Драматический театр В. Ф. Комиссаржевской в ‘Пассаже’ и на Офицерской 1904-1909 гг, Комиссаржевская Вера Федоровна, Год: 1931

Время на прочтение: 16 минут(ы)

СБОРНИК ПАМЯТИ В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

1931
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ДРАМАТИЧЕСКИЙ ТЕАТР В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ В ‘ПАССАЖЕ’ И НА ОФИЦЕРСКОЙ 1904—1909 ГГ.

(ПО МАТЕРИАЛАМ Ф. КОМИССАРЖЕВСКОГО И А. ЗОНОВА)

Сезоны 1904 — 1906 гг.

15 сентября 1904 г. на Итальянской (No 19), в театре ‘Пассаж’, трагедией К. Гуцкова ‘Уриэль Акоста’ в постановке Н. А. Попова открылся новый театр в Петербурге, театр Веры Федоровны.
Свой театр Вера Федоровна назвала ‘Драматическим’. Она не хотела ни громкого, ни ‘обещающего’ названия. Просто — ‘Драматический театр’.
Первый спектакль театра успеха не имел, Самойлов был не в ударе, сборов трагедия не сделала. Неуспех первого спектакля, в котором Вера Федоровна не участвовала, сделал то, что публика долгое время относилась недоверчиво к постановкам без ее участия. Так, например, ‘Богатый человек’ С. А. Найденова, имевший успех и у прессы и у публики, после нескольких представлений был снят с репертуара за отсутствием сборов.
В продолжение почти 2 месяцев театр существовал только ‘Кукольным домом’ (‘Норой’) Г. Ибсена, представленным в постановке А. П. Петровского и принятым очень горячо и публикой и прессой, дававшим все время очень большие сборы и сыгранным в первый сезон около 60 раз. ‘Дядя Ваня’ А. П. Чехова, поставленный 4 октября Н. А. Поповым, с Верой Федоровной и роли Сони, и ‘Привидения’ Г. Ибсена, поставленные 23 октября И. А. Тихомировым, успех имели средний и сборы делали слабые, в особенности последняя пьеса.
10 ноября были представлены сцены в 4 д. М. Горького ‘Дачники’ с Верой Федоровной в роли Варвары Михайловны Басовой. Ставил ее И. А. Тихомиров. Первые два акта были приняты очень тепло публикой, после третьего раздались свистки противников Горького, аплодисменты друзей, а в конце концов и протесты и одобрения приняли характер демонстрации.
‘Дачники’ были сыграны двадцать с лишком раз. Вместе с ‘Норой’ Г. Ибсена они были самой выгодной для театра пьесой и давали с участием Веры Федоровны (12 раз) по 1400 рублей на круг, а без ее участия около 800. Вероятно эта пьеса давала бы прекрасные сборы и весь сезон, если бы 18 января пьеса М. Горького ‘Дачники’ по распоряжению администрации (полиции) не была снята с репертуара. По анонсу пьеса была снята ‘вследствие болезни В. Ф. Комиссаржевской’.
25 ноября 1904 г. сыграли ‘Авдотьину жизнь’, драму в 4 д. С. А. Найденова, в постановке А. П. Петровского.
Исполняя роль Авдотьи, Вера Федоровна, кажется, в первый раз прибегла к натуралистическим деталям. Она не любила Авдотью и говорила, занимаясь ею, что не умеет играть внешнебытовых ролей.
15 декабря сыграли ‘No 13’ Найденова с Верой Федоровной в роли Екатерины Ивановны, в постановке И. А. Тихомирова и комедию Г. Бара ‘Мастер’ в постановке Н. А. Попова.
Натуралистические приемы театра все сильнее влияли на Веру Федоровну, и для изображения Екатерины Ивановны она увеличила свой рост большими касками, наклеила себе нос, вообще в первый раз изменила свою внешность теми средствами, к которым никогда не прибегала. Но это было в первый и последний раз. Позднее она не могла вспомнить о всех этих ‘деталях’.
22 декабря была поставлена комедия Островского ‘Таланты и поклонники’, режиссировал И. А. Тихомиров. Спектакль этот был ‘сделан на скорую руку’,— новых пьес не было, а старые переставали собирать публику.
До этого времени для каждой пьесы писались новые декорации, для ‘Талантов’ же кое-что было ‘приписано’, остальное подобрано.
Администрация театра убедила Веру Федоровну поставить эту пьесу и сыграть Негину, игранную ею без особенного успеха и раньше.
Успех у публики пьеса имела шумный, но в репертуаре продержалась недолго.
Постановка ‘Весеннего потока’ А. И. Косоротова (27 декабря 1904 г., реж. А. П. Петровский) в смысле внешнем во многих отношениях напоминала ‘Таланты’: та же поспешность, такие же отчасти ‘сборные’, отчасти вновь ‘приписанные’ декорации. Вера Федоровна в этой пьесе не участвовала.
После почти месячного промежутка 24 января 1905 г. поставили опять же для сборов, за неимением пьес, ‘Бесприданницу’, игранную Верой Федоровной с исключительным успехом в Александрийском театре. Ставил пьесу И. А. Тихомиров. Художником театра В. К. Коленда была написана декорация 1-го и последнего действия, остальные — ‘сборные’.
Спектакль этот тоже носил какой-то случайный, вернее, шаблонно-театральный характер.
Паратова играл А. И. Каширин, покинувший для театра Веры Федоровны Александрийскую сцену, Карандышева — П. В. Самойлов. Театр был полон. Успех—большой.
9 февраля был представлен в первый раз ‘Иван Мироныч’ Е. Чирикова, много потерпевший от цензуры и пропущенный ею после долгих мытарств, режиссировал И. А. Тихомиров. Перед пьесой Чирикова шел ‘Красный цветок’ И. Л. Щеглова, поставленный для П. В. Самойлова, кажется, Н. А. Поповым (на афише имени режиссера последней пьесы не было). Вера Федоровна в этом спектакле не участвовала.
21 февраля была представлена новая драма Г. Гауптмана ‘Эльга’ в постановке Н. А. Попова и одноактная комедия А. Шницлера ‘Литература’.
‘Эльга’ на ряду с ‘Иваном Миронычем’ и ‘Весенним потоком’ была одной из лучших, в смысле сборов, пьес, без участия Веры Федоровны, в течение сезона 1904/05 г.
Самым крупным художественным событием в театре да этот сезон была постановка ‘Строителя Сольнеса’ Г. Ибсена (7 апреля). Газеты писали о ней очень много до и после представления. Публика приняла Веру Федоровну в роли Гильды и К. В. Бравича в роли Сольнеса ‘восторженно’.
В воскресенье, 13 марта, в фойе театра состоялась беседа о ‘Сольнесе’, и известный критик А. Л. Волынский, приглашенный позднее (в конце марта) Верой Федоровной для постоянного заведывания литературной частью театра, сделал обширный доклад, коснувшись как самой драмы, так и характеристики отдельных лиц.
Он говорил, между прочим: ‘Я придаю этому делу (постановке Сольнеса) большое значение: им надламывается или, может быть, подломится та проза театральности, в которой вам приходилось работать в последнее время. Если драматические произведения прежнего типа можно назвать художественно-реальными, то произведения в духе и стиле ‘Строителя Сольнеса’ должны быть названы художественно-идеологическими. И вот для актера открывается совершенно новая работа, более трудная, но, может быть, в данный момент и более упоительная в некоторых отношениях. В произведениях старой драматической литературы актеру давалось все: и идея и плоть этой идеи. Ему оставалось только облечься в эту плоть, войти в нее, и тогда все готово.
В произведении Ибсена — одна только идея, духовная схема, и — почти никакой плоти. Нет крови, нет тела, нет почти никакой психологии в обыкновенном смысле этого слова. Одна духовность. Если прежде актер мог и должен был отдаваться психофизиологическим рефлексам при исполнении своей роли, то теперь ему надо искать те жесты, ту мимику, которые могли бы символизировать идеи Ибсена, намекнуть на них, поднять публику до их понимания. Никакой рутины, никакой декламации: все это было бы фальшью по отношению к Ибсену! Актер тут должен экспериментировать вместе с писателем, смотреть вперед и как бы угадывать психофизиологическую жизнь будущих людей, в которой осуществится идеология новой исторической эпохи, станет плотью и кровью нового человека. Задача трудная, почти невозможная, но все-таки возможная! Чем дальше вдумываешься в произведение Ибсена, тем больше начинаешь чувствовать, что искомая плоть где-то здесь близко. Стоит только схватить что-то в этом вихре предположений, догадок, пророческих предчувствий и прозрений — и все готово: будет и тело и душа, поющие к новому духу, согласованные с ним в прекрасном художественном ритме. Какая великая задача для современного актера! Он должен помочь родиться новому человеку, крикнуть его криком, сделать его жест, двинуться в жизни его походкою, угадать будущее, и осветить это будущее своим энтузиазмом. Энтузиазмом, а не пафосом — прежним актерским пафосом — потому что пафос чувств—это восторг перед существующим, а энтузиазм — это восхищение будущим: восторг веры и убеждения, что это будущее идет, приближается, стоит уже у двери, уже стучится к нам в эту дверь’.
