М.Н. Катков
М.Н. Катков
Два отзыва о русском народе
Два отзыва о русском народе
Два отзыва о русском народе, Катков Михаил Никифорович, Год: 1887
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Наш парижский корреспондент неоднократно обращал внимание на единогласие французской печати всех оттенков в выражении симпатий к России и признательности к ее Государю. Известно, какой контраст представляет в этом отношении немецкая печать, какие клеветы и инсинуации ежедневно появляются в бесчисленных германских газетах и с каким рвением она топчет в грязь все русское, все, чту дорого и свято русскому сердцу. С каким остервенением немецкие политики эксплуатировали покушение 1 марта!
Впрочем, ежедневная печать иногда невольно, в пылу полемики, увлекается больше, чем, быть может, сами авторы того желали бы. Но что сказать о периодических изданиях, выходящих ежемесячно или еженедельно, где излагаются доктрины, где говорит не страсть, а развивается мысль, если и тут проявляется при всяком случае та же глубокая ненависть к России? Князь Бисмарк бомбардирует нашу дипломатию жалобами по поводу всякого протеста против его политики, появляющегося в независимом органе русской печати, хотя б она не заключала в себе ничего ни оскорбительного, ни даже враждебного немецкому народу. Что, если бы в ответ на подобные жалобы русские дипломаты, в свою очередь, представили князю Бисмарку подбор образчиков того, как ежедневно вся германская печать третирует уже не то или другое направление нашей политики, а самый народ русский, его дух, его нравы, его существо?
Недавно в ‘Gegenwart’, как известно, одном из самых солидных периодических изданий Германии, помещена статья, озаглавленная ‘1st Russland noch zu Europa zu rechnen?’ (‘Следует ли Россию еще причислять к Европе?’).
Немецкий политик рассуждает: ‘Россия в последнее время более чем когда-либо заставляет о себе говорить. Ее вмешательство (!) в болгарские дела, ее политика, внушаемая так называемой славянской идеей, состоящей в прямом восхвалении бунтовщиков и революционеров… все это привлекло к России внимание Запада и заставило даже решающих вождей европейской политики принять открыто враждебное положение по отношению к России. Но когда читаешь интересные речи, которые германский канцлер в последнее время держал о внешней политике, то невольно является вопрос, найдет ли его несомненное великодушие к русскому правительству (Grossherzigkeit gegen die russische Regierung) надлежащий отголосок в русском народе?’
Автор в отчаянии признает, что вопрос этот следует решить отрицательно. Увы, русский народ не признает великодушия Бисмарка ‘по отсутствию образования в русском народе. Громадное большинство не умеет ни читать, ни писать и вовсе не знает того, что происходит на свете. А так называемые образованные? К ним следует относить прежде всего немцев балтийских провинций и живущих в Москве, Петербурге и на главных линиях железных дорог… Но эти немцы могут только скорбить, видя, как первый представитель немецкого правительства относится к правительству, которое попирает ногами его соотечественников!‘ Не правда ли, прелестно? Остзейские соотечественники Бисмарка, скорбящие о его великодушии к русскому правительству!
‘К образованным нужно причислить еще евреев, живущих в торговых городах, но о русских евреях можно сказать: ubi pecunia ibi patria (где деньги, там отечество). Остаются высокообразованные или только грамотные русские, большей частью из высших сословий, но по крайней мере 99 процентов этих русских так надуты московско-фанатической высокомерной печатью, что они, в своей мании величия, не считают себя обязанными благодарить за любезности (Aufmerksamkeiten), приходящие с Запада, кроме разве из Франции, и до того проникнуты ненавистью a la Skobeleff к немцам, что ничто их не поколеблет… Вот тот русский народ, с которым Европе приходится считаться, так как он составляет единственную аудиторию в России для иностранных политиков!’
Как же, в самом деле, рассчитывать на благодарность подобной аудитории профессору Бисмарку за его великодушие?
Автор затем переходит к ближайшему разбору состава этих слушателей. ‘Как только перешагнешь Рижско-Витебскую железную дорогу, — говорит он, — тотчас же исчезают все условия для европейской цивилизации: ни сознания права в общественной жизни, ни понятия о справедливости в частной, нет следов правды, искренности и верности в личных сношениях, нет уважения к честному труду. Грабеж, хищение и лихоимство общи всем чиновникам без исключения. Подобно азиатскому рабу, русский работает только с одною целью: наслаждаться как можно больше……. Следует несколько страниц примеров хищений, затем автор от чиновников переходит к народу: ‘Тургенев сказал: русский народ самый лживый в мире, кто осмелится обвинить во лжи великого поэта? Общественные отношения заключаются только в желании напакостить соседу… Никто никому не доверяет… Масса крестьян есть стадо, в котором каждый каждого обкрадывает и обманывает. Никто не видит зла в этом, так как все мыслят по-азиатски, а не по-европейски. В высших классах совершенно то же, только в более утонченной форме. В Петербурге, — утверждает обитатель высоконравственного Берлина, — все по пальцам считают число любовников, которых каждая замужняя женщина обязательно имеет… Брак — лотерея на наслаждение. И откуда могут на этой почве вырасти правда и вера? Едва четверть процента населения посещают школы, религиозного преподавания вовсе нет. Сословие духовенства заботится только о наследственной передаче своих приходов детям. Затем, священник стоит на той же ступени варварства, что и его окружающие: он пьянствует с ними, мошенничает и ворует вместе с ними и даже при всяком случае старается перещеголять их. О ночных грабежах, совершаемых попами при помощи церковных служителей, рассказывают чудеса…‘
При полном отсутствии основ для цивилизации в России не удивительно, что у русского народа нет ни науки, ни искусств. Верещагин достаточно ярко представил Европе русское варварство… Изящная литература? ‘Мертвые души’ и ‘Ревизор’ Гоголя, лучшие произведения русской литературы, дают верное изображение русской дикости и испорченности. Из современных романов есть только один прелестный, именно ‘Лорин’ графа Валуева’, да и он чистое дитя Запада.
Политические партии? Но панслависты и нигилисты — это одна и та же партия. Славянская идея и динамитные бомбы тождественны. Восточная политика России есть только симптом революционных стремлений: это должны уразуметь die Herren Katkow und Genossen (господа Катков и товарищи).
‘В перспективе Россия имеет профиль старого сфинкса. Петербург представляет глаза, а остзейские провинции — остальные черты европейского, то есть человеческого, образа России. Затем, по литовской границе следует грудь с лапами, выдвинутыми к Германии, что уже проявляет азиатскую натуру (?). Все, что находится более назад, к востоку и югу, показывает ясные очертания азиатского хищного зверя. Нет сомнения, что ввиду господствующих в данную минуту стремлений для блага России и спокойствия Европы было бы лучше, если бы эта фигура стояла в обратном смысле: европейское лицо с сознательною силой к Каспийскому морю, а спина к Европе’. Словом, для блага немцев необходимо, по словам автора, чтобы Россия обернулась к ним… спиной! Да ведь и ‘die Herren Katkow und Genossen’ на это сетовать не будут!
Глубокомысленный сотрудник ‘Gegenwart’, впрочем, великодушно признает, что Россия все-таки имеет историческую миссию: ‘Восстановить и обеспечить старые сухопутные сообщения между Европой и Индией. Это нелегкая задача, и некоторое время Россия полагала, что для этого ей необходимо обеспечить за собой морской путь через Дарданеллы… Но этого не дозволяют интересы политические, обусловливающие европейское равновесие, и Россия вряд ли когда-нибудь добьется этой цели, тем более что ее эгоистическая близорукая политика последних лет (?) обратила во врагов тех, чья дружба одна и придавала ее претензиям на Балканском полуострове призрак права. Если Россия нуждается в свободном выходе на море, пускай она ищет его в Персидском заливе или на берегах Индии’.
Итак, Россия имела призрак права на Балканский полуостров только благодаря дружбе Германии и Австрии. Но ‘ее политика последних лет’, то есть участие в Тройственном союзе, превратила этих друзей во врагов, и нам о Дарданеллах даже мечтать более нечего. Немцы великодушно предоставляют нам роль будочников, охраняющих торговый путь между Берлином и Калькуттой, и для этого советуют нам совершенно переменить фронт: ‘перенести наши лица’, то есть остзейские провинции, ‘к Каспийскому морю’ и обратиться к Германии противоположной частью.
Не знаем, согласятся ли остзейские немцы перебраться в Туркестан. Что же касается обращения спиной к Германии, то на это согласиться можно.
А у нас есть еще дипломаты, которые скорбят о кончине Тройственного союза, между тем как сами немцы признают, что этот союз превратил наших друзей в наших врагов и лишил нас даже призрака права на Балканском полуострове!
Кстати. Только что полученная книжка (от 15 апреля) ‘Revue des Deux Mondes’ содержит статью известного писателя г-на Анатоля Леруа-Болье ‘La religion, le sentiment religieux et le mysticisme en Russie’. Автор этого труда основательно изучал наше отечество, и всем известен обширный труд его ‘Empire des tsars et les Russes’. He можем отказать себе в удовольствии сделать несколько выдержек из вышеупомянутой статьи.
‘Социализм, анархизм, или, говоря общее, революционный дух, есть старший сын неверия, — справедливо говорит Анатоль Леруа-Болье. — Веру в небо заменяют земные утопии. В наше время между вопросами религиозными и социальными всюду существует соотношение, явное даже для незорких глаз, и с каждым поколением это соотношение будет все очевиднее. Лишенные неземных надежд, народные массы стремятся к единственной открывающейся для них компенсации. Утратив веру в вечное блаженство, они требуют земных наслаждений, и революционный социализм занимает у них место религии. При исчезновении религиозного чувства борьба классов становится роковой, социальный порядок перед разнузданными страстями не имеет другой гарантии, кроме силы’.
Неверие и последствия его — вот ужасная, неизлечимая язва, разъедающая западноевропейские государства и грозящая им страшной катастрофой. Это не разница денежных курсов, которая может быть всегда поправлена: это основа жизни, опорный пункт ее, и эти-то основы, по свидетельству французского писателя, глубоко потрясены на Западе, последствием чего является с каждым днем все большее и большее разложение общества.
Поколеблены ли эти жизненные основы в России? Нет, отвечает автор. ‘У русских в течение многих столетий религия остается главной и единственной опорой общества. В народном сознании заключается великое препятствие для революции. Все тяжелое здание русского могущества зиждется на привязанности, на уважении, на любви к Царю. Но это народное чувство исходит из Церкви’.
Русский мужик имеет ‘невидимую сдержку, более сильную, чем всякая полиция и бюрократия, — веру. Без этой веры Россия уже изо всех стран Старого и Нового света была бы наиболее революционной, наиболее потрясенной’.
Приступы тяжкой болезни, которой страдает известная часть ‘интеллигенции’, автор объясняет единственно утратой веры. ‘На востоке Европы, так же как и на западе, ослабление религиозного чувства имело одни и те же результаты. Место, оставшееся по утрате веры христианской пустым, наполняется духом утопий и социалистических мечтаний. Культ невидимого замещается культом грубой реальности, обетования небесного Иерусалима — призраком гуманитарного рая’.
Русские религиозны по существу, а не вследствие доводов ума. Поэтому даже те несчастные люди, которые думают, что отбросили веру, в сущности, лишь заменяют Бога кумиром и всяким другим подобием, которым служат с той же горячностью, как другие Богу.
‘Россия, — свидетельствует французский исследователь, долго изучавший Россию и хорошо знающий наш язык, — есть почти единственная в Европе страна, где народ сохранил чувство невидимого, где он чувствует себя действительно в общении с надземным миром.
Русский народ есть народ христианский не по внешности только, но по существу, по духу, по сердцу. В религии мужика, как бы покрытой слоем грубости и невежества, часто найдете религиозное чувство во всей его благородной чистоте. Под этим полуязычеством, под заблуждениями странных сект проявляется христианский дух тем, что он имеет наиболее внутреннего, ему исключительно свойственного, так как он почти никогда не проявляется в народных массах большей части западных стран. Изо всех современных народов в русском наиболее встречаются качества, отличающие христианство ото всех других религий, каковы милосердие, человеколюбие и (что редко можно встретить среди простого народа на Западе) дух аскетизма, самоотречения, нестяжательность, готовность к жертве. Плохо понимая богословские учения, мужик понимает учение и заповеди Христа, своим сердцем он чувствует дух этого учения. У него душа христианская. Из-под примеси суеверия и ржавчины сект просвечивает евангельское золото.
Это понимание Евангелия, это расположение проникаться христианским чувством, как кажется, составляют часть национального гения, зависят от тайного сродства христианской веры с основой русской души. В известном своем парадоксе Тертуллиан (учитель Церкви конца III — начала IV века) говорит, что душа по природе христианка (anima natura Christiana). Если когда-либо это было справедливо, то в особенности по отношению к России.
Между Евангелием и русской натурой есть какое-то соответствие (conformite), и даже трудно решить, что принадлежит собственно вере и что — народному темпераменту. Всем известно, что, упав на русскую землю, среди лесов и степей, таинственное семя Евангелия пало не на бесплодную почву. Тернии язычества и шипы суеверия не помешали этому семени возрасти здесь и дать самые нежные цветы, самые лучшие плоды. Этот народ, который иными из его сынов ставится вне христианства, принадлежит к числу тех немногих, которые сохранили идею святости, это высокое чувство, столь чуждое народным массам Запада, у русских стало народным и живым вместе со всем, что оно имеет высокого и необычного для нас. Русский крестьянин есть почти единственный в Европе, который ищет жемчужину евангельской притчи и целует руку, которая находит ее. Он любит крест, он не только на шее носит крест, медный или кипарисный, он радуется, нося его в своем сердце. Он понимает цену страдания и ощущает его благодать. Он чувствует действенность покаяния, ему сладостна горечь искупления греха. Одной из приманок, увлекающих русский народ в разные секты, бывает желание пострадать за истину, жажда гонений и мученичества.
Странное явление представляет современная русская литература. Почти целиком принадлежащая скептикам и вольнодумцам, она в некотором смысле есть одна из религиознейших в Европе. Тайная основа ее, часто даже бессознательно, есть христианская. Романисты прежде всего заняты душой, совестью, миром душевным, они с тревожной заботливостью ищут разрешения задачи жизни и таинственных судеб человечества. Вопреки их рационализму, религиозное чувство проникает всюду, даже туда, откуда его гонят. У них христианство как бы улетучивается. К ним можно применить одно из прекрасных сравнений одного нашего мыслителя: подобно сосудам, которые пропитаны еще испарившимися благовониями, русская литература, равно как и русская душа, часто бывает пропитана чувством исчезнувшей веры. Из народа, как от земли, поднимается до холодных литературных слоев нечто вроде религиозного испарения’.
Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’ No 103 за 1887 год 15 апреля.