СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ
К. М. СТАНЮКОВИЧА.
Томъ XIII.
Издане А. А. Карцева.
Издане А. А. Карцева.
Москва.
Типо-Литог. Г. Я. Простакова. Москва Балчугъ, д. Симон. монаст.
1900.
ДУРАКЪ.
РАЗСКАЗЪ.
I.
II.
III.
IV.
V.
Дурак, Станюкович Константин Михайлович, Год: 1897
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Младшй помощникъ столоначальника Липецкй, худощавый, блобрысый молодой человкъ въ потертомъ пиджак, съ жиденькой свтлорусой бородкой и срыми, нсколько близорукими глазами въ очкахъ, добросовстно высидлъ шесть часовъ на служб и не мене добросовстно написалъ за это время не мало отношенй, предписанй и докладовъ. Столоначальникъ Кузьминъ то и дло подваливалъ Липецкому бумагъ, очень обрадованный, что напалъ на простофилю, готоваго работать, какъ волъ, вмсто того, чтобы въ течене дня возиться съ одной бумажкой, и даже снисходительно находилъ, что Липецкй недурно составляетъ бумаги, особенно для молодого человка, всего лишь два года какъ вкусившаго прелести службы.
Въ пятомъ часу мысли Липецкаго заняты были исключительно обдомъ, который онъ будетъ скоро сть въ своей маленькой квартирк въ Измайловскомъ полку вмст съ вдовой матерью и сестренкой гимназисткой. Онъ обожалъ и мать и сестру и былъ ихъ единственной подпорой, отдавая матери большую часть своего жалованья и небольшого дополнительнаго заработка отъ литературной работы. Изъ-за этихъ двухъ любимыхъ существъ Липецкй и поступилъ на службу вмсто того, чтобы остаться, по окончани курса, при университет и посвятить себя ученой дятельности, какъ онъ мечталъ, пока живъ былъ отецъ, имвшй довольно хорошее мсто на частной служб.
Молодой человкъ ршительно сложилъ свои бумаги въ столъ и, взглянувъ на часы, собирался исчезнуть изъ департамента, находя, что за свои шестьдесятъ рублей жалованья въ мсяцъ онъ достаточно извелъ бумаги и, пожалуй, даже боле, чмъ требовало обычное право, если судить, по крайней мр, по работ другихъ, такихъ же молодыхъ сослуживцевъ.
Только одинъ Кузьминъ изнывалъ надъ работой и, казалось, находилъ въ ней особенную прелесть. Но не даромъ же помощники прозвали его ‘Юсомъ’, и говорили, что ‘Юсъ’ дальше начальника отдленя не пойдетъ, такъ какъ у него нтъ никакихъ талантовъ и никакого умнья выдвинуться.
Ршительно пора уходить, хотя столоначальникъ, повидимому, объ этомъ и не думаетъ, основательно позавтракавъ, въ 12 часовъ. Но молодой человкъ принужденный расчитывать каждый грошъ, долженъ, былъ ограничиться стаканомъ кофе и двумя бутербродами и потому испытывалъ теперь волчй голодъ.
И Липецкй съ веселою улыбкой щелкнулъ ключемъ, запирая столъ, и предвкушалъ радость очутиться на улиц да еще въ рдкй для Петербурга солнечный октябрьскй день и, посл получасовой невольной прогулки до Измайловскаго полка, быть дома. Радъ онъ былъ и тому, что хоть до завтрашняго утра избавится отъ скучной, несимпатичной ему канцелярской работы — отъ писаня этихъ безчисленныхъ, однообразныхъ бумагъ, надъ которыми потомъ священнодйствуетъ Кузьминъ, черноволосый, худой, и длинный, похожй на задумчивую цаплю, смакуя каждое слово, точно генальное произведене великаго художника,— и отъ табачнаго дыма и сутолоки этой большой. заставленной столами, комнаты, черезъ которую то и дло шмыгаютъ съ озабоченно-дловымъ видомъ чиновники въ кабинетъ начальника отдленя,— избавиться и отъ пошловатой болтовни и глупыхъ остротъ, которыми коротаютъ служебное время юные свтске шелопаи, хорошо знающе, что и безъ черной работы они въ свое время получатъ боле или мене приличныя мста.
