Два мира, Вернер Элизабет, Год: 1909 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 230 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
Э. ВЕРНЕРЪ

Томъ восьмой.

Изданіе А. А. Каспари.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Издат. Акд. Общ. А. А. Каспари, Лиговская улица, No 114.

ДВА МІРА.

Романъ.

I.

Съ залитой солнцемъ горной вершины опускались два путника съ альпійскими палками въ рукахъ и дорожными мшками за спиной. Присутствіе проводника съ канатомъ и ломомъ свидтельствовало о томъ, что путешественники только что совершили восхожденіе на гору. Теперь они шли но зеленой лужайк, на которой и ршили отдохнутъ.

— Вотъ та дорога ведетъ на Грасэкеръ-Альмъ,— сказалъ старшій изъ путешественниковъ.— Ты вдь не пойдешь со мною на Вильдзее?

— Чтобы сдлать крюкъ, который отниметъ цлыхъ два часа. Нтъ, благодарю покорно!— возразилъ другой.— Съ пяти часовъ утра я только и длалъ, что лазилъ по глетчерамъ и пропастямъ, хотя на служб съ нами не церемонятся и я вообще не изъ слабыхъ, но съ твоей исполинской силой, Германъ, мн уже никакъ не приходится мриться.

— Я только выносливе тебя,— отвтилъ Германъ.— Итакъ, ты идешь прямо на Грасэкеръ-Альмъ? А я спущусь по Энской долин.

— Но сперва отдохнемъ,— сказалъ молодой человкъ, бросаясь на мягкую траву.— Мы еще успемъ во-время добраться до нашего ‘Паласъ-отеля’. И что за фантазія была у тебя остановиться въ этой уединенной деревушк! ‘Господинъ архитекторъ Зигвартъ любитъ глушь’, сказалъ мн вчера тотъ маленькій туристъ, что собирался съ нами въ экскурсію, но потомъ убоялся опасности. И онъ совершенно правъ. А отсюда вдь всего часъ пути до Интерлакена, гд теперь сезонъ въ полномъ разгар.

Зигвартъ пожалъ плечами, легъ на траву рядомъ со своимъ спутникомъ и произнесъ:

— Да, Интерлакенъ — это весеннее и лтнее мстопребываніе великосвтскаго общества, котораго теб мучительно недостаеть! Но я вдь не мшаю теб, Адальбертъ, немедленно отправиться туда и начать флиртъ съ англичанками и американками. Но самъ я остаюсь здсь. Я пріхалъ сюда ради горъ и намренъ вполн насладиться ими.

— А я пріхалъ сюда исключительно для тебя,— сердито воскликнулъ Адальбертъ.— Мы съ тобою не видались цлый годъ, пока ты учился въ Италіи, а теперь, когда ты наконецъ вернулся, меня какъ на грхъ переводятъ въ Мецъ. Не приди мн въ голову счастливая мысль попросить двухнедльныйотпускъ и поймать тебя въ Швейцаріи, намъ совершенно не пришлось бы увидться. Въ благодарность за это ты таскаешь меня по всякимъ глетчерамъ и вершинамъ и заставляешь жить въ невозможной обстановк. Вообще я нахожу, что ты обращаешься со мною самымъ непозволительнымъ образомъ!

— Къ чему поручикъ Гунтрамъ никоимъ образомъ не привыкъ,— насмшливо возразилъ архитекторъ.— Тебя вдь ршительно вс балуютъ, одинъ я осмливаюсь перечить теб.

— Да, ты не упускаешь случая сдлать это, и, какъ это ни странно, я на тебя не сержусь, боюсь даже, что мн просто будетъ недоставать твоихъ нравоученій.

Адальберту Гунтраму было года двадцать четыре. Это былъ красивый, стройный юноша съ темными волосами и лицомъ, сіявшимъ безпечностью юности. Его костюмъ туриста вышелъ очевидно изъ рукъ лучшаго портного, и, несмотря на штатское платье и непринужденную позу, въ немъ оказывался военный.

Его спутникъ, наоборотъ, не поражалъ элегантностью. Его костюмъ хранилъ слды непогодъ и далекихъ прогулокъ, да и вся его наружность свидтельствовала о полномъ равнодушіи къ ней, хотя и была далеко не изъ заурядныхъ.

Высокая и сильная фигура Зигварта ясно свидтельствовала о его принадлежности къ германской рас. На его сильно загорломъ лиц съ энергичными чертами лежала печать непоколебимаго сознанія собственной силы. Онъ казался старше своихъ двадцати семи лтъ.

— Да, ты надлаешь довольно много глупостей, когда меня не будетъ съ тобою,— сухо оказалъ онъ.— Что же касается моихъ спартанскихъ наклонностей, то ты вдь знаешь, что он сдлались для меня необходимостью. Полученой мною преміи хватило на годъ занятій въ Италіи, да еще мн удалось съэкономить маленькую сумму, чтобы на обратномъ пути провести недли дв вть Швейцаріи. При такихъ условіяхъ нечего и думать о роскошныхъ гостиницахъ въ Интерлакен. Но ты, разумется, можешь себ позволить подобное удовольствіе!

— Я могъ бы заплатить за насъ обоихъ,— перебилъ его Адальбертъ.— Боже Великій! на твоемъ чел снова собираются тучи. Какъ будто съ моей стороны оскорбленіе предложитъ теб быть на время моимъ гостемъ! Вдь въ Берлин я не разъ бывалъ твоимъ. И вотъ, какъ только я собрался отплатить теб гостепріимствомъ за гостепріимство, ты становишься невыносимо грубымъ.

— Полно, Адальбертъ! Я очень радъ, что ты пріхалъ сюда, это — прекрасный финалъ моего счастливаго, яркаго путешествія. А теперь надо снова приниматься за работу.

— Въ которую ты поторопишься окунуться съ головой? Мн кажется, ты уже заране радуешься ей. Ты — такой же фанатикъ труда, какъ и мой отецъ. Его также приходится силой оттаскивать отъ письменнаго стола.

— Съ тою лишь разницей, что мн такъ работать необходимо, а ему — нтъ.

— Современемъ и ты дойдешь до этого. Недаромъ ты — его лучшій ученикъ, главная сила въ его строительной контор.

— Если бы только онъ предоставлялъ мн побольше самостоятельности! Надо же наконецъ и мн стать на собственныя ноги, а объ этомъ твой отецъ и слышать не хочетъ.

— Теб не слдуетъ сердиться на него за это!— смясь воскликнулъ Адальбертъ.— Онъ ршительно не въ состояніи обходиться безъ тебя и хочетъ удержать тебя во что бы то ни стало.

— Но мн вдь надо же наконецъ испробовать собственныя крылья, создать нчто самостоятельное. Въ моихъ папкахъ есть одинъ проектъ, который я закончилъ незадолго до моего отъзда, онъ кое что стоитъ и могъ бы открыть мн широкую дорогу, но съ чего начать? Художникъ посылаетъ свою картину на выставку и какъ будто говорить всему міру: ‘Вотъ что я въ состояніи создать. Дайте мн возможность творить’. Но архитекторъ нуждается въ заказахъ, а кто же довритъ молодому, никому неизвстному человку постройку, стоящую большихъ денегъ? Тутъ требуются имя, репутація или въ крайнемъ случа рекомендація. Твой отецъ могъ бы дать ее, если бы захотлъ.

~ Будь спокоенъ, это-то онъ сдлаетъ. Но въ настоящее время онъ весь поглощенъ работой. Онъ строить въ Тиргартен новую виллу для коммерціи совтника фонъ Берндта и лично руководить постройкой. Они вдь — старые друзья.

— Это я знаю, но совершенно незнакомъ съ планомъ. Ты писалъ мн, что Берндтъ пріобрлъ себ участокъ на моей родин, совсмъ близко отъ Равенсберга. Что это ему вздумалось? Вдь это такъ далеко отъ Берлина.

Адальбертъ, пожалъ плечами.

— Во-первыхъ, это было коммерческимъ предпріятьемъ. Графенау шелъ съ молотка, и Берндтъ надялся извлечь изъ него доходы. Онъ пріобрлъ имніе за баснословно дешевую цну и хочетъ сдлать изъ него свое лтнее мстопребываніе.

— Я знаю Графенау, это — ближайшее сосднее имніе,— сказалъ Германъ.— Ты, кажется, былъ тамъ въ прошломъ году?

— Да, Берндтъ приглашалъ насъ. Мой отецъ хотлъ посмотрть замокъ, чтобы ршить, какимъ образомъ перестроить его. Это — скучное старое зданіе, но папа думаетъ, что изъ него можно кое что сдлать. Я провелъ въ Графенау нсколько великолпныхъ, недль. Тамъ отличная охота, а кром-того я нашелъ еще заколдованный замокъ со сказочной принцессой.

— Разумется! Для тебя вдь любовныя приключенія — необходимость!.

— Ну, на этотъ разъ, приключеніе было изъ самыхъ невинныхъ, такъ какъ вышеупомянутой особ было не боле четырнадцати лтъ. Баронъ Гельфенштейнъ совершенію обанкротился со своимъ Графенау. Не будь у него капитанской пенсіи, онъ былъ бы принужденъ голодать вмст со своей маленькой внучкой. Но пенсіи имъ едва хватаетъ на прокормленіе, и они живутъ въ какомъ-то совиномъ гнзд.

— Въ старомъ охотничьемъ домик? Да онъ вдь наврно совсмъ развалился?

— По крайней мр крыша есть у нихъ надъ головою, коммерціи совтникъ разршилъ имъ оставаться въ этомъ домик. Онъ пожаллъ старика, которому теперь нуженъ лишь клочекъ земли, гд онъ могъ бы умереть спокойно. Берндтъ оставилъ за старикомъ охотничій домикъ до самой его смерти. Я хотлъ поближе посмотрть на это совиное гнздо и случайно познакомился съ барономъ и маленькой рыженькой Траудль.

— Маленькой рыженькой Траудль? Кто это?

— Да вышеупомянутая принцесса! Ддушка такъ называетъ ее. Это — свжее, восхитительное существо, для котораго я явился желаннымъ товарищемъ въ играхъ. Почти ежедневно я заходилъ туда, мы бгали взапуски, ссорились и мирились, какъ дти. Какъ видишь, опаснаго тутъ ничего не было.

— Я давно не былъ на родин,— сказалъ Германъ, поднимаясь съ земли,— Но пора и въ путь. Возьми съ собою проводника, а я пойду одинъ, теперь мн легко найти дорогу.

Онъ свернулъ въ сторону, и оставшіеся на лужайк скоро потеряли его изъ вида. Дорога шла горой. Сверху на путника глядла снжная вершина, на которую онъ поднимался въ это утро. Внизу громоздились утесы, обрывы и громады камней, между которыми виднлись узкія полосы зеленой травы. На одной изъ этихъ полосъ что-то шевелилось. Зигвартъ остановился и увидлъ пару сернъ, безстрашно спускавшихся съ вершины, он шли навстрчу одинокому путнику. Зигвартъ трепетно вздохнулъ. Въ этомъ сын лсника мгновенно пробудились инстинкты охотника.

Онъ съ трудомъ оторвался отъ очаровательнаго зрлища и быстро пошелъ дальше. По разставленнымъ кое гд столбамъ съ надписью нетрудно было найти дорогу. Она привела путника къ краю небольшой котловины, на дн которой сверкало маленькое альпійское озеро. Тутъ по откосу вилась только узенькая пшеходная тропинка. Спокойно и увренно спустился Германъ по откосу къ маленькой лужайк на берегу озера и только теперь замтилъ, что онъ здсь не одинъ. Шагахъ въ двадцати отъ него, подъ высокой, растрепанной бурями, сосной, сидла дама съ альбомомъ на колнахъ и рисовала. Германъ слегка дотронулся до полей своей шляпы, она небрежно отвтила на его поклонъ и спросила по-нмецки, но съ замтнымъ англійскимъ акцентомъ:

— Вы знаете дорогу въ Энскую долину? Удобна она или нтъ?

Зигвартъ насмшливо улыбнулся — его очевидно принимали за проводника, это было видно по тону вопроса. Это заблужденіе позабавило его, но онъ отвтилъ не особенно вжливо:

— Дорога въ долину крута и трудна. Вамъ во всякомъ случа не дойти: необходимъ проводникъ.

— Но сейчасъ, посл,— прервала дама, видимо находя дальнйшіе разговоры излишними и снова принимаясь за рисованіе.

Архитекторъ нашелъ, что дло зашло слишкомъ далеко: очевидно она была уврена, что онъ явился въ качеств проводника предлагать ей свей услуги, и потому заставляла его ждать. Ршивъ дать хорошій урокъ этой надменной англичанк, онъ подошелъ къ ней, взглянулъ черезъ ея плечо на рисунокъ и сказалъ по-англійски:

— Вы неудачно выбрали мсто, втки сосны закрываютъ отъ васъ всю возвышенность..

Иностранка взглянула на него съ изумленіемъ.

— Вы говорите по-англійски?

— Немного. Вы хотли набросать утесы, такъ живописно замыкающіе озеро, но вамъ это не удалось. Надо было срисовыватъ ихъ съ той стороны, откуда я пришелъ. Оттуда ясно виденъ, весь задній планъ.

Дама повидимому начала сознавать свое заблужденіе относительно мнимаго проводника, но, казалось, увидла обиду въ томъ, что совершенно незнакомый человкъ осмливается давать ей совты. Ея губы искривила надменная улыбка, и она сказала съ нескрываемой ироніей:

— Не желаете ли попытаться исправить мою ошибку?

— Если вы этого желаете. Позвольте вашъ альбомъ.

Зигвартъ спокойно взялъ изъ ея рукъ тетрадь и карандашъ, прошелъ къ указанному имъ мсту и, открывъ въ альбом чистый листъ, принялся набрасывать новый эскизъ. Незнакомка удивилась, что ее такъ неожиданно поймали на слов, но молчала, не зная, какъ отнестись къ этому человку. Онъ говорить по-англійски, слдовательно принадлежитъ къ образованному классу, да его костюмъ далеко не подтверждалъ этого. Грубые горные башмаки, потертая куртка, помятая поярковая шляпа, все это было ‘shocking’ въ глазахъ знатной англичанки. И въ то же время она видла, энергичный профиль, высокій лобъ и орлиные глаза, онъ не былъ красивъ, но вся его наружность была чрезвычайно характерна.

Зигвартъ отлично видлъ, что сталъ предметомъ внимательнаго наблюденія, но не обращалъ на это ни малйшаго вниманія, набрасывая эскизъ быстрыми, твердыми штрихами. Около десяти минутъ прошло въ полнйшемъ молчаніи, потомъ онъ вернулся къ англичанк и вручилъ ей альбомъ.

Это былъ лишь бглый набросокъ, но озеро, окружавшіе его утесы и сосны на берегу были схвачены такъ художественно, что въ рисунк сразу оказалась умлая рука. Незнакомка замтила это съ перваго взгляда и быстро опросила:

— Вы — художникъ?

— Нтъ, но я учился рисованію.

Дама почувствовала въ этихъ словахъ насмшку надъ своимъ диллетантскимъ рисункомъ, но промолчала и, закрывъ альбомъ, проговорила холоднымъ тономъ:

— Я оставила свою лошадь съ проводникомъ на Грасэкеръ-Альм, присутствіе подобныхъ людей всегда невроятно стсняетъ меня.

— Да, бываетъ непріятно встртитъ людей тамъ, гд хотлось бы быть одному,— произнесъ Германъ.— Но вдь подобныя мста невозможно монополизировать, и потому съ этимъ приходится мириться.

Тутъ онъ въ первый разъ взглянулъ въ лицо незнакомк. Это была двушка дть двадцати, стройная и видная, съ правильнымъ, блднымъ лицомъ и темными глазами, составлявшими своеобразный контрастъ съ пепельно-блокурыми волосами. Ея взглядъ и воя фигура выражали спокойную и холодную увренность въ себ. Повидимому она уже давно привыкла смотрть на всхъ людей сверху внизъ. На ней были срый дорожный костюмъ и фетровая шляпа съ синимъ вуалемъ, но на лежавшей рядомъ кофточк, которую она сняла, подкладка была изъ толстаго благо атласа, брошенныя тутъ же перчатки — изъ тончайшей шведской кожи, а на правой рук двушки блестло драгоцнное кольцо.

Зигвартъ замтилъ все это. Онъ положилъ свой мшокъ на траву и слъ, не замчая устремленнаго на него удивленнаго взгляда. Для молодой двушки было повидимому совершенно ново, что кто нибудь могъ не находить лестнымъ для себя ея общество. Но Зигвартъ, казалось, и не думалъ продолжать разговоръ и молча разглядывалъ разстилавшійся предъ нимъ ландшафтъ.

Было начало іюня, что въ горахъ считается еще весною. Но здсь весна не наполнялась ликующими пснями птицъ, не несла съ собою благоуханія и красоты расцвтающихъ цвтовъ. Здсь уже чувствовалась близость снговыхъ вершинъ. Задумчиво и неподвижно, стояли гранитныя скалы, срою стной окружавшія озеро, мрачными казались зеленыя ели, птицы не порхали въ втвяхъ, рыба не играла на поверхности озера. Ропотъ пнистаго горнаго потока, падавшаго съ утеса и исчезавшаго въ пропасти, былъ единственнымъ звукомъ, нарушавшимъ безмолвіе этого величаваго уединенія.

Однако вяніе весны чувствовалось даже здсь. Высоко въ неб неслись блыя весеннія облака, на еляхъ виднлись свтлые молодые побги, а на маленькихъ лужайкахъ всюду синли генціаны. У береговъ озеро казалось совсмъ темнымъ, но въ средин, гд на него падали золотые солнечные лучи, оно отливало таинственнымъ блескомъ изумруда, какъ будто скрывая въ своей глубин чудо воскресенія, которое весна вызываетъ въ сердц каждаго человка, пробуждая въ немъ вчныя, надежды, стремленія, ожиданія.

Далекій раскатъ грома вывелъ обоихъ молодыхъ людей изъ задумчивости. Двушка съ удивленіемъ взглянула на небо.

— Врно лавина скатилась съ горы,— вполголоса промолвилъ Зигвартъ.— На глетчерахъ я видлъ сегодня, какъ снгъ осдалъ и со свистомъ летлъ въ пропасть. Это — великолпное зрлище!

— Вы сегодня предпринимали экскурсію на глетчеры?

— Да, сегодня утромъ мы вышли изъ дома, едва начало разсвтать, и наблюдали, какъ мало-помалу свтлло. Подъ нами волновалось блое море тумана, надъ нами разгоралась заря, превращая горы въ сказочное царство, пока не вышло солнце и не превратило пурпура въ сверкающее золото. Въ такіе часы забываешь будничную жизнь съ ея оковами, чувствуешь въ себ подобіе Божіе, и вс ощущенія тонутъ въ блаженномъ сознаніи своего бытія.— Онъ увлекся воспоминаніемъ, но вдругъ круто оборвалъ свою рчь, замтивъ устремленные на него темные глаза, и докончилъ съ легкой насмшкой: — ничего подобнаго не можетъ, разумется, пережить тотъ, кто детъ въ горы, въ отдльномъ купе желзной дороги или наслаждается видами, сидя на террас гостиницы за таблъ-д’отомъ въ многочисленномъ обществ туристовъ. Только въ уединеніи можно наслаждаться дивнымъ зрлищемъ.

— А вы часто переживали подобные часы?

— Нтъ. Часы такого сказочнаго счастья рдки въ жизни,но зато этимъ счастьемъ можно запастись на цлые мсяцы и даже годы. А въ сует и вчномъ шум столицы это для насъ необходимо. Черезъ нсколько дней столичная жизнь снова завладетъ мною и, кто знаетъ, можетъ быть, надолго.

— Вы не любите столичной жизни?

— Нтъ, люблю,— быстро возразилъ Зигвартъ.— Это — арена борьбы для всякаго, расчитывающаго лишь на свои собственныя силы и стремящагося испробовать ихъ. Есть что-то могучее въ этомъ шумномъ, все увлекающемъ съ собою поток жизни. Правда, онъ многихъ поглощаетъ, но зато смлаго пловца выноситъ на поверхность. Надо только довриться ему.

Въ словахъ молодого человка звучала увренность въ своихъ силахъ, и его глаза сверкали сознаніемъ силы молодости, которой кажется, что весь міръ принадлежитъ ей.

Вдругъ издали донесся чей-то голосъ, и изъ лса, показалась фигура человка, ведшаго за поводъ лошадь.

— Это вроятно — вашъ проводникъ?— сказалъ архитекторъ.

— Да, онъ долженъ былъ придти сюда за много,— отвтила молодая двушка, и по ея тону можно было заключить, что появленіе проводника не доставило ей особеннаго удовольствія.— Итакъ, вы не совтуете мн возвращаться черезъ Энскую долину?

— Никоимъ образомъ, потому что верхомъ вы тамъ не продете. Я отправляюсь именно этой дорогой, но въ моемъ путеводител она рекомендуется лишь опытнымъ туристамъ, безъ горныхъ башмаковъ и палки вамъ врядъ ли удастся спуститься въ долину.

— Мой проводникъ того же мннія. Итакъ, придется возвращаться по предгорью.

Двушка надла кофточку и перчатки и ваяла очевидно только что нарванный ею букетъ генціанъ. Нодошалъ проводникъ, и Германъ помогъ незнакомк ссть на лошадь.

— А вашъ эскизъ?— вполголоса спросила она.— Я останусь вашей должницей?

— Если вамъ угодно смотрть на это съ такой точки зрнія, то пожалуйста!— поклонился Зигвартъ.

— Тогда возьмите хоть это въ знакъ моей благодарности,— сказала двушка, протягивая ему букетикъ генціанъ, и, попрощавшись съ нимъ легкимъ поклономъ, черезъ нсколько минутъ исчезла между елями.

— А вдь въ ея словахъ звучитъ нчто похожее на извиненіе,— насмшливо пробормоталъ Германъ.— Тонъ совершенно не походилъ на тотъ, которымъ она сказала: ‘Не сейчасъ, посл!’. Повидимому она поняла урокъ. Адальбертъ наврно сказалъ бы: ‘Ты снова велъ себя настоящимъ медвдемъ’,— и наврно побжалъ бы съ нею до предгорья. Но что мн за дло до этой надменной леди! Она безспорно красива, но зато и самоувренна до крайности.

Зигвартъ прикололъ букетикъ къ своей шляп, еще разъ обвелъ прощальнымъ взглядомъ всю окрестность, потомъ пристегнулъ за спину мшокъ, взялъ палку и повернулъ на дорогу въ Энскую долину.

II.

— Мистеръ Морлэндъ уже вернулся?

— Да, часъ тому назадъ, господинъ коммерціи совтникъ.

— А барыня?

— Только что пріхала съ миссъ Морлэндъ. А вотъ и письма.

Коммерціи совтникъ Берндтъ взялъ письма и прошелъ въ великолпный залъ, украшенный статуями, коврами и группами растеній, что свидтельствовало о принадлежности этого дворца къ самымъ роскошнымъ гостиницамъ Интерлакена. Швейцаръ еще разъ низко поклонился совтнику, какъ богатому постояльцу, поселившейуся здсь около двухъ недль тому назадъ. Это были выгодные жильцы: коммерціи совтникъ фонъ Берндтъ изъ Берлина съ женой и дочерью и мистеръ Морлэндъ съ дочерью изъ Нью-Іорка. Они занимали цлый рядъ комнатъ въ первомъ этаж съ большимъ салономъ и путешествовали со своимъ штатомъ прислуги.

Берндтъ вошелъ въ комнату своей жены. Она стояла на порог у балкона и смотрла на дорогу въ горы, на которой уже кипла жизнь.

— Ты вызжала сегодня утромъ?— спросилъ Берндтъ.

— Да, я немного покаталась съ Алисой.

— Вы здили одн? Графа Равенсберга не было съ вами?

— Нтъ, онъ прошелъ къ Вилльяму и еще до сихъ поръ сидитъ у него. Я думаю, лучше теперь не мшать имъ: дло наврное идетъ объ окончательномъ ршеніи.

— Уже? Это было бы немного преждевременно, вдь онъ всего недлю здсь.

— Но въ это время ежедневно видлся съ Алисой. Они совершенно запросто встрчаются и за столомъ, и на прогулкахъ. Поэтому-то я и предложила Интерлакенъ, какъ мсто встрчи.

— Пожалуй это было самое удобное,— замтилъ Берндтъ садясь.— Въ сущности это ‘знакомство’ — просто формальность. Безъ сомннія они видлись и ране.

— Конечно,— согласилась его супруга,— но въ этомъ я никогда и не сомнвалась. Молодой Равенсбергъ симпатиченъ, а Алиса словно рождена для такого положенія. Моему брату придется, разумется, принести кое какія жертвы, но вдь ты до статочно выяснилъ ему этотъ вопросъ.

— Разумется. Ты знаешь, что старый! графъ обращался ко мн за матеріальной поддержкой. Я конечно отказалъ ему, такъ какъ онъ не могъ представить мн ни малйшаго обезпеченія, Но при этомъ мн представился случай ознакомится съ его имущественнымъ положеніемъ. Вс имнія Равенсберговъ заложены и перезаложены, и полное банкротство неизбжно. Много понадобится денегъ, чтобы привести все въ порядокъ, а кром того необходимо и приданое.

— И это приданое составитъ внушительную сумму,— сказала госпожа фонъ Берндтъ.

— Равенсбергъ — старинный дворянскій родъ, въ былыя времена, совершенію независимый, они много разъ играли видную роли, въ исторіи нашей страны, а за это люди платятъ деньги. Впрочемъ Вилльямъ уже самъ позаботился о томъ, чтобы удержалъ поводья въ своихъ рукахъ. Съ родственниками слдуетъ быть осторожнымъ, особенно съ тми, которые привыкли жить большими барами, иначе ихъ притязанія будутъ неограниченъ! Алис вообще сначала будетъ нелегко, особенно со старымъ графомъ, онъ — аристократъ до мозга костей.

— Алиса суметъ сохранить свою самостоятельность.

— Да, вы, американки, умете длать это,— шутливо замтилъ коммерціи совтникъ, имвшій въ этомъ отношеніи достаточную опытность: онъ молодымъ человкомъ познакомился со своей женой въ Нью-Іорк и привозъ ее оттуда въ Германію.— Но объясненіе грозитъ повидимому затянуться надолго,— замтилъ онъ,— не пройти ли намъ на террасу, Элленъ?

Объясненіе дйствительно еще не кончилось. Въ салон сидлъ Вилльямъ Морлэндъ, а противъ него — графъ Равенсбергъ. Ихъ объясненіе походило скоре на дловой разговоръ, чмъ на сватовство. Американецъ — уже пожилой человкъ съ срыми глазами и съ холоднымъ, замкнутымъ выраженіемъ лица — держалъ въ рукахъ записную книжку и длалъ въ ней какія-то помтки.

Графъ Бертольдъ Равенсбергъ, молодой человкъ лтъ двадцати четырехъ, хрупкой фигурой и небольшимъ ростомъ съ перваго взгляда производилъ довольно невзрачное впечатлніе, но въ его лиц было что-то необычайно привтливое, на немъ лежала печать какой-то тихой грусти, а его темные глаза съ мечтательнымъ выраженіемъ были положительно прекрасны. Онъ казался взволнованнымъ, между тмъ какъ вся фигура Морлэнда свидтельствовала о непоколебимомъ спюкойствіи, когда онъ произнесъ:

— Вотъ главные пункты: я беру на себя вс текущіе расходы по Равенсбергу, причемъ конечно они вносится отъ имени нашей дочери. Кром того я вношу условленную сумму въ счетъ ея приданаго, проценты съ котораго вы будете имть въ своемъ полномъ распоряженіи, капиталъ же остается неприкосновеннымъ. Мое состояніе, въ случа моей смерти, переходитъ къ моей дочери, какъ къ единственной наслдниц, и становится ея личнымъ имуществомъ. По брачному контракту общее владніе имуществомъ совершенно исключается.

— А что же остается моему отцу и мн?— произнесъ графъ.

— Вашему отцу снова будетъ предоставлено управленіе его имніями, на которыхъ будутъ погашены вс долги, а вы будете получать ренту, которой съ избыткомъ хватитъ на- приличный образъ жизни.

Но я буду лишенъ возможности самостоятельно распоряжаться имуществомъ своей жены. Равенсбергъ остается такимъ образомъ въ рукахъ моей жены?

— А теперь онъ въ рукахъ вашихъ кредиторовъ. Это — большая разница,— послдовалъ сухой отвтъ.— Если въ вашемъ брак будетъ царитъ полное единогласіе, все дло сведется лишь къ вншней форм, не имющей никакого значенія.

— Но представляющей для насъ съ отцомъ нчто оскорбительное, мы не можемъ принять ее.

— Очень сожалю,— спокойно отвтилъ Морлэндъ,— Я долженъ обезпечить будущность своей дочери,^: а, познакомившись съ имущественнымъ положеніемъ вашего отца, не считаю себя въ прав предоставить большой капиталъ въ его распоряженіе.

— Мистеръ Морлэндъ!— воскликнулъ Бертольдъ оскорбленнымъ тономъ.— Я не думалъ, что намъ будутъ поставлены такія условія, что мн предложатъ такую зависимость отъ моей жены,— съ горечью сказалъ онъ.

— Именно поэтому я и настаивалъ на томъ, чтобы обсудитъ сначала дловую сторону вопроса. Если мы съ вами не сойдемся, то просто-напросто будемъ считать, что никакихъ переговоровъ не было. Но отъ своихъ условій я не отступлю. Отъ васъ зависитъ принять ихъ или не принятъ.

— Не принять? Но никогда я не откажусь отъ Алисы! никогда!

Въ этихъ словахъ звучала сдержанная страсть, не укрывшаяся отъ американца, но онъ сдлалъ видъ, что не замтилъ ея.

— Ну, тогда ршайтесь. Я согласенъ, и моя дочь тоже готова принять ваше предложеніе. Но сперва необходимо выяснить положительно все, не правда ли?

Равенсбергь молчалъ. Казалось, онъ боролся съ собою, наконецъ онъ спросилъ:

— Знаетъ ли миссъ Морлэндъ о нашихъ переговорахъ и о тхъ условіяхъ, которыя вы мн предлагаете?

— Да!— коротко отвтилъ Морлэндъ.

— И она согласна съ ними?

— Да.

— Разумется! вдь она — американка!— бросилъ графъ.

— Само собой! У насъ принято смотрть на молодую двушку, собирающуюся замужъ, какъ на совершеннолтняго и правоспособнаго человка. Я знаю, что у васъ смотрятъ на это иначе. Но когда дло идетъ о большихъ денежныхъ интересахъ, то его необходимо обсудить со всхъ сторонъ. Я конечно даю вамъ время обдумать мое предложеніе. Надо будетъ еще выяснить нсколько побочныхъ вопросовъ, въ обсужденіи которыхъ я вроятно окажусь податливе. Буду ждать вашего ршенія.

Графъ Равенсбергъ поклонился и вышелъ.

Онъ совсмъ иначе представлялъ себ исходъ своего сватовства. Вернувшись въ свою комнату, онъ принялся ходитъ взадъ и впередъ. Теперь, когда онъ былъ одинъ, можно было ясно видть, какъ унизителенъ былъ для него разговоръ. Въ сущности это была лишь дловая сдлка, въ которой ему диктовали условія, и только теперь онъ почувствовалъ ихъ тяжесть.

Его гордость возмущалась при мысли, что ему, обладателю графской короны, предлагали подобную опеку. Выскочка-богачъ хотлъ купить эту корону дли своей дочери точно такъ же, какъ покупалъ ей какую нибудь брилліантовую драгоцнность, но самъ графъ, будущій его зять, очевидно былъ безразличенъ ему, и онъ холоднымъ тономъ дльца ставилъ ему свой ультиматумъ.

Для Равенсберговъ не было выбора. Они отлично сознавали, что находятся наканун полнаго разоренія, что это — лишь вопросъ нсколькихъ мсяцевъ, если никто не придетъ имъ на помощь. И тогда имъ придется длить судьбу своего сосда по имнію, барона Гельфенштейна, мириться съ бдностью и безпросвтною жизнью, или… разомъ положить всему конецъ.

Бертольдъ зналъ, какъ будетъ возмущенъ его отецъ условіями Морлэнда. Старый графъ былъ увренъ, что сынъ вмст съ рукою богатой наслдницы получитъ ея состояніе, что дастъ возможность и ему самому вернуть себ полную свободу и независимость. А теперь ему предлагали блестящую ренту, лишая въ то же время возможности располагать капиталомъ, и онъ зналъ, что Морлэндъ ни за что не измнить своего ршенія.

Была еще одна причина, по которой молодой графъ не хотлъ допустить разрывъ: онъ не остался равнодушенъ къ красивой двушк, на которую ему указали, какъ на его будущую жену. Нтъ, онъ не хотлъ потерять ту, чья рука могла спасти его и Равенебергъ. Въ конц концовъ его отецъ доложенъ будетъ согласиться, какъ подчинился онъ самъ. Для нихъ обоихъ не оставалось другого выхода.

Графъ Бертольдъ не воспользовался данной ему отсрочкой и уже посл завтрака заявилъ будущему тестю, что готовъ принятъ предлагаемыя ему условія и проситъ позволенія сдлать предложеніе миссъ Морлэндъ, на что и получилъ милостивое согласіе.

День склонялся къ вечеру. Алиса Морлэндъ, уже одтая къ обду, стояла въ своей комнат предъ большимъ зеркаломъ и внимательно оглядывала свой роскошный туалетъ, но даже въ эту минуту, ожидая прихода жениха, сохранила свою надменную холодность.

Впрочемъ ‘событіе’ не могло особенно волновать ее, такъ какъ она была посвящена въ начавшіеся переговоры уже нсколько недль тому назадъ. Дядя Берндтъ и его жена задумали этомъ планъ, не встртившій никакого противорчія со стороны Морлэнда и его дочери, а старый графъ Равенсбергъ съ перваго намека понялъ вс его выгоды.

Алиса была честолюбива, а между молодыми богатыми американками было теперь въ обыча выходить замужъ за европейскихъ аристократовъ. Одна изъ ея подругъ обвнчалась съ англійскимъ лордомъ, другая — съ итальянскимъ княземъ, почему же ей не выдти за нмецкаго графа? Когда будущіе супруги узнали другъ друга, дло было почти уже слажено, а такъ какъ результаты личнаго знакомства оказались благопріятными, то повидимому ничто не могло помшать помолвк.

Молодая двушка подошла къ своему письменному столу, на которомъ стояла большая фотографія, представлявшая древній замокъ, это было родовое гнздо Равенберговъ, гордое, величественное зданіе, живописно выдлявшееся на фон высокаго лса. Нсколько минутъ Алиса разглядывала фотографію, а потомъ принялась разсянно перелистывать свой альбомъ этюдовъ. Ей попался подъ-руку набросокъ незнакомца Что за странный человкъ! Такой непринужденный и даже небрежный въ манерахъ и такой горячій и пылкій на словахъ! Она ничего не знала о немъ, какъ и онъ о ней, да и къ чему? они вроятно никогда больше не встртятся, но онъ имлъ честь заинтересовать на цлый часъ миссъ Морлэндъ, а это не часто случалось. Не было ничего удивительнаго, если она уже была нсколько пресыщена жизнью: судьба такъ много дала ей, двадцатилтней двушк, и теперь еще сулила ей графскую корону и древній германскій гербъ, единственное, чмъ она еще не владла.

Слуга доложилъ о приход графа Равенсберга, онъ вошелъ въ комнату съ букетомъ дорогихъ цвтовъ и отдалъ его молодой двушк. При этомъ его взглядъ упалъ на открытый альбомъ, и на его лиц выразилось удивленіе.

— Это — вашъ альбомъ эскизовъ?— спросилъ онъ.— Я зналъ, что вы рисуете, но этотъ набросокъ говоритъ о выдающемся талант.

— Это — не моя работа,— коротко, почти рзко отвтила Алиса, закрывая альбомъ и отодвигая его въ сторону. Затмъ она жестомъ пригласила гостя ссть и перемнила тому разговора,— Я еще не поблагодарила васъ за фотографію вашего замка. Онъ удивительно живописенъ.

— Да, онъ таковъ и на самомъ дл,— подтвердилъ графъ.— Это — остатокъ средневковья, сохранившійся до нашего времени. Ваше отечество еще молодо, миссъ Морлэндъ, и незнакомо съ древними рыцарскими помстьями, съ ихъ историческими воспоминаніями. А для насъ въ нихъ таится исторія вковъ, прошлое многихъ поколній. Мы очень гордимся своимъ родовымъ гнздомъ, но со смерти моей матери, а это случилось десять лтъ назадъ, оно осиротло, отецъ не пожелалъ вводить, туда новую хозяйку.

— Это зависло отъ графа,— сказала миссъ Морлэндъ.

— Да, но теперь это зависитъ отъ васъ, Алиса.— Графъ всталъ и подошелъ къ ней.— Вы будете добры, выслушаете меня? можетъ быть, я еще не имю права просить вашей руки посл такого короткаго знакомства, но кто же согласится ждать, когда дло идетъ о счасть? Смю я говорить?

— Я слушаю васъ.

Графъ Равенсбергъ сдлалъ ей предложеніе въ рыцарски изысканныхъ выраженіяхъ, отъ которыхъ никогда не отступалъ. Это, было предложеніе, но не объясненіе въ любви, хотя къ намъ слышались страстныя ноты, уже проскальзывавшія въ разговор съ Морлэндомъ.

Однако эта страсть не нашла себ отклика. Алиса слушала его, глядя на букетъ орхидей, который держала въ рукахъ. При вид этихъ рдкихъ цвтовъ, нжныхъ и пестрыхъ, какъ бабочки, ей почему-то вспомнились генціаны, которыя она рвала третьяго дня на горахъ. Дикіе и простые горные цвточки, какъ хороши были они со своей бархатной синевой! И предъ нею снова воскресла вся картина: блестящее озеро, неподвижные, утесы, бурный горный водопадъ и фигура встрченнаго тамъ человка, а затмъ исчезла, какъ мимолетное видніе, и въ ея ушахъ зазвучалъ голосъ Бертольда:

— А вашъ отвть, Алиса? Услышу ли я ‘да’ изъ вашихъ устъ?

Онъ услышалъ это ‘да’ — Алиса дала ему согласіе по всей форм и даже позволила обнять и поцловать себя, однако довольно быстро высвободилась изъ его объятій.

— Довольно, Бертольдъ. Теперь намъ необходимо объявить отцу и роднымъ, что мы помолвлены. Они вдь ждутъ этого.

Бертольдъ отступилъ, замтно охлажденный. Обнимая Алису, онъ на минуту забылъ, на какихъ условіяхъ былъ заключенъ ихъ союзъ, теперь его невста сама напомнила ему.

— Неужели даже въ такую минуту у васъ не найдется для меня! нсколькихъ мгновеній?— съ упрекомъ опросилъ онъ.

— Конечно, если вы этого желаете,— улыбнулась Алиса.— Что же вы хотли сказать мн?

Это былъ странный вопросъ для первой минуты помолвки, но миссъ Морлэндъ казалось, что все дло исчерпывалось сдланнымъ ей предложеніемъ и даннымъ ею согласіемъ. Ей личноне о чемъ было говорить съ женихомъ.

— Вы скоро будете носить мое имя,— заговорилъ онъ.— Будете жить въ сред и условіяхъ, чуждыхъ вашей родин.

— Знаю,— спокойно отвтила Алиса.— Я вполн понимаю свое будущее положеніе въ нмецкомъ обществ и сумю считаться съ нимъ.

Бертольдъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ, что является дли своей невсты лишь носителемъ графской короны, которую она намрена раздлитъ съ нимъ.

— Въ этомъ я нисколько не сомнваюсь,— отвтилъ онъ.— Но вдь мужъ тоже иметъ свои права. Я хочу васъ, Алиса, васъ самихъ… Мы должны научиться понимать и любить другъ друга. Если бы я на это не надялся… Но вдь это будетъ? да?

— Разумется. Счастье въ брак состоитъ въ томъ, чтобы понимать другъ друга и считаться съ обоюдными желаніями. Это значительно облегчаетъ жизнь.

Эти слова звучали крайне разумно, понятно, трезво и обдали ледянымъ холодомъ пробудившееся въ Бертольд теплое чувство, такъ что онъ печальнымъ взглядомъ окинулъ молодую двушку, которая въ подобныя минуты могла говорить объ обязанности ‘облегчить’ другъ другу жизнь. Но и съ этимъ ему приходилось мириться, какъ со многимъ въ этомъ союз.

— Вы совершенно правы,— холодно сказалъ онъ.— А теперь намъ дйствительно пора пойти къ вашему отцу.

Онъ подалъ невст руку, и она пошла съ нимъ въ салонъ съ выраженіемъ полнйшаго удовлетворенія на красивомъ лиц. Графиня Равенсбергъ! Красивое, звучное имя! старинный родъ, который считаетъ за собою нсколько столтій и представительницы котораго дважды внесли въ свой гербъ княжескую корону. Но ни одна изъ этихъ женщинъ не имла такой гордой, королевской осанки, не отличалась такимъ самообладаніемъ, какъ миссъ Алиса Морлэндъ, только что собиравшаяся вступить въ этотъ великосвтскій кругъ.

III.

Знаменитый архитекторъ Гунтрамъ жилъ въ западной части Берлина, и занимаемое имъ помщеніе отличалось роскошью, смягченной тонкимъ художественнымъ вкусомъ. Гунтрамъ велъ открытый, широкій образъ жизни, и въ его дом вращалось разнообразное и шумное общество. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ извстныхъ и любимыхъ берлинскихъ архитекторовъ и иногда бывалъ такъ заваленъ заказами, что съ трудомъ справлялся съ ними.

Архитекторъ сидлъ въ своемъ кабинет за письменнымъ^,столомъ. Это былъ человкъ лтъ за пятьдесятъ, съ выраженіемъ утомленія на преждевременно состарившемся лиц. Рядомъ съ нимъ стояла его жена, значительно моложе его, еще красивая, видная женщина въ изящномъ туалет. Супруги вели очевидно волновавшій ихъ разговоръ.

— Я знала, что опять будетъ буря,— сказала жена,— но все-таки не ожидала ничего подобнаго. Ты просто вышелъ изъ себя, а между тмъ все это дло вовсе не иметъ особеннаго значенія.

— Не иметъ особеннаго значенія? А разв ничего не значитъ, что мн снова придется бросить тысячи на втеръ лишь потому, что моему сыну угодно сорить деньгами? Поступилъ въ военную школу всего три года назадъ, а мн уже не разъ приходилось уплачивать его долги! Теперь опятъ та же исторія: онъ преспокойно отправляется въ Мецъ, любезно предоставивъ теб сообщитъ мн пріятную новость. Но, повторяю теб, Берта, что я потерялъ всякое терпніе. Не могу и не хочу больше приносить подобныя жертвы!

— Теб все-таки придется сдлать это,— съ невозмутимымъ спокойствіемъ возразила Берта.— Если командиръ узнаетъ о случившемся, то карьера Адальберта погибла. А онъ такъ молодъ и жизнерадостенъ… можетъ быть, лишь немножко легкомысленъ. Теб не слдовало позволять ему сдлаться офицеромъ.

— Да я съ самаго начала былъ противъ этого, отлично понимая, насколько для подобныхъ характеровъ опасна военная карьера. Адальбертъ получаетъ отъ меня вполн достаточную прибавку къ жалованью и долженъ обходиться этими деньгами.

— Конечно со временемъ онъ и научится обходиться ими,— успокоительнымъ тономъ сказала мать, которой казалось благоразумне не обострять дла въ данную минуту,— Онъ общалъ мн это, когда предъ отъздомъ каялся въ своихъ грхахъ. Бдный мальчикъ! онъ былъ совсмъ подавленъ случившимся. А вдь ты какъ разъ теперь строишь виллу для совтника Берндта и получилъ блестящій гонораръ за проектъ. Не забывай, что Адальбертъ — нашъ единственный сынъ. Къ чему намъ такъ усердно беречь деньги?

— Беречь!— Архитекторъ горько улыбнулся.— Для этого теб слдовало бы поменьше тратить, а Адальберту — быть поскромне въ своихъ требованіяхъ.

— Мы живемъ въ берлинскомъ обществ, натъ домъ всегда открытъ для добрыхъ друзей, а это стоитъ денегъ. Ты долженъ бы радоваться, что я беру на себя вс общественныя обязанности, которыя въ нашемъ положеніи являются необходимостью.

Разговоръ былъ прерванъ легкимъ стукомъ въ дверь. Вошедшій слуга доложилъ о приход архитектора Зигварта, желавшаго переговоритъ съ хозяиномъ дома. Гунтрамъ нервно передернулъ плечами.

— Въ настоящую минуту… Впрочемъ попросите его подождать нсколько минутъ.,

— Зигвартъ?— съ удивленіемъ переспросила Берта.— Уже восемь часовъ, и контора давно закрыта. Что ему надо?

Гунтрамъ наклонился къ лежавшимъ на стол бумагамъ.— Вроятно у него есть ко мн дло.

— Такъ поздно? Ты окончательно изведешься съ этими длами. Ну, а какъ же быть съ Адальбертомъ? Не забудь, что вся его карьера поставлена на карту.

— Да, да,— нетерпливо и нервно замтилъ Гуптрамъ.— Конечно мн придется уладитъ дло Но теперь оставь меня одного.

Берта вышла, совершенно удовлетворенная. Это былъ обычный исходъ подобныхъ объясненій: ея мужъ всегда уступалъ ей посл боле или мене сильныхъ протестовъ. Она не видла, какъ онъ откинулся на спинку кресла и закрылъ рукою глаза, словно отъ мгновеннаго головокруженія, но эта слабость длилась всего нсколько минутъ, и онъ снова выпрямился въ кресл, а потомъ позвонилъ и приказалъ слух, попросить архитектора въ кабинетъ.

— Съ чмъ это вы являетесь такъ поздно, Зигвартъ?— спросилъ онъ.— Вы ушли изъ конторы въ пятъ часовъ. Что могло случиться въ это время?

— Нчто необъяснимое,— взволнованно отвтилъ Зигвартъ.— Я пришелъ къ вамъ за ршеніемъ загадки. Вы знаете, что я вернулся всего недлю назадъ. Предъ отъздомъ я отдалъ вс свои папки съ проектами и эскизами на храненіе въ вашу контору, такъ какъ не оставлялъ за собою квартиры.

— Помню. По крайней мр вы говорили мн объ этомъ. Вы получили вс папки обратно.

— Я взялъ ихъ изъ конторы вскор посл своего прізда, ню у миля не было времени просмотрть ихъ. Я привезъ изъ Италіи много матеріала, который надо было разобрать и привести въ порядокъ…

— Я это знаю по собственному опыту. Годъ занятій въ Италіи приноситъ обильную жатву, вы кром того были поразительно прилежны.

— Длю не въ этомъ,— рзко перебилъ его архитекторъ.— Сегодня посл обда я былъ въ Тиргартен, въ новомъ квартал, гд строятся виллы, и видлъ уже наполовину оконченное зданіе, которое показалось мн знакомымъ. Я узналъ, что эту виллу строите вы для коммерціи совтника фонъ Берндта.

— Чему же вы такъ удивляетесь? Я уже много лтъ друженъ съ совтникомъ и теперь взялся за его постройку

— Но вдь проектъ этой виллы взять изъ моей папки. Это — мы работа!— горячо возразилъ Зигвартъ.— Что это значитъ?

— Ваша работа? Что вы хотите сказать? Я васъ не понимаю.

— Да. и я сначала ничего не понялъ! Меня точно обухомъ по голов ударило. Я побжалъ домой, раскрылъ папку, и убдился, что недостаетъ именно этого проекта. Кто могъ вынуть его? Кто могъ воспользоваться имъ безъ моего вдома?

Онъ подошелъ вплотную къ Гунтраму. Тотъ слегка отодвинулся со своимъ кресломъ и воскликнулъ:

— Что за тонъ! Вы забываетесь, Зигвартъ! Ужъ не сошли ли вы съума? Это просто неслыханно!

Въ этихъ словахъ звучало негодованіе, хотя голосъ говорившаго слегка дрожалъ, но Зигвартъ принялъ еще боле грозный видъ.

— Дйствительно неслыханно. Я окончилъ этотъ проектъ предъ самымъ отъздомъ, выработалъ до мельчайшихъ подробностей. Это,— мое самое любимое, произведеніе, на которое я возлагалъ огромныя надежды. Я еще никому не показывалъ его и берегъ, какъ завтную тайну.

— Мн кажется, что на васъ нашелъ припадокъ безумія,— спокойно сказалъ Гунтрамъ, пожавъ плечами.— Что мн за дло до вашихъ плановъ, и проектовъ? Если что нибудь изъ нихъ пропало, то обратитесь къ завдующему конторой. У меня есть дла поважне этого. Если бы я не былъ знакомъ съ вами уже нсколько лтъ и не зналъ васъ за крайне эксцентричнаго человка, способнаго вообразить себ самыя невроятныя вещи, въ случа если бы кому нибудь вздумалось составить проектъ, сколько нибудь похожій на вашъ,— я иначе отвтилъ бы вамъ. Но я запрещаю вамъ подобные оскорбительные намеки. Нашъ разговоръ конченъ, можете идти.

Зигвартъ сперва словно окаменлъ, а затмъ воскликнулъ:

— И вы имете смлость говорить это мн, котораго, вы обманули и обокрали? Пожалуйста ire вздрагивайте. Проектъ выкраденъ изъ моей папки для постройки Берндтской виллы, и вы признаетесь въ своемъ мошенничеств, признаетесь, говорю я вамъ, или..

Онъ схватилъ Гунтрама за плечи и сильно потрясъ его.

Гунтрамъ старался освободиться, ему удалось дотянуться до колокольчика, стоявшаго на стол. Онъ сильно позвонилъ, призывая въ то же время на помощь. Дверь открылась, въ комнату вбжалъ слуга, за нимъ — горничная. Черезъ другую дверь уже входила Берта, со своей камеристкой. Вс подумали, что на хозяина дома было произведено покушеніе, и бросились къ нему на помощь съ возгласами ужаса и негодованія. Онъ почти безъ чувствъ упалъ въ кресло.

— Рада Бога, что случилось?— воскликнула вн себя Берта.— Вы, кажется, съ ума сошли, господинъ Зигвартъ!

Гартманъ отступилъ, на его лиц выразилось горькое презрніе, а его глаза сверкнули угрозой, когда онъ отвтилъ:

— Къ сожалнію я въ полномъ разум, и вы въ этомъ скоро убдитесь. Но въ присутствіи слугъ намъ неудобно вступать въ объясненія. А съ вами мы еще поговоримъ, господинъ Гунтрамъ. Я буду отстаивать свои права, въ этомъ можете быть уврены!— и онъ вышелъ, изо всей силы хлопнувъ дверью.

IV.

Провинціальный городокъ Эберсгофенъ лежитъ въ восточной Пруссіи, на почтовомъ тракт. Окрестности его довольно однообразны, и вся его привлекательность состоитъ исключительно въ обиліи лсовъ, еще сохранившихся въ этихъ мстахъ… На цлыя мили тянется густой боръ, несмотря на всю свою красоту, придающій всей этой мстности какую-то отршенность отъ мира.

Близъ городскихъ воротъ лежало небольшое помстье, окруженное обширнымъ садомъ. Домъ былъ простъ и старомоденъ, но производилъ уютное впечатлніе. На площадк предъ домомъ, подъ большимъ букомъ, стояли столъ и нсколько стульевъ. Отсюда открывался видъ на зеленыя поля и лсъ.

Подъ букомъ сидла пожилая женщина и вязала длинный чулокъ изъ срой шерсти. Въ ея манер держаться и говорить было что-то ршительное, и вся ея фигура имла необыкновенно почтенный видъ.

— Я васъ опрашиваю, что выйдетъ изъ всей этой исторіи?— сказала, она почти повелительнымъ тономъ.— Если такъ будетъ продолжаться, то все кончится полнымъ крахомъ. Изъ-за этого вы перессоритесь съ бургомистромъ и со всмъ городомъ. Зигвартъ, вы — неисправимйшій упрямецъ.

Архитекторъ Зигвартъ, къ которому относились эти слова, сидвшій на стул въ самой удобной поз и выслушивавшій предназначавшіяся ему поученія, спокойно отвтилъ: — Совершенно врно, госпожа Герольдъ.

— Значитъ, вы согласны съ мною? Почему же вы не хотите воспользоваться тми средствами, которыя у васъ въ рукахъ, и не предоставляете длу идти своимъ чередомъ?

— Потому что отвчаю за то, чтобы вся эта исторія не свалилась отцамъ города на ихъ мудрыя головы. Вдь я надзираю за стройкой.

— Вы надзираете? Но вдь вы…

— Я — архитекторъ-распорядитель при постройк ратуши въ Эборсгофен,— докончилъ горькимъ тономъ Зигвартъ.— Такъ по крайней мр меня здсь величаютъ. Я здсь — старшій надзиратель, и больше ничего. Проектъ ратуши сдланъ не мною: Мы строимъ какой-то невроятный ящикъ, и я долженъ придерживаться проекта, какъ ученикъ заданнаго урока. Но я по крайней мр позабочусь, чтобы онъ оказался прочнымъ. Принимая на себя стройку, я немедленно заявилъ бургомистру, что смта слишкомъ мала и что городъ долженъ ассигноватъ значительно большую сумму, если желаетъ имть солидный матеріалъ. Уже цлый годъ препираюсь я изъ-за этого съ власть имущими. Если такъ будетъ продолжаться, то я брошу это дло.

— Совсмъ похоже на васъ. Всегда собираетесь пробить головой стну. Зачмъ же въ такомъ случа вы взяли это мсто?

— Потому что мн надо чмъ нибудь жить,— рзко возразилъ архитекторъ.— А на этомъ мст у меня оставалось ещ время заниматься другими работами.

— Да, да, и вы съ успхомъ использовали это свободное время. Всю змму просидли дома, какъ сусликъ въ нор.

— У меня была задумана большая работа, которую во что бы то ни стало надо было окончить.

— Но изъ этого вовсе не слдуетъ, что надо было жить такимъ мизантропомъ, вы вдь отказывались буквально отъ каждаго приглашенія, васъ ни раза не видли за ужиномъ въ ‘Солнц’, гд собирались другіе служащіе, и этимъ вы всхъ оттолкнули отъ себя. Вдь было же у васъ время бродить цлыми часами въ лсу, по глубокому снгу.

Несмотря на рзкій тонъ, въ упрекахъ Герольдъ слышалась материнская заботливость. Зигвартъ спокойно позволялъ отчитывать себя, такъ какъ съ дтства привыкъ къ этимъ нравоученіямъ. Въ т времена Герольдъ часто длала выговоры сыну старшаго лсничаго, посщавшему городскую школу и бывшему всегда заводилой всевозможныхъ школьныхъ проказъ. Она осталась врна этой привычк и по отношенію къ выросшему Зигварту, который и теперь рдко возражалъ ей. Однако при ея послднихъ словахъ онъ сдлалъ рзкое движеніе.

— Это вы не можете понять. У каждаго человка должно бытъ нчто, за что онъ можетъ уцпиться и безъ чего онъ погибнетъ, а здсь, въ Эберогофен, мн нетрудно было погибнуть. Я пропалъ бы безъ этихъ долгихъ, одинокихъ лсныхъ прогулокъ, во время которыхъ сознавалъ, что я — тоже человкъ и имю право на существованіе.

— Разумется,— нашъ Эберсгофенъ у васъ не въ чести!— сердито сказала старушка.— Между тмъ это — такой же городъ…

— Съ цлыми восемью тысячами жителей и конечно со всевозможными соціальными и всякими иными идеальными преимуществами…

— Перестаньте же! Я не позволю поносить мой родной городъ въ моемъ собственномъ дом. Если вы будете постоянно сердить меня своими вчными насмшками…

— То вы меня выставите,— докончилъ архитекторъ.— Мн предстоитъ уложить свой чемоданъ и убираться вонъ, куда глаза глядятъ. Можетъ быть, это было бы самое разумное.

— Это было бы величайшей глупостью, какую вы только могли бы сдлать, сердито крикнула старушка.— Если вамъ тяжело въ Эберсгофен, почему вы не обратитесь къ графу Равенсбергу? У него везд связи и знакомства, и ему стоитъ сказать слово, чтобы доставить вамъ хорошее мсто. Но вы объ этомъ конечно и не подумаете.

— Нтъ,— коротко и твердо отвтилъ Зигвартъ.

— Это только доказываетъ вашу глубокую благодарность къ человку, который такъ долго покровительствовалъ валъ. Что вы имете противъ графа? Вы всмъ обязаны ему — воспитаніемъ, образованіемъ. Посл смерти лсничаго онъ заботился о васъ, какъ отецъ.

— Я знаю, чмъ обязанъ графу,— перебилъ ее архитекторъ,— Именно поэтому я не хотлъ безпокоитъ его своей просьбой. Разъ навсегда не будемъ объ этомъ говорить!

Непоколебимая твердость этихъ словъ окончательно вывела пвъ себя Герольдъ. Она сердито бросила вязанье на столъ и воскликнула:

— Баста! Теперь хоть весь міръ перевернись вверхъ ногами, а уже вы настоите на своемъ. Посмотримъ, какъ вы сами пробьетесь, я же теперь ужъ ни слова не скажу.

Вслдъ затмъ она стремительно направилась въ домъ.

Зигвартъ остался одинъ. Онъ замтно измнился въ истекшіе два года: на лбу появилась глубокая морщина, около рта залегла горькая складка, которой прежде не было, на его лиц, запечатллись слды тяжелыхъ испытаній, хотя ему не было еще и тридцати лтъ.

Почти цлый годъ боролся онъ за свои права, и все-таки былъ побжденъ, потому что не могъ доказать ихъ. Гунтраму было легко справиться съ нимъ. Посл бурной сцены замолчать это дло, оказалось невозможнымъ, его всплыло наружу и возбудило много толковъ. Тогда Гунтрамъ обвинилъ своего прежняго ученика въ томъ, что, страдая маніей величія, онъ заявилъ претензію на произведенія сіроего учителя, такъ какъ случайно составилъ проектъ, схожій съ его проектомъ.— Ему, разумется, поврили. Да и кто же могъ бы заподозрить въ обман. извстнаго архитектора, почтеннаго человка съ сдыми волосами? А что представлялъ собою Германъ Зигвартъ? Молодого, никому неизвстнаго человка, который, можетъ бытъ, просто, хотлъ выманить сколько нибудь денегъ своимъ: дерзкимъ, ничмъ не доказаннымъ обвиненіемъ. Конечно его осудили, даже не выслушавъ!

Съ тхъ поръ Германъ везд натыкался на запертыя двери и оскорбительные отказы. Онъ боролся изо всхъ силъ, ни за что не хотлъ уступилъ, стремясь добиться того, что принадлежало ему по праву, но нужда заставила его покориться.

Разумется, онъ лишился своего мста, и Гунтрамъ позаботился, чтобы ему не нашлось другого въ Берлин. Тогда онъ взялъ наконецъ мсто въ Эберсгофен и уже цлый годъ тянулъ здсь лямку изъ-за хлба насущнаго.

Въ душ Зигвартъ все еще возмущался причиненой ему несправедливостью. Кром того онъ былъ въ Эберсгофен словно заживо погребенъ. Со времени своего студенчества онъ все время жилъ въ Берлин кипучею жизнью, теперь же заслъ въ провинціальномъ захолусть, со всмъ его мщанствомъ, не интересовавшимся ничмъ, кром сплетенъ и пересудовъ, иногда Зигварту казалось, что онъ долженъ стряхнуть съ себя всхъ этихъ людишекъ и бжать далеко-далеко, пока силъ. хватитъ, но до сихъ поръ еще выносилъ эту жизнь. Зигвартъ былъ не изъ тхъ, кто легко поддается судьб. Онъ готовъ былъ бороться съ нею не на животъ, а на смерть. Такая борьба, съ жизнью даже нравилась его сильной натур. Но сидть и терплино ждать, пока — еще Богъ всть когда — представится возможность вернуться къ настоящей жизни,— вотъ что было для него пыткой…

Долго сидлъ онъ, погруженный въ мрачныя мысли, и поднялъ голову только при скрип калитки, выходящей въ поле.

У входа въ садъ появилась фигура, видъ которой привелъ, архитектора въ глубокое изумленіе.

— Что это значитъ?— пробормоталъ онъ.— Самое высокопоставленное въ Эберсгофен лицо собственной персоной! Придется вытерпть этотъ визитъ…

Бургомистръ Клаудіусъ былъ маленькій, довольно тучный, господинъ, вся наружность котораго, говорила о довольств, и благоденствіи, несмотря на вс его старанія придать себ глубокомысленный и значительный видъ.

— Добрый вечеръ, господинъ архитекторъ,— заговорилъ онъ.— Я осматривалъ свои поля и завернулъ къ вамъ. Какъ поживаете?

Зигвартъ не могъ понять причину столъ неожиданнаго визита: онъ находился далеко не въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ бургомистромъ, такъ какъ постройка ратуши не разъ давала поводъ къ разнаго рода столкновеніямъ, но на этотъ разъ Клаудіусъ казался очень мирно настроеннымъ. Онъ услся на предложенный ему стулъ и началъ разговоръ вопросомъ:

— Вы сегодня рано ушли съ постройки?

— Да, потому что сегодня суббота, а по субботамъ у насъ кончаютъ часомъ ране.

— Это очень жаль, вы кое что пропустили: съ экстренной почтой къ намъ пріхалъ иностранецъ, мистеръ Вилльямъ изъ Нью-Іорка.

— Какъ, вы уже знаете его имя? Ужъ не велли ли вы своей тайной полиціи слдить за этимъ янки съ перваго же его шага?

— Я говорилъ съ нимъ,— пояснилъ бургомистръ,— потому что онъ говоритъ по-нмецки. Я пилъ свой послобденный кофе въ ‘Солнц’, когда онъ подъхалъ. Удивительный человкъ! Знаете ли, съ чего онъ началъ? Онъ прежде всею пошелъ къ новой ратуш, осмотрлъ ее и покачалъ головой. Томасъ видлъ это.

— Чего только не видитъ и на слышитъ Томасъ!— съ досадой промолвилъ архитекторъ.— Если на постройк кто нибудь чихнетъ или обзоветъ другогіо дуракомъ, онъ немедленно бжитъ и докладываемъ объ этомъ. Великолпный экземпляръ полицейскаго!

— Томасъ только исполняетъ слою обязанность. Разъ онъ служитъ въ полиціи, то обязалъ смотрть за порядкомъ. Кром того я поручилъ ему внимательно наблюдать за прізжимъ. Какъ вы думаете, что понадобилось этому господину въ Эберсгофен?

— Объ этомъ вамъ слдуетъ спросить у него.

— Ну, я поостерегусь сдлать это. У него такой сдержанный, даже надменный видъ. Впрочемъ вс американцы таковы. Вы, можетъ бытъ, знаете его?

— Я? Какъ могу я знать этого иностранца, свалившагося въ Эберсгофенъ, Богъ всть откуда, какъ снгъ на голову.

— Да, удивительно! А, знаете, онъ вдь освдомлялся, гд вы живете.

Теперь архитекторъ понялъ причину неожиданнаго визита бургомистра, отличавшагося огромнымъ любопытствомъ. Извстіе, что прізжій американецъ освдомлялся объ архитектор Зигварт, поразило почтенныхъ чиновниковъ, и представитель городской власти явился лично разслдовать дло.

— Въ Берлин мн приходилось встрчаться съ американцами,— сказалъ Зигвартъ,— но этого имени я что-то не помню. Можетъ быть, онъ только сошелъ на станціи, а пріхалъ собственно въ Равенсбергъ. Вдь графиня — американка изъ Нью-Іорка.

— Вроятно такъ оно и есть!— воскликнулъ Клаудіусъ, которому эта мысль до сихъ поръ не приходила въ голову,— Равенсберги дйствительно вернулись въ имніе. Тамъ теперь и старый графъ, и молодой графъ съ женой и цлымъ придворнымъ штатомъ. Хотя замокъ и великъ, но въ немъ едва нашлось для всхъ мста. Да, такіе господа умютъ жить! А вдь всмъ извстно, каковы были ихъ дла два года тому назадъ. Не женись тогда молодой графъ на милльонерш, не избжать Равенсбергу участи Графенау. Красива, должно быть, молодая графиня, но зато горда и надменна. Впрочемъ и Равенсберги вс кичились своей родовитостью. У кого не было шестнадцати предковъ, тотъ не существовалъ для нихъ. А теперь послдній представитель стариннаго рода женился на миссъ Морлэндъ!

— Родовое дерево въ наши дни уже не иметъ большого значенія,— замтилъ Зигвартъ:— оно капитулируетъ предъ золотомъ. Съ одной стороны — милльонъ, а съ другой — графская корона, это вполн современно.

Въ словахъ архитектора звучало съ трудомъ скрываемое презрніе. Но Клаудіусъ видимо находилъ подобный образъ дйствій въ порядк вещей и утвердительно кивнулъ головой.

— Да, многое на свт измнилось,— сказалъ онъ, собираясь съ силами для новаго словоизверженія, но вдругъ замтилъ вошедшаго въ садъ незнакомца, при вид котораго чуть не подпрыгнулъ отъ изумленія.

Незнакомецъ поклонился и коротко спросилъ:

— Гд я могу видть господина Зигварта?

— Это — я,— проговорилъ вставая архитекторъ.

Больше онъ не усплъ ничего сказать, потому что Клаудіусъ бросился къ пришедшему и разсыпался предъ нимъ въ любезностяхъ.

— А, мистеръ Вилльямъ! Я уже имлъ честь познакомиться съ вами. Вы ищете нашего архитектора? Позвольте мн поенакомить васъ.

— Меня зовутъ Вилльямъ,— обратился американецъ къ Зигварту, не обращая вниманія на бургомистра, но отъ него не такъ легко было отдлаться.

— Я не понялъ вашихъ намреній. Если бы я только могъ предположить, что вы желаете переговорить съ господиномъ Зигвартомъ…

— Да, и наедин,— ршительно отвтилъ Вилльямъ.

— О, я не хочу мшать вамъ,— сказалъ бургомистръ, однако не двинулся съ мста, пока Зигвартъ не пригласилъ американца въ свою комнату, слегка извинившись предъ Клаудіусомъ, который съ мучительнымъ любопытствомъ посмотрлъ вслдъ уходившимъ, не ршаясь слдовать за ними посл такого ршительнаго отпора.

— Какъ много говорить этотъ господинъ!— замтилъ американецъ, входя въ домъ.

— Къ сожалнію это у него хроническое. Пожалуйста направо, мистеръ Вилльямъ.

Онъ ввелъ американца въ свое помщеніе, состоявшее изъ двухъ комнатъ въ мезонин. Одна служила ему кабинетомъ и выходила окнами въ садъ. Это была большая, довольно низкая комната, обставленная старинной мебелью госпожи Герольдъ. По одной стн стоялъ большой диванъ со столомъ и стульями, у противоположной стны два шкафа съ книгами и палками съ чертежами, а у окна — большой письменный и чертежный столы.

Американецъ слъ на диванъ и внимательно оглядлся.

— Мн кажется, въ этомъ город вс очень любопытны,— заговорилъ онъ,— Или иностранцы здсь — большая рдкость? До самаго вашего дома за мной шелъ какой-то высокій человкъ съ большой саблей. Вонъ онъ стоитъ у калитки сада, какъ часовой.

Понявъ, въ чемъ дло, Зигвартъ едва удержался отъ улыбки.

— Это была почетная стража, вся вооруженная власть Эберсгофена, нашъ полицейскій, Томасъ. Онъ всегда ходитъ съ большою саблей, но еще никому не причинилъ ею зла.

— Здсь нтъ въ этомъ никакой необходимости,— презрительно замтилъ американецъ.— Эберсгофенъ — такой маленькій городъ.

— Да, съ Нью-Іоркомъ ему, разумется, не сравниться,— съ сердцемъ отвтилъ архитекторъ,— но въ немъ есть по крайней мр одна достопримчательность, а именно новая ратуша.

— Я уже видлъ ее,— кивнулъ головой иностранецъ.

— И увидвъ покачали головой. Позвольте выразить вамъ свое уваженіе, мистеръ Вилльямъ, у васъ врный взглядъ.

— Значитъ, проектъ составленъ не вами?

— Нтъ, я къ сожалнію не могу посягать на эту честь. Проектъ составленъ свтиломъ архитектуры, тайнымъ совтникомъ и такъ дале. Я только руковожу постройкой, но нельзя сказать, чтобы дло шло быстро: мы строимъ ратушу уже второй годъ. У насъ все должно совершаться медленно и осмотрительно. Сперва дло пройдетъ безчисленное количество инстанцій, затмъ надо, чтобы полдюжины писарей исписали себ пальцы до боли. Каждый кирпичъ долженъ быть сначала записанъ въ смту, каждый рабочій подробно опрошенъ. Когда же начнутъ дло, то оказывается, что нехватаетъ денегъ и надо еще накопить ихъ. А тутъ еще вчные пересуды, сплетни, дрязги, отъ которыхъ не избавишься, хоть изъ кожи вылзь!

— Почему же вы не вылзаете изъ кожи?— спросилъ американецъ, очевидно не понявъ послдней фразы Зигварта.

— Потому что это — пренепріятная процедура! Вы врно еще ни раза не пробовали этого занятія.

— Нтъ, но мн хотлось бы знать, зачмъ вы остаетесь при этомъ дл? Вы вдь были прежде въ Берлин?

Зигвартъ удивился, что американецъ зналъ объ этомъ, и отвтилъ уклончиво:

— Да, прежде, но уже годъ, какъ я оттуда ухалъ.

— А почему вы ухали?

— Это — мюе личное дло и ни до кого, кром меня, неткасается.

Въ его голос звучали нетерпніе и раздраженіе, но американецъ, устремивъ свои проницательные срые глаза на архитектора. спокойно проговорилъ:

— Я хочу это знать.

— А я не хочу вамъ сказать! Да и чему я обязанъ честью вашего посщенія? Мы вдь совершенно незнакомы другъ другу. Смю спросить, что именно привело васъ ко мн?

Американецъ указалъ на открытый шкафъ, изъ котораго выглядывали папки съ чертежами.

— Это вроятно — ваши проекты? Мн оылю бы интересно познакомиться съ ними.

Зигвартъ былъ такъ пораженъ этимъ заявленіемъ, что въ первую минуту не нашелся, что отвтить, потомъ насмшливо улыбнулся.

— Очень сожалю, но я не показываю своихъ чертежей первому встрчному, всякимъ постороннимъ людямъ. Я сталъ осторожне съ тхъ поръ, какъ меня научилъ этому горькій опытъ. Да и что вамъ за дло до моихъ чертежей и плановъ? Ее собираетесь ли вы поселиться въ Эберсгофен и построить себ виллу?

— Нтъ, я въ. Европ только проздомъ. Намъ, американцамъ, это не подходитъ, здсь, среди мелкихъ будничныхъ интересовъ, неподходящее мсто для большихъ предпріятій. Мы далеко опередили вашу маленькую Германію, очень далеко.

— Что?— воскликнулъ въ сильнйшемъ раздраженіи Зигвартъ,— нечего издваться надъ Германіей! въ своемъ дом я этого не позволю. Всякій, кто посметъ оказать хоть слово противъ Германіи, пусть убирается къ черту!

— Мистеръ Зигвартъ, вы становитесь грубы,— спокойно перебилъ его Вилльямъ.

— Очень радъ, что вы это наконецъ замтили,— гнвно замтилъ Зигвартъ и вскочилъ со стула, ожидая сильнаго отпора со стороны гостя, но тотъ продолжалъ спокойно смотрть на него своими проницательными, холодно-испытующими главами, а потомъ всталъ и сказалъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ:

— Вы — удивительный человкъ, мистеръ Зигвартъ, вы заинтересовали меня, и я еще вернусь.

Съ этими словами онъ взялъ со стола свою шляпу и съ тмъ же невозмутимымъ видомъ направился къ двери.

V.

Замокъ Равенсбергь и принадлежавшія ему помстья съ большими лсными угодьями находились всего въ часовомъ разстояніи отъ Эберсгофена. Прежде вс эти земли принадлежали графскому роду, многочисленному и богатому, но теперь почти угасшему и совершенно обднвшему. Легкомысленное веденіе хозяйства, расточительность, привычка жить на широкую ногу, когда средства уже не позволяли этого, мало-по-малу поглотили крупное состояніе. Теперешній хозяинъ Равенсберга получилъ отъ своего отца уже сильно обремененное долгами имніе и сдлалъ все, отъ него зависвшее, чтобы окончательно разорить его.

Графъ Бертольдъ провелъ довольно шумную юность. И его недаромъ звали ‘безумнымъ Равенсбергомъ’. Одаренный выдающейся наружностью и страстнымъ темпераментомъ, онъ везд одерживалъ многочисленныя побды, особенно надъ женщинами, и относился къ этимъ побдамъ съ беззаботностью баловня счастья, не думая, что часто разрушаетъ счастье другихъ. Только одинъ разъ дло приняло настолько серьезный оборотъ, что обезпокоило всю семью Равенсберговъ. Бертольдъ влюбился въ экономку матери, бдную сироту, рекомендованную графин одной ея пріятельницей. Молодой графъ готовъ былъ махнуть рукой на родовые предразсудки и собрался даже тайно повнчаться со своей возлюбленной. Къ счастью родные вовремя успли вмшаться въ дло и отправили молодого графа путешествовать, компаньонка же исчезла изъ замка. Романъ кончился разлукой. Унаслдовавъ посл смерти отца Равенсбергъ, графъ Бертольдъ женился на двушк хорошаго происхожденія, которая подарила ему желаннаго наслдника и продолжателя рода. Все это впрочемъ случилось очень давно, графиня скончалась десять лтъ назадъ, сынъ подросъ, а самъ графъ сталъ въ послдніе годы интересоваться политикой и считался однимъ изъ вожаковъ консервативной партіи. Между тлъ оскудніе продолжалось. Графъ уже давно былъ только номинальнымъ владльцемъ своихъ имній, долги на которыхъ росли съ каждымъ годомъ, но Равенсбергъ не признавалъ нужнымъ перестать играть роль богатаго землевладльца, которую игралъ вою жизнь, пока ему не стало грозить полное банкротство. Тогда онъ ухватился за послднее средство къ спасенію: онъ женилъ своего единственнаго сына, также Бертольда, на богатой миссъ Морлэндъ и этимъ спасъ свои имнія. Внчаніе состоялось въ Нью-Іорк, потомъ молодые отправились въ свадебное путешествіе вокругъ свта, длившееся цлый годъ, и вернулись въ Берлинъ. Тутъ молодая графиня была представлена къ двору и со своей красотой и богатствомъ играла выдающуюся роль въ берлинскомъ обществ, гд молодые провели вою зиму. Теперь они пріхали въ Равенсбергъ, служившій лтнимъ мстопребываніемъ графской семьи.

Графъ Равенсбергъ сидлъ съ сыномъ на террас. Старику было за пятьдесятъ, но онъ до сихъ поръ отличался замчательной красотой, высокой фигурой и гордыми чертами лица, а его голубые глаза горли почти юношескимъ огнемъ.

Рядомъ съ нимъ сынъ со своими мягкими и утомленными чертами лица казался очень невзрачнымъ. Даже теперь, въ оживленномъ разговор съ отцомъ, онъ былъ блденъ и имлъ усталый видъ. Поводомъ къ разговору служило извстіе, прочитанное имъ въ лежавшей предъ нимъ нью-іоркской газет.

— Увряю тебя, папа,— произнесъ Бертольдъ,— это совершенно иной міръ. Невозможно приложить нашъ обычный масштабъ къ условіямъ американской жизни. Я не думалъ, что дятельность Морлэнда такъ обширна и разнообразна. Въ его конторахъ перекрещиваются тысячи нитей, сталкиваются всевозможные интересы. Едва лишь были пріобртены участки близъ одной изъ станцій западной желзной дороги, какъ уже на мст появился цлый отрядъ архитекторовъ съ планами и проектами. Я увренъ, что черезъ десять лтъ тамъ вырастетъ цлый городъ. И во глав предпріятія опять-таки стоитъ Морлэндъ, руководящій и наблюдающій за всмъ. Просто голова кружится при вид такой невроятной работоспособности.

— Да, американцы умютъ гоняться за наживой,— холодно возразилъ отецъ Бертольда.— Я удивляюсь, какъ еще Морлэндъ находить время бывать въ Европ.

— Ему хочется повидать Алису, а, можетъ быть, и отдохнутъ отъ дловой горячки. Въ послднее время онъ постоянно здилъ изъ Нью-Іорка въ Хильтоушь — это — новое поселеніе — и обратно и очевидно утомился, а потому и постарался на нсколько мсяцевъ освободиться отъ длъ. Его предпріятія не даютъ ему ни минуты сидть сложа руки.

— Очевидно! Его секретарь пріхалъ раньше его и уже усплъ здсь устроиться. Онъ привезъ съ собою пишущія машины и переписчиковъ, и теперь ветхія комнаты въ Равенсберг напоминаютъ филіальное отдленіе нью-іоркской конторы.

— Папа!— съ легкимъ упрекомъ въ голос проговорилъ Бертольдъ.— Вдь этой контор мы обязаны тмъ, что Равенсбергъ свободенъ отъ долговъ, и доходы съ него предоставлены въ твое распоряженіе.

— И все-таки Равенсбергъ въ заклад у твоей жены,— рзко возразилъ графъ.— Получаемой тобою ренты вполн достаточно, чтобы вести приличный образъ жизни, но самого приданаго теб никогда не видать. Ты не долженъ былъ соглашаться на подобныя условія.

— Тогда Морлэндъ взялъ бы назадъ свое слово, а въ такомъ случа что было бы съ нами?

— Ну, даже если теб въ минуту крайней необходимости и пришлось принять такія унизительныя условія, то ты могъ бы измнить ихъ потомъ. Мужу принадлежитъ то, что иметъ жена. Однимъ взмахомъ пера Алиса могла бы перевести все на твое имя. Но ты не умешь вліять на нее.

— Алиса не поддается ничьему вліянію,— тихо сказалъ Бертольдъ.— Она самостоятельна, какъ женщина своей страны.

— И конечно понимаетъ всю власть, которую далъ ей въ руки ея брачный контрактъ. Она — дочь своего отца, а эти выскочки умютъ считать.

— Папа, Алиса — моя жена!

— Знаю, и теб незачмъ напоминать мн объ этомъ. Она носитъ наше имя, но, и будучи графиней Равенсбергъ, всетаки остается Алисой Морлэндъ. Она не понимаетъ нашихъ интересовъ и даже не хочетъ знать ихъ. Что для нея нашъ древній аристократическій родъ, наше имя, блиставшее въ продолженіе многихъ столтій? Украшеніе, которымъ она щеголяетъ при случа и на которое позарилась изъ тщеславія, чтобы не отстать отъ другихъ. Она и ея отецъ считаютъ себя, благодаря своимъ милліонамъ, равными намъ.

— Да и въ глазахъ всего свта они нисколько не ниже насъ,— съ горечью возразилъ Бертольдъ.— Ты не хочешь согласиться, что деньги въ наше время стали силой, предъ которой все преклоняется. Разв мы сами не были принуждены сдлать то же самое?

— Преклониться! Да вдь ты предложилъ ей гораздо боле, чмъ она могла дать теб. Я не противился такой женитьб, потому что въ ней одной было наше спасеніе, но теперь ты — мужъ, глава дома, или по крайней мр долженъ быть имъ. Эта умная, холодная американка сумла сдлать изъ тебя покорнаго супруга. Къ тому же ты былъ влюбленъ въ нее, да влюбленъ и до сихъ поръ, а она никогда не удостаивала отвчать на твою любовь.

— Потому что она вообще неспособна на чувства. Холодность въ ея натур.

— Возможно! Но въ ея глазахъ есть что-то далекое отъ холодности и равнодушія. Пока она еще не потрудилась глубоко заинтересоваться чмъ нибудь, а ты — не такой человкъ, который могъ бы научить этому. Но — берегись!— она можетъ проснуться.

Молодой графъ поблднлъ при такомъ безцеремонномъ предостереженіи, но ничего не отвтилъ. То, что сейчасъ было произнесено, уже давно мучило его душу смутными опасеніями. Онъ съ тайнымъ безпокойствомъ ожидалъ встрчи своего отца съ тестемъ. Посл помолвки дочери Морлэндъ провелъ лишь нсколько недль въ Графенау, у своихъ родственниковъ, чтобы ознакомиться съ Равенсбергомъ и привести въ порядокъ запутанныя дла. Тогда старый графъ слишкомъ хорошо сознавалъ близившуюся катастрофу, чтобы не отнестись къ американцу съ полнйшей предупредительностью, тотъ въ свою очередь, желая этого брака, отвчалъ графу тмъ же. Теперь, когда дло было заключено и оформлено и когда предстояло прожить нсколько мсяцевъ подъ одной кровлей, обстоятельства могли измниться.

Нсколько минутъ длилось молчаніе. Въ стеклянной двери террасы появилась молодая графиня въ амазонк и съ хлыстикомъ въ рук.

Алиса нисколько не измнилась. Она сохранила свой холодный, надменный видъ, свою прежнюю самоувренноссъ, но стала еще красиве, чмъ была двушкой. Она подошла къ собесдникамъ. Графъ всталъ и привтствовалъ ее съ рыцарскою вжливостью, она отнеслась къ нему съ почтительностью дочери.

— У насъ будутъ сегодня гости къ обду,— сказала она.— Мой отецъ похалъ въ Графенау и надется привезти съ собою родственниковъ.

— Бертольдъ уже говорилъ мн объ этомъ,— небрежно отвтишь графъ.— Ты каталась верхомъ?

— Да, папа. Я побывала въ ‘Лсномъ уголк’, въ охотничьемъ домик.

Бертольдъ вздрогнулъ. Утромъ онъ предложилъ жен сдлать совмстную прогулку, но она нашла., что слишкомъ жарко. Теперь, посл полудня, было не мене жарко, но она пожелала хать одна.

Молодая женщина сла между мужемъ и свекромъ и продолжала, играя хлыстикомъ:

— Я начинаю знакомиться съ Равенсбергомъ. Онъ красивъ, но страшно однообразенъ. Въ этихъ безконечныхъ лсахъ чувствуешь себя замуравленной, отрзанной отъ всего міра.

— Мн казалось, что въ эту зиму мы вполн насладились свтомъ,— возразилъ старый, графъ,— и я всей душой стремился въ мой тихій Равенсбергъ. Конечно было необходимо представить тебя ко двору и ввести въ наше общество, но это былъ просто какой-то безумный вихрь развлеченій, въ которомъ положительно невозможно было опомниться.

— Да, и это такъ утомительно,— сказалъ Бертольдъ, опустивъ голову на руки.

Жена взглянула на него сострадательно, но холодно.

— Бдный Бертольдъ! Ты крайне нервенъ и дйствительно не созданъ для такой жизни. Ты уже во время нашего путешествія постоянно казался утомленнымъ и наврно охотно вернулся бы домой черезъ три мсяца.

— А меня никогда не могли бы утомить путешествія,— сказалъ Равенсбергъ.— Прежде чмъ отдаться политик, я того и часто путешествовалъ, постепенно знакомясь съ тми странами, которыя бралъ себ за образецъ. Но вы въ одинъ годъ изъздили весь свтъ. Постоянно новыя страны и новые люди, новыя картины и новыя впечатлнія… это должно производить ошеломляющее дйствіе.

— Къ такому калейдоскопу скоро привыкаешь, и если онъ утомляетъ, то исключительно своимъ однообразіемъ,— улыбнулась Алиса.— Всюду новые декораціи и костюмы, но вдь люди въ сущности все т же. Кто надется встртиться съ чмъ нибудь интереснымъ, выдающимся, наврно ошибется въ своихъ расчетахъ. При ближайшемъ знакомств все оказывается будничной, сренькой прозой.

— Нсколько преждевременно мудрое разсужденіе для двадцатидвухлтней женщины,— сухо замтилъ графъ.

— У насъ рано знакомятся съ жизнью, папа, и начинаютъ судить о ней въ томъ возраст, когда у васъ молодыя двушки находятся еще въ полной зависимости отъ родителей. Я уже многое видла и испытала, но въ сущности не пережила еще ничего.

— А ты вдь вышла замужъ, и слдовательно…— рзко замтилъ старшій графъ.

— Разумется, но вдь это длаетъ каждая женщина, если ей представляется выборъ, замужество является нкоторой перемной въ нашей жизни, но настоящее событіе я представляю себ иначе.

Бертольдъ уже собирался вмшаться въ разговоръ, потому что видлъ, какъ омрачилось лицо его отца. Но избавленіе явилось съ совершенно неожиданной стороны: вошелъ лакей и доложилъ, что графа желаетъ видть архитекторъ Зигвартъ.

— Зигвартъ? Да, я дйствительно просилъ его придти въ это время. Ты конечно знаешь, Бертольдъ, что онъ уже цлый годъ въ Эберсгофен?— и графъ Равенсбергъ ушелъ съ террасы.

Алис имя архитектора Зигварта было совершенно незнакомо, и она равнодушно спросила:

— Вы собираетесь длать какія нибудь постройки къ замку?

— Нтъ, Зигвартъ — воспитанникъ моего отца,— отвтилъ Бертольдъ,— онъ — сынъ нашего прежняго старшаго лсничаго. Папа принялъ осиротвшаго мальчика подъ свое покровительство, воспиталъ его, далъ ему образованіе и очень любитъ его.

— Въ самомъ дл?— равнодушно замтила молодая женщина.— А теперь мн надо переодться къ обду. Я еще въ амазонк, а гости могутъ уже скоро пріхать.

Бертольдъ смотрлъ, какъ спускалась со ступенекъ террасы эта стройная и гордая владтельница Равенсберга. Она поддержала своими деньгами готовый рухнуть графскій домъ, и молодой графъ, можетъ бытъ, чувствовалъ это глубже и больне отца. Онъ напрасно надялся на то, что онъ и его, жена будутъ понимать и любить другъ друга! Они не только остались чужими въ эти два года брачной жизни, но все боле отдалялись другъ отъ друга. Если бы Бертольдъ обладалъ энергичной натурой своего отца, Алиса, можетъ быть, и чувствовала бы къ нему что нибудь боле снисходительной жалости, въ которой порой сквозило даже презрніе. Бдный Бертольдъ часто чувствовалъ это, но- все-таки любилъ красивую, холодную женщину, вступленіе которой въ берлинское общество сопровождалось цлымъ рядомъ тріумфовъ и обладаніе которой возбуждало во многихъ зависть къ нему. Но, глядя теперь на Бертольда,откинувшагося на спинку стула съ горькимъ выраженіемъ на плотно сжатыхъ губахъ, никто не назвалъ бы его счастливымъ человкомъ.

Между тмъ его отецъ вошелъ въ свой кабинетъ — большую угловую комнату, высокую и мрачную, въ которой находились шкафъ съ дорогими охотничьими ружьями, свидтельствовавшими о тотъ, что графъ — страстный охотникъ. У окна стоялъ Германъ Зигвартъ. При вход графа онъ сдлалъ нсколько шаговъ ему навстрчу и поклонился.

— Добро пожаловать, Германъ,— проговорилъ графъ, протягивая руку.— Давно мы не видались, очень давно! Ужъ въ Берлин мы рдко встрчались, а въ Эберогофен ты точно сквозь землю провалился. Ты знаешь, что я бываю здсь только лтомъ, и, узжая въ Италію, даже не попрощался со мною, а ограничился прощальнымъ письмомъ.

— Я заходилъ къ вамъ, графъ,— извинился архитекторъ,— но не засталъ васъ дома, а затмъ не хотлъ утруждать васъ. Въ Берлин у васъ всегда такъ много дла.

— Утруждать? Что за глупости! Ты отлично знаешь, что для тебя у меня всегда найдется время. Ну, а теперь присядемъ и поболтаемъ, чтобы я могъ поближе познакомиться съ твоими длами. Ну, какъ идутъ твои работы? Принесла ли теб пользу твоя поздка въ Италію? Ты вдь провелъ тамъ годъ? и цлыхъ полгода въ Рим? Мн кажется, что это — слишкомъ короткій срокъ для серьезныхъ занятій и что теб въ сущности слдовало побывать въ Париж.

— Но моей стипендіи могло хватить только, на годъ, и я принужденъ былъ сообразоваться съ этимъ,— возразилъ архитекторъ.

— Ты былъ принужденъ! ты просто былъ изумительно упрямъ, какъ и всегда въ этомъ вопросъ. Я же вдь предлагалъ теб удвоить сумму, предлагалъ вообще взять эту поздку на свой счетъ,— ты самъ отказался. Не могъ же я силой навязывать теб эти деньги.

— Для меня было вполн достаточно полученной суммы, и я не хотлъ злоупотреблять вашей добротой. Вы и такъ принесли мн достаточно жертвъ.

— Глупости! теб слдовало бы знать, что для меня это — вовсе не жертва, а между тмъ боле продолжительное пребываніе за границей было бы теб безусловно полезно. Теперь ты стоишь на своихъ ногахъ и строишь новую ратушу въ Эберсгофен. Во всякомъ случа это — хоть какое либо начало самостоятельной дятельности, хотя конечно въ такомъ городишк тебя не могутъ ни замтить, ни оцнить. Ты захватилъ съ собою проектъ ратуши? Мн интересно познакомиться съ твоимъ первымъ самостоятельнымъ трудомъ.

— Вы ошибаетесь, графъ. Проектъ составленъ не мною, а тайнымъ совтникомъ Бергеромъ. Какъ чиновникъ, онъ не иметъ права лично руководить постройкой и потому поручилъ ее мн.

— Проектъ — не твое произведеніе?— изумленно воскликнулъ графъ.— Такъ почему же ты торчишь цлый годъ въ этомъ захолусть? Германъ, я ршительно не понимаіо тебя.

— Я не могъ найти другое мсто. Начинающему архитектуру не приходится выбирать, надо брать, что найдется.

— Почему же въ такомъ случа ты не остался въ Берлин? Ты вдь работалъ у Гунтрама, могъ имть постоянную работу и, даже уходя отъ него, могъ бы попросить рекомендацію.

— На это я къ сожалнію не могъ расчитывать,— притворно-спокойнымъ тономъ отвтилъ Германъ.— Я разошелся съ господиномъ Гунтрамомъ.

— Разошелся! ученикъ съ учителемъ? Ты еще молодъ, только еще начинаешь свою карьеру, и теб слдовало подчиниться ему, какъ авторитету!— неодобрительно замтилъ графъ, очевидно думая, что дло идетъ лишь о различіи во взглядахъ.

Зитаартъ ничего не отвтилъ. Къ чему было защищаться? Онъ уже по горькому опыту зналъ, что ему не поврятъ, что и здсь онъ встртитъ то же недовріе и пожиманіе плечъ, съ которыми ему обыкновенно совтовали подчиниться сужденію учителя. Однако противъ этого онъ возмущался всей душой! Онъ молчалъ, по его рука судорожно сжимала ручку кресла, свидтельствуя о мук, которую онъ переживалъ во время этого экзамена.

— Ты очевидно переоцнилъ свои способности, желая пробиться исключительно своими средствами,— оказалъ графъ.— Это — постоянная ошибка молодости, за которую теб невидимому приходится платиться. Ты взялъ мсто въ Эберсгофен исключительно изъ упрямства, но это — не только задержка въ твоей карьер, а шагъ назадъ. Возвращайся въ Берлинъ или узжай въ Парижъ и старайся наверстать упущенное. Я предлагаю теб необходимыя для этого средства. А когда вернешься и захочешь устроиться самостоятельно, мы поговоримъ!

Предложеніе было великодушно, однако Зигвартъ холодно отвтилъ:

— Благодарю васъ, но простите, если и на этотъ разъ я не воспользуюсь вашей добротой. Занимаемое мною положеніе конечно очень скромно, но пока оно обезпечиваетъ меня и даже даетъ возможность удлятъ время дальнйшему образованію. Я вполн доволенъ.,

Равенсбергъ вскочилъ, и его глаза вспыхнули огнемъ.

— Ну, тогда оставайся здсь и порти всю свою карьеру единственно изъ-за своего упрямства и каприза. Мн уже надоло слушать на все ‘нтъ’ и ‘нтъ’ Я ждалъ отъ тебя большаго, но если ты удовлетворяешься такимъ жалкимъ положеніемъ, то, значитъ, не годишься для той широкой будущности, которую я теб открылъ, кто хочетъ оставаться внизу, того трудно поднять наверхъ. Ступай и оставайся въ Эберсгофен!

Зигвартъ молча поклонился и вышелъ изъ комнаты. Когда дверь за нимъ закрылась, графъ обернулся и сдлалъ невольное движеніе, какъ будто желая удержать его.

— Германъ!— воскликнулъ онъ, но сдержался и только топнулъ нотою.— Нтъ, я не могу уступить этому упрямцу, какъ уже столько разъ уступалъ. Ему необходимо наконецъ образумиться.

Кто зналъ вспыльчиваго и властолюбиваго Равенсберга, не переносившаго малйшаго противорчія даже отъ собственнаго сына, тотъ удивился бы, какъ скоро улегся его гнвъ.

— Упрямая голова!— пробормоталъ онъ, но уже улыбаясь, и, подойдя къ столу, началъ разбирать корреспонденцію.

Зигвартъ быстро прошелъ примыкавшую къ кабинету комнату, въ передней онъ остановился и вздохнулъ съ облегченіемъ, какъ будто сбросивъ съ себя тяжелую ношу. Для него были всегда непріятны эти аудіенціи, онъ часто упрекалъ себя въ неблагодарности къ человку, которому былъ обязанъ воспитаніемъ и образованіемъ, который осыпалъ его благодяніями, но… не могъ быть благодарнымъ. Каждый разъ, какъ онъ старался возбудить въ себ чувство благодарности, что-то возмущалось въ немъ, какой-то темный, враждебный инстинктъ запрещалъ ему это, и, чмъ больше старался онъ побороть себя, чмъ сильне становилось это загадочное ощущеніе. Онъ боролся съ этимъ чувствомъ съ самыхъ дтскихъ лтъ, нсколько минуть назадъ онъ скоре согласился бы умереть, чмъ сознаться въ настоящей причин разрыва съ Гунтрамомъ. И снова пользоваться благодяніями? нтъ! ни за что! пусть все идетъ попрежнему, онъ во что бы то ни стало сохранитъ свою самостоятельность.

У домика сторожа при възд въ паркъ Зигвартъ встртилъ графскій экипажъ. Окинувъ бглымъ взглядомъ сидвшихъ въ немъ двухъ мужчинъ и даму, онъ удивился и обратился къ сторожу:

— Кто эти господа?

— Владльцы Графенау, господина и госпожа фонъ Берндтъ.

— А господинъ, сидвшій на переднемъ сиднь, рядомъ съ дамой?

— Это — отецъ нашей молодой графини, мистеръ Вилльямъ Морлэндъ,— съ важностью отвтилъ сторожъ,— Они вчера только прибыли.

На губахъ Зигварта показалась легкая усмшка. Онъ кивнулъ головой сторожу и пошелъ дальше.

Итакъ, его постилъ самъ Вилльямъ Морлэндъ, американскій милльонеръ. А какъ безцеремонно онъ самъ обошелся съ нимъ вчера! Но что могло побудить этого господина явиться къ нему, назвавшись своимъ именемъ, а не фамиліей, и упорно сохраняя инкогнито?

Сперва Зигвартъ увидлъ въ инцидент только комическую сторону, но потомъ сталъ досадовать, находя его глупымъ. Вотъ уже годъ, какъ онъ сидитъ въ этой глуши и сердится на судьбу, не дающую ему выдти изъ тяжелаго положенія, этотъ человкъ, отыскавшій его въ его уединеніи, держитъ въ своихъ рукахъ тысячи нитей, благодаря которымъ можно бы вернуться въ міръ, въ жизнь,— и что же? Зигвартъ самъ выпроводилъ его за дверь, наговоривъ ему кучу грубостей! Онъ конечно уже не вернется.

— Да, это была величайшая глупость,— сказалъ молодой человкъ,— увы! не первая и вроятно не послдняя. Но въ сущности я правъ. Если кто нибудь посметъ въ моемъ дом поносить мое отечество, то опять будетъ немедленно выставленъ за дверь, будь онъ хоть десять разъ милльонеромъ!— и онъ, упрямо тряхнувъ головою, повернулъ на дорогу въ Эберсгофенъ.

Между тмъ гости подъхали къ крыльцу, гд были встрчены молодой четой. Ихъ пригласили въ гостиную поболтать до обда. Вдругъ Морлэндъ обратился къ своему зятю:

— Былъ у васъ сейчасъ архитекторъ Зигвартъ?

— Да, онъ былъ у моего отца,— отвтилъ молодой графъ,— Вы съ нимъ знакомы? Наврно встрчались въ Берлин?

— Нтъ, я видлъ его вчера въ Эберсгофен.

— Ты тамъ останавливался, папа?— спросила Алиса.— Мы были поражены, что ты такъ внезапно пріхалъ, даже не приказавъ выслать экипажъ прямо на станцію.

— У меня были на это свои причины,— былъ лаконическій отвт.

— Архитекторъ Зигвартъ?— переспросилъ Берндтъ.— Разв онъ теперь въ Эберсгофен? Впрочемъ ему было невозможно оставаться въ Берлип.

— Невозможно? Почему?— съ удивленіемъ опросилъ Бертольдъ.

— Можетъ быть, мн слдовало бы промолчать, но такъ какъ этотъ Зигвартъ иметъ повидимому отношеніе къ Равенсбергу, то будетъ пожалуй лучше сказать вамъ всю правду. Подобные элементы охотно заводятъ знакомства со знатными домами, чтобы впослдствіи эксплоатировать ихъ. Случилась непріятная исторія. Вы вдь видли мою новую виллу въ Берлин?

— Разумется! Архитекторъ Гунтрамъ создалъ настоящее произведеніе искусства.

— Да, я того же мннія, да и весь Берлинъ также. Но Зигвартъ заявилъ претензію на проектъ виллы, какъ на свою собственность.

— Зигвартъ?— воскликнулъ Бертольдъ.— Но, насколько мн извстно, онъ — ученикъ Гунтрама.

— Совершенно врно! Онъ уврялъ, что, закончивъ этотъ проектъ и узжая въ Италію, оставилъ его въ числ другихъ чертежей у своего учителя. Надо имть большую смлость, чтобы, будучи молодымъ, никому неизвстнымъ и ничмъ себя не заявившимъ человкомъ, взвести подобное обвиненіе на выдающагося архитектора. А Зигвартъ именно это и сдлалъ.

— Это невозможно!— воскликнулъ Бертольдъ.— Что же сказалъ на это Гунтрамъ?

— Онъ отнесся къ длу слишкомъ мягко: посмялся и сказалъ, что отъ человка въ его положеніи нельзя ожидать, чтобы онъ серьезно отнесся къ подобному обвиненію. Зигвартъ всегда отличался эксцентричностью. Возможно, что и у него былъ составленъ подобный проектъ, и на этомъ основаніи онъ выдумалъ всю эту исторію. Это — просто какая-то манія величія. Я смотрю на это дло, какъ на вымогательство, которое надо преслдовать самымъ энергичнымъ образомъ, но Гунтрама никакъ нельзя было заставитъ сдлать это.

— Шантажъ въ отношеніи своего учителя!.. это отвратительно!— проговорила Алиса съ выраженіемъ глубочайшаго отвращенія.

Ея отецъ, не произнесшій до сихъ поръ ни слова, обратился къ зятю и сухо спросилъ:

— Ты, разумется, берешь сторону Гунтрама, потому что уже давно знакомъ съ нимъ?

— Но, Вилльямъ, тутъ и рчи не можетъ быть о томъ, чтобы держать чью нибудь сторону,— вмшалась госпожа Берндтъ.— Всякая попытка отнестисъ къ этому длу серьезно была бы оскорбленіемъ для Гунтрама. Ты вдь знаешь, какое положеніе занимаетъ онъ въ Берлин. Чего онъ только тамъ не построилъ!

— Да, даже слишкомъ много: когда-то онъ былъ въ большой мод, но это уже давно прошло. Ваша вилла — геніальное произведеніе, но совершенно не въ его дух, Потому что все, что онъ создавалъ до сихъ поръ,— грошевый товаръ.

— Эта исторія кажется мн совершенно невозможной!— воскликнулъ сильно взволнованный Бертольдъ.— Зигвартъ! да вдь я знаю его съ самаго дтства! Онъ и подобное обвиненіе прямо несовмстимы.

— Мн извстны вс подробности отъ самого Гунтрама, слдовательно — изъ самаго достоврнаго источника,— возразилъ Берндтъ.— Онъ еще пощадилъ молодого человка, огласивъ дло лишь въ спеціальныхъ кругахъ, гд, разумется, вс отшатнулись отъ юнаго архитектора, и ему оставалось только ухать изъ Берлина.

Появленіе стараго графа положило конецъ разговору. Онъ привтствовалъ родственниковъ своего сына съ обычной элегантной вжливостью, но на этотъ разъ въ ней замчалась нкоторая сдержанность. За обдомъ вс по какому-то молчаливому соглашенію избгали затрагивать тему, которая очевидно вызывала общее раздраженіе.

VI.

Графенау не могъ сравниться съ гордымъ Равенсбергомъ. Это было дворянское помстье средней величины, но очень красиво расположенное. Замокъ стоялъ на возвышенности, съ которой открывался видъ на широкую рку, на деревню Графенау, пріютившуюся метду лугами и плодовыми садами, и на равенсбергскіе лса, темной линіей обрамлявшіе горизонтъ.

Въ самомъ Графенау не было большихъ лсныхъ угодій, а потому тамъ довольствовались однимъ лсничимъ, жившимъ въ ‘Совиномъ гнзд’.

Маленькій охотничій домикъ въ лсу, носившій это названіе и построенный въ стил рококо, отличался нкогда изяществомъ и граціозностью. Теперь онъ стоялъ среди своего зеленаго уединенія, запущенный и близкій къ полнйшему разрушенію, какъ забытое воспоминаніе прошлаго. Баронъ Гельфенштейнъ, много лтъ тщетно боровшійся съ разореніемъ, съ трудомъ сводилъ концы съ концами, не имя денегъ для поддержки домика, въ которомъ его предки часто собирались для веселой охоты. Теперь, благодаря великодушію новаго владльца Графенау, онъ нашелъ себ здсь убжище и могъ кое какъ жить благодаря предоставленному ему пріюту и своей небольшой пенсіи. Здсь доживалъ онъ свои послдніе дни съ молоденькой внучкой и старой служанкой, завдывавшей его хозяйствомъ. Кром нихъ въ охотничьемъ домик жилъ еще старый лсничій со своимъ помощникомъ.

Большая средняя комната съ балконными окнами, выходившими на большую террасу, еще сохраняла слды былого блеска. Выцвтшая живопись на потолк, подслповатыя зеркала въ потускнвшихъ золотыхъ рамахъ, мраморный каминъ, потрескавшійся и облупившійся, все напоминало о прошломъ. Перенесенная изъ замка мебель была такъ же стара и потерта, потому что все лучшее сдлалось жертвой аукціона.

Баронъ Гельфенштейнъ сидлъ у окна въ большомъ кресл, благодаря совершенно сдымъ волосамъ и глубокимъ морщинамъ, онъ казался дряхлымъ, измученнымъ старикомъ. Противъ него сидли графъ Бертольдъ и Алиса. Равенсберги всегда дружески относились къ своимъ сосдямъ и теперь считали своимъ долгомъ относиться со всевозможной предупредительностью къ старику, пережившему такое тяжелое горе. Старый графъ уже извстилъ сосда, сегодня Бертольдъ привезъ представить барону свою молодую жену.

Алиса ничего не имла противъ этого визита. Ей была извстна судьба прежняго владльца Графенау, принадлежавшаго теперь ея дяд, и она тоже находила необходимымъ оказать старику вниманіе. Но ей было невыразимо тяжело смотрть на старика, лицо котораго ясно говорило о пережитыхъ имъ нравственныхъ и физическихъ страданіяхъ. Ей, выросшей въ блеск и роскоши, въ первый разъ въ жизни пришлось близко присмотрться къ такой печальной дол. Она уже подыскивала предлогъ сократитъ свой визитъ, какъ вдругъ средняя дверь распахнулась со всего размаха, и въ комнату вбжала двушка съ разввающимися локонами и бросилась къ старому барону, крича:

— Ддушка, ддушка, я поймала лисицу-разбойницу, таскавшую у насъ куръ! вотъ она!

Добыча была съ торжествомъ положена къ ногамъ стараго барона, тщетно старавшагося умрить проявленія бурной радости своей внучки.

— Но, Траудль, разв ты не видишь, что у насъ гости?

Только теперь пришла двочка въ себя и, увидвъ гостей, радостно воскликнула:

— Бертольдъ, наконецъ-то ты здсь!

— Да, я снова здсь,— улыбаясь отвтилъ графъ,— и, какъ видишь, не одинъ. Мн приходится взять на себя церемонію представленія. Алиса, это — баронесса, Гертруда фонъ Гельфенштейнъ. Для насъ она просто ‘Траудль’, или ‘маленькая золотоволюсая Труда’. Хотя я на цлыхъ десять лтъ старше ея, мы были прежде добрыми друзьями, не правда ли, Траудль? А теперь посмотри на. мою жену и окажи, нравятся ли она теб.

Траудль посмотрла широко раскрытыми, изумленными глазами на молодую женщину, которая въ свою очередь была удивлена не меньше ея.

Какъ? это молодое существо, вбжавшее въ комнату, какъ шаловливый мальчишка, была баронессой фонъ Гельфенштейнъ? И что за видъ у нея! простое темно-срое платьице было ей узко и коротко, на ногахъ были одты грубые кожаные сапоги, черная поярковая шляпа далеко не блистала новизной, но на ней красовался зеленый султанъ, украшающій шляпы охотниковъ посл удачнаго выстрла. Стройная фигурка двушки еще не достигла полнаго развитія, а на лиц, сохранившемъ еще дтское выраженіе, сверкали темно-срые, о чемъ-то вопрошающіе глаза. Рыжеватые волосы распустились во премія охоты и стремительнаго бга и падали ей на спину. Юная баронесса была очевидно совершеннымъ ребенкомъ, несмотря на свои шестнадцать лтъ, и позволяла себ вс вольности дтскаго возраста.

Алиса произнесла нсколько подходящихъ словъ, холодныхъ и корректныхъ, какъ она сама, но Траудль не отрывала взора отъ ея лица и наконецъ воскликнула съ явнымъ восхищеніемъ:

— О, графиня, какъ вы хороши!

Алиса, улыбнулась, это наивное, страстное восхищеніе польстило ей боле, чмъ любая изъ ея побдъ. Она протянула молодой двушк руку и произнесла:

— Намъ слдуетъ поближе познакомиться, баронесса Траудль, будемъ друзьями! Хотите?

— , да, да! Я и съ Бертольдомъ всегда была дружна. Поомотри-ка на эту лисицу, Бертольдъ. Гофштетеръ предоставилъ мн выстрлить И говоритъ, что этр былъ мастерскій выстрлъ. Я хорошо попала въ рыжую плутовку, не правда ли?

Она подняла лисицу съ пола и потрясла ею съ торжествующимъ видомъ, но ддъ произнесъ укоризненнымъ тономъ:

— Ты совсмъ забываешь, что ты — взрослая двушка. Будьте къ ней снисходительны, графиня! Она проводить цлые дни съ лсникомъ, особенно съ тхъ поръ, какъ графъ Равенсбергъ подарилъ ей пони. Это было лишнимъ баловствомъ со стороны твоего отца, Бертольдъ. Она стала еще необузданне.

— О, мой пони — прелестное, восхитительное животное!— воскликнула Гертруда.— Ты видлъ его, Бертольдъ? Если нтъ, то я непремнно должна показать его теб и твоей жен. Пойдемъ со мной!

— Нтъ, оставь мн Бертольда,— остановилъ со ддъ,— я такъ давно не видалъ его. Но если вы ничего не имете противъ этого знакомства, графиня…

— О, разумется! Пойдемте, баронесса.

Алиса быстро встала, радуясь желанному предлогу, а Траудль въ восторг отъ того, что гостья пожелала видть ея пони, мгновенно завладла молодой женщиной и повела ее изъ комнаты.

— Все та же рзвая шалунья,— сказалъ Бертольдъ.— Наша маленькая златокудрая Труда нисколько не измнилась.

— Да она и не измнится,— мрачно возразилъ Гельфенштейнъ.— Вотъ что сдлалъ Гейнцъ со своей системой воспитанія! Ты вдь знаешь, онъ никогда не могъ примириться съ тмъ, что судьба не послала ему сына и наслдника, и потому воспиталъ дочь, какъ мальчика. Въ двнадцать лтъ она уже здила съ отцомъ на охоту и проводила съ нимъ цлые дни въ лсу и въ пол, и, чмъ боле походила на мальчика, тмъ боле онъ радовался. А матери вдь у нея давно не было.

— Да, она умерла слишкомъ рано и для дочери, и для Гейнца.

— Мой бдный Гейнцъ! Онъ никогда не врилъ въ возможность несчастья, а я въ продолженіе многихъ лтъ видлъ, какъ оно приближалось. Онъ все время надялся, что мы какъ нибудь вывернемся. Я не могъ не обвинить судьбы въ жестокости, когда посл того несчастнаго паденія съ лошади мн принесли моего сына умирающимъ. Теперь же я врю, что все было къ лучшему. Онъ не перенесъ бы такой горькой участи, я же долженъ испить чашу до послдней капли. А этотъ бдный ребенокъі Траудль выросла свободной и вольной, не имя никакого представленія о жизни, между тмъ придется же ей вступить въ эту жизнь и испытать ея безпощадныя требованія и суровую жестокость! Что будетъ съ моей Траудль, когда я закрою глаза?

— Но, дядя, какъ же ты можешь тревожиться объ этомъ? Ты вдь самъ назначилъ моего отца ея опекуномъ и отлично знаешь, что нашъ домъ будетъ ея домомъ.

— Знаю, Равенсбергъ общалъ мн это. Но все же т очень горька мысль., что единственное дитя моего сына будетъ всю свою жизнь жить изъ милости въ вашемъ дом.

— Всю свою жизнь! Но вдь Траудль семнадцать лтъ, и она можетъ скоро выдти замужъ.

— Нищая, безприданница никогда не выйдетъ замужъ. Мы вс боремся съ тяжелымъ временемъ, но въ конц концовъ оно побждаетъ насъ. Твой отецъ продолжаетъ бороться съ присущей ему энергіей. Онъ возвелъ надежный валъ вокругъ себя и своего дома, но зато принесъ въ жертву своего сына.

— О, нтъ! Я по доброй вол сдлалъ то, что долженъ былъ сдлать ради имени и чести нашего дома. Они не должны были погибнуть. Въ нашемъ кругу романическіе браки представляютъ рдкое исключеніе, обыкновенно родъ и его интересы ршаютъ дло. То же самое сдлалъ и мой отецъ, да и Гейнцъ при выбор жены руководился твоими желаніями и совтами. И оба брака были счастливы.

— Да, потому что въ обоихъ случаяхъ женились на ровн, ты же взялъ себ жену изъ совершенно иного міра. Неужели ты вришь, что эта красивая, гордая женщина, отлично сознающая, что все въ ея власти, когда нибудь станетъ совсмъ нашей? А ты чувствуешь ли себя счастливымъ въ качеств мужа ‘принцессы’?

— Дядя Гельфенштейнъ!— вспылилъ было Бертольдъ вспыхнувъ, но старикъ сдлалъ успокоительный жестъ.

— Я говорю это, вовсе не желая оскорбить тебя, но ты со своей чуткостью и воспріимчивостью мене всего годишься для этой роли. Впрочемъ длу уже не помочь. Мы вс попали подъ колесо, и оно неминуемо раздавитъ насъ. Благо тому, кто теперь наверху,— и мы были тамъ когда-то!

Въ словахъ старика звучала мрачная покорность. Молодой графъ всталъ, видимо страдая отъ оборота разговора, и произнесъ:

— Ты боленъ и озлобленъ, дядя, и видишь все въ мрачномъ свт. Счастье еще, что съ тобою Траудль съ ея живымъ личикомъ и веселымъ смхомъ. Ты позволишь мн сходить за женой? Намъ пора домой.

Подъ старымъ букомъ сидли Алиса и Траудль. Пони былъ приведенъ и осмотрнъ, но Алиса, имвшая въ своемъ распоряженіи цлую кошошню, ршительно не могла понять, какъ можно быть такъ безгранично счастливой, обладая единственной маленькой лошадкой, и еще мене понимала, какъ могла семнадцатилтняя баронесса оставаться такимъ ребенкомъ. Въ ея годы Алиса уже вступила въ общество совершенно взрослой молодой двушкой. Но знакомство съ молоденькой баронессой имло для нее прелесть новизны. Траудль представляла собою что-то необычайное, непосредственное, самобытное, это заинтересовало Алису, и она со снисходительной улыбкой слушала болтовню двушки, уже относившейся къ ней съ доврчивостью и безцеремонностью ребенка, вдь жена Бертольда не могла быть ей чужою.

— Да, мы живемъ здсь довольно уединенно,— сказала она въ отвть на разспросы Алисы,— особенно зимою, когда насъ совсмъ заносить, снгомъ, тогда я не вижу никого, кром ддушки, Гофштетера и нашей старой Лены. Ддушка всегда, боленъ и грустенъ. Гофштетеръ говоритъ, что ддушка никакъ не можетъ примириться съ тмъ, что мы вылетли въ трубу.

— Вылетли въ трубу? Что это значить?— переспросила Алиса.

— Такъ обыкновенно говорилъ про людей, у которыхъ все стало изъ рукъ вонъ плохо,— наивно объяснила Траудль.— Гофштетеръ предсказывалъ это. Онъ всегда говорилъ, что все- пойдетъ къ черту, такъ оно и вышло. Гофштетеръ всегда правъ.

Молодая женщина слушала съ возрастающимъ удивленіемъ. Эти выраженія поражали ее, и, по ея мннію, Траудль въ обществ оказалась бы прямо невозможной.

— Вы до сихъ поръ пользовались повидимому самой завидной свободой,— съ замтной, ироніей сказала она.— Вамъ еще многому придется поучиться, когда вы станете посщать общество и выйдете замужъ.

— Замужество не про меня писано,— возразила Траудль.

— Почешу же? Разв вы питаете отвращеніе къ браку?

— О, нтъ, вдь мой папа былъ женатъ, и Бертольдъ женатъ, но Гофштетеръ говоритъ, что теперь никто не женится на благородной двушк, у которой нтъ ни гроша. Вс мужчины гонятся за деньгами, а у меня ровнешенько ничего нтъ.

— Кто же собственно этотъ Гофштетеръ, на котораго вы постоянно ссылаетесь, какъ на авторитетъ? Онъ повидимому играетъ для васъ ролъ оракула.

— Гофштетеръ — это нашъ лсничій, то есть теперъ-то онъ состоитъ на служб у фонъ Берндта. Онъ говоритъ, что теперь ему не стоитъ служить и что онъ останется здсь только, пока ддушка будетъ жизнь. Онъ всегда служилъ только Гельфенштейнамъ, а до другихъ ему дла нтъ. Вотъ онъ каковъ у насъ! Гофштетеръ, поди сюда!

Подошедшій откуда-то сбоку человкъ приблизился къ разговаривающимъ. Это былъ настоящій лсничій стараго закала, сильный и здоровый, съ темно-краснымъ, загорлымъ лицомъ, которому густыя, косматыя брови и щетинистая сдая борода придавали немного сердитый видъ. Во всей его осанк и въ томъ, какъ онъ поклонился графин и вытянулся предъ ней, замчалась военная выправка.

— Вы — лсничій коммерціи совтника фонъ Берндта?— снисходительно спросила его Алиса.

— Да,— послдовалъ короткій отвтъ, звучавшій не только не особенно почтительно, но даже не особенно вжливо.

— И вы живете здсь, въ ‘Совиномъ гнзд’?— продолжала Алиса.

На этотъ разъ лсничій только кивнулъ головой и пробормоталъ что-то непонятное, но тутъ Траудль соскочила со своего мста и подбжала къ нему, говоря:

— Гофштетеръ, старый ворчунъ, будь же повжливе! вдь это — графиня Равенсбергъ. Будь сейчасъ же учтивымъ, а то я задамъ теб трепку!— и тотчасъ же маленькія ручки энергично взъерошили щетинистую бороду лсника.

Онъ и не подумалъ сопротивляться, по его загорлому лицу расплылась улыбка, свидтельствовавшая о томъ, какъ хорошо онъ себя чувствовалъ во время этого ‘наказанія’, и онъ только проворчалъ не то сердито, не то ласково:

— Будьте же умницей, баронессочка.

‘Баронессочка’! Американка-графиня находила это неслыханнымъ, она видла въ отцовскомъ дом лишь строго вымуштрованную прислугу, ни о какой близости съ которой не могло быть и рчи, а съ тхъ поръ какъ вступила въ нмецкую аристократію, она придерживалась этикета еще строже, чмъ это длается въ большинств знатныхъ домовъ.

— Оригинально же вы обращаетесь со своими слугами, баронесса!— вполголоса сказала она по-французски.

Траудль хорошо впала французскій языкъ, а потому отвтила Алис на томъ же язык:

— О, Гофштетеръ — не слуга, онъ — членъ семьи, питомецъ Графенау. Его взяли въ замокъ совсмъ маленькимъ мальчикомъ, потомъ онъ былъ егеремъ, затмъ лсничимъ, ходилъ на войну подъ начальствомъ моего отца. Не правда ли, Гофштетеръ, ты вдь нашъ?

Лсничій понялъ лишь послднія слова, произнесенныя по-нмецки, но, казалось, понялъ смыслъ и всей остальной рчи. Онъ недружелюбнымъ взглядомъ окинулъ красивую женщину, надменно смотрвшую на него сверху внизъ, потомъ привлекъ къ себ свою ‘баронессочку’ и сказалъ почти угрожающимъ тономъ:

— Да, да, я вашъ и всегда останусь вашимъ. Никто не посметъ обидть васъ или господина барона,— за это уже я отвчаю!

— Знаю, мой милый, старый Гофштетеръ, и ддушка тоже знаетъ это!— и Траудль прижалась къ нему, приложивъ свое милое розовое личико къ его жесткой бород.

Это было уже слишкомъ для Алисы, и она быстро встала, какъ разъ въ эту минуту за нею пришелъ Бертольдъ. Онъ также привтствовалъ Гофштетера съ совершенно неподходящей сердечностью. Этотъ лсничій очевидно пользовался здсь особенными привилегіями.

Еще разъ прошли вс въ домъ, чтобы попрощаться со старымъ барономъ, затмъ графскій экипажъ отъхалъ. Траудль стояла у воротъ, съ восхищеніемъ смотря ему вслдъ. Въ своемъ тихомъ, уединенномъ уголк она была положительно ослплена появленіемъ блестящей молодай графини. Гофштетеръ, державшійся до этой минуты въ почтительномъ разстояніи, подошелъ къ ней.

— Ухали,— печально проговорила молодая двушка.— Ддушка былъ такъ радъ Бертольду! Понравилась теб его жена?

— Вовсе не понравилась.!

— Почему же? она такъ красива!

— И себя не помнить отъ гордости. Смотритъ на нашего брата, какъ будто мы — вовсе не люди! Ея тетка въ Графенау такая же. Да она вдь оттуда же и такъ же богата. Проклятыя деньги!

На лицо Траудль набжала тнь грусти.

— Не брани деньги! Если бы у ддушки были деньги, намъ не пришлось бы ухать изъ нашего чуднаго Графенау.

— Вотъ объ этомъ-то я и говорю,— воскликнулъ окончательно разъяренный Гофштетеръ.— Именно тогда деньги и бываютъ проклятыми, когда ихъ нтъ. Теперь въ Графенау денегъ много, недаромъ коммерціи совтникъ теперь ‘фонъ’. Биржевая аристократія! Такіе господа всегда торопятся пріобрсти старый дворянскій замокъ, зато мой старый баринъ сидитъ въ ‘Совиномъ гнзд’. И молодой графъ также женился на такой денежной принцесс. Какъ-то ему поздоровится? Мн сдается, что не особенно.

— Молчи!— воскликнула огорченная двушка.— Не говори ничего противъ Бертольда, я не позволю! Бертольдъ такъ добръ!

— Да, добръ, но и только, а съ одной, добротой не пробьешься въ жизни, особенно съ такой женой. Теперь она командуетъ и имъ, и Равенсбергомъ, и всмъ ршительно, пока не найдется кто нибудь, кто станетъ управлять ею, но уже основательно! И я бы очень хотлъ, чтобы она наскочила на такого.

Траудль уже давно привыкла къ сердитымъ выходкамъ своего стараго друга, который не могъ примириться съ потерей замка, и ненавидлъ все, что было связано съ этой катастрофой.

— Я здсь долго не уживусь,— продолжалъ онъ ворчать,— какъ только господинъ баронъ закроетъ глаза… Ну, ну, баронессочка, нечего длать такое печальное личико! вс мы когда нибудь умрешь, а ддушка хвораетъ, и жизнь уже боле не радуетъ его. Тогда я уйду далеко, за море.

— Въ Америку? къ дикарямъ? Да они вдь — людоды!

Лсничій расхохотавшись поднялъ свой мускулистый кулакъ.

— Пустъ попробуютъ състь меня. Я постараюсь испортить имъ аппетитъ. Да это и неправда, баронессочка. Тамъ все идетъ какъ слдуетъ, и индйцы вовсе не такъ дурны, какъ кажутся. Винклеръ, сынъ нашего инспектора, уже почти шесть лтъ живетъ тамъ. Онъ служить при новой желзнодорожной линіи, которую проводятъ на западъ, и пишетъ, что, имя немного денегъ, тамъ можно достигнуть многаго. Я уже не разъ говорилъ объ этомъ съ отцомъ. Деньжонокъ я прикопилъ, у меня есть дв сильныя руки, а стрлять и здить верхомъ я — мастеръ. Этого достаточно, говорить Винклеръ. Уду къ дикарямъ!

— А я останусь здсь одна!— воскликнула Траудль.— Что же я-то буду длать, когда не будетъ ни тебя, ни ддушки?

— Такъ удемъ вмст и будемъ тамъ вмст охотиться, но, разумется, не такъ, какъ здсь, на лисицъ, зайцевъ и оленей. Тамъ всюду кишатъ дикіе зври, и вотъ по нимъ-то стрлять, должно быть, настоящее блаженство!

— Да, Гофштетеръ, да!— радостно воскликнула Траудль.

Потомъ она услась подъ буками и принялась подробно обсуждать планъ будущей американской жизни. Ни лсничему, ни его баронессочк не приходило въ голову, что могутъ встртиться какія нибудь затрудненія въ исполненіи этикъ плановъ. Оба увлекались ими отъ всей души.

VII.

Между темъ коляска уносила молодую чету обратно въ Равенсбергъ. Алиса не могла не удивляться невоспитанности молодой баронессы и ея обращенію съ лсничимъ, Бертольдъ заступился за свою маленькую подругу дтства.

— Нтъ, наша златокудрая Труда все-таки очаровательна,— сказалъ онъ,— она — видніе изъ лсной сказки.

— Но не можетъ же она вчно оставаться героиней лсной сказки,— возразила Алиса.— Дни стараго барона сочтены, а ты самъ говорилъ, что посл его смерти ее пріютятъ въ Равенсберг. Необходимо хоть немного выдрессировать ее для общества.

— Именно выдрессировать! Только я чувствую, что Траудль не поддастся этой дрессировк. И не кажется ли теб, что большое счастье — расти свободной, вольной и счастливой? Мы оба никогда этого не знали, Ты воспитывалась въ лучшемъ учебномъ заведеніи, я росъ слабымъ, болзненнымъ мальчикомъ, котораго, постоянно берегли и холили. Въ такихъ случаяхъ о свобод и рчи нтъ.

— Возможно, что ты и не справился бы со свободой, бдный Бертольдъ!— иронически-сострадательно замтила Алиса.

Онъ стиснулъ губы, не желая показать, что оскорбленъ этими словами, и перемнилъ разговоръ.

— Нельзя сердиться и на ласковое обращеніе Трудль съ лсничимъ,— сказалъ онъ, возвращаясь къ прежней тем:— онъ носилъ ‘свою баронессочку’ на рукахъ, когда она не умла еще ходить, когда же надъ его господами разразилась катастрофа, онъ, по своей сердечной простот, предложилъ помочь имъ всмъ, что имлъ. У Гофштетера никогда не было ни жены, ни дтей, онъ былъ всегда крайне неприхотливъ, ограничивался самымъ необходимымъ и въ тридцать лтъ скопилъ себ маленькій капиталецъ. Когда Гельфенштейны обанкротились и имніе было назначено къ продаж съ аукціона, Гофштетеръ явился къ барону, положилъ предъ нимъ нсколько расписокъ сберегательной кассы и чекъ государственнаго банка и спокойно сказалъ: ‘Вотъ, господинъ баронъ, все, что у меня есть, можетъ быть., этого будетъ достаточно? И если даже все это пойдетъ къ черту, мы все-таки попытаемся’.

— Что же, баронъ взялъ эти деньги?

— Конечно нтъ! Да и вся сумма была бы каплей воды, упавшей на раскаленный камень. Но лсничій непремнно хотлъ отдать все скопленное тяжелымъ трудомъ и былъ просто безутшенъ, что ему этого не разршили.

Молодая женщина задумалась. Она случайно заглянула въ совершенно иной міръ, котораго не понимала. Почтительная, прекрасно вымуштрованная прислуга въ ея дом въ Нью-Іорк мнялась довольно часто и заботилась лишь о томъ, чтобы чмъ нибудь поживиться въ богатомъ дом. Господа звали это, но допускали, потому что были безсильны измнить это.

— Ты ничего не имешь противъ того, чтобы мы сдлали небольшой крюкъ?— спросилъ Бертольдъ.— Мн хотлось бы захать въ лсничество и переговорить со старшимъ лсничимъ. Я тамъ выйду, а ты позжай дальше.

— Нтъ, я лучше пройдусь пшкомъ,— возразила Алиса.— Папа говорилъ вчера, что пшеходная дорожка очень красива.

— Она дйствительно красива, но теб придется идти по ней около часа, а не можешь же ты совершенно одна…

— Почему? разв ваши лса не безопасны?

— Вполн, но папа будетъ недоволенъ, если ты безъ про вожатаго…

— Нтъ, ужъ позволь мн поступать по собственному желанію,— твердо прервала молодая женщина.

Дохавъ до лсничества, оба вышли изъ экипажа. Лошади остались ждать молодого графа, а его супруга пошла одна по лсной дорожк.

Стояли прекрасные жаркіе дни. Все въ чащ замерло, только изрдка раздавалось и опятъ смолкало птичье щебетанье. Казалось, все дремало и грезило въ эти знойные часы.

По узкой тропинк, перескавшей равенсбергскій лсъ, шелъ Зигвартъ, освободившійся на нсколько часовъ отъ своихъ занятій, чтобы почувствовать себя ‘въ сущности человкомъ’. Въ Эберогофен ему отравляли жизнь придирками, и ему приходилось платиться за свою неподатливость и за то, что онъ особенно замтно выражалъ ее при постройк, дороговизна которой и такъ заставляла охать отцовъ города. Зигвартъ уже нсколько разъ пытался бросить мсто, на которое смотрлъ, какъ на тяжелый оброкъ, но, куда ни обращался, нигд не могъ получитъ занятій. Приходилось, скрпя сердце, покориться. Погруженный въ мрачныя мысли, онъ не обращалъ вниманія на окружающее. Свернувъ на боле широкую дорожку, онъ чуть не наступилъ на какой-то маленькій предметъ, лежавшій на земл. Онъ нагнулся и поднялъ его.

Это была очень изящная записная книжка съ монограммой и золоченымъ карандашомъ. На первыхъ страницахъ были какія-то замтки на англійскомъ язык, а въ боковомъ карманчик лежало нсколько визитныхъ карточекъ, на которыхъ стояло подъ графской короной: ‘Графиня Алиса фонъ Равенсбер’гъ’.

Кладя находку въ карманъ, чтобы занести ее въ лсничество, Зигвартъ замтилъ шагахъ въ ста даму, гулявшую повддиному въ полномъ одиночеств среди лсной глуши. Она была высока и стройна, по осанк, туалету и большой шляп со страусовыми перьями въ ней легко было узнать даму высшаго общества.

‘Не сама ли это графиня?— подумалъ Зигвартъ.— Тмъ лучше: я могу немедленно возвратитъ ей книжечку’.

Онъ ускорилъ шаги и черезъ нсколько минуть нагналъ Алису. Она обернулась предъ Зигвартомъ стояла незнакомка съ горнаго озера.

Оба тотчасъ узнали другъ друга. Нсколько минутъ они молчали, потомъ Зигвартъ вынулъ изъ кармана книжку и произнесъ:

— Позвольте узнать, не вы ли потеряли эту книжку? Я только что нашелъ ее въ лсу.

Молодая женщина быстро взглянула на протянутую ей вещь.

— Да, это — моя книжечка. Но… мн кажется, что мы видимся уже не въ первый разъ.

— Мы уже видлись два года тому назадъ, въ Швейцаріи.

— Помню, на горномъ озер. А теперь встрчаемся въ лсахъ восточной Пруссіи.

— Да, въ совершенно иномъ уголк Европы,— сказалъ Германъ.— Прошу прощенья, что прочелъ визитную карточку, но я считалъ себя въ прав выяснить, кому принадлежитъ моя находка.

Алиса, взявъ книжку, сказала обычнымъ холоднымъ тономъ:

— Мн хвалили красоту этой дорожки, а такъ какъ и вы вроятно гуляете, то…— и она легкимъ движеніемъ руки пригласила архитектора составить ей компанію.

Онъ принялъ приглашеніе съ несвойственной ему застнчивостью, встрчу въ Швейцаріи онъ рдко вспоминалъ и вроятно окончательно забылъ бы ее, если бы она случайно не была связана съ воспоминаніемъ о горномъ озер, очаровавшемъ его тогда сбоямъ величественнымъ уединеніемъ.

Итакъ, это была графиня Равенсбергъ! Зигвартъ не понималъ, почему это извстіе такъ непріятно поразило его. Не все ли ему равно? Но онъ не могъ преодолть непріятное ощущеніе и молчалъ, предоставивъ ей начинать разговоръ.

— А какъ вы попали сюда?— спросила Алиса, когда они медленно пошли по тропинк.— Вы вдь говорили, что живете въ Берлин.

— Въ то время я еще жилъ въ Берлин, но я завишу отъ своей работы и долженъ жить тамъ, куда она меня привяжетъ. Я вдь не принадлежу къ высшему кругу и долженъ пробивать себ дорогу собственными силами. Вы стоите на высот, гд не имютъ понятія о тхъ, кто борется и трудится внизу.

Слова были вполн почтительны, но въ тон звучала та же скрытая насмшка. Алиса поняла его и съ негодующимъ видомъ поднявъ голову, отвтила:

— Мой отецъ всмъ обязанъ исключительно только себ. И онъ когда-то былъ ‘внизу’, и только трудъ поднялъ его на высоту и сдлалъ могущественнымъ.

Зигвартъ съ изумленіемъ посмотрлъ на нее. Онъ не зналъ, чмъ пріобрлъ Морлэндъ свое богатство, но былъ увренъ, что графиня Равенсбергь вмсто того, чтобы подчеркивать прошлое своего отца, постарается поскоре позабыть его. Въ глазахъ Зигварта эта молодая американка, купившая себ на отцовскія деньги нмецкую графскую корону, не могла претендовать на особенное уваженіе.

— Мистеръ Морлэндъ можетъ гордиться результатомъ своего труда,— возразилъ онъ,— но не всякому выпадаетъ на долю счастье найти настоящую почву, на которой онъ можетъ утвердиться и дойти до процвтанія.

— Мой отецъ самъ создалъ себ такую почву,— сказала Алиса.— Гд есть воля, тамъ найдется и путь,— говоритъ наша американская пословица. Но не всякій уметъ хотть.

Въ послднихъ словахъ звучало легкое пренебреженіе, Зигвартъ выпрямился и съ удареніемъ сказалъ:

— Я хочу!

Алиса ничего не отвтила, будучи поражена. Она не разъ, слышала эти слова изъ устъ своего отца, но здсь они звучали особенно серьезно и сильно. Въ этомъ ‘я хочу’ слышалась желзная энергія.

— Въ такомъ случа найдется и путь,— наконецъ сказала она, смущенная страннымъ оборотомъ, который неожиданно принялъ разговоръ, совсмъ какъ и въ прошлый разъ.

Они и тогда говорили о самыхъ безразличныхъ предметахъ, но она натолкнулась на такой характеръ, съ какимъ до сихъ поръ ей не приходилось встрчаться. Эта мысль невольно промелькнула въ ея голов и поразила ее не мене только что услышанныхъ здсь надменныхъ, гордыхъ словъ. И она даже не знала, кто и что этотъ человкъ!

— Наша встрча была мимолетна,— снова начала она,— мы разстались, едва успвъ познакомиться. Это не должно повториться. Вы знаете мое имя, могу я узнать ваше?

— Я — архитекторъ Зигвартъ и работаю въ Эберсгофенъ.

Алиса отшатнулась, ея лицо приняло ледяное выраженіе, и она въ безмолвномъ удивленіи смотрла на архитектора.

Онъ понялъ ея молчаніе и медленно произнесъ:

— Вы повидимому знакомы съ моимъ именемъ, графиня? Можетъ быть, вамъ уже называли его?

— Да!— жестко отвтила Алиса.

— Въ связи съ именемъ Гунтрама?

— Да!— и Алиса отодвинулась отъ Зигварта еще дальше, какъ будто одна его близость была уже ей оскорбительна, и смрила его съ головы до ногъ презрительнымъ взглядомъ.

— Предоставляю вамъ судить, какъ вамъ угодно,— произнесъ Зигвартъ, глаза котораго загорлись гнвомъ.— Но иногда можно и ошибаться. Смю спросить, угодно ли вамъ и теперь, чтобы я проводилъ васъ?

Его слова прозвучали язвительной горечью.

— Благодарю васъ, господинъ архитекторъ!— отвтила Алиса и надменно кивнула головой.

— Имю честь засвидтельствовать вамъ свое почтеніе, графиня.

Зигвартъ пошелъ обратно прежней дорогою, но вскор остановился и оглянулся.

Графини уже не было видно, она скрылась. за поворотомъ дороги, очевидно торопясь обезопасить себя отъ его близости. Лицо Германа покрылось смертельной блдностью. Значитъ, и здсь его уже успли оклеветать и очернить! Стоило ему назвать свое имя, чтобы отъ него тотчасъ отвернулись. Конечно въ дом Берндта говорили о немъ и Гунтрам и тоже осудили не выслушавъ. Старая псня!

Въ голов Зигварта толпились отчаянныя мысли. ‘Гд есть воля, найдется и путь’? Вотъ онъ хотлъ силою проложить себ дорогу, не щадилъ энергіи, а въ результат — лямка, которую онъ ежедневно тянетъ въ Эберсгофен. Нтъ, все-таки лучше уйти, куда глаза глядятъ. Но тугъ въ немъ вспыхнулъ прежній упрямый протестъ: онъ долженъ заставить всхъ поврить ему! Да, всхъ, и эту графиню, стоявшую предъ нимъ съ презрніемъ въ гордыхъ, холодныхъ глазахъ, отшатнувшуюся отъ него, какъ отъ заклейменнаго…

На другой день около полудня къ дому госпожи Герольдъ подъхала охотничья телжка, изъ которой выскочилъ молодой человкъ и освдомился, дома ли архитекторъ Зигвартъ:

Хозяйка, выходившая въ эту минуту изъ кухни, сама отвтила утвердительно на этотъ вопросъ и, указавъ постителю, какъ пройти на лстницу, посмотрла ему вслдъ съ явной благосклонностью. Какой красивый, ловкій юноша!

Германъ рисовалъ, сидя за письменнымъ столомъ. Услышавъ стукъ въ дверь, онъ равнодушно произнесъ: ‘Войдите!’ — , но, узнавъ входившаго, быстро вскочилъ со стула. Гость заперъ за собою дверь и спокойно сказалъ:

— Здравствуй, Герман! Такъ вотъ гд мн пришлось разъискать тебя!

— Что привело васъ ко мн, господинъ поручикъ Гунтрамъ?

Гость подошелъ къ нему съ самымъ безпечнымъ видомъ.

— Честь имю явиться! Поручикъ Гунтрамъ, находящійся въ настоящее время въ отпуску въ Графенау. А ты въ эти два года не разучился ворчать? И все изъ-за какой-то глупости, раздутой потомъ въ настоящую катастрофу? Жаль, что меня тогда тамъ не было, но я только что перевелся въ Мецъ, когда ты вернулся въ Берлинъ и поднялъ весь этотъ шумъ. Я моментально написалъ теб, но ты разсвирплъ, какъ медвдь, и ползъ даже на меня. Какой жалкій конецъ для нашей чудной, веселой поздки въ Швейцарію!

— Не лучше ли намъ оставилъ этотъ толъ, вовсе не идущій къ теперешнимъ нашимъ отношеніямъ? Еще разъ спрашиваю васъ, господинъ поручикъ, что вамъ отъ меня угодно?

— Да перестань же наконецъ!— воскликнулъ Гунтрамъ, начиная сердиться,— я пришелъ къ теб выкурить трубку мира, а ты слова грозишь мн томогавкомъ. Я запрещаю называть себя господиномъ Гунтрамомъ и господиномъ поручикомъ. Мы находимся въ такихъ отношеніяхъ…

— Находились!— рзко прервалъ его Зигвартъ,— мн казалось, что тогда въ нашихъ письмахъ наши отношенія вполн выяснились.

— Объ этомъ теб лучше бы не напоминать мн!— серьезно замтилъ Гунтрамъ.— Знаешь ли ты, что ты написалъ мн тогда?

— Разумется, помню все отъ слова до слова.

— Такъ ты, должно быть, забылъ, что я — сынъ своего отца. Сперва я рвалъ и металъ, потомъ вспомнилъ, что ты — другъ моей юности. Я пришелъ въ себя и бросилъ твое мерзкое письмо въ огонь.

— Очень великодушно! къ сожалнію я не могу отвтить тмъ же. То, что раздлило насъ тогда, раздляетъ и теперь.

— Насъ вообще ничто не раздляетъ. Ты разссорился съ моимъ отцомъ, но, чертъ съ вами, разв это касается меня? Что я понимаю въ вашемъ спор? Вроятно вы оба правы.

— Да, тогда ты очень удобно объяснилъ себ все,— съ горечью возразилъ Германъ:— я, молъ, былъ такъ долго ученикомъ твоего отца, и это отразилось на моей работ. Безсознательное подражаніе, сходство замысла! все это такъ понятно! вообще не стоило поднимать изъ-за этого такой шумъ. А я теб говорю, что дло обстояло иначе.

— Въ такомъ случа оставимъ его въ поко,— воскликнулъ Адальбертъ.— Тогда я молчалъ, потому что на такія письма, какъ твое, не отвчаютъ: всякому другому я отвтилъ бы револьверной пулей. Но теперь все это поросло травой забвенья, и вотъ я здсь. Не старайся выпроводить меня, я не уйду, пока ты не образумишься.

Въ тон этихъ словъ слышалась такая сердечность, что лицо Зигварта утратило враждебное выраженіе, но онъ рзко спросилъ:

— Чмъ же ты объяснишь отцу свое посщеніе? Онъ, разумется, но знаетъ о немъ?

— Нтъ, потому что я самъ вчера только узналъ, что ты здсь. Папа въ Карлсбад, онъ боленъ и долженъ очень беречься. Поэтому я остерегусь поднимать эту старую исторію съ ея безконечными непріятностями. Я не зналъ, гд собственно ты находишься. Но вчера лсничій изъ ‘Совинаго гнзда’ случайно назвалъ при мн твое имя, и я поспшилъ къ теб. Этой безсмыслиц надо положить конецъ.

— Безсмыслица! Ты привыкъ ко всему относиться легко. Что ты знаешь о серьезной сторон жизни? Да ты и не хочешь знать о ней. И это очень жалъ, Адальбертъ! Изъ тебя могло бы что нибудь выдти, но я боюсь, что теперь уже поздно! Все твое несчастье въ томъ, что теб въ дтств недоставало настоящей розги. Я хотлъ бы, чтобы надъ тобой стряслась какая нибудь большая бда, которая такъ встряхнула бы тебя, чтобы ты себя не вспомнилъ. Можетъ быть, она научила бы тебя разуму и серьезному отношенію къ жизни.

— Очень милое желаніе, но мн встряска не поможетъ. У меня просто нтъ никакой способности къ занятію высшими, но скучными предметами.

Ихъ разговоръ былъ прерванъ легкимъ стукомъ въ дверь, старая служанка принесла визитную карточку и торжественно подала ее Зигварту. Германъ съ удивленіемъ взглянулъ на карточку и слегка вздрогнулъ. Адальбертъ, стоявшій¹ рядомъ, тоже прочелъ имя гостя.

— Вилльямъ Морлэндъ! и собственной особой является къ теб! Какое необычайное снисхожденіе со стороны набоба, играющаго въ неприступность! Что у тебя за дла съ этимъ золотымъ ‘дядюшкой’ изъ Америки? Третьяго дня я встртился съ нимъ въ Равенсберг. Чопорный, надменный янки, для котораго нашъ братъ — пустое пространство. Мн придется ретироваться, вдь не можешь же ты заставить ждать его милльонерство.

— Пройди черезъ мою спальню,— быстро проговорилъ архитекторъ,— она тоже выходитъ на лстницу. Въ Графенау не должны знать, что ты былъ у меня.

— Что мн за дло до общества, разъ у насъ съ тобой опять по-старому. Впрочемъ, какъ хочешь. До свиданія!

Адальбертъ прошелъ въ спальню, пока Германъ опускался внизъ навстрчу гостю. Поручика мучило любопытство узнать, что именно привело къ его другу американскаго дядюшку, но онъ не позволилъ себ подслушивать и быстро сбжалъ съ лстницы.

Нападеніе все-таки удалось: ‘ты’ и нравоученія Зигварта были снова завоеваны. Германъ еще сохранялъ довольно сердитый видъ, но это ему не поможетъ: Адальбертъ до тхъ поръ будетъ штурмовать крпость, пока она не сдастся. Въ отличномъ расположеніи духа прошелъ онъ черезъ садъ и взобрался на свою телжку.

Зигвартъ встртилъ американца внизу лстницы, и тотъ такъ спокойно отвтилъ на его поклонъ, какъ будто предъ тмъ они разстались въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ.

— Видите, я держу свое слово,— сказалъ онъ,— но предпочелъ на этотъ разъ послать сначала свою карточку, чтобы опятъ не вышло… недоразумнія и меня, какъ въ прошлый разъ, не встртили, какъ ‘перваго встрчнаго’.

Зигвартъ чувствовалъ тягостное смущеніе. Онъ говорилъ себ, что человкъ съ положеніемъ Морлэнда можетъ претендовать на большее вниманіе, чмъ ‘первый встрчный¹‘, и постарался оправдать свое поведеніе.,

— Мн объяснили мое тогдашнее заблужденіе,— сказалъ онъ.— Вы назвались мистеромъ Вилльямомъ и, будучи мн. совершенно неизвстны, хотли, чтобы я показалъ вамъ свои чертежи. Согласитесь, что это не могло не удивить меня.

— Вы были боле чмъ удивлены, но… были правы. Мн слдовало отрекомендоваться, какъ человку одной съ вами спеціальности: вдь и я началъ свою карьеру простымъ архитекторомъ. Позже я основалъ строительное общество и теперь руковожу своими предпріятіями только съ финансовой стороны.

— Въ такомъ случа я убдительно прошу извинить меня, я былъ далекъ отъ подобнаго предположенія,— сказалъ Зигвартъ, ожидая, что теперь наконецъ зайдетъ рчь о томъ, что послужило причиной спора въ первое ихъ свиданіе.

Но Морлэндъ не обмолвился объ этомъ ни словомъ, спокойно послдовалъ приглашенію пройти въ кабинетъ и продолжалъ:

— Пріхавъ въ Европу, я провелъ нсколько недль въ Берлин и въ первый разъ увидлъ. виллу своего шурина въ законченномъ вид. Она пользуется огромной извстностью и возбуждаетъ всеобщее восхищеніе, это — произведеніе архитектуръ-совтника Гунтрамъ… какъ говорятъ…

Послднія слова онъ выговорилъ медленно и съ удареніемъ. Зигвартъ вскочилъ, но его остановилъ проницательный взглядъ, казалось, проникавшій въ самую глубину его души.

— Такъ говорятъ, но это — ложь! Проектъ мой! Вы слыхали объ этой исторіи, мистеръ Морлэндъ?

— Отъ моего зятя, который, разумется, стоитъ на сторон Гунтрама.

— А ваше мнніе?

— Я пришелъ сюда затмъ, чтобы составить его. Можетъ быть, теперь вы мн покажете свои работы?

Германъ поспшно подошелъ къ шкафу, гд лежали его папки. Его руки дрожали, когда онъ вынималъ чертежи и раскладывалъ ихъ предъ американцемъ, усвшимся у стола.

— Вы, кажется, были очень прилежны,— замтилъ онъ.

— Да, я много работалъ въ послдніе годы. Въ папк оказалась масса архитектурныхъ проектовъ, большинство которыхъ было вполн закончено. Это былъ трудъ нсколькихъ лтъ, плоды неустанной работы и творчества, но они оставались мертвымъ капиталомъ для создавшаго ихъ.

Морлэндъ внимательно разглядывалъ каждый отдльный листъ, не выражая ни одобренія, ни порицанія, лишь изрдка задавая короткіе вопросы, на которыя Зигвартъ давалъ такія же короткія объясненія, хотя весь былъ проникнутъ лихорадочнымъ возбужденіемъ. Тщетно старался онъ прочесть что нибудь на лиц американца, сохранявшемъ свою обычную непроницаемость. Наконецъ Морлэндъ наложилъ на столъ послдній просмотрнный имъ чертежъ. Германъ не произнесъ ни слова, но въ его глазахъ читался вопросъ, обращенный къ будущему, такъ какъ онъ чувствовалъ, что ршительный часъ насталъ. Морлэндъ всталъ.

— Вы правы,— коротко, но ршительно сказалъ онъ.

Глубокій вздохъ облегченія вырвался изъ груди Зигварта, и онъ воскликнулъ со страстной радостью:

— Благодарю васъ! Вы не можете себ представить, что вы мн возвратили этимъ словомъ! Наконецъ-то нашелся человкъ, поврившій въ меня, снявшій съ меня позорное подозрніе. Оно тяготло надо мной, какъ проклятіе, цпями приковало меня къ земл. Я боролся до послдняго издыханія, чтобы сохранить свое мужество и силу для будущаго… но… уже готовъ былъ пасть.

Этотъ бурный взрывъ чувствъ ярко показалъ, сколько выстрадалъ этотъ человкъ въ послдніе годы. Американецъ не спускалъ съ него глазъ и покачивалъ головой. Онъ зналъ свтъ и людей, какъ немногіе ихъ знаютъ, и чувствовалъ, что предъ нимъ исключительная натура.

— Но я вдь высказалъ свое личное мнніе,— серьезно проговорилъ онъ,— а у васъ нтъ никакихъ доказательствъ?

— Ни единаго. Узжая въ Италію, я оставилъ вс свои чертежи у своего учителя, вернувшись же въ Берлинъ, увидлъ уже почти оконченную виллу коммерціи совтника Берндта. Она точь-въ-точь походила на составленный мною проектъ, но мн сказали, что это — произведеніе Гунтрама. Тогда я замтилъ, что чертежи этого проекта исчезли изъ моей папки. Я поспшилъ къ Гунтраму. Онъ сначала разыгралъ крайнее удивленіе, длая видъ, что вовсе не понимаетъ меня, а потомъ прикинулся огорченнымъ. Тогда я не выдержалъ и прямо въ лицо обвинялъ его въ обман. Я хотлъ заставить его сознаться, но онъ поднялъ тревогу, позвалъ на помощь и сдлалъ такимъ образомъ прибжавшихъ слугъ свидтелями назидательной сцены.

— Вы поступили какъ нельзя хуже,— произнесъ американецъ,— вы дали ему оружіе въ руки.

— Которое онъ сумлъ пустить въ дло. Я не хотлъ понять, что моя игра съ самаго начала была уже проиграна, и отчаянно боролся за свои права. Разумется, поврили всми признанному художнику, а не мн. Моихъ объясненій не слушали, вс двери закрывались предо мною. Въ конц концовъ я принужденъ былъ сдаться и… перебрался въ Эберсгофенъ.

— Вы неправильно принялись за дло. Одинъ вы были безсильны противъ такого вліятельнаго человка, какъ Гунтрамъ, въ такихъ случаяхъ обращаются къ общественному мннію, поднимаютъ шумъ въ пресс. Вы хотли идти напрямикъ, собирались прошибить лбомъ стну, но вдь стны обыкновенно остаются стоять, голову же можно расшибить въ кровъ. Я боюсь, что ваше дло проиграно. Только тогда вы можете показать людямъ то, что теперь лежитъ въ вашихъ папкахъ и служитъ доказательствомъ вашего таланта, когда все это будетъ воспроизведено на дл. Прізжайте ко мн, и я дамъ вамъ возможность осуществить эту задачу.

— Къ вамъ? въ Америку?

— Да, тамъ большой просторъ для людей вашего закала. То общество, во глав котораго я стою, воздвигаетъ теперь городъ на новой западной желзнодорожной линіи, нашему Гильтоуну предстоитъ великая будущность. Тамъ уже имются гостиницы, учебныя заведенія, теперь надо строить церкви, ратуши, театръ, въ Америк все это приноситъ гораздо боле, чмъ въ Европ.

Зигвартъ слушалъ, какъ во сн. Въ послднее время онъ уже не разъ подумывалъ бросить все и начать за моремъ новую жизнь, по у него не было средствъ. Теперь этотъ новый міръ представлялъ предъ нимъ блестящую перспективу, но онъ продолжалъ стоятъ, молча глядя въ землю.

— Ну?— спросилъ съ удивленіемъ Морлэндъ.

— Простите, но я былъ такъ пораженъ! Ваше предложеніе было такъ неожиданно…

— И оказалось неособенно желательнымъ, какъ я вижу?

— Нтъ, нтъ, вы меня не поняли. Еще во время нашей первой встрчи, я не скрылъ отъ васъ, что задыхаюсь въ этой тснот, въ этихъ невозможныхъ условіяхъ. Вы предлагаете будущность, большое свободное дло, но… въ чужой стран.

— Такъ вотъ въ чемъ дло! Опять на сцен милая Германія! Ну, это надо оставить. Да разв она вамъ еще не набила оскомины? Она вдь такъ дурно обошлась съ вами, что вы охотно должны отвернуться отъ нея.

Германъ видимо боролся съ собою и наконецъ вполголоса проговорилъ:

— Я прекрасно понимаю, что вы мн даете, предлагая подобную работу, но прошу васъ, дайте мн подумать до вашего отъзда.

— У васъ есть въ виду что нибудь въ Германіи?

— Да, мистеръ Морлэндъ, но я не могу сказать, что именно. Это — только возможность, можетъ быть, только призракъ, но въ настоящую минуту я не могу себя связывать.

— Вамъ еще многому надо поучиться въ жизни, мистеръ Зигвартъ,— серьезно сказалъ Морлэндъ,— очень многому. Съ одними возможностями да призраками не создать, себ будущаго. Прізжайте къ намъ, вы найдете у насъ настоящую школу. Черезъ нсколько лтъ вы сбросите съ себя колодки, которыя теперь вроятно считаете идеалами. Съ этимъ далеко не уйдешь. Я создамъ твердую почву для вашей будущности, и если вашъ талантъ сдержитъ то, что общаетъ, то вы будете богатомъ человкомъ.

— Если вы это общаете, то это уже много значитъ. Но и у насъ человкъ, достигшій извстности, нынче не голодаетъ, если бы мн представилась возможность создать здсь, на моей родин, что нибудь такое, что пережило бы вка и носило мое имя,— я отказался бы отъ всхъ богатствъ, которыя вы мн сулите, и остался бы здсь.

Это былъ какой-то неудержимый, страстный порывъ. Американецъ покачалъ головой.

— Ну, мы подождемъ,— лаконически промолвилъ онъ.

— А моя просьба дать мн подумать? Вы мн не откажете?

— Пусть будетъ по-вашему. Я свое слово держу, а за вашимъ отвтомъ приду предъ отъздомъ. Въ октябр я снова побываю здсь, и тогда вы подете со мною! Вы подете мистеръ Зигвартъ!

Въ послднихъ словахъ звучала непоколебимая увренность. Потомъ гость пожалъ хозяину руку и вышелъ изъ комнаты.

VIII.

Въ кабинет графа Равенсберга очевидно только что произошла бурная сцена. Старый графъ быстро ходилъ взадъ и впередъ по комнат, между тмъ какъ его сынъ сидлъ на своемъ мст въ состояніи какого-то оцпеннія.

— Ну, папа, къ чему же такъ волноваться?— сказалъ онъ наконецъ успокоительнымъ тономъ.— Право, лучше бы я промолчалъ! Я долго колебался, говорить ли теб объ этомъ, или нтъ, но вдь въ конц концовъ ты долженъ же былъ узнать истину.

— Истину!— вспылилъ Равенсбергъ.— Это — ложь, отвратительная клевета! Какъ ты могъ хоть на одно мгновеніе поврить этому?

— Но вдь это сказалъ намъ Берндтъ. А онъ узналъ отъ самого Гунтрама.

— Тогда, значитъ, и Гунтрамъ обманутъ. Германъ Зигвартъ, упрямецъ, который, едва окончивъ ученье, уже отказался отъ всякой помощи и обнаруживаетъ въ этомъ отношеніи какую-то безумную гордость, станетъ вдругъ вымогать деньги у своего бывшаго учителя? Утверждать это прямо смшно, даже подло! Я лучше васъ всхъ знаю Германа. Онъ разссорился съ Гунтрамомъ, но вдь старые художники очень ревнивы ко всякой новой, свжей сил, это всякій знаетъ. Я вызову Германа и спрошу, какъ все это случилось, а теперь попрошу тебя не говорить больше ни слова.

Бертольдъ молчалъ. Онъ давно зналъ пристрастіе отца къ своему прежнему воспитаннику, но никогда, не думалъ, что оно заходитъ такъ далеко: отвергать вс обвиненія, вс достоврныя доказательства!

Графъ отнесся къ обвиненію Зигварта, какъ къ личному оскорбленію. Онъ еще нсколько разъ прошелся по комнат, какъ бы желая успокоиться, и сказалъ, мняя разговоръ:

— Что это говорилъ вчера, мистеръ Морлэндъ? Я не разслышалъ всего, потому что у насъ были гости. Рчь шла о какомъ-то прямомъ сообщеніи съ Эберсгофеномъ? Что онъ собственно подразумвалъ подъ этимъ?

— Одна изъ практическихъ затй моего тестя, до которой мы сами еще не додумались,— отвтилъ онъ какъ могъ непринужденно.— Ты вдь знаешь, что онъ ежедневно сносится телеграммами, въ числ прочихъ и со своимъ главнымъ агентомъ въ Берлин, находящимся въ постоянномъ сношеніи съ Нью-Іоркомъ, но посланному требуется боле часа, чтобы дохать сюда изъ Эберсгофена. Мой тесть думаетъ, что можно установить телефонное сообщеніе отсюда съ Эберсгофеномъ, тогда можно будетъ передавать содержаніе телеграммъ непосредственно по телефону.

— Очень практично, но совершенно излишне,— холодно возразилъ Равенсбергъ.— Для нсколькихъ лтнихъ мсяцевъ, которыя мы проводимъ здсь, вполн достаточно и прямого сообщенія съ Эберогофеномъ. Если я при своихъ политическихъ и другихъ связяхъ могу ждать часъ, чтобы получить телеграмму, то дловые интересы твоего тестя тмъ боле допускаютъ это.

— Но онъ настоятельно желаетъ этого, и для насъ тоже…

— Здсь должны принимать во вниманіе мои желанія, а не желанія Вилльяма Морлэнда,— круто оборвалъ графъ.— Я хочу имть покой въ своемъ собственномъ дом и не хочу, чтобы меня безпокоили. Я вдь предсказалъ, когда сюда явился секретарь съ переписчиками, что здсь отрывается филіальное отдленіе новой конторы, это исполнилось буквально. Письма, донесенія, телеграммы мчатся одно за другимъ, а мистеръ Морлэндъ распоряжается здсь, какъ будто онъ въ этомъ дом — не гость, а первое лицо. Кром того онъ находить еще время для другихъ занятій: онъ здитъ то по лсамъ, то по другимъ имніямъ, и я начинаю врить, что эти разъзды — не простыя прогулки для удовольствія: всюду проникаютъ его холодные, всевидящіе глаза, отъ которыхъ ничто не укроется. Подъ этимъ взглядомъ чувствуешь себя какъ подъ операціоннымъ ножомъ.

— Ты несправедливъ къ нему, папа,— сказалъ Бертольдъ успокоительнымъ тономъ.— Эта острая наблюдательность — его прирожденное свойство. Но ты и Морлэндъ — слишкомъ различные люди, чтобы не чувствовать антипатіи другъ къ другу. Аписа сознаетъ это такъ же ясно, какъ и я.

— Разумется, она сознаетъ это и всегда прямо и довольно безцеремонно беретъ сторону отца, а ты предпочитаешь держаться нейтралитета. Но я хочу оставаться полнымъ хозяиномъ по крайней мр своего замка. Телефонное сообщеніе проведено не будетъ, все останется попрежнему, такъ и скажи своему тестю.

Бертольдъ всталъ, отлично зная, что, когда отецъ въ подобномъ настроеніи, съ нимъ ничего не подлаешь.

— Я поговорю съ Алисой,— покорно проговорилъ онъ, выходя изъ комнаты.

Графъ посмотрлъ ему вслдъ съ нескрываемымъ презрніемъ. И это — кровь отъ крови его! Этотъ слабохарактерный человкъ обращается къ посредничеству жены. Равенсбергъ совсмъ позабылъ, что самъ поставилъ сына въ подобное положеніе, что самъ принялъ предложеніе Берндта и согласился на этотъ бракъ. Бертольдъ долженъ былъ принести необходимую жертву, и принесъ ее. Но было ли это жертвой? Онъ вдь былъ влюбленъ въ свою красавицу-невсту, до сихъ поръ влюбленъ въ свою жену и самъ охотно пошелъ на эту жертву. Онъ не унаслдовалъ отъ отца ни его гордости, ни его страстнаго, бурнаго темперамента. Все его значеніе сводилось къ тому, чтобы быть представителемъ рода, но и бракъ его грозилъ остаться бездтнымъ: онъ женатъ уже два года, а на наслдника нтъ надежды.

Столъ для завтрака былъ накрытъ на террас. Алиса стояла, прислонясь къ периламъ, и играла розовой вткой, которую вынула изъ стоявшей на стол вазы. Ея мысли были, казалось, далеко, она очнулась при вид Бертольда.

— Твой отецъ вроятно запоздаетъ,— сказалъ онъ.— Намъ придется подождать съ завтракомъ.

— Ждать не придется: у насъ еще цлыхъ четверть часа, папа всегда пунктуаленъ.

— Ты знаешь, куда онъ похалъ?

— Нтъ. Онъ заказалъ экипажъ къ десяти, можетъ быть отправился съ визитомъ въ Графенау.

Алиса машинально обрывала лепестки розы, мужъ окинулъ ее озабоченнымъ взглядомъ. Вчера она вернулась со своей лсной прогулки крайне молчаливой, а сегодня казалась такой блдной и усталой, точно посл безсонной ночи. Сегодня около ея плотно сжатыхъ губъ появилось суровое, презрительное выраженіе, рзко измнившее ея красивое лицо. Бертольдъ не зналъ, чмъ это объяснить: вдь ничего особеннаго не случилось.

— У меня только что была настоящая сцена съ отцомъ,— оказалъ онъ,— Онъ долженъ былъ наконецъ узнать то, что твой дядя разсказалъ намъ о Зигварт. Помнишь, въ чемъ дло? Папа просто вн себя и ни за что не хочетъ вритъ въ виновность Германа.

— Ты и твой отецъ положительно трагически относитесь къ этому. Вы просто-напросто были обмануты, это такъ часто случается въ жизни. Люди думаютъ, что нашли настоящій характеръ, настоящаго человка, а онъ вдругъ оказывается воплощенною низостью и подлостью. Самая обыкновенная исторія, изъ-за которой не стоитъ поднимать столько шума.

Въ этихъ словахъ было не презрніе, а горечь, и молодой человкъ съ удивленіемъ посмотрлъ на жену, безжалостно уничтожавшую уже вторую розу.

— Это было горькое разочарованіе,— серьезно сказалъ онъ,— и для отца, и для меня. Я готовъ былъ поклясться въ честности Зигварта. Мы вмст играли, когда онъ приходилъ въ замокъ или когда я заходилъ въ лсничество. Какъ часто я завидовалъ его сил и настойчивости, помогавшей ему все покорять, завидовалъ темпераменту, въ которомъ жизнь била ключомъ, и вдругъ онъ… Не могу себ представить это.

— Мы, кажется, довольно говорили объ этомъ,— съ видимымъ раздраженіемъ прервала Алиса.— Пощади меня! Меня это вовсе не касается, и я нахожу эти разговоры совершенно излишними.

Она сломала розовую втку и бросила ее на полъ. Шипы вонзились ей въ руки, и дв капли крови показались на ея ладони, но она не обратила на это вниманія и быстро обернулась къ двери въ гостиную, откуда въ эту минуту появился ея отецъ. Онъ былъ дйствительно пунктуаленъ. Почти одновременно съ нимъ вошелъ и Равеенсбергъ, и вс сли за столъ.

— Гд ты былъ, папа?— опросила графиня,— Ты катался?

— Нтъ, я былъ въ Эберсгофет, у архитектора Зигварта.

Алиса съ безмолвнымъ удивленіемъ посмотрла на него.

Графъ взглянулъ на кего не мене удивленно, а Бертольдъ даже выронилъ вилку.

— У Зигварта?— повторилъ онъ.— Посл всего, что разсказалъ намъ фонъ Берндтъ?

— Коммерціи совтникъ говорилъ съ точки зрнія своего друга Гунтрама, я же другого мннія.

— Значитъ, Зигвартъ правъ?— опросилъ Равенсбергъ въ тревожномъ ожиданіи.— Да? Но въ такомъ случа это является страшнымъ обвиненіемъ противъ Гунтрама. Человкъ съ его положеніемъ…

— Именно благодаря этому положенію онъ и отважился на такой поступокъ. Это спасало его отъ всякаго подозрнія, а молодого архитектора никто не зналъ. Но я видлъ его планы и чертежи, на нихъ лежитъ отпечатокъ геніальности, замчающійся и на вилл Берндта, и этого для меня достаточно.

Мужчины такъ увлеклись разговоромъ, что не обратили вниманія на Алису, она одна не произнесла ни слова, по вся насторожилась, суровое выраженіе съ ея лица исчезло, и она съ напряженнымъ вниманіемъ не отрывала глазъ отъ отца.

— Разв я не говорилъ этого?— торжествующимъ видомъ обратился графъ къ сыну.— Это было какое-то сплетеніе лжи и обмана, въ которомъ я не поврилъ ни одному слову.. Вдь знаю же я Германа! Пожалуйста, Морлэндъ, говорите! Вы конечно знаете, что я былъ нсколько лтъ опекуномъ Зигварта, далъ ему образованіе и горячо интересуюсь имъ и его будущностью.

— Знаю, и вамъ нечего стыдиться своего воспитанника. Это — человкъ съ будущимъ. Увидавъ виллу, моего шурина, я былъ пораженъ, потому что знакомъ съ прежними работами Гунтрама. Онъ былъ одно время моднымъ архитекторомъ, но не создалъ ничего оригинальнаго или значительнаго, и вдругъ, на старости лтъ, выступаетъ предъ публикой съ такимъ произведеніемъ, которое не иметъ ничего общаго съ его другими работами, которое убило ихъ всхъ и свидтельствуетъ о такомъ талант, какимъ онъ никогда не обладалъ, для меня и теперь остается загадкой, что это никому не бросилось въ глаза. Когда Берндть случайно заговорилъ объ этомъ, мн все стало ясно, и я ршилъ распутать это дло.

— Но что могло побудитъ Гунтрама къ такому безумному шагу?— воскликнулъ Бертольдъ.— Онъ — всми признанный художникъ и обладаетъ прекрасными средствами.

— Да, судя по вншности, но я узналъ нчто иное, впрочемъ это не играетъ роли. Звзда Гунтрама уже давно близится къ закату, его время прошло, и заказы становились рдкими. Для него было вопросомъ жизни какъ нибудь снова выдвинуться на первый планъ. Тогда онъ прибгнулъ къ папк своего геніальнаго ученика, которую тотъ такъ неосторожно доврилъ ему.

— И заклеймилъ этого ученика позоромъ, и выгналъ его изъ Берлина!— возбужденнымъ тономъ оказала Алиса.

— Да, на его счастье,— сказалъ Морлэндъ,— иначе его нельзя было бы оторвать отъ родной почвы, между тмъ свтлая будущность ждетъ его не здсь, а у насъ. Я предложилъ ему мсто архитектора въ нашемъ американскомъ обществ, сооружающемъ новый городъ Гильтоунъ. У насъ есть первоклассные архитекторы, но такого, какъ Зигвартъ, еще нтъ. Такіе элементы не произрастаютъ въ нашемъ климат, но намъ необходимо пересадить ихъ туда.

Алиса ничего не возразила. Она знала, какія имена и силы участвовали въ предпріятіи ея отца, знала, что быть выбраннымъ лично ея отцомъ считалось большимъ счастьемъ. Теперь этотъ выборъ палъ на чужестранца, молодого, еще неизвстнаго архитектора, который, можетъ быть, и не добивался этого мста. Она встала изъ-за стола, такъ какъ завтракъ уже окончился и ей хотлось остаться одной со странными противорчивыми чувствами, какой-то смшо стыда и горячаго удовлетворенія. Значитъ, въ жизни не все — ложь и существовалъ человкъ, наружность котораго не обманывала.

Морлэндъ и Равенсбергъ остались за столомъ и продолжали начатый разговоръ. Въ первый разъ они нашли почву, на которой сходились ихъ взгляды, и тема ихъ разговора не была горючимъ матеріаломъ.

— Ну, что же дальше?— спросилъ Равенбергъ,— необходимо выяснить дло и возвратить Зигварту его права.

— Это врядъ ли возможно,— возразилъ американецъ съ обычнымъ своимъ хладнокровіемъ,— онъ былъ такъ неостороженъ, что н6 обезпечилъ за собою ни малйшаго доказательства, а Гунтрамъ никогда не сознается въ томъ, что можетъ гибельно отразиться даже на его существованіи. Я попытаюсь убдить своего шурина, но сомнваюсь въ успх, такъ какъ этому помшаетъ его многолтняя дружба съ Гунтрамомъ. Кром того Зигвартъ вдь удетъ. Черезъ нсколько лтъ онъ докажетъ, что съ нимъ поступили несправедливо, если только къ тому времени это еще будетъ имть для него значеніе. Въ новой жизни подобныя вещи скоро забываются.

— Вы, значить, не знаете Зигварта,— перебилъ его графъ,— онъ очень щепетиленъ, въ вопросахъ чести. Такъ вы серьезно думаете увезти его въ Америку?

— Я хочу обезпечитъ себя этой силой,— возразилъ Морлэндъ съ твердой ршимостью,— такой талантъ въ конц концовъ пробилъ бы себ дорогу даже здсь, но на это потребовалось бы много времени, да и ему всячески ставили бы палки въ колеса. У насъ дло идетъ быстро, если у человка есть протекція.

— Ну, Германъ уже самъ ршить это!— произнесъ Равенсбергъ.— Этакій упрямецъ! Онъ вдь ни слова не сказалъ мн о всей этой исторія, хотя зналъ, что я безусловно стану на его сторону. Во всякомъ случа онъ обязанъ вамъ глубокой благодарностью, да и мн также хочется поблагодарить васъ. Примите мою сердечную благодарность, мистеръ Морлэндъ!— и, видимо глубоко тронутый, графъ протянулъ руку американцу.

Тотъ пожалъ ее съ замтнымъ удивленіемъ — при существовавшихъ между ними отношеніяхъ подобное проявленіе чувствъ казалось ему необъяснимымъ. Затмъ Морлэндъ окинулъ пытливымъ взглядомъ энергичный профиль своего собесдника, его высокій лобъ подъ густыми волосами, его голубые глаза, въ первый разъ замтилъ онъ въ этомъ лиц что-то новое, что до сихъ поръ не бросалось ему въ глаза, но спросилъ равнодушнымъ, дловымъ тономъ:

— Зигвартъ — сынъ вашего бывшаго лсничаго?

— Да, но онъ рано потерялъ отца. Ему было всего четырнадцать лтъ, и тогда я сталъ его опекуномъ и покровителемъ.

— Такъ!— Морлэндъ все еще не отрывалъ взгляда отъ лица графа,— Ну, а вы довольны ныншнимъ старшимъ лсничимъ?

— Разумется! Онъ уже нсколько лтъ служитъ у меня. Дльный человкъ!

— И брать вашего управляющаго, котораго онъ же поставилъ. Нехорошо, когда оба заправилы одного и того же предпріятія находятся въ близкомъ родств,

— Мое помстье — не ‘предпріятіе’,— сказалъ раздосадованный Равенсбергъ.— Это — не то, что ваше дло, и въ управленіи большими нмецкими помстьями вы врядъ ли можете бытъ особенно опытны.

— А вы въ этомъ отношеніи опытны? Вы вдь прізжате въ своя помстья лишь лтомъ и на короткое время, поэтому у вашихъ служащихъ руки развязаны, и они этимъ пользуются.

— Въ нашемъ сословіи это неизбжно,— надменно возразилъ графъ.— Кто не ведетъ лично своего хозяйства и не сидитъ безвыздно въ своемъ гнзд, тотъ неизбжно долженъ полагаться на своихъ служащихъ. Такое владніе, какъ мое, исключаетъ возможность мелочныхъ расчетовъ и грошовыхъ интересовъ.

— Мелочные расчеты? Я имю дло съ суммами, въ сравненіи съ которыми стоимость Равенсберга ничтожна, и у меня, можетъ быть, въ двадцать разъ боле служащихъ, чмъ у васъ, причемъ каждый изъ нихъ ищетъ своей выгоды и находитъ ее. Это конечно неизбжно и даже извинительно, но контроль въ моихъ рукахъ, и, гд моимъ интересамъ можетъ быть нанесенъ ущербъ, тамъ я самъ вмшиваюсь въ дло. У васъ этого контроля не существуетъ, а между тмъ у васъ-то именно онъ и необходимъ.

— Откуда вы это знаете?

— У меня есть свои источники. Нтъ необходимости называть ихъ, достаточно того, что они достоврны. Васъ обманываютъ и обкрадываютъ. Старшій лсничій и управляющій играютъ другъ другу въ руку. Они повырубили у васъ цлые лсные участки и раздлили барышъ пополамъ. Въ отчетныхъ книгахъ показано то, чего никогда не было. Необходимо немедленно положить этому конецъ, а вы даже ни о чемъ не знаете.

Въ груди графа бушевала буря. Онъ не допускалъ, чтобы его могли такимъ образомъ допрашивать. Ему было извстно, что служащіе обкрадываютъ его, но зналъ, что и при его отц, и при его дд было то же самое. Нельзя же было слдить за каждымъ шагомъ служащихъ,— это было не аристократично. Девизомъ Равенсберговъ было: живи и жить давай другимъ, какъ это подобаетъ знатнымъ господамъ.

— Очень возможно, что и есть кое какіе недочеты,— оказалъ графъ, съ трудомъ овладвъ собою,— это везд можетъ случиться, я разслдую это дло.

— Конечно, но это необходимо сдлать немедленно и энергично. Теперь, когда я открылъ вамъ глаза, нетрудно добытъ доказательства, и немедленно прогнать обоихъ братцевъ, такъ безсовстно хозяйничающихъ у васъ. Безъ малйшаго промедленія слдуетъ пригласитъ надежныхъ людей…

— Это — ужъ мое дло,— рзко перебилъ графъ.— Я самъ приму надлежащія мры и попросилъ бы предоставитъ мн самому управленіе моимъ имніемъ. Въ чужихъ совтахъ я не нуждаюсь.

— Въ чужихъ? Но я говорю отъ имени моей дочери!

— Алиса — жена моего сына,— воскликнулъ графъ,— она носитъ наше имя и принадлежитъ къ нашей семь. Естественнымъ представителемъ ея интересовъ является ея мужъ, и ея отцу приходится уступить ему свое мсто, не заявляя личныхъ претензій.

— Я и не заявляю никакихъ претензій,— отвтилъ американецъ,— но всегда буду отстаивать интересы моей дочери и охранять ихъ! Вы повидимому не желаете вмшиваться въ дла, но если все пойдетъ попрежнему, то въ самомъ непродолжительномъ времени Равенсбергъ окажется точно въ такомъ же положенія, въ какомъ былъ два года назадъ, а это я не могу и не хочу допустить. Я попрошу насъ принять это во вниманіе.

Морлэндъ всталъ и вышелъ. Равенсбергъ, стиснувъ зубы, молча смотрлъ ему вслдъ. Снова зазвенли кандалы, въ которые его заковали. Въ послднихъ словахъ Морлэнда звучала весьма недвусмысленная угроза. Впрочемъ вдь теперь можно было грозить и принудить и его, и его сына ко всему, что угодно, при помощи этого брачнаго контракта, положительно связывавшаго ихъ по рукамъ и по ногамъ. Но тутъ же у графа явилась мысль, что если дло дойдетъ до крайности, то Алиса должна будетъ стать на сторону мужа. Положеніе графини Равенсбергъ было слишкомъ блестящимъ, чтобы она ршилась довести дло до разрыва, вдь несомннно она во что бы то ни стало захочетъ сохранить за собою роль, которую играла въ Берлин этой зимой.

IX.

Среди лса, на краю большой поляны, пріютился охотничій домъ съ фронтономъ и оленьими рогами надъ входомъ. Онъ служилъ сборнымъ пунктомъ во время графской охоты и былъ достаточно просторенъ, чтобы многочисленное общество могло тамъ пообдать въ дурную погоду. Недалеко отъ этого дома поднималась возвышенность съ видомъ на лса и вс равенсбергскія владнія. Стоялъ жаркій день, и солнце уже склонялось къ горизонту, когда графиня Алиса поднялась на холмъ. Она была въ черной амазонк, съ темной шляпой на блокурыхъ волосахъ. Сопровождавшій ее берейторъ остался съ лошадьми у охотничьяго домика. Во время одной изъ своихъ ежедневныхъ прогулокъ молодая женщина нашла это красивое мсто и съ тхъ поръ часто прізжала сюда. Подобравъ длинную амазонку, она медленно дошла до вершины, гд подъ большой липой стояла полуразрушенная каменная скамья. Это мсто славилось обоимъ красивымъ видомъ.

При появленіи графини сидвшій на скамь человкъ быстро поднялся, и Алиса узнала Зигварта. Онъ съ минуту постоялъ неподвижно, потомъ холодно и сдержанно поклонился и уже собирался пройти мимо нея, однако она окликнула его:

— Господинъ Зигвартъ!

— Что угодно, графиня?

Алиса стояла предъ нимъ, опустивъ глаза,, казалось, слова не шли съ ея языка. Наконецъ она тихо проговорила:

— Я была глубоко несправедлива къ вамъ во время нашей послдней встрчи. Теперь я поняла это. Прошу васъ простить меня.

При этомъ чистосердечномъ признаніи лицо архитектора вспыхнуло яркимъ румянцемъ.

— Вы все знаете? Мистеръ Морлэндъ разсказалъ вамъ?

— Да, и уврилъ меня, что вы сами сдлались жертвой обмана. Но почему вы сами не сказали мн объ этомъ тогда же? Вы оскорбились и гордо отвернулись отъ меня, не объяснивъ дла. Почему вы не оправдывались?

— А если бы я сталъ оправдываться, вы поврили бы мн?

— Вамъ? да!

Зигвартъ съ облегченіемъ вздохнулъ.

— Благодарю васъ, графиня!

Она опустилась на скамью, и на этотъ разъ Германъ слъ съ него рядомъ, не ожидая приглашенія. Надъ ними липа простирала свою густолиственную вершину. Старое могучее дерево возвышалось среди темныхъ елей и сосенъ, выросшихъ гораздо позже его. Оно одно простояло, здсь, нсколько столтій и видало еще т времена, когда Равенсберги были здсь сильнымъ, возбуждавшимъ страхъ родомъ, которому все кругомъ было подвластно или платило дань.

— Вы приняли предложеніе моего отца и подете съ нимъ, когда онъ вернется въ Америку?— спросила Алиса.

— Вроятно, но я попросилъ его дать мн время обдумать предложеніе до его отъзда.

— Обдумать предложеніе? Васъ не удовлетворяютъ предложенныя вамъ условія?

— Напротивъ, они превзошли мюи ожиданія, но это предложеніе ставитъ мн тяжелый выборъ: или будущность, или родина!

— О, онъ не покажется валъ такимъ тяжелымъ, когда вы узнаете нашу страну. У насъ жизнь гораздо разнообразне и шире здшней и быстре выноситъ на поверхность. Она катится свободно и вольно, и вы скоро забудете свою родину.

— Никогда!— страстно воскликнулъ Зигвартъ.— Если я когда нибудь принужденъ буду разстаться съ родиной, то лучшая часть моего существованія останется здсь. Я это знаю. Гд моя работа, тамъ и моя жизнь, я всегда останусь чужимъ въ чужой стран, но ей будетъ принадлежатъ моя сила, мое творчество… и это кажется мн измной, какъ…— Онъ круто оборвалъ свою рчь,— Простите меня, графиня! вы не поймете метая. Это — нчто, вошедшее въ плоть и въ кровь. Вы также выбирали, когда отказывались отъ своей родины, но у васъ дло другое.

Алиса пораженная молчала. Она обладала гордостью американки, считающей свою націю первой въ мір, и эта гордость иногда доходила до высокомрія, и все-таки она ни минуты не колебалась, когда ей предложили нмецкую графскую корону. Въ эту минуту ей показалось, что ей слдовало бы стыдиться этого.

— Moй отецъ считаетъ очень важнымъ заручиться такимъ талантомъ, какъ вы,— оказала она.— Онъ вполн расчитываетъ на ваше согласіе, и если введетъ васъ въ наше общество, то вашъ успхъ обезпеченъ. Здсь вамъ пришлось бы ждать и бороться въ продолженіе нсколькихъ лтъ за то, что тамъ уже ожидаетъ васъ.

— Это не пугаетъ того, кто серьезно относится къ себ и къ своей работ!— пылко воскликнулъ Германъ.— Настоящій великій трудъ всегда — борьба, въ которой можно побдить только спокойной, настойчивой работой. Конечно бываютъ часы унынія и сомннія, когда перестаешь врить въ себя и свою силу, когда готовъ ото всего отказаться, но потомъ въ душ снова пробуждается прежнее упорство, подсказывающее: ‘Ты можешь, ты хочешь! Стремись впередъ!’. Тогда снова начинаешь бороться на жизнь и на смерть, какъ боролся Іаковъ съ ангеломъ, котораго заставилъ сдаться, воскликнувъ: ‘Я не отпущу тебя, пока ты не благословишь меня!’.

Зигвартъ говорилъ, совершенно забываясь, и при взгляд на него чувствовалось, что онъ самъ переживалъ все, что такъ бурно и пожалуй безсознательно вырывалось изъ его души. Онъ говорилъ о собственной борьб, о собственныхъ страданіяхъ.

Алиса слушала, словно онъ говорилъ съ нею на незнакомомъ язык, но его слова находили откликъ въ ея душ. Для ея отца работа была лишь средствомъ достигнуть цли, дорогой къ богатству, и онъ достигъ своей цли холоднымъ расчетомъ, спокойнымъ и неустаннымъ стремленіемъ впередъ. Онъ не зналъ вдохновенія работы, но его дочь почувствовала теперь, что есть другія цли, кром богатства и виднаго положенія въ свт, нчто лучшее, высшее, чего она не знала.

— А вы создали какое либо произведеніе, которое міожетъ выдвинуть васъ?— спросила она.

Этотъ вопросъ показалъ Зигворту, какъ далеко онъ зашелъ. Онъ хотлъ смолчать, но темные глаза, съ напряженнымъ вниманіемъ устремленные на его лицо, требовали отвта.

— По крайней мр хотлось создать,— невольно отвтилъ онъ.

— Мой отецъ знаетъ объ этомъ?

— Нтъ, онъ знаетъ только, что я жду какого-то ршенія, и позволилъ мн отсрочить мой отвть. Вопросъ долженъ скоро ршиться. Если ршеніе будетъ не въ мою пользу, я брошу здсь все и начну новую жизнь въ Америк, и мистеръ Морлэндъ убдится, что его выборъ не палъ на неблагодарнаго человка. Не надо отказываться отъ счастья, даже если оно приходитъ не оттуда, откуда мы ожидали его. Иначе это нжное, воздушное существо исчезнетъ навсегда.

Онъ взглянулъ на вершину старой липы, словно искалъ тамъ это ‘нжное, воздушное существо’. Лучи заходящаго солнца еще золотили густую зеленую листву. Вокругъ цвтущихъ втвей жужжали пчелы, то поднимаясь, то опускаясь, и это жужжаніе и легкій шорохъ въ втвяхъ одни нарушали тишину, звуча, какъ дальняя мелодія, какъ псня, слова которой непонятны, но которая напоминаетъ человку что-то давно-давно прошедшее.

Оба сидвшіе на скамь въ первый разъ въ жизни услыхали эту мелодію. Зигвартъ былъ слишкомъ хорошо знакомъ съ суровой дйствительностью, непривтливо встртившей его, а Алиса, которую счастье осыпало всми своими дарами, была незнакома съ мечтами и стремленіями юности, дорожащей лишь тмъ, что неисполнимо. И оба прислушивались къ однообразному жужжанію и шороху, звучавшимъ для нихъ такъ таинственно, словно въ нихъ таилось общаніе чего-то невдомаго.

— Счастье,— медленно повторила Алиса,— о немъ такъ часто слышишь, но никогда его не видишь. Вы врите въ него?

— Да, врю, хотя оно вспыхиваетъ и исчезаетъ, какъ молнія. Оно каждому является въ особомъ вид, но мн уже выпадаліо на долго заглянутъ ему въ лицо. Помните ли тотъ день, когда мы съ вами встртились въ первый разъ? Я говорилъ вамъ о своей утренней прогулк на глетчеры, о волшебныхъ минутахъ, которыя пережилъ тамъ, наверху Это было счастье.

— Можетъ быть,— оказала, Алиса, и ея лицо приняло мечтательное выраженіе.

Этотъ часъ на горномъ озер, когда наверху грохотала лавина, а кругомъ нея цвла и благоухала весна, и озеро, казались, таило въ себ какое-то сверкающее чудо,— было ли это счастьемъ? Съ того времени прошло всего два года, и пережитыя минуты казались такими далекими-далекими, таинственное чудо не всплыло со дна озера на свтъ Божій, но сегодня возл Алисы звучалъ тотъ же голосъ теплыми, глубокими нотами.

— Я и здсь зналъ счастье въ долгія, одинокія зимнія ночи,— произнесъ Зигвартъ:— я былъ изгнанникомъ, заживо погребеннымъ въ этой глуши, но работалъ съ великой, свтлой надеждой въ сердц надъ произведеніемъ, въ которое вкладывалъ всю свою душу. И настоящая минута, когда я стою предъ вами, оправданный и. возрожденный,— тоже счастье. Часто, когда меня оскорбляли этимъ позорнымъ подозрніемъ, я изо всхъ силъ стискивалъ зубы, и все мое существо кипло яростью и гнвомъ противъ тхъ, кто осуждалъ меня, не выслушавъ, но, когда въ прошлый разъ вы, графиня, отвернулись отъ меня и окинули меня презрительнымъ взглядомъ, мн было страшно больно.

Алиса медленно взглянула на него и съ тихими словами: ‘И мн тоже’,— протянула ему руку.

Германъ не вымолвилъ ни слова, но крпко сжалъ ее въ своей. На нсколько минутъ воцарилось молчаніе.

Солнце уже близилось къ закату, спускаясь къ горизонту громаднымъ раскаленнымъ ядромъ. Свтлое небо постепенно темнло, окрашиваясь въ розовые тона. Жужжаніе и шорохъ въ листв становились все тише и тише и совсмъ замолили, когда погасли послдніе лучи. Одуряющій запахъ цвтущихъ липъ сталъ еще сильне. Онъ, какъ мечтою, обввать обоихъ молодыхъ людей, и оба замечтались о великомъ, безконечномъ счасть, которое когда нибудь должно явиться, но котораго еще никто не видлъ. Оно стояло у нихъ за плечами, еще невидимое и неосязаемое, но они чувствовали его близость, могли бы заглянуть ему въ лицо, если бы оно подняло свое покрывало.

Однако очарованіе разсялось, и молодые люди очнулись отъ мечтаній. Зигвартъ быстро выпустилъ руку, которую продолжалъ держать въ своей рук, и, вставъ со скамейки, глухо сказалъ:

— Простите, графиня, я забылъ, что меня ждутъ дома. Уже поздно, мн пора.

— Мн также. Слуга ждетъ меня внизу, Прощайте!

— Прощайте!

Зигвартъ повернулся и ушелъ, даже не предложивъ проводить ее, точно спасаясь бгствомъ. Алиса осталась одна и долго смотрла большими, неподвижными главами на. окружавшую ее картину. Послдній отблескъ вечерней зари угасъ, и первыя тни сумерекъ окутали возвышенность.

Счастье! Алиса Равенсбергъ никогда не знала его, но до этой минуты и не чувствовала его отсутствія. Теперь ей показалось, что счастье пронеслось мимо, задвъ ее своимъ крыломъ, и уже никогда боле не вернется.

X.

Съ тхъ поръ какъ Вилльямъ Морлэндъ поселился въ Равенсберг, начались оживленныя сношенія между Равенсбергомъ и Графенау. Морлэндъ часто бывалъ тамъ со своей дочерью. Берндты платили ему и графин тмъ же. Неизвстно, насколько нравилась графу эта близость, но онъ всегда одинаково любезно и вжливо относился къ роднымъ своей невстки, которымъ былъ обязанъ заключеніемъ этого брака.

И сегодня Морлэндъ съ Алисой пріхалъ въ Графенау. Молодая женщина прошла къ тетк, а мужчины услись въ кабинет Берндта, разговаривая о своихъ длахъ, какъ это почти всегда бывало, когда они оставались одни.

— Вотъ опять ваша нмецкая осторожность и осмотрительность,— полупрезрительнымъ тономъ сказалъ американецъ.— Ни на грошъ смлости! Вы постоянно ищете прикрытія и защиты, а съ этимъ у васъ далеко не уйдешь. Ты по здшнимъ понятіямъ — богатый человкъ и изъ года въ годъ увеличиваешь свое состояніе дловой практикой. Это, можетъ быть, очень спокойно и удобно, но многаго этимъ не достигнешь.

— Я не противъ риска,— возразилъ Берндтъ,— но ты любишь ставить на карту все заразъ! Ты отказался отъ всхъ остальныхъ предпріятій, отъ управленія своимъ обществомъ въ Нью-Іорк, вынулъ отовсюду свои вклады и все это вмст съ запаснымъ капиталомъ вложилъ въ Гильтоунъ. Опасная игра!

— Нтъ, только крупная. Гильтоунъ требуетъ моего личнаго участія, примненія всхъ моихъ силъ. Если бы мы начали это дло въ Германіи, ты первый принялъ бы въ немъ участіе.

— Разумется, потому что въ подобныхъ вещахъ я не отступаю даже предъ жертвами. Но большая разница — приносить жертву предпріятію, въ будущность котораго вришь, или зря рискнуть для него всмъ. Можно мириться съ потерями, но рисковать потерей всего, что имешь, не слдуетъ.

— Нтъ! Въ этомъ случа всякія потери безусловно исключаются, потому что будущность Гильтоуна обезпечена. Онъ вырастетъ такъ же быстро, какъ Чикаго, можетъ быть, еще быстре. Въ эта два года онъ такъ расширился, что превзошелъ вс наши ожиданія. Почва, климатъ, окрестности — все пришло надъ на помощь. Переселенцы стекаются со всхъ сторонъ, мы просто не успваемъ работать,— такъ колоссально все растетъ. Желзная дорога уже проложена, а я предпочитаю вкладывать свои капиталы въ такое дло, гд они могутъ увеличиться не въ десять, а въ сто разъ.

— Другими словами, теб недостаточно считаться милльонеромъ, теб хочется стать наравн съ милліардерами.

— Почему же нтъ?— спросилъ американецъ со своимъ обычнымъ хладнокровіемъ.— Такой широкій путъ открывается предо мною немного поздно, но я еще чувствую въ себ несокрушимыя силы и потому пойду этимъ путемъ. У тебя нтъ дтей, а у меня дочь, могутъ быть внуки, я буду работать для своего потомства.

Коммерціи совтникъ молчалъ. Бездтность была больнымъ мстомъ въ его счастливомъ брак, во всей его жизни. Все его состояніе и состояніе его жены должны были перейти впослдствіи къ дальнимъ родственникамъ, можетъ быть, поэтому онъ и чувствовалъ отвращеніе къ рискованнымъ спекуляціямъ, могущимъ нарушить его спокойствіе. Его шуринъ зналъ его чувства и поспшилъ перемнить разговоръ.

— Мн только что встртился молодой Гунтрамъ,— сказалъ онъ.— Онъ повидимому собрался на охоту?

— Да, онъ — страстный охотникъ,— подтвердилъ Берндтъ,— но также и помимо охоты часто здитъ въ ‘Совиное гнздо’. Онъ, кажется, близко подружился съ барономъ Гельфенштейномъ. Его посщенія развлекаютъ старика, внося въ его уединеніе молодой и свжій элементъ, вдь баронъ живетъ такою замкнутою жизнью. Скоро прізжаетъ а самъ Гунтрамъ, кажется, завтра.

— Гунтрамъ?— переспросилъ американецъ,— Ты не говорилъ мн, что ожидаешь его?

На лиц коммерціи совтника отразилось замшательство.

— Для меня это — также полнйшая неожиданность. Правда, мы не разъ говорили съ нимъ о перестройк Грифенау, но время еще терпитъ. Мы хотли окончательно ршить дло только въ будущемъ году, а теперь Гунтрамъ пишетъ изъ Карлсбада, что окончилъ курсъ леченія и хочетъ воспользоваться оставшимся свободнымъ временамъ, чтобы осмотрть еще разъ замокъ и составить планъ. Здоровье его попрежнему плохо, и леченіе не принесло ему на этотъ разъ никакой пользы. Боюсь, что дни бдняги сочтены.

— Разв его положеніе такъ серьезно?

— Къ сожалнію! Я спрашивалъ своего врача, у котораго и онъ лечится, и узналъ всю истину. Болзнь, которою онъ страдаетъ уже много лтъ, приняла очень тяжелый оборотъ.

— А его сынокъ веселится здсь, пользуясь отпускомъ, и не знаетъ, какую бы ему еще выкинуть шалость.

— Онъ не знаетъ, насколько серьезно положеніе его отца и вообще привыкъ безпечно относиться къ жизни, но я ршилъ открытъ ему глаза, боюсь, что посл смерти отца Адальберту придется пережить немало тяжелаго.

— Это было бы пожалуй полезной наукой для такого легкомысленнаго молодчика. Ты конечно знаешь, что Гунтрамъ — вовсе не такой богатый человкъ, за какого выдавалъ себя.

— Ну, да, онъ велъ жизнь не по средствамъ,— согласился коммерціи совтникъ,— Его покойная жена была очень расточительна. Адальбертъ — молодой, легкомысленный офицеръ и часто обращается къ отцу съ требованіями, на которыя тотъ при всей своей уступчивости не можетъ согласиться.

— И надлалъ долговъ? Въ такихъ случаяхъ большое спасеніе имть богатыхъ друзей, и эта дружба вроятно обошлась теб очень дорого?

— Мн часто приходилось выручать его, но вдь все иметъ свои границы, такъ что на просьбу, присланную мн изъ Карлсбада, мн пришлось отвтитъ отказомъ,— ужъ слишкомъ велика была сумма. Я принесъ довольно много жертвъ и знаю, гд остановиться, но боюсь, что Гунтрамъ детъ сюда, чтобы лично возобновитъ свою просьбу. Я предвижу непріятную сцену.

Должно быть, принесенныя Берндтомъ жертвы были очень велики, иначе онъ врядъ ли говорилъ бы о нихъ съ такою сердитой откровенностью, да еще своему шурину. Послдній вмсто отвта только спросилъ:

— А Гунтраму извстно, что Зигвартъ здсь?

— Врядъ ли, не думаю, чтобы Адальбертъ писалъ ему объ этомъ, да и къ чему? Эта старая, непріятная исторія уже давно покончена.

— Для тебя — да. Но я убжденъ, что Гуптрамъ ни за что не пріхалъ бы сюда, если бы зналъ, что его бывшій ученикъ въ Эберсгофен.

— Мн казалось, Вилльямъ, что мы съ тобою разъ навсегда ршили избгать этой темы, иначе мы серьезно поссоримся. Очень возможно, что Гунтрамъ самъ виноватъ въ томъ, что его обстоятельства такъ измнились, но это не иметъ никакого отношенія къ инциденту съ Зигвартомъ. Я смотрю эта это дло съ точки зрнія двадцатилтней дружбы и буду держаться своего мннія, пока мн не приведутъ такихъ доказательствъ, предъ которыми я буду принужденъ сдаться… А теперь пойдемъ къ дамамъ. Он врно уже ждутъ насъ.

Каждое утро поручикъ Гунтрамъ отправлялся, какъ говорилось, на охоту, но въ дйствительности шелъ въ ‘Совиное гнздо’. Гельфенштейнъ, слабвшій съ каждымъ днемъ, не могъ уже выносить долгіе визиты, но охотно разговаривалъ съ полчаса съ веселымъ офицеромъ, который разсказывалъ ему кучу всевозможныхъ вещей и котораго онъ называлъ ‘своимъ молодымъ товарищемъ’. Исполнивъ такимъ образомъ правша приличія, ‘молодой товарищъ’ вознаграждалъ себя обществомъ баронессы Траудль. Онъ непринужденно возобновилъ свое прежнее знакомство, какъ будто не замчая, что ‘маленькой златокудрой Труд’ уже минуло семнадцать лтъ. Они смялись и шумли, ссорились и мирились совершенно такъ же, какъ три года тому назадъ, и сближались все боле и боле.

Прежде старикъ еще часто сиживалъ предъ домикомъ, посматривая на молодежь съ полулсковой, полускорбной улыбкой. Теперь его кресло очень рдко появлялось на площадк, такъ какъ воздухъ и солнце утомляли его. Поэтому Гофштетеръ считалъ обязалносгью стоять на страж чести дома. Онъ всегда умлъ устроить такъ, чтобы бытъ дома въ извстные часы, и умлъ сердиться по-настоящему, когда молодая парочка ускользала отъ него. Сегодня онъ стоялъ одинъ предъ домикомъ, когда появился Гунтрамъ и привтствовалъ его шутливымъ тономъ:

— Доброе утро, господинъ старшій лсничій! Какъ поживаете? Могу я видть барона?

— Нтъ, теперь нельзя,— важно возразилъ лсничій.— Онъ плохо спалъ ночь и теперь досыпаетъ, его нельзя безпокоить.

— Разумется, нельзя. А гд баронесса Траудль?

— Въ саду — отвтилъ лсничій и вдругъ заступилъ дорогу молодому человку, уже намревавшемуся свернуть въ сторону.— Выслушайте-ка меня, господинъ поручикъ. Мн необходимо переговорить съ вами.

— Господи помилуй! Вы сдлали такое торжественное лицо, словно дло идетъ о жизни и смерти. Ну, начинайте!

— Я уже давно собирался спросить васъ, чмъ кончится вся эта исторія?

— Какая исторія?

— Не представляйтесь пожалуйста! Какъ будто я даннымъ-давно во вижу, что вы полюбили мою баронессочку. Ребенокъ ни о темъ не думаетъ и позволяетъ ухаживать за собою, зато мн приходится думать за нее вдвое, и потому я хочу знать, что у васъ на ум.

— Да вы просто пугаете меня,— сказалъ Адальбертъ,— разв вамъ необходимо это знать?

— Да, необходимо! Я все время здсь, и потому вся отвтственность лежитъ на мн.

— Врно! Вы постоянно торчали тутъ, и я не разъ мысленно посылалъ васъ къ черту. Но разъ отвтственность лежитъ на васъ, то я имю честь почтительнйше доложить вамъ, что вся эта исторія кончится… свадьбой!

— Я такъ и думалъ. Вы вдь — приличный человкъ, господинъ поручикъ, а кром того и богатый юноша, это всмъ извстно.

Поручикъ громко расхохотался.

— Вы, кажется, основательно освдомлены о моемъ имущественномъ положеніи? Ну, разумется, въ случа надобности мн будетъ, чмъ прокормить жену,— правда, не своимъ офицерскимъ жалованьемъ: съ нимъ однимъ пришлось бы въ хозяйств очень круто, но моему отцу конечно придется помогалъ намъ.

Эти слова были произнесены крайне безпечно. Адальбертъ ни минуты не сомнвался въ согласіи своего отца, потому что зналъ его слабость къ аристократическимъ именамъ и связямъ. Баронесса фонъ Гельфенштейнъ была бы во всхъ отношеніяхъ желательной невсткой. Что касается Гофштетера, то онъ находилъ вполн понятнымъ, что папаша долженъ раскошелиться, разъ у него есть деньги.

— Въ такомъ случа вы ужъ поскорй поршите съ этимъ дломъ,— серьезно сказалъ онъ,— Старый баронъ долго не протянетъ: онъ таетъ, какъ свча. Баронесса Траудль полагаетъ, что ддушка только слабъ, но скоро поправится, а мы-то понимаемъ, въ чемъ дло. Самое большое, если онъ протянетъ дв недли.

— Да что вы! Неужели вы думаете, что конецъ такъ близокъ?

— Докторъ говоритъ, что это можетъ случиться даже гораздо раньше. Нашему барону очень тяжело, что единственное существо въ мір, которое ему дорого, будетъ посл его смерти жить изъ милости у Равенсберговъ, и онъ наврно не будетъ ничего имть противъ того, чтобы маленькая златокудрая Труда вышла замужъ за молодца-офицера, особенно если она сама этого желаетъ. Но вамъ и самому это вроятно извстно?

— Разумется, извстно!— и Адальбертъ смясь похлопалъ лсничаго по плечу.— Будьте спокойны, я не получу отказа.

— Мн тоже такъ кажется. Только не тяните дла, а я даю свое благословеніе.

Поручикъ по-военному приложилъ руку къ охотничьей шляп.

— Чрезвычайно радъ! Ваше высочайшее соизволеніе, разумется, самое главное. Къ счастью мой папаша прідетъ завтра въ Графенау, я немедленно открою по немъ огонь, и потомъ мы вмст отправимся къ барону. А теперь исчезните пожалуйста! Налво кругомъ… маршъ!

— Но, господинъ поручикъ,— запротестовалъ было Гофштетеръ, однако поручикъ не далъ ему договорить.

— Ни слова! Сегодня вы совершенно лишній, потому что я намреваюсь взять крпость штурмомъ, какъ подобаетъ солдату… Ура!

Улыбка расплылась по лицу лсничаго, и онъ покорно удалился. Онъ и самъ видлъ, что сегодня онъ лишній, кром того поручикъ Гунтрамъ былъ ему по сердцу: такой шустрый и все беретъ на ‘ура’. Онъ подходилъ къ его ‘баронессочк’, и старикъ ршительно ничего не могъ имть противъ него.

Придя въ свою комнату, Гофштетеръ слъ на стулъ и поблагодарилъ Господа Бога, что все такъ счастливо устроилось. Теперь его старый добрый баринъ могъ отойти съ миромъ, зная, что его любимица соединится съ человкомъ, котораго онъ уже усплъ полюбить. Маленькая златокудрая Труда не останется въ старыхъ двахъ, у которыхъ ровно ничего нтъ, она будетъ богатой, счастливой женщиной, а потомъ, можешь бытъ, и генеральшей, ‘ея превосходительствомъ’. Гофштетеръ ршилъ, что подождетъ, пока увидитъ свою ‘баронессочку’ подъ внцомъ, а потомъ непремнно оставитъ мсто и подетъ въ Америку, къ дикарямъ.

Между тмъ Адальбертъ поспшно направился въ такъ называемый садъ — маленькій клочекъ земли за домомъ, гд стояло нсколько плодовыхъ деревьевъ и на грядкахъ росли овощи.

Въ энергичномъ вмшательств лсничаго не было въ сущности особенной надобности. Молодой офицеръ уже давно понялъ, что по-уши влюбленъ въ златокудрую Труду. Лсная принцесса окончательно плнила его, и, по его мннію, ни о какихъ препятствіяхъ не могло быть и рчи. Отецъ найдетъ его выборъ подходящимъ и желательнымъ, а старому барону онъ своимъ предложеніемъ доставить послднюю радость въ жизни. Правда, его будущая жена была слишкомъ ребенкомъ и недостаточно воспитана для общества, но молодой очаровательной женщин это легко простятъ, а титулъ баронессы фонъ Гельфенштейнъ будете имть значеніе для полковника и товарищей въ аристократическомъ полку. Адальбертъ зналъ это и даже былъ къ этому далеко не равнодушенъ. Итакъ, все побуждало его приступить къ объясненію.

Между тмъ барышня, которой онъ собирался сдлать предложеніе, была въ эту минуту поглощена занятіемъ, не совсмъ соотвтствующимъ предстоявшей помолвк. Она сидла на высокой втви вишневаго дерева и угощалась прекрасными, сплыми испанскими вишнями. Въ сущности она собиралась сорвать лишь нсколько ягодъ для ддушки, который, не имя аппетита, почти ничего не лъ, а поэтому предусмотрительно принесла съ собою лстницу и корзинку. Но, когда, стоя на верхней ступеньк, она замтила., что самыя лучшія ягоды висятъ очень высоко, ею овладло желаніе влзть на дерево. Она быстро очутилась на верхней втк, повсила пустую корзиночку рядомъ и принялась всласть лакомиться. Адальбертъ, разумется, сразу нашелъ ее, и крикнулъ ей поддразнивая: ‘Доброе утро, баронесса Траудль! Вкусны ли испанскія вишни?’. Траудль смшалась, заторопилась слзть и добралась уже до нижней втки, какъ вдругъ державшій лстницу поручикъ отодвинулъ ее въ сторону, и Траудль лишилась возможности спуститься на землю.

— Какой вы неловкій!— крикнула она.— Придвиньте скоре лстницу, чтобы я могла сойти.

— Этого вовсе не нужно,— смясь возразилъ онъ,— прыгайте,— я васъ поймаю. Вдь не разъ я длалъ это три года тому назадъ, когда вы бывало влзали на старый каштанъ и бомбардировали мея оттуда колючими плодами.

— Теперь это не годится,— съ достоинствомъ возразила Траудль,— Ну, скоре, давайте лстницу!

Но Адальбертъ и не думалъ слушаться и, протянувъ ей руки, повторилъ:

— Прыгайте же! я не уроню. Ну же! гопъ!

Траудль разсердилась. Она сбросила корзинку на землю, охватила обими руками стволъ дерева и спустилась на землю, причемъ ея свтлое полотняное платье сильно дострадало.

— Браво!— воскликнулъ Адальбертъ,— это было настоящее гимнастическое упражненіе. Браво, маленькая златокудрая Труда!

— Я — уже не маленькая,— обиженнымъ тономъ отвтила молодая двушка, поднимаясь на цыпочки,— я уже достаю вамъ до плеча, и вообще я — уже взрослая. Замтьте это!

— Выражаю взрослой молодой особ свое глубочайшее почтеніе,— насмшливо проговорилъ онъ.— Поставьте пожалуйста ноги, какъ слдуетъ, на землю, мриться, стоя на цыпочкахъ, не дозволяется. Не разршите ли мн почтительнйше освдомиться о вашемъ здоровь? Оно вроятно вполн удовлетворительно, судя по выпачканнымъ вишнями губкамъ.

Траудль поспшно вынула носовой платокъ. Увы! на платк также осталось темно-красное пятно,— неопровержимое доказательство ея невоздержности.

— Ничего! это уже не въ первый раз,— утшилъ ее молодой человкъ,— у васъ вдь всегда былъ благодатный аппетитъ. Въ былое время, когда вашъ батюшка былъ еще здоровъ и меня иногда приглашали къ ужину, я помню, вы всегда первая справлялись со своей порціей и уничтожали невроятное количество буттербродовъ. Помните вы это, маленькая златокудрая Труда?

Баронесса охотно допускала, чтобы ея ддъ, дядя Равенсбергъ и даже Бертольдъ называли ее такъ, но въ глазахъ поручика Гунтрама ей хотлось быть взрослой. Она выпрямилась съ обиженнымъ видомъ и воскликнула:

— Вы не должны больше такъ называть меня, я не позволю. Кром того это не врно. Теперь я сама знаю. Мн объ этомъ сказалъ Бертольдъ, когда я въ послдній разъ была въ Равенсберг, онъ прочелъ мн одно стихотвореніе, оно называется ‘Красавица златокудрая Труда’. Вы его знаете?

— Не имю ни малйшаго понятія,— солгалъ Адальбертъ.

Траудль презрительно пожала плечами и ршила придти ему. на помощь. Она начала говорить первыя строфы стихотворенія, длая замтныя ударенія на словахъ припва: ‘Красавица златокудрая Труда’.

— Ну, а конецъ?— спросилъ молодой человкъ, когда она внезапно остановиласъ.

— Конецъ… я забыла.

— Жаль! въ народныхъ псняхъ послднія строфы обыкновенно бываютъ самыя красивыя. Можетъ быть, вы припомните ее, маленькая златокудрая Труда?

Эта слова переполнили чашу терпнія баронессы. Она бросила на своего собесдника презрительный взглядъ и, не говоря ни слова., повернула къ дому. Но Адальберта догналъ ее, обнялъ и тихо-тихо шепнулъ ей на-ухо:

— Красавица златокудрая Труда!

Молодая двушка вспыхнула отъ этого мягкаго, нжнаго тона и крикнула:

— Пустите меня, Адальбертъ!

Двушка испуганно попыталась высвободиться изъ его объятій, но почувствовала губы молодого офицера на своихъ губахъ, а потомъ услышала страстный шепотъ:

— Люблю тебя, Траудль, люблю тебя!

Лицо Труды горло яркими румянцемъ. Что-то мшало ей дышать, но въ то же время поднимало ее, какъ на крыльяхъ, она не отвчала и не двигалась, боясь, что каждый звукъ, каждое движеніе нарушитъ очарованіе. Она только смотрла на Адальберта радостно блествшими глазами и слушала то, что онъ шепталъ ей на-ухо, какъ онъ любилъ ее, когда она была, еще ребенкомъ, и какъ, снова увидавъ ее мсяцъ назадъ, поклялся себ, что она будетъ его женой. При этомъ онъ покрывалъ безчисленными поцлуями розовое личико своей молоденькой невсты, и только гораздо поздне ему пришелъ въ голову вопросъ, съ котораго въ сущности онъ долженъ былъ начать:

— А ты любишь меня, Траудль?

— Да, Адальбертъ, да,— восторженно отвтила она, обвивая руками его шею.— Я сама не знала, какъ люблю тебя.

— А конецъ старой псни? Дйствительно ты позабыла его, Траудль? Тогда я напомню теб:

‘Знайте же, знайте, цвты полевые,

Что цловалъ я уста дорогія

Златокудрой красавицы Труды’.

XI.

Въ назначенное время совтникъ Гунтрамъ прибылъ въ Граденау, и сынъ вызжалъ утромъ на станцію, чтобы встртить его. Поручикъ намревался сообщить отцу о своей помолвк еще по дорог со станціи въ имніе, но Гунтрамъ казался такимъ больнымъ и съ такимъ безучастіемъ отнесся къ первымъ намекамъ сына, что Адальбертъ ршилъ пока оставить старика въ поко. Онъ не сомнвался, что отецъ одобрительно отнесется къ этой новости, но, заводя свое собственное хозяйство, необходимо было обратиться къ нему за существенной помощью, а между тмъ старикъ еще недавно уплатилъ вс долги сына, которые тотъ длалъ теперь въ Мец съ такимъ же легкимъ сердцемъ, какъ прежде въ Берлин.

Было уже четыре часа, но въ парк еще чувствовался зной. Поэтому мужчины забрались въ бесдку. Гунтрамъ, проспавъ нсколько часовъ, видимо отдохнулъ отъ своей поздки, но даже въ томъ оживленіи, съ которымъ онъ обсуждалъ предполагаемую на слдующій годъ перестройку замка, было что-то болзненное. Берндтъ посматривалъ на него съ состраданіеімъ. Строить въ будущемъ году? Но будетъ ли строитель живъ къ тому времени? Необходимо немедленно открыть глаза Адальберту, повидимому совершенно не замчавшему, какимъ изможденнымъ, больнымъ старикомъ кажется его отецъ.

Пока пріятели обсуждали планъ, отворилась дверь бесдки, и вошелъ Вилльямъ Морлэндъ. Раскланявшись съ присутствовавшими, онъ остановился на порог и оказалъ шурину:

— Сегодня я являюсь къ вамъ совершенно неожиданно и привелъ съ собою гостя. Ты позволишь, мн представятъ его теб?

— Пожалуйста! Кого ты представишь, тотъ всегда будетъ для меня желаннымъ гостемъ,— отозвался Берндтъ, но вдругъ замолчалъ, разглядвъ стоявшаго за единою Морлэнда человка.

На двоихъ другихъ, находившихся въ бесдк, видъ постителя произвелъ различное впечатлніе: Адальбертъ быстро вскочилъ, а его отецъ остался сидть, какъ окаменлый.

— Архитекторъ Германъ Зигвартъ, работающій пока въ Эберсгофен,— сказалъ Морлэндъ.— Мн нтъ надобности представлять господину Гунтраму его бывшаго ученика.

— Конечно, я помню…— произнесъ совсмъ растерявшійся Гунтрамъ,— но я вовсе не зналъ… Какъ поживаете, Зигвартъ?..

Германъ не отвтилъ, но, церемонно раскланявшись съ хозяиномъ дома, произнесъ:

— Прошу извиненія, что явился въ вашъ домъ, годъ тому назадъ вы бы не пожелали принятъ меня, но сегодня мистеръ Морлэндъ настоялъ на томъ, чтобы я явился сюда, а такъ какъ дло идетъ о вопрос чести, то я не могъ не придти.

Гунтрамъ всталъ, видимо стараясь овладть собою, и тоже обратился къ Берндту:

— Это похоже на настоящее нападеніе, не забудьте, что я въ вашемъ дом. Надюсь, вы сумете защитить своего гостя отъ подобныхъ вторженій.

Берндтъ укоризненно посмотрлъ на шурина, угадывая его мыслъ, и тихо недовольнымъ тономъ сказалъ:

— Ты могъ бы избавить насъ отъ этого, Вилльямъ. Все можно было устроить иначе.

— Нтъ,— холодно отвтилъ Морлэндъ.

Адальбертъ съ изумленіемъ и страхомъ глядлъ на отца, отъ него не укрылось смущеніе старика, и онъ вполголоса проговорилъ:

— Успокойся, папа! надо же выяснить это дло.

Просьба сына успокоиться была не лишней, такъ какъ при приближеніи Зигварта Гунтрамъ невольно отшатнулся. Тонъ Зигварта доказывалъ, какъ сильно онъ былъ взволнованъ, но онъ уже вполн овладлъ собою, когда заговорилъ:

— Господинъ архитекторъ Гунтрамъ, намъ надо окончить нашъ старый споръ. Два года тому назадъ, я къ сожалнію такъ вспылилъ, что далъ вамъ поводъ позвать своихъ слугъ. Теперь среди присутствующихъ здсь вы въ полнйшей безопасности, и я. требую отвта, въ которомъ вы мн тогда отказали.

— Отвта? что вы хотите этимъ сказать?— Гунтрамъ тоже овладлъ собою.— На оскорбленія я вообще не отвчаю. Если вы намреваетесь повторить ту же самую сцену, то я предпочитаю уйти. Входить въ объясненія я считаю ниже своего достоинства.

Онъ дйствительно повернулся къ двери, но тамъ стоялъ Морлэндъ, предвидвшій подобный исходъ и заступившій ему дорогу. Въ ту же минуту Зигвартъ быстро подошелъ къ своему прежнему учителю и повелительно произнесъ:

— Вы останетесь, мы объяснимся предъ этими свидтелями, а ни одинъ изъ насъ не уйдетъ, пока мы не кончимъ.

— Это неслыханное насиліе!— возмутился Гунтрамъ,— я пріхалъ сюда отдохнуть къ моему старому другу и вдругъ… Берндтъ, неужели вы допустите это?

Коммерціи совтнику была крайніе непріятна эта сцена, онъ охотно положилъ бы ей конецъ, но видлъ, что это невозможно, а потому отвтилъ:

— Я думаю, Гунтрамъ, что вамъ лучше остаться.

— Да, это должно быть наконецъ выяснено,— раздался голосъ Адальберта,— само собою понятно, что тутъ все дло въ недоразумніи. Не заходи слишкомъ далеко, Германъ, и помни, что я не позволю оскорбить отца.

Зигвартъ посмотрлъ на друга своей юности долгимъ и серьезнымъ взглядомъ.

— Мн очень тяжело, Адальбертъ, что я не могу избавить тебя отъ того, что ты долженъ когда нибудь услышать. Ты все еще находишься въ заблужденіи, что дло идетъ о несогласія въ вопрос искусства или о чемъ нибудь подобномъ. Но между мою и твоимъ отцомъ стоить обманъ, кто нибудь изъ насъ обманщикъ: я или онъ. Считаешь ли ты меня способнымъ на обманъ?

— Ужъ не считать ли мн за обманщика собственнаго отца?— вспылилъ юный офицеръ.— Подумай, что ты говоришь?— Но, говоря эти слова, онъ поблднлъ. Только теперь понялъ онъ все значеніе инцидента, о которомъ легкомысленно и безпечно старался не думать до этой минуты, и почти со страхомъ продолжалъ съ прежней рзкостью:— папа, да говори же! Вдь дло идетъ о твоей и моей чести!

Гунтрамъ заговорилъ съ трудомъ, хриплымъ голосомъ.

— Архитекторъ Зигвартъ глубоко заблуждается. Берндтъ, я объясню вамъ все, только не здсь, не въ присутствіи этихъ обвинителей. Уйдемте отсюда, прошу васъ!

Коммерціи совтникъ готовъ былъ исполнить эту просьбу, но Зигвартъ не допустилъ этого. Онъ зналъ, что для него поставлено здсь на карту, и ршился во что бы то ни стало довести дло до конца. Онъ выпрямился и рзко произнесъ:

— Я долженъ объяснитъ вамъ это дло, господинъ коммерціи совтникъ, и вы его выслушаете. Я утверждаю, что планъ вашей виллы — моя исключительная собственность, что этотъ планъ, законченный до мельчайшихъ подробностей, лежать въ моей папк, которую я, узжая въ Италію, отдалъ на сохраненіе своему бывшему учителю. Вернувшись, я замтилъ, что нкоторые листы были вынуты и исчезли, и въ то же время увидлъ въ Тиргартен мое произведеніе, которое господинъ Гунтрамъ строилъ ‘по собственному плану’. Что было дальше — вы сами знаете. Онъ остался побдителемъ въ борьб, которую я началъ за свои права, и выставилъ меня обманщикомъ. Онъ получилъ славу и деньги за тотъ трудъ, который укралъ у меня!

Громкій крикъ прервалъ слова Зигварта. Адальбертъ бросился было на него, но Морлэндъ очутился между ними, говоря:

— Поручикъ Гунтрамъ, посмотрите на своего отца! Если вы еще сомнваетесь, то мы-то уже перестали сомнваться.

Гунтрамъ старшій дйствительно имлъ жалкій видъ. Два года тому назадъ у него еще хватило силы сыграть роль, необходимую для его опасенія, но теперь онъ, больной и измученный, уже не могъ сдлать это, не могъ бороться съ обвиненіемъ, каждое слово котораго обрушивалось на него, какъ ударъ молота, не могъ вынести взглядъ своего сына, который, задыхаясь и едва выговаривая олова, повторялъ:

— Слышишь? Слышишь? Отвчай же!

Гунтрамъ сдлалъ послднюю отчаянную попытку: онъ пробормоталъ что-то невнятное о заблужденіи и клевет, но потомъ вскрикнулъ дико, словно безумный:

— Адальбертъ, ты убьешь меня, ты и Зигваргъ! Боже, Боже! Какъ вы можете такъ мучите стараго, больного человка!

Онъ почти безъ сознанія упалъ на стулъ и разразился судорожными, безпомощными рыданіями.

Вс молчали, Адальбертъ тоже не говорилъ ни снова, а только медленно отошелъ отъ отца. Наконецъ Берндтъ положилъ конецъ долгому и тягостному молчанію, сказавъ вполголоса:

— Адальбертъ, успокойте отца. Мы лучше оставимъ насъ вдвоемъ.

Молодой человкъ какъ будто сразу ко понялъ обращенныхъ къ нему словъ. Онъ былъ блденъ, какъ мертвецъ, и произнесъ упавшимъ голосомъ:

— Да, пожалуйста оставьте насъ однихъ.

Морлэндъ, Берндтъ и Зигвартъ вышли изъ бесдки и направились въ замокъ. Нсколько минутъ шли они молча, потомъ коммерціи совтникъ остановился и протянулъ Герману руку, говоря:

— Прошу у васъ прошенія, мы были къ вамъ глубоко несправедливы, эта сцена разъяснила мн все. Но тогда я васъ совершенно не зналъ, между тмъ какъ человкъ, обвинявшій васъ, много лтъ считался моимъ другомъ.

— Я вполн понимаю васъ,— отвтилъ Зигвартъ,— вы не могли судитъ иначе. А теперь мн приходится просить у васъ прощенія за непріятную сцену, свидтелемъ которой я заставилъ васъ быть. Мистеръ Морлэядъ взялъ на себя всю отвтственность, но безъ васъ, какъ свидтеля, мы не могли обойтись.

Берндтъ былъ очевидно тронутъ этими словами. Онъ посмотрлъ на шурина, однако тому и въ голову не пришло извиниться, и онъ спокойно произнесъ:

— Это былъ единственный путь къ цли, слдовательно было необходимо идти именно этимъ путемъ. Ну, на чемъ же вы поршили, мистеръ Зигвартъ?

— Судебное разбирательство дла не приведетъ ни къ чему,— быстро перебилъ его Берндтъ,— для этого необходимы или неопровержимыя доказательства, или чистосердечное сознаніе, на которое конечно нельзя расчитывать.

— Я знаю,— возразилъ Зигвартъ,— но пока мн достаточно, что вы признали мои права, господинъ коммерціи совтникъ. Благодаря вамъ, мое произведеніе увидло свтъ. Мн приходится отложить на нкоторое время мое полное оправданіе, такъ какъ каждый сдланный мною въ этомъ направленіи шагъ можетъ гибельно отразился на будущности Адальберта, а онъ — товарищъ моей юности.

— Я сказалъ бы, что онъ былъ имъ,— рзко замтилъ Морлэндъ.

— Нтъ! Только что происшедшая сцена конечно разлучитъ насъ, но Гунтрамъ всегда останется для меня тмъ, чмъ былъ, и я сдлаю все, что могу, чтобы избавить его отъ самаго худшаго.

— Это очень благородно,— оказалъ Берндтъ, у котораго при этихъ словахъ скатился камень съ души, и онъ, сердечно пожавъ Зигварту руку, направился къ замку, между чмъ какъ Морлэндъ съ Зигваргомъ повернули къ выходу изъ парка.

— Ну,— проговорилъ американецъ, когда они остались одни,— кажется, мы побдили.

— И этимъ я обязанъ вамъ!— воскликнулъ Германъ.— Это была ваша идея.

— И вполн удачная! Этимъ пока дло и кончится. Мой шуринъ правъ: судомъ пока ничего не добьешься. Мы нашли моральныя доказательства, а юридическія привести не можемъ. Пока вамъ придется ограничиться тмъ, что я на вашей сторон. Это будетъ тоже имть свои результаты.

— Въ этомъ я не сомнваюсь, но Адальбертъ?

— Онъ получилъ суровый урокъ, который не повредитъ ему. Но довольно объ этомъ. Я на-дняхъ сообщу въ Равенсберг о томъ, что здсь произошло, и въ Берлин тоже слдуетъ какъ нибудь завести объ этомъ рчь. Тогда это дло не пошло дальше спеціальныхъ круговъ, слдовательно достаточно выяснить его именно тамъ. Вдь, узжая со мной, вы хотите оставитъ за собой чистое имя?

— Если я уду,— повторилъ Зигвартъ, по американецъ не обратилъ вниманія на это ‘если’ и спокойно продолжалъ:

— А потомъ я долженъ вышколить васъ по-своему. Вы — неподатливая гранитная глыба съ торчащими во вс стороны выступами и острыми углами, да еще кром того вся поросшая нмецкой сантиментальностью. Все это необходимо удалить. Это очень романтично, но вовсе не годится для жизни за океаномъ. Васъ надо сначала хорошенько обтесать и ошлифовать, тогда изъ васъ выйдетъ толкъ.

Зигвартъ не возражалъ, а только спросилъ:

— А когда я стану тмъ, чмъ вы во что бы то ни стало хотите меня сдлать, будете ли вы чувствовать ко мн что либо помимо длового интереса?

— Нтъ,— послдовалъ холодный отвтъ.— Но тогда вы объ этомъ меня и не спросите.

— Тогда я предпочитаю сохранить ваше теперешнее участіе и свою неподатливость. Оставьте упрямую гранитную глыбу такою, какова она есть. Острые углы и выступы больше идутъ къ ней, а изъ мха, которымъ она обросла, можетъ вырасти когда нибудь елочка, настоящее стройное деревцо, на вашемъ отшлифованномъ, отполированномъ камн, ей не вырасти… а было бы жаль молоденькой елки!

Американецъ посмотрлъ на Германа и покачалъ головой, что онъ длалъ всякій разъ, когда ‘этотъ человкъ’ становился ему непонятнымъ, потомъ онъ серьезно произнесъ:

— Да, это было бы очень жаль. А теперь отправляйтесь въ Эберогофенъ.

XII.

Слдующіе дни принесли для Графенау него неожиданностей: архитекторъ Гунтрамъ внезапно ухалъ вмст со своимъ сыномъ, даже не повидавшись съ Берндтомъ. Вроятно онъ самъ сознавалъ, что посл происшедшаго инцидента всякая попытка оправдаться будетъ безполезна.

Черезъ два дня посл этого старый баронъ фонъ Гельфенштейнъ навки закрылъ свои усталые глаза. Графъ Равенсбергъ и Бертольдъ немедленно пріхали въ ‘Совиное гнздо’, чтобы распорядиться похоронами и взять къ себ осиротвшую Траудль. Послдній Гельфенштейнъ, со смертью котораго угасъ этотъ древній родъ, нашелъ себ успокоеніе въ склеп своихъ предковъ въ Графенау, какъ онъ желалъ.

Зигвартъ стоялъ у окна своей комнаты и смотрлъ въ садъ, между тмъ какъ госпожа Герольдъ, вооружившись большой метелкой, приводила въ порядокъ его письменный столъ. Она находила, что ея старая служанка становится уже неособенно надежной, и потому отъ времени до времена сама наводила порядокъ въ помщеніи своего жильца,

— Пожалуйста будьте поосторожне съ этой фотографіей,— сказалъ архитекторъ.— Вы вдь знаете, какъ я дорожу ею!

Старушка кивнула головой и нсколько умрила свои быстрыя движенія, осторожно сметая пыль съ большой фотографіи, стоявшей посреди письменнаго стола.

— Я знаю, что это — портретъ вашей матушки и что онъ вамъ очень дорогъ, а между тмъ вы были совсмъ ребенкомъ, когда она скончалась.

— Мн было тогда десять лтъ, но она стоить предо мной, какъ живая.

— Мы въ Эберсгофен не знали ея, старшій лсничій пріхалъ сюда уже вдовцомъ. Я думаю, что такой молодой женщин, какой была ваша матушка, было нелегко прожить съ мужемъ и ребенкомъ цлыхъ десять лтъ въ польскихъ лсахъ. Это была, кажется, родина старой графини Равенсбергъ?

— Да, ея имнія находились близъ русской границы, и владльцы жили тамъ только лтомъ. Черезъ полгода посл смерти моей матери отецъ получилъ мсто въ Равенсбергскомъ лсничеств. Случись это раньше, моя мать, можетъ быть, прожила бы дольше.

Сказавъ это, Зигвартъ подошелъ къ столу, на которомъ госпожа Герольдъ устанавливала фотографію молодой, очевидно очень красивой женщины, но на ея лиц ясно выражалось страданіе, а большіе темные глаза смотрли съ выраженіемъ глубокой скорби.

— Милое личико,— сказала старушка,— по крайне грустное и слишкомъ нжное для той жизни, какую она вела. Мн хотлось бы знать, какимъ образомъ она вышла замужъ? Старшій лсничій былъ хорошій, честный человкъ, но немного грубоватъ и не прочь выпить и поиграть въ карты. Вы совершенно непохожи на свою мать, да и на отца тоже, сантиментальности въ васъ нтъ ни на грошъ, а между тмъ вы относитесь къ этому портрету просто съ какимъ-то обожаніемъ.

Зигаартъ улыбнулся, но отвтилъ, довольно рзко:

— У каждаго человка должно быть что нибудь, къ чему онъ чувствовалъ бы привязанность, а вдь я одинъ-одинешенекъ на бломъ свт. Когда видишь, какъ все идетъ вкривь и вкось, идеалы попираются ногами, вра исчезаетъ, то хочешь имть хоть что нибудь, что оставалось бы въ душ недосягаемой святыней, служило бы религіей, до которой никто не смeтъ дотронуться. Мн по крайней мр это необходимо. И такой святыней является для меня память матери. Все, что было въ моемъ дтств чистаго и прекраснаго, связано съ воспоминаніемъ о ней, и никто не можетъ ни отнятъ его у меня, ни запятнать, потому что она умерла.

Герольдъ одобрительно кивнула головой, находя похвальной и симпатичной эту сыновнюю преданность.

— Именно такъ,— сказала она:— ‘чти отца твоего и матерь твою, да благо ты будетъ и долголтенъ будеши на земли’, говорится въ заповдяхъ. Ну вотъ, я и прибрала у васъ все! До свиданья!

Архитекторъ слегка кивнулъ головой. Онъ все еще стоялъ предъ портретомъ и смотрлъ на него, погруженный въ воспоминанія. Вопросъ, заданный ему хозяйкой, казался и ему неразршимой загадкой. Какъ могла его мать выдги замужъ за такого человка, какимъ былъ старый лсничій Равенсберга? Разв это нжное, невинное существо подходило къ грубому охотнику, едва умвшему писать и читать и ничего не знавшему, кром своихъ лсовъ и всего, что касалось охоты?

Какъ ни былъ молодъ Германъ, когда умерла его мать, онъ уже понималъ, что по образованію она стояла неизмримо выше отца. Она учила своего мальчика сама, чтобы не разставаться съ нимъ, такъ какъ лсничество лежало въ глуши, и до ближайшей польской деревушки былъ цлый часъ ходьбы. Ей онъ былъ обязанъ знаніемъ французскаго и англійскаго языковъ, которыми она занималась съ нимъ сначала шутя, а потомъ серьезно. Поздне, въ школ, его эберегофетскіе товарищи разинули рты отъ удивленія, что десятилтній мальчикъ говоритъ на трехъ языкахъ и вообще знаетъ гораздо больше ихъ.

Можетъ быть, причиной этого неравнаго брака было желаніе обезпечитъ себя? Его мать была сирота и совершенно одинока. Можетъ быть, ей просто захотлось имть свой домъ, мужа и дтей, а мужъ по-своему очень хорошо относился къ ней. Но она казалась принадлежащей къ совершенно другому міру, была молода и хороша, при такихъ условіяхъ не прибгаютъ къ браку, чтобы только обезпечить себя. Теперь Германъ понималъ, что неравный бракъ сталъ причиной ея смерти. Какъ часто задумывался онъ надъ этимъ ‘почему?’ и не находилъ на него отвта!

Громкій стукъ въ дверь прервалъ его размышленія. Это былъ лсничій изъ Графенау съ крепомъ на рукав. Онъ былъ друженъ еще съ покойнымъ отцомъ Зигварта, часто заходилъ въ равенсбернское лсничество, и Германъ росъ на его глазахъ. Онъ и теперь, прізжая въ городъ, каждый разъ навщалъ архитекторъ, да и Германъ не разъ заходилъ въ ‘Совиное гнздо’. Зигвартъ зналъ барона Гельфенштейна и его внучку и теперь выразилъ свое участіе по поводу горя, постигшаго стараго лсничаго.

— Да, это случилось раньше, чмъ мы ожидали. Мой бдный старый баринъ заснулъ совсмъ тихо. Похоронили его, какъ настоящаго принца. Съхались вс сосди, а господинъ коммерціи совтникъ съ супругой принимали ихъ въ Графенау. Послдняго Гельфенштейна похоронили въ склеп его предковъ. Графъ Равенсбергь уметъ устроить все, какъ подобаетъ. Похороны были великолпны, и самъ графъ шелъ за гробомъ подъ-руку съ баронессой Траудль. Она, бдная, совсмъ убита.

— Ну, въ семнадцать лтъ съ такимъ горемъ скоро справляются,— сказалъ Зигвартъ.— Что, теперь она въ дом графа Равенсберга, подъ его опекой?

— Ей-то хотлось бы имть другую опеку,— проворчалъ лсничій,— По этому поводу я и пришелъ къ вамъ, Германъ, вдь вы дружны съ поручикомъ Гунтрамомъ. Онъ мн часто говорилъ про васъ.

— Да, мы были друзьями, и я знаю, что онъ часто бывалъ въ ‘Совиномъ гнзд’,— отвтилъ Зигвартъ отвернувшись.

— Онъ влюбился въ мою баронессочку,— продолжалъ между тмъ Гофштетеръ,— и по всмъ правиламъ обручился съ ною. Поручикъ собирался поговорить объ этомъ со своимъ отцомъ, а потомъ и съ нашимъ старымъ бариномъ. Это было всего за два дня до смерти господина барона, а на слдующій день я вдругъ вижу — баронессочка въ горькихъ слезахъ. Она получила письмо изъ Графенау. Тамъ было написано ясно, какъ Божій день, что господинъ поручикъ не иметъ права жениться, возвращаетъ невст ея слово и узжаетъ съ отцомъ, такъ какъ въ его жизни случилась страшная катастрофа, уничтожающая вс его надежды, всю его будущность. Дальше онъ просилъ баронессочку позабыть его, прощался съ нею навки и такъ дале… ну, что всегда говорится въ такихъ случаяхъ. Что же мн теперь прикажете длать?

Зигвартъ молчалъ. Онъ не зналъ о любви Адальберта къ Траудль, да и къ ней не относился, какъ къ взрослой. Значитъ, его бдному другу пришлось перенести еще и это горе!

— Слава Богу, что мой старый баринъ уже ничего не могъ узнать объ этой исторіи,— продолжалъ Гофштетеръ:— жизнь въ немъ уже едва-едва теплилась, а на слдующее утро онъ заснулъ навсегда. Поднялись суета и возня. Пріхалъ графъ Равенсбергъ со своимъ сыномъ, начались хлопоты съ похоронами, а баронессу Траудль увезли въ Равенсбергъ. Я лишь теперь пришелъ въ себя и вотъ хочу опросить у васъ по чести и совсти, вдь вы давно знаете поручика: что онъ — негодяй или нтъ?

— Нтъ, Адальбертъ — не негодяй,— серьезно возразилъ Германъ.— Онъ написалъ правду, я знаю, что въ его жизни случилось дйствительно нчто тяжелое, но онъ въ этомъ не виноватъ.

— Я тоже, не могъ себ представить, чтобы онъ разыгрывалъ комедію. А теперь разскажите мн, что собственно случилось.

— Я не имю права разсказать, если Адальбертъ самъ умалчиваетъ о случившемся. Онъ самъ еще не знаетъ, чмъ все кончится, необходимо переждать нкоторое время. Теперь ему ничего не оставалось, какъ отступить, и я на его мст сдлалъ бы то же самое.

— Чертъ возьми!— сердито крикнулъ Гофштетеръ,— Господинъ поручикъ просто-напросто исчезаетъ, а моя баронессочка выплакала съ горя глаза и уже поговариваетъ о смерти. Это я не. могу допустить! Вы должны все сказать мн!

Онъ грозно подступилъ къ архитектору, но въ эту минуту отворилась дверь, и кто-то вошелъ. Лсничій обернулся и мгновенно вытянулся въ струнку, такъ какъ питалъ безграничное уваженіе къ Равенсбергамъ. Германъ очень удивился: графъ часто звалъ его къ себ, но въ первый разъ самъ навстилъ своего воспитанника.

— А, Гофштетеръ!— привтливо сказалъ графъ.— Вы врно пришли подлиться своимъ горемъ? Я знаю, что смерть вашего барина сильно огорчила васъ, но намъ всмъ приходится мириться съ неизбжнымъ.

Лсничій провелъ рукой по глазамъ, продолжая стоять навытяжку. Приходъ Равенсберга былъ для него очень некстати, такъ какъ онъ не могъ теперь добиться желаемаго разъясненія. Онъ не смлъ мшать господамъ и принужденъ былъ немедленно удалиться.

— Я уже давно хотлъ побывать у тебя и посмотрть, какъ ты устроился.— заговорилъ Равенсбергъ.— Германъ, почему ты въ свое время не возражалъ на мои упреки? Почему я долженъ былъ узнать отъ постороннихъ, что именно заставило тебя вернуться въ Эберсгофенъ? Вся эта исторія съ Гунтрамомъ была невроятна!

— Вотъ потому-то я и не старался убдить васъ,— серьезно сказалъ архитекторъ.— Мистеръ Морлэндъ общалъ мн доказать въ Равенсберг мою невиновность.

— И сдлалъ это въ совершенств. Но для меня-то въ этомъ не было ни малйшей необходимости. Я находилъ подобное обвиненіе только смшнымъ. Но почему ты тогда же не обратился прямо ко мн? Я живо расправился бы съ Гунтрамомъ и отстоялъ бы твои права. А ты боролся цлые мсяцы, позволилъ выгнать себя изъ Берлина, не говоря мн ни единаго слова. Это — величайшая глупость.

Зигвартъ не защищался, такъ какъ въ этихъ словахъ была большая доля правды. Если бы онъ тогда же обратился за защитой къ своему высокому ‘покровителю’ и тотъ открыто сталъ бы на его сторону, дло вроятно приняло бы совершенно иной оборотъ. Однако онъ не могъ сдлать это изъ какого-то неяснаго чувства, мшавшаго ему о чемъ бы то ни было просить графа.

— Но теперь это кончено,— продолжалъ графъ,— Посл той сцены въ Графенау Гунтрамъ вроятно не отважится настаивать на своемъ обман, а ты конечно откажешься отъ своего безумнаго плана отправиться въ Америку. Никакого толка изъ этого не выйдетъ. Я вполн понимаю, что люди хотять заручиться трудомъ такого человка, какъ ты, но такіе люди нужны и здсь, и ты останешься!

Эти слова были произнесены властно и сердито. Равенсбергь былъ очевидно оскорбленъ тмъ, что его воспитанникъ доврился чужому человку и обсуждалъ съ нимъ свою будущность. Но рзкій и повелительный тонъ графа тотчасъ вызвалъ протестъ со стороны Зигварта.

— Я еще не взялъ на себя никакихъ обязательствъ,— возразилъ онъ,— но, когда дло идетъ о моей будущности,— простите, графъ, я ужъ самъ ршу этотъ вопросъ. Предложеніе мистера Морлэнда и лестно, и выгодно.

— Онъ сулить теб золотыя горы!— насмшливо сказалъ графъ.— Возможно, что ты и правь, но я теб говорю, что ты не годишься для безконечной погони за наживой, и никогда не будешь годиться. Останься, Германъ! Ты вдь теперь — не юноша и не неизвстный архитекторъ: весь Берлинъ знаетъ виллу Берндта, а когда узнаютъ, какъ позорно оспаривали у тебя твое собственное произведеніе, вс заинтересуются тобой. Разъ предъ тобой открыта дорога, ты можешь и здсь создать что нибудь великое. Я предоставляю въ твое распоряженіе капиталъ, чтобы ты могъ быть независимымъ. Оставайся съ нами!

— Вы осыпаете меня своими милостями, графъ, я, право, не знаю, чмъ я ихъ заслужилъ, но… остаться но могу!

— Пожалуйста не говори ‘нтъ’!— перебилъ его Равенсбергъ,— На этотъ разъ ты серьезно разсердишь меня, своимъ проектомъ ты блестяще доказалъ свой талантъ, и этого довольно. Кром того ты повидимому и здсь очень усердно работалъ,— Онъ подошелъ къ письменному столу, на которомъ лежало нсколько чертежей, и, случайно взглянувъ на стоявшій на стол портретъ, воскликнулъ:— а, твоя мать!

Зигвартъ съ удивленіемъ поднялъ на него глаза: откуда могъ графъ знать, что это — его мать? Положимъ, портретъ много лтъ вислъ на стн въ лсничеств, и графъ могъ узналъ у своего лсничаго, чей онъ.

— Ты былъ еще очень малъ, когда она скончалась,— продолжалъ Равенсбергъ,— она умерла совсмъ молодой. Ты вроятно совершенно но помнишь ея? Она была гораздо красиве, чмъ на этомъ портрет.

— Разв вы знали мою мать?— вздрогнувъ спросилъ Германъ.

— Да.

— Но вдь мы пріхали въ Равенсбергъ посл ея смерти,

— Я зналъ ее еще двушкой, она жила въ нашемъ дом, и — почему мн не сказать теб этого?— я когда-то очень любилъ ее.

Зигвартъ былъ изумленъ, онъ не подозрвалъ этого.

Равенсбергъ взялъ въ руки портретъ и, весь отдаваясь воспоминаніямъ, задумчиво промолвилъ:

— Несмотря на разницу въ нашемъ общественномъ положеніи, мы оба надялись тогда на бракъ, но это не сбылось, законъ родовыхъ традицій былъ неумолимъ: вдь я былъ единственный сынъ и долженъ былъ поддержать имя и имущество семьи, для этого мн надо было жениться на двушк нашего круга и богатой. Семьи вмшалась, и наша юношеская мечта кончилась разлукой и самопожертвованіемъ. Но я не забывалъ твоей матери никогда!— Онъ поставилъ, портретъ на прежнее мсто, и обратился къ Герману:— понимаешь ли ты теперь, почему ты мн дорогъ? Ты — ея сынъ, а она для меня — воспоминаніе тхъ дней, когда я еще врилъ въ любовь и счастье, и не хотлъ признавать тиранію общественнаго положенія. Я принужденъ былъ тогда подчиниться, но теперь, когда приблизилась старость, мн не хочется быть одинокимъ, я желаю чувствовать около себя молодость и жизнь я не отпущу тебя, Германъ!

— Меня? но вдь у васъ есть сынъ?

— Бертольдъ?— Равенсбергъ слегка пожалъ плечами,— онъ женатъ, у него своя личная жизнь, и для отца уже не остается почти ничего. Оставайся здсь, Германъ! Разъ ты удешь, я лишусь тебя навсегда. Ты всегда чуждо и холодно относился ко мн, посмотри, же на меня, какъ на отечески расположеннаго къ теб друга. Только для этого я говорилъ съ тобой о прошломъ, теперь ты поймешь многое.

Въ голос графа слышалась необыкновенная мягкость, почти нжность, однако этотъ тонъ не нашелъ себ отклика въ душ Зигварта. Онъ отвтилъ съ серьезной горечью:

— Конечно я понялъ многое, что до сихъ поръ было для меня загадкой.

— Что ты хочешь сказать?— изумленно опросилъ графъ.

— Я говорю про неравный бракъ моихъ родителей. Двушка, у которой отняли и любовь, и счастье лишь потому, что она ‘не ровня’, ищетъ, чмъ бы успокоитъ израненное, больное сердце, и хватается даже за такую судьбу.

— Что это значитъ?— воскликнулъ графъ съ загорвшимися глазами,— такую судьбу! Но разв ея мужъ не былъ къ ней всегда предупредителенъ? Вдь онъ же клялся въ этомъ всми святыми! Вдь это было строго-настрого приказано ему.

— Приказано?— вздрогнулъ, какъ отъ удара, Германъ.— Кто имлъ на это право? И кого это вообще, могло касаться?— задыхаясь вымолвилъ Зигвартъ, но не получилъ отвта.

Равенсбергъ посмотрлъ на него долгимъ, мрачнымъ взглядомъ, потомъ тихо примолвилъ: ‘Германъ, поди сюда’,.— по Германъ сдлалъ шагъ назадъ и блдня бросилъ невыразимо жесткій взглядъ на стоявшій на стол портретъ — теперь онъ понялъ все!

— Подойди ко мн!— повторилъ Равенсбергъ,— если ты угадываешь… Но, Боже мой, не гляди же на свою матъ такими страшными глазами! Ты вдь — не мальчикъ, а мужчина, знакомый съ жизнью, и долженъ понимать извстныя вещи.— Однако Зигвартъ молчалъ попрежнему. Графъ отвернулся и посл минутнаго молчанія снова заговорилъ: — это извстіе слишкомъ неожиданно для тебя, я вижу, что теб надо дать время освоиться съ нимъ. Буду ждать тебя на-дняхъ. Тогда мы оба будемъ спокойне и поговоримъ обо всемъ. На этихъ дняхъ, слышишь, Германъ? я жду тебя, а теперь прощай!— Онъ протянулъ руку, но Германъ не шевельнулся, не произнесъ ни слова и стоялъ, какъ окаменлый,— Прощай!— повторилъ Равенсбергъ уже съ раздраженіемъ и повернулся къ двери.

На порог онъ остановился, какъ будто чего-то ожидая, но не дождался, и дверь за нимъ захлопнулась.

Германъ остался одинъ. Онъ стоялъ предъ портретомъ матери — предъ той иконой, которую ‘никто не могъ ни отнять у него, ни запятнать’, предъ своей святыней, до которой не могла коснуться кощунственная рука, а теперь? Святыни больше не было. То, что было для него самымъ чистымъ, самымъ лучшимъ въ мір, было растоптано, лежало во прах. Имъ овладло отчаяніе, почти безуміе, онъ сжалъ кулаки, ему захотлось вдребезги разбить портретъ, но большіе темные глаза матери глядли на него съ выраженіемъ страданія и безысходной печали, въ нихъ отражалась воя скорбь разбитой жизни. Сжатые кулаки опустились сами собою, Германъ сталъ на колна и, положивъ голову на сложенныя руки, горько зарыдалъ.

— О, мама, мама! зачмъ ты заставила меня испытать это горе?

XIII.

Въ послднее время семейная жизнь въ Равенсберг становилась все тяжеле: отношенія между графомъ и Морлэндомъ до такой степени обострились, что постоянно гроліли окончательнымъ разрывомъ.

Первымъ поводомъ къ размолвк послужило вмшательство американца въ плутни управляющаго и лсничаго. Равенсбергъ не принималъ никакихъ мръ противъ негодяевъ, чтобы никто не смлъ сказать, будто онъ дйствуетъ подъ чужимъ давленіемъ. Тогда Морлэндъ прибгъ къ насильственнымъ мрамъ.Воспользовавшись выздомъ графа на охоту, длившимся нсколько дней, онъ привлекъ на свою сторону зятя и, приказавъ позвать управляющаго и стараго лсничаго, пригрозилъ имъ разслдованіемъ и ревизіей, а затмъ потребовалъ, чтобы они немедленно подали въ отставку. Виновные не выдержали холодной, безпощадной энергіи американца, поняли, что здсь имъ нечего ждать пощады, и покорились.

Вернувшись съ охоты. Равенсбергъ нашелъ на своемъ письменномъ стол дв просьбы объ увольненіи, а отъ сына узналъ обо всемъ случившемся. Графъ былъ вн себя отъ безцеремоннаго вмшательства въ его дла и излилъ весь свой гнвъ на Бертольда, допустившаго подобную дерзость. Тмъ не мене ему пришлось считаться съ совершившимся фактомъ, и принять снова на службу уличенныхъ обманщиковъ было уже немыслимо. Если бы Бертольдъ не сдлалъ всего, что было лишь возможно, чтобы отвратить непріятную сцену, разрывъ былъ бы неизбженъ.

Этотъ случай положилъ начало открытой войн между графомъ и Морлэндомъ. Они еще встрчались за столомъ и соблюдали формы вжливости, принятой между хозяиномъ и гостемъ, но съ трудомъ сдерживаемая катастрофа уже висла въ воздух и должна была рано или поздно разразиться.

Юная сирота, баронесса фонъ Гельфенштейнъ, переселилась въ Равенсбергъ. Ни ея опекунъ, ни Бертольдъ не могли понять, отчего такъ измнилась ихъ веселая шалунья, постоянно ходившая теперь съ заплаканными глазами и явно не хотвшая утшиться. Правда, Траудль была очень привязана къ дду, но вдь онъ уже достигъ крайней границы жизни, да и молодежь обычно забываетъ легко и скоро.

Алиса сначала тоже врила, что Траудль тоскуетъ по умершемъ, но потомъ женскимъ инстинктомъ поняла, что причина иная, и принялась допытываться. Сперва Траудль отмалчивалась, не желая выдавать свою тайну, но потомъ не выдержала. Ей необходимо было высказаться, пожаловаться кому нибудь на первое горе своей молодой жизни, и она открыла свое сердце.

Алиса слушала съ удивленіемъ: въ ея глазахъ Траудль была совершеннымъ ребенкомъ, къ которому никто не могъ относиться серьезно, и вдругъ у нея оказалась своя сердечная тайна! Сама по себ вся эта исторія казалась ей чрезвычайно естественной: семнадцатилтняя двушка и молодой поручикъ, ежедневно встрчающіеся въ самой свободной обстановк,— все это было такъ понятно. Она удивилась только страстности, съ которой молодая двушка говорила о своемъ увлеченіи:

— И съ тихъ поръ я ничего не слышала о немъ, нтъ ни письма, ни всточки! Я даже не знаю, вернулся ли онъ въ свой гарнизонъ, или еще у отца. Не знаю, что могло съ нимъ случиться.

Алиса, знавшая все отъ своего отца, предвидла возможныя послдствія случившагося. Если Зигвартъ снова подниметъ это дло и такіе люди, какъ Морлэндъ и Берндтъ, станутъ на его сторону, то имя и положеніе Гунтрама несомннно пострадаютъ. Его сыну придется выдти изъ полка, и онъ не осмлится предложить евро обезчещенное имя баронесс Гельфенштейнъ. Но говорить ей объ этомъ теперь не слдуетъ: пусть она хорошенько выплачется и тмъ скоре забудетъ то, что должна забыть.

— Успокойся же, Траудль,— ласково сказала Алиса,— если ужъ вамъ суждено было разстаться, то такая внезапная разлука пожалуй — лучшее для васъ обоихъ. Мало ли что можетъ случиться? можетъ быть, Гунтрамъ обязанъ скрывать истину.

— Но почему онъ мн-то но говоритъ, что случилось? Я знаю, что случилось несчастье, и должна знать, какое именно. Я хочу помочь ему, утшить его, но онъ считаетъ меня ребенкомъ, неспособнымъ перенести горе, и мн это крайне больно!

Она снова заплакала, спрятавъ головку въ складкахъ платья молодой женщины, предъ которой стояла на колнахъ. Алиса тихо гладила ея блестящіе волосы. Было что-то трогательное въ этой дтской увренности, что она можетъ утшить и помочь ‘ему’.

— Не смотри на это дло такъ грустно,— сказала Алиса.— Вы оба пережили короткій, счастливый лтній сонъ, теперь онъ кончился. Никто не осудитъ васъ за этотъ невинный флиртъ. Только не надо очень серьезно относиться къ этому.

— Флиртъ? Когда два человка любятъ другъ друга всей душой, ты называешь флиртомъ? О, я тоже знаю это слово: вы выдумали его у себя, въ Америк, потому что не знаете любви. Вы выходите замужъ по расчету, вы даже не знаете, что значитъ имть сердца!

— Траудль, ты становишься невжливой,— неожиданно нахмурилась графиня.— Что ты можешь знать объ этомъ?

— А разв ты вышла замужъ по любви? Ни ты, ни Бертольдъ не знали другъ друга, когда онъ похалъ въ Интерлакенъ длать теб предложеніе. Ты только хотла одного: сдлаться графиней Равенсбергъ. Если бы ддушка приказалъ мн выдти замужъ за богатаго человка, я прямо сказала бы: ‘нтъ’! Почему Бертольдъ не сдлалъ этого?— и она выразительно топнула ногой.

— Смотрите пожалуйста, какъ энергично можетъ быть это дитя!

— Я — больше не дитя,— гнвно воскликнула молодая двушка,— я — невста Адальберта, а когда любишь человка, то можешь перенести съ нимъ ршительно все и при этомъ быть глубоко счастливой.

— Такъ ли? Неужели это возможно?— тихо спросила Алиса.

— О, разумется! я сама этого раньше не знала, что любить и быть любимой — это что-то такое прекрасное, волшебное, и это надо самой пережить: представить себ это нельзя!

Она прижалась къ молодой женщин и робкимъ шепотомъ разсказала ей о томъ блаженномъ час, когда Адальбертъ обнялъ свою ‘прелестную маленькую невсту’ и высоко поднялъ ее, какъ будто хотлъ показать всему міру свое счастье. Въ ея голос слышались радость и торжество, а въ глазахъ стояли горькія слезы, когда она говорила о краткомъ счасть, которое уже на другой день было разбито, уничтожено.

Алиса молча и неподвижно слушала молодую двушку, слова которой звучали для нея сказкой, но отъ нихъ вяло свтлымъ дыханіемъ юности и счастья, которыхъ не знала она, красивая, гордая женщина

И тихо-тихо подкралось къ ней воспоминаніе: часъ, когда солнце раскаленнымъ ядромъ опускалось къ горизонту, въ втвяхъ старой липы жужжали пчелы, и ихъ жужжаніе звучала далекой мелодіей, непонятной псней, а цвтущія липы обввали своимъ ароматомъ ее самое и Зигварта, сидвшихъ на скамь. Съ тхъ поръ они ни раза не видлись, мечта разлетлась, но была ли она забыта?

Молодой женщиной овладло странное чувство: страстное и вмст съ тмъ враждебное. Почему она не могла отдлаться отъ этого воспоминанія? Зигвартъ вовсе не подходилъ къ лсной идилліи и для короткаго лтняго сна, который только что пережила эта маленькая Траудль, слишкомъ серьезно и строго смотрлъ на жизнь. Алиса еще видла предъ собою его строгіе, пламенные глаза, когда дала почувствовать свое презрніе мнимому обманщику. Нтъ, Германъ Зигвартъ не былъ созданъ для флирта со знатной дамой, а графиня Равенсбергъ не могла относиться серьезно къ подобнымъ вещамъ.

— Но вдь ты никому не скажешь объ этомъ, даже Бертольду, не правда ли?— опросила Траудль умоляющимъ тономъ.— Я должна была кому нибудь излить свое сердце, но другимъ не слдуетъ знать объ этомъ.

Алиса привлекла ее къ себ и отвтила съ совершенно непривычной ей мягкостью:

— Даю теб слово, что никто объ этомъ ничего не узнаетъ. Но что случилось съ нашей маленькой златокудрой Траудль, которая прежде цлый день смялась и пла? Бдное дитя, любовь не принесла теб счастья!

— О, нтъ, принесла!— Личико молодой двушки словно озарилось солнечнымъ свтомъ.— Этого ты не знала, Алиса, при всемъ своемъ богатств. Счастье,— это что-то совсмъ особенное, его не купишь ни за какія деньги, оно посылается свыше. И если даже она несетъ съ собою сердечное страданіе, я ни за что на свт не соглашусь разстаться со своей любовью.

Эти слова дышали страстью и торжествомъ. Алиса молчала. До этой минуты она смотрла немного свысока на этого ребенка, ничего еще не понимавшаго въ жизни, и вдругъ открыла, что этотъ ‘ребенокъ’ пережилъ уже то, чего она сама еще не извдала въ своей блестящей жизни. Это молодое, счастье и горе съ ихъ восторгомъ и рыданіями возбуждали въ ней что-то похожее на зависть. Уже одна способность испытывать такое чувство могла сдлать человка счастливымъ.

Въ эту минуту открылась дверь, и вошелъ Морлэндъ. Траудль вытерла глаза и подъ какимъ-то предлогомъ убжала изъ комнаты, стараясь не показать заплаканныхъ глазъ. Американецъ посмотрлъ ей вслдъ и спросилъ:

— Малютка все еще безутшна. У нея опятъ заплаканные глаза. И все это изъ-за ея стараго больного дда, для котораго смерть явилась избавленіемъ. Чисто по-нмецки… одна сантиментальностъ.

— Мн кажется, что т, кто видитъ въ ней ребенка, ошибаются,— уклончиво отвчала Алиса,— она начинаетъ развиваться… Почему ты сегодня такъ неожиданно ушелъ изъ-за завтрака, папа? Мой свекръ позволилъ себ рзко возразитъ на одно изъ твоихъ замчаній, но я не поняла его словъ. Между вами произошло что нибудь?

— Нтъ еще. Я не хотлъ длать тебя и Бертольда свидтелями объясненій, которыя все же неизбжны. Возможно, что они повлекутъ за собою полный разрывъ, и потому будетъ лучше раньше объяснить теб, въ чемъ дло.

Несмотря на суровый тонъ этого заявленія, Алиса осталась совершенно спокойной. Она уже давно ожидала катастрофы и холодно отвтила:

— Я жду, папа.

— Ты знаешь, Равенсбергъ весь ушелъ въ свою политическую дятельность. Теперь онъ и его единомышленники собираются издавать новую большую газету, партійную, разумется, съ цлью проведенія въ жизнь консервативныхъ интересовъ, борьбы съ либерализмомъ и такъ дале. Дда держится пока въ тайн, но я узналъ о немъ отъ Берндта. Онъ считаетъ предпріятіе съ дловой точки зрнія безнадежнымъ, тмъ боле что господа политики хотятъ всецло завладть имъ. Оно потребуетъ тяжелыхъ затратъ, потому что они будутъ считать долгомъ чести поддерживать газету, во что бы то ни стало. За субсидированіемъ первымъ дломъ обратились къ графу, и онъ далъ свое согласіе.

Алиса очень часто слышала о длахъ такого рода, а потому, сразу оріентировавшись, дловито замтила:

— Но для этого нужно имть большой капиталъ, а мой свекръ имъ не располагаетъ.

— Нтъ, онъ располагаетъ только доходами съ Равенсберга, которые мы довольно неосмотрительно предоставили въ его распоряженіе. Несмотря на это, никто не откажетъ ему въ кредит. Бертольдъ — мой зятъ, и вс знаютъ, что ты однимъ взмахомъ пера можешь обогатить его.

— Ты отлично знаешь, что я этого не сдлаю.

— Добровольно не сдлаешь, но тебя могутъ вынудить къ этому, какъ только я уду. Если Равенсбергъ возьметъ обязательство, то непремнно сдержитъ данное слово, а ты носишь его имя и не позволишь обезчеститъ его, пока ты — жена его сына.

Алиса очевидно поняла, сдланный намекъ, но промолчала.

— Состояніе, которое я далъ за тобою,— твоя неотъемлемая собственность,— продолжалъ Морлэндъ,— и я обезпечилъ его отъ всякихъ посягательствъ, если же ты добровольно пожелаешь приносить жертвы, то это — уже твое дло. Я только ставлю теб на видъ, что въ подобныя предпріятія можно вложить, милльонъ и потерять его цликомъ. Но я не хочу вліять на тебя въ какомъ бы то ни было отношеніи, ршай сама.

Алиса уже давно привыкла ршать все сама. Отецъ никогда не оказывалъ на нее давленія и, можетъ быть, благодаря именно этому пріобрлъ на нее безграничное вліяніе. Они были друзьями, относились другъ къ другу съ безусловнымъ довріемъ, и теперь она только спросила отца:

— Что та посовтовалъ бы мн, папа?

— Во-первыхъ, немедленно ршаться на что нибудь. Если ты ршительно встанешь на мою сторону…

— Да,— прозвучалъ твердый отвтъ.

— Хорошо, тогда ты предоставишь Бертольду выборъ между тобою и отцомъ. Онъ долженъ объяснить старику, что не поможетъ ему въ этомъ дл, и потребовать, чтобы отецъ уступилъ ему Равенсбергъ съ соблюденіемъ всхъ формальностей, что должно было быть сдлано еще два года тому назадъ, а я позабочусь., чтобы въ финансовомъ мір стало объ этомъ извстно, тогда на большой кредитъ графу не придется расчитывать

— А еши Бертольдъ не согласится?

— Тогда онъ самъ долженъ будетъ нести вс послдствія. Но ты вдь останешься графиней Равенсбергъ даже посл развода.

‘Разводъ’! Это слово въ первый разъ было произнесено между ними, но оба очевидно думали о немъ уже не впервые, потому что Алиса только проговорила вполголоса:

— Во все время нашеіго брака Бертольдъ ни раза не подалъ мн повода жаловаться на него.

— Я ни въ чемъ его и не упрекаю. Тогда мы считались только съ нимъ однимъ, и дйствительно лично съ нимъ дло никогда не дошло бы до такого конфликта. Съ отцомъ мы познакомились гораздо позже. Тогда онъ былъ сама предупредительность, такъ какъ дло шло о его спасеніи, теперь же онъ почувствовалъ себя господиномъ, владыкой и довольно ясно даетъ намъ донять это. Онъ въ состояніи принести въ жертву своимъ интересамъ, или врне — интересамъ прусскаго дворянства, сотни тысячъ твоего состоянія. Необходимо во-время помшать этому. Равенсбергъ долженъ быть переданъ Бертольду, а его отцу будетъ только предоставлена рента, на которую онъ могъ бы жить.

— И ты думаешь, что мой свекръ согласится на подобныя условія? Никогда!— замтила Алиса.

— Долженъ будетъ согласиться,— рзко возразилъ Морлэндъ:— если мы предоставимъ его самому себ, онъ окажется въ томъ же положеніи, въ какомъ былъ три года тому назадъ. Ужъ не хочешь ли ты поддержать его? Ты — жена Бертольда, что теб за дло до его отца?

— Я хотла бы, чтобы Бертольдъ походилъ на отца,— горячо воскликнула Алиса.— Да, папа, мы съ нимъ были всегда тайными врагами, но смотрть, на него сверху внизъ я не могла. При всхъ его недостаткахъ, въ немъ есть что-то значительное, крупное, даже въ его неразумныхъ поступкахъ видны сила, энергія. Въ Бертольд,— и на ея губахъ появилась презрительная усмшка,— нтъ ни одной отцовской черты.

— Да, ихъ онъ оставилъ въ наслдство другому,— холодно возразилъ Морлэндъ.

— Другому? Что ты хочешь сказать?

— Ничего такого, что могло бы заинтересовать тебя, одно только предположеніе. Поговоримъ о боле серьезныхъ вещахъ.

Но ихъ разговоръ былъ прерванъ появленіемъ слуги съ визитной карточкой, Зигвартъ спрашивалъ, можетъ ли мистеръ Морлэндъ принять его.

— Конечно могу,— быстро отвтилъ американецъ.— Ты извинишь меня, Алиса, если я приму его здсь, у тебя? Сегодня намъ врядъ ли придется говорить о длахъ.

Алиса изъявила согласіе, и архитекторъ вошелъ. Онъ видимо былъ удивленъ присутствіемъ графини и, поклонившись ей, обратился къ Морлэнду:

— Простите, что отнимало у васъ время, но случилось нчто…

— Я догадываюсь, что привело, васъ сюда,— прервалъ его американецъ,— въ газетахъ, появилось извстіе о смерти Гунтрама.

— Да, это случилось такъ неожиданно!

— Хотя Гунтрамъ былъ серьезно боленъ, но никто не могъ ожидать такого скораго конца! А теперь въ ‘Почт’ пишутъ о томъ, какую-потерю понесло искусство со смертью этого великаго мастера, который своимъ лучшимъ, наиболе законченнымъ произведеніемъ, виллой Берндта, какъ бы оставилъ намъ свой прощальный привтъ. Все это слово въ слово напечатано въ ‘Почт’.

— Знаю, я читалъ эту статью,— горько усмхаясь, сказалъ Германъ.

— Всегда бываешь наказанъ, если что нибудь откладываешь,— проговорилъ Морлэндъ,— но въ этомъ случа намъ пришлось отложитъ по необходимости. Это можно было сдлать только въ Берлин. Смерть Гунтрама является для васъ тяжелымъ ударомъ. Съ живымъ вы справились бы, но при такомъ исход…

— Всему длу конецъ,— докончилъ Германъ.— Начинать всю исторію съ начала у отверстой могилы этого человка, котораго вс считали честнымъ, было бы, по общему мннію, позорнымъ оскорбленіемъ покойнаго, уже не могущаго защищаться. Я прекрасно понимаю, что теперь ничего не могу доказать.

— Вы относитесь къ длу спокойне, чмъ я ожидалъ,— сказалъ американецъ, державшійся того же мннія.

— Потому что долженъ былъ такъ отнестись. Мн остается только одно: доказать своей работой, что я могъ создать спорное произведеніе и создалъ его. И я намренъ это сдлать.

Эти слова заставили графиню Алису внимательно прислушаться къ разговору. Она окинула Зигварта вопросительнымъ взглядомъ, между тмъ какъ еія отецъ утвердительно кивнулъ головой.

— Совершенно врно, и у насъ вы найдете полнйшую возможность сдлать это. Во всякомъ случа это происшествіе положитъ конецъ вашимъ колебаніямъ. Я жду, что мы…

— Вы ошибаетесь, мистеръ Морлэндъ! меня привела сюда не смерть Гунтрама. Я хотлъ сообщить вамъ, что ршилъ остаться здсь, на своей родин, и доказать тутъ то, что я считаю своимъ долгомъ. Я просилъ отсрочки, чтобы выждать ршенія, отъ котораго зависла вся моя будущность.

— Оно касалось того произведенія, о которомъ вы мн говорили?— неожиданно вмшалась Алиса.

Взглядъ Германа загорлся гордымъ, торжествующимъ счастьемъ.

— Да, графиня, я побдилъ!— воскликнулъ онъ.

— Я знала это!— вырвалось у Алисы,— знала еще тогда, когда бы говорили мн о своей борьб и стремленіяхъ. Я никогда не сомнвалась въ вашей побд!— и она протянула Герману руку, которую онъ страстно прижалъ къ своимъ губамъ.

Это была минута полнаго самозабвенія, выдавшая то, что было скрыто. Они забыли, что не одни въ комнат: Морлэндъ молча смотрлъ то на одного, то на другого и вдругъ рзко спросилъ:

— Узнаю ли я наконецъ, о чемъ именно идетъ, рчь?

— Простите,— быстро повернулся къ нему Зигвартъ,— я вдь для этого и пришелъ сюда. Можетъ быть, вы слыхали о преміи, назначенной за проектъ зданія для національнаго музея въ Германіи?

Американецъ окинулъ молодого человка внимательнымъ взглядомъ

— Разумется, слышалъ. Что дальше?

— Это будетъ громадное, монументальное зданіе, на которое отпущены колоссальныя средства. Расчитывали, разумется, на лучшія силы, но подать проектъ могъ всякій. Ну, и я побдилъ въ этомъ соревнованіи.

Зигвартъ вынулъ изъ кармана большую казеннаго вида оумагу и передалъ ее Морлэнду. Алиса подошла къ отцу и черезъ его плечо прочла содержаніе: архитектору Герману Зигварту, состоящему на служб въ Эберсгофен, сообщалось, что по приговору жюри, присланному имъ проекту присуждена первая премія и ему, Зигваргу, передается постройка зданія. Второй и третьей преміи были удостоены дв архитектурныя знаменитости Германіи.

Алиса не произнесла ни слова, только ея глаза засверкали, и она бросила на Зигварта страстный взглядъ. Морлэндъ молча сложилъ бумагу и возвратилъ ее Герману. Архитекторъ удивился, онъ ожидалъ, что его новость будетъ встрчена иначе.

— Не считайте меня неблагодарнымъ, если я теперь откажусь отъ вашего предложенія,— сказалъ онъ.— Но — вы видите — я приношу его въ жертву не какому нибудь пустяку.

— Нтъ,— холодно возразилъ Морлэндъ,— это — громадный, рдкостный успхъ. Позвольте пожелать вамъ всего хорошаго!

— Вы сердитесь на меня?— серьезно спросилъ архитекторъ.— О, не портите мн этимъ тономъ первой, великой радости успха! Вы собирались такъ много сдлать для меня, да уже многое и сдлали. Я никогда не забуду этого, если даже и пойду инымъ путемъ.

Но его теплыя слова не встртили отклика. Люди, подобные Морлэнду, никогда не прощаютъ тому, кто разрушаетъ ихъ планы, и Морлэндъ не могъ примириться съ тмъ, что отъ него ускользала, какъ онъ уже считалъ, его собственность. Онъ прежнимъ ледянымъ тономъ произнесъ:

— Я ни въ чемъ не упрекаю васъ, вы имли полное право такъ поступитъ. Мое предложеніе было для васъ выгодне потому, что у насъ вы достигли бы того, чего вамъ никогда не дадутъ условія нмецкой жизни. Но я знаю, что для васъ это не иметъ значенія Еще разъ желаю вамъ счастья. Моя дочь — также. Наши дороги расходятся.

Этими словами Зигварту несомннно дали понять, что ему пора уйти. При этомъ Морлэндъ положилъ руку на плечо молодой женщины, какъ бы запрещая ей вмшиваться.

На лиц Германа отразилось горькое разочарованіе, но въ то же время въ немъ проснулась гордость.

— Вы несправедливы ко мн,— спокойно и твердо, оказалъ онъ,— но мн приходится примириться съ этимъ. Я по прежнему глубоко благодаренъ вамъ, но не могу измнить и не измню своего ршенія. Прощайте, мистеръ Морлэндъ.

Онъ поклонился американцу и графин и вышелъ изъ комнаты.

— Папа, это было боле чмъ несправедливо!— пылко воскликнула Алиса.— Ты отыскалъ и отличилъ молодого, неизвстнаго художника, а когда онъ явился къ теб заявитъ о своемъ блестящемъ успх, ты обошелся съ нимъ, какъ съ преступникомъ. Ты не имлъ права такъ проститься съ нимъ.

— Не имлъ права? Ты, кажется, очень высокаго мннія о немъ? а мн казалось, что вы почти незнакомы.

— Я же говорила теб, что мы разговаривали раза три-четыре.

— При чемъ онъ поврялъ теб свои таііны, планы и надежды? Ты знала, что держитъ его здсь, а отъ меня онъ скрылъ это.

— Онъ чувствовалъ, что я понимаю его борьбу и стремленія.

— Вотъ какъ!— Во взгляд Морлэнда сверкнула та острая проницательность, для которой, казалось, не было тайны въ душ человка,— Прежде ты не особенно интересовалась людьми его круга. Зигвартъ теперь очевидно для насъ потерянъ. Онъ можетъ посвятить вс свои силы и таланты родин и съ воодушевленіемъ примется за работу. Вдь это всегда было его идеаломъ, и ради этого онъ жертвуетъ и видами на будущее, и богатствомъ. Настоящій Михель! До свиданія, Алиса!— и онъ вышелъ изъ комнаты.

Алиса хорошо знала отца и видла, что, несмотря на все кажущееся спокойствіе, онъ былъ сильно раздраженъ. Онъ сердился не только на то, что ошибся въ расчет, онъ злился на непокорную ‘гранитную глыбу’ съ ея непонятнымъ упорствомъ.

Предвиднное объясненіе Морлэнда съ Равенсбергомъ состоялось уже на слдующій день и кончилось полнымъ разрывомъ. Бертольдъ, за которымъ отецъ послалъ, съ ужасомъ слушалъ его, предвидя возможныя послдствія, о которыхъ графъ въ пылу раздраженія невидимому и не думалъ.

— Ради Бога, папа,— воскликнулъ онъ,— если вы такъ относитесь другъ къ другу, то моему тестю невозможно оставаться здсь.

— Разумется, нтъ! Впрочемъ онъ уже самъ предупредилъ меня о своемъ отъзд. Тмъ лучше! Алиса избгнетъ его вліянія, и — надо надяться — онъ немедленно вернется въ Нью-Іоркъ. Съ меня довольно! Каково это въ моемъ собственномъ дом, на моей собственной земл терпть человка, который все контролируетъ, во все вмшивается и позволяетъ себ неслыханное своеволіе? Пора положить этому конецъ! Онъ сталъ вмшиваться даже въ мои политическія дла, вздумалъ предписывать, что и какъ мн длать. Дйствительно эти выскочки способны все себ позволить, зная, что у нихъ деньги въ карман.

— Онъ, можетъ быть, хотлъ только предупредитъ тебя, предостеречь отъ потерь,— вставилъ молодой графъ, конечно знавшій планы отца,— вдь въ финансовыхъ длахъ онъ — дйствительно авторитетъ.

— Я не желаю принимать никакихъ поученій отъ Морлэнда. Авторитетъ! Если дло идетъ о зарабатываніи денегъ, то онъ — дйствительно авторитетъ. Онъ началъ доказывать мн, что отъ нашего предпріятія не будетъ никакой прибыли. Прибыли!— Равенсбергъ горько засмялся.— Для него только это одно и иметъ значеніе. Другихъ точекъ зрнія онъ не знаетъ. Онъ — торгашъ, торгашемъ и останется, хотя бы ворочалъ мильонами. Я это высказалъ ему довольно откровенно, и при этомъ были произнесены слова, которыхъ нельзя ни позабыть, ни взять обратно. Мы покончили разъ навсегда.

— И что же дальше?— тихо проговорилъ Бертольдъ блдня.

— А то, что теб надо вступиться и образумить свою жену, какъ только удетъ ея отецъ. Дло не обойдется безъ борьбы, но вдь должна же она понять, что теперь она — графиня Равенсбергь и принадлежитъ къ нашей семь. Ты — ея мужъ и имешь право требовать, а въ крайнемъ случа и принудить ее къ тому, что нельзя дольше откладывать. Ты знаешь, для чего мн нужна значительная сумма. Приданое твоей жены останется неприкосновеннымъ, но Равенсбергъ долженъ снова, всецло принадлежать намъ. Онъ заложенъ, но вдь это — только форма, такъ какъ Алиса владетъ всми закладными и можетъ легко перевести ихъ на твое имя.

— Но Алиса никогда не сдлаетъ такого шага безъ совта и согласія отца…

— Тогда принудь ее къ этому! Не для того же мы привили къ нашему родовому дереву эту чужую кровь, чтобы я оставался только номинальнымъ владльцемъ Равемеберга, а ты — лишь мужемъ своей жены! Довольно этой недостойной зависимости! Покажи же наконецъ Алис, что ты — господинъ, и она подчинится, какъ всякая женщина.

Графъ ушелъ, въ библіотеку, громко хлопнувъ дверью. Онъ снова говорилъ, какъ господинъ и повелитель, ожидающій безусловнаго повиновенія, которое всегда находилъ въ своемъ сын. Онъ гордился энергіей, съ которой всегда шелъ напроломъ и благодаря которой не подчинялся судьб. Съ этой же энергіей онъ теперь отвергъ опеку, которую хотли ему навязать, и не сомнвался, что посл полнаго разрыва съ американцемъ все дло будетъ кончено.

Графъ не зналъ, что есть еще другая холодная, непреклонная натура, которая не станетъ считаться ни съ горемъ, ни съ радостью другихъ и ни на минуту не задумается порвать ею самой, созданныя связи, если он станутъ тяготить ее. Таковъ былъ Вилльямъ Морлэндъ, а Алиса была въ этомъ отношеніи настоящей дочерью своего отца.

XIV.

Банкирская контора коммерціи совтника Берндта находилась на одной изъ самыхъ людныхъ улицъ Берлина. Самъ онъ бывалъ въ контор лишь въ часы занятій, и въ данный моментъ принималъ у себя въ кабинет архитектора Зигварта.

Узнавъ о смерти Гунтрама, Берндтъ вздохнулъ съ облегченіемъ. Это избавляло его отъ тягостной необходимости измнить своему прежнему другу и даже, можетъ быть, свидтельствовать противъ него. Берндтъ былъ настолько справедливъ, что считалъ своей обязанностью загладить свою несправедливость по отношенію къ Зигварту. Какъ разъ въ это время премія, полученная Зигвартомъ, неожиданно возвысила его въ глазахъ общества. Теперь архитекторъ уже не нуждался ни въ чьемъ покровительств, сдлавшись самъ восходящею знаменитостью, а фонъ Берндты очень любили принимать въ своемъ салон выдающихся дятелей и просили архитектора навстить ихъ въ Берлин.

— Такъ вы еще вчера пріхали?— спросилъ коммерціи совтникъ.— И долго собираетесь остаться здсь?

— Нтъ, пока только дв надли,— отвтилъ Зигвартъ.— Я долженъ представиться членамъ жюри и прочимъ власть имущимъ. Потомъ я вернусь въ Эберсгофенъ, гд останусь, пока явится мой замститель.

— Ну, теперь этотъ милый городокъ разстанется съ вами съ большимъ сожалніемъ. Мстная ‘Еженедльная Газета’ всячески принялась прославлять васъ, какъ ‘знаменитаго сына нашего города’, и я въ первый разъ услыхалъ, что вы родились въ Эберогофен. А не хотите ли вы пообдать у насъ? Я какъ разъ ду домой на виллу.

— Благодарю васъ, но у меня сегодня вечеромъ дловое свиданіе, а потомъ мн хотлось бы навсить Адальберта.

— Адальберта Гунтрама? Онъ былъ здсь на похоронахъ отца, но, кажется, давно вернулся въ гарнизонъ.

— Нтъ, я узналъ, что онъ еще въ Берлин. Я не видлъ его съ того несчастнаго инцидента въ Графенау и считаю необходимымъ объясниться съ нимъ начистоту.

— Значить, вы не собираетесь поднимать это дло? Въ данную минуту это пожалуй и лучше: все же Гунтрамъ былъ вашимъ учителемъ, и, разъ онъ умеръ, вамъ невозможно доказать его вину. Но совсмъ замолчатъ это дло конечно невозможно. Вы тогда такъ энергично вступились за свои права, что ваши сотоварищи врядъ ли забыли это.

— Мн кажется, что я нашелъ удобный исходъ, и мн хотлось бы поговорить объ этомъ съ Адальбертомъ,— произнесъ Зигвартъ.— Онъ долженъ по крайней мр знать, что я не предприму ничего такого, что могло бы отразиться на его будущности.

— Я боюсь, что его будущность пострадаетъ не только отъ этого. Съ того дня мы съ нимъ еще не видлись,— передайте ему пожалуйста, что я длаю разницу между отцомъ и сыномъ и ни въ чемъ не упрекаю его. Еще одно. Вы наврное навстите моего шурина, онъ теперь въ Берлин вмст съ дочерью.

— Знаю, но врядъ ли я буду для него желаннымъ гостемъ: изъ-за своего отказа я теперь въ полной опал у мистера Морлэнда.

— Да, онъ неохотно разстается съ вами, но вдь это въ сущности должно вамъ льстилъ. Онъ узжаетъ уже въ начал будущаго мсяца, и Алиса, разумется, хочетъ провести съ нимъ все послднее время. Графъ и Бертольдъ остались въ Равенсберг, такъ какъ не могутъ оторваться отъ охоты.

Зигвартъ вжливо согласился съ этимъ и попрощался съ Берндтомъ, но онъ отлично сталъ, что дло обстояло нсколько иначе. Въ Равенюберг и Эберсгофен поговаривали о большихъ несогласіяхъ въ графской семь. Говорили, что графиня ршительно встала на сторону отца и вскор посл его внезапнаго отъзда въ Берлинъ послдовала за нимъ. Бертольдъ остался съ отцомъ, хотя повидимому выдержалъ съ нимъ тайную, но жестокую сцену. Одно было ясно: женитьба Бертольда на американк не принесла счастья дому Равенсберговъ.

Начинало уже смеркаться, когда Зигвартъ вышелъ отъ Берндта. На улицахъ кипла обычная столичная жизнь, но Берлинъ не показался бы привлекательнымъ иностранцу. Низкое срое небо съ тяжелыми облаками и сырой, туманный воздухъ положительно давили человка. Въ магазинахъ уже свтилось электричество, на сырыхъ троттуарахъ толпились пшеходы подъ мокрыми зонтиками, на перекресткахъ сталкивались экипажи: туманъ становился все гуще: все имло сырой и мрачный видъ. Зигварту пришлось проходить мимо одной церкви, ярко освщенной изнутри. Вывшенное на церкви объявленіе гласило, что тамъ въ этотъ день былъ назначенъ духовный концертъ въ пользу какого-то благотворительнаго общества. Публика принадлежала очевидно къ избранному кругу, такъ какъ къ церкви одинъ за другимъ подъзжали собственные экипажи. Одинъ изъ нихъ перескъ Зигварту дорогу, и онъ узналъ гербъ и ливрею Равенсберговъ.

Германъ хотлъ пройти мимо, но его ноги точно приросли къ земл, и онъ страстнымъ взглядомъ впился въ остановившійся у церкви экипажъ. Лакей отворилъ дверцу, изъ кареты вышла нжная фигурка въ траур и стала подниматься по ступенямъ паперти. Это была баронесса Гальфенштейнъ. Германъ вздохнулъ съ облегченіемъ, какъ будто избавившись отъ опасности, но безумная радость, охватившая его при одной возможности свиданія, ясно доказала ему то, что онъ не хотлъ понимать, хотя уже давно сознавалъ, что онъ во власти чувства, съ которымъ невозможно бороться. Былыя короткія, бглыя встрчи съ Алисой ршили его судьбу.

Безуміе! Чмъ была для него эта Алиса Равенсбергъ и чмъ могъ быть для нея онъ? Только провожденіемъ времени, если бы она для развлеченія вздумала заняться искусствомъ, тогда онъ оказался бы тмъ баловнемъ, котораго сегодня приблизятъ, а завтра опять оттолкнуть. У нея нтъ сердца, а есть только гордость и своеволіе, онъ понялъ это съ перваго взгляда и все-таки былъ порабощенъ страстью къ ней, убивавшей въ немъ и волю, и силы. Но Германъ Зигвартъ не былъ созданъ для оковъ. То, что теперь бушевало и боролось въ его душ, походило скоре на ненависть, чмъ на любовь. Нтъ, онъ не любилъ этой женщины. Этотъ угаръ долженъ пройти, и тогда онъ снова образумится.

Между тмъ молодая баронесса Гельфенштейнъ сидла въ церкви, гд являлась сегодня замстительницей графини. Алиса принадлежала къ числу дамъ-патронессъ этого общества, но не захотла хать на концертъ и послала за себя Труду, которая теперь робко сидла среди важныхъ дамъ. Взявъ ее съ собою въ Берлинъ, Алиса не считалась съ ея желаніями, опекунъ ршилъ, что такъ надо, и возраженій не послдовало.

— Ты нуждаешься въ развлеченіяхъ, дитя,— объяснилъ ей графъ.— Ты слишкомъ отдаешься своему горю и, когда Алиса удетъ, почувствуешь себя слишкомъ одинокой въ Равенсберг, поэтому теб лучше хать вмст съ нею.

Такимъ образомъ былъ ршенъ отъздъ Траудль.

Однако и въ Берлин двушка чувствовала себя не мене одинокой, чмъ въ Равенсберг, гд все ей было чуждо. Ее не сочли нужнымъ посвятить въ семейныя отношенія графскаго дома, и на ея робкіе вопросы Алиса отвчала такъ уклончиво и холодно, что глубоко обиженная Траудль ушла въ себя. Но она отлично видла, что въ семь происходитъ что-то очень тяжелое. Внезапный отъздъ Морлэнда и такое же внезапное ршеніе Алисы сопровождать его не могли быть случайными. Графъ въ день отъзда невстки даже не попрощался съ нею, ухавъ рано утромъ на охоту. Бертольдъ, сопровождавшій обихъ дамъ на станцію, казался крайне разстроеннымъ и подавленнымъ, очевидно онъ оставался въ замк не по собственной вол, видимо отецъ не захотлъ отпустить его. Обо всемъ этомъ думала юная баронесса, пока вокругъ нея раздавались торжественные звуки органа. Она чувствовала непреодолимую тоску по маленькому охотничьему домику, куда часто заглядывало солнце, по своему старому другу-лсничему и по безоблачному счастью тхъ дней, которые кончились такъ грустно и неожиданно. Адальбертъ попрежнему ничего не давалъ о себ знать и, должно быть, совсмъ забылъ свою маленькую златокудрую Труду.

Концертъ окончился великолпно исполненнымъ хораломъ. Траудль почти не слышала его и вздрогнула, когда замолкли звуки органа. Публика зашумла, направляясь къ выходу. Дождь пересталъ, и на площади предъ церковью было оживленное движеніе, Звонили, проносясь мимо, трамваи, экипажи тянулись безконечными рядами. Молодая двушка стояла, изумленная непривычнымъ ей уличнымъ шумомъ, ожидая своего экипажа. Проходившій мимо мужчина второпяхъ задлъ ее плечомъ и, наскоро извинившись., уже хотлъ пройти, какъ вдругъ внезапно остановился и возгласилъ:

— Траудль!

— Адальбертъ!— испуганно, но и радостно воскликнула она.

— Вы въ Берлин? какъ вы сюда попали?

— Съ графиней Алисой. Мы здсь уже дв недли.

Они могли обмняться лишь нсколькими словами, потому что подъзжающіе и отъзжающіе длали разговоръ невозможнымъ. Нсколько мгновеній Адальбертъ видимо колебался, потомъ быстро схватилъ двушку за руку.

— Траудль, мы не можемъ такъ разстаться. Удли мн хоть нсколько минутъ!

Онъ увлекъ ее въ маленькій палисадникъ около церкви, состоявшій всего изъ небольшой лужайки съ нсколькими деревьями. Здсь можно было укрыться отъ уличнаго шума

Какой это былъ поразительный контрастъ съ ихъ послднимъ свиданіемъ, когда маленькая златокудрая Труда, веселая и задорная, носилась по лугу, а Адальбертъ шепталъ ей наухо свои признанія. Кругомъ было столько свта и солнца! Тогда къ нимъ близко подошло обманчивое, сказочное счастье, которое они считали безконечнымъ, но оно на слдующій же день оказалось разбитымъ, уничтоженнымъ. Теперь ихъ окружалъ сырой туманъ осенняго вечера, а кругомъ шумла столичная жизнь. Имъ казалось, что они видятъ тяжелый сонъ, отъ котораго старались тщетно проснуться. Оба молчали, не. ршаясь заговорить, а въ тотъ блаженный часъ они держали другъ друга въ объятьяхъ.

Наконецъ Траудль подняла глаза и смертельно испугалась, взглянувъ на своего спутника. Неужели это — Адальбертъ Гунтрамъ,— веселый, пышущій жизнью офицеръ? Предъ нею стоялъ молодой человкъ въ темномъ штатскомъ плать, блдный и мрачный, сразу постарвшій на нсколько лтъ, съ осунувшимся, какъ посл тяжелой болзни, лицомъ. Что съ нимъ? Но и онъ увидалъ не прежнее розовое, смющееся личико и, наклонившись къ молодой двушк, спросилъ:

— Ты сердишься на меня, Траудль, за то, что я простился съ тобою письменно? Я не могъ, не имлъ права увидться съ тобою. Между нами все должно быть кончено.

— Адальбертъ, что случилось?— Она испуганно ухватилась за его руку.— Почему ты не оказалъ мн всего? Почему ты оставилъ меня одну съ этимъ ужаснымъ страхомъ въ сердц?

— Бдное дитя!— тихо проговорилъ Гунтрамъ.— Я зналъ, что теб это будетъ больно, но не хотлъ класть на твои плечи лишнее бремя и потому ухалъ не простившись. И вдругъ я вижу тебя опять въ послдній день!

— Въ послдній день? Что ты хочешь сказать?

— Разумется, я говорю про свой отъздъ,— спокойно отвтилъ онъ.— Завтра уже меня здсь не будетъ.

— Ты возвращаешься въ гарнизонъ?

— Конечно. Мн пришлось просить продленія отпуска, чтобы привести въ порядокъ дла

— Ты потерялъ отца, Адальбертъ?

— Да,— коротко и мрачно отвтилъ Гунтрамъ и не прибавилъ ни слова.

Его странное спокойствіе пугало Траудль боле, чмъ испугало бы самое страстное отчаяніе.

— Скажи же. мн наконецъ правду!— воскликнула она.— Я могу все выслушать, все вынести, только не эту ужасную неизвстность. Слышишь, Адальбертъ? Я хочу, я должна знать, что случилось.

Гунтрамъ взглянулъ на нее, пораженный энергичнымъ тономъ, который онъ слышалъ отъ нея въ первый разъ, потомъ горько усмхнулся.

— Ты все узнаешь. Я самъ хотлъ написать теб сегодня. Завтра ты получишь кое письмо.

— Но почему же ты не хочешь сказать мн? Подемъ со мною!— воскликнула съ необычной ршимостью молодая двушка.— Ты знакомъ съ графиней, слдовательно можешь сдлать ей визитъ. Сегодня вечеромъ. она детъ съ отцомъ въ театръ, мы остаемся одни, и ты можешь разсказать мн все.

— Нтъ, не могу. Мн необходимо хать сегодня же ночью, такъ какъ мой отпускъ кончается, а мн надо устроить еще нсколько неотложныхъ длъ. Простимся, Траудль! Завтра ты все узнаешь, даю теб слово, а теперь пусти меня.

Траудль ничего не отвтила, но еще крпче уцпилась за Адальберта. Она не понимала, почему и въ этотъ разъ онъ хотлъ ухать, ничего не объяснивъ ей, но чувствовала, что потеряетъ его навсегда, если онъ теперь уйдетъ, отъ нея. Между тмъ онъ произнесъ:

— Прощай, Траудль! Мы оба погнались за счастьемъ, какъ глупыя дти, и думали, что его легко поймать. Судьба жестоко наказала насъ за эту дтскую вру. Но я любилъ тебя безгранично, не забывай! этого никогда. Прощай, моя дорогая маленькая златокудрая Труда, и вспоминай меня… иногда.

Гунтрамъ привлекъ къ себ двушку, крпко поцловалъ въ губы и ушелъ, прежде чмъ она успла опомниться.

Молодая двушка, какъ окаменлая, смотрла ему вслдъ. Боже великій, вдь это было прощанье навки! Тайный, необъяснимый страхъ, котораго она не чувствовала во все время ихъ разговора, превратился теперь въ увренность въ приближающемся несчасть. Ее, какъ молніей, озарило сознаніе, что Адальбертъ подразумвялъ подъ ‘отъздомъ’. Въ ужас она хотла бжать за нимъ, но мимо нея пронесся вагонъ трамвая и заступилъ ей дорогу, а когда онъ промчался мимо, Адальберта уже не было видно, онъ пропалъ въ толп пшеходовъ и экипажей.

Траудль видла всю невозможность отыскать его, но это сознаніе вызвало въ ней отчаянную ршимость дйствовать. Она вернулась къ своему экипажу и приказала хать домой какъ можно скоре.

Посл пышныхъ похоронъ Гунтрама, на которыхъ присутствовала половина Берлина, квартира его опустла. Сынъ продолжалъ жить въ ней, приводя въ порядокъ дла покойнаго, но жилъ очень уединенно, же навщая никого изъ своихъ прежнихъ друзей и знакомыхъ. Вся прислуга была отпущена, для своихъ личныхъ услугъ Адальбертъ оставилъ себ лишь одного стараго слугу.

Въ квартир было тихо и темно, только въ комнатахъ Адальберта, выходившихъ окнами въ садъ, еще свтился огонь за спущенными занавсками. Адальбертъ писалъ у стола. Послднія недли прошли для него крайне тяжело: предъ нимъ выяснилось то, что онъ не могъ предположить, когда его позвали къ смертному одру отца. Даже умирая Гунтрамъ не нашелъ въ себ мужества открытъ сыну истину, онъ упоминалъ только о потеряхъ, о временныхъ затрудненіяхъ, и Адальбертъ не настаивалъ на боле подробномъ объясненіи. Для него на первомъ план стояло грозное обвиненіе, какъ Дамокловъ мечъ висвшее надъ головами его лично и его отца. Теперь послдній умеръ, но это не мняло дла: Зигвартъ ради своей собственной чести долженъ будетъ настаивать на томъ, чтобы истина была доказана.

Съ тяжелымъ чувствомъ приступилъ молодой человкъ къ приведенію въ порядокъ длъ отца и скоро убдился въ другомъ несчасть — въ своемъ полномъ разореніи. Адальбертъ всегда считалъ отца богатымъ человкомъ и былъ увренъ, что его ждетъ большое наслдство. Теперь онъ, убдился, что отецъ вс послдніе годы держался только помощью Берндта и различными займами, что посл него не осталось ршительно ничего, кром долговъ, уплатитъ которые сынъ былъ не въ состояніи. Значитъ, ему предстояла мучительная борьба съ неизбжнымъ, которому онъ въ конц концовъ неминуемо долженъ былъ покориться, признавъ себя позорнымъ банкротомъ. Оставался единственный выходъ — смерть.

Нелегко умирать двадцатисемилтнему человку, которому до сихъ поръ жизнь такъ привтливо улыбалась, но смерть казалась ему неизбжной. Письмо къ Траудль было только что кончено, теперь онъ подписывалъ свое имя подъ другимъ, адресованнымъ Герману Зигварту. Потомъ его взоры обратились на револьверъ, лежавшій предъ нимъ на стол.

Раздался тихій, робкій звонокъ. Адальбертъ нахмурился и, чтобы гарантировать себя отъ случайнаго вторженія, всталъ, заперъ дверь на ключъ и подошелъ къ окну. На улиц было тихо и безлюдно.

Вдругъ онъ услышалъ легкій стукъ въ дверь, чья-то рука старалась открыть ее., затмъ раздался задыхающійся шепотъ:

— Отвори, Адальбертъ, это — я!

Онъ вздрогнулъ, узнавъ голосъ Траудль. А она снова молила его, и въ ея словахъ слышался смертельный ужасъ:

— Отвори, ради Бога! Это — я, Траудль!

Какимъ образомъ могла она узнать, что онъ задумалъ? Вдь онъ ни словомъ не обмолвился объ этомъ. Онъ открылъ дверь, и въ ту же минуту она очутилась на его груди, дрожа всмъ тломъ, рыдая, смясь и повторяя:

— Ты живъ, слава Богу, ты живъ!

— Траудль, откуда ты? И въ такое время! Что случилось?

Адальбертъ ввелъ двушку въ комнату и снова заперъ дверь. Онъ только теперь замтилъ, что его возлюбленная вся вымокла и съ трудомъ переводила дыханіе.

— Я не знала, гд жилъ твой отецъ,— сказала она запинаясь.— Прошло много времени, пока я узнала, мы телефонировали Берндтамъ и отъ нихъ узнали. Я не смла попросить экипажъ и пришла пшкомъ. Твой слуга не хотлъ впускать меня, но я сказала, что ты ждешь меня. Я должна была видть тебя!

Адальбертъ старался овладть собой, надо было выдержать характеръ, разъ ужъ и это послднее испытаніе не миновало его. Но, несмотря на мучительныя мысли, въ его сердц вспыхнули радость и счастье любви, пока онъ держалъ въ своихъ объятьяхъ эту молодую, трепетавшую жизнь.

— Меня?— повторилъ онъ съ напускнымъ удивленіемъ.— Вдь мы только что объяснились, и ты рисковала не засталъ меня дома. Мой отъздъ…

— Да, ты говорилъ мн о немъ,— перебила его Траудль,— но это — неправда. Ты хочешь умереть, я знаю. Какъ только ты ушелъ, я поняла, что ты ушелъ, чтобы умереть.

Адальбертъ попробовалъ улыбнуться, но это ему не удалось.

— Дитя, ты бредишь! Что же я сказалъ теб? Что я долженъ ухать еще этой ночью, потому что мой отпускъ кончается. Завтра вечеромъ я долженъ опять быть въ Мец, а служба не ждетъ.

— Зачмъ ты заперся на ключъ? Не лги, Адальбертъ, о, только не лги въ этотъ страшный часъ! Вотъ прощальное письмо, о которомъ ты говорилъ мн,— она вздрогнула,— а вотъ и револьверъ.

Адальбертъ молчалъ, онъ больше ничего не отрицалъ, понимая, что теперь ее нельзя обмануть, а когда она снова начала умолять его сообщить ей всю правду, онъ разсказалъ ей все. Онъ сознался въ проступк своего отца, который не будетъ ни для кого тайной, какъ только Германъ Зигвартъ заявитъ свои права,— разсказалъ о своемъ полномъ разореніи, о невозможности прибгнутъ къ кому нибудь за помощью. Его слова дышали отчаяніемъ человка, считающаго себя погибшимъ. Онъ не смлъ никому довриться, и вс эти долгія недли оставался одинъ на одинъ, самъ съ собою и съ тмъ страшнымъ неизбжнымъ, что надвигалось вс-е ближе и ближе и что должно было кончиться смертью. Онъ почувствовалъ непреодолимую потребность сбросить со своей души эту тяжесть, свободно вздохнуть, сознавая, что есть хоть одно существо въ мір, которое поплачетъ о немъ. Это признаніе невыразимо облегчило его.

— Теперь ты все знаешь,— заключилъ онъ.— Мое имя обезчещено, моя карьера и вся моя будущность погибли. Я былъ бы принужденъ выйдти изъ полка, а въ такомъ случа лучше смерть.

Траудль сидла безмолвная и блдная, крпко стиснувъ руки. Это признаніе отняло и у нея всякую надежду. Воспитанная въ понятіяхъ о чести, свойственныхъ ея кругу, она не знала другихъ взглядовъ и другихъ понятій. Для офицера, отецъ котораго оказался обманщикомъ, имя котораго было обезчещено, для офицера, не могущаго даже заплатить долги своего отца и принужденнаго объявить себя банкротомъ, разумется, не оставалось другого выхода, кром смерти.

— И нтъ никакого спасенія?— съ ужасомъ спросила она.

— Нтъ! Я хотлъ избавитъ и тебя, а себя отъ этого прощанія, ты должна была узнать о немъ только посл моей смерти. Но ты принудила меня къ откровенности и теперь сама видишь, что я долженъ умереть. И ты не должна удерживать меня.

Она взглянула на него, дв крупныя слезы скатились по ея щекамъ, но ея голосъ не дрогнулъ, когда она отвтила:

— Нтъ, но и я пойду за тобою.

— Ради Бога, что за мысльI — воскликнулъ онъ въ ужас.— Дитя, ты не знаешь, что значить смерть.

— Неужели и для тебя я — такой же ребенокъ, какъ для другихъ? Я уже давно увидла, что такое жизнь, еще въ. тотъ день, когда получила твое письмо въ ‘Совиномъ гнзд’. Я не боюсь идти за тобою, право, не боюсь, возьми меня съ собой:

— Никогда и ни за что!— горько воскликнулъ Адальбертъ.— Такое юное существо иметъ право на жизнь и счастье…

— На счастье? Если тебя не будетъ со мною?— возмутилась она.— Что же тогда мн остается? Я и такъ — бдная сирота, живущая въ чужомъ дом и чужими милостями, и чувствую себя такой одинокой, такой несчастной! Не оставляй меня одной въ этомъ холодномъ, суровомъ мір, возьми меня съ собою, мой Адальбертъ!

Ея голосъ звучалъ трогательной, страстной мольбой, но молодой человкъ сохранилъ еще достаточно самообладанія, чтобы не поддаться ему. Вдругъ онъ вздрогнулъ и прислушался: въ сосдней комнат раздались три громкіе, короткіе, размренные удара. Этотъ стукъ показался имъ обоимъ какимъ-то призрачнымъ и жуткимъ. Охваченная суеврнымъ страхомъ, Траудль еще крпче прижалась къ Адальберту и спросила:

— Что это? условный знакъ?

— Да, знакъ, извстный всего лишь одному человку… невозможно, чтобы Германъ… Пусти меня, Траудль, я посмотрю, въ чемъ дло.

Изъ спальни Адальберта вела прямо въ садъ маленькая боковая лстница, въ былое время, навщая своего друга, Зигвартъ постоянно пользовался ею, чтобы не проходить черезъ всю квартиру Гунтрама. Троекратный звукъ въ дверь былъ тогда для друзей условленнымъ знакомъ.

Въ спальн было темно, но изъ сосдняго съ нею кабинета въ нее падалъ свтъ, и, открывъ дверь, Адальбертъ сразу узналъ стоявшую предъ нимъ высокую фигуру.

— Не пугайся, это — я,— оказалъ Германъ, входя и закрывая за собою дверь,— Я пришелъ въ садъ и увидлъ свтъ, въ твоей комнат. Тогда я воспользовался своей прежней дорогой и нашимъ масонскимъ знакомъ.

— Германъ, ты! Ты пришелъ ко мн? И въ такое время?

— Да, немножко поздно, но я не могъ освободиться раньше, я зналъ, что ты собираешься узжать, поэтому я счелъ за лучшее навстить тебя сегодня-же.

Съ этими, словами Зигвартъ спокойно направился въ кабинетъ. Адальбертъ такъ растерялся, что не подумалъ удержать его, и только легкое восклицаніе Германа, внезапно остановившагося, на порог, показало ему его непростительную неосторожность. Траудль стояла среди комнаты, боязливо прислушиваясь. Она была знакома съ Зигвартомъ и не понимала, почему онъ остановился, какъ окаменлый, и смотрлъ на нее почти съ ужасомъ. Но бда уже случилась, и Адальбертъ постарался овладть собою.

— Ты являешься такъ неожиданно,— сказалъ онъ, съ трудомъ переводя дыханіе,— я не одинъ…

— Я вижу и очень сожалю, что помшалъ.— Въ голос Германа, за минуту предъ тмъ звучавшемъ такъ тепло и ласково, слышалась теперь ледяная холодность,— Я хотлъ кое о чемъ переговорить съ тобою, но это дло серьезное, требуетъ серьезнаго настроенія. Въ данную минуту у тебя конечно нтъ ни времени, ни настроенія. Прощай!

— Германъ, что за тонъ!— воскликнулъ раздраженный поручикъ.— Если ты осмлишься хоть однимъ словомъ или взглядомъ оскорбить эту двушку, то…

— То ты вызовешь меня на дуэль? въ этомъ нтъ никакой надобности. Ты самъ отвчаешь за то, что длаешь.— Вслдъ затмъ Зигвартъ церемонно поклонился Труд.— Простите меня за мое несвоевременное появленіе. Но я думалъ, что поручикъ Гунтрамъ одинъ дома. Я немедленно удалюсь.

Траудль поняла и его взглядъ, и его тонъ.

— Господинъ архитекторъ!— воскликнула она

— Что прикажете, баронесса?

Траудль подошла къ Зигварту. Ея нжная фигурка точно выросла, но въ голос слышались все-таки сдержанныя слезы.

— Вамъ кажется неприличнымъ, что я здсь одна въ такой поздній часъ? не правда ли?

Зигвартъ смягчившись отвтилъ:

— Вы еще очень молоды, баронесса, и не понимаете значенія того шага, къ которому васъ побудили, но Адальбертъ понимаетъ это, и потому вся отвтственность падаетъ на него.

— Онъ ни къ чему не побуждалъ меня,— воскликнула Траудль,— но я знала, что онъ хочетъ умереть, и потому пришла сюда. И если бы даже весь міръ осудилъ меня,— я все-таки пришла бы!

— Адальбертъ!— въ ужас воскликнулъ Зигвартъ.

Гунтрамъ молчалъ, опустивъ глаза, и его молчаніе лучше всякихъ словъ подтверждало слова двушки.

— Простите меня, баронесса,— сказалъ Зигвартъ совсмъ инымъ тономъ.— Мы до такой степени погрязли въ формахъ и предразсудкахъ, что не можемъ сразу поврить въ свободный и благородный порывъ. Я оскорбилъ васъ и могу только умолять простить меня. Вы хотли спасти Адальберта?

— Онъ говорилъ, что для него уже нтъ спасенія, что онъ все равно долженъ умереть, вотъ и я хотла умереть вмст съ нимъ.

Германъ очевидно убдившись въ искренности ея ршенія., почти съ угрозой спросилъ Адальберта:

— И ты могъ бы допустить это? Да вдь это было бы преступленіемъ! Но окажи мн, ради Бога, почему ты ршился на такой отчаянный шагъ? Вдь не изъ-за той же несчастной исторіи между твоимъ отцомъ и мною? Я пришелъ именно для того, чтобы уладить съ тобой это дло.

— Не только изъ-за этого. Я… нтъ, я не могу признаться въ этомъ второй разъ! Прочти вотъ то письмо, и ты все узнаешь,— и Гунтрамъ, бросившись въ кресло, закрылъ лицо руками.

Зигвартъ подошелъ къ письменному столу. Лежавшія на немъ два письма и револьверъ доказали ему, насколько серьезно было положеніе- дла. Онъ вскрылъ адресованное ему письмо и, пробжавъ первыя строки, прошепталъ, глубоко потрясенный:

— Бдный мальчикъ!

Траудль снова подошла къ Адальберту, но ея глаза съ пробудившейся надеждой устремились на Зигварта, который, медленно складывая письмо, произнесъ:

— Да, пережитъ это очень трудно, но, какъ бы то ли было, ты долженъ все это вынести.

— Какъ! этотъ позоръ? Нтъ, этого не могу. Сегодня вы мн помшали, но не можете же вы въ другой разъ помшать мн умереть.

— Нтъ, но ты не долженъ желать смерти. Побольше мужества, Адальбертъ! Здсь стоитъ твоя смлая невста, не желающая разстаться съ тобой даже въ смерти. Для нея ты обязанъ жить!

— Не возвращай меня насильно къ жизни!— горною воскликнулъ Адальбертъ,— Для меня все потеряно и навсегда.

— Уговорите его,— обратился Зигвартъ къ молодой двушк,— онъ долженъ общать вамъ отказаться отъ свое-то ужаснаго намренія, а мы попытаемся придти ему на помощь.

— Адальбертъ, слышишь, твой другъ хочетъ помочь намъ!— воскликнула Траудль съ внезапно пробудившимся довріемъ и тихо прибавила:— мы оба еще такъ молоды и такъ хотли бы жигъ!

Мучительный вздохъ вырвался изъ груди Адальберта.. Онъ не врилъ ни въ спасеніе, ни въ помощь, но этотъ призывъ къ жизни, звучавшій горячею мольбой, нашелъ доступъ къ его сердцу.

— Я попытаюсь,— устало проговорилъ онъ.

Германъ вздохнулъ свободно и немедленно сталъ распоряжаться:

— Прежде всего вамъ не слдуетъ дольше оставаться здсь, баронесса, вы должны хать домой. Скоро десять часовъ, если васъ здсь увидятъ, могутъ придать этому дурное значеніе. Не бойтесь, я не оставлю Адальберта одного. Васъ ждетъ экипажъ?

— Нтъ, я пришла пшкомъ.

— Тогда проводи баронессу Гельфенштейнъ до ближайшаго угла, Адальбертъ, гд стоятъ экипажи, и пусть она детъ домой. Ты вернешься, и мы поговоримъ о будущемъ.

Ни Адальбертъ, ни Траудль не возразили ни слова. Имъ казалось просто благодяніемъ, что чужая твердая воля думала и ршала за нихъ. Молодая двушка подошла къ Зигварту и молча, но съ выраженіемъ горячей благодарности протянула ему об руки. Онъ наклонился и почтительно поцловалъ ихъ.

Оставшись одинъ, Зигвартъ снова вынулъ письмо и медленно прочелъ его съ начала до конца. Дло было хуже, чмъ онъ думалъ, Берндтъ, къ помощи котораго онъ сначала хотлъ обратиться, оказался главнымъ кредиторомъ на ужасающую по своимъ размрамъ сумму. Поэтому ни о какомъ обращеніи къ нему не могло быть и рчи. Морлэндъ? Но тотъ сердится на своего неподатливаго любимца. Такимъ образомъ оставалось одно только средство — обратиться къ Алис Равенсбергъ. Зигвартъ мрачно нахмурился. Графиня, разумется, могла помочь: что значила для нея эта сумма? Она тратила больше на свои капризы, и Германъ зналъ, что онъ не встртилъ бы отказа. Но тогда онъ снова окажется въ этомъ заколдованномъ кругу, опасность котораго слишкомъ хорошо понималъ. Нтъ, необходимо найти другой путь. Въ это время вернулся Адальбертъ и. сбросивъ пальто и шляпу, слъ на стулъ.

— Траудль похала домой,— сказалъ онъ.— Равенсбергскій дворецъ недалеко отсюда, благодарю тебя, что ты успокоилъ ее. А теперь мы съ тобой можемъ обсудить все съ боле здравой точки зрнія,

Это былъ опять прежній тонъ мрачной безнадежности. Только теперь Зигвартъ увидлъ, что сдлали изъ его друга эти послдніе ужасные дни. На лиц Адальберта ясно были видны слды пережитыхъ имъ душевныхъ мукъ. Когда-то Зигвартъ желалъ, чтобы судьба хорошенько встряхнула этого человка и заставила его опомниться, но встряска оказалась повидимому слишкомъ сильной, и молодая, избалованная счастьемъ, жизнь надломилась подъ ея гнетомъ.

— Намъ надо прежде всего объясниться начистоту,— сказалъ Зигвартъ,— прежде всего отвть мн на одинъ вопросъ, сознался ли теб отецъ въ… томъ дл?

— Да. Я тогда не зналъ, что онъ тяжело боленъ, и былъ къ нему безжалостенъ. На обратномъ пути изъ Берлина мы разстались. Мн необходимо было спшить на маневры, а посл нихъ меня вызвали къ нему, уже умиравшему. Въ послдніе дни онъ сильно страдалъ, и ни о какихъ объясненіяхъ не могло быть и рчи. Самое худшее, что о положеніи его длъ я узналъ только посл его смерти.

— И онъ ушелъ изъ міра, какъ ‘честный» человкъ, оставивъ теб всю тяжесть позора и отчаянія? Но будь спокоенъ: свтъ никогда не узнаетъ, что сдлалъ мн твой отецъ, и ты за это не поплатишься… Я не буду обвинять его, тмъ боле что у меня нтъ доказательствъ. А теперь мы уничтожимъ этикъ свидтелей тяжелыхъ минутъ.— Зигвартъ взялъ револьверъ со взведеннымъ куркомъ и, разрядивъ его, положилъ въ карманъ, а потомъ взялся за письма.— Письмо къ баронесс Гельфеінштейнъ уже не нужно, адресованное мн я прочелъ, и потому уничтожимъ оба.

Онъ подошелъ къ камину, гд по краснымъ углямъ пробгало еще синеватое пламя, и бросилъ въ него письма. Они ярко вспыхнули, и черезъ минуту обратились въ пепелъ.

— Что ты длаешь?— воскликнулъ Адальбертъ.

— Спасаю твою честь: вдь въ обоихъ письмахъ заключалось признаніе.

— Это не спасетъ ни тебя, ни меня отъ необходимости отвчать на допросъ… особенно посл твоего успха.

— Ну, тогда я скажу, что это былъ споръ художниковъ, чему ты самъ такъ долго врилъ. Твой отецъ воспользовался моимъ проектомъ, изъ-за этого мы разошлись, а подконецъ сдлались даже врагами. Теперь я смю утверждать это, потому что мн врятъ, такъ какъ я доказалъ, что могу работать. Я заявлю, что у могилы человка, бывшаго моимъ учителемъ, не хочу вспоминать старое. Этого будетъ достаточно.

Глубокій вздохъ Адальберта показалъ, насколько облегчили его слова товарища, несмотря на все, что еще угрожало ему впереди. Германъ подошелъ къ нему и обнялъ его.

— Начало для выхода найдено, а продолженія мы завтра поищемъ вмст, теперь же ты долженъ лечь спать. Бдный мальчикъ! видно, что ты не зналъ сна въ эти послдніе дни. Подемъ со мной въ гостиницу. Завтра среди бла дня все будетъ казаться инымъ, и мы серьезно примемся за дло. Пойдемъ, Адальбертъ!

XV.

Получивъ отъ Зигварта письмо съ просьбой назначить ему свиданіе для важныхъ переговоровъ, коммерціи совтникъ Берндтъ назначилъ ему утренніе часы, такъ какъ въ одиннадцать узжалъ обязательно въ свою контору. При разговор присутствовалъ совершенно случайно явившійся Морлэндъ. Онъ сдлалъ видъ, что почти не замтилъ Зигварта, и отвтилъ на его поклонъ короткимъ и небрежнымъ кивкомъ головы, но счелъ себя въ прав остаться въ комнат и, усвшись на маленькій угловой диванчикъ, погрузился въ чтеніе газетъ.

Германъ кратко обрисовалъ тяжелое положеніе Адальберта,Берндтъ слушалъ его молча, не выказывая удивленія.

— Вы не сказали мн ничего новаго, тотъ фактъ, что Гунтрамъ постоянно нуждался въ деньгахъ, уже давно заставилъ опасаться катастрофы, хотя онъ старался скрыть отъ меня истину и говорилъ лишь о временномъ затрудненіи. Но я все-таки не думалъ, что онъ такъ сильно запутался и занималъ еще у другихъ.

— Къ сожалнію онъ длалъ это. Однако главнымъ его кредиторомъ являетесь вы, и вы, разумется, знаете, какъ значительна эта сумма, которую сынъ ни подъ какимъ видомъ…

— Объ этомъ не можетъ быть и рчи,— перебилъ банкиръ,— это — жертва, принесенная мною на алтарь старой дружбы, и я уже давно не расчитывалъ на эти деньги. Скажите Адальберту, что я не имю къ нему никакихъ претензій и уничтожу векселя.

— На это мы не смли даже расчитывать,— сказалъ Зигвартъ съ видимымъ облегченіемъ.— Это снимаетъ съ насъ самую тяжелую заботу. Остается еще около двадцати тысячъ марокъ. Но больше половины уже уплачено.

— Кмъ это уплачено?— спросилъ американецъ.

— Это не можетъ интересовать васъ, мистеръ Морлэндъ, довольно того, что уплата состоялась. Остальная часть долговъ будетъ вроятно покрыта распродажей гунтрамова имущества. Тамъ немало художественныхъ и цнныхъ вещей.

— Вы повидимому являетесь ходатаемъ поручика Гунтрама?— саркастически проговорилъ Морлэндъ.— Смю спросить, ради чего вы такъ хлопочете?

— Ради чего? Мы съ Адальбертомъ — друзья дтства, и въ его теперешнемъ положеніи необходимо, чтобы кто нибудь за него говорилъ и дйствовалъ. Вотъ это-то я и длаю.

— Вроятно въ награду за то, что его отецъ обманулъ васъ, вы рыцарски стараетесь за сына? Очень благородно, но нсколько напоминаетъ Донъ Кихота Ламанчскаго.

— Если я въ этомъ случа кажусь вамъ Донъ Кихотомъ, мистеръ Морлэндъ, то всмъ сердцемъ жалю васъ за подобные взгляды. Мы иначе смотримъ на вещи и называемъ это просто долгомъ дружбы.

— Ого!— воскликнулъ взбшенный американецъ,— господинъ художникъ начинаетъ чувствоватъ свою силу и не позволяетъ длать себ замчаній,

— А разв раньше я позволялъ это? Вспомните вашу первую встрчу, мистеръ Морлэндъ!— спокойно отпарировалъ Зигвартъ и продолжалъ:— Адальбертъ конечно выйдетъ изъ полка, онъ вообще хочетъ покинуть Европу, и въ этомъ я съ нимъ согласенъ. Онъ такъ долго игралъ здсь роль блестящаго, богатаго офицера, что ему трудно теперь найти какое нибудь другое мсто, не рискуя унизиться. Онъ долженъ ухать подальше, гд его прошлое не помшаетъ ему встать на ноги. Все дло въ томъ, чтобы онъ ухалъ отсюда съ честью. Ваше великодушіе, господинъ фонъ Берндтъ, даетъ намъ возможность сдлать это, а съ остальнымъ мы уже сами справимся.

Морлэндъ отложилъ газету и, не давая шурину отвтить Зигварту, спросилъ съ видомъ инквизитора:

— А кто же уплатитъ это ‘остальное’? Я и мой шуринъ желаемъ знать это.

Это было произнесено такимъ диктаторскимъ тономъ, что Зигвартъ сдался.

— Вы непремнно требуете отвта? Извольте: полученная мною премія равняется пятнадцати тысячамъ марокъ.

— Такъ я и думалъ!— сердито воскликнулъ американецъ.— Васъ слдовало бы за это отдать подъ опеку.

— Вы заходите слишкомъ далеко,— укоризненно проговорилъ Берндтъ.— Адальбертъ отчасти самъ виноватъ въ своемъ теперешнемъ положеніи. Отецъ часто жаловался на его долги. Онъ всегда былъ поразительно легкомысленъ.

— А разв изъ него могло выдти что нибудь другое?— защищалъ своего друга Зигвартъ:— тщеславная, расточительная мать, слабохарактерный отецъ, вчно во всемъ уступавшій ему и не имвшій мужества сказать ему всю правду. Адальбертъ всегда считалъ себя сыномъ богатаго отца, которому незачмъ было ограничивать свои наклонности, но теперь тяжело расплачивается за это. Вдь онъ готовился пустить себ пулю въ лобъ, чтобы искупить вину отца. Я почти насильно вернулъ его къ жизни и теперь обязанъ позаботиться, чтобы онъ могъ жить. Мн вдь въ сущности не надо никакого капитала. Мн поручили постройку музея и этимъ обезпечили меня на нсколько лтъ такимъ содержаніемъ, которое кажется мн просто княжескимъ посл моего эберогофенскаго жалованья. Я знаю, мистеръ Морлэндъ, что вы теперь думаете: слава, Теб, Господи, что я отдлался отъ этого человка. Онъ скомпрометтировалъ бы меня и всю Америку своими глупыми выходками.

— Это уже мое дло, что я думаю,— отвтилъ американецъ, очевидно до крайности раздраженный и явно враждебно настроенный по отношенію къ своему любимцу.

Однако это повидимому нисколько не пугало Зигварта, и онъ, подойдя къ Морлэнду, произнесъ:

— Со времени моего отказа хать съ вами вы совершенно не хотите знать меня и довольно ясно даете мн чувствовать это. Несмотря на это, я все же хочу попытаться обратиться къ вамъ съ большой просьбой. Господинъ коммерціи совтникъ принесъ уже довольно жертвъ, въ деньгахъ Адальбертъ не будетъ нуждаться, если долги будутъ уплачены, но онъ нуждается въ работ, чтобы создать себ будущее. Онъ хочетъ ухать въ Америку, но, не имя средствъ и будучи совершенно незнакомъ со страной и ея условіями, онъ можетъ погибнуть тамъ, какъ гибнутъ многіе. Мистеръ Морлэндъ, вы стоите во глав многихъ предпріятій, неужели у васъ не найдется мста для человка, который хочетъ начать новую жизнь? Вы хотли сдлать для меня такъ много, сдлайте теперь что нибудь для того, кто очень дорогъ мн.

Слова Зигварта были проникнуты тмъ глубокимъ, теплымъ чувствомъ, которое всегда находитъ доступъ къ человческому сердцу. Но Морлэндъ очевидно не хотлъ еще сдаваться. Онъ противился этому голосу и наконецъ прибгнулъ къ рзкой выходк:

— Не надодайте мн со своими нмецкими сантиментальностями! Но мн хотлось бы дать вамъ хорошій совтъ. Я самъ устроилъ свою жизнь, и вы теперь собираетесь сдлать то же самое. Въ такихъ случаяхъ нечего церемониться: надо прямо идти впередъ, не обращая вниманія на вопли и жалобы окружающихъ васъ людей, иначе ничего не достигнешь, ровно ничего! Но вамъ конечно этотъ совтъ непригоденъ?

— Нтъ, да и вамъ незачмъ представляться такимъ сердитымъ, я васъ лучше знаю, и увренъ, что моя просьба уже исполнена. Я это уже давно прочелъ въ вашихъ глазахъ. Вы позволите мн поблагодарить васъ?

Морлэндъ, внутренне бсясь, ничего не отвтилъ, но не спускалъ взора съ молодого человка, а затмъ вдругъ спросилъ:

— Почему вы не дете со мной?

— Потому что мое отечество призвало меня къ длу, и я не имю права отказываться отъ него. Итакъ…

— Зайдите ко мн въ четыре часа, мы поговоримъ.

Зигвартъ радостно вздохнулъ, онъ былъ увренъ въ побд.

— Позвольте мн проститься съ вами,— обратился онъ къ Коммерціи совтнику,— меня ждутъ со страхомъ и надеждой, а въ такомъ случа минуты кажутся часами.

— Идите къ Адальберту,— серьезно проговорилъ банкиръ.— Онъ нашелъ въ васъ хорошаго адвоката.

Зигвартъ подошелъ къ американцу и съ безмолвной благодарностью протянулъ ему руку.

По уход Германа Морлэндъ опросилъ вполголоса:

— Что ты скажешь объ этомъ человк?

— Скажу, что этотъ человкъ окончательно покорилъ тебя, а тебя нелегко покорить. Сознайся, Вилльямъ, ты до сихъ поръ не можешь примириться съ тмъ, что долженъ отказаться отъ него?

— Кто теб сказалъ, что я отказался отъ него? Я еще никогда въ жизни не отказывался отъ того, чего хочу.

— Ну, такъ это будетъ въ первый разъ. Теперь, когда Зигвартъ добился громаднаго успха, попробуй-ка оторвать его отъ его дла! Ты можешь предложить ему цлое состояніе, и онъ все-таки останется здсь.

— Да, деньгами его не возьмешь, не возьмешь пожалуй и честолюбіемъ, потому что все его честолюбіе сводится къ тому, чтобы служить своей милой Германіи. Но я знаю противъ чего не устоитъ даже его упорство и предъ чмъ онъ неминуемо, сдастся. Очень возможно, что я скоро произведу надъ нимъ этотъ опытъ. Ты не понимаешь? Впрочемъ это дло не настолько назрло, чтобы говорить о немъ.

Въ тотъ же самый день Морлэндъ зашелъ къ своей дочери и разсказалъ ей о томъ, что произошло на вилл Берндта. Графиня не удивилась этимъ новостямъ, такъ какъ Траудль уже многое разсказала ей. Разъ дло шло о спасеніи Адальберта, она не знала страха даже предъ холодной и гордой Алисой и, все разсказавъ ей, попросила ея помощи. Морлэндъ узналъ объ этомъ отъ дочери.

— Ишь вдь какова эта маленькая баронесса! Вс думали, что она только и уметъ, что играть въ куклы,— насмшливо замтилъ онъ.— а она ночью бжитъ къ своему поручику и проводитъ съ нимъ высоко романтическую сцену. Но ты, разумется, не поврила въ револьверъ и трагическій исходъ?

— Нтъ, я врю и тому, и другому,— ршительно отвтила Алиса.

— Глупости! Онъ-то могъ серьезно отнестись къ этому длу, потому что у него не было другого выхода, но семнадцатилтняя двушка врядъ ли серьезно можетъ думать о смерти.

— Въ ней есть что-то такое, чего мы и не подозрвали. Я убждена, что она пошла бы на смерть съ любимымъ человкомъ и раздлитъ съ нимъ жизнь, какова бы она ни была. Я общала отъ твоего имени помочь ей, а если ты не хочешь этого, то помогу сама. Они должны быть счастливы.

— Не собираешься ли ты играть роль ангела-хранителя этой нжной парочки? Но эту роль уже взялъ на себя Германъ Зигвартъ. Невозможный человкъ! Въ первый разъ въ жизни получилъ маленькій капиталецъ и немедленно же раствыриваетъ его ради сына человка, обманувшаго его.

— Но ты не допустишь этого? Ты внесешь эти деньги?

— Нтъ, да и теб не совтую. Зигвартъ настоитъ на томъ, что разъ забралъ себ въ голову. Онъ отвтитъ теб, что это дло тебя не касается и что онъ хочетъ самъ спасти своего друга. Но вотъ въ чемъ онъ правъ: онъ проситъ для него не денегъ, а работы. Въ этомъ Гунтрамъ нуждается боле всего. Пусть онъ узнаетъ, что у насъ, въ Америк, не только весело живутъ, но умютъ и работать. Современемъ выяснится, что изъ него выйдетъ. Но довольно объ этомъ. Есть у тебя извстія изъ Равенсберга?

— Бертольдъ писалъ мн третьяго дня. Онъ снова пытался переубдить меня.

— Это совершенно напрасно. Онъ отлично знаетъ, что мы никогда не отступимъ отъ своихъ желаній. Сегодня истекаетъ назначенный срокъ. Онъ не пріхалъ — слдовательно дло ршено.

Алиса быстро, съ недовольнымъ видомъ подняла голову.

— Онъ не можетъ пріхать, не можетъ принять твое условіе. Отказаться отъ владнія Равенсберговъ, формально отречься отъ отца, уплачивать ему ежегодно пенсію, такъ позорно обойтись со старикомъ онъ не можетъ.

— Но ты уже была согласна на эти условія,— возразилъ Морлэндъ.— Я дйствовалъ только отъ твоего имени. Во всякомъ случа я того мннія, что лучше какъ можно скоре окончательно разорвать то, что оказалось непрочнымъ.

— Но вдь на самомъ дл ты наносишь тяжкое оскорбленіе моему свекру.

— А знаешь ли ты, что онъ сдлалъ со мною? Знаешь ли ты, что я выслушалъ отъ него во время послдняго разговора? Графъ зналъ, что было поставлено на карту, и осмлился говорить, что мы — только жалкіе торговцы, годные лишь для того, чтобы позолотить своими деньгами обветшавшую графскую корону, и что мы должны были считать за величайшую честь возможность породниться съ Равенсбергами. Когда мы дошли до этого пункта, я просто-напросто ушелъ отъ него. Но онъ раскается въ этомъ!

Алиса не возражала. Ея самолюбіе было тоже уязвлено этими словами.

Посл короткаго молчанія Морлэндъ снова заговорилъ:

— Теперь главный вопросъ въ томъ, ршилась ли ты на разводъ.

— Да,— холодно и ршительно отвтила молодая женщина.

— Хорошо. Тогда все останется, какъ было ршено. Мы ускоримъ свой отъздъ, и ты подешь со мной въ Нью-Іоркъ. Оттуда ты откажешься вернуться къ мужу, и онъ начнетъ дло о развод. Относительно твоего состоянія не приходится длать распоряженій, такъ какъ, согласно брачному контракту, ты удерживаешь за собой вс права на него. Какъ только разводъ кончится, мы передадимъ кому нибудь закладную на Равенсбергъ, чтобы обезпечить себя отъ непріятностей. Мы не отвтственны за поступки другихъ людей, и они могутъ сами постоять за свои права.

— А Бертольдъ?— спросила она.— Я не хочу создать ему тяжелую будущность.

— Бертольдъ получитъ отступное, подъ тмъ условіемъ, что не только не будетъ задерживать развода, но, напротивъ, будетъ способствовать его скорйшему окончанію. Тогда черезъ полгода все можетъ быть кончено.

Они говорили о развод такимъ же холоднымъ, дловымъ гономъ, какимъ говорили три года тому назадъ о брак. Ни отецъ, ни дочь не придавали значенія, что при этомъ уничтожалась семья, имя которой носила графиня. Они пользовались правомъ сильнаго, считая его справедливымъ.

— Итакъ, ты согласна со мной,— сказалъ Морлэндъ вставая.— Во всякомъ случа ты вдь сохранишь имя и титулъ Равенсберговъ, пока не вступишь въ новый бракъ. Ничего невроятнаго въ этомъ нтъ. Теб всего двадцать два года. Но впрочемъ это — дло будущаго. А теперь мн пора: сейчасъ четыре часа, а я назначилъ этотъ часъ Зигварту.

Молодая женщина молча смотрла въ окно.

Отецъ подошелъ къ ней.

— Алиса, съ какихъ это поръ у тебя завелись отъ меня тайны? Прежде между нами была полная откровенность.

— Тайна? Я боюсь, что для тебя это — уже не тайна.

— Нтъ! Вы оба выдали себя въ тотъ часъ, когда онъ принесъ теб извстіе о своей побд. Тогда я понялъ, почему ты такъ скоро согласилась на разводъ. Но ясно ли ты сознаешь, какую приносишь жертву человку, котораго еще мсяцъ тому назадъ никто не зналъ.

— Но котораго скоро узнаетъ весь міръ!— пылко воскликнула Алиса.— Если бы я и сомнвалась въ этомъ, то ты самъ доказалъ мн это своими словами, папа! Ты самъ теперь не возражаешь и не противорчишь тому, что прежде считалъ безусловно невозможнымъ.

— А ты сама считала это возможнымъ три года назадъ? Я самъ началъ свою жизнь съ самыхъ низкихъ ступеней, какъ теперь это длаетъ Зигвартъ, но онъ не уметъ наживать проценты на свои таланты, его надо этому научить, и тогда онъ суметъ добывать золото. Во всякомъ случа онъ — человкъ съ будущимъ, а это иметъ для него ршающее значеніе

— И для меня тоже. Что касается настоящаго, то пусть онъ на это время довольствуется дочерью Вилльяма Морлэнда.

— А ты уврена въ его любви?

— Да,— съ торжествующей увренностью отвтила Алиса.

— Тогда надо дать ему понять это, до сихъ поръ онъ видлъ въ теб только графиню Равенсбергъ и не могъ думать, что ты скоро будешь свободной!. Но знаешь, Алиса, онъ не будетъ покорнымъ, податливымъ мужемъ. Это — Равенсбергская кровъ.

— Что это значить, папа? Ты уже разъ сдлалъ мн такой же туманный намекъ. Мы говоримъ не о Бертольд.

— Нтъ, но о сын стараго лсничаго Зигварта, давно уже умершаго. Германъ непохожъ на старика-лсничаго, но не бросалось ли теб въ глаза другое сходство? Вспомни его энергичный профиль, лобъ и глаза. Они точь-въ-точь напоминаютъ чьи-то другія черты.

— Отца Бертольда!— воскликнула Алиса,— ты говоришь про него? Ты знаешь?..

— Я ничего не знаю,— прервалъ ее Морлэндъ,— я только длалъ предположенія и напалъ на врный слдъ.

— Онъ это знаетъ?— тихо спросила Алиса.

— Возможно, но ничмъ этого не показываетъ. Во всякомъ случа для всхъ онъ есть и останется Германомъ Зигвартомъ, который на свое счастье родился и выросъ въ скромныхъ условіяхъ. Будь онъ на мст Бертольда, онъ походилъ бы на старика-графа и тоже былъ бы увренъ, что все должно преклоняться предъ нимъ. Теперь онъ научился работать, жизнь для него была тяжелой школой и сдлала его способнымъ постоять за себя. Но темпераментъ и характеръ онъ всецло унаслдовалъ отъ отца. Вредитъ это ему въ твоихъ глазахъ или нтъ?

— Нтъ,— съ глубокимъ ведохомъ сказала Алиса.

Въ эту минуту имъ доложили о приход Зигварта.

— Попросите его въ мой кабинетъ,— сказалъ Морлэндъ и снова обратился къ дочери:— ты позволишь ему проститься съ тобой? Судьба еще въ твоихъ рукахъ. Ты приносишь въ жертву графскую корону и старинное дворянское имя. Не будешь ли ты потомъ раскаиваться въ этомъ?

— Никогда!— страстно воскликнула она.— Для меня уже нтъ выбора. Я хочу быть наконецъ счастливой.

— Тогда я пришлю его къ теб.

Съ этими словами Морлэндъ вышелъ изъ комнаты и отправился къ человку, будущность котораго была только что ршена имъ и его дочерью.

Зигвартъ ждалъ американца въ его кабинет, и Морлэндъ немедленно приступилъ къ длу.

— Вашему другу везетъ не по разуму,— сказалъ онъ.— Теперь и моя дочь стала на его сторону. Баронесса Гельфеншитейнъ посвятила ее въ свою тайну. Вы вдь знаете, какую роль сыграла баронесса въ этомъ дл?

— Да,— мягко отвтилъ Зигвартъ,— она храбро пренебрегла приличіями и свтскими правилами, чтобы спасти Адальберту жизнь. Безъ нея я наврное явился бы слишкомъ поздно.

— Во всякомъ случа Алиса на ея сторон и требуетъ сей помощи. Ну, ужъ такъ и быть, мы дадимъ поручику Гунтраму возможность доказать, что онъ способенъ длать не одн только глупости. Сначала я намревался датъ ему мсто въ одной изъ своихъ конторъ въ Нью-Іорк или Хидьтоун, но изъ офицера съ его прошлымъ никогда не выйдетъ хорошаго коммерсанта. Я пошлю его въ двственные лса.

— Это во всякомъ случа будетъ для него полезне, чмъ душный воздухъ конторы,— произнесъ Зигвартъ.— Но я и не зналъ, что у васъ есть дла даже въ двственныхъ лсахъ.

— У меня дла всюду. Водяныхъ силъ въ окрестностяхъ Хидьтоуна хватитъ для настоящихъ потребностей, но при быстромъ рост города он очень скоро окажутся недостаточными. Сейчасъ цы строимъ большую электрическую станцію на Редривер и, чтобы обезпечить за собой необходимую энергію, должны сдлать изысканія у самыхъ истоковъ рки. Впослдствіи туда будетъ проложена желзная дорога, но пока главный инженеръ долженъ жить въ глуши.

— Но у Адальберта нтъ никакихъ спеціальныхъ знаній.

— Они тутъ вовсе не нужны. Тамъ основывается колонія, руководителемъ работъ я назначилъ дльнаго и трудоспособнаго человка, но онъ одинъ не въ состояніи справиться со всми разнообразными обязанностями, и я назначаю Гунтрама его помощникомъ. Для этой обязанности онъ не нуждается въ спеціальныхъ знаніяхъ, нужны только энергія и личное мужество. Рабочіе тамъ съ бору да съ сосенки, ихъ необходимо держать въ ежовыхъ рукавицахъ. Гунтраму, разумется, придется считаться съ кое какими опасностями, свойственными этой глуши. Тогда мы и увидимъ, чего стоить вашъ другъ.

— Онъ оправдаетъ ваше довріе,— радостно оказалъ Зигвартъ.— Онъ боле пригоденъ къ этой жизни солдата въ мирное время. Я знаю, это извстіе обрадуетъ его. Вы мн позволите представить его вамъ, чтобы поблагодарить васъ?

— Это не нужно. Я вдь видлъ его въ Графенау. Пустъ онъ обратится къ моему здшнему агенту, и тотъ оформитъ съ нимъ дло. У меня нтъ времени, такъ какъ я узжаю на будущей недл въ Нью-Іоркъ. Моя дочь тоже ршила хать со мной.

Зигвартъ былъ пораженъ. Это извстіе было такъ же странно, какъ тонъ, которымъ оно было передано.

— Вроятно на короткое время?— медленно произнесъ онъ.

— Нтъ, Алиса совсмъ возвращается ко мн.

‘Это — разводъ,— подумалъ Зигвартъ поблднвъ.— Значитъ, графиня будетъ свободна. Но для чего и для кого ей понадобился разводъ?’

Вмст съ этими мыслями, тснившимся въ его голов, его охватило радостное предчувствіе счастья.

Морлэндъ внимательно наблюдалъ за нимъ. Онъ видлъ, что его слова вызвали въ этомъ человк цлую бурю, которую онъ тщетно старался скрыть, но продолжалъ своимъ прежнимъ спокойнымъ дловымъ тономъ:

— Моя дочь не нашла въ брак съ графомъ Равенсбергомъ счастья, котораго ожидала, а между мною и старымъ графомъ возникъ конфликтъ, окончившійся полнымъ разрывомъ. Поэтому мы намреваемся расторгнуть этотъ союзъ. Вамъ я сообщаю это уже теперь, потому что мы съ вами — не чужіе.

‘Не чужіе!’. Этимъ было много оказано, и Зигвартъ очевидно понялъ это, но не возразилъ ни слова.

— Но пока пустъ это останется между нами,— заключилъ американецъ.— Если вы желаете проститься съ моей дочерью предъ ея отъздомъ, то она теперь дома.

Германъ наконецъ овладлъ собою.

— Я охотно поговорилъ бы еще разъ съ графиней, если бы она пожелала принять меня.

Морлэндъ нажалъ кнопку звонка и приказалъ вошедшему слуг:

— Доложите графин о господин архитектор. Мы еще поговоримъ съ вами, мистеръ Зигвартъ, а пока — до свиданья!

Оставшись одинъ, американецъ съ чувствомъ глубокаго удовлетворенія удобно расположился въ кресл. Всмъ было извстно, что Морлэндъ никогда не выпускалъ изъ рукъ того, что хотлъ удержать, а этого человка онъ хотлъ удержатъ во что бы то ни стало, и шелъ къ этой цли съ чисто американскимъ упорствомъ. Съ этимъ упрямцемъ-Зигвартомъ трудно было сладить, но Морлэндъ былъ убжденъ, что при вид такого цннаго приза, какимъ являлась Алиса, онъ сдастся: вдь при всемъ своемъ самолюбіи и самоувренности онъ врядъ ли когда нибудь надялся достигнуть этого. Конечно придется согласиться на три или четыре года его пребыванія въ Германіи — врядъ ли онъ откажется отъ личнаго руководства своей первой большой работой. Но это въ сущности не важно: при настоящихъ обстоятельствахъ разстояніе не иметъ значенія. Пожалуй будетъ лучше ввести Зигварта въ нью-іоркское общество уже какъ знаменитаго строителя національнаго музея. Бракъ Алисы съ графомъ Равенсбергомъ возбудилъ на ея родин общее одобреніе, по на ея бракъ съ Зигвартомъ многіе посмотрятъ теперь съ удивленіемъ и даже съ неодобреніемъ. Въ Америк главнымъ образомъ цнится успхъ, на какомъ бы поприщ онъ ни достигался, потому что рано или поздно этотъ успхъ оплачивается долларами. Ну, а онъ, Морлэндъ, уже позаботится, чтобы въ долларахъ не было недостатка.

Зигвартъ пошелъ за слугой, поведшимъ его на половину графини, и нсколькихъ минутъ ему было вполн достаточно, чтобы вернуть себ самообладаніе.

Молодая женщина вышла къ нему въ свтло-голубомъ шелковомъ плать, отдланномъ кружевами, удивительно шедшемъ ей. Предъ Зигвартомъ стояла блестящая красавица и изящнымъ жестомъ протягивала ему блую, словно выточенную руку. Она повидимому произвела желаемое впечатлніе, потому что онъ смотрлъ на нее, не отводя взора. На минуту онъ задержалъ ея руку въ своей, потомъ медленно выпустилъ ее.

— По какой-то странной случайности мы стали съ вами сообщниками,— заговорила Алиса, когда они оба сли,— вы просили моего отца помочь поручику Гунтраму, а его молодая невста просила о томъ же меня. Намъ придется вмст приняться за это дло.

— Помощь уже оказана,— возразилъ Зигвартъ:— я заручился согласіемъ мистера Морлэнда, который со своей обычной проницательностью сразу нашелъ для Адальберта самое подходящее занятіе. Мой другъ конечно принялъ бы первое предложенное ему мсто, но конторская служба показалась бы ему очень тяжелой. А въ лсахъ, да еще на отвтственномъ посту, онъ скоро сдлается настоящимъ человкомъ. Я думаю, онъ созданъ именно для такой дятельности.

— Вроятно онъ недолго будетъ занимать такое мсто: у насъ подобныя колоніи растутъ страшно быстро. Тогда онъ можетъ взять къ себ свою Траудль, разъ она ни за что не хочетъ разстаться съ нимъ. Но конечно нечего и думать о ея романтической зат теперь же повнчаться со своимъ Адальбертомъ и хать съ нимъ въ Америку.

— Почему же нтъ, если она ршилась на это?

— Вы не знаете жизни въ двственныхъ лсахъ. Завдующіе колоніями и инженеры живутъ въ глуши, въ грубо сколоченныхъ баракахъ, вдали отъ всякой культуры. Имъ приходится подвергаться всевозможнымъ лишеніямъ и опасностямъ, преодолвать различныя препятствія. Мужчинамъ это подъ силу, но молоденькая двушка не сможетъ примириться съ подобными условіями.

— Съ этимъ мирится жена всякаго переселенца, слдующая за своимъ мужемъ. Баронесса Гельфенштейнъ кажется очень юной и нжной, но она вполн здорова и душой, и тломъ и притомъ нисколько не избалована. Она выросла въ маленькомъ, заброшенномъ ‘Совиномъ гнзд’, одна, со своимъ старымъ ддомъ, у котораго едва хватало на самое необходимое. Тогда лсничій Гофштетеръ принялся за ея образованіе. Ей было пятнадцать лтъ, когда онъ далъ ей въ руки ружье и научилъ ее стрлять. Можетъ быть., ей скоре подойдетъ жизнь въ лсахъ, чмъ берлинскіе салоны.

— Неужели вы считаете Гунтрама эгоистомъ, способнымъ принять жертву?— воскликнула недовольнымъ тономъ графиня.

— Это — не эгоизмъ и не жертва. Если двое людей любятъ другъ друга всмъ сердцемъ, то одинъ охотно и съ радостью раздлитъ судьбу другого. Я потребовалъ бы отъ своей жены того же самаго, или… отказался бы отъ нея

Молодая женщина почувствовала смутную тревогу. Что это значитъ? Этотъ разговоръ о Траудль и ея сердечныхъ длахъ несомннно служить введеніемъ къ совсмъ другимъ рчамъ, которыя она надялась сегодня услышать. Намекнулъ ему отецъ или нтъ? Она ршила выяснить дло.

— Если Траудль дйствительно пожелаетъ хать съ нами, то ей никто не помшаетъ,— сказала она.— Я также намрена хать съ отцомъ въ Нью-Іоркъ.

— Я знаю, мистеръ Морлэндъ говорилъ мн объ этомъ. Какъ я слышалъ, вы хотите развестись со своимъ мужемъ?

Алиса утвердительно кивнула головой.

— Меня удивляетъ, что графъ Бертольдъ могъ подать какой либо поводъ къ разводу. Я считалъ его очень мягкимъ и податливымъ человкомъ,— замтилъ Зигвартъ.

— Онъ именно таковъ, но его отецъ — прямая противоположность ему, и отношенія между нимъ и моимъ отцомъ сдлались настолько невыносимыми, что мы ршились порвать родственныя связи.

— Боюсь, что это ршеніе тяжело отзовется на другой сторон,— медленно проговорилъ Зигвартъ.

— Можетъ бытъ, но разстаться все-таки придется.

Германъ не сводилъ глазъ съ ея лица, но не отвтилъ ни слова. Снова наступило короткое, но тяжелое молчаніе. Наконецъ онъ всталъ и приблизился къ ней.

— Алиса!— Онъ въ первый разъ назвалъ ее по имени. Молодая женщина улыбнулась. Наконецъ-то!— Алиса! перестанемъ играть комедію! Мы оба сознаемъ, какое чувство пробудилось въ насъ тогда, на уединенномъ лсномъ холм, подъ старой липой съ ея цвтами и ароматомъ. Или я только одинъ испытывалъ его?

— Нтъ,— тихо отвтила Алиса.

— Тогда вы были для меня только женой графа Равенсберга и не могли быть ничмъ другимъ. Теперь вы хотите расторгнуть этотъ союзъ… ради кого?

Она молча взглянула на него, но въ ея глазахъ можно было прочесть отвть, общающій счастье. Однако не счастье отразилось въ глазахъ Зигварта, когда онъ вдругъ выпрямился, очевидно принявъ твердое ршеніе, и сказалъ:

— Я не могу бытъ только мужемъ принцессы! Графъ Бертольдъ былъ такимъ мужемъ, но я для такой роли не гожусь, и богатство моей жены не сможетъ заставить меня согнуться предъ нею. Она должна довольствоваться тмъ, что я отдаю ей себя и свою будущность. Если она хоть только разъ дастъ мн почувствовать, что, отдавъ мн свою руку, оказала мн незаслуженную честь, огромную милость, между нами все будетъ кончено. А это случится наврное. Боюсь, что мы слишкомъ дорого заплатимъ за кратковременное счастье.

— Германъ!— воскликнула Анна, пораженная и удивленная, такъ какъ почувствовала справедливость его словъ.

Разумется, она хотла быть счастливой и любимой, но, соглашаясь быть его женой, все-таки оказывала безпримрное снисхожденіе человку, которому почти нечего было положить на другую чашку всовъ. Она безъ того очень поступилась своей гордостью и самолюбіемъ, идя слишкомъ явно ему навстрчу. Онъ долженъ бы быть благодарнымъ ей за это, но вмсто того, чтобы обезумть отъ радости и умолятъ о счасть, которымъ его манили, онъ стоялъ угрюмо и неподвижно и задалъ ей боле чмъ странный для такой минуты вопросъ:

— Пока — вы еще графиня Равенсбергъ. Уврены ли вы, что вашъ мужъ согласится возвратить вамъ свободу?

— Отецъ и я сумемъ заставить сдлать это.

— Конечно съ помощью отступного. Возможно, что молодой графъ и пойдетъ на это, но старый — никогда.

— Тогда ему придется поплатиться за несогласіе: въ нашей, а не въ его власти ршеніе этого вопроса.

Алиса была раздражена и глубоко обижена поведеніемъ Зигварта. Что это ему вздумалось разыгрывать изъ себя адвоката Равенсберговъ? Что ему за дло до нихъ? Для нея и ея отца они уже больше не существовали.

Зигвартъ медленно отошелъ отъ нея. Каждый нервъ дрожалъ въ немъ, когда онъ съ глубокой горечью возразилъ:

— Ршеніе дла безспорно зависитъ отъ васъ, потому что въ вашихъ рукахъ золото и связанная съ нимъ власть. Вы и вашъ отецъ были прекрасно освдомлены о длахъ Равенсберговъ, когда заключили брачный союзъ, а теперь губите графа за то, что онъ не хочетъ подчиняться вашимъ условіямъ. Но онъ скоре погибнетъ, чмъ приметъ ихъ.

Алиса совершенно растерялась, въ эту минуту она ясно увидла то, что уже давно замтилъ ея отецъ: чьи были глаза и лобъ у Зигварта. Во всей его фигур, даже въ голос, съ поразительной очевидностью сказывалась равенсбергская кровь, пылкая и неудержная, способная въ минуты раздраженія совершенно забывать даже о грозящей гибели.

— Вы словно обвиняете меня и моего отца,— съ замтнымъ раздраженіемъ сказала она.— Вы заходите слишкомъ далеко, и съ моей стороны, кажется, было заблужденіемъ поврить вашимъ увреніямъ въ любви.

— Въ моей любви? О, да, я любилъ тебя, Алиса! Я боролся съ этой страстью въ продолженіе многихъ мсяцевъ, и, когда твой отецъ разсказалъ мн, что вы задумали сдлать, и показалъ мн, чего я могу добиться, внутренній голосъ сказалъ мн: ‘Не выпускай изъ рукъ своего счастья. Если даже они будетъ кратковременнымъ и окончится горемъ и страданіемъ, ты все-таки будешь счастливъ, хотя на время’. Но ты сама показала мн, чего я могу ожидать отъ тебя, а именно такой же участи, какая выпала твоему мужу. Онъ исполнялъ каждое твое желаніе, подчинялся каждому капризу, графская корона больше не привлекаетъ тебя, теб скучно, захотлось чего нибудь новаго. Но я не позволю отшвыривать себя, когда пройдетъ капризъ царицы: ей придется расплачиваться со мной. Я — не сторонникъ подобныхъ опытовъ!

Эта пылкая выходка не оскорбила Алисы, потому что доказала ей, какъ сильно она любима. Вотъ оно наконецъ, это бурное признаніе въ любви, котораго она хотла добиться и добилась помимо воли Германа., она понимала, что эти безжалостныя слова были подсказаны ему безумнымъ отчаяніемъ, она слышала муку, звучавшую въ его голос, и ее неудержимо влекло къ этому упорному человку, который даже въ такую минуту не хотлъ покориться. Она знала, что если скажетъ хоть одно теплое, нжное слово, его упорство, его враждебность мгновенно будутъ сломлены, но все-таки, желая даже въ любви остаться повелительницей, она не захотла сдлать надъ собою усиліе и отвтила холодно и гордо:

— Если вы не можете поврить въ меня, Германъ, то дйствительно лучше, не производить опыта.

— Да, я не врю въ тебя, Алиса! Вы, дти золота, вообще не можете любить: у васъ еще въ колыбели вынимаютъ изъ груди теплое человческое: сердце, вамъ съ самаго ранняго дтства внушаютъ, что все на свт продажно: счастье, любовь, лесть, достоинство. Такъ принято въ вашемъ свт, а потому я возьму себ жену изъ другого міра. Она должна обладать мужествомъ и любовью, какъ маленькая Траудль, смло идущая за своимъ избранникомъ въ далекую чужую страну, навстрчу опасностямъ и лишеніямъ. Такую жену можно любить, молиться на нее и съ радостью отдать за нее жизнь. Ты же ищешь въ муж только мужа своей жены, а я не хочу и не могу быть такимъ. Прощай!

Зигвартъ повернулся и направился къ двери. Алис хотлгсь удержать его — вдь въ эту минуту ршалась ея судьба, но она не произнесла ни слова. Дверь закрылась, и она осталась одна.

Когда черезъ нсколько времени Морлэндъ вошелъ въ комнату, Алиса все еще сидла на томъ же мст и, казалось, даже не замтила прихода отца.

— Что такое?— сказалъ онъ, съ удивленіемъ оглядываясь,— ты одна, гд же Зигвартъ?

— Ушелъ,— холодно отвтила Алиса, не поднимая глазъ.

— Ушелъ? Разв онъ не говорилъ съ тобой?

— Говорилъ. И даже удивительно откровенно! Онъ не хочетъ бытъ мужемъ своей жены.

Американецъ ошеломленно смотрлъ на дочь, ничего не понимая.

— Я говорю серьезно,— продолжала Алиса.— Онъ не хочетъ. Мн кажется, судьба избавила насъ отъ величайшей глупости, которую мы собирались сдлать. Мн не справиться съ этимъ человкомъ, да и теб тоже. Въ конц концовъ такъ, можетъ быть, и лучше. А теперь — ни слова объ этомъ, дло кончено.

Однако ея отецъ не считалъ вопроса поконченнымъ, и его настроеніе вылилось въ такой форм, которая совершенно противорчила его обычному спокойствію. Онъ былъ вн себя.

Алиса слушала его, не прерывая и не возражая ни слова, она словно очнулась лишь тогда, когда онъ вынулъ изъ кармана какую-то бумагу и произнесъ:

— Я только что получилъ телеграмму, которая поставила, бы насъ въ большое затрудненіе. Бертольдъ опомнился-таки въ послднюю минуту. На, прочти!

‘Вызжаю немедленно. Завтра рано буду въ Берлин. Согласенъ на все. Бертольдъ’,— прочла телеграмму Алиса и, съ громкимъ презрительнымъ смхомъ скомкавъ ее и бросивъ на коверъ, воскликнула:

— Онъ отдается въ полное мое распоряженіе, позорно предавая отца, между тмъ какъ тотъ, другой…

Она замолчала при воспоминаніи, какъ ‘тотъ’ другой только что стоялъ предъ нею, вступаясь за честь Равенсберговъ, въ глазахъ свта вовсе не касавшуюся его.

Морлэндъ между тмъ овладлъ собой и спокойно спросилъ:

— Что же ты думаешь длать теперь? Бертольдъ принялъ наши условія, и намъ тоже придется держаться ихъ.

— Само собою, папа! Ты подешь въ Нью-Іоркъ одинъ, а я останусь здсь, со своимъ супругомъ и повелителемъ.

— Алиса!— онъ пристально посмотрлъ на нее и увидлъ во всемъ ея существ что-то такое, чего онъ до сихъ поръ не замчалъ.

— Прошу тебя, оставь меня одну,— прервала она,— Мое ршеніе твердо. Я остаюсь графиней Равенсбергъ, но… Оставь меня одну, папа!

Морлэндъ повиновался. Онъ привыкъ переживать все одинъ и не хотлъ отнимать у дочери это право.

Оставшись одна, Алиса быстро подошла къ двери, заперла ее на. ключъ и разразилась безумными, судорожными рыданіями. Она знала, что человкъ, котораго она любила, несмотря ни на что, былъ потерянъ для нея навсегда, и все-таки не позвала его обратно, но теперь, когда онъ ушелъ, въ ней проснулось сердце женщины, жаждавшей любви и счастья.

Увы! было слишкомъ поздно!

XVI.

Посл отъзда Бертольда въ Равенсберг воцарилась душная, жуткая атмосфера. Ни для кого не было тайной, что Бертольдъ скоре всего немедленно послдовалъ бы за женой и что только авторитетъ отца удерживалъ его въ имніи. Столкновеніе между отцомъ и сыномъ было неизбжно, но послдній предпочиталъ пока избгать его. Когда однажды графъ вернулся съ охоты, ему доложили, что молодой графъ получилъ изъ Берлина неожиданныя извстія и внезапно ухалъ, оставивъ письмо съ разъясненіями.

Равенсбергъ даже не вспылилъ, а промолчалъ и заперся въ своей комнат. Цлыя сутки никто не видлъ стараго графа, а потомъ онъ вдругъ назначилъ на третій день большую охоту и разослалъ массу приглашеній. Все было организовано на широкую ногу.

Гости начали съзжаться вечеромъ наканун назначеннаго дня. Графъ былъ одинъ въ своемъ кабинет и медленно ходилъ по нему, взглядывая на висвшій на стн старый портретъ одного изъ его предковъ.

Въ старинныхъ рукописяхъ часто упоминалось о Кунц фонъ Равенсборт, котораго боялись на много верстъ кругомъ. Горожане не разъ пытались возстать противъ него, но онъ смялся надъ ихъ рчами о правахъ и законахъ. Для него оуществовалъ единственный законъ — его собственная воля. Наконецъ горожане соединились съ крестьянами и осадили замокъ Равенсбергъ. Кунцъ понялъ, что дло принимаетъ серьезный оборотъ, онъ укрылъ свою жену и дтей въ надежномъ мст, а самъ остался въ замк, ршивъ защищаться до послдней капли крови. Замокъ былъ взятъ приступомъ, но его владльцу съ нсколькими врными слугами удалось спастись. Они долго мчались по лсамъ, преслдуемые по самымъ пятамъ, но, когда они достигли рки, на которой едва держался ледъ, никто изъ слугъ не ршился послдовать за графомъ, а на другомъ берегу его ждало спасеніе. Онъ не усплъ переправиться, какъ начался ледоходъ. Тогда Равенсбергъ бросился въ хаосъ ломающихся льдинъ и утонулъ. Бурная, свободная жизнь, гордая и свободная смерть!

Такъ поступалъ предокъ графа Бертольда Равенсберга. Времена стали спокойне, мирне, и люди тоже. Теперь уже не боролись на жизнь и на смерть, а вели другъ съ другомъ переговоры. Такъ поступали и Равенсберги, и въ этомъ ихъ гибель. Если бы теперь графъ покорился этимъ золотымъ мшкамъ, какъ сдлалъ это его сынъ, ему пожалуй дали бы отступного и уголъ изъ милости, чтобы онъ могъ спокойно дожитъ свои послдніе дни… Спокойно? Суровые и мрачные глаза грозно и вопросительно смотрли на потомка… Нтъ! Нтъ!

Это ‘нтъ’ было полно непреклонной ршимости, являлось отвтомъ на нмой вопросъ, почти клятвой. Пока онъ — еще господинъ въ Равенсберг, господиномъ и умретъ.

Слуга доложилъ о прізд архитектора Зигварта, графъ молча кивнулъ головой, давая понять, что гость можетъ войти, а когда тотъ появился въ комнат, холодно произнесъ:

— Ты еще не ухалъ? Я думалъ, что ты уже давно въ Берлин.

— Я вчера вернулся оттуда на короткое время, чтобы привести въ порядокъ кое какія дла и побывать у васъ.

— Ты могъ избавить себя отъ оной формальности, былъ же ты въ Равенсберг, когда привезъ американцу извстіе о своей побд — о полученіи преміи, а я узналъ объ этомъ изъ газетъ.

Зигвартъ понялъ упрекъ, но не защищался. Онъ смотрлъ на графа, стоявшаго предъ нимъ со своей обычной гордой осанкой, но и со слдами мучительной внутренней борьбы. Онъ опустилъ глаза и тихо проговорилъ:

— Я прошу у васъ прощенія. Теперь я здсь,— располагайте мною, какъ хотите.

— Что это значитъ?— съ удивленіемъ спросилъ графъ.— И почему ты вообще пріхалъ ко мн посл такого долгаго отсутствія?

— Я только вчера узналъ въ Эберсгофенъ объ отъзд графа Бертольда.

— Да, онъ въ Барлин. Онъ скучалъ со мною и предпочелъ отправиться къ жен. Въ сущности это вполн понятно.

— Это отвратительно, позорно!— вн себя воскликнулъ Германъ.

— Ты знаешь? Да? Отъ кого же? Ахъ, да, ты видлся въ Берлин съ Морлэндомъ.

— Мн извстно, что означаетъ въ данную минуту отъздъ графа Бертольда.

— Онъ означаетъ полное подчиненіе,— докончилъ дрожащимъ голосомъ графъ.— Мой уважаемый сынокъ прекрасно выдрессированъ, онъ повинуется малйшему знаку, а иногда и хлысту. У него недостало даже мужества признаться мн во всемъ откровенно. Онъ ухалъ тайкомъ, оставивъ мн письмо: онъ, изволите ли видть, не можетъ разстаться со своей Алисой, она — его супруга, у него есть свящемшя обязанности. Обязанности въ такомъ-то брак! Онъ всецло покорился имъ и готовъ жить милостями Морлэндовъ. Счастье его, что я не могъ расправиться съ нимъ, когда получилъ это жалкое письмо, иначе…

Онъ оборвалъ свою рчь и стремительно подошелъ къ окну.

Зигвартъ молчалъ, не ршаясь заговорить: рана оказалась глубже, чмъ онъ предполагалъ.

Посл долгаго молчанія Равепсбергъ протянулъ ему руку.

— Такъ вотъ почему ты пріхалъ! благодарю тебя.

Зигвартъ крпко пожалъ руку отца. Они стояли рядомъ и смотрли въ паркъ, пестрвшій наряднымъ осеннимъ уборомъ.

Германъ прервалъ наконецъ томительное молчаніе, спросивъ,

— Вы остаетесь въ Равенсберг?

— Я еще подумаю объ этомъ. Но сегодня и завтра мн некогда будетъ объ этомъ думать. На завтра назначена большая охота, и гости начнутъ съзжаться уже сегодня. Не хочешь ли ты остаться и также принять участіе? Я былъ бы очень радъ.

— Да я вдь, никогда не вращался въ вашемъ обществ и совершенно не знаю всхъ этихъ господъ.

— Разв ты еще не чувствуешь себя будущею знаменитостью? Прежде ты былъ только молодымъ, неизвстнымъ архитекторомъ, но теперь вс газеты говорятъ о твоемъ успх и для всхъ нашихъ сосдей ты — чрезвычайно интересная личность. Мн будутъ благодарны за подобное знакомство. Останься, прошу тебя!

При другихъ обстоятельствахъ Зигвартъ отказался бы отъ приглашенія, по какой-то неясный внутренній голосъ побуждалъ его не оставлять теперь графа одного. Онъ согласился.

Снова вошелъ слуга и доложилъ о прізд перваго гостя, барона фонъ Лангенова, и графъ, привтливо кивнувъ головой Зигварту, пошелъ встрчать гостя.

Германъ остался одинъ. Онъ никакъ не могъ побороть чувство неопредленнаго страха. Для чего было устраивать такое шумное сборище, когда владльцу замка было совершенію не до гостей? Тутъ замышлялось что-то недоброе, и Зигвартъ ршилъ не отходить завтра отъ графа ни на шагъ.

Вечеромъ съхались остальные гости, и къ ужину въ столовой собралось многочисленное мужское общество. Вс были въ прекрасномъ расположеніи духа въ ожиданіи великолпной охоты. За столомъ было очень весело, особенно поражалъ своею словоохотливостью и веселостью самъ хозяинъ дома.

Предположеніе графа относительно Зигварта вполн оправдал.ось: молодой архитекторъ, блестяще оправдавшій ожиданія своего покровителя, возбудилъ общее вниманіе. Всмъ хотлось познакомиться съ нимъ и поздравить его съ выдающимся успхомъ. И Германъ принужденъ былъ учтиво отвчать на вс любезности, наблюдая въ то же время за неестественно веселымъ расположеніемъ духа графа. На душ Зигварта было очень тяжело.

Наконецъ ужинъ кончился, и гости разошлись по разнымъ комнатамъ. Зигвартъ, выйдя въ примыкавшую къ столовой проходную комнату, подошелъ къ окну, завшенному тяжелой драпировкой, и приложился горячимъ лбомъ къ холодному стеклу.

Трое мужчинъ, направлявшихся въ столовую, пріостановились на минуту въ комнат, увлекшись разговоромъ.

— Сегодня Равенсбергъ замчательно въ дух,— сказалъ пожилой сдоватый господинъ, въ фигур котораго была видна военная выправка.

— Если только его расположеніе духа не напускное,— замтилъ мстный ландратъ.— Вдь всмъ извстно, что въ его семь далеко не все благополучно.

Третій изъ гостей, грубоватый мстный помщикъ, баронъ фонъ Лангеновъ, засмялся.

— Да, съ американцемъ у него что-то не задалось,— оказалъ онъ,— тотъ сломя голову ускакалъ въ Берлинъ, черезъ нсколько дней отправилась туда же и графиня, а теперь и Бертольдъ ухалъ, чтобы все уладить. Онъ всегда былъ козломъ отпущенія. Ему вдь приказали жениться на милльон, и онъ всегда былъ только мужемъ своей жены, подчиняющимся всякому приказу ея величества королевы. Въ сущности жалкая у него судьба.

Германъ быстро вышелъ изъ своего невольнаго тайника, потому что увидлъ то, чего не видли эти госта, стоявшіе спиной къ двери зала: тамъ стоялъ только что подошедшій Равенсбергъ. Услышавъ послднія слова, графъ въ ту же минуту очутился около барона и воскликнулъ:

— Не угодно ли вамъ, господинъ фонъ Лангеновъ, повторитъ то, что вы только что сказали?

— Ну, я же вдь говорилъ безъ всякаго дурного намренія,— пробормоталъ баронъ, пытаясь увильнутъ, но графъ продолжалъ громкимъ и вызывающимъ тономъ:

— Я желаю знать, кто осмлился поносить моего сына въ моемъ собственномъ дом! Отвчайте!

Лангеновъ, сперва раскаявшійся въ своей неосторожности и желавшій загладить ее, въ свою очередь вышелъ изъ себя.

— Ого, какой тонъ! на такіе вопросы я не отвчаю.

— Тогда вы должны дать мн удовлетвореніе.

Подошедшіе гости старались примирить ихъ, говоря, что нсколько произнесенныхъ подъ вліяніемъ выпивки словъ могутъ всегда быть взяты обратно. Но Зигвартъ видлъ, что, несмотря на свое кажущееся раздраженіе, графъ былъ совершенно спокоенъ и очевидно старался довести противника до послдней степени раздраженія.

— Я требую, чтобы вы взяли свои слова обратно и извинились при свидтеляхъ,— проговорилъ онъ повелительнымъ тономъ.— Я считаю ваши слова подлостью.

— Теперь вы оскорбляете меня,— завопилъ Лангеновъ, потерявъ всякое самообладаніе.— То, что я сказалъ,— правда, чистая правда, и если вы считаете мои слова подлостью, то эта подлость падаетъ и на васъ.

Дальше онъ не усплъ ничего оказать, потому что Равенсбергъ поднялъ руку и замахнулся. Гости бросились разнимать ихъ, но ударъ былъ уже нанесенъ, и дуэль стала неизбжной.

Около полуночи Зигвартъ вошелъ въ комнату графа, который послалъ за нимъ. Равенсбергъ снова стоялъ предъ портретомъ предка.

— А, это — ты?— сказалъ онъ, медленно поворачиваясь.— Я не принялъ тебя, когда ты заходилъ ко мн, потому что мн было необходимо условиться со своими секундантами. Теперь все приведено въ порядокъ, и у меня осталось для тебя свободное время. Гермамъ подошелъ къ графу, ихъ взоры встртились, и они поняли другъ друга безъ словъ.

— Неужели это было необходимо?— тихо спросилъ Германъ.

— Да,— былъ спокойный отвтъ.— Теперь Лангеновъ не будетъ щадитъ меня, его честь требуетъ этого. Не гляди на меня съ такимъ упрекомъ, Германъ. Неужели ты хотлъ бы, чтобы я раздлилъ судьбу Гельфенштейна? Онъ часто говорилъ: ‘Вс мы попали подъ неумолимое колесо новаго времени, которое на пути раздавитъ все прошлое и… насъ’. Но я пойду своимъ собственнымъ путемъ. Такъ будетъ лучше.

Онъ говорилъ съ мрачнымъ спокойствіемъ и былъ лишь тмъ, чмъ сдлали его рожденіе и воспитаніе. У него не было ни малйшаго сомннія относительно исхода дуэли: онъ зналъ, что завтра пробьетъ его часъ.

— Господинъ графъ,— началъ Зигвартъ, но Равенсбергъ перебилъ его:

— Брось же наконецъ этотъ тонъ! Со дня нашего послдняго свиданія въ Эберштейн ты знаешь, въ какихъ мы отношеніяхъ. Твое долгое отсутствіе доказало мн, что ты не мотъ съ этимъ примириться. Теперь, когда все рушится кругомъ мни, ты наконецъ пришелъ…

Онъ протянулъ руки, и Германъ бросился ему на грудь.

— Мой милый, милый мальчикъ,— мягко проговорилъ графъ,— наконецъ-то я обнялъ тебя! Ты не сердишься больше на меня изъ-за матери? Ты не знаешь власти вковыхъ традицій, семейныхъ законовъ и всего того, что мы несемъ на своихъ плечахъ, какъ тяжелое бремя прошлаго. Мы возмущаемся противъ этого, но въ конц концовъ покоряемся. Я тоже принужденъ былъ сдлать это, но мимолетная юношеская мечта была лучшимъ въ моей жизни. Я принесъ въ жертву и ее, и тебя, и взамнъ этого у меня остался сынъ, наслдникъ, который носитъ мое имя, но у котораго нтъ въ жилахъ ни капли моей крови, который теперь трусливо бросилъ меня и перешелъ на сторону тхъ, кто хотлъ распоряжаться и имъ, и мною. Это — Немезида.

— Ты позволишь мн остаться съ тобою?— опросилъ Германъ,— или, можетъ быть, теб еще надо…

— Привести что нибудь въ порядокъ? Нтъ.

— А Бертольду ты ничего не напишешь?

— Съ нимъ мн не о чемъ говорить. Пусть онъ кормится до самой смерти на счетъ Морлэндовъ. Они заставятъ его дорого заплатить за это. Ты никогда не сдался бы такъ позорно.

— Нтъ, никогда!

— Я это зналъ,— съ очевиднымъ удовольствіемъ произнесъ графъ.— Ты пошелъ въ меня. Теб нечего бояться этого новаго времени, которое уничтожило насъ. Ты своими собственными силами пробилъ себ дорогу, садишь теперь, на колесниц счастья и смло смотришь на будущее. Да благословитъ Богъ тебя и твою судьбу! Я хочу попроситъ тебя еще объ одномъ: будь завтра въ восемь часовъ утра въ охотничьемъ дом. Мы выбрали мсто для поединка недалеко отъ него, и очень возможно, что меня отнесутъ туда. Тогда я хотлъ бы хотъ еще разъ увидть тебя.

— Я буду тамъ,— съ рыданіемъ произнесъ Германъ.

— Что это? слезы? Будь мужчиной Мы должны прямо смотрть въ глаза неизбжному. А теперь пойдемъ. Мн хочется подышатъ свжимъ воздухомъ. Въ эта послдніе часы мы еще принадлежимъ другъ другу. Мы такъ долго не пользовались этимъ

Обнявъ сына за плечи, графъ вышелъ съ нимъ на террасу.

Осенняя ночь была холодна, но тиха и прекрасна. Равенгсбергъ всей грудью вдыхалъ чистый воздухъ, потомъ они спустились въ паркъ. Ихъ окутала ночная тьма, а надъ ними въ безконечной глубин сіяли звзды, эта сверкающая вчная загадка вселенной.

XVII.

Охота, назначенная на раннее утро, была перенесена на послполудня. Только оба противника, со своими секундантами рано утромъ отправились въ лсъ, гости же оставались въ замк, хотя вс знали, что охота вообще не состоится, и понимали, что дло не окончится простымъ обмномъ пуль или легкой раной.

Черезъ два часа вернулись секунданты съ извстіями, которыхъ вс ждали съ величайшимъ нетерпніемъ. Баронъ фонъ Лангеновъ остался невредимъ и немедленно ухалъ домой. Графа перенесли въ охотничій домъ, врачъ объявилъ, что полученная имъ рана въ грудь безусловно смертельна. Онъ прожилъ еще полчаса, по его настоятельной просьб около него оставались въ это время только докторъ и архитекторъ Зигвартъ. Теперь все было кончено. Равенсберга уже не было въ живыхъ.

Днемъ тло покойнаго должны были перенести въ замокъ. Надо было телеграфировать въ Берлинъ графу Бертольду и его жен. Все это было немедленно сдлано, а затмъ гости разъхались въ разныя стороны, чтобы снова собраться въ Равенсберг къ похоронамъ графа.

Молодой графъ съ женой прибыли изъ Берлина на слдующій же день, Вилльямъ Морлэндъ не пріхалъ: очевидно онъ уже не могъ отклонить свой давно ршенный отъздъ. Въ этомъ сказалась вся его американская безцеремонность, не справляющаяся съ чувствами, когда вопросъ идетъ о длахъ.

Погребеніе кончилось, гости разъхались, и молодая графская чета удалилась на свою половину. Зигвартъ конечно тоже былъ на похоронахъ, и Бертольдъ попросилъ его зайти къ нему. Молодой графъ сильно измнился и повидимому съ большимъ трудомъ исполнялъ въ этотъ день свои обязанности новаго владльца. Онъ сидлъ въ кресл блдный, осунувшійся. Тутъ же была и графиня.

— Я хотлъ кое о чемъ спросить тебя, Германъ,— началъ графъ.— Ты присутствовалъ при смерти моего отца. Онъ былъ въ сознаніи?

— До послдней минуты.

— И не оставилъ мн никакого порученія… даже прощальнаго привта?

— Нтъ!

Отвтъ прозвучалъ рзко и сурово. Бертольдъ вздрогнулъ.

— Это ужасное извстіе было для насъ такъ неожиданно,— снова заговорилъ онъ.— Мы и до сихъ поръ не знаемъ подробностей этой несчастной дуэли. Ты былъ свидтелемъ происшедшей ссоры?

— Да, но прошу васъ, господинъ графъ, разспросить объ этомъ кого нибудь другого. Свидтелей столкновенія было достаточно.

— Господинъ графъ? Что это значитъ, Германъ? Мы съ дтства называли другъ друга по имени. Мой отецъ даже требовалъ этого.

— То было прежде, а теперь вы — владлецъ Равенсберга, и я употребляю принадлежащій вамъ титулъ.

Бертольдъ почувствовалъ холодный отпоръ, но продолжалъ съ видимымъ усиліемъ:

— Отъ другихъ мы ничего не узнали. Они очевидно дали другъ другу слово молчать и смотрятъ на это, какъ на дло чести. Ты не связанъ общаніемъ и потому можешь говорить. Что было поводомъ къ ссор?

— Вопросъ семейной чести,— холодно отвтилъ Германъ.— О подробностяхъ прошу васъ меня не спрашивать. Я также считаю себя обязаннымъ молчатъ, хотя я не давалъ никому слова.

— Мы хотли бы знать только одно,— сказала молчавшая графиня: — до насъ дошелъ слухъ, что ссора сама по себ была незначительна, но что графъ намренно довелъ дло до дуэли.

— Да, онъ сдлалъ это.

— Почему?

— Потому что графъ Равенсбергъ хотлъ умереть. Ему предоставили выборъ между жизнью и смертью, и онъ предпочелъ смерть.

Наступило короткое, тяжелое молчаніе.

— Вы позволите мн откланяться, графиня?— сказалъ Зигвартъ.— Прощайте,— и онъ вышелъ изъ комнаты, даже не взглянувъ на несчастнаго слабаго человка, который, громко рыдая, закрылъ себ лицо руками.

Алиса продолжала стоятъ неподвижно, но было видно, что она глубоко потрясена. Она услышала подтвержденіе того, что предчувствовала съ первой минуты полученія страшнаго извстія: отецъ ея мужа добровольно пошелъ на смерть. А по чьей вин?..

Три мсяца спустя, въ Равенсберг состоялось скромное торжество: бракосочетаніе, баронессы фонъ Гельфенштейнъ съ Адальбертомъ Гунтрамомъ. Предъ свадьбой женихъ здилъ въ свой гарнизонъ, чтобы подать въ отставку, и благодаря энергичной помощи своего друга могъ выдти изъ полка съ честью, не оставляя за собою долговъ. Распродажа гунтрамова имущества принесла неожиданно благопріятные результаты. Нашелся агентъ, который по чьему-то порученію пріобрлъ все за цну, вдвое большую, чмъ надялись получить. Зигвартъ подозрвалъ участіе фонъ Берндта, но предпочелъ молчать. Такимъ образомъ Гунтрамъ могъ взять съ собою въ Америку еще маленькій капиталъ, а тамъ его ждало обезпеченное положеніе, требовавшее большого труда, но и хорошо оплачиваемаго.

Гофштетеръ конечно халъ съ молодыми. Онъ ужо давно собирался ‘къ дикарямъ’, но теперь на его счастье случилось такъ, что онъ могъ хать именно съ тми, съ кмъ давно сроднился.

Несмотря на просьбы друга, Зигвартъ отказался присутствовать на свадьб, будучи занять подготовкой своей постройки, которую слдовало начать уже весною. Онъ хотлъ встртить молодыхъ въ Берлин и проводить ихъ въ Гамбургъ на пароходъ. Графъ и графиня Равенсбергъ никуда не вызжали по случаю семейнаго траура. Посл свадьбы Траудль они собирались въ Италію.

Внчаніе происходило въ замковой церкви Равенсберга, въ самомъ тсномъ кругу. Графъ Бертольдъ казался блднымъ и больнымъ, такъ что совты врача провести зиму на юг могли считаться вполн основательными. Графиня была по прежнему горда и красива. Она не отрываясь смотрла на окутанную воздушными облаками молоденькую невсту, склонившуюся предъ алтаремъ и казавшуюся безконечно счастливой, и въ ея взгляд можно было прочесть жгучую зависть.

Позади графской четы стоялъ Гофштетеръ и смотрлъ, какъ его ‘баронессочка’ превращалась въ госпожу Гунтрамъ. Онъ стоялъ, благоговйно сложивъ руки, а слезы, блествшія на его глазахъ, были вызваны воспоминаніемъ о старомъ барон.

Внчаніе кончилось, ‘молодые’ поднялись съ колнъ, и Адальбертъ крпко обнялъ свою молодую жену. На его лиц можно было прочесть твердую, мужественную ршимость отплатить своей Траудль за жертву, которую она ему принесла. Посл легкаго завтрака новобрачные собрались узжать, и молодая, уже совсмъ одтая, вошла въ комнату графини.

— Дай мн поблагодарить тебя, Алиса,— сказала, она, крпко обнимая графиню,— теб и твоему отцу я обязана, тмъ, что могу теперь ухать съ моимъ Адальбертомъ. И потомъ все это послднее время ты была для меня сестрой, ты обо всемъ ршительно позаботилась… Благодарю тебя!

Алиса посмотрла на милое, почти дтское личико, просвтленное счастьемъ, потомъ наклонилась и крпко поцловала ‘молодую’.

— Прощай, Траудль! Можетъ быть, мы увидимся въ будущемъ году: мы хотимъ извстить отца въ Нью-Іорк или въ Гильтоун. Тогда я пріду къ вамъ и посмотрю на вашу жизнь въ глуши. Ты не боишься ея?

— Нисколько! Я вдь всегда была лсной дикаркой, какъ называлъ меня Гофштетеръ, и потому скоро освоюсь съ вашими лсами. Кром того Адальбертъ со мною. Ты не знаешь, Алиса, что это значитъ, когда двое любятъ другъ друга всей душой. Это — такое счастъе быть постоянно вмст и вмст переносить радость и горе.

Графиня молчала. Она конечно не знала этого, но это были т же самыя слова, которыя говорилъ ей другой. Неужели можно быть, счастливой безъ блеска и роскоши, безъ всего, что даетъ богатство? Сверкающіе счастьемъ глаза Траудль отвтили на этотъ нмой вопросъ.

Въ эту минуту вошелъ Бертольдъ съ новобрачнымъ, который также горячо поблагодарилъ графиню за то, что она пріютила осиротвшую Траудль до ея свадьбы.

Потомъ графъ проводилъ новобрачныхъ на крыльцо, а графиня подошла къ окну, чтобы послать имъ свой прощальный привть. Адальбертъ посадилъ жену въ открытыя сани, еще нсколько привтствій,— лошади рванули, и экипажъ тронулся.

Алиса продолжала неподвижно стоять у окна и смотрла вслдъ санямъ, пока он ни скрылись въ туман и звукъ колокольчика не замеръ вдали. Эта парочка хала навстрчу неизвстному, туманному будущему, но съ нею хало счастье. Оно однажды подошло близко къ этой гордой Алис, выпорхнувъ изъ вершины старой липы, откуда доносилось жужжаніе наскомыхъ, оно дышало ароматомъ множества распустившихся цвтовъ. Тогда оно остановилось за ея плечами, невидимое, неосязаемое, но она чувствовала его близость, его дыханіе, оно коснулось ея своимъ крыломъ, пролетло близко-близко и исчезло… навсегда.

XVIII.

Громадное предпріятіе, во глав котораго стоялъ Вилльямъ Морлэндъ, превзошло вс ожиданія. Въ продолженіе одного десятилтія Гильтоунъ занялъ мсто среди очень крупныхъ городовъ Америки, его положеніе на главномъ пункт вновь выстроенной желзной дороги и исключительно благопріятныя условія климата и почвы привлекли массу поселенцевъ, но въ сущности все было дломъ неутомимой энергіи одного человка, сумвшаго врно оцнить мстныя условія.

Дятельность общества, которымъ руководилъ и почта безгранично распоряжался Морлэндъ, была замчательно, успшна, дивидендъ акціонеровъ общества увеличивался съ каждымъ годомъ. На долю Морлэнда причиталась, разумется, львиная часть. Въ Нью-Іорк его уже считали однимъ изъ крупнйшихъ богачей. Однако его великолпная квартира въ столиц республики служила ему только на время остановокъ въ этомъ город, свое же постоянное мстопребываніе онъ перенесъ въ Гильтоунъ, гд конечно игралъ первую роль.

Только одно его желаніе все не исполнялось. Бракъ его единственной дочери оставался бездтнымъ, а, проживъ съ мужемъ три года, посл его смерти Алиса не высказывала желанія снова выдти замужъ. Она попрежнему владла равенсбергскими имніями, но не жила въ нихъ съ того дня, когда опустили въ фамильный склепъ Бертольда, послдняго представителя имени и рода, и вернулась въ домъ отца, гд играла роль первой дамы въ город.

Между тмъ и Бэркхей, бывшій прежде только колоніей инженеровъ и рабочихъ, строившихъ электрическую станцію для Гильтоуна, разросся въ значительный поселокъ. Большое дло требовало много служащихъ и рабочихъ, которыхъ нужно было снабдитъ всмъ необходимымъ. Барклей давно былъ соединенъ съ Гильтоуномъ желзной дорогой и пересталъ быть захолустьемъ. Всюду появились поселки, соединенные дорогами.

Лучи вечерняго солнца еще заливали теплымъ, золотистымъ свтомъ небольшую ферму въ густомъ лсу. Помстительный деревянный домъ имлъ очень привлекательный видъ. Предъ нимъ тянулась широкая веранда, обвитая вьющимися растеніями, площадка предъ нею заросла высокой травой. Невдалек были расположены конюшни и другія хозяйственныя постройки, а за ними тянулся большой плодовый садъ. Все здсь дышало порядкомъ, благосостояніемъ и уютомъ.

На веранд стоялъ Гофштетеръ съ газетой въ рукахъ, онъ посдлъ, но не постарлъ, и по его виду можно было заключить, что жизнь ‘у дикарей’ пошла ему впрокъ.

Возл него стояла колясочка, гд спалъ годовалый ребенокъ, сонъ котораго нимало не возмущался шумомъ, поднятымъ на площадк, гд два мальчугана ‘играли’, то есть тузили другъ друга, и при этомъ кричали не своимъ голосомъ. Старшій только что подмялъ подъ себя младшаго и усердно колотилъ его. Малютка поднялъ отчаянный крикъ, но Гофштетеръ оставался невозмутимо спокоенъ, будучи того мннія, что надо съ малыхъ лтъ умть защищаться и пускать въ дло кулаки. Но помощь неожиданно явилась съ другой стороны: работавшій до этой минуты у колодца негръ подошелъ къ дтямъ и водворилъ миръ. Онъ высвободилъ младшаго, выбранилъ старшаго и подвелъ обоихъ къ веранд.

— Германъ снова началъ первый,— доложилъ онъ.

— Онъ плибилъ меня по носу,— пожаловался маленькій.

— Тогда и ты прибей его по носу,— коротко и вразумительно оказалъ Гофштетеръ.— Не вой такъ, Адди! Лучше дай ему сдачи.

— Но вдь я — маленькій, а онъ — болсой,— закричалъ четырехлтій Альбертъ.

Это была уважительная причина, которую призналъ даже Гофштетеръ. Тогда онъ принялся за маленькаго преступника:

— Ты не долженъ обжатъ маленькаго, Германъ, ты на цлыхъ три года старше его и гораздо сильне. Стыдись!

— Но мн больше некого бить, дядя,— упрямо возразилъ мальчикъ.

Въ подобномъ дл нелегко разобраться, но тутъ вмшался негръ. Онъ шелъ въ садъ за овощами и пригласилъ мальчиковъ съ собою, общая имъ новую интересную охотничью исторію. Средство подйствовало: братья немедленно примирились и уцпились за своего чернаго друга.

— Ты разскажешь объ индйскомъ предводител, который скальпировалъ столькихъ враговъ?— допытывался любопытный Германъ.

— И о болсой-болсой зм, котолая плоглотила за ласъ сестъ ягнятъ?— такъ же усердно интересовался Адди._,

— Шесть ягнятъ!— Гофштетеръ въ ужас всплеснулъ руками.— Томми, какъ теб не стыдно разсказывать малюткамъ такую ерунду? Ты просто портишь ихъ. Ну, впрочемъ убирайтесь, а то разбудите ребенка.

Онъ намревался вернуться къ своей газет, но въ эту минуту изъ лса показался охотникъ съ ружьемъ за плечами и ягдташемъ. Онъ перешелъ лужайку и остановился предъ домомъ.

— Вы опять разыгрываете ддушку, господинъ лсничій?— опросилъ онъ.— Нашъ храбрый охотникъ, неразлучный съ ружьемъ, въ роли няни! Трогательная картина!

— Баронъ Залекъ, у васъ нтъ никакого семейнаго чуввства!

— Нтъ, ни малйшаго,— согласился Залекъ.— Гунтрамовскихъ мальчишекъ я еще допускаю — они по крайней мр уже шумятъ и дерутся, но такое крошечное существо, которое еще не уметъ ни говорить, ни бгать, не можетъ считаться человкомъ.

— Алиса начинаетъ говорить,— отвтилъ оскорбленный Гофштетеръ.— Она называетъ насъ всхъ по именамъ, и уже начинаетъ ходить.

— Да, на четверенькахъ. А въ ея лепет вы только одинъ слышите имена!— и баронъ сталъ подниматься на террасу.

Маленькая Алиса проснулась и громко заплакала. Гофштетеръ представлялъ довольно комичную фигуру, когда наклонился и осторожно вынулъ ребенка изъ колясочки. Малютка вцпилась обими ручейками въ сдую бороду и принялась тормошилъ ее.

Между тмъ Залекъ снялъ ружье и ягдташъ и удобно услся въ бамбуковое кресло. Ему было лтъ подъ сорокъ. Это былъ человкъ средняго роста, мускулистый, повидимому закаленный физическими упражненіями. Его смуглое, лицо было красиво въ молодости, по жизнь наложила на него неизгладимые слды и провела глубокія морщины, придававшія ему суровое выраженіе.

— Я думалъ, что уже найду здсь и Гунтрама, и вашего, новаго гостя,— сказалъ онъ,— Поздъ приходитъ ровно въ четыре часа.

— Но со станціи еще цлый часъ зды верхомъ,— возразилъ Гофштетеръ, заботливо усаживая маленькую Алису въ колясочку и подсовывая ей газету вмсто бороды,— впрочемъ теперь они могутъ пріхать каждую минуту.

— Наконецъ-то я увижу его, этого кумира всей Гунтрамовской семьи. Съ тхъ поръ какъ Германъ Зигвартъ предупредилъ о своемъ прізд, здсь ни о чемъ другомъ нтъ и рчи.

— Да о немъ и стоитъ говоритъ. Я всегда предсказывалъ, что онъ далеко пойдетъ. И вотъ что изъ него вышло! Когда онъ окончилъ свою постройку, вс рты поразинули и удивительно чествовали его. при освященіи зданія. Нашъ Германъ сдлался настоящею знаменитостью!

— Да, онъ создалъ монументальное произведеніе,— холодно возразилъ баронъ,— но здсь, въ лсу, господину архитектору придется отказаться отъ обычнаго торжественнаго пріема. Мы не можемъ встртить его колокольнымъ звономъ и привтственной пальбой: слдовало бы воздвигнуть здсь тріумфальную арку.

— Перестаньте шутить!— съ досадой воскликнулъ Гофштетеръ,— онъ вполн заслужилъ это. Мн только интересно знать, побывалъ ли онъ въ Гильтоун, у мистера Морлэнда. Надо думать, что онъ уже пересталъ сердиться на Германа за то, что тотъ ни похалъ съ нимъ въ Америку.

— Кто? Зигвартъ? Разв они были знакомы раньше?

— Ну, да! Вдь мистеръ Морлэндъ первый открылъ его, когда онъ жилъ, еще никому неизвстный, въ Эберсгофен, и хотлъ зацапать его для своего Гильтоуна. Но Германъ не согласился, и американцу пришлось отъхать со всми золотыми горами, которыя онъ сулилъ ему. Я думаю, въ первый разъ ему не удалось настоять на своемъ, и онъ вернулся въ Ньго-Іоркъ сильно разгнванный.

Въ эту минуту на веранд показалась молодая женщина, и баронъ подошелъ поздороваться съ нею.

Маленькая златокудрая Труда, сдлавшись женой и матерью. не выросла, хотя Гофштетеръ упрямо утверждалъ это, и сохранила свою двически стройную фигуру: это придавало двадцатипятилтней женщин совсмъ юный видъ. Блестящіе волосы обвивали ея голову двумя толстыми косами, а нжная розовая кожа сильно загорла подъ южнымъ небомъ. Все ея существо дышало цвтущимъ здоровьемъ, молодой жизнью, бившею ключомъ.

— Гд мальчики?— спросила она.— Опять скитаются неизвстно гд?

— Они въ саду,— отвтилъ Гофштетеръ,— и наврно стоятъ тамъ на страж, чтобы немедленно доложитъ, когда кто нибудь появится на дорог.

Молодая женщина взяла на руки Алису и спустилась со ступенекъ террасы поглядть, не видно ли гд мальчиковъ.

— Такъ, такъ, изобразите со своимъ потомствомъ настоящую семейную группу,— сказалъ Залекъ.— Необходимо импонировать европейцамъ. Но свтлйшій гость что-то заставляетъ ждать себя. Впрочемъ такъ длаютъ вс высочайшія особы.

Въ этотъ моментъ изъ сада показались оба мальчика.

— Они пліхали, они пліхали,— кричалъ маленькій Адди, торопясь за своимъ братомъ, который несся по лужайк съ громкимъ ‘ура’.

Гофштетеръ тоже поднялся, и оба всадника, показавшіеся въ эту минуту на опушк лса, были окружены со всхъ сторонъ, такъ что прошло нсколько минутъ, прежде чмъ они могли сойти съ лошадей и войти на веранду.

Траудль стояла въ сторон съ ребенкомъ на рукахъ. Германъ поспшно подошелъ къ ней и протянулъ ей руку.

— Здравствуйте,— сказалъ онъ теплымъ, сердечнымъ тономъ.— Вотъ и я.

— Да, вотъ и онъ наконецъ,— повторилъ Адальбертъ,— и теперь мы его не скоро выпустимъ. Оставьте же дядю въ поко, дти, дайте ему поговорить съ мамой!

Трудно было узнать прежняго Адальберта Гунтрама. Стройный, красивый офицеръ превратился въ широкоплечаго, плотнаго мужчину, настоящаго фермера съ загорлыми руками и лицомъ, но въ его глазахъ свтилась прежняя заразительная веселость. Германъ Зигвартъ, напротивъ, почти не измнился, только сталъ еще серьезне и спокойне, и во всей его осанк чувствовалась увренность человка, быстро поднявшагося по ступенямъ общественной лстницы.

— Поди сюда, Дитрихъ, надо и тебя представитъ,— воскликнулъ Гунтрамъ, обращаясь къ Залеку, стоявшему въ сторонк.— Баронъ Залекъ фонъ Роткирхенъ, мой бывшій товарищъ по полку, а теперь нашъ дорогой гость… Совтникъ Зигвартъ.

Мужчины раскланялись. Темные глаза Залека окинули Германа пытливымъ взглядомъ, а Зигвартъ отвтилъ на поклонъ барона очень сдержанно. Они видлись въ первый разъ, но казалось, что съ первой минуты между ними возникла какая-то невидимая преграда.

Слдующіе часы пронеслись очень быстро. Зигварту непремнно хотли показать домъ и ближайшія окрестности, причемъ возникала масса старыхъ и новыхъ воспоминаній. Потомъ наступилъ вечеръ, дтей уложили спать.

Ужо смеркалось, и дневной жаръ смнился пріятной прохладой, когда друзья юности услись на веранд. Прошло восемь лтъ съ тхъ поръ, какъ Зигвартъ проводилъ молодую чету и Гофштетера на пароходъ, и хотя они постоянно переписывались, имъ все-таки сильно недоставало личнаго общенія.

— Какъ, хорошо, Адальбертъ, что ты отказался отъ военной службы!— сказалъ Зигвартъ.— Ты сдлался свободнымъ человкомъ, живешь на собственной земл и ведешь здоровую деревенскую жизнь съ женой и дтьми. Я представлялъ себ твою ферму и всю твою жизнь въ боле скромныхъ размрахъ. Ты далеко ушелъ впередъ въ послднія пять лтъ.

— Зато первые три года были довольно тяжелы,— возразилъ Адальбертъ.— Когда мы пріхали сюда, Барклей былъ скоре разбитый среды лсной глуши лагерь, чмъ колонія. Сообщенія съ Гильтоуномъ еще не было, туда можно было добраться только верхомъ, употребивъ на это цлый день. Чувствовался полный недостатокъ во всемъ, что европеецъ считаетъ необходимымъ. И потому мн очень скоро пришлось взять на себя завдываніе станціей.

— Да, я знаю, что старшій завдующій умеръ, и Морлэндъ передалъ его обязанности теб.

— Этимъ онъ оказалъ мн полное довріе, и я скоро получилъ возможность доказать ему свою благодарность. Какъ разъ въ то время случилась забастовка, врне — это былъ настоящій мятежъ. Намъ были предъявлены невозможныя условія, когда же мы отказались выполнить ихъ, намъ стали грозить разрушеніемъ наполовину законченнаго зданія. Забастовщики сознавали, насколько они сильне жалкой горсти инженеровъ и служащихъ. Тогда я вспомнилъ, что былъ прежде солдатомъ. Мы окопались то всмъ правиламъ, засли въ этомъ укрпленіи съ инженерами и оставшимися намъ врными людьми, и я сталъ командовать, какъ въ осаждаемой крпости, два раза мы отбили приступъ и держали мятежниковъ въ почтительномъ разстояніи, пока къ намъ подоспла помощь изъ Гилмора. Въ глазахъ Морлэнда меня вроятно выставили дйствительно спасителемъ, потому что, пріхавъ сюда, отъ протянулъ мн руку и оказалъ своимъ обычнымъ сухимъ тономъ: ‘Вы спасли мн дло, и я поблагодарю васъ за это, когда оно будетъ доведено до конца’. Онъ предоставилъ бы мн любое мсто въ Гильтоун, но, зная мою любовь къ независимости, предложилъ мн одинъ изъ земельныхъ участковъ такой величины, что изъ него можно выкроить нсколько дворянскихъ помстій. Сперва я отказывался и хотлъ взять землю только въ аренду. Морлэндъ сначала посмотрлъ на меня съ насмшливымъ сожалніемъ, потомъ преспокойно отвтилъ: ‘Неужели вы до сихъ поръ у насъ ничему не выучились? Великодушіе, деликатность,— какія глупости! Между нами только дловыя отношенія. Если бы вы не встали во глав защитниковъ, вс разбжались бы и бросили бы постройку. Вы спасли мн милльонное дло, а я не привыкъ ни предъ кмъ оставаться въ долгу. Я только плачу свой долгъ: открываю вамъ любой кредитъ на первое обзаведеніе,— теперь мы квиты’.

— Это на него похоже,— подтвердилъ Зигвартъ.— У этого человка все сводится къ длу, но выраженія сердечной, теплой благодарности отъ него нечего ждать

— Нтъ, но онъ довелъ меня до того, что я устыдился своей разсудительности и согласился. Тотъ маленькій капиталъ, что я привезъ съ собою, былъ еще не тронутъ, да и Гофштетеръ предложилъ мн свои сбереженія. На это мы построили домъ и другія хозяйственныя постройки, затмъ я принился за обработку земли. Почва здсь прекрасная и щедро вознаграждаетъ за трудъ. Завтра мы объдемъ вс мои владнія, ты подивишься, какъ много мы сдлали въ это время.

— Самую лучшую частъ твоей собственности я уже видлъ,— весело замтилъ Зигвартъ,— твою жену и дтей.

— Да, мою маленькую ‘златокудрую Труду’. Ты не можешь себ представить, чмъ она была для меня все это время. Я — мужчина, и мн было тяжело разставаться съ прежней жизнью, а она охотно покорилась всему, безъ единой жалобы, безъ ропота, и была всегда весела и довольна, несмотря на, вс лишенія, къ которымъ была непривычна. Чего-чего только она не вынесла! Вторую такую женщину трудно найти.

— Да, ты вынулъ счастливый жребій въ брак,— серьезно произнесъ Зигвартъ, и словно въ отвтъ на это изъ-за двери послышался поддразнивающій голосъ:

— Такъ поступите же, какъ Адальбертъ. Почему вы до сихъ поръ не вынули своего счастливаго жребія?

— Потому что еще не нашелъ подходящей женщины..

Траудль вышла на террасу и, подсвъ къ друзьямъ, продолжала со своимъ прежнимъ веселымъ смхомъ:

— Пора бы подумать объ этомъ серьезно.. Мы долго ждали извстія о вашей помолвк, почти такъ же долго, какъ и вашего прізда.

— Я не могъ пріхать раньше, никакъ не удавалось. Каждый годъ я имлъ нсколько недль отпуска, но ихъ было мало для поздки сюда, а мн хотлось довести до конца свою первую большую работу. Теперь я освободился наконецъ на цлый годъ и думаю воспользоваться имъ также для научной цли. Я объзжу сверные и южные города Америки. У все одно мое пребываніе въ Нью-Іорк доказало мн, какъ много намъ еще надо учиться. Я съзжу и въ Гильтоунъ, такъ какъ меня очень интересуетъ эта будущая столица. Просто невроятно, что усплъ сдлать Морлэндъ въ какихъ нибудь десять лтъ. Вотъ это я называю энергіей!

— Но зато онъ и правитъ самовластно своимъ городомъ,— сказалъ Гунтрамъ.— Ни въ самомъ Гильтоун, ни въ его окрестностяхъ ничего не длается безъ его согласія. Ты навстишь его?

— Нтъ, мы разстались не особенно дружелюбно, а онъ принадлежитъ къ людямъ, не умющимъ забывать.

— Вы думаете, онъ сердится на васъ за то, что вы тогда остались на родин?— спросила Траудль.— Вы вдь блестяще оправдали необходимость остаться тамъ. Сношеній съ Морлэндомъ вамъ врядъ ли удастся избавиться, на-дняхъ сюда прідетъ Алиса. Она часто зазжаетъ къ намъ. До Бэрклея всего три часа зды, а лса вокругъ Бэрклея тоже принадлежатъ Морлэнду. Алиса — страстная охотница и обыкновенно останавливается у насъ на время охоты, иногда даже гоститъ по цлымъ недлямъ.

— Въ самомъ дл, если я не ошибаюсь, Адальбертъ писалъ мн, что графиня подолгу живетъ въ Гилтоун у отца. А предъ отъздомъ сюда я слышалъ, что равенсбергскія имнія сданы въ аренду съ самой смерти графа Бертольда.

Зигвартъ говорилъ такимъ равнодушнымъ тономъ, какъ будто дло дйствительно шло лишь о бгломъ знакомств.

— Да, бдный Бертольдъ!— вздохнула Траудль.— Онъ умеръ такимъ молодымъ! Вдь ему было всего тридцать два года.

— Онъ всегда былъ некрпкаго здоровья,— сказалъ Адальбертъ,— и велъ при этомъ безпокойную, утомительную жизнь. Они были то въ Египт, то въ Норвегіи, то для перемны впечатлній отправлялись въ Индію, то навщали отца въ Америк. Графиня постоянно искала новыхъ ощущеній, а вдь ея желанія были закономъ. Она нисколько не заботилась, въ состояніи ли ея мужъ выносить подобную жизнь.

— Ну, нтъ, онъ умеръ отъ презрительнаго отношенія къ нему жены,— возразила Траудль.— Когда они были въ послдній разъ въ Гильтоун, онъ признался мн, какъ сильно страдаетъ отъ этого. Въ глазахъ свта ихъ бракъ считался счастливымъ: они вмст жили, вмст путешествовали, никогда не было слышно о разлад между ними, но съ кончины дяди Равенсберга все пошло прахомъ. Алиса только терпла своего мужа, никакихъ правъ на нее онъ больше не имлъ. Она отчасти виновата въ смерти дяди, потому что предоставила своему отцу полную свободу дйствій. Но все же извстіе о дуэли и смерти отца Бертольда глубоко поразило ее. Мн кажется, она и до сихъ поръ не можетъ примириться съ этимъ, а бдному Бертольду пришлось расплачиваться за все.

— Онъ расплачивался главнымъ образомъ за свою собственную слабость,— холодно возразилъ Зигвартъ.— Почему онъ такъ позорно бросилъ отца? Потому что боялся бдности и необходимости работать. Онъ предпочелъ остаться мужемъ своей богатой жены и позволилъ обращаться съ собой, какъ съ лакеемъ. Онъ одинъ былъ во всемъ виноватъ.

— Да разв Бертольдъ былъ виноватъ, что онъ родился и былъ воспитанъ такимъ слабохарактернымъ?— горячо возразила Траудль.— Кром того онъ не могъ разстаться со своей женой. Она никогда не отвчала ему на его любовь и своей ледяной холодностью доводила его до отчаянія, особенно въ послднее время, но онъ не могъ побороть свое чувство.

— И представь себ, несмотря на все это, Алиса до сихъ поръ не вышла вторично замужъ. Она графской короной не особенно дорожитъ, потому что Морлэндъ считается теперь однимъ изъ нашихъ ‘королей долларовъ’. Его единственная дочь и наслдница можетъ смло расчитывать на какого нибудь европейскаго герцога или принца, но объ этомъ что-то не слышно.

Вскор супруги вернулись въ комнаты, а Зигвартъ остался на веранд и погрузился въ воспоминанія. Онъ хотлъ избжать встрчи съ Морлэндомъ и его дочерью, но, разъ это оказывалось невозможнымъ, совершенно спокойно отнесся къ предстоявшему свиданію. Прошлое отошло отъ него такъ далеко. Онъ всегда былъ увренъ, что его страсть была лишь болзнью, лихорадочнымъ бредомъ, и ясно сознавалъ, что женщина, къ которой онъ такъ неудержимо стремился всмъ сердцемъ и всми чувствами, только въ томъ случа могла быть ему доступна, если бы онъ отдалъ ей все свое личное ‘я’, онъ понималъ, что такое счастье было бы несчастьемъ всей его жизни. Теперь онъ избавился отъ страсти, его жизнь была полна широкихъ задачъ, могучаго стремленія въ высь и дала ему все! Все ли? Ему показалось, что этотъ вопросъ тихо прозвучалъ въ надвигавшемся туман, носившемся надъ поляной, въ отвть онъ только гордо выпрямился.

— Да, все! А теперь — впередъ, все выше и выше! Больше я ничего не хочу и не требую отъ жизни!

XIX.

Въ лсу, на границ владній Гунтрама, шла усердная работа: готовили землю подъ пашню. Съ полдюжины негровъ подъ присмотромъ благо надсмотрщика рубили лсныхъ великановъ.

На краю проски стояли Гофштетеръ и Зигвартъ, который съ большимъ интересомъ слдилъ за работой.

— Адальбертъ правъ, вы сильно подвинулись впередъ,— сказалъ онъ,— пройдетъ еще немного времени, и вся ваша земля будетъ культивирована.

— Я думаю, на это потребуется три или четыре года. Но и поработали же мы за это время! и больше всхъ самъ Гунтрамъ. Да, изъ господина поручика вышелъ дльный человкъ, и моя баронесса — счастливая женщина. Вотъ этотъ лсъ надо снести весь, до послдняго ствола. Тамъ, у ручья, начинаются уже владнія Морлэнда. Они тянутся на дв мили, и эти участки не продаются и не заселяются, такъ какъ графиня любитъ здсь охотиться

— Она такъ любитъ охоту? И ее ждутъ сегодня?

— Да, и, собственно говоря, я изъ-за этого-то и притащилъ васъ сюда. Намъ незачмъ стоять навытяжку при высочайшемъ появленіи. Гунтрамъ и Залекъ похали верхомъ на станцію встрчать ‘ея величество’, Герману одли новый матросскій костюмъ, малютокъ разодли въ блыя платьица, а баронессочка только и думаетъ о прізд графини.

Въ словахъ старика слышались досада и раздраженіе. Очевидно Гофштетеръ до сихъ поръ не забылъ своего прежняго нерасположенія къ ‘золотой принцесс’. Германъ усмхнулся.

— Но баронессочка дйствительно искренне радуется этому посщенію: она попрежнему дружна съ графиней.

— Да,— проворчалъ старый лсничій,— ваша Траудль — единственное существо на свт, которое графини дйствительно любитъ. На остальныхъ людей она и прежде смотрла, какъ на пресмыкающихся, а теперь и подавно. Съ тхъ поръ какъ Морлэндъ сталъ владыкой Гильтоуна, онъ опускаетъ въ карманъ милльонъ за милльономъ, какъ мы — мелкія деньги. Когда онъ идетъ по улиц, люди готовы ползать предъ нимъ на брюх, какъ китайцы. Поэтому не удивительно, если онъ и его дочь воображаютъ, что все человчество создано исключительно для того, чтобы чистить имъ сапоги. Да впрочемъ та дрянь, что вчно толчется около нихъ, не заслуживаетъ ничего лучшаго.

— Да, въ этомъ — проклятіе такого громаднаго богатства,— сердито проговорилъ Германъ,— оно пріобртается потерею вры въ людей.

— Вполн согласенъ. Графиня — единственная наслдница, и вс мужчины бросаются къ ней, сломя голову. Каждому кажется, что онъ можетъ подстрлитъ эту птицу и забрать себ ея милліарды. Мн кажется, что и Залеку это не разъ приходило въ голову, и именно потому, что графиня нсколько разъ дозволила ему създить вмст съ нею на охоту. Это было бы очень на-руку этому голышу. Но ниже принца она теперь, никого себ не выберетъ.

,— Кто и что въ сущности этотъ Залекъ? Онъ сильно смахиваетъ на авантюриста.

— Да врядъ ли онъ и есть что либо иное. Его судьба сходна съ судьбой Гунтрама, только ему не довезло. Онъ — стараго дворянскаго рода Залекъ-Роткирхенъ, ихъ помстья лежатъ гд-то на Рейн. Но на маіоратъ наложена опека, и владлецъ, маіората живетъ на маленькую пенсію, выдаваемую ему кредиторами. Младшій братъ былъ офицеромъ и преспокойно длалъ долги за долгами, когда семья разорилась, ему пришлось, немедленно выдти въ отставку, онъ отправился за море искать счастья, но не нашелъ его. Нсколько лтъ онъ провелъ въ Южной Америк, потомъ добрался до Гильтоуна, гд Гунтрамъ и подцпилъ его. Теперь онъ уже три мсяца живетъ у насъ.

— Мн онъ не особенно симпатиченъ,— холодно замтилъ Зигвартъ,— мн противны натуры, которыя нигд не могутъ основаться и постоянно охотятся за счастьемъ, ожидая, что оно само свалится имъ на голову.

— И мн тоже,— поддакнулъ Гофштетеръ.— При этомъ, онъ постоянно насмхается и издвается надъ всмъ въ мір. Онъ озлобленъ, потому что судьба съ нимъ не поцеремонилась. Ну, а, теперь намъ пора домой, Германъ. Сегодня мы не должны заставлять, себя ждать.

Оба отправились въ обратный путъ.

Въ дом Гунтрамовъ царило необычайное оживленіе, такъ какъ всего часъ назадъ пріхала Алиса Равенсбергъ. Въ верхнемъ этаж фермы для нея были приготовлены три комнаты, всегда находившіяся въ ея полномъ распоряженіи. Она, по своему, обыкновенію, привозила съ собою только свою горничную и берейтора съ двумя прекрасными лошадьми для далекихъ верховыхъ прогулокъ. Ей хотлось жить здсь ‘совсмъ просто’.

Гунтрамовскіе мальчики питали спасительный страхъ къ важной тет и въ настоящую минуту мирно сидли на ступенькахъ террасы, занятые привезенными лакомствами, а маленькая Алиса съ довольнымъ видомъ мурлыкала на рукахъ матери, сидвшей рядомъ съ гостьей.

Алиса,— откинувшись въ бамбуковомъ кресл, слушала веселую, болтовню Траудль. Она была попрежнему ослпительна хороша, но такъ же и горда, и холодна, какъ въ то время, когда согласилась стать женою Бертольда. И все таки изъ ней чувствовалась перемна. Ей недоставало прежней свжести и гибкости, во всей ея фигур выражалось утомленіе, а прежняя надменная самоувренность уступила мсто равнодушію и безучастности, которая замчалась даже теперь, въ разговор съ подругой.

— Я такъ рада повидаться съ тобою!— говорила Траудль,— теперь нашимъ свиданіямъ скоро конецъ. Твой отецъ собирается строить для тебя отдльный охотничій замокъ, гд ты и будешь останавливаться, а къ намъ пожалуй и не заглянешь?

— А ты пожалла бы?— спросила Алиса.

— Какъ ты можешь спрашивать объ этомъ? Мн было бы и скучно, и грустно. Конечно здсь теб многаго недостаетъ, и ты принуждена раздлять нашу скромную жизнь, а въ своемъ охотничьемъ замк ты можешь окружитъ себя приличной обстановкой и цлымъ штатомъ прислуги.

— Ты думаешь, я притащу за собою цлую свиту и буду принимать гостей изъ Гильтоуна и устраивать охоты? Нтъ, изъ этого ничего не выйдетъ. Правда, у папа была эта мысль, но я упросила его бросить эту затю. Я хочу останавливаться у тебя, хочу жить и видть около себя людей.

— Да разв, живя въ Гильтоун, ты не окружена людьми? Теб тамъ скучно? Вотъ съ этимъ я незнакома. У меня вовсе нтъ времени скучать, особенно теперь, когда у меня двое такихъ милыхъ гостей — ты и Германъ Зигвартъ! Ты вдь знаешь, что онъ пріхалъ къ намъ?

— Да. Гунтрамъ сообщилъ мн объ этомъ, когда халъ сюда,— холодно и равнодушно подтвердила Алиса.

— Какъ мы обрадовались, когда онъ пріхалъ!— продолжала Траудль,— Мы такъ многимъ обязаны ему!.. Коли бы онъ тогда не вмшался въ дло такъ энергично и не обратился къ твоему отцу, кто знаетъ, гд и какъ пришлось бы Адальберту начинать свою новую жизнь? Впрочемъ все это ты знаешь.

— Прилизительно. Мн кажется, папа интересовался этимъ Зигвартомъ и его талантомъ. Что же, вышло изъ него что побудь?

— Да вдь Зигвартъ — творецъ національнаго музея въ Берлин, одна изъ первыхъ художественныхъ знаменитостей, наша слава! Онъ вдь получилъ первую премію, заткнувъ за поясъ лучшихъ архитекторовъ и въ силу этого отказался отъ предложенія твоего отца хать въ Гильтоунъ. Разв ты это забыла? Мистеръ Морлэндъ лучше освдомленъ о немъ и о его трудахъ.

— Возможно: у папы великолпная память,— небрежно отвтила Алиса.— А меня онъ и тогда мало интересовалъ. Къ тому же съ тхъ поръ прошло столько лтъ. Можно ли все помнить?

Траудль приняла обиженный видъ. Для нея вдь въ то время ршалась вся ея жизнь. Но въ эту минуту мальчики внезапно оживились и помчались по лугу, завидвъ шедшихъ къ дому дядю Германа и Гошфтетера.

Послдній вытянулся въ струнку предъ гостьей, зная, какъ надо здороваться съ дочерью Вилльяма Морлэнда, но, покончивъ эту непріятную обязанность, быстро скрылся въ одной изъ хозяйственныхъ пристроекъ, пока Зигвартъ поднимался по ступенькамъ террасы.

— А, это — вы, Германъ!— воскликнула Труда.— Мы только что говорили о васъ. Но не гордитесь этимъ: Алиса васъ почти не помнитъ

Германъ поклонился непринужденно, причемъ произнесъ:

— Я не такъ смлъ, чтобы претендовать на вниманіе и память графини, притомъ я главнымъ образомъ имлъ дло съ мистеромъ Морлэндомъ.

Алиса слегка приподнялась и протянула ему свою красивую холодную руку, но онъ едва дотронулся до нея.

— Я все же рада видть васъ, мистеръ Зигвартъ. Вы побывали въ Гильтоун, какъ говорилъ мн Гунтрамъ?

— Только проздомъ, потому что меня ждали здсь. Но я надюсь впослдствіи основательно ознакомиться съ этимъ величественнымъ произведеніемъ мистера Морлэнда.

— И тогда вы конечно навстите моего отца? Онъ всегда интересовался вами и будетъ радъ случаю повидать васъ.

— Не премину это сдлать,— вжливо согласился Германъ, но, несмотря на это, чувствовалось, что врядъ ли онъ послдуетъ приглашенію.

Зигвартъ слъ противъ дамъ, и между ними завязался разговоръ. Его поддерживали главнымъ образомъ Траудль и Зигвартъ, Алиса же снова приняла свою спокойно-небрежную позу, изрдка вставляя въ разговоръ замчанія и разглядывая ‘совтника Зигварта’, какъ незнакомца. Въ эти годы отъ несомннно сильно перемнился къ лучшему. Въ немъ чувствовалась спокойная увренность человка, который, не будучи о себ слишкомъ высокаго мннія, въ то же время отлично знаетъ, чего онъ стоитъ и какое положеніе ему подобаетъ. Прежде въ немъ не замчалось этой свободы и увренности въ движеніяхъ, но зато исчезло то, что прежде привлекало американку: пылкіе порывы бурнаго, едва сдерживаемаго темперамента, безсознательное проявленіе замкнутой, но глубоко-страстной натуры. Теперь онъ сидлъ противъ нея и спокойно говорилъ о своихъ путевыхъ впечатлніяхъ и излагалъ свои планы относительно дальнйшаго путешествія въ Южную Америку.

И это былъ человкъ, нкогда стоявшій предъ нею въ жестокой борьб со страстью, жаркимъ пламенемъ охватившей, все его существо! Каждый нервъ дрожалъ въ немъ, когда у него помимо воли вырвалось признаніе въ любви. Но онъ не захотлъ быть рабомъ — и разстался съ нею. Неужели все это дйствительно было? Теперь онъ казался такимъ уравновшеннымъ и корректнымъ, теперь онъ сталъ зауряднымъ человкомъ. Онъ сдлалъ карьеру, сталъ извстностью, даже знаменитостью, но зато прежній Германъ Зигвартъ, со своей рзкой, но привлекательной индивидуальностью исчезъ къ сожалнію навсегда.

На веранд появились Гунтрамъ и Залекъ. На барон былъ новый спортсмэнскій костюмъ, который, казалось, переродилъ его: въ присутствіи Алисы онъ сталъ прежнимъ офицеромъ одного изъ аристократическихъ полковъ, съ безукоризненными манерами. Онъ сейчасъ же занялъ мсто за ея стуломъ, и это было принято довольно благосклонно. Алиса, взглянувъ на него, небрежно проговорила:

— Удастся ли намъ нынче поохотиться?

Его глаза загорлись. ‘Намъ’! Въ этомъ слов заключалось разршеніе и въ этотъ разъ сопровождать ее.

— Удастся сверхъ всякаго ожиданія,— оживленно отвтилъ онъ.— Я обошелъ весь лсной участокъ и намтилъ удобныя мста. На этотъ разъ мы можемъ расчитывать даже на медвдей, я видлъ слды.

Усталое лицо молодой женщины оживилось.

— А, это было бы интересно! Съ тхъ поръ какъ окрестности заселяются, медвди стали рдки.

— Ты подешь съ нами, Германъ?— спросилъ Гунтрамъ.— Это — не то, что безопасная охота въ нашихъ нмецкихъ лсахъ.

— Разв господинъ Зигвортъ — тоже охотникъ?— холодно спросилъ Залекъ.

— Да, я уже на четырнадцатомъ году научился обращаться съ ружьемъ,— спокойно подтвердилъ Германъ,— и, кажется, я еще не настолько разучился, чтобы не принять участія въ охот.

— Во всякомъ случа вы — отличный здокъ,— замтилъ Залекъ умышленно-небрежнымъ тономъ,— вы прекрасно сидите на лошади для человка, постоянно жившаго въ столиц.

— У меня нтъ времени для прогулокъ пшкомъ, но мн необходимо движеніе. Поэтому я завелъ верховую лошадь и каждый день катаюсь рано утромъ, баронъ.

— Какъ комично звучитъ, когда люди такъ торжественно величаютъ другъ друга!— громко засмялась Траудль.— Здсь мы отъ этого совсмъ отвыкли.

— Да, мы-то отвыкли,— насмшливо проговорилъ Залекъ,— но европейцы придаютъ титуламъ и званію громадное значеніе, и съ этимъ приходится считаться.

— Европейцы, къ которымъ принадлежите и вы,— вставилъ Зигвартъ.

— Принадлежалъ. Я уже давно выбросилъ за бортъ всю эту ерунду, но все же безусловно уважаю ваше званіе, господинъ архитекторъ-совтникъ.

— Я тоже не отношусь къ нему съ презрніемъ, потому что оно заслужено. Оно свидтельствуетъ объ извстной сумм знаній и работы. Съ наслдственными титулами дло обстоитъ иначе, но и къ нимъ я отношусь еще съ большимъ уваженіемъ, чмъ вы, баронъ.

Залекъ бросилъ яростный взглядъ на человка, такъ мастерски отпарировавшаго его насмшку, графиня видимо забавлялась этой перестрлкой, но Гунтрамъ счелъ за лучшее вмшаться:

— Мн кажется, вамъ обоимъ слдуетъ держаться здшнихъ обычаевъ, они здсь боле умстны: просто фонъ Залекъ и Зигвартъ. Ты еще не видалъ, Германъ, чудной лошади, которую привела съ собою графиня? Пойдемъ, я теб покажу.

^, Германъ, понявъ намреніе Адальберта, тотчасъ согласился на его предложеніе. У него не было ни малйшей охоты препираться съ незнакомымъ человкомъ. Они прошли къ конюшнямъ. Траудль тоже ушла съ террасы, захвативъ съ собою дтей. Алиса осталась вдвоемъ съ Залекомъ.

— Вамъ пришлось спасовать, баронъ,— насмшливо проговорила она,— мистеръ Зигвартъ уметъ защищаться.

— Врне — уметъ нападать, Я убдился, что въ этомъ онъ очень силенъ.

— И на этотъ разъ противился въ томъ, что былъ правъ, давъ вамъ урокъ?

Залекъ не отвтилъ на это, а, круто мняя разговоръ, спросилъ:

— Вы врите въ предчувствія, графиня, врне сказать — въ нкоторый инстинктъ человческой души. Я вотъ совершенно не зналъ этого Зигварта, ни раза не видалъ его ране, но, увидвъ впервые, сразу почувствовалъ, что со стороны его мн грозитъ какая-то опасность. Тайный голосъ сказалъ ‘Это твой врагъ, берегись!’.

— Суевріе!

— Очень возможно. Однако, когда въ душ безъ всякой причины пробуждается такое безотчетное, но до жуткости ясное предчувствіе, я врю ему и… буду остерегаться.

— Такъ и у васъ есть романтическія наклонности?— сострадательно пожала плечами Алиса.— Обыкновенно вы разыгрываете изъ себя реалиста. Но вернемся къ нашей охот. Хотите и на этотъ разъ быть моимъ кавалеромъ?

— Хочу ли я? Вы оказываете мн незаслуженную милость.

— Въ такомъ случа заслужите. Но насъ зовутъ къ обду

Траудль дйствительно пришла сама за своей дорогой гостьей, и баронъ присоединился къ дамамъ. Въ его сердц невольно пробудилась смлая, безумная надежда. ‘Въ такомъ случа заслужите эту милость’. До этой минуты онъ не слыхалъ отъ этой красивой женщины такого тона, не видалъ такого, взгляда. Обыкновенно она обращалась съ нимъ холодно и свысока, какъ и со всми остальными.

Затекъ мечталъ иногда о сказочномъ счасть, которое свалится къ нему прямо съ неба, но былъ дйствительно слишкомъ большимъ реалистомъ, чтобы врить въ осуществленіе подобныхъ мечтаній. Ему ли мечтать объ этомъ, нищему авантюристу, уже двнадцать лтъ борющемуся съ нищетой и лишеніями? Но вдь кто нибудь выиграетъ же этотъ призъ, это милльонное богатство вмст съ рукою дочери Вилльяма Морлэнда. Кто нибудь? А вдь онъ, Дитрихъ Залекъ, все же происходилъ изъ стариннаго дворянскаго рода. Это все, что оставалось у него отъ прошлаго, но это могло бытъ примято въ расчетъ, если бы графиня Равенсбергъ надумала вторично выдти замужъ.

XX.

Подъ однимъ изъ лсныхъ великановъ, которыхъ пощадили, чтобы сохранить тнистый уголокъ около дома, сидла Траудль и смотрла за своимъ потомствомъ, рзвившимся на лужайк. Маленькая Алиса длала первыя попытки ходить при усердной помощи братьевъ Рзвые мальчики относились къ ней со снисхожденіемъ, имвшимъ въ себ что-то рыцарское. Они взяли сестренку за об руки и учили ее бгать. Однако малютк это скоро надоло, она опустилась на землю и принялась ползать съ самымъ довольнымъ видомъ. Братья немедленно оказали ей компанію, изображая дикихъ зврей, и вс трое принялись возиться въ трав.

Траудль разговаривала со стоявшимъ рядомъ съ нею Гофштетеромъ, читая ему нравоученіе, не производившее къ сожалнію особеннаго впечатлнія. Маленькая златокудрая Труда превратилась въ очень энергичную женщину, командовавшую всмъ домомъ, причемъ однако ферма и ея обитатели чувствовали себя очень недурно подъ ея командой.

— Я прошу тебя быть повжливе,— закончила она свою рчь,— графиня Алиса — наша гостья и дочь Морлэнда, которому мы многимъ обязаны. Ты это отлично знаешь.

— Но вдь я длаю все, что требуется,— проворчалъ Гофштетеръ,— я всегда здороваюсь съ нею, какъ слдуетъ.

— Но зато съ какимъ угрюмымъ видомъ, совсмъ по-медвжьи! И при первомъ ея появленіи ты немедленно исчезаешь. Неужели, по-твоему, она этого не замчаетъ?

— Нтъ, не замчаетъ, потому что для графини нашъ братъ совершенно не существуетъ, и, прослуживъ врой и правдой своимъ господамъ цлыхъ тридцать лтъ, все-таки останешься въ ея глазахъ слугой, и больше ничмъ. Державный властелинъ, мистеръ Морлэндъ, поступаетъ точно такъ же, а еще называетъ себя свободнымъ американцемъ и хвалится демократическими убжденіями. Чертъ бы побралъ всю эту чваную компанію!

Траудль смутилась, потому что въ этихъ словахъ заключалась большая доля правды. Въ дом Гунтрамовъ Гофштетеръ пользовался всми семейными правами, и съ нимъ обращались, какъ съ общимъ дядюшкою, но для графини от оставался прежнимъ лсникомъ и онъ не обращала на него вниманія. Труда все же отнеслась неодобрительно къ словамъ старика я сказала съ укоромъ:

— Это — отвратительное пожеланіе! И не стыдно теб, Гофштетеръ?

— Чего мн стыдиться. Я еще въ ‘Совиномъ гнзд’ говорить вамъ, что графин нуженъ человкъ, который хорошенько забралъ бы ее въ руки. Бдный графъ Бертольдъ не сумлъ сдлать это, да и Залекъ тоже врядъ ли справится съ нею, хотя въ настоящее время съ нимъ обращаются поразительно милостиво. Слишкомъ уже онъ покорный слуга, а этого графиня не выноситъ. Ей нуженъ человкъ, который ею командовалъ бы, да и не интересовался бы ея деньгами, однимъ словомъ, такой, который вполн подчинилъ бы ее себ. Боже великій, если бы мн только дожить до этого! Мн кажется, я съ радости сталъ бы вверхъ ногами.

Въ этотъ моментъ въ саду показались Гунтрамъ и Зигвартъ, и мальчики кинулись къ нимъ.

— Гд вы были все утро?— спросила ихъ молодая хозяйка,— въ лсу?

— Нтъ, мы были на маисовыхъ поляхъ и на другихъ посвахъ. Я проникаюсь все большимъ уваженіемъ къ Адальберту и къ вамъ, дядя Гофштетеръ,— сказалъ Германъ.— Если будетъ такъ продолжаться, то къ тому времени, какъ дти подростутъ, ваша ферма будетъ представлять цлое состояніе. Тогда вы передадите хозяйство имъ, а сами будете жить рантьерами.

— Дай Богъ, чтобы такъ было!— весело сказалъ Адальбертъ,— а пока надо усердно работать. Я надюсь, Германъ, въ непродолжительномъ времени уплатить теб остальную часть своего долга.

— Если теб. уже такъ не терпится, то пожалуй, хотъ мн эти деньги не нужны.

— Вполн врю. Музей принесъ теб изрядную сумму, да кром того сколько ты еще заработалъ проектами и планами? Но гд же графиня? Все еще не вернулась съ охоты?

— Они хотли вернуться къ обду,— отвтила Трауддь,— но Залекъ наврно опятъ окажется неутомимымъ и начнетъ разыскивать всевозможныя слды. У него прирожденная страсть къ охот.

— Ну, тутъ дло, кажется, не въ этой страсти,— шутливо замтилъ Адальбертъ,— ему хочется подстрлить отличную дичь, но она — не легкая добыча. Впрочемъ, кажется, счастье наконецъ улыбнется ему.

— Я не понимаю Алисы,— задумчиво сказала Траудль.— Когда она была у насъ въ послдній разъ, Залекъ былъ уже здсь и часто провожалъ ее на охоту. Онъ — хорошій охотникъ, и ей было очень удобно имть его своимъ компаньономъ, но вообще она казалась равнодушной и недоступной, а теперь обращается съ нимъ такъ, что у него поневол являются разныя смлыя надежды.

— Я, право, не обратилъ на это особеннаго вниманія, впрочемъ не думаю^,, чтобы мистеръ Морлэндъ одобрилъ подобную партію.

— Морлэндъ прежде всего хочетъ, чтобы его дочь снова вышла замужъ, желаетъ этого горячо и основательно, — замтилъ Гунтрамъ.— Что станется съ его громаднымъ. состояніемъ, если Алиса останется вдовой и бездтной? Онъ конечно мтитъ на первыхъ европейскихъ аристократовъ, до если Алиса серьезно захочетъ чего нибудь, то онъ уступитъ ей. Она привыкла настаивать не только на своихъ желаніяхъ, но и на своихъ капризахъ. Въ конц концовъ родъ Залека — тоже старинный дворянскій родъ. Она перемнитъ графскій титулъ на баронскій, а Дитрихъ въ качеств владльца равенсбергскихъ помстій будетъ играть боле выдающуюся роль, чмъ Бертольдъ. Во всемъ этомъ дл я не вижу ничего невроятнаго.

Зигварту повидимому наскучилъ этотъ разговоръ. Онъ вдругъ всталъ и коротко сказалъ:

— Пойдемте къ дтямъ, дядя Гофштетеръ!

Послдній съ полной готовностью принялъ это предложеніе.

— Вамъ придется волей-неволей привыкнуть къ этому,— насмшливо проговорилъ онъ, идя рядомъ съ Зигвартомъ.— У насъ все вращается около графини, когда она здсь, у нихъ нтъ другихъ интересовъ и другихъ разговоровъ. Она здсь всмъ распоряжается.

— И кончитъ тмъ, что остановить свой выборъ на счастливомъ рыцар, который торопится ковать желзо, пока горячо. Его спекуляція видимо удается ему.

— Можетъ быть. Вотъ и вы, Германъ, избгаете ея. Я это отлично замтилъ, и мн кажется, что она гнвается на васъ за это. Мы съ вами не позволимъ командовать собою. Мы — мужчины и не способны пнуть шею, но вдь насъ только двое и есть.

Германъ не отвтилъ, потому что дти совсмъ завладли его особой.

Между тмъ по лсной дорожк, проложенной къ ферм изъ участка, купленнаго Морлэндомъ для охоты, хала верхомъ графиня Алиса со своимъ спутникомъ. Великолпныя верховыя лошади шли шагомъ, а въ нкоторомъ разстояніи за ними слдовали берейторъ и негръ съ трофеями охоты. Залекъ очень выигрывалъ на лошади. Онъ былъ смлымъ здокомъ и видимо наслаждался, сидя на благородномъ животномъ, повиновавшемся малйшему движенію повода. Онъ говорилъ о своихъ семейныхъ обстоятельствахъ съ такой откровенностью, которая казалась нсколько удивительной при его обыкновенной замкнутости.

— Да, моему брату тоже выпала нелегкая доля. Онъ не могъ удержатъ за собою родовое имніе и не имлъ права продать его, оно было маіоратомъ и потому было отдано подъ опеку. Ему предоставили право жительства въ Роткирхен и назначили небольшую пожизненную ренту, которой едва хватаетъ ему и его семь на самое необходимое. Онъ сидитъ въ имніи, гд былъ прежде полновластнымъ господиномъ, смотритъ, какъ хозяйничаетъ управляющій, поставленный его кредиторами, и молчитъ. Его сынъ получитъ когда нибудь маіоратъ, но самъ онъ врядъ ли доживетъ до того времени, когда долги будутъ погашены.

Казалось, Алиса слушала его съ нкоторымъ интересомъ и вдругъ спросила:

— Это и вамъ стоило военной карьеры?

— Конечно! Я вполн завислъ отъ брата, а когда онъ разорился, то и я вмст съ нимъ вылетлъ въ трубу. Гунтрамъ оказался счастливе меня, у него нашлись друзья и покровители, и онъ могъ съ честью и по своей вол выдти изъ полка, а я былъ къ этому вынужденъ. Я не могъ боле оставаться на родин и отправился на чужбину, ‘на горе и нищету’, какъ говаривалось встарину, и на себ испыталъ, что въ этихъ словахъ есть большая доля правды.

Алиса окинула его пытливымъ взглядомъ. Ей, баловню богатства, была непонятна подобная судьба, но ей нравилось, что Залекъ не пытался скрывать отъ нея свое положеніе, а непринужденно выдавалъ себя за то, чмъ былъ на самомъ дл,— за неудачника.

— Вы останетесь у своего друга?— спросила она.

— Нтъ! Онъ предложилъ мн остаться у него подъ предлогомъ, что я могу быть ему полезенъ, но я вижу, что онъ и Гофштетеръ отлично справляются съ фермой и что третій тутъ совершенно лишній, а мн не хочется быть этимъ лишнимъ. Мсяца два я еще могъ пользоваться гостепріимствомъ моего бывшаго товарища, но дальнйшую милостыню не могу принимать отъ него. Недли черезъ дв я уду куда нибудь въ пространство. Я всегда кое-какъ выпутывался, а если на этотъ разъ не удастся, то по крайней мр будетъ конецъ. Кто, какъ я, привыкъ играть ва-банкъ, тому ршительно все равно прожить нсколькими годами больше или меньше.

— Обратитесь къ моему отцу,— быстро прервала его Алиса,— я скажу ему про васъ.

— Благодарю васъ, графиня, ее я прошу не упоминать ему моего имени.

— Я васъ не понимаю.

Залекъ улыбнулся, но въ этой улыбк было столько же горечи, сколько и въ его словахъ.

— Вы, можетъ быть, видите въ этомъ глупую спесь нищаго? пусть такъ. Теперь я — такой же гость у Гунтрамовъ, какъ и вы. Для васъ я — пока Дитрихъ фонъ Залекъ. ‘Милостивое отношеніе’ ко мн мистера Морлэнда измнитъ это. Онъ — отецъ вамъ, а въ отношеніи васъ я хочу чувствовать себя свободнымъ. Моимъ постояннымъ девизомъ было: ‘все или ничего’, Нечего и говоритъ, что я всегда наталкивался на ничего.

— А что значить здсь все?— спросила Алиса.

— Счастье… сказочное счастье, котораго не ищешь и о которомъ смешь только мечтать, которое неожиданно появляется предъ вами, какъ ослпительное видніе, какъ свтлая мечта среди каменистой пустоши, гд нельзя найти дорогу. Что сказали бы вы смльчаку, протягивающему руки къ этому виднію! ‘Ты — глупецъ, безумецъ’! А если бы онъ все-таки пытался овладть этимъ счастьемъ?

На губахъ Алисы полвиласъ полу презрительная усмшка, когда она отвтила холодно и спокойно:

— Я сказала бы ему: ‘не ты первый и вроятно не ты послдній протягиваешь руки къ этому счастью’. Вдь это видніе окружено ‘золотымъ’ ореоломъ.

Залекъ слегка вздрогнулъ, потомъ наклонился къ ней и страстно выговорилъ:

— А если бы онъ вамъ отвтилъ: ‘Я люблю васъ, графиня, васъ самихъ, а не ваше золото’,— вы не поврили бы ему?

— Нтъ!— былъ холодный отвтъ.

— Вы, значитъ, слишкомъ низко цните себя! Разв вы не считаете возможнымъ, чтобы за Алису Равегсбергъ сватались ради нея самой? Если вы не хотите и не можете врить этому, то это — дйствительно проклятіе, тяготющее надъ вашимъ богатствомъ.

— Это — дйствительно проклятіе.

Залекъ однако не сдался. Онъ видлъ, что его смлая, совершенно незнакомая дочери Морлэнда рчь все-таки произвела на все впечатлніе и что ея послднія слова были произнесены непривычно мягкимъ тономъ. Это придало ему мужества.

— У меня больше доврія къ людямъ,— снова началъ онъ.— Въ отношеніи меня судьба никогда и ни въ чемъ не держала своихъ общаній, она бросила меня на чужбину, и все-таки я могу глубоко и сильно чувствовать. Неужели вы никогда не встрчали настоящаго чувства?

— Нтъ, разъ встртила. Вы правы, подобные люди, идеалисты, существуютъ на свт, и они способны… Во всякомъ случа это — глупцы, надъ которыми вс смются, но безпредльному счастью которыхъ завидуютъ.

— А гд вы убдились въ этомъ?— быстро спросилъ Залекъ.— Конечно въ Европ?

— Мой отецъ подлился со мной своимъ опытомъ, это — не мое личное убжденіе,— холодно отвтила Алиса.— И притомъ это было исключеніе. Второго я не допускаю, да будетъ вамъ это извстно, баронъ Залекъ.

При такомъ безпощадномъ отказ онъ поблднлъ и стиснулъ зубы. Нелегко было подойти къ этой красивой женщин! Въ одно мгновеніе она снова стала неприступной.

Они продолжали молча хать рядомъ. Залекъ былъ слишкомъ оскорбленъ, чтобы снова начатъ разговоръ, она же повидимому даже не замчала этого. Когда они подъхали къ гунтрамовской ферм, на лужайк предъ домомъ былъ только Зигвартъ, мирно игравшій съ мальчиками.

Охотники подъхали къ дому, и Залекъ спрыгнулъ съ сдла, чтобы помочь сойти своей дам. Алиса на нсколько секундъ оперлась рукой о его плечо и, близко наклонясь къ нему, сказала:

— Неужели вы такъ обидчивы? Вы должны отучиться отъ этого, если хотите и впредь быть моимъ кавалеромъ. Или вы отказываетесь? Мн было бы жаль.

Залекъ взглянулъ на нее. Что это значить? Пожалла ли она о своемъ рзкомъ отказ, или это былъ новый капризъ? Въ ея словахъ было что-то, заставившее его вспыхнутъ, и въ его глазахъ зажглась та настоящая, неподдльная страсть, въ существованіе которой не хотла врить дочь короля долларовъ. Къ сожалнію она этого не видла, повернувшись къ дтямъ, подходившимъ къ ней вмст съ Зигвартомъ.

— Хорошо поохотились, графиня?— спросилъ онъ.

— О, да,— небрежно отвтила она,— но мы не попали на крупную дичь!

— Жаль! Но такая опытная охотница, какъ вы, всегда суметъ помочь такому горю.

Графиня окинула Зигварта быстрымъ взглядомъ, желая узнать, ужъ не замтилъ ли онъ ея притворной близости съ барономъ? Но его лицо оставалось непроницаемымъ, онъ былъ совершенно спокоенъ и, казалось, произнесъ послднія слова безъ всякаго намренія.

Между тмъ Залекъ передалъ лошадей берейтору. Съ Зигвартомъ онъ обмнялся лишь короткимъ, холоднымъ поклономъ, посл чего Германъ отошелъ, предоставляя барону проводить въ домъ свою даму.

Дтямъ не надоло еще играть съ Зигвартомъ, они захотли продолжать игру и снова уцпились за дядю, но онъ довольно рзко отстранилъ ихъ и ушелъ въ конюшни.

Мальчуганы съ удивленіемъ посмотрли ему вслдъ: въ первый разъ дядя Зигвартъ обошелся съ ними недружелюбно.

— Что съ нимъ?— надувшись спросилъ Германъ.

— Онъ лазселдился на тетю Алису,— таинственно прошепталъ Адди.

— Что же она ему сдлала?

— Я не знаю. Но, когда она сходила съ лосади онъ сдлалъ такіе стласные глаза.

— Адди, ты — дуракъ,— коротко и ясно возразилъ старшій брать.

Младшій не могъ снести это и далъ Герману здороваго тумака, тотъ немедленно отвтилъ, и завязалась потасовка.

XXI.

На ферм вся жизнь была поставлена въ зависимость отъ присутствія Алисы. Она хотла вести здсь совершенно простой образъ жизни, и ей онъ дйствительно казался простымъ и безпритязательнымъ. Но она привыкла, чтобы вс окружающіе были постоянно къ ея услугамъ, и но замчала, какого труда это всмъ стоило. Теперь жили иначе, ли въ неположенное время и совсмъ другимъ образомъ распредляли свой день, считаясь съ избалованностью важной гостьи. Въ дом ощущался недостатокъ веселой непринужденности, царившей здсь, со дня прізда Зигварта.

Гунтрамъ и Германъ только что вышли изъ дома. На Зигварт былъ охотничій костюмъ, а за плечами — ружье.

— Извинись за меня предъ женой, если я не вернусь вовремя,— сказалъ онъ.— Мн хотлось бы сегодня вволю поохотиться въ вашихъ лсахъ.

— Почему же ты чаще не ходишь на охоту?— спросилъ Адальбертъ.— Алиса и Залекъ охотятся ежедневно. Почему ты здишь съ ними только тогда, когда и я ду?

— Потому что мн не доставляетъ ни малйшаго удовольствія разъзжать по лсамъ съ графиней, ея кавалеромъ, берейторомъ и всей остальной свитой. Мн хочется быть самъ-другъ съ моимъ ружьемъ, охотиться, гд мн вздумается, и брести, куда глаза глядятъ. Я хочу заниматься охотой, а не флиртомъ, какъ господинъ Залекъ.

— Послушай, Германъ, между тобой и Дитрихомъ установились весьма нежелательныя отношенія. Разговаривая вы постоянно говорите другъ другу колкости, и вчно приходится опасаться, чтобы вы не бросились другъ на друга. какъ два боевыхъ птуха.

— Съ моей стороны теб нечего бояться. Я умю чтить гостепріимство, но не жди отъ меня особаго почтенія къ этому барону-авантюристу.

— Сама судьба толкнула его на эту жизнь. Изъ меня пожалуй, вышло бы то же самое, если бы ты тогда не помогъ мн. Но у меня были трудъ и моя Траудль, дв могучія опоры. Дитрихъ одинокъ, лишенъ родины, ожесточенъ и безпріютно скитаются по чужбин.

— А почему онъ похалъ на чужбину? Потому что велъ безумный образъ жизнь и надлалъ кучу долговъ. Нтъ, Адальбертъ, съ тобой было не то. Ты думалъ, что твой отецъ очень богатъ, когда же выяснилось настоящее положеніе длъ, ты такъ серьезно отнесся къ этому, что тебя пришлось насильно спасать. На новый путь ты вступилъ твердо и самъ устроилъ свою жизнь, какъ настоящій мужчина. Залекъ вроятно никогда не помышлялъ о револьвер. Теперь онъ охотится за милльонами, это конечно много пріятне и выгодне, чмъ трудиться. Очень возможно, что на этомъ поприщ онъ сдлаетъ боле блестящую карьеру, чмъ та, которую могъ бы когда либо сдлать на родин. Итакъ, до свиданья, и не ждите меня къ обду.

Зигвартъ направился къ лсу, а Гунтрамъ вернулся домой, досадуя на явную несправедливость своего друга, хотя и принужденъ былъ сознаться, что его антипатія не безсознательна и что Залекъ иногда велъ себя съ нимъ крайне вызывающе.

3игвартъ пошелъ по прозжей дорог въ Барклей, такъ какъ идти безъ дороги, прямикомъ по лсной чащ, окружавшей ферму, было трудно.

День только еще начинался. Въ двственномъ лсу стояла глубокая, прохладная тнь, но даже и въ самый полдень солнечные лучи рдко проникали сквозь густыя втви исполинскихъ деревьевъ, переплетавшихся наверху въ непроницаемый лиственный сводъ. Могучіе стволы деревьевъ были опутаны вьющимися растеніями, густой кустарникъ, скрывая далъ, пестрлъ массой яркихъ и причудливыхъ цвтовъ. Но въ этомъ лсномъ уединеніи кипла жизнь: маленькіе лсные зврьки перебгали дорогу или прыгали съ втки на втку. Вспугнутыя шумомъ человческихъ шаговъ птицы съ крикомъ взлетали на деревья, блестя своимъ яркимъ опереньемъ, вдалек слышался порой ревъ звря, прячущагося въ недоступную чащу.

Въ этихъ лсахъ охота была легкимъ, хотя не всегда безопаснымъ дломъ, но Зигвартъ повидимому не думалъ въ эту минуту объ охот. Медленно шелъ онъ, погруженный съ глубокое раздумье, и остановился, дойдя до поворота на узкую, проложенную среди кустарника, тропинку. Она вела къ порубкамъ, гд было нсколько очень удобныхъ засадъ для охотника. Черезъ четверть часа онъ уже собирался выбралъ себ подходящее мсто, какъ вдругъ замедлилъ шаги и сдлалъ движеніе, собираясь повернуть назадъ. Но было уже поздно. Дама, сидвшая подъ высокимъ кустомъ, заслышала его шаги и обернулась. Онъ принужденъ былъ подойти къ ней.

— Простите, графиняі Я, кажется, помшалъ вамъ охотиться.

— Я не охочусь, а гуляю,— возразила Алиса.— Мн захотлось наслаждаться лсной тишью. Наконецъ и вы надумали познакомиться съ нашей мстностью. Какое же впечатлніе производитъ она на васъ?

— Безусловно величественное. Все, что здсь видишь и переживаешь, колоссально, какъ въ глуши, такъ и въ городахъ.

— Да, здсь не то, что въ мирныхъ Равенсбергскихъ лсахъ, гд каждое дерево отмчено лсничимъ, гд такъ оберегаютъ всякое годное для охоты мсто. Здсь и охота, и охотникъ вполн свободны. Если у него хорошее ружье и врная рука, то онъ всегда найдетъ добычу.

— Въ этихъ лсахъ дйствительно неисчерпаемое богатство дичи,— согласился Зигвартъ.— Если бы только сами лса не были такъ мертвы.

— Да вдь тутъ кипитъ самая разнообразная жизнь!

— Но она все-таки остается нмой. Эти отрывочные звуки лсной глуши ничего не говорятъ. Были ли вы когда нибудь весною въ равенсбергскихъ лсахъ? Тамъ вы слышите, какъ звенитъ и поетъ каждая втка, и все сливается въ одинъ торжественный и радостный майскій хоръ, просыпающійся съ утреннею зарею и прекращающійся съ заходомъ солнца. А лтомъ, когда смолкнутъ брачные гимны птицъ, начинается тихое щебетанье въ каждомъ дерев, въ каждомъ куст, въ поляхъ звенятъ жаворонки, а въ душный и тихій полдень, когда все отдыхаетъ, по всему лсу слышатся жужжаніе и тихій шелестъ. Вс маленькія крылатыя существа, толпящіяся въ солнечныхъ лучахъ, имютъ свою собственную мелодію, свой отдльный тонъ. Это и есть дуща лса, говорящая съ нами, здсь же она нма. Мой глазъ наслаждается окружающею меня красотою, но душа молчитъ, я не могу говорить съ этой природой, да и она не отвтила бы мн.

Это былъ опять порывъ прежнихъ временъ, охватившій Германа помимо его воли. Всю эту недлю, проведенную ими обоими подъ общею кровлею, Зигвартъ былъ холоднымъ и спокойно-вжливымъ. Бывшій энтузіастъ сталъ повидимому такимъ же разумнымъ и корректнымъ человкомъ, какъ и вс остальные. И вдругъ въ минуту самозабвенія въ немъ съ быстротою молніи снова проснулась его прежняя страстная натура.

Взглядъ, которымъ молодая женщина посмотрла въ лицо Зигварту, принялъ странное выраженіе, когда она возразила:

— Вы совершенно не измнились. Старый идеалистъ постоянно даетъ себя чувствовать въ васъ.

— Въ вашихъ глазахъ, я знаю, это — непростительный недостатокъ, но я боюсь, что эта непріятная особенность характера, отъ которой жизнь до сихъ поръ не отучила меня, у меня уже въ крови.

Алиса не отвтила и разсянно срывала красные цвты съ куста, въ тни котораго сидла. Зигвартъ стоялъ рядомъ съ нею, оба смотрли на проску, убгавшую въ лсную даль. Предъ ними разстилалась поросшая густой травой площадка, озаренная яркимъ солнцемъ и окруженная темно-зеленой стной лса. Притомъ стояла торжественная тишина, нарушаемая лишь шумомъ и ропотомъ, то явственно доносимыми втромъ, то едва слышными, это шумла рка, протекавшая по лсу. У истоковъ она еще сохраняла свою прежнюю нетронутую и непокоренную человкомъ мощь, тамъ она пла на свобод свою могучую, однообразную псню, непонятую людьми. Дальше, у Барклея, у нея уже отняли ея силу и употребили ее на пользу людямъ, завладвшимъ этой лсной глушью.

Нсколько минутъ длилось молчаніе, потомъ Алиса обратилась къ своему спутнику:

— Мистеръ Зигвартъ!

— Что прикажете, графиня?

— Когда мы видлись въ послдній разъ въ Европ на похоронахъ графа Равенсберга, для насъ всхъ это былъ тяжелый день.

— Для его сына — разумется, и, можетъ быть,— для, меня, но врядъ ли для васъ, графиня, вдь вы всегда держались далеко отъ своего свекра.

— Но вдь это я была причиной его смерти. Неужели вы думаете, что подобныя воспоминанія легко забываются? Тогда вы сами безжалостно дали мн понять, это и до сихъ поръ не простили мн. Впрочемъ и я себ не простила.

Германъ былъ такъ потрясенъ этой суровой откровенностью, что не сразу нашелся отвтить. Наконецъ онъ медленно произнесъ:

— Въ этомъ вопрос я не могу ни прощать, ни обвинять.

— Нтъ, именно вы можете, вдь вы потеряли отца. Ваши глаза, вс черты вашего лица, ясно говорятъ, чей вы сынъ.

Германъ мрачно опустилъ глаза, а потомъ твердо и ршительно отвтилъ:

— Меня зовутъ Германомъ Зигвартомъ, я самъ сдлалъ это имя извстнымъ и прошу васъ не касаться остального.

— Какъ хотите. Я только хочу спросить васъ. Вы тогда отказались объяснить причину смерти графа, а между тмъ вы одинъ были съ нимъ въ его послдній часъ. Эта смерть не была случайной?

— Нтъ, онъ зналъ, что будетъ убитъ, и просилъ меня быть въ ршительный часъ въ охотничьемъ дом. И я былъ тамъ.

— И онъ…— Алиса, казалось, подыскивала, выраженія,— умеръ, ненавидя меня?

— Ненавидя? Видали ли вы когда нибудь, графиня, какъ умираетъ человкъ? При приближеніи смерти человческія страсти смолкаютъ. А здсь смерть явилась безболзненной. Все, что умиравшій думалъ и чувствовалъ,— была любовь ко мн, которую онъ не имлъ права доказать мн при жизни. Въ послднюю минуту онъ еще взглянулъ на меня открытымъ, свтлымъ взглядомъ, положилъ голову ко мн на грудь и тихо заснулъ.

Зигвартъ замолчалъ. Алиса не шевелилась, а только машинально разжала руку, въ которой держала цвты, и они медленно скатились ей на платье, а потомъ на землю.

— Благодарю васъ,— беззвучію проговорила она.— Вы были въ Равенсберг во время катастрофы, вы предчувствовали ея исходъ?

— Я боялся его, видя настроеніе графа. Онъ вдь уже стоялъ на порог старости, а въ эти годы трудно начинать новую жизнь, если старая рушится. Ему предлагали такую же участь, какая выпала на долю его старому другу, барону Гельфенштейну. На это онъ не хотлъ и не могъ согласиться, я бы тоже не согласился.

— Онъ глубоко оскорбилъ моего отца,— прервала Алиса.— Во время ихъ послдняго свиданія были произнесены слова, которыя невозможно простить: отецъ, всмъ обязанный исключительно себ и своей энергіи, не могъ позволить это человку, вся заслуга котораго въ его происхожденіи.

— И потому онъ отмстилъ этому человку,— докончилъ 3игвартъ.— Я ни минуты не сомнвался въ томъ, что мистеръ Морлэндъ продиктовалъ свои условія, на него падаетъ и вся отвтственность.

— Нтъ, потому что я дала на это свое согласіе, я могла помшать отцу, но не сдлала этого. Не снимайте съ меня вины, я знаю, что виновата.

Алиса говорила спокойно, казалось, безъ малйшаго волненія. Германъ долго и мрачно смотрлъ на ея блдное, неподвижное лицо. Когда-то ожесточеніе и горе заставили его произнести жестокія слова, что, если они были несправедливы? Вдь она до сихъ поръ не могла примириться съ катастрофой, это было ясно.

— Все это — старыя, грустныя воспоминанія,— сказала она своимъ обычнымъ тономъ.— трудно не касаться прошлаго, хотя это совершенію безцльно. Вамъ, мистеръ Зигвартъ, оно безспорно дало многое: вы шли отъ успха къ успху, всегда сознательно стремились къ намченной цли прямой и врной дорогой, которая привела васъ къ счастью.

— Это врно, если трудъ и успхъ вы называете счастьемъ. Мистеръ Морлэндъ тоже достигъ того, въ чемъ видлъ цль жизни. Власть, дающаяся богатствомъ,— въ его рукахъ. Во всякомъ случа есть что-то широкое въ возможности быть безусловнымъ властителемъ людей и событій на такой обширной арен.

Алиса, пожавъ плечами, продолжала съ легкимъ оттнкомъ презрнья:

— Мой отецъ не особенно дорожить людьми и не нуждается въ нихъ. Онъ нуждается только въ силахъ, которыя можетъ утилизировать, и въ сотрудникахъ для выполненія своихъ замысловъ. Это вполн удовлетворяетъ его. Онъ весь ушелъ въ свое дло.

— А вы счастливы, графиня?— неожиданно произнесъ Зигвартъ.

— Я богата, а у насъ это — высшее счастье. Вы слышали старинное преданіе о цар Мидас. Все, до чего коснется мой отецъ, тоже превращается въ холодное золото, и все, что приближается ко мн, даже люди съ ихъ любовью и ненавистью — все также застываетъ, каменетъ. Вс ищутъ только моего богатства, только къ нему простираютъ руки. Я часто чувствую на себ проклятіе, связанное съ богатствомъ.

Опять наступило продолжительное молчаніе. Среди окружавшей ихъ тишины снова раздался шумъ потока и смолкъ. Наконецъ Зигвартъ тихо произнесъ:

— Алиса!

Отзвукъ прошлаго, того прощальнаго часа, когда это имя было произнесено имъ въ первый и послдній разъ! Но теперь оно не нашло отклика.

— Алиса! Я любилъ васъ.

Они улыбнулась, но ея лицо сохранило прежнее суровое выраженіе.

— Да, вы сказали мн это, разставаясь со мною, чтобы я не сдлалась ‘несчастьемъ всей нашей жизни’. Вы были правы, Германъ. Мы съ вами принадлежимъ къ различнымъ мірамъ и никогда не могли бы сойтись. Вы не хотли даже попытаться найти счастье съ баловнемъ судьбы, который не могъ любить и чувствовать, какъ вс люди. Можетъ быть, въ то время я еще могла бы научиться этому, но вы спасли свою свободу, будущность и боялись рисковать ими, вступая въ борьбу съ женщиной, которую любили. Вначал намъ конечно пришлось бы вынести борьбу.

— Можетъ быть, борьба продолжалась бы и до сихъ поръ,— мрачно проговорилъ Зигвартъ.

— Очень возможно. Поэтому мы вроятно и не ршились начать ее. Какъ вы тогда выразились: искупитъ короткій счастливый сонъ жизнью страданія и разстаться съ ненавистью. Судьба уберегла насъ отъ этого, и мы очень довольны, что все миновало.

Она встала и ушла не прощаясь. Германъ остался одинъ. Все кончено!

Но дйствительно ли кончено? Самъ онъ былъ убжденъ въ этомъ, когда халъ сюда и когда такъ холодно и спокойно отнесся къ первой встрч съ Алисой. Юношеская страсть не могла имть значеніе въ его тепершпіей жизни, у которой была теперь другія задачи, другое содержаніе. Онъ часто говорилъ это себ во время неизбжныхъ свиданій съ Алисой и не хотлъ обращать вниманіе на то, что такъ безпокойно и мучительно шевелилось въ его груди. То было жало ревности, пробуждавшейся всякій разъ, когда онъ видлъ, что другой питалъ смлыя надежды и, можетъ быть, не безъ основанія. Но теперь, посл этого перваго свиданія наедин, уже нельзя было обманывать себя, теперь Германъ зналъ, что чувство, которое онъ считалъ погребеннымъ, пробудилось снова, что былая страсть вспыхнула съ новой, неудержимой силой.

То, что въ минуту разрыва казалось ему мужествомъ, не было ли въ сущности только трусостью? Можетъ быть, у этого ‘баловня счастья’ была душа, которую можно было пробудить и привязать къ себ. Онъ даже не попытался сдлать это, а бжалъ, бжалъ отъ своего великаго, прекраснаго счастья и призналъ себя побжденнымъ — безъ борьбы.

XXII.

Охотники хотли вернуться посл полудня, между тмъ наступилъ уже вечеръ, а ихъ еще не было. Траудль начала безпокоиться, а Гофштетеръ былъ въ отвратительномъ расположеніи духа, потому что не могъ принять участіе въ охот, а сегодня поднимали медвдя.

Зврь, слды котораго были найдены нсколько недль тому назадъ, вдругъ исчезъ, и, какъ Залекъ ни старался, не могъ его выслдить: вроятно медвдь перешелъ на другое мсто. Но сегодня изъ лса пришли рабочіе и объявили, что зврь показался снова. Его логово находилось повидимому въ лсномъ участк Морлэнда, въ самой непроходимой чаш. Никому не хотлось упуститъ такую рдкую дичь, поэтому ршили не ждать Гофштетера, ухавшаго рано утромъ въ Барклей. Алиса и трое мужчинъ немедленно отправились по указанному направленію.

Траудль тоже охотно похала бы съ ними. Она часто длала это въ начал своей замужней жизни, да и теперь нердко сопровождала мужа со своимъ любимымъ ружьемъ. Но трое дтей, заявляли свои права. У малютки Алисы шли зубы, и она прокричала половину ночи. Материнское чувство не позволило Труд оставитъ ребенка ради медвжьей охоты.

Солнце уже склонялось за вершины деревьевъ, когда охотники наконецъ вернулись. Охота оказалась великолпной, медвдь былъ убитъ, но Зигвартъ подвергся при этомъ смертельной опасности, преслдуемый зврь пошелъ прямо на него, Германъ упалъ, за если бы не мткій и счастливый выстрлъ Залека, положившій звря на мст, охота имла бы роковой и кровавый исходъ.

Вс бросились смотрть медвдя, съ торжествомъ притащеннаго людьми, сопровождавшими охотниковъ. Это былъ поразительно красивый и большой экземпляръ. Дти ликовали, Траудль поздравляла охотниковъ, а Гофштетеръ съ любопытствомъ и завистью разсматривалъ рдкую добычу. Къ общему удивленію, сами охотники оказались далеко не въ такомъ радостномъ настроеніи, какъ можно было ожидать, принимая во вниманіе удачную охоту и счастливо избгнутую опасность, что обыкновенно придаетъ охот еще больше прелести. Посл первыхъ привтствій Алиса пожаловалась на сильную усталость за ушла въ свою комнату. Зигвартъ и Залекъ были поразительно молчаливы, только одинъ Гунтрамъ имлъ вполн довольный и веселый видъ. Пока вс толпились около убитаго медвдя, Германъ подошелъ къ стоявшему въ сторон барону и сказалъ вполголоса:

— Я усплъ только наскоро поблагодарить васъ, господинъ фонъ Залекъ, а потому благодарю васъ еще разъ. Вдь я обязанъ вамъ жизнью, ваша мткая пули спасла меня, безъ нея я погибъ бы.

— Я не имю права на вашу благодарность,— холодно возразилъ Залекъ.— Я, какъ охотникъ, имлъ въ виду только звря. Это была чистая случайность, что вы въ этотъ моментъ подверглись опасности. Я думалъ исключительно о медвд.

Эти слова были произнесены сурово, почти враждебно. Зигвартъ взглянулъ на барона твердымъ, загадочнымъ взглядомъ и произнесъ:

— Тогда позвольте мн выразить вамъ свое восхищеніе вашимъ мастерскимъ выстрломъ. Пуля пролетла на волосъ отъ моей головы и попала медвдю въ глазъ и въ мозгъ. Я считалъ себя тоже хорошимъ стрлкомъ, но съ этого дня безусловно признаю ваше, превосходство.

— Мастерской выстрлъ!— насмшливо повторилъ Залекъ,— что врю, то врю. Я думаю, господинъ Зигвартъ, вы можете быть имъ довольны.

Онъ круто повернулся и направился къ дому. Германъ молча смотрлъ ему вслдъ съ задумчивымъ и мрачнымъ лицомъ, а потомъ и самъ отправился въ стою комнату.

Между тмъ Траудль завладла своимъ мужемъ, и онъ долженъ былъ еще разъ разсказать ей и Гофштетеру происшествіе на охот, что онъ и сдлалъ съ большимъ удовольствіемъ.

— Да, мы чуть не лишились нашего Германа,— сказалъ онъ.— Мы оцпили чащу, заняли по возможности безопасныя мста. Алиса съ Дитрихомъ стали съ одной стороны, а я съ Зигвартомъ — съ другой, тогда подняли звря. Онъ вышелъ съ нашей стороны. Я выстрлилъ первый, но промахнулся, за мной выстрлимъ Германъ и ранилъ медвдя, но не смертельно. Разъяренный, тяжело раненный зврь пошелъ прямо на него. Отступая для второго выстрла, Зигвартъ запутался въ кустарник и упалъ. Это была страшная минута, даже Алиса громко вскрикнула. Я не ршался стрлять, боясь попасть въ Германа, такъ какъ медвдь уже наваливался на него. Но Залекъ отважился на это. Его пуля угодила медвдю прямо въ глазъ. Онъ свалился, какъ сраженный молніей, вздрогнулъ нсколько разъ и издохъ.

— Слава Богу, что все такъ счастливо кончилось!— съ глубокимъ, облегченнымъ вздохомъ проговорила Траудль,

Гофиггетеръ тоже одобрительно кивнулъ головой и произнесъ:

— Браво! Это называется попасть въ цлъ. Я не особенно расположенъ къ господину Залеку, но долженъ выразить свое уваженіе и охотнику, и его ружью.

Между тмъ Дитрихъ Залекъ не пошелъ въ свою комнату, а поднялся въ верхній этажъ, гд были расположены комнаты Алисы.

На лстниц онъ встртилъ ея камеристку.

— Пожалуйста, миссисъ Броунъ, доложите обо мн графин,— сказалъ онъ.

— Графиня ушла въ свою спальню и не желаетъ, чтобы ее безпокоили.

— Я знаю, но для меня она сдлаетъ исключеніе. Она меня ждетъ. Доложите пожалуйста.

Это было произнесено такъ ршительно, что камеристка ршилась идти съ докладомъ. Черезъ нсколько минутъ она вернулась и предложила барону войти.

Три комнаты, занимаемыя Алисой во время ея охотничьихъ экскурсій, выходили окнами въ садъ. Он были сравнительно просто меблированы, въ стил охотничьяго дома, но заключали въ себ все, что необходимо для избалованной знатной дамы, если ей вздумается провести нсколько недль въ ‘глуши’. Алиса сняла охотничій костюмъ и лежала на кушетк въ бломъ капот. Она казалась утомленной, но повидимому дйствительно ожидала Залека, потому что не спросила его о цли прихода. Онъ заговорилъ первый:

— Зигвартъ только что выразилъ мн свою благодарность за ‘спасеніе’. Какъ долго прикажете принимать эту благодарность, графиня?

— Оставьте!— усталымъ тономъ проговорила графиня.— Вовсе не важно, къ кому именно относится эта благодарность.

— Вы такъ думаете? вамъ, разумется, неинтересно знать, чгго я долженъ при этомъ чувствовать. Конечно мн слдовало бы немедленно запротестовать, какъ только Гунтрамъ закричалъ, что выстрлилъ я. Вы-то отлично знали, изъ чьего ружья вылетла эта пуля. Алиса! зачмъ скрывать это?

Нсколько дней тому назадъ Алиса позволила другому назвать ее этимъ именемъ, теперь же она оскорбленно выпрямилась и воскликнула:

— Баріонъ Залекъ, вы забываетесь!

— Забываюсь? Да разв я не имю права спросить, ради кого вы играли со мною? Теперь я это понялъ. А я-то, дуракъ, увлекся безумными надеждами. Вы вдь только хотли уязвить и раздразнить другого, но онъ неуязвимъ. Конечно я ничего не подозрвалъ — вы оба держались такъ далеко другъ отъ друга, точно между вами лежала цлая пропасть, и я ни о чемъ не догадывался до той минуты, когда услыхалъ около себя крикъ, полный ужаса, когда увидлъ, что вы готовы броситься между нимъ и звремъ. Сообразивъ, что это уже слишкомъ поздно, вы выстрлили. Неужели вы готовы отрицать то, что я видлъ собственными глазами?

Алиса встала съ кушетки. Видно было, что она страдаетъ, но она сохранила полное самообладаніе.

— Я ничего не буду доказывать, ни опровергать,— возразила она,— но почему вы промолчали въ ршительную минуту?

— Неужели я долженъ былъ самъ указать ему дорогу къ счастью? Если бы онъ зналъ истину, то находился бы въ эту минуту здсь, на моемъ мст, и нетрудно угадать, чмъ бы это кончилось. Эта мысль промелькнула въ моей голов, когда я допустилъ эту ложь, но на пути домой мн вспомнилось многое. Сперва я думалъ, что онъ ничего не знаетъ, вдь есть такіе люди, которые проходятъ мимо своего счастья, но замчая его,— но онъ просто не хочетъ его, какъ не хотлъ тогда, когда вы встртились въ Европ. Вотъ этимъ-то онъ и покорилъ васъ. Повидимому существуютъ женщины, дорожащія только тмъ, кто пренебрегаетъ ими.

Алиса вздрогнула, потомъ выпрямилась, и ея глаза засверкали.

— Оставьте меня, я не хочу слушать васъ. Уходите!

— Какъ прикажете! Я немедленно спущусь внизъ и скажу ему всю правду. Хотите?

Графиня ничего не отвтила и быстрымъ шагомъ отошла къ окну.

Залекъ не двигаясь смотрлъ на нее. Инстинктъ ревности заставилъ его наконецъ прозрть истину и все понятъ. Посл недолгаго молчанія Алиса снова обернулась къ нему и сказала, съ трудомъ выговаривая слова:

— Вы… будете молчать, я на васъ расчитываю, я не хочу, чтобы Зигвартъ узналъ правду.

— Вы забываете одно, графиня. Я уже больше не покорный вамъ слуга, исполняющій вс ваши желанія. Я пересталъ быть имъ три часа тому назадъ. Я буду молчать до поры до времени, потому что не хочу доставятъ этому человку такое торжество. Я слышалъ изъ вашихъ собственныхъ устъ, что кто-то нкогда былъ близокъ вамъ. Значитъ, это былъ онъ. Онъ уже выигралъ призъ, хотя вы оба все еще разыгрываете комедію. А мн вы даете отставку потому, что я разглядлъ вашу игру и боле вамъ не нуженъ. Но неужели вы думаете, что я изъ тхъ, кого ‘отпускаютъ’ безъ дальнйшихъ разговоровъ?

Алиса молчала, не обращая вниманія на презрительный тонъ барона. Она понимала, что та тайна, о которой знали только они и которую Зигвартъ не долженъ быть знать, въ его рукахъ. Пусть! Человкъ, отказавшійся отъ ея руки и добровольно разставшійся съ нею, никогда не узнаетъ, чмъ онъ былъ для нея. При одной мысли объ этомъ вся ея гордость возмутилась.

И Залекъ сумлъ воспользоваться своею властью, онъ видлъ, что мучитъ ее, и безпощадно мстилъ ей.

— Да, это былъ мастерской выстрлъ,— началъ онъ.— Онъ самъ призналъ это, когда обратился со своей благодарностью не по должному адресу. Выражаю вамъ, графиня, свое почтительное удивленіе по поводу поразительной мткости прицла въ минуту такого сильнаго душевнаго волненія. Вдь пуля пролетла какъ разъ около его виска. Одинъ дюймъ въ сторону, и… вы попали бы въ него. Что было бы тогда?

— Что было бы тогда?— повторила Алиса съ отчаянной ршимосетью.— Въ моемъ ружь было еще нсколько зарядовъ, второй выстрлъ былъ бы для меня.

Диттрихъ поблднлъ, какъ полотію, а съ его губъ. сорвалось восклицаніе подавленной ярости.

— Вы такъ глубоко любите его?

— Да, такъ глубоко.

Сверкающіе глаза Алисы встртились съ глазами барона. Это была уже не прежняя усталая, равнодушная Алиса Равенсбергъ, холодная, важная свтская дама, это была женщина, охваченная горячей страстью и откровенно признававшаяся въ ней. Однако въ слдующую же минуту она раскаялась въ своей неосторожности предъ этимъ человкомъ. Онъ подошелъ къ ней близко-близко, и его голосъ понизился до шепота, въ которомъ было что-то страшное.

— Берегитесь! вы выдали мн свое больное мсто, а это опасно.

Алиса невольно содрогнулась подъ его тяжелымъ взглядомъ.

— Баронъ Залекъ! ваши глаза напоминаютъ взглядъ тигра,— тихо сказала она.

— Да, когда во мн разбудятъ этого тигра. Не отодвигайтесь отъ меня съ такимъ страхомъ, вамъ не грозить ни малйшая опасность, но я умю попадать въ цль, которую намтилъ себ, хотя бы это былъ и не хищный зврь.

— Вы посмли бы?— въ ужас воскликнула Алиса.

— Почему же не посмть? Мн больше нечего терять. Если до этой минуты я еще боролся за существованіе, то теперь жизнь для меня потеряла всякую цну. Вы ни хотли поврить моей любви, такъ поврите моей ненависти. Можетъ бытъ, она докажетъ вамъ, что я… не простой претендентъ на ваше золото!— и Залекъ вышелъ изъ комнаты, не дожидаясь отвта.

Алиса ни на минуту не усомнилась въ серьезности его угрозы. Такой человкъ, какъ Залекъ, не отдлывался пустыми. фразами и безъ всякихъ угрызеній совсти убилъ бы того, въ комъ видлъ теперь своего смертельнаго врага. А Зигвартъ такъ часто бродить по лсу одинъ со своимъ ружьемъ.

Алиса сжала руками виски, пытаясь побороть страхъ, лишавшій ее способности разсуждать. Одна мысль была ясна ей: баронъ и Зигвартъ не должны больше встрчаться, ихъ надо разлучить во что бы то ни стало. Однако Залекъ ни за что не удетъ, значитъ, надо ухать Герману. Но какъ это устроить? Какъ предупредить его, скрывъ отъ него, съ какой стороны и почему угрожаетъ ему опасность? Съ полчаса молодая женщина безпокойно ходила по комнат. Въ ея голов толпилась тысяча плановъ, но она отбрасывала ихъ, такъ какъ вс они оказывались неисполнимыми. Наконецъ у нея блеснула спасительная мысль. Она поспшно подошла къ письменному столу и пришлась торопливо писать письмо. Оно было недлинно, и на конверт стоялъ адресъ ея отца. Потомъ она позвонила и велла горничной немедленно отослать письмо съ нарочнымъ въ Барклей, чтобы оно на другой же день могло быть въ Гильтоун.

Письмо было отправлено. Алиса стояла у окна и смотрла вслдъ ухавшему посланному, потомъ съ глубокимъ вздохомъ облегченія прижала руки къ груди. Теперь оставалось только ждать, какъ обойдется дло,

XXIII.

Пребываніе графини Равенсбергъ у Гунтрамовъ приближалось къ концу. Все это время она незамтно устраивала такъ, что Гунтрамъ и Зигвартъ вдвоемъ постоянно сопровождали ее на охоту. Залекъ подъ какимъ нибудь предлогомъ оставался дома. День отъзда былъ уже назначенъ, какъ вдругъ пришло неожиданное извстіе, что Морлэндъ лично явится за дочерью.

Причину его прізда было нетрудно объяснитъ: онъ намревался прохать въ Барклей, осмотрть электрическую станцію, работоспособность которой должна была быть увеличена. Для этой цли онъ намревался утилизировать одинъ изъ притоковъ рки съ сильнымъ теченіемъ.

‘Король Гильтоуна’, какъ называли Морлэнда мстные обыватели, любилъ всегда самъ ршать дла. Онъ умлъ сохранить за собою положеніе какъ въ дловомъ, такъ и въ общественномъ отношеніи. Гд бы ни появлялся, онъ былъ всегда первымъ центромъ всеобщаго вниманія, вокругъ котораго все вращалось. При этомъ онъ попрежнему оставался недоступенъ боле близкимъ отношеніямъ даже для своихъ гостей.

То обстоятельство, что его дочь во время своихъ охотничьихъ экскурсій постоянно останавливалась у Гунтрамовъ, считалось для нихъ честью и объяснялось исключительно дружбой графини съ миссисъ Гунтрамъ. Но то, что самъ Морлэндъ постилъ ферму своего бывшаго подчиненнаго, являлось, уже событіемъ, возбудившимъ почтительное изумленіе во всемъ Бэркле.

— Ну, какъ ты находишь его?— спросилъ Адальбертъ, когда, посл первыхъ привтствій. Морлэндъ съ дочерью прошелъ въ ея комнаты.— Ты не видлъ его цлыхъ восемь лтъ, перемнился онъ на твой взглядъ?

— Почти нтъ,— отвтилъ Зигвартъ, стоявшій съ хозяиномъ на веранд,— онъ сталъ еще на нсколько градусовъ холодне, и въ немъ еще прибавилось самоувренности, и надменнаго сознанія своего превосходства. Въ сущности это вполн понятно въ человк, достигшемъ такихъ колоссальныхъ уоаховъ. Онъ вообще всегда былъ недоступенъ для теплаго чувства. Можетъ былъ, дочь составляетъ для него исключеніе, но и отческихъ чувствъ онъ никогда не выказывалъ.

— Какъ бы то ни было, но это неожиданное посщеніе мн вовсе не непріятно,— весело сказалъ Гунтрамъ,— я теперь стану извстною особой, въ которой будутъ заискивать и въ Бэркле, и въ Гильтоун. Вс городскія галеты постоянно сообщаютъ о поздкахъ и мстопребываніи ‘великаго Вилльяма’, и его визитъ ко мн будетъ зарегистрованъ. Меня нисколько не удивить, если сюда явятся нсколько репортеровъ и начнутъ интервьюировать меня, за чмъ именно онъ сюда пріхалъ, а затмъ въ газетахъ появится описаніе моей фермы. Что же? мн это не повредитъ.

— Неужели у васъ такъ далеко заходить преклоненіе предъ долларомъ? Это пожалуй еще хуже, чмъ заискиваніе при дворахъ нашихъ царствующихъ особъ. Посл этого нечего и удивляться, если такіе тузы теряютъ надлежащій масштабъ для людей и событій и чувствуютъ себя абсолютными самодержцами.

Зигвартъ хотлъ войти въ домъ, но Адальбертъ остановилъ его.

— Германъ, въ послднее время теб не бросилось въ глаза поведеніе Дитриха?

— Онъ, кажется, сталъ большимъ нелюдимомъ: почти постоянно въ лсу со своимъ ружьемъ.

— И всегда одинъ. У Алисы онъ очевидно впалъ въ немилость. Она настояла, чтобы мы здили съ нею на охоту, а его не приглашаетъ. Ты что нибудь знаешь объ этомъ?

— Нтъ, въ такомъ дл господинъ фонъ Залекъ врядъ ли взялъ бы меня въ повренные.

— Я надялся, что тотъ случай на охот положитъ конецъ вашимъ натянутымъ отношеніямъ,— съ упрекомъ возразилъ Адальбертъ.— Вдь ты обязанъ ему жизнью.

— Я благодарилъ его, но онъ такъ рзко отклонилъ мою благодарность, что мн пришлось замолчать. Вообще многое въ этомъ дл осталось для меня загадкой. Выстрлъ наврное былъ сдланъ изъ его ружья?

— Разумется! Я промахнулся, а ты упалъ, не успвъ выстрлить во второй разъ. Кром того вдь Алиса закричала намъ, что онъ мастерски попалъ въ цль.

— Да, да,— отвтилъ Зигвартъ.— Ну, что же, если онъ и не хочетъ принимать мою благодарность, я во всякомъ случа исполнилъ свой долгъ.

Съ этими словами онъ вошелъ въ домъ, очевидно желая прекратить разговоръ.

Наверху въ комнат Алисы стоялъ у окна Морлэндъ. По наружности онъ мало измнился, хотя ему уже минуло за шестьдесятъ, но въ его лиц ни одна черта не говорила объ утомленіи или упадк силъ. Для этой желзной натуры работа служила жизненнымъ эликсиромъ. Пока онъ трудился, старость не ршалась приблизиться къ нему

— Ну, я исполнилъ твое, желаніе, хотя ты мн и не объяснила его причинъ,— сказалъ онъ, обращаясь къ дочери,— но теперь мн хотлось бы узнать, что побудило тебя написать мн.

— Теб было нетрудно исполнить мое желаніе,— уклончиво отвтила Алиса:— ты былъ въ Бэркле, и вмсто того чтобы встртиться съ тобою тамъ, какъ это было условлено, мн хотлось, чтобы ты захалъ за мною сюда. Вдь сюда всего часъ зды.

— Это не иметъ значенія, но ты знаешь, что значитъ мой личный пріздъ, если онъ не вызванъ дловыми соображеніями, а иметъ видъ визита. Я расположенъ къ Гунтраму, онъ всегда прекрасно исполнялъ свои обязанности, но на подобное исключительное вниманіе онъ не можетъ претендовать.

Въ этихъ словахъ вылилось все надменное высокомріе ‘короля долларовъ’. Человкъ, спасшій когда-то его дло, имлъ для него значеніе исключительно, какъ рабочая сила, ему соотвтственно заплатили за его трудъ, но на личное расположеніе онъ не имлъ права расчитывать. Алиса подошла къ отцу.

— Ты вдь никогда ничего не имлъ противъ моей дружбы съ Традль и моихъ пріздовъ сюда. Теперь я сразу обращаюсь къ теб со второй просьбой: послзавтра въ Гилтоун состоится конгрессъ журналистовъ. Ты хотлъ устроить большой раутъ, и я сокращаю свое пребываніе здсь, чтобы исполнить свои обязанности хозяйки дома. Я уже не разъ пользовалась гостепріимствомъ Гунтрамовъ, а они такъ рдко узжаютъ изъ своей глуши. Не пригласишь ли ты ихъ къ намъ на будущей недл? Конечно слдуетъ пригласитъ и Зигварта, который теперь гостить у друга.

— Но почему ты не сдлаешь этого сама?— съ удивленіемъ спросилъ Морлэндъ.— Ты знаешь, что въ этомъ отношеніи я предоставляю теб полную свободу, не было ни малйшей надобности вызывать меня сюда.

Алиса ничего не отвтила. Траудль и ея мужъ охотно исполнили бы ея желаніе, но она отлично знала, что Зигвартъ не прідетъ по одному ея приглашенію. А между тмъ теперь было чрезвычайно важно разлучитъ его съ Залекомъ. Если Морлэндъ лично пригласить Зигварта, тому будетъ неловко отказаться, потому что человкъ съ такимъ положеніемъ и вліяніемъ, какими пользовался Вилльямъ Морлэндъ, могъ оскорбиться отказомъ.:

Алиса боялась пытливаго взгляда отца и потому предупредила дальнйшіе разспросы.,

— Неужели мн придется сознаться въ моей маленькой интриг?— опросила она шутливымъ тоноімъ.— Ну, такъ я признаюсь, что хотла, чтобы ты отличилъ Гунтрама своимъ личнымъ посщеніемъ. Я вдь знаю своего папу, который такъ балуетъ меня, что исполняетъ не только мои желанія, но даже иногда и капризы.

— И притомъ слишкомъ часто,— серьезно возразилъ Морлэндъ,— но ты не платишь мн тою же монетой, Алиса! Теб извстно мое самое завтное желаніе, но ты не хочешь считаться съ нимъ.

— Разв это такъ къ спху?

— Къ спху! Но ты уже третій годъ вдовешь. Когда: же ты ршишься на второй бракъ, который далъ бы мн наслдниковъ моей плоти и крови? Для кого же я работалъ? Для кого растетъ мое богатство? Оно конечно достанется теб, но, если ты останешься одинокой, въ конц концовъ попадетъ въ чужія руки. Разв ты не понимаешь, до какой степени эта мысль отравляетъ весь мой трудъ, вето мою дятельность?

— Я понимаю, но за это придется заплатить моей свободой.

— Разв теб недоставало свободы, когда ты жила съ Бертольдомъ? Ты и во второмъ брак сумешь отстоять ее. Каждый преклонится предъ тмъ, что ты держишь въ рукахъ. Восемь лтъ тому назадъ графъ Равенсбергъ былъ для тебя сносной партіей, теперь же ты можешь предъявлять боле высокія требованія, претендовать на все, чего пожелаешь. Но знатность, кажется, уже не привлекаетъ тебя.

— Нтъ,— рзко возразила молодая женщина.— Европейская аристократія — чуждая намъ кровь, чуждая намъ жизнь, и ни мы ея не поймемъ, ни она насъ. Мн это стало ясно, когда скончался мой свекоръ.

— Тогда выбирай мужа здсь, въ высшемъ финансовомъ мір. Въ Нью-Іорк ты сама могла убдиться, чего отъ тебя ждутъ и на что надются: мистеръ Торнтонъ ничего такъ не желаетъ, какъ назвать тебя своей дочерью, онъ будетъ нашимъ гостемъ во время конгресса. Я предложилъ ему остановиться у насъ.

— Онъ прідетъ съ сыномъ?

— Нтъ, пока одинъ. До сихъ поръ ты неособенно поощряла молодого человка, но отъ тебя зависитъ, чтобы черезъ нсколько дней онъ былъ здсь. Какъ собственникъ газеты ‘Герольдъ’, Торнтонъ у насъ — великая сила. Его газета самая вліятельная въ нашей пресс. Мн незачмъ объяснятъ теб, какъ важно мн имть это вліяніе въ моемъ безусловномъ распоряженіи. Въ брак съ Равенсбергомъ теб касалось тяжелымъ быть объектомъ расчета, но Торнтоны почти такъ же богаты, какъ и мы, ты это знаешь.

— И, несмотря на это, Торнтонъ-отецъ все-таки ищетъ большаго. Неужели ты думаешь, что онъ позволилъ бы сыну жениться на богатой двушк? Въ сущности торгъ все-таки остается торгомъ.

— Мы въ нашемъ положеніи не можемъ выбирать, какъ первый встрчный. Богатство налагаетъ на насъ обязанности, какъ на европейцевъ — ихъ дворянскій гербъ. А, съ моей точки зрнія, обязанностямъ необходимо покоряться. Одинъ только разъ въ жизни я отступилъ отъ этого правила въ угоду теб, но того человка защищало его будущее. Онъ теперь снова и совсмъ неожиданно очутился въ одномъ съ тобой обществ. Это — Германъ Зигвартъ… Ну, что же?

Алиса ожидала этого, вопроса и приготовилась къ нему.

— Что, папа?— равнодушно спросила она.— Съ тхъ поръ прошло почти десять лтъ, подобныя вещи съ годами забываются. Во всякомъ случа Зигвартъ составилъ себ имя, дающее ему право быть приглашеннымъ на нашъ раутъ. Онъ оправдалъ надежды, которыя подавалъ.

— Я это зналъ, иначе и не сталъ бы возиться съ нимъ,— возразилъ Морлэндъ.— Я до сихъ поръ жалю, что намъ не удалось заполучить его и что все созданное имъ принадлежитъ не Гильтоуну. Если бы онъ тогда предоставилъ себя и свою будущность въ мое распоряженіе, то былъ бы теперь богачомъ. У себя же на родин онъ достигъ лишь того, что тамъ, за моремъ, называется блестящимъ положеніемъ. Однако я исполняю твое желаніе, Алиса, но расчитываю, что и ты постараешься считаться съ моей волей. Присутствіе Торнтоновъ дастъ теб полную возможность сдлать это.

Онъ вышелъ, Алиса не возражала, планъ ея очевидно удался. Теперь все дло въ томъ, чтобы удержатъ Зигварта въ Гильтоун, а это нетрудно. Онъ и безъ того расчитывалъ пробыть нкоторое время въ город, а когда вернется, то Залека здсь не будетъ. Молодая женщина уже составила дальнйшій планъ, которому пріздъ Торнтоновъ могъ только содйствовать.

Морлэндъ сдержалъ данное дочери слово. Въ тотъ же вечеръ онъ пригласилъ всхъ къ себ, а такъ какъ Гунтрамъ съ женой немедленно приняли приглашеніе, то и Зигварту нельзя было отказаться отъ него безъ всякой уважительной причины. Все это казалось такъ естественно и понятно, ввиду гостепріимства, которымъ Алиса всегда пользовалась на ферм, что даже Залекъ не могъ заподозрить какую нибудь интригу. Онъ былъ представленъ гостю, какъ другъ и бывшій полковой товарищъ хозяина дома, и Морлэндъ, незнакомый съ положеніемъ длъ, вообразилъ себ, что нмецкій баронъ остановился здсь на время, совершая увеселительную прогулку по Америк. Съ Зигвартомъ Морлэндъ обошелся особенно вжливо, какъ съ прежнимъ знакомымъ, но съ оттнкомъ уваженія, приличествующимъ его настоящему положенію. Онъ никогда не отказывалъ въ уваженіи человку, сумвшему доказать свои способности.

Они сидли на веранд и сначала говорили о Германіи, и Зигвартъ, къ своему удивленію, замтилъ, что Морлэндъ былъ прекрасно освдомленъ о его архитектурныхъ трудахъ. Національный музей, положившій начало его извстности, пользовался большой славой, и снимки съ него появлялись въ иностранныхъ журналахъ, но Морлэндъ зналъ даже о планахъ и проектахъ Германа, по которымъ воздвигались зданія въ другихъ городахъ. Вскор онъ перешелъ на другую тему, спросивъ:

— Вы видли Гильтоунъ?

— Да, по пути сюда. Но я тамъ пробылъ всего одну недлю и ознакомился только съ наружнымъ видомъ города.

— Этого достаточно. Каково ваше мнніе о немъ?

— Вы хотите и отъ меня услыхать выраженіе удивленія и восхищенія?— улыбнулся Зигвартъ.— Для васъ это конечно не ново. Только вы одинъ могли въ какія нибудь десять лтъ создать такое колоссальное дло. Только ваша страна способна на подобныя изумительныя проявленія своихъ силъ. У насъ это было бы невозможно, и намъ приходится только преклониться.

— И вы не пожалли, что не вы стояли во глав этого предпріятія?

Это былъ первый намекъ на прошлое, и Зигвартъ отнесся къ нему просто и непринужденно.

— Конечно,— возразилъ онъ,— но вдь вы знаете, что удержало меня на родин. Вы предлагали мн мсто въ штаб вашихъ архитекторовъ…

— Только для начала и ненадолго, потому что я не сомнвался въ вашемъ художественномъ развитіи. Черезъ нсколько лтъ вы были бы первымъ въ этомъ штаб. Теперешній главный строитель состоитъ акціонеромъ нашего общества и, разумется, получаетъ долю, соотвтствующую его дятельности. Онъ уже — милліонеръ.

Это замчаніе было очевидно сдлано намренно. Зигвартъ понялъ это, но намекъ не смутилъ его.

— Я въ этомъ нисколько не сомнваюсь. Онъ вроятно также составилъ планъ города и слдилъ за его постройкой?

— Подъ моимъ руководствомъ. Я обыкновенно лично слжу за всмъ. Но почему вы спрашиваете объ этомъ? Я вижу, что у васъ есть какая-то задняя мысль. Что вы хотли сказать?

— Я вдь здсь чужой,— уклончиво отвтилъ Зигвартъ,— а потому мн не хотлось бы высказывать свои сужденія.

— Но я хочу знать ваше откровенное мнніе. Я привыкъ къ откровенности съ вашей стороны.

— Въ такомъ случа не задавали ли вы себ вопроса, что будетъ съ вашимъ Гильтоуномъ, если надъ нимъ разразится какая нибудь крупная катастрофа?

— Нтъ,— съ холоднымъ высокомріемъ возразилъ американецъ.— Мы основываемъ наши города для ихъ дальнйшаго процвтанія и роста. Мы не привыкли считаться съ невроятными возможностями. О какой катастроф вы говорите?

— О какомъ нибудь стихійномъ явленіи: пожар или наводненіи, которому нельзя будетъ преградитъ путь собственными средствами. Въ такомъ случа внутренняя часть города погибнетъ, да и предмстья несомннно сильно пострадаютъ. Очевидно не было составлено предварительнаго общаго плана. Строили дома, удовлетворяя требованію момента и соображаясь съ невроятно быстрымъ ростомъ города, строили, не заботясь о безопасности. Вс эти улицы, гостиницы и дворцы возникли, какъ по мановенію волшебнаго жезла колдуна Мерлина, въ нсколько мсяцевъ, между тмъ какъ намъ понадобились бы на это цлые годы. Но построили все такъ, что городъ не можетъ противостоять вншней, стихійной сил.

Это была такая же безцеремонная откровенность, какую въ Равенсберг нкогда высказалъ молодой архитекторъ Морлэнду, уже тогда не выносившему противорчій, а теперь окончательно привыкшему къ безусловному подчиненію. ‘Король долларовъ’ не возражалъ, мрачно сдвинувъ брови.,

Посл короткаго молчанія Германъ снова заговорилъ:

— Вы тогда предлагали мн первое мсто въ штаб обоихъ архитекторовъ. Но мн не пришлось бы оставаться на этомъ мст: въ самомъ начал работъ я высказалъ бы вамъ то мнніе, которое вы только что слышали отъ меня, и защищалъ бы его всми силами. А вы, разумется, не перенесли бы противорчія отъ своего подчиненнаго?

— Нтъ!

— И я ухалъ бы… принужденъ былъ бы ухать. Я не взялъ бы на себя отвтственности за такой Гильтоунъ.

Морлэндъ всталъ, видимо едва сдерживая свой гнвъ.

— Вы сердитесь на мою откровенность?

— Нтъ, потому что самъ потребовалъ ея отъ васъ. Да, восемь лтъ тому назадъ вы дйствительно сдлали надлежащій выборъ. Мы не подходимъ другъ къ другу, и вы не годитесь для Америки. Если бы я считался съ вашей основательностью и тяжеловсностью, то Гильтоунъ былъ бы теперь не больше Бэрклея. Позвольте сказалъ вамъ, что здсь мы работаемъ для настоящаго, для того, чего требуютъ данный день и часъ, и у насъ нтъ времени для соображеній о далекомъ, будущемъ. Для насъ существуетъ лишь то, что есть и будетъ, а не то, что могло бы быть.

— Преклоняюсь предъ вашими сужденіями и знаніями, но вы не поколебали, моего убжденія.

Морлэндъ повернулся къ двери.

— Итакъ, я жду васъ завтра и расчитываю, что вы пробудете у меня подольше! Вы лишь наскоро осмотрли Гильтоунъ, ознакомьтесь теперь съ нимъ основательне, присмотритесь къ его вспомогательнымъ средствамъ, къ его кипучей жизни — и тогда поймете, что создать нчто подобное можно, только прямо идя впередъ къ своей цли, не оглядываясь ни направо, ни налво. Въ такихъ случаяхъ это — первая, а пожалуй и единственная заповдь.

Онъ ушелъ съ веранды. Они опятъ окончательно разошлись въ мнніяхъ, но — странное дло!— прежнее пристрастіе американца къ этому человку снова пробудилось въ немъ, онъ снова подпалъ подъ вліяніе индивидуальности Зигварта. Германъ осмливался говорить ему вещи, которыя никто не посмлъ бы сказать ему, и Морлэндъ даже не сердился на него.

Милліардеръ отъ всей души презиралъ людей, тснившихся вокругъ него, преклонявшихся предъ нимъ и заискивавшихъ его расположенія. Онъ не дорожилъ даже равными себ и цнилъ окружающихъ лишь но ихъ работоспособности. Зигвартъ былъ единственнымъ изъ встрченныхъ имъ въ Европ человкомъ, произведшимъ на него внушительное впечатлніе своимъ властнымъ характеромъ. Онъ ничего не хотлъ отъ него, не преклонялся предъ нимъ, когда же ему предложили высшій призъ, то отказался отъ него и ушелъ.

Вилльямъ Морлэндъ не забылъ этого. Онъ вообще никогда ничего не забывалъ. Но на его жизненномъ пути встртился единственный человкъ, котораго ему хотлось завербовать во что бы то ни стало, и именно этотъ человкъ былъ для него потерянъ навсегда.

XXIV.

Въ Гbльтоун въ первый разъ собирался конгрессъ. Союзъ американскихъ журналистовъ былъ однимъ изъ самыхъ большихъ и вліятельныхъ союзовъ въ стран, гд власть печати безгранична. Выбравъ Гильтоунъ мстомъ своего създа, журналисты этимъ самымъ какъ бы признали его столицей штата. Вс эти сотни людей, отовсюду съхавшихся сюда, посылали тысячи докладовъ и статей въ газеты, представителями которыхъ они являлись, въ продолженіе цлой недли нельзя было взять въ руки ни одной газеты, чтобы не встртить имени новаго города. Морлэндъ зналъ, что длалъ, употребляя вс средства, чтобы выборъ для създа палъ именно на Гильтоунъ.

Городъ оказался вполн на высот своего положенія. Пріемъ гостей превзошелъ вс подобные пріемы. Богатйшіе жители Гильтоунъ соперничали другъ съ другомъ въ гостепріимств. Вс гостиницы были заняты, самъ городъ игралъ роль хозяина въ пріем прізжихъ. На каждымъ засданіемъ слдовало какое нибудь торжество, а. недлю долженъ былъ закончить собою назначенный у Морлэнда раутъ.

Домъ предсдателя общества, которому Гильтоунъ былъ обязанъ своимъ возникновеніемъ, походилъ скоре на дворецъ и находился въ той части города, гд жили ‘избранные’. Къ каждому дому примыкалъ садъ или паркъ. Жившее здсь высшее общество держалось далеко отъ центра города съ его шумной жизнью. На холмахъ, окружавшихъ обширную долину, возникла цлая колонія виллъ, маленькихъ, нарядныхъ дачныхъ домиковъ, служившихъ лишь для временнаго мстопребыванія. На боле высокіе холмы, откуда открывался великолпный видъ на городъ и долину, устраивались поздки. У Морлэнда тоже былъ такой, котгэджъ, и въ хорошіе вечера онъ иногда отправлялся туда съ дочерью, чтобы пообдать и отдохнуть тамъ.

Въ его городскомъ дом былъ цлый рядъ комнатъ для гостей, на этотъ разъ он вс были заняты. Одинъ мистеръ Торнтонъ занималъ три или четыре комнаты, а съ нимъ пріхало нсколько сотрудниковъ ‘Герольда’, тоже требовавшихъ особенно внимательнаго отношенія. Морлэндъ не предвидлъ приглашенія, сдланнаго его дочерью почти въ послднюю минуту, а потому было ршено помстить этихъ гостей въ загородной вилл.

Когда Гунтрамъ съ женой и Зигвартъ пріхали на виллу, Траудль была просто въ восторг отъ такого распоряженія. Небольшія комнаты, обставленныя со всевозможнымъ комфортомъ, были ей гораздо боле но вкусу, чмъ громадный морлэндовскій дворецъ. Гораздо пріятне было жить на этой возвышенности съ живописнымъ видомъ предъ глазами и всегда готовымъ автомобилемъ, въ которомъ можно было черезъ нсколько минутъ очутиться въ город.

Раутъ у Морлэнда превзошелъ все до сихъ поръ виднное Гильтоуномъ. Залитые яркимъ свтомъ и роскошно убранные рдкими растеніями покои восхищали даже этихъ гостей, большей частью избалованныхъ роскошью. Убранство залъ и комнатъ для гостей, сервировка столовъ и вообще вся обстановка раута затмили обоимъ блескомъ и великолпіемъ вс остальныя торжества. Нчто подобное могъ позволить себ только человкъ, который не считался съ деньгами и которому ничего не стоило истратить въ одинъ вечеръ цлое состояніе. Вилльямъ Морлэндъ смло могъ это сдлать.

Гостей принимала графиня Алиса въ великолпномъ туалет, вся залитая драгоцнностями. Стоя рядомъ съ отцомъ, она была окружена тсной толпой, которая восхищалась ею, кадила ей фиміамъ, а она принимала поклоненія съ видомъ царицы, привыкшей къ подобной дани ея красот. Она дйствительно походила на царицу, и Морлэндъ смотрлъ на нее съ чувствомъ удовлетворенной гордости. Онъ понималъ, чмъ обладалъ въ лиц этой красавицы дочери. Въ конц концовъ будетъ пожалуй лучше, если она выберетъ себ второго мужа здсь, въ Америк. Сдлавшись миссисъ Торнтонъ, она будешь жить въ Нью-Іорк, куда онъ самъ часто здилъ, и можетъ подолгу гостить въ Гильтоун. Такимъ образомъ ему не придется разставаться съ нею.

Алиса повидимому подчинилась его желаніямъ, она была все время любезна и внимательна къ мистеру Торнтону, который былъ отъ нея въ восторг.

Зигвартъ, принимавшій участіе въ одной общей экскурсіи, немного запоздалъ. Когда онъ вернулся на виллу, Гунтрамъ съ женой уже ухали. Онъ встртился съ ними на раут, и Адальбертъ воспользовался первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы отвести его въ сторону.

— Я долженъ сообщить теб удивительную новость,— началъ онъ,— Сегодня я получилъ письмо отъ Дитриха. Представь себ, онъ похалъ въ Нью-Іоркъ!

— Дитрихъ Залекъ?— опросилъ удивленный Зигвартъ.— Онъ ни словомъ не намекалъ на подобное намреніе.

— Онъ вроятно и самъ не имлъ его и не думалъ о немъ до полученія приглашенія, отъ ‘Герольда’. Газета снаряжаетъ экспедицію къ сверному полюсу. Помнишь, мы еще недавно: обсуждали съ тобою этотъ вопросъ, когда онъ былъ поднятъ въ печати?

— Да, помню, но разв Залекъ иметъ какое нибудь отношеніе къ ‘Герольду’ и его сотрудникамъ?

— Ни малйшаго. Повидимому и для него это явилось полной неожиданностью.

— Тогда въ это дло замшана графиня Алиса,— ршительно произнесъ Зигвартъ.— Вдь мистеръ Торнтонъ — гостъ ея отца.

— Мн тоже это пришло въ голову,— сказалъ Гунтрамъ.— Очень возможно, что Дитрихъ питалъ слишкомъ смлыя надежды, пожалуй даже сдлалъ предложеніе, но очевидно получилъ отказъ. Объ этомъ можно судить по тому, что въ послднее время онъ впалъ у Алисы въ явную немилость, хотя прежде ока какъ будто поощряла его. Потомъ ей вроятно стало жаль его, и она захотла похлопотать за него.

— Или просто хотла удалить его отсюда,— задумчиво проговорилъ Германъ.— Но для чего?

— Можетъ быть, Траудль узнаетъ что нибудь, но пока она такъ же удивлена, какъ и я самъ. Во всякомъ случа здсь какая-то загадка. Участники экспедиціи давно уже выбраны, такъ какъ она отправляется черезъ три недли. Тутъ дйствовало чье нибудь сильное вліяніе.

— Вроятно,— разсянно отвтилъ Зигвартъ, все еще занятый своими мыслями.

— Какъ бы то ли было, по это приглашеніе совершенно мняетъ всю его жизнь. На два или на три года, какъ и вс участники экспедиціи, онъ совершенно избавленъ отъ матеріальныхъ заботъ, а если счастливо вернется, то предъ нимъ окажутся открытыми многіе пути. Онъ вроятно и самъ понялъ это, потому что согласился, ни минуты не колеблясь.

Въ это время къ оконной ниш подошла Траудль. Она была прелестна въ воздушномъ розовомъ плать, правда, чрезвычайно простомъ въ сравненіи съ туалетами знатныхъ городскихъ дамъ, соперничавшихъ другъ съ другомъ въ роскоши костюмовъ и блеск драгоцнностей, но благодаря своей ослпительной свжести и двичьей стройности фигуры нисколько не теряла отъ такого сосдства,

— До Алисы сегодня не доберешься,— весело сказала она.— Мн едва удалось перекинуться съ нею нсколькими словами. Ну, Германъ, что вы скажете объ этомъ торжеств? На нашей милой старой родин не знаютъ ничего подобнаго.

— Нтъ, да и слава Богу. Мы еще незнакомы съ такими пирами Мамлюка, который собираетъ вокругъ себя всхъ своихъ подчиненныхъ, чтобы они кадили предъ нимъ. Въ этомъ свободная Америка перегнала насъ.

— И не стыдно вамъ такъ говорить? мы вдь вс здсь — гости.

— Приглашены, чтобы исполнятъ свою обязанность, то есть выражать восхищеніе. Я къ сожалнію не расположенъ къ этому и питаю достойнымъ порицанія равнодушіе къ этимъ выставкамъ своего богатства, которыя на меня не производятъ никакого впечатлнія.

— Какъ серьезно вы смотрите на вещи!— разсмялась Траудль.— А мы безъ всякихъ размышленій наслаждаемся этимъ праздникомъ. Онъ такъ прекрасенъ!

— Берегись, Адальбертъ! Твоя жена начинаетъ портиться за Гильтоун. Теб потомъ придется повозиться съ нею, и она отравитъ теб жизнь.

— Нтъ, я лучше знаю свою Траудль,— возразилъ Адальбертъ,— ей не повредить побывать разъ-другой въ такомъ блестящемъ собраніи,

— Разумется, когда мы завтра вернемся домой, я точно такъ же буду радоваться и дтямъ, и дяд Гофштетеру, и нашему милому, залитому солнцемъ домику. Мой Адя хорошо знаетъ меня!— и Траудль улыбнулась мужу.

Онъ украдкой сжалъ ея руку въ своей и тихо, съ глубокою нжностью проговорилъ:

— Моя маленькая златокудрая Труда:

Зигвартъ молча смотрлъ на нихъ, такъ глубоко и ясно создававшихъ свое счастье. Эта маленькая Траудль еще двочкой готова! была умереть съ любимымъ человкомъ, а потомъ такъ мужественно и преданно длила съ нимъ его судьбу и не покинетъ его до конца жизни ни въ радости, ни въ гор. Это былъ его идеалъ женщины. Именно такою должна быть та женщина, которую онъ введетъ когда выбудь въ свой домъ, только такой бракъ можетъ быть порукой счастью.

Въ зал почувствовалось волненіе: вошла Алиса подъ-руку съ Торнтономъ. Взгляды всхъ устремились на нее, послышались замчанія. Говорили о предположенномъ родств Морлэндовъ съ Торнтонами. Этотъ слухъ никмъ не оспаривался, напротивъ, какъ будто получилъ подтвержденіе. Онъ дошелъ и до ушей Зигварта, и онъ тоже не усомнился въ его достоврности. Это была пожалуй самая подходящая партія, потому что это были люди одного сорта. Красавица, позволявшая поклоняться себ, какъ цариц, никогда не забудетъ, что на ней корона,— корона царя Маммона. Равенсбергамъ пришлось тяжело испытать это.

Алиса, медленно шла по залу со своимъ спутникомъ. Иногда она останавливалась, чтобы перекинуться нсколькими словами съ тмъ или другимъ изъ приглашенныхъ. Разсянно оглядывала она окружавшее ее общество, вдругъ ея взглядъ встртился съ глазами, смотрвшими на нее не съ восхищеніемъ и привтливой любезностью, а мрачно, почти враждебно. И, несмотря на это, она, какъ очарованная, не могла не смотрть въ эти глаза. Одно мгновеніе продолжался этотъ нмой, но краснорчивый разговоръ, потомъ Зигвартъ отвернулся. Однако онъ въ тотъ же моментъ понялъ, что никогда не женится, что мирное, тихое семейное счастье его друга для него самого не существуетъ. Онъ никогда не заключить въ свои объятья другой женщины, такъ какъ въ его душ кипитъ горячая страсть къ Алис, ставшая для него роковой.

Торнтонъ провелъ свою даму въ одну изъ боковыхъ комнатъ, приспособленныхъ для отдыха и бесды. Это былъ маленькій, уютный кабинетикъ, слабо освщенный и пропитанный ароматомъ цвтовъ. Торнтонъ слъ рядомъ съ Алисой и заговорилъ:

— Простите, графиня, если я на четверть часа отниму васъ у общества. Я хотлъ лично сообщить вамъ, что ваше желаніе исполнено: вашъ протеже будетъ сегодня вечеромъ въ Нью-Іорк.

— Въ самомъ дл?— съ оживленіемъ сказала Алиса.— Значитъ, его приняли въ экспедицію?

— Разв вы могли сомнваться въ этомъ? Онъ обими руками ухватился за предложеніе. Да это и вполн понятно.

— Нтъ, не совсмъ понятно, намъ приходилось считаться съ гордостью и самолюбіемъ человка, который до сихъ поръ не можетъ забыть свое прошлое. Я уже говорила вамъ, что баронъ Залекъ принадлежалъ къ высшему обществу, пока разоренье его семьи не заставило его ухать на чужбину. Потому-то я и доставила условіемъ, чтобы онъ не зналъ, кто именно хлопоталъ о немъ. Отъ меня онъ не принялъ бы никакой милости.

— Не безпокойтесь, ваше инкогнито было и будетъ сохранено. Надо надяться, что мистеръ Залекъ оправдаетъ вашу рекомендацію.

— Въ этомъ я уврена. Онъ — прекрасный стрлокъ, выносливый, привыкшій къ физическимъ упражненіямъ человкъ и при этомъ смлъ до безумія. Въ жизни, полной опасностей и волненій, онъ будетъ въ своей стихіи. Вы не раскаетесь въ своемъ выбор.

Торнтонъ улыбнулся.

— Ни о какомъ выбор съ нашей стороны тутъ не было, и рчи. Все дло было въ вашемъ желаніи, графиня, о которомъ вы заявили почему-то въ самую послднюю минуту. Подобныя предпріятія подготовляются заране. Уже въ начал года были выбраны вс участники. Было много желающихъ, составившихъ себ уже извстное имя, и намъ оставалось только выбрать. Нмецкій баронъ, какъ иностранецъ и человкъ неизвстный, не могъ претендовать на подобное отличіе, но за него ходатайствовали вы, и я немедленно передалъ улаженіе всего дла своему Гарри. Я сказалъ ему, что это — ваше настоятельное желаніе и что онъ можетъ этимъ заслужитъ вашу благодарность. Разумется, мсто для барона сразу нашлось.

Торнтонъ недаромъ подчеркивалъ трудность исполненія желанія Алисы, и она отлично поняла его намекъ, но обошла этотъ вопросъ и, протянувъ ему руку, произнесла:

— Благодарю васъ, мистеръ Торнтонъ, вы сдлали мн большое одолженіе. Но неужели вы уже завтра покидаете насъ?

— Я долженъ хать: конгрессъ кончился, и меня ждутъ въ Нью-Іорк неотложныя дла. Но не благодарите меня: я тутъ не при чемъ, все это сдлалъ Гарри, и онъ всегда готовъ самъ явиться за благодарностью.

Молодая женщина съ минуту помолчала, потомъ отвтила полушутливымъ тономъ:

— Черезъ дн недли мы уже увидимся на морскихъ купаньяхъ. Вдь уже ршено, что вы съ сыномъ навстте насъ тамъ. Я думаю, что мы пока на этомъ и остановимся.

— Если вы настаиваете, намъ остается только покориться. Вы позволите отвести васъ въ залъ?

— Я бы хотла остаться здсь еще нсколько минутъ. Въ зал душно, а мн хотлось бы немного отдохнуть.

Торнтонъ нашелъ, что его будущая невстка имла дйствительно усталый видъ. Но въ этомъ не было ничего удви тельнаго. Вся послдняя недля была для нея очень утомительна, она должна была везд бывать и играть видную роль, а сегодняшній вечеръ возлагалъ на хозяйку дома массу обязанностей. Торнтонъ видлъ, что ей хотлось остаться одной, и любезно исполнилъ ея желаніе.

Алиса съ глубокимъ вздохомъ прислонилась къ спинк дивана, на которомъ сидла. Вс эти дни она преслдовала одну цль — удалитъ Залека, чтобы оградить отъ опасности жизнь того, за кого она трепетала. Она достигла желаемаго, но теперь у нея требовали уплаты за услугу. Она дала Торнтону старшему боле или мене опредленную надежду, что предложеніе его сына будетъ принято, какъ отказать ему теперь, когда онъ явится? Это было бы оскорбленіемъ Торнтонамъ, на которое не могла бы отважиться даже дочь Вилльяма Морлэнда.

Нтъ, выбора уже но оставалось, ршеніе было въ сущности уже принято, и короткая отсрочка ни въ чемъ не мняла дла. Да и не все ли равно, кому въ конц концовъ отдать свою руку? Гарри Торнтону или кому нибудь другому,— совершенно безразлично! Но Алиса не могла забыть взглядъ, встрченный ею въ шумной, блестящей толп, и хваталась за отсрочку, какъ за якорь спасенія. Она больше не обманывала себя: она снова была всецло во власти человка, научившаго ее любить.

XXV.

Недля торжествъ кончилась, и Гильтоунъ снова зажилъ своею будничной жизнью. Уже на слдующее утро посл морлэндовскаго раута экспрессы стали уносить изъ города участниковъ конгресса. Торнтонъ со своимъ ‘штабомъ’ вернулся въ Нью-Іоркъ, Гунтрамъ съ женой отправились на свою ферму, только Зигвартъ остался еще на нсколько дней. Посл гостепріимства, оказаннаго Морлэндомъ ему и его друзьямъ, онъ не могъ отказаться отъ предложенія погостить еще въ Гильтоун. Онъ конечно не остался бы здсь добровольно, такъ какъ зналъ, чего ему стоило переносить близость къ любимой женщин.

Было за полдень. Зигвартъ стоялъ у окна виллы и ждалъ автомобиля, который долженъ былъ отвезти его въ городъ. Погода рзко перемнилась, посл жары и засухи, стоявшихъ цлые мсяцы, задулъ сильный нордъ-остъ, котораго всегда боялись въ Гильтоун. Онъ дулъ иногда нсколько дней подрядъ и причинялъ обыкновенно разныя бдствія. Привлекательный ландшафтъ потерялъ сегодня всю свою прелесть: городъ разстилался подъ тяжелымъ свинцовымъ небомъ, весь укутанный громадными столбами пыли, а втеръ, превратившійся къ полудню въ бурю, гналъ предъ собою все новыя тучи. Онъ вылъ и ревлъ вокругъ маленькихъ нарядныхъ домиковъ съ такою силой, точно хотлъ совсмъ снести ихъ съ земли, деревья и кустарники гнулись до самой земли подъ его свирпымъ дыханіемъ.

Германъ смотрлъ въ окно, почти ничего не видя, такъ какъ мысли его были далеки, но мало-по-малу онъ замтилъ, что облако пыли надъ центральной частью города стало удивительно густымъ и плотнымъ. Оно колебалось изъ стороны въ сторону, снова сгущалось въ большой клубъ и принимало все большіе размры. Зигвартъ сталъ приглядываться внимательне, потомъ взялъ свою подзорную трубу и тогда увидлъ, что внизу происходитъ что-то необычайное: по улицамъ неслись экипажи, прохожіе собирались толпами. Въ душ Зигварта мгновенно зародилось ужасное предчувствіе, это — не пыль, это — дымъ. Вдругъ сильный порывъ втра разогналъ облако въ разныя стороны, мелькнули красные языки пламени. Гильтоунъ горлъ.

Зигвартъ выбжалъ на улицу и сталъ торопить шоффера. Они помчались въ городъ, прежде всего къ дому Морлэнда. Тамъ конечно уже знали о пожар, но не были имъ особенно озабочены. Пожары случались и раньше, а въ город была отличная пожарная команда, которая уже энергично принялась за длю. Морлэндъ все-таки собирался отправиться на пожаръ и зашелъ на нсколько минутъ къ дочери. Это сообщилъ Зигварту одинъ изъ секретарей, знавшій его, какъ гостя въ дом милліардера. Они стояли въ одной изъ пріемныхъ, когда дверь отворилась и въ комнату вошелъ Морлэндъ съ дочерью.

— А, и вы здсь, мистеръ Зигвартъ?— сказалъ онъ.— Вы наврно захватили пожаръ? Мы только что принялись локализовать его, чтобы устранить дальнйшую опасность. Я попросилъ бы васъ оказать мн услугу: проводите пожалуйста мою дочь на виллу. Мн не хотлось бы, чтобы ее тревожилъ этотъ шумъ въ город.

Морлэндъ говорилъ съ обычнымъ ему хладнокровіемъ, но Германъ видлъ, что онъ былъ далеко не спокоенъ.

Взгляды обоихъ мужчинъ встртились, и въ нихъ можно было прочесть одну и ту же мысль: предостереженіе, недавно высказанное и принятое презрительнымъ пожатіемъ плечъ, мелькнуло теперь предъ ‘королемъ долларовъ’ грознымъ видніемъ.

— Я къ вашимъ услугамъ,— сказалъ Зигвартъ,— Если графиня желаетъ…

— Нтъ, мн хотлось бы остаться здсь,— прервала Алиса съ видимымъ безпокойствомъ. Вдь здсь намъ не грозитъ никакая опасность.

— Разумется, но въ такихъ случаяхъ люди легче теряютъ голову. Тебя могутъ напугать, преувеличивъ опасность. Я хотлъ бы, чтобы ты ухала,— сказалъ Морлэндъ и обернулся къ лакею, ожидавшему его съ пальто и шляпой.

Пока онъ одвался, Алиса подошла къ Зигварту и спросила его быстрымъ шепотомъ:

— Есть опасность?

— Я боюсь этого,— также тихо отвтилъ онъ.

— Чего вы боитесь?

— При этой бур — всего.

Молодая женщина поняла его и ршительно выпрямилась.

— Я остаюсь здсь, папа. Я — не робкій ребенокъ, котораго надо оберегать отъ всего страшнаго. Мистеръ Зигвартъ, позжайте съ отцомъ и не отходите отъ него.

Морлэндъ сдлалъ нетерпливое движеніе и повидимому собрался возражать, но Германъ уже очутился около него

— Позвольте мн хать съ вами,— тономъ горячей просьбы промолвилъ онъ.— Я здсь не останусь.

— Въ такомъ случа демъ,— коротко сказалъ Морлэндъ, пожавъ плечами.— До свиданья, Алиса. Къ вечеру всякая опасность будетъ устранена, можешь быть въ этомъ уврена.

Онъ сдлалъ знакъ секретарю остаться дома и вышелъ вмст съ Зигвартомъ. Черезъ минуту оба уже отдли въ автомобил, мчавшемъ ихъ къ мсту пожара.

Никто не зналъ причины пожара. Въ полдень пламя неожиданно показалось въ верхнемъ этаж дома, расположеннаго въ одной изъ узкихъ улицъ. Когда обитатели дома выбжали на улицу, загорлась уже крыша, а черезъ часъ вся улица была въ огн.

Пожарная часть въ Гильтоун была организована прекрасно и отлично исполняла свои обязанности. Пожарные энергично боролись съ огнемъ и несомннно быстро справились бы съ нимъ при тихой погод, но усилившаяся буря превозмогла человческія усилія. Втеръ гналъ пламя, съ крыши на крышу, изъ улицы въ улицу и разносилъ по всмъ направленіямъ, вплоть до самаго предмстья, пылавшія головни. Въ то время какъ вс усилія были направлены къ тому, чтобы спасти центръ города, уже занялось предмстье. Обезумвшіе отъ страха люди или бжали безъ оглядки, или съ безумной отвагой пытались спасти что нибудь изъ своего имущества. Всюду царила отчаянная сумятица, но хладнокровіе и мужество американцевъ выказались теперь въ яркомъ свт. Съ той же энергіей, съ которой они создали Гильтоунъ, боролись они теперь за него съ разъяренной стихіей. Горожане немедленно составили вольную дружину, которая, не теряя ни минуты, принялась за помощь пожарнымъ. Морлэндъ вызвалъ всхъ инженеровъ изъ своей конторы и поручилъ имъ руководить дломъ. Начали разрушать мосты и прерывать сообщенія между различными частями города, чтобы прекратить доступъ огню. Безконечныя струи воды направлялись на этотъ огромный костеръ, но все было напрасно: пожаръ все усиливался, дома загорались одинъ за другимъ, улица занималась за улицей.

Алиса переживала мучительные часы. Сначала отецъ отъ времени до времени присылалъ ей извстія, но потомъ они прекратились, у Морлэнда недоставало ни времени, ни людей. Къ вечеру пришелъ строгій приказъ немедленно покинуть домъ и перебраться со всмъ штатомъ на виллу, такъ какъ предмстью грозитъ опасность. Начались поспшные сборы, приказъ былъ достаточно ясенъ.

И дйствительно съ наступленіемъ ночи пришлось уступить огню и эту часть города: не было никакой возможности проникнуть въ море пламени и дыма. Надо было спасать окраины, куда залетали искры, и уже повсюду показывались дымъ и огонь, ‘городу садовъ’, гордости Гильтоуна, гд обосновались богачи, грозила серьезная опасность — втеръ гналъ туда пламя. Здсь не было узкихъ улицъ, но зато вс эти великолпные дома были окружены парками, ставшими теперь для нихъ роковыми: многомсячная засуха лишила деревья возможности бороться съ огнемъ, и они загорались, какъ факелы. Скоро вс дворы были окружены огненнымъ пламенемъ, черезъ которое невозможно было пробраться. Пожарные тщетно боролись съ бдствіемъ, распространявшимся съ поразительной быстротой и поглощавшимъ одну жертву за другою. Не уцллъ и домъ Вилльяма Морлэнда. Около полуночи пламя добралось и до него. Страшнымъ, зловщимъ пламенемъ вспыхнулъ волшебный замокъ, въ которомъ еще вчера царь Маммона давалъ одинъ изъ своихъ сказочныхъ пировъ. Разбушевавшіяся стихіи, буря и огонь докончили свое дло — дло разрушенія. Когда на восток занялась заря, судьба Гильтоуна была ршена. Угасла всякая надежда, спасать было нечего.

Алиса провела на вилл мучительную ночь. Она ничего не знала объ отц, но видла собственными глазами, какъ пожаръ все разрастался, охватывая одну часть города за другою, и какъ ея собственный домъ исчезъ въ дыму и пламени. А отецъ все еще оставался въ город. Алиса утшалась только одной мыслью, что Зигвартъ съ нимъ и не отойдетъ отъ него,— онъ общалъ ей это. Но и онъ не подавалъ о себ никакихъ извстій: телефонное сообщеніе съ виллами было давно прекращено.

Наконецъ они вернулись. Было уже совсмъ свтло, когда вдали показался автомобиль Морлэнда. Алиса выбжала на крыльцо и вздохнула съ облегченіемъ, увидавъ отца живымъ и невредимымъ, но, когда онъ медленно и съ трудомъ вышелъ изъ экипажа, опираясь на Зигварта, она смертельно испугалась. Неужели этотъ усталый, сгорбленный, постарвшій на нсколько лтъ человкъ, былъ дйствительно Вилльямъ Морлэндъ? Онъ не отвтилъ ни на ея объятья, ни на ея робкіе разспросы, а машинально направился къ дому. Она помогла ему подняться по ступенькамъ лстницы, но, когда подвела его къ дивану, онъ молча сдлалъ отрицательное движеніе и подошелъ къ окну. Онъ стоялъ, прижавшись лбомъ къ стеклу, и смотрлъ на дло почти всей своей жизни, которое теперь были совершенно уничтожено. Зигвартъ вошелъ въ комнату вслдъ за нимъ. Алиса обратилась къ нему и спросила вполголоса:

— Все потеряно?

— Все,— медленно проговорилъ онъ.— Гильтоунъ больше не существуетъ.

Алиса громко зарыдала. Вдругъ она почувствовала, что кто-то тихо отвелъ ея руки отъ лица, и чей-то голосъ произнесъ съ невыразимой нжностью: ‘Алиса’. Она покачала годовой и высвободила свои руки.

— Нтъ, Германъ, теперь я принадлежу своему отцу, исключительно ему, онъ нуждается во мн.

Зигвартъ понялъ ее и выпустилъ ея руки

Она подошла къ отцу, который все еще продолжалъ стоять у окна, не видя и не слыша ничего происходившаго въ комнат. Алиса крпко обняла его. Въ этотъ самый тяжелый часъ ихъ жизни вырвалась наружу вся ея любовь къ нему, и она сказала нжнымъ тономъ, которымъ раньше никогда не говорила съ нимъ:

— Папа, я здсь и все перенесу съ тобой.

Морлэндъ ничего но отвтилъ, но крпко прижался головой къ ея плечу. Внизу подъ ними разстилалось густое облако дыма, скрывавшаго долину. Еще вчера тамъ стоялъ городъ съ шумной жизнью тысячъ людей, боровшихся за существованіе, городъ, на почв котораго сотни людей воздвигали свое благосостояніе. А сегодня! Когда втеръ разгонялъ дымъ, можно было видть картину полнаго разрушенія. Центральная часть города представляла безобразный хаосъ, кучу догорающихъ развалинъ, въ предмстьяхъ пожаръ еще продолжался, но и тамъ горли уже одн развалины, было бы безцльно спасать ихъ. Гильтоуна не существовало.

Зкгвартъ оставилъ отца съ дочерью однихъ и вышелъ изъ комнаты. Около полудня онъ послалъ спросить графиню, не можетъ ли она принять его. Онъ нашелъ ее очень блдной и серьезной, но спокойне, чмъ ожидалъ.

— Какъ чувствуетъ себя мистеръ Морлэндъ?— спросилъ онъ.

— Онъ наконецъ заснулъ. Я упросила его лечь. Когда я уходила изъ комнаты, онъ уже спалъ.

— Слава Богу! Онъ двадцать часовъ провелъ на ногахъ, въ ужасномъ волненіи, въ этой нравственной пытк, когда онъ видлъ, что кругомъ разрушалось все то, что онъ создалъ. Это не но силамъ шестидесятилтнему человку.

Оба помолчали. Молодая женщина опустила голову на руки, Германъ стоялъ около нея.

Наконецъ онъ тихо произнесъ:

— Алиса, недавно ты не хотла слушать меня и была права. Тогда ты принадлежала исключительно отцу, но теперь мы одни, и ты должна выслушать тотъ вопросъ или скоре ту просьбу, съ которой я пришелъ къ теб.

Этотъ тонъ, это ‘ты’ позволяли угадать вопросъ. Алиса медленно подняла взоръ.

— Ты пришелъ ко мн теперь,— съ трудомъ проговорила она,— теперь, когда все пропало?

— Продало богатство твоего отца, но мы оснуемъ свое счастье на его обломкахъ. Мы не можемъ разстаться: мы оба прекрасно знаемъ, что не въ силахъ сдлать это. Теперь я знаю, что мн нужно длать. Когда ты согласилась стать моей женой, мн слдовало сейчасъ же заключить тебя въ объятья безъ промедленія и колебанія, врить въ тебя и въ твою любовь, и мы были бы счастливы. Теперь между прошлымъ и настоящимъ лежатъ цлые годы разлуки и отчужденія. Не позволяй своей гордости, снова заговорить: то обстоятельство, что я тогда не совладалъ со своею гордостью, стоило намъ нсколькихъ тяжелыхъ лтъ. Я пришелъ за своей Алисой. Согласна ли ты быть моею?

Это было снова признаніе, горячее, бурное, какъ въ то время, когда любовь была предложена Герману Алисой какъ милость, какъ снисхожденіе, тогда онъ боролся со своимъ чувствомъ, теперь же оно пробудилось въ немъ съ прежней силой.

Вмсто отвта Алиса со страстнымъ рыданіемъ прижалась къ груди Зигварта. Они иначе представляли себ этотъ счастливый моментъ, но все же было то счастье, которое нкогда выпорхнуло изъ вершины столтней липы, невидимое, неосязаемое, но всецло завладвшее ими. Они снова почувствовали его близость и дыханіе.

Черезъ два часа они пошли къ Морлэнду. Онъ сидлъ предъ своимъ письменнымъ столомъ и длалъ помтки карандашомъ на большомъ лист бумаги, Зигвартъ остановился въ изумленіи, и на мгновеніе имъ овладлъ страхъ. Ужъ не помшался ли Морлэндъ? Онъ длалъ какіе-то подсчеты въ тотъ день, когда судьба отняла у него ршительно все. Дйствительно можно было въ такомъ положеніи не только постарть, но и помшаться. Морлэндъ медленно повернулся и сразу понялъ, въ чемъ дло, когда Германъ обнялъ свою невсту и подвелъ ее къ отцу. Морлэндъ не выразилъ ни малйшаго удивленія, а только вполголоса произнесъ,

— Все-таки?

— Да, мы все-таки пришли къ вамъ,— сказалъ Германъ,— Алиса и я просимъ благословить насъ.

Морлэндъ всталъ, тяжело опираясь на кресло, и сказалъ разбитымъ, упавшимъ голосомъ:

— Вы выбрали дурной часъ для своей помолвки. Почему именно сегодня?

— Тотъ часъ, когда мы съ Алисой наконецъ объяснились, не можетъ быть дурнымъ часомъ,— серьезно возразилъ Зигвартъ,— для насъ это — счастливый часъ. Или, можетъ быть, я для васъ — нежеланный зять?

Морлэндъ внимательно посмотрлъ на своего прежняго любимца, но остался безучастенъ. Его лицо точно окаменло, но его отвтъ доказалъ, что онъ вполн владетъ собою:

— Алиса вольна распоряжаться собой, то, что было у насъ задумано, теперь не можетъ исполниться. Гарри Торнтонъ не повторитъ своего предложенія: оно относилось къ тому, чего теперь уже нтъ.

И Алиса, и Зигвартъ знали это. Вчера вмст съ Гильтоуномъ погибъ и предположенный союзъ семей Морлэнда и Торнтона. Въ этомъ не могло бытъ ни малйшаго сомннія.

— Алиса уже дала мн свое согласіе,— снова заговорилъ Зигвартъ,— вы также когда-то соглашались признать меня своимъ зятемъ, причемъ лишь ввиду ожидавшей меня будущности. Теперь мое будущее превратилось въ настоящее. Женщина, которую я введу въ мой домъ, не будетъ лишена того, что длаетъ жизнь прекрасной и свободной. Ей только придется отказаться отъ той сказочной роскоши, которая окружала ее здсь. Но я знаю, что моя Алиса сдлаетъ это охотно и съ радостно.

Морлэндъ сохранилъ свое спокойствіе и только съ удивленіемъ покачалъ головою.

— Нтъ! Моя дочь не войдетъ въ вашъ домъ бдной женщиной. Она — владлица Равенсберга, принадлежащаго ей всецло, и ея приданое, внесенное въ германскій банкъ, осталось нетронутымъ. Она пользовалась только процентами съ капитала. Все это не иметъ ни малйшаго отношенія къ моимъ потерямъ.

— Неужели?— воскликнулъ Германъ.— Объ этомъ мы и не подумали. Ну, тмъ лучше. Эти деньги конечно принадлежатъ тому, кто ихъ заработалъ. Он ваши, мистеръ Морлэндъ.

— Разумется, папа,— убдительно проговорила молодая женщина.— Капиталъ принадлежитъ теб. и ты будешь распоряжаться имъ.

Морлэндъ медленно выпрямился. Что-то похожее на чувство промелькнуло на его окаменломъ лиц, но это было выраженіе неудовольствія.

— Разв я уже настолько обднлъ, чтобы принимать милостыню отъ своей собственной дочери? Что я теб разъ далъ, то теб и останется. А теперь не будемъ говорить объ этомъ.

Зигвартъ промолчалъ, спокойно подошелъ къ письменному столу и взялъ лежавшій на немъ листъ бумаги.

— Здсь стоятъ числа и помтки. Вы подводили какой нибудь итогъ?

— Итогъ тому, что мн остается. У меня есть еще паи въ Нью-Іорк и акціи Барклея, принадлежащія большею частью мн. Но он не имютъ цны съ тхъ поръ, какъ Гильтоунъ разрушенъ.

— Он снова пріобртутъ цнность, какъ только Гильтоунъ будетъ возстановленъ.

Отвтомъ на эти слова былъ только мрачный отрицательный жестъ.

— Отецъ, не отрицай, что эта мысль уже и теб пришла въ голову. Ты хочешь собрать все, что у тебя осталось. Это видно по этимъ цифрамъ. А кто способенъ на это посл такой катастрофы, какъ вчерашняя, у того хватитъ силъ исполнить свое намреніе. Къ чему намъ съ Алисой въ Германіи твои капиталы? Ты часто упрекалъ меня въ томъ, что я не умю обращаться съ деньгами, для насъ этотъ капиталъ остается мертвымъ, въ твоихъ же рукахъ онъ пойдетъ въ оборотъ. Такъ заставь эти деньги работать для твоихъ дтей, а если Богъ пошлетъ.— голосъ Зигварта понизился и зазвучалъ особенно мягкими и нжными нотами,— то и для твоихъ внуковъ, для твоей плоти и крови.

Онъ нашелъ волшебное слово, коснулся той струны, которая была особенно чувствительна въ Морлэнд, этомъ уже старющемъ человк, долго страдавшемъ отъ мысли, что вс его богатства могутъ попасть въ чужія руки. Онъ посмотрлъ на дочь, потомъ на человка, стоявшаго рядомъ съ нею и воплощавшаго въ себ здоровье и жизнь, и, быстро вставъ съ кресла, повторилъ:

— Для моихъ внуковъ? Ты правъ, Германъ! Для васъ и вашего потомства, которое будетъ и моимъ, Гильтоунъ долженъ возродиться изъ пепла, была бы только почва, и я снова создамъ его.

Въ Морлэнд вспыхнула прежняя энергія, усталость и подавленность исчезли безслдно, и при взгляд на него въ эту минуту дйствительно врилось, что онъ вызоветъ къ новой жизни то, что теперь лежало въ развалинахъ. Это былъ прежній Вилльямъ Морлэндъ съ желзной волей, съ непоколебимой силой. Онъ вновь нашелъ самого себя.

XXVI.

Пожаръ въ Гильтоун произвелъ всеобщую сенсацію. Даже американцы поражались быстрымъ ростомъ города, его обогащеніемъ, необычайно быстро достигнутымъ вліяніемъ и тмъ, что этотъ новый городъ такъ скоро сдлался центромъ своего штата, соединивъ въ себ вс отрасли торговли и промышленности. И все это было сразу уничтожено страшной катастрофой.

Восточная часть предмстья, занимаемая самою бдною частью населенія, была почти пощажена огнемъ, такъ какъ лежала въ подвтренной сторон, зато центральная часть была совершенно уничтожена. Западная часть города сильно пострадала. Большинство домовъ и дворцовъ сдлались жертвою пламен, какъ и домъ Морлэнда. Уцлли только дома, расположенные значительно дальше, куда не долетали искры.

Вс жалли несчастный городъ, везд составлялись комитеты для оказанія помощи пострадавшимъ, но тутъ внезапно распространилось поразительное извстіе: общество, основавшее городъ, снова собиралось подъ предсдательствомъ своего основателя Морлэнда и ршило строить новый городъ, несмотря на политое разрушеніе и милльонныя потери. Смлость этого ршенія поразила даже американцевъ и многіе отнеслись къ извстію съ недовріемъ. Но оно длилось недолго. Уже черезъ недлю общество подъ руководствомъ Морлэнда приступило къ работамъ, и притомъ такъ энергично, неутомимо и сознательно, что удивленіе и недоврчивое покачиваніе головами смнилось восхищеніемъ. Были пущены въ ходъ вс вспомогательные источники, попользованы вс вліятельныя связи, все, что могло оказаться полезнымъ, было привлечено къ длу. Былъ немедленно составленъ планъ для новаго Гильтоуна.

На ферм Гунтрама вс принимали горячее участіе въ случившемся. Особенно Траудль была вн себя отъ волненія. Она немедленно написала Алис, но тонъ отвта чрезвычайно удивилъ ее: онъ былъ ласковъ, но поразительно спокоенъ, очевидно Алиса не была глубоко потрясена несчастьемъ, унесшимъ съ собою все богатство Морлэнда. Адальбертъ въ свою очередь удивлялся, что его другъ, намревавшійся возвратиться на ферму вслдъ за ними, до сихъ поръ оставался у Морлэндовъ. Зигвартъ сообщилъ ему въ короткихъ словахъ, что надется бытъ при данныхъ обстоятельствахъ полезнымъ Морлэнду и, согласно его желанію, остается пока у него. Онъ довольно часто присылалъ о себ короткія всти, не вдаваясь ни въ какія подробности.

Наконецъ въ конц мсяца Адальбертъ потерялъ терпніе. Пожаръ не коснулся желзнодорожнаго сообщенія между Бэрклеемъ и Гильтоуномъ, и Гунтрамъ отправился отыскивать своего пропавшаго друга. Онъ не привезъ его съ собою, но зато съ нимъ пріхала Алиса. Ея отецъ настоялъ на томъ, чтобы она отдохнула въ лсной тиши отъ волненій послдняго времени.

Дло было къ вечеру. Алиса пошла гулять по дорог въ Бэрклей, а Гунтрамъ, только что вернувшійся съ объзда полей, сидлъ съ женой на веранд. На лужайк старшій мальчикъ возился съ маленькой Алисой, въ послднія недли сдлавшей значительные успхи въ ходьб. Адди носился по опушк лса, гоняясь за пестрой птицей.

— Итакъ, завтра прідетъ Зигвартъ,— сказала Траудль.— Давно пора.

— Да, если его отпустятъ,— отвтилъ Гунтрамъ.— Онъ, кажется, сдлался крайне необходимымъ въ Гильтоун. Вообще ты не можешь себ представить, Траудль, что тамъ происходитъ. Я зналъ, что поговаривали о новой отстройк, но все-таки ожидалъ найти всхъ въ подавленномъ настроеніи, чуть не въ отчаяніи. Однако на это тамъ, кажется, нтъ времени. Вилла Морлэнда, гд теперь устроена главная контора, напоминаетъ пчелиный улей. Тамъ устраиваютъ засданія, составляютъ и чертятъ планы, разсылаютъ во вс стороны свта благо телеграммы, а внизу, въ долин, разбираютъ и вывозятъ развалины бывшаго города. Американцы поразительны. Намъ за ними не угнаться.

— Но что же тамъ собственно длаетъ Зигвартъ?— спросила Траудль.— Что ему за дло до всего этого?

— Богъ знаетъ, но ко всей этой печальной исторіи онъ чувствуетъ себя, какъ рыба въ вод, и иметъ предовольный видъ. Онъ сдлался форменнымъ адъютантомъ Морлэнда и почти не отводитъ отъ него. Ума не приложу, откуда взялась между ними такая дружба.

— А Морлэндъ? Неужели онъ дйствительно оправился отъ этого ужаснаго удара?

— Ну, по его наружности все-таки очень замтно, что ему пришлось вынести. Онъ постарлъ на нсколько лтъ въ эту несчастную ночь, но не утерялъ энергіи, такъ какъ словно созданъ изъ желза и стали. Онъ командуетъ, распоряжается, издаетъ постановленія такъ же энергично, какъ и прежде, и вс акціонеры цпляются за него и вполн подчиняются ему. Они чувствуютъ, что отъ него и отъ его личной дятельности зависитъ вся будущность ихъ общества. Германъ только наскоро объяснилъ мн, въ чемъ дло, но мн кажется, что онъ осилитъ это препятствіе. Чертъ возьми, вотъ это — энергія!

— Я не могу понятъ Алису,— задумчиво отвтила Траудль.— Она тиха и молчалива, но вовсе не угнетена, какъ я этого боялась. Напротивъ, въ ней иногда вспыхиваетъ какое-то радостное оживленіе, котораго я никогда не замчала въ ней раньше, и вообще она гораздо миле, чмъ прежде. Но что это съ Адди?— внезапно прервала она свою рчь.— Онъ несется сюда сломя голову.

Маленькій Адди дйствительно несся по лужайк такъ быстро, какъ только позволяли его коротенькія ножки. Онъ весь раскраснлся отъ волненія и, едва добжавъ до веранды, закричалъ:

— Папа, мама, онъ поцловалъ ее, я самъ это видлъ!

— Кто и кого поцловалъ?— спросилъ Гунтрамъ.

— Дядя Гелманъ и тетя Алиса.

Громкій смхъ родителей былъ ему отвтомъ.

— Ты, кажется, бредишь, мальчикъ!— воскликнулъ Адальбертъ.— Дядя Германъ до этого не охотникъ, и ты отлично знаешь, что его даже нтъ здсь. Онъ въ Гильтоун и прідетъ только завтра утромъ.

— Онъ здсь,— упрямо настаивалъ Адди,— и поцловалъ тетю нсколько лазъ подлядъ, и не хотлъ пелестать.

Этотъ докладъ былъ встрченъ ршительнымъ недовріемъ.

Гунтрамъ чуть не задохся отъ смха, а мать проговорила коротко и ясно:

— Адди, ты — маленькій дурачекъ!

— Да, мама,— подтвердилъ подбжавшій Германъ, слышавшій весь разговоръ,— Адди — дйствительно дурачекъ!

Бдный мальчикъ очень огорчился всеобщимъ издвательствомъ, а безцеремонно выраженное о немъ мнніе окончательно вывело его изъ себя, и онъ громко заплакалъ. Однако Траудль не обратила на это особеннаго вниманія. Когда на ея дтей находили капризы, она позволяла имъ кричать, сколько угодно. Она взяла на руки маленькую Алису и послдовала за мужемъ, который ушелъ въ комнаты съ Германомъ. Окончательно разгоряченный, Адди услся на ступеньки веранды и дйствительно раскапризничался. Онъ громко вопилъ о своей обид и своемъ гор. Въ такомъ безутшномъ состояніи нашелъ его Гофштетеръ, вернувшійся съ лсныхъ работъ.

— Что случилось съ моимъ мальчикомъ? Опять Германъ побилъ?— спросилъ онъ,— Я уже сколько разъ говорилъ теб, что въ такихъ случаяхъ не ревутъ, а даютъ сдачи.

— Онъ все-таки цловалъ ее,— упрямо повторилъ Адди, поднявъ заплаканное личико,— и нсколько лазъ. А они не хотятъ влить мн, и мама говолитъ, что я — маленькій дулачекъ, а Гетманъ говолитъ, сто я всегда былъ дулачекъ.

За этими словами послдовалъ новый плачъ.

Гофштетеръ покачалъ головой. Было вполн въ порядк вещей, что мальчики дрались, но къ поцлуямъ они вовсе не были расположены. Онъ ничего не понялъ изъ словъ ребенка и принялся разспрашивать его, какъ вдругъ Адди подпрыгнулъ, какъ мячикъ, и закричалъ:

— Вотъ они, вотъ они!

Гофштетеръ оглянулся и вытаращилъ глаза отъ изумленія: по лужайк шли Зигвартъ съ Алисой, да еще подъ-руку. Адди побжалъ имъ навстрчу и заявилъ съ торжествующимъ видомъ:

— Ты цловалъ тетю, дядя, тамъ, въ лсу. Я самъ это видлъ, и я — вовсе не маленькій дулацекъ.

И тутъ случилось нчто, окончательно превратившее Гофштетера въ соляной столбъ: графиня, эта важная свтская дама, покраснла, какъ молоденькая двушка, вспыхнула до корней волосъ, а Германъ Зигвартъ скапалъ смясь:

— Ты — настоящій маленькій шпіонъ. Зачмъ же ты подсматривалъ за нами? Дядя Гофштетеръ, не смотрите на насъ, какъ будто на васъ обрушилось небо. Мы, какъ слдуетъ,— женихъ, и невста и собираемся въ качеств таковыхъ представиться всмъ.

Онъ вошелъ въ домъ со своей невстой, Адди немедленно отправился за ними, а лсничій продолжалъ стоять, опустивъ руки и разинувъ ротъ, и старался постичь непостижимое.

Въ комнатахъ при неожиданномъ извстіи разразилась цлая буря. Траудль точно съ неба упала, мужъ ея былъ сильно огорченъ такимъ вроломнымъ молчаніемъ. Они оба вовсе не предвидли случившагося.

— Ты даже ни на что не намекнулъ мн, когда я былъ въ Гильтоун,— съ упрекомъ воскликнулъ Адальбертъ,— а вдь въ то время наврное все уже было ршено.

— Да, мы тогда уже поршили,— сказалъ Германъ,— но мы уговорились съ моимъ тестемъ при существующихъ условіяхъ не объявлять о нашей помолвк, а сразу объявитъ о состоявшемся брак, который совершится на будущей недл.

— На будущей недл?— съ удивленіемъ повторила Траудліь.— Но, Алиса, разв у тебя все уже приготовлено?

Алиса беззаботно и весело улыбнулась.

— Германъ говоритъ, что это лишнее, и онъ правъ, мы хотимъ какъ можно скоре стать мужемъ и женой, скромно повнчаемся въ Бэркле. Папа прідетъ изъ Гильтоуна, а потомъ мы вернемся съ нимъ и поселимся въ верхнемъ этаж нашей виллы.

Гунтрамъ былъ удивленъ не мене жены, онъ поспшилъ отвести своего друга въ сторону и вполголоса опросилъ:

— Вы хотите жить на вилл? Да разв ты совсмъ остаешься здсь?

— Пока, да. Теперь я не могу увезти Алису отъ отца. Бываютъ часы, когда, вспоминая о томъ, что онъ потерялъ, онъ впадаетъ въ уныніе и потому особенно нуждается въ насъ. У меня еще цлыхъ восемь мсяцевъ свободныхъ, и это время я пробуду съ нимъ.

— У васъ будетъ очень безпокойный медовый мсяцъ,— сказалъ Адальбертъ,— я вдь видлъ, какая тамъ сутолока, точно въ голубятн. У васъ не будетъ ни минуты спокойной.

— О, нтъ! Морлэндъ нашелъ необходимымъ перенести свою контору въ городъ. Зданіе клуба къ счастью не пострадало отъ огня, въ верхнемъ этаж онъ поселится самъ, а остальныя комнаты будутъ отведены подъ засданія и работы общества. Я ежедневно буду здить. туда, и мы съ Алисой преспокойно заживемъ на вилл.

— А твоя поздка по Америк съ научной цлью?

— Отъ нея, разумется, придется отказаться. Но я объ этомъ не сожалю. Мое сотрудничество въ возрожденіи Гильтоуна принесетъ мн больше пользы, чмъ любая поздка, а какъ зять Морлэнда, я буду имть при постройк первый голосъ. Мы уже усердно принялись за дло, составляя пока лишь планы и проекты, которые очень скоро будутъ примнены къ длу.

Гофштетеръ, оставшись одинъ на веранд, постигъ наконецъ совершившійся поразительный фактъ, такъ какъ въ открытыя окна до него доносилось каждое слово.

Значитъ, все-таки мужемъ графини будетъ Германъ? О немъ-то онъ и не подумалъ. Нечего и говорить, что онъ былъ какъ будто нарочно созданъ для этой надменной золотой принцессы, потому что онъ-то никогда ничего не возьметъ отъ нея. Онъ суметъ основательно подчинить ее себ и распоряжаться ею. Еще никогда въ жизни лсничій не чувствовалъ такого глубокаго удовлетворенія, какъ въ эту минуту.

Между тмъ об молодыя женщины подошли къ окну, не замчая подслушивавшаго ихъ человка. Траудль все еще не могла освоиться съ мыслью о такой скорой свадьб. Она слыхала, съ какимъ блескомъ и великолпіемъ было отпраздновано въ Нью-Іорк внчаніе Алисы Морлэндъ съ Бертольдомъ Равенсбергомъ, и потому нершительно спросила:

— Значитъ, вы хотите внчаться въ маленькой церкви въ Баркле? И на свадьб будутъ только твой отецъ и мы, какъ свидтели? Это будетъ пожалуй такая же тихая и скромная свадьба, какъ наша въ Равенсберг?

Алиса улыбнулась сіяющей, счастливой улыбкой, потомъ наклонилась къ своей пріятельниц и сказала голосомъ, какого Траудль еще ни раза не слыхала отъ нея:

— Да, Траудль, такая же скромная и такая же счастливая.

Гофштетеръ услыхалъ этотъ тонъ и чуть было опять не сбился съ толка. Потомъ онъ сложилъ руки и прошепталъ съ глубокимъ вздохомъ облегченія:

— Онъ справился съ нею, это несомннно. Браво, Германъ!

XXVII.

Большой океанскій пароходъ быстро приближался къ берегамъ Европы. Было еще очень рано, и утренній туманъ еще окутывалъ море, но большая часто пассажировъ уже вышла на палубу.

Въ сторон отъ другихъ стояли высокій мужчина съ блокурыми волосами и бородой и молодая женщина въ дорожномъ плащ. Она. вздрагивала отъ утренняго холода, а онъ заботливо наклонился къ ней.

— Не лучше ли намъ сойти въ каюту? Теб не слдуетъ зябнутъ, Алиса.

— О, нтъ!— запротестовала она,— Мн хотлось бы видть, когда покажется берегъ.

Зигвартъ снялъ съ плечъ свой пледъ и укрылъ ее.

— Почти годъ прошелъ съ тхъ поръ, какъ этотъ берегъ исчезъ изъ моихъ глазъ,— сказалъ онъ, указывая рукою туда, гд лежала въ туманной дали Германія,— и чего только не случилось въ это время? Мн очевидно уже было суждено работать въ Гильтоун. Когда-то я воспротивился этому, но мн все-таки пришлось приложить руку къ постройк новаго города. Теперь уже вс планы одобрены и, благодаря Бога, приводятся въ исполненіе.

— Но какой упорной борьбы стоило теб это!— возразила Алиса.— Пап пришлось пустить въ дло весь свой авторитетъ.

— Да, вс стремились повторить прежнюю ошибку: начать строить какъ можно скоре и какъ можно неосновательне, не думая о возможности вторичной катастрофы. Къ счастью папа произвелъ необходимое давленіе. Кстати, теб не жаль, что пришлось такъ быстро реализовать нмецкіе капиталы?

Алиса покачала головой.

— Нтъ, Германъ, я никогда не любила Равенсберга. Я провела въ немъ всего одинъ счастливый часъ — тотъ, когда мы созвали, что любимъ другъ друга. Все, что было дальше — одно горькое воспоминаніе. Теперь Равенсбергъ въ чужихъ рукахъ, и мн кажется, что мы можемъ наконецъ сброситъ съ себя тяготвшее надъ нами бремя.

Зигвартъ нахмурился. Онъ подумалъ о катастроф, стоившей жизни графу Равенсбергу, и о прощаніи съ нимъ въ ночь предъ его смертью. Потомъ онъ ршительно выпрямился и произнесъ:

— Да, похоронимъ это прошлое, оно миновало навсегда. Намъ обоимъ пришлось много бороться, чтобы сквозь мрачныя тучи увидть наконецъ безоблачное небо. И я везу тебя на родину какъ побдную награду. Тетерь мы будемъ думать только о нашемъ будущемъ, о его цляхъ и задачахъ.

— Неужели ты уже думаешь о новой работ?— съ легкимъ упрекомъ въ голос спросила Алиса.— Ты такъ много работалъ все послднее время,— теб слдовало бы хоть немного отдохнуть.

— Отдохнутъ? Я не нуждаюсь въ отдых и не хочу отдыхать. Работа — счастье, жизнь, и я буду работать, пока хватитъ силъ.

Даль посвтлла, туманъ разсивался, подъ солнечными лучами.

— Со стороны Берндтовъ было конечно очень мило предложить намъ остановиться у нихъ,— снова заговорилъ Зигвартъ,— но я все-таки очень благодаренъ теб, что ты отклонила это предложеніе. Удовольствуемся покамстъ моей холостой квартирой. У меня довольно художественно обставленный уголокъ. Къ осени устроимъ себ квартиру и передемъ туда… втроемъ.

Молодая женщина слегка покраснла и прислонилась головой къ плечу мужа,

— Папа очень, очень счастливъ, что явилась эта надежда,— тихо сказала она:— это облегчило ему разлуку. Вдь имть внука всегда было его завтнымъ желаніемъ.

— И это поможетъ ему трудиться. Я увренъ, что онъ не нуждается въ подобномъ поощреніи, но при прощаніи, онъ все-таки снова повторилъ мн: ‘Для васъ и вашего потомства’. И онъ исполнитъ то, что предпринялъ: дло у нихъ тамъ такъ и кипитъ. Посмотри, Алиса, тамъ уже видна земля, наша родина!

КОНЕЦЪ.