Гарем
Гарем
Книга стихов
Книга стихов
Книга посвящена Виктору Гюго.
Справка.
Справка.
Двенадцатый Час, Д-Эрвильи Эрнст, Год: 1874
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Эрнест д’Эрвильи
16. Двенадцатый Час
(Вольный перевод с французского)
Посвящено Альфонсу Лемерру*
Дебелая луна плывёт дорогой в звёздах,
к полуночи царит лишь лунный ореол.
Над всей землёй течёт прозрачный чистый воздух.
Мир — будто заключён в магический чехол.
Все эльфы в этот час с весёлою отвагой,
сбивая с алых роз жемчужную росу,
сбираются в полёт крылатою ватагой,
и трели соловьёв уже слышны в лесу.
Там, глубже всех корней, — обширные хоромы.
В подземных мастерских, вдали от лишних глаз,
по наковальням бьют затейливые гномы,
чтоб в золото одеть шлифованный алмаз.
В полночные часы встают заимодавцы,
желая заявить о попранных правах.
Дрожите должники, хапуги и мерзавцы!
Настал черёд Теней. Идёт гнетущий страх.
‘Скачи ж, мой славный конь, лети быстрее шторма.
Проедем холм и дол, и город недалёк.
Цок-цок! Скачи вперёд. Скорей на запах корма!
Цок-цок, мой старый друг. Скачи лихой конёк!
Скачи! Супруга ждёт, накрыла стол дубовый
богемским хрусталём — не просто для красы,
и пивом напоит, и брагою медовой.
‘Дождись!’ — кукуют ей шварцвальдские часы.
Цок-цок, мой старый друг! Мне б глянуть на сорочки
в розетках кружевных, взглянуть на всех ребят,
в кроватках их резных, пока им ангелочки
о всяких чудесах на ушко говорят.
Скачи, мой бравый конь! Наверное, служанка,
над Библией заснув, сидит у каганца.
Цок-цок! И снова холм. Ещё одна полянка.
Ты слышишь ? Для тебя трусят там тюк сенца’.
Я в мыслях гнал коня, чтоб тот, забыв усталость,
скакал, покуда есть огонь в его груди,
а рядом — не унять, так прытко разбежалась —
стелилась наша тень, всё время впереди.
В дупле меж старых ив, согбенных и горбатых,
задумалась сова, снеся там три яйца.
Змеящийся ручей серел на перекатах.
Казалось, будто горн струит поток свинца.
Мы мчались вслед ручью, его извивам вторя,
и только плески волн нам слышались вокруг,
лобзающих камыш на их дороге к морю —
тревоживший меня, щемящий душу звук.
Потом повеял бриз, несущий запах мятный,
уснувшие цветы и травы разбудив,
и чей-то голос вдруг, и нежный и приятный,
назвав меня, запел чарующий мотив.
Мой конь рванул назад одним внезапным скоком.
Я вглядывался в ночь, страшась недобрых чар,
и сразу увидал, как стала над потоком
тень женщины нагой, похожая на пар.
Безудержно смеясь и не чинясь нимало,
в зелёных волосах, кругом облекших лик,
она передо мной волну волос чесала
и пела. Это был невероятный миг!
‘О Франк! Моя любовь светлей и ярче утра!
Приди скорей ко мне в хрустальный мой вертеп.
Там ждёт тебя постель из роз и перламутра,
и ты забудешь мир, где ветер так свиреп.
У нас там смех и свет, и несравненный запах.
Увидь там голубых ундин без лишних риз.
И кобольдов увидь на их гусиных лапах,
а вечером взгляни на танцы выдр и крыс.
Приди к нам пировать. Мои столы — на диво.
Коралл, резная кость. Взгляни, на чём я ем.
Есть дюжина сестёр. Все юны и красивы.
Мы вместе навсегда составим твой гарем.
Под звуки арф тебе дадут вина забвенья.
Магический рубин украсит твой бокал.
Тебя наверняка охватит упоенье.
Из памяти уйдёт всё зло, что ты познал.
Сменяй же этот мир, о Франк, на царство наше.
Спеши, и мы тебя в объятья заключим.
Ты станешь вечно пить из чудотворной чаши ,
пребудешь вечно юн и навсегда любим’.
Так, страстная, звала меня к себе сирена,
нагая красота! И был смущён мой дух.
Я б ринулся за ней и не ушёл из плена,
но, к счастью, прокричал среди полей петух.
Русалку ту с тех пор не раз я видел всюду,
где празднество идёт — в разгаре да в пылу,
глаза её блестят подобно изумруду,
но ‘фартучек на ней с сырым пятном в углу’.
Есть в Мюнстере у нас такое изваянье:
русалку увидав, я будто древний Лот,
бегу во весь опор, готовый сыпать бранью,
не обернусь, крещусь, крича: ‘Mein Gott! Mein Gott!’
Ernest d’Hervilly La Douzieme Heure
A Alphonse Lemerre*
Minuit! — La lune jaune, effacant les etoiles,
Se traine lourdement sur sa route d’azur ,
La terre exhale sous les mysterieux voiles
De l’ombre consolante un souffle doux et pur.
C’est l’heure ou dans le sein de la rose epuisee,
Leurs quatre ailes au vent, les sylphes gais et vifs
Egrenent en riant des perles de rosee.
Le rossignol charmant prelude dans les ifs.
Au-dessous des gazons, plus bas que les rhizomes
Odorants de l’iris, plus bas, plus bas encor,
Dans leurs noirs ateliers, les lutins et les gnomes
Faconnent les grenats sur des enclumes d’or.
Minuit! —Oh! frissonnez, Debiteurs aux mains rouges!
Les Creanciers sanglants vont reclamer leurs droits ,
Tremblez, dans vos palais, palissez dans vos bouges,
Les Spectres sont debout, mornes, roides et froids.
‘ Trotte, mon bon cheval! kt! kt! allons, courage!
La ville est proche , encor ce mont, encor ce val!
Ne sens-tu pas l’odeur exquise du fourrage ?
Kt! kt! mon vieil ami , trotte, mon bon cheval.
‘ — Trotte! — Je vois d’ici sur la table de chene
La chope en cristal bleu de Boheme, ou je bois ,
Kt! kt! — Ma femme blonde abandonnant sa laine,
La main au front, regarde а l’horloge de bois.
‘ Kt! kt! mon vieil ami! — J’ai soif de voir les langes
Et les rideaux а fleurs, et les berceaux sculptes
Ou dorment mes petits enfants, а qui les anges
Content tout doucement des contes enchantes.
Trotte, mon bon cheval! — Notre servante incline
Sa tete sur la Bible, et s’endort dans son coin ,
Kt! kt! encor ce val! encore cette colline!
Trotte! N’entends-tu pas debotteler le foin? ‘
Ainsi j’aiguillonnais une fois, dans un reve,
Mon cheval fatigue trebuchant aux cailloux,
Tandis que sur le sol, noir ecuyer, sans treve,
Mon ombre galopait, bizarre, pres de nous.
Entre les saules vieux et bossus, au tronc vide,
Ou le hibou sinistre et songeur a pondu,
Un ruisseau serpentait, reluisant et rapide,
Comme, hors du creuset, un jet de plomb fondu ,
Nous en suivions le bord, seuls, sous la lune ronde.
On n’entendait au loin nul autre bruit dans l’air
Que le bruit des baisers confus que donnait l’onde
Aux roseaux de la rive, en courant vers la mer.
Soudain, comme une brise au frais parfum de menthe
S’elevait, caressant les fleurs dans leur sommeil,
J’entendis une voix singuliere et charmante
Qui prononcait mon nom dans un chant sans pareil.
Mon cheval fit un saut, brusquement, en arriere,
Et souffla. — Je sondai la nuit avec stupeur,
Et je vis, emergeant de l’etroite riviere,
Une femme au corps pale ainsi qu’une vapeur ,
Le rire sur les dents, la gorge decouverte,
Les yeux fixes sur moi tres-langoureusement,
Elle lissait, lissait sa chevelure verte,
Et chantait! — Incroyable et terrible moment!
‘ A part l’amour, oh va! bien vaine est toute chose!
Viens habiter, o Frank, mon palais de cristal.
Sous les grands lis des eaux un lit de nacre rose
Attend ton noble corps que bat le vent brutal!
‘ Chez nous tout est parfum, chanson, lumiere, joie!
Beau voyageur, je t’aime! Oh! viens! et tu verras
Les Ondins au corps bleu, les Kobolds aux pieds d’oie,
Le soir, faire valser les loutres et les rats!
‘ Viens souper avec moi, mon Frank! Les escabelles
Sont d’ivoire et de jais, la table est de corail!
J’ai douze soeurs, ainsi que moi jeunes et belles ,
Viens! nous te formerons un eternel serail!
Aux accords inouis de nos harpes d’ebene,
Les hanaps de vermeil incrustes de rubis
T’apporteront dans une ivresse surhumaine
L’oubli vivifiant des maux longtemps subis.
‘ Viens, mon doux voyageur, viens oublier le monde,
Et dans nos bras polis а jamais enferme,
Tu gouteras sans fin la volupte profonde
D’etre jeune toujours, Frank, et toujours aime! ‘
Nue et touchante, ainsi m’appelait la sirene!
Et moi, fou, fremissant, eperdu, fascine,
J’eusse obei peut-etre а sa voix souveraine,
Si le clairon du coq dans les champs n’eut sonne.
Et je me rappelai cette Nixe qui rode
Dans nos fetes parfois, deguisee avec soin,
Et, souriant а tous de ses yeux d’emeraude,
Froisse un tablier blanc ‘ toujours humide au coin’.
Or, sourd comme au Munster une froide statue,
Sans plus me retourner que le vieux juste Loth,
Je m’enfuis tout а coup, bleme, а bride abattue,
Les mains en croix, criant : — ‘ Mein Gott! Mein Gott! ‘
*Альфонс Лемерр (1838-1912) — виднейший французский издатель, быстро ставший в Париже ‘князем издателей’ — ‘Prince de l’edition’. Помимо большого количества классических авторов и исторических сочинений, опубликовал многих поэтов и прозаиков-современников. Был первым издателем поэтов-парнасцев. Его девизом стали слова ‘Fac et spera’ — ‘Действуй и надейся’.
(с) Copyright: Владимир Корман, 2010
Свидетельство о публикации N11001215123