Драматический отрывок без заглавия, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1849 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Н.А. Некрасов

<Драматический отрывок без заглавия>

Н.А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах

Художественные произведения. Тома 1-10

Том шестой. Драматические произведения 1840-1859 гг.

Л., ‘Наука’, 1983

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Комната в доме Гребенникова — большая, загроможденная великолепною мебелью, доказывающею неимоверное богатство и отсутствие вкуса.

Явление 1

Любовь перед зеркалом рассматривает головной убор, Василиса перед другим зеркалом, поодаль, ближе к двери, Дуняша, держащая в руках бальное платье, на стульях картонки.

Любовь (любуясь собой в зеркало). Прекрасно! Когда я надену это платье, этот чудесный головной убор… Этот браслет… ах, браслет!.. Это будет восхитительно… Как вы думаете, Василиса Степановна?..

Василиса (с досадой). Браслет! браслет! разносилась со своим браслетом! По-настоящему, этот браслет совсем не твой, а мой. Я и отыскала его… мне он так понравился!.. Я упросила папеньку поехать с нами, посмотреть… Вдруг ты пристала: ‘Мне, мне, папаша! Мне!..’ — в слезы, точно пятилетняя девчонка… Уж мне только не хотелось папеньку при ювелире стыдить… ссору с тобой заводить… да тут еще офицерик какой-то пришел… ах, чудо! он всё на меня смотрел…

Любовь. Ну уж на тебя! совсем и не думал…

Василиса. А то уже не быть бы у тебя этому браслету…

Любовь. Полноте, Василиса Степановна… Где вам такие браслеты носить… Ведь этот браслет делан для княгини… Слышите ли, Василиса Степановна… для княгини!.. Вам я даже не советовала бы и на балы-то ездить… с вашим именем… Я всегда краснею за вас… Василиса… точно кухарка какая-нибудь… Еще вчерась я сижу у генеральши… разговариваю с племянницей… вдруг она как закричит: ‘Василиса!’… Я так вся и вспыхнула… Горничных только так называют!

Василиса. Да разве я виновата? Ведь ото наш мужик-отец такое имя мне выбрал… (Дуняше.) А покажи-ка сюда башмаки. Жаль, что до бала осталось только два дни… А то я бы себе непременно заказала бы такой же браслет… ювелир говорит, что никак не успеет….

Любовь. Ничего! Съездишь и без браслета. (Дуняше, которая несет к Василисе башмаки.) А покажи сюда перчатки, что прислала мадам Перар…

Дуняша приостанавливается на минуту среди двух сестер и потом идет к Василисе, чтоб подать прежде башмаки. Любовь делает к Дуняше движение, Дуняша в испуге поворачивает назад и идет к стулу, чтоб взять перчатки.

Василиса (кидается за Дуняшей). Да подай же сюда башмаки!

Любовь (грозно). Перчатки!

Дуняша (совершенно потерявшись и останавливаясь). Ах, сестрицы, да ведь у меня не десять рук!

Любовь (с гневом). Что? Что? Ты еще грубишь… Ах ты, капризшща! вот еще!.. Да ты бы теперь по миру таскалась нищая! Поят, кормят ее…

Василиса. Платье новое недавно еще папаша подарил… Белоручка!

Любовь. Колода неповоротливая!

Бросаются к ней обе, Любовь вырывает перчатки, Василиса — башмаки.

Любовь. Надобно выбрать перчатки… На прошлом балу у меня… я так сконфузилась: вдруг лопнула левая перчатка…

Василиса (рассматривая башмаки). Ну так и есть!.. Те были малы… у меня на другой день все ноги раздуло… а эти велики… Дуняша! Поди скажи скорей, чтоб сходили за башмачником.

Дуняша быстро уходит.

Этот папаша совсем об нас не заботится: гадкого башмачника прислал… Только возится всё с своими откупами! Ох, уж дал бы бог поскорей вырваться из этого проклятого дому!

Любовь. Да пора… ведь уж тебе, кажется, двадцать шесть лет, еще год-другой — так и не вырвешься. Капризничала… всё думала выйти за графа… за барона… куда какая красавица… а теперь и какому-нибудь жениху была бы радехонька!

Василиса. Разве Виктор Иванович какой-нибудь жених?

Любовь (хохочет). Да с чего ты взяла, что он на тебе женится?..

Василиса. Он еще вчера мне говорил, что меня обожает… и так всё на меня смотрел… ах! У него такая приятная улыбка… Как он хорошо говорит!

Любовь. Дура! Он над тобой смеялся, а ты и поверила… Уж скорей, если на то пошло, так он в меня влюблен… да только я еще подумаю…

Василиса. Рассказывай… а я так знаю свое… Он даже мне сказал вчера: ‘…А знаете ли что, Василиса Степановна?.. я ведь, пожалуй, говорит, на вас женюсь… Ну что краснеете?.. потупили глазки… а? махнем-ка?’ — а сам книгу в руках вертит… Раскланивается… подает мне книгу и говорит: ‘Прочтите эту страничку-с, Марлинский, отличнейший сочинитель…’ Я взглянула — тут целые пять строк подчеркнуты карандашом… вот ей-богу… Я прочитала и так даже покраснела… ‘Я должен или обладать вами — или пистолет решит мою участь. Решите!’

Любовь (в сторону). Неужели она правду говорит? (Громко). Смотрите, какую чепуху наплела… хоть бы и умной!.. ха-ха…

Василиса. А вот не чепуха! Хочешь, книгу сейчас покажу… (Кричит.) Дуняша! Уж нечего тут толковать: он на мне женится. Вот видишь, поскорей тебя жениха нашла!

Любовь. Поскорей! А Викентий-то Александрыч!.. Да он вот полгода за мной ухаживает.

Василиса. Штафирка-то! Рябчик, как Виктор Иванович ни скажет. (Глупо смеется.) …Ах, милашка!.. Вот хорошо, как ты вдруг выйдешь за штафирку! То-то я над тобой посмеюсь!

Любовь. Захочу, так выйду и за твоего Виктора… (Думает и говорит в сторону.) Только, мне кажется, за Акентия-то Александрыча будет повыгодней… даром что он штафирка! (Громко.) Виктор Александрии через три, иного через четыре года будет генералом. Меня будут называть ‘ваше превосходительство’.

Василиса. Ну еще когда будет… да на лбу ведь у него и не напишут… а тут… я с моим Виктором по Невскому проспекту иду… в театр еду… мне всякий солдат честь отдает… эполеты, шпоры, султан… Да он и гораздо, гораздо моложе… и лицо у него такое приятное…

Любовь. Ну уж, приятное! Один нос чего стоит… как слива… точно у папеньки.

Василиса. Пустяки! Со злости выдумала!.. У твоего-то нос в тысячу раз длиннее…

Любовь. Вздор! нос самый настоящий… Как должно у благородного человека… прекрасный нос, чудесный!

Василиса. Прескверный. Вот хоть у кого хочешь спросить… Дуняша!.. (После некоторого молчания.) Куда запропала эта проклятая девчонка?

Входит Дуняша.

Куда тебя черт носил?.. У кого лучше нос: у Виктора Ивановича или у Акинфия Александрыча…

Дуняша молчит.

Говори же!

Любовь. Говори!

Дуняша. У… У… (Смотрит то на ту, то на другую сестру.) Право, я не знаю.

Сестры (одна за другой). Говори! Говори!

Дуняша. У Виктора Ивановича!

Любовь (бросаясь к Дуняше). Так-то? а!.. Вот я сегодня в последний раз надела это платье… ‘подарю, думаю, завтра Дуняше…’ Так вот нет же тебе… судомойке какой-нибудь подарю!..

Василиса (ласково). Ничего, Дуняша… я тебе свое лиловое отдам. Я его только раз надевала.

Дуняша (скромно). Не надо мне, сестрицы, никакого платья… у меня и так много.

Любовь. Ты вечно балуешь эту девчонку! Вот оттого из нее толку и не выходит! Рада на шею повеситься, только бы тебе потакала. Стыдно за тебя при чужих! другой подумает, что ты ей равная.

Василиса (спохватясь). Совсем я не думала ее баловать… Я очень знаю, что я такое и что она, а просто так… отчего же и не подарить, когда платье мне не нравится. (Дуняше, строго по-прежнему.) Сказала ты, чтоб послали за башмашником?

Дуняша. Сказала-с.

Василиса. Да отвечай как следует, что ты через зубы-то цедишь… куда смотришь-то? ведь я с тобой говорю! Подай-ка мне посмотреть бальное платье!

Дуняша подходит с платьем.

Разважничалась с своим штафиркой! нос как у гуся… Да что говорить! По себе выбрала… такой же красавец, ни дать ни взять, как ты.

Любовь. Я?.. Да получше тебя… на меня летом на Петергофском гулянье все офицеры смотрели. А в Екатерингофе, помнишь? даже один смотрел, смотрел, да и говорит: ‘Шарман персонь!’

Василиса. Это про меня он сказал.

Любовь. Про тебя? Дожидайся!.. На лице красные пятна. Расплылась, как купчиха… (Дуняше.) Возьми перчатки!

Дуняша берет перчатки и идет, чтоб положить их, где взяла, в картон.

Василиса. Платье!

Дуняша, не успев положить перчатки, быстро возвращается к Василисе.

Любовь. Ходит, разваливается, как ступа… Мне даже стыдно с тобой гулять… Уж верно, нас за мещанок каких-нибудь принимают! Квашня!

Василиса. Пигалица!

Любовь. Старуха! Уж у тебя скоро усы пойдут! (Дуняше с гневом.) Да положи же перчатки на место… разве не помнишь, где взяла?

Дуняша идет к картону.

Василиса. Я квашня, я старуха… (Кидается во Дуняшей.) Да долго ли я буду ждать платья? (Щиплет Дуняшу так, что та вскрикивает и роняет перчатки.) Вот как я ее балую!.. Я квашня, я старуха, а ты пигалица, ты рябая… вот уж мне так стыдно с тобой ходить… всякий, как взглянет на тебя, такую гримасу сделает… Вот и намедни князь Дорожинский…

Любовь. Лжешь, лжешь. (Бросаясь к Дуняше и толкая ее.) Да подбери перчатки-то, мерзкая девчонка!.. Это как на тебя взглянут, так смеются.. (Дуняше, которая хотела уйти.) Куда? Стой здесь и не смей уходить, пока тебе не прикажут.

Дуняша смиренно становится у дверей, на глазах ее видны слезы.

Василиса (Дуняше). Ступай!

Любовь. Прошу не умничать! Будешь распоряжаться, как выйдешь замуж, а я у папаши, слава богу, не последняя… не прошу мне указывать…

Василиса. А меня-то папенька меньше, что ли, любит?.. Еще побольше тебя… Мне стоит только сказать… Он для меня всё сделает. Он и сам видит, ты злишься всё…

Любовь. Да, да, всё для тебя сделает… очень любит… а меня терпеть не может… я из него ничего не могу сделать… А вот браслет… вот всё-таки на балу у меня у одной будет такой браслет…

Василиса. Браслет… браслет… (Бросаясь к ней со слезами бессильной злости.) Отдай мне этот браслет… это мой браслет… ты просто у меня его украла… (Плачет от досады.)

Любовь. Нет, не украла, а просто папенька мне его подарил…

Явление 2

Те же и Аграфена Степановна.

В<иктор> И<ванович>. А, Викент<ий> Алекс<андрович>! Наше вам-с. Как господь грешкам терпит?

Викент<ий> Ал<ександрович>. Каким грешкам?

В<иктор> И<ванович>. Ну как каким? Вот уж сейчас и видно штатского — всё на политике. А у нашего брата военщины — вся душа наружу. Грешим и мы — любим кутнуть с товарищами, что скрываться. Да ведь наши грехи что,— а если и погрешим — пуля-дура — как раз очистит. А вы — дело известное: в канцеляриях пуль не бывает — а доходы бывают.

Викент<ий> Алекс<андрович>. Позвольте — как я должен понимать ваши слова?.. признаюсь — такое с вашей стороны обращение — знаете — будучи всегда в таком кругу, где люди понимают свое достоинство,— я не привык…

Викт<ор> Ив<анович>. Ну вот — ведь я знал, что рассердится. Эх вы, фрачники, всех бы вас в наш эскадрон — небось забыли бы дуться за шутку. Тал у нас тоже никто не даст наступить себе на ногу — и раз был из этого такой анекдот… (Обращаясь ко всем с любезною улыбкою.) Я после расскажу вам его. Но главное у нас — товарищество и чтоб всё было по чистой откровенности. А коли когда случится с кем огрызнуться — шампанск<им> чокнулись — выпили — бокалы о шпоры — и конец делу. Да что много говорить… Викент<ий> Алекс<андрович>, по-нашему — коли я не так что сказал — по рукам да и обнимемся. (Насильно обнимает его, а тот морщится.) Вот так! по-братски — оно же кстати — ведь, может, и родней будем. (Лукаво посматривает на Любовь и Василису.)

Викент<ий> Алекс<андрович> (обращаясь к Степану Петровичу). Да, Степан Петрович! Идя с вами сюда, я заметил из некоторых ваших слов — и если мои соображения меня не обманывают… Любовь Степановна… но вы, конечно, понимаете, что я хочу сказать?

Викт<ор> Иван<ович>. Позвольте, я вижу, без меня дело не обойдется. Степ<ан> Петр<ович>! Ведь как оно у вас там в купечестве в старину говаривалось: у нас есть купец, у вас есть товар… Ха! ха! ха!

Любовь Степ<ановна> (вполголоса). Вишь, всякая голь купечеством тычет, а сам — черт его знает кто такой — много голи-то дворян…

Викент<ий> Ал<ександрович> (к Виктору Ивановичу). Милостивый государь, позвольте вам заметить — в своих делах я сам привык за себя говорить.

Звонков. А я-то разве не о себе тоже говорю? Эх вы, штатские политики! Мы, военщина, всякое дело — приступом брать да и другим помогать. Да что вздор-то болтать? Ну-ка… голубчик Степан Петрович, позвольте рапортом отнестить — отец и командир — в вашу роту хотим — вот я и Викентий Александрович — велите-ка внести нас в списки — меня по части Василисы Степановны, а Викентия Александровича по части Любови Степановны. (Обращаясь к Вас<илисе> с видом удальства.) Вот делишко и отвертел! Ну (растопыривая руки), теперь прямо па крепость. (Бросается на шею к Степ<ану> Петр<овичу> и обращаясь к остальным.) Повесимся на нем — ух какой высокий — нагнитесь, голубчик — <3>.

Степан Петрович. Очень рад, Виктор Иван<ович>, но, позвольте,— дело серьезное — я отец — к таким делам не так приступают…

Викент<ий Александрович>. Именно… позвольте вам заметить — я вас вполне понимаю — брак такое священное дело, которое — так сказать — соединяет людей на всю жизнь… А жизнь прожить — не поле перейти — тут есть о чем подумать… Итак, Ст<Сепан>-Петр<ович>, если то, о чем я имел столько важных соображений, неоднократно мною сообщенных вам тонкими намеками…

Степан Петр<ович>. Ваше предложение делает мне истинную честь — не знаю, как и благодарить нас за него, Викент<ий> Алекс<андрович>, я вас всегда знал за человека солидного. Любя больше всего ва свете моих дочерей, я и мечтать не смел о большем счастии. Вручая вам мое сокровище, я могу остаться совершенно спокоен…

Викент<ий> Ал<ександрович>. Можете положиться — вполне можете… могу сказать с гордостью…

ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ

Варианты чернового автографа (ЧА) ГБЛ

С. 207.

² Часть первая / Действие первое. Явление 1.

²⁰ не хотелось папеньку при ювелире стыдить / а. Начато: не хотелось папеньку при все<х> б. не хотелось говорить в. не хотелось начинать ссор<у>

²⁶ Любовь. /Любовь (с <браслетом?>)

С. 208.

^1-2 для княгини!.. / для княгини! Да <словно?> бы даже нарошно так случилось

⁹ имя мне выбрал / имя мне дал

²⁰ за Дуняшей / за ней

³⁷ Те были малы / Те были мне малы

С. 209.

^1-2 гадкого башмачника прислал / гадкого башмачника нам такого прислал

² Только возится / Только и знай возится

^8-9 а теперь и какому-нибудь жениху была бы радехонька! / а вот теперь и плохому-то жениху {какому-нибудь жениху} была бы радехонька

^10-11 Разве Виктор ~ жених? / а. А чем же <нрзб> б. Разве Виктор Иванович плохой жених?

¹² После: что он — начато: за

²⁰ Рассказывай… а я так знаю свое… / Вот уж вздор так вздор.

²^3-24 а? махнем-ка?’ — а сам книгу в руках вертит… / а сам книгу в руках вертит… Марлинского сочинения…

³¹ (в сторону) / (Смеется.) Выдумаете!

³⁵ Дуняша! / Дуняшка!

КОММЕНТАРИИ

Н. А. Некрасов никогда не включал свои драматические произведения в собрания сочинений. Мало того, они в большинстве, случаев вообще не печатались при его жизни. Из шестнадцати законченных пьес лишь семь были опубликованы самим автором, прочие остались в рукописях или списках и увидели свет преимущественно только в советское время.

Как известно, Некрасов очень сурово относился к своему раннему творчеству, о чем свидетельствуют его автобиографические записи. Но если о прозе и рецензиях Некрасов все же вспоминал, то о драматургии в его автобиографических записках нет ни строки: очевидно, он не считал ее достойной даже упоминания. Однако нельзя недооценивать значения драматургии Некрасова в эволюции его творчества.

В 1841—1843 гг. Некрасов активно выступает как театральный рецензент (см.: наст. изд., т. XI).

Уже в первых статьях и рецензиях достаточно отчетливо проявились симпатии и антипатии молодого автора. Он высмеивает, например (и чем дальше, тем все последовательнее и резче), реакционное охранительное направление в драматургии, литераторов булгаринского лагеря и — в особенности — самого Ф. В. Булгарина. Постоянный иронический тон театральных рецензий и обзоров Некрасова вполне объясним. Репертуарный уровень русской сцены 1840-х гг. в целом был низким. Редкие постановки ‘Горя от ума’ и ‘Ревизора’ не меняли положения. Основное место на сцене занимал пустой развлекательный водевиль, вызывавший резко критические отзывы еще у Гоголя и Белинского. Некрасов не отрицал водевиля как жанра. Он сам, высмеивая ремесленные поделки, в эти же годы выступал как водевилист, предпринимая попытки изменить до известной степени жанр, создать новый водевиль, который соединял бы традиционную легкость, остроумные куплеты, забавный запутанный сюжет с более острым общественно-социальным содержанием.

Первым значительным драматургическим произведением Некрасова было ‘Утро в редакции. Водевильные сцены из журнальной жизни’ (1841). Эта пьеса решительно отличается от его так называемых ‘детских водевилей’. Тема высокого назначения печати, общественного долга журналиста поставлена здесь прямо и открыто. В отличие от дидактики первых пьесок для детей ‘Утро в редакции’ содержит живую картину рабочего дня редактора периодического издания. Здесь нет ни запутанной интриги, ни переодеваний, считавшихся обязательными признаками водевиля, зато созданы колоритные образы разнообразных посетителей редакции. Трудно сказать, желал ли Некрасов видеть это ‘вое произведение на сцене. Но всяком случае, это была его первая опубликованная пьеса, которой он, несомненно, придавал определенное значение.

Через несколько месяцев на сцене был успешно поставлен водевиль ‘Шила в мешке не утаишь — девушки под замком не удержишь’, являющийся переделкой драматизированной повести В. Т. Нарежного ‘Невеста под замком’. В том же 1841 г. на сцене появился и оригинальный водевиль ‘Феоклист Онуфрич Боб, или Муж не в своей тарелке’. Критика реакционной журналистики, литературы и драматургии, начавшаяся в ‘Утре в редакции’, продолжалась и в новом водевиле. Появившийся спустя несколько месяцев на сцене некрасовский водевиль ‘Актер’ в отличие от ‘Феоклиста Онуфрича Боба…’ имел шумный театральный успех. Хотя и здесь была использована типично водевильная ситуация, связанная с переодеванием, по она позволила Некрасову воплотить в условной водевильной форме дорогую для него мысль о высоком призвании актера, о назначении искусства. Показательно, что комизм положений сочетается здесь с комизмом характеров: образы персонажей, в которых перевоплощается по ходу действия актер Стружкин, очень выразительны и обнаруживают в молодом драматурге хорошее знание не только сценических требований, по и самой жизни.

В определенной степени к ‘Актеру’ примыкает переводной водевиль Некрасова ‘Вот что значит влюбиться в актрису!’, в котором также звучит тема высокого назначения искусства.

Столь же плодотворным для деятельности Некрасова-драматурга был и следующий — 1842 — год. Некрасов продолжает работу над переводами водевилей (‘Кольцо маркизы, или Ночь в хлопотах’, ‘Волшебное Кокораку, или Бабушкина курочка’). Однако в это время, жанровый и тематический диапазон драматургии Некрасова заметно расширяется. Так, в соавторстве с П. И. Григорьевым и П. С. Федоровым он перекладывает для сцены роман Г. Ф. Квитки-Основьянеико ‘Похождения Петра Степанова сына Столбикова’.

После ряда водевилей, написанных Некрасовым в 1841—1842 гг., он впервые обращается к популярному в то время жанру мелодрамы, характерными чертами которого были занимательность интриги, патетика, четкое деление героев на ‘положительных’ и ‘отрицательных’, обязательное в конце торжество добродетели и посрамление порока.

Характерно, что во французской мелодраме ‘Божья милость’, которая в переделке Некрасова получила название ‘Материнское благословение, или Бедность и честь’, его привлекали прежде всего демократические тенденции. Он не стремился переложит,. французский оригинал ‘на русские нравы’. Но, рассказывая о французской жизни, Некрасов сознательно усилил антифеодальную направленность мелодрамы.

К середине 1840-х гг. Некрасов все реже и реже создает драматические произведения. Назревает решительный перелом в его творчестве. Так, на протяжении 1843 г. Некрасов к драматургии не обращался, а в 1844 г. написал всего лишь один оригинальный водевиль (‘Петербургский ростовщик’), оказавшийся очень важным явлением в его драматургическом творчестве. Используя опыт, накопленный в предыдущие годы (‘Утро в редакции’, ‘Актер’), Некрасов создает пьесу, которую необходимо поставить в прямую связь с произведениями формирующейся в то время ‘натуральной школы’.

Любовная интрига здесь отодвинута на второй план. По существу, тут мало что осталось от традиционного водевиля, хотя определенные жанровые признаки сохраняются. ‘Петербургский ростовщик’ является до известной степени уже комедией характеров, композиция здесь строится по принципу обозрения.

‘Петербургский ростовщик’ знаменовал определенный перелом не только в драматургии, но и во всем творчестве Некрасова, который в это время уже сблизился с Белинским и стал одним из организаторов ‘натуральной школы’. Чрезвычайно показательно, что первоначально Некрасов намеревался опубликовать ‘Петербургского ростовщика’ в сборнике ‘Физиология Петербурга’, видя в нем, следовательно, произведение, характерное для новой школы в русской литературе 40-х годов XIX в., которая ориентировалась прежде всего на гоголевские традиции. Правда, в конечном счете водевиль в ‘Физиологию Петербурга’ не попал, очевидно, потому, что не соответствовал бы все же общему контексту сборника в силу специфичности жанра.

Новый этап в творчестве Некрасова, начавшийся с середины 40-х гг. XIX в., нашел отражение прежде всею в его поэзии. Но реалистические тенденции, которые начинают господствовать в его стихах, проявились и в комедии ‘Осенняя скука’ (1848). Эта пьеса была логическим завершением того нового направления в драматургии Некрасова, которое ужо было намечено в ‘Петербургском ростовщике’.

Одноактная комедия ‘Осенняя скука’ оказалась В полном смысле новаторским произведением, предвещавшим творческие поиски русской драматургии второй половины XIX в. Вполне вероятно, что Некрасов учитывал в данном случае опыт Тургенева (в частности, его пьесу ‘Безденежье. Сцены из петербургской жизни молодого дворянина’, опубликованную в 1846 г.). Неоднократно отмечалось, что ‘Осенняя скука’ предвосхищала некоторые особенности драматургии Чехова (естественное течение жизни, психологизм, новый характер ремарок, мастерское использование реалистических деталей и т. д.).

Многие идеи, темы и образы, впервые появившиеся в драматургии Некрасова, были развиты в его последующем художественном творчестве. Так, в самой первой и во многом еще незрелой пьесе ‘Юность Ломоносова’, которую автор назвал ‘драматической фантазией в стихах’, содержится мысль (‘На свете не без добрых, знать…’), послужившая основой известного стихотворения ‘Школьник’ (1856). Много места театральным впечатлениям уделено в незаконченной повести ‘Жизнь и похождения Тихона Тростникова’, романе ‘Мертвое озеро’, сатире ‘Балет’.

Водевильные куплеты, замечательным мастером которых был Некрасов, помогли ему совершенствовать поэтическую технику, способствуя выработке оригинальных стихотворных форм, в особенности это ощущается в целом ряде его позднейших сатирических произведений, и прежде всего в крупнейшей сатирической поэме ‘Современники’.

Уже в ранний период своего творчества Некрасов овладевал искусством драматического повествования, что отразилось впоследствии в таких его значительных поэмах, как ‘Русские женщины’ и ‘Кому на Руси жить хорошо’ (драматические конфликты, мастерство диалога и т. д.).

В прямой связи с драматургией Некрасова находятся ‘Сцены из лирической комедии ‘Медвежья охота» (см.: наст. изд. т. III), где особенно проявился творческий опыт, накопленный им в процессе работы над драматическими произведениями.

* * *

В отличие от предыдущего Полного собрания сочинений и писем Некрасова (двенадцатитомного) в настоящем издании среди драматических произведений не публикуется незаконченная пьеса ‘Как убить вечер’.

Редакция этого издания специально предупреждала: »Медвежья охота’ и ‘Забракованные’ по существу не являются драматическими произведениями: первое — диалоги на общественно-политические темы, второе — сатира, пародирующая жанр высокой трагедии. Оба произведения напечатаны среди стихотворений Некрасова…’ (ПСС, т. IV, с. 629).

Что касается ‘Медвежьей охоты’, то решение это было совершенно правильным. Но очевидно, что незаконченное произведение ‘Как убить вечер’ должно печататься в том же самом томе, где опубликована ‘Медвежья охота’. Разрывать их нет никаких оснований, учитывая теснейшую связь, существующую между ними (см.: наст. изд., т. III). Однако пьесу ‘Забракованные’ надо печатать среди драматических произведений Некрасова, что и сделано в настоящем томе. То обстоятельство, что в ‘Забракованных’ есть элементы пародии на жанр высокой трагедии, не может служить основанием для выведения этой пьесы за пределы драматургического творчества Некрасова.

Не может быть принято предложение А. М. Гаркави о включении в раздел ‘Коллективное’ пьесы ‘Звонарь’, опубликованной в журнале ‘Пантеон русского и всех европейских театров’ (1841, No 9) за подписью ‘Ф. Неведомский’ (псевдоним Ф. М. Руднева). {Гаркави А. М. Состояние и задачи некрасовской текстологии. — В кн.: Некр. сб., V, с. 156 (примеч. 36).} Правда, 16 августа 1841 г. Некрасов писал Ф. А. Кони: ‘По совету Вашему, я, с помощию одного моего приятеля, переделал весьма плохой перевод этой драмы’. Но далее в этом же письме Некрасов сообщал, что просит актера Толченова, которому передал пьесу ‘Звонарь’ для бенефиса, ‘переделку <...> уничтожить…’. Нет доказательств, что перевод драмы ‘Звонарь’, опубликованный в ‘Пантеоне’,— тот самый, в переделке которого участвовал Некрасов. Поэтому в настоящее издание этот текст не вошел. Судьба же той переделки, о которой упоминает Некрасов в письме к Ф. А. Кони, пока неизвестна.

Предположение об участии Некрасова в создании водевиля ‘Потребность нового моста через Неву, или Расстроенный сговор’, написанного к бенефису А. Е. Мартынова 16 января 1845 г., было высказано В. В. Успенским (Русский водевиль. Л.—М., 1969, с. 491). Дополнительных подтверждений эта атрибуция пока не получила.

В настоящем томе сначала печатаются оригинальные пьесы Некрасова, затем переводы и переделки. Кроме того, выделены пьесы, над которыми Некрасов работал в соавторстве с другими лицами (‘Коллективное’), Внутри каждого раздела тома материал располагается по хронологическому принципу.

В основу академического издания драматических произведений Некрасова положен первопечатный текст (если пьеса была опубликована) или цензурованная рукопись. Источниками текста были также черновые и беловые рукописи (автографы или авторизованные копии), в том случае, если они сохранились. Что касается цензурованных рукописей, то имеется в виду театральная цензура, находившаяся в ведении III Отделения. Цензурованные пьесы сохранялись в библиотеке императорских театров.

В предшествующих томах (см.: наст. изд., т. I, с. 461—462) было принято располагать варианты по отдельным рукописям (черновая, беловая, наборная и т. д.), т.е. в соответствии с основными этапами работы автора над текстом. К драматургии Некрасова этот принцип применим быть не может. Правка, которую он предпринимал (и варианты, возникающие как следствие этой правки), не соотносилась с разными видами или этапами работы (собирание материала, первоначальные наброски, планы, черновики и т. д.) и не была растянута во времени. Обычно эта правка осуществлялась очень быстро и была вызвана одними и теми же обстоятельствами — приспособлением к цензурным или театральным требованиям. Имела место, конечно, и стилистическая правка.

К какому моменту относится правка, не всегда можно установить. Обычно она производилась уже в беловой рукописи перед тем, как с нее снимали копию для цензуры, цензурные купюры и поправки переносились снова в беловую рукопись. Если же пьеса предназначалась для печати, делалась еще одна копия, так как экземпляр, подписанный театральным цензором, нельзя было отдавать в типографию. В этих копиях (как правило, они до нас не дошли) нередко возникали новые варианты, в результате чего печатный текст часто не адекватен рукописи, побывавшей в театральной цензуре. В свою очередь, печатный текст мог быть тем источником, по которому вносились поправки в беловой автограф или цензурованную рукопись, использовавшиеся для театральных постановок. Иными словами, на протяжении всей сценической жизни пьесы текст ее не оставался неизменным. При этом порою невозможно установить, шла ли правка от белового автографа к печатной редакции, или было обратное движение: новый вариант, появившийся в печатном тексте, переносился в беловую или цензурованную рукопись.

Беловой автограф (авторизованная рукопись) и цензурованная рукопись часто служили театральными экземплярами: их многократно выдавали из театральной библиотеки разным режиссерам и актерам на протяжении десятилетий. Многочисленные поправки, купюры делались в беловом тексте неустановленными лицами карандашом и чернилами разных цветов. Таким образом, только параллельное сопоставление автографа с цензурованной рукописью и первопечатным текстом (при его наличии) дает возможность хотя бы приблизительно выявить смысл и движение авторской правки. Если давать сначала варианты автографа (в отрыве от других источников текста), то установить принадлежность сокращений или изменений, понять их характер и назначение невозможно. Поэтому в настоящем томе дается свод вариантов к каждой строке или эпизоду, так как только обращение ко всем сохранившимся источникам (и прежде всего к цензурованной рукописи) помогает выявить авторский характер правки.

В отличие от предыдущих томов в настоящем томе квадратные скобки, которые должны показывать, что слово, строка или эпизод вычеркнуты самим автором, но могут быть применены в качестве обязательной формы подачи вариантов. Установить принадлежность тех или иных купюр часто невозможно (они могли быть сделаны режиссерами, актерами, суфлерами и даже бутафорами). Но даже если текст правил сам Некрасов, он в основном осуществлял ото не в момент создания дайной рукописи, не в процессе работы над ней, а позже. И зачеркивания, если даже они принадлежали автору, не были результатом систематической работы Некрасова над литературным текстом, а означали чаще всего приспособление к сценическим требованиям, быть может, являлись уступкой пожеланиям режиссера, актера и т. д.

Для того чтобы показать, что данный вариант в данной рукописи является окончательным, вводится особый значок — <>. Ромбик сигнализирует, что последующей работы над указанной репликой или сценой у Некрасова не было.

Общая редакция шестого тома и вступительная заметка к комментариям принадлежат М. В. Теплинскому. Им же подготовлен текст мелодрамы ‘Материнское благословение, или Бедность и честь’ и написаны комментарии к ней.

Текст, варианты и комментарии к оригинальным пьесам Некрасова подготовлены Л. М. Лотман, к переводным пьесам и пьесам, написанным Некрасовым в соавторстве,— К. К. Бухмейер, текст пьесы ‘Забракованные’ и раздел ‘Наброски и планы’ — Т. С. Царьковой.

<ДРАМАТИЧЕСКИЙ ОТРЫВОК БЕЗ ЗАГЛАВИЯ>

Печатается по автографу.

Впервые опубликовано: Записки Отдела рукописей Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина, вып. 6. М., 1940.

В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. IV. В прижизненные издания произведений Некрасова не входило.

Автограф — ГБЛ, М—5759, представляет собою восемь листов чернового текста и содержит две сцены, незаконченные, неотделанные и композиционно не увязанные одна с другой. Вторая сцена написана не рукою Некрасова, но на обороте л. 8 есть сделанная им заметка.

Существует два предположения о времени работы Некрасова над замыслом комедии из купеческого быта. Р. П. Маторина относит ее к концу 1840-х гг. (см.: Записки Отдела рукописей Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина, вып. 6, с. 28). Эту точку зрения разделяет и К. К. Бухмейер — автор гл. XII коллективной монографии ‘Некрасов и театр’ (Л.—М., 1948, с. 207). К. И. Чуковский предполагает, что ‘Отрывок’ создавался в середине 1850-х гг., ‘когда Некрасов отошел от водевильного жанра и приступил к нравоописательным драматическим сценам с сильно выраженным сатирическим уклоном’ (см.: Некрасов Н. А. Драматические произведения. М.—Л., 1947, с. 13).

Скорее всего работа над пьесой началась с конца 1840-х гг. Последний водевиль Некрасова ‘Петербургский ростовщик’ написан в 1844 г., и в нем уже явно ощутимы реалистические тенденции, характерные для литературы того времени. Поэт сам смотрел на этот водевиль как на произведение в стиле ‘натуральной школы’. Вполне вероятно, что Некрасов — один из ведущих деятелей этого направления, инициатор и редактор всех его изданий, мог задумать в это время драматическое произведение, в сатирическом духе изображающее современный купеческий быт, В отрывке дает себя знать стремление следовать за Гоголем. Подражание Гоголю ощутимо в сценах препирательств женщин (ср. у Гоголя споры матери и дочери в ‘Ревизоре’) и в разговорах женихов (ср. ‘Женитьбу’ Гоголя).

Вместе с тем в отрывке можно усмотреть черты сходства с одноактной пьесой Островского ‘Семейная картина’, которая под заглавием ‘Картина семейного счастья’ была в 1847 г. опубликована в ‘Московском городском листке’. В 1856 г. Некрасов вторично напечатал эту пьесу Островского в ‘Современнике’, мотивировав целесообразность ее новой публикации тем, что она ‘была доныне очень малоизвестна’ (ПСС, т. IX, с. 405).

В ‘Семейной картине’ Островского, как и в ‘Отрывке’ Некрасова, изображаются две молодые женщины, разговаривающие о кавалерах. Как и у Некрасова, у Островского они называют себя, ‘сестрицами’, хотя в последнем случае это невестка и золовка. Их интересы сосредоточены на ‘интриге’ с молодыми людьми., Один из ‘кавалеров’ дает читать купеческой дочери, за которой ухаживает, книги. Эта деталь есть и в ‘Картине’ Островского, и в ‘Отрывке’ Некрасова.

С. 211. … да и говорит: ‘Шарман персонь!’.— Шарман персонь (от франц. charmante personne) — очаровательная особа.

Читайте также: