ДРУЖБА.
Разсказъ Зудермана. Переводъ съ нмецкаго Н. А—вой.
ДРУЖБА.
Разсказъ Зудермана. Переводъ съ нмецкаго Н. А—вой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
‘Сверный Встникъ’, No 2, 1895
Дружба, Зудерман Герман, Год: 1895
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Можетъ быть вы помните одинъ женскій портретъ, который былъ выставленъ три или четыре года тому назадъ,— онъ обратилъ на себя общее вниманіе и создалъ имя художнику? Нжная, нсколько худощавая фигура, въ простомъ черномъ бархатномъ плать, узкое, страдальческое лицо, на которомъ можно было прочитать спокойный аристократизмъ мысли, полузакрытые, вдумчивые глаза, верхняя губа, покрытая легкимъ пушкомъ, съ чертой тоски и улыбающейся муки около губъ.
Она была вдова извстнаго ***скаго архитектора, въ дом котораго во время оно постоянно толпились молодые художники, между прочимъ и К…. написавшій этотъ портретъ. Это былъ веселый малый, легкомысленный и смлый, сумвшій въ водоворот студенчества сберечь вполн молодой талантъ, и присвоившій себ разочарованность человка, страдающаго міровой скорбью, которая ему тмъ боле шла, что при малйшемъ повод онъ разражался звонкимъ хохотомъ.
Гедвига быстро сумла распознать здоровую натуру молодого человка и заботилась объ немъ тмъ охотне, что весь свтъ считалъ его талантомъ первой величины, требующимъ только нкотораго ухода, чтобы затмъ принести превосходные плоды. Съ жаромъ отдался онъ руководительству молодой женщины, бывшей старше его нсколькими годами, и скоро сталъ боготворить ее.
Онъ приносилъ ей свои этюды, а она внимательно штудировала ихъ взглядомъ, отъ котораго не ускользало ни единой ошибки еще не совсмъ твердой руки. Онъ поврялъ ей свои творческія мысли, бродившія въ его голов въ безформенномъ вид, а она возвращала ихъ ему очищенными и созрвшими. Ни одинъ уголокъ его сердца не былъ скрытъ отъ нея, и ей была понятна даже молодая рзкость, проскальзывавшая иногда въ его чувствахъ и производившая диссонансъ, она приписывала ее излишку силъ и легкой насмшкой старалась возстановить ту гармонію, которая была нарушена, многихъ другихъ чуткихъ молодыхъ женщинъ эта рзкость оскорбила бы.
Безконечно много давала она ему и не мене получала отъ него. Будучи женой человка уже не молодого, угрюмаго, сама постоянно больная, она слишкомъ рано созрла умственно и утратила веселость и упругость молодости. Теперь же цлые потоки свжей, жизнерадостной силы сообщались ей отъ него, она чувствовала себя помолодвшей, глядя на него, и къ ея чувству примшивалось что-то материнское, слабая тнь того счастья, въ которомъ ей было отказано.
Мужъ, довольный, что жена занята, давалъ имъ обоимъ, полную свободу.— Да почему бы и нтъ?— Никогда еще ревность не была бы мене основательна, вдь молодой человкъ поврялъ ей даже свои, боле или мене легкомысленныя сердечныя дла, отъ вреднаго дйствія которыхъ она старалась только оградить успшное развитіе его таланта,
Два, три года минули. Мужъ Гедвиги умеръ. Она чувствовала себя хуже, чмъ когда бы то ни было и перебралась по совту врачей на югъ, въ Ниццу.
Одиноко и тихо жила она, только время отъ времени появлялся въ ея безхитростной гостиной какой-нибудь длинноволосый геній, не особенно опрятный, привозившій ей рекомендательное письмо отъ ея друга и находившійся большею частью въ затруднительныхъ денежныхъ обстоятельствахъ.
Переписка съ другомъ, котораго работа и служба удерживали въ Германіи, была ея единственнымъ развлеченіемъ. Онъ часто писалъ ей, что онъ молится на нее. Она энергично отстраняла этотъ экстазъ и была довольна тмъ, что онъ оставался ей вренъ, несмотря на свой легкомысленный темпераментъ и растущую славу. Такъ прошло три года.
И вотъ — позднею осенью, нежданно, негаданно онъ появился въ Ницц. Утомленный, заработавшійся, нравственно одинокій, боле сумасбродный, чмъ когда-бы то ни было, но — уже окончательно возмужавшій.
— Я пришелъ къ вамъ, чтобы отъ васъ получить исцленіе!— вскрикнулъ онъ, входя въ первый разъ въ ея комнату.
Она заплакала отъ, радости.
Скоро отношенія ихъ сдлались еще дружественне, чмъ, были раньше, тмъ не мене она по временамъ испытывала передъ нимъ нчто въ род страха, до сихъ поръ, ей чуждаго и возникшаго вроятно потому, что онъ, не былъ уже относительно нея тмъ, юношей, къ которому она прежде относилась нсколько покровительственно, разница въ годахъ исчезла и внутренно. Его душа была близка ея душ страшно близка!
Онъ часто жаловался ей. Страшныя головныя боли, плодъ слишкомъ усиленной работы, потомъ бды, огорченія, съ которыми приходилось бороться, разочарованія, постигавшія его. Они не были слишкомъ велики, но баловню счастья они казались ужасными. Она жадно поглощала его слова, ничтожнйшія подробности его жизни получили для нея громадное значеніе.
Но о многомъ онъ, казалось, умалчивалъ.
— А женщины?— спросила она, улыбаясь, и внезапно почувствовала ростущую ревность.
— Ахъ!— оставимъ женщинъ!— возразилъ онъ — я ихъ давно забылъ. Теперь вы для меня — все.
Она содрогнулась, но ничего не сказала. О, если бы онъ зналъ, какъ все ея существо расцвтало при вид его!
Эти слова его безпрестанно звучали въ ея ушахъ, они слышались ей даже сквозь сонъ.
Рождественскіе праздники они провели вмст.
Когда свчи на дерев были зажжены и запахъ елки и яблокъ распространился по комнат, напоминая о родин, онъ взялъ ее за об руки и долго, улыбаясь, смотрлъ ей въ глаза, а затмъ сказалъ:
— Знаете! мы, собственно говоря, должны были бы пожениться.
Она почувствовала какой-то жгучій трепетъ, но быстро оправилась, и разразилась веселымъ смхомъ.
— Вы думаете я шучу?— продолжалъ онъ,— нтъ, нтъ, я говорю это совершенно серьезно. Ну согласитесь сами: мы оба одиноки, свтъ намъ не мшаетъ и мы научились понимать другъ друга такъ, какъ никогда никто на свт не понималъ другого. Почему же не должны мы длать общее дло, соединившись на всю жизнь?
— Будьте благоразумны, мой другъ!— возразила она, стараясь видимо сохранить веселый тонъ, и не будемъ говорить больше о такихъ глупостяхъ: какъ-бы то ни было, серьезно или шутя, все-таки это вдь глупость! Недостаетъ того, чтобы вы обзавелись женой, которая старше васъ пятью годами и которая въ скоромъ времени окончательно отцвтетъ. Кром того вы, какъ мн кажется, не родились сестрой милосердія, а вдь вы знаете, что я медленно приближаюсь къ могил. А потому довольно объ этомъ.
Въ эту ночь она много плакала.
На другой день у него такъ болла голова, какъ никогда не болла.
Онъ получилъ право въ ея присутствіи растянуться на кушетк.
Она поправляла ему ігодушки.
— У васъ такая свжая рука, сказалъ онъ.— Въ былыя времена вы часто, утшая, гладили меня по голов. Это всегда мн помогало. И этого счастья я лишился!
Дрожащей рукой стала она его гладить по голов и по лицу. А когда притронулась къ его щекамъ, онъ обими руками придержалъ ея пальцы.
— Оставьте ихъ здсь,— сказалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ:— мои щеки горятъ какъ въ огн.
Ея щеки горли не меньше.
Время между Рождествомъ и Новымъ годомъ прошло. Сильне и сильне привязывались другъ къ другу эти два одинокіе человка.
Пришелъ канунъ Новаго года. Было ршено провести его вмст.
Гедвига приготовляла чай, онъ, откинувшись въ кресл, курилъ сигару и сквозь голубоватый дымъ наблюдалъ за ея хозяйственными приготовленіями. На щекахъ ея игралъ легкій румянецъ, а въ глазахъ горлъ какъ-бы отблескъ предчувствія счастья. Онъ чувствовалъ себя такимъ веселымъ и вмст съ тмъ такимъ стсненнымъ, ему хотлось бы вскочить и заключить ее въ свои объятья, только для того, чтобы освободиться отъ этой душевной тяжести. Она говорила мало, каждый казалось былъ занятъ своими мыслями.
Около одиннадцати часовъ на улицахъ поднялся шумъ, свтъ мигающихъ факеловъ освщалъ комнату. Шествіе масокъ, устроенное какой-то компаніей, какъ прологъ надвигающагося карнавала, проходило по улиц.
Они открыли стеклянную дверь и оба вышли на балконъ, на которомъ стояли гранатовыя деревья въ полномъ цвту.
Была теплая, мягкая ночь, такая, какія бываютъ у насъ только весной. Звзды мерцали, а надъ моремъ лежалъ какой-то неопредленный отсвтъ.
Въ ту минуту, когда шествіе со свистомъ, трелями и хохотомъ проходило у самыхъ ихъ ногъ, онъ почувствовалъ, какъ ея рука почти со страхомъ легла въ его руку.
— Мы здсь, какъ среди моря на одинокой скал, не правда-ли?— прошепталъ онъ ей.
