П. СТРУВЕ
ПРИМЕЧАНИЯ
‘Двенадцать’ Александра Блока, Струве Петр Бернгардович, Год: 1921
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Александр Блок: Pro et contra.
Личность и творчество Александра Блока в критике и мемуарах современниках
Издательство Русского Христианского гуманитарного института
Санкт-Петербург 2004
‘Двенадцать’ Александра Блока, по-видимому, самое сильное до сих пор отражение революции в литературе. Уже сейчас можно сказать без преувеличения, что это подлинно памятник революционной эпохи. В этом произведении действительно отразилась революция, ее безбожие, ее бесчеловечность, ее — перефразируя другие стихи того же поэта — бессильный, непробудный грех. В предисловии, которым П. П. Сувчинский сопроводил софийское издание ‘Двенадцати’ {Александр Блок. Двенадцать / С предисловием П. Сувчинского. Российско-болгарское книгоиздательство, София (б. о. г.). С. 36.}, он определяет поэзию Блока как чувственный реализм и не очень высоко оценивает его творчество с религиозной точки зрения. Поэтому ‘образ Христа в белом венчике из роз’ — неубедительный, тусклый, чужой, случайный и безответственный, даже недопустимо безответственный, кощунственный (с. 6).
Справедливый суд и заслуженный приговор, но его надо, мне кажется, расширить и углубить. Все произведение Блока, при потрясающей чувственной правдивости, делающей из него большую художественную ценность и первоклассный исторический памятник, религиозно, а тем самым и эстетически, двойственно и противоречиво, не примирено в себе, как непримиренным в себе и эстетически незаконченным и потому несовершенным был всегда и остается Блок. Тут религиозный критерий сливается с эстетическим. Правда изображения в ‘Двенадцати’ Блока религиозно не освобождена от цинизма или кощунства восприятия. Отсюда то естественное отталкивающее впечатление, которое на многих производят ‘Двенадцать’.
Человек, а потому и писатель, может к пороку, греху, мерзости, пошлости относиться различно: их можно воспринимать безразлично в процессе простого отображения или изображения, их можно превозносить и идеализировать, и, наконец, к ним можно относиться с эстетически-иерархической оценкой, ставя их в надлежащее соотношение с другими сторонами лирики или действительности. Только последнее отношение эстетически правильно и религиозно законно.
Блок в своих ‘Двенадцати’ колеблется между этими тремя отношениями. Истинная, совершенная поэзия, образцами которой могут служить поэтические части Библии, ‘Фауст’ Гёте, ‘Борис Годунов’ Пушкина, всегда эстетически-иерархически и тем самым религиозно расценивает изображаемое. И потому она никогда не впадает в соблазн кощунства. Между тем у Блока почти всегда двусмысленное отношение к изображаемому, заключающее в себе опасность цинизма и кощунства.
Относительно А. Блока ставился еще вопрос об его отношении к русской революции. Этого вопроса П. П. Сувчинский касается в заключении своего предисловия. Но нам его понимание Блока в этом отношении не вразумительно.
Отношение к русской революции есть частный случай отношения к греху и мерзости вообще. Оно у Блока тоже двусмысленно, цинично и кощунственно. Это не может не восприниматься болезненно всеми любящими красоту блоковской поэзии. Ведь тот же самый поэт, который написал соблазнительно-кощунственное ‘Двенадцать’, написал стихи ‘На поле Куликовом’, ‘Русь’, ‘Россия’, проникнутые историческим смыслом, любовью к живому и вдохновенному образу России, поруганному безбожной и бесчеловечной, кощунственной и мерзкой революцией, в ‘Двенадцати’ изображенной, но не преодоленной ни эстетически, ни религиозно. Невольно вспоминается вещее признание самого же Блока, что он принадлежит к какой-то проклятой породе людей, к ‘детям страшных лет России’, у которых ‘в сердцах, восторженных когда-то, есть роковая пустота’1.
На правдивом изображении лица революции в ‘Двенадцати’ лежит именно соблазнительная печать ‘роковой пустоты’ в религиозном отношении.
Печатается по тексту первой публикации: Русская мысль (София). 1921. Янв.—февр. Кн. I—II. С. 232—233.
Петр Бернгардович Струве (1870—1944) — экономист, критик, публицист, политический деятель, прошел эволюцию от ‘легального марксизма’ к кадетству, став одним из его лидеров, редактор журнала ‘Русская мысль’, участник сборников ‘Вехи’ (1909), ‘Из глубины’ (1918). В эмиграции возобновил издание журнала, первый номер которого был прислан Блоку, о чем свидетельствует запись в дневнике от 20 апреля 1921 г.: ‘…Та же обложка — только прибавлено: ‘основана в 1880 году’. Передовая от редакции — ‘К старым и новым читателям ‘Русской мысли», как весь номер, проникнута острым национальным чувством и ‘жертвенной’ надеждой на возрождение великодержавной России’ (Блок А. Дневник / Подг. текста, вступ. ст. и примеч. А. Л. Гришунина. М., 1989. С. 343). Номер журнала был внимательно прочитан Блоком, сделаны выписки из статьи П. Н. Савицкого (подпись: Петроник) ‘Идея Родины в советской поэзии’, а статья переписана полностью в дневник (см.: Там же. С. 344—345). На смерть Блока Струве откликнулся некрологической статьей, в которой оценил ‘Двенадцать’ как ‘величайшее достижение Блока’, где ‘он мощно преодолел романтизм и лиризм, в совершенно новой, с_в_о_е_й форме сравнялся с Бальзаком и Достоевским. С Бальзаком — в объективном, достигающем грандиозности, изображении мерзости и порока, с Достоевским, кроме того — в духовном, пророческом видении, что в здешнем мире порок и мерзость смежны со святостью и чистотой в том смысле, что не внешняя человеческая стена, а только какая-то чудесная, незримая, внутренняя черта их разделяет в живой человеческой душе, за которую, в з_е_м_н_о_м, неизбывно борются Бог и Дьявол, Мадонна и Содом’ (Струве П. In memoriam // Руль (Берлин). 1921. No 261. 25/12 сент.).
1 Из стихотворения ‘Рожденные в года глухие…’ (1914).