И. С. Тургенев
Два слова о Грановском
Письмо к редакторам ‘Современника’
Audi die Todten sollen leben {*}.
Шиллер.
{* Мертвые тоже должны жить (нем.).}
ПРИМЕЧАНИЯ
УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
ДВА СЛОВА О ГРАНОВСКОМ
Два слова о Грановском, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1855
Время на прочтение: 9 минут(ы)
И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах
Сочинения в двенадцати томах
Издание второе, исправленное и дополненное
М., ‘Наука’, 1980
Сочинения. Том пятый.
Повести и рассказы 1853—1857 годов. Рудин. Статьи и воспоминания 1855—1859
Вчера были похороны Грановского. Не буду говорить вам, как сильно поразила меня его смерть. Потеря его принадлежит к числу общественных потерь и отзовется горьким недоумением и скорбью во многих сердцах по всей России. Похороны его были чем-то умилительным и глубоко знаменательным, они останутся событием в памяти каждого участвовавшего в них. Никогда не забуду я этого длинного шествия, этого гроба, тихо колыхавшегося на плечах студентов, этих обнаженных голов и молодых лиц, облагороженных выражением честной и искренней печали, этого невольного замедления многих между разбросанными могилами кладбища, даже тогда, когда уже всё было кончено и последняя горсть земли упала на прах любимого учителя… Одни и те же ощущения наполняли всех, высказывались во всех устах, во всех взорах, всем хотелось продлить их в себе, и расходиться было жутко… Всякое общее чувство, даже скорбное, связуя людей, возвышает их. Каждый из пришедших на кладбище, к какому бы направлению ни принадлежал он, слишком хорошо знал, чего лишилась в Грановском русская жизнь и русская наука. Для душ молодых, еще не искушенных, не утомленных ‘плоской незначительностью’ житейских дрязг, такие ощущения особенно благотворны, под наитием их сердце крепнет и семена будущих добрых дел и доблестных поступков зреют в нем… Дай бог, чтобы мы научились хотя эту пользу извлекать из наших утрат!
Вероятно, о Грановском будет написано много, на учениках его, на его товарищах лежит долг растолковать его значение, объяснить причины общего сочувствия к нему, оценить его влияние. Сообщу вам несколько моих воспоминаний о нем. Я познакомился с ним в 1835 году в С.-Петербурге, в университете, в котором мы были оба студентами, хотя он был старше меня летами и во время моего поступления находился уже на последнем курсе. Он не занимался исключительно историей, он даже писал тогда стихи (кто их не писал в молодости?), и я смутно помню отрывок из драмы ‘Фауст’, прочитанный мне им в одни темный зимний вечер, в большой и пустой его комнате, за шатким столиком, на котором вместо всякого угощения стоял графин воды н банка варенья.
В отрывке этом Фауст был представлен (со слов одной старинной немецкой легенды) высоко поднявшимся на воздух, в стеклянном ящике, вместе с Мефистофелем, обозревая широко раскинувшуюся землю, реки, леса, поля, жилища людей, Фауст произносил задумчивый, полный грустного созерцанья монолог, показавшийся мне тогда прекрасным… Мефистофель безмолвствовал, я, впрочем, и теперь не могу себе представить, какие бы речи вложил Грановский в уста бесу… Ирония, особенно ирония едкая и безжалостная, была чужда его светлой душе. Помню я еще другой вечер н другое чтение: мы вместе с жадностью перелистывали только что вышедшее собрание стихотворений одного поэта, имя которого, теперь если не безызвестное, то уже отзвучавшее, прогремело тогда по всей России. С каким восторгом приветствовал Грановский новые надежды русской поэзии, как исполнялся весь благородной радостию сочувствия!
Я, впрочем, в Петербурге видал его редко, но каждое свидание с ним оставляло во мне глубокое впечатление.
Чуждый педантизма, исполненный пленительного добродушия, он уже тогда внушал то невольное уважение к себе, которое столь многие потом испытали. От него веяло чем-то возвышенно-чистым, ему было дано (редкое и благодатное свойство) не убежденьями, не доводами, а собственной душевной красотой возбуждать прекрасное в душе другого, он был идеалист в лучшем смысле этого слова,— идеалист не в одиночку. Он имел точно право сказать: ‘Ничто человеческое мне не чуждо’, и потому и его не чуждалось ничто человеческое.
Несколько лет спустя я встретился с ним в Берлине. Я почти не видался с ним тогда — и мы не сошлись… Говоря правду, я тогда не стоил того, чтобы сойтись с ним. Притом он в то время подружился с Н. В. Станкевичем, человеком, о котором говорить мало нельзя, а много — теперь не место и не время. Станкевич имел величайшее влияние на Грановского, и часть его духа перешла на него.
Познакомился я с Грановским окончательно в Москве, но другие гораздо чаще меня его видели и могут сообщить вам более подробные сведения об его московском житье, об его университетской деятельности.
Ограничусь только двумя словами. Все единодушно согласны в том, что Грановский был профессор превосходный, что, несмотря на его несколько замедленную речь, он владел тайною истинного красноречия, но все-таки иные, судя о нем по литературным его трудам, зная также, что на звание специалиста, ученого в строгом смысле слова, он не имел притязания — дивятся, как бы непонятной тайне, силе и обширности влияния его на людей.
Разгадка этой тайны весьма проста, она вся заключается в самой личности Грановского.
В природах гармонических, какова была его, самые недостатки необходимы, будь личность Грановского более своеобразна, более резко выражена — молодые его ученики не так бы доверчиво к нему обращались. Грановский был доступен во всякое время, не отталкивал никогда никого. Проникнутый весь наукой, посвятив себя всего делу просвещения и образования,— он считал самого себя как бы общественным достоянием, как бы принадлежностью всякого, кто хотел образоваться и просветиться… К нему, как к роднику близ дороги, всякий подходил свободно и черпал живительную влагу изучения, которая струилась тем чище, чем сам преподаватель меньше прибавлял в нее своего. Свое, оригинальное в его поучении было именно это благородное самоотречение — это отсутствие личных прихотей и умствований. Он передавал науку, которую уважал глубоко н в которую честно верил, как сам принимал ее — не искажая ее, не силясь согнуть ее если не в систему, так в дугу. Этой же добросовестностью в передавании науки объясняется изящная красота его речи, так свет, проходя через прозрачный кристалл, не изменяясь в существе своем, играет живыми красками.
Люди вообще настолько имеют значения и влияния, насколько нужны, а люди, подобные Грановскому, теперь нам крайне нужны. Время еще впереди, когда настанет для нас потребность в специалистах, в ученых, мы нуждаемся теперь в бескорыстных и неуклонных служителях науки, которые бы твердой рукою держали и высоко поднимали ее светоч, которые, говоря нам о добре и нравственности — о человеческом достоинстве и чести, собственною жизнью подтверждали истину своих слов… Таков был Грановский — и вот отчего льются слезы о нем, вот отчего он, человек бессемейный, был окружен такой любовью и при жизни и в смерти… Заменить его теперь не может ни один человек, но сам он будет еще действовать за гробом,— действовать долго и благотворно. Он жил недаром — он не умрет. Во всей его деятельности ничего не было такого, в чем бы не мог он громко и ясно признаться перед всеми, он сеял свои семена днем, при свете солнца, и когда они взойдут и принесут плоды — в них не будет ничего горького…
Выше этой похвалы и этой награды для человека нет.
Москва. Суббота, 8 октября, 1855.
Горбачева, Молодые годы Т — Горбачева В. Н. Молодые годы Тургенева. (По неизд. материалам). Казань, 1926.
Станкевич, Переписка — Переписка Николая Владимировича Станкевича. 1830—1840 / Ред. и изд. Алексея Станкевича. М., 1914.
Стасюлевич — Стасюлевич M. M. и его современники в их переписке. СПб., 1911 — 1913. Т. I —V.
Т, Рудин, 1936 — Тургенев И. С. Рудин. Дворянское гнездо. 2-е изд. М., Л.: Academia, 1936.
Творч путь Т — Творческий путь Тургенева. Сборник статей под редакцией Н. Л. Бродского. Пг.: Сеятель. 1923.
Ausgewhlte Werke — Iwan Turgnjew’s Ausgewhlte Werke. — Autorisierte Ausgabe, Mitau — Hamburg, E. Behre’s Verlag, 1869—1884.
Dolch — Dolch Oscar. Geschichte des deutschen Studententhums von der Griindung der deutschen Universitten bis zu den deutschen Freihetskriegen. Leipzig, 1858.
Tagebcher — Varnhagen K.-A. Tagebcher, 1861 — 1905, Bd. I— XV
Впервые опубликовано: Совр, 1855, No 11, отд. II, с. 83—86, с подписью: Ив. Тургенев (ценз. разр. 31 октября 1855 г.).
Автограф неизвестен.
Печатается по тексту Т, Соч, 1880, т. 1, с. 357—361.
Датировано 8(20) октября 1855 г.
Перепечатывая в 1880 г. ‘Два слова о Грановском’ в томе первом собрания своих сочинений, Тургенев не внес в текст статьи никаких изменений.
Первый отклик Тургенева на смерть Грановского содержится в его письме к Некрасову от 11(23) октября 1855 г.: ‘…я теперь хочу только пожать тебе руку в ответ на твое письмо к Боткину — как на сражении товарищ жмет товарищу руку, когда картечь вырывает лучших на рядов. Смерть бьет жестоко и неутомимо — но нечего делать!’
О похоронах Грановского, состоявшихся 7(19) октября 1855 г. в Москве, Тургенев писал девятью днями позднее С. Т. Аксакову-. В этом же письме — от 16(28) октября 1855 г.— он впервые упоминал о написанной им статье о Грановском. ‘Я приехал в Москву к самому дню похорон Грановского,— сообщал Тургенев.— Давно ничего так на меня не подействовало. Потерять этого человека в теперешнюю минуту слишком горько — с этим, вероятно, согласятся все, к какому бы. образу мыслей ни принадлежали. Самые похороны были каким-то событием — и трогательным — и возвышенным. <...> Я написал о Гр<ановском> небольшую статью, которая появится в ‘Современнике».
Чтобы избежать непредвиденных осложнений в цензуре, которые могли бы повлечь задержку в опубликовании статьи, Тургенев заранее представил ее корректуру на одобрение П. А. Вяземского, бывшего в то время товарищем министра народного просвещения и членом Главного управления цензуры (см.: Т, ПСС и П, Письма, т. II, с. 319—320). Одиннадцатая книжка ‘Современника’, в которой напечатаны ‘Два слова о Грановском’ Тургенева, вышла в свет в первых числах ноября ст. ст, 1855 г,
Тургенев познакомился с Грановским в Петербурге в 1835 г., затем общался с ним в Берлине зимою 1839 г. (см. наст. том, с. 327). Письма Тургенева к Грановскому свидетельствуют о глубоком уважении будущего писателя к начинавшему в то время профессорскую деятельность ученому. Тургенев уважал Грановского не только за его обширную эрудицию в области истории и литературы, но и за его убеждения, которые сам разделял. В письме к А. А. Бакунину, отправленном 4(16) февраля 1843 г. в атмосфере начинавшейся полемики между ‘славянофилами’ (жившими главным образом в Москве) и ‘западниками’ Тургенев писал: ‘Всем москвичам (исключая Грановского и Елагиных) скажите, что в них ни на грош нет толку’. В письмах 50-х годов Тургенев постоянно передавал приветы Грановскому, спрашивал его мнение о своих произведениях (о ‘Постоялом дворе’ и о первой части романа ‘Два поколения’). С личностью Грановского у Тургенева было связано представление о лучших деятелях эпохи 1840-х годов. В речи, произнесенной 6 марта 18Т9 г. в Москве, Тургенев взывал к появлению новых Грановских и новых Белинских. Назвав Белинского и Грановского ‘либералами’, Тургенев пояснил, что ‘когда еще помину не было о политической жизни, слово ‘либерал’ означало протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству и наконец — пуще всего — означало любовь к народу, который, находясь еще под гнетом крепостного бесправия, нуждался в деятельной помощи своих счастливых сынов’. В романе ‘Накануне’ имя Грановского с большим уважением упомянуто Берсеневым (глава IV). Он говорит Елене: ‘Какое же может быть лучшее призвание? Подумайте, пойти по следам Тимофея Николаевича… Одна мысль о подобной деятельности наполняет меня радостью и смущением’. Статья Тургенева не была единственным некрологом Грановского. В ‘Отечественных записках’ (1855, No 11, отд. II) появились воспоминания о нем его ученика, писателя и профессора П. Н. Кудрявцева, в течение октября и ноября несколько некрологов было напечатано в газетах. По поводу статьи в ‘Московских ведомостях’ (1855, No 122, 11 октября ст. ст.) Тургенев писал С. Т. Аксакову: ‘Вы, наверное, заметили в ‘Московских ведомостях’ статью о Грановском, подписанную: Студент ***. Превосходная вещь — желал бы я знать, кто этот студент’. Статья, о которой говорил Тургенев, называется ‘Два слова ученика о наставнике’, автором ее был H. M. Павлов (включена им в сборник его статей ‘Наше переходное время’. М., 1888, с. 465— 467). В ‘Санкт-Петербургских ведомостях’ статья о Грановском была напечатана 19 ноября ст. ст. 1855 г. На страницах тех же ‘Санкт-Петербургских ведомостей’ упомянута была статья Тургенева о Грановском и сказано, что ‘Два слова о Грановском’ ‘проникнуты теплым чувством и глубоким уважением к покойнику’ (1855, No 264, 1 декабря). В ‘Библиотеке для чтения’ некролог Грановского был напечатан в декабрьской книжке журнала. Его автор — Алексей Рыжов.
Стр. 325. ‘Audi die Todten sollen lebem‘.— Стих из последней строфы гимна Шиллера ‘К Радости’ (1785) в журнальном варианте (Талия, 1786, No 2). Впоследствии автор всю эту строфу исключил. См.: Schillers Werke. Hrsg. von H. Kurz. Kritisch durcligesehene Ausgabe mit Beifgung aller Lesarten. Leipzig, o. J., Bd. 1, S. 143. (Сообщено Р. Ю. Данилевским.)
…о Грановском будет написано много…— В ближайшие годы после смерти Т. Н. Грановского ему были посвящены следующие работы: Соловьев С. Т.Н. Грановский.— В кн.: Речи, некролог и отчет, произнесенные в торжественном собрании Московского университета. М., 1856, Кудрявцев П. Детство и юность Грановского (РусВести, 1858, No 11, кн. I), Станкевич А. В. Т. Н. Грановский. Биографический очерк. М., 1869. Герцен в ‘Былом и думах’ посвятил Т. Н. Грановскому специальную главу под названием ‘На могиле друга’. Характеризуя общественное и научное значение деятельности Грановского в условиях ‘тяжелой эпохи’, когда ‘вместо науки преподавали теорию рабства’, Герцен писал: ‘…встречая Грановского на, кафедре, становилось легче на душе. ‘Не всё еще погибло, если он продолжает свою речь’,— думал каждый и свободнее дышал’ (Герцен, т. IX, с. 122).
Особое место среди работ, посвященных Грановскому, заняла состоящая из двух частей статья В. В. Григорьева ‘Т. Н. Грановский до его профессорства в Москве’ (Рус беседа, 1855, т. III, 1856, Т. IV). Автор этой статьи ставил под сомнение ученые заслуги Т. Н. Грановского и писал, что не находит в его работах ‘самостоятельности, тем менее оригинальности мысли’ (Рус беседа, 1856, т. IV. Смесь, с. 57). Статья В. В. Григорьева, напечатанная в славянофильском органе, вызвала резкую отповедь К. Д. Кавелина. Его памфлет под названием ‘Слуга, современный физиологический очерк’ зло высмеивал В. В. Григорьева (Рус Вести, 1857, No 3, кн. 2). Не исключена возможность, что с В. В. Григорьевым полемизировал и Чернышевский в рецензии на первый том сочинений Т. Н. Грановского. В этой рецензии Чернышевский назвал Грановского ‘одним из первых историков’ XIX века, ‘ученым, который был не ниже знаменитейших европейских историков’ (Чернышевский, т. III, с. 355). В. Н. Чичерин считал, что спор о научных заслугах Грановского был одним из проявлений общих разногласий между славянофилами и западниками (см.: Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина. Москва сороковых годов. М., 1929, с. 267—269).
…на учениках его…— Учениками Грановского считались, в частности, П. Н. Кудрявцев, С. М. Соловьев, Б. Н. Чичерин, И. К. Бабст и др.
Стр. 326. …он был старше меня…— Грановский был старше Тургенева на пять лет (родился 9(21) марта 1813 г.).
…старинной немецкой легенды…— Очевидно, Тургенев имеет в виду рассказ ‘Как доктор Фауст путешествовал по звездам’, содержащийся в немецкой народной книге о Фаусте, изданной впервые в 1587 г. во Франкфурте-на-Майне под названием: ‘Historia von D. Johann Fausten, dem weitbeschreyten Zauborer und Schwarzknstler…’ (ср.: Жирмунский В. М. Легенда о докторе Фаусте. 2-е изд. М., 1978, с. 62—64).
…собрание стихотворений одного поэта…— Речь идет о сборнике стихотворений В. Г. Бенедиктова, вышедшем в 1835 г. В письме к Л. Н. Толстому от 16(28) декабря 1856 г. Тургенев писал: ‘Кстати, знаете ли Вы, что я <...> плакал, обнявшись с Грановским, над книжкою стихов Бенедиктова’.
‘Ничто человеческое мне не чуждо’…— Пословица, восходящая к выражению, содержащемуся в комедии римского писателя Теренция (ок. 185—159 до н. э.) ‘Самоистязатель’ (I, 1, 25). Там: ‘Homo sum: humani nihil a me alienum puto’ (Я человек, ничто человеческое не считаю себе чуждым).
Стр. 327. …подружился с Н. В. Станкевичем оо часть его духа перешла на него.— См. (Воспоминания о Н. В. Станкевиче) и примеч. к ним (наст, том, с. 360 и 537). Об огромном влиянии, которое оказал на Грановского Станкевич, писал впоследствии в ‘Былом и думах’ Герцен (см.: Герцен, т. IX, с. 121—122).
Разгадка этой тайны ~ если не в систему, так в дугу.— В статье-рецензии на первый том сочинений Грановского (Совр, 1856, No 6) Чернышевский писал, что задача русских ученых состоит прежде всего в полном усвоении результатов, ‘которых уже достигла наука’, в целях просвещения. Грановский, с точки зрения Чернышевского, ‘понимал это и служил не личной своей ученой славе, а обществу’ (Чернышевский, т. III, с. 350). Признавая глубокие и обширные познания Грановского, оригинальность его исторических работ, ставящих русского ученого в один ряд со знаменитейшими европейскими учеными, Чернышевский утверждал, что истинное значение Грановского, как и всякого другого ученого в русском обществе, состояло в посредничестве между наукою и обществом. Чернышевский видел заслугу Грановского в том, что он имел ‘могущественное влияние на пробуждение у нас сочувствия к высшим человеческим интересам’ и ‘для очень многих людей, которые, отчасти благодаря его влиянию, приобрели право на признательность общества, он был авторитетом добра и истины’ (там же, с. 353). Грановский, по мнению Чернышевского, ‘несомненно был великим ученым и исполнил всё, к чему призывал его долг ученого’ (там же).