ДУХОВНО-ЦЕРКОВНЫЕ ДЕЛА В ИХ ‘НОВОМ КУРСЕ’
ДУХОВНО-ЦЕРКОВНЫЕ ДЕЛА В ИХ ‘НОВОМ КУРСЕ’
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Духовно-церковные дела в их ‘Новом курсе’, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. В нашей смуте (Статьи 1908 г. Письма к Э. Ф. Голлербаху)
М.: Республика, 2004.
Наше духовное ведомство, представляющее довольно пеструю смесь из лиц, носящих клобук, и из лиц, носящих шляпу, из одевающихся в монашескую мантию и из одевающихся во фрак темно-зеленого сукна со светлыми пуговицами, уже смущало верующее сердце И. С. Аксакова и Н. П. Гилярова-Платонова. И один в ‘Руси’, а другой в ‘Современных Известиях’, — двух лучших московских газетах восьмидесятых годов прошлого века, — много выплакали горя по поводу ‘духа’ и бездушности, ‘дел’ и безделья, забот и беззаботности этого ведомства. Все здесь очень высоко в идеале, в притязаниях и в титулах, но практика не отвечает высоким ожиданиям, связанным с этими титулами. Покойный Аксаков писал, вспоминая слова ветхозаветного пророка, ‘о мерзости запустения, водворившейся на месте святе’. Его славянофильской душе, воспитанной на высоких славянофильских представлениях о христианстве, о православной церкви, претила та мелочность синодально-чиновнического ‘делопроизводства’, в какую от века она была погружена, претила косность и черствость митроносных сановников и вечная ссылка ‘на святые каноны’ и ‘авторитет отцов церкви’, когда живым и сущим ‘отцам’ хотелось закрепостить и отстоять какую-нибудь старую и всем очевидную неправду или остановить для всех очевидное и нужное живое новое дело. Осталось навеки памятным, что, например, в пору освобождения крестьян, этого величайшего христианского акта XIX века, духовные сановники не положили на чашу колеблющихся весов ни одной лепты в пользу народную. А митрополит Филарет с текстами в руках доказывал, что рабское состояние есть естественное состояние некоторых классов населения и что его одобряли сами апостолы, призывавшие каждого, и в том числе рабов, ‘оставаться в том состоянии, в каком они находятся’…
Высочайший идеал, величайшее пожелание русского народа заключаются в том, чтобы управители духовного ведомства приняли в руководство для себя единственно только учение Христово, приложили к церковной и народной жизни единственно заветы Евангелия, оставив в стороне ту смесь духовных и государственных заветов, какие к нам перешли из Византии X века, из Византии разлагавшейся и умиравшей. В этом желании единодушно сливаются русские простолюдины и русские образованные люди…
К сожалению, голос этот никогда не доходил до ‘верхов’ духовного ведомства. Как известно, в своих новейших постановлениях о свободе религиозной совести Синод сделал ссылки на ‘Журналы комитета министров’, на ‘Устав духовных консисторий’, ‘Устав о предупреждении и пресечении преступлений’, ‘Устав о воинской повинности’, на ‘Уголовное уложение’ и даже на устав строительный, устав гражданского судопроизводства, — но ни разу, ни в одном месте он не сделал ссылки на учение Христа и апостолов…
Для всякого понятно, что сделать ссылки на ‘уставы’ и составить экстракт из статей этих уставов мог и столоначальник какого угодно министерства, а вовсе не духовного ведомства, и для этого не нужно было ни постригаться в монахи, ни изучать Св. Писание и объяснения к нему в духовных семинариях и академиях. К чему же тогда ведут и на что годятся семинарии, академии и тяжелые монашеские обеты, если они не дают ничего, кроме того, что может исправно дать всякий коллежский асессор?
Русский народ привык ожидать от пастырей церкви духовного света, евангельского руководства, во всяком случае, он любит церковь свою и привязан к ней потому, что видит в ней небесное учение, а не земное, что ожидает увидеть от нее такое, чего он не найдет ни у каких чиновников, ни в каком министерстве. Вот это ‘новое’ в церкви, вот это ‘другое’, чего он не найдет нигде на земле, кроме ее одной, и составляет причину и единственное основание того восторга к церкви и тех мук за нее, которые выносил русский народ. Не в чиновнический же дух и не в чиновническое делопроизводство и не в чиновнические справки с уставами разных министерств он ‘крестился и облекся’, и не это ему обещалось, когда он младенцем одеваем был в белую рубашечку и на него надевался крест на розовой или голубенькой ленточке…
Разделение государства, царства земных несовершенных дел, от благодатного царства церкви, которая не знает или не должна бы знать земных ограниченностей, земных узких суждений, — это есть непременный идеал русского народа.
С идеалом этим совершенно расходится та практика, на путь которой вступило духовное ведомство в своем ‘новом курсе’… Например, это отношение, которое обнаружило оно относительно своих же священников, снимающих сан. Представим вдового священника, который, оставшись с двумя или тремя малолетними детьми, не может сохранить вдовства и, ради воспитания детей, должен дать им вторую мать. Уже жестоко и то, что ему не допускается вступить во второй брак. Но насколько же суровее представляется новейшее требование Синода, чтобы таковому несчастному священнику, невольно снимающему с себя сан ради детей, воспрещено было не только занимать какую-либо казенную должность в своей епархии, т. е. в своей губернии, но даже и жительствовать в ней!!! Где же он найдет труд, заработок, если не в прежнем месте, где его знают, где он знает условия труда и где освоился жить?!! Не значит ли это гнать человека, и без того в несчастий, сироту и одинокого? А если принять во внимание, что большинство уездных и сельских священников живут в своих домиках, то не значит ли это выгонять несчастного из-под родного крова, гнать его из родной губернии и гнать на вероятный голод и нужду!! Наконец, если священник снимает сан с себя потому, что он не нашел удовлетворения в своей пастырской деятельности, до последних мелочей руководимой епархиальным и синодским начальством, — а это очень может случиться и по высокой нравственности священника, не мирящейся с чиновническими шаблонами и приемами консисторского и синодального управления, — то за что же опять-таки гнать его, мстить ему, и в этой мести доходить до изгнания из своей губернии, чего даже в голову не приходило ни одному министерству, никакому ведомству? Можно ли представить себе министерство народного просвещения или судебное ведомство, которое предписывало бы полицейским властям не допускать жительства в данной губернии бывшего учителя гимназии или судебного пристава, подавшего в отставку?.. Нельзя себе представить! Каким же образом именем Христовым и авторитетом Евангелия прикрывается эта беспощадность: ибо предполагается, что духовное ведомство, что духовная власть все делает по учению Христову, да она и высказывает свои решения с авторитетом такой силы и властности, как бы слова: ‘Христос есть глава Церкви’, — были истиною не вообще, а и при данном решении, в данном ‘определении св. синода’?.. Все это не может не отозваться глубоко расстраивающим образом на религиозно-нравственных понятиях народа… Каждый крестьянин может подумать: ‘Для чего же гонятся, даже до издыхания, семейные русские священники, имевшие несчастие в молодости овдоветь? Где их вина, чтобы за нее не давать людям ни места, ни прокормления, — буквально доводя до издыхания’… И где же исполнение слов хоть Ветхого Завета: ‘Не обидь сироту, не обессуди вдовицу’.. .Ведь если ‘вдовицу’, то, конечно, и ‘вдовца’, ибо это одно и то же?!
До чего обездолены русские священники! До чего они бесправны, до чего они без голоса, без представительства и защиты!..
В ‘Строительном уставе’ и т. под. документах Синод не мог найти слов, защищающих все угнетенное и гонимое за веру, не мог найти и руководства к тому, как надо относиться к немощам человеческим (допустим — ‘немощам’, хотя с решительностью это отвергаем о вдовых священниках). Но если бы он заглянул в книгу, переплет которой непрестанно созерцают заседающие в Синоде, то он мог бы найти там главу XIII ‘Послания к Коринфянам’ ап. Павла, где апостол языков научал верующих: ‘Любовь долго— терпит, милосердствует, не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, все покрывает любовь, верит всему, всего надеется, все переносит’...
Слово. 1908. 3 февр. No 371. Подпись: В. Надеждин.
‘Не обидь сироту, не обессуди вдовицу’… — Исх. 22, 23, Втор. 24, 17, Иер. 7, 6.