З. H. Гиппиус
Две драмы А. Толстого
О если бы живые крылья
Души, парящей над землей,
Ее спасали от насилья
Бессмертной пошлости людской!
Тютчев
ПРИМЕЧАНИЯ
Две драмы А. Толстого
Две драмы А. Толстого, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1899
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Гиппиус З. H. Собрание сочинений. Т. 7. Мы и они. Литературный дневник. Публицистика 1899-1916 гг.
М., ‘Русская книга’, 2003.
Драма ‘Царь Борис’ была поставлена на сцене императорского театра конечно благодаря особенному успеху в Петербурге и Москве другой драмы А. Толстого — ‘Царя Феодора’. Сама по себе эта заключительная часть трилогии, пьеса ‘Борис’, очень посредственна. Характер Бориса в ней является обыкновенно-напыщенным и неинтересным. В ‘Царе Феодоре’ трагизм есть следствие внутренних причин внутреннего мира, души самого Феодора, если это и не вполне показал, то хотел показать поэт, — шел к этому. Драма ‘Борис’ построена по общему образцу всех исторических драм, с внешними ужасами, отравлениями, смертями, причем личность Бориса остается без всякого развития. Видно влияние Шекспира, поэт потерял самобытность, и драма ‘Борис’ лишена всякой цельности.
Но я не хочу вдаваться в литературную оценку произведения. Меня интересует теперь факт постановки двух драм на петербургской сцене и небывалый успех первой — ‘Феодора Иоанновича’. Говорят много о том, что публика, толпа — не меняется, говорят о ‘вечной пошлости’ толпы, пошлости среднего человека, который идет за всеми и всеми. В сущности своей средний человек мало меняется, он остается пошлым (пока остается самодовольным), но при этом он ни за что не хочет ‘отставать от своего времени’, усердно меняет свои вкусы, меняет старую пошлость на новую, не замечая, что меняет только внешние наряды своего родного, равнодушного непонимания. Успех, несколько лет тому назад, такой архипошлой пьесы, как ‘Принцесса Греза’, достаточно доказал это наивное и бессильное брожение. Для обеспокоенной какими-то смутными звуками толпы, звуками нового искусства, чистого от пошлости, явились необходимые лжеидеалисты, лжесимволисты. И они, и толпа стали прекрасно понимать друг друга на этой общей, родной почве пошлости. Среднему человеку много понимать даже и не нужно. Несколько слов: ‘красота’, ‘мистицизм’, ‘бессознательное творчество’, ‘тайна’ и затем сознание, что это — новое, и что мы в новом. Я не думаю, чтобы лет десять тому назад ‘Феодор’ мог иметь такой шумный успех, как теперь, хотя драма всегда была достойна успеха. Это прекрасная старая вещь, вечная, потому что прекрасная, но в ней нет намека на то, что есть истинно нового в нашем времени. Душа Феодора — слабая, высокая душа, побуждающая без разума любовью и простотой, Феодор почти юродивый, блаженный. Таким наивная толпа и ее угодники хотят считать нового, современного человека — и потому драма ‘Феодор’ смотрится с животрепещущим, то злорадным, то растроганным интересом. Они не видят вечного в пьесе, потому что видят несуществующее ‘модное’. Если бы теперь была поставлена истинно новая вещь — не гениальная и не пошлая — конечно она игралась бы перед глухой публикой: между автором и толпою не было бы необходимого моста пошлости. Да и кто поверил бы, что наше время — не время болезненных людей экстаза, бессмысленной любви и непонятной красоты, а, напротив, время бесконечной ширины разума и сознания, реальности символов и стремления к гармонии самых непримиримых начал? Нет, расслабленный эстетизм, томная порочность — в отрицательном смысле, и расслабленная любовь, экстаз и бездумное проникновение юродивого в положительном, — вот то, что считают признаками нашего времени, что видят или хотят видеть в каждом новом произведении искусства. Толпа слышала новые звуки, непонятные и беспокоящие, она, чтобы сделать их более близкими, окропила их своей пошлостью и они превратились во что-то дикое, бессмысленное и жалкое. Истинное стало не похоже на истинное так же, как ложное на него не похоже. И в таком виде эта истинная ложь живет в мире’ среди людей, которым имя ‘легион’. Если бы теперь гений, как Христос или Будда, сказал им новое слово, он победил бы их сразу, они испугались бы, перестали быть самодовольными и потому перестали бы быть пошлыми, не поняли, но пошли бы за ним. Но гения нет — и для победы нужны годы, может быть столетия, может быть тысячелетия. И хорошо если тогда средний человек поймет, что он многого не понимает, и что это ему нужно понять.
Возвращаясь к драме ‘Царь Борис’, скажу, что она поставлена с расчетом на такую грубость толпы, которая даже и не существует. ‘Борис’ имеет успех, но это успех кажущийся, который не может длиться. Постановка слишком роскошна, до безвкусия, до того предела, когда уже перестают существовать слова автора и даже игра актеров. Сцена превращается в музей, а публика в детей, которых, незаметно и забавляя, хотят научить истории и удивить роскошью. Порою представление сводится к феерии, почти к балагану, — в первом действии, например, которое сплошь занято принятием послов в самых разнообразных костюмах. Это, может быть, весьма красивое зрелище, условно красивое, но оно не имеет ничего общего с искусством, и даже наша публика скучает. Актер, играющий Бориса, вял, мертв и тоже нестерпимо скучен. Да, вероятно, неподвижную роль этого злодея, мучимого угрызениями совести, и нельзя сыграть более живо. Те, кто ставил эту пьесу, увлеченные внешними, декоративными эффектами, забыли, что успех ‘Царя Феодора’ обусловливается не количеством статистов, одетых в плюш, что в толпе несомненно есть стремление к новому, хотя и глубоко ложно понимаемому, что публике нужно давать не шелка и бархаты в плоской драме, а хотя бы понемногу, осторожно, не боясь неудачных попыток, живую воду живых, разумных слов — и ждать гения, который победит толпу сразу и поведет ее, покоренную, туда, где свет.
В публицистическом разделе этого тома представлено большинство статей, очерков, заметок, рецензий Гиппиус, напечатанных в периодических изданиях в 1899—1916 гг. (главным образом под псевдонимами: Антон Крайний, Антон Кирша, Витовт, Л. Денисов, Лев Пущин, Никита Вечер, Н. Ропшин, Роман Аренский, Товарищ Герман, X).
Мир искусства. 1899. No 5.
С. 179. Толстой Алексей Константинович (1817—1875) — поэт, прозаик, драматург. Автор драматической трилогии ‘Смерть Иоанна Грозного’ (1866), ‘Царь Федор Иоаннович’ (1868), ‘Царь Борис’ (1870).
О если бы живые крылья… — Цитата из первой редакции стихотворения Ф. И. Тютчева ‘Чему молилась ты с любовью…’ (1851). В копии автографа Н. В. Сушкова: ‘Ах, когда б живые крылья / Души, парящей над толпой, / Ее спасали от насилья / Безмерной пошлости людской!’
‘Царь Борис’ — эта трагедия впервые была поставлена в петербургском Эрмитажном театре в 1890 г. На сцене императорского Александрийского театра спектакль прошел безуспешно в 1898 г.
…благодаря особенному успеху… ‘Царя Феодора’. — После 25 лет цензурного запрета премьера спектакля ‘Царь Федор Иоаннович’ прошла с триумфальным успехом 12 октября 1898 г. в петербургском театре Литературно-артистического кружка. А через два дня постановкой этой трагедии (режиссеры К. С. Станиславский и А. А. Санин) открылся Московский Художественный Общедоступный театр (МХТ). Когда 26 января 1901 г. театр показал пьесу в сотый раз, Станиславский записал: ‘Успех ‘Царя Федора’ был так велик, что сравнительно скоро пришлось праздновать его сотое представление. Торжество, помпа, восторженные статьи, много ценных подношений, адресов, шумные овации свидетельствовали о том, что театр в известной части прессы и зрителей стал любим и популярен. Было собрано более двенадцати тысяч подписей под адресом поклонников театра Адрес от зрителей Москвы написан на пергаменте с превосходным рисунком в красках под старинное рукописное издание. Целые кипы листов с подписями были поданы в ларе, обитом старинной парчой. На этом спектакле все без исключения артисты участвовали в народных сценах, а мне пришлось петь гусляра в сцене на Яузе’ (Музей МХАТ. Архив К. С. Станиславского. No 27).
Успех… такой архипошлой пьесы, как ‘Принцесса Грезам… — Драма французского поэта и драматурга Эдмона Ростана (1868—1918) ‘Принцесса Греза’ (1895) в театре Литературно-артистического кружка шла с января 1896 г. и давала самые большие сборы, конкурируя с ‘Властью тьмы’ Л. Н. Толстого.