Две власти, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1921

Время на прочтение: 7 минут(ы)
Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2015.

ДВЕ ВЛАСТИ
(золотопогонники и рабоче-крестьянская)

Как я счастлив, что никогда не был и не буду политиком.
Совершенно не умею заниматься этим делом. Еще более я счастлив, что Бог и природа наградили меня очень недурной способностью: посредством ряда начертанных на бумаге знаков — довольно связно излагать свои мысли…
Может быть, эти мысли отчасти ребенка, отчасти — поэта. Но ведь всем известно, что дети и поэты чаще других говорят правду.
Кто как не ребенок первым заметил и громко, честно, во всеуслышанье крикнул:
— А ведь король-то голый!
Теперь, когда весь мир наполнен ‘голыми королями’ — такие откровенные андерсеновские ребята — сущий клад для человечества.
Все взрослые люди типа Зензинова, Милюкова и Минора — все эти бородатые дяди, все Керенские, Абрамовичи, Черновы и Мартовы смотрят издали на ‘короля’ и, поглаживая усы, тихо перешептываются друг с другом:
— Платье немного более красное, чем надо, но фасончик ничего, — во всяком случае, более приемлемый, чем прежний золотопогонный…
— Да уж эти золотопогонники, — укоризненно кивает головой Чернов. — Не дай-Бог вернутся!
— Господи! — кряхтит Минор, — все, что угодно — пусть самая багровая, самая пурпурная мантия на короле, но только не эти золотопогонники, угнетатели народа…
Вот тут-то мне, пылкому, порывистому крошке, и хочется крикнуть им на ухо, да так пронзительно крикнуть, чтобы все вздрогнули:
— Бородатые! Усатые! Лысые! Седые! Ослепли вы, что ли? Да ведь король-то голый!
Я хоть и дитя, но бездоказательно говорить не люблю… Для всех, кто так панически боится возвращения золотопогонников, для всех, кто измазанное кровью опухшее тело принимает за красную королевскую мантию, — я приведу несколько отрывков из летописи, а что эта летопись правдива, проверьте у Милюкова — ведь он пишет объемистую историю России за последние годы. Он все знает!

I. Золотопогонная Дума и рабоче-крестьянская Учредилка

После 2-й Думы задумали золотопогонники изменить избирательный закон… Позвали умнейших, хитрейших и сказали:
— Пополам перервитесь, а сократите это дело…
Самый опытный цирюльник оказался — Крыжановский… Он так ловко подстриг, так ловко подбрил, так незаметно кое-где выпустил, кое-где обкарнал, что вся печать завыла от ужаса и негодования…
Ругали последними словами и золотопогонников, и новый закон 3-го июня, а больше всех влетело Крыжановскому. Ни один парикмахер не получил такого гонорара.
Было тогда времечко, когда хоть и с оглядкой, но могли изругать любого золотопогонного человека так, что от него комок мочалы оставался.
И вот засияло наконец-таки над Россией теплое солнышко Учредительного собрания.
У рабоче-крестьянской власти нашелся свой Крыжановский, но более опрощенный, более, так сказать, ‘рабоче— крестьянский’.
— Нет такой компании, которая бы не расходилась, — сказал матрос Железняк, разгоняя Учредительное собрание.
Это тебе, брат, не Крыжановский, который, может быть, месяца четыре бился, исписал, может быть, четыре стопы бумаги для того только, чтобы утянуть из-под носа избранников частицу их прав и привилегий.
Новый Крыжановский ничего не писал и едва ли вообще изощрялся в умственных комбинациях.
Просто захотелось человеку спать, он подошел к председателю и, помахивая винтовкой, просто, прямолинейно заявил:
— А ну вы, шпана, геть по домам! Расходитесь, что ли! Спать хотца…
И выгнал всех.
И разошлись.
Может быть, председатель Чернов для очистки совести и сказал, как говаривал, бывало, Иван Александрович Хлестаков:
‘Но, но! Вы не особенно… Со мной, вообще, не советую’… Однако ушел. И все ушли. И убежали. За границу убежали. 520
Не знаю как кому, но мне, прямолинейному ребенку из Андерсоновской сказки — больше нравятся золотопогонники, чем рабоче-крестьянская.
Я предпочитаю золотопогонников.

II. Дипломатия

Видали ли вы когда-нибудь фотографические снимки мирных конференций? . . . . . . . . . .
Такие хорошенькие.
Все присутствующие во фраках или золотых мундирах, у всех ордена, ленты через плечо — и даже на фотографиях видно, как все вежливо, солидно разговаривают… Можно разве допустить, чтобы какой-нибудь иностранный дипломат стукнул кулаком и заорал на Сазонова:
— Чего развалился?! Когда я говорю — прошу встать!
А мы все знаем одну мирную конференцию, на которую прибыла жирноволосая, немытая Биценко в грязной кофточке (по-моему, не бабье это дело по конференциям шататься…).
И когда генерал Гофман стал говорить о своих полномочиях, полученных им от кайзера, а большевики в это время сидели, то вот что говорит беспристрастная летопись:
‘Когда большевистские дипломаты при упоминании о кайзере остались сидеть — генерал Гофман стукнул кулаком по столу и закричал: ‘Прошу встать’. И все большевики встали, и бедная, затрапезная Биценко тоже встала’.
Хорошо еще, что сердитый Гофман стукнул кулаком только по столу, а не по голове ближайшего русского дипломата…
Не знаю, как вы, а я больше предпочитаю бывших золотопогонных дипломатов.

III. Искусство

Я имел удовольствие редактировать свой ‘Сатирикон’ и при золотопогонниках и при рабоче-крестьянской власти.
Ах, как меня жали золотопогонники…
Бывало, выругаешь генерал-губернатора или министра — штраф. Целых 500 рублей.
Нарисуешь карикатуру на Распутина — с цензурой целый день приходится торговаться, пока пропустят {В ‘Сатириконе’ за все время было напечатано три карикатуры на Распутина. — Примечание Арк. Аверченко.}.
Семь потов сойдет, пока протащишь через Главное управление по делам печати эту немудрую штуку.
Как, бывало, острая политическая тема — так мы торговались с цензурой, будто два маклака из-за кривой лошади.
Тяжелое было время.
А рабоче-крестьянская власть оказалась проще.
Нарисовал я в своем журнале ‘Барабан’ карикатуру на Брест-Литовский мир — хлоп! Так двинули ногой по ‘Барабану’, что одна зияющая дыра осталась.
Кроме дыры, остался еще ‘Сатирикон’. Нарисовали мы в ‘Сатириконе’ карикатуру на Троцкого, который рабоче-крестьянам речь держит — так за это двинули сапогом по ‘Сатирикону’ так, что я со своими сотрудниками два года из Петербурга бежал!
И от пустяка мы бежали — от Гороховой, 2.
Так после такого со мной обращения ‘рабоче-крестьянской’, для меня золотопогонник приятнее родного любимого дяди!
Потому что, ежели выбирать из двух, то я предпочитаю, чтобы мне на ногу наступили, чем снесли полчерепа наганом.

IV. Унутренние враги

Недавно в газетах были описаны последние часы революционера Каляева, приговоренного золотопогонниками за убийство великого князя — к смертной казни.
Был суд. Серьезный, солидный, со свидетелями, с адвокатом — много было пышной церемонии.
Приговорили человека к смертной казни, свезли в крепость, а сами заготовили приказ о помиловании.
— Ежели — говорят — он попросит помилование, то мы смертную казнь отменим.
Стал адвокат умолять.
— Просите помилования! Ведь вас не заставляют отказаться от своих убеждений, а только просите о сохранении жизни.
— Не желаю. Не хочу унижаться перед золотопогонниками, — отвечал пылкий революционер.
И умер он, бедный, во имя рабоче-крестьянской власти.
Любопытная подробность: золотопогонники почему-то не хотели допускать адвоката Жданова присутствовать при казни его подзащитного…
Сносились для этого с департаментом полиции, хитрили в министерстве внутренних дел — много было пролито поту.
И вся это для того, чтобы обойти закон, допускавший присутствие адвоката на месте казни.
Неприемлемая была это публика — золотопогонники. Рабоче-крестьянская власть совсем не похожа на них. Вот, по словам летописца, как казнили в прошлом году в Одессе: ‘Вводили смертника в уборную, наклоняли ему голову над раковиной и выстрелом в затылок сносили череп… Когда мозг и кровь стекали в раковину, спускали воду и, вытащив труп из уборной, складывали во дворе в штабеля, которые ночью свозились на свалку’.
Хорош был бы Жданов, присутствовавший при такой несложной церемонии.
‘В занятом советскими войсками районе объявили регистрацию оставшимся офицерам, под угрозой расстрела в случае уклонения. Явилось на регистрацию около 5000 человек… Их окружили, отправили в концентрационный лагерь и в одну ночь из пулеметов всех расстреляли’.

* * *

Товарищи Мартов, Чернов и Абрамович! Мы не сходимся с вами во вкусах…
Вы говорите: ‘Лучше большевики, чем возврат к золотопогонникам’.
А я вам говорю:
— Если кто-нибудь из вас видит, действительно, на голом красном короле одежду — то он слепой глупец, если не видит ничего кроме голого, красного, но говорит, что видит платье, — то просто мошенник.
А с мошенником детской душе не пристало общаться.
Всем же простым, не ослепленным, не искушенным золотом и не отуманенным глупостью людям, не боясь, громко, как Андерсеновское дитя, скажу:
— Нам ли бояться золотопогонников… Нам ли терпеть ‘рабоче-крестьянскую’?!
Ну-ка, на выбор?

КОММЕНТАРИИ

Впервые: Зарницы, 1921, 3 июля, No 14. Печатается впервые по тексту журнала.
…и новый закон 3-го июня, а больше всех влетело Крыжановскому. — Крыжановский Сергей Ефимович (1862—1935) — русский государственный деятель, юрист. Тайный советник (1907), соратник П.А. Столыпина, статс-секретарь его императорского величества (1916). Автор и разработчик ряда важнейших государственных актов, в том числе нового Положения о выборах в Думу от 3 июня 1907 г., которое нарушало царский манифест от 17 октября 1905 г. и Основные законы 1906 г., согласно которым ни один новый закон не мог быть принят без санкции Государственной думы.
— Нет такой компании, которая бы не расходилась, — сказал матрос Железняк, разгоняя Учредительное собрание. — Учредительное собрание — представительный орган в России, избранный в ноябре 1917 г. и созванный 5 (18) января 1918 г. в Таврическом дворце для определения государственного устройства России. Прения затянулись далеко за полночь, и в пятом часу утра 6 (19) января 1918 г. начальник караула матрос Железняк сообщил председательствующему эсеру Чернову, что ‘караул устал’ и предложил поэтому закрыть заседание.
…стукнул кулаком и заорал на Сазонова… — Сазонов Сергей Дмитриевич (1860-1927) — дипломат, государственный деятель. В 1909 г. — товарищ (заместитель) министра иностранных дел, в 1910-1916 гг. — министр иностранных дел.
…жирноволосая, немытая Биценко — Биценко Анастасия Алексеевна (1876-1938) — российский политический деятель, одна из создательниц партии левых эсеров (1917), член ее ЦК, участница мирных переговоров в Брест-Литовске, о которых и пишет Аверченко.
…генерал Гофман — Гофман Макс (1869-1927) — германский генерал и дипломат, сыгравший видную роль в событиях Первой мировой войны. В 1917 г. был назначен начальником штаба Главнокомандующего Восточным фронтом и в этом качестве представлял германское командование в ходе переговоров о Брестском мире. На переговорах занимал крайне агрессивную и неуступчивую позицию, вел себя излишне экспансивно (‘ставил свой солдатский сапог на стол переговоров’, по выражению Л.Д. Троцкого).
Нарисовал я в своем журнале ‘Барабан’ карикатуру на Брест-Литовский мир… Нарисовали мы в ‘Сатириконе’ 688
карикатуру на Троцкого… двинули сапогом по ‘Сатирикону’ так, что я со своими сотрудниками два года из Петербурга бежал! — Сатирико-юмористический журнал ‘Барабан’ печатался в издательстве ‘Новый Сатирикон’ с апреля
1917 г. по февраль 1918 г. Карикатура, о которой пишет Аверченко, была напечатана в No 28 (декабрьском) за 1917 г. и выглядела так: обрызганный кровью свиток с заголовком ‘Мирный договор России с Германией’. Подпись: ‘Скреплен кровью генерала Скалона’ (генерал-майор В.Е. Скалой застрелился 29 ноября (12 декабря) 1917 г.). Писатель неточен: ‘Барабан’ продолжал выходить и после публикации этой карикатуры, был закрыт в феврале 1918 г. (на No 3).
‘Новый Сатирикон’ был закрыт на No 18 за 1918 г. Несмотря на то, что на выпуске стояла пометка ‘август’, сам Аверченко утверждал, что его детище погибло 18 июля 1918 г. (см. фельетон ‘Безглазое, безротое лицо’).
…бежали — от Гороховой, 2. — На ул. Гороховой, 2 размещалась Петроградская Чрезвычайная комиссия.
…последние часы революционера Каляева — Каляев Иван Платонович (1877-1905) — член Боевой организации эсеров. 4 февраля 1905 г. убил бомбой московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Повешен в Шлиссельбургской крепости.
‘В занятом советскими войсками районе объявили регистрацию оставшимся офицерам’ — Вполне вероятно, что Аверченко пишет о ‘севастопольском апокалипсисе’ ноября 1920 г. Сразу же после занятия города красными частями по городу были расклеены объявления об общем собрании в цирке всех зарегистрировавшихся белых офицеров: Пришедшим гарантировали жизнь, не явившиеся автоматически расценивались как враги и контрреволюционеры. В назначенный день цирк и прилегающая к нему площадь были забиты законопослушными ‘бывшими’. В течение двух дней все эти люди исчезли. Большинство вывозили в окрестности города и расстреливали, тысячи были утоплены.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека