М.Н. Катков
Достоинство России требует ее полной независимости и отсутствия всяких союзов
М.Н. Катков
Достоинство России требует ее полной независимости и отсутствия всяких союзов
Достоинство России требует ее полной независимости и отсутствия всяких союзов, Катков Михаил Никифорович, Год: 1886
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Была речь о съезде трех министров в Киссингене. До сих пор в Киссингене было свидание только двух министров. В точности не знаем, сочтет ли нужным российский министр иностранных дел ехать в Киссинген на совещание — мы чуть было не сказали: на поклонение сердитому канцлеру Германской Империи. (И в самом деле, эти наши поездки к князю Бисмарку немножко походят на стародавние поездки в Золотую Орду.) Не знаем также, какие переговоры ведутся или предполагаются к ведению.
Германский канцлер приобрел вместе с заслуженной славой некоторое мистическое значение. Его рука подозревается во всех событиях нашего времени, он считается обладателем талисмана, перед которым рушатся все преграды и распираются все замки. Без его соизволения нельзя ни лечь, ни встать, он ворочает всем миром…
Но так ли? Не вера ли наша творит эти чудеса? Или, точнее, не суеверием ли нашим так сильна эта сила? И коль скоро речь идет о дружбе между Россией и Германией, то дружба эта есть ли необходимость для России и не есть ли она все для Германии?
Если бы состоялось свидание трех министров, то глава нашего посольского приказа мог бы убедительно показать графу Кальноки ту выгоду, какую приобрела Германия от своей дружбы с Россией, и те крушения, какие потерпела Австрия потому, что не умела воспользоваться русской дружбой. Разве, в самом деле, Пруссия только силам своим обязана теми успехами, какие она стяжала в последнюю четверть века и прежде? Разве, наконец, самое создание Германской Империи произошло само собой, и разве нынешнее первенствующее в Европе положение этой Империи, ее кажущееся всемогущество и дела, которые творит чудодей, стоящий во главе ее правительства, разве все это не есть, в сущности, дружба России, qui se fait litiere, не есть добровольная кабала России? Если Германия стоит высоко, то не потому ли, что она стоит на России? А если бы этот добродушный Бриарей пошевельнулся, то оказалась ли бы Германия так незыблемо могущественной, как представляется теперь, и мановение бровей ее Юпитера было ли бы так потрясательно?
Графу Кальноки ближе всего было бы знать, почему в 1870 году была так сокрушительно разгромлена Франция. В самом ли деле Германия была обязана страшным успехом в этой войне превосходству своих сил над Францией? Император Наполеон III ошибся в своих расчетах — ошибся потому, что упустил из виду Россию. Он начинал войну в уверенности, что с ним заодно будет Австрия, а за Австрией и вся южная Германия, был так твердо уверен в этом, что не считал нужным делать серьезные приготовления. Он даже не сосредоточил должным образом наличных войск своих, открывая кампанию. Государственные люди Австрии должны хорошо знать, что вышесказанная уверенность императора Наполеона не была лишена основания. Если она обманула его, то лишь потому, что он забыл о добродушном гиганте, на которого Германия опиралась.
Он готовился совершить военную прогулку в Берлин и предпринял войну без должных приготовлений, между тем как Пруссия, обеспеченная Россией против Австрии, изготовилась к борьбе не на живот, а на смерть, и бросила на беспечного противника все силы Германии, все ее резервы, и задавила его, прежде чем он мог опомниться. Что князь Бисмарк действовал ловко и что граф Мольтке искусный стратег — в этом нет сомнения, что благодаря им все было заранее хорошо рассчитано и подготовлено — этого нельзя не признать. Что эти расчеты оправдались, что они были возможны — этим Пруссия, и князь Бисмарк, и граф Мольтке были обязаны русской дружбе, которая не позволила Австрии шевельнуться и через то удержала остальную Германию под знаменами Пруссии. Чту произошло бы, если бы этого не было? Да и теперь стоит только России возвратить свободу своих действий, то есть перестать быть подстилкой, — и призрак всемогущества Германии мгновенно исчезнет, и она займет свое место в ряду других государств. Мы говорим: стоит только России возвратить свободу своих действий — и отнюдь не хотим этим сказать, чтобы она должна была стать во враждебные к соседней державе отношения. Напротив, желательно, чтобы наши дружелюбные отношения к соседней державе упрочились, а упрочиться они могут, не иначе как при полной ясности их и при взаимной свободе и взаимном уважении обеих сторон. Не естественно, чтобы великая держава, как Россия, навсегда или даже надолго оставалась под видом дружбы и союза в слепом подчинении чужой воле, будто в гипнотизме. Такие неестественные отношения непременно породят тьму недоразумений и под наружным видом дружбы скопят тем более глубокую внутреннюю вражду, которая непременно разразится так или иначе, рано или поздно.
Зачем нам эти союзы, эти концерты? Были между Россией и Германией печальные недоразумения, порожденные именно неправильными отношениями, в каких обе державы прежде находились. Требовалось устранить эти недоразумения, объясниться и стать друг к другу в правильные, то есть свободно-дружеские, отношения. Мы радовались начинавшемуся разъяснению взаимных между двумя соседними Империями недоразумений — радовались в надежде, что взаимные опасения между ними прекратятся. Этого и было бы достаточно, это возвращало и той и другой стороне желательное спокойствие. Если мы ничем не угрожаем нашему соседу и если он, в свою очередь, не злоумышляет против наших интересов, то мы можем находиться в наилучших к нему отношениях — в доброй и истинной дружбе. Вот результат, которого желательно было достигнуть посредством ближайших и прямодушных объяснений между обоими правительствами. Зачем же еще какие-то союзы, какие-то соглашения? Если имелось в виду общее действие, какое-либо обширное и опасное предприятие, требуемое интересами той и другой стороны, то соглашение, ввиду общей цели, имело бы смысл. Do ut des (даю, чтобы ты дал). Но никакого общего предприятия, сколько известно, не предполагалось. Была речь о соглашении нашем с Германией и через нее (непременно через нее) с Австро-Венгрией для обеспечения якобы европейского мира. Но какая нам надобность обеспечивать европейский мир? Что мы за жандармы европейского мира? Да и что такое европейский мир? Довольно было бы с нас обеспечивать мир России в сфере ее интересов. Еще прежде, когда между нами и Германией были недоразумения, шла речь о какой-то лиге мира, и великий чудодей германской политики в продолжение некоторого времени все набирал охотников в эту священную лигу и через свои органы оповещал свет о присоединении к ней то той, то другой из европейских держав, чуть ли даже не Франции, так что вся Европа превращалась в великую лигу мира, вне которой оставалась только Россия — а ее-то, собственно, и требовалось уловить. Как только она после дружелюбных объяснений министров вступила в соглашение с Германией для обеспечения воображаемого европейского мира, разом исчез призрак всеобщей лиги мира, в которую входили Италия, Испания, Турция и пр. и пр. Великая лига исчезла, осталась только Россия, закабаленная и взятая на буксир. Во имя сохранения европейского мира она должна была возвратиться к своей обязанности обеспечивать безопасность, мир и величие Германии, под видом соблюдения европейского концерта она должна была отдать себя в полное распоряжение берлинской политики. Взяв нас в руки, Германия снова очутилась всерешающеи державой. Князь Бисмарк посредством концерта успел уладить одно за другим интересовавшие его дела, а нас, между тем, благополучно вытеснили с Балканского полуострова. Заручившись Россией, он легко мог пугнуть всякого, кто вздумал бы противиться его политике, с другой стороны, Россию можно было пугать то столкновением с Англией, то европейской коалицией, в случае если бы русская политика позволила себе действовать вне концерта, то есть не по берлинской команде…
Мало того, нас именем дружбы обязывают даже в нашем народном хозяйстве согласоваться с надобностями не своими, а чужой страны…
Возможно ли России оставаться в таком положении? Великая держава, каковой Россия не может не считаться уже по своей громаде, весящей в судьбах мира гораздо более, чем можем мы расчесть, не способна жить при таких условиях. Ее правительство и ее народ не могут при таких условиях обладать тем мощным духом, какой требуется ей для управления своими делами и для охраны своих интересов и своего достоинства. Так как Россия, находясь в несвойственном ей положении, все-таки остается по существу сама собой, то рано или поздно ей придется поплатиться тяжким напряжением сил, как это нередко с ней бывало и прежде, для того, чтобы восстановить свое достоинство, возвратить свою независимость. Пребывая в несвойственном себе положении, Россия может только вредить и себе, и другим. Всякое ложное положение сопровождается последствиями, непременно вредными. Мы гораздо более можем способствовать обеспечению всеобщего мира, если мы в нашей политике будем самостоятельны, управляясь собственным чутьем и смыслом. Внося правду в наши отношения к другим державам, мы отрезвим одних и успокоим других, мы будем способны состоять не рабами, а поистине друзьями наших друзей. Только благодаря независимости, необходимой для государства как воздух для живого существа, мы можем различать врагов от друзей и в ток событий, среди меняющихся обстоятельств уразуметь, с кем приходится нам в данную минуту, по воле Провидения, идти вместе, против кого принимать предохранительные меры.
Не отвлеченными принципами должны мы руководиться, а тем, что понятно говорит сердцу всякого, — благом нашего отечества. Россия, как и всякая подобная ей держава, есть живая индивидуальность, которая в самой себе имеет начала своего существования, своего разумения и своего образа действий. Если нельзя признать правильным международное соглашение, например, сословий во имя отвлеченного сословного принципа, то не может точно так же и правительство действовать помимо интересов своей страны, во имя отвлеченных принципов. Было ли бы дозволительно русскому дворянину, например, мыслить не в духе своего отечества и действовать не в единстве со своим народом, а в солидарности с классами других стран, по внешним признакам соответствующими, хотя существенно и по исторической формации чуждыми русскому дворянству. Тем паче русская монархическая идея есть нечто sui generis (особого рода). Она существенно разнится ото всякой другой монархии в целом мире. Некоторые общие классификационные признаки нисколько не роднят русскую монархию с другими, не касаются ее индивидуальности, ее живой сущности, которую русская монархия вынесла из истории. Руководиться в нашей политике пустой абстракцией вместо начала, действительно живущего в нашем народе, вместо духа, которым зиждется наше отечество, есть одна из величайших ошибок, какими мы грешили в прошлое время. Тот только и может быть нам истинным союзником, кого ход событий сблизит с живыми и существенными интересами нашего отечества, будет ли то президент Соединенных Штатов или богдыхан китайский. Нам нет надобности справляться, в какую клетку помещают классификаторы то или другое правительство, мы должны знать только интересы нашего отечества и руководствоваться в наших делах, в наших сближениях и разрывах только нашим долгом перед судьбами России.
Мы уверены, что в наших словах захотят видеть намек на франко-русский союз, но мы решительно протестуем против такого толкования. Мы желаем, чтобы Россия находилась в свободных, хотя и дружеских отношениях к Германии, но чтобы такие же отношения были у нас и с другими державами, а равно и с Францией, которая, что бы там ни говорили, принимает все более и более подобающее ей положение в Европе. Зачем же, в самом деле, станем мы ссориться с ней и какая нам надобность до ее внутренних дел? Каждая страна, особенно столь значительная, как Франция, имеет свои судьбы, и нам незачем впутываться в них и хотеть переделывать их по-своему. Но мы в равной мере не имеем никакой надобности помышлять о сепаратном союзе с нею. Ради чего мог бы потребоваться такой союз? Если бы в самом деле произошло столкновение между Германией и Францией, то самое приличное, самое достойное и наиболее соответствующее интересам России положение был бы строгий нейтралитет. Нет ничего хуже, как вмешиваться в чужую ссору, и в подобных обстоятельствах нам следовало бы только принять должные меры к обеспечению нашего нейтралитета и к охране наших интересов, зорко следя за событиями. Сама Россия не затевает никаких предприятий, все это знают, все в этом убеждены, хотя все в то же время, хватая все, что плохо лежит, лукаво обвиняют Россию в страсти к захватам. Ничего не затевая, мы не нуждаемся в союзниках, но было бы странно не желать, чтобы у наших противников были и кроме нас противники. Мы считаем совершенно невероятным, чтобы Германия когда-нибудь захотела искать с нами ссоры. Но если Англия, что возможно, столкнулась с нами на Ближнем или Дальнем Востоке, то нынешняя Франция, которая находится с ней почти в не меньшем, чем с Германией, антагонизме, вероятно, не осталась бы праздной зрительницей борьбы, а на это нам сетовать, право, нет причины…
Опубликовано в газете ‘Московские ведомости’ No 197, 1886 г.