И Липецкй хотлъ было пройти къ Кузьмину, чтобъ откланяться, какъ въ эту самую минуту къ молодому человку подошелъ бравый и молодцоватый курьеръ съ золотою медалью на ше, и громко и торжественно, видимо сознавая, что сообщаетъ нчто весьма значительное и, несомннно, весьма лестное для такого маленькаго чиновника, какъ Липецкй, произнесъ:
— Господинъ директоръ департамента васъ проситъ.
— Меня!?— невольно переспросилъ удивленный молодой человкъ.
— Точно такъ, васъ!— отчеканилъ курьеръ, бросая на Липецкаго взглядъ, который, казалось, говорилъ: ‘не бойсь, не ожидалъ такой чести?’
И, прежде чмъ уйти, прибавилъ:
— Просятъ немедленно!
— Хорошо!— проговорилъ Липецкй.
Это приглашене помощника столоначальника къ директору департамента произвело значительную сенсацю.
Столоначальникъ Кузьминъ, сидвшй за дальнимъ столомъ, поднялъ голову, и на его желто-смугломъ лиц застыло выражене такого недоумня, словно бы онъ услыхалъ о падени луны или объ упразднени чиновниковъ.
Положимъ, недавно назначенный къ нимъ директоромъ Драгоцнный и щеголяетъ доступностью и простотой обращеня, но все-таки даже столоначальники никогда не приглашались къ нему, и вдругъ онъ требуетъ помощника. Что могло бы это значить?
Ужъ не попалъ ли въ какую-нибудь исторю этотъ Липецкй? Онъ, кажется, того… крайнихъ мннй. Хоть и не высказывается, а все-таки видно…
Эта мысль, явившаяся въ голову Кузьмина внезапно, безъ какихъ бы то ни было основанй, какъ единственно возможное объяснене столь необычайнаго приглашеня къ директору маленькаго чиновника безъ связей и протекци, вызвала въ ‘Юс’ невольное чувство участя къ молодому человку. Липецкй ему нравился. Онъ былъ отличный работникъ и, казалось, порядочный, добрый человкъ. Не даромъ писцы его любили.
Угнетенный мыслью, что Липецкаго потребовали для непрятныхъ объясненй, этотъ бумажный человкъ, котораго десятилтняя канцелярская служба порядочно-таки изсушила и пришибла, невольно пожаллъ Липецкаго, попавшаго, конечно, въ бду… Онъ самъ былъ студентомъ и знаетъ: долго-ли до грха? Какое-нибудь неосмотрительное слово, неосторожное знакомство и… пропалъ иногда человкъ.
И въ недоумвающемъ взгляд Кузьмина блеснуло что-то теплое, мягкое.
Но въ Кузьмин не даромъ прежде всего сидлъ чиновникъ. Онъ эгоистически гораздо боле пожаллъ Липецкаго, какъ хорошаго помощника, котораго можетъ лишиться, если опасеня его, не дай Богъ, оправдаются. И тогда оставайся опять съ двумя лодырями: барономъ и Айвазовымъ, навязанными ему начальникомъ отдленя.
Одинъ изъ этихъ ‘лодырей’, старшй помощникъ, баронъ Фирксъ фонъ Шенау, молодой человкъ изъ правовдовъ, безукоризненно одтый, красивый, свжй, благоухающй и нсколько хлыщеватый, съ гладко выбритыми щеками и подбородкомъ и закрученными кверху пушистыми усами, растягивающй слова и съ необыкновеннымъ апломбомъ изрекающй обыкновенные пустяки,— бросилъ на Липецкаго взглядъ, въ которомъ была и зависть, и изумлене, и ироническая насмшка.
Мечтавшй о карьер, баронъ везд подозрвалъ интригу и во всхъ видлъ соперниковъ, считая себя несправедливо обиженнымъ тмъ, что два года сидитъ въ помощникахъ и, несмотря на заискиваня везд, гд только возможно, не получаетъ повышеня. Онъ не особенно часто посщаетъ департаментъ и ровно ничего не длаетъ, пользуясь деликатностью Кузьмина, котораго въ душ презираетъ, считая его недалекой канцелярской крысой. Не имя никакихъ средствъ, баронъ жаждетъ мста съ приличнымъ окладомъ и старается получить его и вообще выдвинуться участемъ въ спектакляхъ, устраиваемыхъ благотворительными дамами ‘грандмонда’, и ухаживанемъ за старушками съ влянемъ.
Когда онъ бываетъ на служб, то большую часть времени посвящаетъ разсказамъ Айвазову о своихъ сценическихъ и свтскихъ успхахъ, намренно громко называя титулованныя имена, чтобы Кузьминъ и друге знали, въ какомъ избранномъ обществ вращается баронъ. Онъ давно расчитываетъ на мсто Кузьмина и искренно удивляется, какъ это, несмотря на свои связи, Кузьмина не убираютъ, чтобы дать барону дв тысячи для начала его будущей блестящей, конечно, карьеры, на которую онъ надется съ несокрушимой увренностью влюбленнаго въ себя остзейскаго нмца.
Съ Кузьминымъ онъ оффицально любезенъ, а Липецкаго не можетъ терпть и за то, что Липецкй, по выраженю барона, изъ ‘мовежанра’, и за то, что Липецкй не слушаетъ его великосвтскихъ разсказовъ и вообще не обнаруживаетъ ни малйшаго къ нему вниманя. Напротивъ, несмотря на снисходительно-любезные авансы барона въ начал, Липецкй былъ крайне сдержанъ и онъ, видимо сторонился отъ барона и, порой, насмшливо улыбался, когда баронъ, случалось, поучалъ Айвазова на счетъ того, что такое порядочные люди.
Когда Липецкй вышелъ изъ комнаты, не обнаруживъ, къ удивленю Кузьмина, ни малйшаго волненя и даже не ускоривъ шаговъ, баронъ шепнулъ Айвазову:
— Что ты думаешь объ этомъ, а?
И подмигнулъ глазомъ.
— О чемъ, объ этомъ?— простодушно спросилъ съ акцентомъ восточнаго человка, плотный и коренастый брюнетъ, поднимая на барона больше волооке черные глаза.
— Ты неисправимъ въ своей… недогадливости, мой милый! Я говорю о приглашени Липецкаго къ директору.
Айвазовъ, повидимому, относился довольно безразлично къ этому факту.
У него была богатая мать въ Тифлис, и онъ ‘тянулъ лямку’, какъ называлъ свое присутстве въ департамент, гд выкуривалъ безчисленное количество папиросъ, прочитывалъ газеты и иногда съ видомъ страдальца осиливалъ какую-нибудь бумагу,— только потому, что въ противномъ случа мать не давала-бы денегъ.
Далеко не честолюбивый, лнивый и медлительный, нелишенный лукавства въ практическихъ длахъ и потому считавшй себя тонкимъ человкомъ, Айвазовъ не гнался за карьерой, не расчитывалъ въ будущемъ на министерскй постъ и довольствовался тайными мечтами о мундир камеръ-юнкера, чтобы утшить мать. Онъ предпочелъ бы всякой служб спокойную жизнь въ своемъ чудномъ хутор подъ Тифлисомъ, гд славный домъ въ тни дубовъ, чинаръ и оршниковъ и гд большя плантаци виноградниковъ. Можно выдлывать отличное вино и имть большой доходъ. О, онъ поставилъ бы это дло на широкую ногу, и Айвазовское вино славилось бы въ Петербург…
— Но маменька не позволяетъ, ты понимаешь?— говорилъ онъ нердко барону и прибавлялъ:— и я, понимаешь, долженъ ходить сюда и тянуть лямку, разстраивая свое здоровье…
— Ну, о здоровь ты лучше не говори — останавливалъ его баронъ.
Дйствительно и крпкая, коренастая фигура Айвазова и волосатое лицо, отливавшее румянцемъ, свидтельствовали объ избытк силъ и здоровья.
Къ барону Фирксу Айвазовъ относился съ нкоторымъ почтенемъ, какъ къ аристократу, бывающему въ высшемъ обществ и, главное, имющему счасте видть аристократическихъ дамъ, къ которымъ молодой восточный человкъ питалъ какой-то особенно нжный культъ. Гордый расположенемъ барона, Айвазовъ считалъ его умницей и искренно былъ привязанъ къ нему, но при всемъ этомъ не давалъ ему большихъ суммъ взаймы, умя отказывать очень ловко, и аккуратно записывалъ т небольшя суммы, которыя перебиралъ у него баронъ.
Въ отвтъ на вопросъ барона, Айвазовъ добродушно улыбнулся, оскаливая изъ-за черныхъ усовъ ослпительно блые зубы, и затмъ проговорилъ:
— Я ршительно не понимаю, что это значитъ. А ты, баронъ, понимаешь?
— Понимаю.
— Въ чемъ же дло?
— А въ томъ, что этотъ Липецкй интриганъ.
— Ну?— усумнился Айвазовъ, видимо протестовавшй противъ такого категорическаго опредленя.— Почему ты такъ думаешь?
— По всему!— ршительно проговорилъ баронъ.— и его красивое лицо приняло злое выражене, и глаза загорлись.— Я только не говорилъ этого раньше, но всегда былъ нелестнаго мння объ этомъ господин. Ты разв не видишь, какъ онъ усердствуетъ, желая отличиться передъ Юсомъ, какъ онъ старается сблизиться съ нимъ и держаться отъ насъ въ сторон, зная, что Юсъ не очень-то благоволитъ къ намъ? Корчитъ изъ себя человка съ принципами, а нашелъ-таки ходъ къ директору департамента. Не даромъ же его пригласилъ Драгоцнный. Врно кто-нибудь да просилъ за Липецкаго. А помнишь?— что онъ говорилъ о карьеристахъ? А самъ! Оказывается лицемръ и интриганъ… съумлъ подъхать къ Драгоцнному… А Драгоцнный восходящая звзда, любимецъ министра… Онъ самъ выскочка, изъ какихъ-то вчерашнихъ дворянъ, сдлавшй необыкновенную карьеру, и тянетъ такихъ же проходимцевъ… Слдовательно .
Обыкновенно соглашавшйся со всмъ, что не изрекалъ баронъ, Айвазовъ на этотъ разъ перебилъ барона и произнесъ:
— Извини, баронъ, я не могу согласиться съ тобой.
— Интересно, почему?— изумился баронъ, не ожидая такого протеста.
— Ты напрасно чернишь человка, не имя никакихъ данныхъ… И вообще у тебя скверная привычка видть во всхъ только дурное… Липецкому я не симпатизирую, но онъ, по моему мнню, не интриганъ и порядочный человкъ.
— Порядочный!? О, какъ ты проницателенъ! Удивительно проницателенъ!— съ презрительной усмшкой кинулъ баронъ…— Поздравляю тебя съ такимъ порядочнымъ человкомъ. Вотъ увидишь, что этого порядочнаго человка назначатъ столоначальникомъ, а меня и тебя обойдутъ.
— И пусть… Мн все равно.
— Но мн-то не все равно… Понимаешь ли это.
Съ губъ барона чуть не сорвалось: ‘идотъ’.
Но онъ удержался и повторилъ:
— Понимаешь-ли ты это, сообразительный человкъ!
— Я вижу, что у тебя разлита желчь, и ты ругаешься!— обиженно замтилъ Айвазовъ.
Между тмъ Липецкй вошелъ въ большой кабинетъ и остановился вблизи письменнаго стола, заваленнаго бумагами, за которымъ сидлъ директоръ.
— Господинъ Липецкй?— раздался прятный баритонъ директора, когда онъ поднялъ свою свтлорусую коротко остриженную голову и остановилъ на вошедшемъ пристальный взглядъ.
— Липецкй. Ваше превосходительство требовали меня!— проговорилъ молодой человкъ.
И, въ свою очередь, не безъ любопытства взглядывалъ на Драгоцннаго, о которомъ такъ много говорили и въ министерств, и въ обществ, и въ газетахъ, какъ о замчательно талантливомъ чиновник и неутомимомъ работник, которому предстоитъ блестящая будущность.
Но, разумется, рядомъ съ похвалами были и порицаня, особенно со стороны завистниковъ.
Говорили, что Драгоцнный всегда держитъ хвостъ по втру и потому такъ и преуспваетъ. Его называли выскочкой, наглецомъ и человкомъ, у котораго ni foi, ni loi.
Все это невольно припомнилъ Липецкй, посматривая на этого блондина, бывшаго не въ вицъ-мундир, а въ скромномъ пиджак, и неимвшаго въ себ ничего юпитеровскаго. Полноватое, нсколько утомленное лицо съ рыжеватой бородой, небольше умные глаза, какая-то мягкость и въ то же время увренность въ ихъ взгляд,— все это производило съ перваго раза благопрятное впечатлне.
— Я просилъ васъ, любезно подчеркнулъ его превосходительство, привтливо кивнувъ головой,— чтобъ лично съ вами познакомиться… Прошу приссть!— указалъ онъ на кресло около письменнаго стола.
И, когда Липецкй, ршительно непонимавшй, зачмъ директоръ департамента желаетъ знакомиться съ такимъ незначительнымъ чиновникомъ, сдлалъ нсколько шаговъ къ столу, его превосходительство привсталъ съ кресла и протянулъ свою блую широкую руку съ крупными ногтями.
— Садитесь, Григорй Николаичъ… Прикажете папироску?
— Благодарю, я не курю!— отвтилъ молодой человкъ, окончательно изумленный, что его назвали по имени и отчеству.
— Счастливецъ, что не курите… А я вотъ не выпускаю изо рта папироски!— говорилъ Драгоцнный, закуривая папироску.— Очень радъ съ вами поближе познакомиться… Надюсь, мы останемся довольны другъ другомъ… Мн говорилъ о васъ начальникъ отдленя, какъ о способномъ, трудолюбивомъ чиновник… А я очень дорожу хорошими работниками… Ихъ вдь такъ мало у насъ…
Его превосходительство пыхнулъ дымкомъ и продолжалъ:
— Кром того, мн хотлось поблагодарить васъ за удовольстве, доставляемое мн чтенемъ вашихъ статей. Вдь это вы пишете въ Правд. Вчерашняя передовая статья ваша?
— Моя!— промолвилъ Липецкй.
— Превосходная статья! Сжатая, ясная, безъ лишнихъ фразъ… Говорю вамъ это безъ всякихъ комплиментовъ… Я прочелъ ее и, признаюсь, заинтересовался авторомъ… Вчера я случайно узналъ, что вы сотрудничаете въ Правд.
‘Вотъ оно что!’ — подумалъ Липецкй и насторожился.
— Я обрадовался, что у насъ въ департамент такой талантливый публицистъ и ршилъ эксплоатировать ваше золотое перышко и дать вамъ случай выдвинуться, предложивъ вамъ работу, которую, я увренъ, вы сдлаете отлично.
И его превосходительство кратко и точно объяснилъ, какая это работа.
Дло въ томъ, что, по приказаню начальства, составленъ проектъ весьма благодтельной реформы. Проектъ поступитъ въ скоромъ времени на обсуждене, но вмст съ тмъ желательно было-бы познакомить съ нимъ и публику.
— Вы послужите хорошему длу, если напечатаете небольшую статью въ Правд и внушите читателямъ здравыя понятя о важности и полезности нашего проекта, имющаго серьезное государственное значене… Познакомьтесь съ проектомъ и объяснительной запиской, и когда статья будетъ готова, потрудитесь зайти ко мн на квартиру, и мы прочтемъ вмст… До одиннадцати я всегда дома.
Съ этими словами Драгоцнный, не спрашивая Липецкаго о согласи и вполн увренный, что молодой человкъ долженъ быть несказанно обрадованъ порученемъ, которое дастъ случай ‘выдвинуться’, взялъ со стола объемистую печатную тетрадь и, подавая ее Липецкому, замтилъ:
— Какъ видите, трудъ почтенный. Увренъ, вы оцните его по достоинству.
И, не ожидая отвта, спросилъ:
— Давно вы у насъ служите?
— Два года, ваше превосходительство.
— Помощникомъ столоначальника?
— Да.
— Окончили на юридическомъ?
— Нтъ, на естественномъ.
— Я постараюсь васъ лучше устроить и дать возможность развернуть свои способности. Намъ нужны образованные и трудолюбивые чиновники. До свиданя! Жду васъ на-дняхъ у себя. Очень радъ, что познакомился съ вами,— еще разъ съ привтливою улыбкой повторилъ директоръ, протягивая Липецкому руку.
Былъ-ли молодой человкъ пораженъ неожиданностью или сконфуженъ, но дло только въ томъ, что онъ не догадался поблагодарить его превосходительство за вс любезности и вообще въ этотъ памятный день не оказался на высот своего новаго положеня, неожиданно открывавшаго передъ нимъ блестящя перспективы.
Онъ молча откланялся и вышелъ изъ директорскаго кабинета далеко не сяющй, какимъ, казалось, долженъ быть добрый чиновникъ, получившй столь лестное поручене да еще отъ такой ‘звзды’, какою былъ Драгоцнный, портретъ котораго еще недавно украшалъ иллюстрированные журналы.
Нашъ молодой человкъ не только не сялъ, а напротивъ, имлъ такой смущенный, словно-бы виноватый, видъ, что курьеръ вывелъ заключене о головомойк, полученной ‘замухрышкой’ чиновникомъ отъ генерала.
Липецкй торопливо шелъ по улицамъ, направляясь домой, раздумывая о неожиданномъ свидани съ директоромъ и объ его предложени.
Оно казалось ему страннымъ и стснительнымъ. Напрасно онъ не уклонился отъ него?
А, быть можетъ, и въ самомъ дл проектъ заслуживаетъ одобреня и тогда…
Это соображене нсколько успокоило Липецкаго и вызвало, въ немъ мысль о томъ, что давно уже пора завести новую шубу матери и сдлать сестренк новое пальто… Совсмъ обносились он.
Все это представлялось теперь осуществимымъ…
Однако, за обдомъ онъ ни слова не сказалъ ни о бесд съ Драгоцннымъ, ни о данномъ ему поручени, хотя обыкновенно и разсказывалъ матери о служебныхъ длахъ.
Онъ, видимо, былъ возбужденъ и тотчасъ-же посл обда ушелъ въ свою комнату и принялся штудировать проектъ благодтельной реформы.
Когда онъ, наконецъ, его окончилъ, то долго ходилъ по своей маленькой комнатк взволнованный и негодующй.
На слдующее утро Липецкй облачился въ черный сюртукъ.
Напившись чаю, онъ сегодня какъ-то особенно нжно поцловалъ на прощане мать, худощавую старушку съ сбитымъ на бокъ чепцомъ и съ добрыми глазами, и вышелъ изъ дома ране обыкновеннаго, объяснивъ матери, что до службы надо зайти въ одно мсто.
Липецкй взялъ извозчика и ровно въ десять часовъ уже былъ у дверей квартиры Евгеня Аркадьевича Драгоцннаго и ршительно надавилъ пуговку электрическаго звонка.
Великолпный лакей въ бломъ передник, съ роскошными выхоленными черными бакенбардами, отворилъ дверь.
Оглядывая весьма двусмысленное пальтецо Липецкаго и не первой свжести котелокъ юпитеровскимъ, нсколько застланнымъ взглядомъ, онъ процдилъ снисходительнонебрежнымъ тономъ, загораживая своею особой входъ:
— Генералъ не принимаетъ просителей на дому. Идите въ департаментъ.
— Я не проситель!— рзко кинулъ, возвышая голосъ, Липецкй.— Доложите!
Секунда колебаня на лиц камердинера и молодой человкъ былъ впущенъ въ прихожую.
Но пальто съ, него не снимали.
— Какъ о васъ доложить?— недовольно спросилъ лакей.
— Липецкй! Колежскй секретарь Липецкй!
Онъ выкрикнулъ эти слова такъ нетерпливо и такимъ вызывающимъ тономъ, что великолпный лакей, привыкшй встрчать боле мягкихъ постителей и при томъ почти всегда награждающихъ его бумажками, былъ озадаченъ.
— Да вамъ по какому длу нужно?— спросилъ онъ.
— Нужно, вотъ и все.
— Генералъ знаетъ васъ?
— Онъ просилъ меня быть у него. Идите же докладывать!— громко и настойчиво приказывалъ Липецкй.
— Подождите минутку. Сейчасъ доложу!
Дйствительно черезъ минуту, камердинеръ его превосходительства вернулся и уже совсмъ другимъ тономъ проговорилъ, снимая съ Липецкаго его двусмысленное пальтецо:
— Пожалуйте въ кабинетъ… Вотъ сюда!— докладывалъ онъ, отворяя двери.
Липецкй вошелъ въ большой, свтлый кабинетъ съ темною, обитою сафьяномъ мебелью, съ книжными шкафами и картинами на стнахъ. Громадный письменный столъ, стоявшй по средин, былъ заваленъ бумагами, книгами и брошюрами.
Въ дальнемъ углу на отоманк сидлъ его превосходительство съ газетой въ рукахъ. Пачка свжихъ, еще не тронутыхъ газетъ лежала передъ нимъ на маленькомъ стол.
— Уже готово?— весело воскликнулъ Драгоцнный.
И съ этими словами онъ поднялся съ отоманки и пошелъ навстрчу Липецкому, протягивая ему свою широкую руку.
Его превосходительство, видимо, былъ въ отличномъ расположени духа. Хорошо выспавшйся (хотя газеты и утверждали, что онъ спитъ всего лишь четыре часа въ сутки), съ лучшимъ цвтомъ лица, чмъ наканун, въ министерств, слегка благоухающй съ расчесанной бородкой, въ своемъ короткомъ синемъ вестон и въ туфляхъ на ногахъ, онъ казался гораздо моложе своихъ пятидесяти лтъ.
— Ну и молодецъ-же вы, Григорй Николаевичъ. Быстро работаете. Присаживайтесь-ка и читайте!— говорилъ онъ, не обративъ, повидимому, ни малйшаго вниманя ни на оффицально сдержанный видъ молодого чиновника, ни на выражене его лица и особенно близорукихъ глазъ, въ которыхъ блестла одна замтная и ироническая усмшка.
‘Убжденъ, что я такая же безпринципная каналья, какъ и онъ самъ’ — подумалъ Липецкй, довольно сдержанно отвчая на горячее пожате руки хозяина.
И предвкушая злорадное удовольстве удивить эту ‘восходящую звзду’, къ которой чувствовалъ теперь непрязнь, онъ громко, слегка дрогнувшимъ отъ волненя голосомъ проговорилъ:
— У меня ничего не готово. Я пришелъ заявить вашему превосходительству, что отказываюсь отъ предложенной мн работы.
И вслдъ за этими словами, положилъ на письменный столъ объемистую тетрадь.
Хотя его превосходительство и быль недурнымъ актеромъ въ жизни, играя разнообразныя роли во время своей служебной карьеры, тмъ не мене слова молодого человка настолько поразили Драгоцннаго, что онъ широко раскрылъ отъ изумленя глаза — до того отказъ Липецкаго отъ предложеннаго ему ‘случая выдвинуться’ казался чмъ-то диковиннымъ, невроятнымъ. Самъ Евгенй Аркадевичъ съ цинизмомъ безшабашнаго карьериста, не задумываясь, не только писалъ, но и проводилъ въ жизнь то, что считалъ часто и вреднымъ и безсмысленнымъ и надъ чмъ самъ же въ душ смялся. Длали то-же самое и вс. Любой изъ его чиновниковъ съ восторгомъ принялъ бы подобное поручене. И вдругъ этотъ маленькй чиновникъ и при томъ нищй, имвшй на рукахъ мать и сестру (его превосходительство собралъ о немъ свдня) отказывается, и при томъ такой тонъ… неслыханный тонъ.
Вс эти мысли пробгали въ голов его превосходительства, и онъ, наконецъ, проговорилъ, точно еще не вря своимъ ушамъ:
— Такъ вы отказываетесь и не хотите воспользоваться случаемъ выдвинуться. Подумали ли вы объ этомъ?
— Подумалъ, ваше превосходительство, и отказался, такъ какъ считаю проектъ не только не благодтельнымъ, а прямо вреднымъ, и одобрять его въ газетахъ, разумется, не стану…
— Меня нисколько не интересуетъ ваше мнне, г. Липецкй, о проект!— перебилъ его рзкимъ тономъ его превосходительство.
И мгновенно лицо его приняло серьезное начальническое выражене, и въ его глазахъ блеснулъ злой огонекъ.
— Я полагалъ, что, предлагая мн расхвалить проектъ, вы интересовались моимъ мннемъ, ваше превосходительство…
— Вы полагали?— презрительно протянулъ Драгоцнный. — А я полагаю, что вамъ не слдовало бы служить съ такими взглядами, какъ у васъ… Вотъ что я полагаю…
И, кивнувъ головой и не подавъ, конечно, руки, его превосходительство далъ знать, что ауденця окончена.
Оставшись одинъ, Драгоцнный проговорилъ вслухъ:
— Вотъ-то дуракъ!
Веселый, точно свалившй съ себя непрятную обузу, Липецкй вышелъ изъ директорскаго кабинета и отправился на службу.
Кузьминъ очень обрадовался, увидвъ своего помощника.
Когда онъ узналъ отъ него о предложени директора департамента и объ отказ исполнить поручене, то пришелъ въ какой-то священный ужасъ и въ то же время смотрлъ на молодого человка, какъ на героя.
— Ну, теперь не забудетъ онъ вамъ этого, Григорй Николаичъ! Не забудетъ! А вы поступили, можно сказать, героически… Отказаться отъ такого случая… отъ покровительства такого орла, какъ Драгоцнный, это я вамъ скажу… неслыханно… Вы просто-таки герой, и я васъ за это очень уважаю!— говорилъ Кузьминъ шепотомъ, словно-бы боясь выразить свое сочувстве открыто.
Къ тремъ часамъ дня уже весь департаментъ зналъ объ истори съ Липецкимъ, вс находили, что онъ большой дуракъ, и приходили взглянуть на такого дурака…
— Фе-но-ме-на-льный!— шепталъ на ухо Айвазову баронъ Фирксъ. Не-воз-можный! Теперь его псенка здсь спта!— прибавилъ онъ весьма довольный, что Липецкй оказался такимъ дуракомъ.
И дйствительно псенка Липецкаго была скоро спта въ департамент.
Черезъ нсколько дней въ одной газет появилась хвалебная статья о проект, а вслдъ затмъ въ Правд была напечатана обстоятельная замтка, доказывавшая, что проектъ лишенъ серьезности и не только не благодтеленъ, но прямо-таки вреденъ интересамъ платежныхъ силъ страны.
И въ тотъ же день, когда напечатана была эта замтка, начальникъ отдленя позвалъ Липецкаго въ кабинетъ и сообщилъ ему о приказани подать въ отставку.
— Ну не дуракъ-ли?— говорилъ на другой день баронъ Фирксъ въ кружк собравшихся чиновниковъ… Могъ-бы сдлать карьеру, а вмсто этого…
Вс соглашались, что Липецкй дуракъ. Одинъ Кузьминъ отмалчивался.
И только мать, сестра и нсколько друзей Липецкаго продолжали считать его умнымъ человкомъ.