Спектакль, за исключением исполнения ролей Гильды и Сольнеса, не оправдал вступительной речи А. Л. Волынского. Идейная сторона драмы была заслонена, по обыкновению, натуралистическими декорациями, деталями и т. п.
8 апреля вторым представлением ‘Сольнеса’ закончились спектакли сезона 1904/05 г. с участием Веры Федоровны.
В течение ‘пасхальной’ недели спектакли продолжались под режиссерством Н. А. Попова, но без Веры Федоровны. С большей частью труппы она отправилась в Москву на гастроли ‘Драматического театра’ с пьесами ‘Нора’, ‘Строитель Сольнес’, ‘Эльга’ и одноактной пьесой А. Стриндберга ‘Самум’.
Учащаяся молодежь, к которой, как известно, Вера Федоровна всегда так горячо и сердечно относилась, поднесла ей на спектакле 8 апреля адрес, текст которого, по настоянию полиции, потребовавшей адрес для просмотра, был кое-где изменен.
В этом адресе Веру Федоровну больше всего радовало слово ‘гражданка’, которое полиция запретила произнести со сцены. В то время Вера Федоровна вся жила общественным движением, революцией, и были дни, когда она собиралась бросить сцену, не могла играть. Она часто в полном отчаянии говорила: ‘Почему у меня нет дара слова, я не умею говорить!’ Ей так хотелось говорить на митингах, собраниях. На собрании актеров в Панаевском театре по вопросу о союзе сценических деятелей прения были остановлены какими-то вопросами личного, мелочного характера, никто не мог удержать расшумевшееся собрание, Вера Федоровна вскочила на эстраду, стукнула кулаком по столу и что-то сказала с такой страшной силой и выразительностью, что весь зал сразу смолк. После своей речи Вера Федоровна спрыгнула с эстрады, повредила себе ногу и не могла некоторое время ходить. Ей не везло в политике, — как она сама говорила.
Личный вкус Веры Федоровны при составлении репертуара выразился в выборе пьес Г. Ибсена, о постановке которых она мечтала еще на императорской сцене, остальной же репертуар базировался на русских писателях, авторах сборников ‘Знание’, которыми Вера Федоровна окружила свой театр. Эти писатели и дали основной тон ее театру, тон обличительный, публицистический, соответствовавший тону жизни того времени.
После отъезда Веры Федоровны в Москву поставили ‘Гибель Надежды’ Г. Гейерманса и ‘Мнимого больного’. Утром в театре шли спектакли детской труппы. Пьеса Гейерманса была поставлена 18 апреля. ‘Мнимый больной’—19. Так как большинство актеров уехало в Москву, то для этих пьес были приглашены Н. А. Поповым посторонние актеры и в них же даны были дебюты.
Обе пьесы прошли по два рада и были сняты, так как не давали сборов. Труппа получила жалованье по 1 мая (срок контрактов), и сезон в Петербурге был закрыт.
Спектакли ‘Драматического театра’ в Москве начались 18 апреля в театре Корша, в котором Вера Федоровна до этого никогда не играла (играла в ‘Эрмитаже’, в Каретном ряду). Новое помещение, жаркая погода, отчасти то, что на афише стоял не обычный заголовок ‘Гастроли Комиссаржевской’, а гастроли ее театра, и то, что Вера Федоровна не участвовала в ‘Эльге’,— все это отразилось на сборах. Московская публика, несмотря на благоприятные рецензии, отнеслась недоверчиво к новому театру и все требовала ‘Бесприданницу’, ‘Дикарку’ и т. п. Но Вера Федоровна приехала с театром, привезла постановки своего театра и, несмотря на все убеждения администрации, требуемых публикой пьес не поставила, хотя они и были готовы, потому что после Москвы Вера Федоровна собиралась ехать с ними в поездку по Волге.
Открылся московский сезон ‘Норой’.
Во второй сезон (1905/06 г.) художественный облик ‘Драматического театра’ не изменился.
Вместо И. А. Тихомирова был приглашен режиссером H. Н. Арбатов. Остался Н. А. Попов, вышедший из состава труппы за несколько недель до конца этого сезона.
Сезон открылся первого сентября ‘Чайкой’ А. П. Чехова в постановке Н. А. Попова. Вера Федоровна играла Нину, игранную ею уже на императорской сцене.
Затем была поставлена ‘Свадьба’ А. П. Чехова вместе с возобновленным ‘Иваном Миронычем’. Ставил ее H. Н. Арбатов. Первое представление 4 сентября имело очень большой успех. 9 сентября сыграли ‘Геншеля’ Г. Гауптмана в постановке Арбатова, 23 сентября была поставлена вместе с ‘Эльгой’ пьеса Гартлебена ‘Во имя строгой морали’, а 8 октября—сцены. М. Горького ‘Дети солнца’, пропущенные цензурою после долгих мытарств.
Репетировались эти сцены в разгар политических событий, предшествовавших объявлению манифеста 17 октября. Вера Федоровна вся ушла в политику и почти не работала над ролью Лизы.
Назначенная на 15 сентября генеральная репетиция драмы Ибсена ‘Росмерсгольм’ была отменена. Вместо нее состоялось заседание, на котором обсуждался вопрос, как и чем могут выразить сценические деятели сочувствие современному движению, единогласно было решено прекратить пока спектакли на два дня. От жалованья за эти два дня артисты отказались, рабочие (на сцене) по собственной инициативе примкнули к артистам и отказались от жалованья да один день. Затем были выбраны делегаты для сообщения этого решения другим театрам.
На 20-е число был назначен в Панаевском театре актерский митинг для выработки платформы союза сценических деятелей, на котором Вера Федоровна, как уже упоминалось, вывихнула себе ногу. Девятнадцатого труппа ‘Драматического театра’ вырабатывала свою платформу для предложения ее на митинге.
После митинга, на котором были выработаны главные принципы будущего ‘Всероссийского сценического союза’, в театре Веры Федоровны начались собрания учредителей союза и кружка ‘самопомощи’. Сама она вся ушла в организацию этих учреждений, которым, к сожалению, по вине самих же актеров не удалось организоваться.
5 ноября спектакли возобновились, а через несколько дней снова были прекращены. Так, в дневнике театра за 8 ноября читаем: ‘Назначенный спектакль — ‘Праздничный сон до обеда’ и ‘Завтрак у предводителя’ — вследствие объявленной забастовки дирекцией отменен’. На следующий день вечером состоялось заседание труппы, на котором ‘было единодушно принято предложение В. Ф. Комиссаржевской прекратить спектакли на время, пока жизнь не придет в нормальное положение’. Около 12-го числа спектакли возобновились, а 13-го, после запрещения цензурою ‘Мужиков’, снова были прекращены до рождества. Вера Федоровна решила репетировать ‘Мужиков’, несмотря на запрещение, и сыграть их, объявив на афише другую пьесу, хотя бы это стоило закрытия театра. Но ее потом отговорили, и представления не было.
Цензура запретила театру Веры Федоровны в этом сезоне, кроме ‘Мужиков’, ‘Голод’ Юшкевича, ‘Ткачи’ Гауптмана, ‘Дурные пастыри’ Мирбо и ‘Заговор Фиеско в Генуе’. Кроме того, цензура преследовала довольно яростно и всякое живое слово, во всем видела в то время ‘намеки’ и, конечно, уродовала большинство пьес. ‘Цензурные угнетения, — писал Зигфрид,— довели театр г. Комиссаржевской до отчаяния’, в поисках пьес дирекция металась из стороны в сторону. Репертуар был разнокалиберный. Поставили ‘Росмерсгольм’ Ибсена, ‘Другую’ Г. Бара и ‘Крик жизни’ А. Шницлера, пьесу Шолома Аша ‘На пути в Сион’ и ‘Праздничный сон до обеда’ Островского вместе с ‘Завтраком у предводителя’ Тургенева. Все эти пьесы, за исключением пьесы Аша, никакого успеха не имели. В театре бывало до того пусто, что становилось так же жутко, как было в то время на пустых улицах, освещенных красным пламенем костров и мертвым бегающим светом электрического прожектора, установленного на Адмиралтействе под иглой. Играли скучно, а натуралистическая обстановка еще усугубляла эту скуку. Возобновлены были ‘Иван Мироныч’, ‘Авдотьина жизнь’, ‘Кукольный дом’, ‘Дачники’, ‘Эльга’, ‘Весенний поток’, ‘Дикарка’, игранная Верой Федоровной на Александринской сцене, и ‘Бесприданница’. Благодаря увлечению политикой собирались поставить ‘политическую буффонаду’ И. Н. Потапенко — ‘Сон тайного советника’, репетировали, но до спектакля сняли. В январе готовилась драма Пшибышевского ‘Золотое руно’, игранная Верой Федоровной раньше в поездках, но поставлена не была. Вера Федоровна репетировала ее через силу, не хотела играть, в середине января она заболела, и репетиции прекратились. Не была также поставлена трагедия Шекспира ‘Ромео и Юлия’, которой предполагали открыть сезон, для которой были готовы и декорация и монтировка. Вера Федоровна должна была играть роль Юлии, Она уже давно мечтала сыграть эту роль, но боялась, что не сможет быть достаточно юной.
