Две колыбели, Смирновский Платон Семенович, Год: 1855 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

НА ВСЯКОЕ ВРЕМЯ ВЪ ДОБРЫЙ ЧАСЪ.

(нчто въ родъ фельэтона).

Пл. Смирновскаго.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1855.

ДВ КОЛЫБЕЛИ.

ПОВСТЬ.

(Переводъ).

Было нкогда ужасное время для дтей, еще ужаснйшее для бдныхъ матерей: он, ежеминутно должны были страшиться не только за наружную красоту, но даже за самую жизнь этихъ ангеловъ, дарованныхъ нить Господомъ Богомъ. Оспа, съ каждымъ днемъ усиливалась, и этотъ страшный бичь, выбиралъ себ жертвами только существа самыя нжныя, самыя милыя и самыя прекрасныя, и если не отнималъ у нихъ жизни, то обезображивалъ такъ, что никто кром матери, — смотрящей всегда глазами сердца,— не могъ уже узнавать ихъ. По прошествіи немалаго времени, сила ума,— стремящагося къ благородной и благодтельной цли, вспомоществуемаго случаемъ,— положила конецъ жестокостямъ и опустошеніямъ этой болзни: незабвенный Эдуардъ Дженнеръ, открылъ коровью оспу.

Маркиза Помфрекуръ, въ начал 1776 года, удалилась въ свой уединенный замокъ, находящійся въ четырехъ миляхъ отъ Парижа, единственною причиною этого уединенія была смерть ея мужа. Окруженная многочисленной прислугой, она, для жизни духовной и сердечной, имла два юныя и прекрасныя созданія — двухъ милыхъ дтей, съ которыми разлучалась только для того, чтобъ уложить ихъ въ колыбели. Нкоторые, старинные, преданные друзья ея дома, проводили день или два, въ ея замк, чтоже касается до обычныхъ визитовъ,— она умла избавиться отъ нихъ ршительнымъ отказомъ. Сыну ея, Гастону, былъ четвертый, а дочери ея, Луиз, другой годъ.

Молодая маркиза, еще въ полномъ блеск лтъ и красоты, дала себ твердый обтъ: до-тхъ-поръ не возвращаться въ шумный свтъ, пока не потребуетъ того польза ея дтей… И такъ, сидя между двухъ колыбелей, въ которыхъ заключалось все ея счастіе, она чувствовала невыразимую радость въ своемъ положеніи, вовсе непонятную людямъ, проводящимъ время среди шума и тревогъ общества. Вс ея радости, все ея счастіе, было заключено въ этихъ двухъ малюткахъ, а дти этихъ лтъ,— кто не знаетъ,— сущіе ангелы, если природ угодно было надлить ихъ и красотою, въ ихъ кроткихъ личикахъ, во-время сна и даже сквозь слезы, всегда блеститъ невинная улыбка, полная неизъяснимой радости, а взоры, такъ и манятъ къ сладкому поцлую.

Небольшія удовольствія, состоящія, большею частію, изъ однихъ игръ, доставляемыхъ матерями ихъ дтямъ, для маркизы были часами отдохновенія, и прерывали на нкоторое время благоговйную тишину ея уединенія. Эта нжность, источникъ ея счастія, иногда нарушалась внезапною печалью. Особенно въ т минуты, когда маркиза, восхищалась милой красотою любезныхъ созданій,— которымъ съ такимъ самоотверженіемъ посвящается вся жизнь,— сердце матери наполнялось разнаго рода безпокойствами. Какъ необходима въ эти минуты помощь релегіи! И что, какъ не чистая, нжная любовь, исполненная боязни и страха за любимый предметъ, такъ близко возноситъ насъ къ Богу? О, какъ часто эта мать, пораженная внезапнымъ и безотчетнымъ страхомъ, вдругъ падала на колна, умоляя Ангеловъ-хранителей, сохранить ея земныхъ ангеловъ!..

Въ одинъ вечеръ, мучимая неопредленнымъ чувствомъ страха, маркиза, жарко цловала Гастона, уснувшаго на ея колнахъ, не преставая однакожъ качать колыбельку, въ которой спала Луиза. Теплый, напитанный ароматомъ втерокъ, наввалъ въ отворенное окно прохладу майскаго вечера.

Вошла горничная.

— Что съ тобою Лиза?— спросила маркиза, замтивъ грусть на лиц своей двушки.

— Со мною, сударыня?Ничего — отвчала она — Боже моё! со мной ровно ничего…

— Ну, такъ ты, врно, какъ и я, грустна безъ причины…

Лиза вздохнула.

— Мн кажется, что ты скрываешь что-то отъ меня?— сказала маркиза — Нельзя безъ причины быть такой встревоженной: это видно на твоемъ лиц…

— Боже мой! поврьте мн, сударыня, право ничего…— сказала съ замшательствомъ горничная.— Вдь, бываютъ-же, иногда, въ дурномъ расположеніи духа, право у меня ршительно ничего нтъ, чтобы могло меня печалить… Я думала, что вы изволили звонить, а потому и пришла…

— Закрой окно, да вели подать огня, потомъ скажи мадамъ Вале, что я ее прошу сюда.

Выйдя ихъ комнаты, Лиза встртила кормилицу Луизы.

— Ахъ, мадамъ Вале, постарайтесь по-искуссне меня скрыть горесть, причиненную намъ этимъ печальнымъ извстіемъ.

— Бдныя дти! он теперь съ ангелами — сказала кормилица съ тяжкимъ вздохомъ — но кого надо жалть, такъ это ихъ бдную мать, Катерину… Потерять дитя, стоитъ двухъ смертей!.. а она потеряла обихъ, Боже мой, обихъ за разъ: мальчика и двочку похитила смерть у этой бдной женщины… О, что можетъ быть ужасне оспы!

— Но, мадамъ Вале, сдлайте милость, постарайтесь, чтобъ всть объ этомъ несчастій, недошла до вашей доброй госпожи, ей стоитъ только взглянутъ на ваше печальное лице, чтобы вса узнать.

— Ахъ, Лиза, это выше силъ моихъ. Притомъ-же, я печалюсь не только объ одномъ несчастій Катерины, но еще… ну, да нужно-же сказать, я, я… боюсь… эта ужасная cna ходитъ по всему городу… а у насъ…

— Тише, мадамъ Вале! ради Бога тише!

— Правда. Милосердый Боже! Я боюсь, чтобъ она не дошла до насъ, моя маленькая королева, моя красотка Луиза, и красавчикъ Гастонъ… Каково только подумать, что и они могутъ заболть?.. Ахъ, Боже мой! подумай, сколько такихъ невинныхъ и прекрасныхъ созданій сдлались жертвами этой ужасной болзни… Какъ будто ихъ милыя головки, съ ихъ невинными улыбками, не могли укрыться подъ крыломъ Ангела-хранителя! О, какъ много, много горя наземл!!

— Мужайтесь, мадамъ Вале, не зароимте въ сердце нашей госпожи страшнаго безпокойства, открывъ ей это несчастіе… Ахъ! я и забыла, что она васъ дожидается, ступайте къ ней скоре.

Лиза ушла внизъ, но скоро возвратилась, неся свчи, кормилица, безъ памяти, бжитъ къ ней на встрчу и говоритъ:— Боже мой, Лиза, что это сдлалось съ барыней? Спроси у ней, ради Бога… она, быть можетъ, теб скажетъ… Посл того какъ я вошла, она не перестаетъ плакать, даже не хочетъ отвчать мн, когда я ее спраши? вала о причин ея слезъ.

Посл того, эти дв добрыя женщины, не въ состояніи будучи скрывать свою печаль, вошли въ комнату, гд сидла маркиза, и сли передъ нею тихо рыдая.

Он представляли странную и трогательную картину, принимая такое живое участіе въ горести благородной маркизы.

— Ахъ, добрые мои друзья — сказала наконецъ молодая мать — я все слышала, я стояли тутъ за дверью… Ахъ Катерина! бдная Катерина! и обихъ….она лишилась обихъ?!.. Он были ровесники Гастону и Луиз, не такъ-ли? въ томъ нтъ сомннія…

— Ахъ, сударыня! — вскричали одна-за-другой об женщины, отирая слезы — сударыня, вы не должны предаваться отчаянію, Богъ милостивъ, на нашемъ дом еще покоится Его святая десница.

— О — сказала маркиза, съ горькой улыбкой — вы не имете дтей, а уже грустите, скажите, не, ужели мн, которая должна бояться за сына и дочь, неужели мн нельзя позволить грустить я облегчить сердце слезами, которыя душатъ меня… Но, прости меня, добрая кормилица, ты также должна много страдать, теб принадлежитъ это печальное право, Луиза, которую ты воспитала своимъ молокомъ, также принадлежитъ и теб… Ахъ еслибъ это молоко, по великодушію воспитательницы, могло избавить Луизу отъ этой жестокой болзни,— страха бдныхъ матерей.

Преданная совершенно этимъ болзненнымъ впечатлніемъ, маркиза получаетъ письмо отъ г-жи Рандонъ, единственнаго ея друга.

Вотъ это письмо:

‘Парижъ, 12 Мая 1776 г.’

‘Госпож маркиз Антуанет де Помфрекуръ.’

‘Милая моя Антуанета! По прізд своемъ въ уединенный замокъ, Помфрекуръ, вы не имли отъ меня ни одного визита, котораго, давно ждали, и, конечно, еще и теперь ждете, я вамъ даже не отвчала на два ваши письма, исполненныя заботами о томъ, что составляетъ мою жизнь… Ахъ, милая Антуанета, я въ послднее время подвергалась страшному испытанію, на мн лежала священная обязанность. Мой Генрихъ, единственное мое дитя, дарованное Богомъ, былъ застигнутъ этою страшною болзнію — ужасомъ бдныхъ матерей — оспою! Вы вполн понимаете это, я надъ нимъ бодрствовала цлые дни и ночи, не щадя себя. Я обращалась къ Богу, съ мольбою, спасти мое дитя, я дерзнула даже умолять Божіе милосердіе о пощад этого юнаго личика, на которомъ Онъ Самъ благоволилъ напечатлть божественную красоту. Боже мой! одна только мать могла умолять Тебя о томъ безъ оскорбленія Твоего величія. Вслдъ за тмъ я, внутренно, сдлала обтъ.’

‘Безъ сомннія, вы помните, мой другъ, наше путешествіе на югъ, — этому уже будетъ три года.— Выхавъ подъ вечеръ, изъ Бордо, въ карет, съ наступленіемъ ночи, мы прибыли въ небольшой городокъ, Сент-Эмильйонъ, по причин темноты, мы не могли разсмотрть странный видъ, представляемый покачнувшимся холмомъ, гд дома, нагромождены какъ-ни-попало, надъ другими, такъ, что сверху, вы видите только одинъ клубящійся дымъ подъ своими ногами. За темнотою ночи, мы ничего не могли различить въ этомъ живописномъ хаос разрушенныхъ стнъ, башенъ, хижинъ… Только вы, безъ-сомннія, помните мое удивленіе, когда мы приближась къ дерновому мстечку, опустились передъ большою колокольней, основаніе которой было ниже нашихъ ногъ. На вопросъ, что это за колокольня безъ церкви, намъ отвчали, что церковь находится внизу и выходитъ на улицу, на которую мы и спустились. Этотъ памятникъ, заключенный въ ндрахъ холма, иметъ важную религіозную мысль. Разсявшійся мракъ, далъ намъ возможность подивиться главному входу, въ полуготическомъ вкус, отличающемуся такою тонкою работой, что фигуры Ангеловъ, такъ вотъ и кажется, сейчасъ улетятъ въ свое горнее жилище. Мы вошли. На кругломъ піедестал этой катакомбы, возвышался простой деревянный крестъ, предъ которымъ теплилась мдная лампада. Съ боковъ были дв часовни и нсколько ветхихъ памятниковъ. Мы вошли въ правую часовню и стали на колна предъ св. изображеніемъ Богоматери, у Которой, на рукахъ, былъ Предвчный Младенецъ. Это было передъ тмъ временемъ, когда Богу угодно было даровать мн Генриха, а вамъ Луизу. Молитва наша была продолжительна. Я молила Пречистую Дву Эмильйонскую, принять мое дитя подъ Свое святое покровительство.— Неправда-ли, милая Антуанета, вы мн простите вс эти подробности воспоминанія, въ которыхъ вы также принимали нкоторое участіе.— При томъ-же, я чувствовала необходимость, привести себ на память впечатлніе этихъ минутъ ибо, когда бдняжка мой, Генрихъ, былъ застигнутъ оспою, я преимущественно молила Сент-Эмильйонскую Богородицу, о защищеніи отъ этой болзни милаго созданія, вручаемаго мною Ея покровительству, и дала тутъ-же обтъ,— идти благодарить Ее, за божественное Ея милосердіе, если она удостоитъ оказать его мн…’

‘И такъ, мой другъ, едва я только что исполнила свое общаніе, идти пшкомъ, одной, что бы благодарить Ее, отъ всхъ втайн, какъ того требовала святость этого обта, уже Генрихъ, былъ принятъ подъ покровъ Пресвятой Двы, и на его личик, бленькомъ какъ лилія, эта ужасная болзнь, не оставила ни малйшаго слда. Я-же, вслдъ за тмъ, немедленно отправилась изъ Парижа, пшкомъ, въ странническомъ плать, и распростерлась въ подземной Сент-Эмильйонской церкви, проливая благодарственныя слезы предъ св. Двой, возсылая къ Ней свои теплыя молитвы. Обо всемъ этомъ, я должна была написать такое длинное письмо, чтобы получить прощеніе отъ вашей дружбы, которая не замедлила-бы обвинить меня въ нерадніи, если даже не въ забвеніи. Чрезъ нсколько дней, я велю закладывать лошадей и отправлюсь въ вашъ замокъ. Приготовьтесь же, на нкоторое время, быть возмущенной въ евреемъ уединенія, которымъ вы такъ дорожите. Мысленно обнимаю васъ и вашихъ дтей, цлую въ прекрасныя щечки, въ миленькой ротикъ, дорогихъ моему сердцу малютокъ. До свиданія, до свиданія, моя милая Антуанета. Я васъ храню въ своихъ лучшихъ мечтахъ, и, главное, — не забываю всхъ васъ въ своихъ гршныхъ молитвахъ.’

‘Вашъ искренній и преданный другъ, Роза Рандонъ.’

Это милое письмо, не изгнавъ тоски, удручавшей маркизу, много успокоило ея сердце. Между-тмъ, она, не могла не трепетать при одномъ имени этой болзни, которое, въ тотъ день, всюду ее преслдовало, какъ предчувствіе. Но тамъ-же, въ одномъ мст этого письма, она нашла драгоцнныя мысли надежды и утшенія — въ благоговйной тишин Сент-Эмильйонской церкви, это мсто, въ письм, произвело удивительное единомысліе съ другомъ ея, Розою Рандонъ. Молитва этой послдней, къ Святой Дв, взять подъ свою защиту дитя, котораго она ожидала тогда отъ Провиднія, была такъ-же молитвою и маркизы Помфрекуръ. Въ этомъ обстоятельств, маркиза, нашла утшительное предзнаменованіе.

Вскор, однакожъ, вс ужасы, осаждавшіе эту нжную мать, оправдались двойнымъ ударомъ, поразившимъ ее. Въ то самое время, когда она такъ размышляла, признаки оспы обнаружились у обихъ ея дтей. Ихъ свженькія и спокойныя личики, вдругъ разгорлись и покраснли лихорадочнымъ жаромъ, дыханіе ихъ, прежде столь чистое, тяжко и удушливо прерывалось, словомъ, все обличало въ нихъ страшное присутствіе оспы.

Несчастная мать, почти потерявшаяся отъ этого ужаснаго удара, только и длала, что переходила отъ одной колыбели, къ другой, она. не плакала, но чувствовала, что сердце ея надрывается удушливою тоскою, а чрезмрное отчаяніе, не допускаетъ даже облегчительныхъ слезъ. А вечеромъ, эта бдная мать, стояла на колнахъ, между двухъ колыбелей, заключавшихъ два ея сокровища, съ распростертыми руками, потрясаемая душившими ее вздохами, она возносила жаркую молитву къ Св. Дв, помощниц и спасительниц всхъ скорбящихъ.

О, Пресвятая Богородица — говорила она — осмливаюсь молить Тебя, прими дтей моихъ подъ святой кровъ Твоей благодати! Царица всеславная и всеблагая, Царица материнской скорби, услышь меня гршную, сохрани эти бдныя созданія отъ постигшей ихъ болзни, въ замнъ ихъ, я радостно отдамся всмъ ея жестокостямъ, безъ боязни, не стараясь даже ни избжать, ни отдалить ихъ. О, Пречистая… Ты Сама, какъ мать, страдала за страданія Своего божественаго Сына… услышь мое моленіе, пости колыбели моихъ дтей!.. О, клянусь… подъ скромнымъ одяніемъ странницы, я пойду въ твою Сент-Эмильйонскую часовню, и принесу благодареніе Теб, за славное и святое Твое заступленіе… Пресвятая Марія, услыши насъ, Пресвятая Богородица Два, внемли намъ… помилуй… помилуй насъ!!.

Эта простая, но истекшая изъ глубины души матери молитва, была услышана, болзнь нсколько разъ приступала къ этимъ двумъ подобіямъ ангеловъ, но наконецъ уничтожилась, не успвъ распространить въ ихъ чистой крови своего ядовитаго зародыша, и эти свтлые, прекрасные глаза, эта бархатная кожица, этотъ розовый, маленькій ротикъ, эти ангельскія черты лицъ, — все, все осталось невредимымъ, словомъ, ни къ чему не прикоснулась всеразрушающая сила ядоносной болзни.

Наконецъ чудесное открытіе прививной оспы Эдуарда Дженнера, хотя и встртило, въ начал, упорное сопротивленіе въ народномъ предразсудк, однакожь скоро распространилось по всей Европ и нашло себ приверженцевъ. Умы ясные и образованные, понимающіе, что Господь Богъ посылаетъ лекарства противъ всякой болзни, поспшили обратиться за этимъ благодяніемъ къ прививателю оспы. Посл первыхъ его опытовъ, г-жа Помфрекуръ, поспшила отдать ручьки Гастона и Луизы, спасательному орудію. Видя съ какою врою маркиза дозволяла длать операцію оспы своимъ дтямъ, докторъ чрезвычайно удивился, помня, какъ она, прежде того, сильно противилась допустить малйшее леченіе этой болзни. Вс присутствовавшіе при этой операціи, раздляли удивленіе врача. Но маркиза не объяснила причины своего поведенія. Готовая исполнить общаніе, данное Богородиц, она помнила, что для того, чтобъ искупить жизнь своихъ дтей, она была готова на вс жестокости этой болзни, Не стараясь ни какими средствами отстранить ее. Можетъ-быть, она и не нарушила бы эту, такъ сказать, невольно вырвавшуюся у ней часть обта, тмъ, что немедленно воспользовалась-бы открытіемъ благодтельнаго прививанія оспы, но ея благочестивая совсть — достойный предметъ нашего удивленія — побудивъ ее къ операціи, въ которой она йндла явный Промыслъ Божій, такъ или иначе, спасшій ея дтей, все-таки укоряла-бы ее какъ-бы въ нарушеніи обта.

Однако-же, по совершеніи этой операціи, немедленно воцарилось въ сердц матери спокойствіе, такъ долго бывшее въ тягостномъ волненіи и неизяснимой тоск. А съ водвореніемъ этого спокойствія, маркиза, ни сколько не медля, ршилась привести въ исполненіе свое священное общаніе, предоставя Господу окончательное излеченіе своихъ дтей, за жизнь которыхъ, она уже, по внутреннему убжденію, не трепетала. Имя въ виду это святое дло, маркиза удалила отъ себя всхъ своихъ врныхъ слугъ и съ полными жгучихъ слезъ глазами, сла за письма, написала три письма, запечатала ихъ и адресовала: одно, къ г-ж де-Рандонъ, а два другія, къ своимъ — горничной и кормилиц,

Письмо къ Маделен Вале было только въ пяти строкахъ:

‘Добрая, милая Маделена!’

‘Вотъ то время, когда ты должна заступить мсто матери у моихъ дтей, Гастона и Луиз. Я узжаю, сбереги дтей до моего скораго возвращенія. Богъ да поможетъ теб и да покровительствуетъ. До скораго свиданія.’

Къ мадамъ де-Рандонъ, г-жа Помфрекуръ писала слдующее

‘Милая моя Роза!’

‘Прізжайте поскоре въ замокъ, будьте здсь завтра, чтобъ вамъ первой принять улыбку моихъ дтей: он будутъ искать меня своими прекрасными глазками… Я узжаю. Простите мн за эту тайную отлучку. Но, я надюсь, возвратиться, однакожъ, не ране какъ мсяцъ, черезъ два, милый другъ, будьте на это время матерью моихъ дтей. Ахъ, въ эту минуту, я понимаю всю цну такой дружбы, какъ ваша. Правда, я разрываюсь на части, плачу, но я уврена, что вы меня замните, а потому узжаю довольно спокойно. Я уже живо представляю себ, какъ вы переходите отъ одной колыбели, къ другой, малютки такъ прекрасны, такъ тихи, что я думаю, вы почувствуете къ нимъ достаточную частицу материнской любви, и, можетъ быть, съ тяжелымъ вздохомъ передадите ее имъ. Я не хочу, и не могу дожидаться вашего прибытія, узжаю тайкомъ, въ часъ ночи… спшите… прізжайте, летите къ моимъ дтямъ: он васъ ждутъ…. я плачу, горько плачу, Роза. О! Господи! даруй скорое и радостное возвращеніе. Душечька, Роза, молись за меня… твоя Помфрекуръ.’

Исполнивъ все это, молодая маркиза вышла на минуту изъ комнаты, гд покоились ея дти въ колыбелькахъ, возвратившись-же, она представила собою прекрасный образецъ тхъ богомолицъ, которыхъ изображаютъ живописцы на картинахъ германской живописи, поверженными на колна предъ сломаннымъ и обвитымъ плющомъ, крестомъ, основаніе котораго скрыто въ терновник. Простой костюмъ маркизы, требуемый самымъ смиреніемъ, былъ не лишенъ однако, хотя и простой, но живописной прелести. Платье, изъ толстой, черной, шерстяной матеріи, терялось въ складкахъ, голова ея покрыта была шляпкою, изъ подъ которой, черныя ея волосы, въ природныхъ кудряхъ, лежали на плечахъ. Рядъ маленькихъ раковинъ, съ розово-голубымъ отливомъ перламутра, украшали края ея пелерины, чотки изъ черныхъ зеренъ, обвивали алебастровой близны пальцы ея маленькой, завидной ручки. У ногъ ея былъ странническій посохъ. Съ осторожностію,— боясь прервать ангельскій сонъ своихъ дтей, — она безсчетно цловала ихъ и горько, горько плакала. Наконецъ прошептавъ Гастону послднее ‘до свиданья’ и задергивая занавску его колыбели, она другой рукой отдернула занавсу колыбели Луизы, и, сквозь слезы улыбалась, глядя на ея безмятежный сонъ. Прелестное дитя, казалось, отвчало ей во сн очаровательной улыбкой, начавшейся на алыхъ устахъ и распространившейся по всмъ чертамъ ея милаго личика.

Призвавъ на помощь покровительство Богоматери и собравъ все присутствіе духа, какое требовалось для исполненія святаго обта, богомолица покинула эту трогательную картину любви и горести, и съ наступленіемъ ночи, отправилась въ путь, робкими, нетвердыми шагами, заливаясь горючими слезами.

Эта молодая женщина, съ младенчества, постоянно окруженная ласками и любовью всхъ знавшихъ ее, по богатству своему жившая всегда въ роскоши, теперь идетъ пшкомъ, одна, по большой дорог, обвваемая пылью… Каждый шагъ ей труденъ… она нуждается въ твердости, которая готова покинуть ее каждую минуту… голова ея кружится… тоска раздираетъ сердце… Изнеможенная, она садится на камень, и опять заливается слезами… Одышка давитъ ей грудь…

Хотя, въ то время, было обыкновеніе ходить на богомолье, но маркиза, чтобы избжать всякой встрчи, длала тысячу обходовъ, старалась идти по тропинк полянъ или по опушк лсовъ, не удаляясь, однако, отъ большой дороги, не для того, чтобъ избжать острыхъ камней и солнечнаго зноя, но для того, чтобъ въ тишин возможнаго и здсь уединенія, творить молитву. При наступленіи-же ночей, она, обыкновенно, избирала скромненькую хижину, чтобы попросить уголъ и клочокъ соломы, для необходимаго подкрпленія своихъ ослабленныхъ путешествіемъ силъ.

Измученная усталостію, съ окровавленными ногами и болзненною головою, прибыла она въ Туръ. Тамъ, она принуждена была остановиться, и, полумертвая, упала на церковной лстниц. Одна благочестивая женщина, видя ее въ такомъ положеніи, предложила ей руку. Маркиза, почти лишенная разсудка, позволила вести себя куда угодно.

Когда тяжкая болзнь изнеможенія нсколько прошла, маркиза, съ удивленіемъ увидла себя на кроват, въ больниц. На вопросъ ея, какъ она попала сюда? ей отвчали, что она, нсколько дней тому назадъ, находится здсь, по причин бывшей у ней свирпой горячки, которая теперь миновалась, а потому просили ее не говорить боле и не мшать своему выздоровленію. Слушая ату, похожую боле на страшный сонъ, повсть, она содрогнулась… Имена милыхъ сердцу дтей: Гастона и Луизы, замерли у нее на устахъ. Но вскор, эта благородная и великая душа, эта вполн достойная названія христіанки женщина, удалила отъ себя отчаяніе, которое она считала грхомъ, и, смнивъ имена своихъ дтей, на великое и святое имя сладчайшей Маріи, снова воодушевилась самоотверженіемъ и врою.

Какое ужасное испытаніе, какое мученіе должна была перенести эта молодая и благородная женщина! и вра научила, помогла ей все это перенести съ кроткимъ, почти нечеловческимъ смиреніемъ.

Въ этой больниц, гд находилась, волею Промысла, наша богомолица, были также больныя и оспою. О, Дженнеръ! бдовики, въ отношеніи благъ земныхъ, были не мене бдовиками и въ отношеніи умственномъ: он, съ безумнымъ упрямствомъ, отказывались отъ благодтельнаго прививанія коровьей оспы, и стоически страдали подъ тяжкимъ бременемъ всей, силы натуральной оспы, безобразившей ихъ до уродливости, или убивавшей, въ нсколько дней, мучительною смертію. И оспа, какъ-бы свирпя на нихъ, избирала себ жертвы, почти исключительно, между самымъ послднимъ классомъ народа, предоставя образованности, излечиваться отъ ея нападенія оспопрививаніемъ.

Маркиза Помфрекуръ, извстная тутъ только за богомолицу, такъ-же была поражена этой болзнію. Но она, безъ ропоту, встртила эту ужасную гостью. Она помнила, что первымъ общаніемъ ея обта — была покорность вол Божіей, ниспославшей ей и это несчастіе. Однакожъ, дв ужасныя, потрясающія ея сердце мысли, непрестанно тревожили эту возвышенную душу даже въ лон вры. Первая была: Боже мой! неужели я не увижу своихъ дтей!— Другая: Боже мой! если Ты даруешь мн жизнь, узнаютъ-ли потомъ дти, по искаженнымъ, быть можетъ, чертамъ, свою мать? Два долгіе мсяца искушенія прошли, бдная богомолица, снова взявъ свой странническій посохъ, вышла изъ больницы продолжать трудный путь. Но, увы, эти черты, нкогда нжныя, благородныя, въ которыхъ такъ живо просвчивалась красота, если не были искажены, то жестоко увяли: но не смотря на то, лице маркизы, ни мало не потеряло той пріятности, которая, по словамъ поэтовъ, есть душа красоты. Боле мсяца ей нужно было на то, чтобъ придти изъ Тура, въ Сент-Эмильйонъ, наконецъ, однажды, подъ-вечеръ, со слезами на глазахъ, съ мольбою въ сердц, сладкими и горькими воспоминаніями минувшаго, она достигла того, къ чему стремилась. Павъ на колна предъ св. Богородицею, она излила, въ теплой молитв, свою чистую, благородную душу, забывъ все, даже тяжкія, сердечныя страданія, во время своего долгаго и истинно-тяжкаго странствованія.

Три дня она приходила въ церковь, благодарить и славословить Пресвятую Марію, поставила, предъ ея образомъ, дв восковыя свчи, и когда почувствовала пору возвратиться къ своимъ дтямъ, принесла ей въ жертву свой странническій посохъ, который поддерживалъ ея изнуренныя и омертвлыя ноги.

Довольно выстрадала эта твердая, христіанская душа, такъ примрно подвизавшаяся въ самоотверженіи и преданности вол Господней.

По возвращеніи домой, привтствовали ее дти первымъ, сладкимъ именемъ матери, сказанномъ въ миломъ лепет, отъ глубины сердца, посреди слезъ, и повторенныхъ посреди улыбокъ.

— Он меня узнали?!.. О! благодарю Тебя Пречистая!..— Вотъ были первыя слова, возвышенный возгласъ, восхищеніе материнской любви, вырвавшіяся изъ ея теплаго сердца, горящаго священнымъ огнемъ, огнемъ чистымъ и свтлымъ, какъ всегда великая слеза любви матери!..

Вотъ любовь матери къ своимъ дтямъ!

О, велика, чиста, свята эта любовь, нтъ ей подобной на земл! У кого есть мать, пользуйтесь этою неземною любовью: на земл она уже никогда не повторится. Спросите у тхъ, кто уже имлъ несчастіе лишиться матери… они теперь знаютъ чего лишились?!.

НА ВСЯКОЕ ВРЕМЯ ВЪ ДОБРЫЙ ЧАСЪ.

ДВ КОЛЫБЕЛИ.

Читайте также: