Дон Кихот Ламанчский, Сервантес Мигель Де, Год: 1910

Время на прочтение: 17 минут(ы)

0x01 graphic

МИГУЭЛЬ СЕРВАНТЕСЪ.

ДОНЪ-КИХОТЪ ЛАМАНЧСКІЙ.

ВЪ ОБЩЕДОСТУПНОМЪ ИЗЛОЖЕНІИ
I. А. ЛЮБИЧА-КОШУРОВА.

СЪ 18 РИСУНКАМИ-НАРТИНАМИ ХУДОЖНИКА ДОРЕ.

МОСКВА — 1910.
Складъ изданія ръ книжномъ магазинъ А. Д. ДРУТМАНЪ
Моховая, д. Бенкендорфъ.

Донъ-Кихотъ.

I.

Въ очень давнія времена за-границей были военные союзы, называвшіеся рыцарскими орденами. Всякій, кто записывался въ какой-либо изъ этихъ военныхъ союзовъ, давалъ на крест и меч клятву до послдней капли крови стоять за правду.
Поверхъ обыкновенной своей одежды рыцари носили стальные или желзные доспхи: панцыри и брони. Даже на руки они одвали перчатки, сдланныя изъ маленькихъ стальныхъ колечекъ. Рыцарскіе доспхи были очень тяжелы. Носить ихъ могли только сравнительно сильные люди. Одвшись во все желзное, рыцарь ничего не боялся.
Иногда десятокъ или два рыцарей обращали въ бгство цлые небольшіе отряды простыхъ солдатъ.
Завести себ рыцарскіе доспхи было не каждому по средствамъ: стоили они довольно дорого. И тогда, какъ и теперь, богатыхъ людей было меньше, чмъ бдныхъ. Выйдите въ праздничный день на базарную площадь: много-ли увидите тамъ людей въ лисьихъ шубахъ? То же было и тогда. Полное рыцарское вооруженіе стоило куда дороже лисьей шубы!
Поэтому и рыцари больше всего записывались богатые люди. Кром доспховъ, рыцарю нужно еще было имть коня. Конь тоже стоилъ денегъ. А за конемъ нужно было кому-нибудь ходить.
Значитъ, рыцарю приходилось еще держать слугу, а то и нсколько слугъ.
Оттого и вошло скоро въ обычай, что право поступать въ рыцарскіе ордена стали считать только за людьми дворянскаго происхожденія.
Многіе изъ рыцарей прославились тмъ, что всю свою жизнь разъзжали изъ государства въ государство и когда видли какую-либо несправедливость, жестоко расправлялись со всякими злыми и дурными людьми. Никакой судъ не могъ судить рыцаря, кром своего орденскаго рыцарскаго суда. Если бы рыцаря взяли подъ стражу, за него поднялись бы вс рыцари во всхъ государствахъ. Рыцарскіе союзы существовали въ каждомъ государств, и вс союзы считались какъ бы однимъ большимъ рыцарскимъ братствомъ. Эти рыцарскіе союзы, конечно, могли бы сдлать много добра. Но рыцари подъ конецъ стали враждовать между собою, забыли свои клятвы вступаться только за обижаемыхъ и гонимыхъ. Большое всемірное рыцарское братство распалось на нколько братствъ. Между братствами пошли войны и усобицы. А когда изобртенъ былъ порохъ и появились пушки и ружья, рыцарей и совсмъ не стало. Порохъ всхъ уравнялъ: противъ пушки вс рыцарскіе доспхи были, какъ скорлупа, и пришлось ихъ бросить.
На войн сталъ рыцарь въ одну цну съ простымъ солдатомъ.
Потомъ ужъ, много спустя, про рыцарей начали разсказывать разныя небылицы: будто рыцари въ одиночку нападали на тысячныя арміи и избивали всхъ солдатъ до одного… Будто нкоторые изъ нихъ, странствуя по свту, забирались на самый край земли, гд водятся страшныя чудовища, и побждали тамъ трехглавыхъ и двнадцатиглавыхъ драконовъ. Многіе изъ рыцарей по сил, правда, были настоящіе богатыри… Имена этихъ рыцарей понемногу стали вплетать въ старыя сказки о волшебникахъ, змяхъ и драконахъ… Стали называть рыцарями разныхъ сказочныхъ героевъ.
Такъ, мало-по-малу, сложилось множество рыцарскихъ повстей… Появились книжки, въ которыхъ описывались похожденія рыцарей… Книжки покупались охотно, и многіе принимали за правду все, что было въ нихъ наврано.
Въ большомъ ходу эти книжки были лтъ 300 тому назадъ… Жилъ въ то время въ Испаніи одинъ бдный помщикъ по имени донъ-Квизадо.
Былъ этотъ донъ-Квизадо человкъ очень неглупый и образованный. Только отъ чтенія рыцарскихъ книгъ съ нимъ что-то сдлалось. Сталъ онъ врить и въ колдуновъ, и въ крылатыхъ змевъ, и въ великановъ ростомъ съ колокольню.
Въ конц-концовъ, ршилъ онъ объявить себя рыцаремъ, надть рыцарскіе доспхи и хать по свту куда ни придется — только бы не сидть дома сложа руки. Онъ сказалъ своимъ домашнимъ.
— Вотъ, погодите, скоро вс узнаютъ: что не перевелись еще у насъ рыцари и есть кому вступиться за вдовъ и сиротъ и за всхъ несчастныхъ, проливающихъ слезы.
Должно-быть, донъ-Квизадо помшался немного. Въ его время никто ужъ не носилъ ни кольчугъ ни панцирей.
Выхать со двора въ этой кольчуг было бы все одно и то же, какъ если бъ теперь кто-нибудь вздумалъ нарядиться, какъ Бова-Королевичъ на картинк, и показаться въ такомъ вид на народ. Кстати сказать, сказка про Бову-Королевича всего врнй зашла къ намъ изъ-за границы. Можетъ-быть, даже сначала похожденія Бовы-Королевича описаны были въ какой-либо рыцарской книг врод тхъ, что читалъ донъ-Квизадо.
Рыцарскихъ доспховъ у дона-Квизадо было очень немного. Однако, онъ какъ ршилъ, такъ и сдлалъ: разъ утромъ одлъ ихъ и ухалъ изъ дома.
А его экономка сказала, глядя ему вслдъ:
— Вотъ до чего могутъ довести такого добраго и хорошаго человка эти, прости Господи! проклятыя книги!
Своего барина она считала навки потерявшимъ разсудокъ. И, въ самомъ дл, ни одинъ человкъ въ здравомъ ум не пошелъ бы на такое дло.
Донъ-Квизадо даже имя свое перемнилъ: придумалъ себ прозвище Донъ-Кихотъ. Про то, что рыцари сами давали себ прозвища, онъ вычиталъ въ рыцарскихъ повстяхъ. Поэтому онъ и положилъ называться больше не донъ-Квизадо, а Донъ-Кихотъ.
А своего коня онъ назвалъ Россинантомъ. Россинантъ по-испански значитъ — бывшая кляча. Конь Донъ-Кихота и, правда, былъ кляча-клячей — кожа да кости. Но Донъ-Кихоту казалось, что и конь его и самъ онъ съ тхъ поръ, какъ одлся рыцаремъ и перемнилъ имя, тоже перемнились.
Представилось ему даже будто въ немъ самомъ прибавилось силы, а въ кон прыти.
Выхавъ за околицу, онъ позволилъ коню итти куда ему будетъ угодно…
Россинантъ затрусилъ потихоньку и часа черезъ два привезъ Донъ-Кихота въ лсъ. Прохавъ еще немного по лсу, Донъ-Кихотъ услышалъ, какъ кто-то не очень далеко отъ него кричалъ:
— Ага, погоди, негодяй! вотъ покажу я теб, какъ кусается мой поясъ!
Онъ подогналъ Россинанта и увидлъ привязаннаго къ дереву мальчика. Около стоялъ крестьянинъ и изо всхъ силъ колотилъ мальчика по спин ремнемъ.
Мальчикъ стоналъ и плакалъ отъ боли.
Донъ-Кихоту вообразилось сейчасъ-же, что крестьянинъ совсмъ не крестьянинъ, а какой-нибудь забывшій свои орденскіе уставы рыцарь.
И онъ закричалъ крестьянину:
— Остановитесь, недостойный рыцарь! Нечестно нападать на безоружныхъ…
Потомъ онъ подъхалъ къ нему совсмъ близко, приставилъ пику къ его груди и сказалъ:
— Прекрати, негодный, свои истязанія или я проткну тебя насквозь, какъ мшокъ съ отрубями!
Крестьянинъ испугался. Онъ видлъ, что ДонъКихотъ не шутитъ. Грозное лицо было у ДонъКихота.
Пока крестьянинъ развязывалъ мальчика, ДонъКихотъ разспросилъ того, за что его били.

0x01 graphic

Мальчикъ объяснилъ, что крестьянинъ — человкъ зажиточный, иметъ много овецъ и нанялъ его въ пастухи. Но денегъ ему не только не платитъ, а еще поретъ всякій разъ, какъ только мальчикъ заикнется о деньгахъ.
Донъ-Кихотъ взялъ съ крестьянина клятву честно расплатиться съ мальчикомъ и похалъ прочь.
На прощанье онъ крикнулъ крестьянину:
— Знай, негодный, что я бичъ зла и защитникъ добра, странствующій рыцарь Донъ-Кихотъ! Помни твое слово…
Конечно, живи Донъ-Кихотъ въ рыцарскія времена, крестьянинъ побоялся-бы не исполнить взятой съ него клятвы. Онъ отдалъ бы пастуху сполна вс деньги.
Но рыцарскія времена давно миновали.
Проводивъ Донъ-Кихота съ поклономъ и дождавшись когда тотъ отъдетъ подальше, крестьянинъ опять привязалъ мальчика къ дереву… А что бы тотъ не вздумалъ кричать, заткнулъ ему ротъ рукавицей.
Потомъ онъ ему сказалъ:
— Вотъ, сейчасъ я расплачусь съ тобой.— Но, конечно, на ум у него было совсмъ другое. Онъ съ нимъ расплатился попрежнему,— такъ что спина у мальчика потомъ долго болла.
Между тмъ, Донъ-Кихотъ выхалъ изъ лса на большую дорогу. Прохавъ по дорог версты три, онъ увидлъ отрядъ всадниковъ. То были купцы, отправлявшіеся въ Мурсію закупать шелкъ.
— Благодареніе небу, — подумалъ Донъ-Кихотъ,— это ужъ, несомннно, настоящіе рыцари…
Изъ рыцарскихъ книгъ онъ зналъ, что въ старину каждый рыцарь, отправляясь путешествовать, избиралъ себ даму изъ высшаго общества, чтобы она хотя изрдка вспоминала о немъ и за него молилась.
Донъ-Кихотъ не зналъ ни одной дамы изъ высшаго общества. Своей дамой онъ избралъ крестьянскую двушку Альдонзу Лоренцо. Имя Альдонза казалось ему неподходящимъ для рыцарской дамы. Онъ придумалъ ей другое имя: Дульцинея.
Родомъ двушка была изъ деревни Тобозо. По этому онъ называлъ ее Дульцинеей Тобозской. Для человка съ такой головой, какъ Донъ-Кихотъ, было и этого довольно. Самого себя считалъ онъ настоящимъ непобдимымъ рыцаремъ, а Альдонза, какъ только онъ далъ ей другое имя, сразу представилась ему въ вид настоящей принцессы въ шелкахъ и бархат.
Остановившись посреди дороги, онъ закричалъ купцамъ:
— Я васъ, благородные рыцари, тогда только пропущу, если вы признаете, что самая красивая дама въ мір прекрасная Дульцинея Тобозская!
Купцы были не такъ просты, какъ крестьянинъ поровшій мальчика.
Многіе изъ нихъ схватились за бока и стали хохотать. Они сразу догадались, что Донъ-Кихотъ, должно-быть, не совсмъ въ своемъ ум.
Одинъ изъ нихъ сказалъ:
— Благородный рыцарь! мы демъ по длу. Если бы у вашей Дульцинеи изъ одного глаза текла сра и киноварь, а другой глазъ былъ бы кривой, мы все равно признали бы ее красавицей.
Тогда Донъ-Кихотъ, недолго раздумывая, выставилъ впередъ копье и бросился на купцовъ. Но лошадь подъ нимъ споткнулась и упала.
Донъ-Кихотъ никакъ не могъ выбраться изъ-подъ лошади: она придавила его бокомъ.
Онъ кричалъ на купцовъ изъ-подъ лошади:
— Погодите, низкіе люди, дайте мн только выпростать ноги!
Тутъ бросился на него одинъ изъ приказчиковъ, человкъ сильный и горячій. Онъ переломилъ пополамъ копье Донъ-Кихота и однимъ изъ обломковъ сталъ колотить и его и Россинанта, не разбирая по комъ и по чемъ бьетъ.
Насилу уговорили его купцы отступиться. Потомъ купцы ухали.
Донъ-Кихотъ, вроятно, долго провалялся бы на дорог. Приказчикъ хотя и вытащилъ его подъ конецъ изъ-подъ лошади, но такъ его исколотилъ, что Донъ-Кихотъ не могъ ни встать ни ссть.
На его счастье, тою же дорогой халъ одинъ изъ знакомыхъ ему крестьянъ. Этотъ крестьянинъ подобралъ его и привезъ домой.
Донъ-Кихотъ былъ крпкаго сложенія и дня черезъ три совершенно оправился отъ побоевъ.
Но домашніе, экономка и племянница, думали, что все-таки онъ теперь надолго сядетъ дома.
Но Донъ-Кихотъ думалъ какъ разъ наоборотъ. Онъ сдлалъ себ новое копье, купилъ у сосдапомщика щитъ вдвое больше своего и, никому не сказавшись, тайно скрылся изъ дома.
Вмст съ нимъ, тоже тайно отъ жены и дтей, ухалъ одинъ простоватый мужичокъ Санчо-Панчо. Донъ-Кніотъ подговорилъ его поступить къ нему въ оруженосцы… Оруженосцами у рыцарей назывались ихъ слуги. Донъ-Кихотъ не въ одной изъ своихъ книгъ не читалъ, чтобы оруженосцамъ платили жалованье: въ оруженосцахъ при рыцаряхъ состояли обыкновенно люди тоже благороднаго происхожденія. Служили они рыцарямъ изъ одной чести.

0x01 graphic

Вмсто жалованья Донъ-Кихотъ общалъ Санчо, что какъ только онъ завоюетъ какой-нибудь островъ, то сейчасъ же возьметъ себ другого оруженосца, а Санчо сдлаетъ губернаторомъ на остров.
Санчо сначала было вытаращилъ глаза, но потомъ поврилъ. Онъ тоже кое-что слышалъ о странствующихъ рыцаряхъ. Потому онъ разсудилъ такъ: ‘Если баринъ сталъ рыцаремъ, то мало ли что съ нимъ можетъ случиться. Можетъ, онъ даже женится на какой-нибудь королевн,— вотъ теб и сталъ королемъ. А мн ужъ тогда придется быть никакъ не ниже губернатора’.
Донъ-Кихотъ, впрочемъ, посовтовалъ ему лучше пока ничего не говорить дома.
Онъ ему сказалъ:
— Женщины ничего не понимаютъ, а ты, мой другъ Санчо, лучше улизни изъ дома такъ, чтобы тебя никто не видалъ.
Выбрались они изъ деревни поздно вечеромъ и хали всю ночь напролетъ — Донъ-Кихотъ на своемъ Россинант, а Санчо на осл.
Къ утру, только занялась заря, они свернули съ дороги, и прохавъ такъ цликомъ по полю съ версту, увидли десятка два втряныхъ мельницъ.
— Вонъ они!— сказалъ Донъ-Кихотъ.
— Кто?— спросилъ Санчо.
— Великаны — отвтилъ Донъ-Кихотъ.— Ишь, проклятые, какъ размахались руками! Да я имъ сейчасъ покажу… Великанъ, другъ Санчо, очень опасное существо и чмъ меньше ихъ будетъ, тмъ будетъ людямъ легче.
Сказавъ это, онъ пришпорилъ Россинанта и понесся во всю прыть къ мельницамъ.
Санчо закричалъ ему вслдъ:
— Опомнитесь, ваша милость, какіе это великаны? Это втрянки!
Но Донъ-Кихоту, чмъ онъ ближе подъзжалъ къ мельницамъ, тмъ яснй он казались великанами.
Подскакавъ къ одной изъ мельницъ, онъ ударилъ копьемъ въ ея крыло. Въ это время подулъ втерокъ. Донъ-Кихота крыломъ выхватило изъ сдла, подбросило и Россинанта. Копье сломилось, и Донъ-Кихотъ упалъ на землю. Рядомъ съ нимъ грохнулся и Россинантъ.
Донъ-Кихотъ былъ еле живъ. Однако онъ сказалъ Санчо, когда тотъ подъхалъ къ нему:
— Слыхалъ ли ты, Санчо, о волшебник Ферстон? Этотъ волшебникъ, сколько мн извстно изъ моихъ книгъ, еще и не такъ подшучивалъ надъ странствующими рыцарями… Божусь теб, я такъ же хорошо видлъ великановъ, какъ вижу сейчасъ тебя… Будь я проклятъ, если это не Ферстонъ отвелъ мн глаза!
Въ волшебниковъ Санчо врилъ не хуже самого Донъ-Кихота.
Онъ не сталъ спорить, помогъ своему барину ссть въ сдло, и они отправились дальше. Санчо посовтовалъ лучше выбраться опять на дорогу, чмъ рыскать безъ пути по полю…
Можетъ быть, онъ думалъ, что Ферстонъ на дорог не такъ опасенъ, какъ въ чистомъ пол.
Едва только они выбрались на дорогу, изъ-за небольшого пригорка навстрчу имъ выхала карета. Около кареты гарцовали нсколько всадниковъ. Между всадниками Санчо разглядлъ двухъ монаховъ, сидвшихъ на мулахъ.

0x01 graphic

Но Донъ-Кихоту монахи показались совсмъ не монахами.
— Другъ Санчо, — сказалъ онъ,— возможно, что одно изъ этихъ черныхъ чучелъ и есть волшебникъ Ферстонъ. А въ карет, вроятно, сидитъ какая-либо принцесса. Наврное, Ферстонъ съ другимъ волшебникомъ похитилъ ее и везетъ въ свой замокъ. Ну, да, погоди! Вотъ ты сейчасъ увидишь, какъ я съ ними раздлаюсь!
Онъ остановилъ Россинанта и крикнулъ монахамъ:
— Гнусные выходцы изъ подземнаго міра! Освободите сейчасъ же плненныхъ вами принцессъ!
Въ карет, дйствительно, сидла дама. Но она хала сама по себ со своими слугами, а монахи сами по себ.
Монахи вздумали было оправдываться, но ДонъКихотъ не сталъ ихъ слушать.
Съ мечомъ въ рук онъ бросился на того изъ нихъ, который къ нему былъ ближе. Онъ наврное раскроилъ бы голову монаху, если бы тотъ не догадался во-время свалиться со своего мула.
Другой монахъ опрометью поскакалъ въ поле.
Донъ-Кихотъ подъхалъ къ карет и заявилъ дам, что она свободна и можетъ хать куда ей угодно. Дама отъ страха заплакала.
Тогда одинъ изъ ея слугъ крикнулъ Донъ-Кихоту, чтобы онъ убирался прочь. Донъ-Кихотъ замтилъ ему:
— Безумецъ! подумай, съ кмъ ты говоришь и кто ты самъ. Молчи, холопъ!
— А вотъ, я теб покажу, кто я,— закричалъ слуга, выхватилъ изъ кареты подушку, прикрылся ею, какъ щитомъ, и бросился на Донъ-Кихота.
Но Донъ-Кихотъ съ такой силой хватилъ его мечемъ по голов, что не спасла слугу и подушка… Пухъ полетлъ изъ подушки во вс стороны, и слуга свалился съ лошади.
Впрочемъ, онъ былъ живъ.
Донъ-Кихотъ могъ бы тутъ же приколоть его, но вмсто того потребовалъ у дамы только, чтобы слуга, когда выздороветъ, явился бы въ Тобозо и поступилъ-бы въ полное распоряженіе Дульцинеи… Дульцинею Донъ-Кихотъ не забывалъ ни на одну минуту: онъ уже совершенно уврилъ себя, что она прирожденная принцесса, а Тобозо — это ея замокъ.
— Хорошо, хорошо,— сказала дама и приказала кучеру поскорй хать прочь.
Пока Донъ-Кихотъ сражался съ монахами и потомъ съ несчастнымъ слугой, Санчо-Панчо стоялъ на колняхъ и молился.
Онъ говорилъ вслухъ, глядя на небо:
— Господи, даруй побду моему господину и намъ обоимъ потомъ спокойную жизнь. Если красавица, что сидитъ въ карет,— королевская дочь, пусть его милость, мой господинъ, женится на ней и сдлаетъ меня чмъ-нибудь получше оруженосца.
Потомъ, когда все кончилось, Санчо, не вставая съ колнъ, сказалъ Донъ-Кихоту:
— Удостойте, ваша милость, пожаловать мн островъ, завоеванный вами въ этой ужасной битв.
Но Донъ-Кихотъ объяснилъ ему, что въ такихъ битвахъ острововъ не завоевываютъ. Но что придетъ время, когда съ Божіей помощью онъ завоюетъ не одинъ островъ, а десятокъ острововъ.
— Я буду ждать этого времени, хотя бы мн пришлось здить съ вами сто лтъ!— воскликнулъ Санчо.
Они похали дальше.
Сидя на своемъ, осл Санчо раздумывалъ о томъ, монахи ли были люди въ черныхъ мантіяхъ, съ которыми такъ ловко расправился его господинъ, или, на самомъ дл, какіе-нибудь переряженные колдуны? Отъ всего, что онъ видлъ въ одинъ этотъ день, у него тоже ужъ понемногу начиналъ заходить умъ за разумъ.
— Санчо!— окликнулъ его Донъ-Кихотъ.
— Что, ваша милость?
— Въ одной изъ моихъ книгъ я вычиталъ рецептъ, какъ приготовлять одинъ рыцарскій бальзамъ. Вотъ, погоди, я его скоро сдлаю… Когда ты увидишь, что я раненъ или даже меня перерубили пополамъ, ты возьми и спрысни об мои половины. Он сейчасъ же опять срастутся.
Подумавъ немного, Санчо отвтилъ:
— Тогда, лучше, знаете что, ваша милость? Откройте мн аптеку! И не нужно мн никакого острова. Вотъ, посмотрите, какъ мы заживемъ. Я думаю, что такой бальзамъ можно продавать ужъ не какъ не дешевле рубля за пузырекъ!

II.

Разговаривая о подобныхъ вещахъ, Донъ-Кихотъ и Санчо не замтили, какъ наступилъ вечеръ.
Заря померкла.
— Другъ Санчо,— сказалъ Донъ-Кихотъ,— если странствующимъ рыцарямъ не попадалось на пути какого-нибудь замка, ты знаешь гд они ночевали? Они ночевали въ лсу. То же думаю сдлать и я…
Лсъ былъ недалеко.
Черезъ минуту кстати въ лсу засвтился и огонекъ. Они похали на огонекъ и увидли нсколькихъ пастуховъ, сидвшихъ у костра.
Пастухи оказались добрыми людьми и угостили рыцаря и его оруженосца козьимъ мясомъ и домодльнымъ винограднымъ виномъ.
Впрочемъ, вс они, вытаращивъ глаза, смотрли на Донъ-Кихота.
— Голубчики,— сказалъ имъ Донъ-Кихотъ,— вижу, что я вамъ кажусь очень страненъ. Послушайте меня. Я странствуюшій рыцарь. Существуетъ на земл вра въ то, что когда-то люди были вс равны между собою. Не было ни богатыхъ ни бдныхъ. Въ тотъ золотой вкъ всмъ хватало плодовъ земныхъ. Потомъ люди стали враждовать между собою, сильные стали обижать слабыхъ… Странствующіе рыцари для того и существуютъ, чтобы опять возстановить на земл прежнюю правду. Вотъ почему надлъ я эти доспхи и пристегнулъ къ поясу мечъ…
Пастухамъ очень понравилось то, что говорилъ Донъ-Кихотъ. Они обошлись съ нимъ съ большимъ почтеніемъ, настлали для него и Санчо на ночь козьихъ шкуръ, а на утро, когда рыцарь собрался узжать, напихали въ дорожный мшокъ Санчо разной провизіи.
Простившись съ пастухами, Донъ-Кихотъ, по принятому имъ обыкновенію, похалъ опять куда глаза глядятъ. Онъ надялся, что сама судьба приведетъ его какъ разъ туда, гд въ немъ больше всего нуждаются.
Но въ тотъ день ничего особеннаго до самаго полудня съ нимъ не случилось.
Поглядвъ на солнце, Санчо сказалъ:
— Ваша милость… По-моему, сейчасъ самый разъ закусить.
Донъ-Кихотъ сошелъ съ коня и пустилъ его на траву. Пока Санчо развязывалъ мшокъ съ провизіей, Россинантъ отошелъ на порядочное разстояніе.
Въ это время неподалеку показался табунъ муловъ. Россинантъ вздумалъ было поиграть съ мулами, но одинъ изъ погонщиковъ муловъ, не раздумывая долго, ударилъ его по боку дубиной. Погонщиковъ было человкъ двадцать. ДонъКихотъ не попробовалъ даже ихъ сосчитать и, обнаживъ мечъ, бросился на нихъ…
Онъ усплъ, однако, ранить, и довольно-таки тяжело только одного погонщика… Остальные въ ту же минуту сбили его своими дубинами съ ногъ. Они повалили и Санчо и принялись колотить обоихъ. Досталось и несчастному Россинанту… Оставили они Донъ-Кихота лишь тогда, когда онъ потерялъ сознаніе.
Испугавшись, не убили ли они Донъ-Кихота, погонщики собрали своихъ муловъ и убрались поскорй прочь.
Очнувшись, Донъ-Кихотъ сказалъ Санчо:
— Я такъ избитъ, что, кажется, на мн нтъ ни одного живого мста. Санчо, мн необходимо гд-нибудь отлежаться. Нтъ ли здсь поблизости какого-нибудь пріюта?
Сидть верхомъ на кон Донъ-Кихотъ уже не могъ. Санчо кое-какъ взвалилъ его поперекъ сдла на своего осла.
Донъ-Кихотъ стоналъ и охалъ.
Санчо велъ осла за поводъ. Сзади плелся прихрамывая Россинантъ.
Только къ вечеру добрались они до постоялаго двора.
— Пріхали,— сказалъ Санчо.
А Донъ-Кихотъ прошепталъ:
— Слава теб, Господи! Вотъ и замокъ, гд меня ужъ непремнно примутъ по-рыцарски.
Когда Санчо ввелъ своего господина въ избу, хозяинъ постоялаго двора спросилъ:
— Гд это васъ такъ отдлали?
— Насъ никто и нигд не отдлывалъ,— отвтилъ Санчо,— а мы съ моимъ бариномъ скатились впотьмахъ съ горы.
Потомъ онъ попросилъ хозяйскую дочь помочь ему раздть Донъ-Кихота.
Хозяйская дочь была такъ же мало похожа на принцессу, какъ ея отецъ на короля или императора. Но Донъ-Кихотъ уже забралъ себ въ голову, что они съ Санчо попали не иначе какъ къ какому-нибудь знатному рыцарю.

0x01 graphic

Онъ шепнулъ Санчо:
— Будь повжливй съ этой дамой, а если она кажется теб не такой, какова на самомъ дл, не забывай, что это можетъ быть опять продлка волшебника Ферстона.
Постоялый дворъ былъ набитъ биткомъ прозжими. Мсто для рыцаря и его оруженосца нашлось только на сновал.
Тамъ имъ постлали постель и ушли, дивясь, что это за люди. Санчо съ самаго начала объяснилъ хозяину, что его баринъ — странствующій рыцарь, побдитель волшебника Ферстона и одного иностраннаго рыцаря съ пуховымъ щитомъ. Хозяинъ, выслушавъ его, вылупилъ глаза, однако, обошелся и съ Санчо и съ Донъ-Кихотомъ очень вжливо. Отъ этого вжливаго обращенія ужъ и самому Санчо стало казаться, что они и впрямь съ бариномъ въ гостяхъ у какого-нибудь графа или князя.
Лежа на сн, онъ сказалъ Донъ-Кихоту:
— Ваша милость, я думаю, что это проклятый Ферстонъ подсовываетъ мн подъ бока какіе-то сучья…
— Терпи, другъ Санчо, — отвтилъ Донъ-Кихотъ.— Впрочемъ, изъ моихъ книгъ я знаю одно заклинаніе противъ нечистой силы и попробую сейчасъ его прочесть.
На сновал еще раньше ихъ устроился на ночлегъ одинъ торговецъ. Когда Донъ-Кихотъ сталъ бормотать свое заклинаніе, торговецъ проснулся. Подумавъ, что это домовой, онъ вскочилъ, нащупалъ впотьмахъ Донъ-Кихота и сталъ колотить его… Санчо бросился на помощь. На шумъ прибжалъ хозяинъ, потомъ его кухарка, и началась общая потасовка. Дрались въ полной темнот, и никто не зналъ, по чьей голов или спин приходятся его кулаки.
Затмъ на сновалъ взобрался ночевавшій внизу подъ сараемъ стражникъ. Стражникъ сталъ кричать, что заарестуетъ всхъ, и виновныхъ и правыхъ.
Хозяинъ, кухарка и торговецъ бросились съ сновала мимо стражника.
Только тогда стражникъ догадался зажечь фонарь. Но на сновал остались только Донъ-Кихотъ и Санчо-Панчо.
Донъ-Кихотъ лежалъ какъ мертвый.
Стражникъ нагнулся надъ нимъ и спросилъ:
— Живъ ты что ли?..
— Болванъ!— отвтилъ Донъ-Кихотъ, хотя языкъ у него плохо ворочался,— болванъ, какъ смешь ты такъ разговаривать со мною?
Стражникъ уже и тмъ былъ раздосадованъ, что его разбудили среди ночи. Схвативъ съ полу оставленную торговцемъ оловянную кружку, онъ пустилъ ее прямо въ голову несчастнаго рыцаря. Посл этого Донъ-Кихотъ ужъ не могъ сказать ни слова. А стражникъ, подумавъ, что убилъ его кружкой на-смерть, погасилъ фонарь и поторопился убраться съ чердака…
Донъ-Кихотъ долго не могъ притти въ себя, а когда, наконецъ, опамятовался сказалъ:
— Теперь, Санчо, какъ разъ время сварить волшебный бальзамъ, рецептъ котораго я знаю. Пойдемъ на кухню.
Бальзамъ-то онъ, дйствительно, сварилъ. Все, что было нужно для этого волшебнаго бальзама, нашлось у хозяина: вино, лампадное масло, соль и размаринъ… Но когда Донъ-Кихотъ выпилъ этой смси, съ нимъ началась такая рвота, что онъ простоналъ:

0x01 graphic

— Ой, Санчо, мн кажется, что меня всего выворачиваетъ наизнанку…
Затмъ его бросило въ потъ. Онъ попросилъ Санчо укрыть его потеплй и почти сейчасъ же отъ слабости и отъ усталости уснулъ.
На утро Донъ-Кихотъ поднялся, хоть и весь въ синякахъ, но достаточно бодрымъ… Помогъ ему, конечно, не бальзамъ, а то, что онъ пропотлъ за ночь и выспался. Теперь и Санчо ршилъ попробовать бальзама… Но желудокъ у него былъ, вроятно, слабе, чмъ у Донъ-Кихота. Притомъ же онъ и бальзама не пожаллъ.
О томъ, что было съ нимъ посл пріема бальзама, лучше не говорить: онъ едва не отдалъ Богу душу.
Затмъ они собрались узжать.
Хозяинъ спросилъ за постой. Но Донъ-Кихотъ отвтилъ:
— Гд это видано, чтобы благородный рыцарь спрашивалъ съ своего гостя деньги! Вы бы лучше побрызгали святой водой въ той опочивальн, гд я ночевалъ: увряю васъ, вашъ замокъ полонъ волшебниковъ и колдуновъ. Они не только кололи насъ въ бока сучьями, но еще и исколотили порядкомъ.
Слушая его, хозяинъ не зналъ, что подумать. Наконецъ, ршивъ, что какъ самъ рыцарь, такъ и его оруженосецъ, люди помшанные, не сталъ съ ними связываться…
Посл ночевки на постояломъ двор Санчо и Донъ-Кихотъ нсколько дней проблуждали въ разныхъ мстахъ, никого не встртивъ. Оба чувствовали себя не совсмъ хорошо и отводили душу въ разговорахъ о томъ, что когда-нибудь имъ удастся поймать хоть одного волшебника, вымазать его въ дегт, вывалять въ перьяхъ и, вообще, напотшиться надъ нимъ въ свое удовольствіе.

0x01 graphic

На пятый или на шестой день съ Донъ-Кихотомъ случилась исторія, очень похожая на вс случавшіяся съ нимъ и раньше.
Онъ принялъ стадо барановъ за дв воюющія между собой арміи, напалъ на ту армію, которая казалась ему полчищами злыхъ варваровъ, и за это былъ избитъ пастухами до полусмерти.
Эту неудачу онъ опять объяснилъ происками волшебниковъ.
Со слезами на глазахъ Санчо озирался по сторонамъ и кричалъ:
— Да покажите мн хоть парочку этихъ проклятыхъ колдуновъ! Вдь такъ мы не завоюемъ никогда не только острова, но даже и какой-нибудь мало-мальски сносной деревушки! О, будь они прокляты!
Онъ и плакалъ и скрежеталъ зубами, сжимая кулаки.
Но Донъ-Кихотъ отвчалъ ему спокойно:
— Погоди, другъ Санчо: вдь наши похожденія только что начались…
Разъ на большой дорог они встртили цырюльника. Накрапывалъ дождь и цырюльникъ надлъ на голову сверхъ шапки мдный тазъ.
Донъ-Кихотъ сейчасъ принялъ цырюльника за рыцаря, а его тазъ за золотой шлемъ.
— Я даже знаю, чей это шлемъ, — сказалъ онъ Санчо.— Это шлемъ знаменитаго рыцаря Мамбрена. Насколько мн извстно изъ моихъ книгъ, одинъ недостойный рыцарь укралъ его, когда Мамбренъ спалъ.

0x01 graphic

— Ваша милость,— сказалъ Санчо,— какой же это рыцарь? По-моему, это деревенскій цырюльникъ. Онъ здилъ къ кому-нибудь пускать кровь или брить бороду. Для этого съ нимъ и тазъ.
— Дуракъ!— закричалъ Донъ-Кихотъ,— кто же носитъ тазъ на голов? И посмотри какой благородный конь подъ этимъ рыцаремъ!
Цырюльникъ халъ верхомъ на осл. Но съ Донъ-Кихотомъ опять уже начался его сумасшедшій бредъ. Гоголемъ налетлъ онъ на цырюльника и крикнулъ:
— Слзай, негодный воръ, съ коня и отдай мн шлемъ!
Цырюльникъ съ перепуга не сталъ даже много разговаривать, поскорй соскочилъ съ осла и бросился бжать.
Про Донъ-Кихота и безъ того можно было сказать, что его рыцарскіе доспхи — какъ воротникъ отъ шубы. Когда же онъ сверху своего избитаго и исковерканнаго шлема надлъ еще тазъ, то даже Санчо едва не свалился съ сдла отъ хохота.
Но Донъ-Кихотъ сказалъ ему:
— Санчо, не смйся надъ тмъ, чего ты не понимаешь. Увряю тебя: то, что ты сейчасъ видлъ на моей голов, было когда-то шлемомъ Мамбрена. Всего врне, что рыцарь, укравшій шлемъ, отломилъ отъ него половину и продалъ ее. Оттого онъ и сталъ такой. Что бы ты тамъ не говорилъ, я его буду носить. Вотъ теб и все, ты еще не знаешь, какое могущество заключается въ этомъ шлем.
Санчо пересталъ смяться. Слушая своего барина, онъ думалъ:
— А не правы-ли т люди, которые называютъ его сумасшедшимъ? Или, дйствительно, и мн и ему какой-либо волшебникъ все время отводитъ глаза? Но тогда почему же этотъ оселъ цырюльника, котораго онъ называетъ конемъ, мн представляется все-таки осломъ?
Оселъ цырюльника былъ въ очень хорошей сбру и много лучше, чмъ оселъ Санчо.
— Ваша милость,— сказалъ онъ, — разршите мн взять эту скотину, пусть она мулъ или лошадь — мн все равно.
— Нтъ,— отвтилъ Донъ-Кихотъ,— ни въ одномъ рыцарскомъ устав я не читалъ, чтобы оруженосцы пользовались конемъ рыцаря, побжденнаго ихъ господиномъ. Коня оставь въ поко. А вотъ, сбрую съ него можешь взять.
Санчо былъ и этому радъ.
Увидвъ осла Санчо въ новой сбру, ДонъКихотъ замтилъ:
— Погоди, Санчо! Вотъ уже у меня есть шлемъ Мамбрена, а у тебя сбруя коня, на котораго, вроятно, не постыдился бы ссть самъ Мамбренъ. Понимаю, что ты доволенъ. но какъ же ты будешь доволенъ, когда я сдлаю тебя губернаторомъ или вице-королемъ!
Завоевать какое-нибудь королевство казалось ему теперь уже совсмъ пустяковымъ дломъ.
Вроятно, то же самое думалъ и Санчо, потому что онъ сказалъ:
— Сбруя, ваша милость, дйствительно, хоть куда… По правд сказать, вдь и то — для чего такая сбруя цырюльнику? Знаете, что: чмъ намъ путаться тутъ, поступимъ-ка съ вами на службу къ какому-нибудь императору… Ей Богу я сумю прохаться рядомъ съ вами на моемъ осл, такъ что вамъ не будетъ стыдно. Подемте, чего тутъ толковать, ваша милость, ужъ вы сами знаете въ какое королевство!
— Это еще успется, — отвтилъ Донъ-Кихотъ.— Намъ сначала нужно сдлать нчто такое, чтобы про насъ прошла слава.
— Пожалуй, и такъ,— согласился Санчо,— ужъ я знаю: вы отчаянная голова, и вамъ ничего не стоитъ выкинуть что-нибудь, что никому во сн никогда не снилось. Мн и то кажется, что все, что ни свершается съ нами,— длается все равно какъ во сн. И я такъ и жду, что вотъ-вотъ проснусь у себя на полатяхъ. Не медлите же, ваша милость, продлайте что-нибудь, чтобы намъ было не совстно явиться къ королю.
Донъ-Кихотъ искалъ славы, а слава — его. Давно ужъ сказано: ‘на ловца и зврь бжитъ’.
На другой же день посл исторіи съ цырюльникомъ случилось вотъ что.
Прозжая большой дорогой, Донъ-Кихотъ и Санчо нагнали партію каторжниковъ. Каторжниковъ вели подъ сильнымъ конвоемъ, и вс они были закованы въ цпи.
— Санчо — воскликнулъ Донъ-Кихотъ,— уставы рыцарства велятъ мн препятствовать всякому насилію… Я не могу слышать звона этихъ цпей, какъ не могу видть плачущаго человка…
Съ позволенія конвойныхъ онъ сталъ, разспрашивать каторжниковъ, за что ихъ осудили? Они отвчали такъ, что ихъ трудно было понять. Впрочемъ, въ конц-концовъ, выходило, что вс они невиновны и кротки, какъ ягнята.
— Если они такіе, за какихъ выдаю
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека