Новая книга.
Донъ Кишотъ Ламанхскій. Сочиненіе Серванта. Переведено съ Французкаго Флоріанова перевода В. Жуковскимъ. Въ 6 Томахъ. Въ 12 долю листа. Москва. Въ Типографіи Платона Бекетова.
‘Встникъ Европы’. Часть XXX, No< 24, 1806
Дон Кишот Ламанхский, Жуковский Василий Андреевич, Год: 1806
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Г. Жуковскій оказалъ пріятнйшее одолженіе Любителямъ отечественной Словесности, предложивъ имъ такую книгу, которая переведена и безпрестанно переводится на вс языки, и которую уже боле двухъ сотъ лтъ люди всякаго званія читаютъ съ великимъ удовольствіемъ,
Михайла Сервантъ Сааведра родился въ 1547 году, при Карл V, а умеръ 1616. Отъ былъ современникъ знаменитаго Лопеса де Веги, слдственно Золотаго вка Испанской Словесности. Онъ прославилъ отечество своими сочиненіями, и — подобно Гомеру, Камоенсу и другимъ великимъ людямъ — нашелъ отечество уже посл смерти, проведши всю жизнь свою въ крайней бдности. Серванту было пятьдесятъ лтъ, когда понадобилось ему създить въ Ламанху. Жители деревеньки Аргимазиллы съ нимъ поссорились, посадили его въ тюрьму, и долго въ ней продержали. Тамъ то началъ онъ писать Донъ Кишота, и въ отмщеніе своимъ оскорбителямъ назвалъ Ламанху отечествомъ Героя. Можетъ быть никто другой не умлъ такъ хорошо смяться надъ предразсудками, свято храня чистоту нравственности, онъ одинъ нашелъ средство, въ продолженіи нсколькихъ томовъ, занимать читателя бреднями помшаннаго на рыцарств Донъ Кишота, смшнаго и любезнаго, жалкаго по безумію и удивительнаго по уму: ибо все, что Герой говоритъ не о рыцарств, кажется внушено самою мудростію, и дышетъ любовію къ добродтели. Читатели увидятъ это изъ слдующаго разговора между Донъ Кишотомъ и Ламанхскимъ Дворяниномъ, увидятъ также, къ какому классу Переводчиковъ надлежитъ причислять Г-на Жуковскаго. Тмъ охотне помщаемъ слдующее извлеченіе, что оно, какъ отрывокъ пріятный и занимательный, соотвтствуетъ плану Журнала.
Томъ IV. стр. 183 ‘Имю одного сына, государь мой, и долженъ вамъ признаться, что не нахожу въ немъ такого утшенія, какое найти надялся. Ему осмнадцать лтъ, онъ учился въ Саламанк, знаетъ по Гречески, по Латыни, но по несчастію такъ привязался къ Поэзіи, что пересталъ думать о другихъ наукахъ, гораздо полезнйшихъ въ обществ. Вмсто того, чтобы воспользоваться своими способностями, своимъ умомъ, для приобртенія какого нибудь выгоднаго званія по служб, онъ занимается — чмъ вы думаете? — вздорными сравненіями стиховъ Гомеровыхъ съ Виргиліевыми, разборомъ эпиграммъ Марціаловыхъ и сличеніемъ ихъ оригинала съ толкованіемъ Комментаторовъ. Онъ думаетъ о фортун, о деньгахъ, о чинахъ гораздо меньше, нежели о Гораці, Тибулл Ювенал. Отечественныхъ Поэтовъ почитаетъ онъ маловажными, презираетъ вс новые языки: то, что написано не по Гречески и не по Латыни, кажется ему посредственнымъ и недостойнымъ никакого вниманія.
‘Я не имю нужды напоминать вамъ, государь: мой, сказалъ Донъ Кишотъ, что недостатки дтей не должны уменьшать любви родительской. Отцы безъ сомннія обязаны заране выбрать для дтей своихъ лучшую и выгоднйшую дорогу, быть ихъ путеводцами, имъ руководствовать, наполняя сердца ихъ любовію къ добродтели, но если дти уже въ лтахъ, если, не удаляясь отъ сей добродтели, они откажутся идти по тому поприщу, на которое ведутъ ихъ насильно , если чувствуютъ ршительную склонность къ тому, а не къ другому званію — къ той, а не къ другой наук: то, кажется мн, отцы и матери не имютъ никакого права ихъ неволить. Такое насиліе можетъ быть позволено одному ремесленнику, которой, доставая хлбъ работою, долженъ выучить и дтей ремеслу своему. Что же касается до васъ, государь мой, то вы напрасно не радуетесь привязанностію вашего сына къ Поэзіи. Она есть прелестная, цвтущая два, которой пріятностямъ, блеску и скромной стыдливости удивляются и уступаютъ пальму вс прочія науки, завистливыя и гордыя между собою, покорныя одной Поэзіи, единогласно признанной отъ нихъ царицею. Покланяться ей не почитаютъ он униженіемъ, и стараясь украшать ее, сами украшаются. Счастливъ молодой человкъ, привязанный къ Поэзіи! счастливъ, если уметъ любить ее! Онъ долженъ и щадить и беречь стыдливую красавицу, долженъ скрывать ее отъ взоровъ порочнаго, не желать для нее успховъ ничтожныхъ и постыдныхъ, не продавать ее злоб и гордости въ дкой сатир, не выставлять ее на сцену передъ глазами безумцевъ и невждъ — я разумю подъ симъ именемъ не одну толпу зрителей сидящихъ назади, но и толпу знатныхъ господъ, которые не лучше судишь умютъ, сидя впереди. Если вашъ сынъ, государь мой, въ такомъ смысл любитъ Поэзію, то поздравляю васъ отъ всего сердца! она сдлаетъ его счастливымъ, славнымъ и добродтельнымъ!
‘Чтожь касается до его непочтенія къ нашимъ Поэтамъ и нашему языку, то это есть такая ошибка въ Логик, которой подвержены многіе мн извстные люди. Эти господа не думаютъ, что Гомеръ и Виргилій въ то время, когда писали свои поэмы, были не древніе, а новые писатели, что они сочиняли стихи свои на томъ самомъ язык, на которомъ тогда вс говорили, и не имли никакой нужды желать другаго для выраженія высокихъ мыслей своихъ! Удивляйтесь имъ, я согласенъ, но удивляйтесь и доброму Нмцу, которой говоритъ по-нмецки, и Кастиліянину, которой говоритъ по-испански, и даже Бискайцу, если онъ на грубомъ язык своемъ уметъ говорить краснорчиво. Думайте, что хотите, любезный донъ Діего, но я увренъ, что если сочиненіе не нравится, то виноватъ не языкъ, а одинъ сочинитель. Если онъ рожденъ Поэтомъ, если душа его чувствительна и пламенна, безъ чего и самый упорный трудъ ничего не значитъ, то языкъ его будетъ пріятенъ и привлекателенъ, то онъ откроетъ въ немъ сокровища неизвстныя, и возведетъ его на степень языковъ ученыхъ и классическихъ. Скажитежь своему сыну, чтобы не презиралъ Испанскаго языка, скажите, что еслибы Гомеръ родился въ Испаніи, то наша Иліада не уступила бы Греческой. Не противтесь его страсти къ стихамъ: только совтуйте ему писать одни хорошіе, подражать симъ Древнимъ Поэтамъ, которыхъ онъ по справедливости обожаетъ, быть врагомъ пороковъ, а не людей, прославлять и воспламенять въ людяхъ одн благородныя чувства добродтели, и наконецъ не забывать никогда, что истинный геній въ сердц, а не въ голов, что перо есть органъ души, что самое врное средство плнять врнымъ изображеніемъ добродтели есть быть самому добродтельнымъ. Будьте уврены, государь мой, что сынъ вашъ, избравши такую дорогу, приобртетъ любовь и почтеніе своихъ современниковъ, и останется въ памяти потомковъ. Сама фортуна, рано или поздно, сдлается къ нему благосклонною, и Цари, земные боги, будутъ принуждены увнчать его онымъ безсмертнымъ лавромъ, къ которому громы коснуться не смютъ.’
Донъ Кишотъ переведенъ съ Флоріанова перевода еще въ первой разъ. Флоріанъ нкоторыя мста перемнилъ, другія выпустилъ: сего требовало самое почтеніе къ Автору и вкусъ ныншняго времени.