ДВА ПОЕДИНКА ОДНОГО КВАКЕРА.
(Разсказъ Мари Лафона.)
ДВА ПОЕДИНКА ОДНОГО КВАКЕРА.
(Разсказъ Мари Лафона.)
——
‘Отечественныя Записки’, No 9, 1852
Два поединка одного квакера, Мари-Лафон Жан-Бернар, Год: 1852
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Но второй половин восемнадцатаго вка, въ Монтобан, жилъ одинъ почтенный квакеръ, всми уважаемый за свою строгую и безукоризненную нравственность. Онъ устроилъ въ юговосточной части Монтобана, въ конц главнаго предмстья, прекрасный садъ, который посправедливости почитался чудомъ всей провинци. Вообразите великолпную эспланаду, которую прорзываетъ во всю ея длину свтлая и прохладная рчка, скрытая на-половину тополями и ивами, и съ которой видна вся долина Лангедока, окаймленная вдали серебристыми Пиренеями. Направо блестли на солнц и отражались въ Марн красивые домы Монтобана, налво пестрли сады, дачи, поля и виноградинки. Такая прекрасная панорама открывалась изъ сада квакера, и Бертье ничего не жаллъ для украшеня этого монтобанскаго рая. Огромныя террасы, цвтуще луга, красивыя растеня, прохладныя аллеи, бесдки, закрытыя цвтами — все это приводило въ восхищене каждаго постителя.
Садъ вскор сдлался любимымъ гуляньемъ высшаго круга, и Портье всегда дозволялъ впускъ публики, которая, особенно въ праздничные дни, наполняла аллеи. Если же квакеръ самъ находился въ саду въ это время, то, нежелая стснять постителей, ухолилъ въ павилонъ или скрывался въ бесдк.
Вроятно, слдуя этому же чувству утонченнаго гостепримства, хозяинъ сада, въ 1768 году, въ апрл, вошелъ въ бесдку изъ сиреней съ здоровымъ и толстымъ директоромъ богоугодныхъ заведенй. День былъ чудесный. Теплое апрльское солнце блестло на фалкахъ и левкояхъ, воздухъ былъ чистъ и наполненъ запахомъ цвтовъ, въ аллеяхъ слышался веселый говоръ и смхъ. Прекрасный весеннй день трогаетъ сердце и длаетъ его способнымъ къ принятю лучшихъ впечатлнй. Это расположене духа замтно было въ глазахъ и улыбк добраго квакера, сидвшаго въ бесдк. Ему было сорокъ-два года, онъ быль красивъ собой и считался самымъ умнымъ и образованнымъ человкомъ во всемъ город. Бдные, страдавше отъ неурожайныхъ годовъ, называли его своимъ отцомъ.
Не прошло пяти минуть, какъ квакеръ слъ съ директоромъ подъ сиренью, вдругъ послднй вскочилъ съ отчаяннымъ видомъ, прислушиваясь къ разговору въ сосдней алле.
— Что съ вами, почтенный? спросилъ съ улыбкой Бертье.
— Извините меня, бормоталъ въ смущеня Мишель Бонрепо,— но… я васъ долженъ оставить…
— Почему же?
— Потому — что я услышалъ…
— Разговоръ въ этой алле? Онъ меня занимаетъ и я хочу дослушать его до конца. Садитесь же, г. Бонрепо, и успокойтесь.
Это было трудно исполнить, потому-что почтенный Бонрепо, хотя быль директоромъ и казначеемъ госпиталя, но не могъ похвастать терпнемъ, котораго отъ него требовалъ его прятель. Несмотря на вс стараня, онъ краснлъ и вздыхалъ, хотя разговоръ возл бесдки не могъ возбудить ни гнва, ни опасеня. Это были благородныя, невинныя слова, сказанныя молодыми людьми, любящими другъ-друга чистою любовью. Добрый квакеръ слушалъ ихъ съ восхищенемъ, а бдный казначей мучился молча, пыхтлъ и топалъ ногами.
Къ-счастью Бонрепо, который быль ужь недалекъ отъ апоплексическаго удара, толпа молодыхъ женщинъ и мужчинъ подошла къ бесдк. Испуганные влюбленные убжали въ другую аллею, но квакеръ, раздвинувъ втви сирени, усплъ разглядть хорошенькую двушку въ розовой мантиль и красиваго подпоручика лангедокскаго полка, къ бломъ мундир съ оранжевыми отворотами. Обратясь къ своему собесднику, онъ сказалъ:
— Объясните мн, мой добрый Бонрепо, отчего вы такъ разсердились?
— Какъ же мн не сердиться?.. Вдь эта…
— Розовая мантилья?
— Это моя племянница, единственная племянница!
— Что жь тутъ дурнаго?
— Я запретилъ ей говорить съ этимъ…
— Молодымъ офицеромъ? Напрасно: онъ мн очень нравится и я прошу васъ за него…
— Что вы говорите?
— Согласитесь составить счасте этихъ дтей.
— Это невозможно!
— Отчего же, если съ ихъ стороны нтъ никакого препятствя?
— Повторяю, что это невозможно по двумъ важнымъ причинамъ.
— Не-уже-ли? Вы меня пугаете. Какая же первая причина?
— Та, что у этого повсы ничего нтъ.
— Это довольно-важная причина, отвчалъ квакеръ, улыбаясь иронически и смотря насмшливо на достойнаго покровителя бдныхъ.
Т, которые хорошо знали Мишеля Бонрепо, поняли бы немедленно, что квакеръ хотлъ намекнуть на главный порокъ казначея, происходившй не отъ сердца, а отъ его желудка. Надленный отъ при роды чрезвычайнымъ аппетитомъ, Бонрепо былъ скупъ, потому-что боялся умереть съ голоду. Друге дятъ, чтобъ жить, онъ боялся умереть отъ недостатка пищи. Толстый казначей съдалъ за завтракомъ четырехфунтовый хлбъ, но этого ему было недостаточно для утоленя своего голода, и когда хлбъ приходилъ къ концу, онъ говорилъ жалобнымъ голосомъ своему лакею:
— Жанъ, дай мн кусочекъ сыру, чтобъ дость мой хлбъ.
Жанъ подавалъ на тарелк полфунта сыру, неглядя на своего господина, чтобъ не смутить его. Черезъ нсколько минутъ тотъ же плачевный голосъ говорилъ:
— Жанъ, дай мн немного хлба, чтобъ дость сыръ.
И эти просьбы возобновлялись нсколько разъ, пока Бонрепо не утолялъ голода, или Жанъ не притворялся глухимъ.
Улыбка квакера означала, что казначей не отказалъ бы, врно, подпоручику, еслибъ тотъ владлъ правомъ охоты и рыбной ловли во владни квакера, въ Бельперш Бонрепо, вроятно полагалъ, что первой причины достаточно, чтобъ отказать жениху и потому почиталъ это дло ршеннымъ, но квакеръ самъ спросилъ о второй.
— Вторая причина еще важне, отвчалъ казначей — этотъ молодой человкъ…
— Что жь онъ сдлалъ?
— Я подозрваю…
— Въ чемъ же вы его подозрваете?
— Въ томъ, что онъ тайно принадлежитъ къ такъ-называемой реформатской религи, а я католикъ.
— Кто вамъ сказалъ это?
— Но городу ходятъ слухи, что онъ бываетъ на проповдяхъ реформатовъ.
— Городске слухи могутъ быть неврны. Притомъ же, если слухи справедливы, то женитьба можетъ обратить его на путь истинный.
— Но я вамъ говорю, что это не возможно.
— Разв есть еще третья причина къ отказу?
— Къ несчастью, есть… Тотъ, за кого вы хлопочете, сынъ Антуана Лаказа!
— Кто же этотъ Лаканъ?
— Онъ хуже Картуша. Разв вы не знаете Антуана Лаказа?
— Не имлъ еще чести съ нимъ познакомиться.
— Да сохранитъ васъ Господь отъ этого! сказалъ Бонрепо.— Антуанъ былъ капитаномъ въ какомъ-то полку, и его принуждены были выпроводить изъ службы. Этотъ головорзъ — отчаянный игрокъ, и посл игры, если проигрался, вызываетъ своего противника и убиваетъ его. Онъ вызоветъ на дуэль даже васъ, если встртится съ вами, потому-что ему все-равно, кого убить — врага своего, друга или даже незнакомаго человка. Доказательствомъ можетъ служить бдный Мазе.
— Погребщикъ нашего аббатства?
— Насъ здсь не было, когда онъ умеръ, и никто не смлъ вамъ сказать правды. Причиною его смерти былъ Антуанъ Лаказъ.
— Я ничего не зналъ о томъ.
— Это было въ день святаго Алпинана, маленькое селене Бэстель-Саразенъ было наполнено богомольцами. Лаказъ пришелъ туда же, забрался въ трактиръ и началъ тамъ пить и шумть. Къ-несчастю, Мазе зашелъ туда же, но уже не возвращался. Когда погребщикъ вошелъ въ трактиръ, Антуанъ хвасталъ, что лучше всхъ уметъ фехтовать. Мазе вспомнилъ, что онъ былъ когда-то сержантомъ, и, вздумавъ показать свою ловкость, взялъ шпагу и всталъ противъ Лаказа… Бой продолжался недолго. Бдный Мазе упалъ проколотый насквозь.
— Теперь я вижу, почему вы не намрены породниться съ такимъ человкомъ.
— Отъ одной мысли я теряю аппетитъ, и признаюсь, что теперь, когда знаю, что онъ скоро будетъ сюда, мн хотлось бы ухать куда-нибудь.
— Я исполню ваше желане, храбрый Бонрено. Завтра утромъ я ду въ Бельпершъ и предлагаю вамъ мсто… то-есть три мста’въ моей карет. Мы пробудемъ тамъ съ недлю.
На другой день квакеръ и директоръ богоугодныхъ заведенй были ужь въ имни, принадлежавшемъ Бертье. Это былъ старинный замокъ, содержавшйся въ чистот и порядк. Въ это уединене не доходилъ шумъ свта, здсь квакеръ, его семейство и слуги могли спокойно предаваться молитв, размышленю и съ высокаго балкона смотрть на струи быстрой Гаронны. Другое удовольстве жителей Бельперша состояло въ прогулк. Оба берега Гаронны обсажены были длинными аллеями тополей, подъ этою густою зеленью, при шум воды, скоро забывалось время, и можно было долго гулять безъ цли въ этихъ аллеяхъ.
Въ такомъ блаженномъ состояни находился Бертье въ первый вечеръ своего прзда въ Бельпершъ. Освободившись отъ почтительной услужливости своихъ служителей, онъ пошелъ въ аллеи Гаронны, и погрузился въ тихя размышленя, незамчая, что солнце ужь сло. Звукъ колокола, сзывавшй къ вечерней молитв, напомнилъ ему, что пора вернуться. Въ ту минуту, какъ квакеръ поворачивалъ въ другую аллею, послышались крики: ‘Спасите, помогите, умираю!’ Добрый квакеръ быстро пошелъ къ скату рки, гд слышалось стенане несчастнаго, и, подойдя, увидлъ страшную сцену.
Старикъ бодрый, но блдный отъ страха, дрожалъ передъ угрозами человка, лтъ пятидесяти, который, хотя и былъ порядочно одтъ, но походилъ скоре на разбойника. Онъ держалъ старика за горло, и выпустилъ его только тогда, какъ тотъ потерялъ силы и не могъ больше кричать. Затмъ онъ подошелъ къ лошади, стоявшей въ нсколькихъ шагахъ, отвязалъ отъ сдла дн шпаги, и подалъ ихъ старику съ какой-то бумагой. При этомъ предложени старикъ собралъ свои силы и повидимому готовъ былъ начать битву, но при вид обнаженнаго оружя и довольной улыбки своего противника, оттолкнулъ шпаги и бумагу. Тотъ сказалъ ему:
— Послушай, Гарпагонъ, долго ли ты будешь упрямиться? Выбирай, говорю теб.
— Никогда! отвчалъ старикъ слабымъ, но твердымъ голосомъ
— Ты не хочешь подписать эту бумагу?
— Нтъ.
— Не хочешь защищаться?
— Нтъ.
Внимане и удивлене квакера возрастало.
— Такъ умри же, старый бездльникъ, теперь никто тебя не спасетъ.
— Вы думаете? сказалъ квакеръ, подходя къ нападавшему.
Тотъ невольно отступилъ назадъ и съ смущенемъ пробормоталъ
— Кто вы?.. откуда?
— Я служу Тому, Кто сказалъ: не убей, и, кажется, пришелъ вовремя, чтобъ напомнить вамъ эту заповдь.
— Ахъ, г. Бертье! вы спасли меня отъ смерти, проговорилъ старикъ, падая на колни.
— Кажется, мы имемъ честь разсуждать о нашихъ семейныхъ длахъ передъ почтеннымъ владтелемъ Кельперша, сказалъ незнакомецъ, почтительно снимая шляпу.— Капитанъ Антуанъ Лаканъ преклоняетъ голову передъ вашими добродтелями, слухъ о которыхъ дошелъ даже до него.
— Я то же слышалъ о васъ, капитанъ, и вижу съ сожалнемъ…
— Что моя репутаця не преувеличена. Это правда. Но кто во всемъ виноватъ? Все этотъ же бездльникъ, за котораго вы удостоили вступиться.
— Что бъ онъ ни сдлалъ, вы не имете права…
— Разсудите насъ сами. Когда я лишился родителей, то былъ богатъ, слишкомъ богатъ для мальчика моихъ лтъ и моего ума… Этотъ человкъ, бывшй служителемъ у моего отца, воспользовался моею молодостью, вовлекъ меня въ пороки, а потомъ употребилъ въ свою пользу мои пороки и обобралъ у меня все состояне. Ему я обязанъ тмъ, что сталъ дуэлистомъ, игрокомъ, человкомъ дурнаго поведеня. Онъ съ намренемъ развилъ во мн страсть къ адской игр, которая погубила меня. Я все бросилъ на зеленые столы, все проигралъ… родовое имне, домъ моей матери, приданое моей жены, которая умерла съ горя, и даже, по совту этого злодя, растратилъ имне сына и проигралъ все… И вы думаете, что онъ не стоитъ наказаня?
— Вашъ разсказъ ужасенъ, но вы хотли сдлаться убйцею…
— Убйцею, нтъ. Мы поступили бы по всмъ правиламъ дуэлей. Этотъ старый негодяй силенъ и ловокъ, онъ самъ давалъ мн уроки въ фехтовань, стало-быть, битва будетъ равна. Теперь въ послднй разъ повторяю ему свое предложене: или драться со мною, или подписать квитанцю на тридцать тысячъ ливровъ, которые находятся въ этомъ чемодан. Эта сумма равняется наслдству, принадлежащему моему сыну, и не составляетъ даже половины того, что у меня укралъ этотъ ростовщикъ. Защищайся же, говорю теб въ послднй разъ.
— Капитанъ Лаказъ! я приказываю вамъ оставить въ поко старика, сказалъ квакеръ.
— Во всякомъ другомъ случа я не ослушался бы васъ, но онъ долженъ драться или подписать бумагу.
— Знаете ли, что я имю полную власть въ Бельперш, и что вы въ моихъ владняхъ?
— Точно такъ .
— И что я могу завтра приказать взять васъ и представить въ судъ за намрене убить человка.
— Можете, завтра, но сегодня вы не спасете моего врага.
Бертье посмотрлъ на ростовщика и увидлъ, что тотъ дрожалъ, какъ осиновый листъ и не могъ сойдти съ мста.
— Но онъ не въ-состояни защищаться, и вашъ бой будетъ убйствомъ.
— Все-равно: онъ долженъ умереть.
Капитанъ поднялъ надъ несчастнымъ шпагу.
— И вы хотите при мн? закричалъ квакеръ, схвативъ другую шпагу: — нтъ, я этого не позволю. Защищайтесь, г. Лаказъ. Господь проститъ мн мой поступокъ, потому-что я желаю предупредить преступлене.
— Какъ, вы… вы хотите?.. Но ваши правила строго запрещаютъ поединки!…
— Защищайся, если ты не трусъ, вскричалъ квакеръ.
При этихъ словахъ капитанъ забылъ все, шпаги скрестились.
Ростовщикъ между-тмъ собрался съ послдними силами и кинулся бжать отъ опаснаго мста такъ быстро, что не слыхалъ ударовъ оружя, не видалъ, какъ Бертье выбилъ шпагу изъ рукъ капитана и какъ тотъ упалъ къ ногамъ квакера, который мысленно молилъ Господа простить его за дуэль, и благодарилъ за побду. Въ это время капитанъ, оглушенный ударомъ рукоятки въ голову, опомнился, всталъ и сказалъ своему побдителю:
— Я думалъ, что мн трудно найдти соперника въ фехтовань, теперь вижу, что вы можете быть моимъ учителемъ: однако, несмотря на то, что вы меня побдили, я остаюсь вашимъ покорнйшимъ слугою.
— И въ знакъ того, что вы не сердитесь на меня, г. Лаказъ, пойдемте ко мн, въ Бельпершъ, ужинать. Можетъ-быть, тамъ вамъ представится случай загладить свое поражене.
Капитанъ согласился, но не съ большою охотою, потому-что все-таки не отказался отъ своего намреня — наказать ростовщика, и поглядывалъ въ ту сторону, куда скрылся старикъ. Квакеръ замтилъ это и, не желая оставить своего добраго дла неконченнымъ, ршился спасти ростовщика отъ смерти, спасти Лаказа отъ преступленя и женить его сына на племянниц Бонрепо. Для этого не надобно было выпускать изъ виду дуэлиста, и квакеръ повелъ его въ замокъ, шепнувъ что-то у воротъ привратнику.
Если никто въ замк не ожидалъ капитана Лаказа, то квакера ждали съ нетерпнемъ три особы: метрдотель, боявшйся, что кушанье простынетъ, голодный Бонрепо, сердившйся, что ему не даютъ сть, и управитель замка, считавшй обязанностью занимать гостя и разсказывавшй ему истори объ одной удивительной рыбной ловл, вслдстве которой поваръ замка изготовилъ цлый пирогъ изъ однихъ языковъ карповъ. Но Бонрепо ничего не слыхалъ — такъ громко говорилъ ему желудокъ, что часъ ужина давно прошелъ.
Раздался колоколъ и обрадованный казначей бросился къ дверямъ, для встрчи квакера, но вдругъ отскочилъ съ испугомъ и упалъ въ кресла, несмя пошевельнуться, будучи не въ-состояни выговорить ни слова: за квакеромъ шелъ Антуанъ Лаказъ.
— Я заставилъ васъ дожидаться, господа, сказалъ Бертье: — но я привелъ къ вамъ гостя. Бонрепо, вы кажется знакомы съ капитаномъ? Не такъ, ли г. Лаказъ?
— Мы не коротко знакомы, но я очень радъ, что встртилъ г. казначея, и поговорю съ нимъ объ одномъ дл.
— Успете переговорить за ужиномъ, пойдемте въ столовую.
— Я… не хочу… ужинать… проговорилъ съ смущенемъ Бонрепо, но Лаказъ такъ посмотрлъ на него, что тотъ всталъ со вздохомъ и пошелъ за ними.
Ужинъ былъ очень-веселъ. Квакера забавляла комическая важность капитана и страхъ Бонрепо, который поминутно отодвигался отъ своего мрачнаго сосда и не смлъ смотрть въ его сторону. Въ первый разъ въ жизни казначей желалъ окончаня ужина, чтобъ только избавиться отъ подобной нравственной пытки. Посл ужина квакеру вздумалось посадить враговъ играть въ шахматы, а такъ-какъ капитанъ превосходно игралъ во вс игры, то скоро вс деньги попечителя бдныхъ перешли къ нему, и Бонрепо, несмя обнаружить своего гнва, сопровождалъ каждую монету глубокимъ вздохомъ.
Игра продолжалась недолго, Антуанъ Лаказъ скоро увидлъ, что у казначея карманы пусты, и потому, подъ предлогомъ посмотрть, что длаетъ его лошадь, вышелъ изъ залы, намреваясь пуститься по слдамъ ростовщика, который, по его разсчетамъ, не могъ быть далеко. Но человкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ. Антуана не пропустили въ вороты, онъ вернулся въ залу, блдный отъ досады.
— Разв я въ плну здсь? сказалъ онъ нетерпливо.
— Къ-чему этотъ вопросъ? спросилъ квакеръ, положивъ на столъ книгу, которую читалъ.
— Мн не отперли воротъ.
— У насъ правило не отворять ихъ посл девяти часовъ. Вы служите въ военной служб, г. Лаказъ, и потому знаете дисциплину. Нашъ замокъ та же крпость, и хотя у насъ вмсто оружя молитва, но мы каждый день сражаемся съ опасными врагами. Вотъ почему мы должны соблюдать наши правила, какъ военные свою дисциплину.
— Вы можете приказывать своимъ слугамъ вы имъ начальникъ, полковникъ, но я не служу въ вашемъ полку и прошу выпустить меня изъ крпости, потому-что у меня есть важное дло.
— Я догадываюсь, какое это дло.
— Я не скрываю отъ васъ, что хочу раздавить пявку, которая высосала у меня все состояне, и хочу отнять то, что принадлежитъ мн.
— Вы, капитанъ, все-таки не убдите меня. Завтра мы переговоримъ съ вами, ныншнюю же ночь ростовщикъ уснетъ спокойно, потому-что вы останетесь въ моемъ замк.
— Помилуйте! это арестъ!
— Вы знаете законы, а потому поймете, что и я, квакеръ и владтель этого замка, не могу ничего приказать несогласнаго съ нашими постановленями.
— Я понимаю только то, что вы хотите задержать меня насильно. Но буду ли я свободенъ завтра?
— Вы это узнаете завтра же. Теперь позвольте пожелать вамъ покойной ночи, и какъ наши комнаты въ старинномъ замк довольно-скучны, то я, изъ предосторожности, дамъ вамъ двухъ товарищей, Бальтазара и Нептуна.
Бальтазаръ, управлявшй хозяйственною частью въ замк, былъ здоровъ, высокъ и силенъ, съ нимъ трудно было сладить. Негръ Нептунъ былъ настоящй атлетъ и удивлялъ своею силою даже Бальтазара. Стало-быть, капитану не было никакой возможности избавиться отъ такихъ тлохранителей и, казалось, онъ покорился своей судьб, но втайн приготовлялся отмстить за свое заключене.
‘Бальтазаръ распоряжается расходами замка’, думалъ онъ про себя: ‘онъ тоже любитъ играть, я обмираю его и отомщу тмъ квакеру’.
Въ этомъ похвальномъ намрени Антуанъ встряхнулъ своимъ кошелькомъ, чтобъ зазвенли деньги, и вынулъ изъ кармана колоду картъ, необративъ вниманя, что негръ разостлалъ на полу коверъ и легъ у порога, такъ-что никто не могъ выйдти изъ комнаты.
Спустя часъ, управитель вошелъ въ залу, гд Бертье сидлъ одинъ, потому-что Бонрепо ушелъ давно въ свою комнату и заперся на вс задвижки и замки.
— Что вамъ? спросилъ квакеръ.
— Я пришелъ предложить: не угодно ли вамъ посмотрть, чмъ занимается вашъ плнникъ.
— Съ удовольствемъ. Это должно быть любопытно.
Квакеръ подошелъ къ комнат Лаказа и посмотрлъ въ маленькое круглое окно, сдланное въ верхней части двери. Капитанъ сидлъ на постели и игралъ въ карты съ Бальтазаромъ. Квакеръ постучался такъ, что ему немедленно отворили, тогда, необращая вниманя на другаго игрока, онъ попросилъ капитана взять свой кошелекъ и отправиться за нимъ въ залу.
— Кажется, вы страстный игрокъ, г. Лаказъ? прибавилъ онъ, запирая двери залы.
— Признаюсь, что деньги, выигранныя у труса Бонрепо, расшевелили меня, и я хотлъ попробовать, продолжится ли мое счасте.
— И, кажется, оно не измнило вамъ… Послушайте, что я вамъ предложу… Сколько у васъ денегъ?
— Тридцать тысячъ ливровъ.
— Когда я васъ пригласилъ къ себ, то сказалъ, что, можетъ-быть, вы побдите меня.
— Очень желалъ бы.
— Теперь представляется вамъ удобный случай къ этому. Мы дрались съ вами на шпагахъ, будемте сражаться въ шахматы.
— Съ удовольствемъ.
— Я держу тридцать тысячъ ливровъ. Хотите?
— Какъ не хотть!
— Ставка съ вашей стороны будетъ, разумется, та же.
— Согласенъ.
— Начинайте, капитанъ.
— Позвольте мн только взягь предосторожности на случай, если я проиграюсь.
При этихъ словахъ Антуанъ Лаказъ отворилъ окно, выходившее на рку, и бросилъ въ Гаронну свою шпагу и пистолеты.
Сражене на шахматной доск было продолжительное, безмолвное. Оба противника были равныхъ силъ, и въ полночь каждый выигралъ по парти. Когда же началась третья, ршительная, капитанъ вдругъ поблднлъ и руки его опустились. Непредвидимый ходъ квакера такъ озадачилъ его, что онъ растерялся и ему сдлали матъ.
— Проигралъ! сказалъ онъ мрачно.— Прощайте.
И Лаказъ подошелъ къ тому же окну, куда бросилъ оруже.
— Куда вы, капитанъ?
— Туда, куда хотлъ отправить ростовщика, еслибъ вы мн не помшали!
— Закройте окно и слушайте меня… На что вы назначали эти тридцать тысячъ ливровъ?
— Это состояне моего сына, которое я отнялъ у ростовщика, оно ему необходимо, чтобъ жениться на той, кого онъ любитъ. Но моя страсть къ игр вновь погубила меня. Я проигралъ счасте моего сына!
— Г. Лаказъ, вы дворянинъ, и надюсь, на ваше слово можно положиться?
— Если я дамъ слово, то сдержу его.
— Общайте же мн не драться больше и не играть, и оставьте моему нотарусу позволене на женитьбу вашего сына. Я же общаю вамъ, что ростовщикъ ничего не будетъ съ васъ требовать, и что черезъ три недли Маря Бонрепо будетъ женою вашего сына.
— Вы это сдлаете?
— Даю вамъ честное слово.
— Я тоже клянусь, что посл визита къ вашему нотарусу, отправлюсь въ полкъ, до конца жизни не возьму въ руки карть и не буду вызывать на поединокъ.
Оба они сдержали слово. Квакеру не мудрено было уговорить казначея на бракъ Мари съ молодымъ офицеромъ Лангедокскаго Полка, а старый дуэлистъ отказался отъ игры и ссоръ. Къ-несчастю, онъ не долго жилъ, и черезъ шесть мсяцевъ былъ убитъ бшеною лошадью. Только посл этого случая Бонрепо успокоился и сталь попрежнему веселъ и остроуменъ.
Отчего въ жизни за счастемъ слдуетъ несчасте?.. Прошло четверть вка посл двухъ дуэлей въ Бельперш, и добрый Бонрепо уснулъ вчнымъ сномъ. Ураганъ 1793 года уничтожилъ замокъ Бельпершъ. Въ холодный зимнй вечеръ, два человка дрожали на солом въ сырой тюрьм. Первый, удрученный старостью и измученный страданями и лишенями, казалось, былъ близокъ къ смерти. Его стоны и вздохи разбудили товарища, который подошелъ къ старику и сожаллъ, что не можетъ ничмъ помочь ему. Но тотъ взялъ его руку и сказалъ:
— Мой другъ, я страдаю не отъ болзни, я не боюсь смерти, но желалъ бы видть священника.
— Боже мой! вашъ голосъ напоминаетъ мн…
— Квакера Бертье.
— Что я слышу! Это вы, мой благодтель, мой отецъ!
— А вы офицеръ Лангедокскаго Полка, сынъ капитана Лаказа?
— Который обязанъ вамъ своимъ счастемъ. Вы выдали за него, двадцать лтъ тому назадъ, Марю Бонрепо.
— Я васъ узналъ, хотя прошло много тяжелыхъ дней съ-тхъ-поръ, какъ мы вс были счастливы.
— Успокойтесь же. Хотя я самъ въ тюрьм, но у меня есть друзья, покровители и все, что я могу для васъ…
— Мн ничего не надо, сынъ мой… только священника, чтобъ успокоить мои послдня минуты
— Я исполню ваше желане. Вы увидите священника, если это будетъ стоить мн даже жизни…
Генрихъ Лаказъ сдержалъ свое общане и черезъ покровительство его, почтенный квакеръ увидлся съ священникомъ и получилъ прощене въ своихъ грхахъ, причемъ не забылъ упомянуть о двухъ поединкахъ — на шпагахъ и на шахматной доск. Въ ту минуту, какъ священникъ благословлялъ квакера, въ двери тюрьмы вошелъ человкъ и потребовалъ осужденнаго, ему указали на трупъ Бертье и онъ скрылся.
Не думайте, что эта повсть выдумка: это происшестве врно до малйшихъ подробностей.