Два слова въ память десятилтя московскихъ высшихъ женскихъ курсовъ.
Два слова въ память десятилтя московскихъ высшихъ женскихъ курсовъ.
Е. Некрасова.
‘Русская Мысль’, No 11, 1882
Два слова в память десятилетия московских высших женских курсов, Некрасова Екатерина Степановна, Год: 1882
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Въ день перваго ноября 1872 года петербургская медико-хирургическая академя открыла своя двери для женщинъ. Въ этотъ же день происходило открыте въ Москв высшихъ женскихъ курсовъ.
Желая хоть чмъ-нибудь напомнить о первомъ праздник русской женщины, я хочу вызвать изъ воспоминанй уходящй уже въ Лету день открытя первыхъ высшихъ женскихъ курсовъ въ Росси.
То было въ среду. Въ 12-мъ часу дня обычное движете экипажей по Пречистенк замтно усилилось. Большинство направлялось къ зданю первой мужской гимнази. Здсь должно было происходить молебстве и открыте московскихъ курсовъ, извстныхъ теперь подъ именемъ кубовъ г. Герье.
Поднимаясь по чугунной ажурной лстниц, ведущей изъ швейцарской вверхъ, въ актовую залу, невольно переносило воображене въ Петербургъ: ‘тамъ тоже, думалось, тянутся теперь вереницы женщинъ на Выборгскую сторону, въ здане академи, такъ тоже теперь собираются на молебстве…’
Вся актовая зала (будущая аудиторя слушательницъ) была уставлена стульями. Курсистки сидли, стояли, говорили группами… Многя изъ нихъ были знакомы между собой по Лубянскимъ курсамъ, открытымъ въ Москв тремя годами раньше. Темой оживленныхъ разговоровъ была пеленая для собравшихся женщинъ программа и ближайшая цль курсовъ. Изъ поступавшихъ никто не зналъ, какъ и что будутъ читать: будутъ ли это спецальные филологическе курсы, или общеобразовательные съ программой нсколько выше средняго уровня, было пока загадкой…
Въ залу въ день открытя допускали не однхъ слушательницъ,— сюда могли входить вс, кто хотлъ. Потому среди взрослыхъ двушекъ мелькали и двочки — курсистки въ будущемъ. Он прхали сюда съ матерями и гувернантками посмотрть на торжество открытя.
У подъзда стояло нсколько каретъ, въ зал шумли шлейфы шелковыхъ платьевъ. Мн помнится этотъ шумъ на московскихъ курсахъ весь первый годъ… Потомъ, черезъ годъ, черезъ два, этихъ звуковъ, нарушающихъ тишину аудитори, уже не было, и не оттого, чтобы на слдующй годъ контингентъ слушательницъ оказался другой,— нтъ: у подъзда по-прежнему стояли разные домашне экипажи, среди слушательницъ по-прежнему встрчались княжескя фамили. Но колоритъ простоты быстро сдлался преобладающимъ, смнилъ прежнюю пышность костюмовъ, сгладилъ въ общей масс выдлявшйся сравнительно малочисленный элементъ.
Тутъ же въ толп стояли и будуще преподаватели курсовъ, профессора университета: г. Тихонравовъ, г. Стороженко, основатель курсовъ В. Н. Герье…
Зала все больше и больше переполнялась публикой. Пробило часъ. Профессоръ Герье, замнявшй и замняющй также въ настоящее время собою все начальство курсовъ, пригласилъ присутствующихъ пройти въ церковь, которая помщалась тутъ же рядомъ.
Слушательницы размстились впереди, профессора — у входа.
Начался молебенъ.
Много читалось молитвъ съ просьбой: ‘вложить отроковицамъ память, разумне…’
Опять невольно приходило на мысль: ‘теперь и въ Петербург молятся и тамъ думаютъ о томъ же…’
Передъ окончанемъ молебна священникъ вышелъ на амвонъ и сказалъ длинную, весьма пространную рчь. Онъ старался доказать ею, что образоване женщины нисколько не противорчитъ христанской религи. Сама церковь возвысила женщину,— говорилъ онъ,— церковь сама сравняла ее съ мужчиною, установивъ особую должность ‘дакониссъ’. Въ истори христанства,— продолжалъ духовный пастырь,— женщина высоко стоитъ, какъ мать, какъ жена. Послднюю мысль онъ развивалъ и подкрплялъ цлымъ рядомъ примровъ изъ разныхъ житй святыхъ, подвиговъ мученицъ, рисуя т образы женщинъ, какими богата духовная литература…
Приложившись ко кресту, окропленныя святою водой, слушательницы двинулись опять въ ту же актовую залу и по приглашеню профессора Герье заняли мста.
Профессора стали группой у стнки.
На каедру поднялся убленный сдинами историкъ Соловьевъ (на имя котораго было дано разршене открыть курсы).
Съ своимъ обычнымъ умньемъ хорошо говорить, профессоръ указалъ на неудовлетворительность существующаго въ настоящее время образованя женщинъ: женщины не въ силахъ ни понять, ни раздлить интересовъ, идеаловъ образованнаго мужа… Съ ними тяжело. Чтобы поднять женщину, поднять ея развите, ршено открыть высше женске курсы, которые могли бы ей дать высшее общее образоване.
Этимъ какъ бы опредлялась и программа, и цль курсовъ: общее образоване и — никакой спецализаци.
Отъ того,— продолжалъ профессоръ,— что изъ среды женщинъ выдлятся дв-три и станутъ корпть надъ микроскопомъ, женщина въ общемъ не выиграетъ и не станетъ выше. Но если между ними найдутся десятки безъ общаго образованя, то отъ этого она много проиграетъ. У насъ недостатокъ общаго образованя чувствуется и въ мужчинахъ — спецалистахъ, которымъ часто приходится играть жалкую роль, когда заходитъ рчь, не касающаяся ихъ спецальности. Происходитъ это оттого, что молодые люди прямо изъ гимнази переходятъ у насъ въ университетъ, гд тотчасъ же начинаютъ спецализироваться. Чтобы не впасть въ ту же ошибку и въ дл образованя женщинъ, мы ршили устроить общеобразовательные высше курсы.
Вотъ приблизительно содержане рчи г. Соловьева, оставшейся въ воспоминани. Сходя съ каедры и обращаясь къ профессору Герье, онъ закончилъ ее слдующими словами: ‘Такъ съ Богомъ, товарищъ, за дло!’ И за нимъ на каедру вошелъ основатель курсовъ, г. Герье.
Рчь послдняго была короче. Онъ доказывалъ, что образоване женщины не противорчитъ указанямъ истори, что въ истори есть примры не только образованныхъ, но и ученыхъ женщинъ… Упомянулъ и объ открывающихся въ Петербург врачебныхъ курсахъ. Намтилъ программу будущихъ чтенй. Сообщилъ, что число слушательницъ превзошла ожидане: записавшихся ко дню открытя оказалось 53. Тогда казалось это много, тмъ боле, что одновременно открывавшеся курсы въ Петербург сильно оттягивали къ себ женщинъ. Рчь была закончена приглашенемъ присутствовать въ этотъ же день, въ три часа, на первой лекци, которую долженъ былъ читать профессоръ Бредихинъ…
Я не буду останавливаться на этой лекци, какъ и вообще на дальнйшей жизни и рост курсовъ. Мн хотлось,— какъ я уже сказала,— ради совершившагося десятилтя вспомнить день открытя, возстающй въ памяти со всми его подробностями. Помню, какъ многя слушательницы остались недовольны рчью г. Соловьева: нкоторыя потому, что хотли спецализаци, а не общихъ курсовъ, другя были крайне оскорблены, что цль курсовъ,— по словамъ г. Соловьева,— какъ бы сводилась къ созданю изъ курсистокъ въ будущемъ образованныхъ женъ…
Въ то время, т. е. десять лтъ тому назадъ, женщина мечтала о полной самостоятельности, независимости, даже какъ бы объ обособленности отъ мужчины, и потому, принявъ съ извстнымъ освщенемъ слова г. Соловьева, нкоторыя были шокированы, считали себя оскорбленными…
Съ тхъ поръ русская женщина сильно измнилась: она много выросла, смотритъ шире, не тмъ узко-одностороннимъ взглядомъ, какимъ смотрла тогда, охваченная литературнымъ направленемъ шестидесятыхъ годовъ, къ тому же теперь она достаточно испробовала свои силы и крпко вритъ въ нихъ. Потому теперь уже нтъ у нея того нервно-враждебнаго отношеня къ другой половин человческаго рода, какъ было въ т годы. Теперь честное исполнене обязанностей матери она ставитъ не ниже ученыхъ степеней, а задачи матери-воспитательницы — выше и труднй всякихъ ученыхъ изысканй и теорй, требующихъ большой и широкой подготовки…
Провожая первое десятилте курсовъ и привтствуя идущее на встрчу новое, хочется еще разъ обернуться назадъ съ тмъ, чтобъ именно сегодня, въ день десятилтя, вспомнить добрымъ словомъ одну изъ свтлыхъ личностей, отдавшую курсамъ большую долю своихъ молодыхъ, богатыхъ силъ. Я говорю о рано сошедшемъ въ могилу и такъ благотворно влявшемъ на своихъ слушательницъ — г. Шахов. Онъ читалъ на курсахъ исторю всеобщей литературы, преимущественно XIX вкъ,— читалъ съ осени 1873 года до весны 1875, когда доктора послали его на югъ, страшно изнуреннаго грудною болзнью. Черезъ годъ онъ вернулся и возобновилъ чтеня, но чахотка, подкравшаяся къ нему такъ рано, несмотря на лченье и на заграничную поздку, свела его въ 1877 году въ могилу.
Молодой, энергичный, высокй, худой по наружности, съ горящими глазами, серьезно сосредоточенный, взошелъ онъ въ первый разъ на каедру. Едва раздалась его энергичная, полная художественныхъ образовъ рчь, какъ въ аудитори вдругъ все притихло… Такъ бывало и во вс посл дующя его лекци: боялись проронить, не дослушать хотя бы одно слово изъ богатой по содержаню и увлекательной по форм рчи молодаго преподавателя. Слушательницы съ восторгомъ внимали ему. ‘Интересно! Чудно хорошо!’ — вотъ отзывы, каке слышались посл каждой его лекци.
Г. Шаховъ не читалъ,— онъ говорилъ, и говорилъ увлекательно, со всмъ жаромъ и пыломъ, на какую способна молодость, да къ тому же еще одаренная несомнннымъ талантомъ.
Передавая въ своей лекци то или другое положене научнымъ, отвлеченнымъ языкомъ, онъ сейчасъ же возвращался къ конкретному образу изъ области той же литературы. Выбранный имъ примръ до осязательности ясно передавалъ его мысль и настолько бывалъ цленъ, что самъ но себ представлялъ нчто законченное въ художественномъ отношени.
‘Шаховъ — это талантъ,— писала одна изъ его слушательницъ въ своемъ дневник.— Никогда не слыхала я такой пылкой, горячей рчи, никогда не видала на каедр такого истиннаго, неподдльнаго увлеченя своимъ предметомъ! Свтлый взглядъ Шахова не можетъ пройти для насъ безъ вляня, его пламенная рчь, полная вры въ ближайшее лучшее, никогда не забудется его слушательницами…’
Пусть же со днемъ перваго ноября для слушательницъ московскихъ высшихъ женскихъ курсовъ связывается также и воспоминане объ этой свтлой личности юнаго и рано сошедшаго въ могилу преподавателя!