Она кивнула и тихо прижалась къ нему.
— И мы все-таки должны остаться чуждыми другъ другу?— продолжалъ онъ.
Она не отвчала и только опустила голову, погружая ее въ розовые цвты гранатъ. Онъ чувствовалъ какъ она дрожала.
— Гедвига!— сказалъ онъ тихо.
Она вздрогнула. Онъ въ первый разъ назвалъ ее по имени.
— Гедвига!
— Что хотите вы отъ меня?
— Гедвига, у меня душа переполнена. Я долженъ васъ благодарить, я долженъ вамъ говорить слова любви… Чмъ былъ-бы я безъ васъ? Всмъ, всмъ обязанъ я вамъ… Гедвига, я больше не могу выносить этого, я стою около васъ съ бьющимся сердцемъ, но какъ чужой. Я долженъ свободно вздохнуть, я долженъ сказать вамъ…
— О, Боже!— прошептала она, закрывая лицо руками. Она вбжала въ комнату и бросилась въ кресло. Онъ побжалъ за ней и схватилъ об ея руки. Она тяжело дышала,
— Подождите, будемъ говорить спокойно, мой другъ,— сказала она, съ трудомъ выпрямляясь.— Садитесь вотъ тамъ и послушайте меня.
Онъ машинально повиновался.
— Почему все не можетъ остаться между нами такъ, какъ это было до сихъ поръ?— продолжала она,— разв было плохо?… разв мы не удовлетворяли другъ друга? И вотъ вдругъ насъ охватило какое-то волненіе, которое длаетъ насъ неблагодарными всему счастью, испытанному нами до сихъ поръ… Мы не имемъ права поддаться этому волненью. Оно сдлало бы насъ (по крайней мр меня) несчастными. Видите-ли, нсколько времени тому назадъ вы говорили мн, что я для васъ все. Я хорошо чувствую, что въ извстномъ смысл это правда, и это чувство наполняетъ меня и счастьемъ и гордостью, но съ той минуты, съ которой мы захотимъ пожинать любовь тамъ, гд мы посяли дружбу, обаянье будетъ нарушено. До сихъ поръ я для васъ была все, съ этой минуты я буду для васъ… еще одна!
Онъ вздрогнулъ.— Какое гадкое слово!— сказалъ онъ беззвучно.
— Гадкое, да! но тмъ справедливе оно,— возразила она, дрожащими руками оправляя скатерть.— Мы не должны вводить себя въ обманъ. Эта минута ршаетъ нашу судьбу. Мы еще имемъ возможность выбрать дорогу, которой мы пойдемъ. Вы вдь знаете… что я… васъ люблю… и… такъ одинока, потому пожалйте меня, пощадите! мн хотлось бы остаться для васъ всю жизнь тмъ, чмъ я есть.
— Вы же должны быть для меня чмъ-то еще большимъ!— воскликнулъ онъ, сжимая лобъ обими руками,— я хочу вамъ отдаться весь, съ моимъ искусствомъ, моимъ тломъ, моей душой. Я хочу имть покой, вн міра, вн самого себя и вн моихъ страстей — и гд же могу я найти его, кром васъ?
Она глубоко вздохнула, какъ-будто получила новую надежду. Горячимъ взоромъ глядла она на него. Въ эту минуту стрлка приблизилась къ двнадцати.
— Еще нсколько минутъ и годъ окончится, продолжалъ онъ.— Новый придетъ, и неужели вчно будетъ одно и то же: я буду безсильно метаться, вы будете одиноки? Передъ нами лежитъ тьма и въ ней, какъ обжорливое чудовище, смерть!
Она содрогнулась.
— Она скоро будетъ насъ держать въ своихъ когтяхъ,— продолжалъ, онъ,— зачмъ должны мы сомнваться и бояться? Все равно за этой жизнью ничего нтъ, потому дайте намъ счастье въ опьяненьи, пока есть время…
Часы пробили 12… каждый ударъ походилъ на взмахъ крыльевъ блуждающей, одинокой души.
Плача склонилась она къ нему на грудь.
Ровно черезъ годъ сидла Гедвига въ той же комнат, только этотъ разъ одна… Онъ хотлъ пріхать къ Рождеству, но отсрочилъ свой пріздъ до Новаго года. Но и сегодня онъ не пріхалъ, вмсто него пришло письмо, которое она изучала вотъ уже нсколько часовъ.
Она сильно состарлась, должно быть много страдала, около рта ея играла жесткая, горькая улыбка.
На щекахъ ея горло пламя смерти, и она внимательно вглядывалась въ слова. Слова пустой нжности, продиктованныя смущеньемъ.
Она опустилась на колни передъ кресломъ на томъ самомъ мст, на которомъ онъ тогда стоялъ, измученная, изстрадавшаяся женщина! и пряча свою голову въ подушкахъ, она прошептала:
‘Еще одна‘…