жерар, который до того времени стоял в отдалении.
— Ну, что же? — спросил он.
— Конечно, мои слова оправдались: смелость города берет! Я получила аудиенцию. Через неделю регент меня примет в Пале-Рояле! — ответила Хильда, потом, указывая на Рысь, она прибавила:
— Этот человек негодяй, ты так сказал?
— Жак Обри плут первостепенный, мошенник с головы до ног.
— В таком случае его можно купить?…
— Без всякого сомнения, за деньги он готов на все…
— Позови его!
Жерар повиновался. Рысь оставил своих товарищей и быстро подошел.
— Господин Жак Обри! — сказала ему Виола Рени. — Мне говорили, что вы человек умный и что с вами можно иметь дело?
— Тот, кто сказал это вам, сударыня, про меня, отдал мне полную справедливость…
— Я хотела бы заключить с вами сделку и заранее предлагаю вам пятьсот ливров?
— Что нужно сделать?
— Очень просто: нужно передать все, что вы говорили с маркизом де Тианж…
— А, сударыня, — сказал Рысь с упреком, — вы обо мне плохо судите… Продать доверие, которое мне оказали, за такую ничтожную цену! Фи! За кого же вы меня принимаете?…
— За умного и сметливого человека, — сказала Виола, улыбаясь, — в доказательство, я удваиваю сумму…
— Нет, и за тысячу ливров я не решусь изменить оказанному мне доверию… За две еще можно…
Виола достала из своего кармана сверток с золотом и подала его Рыси.
— Вот деньги! — сказала она. — Теперь говорите?
— Маркиз де Тианж поручил отыскать молодую девушку для своего друга, того самого, который был в маске. Девушка эта, как говорит он, пропала месяца два тому назад.
— Скажите мне имя этой девушки?
— Диана де Сен-Жильда.
Виола вспыхнула, лицо ее сияло восторгом, глаза так и горели.
— Диана де Сен-Жильда! — повторила она. — Не ошиблись ли вы?
— Нет, у меня записано это имя.
Рысь подал свою записную книжку Виоле.
— Верно, — кивнула Хильда, — когда же вы начнете свои поиски?
— С завтрашнего утра… По-видимому, этот господин торопится…
— С чего же вы начнете?
— Сперва наведу справки в Париже.
— Когда ожидают ваш ответ?…
— Через неделю я должен явиться к маркизу де Тианж в Пале-Рояль. У меня есть пропуск.
— Итак, принимайтесь за дело, — сказала Виола, — и сообщайте мне ежедневно о результатах ваших поисков.
— Нет, уж этого не будет! — усмехнулся Рысь.
— Почему же?
— На счет этого у нас не было уговора. Если вы хотите знать, что будет дальше, так надо назначить особую плату.
— Послушайте, Жак Обри! Когда вы придете ко мне и укажете, где находится девица де Сен-Жильда, тогда я так щедро награжу вас, что вы сами того не ожидаете!…
— Господин в маске мне сказал почти то же самое! — ответил Рысь. — ‘Просите смело, чего вы хотите, и я клянусь вам, что исполню любое ваше желание’.
‘Регент сказал это! — подумала Виола. — Моя судьба решена. Я знала это наперед!…’ Чего же вы желаете? — спросила она у Рыся.
— Двадцать тысяч ливров! — сказал он.
— Я дам двадцать пять, если вы мне первой сообщите, где находится Диана де Сен-Жильда…
— Хорошо, я буду стараться для вас. Вы, кажется, здесь живете?
— Да, в седьмом номере…
— Вы скоро получите от меня известия… Приготовьте деньги… — Рысь направился к столу, где ужинали его товарищи.
‘Вот вечер-то! — подумал он. — Золото так и сыплется со всех сторон!’
— Что случилось? — спросил Жерар Хильду. — Расскажи мне!
— А то, Жерар, — ответила Хильда в восторге, — что я достигла и богатства, и величия! Диана де Сен-Жильда была моей молочной сестрой! Одна я на всем свете знаю ее рождение, потому что моя мать умерла, а она мне одной поверила секрет графини де Сен-Жильды. Диана — дочь регента, отец разыскивает ее, но я найду Диану или, точнее, Жак Обри найдет ее для меня! Понимаешь ли ты, что это значит?
— Пока ровно ничего…
— Как ты не догадлив! Благодаря этой тайне, известной только мне одной, я могу рассказать регенту его собственные мысли… Я скажу ему: ‘Ваше высочество! Та, которую вы ищете, дочь ваша, и я возвращу ее вам!’ Жак Обри, действительно, найдет ее для меня, а я передам Диану регенту! Тогда Филипп Орлеанский, убежденный в моем знании, провозгласит меня чудом! Я приобрету безграничное влияние на него, окружу его таинственностью и волшебством, так запутаю его в свои сети, что скоро буду равняться с ним в его величии, а может быть, придет время, что и он будет у моих ног.
— Хильда! — прошептал Жерар. — Я ничтожество в сравнении с тобой!
— И тогда, — продолжала молодая женщина, — моя слава будет расти… а вместе с ней будет расти и мое могущество!…
— И ты ничего не боишься?
— Бояться мне? Ты шутишь! Я испугалась только один раз в жизни, когда меня заставили выпить яд в том проклятом доме…
— Ты, вероятно, забыла, что в Пале-Рояле ты можешь встретить его.
— Тем лучше, это избавит меня от труда его искать.
— Он узнает тебя…
— Что же из этого? Виола Рени не может быть в одно и то же время маркизой де Салье! Бывают же поразительные сходства лиц. Если человек, имя которого я носила, станет для меня преградой, он не должен будет больше существовать на свете… вот и все!
— В таком случае иди вперед и следуй за своей судьбой… Я слепо иду за тобой. Ты сделала меня своим рабом. Приказывай, я повинуюсь…
— Будущее в наших руках!

Глава XIII
ИУДИНЫ ЛОБЗАНИЯ

Виола Рени направилась к лестнице и хотела было уйти из зала, как на улице вдруг послышался звон бубенчиков. Это был дилижанс из Турена. Он остановился у входа в гостиницу. Гимблета отворила дверь, и в заведение вошла девушка в черном, на голове у нее был капюшон, который совершенно закрывал ее лицо. В руках у девушки был небольшой узел.
— Отведите мне комнату на несколько дней! — обратилась приезжая к Гимблете.
— Какой знакомый голос! — прошептала Хильда.
— Что такое? — спросил Жерар.
— Молчи!… Дай послушать!…
— Вам нужно недорогую комнату, сударыня? — спросила Гимблета.
— Самую дешевую, какую только возможно… Я очень бедна…
— У нас есть маленькая, очень удобная, за десять су в сутки, двадцатый номер. Я сейчас ее приготовлю. Подождите здесь немного.
— Хорошо, только, пожалуйста, поскорее, так как я очень устала…
Виола схватила руку Жерара и крепко сжала.
— Я не ошиблась… — сказала она ему вполголоса. — Это она! Это она!
— Я тебя не понимаю… Она?… Да кто же?
— Диана де Сен-Жильда…
Приехавшая обернулась и с удивлением осмотрелась вокруг.
— Мне показалось, что произнесли мое имя… — подумала она.
Виола подбежала к ней с распростертыми объятиями и воскликнула:
— Диана… милая Диана… это ты!
— Я вас не знаю, сударыня! — сказала Диана, отступая назад.
— Взгляни… взгляни на меня… — ответила Хильда, срывая с себя вуаль и бросаясь в ее объятия.
— Хильда… Хильда… Моя дорогая сестра! Я не верю своему счастью…
— Как я рада! Как я счастлива! — шептала Виола сироте, покрывая ее лицо поцелуями. — Обними меня еще раз! Еще! Я ведь так давно тебя не видала!…
— Двадцатый номер готов, — сказала вновь появившаяся Гимблета.
— Где находится эта комната? — спросила ее Виола.
— По ту сторону двора, во флигеле, в конце коридора…
— Приготовьте для этой барышни другую комнату, рядом с моей, и подайте ужинать ко мне… Милое дитя мое, нам нельзя говорить свободно в этой зале… А нам так много надо передать друг другу… Пойдем ко мне…
Проходя мимо Жерара, Хильда тихо сказала ему:
— Останься здесь… Быть может, ты понадобишься мне…
Обе молодые женщины пришли в седьмой номер. После первых порывов восторга Виола Рени спросила Диану.
— Теперь, моя дорогая, объясни, каким образом ты попала в Париж, и одна?…
— Разве ты не замечаешь, что я в трауре? — ответила сирота. — Моя матушка умерла…
Хотя Виола это уже знала, но тем не менее выразила большое удивление и горе.
— Умерла! — воскликнула она, с участием пожимая руку подруге, и на глазах ее показались неподдельные слезы. — Умерла!
— Я потеряла ее два месяца тому назад… — вздохнула Диана. — И теперь я одна на всем свете.
— Одна? — прошептала Виола. — Нет, ты не одна, потому что я с тобой… Я твой вечный друг!
— Ты все такая же добрая, милая Хильда, — ответила Диана, — но я никого не хочу обременять своей нищетой.
— Твоей нищетой! Ты меня пугаешь! Ты, вероятно, преувеличиваешь, не правда ли? Ты вовсе не так бедна…
Диана вынула из кармана маленький кошелек и открыла его. В нем была лишь одна золотая и несколько серебряных монет.
— Вот все мое богатство, — сказала она, грустно улыбаясь.
— Но как же это случилось?
— Очень просто… Хотя моя мать и слыла за богатую, хотя мы ни в чем не нуждались… и жили в довольстве, но это продолжалось недолго, потом мать принуждена была делать долги… Когда она умерла, у нее уже ничего не было… дом взяли в счет долга и сказали мне, что я не имею права оставаться в нем далее…
— Бедное дитя!… Бедное! — шептала Виола, целуя руки сводной сестры.
— Я принуждена была его оставить, покинуть жилище, где я была так счастлива… — Диана опустила глаза, покраснела и продолжала, понизив голос: — Он не найдет меня более там, если вернется туда…
— Он! Кто же это такой? — спросила Виола. — Про кого ты говоришь?
— Про одного господина, опасно раненного на дуэли неподалеку от нашего сада незадолго до смерти матушки. Я ходила за ним, приняла его к себе в дом… может быть, он обязан мне жизнью…
— И ты любишь его?
— Я сама не знаю этого, Хильда, но боюсь, что это любовь. Я не могу забыть его… Я была уже счастлива, когда только смотрела на него, слышала его голос…
— Да, ты любишь его!… Это и есть любовь!… Знает ли он об этом и любит ли он тебя?
— Я надеюсь… Он был так взволнован, когда прощался со мной.
— Обещал ли он тебе возвратиться?
— Нет, но я была уверена, что он вернется… и знаю наверное, что он был там… И, увы! Он нашел дом пустым…
— Тебе бы надо было написать ему перед отъездом…
— Я не могла этого сделать. Я не знаю, где он живет…
— Ты сказала, это молодой человек? Как его имя?
— Его зовут маркиз де Салье…
Хильда не могла удержаться, чтобы не вскрикнуть от удивления.
— Ты его знаешь? — спросила Диана.
— Да, немного. Это имя одно из тех, которых нельзя не знать!
— Увы! Он для меня потерян безвозвратно, — возразила сирота. — Я его больше никогда не увижу.
— Надейся, надейся, — сказала ей Хильда. — Вы оба в Париже, быть может, и встретитесь вскоре.
— Да, это правда.
— Но где же ты пробыла эти два месяца? Что ты делала?
— У моей матери был брат в Турене… Она мне посоветовала отправиться к нему, я и поехала в его маленькое поместье.
— Что же, он дурно тебя принял?
— Напротив, он такой добрый, великодушный человек… Он меня любил, как свою собственную дочь…
— Так зачем же ты его оставила?…
— Выслушай меня, и ты поймешь, как жестока ко мне судьба…
Диана рассказала все, что знала о драме, разыгравшейся в поместье дяди.
— Да, ты права, мое дитя, — сказала Виола, когда Диана окончила свой рассказ. — Судьба тебя преследует. Но теперь, с этого дня ты будешь счастлива, потому что мы опять соединились… и навечно… Я богата…
— Богата!… Ты, Хильда! Ты замужем?
— Я овдовела…
— Овдовела! В твои лета! Бедный друг!…
— Я также лишилась матери… Она умерла вскоре после нашего последнего свидания в Варене… Один молодой человек влюбился в меня…
— Тот самый, о котором ты мне тогда рассказывала?
— Нет, — ответила Хильда с горечью, — тот был другой. Мой муж не жил в Париже… Он увез меня далеко отсюда… Потому-то я не могла сама приехать к тебе и послала тебе долг… Мой муж много путешествовал. Я объехала с ним всю Европу… Потом он умер, оставив мне большое состояние, которое ты разделишь со мной.
Диана покачала головой.
— Как! — вскричала Виола. — Ты отказываешься?
— Да… И ты не можешь обижаться на меня. Ты знаешь, я гордая… это выше моих сил…
— Но, милое дитя мое, что же ты хочешь делать? Ведь у тебя ничего нет! Надо жить, а твои ручки не способны ни к какой работе.
— У меня еще есть надежда…
— На что же?
— Одно письмо… написанное моей матерью перед смертью… Она дала его мне, приказав воспользоваться им только в крайнем случае, когда у меня не будет ни пристанища, ни куска хлеба. Она сказала мне, что это письмо спасет меня…
— К кому же это письмо?
— К Филиппу Орлеанскому, регенту Франции… Не правда ли, странно?
— Странно? Но отчего же?… Твоя мать бывала при дворе… Она могла быть прежде знакома с регентом…
— В самом деле, это возможно… ‘Ты спросишь маркиза де Тианж, — сказала она мне, — скажешь ему, что ты желаешь видеть регента, что ты дочь графини де Сен-Жильды, и двери Пале-Рояля тотчас же отворятся перед тобой…’ Что ты думаешь об этом, сестра?
— Я?… Ничего! И ты даже не подозреваешь, о чем написано в этом письме?
— Нет, я не имею об этом никакого понятия.
‘Я угадала верно, — подумала Виола. — Тайна вся в этом письме… и она сама не знает этой тайны!’
— Что, если моя матушка ошиблась? — вздохнула Диана. — И это письмо не произведет желаемого действия?
— Ты завтра же узнаешь, как передать письмо…
— Завтра? О нет, я не буду откладывать до завтра… Я сейчас же отправлюсь в Пале-Рояль.
— Что с тобой? Это невозможно! — воскликнула Диана. — Сейчас почти десять часов вечера!…
— Ничего! Здесь так близко до Пале-Рояля.
— Бесполезно… Регент завтра чуть свет уезжает в Сен-Жермен и никого не примет раньше, как через неделю.
— В таком случае мне и нужно представиться ему сегодня вечером. Главное, я увижу де Тианжа и узнаю от него, на что мне следует надеяться…
— Но улицы Парижа так опасны вечером. Ты не можешь идти одна…
— Меня проводит слуга этой гостиницы.
— Плохой провожатый для девицы де Сен-Жильды…
— Что же делать, если у меня нет никого другого?
— Вот что. Один порядочный господин, которого я хорошо знаю, проводит тебя в Пале-Рояль и представит маркизу де Тианжу.
— Благодарю тебя от всего сердца. Но где же этот господин?
— Он живет неподалеку отсюда. Я сейчас дам ему знать, а пока ты поправишь свой туалет. Ты так растрепалась в дороге…
— Ты права, я совсем забыла об этом. Я так мало думаю о своем наряде.

Глава XIV
ЗАПАДНЯ

Пока Диана поправляла перед зеркалом чудные золотистые волосы и одевалась, Виола взяла клочок бумаги и быстро написала карандашом следующие строки:
‘У тебя под рукой есть ловкие молодцы, надо будет ими воспользоваться. Трое или четверо из них должны тотчас же отправиться на угол улицы Сен-Оноре и напасть на тебя и на девушку, которую ты возьмешься проводить в Пале-Рояль. Ты сделаешь вид, что защищаешься, и после битвы упадешь, притворившись раненным. Девушку же осторожно отнесут и спрячут в какое-нибудь отдаленное место, о котором ты позаботишься заранее. Как только ты распорядишься и примешь должные меры, приходи ко мне‘.
Окончив писать, Виола позвонила и отдала письмо Гимблете, прибавив ей на ухо:
— Это письмо сейчас же отдайте господину Фламелю…
Поручение было исполнено немедленно.
Пять минут спустя Рысь, Стальная Проволока, Купидон и Иволга отправились на свой пост на угол улицы Сен-Оноре.
Проводив их, Жерар де Нойаль постучался в дверь седьмого номера, ему тотчас же отворили.
— Благодарю вас, любезный граф, — сказала Виола, — что не заставили долго ждать себя.
— Вы знаете, сударыня, — ответил Жерар, — что ваши малейшие желания для меня закон. Чем могу служить?
— Граф! — Виола указала на Диану. — Вот мой лучший друг, девица де Сен-Жильда… По очень важному делу, не требующему отлагательства, она должна отправиться в Пале-Рояль сегодня же вечером… Будьте так добры, предложите ей вашу руку и проводите ее…
— Я счастлив, что могу быть вам полезным, — ответил Жерар.
— Кажется, вы лично знакомы с маркизом де Тианж, капитаном гвардии его высочества? — продолжала Виола.
— И даже очень близко…
— В таком случае вы будете полезны девице де Сен-Жильде. Похлопочите, чтобы он ее принял.
— Я сделаю все, что в моих силах, и, надеюсь, успею в этом.
— Не забудь взять с собой письмо, Диана! — обратилась Виола к сироте.
— Оно всегда при мне! — ответила Диана, положив руку на грудь.
— Ну, ступай, дитя мое… Да благословит тебя Бог… Ступай смело, под покровительством графа тебе нечего бояться.
Диана крепко поцеловала свою молочную сестру и вышла из комнаты в сопровождении Жерара, который перекинулся значительным взглядом с Виолой.
Как только шум их шагов смолк на лестнице, Хильда отворила окно, выходившее на улицу Сен-Оноре, и, облокотясь на него, внимательно вслушивалась и пристально вглядывалась в темноту.
‘Хотя я ничего не увижу, — думала она, — но наверняка услышу бряцание шпаг и крики’.
Мысль о важном шаге, на который она решилась, волновала Диану. Ее маленькая рука сильно дрожала, опираясь на руку Жерара, когда они оставили гостиницу ‘Белый Лебедь’ и шли по дороге в Пале-Рояль…
— Как мне благодарить вас за то, что вы для меня делаете? — говорила она своему провожатому.
— Я очень счастлив, что ваша подруга имеет ко мне такое доверие и выбрала меня вашим кавалером.
Разговаривая таким образом, они быстро удалялись от гостиницы. Диана шла так скоро, что де Нойаль едва мог следовать за ней. Она положительно влекла его за собой.
В то время Париж был далеко не похож на теперешний город.
До десяти часов лавки уже все были заперты. Улицы освещались плохо и то только главные, а в остальных царствовал совершенный мрак. Все жители запирались в своих домах и не выходили на улицу, боясь воров и мошенников, которых в то время было немало. Улица Сен-Оноре, по которой шли Диана и Жерар, была темна и пустынна. Густой туман еще более увеличивал мрак. Наши пешеходы приближались к тому переулку, за углом которого спрятались Рысь и его товарищи. Жерар заговорил громко, этим он давал последним знать о своем приближении.
Маневр был понят. В то время, как молодой человек и его спутница подходили к переулку, из него вышли четыре человека и загородили им дорогу.
— Пропустите! — закричат им Жерар, чувствуя, как задрожала и в испуге прижалась к нему Диана.
Незнакомцы громко захохотали.
— Что вы, пьяные, что ли? — продолжал Жерар. — Иначе вы бы не посмели загораживать мне дорогу…
— А если мы не пустим вас? — спросил Рысь.
— Я пройду силой…
— Посмотрим, как это вы сделаете?
— Я употреблю против вас оружие… и заставлю вас…
— Один против четверых! — сказал Рысь, смеясь. — Черт возьми!
— А вот увидите, — и Жерар поднял свою шпагу, но прежде чем нанести первый удар, он спросил: — Но что же вы хотите?… Мой кошелек?… Так вы можете получить его…
— Нет, — отвечал Рысь, — нам не нужны ваши деньги… Нам надо эту девушку… Мы хотим ее и получим!
Диана глухо застонала и зашаталась.
— А, негодяи! — вскричал Жерар. — Вы, вероятно, не рассчитывали на мое присутствие:
— Померяемся, в таком случае, силой!
— Хорошо! Станьте позади меня, сударыня! Пока я жив, никто не коснется вас… Клянусь вам!…
Диана прислонилась к стене, чтобы не упасть, ноги ее так и подкашивались. Жерар со шпагой в руке кинулся на разбойников.
Начался театральный ожесточенный бой. Слышались шум, бряцание шпаг и возгласы дерущихся.
‘Скоро будет развязка, — подумал Жерар, — кажется, уже довольно напугали девицу. Еще минута, и я брошу оружие, закричу, что ранен, и упаду как бы без чувств, а Рысь довершит остальное…’
Так думал Жерар, но человек предполагает, а Бог располагает.
Вдруг неподалеку от дерущихся раздался громкий голос.
— Мужайтесь! Мужайтесь! Я помогу вам!…
— Мы идем к вам на помощь! — прокричал другой голос.
‘Черт возьми! — подумал де Нойаль. — Вот скверно-то! Эти непрошеные гости все расстроят!… Тем хуже для них, не вмешивайтесь, когда не просят. Теперь пойдет уже настоящий бой!’
В это время положение становилось критическим. Два человека накинулись на четырех бандитов с обнаженным оружием, те защищались, как могли.
Послышался раздирающий стон, и что-то тяжелое рухнуло на землю. Жерар обернулся. Это Диана упала в обморок.
— Ничто не стесняло более Де Нойаля. Он присоединился к дружкам и бросился на своих благодетелей.
— Что же вы такое делаете? — спросил его громкий голос. — Вы ошибаетесь: мы вас же защищаем?
Жерар не отвечал и дрался с еще большим ожесточением.
— Что же это за странная комедия? — продолжал незнакомец. — Мы за вас, а вы против нас? Здесь что-то кроется! Смелей! Геркулес, смелей! Два джентльмена против пяти разбойников!
— А, маркиз! Я стараюсь изо всех сил! — возразил другой голос. — Я кого-то сейчас порядочно задел…
Действительно, Иволга упал без чувств, он был сильно ранен в плечо.
— Вот славный удар! — продолжал все тот же голос. — Одним меньше!
Господин с громким голосом работал не хуже своего товарища. Стальную Проволоку вскоре постигла участь дружка. Купидон и Рысь, видя опасность положения, растерялись и обратились в бегство.
— А, негодяи! — промолвил Жерар, оставаясь один на один со своими противниками. — Ничего! Я буду бороться один, и бороться до конца.
— Геркулес, вложи свою шпагу в ножны!… Теперь остался только один, я хочу сам с ним драться… Его надо хорошенько проучить… Это тот самый, которого мы защищали и который против нас же вооружился.
Господин с визгливым голосом повиновался и отошел в сторону. Бой превратился в настоящую дуэль, оба противника пустили в ход все свое умение, ловкость и храбрость. Трудно было решить, кто из них сильнее.
В продолжение нескольких минут бой был равный как с той стороны, так и с другой, но наконец противник Жерара одержал верх, его шпага нанесла авантюристу несколько ран, впрочем, не опасных. Шпага выпала из руки Жерара, в глазах потемнело, сердце его перестало биться. Он упал почти без чувств и услыхал как бы во сне следующие слова:
— Ты видишь, Геркулес, Бог всегда покровительствует правым! Победа за нами! Я доволен тобой! Ты доказал, что ты храбрый дворянин! Теперь займемся девушкой, которую, вероятно, похитили эти негодяи. Бедное дитя без чувств. Унесем ее отсюда. Верно, она скоро придет в себя и скажет, как помочь.
Жерар не слыхал более ничего, он лежал без сознания.
Когда он пришел в себя, то увидал, что противники скрылись. Близ него же лежали бездыханные тела Иволги и Стальной Проволоки. Жерар поднялся не без труда, потому что истекал кровью и сильно ослабел. Подняв шпагу, он направился, едва волоча ноги, к гостинице ‘Белый Лебедь’.
Виола все время не отходила от открытого окна. Она слышала весь шум происходившей битвы.
‘Вот славно идет-то!’ — думала она сначала.
Но потом девица решила, что битва продолжается чересчур долго. Наконец, когда все смолкло, она начала беспокоиться, отчего де Нойаль не приходит к ней, чтобы уведомить ее о всем случившемся.
Так прошло более получаса. Виола уже раз двадцать порывалась идти сама, чтобы узнать, что произошло, но ее пугала темнота, в которой она могла подвергнуться опасности.
Наконец послышались тяжелые и неровные шаги как бы пьяного человека.
‘Это не может быть Жерар… — подумала Виола, — это не его походка… Это, вероятно, какой-нибудь запоздалый пьянчуга…’
Дверь таверны хлопнула. Через минуту те же тяжелые шаги послышались на лестнице, потом в коридоре и подошли к седьмому номеру. Виола с лампой в руке подбежала к двери и, поспешно отворив ее, отступила с криком ужаса.
Перед ней стоял Жерар, бледный, как смерть, покрытый кровью, с обнаженной головой и весь в грязи.
Виола поняла, что случилось что-то непредвиденное и страшное.
— Диана?… Где Диана?… — спросила она изменившимся голосом.
— Ее похитили! — ответил Жерар.
— Кто?
— Не знаю…
— Проклятие!
— Но я не виноват! Я ее защищал сколько мог… Смотри! — И Жерар показал свои окровавленные руки.
— Кто же тебя обвиняет? — промолвила Виола. — Видно, такова твоя судьба! Теперь все рухнуло!… Все разбито!… Но я не оставлю этого дела! Я буду бороться!… Еще не все потеряно!…

Глава XV
СПАСИТЕЛЬ

Виола Рени перевязала раны де Нойаля и напоила его бодрящим напитком. Авантюрист потерял так много крови, что совершенно ослабел и готов был упасть в обморок. Когда он совершенно оправился, Виола расспросила его о всех подробностях этой странной комедии, превратившейся в драму. Жерар рассказал ей обо всем.
— Вероятно, эта парочка, — сказала Виола-Хильда, выслушав рассказ, — случайно проходила по своей надобности и, увидав тебя одного сражающегося против четырех, вознамерилась поиграть в Дон-Кихотов… Они похитили Диану с целью подать ей помощь, они не знают ее и не примут в ней никакого участия. Диана же была свидетельницей только начала битвы и не может быть предубеждена против нас… Очень возможно, что она пожелает опять попасть под мое покровительство, ее избавители не будут ее удерживать… Во всяком случае, мы можем быть покойны, что Диана не явится нынче в Пале-Рояль, а так как регент уезжает завтра с рассветом в Сен-Жермен, то у нас впереди еще целая неделя… За неделю еще может случиться многое! Что Жак Обри, ранен?
— Если он и ранен, в чем я сомневаюсь, то рана его, должно быть, пустяшная… Он и Купидон подло меня покинули!… Страх придал им крылья: они убежали со всех ног…
— А остальные двое умерли?…
— В этом-то надо будет удостовериться и немедленно…
— Да что нам за дело до этих разбойников?
— Это очень важно знать. Если они умерли, так тем лучше. А если они только ранены, их подымет полиция, станет расспрашивать, и они нас выдадут.
— Ты прав. Сейчас я сама пойду удостовериться в их состоянии.
— Я пойду с тобой…
Жерар и Виола Рени, взяв потайной фонарь, отправились на место стычки.
Как же они удивились и испугались, когда не нашли там ни Стальной Проволоки, ни Иволги. Разбойники исчезли. Большая лужа крови среди улицы показывала только место, где они лежали.
— Если они в руках полиции, — проговорила молодая женщина, — нам будет плохо!
— Без сомнения, — кивнул Жерар. — Но зачем предполагать худшее? Очень может статься, что эти мошенники пришли в себя и дотащились до какого-нибудь убежища.
— Возможно… Завтра мы узнаем все, а теперь вернемся в гостиницу. Диана может явиться туда с минуты на минуту…
Но Диана не вернулась, и Виола Рени провела беспокойную ночь.
Однако что же случилось с храбрецами, столь отчаянно защищавшими де Нойаля против его собственного желания. Это были не кто иные, как маркиз де Салье и виконт де Фан-Авен. Оба они шли из Пале-Рояля, где де Салье получал приказания по службе от маркиза де Тианж. С тех пор, как де Салье служил капитаном гвардии и его новые служебные обязанности часто призывали его к регенту, он и нанимал небольшие, но уютные и богатые апартаменты в двух шагах от Пале-Рояля.
— Виконт! — сказал маркиз своему другу, который помогал ему нести девицу де Сен-Жильду. — Надеюсь, эта ноша не будет тяжела для вас, снесите эту девушку ко мне, где мы вместе позаботимся, чтобы привести ее в чувство.
— Вы шутите, маркиз, без всякого затруднения я могу унести ее на край света.
Оба дворянина скоро дошли до дома. Мало принял от них бездыханное тело девушки и отнес его в апартаменты маркиза, где и положил на диван. Капюшон закрывал ее лицо. Мало зажег свечи в двух канделябрах и вышел.
— Дайте скорее холодной воды и спирту, чтобы привести это бедное дитя в сознание! — сказал де Салье. — Когда она придет в себя, то наверняка скажет, куда нужно ее отвезти.
Пока маркиз доставал из шкафа спирт, виконт, подстрекаемый любопытством, осторожно открыл капюшон и увидал чудное бледное личико и распущенные белокурые волосы.
— Боже! — прошептал он. — Как она хороша!
Маркиз быстро обернулся и вскрикнул, а затем, бросившись на колени, схватил девушку за руку.
— Диана! Это Диана! — шептал он с восторгом.
— Вы ее знаете? — спросил виконт с удивлением.
— Да… да! — ответил де Салье. — Я знаю ее… И люблю ее…
‘Вот случай-то! — подумал провинциал. — Париж — это целый мир романов!’
Прошло несколько минут, потом Диана сделала слабое движение и открыла глаза. И первый, кого она увидела, был склонившийся над ней де Салье.
— Это сон, — прошептала девушка, закрывая свои чудные глаза, — я не хотела бы просыпаться…
— Нет, Диана, — возразил маркиз. — Нет, вы видите меня наяву. — Меня, кто напрасно ездил искать вас в Варен… Я думал уже, что потерял вас навеки, и приходил от этого в отчаяние.
— Где же я? — спросила сирота.
— У меня…
Диана вспыхнула.
— О! Будьте покойны, милая Диана, — поспешно возразил маркиз, поняв смущение девушки. — Я буду оберегать вас, со мной вы в совершенной безопасности… Я считаю излишним говорить вам о том глубоком уважении, которое питаю к вам. Как только моя помощь станет излишней, я немедленно оставлю эту комнату. Нынешней ночью вполне можете располагать моей квартирой.
— Но мне приятно было бы, если бы меня снова отправили к моей подруге? — возразила смущенная Диана.
— Извольте, — ответил маркиз, — ваше желание будет исполнено. Дайте только прежде ответ на небольшой вопрос: накануне нападения вас сопровождал некий господин?
— Да, храбрый молодой человек, который честно защищал мою жизнь. С ним не случилось ничего дурного?
— Его имя?
— Не знаю. Впрочем, моя подруга называла его графом.
— Итак, Диана, — воскликнул де Салье, — клянусь честью дворянина, что ваша подруга с неведомой для меня целью обманывала вас. Этот граф готовил вам западню.
— Я удивляюсь, как вы решаетесь обвинять ее? — прошептала Диана, дрожа всем телом.
— Выслушайте меня! Вот доказательство справедливости моих слов.
Маркиз рассказал все подробности схватки. Виконт Фан-Авен подтвердил его рассказ.
— Ужасно, — воскликнула Диана, — без вас я погибла бы. Но с какой же целью мнимый граф действовал таким образом?
— Рано или поздно мы это узнаем.
— Так моя подруга может быть замешана в этом заговоре?
— Очень возможно.
— Что же мне делать?
— Доверяете ли вы мне, Диана?
— Я верю вам безгранично.
— Итак, милое дитя мое, положитесь совершенно на мою честь и на уважение, которое я к вам питаю. Позвольте мне следить за вами… Позвольте мне защищать и оберегать вас, мое единственное сокровище… Отвечайте!
— Я согласна! — слабым голосом ответила Диана.
— В таком случае, — продолжал маркиз, — вы проведете ночь здесь, в этой квартире, которую я немедленно оставлю. С завтрашнего дня я поступаю в караул при дворце регента. Но около Сен-Жермена у меня есть небольшой домик, где вы проживете не более недели. Там я передам вас на попечение верного слуги моего, или, вернее сказать, друга моего Мало.
Диана сделала отрицательный знак головой.
— Так вы сомневаетесь во мне?
— Нет, маркиз, — ответила ему Диана, — я верю вам. Но все богатство мое заключается только в моей чести… в незапятнанном имени честной девушки.
— Разве я не уважаю вас? Чего же вы боитесь?
— Клеветы. По какому законному праву осмелюсь я переступить порог вашего дома?
— По праву моей невесты, Диана! — воскликнул маркиз. — Клянусь вам, что вы вернетесь в Париж не иначе, как маркизой де Салье. Что же, и теперь вы все еще колеблетесь?
Диана взглянула на де Салье, на глазах ее показались слезы, но это были слезы радости. Она протянула обе руки маркизу, который прикоснулся к ним губами.
— Свадьба! — воскликнул стоявший в отдалении виконт. — И прекрасно, я буду свидетелем.
‘Матушка, матушка! — невольно подумала сирота. — Если бы ты только могла взглянуть на меня, ты порадовалась бы счастью твоей любимой дочери!’
На другой день рано утром Диана села в карету и в сопровождении маркиза и виконта отправилась по направлению к Сен-Жермену, в рощу Везине.
В этой роще стоял небольшой домик, окруженный старыми деревьями и живой изгородью.
Мало и вновь нанятая горничная ожидали приезда Дианы.
В этом скромном убежище поселилась осиротевшая де Сен-Жильда. Маркиз же простился со своей невестой и отправился в Сен-Жермен, куда призывал его долг службы.

Глава XVI
УТРО В ПАЛЕ-РОЯЛЕ

Прошла неделя. Жерар де Нойаль совершенно поправился от раны, нанесенной ему маркизом де Салье.
К удивлению Виолы, Диана больше не вернулась в гостиницу ‘Белый Лебедь’.
— Что сталось с ней? Не удержали ли ее против воли? Не влюбилась ли она в одного из своих похитителей? — Вот вопросы, которые задавала себе недоумевающая Виола. Она знала, что Стальная Проволока и кум Иволга убежали от рук полиции, и на этот счет была спокойна. Жак Обри, нисколько не стыдясь и не раскаиваясь в своем постыдном бегстве с места боя, на другое же утро вернулся в таверну ‘Белый Лебедь’. Он рассказал Жерару, что оба разбойника были живы, что он с Купидоном подняли их в тот же вечер и отнесли в одно верное место, где они теперь и излечиваются от ран.
Виола Рени обещала дать Рыси тридцать тысяч ливров, если он узнает, кто похитил Диану и где она теперь находится.
В надежде на такую щедрую награду и рассчитывая в случае успеха дела получить двойную плату от Виолы и маркиза де Тианжа, Рысь горячо принялся за поиски и поднял на ноги всю свою мошенническую армию.
Но все было напрасно. Он ничего не нашел и не мог найти по той простой причине, что никто не видал маркиза де Салье, похищающего молодую девушку, и эта самая девушка, которую Рысь разыскивал в Париже, скрывалась под тенистыми деревьями Везине.
Безуспешные поиски начинали приводить Рыся в отчаяние.
— Не теряйте терпения, Жак Обри! — говорила ему Виола. — Ищите!…
На седьмой день вечером регент со своим двором выехал из Сен-Жермена и направился в Париж. Старые леса опять опустели, а Пале-Рояль снова принял свой блестящий и оживленный вид.
Пробило одиннадцать часов утра.
В одной из больших галерей, прилегавших к апартаментам Филиппа Орлеанского, собралась порядочная толпа дворян, все они стояли группами и вели вполголоса оживленную беседу.
Посреди одной группы стояли уже знакомые нам де Брион и де Парабер, присутствовавшие на дуэли де Салье в Варене.
— Господа, я сообщу вам интересную новость, — сказал только что подошедший к ним де Сабран, — большую новость…
— Что такое? Говорите поскорей!
— Наш друг маркиз де Салье, капитан гвардии его высочества… женился…
— Не может быть! — воскликнул де Брион. — Маркиз де Салье заклятый враг брака. У меня есть доказательства. Он дрался со мною на дуэли единственно потому, что я сомневался в твердости его убеждений. И вдруг теперь он женился! Это невероятно!
— И все-таки это так! — засмеялся де Сабран. — Что тут такого. Он просто переменил свое мнение?…
— Но если бы он был в самом деле женат, то все бы знали об этом…
— От кого вы вообще слышали об этом?
— От моего камердинера, а ему сказал лакей маркиза, который присутствовал при брачной церемонии.
— И этот брак, — спросил Парабер, — совершен из расчета или по любви?
— Это тайна! — ответил Сабран.
— К какому сословию принадлежит новобрачная?
— Неизвестно!
— Да молода ли она, хороша ли?
— И об этом ничего не могу вам сказать.
— Да что же это за таинственный брак такой?
— Поэтический скорее, он был совершен в деревне в окрестностях Парижа. Вот все, что я знаю.
В галерею вошла новая личность, граф д’Аверн, он приблизился к беседовавшей группе.
— Господа, — сказал граф, — заранее знаю, о чем вы толкуете.
— Ну и о чем же?
— Вероятно, вы говорили о Виоле Рени… Что, угадал?…
— Нет, но все равно. Что же это за Виола Рени?
— Как, вы ее не знаете?… Цыганка, дочь самого дьявола, волшебница, гадальщица, ясновидящая, пророчица и все, что хотите… Она очень хороша собой, сведуща в своем деле, прославилась во многих странах, и сегодня регент принимает ее у себя…
— В таком случае, — сказал Парабер, — в Пале-Рояле возобновятся фантастические кабалистические вечера… Я совсем не против этого. Хотя я вовсе не верю этому шарлатанству, но все-таки приятное развлечение…
— А! — возразил д’Аверн. — Регент другого мнения, он верит во всевозможные предсказания, и, вероятно, золото посыплется полными пригоршнями в руки сей дамочки. Теперь скажите и вы мне, о чем говорили?
— О маркизе де Салье и о его женитьбе.
— Де Салье женился! Вы шутите! Это невероятно!
— Тише, господа, вот и де Салье, — сказал граф де Брион, указывая на дверь. — Берегитесь… как бы он не вызвал нас на дуэль…
— Он не один…
— Уж не со своей ли женой?
— Что вы! Маркиза еще не представлялась…
— Кого это он ведет с собой?… Вот странная-то личность…
— Какого-нибудь кузена из провинции, должно быть.
— Вот карикатура!
Тот, о ком столь весело отозвались придворные Пале-Ройяля, был не кто иной, как виконт де Фан-Авен. Для большего эффекта он оделся в яркий зеленый кафтан, желтый жилет и голубые панталоны.
— Вот смешная фигура! Это не человек, а попугай! — говорил де Сабран на ухо де Бриону.
Виконт выступал следом за де Салье вполне довольный собой, ему казалось, что все им любуются. Маркиз раскланивался со своими друзьями, пожимая им руки. Геркулес тоже кланялся и старался придать развязность и элегантность своим движениям.
— Господа, — говорил он, — имею честь… удовольствие… Маркиз, — дернул он де Салье за рукав, — представьте же меня, ради Бога, этим господам, а то мне так неловко…
— Господа, — сказал де Салье, — позвольте представить вам виконта Геркулеса де Фан-Авена, представителя одной из древнейших бретонских фамилий… Он надеется поступить в гвардию его высочества…
— Да, господа, — прибавил виконт, — все, что сказал вам мой несравненный друг, верно. Меня обещали определить в гвардию… Думаю, что господин регент будет доволен мною.
Придворные шептались друг с другом и осыпали насмешками несчастного провинциала, который принимал все за чистую монету и поминутно раскланивался на все стороны.
— Пощадите его, прошу вас, — шептал маркиз придворным. — Он храбрый и простодушный малый, но никогда не выезжал из своей провинции, где же ему тягаться с вами?
— Мы наведем на него блеск, маркиз…
— Сегодня ровно неделя, — продолжал виконт, — как я оставил родное гнездо близ Конкорно… Меня давно привлекала к себе столица… Но в Париже не все идет по-моему, я недоволен некоторыми вещами… Надо будет поговорить об этом с регентом… Я дам ему несколько советов.
— Конечно, без всякого сомнения…
— А! — воскликнул виконт, пожимая руку одному из слушателей. — Вы понимаете меня, вы проницательный человек! Я вас уважаю за это… Как вас зовут?…

Глава XVII
ФИЛИПП ОРЛЕАНСКИЙ

В то время, как виконт де Фан-Авен потешал своей болтовней придворных в большой галерее, в комнате, смежной со спальней Филиппа Орлеанского, собрались его приближенные, носившие самые громкие имена.
Между ними находились герцог Ришелье, де Косе-Бризак и другие.
Дверь комнаты отворилась, и капельдинер провозгласил:
‘Его высочество регент Франции!’
Все встали со своих мест и приняли почтительные позы. Филипп Орлеанский вошел, держа под руку маркиза де Тианжа, капитана его гвардии и своего искреннего друга.
Филипп Орлеанский улыбался, видно было, что он находился в хорошем расположении духа. Все лица придворных приняли сияющие выражения. Регент сделал всем общий поклон, потом обратился к Ришелье и некоторым другим, не сопровождавшим его в Сен-Жермен:
— Ну что, господа, время долго длилось в наше отсутствие?
— Дни, проведенные без вас, ваше высочество, кажутся веками! — ответил Ришелье.
— Льстец!
— Вашему высочеству хорошо известно, что мы говорим только то, что думаем…
— Господа! — начал регент. — Я привез вам интересную новость. До сих пор предполагали, что на свете нет совершенства? Но все в этом жестоко ошиблись… Де Тианж и я вместе сделали открытие: мы нашли создание, обладающее всеми совершенствами земными, или, вернее сказать, небесными…
— Готов дать голову на отсечение, ваше высочество, — воскликнул Ришелье, — что дело идет о женщине…
— Вы не ошиблись, любезный герцог!
— Смею спросить, ваше высочество, — вставил смелый герцог, — уж не на большой ли дороге встретили вы это совершенство?
— Смейтесь, сколько хотите! — ответил Филипп. — Вы не можете судить, потому что не видали это чудо. Но я и Тианж счастливее вас! Представьте себе чудного божественного ребенка, в гнездышке зелени… белокурую головку молодой девушки, ангела во плоти!…
— Действительно, картина очаровательная! — прошептал Ришелье. — Короче говоря, вы вернулись сюда, ваше высочество, влюбленным по уши?…
— Я не знаю, как назвать это чувство, но знаю только, что оно вовсе не похоже на_то, что я испытывал прежде!… Этот светлый непорочный образ не выходит у меня из головы… Я, впрочем, чужд порочных желаний, да, господа, это новое чувство мне очень нравится…
— Платоническая любовь, — возразил Ришелье, — самый плохой вид любви, как говорят, мне она не знакома! Но она скоро изменится в другую, более естественную, ваше высочество, иначе вы не будете более Филиппом Орлеанским, регентом Франции!
— Успокойтесь, мой милый герцог! — продолжал регент со смехом. — Пока я все тот же и про меня еще не скоро придется сказать: ‘когда черт состарится…’, остальное вы знаете…
— Да я в этом не сомневаюсь, ваше высочество… Позвольте спросить вас: где, в какой стороне встретили вы этот букет цветов с живущим в нем ангелом?
— Недалеко от Парижа… близ Сен-Жермена… Я охотился с де Тианжем в лесах Везине, мы ехали по узкой тропинке, как вдруг услышали чудное пение. Вы понимаете, господа, что я не мог устоять от любопытства, чтобы не взглянуть на певицу… Мы приблизились к опушке леса… Широкий ров преграждал путь… Наши лошади перескочили препятствие, и мы очутились в тенистой аллее меж высоких деревьев, минуты две спустя глазам нашим представился маленький домик, окруженный зеленью… У закрытого плющем окна сидела незнакомая певица, белокурое дитя, которое и похитило мое сердце…
— Вероятно, ваше высочество приступом взяли этот домик? — спросил Ришелье.
— Вообразите, подобная мысль мне и в голову не пришла! В продолжение нескольких минут я смотрел с немым восторгом на это неземное создание… Вдруг девушка вскрикнула, беспокойство и почти ужас выразились на ее личике. Она заметила нас. Я почтительно поклонился ей, повернул свою лошадь и ускакал, унося с собою этот милый образ, который никогда не изгладится из моей памяти. Ну, что скажете, герцог?
— Просто целый роман, — ответил Ришелье. — Нам остается только преклониться перед добродетелью вашего высочества! Уехать, не сказав даже слова этой несравненной девушке, это своего рода геройство!
— Но я ее увижу вновь, и, может быть, скоро… завтра же…
— И ваше высочество, увидав ее снова, вероятно, поймете, что при виде такой красоты уважение неуместно.
— Вы просто дьявол-искуситель, герцог!
— Я стараюсь лишь подражать вам, ваше высочество!… Вы мой учитель!…
— Однако же вы смелы! — сказал Филипп, нахмурив брови.
— Я имел несчастье обидеть вас, ваше высочество? — спросил Ришелье заискивающим тоном.
— Нет, герцог! — снисходительно махнул рукой герцог.
По данному регентом знаку, капельдинер отворил двери большой галереи и провозгласил:
— Его высочество регент…
Филипп, сопровождаемый своими приближенными, вошел в галерею, все почтительно поклонились, в том числе и виконт, который, увидав регента, сказал про себя:
‘Это и есть регент! Он не дурен, но мой костюм в тысячу раз красивее его…’
Первое лицо, на котором остановился взгляд Филиппа, был де Салье. Улыбка, бывшая за минуту перед тем на лице регента исчезла, он стал серьезен.
— Господин маркиз, — сказал Филипп сухим тоном, — до меня дошел странный слух… Я отказываюсь ему верить… Мне сказали, что несколько дней тому назад вы женились…
— Вам сказали правду, ваше высочество… — ответил де Салье, покраснев. — Я, действительно, женат.
— Объясните, пожалуйста, как могло случиться, что такое важное известие я узнаю от слуг?
— Прошу прощения у вашего высочества… Я думал, что моя свадьба — тайна для всех.
— Но она не должна была быть тайной для меня, господин маркиз, — с сердцем возразил регент. — Разве вы забыли, что дворяне должны ставить себе за честь испросить мое согласие в случае желания вступить в брак. Это лучшее доказательство их преданности. Как же вы, один из моих приближенных, занимающий столь высокий пост, вы, маркиз де Салье, пренебрегли этим?
— Ваше высочество… — лепетал де Салье, — такое сомнение с вашей стороны…
— Это более, чем сомнение. Я сужу по действиям, которые не доказывают ни вашей преданности, ни вашей любви ко мне! Если я ошибаюсь, то разуверьте меня! Я вас слушаю, оправдывайтесь, если можете…
— Я не нахожу слов для оправданий. Я сознаю, что виноват перед вашим высочеством, потому что имел несчастье попасть под ваш гнев.
— Вы не обидели меня, маркиз, а сделали хуже: вы оскорбили мои отеческие к вам чувства… Король — отец семейства… все дворяне — его дети, а я блюду точное место короля…
— Я постараюсь оправдаться в ваших глазах и надеюсь, что мне это удастся, ваше высочество, я приведу вам причины…
— Я не хочу их знать! — перебил Филипп, переменив свой строгий тон на мягкий. — Вы сознались в своей вине, значит, вы раскаиваетесь… Я прощаю вас, но с условием, что раскаяние не будет для вас тяжело. Вы должны сегодня же вечером представить нам маркизу де Салье.
Маркиз хотел было возразить, но Филипп, перебив его, продолжал:
— Мы примем ее с полным радушием, как жену одного из вернейших и лучших наших подданных.
Эти слова равнялись приказанию. Надо было повиноваться.
— Если бы госпожа де Салье, — сказал маркиз, — могла услышать ваши слова, она бы гордилась ими и была бы счастливейшею из смертных.
— Господа! — обратился Филипп к придворным. — Маркиз де Салье известил нас о своем браке, семейные обстоятельства удерживали его от этого прежде… Сегодня мы будем иметь удовольствие принять в Пале-Рояле его супругу…
В толпе послышался одобрительный шепот. Виконт, пробравшись к своему другу и очутившись в двух шагах от Филиппа, дернул опять маркиза за фалду его кафтана и тихо сказал:
— Маркиз, минута благоприятная! Бога ради, представьте меня…
— Виконт Фан-Авен, бретонский дворянин, — сказал де Салье, — к которому вы были так милостивы, ваше высочество, что обещали принять в вашу гвардию…
— А! Ваше высочество, — воскликнул виконт, — я буду считать этот день счастливейшим днем в моей жизни… Я в восторге, что имею случай высказать вам всю мою преданность…
— Благодарю вас, виконт, — ответил Филипп с улыбкой. — Думаю, вы уже знаете, как мы любим наше славное провинциальное дворянство…
— Да здравствует регент! — воскликнул в восторге Геркулес. — Он — светило нашей славы! Да здравствует регент!
— Да замолчи же! — шепнул ему на ухо маркиз.
— Разве я сказал глупость? — спросил смутившийся виконт.
— Да.
— Из каких вы мест, виконт? — спросил Филипп, которому понравились оригинальные выходки провинциала.
— Поместье Фан-Авенов, ваше высочество, близ Конкорно.
— Конкорно? Прелестный город, не правда ли?
— Прекраснеший во всем свете, ваше высочество, конечно, исключая Париж.
— О! Кажется, вы преувеличиваете, виконт…
— Черт возьми, я с вами никогда не соглашусь, ваше высочество!
— А что вы думаете о Париже? — продолжал Филипп.
— Хм!… Отвечать на этот вопрос немного затруднительно!…
— Отчего же? Высказывайте прямо ваше мнение, не стесняйтесь.
— Ваше высочество, конечно, Париж не лишен некоторых достоинств — Пале-Рояля, Лувра и прочее — все это чудесные достопримечательности… Но улицы… Ваше высочество, я недоволен ими…
— В Конкорно несравненно лучше, не правда ли?
— В Конкорно у нас только и есть одна улица. Но что за чудная улица! Разгуливая по ней, можно быть уверенным, что не встретишь неприятности и не рискуешь быть раздавленным, карет там и не видать! В Париже же наоборот: вас оглушает шум экипажей, суетня, давка! Нет… нет… лучше и не говорить про парижские улицы. Слишком много народа, экипажей и мошенников… в особенности последних, ваше высочество, в избытке!…
— Больше, чем в Конкорно?…
— В Конкорно трехдневный ребенок возвратит вам ваш кошелек, если вы его затеряете в его колыбельке!…
— А в Париже?…
— Он его припрячет, маленький плут! Да, ваше высочество, уж это верно…
— Разве парижские воры успели вам уже насолить?
— А разбойники! — воскликнул виконт. — Посудите сами, ваше высочество. В день моего приезда… Не прошло еще десяти минут моего пребывания в Париже, в гостинице ‘Белый Лебедь’, а у меня уже украли часы, золотую табакерку, бриллиантовую булавку, кошелек и даже носовой платок!
— В самом деле?
— Да, ваше высочество!… Но этого еще мало: мошенники отобрали у кондуктора весь мой багаж!… Да чему же все смеются?
— Мне очень жаль, виконт! — сказал регент.
— Действительно, я жалок, а вина в этом ваша, ваше высочество…
— Моя вина? — переспросил удивленный регент.
— Разумеется, ваша или вашей полиции, а это почти одно и тоже… Признаться, полиция у вас очень дурная, ваше высочество! Разве можно оставлять на свободе воров? От них нельзя и остеречься… Но лучше было бы заставить мошенников носить особенную одежду — например, красную, чтобы их можно было бы узнать издали? Я подал жалобу начальнику полиции… Он меня отлично принял… Обещал разыскать все пропавшее… Да жди его до второго пришествия!… До сих пор ничего не нашли… А если бы я был регентом, хотя бы только две недели, — ручаюсь, что дела пошли бы лучше, чем теперь…
— Что же делать? Все люди не безгрешны, — ответил регент. — Но нынче вечером вы увидите здесь волшебницу, познания которой удивительны. Возможно, она наведет вас на следы похитителей.
Виконт еще говорил, но его уже более не слушали. Умы придворных были заняты лишь одной Виолой Рени, которую с нетерпением ожидали.

Глава XVIII
РЫСЬ И КУПИДОН

В тот же день, в сумерки, к одному из входов в Пале-Рояль подошли два человека.
Они явно подражали вельможам. Превратник не хотел было их впустить, но они предъявили ему пропуск, полученный от маркиза де Тианжа.
Дверь дворца отворилась. Лакей привел их в маленькую приемную и пошел доложить капитану гвардии.
Эти два человека были Жак Обри и Купидон. С некоторых пор они были неразлучны. Их связывала тесная дружба. Уведомленный об их приходе, де Тианж вошел к регенту.
— Ваше высочество, — сказал он, — человек, которого мы ожидаем, Жак Обри, пришел во дворец со своим товарищем… Я сейчас иду к нему… Не желаете ли вы сами выслушать его?
— Да, конечно, — ответил Филипп. — Я спешу… искупить мое преступление, я сделаю счастливым ребенка той женщины, которая не могла простить меня при своей жизни… Пойдемте, маркиз, пойдемте скорей!
Следуя за регентом по галереям и коридорам дворца, де Тианж думал:
‘Филипп, Филипп, как мало тебя знают! Под этим легкомыслием, кажущимся равнодушием, ты обладаешь сердцем, которого никто не в силах оценить!… Тебе недостает одной лишь твердости… иначе ты был бы великим человеком…’
Рысь и Купидон, оставшись в приемной одни, были сначала ослеплены роскошью комнаты: чудная мебель, громадные зеркала, позолота — все поражало их своим великолепием. К несчастью, все предметы были тяжелы и неудобны для кражи. Надо было отказаться от надежды на добычу, и Купидон, любивший живопись, начал рассматривать большие картины и делал свои вульгарные замечания.
—| Старайся по возможности быть в рамках приличия, — сказал ему Рысь. — Мы во дворце, надо соблюдать манеры и выражения вельмож.
— Неужели ты недоволен мною! — возразил обидевшийся Купидон. — Мне кажется, что я ничем не хуже прочих придворных! Взгляни на мой костюм… бархат, шелк… платок опрыскан духами, точно у герцогини!… А эти манеры!… Я смело могу заткнуть за пояс любого дворянина!
Говоря это, Купидон уселся в кресло, скрестил ноги и обмахивался то своим платком, то шляпой.
— Когда ты молчишь, — сказал Рысь, как бы любуясь дружком, — ты, действительно, недурен… надо отдать тебе в этом справедливость.
Рысь небрежно развалился в кресле напротив Купидона и прибавил:
— А я-то? Кажется, говоря беспристрастно, у меня тоже внушительный вид?
— Дивный! Несравненный! — ответил Купидон. — Если бы маркизы и герцогини увидали тебя, то, я уверен, ты сразу поразил бы их всех!
Во время этого разговора в приемную вошли Филипп Орлеанский и де Тианж.
— Что это значит? Чудаки вы этакие! — воскликнул последний при виде небрежных поз, принятых мошенниками.
Рысь и Купидон вскочили, совершенно сконфузившись, и ответили:
— Извините, маркиз, тысячу раз просим извинения!
— Спрашивайте их, — тихо сказал маркизу регент.
— Ну, Жак Обри, — произнес де Тианж, — какие известия? Отыскали ли вы девицу де Сен-Жильду?
— Нет еще, господин маркиз, — ответил Рысь.
Лицо регента приняло грустное выражение.
— Однако неделю тому назад вы были так уверены в успехе! — возразил маркиз. — Невозможное для вас не существовало! Ваши уверения и обещания, стало быть, были ложны?
— Никак нет, господин маркиз! Я сделал все, что только было возможно.
— А между прочим, вы ничего не нашли?
— Я не говорил вам этого.
Луч надежды блеснул в глазах Филиппа.
— Так объяснитесь же! — воскликнул де Тианж. — Что же вы открыли?
— Одну очень важную вещь, которая нам стоила много труда и издержек… Мы узнали наверное, что после смерти графини де Сен-Жильды дочь ее оставила Варен и направилась в Париж, где оставалась недолго, отсюда же она уехала в дилижансе в Орлеан.
— А потом?
— Пока что это все, что я знаю.
— Немного же!…
— Напротив, очень много, господин маркиз! Во-первых, это доказывает нам, что девушка жива.
— Да это мы знали и прежде… надо было тотчас же отправиться в Орлеан…
— Во-первых, — возразил Рысь, — хорошо еще, что наши первые попытки увенчались успехом… а то в Орлеане надо было бы снова начать поиски, которые мы делали в Париже, рыскать всюду и расспрашивать у всех… Все это стоит денег… а вы понимаете, господин маркиз, что мы не в состоянии много тратить! — прибавил бандит, хлопая по своим карманам.
— Вам, стало быть, нужны деньги? — спросил де Тианж.
— Да, и много! — подтвердил Купидон.
— Вам дадут их… Вот бумага на пять тысяч ливров… Надеюсь, этой суммы с вас будет достаточно!… Как только вы нападете на след, то известите меня немедленно.
— Слушаю, господин маркиз!
— Употребите все ваши силы и надейтесь на вознаграждение.
— Эти вещи не забываются… постараемся исполнить ваше приказание!
Де Тианж позвонил. Вошел лакей.
— Вас проведут сейчас к казначею: там вы получите деньги, — продолжал маркиз, — ступайте!…
Оба вора вышли в сопровождении лакея.
— Что думаете вы, ваше высочество, о том, что мы сейчас слышали? — спросил маркиз, оставшись наедине с регентом.
— Увы! — грустно ответил Филипп. — Не знаю отчего, но я более не рассчитываю на этих плутов… Предчувствие говорит, что они нас обманывают и не найдут Диану. Теперь я твердо верю только в познания Виолы Рени и надеюсь на нее…

Глава XIX
ДЕ САЛЬЕ И ДИАНА

Пока Рысь и Купидон, сопровождаемые лакеем, шли к казначею, первый толкнул локтем второго и сказал ему на ухо:
— Пять тысяч ливров! А? Что скажешь на это?
— Это еще только задаток!
— У нас просто золотоносный рудник…
— Не считая еще Виолы Рени, которая нам также платит за поиски…
— Поищем подольше!
— Будем искать вечно!
Пять тысяч были тотчас же выданы Жаку Обри, и оба вора вышли на улицу.
В то время, как они подходили к дворцовым воротам, во двор въехала карета, в которой сидели вельможа и молодая дама в черном.
Рысь и Купидон остановились на минуту, чтобы взглянуть на них.
— Кажется, лицо этого господина мне знакомо, — промолвил Рысь.
— Мне самому думается, что я его где-то видел! — согласился Купидон.
— Скажите, почтеннейший, кто этот господин? — спросил Рысь у лакея.
— Маркиз де Салье, капитан гвардии…
‘Друг виконта Геркулеса… Да, точно! Это он’, — подумал Жак Обри и потом прибавил громко:
— А эта дама в трауре?
— Его жена… Он женился несколько дней тому назад, и маркиза де Салье в первый раз представляется сегодня вечером ко двору… А пока, вероятно, они будут у герцогини де Бронкас, которая живет здесь же…
— Благодарю вас, мой милый… У маркиза хороший вкус. Эта дамочка хорошенькая…
Рысь и Купидон с веселым настроением и полным кошельком отправились прямо в гостиницу ‘Белый Лебедь’, к Виоле Рени, которая их уже ожидала.
Молодая женщина собиралась ехать в Пале-Рояль, на ней было платье огненного цвета, с длинным шлейфом, ее чудная шея и руки были открыты, она совсем готова была к отъезду, и ей только хотелось побыстрее узнать о результатах переговоров Рыси с де Тианжем.
— Ну, что! — спросила она. — Как обошлось дело?
— Отлично, сударыня! — ответил Рысь. — Известие, что девушка уехала в Орлеан, как вы приказали сказать, произвело должное действие…
— Дали ли вам опять какое-нибудь поручение?
— Да, ехать в Орлеан и продолжать поиски!
— Я советую вам то же, но в Париже, и для меня.
— Слушаю сударыня, желание ваше будет исполнено.
— Щедро ли вам заплатили?
— Нет! Скудно и даже очень.
— Я вас награжу по-королевски!
— А! Будем ждать, сударыня!
Рысь повернулся было к двери и хотел выйти, но вспомнил что-то и остановился.
— Еще слово, сударыня, — сказал он, — вы меня как-то спрашивали про маркиза де Салье…
— Да… ну, и что же? — поспешно спросила Виола.
— Так как вы едете сегодня вечером в Пале-Рояль, то вы его там увидите… с его женой.
— С женой… сказали вы! — воскликнула Виола. — С его женой! — повторила она.
— Ну да! Конечно!… Хорошенькая блондинка, очень еще молоденькая.
— Он женился!
— Несколько дней тому назад…
— Женился, нет, это невозможно!
— Мы сейчас видели маркизу… собственными глазами, Купидон и я. И сегодня вечером господин де Салье представляет ее регенту.
— Это сон! — прошептала Виола Рени.
Рысь и Купидон вышли из комнаты, а Жерар де Нойаль вошел в нее. Он заметил бледность и волнение молодой женщины.
— Что случилось? — спросил авантюрист.
— А то, — ответила Виола с громким хохотом, — что де Салье женился!
— Женился! — повторил Жерар. — Но когда же?
— Несколько дней тому назад, и сегодня, при нас, Жерар, слышишь ли, понимаешь ли? При нас он будет представлять свою жену регенту! Что скажешь ты об этом?
— А то, что не следует сегодня ехать тебе в Пале-Рояль.
— Это почему же?
— Потому, что эта встреча меня ужасает… Де Салье может тебя погубить.
— Что с тобой! В уме ли ты? — воскликнула Виола. — Салье, вдовец, действительно, мог бы меня погубить, но женатый он удваивает мою силу!… Я могла еще его страшиться, когда он имел право сказать мне: ‘Вы моя жена… Я считал вас умершей… Но вы живы, и я снова беру свои права… Я ваш властелин и приказываю вам… Повинуйтесь!…’ Но раз он женат, я жива и могу обвинить его в ужасном преступлении, в двоеженстве! Одним словом, я могу теперь отомстить ему… одним словом, могу повергнуть его к ногам моим, могу угрожать ему, победить его, точно так же, как он когда-то угрожал и победил меня! Теперь де Салье в моих руках! Ради своего собственного интереса он не выдаст меня! Вот увидишь, через час мы встретимся с ним в присутствии регента, и дрожать буду не я, а он…
— Ты не желаешь отступить?
— На моей стороне было много шансов, с женитьбой же маркиза прибавляется еще один…
— Но что же ты скажешь Филиппу? Он захочет удостовериться в твоих магических познаниях, потребует от тебя возвратить ему Диану де Сен-Жальду… Что ты ему ответишь?
— А если я возвращу ему Диану? — спросила Виола, пристально глядя в глаза Жерару.
— Ты отлично знаешь, что это невозможно…
— Ты так думаешь, Жерар?
— После похищения Дианы мы о ней больше ничего не слыхали, возможно, ее нет уже в живых…
— А! — воскликнула молодая женщина. Если бы Бог дал, чтобы это, действительно, было так…
— Мне казалось, что ты либишь ее…
— Разве можно любить препятствие?
— Я тебя не понимаю!
— Тем лучше! Ты поймешь меня, когда я буду говорить с регентом, и тогда, подобно мне, скажешь эту фразу: ‘Дай Бог, чтобы она умерла!’
— Что же ты замышляешь?
— Узнаешь после…
— Ты мне не доверяешь?
— Недоверие между нами? — сказала Виола, пожимая плечами. — Ты шутишь! Я скрываю от тебя мой план, потому что он безумен… Ты станешь уговаривать меня оставить его, а я не хочу быть побежденной… Перед тем, как выказать необычайную смелость, необходимо хладнокровие, которое ты можешь смутить… Твое порицание лишит меня храбрости.
— Научи меня хотя бы тому, что я должен делать, чтоб быть тебе полезным и помочь? — спросил Жерар.
— Все видеть и слышать без содрагания и боязни…
— Знаешь, Хильда, ты пугаешь меня?
— Возможно, я сама почти боюсь себя, потому что ставлю свою участь на одну карту! Если я успею, мы одним мигом поднимемся на недосягаемую высоту… Если же нет, то нам грозит смерть! Или трон, или эшафот — одно из двух!
— Это фатализм! — возразил пораженный Жерар.
— Однако на моей стороне слабость Филиппа Орлеанского, моя ловкость и моя воля!… Ах! Чтобы я дала тому, кто сказал бы мне: ‘Диана де Сен-Жильда умерла!’
Молодая женщина накинула на голову густую кружевную вуаль, завернулась в широкий плащ и спросила:
— Карета готова?
— Да… дожидается внизу…
— Так поедем же!… Судьба влечет меня вперед! В Пале-Рояль! Жерар! В Пале-Рояль!
Маркиз де Салье и Диана сидели рядом на софе в гостиной госпожи Бронкас.
Герцогиня оставила их одних и пошла заниматься своим вечерним туалетом. Маркиз держал в руках маленькие ручки жены и, наклонившись к ней, шептал тихим, нежным голосом:
— Итак, обожаемая Диана, мы в Пале-Рояле, час представления приближается, ты все так же сильно боишься?
— Да, очень боюсь, — ответила маркиза, — посмотри, я вся дрожу…
— Разве я не с тобой?… Регент так добр, благоволит ко мне и даже очень расположен… Он будет любезен с тобой.
— Без сомнения, но подумай… регент… почти тот же король! Надо будет говорить с ним… а я никогда не осмелюсь.
— Это тебе так кажется, — ответил маркиз с улыбкой. — Филипп Орлеанский, действительно, внушает уважение, но не страх. Да вот, хочешь взглянуть на него сейчас?… Вот его портрет: он разительно похож на регента…
Маркиз подвел Диану к стене, на которой висел портрет регента. Филипп был в темной бархатной одежде, с орденом ‘Святого Духа’ на груди.
— Это и есть регент! — удивилась Диана.
— Да… Но чему же ты так удивляешься?
— Да я его вижу не в первый раз. Я его уже знаю.
— Ты, верно, ошибаешься, милая Диана! Где же могла ты его видеть?
— Третьего дня… в Везине…
— Это невозможно…
— Подожди немного… Я тебе все расскажу… Вечером, сидя у окна нашего прелестного домика, где мы неделю скрывали от всех нашу любовь и наше счастье, я пела ту песню, которую ты так любишь… Вдруг в саду между деревьями я увидала двух всадников, смотревших на меня так пристально, что я невольно покраснела. Один из этих всадников, как я вижу теперь, был регент…
— Да, в самом деле это возможно, — согласился маркиз. — Охота третьего дня проезжала через леса Везине. Вероятно, регент проезжал мимо с де Тианжем, и их привлек твой голос, моя милая… Говорил ли с тобой?
— Нет. Когда я отошла от окна, они поклонились мне и уехали.
— Видишь, как он деликатен и уважает женщин… Я решительно не понимаю твоего смущения.
— Я сама не могу объяснить его причины, — промолвила Диана, припав головой к груди мужа.
— Это просто ребячество, милая Диана… Тебе нечего опасаться. Я люблю тебя, разве я не буду вечной преградой между несчастьем и тобой?
— Да, это правда! О, мой милый, как ты добр… как я тебя люблю!

Глава XX
ВИОЛА РЕНИ В ПАЛЕ-РОЯЛЕ

Было десять часов вечера, толпы придворных кавалеров и дам наполняли гостиные и галереи Пале-Рояля.
Лакей подошел к маркизу де Тианжу и тихо сказал ему:
— Господин маркиз, одна дама с неизвестным господином желает говорить с вами…
— Имя этой дамы?
— Виола Рени.
— Проведите ее в малую гостиную, я сейчас приду туда.
— Эта госпожа, — продолжал лакей, — желает остаться под вуалью, если только его высочество примет ее при всех.
Лакей ушел, а де Тианж отыскал регента, объявил ему о прибытии Виолы Рени и передал ему ее желание.
— Пускай же она немедленно явится сюда, — ответил Филипп. — У нее, должно быть, есть причины не поднимать вуаль. Такая красивая женщина не будет скрывать своего лица без особой причины…
Во время этого разговора к регенту подошел де Салье и поклонился ему.
— Почему вы один? — строгим тоном спросил Филипп. — Где же госпожа де Салье?
— Она в покоях госпожи де Бронкас и ожидает вашего позволения явиться, ваше высочество!
— Наконец-то! — улыбнулся регент. — Вы представите нам маркизу немного позже, теперь же я приму итальянку Виолу Рени.
Дверь отворилась, и в комнату вошел де Тианж. Он держал за руку молодую женщину, которая величественно шла, в длинном платье огненного цвета, лицо ее было закрыто густой вуалью.
За ними следовал Жерар. Он был бледен и мрачен, лицо его выражало сильнейшее беспокойство. Регент подошел к Виоле Рени, которую уже успела окружить толпа любопытных.
— Будьте нашей желанной гостьей! — сказал он. — Вы прославились изучением одной из самых чудных и таинственных наук. Здесь вы найдете верующих и уважающих ваши познания зрителей.
— Тем хуже, ваше высочество, — ответила Виола Рени. — Я бы желала лучше встретить сомневающихся во мне и противоречащих, чтоб быть в состоянии доказать им свою силу. Я прошу, чтобы мне верили только тогда, когда я доложу, что я есть и что я могу… Я другим предоставляю труд разживаться и отыскивать расположение высших мира сего. У меня лишь одно желание, одна гордость, одна воля — это доказать вашему высочеству, что для меня не существует слова ‘неизвестность’, я читаю в сердцах человеческих, как в открытой книге, и прошедшее, и будущее.
Эти слова произвели большой эффект. Всех поразила свобода речи, гордое презрение и уверенность в себе.
Филипп Орлеанский с восторгом смотрел на окружающих. Взглядом своим он хотел сказать:
‘Вы слышите, что она говорит? Кто может подозревать такую женщину в обмане и шарлатанстве? Она говорит искренне. Благодаря силе науки мы все в ее руках!’
— Сколько слушающих сейчас, — продолжала Виола, — думают про себя: это невозможно! Но они ошибаются. Ничего нет невозможного для женщины, от которой нет ничего сокрытого. Вам стоит лишь пожелать, и вы сейчас же увидите, что я говорю правду.
Де Салье, привлеченный любопытством, слушал ее, как и остальные. ‘Странная женщина! — думал он. — Голос ее волнует меня, пробуждает в моем сердце забытые страдания… Мне хотелось бы видеть ее лицо…’
— Вы слышали, господа, — сказал регент, — что можете свободно спрашивать ясновидящую. Кто желает?
Конечно, желали многие, но никто не решался начать первым. В зале наступила тишина, к счастью, прерванная виконтом де Фан-Авеном, который, выступив вперед, сказал:
— Именем святой Анны я хочу спросить предсказательницу…
Послышался общий хохот.
‘Все эти господа, — подумал Геркулес, приосанясь, — приходят в восторг, слушая меня… Стоит мне раскрыть рот, и все уже смеются!’
— Спрашивайте же, — велела Виола, — я буду отвечать.
— Ну, скажите мне поскорее, что я такое и что я думаю?
— Вы, — ответила Виола, — неотесанный дворянин, приехавший из своего захолустья со смешными претензиями…
Снова послышался взрыв хохота, громче прежнего.
— Разве вы не замечаете, что над вами все смеются? — сказал Геркулес, пожимая плечами. — Вы ни бельмеса не понимаете, моя милая! Я такой же предсказатель, как и вы!
— Я сказала вам, кто вы, виконт де Фан-Авен, — продолжала Виола, — теперь скажу, о чем вы думаете. Вы горько сожалеете об украденных у вас деньгах и вещах, а сделали это ловкие мошенники, которые над вами же посмеялись.
‘Черт возьми, как она могла узнать об этом?’ — подумал виконт.
— Узнав про кражу, нельзя ли вам будет также, сударыня, открыть и воров? — спросил ее регент.
— Да, конечно, — ответила Виола, — но только после нескольких кабалистических операций, которые укажут мне их лица и имена. Если вы прикажете, то я могу сделать это в вашем присутствии, ваше высочество.
— Нет, я сам задам вам несколько вопросов, — возразил Филипп. — Я подвергну ваше знание испытанию совсем другого рода.
— Не ошибся ли я, сударыня, так ли я понял? — спросил герцог де Ришелье. — Вы сказали, что можете узнать имена неизвестных вам лиц?…
— Да!
— Я не верю вам и объявляю, что это невозможно.
— Я того же мнения, — подтвердил де Фаржи. — Кто хочет доказать многое, тот не докажет ничего! Вы желали найти неверующих, мы объявляем себя таковыми ими…
— Тем лучше! Вы сомневаетесь во мне? Допускаете пределы в моих познаниях? Мне стоит сказать лишь два слова, и ваши сомнения разлетятся в прах…
— Два слова, — повторил Ришелье с улыбкой, — скажите их, сударыня! Произнесите же их!…
— Должна ли я произнести громко, господин герцог, имя одной высокопоставленной дамы? Говорить ли мне про трубу одного камина?…
— Молчите! — с ужасом прервал ее Ришелье.
— Хорошо, теперь вы верите! А вам, господин де Фаржи, не напомнить ли содержание одного письма из Испании! — И, подойдя к нему, Виола тихо прибавила: — Берегитесь… Остерегайтесь аль-Берони… Вы рискуете своей головой, играя в эту игру…
— Ради Бога, замолчите, сударыня! — прошептал де Фаржи, побледнев.
‘Она и вправду колдунья! — подумал виконт. — Даже дрожь пробирает! Бр-р!…’
В это время Виола Рени подошла прямо к де Салье. Маркиз вздрогнул.
— А вы, господин маркиз, — сказала она ему, — не желаете ли вы спросить меня о чем-нибудь?
— Нет, не желаю.
— Что это с вами? — со смехом подзадорила Виола. — Неужели вы боитесь меня?
— Ошибаетесь, сударыня, но я ничего не хочу узнавать…
— А я все-таки скажу вам нечто весьма интересное.
Она взяла маркиза за руку, в продолжение нескольких минут разглядывала ладонь и потом резким голосом сказала:
— Господин де Салье! Яд бывает не всегда смертельным, и пожар иногда щадит жизнь!
— А! — с ужасом попятился маркиз.
— Яд… пожар!… — повторяли все с испугом.
— Успокойтесь, господа, — прибавила Виола, обернувшись к придворным, — речь идет не о преступлении, а об одном любовном похождении, господин де Салье меня хорошо понял…
Пораженный такой смелостью, Жерар думал про себя:
‘Хильда заходит слишком далеко! Она нас погубит!’
‘Кто же эта женщина?’ — спрашивал себя в то же время маркиз де Салье.

Глава XXI
СМЕЛОСТЬ ВИОЛЫ и ДОВЕРИЕ ФИЛИППА

Регент подошел к предсказательнице и сказал:
— Вы знаете, Виола Рени, что я никогда не сомневался в вас… Я и прежде верил в вас, но теперь я видел, слышал и удостоверился… Ваши познания безграничны! Я, в свою очередь, хочу задать вам вопрос, но ответить вы должны мне одному, без свидетелей… Следуйте за мной!
Он пошел вперед и отворил дверь малой гостиной. Виола последовала за регентом, проходя мимо Жерара, она шепнула:
— Пойдем… будь сдержаннее и не удивляйся… Страшная минута настала… Приближается или величие, или смерть…
Она вошла в комнату, за нею де Нойаль, и дверь затворилась.
— Что это за человек? — спросил удивленный Филипп.
— Мой учитель и мой друг, ваше высочество! — ответила Виола. — Он мой путеводитель и мой помощник… дворянин древнего рода, граф де Нойаль.
— Из Анжу, если я не ошибаюсь, — прервал регент.
— Да, ваше высочество! — ответил Жерар, низко кланяясь.
— Он первый привлек меня к трудной науке, — продолжала молодая женщина. — Без него я ничего не могу сделать… Иногда мой ум устает, помрачается, и я ничего больше не вижу… Он разгоняет мрак, воодушевляет меня… И возвращает силу… Я прошу, ваше высочество, не удалять его от меня… Он сохранит вашу тайну и будет нем, как рыба… Можете смело довериться графу.
— Пускай он остается! — прошептал регент.
‘Что скажет ему Хильда?… На что она осмелится?’ — спрашивал себя Жерар.
Виола Рени приподняла вуаль и открыла свое чудное бледное лицо, обрамленное черными волосами.
Филипп Орлеанский, казалось, был очень взволнован, он смотрел на нее, как на пифию, восходящую к своему треножнику.
— Что хотите вы узнать у меня, ваше высочество? — спросила его Виола.
— Вы должны угадать это сами, вы должны проникнуть в мою душу…
— Дайте мне руку, ваше высочество!
Филипп повиновался. Виола взяла его за руку и так долго смотрела на нее, что регент с нетерпением воскликнул:
— Ну, что же?
— Мысль, которая вас занимает, — начала гадалка, — ужасна! Она сопряжена с раскаяниями и страданиями, она вас не покидает ни днем, ни ночью…
— Да! — прошептал Филипп. — Продолжайте!
— Ваше высочество! — сказала Виола. — Вы обладали многими женщинами, у вас было много любовных приключений, вы часто влюблялись, но ненадолго. Любовь только к одной женщине оставила в вашей душе глубокое, неизгладимое воспоминание.
— Да… да… это верно, — повторял регент, — только одна! Виола! Расскажите мне об этой женщине… об этом ангеле, которого я не в силах позабыть…
— Подождите немного, дайте мне время проникнуть в прошедшее, ваше высочество!
Виола не торопилась с ответом, она закрыла лицо обеими руками и, казалось, погрузилась в размышления.
Вдруг она глухо вскрикнула.
— Что с вами? — быстро спросил Филипп.
— Ваше высочество! — ответила молодая женщина умоляющим тоном, даже с некоторым замешательством. — Ваше высочество, прикажите мне молчать… Прикажите мне закрыть глаза, потому что то, что я вижу, ужасает меня!
— Напротив, смотрите, — воскликнул регент, — и скажите мне, что вы видите!
— Ради самого Бога, ваше высочество, сжальтесь надо мной! — возразила молодая женщина, сложив руки. — Не заставляйте меня говорить!…
— Наоборот, я прошу вас об этом, Виола… и если возможно, я вам приказываю…
— Велите меня прогнать, наказать… но я не могу… я не хочу повиноваться… не могу!…
— Почему?
— Мне пришлось бы обвинять регента Франции в гнусном поступке…
‘Она меня пугает!’ — подумал Жерар.
— Бог мой! — прошептал Филипп, поднимая глаза к небу. — Для нее нет ничего скрытого! — Потом он прибавил глухим голосом: — Так как вы видите преступление, то вы должны видеть и раскаяние, и вы одни можете меня направить к искуплению этого греха! Виола Рени! Прошу вас еще раз… в последний раз приказываю вам, говорите!
— Хорошо, ваше высочество, — кивнула Виола, — но помните, что вы сами хотели этого!… Лет двадцать тому назад, — начала Виола, — к вам пришла женщина… Ее муж был замешан в заговоре и был приговорен к смерти… Она просила вас заступиться за приговоренного и просить короля о его помиловании… И эту женщину вы, ваше высочество, полюбили, вы признались ей в любви. Но она обожала своего мужа, вы были отвергнуты ею… Тогда вы стали жестоки, ваше высочество, неумолимы! Вы твердо решились во что бы то ни стало победить ее сопротивление! Вы поставили несчастную женщину в безвыходное положение… Она долго колебалась… боролась изо всех сил… она умоляла вас, валялась у вас в ногах… Ее слезы и мольбы тронули бы сердце тигра. Ваше сердце осталось неприступно… Вы не переставали повторять несчастной: ‘Допустите ли вы его смерти?… Не медлите… поспешите… иначе будет поздно!…’ Не помня себя, обезумевшая от горя, она уступила вам… но было уже поздно: ваше письмо о помиловании опоздало и казнь свершилась!… Голова графа упала под топором палача в то время, когда жена его отдавалась вам для его спасения…
— Боже мой!… Боже мой!… — твердил Филипп с рыданием… — Я сделал все это, это правда!
— От этой преступной любви, — продолжала Виола, — или, скорее сказать, преступления, родился ребенок… Ваша любовь не угасала, а усиливалась… она превратилась в страсть… Вы хотели снова увидеть предмет вашей страсти и приблизить к себе ребенка… Вы имели большую власть, ваше высочество, но она ничего не могла сделать перед волей обесчещенной вами женщины: вдова казненного не хотела больше вас видеть… Она скорее решилась бы лишить себя жизни, чем впустить вас в свой дом… Она прогнала от себя всякое воспоминание о вас и не принимала ваших подарков… Она прожила в бедности и умерла в нищете!
Виола замолчала. Регент сложил руки и прошептал:
— О Герминия… Герминия… благородная и святая жертва… прости меня! — Потом, обратясь к Виоле, он сказал: — Ради самого Бога, скажите мне, что сталось с ребенком?… Где он?…
— Я начинаю уставать, ваше высочество! — сказала Виола срывающимся голосом. — Мое воображение покрывается мраком… Я больше ничего не знаю… ничего больше не вижу…
— Виола! Виола, умоляю вас, последнее усилие! Разве вы не чувствуете, как я страдаю? Разве вы не понимаете, как меня мучает неизвестность, как я терзаюсь?… Я готов умереть!…
— В таком случае, если бы мне пришлось даже умереть, я все-таки проникну в этот мрак! — с жаром воскликнула колдунья. — О дух, к которому я прибегаю, пролей свет во мрак, меня окружающий!… Дух науки и истины, приди ко мне!
Наступило молчание, регент едва дышал.
— Свет проникает, — прошептала Виола глухим, изменившимся голосом, — дух повинуется… он приближается… он уже близко… он говорит…
— И что же?… Что же? — волновался Филипп.
— Дитя преступления живо… Оно не знало имени своего отца… Ему были неизвестны страдания его матери… Время шло… В один день сирота осталась одна на всем свете…
Молодая женщина наклонила голову и умолкла, лицо ее выражало ожесточенную борьбу и сверхъестественное усилие.
— Виола… Виола! Зачем вы молчите?…
— Опять настал мрак…
— А теперь?…
— Теперь я вижу… О! Наука — это роковой дар!
Виола Рени зарыдала, стала ломать руки и, казалось, уступала невидимой силе, она упала на колени перед регентом.
— Ваше высочество! — лепетала она. — Ради той, которую вы потеряли, не спрашивайте меня более!… Я у ног ваших, я умоляю вас! Из уважения к самому себе заставьте меня молчать… Вы видите, как я страдаю… Я желаю лучше умереть, но не говорить более…
— Всемогущий Бог! — воскликнул Филипп. — Что означают ваши рыдания и ужас, Виола? Виола! Где же моя дочь…
— Вы хотите знать это? — сурово сказала колдунья, приподымаясь, она гордо подняла голову, глаза ее блестели.
— О да, я хочу знать… я хочу…
— Итак, да исполнится ваша воля! Ваше высочество, мое имя не Виола Рени.
— Тогда как же зовут вас?
— Меня зовут Диана де Сен-Жильда!
— Дочь Герминии! Моя дочь! — закричал регент.
— Отец мой, отец мой… простите меня!…
— Тебя простить, дочь моя!… — промолвил Филипп, прижимая к груди обманщицу. — Я должен просить прощения!… В лице Герминии, в лице твоей матери… прости меня, умоляю тебя…
— Отец мой…
— Да, я был преступен… Но теперь сделаю тебя счастливой, и Герминия забудет о своем гневе… — Регент подошел к растерявшемуся Жерару, взял его за обе руки и сказал ему: — Да будет над вами благословение Божие. Вы, будучи учителем моей дочери, сделали ее великой по познаниям! Я от души благодарю вас за это. Моя благодарность к вам будет безгранична… Вы скоро в этом удостоверитесь. Диана, дочь моя, — сказал он Виоле, — сейчас же, при всех, я признаю тебя за свою дочь.
— Отец мой… отец мой, мне кажется, что это сон…
— Дивный сон, от которого ты не пробудишься более, подожди, Диана, подожди здесь, я сейчас же вернусь за тобой и представлю тебя моим придворным, которые скоро будут твоими…
Поцеловав еще раз в лоб молодую женщину, Филипп Орлеанский вышел в большую галерею, где толпа дворян ожидала его возвращения и с нетерпением желала узнать о результатах его переговоров с прорицательницею.
— Ну, что скажешь ты про это? — спросила торжествующая Виола, оставшись наедине с Жераром.
— Я говорю, что ты меня потрясаешь! — ответил последний.
— Что же страшит тебя?
— Суд над изменниками и меч палача, который отрубит им голову.
— Ах! Как ты глуп! — сказала Виола, презрительно пожимая плечами. — Ты видел — Филипп слепо верит в каждое мое слово, он без колебаний признал меня своей дочерью.
— Он верит сегодня, это правда! Но завтра, поразмыслив, он больше не будет верить… и увидит твой обман.
— Да, кто же откроет ему глаза?
— Здравый смысл. Как бы ни была ловка твоя выдумка, но она до того невероятна, что не выдерживает критики… Регент будет тебя расспрашивать… ты попадешь в свою собственную ловушку, будешь подавлена гнетом твоей же лжи…
— Я все предвидела… приготовила на все ответы… я могу все объяснить, даже невозможное…
— Даже славу, приобретенную Виолой Рени во всех городах Европы, в то время когда все знают, что Диана жила со своей матерью в Верене?
— Да, даже это…
— А если явится Диана?
— Она не появится больше…
— Если маркиз де Салье начнет говорить?
— Разве ты забыл, что его вторая женитьба приговаривает его к молчанию… Я повторяю, что я предвидела все… Несмотря на твои сомнения и боязнь, я сделаю тебя великим, потому что сама буду великой…
Пока Виола говорила с Жераром, регент вошел в большую галерею, подозвал к себе маркиза де Тианжа и начал с ним оживленный разговор вполголоса. Лицо последнего выражало большое удивление. Придворные, собравшись группами, шептались между собой.
— Вероятно, предсказательница сообщила ему радостное известие! — рассуждали они.
Виконт де Фан-Авен тер лоб и в сотый раз спрашивал себя:
— Как могла она узнать, что меня обокрали? Это пахнет чертовщиной!
У одной из дверей залы придворный лакей провозгласил:
— Господин маркиз и госпожа маркиза де Салье!
Маркиз вошел под руку с застенчивой Дианой, пока они подходили к регенту, в зале послышался одобрительный шепот.
Филипп Орлеанский, увидев маркизу, вздрогнул и, схватив за руку находившегося около него де Тианжа, прошептал ему на ухо:
— Маркиз, это видение?… Посмотрите… посмотрите!…
— Белокурая молодая девушка, которая прельстила вас своим голосом…
— Не правда ли, это, действительно, она?
— Да, ваше высочество, это она!
— Ваше высочество, — с поклоном сказал ему в это время де Салье, — я имею честь представить вам маркизу де Салье и осмеливаюсь просить вас уделить и ей часть той благосклонности, которой вы удостаиваете меня.
— Ваше высочество, — промолвила Диана дрожащим, едва слышным голосом, — благодарю вас за сделанную честь принять меня.
Филипп взял руку молодой женщины и поцеловал ее.
— Вы нам сделали честь, сударыня! — ответил он. — Господин де Салье один из преданных и любимых наших подданных… С сегодняшнего дня, сударыня, чувствуйте себя в Пале-Рояле, как у себя дома…
— О, ваше высочество… какая милость…
Регент сделал знак де Тианжу, тот подошел к двери комнаты, где находились Виола и Жерар, и поднял портьеру.
— У вас будут в Пале-Рояле свои покои, — продолжал Филипп, — того будет требовать возложенная на вас обязанность… Я жалую вас статс-дамой графини Рени!
Приведенная де Тианжем Виола вошла в залу сияющая, гордая и красивая.
Филипп Орлеанский подошел к ней, взял за руку и громко сказал:
— Графиня Рени, моя дочь…
Диана и де Салье тотчас же ее узнали.
‘Дочь регента… Хильда!’ — сказала про себя пораженная Диана.
‘Хильда! Хильда жива!’ — прошептал маркиз, отступая в ужасе.
Он почувствовал, что чья-то рука легла к нему на плечо и услыхал следующие слова:
— Двоеженец, молчите!…
Маркиз обернулся. Рядом с ним стоял бледный, но улыбающийся Жерар.
— Господин маркиз, — сказал он, кланяясь, — я граф де Нойаль и всегда готов к вашим услугам…
— Живы оба! — прошептал де Салье. — А! Это чистый ад!…
— Господин маркиз! — продолжал Жерар. — В ваших руках наша тайна, но и мы владеем вашей… Советую вам быть благоразумным… мы вам объявляем мир: если вы будете молчать, мы тоже ничего не скажем…
Маркиз, не отвечая, повернулся к Жерару спиной.
‘Он будет молчать!’ — подумал де Нойаль и смешался с толпой…

Часть третья

Глава I
ДОМ НА ОСТРОВЕ

Во времена рассказываемых нами событий на дороге из Парижа в Сен-Жермен, недалеко от Буживиля, стояла убогая хижина, которую называли ‘домом перевозчика’. Эта хижина располагалась на берегу Сены, среди группы деревьев, ветви которых спускались в реку, покрытую в этом месте водорослями. Хижина была построена из прогнивших во многих местах досок, на крыше ее виднелась широкая щель. Это жилище служило убежищем горбатому старику, обязанность которого состояла в перевозке людей на остров. Старика звали дядя Ребар, жил он рыбной ловлей, потому что доход с парома был весьма незначителен.
Напротив хижины, на острове, стоял небольшой домик, совершенно скрытый густою зеленью, так что невозможно было даже предполагать о его существовании.
Принадлежал он одному дворянину, который уже давно оставил его и навсегда поселился в Буживиле.
Де Салье знал о существовании этого домика и его владельца.
На другой день после представления супруги в Пале-Рояле, рано утром, он велел оседлать лошадь и поскакал в Буживиль, там маркиз повидался со старым дворянином, нанял у него его домик со всей мебелью и, вернувшись в Париж, тотчас же отправил туда Мало, приказав ему нанять служанку и привести домик в порядок. После этого маркиз с нетерпением ожидал следующего дня.
Вернувшись домой из Пале-Рояля, Диана сперва не замечала совершившейся перемены в ее муже.
— Ты был прав, — говорила она ему, — чего я в самом деле боялась? Филипп Орлеанский такой добрый и любезный… Его благосклонный прием очень тронул меня, регент мне очень понравился… Но объясни, пожалуйста, как могло случиться, что Хильда, моя молочная сестра Хильда, дочь Гильоны, которая была почти служанкой моей матери, оказалась в то же время дочерью регента?… Понимаешь ли ты что-нибудь?
— Нет, — глухо ответил маркиз. — Я этого не понимаю…
— Не правда ли, это очень странно?
— Да, очень странно…
— Зачем же ты увел меня так скоро? Отчего ты не позволил мне подойти к Хильде, которую теперь зовут графиней Рени. Я бы спросила ее и уверена, что она ответила бы мне.
— Ты ошибаешься, милая Диана. Она тебе бы не простила, что ты узнала ее. Она бы с презрением оттолкнула тебя и сказала, что не знает тебя и никогда тебя не видала…
— Это невозможно!
— Клянусь тебе! Эта женщина — наш смертельный враг!…
— Наш враг?… Хильда?… Ты разве знал ее прежде?…
— Нет… в замешательстве ответил маркиз. — Нет, я никогда не знал ее.
— В таком случае она не может тебя ненавидеть, а меня, я уверена, она любит… Она всегда меня любила… и любит меня теперь… у меня есть на то доказательства.
— Доказательства? — машинально повторил маркиз.
— Да, я тебе еще не говорила об этом, но та женщина, которая меня приняла, как сестра, в гостинице ‘Белый Лебедь’, та женщина, которая хотела разделить со мной свое состояние, — это была Хильда…
— Хильда! — вздрогнул де Салье. — Так это она доверила тебя графу де Нойалю, своему соучастнику, чтобы завести тебя в ловушку…
— Ты пугаешь меня!
— Диана! Отвечай мне, как бы ты отвечала перед самим Богом. Куда ты направлялась в тот вечер?
— В Пале-Рояль.
— В Пале-Рояль?! Ты, Диана? Но с какою целью?
— Чтобы поговорить с маркизом де Тианжем и попросить аудиенции у регента.
— Я точно в бреду!… Что же ты хотела сказать регенту?
— Отдать ему письмо от моей матушки, написанное перед ее кончиной.
— Объяснись… Я ничего не понимаю.
Диана в нескольких словах рассказала все, что произошло в предсмертные минуты графини де Сен-Жильды.
— А Хильда, твоя молочная сестра, — спросил маркиз, — знала о существовании у тебя этого письма?
— Да, она знала…
— Ага! Мрак начинает рассеиваться! Письмо-то это и желали они получить… Отчего же раньше ты мне не рассказала обо всем этом?
— Да к чему же?… Ты меня любил… Ты мне дал свое имя… Я не была больше одинокой… Не была в нищете… Я должна была повиноваться матушке… Письмо стало бесполезным…
— Впрочем, ты его сохранила?…
— И буду вечно хранить… Но никогда его не вскрою.
— Даже если бы надо было открыть обман этой гнусной женщины, которая выдает себя за дочь регента?
— Но каким же образом доказательство этой лжи может заключаться в письме моей матушки?
Маркиз хотел было что-то сказать, но остановился.
Отвечать было невозможно. Он не мог сказать жене о своем подозрении. Он не в силах был произнести:
— Та, которую искал регент, не Хильда, а ты… Ты дочь его!
— Ты отлично знаешь, — продолжала Диана, — что это письмо вовсе не представляет каких бы то ни было улик против Хильды. Надо уважать тайну, которую оно скрывает, и беспрекословно повиноваться воле моей матушки.
Де Салье хорошо знал Хильду, которую когда-то любил, он понимал, что эта коварная женщина способна на все, что она ни перед чем не остановится, даже перед сестроубийством, лишь бы завладеть доказательством ее обмана.
— О чем же ты думаешь, мой милый? — спросила Диана.
— Я думаю, моя дорогая, что нас ожидает большая опасность!
— И опасность исходит от Хильды?
— Да, но умоляю тебя, не спрашивай меня более, я ничего нс могу тебе объяснить… Ты должна мне верить на слово. Не спрашивай больше, если любишь меня…
— Я тебе верю и ничего более не хочу знать. Что надо делать?
— Ждать, когда минует эта опасность, а для этого нам следует скрыться.
— Но как?
— Я знаю покойное гнездышко, оно удобно и обширно. Завтра я поеду и осмотрю его, а после перевезу тебя туда. Я буду приезжать к тебе каждую ночь и позабочусь, чтобы никто не знал, где ты скрываешься.
— Делай, как знаешь! — ответила Диана.
Действительно, через два дня маркиза де Салье оставила Париж и отправилась в карете по дороге в Сен-Жермен, сопровождаемая мужем и виконтом де Фан-Авеном. Они остановились против хижины перевозчика.
Мало отворил дверцу карсты, другой слуга взял за поводья верховых лошадей.
Маркиз провел жену к плоту. Дядя Рtбар взялся за веревку, и тяжелый плот поплыл по тихой поверхности голубой реки. Через несколько минут плот остановился у острова. Узкая тропинка вела в большой тенистый сад, окруженный густой, непроходимой живой изгородью. Посреди сада стоял двухэтажный домик.
Солнце начинало только показываться на горизонте, когда маркиз де Салье ввел свою жену в новое жилище, которое, по его мнению, должно было скрыть Диану от угрожающей ей опасности.

Глава II
КОВАРСТВО ХИЛЬДЫ

Прошла неделя с того вечера, как де Салье представлял свою жену регенту и когда регент признал Виолу Рени своей дочерью. Графиня Рени переехала в Пале-Рояль. Жерар де Нойаль был пожалован ее почетным кавалером.
Часы на камине в гостиной Виолы пробили три часа пополудни. В роскошных креслах этой богато меблированной комнаты сидели наши старые знакомые Рысь и Купидон, они продолжали начатый разговор.
— Одним словом, что скажешь ты про все это, Купидон? — спросил Жак Обри.
— Свет, действительно, перевернулся вверх ногами!
— Я решительно ничего не могу понять! Гадальщица поселилась во дворце под именем знатной дамы, провозглашена дочерью регента!…
— Наш старый товарищ Фламель теперь вельможа!
— Лакеи, горничные, кареты — все к их услугам, точно принцы крови… может быть, скоро они даже будут иметь свой штат!…
— А эта роскошь!… Посмотри, чего здесь только нет!… После этого невольно придет желание учиться гаданию…
— Прежде во что бы то ни стало надо было отыскать эту Диану де Сен-Жильду, а теперь и думать про нее забыли…
— Теперь непременно нужно открыть, где скрывается маркиза де Салье.
— А самое странное в этом деле то, что регент и гадалка дают нам то же самое поручение, но тайком друг от друга…
— Я положительно теряюсь в догадках…
— Могу сказать одно: нам хорошо платят и мы порядочно наживаемся от обеих сторон. Золото так и сыплется в наши карманы!…
Послышался голос Жерара.
— Они здесь, графиня, — сказал авантюрист. — Они дожидаются вас.
Рысь и Купидон вскочили со своих кресел. В комнату вошла Виола Рени в сопровождении Жерара.
— Ну, Жак Обри, — спросила молодая женщина, — были ли вы на этот раз счастливее, чем прежде, в ваших поисках?
— Да, сударыня!… — ответил Рысь, кланяясь почти до земли.
— Вы, стало быть, все разузнали? Говорите скорее! Что маркиз де Салье?…
— Он нанимает для себя дом на улице Сен-Людовик, но только для проформы, каждый вечер он отправляется верхом к своей жене, которая живет в маленьком домике на реке, он спрятал ее туда, должно быть, из ревности или, вероятнее всего, из опасения… Мне известно только то, что никто не подозревает об этом таинственном убежище… Мы ничего не могли узнать от прислуги и принуждены были две ночи кряду следить за маркизом… В первую ночь мы последовали за ним пешком и тотчас же потеряли его из виду, как только он выехал из Парижа…
— Но мы заметили направление, по которому он поехал, — прервал Купидона Рысь. — И на следующую ночь, наняв лошадей, мы отправились по пути маркиза прежде него, а он ехал позади нас, так что он не мог заподозрить нас в слежке.
— Говорите скорее! — нетерпеливо сказала Виола. — Вы знаете, где находится этот домик?…
— Да, графиня… Он на одном из островов Сены, почти напротив Марлийского порта…
— На острове, сказали вы? В таком случае надо переправляться через реку, чтобы добраться туда?
— Конечно…
— Там есть мост?
— Нет, графиня, плот. И, говоря откровенно, прескверный. Добраться до острова тотчас же мы не могли, так как ни я, ни мой товарищ плавать не умеем. Тогда мы дождались, пока перевозчик, едва двигающийся старичок дядя Ребар, перевез маркиза, потом он доставил на остров и нас. Мы пробыли там более двух часов… Проникнуть в дом не представляет никаких затруднений, сад окружен низенькой живой изгородью, перелезть через которую может и ребенок…
— Сколько слуг у маркизы?
— Только двое: женщина, взятая из деревни, и лакей, старый слуга маркиза де Салье…
‘Вероятно, Мало’, — подумала Виола и потом громко прибавила:
— Кто же сообщил вам эти подробности?
— Дядя Ребар, старый перевозчик…
— Хорошо… Вот вам обещанная награда.
В то время, как Виола отдавала Жаку Обри наполненный кошелек, в комнату вошел лакей.
— Господин маркиз де Салье, — сказал он, — желает видеть графиню.
Женщина вздрогнула и переглянулась с Жераром. Последний подошел к ней и шепнул на ухо:
— Что будешь делать?
— Приму его! — ответила Виола.
— Не боишься?…
— Я ничего не боюсь: как была, так всегда и буду смелой… Скажи этим людям, чтобы они не уходили… Возможно, они мне еще понадобятся… Я дам им еще одно поручение.
Виола Рени приказала лакею провести де Салье в большую гостиную и вышла.
Жерар поспешил спровадить бандитов.
— Ступайте, любезные, — сказал он им, — но не удаляйтесь от Пале-Рояля и приходите сюда через час…
— Слушаемся, граф! — ответили Рысь и Купидон и, низко кланяясь, вышли из комнаты.
Не успев перешагнуть порог, они остановились, разом посмотрели друг на друга и громко засмеялись.
— Нам идти недалеко, кум! — сказал Купидон.
— К его высочеству, который с нетерпением нас ожидает! — ответил Рысь. — Второе издание тех же известий…
— Второй экземпляр туго набитого кошелька!… Вот валит-то! Меня только одно коробит…
— Что такое?
— Называть господином графом этого мошенника Фламеля, который говорит с нами теперь с высоты своего величия, тогда как недели две тому назад мы вместе пили.
— Это ничего! Когда он опять попадет в грязь, тогда мы ему не будем кланяться! Идем к регенту!
Виола Рени подошла к зеркалу гостиной, в которую приказала ввести де Салье. Она была бледна и дрожащей рукой поправляла волосы.
— Господин маркиз де Салье! — провозгласил лакей.
Маркиз вошел с шляпой в руках, едва наклонив голову.
— С этой минуты, — обратилась Виола к лакею, — моя дверь заперта для всех… Вы поняли? Я никого не принимаю.
‘Она здесь повелевает!’ — подумал де Салье.
Горькая улыбка скривила его губы, и маркиз быстро надел шляпу на голову.
— Вы желали видеть меня… Я приняла вас… — начала Виола, нахмурив брови… — Что хотите вы мне сказать?
Ее спокойствие и хладнокровный тон вывели маркиза из себя, но он удержался. Сердце его сильно билось, глаза метали молнии.
— Я стою перед вами, сударыня, — сказал он глухим голосом, — и вы осмеливаетесь смотреть мне в глаза!… Вы не дрожите передо мной! И вы не боитесь!
— Бояться?… Но кого же? — с презрением спросила Виола. — Вас, может быть?… Вы шутите! Неужели вы в самом деле считаете себя опасным? Если это так, то вы ошибаетесь. Мне достаточно одного жеста, чтобы вас арестовали…
— В самом деле, и вы осмелитесь сделать это?
— Я дочь регента, — продолжала Виола, — не забывайте об этом. И помните, что со мной не говорят со шляпой на голове.
— Безумная!…
— Шляпу долой!… Шляпу долой!…
Так как маркиз стоял без движения, со скрещенными руками на груди, то Виола подошла к нему, сорвала с него шляпу и бросила ее на пол.
— А! — закричал маркиз с угрожающим жестом. — Презренная тварь!.
— Еще слово, и я позову людей…
— Зовите! Я хочу этого! Здесь же, при ваших лакеях, я сорву с вас маску и обличу вас!… Здесь же, на этом самом месте, перед всеми я громко скажу: ‘Это гнусное существо солгало, украло чужое имя, чтобы приобрести себе положение в свете, чтобы разбогатеть! Она была моей женой, ей было недостаточно изменить мне, она хотела еще убить меня! Я сам был ей судьей, но дьявол вырвал ее из рук смерти! Она преисполнена порока и лжи. Она вас всех обманула! В ее жилах нет ни одной капли благородной крови! Она дочь цыганки! Ее зовут Хильдой, она дочь Гильоны, а не Диана де Сен-Жильда, дочь регента!’
‘Он все знает’, — подумала взволнованная Виола.
— Я все угадал, сударыня, — продолжал маркиз, — у меня полны руки доказательств… Вы сказались дочерью регента, и вы украли имя Дианы де Сен-Жильды. Это письмо у меня. Я сам передам его тому, кому оно предназначено! Вы считаете себя сильной, потому что рассчитываете на свою хитрость… Но я сильнее вас: на моей стороне правда! Вас пощадили пожар и яд… Но я не пощажу вас, сударыня! Довольно вам торжествовать! Выслушайте меня… Вот вам моя воля: я не хочу раздавливать змею, немедленно уезжайте и никогда не возвращайтесь сюда! Клянусь вам, если вы завтра же не исчезнете, я выдам вас регенту!
Виола слушала, улыбаясь, бледность ее прошла, и она ответила совершенно спокойно:
— Ступайте к регенту, никто вас и не думает удерживать!… Отдайте ему письмо графини. Обличите меня… Докажите ему, что я Хильда, дочь Гильоны, а не Диана де Сен-Жильда. Виола или Хильда, как хотите, ответит Филиппу: ‘Да, это правда, ваше высочество, я обманула вас… За это я заслуживаю тюрьму, но де Салье, двоеженец, заслужил эшафот!’ Что думаете об этом, господин маркиз?
— О, подлая! — воскликнул де Салье. — Вы еще осмеливаетесь говорить про двоеженство?
— Конечно, я имею право…
— Я считал вас умершей… Я был свободен…
— А свободу приобрели посредством смертоубийства!
— Вы убийца!… Я только исполнил свой долг!
— В самом деле! — ответила женщина, насмехаясь. — Да кто же, скажите мне, вменял вам в обязанность быть палачом? Я советую вам не говорить, что вы считали меня умершей, иначе у вас потребуют отчета в моей смерти! Преступление не извиняется преступлением, и вы бы первым положили голову на плаху!
— Пускай будет так! Но я увижу вашу погибель раньше моей.
— Но погибнем мы не одни! За нами последует и Диана! Настоящая… Та, которую вы любите! Что будет со вдовой мужа, первая жена которого жива? Что станется с вашей Дианой?
— Замолчите, замолчите! — крикнул в ужасе маркиз. — Я запрещаю вам произносить имя этого ангела!
— Что будет с ней? — продолжала Виола, как бы не услышав его слов. — С этим чистым и наивным ребенком, которого вы так подло обманули, отдав ей руку, вам не принадлежащую?
— Замолчишь ли ты?!
— Бедная Диана!… Ею пожертвовали из-за жажды мести! Ее возмущенная любовь проклянет вас! Ее разбитое сердце вооружится и пожелает отомстить вам!
— Это правда! Боже мой! Это правда, — шептал маркиз.
— Теперь ступайте к регенту и скажите ему, что я не дочь его… Вы произнесете смертный приговор Диане, которая только и живет для вас!
— Она права, эта женщина! — промолвил маркиз, в отчаянии ломая себе руки. — О, Диана, мое божество, мой позор убьет тебя!
— А, безумный, ты ее любишь и приходишь повелевать мною! — торжествовала гадалка. — Ты любишь ее и предписываешь мне законы! Неужели ты думаешь, что я послушаю тебя! Теперь очередь за мной! Я буду давать приказания… Мне нужно письмо графини де Сен-Жильды!… Ты должен отдать его мне!
— Никогда!
— Я говорю тебе, что я должна его получить… Я говорю, что хочу этого и получу его!
Маркиз сделал шаг к Виоле Рени, выражение его лица вдруг сделалось так страшно, что женщина невольно отступила.
— Сумасшедшая! Тебе мало моего молчания?… Ты хочешь сделать меня своим соучастником!… Ты продашь мне жизнь Дианы за подлость… за преступление… Я убью тебя, змея, гадина! Мы одни… Берегись!…
— Ну что же, убивай! Чего ждешь? Убийство, как и двоеженство, ведет к эшафоту!
— Каким именем назвать это чудовище? Женщина это или демон?…
— Ты не убьешь меня! Ты в моей власти! Страдание за страдание, мука за муку! Когда-то я молила тебя о пощаде, валялась у тебя в ногах! Но ты был неумолим! Пришло время мне угрожать тебе! Я говорила тебе когда-то, что ненавижу тебя! Время не изменило меня, я ненавижу тебя еще сильнее… Но я не боюсь тебя!… Понимаешь ли ты, я законная жена твоя, имею над тобой власть!…
В это время послышался звонок.
— Слышите, господин маркиз, — усмехнулась Хильда. — Он возвещает о приходе регента к своей дочери… Филипп идет сюда… Я оставлю вас с ним… Если вы хотите сорвать с меня маску и огласить мою ложь, советую вам сделать это сейчас же… Благо, случай весьма удобный…
Виола Рени вышла из комнаты, в то же мгновение с другой стороны вошел Филипп Орлеанский.

Глава III
ФИЛИПП И ВИОЛА

Войдя в комнату, регент обвел ее глазами, отыскивая Виолу Рени. Увидев маркиза де Салье, Филипп подошел к нему.
— Я очень рад вас встретить здесь, маркиз, — сказал он. — Вы, вероятно пришли отдать должное почтение графине Рени, моей дочери… Очень вам благодарен.
— Ваше высочество… — в замешательстве промолвил маркиз.
— Впрочем, мне желательно было бы найти вас у графини в достойном обществе, — возразил регент. — Что же делает госпожа де Салье.
— Я имел уже честь доложить, ваше высочество. Маркиза очень нездорова.
— До сих пор?
— Да, ваше высочество.
— Эта внезапная болезнь — не предлог ли, чтобы удалить госпожу де Салье от двора? Скрывать от нас такую красавицу было бы с вашей стороны слишком жестоко! Не ревность ли говорит в вас?
— У меня нет причин ревновать, ваше высочество. Но жена застенчива…
— Застенчивость пансионерки — это скоро пройдет. Не забывайте, что я выбрал маркизу в статс-дамы к графине Рени.
— Боюсь, ваше высочество, что госпожа де Салье не в состоянии исполнять эту обязанность.
— Отчего же?…
— До замужества госпожа де Салье жила в провинции и теперь снова хочет возвратиться туда же…
— Стало быть, она хочет оставить вас, так как вы не можете уехать из Парижа по вашим служебным обязанностям?
— Нет, ваше высочество. И потому я осмеливаюсь просить у вас отставки…
— Вы хотите покинуть меня, маркиз? — возмутился регент.
— Хотя мне это очень тяжело, ваше высочество, но поступить иначе я не могу. Согласны ли вы дать мне отставку, ваше высочество?
— Представьте это маркизу де Тианжу, от него вы получите мой ответ. Вы, кажется, дежурите эту ночь в Пале-Рояле?
— Нет, ваше высочество, в случае разве непредвиденных обстоятельств, потому что я трижды дежурил на этой неделе… Следующая ночь за графом де Носе…
— Граф де Носе получил отпуск на двое суток, вы должны уже были получить приказ. Вероятно, вы найдете его дома. Я вас более не задерживаю, господин маркиз.
Де Салье, поклонившись, вышел. Дома он, действительно, нашел приказ, подписанный де Тианжем.
‘Что это означает? — с беспокойством спрашивал себя де Салье. — Быть может, мне угрожает новая опасность? Что делать и что предпринять? Если верить предчувствиям, мне остается лишь бежать с Дианой на край света!… Завтра же мы уедем’.
Оставшись один в гостиной Виолы Рени, Филипп Орлеанский начал ходить из угла в угол, брови его были нахмурены.
‘Этот дерзкий маркиз, — думал он, — не боится меня! Он мне не доверяет! Кажется, он хочет бороться со мной!… Так что ж, я принимаю вызов… Будем бороться!’
На пороге появилась улыбающаяся Виола. Она подошла к регенту, опустилась перед ним на колени и, взяв его за обе руки, нежно сказала:
— Как вы добры, ваше высочество!
— Называй меня отцом, — прервал Филипп, обнимая ее.
— Да, мой отец, мой возлюбленный отец, — шептала Виола и в то же время думала: ‘Де Салье ничего ему не сказал. Положительно я сильнее его!’
— Потом она прибавила громко:
— Простите меня, батюшка, что я заставила вас ждать. Услышав звонок, я побежала поправить туалет, чтобы представиться вам красивее…
— Ты и без того хороша! — ответил регент. — Ты в состоянии вскружить голову всякому! Сядь возле меня, дочь моя. Я хочу поговорить с тобой о весьма важном деле.
— О важном деле? Со мной? — повторила гадалка с удивлением и почти с беспокойством.
— Я задам тебе несколько вопросов, моя милая! Будешь ли ты отвечать мне откровенно?
— Конечно! Я не умею лгать… Впрочем, мне и скрывать нечего…
— Ты жила вдали от меня, милое дитя, до сих пор я знаю очень мало о твоей жизни. И потому вопрос, который я тебе задам, не может ни смутить, ни сконфузить тебя. Я говорю с тобой, как отец с дочерью, которую он любит и хочет сделать счастливой.
— Я жду вашего вопроса, батюшка.
— Билось ли когда неровно твое сердце? Любила ли ты когда?
— Никогда и никого, кроме науки. Одна наука занимала меня.
— Эти грезы кончились, дитя мое. Теперь для тебя настала новая жизнь. Твоя любовь к науке должна исчезнуть. Диана де Сен-Жильда, графиня Дени должна быть теперь только дочерью регента…
— Я уже это поняла, мой отец.
— Мы живем в такое время, милая Диана, когда завидуют и ненавидят все великое!… Как бы ни было чисто, непорочно твое прошлое, всегда найдутся люди, готовые очернить его: будут опровергать все, даже эту таинственную науку, которая поставила тебя на пьедестал, и сделают из нее нивесть какое темное ремесло гадальщиц! Но против таких клевет я, регент Франции, твой отец, я не могу тебя защитить. Для этого-то, дитя мое, я и решился отдать тебя под покровительство. Я хочу выдать тебя замуж.
— Меня замуж?! — с ужасом повторила Виола.
— Это необходимо!
— Все это хорошо, отец мой, но не сейчас же, надо хотя бы немного подождать!
— Подождать? Но для чего же? Ведь твое сердце свободно?
‘Что делать?… Что отвечать?’ — спрашивала себя Виола.
— Я уже приглядывался, дитя мое, — возразил Филипп, — и сделал свой выбор. Ты уже знаешь о моем решении, но он, твой жених, еще не подозревает о своем счастье. Это граф Пьер де Куртене. Я сделаю его равным самым высокопоставленным лицам. Накануне свадьбы он будет пожалован герцогом. На следующий день он станет принцем.
— Но, — прошептала дрожащая Виола, — я почти не знаю его. Я не могу его любить.
— Любовь придет потом.
— Умоляю вас, отец мой, оставьте меня пока еще на свободе.
— Кажется, я вполне убедительно доказал тебе, что это невозможно.
— С вами я была бы так счастлива…
— Мы не расстанемся! Всю свою жизнь я посвящу тому, чтобы сделать тебя счастливой. Я должен еще многое искупить. Многое!… Через два дня, — продолжал Филипп, — я тебе официально представлю графа де Куртене, твоего жениха. Ты позволишь ему ухаживать за собой, а еще через неделю мы отпразднуем свадьбу.
— Так скоро! Боже мой, так скоро!
— Следует поспешить. И так уже до меня доходят слухи, что клевета растет!… Ее следует укротить.
Виола-Хильда опустила голову. На ее глазах заблестели слезы. Она все время повторила про себя: ‘Что делать?’
— Диана, дитя мое, — сказал Филипп, — Я жду ответа.
— Ваша воля для меня священна, отец мой… — промолвила Виола. — Я вам стольким обязана, вы так много для меня сделали! Как бы мне тяжело это ни было, но, клянусь вам, я исполню ваше желание.
— Благодарю тебя от всего сердца, дитя мое! — воскликнул регент. Он взял руку молодой женщины и поднес ее к губам. — Я заплачу тебе за это счастьем. До скорого свидания, Диана…
И он вышел из гостиной Виолы.
Как только дверь за регентом затворилась, Виола опустилась в кресло, ее лицо ясно выражало бурю, происходившую в душе гадалки.
‘Ах! — думала она, ломая себе руки. — Я считала себя сильной, ловкой и любовалась своими гигантскими планами! Малейший толчок, и все рушится! Я думала, что все предусмотрено! Но я не рассчитывала на это! Я замужем! Голова моя горит, мысли мешаются! Напрасно я ищу выход! Я на краю пропасти… я падаю… я погибла…’
После нескольких минут молчания Виола приподняла голову, лицо ее было бледно. Что-то вроде улыбки искривило ее бледные губы.
— Погибла? — повторила она. — Но отчего? Борьба еще доступна, успех еще возможен! Я буду бороться до конца! Такова моя судьба: торжествовать или умереть! — Виола Рени приподняла пjртьеру и крикнула: — Жерар!… Жерар!…

Глава IV
ПРЕДЧУВСТВИЕ

— Регенту пришла в голову странная мысль! — сказала она Жерару. — Ты в жизни не угадаешь его решения…
— В чем дело? — заволновался Жерар.
— Он хочет выдать меня замуж.
— Тебя! — прошептал пораженный де Нойаль.
— Да, меня… За графа де Куртене, который будет сделан герцогом накануне свадьбы и пожалован принцем на следующий день… Что скажешь на это, Жерар?
— Скажу, что это наша погибель?
— Кто знает? Конечно, замужество даст де Салье новое оружие против меня, но зато оно упрочит за мною мое владычество и сделает непоколебимым мое положение! Принцессу уж никто не свергнет! Чтобы впоследствии ни открылось, а по неволе обязаны будут молчать.
— Де Салье не допустит этого брака или воспользуется им, чтобы погубить тебя.
— Маркиз не будет помехой, он и без того мог бы погубить меня! Салье знает, что я похитила имя Дианы де Сен-Жильды, он знает, что Диана дочь регента, письмо графини у него!
— Он все знает? И ты еще на что-то надеешься?
— Он сейчас угрожал мне, но я заставила его молчать. Его женитьба на Диане — наша защита. Его легко можно заставить молчать, стоит только пригрозить обвинением в двоеженстве. Быть может, он решит, что Филипп Орлеанский простит все тому лицу, которое возвратит его настоящую дочь. Меня бы тотчас приговорили к смерти, и тогда брак его с Дианой стал бы законным! Маркиз все это понимает, теперь он молчит. Но кто знает, будет ли он молчать завтра? А! Ты был прав, Жерар, говоря, что мы идем по скользкому пути!.
— А ты еще не хотела верить мне! — На каждом шагу встречаются новые неожиданные препятствия…
— Но мы вместе уничтожим эти препятствия! — добавила Виола Рени.
— Но как же?
— Завтра же нам нечего будет бояться де Салье… Завтра письмо графини будет в моих руках.
— Мне страшно за тебя.
— Разве ты не тот же, что был прежде? Я тебе говорила: ‘Приготовь яд!’ И ты мне повиновался. Если ты уже не тот, Жерар, тогда оставь меня. Я сумею одна справиться: восторжествую или погибну.
— Ты хорошо знаешь, что я не оставлю тебя! Приказывай, я буду повиноваться.
— Сегодня вечером де Салье будет здесь: в десять часов он дежурит во дворце. К тому времени ему надо будет передать одну записку. Он узнает, что его жену похищают нынешней ночью из дома на острове.
— Хорошо, все это будет исполнено.
— Еще, достань мне мужской костюм.
— Через два часа ты его получишь.
— А теперь приведи ко мне Рыся и Купидона, я дам им поручение.
Возвратившись от Виолы в свои апартаменты, Филипп Орлеанский велел позвать к себе маркиза де Тианжа.
— Маркиз, — сказал он ему, — маркиз де Салье подаст вам просьбу о своей отставке.
— Прикажете принять ее, ваше величество?
— Нет, де Салье ведет себя недостойно в отношении меня а я этого не потерплю.
— Что же он сделал, ваше высочество?
— Каждый день он находит новый предлог, чтобы не привозить с собою маркизу в Пале-Рояль. Он увез ее из Парижа, чтобы спрятать от меня, если бы не Жак Обри, я до сих пор не знал бы места, куда он ее запрятал.
— Де Салье защищает свою собственность.
— От меня? — воскликнул Филипп. — Что же я, вор чести? Разве я насилую женщин? Недоверие маркиза несправедливо, оскорбительно!
— Ваше высочество, вы несколько раз удостаивали его чести и называли де Салье вашим другом. Он верный подданный и предан вам. На него можно положиться…
— Это было прежде, но его настоящее поведение заставляет меня изменить свое мнение…
— Он обожает свою жену, — возразил де Тианж, — должно быть, чувство ревности приказывает ему действовать так. Салье ревнует, ваше высочество, а против ревности устоять трудно. Я не умею льстить подобно другим и осмеливаюсь дать совет, рискуя сделать вам больно: регент Франции — первый дворянин во всем государстве! Забудьте эту женщину, ваше высочество! Забудьте ее!
— Забыть ее! — прошептал Филипп. — Возможно ли это? Я повелеваю целой Францией, но не могу повелевать своими чувствами! Разве возможно изгладить из своей души образ той женщины, который наполняет ее всецело? Любовь могущественнее воли! Сердцу приказать нельзя.
— Неужели вы, действительно, любите госпожу де Салье, ваше высочество?
— Да, я люблю ее!
— Серьезно ли говорите вы эти слова, ваше высочество? Вы повторяли их так часто…
— Да, но не сердцем! Подобную любовь испытываешь только раз в жизни! Мое сердце билось часто, но не таким образом. Я любил Герминию де Сен-Жильду. Я любил ее страстно, но не той любовью, которую я чувствую к маркизе де Салье! Я ее обожаю, но в то же время не желаю ее! Мне кажется, что если бы она сказала мне: ‘Я люблю тебя!’ — и поцеловала бы меня, я бы перестал ее любить и не мог бы простить ей, что за час блаженства она лишила меня моих поэтических грез.
— Ваше высочество, вы не должны более видеть маркизу!
— Это невозможно! Меня ничто не в силах удержать. Я буду с ней.
— Эта любовь принесет вам несчастье, ваше высочество!
— А мне кажется наоборот! Я увижу маркизу, и увижу ее скоро! Я уже сказал тебе, что знаю, куда ее спрятал муж. Он дежурит сегодня в Пале-Рояле. Мы отправимся к ней нынешней же ночью.
— Хотя я не смею прекословить, но ваше высочество…
— Мы поедем вместе, верхом, без конвоя.
— Прошу вас, ваше высочество, умоляю вас, поразмыслите…
— Я требую! — решительно проговорил регент.
— Повинуюсь! — поклонился де Тианж.
Де Салье был три раза дежурным в Пале-Рояле в течение одной недели, он был уверен, что на следующую ночь увидится с Дианой, и уведомил ее о своем приезде.
Получив же новое приказание от регента, он не хотел понапрасну подвергать беспокойству свою жену по случаю своего отсутствия, но никак не мог предупредить ее об этом с посланным, потому что никто из его слуг не знал убежища на острове. Поэтому маркиз решил съездить к ней сам, хотя времени до смены оставалось немного. Он велел оседлать лошадь и поскакал по дороге в Буживиль.
Диана не ожидала супруга так рано. При виде его она радостно вскрикнула, но скоро ей пришлось разочароваться: она узнала, что муж тотчас же уезжает и что она проведет одна эту длинную ночь в своей уединенной комнате. Надо было расставаться. Стояла удушливая жара. Большие черные тучи покрывали небо. Все предвещало скорую сильную грозу. Диана непременно хотела проводить мужа до берега Сены. У маркиза не хватило духа отказать ей в этом, и, взяв жену под руку, он повел ее по узкой тропинке к реке. Мало в отдалении следовал за супругами.
— Друг мой! — сказала Диана, — Мне всегда бывает грустно расставаться с тобой, но сегодня не знаю отчего мне еще грустнее обыкновенного. Ах! Если бы ты мог остаться со мной?
— Да, если бы я мог! — ответил маркиз со вздохом. — К несчастью, это невозможно, ты знаешь.
— Не брани меня, — продолжала Диана. — Но разве это моя вина, что я страдаю? Я не виновата, что мне так тяжело на сердце и хочется плакать! Твое отсутствие сегодня меня беспокоит сильнее, чем когда бы то ни было. Вместе нам нечего бояться, а врозь нам угрожает какая-то опасность. Ночь приближается, не случится ли с тобою несчастья в дороге?
— Не бойся ничего, милая Диана. Я верхом, при мне моя шпага.
— Одним словом, я неспокойна. Возьми мою руку… чувствуешь… у меня лихорадка…
— Успокойся, дитя мое! Тебя будет охранять Мало, наш верный, честный слуга, а завтра утром я возвращусь и снова скажу: я люблю тебя!
— До завтра еще так долго! Мне кажется, что эта ночь продлится без конца! Милый мой, скажи, придет ли то время, когда мы более не будем разлучаться?
— Скоро и даже очень скоро! — ответил де Салье.
— Ах! Благодарю Бога! Надежда, которую ты даешь, успокаивает меня. Где же мы тогда будем жить: здесь или в Париже?
— Нет, не здесь и не в Париже. Мы поедем в Швейцарию, в Италию, на край света в конце концов.
— На край света с тобой! — воскликнула Диана, бросаясь ему на шею. — Какое счастье! Одни, вдвоем навечно! Я с ума сойду от радости!
Супруги подошли к берегу Сены. Молнии так и сверкали. Вдали слышались глухие раскаты грома.
— Гроза приближается, — сказал маркиз. — Ступай скорее домой, милая Диана.
— Погоди еще, не так скоро. Я хочу видеть, как ты поедешь.
Де Салье кликнул перевозчика. Старик ожидал его. Он тотчас же взял веревку, и старый плот поплыл по реке, вода которой казалась свинцовой.
— Теперь, — сказал маркиз, — прошу тебя, иди поскорей. Ты едва успеешь дойти до дома, сейчас польет дождь.
— Поцелуй же меня еще раз.
Де Салье прижал Диану к груди, и вот молодая женщина скрылась между деревьями. Маркиз прыгнул на плот, в несколько минут переправился через Сену, сел на свою лошадь и помчался во весь дух по дороге в Париж.
Едва миновал он Буживиль, как гроза разразилась с полной силой, но, несмотря ни на ветер, ни на молнию, маркиз мчался, как вихрь. В девять часов, переодевшись, он был уже на дежурстве в Пале-Рояле.
Некий лакей, который, казалось, уже ждал его, подошел к нему:
— Вот письмо к вам, господин маркиз, — сказал он, отдавая запечатанный конверт. — Вас еще ожидает один господин, который желает поговорить с вами.
Де Салье бросил беглый взгляд на письмо. Рука, писавшая адрес, была ему незнакома, и потому письмо казалось ему неинтересным. Он не спешил открыть его и спросил:
— Сказал ли свое имя тот господин, который желает говорить со мною?
— Виконт де Фан-Авен! — ответил лакей.
— Ах! Милый мой маркиз! — воскликнул, входя, молодой бретонец.
Де Салье пожал Геркулесу руку.
— Быть может, вы удивлены, что я здесь в такой поздний час, — сказал последний. — Но, уверяю вас, тут нет ничего удивительного. Я был у вас сегодня три раза на улице Сен-Людовика и все не заставал вас дома. Туда я не смею к вам явиться, боюсь попасть не вовремя, а так как я хотел узнать о здоровье маркизы, то и пришел к вам сюда.
— Очень вам благодарен, мой милый Геркулес, жена моя совершенно здорова.
— Очень рад. Я к ней также привязан, как и к вам. Можете ли вы побеседовать со мною? Я никого не знаю в Париже и, признаться, скучаю. Бывают минуты, когда я сожалею о Конкорно, тем более, что я не знаю — определят ли меня еще на службу, как обещали.
— Позвольте мне сперва прочесть это письмо. Я только что получил его, а потом я к вашим услугам хоть на всю ночь, будем болтать, сколько вам угодно.
Де Салье сломал печать и развернул письмо: оно заключало в себе только несколько строк. Маркиз быстро пробежал их и бросил письмо на пол. Лицо его побледнело, глаза помутились, он дико вскрикнул и, не говоря ни слова, бросился вон из комнаты.
— С ума, что ли, он сошел? — спросил себя пораженный виконт. — Быть может, письмо откроет мне глаза? Хотя это и нескромно, но тем хуже.
Геркулес поднял лист бумаги, выпавший из рук маркиза, и прочел следующее:
‘Секрет, который, вы думаете, так хорошо скрыт, то есть дом на острове против хижины перевозчика, открыт вашими врагами. В то время, когда вы читаете эти строки, в десять часов вечера, похищают маркизу де Салье.

Тайный друг‘.

— А! — С сердцем вскричал виконт. — Вот подлость-то! Несчастной, может быть, угрожает смерть! Но я буду там! — Поспешно надев шляпу, он стремглав выбежал на улицу.

Глава V
УБИЙЦЫ

Пробило половина десятого. Гроза прошла. Сырая земля испускала теплые испарения. На горизонте время от времени блистали молнии. Причудливые облака бежали по небу и заслоняли собой полную луну.
Два человека, приехавшие из Парижа в наемной карете, оставили ее в Буживиле и теперь безмолвно направлялись пешком к хижине перевозчика.
Это были Стальная Проволока и Иволга, совершенно оправившиеся от ран, нанесенных им виконтом Геркулесом и де Салье на улице Сен-Оноре.
Не доходя до плота, они остановились, Иволга поднес ладони ко рту и крикнул, подражая сове.
Тотчас к ним подошли Рысь и Купидон, прятавшиеся под кустом!
— Вы пришли вовремя! — сказал Рысь. — Это хорошо! Мы только вас и ожидали.
Все четверо направились к хижине, и Жак Обри продолжал:
— Вот платок и веревка… Я позову старика, и как только он выйдет, один из вас пускай схватит его, другой свяжет ему руки, не причиняя боли, если это возможно. Третий завяжет ему рот, но не слишком крепко, чтоб не задушить.
Распределив таким образом роли, Рысь постучался в дверь хижины и закричал:
— Эй! Перевозчик!
Перевозчик тотчас же вышел и, увидав при лунном свете лицо Жака Обри, сказал:
— Как, опять вы! Что же это значит? Нынешний вечер вы только и делаете, что переезжаете взад и вперед.
И тут в мгновение ока его схватили, связали и отнесли в хижину. Там было темно. Жак Обри зажег спичку, отыскал свечку, вставленную в разбитую бутылку, и зажег ее. В одном углу хижины находилась дверь в подвал, где хранилась скромная провизия старика.
— Спусти-ка молодца туда! — скомандовал Рысь, приподнимая дверь подвала. — Ему там будет прохладно и приятно в такую жару.
Иволга и Стальная Проволока повиновались, но вместо того, чтобы опустить дядю Ребара, они его бросили в подвал и затворили дверь.
— Теперь, — сказал им Рысь, — нам никто не помешает разгуливать по берегу, пока не приедет наша хозяйка.
Пробило десять часов.
— Что это она медлит, — промолвил Жак Обри. — Виола сказала, что будет у плота в половине десятого, а теперь уж десять. Здесь не очень-то весело дожидаться! Если бы можно было хоть выпить. Да, кроме воды из Сены, ничего нет, а она не очень-то вкусна.
— Какой вы получили приказ? — спросил Иволга.
— Пока еще ничего не знаю, — ответил Рысь.
— Вероятно, не очень-то благочестивое дело, — сказал Стальная Проволока.
— Так что ж? Нам, кажется, не привыкать к таким делам!
— Постойте-ка! — насторожился Купидон. — Никак кто-то едет.
Действительно, послышался конский топот. Разбойники спрятались за хижину.
— Посмотри, Купидон, — сказал Рысь, — не графиня ли это Рени едет?
— Двое мужчин: один высокий, другой маленький.
— Ну, эти, стало быть, нас не касаются. Они проедут мимо.
Рысь ошибался. Новоприезжие остановились, и мошенники услыхали знакомый им голос Жерара.
— Кажется, здесь. Но никого не видать, везде пусто.
— Не может быть! — возразил другой. — Они осторожны, вероятно, спрятались. Услыхав нас, они явятся.
— Вы угадали, графиня, — сказал Жак Обри, выходя из засады. — Мы здесь. — Он узнал Виолу, одетую в мужской костюм, который рельефно обозначал ее красивые формы, за поясом у графини были два пистолета.
— Все в сборе? — спросила она.
— Да, графиня, все четверо.
— А перевозчик?
— В подвале.
— Исполнили мои приказания относительно дома на острове?
— Все, как сказали. Я в продолжение целого часа следил за тем, что делается в доме.
— Маркиза одна?
— При ней один слуга.
— Как велико расстояние от хижины до противоположного берега острова? — продолжала спрашивать Виола.
— Не более десяти минут ходьбы.
— Ну, так слушайте мой приказ, — скомандовала Виола. — Скоро сюда явится маркиз де Салье, он сбежит с дежурства и постучится в дверь перевозчика. Вы отворите ему.
— Ясно.
— Но он ни в коем случае не должен добраться до другого берега.
— Что же? Убить его? — спросил Жак Обри.
— Сена глубока! Волны ее охотно поглотят труп маркиза, — хладнокровно пояснила Виола.
Мошенники замялись.
— Каждому из вас по сотне двойных луидоров! — добавила Рени.
— В таком случае мы согласны. Да, трудно добывается насущный хлеб! — решил Рысь.
Между ними последовало взаимное соглашение и решено было, как действовать, чтобы убить де Салье. Стальная Проволока и Купидон вошли в хижину перевозчика, Рысь и Иволга поместились за углом. Виола Рени и Жерар спрятались в группе густых тополей, откуда они могли следить за развязкой готовившейся драмы.
Водворилась полная тишина. Разбойникам, впрочем, пришлось недолго ждать. На дороге послышался цокот лошадиных копыт. От лошади валил густой пар, сидевший же на ней всадник был весь обрызган грязью.
В двадцати шагах от хижины перевозчика лошадь упала от изнеможения.
Всадник, маркиз де Салье, даже не взглянул на павшее животное, высвободил ноги из стремян и, подбежав к хижине перевозчика, закричал:
— Эй, перевозчик! Живее! Десять луидоров за перевоз!
Ответа не было. Де Салье с силой толкнул дверь и мгновенно очутился посреди хижины.
Сальная свечка все еще дымилась. Маркиз рассмотрел две человеческие фигуры со шпагами в руках. Не подозревая в них врагов, он спросил:
— Где перевозчик?
Но так как ответа не последовало, то маркиз направился к двери. Жак Обри стоял на пороге, вытянув шпагу и загородив ему дорогу.
— Что вам угодно? — спросил де Салье. — Я приказываю вам пропустить меня!
Рысь также сделал шаг вперед. Маркиз сообразил, что он попал в западню. Он быстро отскочил к окну, вышиб раму и выскочил. Но тут его ожидала шпага Иволги, который готов уже был вонзить ее в грудь маркиза, но де Салье ловко увернулся, выхватил свою шпагу из ножен и проколол насквозь напавшего на него разбойника, который мгновенно повалился на землю.
Не теряя ни минуты времени, маркиз бросился в воду и поплыл к острову.
— Он удирает от нас! — воскликнул Жак Обри.
— Слышишь, Жерар, он ускользает из наших рук! — прошептала Виола Рени — Убей его! Стреляй!
Жерар достал из-за пояса пистолет, прицелился и выстрелил. На реке раздался глухой стон. Маркиз продолжал плыть. Небольшое облако покрыло луну, и все скрылось во мраке.
Когда облачко прошло, Виола, Жерар и три бандита внимательно вгляделись в поверхность воды. Маркиз де Салье продолжал плыть, но силы, видимо, изменяли ему, он не подавался вперед.
— Он ранен! — воскликнула Виола. — Надо докончить его! Жерар, стреляй!
Сообщник Виолы вынул из-за пояса еще один пистолет и выстрелил во второй раз.
Маркиз исчез в волнах Сены.
— Все кончено! — воскликнула Виола. — Браво, граф! У вас верный глаз.
— Даже дрожь пробирает! — добавил Жак Обри.
‘Ну, вечерок!’ — подумал Рысь.
— Задыхаюсь! — прошептал Купидон.
Иволга ничего не мог сказать: он уже испустил дух.
— Начало доброе! — проговорила Виола. — Но не все еще кончено…
— Кажется, на одну ночь довольно бы! — ответил Рысь.
— Еще по сто луидоров каждому!
— В таком случае мы готовы. Куда прикажете отправляться?
— С визитом к вдове маркиза де Салье! — ответила торжествующая Виола.
Вся компания взошла на плот и направилась к острову.

Глава VI
КОМЕДИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Дом на острове, в котором жила Диана, состоял из двух этажей. В первом помещались столовая, маленькая гостиная, кухня, буфет и передняя, эти комнаты разделялись длинным коридором. У окон дома были ставни, но окна никогда не запирались.
Комната Дианы находилась в верхнем этаже, она была с балконом.
Служанка помещалась в маленькой комнатке под самой крышей. Мало спал в нижнем этаже. После отъезда маркиза Диана проскучала весь вечер. Сперва удары грома наводили на нее страх, потом она беспокоилась о муже и все думала, как бы с ним чего не случилось в дороге во время грозы. Наконец, ее мучили грустные предчувствия.
В одиннадцать часов Диана вышла из гостиной со свечкой в руках. Войдя в столовую, она позвала Мало. Служанка Марианна, деревенская девушка, привыкшая ложиться с курами, давно уже спала в своей мансарде.
— Госпожа маркиза звали меня? — спросил слуга.
— Да, — ответила Диана. — Возьмите фонарь, прошу вас, и обойдите вокруг дома. Осмотрите все хорошенько.
— Слушаю, сударыня. Но вы напрасно изволите беспокоиться. Мы живем в таком уединенном и скрытом месте, что никто и не подозревает о существовании этого дома.
— Все равно, предосторожность никогда не бывает лишней.
— Это справедливо. Сейчас я обойду все вокруг и вернусь через пять минут.
— Я дождусь вас в гостиной.
Мало взял фонарь, ружье и вышел, заперев за собой дверь. Едва он сделал несколько шагов от дома, как ветви ближайшего куста зашевелились и из-за него показались Жерар и Виола. Де Нойаль был неузнаваем, поскольку на нем был крестьянский костюм. Он подошел к освещенному окну гостиной. Виола стояла позади его настороже.
— Ну, что? — спросила она тихим голосом.
— Диана одна, — ответил авантюрист, — читает книгу.
— Надо поторопиться.
Виола Рени сунула пальцы в рот и свистнула.
Явился Жак Обри, он как бы вырос из-под земли.
— Что прикажете? — спросил негодяй.
— Сперва, — прошептала Виола, — скажите, где находится комната маркизы?
— Там, — ответил Рысь, указывая на балкон.
— Надо будет влезть туда, — велела молодая женщина.
— Это нетрудно.
Рысь крикнул по-совиному, на его зов явились Купидон и Стальная Проволока.
— Лестницу, эй, вы! — приказал Жак Обри.
Мошенники встали друг против друга и взялись за руки.
— Теперь что прикажете? — спросил Рысь.
— Отворите окно, влезьте в комнату и облейте ковер вот этой жидкостью из пузырька. Затворите снова окно и возвращайтесь.
Жак Обри с помощью рук и плеч товарищей достиг балкона, дверь была полуотворена по случаю жары.
— К чему все это? — спросил Жерар Виолу. — Что ты хочешь сделать? Диана одна. Отчего же сразу не убить ее?
— Я не хочу ее смерти.
— Мне ли напоминать тебе, что в нашем деле останавливаться ни перед чем нельзя? После убийства маркиза Диана не должна остаться в живых, этого требует наша безопасность.
— Ты ошибаешься. После того, как письмо графини будет в наших руках, Диана для нас не опасна. Пролитое в ее комнате наркотическое средство повергнет ее в глубокий сон. Она проснется уже далеко от Парижа и будет бессильна против нас. Она никогда не делала мне ничего худого. Я любила ее, ее смерть для меня бесполезна, и я хочу, чтоб она жила…
— А Мало?
— Что касается его, мы еще посмотрим.
— Разве ты не боишься, что внезапное исчезновение маркиза и его жены может возродить подозрение?
— А нам что за дело до них? Подозрение никогда не падет на нас.
— Исполнил, — сказал Жак Обри, появляясь на балконе и слезая с него так же, как и вошел.
В это время среди кустов, окружающих дом, показался свет фонаря Мало и послышалось пение национальной бретонской песни. Все пятеро скрылись в темноте.
Мало вошел в дом, запер за собой дверь и направился в гостиную.
— Ну, что? — спросила его Диана.
— Все тихо, никого нет, сударыня. Можете почивать спокойно, вам никто не помешает.
— Надеюсь, и вы сейчас отправитесь на покой, Мало?
— Если позволите, сударыня…
— Только, пожалуйста, прежде заприте все двери.
— Они уж заперты! Спокойной ночи, сударыня. Желаю вам приятных сновидений.
— Прощайте, Мало. Благодарю вас.
Диана взяла свечку и пошла в свою комнату. Мало, с фонарем в руках, отправился к себе.
— Вот она поднимается в свою комнату, — сказала Виола. — Подождем.
Молодая женщина, придя к себе, поставила свечу на стол и, подойдя к окну, затворила его.
— Тем лучше, — сказала Виола, — усыпительное скорее произведет свое действие. Через несколько минут мы примемся за дело.
Диана опустилась на колени перед Распятием, висевшим над ее кроватью. Ее губы шептали молитву. Она благодарила Бога за дарованное ей житье, просила сохранить ее мужа, вспоминала о своей матери. Потом, окончив молиться, Диана приподнялась и, шатаясь, сделала несколько шагов.
— Странно, сказала она, — как здесь душно. Туман какой-то… виски давит, как в железных клещах… какой странный запах в комнате… Откуда он?… Я не могу дышать!… Отворю окно… будет легче…
Она хотела было направиться к окну, но на полдороге остановилась, ноги не слушались ее.
— Боже мой! — вскричала бедняжка. — Что же это со мной! Муж мой, Мало… придите ко мне… Помогите мне… Я ничего более не вижу… Я умираю…
Она не могла больше дышать. В глазах у нее потемнело, и она без чувств повалилась на ковер.
— Диана теперь недвижима, как труп, на несколько часов, — сказала Виола Жерару. — Теперь ступай и выполни свою роль.
— Постараюсь! — кивнул де Нойаль, подошел к двери дома и постучался в нее.
Мало, приведя в порядок комнаты, начал было раздеваться. Услыхав стук в дверь, он вздрогнул.
— Хм! Что это такое? — спросил он себя. — Мне показалось, как будто кто-то постучался. Этого не может быть. Кто же может прийти к нам в такую пору?
Жерар постучался опять и сильнее, чем в первый раз.
‘Нет! — подумал Мало. — Я не ошибся. Действительно, стучатся! Пожалуй, еще барыня испугается!’
Он наскоро накинул на себя одежду и пошел к двери, выходившей в коридор, и спросил через замочную скважину:
— Кто здесь?
— Здесь ли живет маркиз де Салье? — спросил де Нойаль, подражая крестьянскому выговору.
— Да, — ответил Мало. — Но маркиза нет дома.
— Я знаю, что его нет дома, потому что я им же послан.
— Им? — поспешно сказал Мало. — Подождите, подождите, я вам сейчас отворю дверь.
‘Вот и я!’ — подумал Жерар, переступая порог.
— Так как же, любезный, вы говорите, что вас прислал сюда маркиз? — продолжал Мало. — Уж не случилось ли чего с ним дурного?
— Нет, напротив, не вас ли зовут Мало?
— Да, меня.
— Ну, так я к вам и послан.
— С запиской, что ли?
— С какой запиской? Вот сейчас все узнаете, я вам расскажу сначала. Изволите ли видеть, я пахарь из Марлийского порта. Возвращался я из Парижа в своей тележке. Поднялась гроза, буря, дождь так и лил, молнии сверкали, а моя лошаденка стоит себе, помахивает ушами и ни с места, уж я бился с нею, бился. Вдруг вижу, скачет какой-то господин. Подскакав ко мне, он остановил свою лошадь. ‘Куда это вы едете?’ — спрашивает он меня. — ‘В Марлийский порт’, — отвечаю я ему. — ‘Не желаете ли заработать один луидор?’ — говорит он. — ‘Отчего же, с удовольствием’, — говорю я. — ‘Ну, так ступайте к дому перевозчика, переправьтесь через реку на плоту, там, на острове, вы увидите дом, его занимает маркиз де Салье. Это значит я сам, там спросите Мало и скажите ему, чтоб он передал моей жене, что я благополучно почти что доехал до Парижа и что дорогой со мной ничего дурного не случилось’. — Вот что он мне сказал, этот славный господин, потом он дал мне золотой, пришпорил лошадь и поскакал дальше, а я отправился к вам и исполняю данное мне поручение. Вот и все, господин Мало.
— Хорошее известие! — радостно сказал слуга. — Госпожа маркиза будет довольна. Но я не смею беспокоить ее, она теперь почивает.
— Это уж ваше дело. Я исполнил свой долг, но промок до костей. Покойной ночи, господин Мало. Поеду теперь поскорее домой обсушиться.
— Подождите минутку! Выпейте-ка стаканчик винца, согрейтесь, а потом и отправляйтесь!
— Благодарю вас, но с условием, что и вы выпьете со мною.
— Конечно!
Мало и Жерар пошли в столовую, там Мало достал из буфета два стакана и бутылку вина, поставив все это на стол и налив вина в стаканы, он сказал.
— Вот, попробуйте-ка и скажите мне, каково вино?
— Из погреба маркиза, — сказал мнимый крестьянин. — Должно быть хорошее, но уж если вы так добры, то позвольте попросить вас и закусить чего ни на есть, господин Мало, а то у меня с голода живот подвело.

Глава VII
ПРЕСТУПЛЕНИЕ

— Закусить? — повторил Мало, смеясь. — Сейчас! У нас, кажется, есть здесь пирожки.
С этими словами он опять направился к буфету и достал из него тарелку с пирожками. Жерар воспользовался этим временем, достал из кармана пузырек и влил из него несколько капель в стакан Мало. Когда тот возвратился на свое место, мнимый крестьянин рассматривал на огонь чудный цвет вина.
— Теперь, почтенный, — сказал слуга, — выпьем за здоровье маркиза де Салье, моего господина.
— За здоровье хорошего барина! — согласился Жерар, чокаясь с Мало.
Вино было выпито и стаканы наполнены снова.
— Теперь выпьем за здоровье госпожи маркизы, — сказал Мало. — Но что это со мной? — вскрикнул он, схватившись за голову.
— Что с вами? — спросил Жерар. — Вы как будто нехорошо себя чувствуете?
— Ничего… Голова заболела что-то… Точно в темя ударило… Но это пройдет… Вот ничего и нет…
— Не обращайте внимания, вероятно, следствие грозы.
— Да, может быть, но не замечаете ли вы, что здесь душно?
— В самом деле, окно заперто.
— Я сейчас отворю его.
— Не беспокойтесь. Я сам это сделаю.
Жерар отворил окно и увидал в двух шагах от него Виолу, пристально наблюдавшую за всем, что происходило в комнате. Он сделал ей знак, что все идет хорошо, а сам вернулся к Мало.
— Как теперь хорошо… — едва промолвил последний.
— Не правда ли? Ничто так не помогает, как воздух. Но отчего же вы так бледны? Разве головная боль все продолжается?
— Все кружится, точно я пьян.
— Не может быть! Вы выпили только два стаканчика, выпейте-ка еще третий, вам будет лучше.
— Вы думаете?
Мало последовал этому совету, потом сказал с глупым смехом:
— Скажите, почтеннейший, зачем это вы пляшете на вашем стуле? У меня просто голова кружится при виде вашего прыганья! Сидите же смирно! Что это так тускло горит фонарь…
Он произнес последние слова едва слышным голосом, затем прислонился к спинке стула и, казалось, боролся с одолевающим его сном.
— Усни же! Усни же поскорее! — шептал Жерар.
— Пора! — сказала Виола Жаку Обри. — Ступайте и сделайте, что я вам приказала.
Рысь с помощью Купидона и Стальной Проволоки опять вскарабкался на балкон, с ловкостью опытного вора он начал вырезать стекло из окна.
Мало сделал движение, приподнял голову и проговорил:
— Что это! Я ничего не вижу! Как ни стараюсь, а меня так и клонит ко сну, точно свинец так и давит меня.
— Это от грозы, — повторил Жерар, а потом сказал про себя: ‘Что за сила у этого человека? Он уж давно должен был бы лежать, как мертвый!’
Голова Мало снова упала, глаза закрылись. Громкое храпение послышалось из его груди.
‘А! Наконец-то!’ — подумал Жерар.
Жак Обри кончал вырезать стекло, как вдруг оно выпало из его рук и, разбившись вдребезги, наделало много шума.
Мало сделал усиленное движение, приподнялся со своего стула и спросил:
— Что это?… Вы ничего не слыхали?
— Нет, ничего! — ответил Жерар.
— Ищите хорошенько везде письмо, оно мне необходимо! — крикнула Виола Рыси.
— Уж я достану его! — промолвил Рысь.
Он вошел в комнату, где без чувств на ковре лежала Диана, и принялся отворять все шкафы и комоды.
— Я слышу… Я слышу… Там чьи-то голоса… — с трудом пробормотал Мало и встал со своего места.
— О, нет, — возразил Жерар, — должно быть, ветер шелестит листьями.
Бретонец внимательно прислушивался.
— А теперь, — прибавил он, — теперь ходят там, наверху…
— Нет…
— Я вам говорю, что ходят…
— Тогда это, вероятно, ваша госпожа.
— Нет… нет… это чьи-то тяжелые шаги… точно мужчины…
— Вы бредите!
— Нет, вот опять, опять! Но кто же это? — промолвил Мало. — А! Я узнаю кто…
Качаясь из стороны в сторону, он направился к двери.
— Куда вы? — спросил де Нойаль.
— Туда, наверх…
— Не стоит. Остановитесь здесь! — сказал Жерар повелительным тоном, загораживая ему дорогу.
Торопясь в тщетных поисках, Жак Обри опрокидывал мебель, но без успеха.
— Здесь что-то происходит! — крикнул Мало, совершенно оправившись. — Пустите меня…
— Нет, не пущу!
— Тогда я пройду силой!
И Мало бросился с поднятыми кулаками на крестьянина. Виола, бледная, со сверкающими глазами глядела в окно.
— Убей его! — крикнула она. — Убей же его!
— Ты сам желал этого, Мало! — воскликнул Жерар. — Я приказывал тебе заснуть…
Выхватив из-под одежды нож, он воткнул его по рукоять в грудь Мало.
Несчастный слуга испустил громкий крик и свалился замертво. Жерар взглянул на свои руки и вздрогнул: они были все в крови. Крик Мало испугал Жака Обри, и он бросился на балкон. Этот душераздирающий крик дошел также до слуха бесчувственной Дианы. Она тихо приподнялась и приложила обе руки к голове.
В то же время прибежал и Купидон, стоявший настороже у изгороди.
— Стойте! — проговорил он задыхающимся голосом. — Спасайтесь!
— Что случилось? — с испугом и гневом спросила Виола.
— Идут! Идут! Приближаются! — ответил Купидон.
— Про кого ты говоришь, негодяй?
— Их несколько… Мужчин… Я не знаю сколько… Я слышал голоса и бряцание шпор… Они отворили калитку… А я прибежал к вам… Спасайтесь!…
Жак Обри спрыгнул с балкона и хотел бежать.
— По крайней мере, нашел ли ты? — остановила его Виола.
— Ничего!
— А! Сам черт против нас! Влезайте опять туда поскорее, взвалите маркизу на плечо и унесите ее!
— Невозможно! Послушайте! Послушайте!
Вблизи, действительно, послышались тяжелые шаги.
Все три разбойника скрылись в темноте и исчезли за деревьями.
— О! — прошептала Виола. — Я хочу узнать, кто приходит сюда в такую пору и зачем?! Я останусь.
Она спряталсь за куст, Жерар последовал за ней.

Глава VIII
ЧТО ДЕЛАЛ ГЕРКУЛЕС?

Вскоре после убийства де Салье на противоположном берегу Сены, неподалеку от хижины перевозчика, вновь послышался конский топот. Бойкая лошадь на скаку наткнулась на труп лошади, брошенной маркизом.
Всадник упал в грязь, но скоро встал, вспрыгнул снова на коня и помчался дальше.
— Несчастное животное только что околело! — воскликнул он. — Маркиз, должно быть, недалеко.
Всадником этим был виконт де Фан-Авен. Выехав из Парижа четверть часа спустя после маркиза, он, несмотря на скорую езду, все-таки никак не мог догнать его. Геркулес, подъехав к хижине перевозчика, вошел в нее. При свете догорающей свечи он увидал, что комната пуста. Виконт побежал к берегу. Плота там не было. Тогда он принялся кричать изо всей силы:
— Маркиз! Маркиз! Если вы в опасности, отвечайте мне. Я сейчас приду к вам на помощь.
Сперва этот призыв казался бесполезным, потом виконту послышался как бы слабый стон со стороны реки.
Он пошел вдоль берега по направлению к Марли. Стоны стали явственнее. Наконец виконт увидал человека, державшегося обеими руками за длинную ветку наклонившейся над водой ветлы. Силы этого человека, кажется, истощались, голова его время от времени исчезала под водой.
— Вы ли это, маркиз? — живо спросил Геркулес.
— Да, — ответил де Салье (это был, действительно, он). — Спасите меня… Я должен спасти ее…
— Мы спасем ее вместе! Погодите, маркиз… Держитесь крепче! Я вас сейчас вытащу.
Виконт отрубил шпагой толстую ветку, которую намеревался потом протянуть маркизу, приближаясь к воде, он все глубже и глубже увязал в мягкую почву и с трудом вытаскивал из нее ноги, наконец виконт ощутил под ногой бревно и был уж близок к цели, как вдруг послышался треск, потом глухой крик, и затем все смолкло. Ветка, за которую держался маркиз, сломалась под его ногами, и течение унесло тело де Салье. Все, казалось, было потеряно.
Геркулес проклинал себя. Не колеблясь ни минуты, он бросился в воду и поплыл к утопающему. Было так темно, что он плыл почти наугад и едва мог разглядеть тело де Салье, одежда стесняла движения Геркулеса.
Луна выплыла из облаков, и виконт снова увидал маркиза, но он был очень далеко, почти на середине реки. Геркулес с невероятными усилиями почти достиг своей цели, а потом наконец схватил тело маркиза одной рукой, стараясь по возможности держать его лицо над водой. Течение несло их к противоположному берегу, и Геркулес со своей ношей остановился прямо у острова.
Вышедши из воды, он приподнял маркиза, отнес его на берег, положил на траву и принялся приводить в чувство. Дело было не легкое. Из ран де Салье еще текла кровь. Одна из пуль Жерара попала ему в плечо, другая пролетела над головой, задев на ней кожу.
Геркулес приложил руку к сердцу друга, оно еще слабо билось.
— Де Салье еще не умер! — воскликнул виконт. — Стало быть, оживет! Он должен жить, иначе я не буду Фан-Авен.
Приложив губы ко рту маркиза, Геркулес стал делать ему искусственное дыхание.
Полчаса хлопотал добрый виконт над своим другом, а тем временем два всадника с провожатым из Буживиля подъехали к хижине перевозчика.
Одним из этих всадников был Филипп Орлеанский, регент Франции, другим — маркиз де Тианж. Ехали они молча.
Вдруг лошадь Филиппа бросилась в сторону, она испугалась трупа лошади де Салье.
— Оседланная лошадь! — промолвил регент. — Как странно?
— Ваше высочество, — ответил маркиз, — это меня беспокоит, умоляю вас, не ездите дальше!
— Отчего? Пустяки, никакой причины для беспокойства!
Подъехав к хижине, Филипп и де Тианж спрыгнули на землю, слуга взял лошадей за поводья.
— Эй! Перевозчик! — крикнул регент.
Ответа не последовало, маркиз вошел в хижину и тотчас же вышел из нее, сказав:
— Здесь никого нет, ваше высочество…
— Вероятно, он заснул на своем плоту, — ответил Филипп. — Пойдемте посмотрим.
И он спустился по лестнице к реке.
— Здесь нет и плота! — крикнул маркиз. — Благодарю небо! Вы поневоле должны отказаться от своего намерения, ваше высочество. Сядем опять на лошадей и поедем в Париж!
— Отказаться от своего намерения, когда я так близок к цели? Нет, вы плохо меня знаете, маркиз!
— Но ведь плота нет?
— Вижу! — прервал его Филипп. — Но там стоит лодка и в ней, кажется, есть весла.
— Но где же гребцы, ваше высочество?
— Мы справимся и сами.
— Опасно, ваше высочество.
— Никакой нет опасности. Вздор, идемте, маркиз. Если вы боитесь, я поеду один.
— Вы хорошо знаете, что я всюду последую за вами, ваше высочество.
Регент прыгнул в лодку, а за ним де Тианж.

Глава IX
ФИЛИПП И ДИАНА

Раздирающий, предсмертный крик Мало разбудил Диану. Она встала и огляделась в недоумении. Понемногу она начала соображать.
— Мне казалось, будто я слышала какой-то странный шум, — прошептала она, — какой-то крик. Во сне мимо меня мелькали какие-то тени. Кто-то говорил здесь… Как это могло случиться, что я не на своей постели? Окно открыто, а я его заперла. Боже мой, что же такое происходит?
Диана в ужасе выбежала на балкон.
— Посмотри! — тихо сказал Жерар Виоле, показывая на балкон.
— Проснулась! — прошептала та, вытаскивая из-за пояса пистолет и заряжая его.
— Что ты хочешь делать?
— Заставить ее умолкнуть навсегда! Мертвые не говорят! — Виола прицелилась на Диану де Салье.
Она хотела было уже спустить курок, как позади ее раздался голос регента:
— Вот мы и приехали!
Филипп Орлеанский и де Тианж вышли из-за деревьев на открытое пространство, освещаемое луной. Они были в масках.
‘Поздно!’ — подумала Виола, опустив руку.
— Кто эти ночные посетители? Мне кажется, голос говорившего знаком…
Диана, увидев мужчин в масках, с криком ужаса бросилась в свою комнату и спряталась в самый темный угол.
— Двери отперты! — с удивлением сказал Филипп, подходя к дому. — Что бы это могло означать? Войдем…
Миновав коридор, они вошли в столовую. Виола, желая все видеть, подошла к окну и заняла то же место, на котором стояла во время разговоров Жерара с Мало.
— Фонарь горит на столе, а никого нет! — сказал маркиз. — Нас должны были бы услыхать…
Филипп Орлеанский вздрогнул и в ужасе отступил. Он увидал на полу кровавые следы, ведшие к столовой.
— Кровь! — прошептал он. — Посмотрите, посмотрите, де Тианж! Здесь, верно, совершено преступление!
Взяв со стола фонарь, он пошел в соседнюю комнату.
‘Маркиз де Тианж! — думала Виола Рени. — Стало быть, другой регент! Зачем он пришел сюда?’
Диана слышала шаги и голоса. Она с испугом приложила ухо к двери, стараясь расслышать, о чем говорят.
— Боже мой! Не оставь меня! Отчего же Мало не идет ко мне?…
Минуты две спустя регент вышел в страшном испуге из столовой.
— Де Тианж! — сказал он. — Там лежит труп мужчины с ножом в груди. Возвращайтесь, переправьтесь через Сену, потом скачите в Буживиль и привезите оттуда полицейских! Надо будет сделать обыск на острове. Убийцы не могли уйти далеко! Ступайте скорей!
— А вы, ваше высочество, останетесь здесь одни?! Это невозможно!
— Оружие при мне! Впрочем, чего же мне бояться? Кто посмеет тронуть регента Франции?
— А где же супруга маркиза? — напомнил де Тианж.
— При мысли о случившемся с нею несчастье, меня пробирает дрожь. Сейчас я сам обойду весь дом и узнаю, не подверглась ли она насилию. Исполните, что я вам сказал, де Тианж, и не теряйте ни минуты.
Маркиз вышел.
Диана услыхала его поспешные шаги.
— Уходят! — проговорила она. — Слава Богу! Я сойду вниз и разбужу Мало.
Женщина взяла со стола свечу и не без труда направилась к двери.
— Маркиз де Тианж приведет сюда полицию, — сказала Виола Жерару, — тогда нам будет плохо. Надо бежать! Что же привело сюда Филиппа Орлеанского? Я начинаю бояться. Не грозит ли нам опасность? Чтобы ни случилось, я буду бороться до конца.
С этими словами Виола и Жерар исчезли за деревьями.
— У меня сердце сжимается при мысли, что в этом доме не ограничились одной жертвой! Что если я найду еще один труп там, наверху? Если госпожа де Салье убита? А! Я не вынесу этого! Надо поскорей узнать все! — говорил сам с собой регент.
Филипп Орлеанский направился скорым шагом к двери. И тут радость и беспокойство наполнили его душу.
Диана, скорее похожая на мертвую, чем на живую, появилась на пороге со свечой в одной руке и держась другою за косяк, чтобы не упасть. Молодая женщина думала увидеть Мало, и вдруг, вместо своего верного слуги, она очутилась лицом к лицу перед незнакомцем в маске. Она слабо вскрикнула и упала бы, если бы регент не бросился к ней, желая поддержать ее.
— Сжальтесь, ради Бога! — промолвила она. — Кто бы вы ни были, пощадите, не убивайте меня!
— Ах, сударыня, — ответил Филипп, — я должен просить вас не бояться ничего. Умоляю вас, не пугайтесь! Меня вам нечего бояться, я один из преданных и уважающих вас людей. Мое присутствие должно вас успокоить, я избавил вас от угрожавшей вам опасности.
— Опасности? — повторила госпожа де Салье.
— Злодеи проникли в ваш дом. Они хотели совершить преступление, — продолжал регент.
— Да… да… — залепетала Диана. — Этот странный сон… Эти голоса, которые я слышала как бы во сне… Открытое окно… Разбитое стекло… Да, это правда… Нам грозила опасность.
— Но, к счастью, я попал вовремя и расстроил замыслы злодеев, которые, вероятно, рассчитывали на отсутствие маркиза де Салье, чтоб остаться безнаказанными… Успокоенная этими доводами и уважительным тоном регента, Диана встала.
— Вы знаете маркиза де Салье? — спросила она.
— Да, я имею честь… знать и вас, хотя очень мало… Но достаточно раз в жизни увидеть вас, чтобы быть вами очарованным. Ныне я испытываю на себе это очарование. Я ваш раб, сударыня, и если бы мне пришлось пострадать за это, я бы не перестал быть вечно вашим рабом.
Диана инстинктивно поняла, что если опасности, которой она страшилась, не существует, то пришла другая, не меньшая.
Дрожь пробежала по ее телу, лицо ее вспыхнуло, она хотела было бежать. Но у нее было так мало надежды на успех, она была так слаба, ее верно бы не оставили без преследования. Диана осталась на месте, дрожа от страха.
— Сударыня, — продолжал Филипп с жаром. — Вы, вероятно, находите, что для подобного признания я выбрал странное время. Да разве возможно повелевать случайностью, заставить молчать свое сердце? Умоляю, выслушайте меня без гнева. Не оскорбляйтесь моими словами, полными уважения. Я бы желал стать перед вами на колени.
— Не смейте оскорблять меня! — прошептала молодая женщина с возрастающим волнением. — Я не понимаю вас! Я ничего не могу сообразить… Вы говорите, что мне угрожала опасность? Но откуда она? Вы спасли меня от злодеев? Как вы утверждаете, я верю вам и желала бы выразить вам свою благодарность. Но кого должна благодарить я? Скажите мне ваше имя?
— Что вам до него? — ответил регент в замешательстве. — Оно бы ничего не прибавило к услуге, которую благодаря Богу я смог оказать вам…
— Пусть так, — возразила маркиза, — но объясните мне, по крайней мере, ваше присутствие ночью в моем доме? Если вы откажетесь отвечать, то согласитесь, что оно не может мне не казаться странным…
— Разве возможно объяснить случай спасения в минуту погибели? Вы нуждались в покровительстве, защите, помощи, я явился, посланный самой судьбой.
— С маской на лице! — воскликнула Диана. — Скрывать свое имя, чтобы благодетельствовать, прятать лицо перед благодарностью тех, кого спасли, это переходит пределы смирения и самоотверженности! Мне остается лишь выразить вам от всей души свою признательность за оказанную мне помощь. Теперь я совершенно оправилась от испуга и успокоилась. Не хочу вас задерживать далее и сама запру за вами дверь!
— И я оставлю вас одну?! — воскликнул регент.
— Разве вы меня не поняли? Я вас поблагодарила, чего же вы ждете еще?
— Я жду от вас менее язвительных слов, вы смеетесь надо мной… Вы сомневаетесь в оказанной вам мною услуге…
— Да! Но убедить меня в ней должны вы.
— Говорите, что должен я сделать? Я на все готов.
— Уйдите отсюда!
— Вы жестоки! — прошептал Филипп с укоризною.
— Уйдите! — повторила Диана умоляющим тоном. — Я требую этого! Я умоляю вас! И тогда я, действительно, буду вам благодарна, потому что увижу, что вы добры и не пренебрегаете просьбами несчастной женщины, которая боится и страдает…
— Хорошо! Я послушаюсь вас. Но сперва не откажите мне в одной милости. Дайте мне вашу руку и позвольте мне поцеловать ее.
— Еще слово, — сказала Диана в ужасе, — и я сочту вас за преступника, а не за спасителя.
— За преступника?! — воскликнул регент. — Да, я преступник! Мое преступление заключается только в том, что я нахожусь рядом с вами. Я виноват! Я это знаю, но я не прибегал ни ко лжи, ни к хитростям, чтобы переступить порог вашего дома. Я хотел только видеть вас, говорить с вами… Мой приход, действительно, заставил злодеев скрыться.
— И ложь, и хитрость! — возразила маркиза. — Неужели вы думаете, что я поверю вам? Вы пришли ко мне, по вашим словам, с тем, чтобы видеть меня, говорить со мною! Я или не расслышала, или не поняла вас!
— Да, это так! Меня влекла к вам непреодолимая сила: я не мог противостоять ей…
— Замолчите, замолчите!
— Я увидел и полюбил вас!
— Я приказываю вам молчать!
— Я полюбил вас и хотел сказать вам это…
Диана закрыла руками раскрасневшееся лицо, и крупные слезы потекли по ее щекам.
— Боже мой! Боже мой… — шептала она. — Потому, что я одна и без защиты, меня оскорбляет этот человек! Это низко и подло!
— Оскорблять вас! — с жаром продолжал Филипп. — Призываю небо во свидетели, клянусь самим Богом, что решился бы скорей умереть здесь, на ваших глазах, чем оскорблять вашу добродетель!…
— Не призывайте небеса! Не говорите про Бога! Это святотатство в ваших устах!
— Выслушайте меня…
— Нет! Нет! Я ничего не хочу слышать…
— Нет, вы должны меня выслушать…
— Никогда!
— Это необходимо как для вас, так и для меня! Вы должны узнать, что мое обожание не оскорбительно: оно полно глубокого уважения и благоговения! Бог позволяет любить себя и говорить ему о своей любви к нему! Будьте же и вы добры и милостивы! Моя любовь к вам не порочная страсть, которая ни перед чем не отступает, даже перед бесчестьем любимой женщины! Я ставлю вас на пьедестал, смотрю на вас, как на чистого ангела! Я ничего не требую, ни на что не надеюсь и ничего не желаю! Я вас люблю не как любовник, но как отец любил бы свою дочь! Неужели и теперь вы скажете, что я оскорбляю вас?
Говоря это, регент встал перед маркизой на колени.
Молодая женщина выслушала его без гнева. Слова регента тронули Диану, и она ответила почти нежным тоном:
— Вы говорите, кажется, искренно, но как могу я верить вам, когда не знаю вас? Зачем скрываете вы ваше имя?
— Я дворянин, сударыня! — воскликнул Филипп, прижав руку к сердцу. — И клянусь вам честью, что я говорил правду.
— Но если бы даже, действительно, чувство, которое, как вы говорите, влекло вас ко мне, и заслужило снисхождения, то ваше присутствие здесь, ночью, в моем уединении, и странное признание, которое вы мне сейчас сделали, оскорбительны! Меня зовут маркиза де Салье. Я люблю своего мужа всей силой моей души! Если вы, действительно, честны, так уйдите! Уходите сейчас же, и тогда я прощу вас!
В это время из-за деревьев, окружающих дом, вышли два человека, один из них опирался на другого, он делал невероятные усилия, чтоб идти скорей, но слабость и боль замедляли его шаги, он шатался из стороны в сторону, по временам из его груди вырывался глухой стон. Яркий свет в окне нижнего этажа привлек его внимание. Он как бы вдруг воодушевился и увлек своего товарища под окно, откуда мог все видеть и слышать.

Глава X
УДАР

— Уйти! — повторил регент. — И тогда вы простите меня… Хорошо! Я сделаю по-вашему, потому что желаю во что бы то ни стало получить ваше прощение, но если я принесу эту жертву, вы должны вознаградить меня.
— Условия! — с гордостью воскликнула Диана.
— Их нет. Но вот моя просьба. Позвольте мне снова увидеть вас? Дайте мне надежду, что придет время, когда вы назовете меня своим другом?
— Дружба, скрывающаяся под маской, подозрительна… Покажите мне ваше лицо, скажите мне ваше имя, и тогда я отвечу вам.
— Скоро вы увидите меня и узнаете, кто я, но теперь, в данную минуту, не требуйте этого!
— Отчего же?
— На то есть уважительные причины.
— Долой маску, или я подумаю, что мнимый друг не более как изменник, вор чести!
— И ты права! — сказал громкий угрожающий голос.
Диана вскрикнула. Филипп быстро обернулся. В дверях стоял, как призрак, бледный, покрытый кровью и грязью де Салье. За его спиной виднелась длинная фигура виконта де Фан-Авена.
— Но как бы ни было скрыто лицо этого человека, — сказал маркиз, выступая вперед, — я узнаю его!
Регент не успел еще принять оборонительного положения, как маркиз сорвал с него маску.
— А, подлец! — воскликнул Филипп, невольно сжав рукоятку своей шпаги, но не вынул ее из ножен.
— Регент! — закричали одновременно маркиз и Диана.
— Господин де Салье, господин де Салье! — продолжал Филипп. — Что вы наделали?
— Так это вы, Филипп Орлеанский, регент Франции, — сказал с горечью маркиз, скрестив на груди руки. — Ваше высочество! Кто же, как не вы, мог подкупить нынешней ночью моих убийц?
Диана, услыхав эти слова, бросилась к мужу и хотела закрыть ему рукой рот, но маркиз отстранил ее, продолжая:
— Кто же, как не вы, заставлял убивать мужа, чтобы свободно пройти к его жене?
— Замолчи, замолчи! — умоляюще шептала Диана.
— Безумный! — сказал Филипп. — Замолчишь ли ты? Дай мне право простить тебя…
— Кто же, — продолжал де Салье, голос которого становился все громче и громче, — кто же мог бы поступить так хитро и подло? Все он же, Филипп Орлеанский! Он, регент Франции! Он, первый человек во всем королевстве по званию, чину и последний по душе и сердцу!
— Вы, кажется, не помните себя! — прервал его регент. — Берегитесь!
— Вы не заставите меня молчать, ваше высочество, я буду говорить под ножом ваших соучастников! Я буду говорить под топором палача!
Диана опустилась на колени перед своим мужем и с отчаянием и слезами молила его:
— Остановись, молю тебя! Остановись!
— О, чистое, невинное дитя, — сказал де Салье, — ты, стало быть, не поняла? Этот человек увидал твое ангельское лицо, и этого с него было достаточно. Твоя и моя погибель была решена! Чтобы обладать тобой, ему нужна была моя смерть. Он послал на меня своих разбойников.
— Вы лжете! — закричал регент. — Вы лжете!
— Ну, так объясните причину моих ран! Кровь моя течет и обвиняет вас! Вы думали навсегда избавиться от меня, не правда ли, ваше высочество? Но вы не рассчитывали на судьбу, которая пришла ко мне на помощь и спасла мне жизнь, чтобы снять маску с вашего лица и вашей души.
— Не искушайте меня, господин де Салье! — Регент вновь схватился за шпагу.
— Что ж, вытаскивайте дворянскую шпагу, — продолжал маркиз, — превратите ее в оружие убийцы! Окончите дело, начатое вашими разбойниками, убейте меня, убейте же меня! Это будет достойно вас, ваше высочество!
Регент, казалось, сильно боролся с собой. Каждое слово маркиза его ударяло, как молотом, он хотел бы броситься на этого человека и задушить его, а между тем, он чувствовал, что было бы чудовищно убить несчастного, ослепленного гневом. Он закрыл лицо руками, желая скрыть свой стыд и гнев.
— Взгляни на него, — продолжал де Салье, — на этого принца, который не далее как вчера называл меня своим другом! Для него я бы пожертвовал своей кровью до последней капли. И он знал это! Без сожаления и раскаяния расставляет он мне сети, в которых я должен был погибнуть! Уверенный, что мой труп поглотили волны Сены, он пришел к моей жене говорить про свою любовь! У него нет сердца, у этого человека нет души!… Он не тронется даже при виде крови… при виде тебя, твоей невинности, он ничего не почувствовал, кроме порочной любви! Направляясь к тебе, он не преклонил ни головы, ни колена, он ничего не понял, не угадал… — Де Салье умолк.
— Что же это такое? — спросил регент, пораженный странным тоном, которым маркиз произносил последние слова.
Маркиз хотел было сказать Филиппу: ‘Несчастный, та, которую ты хотел обесчестить, дочь твоя и вот доказательство!’ Но он не решился выдать этого человека Диане в такую минуту и ошеломить жену, называя ей ее отца. Он не отвечал.
— Вы молчите? — настаивал регент.
— Нет, ваше высочество, потому что говорю вам: берегитесь!… И чувствую, что гнев охватывает все мое существо, а гнев — плохой советчик. Я боюсь забыть, что предо мной регент Франции, а не гнусный разбойник! Идите вон, ваше высочество, пока еще есть время! Уходите!
— Вы забываете, что я никому не подчиняюсь! Везде, где бы я ни был, я повелеваю!
— Вы, регент, почти король. Вы повелеваете Францией, и она повинуется вам! Но в моем доме я хозяин и король и приказываю вам выйти вон!
Филипп Орлеанский сделал два шага к двери и оглянулся.
— Господин маркиз де Салье, — сказал он, — вы сами произнесли над собой страшный приговор!
С этими словами он вышел.
— Что ты сделал? — промолвила рыдающая Диана. — Теперь мы погибли!
— Да, если мы будем ждать мести этого человека. Он будет беспощаден. Но мы можем бежать и избежать мести!
— Бежать… — повторила молодая женщина.
— Это единственное спасение. Филипп никогда не простит. Ему нужна моя смерть и твоя погибель! Он жаждет твоего бесчестья… А если бы ты только знала… Если бы ты знала… Но я не хочу! Я не могу тебе сказать…
— Ты меня пугаешь!
— Будь спокойна, мое милое дитя, моя жена. Сейчас мы уедем отсюда, покинем Францию, Филипп Орлеанский не найдет тебя! Но время не терпит! Поспешим! Пойдем скорее!
— Ты бледнеешь, шатаешься… Ты едва держишься на ногах!
— Да, это правда! Я страдаю. Я потерял много крови. Мне кажется, что жизнь меня оставляет. Но у меня хватит сил, чтобы бежать с тобой. Спасти тебя. Идем, идем скорее.
— Слишком поздно! — воскликнул, вбегая, Геркулес.
В то же время в комнату вошел де Тианж с несколькими полицейскими солдатами.
Диана вскрикнула и бросилась в объятия своего мужа.
— Боже мой! Боже мой, сжалься над нами! — шептала она.
Маркиз де Тианж подошел к де Салье. Лицо его выражало глубокую грусть.
— Маркиз де Тианж! Здесь! — промолвил де Салье.
— По приказу регента, — сказал капитан гвардии глухим голосом, — я вас арестую…
— Я готов следовать за вами…
Диана не произнесла ни слова, она тихо застонала и упала без чувств.
— Геркулес, друг мой, — обратился де Салье к виконту и показал на бесчувственную жену. — Я оставляю ее вашему покровительству! Берегите ее!
Геркулес хотел что-то сказать, но не мог, слезы душили его. Он сделал только выразительный жест.
Де Салье опустился на колени перед Дианой, при этом раны заставляли его сильно страдать. Он поцеловал жену в лоб, потом встал и сказал капитану гвардии:
— Господин маркиз, я к вашим услугам…

Глава XI
ПЕРЕПРАВА

Оставшись один с бесчувственной Дианой, Геркулес тотчас пошел за холодной водой.
Взяв фонарь, он вошел в соседнюю комнату, дверь в которую была полуоткрыта, но едва сделал несколько шагов, как наткнулся на труп Мало, лежавший на спине с сжатыми кулаками и открытыми глазами. Нож Жерара торчал из его груди.
Неподготовленный к этому страшному зрелищу молодой человек вскрикнул и отступил назад.
Крик привел Диану в себя. Она встала с пола, облокотилась на стол и спросила:
— Боже мой, неужели опять новое несчастье?
Геркулес не отвечал. Она подошла к двери и увидела бездыханное тело верного слуги.
Испуг ее был невероятен, она схватила Геркулеса за руку.
— Уведите меня! Уведите меня отсюда. Они хотели убить мужа, а убили Мало. Они опять вернутся и убьют меня. Ради Бога, бежим отсюда!
Виконту только и хотелось оставить этот проклятый дом. Он поспешил исполнить желание Дианы и вывел ее из дома. Скоро беглецы подошли к пристани.
Там их ожидало новое разочарование: плот и лодка исчезли, а с ними и всякая надежда на переправу через Сену.
— Что же с нами будет? — с отчаянием простонала Диана. — Я не могу оставаться здесь, моего мужа увезли в Париж раненного, умирающего! Я хочу следовать за ним. Я должна спасти его! Как выбраться отсюда? Как?!
— Я сам не знаю, как! — ответил растерявшийся виконт.
— Умеете ли вы плавать? — обратилась к нему Диана.
— Да… К счастью, потому что иначе я не мог бы спасти час тому назад нашего милого маркиза.
— Так возьмите меня к себе на плечи, и таким образом мы переплывем Сену.
Виконт покачал головой.
— Как, вы отказываетесь? — возмутилась Диана.
— Я не в силах отказать, но должен сказать, что плыть одетым да еще с вами на плечах слишком тяжело, и едва ли мы доберемся таким образом до противоположного берега. Впрочем, если вы этого хотите, я готов исполнить ваше желание. Но не лучше ли будет найти какое-нибудь другое средство, более верное? Если мы не найдем его, в таком случае мы прибегнем к этому.
— Поищем! — ответила молодая женщина, продолжая путь по берегу острова.
Геркулес надеялся найти какой-нибудь забытый рыбачий челнок.
Они прошли с полчаса, не найдя ничего и не произнеся ни слова, потому что ни тот, ни другой не находили ничего утешительного. Наконец они подошли к огромной плотине, построенной еще в предшествовавшее правление, темные бревна поддерживали громадные колеса, предназначенные гнать воду Сены в Марль, Сен-Жермен и Версаль.
По всей плотине были настланы узкие доски. К несчастью, плотина доходила только до половины ширины Сены, к острову же шли шлюзы, где бушевала вода, падавшая в пучину.
Виконт и его спутница остановились, оглушенные шумом водоворота.
— Ах! — воскликнула Диана. — Если бы плотина доходила до того берега!
— Подождите меня здесь несколько минут, — сказал ей виконт.
Он подошел к берегу и увидал несколько сгнивших досок, положенных на сваи и доходивших до плотины. Геркулес осмотрел эти подробности и возвратился к Диане, которая от усталости присела на мокрую траву.
— Ну, что? — спросила маркиза.
— Пройти возможно, но если поскользнешься и закружится голова, то смерть неизбежна. Попадешь в пучину, откуда уже невозможно спастись.
— Ничего! — возразила Диана. — Я буду молить Бога, и он сохранит нас.
— В таком случае я готов, попробуем! Но сперва я отрежу ветку ивы. Я поведу вас с ее помощью. Это все-таки хотя бы немного поддержит вас, и, с Божьей помощью, мы переправимся на другой берег.
— Только прошу вас, господин виконт, поспешим!
Геркулес, не теряя ни минуты, отсек шпагой толстую длинную ветку и оборвал на ней листья.
— Теперь все готово, — сказал он. — Если хотите, можем отправиться!
Диана и Геркулес храбро вступили на гнилые доски.
Будь эти самые сваи на земле, то переправа по ним была бы вздорной: всякий трус мог бы легко перейти, но в положении, в котором находились наши спутники, это предприятие было страшно и почти невозможно для исполнения. Их ноги почти касались клокочущей воды. Сваи дрожали, доски, покрытые плесенью, были скользки.
Половина дороги, впрочем, была пройдена без приключений.
Но вдруг Диана остановилась, виконт почувствовал, что ветка дрожит в руке молодой женщины.
— Что с вами, ради Бога? — спросил Фан-Авен, обернувшись к ней.
— Я не могу идти! Я ничего не вижу. У меня кружится голова! — ответила, шатаясь, Диана.
— Закройте глаза. Забудьте, где вы. Головокружение пройдет.
— Все напрасно. Меня оставляют силы. Все кончено. Я падаю.
Действительно, ее тело, как бы повинуясь сверхъестественной силе, клонилось к пучине.
‘Мне доверил ее маркиз, — думал Геркулес, — она священна! Я должен или спасти ее, или погибнуть с ней вместе!’
В мгновение ока виконт прыгнул на сваю и схватил Диану на руки, но, сделав это быстрое движение, он почувствовал, что теряет равновесие и что гибель неизбежна.
Подвигаться медленно стало невозможно. Фан-Авен пустился бежать, перескакивая со сваи на сваю, ступая почти наугад.
Запыхавшись, Геркулес наконец достиг плотины, посадил на одну балку Диану и сам, измученный и усталый, опустился около нее.
— Господин виконт! — промолвила Диана. — Я обязана вам жизнью.
— Вы мне ровно ничем не обязаны, сударыня, — ответил Геркулес. — Я обещал вашему мужу, моему другу, сохранить вас от всех бед. Я исполнил долг свой. Здесь похвастаться нечем. Всякий другой на моем месте поступил бы так же.
Диана ничего не ответила, взяла руку виконта и с чувством пожала.
Выбравшись с острова, надо было найти средство достигнуть Парижа до рассвета.
Геркулес сообщил это Диане, и она ответила:
— Я чувствую себя лучше и могу идти.
С этими словами она встала с балки и хотела доказать свои слова на деле. Они пошли скорым шагом. Но увы! Бедное дитя заблуждалось. Испуг, страдания, отчаяние, которые испытала Диана в продолжение нескольких часов, совершенно лишили ее сил.
Она должна была признать себя побежденной. Крупные слезы потекли по ее щекам, и Диана прошептала:
— Я не могу идти дальше…
Они находились в это время среди длинной пустынной улицы в Буживиле. При свете луны виконт увидел вывеску гостиницы. Он стал сильно стучаться в дверь и громко кричать. Хозяин, высунув из окна голову, начал жестоко браниться.
Геркулес, терпеливо выслушав его, предложил десять золотых монет за немедленно запряженную тележку, которая отвезла бы их в Париж. Это предложение произвело желаемое действие. Весь дом поднялся на ноги, не прошло еще и десяти минут, как бойкая лошадка, запряженная в тележку, везла виконта и Диану по дороге в Париж, и они приехали в столицу до рассвета.
Теперь оставалось только найти убежище, где маркиза могла бы быть в безопасности. Она не могла и думать возвратиться в дом своего мужа, где Филипп Орлеанский легко мог бы найти ее. Поселиться в гостинице ей также не хотелось, там слишком людно, и притом она должна была бы там сказать свое имя.
Геркулес, по простоте души, предложил госпоже де Салье свою холостяцкую квартиру, Диана без колебания приняла предложение, и путники тотчас же направились в квартиру виконта де Фан-Авена.

Глава XII
У ВИОЛЫ РЕНИ

Геркулес уговорил молодую женщину лечь в постель и отдохнуть, пока он осведомится о маркизе. Диана согласилась и, несмотря на свои душевные страдания, тотчас же заснула тяжелым сном.
Но оставим ее и виконта и вернемся в Пале-Рояль, в апартаменты Виолы Рени.
Молодая женщина, переменив мужской костюм, не ложилась спать. Она была бледнее обыкновенного. Лицо ее выражало утомление и беспокойство. Все ее движения были нервны. Она не могла ни минуты усидеть на одном месте и ходила взад и вперед по комнате, точно львица в клетке. Потом Виола вдруг позвонила и сказала вошедшему слуге:
— Как только граф де Нойаль вернется во дворец, вы скажите ему, что я его дожидаюсь.
Это ожидание продлилось еще почти час. По мере того, как проходило время, нетерпение молодой женщины росло, и из ее уст вырывались глухие восклицания, похожие на проклятия. Наконец портьера приподнялась, и слуга провозгласил:
— Господин граф де Нойаль.
Вошел Жерар. Виола подбежала к нему.
— Ну, что! — спросила она. — Какие известия?
— Дурные! — ответил Жерар.
— Не томи, говори скорей! Я готова ко всему.
— Во-первых, маркиз жив.
— Де Салье жив?! — воскликнула молодая женщина. — Жив! — повторила она.
— Теперь, — продолжал Жерар, — он заключен в Шатле по приказанию регента.
— По какому обвинению?
— Я не знаю. Мне известно лишь одно, что его будут судить завтра и судить секретно.
— Где арестовали его?
— В доме на острове, тотчас же после нашего ухода.
— Кто сказал тебе все это?
— Жак Обри, которого я сейчас видел.
— Как же он узнал об этом?
— Очень просто. После испуга, когда плут сбежал, он хотел было оставить остров, но любопытство удержало его, ему хотелось узнать последствия происшествия, он вернулся и влез на дерево, около дома. Оттуда Обри увидал, как прошел окровавленный де Салье, поддерживаемый каким-то господином.
— Кто был этот господин? — спросила Виола.
— Жак Обри не узнал его…
— Что случилось тогда?
— Жак Обри хотел было подойти поближе, послушать, как вдруг услыхал поспешные шаги и бряцание шпор и сабель. Явился отряд солдат с маркизом де Тианжем во главе. Они вошли в дом. Несколько минут спустя они вышли оттуда, посреди них, опираясь на руку де Тианжа, шел де Салье.
— А маркиза не следовала за своим мужем?
— Нет, среди мужчин не было ни одной женщины.
— В таком случае, — воскликнула Виола, — Диана одна и, стало быть, в наших руках! Надо вернуться на остров, Жерар! Кто знает, наш план, неудавшийся ночью, быть может, удастся сегодня утром?
— Идти на остров бесполезно, — ответил де Нойаль. — Там никого нет. Жак Обри думал, как и ты. Он выждал время, пока солдаты перебрались через Сену, сошел со своего наблюдательного пункта, проник в дом, обыскал его и не нашел там никого, кроме трупа Мало.
— А письмо? Искал ли он письмо?
— Везде, но без успеха. Обри перешарил во всех комодах, шкафах, везде, а мы можем положиться на его слова, так как это в его же интересах.
— Но в таком случае, — промолвила Виола, — если Дианы нет на острове, где же может она быть?
— Одному Богу известно.
— Мы должны узнать это! Де Салье в тюрьме, Диана на свободе, опасность увеличивается! Если обвинения, которым подвергается де Салье, важны, тогда нам беда! Он инстинктивно угадает, что именно мы устроили ему западню нынешней ночью. Чтобы спасти себя или отомстить нам, он выдаст меня. Де Салье воспользуется письмом, так как оно еще существует и Диана еще жива и на свободе! Во что бы то ни стало надо отыскать Диану и уничтожить это письмо. Это необходимо, или мы погибли! Справился ли ты о доме де Салье в Париже — не возвращалась ли туда Диана?
— Ни то, ни другое. Я ничего не хотел делать, не сообщив тебе обо всем и не узнав твоих желаний.
— Верни потерянное время! Ступай, беги! Быть может, спасение наше зависит от этого! Я буду ждать тебя с нетерпением. Ступай же и возвращайся поскорее!
Жерар ушел.
Виола, оставшись одна, опустилась на стул.
— Вот чудо! — сказала она. — Де Салье жив. Де Салье в тюрьме! Диана пропала! Все мои надежды рушатся! Я начинаю терять голову! Зачем регент приходил ночью на остров? Какое преступление совершил де Салье? Где Диана? Неизвестность меня страшит! Я, Виола Рени, ясновидящая, слава которой обежала почти полсвета, я слепа и знаю меньше, чем кто-либо! О, сомнение, сомнение, какая пытка!
Дверь отворилась, и лакей провозгласил:
— Его высочество регент!
‘Ага! — подумала хищная женщина, — теперь я узнаю хоть что-нибудь’.
И с улыбкой на лице она подбежала к вошедшему регенту. Филипп Орлеанский был бледен, лицо у него было грустное. Виола Рени сразу заметила это.
— Отец мой! — воскликнула она, поцеловав Филиппа. — Что с вами?
— Почему это ты меня спрашиваешь, дочь моя?
— Ваши руки холодны, у вас тревожный вид! Вы были так веселы вчера, а сегодня вы так грустны.
— Ты ошибаешься, дитя мое! — возразил Филипп, пытаясь улыбнуться.
— Нет, отец мой. Вас явно что-то беспокоит.
— Заботы о государственных делах, может быть…
— Отец мой, оставьте этот ответ для ваших придворных! Но меня, которая вас любит всем сердцем, всей душой, меня не удовлетворит подобный ответ. Вы страдаете. Я хорошо вижу, что вы страдаете.
— Нет, уверяю, что нет.
— Зачем же вы скрываете от меня свою боль, отец мой? — возразила Виола, устремляя на Филиппа проницательный взгляд. — Неужели вы думаете, что я слепа? Вы говорите со мной в эту минуту, вы слушаете меня, а между тем, отец мой, ваши мысли далеко от меня.
— Виола, Виола! — воскликнул Филипп, отворачиваясь от мнимой дочери. — Не смотри на меня так! Да, я знаю, я хорошо знаю, что ты читаешь в сердцах людей, для тебя ничего нет скрытого. Твои взгляды могут проникнуть в мою душу. Я не хочу этого.
— Так, — возразила молодая женщина взволнованным голосом, — вы скрываете от меня ваше горе!…
— Горе, о котором ты не должна знать. Это правда.
— Вы более не доверяете мне, отец мой!… Вы более не любите меня!…
— Не люблю тебя?! Ты несправедлива! Ты жестока!… Я пришел к тебе, чтобы забыться рядом с тобой, найти счастье…
— Простите меня, если я огорчила вас, отец мой. Но мне тяжела ваша скрытность! К чему это недоверие, если вы еще любите меня? Разве дочь ваша имеет право делить с вами только радость и веселье? Возможно, другие и завидовали бы такой участи, но я не хочу ее. Я хочу разделить ваше страдание.
— Дитя мое, — сказал Филипп, прижимая Виолу к своей груди, — бывают такие раны, которых даже любимая дочь не должна знать.
За этими словами последовало молчание. Виола внимательно посмотрела в глаза регенту и наконец сказала серьезно:
— А ваша рана, полученная от маркиза де Салье, одна из таких?
— Как, ты знаешь?… — воскликнул раздраженно Филипп.
‘Здесь-то и кроется эта тайна’, — подумала молодая женщина и прибавила вслух:
— Успокойтесь, отец мой, я ничего не знаю. Мне никто ничего не говорил. Но во мне пробудилось это странное всеведение! Таинственный инстинкт говорил мне, что нынешнюю ночь случилось страшное, ужасное происшествие.
— Да, ужасное, это правда, — промолвил Филипп глухим голосом, — одни судьи узнают его…
— Маркиз де Салье, отец мой, стало быть, очень виновен?
— Да, очень! — ответил регент, но потом прибавил как бы про себя: — О! Какая ночь! И я должен был все перенести перед нею!
‘Он говорит про Диану, — подумала Виола, — он думает о Диане!’
— Да! — продолжал Филипп. — Ты угадала, я страдаю… Страдаю жестоко, я доверюсь тебе, выскажу тебе мои страдания. Ты, может быть, облегчишь мне душу. Выслушай меня, Виола! Маркиз де Салье нанес регенту Франции такие оскорбления, которые не могут быть прощены. Правосудие свершится. Завтра судьи приговорят его к смерти, и голова его падет на плахе. Ничто не может уже спасти его… Но есть невинное создание, которое я не хочу поразить одновременно с ним.
‘Диана! Все Диана!’ — подумала Виола и громко спросила:
— О ком говорите вы, отец мой?
— О маркизе де Салье.
— О его жене?
— Я люблю ее…
— Вы любите ее! — повторила пораженная Виола. — Вы ее любите, отец мой? — ‘И это дочь его, Боже мой! Это его дочь!’ — прибавила она тихо с ужасом.
— Я люблю ее, — продолжал Филипп, — но странной любовью! Чувство, которое влечет меня к ней, похоже на то, которое внушаешь мне ты! Я люблю ее такой же любовью, как и тебя! О! Не ревнуй только! Мое сердце достаточно велико, чтобы вместить вас обеих! Мне кажется, что она моя дочь. Мне кажется, что она сестра твоя.
‘Кровь говорит в нем, — подумала Виола. — Он принимает за любовь отеческую нежность’.
— Я хочу снова видеть ее, — продолжал регент, — приблизить ее к себе, окружить ее своими заботами, попечением, сделать ее счастливой, наконец…
— Вы знаете, где она, отец мой? — быстро спросила Виола.
— Вероятно, в том доме, где я ее оставил нынешней ночью. Я сейчас послал за нею.
‘И ее там не найдут. Слава Богу!’ — подумала молодая женщина.
— Дочь моя, — продолжал Филипп. — Через несколько дней ты будешь замужем и станешь принцессой де Куртене, я помещу тебя во дворце Монти, и там будет жить с тобой маркиза де Салье. Ты назовешь ее своей сестрой, окружишь ее своими ласками, нежностью и заставишь забыть ее, что правосудие регента сделало ее вдовой. Не правда ли, ты все это сделаешь, дочь моя?
Виола обвила руками шею регента и ответила:
— Да, я сделаю это, отец мой, во-первых, из любви к вам, а во-вторых, из любви к этой чудной женщине, которую я буду любить всей душой своей, я чувствую это…
— Виола, милая Виола! — радостно воскликнул Филипп. — Ты настолько же добра, насколько хороша! Ты олицетворенная доброта! Ты ангел…
— Нет, отец мой, я ваша дочь, вот и все…
В это время кто-то постучал в дверь. Виола вздрогнула.

Глава XIII
ВЕСТИ

— Кто-то стучит, — сказал регент.
— Стучит? — повторила смущенная Виола. — Нет, не думаю… я ничего не слыхала…
Стук послышался во второй раз и еще сильнее прежнего.
— Слышишь! — возразил Филипп. — Ты видишь, я не ошибся.
— Да, действительно… — промолвила молодая женщина, — это, вероятно, граф де Нойаль. Я ждала его прихода. Приму его после.
— После? Зачем откладывать? Отвори сейчас.
— Разве вы позволяете?
— Отчего же, не заставлять же ждать графа.
‘Неосторожный!’ — подумала Виола, отворяя дверь Жерару.
— Ваше высочество… — сказал последний, смущенный присутствием регента.
— Будьте желанным гостем, граф, — ответил Филипп.
— Извините меня, ваше высочество, я побеспокоил вас.
— Нисколько, я уже окончил свой разговор с графиней Рени. Как у меня, так и у нее вы должны быть как дома.
Потом, обратившись к Виоле, регент прибавил:
— Благодарю тебя еще раз, дитя мое, за твое обещание. Не забудь, что сегодня вечером я представлю тебе графа де Куртене. Советую тебе позаботиться о своем туалете.
Поклонившись Жерару и поцеловав руку Виолы, регент вышел.
Едва за ним затворилась дверь, как Виола быстро спросила Жерара:
— Ну, что! Узнал ли ты, где Диана, какие известия?
— Она не возвращалась домой… Я велел Жаку Обри и его дружкам обыскать весь Париж и найти маркизу! Если она еще здесь, то, вероятно, к вечеру они найдут ее.
— Да! — воскликнула Виола. — Ее необходимо найти! Знаешь ли ты, что и регент также разыскивает ее? Знаешь ли, что он ее любит?
— Он ее любит! Он ее отец! — переспросил пораженный Жерар.
— Он просит, чтобы я утешила Диану и осушила ее слезы. Он хочет сделать Диану моим другом! Что ты скажешь на это?
— Но мы первые отыщем Диану. Сегодня вечером Жак Обри придет в Пале-Рояль и сообщит тебе о результате его поисков. Сегодня же судят маркиза де Салье и приговор его заранее произнесен.
— В таком случае, — заметила Виола, — нам улыбается судьба! Мы спасены, если заберем Диану в свои руки и если голова де Салье падет на плахе.
Было восемь часов утра, когда Геркулес де Фан-Авен переоделся и отправился в Шатиле. Сперва тюремный сторож наотрез отказался отвечать на вопросы. Но деньги сделали его сговорчивее. Он сказал, что нынешней ночью маркиз де Салье был заключен в тюрьму. Но когда Геркулес попросил провести к его другу, сторож заявил, что это невозможно, и остался неприклонен: напрасно виконт упрашивал его и обещал щедро наградить, все было бесполезно.
Геркулес понял, что настаивать бессмысленно, и он отправился к де Тианжу, рассчитывая на его влияние. Капитан гвардии тотчас же вышел к нему и радостно сказал:
— Как я рад вас видеть, виконт! Я только-только хотел послать за вами.
— За мной, господин маркиз? — спросил удивленный Геркулес.
— Да. Вы, вероятно, пришли ко мне просить за вашего друга?
— Да, господин маркиз, и просить вас позволить мне увидеть его.
— Нет, — сказал де Тианж, покачав головой, — в тюрьме вы будете ему совершенно бесполезны, тогда как иначе можете услужить.
— Услужить маркизу… Я на все готов.
— Можете ли вы проскакать тридцать лье за двенадцать часов?
— Постараюсь, хотя с почтовыми лошадьми это будет трудно сделать.
— Надо будет съездить в Вилеруа, поместье маркиза. Я дам вам резвую лошадь, вы поедете на ней до Конфлана. Там возьмете почтовых лошадей. На обратном пути вы опять возьмете моего коня, и он доставит вас обратно в Париж. Вы должны вернуться к девяти часам вечера.
— Можете смело рассчитывать на меня, я постараюсь в точности исполнить все, что вы говорите. Но что надо будет сделать в Вилеруа?
— Сейчас скажу
Получив от маркиза де Тианжа краткие инструкции, Геркулес поспешно вышел из Пале-Ройяля и отправился предупредить маркизу де Салье о своем отъезде. Он застал ее спящей. Не желая беспокоить бедняжку, Фан-Авен написал ей следующие строки:
‘Маркиза, ваш муж находится теперь в Шателе. Его обвиняют в неуважении и в оскорблении его высочества, регента Франции, который, между нами будь сказано и как вы хорошо знаете, не стоит никакого уважения. Маркиза будут судить сегодня же, но так как суд людской — суд далеко не праведный, то его, вероятно, приговорят к смерти, мне это будет не менее вашего прискорбно, так как я знаю, что маркиз де Салье невинен.
Не теряйте надежды. У заключенного есть друзья, преданные ему. Они не оставят его. Я из их числа и сейчас оставляю Париж и еду по его делу. Надеюсь, что мое путешествие будет небесполезно для его спасения. Я возвращусь сегодня же вечером.
Имею честь быть вашим преданным слугой.

Виконт Геркулес де Фан-Авен‘

Вложив письмо в конверт и запечатав, он отдал его слуге, приказав передать маркизе немедленно, как только она проснется. Затем Геркулес уехал.
Было около семи часов вечера. Виола Рени окончила свой туалет. В этот вечер Филипп Орлеанский хотел официально представить своей дочери графа де Куртене в качестве жениха.
Виола Рени то бледнела, то краснела от нетерпения, ожидая Жерара де Нойаля, который не возвращался с самого утра и не давал о себе никаких известий. Вероятно, он ожидал приговора над маркизом де Салье.
Наконец, когда пробило семь часов, открылась потайная дверь и явился Жерар.
— Ах! Как ты долго! — воскликнула Виола Рени.
— Я не мог прийти раньше, — ответил де Нойаль, — сейчас только произнесли приговор!
— Говори скорей!
— Он приговорен к смерти!
— За какую вину?
— За оскорбление королевского высочества в лице регента.
— Признавал ли он себя виновным?
— Он даже не защищался.
— Он никого не обвинял? Никому не угрожал?
— Нет. Его покорность и хладнокровие удивляли судей.
— А между тем, они все-таки его приговорили?
— И без колебания.
— Когда его казнят?
— Завтра… Не медлят, как ты видишь! Странная судьба этого маркиза! Вот уже четыре года, как мы готовим его смерть! Но он всегда выходит победителем! Вчера, например, он попал в наши сети в доме перевозчика. Его колют шпагами, в него стреляют из пистолета, он исчезает под водой, его считают давно умершим, а он все жив. Он спасается от шпаги, от пули, воды для того, чтобы наутро умереть под топором палача, как изменник. Он олицетворенная честность!
— Ты, кажется, защищаешь его! — оскорбилась Виола.
— Я удивляюсь, как подлы эти судьи! Да, честное слово, мне жаль его. Окончить жизнь под топором палача такому человеку, как он!
Виола Рени презрительно пожала плечами, потом прибавила:
— Может ли кто видеть заключенного до казни?
— Нет, впрочем, исключая трех человек.
— Кто же они? — с беспокойством спросила молодая женщина.
— Судья, смотритель и священник, который идет его исповедать.
— Не знаешь ли, кто будет у него из священников?
— Кого сам пожелает маркиз, а если он никого не назначит, тогда эту обязанность исполнит один из монахов какого-нибудь ордена. Таков обычай.
— Если бы он хотел говорить, то заявил бы уже об этом, — промолвила Виола. — По крайней мере, с этой стороны нам бояться нечего.
— А с другой? — спросил Жерар. — Имеешь ли ты известия о маркизе? Приходил ли к тебе Жак Обри?
— Нет еще… Найдет ли он ее? Обри должен ее найти! От этого зависит наше будущее, наша свобода, наша жизнь. Чтоб забрать Диану в свои руки, я бы не пожалела отдать половину своего состояния!
Едва Виола Рени умолкла, как в комнату вошел лакей и замер в почтительном поклоне.
— Что случилось? — нетерпеливо спросила Виола.
— Одна молодая женщина, вся в слезах, — ответил лакей, — умоляет вас, графиня, позволить ей видеть вас.

Глава XIV
ВОЛЧИЦА И ЯГНЕНОК

— Имя этой дамы? — быстро спросила у слуги Виола.
— Она сказала, что не может назвать себя, но что она молочная сестра графини.
— Она! — промолвили в одно и то же время Жерар и Виола.
— Что прикажете сказать ей, графиня? — спросил слуга.
— Ступайте скорей за ней, приведите ее сюда! — воскликнула Виола. — Не медлите! Ступайте! Я жду ее! — Ну, что скажешь ты на это? — обратилась торжествующая Виола к Жерару.
— Сам дьявол на твоей стороне!
— А я, безумная, еще отчаивалась! Ты видишь, теперь я повелеваю судьбой, мне все удается!
— Могу ли я остаться?
— Нет! Диана должна встретить меня одну. Но не уходи. Ты мне еще понадобишься.
Жерар вышел из одной двери, а в другую вошла госпожа де Салье, лицо ее было закрыто капюшоном. Маркиза, казалось, едва держалась на ногах. Виола Рени подбежала к ней с распростертыми объятиями и покрыла ее лицо поцелуями.
— Диана, сестра моя, — говорила она, — возлюбленная моя Диана.
— Хильда, милая Хильда, наконец-то я снова вижу тебя! — шептала госпожа де Салье, падая к ногам Виолы.
— Что ты делаешь, Диана? Что ты делаешь? — воскликнула последняя, стараясь приподнять ее. — Твое место не у моих ног, а у моего сердца.
— Ты, должно быть, все еще любишь меня?
— Люблю ли я тебя? Как прежде, больше еще! Ты сомневаешься в этом?
— Тогда ты поможешь мне, не правда ли? Ты спасешь его!
— Что означают эти слезы? — с удивлением спросила Виола. — Ради Бога, объясни мне?
— Как? Ты, стало быть, ничего не знаешь?
— Ничего! — прервала ее Виола. — Я вижу только, что ты плачешь, но о чем? Скажи, что случилось?
— О! Я задыхаюсь, рыдания душат меня. Я хочу говорить, но не могу.
— Диана, милое дитя мое, ты пугаешь меня! Успокойся! Если тебе и угрожает опасность, то знай, что с этой минуты она не существует более, ты теперь около меня. Мужайся! Я твой друг, даже больше, сестра твоя. Не скрывай от меня ничего. Что же случилось?…
— Он в тюрьме, его судили, его приговорили! — проговорила маркиза едва внятным голосом.
— Кого же?
— Его…
— Ты говоришь мне про маркиза де Салье?
Диана вместо ответа зарыдала сильнее прежнего.
— Мне говорили про одного господина, — продолжала Виола, — который сильно оскорбил моего отца, регента. Стало быть, этим господином был твой муж?
— Да, это был он… сестра моя…
— Несчастная! Его вина непростительна!
— Непростительна! — повторила Диана. — Ты ли говоришь это! Знаешь ли ты причину, вынудившую его на это оскорбление? Знаешь ли ты, что гнев моего мужа был справедлив?
— Регент Франции, — прервала Виола молодую женщину, — представляет особу короля. Это лицо священно, оно неприкосновенно, и никакие доводы не могут извинить человека, его оскорбившего!
— Хильда! Хильда, ты пугаешь меня! — воскликнула Диана умоляющим тоном. — Неужели я ошиблась в тебе? Неужели ты тоже не заступишься за меня? Неужели ты не вымолишь прощения человеку, которого я люблю больше своей жизни? Ты допустишь свою сестру умереть? Если они убьют его, я не переживу его!
— Милая Диана, ты знаешь меня, — возразила хищная женщина, — ты не можешь сомневаться во мне! Все, что только возможно, я сделаю…
— Ты можешь все, если захочешь! — возразила Диана. — Кто же, кроме тебя, пожалеет меня, беззащитную женщину? Я пришла в Пале-Рояль, как только узнала, что он приговорен. Я хотела видеть регента, хотела тронуть его своими слезами, но дерзкий лакей потребовал у меня пропуск. У меня его не было. Они не допустили меня к регенту и прогнали, как нищую попрошайку! Тогда я вспомнила про тебя, я думала, что ты вспомнишь о нашей прежней любви, когда мы были еще детьми!
Диана плакала. Виола обняла молодую женщину и сказала:
— Ты хорошо сделала, рассчитывая на меня, милая Диана!
— Хильда, я прибегаю к одной тебе. У меня нет другой надежды: если ты откажешь, я погибла!
— Я не откажу тебе.
— В таком случае поспеши! Ночь приближается, а завтра они убьют его. Завтра на рассвете! Хильда! Хильда, если теперь, через час, мы не получим его прощения, он умрет, понимаешь ли ты, мой муж умрет! Скажи мне, что ты не хочешь его смерти! Разве ты не видишь, что я схожу с ума!
Вместо ответа Виола снова поцеловала Диану.
— Не правда ли, ты пойдешь к твоему отцу, к регенту, не правда ли? Тебя он примет! Он должен принять тебя! Ты дочь его! Ты проведешь меня к нему. Мы вместе упадем к его ногам.
— Нет, нет, — поспешно прервала Виола, — он не должен тебя видеть, теперь, по крайней мере. Иначе все потеряно.
— В таком случае ты пойдешь к нему одна. Да, не правда ли? Сейчас же, не теряя ни минуты! Иначе мы опоздаем. Ты скажешь ему: ‘Я так люблю мою сестру Диану…’ — и ты не солжешь, Хильда, потому что ты, действительно, любишь меня. Поклянись мне, что ты не переставала любить меня.
— О! Да, да, милое дитя, я люблю тебя…
— Ты скажешь ему: ‘Ее мать была мне почти матерью! Мы росли вместе. Я не хочу, чтобы она была несчастна, чтобы ее убили! Будьте добры, отец мой, как сам Бог, который прощает нам грехи наши! Простите!’ Он не откажет тебе! Тебе ни в чем нельзя отказать! Ах! Если бы я была на твоем месте, дочерью регента, если бы я видела тебя у ног моих, как я у твоих, умоляющею, несчастною, я нашла бы достаточно слов, чтобы вырвать прощение твоему мужу! Да, Хильда! Я спасла бы твоего мужа, сестра моя!
— Я попробую, Диана, я постараюсь…
— Ступай, Хильда, ступай скорей! Поспеши, если хочешь меня видеть еще в живых?
— Письмо твоей матери, — спросила Виола дрожащим голосом, — это письмо графини де Сен-Жильды к регенту все еще у тебя?
— О! Да, да, конечно.
— Где оно?
— Здесь, на моей груди, я нарочно взяла его с собой, чтобы передать его регенту, если бы только меня допустили к нему.
— Дай мне это письмо, Диана?
— Расстаться с ним! — прошептала маркиза.
— А? — сказала холодно Виола, — ты колеблешься…
— Нет! Нет! Я вполне доверяю тебе, как самому Богу!
Диана расстегнула платье, хищная женщина протянула было уже дрожащую руку за этим письмом, но дверь внезапно отворилась, и послышался голос лакея:
— Его высочество регент!
— Регент! — прошептала Диана. — Мне страшно. Куда бы мне спрятаться?
— Туда! — ответила Виола, увлекая Диану к комнате, которая имела только один выход. При этом Диана не переставала повторять:
— Спаси моего мужа… Спаси его!
Мнимая дочь регента поспешно заперла дверь на ключ и, спрятав его за корсаж, сказала с дикой радостью:
— Теперь она в моих руках! Мне нечего бояться.

Глава XV
ДОЧЬ РЕГЕНТА и ВИОЛА РЕНИ

Филипп Орлеанский вошел скорым, но неровным шагом. Его лицо выражало глубокую грусть.
Регент подошел к Виоле и, по обыкновению, поцеловал ее в лоб.
— Отец мой, — промолвила смущенная Виола, — я бы не хотела казаться нескромной, но любовь к вам заставляет меня забыть придворный этикет. Позвольте спросить причину вашей грусти. У вас горе?
— Да, — ответил Филипп, — меня давит горе!
— Но какое?
— Исчезла госпожа де Салье. Ее ищут с нынешнего утра и не могут напасть на след ее.
— Вероятно, ее дурно искали. Сегодня не удалось найти, завтра будет счастливее.
— Завтра! — воскликнул регент. — У меня не хватит терпения. Я рассчитываю на тебя, дочь моя.
— На меня? — с удивлением спросила Виола.
— Моя полиция бессильна, ты должна мне открыть место, куда скрылась маркиза. Где она? Где она? Говори!
— Батюшка, но вы забываете ваше собственное приказание. Переступив порог Пале-Рояля, я разорвала все прежние связи с прошлым. Дочь регента не имеет ничего общего с прорицательницей Виолой Рени.
— Это правда, — ответил Филипп, — но ты в своей науке, в своих познаниях по-прежнему сильна. Наука всемогуща! И теперь я нуждаюсь в тебе. Призови на помощь науку, докажи мне еще раз свои познания и свое могущество.
— Вы требуете этого, батюшка?
— Не требую, а умоляю!
— Ну, а если вдруг дочь регента потеряла ту силу, которою владела прорицательница Рени?
Регент нахмурил брови.
— В таком случае, — ответил он, — я бы начал сомневаться в вас, сударыня, и потребовал бы отчета в ваших прежних деяниях.
Виола вздрогнула и, склонившись перед Филиппом, ответила:
— Я повинуюсь, батюшка!
— Исполни мое желание немедленно. Тебя ожидает твой жених граф де Куртене.
Виола направилась к двери.
— Куда ты идешь? — спросил регент.
— В мою комнату за одной необходимой для меня вещью.
Виола вышла и тотчас же возвратилась с магическим жезлом в руках.
— Ты дрожишь? — спросил Филипп.
— Невольно, батюшка!
После нескольких минут молчания Виола проговорила торжественным голосом.
— Я готова, спрашивайте!
— Но тебе уже известно мое желание.
— Необходимо повторить его! Того требуют духи.
— Где находится маркиза де Салье? Повели твоим духам дать ответ.
Виола возвела очи к небу, трижды провела по воздуху жезлом и взяла регента за руку, после этого она громко проговорила:
— Таинственные духи, гении мрака, проснитесь! Повинуйтесь мне! Где бы вы ни были, в облаках ли, на дне морском, проснитесь!
Виола умолкла.
— Ну, что? — спросил Филипп. — Повинуются ли они?
— Они здесь! Они окружают нас! Они говорят! Тише, тише, батюшка!
Регент затаил дыхание.
— Последнее слово сказано! — резко проговорила Виола. — О, батюшка, зачем вы меня спрашивали?
— Чтобы узнать истину…
— Маркиза де Салье умерла, — прошептала Виола, склонив голову.
Филипп Орлеанский скрестил руки на груди.
— Умерла? Это невозможно!
— Духи никогда не ошибаются… Она умерщвлена…
— Убита?!! Но кем? Узнай, дочь моя, имя убийцы…
— Я знаю его… Он носит двойное имя: отчаяние и ужас. Маркиза искала спокойствия души в смерти, ее тело поглощено волнами Сены.
— Боже! — пролепетал регент. — Я ее убийца, я наложил на нее руку.
И крупные слезы потекли ручьем из глаз Филиппа. Виола опустилась на колени и взяла его за руку, стараясь успокоить, но регент вдруг вскочил с места и проговорил решительным голосом:
— Стыдно плакать! Пора браться за дело! С разбитым сердцем я буду улыбаться. Пойдем, дочь моя! Двор ждет нас!
Виола Рени бросила странный взгляд на дверь, за которою сидела в заключении маркиза де Салье, и затем вместе с регентом отправилась в приемные покои дворца.
Считаем необходимым объяснить, каким образом овца попала к волчице.
Диана проснулась и тотчас послала за Геркулесом, чтобы узнать, нет ли чего-либо утешительного. Но слуга подал ей письмо. Диана с жадностью прочитала его и с ужасом узнала, что муж ее был в тюрьме и что приговор над ним будет произнесен сегодня же.
Маркиза не потеряла присутствия духа. Она оделась и почти бегом отправилась к тюрьме Шателе. По дороге Диана купила капюшон, чтобы скрыть лицо.
Привратник оказался непреклонен. Ни мольбы, ни просьбы Дианы на него не действовали, он не пропустил ее даже за ворота. Тогда маркиза села у ворот тюрьмы.
Прошел день, наступила ночь. Диана не сходила с места. Вдруг она вздрогнула и встала. Два тюремщика вышли из ворот.
— По крайней мере, его не заставили долго ждать, — сказал один из них, — заключен утром, приговорен вечером, а на утро и казнь!
Диана, словно привидение, предстала перед разговаривающими.
— О ком вы говорите? — спросила она.
— О маркизе де Салье, моя милая!
Маркиза ничего не ответила и побежала в Пале-Рояль. Остальное нам известно.
Толпа придворных наполняла залы Пале-Рояля. В ожидании регента разговоры вертелись исключительно вокруг одного предмета, — предстоящей казни маркиза де Салье. Большинство было возмущено тем, что одновременно с готовым пролиться потоком крови был назначен и день обручения дочери регента.
— Его высочество, регент Франции и графиня Рени! — провозгласил лакей.
Придворные стихли.
В комнату вошел Филипп, он держал за руку Виолу.
— Однако он бледен! — прошептал герцог Лараге на ухо Ришелье.
— Еще бы, — ответил Ришелье, — хотя он и высочество, но все-таки неприятно приказать рубить голову одному из своих же друзей.
Лараге проскользнул в толпу и поспешил раскланяться с только что вошедшим Жераром де Нойалем.
Филипп Орлеанский оставил Виолу Рени среди толпы придворных дам, которые обступили ее с поздравлениями, сам же пошел к придворным. Принимая поздравления с благосклонностью настоящей дочери регента, Виола беспрестанно оглядывалась кругом, как бы отыскивая кого-то в толпе. Наконец она увидала Жерара и сделала ему знак веером. Де Нойаль тотчас подошел к ней. Виола осторожно передала ему ключ и прошептала едва внятным голосом:
— Вот ключ от комнаты, где заперта Диана.
— Что надо сделать?
— Если она останется жива, то погибну я и ты вместе со мной! Настал решительный час. Ты понял меня? Ступай!
Жерар потерялся в толпе.
Де Тианж заметил эти переговоры.
Филипп Орлеанский подвел к Виоле молодого человека красивой наружности, это был граф Пьер де Куртене.
— Дочь моя, — сказал регент, — вот граф де Куртене, которого вы удостоили своим выбором. Граф, — прибавил Филипп, — вручаю вам графиню Рени, мою дочь, я отдаю вам полжизни моей, половину моего сердца.
— Ваше высочество, — ответил де Куртене, целуя Виоле руку, — я постараюсь быть достойным того сокровища, которое получаю от вас!
— Через неделю, господа, — обратился регент к придворным, — вы будете присутствовать в Пале-Рояльской капелле на бракосочетании графини Рени с герцогом Пьером де Куртене.
В это время в залу вошел виконт де Фан-Авен, его костюм был весь в пыли и в беспорядке. Он издали значительно переглянулся с де Тианжем. Пробило девять часов. К капитану гвардии подошел дежурный офицер и сказал ему что-то на ухо.
Де Тианж встал и, подойдя к регенту, тихо сказал ему:
— Ваше высочество! Какой-то монах просит позволения представиться вам.
— Что ему надо?
— Он хочет сообщить вам нечто весьма важное, ваше высочество.
— И при всех, публично?
— Да, при всех. По поводу дела маркиза де Салье, которого он сейчас исповедовал в тюрьме.
Все придворные встрепенулись. Виола спрашивала себя с беспокойством: ‘Что это значит?’
— И вы берете на себя труд докладывать мне о каком-то монахе, господин де Тианж? — сердито произнес Филипп. — Вы чересчур смелы, маркиз!
— Да, ваше высочество, смел до крайней степени, чтобы предохранить вас от горького раскаяния…
— Хорошо, я выслушаю этого монаха, — сказал регент после небольшого молчания. — Пусть войдет!

Глава XVI
МОНАХ

Виола дрожала от страха. Жерар, облокотившись на спинку стула, шептал ей:
— Мы погибли! Диана скрылась, дверь взломана. Бежим, пока есть время!
— Ты меня плохо знаешь! Я дождусь смерти здесь, и кто знает, попытаемся…
В это время вошел маркиз де Тианж. Он вел за руку молодую женщину, белокурые распущенные волосы которой наполовину закрывали ее бледное лицо.
— Ваше высочество! — сказал он. — Маркиза де Салье…
Регент отступил как бы перед привидением, потом он весь вспыхнул.
— Маркиза де Салье! — воскликнул Филипп. — Жива! Так вы обманули меня, дочь моя? — прибавил он, обратившись к Виоле.
— Духи меня обманули, отец мой! — ответила Виола Рени.
— Ваше высочество! — шептала сквозь слезы Диана, бросаясь на колени перед Филиппом. — Ваше высочество, сжальтесь! Прикажите пощадить моего мужа!
‘Я чувствую, что схожу с ума!’ — подумала Виола.
— Ваше высочество, — продолжала Диана, — милость сделает вас достойным царского венца! Я у ног ваших… Ради самого Бога, сжальтесь! Прикажите лучше убить меня, но помилуйте его!
‘Мне кажется, что когда-то давно, — подумал Филипп, — я слышал подобный же умоляющий голос, и те же самые слова…’
— Ах! — продолжала Диана. — Вы сжалитесь надо мной! Простите его невольное преступление, если не для него и не для меня, то для той умирающей, которая написала эти строки. — Диана подала регенту письмо графини де Сен-Жильды.
— Что это за письмо? — промолвил Филипп.
— Прочтите, ваше высочество, прочтите его…
‘Свершилось!’ — подумала Виола. Потом, взяв регента за руку, она сказала:
— Это мое письмо, батюшка! Оно у меня украдено! Это письмо моей матери.
— Это письмо украдено, говорите вы? Так вот кто мой враг! Муж предупреждал меня, а я не верила ему! Теперь я все ясно вижу! И вы против меня! Вы хотите погубить меня! Что же я вам сделала? Хильда, Хильда, что же я сделала тебе?
— Вы напрасно обвиняете меня! — гневно возразила Хильда. — Я вас не знаю, и никто не поверит вам!
Филипп быстро пробежал строки, написанные рукой умирающей.
— Что я узнаю? — промолвил он и, обращаясь к маркизе, прибавил. — Кто же вы, сударыня? Как звали вашу мать?
— Графиня де Сен-Жильда, ваше высочество…
— А вы? Вы?
— Диана де Сен-Жильда.
— Не слушайте ее, ваше высочество! — перебила Виола. — Отец мой, прикажите ей замолчать! Она лжет… Она вас обманывает…
— Я Диана де Сен-Жильда! — повторила маркиза.
— Диана? — пробормотал регент. — Вы? Нет, это невозможно…
— Отчего же, ваше высочество?
— Потому что у графини была только одна дочь… моя дочь…
— Так Хильда дочь моей матери! — воскликнула Диана, отступая. — Кто же смеет верить этому? Это ложь, ваше высочество! Это гнусная ложь!…
— Берегитесь, сударыня! Такое обвинение…
— Не может касаться меня, отец мой! — снова попыталась вмешаться Виола. — Ваше высочество, прошу вас, простите эту женщину. От горя она потеряла рассудок. Она надеется обманом вымолить прощение справедливо осужденному человеку!
— Что?! — вскричала возмущенная маркиза. — Осмелитесь ли вы еще раз повторить, что вы не знаете меня? Можете ли поклясться перед Богом, что я не Диана де Сен-Жильда и что вы не Хильда, дочь Гильоны?
— Я не желаю отвечать вам!
— Боже мой! — промолвил регент. — Две женщины оспаривают друг у друга одно имя! Кто из них говорит правду? Кто же? Кто?! Кто знает истину?
— Я, ваше высочество! — ответил громкий голос, заставивший вздрогнуть и Диану, и Виолу.
Эти слова произнес только что вошедший монах. Темный капюшон рясы скрывал его лицо.
‘Что это за монах?’ — подумала Виола.
— Говорите же, отец мой! — приказал регент.
— Вот истина, которую вы хотите знать, ваше высочество! Девичье имя маркизы де Салье Диана де Сен-Жильда.
— Неправда! Неправда! — закричала Виола Рени. — Этот монах заодно с моими врагами, он обманывает вас!
— Ваше высочество! — продолжал монах. — Вот брачный акт маркиза де Салье с Дианой де Сен-Жильдой.
Филипп взял из рук монаха бумагу.
— Это правда! — промолвил он.
— Что же касается этой женщины, — продолжал монах, указывая на дрожащую Виолу, — это дочь цыганки… Это Хильда, дочь Гильоны!
— Я Хильда, дочь Гильоны! — сказала Виола и судорожно засмеялась. — А где ваши доказательства?
— Доказательства! — проговорил виконт де Фан-Авен. — Я только что приехал из Вилеруа. Прошу извинений у его высочества за небрежность моего дорожного костюма…
Регент взял бумагу, поданную ему Геркулесом, развернул ее и побледнел.
— Брачный акт, — прошептал он, — Хильды, дочери Гильоны, с маркизом де Салье… Что это значит?
Диана, ломая руки, глухо застонала.
— Он, мой муж, женат?! О! Мой Бог! Мой Бог!…
— Что же думаете об этом вы, ваше высочество? — спросила Виола Рени. — Если их обвинение было бы справедливо, тогда у маркиза де Салье, стало быть, две жены! Оружие, которым они хотели поразить меня, оборачивается против них же самих! Довольно клеветы! Велите арестовать этих подлецов! Я не знаю, кто эта женщина, но я Диана де Сен-Жильда! Я ваша дочь!
— Повторите ваши слова при мне, если посмеете! — сказал монах, сбрасывая капюшон с лица.
— Маркиз де Салье! — вскричали все.
— Ну, что ж! — возразила Виола, гордо подняв голову. — Не удалось! Я проиграла свою голову. В подобную игру можно было рискнуть! Я гибну, но отомщу за себя, потому что влеку за собой этого человека! Де Салье должен умереть! Регент может забыть нанесенные ему оскорбления, если ему это заблагорассудится, но за преступление двоеженства регент невластен простить!
— Да, ваше высочество, это правда, — сказал бледный маркиз, — я муж этой женщины! Уличенная мною года четыре тому назад в неверности и желании отравить меня, Хильда цыганка, маркиза де Салье, выпила на моих глазах яд, приготовленный ею же для меня! Считая ее умершей, я был свободен и женился на Диане! В Пале-Рояле, во дворце регента, я узнал, что это дьявольское создание живо и не разлучно со своим любовником и соучастником, графом Жераром де Нойалем.
— Маркиз! — сказал Жерар угрожающим голосом.
— Молчите! — приказал Филипп.
— Мое присутствие страшило эту женщину, — продолжал де Салье. — Я мог уничтожить ее одним словом. Она поклялась, что лишит меня жизни! Вчера, по ее приказанию, убит мой верный слуга. Она посягала на жизнь неповинной Дианы! Вот что это за женщина, ваше высочество. Вот что она сделала.
— Я подтверждаю эти слова! — твердым голосом сказал де Тианж. — И ее соучастники уже в моих руках, они арестованы.
— В тюрьму, в Шателе, обоих! — приказал регент, указывая на Виолу и Жерара.
— Нет, ваше высочество! — воскликнула Виола. — Не тюрьма и не плаха!
Она быстро сняла с пальца кольцо, открыла его и поднесла ко рту.
— Вот лучший плод моей науки, — прибавила она с улыбкой на устах. — Это умерщвляет скоро и без страданий. Оставлю еще для тебя, Жерар. На, возьми! (Она протянула любовнику кольцо.) Умираю, и без сожаления.
Это были ее последние слова. Без единого звука Хильда упала замертво.
Яд был, вероятно, силен, потому что в то же мгновение граф де Нойаль повалился на труп бывшей цыганки.
В зале послышался ропот негодования и ужаса, все отошли от несчастных, которые не дождались людского суда и сами приговорили себя к смерти.
— А теперь, ваше высочество, — вздохнул де Салье, — я возвращаюсь в Шателе.
— Ваше высочество, — прошептала Диана, — ради моей матери. Простите, простите!…
Регент приподнял молодую женщину и прижал ее к груди.
— Маркиз де Салье, — сказал он, — перст Божий наказал преступников. Вы свободны! И вы будете моим сыном.
Де Салье встал на колени и поцеловал руку Филиппа, который продолжал:
— Регент Франции не может быть неблагодарным: маркиз де Тианж, поздравляю вас с герцогом, а вас, виконт де Фан-Авен, я делаю капитаном гвардии…
— Да здравствует регент! — крикнул радостно Геркулес.

—————————————————————-

Первоисточник текста: Двоеженец. Роман в 3 ч. / Соч. Ксавье де-Монтепена. — Санкт-Петербург: тип. Эттингера, 1874. — 264 с., 20 см.
Монтепен Ксавье Де
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Кровавое дело, Монтепен Ксавье Де, Год: 1888
  2. Фиакр No 13, Монтепен Ксавье Де, Год: 1882
  3. Доктор умалишенных женщин, Монтепен Ксавье Де, Год: 1879
  4. Чревовещатель, Монтепен Ксавье Де, Год: 1876
  5. Владетель Мессиака, Монтепен Ксавье Де, Год: 1867
  6. Рауль, или Искатель приключений, Монтепен Ксавье Де, Год: 1878
  7. Месть принцессы Джеллы, Монтепен Ксавье Де, Год: 1876
  8. Огненная земля, Рид Томас Майн, Год: 1864
Электронная библиотека