Два письма к П.Н. Милюкову, Андреев Леонид Николаевич, Год: 1919 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 32 минут(ы)

Минувшее. Исторический Альманах. 4

ДВА НЕИЗВЕСТНЫХ ПИСЬМА ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА К П.Н. МИЛЮКОВУ (1919)

Публикация Ричарда Дэвиса

Публикуемые ниже письма к П.Н. Милюкову относятся к мало изученному ‘послеоктябрьскому’ периоду в жизни Леонида Андреева, и они достаточно ярко отражают его душевное состояние и политическую позицию в месяцы, непосредственно предшествующие его внезапной смерти от паралича сердца 12-го сентября 1919 г. Настоящая публикация представляет собой отрывок из готовящейся к печати книги, посвященной последним годам жизни Леонида Андреева. Поэтому комментарий носит несколько эскизный и предварительный характер, ибо на многие вопросы, затрагиваемые в письмах к Милюкову, даются более исчерпывающие ответы в других документах, которые войдут в книгу: дневниковые записи, статьи, письма, воспоминания современников и др.

* * *

Среди шуточных записей Леонида Андреева, так сказать, для домашнего обихода — выделяется следующий фрагмент, который, по всей вероятности, нужно отнести ко второй половине 1910-х годов:

Я лично — кадет. Но правый я кадет или левый, не скажу: нахожу преждевременным. В семье моей партии представлены так: маменька моя, а детям моим бабушка — анархистка, жена — партии мирного обновления, братец же ее — октябрист. Дети: младший — анархист-экспроприатор, средний — с.-р., а старший стоит за свободу науки и ежедневно доказывает, что наукою можно заниматься и в участке.¹

Причисление себя к кадетам, даже в порядке шутки, свидетельствует о явном сдвиге в политических взглядах Леонида Андреева за время, прошедшее с революции 1905 года, когда у него были совсем другие привязанности, и кадеты его скорее отталкивали, что выясняется из его писем к Вересаеву и Горькому от апреля и июня 1906 г.:

Я как был, так и остался, вне партий. Люблю, однако, социал-демократов, как самую серьезную и крупную революционную силу. С большой симпатией отношусь к социал-революционерам. Побаиваюсь кадетов, ибо уже зрю в них грядущее начальство, не столько строителей жизни, сколько строителей усовершенствованных тюрем.²

Первый план занимают кадеты, лезут в глаза, и это такая сволочь! Выдохлись с невероятной быстротой. /…/ Чего не успело сделать правительство, то доделывают кадеты, Дума.³

Такие подозрения Андреев, видимо, сохранял и в течение следующих пяти лет, по крайней мере, если судить по определению А.Кауном и А.Р. Кугелем пьесы ПРЕКРАСНЫЕ САБИНЯНКИ, написанной в 1911 г., как сатиры на кадетов⁴. Но в этом отношении любопытно отметить, что когда разыгрался скандал вокруг отказа Ф.И. Благова напечатать пьесу в ‘Русском Слове’, Андреев попросил именно Милюкова быть одним из его ‘секундантов’ на несостоявшемся третейском суде³. Это — первое проявление ‘слабости’ лично к Милюкову, о которой пойдет речь ниже.

Трудно установить, когда именно состоялась первая встреча Андреева с Милюковым. С весны 1908 г. Андреев обосновался в своем знаменитом доме на Черной речке, а вскоре в тех же излюбленных петербургской интеллигенцией краях поселился и Милюков. Они оказались соседями, но, насколько можно судить по мемуарной литературе, не ходили друг к другу в гости, не дружили. В своих воспоминаниях Милюков лишь однажды упоминает это соседство в связи с перестройкой своей второй финской дачи:

Получился живописный домик, и наши соседи, семья Леонида Андреева, приходили даже специально его сфотографировать⁶.

Отношения Андреева с Милюковым стали более тесными во время Первой мировой войны, хотя опять-таки нельзя преувеличивать степень их близости. Они оба боролись с пораженчеством и принимали активное участие в общественной жизни той эпохи, и, наверное, их нередко сталкивали обстоятельства этой деятельности. Одна из таких встреч имела место в начале марта 1916 г. Она нашла отражение в письме Андреева, которое освещает установившийся к тому времени его несколько противоречивый взгляд на партию кадетов и ее лидера:

На самом верху сейчас есть какие-то действительные колебания, точно впервые за десятки лет задумался человек и первый раз услыхал слово ‘конституция’. Я сказал об этом Милюкову, с которым мне пришлось довольно долго беседовать, и он согласен с моим впечатлением. Вот странно: очень люблю я этого Милюкова. И ‘Речь’ ненавижу и всех кадетов, а к нему какая-то у меня слабость. Говорит хорошо, умен и энергичен⁷.

Свое высокое мнение о Милюкове Андреев выразил и в печати, на страницах петроградской газеты ‘Русская Воля’, в короткой жизни которой (декабрь 1916 — октябрь 1917) он играл важную роль. Так, например, в своем ‘Открытом письме гг. членам Государственной Думы’, написанном в ответ на кампанию против новой ‘банковской’ газеты, Андреев обращается к Милюкову, как разочарованный и обиженный поклонник:

Вы, уважаемый Павел Николаевич Милюков, написавший столь превосходную историю культуры в России — к каким явлениям русской культуры отнесете ваше молчание в ту минуту, когда Пуришкевич обвинял русских писателей в измене и подкупе?⁸

Несколько позже, уже после Февральской революции, в статье ПРИЗЫВ (о свободе слова) Андреев безоговорочно восхищается подвигом Милюкова, ‘который не боялся целого огромного самодержавия и мужественной речью звал его на бой’⁹. А вскоре за тем печатается в ‘Русской Воле’ по инициативе Андреева текст знаменитого ВЫБОРГСКОГО ВОЗЗВАНИЯ, составленного под руководством Милюкова после роспуска Первой думы в 1906 г.¹⁰

Надо полагать, что Милюков знал о расположении Андреева к нему лично и отвечал тем же. До настоящего времени удалось обнаружить лишь одно высказывание Милюкова, по поводу участия Андреева в предпарламенте (октябрь 1917 г.), в котором тот якобы занимал позицию близкую кадетской¹¹. Тем не менее, в начале первого из публикуемых писем Андреев, по-видимому, не без основания напоминает Милюкову о его всегдашнем ‘добром отношении’.

Актом такого внимания со стороны Милюкова явилось и его предисловие к английскому переводу статьи Андреева S.O.S., которое послужило непосредственным поводом для письма Андреева¹². S.O.S. — отклик Андреева на злополучное предложение съехаться на остров Принкипо недалеко от Константинополя, с которым главы делегаций союзников на Парижской конференции мира обратились к представителям воюющих русских по радио 24-го января 1919 г. В Лондоне, где находился Милюков, о предстоящей передаче стало известно уже за два дня перед тем, и А. В. Тыркова-Вильямс¹³ отметила реакцию его и других на неожиданные новости из Парижа:

Вчера вечером из ‘Дэйли Кроникл’¹⁴ прислали решение премьеров заставить русских, белых и красных, собраться на Принкипо. Был Хор (Sir Samuel Hoare)¹³ с женой, смотрели на нас с недоумением. Милюков молчал при них. Когда они ушли, он сказал: ‘я все-таки не думал, что они такие идиоты’.

То же самое говорят чиновники министерства иностранных дел. Они понимают, что это оскорбительно для России и не поможет союзникам. Тут есть несомненное желание отделаться от этой скучной всем опостылевшей России, но отделаться прилично, прикрывшись лицемерной маской дружбы и положением союзников. /…/ Цимерн¹⁶ говорит, что более циничного документа (чем приглашение на Принкипо) давно не видела международная дипломатия¹⁷.

4 февраля 1919 г. большевистское правительство сообщило союзникам, что принимает приглашение. Однако, антибольшевистские группы решительно отвергли кажущееся им вероломным предложение, и вся затея рухнула. Но уже 6 февраля Леонид Андреев заканчивает свою статью S.O.S., содержащую страстный призыв к союзникам не предавать лояльных русских и не ввергать тем самым Россию в кровавую разруху. Об успехе S.O.S. рассказывает сам Андреев на страницах дневника 4 марта 1919 г.:

Написал статью С.О.С. — ‘Спасите наши души’. В русских кругах статья эта, сама по себе не лучшая из моих, произвела впечатление настолько огромное, что объяснить его можно условиями минуты: мне удалось сказать то, что думают все. Всюду статью читают, добровольцы переписывают (она еще не напечатана). Комитет¹⁸ по телеграфу передал ее полностью в Париж (столо 12000 м[арок]) и готовится распространять ее на всяких языках. Образован фонд моего имени для печатания дальнейших статей, отдельные лица жертвуют деньги для печатания и распространения S.O.S. (с рисунком Рериха)¹⁹, из Стокгольма группа русских прислала просьбу о разрешении печатать и распространять и лично мне ‘за право издания’ посылают 10 т[ысяч] марок, каковые я, по размышлении, и решил взять.

Из разговоров добрых людей вытекает, что я сейчас — единственный голос России, который может быть всюду слышим. Поверить им — на мне одном лежит задача быть герольдом новой возрождающейся России²⁰.

