ДУЭЛЬ.
ДУЭЛЬ.
Разсказъ Эдмонда де Амичисъ.
Перев. съ итальянскаго В. А. Никольской.
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
‘Юный Читатель’, No 6, 1902
Дуэль, Де-Амичис Эдмондо, Год: 1902
Время на прочтение: 22 минут(ы)
У Артура Пирони была маленькая слабость — къ сливочному мороженому, и, будь онъ королемъ, пожалуй, въ одинъ прекрасный день онъ отдалъ бы все свое королевство за порцію желтаго мороженаго. Шесть разъ въ недлю онъ доставлялъ себ наслажденіе вкушать это чудное лакомство, но, надо сказать, что удовольствіе это онъ зарабатывалъ въ пот лица. Отецъ выдавалъ ему каждое утро деньги на четыре поздки въ трамва, отъ площади Санъ-Мартино, гд они жили, до гимназіи Джіоберти, находившейся очень далеко отъ ихъ дома, но маленькій обжора шелъ въ гимназію и назадъ къ обду пшкомъ, или врне, бжалъ, какъ страусъ, вечеромъ тоже возвращался домой галопомъ, задыхаясь отъ усталости, такъ какъ, несмотря на свою живость, былъ очень слабаго сложенія. Онъ здилъ на трамва только посл обда, но на полдорог останавливался, бжалъ въ кофейню и покупалъ на сдланныя сбереженія порцію мороженнаго канареечнаго цвта. Въ это время въ кофейн обыкновенно никого не было, онъ садился въ первой же комнатк, у входа въ бильярдную залу, и заказывалъ мороженое такимъ тономъ, какъ будто хотлъ сказать: живй! живй! Опорожнивъ блюдечко въ одну минуту и тщательно облизавъ ложечку, онъ бросался вонъ изъ кофейни, какъ человкъ, не заплатившій денегъ. Но, пока онъ уписывалъ мороженое, у него былъ такой блаженный видъ, что даже прислуга смотрла на него съ наслажденіемъ, какъ смотрятъ на голоднаго, когда онъ стъ, иногда въ комнату входила хозяйка и тоже съ улыбкой глядла на красиваго, блокураго мальчика.
Однажды, въ начал апрля, садясь на свое обычное мсто, Артуръ услыхалъ голоса игравшихъ въ бильярдной зал, кто-то изъ нихъ произнесъ имя, которое сразу привлекло его вниманіе. Это была фамилія адвоката Бусси, друга его отца, послднее время онъ совсмъ пересталъ къ нимъ ходить, но дома о немъ часто говорили.
— Бусси,— сказалъ одинъ изъ играющихъ — владетъ шпагой въ совершенств. О противник его я ничего не знаю, но быть на его мст не желалъ бы!..
— Ничего, какъ-нибудь поладятъ,— сказалъ другой.
— Помилуй!— возразилъ первый.— Получить при всхъ дурака, въ кофейн Санъ-Филиппо, гд собирается самая избранная публика?!.. Ты опять проигралъ. Сегодня теб не везетъ… Нтъ, адвокатъ Бусси этого не спуститъ, онъ не такой человкъ. Боюсь, что тому придется дорого поплатиться за свой комплиментъ.
— Кто знаетъ! Не всегда побждаетъ тотъ, кто лучше владетъ шпагой. Адвокатъ Пирони…
Мальчикъ уронилъ ложечку и сидлъ, затаивъ дыханіе.
— Адвокатъ Пирони,— продолжалъ невидимый разскащикъ,— человкъ горячій, одинъ изъ тхъ, которые на дуэли теряютъ голову и сами лзутъ на погибель… Опять не попалъ! Нтъ, я больше не играю!
— Ахъ! пусть ихъ дерутся!— сказалъ первый.
Но бдный Артуръ уже больше ничего не слыхалъ. Онъ расплатился за мороженое и, не докончивъ его, схватилъ книги подъ мышку, вылетлъ изъ кофейни, точно изъ дома, объятаго пламенемъ, и побжалъ на площадь Сольферино. Тамъ онъ вдругъ остановился, какъ вкопанный, его воображенію съ ужасающей ясностью представилась такая картина: отецъ лежитъ, распростертый на земл, окровавленный, съ страшной раной. Рыданія сдавили ему горло, передъ глазами заколыхались дома, деревья, и онъ едва устоялъ на ногахъ.
Но это продолжалось всего одну минуту. Несмотря на свою нервность, Артуръ былъ отважный мальчикъ. Онъ выпрямился и, высоко поднявъ голову, принялъ видъ непоколебимой ршимости. ‘Нтъ!— сказалъ онъ про себя,— отецъ не будетъ драться! Я не хочу, чтобы онъ погибалъ!.. Я лучше самъ умру, но не позволю имъ убить его!’
Затмъ онъ отправился въ городской садъ, бросился на лавочку, обхватилъ голову руками и, облокотившись на колни, сталъ думать.
Но страхъ и волненіе сначала мшали ему разобраться въ своихъ мысляхъ. Можетъ ли это быть?
Отецъ будетъ драться съ Бусси на дуэли! Но, вдь, они прежде были друзьями. Нсколько лтъ тому назадъ Бусси часто бывалъ у нихъ, съ женой и сыномъ, мальчикомъ его лтъ, еще онъ былъ такой забавный, и они вмст играли. Потомъ, по неизвстной ему причин, между его матерью и госпожой Бусси прекратилось знакомство, но отецъ продолжалъ встрчаться съ Бусси, и Артуръ видлъ не разъ, какъ они вмст гуляли по Турину. И какъ могли они поссориться въ публичномъ мст и вызвать другъ друга на дуэль, какъ два смертельныхъ врага? Ахъ! бдный, бдный папа!
Прежде всего Артуру пришла такая мысль: пойти къ Бусси, броситься ему въ ноги и умолять со слезами, обнявъ его колни, сжалиться надъ нимъ, пощадить жизнь отца и простить оскорбленіе… Но онъ тотчасъ же отказался отъ этой мысли. Бусси, хотвшій убить его отца, представлялся ему человкомъ мстительнымъ, свирпымъ и неумолимымъ убійцей, котораго никакія мольбы не могли бы тронуть и заставить отказаться отъ его намренія.
‘Не сказать ли мам?’ — подумалъ онъ. Но и эту мысль тотчасъ же пришлось отбросить: онъ понималъ, что подобный шагъ безполезенъ. Къ чему повергать въ ужасъ и отчаяніе несчастную мать, которая только провела бы весь этотъ день и ночь въ смертельной тоск? Но, можетъ быть, ей удастся не допустить мужа до дуэли?— Однако, Артуръ понималъ, хотя немного смутно, какое огромное знаменіе иметъ въ обществ такъ называемое чувство чести, онъ понималъ, что если ради него отецъ готовъ былъ рисковать своей жизнью, то нечего было надяться, что любовь къ семь заглушитъ въ немъ это чувство.
‘Не сообщить ли полиціи?’ — подумалъ онъ. Ему приходилось слышать не разъ, что полиція, предупрежденная о дуэли, являлась вовремя и не допускала противниковъ драться. Но и это средство оказалось неподходящимъ. А что, если арестуютъ его отца? Что, если адвокатъ Бусси узнаетъ, кто предупредилъ полицію, и подумаетъ, что Артуръ это сдлалъ по наущенію самого Пирони, который боится драться. ‘Но не могу ли я самъ разстроить дуэль?’ мелькнуло у него въ голов, и онъ сталъ обдумывать эту мысль, чувствуя, какъ сердце его наполняется радостью и надеждой.— ‘Завтра, передъ дуэлью,— думалъ онъ — папа наврно выйдетъ изъ дому очень рано. Я лягу, не раздваясь и не буду спать всю ночь, чтобы услышать, когда онъ встанетъ, и выйти тотчасъ же на улицу, я пойду за нимъ издали, до того мста, гд они будутъ драться, а это будетъ за городомъ, такъ всегда длается. Я спрячусь у забора или за дерево, и, какъ только увижу ихъ лицомъ къ лицу, брошусь къ нимъ, прижмусь къ пап, буду его умолять, плакать… Желалъ бы я видть, посметъ ли Бусси ранить его, когда онъ не будетъ въ состояніи защищаться! А я не пущу папу, и вс будутъ тронуты и почувствуютъ жалость’.
Но именно это слово ‘жалость’, прозвучавшее такъ громко, какъ будто онъ произнесъ его вслухъ, заставило его отказаться и отъ послдняго намренія. Нтъ, нтъ, это невозможно. Отца онъ могъ бы тронуть, но не Бусси! И въ какое положеніе онъ поставилъ бы отца? Что, если и въ этомъ случа его заподозрятъ, что онъ изъ трусости самъ внушилъ сыну этотъ шагъ? Не находя отвта на эти вопросы, не будучи въ состояніи придумать еще что-нибудь, Артуръ, охваченный ужасомъ, дошелъ до полнаго отчаянія, ему опять казалось, что онъ видитъ отца распростертаго на земл и окровавленнаго. Онъ горько, горько заплакалъ, качая головой съ самымъ безутшнымъ видомъ…
Вдругъ онъ вскочилъ, какъ будто чья-то сильная рука подняла его со скамьи, лицо его просіяло отъ внезапно озарившей его мысли, онъ быстро вытеръ слезы, схватилъ книги и почти бгомъ бросился по улиц.
Пробжавъ нсколько улицъ, онъ остановился, запыхавшись, у дверей гимназіи, передъ которыми стоялъ сторожъ, маленькій человкъ на кривыхъ ножкахъ, съ лисьимъ лицомъ. Замтивъ, что у Артура книги подъ мышкой, онъ окинулъ его строгимъ взглядомъ и пробормоталъ:
‘Ишь, болтается мальчишка! Пришелъ сюда захватить товарища, чтобы вмст шляться по улицамъ! Хорошо утшеніе для папеньки!’
Какъ только показались ученики, Артуръ сталъ на порог и началъ выкрикивать: ‘Бусси! Бусси! Бусси!’ смотря направо и налво и отыскивая своего прежняго друга дтства, котораго теперь онъ могъ и не узнать. Не прошло, однако, и тридцати человкъ, какъ чей-то голосъ отвтилъ: ‘я тутъ’! Къ Артуру подошелъ мальчикъ, взглянулъ на него, улыбнулся и сказалъ съ удивленіемъ: ‘Пирони?’
Этотъ мальчикъ былъ гораздо выше и шире Артура, хотя только на годъ старше его, смуглый, черноволосый, съ довольно красивымъ, слегка насмшливымъ лицомъ, онъ казался почти взрослымъ и поражалъ своимъ положительнымъ видомъ, впрочемъ, его живые глаза скрашивали это первое, несовсмъ пріятное, впечатлніе. Артуръ взялъ его за руку, отвелъ на другую сторону улицы и сказалъ въ сильнйшей тревог:
— Слушай!.. завтра утромъ… мой отецъ дерется съ твоимъ на дуэли…
Но это извстіе не произвело того впечатлнія, на которое Артуръ разсчитывалъ.
— Ахъ, чортъ!.. сказалъ товарищъ, сдлавъ жестъ, выражающій легкое удивленіе.— Изъ за чего же это?
Артуръ передалъ ему впопыхахъ все, что зналъ.
— Понимаешь,— продолжалъ онъ прерывающимся голосомъ,— мы должны помшать имъ во что бы то ни стало. Мой папа можетъ убить твоего, или самъ быть убитымъ. Этого не должно быть! Это ужасно! Я къ теб пришелъ. Помоги мн. Давай попробуемъ вмст. Мы одни можемъ не допустить этого страшнаго несчастья.
Мальчикъ почесалъ себ пальцемъ подбородокъ и отвтилъ совершенно спокойно: ‘не допустить… хорошо. Но какимъ образомъ?’
Артуръ изложилъ ему свой планъ. Дуэль, безъ сомннія, состоится на слдующее утро. Они оба должны не спать всю ночь, подкараулить, когда ихъ отцы выйдутъ изъ дому и незамтно выйти вслдъ за ними. По обыкновенію ихъ будутъ ждать на улиц секунданты въ карет. Мальчики прицпятся сзади къ экипажу и ужъ не отстанутъ отъ него. Такимъ образомъ, безъ большой усталости они доберутся до мста дуэли. Тамъ имъ не трудно будетъ сойтись и спрятаться гд нибудь вмст до извстнаго момента. А, когда придетъ время, они бросятся каждый въ ноги къ своему отцу и будутъ умолять ихъ не драться. Т, безъ сомннія, не станутъ драться въ присутствіи своихъ сыновей, это должно ихъ тронуть, секунданты уговорятъ ихъ отказаться отъ своего намренія, и они даже, можетъ быть, примирятся.— ‘Это единственное средство,— заключилъ Артуръ.— Одинъ я ничего не сдлаю. Я надюсь на тебя. Не оставляй меня одного. Помоги мн ради того, что теб дороже всего на свт. Умоляю тебя!’
Товарищъ стоялъ передъ нимъ съ улыбкой на губахъ, его настолько привлекали странность и новизна этого предпріятія, что онъ даже не волновался при мысли объ угрожавшей отцу опасности и о томъ, что онъ можетъ совершить великодушный поступокъ.
— Мысль прекрасная… отвтилъ онъ совершенно спокойно,— но… что касается успха, то я въ немъ сомнваюсь. Я знаю одно, что, какъ только отецъ меня увидитъ, вмсто того, чтобы растрогаться, онъ меня отдуетъ палкой. Въ этомъ я твердо увренъ. Онъ любитъ меня, но… все-таки отдуетъ. Я это чувствую. Впрочемъ, это пустяки. Скверно то, что все это вилами на вод писано, увряю тебя! А скажи, не лучше ли намъ совсмъ не вмшиваться въ это дло? Не надо такъ горячиться. Вдь они не умрутъ. Дуэли бываютъ каждый день и кончаются какой нибудь царапиной на рук или ничтожной ранкой на голов, докторъ сдлаетъ что надо, противники пожмутъ другъ другу руки и потомъ… отправятся вмст обдать.
— Нтъ! нтъ!— воскликнулъ Артуръ со слезами въ голос.— Не говори этого, я тебя умоляю! Твой отецъ былъ оскорбленъ, а мой такой горячій. Когда у нихъ въ рукахъ оружіе, они теряютъ голову. И потомъ, кто знаетъ? А если они будутъ драться на револьверахъ… Одинъ изъ нихъ можетъ умереть! Подумай, каково будетъ наше отчаяніе, и какъ насъ будетъ мучить совсть! Подумай о твоей бдной матери! Представь только, завтра утромъ, всего черезъ нсколько часовъ, у тебя или у меня, можетъ быть, не будетъ отца! И все изъ за одного слова! Вдь это ужасно! Давай дйствовать сообща, какъ братья. Не оставляй меня. Если ты не пойдешь, я все равно пойду одинъ, даже, если мн придется упасть и умереть тутъ же на улиц. Но тогда могутъ сказать, почему другой не пошелъ? О теб могутъ дурно подумать… Пойдемъ! пойдемъ!.. Пойдемъ, Карлъ, прошу тебя. Я стану передъ тобой на колни, вотъ тутъ, на улиц, если ты не согласишься. Ты мн необходимъ. Ты можешь спасти моего отца. Умоляю тебя именемъ твоей матери и моей также. Если ты мн поможешь, я всегда буду любить тебя и, когда выросту большой, буду длать все, что ты захочешь. Я отдамъ теб жизнь свою, если она теб понадобится!
Съ этими словами Артуръ положилъ ему на плечи свои дрожащія руки и посмотрлъ на него въ упоръ.
Карлъ, который сначала слушалъ Артура съ улыбкой, теперь пересталъ улыбаться и, пристально взглянувъ на него, сказалъ съ искреннимъ сожалніемъ, какъ старшій братъ: ‘бдный Артуръ!’
Тогда Артуръ еще сильне схватилъ его за плечи и глядлъ на него выразительными глазами, ожидая отвта.
— Я приду,— отвтилъ Карлъ.
Артуръ обнялъ его одной руісой за шею и поцловалъ въ об щеки.
— Ты общаешь?— спросилъ онъ опять.
— Приду!— отвтилъ Карлъ ршительно.
Вернувшись домой, Артуръ всячески старался скрыть свое душевное состояніе отъ матери. Въ этотъ день она была веселе обыкновеннаго, а Артуру, именно вслдствіе этого, было еще больне и тяжеле скрывать свою тайну. Когда наступилъ часъ ужина и раздался звонокъ отца, у него не хватило мужества пойти къ нему навстрчу, онъ слъ за столъ и съ трепетомъ сталъ ожидать его появленія.
Но когда Пирони вошелъ и началъ съ самымъ обыкновеннымъ видомъ говорить о разныхъ мелкихъ происшествіяхъ дня, у Артура отлегло отъ сердца, отецъ не выказывалъ ни малйшаго смущенія, въ немъ даже чувствовалась какая-то особенная живость и привтливость. Впрочемъ, Артуръ замтилъ разъ или два, что, сдлавъ вопросъ, онъ не обращалъ вниманія на отвтъ, какъ будто спрашивалъ только для того, чтобы сказать что-нибудь, иногда его взглядъ устремлялся въ противоположное окно и становился задумчивымъ. Но это съ нимъ бывало и раньше. Мальчикъ понемногу успокаивался и, когда отецъ на какую-то шутку матери разразился неожиданнымъ смхомъ, въ сердц его блеснула надежда.
— Можетъ быть, неправда, что они хотятъ драться?— подумалъ онъ. Ему приходилось слышать, что эти такъ называемыя ‘дла чести’ иногда мирно улаживались секундантами. Разв его папа и адвокатъ Бусси тоже не могли помириться, благодаря вмшательству друзей? Разв могъ онъ казаться такимъ спокойнымъ, если завтра долженъ былъ подвергнуть опасности свою жизнь. Всми силами души Артуръ ухватился за эту надежду, становясь бодре при вид улыбающагося отца и чувствуя, какъ сердце его наполняется безконечной радостью.
— Какой я разсянный!— сказалъ вдругъ Пирони, ударивъ себя рукой по лбу.— Забылъ теб сообщить,— обратился онъ къ жен,— что завтра утромъ я узжаю въ Верчели.
У Артура морозъ пробжалъ по кож.
— Все изъ-за этого дла братьевъ Бономи,— прибавилъ онъ.— Я поду съ первымъ поздомъ, а вернусь вечеромъ.
— Но,— спросила жена, нсколько удивленная,— вдь, ты, кажется, говорилъ, что это дло отложено до будущаго мсяца?
— Да, это такъ и было,— отвтилъ адвокатъ.— Но теперь разборъ назначенъ раньше, потому что отложено предыдущее дло. Сейчасъ въ суд я получилъ телеграмму. Это очень некстати, но ничего не подлаешь.
— Ты наврно вернешься завтра вечеромъ?— спросила жена безъ малйшей тни подозрнія.
— Непремнно. Все будетъ кончено въ нсколько часовъ. Я даже не беру съ собой чемодана. Ты утромъ не вставай.
Сказавъ это, онъ тотчасъ же перемнилъ разговоръ. Но Артуръ, охваченный снова горемъ и ужасомъ, ничего уже боле не слышалъ. Какъ только кончился ужинъ, онъ всталъ и отправился въ свою комнату, тамъ онъ зажегъ свчку и слъ за столъ, длая видъ, будто приготовляетъ уроки. Прошло нсколько времени, и въ дверяхъ показался отецъ.
— Я иду къ себ работать,— сказалъ онъ.— Пожалуйста, не мшай мн, Артуръ. Я хочу съ тобой проститься сейчасъ. Покойной ночи!
— Прощай, папа!— отвтилъ мальчикъ сдавленнымъ голосомъ и продолжалъ сидть совсмъ ошеломленный, холодя при мысли, что онъ, можетъ быть, въ послдній разъ слышалъ этотъ голосъ, говорившій ему: ‘покойной ночи!’
Потомъ онъ бросился на постель, полураздтый, потушилъ свчку и лежалъ въ темнот съ открытыми глазами, прислушиваясь ко всякому шороху, чтобы не пропустить той минуты, когда отецъ пойдетъ спать. Пробило одиннадцать часовъ, а шаговъ его не было слышно. Что онъ могъ длать въ такой поздній часъ, не могъ же онъ быть настолько спокоенъ, чтобы заниматься длами?
— Что онъ тамъ длаетъ?— по вторялъ Артуръ все съ боле и боле возраставшимъ безпокойствомъ.
И, вдругъ, страшная мысль пронеслась у него въ голов: онъ пишетъ духовное завщаніе! Артуръ былъ твердо увренъ, что это такъ. У отца было предчувствіе смерти, и онъ готовился умереть. При этой мысли Артуромъ овладла безконечная жалость и нжность къ отцу, всегда такому любящему и доброму. И переходя отъ воспоминанія къ воспоминанію въ самую глубь своего дтства, онъ снова видлъ передъ собою безчисленныя доказательства отцовской любви, онъ вспоминалъ его въ т минуты, когда наиболе ярко выказывалось его благородство и доброта, онъ снова видлъ его улыбку, слышалъ его слова, чувствовалъ его ласку… И вдругъ, передъ нимъ опять явился образъ отца, распростертаго на земл и окровавленнаго, ему стало еще тяжеле, чмъ утромъ, когда онъ услышалъ печальное извстіе, и онъ разразился рыданіями. Однако, усталость, овладвшая имъ посл мучительныхъ волненій этого дня, оказалась сильне горя и, несмотря на вс свои старанія, онъ заснулъ.
Онъ видлъ сонъ.
Ему снилось, что идетъ дождь, гремитъ громъ и сверкаетъ молнія. Онъ былъ одинъ въ дом, въ какой-то комнат, которую никогда раньте не видалъ. Между однимъ ударомъ грома и другимъ, а иногда, сливаясь съ раскатами, слышался голосъ отца, который звалъ его, какъ бы умоляя о помощи: ‘Артуръ! Артуръ! сынъ мой’! Но Артуръ никакъ не могъ понять, откуда этотъ голосъ? Онъ ему казался заразъ и далекимъ, и близкимъ, то онъ слышался съ верхняго этажа, то съ нижняго, то за стной, то изъ подъ мебели, то на двор, то на террасс, то въ воздух. Онъ бросился въ сосднюю комнату, но и тамъ опять услышалъ: ‘Артуръ, Артуръ! сынъ мой!’ Ему казалось, что голосъ ускользаетъ отъ него. Тогда онъ началъ бгать изъ комнаты въ комнату, по цлому лабиринту незнакомыхъ ему комнатъ, то темныхъ, какъ подземелье, то освщенныхъ лампами, онъ бродилъ по длиннымъ корридорамъ, по широчайшимъ заламъ, гд стекла дрожали отъ непрерывныхъ ударовъ грома, и гд онъ къ своему великому ужасу натыкался на какіе-то кусты и стволы деревьевъ и чувствовалъ у себя подъ ногами камни и траву. И всюду, всюду слышался голосъ: ‘Артуръ! Артуръ, сынъ мой’! Онъ становился все боле умоляющимъ, все боле слабымъ, все боле далекимъ. Артуромъ овладло отчаяніе. Онъ бросился бжать, рыдая и крича: ‘Папа! папа! гд ты? гд ты?’.. Наконецъ, громъ прекратился, молнія перестала сверкать и наступило глубокое молчаніе. И вдругъ, среди непроницаемаго мрака Артуръ услышалъ чьи то легкіе шаги, которые къ нему приближались…
Онъ вздрогнулъ, проснулся, увидлъ, что уже разсвтаетъ, и опять услышалъ эти шаги…
Едва онъ усплъ укрыться подъ одяло, какъ на порог показался отецъ.
Пирони пришелъ поцловать своего сына въ послдній разъ.
Артуръ притворился спящимъ. Отецъ тихо подошелъ къ его изголовью. Тогда Артура охватило страстное желаніе броситься къ нему на шею, но онъ чувствовалъ, что расплачется и, пожалуй, выдастъ свою тайну. Страшнымъ усиліемъ воли, напрягая вс свои нервы, онъ сдержался и сталъ дышать ровно и спокойно, какъ спящій.
Когда отецъ поцловалъ его въ лобъ, онъ задрожалъ всмъ тломъ, но побдилъ себя.
Пирони удалился, какъ тнь.
Но не усплъ еще онъ спуститься до половины лстницы, какъ Артуръ, одвшись въ мгновеніе ока, выскочилъ на площадку. Въ ту минуту, какъ отецъ вышелъ за ворота, онъ уже стоялъ на послдней ступеньк и, высунувъ голову за дверь, увидлъ въ неясной предразсвтной мгл карету, остановившуюся около самаго тротуара, передъ дверцами стояли трое мущинъ, они поклонились Пирони и вошли въ карету вмст съ нимъ. Извозчикъ ударилъ лошадь, Артуръ подкрался къ экипажу, ухватился сзади за ось, и карета двинулась.
Лошадь шла маленькой рысцой, и Артуръ могъ бжать, не утомляясь. Онъ зналъ, что отца должны сопровождать двое секундантовъ, но никакъ не могъ понять, кто же былъ третій господинъ, свшій съ нимъ въ карету? Ему не приходило въ голову, что это былъ докторъ. Впрочемъ, онъ не останавливался долго на этой мысли. Было такое чудное весеннее утро, ясное и полное благоуханій, которыя неслись изъ окрестныхъ деревень. Городъ, еще сонный, съ пустыми улицами и закрытыми лавками, казался печальнымъ и необитаемымъ, а стукъ лошадинныхъ копытъ и шумъ колесъ раздавались среди этой молчаливой пустыни, точно подъ огромными и невидимыми сводами. На перекрестк имъ встртилась другая карета, кучеръ, сидвшій на козлахъ, приподнялся и закричалъ: ‘эй! товарищъ! одного даромъ везешь’! ‘Товарищъ’ въ ту же минуту обернулся и хлестнулъ Артура бичемъ по щек. Артуръ почувствовалъ жгучую боль и стыдъ, отъ котораго ему стало еще больне, чмъ отъ удара.
На улиц начали показываться кое-какіе рабочіе, стали открываться окна, ему казалось, что вс на него смотрятъ, принимаютъ за бродягу и босяка и, того гляди, закричатъ извозчику: ‘хлестни-ка его’! Онъ бжалъ, опустивъ голову на грудь, передъ нимъ мелькали, какъ тни, люди и деревья, онъ бжалъ, ежеминутно попадая въ лужи, образовавшіяся ночью посл дождя, бжалъ, весь забрызганный грязью, пристально вглядываясь въ номеръ кареты, какъ бы желая сосредоточить на немъ вс свои мысли и не думать ни о чемъ другомъ. Между тмъ лошадь прибавила шагу, и Артуръ началъ чувствовать утомленіе, потъ крупными каплями катился у него по лбу и вискамъ. Особенно тяжело ему было находиться въ наклонномъ положеніи и, низко нагнувшись, держаться за ось. Онъ попробовалъ схватиться за рессоры, но это оказало съ еще хуже, потому что онъ долженъ, былъ бжать, широко разставивъ руки, что затрудняло ему дыханіе.
Когда карета повернула направо, на Корсо Гумберта, онъ началъ бояться, что у него не хватятъ больше силъ. Однако, собравъ все свое мужество, онъ продолжалъ бжать. Ему казалось, что, если онъ остановится, то это будетъ дурное предзнаменованіе и, если отецъ подетъ дальше безъ него, то непремнно умретъ. Потъ лилъ съ него градомъ, сердце въ груди такъ и прыгало, и дыханіе вырывалось съ шумомъ, какъ изъ мховъ.
Почти задыхаясь, подпрыгивая при каждомъ толчк кареты, схватываясь руками то за ось, то за рессоры, то опять за ось, то совсмъ сгибаясь, то снова выпрямляясь все съ большимъ усиліемъ, онъ повторялъ себ: ‘нтъ, нтъ, я тебя не оставлю, папа!.. я не позволю имъ убить тебя!.. Я лучше самъ упаду посреди дороги, когда не хватитъ силъ!.. Я тебя спасу, или умру самъ…’
Отецъ, хавшій въ карет, между тмъ молчалъ и думалъ. Рядомъ съ нимъ сидлъ докторъ, блокурый толстякъ, онъ дремалъ, а напротивъ два секунданта, оба адвокаты лтъ подъ сорокъ, бородатые и серьезные. Но это была та напускная серьезность, съ какой секунданты обыкновенно стараются скрыть отъ себя и отъ другихъ упреки совсти, говорящей имъ, что они принимаютъ участіе въ безумномъ и нечестномъ дл.
Адвокатъ Пирони думалъ о жен, которую обманулъ, о своемъ мальчик, котораго поцловалъ, можетъ быть, въ послдній разъ въ жизни, думалъ о томъ, что онъ убжалъ изъ дому, какъ воръ, и, что, можетъ быть, онъ, дйствительно, воръ, потому что, уйдя изъ дому тайно, унесъ съ собою счастье, миръ, довольство, будущее своего сына и также его здоровье и здоровье матери. И въ первый разъ онъ спросилъ свою совсть, иметъ-ли онъ право распоряжаться такимъ образомъ жизнью и счастьемъ женщины, связавшей съ нимъ свою судьбу, и жизнью ребенка, его собственнаго ребенка, посл того, какъ онъ поклялся беречь ихъ и посвятить имъ свою жизнь? И совсть отвтила ему: ‘Нтъ, ты не имешь этого права, потому что твоя жизнь теб не принадлежитъ! Нтъ, ты не долженъ былъ длать того, что сдлалъ, и не долженъ длать того, что хочешь сдлать, потому что это жестокій и безчестный поступокъ по отношенію къ твоимъ близкимъ, варварскій по отношенію къ цивилизаціи, противный разуму и недостойный христіанина.’ — Но что же мн длать?— спрашивалъ онъ себя, въ борьб съ своей совстью.— Ты не долженъ былъ оскорблять своего друга,— Но я его оскорбилъ и обязанъ дать ему удовлетвореніе.— Да, но оно должно состоять въ самоуниженіи, въ наказаніи твоей гордости, породившей это оскорбленіе, а не въ томъ, чтобы ставить на карту дв жизни, которыя связаны съ тобой, но не принадлежатъ теб. Только для того, чтобы спасти свою гордость, ты подвергаешь ихъ опасности, у тебя не хватаетъ мужества попросить прощенія, но ты достаточно смлъ и низокъ, чтобы повергнуть въ отчаяніе всю твою семью, неужели ты долженъ быть безжалостнымъ мужемъ и отцомъ, чтобы доказать свое мужество? Подъ маской благородства въ теб кроется дикій эгоизмъ, твое мужество — не что иное, какъ страшная слабость, теб легче проливать кровь, чмъ быть великодушнымъ, ты самъ себя унижаешь для того, чтобы удовлетворить своему самолюбію. Ну, чтожъ, иди, дерись, пускай тебя убьютъ, и пускай твоя жена и сынъ всю жизнь расплачиваются слезами и нищетой за одно твое дерзкое слово, вырвавшееся въ минуту гнва, и которое ты не хотлъ взять назадъ изъ гордости. Это низко! низко!..
Пирони не находилъ возраженій на эти слова, онъ сидлъ съ закрытыми глазами, притворяясь спящимъ, и думалъ съ глубокой грустью о своемъ сын, который былъ именно въ такихъ годахъ, когда мальчику больше всего нужны совты и помощь отца. Красивый, умный и прилежный, съ твердымъ, ршительнымъ характеромъ, Артуръ былъ, однако, слабаго сложенія и отличался крайне тонкой чувствительностью и слишкомъ пылкимъ воображеніемъ, его надо было всячески охранять отъ черезчуръ сильныхъ волненій, которыя могли пагубно отразиться на немъ. Отецъ долженъ былъ оберегать сына отъ всего тяжелаго, а между тмъ, онъ самъ готовилъ ему этотъ ужасъ: вотъ сейчасъ ему предстоитъ увидть отца съ отрзанной рукой, или раскроеннымъ черепомъ, быть можетъ, умирающаго, или даже мертваго! Отъ этой мысли сердце Пирони мучительно заныло, толчокъ кареты заставилъ его открыть глаза, и онъ увидлъ, что они хали по новому плацъ-параду. Эта зеленая лужайка напомнила ему, какъ онъ приводилъ сюда Артура побгать, когда тотъ былъ еще ребенкомъ, ему живо вспомнилось его дтское личико, граціозныя движенія, веселые возгласы и милый лепетъ. И въ эту минуту со дна его души неожиданно поднялась такая могучая волна нжности и жалости, что онъ долженъ былъ закусить губы, чтобы подавить слезы, которыхъ такъ стыдился. И тогда онъ поклялся въ душ своей, что, если только не погибнетъ въ этой дуэли, то никогда больше, никогда во всю жизнь не подвергнетъ такому тяжелому испытанію своихъ близкихъ и такой страшной пытк самого себя.
Пока отецъ такъ думалъ, карета хала все быстре и быстре, бдный Артуръ напрягалъ послднія силы. Онъ уже пробжалъ дв мили, а это было слишкомъ много для мальчика съ такой слабой грудью, какъ у него. Онъ могъ-бы выдержать доле, еслибъ принялся за это испытаніе со свжими силами, но онъ уже былъ утомленъ волненіями предыдущаго дня, мучительной безсонной ночью и тмъ, что ничего не лъ въ это утро, только страшное напряженіе воли поддерживало его до сихъ поръ. Онъ весь былъ въ поту, мускулы у него ослабли, сердце готово было выскочить, въ вискахъ стучало, руки дрожали, пальцы онмли, въ глазахъ темнло и мысли путались, дыханіе превратилось въ сплошные, тяжелые вздохи. Онъ бжалъ впередъ почти безъ сознанія, будто его толкала какая-то внутренняя сила, но и та постепенно ослабвала, ему казалось, что онъ бжитъ раненый, и у него изъ раны льется кровь, онъ чувствовалъ, что разумъ и даже самая жизнь какъ бы потухаютъ въ немъ…
Карета повернула на улицу Соммелье и потомъ направо. Какъ въ туман Артуръ смотрлъ на дома и вязы, окаймлявшіе дорогу. ‘Ступинджи!’ — сказалъ онъ, самъ не понимая, что говоритъ. И вдругъ, въ его мозгу блеснула мысль: онъ вспомнилъ, что дуэли обыкновенно бываютъ въ лсу Ступинджи. Отецъ, безъ сомннія, халъ туда. Но, вдь, это еще десять километровъ! Артуръ понялъ, что погибъ. И теперь, когда въ немъ исчезла надежда предотвратить дуэль, онъ окончательно ослаблъ. Ноги у него подгибались, и онъ еле-еле тащился, только немного силы оставалось въ рукахъ, и онъ съ бшенствомъ уцпился ими за ось. Но, когда съ видомъ утопающаго онъ взглянулъ направо и увидлъ больницу, ему живо представилась фигура отца, блднаго, съ повисшими руками, котораго несутъ туда четверо людей. При этомъ видніи онъ окончательно потерялъ голову, выпустилъ ось изъ рукъ и со стономъ упалъ посреди дороги, едва миновавъ больницу.
— Прощай, папа! прощай!— говорилъ онъ въ отчаяніи. Будучи не въ силахъ подняться, онъ кое-какъ дотащился до края дороги и упалъ, вытянувшись, какъ мертвый.
Нсколько минутъ спустя Артуръ услышалъ, точно во сн, стукъ прозжавшей мимо кареты, и вслдъ за этимъ кто-то назвалъ его по имени.
Онъ открылъ глаза и увидлъ Карла Бусси, стоявшаго передъ нимъ на колняхъ.
— Пирони!— закричалъ Карлъ, схватывая его за руку.
— Пирони! Что съ тобой? Что случилось?
— Я больше не могу!.. отвтилъ Артуръ.
— Вставай!— возразилъ товарищъ взволнованнымъ голосомъ.— Соберись съ духомъ! Мы еще поспемъ. Карета моего отца только-что прохала. Я тебя увидлъ и подумалъ, что ты умеръ. Ну, Артуръ, вставай, вставай! Мы еще ихъ догонимъ! Они далеко не подутъ. Погляди, карета детъ совсмъ медленно!.. Ахъ! Какое счастье! Она остановилась!
Дйствительно, шагахъ въ ста отъ нихъ карета остановилась, чтобы пропустить поздъ, такъ какъ въ этомъ мст желзная дорога перерзывала дорогу Ступинджи. Сторожъ закрылъ об заставы.
— Ну, пріободрись!— повторилъ Карлъ, помогая товарищу подняться и ссть.— Вотъ твоя шапка. У насъ въ выигрыш цлыхъ пять минутъ. Ты успешь отдохнуть. Ну, вставай, Пиронетто! Нельзя же все это бросить. Смотри, у меня есть мятныя лепешечки, проглоти одну, она живо поставитъ тебя на ноги. Вдь, самое трудное ты сдлалъ, сдлай же теперь послднее усиліе. Мы живо добжимъ и не дадимъ имъ драться. Ты увидишь, какъ славно меня отдуетъ родитель! Или ты думаешь, что я тоже не усталъ? Вставай же скоре! Теб больше бжать не придется. Я посажу тебя на ось, ты положишь руки мн на плечи и такъ подешь, какъ настоящій мильонеръ. Ну, вставай же! Слышишь, поздъ подходитъ. Бжимъ скоре! Теперь все пойдетъ, какъ по маслу, вотъ увидишь. Только не надо терять ни одной минуты!
При этихъ словахъ Артуру показалось, что кто-то вдохнулъ въ него новую жизнь, онъ поднялся и пошелъ нетвердыми, торопливыми шагами. Карлъ тащилъ его за руку. Они подошли къ карет какъ разъ въ ту минуту, когда со стукомъ и громомъ проходилъ поздъ.
— Открываютъ!— сказалъ Карлъ.— Ну, Артуръ, на мсто!
Взявъ товарища на руки, онъ посадилъ его на ось и, заставивъ его положить руки къ нему на плечи, крпко ухватился за желзный прутъ обими руками и приготовился бжать.
Бичъ щелкнулъ, и карета двинулась въ путь.
— Теб хорошо?— спросилъ Карлъ.
Артуръ сдлалъ утвердительный знакъ.
— Ухватись за меня покрпче и, смотри, осторожнй на толчкахъ. Во всякомъ случа ничего не бойся. Они подутъ не скоро. Обо мн не думай. У меня здоровыя легкія. Вотъ увидишь, все будетъ хорошо.
Въ эту самую минуту одинъ изъ находившихся въ карет секундантовъ, высокій, сухой господинъ съ кошачьими глазами и сдой бородкой, въ вид эспаньолки, давалъ сидвшему противъ него адвокату Бусси послднія наставленія относительно того, какъ держать себя на дуэли. ‘Ты меня понимаешь,— говорилъ онъ.— Твой противникъ не иметъ ни малйшей опытности, онъ утомится посл перваго же натиска. А ты дай ему ослабть и тогда длай то, что я теб сказалъ: такъ, такъ и туда! Онъ и готовъ!’ — Прищуривъ свои кошачьи глаза, секундантъ продлалъ костлявой рукой такія движенія, какъ будто совершалъ сначала мнимое нападеніе, а потомъ настоящій ударъ въ плечо.
Адвокатъ Бусси ничего не отвчалъ. У него былъ скучающій видъ. Въ голов у него бродили мысли, совершенно несоотвтствовавшія этому разговору, он отражались насмшливой улыбкой на его тонкихъ губахъ.— Удивительно,— говорилъ онъ про себя,— этотъ милйшій господинъ, который такъ гордится тмъ, что вруетъ въ Бога, учитъ меня, какъ убить своего ближняго съ такимъ спокойнымъ видомъ, будто даетъ мн рецептъ какого-нибудь соуса! А другой, этотъ пустоголовый толстякъ, даже не уметъ скрыть своей радости, что первый разъ въ жизни попалъ въ секунданты, точно это подвигъ Геркулеса, у него даже глаза блестятъ отъ нетерпнія разболтать объ этомъ поскоре на всхъ перекресткахъ Турина! И этотъ господинъ, такъ любезно предложившій намъ свою дачу, чтобы мы удобне могли убить другъ друга, и этотъ докторъ, сопровождающій насъ съ иголками и нитками, чтобы зашить наши раны, все это мн кажется какимъ-то печальнымъ фарсомъ. Желалъ бы я знать, зачмъ я ду драться? Когда Пирони назвалъ меня дуракомъ, я былъ увренъ, что такимъ онъ меня не считаетъ, и вс присутствовавшіе были въ этомъ твердо уврены, и вс понимали, что у него вырвалось это слово, потому что я прижалъ его къ стн, и онъ не зналъ, что мн отвтить. Я долженъ былъ засмяться ему въ лицо, и только всего!… Значитъ, я дерусь, чтобы доказать, что я не такой человкъ, который позволяетъ говорить себ дерзости. Но, если онъ меня ранитъ, къ чему тогда послужатъ вс мои доказательства? Вдь, тогда выйдетъ, что я не позволяю говорить себ дерзости, но въ то же время позволяю наносить себя удары шпагой. Какая чушь!.. Но, вдь, это чушь можетъ кончиться… смертью одного изъ насъ. Можно ли дойти до большого безумія?.. Комедія, настоящая комедія! Но, когда же мы, наконецъ, прідемъ на эту проклятую виллу?
Въ эту минуту мальчики услыхали, что изъ кареты кто-то грубо крикнулъ: ‘стой!’.
— Пріхали!— сказалъ Карлъ.— Слзай, давай куда нибудь спрячемся.— Артуръ соскочилъ, бросился вслдъ за товарищемъ и прыгнулъ въ канаву, окаймлявшую дорогу, тамъ они прилегли и, снявъ шляпы, чуть чуть высунули головы, чтобы видть происходившее.
Карета остановилась у ршетки, передъ барскимъ домой, крыша котораго выглядывала изъ-за деревьевъ обширнаго сада, обнесеннаго стной. Чья-то невидимая рука распахнула ворота, закрытыя до сихъ поръ, карета прохала во дворъ, и ворота снова закрылись.
— Мы погибли!— воскликнулъ Артуръ.
— Нисколько!— возразилъ Карлъ.
— Но какъ же мы войдемъ?
— Какъ воры. Иди скоре за мной!
Съ этими словами Карлъ выскочилъ на дорогу и, перейдя ее, бросился бгомъ по полю, сосднему съ виллой, Артуръ бжалъ за нимъ. Потомъ, остановившись около стны, окружавшей садъ, Карлъ измрилъ ее взглядомъ и сказалъ товарищу: давай перелземъ!
— Но мы не поспемъ!— воскликнулъ Артуръ съ тревогой.
— Не бойся!— отвтилъ Карлъ.— Приготовленія будутъ долгія. Мы вотъ какъ сдлаемъ:
И, повернувъ Артура спиной къ стн, онъ приказалъ ему какъ можно крпче упереться ногами въ землю, вытянуть руки и сложить ихъ крестъ на крестъ.
— Держись крпче!— сказалъ онъ и сталъ ему на руки одной ногой, ухватился за него и, приподнявшись на другой ног, вскочилъ къ нему на плечи и уже готовъ былъ уцпиться за верхушку стны, какъ вдругъ упалъ на землю.
— Чортъ возьми!— закричалъ онъ.
— Что такое?— спросилъ Артуръ въ ужас.
— А то, что верхушка стны покрыта осколками стекла. Надо пожертвовать нашими куртками. Давай мн твою.
Они сняли куртки, Карлъ взялъ ихъ въ зубы и, вскочивъ къ товарищу на плечи, бросилъ ихъ на верхушку стны, уцпился за нее пальцами, какъ когтями, вскарабкался наверхъ, легъ на животъ и, повернувшись къ товарищу, протянулъ къ нему руки.
— Держись за мои руки,— сказалъ онъ,— а ногами стань на выступъ стны и ползай смлй. У меня руки крпкія, какъ лопаты.
Съ ловкостью маленькаго атлета Карлъ притянулъ къ себ товарища, точно какое-нибудь ведро.
— Смотри, не обржь руку!— сказалъ онъ, когда Артуръ ухватился за куртку.
Артуръ вскрикнулъ
— Что съ тобой?
— Ничего, укололся немного.
— Я прыгну внизъ, а ты за мною.
Карлъ соскочилъ въ садъ и, широко разставивъ руки, протянулъ ихъ Артуру, говоря: теперь твой чередъ!
Артуръ бросился внизъ и упалъ прямо къ Карлу въ объятія.
— Прибыли благополучно!— сказалъ онъ,— теперь мы въ крпости!
Они находились въ конц длинной дорожки, по об стороны ея тянулись маленькія грядки, перескаемыя другими тропинками. Дорожка кончалась у живой изгороди изъ очень высокихъ миртъ, раздлявшей садъ ввид перегородки, кое-гд въ ней виднлись полукруглыя отверстія, врод дверей.
— Они дерутся тамъ!— сказалъ Артуръ.— Бжимъ!
Растрепанные, тяжело дыша и обливаясь потомъ, они бросились бгомъ къ этой зеленой стн.
Въхавъ во дворъ виллы и выйдя изъ кареты, остановившейся у воротъ, гд уже стояла другая карета, адвокатъ Бусси увидлъ передъ собой широкую дорогу, окаймленную двумя высокими стнами миртъ, въ конц которой виднлся фасадъ виллы. Въ противоположномъ конц дороги стоялъ адвокатъ Пирони съ докторомъ и своими секундантами. Эти послдніе и секунданты Бусси тотчасъ же пошли на встрчу другъ другу и, сойдясь на полдорог, назначили мсто дуэли, проведя на земл линіи концомъ палки. Потомъ они вынули изъ ножонъ сабли и подали ихъ доктору, тотъ побрызгалъ ихъ карболовой кислотой и разложилъ бинты, пинцеты и разные пузырьки на деревянной табуретк, стоявшей около одного изъ боковыхъ отверстій живой изгороди.
У обоихъ противниковъ лица были блдныя, хотя полныя ршимости. Вс молчали. Слышалось только веселое чириканье птицъ и гд-то далеко лай собаки.
По знаку секундантовъ противники стали въ позицію и скрестили шпаги…
Въ эту секунду за миртовой стной раздался громкій крикъ: ‘помогите!’
Адвокатъ Бусси остановился первый. Онъ былъ пораженъ, казалось, онъ узналъ этотъ голосъ, но еще не доврялъ себ, думая, что это обманъ слуха.
— Помогите!— закричалъ голосъ еще боле протяжно и умоляюще. То былъ голосъ Карла. Забывъ все на свт, Бусси посмотрлъ вокругъ себя и, увидвъ въ миртовой стн отверстіе, бросился туда.
Вс пошли за нимъ.
Но не успли они сдлать и двадцати шаговъ, какъ вдругъ остановились.
Артуръ лежалъ, растянувшись на земл, посреди дорожки, весь въ крови, безъ чувствъ. Карлъ стоялъ около него на колняхъ. Одной рукой онъ поддерживалъ ему голову, а другой, запачканной кровью, крпко сжималъ ему руку около пульса. Вдоль дорожки текла, извиваясь, какъ змйка, струя крови.
— Онъ умеръ!— закричалъ въ отчаяніи адвокатъ Пирони и бросился передъ нимъ на колни. Докторъ нагнулся надъ Артуромъ и взялъ его за руку.
Вс стали осыпать Карла вопросами, а тотъ, не помня себя отъ страха, отвчалъ прерывающимся голосомъ. Онъ разсказалъ, какъ они пришли сюда, чтобы помшать отцамъ драться, какъ они перелзли стну, усыпанную битымъ стекломъ, и какъ Артуръ, схватившись за верхушку стны, порзалъ себ руку. Сначала Артуръ этого не замтилъ, но потомъ, когда они бжали садомъ, онъ почувствовалъ, что совсмъ теряетъ силы и только тутъ увидлъ рану, онъ потерялъ очень много крови, и свалился. Карлъ едва усплъ подхватить его.
— Докторъ!— закричалъ Пирони,— докторъ! спасите мн сына!
Докторъ между тмъ осмотрлъ руку, сдлалъ перевязку и объявилъ Пирони, что онъ можетъ не безпокоиться, ранена лучевая артерія, но очень легко, Карлъ, сжавъ руку товарища, вовремя остановилъ кровь, такъ что теперь нтъ никакой опасности.
Но Пирони, пораженный ужасомъ, видя, что сынъ не подаетъ признаковъ жизни, не врилъ доктору и кричалъ все съ большимъ отчаяніемъ: ‘Онъ умираетъ! онъ умираетъ! Разв вы не видите, что онъ умираетъ?’
— Нтъ!— возразилъ докторъ и, взявъ флаконъ, поднесъ его къ носу раненаго мальчика.— Смотрите, онъ приходитъ въ себя.
Артуръ открылъ глаза, узналъ отца и улыбнулся ему.
— Папа!— прошепталъ, онъ — это все Карлъ… Я упалъ на дорог… онъ поднялъ меня… ободрилъ меня… Вдь, это онъ втащилъ меня на стну… Еслибъ не онъ, я бы не попалъ сюда… Онъ остановилъ мн кровь… Онъ все сдлалъ…
Пирони повернулся къ Карлу и съ выраженіемъ глубокой благодарности взглянулъ ему въ лицо.
— Ты настоящій мущина!— сказалъ онъ и горячо поцловалъ его.
Потомъ онъ вскочилъ, поднялъ отброшенную шпагу и, обратившись къ Бусси, неподвижно стоявшему въ нсколькихъ шагахъ отъ него, произнесъ ршительнымъ тономъ:
— Я готовъ!
— Я тоже!— гордо отвтилъ Бусси и бросилъ шпагу на землю.
Тогда Пирони кинулся къ нему на шею и, крпко обнявъ его, шепнулъ ему на ухо: ‘забудь!’
— И прости меня!— прибавилъ онъ громко, чтобы вс могли слышать.
Нсколько минутъ спустя отцы подняли на руки и понесли раненаго мальчика, его окровавленныя руки лежали у нихъ на плечахъ, какъ бы соединяя между собою этихъ людей. А секунданты взяли подъ руки смлаго товарища Артура и торжественно повели его къ карет среди аплодисментовъ и громкихъ ура…
Однако, адвокату Пирони пришлось испытывать дорогой еще новое волненіе. Вмст съ нимъ въ карет хали адвокатъ Бусси, докторъ и Артуръ, послдній говорилъ безъ умолку и такъ утомился, что у него даже сдлался легкій бредъ.
— Что это значитъ?— спросилъ Пирони въ ужас
Докторъ объяснилъ, что это отъ слабости, и посовтовалъ дать ему что-нибудь подкрпляющее.
— Стой!— закричалъ Пирони кучеру. Карета остановилась около кофейни Монье.
— Хочешь коньяку?— хиннаго вина? марсалы?— предлагали Артуру вс трое заразъ.
Артуръ открылъ глаза и прошепталъ улыбаясь: ‘Нтъ, папа!— лучше сливочнаго мороженаго… Двойную порцію!’ — прибавилъ онъ, снова закрывая глаза.