Два письма к К. К. Романову и рассказ о казни Млодецкого
15 марта 1879 г.
Ваше императорское высочество,
Федор Достоевский
21 марта 1879 г.
Ваше императорское высочество,
Федор Достоевский
Два письма к К. К. Романову и рассказ о казни Млодецкого, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1879
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования
‘Литературное наследство’, том 86
М., ‘Наука’, 1973
Необычайно широким был круг знакомых — и тем самым корреспондентов — Достоевского. И если в предыдущей главке впервые опубликованы две его записки к типографскому рабочему, то сейчас мы вводим в научный оборот два обращения Достоевского к члену царской фамилии,— великому князю Константину Константиновичу, внуку Николая I. Эти два письма, как и дневник К. К. Романова, хранятся среди других его бумаг в Центральном государственном архиве Октябрьской революции и социалистического строительства СССР62.
В. к. Константин Николаевич, отец Константина Константиновича, с 1855 г. управлявший флотом и морским министерством на правах министра, а с 1865 г. председатель Государственного Совета, был знаком со многими выдающимися русскими писателями. К его помощи, когда требовалось облегчить участь русских революционеров, прибегал И. С. Тургенев, хотя относился к нему весьма отрицательно. После того как Константин Николаевич посетил писателя в Париже и ‘рассыпался в любезностях’ перед ним и Полиной Виардо, Тургенев сделал в дневнике запись, которую завершил словами: ‘Но какая, в сущности, ничтожность!’63.
Сын Константина Николаевича Константин с молодых лет не только был знаком и встречался с литераторами, но и сам писал и печатал — под инициалами К. Р. — стихи, критическую прозу, его перу принадлежит драма ‘Царь Иудейский’, текст песни ‘Умер бедняга в больнице военной’, получившей широкое распространение. Многие выдающиеся представители культурного мира России ценили в Константине Константиновиче его любовь к литературе и музыке. Сохранилось письмо И. А. Гончарова к А. А. Фету о Константине Константиновиче, где сказано: ‘У него в натуре так много задушевной искренности, сочувствия к людям и природе, так много страстности к поэзии, что он может стать образцовым лириком, если условия его быта не задержат роста его сил’64. П. И. Чайковский, познакомившись с ним 19 марта 1880 г., писал на следующий день Н. Ф. фон Мекк: ‘Это молодой человек двадцати двух лет, страстно любящий музыку и очень расположенный к моей. Он желал со мной познакомиться <,…>, Впрочем, юноша оказался чрезвычайно симпатичными очень хорошо одаренным к музыке. Мы просидели от девяти часов до двух ночи в разговоре о музыке’65. Чайковский считал Константина Константиновича талантливым поэтом’, а впоследствии написал на его стихи шесть романсов, которые посвятил автору, а также хор на слова К. Р.
За два года до знакомства с композитором К. К. Романов встретился с Достоевским. Произошло это 21 марта 1878 г. в доме в. к. Сергея Александровича, четвертого сына Александра П. В тот же день Константин Константинович внес в свой дневник следующую запись: ‘Я обедал у Сергея. У него были К. Н. Бестужев-Рюмин67 и Федор Михайлович Достоевский. Я очень интересовался последним и читал его произведения. Это худенький, болезненный на вид человек, с длинной редкой бородой и чрезвычайно грустным и задумчивым выражением бледного лица. Говорит он очень хорошо, как пишет’ (публикуется впервые, как и приведенные ниже другие отрывки из этого дневника).
Следующая запись дневника, связанная с Достоевским, была сделана 9 марта 1879 г.: ‘Достал я ‘Идиота’ Достоевского. Когда читаешь его сочинения, кажется будто с ума сходишь. Я это еще и на ‘Светлане’ испытал, читая ‘Преступление и наказание’. Хорошо!’
Спустя шесть дней после этой записи Константин Константинович послал Достоевскому приглашение: ‘Многоуважаемый Федор Михайлович, я буду очень рад и благодарен вам, если вы не откажетесь провести у меня вечер завтра, 16-го марта, начиная с 9 ч. вы встретите знакомых вам людей, которым, как и мне, доставите большое удовольствие своим присутствием. Преданный вам Константин’68. В тот же день Достоевский ответил. Вот это письмо (тексты двух неизданных писем Достоевского к К. К. Романову сообщила А. М. Козочкина):
я в высшей степени несчастен, будучи поставлен в совершенную невозможность исполнить желание ваше и воспользоваться столь лестным для меня предложением вашим.
Завтра, в пятницу, 16 марта, в 8 часов вечера, как нарочно, назначено чтение в пользу Литературного фонда.
Билеты были разобраны публикою все еще прежде объявления в газетах, и если б я не мог явиться читать объявленное в программе учредителями фонда, то они, из-за моего отказа, принуждены бы были воротить публике и деньги.
Повторяю вам, ваше высочество, что чувствую себя несчастным. Я со счастьем думал и припоминал все это время о вашем приглашении прибыть к вам, высказанном мне у его императорского высочества Сергея Александровича, и вот досадный случай приготовил мне такое горе?
Простите и не осудите меня, примите благосклонно выражение горячих чувств моих, а я остаюсь вечно и беспредельно преданный вашему высочеству покорный и преданный слуга ваш
Действительно, 16 марта 1879 г. в Петербурге в зале Благородного собрания (ныне помещение Ленинградской филармонии) состоялся вечер в пользу Литературного фонда, на котором Достоевский выступил с чтением отрывка ‘Рассказ по секрету’ из ‘Братьев Карамазовых’, на том же вечере Тургенев в первом отделении прочел рассказ ‘Бирюк’, а во втором отделении вместе с М. Г. Савиной читал сцену из пьесы ‘Провинциалка’69.
21 марта того же 1879 г. Достоевский получил следующую записку: ‘Многоуважаемый Федор Михайлович, буду очень рад вас видеть завтра 22-го в 9 1/2 ч. вечера. Прошу вас не стесняться отказом, если вам этот день сколько-нибудь неудобен. Ваш Константин’70.
В тот же день последовал ответ:
завтра в 9 1/2 часов буду иметь счастье явиться на зов вашего высочества.
С чувством беспредельной преданности всегда пребуду вашего высочества вернейшим слугою
Лаконичную запись об этой встрече, состоявшейся в Мраморном дворце, Константин Константинович внес в дневник 22 марта: ‘Вечером были у меня Ф. М. Достоевский и И. Е. Андреевский. Очень хороший и интересный был вечер’.
В том же дневнике имеются две записи, сделанные в следующем месяце: ‘Тороплюсь одолеть ‘Идиота’ перед путешествием’ (10 апреля), ‘Теперь же надо докончить укладку собственных вещей и дочитать ‘Идиота’. Славная вещь этот ‘Идиот’. Как выпукло и психически все характеры выставлены, немало помучился над ним Достоевский’ (11 апреля). Еще одно упоминание о Достоевском сделано в дневнике 11 ноября 1879 г.: ‘Вечером был у Annette Комаровской, кроме меня там находился Н. Ф. Соколов, он читал нам последнюю часть ‘Братьев Карамазовых’. Есть блестящие места, но первые части лучше’.
В 1880 г. Константин Константинович внес в дневник шесть записей о Достоевском. Запись от 26 февраля гласит:
‘Сегодня у нас предполагается вечер с Достоевским и с дамами, так как мне неловко принимать дам у себя, то Мама предложила пригласить гостей в свои парадные комнаты, а сама она, по болезни, конечно, не будет показываться. Annette Кемеровская и мы с братом allons faire les honneurs’ {мы будем приветствовать (франц.).}.
Вечер начался в 9 ч. в угловом малиновом кабинете и прошел весьма благополучно. По выражению Льва Толстого, мы подавали Достоевского его любителям как изысканное кушанье. Графиня Комаровская пригласила Юлию Федоровну Абаза и Александру Николаевну Мухартову. Я просил Татьяну Михайловну (Лазареву). Илью Александровича с женой, Павла Егоровича, Николая Фед<,оровича>, Соколова, Сергея Васильевича Никитина.
Я люблю Достоевского за его чистое детское сердце, за глубокую веру и наблюдательный ум. Кроме того, в нем есть что-то таинственное, он постиг что-то, что мы все <,не>,знаем. Он был осужден на казнь: такие минуты не многие пережили, он уже распростился с жизнью — и вдруг, неожиданно для него, она опять ему улыбнулась. Тогда кончилась одна половина его существования, и с ссылкой в Сибирь началась другая.
Достоевский ходил смотреть казнь Млодецкого: мне это не понравилось, мне было бы отвратительно сделаться свидетелем такого бесчеловечного дела, но он объяснил мне, что его занимало все, что касается человека, все положения его жизни, его радости И муки. Наконец, может быть, ему хотелось повидать как везут на казнь преступника и мысленно вторично пережить собственные впечатления. Млодецкий озирался по сторонам и казался равнодушным. Федор Михайлович объясняет это тем, что в такую минуту человек старается отогнать мысль о смерти, ему припоминаются большею частью отрадные картины, его переносит в какой-то жизненный сад, полный весны и солнца. И чем ближе к концу, тем неотвязнее и мучительнее становится представление неминуемой смерти. Предстоящая боль, предсмертные страдания не страшны: ужасен переход в другой неизвестный образ… Мне так грустно стало от слов Федора Михайловича и возобновилось прежнее желание испытать самому последние минуты перед казнью, быть помилованным и сосланным на несколько лет в каторжные работы. Мне бы хотелось пережить все эти страдания: они должны возвышать душу, смирять рассудок’.
13 марта 1880 г. в дневник была внесена следующая запись:
‘Описания всяких ужасов у Достоевского во мне возбуждали хотя грустное, но все же возвышающее душу чувство, тут перед кровавыми картинами Верещагина на меня находило омерзение и злоба. Единственная картина мне понравилась: это ‘Обоз раненых’.
Интересна запись 22 марта:
‘Вчерашний вечер с Тургеневым расстроился, он несколько раз подвергался подозрениям в революционном направлении, и хотя эти предположения вовсе не основательны — нельзя напрасно делать Мама целью вздорных слухов. В утешение я затеял сегодня вечер с Достоевским, пригласил Евгению, Варвару Ильинишну, Татьяну Михайловну. Вечер был в малиновом кабинете Мама, а приглашения я рассылал ее именем, хотя она сама не могла показаться по болезни. Евгения была очень довольна Достоевским, проговорила с ним весь вечер. Сергей остался очень доволен’.
Запись от 8 мая 1880 г.:
‘Устроил у себя вечер с Федором Михайловичем Достоевским. Цесаревна слышала его чтение на каком-то благотворительном концерте, осталась в восторге и пожелала познакомиться с Ф. М. Я предложил ей вечер. Пригласил Елену Шереметеву, Евгению, Марусю, попросил Федора Михайловича привезти книги и прочесть что-нибудь из своих произведений.
Все из званных были, кроме Сергея, не знаю, что его задержало.
Ф. М. читал из ‘Карамазовых’. Цесаревна всем разлила чай, слушала крайне внимательно и осталась в восхищении. Я упросил Ф. М. прочесть исповедь старца Зосимы, одно из величайших произведений (по-моему). Потом он прочел ‘Мальчика у Христа на елке’. Елена плакала, крупные слезы катились по ее щекам. У цесаревны глаза тоже подернулись влагой’.
Краткая запись была сделана 7 июня:
‘Читаю Оле ‘Бедные люди’ Достоевского’.
И, наконец, 12 августа 1880 г.:
‘Вышел единственный номер за нынешний год ‘Дневник писателя’ Достоевского’.
На этом кончаются записи в дневнике Константина Константиновича, связанные с Достоевским.
В своих воспоминаниях А. Г. Достоевская пишет
‘Это был в то время юноша, искренний и добрый, поразивший моего мужа пламенным отношением ко всему прекрасному в родной литературе. Федор Михайлович провидел в юном великом князе истинный поэтический дар и выражал сожаление, что великий князь избрал, по примеру отца, морскую карьеру, тогда как, по мнению мужа, его деятельность должна была проявиться на литературной стезе’71.
Следует отметить, что будучи в 1902 г. президентом Академии наук, Константин Константинович участвовал в избрании А. М. Горького в почетные академики Разряда изящной словесности в соединенном заседании Отделения русского языка и словесности Академии наук и Разряда изящной словесности, а также санкционировал это избрание. Через несколько дней Николай II по представлению министерства внутренних дел отменил выборы, дав соответствующее указание министру народного просвещения, которому, в частности, писал: ‘Надеюсь хоть немного отрезвить этим состояние умов в Академии’72. О том, как тяжело реагировал Константин Константинович на это решение, можно заключить из писем выдающегося языковеда, академика А. А. Шахматова, который утверждал, что ‘чуткая душа’ президента Академии наук очень страдала в это время, что ‘сам он сконфужен’73. Но не в его силах было противодействовать решительному приказанию царя.
Письма Достоевского и записи о нем в дневнике К. К. Романова существенно дополняют наши представления о взаимоотношениях писателя с правительственными кругами, с представителями царствующего дома. Несмотря на то что Достоевский в письмах к К. К. Романову не избежал некоторого оттенка верноподданничества, типичного для посланий подобного рода, он и здесь сохраняет независимость и чувство собственного достоинства. Писатель отказывается от визита к великому князю, так как в этот вечер обещал участвовать в публичных чтениях в пользу Литературного фонда. Когда же Достоевский читал свои сочинения во дворце, он надеялся, видимо, оказать моральное воздействие на своих слушателей. Восторги и слезы, вызываемые его чтением, например, рассказом ‘Мальчик у Христа на елке’, где с большой художественной силой воплощен контраст между счастливой праздностью обитателей роскошного особняка и трагедией умирающего нищего мальчика, вероятно, поддерживали эти его иллюзии.
Особый интерес среди дневниковых записей К. К. Романова представляет сообщение о присутствии Достоевского на казни И. О. Млодецкого. До сих пор был известен лишь сам этот факт. Млодецкий, связанный с народовольцами, совершил покушение на М. Т. Лорис-Меликова 20 февраля 1880 г., через несколько дней после учреждения Верховной распорядительной комиссии, которую тот возглавил. 22 февраля по приговору военного суда Млодецкий был казнен. Об этом Александр II сделал характерную запись в памятной книжке: ‘Млодецкий повеш<,ен>, в 11 ч. на Семеновском плацу — все в поряд<,ке>,’74.
Узнав о предстоящей казни, Достоевский вспомнил то другое, тоже морозное зимнее утро на Семеновском плацу, последние минуты перед предстоящей казнью, и его потянуло еще раз увидеть все своими глазами. Никогда Достоевского не оставляли воспоминания о том, что он пережил 22 декабря 1849 г., когда ему и товарищам по делу Буташевича-Петрашевского был зачитан на том же плацу приговор о смертной казни расстрелянием, а затем была произнесена команда к расстрелу. Эти воспоминания всегда жили в нем, и неожиданно прорывались то в описании самочувствия Раскольникова, то в рассказе князя Мышкина. Но дело не только в психологическом потрясении, которое осталось в памяти Достоевского. Его мучительно волновали судьбы новых поколений революционеров, он не признавал смертную казнь справедливым средством политической борьбы, о чем писал в последней записной книжке в связи с казнью членов Исполнительного комитета ‘Народной воли’ А. К. Преснякова и А. А. Квятковского75. Известно, что другой русский писатель Всеволод Гаршин направил Лорис-Меликову письмо, умоляя о помиловании Млодецкого, но просьба осталась без ответа76.
Разумеется, далеко не все, что в день смерти Млодецкого пережил Достоевский, он мог объяснить своему собеседнику, но некоторые детали рассказа драгоценны, тем более, что запись сделана сразу после разговора. Характерно, например, признание, что в последние минуты перед казнью человек отгоняет от себя мрачные мысли, ‘ему припоминаются большею частью отрадные картины’. Это совпадает с тем, что писал Достоевский брату, вернувшись в Петропавловскую крепость после обряда казни 22 декабря 1849 г.: ‘Вызывали по трое, след<,овательно>,, я был во второй очереди и жить мне осталось не более минуты. Я вспомнил тебя, брат, всех твоих, в последнюю минуту ты, только один ты был в уме моем, я тут только узнал, как люблю тебя, брат мой милый!’77 Внутреннюю стойкость, способность не поддаваться отчаянию запомнил Достоевский в себе и узнал в ‘равнодушии’ спокойно озиравшего толпу Млодецкого.
Далее Достоевский говорил, что в ожидании казни не страшна предстоящая боль, ‘ужасен переход в другой, неизвестный образ’. Это, конечно, слова человека неверующего или, во всяком случае, колеблющегося в вере. Ф. Н. Львов, вспоминая процедуру казни петрашевцев, писал: ‘Достоевский был несколько восторжен, вспоминал ‘Последний день осужденного на смерть’ Виктора Гюго, и, подойдя к Спешневу, сказал: ‘Nousserons avec le Christ’. — ‘Un peu de poussiere’ {‘Мы будем вместе с Христом’. — ‘Горстью пепла’ (франц.).},— отвечал тот с усмешкою’78. Но судя по рассказу, записанному К. К. Романовым, настроения и мысли Достоевского в те роковые минуты были значительно сложнее79.
Как мы видим, еще возможны находки и писем Достоевского к ранее неизвестным адресатам, и мемуарных записей о нем.
62 П. И. Валескалн. Революционный демократ Петр Давыдович Баллод, стр. 134.
63 ЦГИАЛ, ф. 908, карт. 62, лл. 10—11. Оригинал по-французски.
64 Псс Герцена, т. XV, стр. 338—339.
66 ‘Голос минувшего’, 1915, No 4, стр. 197.
66 ИРЛИ, 10656, XVIc. 12, л. 54-54 об.
67 Андрей Николаевич — Маркевич.
68 ИРЛИ, 10656, XVI,c. 12, лл. 56—58 об.— Отвечая И июня на письмо М. Г. Карташевской от 3 июня, В. С. Аксакова писала: ‘Радуюсь, что вы уже в деревне. Что за ужасы у вас делаются. Какие отвратительные замыслы, конечно, и Герцен с компанией не безгрешны в этом деле, но зачинщиков можно искать вам и поближе, в самом Петербурге, и в лицах, далеко выше стоящих Петрашевского, а между тем они-то в торжествуют и направление, породившее все эти ужасы…’ (ИРЛИ, 10629, XVc, 26 л. 42).
69 ‘Русский архив’, 1899, No 8, стр. 594.
70 ИРЛИ, 10656, XVIc. 12, лл. 60—61.
71 ЦГИАЛ, ф. 908, к. 62, л. 12. Оригинал по-французски.
72 ‘Каторга и ссылка’, 1932, No 10, стр. 101—102.
73 ГПВ, ф. Головнина, No 100, л. 80—80 об.
74 Там же, лл. 81—84.
75 Там же, лл. 85—86.
76 ‘Красный архив’, 1927, No 22 (‘Записка А. Н. Пыгшна по делу Н.Г. Чернышевского’), стр. 219.
77 ‘Искра’, 1862, No 22, 15 июня.
78 ‘Процесс Н. Г. Чернышевского’, стр. 36.
79 ЦГИАЛ, ф. 1275, оп. 1 (93), ед. хр. 41, лл. 42—44.