Даже в очередной полосе депрессии, когда ему кажется, что столь блестящие надежды не могут сбыться, Андреев утешается предполагаемым влиянием S.O.S. на иностранных публицистов:

Крайние хвалы и восторги снова заставили меня чего-то ждать — большого и настоящего. Вышла обычная мокреть. В Париже напечатал только Бурцев в своей газете²¹, да перепечатал кусочки Эрве²², Тайме дал только краткое извлечение, отметив ‘резкий тон’²³. В том же Таймсе какая-то Мисс, ‘хорошо знающая русскую жизнь’, обозвала меня реакционером в противоположность Горькому²⁴, кто-то другой кисло вступился за меня²³— вот кажется и веб. Ни шума, ни движения, как псу под хвост. И, как эпитафию, печатает Русская Жизнь объявление: Спасите наши души на лучшей бумаге продается за полторы марки²⁶. /…/ В то же время во многих французских и английских статьях и рассуждениях я вижу словно отражение моей статьи, неуловимое сходство не в мыслях, к которым можно прийти и мимо меня, а в глубине тона, в некоторых оттенках настроения. Будто читал S.O.S., передумал в своей французской голове и дал свое — незаметно для себя воспроизведя черты моего лица. Если это так, то и это хорошо²⁷.

Такое впечатление скоро подтверждается, и 24 апреля 1919 г. Андреев записывает в дневнике:

Есть хорошие вести о S.O.S., о его распространении за границей, даже в Голландии²⁸. Телеграмма Руманова²⁹ из Лондона, что статья отпечатана в огромном количестве, читается на митингах знаменитыми актерами, успех. Несомненный поворот в общественном мнении Англии о необходимости борьбы с большевиками, успешное добровольческое движение некоторыми приурочивается к моей статье. Это хорошо — и возможно. На честных людей она не может не действовать. Что бы я мог сделать, если бы был здоров!³⁰

Несмотря на учащающиеся приступы болезни (мучительные головные боли, слабость сердца, удушье, невралгия правой руки, нервное переутомление), широкий общественный резонанс S.O.S. окрылил Андреева надеждой на действенность дальнейших выступлений такого рода, и летом 1919 г. он начал проводить свои идеи в жизнь. 15 июля 1919 г. он заносит очередное решение в дневник:

Хочу предложить Карташеву³¹ и Милюкову (чтобы помог за границей): добыть крупные деньги для создания комитета пропаганды, во главе которого стану я. Если бы удалось!³²

О результатах попытки Андреева сблизиться с русскими деятелями в Гельсингфорсе пишет с долей дипломатического умолчания И.В. Гессен³³:

Его охватила жажда работы и он мечтал стать во главе организации антибольшевистской пропаганды. Однако, его стремление не встретило сочувствия в тех лицах, от которых зависело осуществление его плана³⁴.

Более подробно рассказывает о переговорах Андреева с гельсингфорсской группой М.С. Маргулиес³³, дневник которого является, пожалуй, одним из лучших источников фактического материала о сложных событиях в Финляндии и в Прибалтике в 1918-20 гг. Так, например, мы узнаем, что газета ‘Русская Жизнь’ переживала кризис в июле 1919 г., и что возник вопрос о привлечении Андреева к редакторской работе:

Волов³⁶, издатель ‘Русской Жизни’, сообщил, что газета, — 2.500 экземпляров в день, — обходится ему на круг в 600 марок в день. /…/ За завтраком Сенютович-Троцкий³⁷ предложил Шуберскому³⁸ и Волову Леонида Андреева в редакторы ‘Русской Жизни’, вместо Кузьмина-Караваева³⁹. Андреев согласен, если ему предложат в Политическом Совещании пост министра Народного Просвещения, да и жалования 10.000 марок, иначе он едет в Америку. Шуберский деловито заметил: никакой Андреев не подымет тиража газеты, а выплачивать ему 10.000 марок не за что⁴⁰.

Через месяц, после приезда Леонида Андреева в Гельсингфорс на переговоры с Северо-Западным правительством, Маргулиес добавляет от себя, что:

Андреев несносен, капризен, самовлюблен. Гессен предлагает нам его в министры пропаганды, я категорически отказываюсь⁴¹.

Чем объяснить пренебрежение ведущих русских деятелей в Гельсингфорсе к Андрееву, писателю с ‘громким’ именем, да к тому же опытному и влиятельному военному публицисту?

С одной стороны, можно согласиться с суждением старшего сына Андреева, что: ‘для белой эмиграции Андреев показался слишком яркой и революционной фигурой’⁴². Сама ‘громкость’ репутации Андреева отпугивала представителей тех слоев, которые уже давно усмотрели в творчестве писателя стремление расшатать устои общества. Но, с другой стороны, здесь также сыграла свою роль кружковщина, отчасти понятная. Если пробежать, например, дневник того же Маргулиеса, сразу становится ясным, что почти все ‘действующие лица’ принадлежали к правящим кругам в ‘дооктябрьской’ России. Среди них, в сущности, для Андреева не было места, он все равно оказался бы лишним на бесконечных заседаниях комитетов и на совещаниях, из которых, по-видимому, состояла главная деятельность гельсингфорсской группы.

Спустя много лет, Вадим Андреев подведет итоги чаяний отца:

Несбыточны и фантастичны были планы общественной работы, возникавшие у отца, а вместе с тем только этими планами он поддерживал себя в течение последних месяцев своей жизни. Уже наступила осень девятнадцатого года, уже из-под Орла покатился к Черному морю Деникин, а отец все еще хотел думать, что силою слова можно что-то сделать, что-то изменить, чему-то помочь⁴³.

Поскольку Андрееву так и не удалось создать организацию, которая соответствовала бы масштабам его замыслов, трезвые слова Вадима Андреева во многом оправданы. Тем не менее, нельзя отрицать, что Леонид Андреев проявил немалую для той эпохи проницательность и дальновидность, придавая такое решающее значение большевистской пропаганде и настаивая на необходимости ответить на нее собственной пропагандой. На оборотной стороне одного из листов, на которых копировалось первое письмо к Милюкову, мы находим следующий фрагмент, который мог бы служить эпиграфом к размышлениям не одного Андреева об успехах большевиков в этой области:

Надо отдать должное: если во всех областях жизни большевики оказались бездарными, то в деле мировой пропаганды и искусства орудовать словом они могут быть учителями даже немцев⁴⁴.

Отношение большевиков к внешнему миру в первые годы советской власти характеризуется быстрым чередованием дипломатии с агрессивной пропагандой, и особенно после установления полной блокады в начале 1919 г.: »политическая война’ в форме пропаганды мировой революции оказалась самым действенным оружием в советском арсенале’⁴⁵. В марте 1919 г. состоялась в Кремле международная коммунистическая конференция, на которой был конституирован III Интернационал, или Коминтерн, ставший впоследствии очагом большевистской пропаганды, выпустивший в скором времени МАНИФЕСТ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА К ПРОЛЕТАРИЯМ ВСЕГО МИРА, воззвание К РАБОЧИМ ВСЕХ СТРАН и издававший журнал ‘Коммунистический Интернационал’, который выходил на нескольких языках⁴⁶. Но уже задолго до создания Коминтерна, не сразу привлекшего к себе внимание в России и за рубежом, коммунисты сосредоточили громадные усилия на внутренней и внешней пропаганде, отпуская на это значительные средства. Как известно, агитационная и пропагандистская работа большевиков охватила решительно все виды массовой информации и искусства. В данном случае она была небезуспешно направлена на войска белого движения и интервентов. Распространялись, например, газеты ‘The Call’ (Москва, сентябрь 1918 — сентябрь 1919) и ‘Коммуна’ (Петроград, ноябрь 1918 — февраль 1919, на шести иностранных языках), которые были предназначены для экспедиционных войск союзников. Пропагандистские акции проводились также в Западной Европе и в США⁴⁷. В английских газетах того периода нередко сообщают о разоблачении советских агентов, приезжавших чаще всего через Скандинавию и выдающих себя за представителей Красного Креста. Они везли с собой очень крупные суммы денег (золотом), что и вызывало подозрение таможенников.

Поэтому негодование Леонида Андреева по поводу ‘потока литературы, агентов и денег, шумно вытекающего из советской России и затопляющего все низины’, не представляется преувеличенным, скорее наоборот. Андрееву было известно лишь о маленькой части большевистской пропаганды, однако он хорошо понимал, какое влияние она оказывала на настроения антибольшевистских войск. Этим он отличался от тех русских в Финляндии, от которых, как писал И.В. Гессен, ‘зависело осуществление его плана’. Хотя предпринимались кое-какие шаги к налаживанию организационной стороны контрпропаганды, гельсингфорсская группа в основном недооценивала ее силу. Маргулиес замечает, например, 10 августа 1919 г.:

Красная пропаганда ширится. У нас солдаты частью переходят обратно к большевикам (не много), частью — разбегаются из-за голода и отсутствия одежды и обуви⁴⁸.

Андреев, напротив, признавал за агитационной работой чуть ли не решающую роль в борьбе с большевиками и, к тому же, хорошо разбирался в социально-психологической функции пропаганды. Он отдавал себе отчет в надобности ‘широкого государственного размаха’ этой работы и в необходимости четкой и единой антибольшевистской программы как таковой.

В пропагандистском деле форма преобладает над содержанием, и любые соображения, пусть самые правдивые и очевидные с точки зрения здравого смысла, должны выражаться в форме, адекватной агитационным задачам. Приходится констатировать, что в этом отношении Андреев находился в крайне неблагоприятном положении, заодно со всеми остальными противниками большевиков. Ибо с точки зрения внутренних законов пропаганды — идеи и соображения, на которых Андреев предлагал строить агитационную деятельность, были куда менее наглядны, чем большевистские. Сложную пореволюционную обстановку в России он зачастую сводил к трафаретной проблеме ‘героев и толпы’ с налетом своеобразного ницшеанства, — и уже это не сулило особых успехов его практической деятельности. Преувеличивал Андреев и роль .Горького в большевистской пропаганде, а отраженно — придавал чересчур важное значение собственному участию в антибольшевистской идеологической борьбе. В дневниковой записи за 23 мая 1919 г. Андреев даже настаивает на том, что сам он —

Единственный, кто по силе может [быть] противопоставлен ему /Горькому. — Публ./ и может так много сделать для возрождения России⁴⁹.

Естественно, что подход Милюкова к этому вопросу, выраженный в его предисловии к S.O.S. был Андрееву как раз по душе⁵⁰.

Столь нереалистичное истолкование Андреевым положения дел, как общенародных, так и собственных, можно отчасти объяснить сознанием своей оторванности и беспомощности, которое в последние два года жизни он переживал с болезненной остротой, доходя порою до припадков настоящего нервного расстройства. Эти чувства, надо полагать, и бросали его из одной крайности — ‘безделья, доведшего меня до болезни’ (см. конец письма 2), в другую — к претензиям на руководство ‘делом антибольшевистской пропаганды в государственном масштабе’.

Как относился Милюков ко взглядам и предложениям Андреева касательно пропаганды? Второе из публикуемых писем является ответом на не сохранившееся письмо Милюкова, где он, по-видимому, сочувственно отозвался о желании Андреева участвовать в антибольшевистской агитационной работе, но не скрывал своих сомнений по поводу осуществимости андреевских планов, предвидя препятствия и в Финляндии, и за ее пределами. Последнее подтверждается дневниковой записью М.С. Маргулиеса от 27 августа 1919 г., в которой он приводит слова И.В. Гессена о том, что:

В Гельсингфорс приехал Леонид Андреев и говорил, что он предложил Милюкову добиться у Колчака назначения его, Андреева, начальником антибольшевистской пропаганды для всей России. Милюков ответил, что он ни с каким правительством не состоит в сношениях³¹.

Милюков звал Андреева в Лондон и прислал ему деньги на дорогу. К тому времени у Андреева созрел план поездки ‘с агитационной целью’ в США, и он охотно принял приглашение Милюкова, тем более, что Н.К. Рерих ему уже сообщил о возможности найти в Лондоне работу⁵².

О характере этой работы можно лишь гадать, но не исключено, что Милюков думал привлечь Андреева к участию в деятельности того же Russian Liberation Committee, который издал S.O.S. на английском языке. О создании и работе этого Комитета сын А.В. Тырковой-Вильямс пишет следующее:

В январе или феврале 1919 года в Лондоне был создан Комитет Освобождения России, с которым мама прочно связала свою общественную деятельность в Лондоне приблизительно на следующие четыре или пять лет. По существу она была главной движущей силой этой организации. Началось с того, что друг нашей семьи и мамин политический единомышленник проф. М.И. Ростовцев⁵³ убедил широкого русского дельца Н.Х. Денисова дать десять тысяч фунтов на организацию пропаганды русского дела. Позже Комитет Освобождения России стал получать деньги от правительства адм. Колчака, о финансовой поддержке от Вооруженных Сил Юга России шли разговоры. Комитет очень энергично защищал дело белой борьбы.

Но первая задача Комитета Освобождения России была осведомление англичан о России вообще, о большевиках и о событиях, происходивших в России. /…/ Начали с печатания бюллетеней, которые рассылались всем членам парламента и политическим деятелям. Затем начали печатать по-английски брошюры по разным вопросам. /…/ Затем начали выпускать еженедельный журнал ‘Нью Раша’ (‘Новая Россия’)⁵⁴. Сперва редактором этого журнала был весь Комитет, но позже его стал редактировать Милюков⁵⁵.

У Комитета была самая разнообразная деятельность. По соглашению с военными властями в Архангельске, Комитет Освобождения России начал печатать в Лондоне небольшую газету для войск северного фронта. Но эта затея довольно быстро окончилась ввиду технических трудностей³⁶. Уже весной 1919 года установилась связь с правительством адм. Колчака⁵⁷ и телеграфное агентство из Сибири начало присылать в Комитет сведения для передачи в английскую печать. Вообще снабжение английской печати сведениями о России было одной из главных задач Комитета⁵⁸.

По характеру и преследуемым целям деятельность Russian Liberation Committee воплощала те же самые надежды и стремления — только в гораздо более реалистических масштабах, которые отражаются в первом из публикуемых ниже писем, и Андреев, возможно, нашел бы в сотрудничестве с Милюковым применение для своего публицистического дара и утолил бы томившую его жажду работы. Однако по-видимому Андреев мало знал о работе Russian Liberation Committee: в том же письме он признается о своей неосведомленности относительно обстановки на Западе: ‘Имея мало сношений с заграницей, я не знаю, в каких условиях протекает Ваша личная деятельность’.

В связи с этим уместно вкратце коснуться положения самого Милюкова. Для обращения к нему за поддержкой Андреев едва ли мог выбрать менее подходящий момент. Вследствие ‘германской ориентации’ Милюкова, ведшего переговоры с немецкими оккупантами на Украине весной и ранним летом 1918 г., его имя стало на некоторое время настолько одиозным, что добравшись до Западной Европы в декабре 1918 г., он не счел возможным остаться в Париже, а поехал дальше — в Лондон, где примкнул к группе кадетов, возглавляемой А.В. Тырковой-Вильямс³⁹. В Англии о нем хранили добрую память как о проповеднике парламентаризма и участнике думских делегаций в Великобританию, а потому среди английских политических деятелей Милюков еще пользовался кое-каким авторитетом. Но это вовсе не значит, что он располагал той властью и средствами, которые подразумевал в своем первом письме Андреев. В Англии действовало несколько групп русских эмигрантов, и М.С. Маргулиес, например, крайне скептически относился именно к Russian Liberation Committee, сообщая о его членах с явной иронией:

Печатают брошюры, ‘влияют на парламентские сферы’, делают ‘большую’ русскую политику в Англии,

и определяя влияние лондонской группы кадетов как ‘микроскопическое’⁶⁰. К тому же, вражда кадетов к с.-р., проходившая красной нитью через все публикации Russian Liberation Committee за 1919 год, очевидно, не пользовалась расположением англичан, видевших в ‘междуусобицах’ антибольшевистских групп лишнее доказательство их ненадежности⁶¹.

Как бы то ни было, все эти соображения вскоре оказались академическими. Андрееву так и не довелось включиться в дело ‘возрождения России’: через 6 дней после написания второго письма к Милюкову, когда оно еще шло из Финляндии в Лондон, к Леониду Андрееву пришла ‘последняя гостья в черной маске — смерть’⁶². В качестве эпитафии приводим слова М.С. Маргулиеса, занесшего 18 сентября 1919 г. в свой дневник следующие слова:

Служили сегодня панихиду по Леониде Андрееве в соборе — батюшка сказал прекрасную речь. Публики почти совсем не было, — только члены правительства, и несколько наших служащих, а ведь в Ревеле большая русская колония⁶³.

* * *

Письма публикуются по машинописным черновикам (9 л., 210 х 275 мм), хранящимся в Архиве Леонида Андреева (F. 57). Восстановлены зачеркнутые Андреевым места (в квадратных скобках), поэтому текст несколько отличается от посланных Милюкову беловых экземпляров, местонахождение которых нам неизвестно. Даты указаны Андреевым по новому стилю, но до конца жизни он сохранил старую орфографию, которая здесь заменена новой. Разрядка везде авторская.

Приношу свою благодарность покойному Н.Е. Андрееву (Cambridge), Jean-Yves Bazin (Paris), David Collins (Leeds), Julian Graffy (London), Ben Hellman (Helsinki), Michael Holman и John Morison (Leeds), Д.А. Руманову (Paris) и E.Piers Tyrrell (Cambridge) за оказанную при составлении комментария и примечаний помощь.

Многоуважаемый и дорогой Павел Николаевич! С живейшей радостью я увидел английскую брошюру ‘С.О.С.’ с Вашим вступлением⁶⁴. Ваше доброе отношение всегда было дорого мне, в этой же форме оно приобретает для меня особую ценность. Связать мое имя с именем человека, которого я считаю первым государственным деятелем России⁶⁵, всегда было бы для меня исключительной честью, — при настоящих условиях, когда приходится собирать и объединять все силы для борьбы за спасение родины, это имеет и иной действенный смысл.

Теперешнее мое письмо — прямое следствие нашей заочной встречи. Решив отдать свои силы большому и серьезному делу, я обращаюсь за помощью к Вам, зная, что именно у Вас (а, быть может, и только у Вас) при Вашем знании России и всех действующих в ней сил, я найду правильную оценку моего предложения и его государственной важности.

Речь идет о пропаганде, о постановке этого дела на ту высоту, при которой оно станет необходимым и важнейшим орудием в борьбе с большевиками и идущими им на смену крайними социалистами⁶⁶, а в дальнейшем — могущественным средством к восстановлению в России всех ее разрушенных государственных, гражданских и моральных основ. Что бы я ни стал говорить о исключительной важности пропаганды в настоящий исторический момент, когда ‘литература’ волнует весь мир от Китая до Америки и власть слова подчиняет себе силу оружия, для Вас я не скажу ничего нового, чего бы Вы не знали и не продумали.

К сожалению — до самого последнего момента дело антибольшевистской пропаганды поставлено очень слабо как у нас, так и у наших союзников, и если у нас это еще объясняется нашей слабостью и разобщенностью, то у союзников и у других стран антибольшевистской коалиции, пока еще обладающих неразрушенной государственностью и силами, это печальное явление для меня ничем не объяснимо. Или это та роковая и почти всеобщая потеря здорового чувства самосохранения, которая некоторым действиям современных правительств придает такой… болезненный, порою почти самоубийственный характер?

Как осажденные, они только обороняются и чистят постоянно разрушаемые стены, но не нападают сами, и всегда остается забытая калитка, через которую кто-то входит. Эти смешные попытки ‘изоляции’ России, эти жалкие мысли о каком-то карантине, который удержит всепроникающее слово!..⁶⁷ Вместо того, чтобы потоку литературы, агентов и денег, шумно вытекающему из советской России и затопляющему все низины, противопоставить такой же поток книг и людей — ловят агентов и их тюки, словно не замечая, что на одного пойманного приходятся тысячи непойманных и что обесцененные и не принимаемые русские деньги⁶⁸ достаточно ценятся и принимаются. Но и об этом, я думаю, Вы знаете и скорбите не меньше меня.

У нас (говорю пока про русских в Финляндии) дело пропаганды задерживается нашей слабостью: отсутствием денег, людей… и тем же роковым непониманием значения пропаганды. Соседи Петербурга, по воле судьбы первые, кто может войти в него, мы имеем в гаванях корабли с сотнями т/онн/ продовольствия⁶⁹ — и ни одного пуда литературы, ни единой брошюры и никакой соответствующей организации! [(Маленький, но характерный факт: та же брошюра ‘С.О.С’, для которой время уже проходит, и, кажется, единственная находящаяся в распоряжении здешнего Комитета⁷⁰, лежит на складе без движения).] Только в личной беседе я мог бы рассказать Вам о всех причинах здешней пассивности, главная из них, повторяю, слишком малое количество людей, достаточно энергичных и авторитетных, чтобы поднять и двинуть такое большое дело. В прошлом году я очень много говорил с здешними деятелями о необходимости пропаганды, предоставляя (в силу тогдашнего моего нездоровья) постановку и организацию дела другим, а себя ставя только в ряды простых работников, [но ничего из этого не получилось.

Поэтому и с моим предложением я иду не ближайшим и, казалось бы, наиболее действительным путем: через здешний комитет и правительство⁷¹. Конечно, я буду настойчиво добиваться и здесь, но, зная положение вещей и характер лиц, с которыми мне придется говорить, я заранее уверен в неуспехе дела. Даже получив полное одобрение и обещание поддержки, я в конце концов буду поставлен в условия крайне тесного существования и крайнего сужения моих задач. Только центральное правительство⁷² с его средствами и авторитетом может дать моему начинанию тот широкий государственный размах,] но ничего из этого не получилось. К этому нужно добавить еще одно крайне существенное препятствие: лишь недавно получив официальное признание своего существования и деятельности, здешнее правительство очень стеснено в деньгах и из многих нужд, которые ему надо погасить, естественно избирает те, которые ему представляются важнейшими, т.е., специфически военные. Привыкши к старому и простому способу ведения войны: ружье против ружья, солдат против солдата, оно не вполне учитывает совершенную новизну теперешнего театра ‘войны’. Стремясь прежде всего одеть, накормить и вооружить солдата, оно часто не предвидит тех печальных возможностей, когда одетый, накормленный и вооруженный солдат ‘под влиянием большевистской пропаганды’ (последний бунт на архангельском фронте) поднимает свое, с таким трудом добытое оружие, на своих же офицеров и передается врагу⁷³. Нисколько не упрекая правительство в этом понятном заблуждении, которое разделяют вместе с ним слишком многие правительства, я не могу не указать на него, как на одну из причин (в связи с безденежьем) слабого, почти ничтожного развития пропаганды. В данном случае только центральное правительство адм/ирала/ Колчака⁷⁴, с его средствами и авторитетом, может дать моему начинанию тот широкий государственный размах, при котором только и может и должна существовать пропаганда. Ибо слабая, плохо организованная и не убедительная пропаганда, как и слабое сопротивление — только вредна.

Моя программа для данного момента — всемерная поддержка правительства Колчака и его программы (одною из первых статей своих я наметил брошюру о Колчаке — для России и заграницы)⁷⁵ и борьба с большевиками и их всевозможными сотрудниками (как тот же Керенский или Авксентьев)⁷⁶ путем планомерного и энергичного распространения соответствующих брошюр и листовок, статей в существующей русской и заграничной печати. Мое желание — чтобы каждый солдат белой армии имел в ранце вместо маршальского жезла [имел] брошюру⁷⁷, которая и подняла бы его дух и сделала более ясными его цели и задачи. Мое желание — чтобы к моменту восстановления в России законной власти мы имели тысячи пудов литературы для немедленного распространения среди крестьян, рабочих, солдат, учащихся. Восстановление России будет совершаться долго и медленно, в ней еще долго будут бродить злые и разрушительные силы, и только слово наряду с твердой властью сможет выполнить эту громадную задачу. Ведь, действительно, все разрушено, и мне страшно подумать, что напр/имер/ представляет собою теперешняя молодежь из школ Луначарского⁷⁸: какая пустота, какая мерзость душевная, какой тлен! И прежде Россия была бедна интеллигенцией, а теперь нас ждет такая духовная нищета, сравнительно с бедствиями которой экономическая разруха и голод являются только наименьшим злом. Внешне нам могут помочь иностранцы, а кто спасет нас изнутри? Только энергичная работа всех оставшихся и хранящих традиции русской культуры, может спасти народ и страну от окончательной гибели⁷⁹.

Резюмирую сказанное. Я беру на себя целиком дело антибольшевистской пропаганды в государственном масштабе, за своей ответственностью выбираю необходимых мне лиц и создаю соответствующую организацию. Из общественных и политических деятелей я избираю совет, в согласии с коим веду работу, при избрании совета я намерен пользоваться Вашими любезными советами и указаниями. При развитии дела и расширении программы в связи с новыми возникающими вопросами, я приглашаю сведущих людей для работ, но главное руководство и направление все время остается за мною — как и ответственность. Лично работая главным образом в области литературной, я должен, также за моей ответственностью, поставить при содействии специалистов и сторону техническую: типографию, органы распространения. Особую важность представляет [включение в дело] привлечение к делу пропаганды специалистов по делу народ/ного/ образования, коим поручается составление букварей и необходимейших учебников, которые должны немедленно заменить собою большевистские. В число технических средств пропаганды я, конечно, включаю театр, кинематограф и лекции.

Для этого мне необходимо: помимо согласия нашего местного правительства во главе с ген/ералом/ Юденичем⁸⁰, утверждение меня на этом посту Верховным Правителем⁸¹ и предоставление соответствующих сумм в мое распоряжение, размер коих согласуется с принципом и необходимостью постепенного расширения дела, в расходовании денег я обязуюсь соблюдать строгую отчетность.

Центром своей деятельности я намечаю пока Гельсингфорс⁸², от дальнейших обстоятельств, а частью и от технических соображений и удобств, будет зависеть его временное или постоянное перенесение в другое место.

Дальнейшие подробности вытекают из существа дела и могут быть предметом личного разговора. Пока мне необходимо знать, насколько Вы, многоуважаемый Павел Николаевич, сочувственно отнесетесь к моему предложению и какую степень поддержки можете оказать в разрешении всех поставленных мною вопросов. Имея мало сношений с заграницей, я не знаю, в каких условиях протекает Ваша личная деятельность и в какой мере осуществимо для Вас [исполнение моей просьбы] содействие моему плану. Но скажу одно, в чем я глубоко убежден: если не Вы, то и никто другой не сможет дать жизни этому делу, в котором я, несмотря на внешнюю импозантность моего положения, хочу быть только работником на пользу России. [И Ваш отрицательный (по той или иной причине) ответ побудит меня прекратить дальнейшие попытки в этом направлении и направить поиски в другую сторону, где я хоть и не найду такой работы, но все же не останусь и совсем бездеятельным в ‘роковой час Русской империи’. Вероятно поеду в Америку, куда меня давно еще звали для чтения лекций⁸³.]

Еще несколько слов о видимой ‘импозантности’ моего предполагаемого положения. В Вашем введении в S.O.S. Вы указали на некоторую параллель между мною и М.Горьким, бывшим моим другом, а ныне врагом. Мне кажется, что эта параллель должна быть проведена и дальше и как можно ярче и крепче зафиксирована самой жизнью. Из области чистой литературы он, когда-то поклонник личности, потом злой и бессмысленный разрушитель ее — и я, доселе, как и прежде, выше всего ставящий личность — мы оба вышли в действительную жизнь с ее борьбой и столкнулись над развалинами России. Кто разрушил Россию? Кто продолжает терзать ее полуживое тело? Личности? Николай II? Ленин и Троцкий? Нет — отсутствие личностей, несчастье некультурного народа, в котором слишком много толпы и слишком мало индивидуальностей с их сознанием и волей. А когда я ‘целиком’ беру на себя огромное дело пропаганды и всю ответственность за таковое, я лишь следую моему давнишнему взгляду на людей (в частности, русских людей), взгляду, нашедшему только лишнее подтверждение в коммунистическом опыте последних годов. Быстрое и порою жестокое упразднение всех начал коммунистической работы, восстановление личностей на месте уничтожаемых ‘комитетов’, диктатура не пролетариата, а кучки лиц над серой массой последнего — только и дали Советской России ту силу, а порою и могущество, перед которым в смущении переступает с ноги на ногу Европа. Ах, если бы она поняла смысл происходящего!

В России разрушено большее, нежели ее ‘молодая’ промышленность: в России разрушен человек, поскольку он начинал быть и выявляться. И мое душевное желание: восстановить человека, возвратить его и направить к тем высшим стремлениям личности, к тому порогу высокого сознания и долга, за которым личность вступает на [первые ступени Божества] путь совершенного человеческого существования.

[И еще несколько замечаний, относящихся к моей ‘программе’. Массы были приведены в движение и фанатическое неистовство обещанием чуда, необыкновенного праздника, который наступит на земле: кто был ничем, тот будет всем⁸⁴. И это завтра — сейчас — сию минуту! И отсюда такое роковое бессилие всех трезвых слов, трезвых программ и честных, но трезвых обещаний: что значит увеличение раб/очей/ платы на целковый или уменьшение раб/очего/ дня на час, когда там обещаны дворцы и райские кущи! И та проповедь, которую я хочу вести, также должна заключать в себе обещание чуда, основываться на тех же словах: кто был ничем /,/ тот станет всем. Это чудо, не ложное, как у большевиков и социалистов, не фокус-покус, а истина: превращение двуногого в личность. Там обещали праздник тела и танцульку — мы должны обещать и дать праздник души, когда она поднимается на горние высоты человечности. Это — скелет моей мысли, формы и жизнь ей должны дать усилия и ум многих талантливых людей, которые захотят двинуть жизнь в эту сторону. Современный социализм многих уже напугал, но еще немногие знают, насколько он действительно страшен!]

Впрочем, последнее относится уже не к ‘программе’, а к самому существу моих взглядов, и может быть обсуждено впоследствии. Таких вопросов и тем впереди еще много и главнейший из них: как создать наряду с [негативной] отрицательной пропагандой (критика и разоблачение большевизма) и нечто положительное, что могло бы так же увлечь и двинуть людей, как и большевистское лживое, но соблазнительное обещание немедленного чуда (‘кто был ничем, тот станет всем ‘). Но о моих мыслях по этому поводу — до дальнейших писем или беседы.

Ввиду важности для меня настоящего письма и не зная, дойдет ли оно по сообщенному мне адресу, я оставляю себе копию и очень прошу Вас, дорогой Павел Николаевич, телеграфно уведомить меня о получении. К сожалению, по различным причинам, которые Вам понятны, многое в этом письме остается не вполне выясненным и недосказанным⁸⁵, но думаю, что и в этой области мы не разойдемся с Вами ни в наших взглядах, ни в чувствах.

Позвольте крепко пожать Вашу руку.

/Леонид Андреев./

26 июля 1919 г.

Мой адрес: Финляндия, Териоки, Леониду Андрееву⁸⁶. Письма прошу Вас заказными.

Дорогой Павел Николаевич! Получил Ваше письмо и деньги и сердечно благодарю за дружеский и теплый отклик. Деньгами, вероятно, придется воспользоваться именно так, как Вы говорите: для поездки в Лондон. По совету Иосифа Владимировича⁸⁷ я уже обратился с просьбой о визе к К.Д. Набокову⁸⁸.

Ваши слова о препятствиях в известной степени уже оправдались здесь. И здесь делается кое-что по части пропаганды, издаются газетки (Кирдецов⁸⁹, Арабажин⁹⁰, Н.Иванов⁹¹) и, как все это ни слабо, место уже занято и ни у кого нет охоты уступать его. Здешнее правительство, о котором Вы, наверное, уже имеете все сведения, слабое внутренне и внешне, занятое иными мыслями и заботами, бессильно что-либо изменить в создавшемся положении и пойти на какой-либо слишком решительный шаг. Только недавно, напр/имер/, удалось убрать Маркова, который псевдонимно и анонимно тоже занимался… пропагандой⁹², и это еще не значит, что он не может опять выскочить где-нибудь под носом, пользуясь сложностью существующих запутанных отношений.

Остается личная работа — но здесь препятствий не меньше. Вот пример: брошюра ‘С.О.С’, на которую потрачено здесь много денег, лежит без движения на складе и никому это не важно, надо бы получить ее из Англии или дешево издать здесь по-английски для флота, ничего по этой части не имеющего⁹³, но и об этом нет речи. Мало написать статью, надо быть уверенным, что она дойдет по адресу, а где передатчики? Их нет. Здешние газеты имеют ничтожное распространение исключительно среди русских беженцев, журнала пока нет, да и неизвестно, когда он будет — не говоря о том, что журнал плохое средство пропаганды. И если ‘С.О.С.’, как обращение к союзникам, могло найти печать и распространение в Европе, то через кого я могу обратиться непосредственно к русским? К рабочим? Красноармейцам? Белым войскам хотя бы нашего фронта?⁹⁴ И как характерно, что та же ‘С.О.С.’ не была переведена по-фински и финны о ней просто не знают⁹⁵. Я не политик, моей задачею, как публициста-лирика (если можно так выразиться) было непосредственное воздействие на души, статьи же в журналах и при том на расстоянии требуют совсем иных качеств.

Отсюда мое решение: на свой страх и риск, заручившись содействием какого-нибудь импрессарио, ехать с агитационною целью в С/оединенные/ А/мериканские/ Штаты⁹⁶. Я не буду здесь объяснять, почему из всех стран Согласия я остановился на Америке, но думаю, что при известных усилиях с моей стороны и при помощи друзей из этой поездки может выйти толк, во всяком случае я не останусь бездейственным, когда все руки в работе, и ближе подойду к смыслу пропаганды, нежели оставаясь в Финляндии. И мне необходимо заехать в Лондон, чтобы поговорить с Вами. Сколь я не политик, мне все же придется не только касаться политики, но и порядочно залезть в нее, и здесь я хочу просить у Вас указаний, так как глубочайше верю в Ваше понимание и опыт, и не хочу в вопросах, касающихся всей России, быть самочинным и слишком индивидуальным. Передо мною и сейчас стоит целый ряд чисто политических вопросов, где мое личное до известной степени уже расходится с общим, и было бы крайне нежелательно, чтобы это расхождение могло повести к вреду для общего русского дела. Есть у меня на этот счет и некоторые особые предположения и поручения, о которых всего удобнее побеседовать при свидании.

Н.К. Рерих⁹⁷ пишет, что для меня есть какое-то дело и [работа. Еще не знаю, в чем она заключается, но допускаю возможность остаться в Англии на более продолжительное время, впрочем, этот вопрос новый и сложный.] работа в Лондоне. Еще не знаю, в чем дело, но во всяком случае радуюсь самому слову: работа — так утомительны и невыносимы были эти года безделья, доведшего меня до болезни…

В надежде скоро увидеться крепко жму Вашу руку и еще раз сердечно благодарю за доброе отношение.

/Леонид Андреев./

6 сентября 1919 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Архив Леонида Андреева, G.l.iii.a. (Leeds Russian Archive, Brotherton Library, University of Leeds).

² РЕКВИЕМ: СБОРНИК ПАМЯТИ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА, под ред. Д.Л. Андреева и В.Е. Беклемишевой. М., ‘Федерация’, 1930, с. 163.

³ ГОРЬКИЙ И ЛЕОНИД АНДРЕЕВ: НЕИЗДАННАЯ ПЕРЕПИСКА. — ‘Литературное наследство’, т.72. М., ‘Наука’, 1965, с.269.

⁴ Alexander Kaun, LEONID ANDREYEV: A CRITICAL STUDY. New York, B.W. Huebsch, 1924, p.306, A.P. Кугель. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВСТРЕЧИ И ХАРАКТЕРИСТИКИ: ЛИСТЬЯ С ДЕРЕВА. Л., 1926, с.90.

⁵ А.М. Линии. ЛЕОНИД АНДРЕЕВ И ‘РУССКОЕ СЛОВО’. Орджоникидзе, 1934. (Отдельный оттиск из 2/11 т. ‘Известий 1 и 2-го Северокавказских Педагогических Институтов’, с. 183-198).

⁶ П.Н. Милюков. ВОСПОМИНАНИЯ, 1859-1917, т.2, под ред. М.М. Карповича и Б.И. Элькина. Нью-Йорк, Изд. им. Чехова, 1955, с.55. Еще не удалось установить, находятся ли фотографии дачи Милюкова среди 1800 фотографий в Архиве Леонида Андреева (G.l.vii. f*, g.).

⁷ ПИСЬМА К БРАТУ АНДРЕЮ НИКОЛАЕВИЧУ АНДРЕЕВУ /…/. — ‘Залп’, Л., No1 (1933), с.72 (письмо от 7 марта 1916). О ‘Речи’ см. прим. 33.

⁸ ‘Русская Воля’, Пг., No1, 15 декабря 1916, с.4-5. Милюков — автор труда ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ, в 3-х томах, СПб, 1897-1909.

⁹ ‘Русская Воля’, No75, 22 апреля 1917, с.3. Имеется в виду знаменитая речь Милюкова о ‘глупости или измене’ в Думе 1 ноября 1916 г.

¹⁰ ‘Русская Воля’, No83, 27 апреля 1917, с.3. Роль Андреева в этой публикации подтверждается наличием машинописи воззвания в Архиве Леонида Андреева (D.63.).

¹¹ Alexander Kaun, LEONID ANDREYEV, p.65.

¹² Leonid Andreiev, RUSSIA’S CALL ТО HUMANITY: ‘SAVE OUR SOULS’: AN APPEAL ТО THE ALLIES, introduction by Prof. P.N. Miliukov [pp.2-13], cover by Frank Brangwyn [London], Russian Liberation Committee and Union of the Russian Commonwealth [1919], 28 pp. (Russian Liberation Committee Publications, no.6). — Перевод S.O.S. с предисловием Милюкова был перепечатан в нью-йоркском еженедельнике ‘Struggling Russia: A Weekly Magazine Devoted to Russian Problems’. New York, Russian Information Bureau in the U.S., 1919-1920, — в день написания первого публикуемого письма Андреева, т.е. 26 июля 1919.

¹³ Ариадна Владимировна Тыркова-Вильяме (1869-1962) — видный деятель партии к.д., основала Russian Liberation Committee в Лондоне (см. вст. статью), автор биографии Пушкина в 2-х томах (П., 1929 и 1948) и биографии своего мужа, журналиста и публициста, специалиста по русским делам, — Harold Whitmore Williams (1876-1928).

¹⁴ ‘Daily Chronicle’ (London, 1872-1930), ежедневная газета, в которой печатались антибольшевистские статьи мужа А.В. Тырковой-Вильямс.

¹⁵ Sir Samuel Hoare (1880-1959) — английский политический деятель, депутат Палаты общин от консерваторов (1910-1944), член Британской военной миссии в России (1916-1917), заместитель уполномоченного от Лиги Наций по делам русских беженцев (1921), впоследствии занимал ряд высоких постов, в 1919 активно поддерживал борьбу с большевиками.

¹⁶ Sir (с 1936) Alfred Eckhard Zimmern (1879-1951) — филолог, в 1918-19 работал в отделении политической информации Министерства иностранных дел в Лондоне как специалист по делам зависимых наций и преследуемых меньшинств, впоследствии первый профессор международных отношений в Оксфордском ун-те (1930-1944).

¹⁷ Аркадий Борман (1891-1974). А.В. ТЫРКОВА-ВИЛЬЯМС ПО ЕЕ ПИСЬМАМ И ВОСПОМИНАНИЯМ СЫНА. Лувэн-Вашингтон, 1964, с. 168-169.

¹⁸ Легализованный финскими властями в декабре 1918 Особый комитет по делам русских в Финляндии (Гельсингфорс). О роли комитета в распространении S.O.S. см.: Ben Hellman. LEONID ANDREEV ОСН FINLAND. 1903-1976. Licentiatavhandling. Abo Akademi, Finland, 1977, s.33-34.

¹⁹ Вскоре за тем вышло издание S.O.S. Wiipuri, Karjalan Kirjapaino, [1919], с рисунком Н.К. Рериха ‘Меч мужества’ на обложке.

²⁰ Архив Леонида Андреева, Е.14.III.

²¹ Известный публицист В.Л. Бурцев (1862-1942) успел выпустить несколько номеров газеты ‘Общее дело’ еще в Петрограде осенью 1917, потом возобновил ее в Париже (1918-22, 1928-33). Кроме упоминаемой публикации S.O.S. во французском издании газеты (Lonide Andreieff. AU SECOURS (S.O.S.)_t — ‘La Cause commune’, 20 mars 1919, pp. 1-3), Бурцев неоднократно издавал статью отдельной брошюрой на русском и французском языках.

²² Gustave Herv (1871-1944) — французский публицист и политический деятель, до 1914 крайний социалист, пацифист, интернационалист. Издавал газету ‘La Guerre sociale’ (1906-15), с 1914 — переходит на крайние патриотические позиции, переименовал свою газету в ‘La Victoire’ (1916-40). В 1927 основал французскую национал-социалистическую партию. Выдержки из S.O.S. появились в номере ‘La Victoire’ за 22 марта 1919 (р.З, REVUE DE LA PRESSE: S.O.S. DE ‘LA CAUSE COMMUNE’).

²³ В лондонской газете ‘The Times’ сообщалось о получении по телеграфу текста S.O.S., из которого цитировались ключевые мысли автора в сопровождении в основном положительной редакционной оценки (APPEAL FOR HELP: BITTER RUSSIAN COMPLAINT OFDESERTION. — ‘The Times’, 1 March 1919, p. 10, col.4).

²⁴ Андреев располагал не совсем верной информацией, ибо ‘защитительное’ письмо (см. прим.25) было написано тут же в день публикации сообщения об S.O.S. и помещено в следующем номере газеты. Отзыв ‘Мисс’, пока не разысканный, являлся, скорее всего, ответом на это письмо.

²⁵ В письме в редакцию молодой и уже достаточно известный литератор и общественный деятель Cari Eric Bechhofer (потом — Bechhofer Robert s, 1894-1949) защищал Андреева от подозрений в реакционности, которые могли возникнуть на основе сообщения об S.O.S. (RUSSIAN WRITERSAND BOLSHEVISM. — ‘The Times’, 3 March 1919, p.8, col.2).

²⁶ Впервые об S.O.S. сообщалось в номерах от 19 и 21 февраля 1919 гельсингфорсских газет ‘Русский Листок’ (январь 1918 — февраль 1919) и ‘Северная Жизнь’ (ноябрь 1918 — февраль 1919), которые затем слились в новую газету ‘Русская Жизнь’ (март — декабрь 1919), выпустившую S.O.S. бесплатным приложением к No23 от 29 марта 1919. S.O.S. вышла также отдельной брошюрой: Гельсингфорс, ‘Новая Типография Гувуд-стадсбладет’, 1919.

²⁷ Архив Леонида Андреева, Е.14.III. Запись от 8 апреля 1919.

²⁸ Перевод Е. en L. de Haas. s’Gravenhage, W.P. van Stockum & Zoon, 1919.

²⁹ Аркадий Вениаминович Руманов (1878-1960) — долголетний заведующий петербургским отделением газеты И.Д. Сытина ‘Русское Слово’, принимал активное участие в культурной и политической жизни России и эмиграции.

³⁰ Архив Леонида Андреева, Е.14.III.

³¹ Антон Владимирович Карташев (1875-1960) — профессор Духовной академии, министр исповеданий во Временном правительстве, член Политического совещания при Юдениче (см. прим.80), управлял делами печати, впоследствии ученый-богослов в Париже. Сохранились три письма Андреева к Карташеву (1919) (Bakhmeteff Archive, Columbia University, New York, Архив Леонида Андреева, F.43).

³² Архив Леонида Андреева, Е.14.III.

³³ Иосиф Владимирович Гессен (1866-1943) — видный кадет, один из редакторов кадетских газет ‘Речь’ (СПб, 1906-1917) и ‘Руль’ (Берлин, 1920-1931), основал ‘Архив русской революции’ (Берлин, ‘Слово’, 1921-1937).

³⁴ ИЗ ЧАСТНОЙ ПЕРЕПИСКИ. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА. — ‘Архив русской революции’, т.1, изд. 2-е (1922), с.309-310. Машинописные копии публикуемого Гессеном письма Андреева от 9 июня 1919 и еще одного письма того же периода хранятся в Архиве Леонида Андреева, F.22.i*,ii.

³⁵ Мануил Сергеевич Маргулиес (1868 — после 1938) — врач и юрист, активно участвовал в политической и дипломатической деятельности антибольшевистского движения, член Северо-Западного правительства (см. прим.80).

³⁶ Михаил Степанович Валов, бывший член Калашниковской биржи, коммерсант. (У М.С. Маргулиеса — Волов).

³⁷ Владимир Николаевич Троцкий-Сенютович, крупный финансист, член Особого комитета по делам русских в Финляндии (см. прим. 18).

³⁸ Владимир Петрович Шуберский, инженер, промышленник, член Политического совещания при Юдениче, заведовал печатанием денег в Швеции для белого движения, совладелец, с М.С. Валовым, газеты ‘Русская Жизнь’.

³⁹ Владимир Дмитриевич Кузьмин-Караваев (1859-1927) — профессор, член Государственной думы, товарищ председателя Петроградской городской думы, член Политического совещания при Юдениче, заведовал продовольственным делом.

⁴⁰ М.С. Маргулиес. ГОД ИНТЕРВЕНЦИИ, кн.2, Берлин, Изд. З.И. Гржебина, 1923, с. 132, 147. Записи от 26 и 31 июля 1919.

⁴¹ Там же, с.259. Запись от 27 августа 1919.

⁴² Вадим Андреев. ДЕТСТВО. Повесть. М., ‘Советский писатель’, 1963, с.255.

⁴³ Там же. Цитируемых мест нет в первом издании повести в парижском журнале ‘Русские Записки’ (NoNo 5-12, 1938).

⁴⁴ Архив Леонида Андреева, F.57. — Ср. высказывание американской анархистки русского происхождения Emma Goldman: ‘Мир еще не знал таких искусных пропагандистов (advertising wizards), как большевики’. — В ее кн.: MY DISILLUSIONMENT IN RUSSIA. London, C.W. Daniels, 1925, pp. xvii-xviii.

⁴³ E.H. Carr. A HISTORY OF SOVIET RUSSIA: THE BOLSHEVIK REVOLUTION, 1917-1923, vol.3, Harmondsworth, Middlesex, Penguin Books, 1966, p.123.

⁴⁶ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ. КРАТКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК. M., ‘Политическая литература’, 1969, с.53-67.

⁴⁷ См. работы советских историков: B.C. Владимирцева, Н.Ф. Каткова, К. П. Шил ко, В.М. Щербака, А.С. Якушевского. О роли кино см.: Richard Taylor. THE POLITICS OF THE SOVIET CINEMA. 1917-1929. Cambridge, Cambridge University Press, 1979.

⁴⁸ М.С. Маргулиес, ук. соч., кн. 2, с.203.

⁴⁹ Архив Леонида Андреева, Е.14.III.

⁵⁰ Милюков обстоятельно сопоставляет Андреева с Горьким, как писателей и публицистов, и приходит к выводу, что один Андреев олицетворяет собой демократические чаяния русских, в частности русских, оставшихся верными Антанте и ожидающих поддержки союзников в борьбе с большевиками.

⁵¹ M.С. Маргулиес, ук. соч., кн.2, с.259.

⁵² С Николаем Константиновичем Рерихом (1874-1947) Андреева связывала многолетняя дружба (см.: Н.Рерих. ПАМЯТИ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА. — ‘Родная Земля’, Нью-Йорк, No2, 1921, с.37-41, Н.К. Рерих. ИЗ ЛИТЕРАТУРНОГО НАСЛЕДИЯ. М., ‘Изобразительное искусство’, 1974, с. 106-107).

⁵³ Михаил Иванович Ростовцев (1870-1952) — виднейший русский ученый, археолог, искусствовед, специалист по античной истории и культурному наследию Ближнего Востока, Причерноморья, Кавказа и Ср. Азии.

⁵⁴ ‘The New Russia’. A Weekly Review of Russian Politics. London, 46 вып. 5 февраля — 16 декабря 1920.

⁵⁵ В разные времена в Комитет входили, кроме А.В. Тырковой-Вильямс, ее мужа, брата мужа, и сына, — П.Н. Милюков, В.Д. и К.Д. Набоковы, М.И. Ростовцев, П.Б. Струве, журналист Дионео (Исаак Владимирович Шкловский, 1865-1935), СВ. Денисова (жена финансиста Н.Х. Денисова) и несколько англичан.

⁵⁶ В архивах П.Н. Милюкова и А.В. Тырковой-Вильямс (Bakhmeteff Archive, Columbia University, New York) хранятся 3 номера газеты ‘Рассвет’ (Лондон) за июнь 1919 и материалы, относящиеся к перевозу газеты через Ньюкастл в Архангельск.

⁵⁷ Ср. цитируемое выше утверждение Милюкова о том, что он ‘ни с каким правительством не состоит в сношениях’.

⁵⁸ Аркадий Борман. А.В. ТЫРКОВА-ВИЛЬЯМС, с. 169-170.

⁵⁹ William Rosenberg. LIBERALS IN THE RUSSIAN REVOLUTION Princeton, New Jersey, Princeton University Press, 1974, pp.313-321, 438. См. также выдержки из дневника Милюкова, опубликованные в ‘Новом журнале’ (Нью-Йорк), No66, 1961, с.173-203, No67, 1962, с.180-218.

⁶⁰ М.С. Маргулиес, ук. соч., кн.2, с.56. Запись за 3 мая 1919. — В записи за 26 июля 1919 Маргулиес приводит еще отзыв бывшего русского посла в Стокгольме: ‘Листки, печатаемые Liberation Commit/t/ee, /…/ ничего не содержат в себе и никому не нужны. Продукты А.В. Тырковой’ (кн.2, с. 132).

⁶¹ William Rosenberg, op. cit., p.437-438.

⁶² Александр Блок. ПАМЯТИ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА. — КНИГА О ЛЕОНИДЕ АНДРЕЕВЕ. ВОСПОМИНАНИЯ /…/, 1-е изд. Петербург-Берлин, Изд. З.И. Гржебина, 1922, с.60.

⁶³ М.С. Маргулиес, ук. соч., кн.2, с.318.

⁶⁴ См. прим. 12.

⁶⁵ В письме к И.В. Гессену от 9 июня 1919 (см. прим. 34) Андреев писал: ‘Об английском С.О.С. с статьей Павла Н/иколаевича/ я слыхал, и мне чрезвычайно радостно, что предисловие написал как раз П/авел/ Н/иколаевич/. При всех его ‘ошибках’, я считаю его самым большим госуд/арственным/ человеком России, да и лично он внушает мне сильнейшую симпатию. И как он работает! Завидно’.

⁶⁶ Андреев очевидно имел в виду с.-р., которые весной 1919 во главе с В.М. Черновым еще выступали против интервентов и белого движения, но одновременно и против большевиков, взывая к их свержению (см.: Lonard Schapiro. THE ORIGIN OF THE COMMUNIST AUTOCRACY /…/. New York, Washington, Praeger, 1965, p.163-164).

⁶⁷ После Октябрьской революции союзники расширили военную и экономическую блокаду Германии, чтобы охватить и Россию. По молчаливому соглашению блокада не была снята даже после прекращения военных действий против Германии. Таким образом, еще до начала мирной Конференции в янв. 1919 были приняты меры для изоляции большевистской России от других частей Европы и установлен так называемый карантин (cordon sanitaire) (см.: Е.Н. Сагг. A HISTORYOF SOVIET RUSSIA, vol.3, р. 155, A.J. Mayer. POLITICS AND DIPLOMACY OF РЕАСЕ-MAKING: CONTAINMENT AND COUNTERREVOLUTION AT VERSAILLES, 1918-1919. London, Weidenfeld and Nicolson, 1968, p.343).

⁶⁸ Помимо дореволюционных денег в обращении в то время находились и ‘совзнаки’ и была учреждена ‘эмиссия, т.е. выпуск не обеспеченных золотом и иными материальными ценностями бумажных денег /…/ в астрономическом количестве’ (В.А. Цыбульский. ИЗ ИСТОРИИ ФИНАНСОВО-НАЛОГОВОЙ ПОЛИТИКИ В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ — В кн.: ИЗ ИСТОРИИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ И ИНТЕРВЕНЦИИ, 1917-1922 гг. Сб. статей. Отв. ред. И.И. Минц. М., ‘Наука’, 1974, С.341).

⁶⁹ Ко взятию Петрограда американцы, в частности Гувер, доставили в Финляндию продовольствие, а англичане одежду и снаряжение. Корабли были разгружены главным образом в Выборге. Маргулиес сообщает в записи от 23 июля 1919, что: ‘американцы доставили около 15 тыс/яч/ тон/н/ муки, бэкона, овсяной крупы, жиров, бобов и конденсированного молока. Из них свыше 3.000 тонн, испорченных от дождя, продано, около 3 тысяч тонн роздано войску и населению освобожденных местностей, остается около 9.000 тонн’ (ук. соч., кн.2, с. 126, см. также с.59, 112-113).

⁷⁰ См. прим. 18.

⁷¹ См. прим. 80.

⁷² См. прим. 74.

⁷³ 20 июля 1919 взбунтовался 5-й пехотный полк в Чекуеве, позволив большевистским войскам занять город Онега и всю окружающую область, и тем прервать сухопутную связь между Архангельском и Мурманском и поставить под угрозу самый Архангельск. В то же самое время вспыхнули беспорядки и в 6-м и 7-м пехотных полках в Обозерской и Селецком. Эти восстания послужили последним толчком к решению английского генерала Ironside объявить об эвакуации британских войск (см.: Leonid I. Strakhovsky. INTERVENTION AT ARCHANGEL: THE STORY OF ALLIED INTERVENTION AND RUSSIAN COUNTER-REVOLUTION IN NORTH RUSSIA, 1918-1920. Princeton, New Jersey, Princeton University Press, 1944, pp.209-216). Не совсем ясно, насколько масштабы бунта были известны ко времени написания письма. 26 июля 1919 гельсингфорсская газета ‘Русская Жизнь’ (No118, с.З) напечатала телеграмму из Лондона от 24 июля: ‘Военный департамент сообщает, что, согласно донесению ген. Айронсайда, среди русских войск, в Архангельске, произошел бунт’. Касательно онежского бунта сообщалось: ‘Бунт возник, как следствие большевистской пропаганды, веденной преимущественно на почве ухода британских войск из Северной России’. На другой день Маргулиес записывает лишь следующее: ‘А сегодня /…/ в газетах есть сообщение об убийстве солдатами под Онегой четырех английских и нескольких русских офицеров за их участие в расстрелах большевиков’ (ук. соч., кн.2, с. 135).

⁷⁴ Александр Васильевич Колчак (1873-1920) был провозглашен Верховным Правителем России в ноябре 1918 после роспуска омского Всероссийского временного правительства (сентябрь — ноябрь 1918). У Андреева был к Колчаку, помимо всех упоминаемых в письме соображений, и сугубо личный интерес. 9 июня 1919 он получил телеграмму из Омска от младшего брата Андрея, провоевавшего всю войну в русской армии, но пропавшего без вести с осени 1918. В письме к И.В. Гессену от того же 9 июня 1919 Андреев писал: ‘Значит, брат добрался и устроился у Колчака, чему я очень рад: может быть, это от плохой жизни, но в Колчак/а/ я твердо верю. /…/’ (см. прим. 65).

⁷⁵ Брошюра не была написана.

⁷⁶ Александр Федорович Керенский (1881-1970) — с.-р., глава Временного правительства, Николай Дмитриевич Авксентьев (1878-1943) — с.-р., министр внутренних дел во Временном правительстве, председатель Предпарламента, Уфимской Директории и Учредительного собрания (Уфа, затем Омск).

⁷⁷ Намек на приписанное Наполеону изречение: ‘Каждый французский солдат носит в своем ранце маршальский жезл’.

⁷⁸ С 1917 по 1929 Анатолий Васильевич Луначарский (1875-1933) являлся наркомом просвещения. В эмигрантской и заграничной прессе того периода часто встречаются ‘были и небылицы’ о нововведениях в советской системе образования.

⁷⁹ Ср. дневниковую запись А.В. Тырковой-Вильямс от 23 января 1919: ‘От союзников хочу только пушек, танков и денег. Моральной их опоры нам не нужно, потому что морально мы выше их и это давно пора понять’ (Аркадий Борман. А.В. ТЫРКОВА-ВИЛЬЯМС, с. 169).

⁸⁰ Николай Николаевич Юденич (1862-1933) приехал в Финляндию поздней осенью 1918 и объявил себя главнокомандующим разбросанных в Прибалтике русских войск. Он добился поддержки союзников для успешного наступления из Эстонии в мае 1919 и пользовался их доверием примерно до осени 1919. При Юдениче существовало сначала Политическое совещание, потом Северо-Западное правительство (с августа 1919). Более подробные данные о неимоверно сложных делах обоих учреждений см. в: СМ. Маргулиес, ук. соч., кн. 2 и 3.

⁸¹ См. прим. 74.

⁸² Финские власти разрешили Юденичу устроить свой штаб в Гельсингфорсе, и город стал чем-то вроде столицы русского северо-запада.

⁸³ См. прим. 96.

⁸⁴ Заключительные слова первой строфы ИНТЕРНАЦИОНАЛА (1871) Эжена Потье в пер. А.Я. Коца (1902).

⁸⁵ В других письмах того периода Андреев жалуется на еще действующую финскую военную цензуру.

⁸⁶ 26 июня 1919 Андреев с семьей переселился из дома на Черной речке на приморскую дачу Лобека в Тюрсево (Tyrisev). Ко времени написания второго письма уже начался переезд со ставшего опасным берега Финского залива на дачу Фальковского в Нейволе (Neuvola).

⁸⁷ И.В. Гессен, у которого в Гельсингфорсе Андреев две недели гостил в конце августа 1919.

⁸⁸ Константин Дмитриевич Набоков (1872-1927) — советник русского посольства в Лондоне, после смерти посла графа Бенкендорфа поверенный в делах (январь 1917 — сентябрь 1919), представлял интересы русских эмигрантов в Великобритании, автор воспоминаний ИСПЫТАНИЯ ДИПЛОМАТА (Стокгольм, ‘Северные огни’, 1921). Сохранилось письмо Андреева к К.Д. Набокову от 30 августа 1919 (Архив А.В. Тырковой-Вильямс, Columbia University, New York).

⁸⁹ Григорий Львович Кирдецов, сотрудник газет ‘Биржевые Ведомости’ и ‘Русская Воля’, редактор официоза Северо-Западного правительства ‘Свободная Россия’ (Ревель, 26 августа — 16 сентября 1919, 18 сентября 1919 — июнь 1920 под названием ‘Свобода России’, август 1920 — 28 мая 1921 под названием ‘За свободу России’), автор воспоминаний У ВОРОТ ПЕТРОГРАДА, 1919-1920 гг. Берлин, 1921.

⁹⁰ Константин Иванович Арабажин (1866-1929) — литератор, публицист, профессор русской литературы в Гельсингфорсском университете, двоюродный брат Андрея Белого, сотрудник гельсингфорсских газет (см. прим. 26).

⁹¹ Николай Никитич Иванов, присяжный поверенный, владелец банкирской конторы в Петрограде, публицист, издатель ‘Русской Газеты’ (Ревель, с января 1919), автор воспоминаний О СОБЫТИЯХ ПОД ПЕТРОГРАДОМ В 1919 ГОДУ. ЗАПИСКИ БЫВШЕГО ЧЛЕНА СЕВЕРОЗАПАДНОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА. — ‘Архив гражданской войны’, т.1, Берлин, ‘Русское Творчество’, 1922, с. 11-140.

⁹² Николай Евгеньевич Марков (Марков 2-й, 1866-1945) — депутат Государственной думы, ярый антисемит. В записи от 3 августа 1919 Мар-гулиес отмечает: ‘Офицер Хомутов /…/ оказался агентом Маркова 2-го, который под фамилией шт.кап. Чернякова проживает и сейчас в Ямбур-ге. Хомутов распространял погромную газету ‘Белый Крест’, сам перевозил тюки ее. Газета закрыта Родзянко, и Хомутов уволен от службы, но причислен к штабу Юденича’ (ук. соч., кн.2, с. 163).

⁹³ В переводе на английский язык известного переводчика и единомышленника Л.Н. Толстого Aylmer Maude (1858-1938), в то время находившегося в Архангельске при Y.M.C.A., S.O.S. был частично опубликован в номерах 3 и 4 от 21 и 28 июня 1919 официального еженедельника ‘Gazette of the Archangel Force’ (Архангельск, 16 вып. 7 июня — 20 сентября 1919), но маловероятно, что газету читали в блокирующем Петроград флоте.

⁹⁴ О сильном впечатлении, произведенном на молодых офицеров белой армии чтением вслух S.O.S. в Ямбурге (Кингисепп) в начале июля 1919, вспоминает Н.Е. Андреев в статье LEONID ANDREYEV AND HIS DESTINY AS A WRITER. — См. в: ГОРСКИ ВЮЕНАЦ: A GARLAND OF ESSA YS OFFERED ТО PROFESSOR ELIZABETH MARY HILL, Cambridge, Modem Humanities Research Association, 1970, p.2.

⁹⁵ Заметка об S.O.S. появилась на шведском языке в гельсингфорсской газете ‘Hufvudstadsbladet’ 20 февраля 1919. Существовал также перевод на шведский же язык Rafal Lindqvist в журнале ‘Nya Fyren’, Helsingfors, NoNo 13-15, 16-17 за 1919.

⁹⁶ В письме от 28 июля 1919 (Архив Леонида Андреева, F.7.iii) Андреев обращается к русско-американскому журналисту и переводчику Герману Бернштейну (1876-1935) с просьбой помочь ему устроить поездку в США. В конце августа или начале сентября 1919 Андреев повторил свою просьбу в телеграмме (см.: ‘Архив русской революции’, т.1, с.310) и 10 сентября 1919 получил обнадеживающий ответ от Бернштейна (Архив Леонида Андреева, F.7.iv*).

⁹⁷ В конце марта 1919 Рерих уехал из Финляндии в Копенгаген, где устраивалась его выставка, затем в Англию, куда его звал СВ. Дягилев для участия в постановке КНЯЗЯ ИГОРЯ и где Рерих надеялся выхлопотать визу в Индию. В Лондоне он жил с осени 1919 до декабря 1920 (см.: П.Беликов, В.Князева. РЕРИХ, 2-е изд. М., ‘Молодая гвардия’, 1973, с. 143-148).

ДВА НЕИЗВЕСТНЫХ ПИСЬМА ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА К П.Н. МИЛЮКОВУ (1919)

Читайте также: