Дорога, Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна, Год: 1914 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 19 минут(ы)

Кузьмина-Караваева Е. Ю. Равнина русская: Стихотворения и поэмы. Пьесы-мистерии. Художественная и автобиографическая проза. Письма.

СПб.: ‘Искусство—СПБ’, 2001.

ДОРОГА (1914)

Содержание

Перекресток

[1] ‘Пахарь, идущий за плугом…’

[2] ‘Город больных сердец…’

[3] Notre Dame (‘О, страх забытый, страх вчерашний…’)

[4] Notre Dame (‘Стучат по темным, древним плитам…’)

[5] ‘Я не хотела перепутья…’

[6] ‘Да, видно, так назначено…’

[7] ‘Мне нечего уже жалеть…’

[8] ‘Буду ль тихим молитвам внимать?..’

[9] ‘Теперь, когда я ближе к цели…’

[10] ‘Дорога ослепит, изгорбит…’

[11] ‘Я сама гадалка и ведунья…’

Вестники

[1] ‘Широко разметало руки…’

[2] ‘Кто знает, тот молчит…’

[3] ‘Свершены ль железные законы?..’

Начало

[1] ‘Всё — только раз, и всё — неповторимо…’

[2] ‘Скоро мальчик, горбатый и низкий…’

[3] ‘Рыбак плывет, чтобы закинуть сети…’

[4] ‘Много шумело и стихло неясных, обманчивых вёсен…’

[5] ‘А на душе всё те же песни…’

[6] ‘Никому не стану я рассказывать…’

[7] ‘Замедляю шаги торопливые…’

[8] ‘Там, где были груды пепла…’

[9] ‘Вы говорили мне о смерти, да, у вас…’

[10] ‘Суровая тайна земли обетованной…’

[11] ‘Мерная музыка тихо звучит в небесах…’

[12] ‘О, разве мне нужна борьба с забытыми врагами?..’

[13] ‘Так завершаются пути, назначенные людям…’

[14] ‘Паломники к неведомой святыне…’

[15] ‘Так. Всем сомненьям дан ответ…’

[16] ‘Да, в тебя, судьба, я верю…’

[17] ‘Во мне вселенская душа…’

Земля

[1] ‘Сердце никогда мое не билось чаще…’

[2] ‘Все забыла, все забыла, только знаю…’

[3] ‘Давно я увидела в небе закатном сияющий знак…’

[4] ‘Торжественно и звонко, будто первый дождь весною…’

[5] ‘Тянут невод розоватый…’

[6] ‘Земли родной оторванный осколок…’

[7] ‘Да, блаженна причастная чуду…’

[8] ‘Весенний дождь поит земные нивы…’

[9] ‘Так. Так. Мои сплелись с землею корни…’

[10] ‘Зерна желтые осеннего посева…’

[11] ‘Так. Жребий кинут. Связана навеки…’

[12] ‘С серпом отточенным придет к нам твой косец…’

[13] ‘Из житницы, с травою сорной…’

Перекресток

[1]

Пахарь, идущий за плугом,

Владыка, сидящий на троне,

Свободный, плененный,

Туман над нескошенным лугом,

И факел звезды в небосклоне,

И мир опьяненный, —

Вот светлое царство мое,

От века сужденное роком,

Путь ежечасный,

Пусть в сердце стрелы острие,

Пусть снятся мне сны о далеком,

Пусть срывы опасны, —

Я выну отравное жало,

Над пропастью крылья расправлю

И сны все забуду,

Узнаю, — судьба увенчала,

Терновый венец свой восславлю,

Покорная чуду.

И в мире я ласку мирскую,

И волю, незримую ныне,

Как чудо свершаю,

И в тайне свершенной ликую,

И вижу я в древней святыне

Путь к новому раю.

[2]

Город больных сердец,

Город последней встречи,

Скоро ль настанет конец?

Скоро ль потухнут свечи?

Убей, опьяни меня, яд,

О, сердце, любви осколок,

О, пристальный, пристальный взгляд, —

А путь мой пустынен и долог.

Воздух как темный металл,

А кровь как металл раскаленный,

Я знаю, он долго алкал, —

Владыка, в безмерность влюбленный.

Владыка, он снова придет

И выпьет всю жадную душу,

Исчезнет томительный гнет.

Безмолвие снова нарушу.

[3] Notre Dame

О, страх забытый, страх вчерашний, —

Стучусь, вхожу в твой темный храм,

Над нами сводчатые башни

И синий цвет в оправе рам.

Я прислонюсь у темных сводов

И буду ждать твоих чудес,

Чтоб ты, Царица всех народов,

Дала мне синь своих небес.

Ты назвалась, как я, рабыней

И стала выше всех цариц,

Иду из огненной пустыни

Перед тобой склониться ниц.

Где все зовет нас к позабытым,

Где сумрак благостный царит,

Несут благих в гробу увитом,

Стучат по камням древний плит.

[4] Notre Dame

Стучат по темным, древним плитам,

Мелькнули в сводчатых вратах.

Ты будешь помнить о забытом,

Ты будешь осенять наш прах.

Царица всех цариц, Мадонна,

Вот темный гроб перед Тобой,

Взгляни навеки благосклонно, —

Она звалась, как Ты, рабой.

Но не пришел к ней дух Господний,

Смотри, — блестит мерцанье свеч, —

И шире мир, и мир свободней,

И нет того, что в нем беречь.

Покровом вечным осенила

Последний мой и долгий путь,

Теперь я знаю, что могила

Навек, навек мне сдавит грудь.

[5]

Я не хотела перепутья,

Устала без дорог блуждать.

Так неужели надо ждать?

И не могу покой вернуть я?

Вот, странник тихий, странник вечный,

Иду, и дом мне — в поле стог,

Забыла я родной порог,

И брат любимый — каждый встречный.

От долгих верст устали ноги,

И много примелькалось лиц.

Ведь гнезда есть у вольных птиц,

И у зверей земных — берлоги.

[6]

Да, видно, так назначено,

Так, видно, рок велел:

Не ведать, что утрачено,

Не ведать, где предел.

С людскими поколеньями

Вступаю в череду,

Дорогами, как звеньями,

Я землю обведу.

Так больно. Всё без времени,

Без срока, без конца.

Не вынесу я бремени

Тернового венца.

[7]

Мне нечего уже жалеть,

И все изведано, знакомо,

И ширь земли, как птице клеть,

В полях, в пустыне — вечно дома.

Но если путь мой пересек

Живую цепь былых событий

И если много синих рек

Шумело в час моих отплытий, —

То знаю, — где-то дуб растет

Среди равнин, покрытых рожью,

Где не дано мне птичий взлет

Следить со сладостною дрожью.

[8]

Буду ль тихим молитвам внимать?

Твои руки в окно постучали,

Ты пришла ко мне, светлая Мать,

Из надзвездной и благостной дали.

Вновь мой путь не безлесен и радостно нов,

Вновь мой дух не томится и радостно волен,

Распростерла навеки Ты светлый покров

С еле зримых в полях колоколен.

Простучала в окно, выхожу, выхожу,

Выхожу без улыбки и слова,

Буду тихо считать за межою межу,

Ждать в полях еле слышного зова.

[9]

Теперь, когда я ближе к цели

И светит мне любовь иная,

Не вижу, судьбы проклиная,

Младенца в тихой колыбели.

Теперь, когда земная стужа

Навек, навек с душой сроднилась,

Хочу, чтоб сердце громче билось

Не от тоски о силе мужа.

Я радость горькую приемлю,

Я отрекусь от тихой доли

И променяю ваше поле

На богоданную мне землю.

Мой дух, в борьбе былой сраженный,

Теперь постиг твою святыню,

Не смейтесь, глядя на рабыню,

Земные матери и жены.

И с сожаленьем не смотрите, —

Зачем мне горечь сожалений?

Ведет от благостных селений

Святая цепь иных событий.

Но подходите без опаски:

Мои слова всегда простые,

Их дети услыхав земные

Смеются, как от Божьей ласки.

Я не певала колыбельных —

О тихой грусти песен нежных,

Забыла знак страстей мятежных

В моих скитаньях беспредельных, —

Но каждый червь, но каждый стебель

И дым над низкою деревней

Мне говорит о тайне древней,

О том, что Мудрый ждет на небе.

Не обреченность, не заклятье

Меня влечет от тихой жизни, —

Я встречу вас в иной отчизне,

Пред Богом Сил, земные братья.

[10]

Дорога ослепит, изгорбит,

Главу покроет сединой,

О, сколько мудрой, светлой скорби

В тебе, последний мой покой.

Иду, путем пересекая

Просторы сел земных и нив,

Смотрю, как вьется птичья стая,

Смотрю на бешеный прилив.

И каждый спутник мой случайный

Меня приветствует, как брат,

И сердце внемлет знакам тайны,

И дух, как в дни созданья, рад.

Иду, — как белый саван, — зимы,

Как день воскресный, — шум весны,

Земли просторы мной любимы,

Ее торжественные сны.

Пойми, пойми мой путь бесславный,

И скорбь незримую пойми,

Теперь зверям я стала равной.

Мой путь земной, как крест, прими.

[11]

Я сама гадалка и ведунья,

О судьбе не спрашивай других.

Мы с тобой дождемся полнолунья,

Мы дождемся, чтобы день утих.

И тогда, без тайного заклятья,

Не глядя на очертанья рук,

Точным словом все смогу сказать я,

Угадать, в какой ты вступишь круг.

Я тогда узнаю тайным знаньем,

На черты лица ночного поглядев,

То, что не узнать иным гаданьем, —

Твой восторг, твою печаль, твой гнев,

Перед кем ты будешь жечь лампады,

На кого отточишь остро нож.

Не благодарю, не жду награды,

Иначе мое гаданье — ложь.

Только в час опасности последней,

Той, что ты не в силах превозмочь,

Вспомни ты торжественные бредни,

Полнолунье, и меня, и ночь.

Вестники

[1]

Широко разметало руки

Над морем облако свинцовое,

И в сердце нет вчерашней муки, —

Встаю я, к таинству готовая.

Весь день, весь день встречала знаки,

Таинственно меня манившие,

Полеты птиц и в поле злаки,

Обет грядущего хранившие.

И знали в светлой ризе горы,

Куда ведут пути тернистые,

Какие новые просторы

Откроют мне леса огнистые.

Но я, не ведая, молчала,

И сердце было зачаровано.

Да, этот светлый знак начала,

Залог, что сердце не заковано.

Я подымусь дорогой млечной,

Взметусь с далекими планетами,

С землею — путницею встречной —

Свяжу навек себя обетами.

[2]

Кто знает, тот молчит…

А ветер в поле воет,

И в небе тучи мчит,

И в море гребни роет.

Травою заросло

То поле, где мы жили,

И сгнило то весло,

С которым в дали плыли.

К нам смерть не подойдет:

В тиши мы молча знаем, —

Исчезнет темный гнет, —

Мы жизнь обретаем.

Наш путь среди могил,

Но к вечности нетленной

Вот вестник протрубил,

Вот в сердце знак священный…

Кто знает, тот молчит.

[3]

Свершены ль железные законы?

Иль последний Твой закон нарушен?

И былые стоны, — сны, — не стоны?

И покой холодный мой бездушен?

Я не знаю. Только путь окрашен

И отмечен красным, тайным знаком,

И гонец неведомый не страшен,

Сочетая нас последним браком.

Но когда я сплю, мне четко снится, —

Мы подвластны мудрой, светлой воле,

И хранит стеклянная теплица

Нас, откопанных в морозном поле.

И когда мы буйно мечем лозы,

К нам подходит благостный Садовник,

Чтоб в цветок кровавый розы

Перевить откопанный шиповник.

Нам, не знавшим непонятной тайны,

Кажется, что жизни ход нарушен,

И законы мудрые — случайны,

И Садовник благостный — бездушен.

Начало

[1]

Всё — только раз, и всё — неповторимо,

Года летят, как в небе облака,

Уводит путь тяжелый мимо, мимо,

И катит воды мутная река.

Всё — только раз, и всё — неповторимо.

Всему черед, всему свое ‘довольно’.

Кто вышел в путь, тому возврата нет,

Пусть будет радостно, мучительно иль больно,

И минет ночь, как миновал рассвет.

Всему черед, всему свое ‘довольно’.

И я иду, и солнце в море гаснет.

За мной туман, как белая стена,

И с каждым шагом пропасти опасней,

И ночью встанет красная луна.

Так я иду, и солнце в море гаснет.

[2]

Скоро мальчик, горбатый и низкий,

Перестанет по дому бродить,

Тот, кто стал мне нечаянно близкий,

Разорвет нас связавшую нить.

Только серая спящая кошка

Будет тихо мурлыкать во сне,

Да в открытое утром окошко

Осень вести подаст о весне.

О приют мой последний, священный,

Вот, — тебя окружила стена,

Знаю, — мир твой восстанет нетленный,

Расцветет, как цветок, тишина.

Может быть, я, усталая, снова

Путь мой древний средь гор обрету,

Прошепчу безответное слово

И к земле темных туч намету.

[3]

Рыбак плывет, чтобы закинуть сети,

И птица вдалеке кричит,

И плачут в комнатах земные дети,

И муха бьется, маятник стучит.

В руках прохожего по камням палка

Так гулко отбивает каждый шаг,

А мне мучительно кого-то жалко

И другом кажется вчерашний враг.

Зачем, зачем с такой тоской невнятной

Кружится под луной лиловый дым?

Все призрачно, далеко, непонятно

Работникам и пахарям земным.

Я знаю: утром снова выйдет стадо,

Погонят псы играющих телят,

Сбежится, солнечному свету рада,

Веселая толпа нечесаных ребят.

И о тоске ночной опять забудут,

От тайны отрекутся, чтоб забыть,

Потом с луной, подвластна вечно чуду,

Дворовая собака станет выть.

И пронесутся с дальних колоколен

Удары полночи, — за часом час, —

И каждый, непонятным страхом болен,

Опять увидит призраков средь нас.

[4]

Много шумело и стихло неясных, обманчивых вёсен,

К западу солнце клонилося, ветер холодный подул,

С моря донесся протяжный, как вой, угрожающий гул.

Не было, не было лета, багряная близилась осень.

Сердце в предчувствии смерти отрывочно, гулко стучало,

Так наступило нежданно великих свершений начало.

Пусть исчезает былое и новое в жизнь устремится,

Канет багряная осень и зимний блистающий снег,

Солнце померкнет, и волны скуют свой прибойный набег,

В небе закатном исчезнет плывущая птиц вереница.

Смертному ясно: то близятся смерти карающей знаки,

Верь, — не воскреснут, пока не истлеют, как мертвые, злаки.

[5]

А на душе всё те же песни,

Пусть бьется море подо мной,

Пусть с каждым шагом путь отвесней

Со мною — песнь, во мне — покой.

Я знаю, — за горой отлого

Спускаются квадраты нив,

Крутую изберу дорогу,

Покой мой светлый возлюбив.

Избрав мой путь, конец избрала:

Там, где кружат одни орлы,

Я подыму свое забрало

На желтом выступе скалы.

Узнают через год в деревне,

Что кто-то умер над скалой,

Так я вернусь к тебе, мой древний,

Так я вернусь к красе былой.

И там, где в роще кизиловой

Уж облетел последний лист,

Где каждый выступ гор лиловый

Прозрачно-ясен, четко-чист,

Где тихо вязь плетут минуты,

И в них неведомый покой, —

Там, разорвав земные путы,

Я буду вновь навек с тобой.

[6]

Никому не стану я рассказывать

О путях к последней высоте,

Мне ль, усталой, всем указывать,

Как стремиться к тихой красоте?

Знаю, на рассказ пошли б с котомками,

С палками и с грудою ребят,

Потревожили бы возгласами громкими

Гор лиловых неприступный ряд.

Я пойду горами кизиловыми,

Одинокою звериною тропой,

Так, как зорями идут лиловыми

Звери дикие на водопой.

Никому не стану я рассказывать,

Что я видела, куда иду,

Мне ль, усталой, всем указывать

К миру дней грядущих череду.

[7]

Замедляю шаги торопливые,

Опускаю я пристальный взгляд,

Отошли дни ненужно-крикливые,

Землю кроет осенний наряд.

Выхожу я безвестною странницей,

Впереди ни жилья, ни дорог,

Выхожу, чтоб вернуться избранницей,

Чтоб украсил главу мне венок.

Лист увянувший с шелестом падает,

Тучи близко прижались к земле,

И меня так таинственно радует

Жизнь тихая в каждом стебле.

Норы, гнезда, берлоги трущобные,

И в лесу у ручья водопой, —

Всё мне ближе, чем дни мои злобные,

Зверям я не кажуся слепой.

Выходите, медведи косматые,

Змеи, мыши, лягушки, кроты,

Водяные, земные, пернатые,

Братья, — дети одной красоты.

Будем славить мы мать нашу древнюю,

Славить голосом вечным, земным,

Ночь пройдет, и над вставшей деревнею

Распластается утренний дым.

[8]

Там, где были груды пепла,

Где звучал мне смерти зов,

Жизнь новая окрепла,

Мир восстал, могуч и нов.

Оборвав минуты резко,

Стала вольной я теперь,

Вот, смотри, из перелеска

Выбегает смелый зверь,

Над водой почти что черной

Поднялись хребты гребней.

Долго ль я тропою торной

Шла, не числя тихих дней?

Долго ль шла, не веря чуду,

Зная, — путь мой одинок,

Дел влача ненужных груду,

Веря, что всевластен рок?

[9]

Вы говорили мне о смерти, да, у вас

Короткий день пророчит гибель,

А я привыкла громко славить каждый час

Моря, зарю и низкий стебель.

И, вольная, опять уйду в святой простор,

Чтоб сердце сочетать с землею,

О том, что было средь высоких, древних гор,

Не помню я и не жалею.

Пришедший, — милый брат, — скитаясь по земле,

Расскажет мне земные сказки,

О том, что жизнь вечная течет в стебле,

Что тучи завтра будут низки.

И жадно буду я его словам внимать,

Почувствую всей алой кровью,

Что предо мной лежит земля, — родная мать,

И что молитва — путь по жнивью.

[10]

Суровая тайна земли обетованной,

Суровая радость свободного ветра,

Я снова вернулась, я снова раскована,

Я знаю, — готовится к радости жертва.

Отступнику только грозит одиночество,

И смерть сочетается с тайною жизни,

А верные чтят огневое пророчество

И в очи заглянут, бесстрастные, бездне.

Последняя грань между нами раздвинута,

И сердце навеки слилося с землею,

И знаки людских отречений закинуты,

Что было, — не помню и дней не жалею.

Ветер то стихнет, то крепнет порывами,

Над морем несутся свинцовые тучи,

И птицы летят высоко над обрывами,

И сердца удары короче, короче.

Пусть море шумит, угрожает и пенится,

Пусть где-то людские, ненужные войны, —

Мы, верные, знаем, — ничто не изменится,

Мы видели знаки неведомой тайны.

[11]

Мерная музыка тихо звучит в небесах,

В комнате жарко, за окнами падает снег,

Волны стремят к нам на берег немолчный набег,

А в сердце свободном исчез угнетающий страх.

О, петь бы, все петь и прославить в звенящих стихах,

Прославить средь мертвого мира, прославить навек,

И силу земли, и паденье бушующих рек,

И тихую тайну, сокрытую в темных лесах.

О, петь бы, все петь, чтобы каждый тотчас же узнал,

Что я полюбила морской набегающий вал,

Просторы полей зеленеющих, вспаханных нив,

Звериные тайны, и птиц пролетающих крик,

И в небе пылающий радостно солнечный лик, —

Единого силой земною навек полюбив.

[12]

О, разве мне нужна борьба с забытыми врагами?

О, разве стану я теперь у них искать свободы?

Пусть было время, что на нивах вешние восходы

Они в борьбе со мной топтали конскими ногами,

Пусть было время, что они мутили в реках воды

И к солнцу поднимали в битвах меч, и щит, и знамя,

Пусть встретили мы их тогда нестройными рядами,

Прошли давно их времена, и миновали годы.

Вершины горные лежат у наших ног теперь,

К нам недоступен путь, лишь изредка мохнатый зверь

До нас дойдет, да облако в пути заденет краем,

Да утренний седой туман оденет склоны круч,

Иль с неба по горам скользнет слепящий, яркий луч, —

О том, что есть борьба внизу, — забыли мы, не знаем.

[13]

Так завершаются пути, назначенные людям,

Нежданное приходит и незримое слепит:

Мы скоро, скоро мертвых громким голосом разбудим,

Разложим скоро жаркий до неба костер в степи.

Вступивший в путь, годин своих не числи:

Мертвы названья и не нужны мысли.

Я тоже, выходя, измерила дорог подъемы,

Пытала волны в бурном море, кормщика, весло,

Всегда заранье были мне извивы рек знакомы,

Я облекала в сроки — дни и все шаги — в число.

Исчислен грех, и сочтены пороки,

Я видела, — несут мне гибель сроки.

Но, мудрый, не стремися к недоступному нам знанью, —

В последний миг дорога может круто повернуть:

Я гибели ждала перед последней, смертной гранью, —

К высотам горным повернул земной, кремнистый путь.

О, путник, кто судьбу живых рассудит?

Всему хвала, что было и что будет.

[14]

Паломники к неведомой святыне,

Мы обойдем все храмы на земле,

Мы поплывем через моря к пустыне

На легком, острогрудом корабле.

И совершая таинства религий,

Как братьев, примет нас верховный жрец,

Познавший: человек — великой книги

Живых и мертвых непрестанный чтец.

Так, из веков в века влекомы роком,

Мы совершаем медленный полет,

Мы приближаемся к последним срокам

И верим, что былое оживет.

Как правоверного зовет Медина,

Как манят зерна золотые птиц,

Так нас зовет, во всех веках едина,

Святыня нами прейденных границ.

[15]

Так. Всем сомненьям дан ответ,

Теперь узнала я свой жребий,

И — вещий знак — разлился в небе

Неугасимый, синий свет.

Я говорила всем: не те,

Я все дороги отвергала,

Земных просторов было мало

Для глаз, ослепших в темноте.

Когда ж средь желтых, знойных нив

Я шла с тоскою о далеком,

Казалось солнце лишь намеком,

Мой путь лучами обагрив.

Шли дни, тоской сжимая грудь,

И прозвучало мне ответом,

Что в мире пленном, мире этом

Проходит радостно мой путь.

[16]

Да, в тебя, судьба, я верю,

Рок — событиям пастух,

Указал дорогу зверю,

Людям дал смятенный дух.

И глядя, как зреют злаки,

Как кружат орлы свой лёт, —

Я судьбы читаю знаки,

Жду свершениям черед.

Впереди года разлуки,

В прошлом — горная тропа,

Верю, что дождутся руки

Роком данного серпа.

И пойду широкой нивой,

К жизни призванный косец,

Жать рукою торопливой

Урожай земных сердец.

Я узнала: не случайно

Муку мне дала судьба,

Тайна тайн, святая тайна:

Где покорность — там борьба.

Тайна тайн: я плоть от плоти

Каждой пахоты земной,

Призвана к ее работе,

Все в ней завершится мной.

[17]

Во мне вселенская душа

С любовью тихой опочила,

Так, пусть ведет, ведет, спеша,

А в сердце зреет жизни сила.

В грядущем много крестных мук,

И скорбь без меры, и утрата,

Но новых не боюсь разлук

И в каждом встречном вижу брата.

Придут на мой протяжный зов

Из всех трущоб земные звери,

И звуки птичьих голосов

Поведают о новой вере.

Зазеленеет голый куст,

И запылают ярко зори,

Пусть мир, как кладбище, был пуст, —

Он будет в праздничном уборе,

Пусть долгий путь был одинок, —

Теперь, один с земли путями,

Он приведет чрез долгий срок

К заре, пылающей огнями.

Земля

[1]

Сердце никогда мое не билось чаще,

Никогда ясней не видел дали взор,

Выходите, звери, из заросшей чащи,

Выползайте, звери, из подземных нор.

Я опять сестра вам, я опять земная,

Долго мне чужбиною была земля,

Долго шла бесцельно, о путях не зная,

Дни свои с рабами слабыми деля.

А теперь я снова непонятно рада,

Снова в сердце вольном песни и покой,

Братом милым назову земного гада,

Каждую былинку назову сестрой.

А тебе, пришедший, чтобы выпить душу,

Имени совсем я не могу найти,

Знаю только ясно: тайны не нарушу,

Не сверну теперь с найденного пути.

[2]

Все забыла, все забыла, только знаю, —

Солнце раньше не сияло никогда,

Я могу теперь вмешаться в птичью стаю,

Я могу теперь остановить года.

Я могу сказать теперь всему былому

На когда-то непонятном языке,

Что мы все спешим к последнему, родному,

Что мы все — лишь волны на одной реке.

Знаю, что когда пойду скитаться в горы,

На мохнатых лапах звери прибегут,

Птицы бросят гнезда, мыши бросят норы,

Чтобы вместе числить ход земных минут.

[3]

Давно я увидела в небе закатном сияющий знак:

Помню, — неслись облака в непонятной, торжественной требе,

Весна наступила, на ниве пророс зеленеющий злак,

И яркое солнце по-новому светит в лазоревом небе,

Водою кипучей до края наполнило низкий овраг,

И к жизни вернулись и птицы, и зверь, и таинственный стебель,

А я замедляю, идя в путь далекий, размеренный шаг,

И ветер играет порывами в зреющем хлебе.

О, дух мой, как прежде, спокоен, и волен, и радостно наг.

[4]

Торжественно и звонко, будто первый дождь весною,

Иль грозы быстрые над взрытой, черной грудью нив,

Навек душа моя теперь становится родною

Тебе, тебе, земля, простор твой светлый возлюбив.

Звенят и ширятся во мне потоки внешней силы,

Сестра моя, сестра моя, любимая земля,

Мне каждый вздох твой тихий, все твои движенья милы,

От мощных гроз и шумных бурь до шелеста стебля.

Сестра моя, узнай, — с тобой один мне выпал жребий,

Твой пройден путь давно, — судьбы моей грядущий знак.

Напрасно я ждала вестей в закатном, рдяном небе,

Напрасно угасал забытый мой земной очаг.

Пусть гаснут зори в небе буйно-алом сиротливо,

Пусть манит в неизвестность и пророчит смерть весна, —

Лежит, чернеет предо мною вспаханная нива,

И зернам прозябающим земля теперь тесна.

Да, жребий кинут, больше не ищу ни стран, ни славы, —

Отверженным тобой земным не нужен приговор, —

Вот под дождем весенним ярко заблистали травы,

Вот ветра шелесты бегут к нам от далеких гор.

[5]

Тянут невод розоватый,

Бьются рыбы серебром,

Золотым гребет веслом

Солнце — огненный вожатый.

Чайки кружат с легким криком,

Рыбаки смеясь шумят,

Облаков закатных ряд

Мне пророчит о великом.

Я ль пойму их тайный голос?

Я ль услышу их слова?

Чутко внемлет им трава,

Нива клонит желтый колос.

Небо — брат мой синеокий,

Пашня — черная сестра,

Ждем мы все огня костра, —

Верим, что свершатся сроки.

Черной пашни взрыты глыбы, —

Скоро грянет первый гром,

Невод полон серебром, —

Плещутся и бьются рыбы.

Тайна тайн: земля в цветеньи,

Яркий, пламенный закат.

Каждый ныне — милый брат,

Каждый в радостном смятеньи.

Всякий путь земной чудесен,

Тайна светлая везде:

В черной взрытой борозде

И в тоске забытых песен.

Тайна тайн: путей извивы,

И степной огонь вдали,

Каждый вздох родной земли,

Каждый колос желтой нивы.

[6]

Земли родной оторванный осколок,

Свершала с ней я праздничный мой путь,

Ко мне, как к ней, склонялся синий полог,

Дыханием ее вздымалась грудь.

И летом, в час, когда клонился колос,

И пламенел пылающий закат,

И с зноем солнечным земля боролась, —

Я знала, каждый злак — мой мудрый брат.

Так дни текли, зима сменяла лето,

И холод зимний душу умертвил,

Забыв слова единого завета,

Забыла тех, кто был когда-то мил.

Ты вестника послала мне, родная,

Чтоб снова к прежним дням меня вернуть?

Смотри: несется в небе птичья стая,

Вступила я на праздничный мой путь,

И, будто туча, быстро мчится время,

И близок, близок солнечный восход, —

Под сердцем зреет новой жизни семя,

Земли залог, ее священный плод.

[7]

Да, блаженна причастная чуду

И узревшая злаков восход,

О, как нежно лелеять я буду,

Мать-земля, твой залог и твой плод.

Нет ни страха, ни муки, ни гнева,

Нет тоски многих пламенных лет,

Да, стократно блаженно то чрево,

Что несет твой единый завет.

Так. Во мне твоей жизни начало,

Я как цепи стальное звено,

Помню, вёсны твои я встречала,

Зная, — рок нам назначил одно.

Но всходили весенние злаки

И сменялся закатом закат,

И вещали грядущие знаки

Много новых, нежданных утрат.

Но пришедший твой сын и твой вестник —

Дал любя мне твою благодать.

Так. Ему моя нежность и песни,

А тебе — моя вера, о мать.

[8]

Весенний дождь поит земные нивы

И солнце светит на земную грудь.

‘Ты — дочь земли, как мать покорна будь’, —

Меня учили волн приливы:

‘И, как земля с любовью нежит корни,

Расти в себе родимое зерно,

От плоти плоть, ты с матерью одно,

И звезд горящих в небе чудотворней’.

В животворящей, радостной работе

Зерно земных покровов сбросит гнет,

И верю я, что здесь во мне растет

Мое дитя земное, — плоть любимой плоти.

[9]

Так. Так. Мои сплелись с землею корни,

Родство предвечное я узнаю.

День ото дня ищу, ищу упорней

Земную, древнюю судьбу мою.

Кто дал мне жизнь, — ушел в твои глубины,

Я с ним разлучена, как с корнем ствол.

И дремлют только камни-исполины

Над ним, кто вновь к тебе, родной, ушел.

А новых вёсен радостная зелень,

Кто жив во мне, — родной единый плод, —

Как знак того, что путь наш беспределен,

Что ночь сменяет солнечный восход.

[10]

Зерна желтые осеннего посева

От метелей прятать долгою зимой, —

О, земля, теперь твой древний путь — и мой, —

Жизнь взрастившее, мое блаженно чрево.

А когда нальются и созреют всходы,

Муку принесет серпов точеных взмах,

Мать родимая, нам чужд ненужный страх:

Мука — к радости последней, жатва — роды.

Только в смерти радость светлую познаем,

Смертью перейдем чрез грань небытия.

Чуем жизнь земную, внемлем, — ты и я, —

Злакам, волнам, облакам и птичьим стаям.

[11]

Так. Жребий кинут. Связана навеки

С землею, древнею моею колыбелью.

Я слышу, как весной шумят земные реки

И как зимой поля сливаются с метелью.

Я слышу, как растет и зреет желтый колос,

Как облака несутся в поднебесной пашне.

Напрасно я с тобой века, земля, боролась,

И был мой дух твоих глубин бесстрашней.

Пусть ты готовишь мне последней жатвы муку

И златотканый саван твой осенний, —

Вот точат серп косцы, прислушаюсь к их стуку,

То смерти стук, смерть в светлом откровеньи.

[12]

С серпом отточенным придет к нам твой косец,

И, мертвые, мы припадем к тебе, родная.

Земля, ты мук земных дала святой венец,

Ты житницей сменила путь иного рая.

Нам хорошо, земля, земля, — родная мать,

В твоих глубинах вечных тихо нежить корни

И светлой осенью с тобою умирать.

Нам хорошо судьбе быть с каждым днем покорней.

[13]

Из житницы, с травою сорной

Была я выброшена вместе,

Исчез покой, душой покорной

Я буду ждать великой вести,

Идти, идти тропою горной.

Так, братья, дружно мы взрастали

Над черной, взрытой бороздою,

Нас днем палили неба дали,

Мы ночью с каждою звездою,

Смирясь, дней жатв осенних ждали.

Настала жатва, пали дружно,

Мы смяты, стоптаны косцами.

И сердце стало безоружно,

Но братья, братья мы сердцами.

Мое ж зерно косцу не нужно.

Ну что ж? Как плевелы сгорая,

Увижу вновь родные дали,

Взметусь, как искр златая стая,

Дождусь, чтоб искры все упали,

Умру, судьбы своей не зная.

Примечания

Дорога. Книга готовилась автором в печать, но не была издана. Нынешний владелец рукописи — Российская национальная библиотека (РО РНБ. Ф. 1000. Собр. отд. поступл. 1995. 34. 62 л.). В рукописи книга имеет подзаголовок — ‘лирическая поэма’. Из 56-ти стихотворений ‘Дороги’ нами исключены стихи, вошедшие в прижизненные авторские издания: журналы и книгу ‘Руфь’. Остальные 44 публикуются в окончательной авторской редакции по: ‘Елизавета Кузьмина-Караваева и Александр Блок’, изд. РНБ, СПб., 2001.

С. 42—43. ‘Город больных сердец…’

алкать — испытывать голод, сильно желать чего-либо.

С. 43. Notre Dame. Notre Dame — название католической и лютеранской церкви в честь Мадонны (Богоматери). Стихотворение (как и следующее за ним с тем же названием) написано в курортном городке Бад-Наугейм, где Кузьмина-Караваева лечилась и отдыхала весной 1912 г. Там имелась церковь Dankeskirche и Hollur’s Kapell (со статуей Мадонны). Подробнее об этом см.: Емельянова Т. Немецкий курорт Бад-Наугейм в восприятии А. А. Блока и Е. Ю. Кузьминой-Караваевой //Вестник РХД. 2000. No 181. С. 186—202.

благой — добрый, хороший, добродетельный, здесь в значении: блаженный — угодный Богу, истинно верующий (ср.: ‘блаженны все уповающие на Него (Господа)’ — Ис 30: 18).

‘Я не хотела перепутья…’

…гнезда есть у вольных птиц / И у зверей земных берлоги — восходит к словам Христа: ‘…лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову’ (Мф 8: 20, Лк 9: 58). Себя поэтесса уподобляет вечной страннице и бездомнице.

С. 44. ‘Мне нечего уже жалеть…’

…дуб растет / Среди равнин… — отголосок начала известной песни ‘Среди долины ровныя…’ (бытует как народная, автор текста А. Ф. Мерзляков).

С. 45—46. ‘Теперь, когда я ближе к цели…’

Бог Сил — Саваоф: одно из библейских имен Бога, встречается в Ветхом Завете.

С. 46. ‘Дорога ослепит, изгорбит…’

…дух, как в дни созданья, рад. — Каждый из шести дней творения мира освящен радостью Создателя. В тексте книги Бытия (т. н. Шестодневе) рефреном повторяется фраза: ‘И увидел Бог, что это хорошо’ (см. Быт 1: 3, 8, 10, 18, 21, 31).

ВЕСТНИКИ

С. 47—48. ‘Кто знает, тот молчит…’

…к вечности нетленной / …вестник протрубил… — восходит к новозаветному тексту: ‘говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся. Вдруг, во мгновение ока, при последней трубе, ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся’ (1 Кор 15: 51-52, ср. 1 Фес 4: 16).

С. 48. ‘Свершены ль железные законы?..’

Садовник — в образной системе Библии и в народном мифопоэтическом мышлении сад — один из символов рая. Первый Садовник и Сторож этого сада — Бог.

НАЧАЛО

С. 50. ‘Много шумело и стихло неясных, обманчивых вёсен…’

…не воскреснут, пока не истлеют, как мертвые, злаки — восходит к евангельскому образу воскресения через смерть. Иисус произносит: ‘Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода’ (Ин 12: 24), ср.: ‘то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет’ (1 Кор 15: 36).

С. 53. ‘Вы говорили мне о смерти, да, у вас…’

Вы говорили мне о смерти… — воспоминание автора о беседе с А. Блоком во время их первой встречи в феврале 1908 г.

С. 53—54. ‘Суровая тайна земли обетованной…’

верные — крещеные, безусловно и искренне верующие.

С. 54. ‘Мерная музыка тихо звучит в небесах…’

…музыка тихо звучит в небесах… — Пифагорейцы, принимавшие математические (числовые) закономерности за основу миропорядка, приписывали музыке особую, космологическую роль. Они считали, что планеты при своем движении издают звуки, и называли их музыкой небесных сфер, услышать которую может лишь тот, кто способен на самоуглубление и погружение в тайны своей души. Позже — поэтический троп.

С. 55. ‘Так завершаются пути, назначенные людям…’

сроки — Согласно христианскому учению все сроки человеческой жизни (в том числе будущей, загробной) и деятельности предопределены свыше: ‘Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти’ (Деян 1: 7).

С. 55. ‘Паломники к неведомой святыне…’

неведомая святыня — Апостол Павел, увидев в языческой Греции жертвенник с надписью: ‘Неведомому Богу’, счел этих язычников ‘особенно набожными’, чтущими еще неведомого им бога (см. Деян 17: 23).

Книга живых и мертвых — ‘Книга жизни’ в Апокалипсисе — атрибут Последнего суда: ‘И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни, и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. <...> И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное’ (Отк 20: 12, 15).

…приближаемся к последним срокам… — О приближении сроков Последнего суда в Апокалипсисе сказано: ‘Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною… Я есмь… Первый и Последний’ (Отк 22: 12-13).

Медина — второй после Мекки священный город (в Саудовской Аравии) мусульман, в котором, по преданию, похоронен основатель ислама Мухаммед, место ‘большого паломничества’ (хаджа).

С. 56. ‘Так. Всем сомненьям дан ответ…’

неугасимый, синий свет — Здесь означает присутствие Пресвятой Богородицы как вечной молитвенницы и заступницы, Ее Покров. Понятие ‘Покров’ восходит к повествованию о явлении Богородицы, распростершей Свой синий омофор (головной покров) над Константинополем и спасшей его от врагов.

ЗЕМЛЯ

С. 57—58. ‘Сердце никогда мое не билось чаще…’

тебе, пришедший, чтобы выпить душу — отголосок темы Мельмота (см. поэму ‘Мельмот Скиталец’), чертами которого Кузьмина-Караваева наделяла А. Блока.

С. 58. ‘Давно я увидела в небе закатном сияющий знак…’

…неслись облака в непонятной, торжественной требе… — Здесь ‘треба’ означает священный обряд, а происходящее в природе уподоблено церковному таинству.

С. 58—59. ‘Торжественно и звонко, будто первый дождь весною…’

прозябающий — всходящий, от церк.-слав. глагола прозябать — всходить, произрастать.

С. 59—60. ‘Тянут невод розоватый…’

…Ждем мы все огня костра… — библеизм, Иоанн Креститель пророчил, что Христос ‘соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым’ (Мф 3: 12, см. также 13: 30).

С. 60. ‘Земли родной оторванный осколок…’

синий полог — См. примеч. к с. 56. (‘Так. Всем сомненьям дан ответ…’).

родная — здесь в фольклорном значении: мать, имеется в виду мать-земля.

под сердцем зреет новой жизни семя — в этот период Е. Ю. Кузьмина-Караваева ждала ребенка.

С. 60—61. ‘Да, блаженна причастная чуду…’

блаженна причастная чуду — Кузьмина-Караваева говорит о своем будущем материнстве.

…блаженно то чрево… — Чрево — утроба, где вынашивается ребенок. В этих словах намек не только на собственную беременность, но и более широко воспринимаемая автором ее над-мирная ответственность, подобная материнству Богоматери, как оно понималось поэтами-символистами. Фраза восходит к Библии: ‘Благословен плод чрева твоего’ (Вт 28: 4, ср. Лк 1: 42).

С. 61—62. ‘Так. Так. Мои сплелись с землею корни…’

Кто дал мне жизнь, — ушел… — Отец поэтессы, Ю. Д. Пиленко, скончался 17 июля 1906 г.

…Вновь к тебе, родной, ушел. — Родной — дат. падеж от родная (мать-земля), опирается на текст книги Бытия: ‘…возвратишься в землю, из которой ты взят’ (Быт 3: 19).

С. 62. ‘Зерна желтые осеннего посева…’

…мое блаженно чрево. — См. примеч. к с. 60—61 (‘Да, блаженна причастная чуду…’).

…в смерти радость светлую познаем, смертью перейдем чрез грань небытия. — Сложный образ, связанный с земледельческим культом: будущий ребенок — зерно, злак, роды — жатва, ср.: ‘если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода’ (Ин 12: 24). Т. е. речь идет о (воз)рождении через смерть подобно воскресению Христа, победившего смерть.

С. 62. ‘Так. Жребий кинут. Связана навеки..’

последней жатвы мука — здесь: женские роды.

осенний — Дочь Кузьминой-Караваевой родилась 18 октября 1913 г. Она называла ее Гаяна = Земная.

С. 63. ‘Из житницы, с травою сорной…’

…с травою сорной была я выброшена вместе <...> Как плевелы сгорая… — После завершения полевых работ плевелы отделяли от пшеницы и сжигали (см. Мф 3: 12, Мф 13: 25-30, это действие символизирует в Новом Завете Божий Суд и воздаяние), см. также примеч. к с. 59—60 (‘Тянут невод розоватый…’).

ДОРОГА (1914)

Содержание

Перекресток

Вестники

Начало

Земля

Примечания

Читайте также: