ДВА СЛОВА ПРАВДЫ НАШИМЪ ЛИРИКАМЪ.
(По поводу лирической драмы А. Н. Майкова: ‘Смерть Люція’ Русскій Встникъ 1863, февраль.)
Е. Э — нъ.
‘Библіотека для чтенія’, No 5—6, 1863
Два слова правды нашим лирикам, Эдельсон Евгений Николаевич, Год: 1863
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Не по случайнымъ какомъ либо соображеніямъ, не по капризу или по другимъ неблагонамреннымъ причинамъ ршаемся мы призвать, именно теперь, къ суду нашихъ современныхъ лириковъ и потребовать у нихъ отчета въ ихъ поэтической дятельности. Мы очень хорошо понимаемъ заслуги, оказанныя многими изъ нихъ длу поэзіи, и вовсе не принадлежимъ къ отрицателямъ поэзіи вообще, ни даже къ поклонникамъ поэзіи утилитарной. Насъ просто мучитъ жалкая современная роль нашей лирической поэзіи и мы думаемъ откровеннымъ словомъ отдлаться отъ лежащей на насъ тягости. Откуда въ самомъ дл эта незавидная роль нашей лирической поэзіи? Мы знаемъ, что найдутся люди, которые не замедлятъ отвчать на этотъ вопросъ тмъ, что вообще время поэзіи отжило и общество въ лиц лучшихъ, передовыхъ своихъ дятелей давно обратилось къ другимъ, боле современнымъ и боле нужнымъ формамъ мысли и слова. Но мы не задумываемся, надемся, вмст съ большинствомъ мыслящихъ людей, признать поэтическое вдохновеніе вчно живою силою и истинный голосъ ея вчно симпатичнымъ и нужнымъ человчеству. Мы знаемъ также, что найдется другіе голоса, которые отвтятъ, что поэзія, даже и лирическая, продолжаетъ существовать и процвтать у насъ, но что вырастающее поколніе умышленно отвратило отъ нея свои уши или потеряло способность наслаждаться и увлекаться истинною, чистою поэзіею, что горячіе интересы времени и минуты поглотили вообще высшіе, спокойные интересы науки и искусствъ. Съ послднимъ мы готовы согласиться отчасти, но перваго, т. е. какого-то перерожденія природы человка, закрытія въ немъ одного изъ важнйшихъ органовъ воспринятія — опять таки допустить не можемъ. Да есть, кром того, и очевидный фактъ, говорящій въ пользу нашего мннія. Мы видимъ, съ какимъ сильнымъ интересомъ относится наше общество къ нашимъ романистамъ и драматургамъ, сколько нибудь выступающимъ изъ ряда посредственности. Мы видимъ, къ какимъ долгимъ и горячимъ спорамъ въ литератур и обществ подастъ поводъ каждый новый романъ Тургенева, каждая новая драма Островскаго, даже какая нибудь новая сценическая пьеса, которою авторъ какъ будто хочетъ сказать что-то. Положимъ, что тонкихъ критическихъ статей появляется въ наше время не много, но это не потому, чтобы въ нихъ не было вовсе и потребности, а просто потому, что у насъ нтъ тонкихъ и даровитыхъ критиковъ.
Во всякомъ случа несомннно, что въ публик произошло замтное охлажденіе къ нашимъ лирическимъ поэтамъ, хотя вотъ уже нсколько лтъ мы не лишились ни одного изъ нашихъ наиболе даровитыхъ лириковъ, кром Л. Мея, и хотя они, съ своей стороны, стараются, по временамъ, снова привлечь къ себ вниманіе и сочувствіе публики. Каждый разъ даже, когда появится сколько нибудь значительное произведеніе кого либо изъ нихъ, публика и журналы очевидно какъ бы встрепенутся, наполнятся ожиданіями, но затмъ тотчасъ же послдуетъ разочарованіе и еще большее охлажденіе. Такъ было при появленіи нсколько лтъ тому назадъ, во ‘Времени’ первыхъ главъ поэмы, Я. Полонскаго — ‘Свжее преданье’, такъ было, отчасти, предъ появленіемъ въ февральской книжк ‘Русскаго Встника’ второй половины лирической поэмы А. Н. Майкова — ‘Три смерти’. Но ни посл напечатанія нсколькихъ главъ поэмы Полонскаго, ни посл появленія второй половины ‘Трехъ смертей’ критика не сказала почти но слова о новыхъ, довольно крупныхъ, явленіяхъ. Неужели же не нашлось никого, кто бы способенъ былъ понять самъ и разтолковать другомъ красоты новыхъ твореній? Нельзя жe предположить, также, чтобы вс журналы о газеты сговорилось погубить у насъ поэзію и не допустили на свои страницы ни одной статьи объ нихъ. Наконецъ, отчего же не слышно было объ нихъ никакого говора въ обществ, между тмъ какъ вся Россія чуть не цлый годъ спорила и толковала по поводу романа ‘Отцы и дти’?
Отвтъ, увы! очень простъ, хотя и прискорбенъ. Наши современные лирическіе поэты просто не представляютъ достаточнаго содержанія, чтобы сказать нчто новое и достойное вниманія, среди множества новыхъ и практическихъ вопросовъ, поднятыхъ историческимъ теченіемъ жизни. Ихъ можно было слушать и услаждаться ими, какъ дутъ наслаждаться музыкою или оперою, когда есть достаточно свободнаго времени, но голосъ ихъ оказался не слишкомъ сильнымъ, чтобы раздаваться и влечь къ себ среди тревожнаго говора и шума закипвшей жизни, содержаніе ихъ оказалось слишкомъ скуднымъ, чтобы заставить обратить на себя вниманіе среди серьезныхъ и горячихъ голосовъ, раздавшихся въ литератур. Пока ухо еще было настроено долго раздававшимся гармоническомъ пніемъ поэтовъ пушкинской эпохи, пока еще жило поколніе, въ которомъ образовалась потребность сладкой музыки стиха, оно выслушивало нашихъ поэтовъ, ради прекрасныхъ воспоминаній, прощая имъ скудость ихъ содержанія. Но когда выросло другое поколніе, въ которомъ нужно было воспитать эту потребность, прививая ему вкусъ къ гармоніи глубокимъ интересомъ псенъ,— поэты наши оказались безсильными къ выполненію этой задачи.
Кажется, кмъ-то уже высказана была справедливая мысль про современныхъ нашихъ лириковъ, что поэзія Пушкина размнялась въ нихъ: одному досталась мелодическая плавность стиха его, другому картинность образовъ, третьему его лирическая сила, четвертому его чуткость къ рчи и т. д. Но само собою разумется, что изъ этихъ отдльныхъ частей не вышло цльнаго поэта, способнаго замнить Пушкина. Скажемъ еще боле, даже мотивы, которые разработывались постоянно нашими современными поэтами, было завщаны имъ еще Пушкинымъ, къ нимъ они не прибавили ничего новаго, ничего такого, чего бы первообразъ нельзя было указать у нашего великаго поэта. Чтобы сохранять полнйшее безпристрастіе, мы должны прибавить, что къ существовавшимъ еще у Пушкина мотивамъ, прибавились въ послднее время нкоторыя психологическія тонкости въ изображеніи любовныхъ отношеній и выразились съ нкоторымъ разнообразіемъ страстное чувство къ природ — мотивъ неразработанный нашимъ великимъ поэтомъ. Но вся эта примсь къ мотивамъ собственно Пушкинскомъ ограничивается струею, внесеннаго къ намъ Гейне, и потому также не представляетъ ничего самобытно сказаннаго. Спшимъ оговориться разъ навсегда: при всхъ предыдущихъ и дальнйшихъ разсужденіяхъ нашихъ, мы вовсе не имемъ въ виду г. Некрасова, во первыхъ потому, что путь его совсмъ особенный и никакъ не можетъ быть названъ подражательнымъ пушкинскому, во вторыхъ потому, что онъ, къ сожалнію, всхъ мене наслдовалъ истинныя красоты Пушкинской поэзіи. По разнымъ другимъ соображеніямъ, мы исключаемъ также изъ нашего обзора: г. Тютчева, какъ принадлежащаго отчасти къ иной эпох и представляющаго извстную оригинальность мысли и направленія Огарева, уже давно умолкнувшаго. Затмъ мы имемъ дло съ поэтами молодыми, наличными и дйствующими въ литератур. Не вдаваясь въ отдльныя характеристики каждаго изъ нихъ, мы будемъ строго держаться своей задачи, т. е. отысканія причинъ равнодушія къ нимъ публики и въ особенности оскуднія ихъ значенія въ послднее время.
Одномъ изъ интересныхъ и характерныхъ свидтельствъ недостатка глубокаго, истинно поэтическаго содержанія въ современной дятельности нашихъ лирическихъ поэтовъ служитъ для насъ появленіе въ ныншнемъ году книжки г. Пятковскаго — ‘Гражданскіе мотивы’. Какой смыслъ иметъ этотъ сборникъ, чмъ вызвано его появленіе? Очевидно, что общество еще привыкло чего-то ждать отъ своихъ поэтовъ, что вра въ ихъ способность сказать во всякое время и при всякихъ обстоятельствахъ свое живое и сильное слово еще не замерла въ большинств, но въ дйствительности этого живаго, сильнаго, оригинальнаго слова не слышится отъ нихъ и, вотъ, въ отвтъ на запросъ публики отъ поэтовъ, г. Пятковскій, какъ бы оправдывая ихъ передъ обществомъ, начинаетъ отыскивать въ нихъ какіе-то гражданскіе мотивы, вроятно, желая отличить этимъ названіемъ стихотворенія, отвчающія сколько нибудь интересамъ и духу времена, отъ стихотвореній, не представляющихъ никакого содержанія, а простое пніе на старые и избитые мотивы. Такихъ гражданскихъ мотивовъ изъ всей нашей современной поэзіи г. Пятковскій набралъ 54 штуки. Мы не говоримъ о томъ, въ какой степени счастлива основная идея г. Пятковскаго, ни на сколько удачно сдланъ имъ выборъ, но просто указываемъ на то знаменательное явленіе, что могло же придти кому нибудь въ голову хлопотливо выбирать изъ нашихъ поэтовъ отдльныя стихотворенія, въ доказательство того, что стихотворцы не совсмъ еще отстали отъ вка.
Но неужели, могутъ спросить насъ, вы, подобно г. Пятковскому, требуете отъ вашихъ поэтовъ какихъ-то гражданскихъ мотивовъ? Вовсе нтъ, но мы требуемъ во всякомъ случа отъ поэзіи серьезнаго содержанія, отраженія эпохи, духа времени, однимъ словомъ, живаго голоса, среди другихъ голосовъ, а насъ угощаютъ капризно-личными ощущеніями, античными созерцаніями, натянутыми картинами изъ средняго и древняго міра, поклоненіями красотамъ природы и т. под. да, вдобавокъ, и этимъ всмъ еще въ подогртомъ вид, безъ живаго, по большей части, и цльнаго вдохновенія. Положимъ, можно встртить истинныя красоты разнаго рода у вашихъ лучшихъ современныхъ поэтовъ. Но вдь нельзя же, въ самомъ дл, читателю, подобно Агафь Тихоновн, выбирать мысленно эти красоты изъ разныхъ источниковъ и воображать, какъ бы хорошо было, если бы это приставить къ тому и т. д. Можно, конечно, наслаждаться въ Фет живымъ, пвучимъ изображеніемъ настроенія минуты, во вдь захочется же и чего нибудь по серьезне. Можно плняться въ Майков картинностью образовъ и прекрасною постройкою лирическихъ стихотвореній, но, вдь, захочется же отъ него, наконецъ, и задушевнаго, живаго слова и чувства. У Полонскаго найдешь, пожалуй, довольно кой чего по этой части, но зачмъ же онъ становится такимъ слабымъ, когда берется за поэму съ жизненнымъ, современнымъ содержаніемъ, или отчего же не уловишь, наконецъ, ничего прочнаго въ его міросозерцаніи? У иного, наконецъ, постоянно прекрасныя чувства и мысли, выраженныя хорошимъ стихомъ, но отчего же ихъ забываешь тотчасъ же по прочтенія? Все это обрывки, пожалуй, поэзіи и поэзіи настоящей, но не самая поэзія, къ голосу которой никогда не можетъ остаться равнодушенъ всякій сколько нибудь развитый человкъ и которая сама, по своей живой природ, не можетъ оставаться безучастной къ трепещущему пульсу жизни. Что же за поэты, которыхъ жизнь, какая бы то ни была, могла застать върасплохъ и зажать имъ и чувства къ воспринятію новаго и уста, призванныя отвчать ‘на всякій звукъ!’
Мы ршаемся высказать и еще весьма капитальное обвиненіе противъ нашихъ современныхъ поэтовъ, хотя обыкновенно на эту сторону, при оцнк поэтовъ, обращаютъ весьма мало вниманія. Никто изъ нихъ отдльно, ни вс они вмст взятые, нисколько не помогли строенію нашего языка, вс они пробивалась только формами, существовавшими въ литератур и прежде нихъ или выработанными другими путями, но не создали новыхъ формъ, не оставили по себ никакого живаго наслдія собственно языку. Исключеніе составлялъ только Мей, но мы говоримъ о живыхъ. Остановимся нсколько на этомъ важномъ пункт. Въ огромномъ словар, принятомъ нами въ наслдіе отъ народа, заключаются данныя для выраженія всевозможныхъ понятій и ихъ комбинацій, есть даже безконечное количество готовыхъ и часто чрезвычайно мткихъ рченій и оборотовъ для выраженія того, что уже испытано человческою душею въ теченіе общей народной жизни. Народъ и большинство людей, котораго мысли и чувства почти не выходятъ изъ обыкновенныхъ житейскихъ нуждъ и положеній, обыкновенно пробавляется этимъ готовымъ матеріаломъ и только постепенное распространеніе новыхъ идей гражданственности, мышленія, новыхъ занятій, нуждъ и потребностей заставляютъ его постепенно и медленно вырабатывать новыя формы языка, но творцы этихъ новыхъ формъ обыкновенно остаются неизвстными, безличными, исчезаютъ въ общей масс народа. Поэты, напротивъ, суть именно люди, которые чувствуютъ и мыслятъ новое и по новому, т. е. въ высшей степени живо, ясно и оригинально. Для этихъ, прежде всего, чисто личныхъ, оттнковъ мыслей и ощущеній они чувствуютъ потребность въ новыхъ формахъ языка. И именно поэты, а не ученые, ораторы или кто либо другой чувствуютъ по преимуществу эту потребность потому, что для всхъ другихъ категорій людей достаточно только доводить свои мысли и выраженіе ихъ въ слов до совершенной ясности, чтобы вполн достигать своей цли, обо содержаніе ихъ мыслей и выраженія этихъ мыслей принадлежитъ исключительно къ сфер общечеловческаго, напротивъ, сила и оригинальность — главнйшія достоинства поэтовъ, заключаются именно въ томъ, чтобы уловить и передать въ слов мысль и чувство въ его индивидуальнйшихъ оттнкахъ, ибо хотя содержаніе поэтовъ и длается въ послдствіи общимъ достояніемъ, переходитъ во всмъ доступные формы, но это именно потому, что ихъ геніальнымъ усиліемъ это мимолетное индивидуальное они успваютъ увковчить въ слов, и такомъ образомъ сдлать его общечеловческимъ или общенароднымъ. Такимъ образомъ можно принять за правило, что вс великіе поэты, т. е. люди, успвшіе сказать своему народу или и цлому человчеству, новое слово, были непремнно и щедрыми вкладчиками въ сокровищницу своего языка, давали направленіе его развитію. Не даромъ въ грамматикахъ при составленіи правилъ языка берутся за основаніе и поэты наравн съ народною рчью. Мы, конечно, не говоримъ чего либо новаго. Пушкинъ, говоря о безсмертной Грибодовской комедіи, зналъ, безъ сомннія, какую похвалу говоритъ онъ ей, предсказывая, что она распадется на пословицы. Многіе фразы изъ комедей Гоголя и Островскаго и теперь уже стали общимъ достояніемъ, вошли въ живую рчь, замняя, при случа, цлыя разсужденія, какъ народная поговорка. А Пушкинскіе эпитеты! кому неизвстна ихъ мткость!
Живое безличное творчество народной рчи, если и не замерло совершенно въ наше время, то какъ уже сказано, по преимуществу перешло въ руки поэтовъ, замнилось личнымъ выраженіемъ. Слово, мтко употребленное поэтомъ, чувство истинно и глубоко схваченное и счастливо выраженное, создаютъ немедленно и новыя формы въ язык, обогащая это великое народное достояніе. Если же рчь поэта, давая почувствовать мн въ извстной степени его душевное настроеніе, въ то же время смутна, невыразительна, или, отличаясь правильностью и гармоніею, часто прикрываетъ искуственный пафосъ, напускныя чувства — ни въ томъ, ни въ другомъ случа она не творческая, не поэтическая рчь. Большая часть нашихъ современныхъ поэтовъ гршитъ тмъ или другимъ и мы съ полною увренностью утверждаемъ, что вкладъ ихъ въ богатство народнаго живаго слова — ничтожный. Выше мы сказали, что такъ же какъ и самобытный вкладъ ихъ въ сокровищницу мысли — само собою разуметъ, что это одно и тоже.
Никто, конечно, не станетъ отрицать, чтобы поэты наши, каковы Майковъ, Полонскій, Фетъ, Щербова, Плещеевъ и др. но были благозвучными распространителями ‘чувствъ добрыхъ’, никто не станетъ отрицать въ каждомъ изъ нихъ многихъ истинно-поэтическихъ достоинствъ, никто, наконецъ, не отнимаетъ нкоторыхъ ихъ заслугъ въ нашемъ образованіи: но намъ досадно, зачмъ же они не въ силахъ поддержать такъ высоко знамя поэзіи, чтобы оно было видно и уважаемо людьми всхъ партій и убжденій — вотъ что заставило насъ предпринять этотъ этюдъ и высказать нсколько горькихъ убжденій, къ которымъ мы пришли, по добросовстномъ разсмотрніи дла. Передъ нами стоялъ неотразимо вопросъ объ очевидномъ равнодушіи нашей журналистики и публики къ недавно еще любимымъ молодымъ поэтамъ вашимъ. Что нибудь одно: или критика и публика наша потеряли поэтическое чутье, или вина этого охлажденія лежала въ самихъ поэтахъ?
Боле прямымъ отвтомъ на этотъ вопросъ пусть послужитъ намъ разборъ послдняго, крупнаго произведенія одного изъ самыхъ блестящихъ современныхъ поэтовъ нашихъ. Мы разумемъ: ‘Смерть Люція’, лирическую драму А. Н. Майкова.
Въ краткомъ предисловіи къ драм, авторъ говоритъ, что поэма эта, вмст съ первою частью, извстною подъ именемъ ‘Три Смерти’, начата 11 лтъ тому назадъ, но вторая часть до сихъ поръ была имъ оставлена, потому что не удавалась,— значитъ теперь удалась, если напечатана. Дале онъ прибавляетъ, что въ ней ‘сказалось многое такое изъ прожитого авторомъ, что дается только жизнью и опытомъ’,— значитъ драма иметъ жизненное, современное значеніе. Посмотримъ что же въ дйствительности даетъ она.
Уже на первый разъ, по прочтеніи лирической драмы А. Н. Майкова, вы чувствуете, что, не смотря на многія несомннныя достоинства ея, на счастливо выбранный сюжетъ, представляющій по истин трагическій моментъ въ исторіи человчества, вы остаетесь холодны, точно предъ вами прошло не живое событіе, совершившееся въ лицахъ, а рядъ панорамическихъ картинъ. Анализируя глубже причину этой холодности, остающейся въ читател, вы открываете прежде всего, что поэма не сказала вамъ ничего новаго, живаго. Построена она вообще довольно правильно и ловко, вс, даже мелочныя, подробности римской жизни изображены съ знаніемъ дла, каждое лицо говоритъ дйствительно такъ, какъ ему слдуетъ по данной авторомъ роли, т. е. циникъ цинически и т. д. Но все это: и трагическое положеніе лучшихъ людей въ эпоху упадка Рима и глубокое нравственное паденіе римскаго общества, и высокое мужество первыхъ христіанъ — были намъ извстны нисколько не мене и до появленія поэмы А. Н. Майкова. Того высокаго вдохновенія, того прозрнія въ давно минувшія времена, которое уметъ открыть въ нихъ новыя и типическія черты, въ поэм А. Н Майкова мы вовсе не находимъ. Нкоторыя археологическія подробности, введеныя авторомъ въ поэму, и, можетъ быть, не всмъ извстныя, конечно не придаютъ ей яркаго колорита эпохи. Наконецъ, нкоторыя мста въ драм поражаютъ очевиднымъ отсутствіемъ тонкости замысла и отдлки, гршатъ противъ основныхъ началъ жизни и искусства. Къ такомъ явнымъ промахамъ принадлежитъ напр. во 2-й сцен то мсто, гд гости Люція пьютъ, по принужденію циника, тостъ кесарю ‘за то, что онъ душитъ и давитъ ихъ.’ Особенно любопытно то обстоятельство, что на это мсто, какъ г. Майковъ самъ говоритъ въ примчаніи, уже указывали ему, какъ на художественную неловкость, но онъ думаетъ оправдать себя Тацитомъ, Светоніемъ и проч. свидтельствами о глубокомъ паденіи нравовъ той времени. Да дло не въ томъ, какъ глубоко пало общество того времени, а въ томъ, что обращикъ, выдуманный поэтомъ для того, чтобы показать глубину этого паденія, вообще не правдоподобенъ, психологически невренъ, не было никакой необходимости гостямъ повторять столь унизительный тостъ, никакой опасности замнить тостъ какимъ нибудь другомъ, хвалебнымъ кесарю. Такъ же неловко относительно художественной или, что тоже, жизненной правды внезапное отчаянье Люція и восклицанье его
О Римъ, о Римъ!.. Нтъ! жить нельзя!
при вид толпы гостей, жадно бросившихся на расхищеніе драгоцнныхъ вещей Люція. Какъ будто онъ недостаточно еще зналъ и презиралъ этихъ людей, чтобы быть потрясеннымъ какою либо съ ихъ стороны выходкой.
Но удовлетворившись изображеніемъ эпохи, избранное авторомъ, не найдя истиннаго творчества въ этой сторон поэмы, читатель ищетъ въ ней по крайней мр творчества, другаго рода: сердцевднія, проникающаго до глубочайшихъ основъ человческой природы, живыхъ лицъ и характеровъ, отношеній врно схваченныхъ и представленныхъ, однимъ словомъ тхъ откровеній души и жизни, которыя всегда составляли вставную силу и задачу поэзіи и давало ей право на воспитаніе человчества. Въ ‘смерти Люція’ фигуры человческія только что правильны, но не живы, это академическіе этюды, въ которыхъ видно извстное мастерство и обдуманность, но въ которыхъ напрасно искало бы вы своеобразнаго проявленія жизни. Вообще вся поэма очевидно написана по извстному плану, съ извстною цлью, съ расчетомъ на извстные эффекты, однимъ словомъ, авторъ попалъ на хорошій сюжетъ для лирической драмы, какъ онъ назвалъ свое произведеніе, и обработалъ этотъ сюжетъ старательно и довольно удачно, но, да проститъ намъ А. Н. Майковъ, мы не видимъ въ его поэм вдохновенія, того приращенія и глубокаго сосредоточенія силъ разума и фантазіи, которые называются поэтическимъ творчествомъ и оттого поэма его, пошевеливъ при чтеніи нкоторыя стороны ума, затронувъ слегка нкоторыя фибры сердца, не оставляетъ въ читател цльнаго, незабываемаго впечатлнія.
Есть, впрочемъ, одинъ моментъ въ поэм, гд лирическое одушевленіе автора поднимается весьма высоко и невольно передается читателю. Это то мсто, гд Марцеллъ, другъ Люція, желая обратить его въ христіанство, говоритъ ему, пораженному зрлищемъ внезапно раскрывшихся катакомбъ:
Весь Рамъ подрытъ!
Подъ старыми Римомъ, Римъ ужъ новый!
Преобразить его готовый,
Во всеоружіи стоитъ!
Тамъ нтъ рабовъ! Тамъ нтъ богатыхъ!
Тамъ другъ предъ другомъ вс равны!
Впрочемъ, второй стихъ не длаетъ чести такому вообще мастеру стиха, какъ А. Н. Майковъ. Очень удачнымъ считаемъ мы также ‘Гимнъ Христіанъ’, въ конц поэмы, очевидно навянный стихами нашихъ раскольниковъ, сочиненными въ обстоятельствамъ весьма схожихъ съ положеніемъ христіанъ въ Рим.
Такимъ образомъ, вдохновеннаго, истинно поэтическаго содержанія новое произведеніе А. Н. Майкова не представляетъ, но, говорятъ, оно иметъ современное значеніе. Изображая своего Люція, стоящаго на рубеж погибающихъ, утратившихъ смыслъ формъ жизни и новыхъ, возникающихъ, полныхъ великой будущности, но не понятныхъ ему идей, поэтъ имлъ въ виду и нашу эпоху, и наше общество, гд между старымъ и новымъ порядкомъ ведется на всхъ путяхъ непримиримая борьба. Дйствительно, перечитывая ‘Смерть Люція’, встрчаешься не разъ съ намеками за современность, слышатся по временамъ знакомыя Фразы, извстныя оттнки нашихъ литературныхъ мнній. Такъ въ спор Люція съ Ювеналомъ, гд послдній возстаетъ за вліяніе грековъ о общаетъ пробудить коренной римскій духъ, а Люцій сомнвается въ возможности и польз такого пробужденія,— можно, пожалуй, видть намекъ на литературные своры нашихъ западниковъ о славянофиловъ. Или въ словахъ Люція:
Бжишь къ вождямъ, бжишь къ жрецамъ,
Бжишь подъ древнее ихъ знамя,
И просишь — дла дайте намъ!
И что-жъ въ отвтъ на рвенье наше?
Ни вождь въ свой долгъ, ни въ боговъ —
Давно не врятъ.
Можно также найти сходство, съ тмъ ш, который, по словамъ Н. Щедрина, составляетъ самое характеристическое явленіе вашей современной жизни. Наконецъ, циникъ, который, при вод появившихся вакханокъ, восклицаетъ ‘мясцо живое!’ и поетъ:
Я старенькій, я гаденькій,
Да вотъ полъ говядинки
И, юность ощутилъ.
конечно также можетъ напомнить читателю, слдящему за литературными явленіями нашими, нкоторыя выраженія, приписываемыя матеріалистамъ или нигилистамъ. Но за этими и другими немногими намеками, едва ли можно будетъ безъ натяжка указать дальнйшее, боле близкое отношеніе между содержаніемъ поэмы А. Н. Майкова и современнымъ состояніемъ русскаго общества. Борьба, пожалуй, есть и въ томъ и въ другомъ случа, также точно вновь вступающія въ жизнь начала застали многихъ у насъ неприготовленными о кажутся имъ посягательствомъ на все святое, и т. д. Одномъ словомъ, вншнія черты сходства, пожалуй, есть, но они есть между каждыми двумя моментами исторіи, если только это моменты взяты изъ живой, движущейся и, слдовательно, полной борьбы и столкновеній, дйствительности. Но именно того трагическаго, что составляетъ высокій интересъ эпохи, составляющей содержаніе ‘Смерти Люція’, нтъ вовсе въ борьб, совершающейся въ ваше время. Это высоко трагическое, какъ довольно удачно выразилъ его самъ г. Майковъ, заключалось въ эпоху паденія Рома въ томъ, что именно все, даваемое тогдашнимъ образованіемъ, мудростью, блестящими дарами природы, отталкивало людей, подобныхъ Люцію, отъ единственнаго источника спасенія — ученія христіанскаго, ученія рабовъ, ученія но для мудрыхъ, а по преимуществу для нищихъ духомъ. Трагическое именно въ томъ о состоитъ, что человкъ не по своей вол, или слабости, или малоумію приходитъ къ безвыходному положенію, во потому, что принуждается къ тому силою вн его лежащихъ обстоятельствъ, роковою силою. Люцій гибнетъ именно потому, что онъ воплотилъ въ себ вс силы римской цивилизаціи, вритъ въ эти силы и оставаясь строго мыслящимъ и твердымъ волею человкомъ, но можетъ допустить, чтобы какое-то темное ученіе, не явившее еще себя никакимъ блескомъ, могло идти на смну его цивилизаціи, имющей славную исторію, владющей всемъ міромъ. И онъ гибнетъ не потому, чтобы у него не достало умственныхъ способностей для разумнія новаго ученія или чтобы это ученіе достигло его слишкомъ поздно, но потому именно, что этихъ двухъ вещей нельзя было совмстить въ то время по природ человческой. Въ этомъ о трагедія. Что же подобнаго можно найти въ столкновеніи стараго и новаго порядка въ наше время? У насъ просто на смну отжившему, негодному, приходитъ новое, живое и требуетъ себ свободы, воздуха. Съ большею или меньшею быстротой и энергіей такія борьбы совершаются безпрерывно въ исторію народовъ и нельзя видть ничего трагическаго, роковаго въ судьб тхъ, кто струситъ передъ этимъ новымъ, потеряетъ почву подъ собою, не найдется въ водоворот новыхъ идей и фактовъ. Люцій, умирающій, не припавъ новаго ученія, есть явленіе прискорбное, конечно, для друзей его, уже обратившихся въ христіанство, но во всякомъ случа явленіе грандіозное и почтенное, а помщица Падейкова, теряющаяся отъ глупаго слова своей крпостной двки, по своему перетолковывающей освобожденіе, или человкъ, у котораго съ разу исчезаетъ земля подъ ногами отъ того, что строгіе выводы науки разобьютъ нсколько сложившихся въ голов его бредней — просто жалки и должны составлять предметъ сатиры, а не драматическаго сюжета.
Такомъ образомъ, съ какой стороны ни поверни, новое произведеніе А. И. Майкова, не смотря на многія частныя, поэтическія достоинства, не смотря на очевидную опытность въ композиціи, не представляетъ ничего, способнаго глубоко увлечь и заинтересовать современное русское общество, и потому авторъ едва ли будетъ вправ жаловаться на равнодушіе, съ какимъ, по всему вроятію, будетъ встрчена: ‘Смерть Люція’ критикой и публикой.
Но что же, наконецъ, длать нашимъ поэтамъ, спроситъ, можетъ быть читатель, чтобы произведенія ихъ представляли живой интересъ для современниковъ и чтобы поддержать достоинство и честь поэзіи? Гражданскихъ мотивовъ вы не одобряете, возвышенныхъ сюжетовъ изъ античнаго міра съ намеками на современность также нтъ, что же остается? Сохрани васъ Богъ связывать какими бы то ни было требованіями свободную фантазію поэта, наше дло только анализировать и оцнятъ достоинство того, что угодно имъ будетъ подарить публик, но если не для лирическихъ поэтовъ, то по крайней мр для читателей мы можемъ указать истинный и вчный, неизсякаемый родникъ для поэзіи, родникъ, способный давать свжую, прохладную и утоляющую воду про какихъ бы то ни было состояніяхъ атмосферы, при какомъ бы то ни было расположеніи умовъ. Это…. Но на дняхъ намъ случилось прочесть одно изъ послднихъ стихотвореній Я. П. Полонскаго, поэта по преимуществу симпатическаго и наивнаго, въ хорошемъ смысл этого слова. Муза, являясь поэту, въ этомъ стихотвореніи, говоритъ ему, что она ходила повсюду въ мір: и въ чертоги къ богачу, указывая ему на бдныхъ, и на поле къ труженику и въ темницу и т. д., но вс, занятые своими длами и заботами или не желая выслушивать ея голоса, оттолкнули ее отъ себя, какъ ненужную, и вотъ она, разочарованная, потерявшая вру въ святость своего дла, ршается снять свой внокъ…. Просимъ извиненія у почтеннаго автора, если въ чемъ либо не такъ передали содержаніе его стихотворенія, которое слышали всего одинъ разъ о которое сколько намъ извстно, еще не напечатано — но существенные смыслъ его, кажется, тотъ. Я. П. Полонскій очевидно чувствовалъ, что поэзія мало возбуждаетъ къ себ участія въ настоящее время, и, вотъ, онъ въ поэтическомъ образ захотлъ указать и отчасти объяснить равнодушіе публики къ поэзіи. Муза его является повсюду, гд, по видимому, присутствіе ея законно, но повсюду встрчаетъ холодной пріемъ. Выходитъ, слдовательно, что никто не хочетъ слушать поэзіи, что поэту въ настоящее время не для кого нтъ. На насъ стихотвореніе произвело другое впечатлніе. Намъ казалось, слушая его, что поэзія ваша, именно потому и мало возбуждаетъ сочувствія, что она слишкомъ гоняется за современными мыслями и мотивами, что, бродя постоянно по свту и предлагая всмъ о каждому свои псни, она естественно должна была утратить свою силу и обаяніе. Что можетъ, въ самомъ дл, сказать новаго и дльнаго поэзія человку, трудящемуся въ пот лица, объ его труд? Въ силахъ ли она склонить богача къ щедрости, утшить узника? и т. д. Не мудрено, что пріискивая постоянно вншнія сюжеты для своихъ пснопній, подлаживаясь подъ тонъ современности — она смшалась въ глазахъ большинства съ практическими совтчиками разнаго рода, которые часто притомъ подадутъ совтъ умне и лучше.— Если бы поэты наши, оставивъ въ сторон погоню за модными и современными сюжетами, съ одной стороны, а съ другой, не соблазняясь легкостью уже избитыхъ и поношенныхъ поэтическихъ пріемовъ жили сильне и горячее всми тревогами вка и въ то же время вынашивали до послдней ясности свои задушевнйшія думы и псни, если бы муза поэзіи, не бродя по торжищамъ, больше прислушивалась къ внутренней работ ума и сердца самаго поэта: голосъ поэзіи уважался бы и въ наше время, если не всею толпой, то по крайней мр лучшими людьми. Поэтъ — носитель думъ своего вка, это не значитъ, что онъ слдитъ неустанно по газетамъ и иными способами за всми мелкими явленіями времени, за всми вопросами дня и спшитъ заявить свой голосъ,— это значитъ, что чуткостью своей души, впечатлительностью сердца онъ прежде другихъ переживаетъ впутревно важнйшіе вопросы времени, ясне прочихъ сознаетъ стремленіе эпохи, лучше и мтче другихъ можетъ выразить то, что смутно движетъ и волнуетъ массы. Но для этого прежде всего нужно глубоко чувствовать о искренно, безбоязненно высказывать созрвшіе въ глубин души слова. Въ лучшихъ поэтахъ всхъ вковъ о народовъ чтеніе сочиненій охъ въ хронологическомъ порядк представляетъ особенный и сильный интересъ. Васъ равно интересуетъ о внутреннее ихъ развитіе, мятежная борьба, ими прожитая, и постепенное отраженіе въ этой борьб духа времени. Въ большей часто нашихъ современныхъ поэтовъ то или другое расположеніе ихъ произведеній не измняетъ ничего въ сущности дла. Такъ или иначе, встртишь все т же боле или мене знакомые, боле или мене счастливые звуки. Внутренняя жизнь души или спрятана у однихъ, или даетъ хотя и искренніе и задушевные, но довольно однообразные звуки, или проявляется въ такихъ мелкихъ, случайныхъ, причудливыхъ мотивахъ, что современные люди не могутъ признать въ нихъ выраженія своихъ задушевнйшихъ и серьознйшихъ думъ и помысловъ…
Спросятъ, можетъ быть, съ чего мы такъ накинулись на нашихъ поэтовъ? Чмъ оно вдругъ провинились? Отвтъ простъ и отчасти уже высказанъ нами въ начал статьи. Мы давно желали разъясненія запутаннаго въ ваше время вопроса о поэзіи. Слышатся голоса, съ одной стороны, обвиняющіе все молодое поколніе въ отсутствія поэтическаго чувства,— съ другой, отрицающіе самостоятельность поэзіи и требующіе отъ нея какихъ-то гражданскихъ мотивовъ. Мы думаемъ, что искренне, безъ побочныхъ соображеній сказанное слово въ этомъ дл поможетъ, во всякомъ случа, разъясненію его.