В пьесе ‘На пути в Сион’ Вера Федоровна в Петербурге не участвовала, роль Юстыни исполняла М. А. Ведринская, а Вера Федоровна играла ее только в поездках.
Сезон 1905/06 г. окончился с убытком. Сказалось отсутствие репертуара и неуверенность в ведении дела.
Вере Федоровне снова пришлось ехать в поездку по России, ‘собирать деньги’ для своего нового театра, который должен быль открыться на Офицерской, в здании бывшего театра Неметти.

Сезоны 1906 — 1909 гг.

Пока театр перестраивался, репетировали в квартире, снятой для подготовительной работы на Английском проспекте, где была устроена импровизированная сцена. В то время, когда Вера Федоровна была вместе с В. Э. Мейерхольдом, приглашенным в театр режиссером в поездке, в Петербурге проходили под руководством П. М. Ярцева (заведывавшего ‘литературным бюро’ театра) пьесы:— ‘Вечную сказку’ Пшибывшевского и ‘В городе’ С. Юшкевича. По возвращении Веры Федоровны и B. Э. Мейерхольда, в конце сентября, начали репетировать ‘Сестру Беатрису’ Метерлинка, каким-то чудом проскочившую через цензуру, и продолжали работать над ‘Геддой Габлер’.
Для общения труппы с представителями современного искусства Вера Федоровна устраивала в репетиционном помещении вечера — ‘субботы’. В одну из таких суббот был поставлен ‘Дифирамб’ Вяч. Иванова, в другой раз А. Блок читал ‘Короля на площади’, в третий раз Ф. Сологуб читал ‘Дар мудрых пчел’, а приехавший из Москвы В. Я. Брюсов — свои стихи. Репетиционный серый зал украшали в эти дни художники — Н. Ы. Сапунов, писавший декорации для ‘Гедды Габлер’, и C. Ю. Судейкин, писавший для ‘Беатрисы’.
До открытия сезона была намечена к постановке, кроме указанных выше пьес, ‘Трагедия любви’ Г. Гейберга и предполагали поставить ‘Монастырь’ Верхарна, ‘Смерть Тентажиля’ Метерлинка, ‘Дар мудрых пчел’ Сологуба, ‘Короля на площади’ или ‘Незнакомку’ Блока.
Работа по постановке пьес распределялась между В. Э. Мейерхольдом, П. М. Ярцевым и Ф. Ф. Комиссаржевским.
В течение нового сезона были поставлены следующие пьесы: ‘Гедда Габлер’ Ибсена, ‘В городе’ С. Юшкевича, ‘Вечная сказка’ Пшибышевского, ‘Сестра Беатриса’ и ‘Чудо святого Антония’ Метерлинка (пропущенная цензурой под заглавием ‘Чудо странника Антония’), ‘Трагедия любви’ Гейберга, ‘Балаганчик’ А. Блока, ‘Комедия любви’ Ибсена, ‘Свадьба Зобеиды’ Гофмансталя, ‘Жизнь человека’ Л. Андреева и был возобновлен в постановке Мейерхольда ‘Кукольный дом’ (‘Нора’).
Наступило 10 ноября — день открытия театра пьесой ‘Гедда Габлер’.

0x01 graphic

Переполненный театр. Настроение приподнятое. Поднимается первый занавес Бакста — за ним бесшумно расходится другой, открывается сцена. Шопот. Необычность обстановки вызывает тревогу, любопытство.
Перед смущенным, растерянным зрительным залом окончен первый акт.
Новые приемы исполнения и постановки заставляли говорить о себе, с каждым сыгранным актом возбуждая в публике страстные споры. Голос середины был заглушен. Не было средних мнений — или бранили и возмущались, они восторженно приветствовали.
Пресса реагировала страстно. ‘Театр открывшийся — реакция’ Художественному театру ‘с его стильной бутафорией’,— писал рецензент ‘Речи’,— ‘смерть быту’ написано на знамени новаторов’. Но новаторство театра было встречено резким осуждением всей прессы. ‘Приемы Мейерхольда — малярно-столярная работа’, по определению и отзывам А. Кугеля, критика ‘Театра и искусства’,— ‘вызывают в публике недоумение, раздражение, досаду’. Сравнивая Мейерхольда со Станиславским, Кугель видит контраст: ‘у одного ‘картина быта’, другой пытается остаться ‘вне времени и пространства’. Один учит ‘конкретизации’, другой — ‘символизации’. Актера донимают оба’. Поход прессы против доминирующей роли режиссера был общий, высказывались сожаления, что ‘чудный талант великой артистки’ принесен в жертву ‘декоративным претензиям’.
Второй постановкой театра на Офицерской была пьеса Юшкевича ‘В городе’. Пьеса имела некоторый успех. После третьего акта вызывали автора, после четвертого вызовы возобновились.
Новые приемы в постановке опять подняли в прессе не менее страстные возражения как в газетах, так и в журнале ‘Театр и искусство’. Критик журнала замечает: ‘Робость фантазии обнаружена Мейерхольдом и в пьесе ‘В городе’. ‘Идеалистическое воображение Мейерхольда вместить самовар отказывается, но чашки принимает. Чай выносится из-за кулис в чашках. За малым исключением исполнительствовал за всех Мейерхольд. Как только актер или актриса открывали рот — я сейчас же узнавал Мейерхольда, читавшего за актрис и актеров ‘ролю’ без улыбки, без радости в движениях и солнца в глазах,— было только скучно’. Высказывая сожаление и грусть о ‘такой чуткой актрисе, как В. Ф. Комиссаржевская, явившей уже столько доказательств бескорыстного и подлинного самоотверженного служения театру’, Кугель отзывается крайне отрицательно о принципах постановок, заимствованных Мейерхольдом у Фукса, утверждая, что реформировать театр посредством живописи невозможно, и встает на защиту актера, якобы подавленного режиссером. ‘Кончится ли это издевательство режиссерских ханов над искусством’,— спрашивает он. ‘Над театром полУзадушенным и обморочным склонился ‘аспид’ и добивает его пинками. То, что мы называем театром, превращается в экзерциргаус, в казарму, в фаланстеру, в аракчеевское военное поселение’.
Если первые две постановки театра вызывали яростные нападки прессы, то следующая за ними ‘Сестра Беатриса’ примирила с новым методом и на первом спектакле вызвала восхищение. Подъем исполнителей передался в зал. На лицах аплодирующих были слезы. Этот спектакль был одним из самых светлых воспоминаний Веры Федоровны.
Вступив однажды на путь, далекий от прежней драмы, Вера Федоровна и ее театр следующей постановкой ‘Вечная сказка’ опять вызывают страстные споры. Среди шипения старой критики раздается уже сильная защита положительных сторон в работе новаторов. Вместе с заявлением, что ‘тут не только смерть быту, а и смерть мысли, поглощаемой пучиною беспредельной красивости’, ‘ничего, кроме пятен рыжих, черных и белокурых’, — раздаются уже похвалы достигнутому. ‘Поставлена пьеса красиво, в условно-сказочном лубочном стиле. Красивы декорации Денисова, красивы расписанные по полотну самим художником костюмы. Роль Сонки исполняла Комиссар- жевская. На ней сосредоточился главный интерес. Воистину она была душою драмы’.

0x01 graphic

После огромной интенсивной работы театра, когда менее чем в месяц были поставлены четыре новые пьсы: 10 ноября — ‘Гедда Габлер’, 13 — ‘В городе’, 22 — ‘Сестра Беатриса’ и 4 декабря — ‘Вечная сказка’, 18 — была объявлена ‘Нора’, пьеса, шедшая еще в Пассаже. Метод, принятый театром, был проведен и в этой постановке. От прежних мелочей, клеток с птицами, разных стульчиков и жилых комнат осталась упрощенная до схемы декорация. По отзыву одного из рецензентов, этот спектакль еще раз доказал, что ‘условная постановка не только не отражается дурно на индивидуальной игре артиста, а, наоборот, освобождает исполнителей от ложных и тягостных условий старой сцены’. Недовольные и протестующие против намечающегося нового направления, однако, ликовали: ‘Усилия режиссера,— по их словам,— не достигли цели, тонко художественно сотканный образ ибсеновской героини остался без изменения. Мы услышали чарующий своей простотой и богатством интонаций голос, увидали так хорошо знакомое нам, нервное, подвижное лицо с великолепными глазами, отражающими малейшие оттенки малейших настроений’.
Следующая новая постановка театра на 31 декабря — ‘Чудо странника Антония’ Метерлинка и ‘Балаганчик’ Блока — снова вызвала волну протестов. Первая пьеса, поставленная в стиле марионеток, после применения новых приемов, приучивших уже публику к исканиям руководителей, принималась без особых протестов, но ‘Балаганчик’ вызвал ‘какое-то столпотворение’. Публика разделилась на два лагеря: одни, доходя до ярости, свистали и шипели, другие, не менее дружно, аплодировали. Страсти разгорелись, и это продолжалось на каждом спектакле, когда ‘протестующие даже вооружились… ключами’. Имя Мейерхольда стало известно всему театральному Петербургу, было темой для шаржей и пародий. Вера Федоровна в этом спектакле не участвовала.
Следующие по времени, две новые постановки — 8 января ‘Трагедия любви’ Гейберга и 22 января ‘Комедия любви’ Ибсена,— несмотря на участие в них Веры Федоровны, успеха не имели. Отзывы прессы о первой пьесе полны неистовых нападок на Мейерхольда как актера, исполнявшего роль поэта в этом спектакле. Не удовлетворяла также и постановка.
Предпоследняя пьеса сезона ‘Свадьба Зобеиды’ Гофмансталя, благодаря прекрасной игре Веры Федоровны и интересным декорациям художника Анисфельда, имела художественный успех и давала сборы.
Вслед да постановкой ‘Свадьбы Зобеиды’ театр спешно начал подготовлять только что разрешенную пьесу Андреева ‘Жизнь человека’. Интерес к пьесе был огромный, времени до конца сезона оставалось мало. Режиссерская работа была разделена между Мейерхольдом, Ярцевым и Ф. Комиссаржевским и, несмотря на короткий срок подготовки — 12 дней, успех был полный. Символический прием в пьесе облекся в плоть и кровь, схематичность не замечалась. Чувствовался своеобразный ритм в пятом действии, а в технике световых эффектов было достигнуто много нового. Пьеса имела исключительный успех и шла при переполненных сборах до конца сезона под ряд, и только для последнего спектакля, выхода Веры Федоровны, была поставлена ‘Свадьба Зобеиды’. На последнем спектакле прощание публики носило сердечный характер, чувствовалось, что смелые, новые начинания были оценены, театр приобрел горячих поклонников и друзей.
15 сентября, в день открытия второго сезона, первый раз прошла пьеса Ведекинда ‘Пробуждение весны’. Открытие прошло без особенного подъема. В пьесе были заняты молодые силы труппы. Разделение сцены на уголки — на каждый из них падал свет, когда происходило действие — было мало удачно, хотя вопрос, затронутый автором, модный тогда, не потерявший жгучести и остроты, вносил оживление в антрактах, возбуждал много разговоров. Пресса ограничилась разбором содержания пьесы, почти не уделяя внимания постановке и исполнению. Последующие спектакли этой пьесы сборов не делали, но потом благодаря репрессиям, запрещению пьесы в провинции интерес к ней поднялся, и в общем пьеса окупила себя. Следующей новинкой была объявлена пьеса Метерлинка ‘Пеллеас и Мелизанда’ с участием Веры Федоровны в роли Мелизанды.
Во время репетиций этой пьесы были возобновлены, кроме шедших в Москве: ‘Беатрисы’, ‘Чуда странника Антония’, ‘Вечной сказки’ и ‘Балаганчика’, еще ‘Жизнь человека’ и ‘Свадьба Зобеиды’. 10 октября состоялось первое представление пьесы ‘Пеллеас и Мелиданда’ в специально сделанном для театра переводе В. Я. Брюсова. В пьесу было вложено много режиссерской выдумки: действие происходило на небольшой площадке в середине сцены, кругом пол был вынут, и там поместился оркестр, исполнявший написанную к пьесе музыку. Но пьеса вызвала недоумение, успеха не имела. Осуждались вычурные декорации, в которых потерялись великолепные костюмы XII века, не нравилась музыка, жалели актеров, порицали увлечение режиссера неподвижностью и монотонностью, в конец обесцветившими исполнение действующих лиц. Было скучно. Пресса была беспощадна.
После провала этой пьесы в театре наступила какая-то растерянность. Появившиеся на анонсах пьесы, как-то: ‘Флорентийская трагедия’, ‘Шлюк и Яу’, ‘Продавец солнца’, неожиданно снимаются. Остановились на новой пьесе Федора Сологуба ‘Победа смерти’, которая и прошла в первый раз 6 ноября. Пьеса хотя сборов не давала, но в художественном отношении заслуживала внимания. В декорациях был проведен принцип ‘архитектурности’, колонны зала были из простого, некрашеного холста, с огромной лестницей посредине сцены, что очень соответствовало спокойному, эпическому тону пьесы. Пресса приняла постановку благосклонно. Отмечался перелом ‘в стиле’, массовые сцены, поставленные реально, поражали контрастом с ‘горельефностью’ прежних постановок. Были прямо хвалебные отзывы, так рецензент ‘Речи’ пишет: ‘Это была настоящая победа и констатировать ее не помешают даже те господа, которые превратили в музыкальные инструменты ключи от своих сундуков’. Был свист, но рецензент видит в нем сведение личных счетов с литературной школой, к которой принадлежит Сологуб, и присоединяет свой голос ‘к той части публики, которая с волнением и трепетом, приличествующим рождению шедевра, вызвала автора и поднесла ему лавровый венок’.
Пьеса Сологуба была последней постановкой Мейерхольда в театре на Офицерской.
После представления трагедии Метерлинка Вера Федоровна, как она сама говорила, поняла, что если итти дальше по тому же пути, по которому идет ее театр, то во имя художественной цельности придется заменить актеров куклами двух измерений.
На заседании дирекции 10 октября она сказала, что театр должен признать весь пройденный свой путь ошибкой, а режиссер должен или отказаться от своего метода постановки пьес, пли же должен покинуть театр.
В дневнике театра после этого заседания написано:
‘…Декоративная сторона в нашем театре преобладает над актером, стесняет его, ограничивает его творчество. Связанные движения, движения не пережитые, строгий до монотонности, до механичности ритм — ведут театр к театру марионеток, в тупик, где поджидает его смерть…’
Вера Федоровна уже давно, еще летом после первого сезона, начала сомневаться в правильности того пути, по которому идет театр.
12 октября 1907 г. состоялось заседание художественного совета* театра. Вера Федоровна повторяла то же, что говорила на заседании дирекции, на что В. Э. Мейерхольд ответил: ‘Может быть, мне уйти ид театра?’ Дальнейший ход заседания был очень бурным. К. В. Бравич старался всех примирить, а Вера Федоровна молчала. Кончилось все тем, что было решено изменить репертуар театра, а в дневнике было написано: ‘Декоративное панно и примитивный метод постановок, которые довели нас до марионеточного театра,— все это должно быть оставлено’ (Дневник театра за 12 октября). В. Э. Мейерхольд предложил поставить ‘без живописи’ пьесу ‘Вампир’ Ведекинда.
Вера Федоровна решила ‘пробовать’, как она говорила, хотя и не верила в эту пробу, она уже знала, что необходимо разрушить все старое и снова ‘искать людей’, сотрудников.
Начали репетировать пьесу ‘Вампир’, но пьеса эта не пошла — работа не клеилась, режиссеры не могли осуществить ‘беэдекорационный’ план, а актеры встретили пьесу не совсем дружелюбно, начались также ‘интриги’ за кулисами, колебания руководителей театра передались и труппе, за кулисами начались волнения, труппа раскололась на партии, дисциплина была нарушена, типичные для театра Веры Федоровны товарищеские отношения — тоже.
Чувствовалось, что все здание, возводимое с такой любовью, ценой большой энергии, рушится.
В такой обстановке готовилась ‘Победа смерти’ Ф. Сологуба, представленная в первый раз 6 ноября 1907 г.
А 9 ноября в дневнике театра было уже записано: ‘Собрание труппы, 12 час. Чтение В. Ф. Комиссаржевской письма В. Э. Мейерхольду (посланного утром к нему домой)… Протокол Заседания написан не был’.
Письмо Веры Федоровны было следующее:
‘За последние дни, Всеволод Эмильевич, я много думала и пришла к глубокому убеждению, что мы с вами разно смотрим на театр и того, чего ищете вы, не ищу я. Путь, ведущий к театру кукол,— это путь, к которому вы шли все время, не считая таких постановок, в которых вы соединили принципы театра ‘старого’ с принципами театра марионеток (напр. ‘Комедия любви’ и ‘Победа смерти’), К моему глубокому сожалению, мне это открылось
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека