Две повести в стихах: Бал и Граф Нулин, Надеждин Николай Иванович, Год: 1829 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ В. Г. БЛИНСКАГО.

ВЪ ДВНАДЦАТИ ТОМАХЪ

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ И СЪ ПРИМЧАНІЯМИ С. А. Венгерова.

ТОМЪ I.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича. Bac. Остр., 5 лин., 28
1900.

Надеждинъ.

Дв повсти въ стихахъ: Балъ и Графъ Нулинъ.

(‘Вст. Евр.’ 1829 г., No 3).

Въ начал статьи разбирается ‘Балъ’ Баратынскаго. Беремъ вторую половину, чтобы ознакомить читателя съ тми плоскостями, которыми Надеждинъ преслдовалъ Пушкина. О другихъ его выходкахъ противъ Пушкина см. выше въ примчаніяхъ къ ‘Литературнымъ Мечтаніямъ’ (Примч. 1).

Графъ Нулинъ есть произведеніе Корфея нашей Поезіи. Оно пересажено сюда изъ оранжереи Сверныхъ цвтовъ, гд явилось, назадъ тому уже годъ, во всей полнот младенческаго простодушія, утрачивающагося, какъ видно, съ лтами. И столь ослпительно яркое сіяніе славы Поэта, въ лучахъ кося вращается эта милая крошка литтературнаго нашего міра, что еще досел ни одинъ дурный глазъ (на недостатокъ коихъ гршно бы однако было пожаловаться) не изурочилъ ее внимательнымъ разсматриваніемъ и завистливымъ разборомъ. Нулинъ… Пушкинъ!… Сіе послднее имя обдавало невольнымъ благоговніемъ всхъ и повергало въ безмолвное изумленіе. Честь и слава величію генія! одно имя его есть уже фирма, подъ которою самое ничтожество пропускается безпошлинно въ храмъ безсмертія!…

Его Сіятельство является теперь въ другой разъ на литтературной сцен, почти особнячкомъ, не безъ нкоторой даже перемны въ прозрачномъ своемъ костюм противъ перваго дебюта {Въ превосходной епизодической картин кота (Гр. Нул. ст. 23), Поетъ подмнилъ нын, если не обманываетъ насъ память, кошку мышью: это переодло жеманнаго Крысопольскаго Селадона въ старинный обыкновенный костюмъ Васьки прожоры, боле щадящій чувство приличія, но мене оригинальный и не совсмъ гармонирующій съ ходомъ цлаго. Соч.}. Это показываетъ, что Поетъ не оставляетъ безъ отеческаго вниманія дтища, имъ на свтъ пущеннаго, что ему хочется продлить, упрочить и всеобщее вниманіе, созываемое имъ на малютку. Будемъ признательне къ трудамъ высокомощнаго повелителя въ области нашей Поезіи: отважимся бросить теперь скромный взглядъ на сіе драгоцнное произведеніе, въ которомъ, какъ въ мікрокосм, отпечатлвается типъ всего поэтическаго міра, имъ сотвореннаго!

Но съ чего начатъ обзоръ нашъ?… Дай мн точку! требовалъ нкогда мудрецъ, пытавшійся повернуть вселенную: мы бы удовольствовались теперь и звательцомъ, чтобъ имть по крайней мр что-нибудь, къ чему бы можно было прикрпиться. Но, по несчастію, для насъ въ Граф&#1123, Нулин нтъ даже и тхъ точекъ, коихъ длинные ряды украшаютъ, подобно перламъ, произведенія ныншнихъ геніевъ: это — да проститъ намъ тнь великаго Паскаля!— это есть кружочикъ, коего окружность — везд, и центръ — нигд!… Если имя Поэта () должно оставаться всегда врнымъ своей етмологіи, по которой означало оно у древнихъ Грековъ твореніе изъ ничего: то пвецъ Нулина есть par excellence Поетъ. Онъ сотворилъ чисто изъ ничего сію поему. Но за то и оправдалась надъ ней во всей сил древняя аксіома Іонійской філософической школы, на которую столь нападали позднйшіе Креаціоналисты, что изъ ничего ничего не бываетъ (ex nihilo nihil fit). Никогда произведеніе не соотвтствовало такъ вполн носимому имъ имени. Графъ Нулинъ есть нуль {Одинъ забавникъ, занимающійся литтературною геральдикою, предлагаетъ Нулину принять въ Графскій гербъ свой, вмсто девиза, тотъ аріметическій знакъ, отъ котораго происходитъ его знаменательное имя — о. Пожалуй — чего добраго!… Если ввести этакъ алгебраическую схематику въ область литтературы, то мы увидимъ на опыт длинные ряды воображаемыхъ только въ Маематик чиселъ съ минусами. Соч.}, во всей маематической полнот значенія сего слова. Глубокомысленный Кантъ поставлялъ существеннымъ характеромъ комическаго то, что ожиданіе, имъ возбуждаемое превращается въ нуль. Нашъ Нулинъ не можетъ имть и на то претензіи. Онъ не возбуждаетъ никакихъ ожиданій, кром чисто нульныхъ. И мы — не безъ сердечнаго конечно раскаянія въ позволяемомъ себ кощунств — можемъ сказать языкомъ великаго Галлера: ‘Взгромождаю нули на нули, умножаю ихъ, возвышаю въ безчисленныя степени: и ты, нуль! остаешься всегда весь, всегда равенъ себ — предо мною’!

И такъ — просимъ теперь не прогнваться, если мы увольняемъ себя отъ всегда скучной, но всегда и полезной работы: представить содержаніе *разбираемой нами поэмы въ анатомическомъ скелет. Что тутъ анатомировать?.. Мыльный пузырь, блистающій столь прелестно всми радужными цвтами, разлетается въ прахъ отъ малйшаго дуновенія… Что же тогда останется?.. Тотъ же нуль — но въ добавокъ . . безцвтный! А эта цвтность составляетъ все оптическое бытіе его!.. Скажемъ по сему только pro forma: Графъ Нулинъ проглотилъ пощечину Натальи Павловны, геній Поэта переварилъ ее съ творческимъ одушевленіемъ и … разршился — Нулинымъ. C’est le mot de l’nigme!..

‘Fi donc!’ закричатъ со всхъ сторонъ усердные прихожане нигилистическаго изящества, коимъ становится дурно отъ всякаго чтожества: ‘что за педантическій тонъ? Что за школьное транство? Какъ будто отъ поэтическаго произведенія, назначаемаго единственно для наслажденія, непремнно должно требоваться это несносное нчто, коимъ прожужжали намъ уши предики и диссертаціи!.. А bas le Vandale! bas le pedant!.. Намъ не нужно ничего, кром картинъ — однхъ картгтъ и только! Поетъ долженъ быть врнымъ живописцемъ Природы: et voilа tout!’ — Ваши покорные слуги, Mesdames et Messieurs! Мы никогда и не думали отнимать у Поезіи ея законнаго родоваго преимущества — живописать Природу. И мы можемъ, съ позволенія нжнаго слуха вашего, прошепнуть въ оправданіе наше варварское изреченіе Горація, почитаемаго Корфеемъ педантовъ и идоломъ школъ: ut pictura, poёsis!… Да и чтожь иначе могло бы привлечь вниманіе наше на разбираемую теперь нами поемку, если бы мы поэтическую живопись считали чисто за нуль въ есетическомъ мір?… Не одно ли только это и сообщаетъ ей призракъ литтературной вещественности?… Иначе — намъ пришлось бы ограничиться однимъ ариметическимъ дйствіемъ вычитанія: нуль изъ нуля — нуль! и — концы въ воду!— И такъ — живопись… поетическая живописъ!... А la bonne heure!… Никто не можетъ оспаривать пальму поэтическаго живописца у Пвца Нулина. Его произведенія — и кто не знаетъ ихъ наизусть!— исполнены картинами, схваченными съ Натуры рукою мастерскою, одушевленною и — даже иногда слишкомъ — врною. Графъ Нулинъ представляетъ непрерывную галлерею подобныхъ картинъ. Самое начало повсти есть образецъ живописи, коей не постыдились бы знаменитйшіе мастера Фламандской школы:

Пора! пора! рога трубятъ,

Псари въ охотинчьихъ уборахъ

Чмъ свтъ ужь на коняхъ сидятъ,

Борзыя прыгаютъ на сворахъ.

Выходитъ баринъ на крыльцо,

Все, подбочась, обозрваетъ,

Его довольное лицо,

Пріятной важностью сіяетъ.

Чекмень затянутый на немъ,

Турецкіи ножъ за кушакомъ,

За пазухой во фляжк ромъ,

И рогъ на бронзовой цпочк.

Въ ночномъ чепц, въ одномъ платочк,

Глазами сонными жена

Сердито смотритъ изъ окна

На сборъ, на псарную тревогу.

Вотъ мужу подвели коня,

Онъ холку хвать и въ стремя ногу,

Кричитъ жен: не жди меня!

И вызжаетъ на дорогу. (5, 6)

Не правда ли, что прекрасно?…. Но превосходнйшее chef-d’-oeuvre сей прелестной галлереи есть панорама сельской или лучше дворовой Природы, раскинутая магическимъ ковромъ предъ глазами Натальи Павловны, героини повсти:

Наталья Павловна сначала

Его ¹) внимательно читала,

Но скоро какъ-то развлеклась

Передъ окномъ возникшей дракой

Козла съ дворовою собакой

И ею тихо (?) занялась.

Кругомъ мальчишки хохотали,

Межь тмъ печально подъ окномъ

Индйки съ крикомъ выступали

Во слдъ за мокрымъ птухомъ,

Три утки полоскались въ луж.

Шла баба черезъ грязный дворъ

Блье повсить на заборъ… (9, 10)

¹) Т. е. Романъ.

Это уже — не первой чета! Здсь изображена природа во всей нагот своей — l’antique! Жаль только, что сія мастерская картина не совсмъ дописана. Не уже ли въ широкой рам чернаго барскаго двора не умстились бы дв три хавроньи, кои, разметавшись по султански на пышныхъ диванахъ топучей грязи, въ блаженномъ самодовольствіи и совершенно Епікурейской беззаботности о всемъ окружающемъ ихъ, могли бы даже сообщить нчто занимательное изображенному зрлищу?… Почему Поетъ, представляя бабу, идущую развшивать блье черезъ грязный дворъ, уклонился нсколько отъ врности, позабывъ изобразить, какъ она, со всмъ деревенскимъ жеманствомъ, приподымала выстроченный подолъ своей пестрой понявы,

Чтобы ей воскрилій

Не омочить усыпленною грязнаго моря волною? …

Это едва извинительно въ живописц великомъ и всеобъемлющемъ!… Изображенія внутреннихъ душевныхъ ситуацій не мене живописны. Кто не закраснется хоть немножко при описаніи разстроеннаго положенія сердечныхъ длъ Графа Нулина, приготовляющагося къ ночному пилигримству?

Несносный жаръ его объемлетъ,

Не спится Графу, бсъ не дремлетъ

И дразнити, гршною мечтой

Въ немъ чувства. Пылкой нашъ герой

Воображаетъ очень живо

Хозяйки взоръ краснорчивой,

Довольно круглый, полный станъ,

Пріятный голосъ, прямо женскій,

Лица румянецъ деревенскій —

Здоровье краше всхъ румянъ.

Онъ помнитъ кончикъ ножки нжной,

Онъ помнитъ точно, точно такъ,

Она ему рукой небрежной

Пожала руку, онъ дуракъ,

Онъ долженъ бы остаться съ нею,

Ловить минутную затю.

Но время не ушло…. (21, 22)

А!.. каково!.. Не льзя, право, не сотворить молитвы! такъ живо изображено бсовское наважденіе!.. Здсь интересъ повсти начинаетъ возрастать по законамъ драматическаго искусства. Опытный читатель вмст со влюбленнымъ Графомъ

. . . . . .Въ потемкахъ бродитъ,

Дорогу ощупью находитъ,

Желаньемъ пламеннымъ томимъ,

Едва дыханье переводитъ,

Трепещетъ, если полъ подъ нимъ

Вдругъ заскрипитъ.

Вотъ онъ подходитъ

Къ завтной двери и слегка

Жметъ ручку мдную замка,

Дверь тихо, тихо уступаетъ,

Онъ смотритъ: лампа чуть горитъ

И блдно спальню освщаетъ,

Хозяйка мирно почиваетъ,

Иль притворяется, что спитъ.

Онъ входитъ, ищетъ (?), отступаетъ —

И вдругъ упалъ къ ея ногамъ.

Она . . . (23, 24)

Поетъ не столько милостивъ для читательницъ: онъ проситъ Петербургскихъ дамъ, съ ихъ позволенья, самимъ

Представить ужасъ пробужденья

Натальи Павловны….

И разршить, что длать ей. (24)

Это не совсмъ вжливо! Можетъ быть, многія изъ нашихъ Московскихъ дамъ, не бывавши въ такихъ случаяхъ, не будутъ и умть дополнить сами собою этотъ проблъ. Но — тс!.. что-то будетъ дальше?…

Она, открывъ глаза большіе,

Глядитъ на Графа — нашъ герой

Ей сыплетъ чувства выписныя

И дерзновенною рукой

Уже руки ея коснулся …. (25)

Hlas!…

Но — тутъ опомнилась она, (ib.)

Слава Богу!…

Гнвъ благородный въ ней проснулся

И честной гордости полна,

А впрочемъ, можетъ быть, и страха,

Она Тарквинію съ размаха. . . . (ib.)

Уфъ!…

Даетъ пощечину, да! да!

Пощечину, да вдь какую! . . . (ib.)

Вотъ истинно Высокое Поезіи!… Какой безпредльный Океанъ вскрывается для взора и слуха читателя!… Здсь живопись сливается съ музыкою, краски мшаются со звуками… и у меня по сію пору мерещится въ глазахъ этотъ бдный Нулинъ, облизнувшійся какъ лысый бсъ, и отдается въ ушахъ эта звонкая пощечина, разбудившая даже косматаго Шпица и врную Парашу. Чудаки покачиваютъ головою и говорятъ сквозь зубы: ‘все это такъ! все это правда! все это врный снимокъ съ натуры!… Да съ какой натуры?… Вотъ тутъ-то и закавычка!… Мало ли въ натур есть вещей, которыя совсмъ не идутъ для показу?… Дай себ волю… пожалуй, залетитъ и — Богъ всть! — куда! — отъ спальни недалеко до двичьей, отъ двичьей — до передней, отъ передней — до сней, отъ сней — дальше и дальше!… Мало ли есть мстъ и предметовъ, еще боле вдохновительныхъ, могущихъ представить новое неразработанное и неистощимое поле для трудолюбивыхъ длателей!… Немудрено дождаться, что насъ поведутъ и туда со временемъ! — Что-жъ касается до повсничествъ и безпутствъ, то имъ нсть числа!... Выставлять ихъ на показъ, значитъ оскорблять человческую природу, которая не можетъ никогда выносить равнодушно собственнаго уничиженія. Почему и желательно было бы, чтобъ он не выходили никогда изъ того мрака, въ коемъ обыкновенно и совершаются!’ — C’est bon, Messieurs les Camtschadales! C’est bon!— Правду сказать, не льзя не признаться, что ваши опасенія имютъ видъ справедливости. Сцена, происшедшая между Графомъ и Натальей Павловной, безъ сомннія, очень смшна. Можно легко поврить, что ей отъ всего сердца

Смялся Лидинъ, ихъ сосдъ,

Помщикъ двадцати трехъ лтъ. (31)

Я и самъ, хоть не помщикъ, но завалившись недавно еще за двадцать три года, но могу не раздлить его смха, хотя и не имю на то особыхъ причинъ, какія вроятно имлъ онъ. Но каково покажется это моему почтенному дядюшк, которому стукнуло уже пятьдесятъ, или моей двоюродной сестр, которой невступно еще шестнадцать, если сія послдняя (чего Боже упаси!), соблазненная демономъ двическаго любопытства, вытащитъ потихоньку изъ незапирающагося моего бюро это сокровище?.. Грха не оберешься!.. Съ другой стороны однако должно согласиться, что пвецъ Нулина не совсмъ еще отршился отъ узъ приличія и уметъ иногда полагать границы своевольному своему генію. Такъ напр. при подробномъ описаніи ночныхъ утварей, которыми аккуратный Monsieur Picard снабдилъ отходящаго ко сну Графа:

Monsieur Picard ему приноситъ

Графинъ, серебряной стаканъ,

Сигару, бронзовой свтильникъ,

Щипцы съ пружиною, будильникъ... (20)

Кто не чувствуетъ, что послднее слово есть вставка, замнившая другое равно созвучное, но боле идущее къ длу, слово, принесенное Поетомъ съ истинно героическимъ самоотверженіемъ въ жертву тиранскому приличію?… То же самое чувство благородной снисходительности къ людскимъ предразсудкамъ выражается въ полумімическомъ отвт Графа на вопросъ Натальи Павловны:

‘Какъ тальи носятъ?’ — Очень низко,

Почти до… вотъ до этихъ поръ.

Какая любезная скромность!… Поэтъ заставилъ героя своего не сказать, а показать {Совсмъ иначе думалъ Превилъ (Pr&egrave,ville), отвчавшій одному поету: ‘mon d…. aussi est dans la nature, et pourtant je не le montre pas!’ Я то правда однако, что вжливый Графъ Нулинъ показалъ не свое, а чужое!.. Соч.} то, для выраженія чего языкъ нашъ не иметъ книжнаго слова. Grand merci!…

О стихосложеніи Графа Нулина и говорить нечего. Оно, по всмъ отношеніямъ, прекрасно {Строгіе метроманы нападаютъ на нкоторыя просодическія вольности, которыя позволялъ себ иногда пвецъ Нулина. Они особенно цитуютъ сей стихъ, съ мрачнымъ неудовольствіемъ:

И мамзель Марсъ, увы! старетъ. (15)

Но тоническое насиліе, оказанное здсь слову: мамзель, есть дло совсмъ постороннее для трибунала Русской просодіи. Оно не наше, а Французское. Французскому же языку — по дламъ и мука! Отъ него произошло не мало бдъ для нашей несчастной литтературы. Соч.}. Стихи гладкіе, плавные, легкіе, какъ бы сами собою сливаются съ языка у Поэта. Это — nugae canorae! Увлекаясь ихъ плнительною гармоніею, невольно иногда негодуешь и спрашиваешь: ‘За чмъ эти прекрасные стихи имютъ смыслъ? За чмъ они дйствуютъ не на одинъ только слухъ нашъ?’ Истинно завидна участь Графа Нулина! За проглоченную имъ пощечину, Его Сіятельство купилъ счастіе быть восптымъ въ прелестныхъ стихахъ, которыми не погнушались бы знаменитйшіе герои.

Кончимъ разсмотрніе наше общимъ замчаніемъ объ обихъ повстяхъ, насъ занимавшихъ. Это суть прыщики на лиц вдовствующей нашей литтературы! Они и красны и пухлы и зрлы: но…

Che chi ha i duo, occhi il veda!…

Съ Патріаршихъ

прудовъ.

Надеждинъ.

Дв повсти въ стихахъ: Балъ и Графъ Нулинъ.

Читайте также: