Двенадцатый час
Двенадцатый час
Примечания
Примечания
Условные сокращения
Двенадцатый час
Двенадцатый час
Двенадцатый час, Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна, Год: 1939
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Кузьмина-Караваева Е. Ю. (Мать Мария) Жатва духа: Религиозно-философские сочинения.
СПб.: ‘Искусство—СПБ’, 2004.
В душе каждого из нас есть мучительные и неуничтожаемые заносы. Мысль о России. Не со стороны, не как историки, не холодным разумом знали мы, что Россия погибает, а каждый своим личным опытом ощущал эту гибель. У одних врезались в память штабеля тел тифозных на какой-нибудь станции, ждущих погребения, у других — голодные дети, обреченные на смерть, третьи видели момент гибели всей России в расстреле близких, переживая их ужас в подвале Чека. Наша любовь к родине была окрашена мучительным тоскующим чувством. Наша любовь была безнадежна. Ощущение гибели так точно. Собственно, мы все погибали вместе с Россией, и почти у каждого из нас есть память о каком-нибудь дне, когда казалось, что вот предел, что больше терпеть нельзя, что вокруг воцарилась вечная ночь и нет никакой надежды.
За эти девять лет выросли бесчисленные могилы. Могилы тех, кто умирал в глухую ночь и не мог верить, что будет рассвет. И казалось нам, что в этих могилах лежат не только наши близкие и любимые, но и сама Россия ляжет в них.
Страшный опыт у нас у всех, и надолго он обессилил нас.
Долго не были мы способны ни к какой борьбе и даже не знали, какие силы противника. Если же что и кидало нас на борьбу, то это была бессильная злоба и беспредельное отчаяние.
Но теперь что-то случилось в мире.
Пусть в области истории, во внешних событиях, не изменилось почти ничего, пусть и сейчас владеет та же власть в России и так же бросает в тюрьмы и ведет на смерть всех, кто ей неугоден, пусть Европа еще не до конца поняла глубину трагедии русского народа и пусть ей до этой трагедии еще мало дела.
В какой-то иной плоскости — в области духа — можно уже учуять, что свершился великий перелом, иной свет забрезжил, иными ветрами насыщен воздух. Если отвлечься от медленной поступи истории, если забыть ежедневное и прислушаться к иным ветрам, то можно отчетливо слышать, как бьет двенадцатый час — час освобождения и пробуждения духа.
И постепенно мы все начинаем дышать этим воздухом двенадцатого часа. Да и внешние признаки перелома уже налицо, надо только внимательнее всмотреться в них. В отдельных людях, в различных собраниях людей начинает ощущаться какая-то крылатость, подъем и вера. И впервые мы начинаем опознавать врагов, они — это не отдельные люди со злой волей. Отдельные люди — только орудие злой воли, они одержимы темной силой и влекомы ею. За ними во весь рост вырисовываются темные силы, и против них должна вестись борьба. И кажется чем-то несомненным, ‘что сей род изгоняется молитвой и постом’. Никакие человеческие усилия, никакая воля и никакой разум не смогут найти правильных путей, если не будет понято, что ‘сей род изгоняется постом и молитвой’.
Только так, только такими усилиями можно добраться до самой сердцевины тьмы, которая окружает Россию, и избавить ее от гибели. Это первое, что нам всем нужно помнить. И кроме такой чисто отрицательной задачи мы начинаем ощущать и иную — большую, труднейшую — положительную. Мы можем так ее выразить: ‘Познаю тебя, начало высоких и мятежных дней’. Мы чувствуем, что при какой-то исторической удаче завтрашний русский день будет ослепительно светлым и своим светом осветит весь мир.
Мы начинаем верить, что завтрашний день осуществит творческое единение начал веры и начал человеческих усилий. И когда мы мысленно обращаемся к России, то впервые нам хочется смотреть не назад, на последний клочок русской земли, последний берег, оставленный нами, а вперед, на те берега, которые вырисовываются перед нами в предрассветном сумраке.
Впервые при мысли о России нам дается не прежняя память об утратах, не прежняя печаль о гибели, не образ единой, великой могилы, а какая-то непомерная радость, какое-то светлое озарение. Но чем озареннее видится нам завтрашний день, тем труднее наша обязанность по отношению к нему. Обязанность каждого отдельного частного человека в области его частной жизни и частной работы — быть готовым, быть достойным, уметь прибрать свою духовную горницу. Это обязанности добросовестности, труда, любви и ответственности. С другой стороны, существуют иные обязанности — обязанность всех нас, объединенных воедино, соборно направляющих свою волю и любовь к России и на Россию.
Ведь как бы пламенна ни была наша вера в светлый завтрашний день, как бы мы ни жаждали его — мы должны помнить, что на нашем пути могут быть иные срывы и неудачи. Или человеческое творчество пойдет слишком мерзким путем, не сумев подчинить себя непоколебимым началам веры. Или надежда на завтрашний свет может быть недостаточно действительна и распылится в мечтаниях, дав орудия действиям темной силы. Или разъединение заставит говорить людей на разных языках, и не поймут они друг друга. Или, опаленные первым лучом рассвета, мы так уверуем в свои силы, что начнем строить Вавилонскую башню вместо Господнего Собора, в котором обитает Дух Святой.
И вот, дабы бороться со всеми этими искушениями и опасностями, нам надлежит окружить все пути русского творческого духа молитвой. Нам надлежит молиться о всех тех — по именам нам неведомых, — кому предстоит стать новыми путеводными маяками русской духовной культуры. О духовных вождях, видящих дальние цели и светящих вперед на много поколений, и о рядовых работниках на жатве духа, в деле духовного возрождения и просветления нашего народа, — надлежит нам молиться, чтобы на все их человеческие усилия легла печать благодати, чтобы все они соединились знаком любви и чтобы это соединение было во имя Христово. Тогда каждый малый из них будет больше себя, потому что Христос будет среди них и будет совершать их дела.
Нам надо молиться о нас самих, чтобы любовь наша просветилась благодатью, чтобы усилия наши были бы доброкачественны и оказались нужными для общего творчества завтрашнего русского дня. Нам надо молиться, чтобы все усилия людей, больших и малых, мудрых и немудрых, молитвенников, богословов, мыслителей, делателей, — были бы благословенны.
В каждом из нас как-то бьется единое сердце России. И в молитве о благодатном озарении наших путей это сердце, бьющееся в каждом из нас, может быть очень дерзновенным. Материнское сердце России пережило страшную Голгофу своего народа.
Сердце России помнит: поругание Церкви и мученическое исповедание веры верных сынов Церкви, сердце России помнит смерть тысяч своих детей в темных подвалах Чека, из которых никуда не докричишься и никого не дозовешься, помнит оно голодных ребят, умирающих от голода по всем дорогам, по всей равнине русской, помнит гибельную гражданскую войну, когда русский убивал русского, помнит Соловки, где к медленной смерти ежедневными мучительствами приближаются люди, помнит изгнанных и томящихся в чужой земле, помнит растлеваемое юношество, которое насильно обращается в коммунистов.
Все пережило и все помнит сердце России — и память эта о ежеминутно грозящей гибели и обступающей со всех сторон беспросветной тьме, — дай ему Боже великое дерзновение и великую силу его молитве.
Сердце России бьется в каждом из нас и заставляет дерзновенно молиться и дерзновенно верить, что близится воскресение, что двенадцатый час уже бьет.
ММ — Мать Мария (Скобцова). Воспоминания, статьи, очерки. Paris, YMCA-PRESS, 1992. T. 1, 2.
БА — Бахметьевский архив Колумбийского университета в Нью-Йорке.
ДП — Древний Патерик, изложенный по главам. М., 1899 (репринт, М., 1991).
Дар (1955 г.) С. Б. Пиленко, матери Е. Ю. Скобцовой, собравшей и переписавшей многие сочинения дочери после ее гибели. Отдельные слова ей не удалось расшифровать, отсюда — встречающиеся в текстах пропуски.
Впервые опубл. в ММ. Т. 2. В наст. томе по этому изданию.
Двенадцатый час — час воскресения Иисуса Христа. В память об этом событии Пасхальная утреня начинается в полночь торжественным крестным ходом вокруг храма.