Доктор умалишенных женщин, Монтепен Ксавье Де, Год: 1879 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 802 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

КСАВЬЕ ДЕ-МОНТЕПЭНЪ.

ДОКТОРЪ УМАЛИШЕННЫХЪ ЖЕНЩИНЪ.

РОМАНЪ.

ИЗДАНІЕ РЕДАКЦІИ ЖУРНАЛА ‘ПРИРОДА И ЛЮДИ’.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ТИПОГРАФІЯ ТОВАРИЩЕСТВА ‘ОБЩЕСТВЕННАЯ ПОЛЬЗА’,Большая Подъяческая, д. No 39.
1879.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ОТЕЛЬ БОЛЬШАГО ОЛЕНЯ.

I.

10-го мая 1874 года, въ числ путешественниковъ, которыхъ экстренный поздъ мчалъ изъ Марселя въ Парижъ, въ спальномъ вагон сидли пожилой господинъ и молодая женщина.

Первому казалось было немного боле шестидесяти лтъ, а второй — едва-ли тридцать пять.

У господина, высокаго и худощаваго, но могучаго сложенія, съ благородною осанкою, настоящаго джентльмена, какъ говорятъ англичане, изъ подъ шапки туриста виднлись очень коротко остриженные волосы съ просдью.

Длинные, почти блыя баки обрамливали симпатичное лицо съ правильными чертами.

На его клтчатомъ суконномъ свит перекрещивались два лакированные кожаные ремня, на одномъ изъ нихъ висла дорожная, черная шагреневая сумка съ секретнымъ замкомъ, а на другомъ — огромный двойной бинокль, въ коричневомъ сафьянномъ футляр.

Молодая женщина, стройная и нжнаго сложенія, скоре миловидная и граціозная, чмъ красивая, была закутана въ широкую шубу, опушенную дорогимъ канадскимъ мхомъ.

Она положила на плечо спутника свою голову съ чудными свтлорусыми волосами, которые были въ безпорядк. Лицо ея было подернуто болзненною матовою блдностью. Широкіе коричневые круги подъ темноголубыми глазами придавали имъ печальное выраженіе. Взглядъ ея то вспыхивалъ, то угасалъ. Маленькія ручки почти постоянно дрожали.

Мы вскор короче познакомимся съ этими двумя лицами, играющими важную роль въ нашемъ разсказ, пока-же намъ достаточно знать, что въ паспорт этого господина стояло слдующее: ‘Маркизъ Деларивьеръ, французскій подданный, банкиръ, живущій въ Нью-Іорк, путешествуетъ съ женою’.

Слабый стонъ вырвался изъ устъ госпожи Деларивьеръ и нервная дрожь пробжала по всему ея тлу.

Банкиръ проворно схватилъ маленькія ручки жены и началъ пожимать съ безконечною нжностью, устремивъ тревожный взглядъ на ея кроткое блдное лицо.

— Жанна… Милая Жанна, ты страдаешь? спросилъ онъ.

— Нтъ, мой другъ…. нтъ, увряю тебя…. отвчала молодая женщина слабымъ, но чрезвычайно гармоничнымъ голосомъ.

— Я хотлъ-бы врить теб, но это не возможно. Отчего ты такъ блдна? Отчего у тебя такіе горячія руки? У тебя лихорадка… Я вижу….

— Можетъ бытъ небольшая лихорадка…. Но ты напрасно тревожишься. Нсколько часовъ отдыха и одинъ поцлуй нашей дочери — и это пройдетъ. Я буду такъ же здорова и сильна, какъ и была. Скоро-ли увидимъ мы нашу Эдмею?

— Еще сегодня, потому что теперь уже за полночь.

Госпожа Деларивьеръ встала.

— Ну такъ я сегодня-же буду здорова, отвчала она, улыбаясь.

— Я надюсь, я увренъ въ этомъ, сказалъ банкиръ. Но все-таки жалю, что былъ такъ слабъ, что огласился сдлать по твоему.

— Я не понимаю тебя, проговорила молодая женщина.

— Очень просто…. Мн надо-бы было заставить тебя отдохнуть дня два въ Марсели. Двое сутокъ скоро-бы прошли: вдь всего только сорокъ восемь часовъ, и тогда ты была бы здорова, а я не тревожился-бы.

— Тревожиться изъ-за легкаго нездоровья, виною котораго усталость — чистое безуміе! вскричала молодая женщина.

— Да, безуміе. Но что же длать, если я тебя такъ люблю. Когда дло идетъ о теб и я подумаю о томъ, что ты можешь подвергнуться опасности, то теряю разсудокъ.

— Ну такъ успокойся. Положимъ, что я больна,— хотя я этого никакъ не допускаю, но ты знаешь, что исцленіе близко. Мн уже лучше теперь и хочется спать. Я усну.

Сильное утомленіе молодой женщины было естественно, и мы объяснимъ въ нсколькихъ словахъ причину его.

Морисъ Деларивьеръ, французъ, родившійся въ Париж, семнадцать лтъ тому переселился въ Америку, вслдствіе обстоятельствъ, съ которыми мы познакомимся впослдствіи, и основалъ въ Нью-Іорк банкирскую контору, процвтавшую свыше ожиданій.

У г. Деларивьера была шестнадцати-лтняя дочь, родившаяся въ Америк, но которой онъ хотлъ дать совершенно французское воспитаніе. Вслдствіе этого, не смотря на то, что госпож Деларивьеръ была тяжела разлука съ дочерью, Эдмея, съ семилтняго возраста жила въ одномъ изъ лучшихъ пансіоновъ въ окрестностяхъ Парижа. Поспшимъ прибавить, что родители навщали ее черезъ каждые два года.

Въ этотъ годъ банкиръ хотлъ продать свою контору какому-нибудь капиталисту и оставить дла, чтобы мирно наслаждаться своимъ богатствомъ.

Въ виду предполагаемой ликвидаціи, онъ хотлъ воспользоваться своею поздкою, чтобъ самому свести счеты съ различными банками, съ которыми имлъ дла.

Прибывъ изъ Нью-Іорка, онъ высадился въ Портсмут и отправился въ Лондонъ, гд получилъ отъ своего корреспондента на два милліона ассигновокъ, по которымъ должны были уплатить ему въ Париж. Оттуда прохалъ онъ на пароход въ Лиссабонъ, затмъ въ Кадиксъ, въ Гибралтаръ, въ Валенцію, въ Барцелону и наконецъ въ Марсель.

Это путешествіе было слишкомъ утомительно для женщины слабаго и нервнаго сложенія, и госпожа Деларивьеръ пріхала въ Марсель совсмъ больная.

Мужъ предложилъ ей остановиться въ этомъ город, чтобы поправиться и собраться съ силами, но она отказалась, такъ какъ нетерпливо желала видть свою дочь. Ей во что-бы ни стало хотлось хать, но она слишкомъ понадялась если не на свою энергію, то на свои силы.

Сильная усталость причинила лихорадку, которая становилась все упорне.

На пути изъ Марсели въ Ліонъ ее дотого измучилъ стукъ и трескъ экстреннаго позда, что съ нею случился родъ разслабленія, которое мужъ ея принялъ за сонъ.

Въ Ліон поздъ остановился на двадцать минутъ. Рзкій переходъ отъ движенія въ неподвижности вывелъ Жанну изъ лихорадочнаго забытья и она открыла глаза.

— Не хочешь-ли скушать чего нибудь? спросилъ г. Деларивьеръ.

— Благодарю, мой другъ, я не голодна, отвчала она.

— Не хочешь-ли хоть бульону? Я велю подать теб, продолжалъ банкиръ.

Жанна покачала головой.

— Бульонъ изъ буфета не соблазняетъ меня, отвчала она, пытаясь улыбнуться.

— Надо же теб однако подкрпить силы.

— Такъ дай мн немножко испанскаго вина. Оно подкрпитъ меня до Дижона, а тамъ я попробую пойти въ буфетъ.

— Лучше-ли теб?

— Да, гораздо лучше. Морское путешествіе измучило меня. Мн кажется, что на желзной дорог я отдыхаю.

— Дай Богъ!

Г. Деларивьеръ открылъ одинъ изъ чемодановъ, помщенныхъ въ стк отдленія, и вынулъ изъ него бутылку, обшитую бурою кожею, на которой былъ надть серебряный чеканный стаканчикъ.

Онъ налилъ въ него хереса, каждая капля котораго, падая, сверкала, какъ жидкое золото.

Жанна медленно выпила этотъ укрпляющій напитокъ, и ея блдныя щеки тотчасъ-же окрасились легкимъ румянцемъ.

— Ахъ, какъ оно подкрпляетъ, проговорила она…. Это жизнь…. Я точно воскресла…. Мы отлично сдлали, что не остановились.

— Ты хотла хать, отвчалъ банкиръ, а я согласился, какъ и всегда. Но гораздо было-бы благоразумне, еслибы мы поступили, какъ я желалъ и о чемъ умолялъ тебя. Ты прибыла-бы на пакетбот въ нсколько часовъ изъ Портсмута въ Гавръ. Благодаря приморскимъ желзнодорожнымъ поздамъ, Гавръ настоящее предмстье Парижа, и ты давно-бы ужъ была здорова и счастлива въ Париж подл нашей дочери.

— Правда, мой другъ, но….

— Но что?

— Но въ такомъ случа пришлось-бы разстаться съ тобою, а мн этого не хотлось. Мы хорошо сдлали, потому что уже приближаемся къ цли…. Мы не разлучались ни на одинъ часъ. Что за бда небольшая усталость въ сравненіи съ такимъ результатомъ.

— Милая… дорогая жена, проговорилъ г. Деларивьеръ, обнявъ Жанну и цлуя ее въ лобъ и въ голову.

Экстренный поздъ снова тронулся въ путь и несся къ Парижу съ быстротою шестидесяти километровъ въ часъ.

Молодая женщина снова впала въ забытье и казалась спящею.

Въ Дижон г. Деларивьеръ разбудилъ ее.

— Ты общала чего нибудь покушать здсь, моя милая, сказалъ онъ. Сдержи-же общаніе….

— Мн хотлось-бы сдержать его, но я чувствую, что это невозможно, отвчала она… Мой желудокъ отказывается отъ малйшей пищи…. Притомъ-же мн ничего не надо кром сна….

Лихорадка усилилась, и госпожа Деларивьеръ впала еще въ боле тяжелое безпамятство.

Банкиръ не настаивалъ и слдилъ съ испугомъ за усиливающейся болзнью.

II.

Молодая женщина, не смотря на то, что была погружена почти въ летаргическое состояніе, сильно страдала. Въ этомъ невозможно было сомнваться. Изъ ея полуразкрытаго рта вырывались слабые стоны, мокрые пряди волосъ прильнули къ покрытому потомъ лбу опущенныя вки трепетали, какъ крылья бабочки, готовой вспорхнуть.

Такъ прошло около часа. Затмъ госпожа Деларивьеръ попыталась приподняться и начала искать рукою портьеры.

Нельзя было ошибиться въ значеніи этого жеста.

Жанна дышала съ трудомъ и хотла опустить стекло въ окн.

Банкиръ понялъ ея желаніе и поспшилъ исполнить его. Въ окно пахнулъ рзкій, холодный воздухъ.

Госпожа Деларивьеръ начала вдыхать его съ наслажденіемъ, но вскор лицо ея покрылось страшною блдностью. Она съ глухимъ стономъ схватилась за лобъ и упала навзничь на грудь мужа.

Она лишилась чувствъ.

— Боже мой! вскричалъ банкиръ, какъ будто кто нибудь могъ слышать его. Она въ обморок! Что длать!

Въ самомъ дл положеніе было затруднительное.

Г. Деларивьеръ вообразилъ, что жена его умираетъ, и совершенно потерялъ голову. Онъ былъ неопытенъ въ отношеніи больныхъ и не зналъ на что ршиться..

Но мысль о грозящей опасности возвратила ему отчасти хладнокровіе. Онъ досталъ изъ чемодана хрустальный флакончикъ съ крпкимъ англійскимъ спиртомъ и поднесъ его къ носу жены.

Спиртъ почти тотчасъ-же произвелъ свое дйствіе.

Госпожа Деларивьеръ слегка пошевельнулась, глубоко вздохнула два или три раза открыла глаза и пришла въ себя.

— Я думала, что умираю, сказала она, не отдавая себ отчета въ томъ, что говоритъ.

— Жанна, дорогая моя! проговорилъ банкиръ, обнявъ ее обими руками, ты напрасно борешься съ болзнью, твои страданія сильне твоей энергіи.

— Это правда… голова у меня точно сжата въ желзныхъ тискахъ… Я горю, но въ то же время дрожу отъ холода. На груди у меня такая тяжесть, что мн какъ будто мало воздуха…

— Теб невозможно хать дальше въ такомъ ужасномъ положеніи, сказалъ съ живостью г. Деларивьеръ.

— Что ты хочешь сказать этимъ?

— То, что при первой остановк позда мы оставимъ его….

— Оставить поздъ! вскричала молодая женщина, вдругъ оживляясь. Ты говоришь это серьезно?

— Конечно. Мы поступимъ теперь такъ, какъ намъ слдовало-бы поступить до отъзда изъ Марсели…. Твоя слабость и нездоровье увеличиваются. Теб необходимо нуженъ отдыхъ.

— Полно, ты шутишь! возразила съ живостью госпожа Деларивьеръ,— правда, что я нездорова, но моя болзнь слдствіе усталости, а усталость неизбжна. Вдь мы только въ нсколькихъ часахъ отъ Парижа, я ни за что не согласна остановиться. Вотъ видишь мн ужь и лучше. Я почти совсмъ здорова. Мысль, что я съ каждою минутою все ближе къ дочери — для меня самое лучшее лекарство. Взгляни на меня… разв я похожа на больную?

Молодая женщина повернула къ мужу свое кроткое улыбающееся лицо, которое сильно измнилось, не смотря на ея геройскія усилія скрыть страданія.

— Ты хочешь успокоить меня, милая Жанна, проговорилъ г. Деларивьеръ, съ трудомъ удерживая слезы.

— Нтъ, клянусь теб, я чувствую себя почти совсмъ хорошо.

Она говорила правду. За сильнымъ припадкомъ послдовало относительное облегченіе.

— Поговоримъ объ Эдме. Вдь ты ршился, мы возьмемъ изъ пансіона нашу милую двочку?

— Конечно, такъ какъ ея воспитаніе окончено.

— И повеземъ ее съ собою въ Нью-Іоркъ?

— Вдь ты хочешь этого?

— Ты знаешь что я всею душою желаю не разставаться больше съ дочерью, но мн хотлось-бы также остаться на моей родин…

— Да, я знаю, что это твоя мечта поселиться во Франціи, въ Париж.

— Или въ его окрестностяхъ. Въ нихъ есть очень красивыя имнья, гд Эдмея скоро стала-бы настоящею парижанкою.

— Твоя мечта осуществится, я общаю теб.

— А скоро-ли? весело спросила г. Деларивьеръ.

— Раньше года.

— Годъ! какъ это долго, произнесла со вздохомъ молодая женщина.

— Конечно такъ. Но вдь ты знаешь, что мы должны еще разъ возвратиться въ Нью-Іоркъ, окончить какъ слдуетъ ликвидацію конторы и въ особенности, чтобы совершить священный актъ, который, благодаря Бога, теперь возможенъ и будетъ справедливою, хотя и запоздавшею наградою за твою любовь и преданность.

Жанна опустила глаза, какъ молодая двушка. По щекамъ ея разлилась яркая краска, но она ничего не отвтила.

Наступило непродолжительное молчаніе. Банкиръ первый нарушилъ его.

— Ты будешь счастлива тогда, неправда-ли? сказалъ онъ.

— О да! очень. Такъ счастлива, что даже не знаю чмъ заслужила такое счастье.

— Тмъ, что ты самая совершенная изъ женъ и лучшая изъ матерей.

Госпожа Деларивьеръ хотла что-то отвчать, но слова замерли на ея губахъ отъ нервнаго трепета, пробжавшаго по ней съ головы до ногъ.

Она закуталась въ шубу, которую передъ тмъ откинула.

— Мн холодно, пробормотала она едва внятнымъ голосомъ, очень холодно.

— Не поднять-ли стекло?

— Да, пожалуйста.

Г. Деларивьеръ поспшилъ поднять стекло.

— Какъ ты себя чувствуешь теперь? спросилъ онъ.

— Не знаю. Голова горитъ, а всей мн холодно. Каждое сотрясеніе позда отдается у меня въ мозгу, мн кажется, что у меня хотятъ лопнуть жилы въ вискахъ…

— Облокотись на меня, моя дорогая, я согрю тебя въ моихъ объятіяхъ.

И молодая женщина, какъ раненая птичка, опустила голову на грудь мужа, который чувствовалъ, какъ она горла и вмст съ тмъ дрожала.

Лихорадка усилилась дотого, что становилась опасною, и банкиромъ овладло мрачное безпокойство.

Съ каждой минутою Жанн длалось хуже, порывистое дыханіе вылетало со свистомъ изъ ея груди.

Поздъ мчался чрезвычайно быстро, останавливаясь только на главныхъ станціяхъ.

Г. Деларивьеръ слышалъ какъ называли постепенно:

Лошъ, Тоннеръ, Ларошъ, Монтро.

Было три часа утра.

Еще полтора часа — и поздъ остановится у Парижской станціи.

Первый свтъ утренней зари выдлялся на горизонт блдною полосою. На сромъ фон неба уже обрисовывались холмы, деревья, телеграфные столбы и снова исчезали подъ густыми облаками дыма, извергаемаго локомотивомъ.

Вдругъ Жанна глубоко вздохнула, затмъ вздрогнула, какъ будто отъ дйствія электричества, и наконецъ осталась неподвижна.

Г. Деларивьеръ съ ужасомъ взглянулъ на лицо жены и затрепеталъ въ свою очередь,

Широко раскрытые глаза ея были безсознательно устремлены на одну точку, губы блы и она, казалось, перестала дышать.

Въ самую эту минуту поздъ началъ умрять быстроту и раздались восклицанія.

Мельнъ…. Мельнъ….

Г. Деларивьеръ чувствовавшій что теряетъ голову, отворилъ дверь купэ и закричалъ изо всхъ силъ:

— Помогите! помогите!

Служащіе при позд подбжали къ купэ, изъ котораго раздавались крики.

— Что случилось? спросилъ начальникъ позда, вскочивъ на подножку.

— Жена моя умираетъ, отвчалъ банкиръ. Надо чтобы кто нибудь помогъ мн перенести ее въ вокзалъ. Я остаюсь здсь. Нельзя хать дальше, когда она въ такомъ положеніи.

— Мы сейчасъ перенесемъ ее, отвчалъ начальникъ позда.

Станціонные сторожа, начальникъ позда и его помощникъ — вс бросились къ отворенному купэ. Многіе путешественники, пробужденные этимъ драматическимъ происшествіемъ, столпились вокругъ него.

III.

Начальникъ позда былъ очень обязательный человкъ, одаренный необычайною силою. Онъ взялъ на руки безчувственную госпожу Деларивьеръ и снесъ одинъ въ контору станціоннаго смотрителя, гд очень осторожно посадилъ въ большое кресло.

Одинъ изъ артельщиковъ послдовалъ за нимъ, неся чемоданъ, одяла и мелкія вещи, принадлежавшія путешественникамъ и находившіяся въ купэ.

— Невозможно, милостивый государь, выгрузить здсь вашъ багажъ, мы должны спшить, сказалъ начальникъ позда банкиру.

— Такъ велите выгрузить въ Париж, отвчалъ послдній, и оставить на сохраненіе на станціи. Меня зовутъ Морисъ Деларивьеръ: на всхъ тюкахъ, есть металлическія пластинки съ моимъ именемъ. У меня пять тюковъ, вотъ списокъ.

— Будетъ исполнено.

— Я вамъ чрезвычайно обязанъ.

Черезъ дв секунды посл этого разговора, поздъ помчался на всхъ парахъ, такъ какъ опоздалъ почти на десять минутъ.

Молодая женщина, лежавшая безъ чувствъ, не могла оставаться на станціи, куда ее помстили на время. Но въ такой ранній часъ на станціи не было ни одной кареты.

Станціонный смотритель приказалъ одному изъ своихъ подчиненныхъ нанять хоть какую нибудь колымагу у ближайшаго извощика.

— Я возвращусь черезъ двадцать минутъ или черезъ полчаса…. отвчалъ подчиненный.

Жанна не обнаруживала никакихъ признаковъ жизни. Г. Деларивьеръ, стоя на колнахъ подл нея, держалъ ея похолодвшія руки въ своихъ и, устремивъ глаза на ея кроткое, страшно блдное лицо, наблюдалъ не пробжитъ ли хотя малйшее содроганіе по вкамъ или губамъ. Но оно было неподвижно, какъ мраморъ.

Крупныя слезы одна за другою катились по щекамъ банкира, но онъ не замчалъ этого.

Время шло.

Посланный возвратился, нанявъ одинъ изъ тхъ диковинныхъ экипажей, которые встрчаются еще иногда въ провинціи. То была небольшая коляска, существовавшая уже лтъ шестьдесятъ, съ кожаными занавсками, подымавшимися на заржаввшихъ прутьяхъ, и запряженная жалкою, такою же сухопарою клячею, какъ знаменитый конь Донъ-Кихота.

Г. Деларивьеръ, съ помощью станціоннаго смотрителя, посадилъ или, скоре, положилъ больную на заднюю скамейку и окуталъ одялами, чтобы защитить отъ рзкаго утренняго воздуха.

— Куда везти васъ, буржуа? спросилъ извощикъ въ блуз и мягкой шляп.

— Не знаю…. отвчалъ банкиръ, Мёльнъ незнакомъ мн и я не могу указать ни на одинъ отель.

И онъ обернулся къ станціонному смотрителю.

— Я рекомендую вамъ Отелъ Большаго-Оленя, сказалъ послдній. Онъ самый лучшій въ город, по крайней мр считается такимъ.

— Такъ позжайте въ отель Большаго-Оленя, только тише, чтобы избжать сотрясенія и толчковъ.

— Будьте спокойны, буржуа, мы подемъ потихоньку. Къ тому же, коляска на лежачихъ рессорахъ.

Г. Деларивьеръ дружески пожалъ руку станціонному смотрителю, далъ золотую монету артельщику и слъ въ колымагу противъ Жанны.

Отъ станціи до города было недалеко и какъ ни медленно халъ извощикъ, но вскор остановился на площади Санъ-Жанъ, передъ отелемъ Большаго-Оленя.

Банкиръ вышелъ изъ колымаги, и съ перваго взгляда увидлъ, что отель былъ дйствительно хорошій, одинъ изъ тхъ провинціальныхъ отелей, содержимыхъ добросовстно, въ которыхъ можно найти вс удобства.

Было уже совсмъ свтло.

Служанки отеля отворили окна и принялись все мыть и выколачивать съ фламандскою опрятностью.

На большомъ двор конюхи чистили лошадей и мыли кабріолеты и телжки.

Когда колымага остановилась, изъ двери отеля выбжала молодая, живая двушка съ умными глазами и блыми зубами, и бросилась отворять дверцу экипажа.

— Поскоре комнату, моя милая, и самую лучшую во всемъ отел, сказалъ банкиръ.

— Вы одни, сударь? спросила двушка.

— Нтъ, со мною больная, которой необходимъ вашъ уходъ.

— Къ вашимъ услугамъ, сударь. Первый номеръ занятъ однимъ русскимъ, но у меня есть во второмъ этаж номеръ въ дв комнаты, окна которыхъ выходятъ на площадь. Каждая комната о двухъ окнахъ. Годится ли это вамъ?

— Годится. Приготовьте комнаты.

— Постели совсмъ готовы.

— Такъ позовите кого нибудь, кто помогъ бы мн перенести жену, потому что она въ обморок.

— Ахъ, бдняжка!— Я сама помогу вамъ, сударь, я сильна.

— И какъ можно скоре пошлите за докторомъ.

— Тіэнета! крикнула молодая двушка другой служанк, которая стояла на порог и съ любопытствомъ смотрла на эту сцену,— сбгай за докторомъ, да смотри живо и приведи его. Скажи ему, что время не терпитъ.

— Сейчасъ, Роза, отвчала послушно Тіэнета, и пустилась въ путь бгомъ.

— Теперь, сударь, сказала Роза банкиру, если вамъ угодно, то мы можемъ нести большую.

Г. Деларивьеръ щедро заплатилъ сельскому возниц, и черезъ нсколько минутъ Жанна, которую служанка осторожно раздла, лежала закутанная одяломъ на постели съ ситцевымъ пологомъ, въ одной изъ комнатъ втораго этажа.

Банкиръ, блдный какъ преступникъ, приговоренный къ казни, наклонясь надъ женою, смотрлъ на нее мрачнымъ взглядомъ, и видя, что она неподвижна по прежнему, готовъ былъ рыдать.

Это молчаніе напугало Розу. Чтобы успокоиться, ей необходимо было услышать его голосъ.

— Сударь, сказала она, отворивъ дверь въ другую, просторную и также комфортэбельно меблированную комнату,— вотъ здсь есть для васъ другая комната. Тамъ, подл постели уборная и есть другая дверь, которая ведетъ въ коридоръ, такъ что вамъ не надо будетъ проходить здсь мимо больной.

— Все это прекрасно, проговорилъ машинально банкиръ, почти неслыхавшій, что говорила Роза.

— Если госпож будетъ лучше завтра, продолжала Роза, то она можетъ, не утруждая себя, любоваться зрлищемъ, для котораго многіе прідутъ изъ Парижа…. такія зрлища не часто случаются…. по крайней мр здсь давно уже не видывали подобнаго. Кром того, тутъ есть какія-то таинственныя обстоятельства, такъ что это очень интересно везд только и говорятъ что объ этомъ….

Роза замолчала въ ожиданіи вопроса, но она ждала напрасно. Г. Деларивьеръ не слушалъ ея: еще внимательне прежняго онъ смотрлъ на свою дорогую Жанну.

Роза однако не упала духомъ, и опять заговорила:

— За окна, выходящія на площадь Санъ-Жанъ, дорого платятъ. Изъ нихъ какъ разъ все будетъ видно, такъ что мы не знаемъ, что и просить за нихъ. Нкоторыя наняты уже по пятидесяти франковъ за окно…. право, по пятидесяти франковъ.

Банкиръ, не обращавшій вниманія на ея слова, вдругъ слегка вскрикнулъ и бросился къ постели жены. Ему показалось, что она пошевельнула рукою, но онъ ошибся. Изящная рука съ длинными и тонкими пальцами, на которыхъ сверкали кольца съ драгоцнными каменьями, была холодна и неподвижна.

Роза поняла наконецъ, что ей не удастся отвлечь г. Деларивьера отъ тревожившихъ его мыслей.

— Я ухожу, сударь, сказала она. Не надо ли вамъ чего?

— Нтъ милая.

— Можетъ быть, вы покушали бы супу? Черезъ пять минутъ онъ будетъ готовъ.

— Благодарю.

— Или не хотите ли чашку молока? У насъ безподобное молоко. Мы такъ хорошо держимъ коровъ, что приходятъ смотрть хлвы. Право, сударь, не угодно ли вамъ молока?

— Нтъ, нтъ, отвчалъ банкиръ почти съ досадою, мн ничего не надо.

— Впрочемъ, скоро встанетъ хозяйка и придетъ сюда, прибавила Роза, и если вамъ что нибудь понадобится, скажите ей.

— Боже мой! Время идетъ, а доктора все еще нтъ, произнесъ г. Деларивьеръ, говоря почти самъ съ собою.

— Я схожу, узнаю, пришла ли Тіэнета, и вернусь сказать вамъ скоро ли придетъ докторъ, проговорила съ живостью Роза и вышла изъ комнаты.

Банкиръ остался одинъ съ обожаемою женою, которая можетъ быть уже мертва.

IV.

Невозможно передать никакими словами, въ какомъ страшномъ отчаяніи былъ г. Деларивьеръ, при вид этого обморока, скоре похожаго на смерть.

Несчастный старикъ сталъ на колни подл постели и цловалъ, рыдая, холодныя руки Жанны.

— Она умерла!… говорилъ онъ. Умерла, не взглянувъ на меня въ послдній разъ, не подаривъ меня послдней улыбкою, послднимъ словомъ! Умерла, такая молодая, когда могла бы еще долго жить! Нтъ это невозможно! Богъ милосердъ!… Онъ не захочетъ лишить ее жизни въ такую минуту, когда ее ожидаетъ счастливая будущность, исполненная надеждъ для меня! Онъ не захочетъ разбить этой дорогой жизни въ такое время, когда я имю возможность стереть единственное пятно прошлаго!… А докторъ все не идетъ и я не могу ничмъ помочь этому ангелу, у котораго каждая улетающая секунда можетъ быть уноситъ искру жизни! Боже милосердный! не отними у меня моей дорогой подруги! Рази меня! Уничтожь меня…. но пощади ее!… Я довольно уже пожилъ, возьми мою жизнь, но сохрани ее для ея дочери…. Жанна, возлюбленная моя Жанна, вдь ты не умерла?…. Открой глаза, молю тебя…. молю на колнахъ!…. Приди въ себя, скажи мн хоть одно слово!…

И банкиръ въ тоск ломалъ руки.

Кто-то тихонько стукнулъ въ дверь.

Г. Деларивьеръ обернулся.

— Войдите, пробормоталъ онъ еле-слышнымъ голосомъ

Явилась Роза.

— Докторъ пришелъ, сударь, сказала она, вотъ онъ.

И она пропустила впередъ человка, лтъ двадцати шести, съ правильнымъ, очень умнымъ и симпатичнымъ лицомъ, выражавшимъ вмст и доброту, и энергію.

Доктора звали Жоржъ Вернье.

Г. Деларивьеръ подошелъ къ нему,

— Наконецъ-то вы пришли! вскричалъ онъ. Я былъ какъ на горячихъ угольяхъ, въ ожиданіи васъ! Жена моя умираетъ…. Спасите ее, спасите!— и моя благодарность вамъ будетъ безгранична.

И онъ увлекъ доктора къ кровати.

Послдній, тронутый этимъ отчаяньемъ, проговорилъ съ участіемъ:

— Поврьте, я сдлаю все, что только будетъ возможно. Онъ взялъ Жанну за руку и пощупалъ пульсъ. Затмъ, приложилъ ухо къ лвому боку больной и нсколько секундъ прислушивался. Посл того раздвинулъ ея губы и приподнялъ вки.

Банкиръ съ невыразимымъ безпокойствомъ слдилъ за каждымъ его движеніемъ.

— Что же, докторъ, что? спросилъ онъ.

Жоржъ Вернье, углубленный въ свои наблюденія, почти не слыхалъ этого вопроса, произнесеннаго едва слышнымъ голосомъ.

Онъ вторично приложилъ ухо къ груди Жанны, тамъ, гд было сердце, и снова сталъ прислушиваться. Прошло дв или три секунды.

Наконецъ докторъ выпрямился и обернулся къ банкиру, который едва дышалъ и былъ почти такъ же блденъ, какъ его жена.

Свтлый и твердый взглядъ доктора заставилъ его вздрогнуть. Онъ хотлъ-было спросить,— но у него не хватило ни силы, ни мужества,— губы его шевелились, не издавая звуковъ.

— Ваша жена жива, сказалъ докторъ.

Избытокъ радости такъ же можетъ быть пагубенъ, какъ и избытокъ горя.

Банкиръ пошатнулся.

— Жива! вскричалъ онъ, сложивъ руки. Жива!…. И вы спасете ее?

— Я полагаю, что могу уврить васъ въ этомъ.

— Ахъ, докторъ! всего моего состоянія мало, чтобы вознаградить васъ за эти слова.

Роза, остановившаяся изъ любопытства, стояла на порог въ полуотворенной двери.

— Дайте мн, милая, перо, бумаги и чернилъ, сказалъ ей докторъ.

— Сейчасъ, господинъ докторъ.

Г. Деларивьеръ почти упалъ на стулъ. Внезапная радость такъ подйствовала на него, что онъ ослабъ какъ ребенокъ. По лицу его струились обильныя слезы.

Жоржъ Вернье подошелъ къ нему и сказалъ дружескимъ тономъ:

— Прошу васъ, постарайтесь справиться съ собою. Необходимо чтобы вы были спокойны, потому что я долженъ разспросить васъ о больной.

Банкиръ сдлалъ надъ собою усиліе, увнчавшееся успхомъ. Слезы его изсякли и онъ отвчалъ почти съ твердостью:

— Я спокоенъ теперь и въ состояніи отвчать на ваши вопросы.

— Съ которыхъ поръ супруга ваша находится въ этомъ положеніи?

— Это случилось съ нею почти часъ съ четвертью тому назадъ.

— Припадокъ этотъ былъ вызванъ какимъ нибудь сильнымъ огорченіемъ или по крайней мр крупною непріятностью?

— У нея не было ни огорченія, ни непріятностей.

— Уврены ли вы въ этомъ?

— Совершенно увренъ. Мы демъ съ женою изъ Нью-Іорка, гд я имю банкирскую контору, за нашею дочерью, которая воспитывается во Франціи, съ цлью взять ее изъ пансіона…. Мы очень богаты и живемъ чрезвычайно согласно…. счастье моей жены ничмъ не омрачено.

— Не былъ ли слишкомъ труденъ перездъ изъ Нью-Іорка въ Марсель? спросилъ докторъ.

— Мы не прямо пріхали въ Марсель. По важнымъ дламъ я долженъ былъ захать въ Англію, Португалію, Испанію, и тогда уже прибыли мы въ Марсель. Мы хали моремъ боле мсяца, и это продолжительное путешествіе очень утомило мою жену. Когда мы высадились въ Марсели, у нея была лихорадка. Я хотлъ заставить ее отдохнуть въ Марсели нсколько дней, но она спшила увидть дочь и непремнно хотла хать дальше. Я виню себя въ томъ, что послушался ея.

— Ваша супруга подвержена обморокамъ?

— Она очень впечатлительна и нервна. Въ теченіи восьмнадцати лтъ нашего супружества съ нею раза два или три случались обмороки, вслдствіе легкаго нездоровья, но они продолжались только нсколько минутъ и не имли серьезныхъ послдствій. Даже ныншнею ночью съ нею случился на желзной дорог непродолжительный обморокъ. Я далъ ей понюхать спирту — и она скоро пришла въ чувство.

Въ эту минуту вошла въ комнату Роза, которая принесла перо, бумагу и чернильницу. Когда она хотла выйти, докторъ остановилъ ее. Затмъ началъ писать рецептъ.

— Состояніе вашей супруги не опасно и вы не должны такъ сильно тревожиться, сказалъ онъ, обратясь къ банкиру и продолжая писать, но оно требуетъ заботливаго ухода.

— Вы полагаете, что болзнь будетъ продолжительна? спросилъ банкиръ.

— Нтъ. Я надюсь, что скоро возстановлю спокойствіе въ ея организм, разстроенномъ сильнымъ утомленіемъ, которое, при ея сильной воспріимчивости и очень нервномъ темперамент, вызвало это каталепсическое состояніе.

— Боже мой, неужели же это каталепсія? спросилъ банкиръ, который опять очень встревожился.

— Да, надо затормозить вначал болзнь, съ которою будетъ очень трудно, почти невозможно, справиться, если она перейдетъ въ хроническую. Но она только что началась сегодня,— и я ручаюсь вамъ, что вылечу вашу супругу. Только вы должны впредь оберегать ее отъ всякаго слишкомъ сильнаго волненія, какъ печальнаго, такъ и радостнаго.

— О! вскричалъ банкиръ, я постараюсь всми силами доставить ей полнйшее спокойствіе.

Жоржъ Вернье подалъ хорошенькой служанк рецептъ.

— Снесите этотъ рецептъ въ аптеку, что рядомъ съ отелемъ, сказалъ онъ, и подождите нсколько минутъ. Вмст съ лекарствомъ, которое вамъ дадутъ, принесите мн серебряную ложку.

— Хорошо, господинъ докторъ, отвтила Роза и вышла изъ комнаты такъ проворно, что можно было надяться на скорое возвращеніе.

Небо было въ этотъ день очень чисто. Теплые лучи восходящаго солнца освщали фасадъ отеля, но плотныя, ситцевыя занавски, подбитыя блою кисеею, пропускали въ комнату только полусвтъ. Докторъ веллъ поднять ихъ и отворилъ окно. Затмъ подошелъ къ больной и въ первый разъ ясно увидлъ ея лицо.

Физіономія госпожи Деларивьеръ, не смотря на страшную блдность и страданье, сохранила свою привлекательность и выраженіе чрезвычайной кротости.

Жоржъ Вернье, при вид этого молодаго еще и пріятнаго лица, вздрогнулъ и сдлалъ жестъ, выражавшій изумленіе. Это лицо напомнило ему другое лицо молодой двушки, при воспоминаніи которой трепетало его сердце и пульсъ бился по полутораста разъ въ минуту.

V.

— Я не ошибся, думалъ докторъ, съ возрастающимъ волненіемъ. Это не игра воображенія. Это т же черты, т же контуры… Это то же лицо, только на пятнадцать лтъ постарше…. У меня хорошая память…. Эти прелестныя и чистыя черты напоминаютъ мн молодую двушку, которую я видлъ вмст съ ея подругами въ Сенъ-Манде и на лугахъ Венсенскаго лса и которой я отдалъ мое сердце. Что за страшное сходство? Неужели же это игра природы? Доктора вывела изъ раздумья Роза, которая принесла лекарство и серебряную ложку.

Онъ взялъ и то, и другое, и сказалъ г. Деларивьеру, который такъ волновался, что на него жаль было смотрть:

— Успокойтесь и будьте мужественны…. Я вамъ повторяю, все будетъ хорошо…. Помогите мн тихонько приподнять больную….

Банкиръ исполнилъ его желаніе.

Жоржъ Вернье подложилъ подушки подъ плечи Жанны такъ, что она почти сидла на постели.

Затмъ, онъ потрясъ стклянку, налилъ ложку лекарства и не безъ труда влилъ его ротъ больной: такъ зубы ея были стиснуты.

Г. Деларивьеръ, неподвижный и блдный, ожидалъ съ трепетомъ исхода борьбы науки съ болзнью.

Жоржъ Вернье держалъ въ рукахъ часы и слдилъ за ходомъ стрлокъ.

Въ комнат царила полнйшая тишина.

Прошло десять минутъ, показавшіяся цлымъ вкомъ банкиру, который любилъ жену въ тысячу разъ боле, чмъ самаго себя.

Докторъ, безстрастный и холодный, какъ человкъ, увренный въ себ, влилъ въ ротъ больной еще ложку лекарства.

— Если я хорошо разсчиталъ, сказалъ онъ, то лекарство подйствуетъ черезъ десять минутъ.

— Еще десять минутъ! проговорилъ г. Деларивьеръ, почти замирающимъ голосомъ. Страдаетъ она? спросилъ онъ.

— Нтъ. Въ такомъ летаргическомъ состояніи тло положительно ничего не ощущаетъ…

Снова настало молчаніе.

Вдругъ, когда прошла десятая минута, губы Жанны затрепетали и грудь судорожно поднялась.

Банкиръ слегка вскрикнулъ и хотлъ броситься къ ней.

Но Жоржъ Вернье остановилъ его движеніемъ и въ то же время проговорилъ:

— Она спасена, но необходимо, чтобы она не видла и не слышала васъ…. Надо, чтобы она пришла въ себя медленно, и не должно ничмъ мшать этому пробужденію тла и духа. Посл страшнаго кризиса, отъ котораго она могла умереть, благодаря лекарству, наступитъ сонъ, непобдимый и неизбжный, но пріятный и возстановляющій силы.

— А долго онъ будетъ продолжаться?

— Я не могу опредлить этого съ точностью, отвчалъ докторъ, но будьте теперь совершенно спокойны…. я повторяю вамъ, что госпожа Деларльверъ спасена…

Банкиръ схватилъ доктора за об руки, и сжалъ ихъ съ выраженіемъ горячей благодарности, глаза его опять наполнились слезами, но это были радостныя слезы.

Тло Жанны, до сихъ поръ почти окостенвшее, начало пріобртать жизненную гибкость. Готовыя раскрыться вки вздрагивали.

Кто-то тихонько постучалъ въ дверь.

Докторъ самъ отворилъ ее и въ комнату вошла на цыпочкахъ госпожа Лоріоль, хозяйка отеля.

Это была маленькая, кругленькая женщина, лтъ сорока, съ очень добрымъ лицомъ.

Докторъ приложилъ палецъ къ губамъ, давая этимъ понять ей, чтобы она говорила тише, и указалъ рукою на г. Деларивьера.

Госпожа Лоріоль подошла къ банкиру, сдлала ему низкій реверансъ и сказала шопотомъ:

— Вы извините меня, сударь, что я осмлилась явиться къ вамъ незванная. Я сожалю, что не могла сама встртить васъ, когда вы пріхали. Я еще спала, когда вы пожаловали…. Я обыкновенно ложусь послдняя въ дом и стараюсь вознаградить себя за это утромъ. Надюсь, что вы ни въ чемъ не имли недостатка и что вы остались довольны Розою, моею старшею служанкою?

Г. Деларивьеръ утвердительно кивнулъ головою, а докторъ сказалъ:

— Роза сдлала все, что слдовало, милая госпожа Лоріоль, и господинъ Деларивьеръ вроятно остался доволенъ ея пріемомъ.

— Значитъ, все хорошо, отвчала хозяйка. Затмъ, бросивъ быстрый взглядъ на Жанну, лежавшую на постели, прибавила:

— Судя по положенію этой бдной дамы, вы вроятно проживете нсколько дней въ отел.

— Не только вроятно, но непремнно,— отвчалъ банкиръ.

— Я осмлилась сдлать вамъ этотъ вопросъ потому, что мн необходимо знать это и вотъ для чего: вчера и сегодня поутру я получила изъ Парижа много писемъ и телеграммъ, у меня требуютъ нсколько комнатъ и столько оконъ, сколько нтъ и въ отел.— Слдовательно, еслибы вы не остались здсь, я отдала бы въ наймы окна вашихъ комнатъ по дорогой цн…

— Вы отдали бы въ наймы окна? спросилъ съ изумленіемъ г. Деларивьеръ, который, какъ намъ извстно, не обратилъ вниманія на то, что говорила на счетъ этого Роза. Разв завтра будетъ что нибудь необыкновенное на этой площади?…

— Смертная казнь,— отвчалъ Жоржъ Вернье.

Банкиръ сдлалъ движеніе ужаса.

— Да, завтра обезглавятъ одного мошенника, прибавила госпожа Лоріоль, и любопытные предлагаютъ мн по сту франковъ за окно.

— Сто франковъ за то, чтобы видть, какъ упадетъ голова человка! проговорилъ банкиръ. Это слишкомъ дорого за такое мрачное зрлище!

— Негодяй, котораго казнятъ,— необыкновенный убійца, сказала госпожа Лоріоль.— Процесъ его надлалъ много шуму… Одни обвиняютъ его, другіе оправдываютъ: вотъ отчего многіе прідутъ издалека смотрть на его казнь. Надо вамъ еще сказать… и госпожа Лоріоль хотла подробно разсказать все дло, но докторъ остановилъ жестомъ потокъ рчей, готовыхъ вырваться изъ ея устъ.

— Не безпокойтесь, сказалъ тогда г. Деларивьеръ, мое пребываніе въ отел не принесетъ вамъ ни малйшаго ущерба, вы ничего не потеряете, если не отдадите въ наймы четырехъ оконъ, занимаемыхъ мною комнатъ любителямъ сильныхъ ощущеній…

— О! я сказала вамъ объ этомъ вовсе не съ тмъ, чтобы эксплуатировать васъ! воскликнула госпожа Лоріоль, а просто затмъ…

— Чтобъ я зналъ, что стоятъ въ настоящее время окна, договорилъ г. Деларивьеръ.

— Да.

— Въ такомъ случа я заплачу то, что они будутъ стоить завтра, какъ будто мн также очень интересно видть какъ голова несчастнаго упадетъ въ кровавую корзину.— Запишите въ моемъ счет двадцать луидоровъ за эти четыре окна.

Госпожа Лоріоль улыбнулась и опять сдлала низкій реверансъ.

— Вы очень любезны, проговорила она, и затмъ прибавила:— не угодно ли вамъ чего нибудь?

— Въ настоящую минуту ничего, отвчалъ банкиръ.

— Разв вы не хотите позавтракать? спросилъ Жоржъ Вернье.

— Я вовсе не чувствую аппетита.

— Я понимаю это, но вы должны позавтракать хотя бы черезъ силу. Принудьте себя, если не хотите, чтобы мн не пришлось лечить и васъ также въ непродолжительномъ времени.— Вы были сильно встревожены, но теперь вы успокоились, подумайте же и о тл. Вамъ необходимо подкрпить силы.

— Если я исполню вашъ совтъ, согласны ли вы позавтракать вмст со мною?

— Но…

— О, прошу васъ безъ ‘но’. Только съ тмъ условіемъ, что вы будете моимъ гостемъ, согласенъ я състь что нибудь… Я чувствую, что, если останусь одинъ, у меня пропадетъ вся энергія.

— Въ такомъ случа я согласенъ, отвчалъ докторъ.

— Завтракъ будетъ готовъ черезъ двадцать минутъ, вскричала госпожа Лоріоль. Гд прикажите подать?

— Въ нижнемъ этаж, отвчалъ докторъ. Мы можемъ спокойно разговаривать тамъ, не опасаясь потревожить больную. Въ отношеніи меню мы полагаемся на васъ. Постарайтесь доказать г. Деларивьеру, что поваръ въ вашемъ отел мастеръ своего дла.

— Будьте спокойны, господинъ Жоржъ.

— Сдлайте одолженіе, пошлите сказать старух Магдалин, моей экономк, что я здсь, и не буду завтракать дома.

— Сейчасъ пошлю.

Госпожа Лоріоль вышла изъ комнаты, и г. Деларивьеръ поблагодарилъ доктора за то, что тотъ принялъ его приглашеніе.

— Одиночество для васъ теперь никуда не годится… я понимаю это…. сказалъ докторъ.— Тсъ! прибавилъ онъ, слышите….

Изъ устъ Жанны вырвался легкій вздохъ.

Оба подошли къ постели.

VI.

Молодая женщина лежала неподвижно, дыханіе ея было спокойно и правильно, блдность быстро исчезала.

Жоржъ Вернье взялъ ее за руку и сосчиталъ біеніе пульса.

— Что-же? спросилъ шепотомъ г. Деларивьеръ.

— Лихорадка уменьшается,— отвчалъ докторъ, и скоро совсмъ пройдетъ, благодаря вызванному мною сну… Сонъ этотъ продолжится три или четыре часа безъ перерыва, и когда наша больная проснется, то будетъ почти совсмъ здорова.

Банкиръ вторично пожалъ руку молодому человку.

По лицу Жанны разлился теперь румянецъ жизни и въ вмст съ тмъ возвратились ея миловидность и моложавость.

— Сходство усиливается съ каждою минутою, подумалъ докторъ, мн кажется, что я вижу старшую сестру той, которую люблю.

Г. Деларивьеръ наклонился надъ спящею женою и чуть-чуть коснулся ея лба своими губами.

Онъ совершенно измнился, какъ будто ожилъ, видя какъ оживала его дорогая Жанна.

Вошла Роза и доложила, что поданъ завтракъ.

Докторъ затворилъ окно, опустилъ занавски, такъ что въ комнат насталъ опять полусвтъ, и вышелъ вмст съ банкиромъ, который на порог обернулся и еще разъ посмотрлъ съ любовью на Жанну.

Завтракъ былъ накрытъ не въ большой столовой отеля, но въ маленькой комнат, единственное окно которой выходило въ садъ.

Цвты, красовавшіеся на клумбахъ, наполняли теплый воздухъ своимъ благоуханіемъ.— Птички, обрадовавшись солнцу, громко распвали, какъ бы празднуя возвращеніе весны.

Кокетливо накрытый столъ имлъ очень привлекательный видъ. Ослпительной близны блье, старинный граненый хрусталь и старинное же массивное серебро длали честь дому.

Роза въ свтломъ плать, бломъ передник, съ полотнянымъ чепчикомъ на черныхъ волосахъ и съ салфеткою въ рук, похаживала вокругъ стола, желая удостовриться все ли въ исправности.

Къ г. Деларивьеру, успокоенному полученнымъ уже результатомъ и вполн увренному въ искусств доктора, возвратилась отчасти всегдашняя веселость, и онъ почти улыбался, когда вошелъ со своимъ гостемъ въ столовую.

Роза, увидвъ ихъ, сдлала низкій реверансъ.

— Вотъ отлично сервированный столъ, доказывающій ваше искусство, сказалъ банкиръ, обратясь къ ней.

Молодая двушка покраснла отъ радости и спросила какого онъ желаетъ вина.

— А вы какъ думаете объ этомъ, докторъ?

— О, я предоставляю вамъ выборъ, отвчалъ докторъ… Погребъ Большаго Оленя пользуется громкою извстностью и вполн заслуживаетъ ея.

— Какія вы лучше любите вина: бордосскія или бургундскія?

— Въ отношеніи винъ я эклектикъ…

— Въ такомъ случа мы отвдаемъ и тхъ, и другихъ. Прикажите подать намъ бутылку Вольней и бутылку Сенъ Эмиліона, прибавилъ онъ, обратясь къ Роз.

— Изъ тхъ, которыя подальше запрятаны, сказалъ со смхомъ Жоржъ Вернье.

Роза исчезла и возвратилась черезъ нсколько минутъ, неся на поднос закуски и дв покрытыя плсенью бутылки, очень почтенной наружности.

Поспшимъ прибавить, что наружность была не обманчива, вина оказались достойными бутылокъ.

— Докторъ, сказалъ банкиръ, наливъ его рюмку, сообщите мн подробно объ этой казни, которая такъ возбуждаетъ общее любопытство, что нанимаютъ дорого окна, чтобъ видть ее.

— Уголовному суду давно уже не приходилось разбирать такого таинственнаго и страннаго преступленія.

— Въ самомъ дл?

— Таково мнніе всхъ, кто слышалъ судопроизводство, и я долженъ признаться, что также слдилъ за нимъ съ живйшимъ любопытствомъ.

— Конечно, дло идетъ объ убійств, такъ какъ судъ приговорилъ преступника къ смертной казни?

— Да, объ убійств.

— Можете ли вы разсказать подробно какъ было совершено преступленіе.

— Могу. На берегахъ Сены, въ нсколькихъ стахъ метрахъ разстоянія отъ послдняго дома въ Мельн, есть прелестное имніе хозяина котораго, славнаго, молодаго человка, звали Фредерикъ Бальтусъ… Онъ былъ очень богатъ, велъ роскошный образъ жизни и жилъ постоянно лтомъ и зимою на этой вилл вмст со своею сестрою, Паулою Бальтусъ, прелестною особою, которую вс любятъ и уважаютъ. Пять мсяцевъ тому назадъ, 3-го декабря, садовникъ рано поутру шелъ въ Мельнъ и, выйдя изъ дома, въ двадцати шагахъ отъ садовой ршетки, наткнулся на трупъ, почти занесенный снгомъ, который шелъ уже нсколько часовъ.

— Чей же былъ этотъ трупъ? спросилъ съ живостью банкиръ.

— Фредерика Бальтуса…

— Его убили?

— Да! Одна пуля разможжила ему голову, а другая попала въ сердце. Слдствіе доказало, что третья пуля прорвала одежду и сплющилась о какой-то сопротивляющійся предметъ. Оказалась контузія немного повыше лвой мышки въ томъ мст, гд Фредерикъ Бальтусъ обыкновенно носилъ въ боковомъ карман бумажникъ.

— Этого молодого человка застрлили изъ револьвера?

— Да, его ранили почти въ ста метрахъ отъ виллы, подл небольшой рощи, но въ немъ еще осталось настолько силы, что онъ дотащился до ршетки гд упалъ и умеръ безъ всякой помощи…. Дали знать полиціи, которая тотчасъ же произвела слдствіе. Около рощи, о которой я говорилъ вамъ, нашли въ снгу револьверъ. Было употреблено три заряда. Конечно, преступленіе было совершено этимъ орудіемъ. Убійца не оставилъ слдовъ. Земля была покрыта на пятнадцать сантиметровъ глубины снгомъ, который совершенно занесъ ихъ.

— Но какимъ же образомъ узнали, что г. Бальтуса ранили подл рощи? спросилъ банкиръ.

— Очень просто…. Снгъ осторожно сняли въ томъ мст, гд подняли револьверъ, и подъ нимъ оказалась кровавая лужа. Точно также сняли снгъ по направленію къ дому и нашли подъ нимъ кровавые слды, которые шли до того мста, гд несчастный молодой человкъ упалъ мертвый…

— И никто не слыхалъ выстрловъ?

— Никто!…

— Странно!…

— Но вдь эта вилла стоитъ особнякомъ, въ уединенномъ мст, въ двухъ стахъ метровъ отъ послдняго дома, за Мельнскимъ мостомъ. Эго было ночью, вс спали,— и немудрено, что никто не обратилъ вниманія на слабые звуки выстрловъ изъ револьвера…

— Преступленіе было совершено ночью?

— Изъ слдствія узнали, что г. Бальтусъ, возвращаясь изъ Парижа, оставилъ желзнодорожный поздъ въ десять часовъ пятьдесятъ семь минутъ вечера, его убили въ половин двнадцатаго.

— Что-же было поводомъ къ преступленію:— месть или кража?

— Кража… невозможно сомнваться въ этомъ, такъ какъ бумажникъ г. Бальтуса исчезъ.

— Что въ немъ было?

— Различныя бумаги и деньги.

— Большая сумма?

— Никакъ не мене двухъ тысячъ пятидесяти франковъ въ билетахъ….

— А могъ ли кто нибудь знать, что у г. Бальтуса была такая сумма?

— Это неизвстно… Банкиръ его вручилъ ему въ четыре часа пятнадцать тысячъ франковъ. Молодой человкъ на слдующій день хотлъ отправиться въ Ниццу, со своею сестрою, которую очень любилъ… У этаго банкира, стариннаго друга семейства, г. Бальтусъ имлъ крупную непріятность…

— По какому поводу?

— По поводу однаго пропавшаго или украденнаго чека, въ который надъ его подписью вписали значительную сумму и по которому уплатилъ банкиръ, ничего непозрвавшій…

— Этотъ чекъ могъ навести на слдъ…

— Какимъ образомъ? Банкиру принесъ его незнакомый человкъ, а росписка была подписана фальшивымъ именемъ… Къ тому же, чекъ исчезъ вмст съ бумажникомъ и находившимися въ немъ ассигнаціями.

— Во всемъ этомъ, какъ я вижу, нтъ ничего общаго съ несчастнымъ, котораго казнятъ завтра, замтилъ г. Деларивьеръ.

— Имйте терпнье, возразилъ Жоржъ Вернье, я сейчасъ договорюсь до него. Понятно, что на другой день посл убійства, вс жандармы бригады были на ногахъ на двадцать лье въ окружности.. Черезъ два дня посл убійства, мельнскій судъ получилъ увдомленіе отъ фонтенеблоскаго, что въ этомъ город схватили какого-то бродягу, который, надо полагать, убилъ Фредерика Бальтуса.

VII.

— Были улики противъ этаго бродяги? спросилъ г. Деларивьеръ.

— Вопіющія, отвчалъ докторъ.

— Какія же?

— Человкъ этотъ пришелъ къ одному виноторговцу и заказалъ себ скромный завтракъ. Чтобы расплатиться, онъ вынулъ изъ кармана пятидесятифранковую ассигнацію.

Такъ какъ его жалкая одежда и лицо не внушали доврія, то винопродавецъ счелъ нужнымъ внимательно осмотрть ассигнацію, и съ удивленіемъ увидлъ, что она продырявлена въ четырехъ мстахъ, какъ будто была сложена вчетверо и пробита пулею…

Въ Фонтенбло въ то время вс были заняты убійствомъ, совершеннымъ наканун въ Мельн.— Жалкая одежда и что-то тревожное въ пріемахъ этого бродяги не внушали никакого доврія. Все это возбудило подозрніе въ виноторговц — ‘У меня нтъ сдачи, сказалъ онъ — я размняю у сосда’…. и вышелъ — Но самъ отправился за полиціею. Черезъ пять минутъ бродягу арестовали и привели къ полицейскому коммисару.

Его обыскали,— и подозрніе тотчасъ же превратилось въ увренность.

— Какимъ образомъ?

— При немъ былъ бумажникъ Фредерика Бальтуса.

— Онъ былъ такъ глупъ, что не уничтожилъ его? вскричалъ банкиръ.

— Да!

— Но вдь это была важная улика.

— Полицейскій коммисаръ былъ того же мннія.

— А что же сталось съ пятнадцатью тысячами франковъ?

— Они исчезли.— Въ бумажник находились только дв ассигнаціи, каждая во сто франковъ, он были такъ же продырявлены, какъ и пятидесятифранковыя, которую бродяга далъ виноторговцу.

Очевидно, что пуля, отъ которой осталась контузія на лвомъ плеч г. Бальтуса, пробила кожаный бумажникъ и находившіяся въ немъ ассигнаціи.

Невозможно было сомнваться, что этотъ бродяга — убійца несчастнаго молодаго человка. Согласны вы съ этимъ.

— Конечно, ему ничего не оставалось боле, какъ только признаться…

— Вотъ то-то и есть, что онъ не признается. Отъ того-то дло это и возбуждаетъ общее любопытство. Когда фонтенблоскій полицейскій коммисаръ сдлалъ ему допросъ, онъ отрекся отъ преступленія…— Когда его переслали въ Мельнъ и привели къ трупу, онъ отрекся… Ему стали доказывать, что его виновность очевидна, такъ какъ при немъ нашли бумажникъ убитаго, — онъ все-таки отрекся и постоянно отрекался просто, спокойно, безъ всякаго нахальства.

— Но какъ же объяснялъ онъ то обстоятельство, что бумажникъ былъ у него?

— Онъ говорилъ:— ‘Мн его дали’.

— Кто же?

— Когда полицейскій комисаръ сдлалъ ему этотъ вопросъ, онъ отвчалъ: ‘Какой-то человкъ, у котораго я попросилъ милостыню, вечеромъ въ Сен-портскомъ лсу’.

Г..Деларивьеръ пожалъ плечами.

— Милостыня въ пятнадцать тысячъ двсти пятьдесятъ франковъ! вскричалъ онъ.— Вроятно, ни одинъ еще подсудимый не приводилъ въ свое оправданіе такой нелпости.

— Но если этотъ несчастный говоритъ правду? замтилъ Жоржъ Вернье.

— Это невозможно!

— Почему? Могло быть такъ: убійца Фредерика Бальтуса, встртивъ этого нищаго, разсудилъ такъ: ‘Если я дамъ этому человку часть денегъ, добытыхъ преступленіемъ и явятся улики въ немъ, то его заподозрятъ вмсто меня,— онъ попадетъ въ сти, которыя я раскину ему, и напрасно будетъ пытаться доказать свою невинность…’

— Да, это дйствительно возможно…. сказалъ банкиръ посл минутнаго молчанія. Но, въ такомъ случа, легко узнать прошлую жизнь этого нищаго, чтобы убдиться, способенъ ли онъ совершить преступленіе или нтъ и дйствительно ли онъ былъ въ такомъ положеніи, что просилъ милостыню, среди лса, ночью, когда шелъ густой снгъ, словомъ — въ такое время и въ такую погоду, когда всякій бднякъ находитъ пріютъ.

— Да, это кажется легко, но въ этомъ-то и заключается камень преткновенія для полиціи.

— Такъ я ровно уже ничего не понимаю… проговорилъ г. Деларивьеръ, очень заинтересованный разсказомъ доктора.

Послдній продолжалъ:

— Вы сейчасъ поймете: при обвиняемомъ не было никакой бумаги, изъ которой было бы видно кто онъ и откуда. Его допрашивали разъ десять, но вотъ, что онъ отвчалъ вс допросы:

— ‘Какъ васъ зовутъ?

— ‘Пьеръ.

— ‘Это ваше имя, но ваша фамилія?

— ‘У меня нтъ фамиліи.

— ‘Гд вы родились?

— ‘Не знаю.

— ‘Который вамъ годъ?

— ‘Не знаю…

— ‘Гд вы жили прежде, чмъ прибыли въ Фотенбло?

— ‘Я ходилъ по большимъ дорогамъ.

— ‘Что вы длали?

— ‘Просилъ подаянія.

— ‘Есть у васъ отецъ и мать?

— ‘Я никогда не зналъ ихъ.

— ‘А дальніе родственники?

— ‘Нтъ.

— Словомъ, онъ выказалъ желзное упорство. Должно быть этотъ человкъ имлъ важныя причины скрывать свое имя и все что относится до его жизни.

— И онъ не измнилъ этой систем защиты? спросилъ банкиръ.

— Нисколько! Каждый разъ, когда его допрашивалъ судебный слдователь, онъ отвчалъ одно и то же, и всегда заканчивалъ этими двумя словами: — ‘я невиненъ’…

Ни страшные часы, проведенные въ тюрьм, которые способны сломить самыя твердыя души… ни строгость, ни кротость, ни набожныя увщанія тюремнаго священника,— не заставили этого человка измнить своего показанія…. онъ только твердилъ, что онъ невиненъ.

— Это въ самомъ дл очень странно. Но скажите, пожалуйста, докторъ, хорошо ли разыскивали кто онъ?

— Очень старательно…. Неудача въ этомъ отношеніи тмъ непонятне, что этого человка легко открыть по очень замтному признаку: его правая рука поражена параличемъ.

— Правая рука поражена параличемъ?!— повторилъ съ изумленіемъ банкиръ.

— Да, вслдствіе сильнаго ушиба, который почти раздавилъ ее… Полиція хотла было прибгнуть къ способу, который почти всегда оказывается успшнымъ, а именно: разослать его фотографію по всмъ направленіямъ. Но когда его поставили передъ фотографическимъ аппаратомъ, то несчастный въ первый разъ выказалъ такое буйство, что принуждены были надть на него смирительную рубашку. И все-таки онъ не стоялъ смирно, такъ что вышли очень неудовлетворительные оттиски, которые нисколько не помогли разслдованіямъ.

— Но отчего этотъ несчастный окружаетъ себя такою таинственностью? спросилъ г. Деларивьеръ.— Вдь во всякомъ случа его приговорили къ казни.

— Никто не можетъ понять этого.

— Какихъ онъ лтъ и къ какому классу принадлежитъ по видимому?

— Ему должно быть сорокъ пять или сорокъ шесть лтъ, и кажется, что онъ получилъ нкоторое образованіе.— Пріемы его вжливые, говоритъ онъ правильно.

— Можетъ быть, онъ изъ хорошаго семейства, но развратъ довелъ его до нищенства, до преступленія. Вдь есть не мало такихъ несчастныхъ. Остатокъ совсти не допустилъ его запятнать почтенное и можетъ быть блестящее имя.

— Можетъ быть и такъ… На его счетъ длали всевозможныя предположенія.

— Что онъ отвчалъ, когда его спросили, куда двались пятнадцать тысячь франковъ, находившіяся въ бумажник г. Бальтуса?

— Что когда ему дали этотъ бумажникъ,— въ немъ было только двсти пятьдесятъ франковъ.

— Видли ли вы вблизи этого человка, докторъ?

— Благодаря обязательности главнаго тюремнаго доктора, я былъ въ его камер и говорилъ съ нимъ.

— Если онъ обвиненъ невинно, то долженъ быть возмущенъ противъ своихъ судей?

— Онъ протестуетъ противъ ихъ приговора, но безъ злобы и съ покорностью и повторяетъ, что онъ невиненъ.

— А позаботились ли узнать, были ли у него прежде какія нибудь сношенія съ Бальтусомъ?

— Да, но ничего не узнали. Двица Паула Бальтусъ никогда не видала его.

— Не было ли враговъ у г. Бальтуса?

— Ни одного. Онъ былъ, какъ я уже сказалъ вамъ, прекрасный, молодой человкъ, котораго вс любили и уважали. Единственною побудительною причиною къ преступленію могло быть только корыстолюбіе…. Таково общее мнніе и мое также.

VIII.

— Судебный слдователь выказалъ большую дятельность, увряю васъ,— продолжалъ Жоржъ Вернье, и не ограничилъ розысковъ извстнымъ кругомъ. Съ помощью парижскаго суда, опытнаго въ такихъ длахъ, онъ сдлалъ все, что только возможно, но все напрасно.

— Вы сказали правду, докторъ, рдко можно встртить такое, таинственное, криминальное дло…. Этотъ человкъ, добровольно сохраняющій неизвстность, которая губитъ его, ходячая загадка или сумасшедшій…

— Онъ въ полномъ разум, я поручусь за это, возразилъ Жоржъ Вернье.

— Должно быть судопроизводство было чрезвычайно любопытное?

— Въ высшей степени. Публика слдила за нимъ съ жадностью. Процессъ продолжался пять дней и въ теченіи этого времени, — говоря безъ преувеличенія,— по крайней мр тридцать тысячъ человкъ перебывало въ Мельн изъ различныхъ мстъ, чтобъ насладиться этимъ драматическимъ спектаклемъ…. Но, какъ и всегда, было много званныхъ, а мало избранныхъ…

— Ожидали ли смертнаго приговора?

— Ожидали, но я долженъ сказать, что его очень оспаривали.

— Мн хотлось бы узнать ваше личное мнніе, докторъ… Какъ вы полагаете, виновенъ ли подсудимый?

— Нтъ, отвчалъ Жоржъ Вернье, не колеблясь.

Банкиръ выразилъ жестомъ свое изумленіе.

— Какъ! вскричалъ онъ, не смотря на явныя улики, о которыхъ вы говорили, вы допускаете, что онъ невиненъ?

— Допускаю.

— На чемъ же основываете вы вашу увренность?

— На нкоторыхъ фактахъ, о которыхъ слишкомъ долго распространяться и на которые судья и присяжные, по моему мннію, не обратили должнаго вниманія.

— Но возможно ли при такой очевидной виновности оправдать подсудимаго?

— По моему, достаточно малйшаго сомннія, чтобы отказаться отъ смертнаго приговора. Во всякомъ случа, слдовало прибгнуть къ смягчающимъ обстоятельствамъ и не осуждать на смерть несчастнаго, который можетъ быть невиненъ.

— И однако присяжные, дйствуя по совсти, не поколебались.

— Къ сожалнію нтъ, отвчалъ докторъ. Но знаете ли отчего главнымъ образомъ приговоръ такъ строгъ? Оттого, что подсудимый по непонятному упорству скрываетъ все, относящееся до него…. Полагаютъ, что онъ совершилъ прежде другія преступленія. Конечно, присяжные ршили по совсти. Но я все-таки увренъ, что многимъ изъ нихъ не поспится будущую ночь. Но будетъ уже поздно!…. Виновнаго или невиновнаго подсудимаго казнятъ завтра.

— А просьба о помилованьи была отвергнута?

— Да… Судъ вчера получилъ это извстіе, а завтра въ корзину гильотины упадетъ голова злодя или неизвстнаго страдальца.

Между тмъ завтракъ былъ оконченъ.

Докторъ взглянулъ на часы и всталъ изъ-за стола.

Оба поднялась во второй этажъ и, ступая осторожно, чтобы не было слышно ихъ шаговъ, вошли въ комнату, гд лежала госпожа Деларивьеръ.

Молодая женщина по-прежнему спала крпкимъ сномъ. Дыханіе ея было правильно и спокойно. Пульсъ бился почти нормально, лихорадка прошла.

— Вы видите, что все идетъ хорошо, сказалъ Жоржъ Вернье.

Банкиръ сіялъ радостью.

— Какъ долго будетъ она спать? спросилъ онъ.

— По крайней мр еще часъ, но не доле двухъ. Я долженъ дать вамъ нкоторыя наставленія, относительно ея пробужденія.

— Говорите, докторъ, я свято исполню все.

— Это очень просто и легко… Какъ только проснется больная, дайте ей ложку этого лекарства и затмъ давайте по ложк, черезъ каждую четверть часа. Я думаю, безполезно совтовать вамъ соблюдать самую строгую аккуратность.

— Я не выпущу часовъ изъ рукъ.

— А теперь пока прощайте или, лучше, до свиданія.

— Вы уходите, докторъ?

— Не надолго.— Мое присутствіе безполезно для васъ теперь, а я долженъ постить нкоторыхъ больныхъ, которые вроятно удивляются, что я еще не побывалъ у нихъ.

— Это правда. Такъ до свиданья!

— До свиданья.

— Вы говорите, что я могу быть совершенно спокоенъ?

— О, совершенно. Даю вамъ честное слово.

Жоржъ Вернье поклонился и ушелъ.

Когда онъ спускался съ лстницы, въ голов его вертлось множество мыслей. У него не выходило изъ памяти кроткое лицо больной.

— Сестра ли она той, которую я люблю, или мать? Что означаетъ это странное сходство, и надо ли приписать его только случайности?… Я не смю разспрашивать… Но какъ бы узнать это?… думалъ онъ.

Въ ту минуту, когда докторъ выходилъ изъ отеля Большаго Оленя, задавая себ эти вопросы, у дверей его остановился желзнодорожный омнибусъ.

Изъ него вышли двое молодыхъ людей и дв молодыя женщины, и готовились войти въ отель шумною гурьбою.

При вид доктора, замчательно красивая физіономія котораго, правильныя черты и исполненная простоты и увренности осанка — означали человка хорошаго круга, — молодыя женщины остановились.

Жоржъ Вернье поклонился имъ разсянно, почти не взглянувъ на нихъ, и продолжалъ свой путь.

Трудно было ошибиться на счетъ общественнаго положенія красивыхъ молодыхъ женщинъ, изъ которыхъ одна была брюнетка, а другая блондинка.

Нсколько рзкая элегантность ихъ лтняго туалета, слишкомъ выдающаяся эксцентричность маленькихъ шляпокъ, непомрная величина шиньоновъ — одного черезъ-чуръ чернаго, другаго черезъ чуръ золотистаго,— сильное благоуханіе іеланъ-іелана и шампака, разливавшее вокругъ нихъ опьяняющую атмосферу, шведскія перчатки, доходившія до локтей, преувеличенное число брелоковъ и другихъ побрякушекъ, крутой подъемъ ботинокъ съ остроконечными каблуками въ десять сантиметровъ вышины, оригинальный стиль веровъ, пристегнутыхъ на боку цпочкою съ аграфомъ изъ стараго серебра, наконецъ нчто неуловимое въ ансамбл и въ общемъ выраженіи, въ чемъ невозможно ошибиться глазу, мало мальски привыкшему къ Парижу — все это несомннно доказывало, что красивыя молодыя особы принадлежали въ качеств галантныхъ звздъ средней величины къ міру, въ которомъ веселятся.

— Ахъ, ребята! какое красивое лицо! сказала почти вслухъ блондинка, слдя глазами за Жоржемъ Вернье.

— Настоящій джентльменъ, поддакнула ея подруга.

— Это-то джентльменъ! вскричалъ фальцетомъ и картавя одинъ изъ кавалеровъ кокотокъ: — куда двалась ваша смкалка, о моя Адель? Этотъ господинъ настоящее чучело безъ всякаго гальба.— Черный сюртукъ, черныя панталоны, черный жилетъ и блый галстухъ раньше семи часовъ вечера, и все скверно сшито. Гд же тутъ шикъ! Никогда не поврю, что это свтскій человкъ, поститель клубовъ. Адвокатъ какой нибудь или нотаріусъ — пожалуй… Можетъ быть даже факельщикъ… а можетъ быть еще и меньше того.

— Эхъ, что вы такъ горячитесь, мой милый баронъ? возразилъ другой молодой человкъ, годами четырьмя или пятью постарше своего товарища. Оставьте въ поко этотъ несвоевременный костюмъ и неумстный блый галстухъ, которыхъ вы никогда не видали и можетъ быть никогда не увидите больше. Пойдемте, давно уже пора завтракать, я страшно голоденъ.

— Фабрицій говоритъ дло, подхватили об дамы. Браво, Фабрицій!

Фабрицій Леклеръ, — такъ называлось лицо, выведенное нами на сцену и долженствующее играть главную роль въ нашемъ разсказ,— былъ высокій, красивый человкъ, лтъ двадцати шести или семи, съ густыми рыжеватыми волосами, вьющимися отъ природы, и великолпною бородою, обрамляющею блдное лицо съ орлинымъ носомъ, красными губами и черными глазами продолговатаго разрза.

Все вмст составляло довольно привлекательную наружность, тмъ боле что съ перваго взгляда физіономія Фабриція Леклеръ казалась улыбающеюся и добродушною, что производило очень хорошее впечатлніе, но оно быстро исчезало при боле внимательномъ наблюденіи. Лишь только онъ забывалъ слдить за собою, взглядъ его становился фальшивъ и скрытенъ и, вмсто улыбки, онъ только скалилъ зубы самымъ подозрительнымъ образомъ.

Костюмъ его, весь изъ англійской матеріи, отличался безукоризненною простотою и изяществомъ. Не смотря на изысканное, почти женское кокетство и на крайнюю заботливость о своей особ, въ одежд его не было ничего рзкаго и сомнительнаго вкуса.

Онъ не походилъ въ этомъ случа на своего спутника, принадлежавшаго къ почтенному семейству маленькаго барона Паскаля Ландилли, котораго можно назвать настоящимъ гутаперчевымъ насосомъ.

IX.

Паскаль де Ландилли, лтъ двадцати двухъ или трехъ, принадлежалъ къ хорошему и богатому семейству.

Для его характеристики достаточно повторить, что онъ былъ въ полномъ смысл всасывающій насосъ.

Онъ былъ скоре небольшаго, чмъ высокаго роста, сухощавъ до худобы и блденъ какъ чахоточный, не смотря на довольно порядочное здоровье, которымъ злоупотреблялъ на сколько у него хватало силъ. Онъ хотлъ отличаться величайшимъ шикомъ и нарочно носилъ широкую одежду, въ которой болталось, какъ въ широкомъ футляр, его худенькое тло.

Его умышленно-эксцентричный, дачный костюмъ ярко-клтчатый, громадные, отогнутые воротнички, обрамливающіе лицо, какъ букетъ обернутый бумагою, блдноголубой шелковый галстухъ, перехваченный золотымъ кольцомъ съ подковою, украшенною брилліантовыми гвоздиками, запонки на рукавахъ того же стиля и большаго размра, шелковые розовые чулки съ блыми полосками, башмаки съ громадными кисточками, войлочная шляпа каштановаго цвта съ голубою ленточкою,— привели бы въ восторгъ любаго комика Пале-Рояля или пвца-буфа какого нибудь концертнаго кафэ.

Его волосы, цвта пакли, остриженные этажами la Caponi на узкомъ лб, жиденькіе усики и такіе же баки, фарфоровые глаза, ротъ, вчно полуоткрытый улыбкою, которой онъ старался придать насмшливое выраженіе, pince-nez, какъ будто оправленный въ глазную орбиту, придавали ему видъ идіота съ претензіями.

Онъ безпрестанно хихикалъ безъ всякаго повода, сосалъ набалдашникъ своей тросточки и ломался какъ картонный плясунъ, приводимый въ движеніе невидимою веревочкою. Въ нравственномъ отношеніи онъ былъ полнйшее ничтожество: глупъ и смшонъ, но не золъ, и скоре щеголялъ порочностью, чмъ дйствительно былъ таковымъ.

Молодую блондинку звали Матильдою Жанселинъ.

Брюнетка, ея подруга, скрывала подъ аристократическимъ псевдонимомъ Адели де Сивракъ свое настоящее прозванье Грелютъ.

Фабрицій Леклеръ вошелъ въ отель, баронъ и женщины послдовали за нимъ.

Общая зала, совершенно пустая въ эту минуту, была превращена въ кафэ.

Въ ней предсдательствовала госпожа Лоріоль, возсдая за конторкою палисандроваго дерева, на которой стояли бутылки съ различными ликерами, пирамиды блюдечекъ съ четырьмя кусочками сахара на каждомъ, совершенно новый блестящій судокъ накладнаго серебра и лежали груды мельхіоровыхъ чайныхъ ложечекъ.

Почтенная хозяйка отеля проворно встала и встртила вошедшихъ.

— Какъ! это вы, г. Фабрицій! вскричала она съ выраженіемъ радости.

— Самъ своею особою, милая госпожа Лоріоль, отвчалъ молодой человкъ, и, какъ видите, веду вамъ гостей.

— Милости просимъ, проговорила госпожа Лоріоль съ низкимъ реверансомъ.— Васъ давненько ужь не было видно, прибавила она.

— Мсяца полтора…

— Какъ разъ сорокъ дней.

— Какая память!… засмялся Фабрицій.

— Это мн памятно потому, что вы ухали посл послдняго засданія суда въ тотъ самый день, когда приговорили къ казни убійцу г. Бальтуса.

Легкая дрожь пробжала по тлу молодаго человка, но лицо не измнило ему и онъ проговорилъ улыбаясь:

— Правда ваша, а я и забылъ объ этомъ.

— Вы можете похвастаться, г. Фабрицій, что слдили за ходомъ этого дла аккуратне всхъ. Вы каждый день ходили въ судъ и по цлымъ часамъ простаивали въ хвост толпы, чтобы добиться хорошаго мста, продолжала госпожа Лоріоль.

— Этотъ уголовный процессъ заинтересовалъ меня… Я также, какъ судьи, присяжные, словомъ — какъ и вс, искалъ ршенія этой загадки. Для меня нтъ ничего замчательне необъяснимой, повидимому, тайны, которую надялся открыть… Я ждалъ съ сильнымъ любопытствомъ отвтовъ несчастнаго, сидвшаго на скамь подсудимыхъ.

— Неужели вамъ жаль его? воскликнула госпожа Лоріоль.

— Отчего-же бы и не такъ!

— Оттого, что онъ негодяй, котораго не стоитъ жалть… онъ убилъ,— и его убьютъ: такъ и слдуетъ! Ахъ да, однако-же вы пришли ко мн за тмъ, чтобы…

— Затмъ, чтобы присутствовать при развязк драмы, за перипетіями которой я слдилъ? подхватилъ Фабрицій.— Вы угадали госпожа Лоріоль…— Въ парижскихъ газетахъ объявлено, что казнь назначена завтра.

Хозяйка отеля кивнула головой.

— О, мы не хотли, чтобы этотъ небольшой семейный праздникъ обошелся безъ насъ! проговорила маленькій баронъ, подергивая плечами, что считалъ съ полнымъ убжденіемъ за дйствіе весьма эфектное.

— Я видлъ только какъ рубили головы мухамъ, когда былъ въ коллегіи. Я сказалъ Фабрицію:— Надо бытъ въ толп, подемъ туда, мой безцнный другъ,— это будетъ отлично!… Эти дамы также захотли хать.

— Он гораздо бы лучите сдлали, еслибы остались… возразилъ Фабрицій съ неудовольствіемъ.

— Отчего такъ? спросила Матильда, мы имемъ право быть любопытными въ качеств дочерей Евы.

— Когда дло идетъ о кровавомъ зрлищ, возразилъ молодой человкъ, тогда женское любопытство называется жестокостью.

Адель Грелютъ, называемая Сивракъ, пожала плечами и сказала:

— Фабрицій, вы позёръ, вы мшаете веселиться!… Отчего мужчины запрещаютъ женщинамъ то, что позволяютъ себ?

— Оттого, отвчалъ Паскаль поучительнымъ тономъ, что вы слабыя созданья, а мы народъ закаленный, у насъ чертовски крпкіе нервы.

— Крпкіе нервы! повторила Адель. Не больно-то хвастайтесь. Еслибы вамъ вотъ сейчасъ сказали, что вы будете героемъ завтрашняго семейнаго праздника, вмсто осужденнаго,— хотлось, бы мн видть, что бы тогда сталось съ вашими нервами…

Эта непріятная картина такъ подйствовала на маленькаго барона, что онъ измнился въ лиц.

— Я нахожу, что эта шутка дурнаго тона, пробормоталъ онъ.

Затмъ, справившись съ собою, прибавилъ:

— Мн было-бы очень неловко тогда смотрться въ зеркало, такъ какъ я не видлъ бы у себя головы на обыкновенномъ мст. Понимаешь… Это было бы ужь черезъ-чуръ шикарно, — честное слово.

— Эти дамы хотли пріхать и пріхали, слдовательно не о чемъ и толковать, проговорилъ Фабрицій съ досадою. Когда фактъ совершился.— всякое преніе безполезно. Затмъ, милая госпожа Лоріоль, велите намъ подать хорошій завтракъ.

— Черезъ четверть часа все будетъ готово, отвчала госпожа Лоріоль.

— А гд мы будемъ завтракать? спросила Матильда.

— Гд вамъ угодно.

— Ну такъ въ саду, подъ деревьями.

— И прекрасно. Живе, Роза и Тіэнета, столъ подъ каштановыя деревья.

— А вы не возьмете съ насъ особой платы за червяковъ, которые попадутъ въ стаканы? сказала со смхомъ Адель.

— Вамъ угодно заказать меню?… спросила госпожа Лоріоль, обращаясь къ мужчинамъ.

— Подайте, что хотите, лишь бы былъ матлотъ… отвчалъ Фабрицій.

— Матлотъ изъ угрей — шедевръ Большаго Оленя.

— Правда, вдь мы въ Мелюн, сказалъ маленькій баронъ, хлопнувъ въ ладоши руками, обтянутыми блдно-зелеными перчатками. Есть поговорка на счетъ мелюнскихъ угрей, которая говоритъ, что ‘они кричатъ прежде нежели съ нихъ снимутъ кожу’… Лихо!… Скажите, госпожа Лоріоль, правда-ли, что здшніе угри кричатъ, когда съ нихъ хотятъ снимать кожу?

— Не совсмъ правда.

— Значитъ, эту поговорку придумали для того, чтобы издваться надъ людьми, это доказываетъ дурное воспитаніе.

— Это поговорка основана на старинномъ анекдот.

— Разскажите анекдотъ, дорогая госпожа Лоріоль. Это очень важно. Мы вс превратимся въ слухъ, честное слово!

Госпожа Лоріоль не заставила просить себя.

— Это случилось уже очень давно… сказала она. Въ Мелюн играли мистерію, представляющую мученичество Святаго Вароломея, съ котораго, какъ говоритъ церковное преданіе, сняли съ живаго кожу. Роль Св. Вароломея игралъ одинъ простякъ по имени Лангиль {Anguille значитъ — ужъ.}. Его привязали къ кресту и сдлали видъ, будто хотятъ содрать съ него кожу. При вид палача, подошедшаго къ нему съ свирпымъ видомъ и съ большимъ ножемъ въ рук, бдняга не выдержалъ, чтобы не закричать, что, конечно, сильно разсмшило палача и всхъ присутствующихъ, такъ что по окончаніи представленія въ город говорили: ‘Лангиль кричитъ, прежде чмъ съ него снимутъ кожу’. Вотъ вамъ и анекдотъ.

— Браво! вскричалъ маленькій баронъ съ искреннимъ восторгомъ Лихой анекдотъ!— Я пущу его въ ходъ въ большомъ свт… онъ будетъ имть успхъ…

— Забавный анекдотъ, госпожа Лоріоль, очень забавный, поддакнулъ въ свою очередь Фабрицій. Но въ настоящее время дло идетъ не о мстной хроник… Мы будемъ завтракать, обдать и ночевать въ Мелюн… Намъ надо дв комнаты.

Госпожа Лоріоль подняла руки надъ головою, какъ-бы призывая небо въ свидтели своего отчаянія, и скорчила сильно огорченную физіономію.

— Дв комнаты!…— проговорила она.— Помилуйте, г. Фабрицій, вы совсмъ озадачили меня!

— Почему такъ?

— Потому, что у меня все занято и не по комнатамъ, а по отдльнымъ окнамъ, по ста франковъ за окно. Право, по ста франковъ!— Вы ни за какую цну не найдете не только ни одного окна, выходящаго на площадь, но даже и слуховаго окошечка, въ которое могли бы вставить глазъ.

— Милая госпожа Лоріоль, я положительно отказываюсь врить, чтобы у васъ не осталось ни одного уголка.

— Увряю васъ!

— Не увряйте!

— Клянусь вамъ!

— Не клянитесь!

X.

— опустимъ, продолжалъ Фабрицій,— что на ваше недвижимое имущество напала аукціонная горячка и что каждое окошечко въ вашемъ дом цнится на всъ золота… Но, несмотря на все это, у васъ, конечно, найдется для друзей какая нибудь комнатка, хотя самая маленькая… Мы удовольствуемся одною комнатою, самою крохотною, лишь бы въ ней были кровать и окно…— Эти дамы лягутъ на постели, а я и Ландилли переночуемъ, сидя въ креслахъ…

— Дурная ночь скоро проходитъ, прибавилъ маленькій баронъ.

— А завтра, продолжалъ молодой человкъ, мы подлимся окномъ… Вс четверо однимъ окномъ!

— Окно или смерть! вскричалъ Паскаль де Ландилли.— Пожалуста, милая госпожа Лоріоль, вдь вы, вроятно, не хотите привести въ отчаяніе этихъ дамъ, что было бы очень нелюбезно съ вашей стороны! Дайте намъ окно — и вы будете сущій ангелъ! Есть покупщикъ въ десять луидоровъ, какъ говорятъ въ отел комисара оцнщиковъ.

Маленькій баронъ вынулъ бумажникъ и сталъ вертть передъ носомъ хозяйки Большаго Оленя двумя стофранковыми ассигнаціями.

— Да когда-же у меня нтъ комнаты! простонала послдняя.

— Триста франковъ, госпожа Лоріоль, триста франковъ!— прервалъ ее Паскаль.

И онъ прибавилъ къ двумъ ассигнаціямъ третью.

Невозможно было устоять противъ такого искушенія.

— Какъ тутъ быть! проговорила въ раздумья хозяйка отеля.

— Браво! истина открывается!… у васъ есть комната.

— Есть, дйствительно, въ третьемъ этаж… но я ее общала вчера, положительно общала.

— Вы взяли задатокъ?

— Нтъ.

— Ну, такъ вы ее отдадите намъ,— вотъ и все. Комната за нами! Получайте деньги!

Госпожа Лоріоль взяла ассигнаціи, сдлала низкій реверансъ и пробормотала:

— Поврьте, что не эта сумма заставила меня ршиться…

— О, мы вполн уврены въ этомъ! отвчали со смхомъ вс четверо.

— И въ доказательство прошу у васъ позволенія, угостить васъ вечеромъ за обдомъ шампанскимъ.

— Позволяемъ, госпожа Лоріоль, и выпьемъ за ваше здоровье самымъ лучшимъ клико изъ вашего погреба… Это будетъ необыкновенно шикарно.

Вошла Тіэнета и доложила, что завтракъ поданъ.

— Скоре за столъ!..— сказала Матильда. А посл полудня, катанье въ лодк по Сен. Я обожаю рку и уженье рыбы.

Оставимъ молодыхъ людей въ саду за столомъ, накрытымъ подъ каштановыми деревьями, и, пока они наслаждаются матлотомъ, который объявили невыразимо чудеснымъ, возвратимся къ г. Деларивьеру, сидвшему у постели жены..

Жанна все еще спала, и сонъ ея становился все спокойне. Иногда, по губамъ ея бродила неопредленная улыбка, озарявшая ея кроткое лицо, блдность котораго почти исчезла.

Вс мрачныя мысли покинули г. Деларивьера.

Устремивъ глаза на свою обожаемую Жанну, которую въ теченіи часа, длиннаго какъ цлый вкъ, считалъ мертвою, онъ благодарилъ Бога и доктора Вернье.

Погруженный въ безмолвный восторгъ, онъ даже не замчалъ, какъ летло время.

Вдругъ онъ увидлъ, что больная пошевельнула руками и вки ея затрепетали. Затмъ она открыла глаза и съ изумленіемъ взглянула на окружавшіе ее предметы.

Банкиръ наклонился, страстно прижалъ ее къ груди и проговорилъ голосомъ, замирающимъ отъ сильнаго волненія:

— Жанна… дорогая Жанна!

— Гд я? спросила больная.

— Мы въ Мелюн, отвчалъ банкиръ.

— Въ Мелюн! повторила съ удивленіемъ Жанна. Отчего же не въ Париж?

— Оттого, моя милочка, что какъ ни близко были мы отъ цли путешествія, но принуждены были остановиться.

Жанна опустила голову, закрыла глаза, и казалось, старалась припомнить.

— Да…— проговорила она черезъ минуту, я помню, но не совсмъ ясно… какъ будто въ туман,— я какъ-то странно занемогла… мн казалось, что душа моя покинула тло, и я разсталась съ тобою навсегда.

— Ты сильно страдала, неправда-ли, бдняжка?

— Сильно… Но къ чему вспоминать это? Вдь все уже прошло, я не страдаю больше… Давно-ли мы здсь?

— Съ ранняго утра, какъ только разсвло.

— А теперь?

— Два часа пополудни.

— И я спала все это время?

— Да, благодаря Бога! этотъ сонъ исцлилъ тебя. Теперь, когда ты проснулась, надо сдлать то, что веллъ докторъ.

— Какой докторъ?

— Молодой человкъ, отлично знающій свое дло, которому я обязанъ вчною благодарностью, его. зовутъ Жоржъ Вернье.

— Исполнимъ-же предписанное этимъ молодымъ докторомъ, сказала Жанна съ улыбкою. Постараемся прежде всего отблагодарить его, слдуя его совтамъ. Что онъ веллъ?

— Принимать каждую четверть часа по ложк этого лекарства.

И банкиръ съ заботливостью любовника подложилъ подушки за спину Жанны, затмъ поднесъ ей ложку лекарства, которое она тотчасъ-же и выпила.

— Предписаніе не трудно исполнить, проговорила она съ улыбкою. Это лекарство не такъ дурно, только немножко горько. Какъ должно быть долго тянулось для тебя время, мой бдный другъ, пока я была безъ памяти, сказала она, взявъ мужа за об руки.

Банкиръ поблднлъ при воспоминаніи о вынесенной имъ душевной пытк.

— Никакими словами нельзя передать теб, какъ я мучился! отвчалъ онъ.— Подумай только, я видлъ твои страданія… и не могъ ничмъ помочь теб!… Я думалъ, что ты умираешь, — и не могъ спасти тебя!… Это такая пытка, что, удивляюсь, какъ я не сошелъ съ ума?

— Я представляю себя на твоемъ мст, дорогой мой другъ, и вполн понимаю, что ты перечувствовалъ… Но не преувеличивалъ-ли ты немножко моей болзни?

— Нтъ, припадокъ былъ ужасный… докторъ также сказалъ это…— Слишкомъ сильная усталость опасно разстроила твой организмъ, но, слава Богу, мы восторжествовали надъ болзнью и она не возвратится больше.

— Наврно?

— Да,— докторъ положительно ручается за это.

— Писалъ-ли ты Эдме?

— Я не нашелъ это нужнымъ… Она не можетъ серьезно безпокоиться о томъ, что мы запоздали, но остановка, когда мы такъ близко къ цли, могла бы ее сильно встревожить… Ктому-же надо было назначить когда мы прідемъ, а это было невозможно. Докторъ скажетъ, когда намъ можно отправиться въ путь,— и тогда я напишу ей.

Постучали тихонько въ дверь.

Банкиръ всталъ съ кресла и отворилъ.

— Это вы, докторъ! вскричалъ онъ весело, увидвъ Жоржа Вернье. Идите скоре и полюбуйтесь плодами вашихъ трудовъ! Наша больная проснулась и нетерпливо ожидаетъ васъ, чтобы поблагодарить вмст со мною…

Молодой докторъ съ улыбкою подошелъ къ постели.

Госпожа Деларивьеръ подала ему руку и проговорила съ душевнымъ волненіемъ:

— Вы спасли мн жизнь, докторъ, благодарю васъ за себя и за дорогихъ моему сердцу! благодарю васъ отъ всей души.

Жоржъ опять вздрогнулъ, увидвъ и въ особенности услышавъ больную.

— Это т-же глаза, подумалъ онъ, — тотъ-же взглядъ, тотъ-же голосъ! Невозможно, чтобы эти я въ женщины были чужды другъ другу.

Онъ прибавилъ вслухъ, стараясь казаться спокойнымъ:

— Я только скромно исполнилъ свой долгъ, и очень счастливъ, что, успшно.

Затмъ пощупалъ пульсъ больной.

— Вдь лихорадка прошла, неправда-ли? спросилъ г. Деларивьеръ.

— Не совсмъ еще. Пульсъ недовольно правиленъ. Что вы чувствуете въ настоящую минуту? спросилъ докторъ госпожу Деларивьеръ,

— Никакой боли, но сильную слабость.

— Голова тяжела

— Тяжеле, чмъ когда я проснулась.

— Чувствуете-ли вы аппетитъ?

— Нтъ.

— Вамъ надо однако подкрпить силы пищею. Я скажу госпож Лоріоль, чтобы она принесла вамъ легкаго бульону.

— Докторъ, какъ продолжительно будетъ мое выздоровленіе?

— Чрезъ два или три дня вы совершенно поправитесь.

Лицо госпожи Деларивьеръ отуманилось.

— Еще пройдетъ три дня, прежде чмъ я увижу мою дочь, — у меня недостанетъ силы.

— Но почему Эдме не пріхать сюда? сказалъ съ живостью г. Деларивьеръ.

У Жоржа сильно забилось сердце при этихъ словахъ.

Если молодая двушка прідетъ въ Мелюнъ, то все станетъ ясно. Онъ съ перваго взгляда увидитъ — дочь-ли она этой симпатичной больной, объ имени которой онъ не смлъ спросить.

XI.

— Неправда-ли, докторъ, вы находите полезнымъ, чтобы наша больная отдохнула здсь нсколько дней въ совершенномъ поко? спросилъ г. Деларивьеръ.

— Даже необходимымъ, отвчалъ молодой докторъ.

— Вы запретили вс сильныя ощущенія?

— Конечно.

— А какъ вы полагаете, радостное ощущеніе, къ которому жена моя имла-бы время приготовиться заране, не повредитъ ей? Словомъ, можетъ-ли она теперь-же свидться съ дочерью?

— Можетъ. Радость — могучая утшительница. Присутствіе любимой дочери только ускоритъ исцленіе. Я посовтую только моей паціентк на сколько возможно владть собою, и не слишкомъ предаваться изліянію чувствъ.

— Я вамъ это общаю, вскричала Жанна. Я буду твердою въ счастіи, и съумю справиться съ собою.

— Тогда все пойдетъ прекрасно.

— Въ такомъ случа, сказалъ банкиръ, я поду завтра въ Парижъ на первомъ позд и привезу нашу дочь.

— Завтра, подумалъ Жоржъ, я разршу эту загадку,— и прибавилъ вслухъ, обратясь къ Жанн:

— Я ухожу, но навщу васъ вечеромъ. Прошу васъ только объ одномъ: постарайтесь совладать съ вашимъ впечатлительнымъ и нервнымъ темпераментомъ… Прежде всего вамъ необходимо спокойствіе… Ни о чемъ не думайте, ничмъ не тревожтесь, но наслаждайтесь жизнью и счастьемъ: тогда исчезнутъ послдніе слды, вынесенной вами болзни… Я велю приготовить вамъ бульонъ, который вы выпьете, затмъ, черезъ четверть часа примите ложку лекарства, посл чего опять уснете крпкимъ сномъ. Что-же касается васъ, прибавилъ онъ, обратясь къ г. Деларивьеру, то по вашему лицу видно, что вы сильно утомились. Усните нсколько часовъ, я совтую вамъ это какъ другъ и предписываю какъ врачъ.

— Я порукою за него, докторъ, что онъ исполнитъ ваше предписаніе,— отвчала съ улыбкою Жанна.

Жоржъ вышелъ изъ комнаты и, приказавъ подать больной чашку очень легкаго бульону, оставилъ отель, волнуемый различными мыслями, отъ которыхъ никакъ, не могъ избавиться.

— Если эта молодая особа, которую привезетъ завтра отецъ, та самая, то мы должны скоро сблизиться, думалъ онъ. Я спасъ жизнь ея. матери, такъ какъ болзнь была очень опасна… Это придастъ мн значеніе въ ея глазахъ,— и, какъ знать, можетъ быть когда-нибудь…

Но вдругъ докторъ пожалъ плечами.

— Нтъ, это безумная мечта! Правда, сходство поразительное, но это еще ничего не доказываетъ. Бываетъ иногда странная игра природы… и притомъ, если даже я и не ошибаюсь, то все-таки мечта моя несбыточна. Она единственная дочь милліонера, а я — провинціальный докторъ, между нами цлая пропасть. Оказанная услуга тутъ не причемъ… Этому семейству не нужна больше моя помощь. Когда они мн заплатятъ за леченіе, то не будутъ ничмъ обязаны, ни даже благодарностью, такъ какъ леченіе — мое ремесло, всякій другой на моемъ мст сдлалъ бы то-же, что и я. Лучше забыть весь этотъ вздоръ! Но въ силахъ ли я? И если въ силахъ, то захочу ли забыть?

Жоржъ Вернье, голова котораго была занята наукою, а сердце любовью, шелъ впередъ безъ цли, то ускоряя, то замедляя походку, и тревожныя, несвязныя думы все боле и боле овладвали имъ.

Въ раздумь онъ повернулъ не въ ту улицу, гд жилъ, и продолжалъ путь наудачу.

Мало по малу, однако, онъ успокоился, осмотрлся вокругъ, взглянулъ на часы и, не заходя домой, отправился къ своимъ паціентамъ.

Оставимъ теперь доктора, и отправимся опять въ садъ подъ каштановыя деревья, гд находятся Фабрицій Леклеръ, маленькій баронъ де Ландилли и дв молодыя женщины.

Завтракъ подходилъ къ концу.

Утреннее путешествіе и свжій воздухъ возбудили сильный аппетитъ въ молодыхъ людяхъ, которые добросовстно оказывали честь кухн Большаго Оленя и преисправно попивали Шабли, сверкавшее въ рюмкахъ и отзывавшееся кремнемъ.

Червяки, которыхъ такъ боялась Адель, вели себя скромно. Веселость самая искренняя, по крайней мр повидимому, достигла своего апогея.

Глаза блестли, взрывы хохота перекрещивались въ воздух, голоса поднялись до очень высокаго діапазона.

Только одинъ Фабрицій Леклеръ сохранялъ все свое хладнокровіе посреди начинающагося опьяннія.

Онъ принуждалъ себя казаться веселымъ, но по временамъ бросалъ почти мрачные взгляды на столъ: опрокинутыя бутылки, разбросанный десертъ, кофейныя пятна на скатерти и множество фляжекъ съ ликерами всевозможныхъ яркихъ цвтовъ, которыя сверкали подъ солнечными лучами, пробовавшимися сквозь листву,— придавали столу нкоторое сходство съ полемъ битвы.

Адель Сивракъ — (рожденная Грелютъ) потребовала катанья на лодк по Сен.

— Къ лодк! вскликнулъ Ландилди визгливымъ голосомъ, закуривая третью сигару,— я берусь руководить челномъ. Это будетъ чудо что за гальбъ!

— Возьмитесь только руководить сами собою, милый другъ, и это ужь не легко, потому что у васъ сумазбродная голова, возразила Матильда,— и главное не дурачьтесь, когда мы будемъ на лодк, иначе я положительно отказываюсь покинуть твердую землю… я неумю плавать.

— Будьте спокойны, отвчалъ Фабрицій,— мой другъ Паскаль внушаетъ мн такъ же мало доврія, какъ и вамъ…. мы возьмемъ лодочника.

— Браво, въ путь!

Дамы надли какъ ни попало свои микроскопическія шляпки на франтовскіе шиньоны и вооружились зонтиками, усянными бантиками.

Появилась улыбающаяся госпожа Лоріоль.

— Довольны ли вы завтракомъ, господа? спросила она.

— Въ восторг! ура въ честь госпожи Лоріоль и ея знаменитаго повара!

— Въ которомъ часу вы будете обдать?

— Въ семь часовъ. Главное, чтобы было побольше перцу въ раковомъ суп и чтобы бордосскіе раки произвели взрывъ во рту и пожаръ.

— Его затушатъ восемь бутылокъ шампанскаго, которыя я буду имть честь предложить вамъ, отвчала госпожа Лоріоль. Ровно въ семь часовъ обдъ будетъ готовъ.

Слова эти были встрчены залпомъ веселыхъ возгласовъ.

Затмъ об четы вышли на набережную, перешли черезъ мостъ и увидли вывску, на которой было начертано крупными буквами:

Вдова Галетъ.

Лодки и челноки для катанья.

— Вотъ желаемая гавань! сказала Матильда, указывая пальцемъ на вывску.

Затмъ, подставивъ ко рту об руки въ вид рупора, закричала во все горло:

— Ей вы! лодочникъ, лодочницы, блудящіе огни и весь сумбуръ!… Подавайте лодку! Да живе! Подымай паруса! Гей, гей! гд вы запропастились?

— Держите себя поприличне, Матильда, сказалъ Фабрицій съ досадою. Здсь мы не въ Бужвил, гд дозволяются всякія эксцентричности!… Не будемъ обращать на себя вниманія. Здшніе уроженцы сочтутъ насъ за лавочниковъ, ухаживающихъ за красотками изъ Билье.

— Да полно! возразила Матильда. Что за веселье, когда надо степенничать?— дрянь, никуда не годится!

Фабрицій взглянулъ на нее строго и вроятно онъ имлъ надъ нею большое вліяніе, такъ какъ она поспшила прибавить:

— Ну, ну, мой сренькій кроликъ, не дуйся! Поди, найми лодку, я буду умна какъ эпинальская картинка.

— По шести су за дюжину! вставила Адель.

— Лихо!… вскричалъ маленькій баронъ. Ай-да Адель! уметъ ввернуть словечко!… Какой рельефъ, ребята! какой рельефъ!

Фабрицій пожалъ плечами и направился къ очень первобытному жилищу. Это былъ родъ балагана въ одинъ только этажъ, построенный изъ старыхъ досокъ, смазанныхъ известью, съ почти плоскою кровлею, крытою вмсто черепицы или шифера большими, толстыми листами просмоленной бумаги, которые были скрплены сосновыми дранками, прибитыми на швахъ.

На порог сидла низенькая, вся сморщенная старушенка, загорлая отъ солнца и отъ втра, какъ старый матросъ, и вязала синій чулокъ. Это была вдова Галетъ, сама своею особою.

Увидвъ Фабриція, она встала.

— Я хотлъ бы нанять лодку для катанья, сказалъ онъ.

— Можно, отвчала она… даже дв, три, сколько вамъ угодно, у меня большой выборъ.

И она указала на цлую флотилію лодокъ, стоявшихъ у лстницы, вырытой въ откос берега.

— Насъ четверо, сказалъ молодой человкъ, указывая на свою компанію.

— Съ вами и дамы… сказала она. Я вамъ дамъ Прекрасную Лизу: славная лодка! Вамъ будетъ въ ней такъ удобно какъ дома… Ее построилъ мой дорогой, покойный мужъ. Старуха сдлала видъ будто отерла слезу, которой не было, и прибавила:

— А лодочника надо вамъ?

— Да надо…. Я умю грести, но не хочу утруждать себя…

— И прекрасно длаете! Я дамъ вамъ дюжаго парня, вы будете имъ довольны.

И вдова Галетъ крикнула:

— Эй! Бордепла!.. катанье!

XII.

Лишь только раздался этотъ возгласъ, какъ человкъ, спавшій на дн лодки, проснулся и внезапно точно выросъ на берегу, подобно чертенку, выскочившему изъ коробки съ сюрпризомъ.

— Я здсь! проговорилъ онъ.

Этому человку могло быть тридцать лтъ.

У него было открытое и энергичное, загорлое лицо и глаза, сверкавшіе умомъ.

На немъ была синяя рубашка съ вышитыми на воротник якорями, холстинныя панталоны, красный поясъ и матросская фуражка.

Онъ былъ невысокаго роста, но коренастъ, все его сложеніе обнаруживало силу Геркулеса и ловкость обезьяны.

— Что вамъ надо, хозяйка? спросилъ онъ.

— Вотъ, эти четверо господъ хотятъ кататься… отвчала вдова Галетъ. Ты повезешь ихъ на Прекрасной-Лиз.

— Ладно!

Матросъ однимъ прыжкомъ очутился въ лодк, отвязалъ ее отъ колышка и, черезъ нсколько секундъ, подъхалъ къ лстниц..

— Садитесь, барыни,— сказалъ онъ молодымъ женщинамъ,— не прыгайте и не качайте лодку, а старайтесь сохранить равновсіе, чтобы не стукаться лбами… Садитесь на корму, это почетное мсто… эти господа сядутъ по средин, а я на носу, чтобъ грести.

Когда вс услись, матросъ отчалилъ.

— Куда прикажете хать? спросилъ онъ.

— Объдемте вокругъ Сенть-Этьенскаго квартала, проговорилъ Фабрицій.

— Что за странная фантазія хать въ городъ? пробормоталъ Бордепла.

— Въ городъ! чтобы все время видть дома! прибавила Матильда:— нтъ спасибо!…что тутъ веселаго! Подемте за городъ.

— Да, туда, подтвердила двица Адель Грелютъ, указывая въ противуположную отъ города сторону.

Фабрицій нахмурилъ брови съ худо скрытымъ выраженіемъ досады.

— Туда!— повторилъ онъ, это легко сказать, но если мы спустимся по теченію, то намъ надо употребить по крайней мр два часа чтобы подняться назадъ.

— Не бойтесь, возразилъ матросъ. Рка знаетъ меня… У меня здоровыя руки, не жалйте моего труда.

— Разв у васъ есть кредиторы въ той сторон мой милый Фабрицій? вскричала со смхомъ Матильда.— Гребите, лодочникъ… по теченію.

Матросъ не заставилъ повторять приказанья.

Въ три взмаха веселъ направилъ онъ Прекрасную-Лизу на фарватеръ, и лодка тихо поплыла по теченію.

Фабрицій, лицо котораго приняло свое обычное выраженіе, закурилъ сигару, Паскаль сдлалъ тоже.

Погода была великолпная. На блдно-голубомъ неб, по которому пробгали легкія облачка, сіяло солнце.— Берега рки пестрли множествомъ цвтовъ.— Зеленыя вершины высокихъ деревьевъ отражались въ Сен какъ въ зеркал. Надъ водою ряли ласточки, издавая веселые крики. Въ тепломъ воздух разливалось благоуханіе весеннихъ цвтовъ, воскресающая природа пла свой вчный гимнъ Создателю.

Молодые люди, наперерывъ другъ передъ другомъ, пускали клубы дыма.

Адель и Матильда, комфортебельно возсдавшія на корм, облитыя солнечнымъ свтомъ и об очень хорошенькія подъ своими розовыми зонтиками, прониклись ощущеніемъ полнаго благосостоянія и напвали отрывки арій изъ Алуказара и Поклонниковъ.

Матильда пла.

‘C’est le beau Camlia

‘Camlia.

‘Qu’ Amlie а

‘Laist&egrave, tomber chez papa!…’

Адель съ своей стороны ворковала, покачивая головою:

‘Anna

‘Donna

‘La canne Canada!

‘Voil

‘P’tit canne Eauade!..’

Матросъ, носовыя нервы котораго очень пріятно щекоталъ запахъ табаку, въ отборныхъ выраженіяхъ попросилъ у дамъ позволенія также выкурить трубочку.

— Курите, мой милый, вскричала Матильда.,— у насъ попросту. Гд женируются — тамъ нтъ веселья!.. Курите всласть. И я набью папироску…

— И мн набей также, сказала Адель.

Бордепла выразилъ свою благодарность тмъ, что ухмыльнулся во весь ротъ и вытащилъ изъ кармана одну изъ тхъ коротенькихъ глиняныхъ трубокъ, которыя на простонародномъ нарчіи называются носогйками (brle-gueule.) Чубукъ былъ четыре сантиметра длиною и не уступалъ въ чернот любому негру Гвинейскаго берега.

Фабрицій сидлъ молча, погруженный въ размышленія. По нахмуреннымъ бровямъ было видно, что думы его не веселаго свойства.

Прекрасная-Лиза медленно плыла по извилистому теченію рки.— На берегахъ виднлось много красивыхъ, загородныхъ домовъ.

Въ начал весны стояла, сухая погода. Вода въ Сен была низка и прозрачна, какъ бываетъ въ іюл и август, такъ что виднлось песчаное дно.

Об женщины замолкли.

Покуривая папироски, набитыя хорошенькими пальчиками Матильды, он любовались разбросанными по берегамъ виллами, и каждая изъ нихъ думала о томъ, не сыщется ли какой нибудь великодушный голубокъ, который предложилъ бы ей такую завидную голубятню.

Но чмъ дальше позади оставался Мелюнъ, тмъ рже становились дачи, и т, которыя еще встрчались, скрывались въ густой зелени окружавшихъ ихъ парковъ.

На маленькаго барона напалъ вдругъ припадокъ лиризма.

— Честное слово, братцы,— вскричалъ онъ,— это чертовски живописно! взгляните на эти воды, эти деревья, эту траву!… Полюбуйтесь этими виллами, скрытыми въ зелени!… Что за гальбъ! Что за рельефъ! Мн кажется, что я въ театр и смотрю въ лорнетъ на очень шикарную декорацію!.. Это оттого, что я кое-что смыслю въ природ.

— Такъ эти цвтущіе берега Сены имютъ счастье нравиться вамъ, баронъ? спросила Матильда.

— Я нахожу, что они блестятъ неслыханною прелестью и переполнены аркадскою поэзію…

— Такъ поищите, не продается ли здсь какаго нибудь красиваго домика… Непремнно есть продажные… Пріобртите его на наличныя деньги и вручите ключи отъ него Адели вмст съ купчею на ея имя… Вотъ это-то было бы уже очень рельефно!… А? какъ вы думаете, баронъ?

— О да! это недурно!… подхватила двица Сивракъ, урожденная Грелютъ. Въ самомъ дл, купите мн домъ въ этихъ мстахъ, мой милый Паскаль…. и я полюблю васъ ради васъ самихъ.

— Какъ она находчива, эта Адель! вскричалъ баронъ. Что-же, я не отказываюсь. Право!… мы подумаемъ объ этомъ….

— Когда же?

— Когда я получу наслдство.

— Отъ кого?

— А отъ дяди-то….

— А какъ старъ вашъ дядя?

— Ему пятьдесятъ лтъ.

— Ну такъ онъ васъ еще два раза похоронитъ, мой милый… Какъ ни прикидывайтесь молодцомъ, а вы не прочно сшиты.— У васъ нтъ мышцъ, у васъ нтъ мякоти… у васъ много чего нтъ.

Маленькій баронъ засмялся, но смхъ его походилъ на гримасы.

— Что касается до меня, сказала Матильда, то я серьезная женщина…— Я коплю деньги, остающіяся отъ расходовъ,— иногда довольно кругленькія суммы, и въ тотъ день, когда сломаю мою копилку, куплю себ виллу, вотъ въ род этой.

И она указала кончикомъ зонтика на послдній домъ на лвомъ берегу.

Адель и оба молодые человка посмотрли въ ту сторону. Лишь только Фабрицій взглянулъ на указанную виллу, какъ по тлу его пробжала нервная дрожь, лицо страшно измнилось и покрылось смертельною блдностью. Но это продолжалось не долго, и никто не замтилъ этой странной перемны.

Секунды черезъ дв Фабрицій справился съ собою. Физіономія его просвтлла и взглядъ сталъ спокойный по прежнему.

Но все-таки онъ былъ блдне обыкновеннаго! Стараясь не смотрть на лвый берегъ, онъ проговорилъ съ афектированною небрежностью:

— Очень красиво! очень красиво!

— Это настоящій, маленькій замокъ, сказала Адель.

— И удивительнаго стиля! прибавилъ Паскаль:— будто онъ построенъ во времена трубадуровъ.

— Я готова держать пари, что онъ новйшей постройки… возразила Матильда.

Затмъ, обратясь къ матросу прибавила.

— Не знаете ли, мой милый, чей это домъ?

— Какъ не знать, барынька!

— А можете ли вы намъ сказать?

— Отчего же нтъ? Этотъ домъ принадлежитъ или, лучше сказать, принадлежалъ г. Фредерику Бальтусу, убитому шесть мсяцевъ тому и убійцу котораго завтра поутру казнятъ на большой площади въ Мелюн…

Паскаль и об женщины вскрикнули отъ удивленія.

Ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на лиц Фабриція.

XIII.

Вилла, обратившая на себя вниманіе Матильды была построена въ новйшее время изъ кирпича и ноздреватыхъ камней въ стил Возрожденія, съ башенками въ вид колоколенъ, окна которыхъ были прорзаны латинскимъ крестомъ.

Солнечные лучи, падавшіе вкось на этотъ небольшой замокъ, горли разноцвтными огнями на его цвтныхъ стеклахъ оконъ. Позади этой прелестной копіи феодальныхъ жилищъ, раскидывался паркъ въ пять или шесть гектаровъ, съ вковыми деревьями.

Крыльцо съ двумя входами, втвистые орнаменты котораго были изваяны искуснымъ рзцомъ, вело къ стрльчатой двери.

Желзная ршетка такого же стиля, какъ и домъ, уцлевшая вроятно отъ какого нибудь стариннаго замка, разрушеннаго киркою каменотесовъ, выходила на живописную дорогу, пролегавшую по берегу Сены.

Въ первомъ этаж, широкая трехстворчатая дверь съ цвтными стеклами въ свинцовыхъ переплетахъ выходила на террасу, окаймленную лпною балюстрадою, которую поддерживлли очень изящныя каріатиды.

Створы двери, о которой мы упомянули, были отворены. Въ ту минуту, когда лодка поровнялась съ домомъ, на террасу вышла молодая двушка.

Она была въ глубокомъ траур.

Ея блдное лицо было правильно, какъ изображенія на медаляхъ. Густая черная коса лежала короною на ея голов.

Къ ней можно было примнить слдующіе два стиха Альфреда Мюссе:

‘Sous за tresse d’b&egrave,ne, on eut dit, а la voir

Une jeune guerri&egrave,re avec un casque noir *)’.

*) ‘Она походила съ своею черною косою на юную героиню въ черной каск..

Платье, изъ матовой матеріи, обрисовывало ея изящный станъ и упругіе контуры бюста греческихъ статуй.

На ней не было никакихъ украшеній, только на ше вислъ, на бархатной лент, черный мраморный медальонъ на которымъ переплетались дв серебряныя буквы: Ф и Б.

Ея прелестное, энергичное лицо было чрезвычайно печально.

Большая борзая собака сро-желзнаго цвта, прыгавшая около нея, какъ-то тревожно потянула воздухъ и, увидвъ приближавшуюся лодку, заворчала глухо съ выраженіемъ угрозы, затмъ жалобно завыла.

— Молчи, Фоксъ! сказала отрывисто молодая двушка. Послушная собака взглянула на свою госпожу, полизала ей руку и, переставъ лаять, растянулась у ея ногъ, но по временамъ все-таки глухо ворчала.

Услышавъ голосъ госпожи Фокса, Фабрицій вздрогнулъ во второй разъ, но не обернулся.

— Чортъ возьми! какая хорошенькая особа! сказала Матильда съ искреннимъ восторгомъ.

— Немножко блдна,— возразила Адель,— но все-таки страхъ какъ хороша!…

— Какой гальбъ, братцы! поддакнулъ маленькій баронъ. Великолпно! великолпно! Просто чудовый рельефъ! Да взгляни же, Фабрисъ, на эту владтельницу замка, право она стоитъ того…

Фабрицій долженъ былъ взглянуть волею или неволею, такъ какъ иначе поведеніе его показалось бы страннымъ, и повернулъ голову къ балкону.

Глаза его встртили взглядъ молодой двушки. Онъ приподнялся и низко поклонился.

Она отвтила на его поклонъ съ холодною вжливостью.

— Вотъ какъ! вы ее знаете? спросила Матильда.

— Да, отвчалъ Фабрицій, нахмуривъ брови.

— Гд вы познакомились съ нею?

— Въ свт, въ Париж.

— Въ большомъ свт или въ полусвт?

Фабрицій пожалъ плечами.

— Такой глупый вопросъ не стоитъ отвта! проговорилъ онъ.

— Она замужемъ? продолжала Матильда.

— Нтъ, двица.

— Какъ ее зовутъ?

— Что вамъ за дло до нея?

— Чистое любопытство.

— Ее зовутъ Паулою Бальтусъ.

— Такъ это сестра того господина Бальтуса, о которомъ сейчасъ вотъ говорили?

— Да, сестра.

Пни этихъ словахъ матросъ, набившій въ третій разъ свою трубку, безъ церемоніи вмшался въ разговоръ.

— Мамзель Паула такъ же добра, какъ хороша собою, проговорилъ онъ. Заговорите о ней съ кмъ хотите изъ здшнихъ… и всякій скажетъ вамъ, что она Провидніе бдныхъ и больныхъ… Надо было видть, какова она была прежде этого несчастья! Веселенькая, какъ малиновка…. Но съ тхъ поръ, какъ какой-то злодй убилъ ея брата, она совсмъ перемнилась… У нея не выходитъ изъ головы то ужасное утро, когда она дожидалась г. Фридерика, а вмсто того принесли только его трупъ.

— Брр!… морозъ подираетъ по кож отъ этого! проговорила Матильда. Но какъ-же случилось это убійство?

— Это темная исторія…— отвчалъ матросъ.

— Мрачная исторія, подхватилъ Фабрицій съ живостью, не стоитъ разсказывать ее этимъ дамамъ.

— О, буржуа! я совсмъ не гонюсь за тмъ, чтобы разсказывать ее, отвчалъ Бордепла, предоставляю это вамъ.

— Да мы-то гонимся затмъ, чтобы узнать ее! возразила Матильда. Мы страхъ какъ любимъ сильныя ощущенія! Трепетать и блднть отъ ужаса и проливать слезы умиленія… можетъ-ли быть что-нибудь прелестне этого! Если исторія не нравится вамъ, Фабрисъ, такъ не слушайте ее!…

Молодой человкъ принужденно засмялся.

— Мн все равно, воскликнулъ онъ, но я знаю ее и боялся за ваши нервы — вотъ и все. Если же она интересуетъ васъ, то попросите этого молодца разсказать вамъ ее.

— Конечно интересуетъ… мы хотимъ ее слышать, сказалъ Паскаль, исторіи убійствъ всегда заставляютъ трепетать… Самыя любопытныя статьи въ политическихъ газетахъ, единственныя, которыя стоитъ читать,— отчеты объ уголовныхъ длахъ, честное слово! Есть мошенники, которые настоящіе ходячіе романы.

— Молчите, баронъ! скомандовала Матильда.

И, обратясь къ матросу, прибавила:

— Вы сказали, что мадемуазель Бальтусъ…

— Страшно перемнилась съ тхъ поръ, какъ братъ ея палъ подъ ударами злодя, котораго казнятъ завтра. И скажу вамъ, барыня, что я непремнно буду во время казни въ первомъ ряду… Не потому, чтобы я любилъ кровавыя зрлища и мн пріятно было бы видть какъ упадетъ человческая голова, но потому, что можетъ быть убійца будетъ говорить, а я хочу слышать, что онъ скажетъ.

— Вы думаете, что онъ будетъ говорить? спросилъ Фабрисъ измнившимся голосомъ.

— Не знаю, но надюсь.

Фабрицій, вроятно, хотлъ распространиться объ этомъ, но Матильда не дала ему времени.

— Бдная молодая двушка, проговорила она, смотря издали на Паулу Бальтусъ, которая все еще стояла на террас.— Она никогда не утшится!

— О, никогда! Я готовъ поклясться въ этомъ.

— Она очень любила своего брата?

Матросъ выпустилъ изъ рукъ весла, энергично затянулся изъ трубки раза два или три, и отвчалъ:

— Еще бы!… Надо было видть, какъ она рыдала и въ какомъ была отчаяніи, когда поутру садовникъ сказалъ ей, что наткнулся у ршетки на трупъ ея брата!… При одномъ воспоминаніи объ этомъ компасъ мой сбивается съ панталыка. Она ползала на колнахъ по снгу подл трупа своего брата, звала его, говорила съ нимъ, какъ будто онъ могъ ее слышать… Она ломала руки… Била себя въ грудь… Рвала волосы… Думали, что она совсмъ сойдетъ съ ума.

— Такъ г. Бальтуса убили близко, почти у его дома? спросила двица Адель де-Сивракъ, урожденная Грелютъ.

Матросъ указалъ пальцемъ на небольшую рощу въ нсколькихъ стахъ шагахъ отъ дома.

— Видите, вонъ тамъ, эту рощу? сказалъ онъ.

— Да.

— Убійца скрывался тамъ въ кустахъ, съ которыхъ не спадаетъ листва даже зимою.. Онъ должно быть караулилъ, когда пройдетъ г. Фредерикъ, и три раза выстрлилъ въ него изъ револьвера…

— Это положительно леденитъ кровь! проговорила Матилда.

— Ухъ! Я поврю… прибавилъ маленькій баронъ, у меня бгаютъ мурашки по тлу.

— А я ничего не слыхалъ! продолжалъ матросъ злобно.

— Вы? спросилъ изумленный Фабрицій.

— Да, я.

— Но какъ могли бы вы слышать? Гд вы были во время преступленія?

— Очень близко отсюда.

— Какъ такъ?

— Видите, вонъ на томъ берегу, напротивъ рощи павильонъ, принадлежащій къ большой дач, которая видна вонъ тамъ, дальше?

— Такъ что же?

— Прошлый годъ я жилъ въ этомъ павильон и спалъ въ немъ въ ту ночь, когда убили г. Бальтуса… Дача принадлежала тогда одному англійскому милорду, который сыпалъ двадцати-франковыми монетами, какъ дебардеры сыплютъ песокъ изъ телгъ. Этотъ годдемъ очень любилъ кататься по вод. Онъ нанялъ меня, такъ сказать, въ род своего лодочника, и поручилъ мн свой флотъ, т. е. яхту, гичку, душегубку и челнъ.

— Понимаю… проговорилъ Фабрицій. Чтобы вамъ удобне было охранять этотъ флотъ, онъ поселилъ васъ въ павильон.

— Такъ точно, и, смю сказать, я усердно исполнялъ свою обязанность… У меня такой слабый сонъ, что я слышу, если пробжитъ мышь.

XIV.

— Да, да, у меня очень слабый сонъ, продолжалъ матросъ. Надо вамъ сказать, что наканун вечеромъ, я встртилъ въ Мёльн товарищей и немножко подгулялъ съ ними, что случается со мною не боле пяти разъ въ недлю, честное слово! Когда я вышелъ изъ кабака, меня сильно разобрало отъ холода. Словомъ, я возвратился въ мою баталеръ-камеру около десяти часовъ вечера отяжелвшій какъ ядро сорокъ восьмаго калибра… Я тотчасъ легъ и захраплъ, да такъ сильно, что даже самъ слышалъ свой храпъ.

— Удивительно! проговорилъ Паскаль.

— Оттого-то я и не слыхалъ выстрловъ, прибавилъ Бордепла.

— Неужели они не разбудили васъ? спросилъ Фабрицій.

Матросъ покачалъ отрицательно головою.

— Если бы выпалили изъ пушки въ двухъ шагахъ отъ меня, отвчалъ онъ, и даже, унесли бы меня, такъ и тогда бы не проснулся… На разсвт, я всталъ совсмъ трезвый, вышелъ изъ моего гнзда и пошелъ выбрасывать изъ лодокъ навалившійся снгъ, такъ какъ он могли бы затонуть отъ его тяжести. Тогда я услыхалъ раздирающіе душу вопли. На другомъ берегу рки собралась толпа противъ дома г. Бальтуса, потомъ пріхали жандармы, прокуроръ республики, судебный слдователь, полиція.. Я проворно перехалъ черезъ рку и узналъ, что случилось! Надо было слышать, какъ отчаянно рыдала мамзель Паула… и видть, какъ жандармы рыли снгъ, чтобы открыть слды убійцъ. Въ первую минуту я былъ почти доволенъ тмъ, что спалъ такъ крпко. Это избавляло меня отъ всякихъ показаній и отъ ходьбы по судамъ, Что прикажите! Это невольное чувство, терпть не могу имть дло съ полиціею.

— Такъ васъ не допрашивали? спросилъ съ живостью Фабрицій.

— Нтъ.

— И у васъ не спросили, были ли слышны выстрлы изъ этого павильона?

— Павильонъ на другомъ берегу, а Сена, какъ видите, широка… и я вдь не былъ на мст преступленія. Судья нашелъ лишнимъ допрашивать меня, если даже и вспомнилъ обо мн.

— И притомъ ваше показаніе ровно бы ничего не значило, сказалъ Фабрицій.

Матросъ промолчалъ.

— Теперь все уже кончено,— и завтра виновный поплатится, сказала Матильда.

Бордепла вздохнулъ.

— Да,— повторилъ онъ,— онъ поплатится, но можетъ быть унесетъ съ собою тайну, не выдастъ своего сообщника… а это большое несчастіе.

Фабрицій вдругъ выпрямился:

— Своего сообщника!— вскричалъ онъ.— Вы говорите ‘сообщника’!

— Да, точно такъ.

— Вы полагаете, что у убійцы былъ сообщникъ?

— Я увренъ въ этомъ.

— Не понимаю висъ. Я слдилъ за судопроизводствомъ этого страннаго дла, которое заинтересовало меня своею таинственностью…— и судья ни на минуту не допустили, чтобы у убійцы былъ сообщникъ.

— Я очень хорошо знаю, что они не допустили, но я-то и допускаю.

— По какому поводу?

— Неужели вы думаете, сударь, что человкъ, на половину разбитый параличемъ, съ искалченной правой рукою, могъ одинъ совершить убійство?

— Думаю…— Сила вовсе не нужна чтобы держать въ рук такой легкій револьверъ, какой нашли подъ снгомъ.

— Извините меня, сударь… Для этого не нужно много силы, но все-таки нужно хоть сколько нибудь, а осужденный вовсе не владетъ рукою…— Не онъ держалъ револьверъ и не онъ стрлялъ…

Фабрицій пожалъ плечами.

— Вы такъ полагаете? сказалъ онъ съ ироніею.

— Да, полагаю. У меня не на столько мозговъ, чтобы изъ меня вышелъ прокуроръ или судья, но все-таки есть кое какая смкалка, какъ и у людей!… Оттого-то я утверждаю, что убійство Бальтуса совершено вдвоемъ.

— Вы утверждаете?

— Утверждаю, потому что это правда…— Ихъ было двое: нищій и буржуа…. Нищій былъ просто орудіемъ… не больше…. завтра нищій поплатится вмсто буржуа а буржуа, можетъ быть, засунувъ руки въ карманы, пойдетъ смотрть на его казнь, чтобы убдиться, что тотъ не выдастъ его.

— Это ужасно!— проговорили об женщины.

— Чортъ возьми! Чортъ возьми!… визжалъ маленькій баронъ.

Фабрицій, который былъ блдне обыкновеннаго, сосалъ окурокъ сигары, не замчая того, что онъ погасъ.

— Да, мн кажется, что судьи пошли не тмъ путемъ, какимъ бы слдовало, проговорилъ матросъ, покачавъ головою съ выраженіемъ увренности… Во-первыхъ, по моему причина преступленія не кража..

— Такъ что же такое?

— Месть или что нибудь подобное.

Блдность Фабриція усилилась.

— И, однако, деньги вдь украли… проговорилъ онъ.

— Конечно, но затмъ только, чтобы сбить съ толку полицію…

Посл минутнаго молчанія Фабрицій сказалъ шутливымъ, почти насмшливымъ тономъ:

— Все это прекрасно.— У васъ свой собственный взглядъ на это дло, совершенно новый и оригинальный… Но чтобы онъ имлъ смыслъ, надо знать на чемъ вы основываете его… Что заставляетъ васъ предполагать то, что вы сейчасъ высказали намъ?

— Много кое-чего.

— Это не отвтъ…— Много кое-чего неопредленнаго ничего не значитъ… лучше, еслибы у васъ было одно доказательство, да основательное.— Если никакой фактъ, никакая улика не подтверждаютъ вашихъ предположеній, то они не имютъ никакого вса.

Матросъ захохоталъ.

— Фактъ или улика! повторилъ онъ, вы думаете это необходимо?

— Необходимо.

— Вы, буржуа, настоящій ома неврный… Вамъ надо вложить палецъ въ рану.

— Конечно!

— Ну такъ есть и фактъ, и улика…

— Въ самомъ дл?— проговорилъ Фабрицій поблднвъ какъ полотно.

— Честное слово!— Сперва вотъ вамъ фактъ.— Я готовъ биться объ закладъ и прозакладываю мою трубку на ящикъ дорогихъ сигаръ, такихъ, какія вы курите, что убійцы перехали на другой берегъ рки на одной изъ лодокъ, которыя я караулилъ.

По тлу Фабриція пробжала нервная дрожь и на вискахъ выступилъ легкій потъ.

— Еще новое предположенье, сказалъ онъ.

— О нтъ, не предположенье… а фактъ.

— Фактъ!— полноте!

— Да, дйствительно фактъ…. у меня есть доказательство: по утру, когда я хотлъ отвязать лодку…

— Какое же доказательство?

— Возвратясь вечеромъ, я забылъ надть на цпь и запереть на замокъ лодку, на которой здилъ, а просто привязалъ ее бичевкою.— Когда же сталъ отвязывать ее, замтилъ, что узелъ сдланъ не по моему.

Фабрицій засмялся.

— Это немудрено! вскричалъ онъ, вдь вы были пьяны наканун.

— Да, я былъ пьянъ, какъ стелька. Но еслибы я былъ еще въ пятьсотъ разъ пьяне, то и тогда не сдлалъ бы другаго узла, кром морскаго, потому что рука моя слишкомъ ужь навыкла въ этомъ. Я даже во сн завяжу вамъ такой узелъ…— А между тмъ лодка была привязана простымъ узломъ… Разв это не доказательство?

— Судъ не принялъ бы такого доказательства.

— Можетъ быть. Но кром того, подъ слоемъ вновь выпавшаго снга, былъ другой, подмерзшій и на немъ очень ясно отпечатались слды сапогъ съ каблуками, какихъ никогда не нашивалъ тотъ несчастный, которому отрубятъ завтра голову…. Такіе сапоги носятъ только люди богатые, щеголи… вотъ въ род вашихъ сапогъ, которые блестятъ на солнц. Неужели же это не доказательство вамъ?

— Еще бы нтъ! вскричалъ маленькій баронъ, разумется доказательство, и еще очень важное.— Удивительно какъ увеселяетъ меня этотъ лодочникъ и какое удовольствіе доставляютъ мн его разсказы, начиненные интересомъ, какъ трюфелями!

— Я согласна съ Ландилли… сказала Адель.

— И я также… прибавила Матильда.

— А я совершенно противуположнаго мннія… возвразилъ Фабрицій.

— Ба! вы не допускаете сапогъ съ каблуками?

— Допускаю, сколько вамъ угодно.

— И такъ?…

— И такъ ничто не доказываетъ мн, что убійца или кто бы то ни былъ перехалъ на лодк… пусть мн докажутъ это.

XV.

Бордепла промолчалъ.

— Вотъ вы и побиты, молодецъ, сказалъ Фабриціи съ торжествомъ. Вы не можете доказать, что убійца и его мнимый сообщникъ воспользовались вашею лодкою.

— Такъ кто-же отвязалъ ее? сказалъ матросъ.

— Почемъ я знаю! Какой нибудь лодочникъ, рыбакъ или бродяга. Найдется ни одинъ человкъ, которому можетъ быть понадобилось перебраться вечеромъ за рку. Не желая идти до Мёльнскаго моста, онъ взялъ вашу лодку, перехалъ на ней на тотъ берегъ и обратно, и привязалъ ее не вашимъ знаменитымъ, морскомъ узломъ.

Матросъ покачалъ головой.

— Нтъ, это невозможно, проговорилъ онъ.

— Отчего?

— Вы забываете, что сапоги были съ каблуками и съ узкою подошвою. Такіе сапоги въ пору только на маленькую, стройную, очень красивую ногу, вотъ какъ ваша… А у лодочниковъ, рыбаковъ и бродягъ лапы въ род моихъ, широкія и плоскія, обувь, какъ обшивка трехмачтоваго корабля, и подбита четырехгранными гвоздями, какими можно забить дверь въ тюрьм… или сколотить лодку. Это ли еще не доказательство?

— Сто разъ нтъ… это простой голый фактъ, изъ котораго нельзя вывести никакого заключенія. Если и улика, о которой вы говорите, такого же рода, то не съ чмъ поздравить васъ.

— Вы полагаете?

— Положительно… Впрочемъ, посмотримъ, какова эта знаменитая улика?

— Эге! ты, кажется, голубчикъ, хочешь все выпытать у меня, — подумалъ матросъ! Такъ съшь же грибъ! я ничего не скажу больше… Я тебя не знаю, да и безъ того уже много разболталъ теб.

— Что-жъ,— сказалъ Фабрицій, я жду отвта…— Да или нтъ? Есть-ли еще что нибудь кром анекдота о сапогахъ съ каблуками?

— Есть кое-что и другое.

— Что-же?

— А вотъ что: это не говорится, а поется.

И Бордепла затянулъ припвъ, хорошо знакомый всмъ морякамъ и лодочникамъ:

‘Pour aller а Lor ent

Pcher la sardine…

Pour aller Lorient

Pcher le hareng *)’.

*) Чтобъ хать въ Доріанъ ловить сардинокъ, чтобъ хать въ Доріанъ ловить сельдей.

Фабрицій, обманувшійся въ своемъ ожиданіи, насупился.

Вслдствіе одного, еще неизвстнаго намъ обстоятельства, ему пламенно хотлось все, выпытать у лодочника, но онъ понялъ, что послдній ничего больше не скажетъ.

— Вы не знаете, господинъ сочинитель, какъ свести концы въ вашей сказк, проговорилъ онъ, скрывъ досаду. Вы попались въ собственныя сти.

— Можетъ быть и такъ… отвчалъ Бордепла со странною улыбкою.

— Къ тому же, продолжалъ Фабрицій,— если въ вашемъ разсказ есть хоть тнь правды, то какъ объясните вы то обстоятельство, что ничего не сообщили суду?

— Фабрицій чертовски логиченъ! протявкалъ маленькій баронъ.

Слово ‘судъ’ не понравилось матросу и онъ пожаллъ, что говорилъ такъ много.

— Что жъ бы я могъ заявить судь? спросилъ онъ.

— То, что вы видли.

— Къ чему же это? разв я полицейскій?… Съ какой стати сталъ бы я разсказывать о моихъ наблюденіяхъ? Еслибы меня вызвали въ судъ, тогда — другое дло, но идти самому было бы ни къ селу, ни къ городу. Меня только назвали бы дуракомъ, нтъ, я еще не такъ глупъ. Кром того, это могло бы мн повредить въ общемъ мннія, и я, пожалуй, потерялъ бы мсто… Можетъ быть вдь я и ошибаюсь, какъ вы сейчасъ сами сказали. Я разсказалъ вамъ это потому, что разсказъ мой, какъ кажется, забавлялъ этихъ дамъ. Я вообразилъ-было, что открылъ кое-что, относящееся до сообщничества, но вы заткнули мн ротъ. Я думалъ, что я похитре другихъ, а теперь вижу, что былъ просто оселъ, въ чемъ и каюсь.

— И прекрасно, сказалъ Фабрицій. Но если узнаютъ, что вы имли сообщить кое-что и не сообщили, васъ не похвалятъ за это, можетъ быть даже….

— Что можетъ быть?

— Васъ заставать заплатить штрафъ или посадятъ въ тюрьму.

— Таратата!— Повторяю вамъ, что я былъ пьянъ какъ стелька, а съ пьянаго взятки гладки. Я ничего не боюсь.

Фабрицій понялъ, что Бордепла нельзя запугать, и перемнилъ разговоръ.

— Вы долго служили у этого англичанина? спросилъ онъ.

— Около года…. Я отошелъ отъ него три мсяца тому назадъ, когда онъ продалъ дачу, и поступилъ къ вдов Галетъ затмъ катать на лодк буржуа.

— Вы здшній?

— Да, я мёлюнскій уроженецъ и пользуюсь хорошею репутаціею. Вс знаютъ, что я не оставлю пушки на стол.

— Ага! молодецъ! вы придерживаетесь бутылки!

— Она доставляетъ мн удовольствіе и вмст съ тмъ приводитъ въ отчаяніе… Я не разъ читалъ себ нотаціи…. хотлъ — было сократить себя. Но это ни къ чему не повело… Дурныя привычки все равно, что мозоли на ногахъ, ихъ не искоренишь… думаешь, что ужь совсмъ прошли — а он выростаютъ снова!

— Любить вино не преступленіе.

— Нтъ, но это иногда очень стснительно, особенно посл новаго закона, объявленіе о которомъ вывшено у всхъ кабаковъ.

— Вы постоянно жили въ Мёлюн? спросилъ Фабрицій.

— Нтъ, я порядочно-таки попутешествовалъ…. Я служилъ въ морской служб.

— А! вы служили.

— На борт ‘Нептуна’ — съ 1859 года.

— Все время простымъ матросомъ?

— На рукав моей куртки нтъ ни малйшей нашивки.. Въ 1866 году я возвратился на родину. Отецъ мой и мать только что окочурились.

— Что? спросила Матильда.

— Я хотлъ сказать, что бдные мои старики повернули налво кругомъ….

— Окочурились!.. какой стиль!— Налво кругомъ…. какой колоритъ! пробормоталъ маленькій баронъ.

Матросъ продолжалъ:

— Когда я прибылъ домой, нотаріусъ вручилъ мн довольно кругленькую сумму, которую припасли для меня дорогіе мои старики. Я могъ бы жить припваючи почти одними процентами, не лишая себя ни табаку, ни вина, но мы, моряки, умемъ беречь деньги только на корабл…. Въ открытомъ мор нтъ кабаковъ и харчевенъ на каждомъ углу улицы, ни красныхъ двушекъ, которыя строятъ вамъ глазки и выманиваютъ денежки изъ вашего кармана. Матросъ на суш стоитъ не твердо, такъ что въ два то на наслдство мое ухнуло въ океан запечатанныхъ бутылокъ и фалборочекъ… Такъ-то!…

Паскаль де Ландилли, котораго положительно привелъ въ восторгъ своеобразный языкъ Бордепла, апплодировалъ изо всхъ силъ.

Адель и Матильда хохотали.

Только Фабрицій сталъ опять задумчивъ и молчаливъ.

Катанье продолжалось уже боле двухъ часовъ. Солнце склонялось къ горизонту и надъ Сеною подымалась вечерняя прохлада, сопровождаемая легкимъ туманомъ.

— Пора причалить къ берегу, скомандовалъ Фабрицій. Матросъ въ три взмаха веселъ повернулъ лодку по направленію къ Мёлюну, затмъ направилъ ее къ берегу и, придерживаясь его, чтобы избжать быстраго теченія по средин рки, началъ сильно налегать на весло.

Въ ту минуту, когда лодка опять поровнялась съ вилою Бальтуса,— вс, кром Фабриція, взглянули на террасу, гд стояла прежде молодая двушка, но дверь съ цвтными стеклами въ свинцовыхъ переплетахъ была плотно затворена и на террас никого не было.

Бордепла гребъ изо всхъ силъ.

Вскор миновалъ онъ Мёлюнскій мостъ и причалилъ къ пристани.

— Баронъ, сказалъ Фабрицій Паскалю, ступивъ на первую ступеньку лстницы, дайте побольше на водку этому славному парню а я пойду, расплачусь съ его хозяйкою.

И онъ пошелъ скорыми шагами къ дому вдовы Галетъ.

— Сколько вамъ слдуетъ? спросилъ онъ.

— Ровно десять франковъ, мой добрый господинъ.

— Вотъ они.

— Очень благодарна… Довольны ли вы лодочникомъ?

— Какъ нельзя больше…. Какъ его зовутъ?— Я слышалъ вы называли его Бордепла, но это должно быть прозванье.

— Да, сударь, это прозванье. Его настоящее силы Клодъ Марто,— отставной морякъ, чудесный человкъ, но горькой пьяница. Онъ пропиваетъ все, что заработываетъ,— еслибы не это, такъ онъ не нуждался бы.

Фабрицій вынулъ изъ кармана небольшую записную книжку и записалъ: Клодъ Марто, родился въ Мёлюн. Отставной морякъ служившій на Нептун, поступилъ на службу въ 1859 году.

Затмъ догналъ Паскаля и двухъ женщинъ.

XVI.

— Что вы записывали, мой другъ?— спросила Матильда, взявъ его подъ руку.

— Расходъ, потомъ чтобы разсчитаться съ барономъ, отвчалъ молодой человкъ. Пойдемте.

Клодъ Марто,— котораго мы будемъ называть теперь этимъ именемъ — снялъ фуражку.

— До слдующаго раза, госпожи и господа, проговорилъ онъ.

— Да, да, молодчикъ, до слдующаго раза, сказалъ Фабрицій. Мы съ тобою еще увидимся и я сумю вырвать твою тайну, подумалъ онъ.

Затмъ об четы направились скорымъ шагомъ по дорог къ отелю.

— У этого господчика какой-то странный взглядъ, который мн не очень-то нравится, подумалъ матросъ провожая глазами Фабриція. На послдяхъ онъ началъ раскачивать мой компасъ своими распросами… Какое ему дло до этого?— Ба! должно быть онъ любопытенъ — вотъ и все. Другіе-то славные ребята, важно отпустили на водку. Я могу теперь выпить наперсточекъ купороса.

Вдова Галетъ опять услась на порог своего жилища, и еще усердне прежняго принялась вязать синій шерстяной чулокъ..

— Эй, хозяйка! крикнулъ Клодъ Марто, я пойду на уголъ,— если вамъ понадоблюсь, махните мн.

Онъ закурилъ трубку и, отправившись къ виноторговцу, скромное заведеніе котораго находилось на углу ближайшей улицы, веллъ подать себ стаканъ ужасной свекловичной водки, подкрашенной жженнымъ сахаромъ, придающимъ ей желтый цвтъ.

Стаканъ этотъ могъ вмстить пятую долю литра.

Вотъ что Клодъ Марто называлъ наперсточкомъ купороса.

Возвратимся въ отель Большаго Оленя, въ комнату госпожи Деларивьеръ, откуда только что вышелъ молодой докторъ.

— Ну что, какъ теб нравится докторъ? спросилъ банкиръ.

— Онъ очень симпатичный господинъ… отвчала Жанна. Я люблю безъискуственность. Должно быть онъ очень хорошій человкъ и далеко пойдетъ… Не правда ли?

— Да, я нисколько не удивлюсь, если онъ современемъ будетъ принадлежать къ числу знаменитостей науки. Онъ еще очень молодъ, но серьезенъ, какъ пожилой человкъ…. Еслибъ намъ не надо бы возвратиться въ Нью-Іоркъ, то я подружился бы съ нимъ, не смотря на разницу лтъ.

Въ эту минуту вошла Роза, неся на поднос небольшую серебряную чашку, распространявшую очень аппетитный запахъ.

— Вотъ, сударь, сказала она банкиру, бульонъ, который докторъ приказалъ подать. Онъ легкій и не очень горячій…. надо выпить сейчасъ же.

— Благодарю, моя милая, подойдите къ постели, проговорила госпожа Деларивьеръ.

Роза подошла.

— Ахъ, какъ вы поправились! вскричала она съ радостнымъ изумленіемъ, взглянувъ на выздоравливающую.

Жанна улыбнулась, увидвъ хорошенькую служанку.

— Да, милая, отвчале она, мн гораздо лучше.

— Это видно,— сказала Роза: я не могу еще опомниться отъ удивленія. Когда васъ вынули изъ экипажа и принесли сюда, васъ скоре можно было счесть за мертвую, чмъ за живую. Вы просто воскресли.

— Я обязана этимъ доктору.

Сказавъ это, Жанна взяла серебряную чашку и выпила бульонъ медленно, съ очевиднымъ наслажденіемъ.

— Бульонъ превосходный, проговорила она, я чувствую, что онъ возвращаетъ мн силы.

— Какое счастье!— сказала Роза и вышла изъ комнаты, взглянувъ еще разъ на госпожу Деларивьеръ.

— Докторъ совершилъ настоящее чудо! подумала она.

Госпожа Деларивьеръ, какъ предсказалъ Жоржъ Вернье, вскор почувствовала дремоту.

— Не забудь, мой другъ, сказала она мужу, что докторъ веллъ теб отдохнуть, я дала слово, что ты исполнишь его предписаніе.

— Но, я вовсе не чувствую усталости, возразилъ г. Деларивьеръ.

— Все равно, ты долженъ отдохнуть потому уже, что я дала за тебя слово. Мн очень хочется спать, прибавила она, я сейчасъ засну и непремнно требую, чтобы ты послдовалъ моему примру….

— Хорошо, исполню твое приказаніе, какъ и всегда, мой дорогой тиранъ.

И банкиръ, поцловавъ жену въ лобъ, ушелъ въ сосднюю комнату.

Но онъ не легъ спать, а предался своимъ думамъ.

Ужасныя ощущенія, вынесенныя въ теченіи ночи и утра, сильно потрясли его, не смотря на крпкое сложеніе и энергичный характеръ.

Онъ почти вполн успокоился на счетъ жены, но душевная тревога оставила въ ум слдъ, который не могъ скоро изгладиться.

Жгучія раны сердца зажили, но оставили болзненное ощущеніе.

Г. Деларивьеръ бросился въ кресло, закрылъ лицо обими руками и погрузился въ глубокое раздумье.

— Жанна чуть было не умерла въ цвт лтъ, думалъ онъ,— а я, старикъ въ сравненіи съ нею, и не долженъ разсчитывать на продолжительную жизнь. Еслибы я вдругъ умеръ скоропостижно, не успвъ исполнить священнаго долга, налагаемаго на меня совстью, то участь двухъ единственныхъ существъ, которыя мн дороги — была бы ужасна…. и по моей вин!.. Эта мысль приводитъ меня въ ужасъ!… Я долго ждалъ, но теперь не хочу ждать ни одного часа ни одной минуту. Что бы ни случилось, по крайней мр я обезпечу будущность матери и дочери. Банкиръ подошелъ къ камину, дернулъ сонетку и отворилъ дверь, выходившую на площадку лстницы.

Почти тотчасъ же появилась Роза.

— Вы звонили, сударъ? спросила она.

— Да, милая. Будьте такъ добры, пошлите купить мн въ контор регистратурной экспедиціи три или четыре листа гербовой бумаги по шестидесяти сантимовъ, и принесите мн также перо, чернила и нсколько большихъ конвертовъ.

— Сейчасъ.

Г. Деларивьеръ отомкнулъ ключикомъ, висвшимъ на его часовой цпочк, дорожную сумку, надтую на ремн черезъ плечо, и которой онъ не снялъ даже и тогда, когда завтракалъ съ докторомъ.

Онъ досталъ изъ нея туго набитый портфель и минутъ двадцать разбиралъ лежавшія въ немъ бумаги.

Роза возвратилась.

— Я принесла что вы велли, проговорила она и, положивъ на столъ гербовую бумагу, и конверты, поставила чернильницу со всми принадлежностями.

— Больше ничего не надо? спросила она.

— Нтъ, благодарю, милая.

Банкиръ, оставшись одинъ, взялъ перо, обмакнулъ въ чернила и написалъ наверху одного листа твердымъ, крупнымъ почеркомъ:

‘Это мое завщаніе’.

Затмъ подумалъ секунды дв или три и принялся писать быстро, какъ человкъ, вполн сознающій чего хочетъ, онъ не заботился о форм, въ полной увренности, что во всякомъ случа завщаніе его правильно и въ немъ не къ чему придраться. Онъ исписалъ около двухъ страницъ.

Перечитавъ внимательно завщаніе, онъ списалъ копію съ него также на гербовой бумаг.

Онъ написалъ два письма.

Первое — къ своему повренному въ Нью-Іорк, которому писалъ о длахъ, касающихся будущей ликвидація банкирской конторы.

Второе — одному своему школьному товарищу, бывшему въ настоящее время нотаріусомъ въ Париж. Онъ вложилъ это послднее письмо въ одинъ конвертъ съ завщаніемъ, и надписалъ слдующій адресъ:

‘Господину Персье,
нотаріусу’,
‘Въ улиц Луи-ле Гранъ, No 9, въ Париж‘.

Затмъ положилъ оба письма рядомъ съ чернильницею, одно на другое, причемъ адресованное нотаріусу пришлось сверху.

Наконецъ, сложивъ вчетверо копію съ завщанія и спрятавъ ее въ портфель, вышелъ съ сердцемъ, облегченнымъ отъ великой тяжести, въ сосднюю комнату, въ которой не былъ около двухъ часовъ.

Жанна спала, но сонъ ея былъ лихорадочный, ее мучили страшныя сновиднія.

Лицо, покрытое красными пятнами, выражало ужасъ. Она шевелила руками, какъ бы желая отдалить какой нибудь непріятный предметъ, и въ ту минуту, какъ г. Деларивьеръ показался на порог, изъ подъ ея закрытыхъ вкъ медленно полились одна за другою крупныя слезы.

Банкиръ, сильно встревоженный и изумленный этими неожиданными симптомами, бросился къ жен, схватилъ ее за руки и вскричалъ.

— Жанна, милая Жанна, проснись…

Госпожа Деларивьеръ тотчасъ же открыла глаза.

Ея кроткое, милое лицо приняло обычное выраженіе.

— Слава Богу! проговорила она, это былъ только сонъ!

XVII.

Изъ нсколькимъ словъ, которыми обмнялись господинъ и госпожа Деларивьеръ на желзной дорог и въ отел Большаго-Оленя, читатели наши, конечно, вывели заключенье, что въ жизни этихъ двухъ главныхъ дйствующихъ лицъ нашего разсказа была таинственная сторона.

Мы объяснимъ это въ короткихъ словахъ.

Та, которую банкиръ называлъ своею женою, не имла никакого права на это названье и даже дочь ихъ была незаконнорожденная.

Но какимъ образомъ г. Деларивьеръ, который страстно любилъ и уважалъ Жанну, чего она была вполн достойна, и обожалъ Эдмею, давно уже не женился на любимой женщин, чтобы упрочить положеніе матери и дочери? Бглый взглядъ на прошлое послужитъ отвтомъ на этотъ вопросъ.

Двадцать два года тому назадъ, Морисъ Деларивьеръ, компаньонъ одной парижской банкирской конторы, обладавшій въ то время полумилліономъ, влюбился въ одну двушку чудной красоты.

Онъ женился на ней и подарилъ ей полтораста тысячъ франковъ, которые предоставилъ въ полное ея распоряженіе брачнымъ контрактомъ.

Но выборъ г. Деларивьера былъ очень неудаченъ.

Молодая двушка, которой онъ далъ свое имя, скрывала подъ прелестною наружностью очень дурные инстинкты и стремленія.

Она была дочь почтенныхъ родителей и не видала дома дурныхъ примровъ, но была по природ куртизанка.

Черезъ полгода замужества, она завела любовника, и такъ неосторожно вела себя, что г. Диларивьеръ, несмотря на слпое довріе къ ней, не могъ не замтить измны

Онъ вызвалъ любовника жены на дуэль и опасно ранилъ его. Смывъ такимъ образомъ пятно со своей чести, какъ называютъ это въ свт, онъ имлъ слабость простить женщину, бывшую виною этого несчастья. Прошло еще полгода и г. Деларивьеръ пріобрлъ доказательство новой измны.

На этотъ разъ любовникомъ жены оказался одинъ изъ его лучшихъ пріятелей, въ котораго онъ врилъ какъ въ самого себя.

Онъ вызвалъ и этого на дуэль.

Но на этотъ разъ онъ самъ былъ раненъ шпагою въ грудь и такъ опасно, что въ теченіи шести недль находился между жизнью и смертью.

Когда онъ сталъ выздоравливать, то узналъ, что жена его, воспользовавшись свободою, предоставленною ей его болзнью, взяла изъ банкирской конторы положенную на ея имя сумму и убжала куда-то вмст съ однимъ гимнастомъ изъ цирка, триковыя чулки котораго тлеснаго цвта и красныя, бархатныя панталоны съ золотыми блестками свели ее съ ума.

Бглецы, вроятно, оставили Францію и гд нибудь вдали отъ нея прокучивали полтораста тысячъ франковъ, но никто не зналъ, гд именно они находились.

Страшный цинизмъ жены вылечилъ г. Деларивьера отъ любви къ ней. Онъ ршился забыть женщину, загрязнившую его имя и не разыскивалъ, гд она и что съ нею сталось. Но его чрезвычайно огорчало, что жизнь его испорчена.

Спустя два года, г. Деларивьеръ встртилъ, въ одномъ, коротко знакомомъ дом, очень молоденькую двушку, блондинку въ голубыми глазами, которая ходила давать уроки дтямъ въ этомъ дом.

Г. Деларивьеръ съ перваго раза заинтересовался — и безо всякой задней мысли — этою хорошенькою двушкою, которая казалась очень безъискусственною и цломудренною.

Онъ разспросилъ о ней.

Жанн Талландье было шестнадцать лтъ. У ней не было никого родныхъ, кром старшаго брата, такого-же бднаго, какъ и она, энергичнаго труженика.

Она жила уроками и была вполн довольна своимъ скромнымъ положеніемъ.

Г. Деларивьеръ, почти самъ не замчая того, каждый день старался встртиться на улиц съ молоденькою учительницею музыки.

Въ одинъ прекрасный день, онъ съ изумленіемъ открылъ, что влюбленъ по уши, влюбленъ безумно, въ сто разъ сильне чмъ въ то время когда женился.

— Если она любитъ меня, подумалъ онъ, то я нашелъ счастье. Но вмст съ тмъ имъ овладло страшное безпокойство. Жанн Талландье было не боле шестнадцати лтъ, а ему сорокъ два. Это обстоятельство казалось ему непреодолимымъ препятствіемъ.

Но г. Деларивьеръ даже не вспомнилъ о томъ, что былъ богатъ и что богатство устраняетъ много препятствій.

Онъ слишкомъ уважалъ молодую двушку для того, чтобы ему хоть на одну минуту пришла мысль, что деньги могутъ имть на нее вліяніе.

Мы не станемъ входить въ подробности ихъ прошлой любви.

Г. Деларивьеръ, несмотря на свои годы былъ очень хорошъ собою и симпатиченъ.

Молодая двушка жила въ полномъ уединеніи.

Некому было сказать ей, чтобы она остереглась любви, которая не могла быть освящена бракомъ.

Морисъ нравился ей и она наивно дала ему замтить это. Она выслушала его любовное признаніе съ такою доврчивостью, что скептикъ усмхнулся-бы, а человкъ съ душою умилился бы.

Тутъ не было обольщенія съ одной стороны и слабости съ другой, но полное сліяніе двухъ душъ, одинаково добрыхъ, какъ будто созданныхъ другъ для друга.

Жанна не чувствовала ни страха, ни угрызеній совсти, такъ какъ сознавала, что отдалась навсегда честному человку.

Морисъ разсуждалъ такъ:

— Я имю право любить эту молодую двушку. Еслибъ завтра Господь возвратилъ мн свободу, то завтра-же я бы женился., на ней.

Когда Жанна отдалась г. Деларивьеру, онъ ни на одну минуту не захотлъ сдлать изъ нея то, что называютъ содержанкою. Только жизнь вмст, доказывающая взаимную довренность и уваженіе, казалась ему достойною ихъ обоихъ.

Но такая жизнь не могла не произвести нкотораго скандала въ парижскомъ мір, такъ какъ вс знали, что Морисъ былъ женатъ и что жена его убжала.

Это заставило его реализировать свое состояніе и отправиться въ Америку, гд онъ открылъ банкирскую контору. Но теперь, когда онъ пламенно желалъ жениться на Жанн, для него было очень важно знать, гд находится его жена и какъ поживаетъ, а потому, передъ отъздомъ въ Нью-Іоркъ, онъ переговорилъ съ однимъ бывшимъ полицейскимъ агентомъ, который пользовался громкою извстностью. Г. Деларивьеръ поручилъ этому агенту разыскать гд его жена, и далъ ему порядочную сумму, общая дать еще больше, когда агентъ исполнитъ его порученіе.

Пріхавъ въ Америку, онъ выдалъ Жанну за свою жену. Основанная имъ контора процвтала.

Родилась Эдмея и ея рожденіе еще боле скрпило союзъ двухъ сердецъ, заслуживающій уваженія потому, что былъ неразрывный.

Для счастья этихъ двухъ избранныхъ существъ, которыя шли по жизненному пути, поддерживая другъ друга, недоставало только одного — брачныхъ узъ.

Бывшій полицейскій агентъ часто писалъ банкиру.

Онъ напалъ въ Италіи на слдъ его жены.

Онъ узналъ, что черезъ полгода посл бгства она жила въ Венеціи со своимъ Ліотаромъ и вела себя очень эксцентрично, но этимъ все и оканчивалось. Агентъ потерялъ здсь ея слдъ и никакъ не могъ поймать ускользнувшаго отъ него конца Аріадниной нити.

Г. Деларивьера глубоко огорчило то, что онъ не могъ узаконить Эдмею.

Ему хотлось оставить ей свое состояніе, но, какъ извстно, законъ не допускаетъ къ наслдству незаконнорожденныхъ дтей.

Читатели наши знаютъ теперь большую часть происшествій, случившихся въ теченіи восемнадцати лтъ.

Г. Деларивьеръ отдалъ Эдмею въ пансіонъ во Франціи и черезъ каждые два года, вмст съ Жанною, навщалъ ее.

Богатство его все возрастало и наконецъ достигло колоссальныхъ размровъ.

Бывшій полицейскій агентъ писалъ по временамъ, но не сообщалъ ничего новаго и постоянно требовалъ денегъ для дальнйшихъ розысковъ.

Г. Деларивьеръ посылалъ ему деньги, но мало надялся на успхъ и даже подозрвалъ, что полицейскій агентъ дурачитъ его.

Но онъ ошибался. Полицейскій агентъ исправно велъ корреспонденцію со своими собратами, живущими въ главныхъ европейскихъ городахъ, и не даромъ бралъ деньги съ банкира.

Онъ неопровержимо доказалъ это, какъ мы сейчасъ увидимъ.

XVIII.

Г. Деларивьеръ, видя себя обладателемъ боле чмъ достаточнаго богатства и желая насладиться плодами многолтняго безпрерывнаго труда, ршился начать ликвидацію своей конторы, поселиться во Франціи и взять изъ пансіона въ Сен-Манде свою дочь, чтобы съ нею больше не разставаться.

День отъзда былъ назначенъ и онъ взялъ билеты на одномъ изъ большихъ заатлантическихъ пароходовъ, которые ходятъ между Америкою и Европою.

Но вдругъ банкиръ получилъ отъ своего агента письмо, которое чрезвычайно изумило и вмст обрадовало его.

Благодаря случаю, который почти можно было назвать ниспосланнымъ провидніемъ, агентъ нашелъ затерянный слдъ бглянки.

Госпожа Деларивьеръ, покинутая своимъ гимнастомъ, стала любовницею одного русскаго барина и, восемнадцать лтъ тому, умерла въ Россіи.

Нельзя было усомниться въ справедливости этого факта. Агентъ писалъ, что скоро получитъ законное свидтельство объ ея смерти, которое немедленно пошлетъ въ Нью-Іоркъ.

Банкиръ тотчасъ-же телеграфировалъ агенту, чтобы не посылалъ ему этого драгоцннаго документа, но вручилъ-бы лично въ Париж, куда онъ детъ.

Неожиданное извстіе о смерти жены было для него важно въ двухъ отношеніяхъ: во первыхъ, Морисъ могъ теперь дать свое имя Жанн Талландье, во вторыхъ, такъ какъ госпожа Деларивьеръ умерла до рожденія Эдмеи, то становилось возможнымъ узаконить ее.

Казалось, что Мориса и Жанну ожидала самая ясная, самая безоблачная будущность.

Они отправились въ путь въ полной увренности, что ихъ ожидаетъ во Франціи совершенное счастье.

Читатели знаютъ остальное.

Возвратимся теперь въ Мелюнъ, въ отель Большаго-Оленя.

— Слава теб, Господи! Это былъ только сонъ!— прошептала г-жа Деларивьеръ, просыпаясь.

— Сонъ!— повторилъ Маврикій, цлуя руки Жанны,— значитъ, онъ былъ страшный, ужасный?…

— Да, страшный, ужасный!..— отвтила молодая женщина.— Я присутствовала при моихъ собственныхъ похоронахъ. Я искала тебя около моего гроба и не находила…. Моя дочь оставалась одна въ мір…. сиротой безъ имени…. покинутой…. затерянной… лишенной всего….

— Понимаю твой ужасъ, дорогая Жанна! Во сн не обсуждаютъ своихъ страховъ и не преодолваютъ своихъ впечатлній, но твой сонъ былъ сумасбродный! Вдь жива же ты…. я здсь…. никакая опасность не грозитъ Эдме, и чрезъ нсколько недль будешь, благодареніе Богу, не только моей любимой подругой, но и законной женой….

— Ты правъ… пробормотала Жанна.— Но сегодня утромъ я подвергалась большой опасности… А еслибы я умерла раньше этого счастливаго дня?

— Это невозможно!— воскликнулъ банкиръ.

— Увы, все возможно.

— Да и при исполненіи этого сумасброднаго предположенія ребенокъ нашъ не остался бы покинутымъ. У него остался бы я.

— А еслибъ смерть постигла и тебя, что сталось бы съ Эдмеей?

Деларивьеръ вздрогнулъ. Ему показалась страннымъ и даже страшнымъ, что мысль о внезапной смерти явилась въ голов спавшей Жанны въ то же время, когда она возникла въ его собственномъ мозгу.— Не примта ли это страшная?

Но банкиръ не былъ зараженъ предразсудками и почти немедленно оправился.

— Дорогая моя, сказалъ онъ, успокойся…— Еслибы я даже и умеръ, еслибы даже нашъ ребенокъ лишился обоихъ насъ, до освященія нами нашей любви бракомъ, то все-же положеніе Эдмеи не было бы такъ непрочно, по крайней мр съ имущественной стороны.

— А какъ же? Вдь Эдмея, не будучи признана, на глаза закона не твоя дочь.

— Я принялъ нужныя мры.

— Какія?

Деларивьеръ вынулъ изъ своего портфеля бумагу, сложенную вчетверо.

— Что это такое?— спросила Жанна.

— Мое завщаніе.

Молодая женщина сдлала жестъ ужаса и вскричала:

— Завщаніе! Это слово пугаетъ меня… оно будитъ мрачныя мысли…

— Не ребячься, дорогая Жанна!..— сказалъ банкиръ съ улыбкою.— Письменное утвержденіе моей воли не должно пугать тебя: завщать не значитъ умирать, и я надюсь прожить еще многія лта на счастье намъ обоимъ или, лучше, троимъ. Уже давно слдовало мн принять предосторожности, которыхъ требовало простое благоразуміе. Сегодня я это сдлалъ, радуюсь тому и чувствую большое облегченіе, но до отсылки этого акта къ Персье, моему нотаріусу и другу, я хотлъ сообщить содержаніе бумаги, чтобы, по поводу одного обстоятельства, попросить у тебя серьезнаго совта.

— У меня совта о деньгахъ?— удивленно спросила Жанна.

— Да.

— Зачмъ? Разв это мое дло?

— Я смотрю на наше достояніе какъ на принадлежащее теб наравн со мною, и не могу распоряжаться ничмъ безъ твоего согласія.

— Я изъявляю свое согласіе заране на все.

— Нтъ, я хочу, чтобы ты меня выслушала и отвтила сознательно.

— Если хочешь этого, говори, хотя оно и безполезно. Я и такъ отвтила бы по сознанію, какъ длаю это всегда.

— Мы очень богаты… началъ Деларивьеръ.

— Я знаю это.

— Мы богаче, чмъ ты думаешь… гораздо богаче… Наше состояніе превосходитъ двнадцать милліоновъ…

— Двнадцать милліоновъ! повторила Жанна озадаченно.— Двнадцать милліоновъ!…

— По крайней мр. Но я принимаю эту цифру и длю ее на три равныя доли… Вотъ о третьей-то дол я и хочу попросить у тебя совта.

Банкиръ развернулъ сложенную гербовую бумагу и прочелъ слдующее:

‘Это мое завщаніе’.

‘Сего числа, 10 мая 1874 года, я Маврикій, Арманъ Деларивьеръ, родившійся въ Париж 16 марта 1814 года, здоровый тломъ и умомъ, излагаю на случай моей смерти мою волю въ этомъ акт который цликомъ писанъ моею рукою.

‘Если до предполагаемаго мною брака съ двицей Жанной-Амеліей Талландье меня постигнетъ смерть, то имущество мое, равняющееся двнадцати милліонамъ, должно быть подлено слдующимъ образомъ:

‘Треть его, то есть четыре милліону, а также домъ принадлежащій мн въ Нью-Іорк, движимость въ этомъ дом, находящіеся въ немъ предметы художества, лошади и экипажи, принадлежатъ двиц Жанн Амеліи Талландье.

‘Другая треть, опять четыре милліона, принадлежитъ двиц Эдме-Юліи, не совершеннолтней дочери двицы Жанны-Амлеіи Талландье. Послдняя и будетъ получать доходъ съ этихъ четырехъ милліоновъ до совершеннолтія ея дочери или выхода замужъ.

‘Въ случа смерти Жанны-Амеліи Талландье назначенная ей до этому завщанію доля имущества переходитъ цликомъ къ матери Жанны-Амеліи Талландье’

На этомъ мст молодая женщина прервала чтеніе.

— Дорогой Морисъ, вскричала она, ты великодушнйшій изъ людей, но я не могу принять этого.

— Отчего?

— У тебя есть родные:, прямые наслдники…

— Одинъ: мой племянникъ Фабрицій Леклеръ. Но онъ мало заслуживаетъ заботы: ты знаешь не хуже моего, что онъ прожилъ т нсколько тысячъ франковъ, что достались ему по наслдству отъ матери, и ведетъ жизнь безпутную…

— Знаю это, но знаю и то, что онъ единственное дитя твоей сестры, которую ты любилъ. Кровь, текущая въ его жилахъ, кровь теб родная. Какъ бы тяжки ни были его проступки, ты не долженъ совершенно обдлять его. Я не признаю за тобою права покинуть его въ нищет, когда ты такъ богатъ.

— Дорогая моя!— проговорилъ растроганный Деларивьеръ.— Какъ я хорошо знаю тебя!… Я заране былъ увренъ въ твоемъ сочувствіи. Слушай.

И онъ продолжалъ читать:

‘Остальная треть моего имущества, опять четыре милліона, должна быть передана племяннику моему Фабрицію-Марселю Леклеру.— Въ случа его смерти, ко времени вскрытія этого завщанія его треть, подленная пополамъ, увеличитъ на два милліона долю, Жанны-Амеліи Талландье и настолько же долю ея дочери Эдмеи-Юліи.

‘Назначаю моимъ душеприказчикомъ по завщанію господина Персье, нотаріуса въ Париж, улица Louis-Ie-Grand, номеръ 9, а въ память обо мн прошу его принять украшенный алмазомъ перстень, обыкновенно носимый мною на лвой рук.

‘Маврикій-Арманъ Деларивьеръ.

‘Писано въ Мелюн, 10 мая 1874 года.’

— Я кончилъ, сказалъ Морисъ, складывая завщаніе и пряча его въ портфель.— Согласно ли завщаніе съ твоими желаніями?

— Да, сто разъ да,— вскричала молодая женщина: это благородно, это достойно тебя! хотя щедрость твоя обращается на недостойнаго. Твой племянникъ былъ очень малъ, когда потерялъ мать. Онъ не сумлъ устоять противъ соблазновъ Парижа. Сколько другихъ въ такомъ же положеніи!… Но, можетъ быть онъ исправился…

— Дорогая Жанна, какъ ты добра! Ты не женщина, ты ангелъ.

XIX.

— Что же я сдлала такого ангельскаго? съ улыбкою спросила Жанна.

— Фабрицій тебя ненавидитъ, отвчалъ Деларивьеръ, а ты его, защищаешь!…

— Онъ ненавидитъ меня, говоришь,— ты, за что?

— Почемъ я знаю? Да и знать не хочу.

— Я угадываю твою мысль… Ты полагаешь, что твой племянникъ ненавидитъ меня, подозрвая въ желаніи отнять у него наслдство… Такъ ли?

— Ну, да!

— Думаю, что ты ошибаешься. Предоставленный съ дтства самому себ, лишенный семьи, увлекаемый склоностью всмъ видамъ удовольствія и любовью къ свобод, Фабрицій сбился съ пути, но въ душ не испорченъ. Онъ лучше того чмъ кажется, я въ этомъ уврена.

Банкиръ сомнительно покачалъ головою.

Жанна продолжала:

— Два года тому назадъ, въ нашу послднюю поздку въ Парижъ, я видла Фабриція, и мн показалось, что онъ остерегается того образа жизни, который преждевременно подрывалъ его силы. Нсколько сказанныхъ при мн словъ обнаруживали тяготніе такою жизнью и казались мн признакомъ предстоявшей перемны.— Можетъ быть, теперь, вмсто кутилы, мы найдемъ человка достойнаго любви и твоей щедрости…

— Какъ ты за него хлопочешь!

— Говорю по убжденію….

— Хорошо бы было, чтобы ты не ошибалась!

— А ты еще сомнваешься?

— Поневол… Мн кажется, что мой племянникъ, узнавъ о нашемъ брак, будетъ первый взводить на тебя клевету въ самолюбіи и жадности…

— Изображая меня ловкою тварью, овладвшею тобою изъ разсчета?

— Опасаюсь этого…

— Ну, такъ ты можешь зажать ему ротъ и заставить его краснть предъ самимъ собою за свои дерзкія сужденія.

— Какъ?

— Позволишь-ли ты мн дать теб второй совтъ? Да, позволишь? Такъ слушай: по завщанію ты оставляешь Фабрицію треть твоего имущества?…

— Да, въ случа, если умру раньше, чмъ узаконю наши отношенія.

— Понимаю. Но посл нашего брака?

— Тогда мое завщаніе будетъ лишенно смысла. Я уничтожу его, и все пойдетъ обычнымъ порядкомъ. Имя законную семью, я ничего не долженъ Фабрицію… Разъ я женюсь,— все мое имущество принадлежитъ цликомъ теб и нашей дочери… Я не имю права урзывать его…

— Ты сказалъ (и, видитъ Богъ, я врю этому), что день нашего брака будетъ для тебя днемъ счастья…

— Да, дорогая Жанна… лучшимъ днемъ въ моей жизни!…

— Значитъ, очень пригоднымъ, чтобы сдлать кого-либо счастливымъ.

— Конечно!..

— Такъ прими же мой совтъ, и въ этотъ день отдай своему племяннику сумму, какую ты назначилъ ему по завщанію.

— Четыре милліона!… вскричалъ Деларивьеръ.

— Конечно, четыре милліона… Намъ останется восемь… Мы не избалованы и станемъ очень богаты… Даже живя особенно хорошо, мы не будемъ расходывать всхъ своихъ доходовъ. Когда Эдмея выйдетъ замужъ, ея приданое, какъ бы оно ни было велико, не обднитъ насъ. Будь же великодушенъ къ Фабрицію, какимъ хотлъ быть на случай смерти… Владя большимъ имуществомъ Фабрицій пріохотится къ правильной жизни, подумаетъ о брак, станетъ человкомъ полезнымъ, уважаемымъ и будетъ обязанъ теб всмъ достаткомъ, уваженіемъ окружающихъ, семейными радостями…

— Такъ ты серьезно просишь меня отдать Фабрицію эту огромную сумму?

— Совершенно серьезно.

— Я зналъ тебя за добрую, дорогая Жанна, но нахожу лучшею, чмъ считалъ.

— Такъ исполнишь мою просьбу?

— Я повидаю Фабриція по прізд въ Парижъ, поговорю съ нимъ подольше, и если онъ покажется мн нравственно исправляющимся, то я выполню одинъ замыселъ, который явился во мн отъ твоихъ великодушныхъ побужденій и долженъ датъ племяннику блестящее будущее.

— Какой это замыселъ?

— Мн нужно еще обдумать его, и я сообщу его теб, когда онъ созретъ.

* * *

Молодой докторъ Жоржъ Вернье, изъ главныхъ дйствующихъ лицъ нашей драмы, встрчалъ много препятствій въ начал своей медицинской карьеры.

Этотъ медикъ, 26 лтъ, скромно поселившійся въ Мёлен съ одною старою служанкою, сначала не внушалъ жителямъ города большаго доврія уже потому, что два или три прежніе мстные доктора заключили союзъ противъ пришельца и ревниво оспаривали у него больныхъ кліентовъ.

Пренебрегаемый богатыми, Жоржъ Вернье не поникъ духомъ, онъ сталъ докторомъ бдныхъ, и не только не заставлялъ ихъ платить за свои визиты, но если не всегда, то часто самъ платилъ за прописанныя имъ лекарства.

Бдняки не неблагодарны: они восхваляли безкорыстіе и умнье пользовавшаго ихъ доктора, такъ что онъ, благодаря нсколькимъ замчательно успшнымъ случаямъ леченія, мало по малу сталъ популяренъ.

Союзъ прежнихъ врачей, по своему безсилію, долженъ былъ положить оружіе. Жоржъ пріобрлъ репутацію… Вс посылали за нимъ при первомъ нездоровь, и ни одна важная консультація не обходилась безъ него.

Успхъ не опьянилъ Жоржа. Онъ оставался спокойнымъ, холоднымъ, иногда улыбался, но всегда дйствовалъ обдуманно.

Всегда слдуя природному чувству и такту, онъ оказывалъ своимъ паціентамъ добрыя услуги и заручался ихъ благодарностью.

Онъ былъ очень знающъ, но сознавалъ необходимость знать больше, и потому работалъ на необъятномъ пол науки безъ устали.

Крайне безкорыстный, но нося въ сердц горячую страсть и зная, что въ наше время царствуютъ и управляютъ — деньги, онъ добивался богатства, какъ средства жениться на той, которую любилъ, и потому, что могъ достигнуть счастія только трудомъ.

Описавъ впечатлніе, произведенное на него событіями, совершившимися за нсколько часовъ, мы оставили молодаго врача въ сильномъ волненіи и смущеніи.

Постивъ трехъ или четырехъ больныхъ, онъ вернулся домой усталый, озабоченный, безпокойный.

Его старая служанка Маделена подала ему телеграмму, принесенную въ его отсутствіе телеграфнымъ разсыльнымъ. Вернье разорвалъ конвертъ и быстро прочелъ:

‘Мёлюнъ, изъ Санъ-Мандэ, 10 мая 1874 г. Пять минутъ пополудни.

‘Милый сынъ, отецъ, больной, желаетъ видть тебя. По полученіи депеши прізжай. Твоя мать Генріэтта’.

Депеша, сообщающая дурную всть, пугаетъ вдвойн. Сжатость ея раздуваетъ предполагаемую опасность, тогда какъ письмо большею частью ослабляетъ извстіе о бд поясненіями.

Жоржъ почувствовалъ содроганіе по тлу и сжиманіе сердца, но не растерялся и сейчасъ же принялъ ршеніе собраться въ дорогу, и позвонилъ старуху-служанку.

— Маделена, сказалъ онъ: я ду въ Сенъ-Манде.

Лицо молодаго человка обличало разстройство. Маделена спросила:

— Господи, разв г-жа Вернье больна?

— Не она, а болнъ мой отецъ.

— По крайней мр, не опасно? переспросила старушка.

— Не знаю… Депеша не высказываетъ всего, и меня мучатъ сильныя опасенія.

— Какое несчастіе! Боже мой, какое несчастіе! вскричала старушка, утирая слезы. Бдный господинъ Вернье, такой почтенный…

— Ну, Маделена, не придумывай того, чего можетъ и не быть, и слушай меня.

— Да, господинъ, да, я васъ слушаю.

— Мн уже не поспть выхать изъ Парижа съ поздомъ въ три четверти пятаго, придется хать въ три четверти седьмаго.— Пока, я навщу больную. Если болзнь отца не серьезна, я вернусь завтра. Если же, напротивъ, — отъ чего Боже избави, — мн нужно будетъ остаться въ Сенъ-Манде, то я вамъ напишу.

— Да, господинъ Жоржъ.

— Еслибы до завтра кто-либо зашелъ за мною, то вы объясните причину моего отъзда.

Такъ какъ старуха снова залилась слезами, то Жоржъ прибавивъ:

— Ну, Маделена, будьте разумны, не плачьте, обождите до завтрашняго дня: или моего прізда, или письма.

Затмъ онъ поспшно вышелъ. Онъ общалъ Жанн повидать ее до ночи и хотлъ сдержать слово, прописать, если нужно, новое лекарство и, особенно, пояснить свой внезапный отъздъ.

Хотя вопросъ о здоровь отца преобладалъ въ Жорж надъ всми другими, однако онъ невольно подумалъ, что его внезапная отлучка помшаетъ ему разузнать завтра столь интересную для него вещь: любимая имъ двушка не дочь-ли выздоравливающей? Но долгъ требовалъ отъ Жоржа отъзда, и ничто въ мір не могло-бы удержать его на минуту дольше.

Пріхавши въ гостинницу, онъ прямо подошелъ къ номеру втораго этажа и слабо постучалъ въ дверь.

XX.

Жоржу Вернье отворилъ самъ Деларивьеръ.

— Войдите, добрый докторъ, сказалъ онъ ему, благодарю васъ! Ваша выздоравливающая ждетъ васъ.

Молодой врачъ направился къ постели.

Жанна, почти сидя въ подпиравшихъ плечи подушкахъ, улыбаясь, протянула ему руку.

Жоржъ, пожимая эту руку, ощупалъ пальцемъ артерію, бившуюся неправильно и слишкомъ часто.

— Съли вы бульонъ, который я веллъ принести вамъ? спросилъ онъ.

— Да, докторъ.

— Съ апетитомъ?

— Да, и даже съ удовольствіемъ.

— А посл того спали?

— Немного.

— Спокойно?

— Нтъ, напротивъ, очень тревожно, съ дурными снами.

— Это объясняетъ мн тревожность пульса, которой я не понималъ.— Эту ночь у васъ, вроятно, будетъ маленькая лихорадка.

— Какъ, докторъ, опять лихорадка? печально проговорила Жанна.

— То будетъ послдній приступъ. Я пропишу рецептъ.

— Я самъ отнесу его въ аптеку, сказалъ Деларивьеръ, и велю приготовить лекарство на моихъ глазахъ.

— Прекрасно, и я увренъ, что завтра днемъ, когда я увижу нашу больную, она будетъ уже сильно поправившеюся.

— А разв вы не зайдете утромъ, докторъ? спросила молодая женщина.

— Къ большему своему сожалнію — нтъ: я чрезъ нсколько минутъ узжаю изъ Мёлюна, по зову моей матери, увдомляющей меня о болзни отца.

— Вотъ печальная новость, которая сильно меня огорчаетъ! вскричалъ банкиръ. Но, по крайней мр, болзнь, о которой пишетъ ваша матушка, не опасна?

— Не знаю, и могу лишь надяться. Но время спшить. Попрошу васъ дать мн бумагя и перо.

— Ихъ мы найдемъ у меня въ комнат, хотите пройти?

Жоржъ послдовалъ за Деларивьеромъ въ сосднюю комнату.

На стол, подл чернильницы, лежали письма съ почеркомъ банкира, положенныя, какъ мы сказали, одно на другое.

Докторъ слъ, взялъ перо, обмокнулъ его въ чернила и готовился писать рецептъ.

Въ теченіи нсколькихъ секундъ, онъ, держа перо, раздумывалъ, роясь въ памяти за требовавшимися пріемами, указываемыми медицинскимъ кодексомъ.

Пока онъ раздумывалъ, взоръ его былъ привлеченъ лежавшимъ на стол письмомъ, и Жоржъ ненамренно, — слдовательно, безъ малйшаго любопытства, прочелъ подпись на конверт:

‘Господину Персье,
‘нотаріусу,
‘на улиц Louis le Grand номеръ 9, въ Париж.

Особенно отчетливо поразило его глазъ слово ‘нотаріусу’.

Подл стола стоялъ Деларивьеръ.

Наконецъ память доктора прояснилась, и онъ, не останавливаясь, быстро и отчетливо написалъ рецептъ, довольно длинный и снабженный подробными указаніями.

— Вотъ, сказалъ онъ, вставая и передавая рецептъ банкиру.— Исполните аккуратно написанное предписаніе, и если лихорадка явится опять, она будетъ побждена. Прошу васъ, распорядитесь скоре.

— Не буду терять ни минуты.

Оба возвратились въ комнату Жанны.

— Вс мры приняты, сказалъ докторъ молодой женщин, и мн остается лишь пожелать или пообщать вамъ ночь тихаго, спокойнаго сна и грезъ со счастливымъ предзнаменованьемъ.

— Благодарю васъ, докторъ. Примите наши лучшія пожеланья о здоровь вашего батюшки, затмъ, до скораго свиданья.

— До свиданья, сударыня.

Жоржъ пожалъ поочередно руки Жанны и банкира, взялъ свою, шляпу и вышелъ однако со стсненною грудью, влажными глазами и испытывая какое-то безпричинное волненіе и смущеніе.

Ему казалось, что, покидая молодую больную, онъ оставлялъ у ней что-то свое и уходилъ съ пустотою въ душ.

Онъ поспшилъ въ вокзалъ и взялъ билетъ перваго класса до Парижа.

* * *

Посл прогулки въ лодк, Фабрицій Леклеръ и Матильда, а въ другой групп — Ланделли и Адель, возвратились въ гостинницу Большой Олень и ршились, спросивъ еще матрасовъ, провести ночь кое-какъ въ комнат третьяго этажа, нанятой маленькимъ барономъ на нсколько часовъ за пятнадцать луидоровъ.

Изъ этой комнаты, замтьте, два окна выходили на площадь, на которой, на разсвт слдующаго дня, долженъ быть стать эшафотъ.

— Дв ложи на лицо, вскричалъ баронъ. Дв ложи по сту пятидесяти франковъ каждая! Мста въ семьдесятъ пять франковъ! Въ провинціальномъ театр это шикъ! Правда, что пьеса будетъ представлена лишь одинъ разъ!… Это кидается въ носъ!…

Хорошенькій баронъ былъ правъ, что прикажите длать съ тупоумнымъ легкомысліемъ и безнравственнымъ любопытствомъ?.. Таковъ міръ маленькихъ господъ и маленькихъ госпожъ,— намъ не измнить его. Впрочемъ, мы разсказываемъ, а не обсуждаемъ.

Покончивъ обзоръ мстности, парижане спустились снова въ нижній этажъ, заглянули въ обденный меню и стали приказывать подать абсента, горькой, полынной и сухаго кюрасо, для возбужденія аппетита.

Фабрицій, необыкновенно мрачный въ конц прогулки, неожиданно сталъ опять веселъ, нервно-веселъ, шуменъ, почти буенъ. Онъ говорилъ громко, постоянно смялся и не истощался въ запас грубыхъ шутокъ.

Матильда никогда не видла его такимъ.

Позди желзной дороги привозили невиданныя массы иностранцевъ, явившихся посмотрть на завтрашнюю казнь.

Гостинница Большаго Оленя была набита народомъ. Мадамъ Лоріоль заговорила съ грустью, что отдала свои окна въ наемъ по слишкомъ дешевой цн.

На малйшее отверстіе, въ какомъ бы ни было этаж, находились охотники по три луидора съ персоны. Одинъ англичанинъ заплатилъ пятьсотъ франковъ за окно фонарикъ въ домик рядомъ съ гостинницей, и предлагалъ госпож Лоріоль десять луидоровъ за столъ, матрасъ на ночь. Хозяйка Большаго Оленя не знала кого слушать и кому прислуживать.

Она на этотъ день удвоила свою прислугу и предполагала оставить домъ отпертымъ на всю ночь, чтобы пріютить несчастныхъ любопытныхъ, готовыхъ соснуть на кресл, стул или табурет.

Конечно, всего боле было парижанъ. Кокодесы и кокотки прибывали цлыми вереницами, какъ на бги въ Шантильи. Мёлюнъ казался праздничнымъ.

Нсколько прізжихъ подошли пожать руку Фабрицію, маленькому барону и ихъ товарищамъ.

Разговоръ, понятно, вертлся на одномъ и томъ-же предмет Люди въ запуски разсказывали знаменитыя казни и исторіи осужденныхъ невинно, преступленія поражающія и романическія, съ неизданными варіантами и странными толкованіями.

— Что-же вы, Фабрицій, спросила Матильда, думаете объ этомъ лодочник и его исторіи?

— Исторія нелпа, а лодочникъ болтунъ.

— Но онъ, казалось, говорилъ совершенно искренно и съ убжденіемъ.

— Пусть такъ, но его убжденіе ничего не значитъ. Если кто-либо воспользовался его лодкой, чего не доказано, то нелпо предполагать, чтобы этимъ ‘кто-либо’ былъ непремнно убійца Фредерика Бальтуса.

— Этотъ человкъ, кажется, зналъ кое-что другое…

Фабрицій пожалъ плечами.

— Подите! возразилъ онъ. Зналъ бы что-нибудь другое, такъ и сказалъ бы. Это враль… Онъ хотлъ обмануть судей, а увидвъ что это не удастся, благоразумно замолчалъ.

Пришли увдомить Фабриція и его друзей, что обдъ имъ поданъ.

Вс столы были унизаны неимоврнымъ числомъ постителей. Ходьба гарсоновъ и служанокъ пестрила въ глазахъ. Дребезгъ серебра, тарелокъ и стакановъ почти оглушалъ.

Хозяйка Лоріоль очистила для двухъ группъ нашихъ знакомцевъ маленькій залъ на корридор, ведшемъ на главную лстницу гостинницы.

Одинъ видъ накрытаго въ этомъ зал стала вызывалъ аппетитъ. Супъ съ тертыми раками стоялъ, издавая паръ, въ открытой миск, а по четыремъ концамъ стола стояли бутылки шампанскаго, приношеніе госпожи Лоріоль, поставленныя въ смсь льду и селитры и красовавшіяся темнозелеными горлышками и серебряными чехлами на пробкахъ.

XXI.

Участники обда весело сли, и, рдкая вещь, съ первой же ложки супу пришли въ восторгъ.

— Неподражаемъ этотъ раковый супъ! съ энтузіазмомъ вскричалъ маленькій баронъ. Вдохните этотъ ароматъ, способный воскресить мертваго! Замтьте этотъ нжный розовый цвтъ! Вкусите этихъ рачьихъ хвостовъ, которые таютъ подъ зубомъ и производятъ на языкъ впечатлнія разомъ нжныя и пріятныя, здшняя кухарка искусница въ своемъ дл бьетъ въ носъ, честное слово.

— Какой вы лирикъ, баронъ! со смхомъ замтилъ Фабрицій.

— Каковъ есть!… часами поэтъ и угловатъ до-нельзя.— Прошу рачьяго супу.

Въ эту минуту со двора раздался рзкій звукъ многихъ колокольчиковъ-бубенчиковъ.

Вс женщины, выскочивъ изъ-за стола, подошли къ окну.

— Ахъ, какія славныя лошади! сказала молодая Адель. Подите-же смотрть: клянусь головой Паскаля, что стоитъ полюбоваться.

Встали также Фабрицій и маленькій баронъ.

У крыльца стояла коляска, запряженная четырьмя великолпными черными конями въ сбру украшенной краснымъ сафьяномъ съ бубенчиками.

Съ возвышеннаго сдалища сходилъ господинъ лтъ пятидесяти съ выдавшимися скулами и съ длинными блекло-блокурыми усами и висящимъ въ петлиц огромнымъ лорнетомъ. Передъ лошадьми стояли со скрещенными на груди руками два грума въ блыхъ брюкахъ и въ сапогахъ съ отворотами.

Паскаль де Ландели испустилъ ревъ восторга.

— Бьетъ въ носъ! въ носъ братцы! Вотъ шикъ-то! Да, это изваяніе, рельефъ

И когда въ дверяхъ показалась служанка Роза, онъ спросилъ:

— Чья эта чудесная повозка, красотка моя?

— Это русскій, такой богатый, что даже не знаетъ своего имущества! отвтила Роза: у него въ четырехъ или пяти льё отсюда замокъ, и дней восемь тому назадъ онъ нанялъ большую комнату нижняго этажа, чтобы видть завтрашнюю казнь…

— Легкомысленный бояринъ, я тебя уважаю! пробормоталъ Ландели.

— Паскаль, малютка Паскаль, кликнула мадемуазель де Сивракъ, урожденная Грелютъ {Въ перевод ‘Тайная любовница’.}:— когда ты наградишь мою безкорыстную нжность къ теб, подаривъ мн такой экипажъ?…

— Подарю, милочка, въ одно время съ дачею, когда наслдую посл дяди, отвтилъ баронъ.

— Ну да, дядя пятидесяти лтъ, который не одинъ разъ, а дважды похоронитъ тебя. Наслдство по дяд — дрянное дло! Дяди живутъ дольше племянниковъ, точно дразнятъ.

Опять сли за столъ.

— Фабрицій, — сказала смясь Матильда, — держу пари, что и у васъ водится гд-нибудь дядя съ наслдствомъ.

— Держи и выиграешь… Есть такой…

— Правда?

— Честное слово!…

— Дядя изъ Америки?

— Тмъ боле изъ Америки, что онъ живетъ въ Америк.

— Что онъ тамъ?

— Банкиръ въ Нью-Іорк.

— Это шикарное званіе… Богатъ?

— Пять или шесть разъ милліонеръ… по крайней мр.

— И вы ему близкій племянникъ.?

— И очень близкій: сынъ его сестры…

— Но тогда вы и въ самомъ дл его наслдникъ?…

— Прямой.

— Сколько лтъ дяд?

— Шестьдесятъ.

— Десятью боле, чмъ дяд маленькаго барона — все то-же!… Скажите-же, милый, у васъ серьезныя надежды?

Фабрицій покачалъ головой.

— Никакой, добавилъ онъ.

— Отчего?

— Потому — что мой дядя слишкомъ привязался къ любовниц лтъ семнадцати или восемнадцати, отъ этой любовницы у него дочка, и мать и дочка, конечно, устроятъ дло такъ, что заставятъ дядю отказать имъ все свое добро законнымъ завщаніемъ.

— Но позволь! Не торопись, милый мой! вскричалъ Паскаль! Этого не сдлать…

— Что хотите вы сказать баронъ?

— Я говорю, что законъ за васъ. Я прошелъ первый университетскій курсъ права, но особенно изучилъ книгу о наслдствахъ,— по крайней мр по отношенію къ моему дяд. Книга о наслдствахъ бьетъ въ носъ, честное слово! Я вбилъ ее всю себ въ голову и могу употребить въ дло. Лучше слушайте: книга 1-я, глава IV, отдлъ 1, статья 756: ‘Незаконныя дти не наслдники, законъ признаетъ за ними права наслдованія посл отца или матери лишь когда они законнымъ путемъ признаны’.

— Можетъ быть, возразилъ Фабрицій, но мой дядя безъ сомннія призналъ дочь этой женщины, которая овладла имъ и совершенно подчинила его себ,

— И все-таки, перервалъ баронъ! даже и въ такомъ случа вы потеряете не все, на то, дружокъ, есть статья 757.

— Вотъ память-то! вскричала молодая Адель, а что говоритъ статья 757?

— Говоритъ такъ: ‘Право незаконнаго ребенка на имущество его отца и матери опредляется на слдующемъ основаніи: если отецъ или матъ оставили потомковъ законныхъ, то право незаконныхъ простирается на третъ наслдственной доли, которая досталась-бы незаконному ребенку, еслибы онъ былъ узаконенъ, право-же распространяется на половину, если отецъ или матъ неоставили нисходящихъ потомковъ, а лишь восходящихъ или братьевъ’. Подъ этотъ-то законъ и подходитъ вашъ случай, Фабрицій, потому что вы представитель своей матери, которая была сестра…

— Но если мой дядя сдлалъ завщаніе въ пользу своей незаконной дечери?

— Завщаніе не въ силахъ лишить васъ вашей доли.

— Уврены-ли вы въ этомъ?

— Нтъ ничего врне въ мір. Только одно можетъ васъ совсмъ лишить наслдства.

— Что-же именно?

— Бракъ… Если дяд вспадетъ мысль жениться на своей содержанк и узаконить свою дочь, тогда все кончено. Тогда пиши пропало: не получите не редиски.

— Этого, по крайней мр, намъ бояться нечего, возразилъ Фабрицій. Мой дядя не женится на своей содержанк.

— А что ему помшаетъ?

— Лучшая изъ причинъ! онъ ужь двадцать лтъ женатъ.

— И покинулъ свою законную, чтобы отдаться удовольствію съ такой-же безбрачной, какъ я! вскричала Матильда, хохоча во все горло. Не дурной волокита, вашъ дядюшка!

— Есть смягчающія обстоятельства, замтилъ, также смясь Фабрицій. Согршилъ первымъ не дядя. Моя тетка — повидимому большая фантазерка — бжала въ далекія страны съ однимъ акробатомъ.

Смшливость двухъ молодыхъ женщинъ удвоилась, и Матильда стала напвать старую псенку:

‘И подъ ручку съ тмъ солдатомъ

‘Побрела въ Булонскій лсъ’!

Адель и Ландели, стуча ножами по тарелкамъ, во всю мочь пли припвъ:

‘Дрень, дрень, дрень, дрень, дрень, дрень’.

— Въ носъ бьетъ, въ носъ бьетъ! воскликнулъ маленькій баронъ. Ваше положеніе великолпно, другъ мой…

— Чмъ же?

— Слушайте. Вашъ дядя, обладая законною женою, не можетъ ни жениться, ни признать прижитаго вн брака ребенка, а его дочь, будучи ребенкомъ, не только не законнымъ, но прижитымъ въ прелюбодяніи, не можетъ наслдовать ни въ какой дол, ни малой, ни большой. Ваши акціи растутъ въ цн. За ваше здоровье и за ваше наслдство въ Америк!

Бокалы съ шампанскимъ зазвякали, и всякій принялъ участіе въ тост Ландели. На порог кабинета явилась маленькая служанка Тьенетта (второй экземпляръ Розы).

Она держала концами пальцевъ визитную карточку.

— Какой благодатный втеръ занесъ васъ сюда, двственный угорь Мёлюна? спросилъ Паскаль.

— Не втеръ, сударь, возразила Тьенетта, а порученіе.

— Ко мн?

— Не знаю.

— Не ко мн ли? спросилъ Фабрицій.

— Не знаю.

— Можетъ быть, ко мн? воскликнула Матильда.

— Нтъ, къ господину.

— Мужчинъ здсь двое, выбирайте,— продолжалъ Фабрицій.

— Врно, но дайте срокъ.

— Пожалуй, медлите, поваренокъ, но поменьше: мы голодны, а неизвстность мшаетъ д.

— Нтъ ли здсь господина, котораго зовутъ Фабрицій Леклеръ?

— Это я, сказалъ другъ Матильды.

— Тогда вамъ и передать. И двушка подала ему карточку.

Фабрицій, встревоженный, взглянулъ на карточку и побллъ какъ полотно.

XXII.

Очевидно измнившись въ лиц, молодой человкъ пробормоталъ

— Онъ здсь! въ Мелюн! въ этой гостинниц! этого быть не можетъ!

— Что такое?— воскликнула Матильда, у васъ лицо совсмъ опрокинуто, какъ сказалъ намъ лодочникъ.

— Мое изумленіе весьма естественно. Я готовъ держать пари на сто противъ одного, на тысячу, что вы не угадаете человка, имя котораго стоитъ на этой карточк. Не угадаете. Имя это: Маврикій Деларивьеръ.

— Кто же это Маврикій Деларивьеръ? спросилъ маленькій баронъ.

— Это мой дядя.

— Дядя изъ Америки?

— Онъ самый.

— По крайней мр дло странно, Матильда.

— Бьетъ въ носъ! подтвердилъ Паскаль

— Какая кроется тутъ тайна? запла на незнакомый мотивъ молодая Адель.

Фабрицій обратился къ с.ужанк.

— Кто далъ вамъ эту карточку? спросилъ онъ.

— Господинъ, пріхавшій въ гостиницу на разсвт, съ больной дамой.

— Съ больной дамой? переспросилъ молодой человкъ.

— Да, сударь, дама очень больна, бдная. Она походила на мертвую, и мы даже думали, что она не очнется.

— Забиралка наслдствъ! мелодраматически продекламировала Малильда. Богъ караетъ!

Волненіе Фабриція усиливалось.

— Но какъ же этотъ господинъ зналъ, что я здсь? продолжалъ онъ разспрашивать.

— Должно быть, проходя по корридору, слышалъ васъ говорящимъ за дверьми, отвтила служанка.

— Чертовщина! воскликнулъ громко баронъ, если онъ слышалъ мои ссылки на сводъ гражданскихъ законовъ, на книгу о наслдствахъ, то онъ долженъ признать мою силу въ этой области… Какой случай прославиться!

Фабрицій нетерпливо пожалъ плечами.

— Господинъ этотъ, продолжала Тьенетта, сунулъ мн карточку, веллъ спросить, не зовется ли одинъ изъ господъ въ комнат Фабриціемъ Леклеромъ, и прибавилъ: ‘Если, какъ я думаю, этотъ господинъ тамъ, то скажите ему, что я очень желалъ бы повидаться съ нимъ посл его обда’.

— Онъ хотлъ меня видть?

— Да, посл вашего обда, сударь,

Фабрицій быстро всталъ и бросилъ салфетку на столъ.

— Я иду сейчасъ, сказалъ онъ.

— Вы насъ оставляете? вскричала Матильда.

— Продолжайте безъ меня, я скоро вернусь. Приключеніе слишкомъ странно, и выраженное дядею желаніе слишкомъ неожиданно, чтобы я не желалъ тотчасъ же разгадать загадку.

Затмъ онъ обратился къ Тьенетт:

— Проведите меня, пожалуйста, къ помщенію г. Деларивьера.

— Охотно… это во второмъ этаж, комнаты NoNo 7 и 8.

Молодой человкъ вышелъ за служанкою, оставивъ своихъ сотоварищей изумленными и въ затронутомъ любопытств.

Случай казался имъ, какъ и Фабрицію, чудовищно-страннымъ. А между тмъ, въ сущности, происшествіе было очень просто.

Банкиръ, бросивъ письма въ почтововый ящикъ и обождавъ въ аптек изготовленіе микстуры, прописанной Жоржемъ Вернье, возвратился въ гостинницу и, проходя по корридору, услышалъ голосъ, который, коснувшись уха банкира, заставилъ его задрожать.

Для разъясненія своей догадки, онъ прибгъ къ самому простому средству.

Въ Париж и при другихъ обстоятельствахъ онъ остерегся бы сдлать первый шагъ къ сближенію съ племянникомъ, онъ обождалъ бы случайной встрчи и, пожалуй, подготовилъ бы этотъ случай, но горячее ходатайство Жанны растопило ледъ, отдлявшій его отъ сына сестры, Деларивьеръ былъ готовъ забыть вс прошлые проступки Фабриція и не сомнваться въ его лучшемъ будущемъ, наконецъ онъ былъ счастливъ возможностью протянуть руку родственнику, для его обогащенія, и протянуть немедленно.

Поднимаясь по лстниц, ведшей въ номера второго этажа, Фабрицій задумался:

‘Онъ слышалъ меня говорящимъ… узналъ мой голосъ! сознавалъ онъ. Не въ ту ли минуту слышалъ онъ меня, когда я такъ рзко отзывался о его любовниц и ея ребенк?— Дло возможное. Въ такомъ случа разговоръ будетъ бурный, но, на-сторож, я выпутаюсь. Ото всего можно отпереться.. Если же, напротивъ, онъ не слышалъ отчетливо никакой оскорбительной фразы, то я съ искусствомъ великаго комика разъиграю роль племянника, ухаживающаго за дядей-милліонеромъ. Можетъ быть, это моя счастливая звзда навела меня на такую встрчу… кто знаетъ?’

Такъ разсуждалъ Фабрицій. Тьенетта остановилась.

— Благодарствуйте, милая.

Служанка стала спускаться внизъ. Молодой человкъ тихонько постучалъ въ дверь.

По прошествіи двухъ-трехъ секундъ дверь отворилась и на порог явился Деларивьеръ.

— Такъ я не ошибся! То былъ ты! сказалъ онъ, протягивая руки къ племяннику.

Фабрицій схватилъ ихъ и пожалъ съ чувствомъ до того искреннимъ и глубокимъ, что самый подозрительный человкъ попался бы въ ловушку. Въ то же время онъ говорилъ дрожащимъ голосомъ:

— Дядя! дорогой дядя! какъ я счастливъ, что вижу васъ. Когда мн сейчасъ передали вашу карточку, я не могъ врить глазамъ своимъ: такимъ невроятнымъ показалось мн ваше пребываніе здсь. Вы здсь, въ Мелюн!

— Да, другъ мой…. и не одинъ.

Фабрицій казался удивленнымъ.

— Какъ? спросилъ онъ.

— Пойдемъ…

Дядя подвелъ племянника къ кровати. Жанна, поддерживаемая подушками, сидла, опершись на локоть.

Она также протянула руку молодому человку, съ улыбкою почти робкою.

Фабрицій взялъ руку, пожалъ ее съ холодною вжливостью, кланяясь, и сказалъ:

— Сударыня!

— Зови мою дорогую Жанну именемъ боле теплымъ, прервалъ его банкиръ. Зови ее тетей: она скоро будетъ имть право на это названіе. Препятствіе, мшавшее мн дать ей имя, исчезло, и я имю тому наконецъ доказательство. Я объясню теб все это, раньше трехъ мсяцевъ Жанна будетъ моею женою передъ Богомъ и людьми.

Фабрицій почувствовалъ, что качается. Неожиданная всть о брак возможномъ и близкомъ была для него ударомъ молніи, потому что этотъ бракъ, повидимому, уничтожалъ въ немъ и послднюю слабую надежду.

Но онъ сдлалъ усиліе надъ собою, остался твердымъ и даже героически принялъ видъ радостный.

Его дядя, очевидно, ничего не слышалъ, встрча будетъ сердечная, можетъ быть, банкиръ, тронутый такимъ прекраснымъ безкорыстіемъ, великодушно наградитъ его.

Это предположеніе заставило Фабриція выдержать принятую роль до конца.

— Примите оба мои нжнйшія поздравленія, сказалъ онъ. Я съ искреннею радостью увижу ваше счастье освященнымъ законами.

— Благодарю, Фабрицій, тихо отвтила Жанна. Я судила о васъ врно, я знала, что вы добры…

— Но какъ же вы, вмсто Нью-Іорка, очутились въ этой гостинниц и притомъ больная, потому что рука у васъ горячая.

Деларивьеръ объяснилъ наскоро уже извстное читателямъ.

— Вы поступили очень неблагоразумно! вскричалъ Фабрицій, посл разсказа обращаясь къ Жанн: вамъ слдовало бы, какъ желалъ мой дядя, отдохнуть съ недлю въ Марсели.

— Конечно, это было бы благоразумне, отвтила молодая женщина съ новою прелестною улыбкой. Но тогда мы не имли бы радость видть васъ въ эту минуту. Впрочемъ, дня въ три я совершенно оправлюсь, силы вернутся.

— Безъ сомннія, но сегодня вечеромъ ты кажешься утомленною, тревожно сказалъ Деларивьеръ, видя что Жанна вытирала лобъ, на которомъ появилась капли пота.

— Докторъ предварилъ меня, что сегодня ночью у меня будетъ припадокъ лихорадки, но что этотъ будетъ послдній. Я уже чувствую его приближеніе.

— Мы дадимъ уснуть.

— Попытаюсь. Впрочемъ, Фабрицію и теб, вроятно, охота поговорить подольше.

— Да… намъ о многомъ нужно разсказать другъ другу. Мы помстимся тутъ подл, въ сосдней комнат. Если я буду нуженъ, позови меня.

— Мн нуженъ только сонъ.

— До свиданія, дорогая тетя, сказавъ Фабрицій: до завтра.

— До завтра, племянникъ.

Молодой человкъ наклонился къ больной и почтительно коснулся губами ея лба.

Этотъ поцлуй заставилъ Жанну вздрогнуть, между тмъ какъ банкира обрадовалъ. То было первое проявленіе уваженія и нжности его ‘родни’ къ той, которая скоро должна была стать его законной супругой и чтимой матерью его дочери.

Увы, то былъ также и поцлуй Іуды.

— Слава Богу, Фабрицій уже не прежній, подумалъ Деларивьеръ

XXIII.

— Пойдемъ со мной, обратился къ Фабрицію банкиръ, онъ увелъ его въ свою комнату и заперъ за обоими дверь.

Посл минутнаго молчанія онъ спросилъ:

— Моя Жанна очень измнилась въ теченіи послднихъ двухъ лтъ, неправда ли?

— Измнилась? вопросительно повторилъ молодой человкъ. Нтъ, дядя. Усталость съ дороги и болзнь временно измнили ея черты, но она по прежнему хороша: она сохранила свой мягкій взглядъ, свое привлекательное лицо и прелестную улыбку.

— Бдная женщина жестоко страдала!

— Слезы страданія изгладится быстро.

— Благодаря Бога, опасность миновала! Объ этомъ не слдуетъ думать. Ну, садись же.

Фабрицій взялъ стулъ.

— И поговоримъ, продолжалъ Деларивьеръ, поговоримъ о теб.

— Слдствіе… допросъ по фактамъ и статьямъ, сказалъ себ юноша, я ждалъ этого.

— Вотъ уже два года, сказалъ банкиръ, какъ ты разсорилъ пять восьмыхъ своего состоянія. Думаю, что отъ него сегодня, уже не осталось ничего. Врно?

— Да, дядя, къ несчастью врно.

— Какъ ты живешь?

Вопросъ былъ поставленъ прямо, отчетливо.

Нужно было отвтить также прямо, если и не истинно (вещь трудная, чтобы не сказать невозможная), и съ такою долею правдоподобія, чтобы не возбудить въ ум банкира никакого подозрнія.

— Мои настоящія занятія, отвтилъ Фабрицій, не даютъ мн блестящаго общественнаго положенія, но, по крайней мр, они вырываютъ меня изъ бездятельности, въ которой я жилъ долго. Я занимаюсь биржевыми длами у одного моего пріятеля, биржеваго маклера.

— И занятіе это даетъ?…

— Очень мало: едва хватаетъ на самое необходимое.

— И ты довольствуешься этимъ правильнымъ доходомъ?

— Приходится. Я принялъ себ за правило не расходовать ни одного су сверхъ своего заработка. Я не беру въ долгъ. Я бденъ, но спокоенъ.

— Тебя-ли я слышу! вскричалъ Деларивьеръ, пораженный спокойнымъ и увреннымъ тономъ, которымъ его племянникъ разсказывалъ такія изумительныя вещи.

— Да, дядя, это я, отвтилъ улыбаясь Фабрицій: понятно, что перерожденіе васъ изумляетъ, но, подумавши, вы найдете его логичнымъ. Я прошелъ сквозь увлеченія юности и свободы, и не безубыточно, потому что наслдство моей матери поглотилось разнузданною жизнью. Теперь мн двадцать лтъ, давно пришла пора подлить водицы въ вино.

— Однако, иногда ты пьешь его и не разбавленнымъ: вдь ты здсь съ двумя молодыми женщинами, которыя, какъ мн говорили, прехорошенькія.

— Это случайно. Я провожаю одного моего пріятеля, прекраснаго молодаго человка хорошей фамиліи и очень богатаго, его содержанку и подругу его содержанки. Эти дамы хотятъ присутствовать при казни одного осужденнаго, процессъ котораго надлалъ много шуму.

— Странная фантазія!

— Правда, странная, но совершенно парижская.

— И ты могъ бы прибавить ‘очень жестокая’. Но это не мое дло. Въ конц концовъ ты положительно остепенился?

— Да, дядя, положительно.

— Ты достаточно пожилъ жизнью, въ которой тратятъ и деньги, и здоровье, а иногда и боле цнное.?

— Да, врно! отвчалъ со вздохомъ молодой человкъ, и я глубоко сожалю о томъ, что не нашелъ въ себ ни силы, ни ума, чтобы раньше отвыкнуть отъ такой жизни.

— Я счастливъ этимъ сожалніемъ, если оно не выкупаетъ прошлаго, то все-же успокоиваетъ насчетъ будущаго. Я хочу врить въ твое обращеніе.

— Оно искренно, врьте этому.

— Но, проговорилъ Деларивьеръ, улыбаясь, я не выполнилъ бы своихъ обязанностей серьезнаго дяди, еслибы не прочелъ теб здсь-же коротенькаго нравоученія. Нужно уважать преданія! Промахи твоей юности смягчаются этою-же юностью. Ты тяготился уздою, вотъ твое оправданіе. Ты не устоялъ противъ увлеченія удовольствіями, противъ котораго не устояли бы на твоемъ мст и многіе другіе. Дорогая моя Жанна, еще сегодня утромъ защищавшая тебя, говорила мн все это. Къ сожалнію, мои добрыя намренія пришли слишкомъ поздно. Вдь уже восемь лтъ тому назадъ я желалъ видть тебя. Я взялъ-бы тебя съ собою въ Нью-Іоркъ. Ты сталъ бы моимъ компаньономъ и въ настоящее время могъ бы отказаться отъ труда и жить счастливо и богато.

— Разв вы думаете отстраниться отъ длъ, дядя? вскричалъ Фабрицій.

— Это мое неизмнное ршеніе.

— Вы ликвидируете вашъ банкъ?

— Эта ликвидація уже начата.

— Въ ваши лта!

— Мн шестьдесятъ лтъ.

— Это не старость, еще далеко до нея. Съ вашею опытностью, въ вашимъ искусствомъ вамъ легко было-бы удвоить свое состояніе.

— Я въ этомъ увренъ, но къ чему-бы это привело? Кром того, ты обманываешься, Фабрицій: я старъ, я старе моихъ лтъ! Посмотри на меня: мои волосы совсмъ блы, морщины искрестили мой лобъ, трудъ и заботы согнули спину. Я чувствую себя усталымъ, дитя мое. Посл такой трудной работы мн нуженъ отдыхъ.

— Кто-же помшаетъ вамъ сложить свои интересы въ руки человка честнаго и умнаго, а за собою оставить легкій трудъ наблюдать за оборотами и снабжать ведущаго ихъ совтами.

— Такого человка мн до сихъ поръ недоставало… на томъ корабл нуженъ искусный кормчій.

— Это правда.

— Повторяю, мн нуженъ полный покой, и я его заслужилъ. Еслибъ моя дорогая Жанна не была больна, то будущность обоихъ насъ была-бы безоблачна. Изъ нсколькихъ моихъ словъ ты могъ догадаться, что мое положеніе должно измниться. Недостойное существо, носившее мое имя, перестало существовать уже восемнадцать лтъ тому назадъ, и я только-что узналъ объ этомъ. Чрезъ два или три мсяца Жанна будетъ моею женою. Эдмея, за которою мы пріхали во Францію, будетъ моею законною дочерью. Я устрою свою жизнь, я освящу мою любовь долгомъ и закономъ. Я награждаю преданность ангела. Одобряешь-ли ты такой образъ дйствій.

Ршимость Деларивьера была безповоротна, это бросалось въ глаза, и онъ спрашивалъ мннія своего племянника только для проформы.

Фабрицій не ошибался на этотъ счетъ и, не смотря на смачивавшій его волоса потъ, воскликнулъ съ выраженіемъ почти энтузіазма, сжимая руки банкира.

— Одобряю-ли я, дядя? Надюсь, вы считаете меня настолько путнымъ, чтобы не сомнваться въ этомъ! Кто-же не одобрилъ-бы такого ршенія? Вы поступаете какъ человкъ съ сердцемъ, какъ человкъ честный, и я всею душою восхищенъ вашимъ намреніемъ.

Деларивьеръ не скрылъ живаго волненія, вызваннаго въ немъ этимъ отвтомъ.

— Ты длаешь меня очень счастливымъ! сказалъ онъ, въ свою очередь сжимая руки своего племянника. Ты добрый парень, я вижу это, ты даже не думаешь о томъ, что моя женитьба и узаконеніе моей дочери можетъ нанести теб громадный вредъ, уничтожая твои права на мое наслдство.

— Вы поняли меня врно, дядя, возразилъ молодой человкъ, и клянусь вамъ, что такая гнусная мысль дйствительно чужда моему уму. Живите долго, и да будетъ ваше счастье неизмнно: вотъ самое дорогое мое желаніе. Что-же до вашего имнія, скопленнаго такъ благоразумно, то я никогда о немъ не думалъ.

— А я, дорогое дитя мое, думалъ о твоемъ будущемъ. Будучи счастливъ, я хочу чтобы и ты былъ счастливъ… и ты увидишь доказательство тому.

Банкиръ остановился въ рчи.

Фабрицій сидлъ какъ на иголкахъ, ожидая результата разъигранной имъ комедіи, но настолько владлъ собою, что, казалось, оставался спокоенъ.

— Продолжай довряться мн съ прямотою, длающею теб честь, вновь началъ говоритъ банкиръ. Отвчай мн искренно, не колеблясь. Считаешь-ли ты себя навсегда отвыкшимъ отъ жизни, посвященной удовольствіямъ.

— Да, дядя.

— Предполагаешь-ли ты въ себ силу пересыпать золото горстями, не испытывая соблазна, казавшагося теб прежде непреодолимымъ?

— Прежняя моя жизнь, о которой вы говорите, стала мн противна… Я уже не понимаю ея. Я красню отъ мысли, что нкогда любилъ ее, и ничто не въ состояніи измнить чувствъ, съ которыми я отношусь къ ней теперь.

— Значитъ, ты увренъ въ себ?

— Да, дядя совршенно увренъ.

— Значитъ, ты чувствуешь въ своей голов, какъ говорятъ, достаточно свинцу, въ ум достаточно серьезности, чтобы принять на себя отвтственность въ значительномъ дл?

— Я чувствую себя достаточно сильнымъ, чтобы стереть глупое, безумное прошлое, стоившее мн состоянія, но, говорю вамъ правду, не запятнавшее моей чести.

— И работа не пугаетъ тебя?

— Теперь работа привлекаетъ меня, какъ раньше привлекало удовольствіе.

— Хвала Господу! воскликнулъ Деларивьеръ. Я нашелъ нужнаго мн человка, и этотъ человкъ единственная моя родня, сынъ моей любимой сестры. Слушай, дитя мое.

Волненіе Фабриція усиливалось.

‘Что еще выскажетъ банкиръ? Какова та будущность, которую онъ раскроетъ мн однимъ словомъ.

Молодой человкъ отвтилъ растроганнымъ голосомъ:

— Я слушаю васъ, дядя, и, видитъ Богъ, съ напряженнымъ вниманіемъ и сыновнимъ чувствомъ!

XXIV.

Деларивьеръ сосредоточился на минуту, какъ бы собирая свои мысли, и затмъ продолжалъ:

— Сегодня утромъ, видя мою милую подругу пораженною столь внезапно и жестоко (потому что въ теченіи нсколькихъ часовъ она была въ большой опасности), я въ первый разъ понялъ непрочность жизни и почувствовалъ страхъ передъ смертью, не столько за себя, сколько за два дорогія существа, къ которымъ привязанъ всею душою. Я сказалъ себ, что ударъ можетъ убить меня какъ молніей. Я спросилъ себя: что станетъ съ матерью и дочерью, если я умру, не узаконивъ моего и ихъ положенія. Я проклялъ свое долгое промедленіе и написалъ завщаніе.

— Завщаніе! машинально повторилъ Фабрицій.

— А, тебя удивляетъ, что я такъ долго медлилъ предосторожностью столь простою и необходимою? Но такъ всегда бываетъ: человкъ считаетъ себя живучимъ… забываетъ… откладываетъ назавтра. Настигнетъ внезапная катастрофа, и человкъ умираетъ въ отчаяніи, ввергнувъ въ горе тхъ, кого онъ любитъ,

Посл короткаго молчанія Деларивьеръ продолжалъ:

— Въ этомъ акт, долженствующемъ обезпечить Жанку и Эдмею въ случа моей смерти, до женитьбы, я не забылъ тебя.

Фабрицій почувствовалъ дрожь по тлу, но не произнесъ ни слова и ограничился тмъ, что придалъ своему лицу выраженіе благодарности.

— Я строго осуждалъ твои проступки, продолжалъ банкиръ, я осуждалъ ихъ даже, вижу теперь, слишкомъ строго, но мы связаны родствомъ кровнымъ, я любилъ тебя, не смотря на твое безумное поведеніе, и не допускалъ мысли о твоей безпомощной старости.

Говоря такъ, Деларивьеръ взялъ со стола портфель, вынулъ изъ него копію съ завщанія, трепещущею рукою развернулъ ее и, положивъ палецъ противъ строкъ статьи, въ которой было упомянуто о племянник, поднесъ бумагу подъ его взоръ и сказалъ:

— Смотри.

Душу Фабриція охватила сильная радость, готовая вырваться наружу, но онъ подавилъ ее, какъ прежде трепетную боязнь. Блескъ его глазъ могъ выдать его жадныя побужденія и въ мгновеніе разрушить впечатлніе, произведенное его притворнымъ лицемріемъ.

Онъ немного опустилъ вки и тмъ ослабилъ блескъ своего взора, отодвинулъ завщаніе, отвернулъ голову и спокойно отвтилъ:

— Нтъ, дорогой дядя, я не хочу видть. Разв нужно мн новое доказательство вашего сердечнаго великодушія и нжной снисходительности? Что мн въ написанной здсь цифр? Какова бы ни была доля, которую вы заблагоразсудили назначить мн, вы сдлали для меня слишкомъ много! Все ваше имущество принадлежитъ моей тетк Жанн и моей кузин Эдме.

Фабрицій уже не затруднялся называть такъ лицъ, которыхъ за часъ до этого обзывалъ пройдохою и побочною дочкой.

Искусный плутъ соображалъ свою роль, какъ отличный актеръ, который разсчитываетъ и лишь постепенно усиливаетъ производимый эффектъ.

Тронутый этою удивительною деликатностью, банкиръ возразилъ: Твои тетка и кузина не будутъ бдны вслдствіе длежа: я богатъ, я очень богатъ.

— Я знаю это, милый дядя.

— А во сколько считаешь ты мое состояніе?

— Можетъ быть, четыре или пять милліоновъ.

Деларввьеръ, улыбаясь, покачалъ головой.

— Я ошибся? спросилъ Фабрицій.

— Да, дитя мое, ты далеко не угадалъ. У меня, говоря по секрету, двнадцать милліоновъ.

Услышавъ эту цифру, молодой человкъ не совладалъ съ собою.

— Двнадцать милліоновъ! вскричилъ онъ. Двнадцать милліоновъ! Возможно ли?

— Возможно и врно. Не мене врно и то, что этимъ завщаніемъ, этими тремя строками, которыхъ ты не хотлъ прочесть, я передаю теб треть этой суммы.

Фабрицій поблднлъ боле того, какъ при чтеніи поданной Тьенеттою карточки банкира. Его сердце билось въ груди подобно птичк, пытающейся вырваться изъ клтки.

— Треть мн! пробормоталъ онъ. Мн четыре милліона!

— Да теб, именно теб.

— Но это много, слишкомъ много!

— Дай же мн докончить. Я надюсь прожить многіе годы, и, понятно, мой бракъ лишитъ силы это завщаніе, но ты отъ этого не потеряешь ничего. Твоя тетка, которая знаетъ что я длаю, и стоитъ за это всми силами, подала мн счастливую мысль. Она хочетъ, чтобы, при подписи нашего брачнаго договора, четыре милліона были отданы теб въ вид брачнаго подарка. Я восхитился этимъ внушеніемъ ея сердца, и дло будетъ исполнено въ назначенный ею день.

— О, великодушное сердце, о душа, дйствительно божественная! воскликнулъ Фабрицій, поднося къ лицу платокъ, чтобъ утереть брызнувшія у него изъ глазъ слезы.

Эти слезы были вызваны потрясеніемъ чисто нервнымъ, но не благодарностью Фабриція къ подруг своего дяди.

Однако послдній былъ обманутъ.

— О, да, да, бормоталъ онъ, ты сказалъ врно: это золотое сердце, это душа божественная! Дорогая моя Жанна! и я чуть не лишился ея! Дай Богъ мн умереть раньше ея.

Затмъ, въ свою очередь подломленный чувствомъ, онъ разразился рыданіями и, наклонившись къ Фабрицію, оперъ голову на плечо молодаго человка.

Нсколько минутъ за взрывомъ чувствъ господствовало молчаніе.

Его прервалъ Деларивьеръ.

— Поршивъ это, сказалъ онъ, я сдлаю теб предложеніе, и если оно не удовлетворитъ тебя, буду очень удивленъ.

— Дорогой дядя, считай его уже принятымъ.

— Удерживаетъ ли тебя что-либо или кто-либо въ Париж?

— Нтъ.

— Врно?

— Увряю васъ.

— Никакихъ узъ?

— Никакихъ.

— Въ такомъ случа ничто не препятствуетъ теб отправиться съ нами въ Америку, куда мы возвращаемся еще на годъ посл достиженія нами цли ныншней поздки. Цль эта — взять Эдмею изъ пансіона, въ которомъ она живетъ съ дтства. Ей время возвратиться къ родительскому очагу и повоспитаться въ семь. Да и намъ пора вознаградить себя за долгое отсутствіе нашего ребенка и порадоваться ему. Въ Нью-Іорк я безъ труда познакомлю тебя съ ходомъ дла и, отказавшись отъ ликвидаціи моего банкирскаго дома, поставлю тебя во глав его какъ моего представителя и компаніона. Что ты на это скажешь?

— Благодарность душитъ меня. Я не нахожу словъ. Мн быть представителемъ, участникомъ вашего дла!

— Боже мой, да! Ты оставишь свои четыре милліона въ касс и, при моихъ совтахъ, твоемъ ум и при работ теб не многіе годы удвоятъ твой капиталъ. Тогда ты женишься по сердцу. У тебя будетъ добрая и хорошенькая жена… хорошенькія дти, и за твоею безумною молодостью, за твоимъ отданнымъ труду зрлымъ возрастомъ послдуетъ счастливая и почтенная старость… Понялъ меня?

Фабрицій, какъ вс очень сильные люди, остерегался себя. Онъ побоялся выразить свои чувства слишкомъ холодно или слишкомъ напыщено. И потому, вмсто всякаго отвта, онъ бросился на шею дяди и сталъ плакать на его груди.

Это молчаніе и эти слезы говорили краснорчиве всякихъ словъ.

— Значитъ, сказалъ черезъ минуту банкиръ, дло слажено?

— Вы открываете мн будущность, о которой я никогда не мечталъ и которой, конечно, не заслужилъ. Я счастливйшій изъ людей и, поврьте, благодарнйшій.

— Врю. Поцлуй меня еще разъ и возвратись къ твоему другу и его подругамъ. Но, по этому поводу, сказать правду, объ этихъ людяхъ я составилъ себ весьма неблагопріятное для нихъ представленіе.

— Почему, дядя?

— Просто потому, что они здсь съ цлью присутствовать при ужасномъ зрлищ. Какая прелесть въ падающей голов и въ текущей крови? печальное любопытство… нездоровое и не предвщающее ничего хорошаго!

— Я одинаковаго съ вами мннія, дядя, и за себя, по крайней мр, общаю не видть этой развязки отвратительной драмы.

— Поздравляю тебя. Когда думаешь ты вернуться въ Парижъ?

— Завтра, съ однимъ изъ первыхъ поздовъ.

— Ты будешь свободенъ весь день?

— Вы желаете этого?

— Да.

— Ну такъ зайду къ своему биржевому маклеру сказать, чтобы онъ назавтра не разсчитывалъ на меня.

— И скажи ему также, что покинешь его совсмъ.

— Если желаете, скажу.

— Чудесно, завтра выйдемъ вмст, ты займешься своими длами. Затмъ сойдемся на условленномъ мст и оба подемъ въ Санъ-Мандэ, взять мою дочь изъ пансіона. Теперь разстанемся. Впечатлнія дня меня изломали. Я пойду увриться, спитъ ли твоя тетя, и самъ постараюсь проспать нсколько часовъ, мн это крайне нужно. И такъ, до свиданія, дитя мое, до завтра.

— До завтра, дядя, и добраго сна.

XXV.

Фабрицій, обмнявшись съ дядей послднимъ рукопожатіемъ, вышелъ, и Деларивьеръ направился въ комнату Жанны.

Было десять часовъ вечера.

Молодая женщина спала тревожно, но докторъ Вернье предвидлъ лихорадку, и потому банкиръ не безпокоился.

Какъ онъ заявлялъ объ этомъ Фабрицію, его одолла усталость. Потребность отдыха настоятельно требовала немедленнаго удовлетворенія.

Онъ коснулся губами сыраго лба и горящихъ щекъ своей любимой подруги, отправился въ свою комнату и, не раздваясь, легъ на свою постель, бормоча:

— Если милая Жанна въ эту ночь проснется и будетъ нуждаться во мн, я услышу ея первый зовъ.

Едва упавъ головой на подушку, онъ сейчасъ же погрузился въ глубокій сонъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Видя Фабриція выходящимъ отъ его дяди, всякій принялъ бы его за пьянаго. Теперь, когда ему уже не нужно было подлаживать положеніе тла и выраженіе лица, его чрезмрно сдержанные нервы внезапно расходились, произошла реакція и ослабила его больше больнаго южною римской лихорадкою.

Онъ остановился на лстничной площадк и, чтобы не упасть, вынужденъ былъ держаться за перила. Его руки дрожали, холодный потъ смачивалъ корни волосъ, ураганъ смутныхъ мыслей, бившихъ въ мозгъ, производилъ то, что Викторъ Гюго называетъ бурею подъ черепомъ.

— Двнадцать милліоновъ!— бормоталъ онъ, уставивъ глаза въ темное пространство, не видя ничего, но воображая наваленными передъ нимъ свертки золота и пачки банковыхъ билетовъ.— Двнадцать милліоновъ! У него двнадцать милліоновъ, а мн только четыре… мн, его единственной родн… мн, которой долженъ бы былъ наслдовать все, еслибы не существовало этихъ бабъ! Двнадцать милліоновъ!— Еслибы я обладалъ ими, какая жизнь,— о, чудная жизнь! Вс удовольствія, вс роскоши, вс упоенія! Съ двнадцатью милліонами я былъ бы царемъ міра!

Немного силы вернулось Фабрицію. Онъ спускался медленно со ступени на ступень, все продолжая созерцать омраченнымъ взглядомъ это пылавшее предъ нимъ число, тогда какъ губы его постоянно бормотали: ‘Двнадцать милліоновъ! двнадцать милліоновъ’!

Сойдя съ лстницы, Фабрицій остановился. Двери корридора, ведшаго на площадь, были, отворены. Прохладный вечерній воздухъ, охлаждая горячій лобъ молодаго человка, производилъ на него крайне пріятное впечатлніе и разогналъ вполн обуявшія его опьянніе и горячку золота — golden tever.

Веселые взрывы смха поразили его слухъ, произошла реакція въ противную сторону, онъ овладлъ собою и вспомнилъ, что оставилъ Паскаля и обихъ женщинъ въ маленькомъ зал.

— Пойдемъ! пробормоталъ онъ.

И, настроивъ свою походку и улыбку на устахъ, онъ вошелъ въ кабинетъ.

Маленькій баронъ, Матильда и молодая Адель-де Сивранъ, урожденная Грелютъ, провели время не нагоняя меланхоліи, а попивая шампанское госпожи Лоріоль.

Вс трое были нсколько выпивши, что было замтно по ихъ блестящимъ глазамъ и мигающимъ вкамъ.

Фабриція встртилъ веселый кликъ.

— Я заставилъ васъ ждать, добрые друзья, сказалъ онъ.

— Мы вынесли твою отлучку терпливо, съ бутылочками, — возразилъ весело болтая, маленькій баронъ: какъ говорятъ наши добрыя друзья — англичане, вы видите насъ проводящими время очень комфортабельно. !Ао! есъ!— это съ огромной печати увряю васъ.

— У Фабриція смющееся лицо наслдника, провожающаго до могилы умершаго предка! воскликнула Матильда. Видно американскій дядя развязалъ кошель хорошими жетонами!

— Фабрицій набитъ банковыми билетами! прибавила двица Сивракъ.

Молодой человкъ отрицательно покачалъ головой.

— Начинилъ моралью,— вотъ и все! возразилъ онъ, американскій дяденька развязалъ только кошель попрековъ, и Богъ вдаетъ, какъ полонъ былъ этотъ кошель!

— Какъ, даже не далъ тысячъ двадцати ливровъ за хлопоты перемщенія?

— Ни билета на тысячу! Впрочемъ, я не жалуюсь. За лавиною упрековъ и потокомъ мудрыхъ совтовъ послдовалъ родъ примиренія, которое въ данное время, можетъ дать полезные результаты. Сблизиться съ родственникомъ — милліонеромъ все-же хорошо. Мой дядюшка проводитъ мокрой губкою по тому, что называетъ моими заблужденіями, и беретъ меня съ собою.

— Какъ компаньона? спрашиваетъ Матильда.

— Секретаремъ,— что не одно и то же

— Мсто пенсіонное?

— Нтъ: съ дьявольской работою, которая будетъ держать меня пригвожденнымъ на гигіенической табуретк съ зеленой кожаной подушкою съ девяти часовъ утра до шести часовъ вечера.

— Съ жалованьемъ по сту тысячъ франковъ въ годъ? пропищалъ маленькій баронъ.

— Съ окладомъ въ 500 франковъ въ мсяцъ и общаніемъ прибавки, если буду вести себя хорошо, отвчалъ, смясь, Фабрицій.

— И ты принимаешь это шутовское вознагражденіе?

— Принять нужно… у меня ни одного су или близко того… бока кошелька слипаются.

— Дти мои, вскричала Матильда, нашъ другъ заставляетъ насъ позировать предъ нимъ. Я знаю его. Еслибы дло кончилось этимъ, онъ послалъ бы американца ко всмъ чертямъ. Что-нибудь не такъ. Ну, Фабрицій разстегнись. Чмъ кончилъ?

— Бездлицею, дядя уплачиваетъ мои долги, а вы знаете, что у меня ихъ не мало.

— Да вдь это прелестно, пробормоталъ баронъ. По расплат долговъ можно длать новые еще съ большимъ шикомъ.

— Фабрицій ты мой, сказала Матильда, охвативъ молодаго человка своими граціозными руками: что мшаетъ теб сказать дяд, что ты долженъ мн пятьдесятъ тысячъ франковъ? Вотъ это будетъ мило.

— Конечно, было бы очень мило, отвтилъ Фабраціусъ, по этому есть серьозное препятствіе.

— Какое?

— Нужно представить фактуру, А чмъ объяснишь ее?

— Случай предусмотрнъ Гаварни, ничего нтъ проще: товаръ, забранный въ вид привязанности.

— Мой дядя не таковъ, чтобъ удовольствоваться такой неопредленной редакціею.

— Можно измнить текстъ и поставить: ‘товарами’.

— Дядя спроситъ какими?.

— Ну, хоть кизильникомъ. Да вдь это невозможный дядя! нетерпливо воскликнула Матильда.

— А наслдство, о немъ что? спросилъ маленькій баронъ. Умирающая дама, тетка съ лвой руки, что она?

— Совсмъ выздоровла отъ легкой болзни.

— Еще черепица!

— И не послдняя, возразилъ Фабрицій. Съ завтрашняго утра прощай свобода! Дядя овладваетъ мною.

— Значитъ ли это, что я должна возвратиться въ Парижъ одна? живо спросила Матильда.

— Безъ меня, но не одна, потому что васъ проводятъ Адель и Паскаль.

Молодая женщина ударила по столу кулакомъ, что заставило зазвенть стаканы.

— Какъ это мило! возразила она. Мы демъ сюда вс вмст веселиться, а этотъ господинъ кидаетъ насъ здсь! Ну, не сманитъ меня никто больше на загородныя прогулки? Хоть бы срубали голову со всего свта,— я не тронусь съ мста! я взбшена.

Вроятно, съ цлью успокоиться она налила свой стаканъ и опорожнила его залпомъ. Этотъ послдній глотокъ произвелъ то же, что лишняя капля, переполнившая сосудъ. Матильда разразилась кризисомъ нервнаго смха, а затмъ стала плакать и наконецъ, oneревъ локти на столъ и склонивъ голову на сложенныя ладони, глубоко заснула.

Фабрицій, какъ мы видли, налгалъ своимъ товарищамъ точно такъ же, какъ передъ тмъ лгалъ Деларивьеру,

Онъ дйствовалъ основательно, желая скрыть отъ всего свта новыя отношенія къ нему дяди и на случай, еслибы ему пришлось покинуть Парижъ, добиваясь того, чтобы Мттильда не узнала о томъ блестящемъ положеніи, въ какое онъ будетъ поставленъ по отъзд.

Мало по малу уличный шумъ сталъ замирать: городъ и гостиница погрузились въ молчаніе.

Любопытные, привлеченные завтрашнею казнью и помстившіеся въ Большомъ Олен, пріютились возможно удобне по всмъ угламъ, кто на диван, кто въ кресл, иные на бильярдахъ, другіе на сновалахъ и въ амбарахъ, нкоторые на столахъ, и даже на стульяхъ.

Весь этотъ народъ платился дорого за минуту жестокаго удовольствія.

Матильду пришлось разбудить и отвести въ ту комнату третьяго этажа, гд должны были спать об эти группы и куда сонная Матильда поднялась въ очень худомъ настроенія духа.

Было одиннадцать часовъ съ половиною. Добрый городъ Мелюнъ покоился своимъ первымъ сномъ. На берегахъ Сены, однако, блистали огни за оправленными въ свинелъ стеклами той красивой виллы, которую наши читатели не забыли.

Въ этой вилл бдла молодая двушка, одтая преступленіемъ въ трауръ.

Паула Балтусъ узнала за нсколько часовъ до этого, что убійца ея брата взойдетъ на эшафотъ завтра на разсвт.

Эта всть, хотя и предвиднная, растравила горе двушки и ея неизлечимую рану.

Съ конца преній, на которыхъ двушка должна была присутствовать, чтобы отвчать на вопросы предсдателя ассизъ, она не только свыклась, но и помирилась съ несчастной пустотою, произведенной вокругъ нея подлою рукою. Она не надялась забыть, а старалась забыться. И вдругъ вс подробности ужасной драмы вставали въ ея ум съ ужасающею отчетливостью, и какъ на разсвт посл несчастной ночи, такъ и теперь она видла передъ собою окоченвшій трупъ своего брата, простертый, съ прострленною грудью, на окровленномъ снгу.

Это оттого, что Фридерикъ и Паула любили другъ друга съ тою глубокою, безконечною нжностью, съ которою любятъ другъ друга братъ и сестра, сироты съ дтства, выросшіе бокъ-о-бокъ, держась за руки, вмст счастливые и никогда не разстававшіеся.

Фридрихъ любилъ Паулу больше всхъ на свт. Паула обожала Фридриха. Эта нжность и это счастіе были уничтожены навсегда тремя пулями изъ револьвера.

XXVI.

Фридерикъ достигъ восемнадцатаго года, а Паула тринадцатаго, когда послдовательная смерть отца и матери оставила ихъ одинокими сиротами. У нихъ было значительное состояніе. Фридерикъ отличавшійся серьезнымъ умомъ и раннимъ благоразуміемъ, былъ семейнымъ совтомъ освобожденъ отъ опеки и посвятилъ себя исключительно воспитанію своей сестры, желая стать ей поддержкою и руководителемъ.

Совершенно отдаваясь исполненію этого пріятнаго долга, Фридерикъ не думалъ о женитьб и вовсе не увлекался удовольствіями, до которыхъ такъ жадна молодость и которыя могло ему дать его большое состояніе.

Братъ и сестра цлый годъ жили въ своемъ прелестномъ домик близъ Мелюна и прізжали въ этотъ городъ лишь на короткіе сроки. Паула охотно подчинилась тихой и ласковой сельской жизци и не находила ее однообразною. Фридерикъ лишь изрдка вывозилъ ее въ свтъ, въ Парижъ, къ давнишнимъ друзьямъ своей семьи. Молодая двушка, встрченная общимъ вниманіемъ, одерживала настоящія побды своею красотою, граціей и милою простотою, посреди блестящей и веселой толпы она чувствовала стсненіе и мечтала о возврат въ свой хорошенькій замокъ на берегу Сены, потому что только тамъ дышала свободно и чувствовала себя счастливою.

На одномъ изъ вечеровъ, на которыхъ были Фридерикъ и Паула, имъ былъ представленъ и Фабрицій Леклеръ, поклонившійся Паул, какъ мы видли, при ея выход на терассу виллы. Но на Паулу представленіе это не произвело впечатлнія. Однако Фабрицій, со своей серьезной осанкою правильными чертами лица, носившими слды труда, и простымъ изяществомъ костюма, показался молодой двушк лучшимъ, чмъ хорошенькіе ухаживатели, завитые la Capoul и больно развязные, вившіеся вокругъ Паулы и привлеченные скоре ея двумя милліонами, чмъ ея большими темными глазами, розовыми губами и черными волосами. Послдніе молодые люди казались Паул смшными и сильно надодали ей.

Живя постоянно съ братомъ, Паула усвоила его привычку думать и говорить чрезвычайно откровенно. Ложь внушала ей отвращеніе. Въ ней проявлялась рыцарская честность. Благотворительность казалось ей не добродтелью, а долгомъ, отъ исполненія котораго богатый не въ прав уклоняться, такъ какъ его имущество лишь временно доврено его распоряженію. Вс бдные, вс несчастные окрестныхъ мстъ знали ее и называли добрымъ ангеломъ. Она раздавала много и умла давать. Помощь, оставляемая ею при посщеніи бдныхъ хижинъ, была лучше милостыни: была утшеніемъ. Но, отличаясь крайнею кротостью и безграничною щедростью, Паула въ то же время была крайне стойка и въ этомъ отношеніи замчательно походила на мужчину. Трагическая смерть Фридерикса Балтуса произвела такую же пустоту въ сердц Паулы, какъ въ дом. Одиночество казалось ей ужаснымъ, и ея горесть удваивалась еще неодолимою скукою. Когда Паулу увдомили о близкой развязк трагедіи, жертвою которой палъ ея братъ, ея глаза наполнились слезами и рыданія стиснули ей горло. Со стсненнымъ сердцемъ, съ обуреваемымъ умомъ, она тихо удалилась въ комнату, ставни которой были всегда закрыты и въ которой всегда горла рзная серебряная лампа, висвшая съ потолка на трехъ цпочкахъ изъ того же металла. Это была та комната, въ которой жилъ Фридерикъ и въ которую принесли его мертвымъ.

Паула дрожащею рукою отворила дверь и остановилась на дорог въ горькомъ раздумь, ея рыданія возобновилось, черезъ минуту она вошла, приблизилась къ портрету брата во весь ростъ и упала: передъ нимъ на колни. Тутъ, со сложенными руками, глядя въ это лицо, котораго благородныя черты, добрый взглядъ и ласковая улыбка напоминали ей вс радости дтства, она пережила бурю отчаянія, призывая духъ своего убитаго брата и давая самыя дорогія имена недвижному и нмому полотну, говоря съ изображеніемъ и спрашивая его, какъ будто картина могла слышать и отвчать.

Фоксъ, большая срая гончая собака, также бывшая врнымъ другомъ Фридерикса, пробралась въ ту же комнату за Паулою. Слыша плачъ и рыданія своей госпожи, животное издало глухое рычаніе, и его жалобный стонъ раздался въ ночной тишин подобно эху смерти.

— О, братъ мой, вдругъ вскричала Паула въ нервномъ раздраженіи, близкомъ къ помшательству,— что сдлалъ ты этому извергу, чтобы онъ подло убилъ тебя?— Ничего!.. ты не сдлалъ ему ничего! Онъ убилъ тебя, чтобы обокрасть!

Она вдругъ смолкла, какъ бы подъ впечатлніемъ внезапной мысли, а затмъ продолжала:

— Чтобы ограбить!… Ограбить тебя, котораго кошелекъ былъ всегда доступенъ и рука всегда готова дать!… это невозможно!… Къ злодйству побуждала не жадность, а ненависть, месть.

Она снова замолчала, взглядъ ея неопредленно блуждалъ, и она продолжала:

— Месть? Ненависть? Но кто же могъ мстить теб, который не обижалъ никого, кто могъ ненавидть тебя, кого вс любили? Нтъ, то не месть! Нтъ, то не ненависть! Но тогда что же это? Какое побужденіе вооружало противъ тебя этого человка, котораго правосудіе обвинило и который клянется, что онъ невиненъ.— Незиненъ? А при немъ нашли улику въ его преступленіи,— бумажникъ, пробитый пулею… Улика на лицо, а между тмъ этотъ человкъ показалъ, подтверждалъ, клялся, что бумажникъ данъ ему какимъ-то незнакомцемъ!… А если это правда? Но судьи осудили. Однако судьи иногда ошибаются. Нтъ, этого не можетъ быть! Они не ошиблись. Они справедливо обвинили этого злодя, который отказывается сказать свое имя, даже для защиты!.. Кто онъ, этотъ человкъ, окружающій себя тайною? Откуда онъ? Куда шелъ? Онъ скрывалъ и никто не могъ разгадать этого… Онъ, врно, поклялся не выдавать соучастника: злодй не могъ совершить преступленія одинъ. Есть соучастникъ… мн это говоритъ внутренній голосъ. И этотъ-то соучастникъ наиболе виновенъ!..

Паула Балтусъ быстро встала, какъ бы вскинутая пружиною, и вперивъ вдохновенный взоръ въ изображеніе Фридерика, продолжала сначала глухимъ, но потомъ сильнымъ и звучнымъ голосомъ:

— Ты видлъ его… ты можешь назвать его!… скажи… отвчай… я жду!

Она заложила руки и продолжала съ отчаяніемъ:

— Но нтъ, ты не можешь отвчать… ты убитъ… твои уста нмы… Ну, такъ я буду дйствовать одна.. Если есть участникъ, какъ я въ этомъ уврена, то я сдлаю то, что не сумлъ или не смогъ сдлать судъ… я выслжу его въ безвстіи, въ которомъ онъ скрывается! И клянусь передъ Богомъ отъискать этого человка! Клянусь передъ Богомъ отомстить за тебя!

Въ эту минуту Паула Балтусъ, съ пылающимъ взоромъ, съ дрожащими ноздрями, съ грозно поднятой правой рукою, походила на мстящую Немезиду, богиню правосудія и кары…

Такое состояніе физическаго и нравственнаго возбужденія не могло длиться. Въ темныхъ глазахъ молодой двушки молніи смнились слезами. Черты лица потеряли свое жестокое выраженіе. Паула упала въ кресло противъ портрета и вновь погрузилась въ свою молчаливую печаль, тихо молясь за душу любимаго брата.

* * *

Пробило два часа утра.

На большой площади Мелюна уже собралось нкоторое число любопытныхъ, убдиться вочію, что общанная на зар дня казнь не отмнена. Отворялись нкоторыя окна, и въ нихъ появлялись сонныя лица, со вперенными въ сумракъ взорами.

Вскор число любопытныхъ стало расти. Составлялись группы, оглашая ночь ропотомъ смшанныхъ голосовъ.

Тысячи безсвязныхъ мыслей встрчались въ безсвязныхъ разговорахъ толпы.

— Это будетъ не сегодня, говорилъ одинъ.

— Нтъ, положительно сегодня, отвчалъ другой.

— Откуда ты знаешь?

— Я былъ на желзной дорог посл полуночи и видлъ поздъ съ гильотиной и палачомъ. Значитъ, казнь будетъ сегодня утромъ

— Да вдь нельзя и отложить, замтилъ третій: я считалъ дни… отсрочка прошла.

По всей площади люди перекидывались фразами, точно такъ же безсодержательными и иногда лишенными смысла.

Прошелъ еще часъ. Толпа стала сплошною. Со всхъ улицъ стекались толпы горожанъ, фабричныхъ, окрестныхъ поселянъ. Крыши покрылись людьми. Они цплялись за карнизы и выступы, не боялись рисковать цлостью костей, лишь бы поглядть на готовившееся страшное зрлище. Нкогда римскія патриціанки находили дикое удовольствіе въ борьб гладіаторовъ и въ великой рзн. Красавицы андалузянки замираютъ, видя кровь, текущую въ циркахъ съ роговъ быковъ и подъ мечами тореадоровъ.

Отсченная голова, скатывающаяся въ корзину палача,— изъисканное зрлище для толпы всхъ странъ.

XXVII.

— Значитъ, въ пересмотр дла отказано?— спрашивалъ крестьянинъ, одтый въ балахонъ съ срыми и черными полосами и по виду легко признанный окружающими за окрестнаго землекопа.

— Да апелляціи и не было, а просьба о помилованіи не была настойчива, отвчалъ горожанинъ.

— Почему же такъ?

— Потому что осужденный, вопреки убжденіемъ своего защитника, не хотлъ подписать просьбы.

— Вотъ-те-на, вскричалъ крестьянинъ: подумаешь, что ему и жизнь не мила!

— Да онъ и не дорожитъ ею, потому что отказался оправдываться!— сказало третье лицо, проскользнувшее въ середину толпы, благодаря своей ловкости и особенно сил локтей.

— Что за человкъ осужденный?

— Нкоторые говорятъ, что это бывшій поджигатель петролеумомъ, обвиненный военнымъ судомъ и скрывающій свое имя, чтобы не быть разстрленымъ.

— Не дурно сказалъ! Изъ боязни быть разстрленнымъ даетъ отсчь себ голову! Точно Грибуль, который, чтобы избавиться отъ дождя, кидается въ рку.

Это сравненіе вызвало взрывъ хохоту своею мткостью.

— А мн, сказалъ другой изъ толпы, разсказывали, будто обвиненный — человкъ знатнаго рода, пережившій много несчастій и скрывающій свое имя, чтобы не опозорить своего рода.

— И это можетъ быть!

Одинъ, стоявшій въ толп, приличный господинъ, съ орденомъ, пожалъ плечами и сказалъ:

— Вс эти разсказы — выдумки бабъ. Осужденный — убійца, сто разъ заслужившій казнь на эшафот.

— Однако многіе думаютъ что онъ не такъ виновенъ, какъ кажется.

— Подите! все обличаетъ его, все обрекаетъ! Притомъ судъ не ошибется…

— Ну, а курьеръ изъ Ліона?

— Старая исторія, которая не разъяснилась.

— Пусть старая исторія, но вдь судъ ошибается дьявольски часто! Прочтите книгу ‘Знаменитыя Преступленія’. Я самъ думаю, что у несчастнаго, осужденнаго на смерть, есть тайна и что для сохраненія ея онъ скрылъ свое имя. Я думаю, что причина его обвиненія въ его упрямомъ молчаніи и что, въ виду такого непонятнаго упрямства слдовало не осуждать насчастнаго и, особенно, не казнить его, а подождать и продолжать разъискивать. Лучше пощадить виновнаго, чмъ гильотинировать невиннаго.

Многіе изъявили согласіе, другіе порицали.

Въ это время они услышали вдали глухой шумъ отъ кареты и шаги лошадей по мостовой. Вс глаза обратились въ ту сторону, откуда раздавался шумъ. По толп разлился свтъ пламени, онъ происходилъ отъ факеловъ, окружавшихъ двигавшіяся телжку и фургонъ. На телжк лежали ‘мостки правосудія’. Ихъ сопровождалъ небольшой отрядъ жандармовъ. За ними шелъ батальонъ линейной пхоты. Онъ образовалъ каре, оцпилъ на площади большое мсто и отодвинулъ толпы любопытныхъ на троттуары.

Фургонъ слдовалъ за шествіемъ и сталъ около телги. Въ немъ должны были увезти посл казни тло преступника.

Привезенный особымъ отрядомъ Парижскій господинъ {Палачъ.} со своимъ трагическимъ приборомъ, по прибытіи на мсто, отправился въ тюрьму, предоставивъ своимъ помощникамъ поставить мостки, которые образный тюремный языкъ называетъ ‘Аббатствомъ Горы Сожалнія’.

Лсъ для мостковъ былъ быстро сваленъ. Помощники палача тотчасъ принялись за постройку съ ловкостью, пріобртенною навыкомъ, утверждали столбы въ ихъ гнздахъ и скрпляли ихъ болтами, стуча молотками, удары которыхъ отдавались по площади. Все было закончено до начала дня. Колеблющійся свтъ факеловъ, двигавшійся вокругъ мостовъ правосудія, длалъ картину одновременно яркою и ужасною. Глухой говоръ подавленныхъ голосовъ толпы походилъ на смутный ропотъ прибоя волнъ на валунахъ бретонскихъ отмелей. Солдаты не безъ труда сдерживали приливъ любопытныхъ, который грозилъ каждую минуту прорвать ихъ строй. Сжатая толпа образовала массу до того сплошную, что булавка, упавъ сверху, не могла бы достичь мостовой.

Эшафотъ занималъ середину площади, въ разстояніи не боле пятидесяти метровъ отъ гостинницы Большой Олень, стоя къ ней раскрытой стороною.

Въ апрл мсяц утра холодны. Любопытные, большинство которыхъ провело ночь стоя на площади, промерзли, прыгали на мст съ цлью согрться, и топотня цлой толпы заставляла дрожать окружающіе дома подобно тому, какъ это производитъ проходящій мимо желзнодорожный вагонъ.

Хотя до часу исполненія казни было еще далеко, но вс окна гостинницы Большой Олень были открыты и унизаны зрителями..

Фабрицій Леклеръ, маленькій баронъ де-Ландилли, Матильда Жанселенъ и двица Адель-де-Сивракъ, урожденная Грелютъ, опершись на подоконники своей комнаты, ожидали поднятія занавса какъ выражался Паскаль.

Только окна комнаты, занимаемой Деларивьеромь и Жанною, оставались сплошь запертыми.

Покинемъ на минуту нетерпливую толпу. Пробило половина четвертаго часа утра. Директоръ маленькаго острога вошелъ въ камеру осужденнаго. Его сопровождали священникъ, секретарь, смотритель, нижніе чины, палачъ и двое помощниковъ послдняго.

По обыкновенію, одинъ сторожъ и одинъ изъ заключенныхъ сидли при осужденномъ, который при свт лампы, читалъ книгу ‘Подражаніе Іисусу Христу’.

Около двухъ часовъ утра Пьерръ (читатели не забыли, что осужденный назвалъ себя этимъ именемъ), проснувшись, умылъ свое лицо, истомленное, но спокойное и слъ читать.

Услышавъ щелканье ключа въ замк двери, онъ вздрогнулъ и быстро поднялъ голову, но потомъ, ожидая простого ночнаго обхода, принялся опять за чтеніе.

Дверь повернулась на петляхъ, и на плитахъ корридора раздались шаги. Такое раннее посщеніе было необычайно, и осужденный вновь поднялъ голову, одного взгляда на постителей было достаточно для обнаруженія истины. Осужденный понялъ, что его послдняя минута очень близка. Какъ ни былъ онъ спокоенъ обыкновенно, но не могъ подавить нервнаго впечатлнія. По его судорожно искривленному лицу разлилась мертвенная блдность. Однако, съ небольшимъ трудомъ, онъ поднялся съ сдалища и поклонился встникамъ смерти безъ хвастовства, хотя и безъ униженія.

Осужденный казался, какъ сказано, лтъ сорока-пяти, былъ высокаго роста. Его правильныя черты лица, исхудалаго и усталаго, его широкое лицо, обрамленное густыми волосами, нкогда темнорусыми, теперь почти блыми, заставляли предполагать умъ. Его большіе, сроголубые глаза выражали кротость и доброту. Его сжатый ротъ, съ тонкими и блдными губами, придавалъ обыкновенно задумчивый физіономіи старика выраженіе презрительной горечи.

Онъ былъ въ перешедшемъ по обычаю костюм осужденныхъ къ смерти: желтосрыхъ мулетоновыхъ панталонахъ, куртк и шапк изъ той же ткани и того же цвта. Правая пораженная параличемъ рука осужденнаго висла вдоль его тла.

— Назначено сегодня утромъ, господинъ директоръ? спросилъ онъ тихо, но не волнуясь.

— Да, другъ мой, просто отвчалъ директоръ.

Осужденный поднялъ глаза къ небу или, скоре къ потолку камеры, и прошепталъ:

— Да совершится воля Божія!

— Будьте тверды, будьте сильны.

— Вы видите, господинъ директоръ, что я не дрожу. Я сохраню мужество до конца, общаю вамъ это.

Послднія слова были произнесены со спокойствіемъ, нагонявшимъ ужасъ, заставляя предполагать цлый міръ таинственныхъ думъ.

Директоръ не ошибся въ говорившемъ въ нихъ настроеніи.

— Да, сказалъ онъ, вы мужественны, вы даже боле мужественны, чмъ нужно, потому что ваше мужество, я въ этомъ увренъ, происходитъ изъ вашей сильной ршимости скрыть вещи, которыя, можетъ быть, спасли бы васъ, облегчивъ задачу правосудію.

— Я показалъ суду, что долженъ былъ показать. Я показалъ правду… возразилъ осужденный. Но судъ мн не поврилъ… это мое несчастіе, я не обвиняю судей: они произнесли приговоръ по совсти.

— По крайней мр сознайтесь, что вы сказали не все.

— Я не сознаюсь ни въ чемъ.

— Вы хороните тайну и хотите унести ее съ собой въ могилу. Вы готовы подвергнуться наказанію за преступленіе совершенное другимъ. Ваше упрямство васъ погубило!

— Уврены ли вы въ этомъ, господинъ директоръ? Уврены ли вы дйствительно? Полагаете ли вы дйствительно, что моя молчаливость, разсердивъ судей вызвала мое осужденіе?

— Да, и совершенно справедливо, потому что такое молчаніе было сознаніемъ.

— Да, повторилъ осужденный, это несчастіе,— вотъ и все.

XXVIII.

— Это несчастіе, сказалъ осужденный.

— И величайшее! воскликнулъ директоръ, измнившееся лицо и дрожащій голосъ котораго обличали глубокое волненіе. Но, можетъ быть, еще время предотвратить несчастіе. Скажите, что вы готовы дать показанія, которыхъ у васъ требуютъ съ самаго начала вашего процесса. Увдомленный сей часъ же прокуроръ республики прідетъ… можно будетъ отстрочить исполненіе приговора…. затмъ послдуетъ, безъ сомннія, пересмотръ дла. Вдь дло идетъ о жизни… можетъ быть, о свобод!

Осужденный отрицательно покачалъ головою.

— Умоляю васъ, подумайте… настаивалъ директоръ. Ршительная минута наступаетъ. И вы не соглашаетесь говорить?

Новый знакъ отрицанія.

— Вамъ нечего сообщить мн?

— Нечего.

— Не скажете даже вашего настоящаго имени?

— Я сказалъ, что меня зовутъ Петромъ.

— Все тоже слпое упрямство причина такого зла! Можетъ быть у васъ есть семья.

— У меня нтъ ея..

— Достаточно одного добраго побужденія, слова, одного слова… Подумайте, вдь это спасеніе.

Осужденный сдлалъ жестъ глубокаго отчаянія,— Зачмъ говорите вы мн постоянно о спасеніи? тихо сказалъ онъ. Не лучше ли умереть, чмъ жить какъ теперь?

И онъ показалъ свою параличную руку.

— Есть довольно милосердыхъ людей, которыхъ осчастливила бы возможность помочь вамъ…. возразилъ директоръ.

Осужденный сдлалъ жестъ дикой гордости.

— Милостыню? вскричалъ онъ: никогда.

— Подумайте о тхъ, которыхъ оставляете по себ… Есть ли у васъ отецъ? мать? старики, которые рано или поздно узнаютъ истину и которыхъ она убьетъ…

— Я не покидаю здсь ничего…

— Какъ? ни одного дорогаго существа, о которомъ теперь вспоминало бы ваше сердце?

Слыша эти слова, осужденный замтно содрогнулся. Приливъ крови окрасилъ его блдное лицо, но лишь на мгновеніе. Онъ опустилъ голову и отвтилъ:

— Ни одного.

— Какъ? продолжалъ директоръ, ни женщины, ни ребенка?

Стойкость несчастнаго, казалось, готова была уступить.

Онъ положилъ кисть своей здоровой руки на лвую сторону груди, какъ бы для того, чтобы успокоить душившее его біеніе сердца, его вки хлопали, дв слезы упали изъ глазъ, губы дрожали, но никто не услышалъ ихъ шепчущими слова: Моя жена… мое дитя…

Затмъ, овладвъ собою какъ прежде въ теченіи мсяцевъ, онъ пробормоталъ:

— Я одинъ въ мір… Я не оставлю по себ ни сожалнія, ни воспоминанія, и никто не позаботится узнать, виновенъ ли человкъ, который умретъ, или невиненъ.

Видя такую ршимость, видимо непоколебимую, директоръ призналъ себя побжденнымъ. Онъ уже не настаивалъ и уступилъ свое мсто секретарю.

Послдній прочелъ осужденному отказъ въ просьб о помилованіи поданной помимо него.

— Я отказался подписать, сказалъ Пьерръ, я узналъ, что будетъ безполезно. Тмъ не мене я искренно благодарю тхъ, кто хлопоталъ обо мн вопреки моей вол.

Время проходило… Помощники палача начали одвать осужденнаго.

Священникъ тюрьмы, почтенный старикъ, убленный сдинами, былъ одинъ изъ тхъ достойныхъ пастырей, образцовъ милосердія и самоотверженія, которые проводятъ жизнь, забывая самихъ себя, чтобы утшить другихъ въ страданіи. Онъ взялъ руку осужденнаго и началъ тихо говорить съ нимъ.

Пьеръ слушалъ рчи апостола Христа съ глубокимъ вниманіемъ и выраженіемъ горячей вры. По временамъ лицо его покрывалось краскою. Видно было, что мысли его были далеко отъ земли.

Однако, когда онъ почувствовалъ на ше холодъ ножницъ, рзавшихъ ему волосы, впечатлніе было быстро и ужасно: ему почудилось, что уже лезвіе гильотины касается его шеи, совершенно машинально онъ опустилъ голову, но почти вслдъ затмъ онъ побдилъ это нервное ощущеніе и внимательно сталъ слушать священника.

Священникъ, указавъ душ, готовой отойти, путь въ небеса, замолкъ и, отечески обнявъ осужденнаго, приложилъ платокъ къ своимъ глазамъ, чтобы скрыть слезы.

Одваніе осужденнаго было кончено. Пьеръ всталъ.

— Хотите что-либо състь? спросилъ его смотритель.

— Нтъ, благодарю… я не голоденъ., притомъ, зачмъ?

— Вы не желаете ничего?

— Только одного…

— Чего же? живо спросилъ директоръ. Если исполненіе въ моей власти, то я заране и это всего сердца общаю его.

— Я хотлъ бы, отвтилъ Пьерръ посл мгновенія нершительности,— я хотлъ бы всмъ пожать руку…

Вс руки по невольному движенію, потянулись къ нему. Онъ съ чувствомъ пожалъ ихъ по очереди.

Нсколько секундъ длилась эта глубоко-трогательная сцена, необычайная и захватывающая.

Этотъ несчастный, котораго постигала кара, принималъ, почти на ступеняхъ эшафота, руку честныхъ людей, подававшихъ свою чистую руку пожатію его руки, которая считалась оскверненною гадкимъ преступленіемъ!

Лучъ счастья засверкалъ въ глазахъ осужденнаго.

— Это почти оправданіе…. подумалъ онъ. Я умру смертью убійцъ, а вс окружающіе меня врятъ въмою невинность…

Онъ не ошибался. Въ эту минуту и въ этой тюрьм никто изъ присутствовавшихъ при описанной нами сцен не видлъ въ осужденномъ убійцы Фридерика Балтуса. Самые строгіе обвиняли осужденнаго лишь въ томъ, что онъ сбиваетъ съ пути правосудіе, утаивая имя виноватаго, которое ему, несомннно, извстно.

— Передъ тмъ, что покину васъ, пробормоталъ онъ, я хочу сказатъ вамъ ‘спасибо!’ Вы оказали мн много доброты, господинъ директоръ, и я обязанъ вамъ глубокою благодарностью… Вы дали мн, господинъ директоръ, смиреніе, миръ, надежду, увренность… Да благословитъ васъ Господь! Вы вс смягчили мой предсмертный часъ вашимъ состраданіемъ. Вы безъ ужаса прикасалась къ моей рук, которую считаютъ пролившею кровь. Благодарю изъ глубины души. Стократъ спасибо! Спасибо всмъ!

Осужденному уже не приходилось подавлять своихъ чувствъ, и они вылились. Слова смнились рыданіями, и дождь слезъ смочилъ лицо.

Тотъ заключенный, который въ теченіи нсколькихъ дней и ночей не покидалъ камеры осужденнаго на смерть, также подпалъ общему умиленію и плакалъ жаркими слезами.

Онъ взялъ руку Пьера и, не взирая на сопротивленіе послдняго, почтительно поднесъ ее къ своимъ губамъ.

— И присяжные, и судьи, вскричалъ онъ съ увлеченіемъ, вс ошиблись! Эта рука — рука честнаго человка! Она никогда не проливала крови!

— Клянусь, твердо замтилъ осужденный, я невиненъ: это знаетъ ожидающій меня Богъ.

Настала минута отъзда. Подошелъ священникъ.

— Не падай духомъ, сынъ мой, сказалъ онъ, пойдемъ, обопрись на мою руку.

Пьеръ кивнулъ въ знакъ согласія, бросилъ вокругъ длинный и послдній взглядъ и, опершись на руку старика-священника, вышелъ изъ камеры.

Тюремная карета ждала во двор. Осужденный влзъ въ нее въ сопровожденіи священника и двухъ сторожей. На козлахъ, подл возницы, помстился жандармъ, и по данному знаку поздъ тронулся, сопровождаемый пикетомъ конныхъ жандармовъ.

Страшная повозка выхала со двора и шумно покатила по мостовой города Мелюна. Виновенъ-ли былъ осужденный, или невиненъ, ему оставалось жить лишь двадцать минутъ.

Занялась заря, блдная и срая, когда тюремная повозка въхала на площадь, посреди которой возвышался эшафотъ. Появленіе повозки было встрчено глухимъ говоромъ.

Говоръ этотъ быстро смолкъ и замнился глубокимъ молчаніемъ. Слышно было только бряцанье длинныхъ ноженъ жандармскихъ сабель о шпоры обуви.

XXIX.

Мы уже знаемъ, что Фабрицій Леклеръ стоялъ съ Матильдой у одного изъ оконъ третьяго этажа, а Паскаль де Ландилли, въ сообществ двицы Сивракъ, урожденной Грелютъ, у сосдняго. Какъ разъ въ ту минуту, ‘когда корзина съ капустою для крошки’ остановилась, Фабрицій высунулся изъ окна, чтобы не проглядть ни одной подробности казни. Лицо его было блдно, какъ у мертвеца. Въ глазахъ сверкалъ мрачный огонь. Онъ былъ съ открытой головой и держалъ въ лвой рук пару перчатокъ изъ шведской кожи, которую судорожно теребилъ правою рукою. Одна изъ перчатокъ незамтно выскользнула у него изъ рукъ и, повертвшись въ воздух, упала на голову зрителя, стоявшаго передъ главною дверью въ гостинницу Большой Олень.

Этотъ зритель — никто иной, какъ Клодъ Марто, съ кличкою ‘Бордепла’ (Окраина тарелки,) машинально поднялъ голову, чтобы узнать откуда пала на него невинная перчатка, и съ перваго-же взгляда, узналъ Фабриція.

— А, вчерашній господинъ, пробормоталъ онъ, съ двумя кокетками и маленькимъ господиномъ, которому все бьетъ въ носъ! Громъ и молнія ужасно на него дйствуетъ! Онъ блдне полотна. Честное слово, можно подумать, что голову будутъ снимать съ него! Эти парижане такое бабье!

* * *

Жанна спала долго, тмъ лихорадочнымъ сномъ, какой ей предсказалъ докторъ Вернье. Она проснулась около двухъ часовъ пополуночи, съ мене горячимъ лбомъ, мене тяжелою головою, и хотя и чувствовала большую слабость, но ощущала себя гораздо лучше.

Во все время сна, тяжелаго и безпокойнаго, она боролась съ тяжелыми снами или, скоре, кошмаромъ, и потому радовалась пробужденію, освободившему ее отъ ночныхъ призраковъ.

Ночная лампочка со стекляннымъ матовымъ шаромъ проливала по комнат мутный свтъ, достаточный для разсянія мрака, но слишкомъ слабый для, отчетливаго различенія предметовъ.

Жанна поднялась на постели и обвела глазами по комнат, она искала Маврикія Деларивьера и не находила. Банкиръ спалъ въ сосдней комнат.

Молодая женщина догадалась и обрадовалась, зная, какъ этотъ прекрасный человкъ, разбитый хлопотами и волненіями дня, нуждался въ поко и отдых.

Она опустила голову на подушку, сложила руки, закрыла глаза и сказала себ съ улыбкой:

— Сегодня я увижу мою дочь.

Затмъ она отдалась воспоминаніямъ о своей Эдме и восхитительной мысли, что уже не разлучится съ этимъ прелестнынъ ребенкомъ.

Но вдругъ Жанна была исторгнута изъ своихъ грезъ страннымъ шумомъ, причины котораго не могла отгадать. Шумъ доносился съ площади и походилъ на глухой и монотонный ропотъ моря на прибрежь въ часъ прилива.

— Что-же такое совершается на улиц? спросила себя молодая женщина. Похоже на тихій говоръ большой толпы.— Да не сплю-ли я? Не начинается-ли опять кошмаръ?

И вторично приподнявшись на локт, она стала слушать съ удвоеннымъ вниманіемъ. Вскор шумъ измнился и сталъ для Жанны еще непонятне. То были удары молотовъ, сначала глухіе, затмъ звонкіе, то учащенные, то рдкіе, но постоянно повторявшіеся.

Нельзя было представить себ что-либо заунывне этихъ безконечно повторявшихся ударовъ, звонкость которыхъ еще усиливалась тишиною ночи. Можно было сказать, что множество погребальщиковъ заколачивали кучу гробовъ. Жанна задержала дыханіе, чтобы лучше слышать, и старалась разгадать слышанное, но не могла отъискать причины шума. По прошествіи получаса молотки перестали бить по дереву, и ропотъ прилива возобновился усиленно.

— Что-же это такое? повторяла молодая женщина. Что-же это такое, и что происходитъ?— Я не сплю… Это странно… Еслибы я не знала, что Маврикій близъ меня и что достаточно одного крику, чтобы призвать его, я бы трусила…

Повременамъ на опущенныхъ занавсахъ обоихъ оконъ отражался свтъ, подобный производимому пламенемъ на втру. Мало-по-малу эти перемежки свта прекратились, — по всей вроятности, уничтожаемыя свтомъ начинавшагося дня. По мостовой площади гремли копыта лошадей, колеса экипажей, поднялся глухой шумъ, но точчасъ смолкъ и настала глубокая, мертвая тишина.

Эти странные звуки, этотъ таинственный ропотъ въ высшей степени возбудили любопытство Жанны.

— Несомннно, сказала она себ, на улиц происходитъ что-либо чрезвычайное. Я хочу знать.

Она покинула постель, одежда ея лежала подъ рукою, на стул. Жанна взяла капотъ, машинально накинула его на плечи, сунула голыя ноги въ туфли безъ каблуковъ и ощупью, опираясь на мебель потому что не довряла своей сил, направилась къ окну и отдернула у него занавски.

На двор былъ уже день, и тюремная повозка остановилась у эшафота. Жанна положила руку на задвижку, передвинула ее, и окно раскрылось. Потокъ ледянаго воздуха облилъ лицо молодой женщины и ея потную грудь. Жанна даже не замтила этого и высунулась въ окно, чтобы посмотрть.

Сначала она ничего не различала, кром муравейника людей, столпившихся подъ нею вокругъ пустой телги, сторожимой солдатами, затмъ она различила стоявшую посредин телги машину, окрашенную въ красный цвтъ и странной формы. Второй пристальный взглядъ пояснилъ ей все. Красная машина былъ эшафотъ, и на этомъ эшафот должны были обезглавить человка.

Жанну охватилъ непреодолимый ужасъ, сердце ея сжалось, передъ глазами пронеслось облако, она прокляла свое любопытство, она хотла-бы скрыться въ глубину комнаты, опустить занавсы, уйти отъ ужаснаго зрлища. Но она не могла этого сдлать: она уже не владла собою. Невидимая сила, подчинившая ея волю, удерживала ее у этого окна въ упоръ противъ страшной, приближавшейся къ концу, трагедіи. Изъ повозки вышелъ священникъ, держа пригвожденнаго къ черному кресту мднаго Христа. За нимъ слдовалъ человкъ молавшійся:— то билъ осужденный.

Жанна задрожала всмъ тломъ, затмъ стала воплощеніемъ тупоумія и ужаса. Ея расширенные зрачки остановились на несчастномъ котораго видны были плечи, кудрявые и сдоватые волоса, но не лицо.

Толпа ждала, не переводя духа и почти молча. Лишь изрдка въ ея рядахъ слышался слабый шепотъ.

Осужденный, поддерживаемый священникомъ, медленно поднялся на нсколько ступеней, ведшихъ къ эшафоту. Пока онъ всходилъ, Жанна видла его фигуру въ профиль.

Съ руками, сжимающими подоконникъ, съ протянутою къ гильотин шеей, вперила она неподвижные взоры въ этого человка, готоваго умереть и, повидимому, столь покойнаго въ виду смерти.

Губы молодой женщины шевелились подобно губамъ нкоторыхъ полоумныхъ, безостановочно шепчущихъ непонятныя рчи. Судорожная дрожь пронимала ея плечи, щеки Жанны покрылись мертвенною блдностью

Взобравшись на платформу, осужденный нсколько разъ поцловалъ изображеніе распятаго Христа, затмъ поникъ въ объятія священника, который прижалъ его къ груди съ умиленнымъ увлеченіемъ.

Жанна смотрла еще пристальне.

По мр того, какъ протекали секунды, ея глаза становились дики, жилы на лбу наливались, ея смертная блдность уступала мсто пылающей краснот, между тмъ какъ въ мозгу шла трудная работа мысли.

Наклонившись къ молодой женщин, можно было разслышать падавшія съ ея губъ едва внятныя слова:

— Если это онъ?… бормотала она. Если это онъ… если это онъ!

Въ эту минуту осужденный освободился изъ объятій священника и повернулся лицомъ къ гостинниц, слдовательно къ Жанн.

Палачъ слегка тронулъ его за плечи.

Осужденный поникъ головою, подошелъ къ краю платформы, обвелъ глазами толпу и громкимъ и сильнымъ голосомъ, проникшимъ во вс сердца, сказалъ:

— Я умираю невинно!

Слыша голосъ этого человка, вглядываясь въ его обращенное къ ней лицо, Жанна испустила крикъ ужаса.

Она зашаталась, раскинула руки и во весь ростъ упала на паркетъ.

На этотъ страшный крикъ, раздавшійся въ тишин, тысячи взоровъ устремились на гостинницу Большой Олень.

И самъ осужденный поднялъ глаза. Но прежде, чмъ онъ остановилъ ихъ на раскрытомъ окн, подручные палача схватили его и положили подъ ножъ гильотин.

Палачъ тронулъ пружину,— ножъ упалъ, и голова отскочила…

Совершилось то, что называется людскимъ правосудіемъ.

XXX.

Наши читатели конечно помнятъ, что мы оставили доктора Жоржа Вернье въ ту минуту, когда онъ, призываемый депешею матери въ Санъ-Манде, къ своему отцу, взялъ на желзно-дорожной станціи въ Мелюн пассажирскій билетъ на Парижъ.

Поздъ отходилъ въ три четверти седьмаго. Жоржу не пришлось ждать долго. Едва взойдя на платформу, онъ услышалъ свистъ пара, и машина остановилась.

Докторъ вошелъ въ купэ перваго класса, очутился въ немъ одинъ и остался этимъ очень доволенъ.

Раздались звонокъ и новый свистъ, поднялся столбъ пару, и поздъ двинулся. Мысли Жоржа, хотя и управляемыя сыновнею заботою, нечувствительно воспроизводили въ немъ событія, которыхъ онъ съ утра былъ и зрителемъ, и участникомъ.

Этотъ старикъ и эта молодая женщина, пріхавшіе изъ Америки взять свою дочь изъ пансіона въ окрестностяхъ Парижа, эта спасенная имъ, Жоржемъ, больная, черты лица которой, не смотря на временное измненіе, поразительно напоминали ему милое личико прелестной двушки, которую онъ любилъ, — вс эти воспоминанія, сильно тревожили его.

Какъ разъяснить свое сомнніе? Какъ узнать, дйствительно-ли путешественники, остановившіеся въ гостиниц Большаго Оленя, имени которыхъ онъ не знаетъ, отецъ и мать Эдмеи?

Деларивьеръ, въ исключительномъ положеніи, въ которое поставилъ его случай, забылъ внести свою фамилію въ списокъ жильцовъ гостиницы, какъ это водится и какъ этого требуютъ полицейскія правила. Такая забывчивость понятна, какъ и то, что госпожа Лоріоль, уважая горесть и безпокойство своего гостя, отложила исполненіе формальности. Значитъ — имя банкира могло быть извстно въ гостиниц только одному лицу, именно Тіэнетт, отнесшей карточку Деларивьера, по его же порученію, Фабрицію Леклеру. Но взглянула-ли еще эта молодая служанка на имя, стоявшее на карточк, и запомнила-ли она его?

Поздъ желзной дороги, на которомъ отправился Жоржъ, останавливался на всхъ станціяхъ за Мелюномъ. Нетерпливо желая видть отца, докторъ негодовалъ на эти частыя остановки. Онъ говорилъ себ, что напрасно взялъ билетъ на Парижъ, потому что по остановк позда въ Шарантон-ле-Понъ, легко отправиться изъ Шарантона въ Санъ-Манде пшкомъ. Дохать-же до Парижа, дойти до Ліонскаго вокзала и тамъ дождаться позда, идущаго на Санъ-Манде, значило — потерять по меньшей мр часъ.

— Этотъ неразсчетъ легко поправить, подумалъ Жоржъ, я во чтобы то ни стало сойду въ Шарантон…

Но поздъ дошелъ только до Брюноа. Жоржъ снова погрузился въ свои мечты и ему сопутствовалъ милый образъ Эдмеи.

Сколько воздушныхъ замковъ понастроилъ молодой человкъ, и какъ часто переходилъ онъ отъ живыхъ надеждъ къ полнйшей безнадежности,— говорить лишнее. Наши читатели представятъ это себ сами.

Наконецъ поздъ умрилъ быстроту хода.

— Шарантонъ! крикнули кондуктора.

Жоржъ вышелъ изъ своего купэ, вышелъ изъ вокзала, спустился по деревяннымъ мосткамъ къ набережной, пошелъ вдоль канала Сентъ-Моръ, вновь устроеннаго по рукаву Марны, повернулъ налво, взошелъ по горной дорог и достигъ почтовой дороги изъ Парижа въ Шарантонъ-ле-Понъ.

Онъ взялъ опять влво, миновалъ мэрію, передъ новою церковью, миновалъ зданія приходской школы и достигъ Винсеннскаго лса, проходы и малйшія аллеи котораго были ему очень знакомы.

Нсколькихъ минутъ было достаточно, чтобы дойти до дорогъ Краснаго Креста, а обойдя мысы острововъ Дюмениль, онъ прошелъ по алле этого-же имени, прошелъ по алле Санъ-Моръ до воротъ Санъ-Манде, выходящихъ къ лсуТамъ онъ повернулъ налво, на большую почтовую дорогу, вошелъ въ улицу Ласточки и остановился передъ маленькимъ домикомъ подъ No 4. Мене чмъ въ три четверти часа, онъ прошелъ разстояніе отъ Шарантона до Санъ-Манде,

Двери домика были заперты. Не безъ глубокаго волненія Жоржъ дернулъ за звонокъ и разслышалъ звукъ его въ передней дома. Не плохую-ли всть услышитъ онъ? При этомъ сомнніи сердце его перестало биться. Въ это мгновеніе Эдмеи для него не существовало

Обождавъ нсколько секундъ, которыя показались ему нескончаемо длинными, и не дождавшись отвта, онъ отошелъ отъ двери, чтобы заглянуть въ окна. Но за опущенными занавсами не мелькало огня, и домъ казался покинутымъ. Жоржъ почувствовалъ страхъ и дрожащею рукою позвонилъ снова.

Наконецъ въ первомъ этаж показался свтъ, открылось одно окно, и женскій голосъ спросилъ:

— Кто тамъ? Кто звонилъ?

— Это я, матушка! отвтилъ Жоржъ. Отвори скоре.

Не усплъ молодой человкъ досказать своей короткой фразы, какъ госпожа Вернье отошла отъ окна съ радостнымъ восклицаніемъ и поспшно стала спускаться по лстниц. Секунду или дв спустя дверь повернулась на петляхъ, и молодой человкъ обнималъ уже свою мать.

— Ну что же, говори, сказалъ онъ посл перваго поцлуя. Что случилось? Съ прочтенія депеши я не живу. Успокой меня! Отецъ уже не въ опасности?

— Былъ въ опасности, дорогой мой… отвчала госпожа Вернье. Положеніе его было сомнительное. Я должна была увдомить тебя и не могла ждать. Я обратилась за помощью къ здшнему врачу. Онъ сдлалъ необходимое, и въ настоящее время тревога кончилась.

Жоржъ облегчилъ грудь вздохомъ.

— Слава теб, Господи, проговорилъ онъ. Поцлуй же меня еще разъ за эту добрую всть! Еслибы ты знала, какъ осчастливила меня.

Затмъ, опять прижавъ госпожу Вернье къ своему сердцу, онъ продолжалъ:

— Но что же было у бднаго батюшки?

— Воспаленіе спиннаго мозга.

— Я угадалъ! Понятно, что дрожалъ.

Этотъ разговоръ происходилъ въ передней и почти на порог комнатъ.

— Войди, дорогой,— сказала мать. Отецъ ждетъ тебя. Онъ знаетъ что я послала телеграмму, и будетъ счастливъ видть тебя.

— Онъ не дремлетъ?

— Нтъ.

— Это хорошій знакъ.

— О, господинъ Шантлу, докторъ, котораго ты знаешь, очень заботился о немъ. Я могу только хвалить его рвеніе и преданность, и впередъ уврена, что ты одобришь все сдланное имъ. У твоего отца нтъ лихорадки. Онъ очень спокоенъ и отнюдь не изнуренъ.

Раздался голосъ отца Вернье.

— Маргарита, спросилъ онъ жену, бывшую еще въ первомъ этаж, — кто звонитъ и отчего ты такъ долго разговариваешь?

— Съ твоимъ сыномъ, батюшка! отвтилъ Жоржъ.

Онъ въ три скачка поднялся на лстницу и вошелъ въ комнату.

Больной, возбужденный звуками знакомаго и любимаго голоса приподнялся въ постели и протянулъ руки къ молодому доктору, который и склонился на нихъ.— Нсколько секундъ оба цловались и плакали.

Первый оправился Жоржъ.

— Ну, батюшка, сказалъ онъ, вдь мы не дти, чтобы плакать какъ дв двочки. Правда, что мы плачемъ съ радости и эти слезы никогда не вредятъ! Но вытремъ глаза и поговоримъ серьезно. Какъ вы себя чувствуете?

— Очень хорошо, дорогой сынокъ, но были минуты, когда я, честное слово, считалъ уже все конченнымъ.

— Такъ васъ сильно шатнуло?

— Какъ грушевое дерево, съ котораго хотятъ снять плоды, не трудясь лазать по втвямъ.

Жоржъ взялъ у отца руку.

— Лихорадки нтъ, сказалъ онъ, затмъ, поднявъ свчу и взглянувъ въ лицо больнаго, онъ продолжалъ: ‘Это ничего, я теперь на сторож, мы отвратимъ всякій новый припадокъ. Шантлу умный врачъ. Посмотримъ его рецептъ’.

Госпожа Вернье показали ему ихъ.

— Я не прописалъ бы другаго, продолжалъ молодой человкъ, просмотрвъ рецепты. Но отчего наступилъ этотъ кризисъ? По какому поводу?

— Съ пустяка, отвтилъ старикъ.

— Со спора, прибавила госпожа Вернье.

— Съ тобою, матушка?

— Нтъ, конечно не съ нею, возразилъ больной: съ товарищемъ Ламберомъ, и по поводу вещи, не касавшейся никаго изъ насъ. Разговоръ шелъ о несчастномъ, о которомъ ты, врно слышалъ, потому что онъ былъ приговоренъ къ смерти въ Мелюн, гд ты живешь…

XXXI.

— Вы, вроятно, оцнивали приговоръ, осудившій этого человка къ смерти. Вы стояли за ршеніе или противъ приговора ассизнаго суда?

— Ты увидишь, какъ произошло дло, сказалъ Робертъ Вернье.— Какъ-то утромъ меня навстилъ подрядчикъ каменьщикъ, съ которымъ у меня старые счеты, я оставилъ его у себя завтракать, а затмъ пригласилъ его въ кафе: знаешь, большой кафе Эпоха, на площади Bel-Air, подл желзнодорожнаго вокзала, изъ него направо.

— Да, помню.

— Тамъ былъ и помощникъ Ламбер, лъ и читалъ газеты, этотъ Ламберъ совсмъ добрый парень, какихъ мало, но дьявольски горячъ. Я слъ рядомъ съ нимъ, пожалъ ему руку, заказалъ прислуг дв порціи баранины и продолжалъ говорить съ подрядчикомъ. Вдругъ, безъ всякаго предваренія, Ламберъ ударилъ по мраморному столу сильно кулакомъ, такъ что и его, и наши блюда подскочили, и закричалъ громкимъ голосомъ: Браво! это хорошо сдлано! Я доволенъ.

— О чемъ говорилъ онъ?

— О томъ же спросилъ Ламбера и я, между тмъ какъ вс присутствовавшіе въ кафе обернулись и тупо смотрли на него. Онъ отвчалъ мн: ‘Папенька Вернье, я доволенъ приговоромъ казнить одного негодяя въ Мелюн, который въ самомъ дл не заслуживалъ снисхожденія и ходатайства о помилованіи, просьбу о которомъ онъ не хотлъ подписать….’ Затмъ Ламберъ пустился въ безконечныя подробности. Онъ разсказалъ обстоятельства преступленія, улики въ виновности убійцы, способъ защиты, таинственность, которою онъ окружалъ себя. Словомъ, все это показалось мн до-того интереснымъ, что я, никогда, какъ знаешь, не заглядывающій въ газеты, сталъ сожалть о томъ, что не слдилъ за этимъ страннымъ и любопытнымъ процессомъ.

— Дйствительно, процессъ очень страненъ и очень любопытенъ, сказалъ Жоржъ: я слдилъ за нимъ.

Робертъ Вернье продолжалъ:

— Какъ, говорю я Ламберу, не могли узнать имени преступника?— ‘Для этого было предпринято все,’ отвтилъ мн Ламберъ, ‘И однако замтилъ я, его правая рука, которою онъ не могъ двигать вслдствіе ея параличнаго состоянія отъ ранъ, должна же была помочь разъясненію его личности.— ‘Да, повидимому, возразилъ Ламберъ, но не на дл. Преступника принудили, не смотря на его упорное сопротивленіе, сидть предъ камерой фотографа. Снимки съ Фотографіи разослали во вс концы Франціи, префектамъ, су-префектамъ, мэрамъ, начальникамъ жандармскихъ командъ, начальникамъ тюремъ. Но это не привело къ открытію.. Хотите видть портретъ негодяя’?— Я отвчалъ, утвердительно.— Ламберъ вынулъ изъ своего портфеля карточку и показалъ ее мн. Такъ какъ преступникъ во время сниманія въ фотографіи барахтался, то лицо вышло неясно. Тмъ не мене различимыя черты повергли меня въ изумленіе…

— Васъ, батюшка, вскричалъ Жоржъ.

— Да, меня.

— Почему?

— Мн казалось лицо знакомымъ.

— Не обмануло ли васъ какое сходство?

— Я могъ бы подумать тоже, но рана на рук и паралично состояніе руки длали сомнніе труднымъ.— Я готовъ съ увренностью сказать, что видлъ этого человка и даже говорилъ съ нимъ.

— Гд же?

— Въ Миллери, въ Савой.

— На берегу Женевскаго озера?

— Да… въ четырехъ миляхъ отъ водъ Эвіанъ. Ты помнишь, — въ прошедшемъ году я былъ посланъ въ Савойю однимъ изъ большихъ аферистовъ Парижа, чтобы разсмотрть одинъ голубоватый камень, очень твердый и очень красивый, добываемый въ каменоломняхъ Миллери.

— Вы мн разсказывали, и я не забылъ.

— Когда я прибылъ на каменоломни съ однимъ инженеромъ изъ Эвіана, который завдывалъ добываніемъ этого камня, въ каменоломн случилось несчастіе:

— Какое?

— Шахта, худо направленная по вин одного надсмотрщика за работами, дала оторваться цлой глыб скалы, уже отдленной отъ бока горы незамтною щелью. Эта каменная глыба покатилась лавиною въ проходъ. Неосторожный надсмотрщикъ былъ жестоко наказанъ, его правая рука была разбита глыбою значительнаго вса.

— Несчастный!

— Надсмотрщика вытащили, но рука его была почти измолота.

— И вы думаете, что этотъ человкъ? Жоржъ остановился.

— Да, дорогой мой, договорилъ Робертъ Вернье, я думаю, что этотъ человкъ тотъ самый, котораго портретъ показывалъ мн Ламберъ… таинственный убійца, осужденный въ Мелюн…

— Вы сказали, что говорили съ нимъ?

— Да. Его сначала перенесли въ харчевню, гд его постилъ инженеръ. Я присутствовалъ при посщеніи. Бдный парень выносилъ неимоврныя мученія съ героическимъ мужествомъ, и проявлялъ желзную волю. Инженеръ говорилъ съ нимъ ласково, желая обнадежить его, что раны заживутъ и руки не придется отнять. Несчастный качалъ отрицательно головою, но не терялъ стойческаго спокойствія. Я, глядя на него, помню, прослезился.— Его правильныя черты лица, поблднвшаго отъ боли, сохраняли свое выраженіе непоколебимой твердости. И это энергичное и кроткое лицо никогда не изгладится изъ моей памяти. Когда я говорю о немъ, мн кажется, что я вижу его… Бдняга! Помнится, я пожалъ его здоровую руку…

— Не ошибаетесь ли вы?

— Сто разъ нтъ! тонкія губы надсмотрщика придавали нижней части его лица выраженіе презрительное и горькое. Я призналъ эту горечь и это презрніе и на фотографіи и, конечно, разсказалъ об этомъъ Ламберу. Онъ началъ ревть на меня какъ глухой, что я нарушилъ свои обязанности, не выведя правосудія изъ неизвстности и скрывая свои свднія…

— Э, да я и не зналъ, отвчалъ я, чтобъ судили человка въ Мелюн… Я никогда не читаю газетъ.

— ‘Слдовало читать ихъ’!— закричалъ Ламберъ, вновь ударяя по столу.— Я добавилъ:— Да еслибы я и читалъ ихъ, то разв имлъ бы подъ глазами фотографическій портретъ этого человка’?— ‘Слдовало имть его’! отвчаетъ мой Ламберъ и начинаетъ жестикулировать какъ эпилептикъ, какъ помшанный, съ криками Мелузины и разсужденіями полуумнаго.— Это бы ничего, но вообрази себ, что вдругъ, взбшенный моимъ молчаніемъ, потому что я не считалъ нужнымъ возражать, онъ отводитъ меня въ сторону и осыпаетъ самыми оскорбительными эпитетами… Это превысило мру, понимаешь, я вспыхнулъ.

— Очень хорошо понимаю, отвтилъ Жоржъ, и въ то же время, какъ вы вспыхнули, кровь бросилась вамъ въ мозгъ.

— Положительно такъ.

— И вамъ пришла мысль попридавить Ламберта.

— Врно: ты угадалъ.

— Или, по крайней мр, швырнуть ему въ голову баранину

— Врно!

— Тогда-то и послдовалъ приливъ крови.

— Въ томъ-то и дло. Мн показалось, что меня ударили по голов палкою. Я вспомнилъ о матери и о теб и упалъ какъ снопъ. Меня принесли сюда, выпустили изъ меня не мало крови, и вотъ теперь я опять молодецъ и готовъ пожать руку этому честному Ламберту, какъ уже и сдлалъ это, когда онъ пришелъ повидать меня и выразить свое живое сожалніе въ своей смшной горячности.

Помолчавъ, Жоржъ спросилъ:

— Этотъ надсмотрщикъ, этотъ раненый въ Миллери… узнали вы его имя.

— Отнюдь нтъ: мн незачмъ было его спрашивать…

— Но вы могли услышать имя въ разговор.

— Можетъ быть, его и произносили, но я этого не помню, знаю только, что инженеръ искренно и сильно сожаллъ о несчастномъ, которому не могъ дать никакого серьезнаго вознагражденіи, такъ какъ, по собственному сознанію надсмотрщика, несчастіе произошло по его вин… ‘Это, говорилъ инженеръ, человкъ честный и умный, неутомимый работникъ… и вотъ его жизнь безплодна’!

— Положимъ, прервалъ Жоржъ: положимъ, что осужденный въ Мелюн, который долженъ быть казненъ завтра на разсвт, именно и есть тотъ несчастный, котораго вы видли въ Савой, какъ же поясните вы это быстрое превращеніе честнаго человка въ убійцу?

— Я не берусь разгадывать это превращеніе, только нищета часто объясняетъ многое…

— Безъ сомннія, но объясняетъ не все. Наконецъ неоспоримо, что еслибы вы читали газеты и видли фотографію, то могли бы доставить суду весьма важныя свднія. Не зная ничего, вы не могли дйствовать, а теперь уже слишкомъ поздно…

— Увренъ ты въ этомъ?

— Конечно… Въ настоящую минуту ваши показанія не могли бы остановить ничего, тмъ боле что не обнаруживаютъ никакого факта въ оправданіе осужденнаго… Не отстрочатъ же казни по одному вашему слову. Несчастному нечего больше ждать отъ людскаго правосудія. Онъ долженъ умереть, виновный ли, или невинный..

— Невинный, говоришь ты? Разв врятъ въ его невинность?

— Многіе, и я въ томъ числ…

— Что же тогда длать?

— Ничего!.. повторяю: слишкомъ поздно. Голова ли низкаго убійцы, голова ли — мученика должна пасть…— и она падетъ…

Старикъ вздрогнулъ, отирая свои влажныя глаза.

XXXII.

Робертъ Вернье былъ человкъ добрый и прямой. Этотъ честный старикъ никогда, не любилъ никого, кром своей Генріэтты и своего единственнаго сына Жоржа.

Сынъ архитектора, естественно попавшій на одно поприще съ отцомъ, онъ медленно и съ большимъ трудомъ создалъ себ скромный достатокъ. Онъ имлъ тысячъ двнадцать ливровъ ренты и свой домикъ въ Сантъ-Манде.

Съ дтскихъ лтъ Жоржа, Робертъ Вернье, замтивъ въ сын раннее развитіе ума, склонность къ ученью, здравое сужденіе, ршился предоставить ему самому выборъ дятельности наиболе по вкусу.

Жоржъ пристрастился къ медицин, этой удивительной наук, дающей человку возможность всегда облегчать, а иногда и спасать жизнь себ подобныхъ.

Жоржъ захотлъ быть докторомъ.

Робертъ же не отступалъ ни передъ какими препятствіями, чтобы дать сыну способы достигнуть своей цли.

Поселившись въ Париж, Жоржъ не думалъ и не желалъ подражать большому числу своихъ товарищей, которые беззаботно пренебрегали курсами медицинской школы изъ-за удовольствій бульвара Saint-Michel и кипридскихъ рощъ сада Буллье.

Являясь на скамьяхъ школы первымъ и покидая ихъ послднимъ Жоржъ для отдыха отъ усидчиваго труда часто навщалъ своихъ родителей. Только по слуху зналъ онъ бродячую жизнь товарищей, игру на бильярд, легкія нжности и студенческія обкуренныя трубки.

Съ самаго поступленія въ студенты онъ остерегался нездоровыхъ удовольствій, какъ чумы бгалъ онъ лнивыхъ и кутилъ.

Медицин онъ учился у професора Вульпіана. Другіе професора, не мене замчательные, передавали ему свднія изъ хирургіи. Эти князья науки, какова была ихъ кличка, замтивъ въ своемъ ученик рдкія способности и ненасытную жажду знаній, серьезно заинтересовались имъ и изъ самолюбія задавались подвинуть его быстре и возможно-дальше. Посл двухъ лтъ ученья Жоржъ получилъ званіе доктора. Въ теченіи слдующихъ двухъ лтъ, причисленный въ званіе интерна къ одному изъ большихъ госпиталей Парижа, онъ работалъ неустанно подъ руководствомъ знаменитыхъ професоровъ, и, ободряемый ими, такимъ образомъ пріобрлъ недостававшія ему знанія.

Робертъ Вернье и его жена справедливо гордились своимъ сыномъ и его успхами, и не сомнвались въ предстоящей ему блестящей карьер и въ томъ, что онъ составитъ себ громкое имя.

Мы знаемъ, что въ нкоторой степени эти предсказанія уже начинали оправдываться.

Возвратимся въ Санъ-Манде, къ постели стараго архитектора.

Разговоръ объ осужденномъ въ Мелюн былъ исчерпанъ. По нкоторомъ молчаніи Робертъ Вернье, съ любовью смотря на молодое лицо сына, на которомъ виднлись слды неустанныхъ и ночныхъ занятій наукою, спросилъ:

— Скажи, дорогой, что ты тамъ длаешь?

— Что и всегда, батюшка, сказалъ съ улыбкою Жоржъ, я работаю.

— Знаю, безъ отдыха. Но я спросилъ бы о другомъ.

— О чемъ же?

— Доволенъ ты? Много у тебя больныхъ?

— Свыше моихъ надеждъ.

— Значитъ, теб въ Мелюн нравится?

— И очень.

— Тмъ лучше, но какъ я жалю, что ты не подл насъ!..

— Еслибъ ты зналъ, какъ тебя недостаетъ намъ, прибавила мать.

— Что же мшаетъ вамъ, дорогіе мои, перехать жить со мною? Архитекторъ покачалъ головой

— Это невозможно, возразилъ онъ.

— Отчего?

— Мы провели тридцать лтъ нашей жизни въ этомъ домик, въ которомъ ты родился. Онъ для насъ то же, что черепъ для черепахи, что раковина для улитки. Въ наши лта не мняютъ привычекъ… здсь мы состарились, здсь же и умремъ.

— Но, сказала въ свою очередь госпожа Вернье, кто мшаетъ теб, сынъ мой, переселиться къ намъ.

— Въ Санъ-Манде? Живо спросилъ Жоржъ.

— Нтъ, въ Парижъ.

— Въ эту минуту, добрая матушка, перездъ въ Парижъ былъ бы безуміемъ, соперники слишкомъ многочисленъ!, борьба съ ними слишкомъ трудна. Я могу быть побжденнымъ и не найти ничего взамнъ покинутаго положенія. Правда, когда-нибудь я думаю успть и въ большомъ город, но хочу прибыть туда, предпославъ уже добытую себ репутацію.

— А въ ожиданіи мы тебя не видимъ. Мелюнъ такъ далекъ, особенно для человка столь занятаго, какъ ты.

Жоржъ поцловалъ свою мать.

— Не браните меня, сказалъ онъ, общаю вамъ прізжать часто.

— Въ добрый часъ! вскричалъ Робертъ Вернье. А теперь прибавилъ онъ, поговоримъ немного о вещахъ совершенно серьезныхъ. Теб исполнилось двадцать-шесть лтъ.

— Несомннно.

— Разв этотъ возрастъ не влагаетъ въ тебя никакихъ намреній? Старуха Магдалина, существо достойное, любитъ и холитъ тебя какъ своего ребенка, но не наполняетъ пустоты твоего дома, какъ наполнила бы эту пустоту хорошенькая женка, любящая и кроткая, которую мы называли бы дочкою и которая подарила бы насъ внучатами. Что скажешь ты на это?

— Батюшка…. пробормоталъ Жоржъ.

— Да теб, продолжалъ горячо архитекторъ, давно пора создать новую семью. Когда я женился на твоей матери, я былъ какъ разъ твоихъ лтъ,— значитъ былъ молодъ, и мн досталось дольше быть счастливымъ. Женись-ка.

Жоржъ, слушая эти слова, ощущалъ чуть не боль. Онъ думалъ объ Эдме, миломъ, любимомъ имъ ребенк, и спрашивалъ себя, будетъ ли она,— та одна, которую онъ хотлъ бы взять за себя, когда-либо его женою.

— Ты не отвчаешь? продолжалъ Робертъ Вернье, встревоженный молчаніемъ своего сына. Разв бракъ пугаетъ тебя?

— По принципу нтъ, но, сознаюсь, въ настоящую минуту я не думаю жениться.

— Я понимаю это такъ, что до настоящаго времени ты не встртилъ подходящей женщины, но у меня есть предложеніе теб, и притомъ важное. Молодая двушка, прелестная, хорошо воспитанная, добрая отъ природы и съ богатымъ приданнымъ, не считая нсколькихъ близкосрочныхъ наслдствъ. Тебя знаютъ по репутаціи, и твое предложеніе будетъ принято съ закрытыми глазами, чего, впрочемъ, не нужно, потому что ты вовсе не дуренъ. Слышалъ?— хочешь, завтра я тебя представлю.

— Нтъ, батюшка, грустно возразилъ Жоржъ. Я долженъ вамъ сказать правду… Я создалъ грезу… и если греза эта неосуществима, то я никогда не женюсь.

— Дорогой мой! вскричала госпожа Вернье, ты отдалъ свое сердце?

— Да, матушка.

— И страдаешь?

— Нтъ, потому что еще надюсь.

— Врно, дло касается очень богатой наслдницы? съ улыбкою спросилъ архитекторъ.

— Увы, пробормоталъ Жоржъ: я очень боюсь, чтобы она не была слишкомъ богата… лучше бы было, чтобы она была бдна.

— Зачмъ?

— У меня было бы боле вроятности получить согласіе. Но не разспрашивайте меня, прошу васъ… сегодня я не могъ бы отвчать вамъ. Кром того, ужъ и поздно… Дадимъ вамъ немного отдыху.

И, бросивъ взоръ на стнные часы, онъ прибавилъ:

— Уже одиннадцать часовъ. Мы распорядились неблагоразумно. Вамъ, я увренъ, хочется спать.

— Немного хочется… мои вки тяжелютъ.

— Значитъ до-завтра, батюшка. Съ утра я навщу товарища, который такъ хорошо помогъ вамъ, и серьезно поблагодарю его.

— Спокойной ночи, дорогой мой!

Жоржъ поцловалъ архитектора и вышелъ съ матерью.

— Я ожидала тебя каждую минуту, сказала мать: твоя комната готова, а на случай, еслибы ты захотлъ сть, тутъ на стол ужинъ изъ холоднаго мяса.

— Добрая мама, ты думаешь обо всемъ!

Минутою позже молодой человкъ, прижавъ къ сердцу превосходную женщину, заперъ за собою дверь комнаты, въ которой про велъ дтство и которая будила въ немъ множество воспоминаній.

Жоржъ былъ почти спокоенъ. Опасенія, тревожившія его при вызд изъ Мелюна, уже разсялись, отецъ его вн опасности. Поэтому Жоржъ могъ свободно мечтать въ направленіи, въ которомъ влекло его сердце.

Въ глубин комнаты было широкое окно, съ маленькими стеклами. Жоржъ направился къ этому окну и раскрылъ его.

Оно выходило на большой садъ или, лучше, на паркъ, насаженный столтними деревьями. Въ глубин этого парка, не смотря на, темноту, можно было видть мрачный фасадъ большаго зданія. Мстами неопредленный свтъ кидалъ извнутри зданія блдные лучи на висвшія на окнахъ блыя занавски.

XXXIII.

Проницающій запахъ цвтущихъ лилій, посаженныхъ настоящимъ заборомъ вдоль окружной стны, распространялся по воздуху подобно дыму съ большаго жертвенника.

— Тутъ, тихо говорилъ Жоржъ, протягивая руку къ парку,— тутъ видлъ я ее впервые. Тутъ впервые ея имя поразило мой слугъ и проникло въ мое сердце. Эдмея милая Эдмея! какъ я люблю ее.

Затмъ взглядъ молодаго человка остановился на одномъ флигел зданія и на одномъ изъ тхъ блдныхъ отраженій свта, о которыхъ мы говорили.

— Здсь отдыхаетъ она… прибавилъ онъ. Здсь добрый ангелъ ограждаетъ ея покой.

Затмъ, облокотившись на подоконникъ, Жоржъ отдался какому-то мечтательному восторгу.

— Завтра я узнаю, дочь ли она того богатаго нью-іоркскаго банкира.

Время шло. Жоржъ окинулъ послднимъ взглядомъ мрачное зданіе и массу заснувшей во мрак зелени, заперъ окно и легъ на постель.

Долго не могъ Жоржъ заснуть, да и затмъ видлъ странные сны, въ которыхъ являлись поочередно его отецъ, Эдмея и Жанна, а также маленькій осужденный.

Въ-конц апрля заря наступаетъ рано. При восход солнца Жоржъ, разбуженный его яркимъ свтомъ, быстро одлся, возвратился къ окну и сталъ наслаждаться свтлымъ и чистымъ воздухомъ. Въ саду пансіона было тихо.

Садъ этотъ отдлялся отъ дома архитектор узкою уличкою, окаймленною со стороны пансіона стною, но мы уже знаемъ, что стна эта, не смотря на свою высоту, не мшала Жоржу видть пансіонный лугъ. Дв недли Жоржъ, не прізжая въ Санъ-Маиде, не видлъ интересовавшей его молодой двушки. Онъ посмотрлъ на часы, они показывали ровно половину седьмаго. Именно въ эту минуту раздался рзкій звонокъ за жилыми зданіями. То былъ знакъ урочнаго времени вставанія пансіонерокъ. Звонъ этотъ заставилъ сердце Жоржа биться учащенне, черезъ полчаса ему можно будетъ созерцать Эдмею.

Всякое утро, посл одванья и молитвы и передъ уходомъ въ классы, когда погода была хороша, молодымъ двушкамъ давался получасъ свободы въ саду. Утро этого дня было великолпно, и солнце ярко озаряло вершины высокихъ деревъ.

Жоржъ неподвижно смотрлъ на лстницу, по ступенямъ которой питомицы должны были спуститься въ порядк, чтобы затмъ разсяться по аллеямъ и рощицамъ подобно ста воробьевъ.

Каждая секунда казалась Жоржу нескончаемою, хотя онъ зналъ, что его ожиданіе будетъ напрасно до перваго удара семи часовъ.

Наконецъ раздался и этотъ первый ударъ, столь нетерпливо жданный, и разомъ откинулись об половины большой двери, выходившей на лстницу. По ступенямъ ея разсыпался рой бленькихъ и розовенькихъ личикъ, подъ темными и свтлыми волосами, и изъ сада долетали до Жоржа радостные клики веселыхъ, свжихъ, звонкихъ голосовъ. То были младшія пансіонерки, самыя шумливыя.

Затмъ вышли двочки средняго возраста, рой все-еще шумный съ такими же звонкими голосками, но мене буйный. То были не совсмъ дти: благоразуміе уже сдерживало клики. Нетерпніе Жоржа усиливалось по мр того, какъ онъ слдилъ за этимъ текучимъ потокомъ юной толпы съ блестящими взорами, которая никогда не казалось ему столь многочисленною.

Наконецъ стали выходить большія двицы.

Он, столь же веселыя и радостныя, какъ и ихъ меньшія товарки, но убжденныя въ томъ, что ихъ раннее повышеніе обязываетъ ихъ казаться спокойными, выступали граціозно-медленно, между тмъ какъ меньшія и среднія двочки уже прыгали подобно резиновымъ мячикамъ во всхъ углахъ сада, начиная свои игры.

Жоржъ быстро приглядлся порознь ко всмъ двушкамъ. Эдмея еще не выходила,

Молодымъ человкомъ овладвало все большее безпокойство по мр того, какъ выходившая толпа рдла. Наконецъ вереница кончилась. За нею вышли воспитательницы. Эдмеи не было.

— Что же случилось? тревожно спрашивалъ себя Жоржъ. Отчего ея нтъ?

Въ его мозгу мелькнуло множество смутныхъ и противорчивыхъ предположеній. Не оставила ли двушка пансіона? Не больна ли она?

— Если Эдмеи уже нтъ въ Санъ-Манде — говорилъ себ докторъ, то она не дочь нью-іоркскаго банкира. Это несомннно. Если же она, напротивъ, больна, то какъ узнать это и что длать?

Жоржъ терялся въ предположеніяхъ. Его безпокойство перешло въ страданіе. Предположенія самыя мрачныя казались ему несомннно врными.

Вдругъ чистый и звонкій голосъ раздался въ середин сада и по крылъ весь радостный гамъ пансіонерокъ.

— Эдмея? взывалъ голосъ,— гд ты? скоре!— то пансіонерка звала свою подругу.

Услышавъ дорогое имя, Жоржъ почувствовалъ, что съ сердца его скатилось большое бремя. Ни одно изъ его мрачныхъ предположеній не оправдалось.

Молодая двица вышла изъ пансіона и спустилась съ лстницы. Она держала въ рук письмо.

— Наконецъ-то и она! съ восторгомъ произнесъ молодой человкъ.

Эдме было немногимъ боле шестнадцати лтъ. Высокая и стройная безъ худобы, она была и красива, и мила. Ея красота, поражавшая граціею, вызывала сочувствіе и удивленіе. Эдмея, казалось, не цнила самую себя. Ея великолпные русые волоса, сдерживаемые на лбу простою шелковою лентою голубаго цвта, свободно ниспадали на плечи и опускались ниже таліи, большіе глаза, одного цвта съ повязкою, длинныя рсницы, овальное личика съ. идеально-чистымъ румянцемъ придавали Эдме большое сходство съ рафаэлевой Мадонною.

Это сходство еще усиливалось божественнымъ чистосердечіемъ души, озарявшимъ юную головку двушки какъ-бы ореоломъ.

Когда Эдмея выходила съ товарками изъ спальни, одна изъ помощницъ воспитательницъ передала ей письмо, полученное наканун при послднемъ обнос. Эдмея остановилась, чтобы прочесть письмо, одна ея подруга, хорошенькая брюнетка, съ глазами цвта морской воды, хватилась Эдмеи и стала досадовать на ея замедленіе, не зная его причины.

Эдмея, улыбаясь, подошла хорошенькой брюнетк.

— Что ты хочешь, Марта? спросила она.,

— Сообщить теб пріятную всть.

— Пріятную всть? Разв и ты получила письмо отъ твоей матери?

— Нтъ, не то.

— Что же такое?

Марта наклонилась къ Эдме и таинственно сказала ей на ухо:

— Онъ возвратился… онъ тамъ.

Считаемъ безполезнымъ утверждать, что Жоржъ не слышалъ этихъ словъ, но уже зоркое зрніе и инстинктъ влюбленнаго подсказали ему, что об двушки говорятъ о немъ. Сомннія исчезли, когда взоръ Марты поднялся къ окну, у котораго онъ стоялъ, и тоже направленіе приняли глаза Эдмеи.

Этотъ первый взглядъ не длился и времени блеска молніи.

По прошествіи секунды Эдмея снова подняла взоръ на сосдній домъ и робко обмнялась съ Жоржемъ однимъ изъ тхъ долгихъ взглядовъ, которыхъ безмолвное краснорчіе столь убдительно и безъ замтной невыгоды замняетъ томы рчей.

Жоржъ, прибгнувъ ко всей своей храбрости, ршился слегка поклониться.

Эдмея отвтила едва замтнымъ движеніемъ головы, покраснла и затмъ быстро опустила свою хорошенькую головку на грудь, стсненную вздохомъ.

Пантомима эта была выразительна съ той, и другой стороны. Существовавшее между этими молодыми душами сочувствіе усиливалось.

Марта охватила рукою плечи Эдмеи и, удалившись немного съ нею, спросила очень тихо:

— Ты, значитъ, сильно его любишь?

Эдмея промолчала, но ея маленькая ручка отвчала за нее скрытымъ пожатіемъ руки подруги.

И это было понято Жоржемъ.

А Марта, поднявъ голову съ наивнымъ азартомъ ребенка и глядя въ лицо Жоржу, повидимому, хотла передать ему въ улыбк и вопросъ, и отвтъ.

Когда идетъ безмолвный разговоръ о любви, время летитъ. Ударъ колокола возвстилъ конецъ утренней прогулки,— двушкамъ слдовало отправиться въ столовую, а затмъ въ классы, и он построились въ пары.

Прежде чмъ стать на свое мсто, Марта сказала очень громко:

— Какая настаетъ прекрасная погода для нашей прогулки въ Венсеннскій лсъ!

Эти слова относились боле въ Жоржу, чмъ къ Эдме.

Хорошенькій встникъ предварялъ Жоржа, что отъ послдняго зависитъ повидать ли свою милую посл полудня.

XXXIV.

Оставляемъ Жоржа Вернье въ Сенъ-Манде, гд не преминемъ опять найти его, и просимъ читателей послдовать за нами въ Отёйль.

Около середины длины улицы Раффе, недалеко отъ пересченія ея съ улицею де Фонтисъ, стояла въ 1874 году высокая стна съ одними воротами и двумя калитками. Стна эта была покрыта зеленой шапкою глицинъ, съ цвтущими втвями, гобеями съ голубыми колокольчиками и роскошными пучками жимолости. За этой шапкою кудрявились вершины старыхъ исполинскихъ деревъ, доказывавшихъ существованіе одного изъ обширныхъ помстій, полныхъ солнечнаго свта и тни, какихъ и теперь еще много въ прелестныхъ окрестностяхъ Булонскаго лса и которыя зовутся Пасси, Акмейль и Сенъ-Джемусъ.

Это имніе, кончавшееся только у бульвара Монморанси, было замнуто съ его стороны ршеткою, увитою плющемъ, на бульваръ вела сквозь эту ршетку узкая калитка.

На каменномъ фронтон большаго възда съ улицы Раффе стояла надпись мдными буквами, позеленвшими отъ дождя, изъ трехъ словъ:

Maison de sant (лечебница).

Пройдя сквозь ворота, человкъ попадалъ на вторыя ворота ина вторую, параллельную первой стну, отстоявшую отъ нея приблизительно на три метра, что обводило дачу окружнымъ ходомъ, похожимъ на существующій въ крпостяхъ и государственныхъ тюрьмахъ.

Направо отъ главнаго хода стояло помщеніе привратника, маленькій квадратный павильонъ, съ тремя только комнатами и окруженный садикомъ, полнымъ цвтовъ.

Налво стоялъ такой же павильонъ для садовника заведенія.

По другую сторону второй стны представлялся настоящій земной рай: въ уменьшенномъ вид паркъ Монсо, по нему тянулись извилистыя, усыпанныя пескомъ аллеи среди изумрудныхъ лужаекъ, окаймленныхъ многоцвтными корзинами и отненныхъ вковыми деревьями всхъ родовъ, начиная съ платана и каштана, и кончая японскимъ лаковымъ деревомъ и ливанскимъ кедромъ.

Зеркало воды, отливая подъ солнечными лучами всми цвтами радуги, наполнялось ключемъ, вытекавшимъ изъ груды обросшихъ мохомъ скалъ, которыя стояли въ центр одной изъ полянъ. Этотъпрудъ изливался въ ручей, змившійся между водными растеніями, и обновлялъ на своемъ пути жизнь и свжесть.

Подъ высокоствольнымъ лсомъ вздымалась чудо всего пейзажа: два кокетливо построенныя зданія, съ виду швейцарскія шалэ, обвитыя плюшемъ и другими вьюнами и обсаженныя блестящими цвтами. Одно изъ этихъ шалэ, поднятое надъ почвою на нсколькихъ ступеняхъ, состояло изъ нижняго и втораго этажей: Оно служило жилищемъ директору. Второе шалэ, расположенное одинаково съ первымъ, заключало въ себ пріемную для постителей, канцелярію, комнату младшаго доктора и роскошную палату, длимую и способную служить двумъ больнымъ, богатымъ, спеціально рекомендованнымъ лицамъ.

Первый взглядъ на паркъ, описанный нами въ общихъ чертахъ, производилъ впечатлніе оживляющее и радостное. ‘Какъ здсь, должно быть, хорошо живется! думали люди, судящіе поверхностно Но они не все видли. За занавсью блестящей и цвтущей зелени скрывалась мрачная сторона заведенія, именно зданія собственно лечебницы.

Эти зданія, соединенныя между собою и отдленныя отъ садовъ ршеткою, были расположены въ вид креста, лежащаго въ квадрат. Такое расположеніе представляло то преимущество, что давало четыре совершенно отдльные двора, усаженные большими деревьями.

Въ этихъ двухъэтажныхъ зданіяхъ, прекрасно приноровленныхъ къ нуждамъ службы, нижній этажъ состоялъ изъ келій съ массивными дверями, снабженными калитками, отворяемыми снаружи и снабженными двойными запорами. Комнаты втораго этажа были убраны безъ роскоши, но красиво и удобно. Вс окна были снабжены крпкими ршетками.

Все это потому, что лечебница, управляемая докторомъ Францемъ Риттнеромъ, знаменитымъ спеціалистомъ, прославившимся излеченіемъ нкоторыхъ родовъ умственнаго помшательства, была лечебница для помшанныхъ женщинъ. Мы говоримъ ‘для помшанныхъ женщинъ’, потому что въ лечебницу помщались только женщины.

Она содержала около сорока кроватей и была въ большомъ ходу, благодаря употребляемому въ ней способу леченія, своему прелестному положенію въ самомъ чистомъ воздух и особенно благодаря блестящей репутаціи доктора Риттнера, который, говорили, живетъ только для науки.

Докторъ Риттнеръ, выдававшій себя за уроженца Эльзаса, на самомъ дл происходившій изъ Берлина, пользовался въ своей практик помощью лишь одного молодого доктора, подобно ему нмца, за то остальныхъ служащихъ было много.

Дисциплина дома, строгая для служащихъ, была самая материнская или, по крайней мр, казалась такою по отношенію къ большинству больныхъ.

Замтимъ мимоходомъ, чтобы не возвращаться къ этому предмету, что на конц окружной дороги, за лечебницею помшанныхъ, стояли два маленькія зданія, предназначенныя одно для прачешной, другое для вскрытій. Между этими-то двумя зданіями отворялась калитка, ведшая на бульваръ Монморанси, почти противъ мостика желзной дороги, перезжаемаго для прозда къ бульвару Сюше, на высот бастіона казармы No 61.

Много разъ ночные часовые, стоя на своемъ посту при вход въ казарму, содрогались отъ неопредленнаго ужаса, слыша среди мрака дикія жалобы, странное кудахтанье, глухое рычаніе несчастныхъ существъ, отъ помшательства впадавшихъ въ бшенство.

Въ зданіи для помшанныхъ, раздленномъ на четыре равныя части, помщалось четыре разныхъ отдленія.

Одно предназначалось для помшательствъ всхъ, другое — для помшательствъ мрачныхъ, третье — для помшательства, переходящаго въ идіотизмъ.

Наконецъ четвертое — для помшанныхъ безпокойныхъ, надзоръ за которыми представлялъ наиболе опасности, а излеченіе наимене вроятія.

Теперь, когда паши читатели узнали общій видъ лечебницы доктора Риттнера, мы познакомимъ ихъ и съ самимъ докторомъ, вводя читателей въ частный кабинетъ этого человка, котораго многіе провозглашали весьма знающимъ и вс добросовстнымъ и безкорыстнымъ.

Кабинетъ этотъ находился въ первомъ этаж помянутаго нами павильона. Пройти въ кабинетъ можно было не иначе, какъ сквозь спальную комнату, передъ которою было еще маленькое зало, меблированное со вкусомъ, но въ стил крайне простомъ и строгомъ.

Такое расположеніе комнатъ, повидимому неудобное, было принято не безъ намренія. Докторъ разсчиталъ, чтобы до прихода къ нему нужно было пройти дв комнаты. Хотя увренный въ полной скромности служащихъ, онъ не предоставлялъ ничего случаю и приписалъ много предосторожностей противъ слишкомъ любопытныхъ ушей. Что за причина этой крайней осторожности? Разв доктору приходилось скрывать что-либо? Наши читатели скоро узнаютъ это.

Францъ Риттнеръ былъ человкъ лтъ сорока, съ лицомъ блднымъ, обыкновенно спокойнымъ и холоднымъ, но минутами озаряемымъ крайнею подвижностью выраженія. Глаза Риттнера стального цвта и рдко смотрвшіе прямо, окружали темнобурыя кольца, происходившія, конечно, отъ утомленія занятіями. Высокій лобъ его обрамлялся свтлорыжими волосами, отъ природы завивавшимися въ кудри. Рдкая борода, которую онъ не стригъ, дозволяла различать угловатую и тяжелую форму его подбородка, свидтельствуя объ энергіи воли и почти упрямств этого человка. Его сильно горбатый носъ обличалъ скоре типъ еврейскій, чмъ сверныхъ племенъ, съ которыми считался родствомъ докторъ.

Въ моментъ, когда мы переходимъ порогъ его кабинета, Францъ Риттнеръ бесдуетъ съ глазу на глазъ съ человкомъ лтъ тридцати, красивымъ парнемъ, чудовищно довольнымъ своей особою и элегантнымъ до эксцентричности.

Постителя этого звали Рене Жанселенъ. Онъ былъ братъ Матильды Жанселвъ, любовницы Фабриція Леклера, которую мы видли въ Мелюн въ обществ съ послднимъ.

Оба собесдника, сидя очень близко одинъ къ другому, говорили тихо, хотя, по всей видимости, ихъ никто не могъ подслушать.

— И такъ, спросилъ Риттнеръ, вашъ зять съ лвой руки захотлъ присутствовать при казни?

— Было нужно присутствовать, отвчалъ Рене, и я самъ посовтовалъ ему это.

— Было нужно? говорите вы. Почему?

— Разв не слдовало опасаться, что посл отказа на просьбу о помилованіи осужденный, отказавшись отъ упорства, ршится говорить?

— Что же онъ сказалъ бы?

— Онъ могъ бы, по крайней мр, сказать свое имя…

— Важно ли это?

— И очень… По его имени дознали бы его прошлое, отъискали бы слды или доказали бы фактичность его пребыванія въ Сенгорскомъ лсу, узнали бы отъ него, можетъ быть, точныя примты ночнаго благодтеля, передавшаго ему въ руки портфель убитаго…. Процессъ этого несчастнаго раздлилъ общество на два непріязненные лагеря. Одни видятъ въ этомъ человк, убійцу, другіе считаютъ его только соучастникомъ, а нкоторые объявляютъ его невиннымъ. Такъ же раздлились и присяжные. Не молчи обвиненный такъ упрямо, онъ наврное былъ бы оправданъ. А это было бы большое несчастіе. Смерть этого человка необходима для нашего спокойствія.

— Это правда, и я не вздохну свободно, пока все не будетъ кончено.

— Ну, такъ успокойтесь. Съ сегодняшняго утра все кончено, отвчалъ поститель.

XXXV.

— Все кончено? переспросилъ докторъ Риттнеръ. Уврены ли вы въ этомъ?

— Положительно увренъ, отвчалъ Рене Жанселенъ.

— Иногда бываетъ, что при назначенныхъ дн и час казни отсрочиваютъ исполненіе.

— Безъ сомннія, но этого не было сегодня. Еслибы дло не пошло своимъ порядкомъ, то я бы былъ извщенъ до выхода изъ дому.

— Какимъ образомъ?

— Депешею отъ Фабриція.

— Какое неблагоразуміе! пробормоталъ докторъ. Ничего нтъ боле компрометирующаго, какъ депеша!

— О, были приняты мры предосторожности. Мы уговорились вофраз, понятной мн одному и не могшей возбудить никакого подозрнія,— вотъ какой: ‘Предупредите доктора, что состояніе нашего больнаго внушаетъ мн сомннія’.— Если такихъ встей не было, значитъ положеніе хорошо. Намъ нечего больше бояться…

— Всегда нужно чего-либо бояться, отвтилъ цлитель помшанныхъ женщинъ, и смтливый человкъ бережется, даже когда всякая опасность кажется устраненною. Кто знаетъ, не вздумаетъ ли правительство, подъ вліяніемъ различія мнній, о которыхъ вы мн сейчасъ говорили, опасаться возможности такой ошибки и не попытается ли оно, даже посл казни, разъяснить свои позднія сомннія и освтить мракъ?

Рене Жанселенъ пожалъ плечами.

— Правительство остережется поступить такимъ образомъ, возразилъ онъ. Это значило бы кричать во всеуслышаніе, что оно потребовало головы легкомысленно! Осужденный былъ человкъ неизвстный, и потому никто не станетъ продолжительно жалть о немъ, до истеченія недли объ этомъ событіи не будутъ и помнить. И такъ изгоните всякую заботу и, повторяю вамъ, спите спокойно.

— Хотлось бы, отвтилъ Францъ Риттнеръ съ многозначительнымъ кривляньемъ.

— Ба, вы трусъ, вы боитесь свой тни.

— А вы слишкомъ скоро успокоиваетесь, другъ мой!

— Нашли ли вы какія указанія относительно тождества странной особы, только-что умершей?

— Ничего. Мои личныя разъисканія были такъ же безуспшны, канъ и разъисканія полиціи.

— А догадываетесь ли вы, какая тождественная причина побудила несчастнаго скрывать свое тождество?

— Только одно предположеніе кажется мн вроятнымъ.

— Какое?

— Сильнйшее отвращеніе къ жизни.

— Это немыслимо.

— Отчего?

— Еслибы этотъ человкъ хотлъ умереть, то могъ прибгнуть къ десятку средствъ, сократить себя одному практичне другаго, не испытывая страшныхъ страданій подъ уголовнымъ слдствіемъ и стыда казни. Поврьте мн, этой задачи еще не найдено… Въ жизни осужденнаго непремнно существовала какая либо ужасная тайна, которая потребовала сокрытія и которая послужила намъ. Поздравимъ себя съ этою случайностью.

— И подивимся хладнокровію Фабриція и всей его энергіи въ этомъ дл.

— О, отдаю ему полную справедливость, сказалъ докторъ. Онъ очень твердъ.

— Безъ него родившіяся подозрнія насчетъ Фридриха Балтуса обратились бы въ увренность, и мы погибли бы. Онъ спасъ насъ отъ острога, рискуя попасть на эшафотъ.

— Да, это дйствительно значило поставить жизнь на карту изъ-за какихъ-нибудь мизерныхъ двадцати тысячъ франковъ, и притомъ Фабрицій въ этомъ самъ виноватъ. Я бы потребовалъ, по крайней мр, сто тысячъ франковъ… за нихъ стоило бы рискнуть.

— Да, но Фабрицій лучше насъ зналъ привычки и образъ жизни Фридриха Балтуса…. Если онъ и обработалъ дло за скромную цифру, то зная, что большая сумма казалась бы невроятною.

— Можетъ быть, по это внесло бы нкоторый фондъ въ нашу кассу, ужасно истощаемую.

— Сколько у насъ въ настоящее время?

— Едва пятьдесятъ тысячъ франковъ.

— Дьявольщина! это мизерно.

— Удовольствія разорительны, другъ мой. Мы расходуемъ не считая, а приходу не поступаетъ. Впрочемъ, можете разсмотрть книги….

— О, докторъ, я вполн врю…

— Разв мы не уговорились, что вы изготовите чекъ, подписанный графомъ Соммривомъ? Я объяснилъ вамъ положеніе дла. Отъ сегодня черезъ мсяцъ графъ будетъ въ дом умалишенныхъ. Прежде, чмъ семейный совтъ испроситъ и добудетъ запрещеніе на имущество этого джентельмена, нтъ ничего легче, какъ получить шестьдесятъ или восемьдесятъ тысячъ франковъ изъ Главнаго Общества, безъ малйшей опасности быть уличеннымъ или заподозрннымъ. Графъ помшанъ.— это правда. Но онъ не подъ опекою — значитъ, можетъ подписать.

— На чье же имя сдлать мн чекъ?

— На имя какой-либо женщины въ мод, видной или кутящей кокотки, — если хотите Королевы Граншанъ, прежней любовницы, маленькаго Гавара, этого прежняго подлипала, сегодня собственнику десяти милліоновъ и мужу Василька-Дины {См. Tragdies de Paris, изданіе Dentu.}. Королеву можно выставить подписавшею: ‘въ уплату’.

— Мн нужны образчики обихъ подписей.

— Разв не далъ я вамъ письма графа?

— Никогда не давали.

— Ну, такъ дамъ одно, равно какъ и записку отъ Королевы Граншанъ. Я богатъ автографами этихъ госпожъ.

Докторъ, при помощи микроскопическаго стальнаго ключика, висвшаго у него на часовой цпочк, открылъ одинъ изъ ящиковъ своего бюро и вынулъ изъ этого ящика огромный портфель изъ краснаго сафьяна, содержавшій съ сотню распечатанныхъ и тщательно занумерованныхъ писемъ.

Изъ этихъ писемъ онъ выбралъ два.

— Вотъ первое, сказалъ онъ, очень длинное посланіе графа.

И онъ передалъ Рене Жанселену бумажку съ гербомъ.

— Почеркъ легко поддлать, пробормоталъ Жанселенъ посл минуты наблюденія. Подпись потребуетъ большаго труда, по причин сложнаго росчерка, но поддлать ее можно.

— А вотъ вамъ мушачьи лапки кокотки.

— Дтскія каракули…. подпись горничной, не получившей путнаго обученія. Это пойдетъ какъ по маслу.

— Такъ не нужно останавливаться на такомъ добромъ пути, и наполнимъ кассу.— Взгляните на это письмо: оно писано вдовою Рикэде-ла Кандель. Вотъ, другое — писано нкоимъ Сигизмундомъ Бадулемъ, плохо оцненнымъ поэтомъ, непонятымъ лирикомъ, пытающимся взобраться повыше помощью женщинъ, и выдающимъ себя теперь въ свт за виконта де Сентъ-Медерика.

— Что это за люди?

— Доложу вамъ: вдова и пролазъ. Вдова влюблена въ пролаза и доказываетъ это ему наличными деньгами. Капиталъ лежитъ у нея въ банкирскомъ дом Томлинсонъ, изъ Лондона. Въ этотъ-то домъ и можно пустить чекъ на дв тысячи фунтовъ стерлинговъ, чекъ, подписанный названною вдовою Рике-де-ла-Кандель, съ роспискою Санъ-Медерика — какъ получателя.

— И бояться нечего?

— Нтъ. Фантазерка и страстная вдовушка раньше двухъ недль будетъ въ дом умалишенныхъ.

— И помшанною?

— Нтъ (по крайней мр, въ строгомъ значеніи словъ), но будетъ заперта какъ помшанная, по просьб одного родственника, желающаго наслдовать ей. Кто знаетъ, не послужитъ ли этотъ послдній чекъ, который естественно можно приписать безумной страсти вдовы въ пользу наслдника?

Рене Жанселенъ взялъ и спряталъ въ карманъ поданныя ему докторомъ бумаги.

— А ршился ли Фабрицій доставить вамъ необходимыя бумаги для изготовленія чека отъ имени дяди, Маврикія Деларивьера, къ оплат парижскимъ банкомъ Жакъ-Лефевръ?

— Онъ далъ мн за образчикъ чекъ, весь исписанный на незначительную сумму, но мн нужно время вырзать дощечку.

— А не можете-ли вы смыть письмо?

— Нтъ, оно слишкомъ давно: сила употребляемыхъ реактивовъ подвергла бы бумагу замтному измненію. Впрочемъ, Фабрицій вовсе не желаетъ, чтобы мы пытали счастье съ этой стороны, и я нахожу его правымъ. Онъ опасается, что подозрнія его дяди падутъ на него.

— Это не опасно. Деларивьеръ не выдалъ бы своего племянника.

— Можетъ быть, но не мене вроятно, что въ такомъ случа онъ лишилъ бы его наслдства. А Фабрицій очень дорожитъ этимъ наслдствомъ, цифра котораго, кажется, значительна.

— Изъ котораго намъ не достанется ни сантима! съ горечью сказалъ Францъ Риттнеръ. Фабрицій, очевидно, эгоистъ и не колеблясь покинетъ насъ, когда будетъ въ состояніи обойтись безъ насъ. Но что же сдлать? Естьли у васъ что-либо другое въ виду на ближайшее будущее?

— Увы, нтъ. Мы вывернемся кое-какъ. Нужно бы было предпринять что-либо смлое, что обогатило бы насъ разомъ.

— Такого дльца я ищу уже давно,— сказалъ Рене съ улыбкой.

— Найдете-ли?

— Думаю, что оно найдено.

— Что же такое?

— Я сообщу вамъ, когда буду увренъ, что иду по надежному пути. А до тхъ поръ молчекъ. Приготовили ли вы реактивъ, о которомъ я просилъ васъ три дня тому назадъ?

— Да.

— Мн онъ нуженъ сегодня же.

— Для того, чтобы успть въ дл, о которомъ вы говорили?

— Можетъ быть.

— Реактивъ я вамъ дамъ.

Говоря это, Францъ Риттнеръ всталъ со стула, подошелъ къ стн и снялъ съ нея картину съ подписью Буше, изображающую старыхъ сатировъ и молодыхъ нимфъ, бесдующихъ на лугу съ весьма реальнымъ увлеченіемъ.

Францъ Риттнеръ любилъ сладострастныя сцены.

XXXVI.

За картиною былъ шкафъ въ стн, запертый сложнымъ замкомъ. Докторъ отперъ этотъ шкафъ, и Рене Жанселенъ могъ увидть на полк коллекцію бокаловъ различной величины и бутылочекъ всхъ формъ, закупореннымъ наждакомъ, съ тщательно наклееными надписями и разставленныхъ по величин.

Эти многочисленные сосудцы, скрытые отъ глазъ, содержали химическіе продукты и растительныя вещества, между которыми сильно преобладали числомъ наркотическіе составы и яды. Съ какою цлью пріобрлъ и держалъ докторъ эти разнообразныя вещества?— мы это наврно узнаемъ.

Хозяинъ лечебницы снялъ съ одной изъ полокъ стклянку и подалъ ее своему гостю.

— Вотъ чего вамъ нужно, сказалъ онъ: предваряю васъ, что этотъ реактивъ большой силы и долженъ быть употребляемъ съ осторожностью.

— Благодарствуйте, сказалъ Рене, пряча бутылочку въ одинъ изъ кармановъ своего сюртука, черезъ нсколько дней вы узнаете результатъ моихъ дйствій.

Изъ предшествующаго разговора читатели узнали, что они находились въ присутствіи двухъ негодяевъ самаго худшаго рода, одинъ изъ нихъ заслуженный поддлыватель бумагъ, другой — первостатейный докторъ и химикъ, прибгающій къ наук какъ къ орудію для совершенія преступленій и длающій домъ въ Отейл могилою, полною тайнъ.

Фабрицій Леклеръ, племянникъ нью-іоркскаго банкира, дополнилъ эту троицу разбойниковъ. Мы видли его за дломъ и увидимъ еще!

Эти три человка соединились, чтобы обогатиться, и вс средства достигнуть этой цли казались имъ хорошими, не исключая самыхъ подлыхъ и опасныхъ.

— Гд вы сегодня обдаете? спросилъ Жанселина Риттнеръ. Хотите раздлить мой неприхотливый столъ?

— Мн нельзя, хотя я и знаю, что разумть подъ вашимъ неприхотливомъ обдомъ. Вы такой гурманъ, какихъ мало! Но я долженъ повидаться съ Фабриціемъ въ семь часовъ, у Бребана.

— Я приду туда. Фабрицій разскажетъ намъ, какъ умеръ осужденный въ Мелюн. Это будетъ интересно.

— Тогда до вечера.

— До вечера.

Оба господина пожали другъ другу руки. Рене вышелъ изъ павильона, прошелъ сквозь паркъ, по круговой дорог, и слъ въ купэ управленія, ожидавшее его у двери въ лечебницу, по улиц Раффе.

— Куда хать, сударь? спросилъ кучеръ.

— На Итальянскій бульваръ, да шибче… три франка на водку.

Кучеръ сталъ стегать лошадь, которая побжала крупной рысью.

* * *

Возвратимся въ Санъ-Манде.

Неожиданно увидя Жоржа Вернье въ открытомъ окн, выходившемъ на садъ пансіона, Эдмея почувствовала что ея сердце перестало биться, а затмъ, на-оборотъ, начало биться слишкомъ быстро и внезапный румянецъ обнаружилъ ея смущеніе.

Двушка любила какъ любятъ въ шестнадцать лтъ, не раздумывая, а по потребности любить. Она отдала свою душу человку, котораго видла въ долгіе промежутки времени у какого-либо окна, никогда не говоривши съ нимъ, даже не зная его имени.

Этотъ нелпый романъ, весьма простой, но весьма опасный, еслибы Жоржъ не былъ честнйшимъ изъ влюбленныхъ, былъ очень естественъ и почти неизбженъ въ положеніи Эдмеи, удаленной отъ матери, которая иначе руководила бы ею и предостерегала отъ опасныхъ случайностей жизни.

Почти ребенокъ и вся возбужденная уже хранимой тайною, Эдмея доврилась Март, также ребенку, хотя старше на одинъ годъ. Марта же, счастливая и гордая выборомъ ея подругою въ роль повренной, поспшила построить на такомъ нетвердомъ основаніи великолпный воздушный замокъ въ стран нжности.

Разв подобное приключеніе не нарушало прелестнйшимъ образомъ невыносимаго однообразія жизни въ пансіон?

Смшливая и неразсудительная, весьма искренняя, но богатая воображеніемъ, Марта, не думая худаго, предусматривала въ будущемъ множество усложненій — одно прелестне другаго для нея, проказницы, съ романтическимъ настроеніемъ.

Она мечтала о тайной переписк, о таинственныхъ свиданіяхъ въ парк, куда молодой человкъ спускался по веревочной лстниц, ночное похищеніе изъ-подъ носу воспитательницъ, бгство по большой дорог, въ почтовой каретъ на четверк лошадей, и, наконецъ, само собою разумется, бракъ.

Сколько простушекъ мечтало такъ!

Жоржъ — натура боле серьезная и, что особенно важно, боле серьезно влюбленный, понималъ, что такая любовь не должна была сохранять на неопредленное время свой дтскій характеръ, но, при извстныхъ намъ обстоятельствахъ, онъ до этого времени не зналъ, какимъ образомъ перенести свою любовь изъ области грезъ на почву дйствительности.

Желанный случай, можетъ быть, представлялся теперь.

— Сегодня, сказалъ онъ себ по исчезновеніи пансіонерокъ, сего дня я въ первый разъ поговорю съ нею. Во время этой прогулки по Венсеннскому лсу случай и любовь дадутъ мн средство приблизиться къ ней. Я осмлюсь спросить кто она, и чего мн надяться или бояться.

Все еще стоя неподвижно у окна и глядя въ опуствшій садъ, онъ разсуждалъ съ собою, какъ вдругъ тихій ударъ въ дверь вырвалъ его изъ области грезъ.

Вошла госпожа Вернье, съ улыбкой на устахъ.

— Уже всталъ! воскликнула она.

— Уже давно, добрая матушка. Какъ провелъ ночь нашъ дорогой выздоравливающій?

— Очень хорошо… почти слишкомъ хорошо, въ томъ смысл, что онъ недостаточно помнитъ о своей минувшей болзни. Онъ хочетъ встать… онъ ршилъ сдлать прогулку, и я пришла спросить, не находишь-ли ты это неблагоразумнымъ?

— Пойдемъ къ нему, отвтилъ Жоржъ. Я обсужу, возможна-ли и разумна-ли прогулка, и во всякомъ случа по выход буду сопровождать его.

Мать и сынъ вошли вмст въ комнату архитектора, котораго нашли сидящимъ на кровати, съ одною ногою обутою, а другою голою, съ блестящимъ взоромъ и улыбкой на губахъ.

— Видишь, сказалъ онъ, я встаю.

— Вижу, батюшка, не не увренъ, могу-ли это одобрить. Не слишкомъ-ли вы полагаетесь на ваши силы?

— Подожди немного.

И господинъ Вернье, совсмъ поднявшись съ постели, сталъ большими шагами ходить по комнат.

— Видишь! продолжалъ онъ. Что скажешь? Разв я не молодецъ?

— Все идетъ великолпнымъ образомъ! восхищенно воскликнулъ Жоржъ.

— Докторъ позволяетъ мн выдти?

— Докторъ, пожалуй, предписалъ бы вамъ прогуляться. Умренное движеніе можетъ принести вамъ только пользу, но вамъ нужно одться потепле.

— Разумется.

Старикъ Вернье въ нсколько минутъ снарядился, поверхъ платья онъ надлъ еще мохнатое суконное пальто, плотное и теплое какъ шуба, затмъ взялъ палку и шляпу, и сказалъ:

— Вотъ я и готовъ.

— Я провожу васъ, возразилъ Жоржъ. Отправляемся.

— Браво! Мы совершимъ очаровательную прогулку. Присмотри въ наше отсутствіе за Викторіею, добрая Генріэта! Пусть приготовитъ завтракъ и поставитъ маленькія блюда въ большія. Вдь Жоржъ и я воротимся домой съ волчьимъ аппетитомъ.

— Будь спокоенъ, позавтракаете хорошо.

Архитекторъ завладлъ рукою сына, не для опоры, а изъ чувства нжности, и оба вышли изъ дому.

— Куда идти? спросилъ молодой человкъ.

— Сперва въ вокзалъ: тамъ мы купимъ газету.

— Вотъ-какъ, батюшка! такъ вы уже перестали ненавидть газеты? смясь спросилъ Жоржъ.

— Ненавижу по-прежнему, по этотъ несчастный осужденный въ Мелюн интересуетъ меня. Я жажду новыхъ извстій.

— Сегодня не найдете никакихъ, перебилъ Жоржъ. Казнь должна была совершиться сегодня на зар, журналы дадутъ отчеты о ней только вечеромъ, если еще займутся ею.

— Я готовъ заплатить, продолжалъ архитекторъ, чтобы знать одно-ли и то же лицо человкъ въ Миллери и тотъ бдняга, который казненъ.

— Что вамъ до этого?

— О, Боже, простое любопытство, вотъ и все.

Утро было свжее, даже слишкомъ свжее для выздоравливающаго.

Посл часовой прогулки докторъ привелъ отца домой, и вс присли къ завтраку.

Эдмея хорошо поняла намреніе Марты, побудившее послднюю, при выход изъ сада, выкликнуть фразу: ‘Погода будетъ прекрасная во время нашей сегодняшней прогулки въ Венсеннскій лсъ’.

Она знала, что эта фраза, громко выкликнутая ея подругою, была обращена къ молодому человку въ сосднемъ дом и заключала очень ясное указаніе, которымъ этотъ господинъ не приминетъ воспользоваться.

Она прощала Март этотъ нескромный вызовъ и, можетъ быть, ощущала въ сердц родъ неопредленной благодарности, но инстинктивно боялась той страшной минуты, когда ей придеться видаться лично, слушать и отвчать, она не сомнвалась въ томъ, что молодой незнакомецъ воспользуется прогулкою, чтобы приблизиться къ ней и обратиться съ разговоромъ. Что сказать ему? А ну какъ онъ начнетъ съ признанія?

Задавая себ эти вопросы, Эдмея почувствовала родъ маленькаго озноба, не лишеннаго прелести.

XXXVII.

Марта и Эдмея сидли бокъ-о-бокъ на скамь класса, къ которому принадлежали об. Эта одинаковая ступень знанія скрпляла дружбу. Въ это утро об, длая видъ, что занимаются, были очень разсянны и тихо перешептывались.

— Мы увидимъ его на прогулк, сказала Марта Эдме.

— Ты думаешь?

— Не только думаю, но вполн въ этомъ уврена, впрочемъ вдь и ты уврена: онъ прекрасно слышалъ мои слова, и его взглядъ отвтилъ мн, что онъ ихъ отлично понялъ…

— Ты напрасно такъ смло кликнула, сказала Эдмея безъ убжденія.

Марта слегка пожала своими хорошенькими плечиками и отвтила

— Это почему? Ну будь откровенна, моя дорогая! Разв ты не будешь счастлива, увидя его сегодня-же, будучи близъ него,— можетъ быть, говоря съ нимъ?

— Говорить съ нимъ? повторила молодая двушка съ небольшимъ страхомъ.

— Я сказала ‘можетъ быть’, возразила Марта. Да и то сказать: не проживешь-же ты свой вкъ, вздыхая на звзды и видясь въ окно но разу въ дв недли? Разв не правда?

— Мн кажется, что правда.

— Вамъ необходимо познакомиться поближе, продолжала Марта и сообщить другъ другу нкоторыя свднія о самихъ себ. Разв и это не правда?

— И это правда.

— Что знаетъ о теб этотъ молодой человкъ? Конечно, ничего кром разв что ты очень хорошенькая: это кидается въ глаза. А что знаешь ты о немъ?— Очень мало.

— Я, по крайней мр, знаю, что его зовутъ Жоржемъ! горячо возразила Эдмея. Такъ назвала его та добрая дама, которая, должно быть, его мать.

— Далеко ушла! Да и онъ, если не глухъ, долженъ знать, что тебя зовутъ Эдмеей, потому что во все время рекреацій я кличу тебя по саду. Вы стоите подъ однимъ знаменемъ, но этого недостаточно: вы можете называть другъ друга заочно своими маленькими именами цлыя десять лтъ, и не знать, поженитесь-ли потомъ,

— Ты права.

Значитъ, потерпи и до свиданія.

— Если бы мы знали, по крайней мр, занятіе господина Жоржа, продолжала Эдмея.

— Занятіе-то я уже знаю, побдно сказала Марта. Я разспросила жену садовника, и она мн сказала: ‘Это хорошій молодой человкъ… онъ очень ученъ… онъ докторъ, и не живетъ въ Париж’.

— И это все?

— Да, все.

— Быть докторомъ, сказала Эдмея, значитъ стоять на хорошей дорог и лучше другихъ! Посвящать себя облегченію, излеченію страданій,— разв есть что-либо выше этого?

— Я, дорогая моя, предпочла-бы полковника и даже лейтенанта, но вовсе не пренебрегаю и докторомъ.

— Тише, двица Марта! повелительно сказала одна помощница воспитательницы, обращаясь съ тмъ-же замчаніемъ къ двиц Эдме! Вы наговоритесь на прогулк, если ваша несдержанность языковъ не лишитъ васъ права прогулки.

Об молодыя двушки, очень попугайныя этой угрозою, осуществленіе которой коротко обрзало бы самую интересную сторону начатаго романа, опустили глаза и замолчали.

Въ сосднемъ дом семейный завтракъ близился къ концу.

Архитекторъ съ удовольствіемъ выпилъ свой кофе и рюмку старой водки, послднюю — вопреки почти формальному запрету своего сына.

Жоржъ вынулъ часы. Они показывали три четверти перваго.

— Ты кажешься занятъ чмъ-то, другъ мой? спросила у него госпожа Вернье.

— Дйствительно, есть небольшое дло.

— Какое? спросилъ отецъ.

— Я долженъ былъ утромъ навстить нкоторыхъ больныхъ въ Мелюн, а могу сдлать это только вечеромъ.

— Такъ ты сегодня удешь отъ насъ? спросилъ архитекторъ.

— Нужно, батюшка. Меня обязываетъ профессіональный долгъ, Вполн успокоенный на счетъ васъ, я не имю права забывать, что и другіе нуждаются въ мей забот.

Жоржъ, если не солгалъ, то по крайней мр скрылъ истину — можетъ быть, въ первый разъ въ своей жизни.

Это видимая озабоченность лишь весьма косвенно касалась его долга по призванію.

Онъ думалъ объ Эдме, о вроятномъ час прогулки въ лсу, и ему хотлось выйдти.

— Мн нужно повидать въ Венсенн одного изъ моихъ друзей, военнаго хирурга, сказалъ онъ, вставая. Я зайду обнять васъ до своего отъзда.

— По крайней мр, ты пообдаешь съ нами? грустно спросилъ Робертъ Вернье.

— Нтъ, батюшка… Это задержало бы меня слишкомъ долго. Я дойду пшкомъ до Шарантопа и тамъ сяду на поздъ, который проходитъ въ пять часовъ.

— Предоставляю теб полную свободу, дитя мое. Все, что ты длаешь, ты длаешь хорошо.

Жоржъ простился, взялъ фуражку и вышелъ. Онъ достигъ большой дороги, повернулъ налво и прошелъ мимо главнаго входа въ пансіонъ.

Пробило часъ.

— Не отправились-ли уже? спросилъ себя молодой человкъ, смотря вопросительно на запертую дверь.

Въ эту минуту внутри за дверьми раздался шумъ голосовъ, который ршительно разршалъ вопросъ Жоржа, и притомъ въ отрицательномъ смысл.

Калитка пансіона отворилась и выпустила служанокъ, несшихъ корзины съ провизіею, назначенной на полевую закуску. Он взяли вправо, по большой улиц Сапъ-Манде.

— Вотъ и авангардъ, подумалъ Жоржъ. Несомннно, что гд остановятся эти служанки, туда-же должны собраться и пансіонерки. Я не ошибусь въ дорог.

И онъ пошелъ вслдъ за служанками. Отъ времени до времени онъ оборачивался. Но ничто не появлялось позади.

Об служанки, оставивъ влво ворота Санъ-Манде, взяли вправо и пошли по алле Сантъ-Мари, по которой Жоржъ проходилъ наканун, торопясь къ отцу.

Придя въ Венсеннскій лсъ, служанки дошли до берега озера, лежащаго у воротъ Домениля, и составили свои корзины подъ одну группу большихъ деревъ, разсянныхъ по лужкамъ.

Жоржъ направился къ одной крытой алле, уже одтой листвою, и слъ на скамейку, шагахъ во ста отъ мста остановки служанокъ.

По основательнымъ причинамъ Венсеннскій лсъ не можетъ, подобно Булонскому служить мстомъ свиданій высшему классу Парижа. Въ сторон отъ большихъ дорогъ въ блестящій Парижъ, отдленный отъ него кварталомъ многолюднымъ, въ которомъ каждый домъ — улей безустанныхъ рабочихъ, Венсеннскій лсъ, а также ведущія къ нему улицы и дороги не представляютъ ничего привлекательнаго для любителей крайней роскоши и потому (за исключеніемъ воскресенья) мста эти посщаются только немногими жителями изъ Санъ-Манде, Вельера, Венсенна, Шарантона, Жуанвиля, Гравелля, Сантъ-Мора и проч.

Изрдка встрчается гуляющій, который кажется заблудившимся въ этомъ огромномъ парк. Жоржъ былъ доволенъ окружавшими его тишиною и пустынностью.

Эдмея (если она отдлится отъ своихъ сверстницъ, чтобы прогуляться съ Мартою) пойдетъ, вроятно, по темной алле, въ которой онъ услся, и потому найдетъ его выхоДку благоразумною.

Любовная стратегія молодаго человка должна была, по всей вроятности, увнчаться успхомъ.

Поминутно выглядывалъ онъ на дорогу отъ Сентъ-Мари, надясь увидть передовой ведетъ женскаго батальона, котораго ждалъ съ нетерпніемъ.

Дорога и тропинка оставались пусты. Наконецъ, далеко, очень далеко показалась толпа розовыхъ рзвушекъ, болтавшихъ взапуски и поднимавшихъ пыль по дорог. Затмъ слдовавъ средній возрастъ и наконецъ старшій. Прошло не боле пяти минутъ и маленькія ножки ста пятидесяти пансіонерокъ топтали траву луговъ. Ряды разорвались посл нсколькихъ словъ директрисы, возложившей на помощницъ обязанность наблюдать, чтобы ученицы не уходили далеко отъ центра.

Генеральный штабъ пансіона помстился подъ большими деревьями, на принесенныхъ съ этою цлью складныхъ стульяхъ, и принялся производить разныя шитье и вышивку, угломъ глазъ наблюдая за пансіонерками, разсявшимися по лужайкамъ или столпившимися въ маленькія группы и уже начавшими играть. Эдмея и Марта не разставались. Ихъ обихъ занимала одна и та же мысль: гд Жоржъ. И ихъ напряженные взоры тщетно проникали во вс аллеи, по всмъ тропинкамъ.

XXXVIII.

Видя пансіонерокъ разбредшимися по лужкамъ, Жоржъ заслъ за массу зелени, гд онъ быль скрытъ отъ взоровъ, и эта предосторожность объясняетъ намъ, почему дв подруги тщетно искали его глазами.

— Онъ не придетъ? грустно шептала Эдмея.

— Потерпи немножко! отвтила Марта.

— Мы, вроятно, пришли раньше его.

— Если онъ только не подсматриваетъ насъ изъ какой-либо аллеи, гд благоразумно спрятался.

— Я смотрла всюду.

— И я также, со вздохомъ сказала Марта.

Странная вещь! Волненіе Марты было такъ же велико и, можетъ быть, даже очевидне, чмъ Эдмеи, тогда какъ Марта думала о Жорж лишь изъ-за своей подруги. Но она дотого серьезно ухватилась за свою роль повренной, она такъ сильно интересовалась ходомъ романа, въ которомъ занимала лишь третье мсто, что отсутствіе героя этого романа причиняло ей тяжелое разочарованіе.

Об пансіонерки, укрытыя отъ солнца широкими садовыми шляпами, украшенными каждая букетомъ полевыхъ цвтовъ иразввавшею голубою лентою, прохаживались по трав, разсянныя, безпокойныя, обманутыя.

Жоржъ разсматривалъ ихъ изъ своего пріюта съ восторгомъ. Онъ издали видлъ ихъ оглядывающимися во вс стороны и былъ увренъ, что он думаютъ и говорятъ о велъ. Онъ ршился показаться и, покинувъ свою лазейку, прошел нсколько шаговъ по крытой алле, придавая себ по возможности разсянный видъ прогуливающагося безцльно.

Марта увидла его, вздрогнула, но подала ему рукою легкій таинственный знакъ, однако, подготовляя маленькій театральный эффектъона не сообщила Эдме о своемъ открытіи.

Уврившись, что его присутствіе извстно, молодой человкъ вновь исчезъ.

Хорошенькая повренная убдилась, что помощницы углубились въ свое шитье или разговаривали вполголоса. Директриса сидла къ Март и Эдме спиною и читала. Игры двочекъ малаго и средняго возраста шли своимъ чередомъ, сопровождаясь радостными кликами и взрывами смху. Большія же пансіонерки прогуливались по парно, съ важностью хорошо-воспитанныхъ двицъ, которыхъ не сегодня, такъ завтра будутъ сватать.

Марта взяла руку Эдмеп.

— Пойдемъ со мною, сказала она ей.

— Куда ты поведешь меня?

— Въ эту аллею

— Почему именно въ эту, а не въ другую?

— Такъ мн пришло въ голову.

— Разв онъ тамъ? взволнованно спросила Эдмея.

— Я ничего не знаю, но это возможно.

— Я дрожу.

— Отчего?

— Да подумай: если онъ тутъ и если мы пойдемъ искать его, то это можетъ показаться дурнымъ.

— Какой вздоръ! Считаешь ли ты меня способною присовтывать теб что либо неприличное?

— Нтъ, но…

— Но что?

— Сознайся, что ты увидла господина Жоржа и ведешь меня къ нему…

— А еслибы и такъ? Господинъ Жоржъ, мы въ этомъ уврены, молодой человкъ честный, достойный докторъ (жена садовника знала это, потому что вс знаютъ). Этотъ честный молодой человкъ страстно влюбленъ въ тебя, да и ты не равнодушна. Онъ горитъ желаніемъ говорить съ тобою, имя многое что сказать. Съ твоей стороны, теб нужно задать ему много весьма серьёзныхъ вопросовъ. Вы здсь на почв благопріятной, сокрыты отъ нескромныхъ взглядовъ. Не естественно ли вамъ обмняться нсколькими словами?

— Ты думаешь, что это естественно?

— Утверждаю это. Нтъ ничего невинне такой встрчи. Наконецъ мое присутствіе оправдываетъ все…

Говоря приведенное съ крайнею горячностью и полнымъ убжденіемъ, Марта тихо влекла въ крытую аллею свою подругу, которая не сопротивлялась.

Он вошли въ аллею вмст.

Въ десяти шагахъ отъ мста, гд сидлъ Жоржъ подъ покровомъ зелени, Марта остановилась.

Молодой человкъ покинулъ свой закрытый уголокъ и приблизился къ подругамъ. Онъ былъ страшно блденъ.

Эдмея, хотя и была подготовлена къ появленію Жоржа, не сумла подавить легкаго крика и крпко сжала руку своей подруги.

Жоржъ поклонился.

— Вы здсь, сударь! сказала Марта съ выраженіемъ удивленія, которое общала въ будущемъ искусную актрису. Какая странная встрча! Мы были далеко отъ ожиданія такой необыкновенной случайности.

— Да случайность, сударыня, пробормоталъ молодой человкъ, но я благославляю ее… Я проходилъ…

— А, вы проходили! повторила Марта тономъ невинно насмшливымъ. Какъ справедливо говорятъ, что ‘только гора съ горою не встртится, а человкъ встртится’!

Слыша впервые голосъ Жоржа, нжный и важный, хотя въ эту минуту и дрожащій, Эдмея вся затрепетала. Ей казалось, что кругомъ нея образуется пустота, что земля ушла у нея изъ-подъ ногъ, и она протянула руки впередъ, какъ бы ища опоры. Одна изъ ея рукъ встртила руку Жоржа. Эдмея почувствовала сильное, но все же пріятное сотрясеніе. Непредвиднное соприкосновеніе горячихъ рукъ породило электрическую искру, расплавившую разомъ оба молодыя сердца.

Эдмея зашаталась. Марта была вынуждена поддержать ее.

Жоржъ не могъ не понять, что происходило въ сердц и во всемъ существ горячо-любимой имъ двушки.

Онъ стряхнулъ съ себя находившій на него, какъ онъ чувствовалъ, магнетическій столбнякъ и, обращаясь въ Эдме, пробормоталъ съ глубокимъ смущеніемъ и волненіемъ:

— Нтъ, сударыня тутъ случай, какъ и вы это знаете, не при чемъ… Я здсь потому, что вы должны были придти, и какъ бы ни была коротка минута нашей встрчи, она направитъ всю мою жизнь.

Эдмея подняла свои большіе, свтлые глаза на восторженнаго Жоржа, который продолжалъ:

— Этой минуты я ожидалъ… я желалъ ея со страстью, въ то же емя боясь ея, какъ желаютъ и какъ боятся безаппеляціоннаго приговора, который можетъ сдлать человка самымъ счастливымъ и самымъ несчастнымъ.— Меня зовутъ Жоржъ Вернье. Мои добрые родители пользуются всеобщимъ уваженіемъ. Я на почетной карьер, слдую ей со рвеніемъ и имю основаніе надятся на успхъ. Мои матеріальныя средства достаточны, чтобы ставшая мн подругой въ жизни не нуждалась ни въ чемъ.— Я люблю васъ любовью честной, безконечной, достойной васъ. Мое страстное желаніе, мое самое дорогое честолюбіе — назвать васъ моею женою… Въ свою очередь, скажите мн откровенно: сможете ли вы когда-нибудь любить меня?

— Браво! думала восхищенная Марта. Вотъ что можно назвать признаніемъ во всей форм и просьбою о рук, высказанною по всмъ правиламъ…

Жоржъ ждалъ и просилъ сознанія.

Бдная Эдмея была вполн неспособна произнести хотя два слова. Она хотла бы говорить, но слова не могли вырваться изъ ея сжатаго горла и съ ея трепещущихъ губъ.

Вмсто всякаго отвта ея маленькая рука слабо пожала руку молодаго человка, и мы утверждаемъ, что никакія слова не превзошли бы нмаго краснорчія этого цломудреннаго и почти нечувствительнаго пожатія.

Между обоими прекрасными существами наврное существовало полное согласіе!

Мгновенія проходили, съ минуты на минуту помощницы воспитательницъ могли накрыть и прервать это свиданіе троихъ.

Жоржъ ршился употребить оставшіяся ему, можетъ быть, немногія минуты на выясненія своихъ сомнній.

— Дорогая Эдмея, прошепталъ онъ, позвольте мн сказать одно слово, задать одинъ вопросъ… Какъ ваша фамилія?

— Деларивьеръ, отвчала двушка голосомъ слабымъ какъ дыханіе.

— Вашъ отецъ не банкиръ ли?

— Да

— Не живетъ ли онъ постоянно въ Америк?

— Да, въ Нью-Іорк.

— Какъ зовутъ вашу мать?

— Жанной.

— Она блокура какъ вы, и сильно походитъ на васъ?

— Это утверждаютъ, и я хотла бы врить, потому что она кажется мн краше всхъ на свт.

— Не ожидаете ли вы вскор вашихъ родныхъ?

—… Да сегодня утромъ я получила письмо отъ моей матери… письмо изъ Марсели, мать увдомляетъ меня о своемъ скоромъ прізд.

— Ахъ, вскричалъ Жоржъ, нтъ боле сомннія! Ваше удивительное сходство заставляло меня предчувствовать истину. Посл радости — вотъ и горе!

— Горе! повторила двушка съ выраженіемъ испуга. Отчего горе?

— Увы, сударыня, большое богатство вашего отца роетъ пропасть между вами и мною.

— Отчего же?

— Разв вы не понимаете?

Вмшалась Марта:

— Я знаю, что господинъ Деларивьеръ нжно любитъ свою дочь., горячо сказала она. Онъ сдлаетъ все для ея счастья. Впрочемъ въ наше время наука очень хорошо можетъ сочетаться съ богатствомъ… Трудъ уничтожаетъ разстояніе и установляетъ равновсіе между милліонами и знаменитостью. А я уврена, что вы будете знамениты!…

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ОТЕЛЪ, БОЛЬШАГО ОЛЕНЯ.

XXXIX.

Въ восторг молодой Марты и въ напыщенныхъ фразахъ, сыпавшихся изъ ея устъ, было что-то такое пикантное, что Эдмея и Жоржъ, не смотря на ихъ серьезное положеніе, не могли удержаться отъ улыбки.

— Дай Богъ, чтобы вы были правы, проговорилъ докторъ.

— Конечно, она права, сказала Эдмея.— Но почему вы знаете про это сходство?…

— Я имю честь знать вашу матушку.

Эдмея сдлала жестъ удивленія.

— Когда вы ее видли? спросила она.

— Вчера… въ Мелюн,— я тамошній докторъ.

— Въ Мелюн! повторила Эдмея съ возрастающимъ изумленіемъ. Разв моя мать въ Мелюн?…

— Да, въ Мелюн. Легкое нездоровье, которое, благодаря Бога, скоро прошло, заставило ее остановиться на нсколько часовъ въ этомъ город. Я лечилъ ее — и былъ такъ счастливъ, что помогъ ей.

— Боже мой!— проговорила съ испугомъ молодая двушка.— Мать моя захворала такъ, что принуждена была остановиться на дорог! По крайней мр вы можете уврить меня что болзнь ея: была не опасна?

— Клянусь вамъ: госпожа Деларивьеръ совершенно поправилась и завтра же можетъ хать дальше.

У Эдме стало легче на сердц.

— И такъ, докторъ, сказала весело Марта,— первый шагъ сдланъ! Вы теперь лечите въ этомъ дом. Это отличное положеніе и вы воспользуетесь имъ тмъ успшне, что у васъ есть союзница въ крпости.

Эдмея, не смотря на то, что увренія доктора успокоили ее, хотла еще поразспросить о матери, но не успла.

— Мадмуазель Марта! мадемуазель Эдмея!— гд вы? раздался визгливый голосъ гувернантки.

— Недалеко… отвчала Марта съ громкимъ смхомъ.

— Идите же пожалуста….

— Вы видите, м-сье Жоржъ, что мы не можемъ оставаться дольше, насъ ищутъ… проговорила Эдмея.

— Не смю удерживать васъ, но умоляю, дайте мн вашу руку..

И молодой человкъ прикоснулся губами къ протянутой ему дрожащей рук.

— Я люблю васъ… проговорилъ онъ. До скораго свиданія!

— До свиданья, отвчала Марта и пошла съ Эдмею на лужайку, гд все еще слышался визгливый голосъ гувернантки. Жоржъ нсколько минутъ смотрлъ украдкою имъ вслдъ. Когда же он примкнули къ группамъ пансіонерокъ, быстро пошелъ въ Сенъ-Манде, не помня себя отъ восторга.

— Теперь я знаю наврное, думалъ онъ, что г. Деларивьеръ — отецъ Эдмеи, и я ршился. Я скажу ему прямо, какъ честный человкъ, что люблюего дочь, и надюсь, что любимъ и ею.. Я не стану просить его тотчасъ же ее выдать за меня, но чтобы только не выдавалъ за другаго и подождалъ, пока я докажу, на что я способенъ. Если онъ не откажетъ мн,— то эта надежда вдохновитъ меня… Я переселюсь въ Парижъ и увренъ, что года черезъ два пріобрту знаменитость.

Но вдругъ ему пришла въ голову мысль, которая встревожила, его и оторвала отъ этихъ пріятныхъ думъ: г. Деларивьеръ сказалъ ему наканун, что прідетъ по утру за Эдмеею, а между тмъ было уже не рано и онъ еще не пріжалъ.

— Ужъ не случилось ли чего! подумалъ онъ. Неужели госпож Деларивьеръ сдлалось хуже, не смотря на мою увренность на ея. выздоровленіе?— не можетъ быть — я мучу себя напрасно… продолжалъ онъ: каковы бы ни были мои предположенія, но все-таки только въ Мелюн узнаю ршеніе этой загадки…— до тхъ поръ къ чему падать духомъ!

Была половина четвертаго, когда онъ пришелъ въ отцовскій домъ.

— Что съ тобою.мой милый? спросила госпожа Вернье, ты страшно блденъ и у тебя совсмъ разстроенное лицо!

— Я предчувствую несчастье, матушка!

— Которое грозитъ теб?

— Нтъ не мн, но такой особ, которая посл васъ и отца дороже мн всего на свт.

— Что это значитъ? О комъ ты говоришь?

— Я говорю о матери двушки, которую люблю…

— Я ничего не понимаю, но ты пугаешь меня! объяснись, голубчикъ, хорошенько.

— Въ Мелюн у меня есть паціентка, госпожа Деларивьеръ, дочь которой я обожаю. Я лечилъ эту госпожу Деларивьеръ и она почти поправилась… Но какое то предчувствіе говоритъ мн, что пока не было меня, съ нею случилось что-то недоброе.

— Успокойся, мой милый, ты тревожишься напрасно, особенно если твои опасенія основаны на предчувствіи…

— Я хотлъ бы успокоится, матушка, но не могу. Это невольное чувство… Еслибы вы знали, какъ я страдаю!— Гд отецъ?

— Въ саду.

— Я пойду, прощусь съ нимъ и поду.

Отецъ Вернье, еще совсмъ бодрый старикъ, сидлъ въ бесдк изъ молодаго виноградника, сквозь нжную листву котораго просвчивало солнце, и читалъ.

Жоржъ осыпалъ поцлуями его добродушное лицо, обнялъ мать, которая опять посовтывала ему успокоиться и зашагалъ гигантскими шагами по Шарантонской дорог. Когда онъ пришелъ на желзно-дорожную станцію, часы, висвшіе въ вокзал, показывали безъ четверти пять.

Кассу только-что открыли. Жоржъ взялъ билетъ въ Мелюнъ.

Вскор раздался свистъ парижскаго позда.

Когда онъ остановился, Жоржъ вошелъ въ отдленіе перваго класса и черезъ часъ былъ въ Мелюн. Онъ былъ разстроенъ, голова его горла.

— Я пойду скоре, чмъ подетъ омнибусъ, подумалъ онъ, отдавая билетъ свой контролеру.— Къ тому-же мн необходимо движеніе.

И отправился въ городъ пшкомъ.

Онъ не шелъ, а бжалъ, на лбу его выступалъ потъ, такъ что онъ не усплъ оглянуться, какъ очутился на площади Санъ-Жанъ, передъ отелемъ Большаго Оленя.

Не останавливаясь въ первомъ этаж, гд впрочемъ никого не было, поднялся онъ во второй этажъ и тихонько постучалъ въ дверь номера, который занимала госпожа Деларивьеръ.

Но никто не отворилъ ему. Спустя секунду онъ постучалъ снова.

Везд было тихо по-прежнему.

Жоржъ не могъ боле сдерживать своего нетерпнія, повернулъ дверную ручку и, пользуясь правомъ медика, вошелъ въ комнату.

Въ ней никого не было.. Занавси были опущены, постель прибрана и покрыта ситцевымъ одяломъ. Сосдняя комната была также пуста. Въ ней даже не осталось ни одной изъ тхъ мелкихъ вещицъ, которыя какъ будто говорятъ, что хозяевъ нтъ, по что они возвратиться.

Жоржъ поблднлъ и вздрогнулъ.

— Ухали!… пробормоталъ онъ.— Ухали!… Это кажется невозможнымъ, а между тмъ оно такъ!… Но что-же такое случилось?

Онъ выбжалъ изъ комнаты, спустился съ лстницы, какъ ураганъ, и отворилъ дверь въ общую залу.

Дни неровны!— Въ этой зал, гд наканун тснилась толпа, не было теперь даже ея обычныхъ постителей — игроковъ въ биксъ и любителей полынной водки.

Только одна госпожа Лоріоль возсдала за своею конторкою съ перомъ въ рук и писала цифры, любуясь безконечнымъ сложеніемъ, доказывающимъ большой приходъ, благодаря казни таинственнаго преступника.

При стук отворившейся двери почтенная дама подняла голову, положила перо и слегка улыбнулась.

— Ахъ, это вы докторъ, проговорила она, ласково кланяясь. Вы пришли очень кстати, я только-что хотла послать къ вамъ.

— Ко мн? повторилъ Жоржъ,— зачмъ?

— Чтобы отдать вамъ это письмо.

И госпожа Лоріоль подала доктору большой срый конвертъ, который вынула изъ конторки.

Жоржъ взялъ его дрожащею рукою. На немъ была надпись:

‘Г. доктору Вернье’. Нельзя было сомнваться, что письмо было отъ отца Эдмеи.

Докторъ страшился распечатать конвертъ, такъ сильно былъ увренъ, что узнаетъ изъ письма какую нибудь роковую всть и молча глядлъ на крупную, четкую надпись.

— Что съ вами, докторъ? спросила съ удивленіемъ госпожа Лоріоль.

— Ничего, проговорилъ онъ… и съ лихорадочною поспшностью распечаталъ конвертъ.

Въ немъ лежалъ банковый билетъ въ тысячу франковъ, но при немъ — ни одной строчки.

XL.

Разочарованіе было слишкомъ жестоко. Жоржъ не врилъ своимъ глазамъ.

— Боже мой! вскричалъ онъ, что-же такое случилось?

— Какъ, что случилось! проговорила госпожа Лоріоль. Ахъ да, правда, вдь васъ не было здсь сегодня по-утру, прибавила она.

— Нтъ… я былъ въ Санъ-Манде у моего отца, онъ болнъ.

— Ахъ, докторъ, такъ я понимаю…

— Но я-то не понимаю!… Ради Бога, госпожа Лоріоль, не мучьте меня!… Объясните все поскоре. Путешественникъ, который останавливался вчера въ вашемъ отел со своею женою… Эта больная, которую я лечилъ… которую спасъ… Что съ ними сталось?…

— Ухали…

— Ухали!!…

— Да, ухали. И этотъ господинъ просилъ меня передать вамъ письмо.

— Но отчего они ухали такъ внезапно, когда больная еще не совсмъ поправилась?

— Ахъ, докторъ! несчастная эта дама! Гораздо лучше было-бы для нея, еслибы она никогда не прізжала въ Мелюнъ и не останавливалась въ моемъ отел…— Это даже можетъ повредить мн въ глазахъ моихъ постителей, хотя я тутъ ни при чемъ.

— Вамъ повредить?

— Къ сожалнію, да.

— Ради Бога, госпожа Лоріоль, повторяю вамъ, не мучьте меня’.. Вы видите, что мн нелегко…. Скажите скоре, что случилось?

— Нчто ужасное, докторъ.

Жоржу казалось, что черепъ его распадется на части, онъ судорожно сжималъ руки съ такою силою, что ногти вонзились въ тло.

— Вы спрашиваете, отчего ухали эти путешественники? продолжала хозяйка Болъито-Оленя,— такъ я скажу вамъ, что этотъ господинъ повезъ свою жену въ Шарантонъ, чтобъ помстить въ заведеніе доктора Бланша, или въ какое нибудь другое.

— Въ Шарантонъ?… Въ заведеніе доктора Бланша?… повторилъ молодой человкъ, который какъ будто слышалъ это во сн: до такой степени казалось ему все это невроятнымъ.

— Да, мосье Жоржъ! Эта бдная дама сошла съ ума….

— Сошла съ ума! воскликнулъ докторъ съ невыразимымъ ужасомъ.— Неужели это правда, госпожа Лоріоль? Возможно ли это?

— Къ сожалнію, правда…. она даже въ буйномъ помшательств.

Докторъ, уничтоженный этимъ неожиданнымъ ударомъ, упалъ въ кресло. Мысли путались въ его голов. Изъ груди вырвалось рыданіе. Но онъ все еще не хотлъ разстаться съ надеждою.

— Госпожа Лоріоль, проговорилъ онъ, тутъ что нибудь да не такъ…. Мы съ вами должно быть не понимаемъ другъ друга… Вы ошибаетесь или скоре я ошибаюсь…. Вроятно, вы говорите не о тхъ путешественникахъ, которые со вчерашняго дня занимали номера 7 и 8?….

— Ахъ, мосье Жоржъ! Мн очень жаль, такъ какъ вижу, что вы принимаете это очень горячо къ сердцу… но, къ несчастію, я говорю именно о нихъ

Молодой человкъ всталъ и началъ ходить вдоль и поперегъ по зал въ страшномъ волненіи.

Госпожа Лоріоль, сильно испуганная, слдила за нимъ глазами, Вдругъ онъ остановился противъ нея.

Лицо его было багровое, глаза налились кровью.

— Но вдь она не могла сойти съ ума такъ вдругъ безъ причины? проговорилъ онъ…. Что же такое случилось?

— Я разскажу вамъ все подробно, но успокойтесь прежде. Вы меня пугаете.

— Я спокоенъ и готовъ слушать.

Жоржъ сдлалъ надъ собою громадное усиліе и ничто боле не обнаруживало его душевной бури.

— Вы знаете, докторъ,— начала госпожа Лоріоль,— что сегодня поутру казнили на площади Сенъ.-Жанъ передъ моимъ отелемъ убійцу г. Фридерика Бальтуса.

Молодой человкъ кивнулъ головою

Площадь была буквально затоплена толпою, продолжала госпожа Лоріоль.— Въ окнахъ, на деревьяхъ — на кровляхъ, везд были видны зрители….—

Я сама стояла на скамь у двери моего отеля, чтобы лучше видть..

Пріхала тюремная карета….—

Ее отворили и появился осужденный….— На площади настала такая глубокая тишина, что даже подиралъ морозъ по кож.

Осужденный, поддерживаемый священникомъ, взошелъ на эшафотъ….

Онъ приложился ко кресту, обнялъ священника, взглянулъ на толпу и сказалъ громко,— и такимъ спокойнымъ голосомъ, что я какъ будто слышу его и, кажется, вкъ не забуду:— ‘Я умираю невинный!’

Въ эту минуту и какъ будто въ отвтъ на эти слова, раздался крикъ,— одинъ только крикъ, но такой страшный, что вся толпа вздрогнула…. Крикъ этотъ раздался въ моемъ дом…. въ одной изъ комнатъ, занимаемыхъ путешественникомъ и его больною женою.

Голова убійцы упала въ корзину….

Я бросилась въ домъ, взбжала по лстниц съ моими служанками, шагая черезъ четыре ступени и отворила съ розмаха дверьвъ 8-ой номеръ.

На полу, посреди комнаты лежала больная, полуодтая, и ея длинные свтло-русые волосы разсыпались по полу. Подл нея стоялна колняхъ ея мужъ, ломая руки и рыдая такъ, что нельзя было видть его безъ слезъ.

Въ самую эту минуту прибжалъ одинъ молодой человкъ г. Фабрицій Леклеръ, который ночевалъ въ небольшой комнатк въ третьемъ этаж и вскричалъ:

— Дядюшка!… мой бдный дядюшка’!…

Госпожа Лоріоль замолчала.

Жоржъ, который слушалъ ее, задыхаясь отъ волненія, спросилъ:

— Что жъ было потомъ?

— Потомъ подняли бдную даму, лежавшую въ обморок, и перенесли на постель…

— А дальше?

— Путешественникъ закричалъ: — ‘Доктора, скоре доктора!….’ Тотчасъ побжали и привели всхъ мелюнскихъ докторовъ,— троихъ — только васъ не было.

— Что-же они сдлали?

— Они очень внимательно осмотрли больную… Разспросили отчего она лишилась чувствъ, и переговорили между собою.

— Они пустили ей кровь, не правдали?

— Нтъ, докторъ….

— По крайней мр, они тотчасъ же употребили какія нибудь сильныя противодйствющія средства?

— Нтъ, никакихъ. Они только прикладывали къ вискамъ холодныя компрессы, давали нюхать уксусъ и жженыя перья.

— Какъ? только-то?

— Да, докторъ.

Жоржъ топнулъ ногою съ невыразимымъ гнвомъ.

— Но это безуміе! проговорилъ онъ глухимъ голосомъ.— И меня не было тутъ!… А они ничего не сдлали серьезнаго при такомъ страшномъ припадк! не попытались зажечь искру жизни въ этомъ тл, не пробудить сознанія въ этой душ.

— Нтъ, докторъ….— Они смотрли то на нее, то другъ на друга съ такимъ видомъ, которой не предвщалъ ничего хорошаго….—

— Долго ли продолжался обморокъ?

— Около часа….— Наконецъ, бдняжка пошевельнулась и открыла глаза, они показались мн блуждающими…— Затмъ она приподнялась…— Лицо ея такъ измнилось, что нельзя было узнать ея…— Она протянула руки къ открытому окну…. Мужъ и г. Фабрицій стали ей что-то говорить…. Но она ничего не слыхала и не видала… Она встала съ постели, держась прямо и неподвижно какъ окостенлая, и подошла къ окну….— Ее хотли-было удержать, но она оказалась въ эту минуту сильне троихъ мужчинъ!…— Она вырвалась отъ нихъ, подошла къ окну и наклонила голову, какъ-бы прислушиваясь къ чему-то, затмъ заговорила:— ‘Слышите эти удары молота?…. Это строятъ эшафотъ… тамъ…. на площади…. я вижу его..— На него всходитъ человкъ…. Кто это?— Онъ оборачивается…. Это его лицо…. Онъ говоритъ…. Это его голосъ…. Это онъ… Это….’ Она не договорила, но вдругъ захохотала такимъ продолжительнымъ, нервнымъ, страшнымъ хохотомъ, что онъ походилъ скоре на хрипнье умирающаго и раздиралъ душу, какъ рыданіе…—

У всхъ выступилъ холодный потъ, у меня стучали зубы.

Доктора переглянулись. Старшій проговорилъ сквозь зубы:— ‘Она сошла съ ума, другіе кивнули головою.

— О! теперь для меня все понятно! проговорилъ Жоржъ. Ее разбудилъ странный шумъ и ей захотлось видть… Она подошла къ окошку изъ любопытства и не могла вынести страшнаго зрлища.. Видъ осужденнаго, его послднія слова произвели на ея крайне нервную натуру, ослабленную уже прежними припадками, громадное впечатлніе, которое произвело обморокъ, приливъ крови къ мозгу и сумасшествіе…— Но можетъ быть это сумасшествіе излечимо?…

— Понятно, что мужъ былъ въ отчаяніи, продолжала госпожа Лоріоль, и доктора посовтывали ему какъ можно скоре отвезти жену въ домъ умалишенныхъ, гд ее будутъ лечить, какъ требуетъ ея положеніе.

Совтъ былъ хорошъ.

— Совтъ!… повторилъ Жоржъ, съ горькимъ чувствомъ,— это все что внушило имъ ихъ знанье!…

— Г. Фабрицій Леклеръ, племянникъ путешественника, очень хорошій, молодой человкъ,— говорилъ что это необходимо. Мужъ самъ не могъ ни на что ршится! Онъ обливалъ слезами руки жены, а она даже не чувствовала ихъ…—

Это былъ надрывающая сердце сцена, увряю васъ…—

Жоржъ опустилъ голову и заплакалъ.

XLI.

— Сумасшедшая! повторялъ онъ съ горестью.— Сумасшедшая!.. Это ужасно! И меня не было здсь, чтобы наблюдать за нею!.. чтобы спасти ее еще разъ!… Предчувствіе не обмануло меня!…

Жоржъ замолчалъ и чрезъ минуту поднялъ голову.

— Такъ г. Деларивьеръ ухалъ съ женою тотчасъ же посл эта-то несчастія? спросилъ онъ.

— Нтъ, докторъ, не тотчасъ,— отвчала госпожа Лоріоль.— Эти путешественники, фамилію которыхъ я не знала, такъ что даже не записала въ мою домовую книгу, ухали посл полудня.

— Куда?

— На желзно-дорожную станцію, а оттуда въ Парижъ Г. Фабрицій Леклеръ сказалъ дяд:— ‘Мы сегодня же свеземъ мою бдную тетушку въ лечебнину…’

— Въ какую лечебницу?

— Этого ужъ я не знаю.

— Не знате ли вы, покрайней мр адреса г. Фабриція Леклера?

— Нтъ, докторъ…

Жоржа охватило глубокое уныніе.

Въ этомъ есть что-то роковое, подумалъ онъ. Какъ отыскать ихъ въ такомъ громадномъ город какъ Парижъ.

Но онъ скоро ободрился.

— Нтъ, не все еще погибло… подумалъ онъ.— Г. Деларивьеръ прідетъ къ дочери и я узнаю отъ Эдмеи въ какой лечебниц находится ея мать. Притомъ-же племянникъ, Фабрицій Леклеръ,— парижанинъ, его должны многіе знать…— Я открою гд онъ живетъ и онъ сведетъ меня къ дяд. Наука нын длаетъ чудеса…— Несчастную умалишенную вылечатъ — и счастье будетъ возможно.

И Жоржъ, снова поддавшись надежд, вышелъ изъ отеля Большаго Оленя, оставивъ госпожу Лоріоль въ сильномъ изумленіи отъ того, что онъ принималъ такъ горячо къ сердцу несчастіе путешественниковъ, останавливавшихся мимоздомъ, которыхъ никогда и не видалъ прежде и можетъ быть никогда не увидитъ.

— У него слишкомъ доброе сердце, — подумала она въ вид заключенья,— онъ мучится изъ-за незнакомыхъ людей, какъ будто они родные ему! Это ужь черезъ-чуръ неразсудительно.

Все, что госпожа Лоріоль разсказала доктору, было совершенно справедливо.

Посл ужаснаго отзыва трехъ медиковъ, необходимо было на что нибудь ршится.

Сумасшествіе Жанны было пока тихое, но могло съ каждою минутою перейти въ бшенство, и надо было, не теряя времени, отвезти ее въ лечебницу.

Понятно, г. Деларивьеръ могъ потеряться, когда на него обрушился совершенно неожиданно такой страшный ударъ, тмъ боле, что онъ не усплъ хорошенько отдохнуть отъ вынесенной, наканун душевной тревоги.

Если невозможно было вылечить Жанну, то вс его планы рушились сами собою. Нельзя было жениться на ней, а въ такомъ случа Эдмея оставалась незаконнорожденною, и онъ не имлъ даже права дать ей своего имени.

Г. Деларивьеръ сознавалъ, что вся его жизнь разбита, и не чувствовалъ силы для борьбы съ несчастіемъ. Онъ не отдавалъ себ отчета въ происходящемъ и былъ погруженъ въ безмолвное отчаяніе.

Но вмсто него дйствовалъ Фабрицій.

— Вдь вы имете ко мн довріе, дядюшка? не правда-ли? спросилъ онъ.

Г. Деларивьеръ вмсто отвта сжалъ ему руку.

— Въ такомъ случа положитесь на меня и предоставьте все мн, а сами постарайтесь ободриться… Ничто еще не погибло.— Въ Париж есть первоклассные доктора душевныхъ болзней…— Мы обратимся къ самому знаменитому, — и онъ возвратитъ разсудокъ моей, дорогой тетушк.

— Ты серьезно думаешь, что это возможно? проговорилъ г. Деларивьеръ.

— Увряю васъ честью.

Въ ум Фабриція Леклеръ блеснула внезапная мысль, о которой читатели наши вроятно уже догадываются. Они скоро увидятъ, какъ онъ привелъ ее въ исполненіе.

Онъ объявилъ барону де Ланделли, Матильд и Адели де Спиракъ, рожденной Грелютъ, что сейчасъ-же узжаетъ. Затмъ послалъ за каретою, разсчитался съ хозяйкою отеля, и около двнадцати часовъ пополудни, дядя, племянникъ и несчастная Жанна отправились на станцію.

Пріхалъ поздъ.

Банкиръ, Жанна и спутникъ ихъ помстились въ особомъ отдленіе перваго класса,— и поздъ покатилъ къ Парижу.

Жанна, спокойная и тихая, но съ блуждающимъ взглядомъ, бормотала несвязныя слова, сопровождая ихъ странными жестами.

По временамъ изъ ея блдныхъ губъ вылеталъ продолжительныйвздохъ, за которымъ слдовалъ внезапно отрывистый, безумный хохотъ.

* * *

По уход Жанселина, докторъ Францъ Риттнеръ, который если помнятъ читатели, долженъ былъ обдать съ нимъ у Бребана, спряталъ портфель, изъ котораго вынулъ письма, врученныя брату Матильды. Затмъ досталъ изъ потайнаго ящика бюро тоненькую записную книжку въ черномъ шагреневомъ переплет и, открывъ ее, сталъ просматривать съ глубокимъ вниманіемъ.

Почти на каждой страниц этой книжки были начертаны красными чернилами различныя фамиліи съ краткими замтками, а въ конц цифры.

Риттнеръ прочелъ одну за другою нсколько фамилій, сопровождая чтеніе коментаріями въ полголоса.

— Двица Ревель...— проговорилъ онъ. Шестьдесятъ тысячъ франковъ гонорара за мои усердныя попеченія различнаго рода, какъ скоро умретъ бдная женщина…— День, этотъ близокъ…— Сумасшествіе усиливается съ часа на часъ, чахотка въ послднемъ період… Мн не въ чемъ упрекать себя… Я длалъ все, что могъ, я даже давалъ ей т героическія средства, которыя спасаютъ больнаго… если онъ останется живъ… Но все напрасно… Не пройдетъ и мсяца, какъ братъ двицы Ревель наднетъ трауръ и будетъ введенъ во владніе наслдствомъ, которымъ уже управляетъ по закону. Наслдство въ восемьсотъ тысячъ франковъ… Лакомый кусочекъ, который придется виконту какъ разъ кстати…— Благодарность вполн правильна.

Докторъ вынулъ изъ кармана записной книжки листъ гербовой бумаги и развернулъ его. На немъ было написано твердымъ почеркомъ.

‘Я долженъ доктору Францу Риттнеру сумму въ шестьдесятъ тысячъ франковъ, полученную наличными деньгами, которую слдуетъ уплатить ему 25 іюля 1874 года.

‘Виконтъ Анри де Ревель.
‘Парижъ, 20-го декабря 1873 года’.

— Отлично! а срокъ платежа совпадаетъ съ эпохою полученія наслдства… сумма недурна и будетъ уплачена безъ протеста…

Докторъ спряталъ благодарность обратно въ карманъ записной книжки и продолжалъ:

— Шестьдесятъ тысячъ франковъ конечно немного за такой уходъ и такой рискъ, но я всегда придерживался того мннія, что не слдуетъ обирать кліентовъ… впрочемъ изъ небольшихъ ручейковъ образуются большія рки. Бдная двица Ревель!… Я буду жалть о ней… она была мн симпатична.

— Маделена Сансье.— Двадцать пять тысячъ йранковъ, уплаченные впередъ, и четыре тысячи франковъ ежегоднаго пенсіона… Сумашедшая въ двадцать лтъ и неизлечимая… Это грустно! Есть семейства, которымъ суждены тяжкія испытанія…

Риттнеръ улыбнулся.

Глаза его остановились на одной строчк, гд фамилія была замнена тремя звздочками.

— А!— проговорилъ онъ — вотъ такъ паціентка! Пятьсотъ тысячъ франковъ! вдь это почти богатство, и я получу эту сумму черезъ шесть недль при ликвидаціи громаднаго наслдства… И притомъ никакого риска! Я поклялся, что не скажу никому о сумасшествіи этой незнакомки и о томъ, что она находится въ моемъ заведеніи.. Я, какъ медикъ, долженъ хранить тайну. Это мое право и обязанность… Меня вознаграждаютъ за мою скромность по-королевски. Никто не можетъ ничего заподозрить въ этомъ, а какое-же мн дло до причинъ, заставляющихъ дйствовать людей, которые мн платятъ…

По мр того какъ Францъ Риттнеръ просматривалъ фамиліи и суммы, вписанныя въ его странный memorandum, на лиц его все живе отражалась алчная радость. Кончивъ, онъ взялъ перо и написалъ на листочк бумаги заглавныя буквы и сумму въ слдующемъ порядк:

B. Р. — 60,000

М. Е. — 25.000

* * * — 500,000

Л. Ж. — 110,000

X. У. — 30,000

T. М. — 50,000

I. Б. — 5,000

Въ касс — 900,000

Продажа практики — 50,000

Недвижимое имущество — 300,000

Онъ провелъ черту подъ сложеніемъ и вскричалъ:

— Два милліона сто тридцать тысячъ франковъ, о существованіи которыхъ никогда не узнаютъ мои милые компаньоны! Чрезъ нсколько мсяцевъ я ликвидирую… и сдлаюсь обладателемъ боле чмъ двухъ милліоновъ франковъ, которые будутъ тайною для всхъ. Тогда я заживу такъ, какъ понимаю жизнь, то есть широко и весело.

Вдругъ у садовой ршетки раздался звонокъ.

XLII.

Францъ Риттнеръ поднялъ голову и сталъ прислушиваться.

Послышался второй звонокъ.

— Постители…— подумалъ Францъ Риттнеръ, мн необходимо выйти въ пріемную залу.

Онъ спряталъ въ потайной ящикъ бюро записную книжку и листикъ съ заглавными буквами и цифрами, вышелъ изъ кабинета и заперъ дверь его, повернувъ два раза клюнемъ Затмъ прошелъ дв смежныя съ нимъ комнаты, спустился съ лстницы, ведущей въ садъ, и направился къ павильону на лвой сторон, вошелъ въ переднюю и затмъ въ залу, меблированную съ строгою роскошью.

Занавси на окнахъ и портьеры были темнозеленыя, бархатныя.— Стулья, изъ вычерненнаго грушеваго дерева, были обиты такою-же матеріею.

Два большіе чернаго дерева шкафа, шестнадцатаго столтія, съ интрукціями изъ слоновой кости, стояли по двумъ стнамъ и доходили почти до карниза.

На потолк висла фламандская мдная люстра. Полъ былъ покрытъ одноцвтнымъ триповымъ ковромъ. Четыре картины старинныхъ итальянскихъ художниковъ дополняли этотъ ансамбль, нсколько темный, но не лишенный характера.

Въ зал сидли три особы: г. Деларивьеръ, Жанна и Фабрицій Леклеръ.

Докторъ Риттнеръ, увидвъ послдняго, съ трудомъ скрылъ удивленіе.

Жанна полулежала въ кресл, неподвижная, какъ восковая статуя.

Подл нея сидлъ г. Деларивьеръ, держа въ своихъ рукахъ ея руку. Онъ былъ страшно блденъ. Въ его воспаленныхъ глазахъ не было боле слезъ.

Фабрицій стоялъ позади ихъ обоихъ и, устремивъ глаза на дверь. ожидалъ, когда появится докторъ, который, онъ зналъ, удивится его присутствію въ своемъ дом. Въ ту минуту, какъ Риттнеръ переступилъ черезъ порогъ, взглядъ его встртился со взглядомъ Фабриція, и послдній тотчасъ же приложилъ палецъ къ губамъ. Жестъ этотъ ясно выражалъ:

— Молчите! Ни слова, ни знака, которые могли бы обнаружить нашу короткость!… Мы незнакомы и не должны знать другъ друга Риттнеръ отвтилъ почти незамтнымъ движеніемъ вкъ и поклонился присутствующимъ.

Фабрицій подвинулся впередъ, подошелъ къ дяд, и докторъ умалишенныхъ обратился не къ г. Деларивьеру, а къ молодому человку.

— Чему обязанъ я, милостивый государь, чести видть васъ въ моемъ дом? спросилъ онъ.

— Очень печальному обстоятельству (отвчалъ Фабрицій голосомъ, въ которомъ слышались слезы.— Насъ постигло страшное несчастіе..

Онъ указалъ на Жанну, по прежнему неподвижную, и прибавилъ:

— Посмотрите…

— Такъ эта дама?… спросилъ докторъ.

— Да,— отвчалъ Фабрицій на этотъ недоконченный вопросъ.

— Бдная женщина!… проговорилъ Францъ съ видомъ глубокаго состраданія.

— Громкая слава, которую пріобрли вы успхомъ вашего леченія, извстна всему Парижу… продолжалъ Фабрицій.— Мн говорили о вашемъ знаніи и о необыкновенныхъ, почти чудесныхъ результатахъ вашей методы… дядя мой и я мы пріхали просить васъ исцлить дорогую намъ особу.

Г. Деларивьеръ привсталъ.

— О, да! Очень дорогую! проговорилъ онъ, надорваннымъ голосомъ:— она для меня дороже жизни!…

Худо сдерживаемое рыданіе вырвалось изъ его груди.

Когда Фабрицій сказалъ: мой дядя и я, Ф. Риттнеръ невольно вдрогнулъ, но такъ легко, что никто не замтилъ этого.

Онъ взглянулъ прямо въ лицо молодому человку, но взглядъ этотъ не произвелъ на послдняго никакого впечатлнія. Онъ остался -безстрастнымъ какъ и былъ.

Тогда Риттнеръ перевелъ глаза на банкира и пристально смотрлъ на него въ теченія нсколькихъ секундъ.

Горе сдлало свое дло. Г. Деларивьеръ осунулся и поблднлъ, тлаза его впали и губы какъ то нервно дрожали, словомъ — казалось, что онъ постарлъ на десять лтъ со вчерашняго дня.

— Ого! если я не ошибаюсь,— подумалъ докторъ умалишенныхъ, то Фабрицій еще хитре, чмъ я предполагалъ, онъ первостатейный плутъ.

Онъ слъ рядомъ съ Жанною и взялъ ее за руку. Казалось, она даже не замтила этого.

Риттнеръ около минуты смотрлъ на нее пристально, съ тою силою воли, которой обязаны магнетизеры своимъ страстнымъ вліяніемъ.

Взглядъ его произвелъ желаемое дйствіе.

Жанна, повинуясь какой-то таинственной сил, медленно повернула голову и устремила на доктора свои голубые зрачки безо всякаго выраженія, которые смотрли, будто ничего не видя, словно подернутые туманомъ.

Но тмъ все и кончилось.

Напрасно докторъ смотрлъ своимъ магнетическимъ взглядомъ въ эти голубые глаза, стараясь проникнуть посредствомъ нихъ въ душу: онъ не вызвалъ ни малйшаго движенія въ прекрасной, мраморной маск, которая глядла на него по-прежнему пристально и безсознательно.

— Полнйшее отупніе!… проговорилъ Францъ Риттнеръ. Затмъ, найдя, вроятно, опытъ достаточнымъ, обернулся къ Фабрицію и спросилъ.

— Какъ давно больная въ этомъ положеніи?…

— Съ сегодняшняго утра, отвчалъ Фабрицій.

— А прежде никогда не было замтно въ ней признаковъ умопомшательства?

Фабрицій обернулся къ дяд.

— Никогда…— проговорилъ Деларивьеръ, это въ первый разъ.

— Это внезапное помшательство, спросилъ опять докторъ, произошло не вслдствіе-ли какого нибудь сильнаго нравственнаго страданья, можетъ быть, она вдругъ неожиданно узнала о какомъ нибудь несчастіи?

— Нтъ, не оттого… отвчалъ Фабрицій.

— Какъ! Неужели сегодня поутру не случилось ничего такого, отчего эта дама лишилась разсудка?

— Ей привелось нечаянно видть смертную казнь….

— Смертную казнь!— повторилъ Францъ Риттнеръ съ удивленіемъ. Гд же это?

— Въ Мелюн.

Докторъ опять обмнялся со своимъ сообщникомъ краснорчивымъ взглядомъ, и сказалъ:

— Потрудитесь разсказать мн подробне какъ все это случилось.

Фабрицій подробно разсказалъ все, что знаютъ уже наши читатели. Такимъ образомъ докторъ узналъ раньше то, что ожидалъ узнать только вечеромъ у Бребана.

Риттнеръ внимательно выслушалъ разсказъ и задумался на нсколько секундъ.

— И вы полагаете,— сказалъ онъ наконецъ, — что одно только зрлище казни произвело умопомшательство?

— Конечно!…— отвчалъ Фабрицій. Факты доказываютъ это ясно какъ день….— Больная страшно вскрикнула, затмъ упала въ обморокъ и потомъ говорила въ бреду, какъ будто отвчая на послднія слова, которыя осужденный сказалъ народу:— ‘я невиненъ’ Я не понимаю, какъ вы можете сомнваться.

— О! вскричалъ Риттнеръ,— я увренъ въ умопомшательств, но сомнваюсь въ томъ, дйствительно ли оно произошло только отъ этой причины?

— И однако….— началъ-было Фабрицій.

— Я задаю себ вопросъ, — прервалъ докторъ, можетъ ли какое нибудь зрлище,— какъ бы оно ни было ужасно, до такой степени разстроить мозгъ?

— Но разв недостаточно для этого такого жестокаго зрлища, какъ смертная казнь? проговорилъ г. Деларивьеръ.

— По моему мннію недостаточно, отвчалъ докторъ, снова взглянувъ на Фабриція.

— И однако я утверждаю, что это единственная причина помшательства, отвчалъ послдній.

— Вы такъ думаете, — сказалъ Риднеръ, — но вы ошибаетесь.— Душевныя болзни, какъ и тлесныя, имютъ свои законы…. Испугъ, ужасъ, отвращеніе могутъ произвести нервный припадокъ, приливъ крови,— какую нибудь болзнь, но чтобы вызвать помраченіе разсудка у человка, обладающаго всми своими умственнными способностями, надо что нибудь другое….

— Что вы желаете сказать? спросилъ Фабрицій, я не понимаю васъ…

— И я также, прибавилъ банкиръ.

— Я сейчасъ объясню вамъ….— Страшное потрясеніе, вынесенное больною, которое произвело такія ужасныя послдствія, по моему мннію, не есть результатъ лишь зрлища казни…

— Такъ чего же?… спросилъ Фабрицій.— Что вы хотите сказать?

— Позвольте мн предложить вамъ одинъ вопросъ, и простите заране, если онъ покажется вамъ страннымъ.

— Спрашивайте.

— Не зналъ ли больную и не былъ ли извстенъ ей несчастный, голова котораго упала сегодня на эшафот?

Г. Деларивьеръ и Фабрицій взглянули другъ на друга съ крайнимъ изумленіемъ.

XLIII.

— О! милостивый государь, — вскричалъ банкиръ сильно оскорбись вопросомъ, который показался ему и нелпымъ, и неумстнымъ,— какъ вы можете допустить, чтобы осужденный на смертную казнь былъ извстенъ моей жен? Неужели вы предполагаете, что онъ могъ имть какое нибудь отношеніе къ ней?

— Я ничего не предполагаю, но ищу причину болзни, отвчалъ Францъ Риттнеръ съ величайшимъ спокойствіемъ. Мое положеніе предписываетъ мн это, и мои разспросы не только очень понятны, но даже необходимы.— Вы желаете мн поручить исцленіе больной.— Меня удивляетъ результатъ, произведенный на нее, по вашему мннію, единственно только видомъ кровавой сцены…— Мн кажется, что этой причины недостаточно для умопомшательства…. Слдовательно должна быть другая причина… Какая?— я не знаю. Но я долженъ всми силами стараться открыть ее, чтобы имть возможность бороться съ болзнью…— Я не могу и не хочу дйствовать наобумъ, потому что въ такомъ случа леченіе не будетъ имть никакого успха. Я долженъ знать истину…. Не ошибайтесь въ значеніи моихъ словъ, которыя, увряю васъ, не могутъ имть для васъ ничего оскорбительнаго.

— Извините меня, докторъ, пробормоталъ банкиръ, вы правы, я виноватъ… Будьте снисходительны ко мн, я такъ несчастенъ.

Г. Деларивьеръ приложилъ платокъ къ влажнымъ глазамъ.

Докторъ поклонился.

— Вы не имете никакой надобности въ просьб о снисхожденіи, отвчалъ онъ.— Ваше горестисе положеніе внушаетъ къ вамъ уваженіе и сочувствіе.— Я попрошу у васъ извиненія въ свою очередь… такъ какъ мн придется еще разспрашивать васъ.

— Я къ вашимъ услугамъ.

— Въ этомъ свт, — сказалъ Францъ Риттнеръ,— все возможно, даже и то, что кажется невозможнымъ… Въ самыхъ высокоуважаемыхъ семействахъ случаются иногда выродки, которыхъ близкіе ихъ теряютъ изъ вида. Эти несчастные часто идутъ тмъ путемъ, который приводитъ къ преступленію… Въ жилахъ графа Горна, испустившаго духъ на колес, была королевская кровь, и регентъ Франціи называлъ его своимъ кузеномъ.

-Что вы хотите сказать?

— Вполн ли вы уврены, что между больною и казненнымъ не было никакого родства — ни близкаго, ни дальняго?…

Фабрицій вздрогнулъ.

Банкиръ возразилъ съ живостью:

— Никакого подобнаго родства не могло существовать и не существовало между моею женою и преступникомъ…— Я вполн убжденъ въ этомъ.

— Вы жила уже передъ этимъ въ Мелюн хотя нсколько времени?

— Нтъ, мы пріхали въ Мелюнъ только вчера утромъ.

— Которой годъ больной?

— Тридцать пять лтъ.

— Теперь, пока я знаю все, что мн надо знать, по крайней мр въ настоящее время, сказалъ Францъ Риттнеръ, и снова устремилъ пристальный взглядъ на Жанну. Въ ум его бродило множество несвязныхъ мыслей. Посл непродолжительнаго молчанія, онъ взглянулъ украдкою на Фабриція и проговорилъ серьезнымъ тономъ, обращаясь къ г. Деларивьеру.

— Я полагаю, что исцленіе возможно.

Фабрицій настолько совладлъ съ собою, что не измнилъ себ и даже придалъ лицу радостное выраженіе.

Г. Деларивьеръ, услышавъ о возможности исцленія, внезапно всталъ.

— Ахъ, докторъ! вылчите ее! проговорилъ онъ съ сильнымъ волненіемъ. Возвративъ ей разсудокъ, вы возвратите мн жизнь и никакое доказательство моей благодарности не въ состояніи будетъ достаточно вознаградить васъ. И господинъ Деларивьеръ обнялъ ‘Капну и прижалъ къ груди. Несчастная женщина осталась холодна и неподвижна какъ статуя.

— Остерегитесь, сказалъ докторъ, сейчасъ будетъ припадокъ.

Г. Деларивьеръ отступилъ шага на два.

Жанна медленно выпрямилась.

Ея блуждающій взглядъ неподвижно устремился на одну точку.

Она подняла правую руку и протянула по направленію къ стн, какъ бы указывая на какой-то предметъ, видимый только ею.

На лиц ея выразился такой ужасъ и душевная мука, что оно стало ужасно.

Францъ Риттнеръ слдилъ за всми ея движеніями съ жаднымъ вниманіемъ.

Жанна наклонила голову къ окну, какъ будто прислушиваясь къ шуму, слышному только для нее.

— Тсъ…. произнесла она голосомъ сначала слабымъ, какъ дыханіе, но который постепенно становился громкимъ и рзкимъ.— Тсъ!— Слышите-ли?… Это удары молота… которымъ сколачиваютъ эшафотъ…— Слышите… Слышите этотъ шумный говоръ… Это шумитъ толпа подъ этимъ окномъ… Слышите стукъ колесъ?.. Это карета, въ которой везутъ осужденнаго… Онъ выходитъ… онъ подымается по ступенямъ… Онъ на эшафот!… Пропустите меня!… откройте занавски… откройте окно….— Я хочу видть!…

Несчастная женщина вдругъ замолчала.

Она задыхалась. Грудь ея поднималась скоро и порывисто,— лицо все боле блднло.

На вискахъ выступилъ потъ.

— Я не вижу его…— снова заговорила она. Мн не видно изъ за священника его лица….— Мн страшно… Если это онъ… А! священникъ отодвинулся… осужденный оборачивается ко мн…— Боже милосердный! Это онъ! это…

Она не договорила и снова стала неподвижна какъ будто окаменла отъ ужаса. Глаза ея блуждали, ротъ былъ полуоткрытъ.

Францъ Риттнеръ бросился къ ней, схватилъ ее за руку и, вперивъ въ нее повелительный взглядъ, сказалъ строго:

— Кто же онъ?.. Вы его знаете? Я требую его имени… Говорите, да, говорите же! надо… я приказываю!…

Съ мунуту казалось, что Жанна, будто поддалась могучему очарованью свтлыхъ, полныхъ магнетизма глазъ доктора и хотла произнести какое-то имя.

Губы ея зашевелились.

Но вдругъ она нахмурилась и, вмсто словъ, раздался пронзительный, отрывистый хохотъ, который почти тотчасъ же замеръ.

Руки ея упали вдоль тла и она проговорила глухимъ, безъ всякаго выраженія голосомъ:

— Онъ умираетъ невинный!… невинный!… невинный!…

— Бдная женщина! сказалъ Францъ Риттнеръ и прибавилъ мысленно:— она хотла ужь было назвать его…. Она знаетъ его… Я былъ увренъ въ этомъ!…

Деларивьеръ подошелъ къ доктору, взялъ его за руки и проговорилъ:

— Вы добры….— Вы понимаете, какъ я страдаю…

— Конечно, понимаю и жалю васъ отъ всей души!

— Но не довольно жалть меня, надо помочь мн!!— Вы сейчасъ сказали, что исцленіе возможно…

— Сказалъ и повторяю.

— Такъ вы спасете мою жену?…— Вы возвратите ей разсудокъ?

— Надюсь.

— А! вы только надетесь? проговорилъ съ удивленіемъ банкиръ.— Но вдь надежда не увренность… Обманутое ожиданіе только прибавитъ горя.

— Поврьте, произнесъ докторъ, — что только гордецъ или безумецъ убжденъ въ своей безошибочности. Я имю серьезную надежду на успхъ, но больше не могу ничего сказать вамъ.

— Вы постараетесь всми силами ускорить исцленіе?

— Это моя обязанность и я буду счастливъ, исполняя ее.

— Прекрасно, я полагаюсь на васъ… Намъ осталось ршить теперь только одинъ вопросъ.

— Какой?

— Относительно содержанія больной и гонорара.

Францъ Риттнеръ взглянулъ на Фабриція.

Тотъ понялъ этотъ взглядъ.

Банкиръ продолжалъ:

— Я не знаю уставовъ вашего заведенія, но какую бы вы не назначили сумму, я согласенъ заране…— Я богатъ.

— Милый дядюшка,— сказалъ Фабрицій,— предоставьте мн переговорить объ этихъ подробностяхъ съ г. Риттнеромъ. Я повидаюсь съ нимъ завтра и мы ршимъ денежный вопросъ такъ, что вы оба останетесь довольны.

Г. Деларивьеръ, вмсто отвта, утвердительно кивнулъ головою и затмъ снова обнялъ Жанну.

— Я поручаю вамъ, докторъ, то, что мн дороже всего на свт… Часто могу я видться съ женою?… спросилъ онъ.

— Къ величайшему моему сожалнію, отвчалъ докторъ, я не могу сказать вамъ ‘да’. Когда я начну леченіе, то чмъ рже вы будете видться съ женою, тмъ лучше.

— Но вдь вы не разлучите меня совсмъ съ нею?… Это было бы жестоко!…

— Вы можете навщать ее разъ въ недлю.

— Только одинъ разъ! этого мало, слишкомъ мало!…

— Конечно, но при моей метод леченія почти совершенное уединеніе одно изъ главныхъ условій успха.

— Такъ длать нечего, я постараюсь примириться съ этимъ и буду навщать мою жену только разъ въ недлю…. Какъ вы полагаете, можетъ ли быть опасно для нея присутствіе дочери?

— А! у больной есть дочь, сказалъ Риттнеръ.

— Семнадцатилтняя двочка. Мы пріхали за нею во Францію и радовались, что не разстанемся съ нею больше, какъ вдругъ насъ поразила эта ужасная катастрофа.

XLIV.

— Какъ давно видлись мать и дочь? спросилъ Риттнеръ.

— Около двухъ лтъ тому назадъ… отвчалъ банкиръ.

— Въ такомъ случа, видъ дочери можетъ произвести реакцію, но въ настоящее время я нечего не могу сказать утвердительно. Сдлайте мн честь, пожалуйте черезъ два дня… Къ тому времени я ршу это, но прежде всего мн необходимо изучить темпераментъ больной… Мн надо знать, часто ли будутъ припадки и будетъ ли. она впадать въ бшенство.

— Такъ вы опасаетесь этого? проговорилъ печально г. Деларивьеръ.— Вы находите, что умопомшательство можетъ перейти въ бшенство?…

— Я не могу пока ничего сказать, такъ какъ не хочу безъ причины ни слишкомъ тревожить васъ, ни подавать лишней надежды… Но черезъ двое сутокъ я наврное узнаю это.

— Дай-то Богъ, чтобы вы сообщили мн хорошую всть!— Вмст съ женою, я оставляю вамъ всю мою жизнь…— Знайте, докторъ, что, посл Бога, я надюсь только на васъ!

— Положитесь совершенно на меня…. отвчалъ Риттнеръ.— Повторяю вамъ, что все, что только возможно сдлать, — будетъ сдлано…

— И моя благодарность…. — началъ-было г. Деларивьеръ.

— Не будемъ говорить о благодарности прежде времени, прервалъ докторъ,— и исполнимъ необходимую формальность.

— Какую?

Докторъ умалишенныхъ всталъ и взялъ со стола, стоявшую въуглу, большую, реэстровую книгу, въ зеленомъ переплет, изъ выдланной бараньей кожи, съ мдными углами и замкомъ, запертымъ на ключъ.

— Я записываю въ этой книг, сказалъ онъ, открывъ ее, имя каждой пансіонерки и время поступленія ея въ мое заведеніе. Это правило не допускаетъ исключенія. Потрудитесь продиктовать мн. имя больной.

— Жанна Деларивьеръ, жена Мориса Деларивьера, Нью-іоркскаго банкира., отвчалъ старикъ.

— Очень хорошо, сказалъ Риттнеръ, записывая: госпожа Деларивьеръ (Жанна), 35 лтъ, поступила 12 мая 1874 года. И прибавилъ мысленно: ‘Американскій дядюшка!… Я такъ и думалъ!.. Скоро будетъ что нибудь новенькое’ Онъ заперъ книгу и позвонилъ.

Почти тотчасъ же явился его помощникъ.

— Вамъ меня надо, г. директоръ? спросилъ онъ.

— Да,— прошу васъ, мой дорогой собратъ, отвести эту больную во второе отдленіе — отвчалъ Риттнеръ, указывая на Жанну.

— Въ комнату нижняго этажа?

— Нтъ!.. въ первый этажъ въ номеръ 5… это самый комфорта’бельный изо всхъ.

— Хорошо, г. докторъ.

— Помстите больную и скажите главной надзирательниц отдленія, чтобы съ больной обходились съ большимъ уваженіемъ и чтобы она пользовалась исключительнымъ уходомъ… Впрочемъ, сейчасъ я самъ скажу ей это и дамъ предписаніе что длать.

— Любитъ ли она цвты? прибавилъ онъ, обратясь къ банкиру.

— Чрезвычайно, отвчалъ банкиръ.

— Въ такомъ случа, продолжалъ Риттнеръ своему помощнику, молодому нмцу, о присутствіи котораго въ заведеніи мы упомянули выше,— я прошу васъ самихъ наблюдать за тмъ, чтобы каждое утро въ комнату больной приносили свжіе, разнообразные цвты, конечно не душистые.

— Хорошо, г. директоръ.

— А теперь — сказалъ докторъ банкиру,— вооружитесь большимъ запасомъ мужества, спокойствія и надежды вамъ надо разстаться съ вашею больною.

Но бдный г. Деларивьеръ не чувствовалъ ни спокойствія, ни мужества. По лицу его струились слезы. Онъ протянулъ руки къ Жанн и проговорилъ голосомъ, надорваннымъ отъ сдерживаемыхъ рыданій.

— Прощай, дорогая подруга моей жизни…. дорогая половина моей души…. Прощай!…

Молодая женщина боле, чмъ когда либо походившая въ эту минуту на прекрасную восковую статую, не сдлала никакого движенія.

Банкиръ наклонился и поцловалъ ее въ лобъ.

Но она осталась безстрастна. Казалось, ничто происходившее вокругъ, не касалось ея: какъ будто она была уже мертвая.

Старикъ зарыдалъ.

— Ахъ!— вскричалъ Тонъ. Уведите ее!… уведите! Она не видитъ, не слышитъ и не узнаетъ меня!— Это ужь слишкомъ тяжело….

Онъ закрылъ лицо руками и вдругъ такъ ослабъ, что упалъ бы, еслибы Фабрицій не поддержалъ его. Между тмъ Францъ Биттнеръ, взявъ, Жанну за об руки, пытался тихонько заставить ее встать. Затмъ сдлалъ знакъ — и помощникъ взялъ ее подъ руку.

— Пойдемте, сказалъ онъ ей, пойдемте.

Она послушно пошла съ нимъ, не оглянувшись.

Фабрицій старался всми силами успокоить банкира, который не переставалъ рыдать.

— Милый дядюшка,— сказалъ онъ, я ненавижу пошлыя утшенія и вполн понимаю, что рана вашего сердца не такова, отъ которой можно исцлиться, но все-такц долженъ повторить вамъ мудрыя слова доктора — вооружиться большимъ запасомъ мужества, спокойствія и надежды.

Вспомните, что г. Риттнеръ общалъ вамъ вылечить мою тетушку… Разлука жестока, но она неизбжна….

— Человческая сила иметъ свои предлы….проговорилъ г. Деларивьеръ. Мн черезъ-чуръ уже тяжело!… Я хотлъ бы умереть…

— Умереть! повторилъ Фабрицій когда ничто еще не погибло и даже есть надежда!… Вы забыли, что у васъ есть дочь!— Вдь вы любите мою кузину, Эдмею: вы скоро увидите ее, и ея поцлуи доставятъ вамъ великое утшеніе.

— Эдмея, дочь моя!… Но что длать! горе раздавило меня. Жанна была вся моя радость… вся моя жизнь… а я чувствую, что она умретъ….

— Нтъ, сто разъ нтъ, дорогой дядюшка, она не умретъ! Она будетъ жива… она выздороветъ и станетъ по-прежнему улыбаться вамъ и любить васъ…. Будьте мужчиною, боритесь. Вдь вы не одиноки въ мір. Эдмея ваша дочь…. Я сынъ вашей сестры… Мы будемъ вашею опорою въ ожиданіи отсутствующей!

Г Деларивьеръ взялъ фабрипія за руку и судорожно сжалъ ее. Затмъ, какъ бы гальванизированный увщаніями молодаго человка, собравъ послднія силы, отеръ слезы, задушилъ рыданія и поднялъ голову. Онъ казался спокойнымъ теперь, но это обманчивое спокойствіе было ужасне самаго отчаянія.

Онъ не смлъ выговорить ни слова, чтобы опять не разрыдаться.

Фабрицій видлъ это и поклонился Францу Риттнеру, который молча проводилъ дядю и племянника до садовой ршетки, выходившей въ улицу Рафе, гд ихъ ожидала карета.

— Въ Грандъ-Отель!.. сказалъ Фабрицій,— и карета покатилась къ Парижу.

Въ первую половину пути г. Деларивьеръ и Фабрицій не обмнялись ни однимъ словомъ.

Наконецъ, банкиръ тялело вздохнулъ.

— Я боюсь!— проговорилъ онъ мрачно. Какъ ни стараюсь урезонить себя…. но мн все-таки страшно….

— Чего же вы боитесь, дядюшка!

— Чтобы этотъ домъ не былъ могилою Жанны…. пожалуй она не выйдетъ изъ него не только здоровою, но и живою…

— Этотъ страшный ударъ сильно потрясъ васъ и вы все видите въ черномъ цвт… отвчалъ Фабрицій. Но при первыхъ признакахъ выздоровленія взглядъ вашъ на будущее измнится.

— Въ самомъ дл, ты надешься, что Жанна, выздороветъ? спросилъ г. Деларивьеръ съ живостью.

— Я нисколько не сомнвась.

— Этотъ докторъ внушаетъ теб довріе?

— Но кто же можетъ не имть доврія къ нему? Я не знаю его лично, но онъ пользуется такою репутаціею, что даже другіе доктора, его собраты, не смютъ порицать его и отзываются о немъ съ уваженіемъ… Онъ славится глубокими познаніями по своей спеціальности и въ особенности великолпными результатами своей методы леченія, повторяющейся ежедневно.

Онъ возвратилъ разсудокъ огромному числу больныхъ, и невозможно перечислить всхъ семействъ, благословляющихъ его!… Вы видите, какъ онъ простъ въ обращеніи… онъ ненавидитъ шарлатанства… Онъ не наговорилъ вамъ никакихъ пустыхъ фразъ… не хотлъ общать ничего.. Онъ сказалъ вамъ только: ‘надйтесь’!… Какое-то внутреннее чувство, которому я твердо врю, говоритъ мн, что онъ сказалъ это не даромъ….

— Ну, такъ я буду надяться! вскричалъ банкиръ. Если докторъ Риттнеръ возвратитъ мн Жанну, ты будешь моимъ добрымъ геніемъ.

Наступило снова молчаніе.

Мы знаемъ о чемъ думалъ г. Деларивьеръ.

Что касается Фабриція, то онъ изобрталъ способы какъ бы заставить дядю боле чмъ когда либо заняться его состояніемъ, такъ, какъ, посл всхъ этихъ неожиданныхъ событій, планы старика относительно будущаго могли совершенно измниться.

XLV.

— Милый дядюшка, сказалъ Фабрицій, болзнь тетушки совершенно измняетъ или по крайней мр принуждаетъ отложить наше путешествіе. Какъ вы разсчитываете поступить?

— Я хочу поселиться въ Париж.

— Совсмъ?

— Да.

— А ликвидація вашей конторы?

— Мы създимъ оба въ Нью-Іоркъ и въ нсколько дней покончимъ ее, отвчалъ г. Деларивьеръ.

— Такъ вы уже не хотите оставить меня тамъ управлять вашими длами?

— Нтъ.

Молодой человкъ вздрогнулъ отъ душевной тревоги.

— Но будь спокоенъ, прибавилъ г. Деларивьеръ, ты нисколько не проиграешь… Мы возвратимся вмст въ Парижъ… Ты заслужилъ вполн мою привязанность твоею трогательною преданностью… У меня не хватитъ силъ разстаться съ тобою… Я хочу провести мою остальную жизнь, окруженный тми, кого люблю. Когда Жанна выздороветъ, мы вс будемъ жить вмст… Я буду думать, что у меня двое дтей. Эдмея будетъ твоею сестрою, а ты моимъ сыномъ… Какъ ты находишь этотъ планъ?

— Я скажу, что такое счастье превосходитъ мои ожиданія и въ особенности мои заслуги! воскликнулъ Фабрицій, сіяя радостью.

— Я очень радъ, что такая будущность нравится теб. Подумаемъ теперь о томъ, что надо сдлать прежде всего… Я не могу жить въ отел, особенно если возьму изъ пансіона Эдмею… Я задохнусь, живя въ центр города… Мн хотлось бы купить какое нибудь хорошее имніе въ окрестностяхъ Парижа. Я знаю, что Жанна также желала этого.

— Что вы подразумваете подъ окрестностями Парижа, дядюшка?

— Пасси, Нейльи, Булонь, Сюрень….

— Отлично…— Я знаю въ Нейльи одну виллу, которая, думаю, понравиться вамъ… Она продается… Если вамъ угодно, я съзжу завтра, посмотрю ее….

— Я полагаюсь на тебя…. Позжай и купи ее на мое имя.

— Но вы должны же по крайней мр знать цну.

— Я уполномочиваю теб на все.

— Благодарю за довріе, но я не куплю безъ вашего согласія и безъ того, чтобы вы не посмотрли виллу.

— Еще недостаточно, если она понравиться мн. Надо также, чтобы она нравилась вамъ и кузин Эдме….

— Бдняжка, Эдмея!— проговорилъ банкиръ, какой ударъ для нея болзнь матери!

— Я думаю, дядюшка, что ей нельзя сказать вдругъ объ этой печальной новости.

— Конечно.— Мы ее приготовимъ постепенно, но во всякомъ случа я хочу сегодня же взять ее изъ пансіона.

— Можетъ быть лучше бы отложить на нсколько дней.

— Нтъ.— Жанна писала ей изъ Марсели. Она дожидается насъ.— Она будетъ безпокоиться отчего мы не демъ.

— Но что же мы ей скажемъ, когда она спроситъ, почему съ нами нтъ ея матери?

— Я придумаю какой нибудь предлогъ, которымъ она должна будетъ удовлетвориться. Къ тому же, мн очень хочется поскоре обнять ее…— По крайней мр, если подл меня нтъ матери, то будетъ дочь, въ ожиданіи когда я обниму ихъ обихъ вмст….

Карета остановилась.

Банкиръ, каждый разъ когда прізжалъ въ Парижъ, останавливался въ Грандъ-Отел. Онъ телеграфировалъ изъ Марсели — и его номеръ, одинъ изъ лучшихъ въ первомъ этаж, ожидалъ его уже двое сутокъ.

Г. Деларивьеръ не чувствовалъ никакого аппетита, какъ почти всегда бываетъ съ сильно разстроеннымъ человкомъ, но Фабрицій уговорилъ таки его състь что нибудь для подкрпленія силъ.

Одному изъ слугъ отеля велли нанять коляску и послать экипажъ за багажемъ на станцію Парижско-Марсельской линіи.

Дядя и племянникъ сли въ коляску, и Фабрицій далъ извощику адресъ пансіона въ Сенъ-Манде.

Ровно въ шесть часовъ, молодой человкъ позвонилъ у той самой двери, предъ которою по утру стоялъ Жоржъ Вернье съ сильно бьющимся сердцемъ.

Привратникъ отворилъ.

Г. Деларивьеръ сказалъ, что желаетъ видть начальницу пансіона.

— Она въ столовой съ воспитанницами, отвчалъ привратникъ. Но обдъ скоро кончится, и если вамъ, господа, угодно войдти….

— Передайте, пожалуйста, мою карточку начальниц пансіона, сказалъ банкиръ.

— Сейчасъ, но прежде я буду имть честь проводить васъ.

Онъ провелъ г. Деларивьера и Фабриція въ пріемную залу въ нижнемъ этаж, гд стояли стулья, круглый столъ, рояль, а стны были увшаны множествомъ картинъ, рисованныхъ сепіею, акварелью и масляными красками въ роскошныхъ рамахъ: все это были труды воспитанницъ.

Г. Деларивьеръ слъ въ кресло съ грустнымъ видомъ, Фабрицій молчалъ, не смя нарушить его печальныхъ думъ.

Они не долго дожидались.

Минутъ черезъ пять вошла начальница пансіона.

У нея была веселая физіономія смтливой особы, умющей отлично вести свои длишки.

— Наша милая Эдмея, сказала мн сегодня по утру, что вы скоро прідете,— проговорила она, подавая руку г. Деларцвьеру.— но такъ какъ уже не рано, то я и не разсчитывала васъ видть сегодня…. Эдмея будетъ очень рада, что можетъ обнять васъ…— Какъ здоровье госпожи Деларивьръ?

— Моя жена не совсмъ здорова…. неожиданная болзнь…— отвчалъ банкиръ съ смущеніемъ.

Это смущеніе не ускользнуло отъ проницательнаго взгляда начальницы пансіона, къ тому же ее поразила перемна, происшедшая въ лиц банкира, но у нея было слишкомъ много такта, чтобы показать, что она что бы ни было замчаетъ.

— Надюсь, болзнь не серьезная? сказала она съ выраженіемъ живаго участія.

— Нтъ, не серьезная…— Госпожа Деларивьеръ не пріхала со мною только потому, что ее очень утомило продолжительное путешествіе… Она очень сожалетъ, что это лишаетъ ее возможности выразить вамъ свою благодарность за ваше попеченіе о нашей дочери.

— Я пошлю сказать Эдме.

— Позвольте прежде высказать вамъ мои намренія относительно ея.

— Вы хотите похитить ее у меня?

— И даже сегодня.

— Я не скоро утшусь въ этой разлук.— Я люблю эту кроткую, милую двушку, которую впрочемъ вс здсь очень любятъ….ноя уже была приготовлена къ тому, что каждую минуту лишусь ея.— Воспитаніе ея окончено и, смю сказать, блистательнымъ образомъ… Слдовательно, не смотря на мою искреннюю печаль, я не могу не одоб рить вашего намренія…— Эдме нужна теперь семейная и свтская жизнь.

— Я буду вамъ очень благодаренъ, если вы пошлете сказать ей, что я здсь.

Начальница пансіона позвонила и отдала какое то приказаніе вошедшей служанк.

— Кром того, я попрошу у васъ позволенія продолжалъ банкиръ,— свести наши счеты за послдній годъ…

— Но къ чему же такъ спшить… мы еще успемъ….

— Прошу васъ.

При такой настоятельной просьб начальница пансіона поклонилась и ушла въ сосднюю комнату написать счетъ.

Г. Деларивьера сильно взволновала мысль, что онъ скоро обниметъ Эдмею, живое изображеніе его дорогой Жанны.

Фабрицій, видвшій Эдмею четыре года тому назадъ, когда она была еще милымъ, граціознымъ ребенкомъ, ожидалъ съ любопытствомъ и ненавистью прихода этой незаконнорожденной, которая, какъ онъ говорилъ себ мысленно, похищала у него третью часть богатства его дяди, тмъ боле, что къ этой части должна была еще вскор прибавиться доля ея матери.

Гувернантка, которой служанка сказала, что начальница пансіона зоветъ Эдмею, сообщила объ этомъ послдней.

Молодая двушка пошла съ трепетомъ, раздумывая о томъ, зачмъ зоветъ ея начальница?

Неужели она узнала, что Эдмея говорила тайкомъ съ Жоржемъ въ Венсенскомъ лсу?

При одной этой мысли молодая двушка вспыхнула, какъ будто на ея совсти лежалъ какой нибудь важный грхъ…

Дрожащею рукою взялась она за ручку двери, ведущей въ залу, думая, что ее ожидаетъ тамъ начальница, но, переступивъ порогъ, вмсто ея строгаго лица увидла своего отца, который стоялъ, протянувъ къ ней руки.

Страхъ ея мгновенно исчезъ. Она радостно вскрикнула и бросилась ему на шею.

— Милый, милый папа! проговорила она, — какъ я рада!.. какъ я счастлива! какъ я люблю тебя! Поцлуй меня еще разъ!

И она осыпала поцлуями щеки отца, который не оставался у нея въ долгу.

— Милочка моя! дорогая моя! голубка моя! какъ ты выросла! какъ, похорошла! говорилъ онъ.

Вдругъ Эдмея опустила руки и, тревожно взглянувъ вокругъ’, вскричала:

— Но отчего же ты пріхалъ одинъ?.. Я хочу видть маму… гд, мама?

XLVI.

Банкиръ сдлалъ надъ собою нечеловческое усиліе удержать слезы, готовыя хлынуть… Онъ смутился и ще зналъ что отвтить.

— Отчего ты не отвчаешь мн? спросила Эдмея, вспомнивъ, что говорилъ докторъ Вернье.— Мама больна?— я уврена въ этомъ.

— Успокойся, дитя мое, проговорилъ банкиръ, — правда, мама твоя была больна, но теперь ей гораздо лучше… она не пріхала со мною потому только, что еще чувствуетъ небольшую слабость, которая удержитъ ее нсколько дней въ Мелюн, гд мы остановились…— Я такъ спшилъ обнять тебя, что не хотлъ и дождаться, пока она совсмъ поправится.

— Такъ мы подемъ къ ней? сказала стремительно молодая двушка.

— Ныншній вечеръ нельзя… слишкомъ поздно.

— Тогда завтра.

Г. Деларивьеръ снова замялся.

Фабрицій поспшилъ помочь ему.

— Да, конечно завтра,— сказалъ онъ.

Эдмея, услыхавъ голосъ незнакомца, на котораго до сихъ порне обратила ни малйшаго вниманія, вздрогнула и обернулась къ нему.

Племянникъ банкира поклонился ей съ улыбкой.

Молодая двушка отвтила на его поклонъ, затмъ устремила на отца взглядъ, который ясно говорилъ:

— Кто этотъ господинъ?

Банкиръ понялъ этотъ безмолвный вопросъ.

— Какъ? сказалъ онъ, неужели Фабрицій такъ измнился въ четыре года, что ты не узнаешь его?

Эдмея покраснла.

— Извините меня, кузенъ,— проговорила она,— четыре года тому я была маленькою двочкою, настоящею школьницею и притомъ же четыре года,— это такъ давно!!! Не сердитесь на меня, что я немного забыла ваше лицо…. Теперь я узнаю васъ….

— Виноваты не вы, а я, кузина, отвчалъ Фабрицій, пожавъ руку, которую подала ему Эдмея, — мн слдовало-бы пріучить васъ видть иногда мою физіономію, и тогда вы не совсмъ-бы забыли ея.

— Такъ вы даете мн слово, что моя мать почти совсмъ поправилась и что я увижу ее завтра?

— Да, кузина.

— Хорошо, я врю вамъ.

Молодая двушка опять вспомнила какъ Жоржъ Вернье уврялъ ее, что мать ея не подвергается никакой опасности и потому не трудно было убдить ее.

— Ты сегодня возьмешь меня съ собою, отецъ? спросила она, обнявъ его шею обими руками.

— Да, моя милочка. Поди-же, приготовь свои вещи, которыя пришлютъ теб сегодня вечеромъ въ Грандъ-Отель, гд я остановился, и простись съ твоими подругами… Мы подождемъ тебя.

— Зачмъ проститься? спросила съ удивленіемъ молодая двушка. Разв ты совсмъ берешь меня изъ пансіона?

— Да, моя голубка.

— И я больше не разстанусь съ вами?

— Надюсь, что такъ.

— Ахъ какое счастье! какъ я рада! Я буду всегда съ гобою и съ мамою! Можно сойти съ ума отъ радости! Я сейчасъ сбгаю въ гардеробную и въ садъ…— Я скоро вернусь.— Я не стану переодваться… черезъ четверть часа я буду готова…

И, осыпавъ отца звонкими поцлуями, Эдмея выбжала изъ залы.

Пансіонерки отобдали и наслаждались въ саду вечернею рекреаціею.

Эдмея подбжала къ Март.

— Что у тебя за радость? спросила послдняя. Ты такъ и сіяешь?

— За мною пріхалъ отецъ! отвчала Эдмея.

— Ты узжаешь сегодня?

— Сейчасъ-же.

— Совсмъ?

— Совсмъ, моя милая.

Марта нахмурила брови.

— Что съ тобою? спросила съ живостью Эдмея, — разв ты не рада моей радости?

— Во первыхъ я вовсе не рада, что лишусь тебя, моего единственнаго друга, а потомъ я думаю о г. Жорж.

Эдмея вздрогнула.

— Что онъ скажетъ, когда узнаетъ, что тебя нтъ уже здсь? Онъ не будетъ знать, гд отыскать тебя… прибавила Марта.

— Узнаетъ,— прервала Эдмея.

— Какъ?

— Г. Жоржъ сказалъ мн, что онъ докторъ въ Мелюн и лечитъ мою мать, которая еще не совсмъ поправилась, а отецъ повезетъ меня завтра въ Мелюнъ: тамъ мн будетъ гораздо свободне, чмъ здсь… я могу говорить не скрываясь съ г. Жоржемъ, и, конечно, мы найдемъ какой нибудь удобный случай признаться моимъ родителямъ, что любимъ другъ друга.

— Это правда… проговорила, вздохнувъ, хорошенькая брюнетка. Ты счастлива, я вполн понимаю это… Но что-же станется со мною безъ тебя? Я непремнно умру здсь со скуки…

— Я буду писать теб длинныя письма… и буду увдомлять тебя обо всемъ. Буду часто навщать тебя, а когда настанутъ каникулы, мы проведемъ ихъ вмст… Это будетъ чудесно!!…

— Эта перспектива немного утшаетъ меня…

— Пойдемъ, помоги мн…

Молодыя двушки пошли въ классныя комнаты, затмъ въ дортуаръ и наконецъ въ блевую, чтобы собрать книги, блье и платья Эдмеи, которыя слдовало отослать вечеромъ въ Грандъ-Отель.

Между тмъ г. Деларивьеръ расплатился съ начальницею пансіона и щедро одарилъ прислугу.

Эдмея возвратилась вмст съ Мартою, которая не хотла разставаться съ нею до послдней минуты и представила ее отцу, какъ самую любимую подругу.

Начальница пансіона сказала нсколько трогательныхъ словъ разстававшейся съ нею воспитанниц.

Раздались поцлуи, сопровождаемые слезами, затмъ Эдмея сла въ карету съ отцемъ и кузеномъ, и дверь пансіона, гд протекло ея безпечное дтство и первые счастливые годы юности, затворилась за нею безъ шума.

Они пріхали въ Грандъ-Отель около девяти часовъ вечера, отобдали въ комнат банкира, и Фабрицій ухалъ, общая завтра поутру осмотрть имніе въ Нейльи и потомъ завтракать съ дядею и кузиною.

Эдмея была въ восторг отъ мысли, что будетъ жить въ прелестномъ дом съ большимъ паркомъ, близъ самаго Парижа.

* * *

Фабрицій жилъ въ улиц Клиши, въ нижнемъ этаж павильона, стоявшаго въ глубин двора и принадлежавшаго къ большому дому.

Онъ возвратился домой сильно уставшимъ и хотлъ тотчасъ-же лечь, чтобы хорошенько выспаться, но его остановилъ на дорог привратникъ.

— Г. Леклеръ,— сказалъ онъ,— шаря въ ящик, на каждомъ отдленіи котораго была означена фамилія какого нибудь жильца, къ вамъ есть письмо.

— Городское, спросилъ машинально Фабрицій.

— Должно быть, судя по тому, что его принесъ сегодня вечеромъ разсыльный одного большаго ресторана на бульвар… забылъ какого.

Фабрицій взглянулъ на адресъ и узналъ почеркъ Рене Жанселина. Затмъ вынулъ изъ кармана ключъ и вошелъ въ нижній этажъ павильона.

Слуга его, Лоранъ, спалъ въ передней, сидя на кресл во вкус шестнадцатаго столтія.

Молодой человкъ разбудилъ его, веллъ зажечь лампу и вошелъ въ спальню, куда вскор явился и Лоранъ съ заспанными глазами.

— Не было-ли кого нибудь сегодня безъ меня? спросилъ Фабрицій.

— Нтъ, сударь.

— А вчера посл того, какъ я ухалъ?

— Никого.

— Хорошо… мн не надо васъ, можете идти.

Лоранъ не заставилъ повторять приказанія и Фабрицій распечаталъ письмо Рене Жанселина, брата Матильды.

Въ немъ было слдующее:

‘Я пишу вамъ отъ Бребана, гд докторъ объяснилъ мн, что вы не можете, но очень важнымъ причинамъ отобдать сегодня со мною какъ мы условились.

‘Но во всякомъ случа доктору и мн необходимо видть васъ сегодня.

‘Мы будемъ дожидать васъ до четверти двнадцатаго въ кабинет номеръ 6.

‘Жму вамъ руку.
‘Рене’.

— Чтобы чортъ ихъ побралъ! пробормоталъ молодой человкъ, взглянувъ на часы.

Они показывали безъ четверти одиннадцать.

XLVII.

Фабрицій надлъ опять шляпу, взялъ перчатки и вышелъ изъ комнаты.

Онъ засталъ въ передней Лорана, запиравшаго на ключъ дверь, выходившую во дворъ.

— Не запирайте, — сказалъ онъ, — я ухожу.

— Но вы только-что вернулись, — вскричалъ слуга.

Фабрицій промолчалъ.

— Прикажете дожидаться васъ или я могу лечь спать? спросилъ.Лоранъ грустнымъ тономъ.

— Ложитесь… отвчалъ Фабрицій.,

— Такъ добрый вечеръ, сударь…— Если вы будете играть въ карты, то по крайней мр постарайтесь выиграть порядочную сумму, потому что на васъ трудно угодить, когда вы въ проигрыш… Вы тогда всегда придираетесь ко мн, что мн кажется очень несправедливымъ…

— Не бойтесь ничего, отвчалъ Фабрицій, невольно улыбнувшись и поспшно вышелъ на улицу.

Мимо халъ порожній купэ.

Онъ слъ въ него и мене чмъ черезъ четверть часа подъхалъ къ ресторану Бребана, обдумавъ въ продолженіи пути все случившееся со вчерашняго дня.

Онъ прошелъ въ 6 номеръ и засталъ тамъ своихъ компаньоновъ которые сидли, облокотясь локтями на столъ, и курили. Предъ ними стояла бутылка замороженнаго шампанскаго въ холодильник изъ накладнаго серебра, чашки съ кофе, бутылки съ ликерами и ящики съ сигарами

Лица ихъ выражали то блаженное ощущеніе довольства, которое слдуетъ за сытнымъ и лакомымъ обдомъ.

— Браво! вскричалъ братъ Матильды, — теперь нтъ еще пяти минутъ двнадцатаго! Вы аккуратны, какъ судебный приставъ! А мы немножко побаивались, чтобы ваше новое занятіе гида иностранца въ Париж не помшало вамъ явиться на мой призывъ.

— Ваше письмо не допускало отлагательствъ, отвчалъ Фабрицій.— Я пришелъ, но проклиная васъ, потому что страшно усталъ и мн смертельно хочется спать… Я только что собирался лечь.

И онъ бросился на классическій диванъ, играющій важную роль въ особыхъ комнатахъ.

— Обдали-ли вы? спросилъ Риттнеръ..

— Обдалъ.

— Хотите ужинать?

— Нтъ! Поговоримъ поскоре, такъ какъ вроятно есть о чемъ переговорить,— скажу вамъ откровенно, что мн сильно хочется поскоре улизнуть отъ васъ.

— Но мн кажется, отвчалъ Рене Жанселинъ, что у васъ должно быть кое что поразсказать намъ, затмъ-то и призвали васъ, не теряя времени.

Лицо Фабриція стало пасмурно.

— Чортъ возьми!— проговорилъ онъ,— вы прекрасно сдлали бы, еслибы дали мн выспаться… Мои новости не слишкомъ отрадны…

— Какъ такъ?— спросилъ докторъ Риттнеръ. Вдь когда выбыли у меня въ Отейл и говорили о причинахъ помшательства вашей тетушки съ лвой руки, то разсказывали о казни. Разв, можетъ быть, вы умолчали о какихъ нибудь непріятныхъ подробностяхъ?

— Относительно казни нтъ.— Все произошло такъ, какъ я разсказалъ вамъ. Опасность не тамъ.

Рене Жанселинъ поблднлъ.

— Разв есть опасность?… спросилъ онъ.

— Я боюсь, что такъ, или лучше сказать, я увренъ въ этомъ.

— Но какая-же опасность? Объясните!!— проговорилъ Риттнеръ съ безпокойствомъ.

— Прежде всего, налейте мн стаканъ замороженнаго шампанскаго… Мн кажется, у меня лихорадка, горю точно въ огн.

Рене поставилъ передъ Фабриціемъ бокалъ.

Францъ Риттнеръ наполнилъ его шампанскимъ, и молодой человкъ выпилъ съ жадностью.

— Теперь, говорите скоре, сказалъ докторъ. Если есть опасность, то какая? И отъ кого надо ожидать ея?

— Опасность въ Мелюн и угрожаетъ со стороны одного матроса, находящагося въ работникахъ у одной старухи, по прозванію ‘вдова Галетъ’, она отпускаетъ на прокатъ лодки.

— Мы требуемъ ршенія загадки.

— Вотъ оно:— этотъ матросъ во время… несчастнаго происшествія жилъ на другомъ берегу Сены, почти какъ разъ противъ самого того мста, гд я сдлалъ то… что долженъ былъ сдлать для нашего общаго спасенія.

— Онъ васъ видлъ? спросилъ съ живостью Рене.

— Нтъ.

— Но подозрваетъ васъ?

— И то нтъ.

— Такъ гд-же опасность?

— Подождите! Этотъ матросъ пьянчуга, родъ животнаго, напалъ случайно на слдъ… Вчера, когда мы катались на лодк, онъ разсказалъ о своихъ предположеньяхъ и догадкахъ на счетъ этого, и утверждалъ, что осужденный невиненъ или по крайней мр былъ слпымъ, безсознательнымъ орудіемъ…— Меня пробирала дрожь, когда я слушалъ его, и мн надо было порядочную дозу мужества не выдать себя…

— Что же открылъ этотъ матросъ?

— Слды сапоговъ съ каблуками изящной работы, — моихъ, которые отпечатались на снгу, подмерзшемъ на дн лодки, порученной его присмотру, я не хотлъ идти по мосту и перехалъ на ней, чтобы поскоре добраться до мста.

— Эти слды ничего не доказываютъ противъ васъ, тмъ боле, что когда снгъ растаялъ, они исчезли…— Сообщилъ этотъ матросъ о нихъ и о своихъ комментаріяхъ судебному слдователю?

— Нтъ, не пикнулъ…— Онъ боится правосудія какъ огня, и полиція внушаетъ ему непреодолимый ужасъ…

— Вотъ-что! отчего-же такъ?

— Неизвстно отчего, но это легко узнать, и я узнаю.

— Если нтъ ничего другаго, кром этой исторіи про сапоги съ каблуками, сказалъ докторъ, то, я думаю, вы тревожитесь напрасно и можете спать спокойно.

— Къ несчастію, есть и другое, отвчалъ Фабрицій глухимъ голосомъ.

— Что еще?

— Матросъ далъ намъ понять, что, кром догадокъ, у него есть нчто важное въ род вещественной улики, доказывающей существованіе сообщника.

— Ахъ, чортъ возьми!

— Я старался добиться, чтобы онъ все высказалъ, но онъ подумалъ, что я смюсь надъ нимъ или, можетъ быть, смекнулъ, что и безъ того уже довольно проболтался… Какъ-бы то ни было, но съ этой минуты онъ сталъ отвчать мн уклончиво, такъ что я ничего не могъ допытаться больше.

— Словомъ, онъ отказался объясниться на счетъ этого ‘нчто важнаго’?

— Отказался…— Какъ я его искусно ни допрашивалъ,— онъ ничего не говорилъ, и это-то упорство въ особенности заставляетъ меня предполагать, что у него дйствительно есть какое нибудь важное доказательство.

— Но его первоначальный разсказъ и внезапное молчаніе могли надоумить васъ, что это за тайна, которую онъ скрываетъ?… сказалъ Рене Жанселинъ.

— Я не могъ догадаться, какъ ни ломалъ голову.

Риттнеръ, посл нсколькихъ минутъ глубокаго размышленія, сказалъ:

— Будемъ дйствовать по способу американскаго романиста Поэ и французскаго романиста Габоріо, то есть посредствомъ индуктивнаго метода.— Матросъ видлъ отпечатокъ вашихъ слдовъ въ своей лодк?…

— Да — Вы перехали обратно на той-же лодк и къ тому-же мсту, гд взяли ее?

— Конечно.— Я привязалъ ее не морскимъ узломъ и матросъ уже по одному этому обстоятельству догадался, что ночью ее отвязывали

— Чортъ возьми! Вы сказали, что этотъ молодчикъ въ род животнаго, а мн такъ кажется, что онъ продувной малый!

— Онъ грубъ какъ животное… но вовсе не глупъ.

— Не уронили-ли вы нечаянно въ лодку, продолжалъ Риттнеръ какой нибудь, принадлежащей вамъ вещи?

— При мн ничего не было.?

— Подумайте хорошенько. Вы слдили за судопроизводствомъ и видли улики.— Вс-ли он были на лицо?

Фабрицій задумался.

— Вс, отвчалъ онъ черезъ минуту. Я увренъ въ этомъ. Министерство юстиціи предъявило только три улики: бумажникъ, банковый билетъ, оставшійся у Пьерра, и револьверъ.

— И ни президентъ суда, ни прокуроръ, ни присяжные не сдлали никакого замчанія относительно этихъ трехъ вещей? продолжалъ докторъ умалишенныхъ.

Фабрицій вдругъ поблднлъ, какъ мертвецъ.

— Да!… проговорилъ онъ съ ужасомъ: было сдлано одно замчаніе… теперь я припомнилъ…

Францъ Риттнеръ и Рене еле переводили духъ: до такой степени подйствовалъ на нихъ ужасъ ихъ сообщника.

— Говорите, да говорите-же! произнесъ наконецъ докторъ нетвердымъ голосомъ.

XLVIII.

— На приклад револьвера, изъ котораго я стрлялъ, отвчалъ Фабрицій, — былъ небольшой серебряный гербъ съ заглавными буквами моего имени и фамиліи: Ф. и Л.— Когда нашли револьверъ подъ снгомъ, герба этого не было, прокуроръ Республики замтилъ это.— Я былъ въ восторг, что гербъ исчезъ, такъ какъ сдлалъ неслыханную, невообразимую неосторожность, забывъ уничтожить заглавныя буквы, которыя могли навести на мой слдъ.

— Матросъ нашелъ гербъ на дн лодки! воскликнулъ Рене… Вотъ о какомъ таинственномъ признак говорилъ онъ вамъ.

— Это наврное такъ…— подтвердилъ Риттнеръ.

— Въ такомъ случа,— проговорилъ Фабрицій уныло, я пропащій человкъ!… я на пути къ эшафоту.

Докторъ пожалъ плечами.

— Это непріятно, — сказалъ онъ, вы поступили какъ любая изъ моихъ неизлечимыхъ пансіонерокъ, но вы напрасно думаете, что это погубитъ васъ!… Разсмотрите все хладнокровно.— Опасность была велика только въ продолженіи судопроизводства… Въ настоящее-же время она значительно уменьшилась…

— Отчего? спросилъ Фабрицій.

Братъ Матильды сдлалъ тотъ-же вопросъ.

— Оттого, что нашли человка, совершившаго преступленіе, и казнили его… отвчалъ Францъ.— Онъ не существуетъ, правосудіе удовлетворено — и все кончено!…

— Но дло могутъ начать снова, проговорилъ Фабрицій.

— Какъ такъ?

— Если матросъ разскажетъ кому нибудь то-же самое, что разсказалъ мн, и это дойдетъ до судей,— они могутъ начать съизнова.

— Они не захотятъ сознаться въ своей ошибк, — сказалъ Рене

Жанселинъ. Опасность не здсь…— Вотъ, если у Пьерра есть родные, и если они узнаютъ о случившемся и о томъ, что говорилъ вамъ матросъ, то они въ прав потребовать, ради возстановленія честнаго имени казненнаго, чтобъ снова произвели слдствіе, такъ какъ заявятъ о новыхъ фактахъ. Но это очень невроятно и нечего опасаться… Впрочемъ, надо удостовриться, дйствительно-ли матросъ нашелъ въ лодк гербъ.

— Я удостоврюсь, не теряя времени отвчалъ Фабрицій, и Бордепла будетъ очень хитеръ, если не выдастъ своей тайны.

Францъ Риттнеръ выслушалъ Рене Жанселина, не прерывая.

Онъ сидлъ задумавшись, опустивъ голову на об руки и сдвинувъ брови.

— О чемъ вы думаете? спросилъ Фабрицій.

Докторъ поднялъ голову и обернулся къ Рене.

— Вы сказали, что, по французскимъ законамъ, родственники казненнаго, заявивъ о новыхъ фактахъ, могутъ потребовать, чтобы снова произвели слдствіе, не такъ-ли?

— Могутъ. Но что за дло до этого, если можно держать пари сто противъ одного, что такихъ родственниковъ не существуетъ.

— Почему вы знаете?

— Разв вы, докторъ, производили сами розыски и узнали то, чего не знаютъ судьи?

— Я не производилъ никакихъ розысковъ и не знаю ничего положительнаго, но мн вдругъ пришла мысль.

— Относительно родственниковъ незнакомца?..

— Да.

— Вы полагаете, что они существуютъ?…

— Можетъ быть…

— Объяснитесь…

— Не теперь только…— Прежде всего, я хочу разсять мои сомннія.

— Скажите только одно слово…— Если ваши предположенья основательны, то угрожаетъ ли опасность мн и Фабрицію?

— Да и ужасная, но случай отдалъ въ мою зависимость особу, отъ которой можетъ произойти эта опасность.

— О комъ вы говорите? вскричалъ Фабрицій.

— Не разспрашивайте меня, и совтую вамъ пока наблюдать за матросомъ.

— О будьте спокойны!

— Теперь о другомъ!— сказалъ Францъ, перемнивъ тонъ и наливая въ бокалы шампанское.— Я предлагаю выпить за здоровье Фабриція, будущаго милліонера!

— Какъ милліонера? спросилъ молодой человкъ.

— А какъ же, чортъ возьми! сказалъ Рене. Кажется, ваше путешествіе въ Мелюнъ будетъ для васъ источникомъ счастья… Вы теперь Веніаминъ дядюшки, страшнаго богача, который прежде не хотлъ слышать о васъ.

— Дядя дйствительно сблизился со мною, благодаря обстоятельствамъ, отвчалъ Фабрицій, но онъ не развязываетъ изъ-за этого своего кошелька.

— Да полноте, Фабрицій, сказалъ докторъ умалишенныхъ, не считайте насъ за простачковъ, вдь это обидно для насъ. Вы имете огромное вліяніе на нью-іоркскаго банкира, съ чмъ искренно поздравляю васъ, и вы слишкомъ ловки для того, чтобы не заставить его расплатиться за слезы сочувствія и за мудрые совты, которые расточаете ему… Признайтесь же, какъ добрый малый, что онъ поручаетъ вамъ ключи отъ своей кассы и открываетъ вамъ безграничный кредитъ на свою контору.

— Ахъ! друзья мои, хорошо, кабы такъ было! отвчалъ Фабрицій съ легкимъ вздохомъ. Къ несчастью, вы сильно ошибаетесь! Дядя мой добрый человкъ, но въ высшей степени эгоистъ.— Онъ разсчитываетъ вертть мною какъ пшкою… Я для него не боле какъ въ род управляющаго, секретаря и совтника….

— Такъ посовтуйте ему написать завщаніе въ вашу пользу,— проговорилъ, смясь Рене.— Это будетъ отличное дло для насъ, такъ какъ мы поклялись честно длить все поровну, а между людьми нашего сорта клятва все равно что подпись, иногда даже лучше того..

Фабрицій грустно покачалъ головою.

— Я не совтую вамъ платить слишкомъ дорого за то, что достанется мн изъ этого наслдства! сказалъ онъ.

— Ба, покрайней мр два или три милліона.

— Три милліона! возразилъ молодой человкъ, но все состояніе моего дяди немногимъ превосходитъ эту цифру.

— Такъ чтожъ? вы можете быть наслдникомъ всего имущества.

— Вы забываете, что у г. Деларивьера есть любовница и незазаконнорожденная дочь, онъ хочетъ жениться на матери, чтобы узаконить двочку.

— Но мать сумасшедшая, отвчалъ докторъ съ отвратительнымъ смхомъ.

— Она можетъ поправиться.

— Да, если я буду согласенъ на это, отвчалъ Риттнеръ, продол’ жая смяться,— а я не соглашусь на это съ моего вдома.

— Дядя можетъ взять отъ васъ Жанну и отдать въ другую лечебницу.

— Пусть попробуетъ!..

— А что же?

— А то, что вашъ личный интересъ требуетъ, чтобы вы предупредили меня, когда старикъ вздумаетъ это,— и онъ прідетъ слишкомъ поздно.

Это было сказано такимъ сухимъ, зловщимъ тономъ, который былъ способенъ оледенить кровь даже у самыхъ отчаянныхъ злодевъ.

Докторъ и Фабрицій нсколько мгновеній смотрли молча другъ на друга. Затмъ докторъ сказалъ:

— Поврьте мн, милый другъ, что наслдство не ускользнетъ отъ васъ.

— Но если не будетъ матери, то все-таки останется дочь, проговорилъ Фабрицій.

— Ея права ограниченны.

— Дядя иметъ полное право выдать ее замужъ и отдать ей все свое состояніе….

— Это дйствительно возможно, и было бы очень непріятно, но мы подумаемъ объ этомъ…

— Я не врю, сказалъ Фабрицій:— успхъ кажется мн сомнительнымъ…

— А я считаю его врнымъ… возразилъ докторъ. Вы будете наслдникомъ… хотя бы и противъ вашей воли.— Я беру это на себя!..

— Берегитесь!

— Скажите пожалуйста, чего?

— Я угадываю ваши планы…. Они очень опасны.

— Будьте спокойны. Я человкъ практичный и не позабуду, какъ вы, уничтожить гербъ на револьвер, который хочу употребить въ дло! Наблюдайте за матросомъ, мой милый Фабрицій, да повнимательне! Вотъ мое послднее слово… Затмъ, такъ какъ вамъ смертельно хочется спать, то мы не хотимъ доле удерживать васъ…. Послдній бокалъ шампанскаго и — прощайте…

Фабрицій всталъ.

— Прощайте,— проговорилъ онъ, выпивъ бокалъ и закуривъ сигару. Завтра, докторъ, посл полудня, я побываю въ Отейл.

— Буду ждать.

— Что же касается до васъ, Рене, то до скораго свиданья.

— До свиданья, милый другъ…— Если увидите Матильду, то поцлуйте за меня.

Фабрицій пожалъ руку своимъ компаньонамъ боле дружески повидимому, чмъ въ дйствительности, и вышелъ.

— Этотъ молодецъ хочетъ заставить насъ работать для него какъ можно больше, и дать намъ какъ можно меньше!… сказалъ Рене Жаселинъ, проводивъ его глазами. Согласны вы съ этимъ, докторъ?

— Совершенно, я вижу его карты. Этотъ молокососъ что-то скрываетъ отъ насъ и мечтаетъ эксплуатировать насъ, но онъ жестоко ошибется.

— А если Фабрицій, въ надежд получить наслдство, которое громадно, что онъ ни говори тамъ, захочетъ расторгнуть ассоціацію и нарушить данныя обязательства? спросилъ Рене.

— Этого ему не удастся! Ему невозможно отдлиться отъ насъ по мимо нашей воли. Онъ ужь въ нашихъ рукахъ изъ-за Мелюнскаго дла, а теперь опять попался мн въ руки по случаю сумасшедшей, которую имлъ счастливую мысль привести ко мн…— Если я погрожу нашему дорогому Фабрицію, тмъ, что вылечу ее и возвращу дяд, то онъ согласится на все. Мы вытащимъ ему изъ огня милліоны, но получимъ за то нашу долю… съ лихвою….

Францъ позвонилъ.

— Счетъ, сказалъ онъ слуг,— да узнайте, пріхала ли моя карета.. Спросите карету доктора Риттнера.

Небольшой черный купэ доктора умалишенныхъ, не блестящій но содержимый въ отличномъ порядк и запряженный прекрасными лошадьми, стоялъ у дверей ресторана.

Риттнеръ заплатилъ по счету и довезъ Рене до его квартиры въ улиц Тебу. Затмъ отправился дальше въ Отейль.

Тмъ временемъ Фабрицій халъ въ фіакр въ улицу Клиши погруженный въ размышленія.

— Я у нихъ въ рукахъ! раздумывалъ онъ, и начинаю думать, что они эксплуатируютъ меня. Въ Мелюн я рисковалъ для общей пользы моею головою, а они рисковали только попасть на галеры!— Теперь же они хотятъ запустить лапу въ дядино наслдство, настоящей цифры котораго, къ счастью, не знаютъ… Какъ бы обойтись безъ Риттнера или скоре, какъ-бы воспользоваться имъ и Рене? Какимъ образомъ заставить ихъ работать для меня, эксплуатируя ихъ въ мою очередь?… Но утро вечера мудрене…— Увидимъ завтра, что длать.

XLIX.

Фабрицій былъ такъ утомленъ, что не смотря вс тревожившія его мысли, проспалъ до восьми часовъ.

Онъ всталъ совершенно бодрый, если не духомъ, то тломъ, и позвонилъ.

Лоранъ былъ уже на ногахъ. Онъ сильно удивился, услышавъ этотъ рзкій звонокъ, такъ какъ господинъ его, который ложился очень поздно, вставалъ обыкновенно не раньше одиннадцати или двнадцати часовъ.

— Врно баринъ болнъ, подумалъ онъ съ безпокойствомъ, и постучалъ въ дверь спальни.

— Войдите, вскричалъ Фабрицій звонкимъ голосомъ.

Лоранъ вошелъ и совершенно успокоился, увидвъ своего господина здоровешенькимъ.

— Вы уже проснулись, сударь? Вамъ надо меня? проговорилъ онъ.

— Да… откройте занавси и приготовьте мн одться… мн надо идти со двора…

— Въ половин девятаго! проговорилъ Лоранъ съ такимъ забавнымъ изумленіемъ, что Фабрицій невольно засмялся.

— Съ сегодняшняго дня, отвчалъ онъ, я буду вставать всегда въ восемь часовъ…

— Даже если вернетесь домой подъ утро?

— Я не буду больше возвращаться домой такъ поздно. Мое поположеніе измнится и образъ жизни также…— Я намренъ жить въ деревн.

— Въ деревн! повторилъ Лоранъ.— Но вдь вы не могли обойтись безъ бульвара!!

— А теперь буду обходиться безъ него…

— И безъ парижской жизни, безъ общества, безъ театровъ, безъ оперы, безъ кокотокъ?…

— Какъ нельзя лучше, отвчалъ Фабрицій. Но если уединенная жизнь, какую я хочу вести не нравиться вамъ, то вы можете оставить меня…

— Оставить васъ! никогда! Я уже шесть лтъ служу вамъ, мн у васъ хорошо и я останусь.— Я поду за вами всюду…

— Какъ хотите…. притомъ же вдь мы переселимся недалеко…

— Я поду съ вами, сударь, хоть на край свта.

Фабрицій, продолжая бесдовать съ Лораномъ, вымылся и одлся. Затмъ приказалъ Лорану нанять карету.

Пока слуга ходилъ, онъ прислъ къ небольшой конторк, взялъ, листъ почтовой бумаги и написалъ слдующее:

‘Парижъ 20 апрля.

‘Мой милый Леонъ,

‘Завтра, ровно въ половин третьяго, я заду за вами въ министерство.— Мы позавтракаемъ вмст.

‘Вашъ,
‘Фабрицій Леклеръ’.

Онъ запечаталъ эту лаконическую записку и надписалъ адресъ:

‘Господину Леону Арди.
Лейтенанту морской службы’.
Въ Морское министерство’.

— Карета готова, сударь…. сказалъ Лоранъ, отворивъ дверь.

— Я ду…— Снесите тотчасъ это письмо по адресу.

— Слушаю, сударь.— А отвта прикажите ждать?…

— Нтъ.

— Вы будете домой къ завтраку?

— Нтъ.

— А къ обду?

— Тоже нтъ…— Вы можете располагать какъ хотите ныншнимъ днемъ.

— Благодарю, сударь.

Фабрицій вышелъ, слъ въ карету и сказалъ извощику:

— Въ Нейли, въ улицу Лоншанъ.

* * *

Г. Деларивьеръ спалъ очень дурно въ своемъ роскошномъ помщеніи въ Грандъ-Отел.

Его тревожили мрачныя, зловщія сновиднія, усявшія шипами его изголовье. Онъ уснулъ спокойно только подъ утро.

Эдмея также плохо провела первую ночь въ Париж, но по другимъ причинамъ.

Постоянное движеніе и безпрерывный шумъ въ громадномъ каравансера бульвара Капуциновъ, смнившіе глубокую ночную тишину пансіона, почти не дали ей сомкнуть глазъ.

Въ продолженіи длинныхъ безсонныхъ часовъ передъ нею прошелъ цлый рядъ образовъ, вызванныхъ ея юнымъ воображеніемъ.

Между ними часто мелькалъ образъ Жоржа Вернье, котораго она надялась увидть на слдующій день въ небольшой гостинниц провинціальнаго города, около ея матери.

Но зачмъ мать ея была въ Мелюн?— этотъ вопросъ безпрестанно приходилъ ей въ голову и безпокоилъ ее…

Она хотла бы поврить тому, что сказалъ ей отецъ, но какой-то внутренній голосъ говоритъ ей, что это неправда, и отъ нея что-то сказываютъ….

Ей казалось невозможнымъ, немыслимымъ, невроятнымъ, чтобы отецъ былъ съ нею вд, Париж, тогда какъ больная мать была въ Мелюн…. Почти вся ночь прошла въ этихъ тревожныхъ думахъ.

Эдмея, привыкшая съ дтства вставать на разсвт, по звону пансіонскаго колокола, встала раньше восьми часовъ.

Она причесала свои прекрасные, свтлорусые волосы, разсыпавшіеся блднозолотистымъ покрываломъ, по ея двственнымъ плечамъ, открыла чемоданъ, привезенный наканун вечеромъ пансіонскимъ привратникомъ, и, надвъ самое лучшее праздничное платье, постучалась въ дверь сосдней комнаты.

— Папа,— сказала она,— это я…— можно войти?

— Конечно, милочка, отвтилъ банкиръ.— Войди!

Г. Деларивьеръ, сидя подл своей постели, приводилъ въ порядокъ различныя дловыя бумаги, вынутыя изъ небольшаго чемодана..

Услышавъ голосъ Эдмеи, онъ всталъ.

Молодая двушка кинулась ему на шею.

— Здравствуй, дорогой папа! проговорила она, хорошо ли ты спалъ?

— Нтъ, плохо, голубка… а ты?

— Также очень худо…

— Отчего?

— Мн не давалъ спать шумъ въ отел. Мн казалось, что я въ огромномъ уль, гд постоянно жужжатъ пчелы…

— Мы недолго останемся здсь, отвчалъ банкиръ.— Фабрицій, какъ ты знаешь, похалъ сегодня утромъ искать намъ комфортабельное помщеніе и я увренъ что онъ найдетъ… Не надо ли теб чего нибудь, милочка?

— Нтъ, папа…

— Вдь ты знаешь, моя радость, что можешь распоряжаться здсь какъ теб угодно. Теб стоитъ только пожать пальцемъ вотъ эту пуговку электрическаго звонка, — сейчасъ явиться слуга и поспшитъ исполнить твое приказаніе.

— Но я ничего не хочу, папа.

— А я думалъ-было, что въ панісон завтракаютъ въ первый разъ почти тотчасъ же, какъ встаютъ?

— Да, папа, но сегодня я не голодна противъ обыкновенія.— Я подожду до завтрака…— Кузенъ Фабрицій сказалъ, если я неошибаюсь, что будетъ завтракать съ нами.

— Да, и разскажетъ намъ о своихъ поискахъ.

Отецъ и дочь молчали въ теченіи нсколькихъ минутъ. Эдме очень хотлось сдлать одинъ вопросъ, но кроткая двушка не знаетъ какъ приступить къ нему и колеблется.

Наконецъ она собралась съ духомъ.

— Куда мы подемъ, папа, посл завтрака? спросила она робко.

Г. Деларивьеръ вздрогнулъ.

Онъ угадалъ куда она цлила.

— Мы подемъ, — въ разныя, мста, милочка… у меня есть очень спшныя дла… Мы задемъ также къ одной знакомой шве. Над’ замнить твои пансіонскія платьица боле наряднымъ…— Теб надо сдлать полное приданое…— Вдь это доставить теб удовольствіе, не такъ ли?

— Да, папа, только не къ чему торопиться…

— Я не согласенъ съ этимъ…— Ты станешь еще миле въ изящномъ наряд, и это будетъ очень пріятно для моего родительскаго тщеславія…

Эдмея подумала-съ минуту, затмъ вооружилась мужествомъ, и проговорила.

— Ты говорилъ вчера, что мы подемъ въ Мелюнъ, въ которомъ часу?

Г. Деларивьеръ почувствовалъ, что на лбу у него выступилъ холодный потъ.

— Разв я сказалъ, что сегодня? спросилъ онъ.

— Да, папа, положительно… или по крайней мр кузенъ сказалъ это при теб, и ты не противорчилъ..

— Такъ я забылъ про важныя дла, о которыхъ сейчасъ говорилъ теб.

Эдмея взглянула на отца съ удивленіемъ.

Разв существовали въ мір такія важныя дла, которыя могли, бы помшать прежде всего видть ей больную мать?

— Если теб, папа, никакъ ужъ нельзя хать сегодня въ Мелюнъ, сказала она, такъ отпусти меня туда съ кузеномъ Фабриціемъ… Онъ вроятно охотно подетъ со мною…

L.

Банкиръ, пойманный въ расплохъ, молчалъ.

— Подумай, папа, о томъ, — сказала Эдмея, обнявъ его за шею, что мама еще слаба… Она иметъ надобность въ насъ… Вдь ей скучно безъ тебя и безъ меня также… Вотъ уже цлые два года, какъ она не видала меня! Я воображаю, какъ она нетерпливо ждетъ насъ! Мы подемъ сегодня, вдь ты общаешь?

— Но сегодня почти невозможно, голубка…— возразилъ г. Деларивьеръ.

— Все возможно, что только непремнно захочешь, сказала Эдмея,— мы демъ не такъ ли?

Она опять обняла отца за шею, осыпая ласками, противъ которыхъ мудрено было устоять.

Г. Деларивьеръ не зналъ на что ршиться. Онъ былъ въ странномъ затрудненіи. Онъ не смлъ открыть ужасной истины и не могъ найти достаточно правдоподобнаго предлога, чтобы объяснить свой отказъ. Онъ чувствовалъ, что помимо своей воли откроетъ дочери страшную тайну.

— Отчего ты молчишь, папа? проговорила Эдмея голосомъ полнымъ слезъ.— Разв ты не понимаешь, что я не могу быть счастлива, не обнявъ сперва мамы?

Еще разъ прошу тебя, если ты не можешь сегодня ухать изъ Парижа, позволь Фабрицію проводить меня въ Мелюнъ.

— Ты удешь безъ меня, одна — съ Фабриціемъ,— пробормоталъ банкиръ, едва сознавая, что говоритъ,— но вдь это будетъ неприлично.

— Неприлично!— повторила молодая двушка.— Отчего?— Вдь Фабрицій сынъ твоей сестры… онъ кузенъ мн… почти братъ… Онъ оставить меня въ Мелюн у мамы, а самъ тотчасъ прідетъ обратно къ теб… Ничего не можетъ быть приличне, увряю тебя…— Скажи скоре, что согласенъ…

— Я не могу, нтъ, не могу! вскричалъ банкиръ какъ въ помшательств, и долго сдерживаемыя слезы невольно полились изъ его глазъ.

Эдмея смотрла на него блдная отъ ужаса. Въ ум ея мелькнула страшная мысль.

— О! ты плачешь, — проговорила она надорваннымъ голосомъ,— о чемъ? Я хочу знать правду!— Ты что-то скрываешь отъ меня!.. Скажи, что такое? Если не скажешь, я могу все предполагать…— Съ мамой случилось что нибудь худое!..

Банкиръ, продолжая рыдать, отрицательно мотнулъ головою.

— Можетъ быть мама умерла!.. заговорила опятьЭдмея, сложивъ руки.

Г. Деларивьеръ поблднлъ какъ полотно и дрожалъ всмъ тломъ.

— Умерла? повторилъ онъ,— какая ужасная мысль! О! нтъ… нтъ не думай этого!..

— Я не могу не думать. Если же это неправда, то отвчай мн.

— Не спрашивай меня, умоляю тебя!

— Я буду спрашивать, пока ты не скажешь мн правды!… Я говорю теб, что хочу все знать!— Что такое случилось? Что за препятствіе, которое мшаетъ мн видть маму?.. Неизвстность терзаетъ меня! Я не могу больше такъ мучиться! Ты говоришь, что мама въ Мелюн…— Мое мсто подл нея…— Ты не хочешь отвезти меня къ ней…— такъ я поду одна и не завтра, а сегодня же, не вечеромъ, а сію же минуту! Я узжаю!

И молодая двушка, которая была энергичне, чмъ можно было предположить по ея тихому и кроткому характеру, пошла къ двери.

Банкиръ побжалъ за нею и, обнявъ ее руками, проговорилъ:

— Эдмея… дорогая моя, голубушка моя, останься со мною, умоляю тебя, такъ надо…

— Такъ скажи же мн, гд моя мать, что съ нею? сказала Эдмея голосомъ надрывающимся отъ рыданій.— Если она жива, свези меня къ ней… если же умерла, покажите мн ея могилу, если я не могу поцловать ее, то по крайней мр стану плакать о ней!.. Твое молчаніе убиваетъ меня!— Мама умерла?.. Говори!.. Я хочу знать!.. хочу!… Отецъ! я умоляю тебя въ свою очередь… умоляю на колняхъ!…

Эдмея въ самомъ дл упала на колни и, судорожно рыдая, протянула къ отцу сложенныя руки.

Банкиръ выносилъ ужасную душевную пытку, онъ задыхался, но не смлъ сказать ей истины.

— Отецъ! проговорила Эдмея, ломая въ отчаяніи руки, отвчай мн… прошу тебя, отвчай или я сойду съ ума!… Слышишь, я сойду съ ума!

Г. Деларивьеръ при этихъ страшныхъ словахъ, произнесенныхъ дочерью, схватился обими руками за сердце и пошатнулся.

— Замолчи, проговорилъ онъ слабющимъ голосомъ,— замолчи… изъ состраданія ко мн… или я умру….

По лицу его видно было, что онъ готовъ лишиться чувствъ.

Эдмея вскочила, поддержала его и довела до стула, на который онъ рухнулся какъ масса.

Молодая двушка опять встала на колни подл него и, взявъ его холодную руку, покрыла ее слезами и поцлуями.

— Ахъ, бдный ты, папа! сказала она… какой страшный ударъ обрушился на насъ, если ты, такой мужественный и энергичный, упалъ духомъ….

— У меня нтъ больше ни силы, ни энергіи, проговорилъ онъ такъ тихо, что Эдмея, которая стояла, наклонясь надъ нимъ, едва разслышала эти слова.— Есть несчастья, продолжалъ банкиръ, которыя могутъ превратить самаго энергичнаго человка въ слабаго и нершительнаго, какъ ребенокъ.— У меня такое горе!— Ты хочешь знать…— Изволь, я скажу теб…— Но постарайся быть мужественною, потому что на насъ обрушилось страшное несчастіе…

Мама умерла!— умерла! проговорила Эдмея… Я это чувствовала — Клянусь теб,— нтъ!

— Но гд же она?

— Въ лечебниц…

— И очень больна?…

— Да, очень, но не такъ, какъ ты думаешь… Она больна душою, а не тломъ…

— Я не вполн понимаю, но у меня стало но легче на сердц…— Слава Богу, мама жива…

— Да, она жива, но лишилась разсудка.

Эдмея вскрикнула и закрыла руками глаза, какъ бы желая спастись отъ страшнаго виднія, вызваннаго въ ея воображеніи словами отца.

— Лишилась разсудка!.. повторила она.— Сумасшедшая! о Боже!— Бдная, бдная мама!…

Нсколько минутъ она горько рыдала.

— Такъ вотъ отчего старались вы удалить меня отъ нее!… проговорила она наконецъ. Вотъ отчего не хотли везти меня въ Мелюнъ!..

— Она уже не въ Мелюн… сказалъ банкиръ.

— Такъ гд же?

— Вблизи Парижа, въ Отейл…

— Чрезъ сколько времени можно дохать до Отейля?

— Меньше чмъ черезъ часъ…

— Такъ мы подемъ туда сейчасъ, милый мой папа, не правда ли?… Кабы ты зналъ, какъ мн хочется поскоре обнять мою дорогую маму, теперь, когда мн все извстно!! Можетъ быть мои поцлуи совершатъ чудо… и возвратятъ ей разсудокъ.

— Ахъ, еслибы Господь допустилъ это!!— проговорилъ банкиръ.

— Но зачмъ же ты такъ упорно скрывалъ отъ меня истину? сказала Эдмея…— Разв я не дочь твоя? Разв я не должна длить съ тобою горя?

— Я хотлъ подготовить тебя къ этой ужасной всти… Я трепеталъ при мысли о твоемъ отчаяніи…

— Бдный отецъ!— проговорила Эдмея, цлуя банкира въ его сдую голову, какъ ты долженъ былъ страдать! Прости меня за мои разспросы, отъ которыхъ сердце твое обливалось кровью.

Г. Деларивьеръ вмсто отвта прижалъ Эдмею къ груди, и нсколько секундъ отецъ и дочь плакали вмст.

Въ эту минуту кто-то тихо постучался въ дверь. Эдмея подняла голову

— Папа, слышишь? сказала она.

— Да, милочка… это вроятно Фабрицій… впусти его…

Молодая двушка подбжала къ двери и отворила:

Это былъ въ самомъ дл Фабрицій. При вид Эдмеи блдной, съ заплаканными глазами и г. Деларивьера, убитаго духомъ, — молодой человкъ понялъ все, что произошло.

— Ахъ, дядюшка, что вы сдлали!— проговорилъ онъ съ искусно заученнымъ выраженіемъ печали и безпокойства.

— Я былъ слабъ… отвчалъ банкиръ, но кто же на моемъ мст былъ бы сильне меня?.. Эдмея догадывалась, что случилось несчастіе… Она думала, что мать ея умерла… Она умоляла… плакала… Я и сказалъ…

Фабрицій взялъ Эдмею за руки и сжалъ ихъ въ своихъ, съ выраженіемъ состраданія и сочувствія.

— Милая моя, бдная моя кузина! проговорилъ онъ. Такъ вы знаете?

— Да, я знаю эту страшную новость. Моя бдная мать лишилась разсудка.

— Она поправится, — возражалъ Фабрицій.

— Вы думаете? спросила съ живостью Эдмея.

— Не только думаю…— но и увренъ въ этомъ.

LI.

Прелестное лицо Эдмеи озарилось лучемъ радости. Она въ свою очередь взяла Фабриція за руку и вскричала:

— Ахъ, кузенъ, вы возвращаете мн счастье!..

— Вы воскресили меня! Вмст съ надеждою, вы возвратили мн мое мужество… Папа не сказалъ мн этого.

— Я не усплъ, проговорилъ банкиръ, — и притомъ же, что длать… Я невольно сомнваюсь… Я слишкомъ ужь настрадался… Мн кажется, что никогда больше не возвратится радость… никогда…

— Вы напрасно такъ думаете, милый дядюшка… возразилъ Фабрицій.— Вдь вы знаете, докторъ почти положительно общалъ, что больная выздороветъ… Число благопріятныхъ шансовъ такъ превосходитъ неблагопріятные, что исцленіе кажется мн несомнннымъ.

— Услышь тебя, Господи.

— Богъ милосердъ, папа, Онъ услышитъ! сказала Эдмея.

За что же Онъ такъ жестоко поразилъ тхъ, кто не прогнвалъ Его и кто возлагаетъ на Него все свое упованіе… Теперь вдь нтъ больше препятствій, не такъ ли? Мы демъ въ Отейль и я увижу маму..

Г. Деларивьеръ взглянулъ на племянника.

— Милая кузина, — сказалъ онъ, — дядя правъ, что не ршается хать.

— Отчего?

— Докторъ ждетъ сегодня меня, но дяд онъ назначилъ пріхать завтра, потому что только завтра онъ можетъ ршить приблизительно, какъ скоро надется вылечить тетушку.

— Такъ что же такое! возразила молодая двушка съ жаромъ.— Ждать до завтра будетъ для меня невыносимою пыткою…— Я не доживу до этого!.. Вдь лечебница не тюрьма…— Я буду такъ просить этого доктора, что онъ позволитъ повидаться съ мамою и обнять ее…

— Успокойтесь, кузина, — сказалъ Фабрицій, — если дядя будетъ согласенъ, то мы подемъ въ Отейль — и докторъ ршитъ…

— Ты согласенъ не правда ли?.. проговорила Эдмея, обернувшись къ отцу… Ты не откажешь мн въ этой первой просьб, исполненія которой я пламенно желаю… Банкиръ не чувствовалъ въ себ силы для сопротивленія. Къ тому же, ему самому хотлось узнать’, что скажетъ докторъ о состояніи больной.

— Пусть будетъ по твоему, проговорилъ онъ слабымъ голосомъ.

Молодая двушка бросилась въ его объятія и осыпала его поцлуями.

— Вопросъ ршенъ,— сказалъ Фабрицій, посл минутнаго молчанія.— Теперь прошу васъ, дорогой дядюшка, и васъ также, прелестная кузина, выслушайте меня…— Я пріхалъ изъ Нейли…

— Что же? ты нашелъ удобнымъ это имніе, о которомъ говорилъ вчера? спросилъ г. Деларивьеръ.

— Просто чудо, какъ хорошо!..

Садъ или скоре паркъ доходитъ до берега Сены… Вилла новйшей постройки и безукоризненно изящная, продается со всею мебелью, которая самаго лучшаго вкуса… Имніе это принадлежитъ одному бразильцу, милліонеру… Онъ недавно ухалъ изъ Франціи и не возвратится больше,— такъ что можно сейчасъ же поселиться въ немъ.

— Ты видлся съ лицомъ, которому поручена продажа?

— Да. Это г. Фоваръ, нотаріусъ, онъ живетъ на бульвар Гаусмана.

— Покончилъ ты съ нимъ?

— Нтъ, но я общался дать окончательный отвтъ сегодня же, до шести часовъ вечера…

— Надо было тотчасъ же ршить.

— Но я хочу, чтобъ вы сперва посмотрли имніе, и сказали какъ вамъ покажется цна его?…

— Но вдь я сказалъ теб вчера, что уполномочиваю тебя… Знай разъ навсегда, что когда теб случится покупать что нибудь для меня, то я заране утверждаю вс твои условія.

— Мн необходимо имть довренность отъ васъ.

— Я дамъ…. Мы подемъ къ моему банкиру, Жаку Моребьеру, и я открою теб у него кредитъ, чтобы избавить тебя отъ необходимости обращаться ко мн изъ за разныхъ мелочей.

— Какъ вамъ угодно, дядюшка… Такъ позавтракаемъ и потомъ додемъ и посмотримъ виллу бразильца.

— Нтъ, нтъ, возразила съ живостью Эдмея, мы подемъ сперва въ Отейль…. Я хочу прежде видть мою мать…

— Милая кузина, сказалъ Фабрицій, я сейчасъ объясню вамъ, почему мы должны хать сперва въ Нейли, которое впрочемъ недалеко отъ Отейля…— Въ лечебницахъ есть свои уставы.— Въ лечебниц доктора Франца Риттнера, какъ и во многихъ другихъ, не принимаютъ раньше двухъ часовъ пополудни… Слдовательно, если мы прідемъ раньше, насъ не примутъ… Убдились-ли вы? Молодая двушка кивнула головою.

— И примирились съ этимъ? спросилъ опять Фабрицій.

— Примирилась, потому что иначе нельзя.

— Я вамъ общаю, что ровно въ два часа мы позвонимъ у двери доктора Риттнера.

Эдмея посмотрла на часы.,

— Только десять часовъ, проговорила она: какъ еще долго до двухъ!

Фабрицій вышелъ, чтобы распорядиться.

Завтракъ подали въ небольшой зал.

Черезъ полчаса они встали изъ-за стола.

— Дядюшка, сказалъ Фабрицій, пока вы. еще не обзавелись своимъ хозяйствомъ, я нанялъ для васъ поденно ландо… Это очень удобный экипажъ, запряженный прекрасными лошадьми, при немъ кучеръ и лакей очень приличнаго вида: голубая ливрея, шляпа съ черною кокардою, блыя панталоны и сапоги съ отворотами.

— Ты отлично сдлалъ.

— Ландо это находится въ вашемъ распоряженіи и дожидается васъ у подъзда…— Мы подемъ, когда вамъ будетъ угодно…

— Сейчасъ-же.

Г. Деларивьеръ, его дочь и племянникъ сли въ ландо.

Фабрицій далъ кучеру адресъ.

Экипажъ, дохавъ до Елисейскихъ полей, продолжалъ путь по алле Большой Арміи, затмъ по алле Нейльи, наконецъ повернулъ налво и остановился на углу улицъ Лоншанъ и Булонской, предъ садовою ршеткою, на которой былъ еще билетъ съ объявленіемъ о продаж.

Налво отъ этой ршетки стоялъ павильонъ, въ которомъ жилъ привратникъ, бывшій вмст съ тмъ садовникомъ.

Лакей отворилъ дверцы ландо и позвонилъ у ршетки.

Прибжалъ привратникъ.

— Ахъ, это вы сударь!— сказалъ онъ Фабрицію, вы опять пріхали посмотрть виллу?

— Да.

— И хорошо сдлали…

— Почему такъ?

— Потому что посл васъ прізжалъ какой-то англичанинъ съ семействомъ и осматривалъ виллу. Кажется, она очень понравилась ему… Онъ взялъ адресъ нотаріуса…

— Я видлся съ г. Фоваромъ,— сказалъ Фабрицій,— онъ общалъ мн, что ничего не ршитъ до сегодняшняго вечера.

— Когда мы осмотримъ виллу, сказалъ г. Деларивьеръ, — ты пошлешь сказать нотаріусу, что согласенъ на его условія.

— Такъ не будемъ же терять времени.

Привратникъ почтительно отворилъ ворота ршетки.

Садъ въ десять тысячъ метровъ величиною, съ великолпными деревьями, доходитъ, какъ мы уже знаемъ, до бульвара Сены, къ которому вела калитка, напротивъ острова Ротшильда.

Посреди изумрудно-зеленаго луга, украшеннаго цвточными клумбами, въ вид корзинъ и купами дорогихъ кустарниковъ, возвышался двуэтажный домъ, построенный изъ кирпича и камня.

Кром павильона, занимаемаго привратникомъ, при дом были конюшни, сараи, оранжерея и красивое шалэ близъ калитки, выходившей на бульваръ, въ которомъ могли жить двое человкъ.

Расположеніе комнатъ было превосходное, а мебель, какъ сказалъ Фабрицій дяд, отличалась изящнымъ вкусомъ.

Г. Деларивьеру все чрезвычайно понравилось.

Онъ спросилъ Эдмею, какъ она находитъ виллу.

— Это будетъ настоящій земной рай, когда только здсь будетъ мама, отвчала она.

— Что стоитъ это имніе? спросилъ г. Деларивьеръ.

— Отгадайте, дядюшка…

— Можетъ быть, пятьсотъ тысячъ франковъ…

— Триста двадцать, вмст съ мебелью… Что вы скажете?

— Мн кажется, что это рдкій случай, и я удивляюсь, какъ до сихъ поръ никто не купилъ этой виллы… Напиши скоре нотаріусу.

— Привратникъ дастъ мн все, нужное для письма.

Вс пошли къ выходу.— Фабрицій вошелъ въ павильонъ, попросилъ у привратника бумаги, перо и чернилъ и написалъ нсколько строчекъ.

— Позволите ли, сударь, сдлать мн вамъ одинъ вопросъ? сказалъ привратникъ, когда Фабрицій вложилъ письмо въ конвертъ.

— Говорите.

— Вы, вроятно, покупаете эту виллу?

— Да.

— Я привратникъ, но главное садовникъ… Вы можете видть въ какомъ порядк содержится имніе…

— Въ отличномъ…— Отдаю вамъ полную справедливость.

— Такъ мн хотлось бы знать, оставите ли вы меня въ услуженіи у васъ?

LIL

— Какъ давно вы здсь садовникомъ? спросилъ Фабрицій.

— Три года.

— Вы женаты?

— Нтъ, сударь.

— Что вы получаете?

Садовникъ сказалъ цифру.

— Отъ васъ зависитъ остаться здсь, продолжалъ Фабрицій, но я долженъ предупредить васъ, что мы не любимъ сплетней.

— Въ такомъ случа, вы будете довольны мною, сударь: я не знаюсь съ сосдями.

— И прекрасно…— Теперь я попрошу васъ оказать мн услугу.

— Съ удовольствіемъ, сударь.

— Снесите это письмо тотчасъ же, не теряя ни минуты, къ нотаріусу.

— Сію минуту, только скину передникъ и надну пальто.

— Когда же пойдете обратно, снимите объявленіе съ ршетки.

— Непремнно, сударь.

Фабрицій далъ привратнику два луидора, отчего тотъ пришелъ въ восторгъ, и возвратился къ г. Деларивьеру и Эдме.

— Все кончено, дядюшка, сказалъ онъ,— эта вилла ваша.

— Дай Богъ, проговорилъ старикъ,— чтобы мы вс въ скоромъ времени зажили вмст въ этомъ дом…— Мы можемъ быть здсь очень счастливы.

— Теперь, папа, сказала Эдмея умоляющимъ голосомъ, мы подемъ въ Отейль, не такъ ли?

— Ты непремнно хочешь этого?…

— Да папа…. да! очень хочу… И при томъ же ты общалъ…

— Лучше бы, милочка, подождать до завтра, но пусть будетъ потвоему.

Вс сли въ экипажъ и кучеру приказали хать въ Отейль, въ улицу Рафе.

Ландо прохало улицею Булонскаго лса въ Мадридскую аллею, потомъ лсомъ до Мюэтъ, затмъ вдоль бульвара Сюше, дале перескло желзную дорогу, напротивъ бастіана казармъ номеръ 61, и остановилось передъ лечебницею доктора Риттнера.

Во все продолженіе этого пути три лица, сидвшія въ ландо, не обмнялись ни словомъ, такъ какъ вс раздумывали о предстоявшемъ свиданіи.

Г. Деларивьеръ былъ очень печаленъ.

Онъ опасался сильнаго потрясенія для молодой двушки, одаренной очень воспріимчивою натурою, и упрекалъ себя въ томъ, что согласился на ея желаніе.— Онъ боялся также, что видъ обожаемой и погибшей женщины, скоре мертвой нежели живой,— произведетъ и на него самого слишкомъ тяжелое впечатлніе. Несмотря ни на что, онъ не надялся не ея выздоровленіе.

Эдмея боялась, что докторъ не обратитъ вниманія на ея просьбы и слезы, и не допуститъ къ матери.

Опасенія Фабриція были другаго рода.

— Все возможно, думалъ онъ. Сильное потрясеніе причинило сумасшествіе, сильное же потрясеніе можетъ и исцлить…. Это моральное гомеопатія…— Если видъ Эдмеи произведетъ на Жанну такое дйствіе и она выздороветъ, то вс мои планы пойдутъ вкривь и вкось… пожалуй даже совсмъ рушатся…

И онъ проклиналъ настойчивость молодой двушки и слабость ея отца.

Привратникъ отворилъ ршетку, и постители вошли въ садъ.

Садъ этотъ, какъ и павильоны, которые мы уже описали, былъ очень привлекателенъ на видъ и не могъ возбудить мрачныхъ мыслей. Но не, смотря на это, у Эдмеи сжалось сердце. Ее охватило сильное волненіе и она почувствовала какую-то тяжесть въ груди, какъ будто ей не доставало свжаго воздуха.

Постителей ввели въ знакомую намъ пріемную залу, и звонокъ извстилъ Франца Риттпера, что его дожидаются.

Онъ явился почти тотчасъ же, и нахмурился, увидвъ Фабриція въ сопровожденіи дяди и кузины.— Они условились наканун, какъ извстно читателямъ, что Фабрицій прідетъ одинъ.

— Наше присутствіе удивляетъ васъ, милостивый государь? сказалъ Фабрицій съ живостью.

Докторъ поклонился.

— Дйствительно, отвчалъ докторъ, потому что сегодня я разчитывалъ видть только васъ… Я просилъ г. Деларивьера пріхать по крайней мр черезъ два дня…

— Да, и мы знаемъ, что вы желали этого для пользы нашей дорогой больной, но моя кузина, не видавшая своей матери два года, не хотла слушать никакихъ доводовъ и потребовала, чтобы мы хали немедленно… Мы не могли уговорить ее.

Францъ Риттнеръ поклонился молодой двушк и посмотрлъ на нее съ любопытствомъ.

— Ваше нетерпнье вполн законно, сказалъ онъ, — но, къ сожалнью, я не могу исполнить вашего желанія.

Эдмея устремила на доктора свои большія глаза, въ которыхъ выражалось сильное безпокойство.’

— Хорошо ли я поняла васъ? проговорила она.— Неужели вы въ самомъ дл сказали, что не можете сегодня позволить мн повидаться съ матерью.

— Такъ точно, отвчалъ докторъ. Я не могу позволить этого.

Молодая двушка подошла къ Францу Риттнеру, сложивъ руки какъ для молитвы и проговорила:

— Нтъ! я не могу поврить этому! Вы не будьте такъ жестоки, вы не откажите мн въ грустной радости, о которой я умоляю васъ!.. Обрушившееся на насъ несчастье поразило меня въ самое сердце… Видите какъ я мучусь!… Сжальтесь надо мною… Будьте добры, сведите меня къ моей матери… Позвольте мн взглянуть на нее, хоть минуточку!.. поцловать ее хоть одинъ только разъ! Вдь вы согласны, не правда ли? Скажите, что согласны!

Докторъ покачалъ головою..

— Мн тяжело огорчить васъ, — отвчалъ онъ, — но къ сожалнью, вы желаете невозможнаго.

— Но отчего же это невозможно? отчего?

— Оттого, что первая обязанность доктора удалять отъ всякой опасности ввренныхъ ему больныхъ.

— Но разв для матери можетъ быть опасно мое присутствіе?…— спросила трепещущая, молодая двушка.

— И очень.

— Почему?

— Для нея всего опасне видть васъ.— Ваша матушка, благодаря неопредленному инстинкту, который остается у помшанныхъ, когда они лишаются разсудка, можетъ узнать васъ….

— Такъ въ чемъ же бда!.. возразила съ живостью Эдмея:— дай Богъ, чтобы узнала! Вдь это значитъ, что къ ней возвратится разсудокъ. Это было бы большое счастье!

— Или смерть, отвчалъ докторъ серьезнымъ голосомъ.

Эдмея вскрикнула.

Г. Деларивьеръ съ трепетомъ закрылъ лицо руками.

Только Фабрицій остался безстрастнымъ. Онъ полагалъ, что его сообщникъ разыгрываетъ мрачную комедію.

— Смерть! повторила молодая двушка съ ужасомъ.

— Да, смерть…— въ такомъ состояніи, въ какомъ находится ваша матушка, сильное потрясеніе можетъ убить ее, какъ пуля, вылетвшая изъ револьвера. Я разсчитываю возстановить равновсіе въ ея разсудк, дйствуя на нее медленно и постепенно…

— Докторъ, сказалъ вдругъ Фабрицій, вроятно со вчерашняго дня вы уже успли сдлать какія нибудь наблюденія надъ нашею дорогою больною?

— Да, я много наблюдалъ ее.

— Замтили ли вы какую нибудь перемну къ лучшему?

— По крайней мр ей не хуже, а это уже много значитъ… Спокойствіе и полнйшее уединеніе побдятъ болзнь…— Въ настоящее время больше всего на свт надо остерегаться для нея какого нибудь внезапнаго потрясенія, послдствія котораго, повторяю вамъ, могутъ быть очень печальны.

— Я понимаю васъ, проговорила молодая двушка, очень взволнованная, съ глазами полными слезъ. Такъ какъ свиданіе можетъ быть опасно для моей матери, то я не настаиваю больше на немъ, но вроятно есть какое нибудь средство согласовать осторожность съ моимъ желаніемъ?

— Вы знаете такое средство? спросилъ Риттнеръ не безъ ироніи..

— Вы говорите, что если мать моя увидитъ меня вдругъ,— это можетъ нанести ей роковой ударъ,— значитъ не надо, чтобы она меня видла. Но вдь для нея не опасно будетъ, еслибъ я взглянула украдкою, хоть одну минуту, на ея милое лицо, такъ чтобы она не видала меня?— Позвольте мн посмотрть на нее чрезъ окно, чрезъ какую нибудь форточку, такъ чтобы она не замтила моего присутствія. Это будетъ для меня большимъ счастьемъ и я клянусь вамъ, что не по прошу ничего больше.

Г. Деларивьеръ присоединилъ свою просьбу къ просьбамъ Эдмеи.

— Да! да,— проговорилъ онъ, позвольте это бдняжк, мн кажется, что это можно.

Францъ Риттнеръ украдкою взглянулъ вопросительно на Фабриція.

— Вы не можете отказать въ этомъ, докторъ, сказалъ Фабрицій, успокоенный тмъ, что свиданіе произойдетъ на далекомъ разстояніи.

Риттнеръ съ минуту еще какъ будто колебался, но единственно уже для вида. Затмъ, какъ будто вдругъ ршившись, сказалъ:

— Хорошо-съ пойдемте.

LIII.

Эдмея покраснла и вздрогнула: такъ сильна была радость,— единственная, которую она способна была ощущать при такихъ обстоятельствахъ.

— Пойдемте, повторилъ докторъ,— но общайте, что будете спокойны.

— Общаю, отвчала Эдмея, стараясь подавить волненіе.— Положитесь на мою твердую волю!..

— Идите за мною…— проговорилъ Риттнеръ и вышелъ изъ залы.

За нимъ шелъ Фабрицій, ведя подъ руку Эдмею, а позади всхъ г. Деларивьеръ.

Вс четверо вышли въ садъ.

Эдмея молча смотрла на высокія деревья, на которыхъ щебетали птички, на тнистыя аллеи, такія красивыя, какъ и въ небольшомъ парк въ Нейльи, на изумрудно-зеленые луга, окаймленные яркими цвтами, и на прозрачныя воды, въ которыхъ переливались солнечные лучи. Весь этотъ граціозный ансамбль составлялъ странный контрастъ съ характеромъ заведенія, эта веселая рамка какъ-то плохо гармонировала съ печальною картиною.

Вдругъ все измнилось.

Пройдя мимо послднихъ деревьевъ, постители увидли самое зданіе лечебницы.

Здсь не было уже ни газоновъ, ни цвтовъ, ни фонтановъ.

При вид обширныхъ, мрачныхъ строеній, расположенныхъ крестообразно, съ толстыми, желзными ршетками во всхъ окнахъ, какъ въ тюрьм, Эдмея пошатнулась, глаза ея какъ будто подернулись туманомъ и по тлу пробжала нервная дрожь.

— Будьте мужественны, милая кузина!.. шепнулъ ей Фабрицій.

— О! я довольно мужественна, отвчала она, но все это необыкновенно мрачно….

И она сдлала надъ собою чрезвычайное усиліе, чтобы удержать слезы, готовыя хлынуть изъ глазъ.

Риттнеръ отворилъ калитку въ ршетк, отдлявшей садъ отъ зданій, въ которыхъ помщались больные.

Затмъ докторъ снялъ съ часовой цпочки небольшой серебряный свистокъ и два раза свиснулъ въ него.

Свистокъ издалъ два отрывистые, очень тихіе звуки.

Это былъ сигналъ, которымъ Риттнеръ звалъ одну изъ сидлокъ втораго отдленія.

На зовъ поспшно пришла молодая женщина, въ коричневомъ плать и бломъ передник съ карманомъ на груди, какіе носятъ сидлки въ госпиталяхъ, и со связкою ключей въ рукахъ.

Она остановилась передъ докторомъ въ вопросительной поз.

— Мы идемъ въ комнату нумеръ 5…— сказалъ Риттнеръ.. Идите впередъ.

Она повернулась и вошла первая въ обширный корридоръ, раздлявшій промежуточныя части зданія на дв ровныя половины.

По сторонамъ его шли въ равныхъ разстояніяхъ номерованныя двери.

Пройдя по этому корридору, поднялись по широкой лстниц во -второй этажъ, гд былъ точно такой же корридоръ и также съ нумерованными дверьми по сторонамъ.

Въ каждой двери была форточка, отворявшаяся наружу.

— Спокойна ли пансіонерка пятаго номера посл моего посщенія? спросилъ Риттнеръ у сидлки.

— Спокойна, докторъ…— Она ни разу не пошевелилась… Я дутою, что она спитъ…

— Отворите форточку, — прибавилъ Риттнеръ, остановись передъ дверью подъ нумеромъ пятымъ.

Сидлка выбрала изъ связки ключей одинъ, или, скоре, орудіе которое слесаря называютъ отмычкою, отпиравшее вс форточки вложила его въ замочную скважину и повернула. Форточка, петли которой были тщательно смазаны масломъ, отворилась безъ шума.

Докторъ подошелъ къ небольшому отверстію и заглянулъ въ комнату.

— Она спитъ,— проговорилъ онъ вполголоса, обратясь къ Эдме.— Подойдите и посмотрите.

Эдмея въ одну секунду очутилась у форточки.

— Ни слова…— сказалъ съ живостью Риттнеръ, — и въ особенности не вскрикните!… Владйте собою…

Молодая двушка, не дыша и не отрываясь отъ отверстія, жадно смотрла на свою мать.

Жанна полулежала въ большомъ кресл, какъ разъ противъ двери, и спала тихимъ сномъ, скрестивъ на груди руки.

На ней былъ блый шерстяной пеньюаръ, по которому разстилались, какъ шелковистыя волны, ея длинные, свтлорусые волосы. Близна ея лица, походившая на близну слоновой кости, придавала ея красот что-то странное, почти страшное. Подъ глазами у нея были большіе коричневые круги, губы — блдны.

Еслибъ не приподнималась слегка грудь, то можно было бы счесть ее мертвою.

Эдмея дв или три минуты не спускала глазъ съ матери.

Вдругъ она быстро отошла отъ форточки и, подойдя къ Риттнеру, взяла его за руку.

— Докторъ,— сказала она, — вы видли какъ я спокойна, какъ владю собою. Я не обнаружила ни однимъ крикомъ, ни однимъ словомъ того, что чувствую. Слдовательно, на меня можно положиться…

— Я также сдлалъ все, что отъ меня зависитъ, чтобъ удовлетворить васъ, отвчалъ Францъ.

— Клянусь вамъ жизнью моей матери,— продолжала Эдмея,— что я не произнесу ни одного слова, не пролью ни одной слезы, не обнаружу моего присуствія ни однимъ вздохомъ….— отворите мн эту дверь.

Говоря это, молодая двушка была очень блдна,— почти такъ же, какъ мать,— но взглядъ былъ ея былъ спокоенъ, голосъ твердъ и она уже не дрожала больше.

Г. Деларивьеръ затрепеталъ.

Докторъ и Фабрицій переглянулись съ изумленіемъ.

— Помилуйте! чего вы просите!…, проговорилъ Риттнеръ, которому во второй разъ въ этотъ день измнило его обычное хладнокровіе.

— Я прошу васъ, отворить мн эту дверь…

— Но поймите, что это невозможно…

— Вы сказали мн это же самое, когда я просила васъ, чтобъ вы позволили взглянуть на мою мать… И однако это оказалось возможнымъ!… То, о чемъ я теперь прошу васъ, точно также возможно.

— Но для чего вы хотите этого? спросилъ докторъ.

— Я хочу поцловать мою мать или, скоре, прикоснуться губами не ко лбу, а только къ волосамъ… такъ легко, что она ничего не почувствуетъ…. Скоре можетъ разбудить ее полетъ мухи. Вотъ чего я хочу, докторъ. Отворите мн эту дверь.

— Эдмея!…. Эдмея, остерегись!…. проговорилъ съ безпокойствомъ г. Деларивьеръ. Будь благоразумна. Вспомни, что докторъ говорилъ объ опасности….

— Ахъ! не бойся,— возразила молодая двушка,— разв я захочу убить мою мать?….— Я говорю вамъ, что не разбужу ее!… Докторъ, ради Бога отворите мн!

Риттнеръ опять взглянулъ вопросительно на Фабриція.

Послдній пожалъ плечами, что можно было истолковать такъ:

— Пустите ее, пусть будетъ, что будетъ.

По крайней мр такъ понялъ этотъ жестъ Францъ Риттнеръ.

— Отворите, сказалъ онъ сидлк.

Молодая женщина вынула изъ связки, съ которою никогда не разставалась другой ключъ — и дверь отворилась такъ же тихо какъ я форточка.

Жанна лежала неподвижно.

Эдмея была готова переступить за порогъ.

Францъ удержалъ ее за руку и шепнулъ:

— Не забудьте, что внезапное пробужденіе можетъ убить ее.

Молодая двушка кивнула головою и, ступая на цыпочкахъ по толстому ковру, смягчавшему уже и безъ того шумъ шаговъ, при близилась къ креслу, въ которомъ спала Жанна.

Четыре лица, оставшіяся въ корридор, были волнуемы въ эту минуту самыми разнородными чувствами. Физіономія Фабриція выражала мрачное безпокойство и онъ съ бшенствомъ смотрлъ на Риттнера. Послдній не понялъ его, такъ какъ пожатіе плечъ Фабриція выражало вовсе не то, что предполагалъ докторъ а, напротивъ: — ‘Не соглашайтесь ни за что на капризъ этой двченки! не отворяйте’.

Докторъ смотрлъ на Жанну и на Эдмею съ любопытствомъ, какъ будто присутствовалъ при какомъ нибудь интересномъ опыт.

Сидлка, которой давно уже надоли драматическія сцены, часто случающіяся въ лечебницахъ, разсянно слдила глазами за Эдмеею.

Г. Деларивьеръ схватился обими руками за дверь. Лицо его было страшно разстроено, жилы на вискахъ натянулись, чмъ ближе подходила Эдмея къ Жанн, тмъ мучительне становилась его душевная пытка.

Между Эдмеею и ея матерью оставалось уже только три шага разстоянія.

LIV.

Эдмея сдлала два шага, потомъ упала на колна, перекрестилась и начала тихонько молиться.

Молодая двушка, въ пламенномъ порыв вры, просила Бога, чтобы онъ сотворилъ чудо.

Г. Деларивьеръ, увлеченный ея примромъ, сталъ на колна на порог комнаты и также молился.

Фабрицій, на котораго невольно подйствовало величіе этой сцены, почтительно наклонилъ голову.

Окончивъ свою горячую, но краткую молитву, Эдмея встала и, взявшись за ручку кресла, прикоснулась губами къ одной изъ прядей волосъ, скрывавшихъ до половины лобъ ея матери.

Прикосновеніе это было такъ легко, что еслибъ между ртомъ Эдмеи была бабочка, то ея крылушки не потеряли бы ни одного атома покрывающаго ихъ пушка, и однако оно произвело внезапное дйствіе.

Сумасшедшая задрожала всмъ тломъ, какъ будто отъ вліянія могучаго электрическаго тока.

Она открыла глаза, глухо простонала и поднялась разомъ во весь ростъ, какъ будто выточенная изъ куска дерева.

Выраженіе ея глазъ было страшное.

Эдмея затрепетала.

— Вотъ чего я боялся!… проговорилъ Францъ.

— Что длать? спросилъ Фабрицій шепотомъ.

— Тише! отвчалъ докторъ.

Г. Деларивьеръ казался совсмъ убитымъ.

Сидлка приготовилась на случаи, еслибы припадокъ перешелъ въ бшенство.

Эдмея неподвижная и безмолвная протянула къ матери руку съ умоляющимъ видомъ.

Глаза Жанны остановились на дочери на нсколько секундъ.— Лобъ ея наморщился, губы шевелились, казалось, въ голов ея происходила сильная, умственная работа.

— Еслибъ Господь совершилъ такое чудо, еслибы она узнала меня! думала Эдмея.

Вдругъ глаза Жанны оторвались отъ дочери, скользнули безсознательно по присутствующимъ, сгруппированнымъ на порог и направились къ окну съ желзною ршеткою, въ которое вливались потоки солнечнаго свта.

Она подошла къ этому окну медленно, машинальною походкою какъ въ лунатизм. Затмъ сдлала видъ, будто отворяетъ его, наклонилась и стала прислушиваться. На ея блдномъ лиц выразилось глубокое вниманіе.

Губы шевелились попрежнему.

Изъ нихъ вырывались какіе-то несвязные звуки, похожіе на лепетъ ребенка, но вскор стали явственно слышны слова:

— Послушайте! заговорила она,— послушайте! Слышите? Что это за шумъ? какой это стукъ, что раздается такъ мрачно посреди ночной тишины?… Ахъ, вы не знаете!…— Такъ взгляните и вы поймете…— Видите этихъ черныхъ людей, они длаютъ во мрак свое дло, при дрожащемъ свт факеловъ. Это помощники палача, они строятъ эшафотъ…— Смотрите… слушайте еще!… Толпа молчитъ… по мостовой скрипятъ колеса… Экипажъ останавливается… осужденный всходитъ на эшафотъ… осужденный… осужденный… онъ умретъ…

Жанна замолчала.

Она отвела глаза отъ окна и смотрла теперь на коверъ почти подъ самыми ногами у себя.

Несчастная женщина видла къ своему воображеніи ужасную сцену, при которой, казалось ей, она присутствовала

— Кто этотъ человкъ!… который сейчасъ умретъ!… заговорила она опять.— Еслибы я могла видть его лицо…— Но я не вижу.. не вижу.. Между нимъ и мною стоитъ священникъ… А! священникъ отходитъ!…— Я вижу этого человка!… Боже праведный!… Это онъ!…. Нтъ, это невозможно! и однако это правда… Это онъ!— Онъ хочетъ говорить…— Какая тишина! Онъ говоритъ…— Невинный!…— я это знала!… Слышите? Онъ не виноватъ!— Онъ не убилъ его!— Это злодйство!… Это преступленіе!.. Невинный умретъ, и палачъ будетъ его убійцею! Нтъ, нтъ! я не хочу…

Жанна задыхалась, ея хриплый голосъ выходилъ со свистомъ изъ судорожно сжатаго горла, на лбу струились крупныя капли пота,— она двигала руками въ пустомъ пространств.

— Вс его покидаютъ!— проговорила несчастная женщина.— Такъ я защищу его!… Палачъ, я вырву у тебя твою добычу!…

И, въ припадк безумія, она вступила въ страшную борьбу съ невидимымъ соперникомъ. Она кидалась на стну, прыгала какъ пантера, изгибалась какъ змя, обнаруживая необыкновенную нервную силу. Распущенные волосы прядали по ея плечамъ. Изъ груди вырывались глухіе стоны и хриплыя восклицаніи. Вдругъ, въ самомъ разгар этой воображаемой борьбы, взглядъ ея случайно упалъ на дочь.

Она остановилась вся трепещущая и вскрикнула съ невыразимою злобою:

— А! Это ты палачъ!.. попался мн наконецъ! теперь не вырвешься отъ меня!…

И она бросилась на Эдмею, которая, остолбенвъ отъ ужаса, стояла неподвижно какъ статуя.

Бдной двушк грозила смертельная опасность, но она не сдлала ни малйшаго движенія, чтобы уклониться отъ удара.

Она уже ощущала на своемъ лиц порывистое дыханіе безумной, которая протянула судорожно сжатыя руки, чтобы схватить ее за горло и задушить.

Въ глазахъ Фабриція сверкнула адская радость.

Но Францъ Риттнеръ бросился быстро какъ молнія между матерью и дочерью. Онъ схватилъ Жанну за руки, не смотря на ея сопротивленіе, и, устремивъ на нее твердый, исполненный магнетизма взглядъ, какимъ укрощаютъ дикихъ зврей, заставилъ ее опуститься, запыхавшуюся и ослабвшую, въ большое кресло, въ которомъ она спала за нсколько минутъ до этой ужасной сцены.

— Теперь кончено,— сказалъ онъ: припадокъ прошелъ. Но вы были на волосъ отъ смерти, прибавилъ онъ, обратясь къ Эдме.

— Мой милый компаньонъ, подумалъ Фабрицій съ бшенствомъ, длаетъ сегодня какъ нарочно одинъ промахъ за другимъ!… Если бы онъ не сунулся со своею помощью, мать избавила бы меня отъ дочери — и все дядино богатство досталось бы мн!…

Г. Деларивьеръ схватилъ въ объятія Эдмею, которая чуть-было не лишилась чувствъ и прижималась къ груди.

Жанна, закинувъ назадъ голову, тряслась какъ въ лихорадк.

Лицо ея выражало уже не злобу, но глубокую скорбь.

— Богъ милосердъ… бормотала она,— они убили невиннаго…

По лицу ея катились слезы, изъ груди вылетлъ глубокій вздохъ и замеръ въ дикомъ хохот.

— Черезъ пять минутъ она совсмъ успокоится, сказалъ Францъ Риттнеръ.— Теперь у нея упадокъ нервъ и она скоро заснетъ.— Я жестоко раскаиваюсь въ своей слабости.— Ничего бы этого не случилось, еслибы я не согласился на безразсудную просьбу… Уйдемте… Для душевныхъ болзней уединеніе очень спасительное средство.

Банкиръ поспшно увелъ или, скоре, унесъ дочь изъ комнаты больной, казавшейся ему боле чмъ когда либо ея могилою.

Риттнеръ пошелъ за нимъ и сидлка заперла дверь и форточку.

Вс четверо возвратились въ пріемную залу тихими шагами, не обмнявшись ни однимъ словомъ.

Эдмея, блдная какъ мертвецъ, съ трудомъ держалась на ногахъ и по лицу ея катились крупныя слезы.

— Молодая особа испытала сильное потрясеніе, сказалъ Францъ Риттнеръ: — я приготовилъ ей лекарство, которое тотчасъ успокоитъ ее.

Онъ ушелъ въ небольшую лабораторію, находившуюся рядомъ съ кабинетомъ его помощника и, черезъ нсколько минутъ, вышелъ оттуда, держа въ рукахъ металлическій подносъ со стаканомъ наполненнымъ розовою жидкостью, который поднесъ Эдме.

Она выпила все до капли и немедленно почувствовала облегченіе.— Дыханіе ея стало свободне, щеки зарумянились.

— Не тревожьтесь больше чмъ слдуетъ,— сказалъ ей Риттнеръ.— Припадокъ, который вы видли, вызванный вашею и моею неосторожностью, очень естествененъ въ положеніи вашей дорогой больной… Онъ не поведетъ къ дурнымъ послдствіямъ… Болзнь не усилиться отъ этого…

— Такъ можно еще надяться? спросилъ банкиръ взволнованнымъ голосомъ.

— Конечно.

— Вы находите, какъ и прежде, что она можетъ выздоровть?

— Что я думалъ вчера, то думаю и сегодня.

— Ахъ, какъ вы меня радуете этими словами! сказалъ старикъ,— а я воображалъ, что все уже погибло.

Францъ Риттнеръ взялъ г. Деларивьера подъ руку, отвелъ въ амбразуру окна и сказалъ ему такъ, что кром него не слыхалъ никто.

— Ничего не погибло, даю вамъ слово, но я долженъ сказать вамъ истину на счетъ другой особы… Я серьезно безпокоюсь за вашу дочь.— У нея такая-же впечатлительная, нервная натура, какъ у ея матери… Она вынесла сильное потрясеніе, которое можетъ быть опасно, если не изгладится произведенное имъ впечатлніе…

— О Боже мой,— проговорилъ старикъ съ испугомъ:— неужели я долженъ бояться и за нее?

LV.

Докторъ умалишенныхъ покачалъ головою.

— Не пугайтесь-же безъ причины, сказалъ онъ. Можно заблаговременно уничтожить болзнь такого рода, если только захватить ее вначал. Надо противодйствовать преобладающей мысли — и все пойдетъ отлично.

— Но какъ-же противодйствовать? спросилъ г. Деларивьеръ.

— Самымъ простымъ способомъ.

— Какимъ?

— Надо развлекать ее.

— Я понимаю васъ, — отвчалъ банкиръ, но это средство, такое простое повидимому, довольно трудно примнить къ длу въ настоящее время.

— Отчего?

— Захочетъ-ли дочь моя пользоваться развлеченіями посл такой грустной сцены, какую мы сейчасъ видли, и при такомъ настроеніи духа, въ какомъ она находится теперь?

— Надо принудить ее.

— Ахъ, докторъ! могу-ли я принуждать дочь мою къ шумнымъ удовольствіямъ и могу-ли сопровождать ее въ веселыя собранія, когда наши сердца полны скорби объ ея несчастной матери!

— Я не говорю вамъ о свтскихъ увеселеніяхъ… возразилъ докторъ,— ваше появленіе въ свт было-бы неумстно теперь, я понимаю это. Достаточно избгать уединенія, почаще видться съ друзьями и хорошими знакомыми, доставлять ей разныя, мелочныя развлеченія, что такъ правится молодымъ двушкамъ, какъ напр. моды, музыки, искусства, лошади… Вамъ это все легко при вашемъ большомъ богатств…

— Благодарю васъ за этотъ совтъ, докторъ, я исполню его.

— Присылайте ко мн каждый день вашего племянника… продолжалъ Риттнеръ.— Онъ будетъ передавать вамъ извстіе о больной, но сами прізжайте только по моему формальному приглашенію… Послдствія какой нибудь неосторожности могутъ быть очень пагубны…— вы имли доказательство этому сегодня.

Г. Деларивьеръ общалъ доктору исполнить его предписанія, и трое постителей вышли изъ лечебницы.

— Куда мы подемъ теперь, дядюшка? сказалъ Фабрицій, садясь въ экипажъ.

— Прежде всего, отвчалъ г. Деларивьеръ,— къ какой нибудь извстной шве, ты долженъ знать какія въ мод…

— Да, я знаю нкоторыхъ по слухамъ, дядюшка.

— Такъ свези насъ къ самой знаменитой…— Твоей кузин нужно около полудюжины костюмовъ, одинъ кокетливе другаго.

— Ты сдлалъ-бы мн большое удовольствіе, папа, еслибы отложилъ это до времени, возразила робко Эдмея.

— Зачмъ-же откладывать, милочка?

— Кстати-ли теперь заниматься нарядами?

— Отчего-же не кстати?… О, я угадываю, о чемъ ты думаешь, и вотъ мой совтъ: я хочу, чтобы мать твоя, когда возвратится къ намъ, что конечно будетъ въ скоромъ времени,— могла бы гордиться не только твоею красотою и граціею, но и твоимъ изящнымъ нарядомъ… Правъ-ли я?…

— Пожалуй, папа, если ты желаешь, закажи костюмы… но я буду носить ихъ съ удовольствіемъ только тогда, когда мама будетъ видть ихъ.

Сеансъ у знаменитой швеи продолжался около часа.

Надо было выбрать матеріи и фасоны, что было не легкимъ дломъ,— вс мои хорошенькія читательницы согласятся со мною.

Эдмея, сама почти не замтивъ этого, забыла свое непріятное ощущеніе, и едва вступившая въ жизнь питомица пансіона обнаружила врный вкусъ и совершенный тактъ.

Портниха сочла обязанностью сказать:

— Я была-бы счастлива обшивать васъ, такая заказчица принесетъ мн большую честь.

Покинувъ княжески-роскошныя зала, которыя въ прежнее время назывались бы Храмомъ моды, Эдмея была уже мене печальна.

— Правъ былъ Францъ Риттнеръ, говоря, что кокетство врождено въ дочеряхъ Евы и, будучи удовлетворено, побждаетъ все, да,г, е сердечное горе. Исключенія изъ этого правила по своей рдкости только подтверждаютъ его.

Не одна молодая вдова, искренно оплакивая своего мужа, сознавалась про себя, что трауръ не безобразитъ ея, и могла подавить на своихъ устахъ улыбку при представленіи о своей миловидности въ глубокомъ траур.

Фабрицій вторично спросилъ:

— Куда идемъ мы, дядя?

— Къ моему банкиру, который въ то-же время мой давнишній другъ, отвчалъ Деларивыръ.— Теб нужно сегодня-же внести нотаріусу деньги за купленное въ Нейльи…

— Правда, замтилъ молодой человкъ, и далъ адресъ кучеру.

Банкирскій домъ Жака Лефевра помщался въ улиц Св. Лазаря, въ большомъ зданіи, весь нижній этажъ котораго былъ занятъ конторой. Деларивьеръ вышелъ изъ кареты съ дочерью и племянникомъ. Въ передней швейцаръ въ черной одежд и въ башмакахъ съ серебряными пряжками спросилъ его:

— Кого вамъ угодно видть: кассира, уполномоченнаго или самого господина Лефевра?

— Самого господина Лефевра, отвчалъ г. Деларивьеръ, передайте ему мою карточку.

Патронъ извстнаго всему свту банкирскаго дома работалъ въ своемъ кабинет. Прочтя на карт имя, онъ вскричалъ, сіяя отъ радости:

— Маврикій Деларивьеръ! Сейчасъ-же приведите его ко мн…

Поднявшись со стула, онъ сталъ ожидать гостя на порог кабинета, взялъ его за руки и, крпко сжавъ ихъ, сказалъ съ волненіемъ:

— Здравствуй мой старый товарищъ! Вотъ неожиданность! Какъ я счастливъ видть тебя! Войди скоре!

Онъ поклонился Эдме.

— Вроятно мадемуазель Деларивьеръ? продолжалъ онъ.

— Да, мой другъ, мои дочь.

— Прелестна! едва распустившійся цвточекъ! розовый бутончикъ! Тысячу пожеланій! О, этого ангела легко выдать замужъ… Если хочешь я возьму это на себя.

Эдмея залилась румянцемъ.

— Дло не спшное, улыбаясь отвтилъ отецъ.

— Какъ поживаешь, продолжалъ Жакъ Лефевръ. Ну тогда располагай мною, чмъ доставишь мн удовольствіе. А, вотъ Фабрицій… здравствуйте… руку! племянникъ моего друга! А гд-же госпожа Деларивьеръ? какъ ея здоровье. Ты ее на этотъ разъ оставилъ въ Нью-Іорк?

Старикъ Деларивьеръ ожидалъ этого вопроса, и потому безъ замшательства отвчалъ:

— Жена пріхала со мною во Францію, но не могла проводить меня въ Парижъ… Я оставилъ ее на юг, у друзей… Она немного нездорова.

— Однако ничего опаснаго?

— Надюсь.

— Злосчастное нездоровье лишаетъ меня удовольствія поухаживать за нею, потому что я ухаживаю за твоей прелестной женою… берегись, мой старый другъ!

Жакъ Лефевръ разразился добродушнымъ смхомъ и продолжалъ:

— А должно быть и ты нездоровъ, Маврикій? Ты блденъ.

— Не нездоровъ, а усталъ. Поздка была трудная.

— Два или три дня отдыха — и все пройдетъ. А знаешь-ли, что я не узналъ-бы Эдмеи, хотя она очень походитъ на свою мать. Какъ эта красавица-двушка та-же шалунья, которая четыре года тому назадъ топтала мои цвточныя клумбы и забирала мои розы? Да, сударыня, вы были ужасомъ моего садовника, а теперь вы уже доросли до выхода замужъ…

Эдмея снова покраснла.

— Вижу, сказалъ г. Деларивьеръ, что ты остался такимъ-же неутомимымъ сватомъ, какимъ я зналъ тебя прежде.

— Теперь я еще ревностне занимаюсь этимъ дломъ. Мн бы основать агентство для браковъ. Это было мое призваніе! Нажить десять милліоновъ и перебранить своихъ друзей, дтей своихъ друзей, ихъ родню и близкихъ:— вотъ цль жизни!

Лефевръ снова расхохотался своимъ добродушнымъ смхомъ, и ему вторилъ Фабрицій.

— Берегитесь, Фабрицій! обратился къ нему Лефевръ, грозя пальцемъ. И вы пройдете чрезъ мои руки, будете поженены мною. Отчего же мн, дорогіе друзья, будучи счастливымъ въ моей семь, не желать доставить всему міру такого-же счастья?

— Ну такъ жените-же и вашего сына! отвтилъ Фабрицій.

— Хотлъ-бы, ужь какъ хотлъ-бы! да онъ-то изумительно упрямится…

— Я еще не спрашивалъ тебя о твоей жен и Раул, но твоя веселость доказываетъ, что всти хороши…

— Благодаря Бога, хороши! Моя жена по-прежнему бойка и весела. Она не измняется и не старетъ. Увидишь! Можетъ быть, я заблуждаюсь, но мн кажется, что какою она была на другой день нашей свадьбы — такова она и теперь, дорогое существо.— Что до моего сына, то это безпутникъ. Въ настоящее время онъ въ Россіи, по нашимъ дламъ. Онъ работаетъ какъ лошадь, не хуже меня, что значитъ не мало.

— За что-же зовешь ты его безпутнымъ?

— Это не боле, какъ дружеская кличка! Но отчего не хочетъ онъ жениться?— это удивительный парень. Въ длахъ онъ такъ же толковъ, какъ я, а ему всего двадцать четыре года. Онъ пойдетъ далеко!— Да, вы обдаете у насъ. Это ршено, я считаю приглашеніе принятымъ…

— Однако, началъ-было дядя Фабриція.

— Никакого однако! прервалъ Лефевръ. Если откажешь, мы разсоримся! Вотъ мой ультиматумъ!…

LVI.

— Но, замтилъ Деларивьеръ,— Эдмея въ пансіонскомъ костюм и получитъ свои наряды не ране, чмъ чрезъ нсколько дней.

— Что за дло до костюма! воскликнулъ Лефевръ. Эдмея прелестна и такъ!— кром того, обдъ будетъ въ тсномъ кругу. Мн хочется поскоре представить твою дочь моей жен, которую я сію минуту предварю.

— Ну если ты этого хочешь, то ршено.

— Въ добрый часъ! Конечно, Фабрицій съ нами. Ха, ха, милый Фабрицій, ты жилъ широко! о твоихъ подвигахъ говорили! Это не упрекъ — молодость иметъ свои права,?но какъ пли въ театр Gymnase — уже не помню, въ какой старой пьес:

Есть пора и для безумства,

И для разсудка время есть.

— Пора-то для разсудка пришла-ли?

— Думаю, что да, отвчалъ Фабрицій.

— Онъ не только думаетъ такъ, но и доказываетъ свой взглядъ на дл, подтвердилъ Деларивьеръ.

— Тмъ лучше! подхватилъ Лефевръ. Браво Фабрицій! вашъ дядя крпко любитъ васъ… слышалъ я. Онъ частенько говорилъ со мною о васъ. Вы наврно сильно его порадуете, женившись.

— Дошли до предмета! сказалъ со смхомъ Фабрицій.

— Да и какъ же не придти къ нему? Бракъ необходимый внецъ дла, вн его нтъ ничего серьезнаго! Вашъ дядя похлопочетъ о достатк, а я пріищу женку.— Припоминаю:— ваше дло готово состояться…

— Подошло подъ руку?

— Вы сметесь?— Ну да, подъ руку… И въ доказательство, вы увидите сегодня вечеромъ эту особу.

— Ба, уже сегодня вечеромъ?

— Даже за обдомъ. Она сирота, прелестная во всхъ отношеніяхъ. Она пережила много семейнаго горя и столько же интересна, какъ и заслуживаетъ сочувствія. Прекрасная партія: уже располагаетъ всмъ своимъ имуществомъ, сумма котораго почтенна. Вы познакомитесь, милый Фабрицій, и безумно влюбитесь въ нее… это неизбжно, и черезъ два или три мсяца мы будемъ на вашей свадьб….

Эдмея, на смотря на свое горе, улыбалась, а примру дочери послдовалъ и Деларивьеръ.

— Быстро поршили! весело воскликнулъ Фабрицій.

— Да, да, я всегда таковъ… никогда не теряю ни минуты: нужно, чтобы все тло какъ по маслу.

Говоря это, Лефевръ написалъ нсколько строчекъ на листк почтовой бумаги. Онъ вложилъ его въ конвертъ и тронулъ колокольчикъ.

Явился конторскій мальчикъ.

Лефевръ протянулъ къ нему записку и сказалъ:

— Отвезите моей хозяйк, живо! Возьмите фріакръ.

— Обождать отвтъ?

— Нтъ, и отправляйтесь.

Мальчикъ вышелъ.

— Я увдомляю жену, что у нея будетъ трое гостей, продолжалъ Лефевръ.

— Значитъ, госпожа Лефевръ не здсь?

— Нтъ, она обожаетъ деревню. Впрочемъ, и я также. Съ 15 апрля, хотя бы еще морозило, жена переселяется на нашу дачу въ Парк Принцевъ, аллея Принцевъ, No 7, куда я прізжаю ежедневно по окончаніи занятій. Тамъ-то мы и пообдаемъ сегодня вечеромъ.

— Другъ мой, сказалъ Деларивьеръ, при сегодняшнемъ посщеніи у меня было дв цли: сначала повидать тебя, а затмъ попросить у тебя денегъ…

— Прекрасно. Сколько нужно?

— Довольно большая сумма. Я поселяюсь въ Париж…

— Вотъ пріятная новость! Значитъ, ликвидируешь тамъ?

— Да.

— Я, просто, счастливъ. Не нужно будетъ ждать два года, чтобы повидать тебя.

— Конечно, мы будемъ видться часто. Я устроюсь здсь домомъ, и мой племянникъ такъ любезенъ, что присмотритъ за всми сложными мелочами поселенія. Онъ принялъ на себя вс хлопоты, за что я ему крайне обязанъ. И потому прошу тебя предоставить ему въ распоряженіе все, въ чемъ онъ будетъ нуждаться. Словомъ, я открываю ему кредитъ на твой домъ.

— До какой суммы?

— Цифры не опредляю. Кредитъ неограниченный.

— Понятно. Далъ ты довренность Фабрицію?

— Нтъ еще, но я дамъ ее.

— Для длъ порядокъ нуженъ. А въ ожиданіи я буду отпускать ему деньги подъ простую росписку.

Жакъ Лефевръ вынулъ изъ своего письменнаго стола счетную книжку и передалъ ее молодому человку со словами:

— Вотъ книжка блыхъ чековъ, въ которые вамъ придется вносить требуемое для представленія въ кассу.

Фабрицій положилъ книжку въ карманъ, радостно задрожавъ.

Деларивьеръ продолжалъ:

— Мы сегодня утромъ купили восхитительное имньице въ Нейльи, Санъ-Джемсъ. Заплатить за него слдуетъ сегодня вечеромъ до шести часовъ, для этого нужно триста двадцать тысячъ франковъ.

— Достаточно подписать чекъ.

— Не подъ рукой ли у тебя мой счетъ? продолжалъ дядя Фабриція.

— Я его приблизительно помню..

— На какую сумму кредитовался я на твой домъ.

— На три милліона шестьсотъ двадцать пять тысячъ франковъ. Хочешь сотню тысячъ франковъ банковыми билетами?

— Нтъ, денегъ мн не нужно.

— А вамъ, Фабрицій?

— Я принимаю. Мн придется расплатиться за дядю немногимъ счетамъ.

— Тогда, уходя отъ меня, зайдите въ кассу.

Жакъ Лефевръ написалъ на четвертушк бумаги:

‘Сто тысячъ франковъ, на счетъ Деларивьера, подъ росписку Хеклера. Уплатитъ’.

И онъ подписалъ.

— Вотъ нужныя сто тысячъ Франковъ, сказалъ онъ.

Фабрицій сложилъ бумажку вчетверо и всталъ со стула.

— Ты уходишь? спросилъ Деларивьеръ.

— Да, дядя… я долженъ зайти къ нотаріусу на бульвар Гаусманъ.

— Разв ужь пора?

— Конечно, нтъ, но мн нужно повидать обойщика, чтобы онъ додлалъ нкоторыя вещи внутри, затмъ нужно повидать каретника, продавца лошадей, также нужно пріискать кучера, камердинера, повара, посыльнаго, горничныхъ и проч.

— Врно… ты думаешь обо всемъ. Ну, нечего длать, иди и помни, что сдланное тобою будетъ сдлано хорошо.

— Не позабудьте, добавилъ Лефевръ, что мы садимся обдать ровно въ половин восьмаго.

— Не безпокойтесь, явлюсь.

— И постарайтесь не опоздать.

— Постараюсь.

— Паркъ Принцевъ, Аллея Принцевъ номеръ 7… вы знаете?

— Я знаю вашу дачу.

— Прекрасно, такъ до вечера.

— До свиданья!

Фабрицій подалъ руку дяд, кузин, хозяину дома, вышелъ изъ кабинета, получилъ въ касс сто тысячъ франковъ, и затмъ, имя при себ эту сумму и книжку чековъ, отправился въ улицу Ларошфуко, гд жила Матильда Жанселенъ. По дорог онъ зашелъ къ ювелиру.

Предъ вступленіемъ въ другой образъ жизни, онъ счелъ нужнымъ разорвать свою связь съ Матильдой.

— Какъ приметъ она эту всть? спросилъ онъ себя не безъ тревожнаго чувства.

Но онъ напрасно безпокоился. Разойтись было, какъ мы увидимъ дальше, тмъ легче, что и Матильда съ своей стороны желала порыва связи, въ которой ссоры давно смнили настроеніе медоваго мсяца.

Мы попросимъ нашихъ читателей опередить Фабриція по дорог въ улицу Ларошфуко и вмст съ нами перейти за порогъ комнаты во второмъ этаж довольно красиваго дома.

Матильда, на половину лежа на длинной кушетк въ будуар, обитомъ по стнамъ и потолку шелковой матеріей свтло-голубаго цвта со свтло-срыми блестящими полосками и розовыми бутонами, держала на колняхъ открытымъ новый романъ, который однако, повидимому, не интересовалъ ее особенно, потому что она его не читала, а мечтала, встрчая въ своихъ грезахъ образъ хорошенькаго молодаго человка съ черными волосами и голубыми глазами, граціознаго станомъ и милаго манерами, — можетъ быть слишкомъ наряднаго, но вообще изящнаго.

Этотъ молодой человкъ — соотечественникъ и товарищъ дтства маленькаго барона Паскаля де Ландильи, назывался виконтомъ Полемъ до-Ланжэ, и былъ близокъ къ двадцати-тремъ годамъ.

Наслдовавъ по смерти отца, полтора года тому назадъ, значительное имніе, онъ поспшилъ переселиться въ Парижъ, чтобы пожить на широкую ногу. Хотя онъ попалъ въ свтъ удовольствій, свтъ фатовъ, кокотокъ высшаго и низшаго разбора, но въ сущности много отличался отъ своего друга Паскаля.

Опьянніе удовольствіемъ никогда не увлекало его дальше того, до чего онъ хотлъ дойти. Въ самой его страсти былъ родъ раздумчивой холодности. Боясь больше всего быть одураченнымъ женщинами, онъ отдавался лишь вполовину. Хорошій игрокъ, онъ останавливался какъ разъ на сумм, опредленной заране. Онъ былъ одновременно и щедръ, и разсчетливъ.

LVII.

Поль де-Ланжэ, не смотря на замашки завзятаго кутилы, сохранилъ значительную долю боязливости.

Ему недоставало безграничной безцеремонности хлыща, онъ поневол обращался къ женщинамъ — любовницамъ какъ къ женщинамъ свтскимъ, что, конечно, имъ нравилось. Видвъ Матильду нсколько разъ на берегу озера и въ театр, онъ влюбился въ эту хорошенькую двушку, искалъ случая встртиться съ нею, но не зналъ какъ подойти.

Однажды онъ встртилъ ее случайно въ сообществ съ двицею Сивракъ, урожденной Грелютъ, и маленькимъ барономъ Паскалемъ-де-Ландильи.

Ухватившись за случай, Поль-де-Ланжэ упросилъ друга представить его, былъ встрченъ благосклонно, и началъ осаду крпости плохо защищаемой и весьма охочей сдаться.

Матильда, привыкшая къ манерамъ Фабриція, рдко вжливымъ, а иногда и грубымъ, была въ восторг отъ мысли, что къ ней серьезно относится настоящій джентльменъ, ухаживаетъ за нею съ нкоторымъ почтеніемъ, каждое утро присылаетъ ей великолпный букетъ, точно двушк, на которую иметъ серьезные виды.

Притомъ же Поль явился въ очень благопріятную для себя минуту. Фабрицій началъ проявлять большую холодность, и оскорбленная Матильда стала мечтать о легкой мести, всегда доступной женщинамъ. А такъ какъ соучастникомъ въ этой мести является юноша красивый, высокаго рода, хорошо воспитанный, весьма любезный и очень богатый (что отнюдь не портило дла), то Матильда и сознавалась самой себ, что этотъ красивый юноша слишкомъ медлитъ въ первомъ приступ и боле робокъ, чмъ было бы желательно.

Чтобы ободрить его, она не разъ высказывала Полю, что сердце ея свободно, и не упускала ни одного случая хулить при немъ Фабриція, къ которому онъ относился очень ревниво.

Наканун отъзда въ Мелюнъ, на завтрак у Адели, на которомъ учавствовалъ и Поль-де Ланжэ, она говорила восторженно объ убор, виднномъ ею нсколько дней назадъ у ювелира на улиц Мира,— убор, до того вскружившемъ ей голову, что она лишилась сна.

Почему же, моя дорогая вскричала молодая Адель, не попросишь ты этого убора у Фабриція? Онъ обязанъ исполнять твои желанія.

Поль слушалъ съ нахмуренными бровями.

Матильда, пожавъ плечами, отвтила:

— Попросить у Фабриція уборъ въ двадцать-пять тысячъ франковъ! Вотъ и видно, что ты мало знаешь его! Фабрицій, милая моя, демонъ эгоизма, притомъ же и скупъ! Ахъ, я сильно въ немъ ошиблась.

И молодая женщина вздохнула.

На третій день, возвращаясь въ Парижъ, какъ мы знаемъ, сильно оскорбленною тмъ способомъ, какимъ Фабрицій отдлался отъ нея въ Мелюн, чтобы остаться при своемъ дяд, Матильда нашла въ своемъ будуар, между двумя принесенными въ ея отсутствіе букетами, что-то завернутое въ веленевую бумагу и запечатанное краснымъ сургучемъ и широкою печатью съ гербомъ.

Обертка заключала дв вещи: длинную розовою бумажку и визитную карточку.

Розовая бумажка оказалась чекомъ на двадцать-пять тысячъ франковъ, съ приказаніемъ одному изъ парижскихъ банкирскихъ домовъ выдать ихъ подателю чека. Визитная же карточка носила имя Поляде-Ланжэ, съ припискою подъ нимъ карандашемъ:

‘Примите уборъ изъ улицы Мира съ такимъ же удовольствіемъ, какое ощущаю я, поднося его.’ —

— Онъ въ самомъ дл очень милъ, этотъ Поль! подумала Матильда. У меня, честное слово, бьется сердце, не влюбилась ли я, чего добраго? Отчего же нтъ? Это было бы очень забавно.

Она сунула карточку за корсетъ, а чекъ заперла въ маленькій ящичекъ.

Въ то время, когда мы находимъ молодую женщину незанятою и предающеюся мечтамъ фа длинномъ кресл своего будуара, было приблизительно четыре часа пополудни.

Зазвенлъ колокольчикъ. Матильда вздрогнула.

— Если Поль-де-Ланжэ, пробормотала она, то я съ радостью приму его.

Горничная просунула свое хитрое лицо въ дверь.

— Кто тамъ? Живо спросила Матильда.

— Вашъ братъ, сударыня.

— Попросите войти, сказала хорошенькая блондинка, видимо обманутая въ ожиданіи.

Вошелъ Рене Жанселенъ.

— Какъ дла, сестрица? спросилъ онъ, садясь.

— Ни хороши и не дурны, отвтила Матильда тономъ почти недовольнымъ.

— Ты, можетъ быть, ждала не меня?

— Не ждала никого.

— Видла ты сегодня Фабриція?

— Ни сегодня, ни вчера, и полагаю, что въ будущемъ буду видть его весьма рдко.

— Опять ссора?

— Нтъ, просто разойдемся. У Фабриція есть обязанности: онъ посвятилъ себя отнын своему дяд, нью-іоркскому банкиру, и своей тетк съ лвой руки, полоумной въ Мелюн, я предоставляю его судьб.

— Плохо дло.

— Отчего?

— Фабрицій добрый парень.

— Ну, не совсмъ-то добрый.

— Вдь вы любили другъ друга?

— Мы такъ думали, но никогда не были въ томъ уврены. Разошедшись, мы оба будемъ чувствовать себя лучше.

— Хочешь ли быть со мною откровенна, милая сестрица?

— Смотря по тому, что спросишь… откровенность иногда опасна.

— Не въ этомъ случа. Говоря между нами, если Фабриція стоитъ лишь повсить, то, значитъ, возгорлась другая любовь.

— А еслибы и такъ?

— Оно такъ и есть. И я могу назвать счастливаго соперника.

— Назови!

— Поль-де-Ланжэ.

Матильда покраснла до блка глазъ и промолчала.

— Значитъ ты его любишь? отечески спросилъ Рене.

— Я его сильно боюсь, со вздохомъ сказала Матильда.

— Берегись, сестра!

— Чего?

— Онъ очень молодъ, этотъ хлыщъ.

— Чтожъ такое? Отъ этого порока исправляются и даже слишкомъ быстро.

— Серьезно ли относится онъ къ теб?

— О, да! вскричала Матильда, невольно увлекаясь.

— Почему ты знаешь это?

— У меня есть доказательство.

— Какое?

— Это тебя не касается! смясь, сказала грховодница, и затмъ, не останавливаясь, прибавила: хочешь оказать мн услугу?

— Еще бы!

Она встала, вынула изъ ящика положенный въ него чекъ и протянула его брату.

— Сдлай мн одолженіе, продолжала она, завтра утромъ взялъ для меня эти деньги. Когда недурная собой двушка является съ чекомъ, вс служащіе оглядываютъ ее и шепчутся… это очень стсняетъ.

Глаза Рене разгорлись.

— Весьма охотно, отвтилъ онъ, беря розовую бумажку. Пробжавъ написанное, онъ продолжалъ съ улыбкой:— Двадцать пять тысячъ франковъ! Чортъ возьми, ты была права. Этотъ подлипала ведетъ себя благородно. Такъ вотъ почему Фабрицій впалъ въ немилость и утратилъ право большихъ посщеній.

— Да и малыхъ…

— А если онъ придетъ, неужели ты его безъ жалости прогонишь?

— Отнюдь нтъ, я приму его весьма охотно, но только какъ товарища.

— Такъ никогда не слдуетъ ссориться съ прежними друзьями, въ данную минуту они могутъ быть полезны. Прими его ласково. Если ты прямо запрешь предъ нимъ дверь, онъ взбсится и будетъ ненавидть и меня. А у меня есть причины оставаться съ нимъ въ добрыхъ отношеніяхъ.

— Будь спокоенъ…. Давая ему свободу, я оказываю ему услугу. Мы останемся лучшими друзьями въ свт.

— Въ которомъ часу, завтра, хочешь ты имть свои деньга?

— Утромъ.

— Довольно рано, а если я принесу ихъ въ одиннадцать?

— Прекрасно.

— И такъ, жди меня въ одиннадцать часовъ. Я приду позавтракать съ тобою,— конечно, если ты будешь одна?

— Я непремнно буду одна.

— А Поль де-Ланжэ?

Матильда разсмялась.

— Какъ Фабрицій не сохранилъ своихъ большихъ входовъ, такъ и Поль де-Ланжэ еще не пріобрлъ ихъ,— возразила она.

Рене поднялся.

— Ты уходишь такъ скоро?

— Да, я хотлъ повидать тебя, но сегодня вечеромъ у меня очень много дла. До завтра, сестрица.

— До завтра.

Минутъ пять по уход Рене опять раздался звонокъ.

LVIII.

Услышавъ звонъ колокольчика, Матильда вновь вздрогнула.

— А, шептала она съ сильнымъ біеніемъ сердца: на этотъ разъдолженъ быть Поль де-Ланжэ.

Горничная пріотворила дверь будуара.

Пріхалъ баринъ.

— На контрабандномъ язык слово ‘баринъ’ означаетъ царящаго покровителя. Значитъ, горничная назвала Фабриція.

— Попросите обождать въ зал, отвтила обманутая въ своей надежд Матильда.

— Слушаю-съ.

— Тмъ лучше, думала Матильда. Представляется случай покончить.

Она убрала передъ венеціанскимъ зеркаломъ свои косы, потому что для ссоры нужно быть хорошенькой,— дочери Евы знаютъ это — и вышла къ гостю.

— Какъ, это вы, милый мой, — воскликнула она насмшливо. Знаете ли, что я уже не надялась видть васъ?

Фабрицій принялъ грустное выраженіе лица.

— Милая Матильда, сказалъ онъ со вздохомъ: не говорите мн, упрековъ, въ которыхъ сейчасъ же раскаетесь. Я больше достоинъ жалости, чмъ попрековъ. Я прошу васъ подарить мн нсколько минутъ вниманія въ разговор серьезномъ.

Молодая женщина утвердительно кивнула головой, а Фабрицій продолжалъ:

— Еслибы я могъ слушаться только голоса сердца, то моя единственная задача состояла бы въ продленіи въ вчность пріятной жизни, которою я обязанъ преимущественно вамъ.— Но дло стоитъ отнюдь не такъ. У меня уже нтъ средствъ, нтъ дороги, и я, доживъ до лтъ, когда человкъ, если онъ не помшанъ, долженъ обдумать свое будущее. Внезапное сближеніе моей семьи со мною, несчастіе, постигшее моего дядю, принуждаютъ меня идти по другой дорог…

— По дорог, которая удаляетъ васъ отъ меня, прервала Матильда. Зачмъ прибгаете вы къ такимъ иносказаніямъ, мой другъ, когда достаточно двухъ словъ? Скажите прямо, что вы меня бросаете

— Этого необходимо требуетъ положеніе, со вздохомъ пробормоталъ Фабрицій, и я не знаю боле горькой необходимости. Я ей подчиняюсь, но оплакиваю ея неизбжность.

— Однако, какая между нами симпатія, сказала, смясь, Матильда. Вы приходите приготовить меня къ разрыву какъ разъ въ ту минуту, когда я сбиралась сказать вамъ, что намъ слдуетъ перестать видться.

— Такъ-ли это? спросилъ молодой человкъ.

— Клянусь Матильдой! а вы знаете, что я не лгунья.

— Тогда мы останемся друзьями, потому что отнын не можемъ быть ничмъ инымъ?

— Я на это разсчитываю!

— И охотно примите этотъ маленькій подарокъ на память, который я принесъ въ надежд, что онъ принесетъ вамъ счастье?

Говоря это, племянникъ банкира вынулъ изъ кармана коробочку, тронулъ ея пружинку и выставилъ на видъ лежавшій на голубомъ бархат браслетъ на счастье, украшенный тремя брилліантами.

Онъ заплатилъ за этотъ браслетъ пять тысячъ франковъ.

Матильда захлопала въ ладоши.

— Ахъ какъ это мило! вскричала она. Фабрицій, ты премилый! Я хочу поцловать тебя!

— Какъ друга?

— Разумется!

И молодая женщина запечатлла два звонкихъ поцлуя на его щекахъ.

— Берегись! предостерегъ Фабрицій, улыбаясь.

— Чего?

— Еслибы онъ увидлъ такую выходку, то сталъ бы ревновать.

— Кто онъ?

— Да мой преемникъ, чортъ его возьми!

— И такъ вы думаете, что у васъ есть таковой?

— Въ этомъ я положительно увренъ, я даже боюсь, не былъ ли юнъ уже во время моего царства моимъ соправителемъ, съ общаніемъ будущаго наслдованія.

— Что до этого, такъ нтъ, честное слово! Живо возразила Матильда. Я честная двушка.

Фабрицій сдерживалъ себя.

— Скажите мн его имя, продолжалъ онъ.

Матильда отрицательно качала головой.

— Не сегодня… отвтила она. Догадайтесь, если можете.

— Разв я знаю его?

— Немного.

— Онъ, думаю, молодъ и красивъ?

— О, да, и притомъ богатъ! Всмъ взялъ!

— Дьявольщина! весело сказалъ Фабрицій: поздравляю васъ, милая, и съ радостью вижу, что мой браслетъ на счастье уже заране произвелъ свое дйствіе!

Разговоръ продолжался еще нсколько минутъ совершенно дружески, и молодые люди разстались, пожимая другъ другу руки съ боле искреннею дружбою, чмъ какова была ихъ любовь.

Уйдя отъ Матильды, Фабрицій прошелъ на бульваръ Гаусмана, къ No 92.

Нотаріусъ получилъ записку, принесенную садовникомъ изъ Нейльи, онъ ожидалъ уже Фабриція въ своемъ кабинет, и купчая была готова.

Фабрицій, не имя еще довренности, не могъ подписать купчей, но онъ выдалъ чекъ на триста двадцать тысячъ франковъ, къ уплат на другой день Жаномъ Лефевромъ, и получилъ отъ нотаріуса росписку.

Деларивьеръ могъ перехать въ свое недвижимое имніе, когда ему вздумается.

Было половина седьмаго, когда Фабрицій покинулъ бульваръ Гаусмана.

— Въ паркъ Принцевъ, сказалъ онъ кучеру, садясь въ карету. Позжай скоре. Сто су на выпивку!

Это общаніе быстро сообщило рвеніе кучеру, а чрезъ него и запряженной въ фіакръ лошади.

Въ двадцать минутъ восьмаго бдное животное, покрытое пной, остановилась въ алле Принцевъ, передъ ршеткою съ No 7.

Въ столовой встртила Фабриція госпожа Лефевръ, въ сообществ съ Эдмеею. Оба же старые друга прогуливалась по саду, толкуя о биржевыхъ длахъ.

Молодой человкъ приблизился къ нимъ.

— Ну что? спросилъ Деларивьеръ: все кончено?

— Да, дядя. Вотъ росписка нотаріуса. Вамъ остается только подписать акты и въ то же время довренность мн, которую я веллъ изготовить къ завтрашнему дню.

— Былъ ты въ Grand-Htel’?

— Нтъ, дядя. Для чего мн быть тамъ?

— Чтобы справиться, пришло ли на мое имя изъ Нью-Іорка письмо или телеграмма.

— Вы мн не сказали объ этомъ.

— Врно. Впрочемъ, это не важно. Сегодня вечеромъ я узнаю.

— Такъ ты завтра вступишь во владніе своей виллой? спросилъ Лефевръ.

Деларивьеръ повернулся къ Фабрицію и вопросительно взглянулъ ему въ глаза.

— Нтъ, если позволитъ дядя, отвтилъ молодой человкъ: завтрашній день нуженъ мн для того, чтобы уладить нкоторыя частности домашняго хозяйства, но посл-завтра…

— Въ такомъ случа дня черезъ три или четыре мы отплатимъ вамъ тамъ визитъ, которымъ вы порадовали насъ сегодня, замтилъ Лефевръ.

— А ваша несравненная сиротка, господинъ Лефевръ? спросилъ Фабрицій. Вы о ней перестали поминать. Не отказалась ли она исполнить ваше общаніе?

— Ха, ха, мой милый: ваше воображеніе работаетъ.

— Сознаюсь, вы разбудили мое любопытство.

— Нтъ, успокойтесь, моя обожаемая сиротка не заставить ждать себя. Мы непремнно увидимъ ее до истеченія нсколькихъ минутъ.

— Откуда же явилось это чудо?

— Изъ провинціи.

— Ахъ, чудо изъ провинціи? воскликнулъ молодой человкъ съ многозначительной миною.

— О, какъ наши ныншніе парижане надуты и чванны! воскликнулъ Лефевръ. По одному слову, провинціалка, вы представляете себ молодую особу неуклюжую и неловкую, можетъ быть хорошенькую, но ходульную, не знающую свта, ничего не видвшую, которая удивляется всему, не уметъ ни бесдовать, ни болтать,— родъ куклы съ механизмомъ, говорящей папа и мама, когда нажмутъ ея пружину.— Правда?

— Да он таковы и есть!

— Ой, какъ вы ошибаетесь, молодой человкъ! Во первыхъ, такого типа уже давно не существуетъ. Ныншнія провинціальныя двушки прелестны, и моя сиротка, по ловкости и достоинству, поспоритъ съ любой парижанкою. Вы скоро убдитесь въ этомъ собственными глазами. Уже безъ пяти минутъ семь часовъ, пойдемъ къ дамамъ.

Вс трое мужчинъ пошли вмст и вошли въ зало, гд разговоръ сталъ общимъ.

Пробило семь часовъ. По алле послышался шумъ кареты, остановившейся передъ ршеткою.

— Вроятно, она… сказалъ Жакъ Лефевръ.

Почти въ то же время дверь открылась, и камердинеръ произнесъ:

— Двица Паула Бальтусъ.

LIX.

Столь неожиданно услышавъ это имя, Фабрицій почувствовалъ дрожь по всему тлу и сталъ мертвенно блденъ.

Да и Деларивьеръ вздрогнулъ и перемнился въ лиц: вдь казнь убійцы Фридерика Бальтуса была конечною причиною помшательства Жанны!

Паула, по обыкновенію въ глубокомъ траур, быстро прошла по залу, чтобы подойти къ госпож Лефевръ, которая съ своей стороны шла на встрчу и обпяла ее матерински.

Затмъ Паула чрезвычайно сердечно пожала руки Лефевра и съ природною граціею поклонилась тремъ лицамъ, стоявшимъ группою позади.

Фабрицій подавилъ свое волненіе и смотрлъ на молодую двушку съ очевиднымъ восхищеніемъ.

Жакъ Лефевръ искоса взглянулъ на него, желая судить о впечатлніи, произведенной ь новоприбывшею на Фабриція.

Увидя Фабриція, Паула слегка покраснла.

— А, господинъ Леклеръ! сказала она.

Фабрицій съ улыбкою поклонился. Быстро разлившаяся но лицу Паулы краска не ускользнула отъ его глазъ.

— Значитъ, вы уже знакомы? озадаченно спросилъ Жакъ Лефевръ. Тогда мой подготовленный эффектъ пропалъ!

— О какомъ эффект говорите вы? спросила Паула.

— Я, не называя васъ, старался заинтересовать вами Фабриція. Я рисовалъ ему васъ въ вид маленькой провинціалки, очень неловкой. Я разсчитывалъ полюбоваться его изумленіемъ и озадаченностью, когда онъ увидитъ васъ столь отличною отъ портрета, созданнаго моимъ воображеніемъ. Вы входите, и озадаченъ-то я, потому что вы и Фабрицій уже знакомы.

— Я имлъ честь быть представленнымъ имъ у баронессы Брэнъ, гд и видлъ ихъ нсколько разъ.

— Четыре раза, тихо сказала Паула.

— Словомъ, вы знакомы, весело продолжалъ банкиръ. Ну, въ итог тмъ лучше. Все пойдетъ какъ по маслу.

— Что все? спросила двушка, вновь зардвшись.

— Не спрашивайте… Я выдалъ-бы мысль. Она мой секретъ.

— Да вы живая загадка, дорогой m-r Лефевръ, улыбаясь сказала Паула.

— Да, да, загадка, которая когда-нибудь разршится. А въ ожиданіи, позвольте мн представить вамъ дядю Фабриція, моего стариннаго и лучшаго друга Маврикія Деларивьера, банкира въ Нью-Іорк, который, къ большому нашему счастью, оставляетъ дла, давшія ему дюжинку милліоновъ, и переселяется въ Парижъ.

Деларивьеръ поклонился.

Жакъ Лефевръ взялъ за руку Эдмею и продолжалъ:

— Представляю вамъ также дочку моего друга, кузину Фабриція, прелестную Эдмею, которая при случа можетъ стать очаровательной фрейлиною! Какъ вс эти проказницы растутъ! Вчера въ пансіонской клтк, а сегодня хоть подъ внецъ! Я уже объявилъ, что берусь устроить это. Паула, прошу у васъ полнаго сочувствія Эдме. Маленькая Эдмея, крпко люби Паулу: это золотое сердце. Ручаюсь, что до конца вечера вы подружитесь.

— Я прошу ознаменовать нашу дружбу теперь же, отвтила Паула, цлуя въ об щеки представленную ей двушку, которая тотчасъ же была привлечена ласковымъ отношеніемъ къ ней.

Лакей пастежъ отворилъ двери въ столовую и произнесъ освященную формулу:

— Кушанье подано.

Лефевръ стоялъ подл Фабриція.

— Предложите ей руку… шепнулъ онъ ему, толкая его въ Паул. Поколебавшись съ четверть секунды, молодой человкъ ршился подойти къ Паул. Ихъ взоры встртились. Съ необычнымъ волненіемъ оперла сиротка свою руку на Фабриціеву, который почувствовалъ ея руку дрожащею, дрожа и самъ.

Деларивьеръ повелъ госпожу Лефевръ. Хозяинъ дома явился кавалеромъ Эдмеи.

Вс услись за великолпно сервированный столъ.

Говорить ли, что Фабрицій сидлъ подл Паулы?

Присутствіе въ этомъ дом сестры убитаго Фридерика казалось ему худымъ предзнаменованіемъ, а между тмъ онъ чувствовалъ почти непреодолимое влеченіе къ молоденькой двушк и не боролся съ овладвавшимъ имъ новымъ чувствомъ.

Да и Паула, не давая себ отчета въ совершавшемся въ ней,ощущала подобное же влеченіе къ фабрипію.

Понятно, что ни Деларивьеръ, ни Эдмея, не могли быть веселыми: вопреки ихъ вол, мысли ихъ постоянно возвращались къ отейльской лечебниц, гд они были свидтелями столь мучительной сцены.

Фабрицій же и Паула были погружены въ соображенія другаго рода.

Однако застольная бесда была оживленна, благодаря Жаку Лефевру, котораго сообщительная веселость не истощилась и который своими шутками и веселыми разсказами выкупалъ общую молчаливость.

Мало-по-малу лицо нью-іоркскаго банкира стало мене мрачно. Эдмея улыбалась разговорамъ. Фабрицій окружалъ внимательностью свою сосдку, которая уже непринужденне поднимала на него свои большіе глаза, одновременно столь мягкіе и столь задумчивые.

По окончаніи обда пили кофе въ зимнемъ саду, котораго высокоствольныя пальмы и вившіяся до самаго стекляннаго свода ползучія растенія обращали въ настоящую кущу зелени, дамы позволили мужчинамъ курить.

Идя въ зимній садъ, Фабрицій, какъ и идя къ столу, предложилъ свою руку Паул.

Двушка, положивъ свою руку на руку Фабриція, ощутила, что послдняя дрожитъ. Тогда ея сердце забилось въ груди ненормально быстро, но двушка и не думала спросить себя, учащены ли удары сердца радостью или боязнью.

Фабрицій былъ не мене взволнованъ, но онъ, по крайней мр, зналъ отчего…

— Добрые друзья мои, сказалъ Жакъ Лефевръ, подслащивая свой кофе,— честное слово, я не могу выразить, до какой степени сегодняшнее собраніе длаетъ меня счастливымъ!

— Мы отлично понимаемъ это счастіе, милый хозяинъ, отвтилъ Фабрицій. Для этого намъ стоитъ только допросить себя… Что до меня, то этотъ вечеръ останется лучшимъ изъ всхъ, о которыхъ я буду вспоминать.

— Вы почти заставили меня забыть свой трауръ и свое горе,— проговорила Паула Бальтусъ. Уже давно я не улыбалась такъ, какъ сегодня вечеромъ.

— Ахъ, дорогое дитя мое, вскричалъ Лефевръ, беря руку двушки, чего бы я не далъ,Чтобы изгладить изъ вашей памяти несчастіе, столь жестоко поразившее васъ.

Слыша эти слова Жака Лефевра, Фабрицій опять поблднлъ, новая дрожь пробжала по его тлу, и ему понадобилась большая сила воли, чтобы сохранить спокойный видъ.

Паула, покачавъ головой, сказала:

— Я, конечно, не могу стать неподвижно въ моей печали и вчно застилать себя отъ спта черною одеждой. Но*не разсчитывайте на забвеніе. Я не забуду того, кого нтъ боле. Я не забуду его никогда.

— Его не слдуетъ забывать, сказала въ свою очередь госпожа Лефевръ, но нужно, чтобы вызываемый вами образъ его могъ являться вамъ, не исторгая у васъ слезъ и не растравляя вашу рану. Воспоминаніе о мертвомъ миломъ человк не должно препятствовать вамъ думать о будущемъ.

— Я и думаю, возразила двушка мрачнымъ голосомъ. Богъ даетъ намъ будущность для отмщенія за тхъ, кого онъ отозвалъ отъ насъ!

— Берегитесь, дитя мое, продолжала хозяйка, это воззрніе опасно и месть плохая совтница.

— Наконецъ, вы уже отомщены, сказалъ Жакъ Лефевръ: убійца поплатился головою.

— Уврены ли вы въ этомъ? спросила сирота съ необыкновенною выразительностью.

— Да разв убійца не казненъ три дня тому назадъ?

— То есть погибъ человкъ, умерщвленный закономъ. Но что доказываетъ вамъ, что этотъ-то человкъ и былъ виновенъ?

Слушатели Паулы переглянулись между собою.

Голосъ сироты, голосъ гармоничный, стадъ вдругъ рзокъ и металличенъ, и заставилъ дрожать въ душ слушающихъ больную струну.

Фабрицій, мертво-блдный, ждалъ, что прибавитъ молодая двушка.

И такъ, и она, подобно Клоду Марто, думаетъ, что правосудіе погршило и что убійца остается безнаказаннымъ. Не видлся ли мелюнскій лодочникъ съ Паулой Бальтусъ, и не внушилъ ли онъ ей свое воззрніе? Это казалось неправдоподобнымъ, но и неправдоподобное бываетъ иногда истиннымъ.

Фабрицію стало страшно.

Жакъ Лефевръ продолжалъ:

— Я не понимаю васъ, дорогая моя, или по крайней мр плохо понимаю. Вы спрашиваете, увренъ ли я въ этомъ, что настоящій убійца поплатится за свое дяніе?

— Да…. кто говоритъ вамъ это? кто докажетъ это?

LX.

— Кто мн говоритъ? Кто мн докажетъ? воскликнулъ Жакъ Лефевръ.

— Да, кто говоритъ? кто докажетъ?

— Все ршительно…

— Говорите опредленне, замтила Паула.

— Во первыхъ и прежде всего приговоръ суда присяжныхъ, приговоръ, состоявшійся въ высшемъ суд посл серьезнаго и внимательнаго изслдованія фактической стороны дла.

— Доказательство недостаточное. Одинъ Богъ непогршимъ. Присяжные — люди, слдовательно, могутъ заблуждаться. Конечно, они произнесли приговоръ по душ и совсти, но видимо были введены въ заблужденіе. Невиннымъ или виновнымъ палъ незнакомецъ, но у этого пораженнаго закономъ незнакомца былъ соучастникъ, который живъ и свободенъ.

— Соучастникъ? недоумвалъ банкиръ.

— Да, таинственный соучастникъ, существованіе котораго я прозрваю во мгл, куда онъ скрылся, и изъ могилы Фридерика его голосъ взываетъ ко мн: ‘Ищи моего убійцу, Паула! Найди его! отдай его палачу, и да буду я отмщенъ’!

Сирота поднялась съ горящимъ взоромъ, ужасающимъ жестомъ, блестя одушевленіемъ.

Фабрицій, чтобы скрыть свой ужасъ, притворился удивленнымъ.

Деларивьеръ, на котораго нкоторое убжденіе и такъ-сказать вдохновеніе молодой двушки произвело сильное впечатлніе, заговорилъ:

— Странно! сказалъ онъ. Наканун казни я долго говорилъ въ Мелюн съ однимъ молодымъ докторомъ, весьма извстнымъ и умнымъ.

Читатели догадываются, что сердце Эдмеи забилось: помянутымъ молодымъ докторомъ могъ быть только Жоржъ Вернье.

Деларивьеръ продолжалъ:

— Онъ говорилъ мн о несчастномъ, который назавтра долженъ былъ умереть, и передалъ мн о немъ множество подробностей. И относительно соучастника онъ высказывалъ одинаковое сужденіе съ госпожею Паулой Бальтусъ.

Ужасъ Фабриція усиливался. Капли пота смачивали корни его волосъ. Однако онъ хорошо владлъ собою.

— Я позволяю себ быть противнаго мннія, сказалъ онъ тономъ почти насмшливымъ. Преступленіе было очень просто и немногосложно. Оно было вызвано корыстолюбіемъ, и это было единственнымъ побужденіемъ.

— Я утверждаю, что нтъ! возразила Паула.

— Однако портфель былъ украденъ.

— Но не изъ-за лежавшихъ въ немъ денегъ.

Въ споръ вмшался Жакъ Лефевръ.

— Но что же тогда сталось съ пятнадцатью тысячами франковъ, выплаченныхъ мною, за нсколько часовъ до несчастія, моему дорогому Фридерику, и вложенныхъ имъ въ портфель, отысканный у убійцы и содержавшій тогда самую незначительную сумму.

— Что сталось съ ними? воскликнула сирота. Вотъ въ этомъ-то и заключается вопросъ, который правосудіе тщетно пыталось разршить. Я найду отвтное слово этой мрачной загадки!

— Не увлекайтесь такъ, умоляю васъ, дитя мое, сочувственно обратился къ Паул Лефевръ. Вы забрали въ голову идею невозможную… вы преслдуете химеру….

— Какъ! возразила Паула, эта невозможная идея приходила въ голову и другимъ, кром меня. Господинъ Деларивьеръ подтверждаетъ вамъ это… этой химер врю не я одна.

— Ты говоришь, обратился отецъ Эдмеи къ своему старинному другу, что наканун убійства ты выдалъ Фридерику Бальтусу пятнадцать тысячъ франковъ.

— Это было такъ около трехъ часовъ пополудни, отвтилъ Жакъ Лефевръ. Фридерикъ разсчитывалъ отправиться на другой или третій день со своей сестрою въ Ниццу и нуждался въ деньгахъ.

Банкиръ обратился къ Фабрицію, который, не смотря на свое возраставшее смущеніе, сохранялъ безучастную физіономію.

— Но, сказалъ онъ, вы должны помнить все это не хуже меня. Вы были въ Saint-Lazare, въ моемъ кабинет, въ ту минуту, когда вошелъ несчастный Фридерикъ.

— Очень хорошо помню, отвтилъ молодой человкъ: я пожалъ руку господину Бальтусу, который удостоилъ меня названіемъ друга. Чтобы оставить васъ разговаривать однихъ, я вышелъ въ прилегающую къ вашему кабинету маленькую комнату и услся изготовить спшное письмо.

— Да, это такъ, сказалъ Жакъ Лефевръ. Незадолго до четырехъ часовъ Фридерикъ ушелъ отъ меня очень разгнваннымъ.

— Разгнваннымъ? Отчего? на что? спросилъ Фабрицій. Разв возникъ какой споръ о процентахъ?

— Отнюдь нтъ. Мои счеты слишкомъ точны, чтобы можно было ихъ оспаривать. Дло касалось чека, о которомъ поминали и въ процесс. Въ одно время съ банковыми билетами я передалъ Фридерику подписанный имъ чекъ въ двадцать пять тысячъ франковъ, которые мой кассиръ уплатилъ неизвстному человку нсколько дней до того. Но чекъ этотъ былъ подложный или по крайней мр поддльный. Фридерикъ признавалъ свою подпись, но рука поддлывателя измнила цифры.

— Въ тотъ день, когда мы узнаемъ имя этого поддлывателя, медленно сказала Паула, мы будемъ знать убійцу.

— Говоря короче, бдный Фридерикъ былъ взбшенъ и хотлъ отложить свою поздку въ Ниццу на день или на два, чтобы имть время подать жалобу прокурору республики.

— И тогда поддлыватель, прервала сирота, желая во что бы то ни стало уничтожить изобличающую улику опередилъ брата, и настигъ его на томъ мст, гд совершено было убійство. Во всемъ этомъ разв нтъ связи?

— Оно было бы логично, еслибъ было возможно, возразилъ Фабрицій.

— Въ чемъ же была невозможность? спросила молодая двушка.

— Въ томъ, что для устройства поддлывателемъ засады онъ долженъ былъ быть предувдомленъ о настигающей его опасности.

— Да онъ, конечно, и былъ извщенъ.

— Кмъ же, Боже мой?

— Конечно, кмъ нибудь, кого не остерегались.

— Пока Бальтусъ говорилъ съ вашимъ дорогимъ хозяиномъ, при ихъ разговор не присутствовала, никто.

— Вы были тамъ, милостивый государь, а между тмъ васъ не видли.

Фабрицій опустилъ голову безъ отвта и въ крайнемъ смущеніи готовъ былъ выдать себя.

Паула не дала ему на это времени. Увлекшись, она продолжала:

— Да стократъ да, существуетъ участникъ, и я громко клянусь здсь, какъ поклялась уже Фридерику въ своемъ сердц, открыть злодя и кинуть его палачу!

— Дорогое дитя мое, сказалъ Жакъ Лефевръ, знаешь ли ты, что твоя восторженность сильно безпокоитъ меня. Правосудіе можетъ пустить въ ходъ безчисленныя колеса громадной полицейской машины. У него есть сыскная полиція, жандармы, сельскія сторожа, внушающіе почтеніе и ужасъ. Оно пустило все въ ходъ, чтобы достигнуть результата, котораго по вашему не добились. Разв вы сумете сдлать лучше? Считаете ли вы себя сильне правосудія?

Паула пристально взглянула въ лицо своему наставнику и отвчала:

— У правосудія нтъ воли!

— У васъ воля стальная, я это хорошо знаю, возразилъ банкиръ

Но къ чему можетъ служить сталь въ пустот? Убійца нашего милаго Фридриха не что иное, какъ обыкновенный разбойникъ. Пусть у него и былъ сообщникъ! Если онъ отказался назвать его, то потому, что вида себя обреченнымъ на смерть, онъ не хотлъ губить съ собою и соучастника. Нкоторые преступники, готовые на всякія злодянія, отступаютъ передъ доносомъ.

— Да, воскликнула двушка, ваши доводы кажутся неопровержимы, но противъ меня безсильны. Я чувствую истину.

— Еслибъ вы, предпринимая месть, о которой мечтаете, опирались бы, по крайней мр, на какую-либо улику, какъ бы мала она ни была! Но ея у васъ нтъ!

— Эту улику я найду.

— Гд?

— Въ тхъ пятнадцати тысячахъ франкахъ, которые выдали Фридерику наканун его смерти, а также въ украденномъ чек.— Эти пятнадцать тысячъ франковъ были въ рукахъ казненнаго. Что сталось съ ними? Этотъ человкъ долженъ былъ отдать или переслать ихъ кому нибудь, — посылая писать, а передавая говорить. Кому нужно было уничтожить чекъ? Это освтитъ дло.

— Но чтобы выслживать по троп, предполагая даже, что эта тропа приведетъ васъ къ чему нибудь, нужно прежде знать имя казненнаго, а правосудіе доискивалось его тщетно…

— А я его узнаю!

— Сударыня, какъ? спросилъ Фабрицій.

— Не могу опредлить, но узнаю, и, разъ добившись этого имени, я очень скоро узнаю и имя соучастника или, врне, убійцы!

Фабрицій почувствовалъ прошедшій по спин холодъ и уже не спрашивалъ боле.

Предшествующій разговоръ, само собой разумется, сильно омрачилъ собраніе.

Жакъ Лефевръ понялъ это и спшилъ прервать молчаніе, наступившее за послдними словами сироты.

— Умоляю васъ, Паула! сказалъ онъ: оставимъ эти мрачныя воспоминанія и, за недостаткомъ правосудія людскаго, будемъ разсчитывать на Божье. Эдмея поможетъ намъ и вызоветъ у васъ улыбку на уста, свъ за фортепьяно и съигравъ намъ со своею обычной прелестью какія-нибудь самыя немеланхолическія пьесы.

LXI.

— Если желаете, я охотно исполню, отвтила молодая двушка, замтивъ взглядъ отца, приглашавшій се согласиться. Только предваряю васъ, что я не сильна въ игр.

Она сла за фортепьяно со внутреннимъ сознаніемъ, что ей теперь не до игры, но она знала также, что выступаетъ въ тяжелое изученіе свтской жизни, слишкомъ часто принуждающей улыбаться, когда душа полна печали и глаза готовы плакать. За прелюдіей, обнаруживавшей дйствительный навыкъ, Эдмея съиграла блестящую пьесу, вызвавшую душевныя и искреннія одобренія.

Деларивьеръ, сильно тронутый, гордился своею дочерью.

— Если бы ее слышала Жанна, говорилъ онъ себ, какъ она гордилась бы и была довольна.

Только Фабрицій не слушалъ. Онъ былъ задумчивъ.

За первой пьесою послдовала другая, за ней третья. Время шло. Наступилъ часъ разстаться. Паула не должна была оставить паркъ Принцевъ: госпожа Лефевръ склонила ее переночевать у нея и лишь на другой день отправиться въ виллу на берегу Сены.

— Я очень счастлива, что встртила васъ у нашихъ общихъ друзей, сказала Паула Деларивьеру. Ваша Эдмея успла возбудить въ моемъ сердц привязанность сестры, и я надюсь, что она относится ко мн съ подобными же чувствами.

Эдмея отвчала лишь горячимъ поцлуемъ. Затмъ Паула обратилась къ Фабрицію и протянула ему руку. Но онъ, вопреки себ, отступалъ на шагъ: мысль коснуться честной руки сестры убитаго Фридерика внушала ему невольный ужасъ. Въ глазахъ сиротки мелькнуло неопредленное изумленіе. Племянникъ банкира понялъ опасность, снова овладлъ собою и въ свою очередь протянулъ Паул дрожащую руку.

— Надюсь, милостивый государь, что мы еще встртимся, сказала Паула голосомъ, въ которомъ дловыя ноты были смягчены. Если случай приведетъ васъ въ Мелюнъ, вспомните, что мое жилище недалеко отъ города. Тамъ вы будете встрчены другомъ. Она произнесла эту фразу съ выраженіемъ, какъ бы подчеркивая слова — Пріду, съ увлеченіемъ отвчалъ молодой человкъ, и общаю исполнить это въ скоромъ времени.

— Вспоминаю, продолжала Паула съ полуулыбкою: сегодня четвергъ, не правда-ли?

— Да.

— И такъ, назначимте свидться у меня въ воскресенье.

— Поздка за городъ! Прекрасная идея! Это будетъ прелестно! воскликнулъ Жакъ Лефевръ. Ты, конечно, принимаешь, Маврикій? Это ршено? присовокупилъ онъ, хлопая по плечу своего стараго друга.

— Господинъ Деларивьеръ наврно приметъ, сказала сирота: онъ не захочетъ сильно огорчить меня, отклоняя мое приглашеніе.

Старикъ намренъ былъ отказаться. Понятно, что въ тогдашнемъ настроеніи духа всякая мысль объ удовольствіи задвала его непріятно. Но онъ вспомнилъ совты доктора Риттнера, нужно было всячески развлекать Эдмею. Колебаніе стало невозможнымъ.

— Будьте уврены въ нашемъ прізд, отвчалъ онъ. Мы, моя Дочь и я, явимся къ вамъ гостями восхищенными и благодарными.

Эдмею предположенная поздка сильно радовала.

Жоржъ живетъ въ Мелюн, думала она: можетъ быть, увижу его

— И такъ, это ршено, продолжала Паула: я пріду въ омнибус въ мелюнскій воксалъ къ девятичасовому позду. Въ одиннадцать мы будемъ завтракать, но безъ нарядовъ, не правда ли, мадамъ Лефевръ? Никакихъ церемоній: вы прідете за просто.

— Будьте, голубчикъ, покойны.

Условились съхаться въ воскресенье, утромъ, въ вокзал дороги Парижъ-Ліопъ-Средиземное море, и опять простились. Деларивьеръ, Эдмея и Фабрицій сошли къ своему ландо, фонари котораго свтились въ алле.

Жакъ Лефевръ подхватилъ Фабриція подъ руку.

— Другъ мой, сказалъ онъ ему на ухо, провожая его до перилъ или я ничего не понимаю въ этихъ длахъ, что очень удивило бы меня въ виду большаго навыка въ нихъ, или Паула Бальтусъ смотритъ на васъ отнюдь не равнодушно. Черезъ недлю милая двушка будетъ отъ васъ безъ ума, и еще до трехъ мсяцевъ мы д лаемъ окличку. Поздравляю васъ, молодой человкъ. Паула прелестная двушка и въ то же время богатая партія. Право, вы родились подъ счастливою звздою!

Фабрицій молча улыбнулся. Онъ былъ въ лихорадк и не могъ дать себ отчета въ томъ, что происходитъ въ его душ:

Ландо направился къ Grand-Htel’ю.

— Придешь завтра завтракать съ нами? спросилъ Деларивьеръ когда экипажъ остановился.

— Нтъ, дядя.

— Отчего?

— Я долженъ утромъ побывать въ Отейл и поршить съ докторомъ нкоторые вопросы, которыхъ не усплъ ввести въ разговоръ сегодня. Кром того, нужно еще похлопотать по вашей перездк въ Нейльи. Будетъ много дла.

— Хорошо, дитя мое, но мы увидимъ тебя въ обдъ?

— Непремнно.

Фабрицій пожалъ руку своему дяд, кузин, и слъ въ одну изъ наемныхъ каретъ, стоящихъ вблизи Grand-Hеtl’а и кафе Мира.

— Улица Тебу… приказалъ онъ извощику.

Противъ номера 9 онъ веллъ остановиться, вышелъ и позвонилъ — Господинъ Жанселенъ у себя? спросилъ Фабрицій дворника, хорошо знавшаго его.

— Нтъ, сударь.

— Вы знаете наврное?

— Наврное. Господинъ Жанселемъ вышелъ между четырьмя и пятью часами и сказалъ, что вернется не раньше какъ ночью. Безъ этого я предложилъ бы господину взойти и обождать.

— Спасибо.

— Фабрицій зашелъ поочередно въ кафе Тортони, потомъ Римъ и въ одинъ тайный картежный домъ на бульвар Монмартръ, куда братъ Матильды заходилъ иногда спустить нсколько банковыхъ билетовъ.

Нигд не видли Рене.

— Однако, мн нужно его найти! пробормоталъ онъ: непремнно. И, садясь вновь въ карету, онъ приказалъ извощику хать на уголъ бульвара Бомарше и улицы Санъ-Жиль.

— Далекая дорога! проворчалъ извощикъ.

— Позжай скоре, будешь доволенъ.

На указанномъ мст Фабрицій вышелъ изъ кареты, щедро расплатился съ извощикомъ, который отъхалъ шагомъ, чтобы дать вздохнуть лошади. Затмъ Фабрицій, увренный, что никто не обращаетъ на него вниманія, пошелъ медленно по бульвару, въ направленіи къ Бастиліи, и остановился передъ большимъ старымъ домомъ и съ крыльцомъ на улицу Башенекъ (Уголовнаго Суда).

Одно изъ оконъ пятаго этажа этого дома было ярко освщено извнутри.

— Хорошо, подумалъ Фабрицій: онъ тамъ.

Онъ пошелъ по перескаемой улицею Башенокъ улиц Вогезовъ, я сильно позвонилъ у узкой и ветхой двери, которая отворилась только по четвертому звонку.

За дверью была глубокая темень.

— Кто тамъ? спросилъ недовольный голосъ заспавшагося сторожа.

— Другъ Ландрине, отвтилъ Фабрицій, входя въ темный корридоръ, ведшій на обширный дворъ.

Вошедшій Фабрицій, повидимому, давно зналъ внутреннее расположеніе дома, потому что безостановочно прошелъ налво, ощупью взобрался по черной лстниц съ желзными перилами и остановился лишь на площадк пятаго этажа. Тамъ онъ зажегъ спичку и уврился въ существованіи на средней филенк одной изъ двухъ дверей начертанной углемъ фамиліи Ландрине, съ весьма сложнымъ росчеркомъ.

Онъ потушилъ спичку, уже ненужную, далъ три короткихъ удара въ дверь, съ неодинаковыми промежутками, и сталъ слушать.

По прошествіи секунды внутри раздался слабый звукъ поспшныхъ шаговъ и внезапно смолкъ.

Очевидно, жилецъ пятаго этажа прислушивался. Фабрицій сталъ насвистывать псенку изъ ‘Fille de madame Angot’. Затмъ онъ снова ударилъ два раза, а по прошествіи четверти секунды третій.

Въ замк сталъ брякать ключъ, дверь была отперта и на порог явился Рене Жанселинъ.

LXII.

Братъ Матильды, въ рабочей блой блуз и въ фуражк, держалъ въ лвой рук маленькую лампочку. Правую-же руку онъ употребилъ какъ рефлекторъ для направленія свта лампы на лицо пришедшаго.

— А, это вы сказалъ онъ: войдите.

И, тихо затворивъ дверь, онъ прибавилъ:

— Что побудило васъ зайти такъ поздно?

— Дло серьезное, отвтилъ Фабрицій.

— Есть что-либо новое?

— Да.

— Въ чемъ дло?

— Я разскажу.

Обмнявшись этими словами въ передней, оба вошли въ комнату, которая стоитъ краткаго описанія.

Стны ея были оклеены дешевыми полинялыми отъ долгаго употребленія обоями, въ десять су кусокъ. Движимость состояла изъ большаго дубоваго шкафа, орховаго туалета съ принадлежностями, длиннаго чернаго стола, одного стараго кресла, двухъ стульевъ и чугунной печки, подобной употребляемымъ прачками для нагрванія утюговъ. Въ одномъ углу было навалено съ полдюжины пустыхъ ящиковъ. Кром того, комната была снабжена сосновыми досками, расположенными въ вид полокъ библіотечнаго шкафа.

На этихъ полкахъ лежала коллекція литографскихъ камней, дощечекъ мдныхъ и разнаго дерева, пачекъ старыхъ билетовъ, квитанцій разныхъ торговыхъ домовъ Парижа, векселей на банкирскія дома, старыхъ, обтертыхъ паспортовъ, акцій промышленныхъ обществъ и желзныхъ дорогъ французскихъ и иностранныхъ, книжечки чековъ разныхъ большихъ учрежденій, вс обвязанныя нитками, надписанныя и занумерованныя.

Столъ представлялъ безпорядочное полчище банокъ, стклянокъ съ чернилами всхъ оттнковъ, кисточекъ, перьевъ, лупъ, буравчиковъ, напилковъ, ящиковъ съ красками и т. п. Одинъ изъ угловъ стола былъ занятъ ручной типографіей и прессомъ величиною съ игрушку. Въ печк горлъ каменный уголъ въ смси съ антрацитомъ, и калилъ семь или восемь прутиковъ. Рене Жанселинъ казался совершенно освоившимся въ расположеніи этой тысячи многоразличныхъ предметовъ.

Читатели уже догадались, что комната, въ которую мы ввели ихъ, служила рабочимъ кабинетомъ отличному поддлывателю разныхъ почерковъ.

Фабрицій тяжело опустился на одинъ изъ стульевъ и отеръ лобъ, на которомъ еще были капли поту. Замтивъ блдность и разслабленіе своего товарища по промыслу, Рене спросилъ:

— Скажи-же, что случилось?

— Одною опасностью больше! отвтилъ племянникъ банкира.

— Какой опасностью? Не говори загадками! Опять что-нибудь по этой проклятой исторіи въ Мелюн?

— Да, опять.

— Что-же, всегда она будетъ мшать намъ спать спокойно?

— Она принесетъ намъ бду! глухо пробормоталъ Фабрицій. Мы были убждены, что только одно существо грозитъ намъ опасностью: Клодъ Марто, перевощикъ вдовы Галетъ,— не правда-ли?

— Да, и мы, докторъ и я, поршили серьезно занять васъ этимъ человкомъ.

— И, я это исполню,— будьте спокойны, но въ настоящую минуту не его слдуетъ всего боле опасаться.

— А кого-же?

— Одной женщины.

— Тьфу, чертовщина! когда женщина съ нами, все идетъ хорошо, и когда противъ — все неладно.

— И изъ всхъ женщинъ эта самая опасная, продолжалъ Фабрицій, потому что она жаждетъ мести.

— Ея имя?

— Паула Бальтусъ.

Рене Жанселинъ тоже поблднлъ.

— Сестра Фридриха… пробормоталъ онъ.

— Да.

— Но что-же она знаетъ?

— Ничего и все. Ея инстинктъ подсказываетъ ей, что судъ пошелъ по ложной дорог. Она угадываетъ существованіе убійцы, оставшагося въ тни. Она поклялась открыть его и отмстить за брата.

— Кто сказалъ вамъ это?

— Она сама.

И Фабрицій разсказалъ все происшедшее у Жака Лефевра въ Парк Принцевъ.

Репе тупо слушалъ его и не скрывалъ отъ себя, что положеніе его становится серьезнымъ.

Посл минуты раздумья онъ поднялъ голову.

— Эта женщина непремнно видла мелюнскаго перевощика, пробормоталъ онъ.

— Нтъ, отвтилъ Фабрицій. Я думалъ прежде тоже, но пришелъ къ другому мннію. Ея бшеное увлеченіе лишало ее всякаго благоразумія. Притомъ-же она и не остерегалась. Она сказала-бы точне.

— Пусть такъ, но если она не видла его, то можетъ увидть. Она можетъ случайно встртить его и на предположеніяхъ лодочника построить цлое обвиненіе. Нужно привязать къ себ этого человка или, еще лучше, сплавить его!

Фабрицій посмотрлъ въ лицо Рене.

— Скоро сказано! холодно отвтилъ онъ. Беретесь вы сплавить его?

Братъ Матильды измнился въ лиц.

— Я… пробормоталъ онъ.— Я…

— Да, сплавить его… подтвердилъ Фабрицій. Вдь на это-же ни намекали…

— Нтъ, нтъ! Я не человкъ крови…

— Такъ! Вы, любезный мой, трусъ, подталкивающій другихъ впередъ, а самъ остающійся позади. Таковъ вашъ темпераментъ, и я отнюдь не попрекаю васъ имъ, но и мн предоставьте дйствовать по моему усмотрнію. Я не хочу больше безполезнаго убійства… У меня въ котомк найдется что-либо получше преступленія и, главное, подйствительне.

Рене сдлалъ утвердительный жестъ и затмъ продолжалъ:

— Такъ Паула Бальтусъ утверждаетъ, что она раскроетъ истину?…

— Она положительно убждена въ этомъ.

— Но чтобы достичь этой цли, къ какому средству хочетъ она прибгнуть?

Фабрицій пожалъ плечами.

— Еслибы мы знали это, возразилъ онъ, то подвели-бы контръмину, и тогда опасность миновала-бы насъ. Это то, что на войн, въ дл траншей, называется ‘дать камуфлетъ’.

— Нужно-бы знать секретъ Паулы Бальтусъ… продолжалъ Рене.

— Да, чортъ возьми. Да какъ его узнаешь?

— Какъ! повторилъ Рене съ неопредленнымъ жестомъ. Вы лучше меня можете отвтить на этотъ вопросъ. Ищите.

— Поищу.

Наступило долгое молчаніе. Затмъ заслуженный поддлыватель, какъ-бы для удаленія изъ головы безпокоившей его мысли, сталъ пытаться перемнить разговоръ.

— Каковы ваши дла съ Матильдой?

— Мы добрые друзья и только, отвтилъ Фабрицій. У милой двушки залзла въ голову любовишка: она, кажется мн, безумничаетъ.

Рене зналъ истину и потому не настаивалъ.

— Видли вы сегодня доктора? спросилъ онъ.

— Да, но при обстоятельствахъ, которыя не позволили мн говорить съ нимъ откровенно. Я повидаю его завтра или, врне, сегодня, потому что полночь прошла.

— Изложите предъ нимъ положеніе. Съ нимъ посовтываться не лишнее. Можетъ быть, онъ укажетъ намъ способъ обойти Паулу Бальтусъ безъ лишнихъ хлопотъ.

— Это будетъ трудно… у Паулы Бальтусъ хорошее оружіе: воля, жажда мести и богатство, которое длаетъ все возможнымъ.

— Очень она богата?

— Милліонерка.

— Молода?

— Да.

— Хороша собою?

— Хороша, прекрасна, блестяща….

Рене быстро вскочилъ. Онъ подошелъ къ своему товарищу, въ свою очередь пристально вперивъ взоръ въ его глаза, и сказалъ:

— Фабрицій, наше спасеніе въ вашихъ рукахъ! Хотите вы, чтобы опасность разсялась подобно туману? Хотите вы, чтобы Паула утратила даже память о своихъ замыслахъ мести? Хотите вы, чтобы она отвергала очевидность и называла истину ложью, когда кто-либо случайно выскажетъ ее?

— Конечно хотлъ бы!

— Это зависитъ отъ васъ.. всецло отъ васъ…

— Я не понимаю…

— Я выясню свою мысль…. Читали вы или видли Рюи-Блаза?

— Странный вопросъ! Кто не видалъ его?

— Такъ помните ли вы сцену, заканчивающую первое дйствіе’ два послдніе стиха этой сцены… Рюи-Блазъ говоритъ Саллустію!

‘Что прикажите, сударь, теперь’?

Донъ Саллустій отвчалъ своему лакею, показывая на королеву:

— Ей понравиться и быть ей любезнымъ.

LXIII.

Фабрицій улыбнулся.

— Я уже думалъ объ этомъ, врьте мн, сказалъ онъ.

— Тогда, возразилъ Рене Жанселенъ, вы понимаете не хуже меня, что, разъ ставъ властелиномъ сердца и души Паулы Бальтусъ, вы подчините себ и ея волю…

— Это заране обдумано.

— Хотите попытать счастья?

— Еще бы!

— Открытъ вамъ доступъ къ двушк?

— Да, мн стоитъ захотть, и я буду хорошо принятъ.

— Какъ вамъ кажется, расположена ли она къ вамъ?

— Она выказываетъ мн особенное расположеніе.

— Но тогда у васъ серьезныя вроятія на успхъ!

— Надюсь и разсчитываю на нихъ.

— Когда же начнете вы осаду Паулы?

— Послзавтра.

— И прекрасно! Вотъ что называется не терять времени! Но подумайте также о маленькомъ перевощик.

— Съ завтрашняго же дня.

— Когда вамъ удадутся эти два предпріятія, намъ, мн кажется, можно будетъ спать спокойно.

— Хорошо бы такъ.

Во время приведеннаго разговора Фабрицій поглядывалъ на предметы, разбросанные на стол, у котораго онъ стоялъ.

Взглядъ его упалъ на продолговатый четыреугольный кусокъ розовой бумаги, частью печатный, частью исписанный числами и именами.

Эта бумага обратила на себя его вниманіе.

— Что это, сказалъ онъ: у васъ чекъ Поля де-Ланже, этого милліонера, о которомъ съ недавняго времени постоянно говорятъ въ модномъ и женскомъ обществ. Двадцать пять тысячъ франковъ!— кругленькая сумма!

— Этотъ чекъ не мой, возразилъ Рене.

— Чей же?

— Моей сестры, которая просила получить по немъ деньги.

— А, воскликнулъ, смясь, Фабрицій…. лоскутокъ-то Матильды! Хорошо! Теперь я знаю имя, которое она отказывалась сказать…. Мой преемникъ чистый джентельменъ, щедрый и любезный.— Скажите, другъ мой, вы пустите этотъ чекъ въ оборотъ?

— Что вы разумете подъ этимъ? Я взялъ на себя представить его, и представлю.

— Такимъ, какъ онъ есть?

— Ну нтъ…. я не дуракъ!

— Значитъ, вы его раздуете?

— Чтобы уплатить себ за услугу,— да, мой другъ. Изъ двадцати-пяти тысячъ я сдлаю сорокъ пять. Ничего нтъ легче…

— Берегитесь!

— Чего же?

— Это такого же склада дло, что и то, которое, сдлавъ необходимою смерть Фридриха Бальтуса, привела меня къ ступенямъ эшафота, а доктора и васъ къ отправк въ ссылку.

— Эка! возразилъ Рене Жанселенъ, вдь вы же живы, а мы на свобод.

— Берегитесь! повторилъ Фабрицій. Прекратите эту страшную игру, изъ-за которой вы, не смотря на свое искусство, погибнете.

— Да, хорошо вамъ такъ говорить! Еслибъ я отказался отъ пользованія своими маленькими дарованіями, что бы сталось со мною? Парижская-то жизнь съ ея удовольствіями обходится не мало!

— Но подумайте, милый мой, что вы поступите крайне неблагоразумно: поддлать этотъ вексель — безуміе.

— Почему?

— Потому что Поль де-Ланже далъ этотъ чекъ Матильд, и она передала вамъ. Такъ узнаютъ, что чекъ прошелъ чрезъ ваши руки, и поддлку легко можно будетъ выслдить.

Рене пожалъ плечами.

— Перестаньте! отвтилъ онъ. Я ни дуракъ, ни ребенокъ! Я возьму свои предосторожности, и не пустыя, а поступлю основательно. Скоре заподозрятъ весь свтъ, чмъ подумаютъ обо мн. Предположимъ худшій случай! Никогда Поль де-Ланже, страстно влюбленный, не ршится обвинить брата Матильды.

— Хорошо, убаюкивайте себя такими надеждами, а придетъ часъ пробужденія и унесетъ грезы!

— Ахъ! нетерпливо воскликнулъ Рене, повторяю вамъ, что мн бояться нечего, да и вы дрожите безъ основанія. Дло будетъ исполнено такъ, что самъ де-Ланже повритъ ему. Вы увидите, какъ я это сдлаю.

Опытный поддлыватель развелъ огонь въ желзной печк, на которой, какъ мы знаемъ, лежало нсколько желзныхъ прутьевъ. Онъ опять слъ къ столу и выбралъ дв стклянки изъ стоявшихъ на стол. Содержимое первой было прозрачно, какъ ключевая изъ скалы вода. Во второй была жидкость цвта золота и чудесно прозрачная.

Репе откупорилъ эту стклянку, помокнулъ въ нее кисточку изъ серебряныхъ нитей и тонкою въ волосокъ, и легко провелъ этою кистью по писаннымъ прописью словамъ ‘двадцать пять тысячъ’ и по цифрамъ, изображавшимъ ту же сумму.

Затмъ закупорилъ стклянку, взялъ съ печурки одинъ изъ желзныхъ прутьевъ и, уврившись поднеся прутикъ къ щек, въ степени его жара приложилъ его къ чеку, предварительно накрытому кускомъ протека.

— Этотъ сильный реактивъ, сказалъ онъ, улетучитъ написанныя буквы.

— Не портя бумаги? спросилъ Фабрицій.

— Только измняя ее на время, но я тотчасъ же возвращу ей и ея прежній цвтъ, и ея прочность. Употребленная мною жидкость дйствуетъ только на чернила, тогда какъ типографская краска ей не уступаетъ.

Рене отвелъ желзный прутикъ.

Въ самомъ дл, на чек не осталось и слда письма, но мстами бумага стала жирною.

Помощью второй кисточки, смоченной безцвтною жидкостью первой стклянки, молодой человкъ опять увлажилъ бумагу, наконецъ онъ прижалъ ее по прежнему боле тяжелымъ кускомъ желза. По прошествіи нсколькихъ секундъ операція была окончена.

Чекъ, совершенно свжій и безпорочно розоваго цвта, сохранилъ на себ лишь печатныя слова: ‘уплатить по предъявленіи’ и подпись: ‘Поль-де Ланже’.

— Теперь, продолжалъ Рене, стоитъ лишь наполнить бланкъ, и я совершу эту операцію съ такимъ шикомъ, что вы только подивитесь. Изобртатель чековъ крикнулъ бы караулъ!

Братъ Матильды взялъ гусиное перо, гибкостью далеко превосходившее лучшія стальныя перья, медленно очинилъ его, осторожно обмакнулъ его въ чернила, испыталъ на лоскутк бумаги толстыя и тонкія черты, а также росчерки, и твердою рукою написалъ ‘сорокъ-пять тысячъ’ буквами и цифрами.

— Вотъ! сказалъ онъ, кидая перо на столъ. Вотъ какъ въ десять минутъ наживаютъ двадцать тысячъ франковъ.

— И ссылку,— прибавилъ Фабрицій.

— Подите! Разв ссылка для искусныхъ? Да и кстати ли изрекать вс эти непріятныя предсказанія въ виду такого совершеннаго произведенія? Чего вы только ни придумаете!

— Разв воленъ кто въ предчувствіяхъ? Мн кажется, что этотъ чекъ принесетъ горе намъ обоимъ.

— Предразсудки! разсмялся Рене. Но, впрочемъ, милый другъ, я готовъ уступить…

— Какъ?

— Дайте мн сорокъ-пять тысячъ франковъ—и берите себ чекъ: сожгите его, если хотите.. Разъ обращенный въ пепелъ, онъ уже не будетъ васъ безпокоить.

У Фабриція была въ карман большая сумма и онъ готовъ былъ закричать ‘торгъ заключенъ!’ но одумался и отвчалъ спокойно:

— Вы помшались! Разв я богатъ?

— Когда нибудь вы будете богаты, счастливый племянникъ дядюшки милліонера. У меня же только мой скромный промыселъ! Вашъ жребій лучше моего. Однако, другъ мой, уже два часа, и я падаю отъ устали.

— Вы не идете со мною?

— Нтъ, у меня въ другой комнат стоитъ диванъ, на который я и завалюсь. Такъ будьте же добры позвольте мн уснуть.

— Доброй ночи!

— Доброй ночи! и извщайте меня, пожалуйста, обо всякой случайности, какая можетъ встртиться.

— Будьте покойны! Гд я увижу васъ?

— Гд захотите, только не здсь. Я предполагаю не казать сюда носу долгое время.

— Если будете писать, избгайте всего компрометирующаго. Вмсто подписи — ставьте X. Y. Z. Осторожность никогда не мшаетъ.

— Это и мое мнніе.

— Сойдите безъ шуму и, чтобы сторожъ отворилъ вамъ дверь, постучите ему въ стекло три раза послабе. Онъ подумаетъ, что это выхожу я, и не станетъ разспрашивать.

Фабрицій послдовалъ наставленіямъ Рене, спустился съ лстницы на цыпочкахъ, стукнулъ три раза и очутился на улиц.

На высот площади Шато д’О онъ нанялъ запоздавшаго извощика, и черезъ сорокъ минутъ вошелъ въ свою комнату въ улиц Клиши.

LXIV.

По уход Фабриція Рене Жанселенъ заперъ свою наружную дверь на два поворота, но, не ложась на диванъ, служившій ему постелью, онъ, вернувшись въ первую комнату, слъ съ мрачнымъ лицомъ и рзкою морщиною на лбу, обличавшею глубокое раздумье.

— Все идетъ плохо! сказалъ онъ себ. Эта двушка внушаетъ мн страхъ. Ея твердая воля, ея милліоны, ея жажда мести длаютъ ее гораздо опаснйшею, чмъ правосудіе! Удастся ли Фабрицію? Кто поручится? А если онъ промахнется,— опасность неизбжна. Но благоразуміе мать безопасности. Съ завтрашняго же дня приму мры, и, при малйшей тревог,— удеру за границу.

Побесдовавъ самъ съ собою, братъ Матильды поднялся со стула, выдвинулъ большой ящикъ дубоваго шкафа, отодвинулъ по вырзкамъ подвижной задній бокъ стараго ящика и тмъ открылъ за Шкафомъ родъ ниши въ стн.

Онъ вынулъ оттуда желзную шкатулку, открылъ ее и высыпалъ ее содержимое на столъ.

То были пачки билетовъ въ тысячу Франковъ.

Рене пересчиталъ ихъ.

Пачекъ было тридцать, въ двадцать пять билетовъ каждая.

У молодаго человка появилась на губахъ улыбка.

— Ремесло было выгодно! сказалъ онъ. Семьсотъ пягьдесять тысячъ Франковъ, о существованіи которыхъ мои сообщники и не подозрваютъ! Съ этимъ я проживу везд очень счастливо и въ почет.

Онъ сложилъ это имущество въ кожаный мшокъ вмст съ только-что поддланнымъ чекомъ, затмъ, проходя по сосдней комнат, задулъ лампу, легъ на диванъ, положивъ голову на мшокъ, какъ на подушку, и проспалъ до разсвта.

Первые лучи зари разбудили его. Онъ тотчасъ всталъ и принялся складывать вс орудія поддлки въ стоявшіе въ углу пустые ящики, которые тщательно забилъ гвоздями.

Кончивъ уборку въ восемь часовъ утра, онъ умылъ руки, одлъ нсколько старомодное пальто, обвязавъ шею, поверхъ воротничковъ краснымъ платкомъ, а на голову надлъ мягкую шляпу, привсилъ мшокъ къ петл пальто, спустился съ лстницы и зашелъ къ привратнику.

— Это вы, господинъ Ландрине! озадаченно вскричалъ сторожъ.

— Чему ты удивляешься, папенька Филиппъ?

— Мн слышалось, будто вы ночью ушли? Какой-то жилецъ ударилъ три раза мн въ окно, чтобы я потянулъ веревку, а вы всегда именно такъ подаете знакъ.

— Вы видите, что это былъ не я. Папенька Филиппъ, я вызжаю.

— Тмъ хуже, господинъ Ландрине, тмъ хуже. А когда же вы оставляете домъ?

— Сейчасъ.

— Но вы не назначили срока?

— Поэтому-то и заплачу вамъ и за текущій срокъ, и за будущій.

— Такъ оно будетъ правильно, а вы вольная птица. Только вы понимаете, у меня нтъ квитанцій.

— Мн достаточно и росписки. Вотъ двсти франковъ за два срока.

Рене выложилъ на столъ десять луидоровъ.

Сторожъ написалъ росписку въ полученіи.

— А двадцать франковъ прибавляю собственно вамъ, продолжалъ молодой человкъ.

— Глубоко благодаренъ, господинъ Ландрине. А жаль, что вы узжаете. Не для проврки, а такъ: куда вы дете?

— За городъ.

— Далеко отъ Парижа?

— Нтъ, совсмъ близко — въ Розовый Фонтене. Проходя мимо, я зайду проститься съ вами. До свиданія, папенька Филиппъ.

Рене вышелъ со двора, возвратился черезъ часъ съ извощикомъ и двумя носильщиками, приказалъ сложить въ телгу свою скромную утварь и знакомые намъ ящики, слъ на возъ подл извощика и сказалъ ему:

— На площадь Бастиліи, уголъ улицъ святаго Антонія и святаго Павла, чтобы прохать на набережную.

* * *

Возвратившись домой, Фабрицій легъ въ постель, но спалъ неспокойно: ему спилось то казненный въ Мелюн, какъ катилась его голова, то Паула Бальтусъ, у которой нужно было украсть сердце, то сумасшедшая Жанна, запертая въ Отейльской лечебниц, то наконецъ Маврикій Деларивьеръ, громоздящій милліоны въ сверкающую пирамиду.

Затмъ кровь и золото смшались и образовали рку, въ которой Фабрицій тонулъ, постоянно преслдуемый Паулой Бальтусъ, потрясавшей, гопяясь за нимъ, отрубленною головою.

На зар онъ проснулся такъ же рано, какъ Рене на улиц Башенокъ, и дважды или трижды позвонилъ слугу. Лоранъ вскочилъ совершенно заспанный. Что могло побудить барина требовать его услугъ въ пять часовъ утра? Что произошло необыкновеннаго? Что значило такое странное и полное нарушеніе привычекъ молодаго человка? Потопъ, что ли?

Задавая себ эти вопросы и протирая глаза, лакей спшилъ на зовъ барина.

Фабрицій шагалъ взадъ и впередъ по комнат, съ сигарой въ зубахъ.

— Вы встали! воскликнулъ Лоранъ съ тою фамильярностью, которую Фабрицій дозволилъ ему усвоить: значитъ, вы не знаете, который часъ?

Вмсто всякаго отвта Фабрицій указалъ пальцемъ на циферблатъ стнныхъ часовъ.

— Вчера въ восемь часовъ! продолжалъ слуга, сегодня въ пять значитъ, завтра вы совсмъ не будете ложиться?

— Можетъ быть.

— Тогда служба у васъ будетъ очень тяжела. Я буду исполнять что могу. Что прикажите?

— Хочу поболтать съ тобою, Лоранъ, о вещахъ дйствительно интересныхъ.

— Много мн чести. Впрочемъ къ вашимъ услугамъ.

— Сколько получаете вы у меня, Лоранъ?

— Да вдь вы знаете: шестьдесятъ франковъ въ мсяцъ, и это не много.

— Однако вы сберегаете.

— Немножко, но лишая себя вина.

— Можетъ быть, своего…. моего же?…

Лоранъ отразилъ несправедливое подозрніе краснорчивымъ жестомъ.

— Ахъ, баринъ, вскричалъ онъ: вотъ ужь пятнадцать дней, какъ въ нашемъ погреб нтъ ни капли. Я даже хотлъ сказать вамъ объ этомъ.

— Какъ ни капли?

— Можете посмотрть и убдиться.

— А около мсяца тому назадъ вы мн свидтельствовали о присутствіи изряднаго количества бутылокъ.

— Да мсяцъ тому назадъ он и были въ погребу. Но вызнаете, что прошло дв недли, какъ вы давали завтракъ, на которомъ было выпито не мало.

— Но перейдемъ къ другому, сказалъ Фабрицій.

— Да, вотъ перейдемъ къ другому, замтилъ Лоранъ съ убжденіемъ, спрашивая одиноко самого себя: ‘Къ чему онъ подбирается? Можетъ быть, я и налегъ на вино немножко сильно. Однако баринъ-то какъ будто сердится.

Фабрицій продолжалъ съ улыбкой:

— Начиная съ сегодняшняго дня, Лоранъ, вы будете получать по сту франковъ въ мсяцъ.

— Сто франковъ? повторилъ изумленный лакей. Сто франковъ! Разв вы получили наслдство?

— Нтъ, но я вамъ сказалъ уже вчера, что мое положеніе измняется. Отъ этого повышается и ваше. Вы станете дворецкимъ.

Лоранъ принялъ гордую осанку швейцара каедральнаго собора, поднялъ голову и уперся правымъ кулакомъ въ бедро.

— Вы меня награждаете и возвышаете! воскликнулъ онъ. Быть дворецкимъ — мое давнишнее желаніе, но я постараюсь быть достойнымъ этого повышенія!

— Повышеніе это однако не помшаетъ вамъ прислуживать мн.

— Такое соединеніе моя мечта! Буду я служить здсь?

— Нтъ, въ Нейльи, въ имніи, которое я купилъ вчера для дяди и въ которомъ съ нимъ буду жить и я.

— Въ Нейльи, на Сен?

— Да, нашъ паркъ расположенъ вдоль рки.

— Значитъ, можно будетъ ловить рыбу? дразнить пискарей и уклейку?

— Безъ всякаго запрета.

— Когда же мы передемъ въ этотъ рай?

— Сегодня же. Нужно привести домъ моего дяди въ порядокъ. Знаете ли вы людей, годныхъ для прислуги?

— Да знаю, сударь, знаю. Какого рода слугъ нужно вашему дяд?— Кучера, конюха, камердинера, посыльнаго, грума, позора, поваренка и двухъ горничныхъ.

— Всего девять человкъ. Еще до полудня я найду всхъ, и людей порядочныхъ. А позвольте узнать, какое будетъ положено жалованье?

— Обыкновенное…. устройте это. Нужно, чтобы весь этотъ людъ былъ сегодня же вечеромъ на мст. Вы передете завтра. Вы распредлите помщеніе между слугами. Вы велите принести вина въ погребъ, а амбаръ снабдить сномъ и овсомъ. Вотъ адресъ дачи и записка привратнику, который въ то же время и садовникъ. Онъ поставитъ въ каждую комнату цвты. Я хочу, чтобъ внутренній видъ былъ праздничный. На первые расходы вамъ хватитъ этихъ двухъ тысячъ франковъ. Вы оплатите все наличными и представите мн оплаченные счеты.

— Слушаю, сударь.

LXV.

— Я самъ посл обда поду въ Нейльи, продолжалъ Фабрицій, посмотрть хорошо ли выполнены мои приказанія. А теперь, Лоранъ, отправляйтесь и не теряйте ни минуты.

— Будьте спокойны! воскликнулъ слуга, повышенный въ санъ Дворецкаго: вы будете мною довольны.

Фабрицій одлся, вышелъ, взялъ карету и похалъ въ аллею Елисейскихъ Полей, къ извстному торговцу лошадьми, съ которымъ имлъ уже сношенія, Онъ пріобрлъ пару англо-пормапдскихъ каретныхъ лошадей, одну сильную лошадь для купэ, одно верховую для Эдмеи и одну хорошенькую малорослую лошадь, на которой хотлъ здить самъ верхомъ и въ легкомъ экипаж.

Кельнеръ, знаменитый каретникъ на Малаховской алле, поставилъ Фабрицію ландо, трехмстное купэ и коляску для запряжки пони,— все чудеса каретнаго мастерства.

Молодой человкъ похалъ также въ улицу Лепелетье, къ поставщику хедива, несравненному обойщику, всякое издліе котораго есть произведеніе искусства.

— Я пріхалъ просить васъ о невозможномъ.

— Слово ‘невозможное’ — не французское! возразилъ Флоріо. Въ чемъ дло?

— Съ сегодняшняго числа до завтра вполн обставить три комнаты: зало, спальню и туалетный кабинетъ,— обои, занавси и мебель, и произвести одно изъ тхъ совершенствъ, на которыя вы мастеръ.

— Разсчитывайте на меня.

И великій артистъ отправился въ Нейльи съ ватагой рабочихъ.

Вс эти поздки были сдланы и мелочи условлены къ половин, одиннадцатаго часа утра.

Фабрицій похалъ въ морское министерство и тамъ отпустилъ карету.

— Куда вамъ угодно пройти? спросилъ Фабриція сторожъ, останавливая его въ проход,

— Въ канцелярію господина Рауля Гарди.

— Лейтенантъ Гарди еще не пріхалъ, но скоро будетъ.

И дйствительно, онъ не замедлилъ, потому что въ самое время этого разговора вошелъ въ двери, выходящія на Королевскую улицу, и, подавая руку Фабрицію, сказалъ:

— Здравствуйте, другъ мой. Не опоздалъ ли я?

— Нисколько… Я пріхалъ…

— По какому поводу? этого не сказано въ записк, которою вы предварили меня.

— Я скажу теб все это, но сначала пойдемъ завтракать!

Молодые люди подъ-руку направились на площадь Магдалины и вошли въ кафе Дюранъ, гд Фабрицій заказалъ меню гурмана, вполн одобренный лейтенантомъ знатокомъ въ кушаньяхъ.

— Теперь, началъ онъ, утоливъ первый приступъ аппетита, объясни, въ чемъ дло. Твоя лаконическая записка сильно заинтересовала меня. О чемъ рчь?

— О вещи самой простой въ мір, отвтилъ Фабрицій. Мн нужно, чтобъ ты оказалъ мн услугу.

— Располагай мною…. если требуемое возможно, оно будетъ сдлано.

— Оно возможно и не трудно.

— Тогда оно сдлано.

— Мн горячо рекомендовали одного стараго матроса. Я думаю помстить его лодочникомъ и сторожемъ небольшой флотиліи у моего родственника, живущаго на берегу рки и страстнаго охотника кататься въ лодк, но, не помщая еще этого человка на постъ, требующій доврія, мн бы хотлось получить свднія объ этомъ человк, о его поведеніи во время службы во флот.

— И ты хорошо сдлалъ, что обратился ко мн. Я служу въ канцеляріи архива, и мн достаточно пяти минутъ, чтобы вполн Удовлетворить тебя. Свднія нужны теб сегодня же?

— Да, и очень нужны.

— Такъ мы сейчасъ же пойдемъ вмст въ архивъ, и я съищу то, что интересуетъ тебя.

Завтракъ сошелъ весело, потому что, въ случа надобности, Фабрицій умлъ отложить на время свои дла. Оба молодые человка возвратились въ министерство.

Рауль Гарди вошелъ въ канцелярію, взялъ ключъ и, въ сопровожденіи Фабриція, отправился въ залы архива въ верхнемъ этаж зданія.

Тамъ разставленные въ большомъ порядк Фоліанты наполняла множество полокъ.

— Какъ зовутъ твоего стараго матроса? спросилъ лейтенантъ.

— Клодъ Марто.

— Въ которомъ году кончился срокъ его службы?

— Въ тысячу восемсотъ пятьдесятъ девятомъ.

— Хорошо.

Рауль Гарди просмотрлъ одну полку въ фоліантами, накопившимися еще въ отдаленныя времена, и снялъ обозначенный годомъ 1859. Онъ открылъ алфавитъ на букву М и, проводя пальцемъ по списку именъ, тихо читалъ ихъ попорядку.

— Марто, сказалъ онъ наконецъ. Клодъ Марто. Но странно, здсь трое подъ фамиліей Марто, и вс носили имя Клода. Знаешь ли ты мсто рожденія интересующаго тебя?

— Да, онъ родился въ Мелюн.

— Въ Мелюн, повторилъ лейтенантъ, пробгая глазами колонну сосднюю со спискомъ именъ А, вотъ! Мелюнъ. Нашелъ. Дай мн листокъ бумаги: обертку письма или что-нибудь другое.

Фабрицій вырвалъ листокъ изъ своей записной книжки и передалъ ее Раулю вмст съ карандашомъ.

Лейтенантъ записалъ на бумажк номеръ, отсылавшій его къ длу отъ 1859 года, къ книг 4, страниц 56. Онъ подошелъ къ другому шкафу, снялъ съ полки указанное алфавитомъ дло и раскрылъ на помянутой страниц. То былъ послужной списокъ матроса Лейтенантъ прочелъ громкимъ голосомъ.

Клодъ-Пьеръ-Марто, сынъ Жюльена Антуана Марто, слесаря, Катерины Гуэ, его жены, родился въ Мелюн, департаментъ Сены и Марны, 15 января 1839 года, зачисленъ въ роту No 3 матросовъ Шербурсскаго флота 4 іюня 1860 года.

— Эти числа намъ мало пригодны, сказалъ Фабрицій, нтъ ли отзыва о служб?

— Вотъ онъ: участвовалъ въ плаваніи въ Кохинхину…

— Загляни въ наказанія…

Рауль Гарди повернулъ листокъ.

— Пятнадцать дней въ карцр? продолжалъ онъ. Четыре дня въ карцер. Восемь дней тюрьмы.

— И все?

— Нтъ, чортъ возьми! воскликнулъ лейтенантъ, проведя пальцемъ подъ надписью красными чернилами,

— Это серьезне?

— Что такое?

— У твоего матроса, повидимому, блудная рука.

— Большое наказаніе?

— Да: за воровство приговоренъ въ 1865 году къ пяти годамъ заключенія. Что ты на это скажешь?

— Говорю, что неопредленно предугадывалъ что-либо подобное

— По какому поводу?

— Да парень боялся суда.

— Значитъ, ты знаешь его лично, этого Клода Марто?

— Я имлъ разъ случай видть его и говорить съ нимъ.

— Это плохой человкъ, котораго надо остерегаться.

— Да я и остановился въ своихъ намреніяхъ.

— Высидлъ онъ свои пять лтъ?

Рауль Гарди опять заглянулъ въ книгу.

— Нтъ, сказалъ онъ.

— Какъ такъ?

— По прошествіи двухъ лтъ его за хорошее поведеніе освободили. Онъ вышелъ изъ тюрьмы въ 1867 году. На всякую вину милость. Можетъ быть, человкъ и исправился.

— Я бы этому не доврился. Хорошее поведеніе заключенныхъ иногда не боле какъ лицемріе и ханженство. Они жаждутъ сокращенія срока заключенія и прикидываются святыми. Я ни въ какомъ случа не ршился бы рекомендовать разъ осужденнаго.

— Все это ставитъ меня въ затрудненіе, высказалъ Фабрицій. Я долженъ дать отвтъ лицу, запасающемуся лодочникомъ.

— Ну что жь, отвтъ весьма простъ. Нужно лишь открыто изложить факты, говорящіе сами за себя.

— Правда, но я долженъ отвчать и тому моему другу, который рекомендовалъ мн Клода Марто. Мн хочется доказать ему, на основаніи данныхъ, что мн невозможно рекомендовать покровительствуемаго имъ человка. Такая безспорная справка…. не можешь ли ты мн дать ее?

Рауль Гарди съ секунду колебался.

— Не знаю, имю ли я на это право, сказалъ онъ наконецъ. Сказать между нами, я даже сомнваюсь въ этомъ прав Но для тебя, моего друга, я сдлаю это, хотя это не въ порядк службы.

— Благодарю тысячу разъ. Возможно ли теб вручить мн эту справку теперь?

— Теперь нтъ, потому что у меня въ канцеляріи спшная работа, но справка будетъ у тебя сегодня вечеромъ въ конверт.

— Ты общаешь?

— Наврное.

Фабрицій вновь поблагодарилъ лейтенанта, пожалъ ему руку ю оставилъ министерство.

Идя по тротуару Королевской улицы, онъ говорилъ себ:

— А, попался ты мн, Клодъ Марто. Что бы ни случилось, теперь ты не опасенъ. Затмъ въ Отейль, къ доктору Риттнеру.

LXVI.

Докторъ помшанныхъ женщинъ сидлъ въ своемъ кабинет, и Фабрицій былъ тотчасъ же допушенъ къ нему. Они пожали другъ другу руки.

— Я былъ увренъ, что вы придете сегодня, сказалъ Риттнеръ, и приказалъ не заставлять васъ ждать. Что новаго?

— Новаго много, отвчалъ Фабрицій, и я принесъ вамъ важныя всти.

— Важныя для васъ? спросилъ докторъ, съ выраженіемъ лица

почти насмшливымъ. J

— И для васъ, докторъ. И вы не улыбались бы, еслибъ знали какъ серьезно дло.

— Ну, вы слишкомъ пугливы…

— Обождите минуту, и мы увидимъ, сохраните ли вы теперешнюю беззаботность.

Риттнеръ уже не улыбался. Онъ вдругъ сталъ весьма внимателенъ.

— Объяснитесь, сказалъ онъ, вы меня озадачиваете. О чемъ рчь? Не опять ли будете говорить о перевозчик въ Мелюн.

— Нтъ, но о враг гораздо боле опасномъ.

— Кто же этотъ врагъ?

— Паула Бальтусъ.

— Сестра Фридерика! вскричалъ докторъ.

— Да.

И Фабрицій разсказалъ доктору то, что наканун ночью сообщилъ Рене Жанселену, т. е. сцену, происшедшую при немъ въ парк Принцевъ, у банкира Жака Лефевра.

Францъ Риттнеръ слушалъ жадно и взвшивалъ каждое слово, по привычк извлекая изъ него выводъ.

— Да, дйствительно, это важно, глухо сказалъ онъ, выслушавъ Фабриція, нужно бы разспросить эту двушку и добыть изъ нея тайну того врнаго средства, которымъ она думаетъ раскрыть истину.

— Настаивая, я могъ только выдать себя.

— На что же вы ршились?

— Если смогу, влюбить въ себя Паулу Бальтусъ и тмъ подчинить ее..

— И надетесь успть въ этомъ?

— Рискуя показаться вамъ крайнимъ фатомъ, все же отвчу: я надюсь…

— Тмъ лучше, потому что Паула Бальтусъ опасна, и я считаю ее способною достигнуть! преслдуемой цли. Во всемъ этомъ дл есть странныя подозрительныя совпаденія, которыхъ вы не замчаете. Знаетъ ли сестра Фридерика госпожу Деларивьеръ?

— Я увренъ, что она никогда не видала ее.

— Знаетъ ли она, что госпожа Деларивьеръ помшана и что причиною этого помшательства была казнь въ Мелюн?

— Паула Бальтусъ этого не знаетъ.

— Уврены вы въ этомъ?

— Совершенно.

— Пусть же она и не знаетъ! сказалъ Францъ глухимъ голосомъ, пусть же она и не узнаетъ объ этомъ никогда.

— Зачмъ? спросилъ Фабрицій, удивленный выраженіемъ лица Доктора.

— Затмъ, что пришедшее на мысль мн можетъ войти въ голову и ей, и что, разъ ставъ на врную дорогу, она можетъ заставить насъ какъ можно скоре собрать свои пожитки и съ самымъ быстрымъ поздомъ отправиться заграницу.

— Я не понимаю. Объяснитесь.

Но вмсто отвта докторъ продолжалъ спрашивать.

— Что это за женщина, записанная у меня подъ именемъ госпожи Деларивьеръ?

— Вдь знаете же вы, что это Жанна Тайландье, любовница моего дяди.

— Есть ли у Жанны Тайландье семья?

— Не знаю и сомнваюсь, чтобы была. Я думаю, что она сирота и очень низкаго происхожденія. Когда мой дядя полюбилъ ее, она была чмъ-то въ род воспитательницы, дававшей уроки грамматики и музыки и бгавшей по домамъ для прокормленія.

— Словомъ, вы никогда не слыхали, чтобы у нея былъ братъ?

— Никогда.. Дядя не говорилъ объ этомъ, понимаете, можетъ быть, онъ и самъ не зналъ этого.

— Хорошо. Теперь я поставлю вамъ прямой вопросъ, на который попрошу и васъ отвтить прямо…

— О чемъ?

— Нужна ли жизнь Жапны Тайландье?

Фабрицій посмотрлъ на Риттнера съ невольнымъ ужасомъ, его вки трепетали.

— Нужна-ли ея жизнь? повторилъ докторъ.

— Конечно.. по крайней мр теперь… пробормоталъ Фабрицій Она должна жить, но оставаться помшанной. Она не опасна.

— Есть-ли у васъ на это доказательства?

— Чтэ вы хотите сказать?

— Тоже, что весьма не благоразумно высказалъ дяд, который, къ счастью, не понялъ моей мысли. Я говорю, что не одинъ ужасъ причина помшательства Жанны Тайландье. Ваша тетка съ лвой руки несомннно знала казненнаго, и притомъ человкъ этотъ быль ея близкимъ родственникомъ.

Фабрицій пожалъ плечами.

— Это очень невроятно: сказалъ онъ.

— Можетъ быть невроятно, но положительно врно.

— Чистое предположеніе.

— Мн недостаетъ, правда, доказательства, по доводы нравственные достаточны для утвержденія меня въ этомъ мнніи. Понимаете ли вы теперь, почему Паулу Бальтусъ должно держать въ невднія относительно помшательства Жанны и причины его? Сестра Фридерика, узнавъ о родств казненнаго съ Жанною стала бы искать въ этомъ направленіи. При помощи имени она дошла бы до фамиліи. Она узнала бы, на чье имя были посланы, съ письмомъ, конечно, исчезнувшіе пятьнадцать тысячъ франковъ. Паула ухватила бы конецъ Аріадниной нити, и ей стоило бы только распутать мотокъ, чтобы дойти до убійцы и его участниковъ.

Фабрицій былъ блденъ.

— Да, вы правы, сказалъ онъ. Но все это невозможно, пока Жанна помшана.

— Отъ помшательства избавляются, отъ могилы — никогда. Поэтому еще разъ спрашиваю васъ: нужна ли жизнь Жанны? Что прикажете длать?— и я въ свою очередь трушу.

— Увидимъ. Вдь всегда будетъ время дйствовать и, чуть станетъ грозить — опасность устранить ея причину.

— Пусть такъ, подождемъ, возразилъ докторъ, однако про себя и онъ прибавилъ: Если будешь слишкомъ медлить, то я перестану совтываться. Каждый за себя, чортъ возьми!

Фабрицій возобновилъ разговоръ:

— Дядя засыпалъ меня вопросами. Ему придется отвчать дльно. Какъ идетъ болзнь?

Положеніе больной лучше, лекарство помогаетъ. Больная очень спокойна. Чрезъ нсколько дней видъ дочери не вызоветъ новаго припадка. Да, я взялся бы вылечить ее раньше трехъ мсяцевъ.

— Не смйте! вскричалъ Фабрицій.

Докторъ разсмялся.

— Хороша рекомендація, дружокъ! сказалъ онъ немного насмшливо.

— Опредлимъ плату, сказалъ Фабрицій.

— Прекрасно.

— Что возьмете вы съ дяди за леченіе вашей пансіонерки?

— Полторы тысячи франковъ въ мсяцъ не будетъ много?

— Этого мало. Положимъ дв тысячи.

— Вы ведете себя принцемъ.

— Я поступаю по дружески, что лучше. И такъ какъ болзнь будетъ продолжительна, то вотъ плата за шесть мсяцевъ впередъ.

Молодой человкъ досталъ бумажникъ и вынулъ изъ него двнадцать билетовъ по тысяч франковъ, которые и перечелъ передъ Риттнеромъ.

— Я выдамъ вамъ квитанцію, сказалъ послдній.

— Да, если хотите. Между нами она излишня, но я управляющій и обязанъ отчетомъ.

Докторъ написалъ обстоятельную квитанцію, которая и замстила въ бумажник Фабриція банковые билеты.

— Когда увидимся? спросилъ Риттнеръ.

— Будемъ видться каждый день, кром воскресенья, когда мы должны хать въ Мелюнъ. Дядя, конечно, не захочетъ оставаться сорокъ-восемь часовъ безъ извстія.

— Значитъ, до скораго свиданья!

— Да.

Фабрицій слъ въ карету, ожидавшую его у ршетки на улиц Раффе, и веллъ везти себя въ Нейльи.

Въ новопріобртенной усадьб кипла дятельность муравейника: садовникъ и его помощники чистили аллеи и подравнивали траву. Обойщикъ и его рабочіе исполняли вокругъ дома указанныя подлки. Привезенныя за четверть часа лошади фыркали въ стойлахъ на мягкой подстилк. Лакированные кузовы каретъ лоснились подъ навсомъ.

Лоранъ, съ полнымъ сознаніемъ достоинства своего новаго званія дворецкаго, наблюдалъ за нанятыми имъ слугами, которые усердно работали метелками и метлами.

— Здсь все приводится въ порядокъ, подумалъ Фабрицій, и я могу хать въ Grand-Htel, гд меня ждетъ дядя.

LXVII.

Входя къ Деларивьеру, Фабрицій съумлъ придать своей физіономіи радостное выраженіе.

— По твоему лицу видно, воскликнулъ старикъ, что ты съ добрыми встями.

— Вы не ошибаетесь, добрый дядя, отвчалъ молодой человкъ: я, дйствительно, изъ Антейля,— и всти превосходны.

— Значить, моя дорогая Жанна?…

— Ей лучше, гораздо лучше. Не было никакого припадка, спокойствіе установилось, и докторъ полонъ надеждъ.

— Еслибъ вы знали, какъ счастливите меня, кузенъ! горячо сказала Эдмея, я и такъ любила васъ, а теперь во сто разъ больше!

Деларивьеръ продолжалъ:

— Докторъ доволенъ ходомъ ея болзни, это много, но этого недостаточно. Въ какой срокъ надется онъ достичь полнаго излеченія?

— Онъ говорилъ о большемъ срок — три мсяца…

Старикъ вздрогнулъ.

— Три мсяца! повторилъ онъ. Какъ долго! Подумай: вдь я никогда не разлучался съ моей дорогой Жанной въ теченіи восемнадцати, лтъ. Что стану я длать эти три мсяца?

— Вы не одни, дядя, возразилъ Фабрицій, Эдмея и я по силамъ поможемъ вамъ твердо и терпливо обождать день соединенія.

— Врно, я неблагодаренъ. Мн слдовало бы не жаловаться, а благодарить Бога за долю счастья, которую онъ мн оставилъ. Скаши, Фабрицій, можно мн будетъ хоть иногда видть Жанну?

— Постарайтесь рже, особенно въ первое время… на этотъ счетъ мнніе Риттнера не измнилось.

— А я? спросила Эдмея, дозволитъ мн докторъ навщать мою мать?

— На этотъ вопросъ онъ общалъ отвтить чрезъ нсколько дней, и я думаю, что его отвтъ будетъ благопріятенъ.

Лицо Эдмеи покраснло.

— Какое будетъ счастіе! пробормотала она. Теперь, когда моя Добрая мама спокойна, мое присутствіе будетъ дйствовать на нее благотворно,— въ этомъ я уврена.

— Дти мои, сказалъ Деларивьеръ: мн приходится обратиться Дъ вамъ обоимъ съ важнымъ предостереженіемъ.

— Можете быть уврены, дядя, что мы отъ всего сердца будемъ сообразоваться съ нимъ, замтилъ Фабрицій. Въ чемъ заключается оно?

— Въ томъ, чтобы-тому и другому относительно всхъ хранить безусловное молчаніе о страшной, но временной болзни моей дорогой Жанны и объ ея теперешнемъ мстопребываніи.— Я объясню ея отсутствіе, какъ сдлалъ ужъ это въ Парк Принцевъ, тмъ, что, она задержана въ путешествіи легкимъ нездоровьемъ и проведетъ нсколько недль въ семь одного изъ моихъ корреспондентовъ на юг. Я не хочу, чтобы когда-нибудь, говоря о Жанн, люди могли сказать: ‘Эта госпожа Деларивьеръ, знаете, та, которая нсколько времени страдала умопомшательствомъ’. Услыша такой отзывъ, я умру отъ горя, это я чувствую.

— Будьте спокойны, дядя! воскликнулъ Фабрицій. Отъ меня никто не услышитъ этой грустной тайны. Я буду нмъ.

Эдмея присовокупила: А я молчала бы и тогда, еслибы ты и не совтывалъ соблюдать тайны.

— Хорошо, дти, продолжалъ банкиръ: теперь я спокоенъ. Какъ подвигается дло въ Нейльи? прибавилъ онъ.

— Все идетъ прекрасно, дядя… и я думаю, вы и кузина будете завтра удивлены нашими успхами въ такое короткое время.

— Итакъ, мы перезжаемъ завтра, наврное?

— Да, дядя.

— Въ которомъ часу?

— Мы позавтракаемъ здсь, а обдать будемъ у васъ въ Нейльи.

— Неужели ты въ два дня усплъ настолько все устроить въ дом! изумленно воскликнулъ Деларивьеръ. Возможно ли это?

— Не спрашивайте, а посмотрите: я полюбуюсь на ваше изумленіе.

— Въ самомъ дл, Фабрицій, ты драгоцнный племянникъ!

— Скажите лучше племянникъ очень преданный. Это мн лучше нравится.

Деларивьеръ разстроганно пожалъ руку негодяю, который, облагодтельствованный имъ, думалъ только обмануть его.

Пробило семь часовъ. Дворецкій вошелъ доложить, что обдъ поданъ въ маленькомъ зал.

Посл обда Фабрицій, утомленный такимъ хлопотливымъ днемъ, простился съ дядей и кузиной, и вернулся въ улицу Клиши.

Онъ нашелъ у привратника въ пакет съ печатью морскаго министерства, послужной списокъ Клода Марто, съ обозначеніемъ его службы и налагавшихся на него наказаній. Лейтенантъ Гарди сдержалъ слово.

Крпко проспавъ ночь, Фабрицій проснулся лишь въ восемь часовъ. Онъ быстро одлся и отправился въ Нейльи.

Съ погреба до чердака вилла была въ порядк и готова пріютить новыхъ хозяевъ.

Фабрицій опять похвалилъ Лорана, прошелъ въ первый этажъ, осмотрлъ только-что отдланную обойщиками комнату Эдмеи и, очень довольный, отправился къ дяд.

Завтракъ прошелъ сравнительно весело.

Съ предшествующаго дня лучшія надежды укрпили силы Деларивьера, истощенныя-было печалью.

У Эдмеи были дв причины радости: вопервыхъ, улучшившееся здоровье матери, близкое излеченіе которой казалось несомнннымъ, вовторыхъ, надежда встртиться завтра въ Мелюн съ Жоржемъ Вернье. Прибавимъ, что подсказываемое ей сердцемъ: можетъ быть казалось ей крайне вроятнымъ: всего боле врится тому, чего желаешь.

Выздъ изъ Gtand-Htel’а послдовалъ въ часъ. Въ Нейльи, у открытыхъ воротъ ршетки, Деларивьера встртилъ Лоранъ, одтый въ черное, въ блой манишк, съ весьма приличной и важной осанкой дворецкаго большаго дома, въ сообществ съ сторожемъ-садовникомъ. Послдній держалъ въ рук великолпный букетъ изъ красивйшихъ цвтовъ сада и оранжереи.

— Позвольте поздравить васъ съ пріздомъ, сказалъ онъ, подавая букетъ Эдме. Дай Боже, чтобы вы были здсь счастливы, какъ мы этого желаемъ отъ всего сердца.

Двушка ласково поблагодарила, и ландо прохало ворота, описало кругъ около лужайки и остановилось передъ крыльцомъ, около котораго стояла вся прислуга, любопытствуя посмотрть на своихъ новыхъ господъ.

Фабрицій представилъ каждаго дяд и кузин, и затмъ начался осмотръ виллы внутри. Перемны въ мебелировк залъ, столовой и билльярдной были и не въ большомъ числ, и не важны. Большіе сюрпризы ожидали отца и дочь лишь въ бель-этаж. Пройдя по помщенію Деларивьера, общество вошло въ отдленіе, назначенное для Эдмеи и состоявшее изъ спальни, зала и туалетной. Двушка-ребенокъ испустила крикъ удивленія. Подъ руководствомъ артиста Флеріо, его сотрудники создали общанный образецъ искусства. Вмсто обоевъ стны, разобщенныя фанерками, были покрыты старинными тканями Бове. Подходящія вышивки покрывали чудесную рзную мебель во вкус временъ Людовика XVI, а занавси Бове были подбиты блою тафтою. Ноги ступали на коверъ Обюссона.

Эдмея была блокура, а Флеріо обилъ спальню китайскимъ флеромъ бирюзово-голубаго цвта, и окаймилъ его плисомъ цвта персиковыхъ цвтовъ. Потолокъ, обитый такимъ же флеромъ, по краск персиковыхъ цвтовъ, походилъ на древній сводъ. Китайская голубая кисея виднлась и въ оконныхъ занавсяхъ. Постель, врное подражаніе ложу въ Помпе, на половину исчезла за пловучимъ облакомъ кисеи. Коверъ съ выпуклыми изображеніями былъ индйскаго происхожденія. Мягкія сиднья были покрыты, какъ-бы лебяжьимъ пухомъ, вышитыми тканями и самыми тонкими индійскими кашмировыми шалями.

На камин лежалъ подарокъ Фабриція своей кузин, прелестный веръ, любимая принадлежность высшаго свтя, работы Кеэса, знаменитаго творца красивыхъ мелочей, прелестью и изысканностью соперничествовавшихъ съ лучшими издліями восемнадцатаго вка въ томъ же род.

Описаніе чудесъ туалетнаго кабинета завело бы насъ слишкомъ далеко. Въ обивк зала Эдмея замтила дверь, вполовину замаскированную свободно-висячею кисейною занавскою.

— Куда ведетъ эта дверь? спросилъ Деларивьеръ.

— Загляните, дядя, отвтилъ Фабрицій. Старикъ повернулъ ручку замка и вошелъ въ сопровожденіи Эдмеи. Фабрицій шелъ нсколько шаговъ позади.

Комната, за порогъ которой переступили отецъ и дочь, была спальня въ роскошномъ, вкус Она затемнялась нсколько висвшими передъ окнами занавсями изъ толстой шелковой ткани.

LXVIII.

По прошествіи минуты глаза старика и его дочери привыкли къ полусвту и могли различать подробности.

Тамъ и сямъ лежали платья Жанны, точно будто молодая женщина только за часъ до этого сбросила ихъ. Полныя цвтовъ жардиньерки наполняли воздухъ слабымъ и сладкимъ благоуханіемъ. На камин стоялъ фотографическій портретъ бдной помшанной, въ серебряной рамк съ чернью.

Фабрицій ловко похитилъ этотъ портретъ, который Деларивьеръ хранила, въ большомъ портфел, и наканун веллъ вставить его въ рамку.

Эдмея стала на колни предъ портретомъ матери. Старикъ поникъ головою, и по его щекамъ катились слезы. Онъ схватилъ руки Фабриція и сжалъ ихъ бормоча:

— Благодарю, дитя мое, благодарю отъ всего сердца. Ты добръ… ты подумалъ обо всемъ. Вотъ комната отсутствующей. Дай Богъ, чтобы она скоро вернулась.

* * *

Слдующій день, воскресенье, былъ назначенъ на посщеніе Паулы Бальтусъ. Нужно было явиться въ вокзалъ на бульвар Мазасъ въ три четверти восьмаго часа утра.

Жители Нейльи выхали изъ него въ шесть съ половиною часовъ утра и застали въ вокзал господина и госпожу Лефевръ, которые только-что пріхали. Поздъ долженъ былъ выйти за четыре минуты до восьми часовъ, и началась продажа билетовъ.

Кучеръ ждалъ приказаній.

Фабрицій, не зная времени возвратнаго позда, веллъ ему оставить лошадей въ конюшн. Вечеромъ можно было найти у вокзала въ Нейльи наемную карету.

Наши пятеро пассажировъ заняли отдленіе перваго класса, гд находились одни. Эдмея заняла лвой уголъ, а госпожа Лефевръ — правый. Двушка казалась счастливою вопреки своему горю, впрочемъ смягченному возбужденными вчера надеждами. Паровой поздъ будетъ съ каждымъ поворотомъ колесъ приближаться къ Мелюпу, гд живетъ Жоржъ Вернье. Она разсчитывала, что тамъ счастливый случай сведетъ ее съ докторомъ. Она увидитъ его и, кто знаетъ, можетъ быть, обмняется съ нимъ нсколькими словами.

Пока Эдмея была погружена въ эти грезы, которыя ей пріятно было считать предчувствіемъ, госпожа Лефевръ съ улыбкою слушали постоянные намеки мужа на его любимую тему о предстоящемъ брак.

— Ну что же, милый Фабрицій, спрашивалъ Лефевръ молодаго человка, весело хлопая его по плечу, думали вы уже о моей сиротк?

— Конечно, думалъ, возразилъ Фабрицій: мадемуазель Бальтусъ не изъ тхъ, которыхъ можно бы было позабыть.

— Это врно. Кто не вспомнитъ ея совершенной граціи и ея несравненной прелести? Вдь она очаровательна, правда?

— Ваша правда!

— Значитъ, Паула вамъ нравится?

— И очень, увряю васъ.

— Что она нравится вамъ какъ двушка, въ этомъ я не сомнваюсь, но нравилась ли бы она вамъ какъ жена?

— Вы серьезно задаете мн этотъ вопросъ?

— Ей-Богу, да.

— Ну, такъ и я отвчу вамъ не мене серьезно: мадемуазель Бальтусъ была бы для меня идеаломъ счастья, но такой бракъ кажется мн слишкомъ прекраснымъ, чтобы быть возможнымъ….

— Полноте! воскликнулъ Жакъ Лефевръ. Ничто не бываетъ невозможнымъ, когда возьмусь за дло я. Я берусь привести его къ желаемому исходу. И премилое дло, другъ мой. Знаете ли вы, что со смерти своего несчастнаго брата, она собственница трехъ милліоновъ.

— Трехъ милліоновъ?…. повторилъ Фабрицій.

— Конечно, не дурное приданое, сказалъ Деларивьеръ, но бракъ, о которомъ говоритъ нашъ другъ, кажется мн тмъ боле возможнымъ, что и твое состояніе по крайней мр равняется имуществу мадемуазель Балтусъ.

— Я знаю, какъ вы добры, дядя, но и вы знаете мои намренія. Я ршился посвятить себя вамъ и не покидать васъ никогда.

— Въ чемъ же затрудненіе? горячо воскликнулъ Жакъ Лефевръ. Вы женитесь на Паул, не разлучаясь съ вашимъ дядею, и составите одну семью, весьма согласную и весьма счастливую.

— Конечно! заявилъ Деларивьеръ.

— Мн кажется, улыбаясь возразилъ Фабрицій, что прежде всего слдовало бы знать, думаетъ ли мадемуазель Бальтусъ о брак.

— Какая же двушка не думаетъ о немъ,— отвтилъ Лефевръ.

— Допустимъ это, продолжалъ Фабрицій, но еще слдовало бы знать, захочетъ ли мадемуазель Бальтусъ, выходя за мужъ, остановиться выборомъ на мн,— словомъ, нравлюсь ли я ей.

— Этотъ вопросъ кажется мн уже ршеннымъ… Паула выказала вамъ въ тотъ вечеръ столько сочувствія.

— Отъ сочувствія до любви далеко.

— Не всегда. Наконецъ повторяю: поручите дло мн и дайте мн довести его до конца. Я берусь устроить его.

Поздъ принялъ по пути множество народу и потерялъ на промежуточныхъ станціяхъ много времени. Онъ остановился въ Брюноа, запоздавъ на нсколько минутъ.

Въ то время, когда онъ долженъ былъ двинуться вновь, рядомъ съ нимъ сталъ другой поздъ, пришедшій изъ Фонтенебло, и остановился на разстояніи однхъ вагонныхъ дверей отъ другихъ не боле какъ на пятьдесятъ сантиметровъ.

Эдмея, какъ мы сказали, сидла въ лвомъ углу, т. е. подл встрчнаго позда. Она машинально глядла на мелькавшіе мимо вагоны. Вдругъ изъ одного двигавшагося мимо вагона, противъ котораго двушка сидла не доле двадцатой части секунды, раздалось громкое восклицаніе.

Эдмея вздрогнула, и вся ея душа сосредоточилась въ глазахъ, но поздъ, шедшій въ Парижъ, двигался по рельсамъ, и возбудившій вниманіе Эдмеи вагонъ уже прошелъ мимо нея. Эдмея высунулась изъ своего окна, надясь увидть голову въ промежутк между поздами. Она не увидла ничего и въ большомъ смущеніи откину

лись на сиднье. Сердце ея сильно билось. Она была убждена, что слышанный ею крикъ, раздавшійся въ ея душ, принадлежалъ Жоржу Вернье, и что, слдовательно, молодой докторъ удалялся изъ Мелюна въ то время, когда она хала именно туда.

Обманутая надежда сильно подйствовала на бднаго ребенка. Ей съ большимъ трудомъ удалось сдержать слезы.

Въ четверть десятаго поздъ вновь остановился, и кондукторы стали обходить вагоны, повторяя:

— Мелюнъ, Мелюнъ!

Прибытіе на мсто вызвало въ Деларивьер недавнія и глубоко скорбныя воспоминанія, но онъ нашелъ въ себ силу скрыть это ощущеніе отъ всхъ присутствовавшихъ.

Паула Бальтусъ ожидала на дебаркадер. Она самымъ ласковымъ образомъ встртила своихъ гостей, поцловала Эдмею и госпожу Лефевръ, подала руку мужчинамъ и слегка покраснла, когда Фабрицій немного пожалъ ея тонкую руку.

Знакомая уже читателямъ красивая срая гончая собака, Фоксъ, провожавшая свою хозяйку, ластилась ко всмъ прізжимъ, за исключеніемъ Фабриція, ласки котораго она принимала лишь глухо ворча, ежа губы и показывая свои блые и острые зубы.

Паула Бальтуса. пріхала въ вокзалъ желзной дороги на почтовыхъ лошадяхъ, въ шарабан, въ которомъ вс и помстились и который быстро покатилъ по берегу Сены къ усадьб Паулы.

Фабрицій увидлъ издали хижину вдовы Галле и кучку маленькихъ барокъ, причаленныхъ къ пристани. Онъ вспомнилъ о Клод Марто, котораго надялся увидть въ тотъ же день.

Минуя купу деревъ, подъ которыми Фридрихъ Бальтусъ, пронзенный тремя пулями, упалъ на снгъ, племянникъ Деларивьера отвернулъ голову, закрылъ глаза и поблднлъ.

Наконецъ шарабанъ миновалъ ршетку и остановился у крыльца виллы.

Фабрицій входя впервые въ усадьбу, въ которой жилъ братъ Паулы, почувствовалъ дрожь по тлу. Всю его душу покоробило, но у него было желзное сердце и мдный лобъ. Онъ поставилъ себ цль, которой долженъ былъ достигнуть для общаго блага. Кром того, его сильно влекло къ молодой двушк. Поэтому онъ заставилъ свое лицо оставаться равнодушнымъ и ничмъ не обличилъ происходившей въ немъ жестокой бури.

Ранній часъ дня не позволялъ сейчасъ же ссть за столъ. Мадемуазель Бальтусъ приказала подать прохладительное на террасу, съ которой она, наканун казни, отвтила Фабрицію на его поклонъ.

Жакъ Лефевръ предложилъ до завтрака постить паркъ. Это предложеніе было всми одобрено, вс спустились съ крыльца и пошли по тнистымъ аллеямъ.

Деларивьеръ разговаривалъ съ госпожою Лефевръ, Фабрицій шелъ подл Эдмеи. Жакъ Лефевръ положилъ руку Паулы въ свою и прошелъ съ молодой двушкой впередъ другихъ, съ единственною цлью завести съ нею особый разговоръ, о предмет котораго читатели уже догадались.

LXIX.

Фабрицій замтилъ продлку банкира и радовался ей, хорошо зная, что этотъ прекрасный человкъ будетъ дйствовать въ его пользу.

— А, дорогой мосье Лефевръ, улыбаясь сказала Паула: вы, кажется, поклялись бгомъ обойти со мною весь паркъ? что васъ торопитъ?

— И въ самомъ дл я тороплюсь уйти отъ любопытныхъ ушей… возразилъ банкиръ. Теперь мы въ надлежащимъ разстояніи…. никто насъ не услышитъ…. воспользуемся этимъ…

— Что за предосторожности? Значитъ, вы хотите поврить мн какой-нибудь важный секретъ?

— Не шутите, а послушайте…

— Я только этого и желаю… Говорите, дорогой мой, я буду молчать.

— Молчать! нтъ, пожалуста, нтъ! Напротивъ, я попрошу васъ отвчать вполн искренно…

— Это въ род допроса! Не на скамь ли я подсудимыхъ?

— Похоже на то…

— Ну, пусть такъ, я подчиняюсь…. Спрашивайте.

— Думали ли вы о томъ, о чемъ мы разговаривали тогда утромъ у меня, предъ вашимъ отъздомъ изъ Парижа?

Паула покраснла и, нахмуривъ немного брови, повидимому, справлялась со своею памятью.

— Но, сказала она по прошествіи секунды, не безъ колебанія, мы, какъ кажется, говорили о многихъ вещахъ.

— Не уклоняйтесь! возразилъ банкиръ. Вы очень хорошо знаете, на какую часть нашего разговора я намекаю.

— Право, нтъ, отвтила молодая двушка боле увренно, чмъ искренно. Такъ помогите мн вспомнить.

— Разговоръ касался Фабриція.

Паула разразилась смхомъ, въ которомъ слышалась однако неискренность, и щеки двушки изъ розовыхъ стали алыми.

— Такъ вотъ что! сказала она,— да… да вспомнила… вашъ любимый предметъ разговора, вашъ конекъ, какъ вы сами сознаетесь.

— Конекъ, если хотите! продолжалъ Жакъ Лефевръ. Дло не въ имени, дорогое дитя мое, а въ томъ, что моею любимою мечтою было всегда доставить вамъ счастье.

— Въ послднемъ я уврена, добрый другъ мой, но остается знать, не выбрали-ли вы ложной дороги?

— Вы не отвчаете, я выскажусь опредленне: думали-ли вы о нашемъ предположеніи?

— Не ваше-ли только? Очень мало…

— А Фабриція вспоминали?

— Можетъ быть, немного больше…

— И что-же вы сказали о немъ себ?

— Вы хотите исповдывать меня?

— Совершенно такъ!

—Въ такомъ случа, когда нельзя избгнуть вашей нескромности, скажу вамъ, что Фабрицій кажется мн весьма любезнымъ человкомъ, совершеннымъ джентльменомъ и что онъ вполн пріобрлъ мое расположеніе. И, кажется, я доказала это, пригласивъ его проводить васъ сюда, гд, какъ вамъ извстно, я не принимаю никого.

— Чудесно! Словомъ, онъ вамъ правится?

— Конечно! Я не торгую дружбою.

— И дло лишь въ дружб! А полюбился ли бы онъ вамъ не только какъ другъ, но и какъ мужъ?

— Ну, вы хотите знать слишкомъ много!

— Паула, прошу васъ, отвтить мн опредленно.

— Я не прибавлю ни одного слова.

— Тогда мн достаточно. Вашъ отказъ отвтить — несомннное сознаніе.

Паула, конечно, готовилась возражать. Но ей не хватило времени. Громкій звонъ колокола виллы заявилъ хозяйк и гостямъ, что завтракъ поданъ.

— Паула повернула Жака Лефевра, заставила его нагнать остальныхъ гостей, и вс они, пятеро, вошли въ домъ.

По дорог банкиръ нашелъ случай кинуть Фабрицію взглядъ, который значилъ:

— Все идетъ хорошо!

Завтракъ былъ превосходный, но, не смотря на усилія Жака Лефевра, котораго поддерживала своими возраженіями жена, за столомъ не проявлялось особенно веселаго настроенія. Сосдство Мелюна и вызванныя этимъ сосдствомъ воспоминанія навяли на Деларивьера непобдимую грусть. Эдмея была печальна при мысли о Жорж. Теперь, когда сегодняшній случай видть его пропалъ, скоро-ли представиться новый случай?

Паула молчаливе, чмъ всегда, обращала иногда свои большіе влажные глаза на Фабриція, изподтишка наблюдая за нимъ и чувствуя себя одинокою въ своей рождающейся любви.

Фабрицій, предвидя успхъ своего предпріятія, сильно радовался, но въ своихъ интересахъ признавалъ нужнымъ казаться задумчивымъ и мечтающимъ, и съ успхомъ исполнилъ это.

Посл завтрака вс вышли пить кофе на веранду въ итальянскомъ вкус, снабженную ршеткою, увитою плющемъ и дозволявшей оглянуть садъ сверху. Затмъ хозяйка дома, на минуту предоставляя мужчинамъ болтать съ мадамъ Лефевръ, взяла подъ руку Эдмею и повела двушку въ паркъ.

Жакъ Лефевръ оказался хорошимъ пророкомъ, предсказавъ, что об молодыя двушки подружатся. Съ перваго свиданія въ Парк

Принцевъ взаимное сочувствіе влекло одну къ другой. Имъ казалось, что он давно знакомы и всегда любили другъ друга.

Очутившись одна съ Паулою, Эдмея забыла свою печаль. Она горла желаніемъ разговориться съ Паулой о Жорж и найти въ ней вторую повренную, теперь, когда ей недоставало ея товарки по пансіону,— милой Марты.

Но какъ перейти къ этому щекотливому предмету. Двушка, молча, увряла себя, что случай ей поможетъ.

— Милая Эдмея, спросила Паула Бальтусъ,— понравилось вамъмое скромное убжище?

— Трудно вообразить себ боле прелестное, отвчалъ блокурая двушка. Оно не можетъ не нравиться.

— И дйствительно мн здсь хорошо, и я покинула бы эту виллу лишь съ сожалніемъ.

— Давно-ли вы здсь живете?

— Около четырехъ лтъ.

— Въ такомъ случа вы, врно, знаете всхъ въ Мелюн?

— Разубдитесь. Мой несчастный братъ и я жили всегда очень уединенно. Мы предпочитали нашъ домъ свтскимъ собраніямъ, и я знаю, что насъ считали дикарями.

— А уединенная жизнь вдвоемъ должна быть очень прелестна.

— Для меня это лучшая жизнь. Когда-нибудь вы узнаете ея прелесть.

— Хорошенькій этотъ городокъ, Мелюнъ?

— Немножко мрачный, немножко унылый, какъ большая часть провинціальныхъ городовъ, но окрестности великолпны…

— Вы часто ходите по нимъ?

— Почти ежедневно. Одно изъ моихъ лучшихъ удовольствій — посщать хижины бдныхъ. Вс они мои друзья. Я имъ сестра по страданіямъ…

— Какъ это хорошо, прекрасно! съ восторгомъ воскликнула Эдмея.

— Что-же можетъ быть естественне? Къ чему служило бы богатство, еслибы мы не посвящали доброй доли его на облегченіе сокрытыхъ несчастій?

— Ахъ, вы правы, но я боюсь, что не вс богатые думаютъ таки,

— Тмъ хуже для нихъ! Они отрекаются отъ несравненнаго наслажденія.

— Но, скажите… робко продолжала разговоръ Эдмея: у изголовья своихъ больныхъ вы должны встрчать иногда докторовъ…

— Конечно. И когда положеніе больнаго кажется мн опаснымъ, я сама приглашаю доктора.

— Много докторовъ въ Мелюн? продолжала разспрашивать Эдмея, подходя къ своей цли.

— Да, ихъ нсколько… отвтила Паула, немножко изумленная вопросами своей новой подруги.

— Знаете вы ихъ фамиліи?

— Да, милочка. Но зачмъ спрашиваете вы меня объ этомъ?

Яркій румянецъ покрылъ щеки Эдмеи, и она съ явнымъ смущеніемъ отвтила:

— Низачмъ, Боже мой… чтобы знать… простое любопытство.

Паула, начиная смутно подозрвать какую-либо маленькую тайну, улыбнулась и отвтила:

— Ихъ зовутъ Лероа, Делахей, Стенли, послдній англичанинъ, гомеопатъ, котораго очень хвалятъ.

Паула Бальтусъ не произнесла имени Жоржа.

Эдмеею овладло полнйшее разочарованіе, почти страдательное.

— И только? пробормотала она.

— Кажется…

— И такъ вы не знаете въ Мелюн доктора Жоржа Вернье?

Улыбка Паулы стала хитре. Она поняла въ чемъ дло, взяла руки Эдмеи въ свои и, устремивъ на вспыхнувшее лицо хорошенькой двушки самый мягкій взоръ, повторила:

— Докторъ Жоржъ Вернье… Да, я сильно разсянна: забыла? самаго замчательнаго и лучшаго изъ всхъ!!..

LXX.

Слыша отвтъ Паулы, Эдмея быстро подняла голову.

Ея личико освтилось.

— Право?— самый замчательный? лучшій изъ всхъ? спросила юна, не умя скрыть своего радостнаго смущенія.

— Да, это правда! отвтила Паула. Это извстно въ Мелюн всякому. Докторъ Вернье займетъ видное мсто между замчательными людьми нашей эпохи. И хвалятъ не только его глубокое знаніе, но его высокій характеръ, его честность, его гуманность… Этотъ молодой человкъ пользуется общимъ уваженіемъ, и а уврена, что онъ его достоинъ.

— Знаете вы его лично? продолжала разспрашивать Эдмея съ возрастающимъ волненіемъ.

— Очень мало.— Я встрчала его лишь два или три раза въ хижин одного моего призрваемаго, но если при этихъ рдкихъ и короткихъ встрчахъ я не могла оцнить знаній доктора, то могла судить объ его умнь вести себя и угадать въ немъ человка добраго.

Паула остановилась на минуту и затмъ продолжала:

— Вы съ нимъ знакомы, Эдмея?

— Да, отвтила молодая двушка голосомъ слабымъ какъ дыханіе.

— Вы никогда не бывали въ Мелюн… гд-же вы видли его?

— Въ Санъ-Манде.

— По какому случаю?

— Родители господина Жоржа живутъ въ Санъ-Манде, гд я были въ пансіон… Садъ его родныхъ прилегаетъ къ саду пансіона, и окна его комнаты выходятъ на этотъ садъ.

— Ага! И докторъ, бывая дома, подолгу стоялъ у окошка? Правда?

— Да!

— И между вами все, конечно, ограничивалось этими молчаливыми разговорами, въ которыхъ взоры замняютъ слова.

— Нтъ. Одинъ разъ, и только одинъ, и то не боле пяти минутъ, во время прогулки въ Винсенскій лсъ, мы немножко поговорили.

— И докторъ воспользовался этими пятью минутами, чтобы высказать вамъ свою любовь?

— Да, и что онъ не желаетъ ничего лучшаго въ мір, какъ имть меня женою, да…

— Вы отвтили ему, что также любите его?

— Не помню, но не смю сказать, что этого не было.

Эдмея, побжденная волненіемъ, кинулась въ объятія Паулы и склонила голову на ея плечо.

— А вашъ отецъ?

— Онъ ничего не знаетъ. Но позже я разскажу ему все.

На этомъ же вращался разговоръ молодыхъ двушекъ, когда на извилин аллеи раздался голосъ Жака Лефевра, шедшаго со своей женой, Деларивьеромъ и Фабриціемъ.

— Что я предсказывалъ три дня тому назадъ? вскричалъ Лефевръ. Вотъ будущія неразлучки. Он, готовъ держать пари, сообщили другъ другу прелестнйшія тайны. Можно узнать о чемъ шла рчь?

Эдмея живо сжала руку своей спутницы, чтобы заручиться ея молчаніемъ.

Паула, смясь, отвтила банкиру:

— Мы говорили о васъ, мосье Лефевръ.

— Обо мн? И что-же было сказано?

— Что если вы въ высшей степени любезны, то и величайшій изъ любопытныхъ.

— Ой, какъ зло! Но кто засмется послдній? Отвтите-ли вы, моя насмшливая пріятельница, на разговоръ, который былъ прерванъ звономъ колокола?

— Позже. Теперь-же я предлагаю прогулку въ лодк.

— Да, да… воскликнула Эдмея, съ интонаціей обрадованнаго ребенка. Прогулка по рк.

— Это будетъ прелестно, поддержала мадамъ Лефевръ.

— Я прикажу добыть для насъ лодку, продолжала Паула.

— Поручите это мн, мадмуазель, сказалъ Фабрицій, ища случая уйти и повидать Клода Марто. Я опытенъ въ морскомъ дл и выберу лодку крпкую и удобную.

— Будьте такъ добры, мосье Фабрицій. Мы заране благодаримъ васъ.

Молодой человкъ покинулъ виллу и направился къ заведенію вдовы Галетъ. По дорог его изобртательный и всегда занятый чмъ-нибудь умъ внушилъ ему остроумный планъ дйствія.

Прежде всего нужно, сказалъ онъ себ, удалить изъ Мелюна этого опаснаго человка. А когда онъ будетъ у меня подъ рукою и въ зависимости отъ меня, я съумю заставить его или говорить, или, если понадобится, молчать.

Онъ дошелъ до хижины женщины, отдававшей лодки на прокатъ. У одного изъ косяковъ двери стоялъ Клодъ Марто, куря свою сильно обкуренную трубку.

Съ перваго взгляда на новоприбывшаго онъ узналъ его и, приподнявъ шляпу, сказалъ:

— А, это вы сударь. Какой добрый втеръ занесъ васъ сюда? Не думаю, чтобы вы зашли сегодня сюда посмотрть, какъ отрубятъ голову человку. Не всякій день бываетъ праздникъ.

— Нтъ, отвтилъ Фабрицій, я пріхалъ въ Мелюнъ затмъ, чтобы повидать васъ.

— Меня?— озадаченно спросилъ матросъ.

— Именно.

— Вы шутите?

— Увидите, что нтъ. Но прежде выберите лодку широкую и крпкую. Вы отвезете меня къ двиц Бальтусъ.

— Къ двиц Бальтусъ? воскликнулъ Клодъ съ еще большимъ изумленіемъ.

— Да! Что же въ этомъ удивительнаго?

— Конечно, ничего. Эта добрая двушка, конечно, можетъ, если хочетъ, принимать у себя красиваго парня какъ вы… но…

— Но что?

— Какъ же! Съ убійства ея брата она не принимала у себя ни одной живой души… и я не слышалъ, чтобы она покончила трауръ. Но это не мое дло! Не ‘Лизаньку’ ли взять, сударь? вы уже знаете ее. Это лодка широкая и не валкая…

— Можно ли везти въ ней безопасно шесть человкъ?

— Шесть… восемь… если нужно десять.

— Ну, берите, Лизаньку.

Отпирая замокъ на цпи удерживавшей лодку у сваи, Клодъ говорилъ себ:

— Онъ считаетъ меня полоумнымъ, этотъ новичекъ! Такъ я и поврю, что онъ явился въ Мелюпъ повидать меня! эти парижане всегда глумятся надъ кмъ-нибудь! Начнетъ ли парень вопросами, какъ и въ прошлый разъ? Потребуй, милый! Узнаешь не больше того, что я захочу сказать! Садитесь, сударь! Мы снарядились! прибавилъ онъ громко, беря весла.

— Дайте лодк плыть по теченію: намъ нужно время переговорить.

— Переговорить? повторилъ матросъ, набивая трубку. А, значитъ вы не издвались?

— Я уже сказалъ вамъ, что нтъ, и вы въ этомъ убдитесь.

Кладъ Марто зажегъ спичку, черкнувъ ею по своимъ штанамъ, закурилъ свою носогрйку, и отвтилъ:

— Ну говорите, сударь, я васъ слушаю…

— Скажите, нравится вамъ въ Мелюн? началъ Фабрицій.

— Какъ вамъ сказать? И нравится, и не нравится. Вы знаете, сударь, что не любуешься и красивымъ трехъ-мачтовымъ кораблемъ въ открытомъ мор, когда видишь только небо и воду. Нтъ, чортъ возьми! Правда, въ открытомъ мор не приходится барничать, но зато въ Мелюн за недостаткомъ воздуха задыхаешься… улицы слишкомъ узки…

— Словомъ, продолжалъ Фабрицій, вы не пустили здсь корней, чтобы васъ нельзя было вырвать отсюда?

— Вырвать отсюда? Не говорю ни да, ни нтъ… Нужно знать, зачмъ…

— Я выясню полне. У меня есть дядя, пріхавшій изъ Нью-Іорка и очень богатый…

— Дядя изъ Америки — извстное дло! Поздравляю васъ, сударь.

— Этотъ дядя только-что купилъ имніе на берегу Сены, онъ поручилъ мн устроить его домъ совершенно по моему усмотрнію. Но я люблю катанье на лодк. Мн хотлось бы имть три или четыре суденышка, особенно яхту или шлюпку.

— Знатная мысль! всегда пріятно сказать себ, что можешь плавать на судн, хоть бы съ орховую скорлупу. Еслибы у меня не было воды… ни для питья, нтъ, а чтобъ можно было гнать по ней гичку или душегубку, я, пожалуй, проглотилъ бы свой багоръ…

— Вы понимаете, продолжалъ Фабрицій, что желая завести маленькую флотилію, я долженъ имть при себ человка, умющаго грести и управлять шлюпкой…

— Еще бы! Кто берется за это дло, не зная его, тотъ подвергается опасности не разъ попробовать лягушечьей мадерки.

— Такъ вотъ, Кладъ Марто, хотите ли поступить ко мн матросомъ?

— Къ вамъ, сударь? я?

— Да, вы. Предлагаю вамъ сто-двадцать пять франковъ въ мсяцъ, помщеніе и столъ, и вамъ однимъ будетъ поручаться закупка всхъ принадлежностей флотиліи. Подумайте и отвтьте.

LXXI.

— Громъ и молнія, вскрикнулъ матросъ: вы предлагаете мн хорошія вещи: помщеніе, столъ и сто-двадцать-пять франковъ въ мсяцъ. Это хорошенькій капиталецъ…

— Принимаете? спросилъ Фабрицій.

— Принимаю-ли? повторилъ Кладъ Марто, чеша за ухомъ. Берете ли вы меня погодно или только на время плаванія?

— Погодно, отвчалъ племянникъ Деларивьера. Прибавлю, что вы будете располагать одною лодкою и можете во всякое свободное время удить и ловить рыбу, если это нравится вамъ, что доставитъ вамъ къ жалованью еще маленькій доходецъ.

— О да это я умю, я наторлый рыбакъ: и стью, и вершами… больно хорошо.

— Само собою разумется, что вы обзаведетесь на мой счетъ. Если будете вести себя хорошо, то можете прожить долгіе годы въ усадьб моего дяди.

— Согласенъ, сударь, и ручаюсь вамъ, что не будете мною недовольны.

— Ну съ завтрашняго дня.

Вдругъ Клодъ Марто съ розмаху хлопнулъ себя по голов, и лицо его омрачилось.

— Минуточку, сударь,— сказалъ онъ: я согласенъ, но все зависитъ отъ того, гд вы меня поселите…

— Въ Нейльи…

— Въ какомъ это департамент Нейльи?

— Въ департамент Сены.

Лицо матроса вытянулось.

— Тогда, сударь, ни-ни, все кончено и невозможно, объ этомъ и говорить не приходится.

— Вы не хотите жить въ Нейльи?

— Нтъ, сударь.

— Отчего же?..

— Да такъ, не хочу, а когда залзетъ въ меня неохота, то ужь не уступлю.

Фабрицій улыбнулся.

— Вы говорите, что не хотите жить въ Нейльи, продолжалъ онъ. Это неточно: нужно бы сказать, что вы не можете жить въ Нейльи.

Клодъ Марто озадаченно посмотрлъ на своего собесдника.

— И я знаю, что мшаетъ вамъ въ въ этомъ, продолжалъ послдній.

— Вы знаете?

— Знаю все. Проживаніе въ департамент Сены воспрещено вамъ потому, что вы подъ надзоромъ тайной полиціи.

— Ахъ, пожалуйста, сударь, не говорите! вскричалъ матросъ поперемнно красня и блдня. Ради Бога, не говорите объ этомъ!..

— Успокойтесь, никто не можетъ слышать насъ, а я не выдамъ вашего секрета.

— Но кто же сказалъ вамъ его?

— Что вы были приговорены на пять лтъ заключенія за воровство?— Кто бы ни говорилъ, все равно. Я того мннія, что всякій проступокъ, каковъ бы онъ ни былъ, искупается раскаяніемъ и безупречнымъ поведеніемъ, и что долгъ каждаго честнаго человка протянуть руку тому, кто кается. Затрудненія, мшающія вамъ согласиться, могутъ быть устранены, мсяца чрезъ полтора я добуду вамъ разршеніе жить въ Сенскомъ департамент и буду за васъ поручителемъ.

— Значитъ, сударь, пробормоталъ Клодъ Марто, вы знаете о моемъ осужденіи, вы должны были считать меня за негодяя и все-таки пришли ко мн.

— Я пришелъ по убжденію, что вы сильно измнились.

— Ахъ, сударь, я человкъ не безъ совсти. Еслибъ вы знали, какая это была кража, за которую меня осудили. Будь это деньги, я скоре бы умеръ, чмъ дотронулся до нихъ. Я взялъ только одинъ хлбецъ: клянусь вамъ, только одинъ хлбецъ. Вдь приговоръ хранится — прочтите его, и вы увидите, что я не лгу.

— Военные законы неумолимы, я знаю это и нахожу правильнымъ. Вина была, ее нужно было наказать, но я далекъ отъ того, чтобы презирать васъ, и доказалъ это своимъ приходомъ.

— Правда, сударь, и если вы беретесь выхлопотать мн позволеніе жить, то я сто разъ согласенъ… и благодарю васъ изъ глубины души. Я невжда, не умю хорошо говорить, по придись мн броситься за васъ въ огонь или дать себя четвертовать, увидите, отступлюсь ли я… О, вы настоящій человкъ….

Волненіе матроса было, очевидно, искренно, и въ этомъ нельзя было сомнваться. Фабрицій, убдившись, что онъ совершенно привязалъ къ себ Клода Марто, вынулъ свою записную книжку и написалъ нсколько словъ на визитной карточк.

— Читать умете? спросилъ онъ лодочника,

— Да, сударь.

— Такъ возьмите эту карточку и, получивъ разршеніе, приходите ко мн, по написанному адресу. Я васъ тотчасъ же опредлю.

— Хорошо, сударь.

— А вмст съ тмъ возьмите и это,— прибавилъ Фабрицій, подавая матросу вмст со своей карточкой и два банковыхъ билета по сту франковъ каждый.

— Эти билеты? изумленно спросилъ Клодъ, на-что даете вы ихъ?

— На то, чтобъ вы прилично одлись. У васъ, врно, многаго не хватаетъ.

— Охъ, правда, бльемъ немножко поизносился.

— По вашемъ прізд въ Нейльи, я дамъ вамъ деньги на покупку лодокъ — и въ этомъ полагаюсь на вашъ вкусъ. Я непремнно хочу имть въ своей флотиліи яхту и красивую парусную шлюпку.

Глаза матроса разгорлись.

— Это мн знакомое дло, сударь, сказалъ онъ. Будьте покойны, останетесь довольны.

— Надюсь. Но теперь вы выслушайте совтъ.

Клодъ Марто насторожилъ уши.

— Не нужно говорить никому, продолжалъ Фабрицій, о томъ, что я забочусь о васъ и беру васъ въ Парижъ. Малйшая болтовня объ этомъ можетъ помшать мн добыть вамъ разршеніе жить тамъ. И потому, ради собственной вашей выгоды, совтую вамъ молчать.

— Буду нмъ какъ рыба.

— Это хорошо. А вотъ мы почти и дохали до виллы. Возьмите весла и гробите посильне, потому. что дамы уже вроятно сердятся отъ нетерпнія.

Матросъ съ сіяющимъ лицомъ въ нсколько ударовъ веселъ присталъ къ парку въ то именно время, когда Паула и ея гости, завидвъ лодку, вышли изъ воротъ ршетки. Дамы запаслись зонтиками, а мужчины соломенными шляпами. Паула несла такую же шляпу для Фабриція, которому эта любезная внимательность справедливо казалось полною значенія.

Вс услись въ лодку. Клодъ Марто повернулъ на середину рки и сталъ медленно грести.

— Громъ и молнія! говорилъ онъ себ, думая о Фабриціи. Да, этотъ господинъ настоящій человкъ! А я тогда принялъ его за хитраго и непутнаго! Это доказываетъ, что я скверный глупышъ! Но не робй, Клодъ, отплатишь! Если я хоть разъ напьюсь, то до самой смерти не возьму вина въ ротъ.

Лодка скользила между зелеными, цвтущими берегами, за которыми виднлись молодые хлба, пестрвшіе васильками, маргаритками и макомъ. Изгороди, луга, деревья — все цвло.

— Друзья мои, сказалъ Жакъ Лефевръ: вотъ что я называю деревней, настоящей деревнею… Разведите сады во всхъ углахъ Парижа, украсьте его Булонскимъ лсомъ, Венсенискимъ лсомъ, насадите парки, аллеи, копайте рки и озера: никогда не получите вы того чистаго воздуха, того живописнаго вида, того возвышающаго величія деревни, которую создалъ Богъ.

Эдмея выразила желаніе нарвать букетъ.

Лодка причалила, сдоки вышли на берегъ и, рискуя нажить непріятности отъ какого-либо сельскаго сторожа, стали ходить по безконечному на видъ изумрудному лугу, Фабрицій подалъ руку Паул Бальтусъ, и оба пошли молча немного въ сторону, погруженные, какъ казалось, въ созерцаніе пейзажа.

Но созерцаніе ли природы заставляло ихъ молчать?

Мы думаемъ, что Фабрицій вспоминалъ свое прошлое, полное мрака и крови, и рисовалъ себ будущее, богатое свтомъ и золотомъ, и что Паула думала о Фабрицій.

Большая гончая собака Фоксъ шла за ними, опустя голову. Первымъ нарушилъ молчаніе племянникъ Деларивьера.

— Да, говорилъ онъ голосомъ, который умлъ заставить дрожать, Лефевръ тысячу разъ правъ. Какъ хороша природа! Какъ счастливо можно бы было жить здсь, вдали отъ свта, среди этихъ цвтущихъ луговъ и свтлыхъ водъ, заслушиваясь только біенія двухъ сердецъ одного подл другаго и одного за другое.

Паула, расчувствовавшись, подняла на Фабриція свои большіе глаза, полные неопредленнаго томленія.

— А разв любили бы вы такую жизнь? спросила она.

— Всею душою.

— Да, недолгое время, можетъ быть, но для человка, привыкшаго къ жизни съ удовольствіями, одиночество скоро порождаетъ утомленіе и скуку.

— Я говорилъ объ одиночеств вдвоемъ.

— Да и она наскучаетъ… приходитъ день, когда забытый свтъ опять вступаетъ въ свои права и опять овладваетъ человкомъ.

— Никогда! съ жаромъ воскликнулъ Фабрицій.

Паула Бальтусъ отрицательно покачала головою.

LXXI.

— Вы сомнваетесь? спросилъ молодой человкъ.

— Не въ вашей искренности, возразила Паула, но въ постоянств того настроенія, которое одушевляетъ васъ теперь… Васъ возбуждаетъ очаровательный видъ окружающей насъ природы. А завтра, безъ сомннія, шумный и веселый Парижъ опять захватитъ васъ цликомъ.

— Ахъ, вздохнулъ Фабрицій, какъ плохо вы обо мн судите!

— Уврены ли вы въ этомъ? улыбаясь спросила двушка.

— Неужели вы не допускаете, что время можетъ измнить человка?

— Считаю это возможнымъ, но думаю, что для такой перемны нужны боле серьезныя побужденія, чмъ чувство отъ созерцаемаго пейзажа.

— А что сказали бы вы, еслибъ во мн существовали иныя побужденія?

— Не зная ихъ, не могу и отвчать.

— А что, если я прямо и честно скажу вамъ, съ жаромъ продолжалъ Фабрицій, что этимъ перерожденіемъ я обязанъ вамъ? Что, если я прибавлю, что, видя васъ, я впервые понялъ пустоту въ своемъ сердц и ничтожность тхъ свтскихъ радостей, въ которыхъ безумно тратятся лучшіе годы молодости? Что, если я у вашихъ ногъ воскликну: ‘Паула, я люблю или, лучше, обожаю васъ? На васъ сосредоточиваются вс мои надежды, все мое счастье, вся моя будущность…’ Отринете ли вы меня?

Удивленная, дрожащая и радостная, Паула, съ опущенными глазами, горящими щеками, слушала Фабриція въ смущеніи, полномъ восторга. Она молчала.

— Отрините вы меня? повторилъ молодой человкъ. На колняхъ прошу васъ отвтить мн…

— Значитъ, прошептала Паула едва слышно, мы меня любите?..

— Больше моей жизни, потому что безъ васъ я не могу жить…

— Да вдь вы едва знаете меня?.

— Я знаю васъ настолько, что отдался вамъ беззавтно и буду принадлежать всегда. Разв не знаете вы, что достаточно взора, чтобы зажечь сердце, что достаточно пскры для пожара?

— Говорятъ такъ…

— Отказываетесь ли вы врить?

Паула сдлала отрицательный знакъ.

— Вы не сомнваетесь въ моей любви? живо продолжалъ Фабрицій.

— Въ прав ли я заподозрить васъ во лжи?

— А вы, Паула, будете ли также любить меня? продолжалъ молодой человкъ голосомъ молящимъ и страстнымъ.— Полюбите ли вы меня такъ, какъ я люблю васъ?

Паула хотла говорить, но въ теченіи нсколькихъ секундъ ея сильное волненіе и неправильное біеніе сердца сдерживали ея слова. Наконецъ она отвтила, но такъ плохо, что Фабрицій скорй угадалъ, чмъ услышалъ ея слова.

— Я отвчу вамъ до вечера.

— Отчего не теперь? вскричалъ Фабрицій.

— До вечера, отвчала Паула, протягивая руку молодому человку, который прижалъ эту руку къ своимъ губамъ съ такою страстью, что молодая двушка поочередно краснла и блднла.

Въ это время Эдмея, неся въ рукахъ гигантскій букетъ или, врне, цлый снопъ полевыхъ цвтовъ, подошла къ своему кузену и Паул, и прервала ихъ разговоръ, который и такъ не могъ продолжаться.

Вс трое стали ожидать возвращенія Деларивьера, и господъ Лефевръ.

Клодъ Марто спустился по теченію, изрдка гребя назадъ, чтобы не дать лодк зайдти слишкомъ далеко.

Фабрицій подалъ ему знакъ подъхать.

Клодъ причалилъ къ крутому берегу, и гулявшіе размстились въ шлюпк.

— Спускаться еще, если прикажете, господа? спросилъ матросъ.

— Нтъ, отвтила Паула, пора воротиться.

Шлюпка повернулась и направилась вверхъ по теченію.

— Повидимому, мн удалось вполн, думалъ Фабрицій, и вечерній отвтъ не подлежитъ сомннію. Я пришелъ, увидлъ, побдилъ.

Паула, молчаливая, казалась задумчивою. Госпожа Лефевръ сочла ее нездоровою и стала разспрашивать.

— Нтъ, я совершенно здорова, улыбаясь отвтила Паула, и если кажусь вамъ задумчивою, то потому, что обдумываю великолпный план.

— Какой, милочка?

— Увидите.

Затмъ, обратившись къ Клоду, она продолжала:

— Лодочникъ?

— Чего изволите? отвтилъ онъ, скинувъ шапку.

— Сколько нужно времени, чтобы на лодк спуститься отъ Мелюна къ запруд Сенскаго порта.

— Не больше часа, сударыня.

— А чтобы прохать изъ порта въ Кессонъ въ карет?

— Около двадцати-пяти минутъ.

— Тогда все можетъ совершиться по задуманному.

— Что же вы придумали? спросилъ Жакъ Лафевръ.

— Отправить васъ посл обда въ лодк до порта на Сен, а изъ порта до Кессона въ карет… Тамъ вы сядете въ вагонъ, и я проведу съ вами полтора часа лишнихъ. Полагаю, предложеніе принято?..

— Еще бы! единогласно отвчали гости.

— Это будетъ прелестно!

— Тогда такъ и сдлаемъ, продолжала Паула. Мы пообдаемъ въ шесть часовъ, перевозчикъ задетъ за нами къ восьми, а я пошлю карету въ портъ ожидать насъ.

— Гости захлопали въ ладоши.

— Слышите, лодочникъ, будьте у меня въ восемь часовъ.

— Буду непремнно, сударыня.

Теченіе Сены около Мелюна не быстро, и Клодъ Марто работалъ веслами хорошо. Пріхали быстро.

— До и посл завтрака, дорогая Паула, сказалъ Жакъ Лефевръ, мы обошли вашъ паркъ, увряю васъ, что любопытному банкиру, выражаюсь вашими же словами,— очень хотлось бы осмотрть вашу виллу въ малйшихъ подробностяхъ.

— Я провожу васъ по пей, отвтила молодая двушка.

Раздляя любопытство Жака Лефевра только въ извстныхъ предлахъ, мы присоединимся къ хозяйк виллы и ея гостямъ лишь въ ту минуту, когда они, обойдя много удобно-устроенныхъ и блестяще-убранныхъ комнатъ, подошли къ дверямъ бывшей комнаты Фридриха Бальтуса.

У дверей этой спальни Паула остановилась и съ минуту стояла въ нершительности, затмъ отворила дверь и предложила гостямъ войти въ знакомое уже намъ помщеніе.

Мы видли здсь молодую двушку въ начал ночи, предшествовавшей меленской казни, плачущею предъ портретомъ брата, молящеюся и произносящею страшный обтъ. Постоянно горящая серебрянная лампа бросала тусклый свтъ въ сумракъ, поддерживавшійся даже днемъ опущенными занавсями.

— Это комната убитаго! мрачно произнесла Паула.

Фабрицій, не смотря на свою многократно доказанную твердость, задрожалъ и измнился въ лиц, но, благодаря полумраку, это не было замчено.

Молодая хозяйка прибавила:

— Помолимся за моего убитаго брата!

Она прошла по комнат и приблизилась къ большому портрету, висвшему въ одномъ изъ простнковъ. Энергическое и гордое лицо Фридриха Бальтуса выдавалось съ полотна съ поразительною реальностью. Онъ казался живымъ.

Паула стала на колни и сложила набожно руки. Эдмея и госпожи Лефевръ послдовали ея примру. Мужчины наклонились.

Фабрицій, подавляемый страшнымъ волненіемъ, ощущалъ потъ на вискахъ.

Недвижимый, трепещущій онъ былъ жертвою странной галлюцинаціи: ему казалось, что вотъ-вотъ портретъ его жертвы, ожививъ сойдетъ изъ рамки, подойдетъ къ нему и крикнетъ:

— Убійца, зачмъ ты здсь?

Его прохватывала дрожь.

Паула встала. Еслибы въ эту минуту она внимательно взглянула на Фабриція, то въ ея ум родились бы странныя подозрнія. Смущеніе молодаго человка, его смертная блдность, его растерянный видъ послужили бы ей откровеніемъ.

Но Паула совершенно углубилась въ мысли, которыя собиралась высказать.

— Мосье Фабрицій, сказала она торжественно медленно: часъ тому назадъ я общала отвтить вамъ до вечера на заданный мн вопросъ. Въ эту минуту, предъ портретомъ моего брата, исполняю я это общаніе. Вы сказали, что любите меня, вы спрашивали, полюблю ли я васъ и согласна ли отдать мою жизнь! Такъ слушайте: да, я люблю васъ, да, я буду вашею женою, но только въ тотъ день, когда горящая надъ нашими головами лампа потухнетъ, потому что въ этотъ день я отомщу за своего брата….

LXXIII.

Слова Паулы произвели сильное впечатлніе. Вс свидтели ея торжественнаго и неожиданнаго заявленія вздрогнули.

Молодая двушка, протянувъ руку къ Фабрицію, добавила:

— Теперь вы знаете мое ршеніе. Оно неизмнно. Согласны вы ждать?

Фабрицію уже не нужно было скрывать смущенія, объяснявшагося Теперь совершенно естественно. Онъ взялъ руку Паулы, прижалъ ее къ губамъ и воскликнулъ:

— Согласенъ ли я ждать? О, не сомнвайтесь! увренный въ вашемъ расположеніи и поддерживаемый надеждою, я неустанно буду ждать до часа своей смерти. Но клянусь вамъ, что приближу день моего счастья, раздляя ваши усилія, и если убійца вашего брата еще живъ, то мы найдемъ его вмст.

— Благодарю, Фабрицій, тихо сказала молодая двушка, смотря любящимъ взоромъ на того, кто сталъ ея женихомъ. Благодарю!

Большая борзая собака, стоявшая въ углу комнаты, вперила въ оба дйствующія лица этой сцены свои глаза, осмысленные не мене людскихъ. Она испустила глухое рычаніе.

— Смирно, Фоксъ! приказала Паула.

Благородное животное почти ползкомъ подошло къ ней и стало лизать ея руки. Паула опять повернулась къ портрету.

— Ты слышалъ, мой милый братъ, сказала она: теперь мстить за тебя будутъ двое.

Затмъ, опершись на руку молодаго человка, она вышла изъ комнаты въ сопровожденіи гостей.

— Пустыя фразы! думалъ Фабрицій. Я поклялся, что она будетъ моею, и это совершится скоро.

Точно также и Жакъ Лефевръ шепталъ на ухо своей жен.— Все это весьма драматично, но я держу пари, что еще не пройдетъ трехъ мсяцевъ, какъ мы будемъ на свадьб….

За обходомъ покоевъ виллы, гости снова вышли въ паркъ, гд и оставались до звонка къ обду.

Эдмея, думая о Жанн, немного завидовала счастью своей покой и уже очень ей полюбившейся подруги, по врила въ будущее.

Деларивьеръ сердечно радовался счастливой судьб своего племянника.

Обдъ былъ несравненно веселе завтрака, и время пролетло молніею, когда лакей заявилъ о прибытіи Клода Марто на его лодк. Вс услись въ пей. Эдмея увозила съ собою не только снопъ полевыхъ цвтовъ, но и пышный букетъ розъ, нарзанныхъ въ теплицахъ Паулы.

Вечеръ былъ великолпенъ и уже теплый, хотя время года было еще раннее. На горизонт, по чистому небу, всходила луна, круглая и большая, схожая съ серебрянымъ щитомъ. При такой обстановк поздка по рк осуществляла весьма заманчивую грезу. Паула сла на задней скамейк лодки, подл Фабриція, и тихо разговаривала съ нимъ. Почти ежеминутно волоса Паулы, развваемые втеркомъ, касались лба и щекъ молодаго человка. Прикосновеніе этихъ шелковистыхъ и благовонныхъ волосъ походило на ласку, вгоняло Фабриція въ трепетъ и зажигало кровь въ его жилахъ.

Фоксъ, лежа у ногъ своей хозяйки, смотрлъ ей въ глаза робко и печально, а на Фабриція свирпо. Кузина послдняго была при отъзд почти ребячески весела.

— Теперь, сказала она вдругъ, я желаю, чтобъ поскоре исполнилось предсказаніе господина Лефевра.

— Какое предсказаніе, милая двочка? спросила Паула.

— Которымъ господинъ Лефевръ утверждалъ, что я буду очень милой дружкою. Я думаю, что онъ предсказалъ врно.

Паула не отвчала и пожала руку Фабрицію. Нсколько минуть на лодк царила полная тишина. Слышенъ былъ только мрный ударъ веселъ и издалека долетали слабые псни влюбленной пари поселянъ.

— Что вы тамъ дремлете? спросилъ вдругъ Лефевръ, тщетно прислушивавшійся къ тихому говору Фабриція и Паулы.

— Нтъ, дорогой банкиръ, мы не спимъ, отвчала Паула.

— Чмъ же вы заняты?

— Мы на яву видимъ сны.

Лодка достигла порта на Сен. Паула приказала лодочнику пристать къ берегу.

— Незачмъ, сударыня, возразилъ Клодъ: по воскресеньямъ шлюзы отворены, и мы можемъ дохать до деревни.

Прошли шлюзы, проплыли мимо чудеснаго сада, въ большомъ имніи, въ которомъ еще недавно жила одна изъ знаменитостей Французской индустріи, Маринони, изобртатель тхъ несравненныхъ машинъ, благодаря которымъ газета ‘Petit Journal’ печатаетъ каждый день въ нсколько часовъ боле семи сотъ тысячъ экземпляровъ.

Наконецъ пристали къ берегу. Карета, посланная Паулою, уже Давно ждала сдоковъ въ назначенномъ мст. Полчаса спустя, наша компанія достигла вокзала въ Кессон, за дв или три минуты до отхода позда.

Пришла минута разстаться, сказала Паула своимъ гостямъ. Я била бы глубоко опечалена, еслибъ не надялась скоро опять увидать васъ.

— Врно, мое милое дитя, до близкаго свиданія: сказалъ Жака. Лефевръ. Это наше общее горячее желаніе.

— И ваше, Фабрицій? шепнула двушка на ухо своему жениху, который отвчалъ тихо:

— Могу ли я жить далеко отъ васъ? Вы хорошо знаете, что нтъ. Показалось красное пламя локомотива, и долеталъ свистъ пара. Паула нжно обняла Эдмею и госпожу Лефевръ, наклонила лобъ подъ поцлуй Фабриція и пожала руки Жану Лефевру и Деларивьеру, повторяя:

— До скораго свиданія, друзья мои…. до скораго!

Поздъ въхалъ на станцію. Гости Паулы помстились въ отдленіи вагона, между тмъ какъ Паула сла въ карету съ Фоксомъ.

Тотъ и другой поздъ достигъ своего назначенія безъ остановокъ и происшествій.

На другой день, посл завтрака, Фабрицій веллъ запречь малорослую лошадь въ коляску, назначенную для пони, которою намрена, былъ пользоваться постоянно, и, въ сопровожденіи грума, похалъ по направленію къ набережной Орфевръ. Вслдствіе пожара въ Префектур Полиціи въ 1871 году, канцелярія этого учрежденія была переведена въ казарму, стоящую противъ новаго Hotel Dieu.

Фабрицій вошелъ въ эти новыя казармы и скоро запутался въ перекрещивающихся ходахъ. Онъ остановилъ въ одномъ проход писаря и спросилъ его:

— Можете вы указать мн бюро господина Д….?

— Извольте…. Второе бюро на конц коридора… прямо.

— Благодарю.

Молодой человкъ послдовалъ полученному указанію и прочелъ на вставленномъ въ двери матовомъ стекл надпись черными буквами: ‘Начальникъ 2 то бюро’.

Онъ толкнулъ дверь и вошелъ. Въ маленькой комнатк, служившей переднею, сторожъ перелистывалъ листки. Услышавъ приходъ Фабриція, онъ поднялъ голову.

— Кого вамъ угодно?

— Могу я видть господина Д?

— Но дламъ службы?

— Нтъ, по личному длу.

— Господинъ Д. теперь очень занятъ, и я не знаю.

— Я имю честь быть ему лично извстнымъ, прервалъ Фабрицій. Передайте ему, пожалуста, мою карточку.

Сторожъ взялъ его карточку и проскользнулъ въ кабинетъ, тщательно пріотворивъ дверь лишь настолько, чтобы пройти самому. Онъ почти сейчасъ же возвратился, и на этотъ разъ отворилъ дверь настежъ.

— Пожалуйте, сударь.

Начальникъ бюро былъ человкъ лтъ пятидесяти, съ орденомъ, высокій и худой, ловкій въ обращеніи, съ лицомъ вжливымъ и хитрымъ.

Онъ былъ нкогда другомъ отца Фабриція и обыкновенно выказывалъ молодому человку много расположенія.

Въ это время, сидя вмст со своимъ помощникомъ, онъ тщательно просматривалъ списки, считалъ марки, разложенныя на длинномъ стол, крытомъ зеленымъ сукномъ. Онъ протянулъ руку Фабрицію.

— Добро пожаловать, господинъ Леклеръ! сказалъ онъ ему, не вставая. Какой добрый втеръ занесъ васъ къ намъ?

— Я пришелъ попросить васъ объ одолженіи.

— Нужно вамъ переговорить на един?

— Отнюдь нтъ.

— Въ такомъ случа мой помощникъ останется. Садитесь и говорите.

LXXIV.

Фабрицій слъ.

— Чмъ могу служить? спросилъ начальникъ бюро.

— Вы знаете, что у меня есть дядя, богатый банкиръ въ Нью-Іорк,— началъ проситель.

— Если не ошибаюсь, Деларивьеръ?

— Онъ самый. Онъ переселился во Францію и купилъ себ имніе въ Нейльи, на берегу Сены. Желая имть нсколько лодокъ для прогулокъ, онъ желаетъ принять къ себ въ услуженіе человка опытнаго на вод.

— На прсной вод… прервалъ г. Д., смясь.

— Именно. Мн рекомендовали одного прежняго матроса, живущаго въ Мелюн, и я о немъ справлялся. Свднія о настоящемъ весьма удовлетворительны, но въ прошедшемъ этого матроса есть черное пятно.

— Это, можетъ быть, матросъ, подпавшій приговору?

— Да, весьма важному, подвергающему его надзору высшей полиціи.

— Чертовщина!

— Мстомъ жительства ему назначенъ Мелюнъ, почему онъ и не можетъ жить въ Париж безъ особаго разршенія.

— И вы желали бы получить для него такое разршеніе?

— Да.

— Въ которомъ году былъ осужденъ этотъ человкъ?

— Въ 1865.

— Къ какому наказанію?

— Къ пяти годамъ заключенія.

— За какое преступленіе?

— За кражу.

— Чертовщина! повторилъ начальникъ бюро.

— Этотъ несчастный укралъ хлбъ, поспшно прибавилъ Фабрицій.

— Военный кодексъ безжалостенъ, сказалъ Д. Но безъ него не существовало бы дисциплины.

Племянникъ Деларивьера продолжалъ:

— По прошествіи двухъ съ половиною лтъ человкъ этотъ былъ помилованъ за свое безупречное поведеніе въ тюрьм.

— Это хорошая подробность. Со времени помилованіи онъ всегда жилъ въ Мелюн?

— Всегда.

— И не подавалъ повода ни къ какой жалоб?

— Я это утверждаю.

— А чмъ занимается онъ теперь?

— Онъ служитъ перевощикомъ у хорошей женщины, отдающей въ наемъ лодки, вдовы Галетъ.

— Хорошо. Я могу по вашей просьб разршить этому человку пребываніе въ департамент Сены и сдлаю это, но подъ двумя условіями.

— Какими?

— Чтобы вы обязались нкоторое время доставлять ему работу и чтобы вы или вашъ дядя поручились за него.

— Я обязуюсь позаботиться объ его заработк въ теченіи, по крайней мр, двухъ лтъ, и ручаюсь за его поведеніе отъ имени моего дяди и собственнаго.

— Чего-же лучше? Администрація желаетъ облегчить жизнь этимъ бднякамъ, впавшимъ въ заблужденіе, но не испорченнымъ, которые совершили преступленіе но минутной слабости. Мы всячески стараемся помочь имъ, когда вримъ искренности ихъ раскаяніями избгаемъ извстности ихъ прошлаго и обращенія его въ поводъ къ преслдованію, по впавшіе въ новыя преступленія не внушаютъ намъ ни малйшей жалости, и мы относимся къ нимъ постоянно подозрительно. Вы, мосье Леклеръ, получите желаемое вами разршеніе.

— Тысячекратно благодарю васъ! Получу я его скоро?

— Вашъ протеже получитъ его черезъ два или три дня. Позвольте пн узнать его имя и фамилію, чтобы я могъ потребовать въ морскомъ министерств его послужной списокъ.

— Я могу избавить васъ отъ этой переписки.

Фабрицій вынулъ изъ своего бумажника формуляръ Клода Марто, съ обозначеніемъ его заслугъ и наложенныхъ на него наказаній, — списокъ, полученный имъ отъ своего друга, лейтенанта, и представилъ его начальнику бюро.

Тотъ взглянулъ на листъ, передалъ его своему помощнику и сказалъ:

— Господинъ Клавье, вы напишете сегодня же къ префекту Мелина, прося его выдать названному Клоду Марто паспортъ на прожитье въ Париж.— Префектъ позоветъ покровительствуемаго вами, Дорогой господинъ Леклеръ, и заставить его выполнить вс требуемыя формальности. И къ концу недли прежній матросъ можетъ встать во глав морской флотиліи вашего дяди.

— Снова благодарю васъ, дорогой мосье Д.,— вы самый милый человкъ на свт.

— Всегда къ вашимъ услугамъ.

Фабрицій пожалъ руку начальнику бюро и, увренный въ томъ, что дло пойдетъ во желанію, ушелъ изъ Префектуры Полиціи, слъ въ экипажъ и по набережной похалъ въ Отейль, въ лечебницу Франца Риттнера.

— Ну что, спросилъ докторъ, все ли обошлось хорошо вчера въ Мелюн?

— Лучшимъ образомъ въ свт и даже превыше моихъ надеждъ!

— Двица Бальтусъ оказала вамъ расположеніе?

— Она меня обожаетъ, и я объявленъ ея женихомъ.

— Уже!

— Да, другъ мой. Но произошла сцена весьма драматичная и въ высшей степени эффектная. Паула, передъ своими гостями и передъ портретомъ Фридерика, дала клятву стать моею женою не раньше, какъ поставивъ на эшафотъ убійцу своего брата.

Францъ Риттнеръ разсмялся.

— Der Teufel! вскричалъ онъ. Если Паула сдержать свое слово, то какъ же состоится вашъ бракъ? Вамъ придется явиться въ мерію и въ церковь, неся въ рукахъ голову, подобно обезглавленному жениху въ какой-то нмецкой баллад.

— Бррр! отвтилъ Фабрицій, также со смхомъ, по видимо насильственнымъ,— не шутите такъ: по кож пробгаетъ морозъ…

— Къ счастью, продолжалъ Францъ, отъ васъ зависитъ уединить молодую двочку и влюбить ее въ себя такъ, чтобы она забыла обовсемъ въ мір, не исключая Фридерика, и думала лишь о васъ… и вы, конечно, не упустите сдлать это.

— Ну, довольно! поговоримъ о другомъ. Въ какомъ положеніи наша помшанная?

— Все еще въ хорошемъ. Спокойствіе продолжается. Помшательство не только не переходитъ въ бшенство, какъ можно было ожидать сначала, но остается тихою меланхоліей. Еслибы у насъ не было важныхъ причинъ помшать вашей тетк съ лвой руки выздоровть до полнаго сознанія и свжей памяти, то я могъ бы совершить блестящее излеченіе. Но, къ сожалнію, объ этомъ нельзя и думать.

— Видли вы Рене Жанселена? спросилъ Фабрицій.

— Нтъ не видлъ съ того вечера, когда вы отыскали насъ у Бребана. О немъ и не слышно… какъ будто умеръ. Говоря между нами, мн кажется, что онъ труситъ и хочетъ выселиться.

— Я порадовался бы, узнавъ объ его отъзд лье на пятьсотъ отсюда, замтилъ Фабрицій: его неизлечимая манія безъ мры и разсчета увеличивать сумму чековъ можетъ вовлечь насъ въ новый и сильный переполохъ. Съ насъ довольно и дла Бальтусъ. Лишь бы выпутаться изъ него.

— А что вы предприняли относительно лодочника въ Мелюн?

— Онъ въ моей власти. Его бояться уже нечего.

Францу Риттнеру пришли доложить, что его ждутъ въ пріемной постители, Фабрицій, покинувъ лечебницу въ Отейл, воротился Булонскимъ лсомъ въ Нейльи.

Лоранъ стоялъ на улиц подл открытой ршетки, и, по временамъ, ходилъ взадъ и впередъ.

— А, мосье Фабрицій, воскликнулъ онъ, наконецъ-то вы пріхали. Уже боле часу я сторожу васъ. Вашъ дядя три раза присылалъ за вами. Онъ желаетъ, чтобы вы, тотчасъ по прізд, зашли къ нему. Онъ страшно о чемъ-то безпокоится, точно сидитъ на горячихъ угольяхъ. Не теряйте ни минуты…

Когда у человка накопится въ жизни много гадкихъ тайнъ, его безпокоитъ все, и потому Фабрицій тревожно спросилъ:

— Что же тамъ случилось?

— Служащій въ Grand-Hotel принесъ вашему дяд письмо, полученное сегодня утромъ на его имя изъ очень далекой страны… имени не знаю.

Этотъ отвтъ успокоилъ Фабриція. Письмо издалека не могло содержать никакихъ опасныхъ указаній о немъ, Фабриці. Секунды дв поздне экипажъ послдняго остановился у подъзда. Фабрицій передалъ возжи груму и отправился въ комнаты Деларивьера. Старикъ ходилъ по своей спальн со всми признаками сильнаго волненія.

— Вы посылали за мной, дядя? спросилъ входя племянникъ.

— Да, мн нужно было повидаться съ тобою поскоре.

— Я пріхалъ изъ Отейля съ встями относительно весьма хорошими. Выздоровленіе становится несомнннымъ, и весь вопросъ теперь во времени.

— Слава Богу! воскликнулъ Деларивьеръ.

— Я хотлъ сказать вамъ объ этомъ поскоре. Теперь скажите мн причину своего безпокойства.

— Я получилъ сегодня утромъ письмо моего уполномоченнаго, завдующаго въ мое отсутствіе моимъ домомъ въ Нью-Іорк.

— Не случилось ничего нехорошаго?

— Напротивъ, онъ передаетъ мн обращенное къ нему предложеніе, неожиданное и крайне важное. Суди самъ.

— Слушаю.

LXXV.

‘Глава важнаго банкирскаго дома въ Филадельфіи Вилліама Купера и компаніи’, читалъ Деларивьеръ, предлагаетъ уплатить за мой банкъ въ Нью-іорк наличными деньгами два миліона, а если я соглашусь остаться его компаньономъ въ па этихъ двухъ милліоновъ, врнымъ образомъ обезпеченныхъ, то предлагаетъ долю въ доходахъ, опредляя ее, по меньшей мр, въ пятьдесятъ тысячъ долларовъ.

— Но вдь это отлично, дядя! воскликнулъ Фабрицій.

— Да, это блестяще… Но есть и невыгодная сторона…

— Какая?

— Дло, о которомъ идетъ рчь, настолько сложно, что его нельзя кончить пистмеппо или довренностью… Будетъ необходимо мое присутствіе въ Нью-Іорк. А время не терпитъ. Отъ меня требуютъ немедленнаго ршенія. Если я ршусь хать, то нужно сегодня же телеграфировать….

— И вы колеблетесь?

— Колеблюсь.

— А между тмъ въ первое наше свиданіе вы выразили намреніе въ скоромъ времени предпринять это путешествіе.

— Конечно, но тогда я разсчитывала, вернуться въ Нью-Іоркъ на 6 или 7 мсяцевъ вмст съ женою и дочерью.— Могъ ли я предвидть то ужасное несчастье, которое постигло меня нсколькими часами позже?

— Увы! это правда… грустно прошепталъ Фабрицій.

— Теперь, продолжалъ Деларивьеръ, повторяю теб, я колеблюсь. Меня страшитъ мысль отдалиться на такое большое разстояніе отъ моей дорогой Жанны при томъ ужасномъ положеніи, въ какомъ она находится… Я съ нетерпніемъ ждалъ твоего возвращеніи, чтобы спросить совта.

— Что же могу я вамъ сказать?…

— Твое мнніе… хать мн или остаться?… Ты хорошо знаешь, насколько я теб довряю… Что ты посовтуешь, то я и сдлаю…

— Я глубоко тронутъ вашимъ довріемъ и весьма благодаренъ за него, добрый дядя, по вы возлагаете на меня весьма тяжелую отвтственность…

Никакой… Обсуди хорошенько дло и подлись со мною твоимъ возрніемъ. Что можетъ быть проще?..

— Вы хотите, чтобъ я высказалъ свое мнніе?..

— Ты меня очень огорчишь, отказавшись сдлать это.

— Въ такомъ случа, милый дядя, поразсудимъ хорошенько… Какъ долго продлится путь?

— 9 дней…

— Туда и обратно 18 дней. Сколько времени было бы вамъ нужно провести въ Нью-Іорк, чтобы окончить это дло?…

— Не больше недли….

— Восемнадцать дней и семь — двадцать пять, — положимъ 30, чтобы дать вамъ полную свободу… Итакъ, ваше путешествіе продлится мсяцъ…

— Около этого…

— Главная причина вашей нершительности, какъ вы сказали, боязнь оставить въ настоящее время мою тетушку.

— Да, и теб должно быть это понятно.

— Конечно! но если уже вы требуете отъ меня полнйшей откровенности, то, исполняя ваше желаніе, я скажу прямо: тетки моей не предстоитъ никакой опасности, состояніе ея здоровья, насколько возможно, удовлетворительно и въ короткій срокъ послдуетъ несомннно полное выздоровленіе, докторъ еще сегодня говорилъ мн, что не совтуетъ вамъ видть ее раньше вакь чрезъ мсяцъ… При такихъ условіяхъ ршительно все равно, будутъ ли васъ раздлять нсколько километровъ или цлый океанъ… Поздка же эта и самыя заботы о дл были бы для васъ полезнымъ развлеченіемъ возвратясь, вы нашли бы нашу дорогую больную если не поправившеюся, то близкою къ тому, тогда же былъ бы снятъ и запретъ видться.

Деларивьеръ на минуту задумался.

— Все это правда… сказалъ онъ, все это неоспоримо… Итакъ, ты совтуешь мн хать?

— Сумма, о которой идетъ рчь, настолько значительна, что составила бы большое состояніе каждому, кром васъ… А будетъ ли справедливо жертвовать интересами моей кузины?

— Какъ? возразилъ банкиръ: если я и колебался, то не только ради одной Жанны, но и ради Эдмеи…

Въ эту самую минуту входила въ комнату Эдмея. Она слышала, что произнесли ея имя.

— Папа, что ты говоришь обо мн? спросила она, улыбаясь.

— Я того мннія, дядя, продолжалъ молодой человкъ, что кузина должна знать, о чемъ вы такъ заботитесь.

Въ нсколькихъ словахъ Деларивьеръ изложилъ Эдме положеніе длъ.

— Если я на мсяцъ покину Парижъ, прибавилъ онъ, ты останешься совершенно одинокою, моя дорогая, а это меня ужасно безпокоитъ.

— Отчего же, возразила Эдмея, разв я не могу остаться въ Нейльи подъ покровительствомъ кузена.

— Есть нкоторое затрудненіе, моя милая.

— Какое?

— Если я уду, то увезу съ собою твоего кузена.

— Меня? воскликнулъ удивленный Фабрицій. Вы меня увезете?

— Да, мой дорогой племянникъ. Послднія событія на столько ослабили и состарили меня, что я не въ силахъ буду одинъ выдержать такое длинное путешествіе, а потому и прошу тебя быть мн товарищемъ въ пути.

Фабрицій закусилъ губы.

Отъздъ изъ Парижа въ настоящее время разстроивалъ вс его планы и могъ даже повредить успху.

Но какъ отказать дяд? О какъ онъ раскаивался теперь въ данномъ имъ совт предпринять это путешествіе. Къ несчастію, было уже поздно отказаться отъ прежняго мннія. Онъ ршился помириться съ обстоятельствами.

— Надйтесь, дядюшка, на меня, возразилъ онъ, я съ вами всюду поду.

— Я въ этомъ не сомнвался Но возвратимся къ Эдме…. Оставить ее одну въ этомъ дом кажется мн невозможнымъ.

— Но, сказалъ Фабрицій, разв кузина но могла бы возвратиться на нсколько недль въ пансіонъ Санъ-Манде.

Деларивьеръ, конечно, готовъ былъ распространиться насчетъ выгодъ этого способа, но Эдмея не дала ему времени.

— О папа!.. воскликнула она, сложивъ руки. Умоляю тебя, не отсылай меня въ пансіонъ.. Я умру тамъ съ тоски, увряю тебя…. Какъ мн явиться въ обществ этихъ маленькихъ двочекъ посл того, какъ я пожила съ тобой?…

— Не будемъ больше говорить объ этомъ… возразилъ банкиръ.

— Я увренъ, сказалъ Фабрицій, что г-жа Лефевръ съ удовольствіемъ возьметъ къ себ мою кузину….

Банкиръ покачалъ головою.

— Я тоже въ этомъ увренъ отвчалъ онъ, но нужно будетъ дать нкоторыя поясненія, которыхъ я, во. что бы то ни стало, желаю избжать. Мой другъ справедливо удивится, если Эдмея, на время моего отсутствія, не подетъ къ матери…

— Совершенно справедливо пробормоталъ Фабрицій.

Молодая двушка содрогнулась.

— А! сказала она съ живостью, ты, папа, помимо своего желанія, далъ мн великолпную мысль…

— Объясни мн ее, моя дорогая….

— Въ лечебницу Отейль принимаютъ пансіонерокъ?

— Безъ сомннія…. Бдныхъ женщинъ, которымъ необходимъ близкій докторскій надзоръ….

— Но туда могли бы поступать и другія?….

— Не знаю этого…. Для чего ты спрашиваешь, дитя мое?

— Для того, что если ты позволишь, то пусть Фабрицій сегодня же подетъ къ доктору и попроситъ его принять меня. Въ помщеніи у него, вроятно, нтъ недостатка. Тамъ, по крайней мр, я буду на своемъ мст, потому что буду при матери.

Фабрицій опустилъ глаза, чтобы скрыть загорвшійся въ нихъ мрачный огонь.

Эдмея будетъ у Риттнера, гд уже сидитъ Жанна, — значитъ мать и дочь будутъ об въ его рукахъ. Отъ него будетъ зависть ихъ жизнь и смерть, такъ какъ онъ можетъ повелвать доктору. Это превосходило всякую надежду и даже всякую вроятность…

— Ахъ, моя дорогая! воскликнулъ Деларивьеръ, посл той ужасной сцены докторъ Риттнеръ едва-ли согласится исполнить твое желаніе.

— Отчего же, если мать моя теперь совершенно спокойна?… Я буду очень послушна и никогда не буду настаивать, чтобы позволили видться съ матерью чаще или дольше…

Банкиръ обратился къ племяннику.

— Какъ ты думаешь, Фабрицій, согласится ли докторъ?

— Я не знаю…. возразилъ молодой человкъ. Но вдь ничто не мшаетъ спросить его. Мн кажется, что Эдмея и въ самомъ дл могла бы жить въ лечебниц, и пользоваться тми часами, когда наша дорогая больная находится въ спокойномъ состояніи, чтобы повидаться и поговорить съ нею подъ надзоромъ доктора….

— А, кузенъ! прошептала двушка, вы меня поняли…. Благодарю!

Затмъ, вторично сложивъ руки, она прибавила умоляющимъ голосомъ:

— Ты вдь согласенъ, папа? Скажи…. Ты хочешь этого?…

— Будь по твоему, моя дорогая! возразилъ Деларивьеръ. Я разршаю Фабрицію захать къ доктору.

— Когда вы подете въ Отейль, кузенъ?

— Сейчасъ, кузина.

— О! да, пожалуйста, поскоре!

— Я отправляюсь черезъ десять минуть.

И молодой человкъ веллъ снова запречь маленькую лошадь въ коляску для пони.

LXXVI.

— И такъ, дядя, возобновилъ разговоръ Фабрицій, наша поздка ршена.

— Да, въ главномъ… отвчалъ Деларивьеръ — однако при условіи, что докторъ приметъ Эдмею….

— А когда мы подемъ?

— Завтра же въ Гавръ, гд мн нужно покончить одно дло съ моимъ корреспондентомъ, а въ четвергъ мы сядемъ на заатлантическое судно, отходящее въ этотъ день….

Лакей доложилъ, что экипажъ готовъ.

— Я вернусь раньше чмъ черезъ часъ, сказалъ молодой человкъ, оставляя дядю и кузину.

Черезъ Булонскій лсъ разстояніе отъ Нейльи Санъ-Жака до Отейля не большое, къ тому же конь отлично бжалъ.

Чрезъ полчаса Фабрицій достигъ ршетки лечебницы и прошелъ прямо въ кабинетъ Франца Риттнера.

Увидвъ его, докторъ чрезвычайно изумился.

— Опять вы?

— Да, опять…. сказалъ молодой человкъ смясь.

— Наврное вашъ визитъ вызванъ чмъ-нибудь серьезнымъ?

— Да, правда!…

— Въ чемъ же дло?

— Можете вы принять къ себ пансіонерку?

— Сумасшедшую?

— Нтъ.

— Вы знаете, у меня этого не полагается: но вдь нтъ правилъ безъ исключеній, а для васъ я готовъ сдлать многое…. Объяснитесь.

— Я скажу все въ короткихъ словахъ… Мой дядя отправляется завтра въ Нью-Іоркъ и увозитъ меня съ собою…

— Ага!

— Путешествіе это продлится мсяцъ. Моя кузина Эдмея желаетъ провести время нашего отсутствія въ вашемъ дом, вблизи своей матери Возможно, это?

— Отчего же нтъ?… Это ваша мысль, мой милый, а вы проказникъ!… Вы себ сказали: ‘Мать и дочь будутъ въ рукахъ этого Добряка — доктора Риттнера, который мн вполн преданъ, это значительно упроститъ дло’…. Ошибся я?

— Я не совсмъ понимаю вашу мысль.

— Толкуйте!… Мн кажется наоборотъ, что вы отлично понимаете…. Я вдь старая обезьяна, знатокъ въ гримасахъ…. Я читаю вашу душу какъ книгу…. Но вы можете положиться на меня достаточно было бы телеграммы: ‘Потрудитесь помстить капиталъ, о которомъ я вамъ говорилъ’ — и по возвращеніи въ Парижъ вамъ не надо бы было длиться наслдствомъ вашего прекраснаго дядюшки. Что же касается до моей доли наслдства, то я о ней не говорю. Мы подлимся какъ два друга…. по братски…

Фабрицій, лицемръ до Кинца, хотлъ было протестовать противъ Риттнерова толкованія, но при взгляд на своего сообщника, слова замерли на его губахъ.

— И такъ дло ршено, возразилъ Францъ, со своей обычною гадкой улыбкою. Желая вамъ угодить, я принимаю мою новою пансіонерку…. Для нея будетъ приготовлено дв удобныя комнаты, спальня я маленькая гостиная, совершенно въ сторон отъ помщенія сумасшедшихъ. Когда же вы привезете молодую барышню?…

— Завтра, утромъ.

— Дядя вашъ тоже прідетъ?

— Вроятно, чтобы не сказать наврно.

— Будутъ какія-нибудь особенныя требованія?

— Оказывайте моей кузин, побольше вниманія и заботъ….

— Да вдь я на это очень любезенъ.

— Не дозволяйте ей выходить ни подъ какимъ предлогомъ…. Наблюдайте, чтобы она ни съ кмъ не списывалась…. Если бы она вздумала писать кому-нибудь (что мн кажется невроятнымъ), перехватывайте вс ея письма…. Никто въ свт не долженъ знать, что Жанна съ дочерью находятся здсь.

— Будьте покойны…. Тайны моего дома хорошо сохраняются.

— Какъ у васъ плата?

— Я возьму 1000 франковъ въ мсяцъ.

— Вотъ деньги за первый.

— Прекрасно.

Затмъ, по взаимномъ пожатіи рукъ, молодой человкъ похалъ въ Нейльи.

Его отсутствіе продолжалось не боле полутора часа.

Эдмея была еще съ отцомъ и съ безпокойствомъ ожидала возвращенія Фабриція.

— Ну что? Живо спросила она.

— Милая кузина, радуйтесь…. хоть и трудно было исполнить вашу просьбу, но дло сладилось. Завтра вы найдете помщеніе въ дом доктора готовымъ принять васъ.

— О, какъ я вамъ благодарна за эту радостную всть!… воскликнула молодая двушка. Я уврена, что мое присутствіе будетъ для матери превосходнымъ лекарствомъ, и что къ вашему возвращенію вы найдете ее совершенно здоровою.

— Да услышитъ тебя Богъ! сказалъ Деларивьеръ, садясь за бюро, чтобы написать телеграмму своему корреспонденту въ Нью-Іорк и извстить его о своемъ скоромъ прибытіи.

Затмъ, протянувъ Фабрицію эту, вчетверо сложенную бумагу, онъ сказалъ:

— Жребій брошенъ!— Вели отнести на телеграфъ.

На другой день съ разсвтомъ молодой человкъ былъ уже на ногахъ. Онъ позвонилъ Лорана, исполнявшаго съ необыкновеннымъ рвеніемъ двойную обязанность лакея и дворецкаго.

— Приготовьте сегодня утромъ чемоданъ съ бльемъ и платьемъ…. Ничего лишняго…. Только самое необходимое для поздки на одинъ мсяцъ…

— Вы узжаете? воскликнулъ Лоранъ.

— Сегодня же, вмст съ дядей….

— А барышня Эдмея?..

— Мы отвеземъ ее къ нашимъ друзьямъ….

— А меня не возьмете съ собою?

— Нтъ…. Ваше присутствіе здсь необходимо, чтобы смотрть за всей прислугою и за домомъ.

Слова эти чрезвычайно польстили Лорана.

— Черезъ два или три дня, продолжалъ Фабрицій, придетъ одинъ молодой человкъ изъ Мелюна, бывшій матросъ., Онъ вамъ представить мою карточку…. Зовутъ его Клодъ Марто…

— Клодъ Марго… слушаю-съ….

— Этого человка я принялъ къ себ на службу… Онъ долженъ мн устроить небольшую флотилію для катанья…

— Флотилію… отлично! Удобно будетъ ловить уклейку,

— Вы помстите Клода Марто въ глубин сада, въ павильон, выходящемъ на бульваръ Сены… Предоставьте ему полную свободу ходить куда угодно.— Онъ прекрасный парень,— я вамъ его рекомендую…. Есть у него одна дурная привычка — любитъ немного выпить… Употребите все свое стараніе, чтобъ онъ не пилъ больше, чмъ слдуетъ…. Пьяница подрываетъ уваженіе къ дому, въ которомъ живетъ….

— Чтобы не дать ему напиваться, я буду пить съ нимъ вмст.

— А если сами напьетесь?… сказалъ, смясь, Фабрицій.

— Не бойтесь, я знаю себ мру…. меня ничмъ не заставишь проглотить лишнюю каплю.

Фабрицій открыла, ящикъ бюро, стоявшаго въ его комнат между двумя окнами, и вытащилъ оттуда цлую связку банковыхъ билетовъ.

— Оставляю здсь 25,000 франковъ…. сказалъ онъ.

— Такъ много!

— Да, я вамъ сдаю ихъ счетомъ, въ конц мсяца вы отдадите всмъ жалованье и заплатите счеты всхъ поставщиковъ. Клодъ Марто получаетъ сто-двадцать-пять франковъ въ мсяцъ. Если онъ будетъ спрашивать денегъ на свои покупки, давайте ему.

— Сколько бы ни спрашивалъ?

— Да, я ему вполн врю…

Фабрицій положилъ обратно деньги въ бюро, заперъ его на два поворота и отдалъ ключъ Лорану, чрезвычайно довольному своей новой, третьей обязанностью кассира, столь же почетною какъ и прежнія.

— Будутъ еще какія-нибудь приказанія? спросилъ онъ.

— Въ настоящее время нтъ.

— Въ которомъ часу подете вы съ дядюшкой?

— Сегодня вечеромъ въ шесть часовъ. Кузину же отвеземъ сейчасъ посл завтрака.

— Такъ заложить ландо?

— Нтъ…. Пошлите на станцію у ворогъ Майльо, или у сада акклиматизаціи, за чстырехмстной каретою, чтобы карета била здсь къ 11 часамъ.

— Хорошо, я пошлю туда конюха, а самъ приготовлю вашъ чемоданъ…

Фабрицій пошелъ къ Деларивьеру.

— Милый дядя, сдлали вы распоряженіе насчетъ багажа?

— Я беру съ собою очень немного, отвчалъ старикъ: въ Нью-Іорк можно достать все необходимое… Въ которомъ часу мы будемъ въ Гавр?

— Въ полночь и пятнадцать минутъ… завтра утромъ, предъ тмъ чтобы ссть на корабль, вы можете създить къ вашему корреспонденту…. Будьте готовы въ 10 часовъ позавтракать. Докторь Ритверъ ждетъ насъ въ полдень.

— Предварилъ ты конюховъ?

— Я веллъ взять наемную карету… Совершенно лишнее, чтобъ люди знали, что моя кузина проведетъ время вашего отсутствія въ лечебниц Отейля.

— Ты хорошо сдлалъ!… Обо всемъ подумалъ! Я удивляюсь теб.

LXXVII.

Фабрицій вернулся въ свою комнату и написалъ Паул страстное письмо.

Онъ объяснилъ ей обстоятельства, по которымъ узжаетъ, не простясь съ нею, и прибавилъ, что, не смотря на его пребываніе за моремъ, его душа и мысли останутся въ мелюнской вилл. Окончивъ письмо и перечтя его, онъ остался вполн доволенъ слогомъ и сказалъ себ: ‘Помечтаетъ Паула обо мн во время моего отсутствія.

‘По возвращеніи я найду ее боле влюбленною’.

Пробило десять часовъ, и въ то же время раздался звонъ колокола, извщавшій о времени завтрака.

Эдмея, Деларивьеръ и Фабрицій сошлись въ столовой.

Немного блдное лицо молодой двушки доказывало безсонную ночь, и глаза были красны.

— Что съ тобою, моя дорогая, спросилъ старикъ, цлуя ее. Можно подумать, что ты плакала…

— Да, папа, правда, я немного плакала: мн очень грустно.

— Отчего?

— Потому что ты узжаешь….

— Но вдь ты знала о моемъ отъзд еще вчера.

— Вчера я думала только о счастіи свидться съ матерью. Сегодня съ грустью думаю о разлук съ тобой.

— Наша разлука будетъ коротка.

— Мн она будетъ всегда казаться слишкомъ продолжительной.

— Мсяцъ скоро пройдетъ.

— Тридцать томительныхъ дней! Вдь эта вчность! Сколько времени пробудете вы въ мор.

— Девять дней….

— Больше недли между небомъ и водой! Это меня пугаетъ!

— Милое дитя мое, въ прежнее время на такое путешествіе употребляли цлые мсяцы….

— Ты будешь писать мн?

— Напишу сейчасъ же по прибытіи въ Нью-Іоркъ, если же не будетъ отъзжающаго парохода, то пришлю теб телеграмму….

— Ну, Богъ дастъ, мы вс будемъ живы и здоровы!…

Завтракъ прошелъ почти въ молчаніи. Вс были въ грустномъ настроеніи.

Лоранъ доложилъ, что пріхалъ фіакръ.

Эдмея взяла съ собою очень немного платьевъ, самыхъ простенькихъ.

Маленькій ея чемоданъ былъ не обременителенъ.

— Въ Отейль, крикнулъ Фабрицій кучеру, не желая давать теперь боле точный адресъ.

Въ одиннадцать часовъ и три четверти фіакръ остановился въ улиц Рафе.

Францъ Риттнеръ ждалъ уже нашихъ постителей и принялъ ихъ съ обычною ему холодной учтивостью.

— Сударыня, сказалъ онъ Эдме, нужно было имть весьма уважительныя причины, чтобы я могъ ршиться принять васъ къ себ въ домъ…. Могу васъ уврить, что это первое и послднее исключеніе, сдланное только для васъ.

Оробвшая молодая двушка пролепетала нсколько словъ благодарности.

Докторъ помшанныхъ продолжалъ:

— Если желаете, я покажу назначенное вамъ помщеніе. Прислуживать вамъ будетъ благонадежная вамъ женщина… Для прогулокъ будетъ вамъ служить хорошенькій паркъ… Обдъ вамъ будутъ подавать въ комнату, если не пожелаете занять мсто за моимъ столомъ, что бы мн было чрезвычайно пріятно. Будьте уврены, что я всячески постараюсь облегчить ваше добровольное заточеніе: все-таки лчебница, въ особенности при тхъ условіяхъ, въ которыхъ стоите моя, настоящая тюрьма.

Помщеніе Эдмеи, куда повелъ Францъ Риттнеръ своихъ постителей, состояло изъ двухъ комнатъ лваго павильона, надъ пріемной залою, отдланныхъ хотя и просто, но съ большимъ вкусомъ. Широкія окна, выходящія въ садъ полный зелени и цвтовъ, мебель, крытая свтлымъ крепомъ, придавали комнатамъ чрезвычайно уютный и веселенькій видъ, и, вопреки словамъ доктора, помщеніе нисколько не напоминало тюрьму.

— Все это очень мило, сказала двушка. Мн очень нравится. Слова эти врно выражали ея мысль, но предчувствіе чего-то недобраго и безотчетная тревога невольно сжимали ея сердце.

Вс спустились въ пріемное зало. Деларивьеръ не садился.

— Разв вы собираетесь уже хать? спросилъ Францъ Риттнеръ.

— Вы знаете, докторъ, я долженъ хать въ далекій край, сказалъ старикъ посл минутнаго колебанія.

— Да, мн это извстно: иначе ваша дочь не была бы моей пансіонеркою.

— Докторъ, у меня къ вамъ просьба?

— Съ удовольствіемъ исполню, если будетъ въ моихъ силахъ.

— Мн очень хочется, прежде чмъ покину Парижъ и Францію, видть хоть издали, на одну минуту мою дорогую жену. Не откажите мн въ этой просьб?

— Въ этомъ не откажу, сказалъ докторъ, тмъ боле, что на мой взглядъ сегодняшнее свиданіе не опасно.

Банкиръ задрожалъ отъ радости.

— О! благодарю васъ, благодарю отъ всей души!

— Хотите пройти вмст? я проведу васъ къ ней, сказалъ Францъ.

— Я бы васъ попросилъ, прибавилъ Деларивьеръ, еще объ одной любезности….

— О какой?

— Мн слишкомъ тяжело войти въ комнату, въ которой я былъ свидтелемъ того ужаснаго кризиса Нельзя ли привести Жанну сюда?

— Это возможно, сказалъ докторъ посл минутнаго размышленія, я сейчасъ распоряжусь…

Онъ пожалъ пуговку электрическаго звонка, вошла сидлка.

— Сведите въ садъ пансіонерку изъ пятаго номера, сказалъ онъ ей, мы будемъ ждать ее у большаго кедра.

И, обратившись къ постителямъ, Риттнеръ сказалъ:

— Пойдемте.

Помянутый Риттгеромъ кедръ занималъ середину круглой лужайки, подъ тнью его вковыхъ втвей была дерновая скамейка.

Прошло нсколько минутъ, въ продолженіи которыхъ никто не проронилъ ни слова. Дверь главнаго зданія отворилась. Появилась Жанна. Она шла тихо, опершись на руку сидлки, взглядъ ея безучастно блуждалъ, и, казалось, она ничего не видла: ея прелестное личико выражало полнйшее спокойствіе.

Эдмея сдлала движеніе, чтобы броситься ей навстрчу.

Докторъ знакомъ остановилъ ее. Деларивьеръ дрожалъ всмъ тломъ, помшанная приближалась съ той же медленностью и походила скоре на женщину-лунатикъ въ припадк магнетическаго сна.

Въ двухъ шагахъ отъ группы она остановилась.

— Мама, прошептала Эдмея: мама!

Жанна обернулась къ двушк, протянула руку и погладила прядь ея блокурыхъ волосъ, спадавшихъ на лобъ въ вид шелковой бахромы, затмъ тихимъ, кроткимъ, почти безъ интонаціи голосомъ проговорила:

— Колосья поспли…. Они также золотятся, какъ и лучи солнца. Прекрасная жатва….

Затмъ она почта упала на скамейку, опустила глаза и шевелила губами, не произнося ясно звуковъ.

Эдмея сла рядомъ съ нею, взяла ея руки и покрывала ихъ поцлуями.

Жанна, казалось, не замчала этого.

Деларивьеръ тоже слъ рядомъ.

— Жанна, милая Жанна, проговорилъ онъ въ страшномъ волненіи. Посмотри на меня. Неужели ты меня не узнаешь?….

Лицо помшанной оставалось попрежнему спокойно. Она или не слышала, или ничего не понимала.

Старикъ нагнулся къ ней и поцловалъ ее въ лобъ.

Жанна оставалась въ прежнемъ положеніи.

Закрывъ лицо руками, старикъ зарыдалъ.

Докторъ сдлалъ знака, сидлк, она взяла больную за руку. Жанна поднялась и послдовала за сидлкою, ни разу не повернувъ назадъ головы.

— Ахъ лучше будетъ мн ухать отсюда, воскликнулъ старикъ, лучше бы совсмъ не видться, чмъ видть ее въ такомъ ужасномъ положеніи…

— Однако перемна, происшедшая въ эти три дня, громадна, сказала. Риттнеръ. Когда вы вернетесь изъ Америки, все пойдетъ къ лучшему если не произойдетъ непредвидимыхъ осложненій.

— Да услышитъ васъ Богъ, докторъ, я едва смю надяться.

Настала минута разставанья.

Мрачныя предчувствія Эдмеи все боле усиливались.

Она теперь почти сожалла о ршеніи, послдовавшемъ на ея просьбу, но конечно, ни за что не призналась бы на, этомъ

Отецъ и дочь плакали въ объятіяхъ другъ друга. Съ грустью распрощавшись, банкиръ, увлекаемый Фабриціемъ, покинулъ этотъ домъ, оставивъ въ немъ свою душу.

Въ пять минутъ седьмаго дядя и племянникъ садились уже въ вагонъ, четверть перваго ночи они были уже въ Гавр, гд Деларивьеръ получилъ отъ своего корреспондента чекъ въ 1.200,000 франковъ на Ротшильда. На другой день они сли на пакетботъ Альбатросъ, который долженъ былъ отвезти ихъ въ Нью-Іоркъ.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
ЧЕТЫРЕ ЖЕНЩИНЫ.

I.

Эдмея не ошиблась, когда ей показалось, что она слышала голосъ Доктора Вернье въ то время, когда шедшій изъ Мелюна поздъ, по отход со станціи въ Брюнуа, встртился съ парижскимъ, на которомъ находилась молодая двушка вмст съ отцомъ, Фабриціемъ, также г-мъ и г-жею Жакъ Лефебиръ, хавшими по приглашенію Паулы Бальтусъ. Жоржъ, увидвъ мелькнувшее передъ нимъ прелестное лицо Эдмеи, вскрикнулъ отъ изумленія.

Вслдствіе извстныхъ намъ обстоятельствъ, молодой докторъ уже три дня находился въ очень тревожномъ состояніи, что вполн понятно.

Онъ пламенно желалъ повидаться съ двушкою, которую любилъ всею душою, но мы знаемъ, что онъ считалъ долгъ святынею, а опасная болзнь одного изъ его кліентовъ, требовавшая внимательныхъ попеченій, приковывала его къ Мелюпу.

Врачъ, какъ и воинъ, не можетъ оставить своего поста въ минуту опасности.

Между тмъ время шло. Молодая двушка могла каждый день выйти изъ пансіона и, разъ потерявъ слдъ ея, трудно было бы отыскать его.

Эта грозящая загадка не выходила изъ головы доктора.

На третій день больному стало настолько лучше, что постоянное присутствіе доктора не было уже необходимостью, и Жоржъ ршился прекратить свою душевную пытку.

Въ воскресенье рано поутру отправился онъ въ Сенъ-Манде, по между тмъ какъ онъ приближался къ Парижу, Эдмея, напротивъ, удалялась отъ него!…

Что означало это?

Въ первую минуту Жоржъ задалъ себ вопросъ, куда шелъ встртившійся поздъ?

Неужели г. Деларивьеръ халъ въ Марсель затмъ, чтобы, повершивъ дла, относившіяся до его банкирской конторы, отправиться съ дочерью въ Америку?

Докторъ съ ужасомъ подумалъ, что въ такомъ случа онъ никогда уже не увидитъ прелестное созданье, безъ котораго, ему казалось, онъ не можетъ жить.

Къ счастью, эта тяжелая неизвстность продолжалась не долго.

Поздъ остановился, — кондукторы закричали:

— Брюнуа… дв минуты остановки…

Жоржъ нагнулся къ дверцамъ и спросило, съ живостью:

— Куда идетъ поздъ?

Отвтъ успокоилъ его и онъ вздохнулъ свободно.

Поздъ шелъ не дале какъ въ Монтеро.

Конечно, чтобы отыскать Эдмею, предстояло преодолть много затрудненій, по крайней мр она не узжала въ Нью-Іоркъ.

— Конечно она не одна, — разсуждалъ Жоржъ, а съ отцомъ.— Куда же онъ детъ съ нею такъ рано по утру?— Вроятно, просто погулять гд нибудь въ парижскихъ окрестностяхъ… Можетъ быть въ Фонтенбло…

Въ голов доктора блеснула внезапная мысль, и онъ затрепеталъ отъ надежды.

— А можетъ быть они дутъ въ Мелюнъ, подумалъ онъ.— Ну что, если вдругъ ко мн?… Ко мн…— повторилъ онъ.— Нтъ, это невроятно!… Невозможно!… Но почему же нтъ?… Мадамъ

Деларивьеръ надо лечить и можетъ быть они хотятъ пригласить меня…

— Я схожу съ ума!… прибавилъ онъ посл минутнаго раздумья, пожавъ плечами. Когда же видано, чтобы милліонеры обращались за помощью къ скромному доктору?… Госпожа Деларивьеръ, вроятно, находится въ какой нибудь знаменитой лечебниц…— Къ чему предаваться пустымъ мечтамъ?…— И однако, я очень хорошо видлъ Эдмею. Поздъ, на которомъ она прохала, идетъ не дальше Монтеро…— Я не могу прогнать изъ головы эту мысль… Г. Деларивьеръ и дочі’ его дутъ въ Мелюнъ… Мн говоритъ это предчувствіе…

Жоржу хотлось тотчасъ же выйти и отправиться въ обратный путь, по было уже поздно.

Поздъ снова тронулся съ тмъ, чтобы остановиться только въ Париж.

Когда докторъ пріхалъ въ Парижъ, имъ снова овладла нершительность.

— Что длать? думалъ онъ: вернуться ли тотчасъ же домой или начать розыски? Такъ какъ я уже здсь, поршилъ онъ посл минутнаго размышленія, то лучше уже начать розыски. Это будетъ логичне…— Сегодня вечеромъ, или завтра по утру, г. Деларивьеръ и его дочь возвратятся въ Парижъ, и если розыски мои будутъ удачны, то я по крайней мр узнаю, гд они живутъ.

Поршивъ это, онъ пошелъ въ ближайшую телеграфную контору и отправилъ своей ключниц, Магдалин, слдующую телеграмму:

‘Если ко мн прідетъ г. Деларивьеръ, то спросите его адресъ и сообщите немедленно по телеграфу моему отцу’.

Покончивъ это, онъ отправился въ боле спокойномъ расположеніи духа къ Венсенской станціи и взялъ билетъ въ Сенъ-Манде.

Выйдя изъ вагона, онъ не зашелъ даже къ отцу и. матери, а отправился прямо въ пансіонъ, гд еще за нсколько дней передъ тмъ находилась Эдмея.

Сильно забилось его сердце, когда онъ взялся дрожащею рукою за колокольчикъ.

Пришелъ привратникъ и поздоровался съ нимъ, какъ со знаковымъ.

— Что вамъ угодно, сударь? спросилъ онъ.

— Можно видть директрису?…

— Я полагаю, сударь, что можно…— Воспитанницы у обдни, но директриса сегодня не совсмъ здорова и не пошла съ ними…

— Передайте, пожалуйста, ей мою карточку…

— Сейчасъ, сударь…— Не угодно ли вамъ пожаловать сюда.

И привратникъ ввелъ Жоржа въ ту пріемную залу, въ которой мы уже были съ г. Деларивьеромъ и его племянникомъ Фабриціемъ Леклеръ.

— Директриса никогда не видала Жоржа, но она немного знала его семейство и, слдовательно, считала молодаго человка не совсмъ незнакомымъ.

Она почти тотчасъ же пришла въ пріемную залу съ улыбающеюся физіономіею.

— Мн очень пріятно познакомиться съ вами, докторъ, — сказала она, — такъ какъ вс относятся о васъ съ похвалою. Какому случаю обязана я вашимъ посщеніемъ?

— Я очень боюсъ, чтобы мой поступокъ не показался вамъ нескромнымъ, — отвчалъ Жоржъ съ смущеніемъ.

— Почему? спросила благосклонно директриса.

— Вы сейчасъ поймете это… И надюсь извините, такъ какъ очень важная причина заставляетъ меня обратиться къ вамъ за однимъ свдніемъ, которое въ высшей степени интересуетъ меня.

— Спрашивайте, докторъ, — я готова отвчать вамъ.

— У васъ есть или по крайней мр была пансіонерка, которую зовутъ Эдмеею Деларивьеръ?

— Она была у меня, по теперь ея нтъ.

— Такъ г. Деларивьеръ взялъ отъ васъ свою дочь?

— Да, докторъ… Въ среду на прошлой недл онъ увезъ отъ насъ эту милую двушку, вс любили ее и скучаютъ о ней.

— Вы могли видть изъ моей карточки, что я живу въ Мелюн,— продолжала, Жоржъ.

— Да, я зцаю это…

— Нсколько дней тому, госпожа Деларивьеръ, будучи проздомъ въ Мелюн, захворала и я имлъ честь лечить ее…— Пока я здилъ сюда не надолго, чтобы повидаться съ моими родителями, г. Деларивьеръ внезапно ухалъ изъ Мелюна и позабылъ оставить свой парижскій адресъ. Мн необходимо повидаться съ нимъ, и я надялся, что, можетъ быть, вы знаете, въ какомъ отел онъ останавливается, когда бываетъ во Франціи.

— Кажется въ Грандъ-Отел…— Да, туда отвозили вечеромъ вещи нашей милой Эдмеи… Но я не могу сказать вамъ наврное, тамъ ли онъ еще… Онъ взялъ свою дочь отъ насъ затмъ, чтобы отвезти ее къ матери…

— Я знаю это… Но госпожа Деларивьеръ не можетъ видть свою дочь, по крайней мр въ настоящее время…— Слдовательно мн остается только справиться въ Грандъ-Отел?…

— Да, докторъ! Къ сожалнію я ничего не могу сообщить вамъ больше.

— Тысячу разъ благодарю васъ за вашу обязательность, но позвольте предложить вамъ одинъ вопросъ: у мадмоазель Эдмеи была въ пансіон большая пріятельница, кажется, ее зовутъ мадмоазель Мартою.

— Марта-де-Гонсерей… не такъ ли? да это также очень милая, молодая особа…

— Можетъ быть мадмоазель Эдмея, предъ отъздомъ, сообщила своей пріятельниц о намреніяхъ г. Деларивьера.

— Это очень удивило бы меня…— Эдмея не могла знать о его намреніяхъ…— Она только что успла обнять отца и говорила съ нимъ не боле нсколькихъ минутъ…

— Но можетъ быть она писала потомъ мадмоазель Март?

— О, нтъ, я знаю наврное…— Вдь вс письма, адресованныя на имя моихъ воспитанницъ, приносятъ прямо мн въ руки… Эта мра необходима ради приличія и осторожности…— На имя же Марты не было ни одного письма со времени отъзда Эдмеи.

Жоржъ всталъ совершенно разочарованный.

— Я буду имть честь проститься съ вами, приношу вамъ мою живйшую благодарность за вашъ благосклонный пріемъ — проговорилъ онъ.

II.

Въ эту минуту у наружной двери раздался звонъ колокола и почти вслдъ за нимъ послышался веселый, шумный говоръ многихъ голосовъ.

— Подождите минутку, докторъ, сказала начальница пансіона: — это возвратились наши воспитанницы…— Я сейчасъ пошлю вамъ Марту… Если ей извстно что нибудь, то она скажетъ вамъ

Жоржъ еще поблагодарилъ, и директриса вышла изъ залы. Докторъ не долго дожидался.

Черезъ нсколько секундъ мадмоазель де Ронсерей вошла со своею всегдашнею живостью.

Хорошенькая брюнетка, казалось, была очень удивлена и встревожена.

— Мосье Вернье!… вскричала она.— Вотъ уже я никакъ не ожидала увидть васъ… Скажите мн поскоре, что съ Эдмеею не случилось ничего дурнаго?…

— Успокойтесь, я не привезъ вамъ ни дурныхъ, ни хорошихъ встей… а самъ пріхалъ спросить, не знаете ли вы чего нибудь?…

— У меня?… Какъ такъ?…

— Я не знаю, что сталось съ вашею подругою съ тхъ поръ, какъ она вышла изъ пансіона.

— Какъ, разв вы не видали ея посл того?…

— Мн кажется, я ее видлъ сегодня утромъ мелькомъ въ вагон желзнодорожнаго позда. Она ухала куда-то изъ Парижа, и меля страшитъ мысль о вчной разлук.

— Разскажите подробне, мосье Жоржъ, да поскорй…

Молодой человкъ, со слезами на глазахъ, разсказалъ то, что уже извстно нашимъ читателямъ.

— Все это очень странно!— вскричала Марта, когда онъ кончилъ. Я ровно ничего не понимаю въ молчаніи Эдмеи и также, какъ вы, ничего не знаю о ней, но могу сказать вамъ наврное, что отъздъ ея, который такъ испугалъ васъ, неокончательный…— Эдмея любитъ васъ…

— Вы думаете? прервалъ ее съ живостью Жоржъ.

Марта улыбнулась и немножко покраснла.

— Не только думаю, но уврена въ этомъ, отвчала она… Эдмея ничего не скрывала отъ меня… Она отдала вамъ на-вки свое сердце…— И живетъ только затмъ, чтобъ любить васъ… Еслибы отецъ хотлъ увезти ее изъ Франціи, то она конечно призналась бы ему въ своей любви… Г. Деларивьеръ любить свою дочь больше всего на свт,— и онъ правъ,— такъ какъ она вполн стоитъ любви — (вы знаете это, мосье Жоржъ)…— Посл того понятно, что онъ скоре откажется это всхъ своихъ плановъ, чмъ сдлаетъ Эдмею несчастною.

— Вы возвращаете мн жизнь!— проговорилъ докторъ сильно взволнованный.

— Тмъ лучше, потому что надо жить, — отвчала Марта, опять улыбнувшись. Надо жить затмъ, чтобы отыскать нашу дорогую Эдмею.— Мн кажется не трудно попасть въ Париж на слдъ банкира, такого страшнаго богача.

— Конечно, но я полагалъ, что мадмоазель Эдмея писала вамъ.

Марта покачала хорошенькою головкою.

— Вроятно, новая жизнь и свтскія развлеченія отнимаютъ у нея все время…— отвчала она.— Но она общала писать мн, и а уврена, что напишетъ, такъ какъ она всегда держитъ слово…— Какъ скоро я получу письмо отъ нея, то попрошу позволенія у начальницы переслать его вамъ въ Мелюнъ.

При этихъ словахъ молодой двушки вошла въ залу начальница пансіона.

Отъ нея де скрылось смущеніе Жоржа.

— Я вижу, — сказала она, — что Марта также, какъ и я, не могла ничего сообщить вамъ.

— Да, вы правы, но мадмоазель де Ронсерей подала мн надежду, что вы позволите ей, какъ скоро она получитъ извстіе о своей подруг, увдомить меня объ этомъ.

— Я позволю ей это, очень охотно, докторъ.

Жоржъ не имлъ никакого повода оставаться доле.

На этотъ разъ онъ простился окончательно и вышелъ изъ пансіона.

Родители его, какъ мы знаемъ, жили неподалеку оттуда.— Онъ зашелъ къ нимъ, поздоровался, спросилъ не было ли на его имя телеграмы изъ Мелюпа и, получивъ отрицательный отвтъ, ушелъ отъ нихъ и отправился въ Парижъ, оставивъ ихъ въ изумленіи отъ такого неожиданнаго и короткаго посщенія.

Онъ пошелъ прямо въ Грандъ-Отель.

— Здсь ли останавливается нью-іоркскій банкиръ г. Деларивьеръ, когда бываетъ въ Париж? спросилъ онъ.

— Здсь, сударь…

— Значить, онъ въ настоящее время живетъ въ Грандъ-Отел со своею женою и дочерью?

— Онъ живетъ здсь только съ дочерью, но теперь ухалъ…

— Сегодня по утру?…

— Нтъ, сударь, онъ ухалъ два или три дня тому назадъ въ имніе, которое купилъ.

— Въ окрестностяхъ Парижа?

— Въ Нейли-Сепъ-Джемсъ…

— Можете вы дать мн врный адресъ?

— Да, сударь.. г. Деларивьеръ оставилъ намъ его затмъ, чтобы мы пересылали ему по этому адресу письма и телеграмы, которыя будутъ адресованы сюда на его имя.

Конторщикъ, заглянулъ въ реестръ ad hoc и написалъ на карточк, которую подалъ доктору, адресъ виллы, находившейся на углу улицъ Булонскаго лса и Лоншанской.

Жоржъ Вернье, получивъ этотъ оффиціальный документъ, почувствовалъ, что у него отлегло на сердц.

Ясно, что если г. Деларивьеръ купилъ имніе около самаго Парижа, то не думалъ возвратиться въ Америкусъ Эдмеею. Чтоже касается до госпожи Деларивьеръ, то вроятно она находилась въ какой нибудь лечебниц, такъ какъ не жила съ мужемъ и дочерью.

Очутясь на бульвар, докторъ задалъ себ вопросъ: хать-ли тотчасъ же въ Нейльи или возвратиться въ Мелюнъ?

Онъ не долго колебался.

— Къ чему, раздумалъ онъ, — потерять два часа времени на поздку въ виллу Сенъ-Джемсъ, гд, я увренъ, никого не застану?

Гораздо лучше было возвратиться въ Мелюнъ, гд можетъ быть дожидается его теперь г. Деларивьеръ съ Эдмеею.

Жоржъ вскочилъ въ экипажъ, въ которомъ пріхала, и крикнулъ:

— На Ліонскую станцію.— Гоните во весь духъ!… десять франковъ на чай!…

Это общаніе, высказанное извощику, буквально окрылило лошадей.

Поздъ былъ готовъ къ отъзду.

Молодой человкъ слъ въ вагонъ и, въ продолженіи пути, все время доказывалъ себ, что парижскіе фіакры дутъ скоре, чмъ желзнодорожные позди.

Прибывъ въ Мелюнъ, онъ сталъ разспрашивать, служившихъ при станціи, не видли ли они пожилаго господина съ просдью и длинными сдыми баками, пріхавшаго съ удивительно хорошенькою блондинкою, въ одномъ изъ отдленій перваго класса?

Но съ утра прохало столько народа на всхъ поздахъ, что немудрено было, если въ памяти служащихъ смшались вс личности.

Впрочемъ, они замтили, что прізжала двица Паула Бальтусъ въ очень высокомъ экипаж, запряженномъ чудными лошадьми, за какими-то знакомыми и увезл’а ихъ въ свою виллу.

— Мадмоазель Бальтусъ…— проговорила, Жоржа, по между нею и нью-іоркскимъ банкиромъ не можетъ быть ничего общаго… Я произнесъ ея имя, говоря съ г. Деларивьеръ… и увренъ, что онъ не знаетъ ея.

Молодой человкъ отправился въ Мелюнъ пшкомъ и пришелъ скоре желзнодорожнаго омнибуса.

— Получили вы мою телеграму? спросилъ онъ ключницу.

— Получила, господина, докторъ…— отвчала она.

— Никого не было безъ меня?

— Никого.

При этомъ отвт физіономія Жоржа такъ вытянулась, что Магдалина, не смотря на то, что была очень любопытна, не посмла спросить что съ нимъ.

Онъ вышелъ изъ дома.

— Можетъ быть, подумала, онъ, цпляясь за послднюю надежду, — Эдмея захотла побывать въ гостинниц, гд я лечилъ ея мать…

И, не теряя ни минуты, отправился къ Большому Оленю.

Здсь ожидало его новое разочарованіе. Г. Деларивьеръ не появлялся съ дочерью въ гостинниц.

— Но куда же она похала?— ломала, себ голову молодой человкъ, — куда?…

Онъ возвратился домой сильно усталый и провелъ нсколько часовъ въ своемъ кабинет, измученный физически и убитый духомъ.

Вечеромъ онъ опять пошелъ на станцію въ ту пору, когда воскресные постители изъ Парижа узжаютъ обратно, и вздрагивалъ всякій разъ, когда въ сумеркахъ обрисовывалась стройная, женская фигура, съ свтлорусами волосами.

Ушелъ послдній поздъ, а молодой человкъ все еще стоялъ неподвижно у кассы и ждалъ.

Какая-то странная неудача преслдовала его сердечныя дла.

Еслибъ Паул Бальтусъ не пришла оргинальная мысль довезти своихъ гостей до Сеппора въ лодк Клода Марго, то Эдмея встртилась бы съ Жоржемъ на Мелюнской станціи.

III.

Пропустимъ недлю и посмотримъ, въ какомъ положеніи находились въ конц этого короткаго промежутка времени нкоторыя изъ дйствующихъ лицъ нашего разсказа.

Жоржъ Вернье, прикованный своею обязанностью къ опасному больному, положеніе котораго требовало безпрестанно его присутствія, провелъ четыре дня безвыздно въ Мелюн.

Наконецъ, на пятый день больному стало лучше и Жоржъ отправился въ Парижъ, а оттуда тотчасъ же въ Нейльи-Сенъ-Джемсъ.

Мы знаемъ уже, какое печальное извстіе ожидало его здсь.

Г. Деларивьеръ ухалъ въ Америку со своимъ племянникомъ.— О жен ничего не знали, равно какъ и о томъ, гд находилась Эдмея.

Жоржъ возвратился домой совсмъ убитый духомъ.— Вс его чудныя мечты разсялись какъ дымъ…— Онъ ничего боле не ожидалъ…— и ни на что не надялся…

Онъ мужественно или, скоре, стоически затаилъ скорбь въ глубин души и сталъ искать утшенія въ усердномъ труд, но ничто не могло спасти его отъ возрастающей тоски. Онъ поблднлъ, блескъ его глазъ угасъ, на лбу прорзались морщины.

Паула Бальтусъ не слишкомъ уже горевала въ своемъ красивомъ дом.

Траурное покрывало, раскинувшееся надъ ея будущностью со смерти Фредерика, приподнялось…

Она получила отъ Фабриція второе письмо изъ Гавра, написанное чрезвычайно искусно.

Паула по нскольку разъ въ день перечитывала это письмо, написанное страстными выраженіями, которыя дйствовали обаятельно на ея сердце и воображеніе.

Жизнь тогда казалась ей прекрасною и ее манила надежда на счастіе изліянія взаимной любви.

Но не таково было душевное настроеніе Эдмеи, поселившейся, какъ мы уже знаемъ, въ Отейльской лечебниц.

Дочерняя преданность, доходившая до экзальтаціи, внушила ей сначала-было мысль, что подл матери время ей покажется короче и что она будетъ терпливе дожидаться возвращенія отца.

Но вскор она поняла, что ошиблась. Она дошла до этого открытія не сразу, а постепенно.

Францъ Риттнеръ уступилъ ея настоятельнымъ просьбамъ и позволилъ ей проводить каждый день по два часа въ комнат матери.

Первые два дня Жанну, казалось, раздражало присутствіе подл нея этой посторонней, но мало-по-малу она привыкла къ нему и какъ будто не замчала этихъ ежедневныхъ посщеній.

Она не отвчала ни однимъ словомъ, ни взглядомъ, ни улыбкою на вс нжныя попеченія и ласки Эдмеи, и по-прежнему была холодна, безстрастна и вполн погружена въ саму себя. Ея широко раскрытые глаза, съ безумнымъ взглядомъ, постоянно были устремлены на какую нибудь одну точку — словомъ: она походила на живую, по безчувственную статую.

Эдмея надялась, что легко выведетъ мать изъ этого безчувственнаго состоянія, но ожиданія ея не сбылись и это приводило ее въ отчаяніежертва, которую она принесла, оказывалась безполезною…. Ея добровольное заключеніе не вело ни къ какому результату… Ничего не могло быть для нея прискорбне этого.

Въ то время, когда Паула Бальтусъ получила письмо отъ Фабриція изъ Гавра, — Эдмея получила письмо отъ отца въ четыре страницы, въ которомъ, сквозь выраженія нжности, проглядывало глубокое горе.

У бдной двушки сжалось сердце. При такомъ настроеніи духа, въ которомъ она находилась, ей показалось, что отецъ оплакиваетъ и ее вмст съ матерью, — она почувствовала себя одинокою, покинутою, погибшею.

Этотъ незнакомый, исполненный таинственности домъ возбуждалъ въ ней ужасъ.

Ей становилось страшно при вид этихъ высокихъ стнъ, между которыми она была заключена.

Она не видла безумныхъ. Но ихъ сиплые, дикіе крики часто будили ее по ночамъ и леденили кровь въ ея жилахъ.

Въ такія минуты она боролась съ настоящею моральною агоніею. По анемической блдности молодой двушки, смнившей свжій румянецъ, по ея походк, утратившей проворство юности, докторъ замтилъ, что ее гложетъ какая-то болзнь.

Онъ сталъ разспрашивать ее, но Эдмея отклоняла его разспроси или отвчала уклончиво.

Бдная двушка сама не могла дать себ отчета въ томъ, что происходило въ ней.— Къ тому-же она не довряла Францу Риттнеру, онъ внушалъ ей какое то безпокойное отвращеніе. Она скрывала свой страхъ и тоску, и на сердц у нее становилось все мрачне.

Иногда воспоминаніе о прошломъ, какъ свтлый лучъ, прорзывало этотъ мракъ.

Эдмея видла иногда, какъ въ прекрасномъ сн, освщенный солнцемъ садъ пансіона, въ которомъ прошло ея беззаботное счастливое дтство,— высокія деревья въ Вепсенскомъ лсу и милыя лица Марты Ренсерей и Жоржа Вернье…

Но черезъ нсколько мгновеній чудный сонъ исчезалъ, темныя тучи заволакивали мелькнувшую лазурь небесъ, и снова возставала мрачная дйствительность.

Докторъ умалишенныхъ женщинъ выказывалъ Эдме чрезвычайное расположеніе и окружалъ ее вниманіемъ и предупредительностью, но сквозь его ласковую наружность просвчивало нмецкое лицемріе.

Когда онъ улыбался, взглядъ его былъ холоденъ, и эта странная дисгармонія между улыбкою и выраженіемъ глазъ наводила на Эдмею безотчетный ужасъ и удвоивало ея недоврчивость.

Съ самимъ Францемъ Риттнеромъ также произошла уже около недли тому какая-то странная перемна. Когда онъ оставался одинъ и зналъ что за нимъ никто не наблюдаетъ, непроницаемая маска, скрывавшая его лицо, тотчасъ-же спадала.

Рсницы его трепетали, что означало постоянное безпокойство.— Онъ вздрагивалъ при каждомъ неожиданномъ шум. Всегда ясное и величавое чело его подергивалось какимъ-то облакомъ.

Такая быстрая и полная перемна, въ такомъ закаленномъ человк, какъ Францъ Риттнеръ, могла произойти только вслдствіе какихъ нибудь важныхъ причинъ.

У него побывалъ Рене Жанселинъ, и сообщники долго толковали о Паул Бальтусъ.

Клятва мести, данная сестрою убитаго Фредерика, сильно страшила ихъ обоихъ.

Они разсчитывали на Фабриція, какъ на громоотводъ во время грозы, по отъздъ его лишилъ ихъ оружія…

— Почемъ знать! разсуждали они, — можетъ быть Фабрицій, почуявъ богатство въ Нью-Іорк, просто бжалъ какъ подлецъ, чтобы избавиться отъ опасности, и неизвстно еще возвратится-ли когда нибудь?…

Словомъ, Рене Жанселинъ и докторъ умалишенныхъ женщинъ разстались оба испуганные.

Францъ Риттнеръ, какъ большинство разбойниковъ въ черныхъ фракахъ, былъ чрезвычайно трусливъ.

Онъ терялъ присутствіе духа въ виду опасности.

Съ того дня какъ нему зашелъ Рене Жанселинъ, онъ только и думалъ о томъ, какъ бы избавиться отъ грозящей ему кары небесной.

Только одно средство къ спасенію казалось ему врнымъ.

Ему слдовало ухать не только изъ Парижа, но и изъ Франціи и перемнить фамилію, чтобы скрыть свои слды и имть возможность покойно наслаждаться за границею богатствомъ, источники котораго намъ извстны.

Онъ сталъ серьезно подумывать о продаж своего заведенія, только не хотлъ уступать его дешевле того, что оно дйствительно стоило.

Не говоря ничего Рене Жанселину и не публикуя въ газетахъ, онъ поручилъ нкоторымъ лицамъ распространить слухи между врачами душевныхъ болзней, что продаетъ свою знаменитую лечебницу въ Отейл, съ условіемъ, чтобы ее купили на наличныя деньги, но вопросъ, скоро-ли найдется покупатель сильно тревожилъ его.

Кром того, мучила его другая мысль.

Францъ Риттнеръ, перелистывая дрожащею рукою записную книжку въ черномъ переплет, наполненную странными замтками, изъ которыхъ нкоторыя извстны намъ, вопрошалъ себя: что станется со всми этими тайнами, разгадка которыхъ была извстна только ему?

— Если я продамъ мое заведеніе, — отвчалъ онъ на этотъ вопросъ, то тотъ, кто купитъ его, ничего не узнаетъ объ этихъ тайнахъ и не въ состояніи будетъ догадаться о нихъ…— Все пойдетъ своимъ порядкомъ… Что-же касается меня, то чего мн бояться?— Я оставлю Францію и уду въ глубь Германіи, перемню фамилію — словомъ явлюсь въ новой кож, и тогда къ чорту вс заключенныя условія!… Тмъ хуже для дураковъ, которые заплатили мн впередъ. Когда меня не будетъ здсь, условія уничтожатся сами собою…— Да и ктому-же, кто осмлиться жаловаться въ слухъ на то, что я не сдержалъ ихъ! Конечно, по случаю моего внезапнаго отъзда, я лишусь порядочныхъ суммъ, такъ какъ долженъ въ непродолжительномъ времени получить много денегъ, но когда дло идетъ о жизни или свобод, тогда ужь не до денегъ….

Докторъ умалишенныхъ женщинъ уничтожилъ уже многія бумаги и письма, могущія компрометировать его.

Онъ былъ постоянно на-сторож и ему везд чудились прокуроръ Республики, полицейскіе коммисары и блюстители общественной безопасности….

Онъ удостоврился, что калитка, выходившая на бульваръ Монморанси, отпиралась также легко по прежнему. Въ случа вторженія полиціи въ лечебницу, онъ могъ спастись бгствомъ черезъ эту калитку.

Наконецъ, онъ превратилъ въ билеты вс свои цнныя вещи и положилъ пачки ихъ, въ кожаную сумку съ двойнымъ замкомъ, которую удобно было захватить въ случа бгства.

Риттнеру недоставало только одного: фальшиваго паспорта.— У него было ихъ три или четыре, но все просроченные.

Рене Жанселинъ — мастеръ поддлывать фальшивыя бумаги, легко могъ вывести его изъ затрудненія, но въ такомъ случа надо было сообщить ему объ отъзд, а докторъ не хотлъ этого.

IV.

Эдмея въ своемъ полнйшемъ одиночеств и глубокой грусти не разъ хотла писать Март Ронсерей.

Ей казалось, что даже заочная бесда съ этою подругою дтства и повренною ея юной любви — будетъ для нея великимъ облегченіемъ и отрадою.

Но она помнила, что отецъ ея, сильно желавшій, чтобы никто въ свт не зналъ, что Жанна была помшана, когда она выздороветъ, запретилъ ей, Эдме, разглашать о мст ея пребыванія.

Писать Март — значило нарушить это запрещеніе.

Молодая двушка колебалась нсколько дней, но наконецъ придумала, что можно согласовать ея желанія съ повиновеніемъ родительской вол.

Для этого ей стоило только не писать, гд она находится.

Успокоивъ такимъ образомъ свою совсть, она написала въ одно утро Март и сошла внизъ къ завтраку съ письмомъ рук.

Эдмея, по просьб доктора умалишенныхъ женщинъ, обыкновенно завтракала и обдала вмст съ нимъ, причемъ онъ, какъ мы знаемъ выказывалъ ей лицемрную заботливость.

Увидавъ письмо, докторъ догадался въ чемъ дло и вспомнилъ совтъ Фабриція, который сказалъ ему:

— Устройте такъ, чтобы она никому не писала…

Францъ Риттнеръ приготовился.

— У меня небольшая просьба къ вамъ, докторъ, сказала молодая двушка.

— Приказывайте, я къ вашимъ услугамъ..— Въ чемъ дло?…

— Пошлите опустить въ почтовый ящикъ это письмо, которое я написала одной моей пансіонской подруг.

— Я самъ отнесу его въ одну изъ главныхъ парижскихъ почтовыхъ конторъ, такъ что ваша подруга получитъ его нсколькими часами раньше.

— Тысячу разъ благодарю васъ, докторъ.

Францъ взялъ письмо и положилъ въ портфейль.

— Пожалуйста, не позабудьте только, — прибавила молодая двушка….

— Будьте спокойны… у меня хорошая память.

Сли за столъ.

Разговоръ, какъ и всегда, касался состоянія здоровья г-жи Деларивьеръ.

Эдмея безъ устали разспрашивала доктора о средствахъ, какія онъ употребляетъ для исцленія больной, и о томъ, какъ скоро, надется онъ, можетъ она поправиться.

Докторъ отвчалъ съ неистощимою готовностью и въ такомъ дух, что отвты его были пріятны Эдме, но не забылъ прибавить, что больная поправится не такъ скоро, какъ онъ ожидалъ.

— Докторъ, — сказала вдругъ молодая двушка, — мн пришла мысль…

— Какая?…

— Я думаю, что однообразный видъ комнаты, въ которой живетъ моя бдная мать, конечно не развлекаетъ ни глазъ ея, ни ума, и что она скоре-бы выздоровла, еслибы окружающая ее обстановка была не такъ однообразна.

— Я понимаю васъ и въ теоріи согласенъ съ вашимъ мнніемъ, но не вижу, какимъ способомъ можно осуществить его на практик, отвчалъ докторъ.

— Каждый день, — продолжала молодая двушка,— я посвящаю моей матери два часа… Нельзя-ли ей въ продолженіи этихъ двухъ часовъ выходить подъ моимъ присмотромъ въ садъ? Я уврена, что солнце, воздухъ, видъ цвтовъ и деревьевъ произведутъ на нее благопріятное впечатлніе…

— Вы забываете, что эта относительная свобода можетъ быть опасна…

— Чмъ?

— Съ больною можетъ внезапно случиться припадокъ.

— Но вдь я буду при ней?

— Вы можете сдлаться первою жертвою его…. какъ уже близко было къ тому однажды.

— Правда, по съ тхъ поръ состояніе здоровья моей матери очень измнилось… Волненіе, которому она была подвержена въ первое время, замнилось полнйшимъ спокойствіемъ или, скоре, положительнымъ упадкомъ силъ…. Когда отецъ мой узжалъ, онъ видлся съ нею въ сяду, вы знаете это, а ничего по случилось.

— Это справедливо.

— Такъ, я прошу васъ, — прибавила Эдмея умоляющимъ голосомъ,— позвольте мн сдлать опытъ… разъ… только одинъ разъ… Если надежда обманетъ меня, мы не повторимъ его вотъ и все… Ахъ, докторъ, не откажите мн!… Скажите, что вы согласны…

Докторъ умалишенныхъ женщинъ не ршался или по крайней мр сдлалъ видъ, что не ршается, по кончилъ тмъ, что согласился.

— Я не въ силахъ сопротивляться вашему пламенному желанію,— отвчалъ докторъ,— и, говоря вашимъ языкомъ, разршаю вамъ сдлать опытъ.

— Сегодня-же?

— Пожалуй…

— Ахъ, какъ вы добры, докторъ!— Я сейчасъ-же пойду къ моей матери и сведу ее въ садъ.

Эдмея встала изъ-за стола, но Риттнеръ остановилъ ее.

— Погодите немножко!… сказалъ онъ.— Вы слишкомъ торопитесь. Такъ нельзя… иначе это будетъ непростительною неосторожностью…

— Что-же надо длать, докторъ?— спросила молодая двушка. Предпишите мн — и я строго исполню вс ваши предписанія.

— Подите къ вашей матушк въ обыкновенное время, когда всегда ходите… и замтьте, въ какомъ состояніи ея нервы…— Если она хотя немного взволнована, то, само собою разумется, что опытъ надо будетъ отложить до слдующаго дня….— Я пробуду въ Париж очень недолго… и какъ скоро пріду, повидаюсь въ вами…— Вы сообщите мн о вашихъ наблюденіяхъ и я проврю ихъ собственными глазами. Если я найду, что то, чего вы желаете, возможно сегодня, то вы сведете г-жу Деларивьеръ въ садъ при мн…. Такъ надо, по крайней мр для перваго раза….

Эдмея вздохнула.

— Я подожду вашего возвращенія, докторъ, — проговорила она. Завтракъ окончился.

Молодая двушка пошла въ то отдленіе дома, гд находилась ея мать, и сидлка отворила ей, какъ и всегда, комнату Жанны.

Риттнеръ, оставшись одинъ, тотчасъ-же пошелъ въ свой кабинетъ и посредствомъ очень простаго способа,— пара, распечаталъ письмо, данное ему Эдмеею, которое было только заклеено гумми-арабикомъ.

Поспшимъ прибавить, что онъ также бы искусно и безъ зазрнія совсти распечаталъ бы письмо, запечатанное сургучомъ.

Эдмея, на четырехъ мелко исписанныхъ страницахъ, говорила подруг въ неопредленныхъ выраженіяхъ о своей грусти, о прошломъ, о своихъ обманутыхъ надеждахъ и въ особенности о чудныхъ мечтахъ своей юной любви.

Но она не упоминала ни о г-ж Деларивьеръ, ни о лочебниц доктора.— Изъ письма нельзя было заключить, гд она находится.

— Ничего нтъ компрометирующаго…. подумалъ Риттнеръ, улыбнувшись,— просто ребяческій романъ, который окончится на первой же глав.— Это безвредное меланхолическое посланіе можно отправить….

Онъ опять вложилъ письмо въ конвертъ, заклеилъ гумми-арабикомъ и похалъ въ Парижъ, гд бросилъ его въ почтовый ящикъ

Возвратимся къ Эдме.

Войдя въ комнату подъ номеромъ 5, она увидала, что мать ея лежала на постели совсмъ одитая и спала.

Медикаменты, которые докторъ давалъ больной, содержали большіе пріемы сильныхъ наркотическихъ средства, и отъ злоупотребленія этими средствами происходили частыя припадки сонливости и постоянное отупніе несчастной помшанной.

На этотъ разъ, Жанна спала не такимъ тяжелымъ сномъ, какъ всегда.

По тлу ея пробгалъ нервный трепетъ и на блдномъ лиц, по временамъ, выражался ужасъ.

Она какъ будто боролась съ какимъ-то страшнымъ сновидніемъ.

Вдругъ она приподнялась, сла на постели и начала закрывать себя одяломъ, какъ-бы желая защититься. Она открыла трепещущія вки и вперила неподвижный взглядъ въ уголъ.

Лицо ея выражало такой же ужасъ какъ и во время сна.

Она проснулась, но сновидніе продолжалось на яву.

Ея дрожащія губы несвязно лепетали какія-то слова. Мало-помалу рчь ея стала понятне. Несчастная говорила о эшафот…— Она видла, какъ совершала гильотина свое роковоее назначеніе…— Она видла струю крови, превращавшуюся въ рку. Эта рка поднималась все выше и выше… доходила ей до шеи, до рта…

Она задыхалась, утопала въ крови…— и хрипла… Это была ужасная картина.

Эдме было страшно, но она побдила свой страхъ, и, обнявъ мать, сказала.

— Милая мама, вдь это только сонъ…. страшный сонъ, который надо прогнать!…— Посмотри на меня, я твое дитя…. Взгляни на меня… узнай…. я люблю тебя…

Голосъ Эдмеи и нжныя слова, произнесенныя ею, произвели на больную такое дйствіе, какого молодая двушка и не смла ожидать.

Жанна отвела глаза отъ угла комнаты и взглянула на Эдмею съ невыразимою кротостью. На ея блдныхъ губахъ, мелькнула улыбка.

Молодая двушка, поддавшись внезапной надежд, стала на колна у постели и оперлась на край ея.

— Я твоя Эдмея… твоя дочь… повторила она. Узнай меня, мама.

— Я тебя знаю…— проговорила Жанна, — ты ангель съ свтлорусыми волосами…. голубоглазый ангелъ…. ангелъ свта….

— Да,— отвчала Эдмея съ живостью, ангелъ свта, который желалъ-бы озарить окружающій тебя мракъ.

— Глубокій мракъ… подхватила умалишенная, — роковой…. тишина, ночь…. и однако я видла въ этой темнот… и еще вижу…

Она замолчала.

— Мама! что же ты видла? спросила Эдмея.

Жанна, глаза которой опять стали неподвижны, отвчала скоре на собственную мысль, чмъ на вопросъ дочери.

— Тамъ… очень далеко… близъ тхъ мстъ, гд жгучее солнце освщаетъ страну вчной весны.

— Что же?…

— Изъ гавани вышелъ большой корабль… онъ плыветъ по необъятному морю…. темнетъ… подымается буря… втеръ бушуетъ и гроза завываетъ погребальный гимнъ… онъ рветъ паруса… ломаетъ мачты… корабль то прядаетъ по гребнямъ волнъ, то опускается въ пропасти… громъ грохочетъ… небо въ огн…

— Что-же? повторила Эдмея, тяжело переводя духъ.

— Я вижу на палуб корабля двухъ пассажировъ… старика… и молодаго человка… Я знаю ихъ обоихъ….

— Кто-же они?…

— Я не знаю, какъ ихъ зовутъ…— я забыла…— напрасно стараюсь припомнить… не знаю… не знаю… ты видишь, что я не знаю….

— Постарайся припомнить, дорогая мама…

Сумасшедшая смотрла вдаль на одну точку съ напряженнымъ вниманіемъ… Глаза ея блестли какимъ-то страшнымъ свтомъ и въ нихъ начинало отражаться что-то дикое.

Вдругъ она вздрогнула всмъ тломъ и отвернулась съ глухимъ крикомъ.

Эдмея затрепетала.

— Что ты видла, мама? спросила она.

Сумасшедшая медленно проговорила:

— Молодой человкъ держитъ ножъ… сталь сверкаетъ какъ молнія и тускнетъ въ крови… Преступленіе совершилось… Старикъ падаетъ и умираетъ… Волна уноситъ его тло…. убійца улыбается, бросаетъ въ море ножъ, съ окровавленнымъ лезвіемъ… Буря становится сильне… Молнія поразила мачты и он падаютъ.— Утопающій корабль исчезаетъ въ пламени пожара… поднимается эшафотъ… вчно эшафотъ… Жанна замолчала. Она выбилась изъ силъ.— Черезъ чуръ напряженные нервы дрожали.— Грудь сильно колыхалась. по лицу струились крупныя капли пота.

— О, это страшный сонъ! вскричала молодая двушка, взявъ ее за об руки…— Но все это неправда, дорогая мама… ничего этого небывало… и не можетъ быть… Прогони эти мрачныя виднія…— Подл тебя только твоя дочь… твоя Эдмея.

— Эдмея…— повторила сумасшедшая — Эдмея!..

Посл катастрофы, случившейся въ Мелюн, она въ первый разъ произнесла имя дочери.

Молодая двушка вздрогнула отъ радости.

— Помнишь, мама?… продолжала она….— я была во Франціи въ Санъ-Манде…

— Сенъ-Манде….— повторила сумасшедшая, — Сенъ Манде… Сенъ-Манде….

— А ты была очень далеко…. въ Америк… въ Нью-Іорк… съ моимъ отцомъ… Помнишь!

Жанна схватилась обими руками за лобъ.— Ясно было, что въ хаос ея мыслей происходила сильная работа.

— Съ моимъ отцомъ, котораго ты любишь всею душою., продолжала Эдмея…— Помнишь моего отца, Мориса Деларивьеръ?…

Жанна вдругъ встала…— Въ глазахъ ея сверкнулъ огонь.

— Да, сказала она дрожащимъ голосомъ, — да….

— Ты помнишь?…

— Помню.

— Боже милосердый!— воскликнула молодая двушка, доверши чудо и возврати мн мою мать…

Жанна, стоя, смотрла на Эдмею.

Въ ней не замтно было никакихъ признаковъ умопомшательства.

— Морисъ Деларивьеръ… повторила молодая двушка…. О дорогая мама, припомни все хорошенько…. Скажи мн, кого зовутъ этимъ милымъ именемъ…

— Да… да… я знаю это имя… знаю… это…

— Это мой отецъ…— досказала Эдмея.

— Это палачъ…— проговорила безумная и захохотала продолжительнымъ хохотомъ.

Эдмея не нашла въ себ достаточно энергіи, чтобы вынести спокойно этотъ жестокій ударъ.

Она упала на стулъ и, заливаясь слезами, проговорила:

— Боже мой! я слишкомъ скоро поддалась надежд! Все опять пропало!!!

Жанна опустилась въ длинное кресло, стоявшее у ея постели, закрыла глаза и казалось заснула.

Прошло около часа.

Молодая двушка сидла, опустивъ голову въ мрачномъ отчаяніи, и плакала, сама не замчая того.

Въ комнату вошелъ Францъ Риттнеръ, возвратившійся изъ Парижа.

— Что съ вами? спросилъ онъ Эдмею. Отчего вы плачете?

— Ахъ, докторъ, отвчала Эдмея, — я сейчасъ вынесла жестокій ударъ….

— По какому поводу? Что случилось?

— Я вообразила, было, что къ моей матери возвратился разсудокъ…

— О! это невозможно.

— Къ сожалнію, я хорошо вижу это!… Но я не размышляла…— Она повторила за мной мое имя и названіе Сенъ-Манде… и казалось понимала, когда я говорила ей о моемъ отц… Она какъ будто узнавала меня.

— И все это безъ сильнаго припадка? безъ нервнаго потрясенія?

— Да, докторъ…. почти спокойно…. Но этотъ проблескъ разсуди8 былъ обманчивъ…. за нимъ послдовалъ бредъ, уничтожившій мою надежду….

Францъ Риттнеръ, слушая Эдмею, думалъ:

— Она быстро поправляется. То, чего не случилось сегодня, можетъ случиться завтра…— Завтра сумасшествіе можетъ пройти!— Если же она выздороветъ,— то намъ можетъ угрожать опасность.. Надо привести все въ порядокъ, я берусь за это.

Эдмея, удивленная и встревоженная озабоченнымъ видомъ доктора, спросила:

— О чемъ же вы задумались, докторъ?

— О томъ какъ слдуетъ лечить нашу дорогую больную.

— Разв вы хотите перемнить методу леченія?…

— Да, такъ какъ состояніе болзни измнилось, то надо измнить и лекарство.

— Не находите-ли вы, что ей лучше?

— Положительно лучше.

— Какъ вы полагаете, скоро-ли она можетъ выздоровть?

— Характеръ и симптомы умопомшательства такъ измнчивы, что трудно сказать что нибудь ршительное…— Я ничего не утверждаю, по надюсь.

— Дай Богъ, чтобы васъ не обманула надежда, какъ меня недавно! Вы позволите свести мать мою въ садъ?

— Я но вижу никакого препятствія къ этому… Притомъ же я самъ пойду съ вами рикажу одной изъ сидлокъ находиться неподалеку, такъ чтобы, въ случа надобности, она могла прибжать.

Эдмея взяла тихонько подъ руку Жанну и принудила встать.

— Пойдемъ, мама, сказала она.

Умалишенная пошла съ нею безъ сопротивленія.

Войдя въ волшебный паркъ, уже описанный нами, изумрудныя лужайки котораго сверкали подъ яркими солнечными лучами, при вид красивыхъ душистыхъ цвтовъ, артистически расположенныхъ въ цвточныхъ корзинкахъ, охваченная теплымъ благоуханіемъ воздуха, Жанна остановилась въ зумленіи, пораженная этою прекрасною картиною природы. И однако, она видла ее не въ первый разъ.

Этотъ же самый садъ не произвелъ на нее никакого впечатлнія, когда ее привезли въ лечебницу и когда она была въ день отъзда г. Деларивьера и Фабриція.

Докторъ замтилъ это и нахмурилъ брови.

Эдмея свела больную въ бесдку, гд жимолость и кусты пахучихъ розъ образовали благоухающій сводъ, распространявшій прохладу, посреди полуденнаго зноя.

Жанна, вмсто того, чтобы оставаться по-прежнему неподвижною и безчувственною, принялась рвать розы, затмъ проворно и ловко сплела изъ нихъ внокъ, который надла на голову Эдме.

— Розы очень идутъ къ свтлорусымъ головкамъ,— проговорила она ребяческимъ тономъ, а у ангела свта золотые волоса.

VI.

Эдмея смотрла на мать съ возрастающимъ волненіемъ и цловала ея руки.

— Боже мой, — говорила она, — видть ее такою и думать, что она не узнаетъ меня… что душа ея въ отсутствіи!… это слишкомъ тяжело….

И молодая двушка снова заплакала.

Жанна. казалась удивленною, она прикоснулась къ щекамъ Эдмеи и взглянула на свои влажные пальцы,

— Ты плачешь, прекрасный, свтлорусый ангелъ… проговорила она.— Я сдлала теб больно, надвая на тебя внокъ?… Надо простить мн… Видишь эти цвты — розы, а у розъ есть шипы… Иногда пнокъ изъ розъ — мученическій внецъ… Ангелъ свта, прости меня…

И Жанна сдлала движеніе, чтобы встать на колна предъ дочерью, по Эдмея не допустила ее, обхвативъ обими руками.

— Боже мой! думала Эдмея, не переставая плакать, неужели ее не вылечатъ, наука должна была бы восторжествовать надъ этою страшною болзнью… Мн кажется, что еслибы докторъ Риттнеръ въ самомъ дл захотлъ возвратить разсудокъ моей бдной матери, то могъ бы сдлать это.— Жоржъ Вернье! ты, которому я врю, зачмъ тебя нтъ здсь?… Ты владешь наукою. Паула говорила это, и твоя наука вмст съ моею дочернею любовію, исцлили-бы мою мать… О! еслибы ты былъ здсь, это было бы спасеніе! Я это чувствую…. я уврена въ этомъ….

Молодая двушка встала сіяющая и устремила глаза на небо.

Въ голов ея блеснула внезапная мысль и она благодарила за нее Бога.

Францъ Риттнеръ, стоя за купою зелени и уже нсколько минутъ внимательно наблюдалъ за происходившимъ.

— Надо отвести вашу матушку домой,— сказалъ онъ, подойдя къ Эдме.

— Уже? вскричала молодая двушка.

— Да, уже… Злоупотребленіе и самыми лучшими вещами всегда опасно, живительное вліяніе воздуха можетъ вызвать припадокъ, котораго слдуетъ избжать…

— Я повинуюсь вамъ, докторъ, но вдь моей матери лучше, не правда-ли?

— Да, гораздо лучше.

Эдмея ласково обняла Жанну за плечо и тихо повела къ зданію, гд жила умалишенная.

— Она уже слишкомъ быстро выздоравливаетъ, подумалъ Францъ Риттнеръ, смотря имъ вслдъ.— Но не надо, чтобы она выздоровла.

* * *

Клодъ Марто черезъ нсколько дней посл разговора съ племянникомъ г. Деларивьера, получилъ изъ Мелюнской префектуры повстку, предписывавшую ему немедленно явиться въ первое отдленіе полицейскаго управленія.

Во всякое другое время такая повстка очень бы встревожила лодочника, но теперь онъ догадывался зачмъ его требовали въ полицію.

Ему конечно хотли выдать разршеніе на жительство въ Париж, выхлопотанное Фабриціемъ Леклеръ.

Оттого-то Клодъ Марто, не смотря на то, что не любилъ имть дло съ властями, отправился въ префектуру безъ сильнаго душевнаго волненія и смло вошелъ въ канцелярію, откуда его тотчасъ же провели въ кабинетъ начальника.

Нельзя сказать, чтобы матросъ ни сколько не сроблъ, очутись передъ такимъ важнымъ лицомъ, по крайней мр, вмсто своей всегда молодцоватой позы, онъ неловко переминался съ поги на ногу, держа въ рук фуражку.

— Васъ зовутъ Клодъ Марио?— спросилъ правитель канцеляріи.

— По прозванію Бордепла, сударь.

— Вы подавали просьбу въ префектуру Сены о разршеніи вамъ жить въ Париж?

— Да, сударь…. т. е.— нтъ, сударь….

— Какъ же такъ?

— Не я подавалъ просьбу, сударь…— а одинъ господинъ, который принимаетъ во мн участіе…. Онъ беретъ меня въ служеніе къ себ и взялся выхлопотать мн разршеніе.

— Префектъ Сенскаго департамента согласенъ исполнить ваше желаніе.

— Да здравствуетъ г. префектъ!…

— Вотъ вамъ паспортъ въ Парижъ.

Клодъ Марто задрожалъ отъ радости, принимая драгоцнную бумагу.

— Благодарю васъ, сударь…— вскричалъ онъ съ волненіемъ, благодарю отъ всего сердца.

— Старайтесь доказать вашимъ поведеніемъ, что вы достойны милости, которую вамъ оказываютъ, чтобы не пришлось раскаиваться въ ней…

— О, не безпокойтесь, сударь!..— Вдь только отъявленные негодяи впадаютъ опять въ проступки, а я честный человкъ, хоть и былъ приговоренъ къ наказанію…. Вы знаете, сударь, что меня наказали не за деньги…— Украсть деньги… сохрани Богъ!!… я скоре отрубилъ бы себ руку.— Меня наказали за хлбъ, сударь… за простой хлбъ въ четыре фунта всомъ…. Словомъ, будьте спокойны… я не въ чемъ не провинюсь….

— Очень желательно.

— Будьте уврены, сударь.

— Черезъ два дня по прибытіи въ Парижъ, — продолжалъ правитель канцеляріи,— сходите въ полицейскую префектуру и, вмсто этого паспорта, вамъ выдадутъ разршеніе на жительство въ Париж.

— Благодарю, сударь…— Больше ничего?

— Ничего.

Клодъ тщательно сложилъ паспортъ, завернулъ въ носовой платокъ, положилъ въ карманъ, поклонился и вышелъ.

Онъ зашелъ къ вдов Галлетъ, которой за три дня до того сказалъ, что уходитъ отъ нея, и простился съ нею съ сожалніемъ.

Добрая женщина привыкла къ нему и знала, что не легко замнить его, не смотря на то, что онъ черезъ-чуръ придерживался бутылки.

Онъ общалъ, по ея просьб, навщать ее, и она сунула ему въ руку, въ вид награды, два луидора.

Клодъ поблагодарилъ ее съ жаромъ, и такъ, какъ наказывалъ ему Фабрицій,— отправился по желзной дорог въ Парижъ, не сказавъ никому изъ своихъ мелюнскихъ знакомыхъ, куда идетъ.

У нашего моряка было легко на сердц. Ему казалось, что онъ какъ будто воскресъ для новой жизни, и лицо его сіяло радостью.

По прізд ему легко было экипироваться приличнымъ образомъ, такъ какъ онъ не начиналъ еще двухъ сотъ франковъ, данныхъ ему племянникомъ банкира.

Онъ купилъ матросскую куртку, дв пары панталонъ — одну суконную, другую изъ лощенаго холста, нсколько рубашекъ съ синимъ воротникомъ, матросскую шинель, нсколько красныхъ поясовъ, словомъ-полный гардеробъ. Онъ не забылъ ни фуражки съ шерстяною кистью, ни матросской клеенчатой шляпы.

Его очень прельщала также синяя фуражка съ золотымъ якоремъ, но здравый смыслъ подсказалъ ему, что она можетъ показаться слишкомъ вычурною его новому хозяину.

Клодъ надлъ въ лавк самый лучшій изъ своихъ костюмовъ и сложилъ остальныя вещи въ чемоданъ.

Затмъ выбрился, прифрантился, словомъ высмолился заново,— какъ онъ выражался на своемъ образномъ, матросскомъ язык, и, нанявъ прозжавшій мимо пустой фіакръ, веллъ везти себя въ Нейльи-Сеігъ-Джемъ, по адресу, означеному на карточк Фабриція.

Замтимъ кстати, что эта карточка занимала почетное мсто въ громадномъ портмоне, въ глубокихъ отдленіяхъ котораго находились еще: пяти-десяти-франковыя ассигнаціи, два или три луидора, нсколько серебряныхъ и мдныхъ монетъ и разныя очень интересныя мелочи, о которыхъ намъ придется говорить ниже.

Пріхавъ на, улицу Лоншанъ, Клодъ расплатился съ извощикомъ взялъ свой чемоданъ и сильно позвонилъ.

На звонъ прибжалъ садовникъ-привратникъ.

Слдуя инструкціямъ Лорана, онъ отворялъ очень осторожно, только тмъ, кого зналъ.

— Что вамъ надо?— спросилъ онъ сквозь желзные прутья ршетки.

— Здсь-ли ошвартовалъ домъ г. Деларивьеръ? спросилъ матросъ

— Для чего вы хотите знать это?

— Для чего я хочу знать? повторилъ матросъ со смхомъ,— этакой чудакъ!! Такъ вотъ зачмъ: я хочу повсить здсь мою койку.

— Что, повсить?

— Да вдь, говорю, что мою койку!…— Другими словами я пришелъ сюда, чтобы поселиться здсь.

— Поселиться здсь!!! вскричалъ привратникъ.

— Точно такъ….

— Въ своемъ-ли вы ум, морякъ!!

— Надо быть въ своемъ… и доказательство тому, что меня послалъ сюда племянникъ….

— Чей племянникъ?

— Да будетъ-ли конецъ этому! вскричалъ Клодъ, который былъ не слишкомъ терпливъ отъ природы… Чортъ возьми! Какая процедура для того, чтобы отворить какую нибудь садовую калитку… Племянника зовутъ Фабрицій Леклеръ, у меня есть дло до нкоего Лорана, управителя дома…— Вы не Лоранъ?

— Нтъ, я садовникъ.

— Ну такъ нечего трещать понапрасну языкомъ, если вамъ запрещено отворять безъ приказанія командира порта, такъ сходите за управителемъ Лораномъ, который предпишетъ мн пропускъ.

— Хорошо… я схожу за нимъ… Не сердитесь на меня за то, что я заставляю васъ стоять у калитки…. господъ нтъ здсь, а мн данъ приказъ….

И садовникъ ушелъ, а Клодъ принялся набивать трубку.

— У этого парня не скоро подымется рука, чтобы отворить,— подумалъ онъ, улыбаясь при воспоминаніи объ изумленномъ лиц садовника…. Но если ему такъ приказано, то я хвалю его!… Господа въ отсутствіи, а мошенники не держатъ своего языка на привязи…— осторожность не мшаетъ….

VII.

Садовникъ возвратился черезъ дв или три минуты вмст съ Лораномъ и, по приказанію послдняго, отворилъ садовую калитку.

— Здравіе желаю, команда,— проговорилъ матросъ, приложивъ по военному правую руку къ козырьку.

— Это вы, милордъ, Клодъ Марто, изъ Мелюна? спросилъ эксъ-лакей.

— Я самъ, подлинно моею особою…— отвчалъ послдній. А вы г. управляющій?— прибавилъ онъ.

Лоранъ улыбнулся блаженною улыбкою человка, достигнувшаго почести, и отвчалъ снисходительно:

— Точно такъ.

— Такъ мы поймемъ другъ друга… Меня послалъ къ вамъ….

— Г. Фабрицій Леклеръ?… прервалъ его Лоранъ.— Я знаю это.— У васъ есть отъ него карточка?…

— Вотъ она…

— Отлично…— Васъ порядкомъ проморили на тротуар.— Но не взыщите, я отдалъ приказъ…— Воры хитры… а я отвчаю за все, что вы видите здсь, и потому недоврчивъ….

— Вы чертовски правы, но теперь, когда я сказалъ пароль, будьте такъ обязательны, проводите меня въ мою баталеръ-камеру…. говоря иначе, въ мою комнату, чтобы я могъ освободиться отъ моего груза…. говоря иначе, отъ моего чемодана.

— Не хотите-ли сперва выпить стаканъ вина?

— Не откажусь посл, по теперь пойдемъ въ баталеръ-камеру.

— Какъ хотите….— Подождите меня немножко… я схожу за ключами.

И Лорапъ ушелъ, оставивъ матроса посреди аллеи, со стоявшимъ у ногъ его чемоданомъ.

— Этотъ управитель разыгрываетъ важную персону…. подумалъ Клодъ Марто,— онъ представляетъ изъ себя хозяина…. Но все-таки онъ, кажется, добрый малый…

Лорана’ возвратился и повелъ Клода Марто по извилистымъ дорожкамъ парка къ павильону, выходившему на бульваръ Сены.

— Вотъ мы и пришли… сказалъ онъ, отворивъ дверь въ павильон…— Вы поселитесь здсь, мой милый.

Клодъ осмотрлся съ любопытствомъ.

— Все это для одного меня?— вскричалъ онъ,— это невозможно!

— Для васъ, какъ видите….— отвчалъ Лоранъ.— Дв, мило меблированныя комнаты…

— Да это настоящій дворецъ!…

— Словомъ, вамъ будетъ не дурно здсь.

— То есть слишкомъ хорошо!— Что сказала-бы вдова Галетъ, моя бывшая хозяйка, еслибы увидла эту кухню, чортъ возьми!..— Какая роскошь! Только здсь затхлый воздухъ…. я отворю окна…

— Какъ хотите.

Матросъ отворилъ настежъ два окна, изъ которыхъ одно выходило въ паркъ а другое на бульваръ Сены, у рукава рки, противъ острова Ротшильда.

— Какъ вамъ нравится этотъ видъ? спросилъ Лоранъ.

— Великолпный! На поверхности воды играютъ уклейки и плотвы… Это радуетъ сердце.

— Подл павильона, пройдя купу зелени, есть калитка, ведущая на берегъ,— продолжалъ управитель,— вотъ ключъ отъ нея….— Вы можете уходить и приходить этимъ путемъ, не безпокоя господъ.

Онъ подалъ Клоду ключъ, который тотъ спряталъ въ ящикъ стола.

— На кровать постелятъ простыни….— сказалъ управитель….— а остальное, кажется, все въ порядк….

— Теперь пора обдать..— Пройдемте-ка въ людскую.

— Недурно!— отвчалъ Клодъ…— Я проголодался и полагаю, что буду уписывать за об щеки…

— Завтра поутру приметесь за покупки и заказы.— Г. Фабрицій желалъ, чтобы, когда онъ возвратится, все уже было устроено

— Все будетъ готово…— отвчалъ Клодъ,— и если это зависитъ только отъ меня, то молодой буржуа будетъ доволенъ…

Оба пошли въ людскую, гд уже былъ накрыть столъ.

Лоранъ представилъ новоприбывшаго, и знакомство быстро завязалось.

Клодъ Марто любилъ потолковать и говорилъ свободно: онъ обладалъ неистощимымъ запасомъ веселости, зналъ множество анекдотовъ, немножко скоромныхъ, употреблялъ живописныя выраженія и умлъ смшить. Не прошло и часа, какъ онъ подружился со всми.

Вечеръ промелькнулъ быстро, какъ молнія.

Около полуночи, матросъ возвратился въ свой павильонъ. Онъ нашелъ столъ отличнымъ, вино превосходнымъ, а постель мягкою.— Ничего не оставалось желать больше для полнаго счастья.

Клодъ заснулъ тотчасъ же, какъ только легъ, и видлъ во сн, что онъ капитанъ корабля.

Противъ своего обыкновенія, онъ проснулся поздно.— Онъ одлся въ пять минутъ и вышелъ чрезъ калитку на бульваръ, чтобы пройтись и осмотрть глазомъ знатока берега Сены въ этой мстности.

Восемь или десять каменныхъ ступеней вели съ берега къ рк.

Клодъ съ перваго же взгляда убдился, что это мсто очень удобно, и что достаточно вбить въ дно рки нсколько свай для того, чтобы можно было привязывать къ нимъ яхты и другія лодки.

Онъ принялъ свои мры и, возвратясь въ паркъ, направился къ дому.

Лоранъ, комфортабельно усвшись подъ портикомъ въ американскомъ кресл-качалк, читалъ Petit journal.

— А! матросъ! вскричалъ онъ, — вы уже готовы отправиться въ путь?

— Только перехвачу кое-чего и въ дорогу.

— Хорошо….— подите въ людскую, тамъ дадутъ вамъ позавтракать…. а я схожу, принесу вамъ деньги для первыхъ покупокъ.

Клодъ Марто выпилъ стаканъ вина, сълъ ломоть хлба съ холоднымъ мясомъ и съ туго набитымъ карманомъ отправился въ путь, легкій какъ бабочка и веселый какъ зябликъ.

Прежде всего онъ пошелъ въ Парижъ въ полицейскую префектуру, гд у него взяли паспортъ и выдали вмсто него письменное разршеніе на жительство въ департамент Сены.

Повершивъ это, онъ направился вверхъ поберегу рки, присматриваясь на пути ко всмъ лодкамъ, стоявшимъ вдоль береговъ, но ни одна изъ нихъ не показалась ему стоющею вниманія.

Оставимъ его продолжать свои изслдованія и присоединимся къ Паул Бальтусъ, находившейся въ своей вилл близъ Мелюяа.

Мы видли въ одной изъ предъидущихъ главъ, что молодая двушка, въ первые дни посл внезапнаго отъзда Фабриція въ Нью-Іоркъ, сосредоточилась въ своей зарождающейся любви и весь остальной міръ пересталъ существовать для нея. Это эгоистическое состояніе восторженнаго нравственнаго усыпленія не могло быть продолжительно при энергичной натур Паулы. Она вскор вспомнила о клятв, которую дала убитому брату, и ей стало совстно и досадно на себя при мысли о томъ, что она въ теченіи цлой недли не вздумала объ этой клятв, между тмъ какъ убійца или по крайней мр его сообщникъ пользовался полною безопасностью и смялся надъ обманутымъ правосудіемъ.

Паула ршилась немедленно приняться за исполненіе возложенаго на себя обта.

Но это еще не все.

Посл осмотра дома, при которомъ мы присутствовали, она еще ни разу не вызжала и получила въ продолженіи этого времени два письма отъ Фабриція и записку отъ г-жи Жакъ Лефебръ.

Ни Фабрицій, ни г-жа Лефебръ не упоминали объ Эдме.

Гд же находилась молодая двушка, которую вс, казалось, забыли?

Этотъ вопросъ сильно занялъ Паулу, такъ какъ она очень нжно любила Эдмею, несмотря на то, что мало знала ее.

Г-жа Лефебръ въ своей записк приглашала Паулу провести день въ Парк Принцевъ.

— Вроятно, я тамъ узнаю, что нибудь о ней,— подумала Пауля.

И похала въ Парижъ.

Первый ея вопросъ по прізд былъ:

— Увидимъ-ли мы сегодня, Эдмею?

Банкиръ и его жена переглянулись съ удивленіемъ. Они знали, что г. Деларивьеръ отправился съ Фабриціемъ въ Нью-Іоркъ, но ничего не слыхали объ Эдме.

— Это странно… очень странно… сказала Паула.— Мосье Фабрицій писалъ мн два раза, но ни въ одномъ письм не говорилъ о своей кузин…. Не находите-ли вы, что въ этомъ молчаніи есть что-то таинственное…

— Можетъ быть…. отвчалъ Жакъ Лефебръ, — несомннно, что мой старинный другъ Морисъ Деларивьеръ, узжая внезапно изъ Парижа, долженъ былъ поручить дочь свою моей жен….

— Это неоспоримо — подтвердила мадмоазель Бальтусъ.— Нельзя-же оставить шестнадцатилтнюю двушку одну.— Гд же Эдмея?….

VIII.

— Я не могу отвчать вамъ на этотъ вопросъ, сказалъ Жакъ Лефебръ, посл минутнаго молчанія,— и мн кажется, какъ и вамъ-же, что тутъ скрываться что-то непонятное.— Замтили ли вы, что Морисъ Деларивьеръ, всякій разъ, когда мы видли его, не смотря на вс наши старанія развлечь его, былъ озабоченъ и грустенъ, хотя и старался казаться веселымъ?

— Я не знала прежде г. Деларивьера, отвчала Паула, и не могу сравнить каковъ онъ былъ прежде и какимъ сталъ теперь, но мн также кажется, что онъ былъ очень печаленъ.

— Я друженъ съ Морисомъ сорокъ лтъ, продолжалъ парижскій банкиръ, и убжденъ, что онъ перемнился такъ отъ какого нибудь сильнаго горя, которое скрываетъ.

~ Но какое это горе?

— Какъ-же могу я знать? Онъ живетъ въ Нью-Іорк, а я въ Париж.— Мы видимся съ нимъ черезъ два года, да и то только въ теченіи нсколькихъ дней, остальное же время наши сношенія чисто коммерческія или почти такія.

— Можетъ быть — сказала мадмоазель Бальтусъ — его сильно огорчила болзнь жены, не дозволившая ей пріхать въ Парижъ?

— Можетъ быть…. но я знаю, какъ Морисъ любитъ свою жену, и положительно не понимаю, какимъ образомъ онъ ршился оставить ее на юг и пріхалъ въ Парижъ одинъ… Я увренъ, что въ этомъ также есть какая-то тайна…

— Можно объяснить многое денежнымъ затрудненіемъ…— ршилась сказать Паула Бальтусъ.

Жакъ Лефебръ засмялся.

— Нтъ, надо придумать другую разгадку тайны…. возразилъ онъ,— я знаю, что у Мориса Деларивьера по крайней мр двнадцать милліоновъ наличнаго капитала…

— Можетъ быть, г-жа Деларивьеръ больна серьезне, чмъ онъ говоритъ…. а онъ опасается за ея жизнь…

— Этого нельзя допустить.

— Почему?

— Еслибъ Жанна была опасно больна, то Морисъ не купилъ-бы имнія около Парижа съ тмъ, чтобы навсегда поселиться здсь.

— Вы правы, но все таки мы не знаемъ, гд Эдмея…— Ужь не увезъ ли ее г. Деларивьеръ въ Нью-Іоркъ?

— Не думаю….— Скоре онъ оставилъ ее въ Париж въ своемъ имніи…

— Я хочу знать это…. и узнаю,— проговорила Паула.

— Разв вамъ такъ надо видть Эдмею?…

— Да….— она возбуждаетъ во мн живйшую симпатію… я люблю ее какъ сестру….— я видла ее всего только два раза, но мн кажется, что я какъ будто давно знаю ее и всегда любила…. Вы говорите — г. Деларивьеръ купилъ отель въ Париж?….

— Виллу съ большимъ садомъ, не въ самомъ Париж, а въ его окрестностяхъ.

— Гд же именно?

— Въ Нейльи.

— У васъ есть врный адресъ?…

— Нтъ, Морисъ хотлъ дать намъ его и назначить день, чтобы мы съ женою пріхали на новоселье… Но внезапный отъздъ его помшалъ этому.

— Вы хотите създить туда?

— Конечно, такъ какъ можетъ, быть найду тамъ Эдмею или по крайней мр узнаю, гд она…

— Въ Нейльи очень легко узнать гд вилла Деларивьера…. отвчалъ банкиръ.— Это большое имніе, проданное только нсколько дней тому назадъ…. вс должны знать его.

— Да, это правда… я съзжу въ Нейльи….

— Хотите, я пошлю туда? сказала г-жа Лефебръ.

— Нтъ, я лучше поду сама.

— Такъ я велю запречь вамъ карету…

— Я буду вамъ очень благодарна.

— Вдь вы недолго пробудете тамъ, неправда ли?… Подумайте, дорогая моя, что этотъ день долженъ былъ весь принадлежать намъ.

— О, будьте спокойны, я сама потороплюсь поскоре возвратиться къ вамъ.

Минутъ черезъ пять купэ былъ заложенъ, и Паула сла въ него.

— Куда прикажите хать, сударыня? спросилъ кучеръ.

— Въ Нейльи.

— Въ какое мсто тамъ?….

— Позжайте по главной алле до моста Курбвуа.

— Слушаю, сударыня.

Лошадь была большой ирландскій рысакъ, пробгавшій по пяти лье въ часъ. Экипажъ, прохавъ по діагонали Булонскій лсъ, повернулъ на Мадридскій бульваръ, а оттуда въ главную аллею и черезъ двадцать минутъ остановился у моста.

Паула вышла изъ экипажа. Направо и налво раскидывался Нейльи.

Молодая двушка была въ большомъ затрудненіи. Она не знала въ которую сторону идти и къ кому обратиться.

Наконецъ она увидла шоссейнаго работника, который поливалъ шоссе бульвара Сены, и подошла къ нему.

— Мн надо найти одинъ домъ,— сказала она,— не можете-ли вы указать мн, гд онъ?…

— Съ удовольствіемъ, барынька, если только знаю гд, отвчалъ шоссейный работникъ.

— Это большой домъ. Его купилъ недавно очень богатый господинъ, чтобы поселиться въ немъ съ своею дочерью и племянникомъ…

— Не знаю такого…— Въ Нельи, какъ видите, множество большихъ имній…— Здсь безпрестанно продаютъ и покупаютъ дома… перезжаютъ… и вызжаютъ…— Намъ некогда заниматься этимъ.

— Но какъ вы полагаете, гд я могу узнать?

— Да мн кажется, что только почтальоны могутъ сказать вамъ гд.

— Это правда, но гд же найти почтальоновъ?

— Почтовая контора неподалеку отсюда въ алле…. вонъ ее видно…. Тамъ вы наврное узнаете, если только особы, которыхъ вы ищите, получаютъ письма.

— Благодарю.

Паула сдлала знакъ кучеру, чтобы хать за нею, и отправилась пшкомъ въ контору, на которую указалъ шоссейный работникъ.

У дверей стояли два или три почтальона, въ ожиданіи раздачи писемъ.

Молодая двушка обратилась къ нимъ съ тмъ же вопросомъ какъ и въ шоссейному работнику.

— Я знаю домъ, отвчалъ одинъ изъ нихъ, въ который недавно перехали и, должно быть, богатые люди, судя по экипажамъ и другимъ затямъ, но яне знаю фамиліи хозяина дома, такъ какъ не носилъ еще туда писемъ.

— Гд же находится этотъ домъ?

— На углу улицъ Лоншанской и Булонской…

— Благодарю васъ….

— Къ вашимъ услугамъ, сударыня.

Мадемуазель Бальтусъ сла въ карету и велла кучеру хать по указанному адресу.

Въ ту минуту, когда купэ остановился передъ знакомою намъ садовою калиткою,— молодая двушка, горничная Эдмеи, вышла изъ калитки, которую садовникъ заперъ за нею.

Паула выскочила изъ экипажа и, подойдя къ молодой двушк, дотронулась до ея руки.

— Скажите, пожалуйста, чей это домъ? Не г. ли Деларивьера? спросила она.

— Да, сударыня, его.

— А вы врно находитесь въ услуженіи у него?

— Да, сударыня,— я горничная его дочери мадемуазель Эдмеи.

— Г. Деларивьеръ дома?

Паул очень хорошо было извстно, что его не было дома, но ей хотлось узнать не приказалъ ли банкиръ, узжая изъ Парижа, хранить въ-тайн его отсутствіе.

— Нтъ, сударыня,— отвчала горничная, г. Деларивьеръ ухалъ на прошлой недл въ Америку….— Онъ возвратится въ будущемъ мсяц…

— А мадемуазель Эдмея?

— Мадмоазель Эдмея также ухала, сударыня.

— Вмст съ отцомъ?

— Не знаю, сударыня, но думаю, что нтъ.

— Какъ такъ?

— Мадмоазель Эдмея ухала утромъ, а г. Деларивьеръ вечеромъ со своимъ племянникомъ г. Фабриціемъ… Мадмоазель Эдмеяухала въ фіакр, а отецъ съ племянникомъ въ собственной карет на станцію Сенъ-Лазаръ. Если вамъ угодно спросить управителя Лорана, то можетъ быть онъ знаетъ больше меня.

— Да, мн хотлось-бы поговорить съ нимъ.

Паула позвонила у ршетки,— садовникъ отворилъ съ большимъ уваженіемъ къ красивой дам, пріхавшей въ собственномъ экипаж, съ прекрасною лошадью и упряжью, и побжалъ объявить Лорану, что его спрашиваетъ какая-то важная дама.

Управитель тотчасъ-же явился, но не могъ сообщить Паул ничего, кром того, что она слышала уже отъ горничной.

Изо всего этаго было ясно только то, что Эдмеи не было въ Нейльи, что она не ухала съ отцомъ и что слуги не знали, гд она находится.

Загадка осталась неразршенною, и мадмоазель Бальтусъ возвратилась въ паркъ Принцевъ, задавая себ тотъ же вопросъ, какъ и при отъзд.

— Гд же Эдмея?

IX.

Паула Бальтусъ, какъ мы уже сказали, возвратилась въ паркъ Принцевъ, гд г. и г-жа Лефебръ дожидали ее съ нетерпніемъ.

Оба они пожалли о неудач ея розысковъ, и были поражены внезапнымъ отъздомъ или, скоре, исчезновеніемъ Эдмеи.

Имъ хотлось, чтобы Паула осталась у нихъ до утра слдующаго дня, но молодая двушка отправилась въ Мелюнъ въ тотъ-же вечеръ.

Она была глубоко опечалена и чувствовала себя боле одинокой чмъ когда либо. Она ршилась на другой же день начать розыски относительно неизвстнаго сообщника убійцы ея брата.

До нея доходило все, что говорили о казни Пьера, и она узнала, что какая-то неизвстная дама, увидвшая случайно это страшное зрлище, сошла съ ума.

Паулу очень поразилъ этотъ странный случай. Она разспрашивала о малйшихъ его подробностяхъ, — и, вслдствіе предчувствія или скоре какого-то ясновиднія, которому бываетъ подвержена человческая душа въ важные моменты жизни, твердо врила, что это сумашествіе или, скоре, причина его, какъ руководящая нить приведетъ ее къ цли, которою она задалась…. Она часто запиралась въ библіотек своего брата и читала медицинскій трактатъ объ умопомшательств и причинахъ его, но ученый языкъ автора и техническія выраженія затемняли для нея смыслъ этой книги.

На другой день посл поздки въ паркъ Принцовъ, она встала очень рано и сказала себ мысленно:

— Не хочу больше откладывать….— Съ ныншняго-же дня принимаюсь за мое дло… но чтобы дйствовать съ пользою, надо чтобы въ ум моемъ не осталось ни малйшаго сомннія.— Я должна убдиться, если хочу идти твердымъ шагомъ по намченному мною пути….— Эту увренность можетъ дать мн только наука, И я обращусь къ ней.— Между мелюнскими врачами есть одинъ, на котораго все мн указываетъ…. Теплое чувство Эдмеи служитъ между нимъ и много чертою соединенія…. Я повидаюсь и поговорю съ нимъ.

Если же онъ не можетъ дать мн положительнаго отвта, то я обращусь къ спеціалистамъ, къ профессорамъ парижскаго факультсь та, къ знатокамъ судебной медицины…

Паула рано одлась, позавтракала на скоро и велла заложитсвоихъ пони въ легкій экипажъ, въ которомъ до смерти брата каталась каждое утро, причемъ сама правила.

Она дохала до города въ нсколько минутъ и остановилась у подъзда доктора Вернье.

Жоржъ сидлъ въ своемъ рабочемъ кабинет, окруженный грудами книгъ.

Онъ съ жадностью читалъ одну изъ нихъ, напечатанную мелкимъ, убористымъ шрифтомъ, прерывая чтеніе только для того, чтобы набрасывать замтки въ тетрадк, исписанной уже до половины. Книга, увлекшая такъ сильно его вниманіе, была озаглавлена: ‘Трактатъ объ умопомшательств, номенклатура и классификація’.

Легкій стукъ въ двери заставилъ вздрогнуть молодаго человка.

— Войдите!— сказалъ онъ, приподнявъ голову.

На порог появилась старуха ключница.

— Что вамъ надо, Магдалина? спросилъ Жоржъ.

— Васъ желаетъ видть какая-то дама, господинъ докторъ…

— Дама?… повторилъ онъ, и сердце его сильно забилось отъ безумной надежды.

— Да, господинъ докторъ…

— Она сказала вамъ свое имя?

— Я не спросила… она здсь и дожидается васъ.

— Просите ее сюда…

Магдалина скрылась за дверью, чтобы пропустить мадмоазель Бальтусъ.

Молодая двушка была въ траур. Лицо ея было закрыто длиннымъ вуалемъ изъ чернаго крепа, но Жоржу было достаточно одного взгляда, чтобы убдиться, что это была не Эдмея и не г-жа Деларивьеръ.

Уже съ недлю какъ въ доктор произошла сильная физическая перемна: щеки его осунулись, впалые глаза сверкали мрачнымъ, лихорадочнымъ блескомъ.

Эдме трудно было бы узнать въ немъ того молодаго человка, котораго она видла въ Сенъ-Манде и въ Венсенскомъ лсу — молодаго ученаго, съ серьезнымъ, задумчивымъ лицомъ, но съ веселою улыбкою.

Жоржъ всталъ, поклонился и подвинулъ постительниц кресло.

Паула подняла вуаль.

Мы знаемъ, что Жоржъ зналъ ее по виду.

— Мадмоазель Бальтусъ… проговорилъ онъ съ новымъ поклономъ.

— Мы не разъ встрчались съ вами, докторъ, у постели больныхъ… сказала она.

— Васъ знаютъ и благословляютъ везд, гд страдаютъ… отвчалъ Жоржъ.

Молодая двушка сла.

— Чему обязанъ я честью вашего посщенія? спросилъ докторъ.

— Я пріхала къ вамъ по важному длу, докторъ… отвчала Паула.

— По важному длу? повторилъ Жоржъ съ большимъ вниманіемъ.

— Да… важному въ особенности по могущимъ произойти послдствіямъ… Я пріхала спросить васъ…

— О чемъ?

— Я хочу попросить васъ разъяснить мн одно обстоятельство, такъ, чтобы въ ум моемъ не осталось ни малйшаго сомннія. — Я — судья и вмст заинтересованное лицо въ этомъ дл, и, при моей полнйшей неопытности, могу поступить неосторожно, руководясь единственно впечатлніями…

— Такъ скажите въ чемъ дло… Я постараюсь отвчать вамъ, какъ можно удовлетворительне…

— Докторъ, — сказала Паула, придвинувъ къ нему свой стулъ,— вы изучали умопомшательство?…

Жоржъ сдлалъ порывистое движеніе и взглянулъ на постительницу съ изумленіемъ.

Его чрезвычайно удивило, что мадмоазель Бальтусъ пріхала разъяснить вопросъ, относившійся до умопомшательства, именно въ такое время, когда онъ самъ занимался съ увлеченіемъ этимъ предметомъ!..

Отчего они сошлись оба на этомъ пункт?

Онъ промолчалъ.

— Я вижу, что мой приступъ къ длу удивляетъ васъ… продолжала молодая двушка.

— Признаюсь, что очень.

— А я хочу поразспросить васъ, докторъ, кое о чемъ, относящемся именно до этого обширнаго отдла медицинской науки…— Прошу васъ, отвчайте мн…

— Я изучалъ и теперь изучаю умопомшательство, — отвчалъ Жоржъ.— Я прочелъ вс сочиненія по этой части, начиная съ самыхъ древнихъ и до самыхъ новйшихъ…— т. е. съ Гиппократа и Галліена до Эскиреля и Фовиля-сына…— Меня ужасно страшитъ это зло, поражающее въ наше время такъ много свтлыхъ, великихъ умовъ, и я кую оружіе, чтобы быть на-готов, если оно встртится мн на пути,

— Вы изучали нмецкихъ и итальянскихъ спеціалистовъ?

— И французскихъ также… Я читалъ Капло, Кюллена, Жорже, Пинеля, Рюша, Бюроа, Пришара, Франка, Гинслена, Паррешапла, Лёре, Лёлю, Мореля, Орерила, Вюлліана, Кальмеля, Тардьё и многихъ другихъ.— Я встрчалъ въ нихъ иногда противорчія, но они глубокіе мыслители и сочиненія ихъ останутся безсмертными для науки.

— Въ такомъ случа, докторъ, — отвчала Паула, — такъ какъ вамъ подробно знакомы доктрины этихъ ученыхъ, вы легко можете разсять окружающій меня мракъ.

— По крайней мр, постараюсь.

— Вдь умопомшательство излечимо, неправда ли?..

— Конечно и очень-часто… Но надо знать, о какомъ род умопомшательства вы говорите…

— Объ умопомшательств вслдствіе сильнаго испуга.

— Я долженъ заране извиниться, что, отвчая вамъ, принужденъ буду употреблять научныя названья.

— Ничего, докторъ, я пойму васъ.

— Умопомшательство длится на разныя категоріи… Прежде всего узнаемъ, къ которой изъ нихъ принадлежитъ тотъ случай, который интересуетъ васъ… По систем Фовиля-сына, которая на практик относительно удобопримниме другихъ, — сумасшествіе вслдствіе сильнаго испуга, принадлежитъ къ первому разряду, такъ какъ составляетъ отдлъ частной липемани или необходимо подверженной обману чувствъ.

— Это должно быть такъ и есть, — отвчала мадмоазель Бальтусъ, — такъ какъ помшанная, о которой я говорю, кажется, подвержена галлюцинаціямъ. Ей постоянно чудилось, что она видитъ ужасное зрлище, вызвавшее умопомшательство… Вдь вы допускаете, неправда ли, что сильный испугъ, скоре ужасъ, можетъ произвести сумасшествіе?

— Да, при нкоторыхъ особыхъ условіяхъ…

— При какихъ?…

— По моему мннію, надо чтобы къ ужасу прибавилось личное чувство, которое можно назвать эгоистическимъ… Напримръ, если женщина видитъ сраженіе, — то не сойдетъ съ ума, если нтъ дорогихъ ей лицъ между сражающимися сторонами, но она легко можетъ потерять разсудокъ, если ея мужъ или сынъ падутъ, пораженные на ея глазахъ.

— Но предположимъ, что, вмсто сраженія, — сказала Паула посл минутнаго молчанія, — дло идетъ о казни… о насильственной смерти на эшафот…

Жоржъ Верьне вздрогнулъ и во второй разъ взглянулъ съ удивленіемъ на мадмоазель Бальтусъ.

Изумленіе его начинало принимать громадные размры.

X.

— Смертная казнь!..— повторялъ молодой докторъ.

— Да… отвчала Паула Бальтусъ.— Что же вы скажете?

— Липеманія можетъ обнаружиться въ такомъ случа внезапно,— отвчалъ Жоржъ, стараясь всми силами возвратить свое хладнокровіе,— безо всякаго предварительнаго проявленія, единственно вслдствіе непредвидннаго, нравственнаго потрясенія.— Но такіе поразительные случаи чрезвычайно рдки и только подтверждаютъ общее правило.— Изъ ста случаевъ, въ девяноста девяти отвратительное зрлище казни не произведетъ внезапнаго умопомшательства, если только казненный не родственникъ и не близкій сердцу человкъ.

Паула слушала Жоржа съ жадностью. Ея большіе блестящіе глаза, устремленные на молодаго человка, какъ будто ловили каждое его слово.

— Слдовательно,— сказала она, — женщина, видвшая на эшафот казнь какого нибудь родственника, про котораго она не знала даже, что онъ осужденъ, — можетъ сойти съ ума?

— Это несомннно. ‘

— Такъ я не ошиблась! воскликнула мадмоазель Бальтусъ и прибавила:— Но можетъ ли выздоровть эта умалишенная?

— Можетъ…

— Вы уврены въ этомъ?

— Вполн

— Какъ же надо лечить ее?

— Есть различныя методы леченія, которыя я изучаю въ настоящее время…— Я долженъ прибавить, что прежде, чмъ принять какую нибудь методу, необходимо слдить за ходомъ болзни и ознакомиться съ родомъ галлюцинацій больной.

— Я понимаю это…— Послдній вопросъ, докторъ…— Еслибы я попросила васъ заняться леченіемъ такой больной, согласились бы вы оказать мн эту помощь?

— Отъ всего моего сердца.

— Благодарю васъ, докторъ….— Это большое счастье для меня, что, въ случа надобности, я могу разсчитывать на васъ.

Паула встала и хотла уйти, но Жоржъ остановилъ ее.

— Позвольте мн въ мою очередь, предложить вамъ одинъ вопросъ,— сказалъ онъ.

— Что вамъ угодно, докторъ?

— Какихъ лтъ больная, о которой вы говорили?

— Не могу сказать вамъ… Она еще довольно молодая женщина:— вотъ все, что мн извстно…

— Такъ вы не знаете ея лично?…

— Нтъ, докторъ…— Вы находите это страннымъ?

— Да, это еще удивительне для меня, чмъ вы думаете!.. вскричалъ докторъ

— Отчего?

— Представьте, что я уже нсколько дней, занимаюсь изученіемъ факта, похожаго на тотъ, который интересуетъ васъ… Дло также идетъ о женщин, и умопомшательство ея произошло отъ такой же причины.

— Отъ той же причины! повторила Паула Бальтусъ.

— Отъ той же самой!

— Какъ! вскрикнула молодая двушка.— Вы знаете женщину, потерявшую разсудокъ при вид казни на эшафот?

— Да, я знаю такую женщину.

Паула не дышала.

— Докторъ, — проговорила она, гд это случилось?

— Здсь, въ Мелюн… въ тотъ самый день…

Жоржъ остановился, не смя напомнить Паул объ убійств ея брата.

— Въ тотъ день, когда убійца моего брата заплатилъ долгъ правосудію? договорила мадмоазель Бальтусъ.

Докторъ утвердительно кивнулъ головою.

— А! теперь все ясно! проговорила съ лихорадочнымъ жаромъ молодая двушка. Насъ интересуетъ одна и та же особа. Я пріхала къ вамъ разсять мои сомннія именно на счетъ этой больной…— Но такъ какъ вамъ знакома эта несчастная, докторъ, то, конечно, вы знаете, гд она находится… Скажите мн — и я могу повидаться съ нею.

— Къ сожалнію, я также ничего не знаю о ней.

— Неужели?

— Я не знаю, гд находится въ настоящее время больная, исцленія которой мы съ вами желаемъ.

Паула сдлала движеніе, выражавшее безнадежность.

— Это женщина, — сказала она, — жила въ Мелюн, въ гостиниц Большаго Оленя, на площади Сенъ-Жанъ,— я знаю это.

— Да!— Она пріхала сюда уже больная, вслдствіе продолжительнаго путешествія, и я лечилъ ее прежде ея помшательства.

— Вы лечили ее! Такъ вы знаете кто она?

— Конечно.

— Какъ же ея фамилія?

— Г-жа Деларивьеръ…

— При этомъ имени вся кровь Паулы прихлынула къ сердцуОна поблднла какъ мертвецъ, покачнулась и упала бы навзничь, еслибы Жоржъ не поддержалъ ея.

— Что съ вами? вскричалъ онъ.

— Г-жа Деларивьеръ…— повторила Паула глухимъ надорваннымъ голосомъ.— Жена нью-іоркскаго банкира!.. Мать Эдмеи!

— Да, она…— Но отчего это такъ разстроило васъ?— проговорилъ докторъ, взволнованный самъ не мене Паулы.

— Неужели это правда?— продолжала молодая двушка.— Не ошибаетесь ли вы? Нтъ ли тутъ какого нибудь недоразумнія вслдствіе сходства фамилій?

— Я сказалъ вамъ истину, — отвчалъ молодой человкъ, — и тутъ, конечно, не можетъ бытъ никакой ошибки.

— О да! вы правы!— заговорила молодая двушка какъ бы въ бреду, но какъ все это странно!— Предчувствіе не обмануло меня! Я угадала, что между мною и этою незнакомкою есть какая-то связь, что она будетъ имть какое-то ужасное вліяніе на мою жизнь…— Докторъ, мы отыщемъ г-жу Деларивьеръ: такъ надо. И возвратите ей разсудокъ.

— Но гд искать?— отвчалъ Жоржъ печально.— Г. Деларивьеръ ухалъ въ Нью-Іоркъ.

— Все равно… Я напишу ему…— Онъ мн отвтитъ, гд его жена.

— Но подумайте о томъ, что этого почтеннаго старика поразило страшное семейное горе…— Конечно, онъ хочетъ скрыть его это всхъ… Имемъ ли мы право вмшиваться въ его семейную жизнь?.

— Почему же нтъ? отвчала она надменно.— Его тайна при надлежитъ мн точно такъ же, какъ и ему. Я не только хочу, но имю право отмстить за моего брата, но чтобы достигнуть мести, надо, чтобы эта женщина выздоровла!…

Жоржъ слушалъ мадмоазель Бальтусъ такъ, какъ будто все это видлъ во сн, и удивлялся совершившемуся съ нею превращенію.

— Я не понимаю васъ… проговорилъ онъ.

— Вы сейчасъ поймете…— Можетъ быть, Фредерика убилъ этотъ несчастный, голова котораго упала на эшафот на площади Сенъ-Жанъ, но я убждена, что этотъ человкъ дйствовалъ не одинъ… Я утверждаю, что у него былъ сообщникъ… Казненый былъ только слпымъ орудіемъ, которымъ управляла воля боле могущественная, чмъ его…— Я хочу узнать имя казненаго затмъ, чтобы добраться до настоящаго преступника.

— Я, также какъ и вы, давно уже подозрваю существованіе сообщника,— отвчалъ докторъ… Скажу больше: по моему мннью казненый вовсе не былъ виновенъ… Но какое же отношеніе, полагаете вы, можетъ существовать между этимъ несчастнымъ и г-жею Деларивьеръ?…

— Да вдь вы сами сказали мн сейчасъ, что эта бдная женщина не сошла бы съ ума, еслибы человкъ, казненый на ея глазахъ, былъ совершенно чужой для нея?…

— Я не зналъ тогда, что дло идетъ о г-ж Деларивьеръ. Въ то время, когда совершалась казнь, г-жа Деларивьеръ, уже нсколько дней, находилась въ лихорадочномъ состояніи, которое въ соединеніи съ ея чрезвычайно нервною впечатлительностью, еще боле возбужденною нездоровьемъ,— по моему мннью составляетъ предварительные симптомы поразившей ея болзни и совершенно измняютъ положеніе.

— Очень можетъ быть, докторъ Но вдь можетъ быть также и то, что она встртила въ казненомъ родственника или какое нибудь другое лицо, которое дорого ей…

— Я опять-таки повторяю вамъ: возможно ли допустить какія нибудь предшествовавшія отношенія или родство между женщиною богатою, счастливою, пользующеюся всеобщимъ уваженіемъ, и несчастнымъ безпріютнымъ нищимъ, одтымъ почти въ рубище?

— Все можно объяснить двумя словами: семейная тайна.

— Я согласенъ съ этимъ…

— Наконецъ, докторъ, предположимъ, что г-жа Делар ивьеръ, благодаря вамъ, поправилась…— Въ состояніи ли она будетъ припомнить причину своего умопомшательства?

— Конечно, но опасно будетъ напоминать ей о ней… въ особенности въ первое время по выздоровленіи.

— А впослдствіи?

— А впослдствіи, можетъ быть, можно будетъ разспросить ее объ этомъ, не опасаясь вторичнаго сумасшествія.

— О, докторъ, у меня достанетъ терпнія, лишь бы мн было дозволено надяться на успхъ…— Подумайте только, что если г-жа Деларивьеръ, возвративъ разсудокъ, скажетъ намъ имя казненаго,— у насъ будетъ исходный пунктъ, необходимый для нашихъ розысковъ. У насъ будетъ руководящая нить, мы отмстимъ за моего брата и вмст съ тмъ, можетъ быть, возстановимъ честь того человка, который — если онъ невиненъ — поплатился своею головою за чужое преступленіе.

XI.

— Мн кажется, вы правы… отвчалъ Жоржъ.— Я также твердо увренъ, что осужденный былъ не одинъ виновенъ, — если допустить еще, что онъ былъ виновенъ, — но въ состояніи ли вы будете сдлать то, чего не могло сдлать правосудіе?

— Я сдлаю это съ помощью Божіею!— отвчала Паула Бальтусъ.— Не сомнвайтесь! Врьте въ это также, какъ въ любовь, которую внушила вамъ Эдмея…

Молодой человкъ вздрогнулъ и спросилъ себя, спитъ онъ или слышитъ это на яву.

— Но кто открылъ вамъ мою грустную, безумную тайну?— проговорилъ онъ.

— Сама Эдмея, мосье Жоржъ…— Неужели, она обманывалась, считая себя любимою?…

— Нтъ, не обманывалась!… я люблю или, лучше сказать, боготворю мадмоазель Эдмею всми силами моей души, но, къ сожалнью, безнадежно.

— Почему же безнадежно?… Вдь Эдмея также любитъ васъ…

— Она вамъ сказала?…

— Но она мн дала понять это… Есть вещи, которыхъ не нужно говорить женщинамъ, он сами угадываютъ ихъ…

— Еслибы вы знали какъ осчастливили меня этими словами!— воскликнулъ Жоржъ, сложивъ руки.

— Тмъ лучше, такъ какъ вы заслуживаете это счастье вашею преданностью…— Мы найдемъ г-жу Деларивьеръ… Она поправиться, благодаря вашему знанію и попеченію, и вы женитесь на прелестной двушк, которой возвратите ея мать…

— Какая дивная мечта!

— Мы превратимъ эту мечту въ дйствительность… Вдь вы мой союзникъ, сказала мадмоазель Бальтусъ, протянувъ руку Жоржу,— я могу разсчитывать на васъ, не такъ ли?

— Конечно! вы знаете это!— отвчалъ Жоржъ, пожимая съ жаромъ красивую ручку.

— Я напишу г-ну Деларивьеръ, — продолжала Паула.

— Не лучше-ли телеграфировать ему? прервалъ ее Жоржъ.

— Нтъ и вотъ почему: г. Деларивьеръ вроятно хочетъ сохранить въ тайн поразившее его несчастіе. А изъ телеграммы могутъ узнать объ немъ посторонніе, какъ бы она не была осторожно составлена…. Я лучше напишу.— Все дло въ нсколькихъ лишнихъ дняхъ… я попрошу его отвтить мн телеграммою…— Вдь мн надо только адресъ….— Какъ скоро мы узнаемъ, гд находится г-жа Деларивьеръ, мы подемъ къ ней и увидимъ ее.

— Увеземъ!…— повторилъ Жоржъ.— Къ сожалнію, это невозможно….

— Отчего?

— Гд же мы помстимъ ее, чтобъ лечить?

— У васъ или у меня… я не вижу тутъ никакого препятствія…— Но вы не знаете, что законъ строго запрещаетъ держать у кого бы ни было лицо, страдающее умопомшательствомъ, если оно можетъ быть опаснымъ для окружающихъ….— Чтоже касается г-жи Деларивьеръ, то, судя потому, что я слышалъ о начал ея болзни, съ нею должны случаться опасные припадки…. Какъ видите законъ требуетъ изъ осторожности, чтобъ помшанныхъ лечили или въ общественныхъ заведеніяхъ, нарочно устроенныхъ для этой цли, или въ частныхъ лечебницахъ.

— Я опять таки скажу, въ чемъ же препятствіе?— воскликнула мадемоазель Бальтусъ.— Вы купите лечебницу и мы свеземъ туда г жу Деларивьеръ,— вотъ и все.

Жоржъ, молча, опустилъ голову.

Паулу сначала удивило было его молчаніе и замшательство, но она вдругъ поняла въ чемъ дло и проговорила ласково, мягкимъ голосомъ:

— Милый докторъ, когда я сказала вамъ, что расчитываю вполн на васъ, то я подразумвала, что вы должны вполн расчитывать на меня….— Я открою вамъ безграничный кредитъ на мое состояніе….— Только разсыпая золото по дорог, можемъ мы достигнуть нашей цли…. Купите лечебницу….— Мой банкиръ заплатитъ наличными деньгами.

— Лечебница будетъ стоить очень дорого,— отвчалъ Жоржъ.

— Все равно… я очень богата…

— Хорошо, я исполню ваше желаніе…— Съ завтрашняго же дня я начну разузнавать, не продается ли такая лечебница, какая намъ надо…. Теперь слдуетъ только хорошенько сговориться обо всхъ пунктахъ.

— Это легко.

— Главного нашею цлью должно быть исцленіе г-жи Деларивьеръ, не такъ ли?

— Конечно, такъ какъ я убждена, что мы узнаемъ отъ нее имя казненнаго…

— Можетъ быть, намъ не надо его искать такъ далеко.

Паула сдлала жестъ изумленія.

— Какъ, докторъ! вскричала она.— Что вы хотите сказать? Объясните!

— Я объясню, но ничего не утверждаю… это просто мге предположеніе, а не доказанный фактъ… Вотъ въ чемъ дло.

И Жоржъ передалъ мадемуазель Бальтусъ то, что разсказывалъ ему отецъ о смотрител работъ, раненомъ въ Савой взрывомъ мины.

— Неужели это тотъ самый человкъ? проговорила молодая двушка, когда онъ кончилъ.

— Я узгаю тотъ ли, отвчалъ докторъ, хотя бы даже мн пришлось прохать для этого въ Мельери.— Предположимъ, что я узнаю имя его и получу доказательство тождественности….— Къ чему вамъ послужитъ это открытіе, и какимъ образомъ сдлаете вы его исходнымъ пунктомъ вашихъ розысковъ?

— Зная его имя,— отвчала Паула,— я обращусь къ полиціи, которая откроетъ мсто его родины…. У казненаго есть родные, не смотря на то, что онъ отрицалъ это, и, въ случа надобности, я куплю у нихъ признаніе…. Въ бумажник моего брата, найденномъ у казненаго, должны были находиться пятнадцать тысячъ франковъ, которые Фридерикъ получилъ въ тотъ же самый день отъ своего банкира. Куда двались эти пятнадцать тысячъ франковъ? Преступникъ должно быть отдалъ ихъ кому нибудь изъ родныхъ, объяснивъ словесно откуда взялъ, или при записк…. Я удвою, утрою сумму въ случа надобности, и родственникъ скажетъ мн истину….— Что вы думаете объ этомъ план, докторъ?

— Вы желаете знать мое мнніе вполн? спросилъ докторъ.

— Конечно.

— Такъ я скажу вамъ, что планъ вашъ основанъ только на гипотезахъ и успхъ кажется мн сомнительнымъ.

— Вы знаете какой нибудь другой, лучше этаго?

— Я полагаю, что мой планъ будетъ лучше….

— Такъ говорите скоре.

— Во время судопроизводства меня поразили нкоторыя обстоятельства, важность которыхъ судьи недостаточно оцнили. А по моему мннію въ нихъ-то и заключается вся суть.

— Какія же это обстоятельства?

— Прежде всего револьверъ, оставленный или потерянный на мст преступленія….— Этотъ револьверъ, на который судъ такъ мало обратилъ вниманія, долженъ, мн кажется, привести насъ къ открытію истины…. Какимъ образомъ нищій Пьеръ могъ имть такое дорогое оружіе?— Въ какой мастерской былъ сдланъ этотъ револьверъ? На приклад были слды герба… На этомъ герб вроятно были вырзаны заглавныя буквы имени и фамиліи настоящаго владтеля револьвера.— Но такъ какъ гербъ исчезъ, то можно отыскать гравера, который вырзывалъ буквы.

— Это правда…. проговорила Паула Бальтусъ.

— Судьи были заняты исключительно упорствомъ подсудимаго,— продолжалъ Жоржъ,— они старались добиться отъ него признанія, а между тмъ упускали изъ вида очень полезныя улики.

— Правда,— проговорила молодая двушка.

— Какъ вы полагаете, можете ли вы вы получить изъ суда револьверъ, употребленный убійцею?

— Можетъ быть… По крайней мр попытаемся…— Если вы хотите, докторъ, то мы сегодня же отправимся къ прокурору Республики…

— Я къ вашимъ услугамъ….— Но это еще не все…. Судьи также почти не обратили вниманія на поддльный чекъ, который пропалъ, какъ и пятнадцать тысячъ франковъ…. Не знаете ли вы, подозрвалъ-ли вашъ несчастный братъ кого нибудь въ поддлк чека?

— Мой братъ не говорилъ объ этомъ съ г. Лефебромъ, нашимъ банкиромъ… а я посл того уже не видала Фридерика живаго…

— Для того, кто поддлалъ чекъ, было очень важно добыть его отъ г. Бальтуса, а казненный ни въ какомъ случа не могъ поддлать чека….— Это вполн доказывала его рука, разбитая параличемъ.

— Такъ значитъ онъ не былъ убійцею или по крайней мр былъ только сообщникомъ!…—вскричала Паула Бальтусъ.

— Мы съ вами убждены въ этомъ.

Въ эту минуту опять постучали въ дверь кабинета, и Жоржъ поспшилъ отворить. На порог опять появилась ключница.

— Что вамъ надо, Магдалина? спросилъ онъ.

— Письмо, г. докторъ… Сейчасъ принесъ почтальонъ.

— Дайте сюда.

Когда молодой человкъ взялъ письмо, руки его задрожали и сердце сильно забилось.

Онъ взглянулъ на адресъ. Мелкій и топкій почеркъ, — очевидно женскій,— былъ совершенно незнакомъ ему. На конверт былъ почтовый штемпель Сенъ-Манде.

У Жоржа еще сильне забилось сердце.

— Вы позволите? спросилъ онъ Паулу.

— Конечно,— отвчала она.

XII.

Жоржъ разорвалъ конвертъ.

Въ немъ оказалось два письма.

Въ первомъ, которое онъ развернулъ, было слдующее:

‘Посылаю вамъ, докторъ, съ разршенія начальницы, прилагаемое при этомъ письмо, адресованное мн, но которое интересуетъ васъ’.

Подъ этою лаконическою запискою стояла подпись Марты де Ронсерей.

Жоржъ бросилъ ее на столъ и поспшно развернулъ другое письмо.

Читатели наши уже поняли, что оно было отъ Эдмеи.

Докторъ принялся читать съ жадностью.

У него сжалось сердце и навернулись на глазахъ слезы отъ грустныхъ выраженій, въ которыхъ бдная двушка высказывала свой страхъ, страданіе и тоску.

Лицо его подернулось смертною блдностью, руки дрожали, Паула слдила съ безпокойствомъ за всми измненіями подвижной физіономіи молодаго человка.

Кончивъ чтеніе, онъ упалъ на стулъ, и изъ груди его вырвалось долго сдерживаемыя рыданія.

— Не сочтите, докторъ, нескромнымъ вопроса, который внушаетъ мн участіе,— сказала Паула Бальтусъ. Какое печальное извстіе получили вы?

Вмсто отвта Жоржъ подалъ ей письмо и сказалъ:

— Прочтите.

— Паула взглянула на подпись.

— Отъ Эдмеи!…— вскричала она,— и изъ Парижа!… Такъ она не ухала?…

— Прочтите…. повторилъ Жоржъ.

Паула въ свою очередь прочла эти грустныя строчки, и он разстроили ее также сильно какъ и доктора.

— Бдная двушка!… проговорила она, отирая глаза.

— И никакого указанія! сказалъ Жоржъ.— Нтъ никакого намека на то, гд она находится!… Неправда-ли, что въ этомъ молчаніи о мстопребываніи есть что-то странное?….— Это письмо плнницы…

— Правда, но плнницу можно освободить.

— Да… но надо знать гд тюрьма.— А это значитъ искать невозможнаго, проговорилъ Жоржъ съ сильнымъ уныніемъ.

— Полноте, докторъ! вскричала Паула, — не падайте духомъ!— Твердая воля побждаетъ вс препятствія…. Эдмея любитъ васъ и любовь поддержитъ ее…. Къ тому же ничто не доказываетъ вамъ, что ей угрожаетъ опасность…. Воображеніе играетъ большую роль въ ея печали… Гд бы она ни находилась, мстопребываніе ея, конечно, извстно г. Деларзвьеру…. врно находится при матери.

— Въ самомъ дл, можетъ быть такъ, проговорилъ Жоржъ.

— Такъ поищемъ прежде всего убжища г-жи Деларивьеръ.

— Къ сожалнію,— отвчалъ докторъ,— я долженъ повторить вамъ тоже, что сказалъ сейчасъ: это значитъ искать невозможнаго!

— Отчего?

— Въ Париж и его окрестностяхъ множество лечебницъ.

— Чтожъ такое?

— Мы не можемъ здить изъ одной въ другую и разспрашивать.

— Но если это средство можетъ имть успхъ…. то все дло только во времени….

— Извините, но есть другое препятствіе, гораздо важне.

— Какое?

— Въ лечебницахъ скрыто много страданій, горестей и семейныхъ тайнъ, извстныхъ только главному медику…. и мы будемъ напрасно разспрашивать его, такъ какъ обязанность врача запрещаетъ ему выдавать эти тайны.

— Вы правы, я понимаю это… проговорила мадемоазель Бальтусъ, опустивъ голову.— Но что же длать?

— Ожидать результата письма, которое вы напишете г. Деларивьеру.

— И начать наши розыски въ другомъ направленіи,— прибавила молодая двушка.— Вы подете со мною въ судъ?…

— Съ удовольствіемъ,-и если мы добьемся, что намъ выдадутъ револьверъ убійцы,— то это будетъ уже важный шагъ.

Докторъ взялъ шляпу и послдовалъ за молодою двушкою.

Пріхавъ въ судъ, Паула и Жоржъ написали свои имена на лист бумаги, который одинъ изъ сторожей отнесъ къ прокурору Республики.

Прокуроръ зналъ ихъ обоихъ и веллъ тотчасъ-же проводить къ себ.

Посщеніе мадемоазель Бальтусъ вмст съ докторомъ Вернье сильно заинтересовало его.— Кром того, онъ питалъ почтительную симпатію къ молодой двушк я глубоко уважалъ доктора.

Онъ всталъ въ тотъ моментъ, когда отворилась дверь его кабинета, подвинулъ стулъ мадмоазель Бальтусъ и знакомъ пригласилъ доктора ссть.

— Чему обязанъ я неожиданною честью вашего посщенія?… спросилъ онъ Паулу.

— Я пришла васъ просить о большомъ одолженіи… отвчала она.

— Я буду очень счастливъ оказать вамъ услугу… Потрудитесь сказать, что вамъ угодно?

— Я слыхала, что есть обычай продавать публично, въ извстная эпохи, въ пользу общественной благотворительности, вещи, служившія уликами и представленныя присяжнымъ, и осмливаюсь просить васъ, не могу ли пріобрсти прежде продажи одну изъ вещей, представленныхъ въ числ уликъ при процесс убійцы моего бднаго брата….

— Къ сожалнію, — отвчалъ прокуроръ, — уставъ запрещаетъ намъ выдавать изъ канцеляріи какую-бы ни было изъ этихъ вещей раньше года, считая со дня приговора подсудимаго или со дня его оправданія.

— Но такъ какъ обвиненный подвергся наказанію,— возразила Паула,— то не находите ли вы возможнымъ удовлетворить мою просьбу, придавъ уставу боле обширное примненіе?

Прокуроръ улыбнулся.

— Конечно, это можетъ быть не особенно важно,— отвчалъ онъ.

— Какую-же вещь желаете вы получить?

— Револьверъ убійцы…

Прокуроръ не могъ удержаться отъ жеста, выражавшаго удивленіе.

— Револьверъ убійцы! повторилъ онъ.

— Да, г. прокуроръ.

— Еслибы вы требовали у меня вещь, принадлежавшую вашему брату для того, чтобы сохранить ее въ знакъ памяти…. это было-бы понятно…. отвчалъ онъ…. Но вы требуете оружія, еще обагреннаго кровію, пролитою злодемъ!… Прошу извиненія, но ваша просьба удивляетъ меня….

— Вы мн окажете огромную услугу, если исполните ее… проговорила молодая двушка.

— По крайней мр объясните мн, для чего желаете вы пріобрсти этотъ револьверъ?… На что вамъ надо его?….

— Для того, чтобы открыть съ помощью его тайну, которая еще неизвстна…— Я хочу отыскать и предать суду сообщника человка, убившаго моего брата….

Прокуроръ взглянулъ на мадемуазель Бальтусъ съ изумленіемъ.

Твердость, съ какою были сказаны эти слова, поразила его не мене ихъ смлости.

— Какая страшная претензія! вскричалъ онъ.— Правосудіе исполнило свой долгъ какъ слдовало….— Оно розыскивало долгой тщательно.

— Такъ, г. прокуроръ, но какъ ни велико усердіе правосудія и любовь его къ истин,— оно можетъ ошибиться, обманутое наружными признаками. Судьи упустили изъ виду нкоторыя мелочи, которыя, по моему мннію, помогли бы открыть истину.

— Такъ зачмъ-же вы не указали на эти мелочи въ продолженіи судопроизводства, когда было еще время?

— Я тогда еще не знала о нихъ…— Къ тому же во время судопроизводства я была въ такомъ отчаяніи, что не могла ни о чемъ размышлять.

— Да, я понимаю это, по скажите мн теперь на какія мелочи вы намекаете.

— Вамъ объяснитъ это докторъ…. отвчала молодая двушка.

Жоржъ перечислилъ вс замчанія сдланныя имъ и Паулою Бальтусъ, по поводу поддльнаго чека и дорогого револьвера, котораго не могъ имть нищій бродяга.

Ясная, сжатая рчь и несокрушаемая логичность молодаго человка — поразили прокурора.

— Словомъ, сказалъ онъ, вы ршились предпринять что-то….

— Но что именно?

— Невозможное!…

— Это не отвтъ…. Какой у васъ планъ?

— Вотъ какой.

И докторъ вкратц изложилъ какимъ образомъ онъ и Паула Бальтусъ намревались дйствовать. Онъ говорилъ съ такимъ убжденіемъ, что сообщилъ его и прокурору, который воскликнулъ:

— Въ самомъ дл это ужасно!— и вы надетесь исцлить молодую женщину, о которой говорите?— прибавилъ онъ.

— Я ручаюсь, что вылечу ее…

— Можетъ-ли быть полезно вамъ мое содйствіе?

— Оно, конечно, было-бы драгоцнно для насъ, но мы предпочитаемъ дйствовать собственными средствами, чтобы, въ случа неудачи, не быть не передъ кмъ въ отвтственности.

— Хорошо, но не забудьте, что если впослдствіи вамъ понадобится моя помощь, то я готовъ снова оказать ее по первому вашему слову.

XIII.

Въ теченіи двухъ или трехъ секундъ, посл этого разговора, прокуроръ сидлъ молча, закрывъ руками лицо, но погруженный въ глубокую задумчивость, казалось онъ забылъ, что былъ не одинъ.

— Что, если приговорили къ казни невиннаго…. проговорилъ онъ, почти безсознательно.— Если на эшафот упала голова мученика, а не преступника…. О это ужасно!… Я не могу уже отнын спать спокойно!— Неужели правосудіе, одно только пустое слово?

Затмъ онъ поднялъ голову, написалъ нсколько строкъ на лист бумаги, помченномъ штемпелемъ суда, и подалъ его Паул.

— Вамъ выдадутъ по этому въ канцеляріи револьверъ, который вы желаете получить,— сказалъ онъ ей.

Паула взяла драгоцнную бумагу и поблагодарила взволнованнымъ голосомъ.

— Если вы не ошибаетесь, прибавилъ прокуроръ, — то да поможетъ вамъ Богъ достигнуть цли, несмотря на то, что меня ожидаютъ, въ такомъ случа, униженіе и упреки совсти.

Онъ пожалъ руку молодой двушк и Жоржу Вернье, и они отправились въ канцелярію.

Тамъ выдали Жоржу револьверъ, обладаніемъ котораго онъ такъ дорожилъ.

— Вдь вы сегодня же пошлете письмо г. Деларивьеру въ Нью-Іоркъ! спросилъ онъ Паулу Бальтусъ, разставаясь съ нею.

— Нынче-же вечеромъ,— отвчала молодая двушка,— а вы, докторъ, начните искать или лечебницу, или помщеніе, въ которомъ могли-бы устроить лечебное заведеніе.

— Будьте спокойны, я не потеряю ни одного дня, ни одного часа. Кром того, я постараюсь разузнать даже прежде еще, чмъ отыщу и вылечу г-жу Деларивьеръ, кто былъ начальникомъ работъ въ Миллери….

— Прекрасно, докторъ…. Вы знаете, что домъ мой всегда открыть вамъ, и что я предоставляю въ полное ваше распоряженіе все мое состояніе ради нашего общаго дла.

Молодые люди разстались.

Мадемуазель Бальтусъ, возвратясь въ свою виллу, написала длинное письмо франко-американскому банкиру и послала отнести его на почту.

Чтоже касается Жоржа, то когда онъ очутился опять одинъ въ своемъ кабинет, посреди книгъ, трактующихъ о сумасшествіи во всхъ его видахъ:— ему показалось, что все случившееся съ нимъ онъ видлъ во сн.

Но лежавшій передъ вамъ на стол револьверъ доказывалъ, что это была дйствительность.

Мадемуазель Бальтусъ обратилась къ нему съ трогательною доврчивостью, и теперь онъ былъ ея союзникомъ. Онъ принялъ участіе въ дл ненависти и мести…. и сдержитъ слово — исполнить свое обязательство…. Онъ вылечитъ Жанну и поможетъ Паул найти убійцу ея брата

Вдругъ лобъ его наморщился.

Въ голов его мелькнула ужасная мысль.

— А что, подумалъ онъ съ трепетомъ, если казненый, какъ полагаетъ Паула, дйствительно родственникъ Жанны и она скажетъ его имя, когда выздороветъ?…. Проститъ-ли мн г. Деларивьеръ, что я буду въ такомъ случа невольнымъ орудіемъ безчестія, которое падетъ на его фамилію?…. Нтъ, лучше не буду думать объ этомъ!… Буду надяться, что это невозможно! Да! казненый былъ невиненъ, и мы оправдаемъ его память.

Но это не успокоило доктора.— Голова его горла-и въ ней быстро смнялись мимоходно-несвязныя думы.

— Какая бездна!… думалъ онъ.— Эдмея въ Париж…. одинокая… страдающая отъ своего одиночества…. больная…. можетъ быть она въ опасности…. а я ничего не могу сдлать!— О, можно сойти съ ума отъ этой мысли!… Но нтъ! мн надо успокоиться! Только слабые падаютъ духомъ, а я хочу быть сильнымъ!…— Эдмея любятъ меня…. Паула сказала это…. Но это еще видне изъ письма ея къ своей подруг…. я не могу сомнваться… Любовь ко мн поддержитъ ее…. Когда любишь, то можно жить…. я отыщу ее!… Я прикованъ къ святому длу…— надо работать безъ устали… Въ конц ожидаетъ меня счастье!!

Жоржъ случайно взглянулъ на лежавшій передъ нимъ револьверъ. Онъ взялъ его и осмотрлъ съ напряженнымъ вниманіемъ.

— Вотъ гд доказательство, обличающее преступника,— проговорилъ онъ, прикоснувшись пальцемъ къ прикладу револьвера,— отсюда выйдетъ истина!!

Онъ долго сидлъ, погруженный въ глубокую задумчивость, отыскивая разршенія мрачной загадки.

* * *

Пока Жоржъ Вернье и Паула Бальтусъ заключили въ Мелюн извстный намъ союзъ, Эдмея обдумывала почти неосуществимый планъ, зародившійся въ ея юной головк. Она тмъ пламенне желала привести его въ исполненіе, что подозрніе ея къ Францу Риттнеру и страхъ, который онъ внушалъ ей, усиливались съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ.

Молодой двушк казалось иногда, что докторъ умалишенныхъ бросалъ на нее такіе взгляды, въ которыхъ, не смотря на все его лицемріе, просвчивала какая-то страшная злоба и ненависть.

Эдмея ршилась бжать съ матерью изъ Отейльской лечебницы въ Мелюнъ къ доктору Вернье.

— Жоржъ любитъ меня и онъ ученый врачъ,— думала она:— любовь его ко мн, въ соединеніи съ наукою, непремнно помогутъ ему исцлить мою мать.

Конечно, такая логика была ребяческая, но Эдмея не совсмъ ошиблась, такъ какъ Жоржъ уврялъ Паулу, что чувствуетъ себя способнымъ возвратить разсудокъ г-ж Делеривьеръ.

Эдмея помнила желаніе отца, но подозрительное поведеніе доктора умалишенныхъ женщинъ оправдывало въ ея глазахъ нарушеніе родительской воли.

Матери ея угрожала новая опасность.— Надо было прежде всего спасти ее отъ этой опасности, которой г. Деларивьеръ не могъ предвидть, и Эдмея принялась обдумывать побгъ.

Она твердо ршилась бжать, но между планомъ и исполненіемъ его возставала бездна препятствій, изъ которыхъ нкоторыя казались непобдимыми.

Эдмея знала это, но не падала духомъ, поддерживаемая восторженною дочернею любовью.

Она не могла и думать выйти съ матерью среди благо дня черезъ главный выходъ. Опасно было также подкупить привратниковъ, которые получали очень хорошее жалованье и конечно дорожили мстами.

Надо было придумать остроумный и удобоисполнимый способъ побга и молодая двушка ломала себ надъ этимъ голову.

Наконецъ ей пришла счастливая мысль.

Дил или три раза, гуляя съ матерью въ саду, она видла, что Докторъ Риттнеръ отворялъ калитку, выходившую на дорожку, пролегавшую вокругъ сада.

Она полагала, что въ наружной стн, которой была обнесена эта Дорожка должна находится другая калитка напротивъ главнаго выхода, ведущая на улицу. Оно такъ и было, но все-таки Эдмея должна была удостовриться въ своемъ предположеніи.

Она пошла въ садъ одна и направилась къ бесдк, въ которой Жанна надла на нее внокъ изъ розъ. Калитка была противъ этой бесдки.

Дойдя до нея, молодая двушка прежде всего окинула внимательнымъ взглядомъ вс аллеи сада и убдясь, что была совершенно одна въ немъ въ эту минуту, пошла къ калитк, разсчитывая, что она заперта.

Она не ошиблась. Калитка была дйствительно заперта. Эдмея наклонилась, чтобы разсмотрть замочную скважину, въ томъ предположеніи, что можетъ бытъ къ замку подойдетъ, какой нибудь изъ ключей, которыми она запаслась.

Вдругъ она вздрогнула и перемнилась въ лиц.

На дорожк по другую сторону стны послышались шаги. Затмъ въ замк, который разсматривала Эдмея, заскриплъ ключъ.

Нельзя было терять ни минуты, иначе могли поймать ее въ расплохъ.

Эдмея быстро отскочила, опустила ключи въ карманъ и начала рвать цвты, какъ будто желая сдлать букеты.

Калитка отворилась.

Мадемоазель Деларивьеръ воображала, что увидитъ Франца Риттнера, но вмсто него вошелъ садовникъ, добрый, простоватый малый, но безукоризненно вжливый и знающій свое дло.

Молодой двушк пришло въ голову поразспросить его, тмъ боле что она иногда разговаривала съ нимъ.

— Ахъ, Денисъ,— сказала она улыбнувшись,— вы разсердитесь на меня….

— Да за что же, сударыня? проговорилъ онъ, снявъ свою соломенную широкую шляпу.

— Я опустошаю ваши куртины… рву самые лучшіе цвты.

— Не стсняйтесь, сударыня…. У насъ въ саду много цвтовъ. Еще довольно останется!…— Еслибы вы даже нарвали цлый возъ, такъ и тогда — это было бы почти не замтно.

— Я нигд не видала такого множества цвтовъ и такихъ красивыхъ… сказала Эдмея.

— Докторъ говоритъ, что на нихъ пріятно смотрть родственникамъ больныхъ, которые приходятъ къ нимъ и что цвты очень украшаютъ садъ…— Оттого-то я и посялъ ихъ везд въ волю!!

Эдмея подумала, что пора приступить къ длу.

— Вы также работаете въ саду по другую сторону этой стны?— спросила она, указавъ на нее.

XIV.

Садовникъ засмялся.

— Тамъ, на той сторон?— Нтъ, сударыня!— я тамъ занимаюсь гораздо боле скучною работою.

— Какою же? спросила молодая двушка.

— Я истребляю сорную траву, которая ростетъ на окружной дорожк, а такъ какъ по этой дорожк никто не ходитъ, такъ тамъ настоящій лугъ.

— Что вы называете окружной дорожкою, Денисъ?

— Да просто дорожку между двумя стнами, которая идетъ вокругъ лечебницы.

— Для чего же это?

— Для того, чтобы легче было сторожить больныхъ и чтобы имъ трудне было бжать….— Хоть он и не въ здравомъ разум, а иногда бываютъ лукавы какъ обезьяны, особенно если захотятъ удрать.

— Неужели?

— Бываютъ даже такіе случаи, что он свертываютъ голову своимъ сторожамъ…. но отсюда-то имъ ужь никакъ не улизнуть.

— Оттого что здсь двойная стна?

— Да, сударыня… Разв вы еще никогда не ходили по этой дорожк?

— Нтъ, я даже не знала, что она есть.

— Хотите, я покажу вамъ ее?

Эдмея вздрогнула отъ радости.

Садовникъ предупреждалъ ея желаніе.

— Я пошла-бы очень охотно, если только это не запрещено.

— Для васъ ничего нтъ запрещеннаго, вдь вы не больная, вы можете ходить, куда хотите.

И Денисъ, говоря это, отворилъ калитку, выходившую на дорожку.

— Пожалуйте, сударыня…— продолжалъ онъ — вы докончите посл вашъ букетъ.

И онъ прошелъ первый. Молодая двушка послдовала за нимъ.

— Видно, что вы пользуетесь полною довренностью доктора, Денисъ,— сказала она,— у васъ есть ключъ отъ калитки.

— Да, сударыня… Есть два ключа отъ этой калитки — одинъ у меня, другой у доктора.

Эдмея разговаривала съ Денисомъ, чтобы отвлечь его вниманіе, а сама между тмъ внимательно смотрла вокругъ.

Окружная дорожка шириною въ три метра въ этомъ мст, пролегавшая между двумя высокими стнами, была мощеная и сырая, сорная трава росла на ней въ изобиліи.

— Вы можетъ быть находите, что здсь очень мрачно.

— Вы правы.

Эдмея и ея проводникъ шли все дальше, и наконецъ очутились у задняго фасада дома умалишенныхъ.

Здсь дорожка расширялась и образовала родъ дворика, въ углахъ котораго стояли два небольшіе, одноэтажные павильона.

— Какія-это строенія? спросила молодая двушка.

— Вонъ-то амфитеатръ,— сказалъ Денисъ, указывая налво, а вотъ и прачешная….— Я не предлагаю вамъ войти въ амфитеатръ, сударыня, вы можете увидть тамъ очень неприглядныя вещи.

— Какія?

— Я лучше ужь не скажу вамъ.

Эдмея не стала разспрашивать.

— Но гд же ходъ изъ внутреннихъ дворовъ въ эти павильоны?— спросила она.

— Вонъ тамъ…— отвчалъ садовникъ, указывая на родъ потерны, пробитой въ стн,— ключъ отъ этой двери у помощника доктора.

Молодая двушка внимательно смотрла на наружную стну, напрасно отыскивая глазами выхода.

Между амфитеатромъ и прачешною былъ узкій переулокъ, образованный стнами этихъ строеній.

Дойдя до него, Эдмея увидла въ глубин калитку.

— А! вотъ гд выходъ! сказала она.

— Да, сударыня.

— Куда ведетъ эта калитка?

— На бульваръ Монморанси, противъ окружной желзной дороги и уіерпленій.

— Мн бы очень хотлось посмотрть укрпленія, сказала Эдмея.

— Это невозможно, сударыня, по крайней мр теперь….

— Вы, не можете отворить мн калитки?

— Нтъ, не могу.

— Отчего? разв это запрещено?

— Взгляните-ка, сударыня…

Эдмея подошла къ калитк.

— Видите, какой маленькій замокъ, продолжалъ садовникъ.— Онъ отпирается крошечнымъ ключикомъ, не больше какъ отъ часовъ…. Этотъ ключикъ у г. Риттнера, на связк ключей, съ которою докторъ никогда не разстается.

— Слдовательно, мн надо обратиться къ доктору, чтобы видть укрпленія? сказала Эдмея?…

— Да, сударыня, къ нему.

Молодой двушк было теперь все извстно, что ей надо было знать, и она поспшила возвратиться въ садъ. Садовникъ также вошелъ за нею и заперъ калитку.

Эдмею опять встревожила новая мысль.

Когда она предприметъ побгъ съ матерью, не наткнутся-ли он на садовника, очищающаго окружную дорожку отъ сорныхъ травъ?

Она захотла тотчасъ же разъяснить это.

— Неужели вы, каждый день работаете въ такомъ гадкомъ мст? спросила она.

— Каждый день, сударыня.

— И цлый день?

— О нтъ! только часа два утромъ, а иногда вечеромъ… Остальное время я занимаюсь садомъ…. Это занятіе мн лучше нравится, оно полезне…. Вс родственники и знакомые пансіонерокъ ходятъ въ садъ, а окружную дорожку никто не видитъ… Я предлагалъ доктору нанять просто работника для такой дрянной работы…. Но онъ скуповатъ, ему не хочется платить за это особо.

— Благодарю васъ, Денисъ, за вашу услужливость….

И молодая двушка сунула ему въ руку пятифранковую монету.

— Ахъ! сударыня, вы слишкомъ добры!— вскричалъ въ восторг садовникъ. Это не стоитъ благодарности… Я выпью добрый стаканчикъ винца за ваше здоровье.

— И прекрасно….— А я теперь кончу мой букетъ.

Садовникъ поклонился чуть не до земли и отправился въ сторону павильона, который занималъ его не меньше главной ршетки.

— Надо бжать этимъ путемъ….— подумала Эдмея, оставшись одна.— Но для этого необходимо достать ключи отъ доктора Риттнера….— Это очень мудрено, такъ какъ онъ никогда не разстается съ ними….

Она подумала съ минуту, затмъ продолжала свой мысленный монологъ въ слдующихъ выраженіяхъ:

‘Я видла однако, что, за завтракомъ, онъ кладетъ иногда связку ключей на столъ подл себя или оставляетъ висть въ замк стекляннаго шкафа съ ликерами….— Вотъ въ такую-то минуту надо взять ключи.— Но разв это возможно? Докторъ такой недоврчивый и подозрительный: онъ скоро замтитъ, что ключи исчезли и я не успю…. Лучше снять съ кольца два ключа, которые мн нужны…. по въ такомъ случа надо знать какіе именно…. Одинъ изъ нихъ я уже знаю,— тотъ которымъ садовникъ отворялъ калитку… Форма этаго ключа врзалась у меня въ памяти…. я узнаю его изъ цлой сотни…. Но другой…. маленькій того я никогда не видала… который же выбрать изъ связки?…. Но я хочу, чтобы побгъ удался мн и онъ удастся!— Богъ поможетъ мн! Матери моей грозить опасность… надо устранить ее и бжать, не теряя времени.

Эдмея возвратилась въ свою комнату и стала нетерпливо дожидаться завтрака, въ надежд, что ей представится тогда случай овладть ключами, чего она пламенно желала.

Въ одиннадцать часовъ позвонили къ завтраку.

Молодая двушка сошла, мучимая тревожившими ее мыслями, я заняла свое мсто за столомъ доктора.

Она постаралась придать своему, всегда грустному лицу выраженіе притворной веселости.

Это удивило доктора, но онъ отнесъ перемну въ Эдме къ одному изъ тхъ безпричинныхъ капризовъ, которые такъ свойственна ея возрасту.

Въ этотъ день вмст съ докторомъ умалишенныхъ-женщинъ завтракалъ его помощникъ и одинъ изъ сто пріятелей.

Францъ Риттнеръ былъ какъ и всегда любезенъ, внимателенъ и предупредителенъ съ Эдмеею.

Лакей прислуживалъ гостямъ безъ шума и суетливости.

Завтракъ длился долго.

Риттнеръ былъ большой лакомка и любилъ наслаждаться съ чувствомъ изысканными блюдами, запивая ихъ потомъ, какъ настоящій знатокъ, отличнымъ кофе и самыми дорогими ликерами, которыхъ водился у него всегда большой запасъ.

XV.

Эдмея украдкою безпрестанно посматривала на доктора, ожидая не положитъ ли онъ на столъ связку ключей, какъ это онъ часто длывалъ предъ тмъ, когда хотлъ отворить шкафъ съ ликерами.

Конечно, онъ вынетъ ихъ, но не положитъ ли обратно въ карманъ? Настала минута дессерта.

Лакей подавалъ гостямъ въ хрустальной ваз землянику. Эдмея отказалась отъ нея.

— Напрасно вы не кушаете земляники,— сказалъ докторъ.— Она чрезвычайно вкусна, особенно съ киршемъ…— Кстати, прибавилъ онъ,— я не вижу на стол кирша…— Надо пополнить этотъ проблъ.

И Риттнеръ, пошаривъ въ карман, вытащилъ знаменитую связку ключей, ожидаемую Эдмеею съ такимъ нетерпніемъ.

Молодая двушка, смясь, взяла ее изъ рукъ у него.

— Что вы длаете?— сказалъ онъ.

— Я хочу имть удовольствіе, докторъ, сама достать вамъ киршъ, отвчала она.

— Вы очень любезны! Мы будемъ очень счастливы, если вы сами дадите намъ ликеръ!— вскричалъ докторъ, котораго мадемоазель Деларивьеръ не пріучила къ такой предупредительности.

Молодая двушка вздрогнула отъ радости, когда руки ея коснулись драгоцнной связки.

Она состояла изъ десяти или двнадцати ключей.

Эдмея взяла на удачу одинъ изъ нихъ, самый маленькій.

— Не этотъ ли ключъ отъ шкафа? спросила она.

— Нтъ, это ключъ отъ калитки окружной дорожки, ведущей на бульваръ Монморанси, отвчалъ докторъ.

Предъ Эдмеею какъ будто сверкнула молнія.

Ключъ этотъ легко было узнать по оригинальной форм и по старинной мдной, рзной головк.

Риттнеръ указалъ на другой ключъ.

— Вотъ этотъ,— прибавилъ онъ…. Тысяча извиненій, что допускаю васъ до этого.

Молодая двушка съ притворною, ребяческою поспшностью подбжала къ шкафу, отворила его и, доставъ киршъ, принесла на столъ, причемъ оставила связку ключей въ замк.

Съ этой минуты она не спускала съ нея глазъ.

— Ничего не можетъ быть лучше земляники, политой нсколькими каплями кирша, который привозятъ изъ Вогезскихъ горъ или изъ Шварцвальда…— проговорилъ Риттнеръ, мшая землянику на своей тарелк, съ видимымъ наслажденіемъ.

— Многіе лучше любятъ ее съ бордосскимъ виномъ или съ шампанскимъ… сказалъ его помощникъ.

— Они профаны…. ужь лучше съ чистымъ кюрасо…. несравненнымъ кюрасо Кюзенье….

— А самые любители прибавляютъ еще сливокъ,— сказалъ гость.

— Это чрезвычайно неудобоваримо!— вскричалъ Риттнеръ.— Если вы хотите быть здоровы, то остерегайтесь такой смси…

Эдмея приняла участіе въ разговор собственно затмъ, чтобы скрыть свою тревогу.

— Мн кажется,— проговорила она,— что земляника лучше всего съ сахаромъ, такъ какъ она сохраняетъ тогда свой натуральный вкусъ….

— Я знавалъ много лакомокъ, которыя были такого же мннія, подтвердилъ Риттнеръ.— Но я остаюсь врнымъ киршу.

— Гд прикажите подать кофе? спросилъ лакей.

— Я думаю, что въ саду….— Не такъ ли, мадемоазель Эдмея?

— Конечно!— отвчала съ живостью молодая двушка.

— Такъ въ саду,— отвчалъ Риттнеръ лакею,— мы можемъ курить тамъ…. если дымъ не обезпокоитъ васъ,— прибавилъ онъ, обратясь къ молодой двушк.

— Нисколько,— сказала она,— я люблю запахъ табаку.

Лакей вышелъ изъ столовой съ подносомъ, на которомъ стояли кофейникъ, чашка и сахарница.

Вс встали изъ-за стола, чтобы идти за нимъ.

— Я позабочусь о ликерахъ,— сказала Эдмея.

— Но, мадемоазель Эдмея….

— Ахъ, докторъ, пожалуйста, позвольте мн похозяйничать.

— Я повинуюсь вамъ!…

И Францъ Риттнеръ вышелъ въ сопровожденіи своего помощника и пріятеля.

Эдмея, сердце которой сильно билось, поспшила воспользоваться нсколькими минутами, пока оставалась одна.

Она, въ одинъ моментъ, сняла съ кольца два ключа, которыми такъ пламенно желала обладать.

Затмъ, схватила на удачу нсколько фляжекъ съ ликерами, заперла шкафъ, и сбжавъ съ крыльца въ садъ, поставила бутылки на столъ и положила связку ключей подл доктора

Риттнеръ опустилъ ее въ карманъ машинально, даже не взглянувъ на нихъ.

Прошло съ полчаса.

У пріятеля Риттнера было назначено кому-то свиданіе, а помощникъ доктора долженъ былъ постить больныхъ и оба они ушли.

— Вы позволите мн, докторъ,— сказала Эдмея, свести мою мать въ садъ, какъ и всегда?

— Конечно.— Только совтую вамъ, избгать для нея солнца…

— Не безпокойтесь, я буду осторожна.

Риттнеръ ушелъ въ свой кабинетъ.

Эдмея проворно поднялась въ свою комнату, взяла деньги, надла соломенную шляпу съ широкими полями — (такъ какъ городская могла возбудить подозрніе) и отправилась къ матери.

Проходя садомъ, она взглянула на павильонъ доктора. Одно изъ оконъ рабочаго кабинета отворилось и изъ него выглянулъ Риттнеръ.

— Мадмоазель Эдмея… закричалъ онъ.

Молодая двушка остановилась въ страшной тревог.

Неужели докторъ замтилъ исчезновеніе двухъ ключей и потребуетъ, чтобы она отдала ихъ.

Въ такомъ случа все безвозвратно погибло бы.

Эдмея постаралась овладть съ собою и, подойдя къ окну, спросила почти спокойнымъ голосомъ:

— Вы меня звали, докторъ?

— Да, звалъ, мадемоазель Эдмея.

— Что вамъ угодно?

— Я хотлъ попросить васъ, такъ какъ вы идете въ зданіе больныхъ, сказать главной смотрительниц втораго отдленія, что я дожидаюсь ее, чтобы дать ей инструкціи….

Эти слова разсяли какъ бы волшебствомъ страхъ молодой двушки.

— Я скажу ей, докторъ,— отвчала она.

И она пошла дале къ большому зданію.

Минуты тянулись для нея какъ часы, но она не хотла выказать поспшности.

Исполнивъ порученіе доктора, она поднялась по лстниц въ бельэтажъ и пошла въ корридоръ, въ который выходили комнаты больныхъ.— Сидлка отворила дверь въ комнату ея матери.

Жанна, не смотря на умственное разстройство, казалось дожидалась постительницы.

Эдмея ходила каждый день въ опредленный часъ, и несчастная помшанная какъ-то инстинктивно знала, когда долженъ появиться ангелъ свта.

На губахъ Жанны образовалась неопредленная улыбка. По блдному лицу промелькнуло выраженіе радости и почти тотчасъ исчезло.

— Дорогая мама,— сказала Эдмея,— мы пойдемъ въ садъ…

— Въ садъ… повторила безумная машинально.

— Да… ты знаешь…. какъ мы ходили вчера… и третьяго дня..туда, гд голубое небо…. трава… деревья и цвты….

— Цвты…. повторила снова г-жа Деларивьеръ, съ тмъ отсутствіемъ выраженія, которое доказываетъ отсутствіе разума.

— Да…. пойдемъ.

Эдмея взяла Жанну за руку и несчастная умалишенная пошла съ нею.

Молодой двушк очень хотлось бы одть свою мать поприличне, но она не видла никакой возможности къ этому.— Приходилось увести ее въ бломъ шерстяномъ пепьюар и съ обнаженной головою, если только побгъ еще удастся.

Придя съ Жанною въ садъ, Эдмея постаралась свести ее въ знакомую намъ бесдку.

Она спшила бгомъ.

Уже боле часа какъ у нея были въ рукахъ ключи, и надо было приписать какому-то чуду, что Риттнеръ до сихъ поръ не замтилъ покражи ихъ.

Умалишенная, вступивъ въ садъ, какъ будто ожила.— Она смотрла на цвты съ какимъ-то восторгомъ, прикасалась къ каждому изъ нихъ и передъ каждымъ останавливалась.

Чмъ скоре старалась вести ее Эдмея, тмъ дольше стояла она передъ цвткомъ и любовалась имъ молча съ какимъ-то страннымъ смхомъ.

— Пойдемъ сюда, дорогая мама..— говорила молодая двушка, придерживая ее за об руки,— въ этой сторон больше тни!… птички поютъ лучше… и цвты здсь красиве… Пойдемъ, прошу тебя!

Но Жанна не трогалась съ мста.

— Боже мой!… Боже мой…— думала Эдмея,— она не хочетъ уйти отсюда!… Какъ быть?— мы потеряли ужь столько времени, что едва-ли удастся намъ убжать.

Жавна начала рвать розы.

XVI.

— Милая мама, — проговорила Эдмея, придавъ своему кроткому голосу чрезвычайно убдительное выраженіе: видишь-ли ты тамъ это красивое дерево, которое какъ будто покрыто снгомъ.— Тамъ мы нарвемъ цвтовъ для букетовъ и внковъ.

И она указала на акацію, покрытую кистями блыхъ цвтовъ съ Розоватымъ оттнкомъ.

Безумная посмотрла на акацію, которая росла подл самой калитки, выходившей на окружную дорожку.

— Внки и букеты… повторила она съ дтскимъ смхомъ,— да…. да….

Эдмея пошла, Жанна послдовала за нею.

Стна была уже не боле какъ въ двадцати шагахъ, но чтобы достигнуть ея, надо было пройти по совершенно открытому мсту, находившемуся какъ разъ противъ оконъ Риттнера.

Стоило только доктору подойти къ окну — и онъ увидлъ бы бглянокъ.

Молодая двушка обернулась до половины, взглянула на павильонъ и задрожала всмъ тломъ.

Ей показалось, что она видитъ силуэтъ доктора, проходившаго мило окна.

Она спряталась за ближайшую купу зелени и стала ждать.

Силуэтъ исчезъ… Все казалось было спокойно.

Эдмея вынула изъ кармана ключи…

— Пойдемъ, сказала она, взявъ мать за руку,— войдемъ скоре. Она почти силою провела ее по открытому пространству къ стнъ. Бдная двушка нервно дрожала. Она съ трудомъ вложила ключъ въ замокъ.

— Боже мой, — думала она съ ужасомъ, неужели я ошиблась?.Наконецъ замокъ щелкнулъ и дверь повернулась на петляхъ. Молодая двушка обняла Жанну за талію и Тихонько принудила пройти въ калитку.

Но, очутясь на тропинк, безумная остановилась и бросала вокругъ испуганный дикій взглядъ.

Высокія, мрачныя стны, позеленвшія мстами отъ сырости, удивляли ее и внушали ей страхъ.

— Нтъ…. нтъ…. не сюда…— проговорила она, — букеты… внки….

Она повернулась и хотла возвратиться въ садъ.

— Тише, милая мама… проговорила Эдмея умоляющимъ голосомъ,— тише, или ты погубишь насъ!… Позволь мн вырвать тебя изъ этой тюрьмы… изъ этой гробницы… Пойдемъ… Тамъ, куда я веду тебя, есть луга, цвты, свобода, исцленіе, жизнь.

Безумная повторила:

— Нтъ…. нтъ….

И опять попыталась вернуться.

Эдмея схватила ее обими руками.

— Пойдемъ, сказала она,— умоляю тебя….— Иди со мною, за твоею дочерью… Я прошу тебя на колняхъ! Видишь, я плачу, не упрямься.

И молодая двушка встала со слезами на колни передъ матерью.

Жанна опустила на нее глаза.— Что-то въ род проблеска свта озарило ея умъ.

— Куда ты хочешь вести меня, ангелъ свта? пробормотала она.

— Въ страну солнца, — отвчала съ живостью Эдмея.

— Въ страну солнца, — повторила безумная, въ страну свта и ангела съ золотыми волосами… Пойдемъ.

Эдмея въ одинъ мигъ встала на ноги и быстро повела Жанну, которая нашла въ себ довольно силы для такой ходьбы.

Он обогнули уголъ, гд дорожка расширялась, противъ амфитеатра и прачешной, и Эдмея еще боле скорымъ шагомъ направилась въ проулокъ, раздлявшій оба строенія и ведущій на бульваръ Монмаранси.

Въ самую эту минуту за стною раздались голоса и въ калитк, на которую указалъ Эдме садовникъ, заскриплъ ключъ.

— Мы погибли!— подумала молодая двушка.— Невозможно убжать…. Куда спрятаться?…

Он стояли передъ самымъ амфитеатромъ, въ двери котораго билъ ключъ.

Молодая двушка повернула его, толкнула Жаннну въ амфитеатръ, пошла сама за нею и затворила дверь.

Прошло дв или три секунды.

Ничего не было слышно.

Эдмея, оглянувшись вокругъ, поблднла, какъ мертвецъ, пошатнулась и съ трудомъ удержала крикъ ужаса.

Она увидла въ двухъ шагахъ отъ себя, на наклоненной мраморной плит, какъ въ дом выставки покойниковъ, трупъ молодой еще женщины, неподвижное лицо которой было искажено широко раскрытымъ ртомъ.

Эдмея, оледенвшая отъ ужаса, взглянула на мать.

Жанна улыбалась трупу.

Шаги, раздавшіеся въ окружной дорожк, заставили молодую двушку придти въ себя.

Она подбжала къ двери и, приложивъ ухо къ грубо сколоченнымъ доскамъ, стала прислушиваться.

Шаги приближались къ амфитеатру.

— Сюда идутъ!— подумала Эдмея съ испугомъ…. На этотъ разъ мы неминуемо погибли.

Внутри амфитеатра было темно. Свтъ проникалъ только сквозь отверстія въ вид крестовъ, прорзанныя въ ставняхъ.

Эдмея, отыскивая мсто, гд бы спрятаться, съ жадностью заглянула въ этотъ полумракъ.

Въ углу низкой и тсной комнаты она увидла съ десятокъ гробовъ, поставленныхъ одинъ на другой.

За ними можно было спрятаться.

Молодая двушка схватила мать поперегъ тла, увлекла ее въ уголъ за гробы и, принудивъ ссть на полъ, сла сама передъ нею.

И пора было.

Дверь отворилась и вошелъ помощникъ доктора съ двумя служителями, которые несли носилки, покрытыя срымъ холстомъ.

Подъ этимъ холстомъ обрисовывались формы неподвижно лежащаго тла.

Одного крика, слова, подавленнаго вздоха, какого нибудь невольнаго движенія достаточно было, чтобы обличить присутствіе матери и дочери.

Эдмея удерживала дыханіе.

Жанна, притаившаяся за нею, казалось понимала, какъ необходима была неподвижность.

Помощникъ доктора снялъ холстъ съ носилокъ и открылъ трупъ старухи, костлявое, исхудавшее лицо которой было обрамлено безпорядочно разметавшими прядями сдыхъ волосъ..

Онъ указалъ на мраморную плиту рядомъ съ первою.

Всхъ плитъ было три.

Трупъ положили на плиту.

Это произошло молча и скоре чмъ въ минуту.

Покончивъ съ этою мрачною обязанностью, докторъ и служители вышли изъ амфитеатра.

Эдмею охватилъ въ эту минуту невыразимый ужасъ.

— Неужели они заперли дверь на ключъ, подумала она.— Что мы станемъ длать тогда, запертыя здсь съ этими трупами?

Но опасенія ея не оправдались.

Дверь была только приперта.

Эдмея во второй разъ приложила къ ней ухо и стала слушать.

Шаги трехъ человкъ затихли вдали. Полуоткрытая дверь, которая была въ зданіи, отворилась и затворилась.

Молодая двушка обернулась и увидала подл себя мать.

Жанна машинально подражала ея движеніямъ и вышла изъ угла, когда ушли докторъ и служители.

Эдмея вывела ее изъ амфитеатра и провела черезъ проулокъ къ калитк, отдлявшей ихъ отъ бульвара Монморанси, т. е. отъ свободы.

Ключикъ античной формы какъ нельзя лучше отворилъ замокъ и дверь повернулась на петляхъ.

По полотну окружной желзной дороги шелъ на всхъ парахъ поздъ.

Раздался свистокъ, возвщающій, что онъ приближается къ Отелы кой станціи.

Жанна испугалась дыма, шума и свистка.— Она вскрикнула два или три раза и отступила назадъ.

Эдмея удержала ее и быстро захлопнула полуотворенную дверь,

Теперь бглянкамъ невозможно было возвратиться въ лечебницу, по крайней мр черезъ эту калитку.

Но что станется съ ними?

Какимъ образомъ Эдмея осуществитъ свой планъ и свезетъ мать въ Мелюнъ, къ доктору Вернье?

XVII.

Желзно-дорожный поздъ промчался со стукомъ, оставляя за собою облако дыма.

Жанна, казалось, успокоилась.

Эдмея осмотрлась.

Направо и налво, такъ далеко, какъ только могъ видть глазъ, бульваръ Монмаранси былъ пустъ.

Прямо передъ Эдмеею была насыпь желзной дороги, а за нею стояло большое квадратное зданіе со множествомъ оконъ, примыкающее къ укрпленіямъ,— то былъ бастіонъ-казарма No 61.

Бглянки перешли черезъ рельсы.

Вдругъ Эдмея вздрогнула: она увидла солдата на часахъ передъ

бастіономъ. Онъ ходилъ съ ружьемъ на плеч взадъ и впередъ съ правильностью автомата.

Часовой посмотрлъ съ любопытствомъ на бглянокъ, затмъ повернулся къ нимъ спиною и началъ отмривать въ противуположную сторону дозволенные уставомъ двадцать шаговъ.

Эдмея и мать ея повернули направо по бульвару Сюше. Военная дорога была безлюдна, какъ и бульваръ Монморанси.

Молодая двушка вела Жанну за руку и старалась, на сколько было возможно, принудить ее идти скоре.

— Я не знаю куда мы идемъ, — но все равно.— Вдь на пуги намъ врно попадется какой нибудь экипажъ… я найму его и велю хать къ Ліонской станціи…. Тогда намъ нечего уже бояться… думала она.

Жанна шла какъ-то нершительно.

Ясно было, что сила воли ея не могла успшно бороться съ физическою слабостію и она начала уставать.

На лбу ея выступали крупныя капли пота.— Жилы на вискахъ натянулись,— Глаза начали принимать странное выраженіе.

Вдругъ она остановилась и сла или, скоре, упала на откосъ вала, окаймляющаго укрпленія.

— Встань, дорогая мама,— сказала Эдмея,— ободрись… надо идти дальше… Пойдемъ….

Жанна не отвтила ни словомъ, ни движеніемъ. Она какъ будто не слыхала, Эдмея взяла ее за руки и тихонько потянула ее къ себ, чтобы принудить встать.

Безумная отдернула руки съ гнвомъ и взглядь ея сталъ еще странне. Молодая двушка знаіа этотъ взглядъ: онъ почти всегда предвщалъ припадокъ….

Въ виду этого припадка, — самаго худшаго изъ всего, что могло случиться въ такомъ положеніи, — при мысли, что можетъ быть черезъ нсколько секундъ на мать ея нападетъ бшенство и она станетъ дико кричать,— Эдмея потеряла голову. Она упала на колна подл Жанны и съ горькими слезами молила Бога сжалиться надъ ними…

Между тмъ, какъ Эдмеи и мать ея бжали изъ лечебницы, Францъ Риттнеръ, запершись въ своемъ кабинет, уничтожалъ бумаги, могущія компрометировать его и откладывалъ въ сторону такія, которыя были необходимы ему.

Его постоянно занимала теперь только одна мысль: какъ бы превратить въ наличный капиталъ все свое имущество и поскоре ухать изъ Франціи. Съ каждымъ днемъ эта мысль все боле тревожила его.

Уже съ недлю тому онъ распространилъ въ кругу медиковъ короткое объявленіе, что его лечебница въ Отейл (извстная своимъ отличнымъ положеніемъ,— устройствомъ, выходящимъ изъ ряда обыкновенныхъ и многочисленною богатою практикою) — продается на выгодныхъ условіяхъ.

Но объявленіе умалчивало, для кого были выгодны эти условія.

Францъ Риттнеръ дожидалъ покупателя и приготовился улетучиться, лишь только найдетъ его.

Посл долгаго колебанія, онъ ршился прибгнуть къ Рене Жанселину, который, какъ мы знаемъ, великолпно умлъ поддлывать фальшивыя бумаги, съ тмъ чтобы онъ подправилъ ему нсколько фальшивыхъ паспортовъ, которые были просрочены.

Заглянемъ въ его комнату, именно въ то время, когда онъ ищетъ этихъ паспортовъ

Вдругъ въ этотъ самый момен, когда онъ былъ вполн увлеченъ своимъ дломъ, — въ кабинет и въ ближайшей комнат раздался настоящій трезвонъ разныхъ колокольчиковъ. Онъ поднялъ голову и сталъ прислушиваться блдный, ошеломленный, трепещущій.

— Кто-бы это вошелъ черезъ калитку съ бульвара Монморанси? подумалъ онъ.— Только у трехъ человкъ есть ключъ отъ этой калитки: у Рене Жанселина, у Фабриція и у меня….— Фабрицій находится на пути въ Америку… Рене ходитъ черезъ эту калитку только ночью, когда хочетъ повидаться со мною украдкою… Если это не онъ, то это….

И онъ не докончилъ начатой мысленно фразы, которая означала:

— Это полиція…

Читатели знаютъуже, какой ужасъ внушало Францу Риттнеру ожиданіе полиціи.

Онъ побросалъ свои бумаги въ конторку и заперъ ее двойнымъ оборотомъ ключа, вынувъ предварительно изъ нее два револьвера, которые сунулъ въ карманы.

Затмъ подбжалъ къ окну, отворилъ его и взглянулъ на открытое пространство передъ калиткою, выходившею на окружную дорогу.

Съ страшною тревогою ждалъ онъ, кто появиться изъ этой калитки.

Сердце его стучало такъ, какъ будто хотло выскочить изъ груди.

Онъ вспомнилъ о Паул Бальтусъ, которая дала клятву отмстить, и его подралъ морозъ по кож…

Можетъ быть солдаты сторожили уже вс выходы.

Можетъ быть, черезъ калитку окружной дороги, сейчасъ нахлынетъ въ паркъ цлая толпа полицейскихъ.

Можетъ быть, чрезъ нсколько секундъ въ кабинетъ его войдутъ прокуроръ Республики и судебный слдователь въ сопровожденіи жандармовъ…

Но все было тихо.— Нигд не было ни малйшаго движенія.

Докторъ взялъ со стола бинокль съ очень сильными стеклами и направилъ на калитку.

Онъ тотчасъ же увидлъ, что она была неплотно затворена. Эдмея, выходя изъ парка съ матерью, забыла запереть ее.

— Чтобы это значило?— подумалъ Риттнеръ. Денисъ въ такое время не работаетъ на окружной дорожк.— Къ тому же у него нтъ ключа отъ калитки съ бульвара Монморанси.

Раздумывая объ этомъ, онъ взглянулъ на эту часть сада, гд должны были находиться Жанна съ Эдмеею, и увидлъ, что ихъ тамъ не было.

Въ ум его мелькнула внезапная мысль.

Онъ схватилъ связку ключей, висвшую въ замк конторки, и пересмотрлъ ихъ. Недоставало двухъ…

Докторъ умалишенныхъ женщинъ все понялъ.

Онъ вскрикнулъ оте бшенства, выбжалъ изъ комнаты и, спустись съ лстницы, какъ ураганъ, устремился черезъ садъ къ калитк. Добжавъ по окружной дорожк до выхода на бульваръ Монморанси, онъ нашелъ его запертымъ, но молодая двушка оставила въ замк ключъ.

Ясно было, что Эдмея бжала съ матерью.

Докторъ отворилъ калитку и посмотрлъ на дорогу въ об стороны, но никого не было видно.

Бглянки не могли быть далеко, не смотря на то, ихъ не совсмъ было легко найти, такъ какъ надо было дйствовать на-обумъ.

— Въ которую сторону пошли он? вопросилъ себя Францъ Риттнеръ, топнувъ ногою.— Гд искать ихъ?

Медлить было нельзя.— Каждая улетающая минута могла сдлать преслдованіе беполезнымъ…

Если бглянки встртятъ фіакръ, то надо будетъ отказаться отъ. надежды догнать ихъ.

Въ эту минуту докторъ замтилъ часоваго у бастіона по другую сторону желзнодорожной насыпи. Онъ перешелъ чрезъ рельсы и подошелъ къ нему.

— Не видали ли вы, служивый, двухъ женщинъ, которыя, должно быть, недавно прошли здсь? спросилъ докторъ.

— Видлъ, отвчалъ часовой… одна изъ нихъ совсмъ молоденькая двушка, очень хорошенькая, а другая постарше, но также красивая женщина…

— Давно-ли вы видли ихъ?

— Минутъ десять или четверть часа тому не больше.

— Откуда он шли?

— Съ той стороны, напротивъ… Он перешли черезъ дорогу.

— А въ которую сторону отправились он?

— Вонъ въ ту.

И часовой указалъ направо.

— Благодарю, служивый, — проговорилъ Риттнеръ и быстро пошелъ въ ту сторону.

XVIII.

Клодъ Марто, побродивъ денька два или три по берегамъ Сены, и побывавъ на верфяхъ лодочниковъ, пріобрлъ, — за умренную цну, хорошій ялботъ, катеръ, гичку и шлюпку для катанья.

Эта флотилія, привязанная къ кольямъ, вбитымъ въ дно рукава Сены, на берегу передъ домомъ г. Деларивьера въ Нейльи-Сенъ-Джемсъ и выкрашеннымъ красною краскою пополамъ съ черною,— была довольно красивая на видъ.

Но эксъ матросъ не былъ доволенъ. Ему недоставало еще главнаго предмета его желаній — яхты безукоризненнаго размра и оснащенной по всмъ правиламъ.

Изслдовавъ добросовстно верхній и нижній берега Сены, онъ не нашелъ ничего достойнаго дополнить миніатюрную эскадру Фабриція Леклеръ.

Въ одной изъ мастерскихъ очень извстнаго строителя лодокъ, находящейся у Шараіггонскаго моста, при сліяніи Сены съ Марною, Клодъ Марто видлъ шлюпъ очень изящной формы, но онъ могъ судить о достоинствахъ его только видя его на вод, и нетерпливо ожидалъ, когда его спустятъ. Чтобы убить время, эксъ-матросъ посл обда длалъ прогулки, приготовлялъ и смолилъ кабельтовы,— словомъ приводилъ флотилію въ порядокъ.

Эти занятія восхищали его.

Онъ чувствовалъ, что живетъ и какъ будто помолодлъ лтъ на десять.

Дв комнаты его павильона приняли живописный и оригинальный видъ.

На стнахъ были развшаны въ порядк различные снаряды, относившіеся до судоходства и рыболовства, багры, весла, сортовъ до двадцати удочекъ, сти, невода, сачки и пр. По временамъ онъ закидывалъ мережи на лугу, чтобы набить руки къ 15 іюня, дню открытія рыбной ловли

Онъ взялъ заблаговременно разршеніе на рыболовство и самъ мастерилъ одинъ изъ тхъ пловучихъ резервуаровъ съ небольшими отверстіями и крышкою съ висячимъ замкомъ, которые парижскіе рыбаки называютъ: boutique (лавка). Клодъ Марго надялся, что будетъ доставлять на кухню виллы богатые запасы рыбы и что резервуаръ его всегда будетъ наполненъ уклейкою, пискарями и т. п.

Лоранъ каждый день приходилъ къ нему на бесду.

Сидя на трав, онъ смотрлъ какъ Клодъ Марто дйствовалъ стругомъ и долотомъ. Моряки почти вс умютъ плотничать, и Клодъ былъ очень искусенъ въ этомъ мастерств.

Управляющій и эксъ-матросъ сошлись какъ нельзя лучше, и вскор стали большими друзьями.

Иногда, они вмст предпринимали прогулку въ лодк и отправлялись въ Сюренъ, гд лакомились на общій счетъ вкуснымъ сельскимъ завтракомъ у Гедона, въ ресторан Шанецъ одной изъ тхъ красивыхъ зеленыхъ бесдокъ на берегу рки, которыя такъ хорошо извстны парижанамъ любителямъ сельской жизни и матлота.

— Мн кажется, сказалъ ему какъ-то Лоранъ, что нельзя ловить рыбу одному, чтобы закидывать съ удовольствіемъ сти, надо быть вдвоемъ.

— Конечно,— отвчалъ Клодъ,— я и самъ подумалъ объ этомъ…— Мн хотлось бы найти юнгу, какого нибудь смышленаго мальчугана добраго характера.— Я сдлалъ бы изъ него хорошаго моряка и ловкаго рыболова… Эти ремесла не хуже другихъ.— Какъ выдумаете, позволитъ ли г. Фабрицій?

— Я пользуюсь довренностью г. Фабриція… отвчалъ Лоранъ съ большимъ достоинствомъ, — а онъ безъ слова одобритъ все, что я самъ одобрю…— Я беру это на себя…

— Такъ и отлично! сказалъ Клодъ, весь просіявъ.— Не знаете ли вы какого нибудь мальчика?..

— Нтъ, а вы?

— Я также не знаю, но какъ скоро я имю разршеніе, такъ не пройдетъ и недли такъ откопаю какого нибудь…— Онъ будетъ спать въ моей собственной баталеръ-камер и я буду платить жалованье изъ моихъ денегъ.

— Вовсе нтъ! отвчалъ съ великолпнымъ апломбомъ Лоранъ.— Я не хочу этого. Я назначу двадцать франковъ въ мсяцъ мальчугану.

— Онъ будетъ одтъ, сытъ и кром того будетъ получать каждый мсяцъ по желтяку, вскричалъ Клодъ.— Да онъ будетъ богатъ, какъ банкиръ.

— Ищите скоре.

— Я стану искать.

Клодъ Марто надялся въ глубин души, что хозяинъ шлюпа найдетъ ему мальчика, способнаго для ремесла юнги.

На слдующій день, Лоранъ постучалъ на разсвт въ дверь павильона.

— Ого! вы уже встали!— вскричалъ матросъ, очень удивленный такимъ раннимъ посщеніемъ.— Отчего вы поднялись такъ рано сегодня, тогда какъ вы любите валяться въ постели полъ утра?— Кстати, который часъ?

— Половина шестаго.

— Не хотите ли вы сегодня прокатиться въ Буживаль?

— Нтъ…— я хочу попросить васъ пособить мн ныншнимъ утромъ.

— Готовъ служить вамъ…

— Я былъ увренъ въ этомъ.— Мы перехватимъ чего нибудь и запьемъ стаканчикомъ стараго вина, а затмъ отправимся не мшкая.

— Куда же?

— Въ Парижъ.

— Вотъ какъ! зачмъ?

— Надо перевезти вещи.

— Ладно. А чьи вещи?

— Г. Фабрицій отказался отъ своей квартиры въ улиц Клиши, и, наканун своего отъзда, приказалъ мн перевезти оттуда сюда весь свой хламъ: блье, книги, оружіе и пр. Такъ какъ г. Фабрицій пробудете въ отсутствіи больше мсяца, — то я разсчитывалъ, что успю еще.— Но я добросовстенъ и нынче ночью задалъ себ порядочный нагоняй.— Я ршился сегодня исполнить это порученіе.— Вдь лучше поздно, чмъ никогда!

— Вы правы!— Мы мигомъ повершимъ это.

Лоранъ и Клодъ позавтракали и отправились въ Парижъ пшкомъ.

Они пришли въ улицу Клиши немного ране девяти часовъ.

Привратникъ, не видя ни жильца, ни слуги его со времени переселенія ихъ въ Нейльи, забросалъ послдняго вопросами. Эксъ лакей отвчалъ коротко и объявилъ, что пришелъ затмъ, чтобы заплатить за квартиру, такъ какъ оканчивался срокъ платежа, и перевезти вещи.

Затмъ, въ сопровожденіи Клода, вошелъ въ нижній этажъ, знакомый нашимъ читателямъ.

— Чортъ возьми! здсь пахнетъ затхолью, сказалъ матросъ, привыкшій жить на свжемъ воздух.

Лоранъ согласился съ нимъ.

Начали съ того, что отворили окна и сообразили приблизительно количество вещей, которыя ладо было перевезти, затмъ отправились къ ларешнику, чтобы купить достаточное число ящиковъ для перевозки, того, что Лоранъ называлъ ‘хламомъ господина Фабриція’.

Лрранъ опоражнивалъ коммиды и шкафы, а Клодъ укладывалъ въ порядк вещи въ ящики.

Все почти было готово.

Оставалось только уложить оружіе: ружья, кавалерійскія сабли, рапиры, старинныя и новйшія шпаги, украшавшія стны салона и спальни Фабриція.

— Вы устали? спросилъ Лоранъ своего усерднаго сотрудника.

— Усталъ!— повторилъ Клодъ, — было бы отчего устать-то!… Что это за работа! всякая двочка сдлаетъ ее.

— Такъ, пожалуйста, уложите послдній ящикъ, а я схожу — найму фуру… . .

— Ладно…

— Завертывайте оружіе въ старое блье, пожалуйста, вотъ вамъ ворохъ его.

— Будьте спокойны, я знаю, какъ обращаться съ этимъ.

Лоранъ ушелъ, оставивъ Клода доканчивать укладку вещей.

Эксъ-матросъ началъ снимать со стны оружіе, причемъ завертывалъ каждую штуку отдльно въ тряпье и укладывалъ въ ящикъ такъ, чтобы ничего не попортилось отъ сотрясеній. Между оружіемъ было много замчательнаго.

Казалось, все было уложено, — на голыхъ стнахъ остались только гвозди.

Клодъ, желая удостовриться, что ничего не забыто, взглянулъ на каминъ и сталъ осматривать комоды и шкафы.

Выдвинувъ ящикъ конторки, онъ увидалъ револьверъ, зарытый между старыми перчатками.

Онъ взялъ его, чтобы уложить вмст съ другими.

Когда онъ сталъ завертывать его въ старый фуляръ, что-то отскочило отъ него и стукнуло о полъ.

Эксъ-матросъ нагнулся и поднялъ серебряный гербъ, величиною съ монету въ десять су.

Гербъ этотъ, со стальными заклепками, отскочилъ отъ приклада револьвера.

Клодъ взглянулъ на прикладъ.

На немъ было овальное углубленіе въ четверть миллиметра глубиною, означавшее мсто, гд былъ вдланъ гербъ.

XIX.

— Заклепки были худо вправлены,— проговорилъ Клодъ Марто,— и когда дерево высохло, он отвалились… я не виноватъ въ этомъ, притомъ же это легко починить…

И эксъ-матросъ, пробуя укрпить заклепки, машинально взглянулъ на гербъ.

На немъ были вырзаны дв буквы: Ф. и Л.— Клодъ, при вид этихъ буквъ, сдлалъ внезапное движеніе, удержалъ ругательство, готовое сорваться съ языка, измнился въ лиц и, положивъ револьверъ на стулъ, вытащилъ изъ кармана громадный портмоне, о которомъ мы уже упоминали выше.

Онъ вынулъ изъ однаго отдленія этого портмоне, въ которомъ были разныя бездлушки, другой серебряный гербъ, похожій ли первый и также съ буквами: Ф. и Л.

Клодъ сличилъ оба герба.

Они были совершенно одинаковы.

— Чортъ возьми!— проговорилъ онъ почти громко и упалъ на стулъ, какъ человкъ, у котораго отъ сильнаго волненія отнялись ноги.— Чортъ возьми! Неужели это возможно?… Эти гербы похожи одинъ на другой, какъ дв капли воды, а я нашелъ первый подъ снгомъ на дн лодки, на которой перехалъ убійца въ ту ночь, когда палъ Фредерикъ Бальтусъ, пораженный выстрлами. Что бы это значило?

Онъ опять сличилъ оба герба, все еще пытаясь, сомнваться.

Но фактъ былъ слишкомъ очевиденъ.

— ‘Ф. Л.’ — продолжалъ матросъ, стирая лобъ, покрытый холоднымъ потомъ.— Разумется, что это означаетъ: ‘Фабрицій Леклеръ’!— Значить, я отгадалъ, предчувствіе не обмануло меня!… Былъ еще другой убійца!… или нтъ не другой… а одинъ только… тотъ, которому принадлежалъ найденный на мст преступленія револьверъ… гербъ отъ котораго отскочилъ и упалъ въ лодку… точно такой, какъ этотъ… а этотъ принадлежитъ г. Фабрицію Леклеръ… Невозможно сомнваться… это слишкомъ ясно… Вотъ и вензель его.— А г. Фабрицій племяникъ богача банкира, другъ и можетъ быть будущій мужъ мадмоазель Паулы Бальтусъ! Но отъ этого стынетъ кровь въ жилахъ!… за него поплатился невинный, котораго и казнили!… Если бы я снесъ этотъ гербъ къ судьямъ и разсказалъ имъ, что мн было извстно — то, можетъ быть, я спасъ бы невиннаго….Чортъ возьми! что я сдлалъ! Что я сдлалъ!

Клодъ Марто схватился за голову обими руками и, въ страшномъ отчаяніи, колотилъ себя по лбу…

Въ эту минуту онъ услышалъ въ сосдней комнат голосъ Лорана.

Онъ тотчасъ же всталъ, побдилъ свое волненіе, спряталъ въ портмонэ гербы и швырнулъ револьверъ въ ящикъ, гд было уложено другое оружіе. Лоранъ вошелъ въ сопровожденіи извощика.

— Все готово?— спросилъ онъ Клода.

— Только осталось заколотить этотъ ящикъ, — отвчалъ Клодъ колняхъ надъ ящикомъ, чтобы скрыть свое смущеніе.

— Такъ заколотите же скоре, и мы отправимся.

Клодъ въ одинъ мигъ закрылъ ящикъ крышкою и укрпилъ ее гвоздями.

Лицо его было почти уже спокойно.

— Вы видите, что всхъ ящиковъ пять… сказалъ Лоранъ извощику. Это не слишкомъ тяжело и не слишкомъ громоздко.— Что вы возьмете, чтобъ свезти ихъ въ вашей фур въ Нейльи?

— Двадцать франковъ…

— Пожалуй, я дамъ вамъ двадцать франковъ, но съ тмъ, чтобы мы свезли за одно меня съ товарищемъ.

— Согласенъ, съ условіемъ, что вы купите добрую бутылку вина, когда прідемъ въ Нейльи.

— Ршено.

— Такъ понесемъ же вещи.

Фура стояла, у воротъ на улиц.

Ящики перенесли въ нее мене чмъ въ четверть часа. Лоранъ сказалъ привратнику, чтобы онъ выставилъ объявленіе объ отдач въ наемъ квартиры, но что онъ, Лоранъ, будетъ приходить каждую недлю, справляться нтъ ли писемъ на имя г. Фабриція.

Затмъ отправились въ Нейльи.

По странному по возможному совпаденію обстоятельствъ въ то самое время когда Клоду Марто попалось въ руки неопровержимое доказательство виновности Фабриція Леклеръ, въ магазинъ знаменитаго оружейнаго мастера, въ улиц Ришелье, вошелъ молодой человкъ.

Это былъ никто иной какъ нашъ пріятель, докторъ Жоржъ Вернье.

Оружейникъ былъ самъ въ магазин и подошелъ къ постителю.

— Что вамъ угодно? спросилъ онъ: охотничье ружье, или пистолеты?..

— Ни то и не другое, — отвчалъ Жоржъ,— я пришелъ просить васъ, чтобъ вы были такъ обязательны, сообщили мн одно свдніе.

— Готовъ служатъ вамъ… Въ чемъ дло?

Жоржъ вынулъ изъ кармана револьверъ, который мелюнскій прокуроръ выдалъ Паул Бальтусъ:

— Этотъ револьверъ купленъ у васъ, не такъ ли?— сказалъ онъ подавая его оружейнику.

— Да, нельзя ошибиться…— На немъ вырзано мое имя… время объявленія войны въ 1870 году, у меня было множество такихъ револьверовъ… Я почти вс ихъ распродалъ, когда началась осада Парижа.

— Не можете ли вы сказать мн, кому именно продали вы этотъ револьверъ?

— Едва ли…

— Отчего?

— Я продавалъ ихъ на наличныя деньги.— Не было никакой надобности узнавать имя покупателя… Я уже далъ такой отвтъ нсколько мсяцевъ тому прокурору одного провинціальнаго города, по поводу такого же револьвера, купленнаго у меня… можетъ быть это тотъ же самый.

— Извините, — возразилъ Жоржъ Вернье, но въ вашихъ книгахъ должно быть записано, кому былъ проданъ этотъ револьверъ, такъ, какъ на немъ былъ гербъ и вроятно съ вензелемъ покупателя. Вы указывали граверу вырзать гербъ и вензель, и слдовательно должны были записать кому продали револьверъ.

Оружейникъ внимательно осмотрлъ прикладъ въ томъ мст, гд остался слдъ герба и покачалъ отрицательно головою.

— Гербъ отдавали вырзывать не изъ моего магазина, — отвчалъ онъ.

— Почему вы знаете это?

— Револьверъ такого рода, проданные въ моемъ магазин, были безъ гербовъ…— Этотъ гербъ былъ сдланъ посл покупки и должно быть плохимъ мастеромъ, такъ какъ отскочилъ…

— Вы такъ полагаете?

— Я увренъ въ этомъ…— Впрочемъ, чтобы убдить васъ, я могу въ вашемъ присутствіи заглянуть въ мои книги 1870 и 1871 годовъ… Желаете?

— Пожалуйста…

Оружейникъ снялъ съ полки, ближайшей къ касс, дв объемистыя реестровыя книги и, положивъ на столъ, сталъ перелистывать.

Жоржъ съ безпокойствомъ слдилъ за нимъ глазами.

Оружейникъ внимательно пересмотрлъ вс листы, относившіеся къ означенному времени, но не нашелъ на, нихъ никакого указанія на то, что хотлось знать Жоржу.

— Вы видите, что память не обманула меня, — сказалъ оружейникъ.

— Вы просмотрли 1870 и 1871 года…. возразилъ Жоржъ, но предъидущій и послдующій?

— Безполезно просматривать ихъ.

— Отчего?

— Въ 1869 году у меня не было еще ни одного образца такихъ револьверовъ.

— А въ 1872?

— Въ 1872 году у меня не было уже ихъ больше.

На такой положительный отвтъ нечего было возразить.

Жоржъ сильно упалъ духомъ, онъ взялъ револьверъ, поблагодарилъ оружейника и ушелъ.

Ничего ему не удавалось и вс его надежды рушились одна за другою.

Онъ заходилъ въ двадцать лечебницъ, чтобы отыскать слды Жанны, но ни въ одной изъ нихъ не могли или не хотли указать ему, гд она.

Съ другой стороны, револьверъ, долженствовавшій навести его на слдъ истины,— оказывался безполезнымъ въ его рукахъ.

Неизвстно было, когда придетъ отвть отъ г. Деларивьера до письмо Паулы Бальтусъ…. и Богъ знаетъ, захочетъ ли еще банкиръ сказать, гд находится его жена.

Наконецъ, неизвстно было также, удастся ли Жоржу Вернье вылечить сумашедшую и добиться отъ нея разршенія ужасной загадки?

Ему оставалось только одно средство, чтобы — узнать имя таинственнаго незнакомца, казненнаго въ Мелюн, и разъяснить его прошлое,— хать въ Савойю,— но средство это было очень ненадежно.

Не смотря на то, Жоржъ поршалъ на слдующее же утро отправиться въ Миллери.

Выйдя отъ оружейника, онъ пошелъ на станцію желзной дороги на Бастильской площади и вскор былъ уже въ Сенъ-Манде, въ дом отца.

Онъ такъ измнился, что въ первую минуту мать почти было не узнала его.

Отца испугала его блдность, впалые щеки и глаза.

— Ты слишкомъ утомляешь себя, мой милый,— сказалъ онъ. Не надо работать выше силъ…. Ты убьешь себя.

— Еще нсколько недль труда, батюшка,— отвчалъ Жоржъ,— и тогда я могу отдохнуть….— Но теперь дло не въ томъ… я пріхалъ сюда затмъ, чтобы предложить вамъ одинъ вопросъ.

— Какой?

— Помните вы, какъ нсколько дней тому назадъ, мы говорили о судебномъ приговор и казни въ Мелюн, изъ за которой вы очень сердились.

— Такъ что былъ нездоровъ посл…. отвчалъ архитекторъ,— да, я очень хорошо помню….— Адъюнктъ Ламберъ,— который въ сущности отличный человкъ, — вывелъ меня изъ терпнія своими нелпыми противорчіями…..

— По поводу фотографической карточки, которую онъ показалъ вамъ, она напоминала вамъ лицо? человка, ушибленнаго почти на вашихъ глазахъ въ Савой взрывомъ мины.

— Конечно такъ…. Мн кажется, что я какъ будто теперь еще смотрю на того несчастнаго: онъ переносилъ боль такъ мужественно или съ такимъ стоицизмомъ!

— Вы все еще убждены, батюшка, что карточка изображала того же самаго человка?.

— Убжденъ боле, чмъ когда либо.

— Если я хорошо помню, васъ рекомендовали одному инженеру, который жилъ тамъ въ то время?

— Онъ, конечно, и теперь еще живетъ тамъ.

— Не помните ли вы его фамиліи?

— Очень хорошо помню….— его фамилія — Дюбайль.

Жоржъ вынулъ свою записную книжку и записалъ фамилію инженера…

— На что теб нужно знать его фамилію? спросилъ архитекторъ.

— Я долженъ повидаться съ нимъ.

— Ты?

— Да, я. По очень важному частному длу….— Это удивляетъ васъ?

— Да, немножко.

— Посл я все вамъ разскажу а сегодня мн некогда. Теперь сообщите мн еще нкоторыя свднія.— Инженеръ Дюбайль живетъ въ Миллери?

— Нтъ, но въ Эвіанъ-ле-Бенъ, въ двухъ льё отъ Миллери.

— Какимъ путемъ мн хать туда?

— По желзной дорог до Женевы, а отъ Женевы до Эвіана на пароход.

— Благодарю, батюшка, я ухожу.

— Такъ скоро?

— Я долженъ быть завтра въ-Женев.

— Такъ позжай съ Богомъ, голубчикъ.

Жоржъ простился съ отцомъ и матерью, и возвратился въ Мелюнъ. Онъ отправился прямо къ Паул Бальтусъ, разсказалъ какъ до сихъ поръ были неудачны его розыски, и объявилъ, что узжаетъ въ тотъ же вечеръ въ Женеву.

— Хорошо, кабы вы нашли тамъ нить Аріадны!..— проговорила, вздохнувъ, молодая двушка.

Экзальтація ея смнилась теперь сильнымъ упадкомъ духа.

Оставимъ Жоржа, который въ 8 часовъ и 55 минутъ вечера слъ въ вагону экстреннаго позда, и возвратимся къ Жанн и ея дочери, которыхъ оставили на бульвар Сюше, неподалеку отъ бастіона казармы.

Бдной Эдме были не извстны закулисныя тайны устройства лечебницы доктора Риттнера.

Она не знала, что въ ту самую минуту, когда она отворила калитку, выходившую на бульваръ Монморанси, то привела въ движеніе проволоку съ четырьмя электрическими звонками, проведенными въ кабинетъ доктора и въ его спальню, смежную съ кабинетомъ!

Риттнеръ принялъ эту мру предосторожности, — употребляемую впрочемъ для ночи во многихъ банкирскихъ конторахъ, — съ тою цлью, чтобъ знать во время когда приходятъ его сообщники и въ случа надобности, успть спрятать отъ нихъ какія побудь компрометтирующія его замтки.

Риттнеръ устремился въ ту сторону, куда указалъ ему часовой.

Онъ не шелъ, а бжалъ — ему хотлось бы въ одинъ прыжокъ очутиться подл бглянокъ.

Его не очень безпокоила Эдмея, но онъ долженъ была, во что бы ни стало захватить Жанну, и далъ себ слово, что теперь будетъ ужъ хорошо караулить ее.

— Он опередили меня уже на четверть часа,— думалъ онъ.— Это громадное разстояніе!… Он успютъ добраться до Ренелага и до станціи окружной желзной дороги въ Пасси.— Если я не догоню ихъ, то какъ отыскать посл? Онъ шелъ все скоре, не спуская глазъ съ безконечнаго бульвара, который тянулся передъ нимъ и исчезалъ вдали прямою линіею.

— Никого!— повторялъ онъ мысленно съ бшенствомъ, никого! Он уже далеко!— Мн не догнать ихъ!…

Вдругъ ему показалось, что онъ видитъ между деревьями, на откос вала, неподвижныя человческія фигуры. Онъ побжалъ скоре, прижавъ локти къ тлу и удерживая дыханіе, какъ скороходъ по ремеслу, и вскор очутился передъ Жанною и ея дочерью.

Г-жаДеларивьеръ сидла или, лучше сказать, полулежала на трав на томъ мст, гд мы ее оставили.

Передъ нею стояла Эдмея, по наружности спокойная, но нахмуривъ брови и съ сверкающими глазами.

Руки ея были скрещены на груди, а на лиц выражалось недоумніе.

Риттнеръ остановился, запыхавшись.

Не смотря на быструю ходьбу, онъ былъ блденъ отъ ярости.

— Что вы сдлали? сказалъ онъ, обратясь къ Эдме грознымъ сиплымъ голосомъ.

— Я хотла убжать…. отвчала надменно молодая двушка.

— Употребивъ во зло мое довріе!

— Я кажется никогда не просила васъ имть ко мн довріе,

— Убжать! повторилъ докторъ. А зачмъ вы хотли бжать?

— Потому что я хочу, чтобы мать моя была жива и выздоровла, а вашъ домъ кажется мн могилою, она умретъ въ немъ… я подмтила, какъ вы иногда смотрите на нее, имени страшатъ эти взгляды.

Мы сказали, что докторъ былъ блденъ, но при этихъ словахъ, онъ помертвлъ отъ страха и злобы.

Бшенство его готово было прорваться наружу, но онъ сдлалъ надъ собою могучее усиліе.

— Я не хочу отвчать вамъ,— проговорилъ онъ съ притворнымъ спокойствіемъ. Ваши слова возбуждаютъ во мн не гнвъ, а состраданіе къ вамъ… Я ищу причины, побудившей васъ къ такому сумасбродному поступку и не смотря на ваши нелпые доводы не нахожу. Совсть говоритъ мн, что я всегда исполнялъ долгъ мой, какъ слдовало.— Еслибы вамъ удался побгъ, то это поставило бы меня въ затруднительное положеніе и вы сами навлекли бы на себя бездну непріятностей, послдствія которыхъ были бы дурны для васъ…— Но, слава Богу, вамъ не удалось бжать — а потому забудемъ это и сочтемъ вашу попытку — фантазіею молодой двушки.— Не угодно ли вамъ идти со мною…

— Никогда!— отвчала ршительно Эдмея.

— Вы не хотите идти со мною?

— Нтъ!

— Подумайте о томъ, что вы говорите, прошу васъ.

— Я уже обо всемъ подумала.

— Позвольте не поврить этому… Послушайтесь голоса разсудка — Вашъ отецъ, препоручивъ мн лечить вашу матушку, доврилъ мн и васъ, вроятно, потому, что нашелъ меня осмотрительнымъ и благоразумнымъ человкомъ.— Я обязанъ отвчать ему не только за вашу особу, но и за ваше поведеніе.— Я знаю, какія обязанности налагаетъ на меня эта отвтственность, и исполню ихъ…— Какъ осмлюсь я показаться г. Делеривьеру, когда онъ возвратится, если не съ умю сберечь того, что онъ доврилъ мн и что для него дороже всего на свт! Еще разъ говорю вамъ, оставьте безполезное сопротивленіе и пойдемте со иною.

— А я еще разъ, говорю вамъ, что не пойду съ вами.

XXI.

Францъ Риттнеръ нсколько минутъ молчалъ, озадаченный этимъ упорнымъ сопротивленіемъ, но оно нисколько не встревожило его, и проговорилъ наконецъ съ злою усцшкою:

— Умоляю васъ, мадмоазель Эдмея, избавьте меня отъ жестокой необходимости употребить противъ васъ силу.

— О, вскричала порывисто Эдмея, — вы осмлитесь наложить на меня руку!

— Я осмлюсь все!

— Все, исключая этого.

— Я осмлюсь все!.. повторилъ докторъ умалишенныхъ женщинъ холоднымъ, повелительнымъ тономъ,— я не отступлю ни предъ чмъ, чтобы заставить васъ повиноваться, если вы не хотите повиноваться добровольно…— Вы видите, что я совершенно спокоенъ…— я говори съ вами почтительно и съ уваженіемъ, но не-заставьте меня забыты что вы молодая двушка и видть въ васъ только ослушницу…

— Я не обязана повиноваться вамъ, — отвчала Эдмея надменно.

Риттнеръ началъ раздражаться.

— Положимъ, что не обязаны, возразилъ онъ сухо, — допустимъ это, если вамъ такъ удодно, но все таки вы должны исполнить мое требованье…

— Нтъ! сто раз нтъ! возразила Эдмея,— я не пойду съ вами.— Вдь я сказала вамъ, что хочу, чтобы мать моя была жива и поправилась!… а въ вашей лечебниц она не поправится….

— Куда же вы хотите свезти ее? спросилъ Риттнеръ съ ироніею.

— Что вамъ за дло до этого?…

Докторъ умалишенныхъ женщинъ сдлалъ два шага къ молодой двушк.— Онъ придвинулся такъ близко къ ней, что она чувствовала на своемъ лиц его порывистое дыханіе.

— Не къ тому ли знаменитому незнакомцу, провинціальному лекаришк, о которомъ вы такъ томно росписываете вашимъ пансіонскимъ подругамъ? продолжалъ онъ съ усиленною проніею и холодною злобою.

Мадмоазель Деларивьеръ отступила въ испуг.

— Ахъ, негодяй!— вскричала она,— онъ распечаталъ мое письмо!— онъ прочелъ его! это гнусно! это подло!..

— Конечно! я его прочелъ!— возразилъ Риттнеръ.— Это мое право и обязанность.

— Ваше право? ваша обязанность? повторила ошеломленная молодая двушка.

— Конечно, потому что г. Деларивьеръ узжая предоставилъ мн безграничную, отцовскую власть надъ вами.

— Но отецъ мой не предполагалъ, что вы употребите во зло эту власть.

— Я пользуюсь ею, какъ мн надо, и постараюсь-скоро доказать, что вамъ ничего не осталось больше длать какъ повиноваться мн.

— Вы напрасно воображаете это! я не возвращусь въ лечебницу.

— Вроятно, воздухъ ея заразителенъ для васъ,— возразилъ докторъ съ ироніею,— такъ какъ я вижу, мадмоазель Эдмея, чтовы также начинаете сходить съ ума.

— Еслибы я была вашею пансіонеркою, то, конечно, скоро бы сошла съ ума, отвчала-Эдмея.

— Вы забываете, что я могу позвать на помощь и васъ заставятъ тогда идти со мною.

— Не заставятъ!— отвчала Эдмея, — потому что я стану громко кричать отчего не хочу идти съ вами.

Такое непоколебимое упорство вывело Франца Риттнера изъ себя — Увидимъ! вскричалъ онъ, топнувъ.

Онъ быстро подошелъ къ г-ж Деларивьеръ, которая смотрла съ испугомъ на происходившее около нея, ничего не понимая, и взялъ ее за руку.

— Пойдемте, Жанна! сказалъ онъ. Я такъ хочу.

Умалишенная, на которую голосъ и слова доктора имли почти всегда сильное вліяніе, встала и хотла идти съ нимъ, безъ сопротивленія.

Но Эдмея бросилась къ матери и, обнявъ ее руками, вскричала

— Нтъ, нтъ, нтъ! вы не уведете ее!

— Прочь!— сказалъ докторъ, грубо оттолкнувъ ее.— Я впрочемъ не нуждаюсь въ вашемъ повиновеніи, оставайтесь на улиц, если вамъ пріятно это…. Вы сами объясните отцу ваше неслыханное поведеніе… Я умываю руки.

— Вы не уведете мою мать возразила молодая двушка, цплясь за одежду доктора.— Вы не уведете ее!….

— Неужели нтъ ни одного прохожаго, который избавилъ бы меня отъ этой безумной!..— вскричалъ докторъ съ бшенствомъ.

Въ эту минуту-изъ бастіона казармы вышелъ офицеръ и трое солдатъ.

Услышавъ крикъ, офицеръ прислушался и пошелъ въ ту сторону, откуда онъ раздавался.

— Помогите мн, поручикъ, прошу васъ,— сказалъ Риттнеръ, увидвъ его.

— Что случилось, докторъ, проговорилъ поручикъ, знавшій его отчасти.

Онъ часто встрчалъ его въ Отейл и раза два или три даже говорилъ съ нимъ.

— Эта молодая особа, которая поручена мн,— отвчалъ докторъ, увела свою мать изъ лечебницы и не хочетъ возвратиться туда.

— Такъ значитъ это о васъ и объ этихъ двухъ дамахъ говорилъ мн часовой нсколько минутъ тому назадъ?

— Вроятно.

— Ради Бога не допустите, чтобы насъ свели опять въ этотъ домъ,— проговорила Эдмея съ живостью, обращаясь къ офицеру.

— Но отчего вы убжали оттуда?…

— Предчувствіе говоритъ мн, что если мать моя возвратится туда, то не выйдетъ живая, и я чувствую, что мн не снасти ее отъ смерти…— Моя бдная мать слышитъ насъ,— видите,— но не понимаетъ…— Она не владетъ разсудкомъ….— а докторъ Риттнеръ никогда его не возвратитъ ей.— Я хочу свезти ее къ такому человку, который наврное ее излечитъ…— Вотъ отчего я хотла бжать изъ лечебницы вмст съ матерью…— Ради Бога, освободите насъ.

Риттнеръ пожалъ плечами.

Офицеръ отвчалъ.

— Къ сожалнію, я не могу исполнить вашего желанія.— По какому праву вмшаюсь я въ очень важный вопросъ, который, какъ мн кажется, должно ршить не въ вашу пользу… Ваша матушка поручена доктору…— Онъ отвчаетъ за нее. Онъ пеможетъ отказаться отъ своей обязанности…

— Но если жизнь моей матери въ опасности?

— Отъ кого же угрожаетъ ей опасность?

— Отъ этого человка.

— Репутація, которою пользуется докторъ Риттнеръ, — отвчалъ офицеръ съ улыбкою,— не дозволяетъ мн отнестись серьезно къ этому предположенію. Всмъ извстно, съ какою заботливостью лечить онъ своихъ большихъ.

— Такъ значитъ, вы не хотите помочь мн?—пробормотала молодая двушка.

— Я не могу помочь вамъ…. я могу только совтывать вамъ повиноваться, такъ какъ вижу, что вы не можете поступить иначе

Эдмея потеряла голову.

— Не принять участія въ такомъ дл, вскричала она съ гнвномъ,— значитъ быть сообщникомъ! Вы предаете насъ палачу!…

— Поручикъ, — сказалъ Риттнеръ спокойно,— я прошу васъ быть свидтелемъ, что эта двушка сумасшедшая.

— Сумасшедшая!! вскричала Эдмея, — да, вы правы, я чувствую, что схожу съ ума, благодаря вамъ!… Пусть Господь накажетъ васъ за то.

Она лишилась чувствъ и упала къ ногамъ матери, которая, казалось, не замтила ее.

Риттнеръ вздохнулъ свободно.

— Этотъ обморокъ очень кстати,— сказалъ онъ: по крайней все покончилъ.

— Но не опасаетесь ли вы дурныхъ послдствій для этой несчастной молодой двушки? спросилъ офицеръ.

— И очень… отвчалъ докторъ. Такое потрясеніе, вроятно, повлечетъ на собою нервные припадки, которые могутъ окончиться сумасшествіемъ…. Къ несчастію, она сильно расположена къ нему… Но очень можетъ быть, что я все вижу въ черномъ свт и надюсь всмъ сердцемъ…. я прошу васъ, поручикъ, оказать мн услугу,

— Какую?

— Позвольте, пожалуйста, двухъ изъ вашихъ солдатъ помочь мн отнести въ лечебницу эту молодую двушку,— сказалъ Францъ Риттнеръ.

— Это очень возможно, располагайте ими.

По знаку поручика, два солдата, съ любопытствомъ смотрвшіе на эту сцену, устроили родъ носилокъ, скрестивъ руки, и тихонько отнесли Эдмею въ квартиру доктора.

Жанна, которую докторъ умалишенныхъ женщинъ держалъ за руку, пошла съ нимъ безъ сопротивленія.

Ее опять заперли въ ея комнату, а Эдмею, которая все еще была въ обморокъ положили въ постель и сидлки начали хлопотать около нея. Об жертвы попались опять въ страшную отейльскую лечебницу.

* * *

Съ тхъ поръ какъ Клодъ Марто сдлалъ извстное роковое открытіе,— онъ сталъ мраченъ и печаленъ.— Онъ работалъ попрежнему, но не улыбался уже и не плъ, а безпрестанно твердилъ себ:

— Возможно ли то, что я думаю?

Вс его старанія достигнуть сомннія были напрасны. Онъ припомнилъ катанье по Сен, разспросы Фабриція, показавшіеся ему тогда странными, но смыслъ которыхъ сталъ ему теперь вполн понятенъ. Припомнилъ мертвенную блдность молодаго человка въ день казни и поразмыслилъ о томъ, съ какою цлью выказалъ онъ ему притворное расположеніе и участіе, внушившія — было ему, Клоду Марто, сначала, глубокую благодарность.

Теперь все стало ясно.

Онъ съ безпокойствомъ задавалъ себ вопросъ, какъ ему слдовало поступить — заявить въ судъ или нтъ?

Но эта мысль внушала ему страхъ.

Какъ знать, думалъ онъ, можетъ быть у него украли револьверъ.— Подождемъ еще немного.

И онъ не говорилъ никому о своей тайн.

XXII.

Эксъ-лакей Лоранъ, облеченный теперь, въ званіе управляющаго домомъ въ Нельи-Сенъ-Джемсъ,— замтилъ перемну въ характер своего застольника, но не вывелъ изъ этого никакого заключенія.

— Можетъ быть, онъ скучаетъ, думалъ онъ.— Когда г. Деларивьеръ и г. Фабрицій возвратятся, то у него будутъ занятія и онъ повеселетъ.

Клодъ Марто получилъ письмо отъ строителя лодокъ, въ которомъ тотъ писалъ ему, что шлюпка его готова для оснастки, и просилъ его посмотрть годится ли ему она. Клодъ тотчасъ же отправился въ Шарантонъ.

Шлюпка была спущена на воду, своими граціозными формами она заслуживала вниманія знатоковъ.

Въ ея посторонней кают могли помститься шесть человкъ.

— Это красивое судно! сказалъ Клодъ Марто, осмотрвъ его.— Корпусъ мн нравится и, при хорошей американской оснастк, я полагаю, шлюпъ можетъ идти порядочное число узловъ въ часъ….

— Я ручаюсь за это, отвчалъ лодочникъ….

— А что возьмете вы съ меня за него? спросилъ эксъ-матросъ.

— Съ оснасткою?

— Да, съ оснасткою, съ якоремъ и цпью.

— Двнадцать тысячъ-франковъ….

— Очень хорошо,— сказалъ Клодъ Марто съ самымъ серьезнымъ видомъ,— но затмъ прибавилъ: а сколько вы дадите годоваго дохода тому, кто дастъ вамъ за шлюпъ такую сумму?

Лодочникъ засмялся.

— Я не хочу сутяжничать, честное слово — продолжалъ Клодъ, но надо же быть разсудительну, чортъ возьми!… Я предложу вамъ восемь тысячъ пятьсотъ франковъ?…

— Я не могу уступить его вамъ даже и за девять тысячъ.

— Въ самомъ дл?

— Честное слово.

— Честные люди всегда сойдутся какъ нибудь….— Шлюпъ прочно построенъ, нельзя отрицать этого…. Я вижу, что онъ-ровно сидитъ въ вод….— Въ бурную погоду онъ не будетъ нырять носомъ и черпать воду… Пожалуй, онъ дйствительно стоитъ десяти тысячъ франковъ, но я не дамъ ни одного су больше.

— Вы дадите десять тысячъ пятьсотъ франковъ…..

— Даже, десяти франковъ свыше десяти тысячъ. Но я заплачу наличными…. Вамъ не придется ждать денегъ ни минуты.

— Идетъ!— сказалъ лодочникъ, протянувъ руку Клоду.

— Отлично!— отвчалъ Клодъ, хлопнувъ по ней.— И на вашъ счетъ завтракъ.

— Очень охотно…. Мы пойдемъ къ рыбаку-харчевнику неподалеку отсюда. Онъ мой кліептъ, и непремнно подастъ намъ контрабандный матлотъ и хорошее вино.

— Ладно.— Когда шлюпъ будетъ оснащенъ?

— Оснастка готова….— стоитъ только укрпить ее.

— Смотрите, чтобы паруса были надежные.

— Съ бинетомъ?

— Я вамъ сказалъ, чтобы оснастка была американская съ двумя фокъ-мачтами.

— Все будетъ готово чрезъ недлю.— Пойдемте завтракать.

Лодочникъ взялъ матроса подъ руку и черезъ четверть часа они сидли за столомъ у вышеупомянутаго рыбака и ли картофельныя котлеты, запивая ихъ блымъ виномъ, въ ожиданіи контрабанднаго матлота.

— Вотъ пять тысячъ задатка…. сказалъ Клодъ посл завтрака.— Дайте мн пожалуйста росписку…. Вы получите остальныя деньги черезъ недлю… я принесу ихъ, когда приду за моею покупкою…— Это будетъ хорошая прогулка!

— Вы спустите шлюпъ одни въ Нейльи? спросилъ лодочникъ.

— Я справился бы съ этимъ одинъ, увряю васъ…. но лучше если бы у меня былъ кто нибудь для этого, я даже разчитывалъ на касъ по этому случаю.

— На меня?

— Да.

— Да, если это возможно…— Что же вамъ надо?

— Мн хотлось бы имть ловкаго, смышленнаго мальчугана лтъ двнадцати, который помогалъ бы мн, по мр силъ, управлять лодкою и ловить рыбу. Мн хотлось-бы, чтобы онъ былъ уже немножко привыченъ къ вод и любилъ бы обращаться около нее… я бы выучилъ его ремеслу…. я думалъ, что такъ какъ вы видите много народа и вамъ должны быть извстны вс крысы на Сен, то, можетъ быть, вы можете указать мн на такого мальчика.

— Вотъ отличный случай!— вскричалъ лодочникъ,— мн кажется, что я могу рекомендовать вамъ какъ разъ такого мальчика, какой намъ нуженъ….

— Въ самомъ дл?

— Добрый мальчикъ и далеко не глупый… онъ знакомъ съ ркою…— Онъ управляетъ веслами, какъ старый рыболовъ… и плаваетъ какъ утка….— Вы, врно, видли его у меня на верфи….

— Не тотъ ли это мальчикъ, который пригналъ съ верхней Сены тяжелый паромъ?

— Тотъ самый!— я употребляю его на сколько возможно для такой работы.— Онъ сынъ бдной, честной женщины, которая нсколько времени тому назадъ поселилась въ Шарантон. Мать ходитъ прислуживать, чтобы заработать себ пропитаніе…— я взялъ мальчика…— Время отъ времени я даю ему немного денегъ…. Все-таки это имъ кой-какая помощь…. Если вы возьмете къ себ мальчика, то.сдлаете доброе дло.

— Для меня это подходящее дло и доставитъ помощь матери… Мальчикъ будетъ одтъ, сытъ, будетъ имть помщеніе и, кром того, получитъ по двадцати франковъ въ мсяцъ жалованья.

— Это будетъ почти благосостояніе для бдной его матери,— отвчалъ лодочникъ.— То, что я длаю для него, ровно ничего не значитъ въ сравненіи съ тмъ, что вы предлагаете.

— Но будетъ ли согласенъ мальчикъ?

— Не безпойтесь объ этомъ…. Онъ очень усерденъ и у него золотое сердце…— Онъ радъ, когда можетъ заработать сколько нибудь су, и тотчасъ же несетъ ихъ матери….— Надо только, чтобы мать-то согласилась.

— Отдастъ ли она его мн?

— Надюсь.

— Такъ я схожу къ ней посл завтрака….

— А если ей покажется тяжело разстаться съ сыномъ, такъ я схожу къ ней завтра или посл завтра и уговорю ее.

— Что? она замужняя или вдова?

— Не думаю, чтобы она была вдова, но мужа ея никогда не вид но…. Я никогда не разспрашивалъ ее объ этомъ… вы понимаете.

— Гд она живетъ?

— Въ Шараптон, въ Парижской улиц номеръ * * *.

— Вы знаете какъ ее зовутъ?

— Знаю…. Ее зовутъ Марія Талландье.

Клодъ написалъ на клочк ‘Petit Journal’ имя и адресъ, которые сказалъ ему лодочникъ.

Посл завтрака они разстались, дружески, пожавъ одинъ другому руку, причемъ Клодъ Марто общалъ придти на будущей недл.

Лодочникъ возвратился на свою верфь, а эксъ-матросъ пошелъ въ Парижскую улицу.

Онъ отыскалъ означенный въ адрес домъ, который былъ пристойнаго, но очень бднаго, вида.

— Здсь-ли живетъ г-жа Талландье? спросилъ онъ привратницу.

— Здсь, отвчала привратница.

— Дома ли она теперь?

— Мальчикъ пришелъ домой, минутъ пять тому,— не думаю, чтобы матери не было дома…. Идите смло по лстниц….

— Въ которомъ этаж ея квартира?

— Въ самомъ верху…— ошибиться нельзя…. лстница оканчивается противъ ея двери.

— Очень благодаренъ.

Привратница, сама не зная того, перефразировала первый куплетъ одной старинной псни, славившейся когда-то.

‘Je loge au quatri&egrave,me tage,

‘C’est l que finit l’escalier,

‘Je suis ma femme de menage

‘Mon domestique et mon portier’ *).

*) Я живу въ четвертомъ этаж, тамъ гд оканчивается лстница, я самъ для себя кухарка, слуга и привратникъ.

Клодъ Марто быстро поднялся по лстниц.

На площадк четвертаго и послдняго этажа онъ постучалъ въ Дверь.

Ему отворилъ мальчикъ, лтъ двнадцати, который, при вид незнакомаго постителя, повернулъ голову и вскричалъ:

— Мама, какой-то господинъ!

— Здравствуйте маленькій человчекъ, сказалъ Клодъ, снялъ фуражку и повторилъ тотъ-же вопросъ, какъ и привратниц:

— Здсь ли живетъ г-жа Талландье?

— Здсь, сударь.

— Мн хотлось-бы поговорить съ нею….

— Мама, прибавила, мальчикъ, этотъ господинъ хочетъ поговорить съ тобою.

— Такъ пусть онъ войдетъ, отвчалъ женскій голосъ.

Комната, въ которую вошелъ эксъ-матросъ, была родъ мансарды, съ единственными, окномъ, выходившимъ на ближайшую кровлю занавски на немъ были изъ самой простой кисеи, по безукоризненно чисты.

Квартира состояла изъ двухъ очень маленькихъ комнатъ. Въ ней было небольшое количество мебели грубой работы, которая стояла въ порядк и отличалась фламандскою чистотою, выкупавшею бдность ансамбля.

Клодъ нашелъ, что мать и сынъ жили очень мило.

XXIII.

Сыну г-жи Талландье, какъ мы знаемъ, было около двнадцати лтъ.

У него было загорлое лицо, усянное мстами веснушками, съ неправильными, но тонкими чертами, выражавшими смышленость, и густые рыжеватые волосы, вьющіеся отъ природы.

Одежда его, боле чмъ скромная, была въ исправности и отличалась чистотою.

Г-ж Талландье, казалось, было лтъ тридцать шесть. Она была средняго роста, брюнетка, съ густыми волосами и чудными глазами.

Должно быть она прежде была очень хороша, но вынесенныя страданія и, можетъ быть, лишенія, помяли отчасти ея черты.

Распухшія и покраснвшія вки доказывали, что она много плакала.

Вся ея особа внушала уваженіе и симпатію. Сейчасъ было видно, что она честная, хорошая женщина.

Клодъ Марто отвсилъ ей два поклона сряду, одинъ за другимъ.

— Вы г-жа Талландье? спросилъ онъ.

— Да, я.

— А этотъ мальчикъ сынъ вашъ?

— Да, это Пьеръ… мое единственное дитя…

При этихъ словахъ бдная женщина притянула къ себ мальчика и нсколько разъ поцловала въ лобъ. На глазахъ ея навернулись слезы.

— Какому случаю я обязана вашимъ посщеніемъ? спросила она Клода. Вы желаете, вроятно, чтобы я занялась вашимъ хозяйствомъ?

— Нтъ, отвчалъ эксъ-матросъ.

Г-жа Талландье взглянула на своего гостя съ безпокойствомъ и недоврчивостью.

— Но кто же сказалъ вамъ обо мн и указалъ, гд я живу?… Что вамъ надо отъ меня?…

— Это очень просто… я только что былъ у г. ***, строителя лодокъ…

— Я сейчасъ видлъ васъ тамъ…. прервалъ его Пьеръ. Вы купили прекрасный шлюпъ, который дня два тому назадъ спустили на воду…

— Точно такъ, мальчуганъ…. отвчалъ Клодъ Марто. Я купилъ шлюпъ для моего буржуа, Фабриція Леклеръ, и по поводу-то этого шлюпа пришелъ къ вамъ.

— Я не понимаю, что это значитъ…. сказала г-жа Талландье.

— Минута терпнія. Я все объясню вамъ… На моихъ рукахъ нсколько лодокъ, и мн надо помощника, маленькаго юнгу… Я сказалъ объ этомъ лодочнику — и онъ далъ мн вашъ адресъ. Онъ говоритъ, что сынъ вашъ очень понятливъ и чрезвычайно былъ-бы полезенъ мн, если-бы вы согласились отпустить его со мною.

На подвижномъ лиц г-жи Талландье еще живе отразилось безпокойство, и она вскричала:

— Боже мой, неужели хозяинъ Пьера недоволенъ имъ и хочетъ сбыть его съ рукъ!

— Вовсе нтъ, возразилъ Клодъ.

— Но отчего же онъ не хочетъ держать его у себя?

— Онъ полагаетъ, что мсто, которое я предлагаю мальчику, выгодно и мвжетъ быть поддержкою для васъ.

— Вы очень добры и я благодарна вамъ, по хозяинъ Пьера знаетъ, что я не желаю разстаться съ моимъ сыномъ… Онъ общалъ ма обучить мальчика своему ремеслу, а если Пьеръ оставитъ его верфь, то впослдствіи будетъ не въ состояніи заработывать себ хлбъ.

— Вы ошибаетесь… Если бы я взялъ Пьера къ себ, то обучилъ-бы его хорошему ремеслу, которое сытно кормитъ… Къ тому же онъ жилъ бы недалеко отъ васъ… Мои хозяева живутъ въ Нейльи… Когда Пьеру не было бы времени, — то вы могли бы прізжать къ нему на цлый день.

— Такъ вы хотите увезти его въ Нейльи?

— Да, въ Нейльи.

— Что же онъ тамъ будетъ длать?

— Все то, что длаетъ юнга на казенномъ корабл… Кром того, онъ помогалъ бы мн управлять лодками во время катанья и закидывать рыболовныя сти…

— Ахъ! какъ мн было бы весело! сказалъ мальчикъ. Я очень люблю ловить рыбу.

— И онъ получалъ бы что нибудь за это? спросила г-жа Талландье.

— Да. Онъ былъ бы одтъ, имлъ бы столъ, помщеніе, и для начала получалъ бы по двадцати франковъ въ мсяцъ… Еслибы я былъ доволенъ имъ, то чрезъ нсколько мсяцевъ выхлопоталъ-бы ему прибавку.

— Двадцать франковъ! вскричалъ мальчикъ, котораго, казалось, сильно изумила такая сумма. Подумай, мама, вдь это двсти сорокъ франковъ въ годъ, я не сталъ бы трогать этихъ денегъ, и ты копила бы ихъ…

— Да, мой милый мальчикъ, отвчала г-жа Талландье, но мн лучше хотлось бы, чтобы ты научился строить лодки… Я была бы тогда спокойне.

— Я умю управляться съ рубанкомъ и стругомъ, сказалъ Клодъ. Мн хочется самому завести небольшую верфь и построить лодку… Мальчикъ выучится у меня этому ремеслу такъ же скоро, какъ и здсь… Я берусь сдлать изъ него искуснаго строителя лодокъ, ловкаго матроса и отличнаго рыболова. Такимъ образомъ на его лук будетъ три тетивы, вмсто одной.

— Я врю вамъ, но вдь въ такомъ случа мн надо разстаться съ нимъ. То, что вы предлагаете, очень полезно и выгодно для двнадцатилтняго мальчика… и значительно бы улучшило наше положеніе. Вдь хозяинъ Пьера врно сказалъ вамъ, что я очень бдна… Мы живемъ кой-какими крохами и иногда намъ очень тяжело. Мн не пришлось бы тогда тратить ни копйки на Пьера, и изъ заработанныхъ имъ денегъ можно было бы ему накопить капиталецъ. Я все это понимаю и, въ виду интереса мальчика, должна была бы согласиться на ваше предложеніе… Но что длать! у меня не хватитъ духа отпустить его изъ дома… Подумайте, что у меня вдь нтъ никого на свт, кром его… и я такъ люблю его!…

Бдная женщина произнесла послднія слова надорваннымъ голосомъ, упала на стулъ и заплакала,

Мальчикъ вспрыгнулъ къ ней на колни, обнялъ ее обими руками и проговорилъ:

— Мама, не плачь, умоляю тебя!… а не то я также заплачу! Къ чему такъ убиваться?… Вдь это не значитъ разстаться, если мы будемъ жить съ тобою на разстояніи часа пути… Я хочу, чтобы ты была счастлива и не терпла ни въ чемъ нужды… Я хочу заработать деньги, чтобы лелять тебя, когда ты состаришься.. Отпусти меня въ Нейльи… Когда у меня не будетъ времени, ты будешь прізжать ко мн…. такъ сказалъ этотъ господинъ… Я буду такъ стараться, что мн прибавятъ’ жалованья, и я буду очень счастливъ при мысли, что могу моею работою доставить теб спокойствіе…

— Тмъ боле, сказалъ Клодъ, что есть еще нчто, о чемъ я не подумалъ прежде… Уловъ рыбы, за исключеніемъ того, что станутъ брать для дома хозяина, будетъ принадлежать намъ… Прибыль будетъ порядочная, поврьте мн!… Ршитесь-же, г-жа Талландье… Я буду очень беречь мальчика… Онъ мн нравится!… Видно, что у него доброе сердце… Онъ васъ любитъ, и только и думаетъ, что о насъ… а если у кого есть хоть сколько-нибудь души, тому невозможно не любить дтей, которые любятъ своихъ родителей.

И Клодъ Марто хлопнулъ себя по могучей груди.

— Подумайте, продолжалъ онъ, что вдь это богатый домъ… Его будутъ кормить тамъ какъ на убой… Онъ потолстетъ. Кром того, по вечерамъ, когда онъ окончитъ работу, я стану посылать его въ школу.

— О! Я умю читать и писать, сказалъ Пьеръ съ гордостью.

— Все равно, это не мшаетъ ходить въ школу, чтобы учиться тамъ… ариметик, рисованію и разной другой премудрости, которую очень полезно знать.

— Ахъ, да! рисованію! вскричалъ Пьеръ, и глаза его сверкнули. Умть изображать на бумаг то, что видишь!… Это должно быть весело!… Мн бы это понравилось лучше всего…

— Чтоже, мадамъ Талландье, сказалъ Клодъ одобряющимъ голосомъ, ршитесь наконецъ… Будьте разсудительны… Докажите, что вы любите Пьера не только для васъ самихъ, но и для него… Подумайте о его будущности,— вы такая добрая мать.

Бдная женщина опять прижала къ груди мальчика, который все еще сидлъ у нея на колняхъ, и начала цловать его съ жаромъ — Милое!.. милое дитя… моя жизнь…. душа моя…. говорила она.

И съ глубокимъ вздохомъ отерла слезы, навернувшіяся на ея глазахъ.

— Что же, мадамъ Талландье,— надумались ли вы? сказалъ Клодъ Марто. Согласны ли вы на мое предложеніе?

Г-жа Талландье покачала головой.

— Я не могу сразу ршиться на такой важный шагъ, проговорила она…— Я еще подумало и поговорю съ хозяиномъ Пьера, который былъ такъ добръ для насъ.

— Хорошо…— Но когда же дадите вы мн отвтъ?

— Черезъ недлю…— Мн кажется, что это недолго?

— Пожалуй, если ужь вы никакъ не можете ршиться прежде… Я пріду къ этому времени за моимъ шлюпомъ…— Мы поговоримъ съ вами и если вы ршитесь, какъ я желаю и надюсь, то я возьму съ собою Пьера….

Г-жа Талландье вмсто отвта кивнула головою.

Клодъ протянулъ руку мальчику, пожавшему ее крпко, какъ взрослый и ушелъ.

— Чрезъ недлю… думалъ онъ, спускаясь по лстниц,— лишь бы она согласилась! Мальчуганъ очень мн нравится! Мн кажется, что если онъ будетъ у меня, то это принесетъ мн счастье.

XXIV.

Жоржъ Вернье въ теченіи четырехъ дней създилъ въ Женеву, изъ Женевы въ Эвіанъ, а изъ Эвіана въ Миллери, откуда возвратимся прямо въ Мелюнъ.

Но онъ былъ сильно огорченъ.

Онъ не напалъ ни на какой признакъ, могущій навести его на слдъ семейства казненаго.

Все, что онъ узналъ, ограничивалось слдующимъ:

Человка, изувченнаго взрывомъ мины, знали Пьеромъ.

Онъ прибылъ изъ Франціи и при немъ не было никакого свидтельства и никакихъ бумагъ…

Онъ поступилъ сперва въ каменоломню, какъ простой рабочій, но такъ какъ выказалъ нкоторыя спеціальныя свднія, умъ и усердіе, то его скоро назначили распорядителемъ работъ.

Поправясь отъ страшнаго ушиба, онъ тотчасъ же отправился въ путь, не сказавъ никому, куда идетъ, и съ тхъ поръ никто въ Миллери не слыхалъ о немъ,

Жоржъ былъ убжденъ, что это тотъ самый человкъ, котораго казнили въ Мелюн, по эта увренность ни къ чему не вела.

Паула Бальтусъ, которой Жоржъ Вернье тотчасъ же сообщилъ, какъ неудачны были его розыски въ Саво, считала исцленіе Жанны единственнымъ средствомъ къ открытію истины.

Но гд найти Жанну?

Письмо Паулы Бальтусъ къ Деларивьеру отправилось изъ Гавра пять дней тому, а оно могло дойти до Нью-Іорка только черезъ девять дней пути, и то еще въ такомъ случа, если корабль не задержатъ противные втры и бури, такъ часто случающіеся въ океан.

Паула, убжденная, что получитъ отвтъ по телеграфу, торопила молодаго доктора найти лечебницу, которую можно было бы немедленно купить.

Жоржъ искалъ, но безъ успха.

Онъ принялся опять изучать сочиненія древнихъ и новйшихъ авторовъ объ умопомшательств во всхъ его видахъ и о способахъ исцленія этой страшной болзни.

Онъ длалъ множество замтокъ и выписокъ, и обдумывалъ мысль, почерпнутую имъ изъ двухъ нмецкихъ авторовъ, которую многіе спеціалисты считали нелпою и опасною.

Несмотря на это противорчіе, онъ додумался до того, что ршился прибгнуть къ этому странному способу леченія, о которомъ мы разскажемъ въ свое время.

Мыогіе уже употребляли этотъ способъ успшно, я это еще боле поддерживало его убжденье.

Впрочемъ, онъ хотлъ еще посовтоваться съ профессорами медицины, уроками которыхъ пользовался, когда былъ студентомъ.

Онъ составилъ записку, въ которой изложилъ кажущіяся причини болзни Жанны, все что зналъ отъ Деларивьера о темперамент больной, наконецъ о томъ, что замтилъ самъ относительно этого предмета, когда лечилъ ее, и ршился отправиться съ этою запискою къ самому уважаемому изъ профессоровъ и посовтоваться съ нимъ о способ леченія, такъ сильно занимавшемъ его.

Онъ былъ почти увренъ, что застанетъ дома знаменитаго врача около восьми часовъ утра, и, въ одно воскресное утро, пріхавъ въ Парижъ на почтовомъ позд, отправился въ кварталъ Сорбонны, гд жилъ докторъ В***.

Докторъ былъ дома.

Жоржа, далъ свою карточку сдому лакею, и чрезъ нсколько минутъ вошелъ въ кабинетъ своего бывшаго профессора, который остался его другомъ и покровителемъ.

Докторъ В***—фамилію котораго мы сочли должнымъ замнить тремя здздочками, чувствовалъ къ Жоржу симпатію и уваженіе, и былъ убжденъ, что молодаго врача ожидаетъ блестящая будущность.

Онъ встртилъ его съ радостью, обнялъ какъ сына, и сказалъ:

— Какая бы причина ни привела васъ ко мн, мой милый, я очень радъ, что вижу васъ, и буду еще боле счасливъ, если могу оказать вамъ какую нибудь услугу.

— Дйствительно, профессоръ, я пришелъ васъ просить объ очень важной для меня услуг…

— Я готовъ служить вамъ моимъ вліяніемъ, кошелькомъ и моими совтами.

— Я пріхалъ попросить у васъ совта.

— Какъ у друга или какъ у медика?

— Сперва какъ у медика!

— Такъ вы все еще врите въ меня?

— Врю ли?— Ахъ, профессоръ! Чмъ больше я занимаюсь медициною, тмъ ясне вижу, что мн никогда не достигнуть до той высоты, на которой вы стоите….

Профессоръ пожалъ руку молодому человку.

— Благодарю васъ, другъ мой! вскричалъ онъ:— благодарю за то, что вы такъ цните вашего стараго учителя!… Вы принадлежите къ числу тхъ, очень рдкихъ учениковъ, которые, поднявшись на высоту, не забываютъ, что мы дали имъ крылья..— Другіе злоупотребляютъ своими молодыми силами и стараются опрокинуть насъ, чтобы занять паши мста.

— Это карлики, нападающіе на гигантовъ! отвчалъ Жоржъ. Надо жалть о нихъ…

— Какой совтъ надобно вамъ, другъ мой?

Жоржъ объяснилъ въ короткихъ словахъ знаменитому врачу, чего ожидалъ отъ него, и далъ ему записку относительно г-жи Деларивьеръ.

Профессоръ слушалъ его съ глубочайшимъ вниманіемъ. Такъ какъ вопросъ, по которому обратился къ нему его бывшій ученикъ, былъ очень важенъ, то онъ хотлъ серьезно обдумать его.

— Я понимаю васъ,— сказалъ онъ, когда Жоржъ кончилъ.

— Что же вы скажете мн?

— Ничего, пока не разсмотрю хорошенько вашу записку, которую вы принесли мн.

— А когда вы ее разсмотрите, профессора,?

— Общаю вамъ, что скоро. Не знаю, будемъ ли мы согласны съ вами во всхъ пунктахъ, но мн кажется что, начиная съ сегодняшняго дня, мы придемъ къ одному и тому же результату.

— Ахъ! дорогой и знаменитый профессоръ! вскричалъ молодой человкъ,— если я заслужу ваше одобреніе, то это придастъ мн новыя силы и я не буду сомнваться въ успх.

— Слдовательно, вы хотите заняться спеціально душевными болзнями? продожалъ профессоръ.

— Это мой планъ.

— Вы очень хорошо длаете…. У насъ мало докторовъ душевныхъ болзней, одаренныхъ такимъ блестящимъ умомъ, какъ вы…. Вскоре пріобртете извстность…. Если вамъ вначал понадобится руководитель на этомъ трудномъ пути, разсчитывайте на меня…. Я опять стану вашимъ учителемъ, какъ и прежде. Новая отрасль медицины, которую вы станете изучать, потребуетъ отъ васъ много труда… по я знаю, что вы добросовстны и неутомимы. Вы обладаете усердіемъ и врою,— предъ вами будущность… Но, кром теоріи, необходима практика…. Вся суть въ большой практик… Только при такихъ условіяхъ можно сдлаться истинно ученымъ и истинно искуснымъ врачемъ.

— Я знаю это и займусь практикою…

— Хорошо было бы на первый разъ слушать консультаціи въ лечебниц умалишенныхъ… Еслибы вы могли впослдствіи имть собственную лечебницу, то быстро бы подвинулись впередъ.

— Я ищу такую лечебницу, которая была бы основана уже нсколько лтъ.

— Такихъ мало…

— Конечно, но все таки можно найти.

— Это будетъ стоить вамъ очень дорого.

— У меня очень богатый компаньонъ.

— Тмъ лучше, такъ какъ богатый компаньонъ рдкая птица для дебютанта… rara avis.

— Не знаете ли вы, дорогой профессоръ, продажной лечебницы, соотвтствующей моимъ требованіямъ.

— Постойте-ка!… кажется, мн недавно говорили о какой-то лечебниц.

— Въ Париж?

— Да., или по крайней мр въ окрестностяхъ. Да! я припоминаю теперь… Эта лечебница находится въ Отейл… Мн даже дали записку объ этомъ… родъ объявленія…

— Поищите ее профессоръ, убдительно прошу васъ.

— Сейчасъ, поищу.

И докторъ В*** началъ рыться въ ящик конторки, гд было разбросано въ страшномъ безпорядк, множество писемъ, замтокъ и другихъ бумагъ.

— Вотъ оно! вскричалъ онъ черезъ нсколько секундъ, это оно самое… Прочтите.—

Жоржъ жадно схватилъ бумагу, которую подалъ ему профессоръ, и прочелъ слдующее:

ЛЕЧЕБНИЦА ВЪ ОТЕЙЛ.

Докторъ Риттнеръ, врачъ душевныхъ болзней, директоръ лечебницы въ Отейл, улица Раффе и бульваръ Монморанси, извстной великолпнымъ состояніемъ, въ которомъ она находится, отличнымъ устройствомъ и богатою, многочисленною практикою, иметъ честь объявитъ знаменитому доктору что желаетъ передать свое заведеніе медику спеціалисту.

‘Докторъ Риттнеръ, принужденный, по семейнымъ обстоятельствамъ, оставить Парижъ, продаетъ свое заведеніе не иначе какъ на наличныя деньги, но на выгодныхъ условіяхъ.’

Въ глазахъ Жоржа блеснула радость.

— Вотъ вы и нашли лечебницу,— неправда ли! вскричалъ профессоръ.

XXV.

— Вы знаете, профессоръ лечебницу въ Отейл?.. спросилъ Жоржъ.

— Да, отвчалъ знаменитый врачъ.— Около двухъ лтъ тому одинъ изъ моихъ пріятелей, котораго жестокая необходимость заставила помстить туда свою мать, просилъ меня създить туда для консультаціи…

— Какого вы мннія объ этой лечебниц?

— Она мн кажется выходящею изъ ряда обыкновенныхъ по своему устройству и положенію.

— А директоръ ея?

— Я нахожу, что онъ не заслуживаетъ той извстности, которою пользуется.

— А между тми онъ знаменитость?

— Это ничего не доказываетъ.— Онъ составилъ свою славу посредствомъ рекламъ, и я совершенно равнодушенъ къ ней…— Вотъ что я думаю о доктор Риттнер:— этотъ нмецъ, конечно, много учился и читалъ, такъ какъ онъ спеціалистъ, но онъ пропитанъ старинными методами, и если допускаетъ какія нибудь нововведенія, то только для вида. Онъ врагъ всякаго истиннаго прогреса и старается побдить умопомшательство заржаввшимъ оружіемъ, принадлежащимъ къ очень древнему арсеналу.

— Словомъ, жалкій лекаришка,— сказалъ Жоржъ,— но честный ли онъ человкъ?

— На этотъ вопроса, я не ршусь отвчать…— Я не знаю ничего такого, что дало бы мн право заподозрить доктора Риттнера въ безнравственности…. но онъ мн кажется не довольно симпатичнымъ — вотъ и все… Это не мшаетъ его лечебниц процвтать и пользоваться извстностью…— Онъ хочетъ продать ее, вроятно потому только, что слишкомъ уже богатъ….— Это заведеніе въ вашихъ рукахъ еще скоре, чмъ въ его, будетъ настоящею золотою рудою, тмъ боле, что я сдлаю для васъ то, чего никогда не сдлалъ бы для него,— стану рекомендовать васъ очень усердію, а вы знаете, что моя рекомендація что нибудь значитъ… Позжайте же въ Отейль какъ можно скоре и осмотрите заведеніе… Обратите на все вниманіе, и постарайтесь сойтись съ этимъ Риттнеромъ. Только будьте осторожны… Не увлекайтесь.— Нмецъ разумется заломитъ съ васъ очень дорого!— Торгуйтесь хорошенько!—

— Какъ вы находите, профессоръ, что стоитъ лечебница…

— Надо будетъ также купить недвижимое имущество, принадлежащее доктору.— Я цню недвижимость и практику въ триста пятьдесятъ или четыреста тысячъ франковъ.—

— Ого! Это порядочная сумма!!

— Считайте себя счастливымъ, если Риттнеръ не запроситъ отъ васъ вдвое дороже.

— Я сейчасъ же поду къ нему, и узнаю, что онъ хочетъ.

— Позжайте, совтую вамъ, если же купите, то немедленно извстите меня.

— Я побываю у васъ или напишу вамъ…

— Прекрасно.

— А моя записка?

— О, не безпокойтесь! я общаю вамъ, что добросовстно обдумаю все, взвшу вс за и противъ съ самымъ строгимъ безпристрастіемъ,— я отвчу на нее другою запискою, которую пришлю къ вамъ въ Мелюнъ, или вы сами зайдете за нею ко мн.

Тысячу разъ благодарю васъ, мой дорогой наставникъ, и до свиданія.

— До свиданья, мой другъ!

Профессоръ пожалъ руку своему бывшему ученику и проводилъ его до двери.

— Отъ трехсотъ пятидесяти до четырехъ сотъ тысячъ франковъ,— думала, Жоржъ Вернье, спускаясь съ лстницы,— эта цифра пугаетъ меня. Можетъ быть Паула Бальтусъ, несмотря на всю свою доброту, не ршится дать такой суммы? А если и дастъ, то какъ я уплачу ей? впрочемъ, во всякомъ случа надо посмотрть лечебницу…

Молодой человкъ слъ въ фіакръ и веллъ хать въ улицу Раффе.

Въ этотъ же день Франца, Риттнера, получилъ письмо отъ Фабриція изъ Нью-Іорка.

Это холодное и лаконическое посланіе было написано такимъ образомъ, что если бы попало въ другія руки, невозможно было бы предположить, что у племянника банкира и у доктора Риттнера есть общіе интересы, что между ними существуетъ таинственная связь.

Фабрицій ограничился тмъ, что совтывалъ доктору хорошенько наблюдать за матерью и дочерью.

Поддльный почеркъ и неразборчивая подпись, понятные только Риттлеру, доказывали недоврчивость молодаго человка, который не любилъ ничего длать на-удачу.

Одна фраза, подчеркнутая два раза, о которой условились наканун отъзда, не смотря на свою кажущуюся безвредность, имла страшное значеніе.

Вотъ, она:

‘Займитесь помщеніемъ фондовъ, о которыхъ мы говорили’.

Для Риттнера, который самъ сочинилъ эту загадочную фразу, она очень ясно означала:

‘Надо, чтобы по возвращеніи я не засталъ въ живыхъ ни матери, ни дочери.— У васъ есть для этого врныя средства. Употребите ихъ.

— То есть, сказалъ докторъ, онъ перемнилъ мнніе, и я долженъ уничтожить Эдмею и Жанну! Отчего это произошла такая перемна въ образ мыслей моего дорогаго компаньона? Прежде отъзда онъ не допускалъ этой радикальной очистки. Должно быть въ Нью-Іорк случилось что нибудь непредвиднное…— Безумно было бы добиваться разгадки этой странной тайны…— Чортъ возьми! какъ онъ прытокъ, этотъ милый Фабрицій!.. Покончить разомъ съ двумя женщинами..— Это возможно и легко, но вмст съ тмъ и очень опасно…— Я-то очень хорошо вижу опасность… Но не вижу вознагражденія, а интересъ Фабриція бьетъ въ глаза… Гд же мой-то?… Вотъ, что надо знать прежде, чмъ дйствовать… И онъ хочетъ еще навязать мн на шею такую важную отвтственность именно въ то время, когда я хочу улизнуть изъ Парижа, чтобы избжать непріятныхъ послдствій по длу Бальтуса!! И притомъ къ чему такъ рисковать, когда дло сдлается само собою? Мать быстро угасаетъ и дочь очень больна… Я полагаю, что будетъ достаточно допустить ихъ умереть.

Разсуждая такимъ образомъ, докторъ зажегъ свчку и поднесъ къ огню письмо Фабриція.

— Общее правило,— подумалъ онъ,— никогда не должно оставлять лоскутка бумаги, который можетъ компрометировать въ настоящую минуту или впослдствіи.

И онъ сжегъ письмо.

Онъ ршился разослать по Парижу и провинціямъ еще нсколько объявленій о продаж лечебппцы въ большемъ числ экземпляровъ, чмъ прежнія, адресованныя только къ нкоторымъ извстнымъ врачамъ. Онъ уже собрался-было идти въ типографію, какъ вдругъ ему доложили, что въ пріемной зал дожидается его какой-то молодой человкъ, который желаетъ переговорить съ нимъ.

Вмст съ тмъ ему подали карточку.

Онъ взглянулъ на нее и прочелъ вполголоса:

— ‘Докторъ Жоржъ Вернье, Парижскаго факультета’.

Это имя было неизвстно ему.

— Попросите подождать его… сказалъ онъ,— я сейчасъ приду. Черезъ дв или три минуты онъ вошелъ въ пріемный залъ.

Жоржъ, который стоялъ у окна и смотрлъ въ садъ, обернулся и, поклонившись директору заведенія, спросилъ:

— Я имю честь говорить съ докторомъ Риттнеромъ?

— Такъ точно… а вы мой собратъ, докторъ Вернье?… Чему обязанъ я честью вашего посщенія?…

— Меня послалъ къ вамъ одинъ изъ знаменитйшихъ врачей, докторъ В***, мой бывшій профессоръ.

Риттнеръ поклонился.

— Докторъ В*** показалъ мн объявленіе.— продолжалъ Жоржъ,— о продаж вашей лечебницы, которое вы прислали ему нсколько дней тому.

Риттнеръ удержалъ радостное движеніе.

Наконецъ-то явился покупатель и, судя по наружности Жоржа и потому, что его рекомендовалъ докторъ В***, надо было полагать — настоящій.

— Да,— отвчалъ Риттнеръ.— Семейныя обстоятельства требуютъ Моего присутствія въ Эльзас — Я принужденъ оставить Парижъ, и можетъ быть падолго. А такъ какъ не могу имть поэтому присмотра за моимъ заведеніемъ, которое основалъ цною многихъ пожертвованій и довелъ до высшей степени процвтанія,— заведеніемъ, составляющимъ лучшую часть моего имущества,— то принужденъ, хотя съ сожалніемъ, искать себ преемника.

— Можетъ быть, вы найдете во мн этого преемника,— отвчалъ Жоржъ,— когда я осмотрю лечебницу и увижу, что она годится для меня и если ваши требованія не будутъ слишкомъ велики. Я прошу у васъ позволенія осмотрть ее, если не во всхъ подробностяхъ, то, по крайней мр, такъ, чтобы я могъ составить себ точное понятіе о ея цломъ и ресурсахъ.

— Конечно,— отвчалъ Риттнеръ,— это очень понятно!— Нельзя сдлать покупки, не видавъ хорошенько вещи, которую покупаешь.— Я буду имть удовольствіе быть вашимъ проводникомъ и готовъ отвчать на вс вопросы, которые вамъ угодно будетъ сдлать мн

— Поврьте, я буду благодаренъ вамъ.

Риттнеръ сдлалъ два шага къ двери.

Жоржъ приготовился идти за нимъ.

— Еще одно слово,— сказалъ Риттнеръ, обернувшись и пріостановись:— а прежде всего долженъ обратить ваше вниманіе на одну строчку объявленія, которое привело васъ сюда…— обстоятельства, въ которыхъ я нахожусь теперь, не дозволяютъ мн продать моего заведенія иначе, какъ на наличныя деньги…— Я не могу допустить разсрочки, еслибы даже мн предложили надежный залогъ.

— Не безпокойтесь,— отвчалъ Жоржъ Вернье:— если я куплю, то дамъ вамъ чекъ на одного значительнаго парижскаго банкира…

XXVI.

Риттнеръ не могъ желать боле удовлетворительнаго отвта и немедленно принялся за роль чичероне.

Онъ проводилъ Жоржа въ зданіе, гд помщались умалишенныя, показалъ ему нсколько комнатъ въ нижнемъ этаж, нсколько въ верхнемъ, ванныя, аптеку, прачешную, амитеатръ, бленую, дворы и пр.

Жоржу очень понравился господствующій везд порядокъ, механизмъ устройства, каждое колесо котораго дйствовало съ удивительною правильностью, равно какъ и красота мстоположенія и обширное помщеніе, занимаемое лечебницею и ея службами.

Садъ показался ему чуднымъ.

Только одно обстоятельство вызвало его порицаніе.

Онъ былъ убжденъ, что веселая наружность предметовъ — одно изъ важныхъ условій при леченіи страждущихъ умопомшательствомъ и не могъ одобрить обнаженныхъ дворовъ, безъ лужаекъ, на которыя выходили окна зданія, гд помщались больныя. Онъ высказалъ это прямо.

— Въ этомъ случа, — отвчалъ Францъ Риттнеръ,— мое мнніе діаметрально противоположно вашему…. я считаю уединеніе необходимымъ лечебнымъ средствомъ.

— Положимъ,— сказалъ Жоржъ,— я могу допустить это, если дло идетъ о томъ, чтобы удалить больнаго отъ обыкновенныхъ вещей отъ той среды, въ которой онъ всегда жилъ и которая по тому самому безпрестанно можетъ напоминать ему причину его умственнаго разстройства, но я протестую противъ такого уединенія, какое вижу здсь, по моему мннію, оно должно наводить грусть на вашихъ пансіонерокъ и пугать ихъ.

— Успхъ доказываетъ мн каждый день, что моя система леченія хороша и можетъ выдержать всякую критику…. отвчалъ Риттнеръ довольно сухо.— У всякаго своя метода….— Превосходство доказывается не фразами, а результатомъ…

— Вы правы…— отвчалъ молодой человкъ, улыбаясь.— Притомъ же я пришелъ сюда не за тмъ, чтобы спорить или разсуждать о медицин…. Будемъ продолжать осмотръ…

— Къ вашимъ услугамъ….

Францъ Риттнеръ свелъ Жоржа въ павильонъ, въ которомъ жилъ самъ, и показалъ ему свое собственное помщеніе, отличавшееся, какъ мы знаемъ, большимъ комфортомъ.

Жоржъ подошелъ къ окну и, указавъ на павильонъ, въ которомъ ваходилась Эдмея, сказалъ:

— Какое назначеніе этого шалэ?

— Въ нижнемъ этаж его находится пріемный залъ, въ которомъ мы сейчасъ были, и три другія комнаты.

Въ бель-этаж два полныя помщенія, назначенныя для совершенно спокойныхъ и богатыхъ пансіонерокъ.

— Они оба заняты въ настоящее время?

— Нтъ….— одно свободно…— Желаете вы осмотрть ихъ?

— Это безполезно сегодня…— Поговоримъ теперь о цн… Сколько ежегоднаго дохода приноситъ ваша лечебница?

— Заведеніе мое существуетъ десять лтъ, — отвчалъ докторъ умалишенныхъ женщинъ,— сначала доходъ былъ не великъ, по увеличивался ежегодно….— Въ настоящее время заведеніе достигло высокой степени благосостоянія. Въ прошломъ году я реализировалъ сто шестьдесятъ тысячъ франковъ, а такъ какъ число больныхъ все увеличивается, то ныншній годъ принесетъ еще больше….

— Вы считаете вмст съ расходомъ?

— Конечно.

— А какъ великъ ежегодный расходъ?

— Отъ девятидесяти до ста тысячъ франковъ….

— Слдовательно, вы получили прошлый годъ шестьдесятъ тысячъ чистой прибыли?

— Около шестидесяти тысячъ…

— Я полагаю, въ вашихъ книгахъ означенъ весь доходъ?

— Да…. Вы понимаете, что я не говорю о случайныхъ доходахъ. Жоржъ при этомъ слов пристально взглянулъ на Риттнера.

Докторъ умалишенныхъ женщинъ понялъ, что сдлалъ промахъ. Если его поститель также желалъ пользоваться случайными доходами, то онъ, Францъ Риттнеръ, не желалъ, чтобы онъ догадался какіе это были доходы….

Но онъ ошибался!

Жоржъ не понялъ страшной мысли доктора: его просто удивило это слово.

— Что вы называете случайными доходами? спросилъ онъ.

— Я называю такъ,— отвчалъ Францъ Риттнеръ посл минутной нершимости, — визиты, которые длаю больнымъ вн моей лечебницы, консультаціи, на которыя приглашаютъ меня, такъ какъ не причисляю это къ доходамъ, доставляемымъ мн собственно заведеніемъ…

— Очень хорошо…. я понимаю это.

Риттнеръ вздохнулъ свободно. Онъ отдлался со своею всегдашнею ловкостью. Можно было допустить импровизированное объясненіе.

— А что приносятъ эти консультаціи и визиты? спросилъ Жоржъ.

— Отъ шести до восьми тысячъ франковъ.

— Сколько же желаете вы получить за ваше заведеніе?

— Какъ можно больше…

— Это естественно, но вы найдете также естественнымъ, что я желаю купить его какъ можно дешевле.

— Вы осмотрли весь составъ, вы видли, что все почти ново, строенія находятся въ хорошемъ состояніи, садъ обширный и хорошо устроенъ.

— Все это справедливо, прервалъ Жоржъ,— я не скрылъ отъ васъ, что нахожу все это прекраснымъ, но это не заставитъ меня идти дальше цифры, которую я назначилъ себ…. Еще разъ позвольте спросить, что вы желаете получить за лечебницу?

— Шестьсотъ тысячъ франковъ….

Жоржъ всталъ и взялся за шляпу.

— Я очень сожалю, докторъ, что напрасно побезпокоилъ васъ…— сказалъ онъ.

— Подождите! вскричалъ Риттнеръ.— Вдь можно же поговорить, чортъ возьми!

Жоржъ опять слъ.

— Я вижу, что шестьсотъ тысячъ франковъ кажется вамъ слишкомъ дорого,— продолжалъ докторъ умалишенныхъ.

— Я не говорю этого, но эта цна слишкомъ далека отъ моей….

— Такъ потолкуемте.

— Къ чему же?

— Можетъ быть мы и сойдемся какъ нибудь….

— При такихъ требованіяхъ, какъ ваши, мн кажется, это невозможнымъ….

— Но что же вы даете наконецъ?

— Триста тысячъ франковъ.

Риттнеръ вздернулъ плечами.

— Триста тысячъ франковъ!— повторилъ онъ.— Едва ли это покроетъ стоимость земля!…. Вы, значитъ, не цните ни строеній, ни мебели ни практики!— Это невозможно…

— Я прибавлю пятьдесятъ тысячъ….

— Прибавьте сто тысячъ — и тогда я согласенъ.

— Нтъ не могу…. я знаю свои средства…. Я сказалъ триста пятьдесятъ тысячъ франковъ — и ничего больше не прибавлю…. Вотъ мое послднее слово….

Риттнеръ какъ будто задумался, но въ душ онъ давно ршился.

Мы знаемъ уже, что въ описи своего имущества, сдланной имъ на случай внезапнаго отзда, онъ оцнилъ свою лечебницу ровно въ такую сумму, какую давалъ ему Жоржъ Вернье.

Въ настоящее время Риттнеръ еще пламенне прежняго желалъ ухать изъ Франціи, такъ какъ безотчетный страхъ, который онъ чувствовалъ прежде, превратился теперь въ сильное безпокойство.

Слдовательно, онъ колебался еще собственно уже только для вида Наконецъ, онъ, какъ искусный актеръ, тяжело вздохнулъ.

— Вы пользуетесь обстоятельствами, которыя вынуждаютъ меня отказаться отъ моей лечебницы,— проговорилъ онъ,— по я сознаю, что это ваше неотемлемое право…

— Такъ вы согласны?— спросилъ Жоржъ.

— Надо согласиться!…

— Значитъ, вы продаете мн лечебницу за триста пятьдесятъ тысячъ франковъ.

— Да, но я длаю вамъ настоящій подарокъ,— проговорилъ Риттнеръ, снова вздохнувъ.

— Когда же могу я вступить во владніе ею?— спросилъ молодой докторъ.

— Тотчасъ же какъ совершится купчая и я получу деньги.

— Такъ послзавтра?

— Пожалуй.

— Завтра же мы подпишемъ бумаги и вы немедленно получите деньги…. Я привезу сюда моего нотаріуса, вамъ останется только пригласить вашего….

— Въ которомъ часу?

— Въ двнадцать часовъ, если это время удобно для васъ.

— Хорошо, въ двнадцать часовъ.

— Само собою, что если вы получите плату впередъ за леченіе и содержаніе которыхъ нибудь изъ вашихъ пансіонерокъ,— то эти деньги останутся въ касс.

— Конечно,— я приготовлю къ завтра аккуратный счетъ.

— Теперь,— продолжалъ Жоржъ,— такъ какъ вы меня вовсе не знаете, то чтобы вы не думали, что я откажусь отъ покупки, не угодно ли вамъ отправиться со мною въ Парижъ, гд я дамъ вамъ задатокъ въ десять или пятнадцать тысячъ франковъ?

— Это безполезно,— отвчалъ Риттнеръ,— я очень хорошо вижу съ кмъ имю дло, и мн достаточно вашего слова.

— Такъ до завтра,— не забудьте увдомить вашего нотаріуса..— Будьте спокойны….

Жоржъ вышелъ изъ Отейльской лечебницы, не подозрвая, что въ ней находились Эдмея и Жанна. Онъ веллъ везти себя къ Ліонской станціи, и отправился въ Мелюнъ на первомъ позд.

Онъ спшилъ повидаться съ Паулою Бальтусъ и сообщить ей о томъ, что нашелъ лечебницу.

По уход его, Францъ Риттнеръ почувствовалъ, что съ груди его спала огромная тяжесть, и весело потеръ себ руки.

— Наконецъ-то я буду свободенъ! подумалъ онъ. Дня черезъ три все ликвидирую…. уду изъ Франціи, буду спать спокойно и мирно пользоваться богатствомъ, пріобртеннымъ честнымъ трудомъ.

XXVII.

На слдующій день утромъ, Паула Бальтусъ, обрадованная находкою Жоржа, отправилась вмст съ нимъ въ Парижъ, въ улицу Сенъ-Лазаръ, въ банкирскую кантору Жака Лефебира.

Банкиръ куда-то ухалъ на двое сутокъ.

Мадмоазель Бальтусъ сказала кассиру, чтобы онъ выдалъ деньги, когда представятъ ему чекъ за подписью Жоржа Вернье, какъ бы ни была велика сумма.

Выйдя изъ конторы, она зашла къ своему нотаріусу и попросила его създить въ Отейль, совершить купчею.

— Но не надо упоминать обо мн въ этой купчей,— прибавила она. Единственнымъ владтелемъ будетъ докторъ Вернье. Я не желаю даже, чтобы было произнесено мое имя или знали, что я участіи въ покупк.

Мы знаемъ, что свиданіе было назначено въ двнадцать часовъ. Жоржъ пріхалъ вмст въ двнадцать часовъ безъ пяти минутъ съ нотаріусомъ Паулы.

Риттнера. и его нотаріусъ уже дожидались ихъ.

— Мое слово свято, мой дорогой собратъ,— сказалъ Риттнеръ,— я честный человкъ и не отступлюсь отъ него, но я длаю страшную глупость, что продаю вамъ такъ дешево мое заведеніе.

— Нтъ, отвчалъ Жоржъ,— я нахожу, что даю за него настоящую цну.

Но онъ ошибался.

Риттнеръ, желая во что бы ни стало ухать, уступилъ лечебницу гораздо дешевле противъ того, что она дйствительно стоила…

— Я составилъ счетъ, о которомъ мы говорили вчера, вотъ онъ, — сказалъ Риттнеръ…— я получилъ впередъ за нкоторыхъ пансіонерокъ, фамиліи которыхъ вы найдете въ моихъ книгахъ, сумму въ сорокъ тысячъ франковъ, слдовательно вы должны уплатить мн только триста десять тысячъ франковъ…

Продавецъ и покупщикъ подписали актъ, составленный обоими нотаріусами, посл чего Жоржъ далъ Риттнеру чекъ на контору банкира Жака Лефебире.

— Когда купчая будетъ готова?— спросилъ Жоржъ Вернье нотаріусовъ.

— Не раньше какъ черезъ недлю,— отвчали они,— этотъ срокъ необходимъ для публикацій, для того, чтобы внести купчую въ реестръ и для очистки залога.

— Но докторъ Вернье вступитъ во владніе, когда захочетъ — замтилъ Риттнеръ.

— Разумется…

— Въ такомъ случа,— сказалъ Жоржъ,— я вступлю во владніе послзавтра и сдлаю первый визитъ больнымъ вмст съ вами, докторъ.

— Послзавтра я буду имть честь сопровождать васъ при вашемъ осмотр.

— Въ которомъ часу по утру посщаете вы вашихъ пансіонерокъ?

— Въ десять часовъ.

— Такъ я пріду въ три четверти десятаго.

Они разстались, и Жоржъ отправился на станцію Ліонской желзной дороги, гд дожидалась его мадмоазель Бальтусъ.

— Что скажете?— спросила она.

— Все кончено,— отвчалъ онъ:— Отейльская лечебница принадлежитъ вамъ.

— Не мн, а вамъ докторъ…

— Однако…

— О! конечно вамъ,— прервала Паула,— л если вы мой должникъ, то мы устроимъ такъ, чтобы уплата нисколько не затруднила васъ и никогда не послужила бы вамъ поводомъ къ безпокойству.— Когда вступите вы во владніе.?

— Послзавтра, въ десять часовъ утра.

— Я поду съ вами, мы вмст осмотримъ лечебницу и затмъ примемся отыскивать г-жу Даларивьеръ и мою милую Эдмею…

— Бдная Эдмея!… Бдная Жанна!

Посл попытки къ побгу, Жанна, лишенная ежедневнаго посщенія Эдмеи и прогулокъ въ саду, къ которымъ она привыкла безсознательно, становилась все печальне и мрачне,— жизнь ея казалось готова была исчезнуть, какъ угасъ умъ. Леченіе Риттнера, притупляющія средства, которыя давалъ онъ ей въ большихъ дозахъ,— производили свое дйствіе. Можно заране было приготовить гробъ и саванъ и вырыть могилу.

Эдмея, разбитая душевно и физически потрясеніемъ свыше ея силъ, находилась между жизнью и смертью, и ближе къ смерти, чмъ къ жизни.

Съ нею сдлалась сильная лихорадка.

Сильный упадокъ силъ смнился страшнымъ бредомъ, котораго не могли успокоить лекарства.

Помощникъ доктора — который, (должно сознаться) внимательно лечилъ молодую двушку,— не видлъ другаго исхода болзни, кром смерти или сумасшествія.

— Бдная двушка… говорилъ онъ съ тою напускною, ни къ чему не ведущею сантиментальностью, которая свойственна блокурымъ сынамъ Германіи:— она сойдетъ съ ума, какъ и ея мать, Лучше бы ужь она заснула вчнымъ сномъ.

Продажа лечебницы произошла такъ быстро, что на столько же изумила, на сколько обрадовала доктора Риттнера.

— Я свободенъ!— твердилъ онъ, потирая руки…— я могу хать когда мн вздумается, и ничего не оставлю позади себя…

По отъзд Жоржа Вернье и нотаріусовъ, онъ принялся тотчасъ укладывать въ чемоданы вс вещи съ лихорадочною торопливостью школьника наканун каникулъ. Онъ хотлъ отправиться прямо въ Германію на экстренномъ позд, немедленно посл того, какъ докторъ Вернье приметъ въ свое управленіе лечебницу.

Онъ не думалъ уже больше о своихъ больныхъ.— Страхъ и душевная тревога заглушили въ немъ алчность. Впрочемъ онъ былъ богаче, чмъ ожидалъ, и нуждался теперь уже не въ золот, а въ увренности, что можетъ жить спокойно и безнаказанно.

Онъ сжегъ записную книжку въ черномъ шагреневомъ переплет наполненную таинственными замтками, начертанными красными чернилами.

— Мн все равно, что бы ни случилось, когда я буду далеко отъ Парижа,— думалъ онъ.— Нечего больше бояться!… Т, до кого это близко касается, не станутъ отыскивать меня, чтобы заставить исполнить данное слово… Да и притомъ,— гд они найдутъ меня?— Францъ Риттнеръ исчезнетъ и ничего не останется отъ него…

Вдругъ въ голов доктора мелькнула мысль, которая произвела такое же дйствіе на пылъ его радости, какъ капля холодной воды.

Для того, чтобы ухать изъ Франціи и исчезнуть, создавъ себ за границею новую личность, нужны бумаги, которыя были бы въ исправности.

Четыре дня тому онъ ршился признаться брату Матильды, что намренъ бжать, и далъ ему просроченные паспорты, съ тмъ чтобъ онъ подновилъ ихъ.

Рене Жанселинъ, мастеръ фабрикаціи фальшивыхъ бумагъ, далъ слово, что исправитъ числа и безъ малйшаго замедленія принесетъ паспорты.

Но онъ не исполнилъ этого общанія и о немъ не было ни слуху, ни духу.

— Это странно,— подумалъ докторъ,— отчего онъ такъ мшкаетъ и не даетъ никакого извстія о себ. Я разузнаю это сегодня.

Затянувъ ремни чемодановъ, Францъ Риттнеръ послалъ сказать своему помощнику, что желаетъ переговорить съ нимъ.

Юный нмецъ тотчасъ же явился.

— Я долженъ сообщить вамъ непріятную новость, мой дорогой сотрудникъ,— сказала’ докторъ умалишенныхъ женщинъ:— мы скоро разстанемся съ вами.

— Я былъ готовъ къ этому,— отвчалъ ученый сынъ страны милліардовъ.

— Въ самомъ дл?

— Да, докторъ,— я зналъ, что сегодня по утру здсь были два нотаріуса, и понялъ, что вы продаете лечебницу…

— Вы не ошиблись…— Я разстаюсь съ вами съ живйшимъ сожалніемъ, такъ какъ былъ очень доволенъ вами во всхъ отношеніяхъ, по важныя дла заставляютъ меня возвратиться на родину.,— Не желаете ли вы также отправиться туда?

— Нисколько, докторъ, да если бы даже и хотлъ, то не могъ бы.

— Почему же?

— Я бглый рекрутъ, и меня ожидаетъ въ Германіи строгое наказаніе…

— Прекрасно… такъ не хотите ли вы остаться при Отейльской лечебниц?

— Я предпочелъ бы это положеніе всякому другому. Я привыкъ жить здсь, имю возможность пополнить мои познанія въ медицин и притомъ принимаю живое участіе въ этихъ бдныхъ умалишенныхъ.

— Вы сантиментальны! проговорилъ Риттнеръ, захохотавъ.

— Можетъ быть…— мн говорили это, когда я былъ студентомъ въ Гейдельбергскомъ университет — Я отъ природы склоненъ къ мечтательности, хотя вмст съ тмъ закоснлый матеріалистъ…— Свтлорусые волосы и голубые глаза мадмоазель Эдмеи очень живо напоминаютъ мн одну кузину, въ которую я былъ очень влюбленъ, когда мн было четырнадцать лтъ…

— Такъ останьтесь здсь, если вы довольны вашимъ положеніемъ.

— Но можетъ быть вашъ преемникъ не будетъ имть надобности Во мн?

— Почему такъ?— О0ъ приметъ въ свое управленіе лечебницу послзавтра утромъ… я васъ представлю ему и такъ расхвалю, что ваше положеніе, надюсь, еще улучшится.

— Я вамъ чрезвычайно благодаренъ.

— Докторъ Вернье, — такъ называется мой преемникъ, желаетъ сдлать первый визитъ вмст съ нами.— Позаботьтесь о томъ, чтобы все въ дом, начиная съ погребовъ и до чердаковъ, было въ отличномъ порядк…

— Я отдалъ приказаніе и самъ присмотрю за всмъ.

— Еще одно слово…— Когда похоронили двухъ умершихъ пансіонерокъ?

— Въ то время, когда у васъ были нотаріусы.

— Присутствовали ли при погребеніи представители обоихъ семействъ?

— Присутствовали, докторъ….

— Отлично… подумалъ Францъ Риттнеръ, я получу еще предъ отъздомъ дв порядочныя суммы… завтра заду къ наслдникамъ.

И онъ отпустилъ своего помощника.

XXVIII.

Францъ Риттнеръ пошелъ въ свой кабинетъ, находившійся, какъ мы знаемъ, въ нижнемъ этаж павильона, стоявшаго налво, и принялся собирать книги, которыя долженъ былъ оставить своему преемнику.

Это заняло его довольно долго.

Въ десять часовъ онъ одлся и вышелъ изъ лечебницы съ тмъ, чтобы отыскать Рене Жанселина.

Онъ отправился прямо въ улицу Тебу, гд, какъ мы знаемъ, жилъ Жанселинъ.

— Дома г. Жанселинъ? спросилъ онъ привратника.

Привратникъ, знавшій его, отвчалъ:

— Г. Рене нтъ дома.

— Какъ вы думаете, скоро онъ возвратится и стоитъ ли дожидаться его?…

— Ничего не могу сказать вамъ… Вотъ уже три дня, какъ мы не видали г. Рене.

— Три дня!— вскричалъ Францъ Риттнеръ.

— Да, сударь, и такъ какъ онъ никогда не отлучался на такое продолжительное время, не предупредивъ насъ, то я и моя супруга безпокоимся.

— Вы не догадываетесь гд онъ? спросилъ Риттнеръ.

— Нтъ.

— Можетъ быть, онъ отправился въ путешествіе?…

— Это было бы удивительно, потому что когда г. Рене ушелъ въ послдній разъ, при немъ не было ни чемодана, ни саквояжа, ничего.

— Если онъ возвратится сегодня, такъ скажите ему пожалуйста, чтобы онъ зашелъ ко мн завтра утромъ,— я буду ждать его. Мн надо поговорить съ нимъ немедленно объ очень важномъ дл.

— Скажу, непремнно.

Риттнеръ изумленный и огорченный отправился въ улицу Турнель.

Онъ прошелъ дворомъ, не спросивъ привратника, и по темной лстниц поднялся прямо до пятаго этажа, гд постучалъ въ дверь.

Его очень удивило, что на ней не было надписи: Ландрине, украшенной сложнымъ росчеркомъ, мы упомянули объ этой надписи и о росчерк, когда говорили о ночномъ посщеніи Фабриціемъ Жанселина.

Отвта не было.

Докторъ умалишенныхъ подождалъ секунды дв три и снова постучался нсколько разъ съ франмасонскими промежутками между ударами.

Затмъ заплъ припвъ, имвшій значеніе пароля для компаньоновъ Жанселина: ‘Perruque blonde et collet noir’ (блокурый парикъ и черный воротникъ).

Результатъ былъ отрицательный.

Конечно Рене не было въ квартир, служившей ему мастерскою Для поддлки фальшивыхъ бумагъ.

Риттнеръ сошелъ съ лстницы и постучалъ концомъ трости въ окно конурки привратника.

Привратникъ, дядюшка Филиппъ, выставилъ свой носъ, увнчанный очками.

— Г. Ландрине нтъ? спросилъ Риттнеръ.

— Вы были наверху?

— Да.

— Вамъ не отвтили тамъ?

— Нтъ.

— Разумется… Надо было спросить у привратника, прежде чмъ идти туда…. квартира пуста…. Г. Ландрине (отличный жилецъ, спшу заявить это) — перехалъ.

— Перехалъ!— вскричалъ Францъ Риттнеръ.

— Конечно перехалъ! Онъ имлъ полное право на это, такъ какъ никогда не оставался долженъ за квартиру ни одну минуту.— Ему вдругъ пришла фантазія перехать, Богъ всть зачмъ.

— Когда онъ ухалъ?

— Вотъ уже дв недли тому, но какого именно числа — не помню…

— Я его видлъ дв недли тому и онъ ничего не сказалъ.

— Вроятно онъ забылъ.

— Куда онъ отправился отсюда?

— За городъ.

— Въ какое мсто?

— Въ Фонтенъ-о-Розъ или въ Буръ-о-Ренъ.

— И вы ничего больше не знаете?…

— Ничего, сударь…. Но если вамъ угодно нанять квартиру, которую занималъ г. Лапдрине, то она свободна.

— Благодарю.

Риттнеръ ушелъ изъ Турнельской улицы, на этотъ разъ повсивъ носъ и сильно встревоженный.

— Все это очень странно! думалъ онъ: — Рене перехалъ потихоньку изъ Турнельской улицы дв недли тому…. а въ улиц Тебу не бывалъ уже три дня… Это почти похоже на побгъ.— Вроятно, онъ узналъ, что намъ грозитъ какая нибудь опасность,— и эгоистъ исчезъ, не потрудясь даже увдомить меня.

Въ голов доктора умалишенныхъ мелькнула еще одна безпокойная мысль, отъ которой забгали у него по тлу мурашки.

— А что, если онъ не усплъ бжать!… подумалъ онъ, если его арестовали!… тогда мн плохо придется…— Онъ постарается все взвалить на меня, чтобы выпутаться самому…— Какъ узнать что случилось?…

Дохавъ до Опернаго пассажа, Риттнеръ отослалъ экипажъ. Онъ задыхался и чувствовалъ потребность въ открытомъ воздух и движеніи, а потому пошелъ по бульвару, самъ не зная куда.

Напротивъ Водевильнаго театра онъ остановился, съ мене уже разстроеннымъ лицомъ, осмотрлся, гд находится, прошелъ улицу Шоссе-д’Антенъ, улицу Сенъ-Лазаръ и повернулъ въ улицу Лорошфуко, на крутизну которой быстро поднялся,

Онъ шелъ къ Матильд въ полной увренности, что если не пстртитъ тамъ Рене, то по крайней мр узнаетъ отъ нея, гд онъ и что съ нимъ.

Привратница остановила его.

— Кого вамъ надо? спросила она.

— Двицу Матильду Жанселинъ.

— Должно быть, вы давно уже не видали ея, отвчала привратница.

— Неужели и она перехала? подумалъ Риттнеръ.

— Двица Матильда Жанселинъ не живетъ больше здсь,— прибавила привратница.

— Давно-ли?

— Вотъ уже дв недли.

— Можете вы сказать мн ея новый адресъ?

— Я почти знаю его… двица Жанселинъ живетъ теперь въ Нейльи.

— Въ какой улиц?

— Это мн неизвстно… я знаю только, что это очень хорошенькій загородный домикъ, который купилъ для нея на наличныя деньги одинъ красивый и очень богатый молодой человкъ.

— Вроятно, Фабрицій Леклеръ? спросилъ докторъ.

Привратница засмялась презрительнымъ смхомъ.

— О! нтъ, не этотъ… отвчала она… молодой человкъ, о которомъ я говорю, будетъ получше Фабриція.

— Благодарю васъ за свднье.

Францъ Риттнеръ, котораго вс эти новости разстроили, но не лишили бодрости, пошелъ обратно въ улицу Сенъ-Лазаръ, вскочилъ въ экипажъ, который нанялъ на часы, и приказалъ везти себя въ Нейльи.

— Если бы мн пришлось справляться во всхъ домахъ, подумалъ онъ, то и тогда я долженъ отыскать Матильду.

* * *

Мы знаемъ, что, во время отъзда Фабриція Леклеръ въ Нью-Іоркъ, Матильда сильно полюбила Поля Ланжэ.

Чекъ въ двадцать пять тысячъ франковъ, для покупки желаемаго Драгоцннаго убора, такъ деликатно предложенный этимъ джентльменомь, тронулъ сердце Матильды.

Скажемъ мимоходомъ, что, въ назначенный день и часъ, Рене счелъ своею обязанностью снести въ улицу Лорошфуко сумму, которую получилъ по этому чеку, представленному въ кассу, какъ онъ сказалъ.

Мы скоро узнаемъ, дйствительно-ли онъ представилъ чекъ въ кассу и при какихъ условіяхъ.

Матильда, узнавъ, что Фабрицій ухалъ въ Америку, обрадовалась. Хоть она совершенно порвала связь съ нимъ, его присутствіе по въ Париж все-таки стснило бы ее.

По какой-то неопредленной, почти безсознательной деликатности,— она чувствовала, что безъ него можетъ свободне предаться своей любви.

Матильда была добрая двушка и гораздо мене испорченная въ дйствительности, чмъ по наружности.

Недостатокъ нравственнаго элемента въ ея воспитаніи, дурные примры, духъ подражанія, гнусные совты брата, наконецъ увлеченія молодости и потребность роскоши и удовольствій — сдлали ее тмъ, чмъ она была: но, несмотря на ошибки прошлаго, о которомъ не станемъ распространяться,— у нея не было испорчено сердце, что рдко встрчается у падшихъ женщинъ и чего была вовсе лишена ея подруга, брюнетка Адель де Сивракъ, рожденная Грелютъ…

Въ то время, когда происходили эти достоврные факты, описываемые нами, Матильд шелъ двадцать четвертый годъ, по она никогда еще не знала божественнаго чувства любви, а только поддлку его, называемую прихотью.

Поль Ланжэ, вторгнувшись внезапно въ жизнь молодой двушки, произвелъ въ ней настоящую метаморфозу и до нкоторой степени изобразилъ Пигмаліона, одушевившаго Галатею….

Въ первый разъ сердце Матильды забилось искреннимъ чувствомъ, и въ первый разъ стали ей понятны ревность и врность.

XXIX.

Поль Ланжэ сознавалъ себя любимымъ. Это сознаніе длало его счастливымъ и глубоко трогало. Какъ герой вчно юнаго литературнаго шедевра Дюма-сына, онъ мечталъ посредствомъ любви воскресить въ новой Дам съ камеліями — Маргариту Готье.

Онъ съ радостью готовъ былъ исполнить вс желанія и прихоти

Матильды, но теперь желанія и пряхоти Матильды были очень пустыя, почти дтскія.

Съ первыхъ же дней связи ея съ Полемъ съ нею произошло полное превращеніе.

Разнузданная жизнь, бьющіе въ глаза туалеты, эксцентрическія удовольствія — уже не улыбались ей.

Тихая, уединенная, окруженная таинственностью жизнь вдвоемъ съ милымъ, вдали отъ шумнаго свта казалась ей теперь идеаломъ счастья.

Поль Ланжэ, самъ сильно влюбленный, поощрялъ, какъ только могъ, ея склонность къ уединенной жизни.

Матилда очень полюбила деревню, и молодой человкъ купилъ въ Нейльи Сенъ Джемсъ, напротивъ острова Ротшильда, прелестную дачу — настоящее гнздышко для новобрачныхъ.

Эта вилла съ густымъ тнистымъ садомъ находится на углу Виндзорской улицы, совсмъ подл виллы Деларивьера. Мы должны прибавить, что Матильд совершенно было не извстно это обстоятельство.

Поль и Матильда проводили свой медовый мсяцъ въ этомъ прелестномъ уголк.

Прислуга состояла изъ двухъ женщинъ, такъ какъ Ланжэ оставилъ своихъ слугъ въ парижской квартир.

Матильда не имла никакихъ сношеній со своими бывшими пріятелями и пріятельницами. Она принимала только маленькаго барона Паскаля де Лапдиле и двицу де Сивракъ, рожденную Грелютъ.

Рене зналъ ея адресъ, но не ходилъ къ ней, и мы должны сказать, что она нисколько не была въ претензіи за это.

Маленькій баронъ, какъ вс люди узкаго ума, любящіе подражать,— находилъ восхитительною жизнь двухъ голубковъ.

Хижина гі ея сердце, какъ говорили въ старинномъ репертуар,— восклицалъ онъ. Вотъ — гальбъ! вотъ рельефъ! Въ будущемъ году, о моя Адель, я также куплю здсь голубятню, и мы наворкуемся вдоволь. Вотъ-то будетъ великолпный шикъ!

Мысль о голубятн улыбалась юной Адели (конечно съ тмъ условіемъ, чтобы купчая была на ея имя), но она очень бы охотно обошлась безъ голубка.

Въ то утро, когда какъ мы видли, докторъ Риттнеръ отправился отыскивать Матильду, у ней завтракали Адель и Ландиле.

Посл веселаго завтрака Ланжэ, у котораго были въ Париж дла съ его банкиромъ, отправился со своими гостями, желавшими видвшими отейльскіе бга.

Молодая женщина была одна.

Посл того, какъ они поселились въ Нейльи, Поль въ первый разъ ухалъ на цлый вечеръ.

Лишь только замолкъ стукъ кареты, она почувствовала безотчетную грусть и безпокойство.

Она хотла читать, сла въ длинное кресло, взяла новый романъ, пользовавшійся большимъ успхомъ.

Но едва пробжала разсянно нсколько страницъ, какъ закрыла его.

— Эта книга скучна какъ дождь!… пробормотала она.

Но молодая женщина ошиблась.

На нее наводило тоску уединеніе, а не модный романъ.

Въ продолженіи двухъ недль, Поль безпрестанно былъ съ нею, и она такъ привыкла къ нему, что теперь въ его отсутствіе домъ казался ей пустымъ.

Она встала съ длиннаго кресла, обошла садъ, и ей стало еще грустне, она возвратилась въ залъ, пробовала заснуть, но не могла, тогда поднялась на верхъ въ спальню и, чтобы какъ нибудь убить время, принялась рыться въ ящикахъ, разбирая кружева и драгоцнности.

Въ ящик шифоньерки, котораго она не открывала съ того времени, какъ перехала изъ улицы Лорошфуко, попался ей въ руки небольшой серебряный ларчикъ подъ чернью. Она повернула въ замк крошечный ключикъ и отворила ларчикъ.

Въ немъ лежали бумаги, набросанныя какъ ни попало.

— Вотъ и занятіе!— подумала Матильда. Можетъ быть я найду въ этомъ хаос что нибудь интересное.

Она сла къ окну, высыпала себ на колни все, что было въ ящик, и начала разбирать бумаги съ тмъ, чтобы разорвать или сжечь т, которыя были не нужны.

Между ними было метрическое свидтельство, уплаченныя фактуры, нкоторыя гербовыя бумаги и множество писемъ, почеркъ и числа которыхъ доказывали многочисленные перевороты неправильной жизни.

Матильда перечитала нкоторыя изъ этихъ писемъ, и — смяла съ досадою и отвращеніемъ.

— Въ огонь!— сказала она почти вслухъ, въ огонь эти отвратительныя воспоминанія!— И какъ бы хотлось сжечь вмст съ ними мое прошлое, которое внушаетъ мн ужасъ!

Но она не тотчасъ встала, чтобы исполнить это намреніе, и продолжала разбирать бумаги.

Вдругъ ей попалась въ руки какая-то очень измятая записка.

На ней было имя и адресъ Рене Жанселина, но не было почтоваго штемпеля.

‘Это почеркъ Фабриція’!— подумала молодая женщина. Она развернула записку и прочла слдующія строки, начертанныя телеграфическимъ слогомъ:

‘Чекъ, мой милый Рене, въ рукахъ Ф. Бальтусъ.— Онъ говоритъ объ эксперт и о П. Р.— Натянутое положеніе.— Скоре совтъ.— Я ожидаю въ улиц Гельдеръ..— Сожги записку.

‘Ф. Л.’.

3-е декабря, 73.

— Ф. Бальтусъ… сказала Матильда, наморщивъ лобъ и стараясь припомнить.— Откуда попала ко мн эта записка?… А! теперь я припоминаю…. Братъ, какъ-то разъ, когда былъ у меня, выронилъ ее изъ бумажника.— Я любопытна, какъ вс женщины, и мн захотлось знать, что въ ней… я наступила на нее, и Рене ушелъ, не подозрвая, что она осталась у меня….— Ф. Бальтусъ! я помню это имя!… Человкъ, убійцу котораго казипли въ Мелюн, назывался Фредерикъ Бальтусъ…— Что это за чекъ, о которомъ говорится въ записк?… Мн кажется, что у моего брата была съ Фабриціемъ какая-то тайна по поводу г. Бальтуса…. Можетъ быть это очень просто. Фабрицій былъ знакомъ съ этимъ молодымъ человкомъ и зная, что Рене мастерски пишетъ, назвалъ его экспертомъ…. Что означаютъ буквы П и Р?— Прокуроръ республики вроятно…. значитъ — дло идетъ о какомъ-то преступленіи?… Какъ все это странно! Надо бы разспросить Рене, онъ можетъ быть побранитъ меня за то, что я была любопытна, но не откажется объяснить мн… я спрячу эту записку.

Матильда кончила осмотръ писемъ, находившихся въ ларчик. Она положила обратно въ него эту таинственную записку и нкоторыя бумаги, которыя могли понадобиться, сожгла въ камин старыя любовныя письма, возбуждавшія въ душ ея только чувство стыда, заперла снова ларчикъ, оставивъ ключъ въ замк, и поставила туда, откуда взяла. Затмъ снова сла, откинувъ свою блокурую головку на спинку кресла, скрестила на затылк руки и задумалась, безцльно устремивъ глаза на одну точку.

Мало-по-малу, вки ея отяжелли и она заснула.

Проснувшись, она тотчасъ-же взглянула на часы.

Они показывали половину седьмаго.

Матильда сошла въ нижній этажъ.

— Возвратился-ли мосье Ланжэ? спросила она у горничной.

— Нтъ, сударыня.

— Вы знаете это наврное?…

— Наврное, сударыня…

Неопредленное безпокойство молодой женщины вдругъ превратилось въ сильную душевную тревогу, къ которой прибавилась еще ревность.

— Онъ похалъ къ своему банкиру, по крайней мр онъ такъ сказалъ…. думала она.— Но банкиръ не могъ держать его такъ долго…. Къ тому же, если я не ошибаюсь, банкирскія конторы запираютъ въ четыре часа…. а теперь уже около семи… Гд же Поль!— Что онъ длаетъ? Можетъ быть съ нимъ случилось что нибудь…. Но нтъ… Скоре другая женщина… Другая женщина! соперница. Ахъ, если бы я знала это!… Если же онъ обманываетъ меня, я умру.

И Матильда, мучимая страшнымъ безпокойствомъ, пошла къ садовой ршетк, здсь она стала дожидаться съ растерзаннымъ сердцемъ и влажными глазами.

Солнце закатывалось.

Пробило семь часовъ, а Ланжэ еще не было.

— Мн кажется, я сойду съ ума!! сказала Матильда вслухъ.

Въ эту самую минуту, въ алле раздался стукъ колесъ близко приближавшагося экипажа.

У Матильды захватило дыханіе.

— Не онъ ли это? пробормотала она.

XXX.

Это былъ дйствительно Поль Ланжэ.

Купэ остановилось у ршетки.

— Это вы!… вы!… вскричала Матильда, бросясь къ молодому человку въ ту минуту, когда онъ выходилъ изъ экипажа.

Она обняла его за шею обими руками и подставила ему лобъ для поцлуя.

Посл почти незамтной нершимости, Ланжэ коснулся губами этого лба, полузакрытаго свтлорусыми волосами.

Но поцлуй его былъ такъ холоденъ, что у Матильды защемило сердце.

— Какъ вы поздно…. проговорила она едва внятнымъ голосомъ.

— Меня задержали дольше, чмъ я предполагалъ, отвчалъ Поль лаконически.

— У вашего банкира?

— Да, у банкира.

— Правда?

— Разв я имю привычку лгать? спросилъ Ланжэ сухо…

— Нтъ… о! нтъ! отвчала съ живостью Матильда. Я непомню, что говорю…. Не сердитесь на меня за это… Я такъ безпокоилась… такъ боялась….

Она вдругъ замолчала.

— Вы боялись? спросилъ Поль,— чего-же?

— Всего…. не случилось ли съ вами какого нибудь несчастія… потомъ я также боялась, что можетъ быть какая нибудь другая женщина….

Матильда снова замолчала.

Молодой человкъ пожалъ плечами.

— Вы сумасшествуете! возразилъ онъ.

— Что же длать… я ревнива…. разв я виновата, что такъ сильно люблю васъ…. Мн кажется, что вс женщины также любятъ васъ и стараются вамъ нравиться… Я вообразила, что которая нибудь изъ нихъ одержала побду, и вы не вернетесь больше…. никогда….

— Но теперь вдь вы успокоились?….

— Не совсмъ.

— Отчего?

— Вы совсмъ не такой, какимъ были тогда, когда ухали…. B какъ будто огорчены чмъ-то, мрачны…. Мн кажется, случилось что нибудь такое, о чемъ вы не говорите мн, что-то худое.

— Вы ошибаетесь, Матильда…

— Такъ мн нечего бояться?

— Нечего.

— Поль, вы, который никогда не лжете, осмлитесь ли вы поклясться мн въ этомъ?

— Отчего-же нтъ? Но къ чему безполезныя клятвы изъ за пустыхъ фантазій, которыя безъ всякаго повода взбрели вамъ въ голову Оставимъ это и поговоримъ о другомъ.

Разспросы молодой женщины, на которыя Поль отвчалъ уклончиво, раздражали и стсняли его.— Это бросалось въ глаза, и Матильда была слишкомъ умна чтобы не замтить этого.

Безпокойство ея возросло, но она перестала разспрашивать и, взявъ подъ руку молодаго человка, сказала почти весело:

— Пора обдать, мой другъ… вы пойдете со мною?

— Конечно….

— Вы голодны?

— Не думаю….

— Говорятъ, аппетитъ приходитъ, когда шь…. Можетъ быть, вы докажете справедливость этой пословицы….

И Матильда повела Поля въ столовую, гд уже былъ накрытъ столъ.

Обдъ прошелъ чрезвычайно скучно.

Ланжэ не чувствовалъ аппетита.

Мадмоазель Жанселинъ говорила, чтобы заглушить свое безпокойство, но Поль отвчалъ коротко и неохотно.

У нея навернулись слезы.— Она предчувствовала, что въ ея жизни совершается что-то роковое, что ей грозитъ какое-то несчастіе.

Понятно, при такихъ условіяхъ обдъ окончился скоро и въ молчаніи.

Матильда первая вышла изъ за стола, подошла къ Полю, который стоялъ противъ нея, и, облокотясь тихонько на его плечо, шепнула ему на ухо почти умоляющимъ голосомъ:

— Ты пойдешь?

— Куда?— спросилъ Ланжэ.

— Въ маленькую гостиную, которая подл нашей комнаты….

— Зачмъ идти наверхъ такъ рано?

— А что-же мы станемъ длать здсь?

— Вечеръ великолпный, пойдемъ лучше въ садъ…

— Нтъ… въ саду могутъ услышать насъ…

— Что за важность?

— Для меня это очень важно,— отвчала Матильда, пойдемъ наверхъ, умоляю тебя.

— Пожалуй, отвчалъ Поль, нахмуривъ брови, такъ какъ согласіе его было вынужденное.

Онъ пошелъ за Матильдою въ небольшую гостиную верхняго этажа, гд, какъ мы видли, молодая женщина спала до обда.

Она сла на канапэ и пригласила Ланжэ знакомъ ссть подл себя. Онъ исполнилъ ея желаніе, но съ видимымъ принужденіемъ.

Матильда ударила въ гонгъ.

Горничная зажгла пять свчей въ стоявшемъ на стол канделябр и ушла.

— Теперь мы одни,— сказала Матильда, совершенно одни…. Поговоримъ….

— О чемъ же? спросилъ молодой человкъ съ принужденною улыбкою.

— Поль…. милый Поль,— сказала Матилда, — ты врно не захочешь, чтобы я мучилась дольше.— Вдь я отдала бы мою жизнь чтобы избавить тебя отъ малйшаго страданія…. ти скажешь мн откровенно, что тебя безпокоитъ.

— Ничего…, повторяю теб….

— Такъ я скажу теб. что ты меня обманываешь, хоть можетъ быть ты разсердишься на меня за это. Въ то время, когда ты выходилъ изъ экипажа, меня поразило твое задумчивое, мрачное лицо.— Неужели ты все-таки станешь уврять, что ничего не имешь противъ меня, если я напомню какъ холодно ты поцловалъ меня. Твои губы были холодны, какъ ледъ, когда ты коснулся моего лба, за обдомъ ты не сказалъ мн и двадцати словъ, и вотъ сейчасъ не хотлъ идти сюда, какъ будто боялся остаться со мною наедин…. Разв все это натурально?…. Послушай, милый Поль, имй довріе ко мн… Ты возвратился изъ Парижа въ какомъ-то печальномъ настроеніи духа…. Отчего это?— По какому поводу? Что случилось?— Съ кмъ ты видлся? Что такое узналъ?

Ланжэ опустилъ голову.

— Не разспрашивай меня… проговорилъ онъ.

— Отчего?

— Оттого, что мн лучше молчать.

— Разв ты не видишь, что твое молчаніе заставляетъ меня страдать?… Я хочу знать…— Теб что нибудь сказали обо мн,— я уврена въ этомъ.

— Нтъ да и что же могли бы сказать мн про тебя!….

— Что нибудь худое!… очень худое… къ сожалнію это такъ легко.— Сколько женщина’ завидуютъ моему счастію! сколько мужчинъ завидуютъ твоему и постараются очернить меня въ твоихъ глазахъ, выставляя теб мое гнусное прошлое еще въ боле отвратительномъ вид, чмъ оно дйствительно было! А между тмъ, прежней Матильды не существуетъ, клянусь теб.— съ тхъ пора, какъ я люблю тебя и принадлежу теб, я сама не узнаю себя!… Я совершенно измнилась, увряю тебя, совершенно.

— Никто не говорилъ мн о теб, честное слово, — возразилъ въ живостью Поль.

— Хочешь ли ты сказать этимъ, что вовсе не изъ за меня. такъ разстроился?

— Да и нтъ….

— Объяснись, умоляю тебя…. на сколько бы это ни касалось меня и какъ бы я ни казалась теб виноватою…— По крайней мр, когда я буду знать въ чемъ ты обвиняешь меня, то буду имть возможность оправдаться….

— Но я не обвиняю тебя….

— А я говорю теб, что обвиняешь.— Ради Бога, отвчай мн… Скалю мн все, а не то я подумаю, что ты разлюбилъ меня.

Наканун или по утру этого дня, Поль, вмсто отвта на этотъ вопросъ, взялъ бы любимую женщину въ объятія и прижалъ къ груди. Конечно, она ожидала отъ него и теперь такого же заявленія любви, но напрасно.

Это такъ больно кольнуло въ сердце Матильду, и она залилась слезами.

— Поль, милый Поль, — пробормотала она, — ты скрываешь отъ меня какую-то тайну и должно быть ужасную…— Имй довріе ко мн, изъ состраданія, скажи мн все!… Ты видишь, я схожу съ ума отъ неизвстности и безпокойства.

Матильда обняла Поля обими руками за шею и зарыдала, припавъ къ его груди.

Отчаяніе ея побдило холодную ршимость молодаго человка.

— О! да! да! клянусь теб! Притомъ же къ чему мн скрывать отъ тебя…. Помнишь, нсколько недль тому назадъ я прислалъ теб чекъ для покупки убора, который нравился теб….

— Помню-ли! вскричала Матильда.

— Вдь ты помнишь, какая сумма была выставлена на этомъ чек? продолжалъ Ланжэ.

— Конечно помню… На чек была та сумма, которой стоилъ уборъ.— Ты предложилъ съ княжескою любезностію.

— А что стоитъ этотъ уборъ?

— Двадцать пять тысячъ франковъ. Но зачмъ ты спрашиваешь меня о сумм, цифру которой также хорошо помнишь какъ и я.

XXXI.

— Не спрашивай и дай мн продолжать, сказалъ Ланжэ. Матильда кивнула утвердительно головою.

— Былъ ли представленъ въ кассу моего кассира этотъ чекъ въ двадцать пять тысячъ франковъ? спросилъ молодой человкъ.

— Конечно.

— Когда?

— На слдующее утро посл того, какъ я получила его.

— Ты сама ходила получать по нему?

— Нтъ.

— Отчего?

— Я боялась нескромныхъ взглядовъ, замчаній и коментаріевъ чиновниковъ…

— Кого же ты посылала вмсто себя?

— Моего брата Рене.

— Это странно!— проговорилъ Поль.— Лицо его просвтлвшее — было на нсколько секундъ, стало опять пасмурно.

— Странно? повторила Матильда.— Что же ты видишь тутъ страннаго?

Вмсто отвта Ланжэ сказалъ:

— Наврное ли ты знаешь, что братъ твой самъ ходилъ въ контору и получилъ по чеку двадцать пять тысячъ франковъ?

— Какъ нельзя врне.

— Есть ли у тебя доказательства этого?

— Есть и самое врное.

— Какое?

— Я дала этотъ чекъ Рене около пяти часовъ вечера, а на другой день онъ пришелъ ко мн завтракать и принесъ сумму, которую ему выдали…

— Это становится все боле и боле непонятнымъ!— вскричалъ Поль,— если только не черезъ чуръ уже ясно…

— Я не вижу въ этомъ ничего темнаго!! сказала Матильда, заинтересованная этими словами и допросомъ, которому подвергалъ ее Поль,— Ты задаешь мн загадку, чтобы я разгадала ее.

— Да загадку, но очень важную, и я боюсь, что разгадка ея ужасна.

— Поль, объяснись!… Ты пугаешь меня!..— Дло идетъ все-таки объ этомъ чек?

— Да, о немъ.

— Такъ что же?

— А то, что этотъ чекъ въ двадцать пять тысячъ франковъ не былъ представленъ моему банкиру на слдующее утро того дня, когда я прислалъ его теб.

— Это невозможно!… прервала его Матильда.

— Ничего незнаю, но это доказано… Вмсто же этого чека представили сегодня по утру другой… Слышишь, сегодня поутру.

— Слышу, но не понимаю.

— Я объясню теб,— сказалъ Поль съ иронической усмшкою…

Но онъ не усплъ, потому что въ эту минуту у садовой ршетки раздался сильный звонокъ.

— Кто бы могъ придти въ такую пору? сказалъ Ланжэ.

— Врно мой братъ,— отвчала Матильда.

Молодой человкъ вздрогнулъ и повторилъ:

— Твой братъ!!

— Я думаю.— Онъ прислалъ мн записку, что узжаетъ куда-то далеко и придетъ проститься со мною.

— А, проговорилъ Ланжэ глухимъ голосомъ, онъ пришелъ очень не кстати!!

Матильда не поняла смысла этихъ словъ и возразила:

— Я нахожу напротивъ, что онъ пришелъ какъ нельзя больше кстати… Онъ все объяснитъ теб и скажетъ, почему чекъ былъ представленъ только сегодня.

Поль взглянулъ на молодую женщину украдкою и подумалъ: ‘не притворяется ли она’?

Въ эту минуту постучали слегка два раза въ дверь маленькой гостиной.

— Войдите, сказала Матильда.

— Это братъ вашъ, сударыня, проговорила горничная, появившаяся на порог.

Матильда взглянула на Поля вопросительно.

Молодой человкъ страшно поблднлъ.

— Попросите г. Жанселина взойти наверхъ, сказалъ онъ такимъ голосомъ, что Матильда испугалась.—

— Въ ту минуту, когда братъ мой позвонилъ, ты хотлъ мн что-то объяснить,— сказала Матильда.

— О, будь спокойна!— отвчалъ Поль,— ты ничего не потеряешь оттого, что подождешь.

Рене Жанселинъ вошелъ.

— Здравствуй, сестричка,— проговорилъ онъ цлуя Матильду.— Здраствуйте, мосье Ланжэ.

Поль отвтилъ на его поклонъ, но съ сухимъ, принужденнымъ видомъ.

До этого дня они всего только разъ видли другъ друга.

Въ Ланжэ было слишкомъ сильно развито чувство деликатности и приличія для того, чтобы онъ позволилъ себ войти хотя въ поверхностныя сношенія съ братомъ своей любовницы.

Онъ не могъ уважать его собственно уже потому только, что Рене не возмущался положеніемъ сестры.

Чтоже касается Рене, то онъ очень хорошо видлъ, что молодой человкъ презиралъ его, по ему мало было дла до этого.

— Хоть и поздновато, — проговорилъ Рене,— но все таки я думалъ, что часъ этотъ еще позволительный, притомъ же я не могъ придти раньше…— У меня куча дла! Родъ общій ликвидаціи, но такъ какъ я узжаю завтра, то и не хотлъ отправиться въ дорогу, не простясь съ тобою.

— Ты хорошо сдлалъ, что пришелъ, тмъ боле что можешь дать г. Ланжэ свднія по одному длу, которое очень занимаетъ его.

— Я готовъ къ услугамъ виконта… отвчалъ Рене съ притворною увренностью, такъ какъ онъ почувствовалъ уже недовріе и смущеніе.— Въ чемъ дло?

— Вдь ты получилъ вмсто меня деньги по чеку въ двадцать пять тысячъ франковъ, подписанному г. Ланжэ?

Рене почувствовалъ, какъ по тлу его пробжала легкая дрожь, но онъ слишкомъ хорошо владлъ собою и умлъ скрывать свои ощущенія, какъ бы сильны они ни были.

— Конечно получилъ, вдь ты знаешь это, сестрица, такъ же хорошо какъ я,— отвчалъ онъ самымъ натуральнымъ тономъ,— вдь я же принесъ теб эти деньги въ тотъ же день по утру.

Матильда обернулась къ Полю.

— Видишь,— сказала она.— Я знала, что тутъ есть какое нибудь недоразумніе.

Ланжэ казалось даже не слыхалъ этого, и обратился къ Рене.

— Уврены ли вы, что не сдлали никакой ошибки?…

— Какую же ошибку могъ я сдлать?— спросилъ очень нагло Рене.

— Я спрашиваю объ этомъ васъ.

— Я не могу отвчать, такъ какъ не понимаю вашего вопроса…

— Мн кажется однако, что это очень просто и у васъ плохая память.— Я хочу вамъ напомнить, что въ этотъ день, на который ссылаетесь вы и ваша сестра,— васъ не видали у моего банкира, и вы не представили въ кассу чека въ двадцать пять тысячъ франковъ…

— Но, милостивый государь… прервалъ Рене.

— Ахъ, дайте мн докончить! прервалъ его съ досадою Поль Ланжэ,— я сказалъ и повторяю: васъ не видали у банкира и вы никого не присылали. Вмсто того, сегодня по утру представили чекъ за моею подписью въ сорокъ пятъ тысячъ франковъ, которую однако сдлалъ не я… Слышите, милостивый государь?

— Въ сорокъ пятъ тысячъ франковъ., повторила Матильда въ изумленіи,— какимъ же образомъ?

Поль протянулъ руку и указалъ на Рене.

— Я спрашиваю объ этомъ у него но второй разъ.

Ударъ быль прямой и жестокій, но компаньонъ Фабриція и Франца Риттнера не смутился.

— Я совершено не понимаю, милостивый государь, что все это значитъ! вскричалъ онъ… Я взялъ на себя трудъ представить чекъ затмъ, чтобы оказать услугу сестр… У меня былъ чекъ въ двадцать пять тысячъ франковъ… Мн отсчитали двадцать пять тысячъ франковъ, повторяю вамъ!— Остальное до меня не касается и я не хочу ничего знать.

Поль Ланжэ вынулъ изъ кармана записную книжку, открылъ ее и взглянулъ на одинъ листокъ.

— Вы представили чекъ въ двадцать пять тысячъ франковъ,— сказалъ онъ,— положимъ!— Какой былъ номеръ на этомъ чек?

— Я не знаю…— отвчалъ пахально Рене.— Съ какой стати мн помнить это?

— На этомъ чек,— продолжалъ молодой человкъ выставленъ номеръ 5,520 напротивъ цифры въ двадцать пять тысячъ, выставленной мною, по которую вы замнили цифрою въ сорокъ пятъ тысячъ.— Г. Рене Жанселинъ, вы фабрикантъ фальшивыхъ бумагъ!…

— Что ты говоришь, Поль!… пробормотала въ ужас Матильда,— Это было бы чудовищно, но, благодаря Бога, это невозможно.

Рене понялъ, что попался, но это не помшало ему разыграть роль несправедливо обвиняемаго и выказать негодованіе.

— Вы оскорбляете меня, милостивый государь! вскричалъ онъ, выдадите мн отчетъ въ этомъ.

Поль насмшливо улыбнулся и сдлалъ презрительный жестъ.

— Я?! дамъ отчетъ вамъ! вскричалъ онъ.— Полноте, милостивый государь, вы шутите! Съ которыхъ поръ такіе люди, какъ я, даютъ отчетъ кліентамъ галеръ? Рене позеленлъ отъ злобы и хотлъ накинуться на Ланжэ.

Матильда, не помня себя отъ горя и ужаса, бросилась между ними.

XXXII.

— Поль,— вскричала молодая двушка,— умоляю тебя, прощу тебя на колняхъ, не повторяй этого гнуснаго обвиненія… Подумай о томъ, что ты говоришь…

— Я говорю,— вскричалъ Ланжэ, негодованіе котораго усилилось до того, что онъ не могъ уже владть собою,— я говорю, что вы сочли меня за дурака, но вы ошиблись!— Вы думали, что провинціальный дворянинъ, недавно пріхавшій въ Парижъ, довольно богатый и влюбленный до того, чтобы вложить въ букетъ клочекъ розовой бумаги, стоющей двадцать пять тысячъ франковъ,— простакъ или сумасшедшій, который соритъ деньгами безъ разбора. Вы, какъ ловкіе люди, разсчитывая на мою глупость, поддлали чекъ и украли у меня двадцать тысячъ франковъ…

— Нтъ… сто разъ нтъ!… прервала Матильда съ жаромъ,— Рене не сдлалъ этого!…. Онъ мой братъ!… Я ручаюсь за него!… Оскорблять его, значитъ оскорблять меня!…

— Замолчите хоть вы-то пожалуйста!!— вскричалъ Поль громовымъ голосомъ.— Посл комедіи, въ которой вы разыгрывали влюбленную, не разыгрывайте драматической роли оскорбленной женщины!! Это напрасно…. Вы не надуете меня больше.

— Боже мой! Боже мой! говорила Матильда, заливаясь слезами,— неужели ты говоришь это? Неужели ты въ самомъ дл подозрваешь меня въ такомъ ужасномъ поступк!

— И котораго я не длалъ, клянусь! сказалъ Рене, возвратившій все свое хладнокровіе.— Объяснитесь спокойно, виконтъ, и тогда вы лучше будете судить обо мн.

— Значитъ, вы такой человкъ, который готовъ на все,— отвчалъ Поль. Вы хотите объясненія!… Извольте! Оно будетъ ясно и непродолжительно.

Онъ снова открылъ книжку съ чеками, въ которой находился оторванный листокъ, и сказалъ:

— Это такъ просто, чортъ возьми, что всякій ребенокъ пойметъ! Вотъ поддланный чекъ… ваше произведеніе!… Вмсто суммы двадцать пятъ тысячъ, которую я написалъ, — написано поддльнымъ почеркомъ, похожимъ на мой, сорокъ пятъ тысячъ….— Этотъ чекъ перешелъ изъ рукъ вашей сестры въ ваши,— вы согласны съ этимъ…. Вы его представили, вамъ и выдали по нему деньги!… Заключеніе виведите сами, милостивый государь.

Матильда упала на колни къ ногамъ своего любовника.— Она поняла наконецъ, что Рене былъ мошенникъ.

— Сжалься!… вскричала она, протянувъ руки къ Полю,— ради Бога,— сжалься.

— Вы просите, чтобы я сжалился! повторилъ Ланжэ.— О будьте спокойны оба! Я не предамъ васъ правосудію.— Еслибы я донесъ на васъ, то долженъ былъ бы свидтельствовать противъ васъ на суд. Надо было бы объявить во всеуслышаніе, что я находился въ тсной связи съ сестрою поддлывателя фальшивыхъ бумагъ. Надо было бы рыться въ грязи, а я боюсь, чтобы она не обрызгала меня!…. Наслаждайтесь мирно вашимъ позоромъ и раздлите между собою мое имущество…. Что же касается до меня, то я жажду чистаго воздуха и ухожу….

Матильда ломала себ руки и твердила рыдая:

— Сжальтесь! сжальтесь, я не виновата.

Но виконтъ ничего не слушалъ.

— Я щажу васъ не для васъ, а для себя, продолжалъ он. Не попадайтесь только никогда мн на дорог….— Забудьте даже имя мое….— Я васъ не знаю больше.— Я такъ презираю васъ, что не хочу даже сослать на галеры и не желаю также оставить у себя доказательства вашего преступленія.

Онъ бросилъ на коверъ поддльный чекъ и вышелъ изъ комнаты, не смотря на Матильду, которая твердила замирающимъ голосомъ:

— Сжалься, сжалься надо мною…. я не виновата и люблю тебя…

Рене цинически улыбнулся въ ту минуту, когда затворилась дверь, и бросился поднять чекъ, упавшій между нимъ и сестрою.

Молодая женщина видла или скоре угадала движете брата.

Она опередила его, схватила чекъ судорожно и, сжавъ его въ рук, выпрямилась во весь ростъ, глаза ея сверкали бшенствомъ. Все тло ея нервно дрожало, зубы стучали, вокругъ покраснвшихъ вкъ образовались два темные круга.

Она протянула руки къ Рене, который невольно попятился, испуганный ея грозоою позою.

— А! вскричала Матильда хриплымъ голосомъ,— Поль сказалъ правду! Ты подлецъ! ты мошенникъ! Ты поддлыватель фальшивыхъ бумагъ!

— Чтоже дальше? возразилъ зврски сообщникъ Фабриція и Риттнера:— что теб за дло до этого?… Вдь я теб отдалъ твое. Я ничего не отнялъ у тебя…. Очень важно для меня твоя ругань!— Отдай мн этотъ чекъ и замолчи!

— Подлецъ и лгунъ! вскричала молодая женщина,— ты говоришь, что ничего не отнялъ у меня?— А мое счастье, которое ты разбилъ! Я любила…. и была любима…. я забыла роковое прошлое… и могла бы заставить забыть его…— Наконецъ у меня была будущность…. по ты все разбилъ….— По твоей милости, Поль Ланжэ презираетъ меня, и теперь, когда онъ знаетъ, что ты мошенникъ, остается только убить его завтра, какъ убили Фредерика Бальтуса шесть мсяцевъ тому назадъ.

При имени убитаго, Рене затрясся и поблднлъ, какъ мертвецъ: у него потемнло въ глазахъ.

Онъ обвелъ комнату блуждающимъ взглядомъ, чтобы убдиться, что никто не слыхалъ словъ его сестры.

Затмъ, шатаясь, какъ человкъ, котораго ударили обухомъ по голов, проговорилъ:

— Молчи, безумная! молчи!!

— А! ты боишься! вскричала Матильда, глаза которой палились кровью.— Ты хочешь, чтобы я молчала!— Не надйся на это!… я буду говорить…. я тебя знаю, подлецъ…. хорошо знаю! Ты не только поддлыватель фальшивыхъ бумагъ, но убійца или сообщникъ убійцы!— Этотъ чекъ открылъ мн глаза…. Изъ за такого же поддльнаго чека вы поршили съ Фабриціемъ убить Фредерика Бальтуса….— У меня есть письмо…. письмо, которое писалъ теб Фабрицій и которое ты потерялъ у меня….— Я тогда не поняла бы его…. но теперь понимаю въ немъ каждое слово…. письмо это у меня и чекъ также…. вотъ онъ… онъ будетъ въ моихъ рукахъ оружіемъ противъ тебя!! Отдай мн мою любовь! Отдай мн мое счастье!…. Отдай мн Поля Ланжэ, или я пошлю тебя на эшафотъ и Фабриція вмст съ тобою!…

И молодая женщина, какъ Фурія-мстительница, подступила къ брату съ поднятыми кулаками.

Рене, помертввшій отъ злобы и страха, схватилъ ее за руки.

— Отдай мн чекъ!… отдай письмо!…. сказалъ онъ глухимъ голосомъ, который выходилъ со свистомъ сквозь стиснутые зубы.

— Отдай мн моего любовника!— повторила Матильда, — отдай мн мое счастье! а если нтъ — на эшафотъ! Слышишь?

— Письмо и чекъ!…. письмо и чекъ!… вскричалъ Рене.

— Никогда!

— Я хочу добыть ихъ — и добуду.

— Попробуй!….

Негодяй принялъ вызовъ.

Отъ крпко охватилъ Матильду лвою рукою, чтобы лишить ее возможности сопротивляться, а правою старался вырвать у нея чекъ.

Молодая женщина пыталась освободиться, извивалась какъ змя, и кусала брату руки.

— Ты ничего не добудешь…. скоре я позволю убить себя!— Отдай мн моего любовника!…. Отдай мн мое счастіе!…. твердила она.

Рене боролся молча.

Борьба была ужасна.

Матильда была слабе, но съ нею не очень легко было справиться.

Она вдругъ вырвалась, бросилась въ уголъ и, сунувъ чекъ за пазуху, приготовилась къ защит, какъ загнанная тигрица.

Рене подскочилъ къ ней, и между ними опять завязалась безмолвная, страшная схватка.

Слышно было только ихъ порывистое дыханіе да глухая топотня.

Сообщникъ Риттнера схватилъ сестру за плечи и стиснулъ такъ, что готовъ былъ задушить или, по крайней мр, придавить такъ, чтобы она лишилась чувствъ.

Конечно, это удалось бы ему, но онъ запутался въ длинномъ шлейф Матильды, пошатнулся и потерялъ равновсіе.

Онъ упалъ навзничъ, увлекъ въ своемъ паденіи Матильду, и, не выпуская ея, сильне давилъ въ своихъ смертоносныхъ объятіяхъ.

Они катались по ковру, какъ дв зми, которыя переплелись между собою. Вдругъ они задли за столикъ, на которомъ стоялъ канделябръ съ пятью свчами, и опрокинули его.

Въ первую минуту ни братъ, ни сестра не замтили этого.

Они не обращали вниманія на то — было ли свтло или темно.

Рене хотлъ покончить.

Онъ схватилъ Матильду за горло правою рукою и такъ стиснулъ, что молодая женщина захрипла.

Еще секунда — и этотъ хрипъ превратился бы въ агонію.

Но Рене вдругъ вскочилъ на ноги.— Небольшая гостиная была освщена яркимъ пламенемъ.

— Пожаръ!… вскричалъ поддлыватель фальшивыхъ бумагъ.

Полузадушенная Матильда оживилась и также закричала:

— Пожаръ!

Отъ упавшаго канделябра загорлись занавси на окнахъ и огонь распространился съ быстротою молніи, наполнивъ воздухъ смраднымъ дымомъ горвшихъ матерій.

— Ты хотла послать меня на эшафотъ, милая сестрица!! вскричалъ Рене. Но я не боюсь тебя больше, твоя тайна умретъ вмст съ тобою!….

Съ этими словами онъ выбжалъ изъ комнаты, заперъ дверь, повернулъ два раза ключъ и вынулъ его изъ замка, оставивъ Матильду посреди пламени.

ХXXIII.

— Ахъ, негодяй,— вскричала молодая женщина, поднявшись не безъ труда сперва на колни, а потомъ на ноги.— Негодяй!— Онъ заперъ меня, а огонь усиливается! Онъ хочетъ, чтобы я сгорла живая! а я его сестра!… Помогите!…. помогите!…. Спасите меня!— Я не хочу умирать…. Спасите меня! Я хочу отомстить…. Жажда мести придала Матильд силы. Она дотащилась до шифоньерки, о которой мы говорили, достала изъ нея ларчикъ съ бумагами и письмами, и положила въ него чекъ, подписанный Полемъ Ланжэ и поддланный Рене.

Затмъ, зная, что дверь заперта, побжала, держа въ рукахъ ларчикъ, къ окну. Она хотла отворить его и броситься, не смотря на то, что при паденіи изъ бель-этажа могла расшибиться до смерти.

Пылавшія занавси и драпировки представили ей непреодолимую преграду….

Она попятилась на средину комнаты и почувствовала, что ей длается дурно.

Дымъ становился все гуще…. полъ трещалъ.

Матильда хотла еще разъ закричать, призывая на помощь, но не могла, такъ какъ задыхалась.

Она упала на колни и, припомнивъ вдругъ молитву, которую знала въ дтств, но давно забыла, прочла ее машинально, смотря на огонь блуждающими глазами. Огненный кругъ все боле приближался.

Матильда могла сосчитать минуты, оставшіяся ей прожить.

Пожаръ былъ виднъ снаружи.

Об служанки Матильды, слыша отчаянные вопли хозяйки и трескъ пламени, потеряли голову и бгали по ближайшимъ улицамъ, съ крикомъ: ‘пожаръ’!

Въ этой части Нейльи дома отдляются одинъ отъ другаго обширными садами. На пожаръ сбжалось нсколько человкъ, которые были готовы помочь, но не знали капъ взяться за это.

Домъ былъ наполненъ густымъ дымомъ и огонь добрался до лстницы….

Войти въ домъ — значило подвергнуться врной гибели.

Но вдругъ дверь въ гостиную, гд слышались крики, разлетлась на части съ сильнымъ трескомъ и на порог появился человкъ въ костюм матроса. Дымъ ослпилъ его. Онъ спросилъ кто тутъ, но ему не отвтили.

— Тфу, пропасть! пробормоталъ этотъ человкъ.— Неужели я опоздалъ или можетъ быть попалъ не въ ту комнату?…. Поджарить себя попустому вовсе не весело!…. Вдругъ, новый порывъ яркаго пламени, освтилъ мсто, гд сидла, сжавшись, Матильда, которая почти обезумла, но не выпускала изъ рукъ ларчика.

Матросъ сунулъ ларчикъ за пазуху, подъ фланелевую рубашку, схватилъ на руки молодую женщину, которая лишилась чувствъ, и выбжалъ съ нею здравъ и невредимъ изъ дома, какъ и вошелъ въ него, прыгая по обуглившимся ступенямъ лстницы, которыя обрушивались подъ его ногами.

— Пора было!— проговорилъ онъ, вдохнувъ съ силою свжій воздухъ.— Чортъ возьми, какъ тамъ пекло!

Въ эту минуту, сквозь народъ, столпившійся въ алле, ведущей къ горвшему дому, прорвался молодой человкъ и вскричалъ страшно взволнованнымъ голосомъ:

— Матильда!! гд Матилда?….

— Если вы ищите эту барыньку, такъ вотъ она, проговорилъ Клодъ Марто, котораго конечно узнали уже наши читатели.

Голова обезпамятевшей Матильды лежала на плеч матроса.

Поль Ланжэ — такъ какъ это былъ онъ,— при вид смертной блдности молодой женщины и сомкнутыхъ глазъ, зашатался и пробормоталъ въ ужас:

— Умерла? она умерла?

— Нтъ, сударь,— отвчалъ Клодъ,— она только въ обморок.

— Вы не ошибаетесь?

— Чортъ возьми! у барыньки не сгорлъ ни одинъ волосъ и нтъ ни одной царапинки,— я вамъ ручаюсь въ этомъ…. Вынесемте только ее изъ толпы на свжій воздухъ, и она скоро придетъ въ чувство.

Народъ разодвинулся передъ отважнымъ матросомъ, и онъ донесъ Матильду до садовой калитки. Поль Ланжэ шелъ сзади совершенно растерявшись.

— Куда ее отнести? сказалъ онъ,— гд подать ей помощь?

— Объ этомъ нечего хлопотать,— отвчалъ Клодъ Марто.— Пойдемте со мною, я снесу ее въ надежное мсто.

— Куда?

— Къ моимъ господамъ…. близехонько отсюда…— Они въ путешествіи…. и вы никого не потревожите…. хотите?….

— Еще бы нтъ!….— Я принимаю съ благодарностью ваше предложеніе!… Несите ее туда, я пойду съ вами. Клодъ Марто по прозванью Бордила, былъ одаренъ такою силою, что молодая женщина, которую онъ несъ, казалась ему не тяжеле ребенка, и онъ шелъ скоро.

Между домомъ Матильды и виллою Деларивьера было не боле пятисотъ шаговъ разстоянія.

На половин пути, на бульвар Сены, матросъ встртилъ Лорана который шелъ къ мсту пожара. Онъ разсказалъ ему о случившемся и закончилъ такъ:

— Скорй, пожалуйста, комнату для этой дамы, мосье Лоранъ.

Управляющій, прельщенный надеждою на хорошее познагражденіе, съ большою готовностью исполнилъ желаніе Клода Марто.

— Я пойду впередъ….— сказалъ онъ.— Когда вы придете, комната будетъ готова.

И онъ быстро пошелъ обратно къ вилл.

Минутъ черезъ пять Матильда, которая все еще не пришла въ себя, лежала на кровати въ очень комфортабельно убранной комнат нижняго этажа.

Эксъ-морякъ пристально посмотрлъ на нее.

— Это странно, — подумалъ онъ,— я готовъ держать пари два франка противъ яйца въ крутую, что гд-то видлъ это красивое личико….— Но гд и когда?— не могу припомнить.

Поль Ланжэ, стоя подл кровати, держалъ въ рукахъ похолодвшую руку Матильды. Его удивляло, что она такъ долго не приходитъ въ чувство.

— Положеніе этой дамы пугаетъ меня,— сказалъ онъ, обернувшись къ Клоду Марто,— надо пригласить доктора и какъ можно скоре — Не безпокойтесь, сударь, отвчалъ Лоранъ,— я сейчасъ послалъ за докторомъ грума въ Курбвуа.

Клодъ Марто, какъ давно знаютъ наши читатели, терпть не могъ бездйствія, а потому отправился обратно на мсто пожара.

Собираясь пройти къ калитку, выходившую на бульваръ Сены, онъ замтилъ, что у него остался серебряный ларчикъ, который онъ взялъ изъ рукъ молодой женщины предъ тмъ какъ вынесъ ее изъ пламени.

— Я отдамъ ей его завтра… подумалъ онъ и, возвратясь въ свой павильонъ, поставилъ ларчикъ на столъ.

Посл того пошелъ на пожаръ.

Со всхъ сторонъ подоспла помощь, но уже слишкомъ поздно.

Отъ изящнаго и кокетливаго дома уцлли только кое-гд стны. Пожарные заливали дымившіеся остатки.

Полицейскій комисаръ, подозрительный отъ природы и по профессіи, разспрашивалъ служанокъ.

Бдныя женщины, страшно перепуганныя, отвчали, что ничего не знаютъ, и приписывали пожаръ неосторожности госпожи.

Комисаръ, конечно, пожелалъ видть ихъ госпожу, но никто ни могъ ему сказать, куда отнесъ ее матросъ.

Клодъ Марто, убдившись, что ему нечего здсь больше длать, пошелъ обратно къ вилл.

Всякій другой на его мст чувствовалъ бы себя измученнымъ и разбитымъ, по Клодъ Марто только немножко усталъ.— Онъ возвратился въ павильонъ и заснулъ крпкимъ сномъ.

Докторъ изъ Курбвуа еще не прізжалъ.

Лоранъ вышелъ изъ комнаты ради приличія.

Поль Ланжэ сидлъ одинъ подл Матильды, которая все еще была безъ памяти.

Намъ кажется, что почти нтъ надобности объяснять, какимъ образомъ Клодъ Марто очутился на мст пожара.

Такъ какъ погода была хорошая, то онъ прохаживался по берегу Сены, куря свою носогрйку. Вдругъ онъ увидлъ зарево въ окнахъ дома Матильды, и въ то же время услыхалъ крики перепуганныхъ служанокъ, которыя бгали по улицамъ, призывая на помощь.

Его врожденное великодушіе и смлость довершили остальное.

Что же касается до виконта Ланжэ, то можетъ быть читателей нашихъ удивляетъ, зачмъ онъ возвратился такъ внезапно въ домъ, изъ котораго вышелъ съ презрньемъ и гнвомъ.

Мы объяснимъ вкратц, какъ это случилось.

XXXIV.

Поль Ланжэ, выйдя изъ маленькой гостиной Матильды въ приладк негодованія и съ стсненнымъ сердцемъ, отправился въ Парижъ пшкомъ. Онъ шелъ быстрою, порывистою походкою, оставивъ на-един сестру и брата, которымъ выказалъ такое глубокое презрніе.

Посл двадцати минутъ ходьбы, гнвъ его поулегся и уступалъ мсто хладнокровію. Онъ принялся раздумывать о случившемся, и мало-по-малу дошелъ до мысли, что можетъ быть Матильда нисколько не виновата въ гнусномъ поступк ея брата.

Ему вскор стало ясно, что молодая женщина не разыгрывала съ нимъ комедіи, въ чемъ онъ такъ жестоко упрекнулъ ее.

Въ ушахъ его еще раздавались мольбы Матильды, стоявшей предъ нимъ на колняхъ, и вызвали теперь въ его сердц отголосокъ любви.

— Конечно бдняжка не была сообщницею негодяя своего брата! думалъ онъ. Она ничего не знала! Я былъ несправедливъ и жестокъ! Я хочу попросить у нея прощенія!

И онъ пошелъ быстрыми шагами обратно въ тотъ домъ, изъ котораго вышелъ съ клятвою никогда не переступать его порога.

Вскор онъ увидлъ зарево и услыхалъ крики.

Въ ужас, онъ пошелъ еще поспшне, и увидлъ густой дымъ, снопы искръ и наконецъ огненные языки.

Пожаръ былъ въ той групп домовъ, между которыми находилась вилла молодой женщины.

— Это горитъ домъ Матильды,— подумалъ онъ съ возрастающимъ ужасомъ. Можетъ быть, ей угрожаетъ опасность.— И онъ. побжалъ изо всхъ силъ въ ту сторону.

Еслибы онъ могъ вернуть прошлое, то охотно бы отдалъ половину своей жизни за то, чтобы остался у Матильды. Онъ проклиналъ себя за глупое подозрніе и вспыльчивость, и громко призывалъ Матильду.

Мы знаемъ уже, что онъ увидалъ ее въ ту минуту, когда Клодъ Марто вынесъ ее изъ пламени и отнесъ на виллу Деларивьера.

По странной игр случая, Матильда попала въ домъ дяди Фабриція!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рене Жанселинъ, заперевъ на ключъ дверь комнаты, гд оставилъ свою сестру въ жертву самой ужасной изо всхъ родовъ смерти,— выбжалъ изъ дома и отправился къ Парижу, но не тою дорогою, которою шелъ Поль Ланжэ.

Сначала онъ почти бжалъ, но черезъ нсколько минутъ пошелъ тише, наконецъ совсмъ остановился и сталъ прислушиваться къ отдаленному шуму, не ясно доносившемуся до него.

Ему слышалось, впрочемъ, что кричали ‘пожаръ’ и отчаянно звали на помощь.

Судорожная усмшка исказила его губы, и онъ пошелъ дальше.

Вдругъ ему встртилось быстро хавшее наемное купэ.

Свтъ отъ фонарей озарилъ мелькомъ лицо брата Матильды.

— Рене!— раздался голосъ изъ купэ, который тотчасъ же остановился.

Изъ него проворно вышелъ какой-то человкъ.

— Риттнеръ!— вскричалъ въ свою очередь фабрикантъ фальшивыхъ бумагъ.

— Да я! отвчалъ докторъ.

— По какому случаю очутились вы въ этихъ отдаленныхъ мстахъ?

— Это не случай.— Благодаря моей счастливой звзд, вы встртились мн въ ту самую минуту, когда, посл многихъ часовъ напрасныхъ розысковъ, я отчаивался уже найти васъ…

— Вы меня искали здсь? спросилъ Рене съ удивленіемъ.

— Если не васъ, то домъ вашей сестры… я хотлъ узнать отъ нея, гд могу встртить васъ.

— Домъ моей сестры…. повторилъ Рене.— Вы не нашли его?

— Никто не могъ сказать, гд онъ…

— Такъ обернитесь и посмотрите!

И онъ указалъ рукою на зловщее зарево, которое теперь очень ясно было видно подъ деревьями.

— Тамъ пожаръ!… вскричалъ Риттнеръ.

— Да, чортъ возьми!

— Но какое же отношеніе иметъ этотъ пожаръ?

— Самое прямое… Горитъ домъ Матильды… а Матильда въ своемъ дом и вотъ ключъ отъ комнаты, гд она заперта и изъ которой одинъ только выходъ.

Докторъ умалишенныхъ вздрогнулъ.

— Вы меня пугаете!— проговорилъ онъ, оглядывая Рене.— Эти странныя слова…. Ваше волненіе…. Ваша блдность…. и притомъ у васъ кровь на лиц…

— Это меня исцарапала до крови Матилда.

— Но что же случилось?

— Я разскажу вамъ, только сядемте въ вашъ экипажъ и возвратимся въ Парижъ.

Въ продолженіи дороги Рене Жанселинъ разсказалъ Риттнеру мрачную драму, въ которой разыгралъ такую страшную роль.

Онъ не пропустилъ никакой подробности.

Докторъ выслушалъ его холодно, и, когда онъ кончилъ, сказалъ:

— Съ моей точки зрнія по крайней мр, вы были вынуждены необходимостью законной защиты, но если Матилда какъ нибудь спасется, то первымъ долгомъ донесетъ на васъ прокурору Республики.

— Конечно, только она не спасется и ктому же я вовсе не имю намренія дожидаться полиціи сидя дома….

— Что же вы хотите длать? спросилъ Францъ.

— Улизнуть безъ малйшаго промедленія въ новое отечество….

— Вы хотите ухать изъ Парижа и изъ Франціи?

— Завтра же утромъ…— Я ршился на ото дня три или четыре тому.

— Такъ, что если бы я не встртилъ васъ нынче вечеромъ,— вскричалъ Францъ Риттнеръ, — вы бы удрали, не подумавъ обо мн.

— Какъ?

— Вы забыли о паспортахъ, на которыхъ общали мн измнить числа: а эти паспорта необходимы мн, чтобы путешествовать спокойно.

— Ага! такъ и вы также узжаете изъ Парижа?

— Да завтра, какъ и вы же, мой милый.— Для меня здсь уже не безопасно.

— А ваша лечебница въ Отейл?

— Продалъ сегодня утромъ я получилъ за нее наличными деньгами… Ничто больше не удерживаетъ меня здсь… Я свободенъ… На моихъ чемоданахъ уже затянуты ремни… Мн нужны только упомянутые паспорты, и я считалъ васъ неспособнымъ не сдержать своего слова въ этомъ случа…

— Вамъ стоитъ только хать со мною — и вы получите ихъ сегодня же вечеромъ.

— Я поду съ вами хоть на край свта,

— Мы не подемъ такъ далеко, потому что насъ одушевляютъ одинаковыя намренія. Положимъ основаніе новой ассоціаціи…

— Съ Фабриціемъ или безъ него?

— Къ чорту Фабриція!… онъ далеко… нтъ, нтъ, только вдвоемъ.

— О чемъ идетъ дло?

— Вы скоро узнаете это….

Они дохали до заставы Майльо.

Посл короткаго посщенія таможенными чиновниками, извощикъ, прежде чмъ въхать въ аллею Грандъ-Арме, спросилъ:

— Куда везти васъ, буржуа?

— Въ улицу Пюи-де л’Эрмитъ.

— Порядочный конецъ! А который номеръ?

— Остановитесь на углу улицы.

— Ладно….— Гей, Кокотъ!

* * *

Было около одиннадцати часовъ вечера, когда пріхалъ докторъ, за которымъ посылали въ Курбвуа.

Лоранъ дожидался его у ршетки виллы и тотчасъ:же провелъ къ Матильд.

Молодая женщина пришла въ чувство, т. е. глаза ея были открыты, но нельзя было сказать утвердительно, что она опомнилась.— Взглядъ ея былъ неподвижный, она не шевелилась и не говорила ни слова.

— Напрасно Поль называлъ ее по имени, говорилъ ей съ нжностію и осыпалъ ласками, умоляя отвтить ему хоть знакомъ: казалось, она даже не слыхала его и не нарушала молчанія, становившагося ужаснымъ.

Когда докторъ вошелъ въ комнату, Ланжэ былъ такъ взволнованъ и въ такомъ отчаяніи, что указалъ жестомъ на молодую женщину и громко зарыдалъ.

Къ счастію, доктору не надо было разспрашивать его, такъ какъ Лоранъ, провожая его паркомъ, все разсказалъ ему.

Онъ подошелъ къ больной и долго смотрлъ на нее очень внимательно.

— Лицо горитъ, проговорилъ онъ,— взглядъ неподвижный… зрачки налиты кровью…— Это приливъ.— Необходимо пустить кровь… Чашку пожалуйста,— да поскоре.

Лоранъ поспшно исполнилъ его приказаніе.

Докторъ вынулъ изъ кармана связку бинтовъ и компрессовъ, и положилъ на ближайшій стулъ.— Затмъ придвинулъ къ постели столикъ, на которомъ стояла лампа.

Окончивъ эти приготовленія, онъ досталъ ланцетъ и внимательно отеръ лезвіе его полотнянымъ кускомъ.

Лоранъ съ чашкою въ рук и съ напускною важностью человка, занимающаго довренный постъ, стоялъ неподвижно въ ожиданіи приказаній доктора.

XXXV.

— Подойдите поближе, — сказалъ докторъ,— и подставьте чашку подъ лвую руку больной.

Лоранъ повиновался.

Поль Ланжэ молча, но съ безпокойствомъ слдилъ за всми движеніями доктора.

Послдній приподнялъ рукава пеньюара, надтаго на Матильд, перевязала, руку и открылъ жилу.

Поль, увидвъ, какъ брызнула ярко красная струя, вздрогнулъ всмъ тломъ.

Кровопусканіе произвело свое дйствіе: глаза Матильды стали уже не такъ неподвижны, грудь заколыхалась и она нсколько разъ слабо вздохнула.

Докторъ закрылъ жилу посредствомъ двойнаго компресса и перевязалъ руку не затягивая, но такъ, чтобы компрессъ не могъ сбиться отъ движеній.

— Ей лучше, не правда-ли? спросилъ Поль Ланжэ.

Докторъ хотлъ-было отвтить и вроятно утвердительно, но не усплъ.

Молодая женщина вдругъ поднялась на постели, осмотрлась вокругъ, сначала изумленными глазами, но вскор въ нихъ изобразился ужасъ, лицо ея приняло странное выраженіе и она проговорила тихимъ голосомъ, до того измнившимся, что Ланжэ едва могъ узнать его:

— Поддлыватели фальшивыхъ бумагъ и убійцы…. она убили Фредерика Бальтусъ… Они убили за чекъ….

— Что она говоритъ? спросилъ изумленный Ланжэ.

Матильда продолжала.

— Берегись, Поль, берегись!… чекъ фальшивый… они и тебя убьютъ… я ихъ вижу… они тутъ спрятались въ тни… они подстерегаютъ тебя… Смотри берегись!… защищайся!… А! ужь поздно!.. они убили его!… Сколько пролито крови, Боже мой! Сколько крови изъ-за тысячи луидоровъ!…

Молодая женщина пронзительно вскрикнула и, нервно задрожавъ, упала навзничь.

— Что это значитъ? вскричалъ Поль въ испуг.— Что это значитъ?

— Вооружитесь мужествомъ!— отвчалъ докторъ,— я долженъ сообщить вамъ печальную новость… Мозгъ ея не выдержалъ сильнаго потрясенія… Она лишилась разсудка…

— Она сошла съ ума! вскричалъ Поль Ланжэ съ невыразимымъ ужасомъ.

— Да, по крайней мр, временно…

Молодой человкъ поблднлъ какъ полотно.

— Да, вы правы:— проговорилъ онъ,— это ужасная новость!.. Что Длать теперь, чтобы вылечить ее?

— Прежде всего избжать, чтобы съ нею не случился вторичный припадокъ: здсь нельзя подать ей необходимой помощи.— Я полагаю, что другой припадокъ будетъ ужасенъ….

— Но куда же отвезти ее?…— У меня дома также нельзя подать ей помощи.

— Конечно, леченіе умопомшательства требуетъ спеціальной обстановки и ухода, что можно найти только въ нарочно для того приспособленныхъ заведеніяхъ.— Больную надо свести въ лечебницу.

— Можете ли вы указать мн на такую лечебницу?

— Да вотъ недалеко отсюда, въ Отейл, есть лечеблица умалишенныхъ…— Я не былъ въ ней, но знаю, что это первоклассное заведеніе такого рода. Ею управляетъ спеціалистъ, котораго очень хвалятъ — докторъ Риттнеръ….

— Такъ перевеземте же больную въ Отейль, не теряя ни минуты… Я надюсь, докторъ, что вы проводите меня.

— Очень охотно,— отвчалъ докторъ,— но надо карету, для того чтобы свезти больную.

Поль Ланжэ обернулся къ Лорану.

— Не можете ли вы добыть мн карету? спросилъ онъ.

— Могу, сударь… отвчалъ управляющій:— у насъ три кареты.

— По это значило бы употребить во зло…

— Нисколько… Въ отсутствіи моихъ господъ, удостоивающихъ меня полною довренностью и которыхъ я до нкоторой степени служу представителемъ,— я могу дать вамъ ландо съ мягкою атласною обивкою каштановаго цвта, этой бдной дам будетъ такъ же спокойно въ немъ какъ на постели.

— Такъ я принимаю не колеблясь ваше обязательное предложеніе, которое выводитъ меня изъ большаго затрудненія.

Лоранъ вышелъ, отдать приказаніе кучеру.

Черезъ полчаса все было готово.

Поль осторожно приподнялъ Матильду, которая, вставъ на ноги, пошла безъ сопротивленія… Ее довели до ландо и посадили въ него

Ланжэ, прежде чмъ слъ подл нея, досталъ изъ кармана бумажникъ и вынулъ изъ него ассигнацію въ тысячу франковъ, которую подалъ Лорану.

— Возьмите это, другъ мой, сказалъ онъ.

— Но, сударь,— пробормоталъ новоиспеченный управляющій, ошеломленный такою суммою и не смя принять ея.

— Возьмите же, говорю вамъ… продолжалъ Поль.— Дайте хорошую долю мужественному моряку, который съ опасностью жизни спасъ эту даму, и вознаградите также слугъ въ этомъ дом.

Лоранъ поклонился и взялъ ассигнацію.

Поль слъ подл Матильды, напротивъ доктора, и экипажъ покатилъ по дорог къ Отейлю.

Подъхали къ укрпленіямъ, въ томъ мст, гд начинается желзнодорожный мостъ Пуанъ-дю-Журъ.

Кучеръ остановился и спросилъ куда хать.

— Лечебница находится въ улиц Раффе, отвчалъ докторъ, на углу бульвара Монморанси.

— Слушаю, сударь.

Пять минутъ спустя, ландо остановилось у извстной намъ уже ршетки.

Было около половины перваго.

Докторъ вышелъ изъ экипажа и сильно позвонилъ.

Чрезъ минуту явился заспанный привратникъ.

— Кто это звонитъ въ такой поздній часъ? спросилъ онъ.

— Отворите… мы привезли больную къ доктору Риттнеру.

— Больныхъ не принимаютъ ночью.

— Сдлайте исключеніе….

— Невозможно…

Ланжэ далъ привратнику сквозь ршетку нсколько луидоровъ и сказалъ:

— Возьмите это, мой другъ, и отворите поскоре, время не терпитъ. Привратники поддаются искушеніямъ, представляющимся въ такихъ формахъ, и отейльскій привратникъ не сдлалъ больше никакого возраженія.

Онъ пожалъ пуговку электрическаго звонка, проведеннаго въ комнату дежурной сидлки.— Затмъ отворились ворота — и ландо въхало въ аллею сада.

Помощникъ доктора еще не спалъ.

Сидлка доложила ему, и онъ вышелъ, чтобы принять прізжихъ.

Собратъ его изъ Курбвуа разсказалъ ему вкратц о больной все, Что слдовало.

Посл обычныхъ формальностей, состоявшихъ въ томъ, что имя новой пансіонерки внесли въ назначенную для этого книгу, Матильду свели въ зданіе, гд жили умалишенныя, и помстили въ комнату, находившуюся почти напротивъ комнаты Жанны.

И пора было.

Лишь только Матильда вошла въ эту комнату, съ ней сдлался припадокъ, котораго опасался докторъ.

Поль Ланжэ оледенлъ отъ ужаса и убжалъ, услышавъ страшные крики и зловщія проклятія несчастной двушки.

— Не могу ли я поговорить съ самимъ докторомъ Риттнеромъ? спросилъ онъ его помощника, когда вышелъ изъ зданія, гд помщались умалишенныя.

— Ныншнею ночью невозможно,— отвчалъ помощникъ… Доктора удержали въ Париж дла…

— Такъ я буду имть честь повидаться съ нимъ завтра.— Вотъ моя карточка, потрудитесь передать ему… А пока поручаю вамъ особу, которая мн очень дорога. Прошу васъ позаботьтесь о ней.

— Не просите.— Вс больныя въ лечебниц пользуются одинаковымъ уходомъ.

Молодой человкъ поклонился и съ разбитымъ сердцемъ слъ вмст съ докторомъ изъ Курбвуа въ ландо, которое дожидалось ихъ.

* * *

Францъ Риттнеръ и Рене Жанселинъ вышли изъ экипажа на одномъ изъ концовъ улицы Пюи де л’Эрмитъ.

Рене взялъ Риттнера подъ руку и отправился съ нимъ въ другой конецъ ея, гд повернулъ направо въ улицу Ломокъ, примыкающую къ улиц Арбалетъ.

— Чортъ возьми! куда вы ведете меня? спросилъ Риттнеръ.

— Увидите… Идите только…

Придя въ улицу Арбалетъ, братъ Матильды повернулъ налво, прошелъ со своимъ спутникомъ еще шаговъ тридцать и остановился предъ домомъ боле чмъ подозрительной наружности, какіе еще уцлли кое-гд въ этомъ глухомъ квартал.

— Мы пришли, сказалъ онъ.

— Такъ мы войдемъ въ это вертепъ?

— Конечно.

— Но здсь, должно быть, убиваютъ?

— Будьте спокойны, я вооруженъ…

— Я также…

— Слдовательно, вы видите, намъ нечего опасаться.

Рене вынулъ изъ кармана небольшой ключъ, которымъ отворилъ низкую, покрытую плсенью, но еще крпкую дверь.

Онъ впустилъ Риттнера, заперъ дверь, зажегъ восковую спичку и, взойдя первый по грязной шаткой лстниц, остановился во второмъ этаж.

— Но наконецъ къ кому же идемъ мы? спросилъ докторъ.

— Ко мн, чортъ возьми! отвчалъ Рене натуральнымъ тономъ.

XXXVI.

Фабрикантъ фальшивыхъ бумагъ ввелъ Риттнера въ довольно обширную, но низкую комнату.

Окна были герметически закрыты внутренними ставнями.

— Будемъ говорить тихо… сказалъ Рене, — ночью, кажется, что голосъ, какъ будто проникаетъ сквозь стны.

Онъ зажегъ свчу, и слабый свтъ озарилъ кое какую жалкую мебель, съ которою мы уже познакомились, такъ какъ она была прежде въ улиц Турнель.

— Для какого чорта поселились вы здсь?— спросилъ Риттнеръ.

— Для того, чтобы полиція потеряла мой слдъ, если когда нибудь искала Ландрине…

— Понимаю… это мудрая предосторожность, но гд же наконецъ ваши станки, бумаги, инструменты?…

— Все уже нсколько дней отправлено въ Женеву на товарномъ позд…

— Такъ вы намрены переселиться въ Швейцарію?

— Да, на время…

— Но такъ какъ здсь нтъ инструментовъ, то какъ же вы выправите мн паспорты?

— Не безпокойтесь… я человкъ изворотливый…

Рене Жанселинъ открылъ шкафъ орховаго дерева и вынулъ оттуда сакъ-вояжъ очень почтеннаго вида, черный кожаный, потрескавшійся на всхъ складкахъ.

— У меня все, что надо… сказалъ онъ улыбнувшись.

— Въ этомъ мшк?

— Вы увидите…

Мшокъ почтенной и безобидной наружности былъ устроенъ такъ, какъ какой-нибудь аппаратъ для волшебныхъ фокусовъ.

Рене пожалъ невидимую пружину — и открылъ двойное дно, въ Пять или шесть сантиметровъ глубиною.

Въ этомъ двойномъ дн, о существованіи котораго нельзя было догадаться даже при самомъ внимательномъ осмотр, были уложены въ строгомъ порядк различныя бумаги, портфель-бюваръ и нкоторое количество ассигнацій въ тысячу, въ пятьсотъ и во сто франковъ.

Братъ Матильды вынулъ изъ мшка бюваръ и приподнялъ его верхнюю часть.

Въ одномъ изъ его отдленій лежало нсколько паспортовъ съ проблами, но засвидтельствованныхъ, съ печатями и подписями, и назначенныхъ въ разныя страны.

Риттнеръ смотрлъ съ нкоторымъ удивленіемъ на эту коллекцію.

— Вы видите, что я дамъ вамъ кое-что получше вашихъ старыхъ, подскобленныхъ и подновленныхъ паспортовъ, сказалъ Рене, — эти еще вполн двственны.

— Деръ Тейфель! проговорилъ докторъ умалишенныхъ, вы однако отличный мастеръ.

Рене улыбнулся и подалъ доктору одинъ изъ паспортовъ.

— Какъ вы думаете, существуетъ ли на свт такой экспертъ каллиграфіи какъ напр. покойный Прюдомъ, ученикъ Брара и Сентъ-Омера, который могъ бы открыть что пвбудь подозрительное въ этомъ паспорт?

— Нтъ! сто разъ нтъ! отвчалъ докторъ, посл продолжительнаго и подробнаго осмотра. Можно поклясться, что онъ выданъ полицейскою префектурою… Вы его пополните?

— Конечно, но посл, когда мы поговоримъ немножко…

— Сколько вамъ угодно, ваша бесда всегда занимательна…

— Благодарю за комплиментъ, который, впрочемъ, считаю заслуженнымъ… и приступаю къ длу…— Часъ тому въ Нейльи, я говорилъ вамъ объ ассоціаціи, которую хочу заключить съ вами на совершенно новыхъ основаніяхъ.

— Да!

— Выслушайте же меня внимательно…

— Я весь превратился въ слухъ…

— Вы желаете улизнуть въ отдаленныя страны, и сказали мн что продали вашу лечебницу въ Отейл.

— Да…

— Словомъ, въ настоящее время у васъ должна быть въ наличности круглая сумма..

Риттнеръ хотлъ что-то возразить.

— Тсъ! позвольте мн договорить, — сказалъ повелительно братъ Матильды.— Я повторяю вамъ: довольно кругленькая сумма, составленная не только изъ вашихъ личныхъ доходовъ, но и изъ того, что вы таинственно копили въ вашей касс въ ущербъ нашей ассосіаціи.

— Никогда, мой милый, — сказалъ докторъ умалишенныхъ,— никогда я…

Рене пожалъ плечами.

— Къ чему лгать? прервалъ онъ доктора, — я длалъ то же самое.

Риттнеръ расхохотался.

— Это откровенно! сказалъ онъ.— И я люблю откровенность!

— Въ другихъ… сказалъ Рене, и посл этого замчанія прибавилъ: мы были бы такими же простофилями какъ Фабрицій, еслибы не думали о будущемъ…— Словомъ, я скопилъ не безъ большаго труда около пятисотъ тысячъ франковъ, которые надежно пристроены заграницею, и они принесутъ мн двадцать пять тысячъ ливровъ ежегоднаго дохода…

У знаменитаго фабриканта фальшивыхъ бумагъ было вдвое больше этой суммы.

— Слдовательно, продолжалъ онъ, я могу жить безъ нужды, но въ скромномъ довольств, какъ мелкій торговецъ, оставившій дла..

— Вы можете увеличить ваше состояніе женитьбою, — сказалъ Риттнеръ.

— Вотъ выдумали! вскричалъ.— Я сто разъ рисковалъ попасть на галеры, чтобы создать независимое положеніе, а теперь надну на себя брачныя оковы… Это не дружескій совтъ, мой милый, и я не слдую ему!!…

— Но къ какому же заключенію хотите вы придти?

— А вотъ къ какому: вамъ извстенъ мой капиталъ… Будьте откровенны такъ же, какъ я, и скажите мн, какъ великъ вашъ?

— Пятьсотъ тысячъ франковъ съ незначительными дробями… отвчалъ Риттнеръ, не. задумавшись.

Въ дйствительности у доктора умалишенныхъ было втрое боле этой суммы.

— Удовлетворяется ли ваше честолюбіе такимъ капиталомъ? спросилъ Рене.

— Признаюсь вамъ, сумма эта кажется мн довольно жалкою.

— Слдовательно вы, какъ и я же, чувствуете пламенное желаніе, или скоре настоятельную потребность, къ широкой жизни на грандіозную ногу?— Вы мечтаете о всевозможной роскоши, удовольствіяхъ и наслажденіяхъ.

— Да! Все хотть — значить все мочь!— отвчалъ Риттнеръ съ глазами, сверкающими алчностью.

— А что вы скажете, если я дамъ вамъ средства осуществить ваши мечты?

— Я скажу, что это невозможно..

— Положимъ! Но въ такомъ случа я нашелъ невозможное.

— Въ форм бриліантоваго рудника.

— Нтъ… но вотъ этакой.

Рене пошарилъ въ двойномъ дн мшка, вынулъ изъ него стофранковую ассигнацію и подалъ Риттнеру, какъ нсколько минутъ назадъ тому подалъ ему паспортъ.

Докторъ умалишенныхъ схватилъ ассигнацію и, осмотрвъ ее, взглянулъ на Рене.

— Вы не понимаете? сказалъ послдній.

— Я понимаю, что это стофранковая ассигнація…

Рене открылъ свой бумажникъ, и вынувъ одну изъ восьми или десяти находившихся въ немъ ассигнацій, подалъ ее доктору.

— А вотъ это что такое?— прибавилъ онъ.

— Тоже ассигнація въ пятьсотъ франковъ.

— Похожа ли она на первую?

— Во всхъ отношеніяхъ.

— Возьмите этотъ бинокль и сличите пожалуйста хорошенько об ассигнаціи.

Риттнеръ добросовстно исполнилъ его просьбу, и, когда кончилъ, Рене спросилъ:

— Что же, замтили ли вы какую нибудь разницу?

— Никакой… совершенно одинаковы.

— Уврены ли вы?

— Какъ нельзя больше.

— Такъ вы ошибаетесь, мой милый другъ, одна изъ нихъ фальшивая.

— Полно! вы шутите!…

— Нтъ, честное слово! Разсмотрите повнимательне…

Риттнеръ взялъ ассигнаціи и разсматривалъ ихъ минутъ десять

— Такая же бумага…— сказалъ онъ, — такой же крапъ и такая прозрачность въ свтлыхъ частяхъ… Гравировка чистая и точная… Впрочемъ постойте…

— Нашли вы наконецъ какой нибудь признакъ? спросилъ Рене.

— Да… по крайней мр, думаю, что нашелъ..?

— Какой?

— Рисунокъ этой головы Меркурія слишкомъ легкій, какъ говорятъ художники.— Положительно это фальшивая ассигнація.

— Нтъ, не отгадали, мой милый!— возразилъ Рене съ гордою улыбкою: — эта ассигнація вышла изъ подъ станка французскаго банка, а другая — мое произведеніе.

— Такъ это просто диво!…

— Не правда ли? У меня на сто тысячъ франковъ такихъ ассигнацій…

— У васъ будетъ и на сто милліоновъ, если вы захотите!… Это несчетное богатство…

— Которое я предлагаю вамъ раздлить со мною.

Францъ Риттнеръ посмотрлъ недоврчиво на брата Матильды.

— Къ чему вы предлагаете мн этотъ длежъ, когда можете оставить все себ? Это не натурально… Ваше великодушіе тревожитъ меня.

— Я понимаю это, но совтую вамъ успокоиться.— Мое великодушіе невольное.— Я вынужденъ обогатить васъ обогащая себя, такъ какъ безъ васъ ничего не могу подлать…

— Какъ такъ?

— Нсколько недль тому, когда вы дали мн сильный реактивъ, приготовленный вами и который я просилъ у васъ, помните, я сказалъ, что хочу предпринять нчто громадное.

— Помню.

— Такъ я и предпринялъ это дло, но реактивъ весь вышелъ до послдней карли — и производство мое остановилось, а такъ какъ я не химикъ, то вы мн крайне необходимы…— Понимаете?

— Какъ нельзя лучше.

— Затмъ, мой милый, — сказалъ Рене весело,— я узжаю завтра поутру въ Женеву…. и хочу пополнить вамъ паспортъ. Куда вы желаете хать?

— Въ Женеву, чортъ возьми! отвчалъ докторъ, протянувъ руку фабриканту фальшивыхъ бумагъ, которую тотъ пожалъ….

Новый договоръ былъ подписанъ.

XXXVII.

Рене выбралъ одинъ паспортъ съ пробломъ, засвидтельствованный по швейцарскому уставу, взялъ перо, обмакнулъ въ чернила и спросилъ доктора.

— Какъ вы хотите называться?

— Германъ Кейцеръ, это мой двоюродный братъ, на котораго я очень похожъ.

Рене продолжалъ допросъ, какъ настоящій чиновникъ паспортной канцеляріи:

— Сколько вамъ лтъ?

— Сорокъ три года.

— Вы показываете себя старше, чмъ вы есть!

— Это не важно…. Столько лтъ моему двоюродному брату…. Такимъ образомъ,— прибавилъ онъ со смхомъ,— я можетъ быть и самъ дойду до убжденія, что я Германъ Кейцеръ….

— Рожденный гд?… продолжалъ Рене.

— Въ великомъ герцогств люксабургскомъ.

— Хорошо…. Теперь остались только примты, о чемъ мн нечего васъ разспрашивать. Измните вы что нибудь въ вашей наружности?

— Я уничтожу только усы и бороду.

— Отлично!

Рене записалъ примты и числа, когда выданъ паспортъ и когда засвидтельствованъ въ министерств иностранныхъ длъ, далъ просохнуть подписи, и подалъ бумагу доктору.

— Подпишите здсь: Германъ Кейцеръ,— прибавилъ онъ,— и вы можете путешествовать въ полной безопасности. Жандармы страны Вильгельма Теля не придерутся къ вамъ. И Рене весели заплъ извстный рондо:

‘Heureux habitants.

‘Des beaux vallons de l’Helvtie’

(Счастливые жители прекрасныхъ долинъ Гельвеціи).

Риттнеръ подписалъ свое новое имя, сложилъ паспортъ вчетверо и положилъ въ портфель.

— Теперь скажите, когда же мы опять увидимся?… спросилъ братъ Матильды.

— Въ Женев черезъ три или четыре дня, не позже.

— Я буду тамъ прежде васъ.

— Въ какой гостинниц намрены вы остановиться?

— Въ гостиниц Монбланъ.

— Подъ какимъ именемъ?

— Подъ высокореспектабельнымъ именемъ, какъ говорятъ англичане. Спросите пастора Мюллера.

Риттнеръ поклонился со смхомъ.

— Прошу вашего благословенія, почтенный пасторъ,— сказалъ онъ.

— Вы получите его, братъ мой,— отвчалъ фабрикантъ фальшивыхъ бумагъ сильно гнусливымъ акцентомъ. Идите съ миромъ и не гршите больше!

— Аминь. Когда вы дете?

— Сегодня поутру…. Я хочу хать на Ліонскомъ позд въ шесть часовъ тридцать минутъ….

— Такъ до скораго свиданія, въ Женев, въ отел Монбланъ….

— Ршено.

Посл дружескаго рукопожатія, Рене проводилъ Риттнера до выходящей на улицу двери, которую заперъ безъ шума. Затмъ возвратился въ свою комнату и обрилъ бороду и усы, какъ хотлъ также сдлать его компаньонъ. Посл того надлъ новую, черную одежду такого покроя, какую носятъ духовные: блый галстухъ, сапоги на толстыхъ подошвахъ съ нитяными шнурками, сверхъ всего широкую шубу, крытую чернымъ альпага съ небольшими пуговками, а на голову низкую, широкополую шляпу. Наконецъ перекинулъ череза’ плечо на перевязи извстную кожаную сумку, съ которою мы познакомились въ Турнельской улиц, и тщательно заперъ двойное дно дорожнаго мшка, который наполнилъ бльемъ.

Убдившись, что не оставилъ въ комнат ничего такого, что могло бы компрометировать его, онъ написалъ записку въ три строчки, вложилъ ее въ конвертъ вмст со стофранковою ассигнаціею, положилъ на столъ и вышелъ изъ комнаты, заперевъ дверь и оставивъ ключъ въ замк.

Въ письм, адресованномъ привратнику, было слдующее:

‘Я принужденъ ухать и не надюсь возвратиться.— Продайте мою мебель и возьмите себ деньги, которыя выручите за нее’.

‘Ганье, жилецъ втораго номера.

Рене вышелъ изъ дома, провелъ остальную ночь въ небольшомъ ресторан, близъ Ліонской станціи, который никогда не запирался и въ шесть часовъ тридцать минутъ слъ на желзнодорожный поздъ, который помчался на всхъ парахъ въ Швейцарію.

* * *

Въ тотъ часъ, когда ухалъ Рене, надясь найти безнаказанность по другую сторону границы, Клодъ Марто всталъ и по обыкновенію совершилъ свое утреннее омовеніе въ Сен, которую предпочиталъ самымъ обширнымъ умывальникамъ.

Вымывшись, онъ отправился къ сгорвшему дому.

Его караулили человкъ двнадцать городовыхъ, и пожарные заливали послднія дымящіяся головни.

Прогулка эксъ-матроса продолжалась недолго.

Сосди, зная какой геройскій подвигъ совершилъ онъ наканун, осыпали его вопросами. Отдлавшись отъ нихъ, Клодъ пошелъ обратно въ виллу, такъ какъ желалъ узнать, что сталось съ спасенной имъ двушкою.

Войдя въ паркъ, онъ вспомнилъ вдругъ о ларчик, который спасъ отъ огня вмст съ Матильдою, и пошелъ за нимъ въ павильонъ, чтобы отдать ей. Онъ не приписывалъ большаго значенія этому ‘ящику’, на который даже не взглянула’ прошлою ночью.

Но теперь, взявъ ларчикъ въ руки, онъ посмотрлъ на него. Мы уже сказали, что ларчикъ былъ серебряный подъ чернью, замчательной работы.

Въ замк былъ крошечный ключикъ очень дорогой отдлки.

Клодъ Марто машинально,— а можетъ быть и по безсознательному чувству любопытства,— повернулъ ключикъ.

Ларчикъ отворился.

Въ немъ, какъ мы знаемъ, находились бумаги, которыя Матильда привела въ порядокъ наканун, и чекъ съ поддльною подписью въ сорокъ пять тысячъ франковъ, который привелъ въ негодаваніе Ланжэ и возбудилъ въ немъ несправедливыя подозрнія.

Клодъ взялъ нкоторыя изъ этихъ бумагъ, развернулъ и пробжалъ глазами.

Первое, что попалось ему въ рука, было метрическое свидтельство

— ‘Матильда Жанселинъ’…— сказалъ онъ,— вроятно, это имя молодой дамы…— Матильда…— повторилъ онъ.— Я недавно слышалъ, какъ называли кого-то этимъ именемъ…— Гд же это было?— Да стоитъ ли думать объ этомъ!— Много есть на свт женщинъ, Которыя называются Матильдами….

Затмъ матросъ развернулъ сложенную четвертушку почтовой бумаги, на которой было только нсколько строчекъ.

— Не длинно!… подумалъ онъ, и прочелъ, ‘Мой милый Рене’…

Ага! это писано не молодой дам…

Разбирая эту записку, Клодъ Марто, по прозванью Боредпла, почувствовалъ, что по тлу его пробжала дрожь и на лбу выступили капли пота.

Онъ провелъ по лбу рукою и прочелъ вслухъ:

‘Милый Рене,

‘Чекъ въ рукахъ Ф. Бальтуса. Онъ говоритъ объ эксперт и о П. Р.— Натянутое положеніе.— Скоре совтъ.— Я ожидаю въ улиц Гельдеръ.— Сожги записку.

‘Ф. Л.’

’13 декабря 73′.

— Ахъ, я несчастный!! проговорилъ съ ужасомъ Клодъ Марто, прочитавъ записку. Только убійца Фредерика Бальтуса могъ написать эти строчки! записка помчена третьимъ декабря, а въ ночь на четвертое былъ убитъ несчастный молодой человкъ, возвращавшійся изъ Парижа домой!… а эти заглавныя буквы Ф. и Л.— Он т же самыя, какія я нашелъ тамъ въ лодк! Т же, какія попались мн въ Париж, въ улиц Клиши, на приклад револьвера г. Фабриція Леклеръ!!! Ф. Л. означаютъ — Фабрицій Леклеръ!— Невозможно сомнваться! это онъ убійца! наврное онъ! за чекъ, о которомъ упоминалось въ процес… Такъ воровство было причиною этого преступленія…— Но нтъ… была другая причина…— Рчь идетъ объ эксперт… П. Р. означаютъ Прокуроръ Республики: не надо быть мудрецомъ чтобы догадаться. Хотли удостовриться настоящій ли былъ чекъ или поддльный…— Г. Фабрицій поддлыватель фальшивыхъ бумагъ или сообщникъ поддлывателя, онъ заслуживалъ галеры и боялся этого..— Чтобы избжать галеръ, онъ избралъ путь на эшафотъ!! Чортъ возьми! я нахожусь въ услуженіи у убійцы!!

Клодъ Марто поблднлъ какъ мертвецъ.

Онъ сильно ударилъ себя въ лобъ и продолжалъ:

— Но эта женщина, у которой такая записка, которая можетъ послать Фабриція на эшафотъ, куда взошелъ тотъ!— кто она?

Эксъ-матросъ постарался припомнить и, посл минутнаго размышленія, вскричалъ:

— Я припоминаю! я видлъ эту женщину въ Мелюн, въ лодк — на ‘Прекрасной Лиз‘, вмст съ Фабриціемъ и другою такой же вертушкою, и маленькимъ лихимъ кокодесомъ… Ее-то и звали Матильдою… А поутру, въ день казни, когда мн упала на голову перчатка, я поднялъ голову и увидлъ ее опять въ окн отеля Большаго Оленя. Чортъ возьми! я допустилъ казнить невиннаго и спасъ эту женщину, которой конечно все хорошо извстно!! Нечего сказать, молодецъ же я.. я боялся судей… и ничего не сказалъ… а несчастный поплатился своею головою за мое молчаніе!— Это подло! да, я сдлалъ страшную подлость! Теперь, я знаю настоящаго виновнаго, и ясно вижу, что долженъ длать…— Наказаніе убійцы и возстановленіе чести мученика: вотъ отнын цль моей жизни! Правосудіе будетъ удовлетворено, клянусь въ этомъ честью Клода Марто, или я лишусь своего имени.

XXXVIII.

Говоря это, бывшій матросъ ходилъ взадъ и впередъ въ сильномъ волненіи по первой комнат своего шалэ.

Мало-по-малу, онъ поразмыслилъ обо всемъ и отчасти успокоился.

— Терпніе, Клодъ! Не надо сумасбродствовать… Не спши больше чмъ слдуетъ: это самое врное средство открыть истину. Чтоже касается до того, чтобы отдать ларчикъ этой дам, такъ этому не бивать… Я еще не рехнулся, чтобы сдлать такую глупость.— Случай представилъ мн новое доказательство преступленія, такое-же убдительное, какъ и первое!… Такъ какъ оно у меня въ рукахъ, то я оставлю ихъ у себя.— А! господинъ Фабрицій Леклеръ, мой почтеннйшій хозяинъ, теперь я вижу ваши карты…— Я слишкомъ много болталъ, когда каталъ васъ на лодк наканун казни въ Мелюн.— Вы догадались, что у меня есть улика, которая можетъ погубить васъ… Вы разсчитали, что вамъ надо оружіе противъ меня, и нашли это оружіе въ моей прошлой жизни… Я сидлъ въ тюрьм прежде,— вы узнали это для того, чтобы я не былъ опасенъ для васъ, и выказали мн притворную доброту. Вы хотли купить мое молчаніе. Вы вообразили, что если дадите мн сто двадцать пять франковъ въ мсяцъ, то я буду глухъ и нмъ. Какъ же бы не такъ, надйтесь на это! Клодъ Марто сдлалъ проступокъ — это правда, онъ былъ приговоренъ къ наказанію и вынесъ его, но онъ никогда не былъ негодяемъ, онъ честный человкъ!… я докажу вамъ это, господинъ Фабрицій Леклеръ, когда вы прідете изъ Америки!…Прізжайте только скоре, а я готовъ.

Окончивъ этотъ монологъ, эксъ-матросъ опустилъ серебряный гербъ съ буквами Ф. Л. въ ларчикъ, тщательно заперъ его и, вынувъ ключъ, спряталъ въ комодъ, подъ одежду и блье.

Затмъ пошелъ къ Лорану.

Послдній сообщилъ ему о томъ, что случилось прошлою ночью по его уход, и далъ ему отъ Ланжэ ассигнацію въ пятьсотъ франковъ.

— Чортъ возьми! вскричалъ Клодъ, — обожатель этой барыньки щедръ, какъ принцъ.— Я возьму ассигнацію, господинъ Лоранъ, и приглашаю васъ завтракать на мой счетъ. Согласны-ли вы?

— Какъ и всегда!

— Такъ въ путь.

— Куда мы отправимся?

— Въ Сюренъ, если хотите, въ Шалэ… или къ Гедону…

— Пшкомъ или на лодк?

— На лодк…— я лучше люблю работать руками, чмъ ногами..— Я только возьму шляпу.

— Такъ приходите на пристань, я иду туда раньше васъ затмъ, чтобы отвязать яликъ…

Пять минутъ спустя легкая лодка, движимая помощью веселъ, которыми сильно работалъ матросъ, летла какъ стрла къ Сюреню.

* * *

Близко ужь было къ разсвту, когда Францъ Риттнеръ ушелъ отъ Рене Жанселина.

Ему посчастливилось встртить мародера, возвращавшагося домой въ экипаж, который тащила загнанная лошадь. Мародеръ согласился за щедрое вознагражденіе отвезти его въ Отейль.

Докторъ, считая по крайней мр безполезнымъ будить привратника, не позвонилъ у главнаго входа ршетки, но прошелъ домой чрезъ калитку съ бульвара Монморанси.

Мысль, что у него въ карман совершенно правильный паспортъ, и твердая увренность, что онъ можетъ скоро пріобрсти громадное богатство, вслдствіе новой ассоціаціи съ Рене, отогнали отъ него всякое безпокойство.

Будущее казалось ему въ самомъ розовомъ цвт, это не мшало однако ему чувствовать сильную усталость. Онъ легъ и тотчасъ-же заснулъ.

Не задолго до девяти часовъ онъ проснулся.

Кто-то постучалъ въ дверь.

— Войдите!— вскричалъ Риттнеръ, взглянувъ на часы, стоявшіе напротивъ его постели.

Вошелъ его помощникъ.

— Здравствуйте, мой милый сотрудникъ, — сказалъ ему докторъ умалишенныхъ.— Я противъ обыкновенія, проспалъ сегодня…— Нтъ-ли чего новаго?

— Есть, директоръ.

— Умерла которая нибудь изъ больныхъ?

— Нтъ, привезли новую…

— Сегодня поутру?

— Нтъ, во второмъ часу ночи.

— Это не въ правилахъ моей лечебницы принимать больныхъ ночью…

— Знаю, докторъ, но случай не терплъ отлагательства…. васъ не не было дома, такъ что я не могъ посовтываться съ вами, и полагалъ, что можно сдлать исключеніе.

— И хорошо сдлали… Какого рода умопомшательство?

— Бшеное сумасшествіе.

— Куда вы помстили новую пансіонерку?

— Въ одной изъ комнатъ бельэтажа.

— Мы сейчасъ пойдемъ къ ней вмст.— Что она старуха, пожилая женщина или молоденькая двушка?…

— Молодая женщина….

— Какого сословія?

— Изъ контрабанднаго міра…— Ея привезъ нкто, виконтъ Ланжэ, что она его любовница… Этотъ господинъ опять прідетъ..Онъ желаетъ поговорить съ вами.

— Виконтъ Ланжэ?… повторилъ Францъ Риттнеръ.

И, подумавъ нсколько секундъ, прибавилъ:

— Я не знаю этой фамиліи…— Что онъ внесъ какую нибудь сумму?…

— Онъ внесъ за треть, директоръ.

— Прекрасно…— Вы отдадите эти деньги моему преемнику, доктору Вернье.

Помощникъ утвердительно кивнулъ головою.

— Что вамъ разсказали о ход болзни? спросилъ Риттнеръ.

— Потрясеніе мозга было внезапное.

— Вслдствіе сильнаго огорченія, испуга или какой нибудь катастрофы?

— Вслдствіе опасности отъ пожара, такъ какъ больная чуть было не сгорла.

Удивленный Риттнеръ навострилъ уши.

— Отъ пожара?— вскричалъ онъ,— ныншнею ночью?

— Да, докторъ.

— Гд же былъ пожаръ?

— Въ Нейльи.

— Какъ же зовутъ эту женщину?

— Матильда Жанселинъ, — по крайней мр мн сказали, чтобы я записалъ ее подъ этимъ именемъ.

— Матилда Жанселинъ!! пробормоталъ Риттнеръ съ изумленіемъ.— Вотъ странная игра случая!…

— Вы знаете новую пансіонерку, докторъ? спросилъ его помощникъ.

— Да… по крайней мр полагаю такъ…— отвчалъ Риттнеръ съ притворною небрежностью.— Впрочемъ, я скоро узнаю ошибаюсь я или нтъ, такъ какъ сейчасъ однусь и пойдемъ къ ней.— Кстати, вы сказали, что этотъ виконтъ Ланжэ хотлъ опять пріхать…

— Да, докторъ.

— Когда?

— Я думаю, сегодня.

— Хорошо.

Докторъ умалишенныхъ всталъ съ постели, вымылъ лицо и руки холодною водою, одлся въ нсколько минутъ и отправился въ отдленіе больныхъ со своимъ помощникомъ, который веллъ отворить дверь комнаты, гд помстили Матильду…

— Та-ли это особа, которую вы знаете, докторъ? спросилъ помощникъ.

Риттнеръ не сомнвался въ этомъ, но отвчалъ:

— Кажется, хотя она такъ измнилась, что ее трудно узнать.

Это была впрочемъ совершенная истина.

Несчастная женщина, которая еще нсколько часовъ тому была очень привлекательна, сидла въ углу скорчившись неподвижно, какъ бездушная масса, съ глазами, безцльно устремленными на одну точку, съ мертвенно-блднымъ искаженнымъ лицомъ.

Она была полунагая, такъ какъ въ припадк бшенства разорвала въ клочки свою одежду зубами и ногтями.

Ея блая атласная кожа была исполосована ярко красными царапинами.

— Поднимите эту женщину,— сказалъ докторъ помощнику.

Послдній исполнилъ его приказаніе.

Онъ взялъ Матильду за руки и, притянувъ въ себ съ силою, но осторожно, заставилъ встать на ноги и подвелъ къ окну, гд было очень свтло.

Докторъ умалишенныхъ смотрлъ на нее долго и съ глубокимъ вниманіемъ.

Глаза, обведенные темными кругами, какъ будто начертанными Углемъ, были остолбенлые и стекловатые. Губы какъ-то судорожно приподнимались и открывали мелкіе, блые зубы.

Мускулы трепетали подъ кожею, какъ у умирающаго отъ delirium tremens.

Помощникъ Риттнера смотрлъ на него вопросительно.

— Вы желаете знать мое мнніе? спросилъ сообщникъ Рене, окончивъ свой осмотръ.— Такъ вотъ что: эта женщина поражена на смерть.

Молодой докторъ сдлалъ жестъ удивленія….

— Разв она не можетъ выздоровть?— проговорилъ онъ.

— Нтъ, отвчалъ Риттнеръ. Она не проживетъ и трехъ мсяцевъ!— Тайна ея хорошо сохранится, прибавилъ онъ мысленно.

XXXIX.

— Какую методу леченія предписываете вы, директоръ?— спросилъ помощникъ Риттнера.

— Холодную душу,— въ особенности въ закрытой купальн, такъ какъ каждую минуту можетъ случиться припадокъ,— отвчалъ Риттнеръ.— Затмъ надо постараться, чтобы больная пола какой нибудь легкой пищи. Для питья — холодный лимонадъ.

Подумавъ съ минуту, онъ прибавилъ, обратясь къ сопровождавшей ихъ дежурной сидлк:

— Наблюдайте, чтобы около больной не было никакого предмета, которымъ бы она могла поранить себя или сдлать покушеніе на свою жизнь. Надо на время вынести всю мебель изъ ея комнаты, даже кровать, и оставить только на ковр два матраца….

— Слушаю, докторъ.

— Если посл первой души случится припадокъ бшенства, надо будетъ сдлать вторую…. Когда припадокъ смнится упадкомъ силъ, заверните ей ноги въ гртыя одяла, а на голову кладите ледъ… Если же припадка не будетъ, или будетъ, но не сильный, то достаточно надть на больную шерстяной пеньюаръ.

— Будетъ исполнено, докторъ.

— Но, къ сожалнію, все это напрасно,— прибавилъ Риттнеръ меланхолическимъ тономъ… Бдная женщина погибла безвозвратно.

Изъ комнаты Матильды Риттнеръ перешелъ въ комнату Жанны.

При вид доктора, по лицу г-жи Деларивьеръ пробжала что-то въ род улыбки.— Она встала съ кресла и, подойдя къ нему, проговорила безъ выраженія, какъ автоматъ:— ‘Цвтовъ…. цвтовъ…. я я хочу рвать цвты съ ангеломъ свта’….

— Вы будете рвать столько цвтовъ, сколько вамъ угодно,— отвчалъ Риттнеръ, но немного спустя. И прибавилъ, обратясь къ своему помощнику:

— Прикажите, чтобы больную свели посл полудня въ садъ и оставили тамъ съ часъ времени, когда же она придетъ изъ сада, вы дадите ей два миллиграмма датуры въ мед.

— Хорошо, докторъ, отвчалъ помощникъ, записавъ это предписаніе въ назначенной для того записной книжк. Затмъ они сдлали очень короткіе визиты другимъ больнымъ.

Покончивъ съ ними, докторъ вспомнилъ объ Эдме.

Съ тхъ поръ какъ онъ былъ увренъ, что ничто не помшаетъ его бгству и онъ спокойно будетъ пользоваться за границею, значительнымъ уже состояніемъ, которое могло дойти до громадныхъ размровъ,— злоба его противъ молодой двушки, за ея покушеніе на побгъ, поутихла.

— Какъ здоровье мадмоазель Деларивьеръ? спросилъ Риттнеръ своего помощника.

— Плохо, докторъ…. отвчалъ помощникъ.

— Такъ вы полагаете, что состояніе ея здоровья не предвщаетъ ничего хорошаго?

— Я полагаю, не ошибусь, если скажу, что оно ухудшается съ каждымъ днемъ.

— Пойдемте къ ней….

Они вышли изъ отдленія больныхъ и пошли въ помщеніе Эдмеи, находившееся въ бельэтаж одного изъ павильоновъ сада.

Когда Риттнеръ вошелъ въ комнату молодой двушки, его поразила страшная перемна, происшедшая въ нею. Эдмея, при вид доктора, скоре удивилась, чмъ испугалась.

Она сдлала усиліе приподняться на подушк.

— Это вы, докторъ… сказала она слабымъ голосомъ, а я было думала, что вы забыли о моемъ существованіи….

— Извините меня за эту кажущуюся небрежность…. Я принужденъ былъ отлучиться… Я очень радъ, что могу собственными глазами убдиться въ томъ, что вамъ гораздо лучше.

Эдмея грустно улыбнулась.

Худоба ея лица, блдность и впалые глаза, обведенные коричневыми кругами,— ясно опровергали слова Риттнера.

— Вы ошибаетесь, докторъ, сказала она…. Я очень хорошо чувствую, что мн не лучше.

Риттнеръ взялъ ее за руку.

Кожа была сухая и горячая, пульсъ сильно бился. Прелестная молодая двушка таяла отъ лихорадки.

— У васъ болитъ что нибудь? спросилъ Риттнеръ.

— Болитъ.

— Что же именно?

Эдмея дотронулась до головы и до лвой стороны груди.

— Боль сильная, перемежающаяся?

— Нтъ, докторъ, глухая и безпрерывная….

— Это пройдетъ, ручаюсь вамъ, мы остановимъ это.

— Такъ постарайтесь поскоре, потому что силы мы угасаютъ.

— Вы быстро поправитесь, отвчаю вамъ.

— Вы говорите — и я вамъ врю, а теперь, докторъ, пожалуйста скажите мн что нибудь о моей матери….

— Я скажу вамъ хорошую всть… Здоровье г-жи Деларивьеръ такъ хорошо, какъ только можно желать….

Въ глазахъ Эдмеи блеснула радость и щеки ея на секунду порозовли.

— Я сейчасъ приказалъ свести вашу матушку въ садъ,— продолжалъ Риттнеръ. Угодно вамъ пойти къ ней?

— Ахъ да, докторъ, умоляю васъ! вскричала молодая двушка. Еслибы вы знали, какую радость доставили мн.

Помощникъ доктора взглянулъ на него съ удивленіемъ.

Онъ зналъ, что мадмоазель Деларивьеръ не въ состояніи была сдлать ни одного шага, и это было также хорошо извстно Риттнеру.

Эдмея попробовала привстать во второй разъ, но силы измнили ей.— Ей даже не удалось ссть на постели, и она упала навзничъ.

— Ахъ, я не могу!!.. не могу!— проговорила она съ горечью, я крупныя слезы потекли по ея щекамъ.

— Успокойтесь,— сказалъ доктора, съ живостью:— эта слабость очень естественна. Мы станемъ бороться съ нею и побдимъ ее въ нсколько дней… Это просто дло времени,— вотъ, и все.

— Дай Богъ!… сказала со вздохомъ молодая двушка.

Докторъ и его помощникъ вышли изъ комнаты Эдмеи.

— Надо постараться прервать лихорадку большими пріемами хинина…. сказалъ Риттнеръ: потомъ давайте ей мясо съ кровью, бордосское вино и желзо. Уже начинается малокровіе…. Съ ныншняго же дня также начните давать морфинъ…

— Чего же вы опасаетесь, директоръ?

— Я опасаюсь, что поражено сердце.

— Слдовательно, состояніе здоровья мадмоазель Деларивьеръ кажется вамъ, какъ и мн, очень опаснымъ?

— Да, мой сотрудникъ, очень опаснымъ почти безнадежнымъ….

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Риттнеръ, позавтракавъ наскоро, отправился въ Парижъ, представилъ въ кассу Жака Лефебера чекъ, подписанный Жоржемъ Вернье, и получилъ ассигнаціями триста десять тысячъ франковъ.

Во время его отсутствія, Поль Ланжэ опять пріхалъ въ лечебницу узнать о здоровь Матильды Жапселинъ.

Мы знаемъ уже, что извстіе, которое долженъ былъ сообщить ему помощникъ доктора, было очень печально.

— Не могу ли я поговорить съ директоромъ лечебницы? спросилъ онъ.

— Директоръ въ Париж, отвчалъ его помощникъ.

— Какъ вы полагаете, скоро онъ возвратится?

— Положительно не знаю.

— Такъ я пріду опять завтра посл полудня.

И молодой человкъ, сильно огорченный, слъ опять въ экипажъ и отправился въ обратный путь.

Риттнеръ возвратился вечеромъ и прибавилъ привезенную пачку ассигнацій къ той, которая уже лежала въ извстномъ намъ кожаномъ чемодан.

— Безполезно оставлять здсь, что бы ни было, могущее возбудить подозрніе въ моемъ преемник. Я уничтожу проволоку, извщавшую о приход моихъ милыхъ компаньоновъ, когда они ходили ко мн по ночамъ съ бульвара Монморанси. Вроятно, въ эту калитку станутъ ходить, и докторъ Вернье очень удивится, когда въ его рабочемъ кабинет и спальн раздастся такой трезвонъ.

Докторъ умалишенныхъ взялъ одинъ изъ тхъ острыхъ рзцовъ, какіе употребляютъ мастера золотыхъ длъ, влзъ на стулъ и перерзалъ проволоку.

— Все идетъ прекрасно,— продолжалъ онъ, я уду завтра вечеромъ, а послзавтра буду въ Женев подъ именемъ Германа КейЧера, вдали отъ всякихъ преслдованій и опасности. Могу похвалиться однако! Я ловко провелъ мою ладью посреди подводныхъ скалъ, гд всякій другой двадцать разъ пошелъ бы ко дну!— Ничто не помшаетъ мн теперь достигнуть гавани.

Францъ Риттнеръ легъ въ постель и проспалъ крпкимъ сномъ до утра.

Вставъ въ восемь часовъ, онъ удостоврился, что вс его приказанія исполнены и что все въ лечебниц, начиная отъ погребовъ и до чердаковъ, вымыто, вычищено, выскоблено и весь персоналъ былъ на своихъ мстахъ во всемъ порядк.

Около десяти часовъ раздался ударъ звонка. Къ Риттнеру поспшно вошелъ слуга и доложилъ, что тотъ поститель, который былъ третьяго дня, дожидается его въ пріемной зал вмст съ какою-то молодою дамою.

— Съ молодою дамою! повторилъ Риттнеръ,— и подумалъ: кто бы могла быть эта дама?

Сильно заинтересованный, онъ пошелъ въ пріемный залъ.

Наши читатели знаютъ уже, что новоприбывшіе были — Жоржъ Вернье и Паула Бальтусъ.

КОНЕЦЪ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
ЧЕТЫРЕ ЖЕНЩИНЫ.

XL.

Какъ уже намъ извстно, Морисъ Деларивьеръ остановился съ своимъ племянникомъ въ Гавр на нсколько часовъ.

Дядя Фабриція свелъ свои счеты съ своими корреспондентомъ, судохозяиномъ и банкиромъ, и затмъ, запасшись чекомъ на милліонъ двсти тысячъ франковъ, отправился вмст съ молодымъ человкомъ на ‘Альбатрос’, французскомъ пакебот, останавливавшемся въ Плимутскомъ порт.

Капитанъ Кержаль, бретонскій морякъ, командиръ Альбатроса, зналъ г-на Деларивьера съ давнихъ поръ.

Нкогда ему случилось помстить къ нему довольно значительные фонды,— и это было началомъ самыхъ дружескихъ отношеній между ними.

Нью-іоркскій банкиръ, прізжавшій каждые два года во Францію, имлъ обыкновеніе возвращаться въ Америку на Альбатрос, и капитана. Кержаль отдавалъ всегда въ его распоряженіе каюту своего помощника, что длало путешествія банкира весьма удобными.

На этотъ раза, господинъ Деларивьеръ воспользовался еще разъ любезностью капитана.

Плаваніе продолжалось девять дней и окончилось благополучно, безъ особенныхъ приключеній.

Мы не будемъ говорить о настроеніи духа двухъ путешественниковъ, такъ какъ знаемъ съ давнихъ поръ заботы различнаго свойства, но одинаково мрачныя каждаго изъ нихъ.

По прізд въ Нью-Іоркъ, отецъ Эдмеи казался еще боле мрачнымъ и боле погруженнымъ въ свои горести, чмъ былъ въ моментъ своего отправленія изъ Парижа.

Дло въ томъ, что въ его роскошномъ жилищ, въ Седьмой Алле, все напоминало ему о его дорогой Жанн, о долгихъ годахъ безоблачнаго счастія, уничтоженнаго неожиданнымъ громовымъ ударомъ…

Ему нужно было однакоже много силы воли, чтобы принудить себя хлопотать о важномъ дл, вызвавшемъ его въ Америку.— У него достало духа скрыть свои страданія и придать своему лицу если не веселое, то по крайней мр спокойное выраженіе.

Въ его банкирскомъ дом было все въ порядк, какъ будто онъ совсмъ не отлучался, его повренный сообщилъ ему быстро и ясно о предложеніяхъ касательно передачи длъ.

На другой день посл своего прізда, господинъ Деларивьеръ видлся съ капиталистомъ, желавшимъ сдлаться его преемникомъ. Это былъ американецъ, обладатель милліоновъ двадцати, не гнушавшійся увеличить свое громадное состояніе, но преимущественно желавшій дать своему сыну занятіе, которое поглотило бы его совершенно, чтобы такимъ образомъ отклонить его отъ разсянной, разгульной жизни и необузданнаго мотовства, которыя губятъ въ Нью-Іорк, какъ и въ Париж л, быть можетъ, боле чмъ въ Париж, будущность множества богатыхъ и праздныхъ молодыхъ людей.

Въ Америк самыя важныя сдлки ршаются и заключаются съ неимоврной быстротою, итакъ не боле какъ черезъ нсколько дней запродажный актъ былъ заключенъ на основаніяхъ, высказанныхъ въ письм уполномоченнаго.

Актъ былъ подписанъ, и господинъ Деларивьеръ реализировалъ свое состояніе въ векселя и чеки на первоклассныя кредитныя парижскія учрежденія.

Фабрицій получилъ порученіе отъ своего дяди собрать вс эти цнности, и носилъ ихъ постоянно съ собою въ запертомъ портфел.

Ничто не мшало боле бывшему банкиру возвратиться во Францію, но предварительно онъ пожелалъ проститься съ своими многочисленными друзьями и лицами, служившими въ его контор и искренно огорченными его отъздомъ, такъ какъ онъ относился къ нимъ всегда съ отеческой благосклонностью и снисходительностью. Прощальный пиръ назначенъ наканун отправленія Альбатроса.

Капитанъ Кержаль и его помощникъ были въ числ гостей.

Вс многочисленные приглашенные явились на зовъ господина Деларивьера, осыпаннаго на этомъ прощальномъ обд безчисленными выраженіями непритворныхъ уваженія и симпатіи, а равно и сожалніями по поводу его отъзда.

Посреди всхъ этихъ доказательствъ любви и преданности, которыя онъ вполн заслуживалъ, старикъ забылъ, повидимому, о своемъ гор и казался въ теченіи нсколькихъ часовъ почти веселымъ, но Фабрицій хорошо понималъ, что видимая веселость дяди была искусственная и онъ старался забыться среди веселья, чтобы не расплакаться.

Этота, семейный праздникъ продолжался далеко за полночь, безчисленные тосты слдовали по американскому обычаю одинъ за другимъ, шампанское лилось ркою, и мы должны сказать съ сожалніемъ, что многіе изъ гостей, слишкомъ невоздержные какъ въ выраженіи своего энтузіазма, такъ и въ выпивк заздравныхъ тостовъ, свалились, также по американскому обычаю подъ, столъ.

Утромъ Фабрицій отправилъ одну депешу къ Паул Бальтусъ, а другую — къ Лорану.

Около пяти часовъ вечера господинъ Деларивьеръ, отправившійся въ сопровожденіи самыхъ близкихъ изъ своихъ друзей на пристань, взошелъ на палубу Альбатроса, который долженъ былъ черезъ полчаса удалить его навсегда отъ этой страны, сдлавшейся для него второй отчизною, и гд онъ жилъ нкогда такъ счастливо и былъ окруженъ такимъ уваженіемъ.

Письмо, написанное Паулою, въ которомъ она просила отца Эдмеи сообщить ей о мстопребываніи Жанны, должно было прибыть въ Нью-Іоркъ лишь на другой день по уход Альбатроса, такъ какъ пакеботъ былъ задержанъ дурной погодою въ открытомъ мор, что и было причиною молчанія банкира….

Господинъ Деларивьеръ, привыкшій къ жизни правильной и воздержной, почти монастырской, и принужденный отступить отъ своихъ привычекъ, чтобы отвчать на тосты, предлагаемые въ честь его на банкет, чувствовалъ страшную усталость.

Пять или шесть дней полнаго спокойствія были бы для него необходимы, но его страстное желаніе увидться скоре съ Жанною и Эдмеею непреодолимо влекло во Францію и онъ не ршился отложить своего отъзда, и, не смотря на изнеможеніе, которое старался скрывать на сколько могъ, отправился въ путь.

Въ предшествующую ночь онъ не спалъ ни минуты: то его пробирала дрожь, то казалось, что погружается въ огненную ванну, наконецъ г. Деларивьеръ почувствовалъ, въ лвомъ боку, подъ самымъ сердцемъ, перемежающую боль, похожую на боль отъ ударовъ скальпеля, прибавимъ кстати, что это его нисколько не пугало.

— Это просто отъ усталости, говорилъ онъ самъ себ,— завтра же пройдетъ и не останется никакого признака.

Капитанъ Кержаль помстилъ, по обыкновенію, банкира въ кают своего помощника.

Какъ только пакеботъ снялся съ якоря, господинъ Деларивьеръ сейчасъ же легъ, и Фабрицій спросилъ его:

— Не желаете ли вы, дядюшка, чтобы я остался возл васъ?

— Зачмъ?

— Вамъ можетъ что нибудь понадобиться.

— Мн не нужно ничего кром сна…. дай же мн уснуть, милый мой….

Фабрицій вышелъ изъ каюты, нисколько не безпокоясь о нездоровья старика, которое считалъ весьма незначительнымъ. Вечеръ былъ прекрасный, и онъ, поднявшись на палубу, любовался въ теченіи нсколькихъ минутъ гладкимъ, какъ зеркало, моремъ, которое клокотало и лнилось только вокругъ Альбатроса.

Обернувшись назадъ, онъ увидалъ капитана Кержаля, курившаго свою пнковую трубку на шканцахъ, и направился въ его сторону.

Они обмнялись рукопожатіями, и старый морякъ сказалъ ему:

— Ну, господинъ Леклеръ, мы выхали въ хорошую погоду, и я разсчитываю, что возвратимся во Францію благополучно безъ задержекъ.

— Тмъ лучше, капитанъ, потому что я очень спшу возвратиться въ Парижъ.

— Вамъ не нравится пребываніе въ Нью-Іорк?

— Признаюсь, нтъ!… Американскіе обычаи мн не по вкусу.

— Очень многіе раздляютъ ваше мнніе на этотъ счетъ…. Но я не вижу вашего дядюшки. Ему, однакожъ, слдовало бы воспользоваться такой тихой погодою, чтобы подышать воздухомъ.

— Дядюшка нездоровъ, усталъ…. Онъ бросился на постель и, думаю, спитъ.

— О! да,— замтилъ капитанъ смясь,— послдствія пира прошедшей ночи….— Это весьма естественно….— При непривычк оставаться такъ долго за столомъ не мудрено почувствовать физическое разстройство….— Но это конечно пройдетъ, такъ какъ дядюшка вашъ крпкаго сложенія….— Нсколько часовъ сна — и силы возстановятся….

— Надюсь….— А есть у васъ докторъ на пакебот?

— Да, есть докторъ Барди….— человкъ, обладающій большими медицинскими свдніями,— отвчаю вамъ за него.— Но зачмъ вы это спрашиваете? Разв нездоровье господина Деларивьера васъ безпокоитъ?

— Конечно нтъ, но не мшаетъ всегда предвидть все….— Дядя уже не молодъ…— И можетъ случиться, что ему понадобятся медицинскія пособія….

— Нуждаться въ нихъ онъ не будетъ! Скажите одно слово — и докторъ Барди явится сейчасъ же къ вашимъ услугамъ…. Не желаете ли вы, чтобы онъ пошелъ теперь же къ господину Деларивьеру?

— Въ настоящую минуту это безполезно и могло бы потревожить дядю безъ всякой надобности.

— Вы правы…. Лучше подождать….— Не желаете ли вы сигару?— эти маленькіе виргинскіе трабуко крпки, но очень недурны.

— Позвольте, я охотно выкурю.

— Извините меня, если я васъ оставлю. Наступаетъ ночь, и я долженъ отдать приказанія.

Фабрицій, оставшись одинъ на палуб, курилъ въ продолженіи около получаса, раздумывая о томъ, что Францъ Риттнеръ долженъ былъ по всей вроятности получить его письмо, и что, повидимому, по прізд въ Парижъ онъ окажется единственнымъ наслдникомъ громаднаго состоянія бывшаго банкира.

Затмъ, бросивъ окурокъ сигары въ море, онъ отправился медленными шагами къ кают дяди.

XLI.

Подойдя къ кают, Фабрицій тихонько постучался раза два въ дверь, затмъ, не получивъ отвта, вошелъ.

Господинъ Деларивьеръ спалъ, но сонъ его былъ лихорадочный, неправильное и со свистомъ дыханіе вырывалось изъ его стсненной груди.

Легкій стукъ отворившейся и затворившейся двери разбудилъ его, и онъ открылъ глаза.

Молодой человкъ подошелъ къ нему, и съ перваго взгляда замтилъ, что крупныя капли пота выступали на лбу.

— Ну, что, любезный дядюшка,— спросилъ онъ его, — легче-ли вамъ?

— Ни лучше, ни хуже,— возразилъ старикъ,— я плачусь за невоздержность прошлой ночи…— У меня сильная боль во всхъ членахъ.— Долго-ли я спалъ?

— Около трехъ часовъ…

— Стало быть теперь?…

— Около пяти часовъ….— Я думаю, что скоро будетъ поданъ обдъ….— Пойдете ли вы за столъ?

— Нтъ, милый мой, я не чувствую никакого аппетита…

— Не желаете ли вы, чтобы я позвалъ доктора?

— Доктора!— Ты шутишь? Зачмъ это? я вовсе не болнъ… мое нездоровье — пустяки и причину его я знаю…— Ступай обдать и дай мн проспать до завтрашняго утра….— это единственное лекарство, которое мн необходимо.

— Такъ вы не хотите ничего кушать?

— сть не хочу, но жажда меня томитъ.

— Что же вы хотите пить?..

— Что нибудь освжающее….— Вели мн приготовить графинъ лимонаду, пусть его поставятъ вмст съ стаканомъ здсь на маленькомъ столик, возл моей постели….— Иди, милый мой… и спасибо теб за твое попеченіе обо мн.

Господинъ Деларивьеръ протянулъ руку Фабрицію, который, пожимая ее, замтилъ, что она очень горяча, и воскликнулъ:

— Дядюшка, да у васъ лихорадка..

— Лихорадка отъ усталости — очень возможно…. если проведу хорошо ночь, отъ нея не останется никакого слда.

Между тмъ какъ банкиръ говорилъ, лицо его становилось кирпичнаго цвта.

— Вы желаете, вроятно, холоднаго лимонаду?— спросилъ Фабрицій.

— Да, со льдомъ и почти безъ сахару.

— Я велю подать сейчасъ же,— сказалъ молодой, человкъ, и вышелъ изъ каюты.

Заказавъ лимонадъ поваренку, онъ пошелъ къ капитану Кержаль, который, готовясь къ обду, пилъ полыновку.

— Ну, какъ себя чувствуетъ господинъ Деларивьеръ?— спросилъ онъ.

— Да онъ говоритъ, что онъ только усталъ, но боюсь что онъ болнъ.

Нужно предупредить доктора Барди.

— Я думалъ объ этомъ, но дядя противится, если мы будемъ настаивать сегодня, то это можетъ его разстроить и, быть можетъ, ухудшить его состояніе.

— Вы правы.

— Завтра, если ему не будетъ лучше, мы обойдемся безъ его согласія и пригласимъ доктора.

— Будемъ надяться, что въ этомъ не будетъ надобности….— Не послдуете-ли вы моему примру и не выпьете-ли стаканъ полыновки?

— Охотно…

— Напитокъ, называемый цыганами, склонными къ поэзіи, зеленой Музою, былъ поданъ, и капитанъ съ Фабриціемъ завели незначительный разговоръ о разныхъ разностяхъ и проболтали до той минуты, когда раздался обденный звонокъ!

Обдъ на Альбатрос былъ превосходный.

Пассажиры перваго класса, приблизительно въ числ двадцати человкъ, собрались вс за столомъ и составили космополитическое общество, которому разнообразіе костюмовъ и нарчій придавали большую оригинальность.

Тутъ были и американцы, и англичане, и индусы, и нмцы, и испанцы, и даже одинъ китаецъ, и сверхъ того еще одинъ французскій священникъ, миссіонеръ, покинувшій отчизну, семейство, вс свои привязанности лтъ двадцать тому назадъ, чтобы распространять слово Христово съ опасностью жизни между дикими племенами Южной Америки.

Онъ возвращался во Францію постарвшимъ, посдвшимъ, сгорбившимся отъ лтъ, но боле энтузіастомъ чмъ когда-либо: онъ молился только о томъ, чтобы Богъ даровалъ ему новыя силы, которыя онъ могъ бы посвятить еще своему великому длу.

Въ восемь часовъ Фабрицій всталъ изъ-за стола, закурилъ сигару и поднялся на шканцы, чтобы вдохнуть полной грудью свжій вечерній воздухъ.

Сумерки предвщали великолпную ночь, звзды загорались одна за другою на темно-синемъ неб, луна представлялась на горизонт какъ бы большимъ щитомъ изъ слоновой кости, всплывавшимъ изъ спокойныхъ водъ.

Альбатросъ скользилъ, подобно лебедю, на мор, не волнуемомъ ни малйшимъ втеркомъ.

Зрлище было чудное, располагавшее самые прозаическіе умы къ мечтательности.

Фабрицій, облокотившись на бортъ судна, слдилъ разсяннымъ взоромъ за свтящейся бороздою, которую оно оставляло за собою и изъ которой, казалось, брызгали мирріады фосфорическихъ искръ.

— Дядя ошибается на счетъ своего положенія,— говорилъ молодой человкъ самъ себ:— онъ боле серьезно болнъ чмъ думаетъ…— Онъ очень болнъ…— Еслибы онъ умеръ:— все это состояніе въ моихъ рукахъ…— Черезъ нсколько часовъ я могъ бы сдлаться милліонеромъ…— какая чудная мечта!— Нтъ, не хочу боле думать объ этомъ…— Можно было бы съ ума сойти.

Въ теченіи цлаго часа онъ оставался неподвижнымъ и продолжалъ разсянно смотрть на безконечное пространство моря, начинавшаго слегка покрываться мелкими волнами, такъ какъ ночной втерокъ становился все холодне и холодне.

Наконецъ онъ сталъ ходить по палуб взадъ и впередъ быстрыми шагами, какъ будто для того чтобы отдлаться отъ, назойливой мысли, проходивъ такимъ образомъ около часа, онъ пошелъ въ свою каюту и заснулъ безпокойнымъ сномъ.

На другой день съ разсвтомъ онъ былъ на ногахъ, и, блдный съ нахмуренными бровями, взволнованною физіономіею принялся опять ходить, какъ и вчера, по палуб, и только когда стрлка на его часахъ указала восемь часовъ, онъ направился къ кают, занимаемой господиномъ Деларивьеръ, и вошелъ не постучавшись.

Старикъ едва повернулъ голову, чтобы показать, что онъ замтилъ его присутствіе.

Фабрицій поспшно приблизился къ его постели и спросилъ:

— Какъ вы себя чувствуете, дядюшка?

— Боюсь, другъ мой, что хуже, чмъ слдовало ожидать,— отвтилъ господинъ Деларивьеръ слабымъ и едва внятнымъ голосомъ.

— Вы не хорошо провели ночь?

— Да… я почти не смыкалъ глазъ…— дыханіе очень затруднительно, и боль въ лвомъ боку, которой я не придавалъ никакого значенія, становится сегодня нестерпимою.

— О!— воскликнулъ Фабрицій: зачмъ я не послдовалъ моему первому побужденію!— Я хотлъ позвать доктора — и вы воспротивились!

Господинъ Деларивьеръ усилился улыбнуться.

— Это еще небольшое несчастье, другъ мой,— сказалъ онъ: я вренъ, что и нынче будетъ не поздно сдлать это.

— Я бгу за докторомъ…

— Да, поди, я буду радъ его видть, вроятно онъ мн поможетъ. Фабрицій бросился изъ каюты, и на лстниц, которая вела на палубу, встртилъ капитана Кержаль.

— Куда вы такъ спшите?— спросилъ послдній.

— Иду за докторомъ.

— Разв вашъ дядюшка серьезно болнъ?

— Да, очень серьезно!.. я сильно опасаюсь…

— А! чортъ возьми!

Капитанъ отдалъ приказаніе мимо проходившему матросу позвать доктора, и черезъ дв минуты докторъ Барди, опытный практикъ, замчательно интелигентный человкъ и съ рдкими научными познаніями, вошелъ вмст съ Фабриціемъ въ каюту господина Деларивьера.

Онъ изслдывалъ, разспрашивалъ очень внимательно больнаго и, вслдъ за тмъ, уяснилъ себ болзнь, противъ которой ему приходилось бороться.

Болзнь была опасна: острое воспаленіе въ легкихъ.

— Докторъ,— сказалъ больной,— скажите мн откровенно, прошу васъ… у меня достаточно силы и мужества, чтобы услыхать правду.. Угрожаетъ-ли мн смертельная опасность или нтъ?

— Нтъ, милостивый государь,— возразилъ докторъ, но если она не существуетъ, то можетъ явиться съ минуты, на минуту, стало быть нужно дйствовать, не теряя ни минуты, и подавить болзнь, которая успла усилиться со вчерашняго дня…— Прежде всего я требую, чтобы вы не утомлялись разговоромъ.

— Я буду нмъ.

Нужно было сейчасъ же поставить банки на больную часть груди, и докторъ Барди сдлалъ это самъ, и затмъ приготовилъ лекарство, которое поручилъ Фабрицію давать каждую четверть часа.

Сдлавъ это распоряженіе, онъ удалился и встртилъ капитана Кержаля, который стерегъ его, чтобы спросить о состояніи больнаго.

— Ну, что вы думаете о господин Деларивьеръ? сказалъ онъ, остановивъ его.

— Я не могу еще ничего сказать, — отвтилъ докторъ, но во всякомъ случа не увренъ въ его безопасности, воспаленіе развивается чрезвычайно быстро.

— Но надежда есть?

— Я не совсмъ надюсь…— Черезъ нсколько часовъ, я думаю, буду въ состояніи ршить вопросъ о жизни или смерти.

— Но въ настоящую минуту, по вашему мннію, на какой исходъ можно скоре надяться?

Докторъ колебался съ минуту и затмъ отвтилъ:

— Скоре можно ожидать смерти.

— Ахъ, воскликнулъ капитанъ,— еслибы съ господиномъ Деларивьеръ случилось несчастіе, то этотъ бдный молодой человкъ, его племянникъ, сошелъ бы съ ума отъ горя!

— Да, этого можно бы было опасаться,— подтвердилъ докторъ,— такъ какъ, повидимому, онъ любитъ дядю какъ отца.

XLII.

Нужно-ли намъ говорить, что Фабрицій помстился у изголовья больнаго, котораго онъ не оставлялъ ни на минуту и за которымъ ухаживалъ съ самымъ лицемрнымъ усердіемъ и самой обманчивой нжностью.

Въ двнадцать часовъ пополудни докторъ Барди сдлалъ вторичный визитъ больному.

Нельзя было сказать, чтобы господину Деларивьера, было положительно лучше, хотя болзнь его какъ будто на время остановилась: въ ней не было замтно никакой перемны ни къ худшему, ни къ лучшему, но докторъ нашелъ это statu quo отличнымъ признакомъ и не веллъ боле давать лекарства, прописаннаго утромъ, а написалъ другой рецептъ, съ которымъ Фабрицій отправился въ аптеку.

Оттуда онъ прошелъ въ столовую и окончилъ свой завтракъ мене чмъ въ десять минутъ.

Онъ былъ мраченъ, казался озабоченнымъ и отвчалъ кратко и неохотно на вопросы капитана.

Окончивъ свой умренный завтракъ, онъ возвратился сейчасъ же къ дяд, почувствовавшему нкоторое облегченіе.

— Милое дитя мое,— сказалъ послдній, протягивая ему руку,— вотъ ты и братъ милосердія: изъ любви ко мн ты принялъ на себя скучную обузу.

— Можете ли вы говорить подобныя вещи и въ особенности имть подобныя мысли, дядюшка?— возразилъ съ живостью Фабрицій.

— Эхъ! другъ мой, какую бы мы нжность ни чувствовали къ больному, во всякомъ случа весьма невесело быть сидлкою возл него…

— Напротивъ, я считаю за счастье содйствовать хотя уходомъ вашему выздоровленію.

— Моему выздоровленію….— повторилъ бывшій банкиръ, покачавъ грустно головою.

— Вы выздоровете и выздоровете скоро,— это несомннно.

— Ты говоришь это, чтобы меня успокоить.

— Я говорю то, что знаю и въ чемъ совершенно увренъ…. это также и мнніе доктора.

— Желаю отъ души, чтобы ваше мнніе съ докторомъ оправдалось,— тихо проговорилъ господинъ Деларивьеръ.

— Не сомнвайтесь, оно оправдается вполн.

— Но, продолжалъ бывшій банкиръ, мысль, что я погибъ безвозвратно, вкоренилась въ моей голов и я не могу отъ нея отдлаться…

— Ахъ! дядюшка, прогоните эту сумасбродную и мрачную мысль,— воскликнулъ молодой человкъ,— она можетъ сдлаться для васъ пагубною и всенепремнно ухудшить ваше состояніе…. Постарайтесь уснуть и не говорите боле… Усталость очень вредна для васъ, и докторъ предписываетъ вамъ положительное спокойствіе….

Господинъ Деларивьеръ покачалъ головою и сказалъ:

— Докторъ длаетъ все, что можетъ,— онъ очень искусенъ и преданъ своему длу, но вся его наука не продлитъ моей жизни на на одну секунду, когда душа захочетъ разорвать связь, прикрпляющую ее къ тлу…

— Вы крайне меня огорчаете,— сказалъ Фабрицій тономъ упрека:— еще разъ умоляю васъ — превозмогите этотъ нравственный упадокъ духа, совершенно непонятный у такого человка какъ вы!…

— Эти идеи, которыя ты принимаешь за упадокъ духа, милый мой,— проговорилъ бывшій банкиръ,— должны назваться другимъ именемъ.

— Какимъ-же именно?

— Предчувствіями…— Я не знаю, какой-то тайный инстинктъ предупреждаетъ меня, что я не увижу боле Франціи.

— Ахъ, дядюшка…. началъ Фабрицій.

— Дай мн продолжать…— прервалъ его господинъ Деларивьеръ.— Богъ свидтель, что я не боюсь смерти….— Еслибы я былъ одинокимъ, то мысль о переселеніи въ міръ почти не опечалила-бы меня….— Я никогда не длалъ зла, старался иногда длать по возможности доброе, и твердо убжденъ, что Богъ будетъ ко мн милосердъ…— Но для меня невыносимо тяжела мысль покинуть этотъ міръ, не поцловавъ въ послдній разъ дорогихъ существъ, бывшихъ радостью моей жизни — Жанну и Эдмею.

Дв крупныя слезы покатились по щекамъ господина Деларивьера.

— Полноте, дядюшка, — возразилъ живо Фабрицій, — вы увидите тетушку и кузину…— только лихорадка создаетъ привиднія въ вашемъ воображеніи…— Зачмъ думать безпрестанно о смерти, когда нтъ ни малйшей опасности?…— Вы будете жить, я за это ручаюсь!….

Господинъ Деларивьеръ улыбнулся.

— Дай Богъ, чтобы ты былъ пророкомъ,— сказалъ онъ,— но такъ какъ я но могу этому врить, то и не хочу умереть, не высказавъ теб всего того, чего я отъ тебя ожидаю.

Молодой человкъ придалъ своей физіономіи плачевный видъ.

— Повторяю вамъ, любезный дядюшка, — разговоръ васъ утомляетъ и докторъ запретилъ вамъ говорить, — прошепталъ онъ. Вы сообщите мн посл, чего вы желаете отъ меня….— У васъ еще довольно времени….— Неисполненіе вами предписаній доктора огорчаетъ меня боле, чмъ вы можете себ представить.

— Мн очень жаль огорчать тебя, но я долженъ и буду говорить… Приподними меня — Положили мн за плечи подушки и дай мн пить…— меня томитъ страшная жажда.

Фабрицій не длалъ больше возраженій, онъ положилъ подушки согласно съ требованіями больнаго и, наливъ питье въ чашку, подалъ ее послднему.

Господинъ Деларивьеръ выпилъ съ жадностью.

— Ахъ, какъ это облегчаетъ,— сказалъ онъ, потомъ, вздохнувъ два или три раза полной грудью, продолжалъ:

— Теперь поговоримъ, другъ мой…— Допустимъ, что болзнь моя не опасна и я проживу еще долго….— Ты видишь, я говорю въ твоемъ смысл, но слдуетъ все предвидть….— Человческая жизнь непрочна, и я долженъ на случай смерти подумать о тхъ, которыхъ я оставляю…

Молодой человкъ сдлалъ-было движеніе.

— Не прерывай меня, прошу тебя,— продолжалъ господинъ Деларивьеръ съ оживленіемъ.— Этотъ разговоръ утомляетъ меня, я это чувствую, и мн необходимо воспользоваться послдними силами, чтобы дать теб наставленія, лежащія у меня на сердц.

Потъ просачивался крупными каплями на лбу больнаго, онъ казался изнемогающимъ, и замолчалъ на нсколько минутъ, чтобы собраться съ новыми силами.

Фабрицій боролся самъ съ собою, чтобы скрыть смущеніе.

Банкиръ продолжалъ:

— Ты знаешь мое духовное завщаніе…— Я не измню въ немъ ни одной строчки…!— Я долженъ былъ жениться на моей возлюбленной Жанн, ты знаешь, что это было самое страстное, самое дорогое изъ всхъ моихъ желаній!…— Но увы!… Нын все насъ разлучаетъ….— Ея сумасшествіе и скоро быть можетъ моя смерть, я скорблю всего боле о томъ, что долженъ разстаться съ жизнью, незагладивъ невольнаго проступка, какъ бы того требовалъ долгъ совсти!— Я желаю, чтобы ты сдлался, ты, котораго я считаю почти своимъ сыномъ, опорою и покровителемъ моей бдной жены…. Ты знаешь, насколько она заслуживала этого названія!!— Ты будешь заботиться о ней какъ сынъ о матери….— Если къ ней возвратится разсудокъ, ты скажешь ей, что моя мысль была о ней и о нашей возлюбленной дочери, что въ послднюю минуту жизни уста мои повторяли ихъ имена….— Поклянись мн сказать ей это и сдлать все, зависящее отъ тебя, чтобы ускорить ея выздоровленье….

— Безполезная клятва,— отвчалъ Фабрицій,— такъ такъ вы будете жить и черезъ нсколько дней увидите Эдмею и ея мать….

— Твое общаніе не помшаетъ мн жить, не отказывайся же дать мн его, такъ какъ оно для меня весьма дорого и можетъ вполн меня успокоить….— Поклянись мн сдлать то, о чемъ я тебя прошу!

— Клянусь отъ всей души!….

— Я врю теб и благодарю тебя, но это еще не все.

— Говорите, дядюшка….— Когда вы выскажете все, тогда вы конечно успокоитесь, а это спокойствіе вамъ такъ необходимо… Чего же еще вы желаете отъ меня?

— Если я умру и Жанна останется сумасшедшею, то Эдмея будетъ совершенно одна въ мір или по крайней мр была-бы одна, еслибы тебя не было, чтобы замнить ей отца и мать…— Поклянись же мн быть для этой кроткой малютки самымъ преданнымъ изъ братьевъ до того дня, когда ты вручишь ее мужу, достойному ее и способному сдлать ее счастливою….

— Клянусь вамъ, дядюшка,— повторилъ молодой человкъ.

— Благодарю тебя еще разъ…— Да благословитъ же тебя Богъ за то утшеніе, которое ты доставляешь мн!…— Теперь я сказалъ почти все….— Открой мой чемоданъ: въ немъ находятся векселя на Парижъ, которые представляютъ большую часть моего состоянія….

— Что вы хотите длать съ ними? дядюшка, спросилъ Фабрицій съ изумленіемъ.

— Я хочу сдлать на нихъ надписи, чтобы, въ случа моей смерти, ты могъ безъ всякихъ затруднительныхъ формальностей получить по нимъ уплату.

Фабрицій не могъ сохранить маски на своемъ лиц, не смотря на всю его сдержанность, въ его глазахъ мелькнула искра радости.

— Повинуюсь вамъ, дядюшка, сказалъ онъ, вставъ со своего мста и открывъ указанный чемоданъ, гд нашелъ хорошо извстный ему портфель, и подалъ его господину Деларивьеру..

— Дай мн теперь перо и чернила, сказалъ послдній.

— Вотъ они.

Старикъ собрался, повидимому, съ силами, обмакнулъ перо въ чернила и почти твердою рукою сдлалъ надписи на каждомъ вексел.

По окончаніи этой работы онъ передалъ портфель племяннику и упалъ на подушку, глаза его закрылись, хриплый вздохъ вылетлъ изъ груди и онъ остался неподвижнымъ.

Все это случилось такъ внезапно, черты его такъ вдругъ окаменли, что Фабрицію показалось, что онъ умеръ или умираетъ, и онъ поспшилъ приложилъ руку къ сердцу съ гнусной надеждою, что это сердце перестало биться, но онъ ошибся: крайнее изнуреніе, вслдствіе всей вышеописанной сцены, произвело это изнеможеніе, продолжавшееся впрочемъ весьма недолго.

Господинъ Деларивьеръ скоро открылъ глаза и, увидвъ племянника наклонившимся надъ нимъ, истолковалъ въ благопріятномъ для него смысл странное, неопредлимое выраженіе его взгляда.

Онъ улыбнулся ему и, взявъ его за об руки, прижалъ ихъ къ своей груди.

Фабрицій, эта грязная и черствая душенка выдержалъ не блдня эту трогательную ласку, принявъ ее какъ нкогда Іуда-предатель поцлуй Христа.

XLIII.

— Если Богъ призоветъ меня теперь къ себ,— прошепталъ, господинъ Деларивьеръ слабымъ, какъ вздохъ, голосомъ,— я умру спокойно…. Ты поклялся мн пещпсь объ Эдме и Жанн….— быть ихъ покровителемъ…

— И я сдержу клятву, дядюшка!— возразилъ Фабрицій, но благодарю Бога, это окажется ненужнымъ….— Вы будете жить еще долгіе годы для счастія любящихъ васъ.

— Ты очень добръ, мой сынъ, да благословитъ тебя Богъ!— сказалъ старикъ и, въ цорыв нжности и благодарности, прижалъ руки Фабриція къ своимъ устамъ.

Это было слишкомъ….

Молодой человкъ почувствовалъ, что дрожь пробжала въ его жилахъ, но, владя все-таки собою, онъ наклонился къ дяд и поцловалъ его въ об щеки.

— Я разбитъ,— пробормоталъ господинъ Деларивьеръ черезъ минуту,— мн кажется, я хочу спать, дай мн отдохнуть немного….

— Вамъ ничего не нужно, дядюшка?

Старикъ сдлалъ отрицательный жестъ.

— И такъ я васъ оставляю,— продолжалъ Фабрицій, но скоро возвращусь, и затмъ, положивъ портфель съ чемоданъ, который тщательно заперъ въ два поворота, вышелъ изъ каюты, промолвивъ про себя:

— Или я очень ошибаюсь, или скоро получу наслдство посл дяди.

Вышеприведенная сцена и моментальное раздраженіе, бывшее послдствіемъ этой сцены, чрезвычайно ослабили господина Деларивьера.

Докторъ Барди, пришедшій къ нему вечеромъ, замтилъ, что болзнь его ухудшилась, однако же не потерялъ еще надежды и прописалъ на ночь лекарство, которое нужно было давать весьма правильно. Такъ какъ Фабрицію нуженъ былъ отдыхъ, то онъ поручилъ больничному матросу оставаться возл старика.

— Докторъ,— спросилъ его капитанъ Кержаль, когда онъ выходилъ изъ каюты, — можете ли опредлить теперь болзнь, какъ вы разсчитывали?

— Нтъ,— возразилъ доктеръ,— я могу только сказать, что всякое потрясеніе какъ физическое, такъ и нравственное было бы пагубно….— Если мы сдлаемъ перездъ въ хорошую погоду, то господинъ Деларивьеръ прідетъ живымъ въ Гавръ, но утверждать, что онъ будетъ спасенъ — я не ршусь….— Завтра, можетъ быть, я буду въ состояніи лучше опредлить.

— Стало быть, состояніе больнаго ухудшилось?

— Да.

— Чему вы приписываете это ухудшеніе?

— Господинъ Леклеръ сказывалъ мн, что дядя его, считая себя въ опасности, долго говорилъ съ нимъ о своихъ послднихъ распоряженіяхъ, что, разумется, крайне его изнурило, между тмъ какъ прежде всего для него необходимо спокойствіе.

— Будемъ же надяться, что въ этомъ спокойствіи онъ не будетъ нуждаться, по крайней мр я объ этомъ постараюсь…. Я вдь знаю его давно и очень привязанъ къ нему…. смерть его огорчила бы меня глубоко.

— Будемъ надяться,— повторилъ докторъ.

Ночь прошла безъ особенныхъ приключеній.

Матросъ больничаръ добросовстно исполнилъ свою обязанность.

На другой день рано утромъ докторъ, вмст Фабриціемъ и капитаномъ Кержаль, отправился въ каюту своего паціента, состояніе котораго понялъ съ перваго взгляда и самодовольно улыбнулся.

Господинъ Деларивьеръ хотлъ говорить, но онъ жестомъ показалъ ему, чтобы тотъ молчалъ, ощупалъ его пульсъ и приложилъ ухо въ лвому боку.

Посл этого изслдованія улыбка сдлалась еще выразительне.

— Все идетъ хорошо,— сказалъ онъ, — лихорадка уменьшилась, опухоль въ легкихъ не увеличилась ни на волосъ….— И за тмъ прибавилъ, обращаясь къ матросу: спалъ-ли больной?

— Да, господинъ докторъ!

— Сколько времени?

— Около трехъ часовъ.

— Не пробуждаясь?

— Да, докторъ, не пробуждаясь.

— Сонъ былъ покойный?

— Сначала не совсмъ, но потомъ совершенно покойный, только дыханіе было хриплое.

— Ну, любезный господинъ Деларивьеръ, — сказалъ тогда докторъ,— ваше состояніе хорошо, лучше чмъ я могъ надяться, но положительно запрещаю вамъ произносить хотя одно слово. Вы слышите?— это очень важно.

Больной сдлалъ утвердительный знакъ, ясно выражавшій:

— Не бойтесь, не буду говорить….

Больничный матросъ былъ отпущенъ, и вс три постителя вышли изъ каюты.

— Ну что, докторъ?— спросилъ Фабрицій съ волненіемъ, причину котораго слушатели его не подозрвали. Вы можете теперь сказать намъ всю правду, у меня достанетъ духа ее выслушать, хотя бы она разбила мн сердце. Что думаете о состояніи моего дяди?

— Любезный господинъ Леклеръ, — возразилъ докторъ, — слова, сказанныя мною сейчасъ, были выраженіемъ истины…— Я надюсь положительно спасти господина Деларивьера….

Капитанъ Кержаль ударилъ радостно въ ладоши, восклицая:

— Вотъ добрая всть! И мы съ радости выпьемъ за завтракомъ шампанскаго за здоровье нашего больнаго!…. И лучшаго шампанскаго Мерсье!…— Первыхъ эпернейскихъ погребовъ!.. Вы мн скажете какъ его находите!…

Фабрицій, услышавъ отвтъ доктора, содрогнулся, но онъ былъ слишкомъ хорошій актеръ, чтобы не скрыть своихъ впечатлній.

— Ахъ, докторъ, какъ вы меня обрадовали,— замтилъ онъ, пожимая съ чувствомъ руки доктора. Я уже почти не надялся….

— Теперь вс шансы на нашей сторон, возразилъ докторъ, и я пропишу сегодня господину Деларивьеру лекарство, рецептъ котораго былъ сообщенъ мн однимъ индйскимъ собратомъ и дйствіе котораго будетъ ршительно.

— Я проведу ночь возл дяди,— возразилъ живо Фабрицій.

— Смотрите не утомитесь!

— Э, докторъ, что за важность утомленіе, когда дло касается моего единственнаго во всемъ мір родственника, котораго я люблю отъ всей души!— воскликнулъ молодой человкъ съ жаромъ.

— Я понимаю это и вполн одобряю васъ: не даромъ вашъ дядюшка смотритъ на васъ какъ на своего сына.

Фабрицій молча поклонился.

Наступалъ вечеръ.

Господинъ Деларивьеръ провелъ день довольно спокойно, безъ особенныхъ страданій. Стсненіе въ груди уменьшалось мало-по малу, мстная боль подъ сердцемъ оставалась еще, но не представляла ничего.

Фабрицій провелъ весь этотъ день въ лихорадочномъ волненіи, со вчерашняго онъ повторялъ себ двадцать разъ:

— Дядя погибъ!…

Смерть господина Деларивьера должна была предоставить ему колоссальное состояніе, которое почти все, какъ мы знаемъ, находилось въ его рукахъ и которое, какъ ему казалось, принадлежало уже ему:— и вотъ вдругъ докторъ разрушалъ его иллюзіи, уничтожалъ его мечту нсколькими словами:

— ‘Человкъ этотъ будетъ живъ! Я спасу его’!…

И докторъ Барди говорилъ это съ самоувренностью. То, что онъ общалъ сдлать, онъ конечно сдлаетъ.

— И такъ, прошепталъ Фабрицій съ сильнымъ негодованіемъ,— буду опять вынужденъ смиряться и повиноваться! Боле чмъ когда-либо придется удерживать на лиц маску, которая душитъ меня! Придется довольствоваться костью, когда всего богатства дяди было-бы едва достаточно, чтобы утолить мою ненасытную жажду къ наслажденіямъ.

То, что Фабрицій называлъ костью, было четыре милліона, данные ему господиномъ Деларивьеромъ съ такою отцовскою щедростью!

Гнусный сообщникъ Франца Риттнера и Рене Жанселина раздумывалъ обо всемъ этомъ, прогуливаясь большими шагами взадъ и впередъ по палуб Альбатроса, и вдругъ его думы были прерваны шумнымъ и оживленнымъ споромъ.

Онъ машинально приблизился къ групп изъ пяти или шести человкъ, посреди которыхъ находился капитанъ Кержаль.

Вс взоры были обращены къ горизонту.

— Посмотрите, милостивый государь…— сказалъ капитанъ, подавая одному изъ пассажировъ подзорную трубу, которую держалъ въ рук, вы увидите, что я не ошибаюсь…

— Что тамъ такое? спросилъ Фабрицій.

Вмсто отвта капитанъ спросилъ смотрвшаго:

— Что вы тамъ видите позади, немного влво отъ дыма пакебота, съ которымъ мы сейчасъ встртились?

— Я вижу какъ будто черную точку, почти совсмъ неуловимую для глаза….

— Что я вамъ сказалъ, милостивый государь?— воскликнулъ съ торжествомъ Морской Волкъ. Ему не нужно подзорной трубы: онъ видитъ простымъ глазомъ!

— Разв эта черная точка опасна?— просилъ Фабрицій.

— Да, боюсь, что опасна…

— Предвщаетъ она бурю?

— Если не бурю, то по крайней мр страшный ливень, который, вроятно, разразится надъ Альбатросомъ черезъ два или три часа.

— Этотъ ливень или эта буря неизбжны?

— Да, если только втеръ внезапно не перемнитъ своего направленія, чего ожидать невозможно, вслдствіе состоянія атмосферы.

Съ этими словами капитанъ Кержаль отошелъ отъ маленькой группы, чтобы сдлать распоряженія въ ожиданіи урагана, который онъ, какъ опытный морякъ, предвидлъ.

XLIV.

Скоро несомннныя указанія возвстили, что предвидніе капитана должно скоро осуществиться.

Воздухъ становился свже.

Море, гладкое до сихъ поръ, какъ поверхность озера, начинало морщиться подъ таинственнымъ давленіемъ.

Черная точка, возбудившая такой оживленный споръ, замтно увеличивалась.

Втеръ, дувшій съ утра съ свера, вдругъ перешелъ въ сверозападный, и дулъ къ юго-западу, подталкивая такимъ образомъ черную точку по направленію Альбатроса.

Морскія чайки и рыболовы касались своими крыльями гребней маленькихъ волнъ, испуская пронзительные крики, предвщавшіе бурю.

Фабрицій собирался спуститься въ пространство между деками и пробраться въ столовую, чтобы ссть за столъ, и вдругъ очутился на первой ступени лицомъ къ лицу съ докторомъ Барда.

— А, я искалъ васъ, господинъ Леклеръ,— сказалъ ему послдній.

— Желаете вы мн дать какія нибудь наставленія?

— Прежде всего возьмите вотъ это лекарство, которое вашъ дядя будетъ принимать ныншнюю ночь.

Докторъ, передалъ Фабрицію пузырекъ, который тотъ и положилъ въ карманъ, спросивъ:

— Въ какихъ дозахъ и черезъ сколько времени нужно давать?

— Я вамъ объясню это, когда мы составимъ врное понятіе о состояніи нашего больнаго…— Пойдемте къ нему вмст…

— Пойдемте, пойдемте, докторъ…

И вслдъ затмъ они оба вошли въ каюту бывшаго банкира, который, хорошо проспавъ нкоторое время, выглядлъ лучше, такъ какъ лицо его не было такъ красно.

Докторъ ощупалъ пульсъ и замтилъ, что лихорадка уменьшилась.

— Позволяете вы мн теперь говорить?— спросилъ его съулы кою старикъ.

— Долженъ позволить, потому что хочу сдлать вамъ нсколько вопросовъ.

— Я въ состояніи вамъ отвчать не утомляясь… Я чувствую себя лучше.

— Чувствуете вы жажду?

— Да, сильную.

— Не слдуетъ однакоже поддаваться ей…— Необходимо воздерживаться.

— Это очень тяжело, докторъ, но я исполню ваше предписаніе.

— Уменьшилась-ли боль, которую вы чувствовали въ лвомъ боку?

— Да, нсколько.

— Не чувствуете-ли вы боли въ сердц?

— Да, что-то въ род судорогъ.

— Часто это повторяется?

— Каждыя четыре или пять минутъ…— Это ощущеніе очень непріятное, но въ сущности выносить его легко.

— Когда это появилось въ первый разъ?

— Часа два тому назадъ.

— Хорошо, теперь я знаю, что хотлъ узнать….— безполезно утомлять васъ дольше, не говорите боле!

Докторъ обратился къ Фабрицію и сказалъ ему:

— Господинъ Фабрицій, посмотрите на ваши часы…— Теперь должно быть шесть безъ нсколькихъ минуть.

— Безъ пяти, докторъ.

— Ровно въ восемь часовъ вы дадите господину Деларивьеру ложку того лекарства, которое я вамъ далъ…— Вторую вы дадите въ половин девятаго и третью, то есть послднюю, въ девять часовъ

— Ваше предписаніе будетъ исполнено въ точности.

— Теперь, прибавилъ докторъ, сжимая руку банкира, мн остаег ея только пожелать вамъ доброй ночи съ увреніемъ, что завтра утромъ вы будете на пути къ выздоровлнію…— Господинъ Леклеръ пойдемте обдать!

Фабрицій поставилъ на столъ маленькій пузырекъ и вышелъ вмст съ докторомъ, который, взявъ его подъ руку, повелъ въ столовую, гд еще никого не было, и тамъ, помстившись противъ него, сказалъ ему шепотомъ:

— Слушайте меня съ полнымъ вниманіемъ, господинъ Леклеръ, то, что я хочу сказать вамъ, весьма серьезно!

— Говорите, докторъ, возразилъ молодой человкъ,— я васъ слушаю съ полнымъ вниманіемъ.

Докторъ продолжалъ:

— Я долженъ объяснить вамъ методъ леченія, который принимаю съ вашимъ дядей и который совсмъ неизвстенъ моимъ европейскимъ собратьямъ…— Вы напрасно искали бы въ медицинскихъ руководствахъ рецепта приготовленнаго мною питья…— Дйствіе этого индйскаго лекарства необыкновенно сильно, но и несравненно по своему цлебному могуществу…— Въ моей долгой практик я имлъ нсколько случаевъ, въ которыхъ примнялъ его, и убдился, что оно совершаетъ чудеса, изъ ста случаевъ девяносто девять разъ оно уничтожаетъ до малйшаго слда болзнь…— До сихъ поръ вс мои усилія клонились къ тому, чтобы опредлить болзнь, теперь я попробую ее уничтожить…

— Ахъ! воскликнулъ Фабрицій, дай Богъ, чтобы это было такъ.

— Богъ поможетъ намъ: не будемъ въ этомъ сомнваться, но слушайте меня, такъ какъ я:пзнь вашего дяди будетъ въ вашихъ рукахъ.— Господинъ Деларивьеръ, принявъ первую ложку, почувствуетъ головокруженіе, сопровождаемое сильнымъ лихорадочнымъ состояніемъ, и впадетъ въ бредъ…— Не пугайтесь этихъ симптомовъ, и еслибы онъ сталъ сопротивляться принять вторую и третью дозу, то позовите меня, я вамъ помогу…— Теперь я вамъ дамъ самое ваи мое наставленіе.— Вы слышали сейчасъ, что вашъ дядя жалуется на жажду?

— Да, слышалъ…

— Когда онъ выпьетъ это лекарство,— жажда усилится въ страшныхъ размрахъ…— Онъ будетъ просить пить…— будетъ умолять, чтобы ему дали напиться…— будетъ, можетъ быть, обвинять васъ, что вы хотите его смерти…— оставайтесь непреклонны…— Проявите желзную волю въ сопротивленіи…— Капля воды, слышите-ли — одна капля, не только парализировала бы лекарство, но и произвела бы страшный кризисъ…

— Кризисъ?..— повторилъ молодой человкъ.

— Да…— моментальный бредъ вашего дяди перешелъ бы въ страшное бшенство, въ которомъ истощились бы вс его жизненныя силы и которое, по всей вроятности, окончилось бы смертью.

— И чтобы произвести этотъ ужасный результатъ,— воскликнулъ Фабрицій,— было бы достаточно одно капли воды?..

Докторъ сдлалъ утвердительный жестъ.

— О, будьте покойны!— возразилъ молодой человкъ.— Я исполню ваше предписаніе боле точно, чмъ оно исполнялось когда-либо!

— Я разсчитываю на это.

Приходъ капитана Кержаля прервалъ ихъ разговоръ.

— Ну, докторъ,— сказалъ онъ,— будетъ буря…

— Вы серьезно говорите, капитанъ?— спросилъ послдній.

— Совершенно серьезно и считаю своимъ долгомъ предупредить васъ объ этомъ, такъ какъ вы говорили вчера, что перемна погоды сильно повліяла бы на выздоровленіе вашего больнаго.

— Это совершенно врно! Но разв буря неизбжна?

— Увы! да….

— Вотъ несчастье-то! впрочемъ я надюсь, что мое лекарство все-таки произведетъ свое дйствіе, и предупреждаю васъ, господинъ Леклеръ, что безпорядокъ элементовъ удвоитъ лихорадочное волненіе вашего дяди и усилитъ бредъ.

— Я буду на-сторож, докторъ, и если бы мн понадобилась ваша помощь, сейчасъ-же васъ позову…

— Сядемъ за столь въ ожиданіи шквала!— замтилъ капитанъ.— Мои люди на своихъ постахъ, все готово, и мы будемъ мужественно сопротивляться опасности, я вамъ это общаю…

— Я возвращусь черезъ минуту, — сказалъ Фабрицій, оставляй своихъ собесдниковъ.

Онъ побжалъ въ свою каюту, вынулъ изъ чемодана пузырекъ, бывшій нкогда съ португальской водкою, наполнилъ его чистой водою и, сунувъ въ карманъ, возвратился въ столовую, гд слъ между докторомъ и капитаномъ.

Обдъ прошелъ быстро и молчаливо.

Черезъ полчаса пассажиры, большинство которыхъ сильно опасалось бури, встали изъ-за стоста и вышли на палубу.

Предвиднная буря начиналась.

Вдали темное, какъ свинецъ, небо прорзывалось безпрестанно молніею.

Большія волны, летвшія съ окраинъ горизонта, заставляли трещать Альботросъ.

Натянутыя снасти скрипли подъ усиліями втра съ странной и зловщей гармоніею, но Альбатросъ шелъ также быстро и рулевой направлялъ его хорошо.

Докторъ и Фабрицій вошли въ каюту господина Деларивьера.

Онъ вылъ очень взволнованъ и спросилъ ихъ:

— Что тамъ происходитъ, буря, что-ли?

— Просто небольшой ураганъ, — возразилъ Фабрицій: — сильный втеръ — и ничего больше.

— Весь этотъ шумъ и вся эта трескотня причиняютъ мн страшныя страданія, — говорилъ невнятно старикъ. Стсненіе въ груди усилилось…— я дышу съ трудомъ…— Жажда увеличилась…

Докторъ посмотрлъ на часы.

Стрлка показывала восемь.

— Любезный паціентъ,— сказалъ онъ,— мы поможемъ сейчасъ бд…— Дайте первую ложку,— прибавилъ онъ, обращаясь къ Фабрицію, который сейчасъ же исполнилъ приказаніе.

Господинъ Деларивьеръ выпилъ съ жадностью маленькую дозу, поданную ему, сильно вздрогнулъ — и голова его упала на подушку.

Минутъ пять пролежалъ онъ спокойно, потомъ вдругъ приподнялся съ краснымъ лицомъ и блуждающими глазами. Онъ обнималъ обими руками воздухъ, какъ будто желая уцпиться за представлявшіяся ему спасти, и проговорилъ съ выраженіемъ глубочайшаго ужаса:

— Судно вертится, какъ листъ подъ вихремъ…— мы сли на подводную скалу!— Нужно спасаться вплавь или мы погибли!

Докторъ наклонился къ Фабрицію и прошепталъ ему на ухо слдующія слова:

— Вотъ начинаются головокруженіе и бредъ.

XLV.

— Я буду слдить за дядею съ сыновней заботливостью,— прошепталъ Фабрицій Леклеръ.

— Вы останетесь не одни съ нимъ,— возразилъ докторъ.

— Разв вы проведете всю ночь въ этой кают?— спросилъ молодой человкъ, сильно пораженный словами доктора.

— Да, это мое твердое намреніе.

— Зачмъ вамъ утомляться безъ нужды?

— Еслибы я считалъ свое присутствіе здсь безполезнымъ, господинъ Леклеръ…. я не не остался бы!

— Разв происходитъ что нибудь непредвиднное?

— Да, я боюсь, чтобы бредъ, усиленный безпорядками элементовъ, не принялъ страшныхъ размровъ… И въ такомъ случа у насъ двоихъ едва хватитъ силы справиться съ нашимъ больнымъ.

Фабрицій съ нахмуренными бровями и опущенной головою, чтобы скрыть блдность своего лица, говорилъ про себя:

— Какая пагубная неудача! Какъ удалить этого человка?

Докторъ, стоявшій въ нсколькихъ шагахъ отъ постели, слдилъ внимательнымъ окомъ за малйшими движеніями господина Деларивьера.

Снаружи ураганъ приближался съ неимоврной быстротою.

Втеръ начиналъ дуть съ страшнымъ шумомъ и громомъ.

Громадныя морскія волны налетали безпрестанно на Альбатроса, который подпрыгивалъ отъ ихъ толчковъ, какъ бшеная лошадь, въ бока которой всаживаютъ шпоры.

Капитанъ Кержаль, стоя съ открытой головою на шканцахъ съ рупоромъ въ рукахъ, всматривался въ горизонтъ чернильнаго цвта и прорзываемый ослпительной молніею.

Еще нсколько минутъ,— и судно очутилось бы на краю гибели.

Удары грома раскатывались безпрестанно, словно грохотъ гигантскихъ барабановъ.

Винтъ дйствовалъ однакожъ постоянно и Альбатросъ, потерявшій вс паруса, мужественно боролся, между тмъ какъ капитанъ, стоявшій на своемъ посту, приготовлялся къ борьб противъ разнузданнаго моря и бшеныхъ порывовъ втра.

Бредъ господина Деларивьера не доходилъ до размровъ, которыхъ опасался докторъ.

Старикъ скоро забылся. Черезъ полчаса его вывели изъ этой неожиданной дремоты второй ложкою лекарства.

Онъ выпилъ покорно дозу, подданную ему Фабриціемъ, и черезъ нсколько минутъ проговорилъ невнятно:

— Мн хочется пить….

И докторъ и молодой человкъ сдлали видъ, что они не слышатъ.

Килевая и боковая качки сдлались весьма значительными.

Подвижная лампа, прившенная къ потолку тройной цпью, качалась словно кадило, озаряя перемежающимся и почти фантастическимъ свтомъ внутрбнность каюты, и то освщая лицо старика, то оставляя въ тни.

— Я хочу пить…— повторилъ опять господинъ Деларивьеръ боле громкимъ, по сухимъ и разбитымъ голосомъ,— я умираю отъ жажды….

Фабрицій всталъ, чтобы приблизиться къ своему дяд, но докторъ жестомъ указалъ ему опять на его мсто и веллъ молчать.

Отецъ Эдмеи волновался на своемъ лож въ припадк бреда и усиливался схватить питье, которое, какъ ему представлялось, было у него подъ рукою.

— Ахъ, пробормоталъ онъ съ хрипомъ,— жажда убиваетъ меня…— сжальтесь надо мною…— не осуждайте меня на такую вытку….— Она выше силъ моихъ…— Я умираю оттого, что мн не даютъ проглотить капли воды…— Спасите меня…

— Любезный господинъ Деларивьеръ,— возразилъ докторъ,— мученіе, о которомъ вы говорите, ваше исцленіе… ваше спасеніе…— Не изнуряйте себя безполезными словами…— вамъ нельзя пить въ настоящую минуту…

— Вы убійца!!— закричалъ старикъ. Вы убиваете меня!!

— Я спасаю васъ!!

Лицо господина Деларивьеръ искажалось, щеки его вваливались, вокругъ глазъ, налитыхъ кровью, показывались черные круги, губы передергивались конвульсіями, чтобы вдохнуть воздухъ, недостававшій въ его, высоко поднимающейся груди.

Наконецъ ему была дана третья доза.

Относительно прохладное питье, касаясь его воспаленныхъ губъ, доставляло ему, повидимому, чудное ощущеніе.

— Еще!— сказалъ онъ съ жадностью.

Докторъ, покачавъ головою, сказалъ:

— Теперь намъ остается только ожидать.

Буря была въ полномъ разгар.

Удары волнъ удваивались и ударялись съ такой силою о судно, что клали его на бокъ, и можно было опасаться, что оно боле не поднимется.

Однакоже винтъ его вертлся еще, но почти постоянно въ пустомъ пространств, руль не управлялъ боле судномъ, положеніе становилось крайне опаснымъ.

Вдругъ бловатый свтъ, ослпительно блестящій, освтилъ глубины неба и бсздпы моря. Оглушительный громовой ударъ раздался надъ самой мачтою и, подрзавъ ее у самаго подножья, бросилъ ее на палубу.

За этимъ паденіемъ послдовалъ такой раздирающій, такой болзненный крикъ, что заглушилъ шумъ элементовъ.

Обломки разбитой мачты опрокинули одного матроса и переломили ему об ноги.

— Баръ на штирбортъ!… скомандовалъ капитанъ Кержаль, замтившій поворотъ втра и предвидвшій возможность плыть впереди бури. Топите хорошенько!…. Топите во вс пары!…

Судно подчинилось совмстному дйствію руля и винта и начало опять прорзывать волны.

— Очистите палубу!— продолжалъ старый морякъ, и матросы принялись сейчасъ же за дло.

— Капитанъ…— закричавъ одинъ изъ нихъ,— одинъ изъ людей раненъ…

— Снести его въ пространство между деками и предупредить доктора…— Онъ въ кают моего помощника.— Исполняйте скоре!

Одинъ изъ матросовъ полетлъ, какъ бомба, съ лстницы и, даже не постучавши, ворвался въ каюту.

— Что случилось?— спросилъ докторъ съ удивленіемъ.

— Приказаніе капитана, докторъ…— человкъ раненъ…— отвчалъ матросъ.

— Иду…

И докторъ поспшно вышелъ, не затворивъ за собою двери.

— Наконецъ-то, прошепталъ Фабрицій, лицо котораго приняло выраженіе зврской радости,— наконецъ я отдлался отъ него и могу дйствовать.

Съ господиномъ Деларивьеръ сдлалось страшное головокруженіе, ему казалось, что онъ катится въ бездонную пропасть, онъ испускалъ глухіе возгласы и прерывистые стоны, цпляясь обими руками за свои простыни и покрывала.

Фабрицій, вынувъ изъ кармана пузырекъ, наполненный, какъ мы видли, въ его кают водою, приблизился къ старику, наклонился надъ нимъ и тихимъ, но внятнымъ голосомъ сказалъ:

— Дядюшка, васъ все еще томитъ жажда?

Слова эти, долетвъ до слуха господина Деларивьера, гальванизировали его словно искра Вольтова столба, и разсяли на минуту головокруженіе.

— Да, прошепталъ онъ,— хочу, хочу, жажда душитъ, убиваетъ меня.

— Ну такъ пейте!— отвтилъ Фабрицій, приложивъ къ губамъ дяди горлышко раскупореннаго пузырька.

Съ жадностью въ одинъ глотокъ господинъ Деларивьеръ проглотилъ все, что было въ стклянк.

Доза срной кислоты не могла бы произвести боле ужаснаго дйствія, чмъ эти нсколько капель воды.

Бредъ, о которомъ мы говорили выше, вдругъ превратился въ припадокъ бшенаго безумія.

Старикъ вскочилъ на своей постели, сталъ скакать по кают, словно хищный зврь, посаженный въ клтку, издавая дикіе крики, разбивая все, что попадалось ему подъ руку, и наконецъ, увидавъ отворенную дверь, бросился въ нее и потомъ на лстницу, которая вела на палубу.

Фабрицій послдовалъ за нимъ, но такъ какъ было очень темно,, то онъ потерялъ его изъ глазъ.

Не смотря на крутой поворотъ втра, которымъ такъ удачно воспользовался капитанъ, ураганъ не только не уменьшался, но, казалось, напротивъ — увеличивался.

Удары грома раскатывались безпрестанно, сливая свой грохотъ съ шумомъ волнъ, со скрипомъ мачтъ, которыя угрожали свалиться при каждомъ толчк рулевой качки, и наконецъ со звономъ цпей руля и острымъ свистомъ втра въ блокахъ.

Съ минуты на минуту морскія волны перекатывались на палуб съ одного конца на другой.

Дождь лилъ какъ изъ ведра, какъ будто разверзлись вс хляби небесныя разомъ.

Среди этой кромшной тьмы подъ глыбами пны и воды Фабрицій шелъ ощупью, шатаясь и падая на каждомъ шагу, онъ чувствовалъ’ что жизнь его была въ большой опасности, но все-таки шелъ, желая во что бы то ни стало отыскать старика, чтобы воспользоваться бурею и сдлать ее сообщницею своего гнуснаго дянія.

Вдругъ сверкнула молнія и онъ увидалъ вдали, на передней части палубы, бловатую движущуюся тнь, похожую на привидніе.

— Это онъ, подумалъ негодяй, и сталъ пробираться къ носу Альбатроса ползкомъ вдоль бортовъ судна, избгая такимъ образомъ ударовъ волнъ.

XLVI.

Фабрицій не ошибся.

Блая тнь, виднная имъ при блеск молніи, была дйствительно тнь господина Деларивьера.

Сообщникъ Франца Риттнера и Рене Жанселина добрался не безъ труда до носа корабля и, вставъ внезапно на ноги, очутился лицомъ къ лицу съ дядей, котораго припадокъ бшенства увеличивался съ минуты на минуту и представлялъ страшное зрлище.

Дождевая вода и пна волнъ прилпила рубашку къ его сухимъ нервнымъ членамъ, его густые короткіе волосы казались фосфорически свтящимися, онъ жестикулировалъ, произнося громко безсвязныя фразы, къ которымъ примшивались глухіе стоны и ругательства.

Его высокая фигура, казавшаяся еще выше посреди мрака, высоко поднималась надъ бортомъ.

Было истиннымъ чудомъ, что онъ не терялъ равновсія подъ непрестанными порывами килевой качки и не свалился въ бездну тяжелыхъ морскихъ волнъ, налетавшихъ на него.

— Я легко съ нимъ справлюсь,— сказалъ Фабрицій, осмотрвшись кругомъ.

Мракъ покровительствовалъ ему.

Невозможно было ничего различить на разстояніи трехъ или четырехъ шаговъ, да къ тому же все вниманіе матросовъ было поглощено настоятельной потребностью точнаго исполненія разныхъ маневровъ.

Фабрицій, убдившись, что преступленіе его не будетъ имть свидтелей, согнулся въ дугу, схватилъ старика за бедра и употребилъ вс усилія, чтобы заставить его потерять равновсіе.

Онъ уже почти усплъ въ томъ, какъ вдругъ инстинктъ самосохраненія восторжествовалъ надъ бредомъ, который достигалъ своего парокзизма.

Господинъ Деларивьеръ оказалъ сопротивленіе: испустивъ крикъ ужаса и гнва, онъ ухватилъ своими костлявыми пальцами, сила которыхъ удвоилась въ припадк безумія, своего злодя за горло и сдавилъ ему шею какъ тисками.

— Не выпуститъ меня теперь ни за что, — подумалъ Фабрицій, и я погибъ….

Однакоже онъ былъ не такой человкъ, чтобы не бороться до послдней минуты противъ смерти, которую считалъ неизбжною.

Руки его остались свободны.

Одну изъ нихъ онъ запустилъ въ карманъ своихъ панталонъ и вынулъ оттуда маленькій каталонскій ножъ, съ которымъ никогда не разставался…

Онъ открылъ этотъ ножъ и, задыхаясь, имлъ еще силу вонзить его лезвіе въ обнаженную грудь дяди….

Въ ту же минуту руки послдняго разжались,— и Фабрицій могъ вздохнуть свободно, между тмъ какъ старикъ упалъ навзничь на палубу.

Тутъ убійц было уже не трудно справиться. Онъ приподнялъ свою жертву за ноги, и бросилъ ее въ морскую бездну, а за нею слдомъ и каталонскій ножъ.

Преступленіе было совершено, и дождь, лившій потоками, смылъ кровь, пролитую на палуб.

Никогда безнаказанность не казалась боле врною.

Трупа невозможно найти въ открытомъ мор и къ тому-же безсознательное состояніе старика обращало убійство въ простую случайность.

Когда все было кончено, убійца стоялъ дв или три минуты неподвижно съ видомъ помшаннаго.

Самые чудовищные преступники испытываютъ иногда это изумительное ощущеніе, когда посл сильнаго напряженія ихъ первы приходятъ въ нормальное состояніе.

Фабрицій не сожаллъ о томъ, что совершилъ преступленіе, нона него напалъ страхъ. Однакоже это ощущеніе было моментальное.

Негодяй пожалъ плечами, прогналъ мрачныя мысли, осаждавшія его, и задумался только о предосторожностяхъ, которыя слдовало принять, чтобы докторъ не возъимлъ подозрній.

Онъ направился опять къ кают, держась возл бортовъ, и, добравшись до нея, бросился назадъ на лстницу, крича изо всхъ силъ:

— На помощь! На помощь! Ко мн!… Докторъ, гд вы?… ради Бога идите скоре!..

Въ это время матросъ, ушибленный мачтою, испускалъ послдній вздохъ.

Наука не могла ему помочь, ни даже продлить его страданій, и докторъ, услыхавъ крикъ Фабриція, бросился изъ больницы на палубу, спрашивая:

— Что вы кричите?— что случилось? Неужели больному хуже?

— Докторъ, отвтилъ молодой человкъ разбитымъ голосомъ, я опасаюсь страшнаго несчастья!… Дядя въ припадк безумія, не смотря на вс мои усилія, соскочилъ съ постели, сталъ бороться со мною, уронилъ меня и убжалъ изъ каюты.

— Тысячу чертей! воскликнулъ докторъ.— Гд онъ въ настоящую минуту?

— На палуб…. тамъ…. я потерялъ его изъ виду.

— На палуб!… Подъ этимъ ливнемъ!… Безъ платья!… Это можетъ убить его такъ же быстро, какъ бы убилъ ударъ ножемъ!… И какъ найти его въ этихъ потемкахъ, въ которыхъ не различишь своей правой руки?… Я потребую у капитана людей…. Какое несчастье!.. Чортъ побери!.. Какое несчастье!

Докторъ бросился отыскивать капитана, какъ вдругъ раздался самый ужасный крикъ, какой только можно услышать на судн въ открытомъ мор, во время бури:

— Пожаръ!…

Ударъ молніи, разгромивъ одну изъ мачтъ, заронилъ искру въ глубину трюма и произвелъ пожаръ, сначала никмъ незамченный, но теперь обнаруженный густыми клубами дыма и искрами.

— Вс къ пожарнымъ трубамъ! скомандовалъ старый морякъ пронзительнымъ голосомъ, между тмъ какъ въ голов его мелькнула мысль:—

— Если черезъ пять минутъ не потушимъ огня, то придется предать душу Богу!…

Въ эту минуту пламя поднялось столбомъ, освтивъ зловщимъ свтомъ судно и бездонныя пропасти, разверзавшіяся, чтобы поглотить его.

Докторъ Барди обвелъ взоромъ палубу и увидлъ только матросовъ, бжавшихъ къ пожарнымъ трубамъ, вслдъ за тмъ онъ опустилъ голову, прошептавъ:

— Бдный господинъ Деларивьеръ отправился на тотъ свтъ!

Четверть часа спустя пожарныя трубы, дйствовавшія энергически, потушили пожаръ, и ураганъ замтно началъ уменьшаться.

Съ этихъ поръ Альбатросъ могъ себя считать въ безопасности.

Капитанъ Кержаль, узнавъ отъ доктора объ исчезновеніи господина Деларивьера, веллъ обыскать вс уголки корабля, въ которые могъ-бы спрятаться человкъ въ горячешномъ состояніи, но намъ извстно уже, что бывшій нью-іоркскій банкиръ не могъ быть найденъ.

— Вроятно волна перебросила его черезъ бортъ, сказалъ капитанъ,— если только въ своемъ безуміи онъ самъ не бросился въ море….

Фабрицій, который, повидимому, былъ въ отчаяніи, оправился совершенно отъ своего смутнаго страха, походившаго почти на угрызеніе совсти, и наслаждался полнйшимъ спокойствіемъ.

Не теряя ни минуты, онъ отправился въ каюту господина Деларивьера, взялъ тамъ чемоданъ, въ которомъ заключались векселя, подписанные банкиромъ, перерылъ весь его гардеробъ, забралъ вс бумаги, даже самыя незначительныя, и заперся въ своей кают подъ благовиднымъ предлогомъ предаться своему горю.

Онъ разсмотрлъ вс бумаги, между которыми находилось духовное завщаніе, о которомъ онъ уже зналъ, потомъ заперъ чемоданъ и провелъ ночь совершенно спокойно.

Втеръ почти стихъ совсмъ, волны уменьшались.

Когда наступилъ день и сіяющее солнце освтило палубу, — все было уже исправлено, вычищено и приведено въ порядокъ.

Новая мачта замнила разбитую молніею, и трудно было-бы поврить, что Альбатросъ испыталъ сильныя поврежденія нсколько часовъ тому назадъ.

Смерть господина Деларивьера, въ которой сомнваться было невозможно, записали въ корабельномъ реестр, и Фабрицію была выдана копія съ свидтельства объ этомъ происшествіи.

Молодой человкъ разыгралъ такъ искусно комедію горя, его красные глаза, его блдное разстроенное лице выказывали такъ краснорчиво состояніе его душевнаго разстройства, что вс почувствовали къ нему и состраданіе и глубокую симпатію.

Недлю спустя Альбатросъ входилъ въ Гаврскій портъ, и Фабрицій на прощаніи горячо благодарилъ капитана Кержаля и доктора Барди за ихъ преданность къ дяд, заботы о немъ и за участіе къ нему самому.

Капитанъ объяснилъ ему все, что онъ долженъ былъ сдлать для узаконенія выданнаго ему на корабл свидтельства о смерти дяди, самъ помогъ ему во всхъ этихъ ходатайствахъ — и документъ былъ засвидтельствованъ безъ всякой оттяжки.

Молодой человкъ остановился въ гостиниц Фрасканіе, и вышелъ прогуляться въ глубокомъ траур, свидтельствовавшемъ о потер близкаго родственника и выразившемся широкой полосою крепа на шляп.

Пообдавъ комфортабельно въ гостиниц, онъ отправился вечеромъ, часа на два, въ казино, гд встртилъ нсколькихъ знакомыхъ ему женщинъ, пользовавшихся извстностью, и нсколькихъ молодыхъ людей. Потомъ, ршившись посл зрлыхъ размышленій не предупреждать никого о своемъ возвращеніи, возвратился въ отель, легъ въ постель и проспалъ до утра тмъ спокойнымъ сномъ, которымъ спятъ, по общему мннію, лишь люди съ чистой и спокойной совстью.

Въ первомъ часу, посл столь же комфортабельнаго завтрака, какъ и вчерашній обдъ, онъ отправился съ парижскимъ поздомъ, который долженъ былъ его доставить въ дебаркадеръ Святаго Лазаря, въ половин пятаго пополудни.

XLVII.

Мы окончили предъидущую часть этой книги въ моментъ, когда Жоржъ Вернье, въ сопровожденіи Паулы Бальтусъ, прибылъ въ отейльскую больницу, которую желала постить молодая двушка.

Магдалина, старая служанка, преданная Жоржу, слдовала за ними, присматривая за перевозкою вещей, нагруженныхъ въ карету.

Молодой докторъ, прежде чмъ оставить Мелюнъ, передалъ своихъ больныхъ одному изъ своихъ собратьевъ.

Францъ Риттнеръ былъ пораженъ очаровательной красотою Паулы Бальтусъ и принялъ ее съ ея спутникомъ съ своей обыкновенной любезностью.

— Сколько у васъ больныхъ, докторъ, въ настоящее время?— спросилъ Жоржъ Риттнера.

— Сорокъ восемь человкъ….— со вчерашняго дня у насъ новая пансіонерка — молодая женщина, лишившаяся разсудка вслдствіе пожара, въ которомъ она чуть не погибла.

— Къ какой категоріи безумныхъ принадлежитъ эта женщина?

— Къ категоріи неспокойныхъ…— ея припадки ужасны…. Я полагаю, что ея безуміе смертельно и при этихъ словахъ Риттнеръ указалъ толстую съ застежками книгу, лежавшую въ пріемной комнат на стол.

— Вы найдете въ этой книг,— продолжалъ онъ,— фамиліи всхъ пансіонеровъ, время ихъ поступленія, а въ другомъ экземпляр этой книги, въ особенномъ столбц, цну ихъ пансіона…. Угодно вамъ взглянуть на эту книгу, чтобы я могъ дать вамъ нкоторыя объясненія?

— Нтъ, не теперь,— отвтилъ Жоржъ,— мы займемся этимъ завтра, если вамъ будетъ угодно…

Риттнеръ отвтилъ съ улыбкою:

— Завтра будетъ невозможно…

— Почему же?

— А потому, что меня не будетъ въ Отейл и даже въ Париж.

— Какъ,— воскликнулъ Жоржъ съ нкоторымъ удивленіемъ,— вы узжаете такъ скоро?

— Нынче-же вечеромъ…— я очень жалю, что не могу провести съ вами по крайней мр одной недли, чтобы передать вамъ вс порядки, но, какъ я вамъ ужесказалъ, важныя семейныя дла, вслдствіе которыхъ я долженъ былъ продать это заведеніе, заставляютъ меня хать немедленно въ Эльзасъ….— Не дале какъ нынче утромъ я получилъ депешу, съ просьбою поторопиться отъздомъ.

— Я понимаю ваши причины, милостивый государь,— возразилъ Жоржъ: но этотъ внезапный отъздъ, при всемъ сознаніи его необходимости ставитъ меня въ затруднительное положеніе….— Есть-ли по крайней мр въ заведеніи человкъ смышленый и способный передать мн все, что я долженъ знать?

— Да, несомннно, любезный собратъ, я вамъ оставляю мою правую руку, моего другаго я!..

— Кто же это?

— Мой помощникъ, докторъ Шульцъ, — это молодой ученый…. Онъ не иметъ себ подобнаго по любви и усердію….— Вотъ уже четыре года какъ мы сотрудничаемъ съ докторомъ Шульцемъ и онъ меня замняетъ. Я полагаюсь на него вполн и не имлъ никогда причины раскаяваться въ моемъ довріи…. Я вамъ его рекомендую, и онъ останется при васъ, если вы пожелаете.

— Конечно пожелаю! Отъ хорошаго сотрудника не отказываются добровольно, тмъ боле что, по вашимъ словамъ онъ исключительный человкъ.

— Именно исключительный, господинъ Вернье, вы врно выразились. Онъ сообщитъ вамъ вс подробности не хуже меня самого….— Вы можете вполн ему довриться.

— О, конечно, я не откажу ему въ этомъ довріи, такъ какъ вы говорите, что онъ его заслуживаетъ.

— Я вамъ представлю его сейчасъ же и, кстати, получите отъ него три тысячи франковъ, врученныя ему за первую четверть года нашей покой пансіонерки, поступившей вчера въ заведеніе.

— Къ какому обществу, — спросилъ Жоржъ, — принадлежатъ вообще ваши больныя?

— Къ разнымъ обществамъ, но конечно вс он изъ богатыхъ семействъ, такъ какъ плата за пансіонъ высокая…

— Не обращаются ли къ вамъ иногда люди съ просьбою подъ тмъ или другимъ предлогомъ не говорить о присутствіи въ вашемъ заведеніи больныхъ, которыхъ они вамъ поручаютъ?

— Это случается безпрестанно…— Но вдь эта просьба совершенно лишняя, такъ какъ вамъ должно быть извстно, что подолгу нашей профессіи мы не имемъ права говорить.

Жоржъ прервалъ его:

— А привозятъ ли къ вамъ иногда людей въ полномъ разсудк, съ просьбою объявить ихъ сумасшедшими?

Риттнеръ посмотрлъ на своего собесдника съ очевиднымъ недовріемъ, и не отвчалъ ему ни слова.

— Я врно дурно выразился, любезный собратъ?… мой вопросъ кажется вамъ врно не совсмъ понятнымъ?

— О, нтъ….

— Такъ отвчайте же…

— Вы хотите знать, часто ли мн предлагаютъ быть сообщникомъ и орудіемъ беззаконнаго секвестра, предлагая заплатить за это большія деньги?

— Да.

Францъ Риттнеръ боле чмъ когда-либо былъ на-сторож.

— Два раза въ четыре года ко мн являлись дйствительно родственники, уговаривавшіе меня согласиться на то, о чемъ вы говорите.

— И что же?

— Конечно съ первыхъ же словъ я имъ показывалъ сухостью моего пріема, что они ошиблись въ своемъ выбор, и показывалъ его такъ ясно что, они боле не настаивали.

— О!— воскликнулъ Жорич., — если бы мн сдлали подобное предложеніе, я предалъ-бы негодяевъ, осмлившихся разсчитывать на мое содйствіе въ ихъ преступленіи, въ руки правосудія!…

— И конечно были бы правы, возразилъ Риттнеръ, потомъ, желая очевидно измнить тему разговора, прибавилъ вставая:

— Пора отправиться къ нашимъ больнымъ, не будемъ заставлять ихъ дожидаться…. Неугодно-ли будетъ вамъ, сударыня, отправиться вмст съ нами?— сказалъ онъ Паул.

— Охотно,— возразила Паула Бальтусъ,— если только вамъ не помшаю. Что вы думаете объ этомъ, господинъ Жоржъ?

— Я бы вамъ не совтывалъ этого. Вамъ представится слишкомъ тяжелое зрлище,— проговорилъ молодой докторъ.

— Вроятно мой собратъ опасается слишкомъ сильныхъ ощущеній для васъ,— прибавилъ Францъ,— и, быть можетъ, онъ правъ.

— Будьте покойны,— возразила сирота,—я достаточно сильна я мужественна.

— Любопытство или другое что внушаетъ вамъ желаніе идти съ нами, сударыня?— спросилъ Риттнеръ

— О, нтъ, милостивый государь, я хочу узнать многое….— Не нынче-завтра я, быть можетъ, должна буду сдлаться помощницею доктора Вернье въ нкоторыхъ, извстныхъ ему обстоятельствахъ.

— Если это такъ, то идемте, но помните, что вы общали быть твердой и мужественною, такъ какъ по всей вроятности вамъ представится тяжелое зрлище.

Паула Бальтусъ повторила:

— Будьте покойны….

Они вышли изъ пріемной комнаты и направились черезъ паркъ къ зданію умалишенныхъ, гд ожидалъ ихъ помощникъ доктор Риттнера съ сидлками всхъ отдленій и съ цлыми тетрадями замтокъ.

Онъ почтительно раскланялся съ госпожею Бальтусъ и Жоржемъ.

— Вроятно докторъ Шульцъ?— спросилъ послдній.

— Да… Имю честь вамъ его представить.— возразилъ Францъ. Жоржъ Вернье протянулъ молодому человку руку съ словами:

— Очень радъ, любезный собратъ, познакомиться съ вами…. Докторъ Риттнеръ такъ хорошо отзывался о васъ, что вы можете вполн разсчитывать на мое уваженіе…. онъ сказалъ мн, что вы не откажетесь продолжать ваши занятія, которыя такъ блистательно исполняли при немъ…. Если это дйствительно такъ, то мы останемся вмст, и я увренъ, что будемъ довольны другъ другомъ…

— Можете на меня разсчитывать, милостивый государь,— возразилъ молодой докторъ, я все сдлаю, чтобы оправдать расположеній ко мн господина Риттнера, за которое я ему весьма признателенъ, съ этими словами онъ обмнялся рукопожатіемъ съ Жоржемъ, который сказалъ, обратившись ко всмъ служащимъ:

— Здсь не будетъ никакихъ перемнъ, и полезные сотрудники, какъ и добрые слуги найдутъ во мн друга…— Теперь, если вамъ угодно, докторъ Риттнеръ, отправимся къ больнымъ.

Три доктора и двица Бальтусъ, въ сопровожденіи дежурной сидлки, вошли въ зданіе умалишенныхъ, гд послдняя отворяла передъ ними послдовательно одну за другой двери отдльныхъ комнатъ.

Они обошли покои нижняго этажа безъ всякихъ характеристическихъ явленій.

Жоржъ разспрашивалъ, Риттнеръ или помощникъ его отвчали кратко.

Паула Бальтусъ, очень взволнованная, но усиливавшаяся подавить и въ особенности скрыть это волненіе, слушала съ глубокимъ вниманіемъ.

Поднялись въ первый этажъ.

Докторъ умалишенныхъ остановился передъ дверью съ надписью ‘No 4’.

— Вотъ здсь,— сказалъ онъ, находится молодая женщина, привезенная двое сутокъ тому назадъ и помшавшаяся вслдствіе пожара.

— Та именно, припадки которой такъ страшны?— спросилъ Жоржъ.

— Да.

Сидлка отперла дверь, и постители вошли въ комнату, обитую срымъ тикомъ, или скоре матрацами изъ сраго тика, она была совершенно пуста, въ ней лежали въ углу, на толстой цыновк, служившей ковромъ, два матраса и полдюжины одялъ.

Матильда Жанселинъ была совершенно спокойна, она стояла съ блокурыми распущенными волосами, покрывавшими ей плечи, словно золотой плащъ, у окна и считала на пальцахъ:

— Девять…. десять…. одиннадцать… двнадцать… тринадцать…

XLVIII.

Паула Бальтусъ стояла на порог.

Жоржъ и Риттнеръ приблизились къ Матильд, послдній дотронулся слегка до ея плеча.

— Молчите!…— сказала молодая женщина, и затмъ продолжала считать тихимъ и монотоннымъ голосомъ:— пятнадцать…. шестнадцать…. семнадцать…. восемьнадцать…. девятнадцать…

Риттнеръ прервалъ ее, опять взявъ за руку.

Матилда Жанселинъ осмотрлась тогда кругомъ.

Двица Бальтусъ, неподвижная и молчаливая, была тронута до глубины души видомъ этой несчастной, все еще прекрасной, не смотря на мертвенную блдность и синевато-красныя царапины, которыя она надлала себ ногтями на лиц.

Взоры Матильды обратились къ Паул, вдругъ она почувствовала влеченіе къ молодой двушк и, наклонившись впередъ, вытянувъ шею, пожирая ее глазами, она сдлала нсколько шаговъ въ ея сторону.

‘Эта странная сцена, это видимое необъяснимое влеченіе заинтриговали и заинтересовали въ высшей степени постителей.

Риттнеръ и Жоржъ не мшали Матильд приближаться къ Паул’ но были на готов схватить ее въ случа надобности.

Взглядъ сестры Рене принималъ странную неподвижность, лобъ ея морщился подъ усиліемъ какой-то смутной мысли, очевидно въ ея больномъ мозгу совершалась трудная операція.

Вдругъ она поднесла об руки къ вискамъ, ея мутные глаза оживились, въ нихъ мелькнула какъ будто искра здраваго смысла среди тьмы и хаоса, господствовавшихъ въ ея голов.

Она издала какое-то непонятное восклицаніе и потомъ начала опять считать на пальцахъ:

— Семнадцать… восемьнадцать…. девятнадцать…. двадцать…. тысячъ франковъ… Берегись, Поль… Берегись!… Ты знаешь ихъ тайну…. они убьютъ тебя… Они убили Фридриха Бальтусъ за двадцать тысячъ… Да, они убили его за двадцать тысячъ франковъ.

Услыхавъ имя брата, произнесенное при шагахъ обстоятельствахъ, Паула вздрогнула всмъ тломъ, смертельно поблднла и обратила смущенный взоръ на Жоржа Вернье.

Молодой человкъ былъ не мене ея смущенъ и пораженъ.

Риттнеръ, видвшій въ первый разъ припадокъ Матильды, измнился въ лиц, почувствовалъ дрожь, пробжавшую по всему его тлу, и не могъ удержаться отъ жеста изумленія и ужаса.

Жоржъ и Паула собирались его разспрашивать, но вдругъ Матильда, остававшаяся до сихъ поръ спокойною, впала въ припадокъ страшнаго бшенства. она заревла какъ дикій голодный зврь, потомъ стала издавать страшные крики, изорвала на себ все платье и стала драть ногтями свою кожу, кровь текла тонкими струями на атласной поверхности ея прекраснаго тла, между тмъ какъ припадокъ все боле и боле усиливался.

Несчастная стала кататься по полу, ломая себ руки, словно раненая на смерть лань, потомъ вдругъ вскочила, выпрямилась, точно ее подняло пружиною, и бросилась къ стн, чтобы разбить себ голову, но толстые матрацы, покрывавшіе стну, ослабили ударъ, который безъ этой предосторожности былъ бы смертеленъ, тмъ не мене однакоже Матильда, измученная, ошеломленная, упала на цыновку почти безъ чувствъ, и только члены ея слегка вздрагивали.

— Припадокъ кончился, — замтилъ Францъ Риттнеръ, сдлавъ знакъ своему помощнику, вслдъ за которымъ сидлки окружили пансіонерку No 4.

Паула Бальтусъ подошла къ Жоржу и шепнула ему на ухо:

— Страшное, потрясающее зрлище!… Но почему эта несчастная произносила имя моего брата? Что обозначаютъ эти двадцать тысячъ франковъ, къ которымъ она безпрестанно возвращалась?

Вмсто отвта Жоржъ приложилъ палецъ къ губамъ, что очевидно означало, чтобы она молчала. Затмъ, обратясь въ Риттнеру, волненіе котораго исчезло, спросилъ его съ принужденнымъ равнодушіемъ:

— И такъ эта несчастная женщина именно та, которую вамъ привезли третьяго-дня ночью?

— Да,— отвтилъ Францъ.

— Вы говорите, что она вдругъ лишилась разсудка вслдствіе пожара?

— Да,— повторилъ докторъ умалишенныхъ.

— Какъ ея фамилія?

— Матильда Жанселинъ.

— Кто привезъ ее сюда?

— Виконтъ Поль де-Ланжэ…. молодой человкъ, очень изящный и богатый…. ея любовникъ по всей вроятности.

— Знаете ли вы семейство этой женщины? спросилъ Жоржъ.

— Нтъ, отвтилъ Риттнеръ, ни мало не колеблясь.

— И такъ у васъ нтъ никакихъ свдній относительно ея?

— Положительно никакихъ.

— А этотъ виконтъ де-Ланжэ будетъ здсь?

— Да.

— Когда же?

— Сегодня или завтра…

— Я поговорю съ нимъ,— подумалъ Жоржъ, потомъ обратился къ помощнику Риттнера и спросилъ его:

— Какъ она себя чувствуетъ?

— Теперь страданія кончились…. За судорогами послдовала каталепсія, слдовательно полное безчувствіе.

— Надюсь, она не въ опасности?— спросила живо Паула…

— Нтъ, сударыня… по крайней мр непосредственной опасности нтъ, но исцленіе ея мн кажется сомнительнымъ.

— А вамъ, докторъ Риттнеръ? продолжала молодая двушка.

— И мн также, сударыня.

Паула печально опустила голову и вышла въ сопровожденіи трехъ докторовъ изъ комнаты, гд сидлки продолжали возиться вокругъ безчувственной Матильды.

— Все это очень странно,— раздумывала сирота. Что это за женщина, почему она произноситъ имя моего брата?

Жоржъ приблизился въ ней и шепнулъ ей на ухо:

— О чемъ вы думаете?

— Объ этой несчастной….

— Я угадалъ… Тутъ есть тайна, которая озабочиваетъ меня столько же какъ и васъ, и я ее разъясню….

— Какимъ образомъ?

— Разспрошу виконта де Ланжэ, который знаетъ вроятно больше чмъ докторъ Риттнеръ…. Быть можетъ, онъ наведетъ насъ на слдъ, котораго мы ищемъ до сихъ поръ напрасно.

Визитація больныхъ продолжалась, посщали послдовательно вс покои подъ четными номерами.

Жоржъ разспрашивалъ, длалъ замтки и давалъ ясныя и основательныя приказанія.

Перешли наконецъ къ нечетнымъ номерамъ.

Номера первый и третій были не заняты и сидлка отворила дверь No 5.

Докторъ Вернье и Паула Бальтусъ вошли въ комнату и очутились лицомъ къ лицу съ госпожею Деларивьеръ.

Жанна сидла на постели съ склоненной головою, ея распущенные волосы закрывали ей лицо, на колняхъ у ней лежали поблекшіе цвты, нарванные наканун въ саду, и она длала изъ нихъ гирлянду съ невнятнымъ шепотомъ:

— Когда явится ангелъ свта, я опутаю его этими цвтами — и онъ останется со мною..

Услыхавъ, что вошли постители, Жанна подняла голову и, посмотрвъ дв или три минуты на Паулу Бальтусъ, встала съ постели и прямо подошла къ ней.

Послдняя, находясь еще подъ впечатлніемъ зрлища, видннаго ею въ комнат Матильды, попятилась съ испугомъ назадъ.

— Не бойтесь ея, сказалъ Францъ Риттнеръ, — у ней тихое сумасшествіе, и вамъ не угрожаетъ никакой опасности.

Паула, успокоенная докторомъ, не препятствовала Жанн взяться за ея руку.

Бдная женщина долго разсматривала съ дтскимъ удивленіемъ эту блую тонкую руку, и вдругъ, поднеся ее къ губамъ, покрыла поцлуями.

— Ангелъ свта, это ты?— прошептала она.— И такъ ты наконецъ возвратилась и не оставишь меня боле?

— Она принимаетъ васъ за свою дочь,— сказалъ Риттнеръ.

Услыхавъ голосъ Жанны, Жоржъ Вернье сдлалъ порывистое движеніе.

Какъ мы уже знаемъ, густые волосы сумасшедшей прикрывали ея лицо подобно вуали.

Докторъ Вернье приблизился, отвелъ дрожащей рукою шелковистыя пряди, всмотрлся въ искаженныя страданіями, но все еще узнаваемыя черты, и вскрикнулъ съ радостью и изумленіемъ.

— Что такое?— спросила госпожа Бальтусъ съ замираніемъ сердца, которое легко понять.

— То, что это она!! отвтилъ молодой человкъ.

— Она?— повторила Паула:— кто же она?

— Разв вы не понимаете? она… Жанна…

— Невозможно!… Вы ошибаетесь.

— Нтъ, не ошибаюсь, говорю вамъ, что это Жанна!… Жанна Деларивьеръ!..

Двица Бальтусъ дрожала какъ листъ, колеблемый втромъ.

XLIX.

Францъ Риттнеръ, изумленный и встревоженный всмъ видннымъ, вмшался.

— Докторъ Вернье правъ, сказалъ онъ, — эта бдная женщина дйствительно госпожа Деларивьеръ.

— Привезенная изъ Мелюна, не такъ-ли?— воскликнулъ Жоржъ.

— Да, изъ Мелюна.

— О, продолжалъ молодой человкъ съ воодушевленіемъ, — я была, увренъ, что. узнаю ее… Не смотря на страшное измненіе ея лица, не смотря на блдность и худобу его, я не могъ ошибиться!… Образъ этого кроткаго лица, столь похожаго на другое, которое вы и я такъ любимъ, было запечатлно въ моемъ сердц… Само Провидніе привело насъ сюда.

— Я задыхаюсь отъ радости, прошептала Паула.

— Итакъ, спросилъ докторъ умалишенныхъ, вы знаете госпожу Деларивьеръ?

— Да, знаю, возразилъ Жоржъ, и, если только наука не пустое слово, я спасу…. вылечу ее!… Госпожа Деларивьеръ не можетъ оставаться доле ни одного часа въ этой комнат… Ей нужно приготовить немедленно помщеніе въ одномъ изъ павильоновъ парка.

— Но, замтила Паула, пораженная внезапною мыслью, господинъ Риттнеръ минуту назадъ сказалъ, что Жанна принимаетъ меня за свою дочь.

Жоржъ не дышалъ боле… Ему казалось, что сердце его замерло.

— Это правда, проговорилъ онъ невнятнымъ голосомъ. Докторъ, ради самаго Бога, скажите намъ, гд находится въ настоящее время Эдмея?

— Она здсь, отвтилъ Францъ.

— Здсь?!…— повторили разомъ Паула и Жоржъ съ глубокимъ изумленіемъ.

— Конечно здсь….— Что же тутъ удивительнаго?

Жоржъ держался на ногахъ лишь крайнимъ усиліемъ воли. Страшное опасеніе возникло въ его душ.

— Эдмея — пансіонерка этого заведенія, сказалъ онъ съ ужасомъ. Разв она не могла устоять противъ удара, поразившаго ее?… Она также съ ума сошла… какъ и ея мать?…

— Нтъ, возразилъ Риттнеръ, покачавъ головою, она не сумасшедшая…

— И не больна?…

— Я желалъ-бы васъ успокоить, но, къ несчастію, не могу: Эдмея больна… очень больна.

— Опасно?

— Боюсь что да….

Жоржъ вздрогнулъ всмъ тломъ, слезы лились по его щекамъ. Смотря на его физіономію, можно было бы подумать, что въ этомъ убжищ безумія онъ самъ былъ близокъ къ сумасшествію.

Паула была взволнована не мене его.

Молодой докторъ взялъ Риттнера за руку и спросилъ его:

— Гд она?

— Въ одномъ изъ павильоновъ сада.

— Веците меня къ ней скоре!

— Берегитесь, любезный собратъ! Вы хотите сдлать большую неосторожность!

— Какую неосторожность?

— Мадемуазель Эдмея такъ слаба, что слишкомъ сильное потрясеніе можетъ убить ее.

Жоржъ былъ уже блденъ, но при этихъ словахъ поблднлъ какъ полотно.

— Убить ее!— повторилъ онъ. Какая же у ней болзнь?

— Я боюсь, что у ней болзнь сердца…

Молодой человкъ задумался на нсколько минутъ, потомъ отвтилъ ршительно:

— Нтъ, радость не убиваетъ, наше присутствіе принесетъ Эдме жизнь, а не смерть! Идемъ-же!

— Вы желаете этого?

— Да, я хочу, и всякую отвтственность принимаю на себя.

— Идемъ въ такомъ случа!…

Риттнеръ начиналъ понимать, что провинціальный докторъ, котораго такъ нжно любила двица Деларивьеръ, былъ именно докторъ Вернье.

Впрочемъ теперь это ему было все равно: вдь онъ ршилъ удалиться изъ Парижа и даже изъ Франціи.

Они вышли изъ зданія сумасшедшихъ и за ними послдовалъ помощникъ Риттнера, скоро приблизились къ павильону и взошли на лстницу, которая вела въ комнату молодой двушки.

У порога ея двери Жоржъ долженъ былъ остановиться: кровь, приливавшая къ голов, причиняла головокруженіе, облако про шло передъ его глазами, онъ шатался какъ пьяный.

Паула взяла его за руки, которыя сжала по-братски, и сказала шепотомъ:

— Мужайтесь!.. Самъ Богъ покровительствуетъ намъ!… Эдмея здсь…. и мы нашли Жанну….

Жоржъ отвтилъ такимъ же крпкимъ рукопожатіемъ, какъ и рукопожатіе молодой двушки, потомъ, проведя обими руками по своему воспаленному лбу, чтобы прогнать лихорадочный жаръ, воспрянулъ отъ удара, подавлявшаго его сперва, и сдлалъ знакъ Риттнеру, приглашая его войдти первымъ.

Докторъ умалишенныхъ, поклонившись двиц Бальтусъ, отворилъ дверь въ переднюю и потомъ, стукнувъ потихоньку въ дверь спальни, отворилъ ее.

Эдмея не спала, до нея глухо доносился шумъ снаружи и, ожидая визита Риттнера, она приподнялась на своихъ подушкахъ.

— Это вы, докторъ?… сказала она ослабвшимъ, по все еще музыкальнымъ голосомъ, проникнувшимъ въ самое сердце Жоржа. Вы одни?… Мн показалось, что вы съ кмъ-то говорили.

— Я не одинъ, сударыня, — отвтилъ Риттнеръ, — лицо, хорошо знакомое вамъ, сопутствуетъ мн, но я не хотлъ допустить его къ вамъ, прежде чмъ вы скажите мн довольно-ли вы сильны, чтобы перенести большую радость….

Блдныя щеки Эдмеи покрылись слабымъ румянцемъ.

— Большую радость, прошептала она. Чье же присутствіе моглобы доставить мн эту радость?… Кто же съ вами, докторъ?

— Угадайте.

— О! воскликнула молодая двушка. Разв отецъ мой возвратился?

— Увы, сударыня, нтъ еще.

— Въ такомъ случа это мать моя…. Мать, къ которой я не могла пойти, но которую вы привели ко мн…

— Нтъ, и не матушка ваша.

— Быть можетъ Марта де-Роисерей?… моя пансіонская подруга, которой вы сообщили о мст моего пребыванія?

Риттнеръ покачалъ отрицательно головою.

— Въ такомъ случа говорите, докторъ!— возразила Эдмея, — скажите, умоляю васъ!… Вы видите, что я не могу угадать…. Неизвстность волнуетъ и мучитъ меня…. Говорите!

Докторъ умалишенныхъ, вмсто отвта, отступилъ на нсколько шаговъ такъ, чтобы не заслонять двери, на порог которой стояли Паула и Жоржъ.

Эдмея увидала ихъ.

Подъ вліяніемъ сильнаго волненія, она не могла ни вскрикнуть, ни произнести ни одного слова, уста ея шевелились напрасно, не издавая ни малйшаго звука.

Она протянула об руки къ Паул и Жоржу, между тмъ какъ крупныя слезы брызнули изъ подъ ея рсницъ.

Паула сжала ее въ своихъ объятіяхъ, покрывая поцлуями, между тмъ какъ Жоржъ страстно прижался устами къ ея дтскимъ маленькимъ ручкамъ.

Въ теченіи нсколькихъ минутъ въ комнат слышались только рыданія, душившія всхъ троихъ.

Эдмея вдругъ вздохнула, закрыла глаза и упала на подушки.

— Я васъ предупреждалъ, сказалъ Риттнеръ: вы видите теперь, что потрясеніе было слишкомъ сильно для нея.

— Эхъ, любезный собратъ, возразилъ молодой докторъ, этотъ обморокъ не производитъ во мн никакого безпокойства, такъ какъ причинила его радость, и я повторяю вамъ, что радость не бываетъ никогда смертельна!

Сказавъ это, Жоржъ вынулъ изъ кармана пузырекъ со спиртомъ и поднесъ его къ ноздрямъ молодой двушки.

Дйствіе было почти непосредственное: вки Эдмеи затрепетали какъ крылья бабочки, собирающейся летть, потомъ он раскрылись, поднялись, и между длинными рсницами проскользнулъ взглядъ, остановившійся сначала на Паул и потомъ на Жорж, которые радостно улыбались.

Она протянула къ нимъ опять свои руки.

— Дорогіе друзья, сказала она имъ измнившимся голосомъ, увидвъ васъ, мн показалось, что я умираю, какъ забилось мое бдное сердце!… Забилось такъ сильно, что я почувствовала боль.

— А теперь? спросилъ Жоржъ, скрывая свой испугъ.

— Теперь все прошло.

— Вы говорите правду?

— Совершенную правду, увряю васъ!… О, теперь я скоро выздоровлю, такъ какъ оба вы будете тутъ возл меня!… Ваша любовь — вотъ лекарство, которое мн нужно.

— Милое дорогое дитя,— прошептала Паула.

— Господинъ Жоржъ, живо возразила Эдмея, видли-ли вы мою мать?

— Да, я сейчасъ отъ нея.

— Какъ вы находите ее?

— Настолько хорошимъ нахожу ея положеніе, насколько это возможно… Хотя это хорошее далеко неудовлетворительно.

— Вы ее вылечите. Не правда-ли?

— Непремнно вылечу.

— Вы мн это общаете?

— Клянусь вамъ.

— О! какой счастливый для меня день!— воскликнула Эдмея.— Какъ я счастлива, и когда подумаешь, что еще сегодня утромъ я не врила боле въ счастье!… какъ я была несправедлива, и неблагодарна!

И молодая двушка залилась слезами,— но какъ сладки были эти слезы!

L.

— Докторъ, — сказала Бальтусъ на ухо Жоржу, — не думаете-ли вы, что посл такихъ сильныхъ ощущеній нашей милой Эдме нужно успокоиться?

— Несомннно, возразилъ молодой человкъ, и, обращаясь къ Риттнеру, сказалъ: Покажите мн вашъ послдній рецептъ.

Помощникъ Риттнера подалъ ему тетрадь съ рецептами, и Жоржъ прочиталъ тамъ рецептъ, прописанный наканун.

— Я одобряю это,— замтилъ онъ,— средство весьма раціональное, и нужно будетъ его продолжать.

— Вы не оставите меня, надюсь?— спросила молодая двушка, вдругъ задрожавъ.

Паула наклонилась къ ней и, поцловавъ въ лобъ, отвтила:

— Не безпокойтесь, моя милая малютка… Если мы васъ теперь оставляемъ одну, то это потому, что вамъ нужны спокойствіе и сонъ.

— Вы возвратитесь?

— Несомннно.

— И скоро?

— Очень скоро.

— Вы не возвратитесь въ Мелюнъ нынче вечеромъ?

— Я должна возвратиться, но Жоржъ, нашъ общій другъ, не подетъ со мною.

— Онъ останется возл меня?

— Конечно…

— Навсегда.

Лицо Эдмеи засіяло радостью.

— Навсегда!— повторила она. Разв это возможно?

— Это возможно и вполн достоврно… Докторъ Вернье здсь у себя, дома… Со вчерашняго дня домъ принадлежитъ ему.

Молодая двушка захлопала въ ладоши.

— О! въ такомъ случа,— сказала она съ трогательною доврчивостью,— я убждена, что скоро выздоровю!!.. Идите, друзья мои, не удерживаю васъ боле… Теперь я спокойно отдохну.

Она улыбнулась Паул и Жоржу, потомъ, припавъ своей блокурой головкою къ подушк, закрыла глаза, чтобы сохранить во сн то счастіе, которымъ была полна ея душа.

Постители вышли изъ комнаты.

— Нтъ ни малйшаго сомннія — разсуждалъ Риттнеръ, что докторъ Вернье именно тотъ мелюнскій врачъ, который пользовалъ госпожу Деларивьеръ…— Но кто эта молодая двушка, имя которой не было ни разу произнесено?.. Тутъ есть что-то таинственное и опасное.

— Ахъ, сударыня, — воскликнулъ Жоржъ, оставляя павильонъ, не кажется-ли вамъ, какъ и мн, что само Провидніе привело насъ сюда! Найти сразу Жанну и ея дочь, найти такъ нечаянно, такъ внезапно!— Нтъ, не случай сдлалъ это!… Я вижу тутъ промыслъ Божій!

— Да, конечно!— возразила Паула серьезнымъ тономъ. Для васъ — счастье!… Для госпожи Деларивьеръ и Эдмеи — исцленіе! Для меня — мщеніе!…

Риттнеръ, услыхавъ это слово, такое странное въ устахъ столь красивой молодой двушки, задрожалъ всмъ тломъ: крупныя капли холоднаго пота выступили на его вискахъ у самыхъ корней волосъ.

— Мщеніе!!— повторилъ онъ съ изумленіемъ.

— Да, милостивый государь, — возразила Паула. Это удивляетъ васъ?

— Я не врю своимъ ушамъ… Однако вы не питаете ненависти ни къ госпож Деларивьеръ, ни къ ея дочери?

— Ту и другую я люблю всей душою. Вы не можете этого понять,— не такъ-ли?… Это потому, что вы, не знаете нкоторыхъ обстоятельствъ, нсколькихъ словъ будетъ достаточно, чтобы вы поняли суть этой загадки… Сейчасъ эта несчастная Матильда Жанселинъ упоминала въ припадк своего безумія имя убитаго ФредерикаБальтусъ… Мое имя Паула Бальтусъ, и я ищу убійцу моего брата и его сообщниковъ.

Риттнеръ чувствовалъ, что онъ лишается чувствъ.

Паула Бальтусъ!… Мстительница, которой онъ опасался боле всего на свт, была тутъ, передъ его глазами!

И кто знаетъ, что она не проникла въ глубину его души своимъ проницательнымъ взглядомъ и не читала въ его смущенной совсти.

— Нужно призвать на помощь вс свои силы, все спокойствіе, или я погибъ, — думалъ Францъ, раскланиваясь передъ молодой двушкою очень низко, чтобы скрыть блдность своего лица и ужасъ, на немъ запечатлнный.

— Докторъ,— спросилъ его помощникъ,— будемъ мы продолжать нашу визитацію?

— Уже около двнадцати часовъ, — возразилъ Риттнеръ, скрывая свое смущеніе,— и вроятно поданъ завтракъ, я надюсь, что госпожа Бальтусъ и господинъ Вернье сдлаютъ мн честь ссть за столъ, который сегодня еще мой.

— Конечно, докторъ,— отвтила Паула,— мы охотно принимаемъ ваше приглашеніе.

Жоржъ обратился къ помощнику съ словами:

— Позаботьтесь о госпож Деларивьеръ… Я самъ отведу ее въ павильонъ, гд живетъ Эдмея, и помщу въ комнат напротивъ комнаты ея дочери… Идите же, милостивый государь, не теряя ни минуты… Нсколько поздне мы окончимъ вмст визитацію, прерванную множествомъ неожиданныхъ обстоятельствъ.

Докторъ Шульцъ удалился.

Риттнеръ овладлъ вполн собою, но атмосфера Отейльскаго дома казалась ему удушливой.

Если бы не страхъ выдать себя, онъ убжалъ бы сію же минуту.

Пришли наконецъ въ столовую: Жоржъ былъ неузнаваемъ, какъ только надежда озарила его душу, темныя тучи, лежавшія въ послднее время на его лиц, разсялись и улыбка возвратилась на его уста.

За столомъ разговоръ естественно перешелъ на Жанну и Эдмею.

Риттнеръ разсказалъ, какимъ образомъ случилось, что молодая двушка была привезена къ нему, чтобы находиться возл матери.

Паула и Жоржъ убдились вполн въ томъ, что они только угадывали прежде, то есть, что господинъ Деларивьеръ, отчаявшійся въ состояніи Жанны, сдлалъ все, чтобы скрыть ея болзнь вмсто убжища.

Докторъ умалишенныхъ разсказалъ попытку бгства молодой двушки, уже извстную нашимъ читателямъ, онъ приписалъ ее крайнему временному лихорадочному состоянію, и, разумется, не упустилъ случая предоставить себя въ наилучшемъ вид.

Около трехъ часовъ онъ послалъ за каретою, которую нагрузили легкимъ багажемъ, за исключеніемъ, разумется, кожанаго мшка, съ которымъ онъ не разставался никогда,

Онъ простился съ Жоржемъ и Паулою, пожалъ руку своему помощнику, котораго имлъ обыкновеніе называть своимъ дорогимъ сотрудникомъ.

Потомъ слъ въ извощичій экипажъ и, унося со собою большое состояніе, которое надялся еще увеличитъ, и вмст съ тмъ увренность не только въ безнаказанность, но даже въ безоблачное счастье и уваженіе честныхъ людей, оставилъ навсегда свое заведеніе.

Сейчасъ же посл его отъзда, двица Бальтусъ и Жоржа возвратились въ павильонъ Эдмеи и переселили госпожу Деларивьеръ въ комнату, смежную съ покоемъ ея дочери.

Эдмея узнала объ этомъ при своемъ пробужденіи, и это тмъ боле ее обрадовало, что Жоржъ общалъ ей, что Жанна будетъ проводить около нея по нскольку часовъ въ день.

Приближался моментъ, когда Паула должна была отправиться на Ліонскую желзную дорогу, чтобы прибыть въ Мелюнъ до наступленія ночи.

— Я не прощаюсь съ вами, милая моя малютка, — сказала она, прижимая Эдмею къ своему сердцу,— но говорю вамъ ‘до свиданія’, такъ какъ завтра я возвращусь.

— Итакъ до завтра,— пролепетала молодая двушка: любите меня, какъ я васъ люблю.

Вмсто отвта, Паула, поцловала ее снова.

Паула, по выход изъ вагона въ мелюнскомъ дебаркадер, нашла свой экипажъ, ожидавшій ее тамъ, и лакей доложилъ ей, подавая депешу въ синемъ конверт:

— Получена часа два тому назадъ!

Эта депеша, помченная изъ Нью-Іорка, была отъ Фабриція, сообщавшаго о своемъ скоромъ возвращеніи.

— Вс благополучія разомъ,— подумала молодая двушка,— я начинаю врить, что Богъ отъ меня не совсмъ отступился!

Она пошла въ запертую комнату — и, помолившись Богу у портрета брата, легла въ постель и скоро заснула.

Она видла во сн то Фабриція, стоявшаго передъ нею на колняхъ и цловавшаго ея руки, то Матильду Жанселинъ, произносившую въ страшномъ безуміи имя убитаго Фредерика….

Въ тотъ же день другая депеша отъ Фабриція, адресованная на имя Лорана, была получена въ вилл Нейльи-Сентъ-Джемсъ, въ которой также было увдомленіе о скоромъ возвращеніи.

Камердинеръ-управляющій потиралъ себ отъ удовольствія руки.

— Домъ опять оживится и повеселетъ!— воскликнулъ онъ, заставляя все убирать и чистить, какъ будто хозяева должны возвратится въ тотъ же вечеръ или на другой день утромъ.

Клодъ Марто собирался въ условленный, то есть на другой, день отправиться за шлюпкою, которая должна была быть совсмъ оснащена, и потомъ зайти также къ госпож Талландье, ршившейся отдать ему, въ качеств юнги, своего сына, маленькаго Пьерра.

Бывшій матросъ ршился оставаться въ милости у Фабриція Леклеръ до той минуты, когда новое доказательство, еще боле несомннное, чмъ первыя, наложитъ на него обязанность дйствовать.

— Не разъ бывали случаи, что невинный казался преступнымъ,— говорилъ онъ самъ себ, — быть можетъ господинъ Фабрицій потерялъ револьверъ… быть можетъ его украли у него и, быть можетъ, я дурно понялъ записку, въ которой говорилось о чек Фредерика Бальтусъ и П. де Л. Р…. Нужно будетъ посмотрть.

LI.

На другой день того дня, когда Жоржъ Вернье вошелъ во владніе больницею, Паула Бальтусъ рано выхала изъ Мелюна и возвратилась въ Отейль.

Она разсчитывала провести тамъ по крайней мр недли дв въ сосдней комнат съ покоемъ Эдмеи.

Двица Деларивьеръ видла, что мечты ея начинаютъ осуществляться.

Жоржъ былъ возл нея, и она не сомнвалась, что онъ излечитъ ея мать.

Она воспрянула духомъ и душа ея была полна надеждъ, но слабость не уменьшалась.

Молодой докторъ обдумывалъ уже методъ леченія, которому думалъ подвергнуть Жанну и который нисколько не походилъ на методъ Франца Риттнера, но Эдмея его сильно безпокоила: онъ также признавалъ, что у ней былъ зародышъ болзни сердца, а сильныя ощущенія, испытанныя молодой двушкою со времени ея выхода изъ пансіона до настоящаго дня, быстро развили этотъ зародышъ и возбудили малокровіе, называемое анеміею.

Тмъ не мене, какъ ни важна была болзнь, Жоржъ ршился бороться энергически противъ нея, и разсчитывалъ, что въ конц концовъ побда останется на сторон науки.

— Милый доктора., — спросила Паула, выходя изъ кареты, — что съ вами нынче?

— Съ какой стати вы меня спрашиваете объ этомъ?

— Вчера вы казались веселымъ, и грустное прошедшее не существовало для васъ… а нынче вы опять мрачны и обезкуражены…

— Не обозкураженъ,— возразилъ Жоржъ, но озабоченъ.

— Чмъ?

— Я обдумывалъ долго, и у меня явились серьезныя опасенія..

— По поводу Эдмеи?

— Да… Бдная двушка много страдала… Вы слышали, что мой предшественникъ утверждалъ, что у ней серьезная болзнь… Онъ не ошибся и не преувеличивалъ…

— Боже мой, что вы говорите!

— Увы, сударыня, я говорю истину… Нужно умть смотрть ей прямо въ лицо…

— Разв существуетъ опасность?

— Она можетъ явиться съ минуты на минуту…

— Однакоже вы вылечите Эдмею!…

— Да съ помощію Божіей!… Моя безграничная преданность, моя любовь замнятъ мн непреложность науки, которая была бы необходима.

— Богъ вамъ поможетъ, докторъ: въ усердіи и нжности я буду соперничать съ вами…— Между такими привязанностями, какъ ваша и моя, Эдмея будетъ жить, чтобы быть счастливою…

Жоржъ пожалъ об руки Паул Бальтусъ, продолжавшей черезъ минуту:

— А госпожа Деларивьеръ? Что думаете вы о ней?… Не ухудшилось-ли ея положеніе?

— Нтъ, напротивъ… Жанна, если я предприму методъ леченія, который задумалъ и который долженъ возвратить ей силы, скоро будетъ въ состояніи вынести мучительное и ршительное испытаніе, чему я ршился ее подвергнуть, если только мой знаменитый учитель, докторъ В*** будетъ со мною согласенъ…. какъ я почти въ томъ увренъ.

Стало быть относительно ея все пойдетъ хорошо… Но что еще васъ озабочиваетъ?

— Одно обстоятельство.

— Могу я узнать, какое именно?

— Это — женщина, которую привезли сюда три дня тому назадъ и которая въ припадк безумія произнесла вчера имя вашего брата.

— Матильда Жанселинъ?

— Да — Она и меня озабочиваетъ, — возразила Паула. Я думаю, что быть можетъ Фредерикъ былъ знакомъ съ нею, и нынче утромъ я перерыла вс его бумаги и письма, надясь найти въ нихъ что нибудь, что навело бы насъ на слдъ.

— И что-же?

— Ничего…. Ни малйшаго указанія… Но это ничего не доказываетъ, и тмъ не мене остается страннымъ, необъяснимымъ, почти невроятнымъ, чтобы эта Матильда Жанселинъ, потерявъ разсудокъ, спустя нсколько мсяцевъ посл убійства его, произносила имя его и называла сумму, именно означенную на подложномъ чек, переданномъ Фридерику за нсколько часовъ до его смерти и украденномъ у мертваго.

— Это дйствительно необъяснимо, но, быть можетъ, виконтъ деЛанжэ объяснитъ намъ эту загадку.

— Прізжалъ-ли онъ, какъ общалъ?

— Нтъ.

— Не можете-ли вы похать къ нему?

— Я не знаю его адреса.

— Какъ же быть?

— Выжидать… Нсколько раньше, нсколько позже, но онъ все таки прідетъ.

— Видли вы Матильду Жанселинъ нынче?

— Я видлъ ее сегодня утромъ.

— Она спокойна?

— Да, по ея спокойствіе было лишь относительное… Припадки ея не прекратятся, но могутъ повторяться рже, въ неправильные промежутки времени, и все-таки въ конц концовъ убьютъ ее…

— Писали вы доктору В***, какъ хотли?

— Часъ тому назадъ, я сообщилъ ему о пріобртеніи мною этой больницы…. Черезъ нсколько дней я поду къ нему, съ цлью убдиться, что онъ занимается дйствительно, согласно съ своимъ общаніемъ, разршеніемъ вопроса, озабочивающаго меня.

— Пускай онъ поспшитъ! Подумайте только, другъ мой, о томъ часть и, которое почувствуетъ господинъ Деларивьеръ, найдя Жанну по прізд въ полномъ разсудк!!

— А скоро онъ возвратится?

— Да,— пробормотала Паула красня.— Вчера вечеромъ въ Мелюн я получила депешу отъ Фабриція Леклера, въ которой онъ увдомляетъ меня, что онъ садится на корабль съ дядей, чтобы возвратиться во Францію…. Господинъ Деларивьеръ сосредоточилъ вс свои радости, вс свои надежды, все свое счастіе къ Жанн, и, конечно, если бы вы ее излечили, онъ не могъ бы вамъ отказать ни въ чемъ, въ своей благодарности онъ обнялъ бы и назвалъ-бы васъ своимъ сыномъ.

Жоржъ собирался отвчать, какъ вдругъ разговоръ былъ прерванъ однимъ изъ служителей заведенія, принесшимъ ему визитную карточку.

— Этотъ господинъ ожидаетъ васъ, докторъ, въ гостиной,— сказалъ онъ.

— Я васъ не удерживаю,— сказала Паула, — идите, а я пойду къ Эдме.

Молодой человкъ взглянулъ на карточку.

— Ахъ! это онъ!… воскликнулъ докторъ!

— Кто онъ?— спросила Паула.

— Виконтъ Поль де-Ланжэ.

— Идите скоре, докторъ! Отъ него мы вроятно узнаемъ что нибудь.— И вслдъ за этими словами она отправилась въ комнату Эдмеи, между тмъ какъ Жоржъ Вернье пошелъ въ пріемный залъ.

При его появленіи поститель всталъ со своего мста и они раскланялись.

— Милостивый государь,— сказалъ гость, — визитная карточка, которую вы держите, моя… Я виконтъ де-Ланжэ. Не съ докторомъ-ли Риттнеромъ я имю удовольствіе говорить?

— Нтъ,— милостивый государь,— отвтилъ Жоржъ,— съ его пріемникомъ. Я докторъ Вернье и со вчерашняго дня хозяинъ этого заведенія.

Виконтъ опять раскланялся.

— Я пріхалъ, милостивый государь,— сказалъ онъ,— узнать о здоровья особы, очень дорогой для меня.

— О Матильд Жанселинъ?

— Да. Несчастное положеніе этой бдной женщины улучшилосьли сколько нибудь?

— Я подвергъ ее суровому леченію, сдлавшемуся необходимымъ вслдствіе частыхъ припадковъ бреда…. Улучшеніе есть въ ея состояніи, по весьма незначительное.

— Прочно-ли это улучшеніе и будетъ ли оно увеличиваться?— спросилъ господинъ де-Ланжэ.

— Я этого не знаю. Если вы мн отвтите на нсколько вопросовъ, которые я долженъ вамъ предложить, то вроятно буду въ состояніи тогда врне опредлить.

— Спрашивайте, милостивый государь…. я готовъ вамъ отвчать.

— Госпожа Жанселинъ была ваша любовница, не такъ-ли? Вопросъ этотъ глупъ по своей форм, но необходимъ…

— Да, она была моей любовницею…. но связь наша не была моментальная…. я любилъ ее серьезно.

— Причиной ея безумія, какъ я слышалъ, былъ сильный испугъ и опасность, которой она подвергалась вслдствіе пожара?

— Ршительная причина та, милостивый государь, но ея разсудокъ былъ уже прежде потрясенъ бурной ссорою между мною и ея братомъ, при которой она присутствовала…

— По поводу денегъ, не такъ-ли?

Поль Ланжэ взглянулъ съ удивленіемъ на доктора.

— Это правда, милостивый государь,— возразилъ онъ,— но какъ вы это узнали?

— Изъ нсколькихъ словъ, произнесенныхъ ею въ припадк бреда… Она повторяетъ безпрестанно о двадцати тысячахъ франковъ… Говорили-ли вы дйствительно о такой сумм?

— Да, милостивый государь… Дло шло о чек, который я далъ ей и сумма котораго была увеличена.

— Подлогъ?— воскликнулъ Жоржъ.

— Нтъ, докторъ, ошибка… съ оживленіемъ промолвилъ де-Ланжэ.

Молодой докторъ взглянулъ въ свою очередь прямо въ глаза своему собесднику.

Онъ понялъ, что вслдствіе какой-то причины, быть можетъ, изъ боязни скомпрометировать свою возлюбленную, виконтъ говорилъ неправду, но понялъ также и то, что было бы невозможно заставить его высказать, чего онъ не желалъ высказать, и потому не настаивалъ боле, а продолжалъ свой допросъ въ другомъ порядк.

LII.

Кром этихъ двадцати тысячъ франковъ, — продолжалъ Жоржъ Вернье,— Матильда Жанселинъ часто повторяетъ въ своемъ болзненномъ бреду имя, относительно котораго, быть можетъ, вы дадите мн нкоторыя свднія.

— Какое-же это имя?— спросилъ виконтъ.

— Имя Фредериха Бальтусъ.

Господинъ де-Ланжэ покачалъ головою.

— Ничего не могу сказать вамъ, — отвтилъ онъ.— Одинъ разъ только ночью, во время пожара, я слышалъ, что Матильда произносила это имя, но оно было мн совершенно не извстно… Впрочемъ тутъ нтъ ничего удивительнаго…. Я провелъ молодость въ провинціи и живу въ Париж не боле какъ нсколько мсяцевъ…

— А госпожа Жанселинъ парижанка?

— Да.

— Она имла много знакомыхъ?

— Много,— отвтилъ виконтъ:— слишкомъ много къ несчастію,— прибавилъ онъ со вздохомъ.

— Я не желалъ бы вамъ сказать что нибудь оскорбительное,— продолжалъ Жоржъ,— однакоже мн необходимо знать, не была ли госпожа Жанселинъ женщиною легкаго поведенія?

— Была до знакомства со мною.

— Представьте себ, милостивый государь, что съ именемъ Фридриха Бальтусъ связана исторія о такомъ же точно чек, о какомъ вы говорите…

— Объ увеличенномъ?

— Да,— милостивый государь…

— Увеличенной! Фредерикомъ Бальтусъ?

— Нтъ, но въ его безвыгоду.

— И подлогъ былъ замченъ?

— Да, посл уплаты.

— И что же вышло изъ этого открытія?

— Тотъ, кто поддлывалъ, струсилъ и, чтобы воротитъ назадъ чекъ, убилъ Фредерика.

— Убійство!— прошепталъ виконтъ съ ужасомъ.

— Совершенно врно.

— И этотъ поддлыватель и вмст съ тмъ убійца былъ-ли уличенъ и осужденъ?

— Нтъ, милостивый государь.

— Но это ужасно!

— Тмъ боле ужасно, что вмсто злодя, оставшагося безнаказаннымъ, былъ приговоренъ къ гильотин одинъ несчастный, котораго я имю полное основаніе считать невиннымъ….

За этими словами послдовало молчаніе, и господинъ де-Ланжэ казался сильно озабоченнымъ.

Жоржъ продолжалъ.— И такъ у двицы Жанселинъ есть братъ?

— Да.

— Извстно-ли ему, что сестра его сошла съ ума?

— Я этого не знаю….

— Вы его не предупредили?

— Я едва его знаю…. Видлъ его только два раза въ теченіи нсколькихъ минутъ у госпожи Жанселинъ.

— Однакоже вы имли съ нимъ счеты, счеты, въ которые могла вкрасться ошибка въ двадцать тысячъ франковъ?

— Я вамъ этого не говорилъ,— возразилъ Поль де-Ланжэ. Счеты эти были между братомъ и сестрою…. ошибка, сдланная въ ущербъ мн, произошла отъ одного обстоятельства.

— Увеличеніе чека, слдовательно подлогъ, хотя вамъ угодно называть это ошибкою… Если я настаиваю такимъ образомъ, что должно казаться вамъ непріятнымъ, то лишь потому, что это можетъ навести меня на слдъ того убійцы, о которомъ я вамъ сейчасъ говорилъ…

— Я не понимаю….

— Настанетъ, можетъ быть, день, когда вы поймете.

— Разв вы подозрваете брата Матильды? Разв вы обвиняете его въ преступленіи?

— Я не обвиняю никого… я ищу…

— Хорошо, но я могу только вамъ повторить, что братъ моей любовницы былъ почти мн не извстенъ, и конечно потому, что я хотлъ этого…. Вслдствіе довольно щекотливыхъ причинъ, которыя вы конечно поймете, всякія сношенія съ нимъ были мн противны… Я его видлъ всего два раза… Если онъ былъ виноватъ передо мною, я ему прощаю, и горько сожалю, что ссора моя съ нимъ сдлалась косвенной причиною безумія Матильды..

— Не можете-ли вы мн сказать, гд я могу найти господина Жанселина?

— Я знаю, что онъ жилъ въ улиц Тетбу, недалеко отъ бульвара… Но думаю, что вамъ трудно будетъ найти его въ Париж.

— Почему же?

— Потому что въ тотъ же день, когда я имлъ несчастіе встртиться съ нимъ у Матильды, онъ намревался отправиться въ долгое путешествіе, и пріхалъ къ сестр только проститься.

— Такъ онъ оставлялъ Парижъ?

— Да… черезъ нсколько часовъ онъ собирался отправиться на желзную дорогу.

— Благодарю васъ, милостивый государь, заэтисвднія… Правда, они не разсяли мрака передо мною, но въ моей голов все-таки нсколько проясняется, и, быть можетъ, это проясненіе сдлается скоро свтомъ…

— Теперь поговоримъ о Матильд,— началъ Поль де Ланжэ. Можно излечить ее?

— Вы хотите знать правду?…

— Да…

— Въ такомъ случа я долженъ сказать вамъ, что потрясеніе ея было такъ сильно, поврежденіе, причиненное имъ, такъ важно,— что я не имю никакой надежды возвратить разсудокъ этой несчастной молодой женщин.

Поль де-Ланжэ сильно поблднлъ и утеръ рукою глаза, орошенные слезами.

— По крайней мр,— продолжалъ онъ,— можетъ ли она остаться жива?

— Быть можетъ, проживетъ нсколько мсяцевъ, — отвтилъ Жоржъ,— но можно ли назвать жизнью такое состояніе! Во всякомъ случа боле года она не проживетъ.

Виконтъ выслушалъ эти слова, по видимому, спокойно, но глубокая складка между его вками, расширеніе ноздрей, наморщенныя брови обнаруживали въ немъ глубокое страданіе.

— И такъ,— промолвилъ онъ невнятно,— Матильда погибла!!

Жоржъ отвтилъ утвердительнымъ знакомъ.

— Она никогда меня боле не узнаетъ?— продолжалъ Поль.

— Никогда…

— Милостивый государь, я не оставлю ея. Я желаю, чтобы она ни въ чемъ не нуждалась до послдняго дня своей жизни… За первые три мсяца ея пансіона я заплатилъ….

— Я это знаю.

— По прошествіи срока я опять заплачу впередъ… Мой адресъ обозначенъ на моей визитной карточк…. Ворочемъ, я буду часто прізжать справляться о ней, по видть ее въ настоящемъ положеніи у меня не хватитъ духу… Если вы увидите, что кончина ея близка, то будьте такъ добры, извстите меня сейчасъ же… Вудуіи я въ Париж или вдали,— ваше письмо во всякомъ случа дойдетъ до меня, и я сейчасъ же пріду.

— Все будетъ сдлано согласно вашему желанію.

— Благодарю васъ, милостивый государь.

Поль де-Ланжэ собирался уже уходить, какъ вдругъ Жоржъ его остановилъ.

— Еще одно слово, прошу васъ, сказалъ онъ ему.— Вы уврены что господинъ Жанселинъ жилъ въ улиц Тетбу?

— Да, но повторяю вамъ, что по всей вроятности онъ оставилъ Парижъ.

— Все равно, я считаю своею обязанностью написать ему, чтобы онъ могъ предупредить семейство, если оно есть.

— Я понимаю, и убжденъ, что адресъ вренъ, за исключеніемъ нумера, котораго не знаю.

Викоптъ оставилъ больницу съ глубокой грустью и удивленіемъ относительно многочисленныхъ вопросовъ, заданныхъ ему докторомъ на счетъ Рене Жанселина.

— Этотъ Рене страшный негодяй, — думалъ онъ, — но мн кажется невозможнымъ, чтобы онъ былъ замшанъ въ убійств Фредерика Бальтусъ…. На подлогъ онъ способенъ… На убійство — нтъ… Онъ слишкомъ подлъ, чтобы нанести ударъ.

Паула ожидала Жоржа съ нетерпніемъ.

— Ну,— спросила она,— господинъ де-Ланжэ ухалъ?

— Да….

— Вы его спрашивали относительно этой молодой женщины?

— Допрашивалъ, какъ судебный слдователь допрашиваетъ подсудимаго.

— Могъ-ли онъ вамъ что нибудь сообщить относительно того почему она произноситъ имя моего брата?

— Нтъ…. Онъ этого не знаетъ, но затмъ мн сообщилъ странныя вещи, которыя мн кажутся весьма важными.

— Какія же?

Жоржъ разсказалъ почти слово въ слово весь разговоръ съ любовникомъ Матильды.

— Я также нахожу все это страннымъ!— сказала она, когда онъ окончилъ.— Что вы разсчитываете длать?….

— Узнать прежде всего, что такое въ сущности этотъ Рене Жанселинъ, и убдиться, дйствительно-ли онъ оставилъ Парижъ….

— Что-же вы можете заключить изъ его отъзда?

— То именно, что онъ опасался чего-нибудь, и что эта опасность казалось ему близкой…. Но не разспрашивайте меня теперь: все смутно въ моей голов, скоро приведу я въ порядокъ свои мысли и буду въ состояніи добросовстно и съ успхомъ заняться моимъ новымъ ремесломъ, для котораго я былъ, по видимому, рожденъ, — полицейскія наклонности во мн сильно развиты, и я попалъ не на свою дорогу, сдлавшись докторомъ.— Какъ себя чувствуетъ наша милая Эдмея?

— Хорошо, докторъ…. Она зоветъ васъ.

— Госпожа Деларивьеръ возл нея?

— Да, и, если вы позволите, я поведу ее въ садъ посл двнадцати часовъ…. Я буду исполнять при ней обязанности сестры милосердія….

— Въ васъ вс добродтели, сударыня. Вы будете добрымъ ангеломъ госпожи Деларивьеръ, взявъ ее подъ свою опеку.

LIII.

Дни проходили быстро въ Отейльской больниц.

Какъ нравственное, такъ и физическое состояніе госпожи Деларивьеръ улучшалось.

Бдная женщина чувствовала инстиктивную привязанность къ Паул и не хотла разлучаться съ нею ни на одну минуту.

Симптомы развивавшейся болзни сердца у Эдмеи, по видимому, уменьшались, но, къ великому удивленію и горю Жоржа, силы къ ней не возвращались.

Ожидали съ нетерпніемъ возвращенія господъ Деларивьера и Фабриція, которые должны были пріхать съ часу на часъ, такъ какъ боле недли прошло со времени отправленія депеши изъ Нью-Іорка.

Съ такимъ нетерпніемъ ожидали ихъ въ Нейльи-Сентъ-Джемсъ, гд Лоранъ приказывалъ прислуг быть въ парадной форм съ утра до вечера.

Въ назначенный день Клодъ Марто отправился съ ранняго утра въ Шарантонъ, чтобы привезти оттуда все необходимое для его судна.

Строитель былъ на верфи, гд наблюдалъ за исправленіемъ одной яхты, участвовавшей на Гаврской гонк и потерпвшей нкоторыя поврежденія.

— Добрый день, господа!— сказалъ прибывшій матросъ, поднося по военному руку къ фуражк.

— Это вы, господинъ Клодъ…. замтилъ строитель…. Добро пожаловать! но чортъ возьми какъ вы рано пришли.

— Я только что во-время прибуду въ Нейльи… Стало быть нечего медлить. Все-ли готово?

— Ршительно все…. Вамъ остается только ссть и плыть…. И ручаюсь вамъ, что вы очень выгодно устроили дло…. Эта шлюпка — просто игрушка.

— Пойдемте, посмотримте ее!

— Идемъ, я къ вашимъ услугамъ.

И оба они отправились къ берегу Сены.

Шлюпка граціозно покачивалась: она была оснащена самымъ кокетливымъ образомъ. Невозможно себ представить ничего миле этого миніатюрнаго судна.

— Чортъ возьми!— воскликнулъ Клодъ:— она прелестно выглядитъ!

Это восторженное восклицаніе очень понравилось строителю.

— Итакъ вы довольны?— спросилъ онъ.

— Очень доволенъ, вы поняли вполн мою мысль… Все совершенно такъ, какъ я желалъ.

— Въ такомъ случа пойдемте выпить бутылку благо вина, которымъ я васъ охотно угощу.

— А я не мене охотно принимаю ваше угощеніе…. Но не задерживайте меня….— Извилины рки страшно удлиняютъ разстояніе отсюда до Нейльи, и я боюсь, что не будетъ ни малйшаго попутнаго втра.

— О! что касается этого, то на втеръ дйствительно разсчитывать нельзя, и вамъ придется дйствовать веслами, только одному вамъ будетъ неудобно…. Но кстати, гд-же вашъ юнга?— Были ли у госпожи Таландье?

— Нтъ еще, я пойду туда черезъ нсколько минутъ. Она просила у меня восемь дней на размышленіе….

— Я это знаю…..

— Она хотла съ вами посовтываться, видли ли вы ее?

— Да, на другой день посл вашего визита къ ней.

— Говорила-ли она вамъ, нравится-ли ей мое предложеніе?

— Конечно оно ей нравится, но тмъ не мене она колеблется… Мысль разстаться съ своимъ мальчуганомъ — сильно безпокоитъ ее.

— Вы однакоже совтывали ей?

— Конечно… Тмъ боле что я вижу въ этомъ счастье для мальчика…. Я полагаю, что она послдуетъ моимъ совтамъ, если только вы будете настоятельны.

— А вотъ какъ разопьемъ бутылочку, я сейчасъ же и пойду къ ней… За ваше здоровье!

— И за ваше тоже!

Бывшій матросъ и строитель выпили, и Клодъ сказалъ:— Теперь сведемъ наши счеты…. ‘Добрый разсчетъ длаетъ добрыхъ друзей!’… Я вамъ долженъ еще….

— Пять тысячъ франковъ…

— Невозможно… Что условлено, то условлено…. Только, если госпожа Таландье ршится отдать вамъ своего мальчугана, то я спущу

— Ну, ужь согласитесь на четыре тысячи пятьсотъ. Я дамъ за него сто франковъ.

— Хорошій вы человкъ! Это пойдетъ на его экипировку…. Приготовьте общую фактуру и распишитесь въ полученіи…. А я пойду между тмъ къ матери нашего юнги, и надюсь, что возвращусь съ нимъ.

Затмъ Клодъ, осушивъ свой послдній стаканъ, отправился въ Парижскую улицу, гд, какъ мы уже знаемъ, жила госпожа Талландье.

Мать и сынъ были дома.

Клодъ постучался: маленькій Пьерръ отворилъ ему дверь и крикнулъ:

— Мама! это господинъ Клодъ, матросъ изъ Нейльи…. Помнишь? Онъ протянулъ руку постителю и продолжалъ:

— Здравствуйте, господинъ Клодъ! какъ поживаете?

— Хорошо, маленькій человчекъ. Здравствуйте, сударыня!… Вы, можетъ быть, удивляетесь, что я пришелъ такъ рано, по мой хозяинъ прідетъ на дняхъ, и нужно, чтобы онъ нашелъ свое судно на мст, а у меня только что хватитъ времени добраться до вечера домой Ну, затмъ я долженъ еще поговорить съ вами….

— Понимаю,— сказала госпожа Талландье,— вы пришли узнать, принимаю-ли я ваше предложеніе?….

— Это правда, и я надюсь, что сегодня вы дадите мн хорошій отвтъ.

— Такъ вамъ очень желательно взять моего мальчика?

— Чортъ возьми! Желательно-ли?— боле чмъ когда либо..

— Ну, такъ садитесь, сударь, и поговоримъ.

— Хорошо… поговоримъ, только кончимъ поскоре…. Я едва успю къ ночи доставить шлюпку къ мсту… И такъ, чтоже вы мн скажете?

— Я обдумала… Посовтывалась съ господиномъ X., принимающимъ въ насъ искреннее участіе, и онъ совтывалъ мн согласиться для блага моего мальчика!… Однимъ словомъ, я согласна отдать вамъ Пьерра.

— Браво!.. Вотъ это прекрасно!…

— Но съ однимъ условіемъ..

— Съ какимъ-же именно?

— Съ тмъ, что каждыя дв недли вы будете ко мн присылать его въ Шарантонъ на одинъ день.

— Можете вполн надяться…. Два дня отпуска въ мсяцъ…. Что-же касается жалованья и всего остальнаго, то вы помните, что я вамъ говорилъ: двсти сорокъ франковъ въ годъ для начала, платье, харчи, прачка, ночлегъ, доля рыбной ловли и сверхъ того обученіе!…. Вотъ условія!..

— На все это я согласна…. Когда я должна привезти его къ вамъ?

Клодъ Марто почесалъ у себя за ухомъ.

— Привезти его ко мн?… Повторилъ онъ.— Это прекрасно….— Но мн хотлось бы взять его сегодня же съ собою….

— Сегодня?— воскликнула госпожа Таландье, сильно смущенная мыслью о такой внезапной разлук. Какъ же это!… Сейчасъ?..

— Да, сейчасъ, если это возможно…. Исторія не долгая, простимся, сядемъ въ шлюпку и отправимся въ Нейльи….

Тутъ вмшался маленькій Пьерръ.

— Да, конечно, мама, это возможно!— сказалъ онъ поспшно.— Я знаю, что разлука со мною сильно огорчитъ тебя, такъ же какъ и меня, но если ты уже согласилась, то не все ли равно теперь, завтра, сегодня утромъ или вечеромъ?..

Мальчикъ обвплъ руками шею матери и, увидвъ, что глаза ея полны слезъ, продолжалъ:

— Не подумай, что я тороплюсь ухать… О, нтъ! Это только для того, чтобы помочь господину Клоду довезти шлюпку домой и чтобы онъ могъ научить меня нсколько моему длу, прежде чмъ возвратится его хозяинъ…

Бывшій матросъ воскликнулъ съ радостью:

— Ай-да комаръ! Какъ онъ славно разсуждаетъ.— Славный парнишка!

— Но, пробормотала госпожа Таландье, — я желала-бы. приготовить ему нсколько блья.

— Это лишнее,— возразилъ Клодъ.

— Какъ лишнее?

— Проздомъ черезъ Парижъ мы высадимся у Цвточной Мадонны и купимъ все необходимое, начиная съ носокъ и носовыхъ платковъ и кончая матроской фуражкою…. У Цвточной Мадонны можно въ пять минутъ одться съ ногъ до головы въ щегольской костюмъ или въ костюмъ лодочника, по вашему выбору…. Тамъ нтъ ни въ чемъ недостатка.

— Все это стоитъ денегъ!

— Недорого… И нашъ строитель скинулъ мн изъ счета за шлюпку сто франковъ для экипировки мальчика.

— Слышишь, мама!— воскликнулъ Пьерръ.

— Нужно, по крайней мр, чтобы онъ позавтракалъ передъ отъздомъ.

— Ахъ! да.— Такъ пойдемте съ нами, закусимъ вмст съ господиномъ X. у одного рыболова-трактирщика, живущаго не далеко отсюда. Я плачу! Согласны?

— Согласись, мама!— сказалъ мальчикъ ласковымъ тономъ.

— Ну, пожалуй… По крайней мр такимъ образомъ я пробуду нсколько лишнихъ минутъ съ моимъ сыномъ.

— Такъ надвайте вашъ чепчикъ, сказалъ Клодъ, — и отправляемся….— Но сперва получите деньги за первый мсяцъ за вашего мальчика….— и бывшій матросъ, вынувъ изъ кармана луидоръ, положилъ на столъ.

— Мама,— сказалъ ребенокъ, сдлавшійся опять серьезнымъ,— нужно будетъ взять изъ этихъ денегъ два франка за обдню… Знаешь?….

— Да, да, милый мой, — прошептала госпожа Таландье, цлуя Пьерра и заливаясь слезами.— За-обдню., за твоего бднаго отца.

— Мама, милая мама, не плачь, быть можетъ, когда нибудь увидимся съ нимъ.

Госпожа Таландье печально опустила голову, а мальчикъ продолжалъ:

— Поскоре, мама… господинъ Клодъ насъ ожидаетъ. Пойдемъ завтракать!

И мальчикъ увлекъ мать.

LIV.

Слова, произнесенныя матерью и сыномъ, странно подйствовали на Клода Марто и глубоко тронули.

Ребенокъ не думалъ, что его отецъ умеръ, такъ какъ надялся еще свидться съ нимъ, и однакоже хотлъ заказать обдню за упокой его души.

Что это значило?— Бывшій матросъ былъ сильно заинтересовался этимъ вопросомъ и никакъ не могъ разршить его.

Они скоро присоединились къ судостроителю.

— Ну что?— спросилъ онъ, увидвъ мать и сына вмст съ Клодомъ: — дло слажено?

— Да, — сказала госпожа Таландье со вздохомъ,— я согласилась.

— Слава Богу! Вы прекрасно сдлали! Мальчикъ славный, умный, и Клодъ Марто научитъ его своему ремеслу… Это счастье для васъ обоихъ.

— Не бойтесь!— воскликнулъ бывшій матросъ. Сдлаемъ человка изъ него!… Давайте-ка теперь мою фактуру, и вотъ ваши деньги…

Въ то же время онъ отдалъ судостроителю четыре банковыхъ билета — по тысячи франковъ каждый — и свертокъ золота.

Судостроитель развернулъ этотъ свертокъ вынулъ изъ него пять золотыхъ и отдалъ ихъ Клоду съ словами:

— Вотъ сто франковъ, которые я общалъ на экипировку Пьерра, Клодъ сдлалъ отрицательный жестъ.

— Нтъ, я не возьму ихъ!— сказалъ онъ.

— Это почему?’

— Потому что отдумалъ… Я самъ экипирую мальчика, а что касается золотыхъ, то отдайте ихъ госпож Таландье… Она отложитъ ихъ въ сберегательную кассу и при случа возьметъ оттуда.

— О! господинъ Клодъ, — пролепетала бдная женщина съ чувствомъ,— вы слишкомъ добры…

— Совсмъ нтъ… Берите золотые и скоре… Ваши колебанія разсердили бы меня… Теперь закусимъ вс вмст и закусимъ скоре, такъ какъ время идетъ.

— Полчаса спустя маленькій Пьерръ прощался со своей матерью, обливаясь горючими слезами, и затмъ слъ въ шлюпку съ своимъ новымъ хозяиномъ.

Мальчикъ былъ ловокъ и силенъ для своихъ лтъ и отличію управлялъ весломъ.

Клодъ далъ ему одно, себ взялъ другое, и сталъ спускаться довольно скоро по Сен.

Когда они приплыли въ Парижъ и были у магазина готоваго платья, бывшій матросъ скомандовалъ:

— Стопъ!

Мальчикъ зналъ морскіе термины и пересталъ сейчасъ же грести.

— Все идетъ хорошо!— сказалъ Клодъ.— Теперь, мой юнга, займемся твоимъ украшеніемъ и купимъ для этого разнаго хламу… Привяжи барку… да побольше самоувренности, мальчикъ!

Матросъ остановилъ вмст съ мальчикомъ лодку, крпко привязанную къ кольцу на набережной, и черезъ полчаса возвратился туда съ цлымъ приданымъ.

Маленькій Пьерръ въ костюм юнги былъ чрезвычайно красивъ.

Они прохали весь Парижъ.

Клодъ Марто, гребя энергически весломъ, думалъ о госпож Таландье и о таинственныхъ словахъ, произнесенныхъ ребенкомъ.

— Такъ ты, мальчуганъ, удлилъ изъ своего жалованья,— сказалъ онъ вдругъ, — чтобы отслужить обдню?

— Да, господинъ Клодъ…

— Ты это первую обдню заказываешь?

— Нтъ, господинъ Клодъ… каждый мсяцъ мама ходитъ въ церковь и даетъ два франка за обдню.

— И все за твоего отца?

— Да, за отца, господинъ Клодъ…

— Но ты говоришь, что надешься еще увидаться съ нимъ?

— Конечно надюсь, и всми силами стараюсь поддержать въ себ эту надежду, такъ какъ я очень люблю моего бднаго папу.

— Такъ онъ не умеръ?

— Мама думаетъ, что да, а я утверждаю, что онъ живъ.

— И вы не знаете, что съ нимъ случилось?

— Нтъ, господинъ Клодъ…

— Онъ исчезъ?..

— Да!

— И давно уже?

— Да, уже много мсяцевъ тому назадъ.

— Какъ это случилось?

— Мы были очень бдны… Папа отправился въ чужіе края, чтобы тамъ заработать денегъ побольше чмъ во Франціи и прислать ихъ мам… Тогда съ нимъ случилось несчастіе.

— Какое несчастіе?

— Мама мн сказывала, что онъ былъ раненъ…. Онъ возвратился… У насъ не было ни куска хлба… Меня взяли на одну ферму изъ милости… Мама была въ больниц… Онъ ухалъ, невидавшись съ нами,— и съ тхъ поръ мы не слыхали ничего боле о немъ. По крайней мр мама ничего мн не говорила объ этомъ…

— Въ какое время онъ возвратился и не нашелъ васъ?…

— Это было въ начал прошлой зимы… Было очень холодно….

— Въ какую страну отправился онъ на заработки?

— Я слышалъ, что въ Швейцарію…

— И мать твоя не писала туда, не искала?

— О, напротивъ… она хлопотала очень много…

— И все было напрасно?

— Да, напрасно…

— Какимъ ремесломъ занимался твой отецъ?

— Онъ работалъ въ копяхъ.

— Какъ онъ былъ раненъ?

— Въ одной копи свалился на него осколокъ скалы, какъ онъ писалъ мам, и писалъ даже лвою рукою…

— Такъ онъ не могъ боле работать?

— Нтъ, господинъ Клодъ, правая рука была у него повреждена…

— Правая рука!…

— Да, правая….

Клодъ сдлался задумчивъ. Исторія этого несчастнаго незнакомца сильно на него подйствовала.

Онъ понималъ, что ребенокъ зналъ только то, что сказала ему мать, но бывшій матросъ угадывалъ, что подъ этою простою и грустною исторіею скрывалась страшная драма, семейная тайна… И не продолжалъ своихъ разспросовъ.

Пробило пять часовъ, когда Клодъ Марто и его юнга прибыли въ Нейльи.

Лоранъ былъ вдвойн пораженъ, и изяществомъ шлюпки, и миловидностью. Пьерра, который, какъ мы уже говорили, носилъ свой новый костюмъ съ удивительною граціею, сверхъ того, его неправильное, но умное лице дышало искренностью и нравилось съ перваго взгляда.

Шлюпка была поставлена на якорь и гордо возвышалась надъ всми прочими судами флотиліи, Клодъ и юнга сейчасъ же подвязали паруса и ушли обдать.

Мене чмъ черезъ полчаса вся прислуга чувствовала уже глубокую симпатію къ маленькому Пьерру и относилась къ нему съ большимъ радушіемъ.

Клодъ Марто гордился и радовался хорошему пріему, сдланному юнг.

Лоранъ распоряжался, чтобы въ другой комнат павильона, сосдняго съ Сенскимъ бульваромъ, была поставлена кровать для мальчика, а бывшій матросъ, уставши посл такого тяжелаго дня, повелъ ребенка уложить спать.

— Слушай, — сказалъ онъ ему, между тмъ какъ мальчикъ раздвался съ полусонными глазами, я долженъ дать теб наставленіе и дать его именно теперь, чтобы не позабыть….— Но слышишь-ли ты меня?.. Ты совсмъ спишь…

— О, нтъ, господинъ Клодъ, я васъ слышу!

— Такъ вотъ въ чемъ дло…. Ты не долженъ здсь разсказывать ничего объ исторіи твоего отца…. О его путешествіи, о его ран и исчезновеніи…. Не нужно говорить никому объ этомъ.

— Почему это, господинъ Клодъ?

— Во первыхъ потому, что твои семейныя дла не касаются никого, а во вторыхъ и потому, что у меня есть особенныя причины, и увряю тебя, что причины немаловажныя….— И такъ, еслибы тебя стали разспрашивать, то ты прикуси себ языкъ — и ни слова объ этомъ.

— Будьте покойны, господинъ Клодъ!— сказалъ мальчикъ.— Если вы не велите мн говорить, то я буду молчать, такъ какъ знаю, что вы желаете мн добра, и буду слушаться васъ во всемъ, какъ слушался своей матери.

— Чортъ возьми! эдакій милый этотъ комаръ! воскликнулъ бывшій матросъ, съ чувствомъ проведя своей широкой рукою по глазамъ, орошеннымъ слезами.— Вкъ съ фонаремъ искать — такъ не скоро найдешь ему подобнаго. Ну, прощай маленькій человчекъ, до завтра! Постарайся хорошенько выспаться и не просыпайся раньше солнечнаго восхода…. Одинъ разъ не бда…. Посл мы будемъ вставать какъ слдуетъ, на зар.

И Клодъ Марто, который начиналъ привязываться къ мальчику какъ будто къ родному сыну, бросился на постель.

Черезъ пять минутъ онъ уже спалъ, сжавъ кулаки и храпя такъ, что стны дрожали.

LV.

Въ Отейльской больниц докторъ Вернье былъ очень безпокоенъ и озабоченъ.

Онъ писалъ, какъ уже знаемъ, своему бывшему профессору и надялся, что знаменитый докторъ самъ привезетъ ему отвтъ, а между тмъ тотъ не подавалъ признака жизни.

Это молчаніе доктора В*** сильно озабочивало Жоржа и казалось ему дурнымъ предзнаменованіемъ.

Паула Бальтусъ, знавшая, что молодой человкъ ршился испытать крайнія и опасныя средства, чтобы возвратить Жанн разсудокъ, уговаривала его не откладывать этого испытанія, но Жоржъ отказывался отъ такого смлаго шага безъ. одобренія своего знаменитаго учителя.

Наконецъ, уставъ ожидать, онъ ршился разъ утромъ отправиться въ Парижъ въ Сорбонскій кварталъ, какъ вдругъ ему доложили о прізд доктора В***.

Вернье тотчасъ же предупредилъ о томъ Паулу Бальтусъ, которая потправилась вмст съ нимъ въ пріемный залъ, гд находился поститель.

Послдній раскланялся съ Паулою и пожалъ дружески руку Жоржу, гордившемуся посщеніемъ одного изъ самыхъ знаменитыхъ свтилъ науки.

И такъ доктору В*** предстояло ршить окончательно вопросъ крайней важности. Онъ долженъ былъ или одобрить, или осудить безвозвратно проекты молодаго доктора, онъ долженъ былъ наконецъ или осуществить надежду Паулы, или окончательно разбить ее въ прахъ.

— Дорогой и великій учитель,— воскликнулъ Жоржъ, — какъ выразить вамъ мою радость и признательность за то, что вы оторвались отъ вашихъ важныхъ и безчисленныхъ занятій, чтобы пріхать ко мн?

— Я также, милый другъ, очень радъ васъ видть… прервалъ его докторъ В***. Что же касается признательности, то для васъ она вовсе необязательна…— Весьма естественно, что отецъ отрывается отъ своихъ занятій, чтобы постить сына:— а вы одинъ изъ моихъ сыновей.

Жоржъ опять пожалъ руку своему прежнему учителю и началъ:

— Позвольте мн представить вамъ двицу Паулу Бальтусъ, которая, едва зная меня, и вря однакоже моей честности, ссудила мн значительную сумму, благодаря которой я могъ купить это заведеніе.

— Поздравляю васъ, сударыня,— сказалъ профессоръ, никогда довріе не было боле заслужено? Я отвчаю вамъ за это…. и благодарю васъ отъ своего имени, равно какъ и отъ имени науки, за то, что вы помогли доктору Вернье пріобрсти это заведеніе.

Паула, у которой забилось сердце при этихъ добрыхъ словахъ, улыбнулась, немного покраснвъ.

— И такъ, мой любезный воспитанникъ, вотъ вы и устроились.

— Да, устроился вполн.

— И уже начали практиковать?

— Да, дорогой учитель.

— А особа, о которой вы говорите въ вашей депеш ко мн, находится здсь, у васъ?

— Да, здсь…

— Слдуете ли вы относительно ея тому леченію, которое сохранилось въ вашей памяти?

— Буквально…

— И какъ удовлетворительны результаты, полученные до ныншняго дня?

— Довольно удовлетворительны, какъ мн кажется.

— А вотъ посмотримъ, вы понимаете, что при своемъ посщеніи я имлъ двойную цль… Я желалъ не только пожать вамъ руку, но и изслдовать лично больную, прежде чмъ отвчать ршительно на вашъ вопросъ.— Ахъ! да… я долженъ спросить васъ…

— О чемъ именно, любезный учитель?

— Часто-ли повторяются припадки бреда?

— Они становятся все боле и боле рдки и слабы.

— Всякій день два три раза?

— Нтъ, не боле какъ разъ въ два дня.

— Въ одни и т-же часы?

— Да.

Докторъ В*** нахмурилъ брови.

Паула и Жоржъ смотрли на него съ напряженнымъ вниманіемъ. Паула изучала выраженіе его лица и, замтивъ, что оно омрачилось, испугалась, принявъ это за дурной признакъ.

— Дорогой учитель,— спросилъ Жоржъ: правильность этихъ припадковъ васъ безпокоитъ, не такъ ли?

— Да, я боюсь, чтобы это не было важнымъ симптомомъ.

— Вы боитесь, быть можетъ, чтобы быстрое улучшеніе здоровья не довело ее до хроническаго состоянія?

— Именно это моя мысль.

— И въ такомъ случа,— воскликнула Паула Бальтусъ, исчезла бы всякая надежда на выздоровленіе?

— Увы! совершенно такъ, сударыня,— отвтилъ старый професоръ.

— Но почему же?

— Потому что полный параличъ мозга не только сдлалъ бы невозможнымъ возвращеніе разсудка, но и въ недалекомъ будущемъ довелъ бы нашу больную до могилы…

— Здоровье госпожи Деларивьеръ по видимому не повреждено.

— Это ничего не значитъ, душевныя болзни дйствуютъ внезапно и неожиданно… и эти толчки могутъ обнаружиться черезъ недлю, завтра, черезъ часъ — и убить внезапно особу, къ которой вы такъ привязаны.

Двица Бальтусъ поблднла и пришла въ какое-то оцпенніе.

Докторъ В*** замтилъ это и спросилъ:

— Госпожа Деларивьеръ ваша родственница?

— Нтъ любезный, учитель,— отвтилъ Жоржъ,— но тмъ не мене m-lle Бальтусъ иметъ важныя причины желать выздоровленія госпожи Деларивьеръ.

— Важныя причины?— повторилъ старый профессоръ.

— Да, возразилъ Жоржъ, и разсказалъ вкратц какого рода было горячіе участіе, принимаемое Паулою въ выздоровленіи Жанны.

Докторъ В***выслушалъ этотъ разсказъ съ глубокимъ вниманіемъ.

— Я васъ понимаю, сударыня, сказалъ онъ наконецъ, и раздляю вполн ваши естественныя и законныя опасенія… Не желая оставлять васъ ни на одну минуту въ неизвстности, прошу васъ свести меня сейчасъ же къ госпож Деларивьеръ… Скажите мн, мой дорогой воспитанникъ, каково обыкновенное нравственное состояніе больной?

— Глубокая меланхолія…

— А физическое состояніе?

— Удовлетворительное… сложеніе хорошее, хотя чрезвычайно нервное и впечатлительное.

— Проявляются-ли у ней проблески разсудка?

— Мало… если это и случается, то проявленіе ихъ такъ мимолетно, что трудно даже что либо сказать врное относительно ихъ существованія.

— Хорошо… Теперь довольно разспрашивать… Ведите меня къ больной.

— Вы сдлаете намъ честь позавтракать съ нами, любезный учитель, не такъ-ли?..

— Да, конечно, съ большимъ удовольствіемъ.

Жоржъ посмотрлъ на двицу Бальтусъ — и та сейчасъ же вышла, чтобы распорядиться, по вскор за тмъ присоединилась къ нимъ на лстниц.

На порог комнаты Жанны профессоръ остановился.

— Иметъ-ли обыкновеніе госпожа Деларивьеръ видть двицу Бальтусъ?

— Да, докторъ,— возразилъ Жоржъ.

— Въ такомъ случа, сударыня, войдите первая: я желаю вглядться въ больную, когда она увидитъ васъ.

Паула повиновалась: отворила дверь и вошла въ комнату.

Жанна сидла около стола, и играла лежавшими на немъ поблекшими цвтами.

Она медленно встала… Грустная улыбка показалась на ея устахъ и она сдлала два или три шага навстрчу Паул, которую, взявъ за руки, подвела къ столу, и тихо сказала:

— Цвты… Вотъ цвты для ангела свта…

Докторъ В***, въ сопровожденіи Жоржа, вошелъ за Паулою.

Услыхавъ послднія слова, произнесенныя Жанною, онъ сдлалъ знакъ молодой двушк, чтобы она молчала, и спросилъ потихоньку молодаго доктора:,

— Кого называетъ она ангеломъ свта?

— То свою дочь, то г-жу Бальтусъ…

Старый ученый приблизился къ сумасшедшей, устремившей на него мутный взглядъ и протянувшей ему цвтокъ, который онъ взялъ, сказавъ также тихо Жоржу:

— Смотрите и слушайте внимательно все, что будетъ происходить.

Потомъ онъ вдругъ сказалъ громкимъ, суровымъ голосомъ, обращаясь къ Жанн:

— Для кого эти цвты?

— Для внка ангела свта, пролепетала бдная женщина.

— Гд вы ихъ взяли?— продолжалъ докторъ все боле и боле суровымъ голосомъ.

— Мн дали ихъ,— отвтила Жанна, дрожа всмъ тломъ.

— Кто далъ?

— Садовникъ.

Паула и Жоржъ слушали съ удивленіемъ.

Очевидное вліяніе профессора на госпожу Деларивьеръ и получаемые имъ отвты казались имъ чудомъ.

Докторъ В*** схватилъ руку Жанны, не смвшей поднять на него глаза, и сказалъ ей почти грознымъ тономъ:

— Впередъ я вамъ запрещаю принимать эти цвты!..

И какъ она молчала, то онъ прибавилъ:

— Слышите ли вы меня?

— Да, замтила она слабымъ какъ вздохъ голосомъ,— я слышу васъ…

— Будете вы мн повиноваться?

— Да.

— Вы видите, что эти цвты красные!— продолжалъ докторъ,— и я вамъ скажу почему… именно потому, что они окроплены кровью, какъ ступени эшафота…

Можно было бы подумать, что къ Жанн прикоснулась искра сильной электрической батареи: она вскочила съ своего мста и обратила на доктора дикій, суровый взоръ.

LVI.

— Боже мой!— прошептала Паула на ухо Жоржу, — онъ хочетъ произвести кризисъ!!…

— Молчите!— тихо возразилъ молодой человкъ.

Жанна подняла голову и смотрла прямо въ глаза профессору, вперившему въ нее твердый неподвижный взоръ укротителя зврей.

Губы ея дрожали и она вздрагивала всмъ тломъ отъ ужаса или гнва.

Докторъ В*** продолжалъ:

— Вы слышали меня?…— На этихъ цвтахъ кровь… кровь какъ на эшафот…

— Кровь…— пробормотала Жанна,— эшафотъ… эшафотъ!!.

Черты ея исказились, она хотла вырвать свою руку у старика, но его длинные и сильные пальцы сжимали ее какъ тиски и заставляли оставаться неподвижною.

Въ то же время онъ продолжалъ боле и боле повелительнымъ тономъ:

— Я запрещаю вамъ повторять эти слова… Я запрещаю вамъ думать объ этихъ вещахъ.

Жанна испустила глухой стонъ, сдлала еще нсколько усилій, чтобы вырвать скою руку, потомъ вдругъ опустилась.

Жоржъ и Паула хотли къ ней приблизиться — поддержать ее, но докторъ В*** сдлалъ имъ знакъ, чтобы они оставались на своихъ мстахъ, и, продолжая держать Жанну за руку, принудилъ ее мягко, но настойчиво подняться, и спросилъ ее:

— Хотите вы еще цвтовъ?

— Нтъ! О! нтъ…. отвтила безумная съ ужасомъ,— мн не нужно боле цвтовъ.

— Вы послушны, это хорошо…. Садитесь…. я требую, чтобы вы были спокойны…. я приказываю вамъ спать….

Госпожа Деларивьеръ опустилась на стулъ, склонила голову и закрыла глаза.

Жоржъ и Паула трепетали, испытывая странное ощущеніе людей, которымъ приходится быть свидтелями дйствія почти фантастическаго магнетизма.

— Моя попытка въ вашемъ присутствіи, дорогой мой воспитанникъ,— сказалъ тогда знаменитый профессоръ,— даетъ мн возможность ясно высказать вамъ мое мнніе, чего я не могъ сдлать прежде, и вотъ оно: у ней мозгъ не совсмъ парализированъ…. Чувствительность совсмъ не повреждена, и, мн кажется, она излечима.

— Ахъ!— воскликнула Паула съ лицемъ, сіяющимъ отъ радости,— какое счастіе!

— Не забудьте, что вы видли,— продолжалъ докторъ В***, обращаясь къ своему воспитаннику, и воспользуйтесь урокомъ….— Въ нкоторыхъ случаяхъ сумасшествія твердая воля доктора есть самое энергическое средство леченія. Нужно при случа принимать повелительный тонъ и даже быть тираномъ… Не забывайте этого.

— Будьте уврены, что не забуду!— отвтилъ Жоржъ.

— Теперь пойдемте завтракать, а посл мы поговоримъ о ршительномъ опыт, относительно котораго вы спрашивали моего совта.

— Паула и оба доктора вышли изъ комнаты, оставивъ Жанну въ глубокомъ сн.

Во время завтрака докторъ В*** задавалъ много вопросовъ Жоржу, и былъ очевидно очень доволенъ его ясными, опредленными отвтами.

Посл кофе перешли въ кабинетъ Жоржа.

Сердце Паулы билось усиленно, такъ какъ отъ предстоявшаго разговора должно было зависть выздоровленіе госпожи Деларивьеръ и, стало быть, осуществленіе ея мечты о мщеніи, мечты, связанной съ этимъ выздоровленіемъ.

— Поставимъ смло вопросъ, мой дорогой воспитанникъ!— сказалъ докторъ В***… Я прочитывалъ и обдумывалъ вашу записку съ вниманіемъ, котораго она заслуживала, и въ особенности обдумывалъ со всхъ сторонъ странное и могущественное средство, на которое вы разсчитываете, чтобы восторжествовать надъ болзнью.

— И чтоже, дорогой учитель,— спросилъ Жоржъ съ сильнымъ волненіемъ,— одобряете вы это средство?

— Въ принцип — да, но способъ исполненія, предлагаемый вами, опровергаю положительно.

— Какъ такъ?

— Я выражусь ясне…. Подвергнуть больную такому же точно страху, который довелъ ее до безумія, произвести сильное потрясеніе мозга и ожидать отъ этого самаго потрясенія возстановленія равновсія: вотъ ваша цль…. Я одобряю ее, но вы хотите произвести страхъ драматической сценою, подобною тмъ, которыя мы видимъ въ театр, то есть представленіемъ передъ госпожею Деларивьеръ казни на эшафот актерами, которымъ вы назначите роли: это я нахожу никуда негоднымъ, хотя мысль объ этомъ вы почерпнули изъ чудесной повсти Бальзака, озаглавленной насколько помню: ‘Adieu!’ Но Бальзакъ былъ хорошій романистъ, а отнюдь не спеціалистъ-докторъ.

— Однакоже,— началъ Жоржъ…

— Дайте мн докончить,— прервалъ его профессоръ.— Никакихъ комедій, никакихъ фикцій…. Дйствительность во всемъ ея ужас, врьте мн, можетъ дать хорошіе результаты, въ противномъ же случа вы не достигнете цли и новая попытка будетъ уже не возможною.

— Какъ!…— промолвилъ молодой человкъ съ ужасомъ, — вы хотите….

— Я хочу, чтобы госпожа Деларивьеръ увидла опять то, что она видла въ Мелюн: осужденнаго, поднимающагося на ступени эшафота, и голову его, катящуюся въ корзину… Да…. я хочу этого.

— О,— воскликнула Паула, это ужасно!

— Да, сударыня, конечно ужасно,— возразилъ докторъ В***?.. и это ужасное впечатлніе должно вызвать въ больной потрясающую реакцію, послдствіемъ которой будетъ или ея исцленіе,.или смерть.

— Смерть!— повторилъ Жоржъ.

— Конечно, другъ мой, ршаясь на такое героическое средство которое спасаетъ или убиваетъ, нужно быть готовымъ къ худшему… Потрясеніе или возвратитъ разсудокъ госпож Деларивьеръ, или избавитъ ее отъ жизни…

— И,— сказала съ оживленіемъ Паула Бальтусъ, — если госпожа Деларивьеръ придетъ въ себя, возвратятся ли къ ней воспоминанія?

— Это несомннно, но понадобится крайняя осторожность, чтобы добиться отъ нея свдній, которыхъ вы желаете, да, нужно будетъ дйствовать весьма осторожно, чтобы не произвести опять поврежденія на этотъ разъ уже неисправимаго.

Жоржъ не сказалъ ни слова и глубоко задумался.

— Что съ вами? спросилъ его профессоръ.— Разв вамъ не нравится измненіе, сдланное мною въ вашемъ план?

— Конечно я его вполн одобряю, дорогой учитель, но оно ужасаетъ меня.

— Но однакоже это необходимо, и если, по зрломъ размышленіи, вы примете его, то подумайте о момент, въ который вы должны будете дйствовать.

— Моментъ этотъ не будетъ зависть отъ меня, такъ какъ необходимо будетъ ожидать смертнаго приговора и казни осужденнаго.

— Увы! и то и другое не. рдкость въ Париж и сосднихъ департаментахъ.

— Не представится-ли какихъ либо непреодолимыхъ препятствій?

— Я берусь удалить ихъ вс, когда будетъ время дйствовать, и получить необходимыя дозволенія. Нужно, чтобы это отвратительное зрлище представилось вдругъ нашей больной, какъ оно представилось ей нкогда… Впрочемъ, когда настанетъ моментъ, я буду съ вами, буду вашимъ ассистентомъ… Никогда въ теченіи долгой практики мн не случалось быть свидтелемъ боле интереснаго опыта….— Если результатъ будетъ удаченъ, то на другой день вы пріобртете огромную извстность — и васъ превозгласятъ свтиломъ науки.

— О слав я мало забочусь,— тихо промолвилъ Жоржъ, думавшій объ Эдме,— я желаю другой награды…

Докторъ В*** вынулъ изъ кармана своего верхняго пальто свернутую тетрадку и подалъ ее Жоржу.

— Вотъ ваша записка, — сказалъ онъ ему, — на поляхъ вы найдете мои замчанія и совты.

— Благодарю, дорогой учитель! Благодарю отъ всей души!

— Помните, что я всегда къ вашимъ услугамъ… а теперь васъ оставляю…

— Уже?

— Часъ моей лекціи приближается и я почти опоздалъ.

— Вы возвратитесь?…

— Общаю вамъ это.

Жоржу очень хотлось показать знаменитому профессору Эдмею и посовтываться съ нимъ относительно ея, по необходимость послдняго быть въ Париж для чтенія лекціи удержала его отъ этой просьбы, и старикъ ухалъ, возбудивъ въ обоихъ молодыхъ людяхъ надежду, смшанную съ большими опасеніями.

— Что намъ длать?— спросилъ Жоржъ.

— Ожидать, чтобы ассизный судъ доставилъ намъ возможность дйствовать,— промолвила молодая двушка мрачнымъ голосомъ. И если не послдуетъ исцленія, то послдуетъ смерть!… Докторъ намъ сказалъ это!… Но это ужасно! Дрожь пробгаетъ по тлу.

— Да, еслибы я не имлъ сильной вры въ правосудіе Божіе,— то не осмлился бы прибгнуть къ этому опыту!

— Вы правы, мосье Жоржъ… Богъ намъ поможетъ… Но какъ бы я желала, чтобы господинъ Деларивьеръ былъ здсь!

— Изъ депеши племянника видно, что они скоро будутъ здсь..

— Вамъ необходимо его одобреніе, не правда-ли, чтобы ршиться исполнить ваше намреніе?

— Да, необходимо….

— А если бы онъ отказалъ въ немъ?

— Онъ не откажетъ, впрочемъ, если бы онъ сталъ колебаться,— будьте уврены, я нашелъ бы средства убдить его… Я горячо желаю, чтобы онъ былъ здсь, и ожидаю его съ полнымъ довріемъ…

Паула опустила голову и промолвила:

— Однакоже какой страшный выборъ…. Нужно хорошенько обдумать!— Потомъ она повторила: — Если не послдуетъ выздоровленія,— послдуетъ смерть!

LVII.

Обратимся теперь къ Фабрицію Леклеру, пріхавшему въ дебаркадеръ Святаго Лазаря, въ половин пятаго, съ поздомъ, отправившимся изъ Гавра въ четверть перваго.

Молодой человкъ, выходя изъ вагона, взялъ съ собою только чемоданъ, въ которомъ находились вс цнности на огромную сумму, и предоставилъ таможеннымъ чиновникамъ весь свой остальной багажъ, очень незначительный впрочемъ.

Свъ въ карету на двор дебаркадера, онъ сказалъ кучеру:— По часамъ!— и веллъ хать прежде всего въ улицу Клиши въ тотъ самый домъ, гд онъ жилъ до прізда дяди.

Привратникъ сообщилъ ему, что Лоранъ, въ сопровожденіи человка, похожаго на моряка, забралъ вс свои пожитки и веллъ прибить ему билетъ объ отдач въ наемъ его помщенія.

— Вы нашли жильца?— спросилъ Фабрицій.

— Нтъ, господинъ Леклеръ, но время еще не ушло…. Срокъ найма квартиръ не наступилъ еще.

— Не было-ли на мое имя писемъ во время моего отсутствія?

— Ни одного.

— А постители были?

— Никого не было…-Нужно полагать, что вс знали о вашемъ отсутствіи….

— Весьма странно…— подумалъ Фабрицій,— ни Рене, ни Риттнеръ не были, чтобы освдомиться о моемъ возвращеніи, боле или мене близкомъ.— Что бы это значило?

Привратникъ продолжалъ:

— Ахъ, да, позабылъ… приносили бумагу для взысканія податей… и какъ васъ не было, то я заплатилъ.

— Хорошо, вы подадите мн счетъ.

— О! торопиться нечего, сударь.

— Лоранъ оставилъ вамъ ключъ отъ комнаты?

— Да, господинъ Леклеръ… Онъ необходимъ мн, чтобы показывать помщеніе, если явятся наниматели…

— Потрудитесь дать мн его… онъ мн нуженъ на нсколько часовъ….

— Вотъ онъ.

Молодой человкъ прошелъ черезъ дворъ и положилъ за перегородкою своей комнаты чемоданъ, который держалъ въ рук, придвинулъ къ этой перегородк, для большей безопасности, мебель и возвратился въ свою карету, давъ приказаніе везти себя въ улицу Тетбу, No 9, гд, какъ намъ извстно, жилъ Рене Жанселинъ во время отъзда Фабриція.

Въ тотъ же день и именно въ тотъ же часъ, когда племянникъ господина Деларивьера прибылъ въ дебаркадеръ, Жоржъ Вернье вызжалъ изъ отейльскаго дома и отправлялся въ Парижъ, ршившись сдлать все, что отъ него зависло, чтобы видть Рене Жанселинъ.

Сумасшествіе сестры послдняго, порученной ему, представляло ему отличный предлогъ похать къ брату и разспросить его.

Поль де-Ланжэ указалъ ему улицу, но не нумеръ дома, и онъ началъ со стороны нечетныхъ нумеровъ ходить изъ дома въ домъ, спрашивая привратниковъ: живетъ-ли тутъ Жанселинъ.

— Такого не знаемъ,— отвчала ему везд до девятаго нумера, гд привратпикъ отвтилъ:

— Знаемъ хорошо Рене Жанселина.

— У себя-ли онъ?

— Онъ, сударь, не живетъ боле здсь… или скоре живетъ еще пока, такъ какъ мебель его тутъ, но онъ отправился путешествовать.

— Когда же онъ возвратится?

— Онъ совсмъ не возвратится….

— Почему вы такъ думаете?

— Потому что я и жена получили отъ него нынче письмо, въ которомъ онъ поручаетъ намъ продать свою мебель, заплатить изъ этихъ денегъ за квартиру, а что останется — взять себ.

— Изъ какой страны было послано это письмо? сказалъ Жоржъ весьма разстроенный этимъ извстіемъ.

— Этого не означено, сударь.

— Господиномъ Жанселинъ быть можетъ не обозначено, но на конверт долженъ быть штемпель почтовой конторы, изъ которой отправлено письмо.

— Ахъ, да, это врно! я объ этомъ и не подумалъ…. Впрочемъ, вы понимаете, сударь, что это намъ все равно…. Господинъ Жанселинъ велитъ намъ продать мебель, мы продадимъ… Онъ велитъ намъ заплатить хозяину дома,— мы заплатимъ… Велятъ оставить себ,— мы оставимъ… а также и письмо, какъ доказательство, что мы дйствуемъ по его приказанію.

— Вы правы,— возразилъ Жоржъ, — по мн необходимо писать господину Жанселинъ по весьма важному длу, и штемпель почтовой конторы укажетъ мн мсто, куда я могу адресовать мое письмо… Угодно вамъ будетъ позволить мн взглянуть на конвертъ?

Эта просьба, съ прибавленіемъ монеты въ сто су, подйствовала благопріятно на привратника, и онъ показалъ Жоржу конвертъ.

Штемпель былъ изъ Женевы.

— Господинъ Жанселинъ въ Швейцаріи,— сказалъ онъ.

— Красивая сторона, говорятъ, — замтилъ привратникъ… но самъ я ея конечно не видалъ, не имя времени для путешествія.

— Долго у васъ жилъ господинъ Жанселинъ?

— Около трехъ лтъ….

— Онъ былъ хорошій жилецъ?

— Отличный, сударь!… Цвтъ жильцовъ! Платилъ аккуратно за квартиру и жилъ скромно какъ барышня,— и барышня порядочная…. Иногда онъ возвращался поздненько, то есть рано утромъ! Ну да нужно же въ молодости потшаться!— Но я никогда не видалъ, чтобы къ нему ходила какая нибудь юбка.

— Какъ, ни одна женщина?

— Никогда, сударь….

— Даже его сестра?

— Такъ у него была сестра? Въ первый разъ слышу…

— А что длалъ господинъ Жанселинъ?

— Какъ что онъ длалъ?

— Да, какое у него было занятіе?… Какая профессія?..

— Да онъ ничего не длалъ… Жилъ себ въ удовольствіе… Я полагаю, что онъ былъ собственникъ.

Молодой докторъ, понявъ, что онъ ничего боле не узнаетъ, такъ какъ очевидно самъ привратникъ не зналъ ничего боле, поблагодарилъ его.

— Къ вашимъ услугамъ, сударь,— отвтилъ послдній.

Выходя изъ его коморки, Жоржъ очутился лицомъ къ лицу съ молодымъ человкомъ, входившимъ въ домъ, и посторонился, чтобы дать ему дорогу.

При взгляд на незнакомца, ему показалось, что онъ гд то его встрчалъ.

И это былъ Фабрицій, обратившійся съ тмъ же вопросомъ, какъ Жоржъ, къ привратнику:

— Дома Рене Жанселинъ?

Жоржъ вздрогнулъ, остановился и сталъ прислушиваться.

Привратникъ отвтилъ Фабрицію тоже, что отвчалъ первому постителю.

— Ухалъ!!— воскликнулъ Фабрицій. Ухалъ, чтобы боле не возвращаться… Это весьма странно!… И потомъ прибавилъ про себя:

— Испугался…. Убжалъ…. Что же происходитъ?— Одинъ Риттнеръ, раздумывалъ онъ, — могъ бы сообщить мн, но, прежде чмъ отправиться къ Роуперу, я долженъ увидаться съ Матильдою, которая быть можетъ зіяетъ что-нибудь.

Задумчивый и разстроенный онъ направился къ воротамъ.

Жоржъ ожидалъ его на порог и сказалъ ему, раскланиваясь:

— Вы, какъ и я, милостивый государь, удивлены неожиданнымъ отъздомъ господина Жанселина?

Фабрицій, удивленный этимъ вопросомъ незнакомаго ему человка, взглянулъ на доктора и убдился, что лицо совершенно незнакомое, но онъ боялся всего: все казалось ему подозрительнымъ, и мы думаемъ что это нимало не удивительно.

— Вы ошибаетесь, милостивый государь,— отвтилъ онъ сухимъ тономъ, возвращая поклонъ Жоржу:— я не зналъ Жанселина.

— Мн показалось, что вы произнесли сейчасъ его фамилію…— возразилъ Жоржъ не безъ удивленія.

— Дйствительно и вотъ почему: я пріхалъ изъ путешествія….— одинъ другъ г. Жанселина просилъ меня повидаться съ нимъ отъ его имени и увдомить его о своемъ скоромъ посщеніи…— Имю честь вамъ кланяться…

И Фабрицій, прыгнувъ въ викторію, ожидавшую его, закричалъ кучеру: Итальянскій бульваръ…— На углу шоссе д’Аптепъ…

Карета ухала, Жоржъ остался на тротуар.

Краткій и странный отвтъ, данный ему незнакомцемъ, заинтриговалъ его.

Онъ старался, кром того,— но напрасно,— припомнить, гд и при какихъ обстоятельствахъ онъ уже видлъ своего лаконическаго собесдника.

— Все таинственно, сказалъ онъ наконецъ про себя, въ жизни этого Рене Жанселина. Я ничего не узнаю, по крайней мр теперь, но было бы весьма удивительно, если бы подъ этою тайной не скрывалось чего нибудь гнуснаго и даже преступнаго… Наконецъ настанетъ день, рано или поздно, когда все откроется…. Итакъ какъ ничто боле не удерживало его въ Париж, то онъ халъ обратно въ Отейль, гд ожидали его Эдмея и Паула Бальтусъ.

LVIII.

Въ означенномъ мст, то есть на углу бульвара и шоссе д’Антенъ, кучеръ остановилъ лошадей.

Фабрицій вышелъ изъ кареты, заплатилъ извощику, перешелъ черезъ улицу и бросилъ взглядъ на террасу кофейной Петерса, отыскивая какое нибудь знакомое лицо.

Былъ часъ полыновки, какъ выражаются въ Париж на бульварскомъ нарчіи.

Множество потребителей, сидвшихъ на воздух подъ тиковымъ навсомъ, защищавшимъ ихъ отъ косвенныхъ лучей заходящаго солнца, вкушали горячительные или освжающіе напитки и вмст съ тмъ пыль отъ каретныхъ колесъ.

Посреди этихъ потребителей Фабрицій увидалъ маленькаго барона Паскаля де Лапдиле и мадемоазоль де Сивракъ (урожденную Грелютъ), помщавшихся за маленькимъ столикомъ и пившихъ — одинъ смолистую полыновку, другая — bitter curaao.

Онъ не могъ желать боле счастливой встрчи, такъ какъ Адель и Паскаль были друзья Матильды, и конечно должны были знать что нибудь о ней и о Рене.

И потому онъ подошелъ къ нимъ.

Паскаль и прелестная малютка сдлали возгласъ удивленія при вид его.

— Пришлецъ съ того свта!…— сказала Адель.— Поздравляемъ васъ съ пріздомъ въ нашъ добрый городъ Парижъ!… Все-ли идетъ такъ хорошо, какъ бы вы этого желали?

— Вотъ онъ, король кутилъ!— замтилъ въ свою очередь Паскаль.— Вотъ онъ въ нашихъ стнахъ!… Наконецъ-то можно будетъ посмяться!… Здравствуйте, мой несравненный, мой дорогой…. Садитесь и угощайтесь…. Выпьемъ полыновки или хересу…

Фабрицій слъ.

— Когда вы высадились?— спросила маленькая подруга барона.

— Вчера вечеромъ въ Гавр, и вотъ дна часа какъ въ Париж.

— Вы прелестны, замтилъ Паскаль: у васъ славное лицо съ очертаніями полными стиля.— Путешествіе было счастливо?

— Очень грустно!— промолвилъ Фабрицій лицемрно печальнымъ тономъ.

— Какъ такъ?

Молодой челоскъ указалъ пальцемъ на широкій крепъ, приколотый на его шляп.

— Разв вы не видите, что я въ траур?

— Дядя умеръ!— воскликнулъ Паскаль.

— Увы! да!… въ открытомъ мор во время бури, шесть дней тому назадъ.

— Прольемъ слезы въ память этого почтеннаго человка!— воскликнулъ Паскаль.— По вообще смерть дяди милліонера связана съ идеею о наслдств, что весьма пріятно.— Вотъ вы теперь богачъ, мой несравненный другъ… милліонеръ… примите мои поздравленія.

— Сколько милліоновъ?— спросила молодая Адель, сопровождая этотъ вопросъ наивно выразительнымъ взглядомъ.

— Ге! отвтилъ Фабрицій, пожимая плечами,— что вы толкуете о милліонахъ!! Я даже не знаю, получу-ли хоть что нибудь… Дядя долженъ былъ оставить духовное завщаніе, содержаніе котораго мн не извстно.

— Ахъ, чортъ возьми!… восклицалъ Паскаль. Это измняетъ вопросъ!.. Но будемъ надяться, что дядя устроилъ дла къ лучшему… Въ противномъ случа это било бы слишкомъ гадко…. Вамъ нужно по крайней мр сто тысячъ франковъ годоваго дохода и ни копйки меньше, чтобы вести веселую жизнь съ друзьями и подругами.

Эти послднія слова помогли Фабрицію вступить въ интересовавшій его разговоръ, и онъ поспшилъ воспользоваться этимъ случаемъ.

— Кстати о подругахъ, замтилъ онъ. Какъ поживаетъ Матильда? Я полагаю, вы видитесь съ нею по-прежнему.

Паскаль де Ландиле и двица де Спиракъ, урожденная Грелютъ, переглянулись молча.

Фабрицій, не понявъ настоящей причины ихъ молчанія, продолжалъ:

— Ну, что же? Разв я не могу боле интересоваться этой милой двушкою, потому что мы разстались нсколько неожиданно и холодно… Она добрая и славная двушка, и увряю васъ, что я къ ней очень привязанъ… право, не понимаю, почему такой простой вопросъ, какъ мой, удивляетъ васъ повидимому такъ сильно.

— Милый мой Фабрицій, — отвтила Адель, — ваша разлука съ Матильдою принесла ей несчастіе….— Если бы вы остались ея другомъ, то по всей вроятности страшная катастрофа не случилась бы съ нею,

— Матилда умерла?— воскликнулъ молодой человкъ съ невольнымъ волненіемъ.

— Это было бы лучше для нея,— сказалъ Паскаль.

— Что же съ нею случилось?… Гд она?…

— Въ больниц!

— Ранена?… изуродована?…

— Хуже этого…

— Что же наконецъ?… объяснитесь!…

— Она съ ума сошла!…

— Съ ума сошла!…— повторилъ племянникъ банкира.

— Положительно… Разъ утромъ мы у ней завтракали въ ея маленькомъ дом въ Нейльи и были очень веселы.

Тутъ Паскаль разсказалъ то немногое, что зналъ, то есть пожаръ, и то, что Матилда, сошедшая съ ума отъ страха, была отвезена въ больницу.

— Бдная Матилда!— тихо промолвилъ Фабрицій. Въ ея лта и такая хорошенькая!!.. Это ужасно!.. Я жалю ее отъ всей души!…А братъ ея?.. Что съ нимъ?..

— Рене Жанселинъ?…

— Да…

— Со дня пожара его совсмъ не видно Предполагаютъ даже, но это между нами,— что онъ именно и поджегъ домъ, что конечно весьма драматично, но вмст съ тмъ и злодйски гнусно.

— Молчите, Паскаль!— замтила живо молодая Адель.— Честное слово, вы съ ума сходите!!— Разв разсказываютъ такіе ужасы, не зная ничего наврно?— Рене Жанселинъ могъ бы возбудить процесъ противъ васъ, потребовать большое вознагражденіе, и онъ выигралъ бы!!!— Горничная бдной Матильды говорила мн, что пожаръ произошелъ отъ несчастной случайности и неловкости ея госпожи, которая сама произвела его, уронивъ канделябръ….

— Но если Рене исчезъ?.. Кто отвезъ ее въ больницу?…

— Тотъ, кто носитъ по ней трауръ,— отвтила двица де Сивракъ.

— Тотъ, кто носитъ трауръ?— переспросилъ съ удивленіемъ молодой человкъ.

— Вонъ, смотрите… сказалъ Паскаль, указывая на мужчину, стоявшаго на бульвар,— вотъ онъ самый!…

— Господинъ де-Ланжэ!.. тихо промолвилъ Фабрицій, увидавъ виконта, проходившаго въ черномъ плать съ опущенной головою и мрачнымъ лицомъ.

— Да, мой другъ!… съ этой ночи, обильной приключеніями, Поль де Ланжэ носитъ трауръ и мраченъ, какъ при погребеніи…. Не говоритъ почти ни съ кмъ и едва отвчаетъ… Наконецъ онъ, который былъ сама трезвость, началъ пить полыновку, чтобы забыться… Нтъ, честное слово, это убійственно!… Для меня это просто непонятно.

— Вы бы не огорчились такъ изъ за меня, еслибы я вдругъ съ ума сошла?— спросила Адель.

— О, никогда въ жизни…

— Вы — чудовище!… У васъ нтъ сердца!…

— Я постоянно въ движеніи… Я человкъ современный?…— Фабрицій прервалъ этотъ споръ новымъ вопросомъ:

— Въ какую больницу отвезъ больную виконтъ?

— О, что касается этого, любезный другъ, то никто объ этомъ ничего не знаетъ….

— Стало быть, у него не спрашивали?

— Напротивъ, спрашивали, но онъ не хотлъ отвчать.

— Это почему? По крайней мр было бы можно позаботиться о бдной сумасшедшей, похать къ ней, выказать ей участіе.

— Быть можетъ, именно въ виду этого Поль де Ланжэ и не хотлъ сказать.

— Кстати о больниц,— сказалъ Фабрицій, не видаетесь-ли вы когда нибудь съ докторомъ Риттнеромъ?— Прізжаетъ ли онъ по прежнему обдать въ кафе Ришъ?

— Онъ былъ тамъ разъ десять или двнадцать дней тому назадъ, и съ тхъ поръ пропалъ.

— Онъ сдлался, быть можетъ, отшельникомъ,— замтила Адель.

— Я думаю скоре, что онъ погрузился въ свои научныя занятія, такъ какъ это труженникъ перваго разряда,— возразилъ Фабрицій, удивлявшійся однако въ душ такому неожиданному перевороту въ привычкахъ доктора.

— Вы обдаете съ нами, не такъ-ли?— замтилъ Паскаль.— Я приглашаю васъ, и думаю, что мы посмемся.

— Благодарю васъ, любезный другъ, отложите ваше приглашеніе до другаго дня…

— Почему это?

— Потому что я усталъ съ дороги…. Я выпью чашку бульону и лягу въ постель….

— Какъ хотите…. Но скоро вы покажетесь?

— Не знаю!

— Назначимъ день свиданія..

— Невозможно… Быть можетъ, я долженъ буду оставить Парижъ по нкоторымъ дламъ завтра же..

— Ну, такъ вы явитесь по вашемъ возвращеніи?

— Ладно…

Фабрицій обмнялся рукопожатіями съ Адель и Паскалемъ, и пошелъ быстрыми шагами, самъ не замчая того по направленію Маделены. Онъ былъ страшно озабоченъ.

LIX.

Онъ говорилъ себ на ходу:

— Рене Жанселинъ бжалъ…. сомнваться въ этомъ невозможно… Матильда сошла съ ума вслдствіе свиданія съ братомъ, и его подозрваютъ въ поджог, отъ котораго чуть не погибла бдная двушка…. Риттнера не видно боле…. Все это кажется мн очень страннымъ… Что же произошло во время моего отсутствія?.. Завтра я отправлюсь къ Паул и потомъ въ Отейль: тамъ я наврно что-нибудь узнаю, нынче же…— самое благоразумное возвратиться въ Нейльи… быть можетъ Лоранъ сообщитъ мн что-нибудь новое….

Фабрицій отправился въ кафе Дюрана, гд пообдалъ безъ всякаго аппетита на скорую руку… и въ исход девятаго часа слъ въ карету и веллъ везти себя въ улицу Клиши, гд взялъ свой драгоцнный чемоданъ и затмъ отправился въ виллу Сетнъ-Джемсъ.

Когда онъ прибылъ туда около десяти часовъ и позвонилъ энергически у ршетки,— вс уже спали, за исключеніемъ Лорана, прогуливавшагося въ парк съ сигарою во рту.

Привратникъ садовникъ всталъ съ постели, высунулся въ окно и закричалъ:

— Кто тамъ и что нужно?

— Это я, Фабрицій Леклеръ….— отвтилъ молодой человкъ.— Отворяй же скоре!

Лоранъ прибжалъ, услышавъ голосъ своего господина.

— Господинъ Фабрицій,— проговорилъ онъ запыхавшись, возможно-ли?

— Очень возможно… не заставляйте-же меня дожидаться, я усталъ и мн нуженъ отдыхъ.

Лоранъ поспшно отперъ калитку и отодвинулъ засовъ, повторяя:

— Какая нечаянность! Господи, капая неожиданность!… Мы совсмъ не ждали васъ сегодня вечеромъ, сударь…. Зачмъ вы не предупредили?… Ахъ, какъ я радъ видть васъ, сударь!… Пожалуйте мн вашъ чемоданъ… комната ваша готова и даже постель постлана… Довольны-ли вашимъ путешествіемъ, сударь?

Камердинеръ управляющій говорилъ все это, слдуя за своимъ господиномъ, шедшимъ молча къ дому.

— Засвтите фонарь!— сказалъ наконецъ Фабрицій, входя въ сни,— и идите за мною въ мою комнату….

— Слушаю, сударь…

Лоранъ со свчкою въ рукахъ шелъ впереди своего господина и затмъ, войдя въ его комнату, поставилъ чемоданъ на стулъ и спросилъ:

— Вы изволили одни прибыть?…

— Да….

— А дядюшка вашъ здоровъ?

Фабрицій вздохнулъ и, вынувъ платокъ изъ кармана, сталъ утирать имъ глаза, какъ будто они были орошены слезами.

— Бдный дядюшка…. прошепталъ онъ.

— Ахъ, Господи!— воскликнулъ Лоранъ. Разв господинъ Деларивьеръ болнъ?

— Мы его больше не увидимъ, возразилъ Фабрицій, опустивъ голову съ печальнымъ видомъ.— Онъ умеръ….

— Умеръ!!— повторилъ лакей съ глубокимъ изумленіемъ. Какой страшный ударъ для васъ, сударь!… Какая непредвиднная катастрофа… Такой славный баринъ былъ!… Такой добрый родственникъ!… Такой отличный человкъ!…

Когда же случилось это несчастіе?

— Я имлъ горе потерять его во время путешествія… На возвратномъ пути… въ открытомъ мор… и чувствую, что никогда не утшусь…

— Ахъ, сударь и я никогда… никогда не забуду его..

Лоранъ, который, не смотря на свои многочисленные недостатки, былъ однакоже очень чувствителенъ, принялся рыдать.

— Эти слезы длаютъ вамъ честь, другъ мой!— сказалъ Фабрицій.— Прекрасно, что вы не забываете благодяній дяди!… Это доказываетъ, что у васъ признательная душа, и я васъ уважаю на это… Но нужно вооружаться философіею и помириться съ тмъ, что неисправимо…— Что случилось во время моего отсутствія?

— Да почти ничего, сударь…

— А матросъ, который долженъ былъ придти сюда?

— Онъ явился черезъ два дня посл вашего отъзда…

— Вы его устроили здсь?

— Какъ вы изволили приказывать.

— Довольны ли вы имъ?

— Еще бы, сударь?— Я не могу больше обходиться безъ Клода Марто: такъ мы поладили съ нимъ!— Славный парень, только грубоватъ немного… но зато труженникъ, какихъ мало, и всегда веселъ… только за послдніе дни что-то какъ будто его тревожитъ… это просто находка такой человкъ, и я полагаю, сударь, что вы будете очень довольны вашимъ матросомъ…

— Надюсь…

— А я увренъ въ этомъ…

— Были-ли постители въ мое отсутствіе?

— Только двое, сударь: сперва молодая дама, очень изящная, показавшаяся мн очень хорошенькою, хотя была подъ вуалью… потомъ какой-то молодой человкъ весьма хорошаго тона…

— Что имъ было нужно?

— Они спрашивали вашего дядюшку…

— Что же вы имъ отвтили?

— Что господинъ Деларивьеръ ухалъ путешествовать…

— А обо мн они спрашивали?

— Нтъ, сударь…

— Боле вы не имете ничего сообщить мн?

— Въ начал прошлой недли былъ недалеко отсюда пожаръ — Ой!…

— Да, сударь… сгорлъ хорошенькій домикъ на углу Виндзорской улицы, и нашъ матросъ, Клодъ Марто, отличался на этомъ пожар…

— Какимъ образомъ?

— Онъ спасъ изъ пламени, съ опасностью своей жизни, хозяйку дома, молодую женщину, которая сошла съ ума отъ страха….

— Молодую женщину?— повторилъ Фабрицій, вспомнивъ все разсказанное ему Паскалемъ де Ландильи.— Молодая женщина, лишившаяся разсудка во время пожара!— И это случилось недлю тому назадъ?

— Да, сударь…— Клодъ Марто принесъ даже сюда эту бдную даму безъ чувствъ…

— Сюда!— воскликнулъ Фабрицій.

— Да, сударь…. Она провела два или три часа на вашей постели, пока бгали въ Курбвуаза докторомъ… Мн казалось позволительнымъ принять ее изъ чувства человколюбія…

— Вы очень хорошо сдлали…. Не знаете ли вы фамиліи этой молодой женщины?

— Нтъ, сударь, но я знаю фамилію молодаго человка, сопровождавшаго ее, отчаяніе котораго перевернуло мн всю душу.

— Какъ же его имя?

— Виконтъ де-Ланжэ…

— Виконтъ де-Ланжэ….— повторилъ Фабрицій почти громко, но говоря самъ съ собою.— Сомнніе невозможно боле…. это Матильда!

Лоренъ, услыхавъ это, имя продолжалъ:

— Теперь я припоминаю, что этотъ молодой человкъ называлъ даму дйствительно Матильдою…

— Знаете вы, куда ее отвезли?

— Въ больницу, сударь….

— Да, но въ какую?

— Я веллъ заложить наше ландо, опять таки изъ человколюбія и желанія услужить, и, по возвращеніи экипажа, узналъ отъ кучера, что онъ отвезъ ее въ Отейль, въ домъ на углу улицы Рафетъ и бульвара Монморанси.

— Милый Риттнеръ!— подумалъ Фабрццій.— Ну, теперь Матильда въ хорошихъ рукахъ и случай прекрасно устраиваетъ дла!… Сумасшедшіе бываютъ иногда болтливы, и хотя Матильда не знаетъ нкоторыхъ сторонъ моей жизни, тмъ не мене я очень доволенъ, что она у Риттнера… И потомъ прибавилъ, обращаясь къ Лорану: Прекрасно, все это очень интересно… И такъ продолжайте… Нтъ ли еще чего нибудь новенькаго?

— Нтъ, сударь, ничего боле не знаю.

— Припомните-ка… Напримръ относительно Клода Марто, вашего новаго друга… не можете ли что-нибудь сообщить мн?

— Ахъ, да! я забылъ вамъ сказать, что флотилія готова…— Прекрасная флотилія, сударь… Стоило бы издалека пріхать, чтобы взглянуть на нее… И Клодъ Марто, зная, что я пользуюсь вашимъ довріемъ, выпросилъ у меня позволеніе взять себ въ помощники нчто въ род юнга, мальчугана лтъ десяти.

— Вы позволили?

— Да, сударь, съ условіемъ конечно, если вы одобрите мое дозволеніе…

— Вполн одобряю. И нашелъ Клодъ Марто себ этого юнгу?

— Да, сударь, очень милаго и умнаго мальчика… У него смысла столько же какъ и взрослаго человка, и онъ отлично управляется съ весломъ… Одтъ онъ матросомъ и жалованья условлено двадцать франковъ въ мсяцъ…

— Хорошо, теперь поговоримъ о другомъ…. Вотъ мои первыя приказанія: завтра же вы повидаетесь съ моимъ портнымъ и закажите ему трауръ для всей прислуги…

— Слушаю, сударь… Да… я и не подумалъ… Вы конечно, сударь, теперь милліонеръ, такъ какъ по всей вроятности вы наслдникъ…

— Я еще не знаю, какая часть наслдства достанется мн… Стало быть устройте такъ, чтобы все было прилично, но экономно.

— Какъ, сударь, вы становитесь экономне?— воскликнулъ Лоранъ. О! стало быть вы знаете, что сдлаетесь обладателемъ многихъ милліоновъ…. Когда вы изволили быть безъ денегъ, то бросали луидоры за окно…

Это наивное размышленіе управляющаго вызвало улыбку на уста Фабриція.

— Вы можете теперь уйдти,— сказалъ онъ потомъ,— я хочу спать, и вы мн боле не нужны.— Кстати, не говорите никому, что я возвратился, даже Клоду Марто.

— Слушаю, сударь…. Желаю вамъ спокойной ночи…. Завтра буду имть честь подать вамъ мои счеты….

И Лоранъ вышелъ изъ комнаты, говоря про себя:

— Отъ души жалко бднаго дядю барина…. Но вотъ теперь мы милліонеры,— и это все-таки нсколько утшаетъ.

LX.

— Здсь по крайней мр все идетъ хорошо,— подумалъ про себя Фабрицій,— и Клода Марто бояться нечего…

Затмъ онъ заперъ въ самое прочное помщеніе изъ всей своей мебели чемоданъ, въ которомъ нахошлись вс цнности господина Деларивьера и легъ въ постель. Благодаря усталости, онъ скоро заснулъ крпкимъ сномъ и проспалъ до утра.

Онъ всталъ, быстро одлся и позвонилъ, чтобы позвать Лорана.

Послдній явился съ расходной книгою въ рукахъ, и Фабрицій увидалъ, что счеты были ведены съ безупречной правильностью.

Окончивъ эту проврку, онъ прошелъ черезъ парка., направляясь къ шалэ, въ которомъ жилъ бывшій матросъ съ своимъ юнгою.

Въ шалэ никого не было, и, войдя туда, онъ былъ пораженъ необыкновеннымъ порядкомъ въ обихъ комнатахъ.

Въ одной было симметрично разложенны и развшены вс лодочныя снасти и вс орудія рыбной ловли.

— Чортъ возьми!— сказалъ онъ самъ себ: — бывшій матросъ знаетъ хорошо свое дло!… Если дйствительно его бояться нечего, то онъ можетъ быть мн со временемъ полезенъ…. Если же напротивъ онъ опасенъ, то тмъ хуже для него!

Фабрицій отворилъ дверь, выходившую на Сенскій бульваръ, и увидлъ Клода съ маленькимъ Пьерромъ, поливавшими шлюпку, чтобы дерево не трескалось подъ вліяніемъ солпечныха. лучей.

Будучи знатокомъ въ дл рчнаго судоходства, онъ съ перваго взгляда оцнилъ покупки матроса и удивился его хорошему вкусу. Приблизившись къ вод, онъ крикнулъ Клода Марто.

Лоранъ, исполнившій въ точности, данное ему приказаніе, не предупредилъ никого о прізд молодаго человка, и потому, когда бывшій матросъ услыхалъ свое имя и, оборотясь, увидалъ Фабриція Леклера въ двадцати шагахъ отъ себя, то невольно вздрогнулъ и страшно поблднлъ.

Впрочемъ у него было достаточно присутствія духа и силы воли надъ собою, чтобы подавить волненіе.

Онъ привтствовалъ Фабриція по военному, и, оставивъ своего юнгу въ шлюпк, прыгнулъ на первую ступеньку деревянной лстницы, которая вела отъ рки на берегъ.

Поднимаясь по этой лстниц, онъ говорилъ себ:

— Наконецъ онъ возвратился!!.. Будь остороженъ, Клодъ!!… Смотри въ оба!… Дай ему подойти поближе, и когда хорошо узнаешь его, когда будешь увренъ въ своемъ дл или скоре въ его дд, то будетъ еще время теб исполнить что слдуетъ…

Фабрицій ожидалъ его на верхней ступени лстницы и встртилъ словами:

— Добрый день, мастеръ Бордепла!… И протянулъ ему руку.

Клодъ колебался съ минуту подать ему свою, но колебаніе это было такъ непродолжительно, что Фабрицій не могъ замтить

Онъ взялъ руку молодаго человка и пожавъ ее съ наружнымъ радушіемъ, воскликнулъ:

— Чортъ возьми, сударь, какая нечаянность!… Я никакъ не ожидалъ видть васъ сегодня утромъ!… Вы врно только что сейчасъ пріхали?….

— Я пріхалъ вчера вечеромъ…

— А господинъ Лоранъ ничего не сказалъ мн! Добро пожаловать, сударь, какъ ваше здоровье?

— Отлично…

— Ну, тмъ лучше…. Здоровье — это главное дло… Черезъ два дня посл вашего отъзда я устроился здсь…— получилъ отъ префектуры все, о чемъ вы просили для меня, и очень вамъ признателенъ, сударь…

— Ну, не будемъ боле говорить объ этомъ… Нравится ли вамъ здсь?

— Нужно быть уже очень причудливымъ, чтобы здсь не нравилось… Домъ этотъ настоящій рай, и я очень доволенъ господиномъ Лораномъ… Впрочемъ мн лишъ бы заниматься своимъ матросскимъ ремесломъ — и я буду всегда доволенъ… Вы изволите видть отсюда, сударь, суда, купленныя мною?…

— Они кажутся мн очень хорошими.

— Я постарался, сударь, устроить все какъ можно лучше…и, полагаю, вы будете довольны, когда разсмотрите поближе шлюпку… трудно найти что нибудь лучше…

— Я хочу посмотрть на нее сейчасъ же… Пойдемте къ ней.

И Фабрицій, спустившись съ лстницы, вошелъ въ шлюпку, которую Клодъ показалъ ему во всхъ подробностяхъ.

— Ну, какъ вы довольны, сударь?

— Все прекрасно!

Клодъ Марто потиралъ себ отъ удовольствія руки. Фабрицій спросилъ его:

— Сколько вы заплатили за это маленькое совершенство?

— Десять тысячъ франковъ, сударь… И не возможно было купить дешевле, я страшно торговался, увряю васъ….— Строитель, между прочимъ, человкъ очень хорошій, просилъ двнадцать тысячъ франковъ.

— Я оцнилъ ее не дешевле этой суммы, и нахожу, что вы устроили славное дло.

— Совершенно врно, сударь… Если бы вамъ вздумалось продать ее, то не потеряли бы ни копйки.

Фабрицій указалъ на маленькаго Пьерра, который, поклонившись ему, продолжилъ поливку шлюпки.

— Это — маленькій юнга, сказалъ онъ, котораго вы пригласили и о которомъ мн говорилъ Лоранъ?

— Да, сударь… Я думалъ, что это не будетъ вамъ непріятно, хотя и составитъ лишній расходъ, но мальчуганъ славный ребенокъ и старается быть какъ можно полезне.

— Вы хорошо сдлали, я вполн одобряю васъ и, въ знакъ моего одобренія, прибавляю вамъ жалованья до ста шестидесяти франковъ въ мсяцъ.

— Вы очень милостивы ко мн, сударь!— воскликнулъ Клодъ, и потихоньку прибавилъ:— слишкомъ ужъ милостивъ! Нужно быть насторож….

— Который годъ юнг?— спросилъ Фабрицій.

— Десять лтъ съ чмъ-то….

— Откуда онъ?

— Наврно не знаю… мать его живетъ въ Шараптон.

— Имя его?

— Маленькій Пьерръ…

— Прекрасно… Высадите меня на берегъ!

Но вдругъ измнивъ намреніе, Фабрицій сказалъ:

— Нтъ, сперва отвезите меня къ мысу острова, который напротивъ насъ… Я хочу посмотрть также ли онъ живописенъ вблизи, какъ издали.

— Слушаю, сударь…

— И такъ, — продолжалъ молодой человкъ, между тмъ какъ матросъ гребъ,— вы оставили Мелюнъ безъ всякихъ сожалній?

— Безъ малйшаго сожалнія, сударь…

— Вамъ не представилось никакихъ затрудненій въ полиціи и префектур относительно вашего паспорта?

— Никакихъ… Все шло какъ по маслу… Я нашелъ славную протекцію!… Видно, сударь, что вы сила…

— Вы явились безъ страха къ представителямъ власти?

— Сперва меня коробило, ну да длать было нечего, нужно было…

— Да, вы очень не любили судебнаго персонала. Помните, вы говорили это однажды, катая въ лодк меня съ дамами и разсказывая разныя исторіи…

— Ого!… мы подходимъ!— подумалъ Клодъ.— Онъ ощупываетъ почву….— Потомъ сказалъ громко самымъ наивнымъ тономъ: — Какія исторіи, сударь?

— Какъ, вы не помните?

— Право, нтъ!… Вы знаете, сударь, я люблю болтать, я отъ природы болтунъ…. Видлъ такъ много людей…. разсказывалъ столько исторій и такъ часто, что не помню боле о чемъ говорилъ тогда.

— Я вамъ напомню….

— Сдлайте милость, сударь.

— Это было наканун казни одного осужденнаго на смерть, и вы высказывали намъ ваше личное мнніе, ну, вспомнили теперь?

— Вспомнилъ очень хорошо…. Помню даже, что мы съ вами несходились во мнніи, и, чтобы убдить васъ, я говорилъ объ открытіяхъ, сдланныхъ мною на утро посл преступленія.

— Да, и вы даже намъ не все разсказали, боясь судей, какъ вы говорили.

— Это правда, сударь, и я не лгалъ…. Подумайте, какъ глупо я велъ себя во всемъ этомъ дл…. Вы сами это сказали, и были правы!.. Я собралъ доказательства, которыя долженъ былъ представить въ судъ и которыя, быть можетъ, спасли бы отъ смерти честнаго человка….

Фабрицій пожалъ плечами.

— Не упрекайте себя въ вашемъ бездйствіи,— прервалъ онъ его съ улыбкою,— ваши доказательства были очень незначительны и ничего недоказывали.

— Это еще не извстно!— возразилъ Клодъ Марто.

— Какъ такъ?

— Т доказательства, которыя вы знаете, быть можетъ…. а другія…

— Такъ у васъ,— спросилъ Фабрицій съ самымъ спокойнымъ тономъ, хотя съ сильнымъ внутреннимъ волненіемъ,— есть стало быть другія доказательства?

— Да, сударь…

— Ого!— Въ такомъ случа это дйствительно измняетъ положеніе длъ..

— Да, отчтсти, сударь…. Я нашелъ одну вещь…. одина’ предметъ, который если бы попался на глаза судей, могъ навести ихъ на слдъ убійцы и его сообщника…

Фабрицій поблднлъ какъ полотно, губы его дрожали, и онъ спросилъ почти неузнаваемымъ голосомъ:

— Какъ! дйствительно этотъ предметъ могъ измнить совершенно дло?…

— Полагаю, что такъ….

— Какая же это вещь?

— Письмо,— отвтилъ кратко Клодъ Марто… письмо женщины…

LXI.

— Письмо женщины!— повторилъ Фабрицій съ изумленіемъ, такъ какъ онъ не ожидалъ ничего подобнаго, и открытіе матроса перевертывало вс его идеи.

— Да, сударь, любовное письмо,— отвтилъ Клодъ Марто.

— Кому же оно было адресовано? спросилъ живо молодой человкъ.

— Этого я не знаю.

— Какъ такъ?

— Очень просто, потому что я поднялъ письмо безъ конверта, на которомъ естественно долженъ былъ находиться адресъ.

Фабрицій посмотрлъ на своего собесдника съ недовріемъ, спрашивая себя — не насмхается ли надъ нимъ Клодъ.

Бывшій матросъ выдержалъ его взглядъ съ полнйшимъ хладнокровіемъ, разсявшимъ вполн подозрнія Фабриція, который спросилъ его также равнодушно и спокойно, хотя сердце его сильно билось еще:

— Стояло-ли какое нибудь имя на подписи этого письма?

— Да, сударь….

— Какое-же именно?

На этотъ разъ уже Клодъ Марто посмотрлъ прямо въ лицо молодому человку, желая дать себ отчетъ — какое дйствіе произведетъ на его собесдника ударъ, который онъ собирался нанести.

— Имя это было: Матильда Жанселинъ,— сказалъ онъ.

Почти незамтная дрожь, пробжавшая по спинной кости молодаго человка, и легкое содроганіе ноздрей — были единственными признаками страшнаго волненія Фабриція.

Но Клодъ былъ на-сторож, и какъ ни были слабы эти симптомы страха,— они не ускользнули однако отъ его вниманія.

— Попалъ въ цль!— подумалъ онъ.— Надну колодки этому злодю на ножки! Потомъ продолжалъ вслухъ: — Конечно прокуроръ Республики нашелъ бы безъ труда эту двицу или даму Матильду Жанселинъ и спросилъ бы у нея имя лица, которому она писала письма и которой потерялъ ихъ въ моей лодк…. Ну, а разъ это лицо было бы открыто, была бы ршена, и загадка не такъ ли, сударь?..

— Да, понятно,— сказалъ Фабрицій съ блуждающими глазами.— Это письмо у васъ?— продолжалъ онъ.

— О, нтъ!…

— Что же съ нимъ сдлалось?

— Вы понимаете, что, разъ сдлавъ глупость промолчать въ тотъ моментъ, когда нужно было развязать себ языкъ, — беречь подобную бумажку становится не безопаснымъ… Я зажегъ ею трубку, хотя, признаюсь, съ большимъ сожалніемъ!…. Не разъ говорилъ я себ, что стоило показать эту бумажку во-время судьямъ, чтобы отправить на гильотину настоящаго злодя вмсто невиннаго, такъ какъ казненный былъ невиненъ дйствительно, въ доказательство чего я готовъ положить свою руку въ огонь!… Конечно не такому калк могли писать любовныя письма, не такъ ли, сударь?

— Конечно,— отвчалъ Фабрицій, виски котораго покрылись холоднымъ потомъ..

— И право, сударь, — продолжалъ Клодъ Марто, — нын боле чмъ когда-либо упрекаю себя въ томъ, чего не сдлалъ!.. У меня лежитъ на совсти смерть этого несчастнаго, котораго можно было бы спасти такъ легко, не считая уже того, что еслибы я Зналъ тогда, что вы должны были скоро сдлаться мужемъ Паулы Бальтусъ, то сказалъ бы уже для того, чтобы доставить удовольствіе какъ ей, такъ и вамъ…

— Несомннно, что это было бы большимъ счастьемъ для всхъ,— возразилъ Фабрицій, стараясь говорить боле твердымъ голосомъ.— Къ несчастію, теперь ужъ слишкомъ поздно…. совершившихся фактовъ измнить нельзя….

— Для невиннаго, который умеръ, конечно, сударь, — возразилъ Клодъ,— но для злодя, который живъ,— это другое дло…. и знаете ли, что я иногда утшаюсь мыслью, что мошенники всегда, какъ бы они ни считали себя въ безопасности, попадаются рано или поздно, и я никогда не разстанусь съ мыслью, что не сегодня, завтра воздвигнется опять гильотина на Сенжанской площади въ Мелюн, напротивъ гостиницы ‘Большой Олень’ и что на этотъ разъ чихнетъ въ мшк настоящій убійца господина Бальтусъ.

Фабриція била лихорадка.

— Что съ вами, сударь?— спросилъ Клодъ.— Вы блдны какъ ваша рубашка, можно подумать, что вамъ дурно.

— Это ничего,— возразилъ молодой человкъ глухимъ голосомъ,— я подверженъ нервнымъ припадкамъ, не представляющимъ никакой опасности и продолжающимся очень недолго…. Подвезите меня къ берегу…

— Разв вамъ не угодно выйти на островъ?

— Нтъ….

— Хорошо, въ такомъ случа я доставлю васъ на берегъ въ дв минуты….

Бывшій матросъ налегъ посл этихъ словъ на весла, между тмъ какъ Фабрицій скоро оправился и опять вступилъ въ разговоръ:

— Вамъ хорошо здсь, Клодъ Марто!…— сказалъ онъ,— я надюсь, что вы останетесь здсь долго… Это будетъ зависть отъ васъ самихъ…. Трудитесь, будьте честнымъ человкомъ… Изгладьте наконецъ прошедшее, которое никому не извстно, кром меня, и о которомъ я никому не скажу ни слова….

— Будьте покойны, сударь…. Я вамъ отвчаю, что вамъ не въ чемъ будетъ меня упрекнуть…

— Врю…. Завтра, если будетъ маленькій втерокъ, мы отправимся къ Аржантейлю, чтобы составить себ врное понятіе о ход шлюпки….

— Это славное парусное судно, сударь, вы будете довольны.

Въ эту минуту носъ шлюпки коснулся нижней ступени лстницы, спускавшейся къ рк.

Фабрицій вышелъ и отправился въ паркъ, говоря про себя:

— Письмо отъ Матильды!… Весьма странно!… Она писала мн всего четыре или пять разъ… Какимъ образомъ я могъ потерять это письмо?… Тутъ есть что-то невроятное, невозможное!… И я начинаю думать, что Клодъ Марто не сказалъ мн всей правды…. Но и это невозможно… Какимъ образомъ онъ узналъ бы это имя и за чмъ сталъ бы меня обманывать, когда онъ мн такъ много обязанъ и ожидаете еще большаго?…

Клодъ со своей стороны размышлялъ, возвращаясь къ шлюпк за маленькимъ Пьерромъ:— Отлично придумана вся эта исторія съ письмомъ…. Онъ попался на удочку…. Я былъ увренъ, что узналъ въ спасенной мною женщин ту самую, которая была съ нимъ въ Мелюн… его любовницу, чортъ возьми!… Ге! ге! господинъ Фабрицій Леклеръ, мы не мене васъ тонки, можетъ быть и побольше! Вы хотите вытянуть изъ меня!… Хотите узнать, какія доказательства вашего преступленія у меня въ рукахъ!… Постойте, любезный, я ихъ сберегу для суда!…

Фабрицій, возвратясь домой, отдалъ приказаніе заложить немедленно экипажъ.

По зрломъ размышленіи онъ ршился увидться съ Паулою Бальтусъ прежде чмъ съ Риттнеромъ, и потому долженъ бюлъ поспть къ девяти часамъ на Ліонскую желзную дорогу.

Онъ пріхалъ только что во-время, чтобы ссть въ вагонъ, и въ десять часовъ уже звонилъ у двери виллы, въ которую мы не разъ уже переносили нашихъ читателей.

Слуга, который отворилъ ему ршетку, узналъ его съ перваго взгляда и очень удивился.

— Госпожа Бальтусъ дома?— спросилъ Фабрицій.

— Нтъ, сударь….

— Мн не везетъ!— подумалъ Фабрицій. Вы не знаете, въ которомъ часу возвратится госпожа Бальтусъ? спросилъ онъ опять.

— Он не возвратятся совсмъ…. по крайней мр сегодня….

— Что вы говорите?… спросилъ молодой человкъ.

— Вотъ уже десять или двнадцать дней какъ барышня не живетъ дома.

— Гд же она?

— Въ Париж.

— Врно у г-жи Жакъ Лефебръ, въ парк Принцевъ?

— Не знаю, сударь, он ничего не сказали узжая.

— Не получила ли депеши ваша госпожа предъ отъздомъ?…

— Получила депешу изъ Америки.

— Благодарю васъ.

— Не угодно ли вамъ будетъ написать, сударь, записку, которая будетъ передана барышн по ея возвращеніи….

— Нтъ, не нужно…. я увижусь вроятно въ Париж съ вашей госпожею.

И Фабрицій, недовольный, что сдлалъ напрасное путешествіе, отправился обратно въ дебаркадеръ.

Тамъ ожидало его новое разочарованіе: поздъ долженъ былъ отправиться лишь въ два часа и 29 минутъ, стало быть ему приходилось ждать три часа, а всякій знаетъ, какая скука такъ долго оставаться въ провинціальномъ дебаркадер.

— Невозможно, повторялъ себ молодой человкъ, пріхать въ Отейль къ Риттнеру ране 5 часовъ! Ршительно самъ чортъ вмшивается въ мои дла сегодня!….

Мы, для которыхъ не существуетъ условій времени и разстоянія, оставимъ Фабриція, волновавшагося въ уединеніи и курившаго сигару за сигарою, въ напрасномъ стараніи прогнать мрачныя мысли, осаждавшія его, и отправимся въ домъ умалишенныхъ.

Эдмея вставала два дня уже съ постели часа на два и по видимому начинала выздоравливать.

Опираясь на Жоржа, и Паулу, она спускалась въ садъ и тамъ, протянувшись на мягкомъ кресл подъ высокими деревьями, посреди цвтовъ, упивалась чистымъ воздухомъ, свтомъ и благоуханіемъ между своей новою, но уже сдлавшейся для нея дорогой подругою, и тмъ, котораго она считала въ простот чистой души своимъ женихомъ.

Она была все еще очень блдна и слаба, но по временамъ ея потухшій взоръ блестлъ прежнимъ мягкимъ блескомъ…. Сердце ея билось не такъ неправильно и ускоренно…

Она видла себя окруженною нжными заботами, и все боле и боле успокопвалась….

Въ тотъ моментъ, когда мы находимъ ее сидящею подъ тнью почти двухвковаго тополя, на ея колняхъ лежалъ цвтокъ, одну руку ея держала Паула, а другую — Жоржъ.

По видимому она должна была бы чувствовать себя счастливой между людьми, питавшими къ ней такую безграничную привязанность и нжность, однакоже взглядъ ея былъ неподвиженъ и выражалъ глубокую грусть…

LXII.

— Милая малютка, что съ вами? спрашивала ее Паула.— Сейчасъ вы казались почти веселой, и вотъ вдругъ на лбу у васъ показались морщины и взглядъ сдлался мраченъ. Какая черная мысль возникла въ вашемъ ум?

Эдмея тряхнула головою и усиливалась улыбнуться, но эта улыбка была полна меланхоліи.

— Со мной ничего, добрая моя Паула… прошептала она.

— Чувствуете вы какое нибудь страданіе?— спросилъ Жоржъ съ безпокойствомъ.

— Нтъ, мой другъ.

— Правда это?…

— Увряю васъ.

— Если вы не страдаете ни отъ боли, ни отъ печали, замтила Паула, то васъ что нибудь озабочиваетъ?….

Посл нсколькихъ минутъ колебанія Эдмея отвтила наконецъ:

— Да, это правда…

— Что же именно?

— Я думаю объ отц и боюсь….

— Чего же вы боитесь?…

—. Я не могу объяснить сама себ… Это какое-то смутное предчувствіе — упорное и горькое….

, Паула наклонилась къ Эдме и поцловала ея шелковистые волосы, а потомъ ея блдное лицо.

— Зачмъ вы мучите себя такимъ образомъ, моя милая малютка? сказала она потомъ: — вы знаете, что я получила депешу отъ Фабриція, въ которой онъ увдомляетъ меня объ отъзд… Дайте же время нашимъ дорогимъ путешественникамъ сдлать этотъ перездъ.

— Они выхали боле чмъ девять дней тому назадъ!— возразила Эдмея.

‘ — Да, и путешествіе продолжается не боле 9-ти дней, я это знаю… продолжала Паула Бальтусъ, но знаю и то, что весьма часто со стояніе моря, противные втры, маловажныя поврежденія удваиваютъ продолжительность перезда… Быть можетъ Фабрицій и вашъ папа прибыли уже въ Гавръ… быть можетъ мы увидимъ ихъ сегодня же, такъ какъ первый ихъ визитъ будетъ конечно къ намъ…. Я такъ уврена въ этомъ, что, узжая изъ Мелюна, даже не писала Фабрицію, что я здсь, желая сдлать ему сюрпризъ… Ну, что же успокоились вы?

Эдмея опустила голову.

— Какъ, все еще эти нелпыя предчувствія? продолжала Паула,

— Постоянно…

— Эдмея, умоляю васъ,— сказалъ Жоржъ въ свою очередь,— если вы цните нашу привязанность къ вамъ, если вы не хотите длать насъ несчастными, то прогоните воображаемые ужасы, не думайте ни о какихъ опасностяхъ, существующихъ лишь въ вашемъ воображеніи.— Вы еще слабы… и вамъ необходимо въ особенности спокойствіе…— Сильное нравственное возбужденіе, какова бы ни была его причина, задерживаетъ и вредитъ вашему выздоровленію,

— Врьте нашему доктору, моя малютка… сказала Паула.— Вы знаете, что его совты — совты друга… и даже… прибавила она съ улыбкою,— боле чмъ друга…

— Да, я знаю все это, — тихо промолвила Эдмея съ какимъ-то отчаяніемъ, да, я знаю, что, предаваясь этимъ мрачнымъ мыслямъ, врежу себ…— Но виновата-ли я?— Какъ ни усиливаюсь, ни стараюсь, не могу ихъ прогнать… Он безпрестанно возвращаются и осаждаютъ меня….

— Нужно употребить всю силу воли, сказалъ Жоржъ,— и отдлаться отъ нихъ во что бы то ни стало…

Эдмея отвчала съ улыбкою:

— Постараюсь, дорогой докторъ, общаю вамъ это…

— Теперь,— продолжалъ молодой докторъ,— около пяти часовъ… вы довольно были на воздух и мы возратимся домой…

— Прежде чмъ возвратиться въ мою комнату, вы отведете меня къ моей матери, не такъ-ли?

— Хорошо, согласенъ.

Эдмея встала съ своего кресла и, опираясь на Жоржа и Паулу, медленно пошла къ павильону.

Молодой докторъ ввелъ ее въ комнату Жанны и возвратился въ свой рабочій кабинетъ.

Вотъ что происходило въ этотъ моментъ у ршетки, выходившей въ улицу Рафетъ.

Купэ остановилось предъ этой ршеткою, и Фабрицій, пріхавшій изъ Мелюна, вышелъ изъ него и позвонилъ.

Привратникъ, знавшій его въ лицо давно, отворилъ ему съ улыбкою, какъ знакому постителю.

— Дома-ли господинъ Риттнеръ? спросилъ его молодой человкъ.

— Господинъ Риттнеръ!…— повторилъ съ удивленіемъ привратникъ.

— Ну да, конечно, г-нъ Риттнеръ?

— Разв вамъ, сударь, ничего не извстно?

— Совершенно ничего… Я только что возвратился изъ дальняго путешествія… Что же случилось?

— Доктора Риттнера нтъ уже боле здсь….

— Гд же онъ?— воскликнулъ Фабрицій съ волненіемъ и безпокойствомъ, весьма понятнымъ.

— Я не знаю гд онъ… Онъ продалъ свое заведеніе.

— Продалъ!!— промолвилъ молодой человкъ, оцпенвъ отъ такой новости.

— Да, сударь, и ухалъ.

— Когда же?

— Дней десять или двнадцать тому назадъ.

— Какъ фамилія его преемника?

— Докторъ Вернье…— Молодой докторъ изъ провинціи, по видимому очень достойный…. Можетъ быть вамъ угодно будетъ его видть?…

— Конечно, я увижусь съ нимъ…

Привратникъ, позвонивъ, чтобы возвстить о приход постителя, прибавилъ:

— Вы знаете вдь дорогу, сударь, васъ не нужно провожать…

— Ненужно, возразилъ Фабрицій…— Но еще одно слово….

— Къ вашимъ услугамъ, сударь.

— Предъ самымъ отъздомъ доктора Риттнера ничего особеннаго не случилось?

— Кажется, ничего.

— Никакой смерти?

— Умерли дв изъ нашихъ пансіонерокъ.

— Однихъ лтъ?…

— Нтъ, сударь, я слышалъ, что одна изъ умершихъ была гораздо старе другой.

— Какъ ихъ фамиліи?

— Этого я не знаю…— Вдь вамъ извстно, полагаю, что мы знаемъ пансіонерокъ по нумерамъ, а не по фамиліямъ.

— Благодарю васъ, сказалъ Фабрицій, и отправился въ паркъ, говоря про себя:

— Риттнеръ понялъ мое письмо… и сдержалъ свое слово… Эдмея и мать ея не существуютъ боле… Я одинъ наслдникъ!…

Лакей, предупрежденный звонкомъ, ожидалъ на порог павильона.

— Вамъ угодно, сударь, говорить съ г. директоромъ?— спросилъ онъ.

— Да.

— Я сейчасъ доложу ему…. угодно вамъ войти, сударь… и съ этими словами ввелъ постителя въ салонъ нижняго этажа.

Минуты черезъ дв явился Жоржъ, хозяинъ и гость раскланялась, смотря другъ на друга съ удивленіемъ.

— Человкъ, разспрашивавшій меня въ улиц Тетбу!!— подумалъ Фабрицій.— Будемъ на-сторож!

— Путешественникъ, справлявшійся о Рене Жанселинъ!! подумалъ въ свою очередь Жоржъ, и прибавилъ вслухъ:

— Вамъ угодно было меня видть, милостивый государь?

— Да, милостивый государь, возразилъ племянникъ г. Деларивьера, и я объясню вамъ причину этого желанія, но прежде позвольте мн васъ спросить, ошибаюсь я, или дйствительно имлъ уже удовольствіе васъ видть вчера въ улиц Тетбу, въ одномъ дом, въ которомъ былъ по одному порученію…

— Это былъ дйствительно я, и узнаю васъ…

— Странная случайность! промолвилъ Фабрицій съ улыбкою.— Я ни-какъ не разсчитывалъ увидться съ вами сегодня въ вашемъ дом, такъ какъ, если не ошибаюсь, вы докторъ Вернье, директоръ этого заведенія?

Жоржъ поклонился утвердительно, и Фабрицій продолжалъ:

— Я пріхалъ собственно не къ вамъ, милостивый государь, а къ вашему предшественнику…. Какъ уже сказалъ вамъ, не зная еще васъ, я возвратился изъ путешествія и мн было не извстно, что докторъ Риттнеръ сдалъ свое заведеніе….

— Вотъ двадцать дней, какъ я принялъ его отъ Риттнера.

— Я былъ очень удивленъ, даже боле,— просто пораженъ, услышавъ отъ привратника, что его нтъ уже здсь…

— Вы пріхали къ доктору Риттнеру въ качеств пріятеля, или по длу, какъ къ директору спеціальной больницы?

— Какъ къ директору — не иначе.

— Не могу ли я исполнить то, чего вы ожидали отъ него?

— Конечно, можете.

— Въ такомъ случа объяснитесь.

— Мой дядя и я поручили вашему предшественнику нсколько недль тому назадъ двухъ дорогихъ намъ особъ…

Жоржъ вздрогнулъ, будучи пораженъ этими словами, и вдругъ вспомнилъ лицо Фабриція, котораго онъ видлъ мене чмъ одну минуту въ Мелюн. въ гостиниц Большой Олень, наканун казни.

— Вашъ дядюшка и вы…— повторилъ онъ, — дв дорогія особы…— Вы племянникъ г-на Деларивьера и имя ваше Фабрицій Леклеръ?

— Я дйствительно Фабрицій Леклеръ.

Лицо Жоржа просіяло.

Онъ взялъ руку молодаго человка, воскликнувъ съ радостію:

— Ахъ! милостивый государь…. вы желанный гость… сто разъ желанный!— Благодарю Бога за ваше возвращеніе!… Но почему вы едии?….— Надюсь, что г. Деларивьеръ не болнъ?…

Фабрицій разыгралъ опять комедію лицемрнаго горя, какъ онъ уже разыгрывалъ ее предъ Паскалемъ де Ландильи и двицею Адель де Спиракъ, урожденною Грелютъ, и отвтилъ разбитымъ голосомъ, приложивъ носовой платокъ къ своимъ сухимъ глазамъ:

— Увы! милостивый государь, я встникъ горестнаго событія…— Дядя умеръ!…

LXIII.

— Умеръ!— воскликнулъ Жоржъ, зашатавшись,— г. Деларивьеръ умеръ?

— Умеръ во время обратнаго путешествія изъ Америки…. отвтилъ Фабрицій.— Умеръ въ двое сутокъ отъ остраго воспаленія въ легкихъ, не смотря на вс заботы и попеченія о немъ не только съ моей стороны, но также со стороны корабельнаго доктора и капитана корабля Кержаль, одного изъ его старыхъ друзей….

— Боже мой!— подумала, докторъ. Какое страшное горе для бдной Эдмеи и какъ странно осуществились ея мрачныя предчувствія! Въ силахъ ли она будетъ, при ея слабости, пережить такой страшный ударъ?

Потомъ онъ сказалъ вслухъ:

— Эта новость дйствительно ужасная и тмъ боле, что она неожиданна…. Я прошу васъ настоятельно не сообщать ея внезапно вашей кузин….— Она не перенесла бы горя!— Дайте мн время приготовить ее, умоляю васъ…. Тутъ настала очередь Фабриціа содрогнуться.

Стало быть Эдмея жива!… Стало быть Францъ Риттнеръ забылъ свои общанія, или отказался сдержать ихъ?

Разочарованіе было жестоко… однакоже Фабрицій сумлъ скрыть его и отвтила, спокойно’.

— Будьте покойны, докторъ, я буду дйствовать согласно съ вашими наставленіями…. А теперь прошу васъ сообщить мн о состояніи моей родственницы, и позвольте надяться, что ваши извстія будутъ не такъ печальны какъ мои. Каково здоровье г-жи Деларивьеръ и ея дочери?….

— Положеніе вашей тетушки улучшилось положительно, хотя это улучшеніе почти не замтно, возразилъ Жоржъ.— Я надюсь, что она излечится совершенно и въ скоромъ времени.

— Слава Богу!— воскликнулъ Фабрицій.— Но, увы! бдный дядя не порадуется счастію, казавшемуся ему почти невроятнымъ…

— Что же касается вашей кузины, продолжалъ докторъ, — то ей лучше…. и много лучше….

— Да разв она была больна?… спросилъ племянникъ банкира.

— Очень больна….— была въ большой опасности….— Но, слава Богу, мн удалось спасти ее отъ смерти и выздоровленіе идетъ благополучно… Мн остается теперь побороть только слабость, и я надюсь преодолть ее.

— Я вамъ обязана’ спасеніемъ моей кузины…. сказалъ Фабрицій растроганнымъ голосомъ, взявъ за руки Жоржа.— И вамъ я буду обязанъ излеченіемъ моей тетки…— Врьте въ мою глубокую признательность!…. Могу ли я видть этихъ двухъ бдныхъ женщинъ?…

— Чрезъ пять минутъ мы отправимся къ нимъ…. но прежде я хочу вамъ сообщить нчто….

— Сообщить мн нчто?— повторилъ съ удивленіемъ Фабрицій.

— Да, милостивый государь, и мое извстіе доставитъ вамъ большую радость….

— Какой радости могу я ожидать среди горя, тяготющаго надо мною?….

— Радость отъ свиданія здсь съ одной особою, которая, я знаю, вамъ очень дорога.

Молодой человкъ окончательно остолбенлъ отъ изумленія.

— О какой особ говорите вы?— воскликнула, онъ.

— О госпож Паул Бальтусъ….

Племянникъ банкира, услышавъ это имя, едва поврилъ своимъ ушамъ.

— Паула въ этомъ дом!— сказалъ онъ нетвердымъ голосомъ.— Но какимъ образомъ!…. Зачмъ она здсь?…

— Чтобы сблизиться съ Эдмеею, которую она любятъ, и съ госпожею Деларивьеръ, въ которой она принимаетъ крайнее участіе.

— Ахъ! какъ я узнаю въ этомъ ея доброе и пре лапное сердце! Прошу васъ, докторъ, предупредить ее поскоре о моемъ прізд… Еслибы вызнали, съ какимъ нетерпніемъ я желаю ее видть!… Да вы были правы: радость, которую я ощущаю въ этотъ моментъ, заставляетъ меня забывать мои горести и опасенія!

Волненіе Фабриція, въ искренности котораго Жоржъ не могъ сомнваться и которое было дйствительно непритворно, доставляло большое удовольствіе Жоржу, и онъ позвонилъ въ колокольчикъ.

Когда явился слуга, онъ сказалъ ему:

— Скажите госпож Бальтусъ, что я прошу ее придти сюда — Она въ комнат двицы Деларивьеръ.

Лакей вышелъ исполнить его порученіе, и Жоржъ продолжалъ:

— Въ ожиданіи г-жи Балтусъ, которая не замедлитъ явиться, позвольте мн сдлать вамъ одинъ вопросъ не вслдствіе простаго любопытства, а по причин очень серьезной.

— Длайте…. Я не заставлю ждать отвта…

— Рчь идетъ опять о нашей случайной встрч въ улиц Тетбу…. Вы мн сказали вчера, что не знали Рене Жанселина…

— Да, я сказалъ и теперь повторяю тоже, сказалъ Фабрицій, невольно нахмуривъ брови.

— Но, быть можетъ, вы можете дать мн нкоторыя свднія относительно его?…

— Никакихъ… я возвращался во-Францію на пароход Альбатросъ съ однимъ пассажиромъ-англичаниномъ, по имени Вильямсъ Уайтъ, высадившимся въ Цлимут. Этотъ англичанинъ, узнавъ, что я отправляюсь въ Парижъ, далъ мн адресъ Жанселина, прося зайти и предупредить его, что черезъ недлю и дней черезъ десять онъ будетъ у него… Я общалъ, но мн не удалось исполнить моего общанія, такъ какъ господинъ Жанселинъ ухалъ… Теперь вы знаете столько же, сколько и я.

Высказывая все это, Фабрицій спрашивалъ себя:

— Зачмъ этотъ докторъ разспрашиваетъ меня такъ настойчиво?.. Вроятно Матильда находится между его пансіонерками, и онъ желаетъ предупредить ея семейство…. Тутъ нтъ ничего, кажется, опаснаго для меня…

Фабрицію очень хотлось спросить. доктора относительно Матильды, но онъ не ршился.

Жоржъ поблагодарилъ его, и наступило молчаніе, впрочемъ недолгое, такъ какъ черезъ нсколько минутъ послышался въ сняхъ шелестъ шелковаго платья, отворилась дверь — и вошла Паула.

— Увидавъ Фабриція, она слабо вскрикнула и, поблднвъ, прижала руку къ сердцу, чтобы ослабить его біеніе, и вдругъ пошатнулась.

Молодой человкъ подбжалъ къ ней поддержать ее въ своихъ объятіяхъ.

Черезъ нсколько минутъ Паула почти безъ чувствъ и съ трепетомъ любви опустилась къ нему на руки.

Ея прелестная энергическая двственная головка показалась на плеч убійцы ея брата.

Вскор ея опущенныя вки поднялись и она прошептала такимъ слабымъ голосомъ, что слышать его могъ только ея нареченный:

— О, Фабрицій!… Дорогой мой Фабрицій!… Увидавъ васъ такъ неожиданно, мн казалось, что я умру отъ радости….

— Вамъ умереть!.. повторилъ молодой человкъ. Нтъ, вы должны жить, моя дорогая Паула, чтобы принадлежать мн, быть счастливой!

— Стало быть вы меня все также любите?

— Во сто разъ боле чмъ прежде!… Разставаясь съ вами, я васъ любилъ всей душою, теперь же я васъ обожаю!

Молодая двушка остановила свой взоръ на глазахъ Фабриція съ выраженіемъ безпредльной любви.

Потомъ она обратилась къ доктору и сказала ему, улыбаясь:

— М-сье Жоржъ, будьте снисходительны: тотъ, о комъ я вамъ говорила такъ часто…. это именно онъ — мой женихъ!… Я его такъ люблю и такъ счастлива!

Жоржъ улыбнулся въ свою очередь.

— Мы не нуждаетесь въ снисхожденіи, сударыня, отвтилъ онъ.— Я также испыталъ радость неожиданной встрчи съ любимой особою… Эта несравненное ощущеніе можетъ заставить забыть все на свт!

И Жоржъ улыбнулся въ свою очередь.

Паула продолжала:

— Давно-ли вы въ Париж, милый Фабрицій?

— Со вчерашняго вечера…

— Почему вы не пріхали сюда сейчасъ же?

— Потому что я не ожидалъ найти васъ здсь… Я пріхалъ изъ Мелюна, гд первый мой визитъ былъ къ вамъ.

Паула, крпко сжавъ руку Фабриція, продолжала:

— Но вашъ дядюшка, господинъ Деларивьеръ, гд онъ?… Почему онъ не пріхалъ съ вами?

Фабрицій грустно опустилъ голову.

Жоржъ, не сказавъ ни слова, указалъ пальцемъ на широкій крепъ, приколотый къ шляп молодого человка….

— Умеръ!!— проговорила Паула, сильно взволнованная. И это ужасное несчастье совершилось уже?

— Увы, да!

— Во что бы то ни стало, это нужно скрыть отъ Эдмеи, по крайней мр въ настоящую минуту…. она не перенесетъ этого…

— Я говорилъ уже господину Леклеру,— возразилъ Жоржъ.

— И я понялъ хорошо,— сказалъ Фабрицій,— стало быть не скажу…. Я постараюсь объяснить какъ-нибудь отсутствіе дядюшки…. Но спустя нкоторое время нужно будетъ сообщить ей это грустное извстіе… Бдная кузина, я жалю ее отъ всей души!… Несчастная судьба ея!… Она лишилась такъ рано отца, а мать потеряла разсудокъ!

— Къ счастію, остаемся у ней, мы — вы, докторъ и я!— отвтила Паула,— мы вс ее такъ любимъ, что она не будетъ одинокою на свт.

— Конечно,— возразилъ молодой человкъ,— мы исполнилъ нашу обязанность… и окружимъ ее самыми нжными работами, но тмъ не мене будущность ея пугаетъ меня.

LXIV.

— Васъ пугаетъ будущность Эдмеи?— повторила Паула.

— Да, признаюсь, очень пугаетъ… сказалъ Фабрицій.

— Почему же?— Конечно, она будетъ очень огорчена, но въ лта вашей кузины горе скоро ‘забывается… Таковъ законъ природы, а эти законы непреложны… Единственно, чего мы должны опасаться въ настоящій моментъ,— это дйствія сильнаго и неожиданнаго удара… Нашъ милый докторъ констатировалъ у ней болзнь сердца въ первомъ період… Благодаря наук и заботамъ, онъ усплъ уничтожить болзнь, но вслдствіе сильнаго потрясенія она могла бы опять явиться и развиться сильне.

Фабрицій умлъ придать своему виду сострадательное и грустное выраженіе.

— Милая Паула,— прошепталъ онъ: — не одна только смерть ея отца заставляетъ меня видть будущность Эдмеи въ темныхъ краскахъ, но также то ложное и грустное положеніе, которое предстоитъ ей въ свт, благодаря этой неожиданной смерти…

Паула и докторъ взглянули на Фабриція съ очевиднымъ изумленіемъ.

— Я васъ совсмъ не понимаю,— сказала молодая двушка.

— Не понимаете потому, что ничего не знаете.

— Такъ говорите же то, чего я не знаю.

— Я называю Эдмею кузиною, но въ дйствительности она посторонняя мн… сказалъ Фабрицій,

— Посторонняя, она?… Эдмея?… дочь вашего дяди?

— Да.

— Какимъ образомъ?

— Эдмея дочь господина Деларивьера и Жанны, но Жанна не была законной женою моего дяди, который былъ женатъ уже двадцать лтъ на другой женщин…

Паула вскрикнула отъ удивленія и ужаса.

— И такъ Жанна?— спросила она.

— Была любовницею моего дяди, а Эдмея — ихъ незаконная дочь…

— О, бдная женщина! Бдное дитя!…

— Несомннно, что Жанна честная и достойная женщина,— продолжалъ Фабрицій. Дядя, овдоввъ, ршился жениться на ней въ очень скоромъ времени, и я одобрялъ его вполн… Но, къ несчастію, умственное разстройство Жанны лишило его возможности осуществить это намреніе… Теперь, когда дядя умеръ, все кончено: ничто въ мір не можетъ узаконить положенія матери и дочери….

Хотя Жоржъ Вернье былъ сильно огорченъ несвоевременной кончиною банкира, однакоже, услышавъ эти слова, онъ не могъ удержаться отъ радостнаго чувства.

Эдмея была, стало быть, незаконная дочь, не имющая ни семьи, ни положенія въ свт….

Въ глубин души онъ поздравлялъ себя, такъ какъ теперь между ними не было боле никакихъ препятствій.

— Господинъ Леклеръ,— сказалъ онъ Фабрицію не совсмъ твердымъ голосомъ,— я полагаю, что не слдуетъ представлять себ ея будущность въ такомъ мрачномъ свт… Положеніе Эдмеи, неизвстное здсь никому, конечно ложное и затруднительное, но оно можетъ упроститься весьма легко….

— Какимъ же образомъ?— спросилъ Фабрицій.

— Очень просто… Нужно только, чтобы нашелся честный человкъ, который бы любилъ ее и былъ ею любимъ, и чтобы этотъ человкъ сдлался ея мужемъ.

— Вы правы, и я желалъ бы отъ всей души въ интересахъ этой бдной двушки, которую всегда буду называть своей кузиною, чтобы нашелся такой человкъ и женился на ней… Но я почти не надюсь на такое счастье….

— Почему же это?

— Боже мой, вы знаете свтъ… Онъ наполненъ людьми, воодушевленными лучшими намреніями, донкихотами чувства, считающими себя готовыми идти на перекоръ предразсудкамъ и бороться противъ общественнаго мннія…. Когда же настанетъ ршительный моментъ, то оказывается, что они слишкомъ много разсчитывали на свои силы…— Предразсудокъ пугаетъ ихъ и борьба противъ общественнаго мннія представляется имъ невозможною… Я видлъ это сто разъ…. и боюсь, что теперь случится тоже!…

— Успокойтесь, господинъ Леклеръ… Въ этомъ случа вы не увидите этого… Я убжденъ вполн.

— Вы, господинъ докторъ?…

— Да, я… Ваше сообщеніе даетъ мн смлость высказать вамъ откровенно то, чего бы я не ршился высказать сегодня утромъ… Хотя легально вы не родственникъ Эдмеи, однакоже тмъ не мене связаны съ нею узами крови и привязанности, и такъ какъ господина Деларивьера нтъ боле въ живыхъ, то я долженъ обратиться къ вамъ съ словами: я честный человкъ и неутомимый труженникъ…. мое настоящее положеніе довольно хорошо и должно улучшиться…. въ будущемъ у меня большія надежды, и надежды врныя сдлаться богатымъ…. Я люблю Эдмею всей душою и намренъ сдлать ее счастливою,— такъ согласитесь отдать мн ея руку….

— Ахъ, докторъ,— воскликнула Паула съ восторгомъ, вы прекрасно поступаете!…

— Кажется нтъ заслуги съ моей стороны желать себ счастія, проговорилъ Жоржъ.

— Отъ моего отвта зависитъ,— подумалъ Фабрицій,— сдлаетсяли этотъ человкъ моимъ врагомъ, или союзникомъ.— Пускай лучше будетъ союзникомъ….

— Вы молчите, милостивый государь,— тихо промолвилъ докторъ. Что значитъ это молчаніе?— Вы не согласны на мое предложеніе?

— Совсмъ нтъ, врьте мн, докторъ!— возразилъ племянникъ банкира.— Но поймите, что мое положеніе въ этомъ дл очень щекотливо. Я тронутъ чувствомъ, внушившимъ вамъ то, что вы сказали сейчасъ. Самая минута, выбранная вами для предложенія, указываетъ на вашу крайнюю деликатность, но я не облеченъ ни легально, ни офиціозно никакой опекунской властью относительно Эдмеи,— стало быть мое согласіе ровно ничего не значитъ, къ тому же мн не извстно раздляетъ-ли кузина ваше чувство.

Тутъ вмшалась Паула.

— Эдмея, сказала она, раздляетъ его чувство… Я это знаю и утверждаю… она любитъ нашего милаго доктора…— Она уврена и я также, что, сдлавшись его женою, она будетъ вполн счастлива…

— Слово г-жи Бальтусъ лучшее ручательство для меня, докторъ, воскликнулъ Фабрицій….— И вы можете вполн разсчитывать отнын на мое расположеніе, къ вамъ…. Отъ имени дяди благодарю васъ за ваше предложеніе и принимаю его отъ всего сердца!…

Жоржъ, тронутый до слезъ, сжалъ руки Фабриція, сказавъ почти невнятно:

— Ахъ! милостивый государь, мн недостаетъ словъ, чтобы выразить вамъ мою признательность! Я буду не только самымъ преданнымъ другомъ для васъ… но братомъ!

— Слава Богу, подумалъ племянникъ банкира, отвчая горячимъ рукопожатіемъ доктору, здсь ничего не подозрваютъ…— Опасенія, побудившія бжать Риттнера и Рене, были напрасны…— Все идетъ хорошо….

Посл минутнаго молчанія Паула продолжала:

— Но, милый Фабрицій, мн кажется, что г-нъ Деларивьеръ, такъ безгранично любившій Жанну и дочь свою, долженъ былъ позаботиться о ихъ будущности на случай, еслибы его планъ женитьбы не могъ осуществиться….

Молодой человкъ, ожидавшій подобнаго вопроса, давно приготовился отвчать на него.

— Дядя, сказалъ онъ, какъ почти вс старики, избгалъ мысли о смерти и не допускалъ возможности умереть внезапно не успвъ сдлать распоряженій…— Я сильно опасаюсь, что онъ не принялъ никакихъ мръ предосторожности.

— Какъ! онъ не оставилъ духовнаго завщанія?…

— Никакого….

Жоржъ Вернье повторилъ, поднявъ голову:

— Никакого завщанія!… Вы полагаете?

— Я убжденъ въ этомъ… По крайней мр онъ не говорилъ мн ни о чемъ подобномъ… отвтилъ Фабрицій. У меня въ рукахъ вс его бумаги…. за нсколько дней до его смерти мы вмст ихъ разбирали, и я не видалъ никакого документа, заключающаго въ себ его послднія распоряженія.

— Но у г-на Деларивьера былъ нотаріусъ въ Париж?

— Я этого не знаю, но не думаю.

— Странно…— сказалъ про себя докторъ, сдлавшись задумчивымъ.

Фабрицій продолжалъ:

— Впрочемъ, такъ какъ дядя возвращался во Францію съ твердымъ намреніемъ жениться на Жанн немедленно, то подобное упущеніе не только извинительно, но и понятно.

— Стало быть вы наслдникъ всего состоянія?— спросила Паула.

Фабрицій, не смотря на всю свою силу воли, слегка покраснлъ.

— Прямой…. законный наслдникъ — да…. предполагая, конечно, что не осталось духовнаго завщанія… Но надюсь, что вы не можете считать меня способнымъ воспользоваться положеніемъ, въ которое я поставленъ обстоятельствами….— Цифра состоянія дяди была страшно преувеличена, и самъ Жакъ Лефевръ былъ въ полномъ заблужденіи на этотъ счетъ…— Я оцниваю наслдство въ три милліона…— и раздлю его на дв части…— одну изъ нихъ я передамъ кузин…. Что же касается Жанны, если она придетъ въ себя….

— Въ этомъ не сомнвайтесь, прервалъ его Жоржъ,— г-жа Деларивьеръ не останется сумасшедшею…

— Дай Богъ!— продолжалъ спокойно Фабрицій. Въ такомъ случа, я буду считать себя ея сыномъ… и она будетъ жить со мною…

— Извините, милостивый государь, возразилъ докторъ,— сдлавшись мужемъ ея дочери, я буду настоящимъ ея сыномъ и буду имть право удержать ее у себя….

Фабрицій улыбнулся.

— Будьте уврены, сказалъ онъ, что никакихъ споровъ относительно этого не возникнетъ между нами. Пускай только Жанна выздороветъ…. пусть будетъ счастлива…. и живетъ, чтобы любить насъ….

— И помогать намъ въ нашемъ мщеніи!— сказала Паула серьезнымъ тономъ, заставившимъ вздрогнуть Фабриція, у котораго морозъ пробжалъ по кож….

LXV.

И такъ любовь не смягчила твердой желзной воли Паулы, не терявшей изъ виду ни на одну минуту своего стремленія — отомстить за брата.

Фабрицій подавилъ свое нервное возбужденіе и сказалъ самымъ естественнымъ тономъ:

— Стало быть, милая Паула, вы все еще думаете, что содйствіе Жанны будетъ вамъ очень полезно для осуществленія вашего намренія?

— Да, все еще думаю, и уврена въ этомъ боле чмъ когда либо! Жанна, выздороввъ, внесетъ свтъ въ тьму, окружающую насъ….

Вотъ почему а писала г-ну Деларивьеръ, чтобы онъ увдомилъ меня по телеграфу о мст ея пребыванія…. чего онъ однакоже не сдлалъ.

— Мы не получали этого письма….— возразилъ Фабрицій: вроятно оно пришло посл нашего отъзда….— Но кто вамъ сообщилъ тайну, которую дядя хотлъ скрыть отъ всхъ… кто сказалъ, вамъ что Жанна сумасшедшая?…

— Докторъ Вернье….

— Какъ онъ узналъ?…

— Вы не угадываете?

— Нтъ…. Это представляется мн какою-то неразршимой загадкою….

— Слушайте же… И Паула поспшно разсказала о своемъ первомъ визит доктору Вернье, о своемъ удивленіи, когда она узнала, что несчастная женщина, сошедшая съ ума въ Мелюн, въ гостинницы Большой Олень, вслдствіе страшнаго зрлища, представившагося ей, была г-жа Деларивьеръ, о ихъ напрасныхъ розыскахъ, объ иде встать въ глав больницы, о покупк Отейльскаго заведенія, о ихъ обоюдной радости при находк тамъ Эдмеи и ея матери, объ убжденіи доктора, что онъ вылечитъ Жанну и ихъ твердой увренности узнать отъ него имя человка, кровавая смерть котораго потрясла ея разсудокъ, и открыть такимъ образомъ настоящаго убійцу Фредерика Бальтусъ….

Фабрицій, слушая этотъ разсказъ, съ трудомъ сохранялъ видъ глубокаго, но спокойнаго вниманія.

Онъ чувствовалъ, что блднетъ и дрожитъ, чувствовалъ, что по временамъ переставало биться его сердце и кровь леденла въ жилахъ.

— Мы потерпли много разочарованій… сказалъ докторъ Вернье, когда Паула окончила.— Мы думали-было, что можно обойтись безъ содйствія Жанны….

— Въ самомъ дл!— промолвилъ невнятно Фабрицій съ замираніемъ сердца. Стало быть, у васъ была путеводная нить въ рукахъ?

— Намъ казалось по крайней мр, что мы имемъ ее….

— Что же это была за нить?—… указаніе какое нибудь?… свидтель?….

— Это указаніе, этотъ свидтель, если хотите, былъ револьверъ, служившій убійц для совершенія его преступленія.

Какъ ни велико было самообладаніе Фабриція, однакоже онъ поблднлъ, какъ мертвецъ, и чуть не упалъ.

Съ трудомъ могъ онъ произнести слабымъ, безвучнымъ голосомъ:

— У васъ этотъ револьверъ?…

— Да….

— Разв онъ не былъ представленъ въ регистратуру съ прочими уликами?

— Былъ, но мелюнскій прокуроръ Республики, зная для чего онъ былъ намъ нуженъ, разршилъ регистратур выдать его намъ.

— Но для чего?… Что вы надялись извлечь изъ этого?

— Я разсчитывалъ, возразилъ Жоржъ, узнать отъ оружейника, у котораго былъ купленъ этотъ револьверъ, кому онъ продавалъ его…— на рукоятк былъ гербъ, отсутствіе котораго было констатировано въ ассизномъ суд…. На этомъ герб были вроятно начальныя буквы, и я надялся отыскать рщика….

— И что же? спросилъ съ сильнымъ волненіемъ Фабрицій…

— И что же?— возразилъ докторъ,— Аріаднина нить оборвалась въ моей рук, не послуживъ ни къ чему… Оружейникъ, вслдствіе продажи въ 1870 г., во время войны, множества подобныхъ револьверовъ, не могъ дать мн никакихъ свдній… И мои розыски были пріостановлены съ перваго шага….

Фабрицій вздохнула, свободно.

— Милая Паула, сказалъ онъ, принудивъ себя улыбнуться:— лихорадка мщенія, которую вы зажгли въ моихъ жилахъ, успокоилась-было нсколько, признаюсь, но вотъ она опять разгорается…. и я, не мене чмъ вы, жажду выясненія истины…. готовъ помогать вамъ всми силами… приказывайте что длать, располагайте мною!

— Благодарю васъ, Фабрицій!— отвтила молодая двушка.— Я знала, что могу разсчитывать на васъ….

— Такъ вы не сомнвались во мн?

— Ни одной минуты….

— Я въ свою очередь теперь благодарю васъ!

Потомъ Фабрицій продолжалъ, обращаясь къ Жоржу:

— А теперь, докторъ, я желалъ бы видть Эдмею и Жанну.

— Пойдемте къ нимъ….

— Оставьте здсь, другъ мой, вашу шляпу…— возразила Паула.

— Зачмъ это?

— Затмъ, что Эдмея, видя этотъ крепъ, поняла бы сейчасъ несчастіе, поразившее ее.

— Вы правы, дорогая Паула…. вы обо всемъ думаете….

И племянникъ банкира отправился съ открытой головою, въ сопровожденіи доктора и сироты къ Эдме.

Жоржъ отворилъ дверь, и Фабрицій вошелъ.

Эдмея, конечно, не ожидала внезапнаго появленія своего кузена, но тмъ не мене это появленіе не могло ее сильно удивить, такъ какъ ихъ возвращенія ожидали со дня на день…

Но ее поразило то, что онъ былъ одинъ, и она, поблднвъ и поднявшись до половины на своемъ лож, закричала замирающимъ отъ страха голосомъ:

— Отецъ!… гд мой отецъ?… что вы съ нимъ сдлали?…

Жоржъ бросился къ ней. Страшное волненіе, которое она испытывала, причиняло доктору глубокое безпокойство и внушало опасеніе, что болзнь ея возвратится.

— Милая Эдмея, сказалъ онъ:— успокойтесь, умоляю васъ!— никакого несчастій не случилось…— Г-нъ Деларивьеръ не возвратился еще въ Парижъ, но онъ скоро возвратится…. Онъ скоро будетъ съ нами.

Слова Жоржа и въ особенности его голосъ произвели на двушку свое обыкновенное дйствіе.

Она вдругъ успокоилась и, протянувъ свою блую, почти прозрачную руку Фабрицію, проговорила едва внятно:

— Простите, что я невольно васъ такъ дурно приняла…. Я не могла совладть съ собою… На меня нашелъ страхъ… Я потеряла совсмъ голову…. Но я рада васъ видть, вы это знаете…. Объясните мн замедленіе моего отца….

Эдмея такъ сильно измнилась, что Фабрицій съ трудомъ узнавалъ ее, и такъ какъ онъ предполагалъ, что это болзненное состояніе и блдность происходили отъ медленнаго яда, даннаго ей Риттнеромъ, то подумалъ:

— Францъ лучше бы сдлалъ, убивъ мать и оставивъ эту…

Потомъ отвтилъ:

— Это объясняется очень очень просто, милая кузина… дядюшка не хотлъ возвращаться во Францію, не кончивъ совершенно длъ своихъ въ Нью-Іорк…. И онъ прислалъ меня сюда съ порученіемъ извстить васъ о немъ, а его — о васъ, что я и сдлаю сегодня же по телеграфу….— Онъ прибудетъ на одномъ изъ первыхъ пароходовъ, отправляющихся изъ Нью-Іорка…. Это замедленіе не боле десяти или двнадцати дней…. Онъ покорился этой необходимости съ горемъ… и съ нетерпніемъ стремится самъ увидаться съ вами.

— Дорогой, милый папа!… пролепетала молодая двушка.— Вы сообщите ему, что мн лучше… впрочемъ, нтъ… не нужно, чтобы онъ зналъ о моей болзни, но какъ сообщить ему, не приводя его въ отчаяніе, что положеніе моей бдной матери не улучшилось?

Крупныя слезы, полились по щекамъ Эдмеи.

— Зачмъ вы плачете, моя малютка?— сказала Паула съ нжнымъ упрекомъ.— Докторъ ручается за выздоровленіе нашей бдной Жанны, и онъ конечно сдержитъ свое слово… Будьте же благоразумны и не представляйте себ будущаго въ такомъ мрачномъ свт.

Эдмея пролепетала:

— Вы, Паула, счастливы… Фабрицій возвратился…

— Но, отвтила послдняя съ улыбкою: вы также счастливы,— и наше счастіе одинаково….

Эдмея опустила голову.

— О! нтъ… сказала она:— вы, другое дло…

— Почему же?

— Вы можете свободно любить Фабриція, милая Паула….— Вы ни отъ кого не зависите…. между тмъ какъ я… кто знаетъ?…

Молодая двушка остановилась, опустивъ голову съ грустью.

Фабрицій, по причинамъ весьма понятнымъ, старался пріобрсти симпатіи доктора Вернье, и потому сказалъ съ торжественнымъ видомъ:

— Моя обязанность, кузина, отвчать на вопросъ, который вы задали себ… Я имю право уврить васъ, что вы можете также, какъ и г-жа Бальтусъ, надяться найдти счастіе въ любви и не бояться запрета любить.

— Какъ?! спросила молодая двушка, вдругъ ожившись,— Фабрицій… Фабрицій… объяснитесь! что означаютъ ваши слова?…

— Это значитъ, милая кузина, что докторъ Вернье писалъ дяд о своей любви къ вамъ…

— О! воскликнула Эдмея, бросивъ на Жоржа выразительный взглядъ.

— И вашъ отецъ… продолжалъ Фабрицій.

— Мой отецъ!… повторила молодая двушка, вся душа которой сосредоточилась во взгляд, остановившемся на устахъ Фабриція, продолжавшаго:

— И вашъ отецъ поручилъ мн отвтить доктору Вернье, что онъ разршаетъ ему любить васъ….

LXVI.

Эдмея, услыхавъ этотъ отвтъ, который она считала продиктованнымъ ея отцомъ, не произнесла ни слова, но, взявъ за руки Жоржа и Паулу, начала опять плакать, и на этотъ разъ уже отъ радости и умиленія.

— Милая моя малютка, замтила Паула, наконецъ вы можете успокоиться на счетъ будущаго!

— Моя дорогая Эдмея… прошепталъ Жоржъ, моя невста… суженая моя…

Потомъ, отвернувшись на минуту, пожалъ потихоньку руку Фабрицію.

Въ эту минуту онъ далъ бы себя убить за меня! подумалъ Фабрицій, гордясь въ душ успхами своей выдумки…

Эдмея, кроткое лицо которой сіяло радостью, пролепетала:

— Вы сказали мн, кузенъ, что дней черезъ десять или двнадцать отецъ будетъ здсь?

— Да, милая кузина…

— Тмъ радостне будетъ для меня увидать добраго папа и прижать его къ моему сердцу, что я не смла надяться…

— Почему же?…

— У меня были мрачныя предчувствія… Я видла дурные сны…

— Ваши сны и предчувствія доказывали только, что у васъ было лихарадочное состояніе… возразилъ Фабрицій.

— Это не все, продолжала молодая двушка, многіе увряютъ, что Богъ даетъ иногда ясновиднія тмъ, которыхъ онъ лишаетъ разсудка… И видите-ли, моя бдная мать, вовремя одного изъ своихъ припадковъ бреда, имла страшное видніе… И теперь еще кровь стынетъ въ моихъ жилахъ при воспоминаніи о немъ… Ей снилось, что она среди океана, ночью, на корабл, потрясаемомъ бурею, и тамъ, при блеск молніи и зарев пожара, она видитъ, что отца убиваетъ молодой человкъ…

Фабрицій былъ очень силенъ и строго наблюдалъ за собою, но тмъ не мене задрожалъ при этихъ словахъ такъ, что зубы его застучали.

— Неправда-ли, кузенъ, это ужасно?… продолжала Эдмея: — вы также поблднли…

— Это ужасно, дйствительно, и эти галлюцинаціи тетушки произвели глубокое впечатлніе на васъ…но факты должны теперь васъ успокоить… и нужно думать только о вашемъ выздоровленіи, чтобы дядя по своемъ возвращеніи нашелъ васъ съ розовымъ и улыбающимся лицомъ.

— Я все сдлаю, что нужно для этого, будьте уврены…

— Вы намрены возвратиться въ Нейльи?…

— О! нтъ! нтъ! Живо возразила молодая двушка, остановивъ долгій взглядъ на Жорж. До возвращенія отца я желаю остаться здсь… Нигд не можетъ быть мн лучше, какъ здсь! возл моей матери… съ моей подругою и… моимъ… моимъ докторомъ.

Тутъ вмшалась Паула.

— Она совершенно права, милый Фабрицій, сказала она, и я не допущу ее ухать отсюда.

— Пускай будетъ по вашему, какъ вы об того желаете!…

— Это ршено, я остаюсь, возразила Эдмея, но я полагаю, что вы будете часто навщать насъ съ Паулою…

— О! всякій день, воскликнулъ съ жаромъ Фабрицій.

— Благодарю васъ, кузенъ, благодарю за Паулу и за себя…

— Милая Эдмея, сказалъ Жоржъ, мы оставляемъ васъ….

— Уже!!

— Да, вамъ нужно заснуть, а мы пойдемъ къ вашей матушк…

— И такъ до вечера мосье Жоржъ, до скораго свиданія, кузенъ..

— Да скораго, малая кузина!… Паула отправилась съ обоими мужчинами въ комнату Ліанны, которая жила, какъ мы уже знаемъ, въ томъ же этаж павильона.

Фабрицій былъ нсколько удивленъ, что сумасшедшая была переселена изъ своей прежней кельи, но онъ не выказалъ своего удивленія…

Г-жа Деларивьеръ была спокойна. Она устремила на постителей долгій безсмысленный взглядъ и, взявъ об руку Паулы, прижала ихъ къ своимъ губамъ.

Фабрицій нашолъ страшную перемну въ Жанн со времени своего послдняго свиданія съ нею, щеки ея казались мене впавшими и блдными… синіе круги вокругъ вкъ уменьшились… складки у рта исчезли.

Больная была очевидна близка къ выздоровлнію.

— Но о чемъ же думалъ Вигнеръ? спрашивалъ себя племянникъ банкира.— Онъ долженъ былъ дйствовать въ особенности противъ Жанны?— Какъ онъ этого не понялъ?

— Съ тхъ поръ, какъ управляю заведеніемъ, я перевелъ г-жу Деларивьеръ въ эту комнату..— сказалъ Жоржъ, по видимому ей тутъ нравится, и непосредственное сосдство съ дочерью драгоцнно для нея…

— Вы не запираете ее?…

— Никогда.

— Вы оставляете ее одну?

— Часто… почти всегда.

— Даже ночью?

— Даже ночью,— да.

— Разв вы не боитесь, что она убжитъ, или надлаетъ тревога въ заведеніи?

— Не имю никакого основанія опасаться этого.

— Вы, можетъ быть, не знаете, что въ начал своей болзни, въ припадк бшенства, она чуть не убила дочь на глазахъ дяди и на моихъ собственныхъ.

— Знаю…

— Разв не можетъ повториться такая вещь?

— Нтъ,— эти припадки прошли совершенно… они измнили свой опасный характеръ… сумасшествіе ея теперь перешло въ тихую меленхолію….

— Примите, любезный докторъ, мое искреннее поздравленіе, сказалъ Фабрицій:— вы сдлали очень много, и я не сомнваюсь боле въ ея исцленіи.

— Я также надюсь, возразилъ Вернье, и ожидать этого намъ придется очень не долго, если только ршительный опытъ, на который я разсчитываю, будетъ удаченъ….

Фабрицій хотлъ было спросить, на какой опытъ докторъ разсчитывалъ, но не усплъ, такъ какъ Жоржъ долженъ былъ идти въ главный корпусъ, чтобы навстить больныхъ, положеніе которыхъ его особенно озабочивало, и потому онъ вышелъ вмст съ нимъ и Паулою изъ комнаты Жанны. Въ саду докторъ оставилъ ихъ вдвоемъ, и молодая двушка, опершись на руку своего жениха, сосредоточилась сама въ себ и предалась счастливымъ мечтамъ.

Онъ же, между тмъ, говорилъ самъ себ:

— Непониманіе или нежеланіе Риттнера испортили все дло!!— Теперь опасность грозитъ со стороны Жанны и Паулы…. Нужно, чтобы послдняя прекратила свои розыски….— ‘Нужно, чтобы первая осталась сумасшедшею…. Для достиженія этой двойной цли, что же слдуетъ предпринять?— овладть одною и уничтожить другую! отвтилъ онъ самъ себ.

Племянникъ банкира долженъ былъ, какъ мы уже знаемъ, обдать въ Отейльской больниц, и обдъ этотъ продолжался до половины десятаго.

Въ десять часовъ нужно было разстаться.

Паула разсчитывала отправиться на другой день въ Мелюнъ, чтобы убдиться собственными глазами, что люди ея не запустили парка и виллы въ ея отсутствіе.

— Не желаете ли вы пріхать за мною завтра сюда, чтобы отвезти меня домой?— спросила она, протянувъ руку Фабрицію.

— Желаю ли? возразилъ онъ, надюсь, что вы не сомнваетесь въ этомъ!

— Почти не сомнваюсь, признаюсь….

— И такъ до завтра, милая Паула, и навсегда…

— До завтра и навсегда…. повторила она.

Въ одиннадцать часовъ Фабрицій былъ въ Нейльи.

— А! докторъ Вернье, сказалъ онъ себ дорогою,— вы идете даже въ мелюнскій судъ разыскивать доказательствъ!— это слдуетъ принять къ свднію! Если вы также опасны, тмъ хуже для васъ!

Лоранъ ожидалъ въ сняхъ своего господина.

— Идите со мною, сказалъ ему молодой человкъ, и камердинеръуправляющій пошелъ впереди со свчкою въ рукахъ.

Въ тотъ самый моментъ, когда Фабрицій позвонилъ у ршетки виллы, Клодъ Марто, еще бодрствовавшій въ своемъ павильон безъ огня и курившій трубку, вышелъ поспшно и, крадучись безъ всякаго шороха, приблизился къ дому.

Мракъ скрывалъ его совершенно. Онъ увидалъ, что Фабрицій вошелъ и услыхалъ приказаніе, данное Лорану.

— Настала минута…. подумалъ онъ, я узнаю наконецъ сообщникъ ли господина лакей….

Комната Фабриція была внизу — мы это знаемъ уже,— но нужно замтить, что на вилл Нейльи, благодаря ея мстоположенію въ нижній этажъ вело крыльцо съ нсколькими ступенями, какъ бы въ бельэтажъ, такимъ образомъ окно комнаты Фабриція находились на высот двухъ или двухъ съ половиной метровъ надъ уровнемъ клумбъ, усянныхъ цвтами.

Клодъ Марто, прыгая какъ ягуаръ, прошелъ къ заднему фасаду дома, обхватилъ] своими мускулистыми руками и крпкими колнями каштановое тридцатилтнее дерево и изчезъ въ нсколько секундъ въ чащ листьевъ, что доказывало, что онъ не забылъ своего матросскаго ремесла.

LXVII.

Едва усплъ Клодъ Марто исполнить этотъ маневръ, длавшій честь гибкости его членовъ, какъ вдругъ блеснулъ огонь въ одномъ изъ оконъ нижняго этажа, напротивъ того самаго мста, гд, усвшись на крпкую втвь, ex-матросъ приготовился наблюдать.

Онъ проползъ, какъ змя, къ самой оконечности этой втви, едва сгибавшейся подъ тяжестью его тла, и очутился очень близко отъ окна, находившагося нсколько ниже его.

Поднятые занавсы позволяли ему видть внутренность комнаты, въ которую вошелъ Фабрицій съ Лораномъ.

Чудный вечеръ слдовалъ за жаркимъ днемъ.

Атмосфера, пропитанная благоуханіемъ и электричествомъ, была Удушлива и могла разразиться грозою.

Фабрицій, походивъ нсколько минутъ взадъ и впередъ по комнат, вдругъ остановился и указалъ жестомъ Лорану, поставившему подсвчникъ на столъ, на окно.

Клодъ Марто нахмурилъ брови.

— Неужели этотъ негодяй замчаетъ мое присутствіе? спросилъ онъ себя. Но для этого нужно было бы, чтобы онъ видлъ ночью такъ же хорошо, какъ кошка…. Чортъ возьми! это было бы слишкомъ чудно!… Но для такого человка все возможно….

Впрочемъ, эти размышленія продолжались не долго.

Лоранъ подошелъ къ окну и, отворивъ об половники, возвратился къ своему господину.

— Слава Богу! подумалъ матросъ, онъ хотлъ только провтрить свою каюту…. Отлично!! Я не только увижу, что тамъ будетъ длаться, но и услышу, что они будутъ говорить… Ай да патронъ!… какъ онъ внимателенъ ко мн!…

Фабрицій опустился въ большое кресло, возл маленькаго стола. По видимому онъ размышлялъ, нравственное утомленіе ясно выражалось на его лиц, на которое прямо падалъ свтъ свчки.

Лоранъ ожидалъ молча.

Вдругъ молодой человкъ поднялъ голову.

— Я хочу говорить съ вами, сказалъ онъ, и говорить о вещахъ весьма важныхъ…. Я хочу дать вамъ одно порученіе, для выполненія котораго нужны тактъ и большая скромность…. Однакоже я считаю васъ способнымъ исполнить его.

— Вы длаете мн честь, сударь! возразилъ съ гордостью Лоранъ.

— Вы мн вполн преданы, не такъ ли? продолжалъ Фабрицій.

— Преданъ-ли я вамъ, сударь!… Я думаю!— Я слишкомъ дорожу выгодами моего положенія, чтобы позволить себ быть неблагодарнымъ….

— Я сообщилъ вамъ о смерти дяди, сказалъ гд находится его дочь и женщина, которую считали его женою….— безполезно, я полагаю, напоминать вамъ, что вы не должны говорить объ этомъ ни слова.

— Совершенно безполезно, сударь, я нмъ….

— Мать и дочь… подумалъ Клодъ Марто. Ихъ прячутъ гд-то… Нужно будетъ узнать гд именно….

Фабрицій продолжалъ:

— Если бы васъ стали спрашивать относительно моей кузины, которую видли здсь, то оставайтесь глухи….

— Довольно, сударь…. я скажу, что дла моего господина и родныхъ его не касаются меня….

— Если бы стали спрашивать меня, вы скажете, что я въ отсутствіи и время моего возвращенія не извстно.

— Слушаю, сударь.

— Я не хочу никого принимать, кром одной молодой дамы, имя которой вы легко запомните…. м-зель Паула Бальтусъ….

— Мадмоазель Паула Бальтусъ…. повторилъ Лоранъ, приложивъ палецъ ко лбу.— Буду помнить….

— Эта молодая женщина можетъ явиться неожиданно….— И я желаю, чтобы она была здсь въ мое отсутствіе какъ дома….

— Понимаю… промолвилъ Лоранъ съ улыбкою, которой старался придать лукавый видъ.

— Будемъ надяться, что сестра убитаго г. Бальтусъ не будетъ являться сюда часто!… проворчалъ про себя матросъ.

— Теперь, продолжалъ Фабрицій, погоримъ о нашемъ матрос.

— О Клод Марто, сударь?

— Да.

— По моему глупому разумнію, это общаетъ быть весьма интереснымъ! подумалъ старый морякъ.

— Вы мн очень хвалили этого человка?

— Конечно хвалилъ, сударь, и эти похвалы вполн заслужены.

Клодъ улыбнулся, сказавъ себ:

— Я положительно въ милости у г. Лорана.— Невозможно сомнваться въ этомъ.

— И такъ, продолжалъ Фабрицій, вы не можете его ни въ чемъ упрекнуть съ тхъ поръ, какъ онъ здсь?

— Ни, ни, вотъ настолько нельзя упрекнуть, сказалъ Лоранъ, подпустивъ подъ ноготь кончикъ своего пальца.

— Вы большіе друзья съ нимъ?…

Бывшій камердинеръ надулъ щеки и, принявъ важную позу, отвтилъ:

— Добрые друзья, сударь, да, но безъ всякой фамильярности…—. Я не желаю компрометировать своего званія управляющаго неумстнымъ товариществомъ съ подчиненными…

Клодъ Марто пожалъ плечами и изъ устъ его вырвалось:

— Погоди же, негодяй!…

— Вы часто разговариваете? спросилъ Фабрицій.

— О! весьма часто…. Онъ преуморительный субъектъ…. нужно отдать ему справедливость! Онъ разсказываетъ такія смшныя исторіи….

— А! онъ разсказываетъ исторіи…. повторилъ молодой человкъ, смотря прямо въ лицо своему собесднику,— а какого рода его исторіи?…

— Разные матросскіе анекдоты, которыхъ у него большой запасъ..

— Онъ такъ забавенъ, вроятно, когда пьянъ?

— Съ тхъ поръ какъ онъ здсь, я никогда не видалъ его пьянымъ… даже на-весел.

— Это весьма удивительно.

— Однакоже это сущая правда… даю вамъ честное слово, сударь.

— Онъ имлъ репутацію неисправимаго пьяницы…. Стало быть онъ очень измнился?…

— Нужно предполагать… Нынче онъ выпиваетъ только свою порцію…. ни капли больше.

— Разсказываетъ ли онъ вамъ о времени своего пребыванія въ Мелюн, когда онъ вышелъ изъ флота?….

— Ни слова, сударь, объ этомъ.

— Не разсказываетъ ли анекдотовъ относительно недавней смертной казни одного убійцы?

— Нтъ, сударь…

— Все интересне и интересне становится дло, честное слово, подумалъ матросъ….

Фабрицій умолкъ на нсколько минутъ и потомъ опять продолжалъ:

— Слушайте, Лоранъ, и слушайте съ полнымъ вниманіемъ…— Этотъ Клодъ Марто обманываетъ васъ, какъ обманывалъ меня самаго…. это лукавйшій изъ лицемровъ!

Управляющаго такъ удивляли слова его господина, что онъ слушалъ разиня ротъ, между тмъ какъ невидимый слушатель Фабриція ворчалъ сквозь зубы:

— Каналья!

Молодой человкъ продолжалъ:

— Я получилъ на счетъ его самыя врныя свднія…. и свднія самыя незавидныя.

— Возможно ли, сударь?

— Къ несчастію, слишкомъ возможно…. Къ тому же внезапное обращеніе такого завзятаго пьяницы, какъ Клодъ Марто, къ трезвости мн также весьма подозрительно… Если онъ не напивается боле, такъ это потому, что въ пьяномъ вид онъ болтливъ…. а чувство самосохраненія побуждаетъ его наблюдать за собою, такъ какъ онъ скрываетъ страшныя тайны…

— Страшныя тайны!… повторилъ Лоранъ.

— Да…— По видимому Клодъ Марто замшалъ въ дл мелюнскаго убійства…. но судъ не нашелъ достаточныхъ доказательствъ чтобы арестовать его, и оставилъ его пока, въ ожиданіи новыхъ уликъ, на свобод….

— Какъ, сударь, — воскликнулъ Лоранъ,— онъ быть можетъ виновенъ!

— Виновенъ по крайней мр въ сообщничеств чрезъ молчаніе…. прервалъ его Фабрицій. Онъ знаетъ обстоятельства, которыя могли бы открыть глаза правосудію, и онъ не сказалъ ничего.

— Злодй!

— Это не все еще….

— Ахъ! сударь, что же еще?…

— Несомннно почти, что Клодъ Марто нашелъ на мст преступленія неопровержимое доказательство противъ убійцы…— И это доказательство онъ не представилъ, онъ бережетъ его и прячетъ неизвстно по какимъ таинственнымъ причинамъ…— Не знаете-ли вы средства заставить его высказаться объ этой улик противъ убійцы, по всей вроятности его сообщника?

Лоранъ почесалъ за ухомъ, находясь, видимо, въ затруднительномъ положеніи.

— Что же вы молчите? спросилъ Фабрицій….

— Потому что не знаю что отвчать… Не могу придумать средства вытянуть изъ матроса то, чего онъ не желаетъ сказать…

— Однакоже средство это должно же существовать….

— Можетъ быть, только я то его не знаю.

— А я угадываю его…. Какъ бы ни былъ пьяница на-сторож, но бываетъ минута, когда соблазнъ становится слишкомъ силенъ, чтобы онъ могъ устоять.

— Говорятъ такъ, и я полагаю, что это довольно врно….

— Много-ли вы можете пить, Лоранъ, не теряя головы?

— Безъ хвастовства, сударь, голова у меня очень крпка…. Если вино хорошее, то я могу состязаться съ кмъ хотите…. никого не побоюсь…

— Вотъ это именно намъ и нужно.

— Тмъ лучше, сударь…

— Понимаете вы теперь мой планъ?

— Думаю, что начинаю понимать.

LXVIII.

— Чотъ возьми! ворчалъ про себя матросъ на своемъ дерев, я также понимаю!— Не много нужно лукавства, чтобы выдумать такую штуку!

— Дло только въ томъ, продолжалъ Фабрицій, чтобы напоить Клода Марто до-пьяна, а самому сохранить сознаніе и ловко выспросить его…. Когда онъ потеряетъ голову, то будетъ вамъ отвчать….

— Можете, сударь, положиться на меня…. Я сдлаю все къ лучшему….

— Надетесь-ли успть?

— Разсчитываю, даже увренъ… Я вытяну изъ него…. узнаю, что онъ нашелъ, и разскажу вамъ все слово въ слово.

— Если вы успете, Лоранъ, то получите хорошее вознагражденіе..

— О! сударь, я не изъ интереса буду дйствовать!

— Постарайтесь не измнять до ршительной минуты вашего обращенія съ Клодомъ Марто…. Необходимо, чтобы онъ все боле и боле убждался въ вашей дружб, или, скоре, въ томъ, что онъ успшно васъ надуваетъ….

— Можете быть спокойны, сударь, онъ ничего не заподозрить….

— Дйствуйте какъ можно скоре.

— Когда прикажете, сударь?…

— Завтра же….

— Слушаю….

— Меня не будетъ весь день дома… быть можетъ, даже не буду ночевать…— и вы постарайтесь узнать тайну нашего матроса къ моему возвращенію…. Употребите вс средства, я уполномочиваю васъ вполн….

— Узнаю, сударь, непремнно.

— Теперь еще нсколько словъ….— Я хочу входить сюда свободно во всякое время, не тревожа никого, чрезъ калитку сосднюю съ ршеткою, или чрезъ ту, которая выходитъ на Сенскій бульваръ….— Мн нужны ключи…. Есть-ли у васъ двойные?

— Да, сударь, они спрятаны у меня въ комнат….

— Подите, принесите мн ихъ….

— Все равно…. я отдамъ вамъ изъ моей связки….

— Давайте.

— Вотъ они….

Лоранъ отвязалъ два ключа, висвшіе на изломанномъ кольц вмст съ другими, и прибавилъ, указывая на большій ключъ:

— Вотъ этотъ отъ калитки, выходящей въ улицу Лонгшанъ.

— Хорошо… можете теперь идти… вы мн боле не нужны.

— Нужно будетъ завтра васъ будить?

— Да, около семи часовъ.

— Вы будете завтракать дома?

— Нтъ.

— Въ карет подете, сударь?

— Да, распорядитесь, чтобы она была готова къ тремъ четвертямъ восмаго.

— Карета-понни?

— Нтъ, купэ.

— Желаю вамъ доброй ночи, сударь.

— Прощайте!

Лоранъ вышелъ, низко раскланиваясь.

— А! а! куманекъ! подумалъ Клодъ Марто съ невыразимой игрою физіономіи. Такъ завтра будетъ наше состязаніе въ пьянств и вы заставите меня выболтать мои тайны!… Чортъ возьми, посмемся же мы, постой!!

Едва управляющій вышелъ изъ комнаты, какъ Фабрицій, принявшій вдругъ озабоченный видъ, всталъ со своего кресла и принялся чего то искать въ комнат, открывая послдовательно одинъ за другимъ вс ящики и шкафы…

Лоранъ заботливо разложилъ вс вещи, взятыя имъ въ улиц Клиши.

Блье было уложено въ шкафахъ,— платье развшено на вшалкахъ туалетнаго кабинета, книги разложены въ библіотек.

Оружіе было развшено на стн по обимъ сторонамъ камина, мраморъ котораго исчезалъ подъ множествомъ довольно дешевыхъ игрушекъ, обметаемыхъ тщательно Лораномъ каждый день.

Чмъ боле рылся Фабрицій въ разной мебели, тмъ безпокойне становился.

Отъ времени до времени онъ останавливался въ своихъ поискахъ, оборачиваясь направо и налво и пристально разсматривая вс уголки большой комнаты.

— Какого чорта онъ ищетъ? спрашивалъ себя Клодъ Марто, сильно заинтересованный.

Фабрицій, сдлавъ жестъ нетерпнія, сказалъ громкимъ голосомъ:

— Куда двалъ дуракъ Лоранъ это оружіе!…

Матросъ вздрогнулъ.

— Это оружіе!… повторилъ онъ,— онъ упомянулъ объ оружіи…

Вдругъ молодой человкъ остановилъ свой взоръ на одной групп оружія, едва замченной имъ прежде и, приблизившись къ ней, принялся внимательно ее разсматривать.

— Вотъ оно! воскликнулъ онъ, протянувъ руку и снимая изъ этой группы револьверъ.

Клодъ Марто слдилъ за всми его движеніями.

— Вотъ теб на! замтилъ онъ. Револьверъ улицы Клиши…. револьверъ съ начальными буквами имени!— Что онъ хочетъ длать съ нимъ?

Фабрицій поднесъ оружіе къ свч и долго разсматривалъ маленькій серебряный гербъ, вдланный въ рукоятку.

Губы его шевелились, но ночной наблюдатель не слыхалъ, чтобы изъ нихъ вылеталъ какой нибудь звукъ.

Спустя дв или три минуты онъ положилъ оружіе на столъ, направился къ шкафу, ключъ отъ котораго былъ у него въ карман, отворилъ его, и вынувъ оттуда чемоданъ, который поставилъ возл револьвера, слъ.

— Сколько лукавства и хитрости! подумалъ Клодъ Марто. Что-то онъ вынетъ оттуда?

Отвтъ на этотъ вопросъ послдовалъ немедленно. Фабрицій зло жилъ въ замокъ миніатюрный ключикъ, пожалъ пружину и, запустивъ руку въ отворившійся чемоданъ, вытащилъ оттуда связки чековъ, векселей, облигацій и банковыхъ билетовъ.

— Экая пропасть! Господи, Господи!— прошепталъ съ глубокимъ изумленіемъ ослпленный всмъ этимъ богатствомъ матросъ. Чортъ возьми!— да онъ обокралъ парижскій банкъ, или убилъ и обокралъ Дядю!

Племянникъ банкира запустилъ вторично руку въ чемоданъ и вытащилъ оттуда съ полдюжины маленькихъ мшковъ, завязанныхъ простыми бичевками, которыя сейчасъ же развязалъ, и высыпалъ изъ нихъ на столъ кучи новенькихъ червонцевъ, блескъ ихъ какъ будто отразился въ его глазахъ и онъ перебиралъ ихъ съ наслажденіемъ скупца и расточителя.

Глухой гнвъ киплъ въ груди матроса, ворчавшаго про себя:

— Ахъ! злодй!! злодй!! воръ и убійца!!

Фабрицій пересталъ перебирать золото судорожно сжимавшимися пальцами, и принялся опять опоражнивать чемоданъ.

Онъ вытащилъ оттуда еще нсколько пачекъ цнностей и маленькую связку бумагъ, которыя внимательно началъ разсматривать.

Одна изъ нихъ была съ штемпелемъ вверху на лвомъ углу, молодой человкъ развернулъ ее и съ улыбкою, или скоре съ гримасою, приподнявшею его губы, прочитала, вслухъ слдующія слова:

‘Это мое духовное завщаніе’.

Клодъ содрогнулся отъ негодованія и чуть-чуть не выдалъ своего присутствія на дерев крикомъ бшенства, кипвшаго въ немъ, однакоже воздержался.

Фабрицій, положивъ духовное завщаніе г-на Деларивьера рядомъ съ револьверомъ, собралъ и уложилъ вс сокровища и бумаги въ ящикъ бюро, которое тщательно заперъ на два оборота, потомъ возвратился къ столу, бросилъ пустой чемоданъ въ уголъ комнаты и, взявъ гербовую бумагу, прочиталъ ее, но уже про себя, а не вслухъ.

Окончивъ чтеніе, поднялъ голову съ видомъ дикаго торжества, и воскликнулъ:

— Чрезъ минуту, дорогой и оплакиваемый дядюшка, я буду противъ вашей воли вашимъ единственнымъ наслдникомъ!…

Вслдъ затмъ онъ поднесъ къ свч уголъ листа, который сейчасъ же и загорлся, взявъ его за противоположный уголъ, онъ подошелъ къ окну и продолжалъ держать его надъ пустымъ пространствомъ.

Увидвъ это, Клодъ Марто задрожалъ, до сихъ поръ онъ скрывался только благодаря мраку, теперь же пылавшая бумага, бросавшая яркій свтъ, освщала его фигуру.

Фабрицію стоило только поднять глаза, чтобы увидть его — и тогда все погибло.

Но между тмъ какъ матросъ сдерживалъ дыханіе, воображая, что слышитъ самъ среди ночной тишины біеніе своего сердца, племянникъ банкира сосредоточилъ все свое вниманіе на медленно сгоравшемъ лист.

Огонь уничтожилъ уже три четверти духовнаго завщанія, какъ вдругъ порывъ втра раздулъ его и онъ коснулся пальцевъ Фабриція, который, почувствовавъ боль отъ обжога, выпустилъ бумагу, закружившуюся въ пространств и упавшую у подножія каштановаго дерева, гд внезапно пламя, пожиравшее ее, погасло.

— Пуфъ!…. проворчалъ матросъ, слдившій взоромъ за всмъ этимъ процессомъ.— Чортъ побери! вотъ избавился-то отъ врной бды! не надялся, признаюсь!… И, вздохнувъ полной грудью, продолжалъ впрочемъ свои наблюденія.

Фабрицій, между тмъ возвратившись опять къ столу, взялъ револьверъ, положилъ его въ боковой карманъ, пошелъ къ двери и скоро исчезъ.

— Все боле и боле усложняется дло!— подумалъ Клодъ Марто.— Куда онъ понесъ это оружіе?— Я долженъ узнать это и узнаю!!… Не теряя ни минуты, онъ приблизился опять къ стволу дерева и спустился по немъ на землю.

LXIX.

Съ быстротою стрлы Клодъ Марто пробрался сквозь чащу, прошелъ аллеи и очутился на лужайк, напротивъ парадной двери виллы.

Едва усплъ онъ спрятаться за кустъ растеній въ цвту, какъ эта дверь отворилась и Фабрицій вышелъ безъ шляпы изъ дома и поворотилъ направо.

— Ай-да диво! прошепталъ матросъ: онъ идетъ по направленію къ моему павильону! Ну, Клодъ Мартъ, на охоту!

И снявъ башмаки и взявъ ихъ въ руку, онъ послдовалъ босикомъ за Фабриціемъ.

Подъ подошвами негодяя хрустлъ песокъ и шумъ его шаговъ, хотя и онъ старался заглугапть ихъ, мшалъ ему слышать легкій шелестъ листьевъ, задваемыхъ слегка Клодомъ Марто. Небо было пасмурно, какъ мы уже сказали, большія облака бжали съ юга къ сверу и заслоняли дискъ луны, вслдствіе чего глубокая тьма: смнялась часто проблесками бловатаго луннаго свта. Приблизившись къ шалэ матроса, Фабрицій остановился, посмотрлъ на темныя окна и сталъ внимательно прислушиваться.

— Не думаетъ-ли онъ отдлаться отъ меня?— спросилъ себя морякъ… Не для этого-ли онъ взялъ пистолетъ?

Но, нтъ. Молодой человкъ не помышлялъ въ эту минуту ни о чемъ подобномъ.

Кругомъ царствовало глубокое молчаніе.

— Они спятъ,— сказалъ тихо Фабрицій, и пошелъ дальше.

— Клодъ Марто слдовалъ за нимъ. Племянникъ банкира приблизился къ маленькой калитк, выходившей на Сенской бульваръ, и вложилъ въ замокъ одинъ изъ ключей, данныхъ ему Лораномъ за четверть часа предъ тмъ.

Ключъ повернулся, калитка отворилась — и Фабрицій направился къ берегу.

Матросъ не могъ выйдти изъ парка, такъ какъ на открытомъ мст онъ былъ бы сейчасъ замченъ Фабриціемъ, за которымъ однакоже онъ хотлъ непремнно слдить…

— Какъ быть? думалъ онъ, и скоро отыскалъ средство.

— Онъ уцпился обими руками за вершину низкой стны, ограждавшей владнія его врага, и поднялся на нее. Густыя втви липы, скрестившись вокругъ, скрывали его совершенно.

Въ этотъ моментъ луна находилась въ центр свободнаго отъ облаковъ пространства и ярко блестла.

Ея серебристые лучи падали на шлюпку и лодки, изъ которыхъ состояла флотилія, и придавали ихъ изящнымъ контурамъ удивительную рельефность.

Сена съ очаровательнымъ, однообразнымъ журчаніемъ, плавно текла между берегами, покрытыми дерномъ.

По сюренскимъ холмамъ, у подошвы Монъ Валеріанъ проходилъ изъ Версали желзнодорожный поздъ, выбрасывая клубы благо, серебрившагося издали дыма.

На другой сторон Сены лаяла сторожевая собака.

Фабрицій остановился возл самой верхней ступени пристани и окинулъ быстрымъ взоромъ окрестность.

Никого было не видно отъ ршетки Булонскаго лса до курбвуаскаго моста, т. е. въ предлахъ, дале которыхъ взоръ не могъ проникать.

Уединеніе казалось абсолютнымъ.

Молодой человкъ, успокоившись, вынулъ изъ кармана револьверъ.

Клодъ Марто, не терявшій, какъ можетъ представить себ читатель, изъ виду ни одного движенія своего противника, подумалъ въ эту минуту:

— Чортъ побери! Если бы ему вздумалось застрлиться, избавилъ бы гильотину отъ лишней работы!— Но побьюсь объ закладъ ста су противъ пяти сантимовъ, что у него и въ помышленіи этого нтъ!

Дйствительно злодй не помышлялъ объ этомъ.

Клодъ увидалъ наконецъ, что онъ поднялъ руку надъ головою и бросилъ съ силою что-то въ воду.

Потомъ онъ услыхалъ характеристическій звукъ, происходящій какъ-бы отъ паденія въ воду камня.

Въ то же время, позади шлюпки поднялись брызги, заблествшія при луннымъ свт какъ будто брилліанты.

— Хозяинъ отдлался отъ своего револьвера! сказалъ про себя Клодъ.— Хитеръ ты, братъ, но матросъ хитре тебя!!…

Фабрицій, подождавъ съ минуту и оглядвшись опять направо и налво, вошелъ обратно въ паркъ и, заперевъ тщательно за собою калитку, направился къ вилл.

Клодъ на этотъ разъ не послдовалъ за нимъ, но чрезъ нсколько минутъ слзъ со стны, пустился бгомъ къ своему павильону и, вбжавъ туда, зажегъ фонарь и вошелъ въ комнату, гд крпкимъ сномъ спалъ маленькій Пьерръ.

Матросъ, подойдя къ его постели и наклонясь надъ нимъ, прошепталъ ему на ухо:

— Ну, мальчуганъ, вставай!

Пьерръ, пробужденный такъ внезапно, слъ на своемъ лож и сталъ протирать глаза.

— Ахъ! это вы, господинъ Клодъ… сказалъ онъ.

— Да… Ну, вставай же скоре!…

— Разв ужъ день?

— Нтъ, мой юнга, но отличный лунный свтъ, и я, гуляя на берегу, видлъ троекратный прыжекъ толстаго карпа, какъ будто нарочно дразнившаго меня, и сказалъ: ‘Постой же, я покажу теб, что Клодъ Марто знаетъ тонко рыбацкое ремесло…’ Такъ вотъ мы и пойдемъ, чтобы закинуть два или три раза сть…. Одвайся же скоре!

— Сейчасъ, г-нъ Клодъ… возразилъ мальчикъ, вставая съ своей постели и одваясь.

Между тмъ Клодъ Марто, разговаривая такимъ образомъ съ Пьерромъ, снялъ съ вшалки неводъ, висвшій въ одномъ изъ угловъ комнаты.

Потомъ, когда мальчикъ былъ готовъ, онъ сказалъ ему

— Поди безъ всякаго шуму и отвяжи рыбацкую лодку… тамъ дождись меня…

— Хорошо, г-нъ Клодъ.

Матросъ вышелъ изъ павильона и, положивъ неводъ на траву, отправился волчьей походкою къ вилл, близъ каштановаго дерева, сидя на которомъ добился такихъ счастливыхъ результатовъ, онъ остановился.

Окна комнаты Фабриція были теперь затворены, но въ комнат виднлся еще свтъ.

Малйшій шумъ или свтъ могли привлечь вниманіе молодаго человка и заставить его открыть окно. Клодъ ожидалъ. Прошло пять минутъ, десять… пятнадцать… И матросъ естественно раздражался отъ нетерпнія.

Наконецъ свтъ потухъ… и онъ очутился въ два прыжка у самаго дерева. Въ эту минуту густыя облака затмили луну, лучи которой съ трудомъ проникли бы сквозь густую чащу листвы.

Клодъ прислъ на корточки у подножья дерева, открылъ свой глухой фонарь и направилъ свтъ къ мсту, на которое упалъ лоскутокъ горвшаго листа, брошеннаго Фабриціемъ.

Слабый свтъ фонаря далъ возможность матросу увидать нчто въ род благо пятпа, рзко выдлявшагося на темпомъ дерн…

Матросъ поспшно протянулъ къ этому пятну руку и поднялъ лоскутокъ бумаги, сгорвшей на три четверти.

Этого-то обрывка онъ именно и искалъ, спрятавъ его въ карманъ, погасилъ фонарь, сдлавшійся не нужнымъ, и отправился поспшно къ рк, гд ожидалъ его юнга.

Со дня открытія рыбной ловли Клодъ ежедневно упражнялся въ ней и всегда успшно.

Его садокъ — одинъ изъ тхъ большихъ ящиковъ съ отверстіями, которыя называются прибрежными сенскими содержателями ресторацій ‘лавками,’ былъ наполненъ отличной рыбою.

Въ первый разъ онъ отправлялся на рыбную ловлю ночью, но конечно онъ имлъ на это свои причины.

Юнга ожидалъ его, сидя на лавочк, между тмъ какъ кольца, веселъ были твердо прикрплены къ желзнымъ уключинамъ.

— Ей! патронъ, — закричалъ ему мальчикъ,— все готово…. но съ тхъ поръ какъ здсь, я не видалъ ни одного карпа, выскакивающаго изъ воды.

Клодъ Марто засмялся тмъ беззвучнымъ смхомъ, которымъ смялся Кожаный чулокъ, герой Купера, и, положивъ на лвое плечо неводъ, вскочилъ въ лодку и крикнулъ:

— Ну, малютка, какъ теб нравится эта прекрасная ночь?

— Я нахожу, г-нъ Клодъ, что кататься повод теперь прекрасно, но полагаю, что карпъ убрался такъ далеко, что поймать его намъ не удастся.

— Ты такъ думаешь?

— Да, думаю!

— Ну, если не поймаемъ его, такъ поймаемъ что нибудь другое.

— Что же именно?

— Ты сомнваешься?

— Я повторяю ваши слова только, г-нъ Клодъ… вы сами говорили мн, что лунный свтъ разгоняетъ рыбу и что тогда возвращаешься съ пустыми руками.

— Ай-да славный мальчуганъ! проворчалъ матросъ, не забываетъ, что ему говорятъ, и пользуется уроками. Потомъ прибавилъ вслухъ:

— Это врно, но та рыба, которую мы должны поймать, не боится луннаго свта… Вотъ увидишь сейчасъ.

LXX.

— Капая же рыба по боится свта? спросилъ Пьерръ, какъ она называется?

— Потерпи немного, отвтилъ матросъ, я теб это скажу сейчасъ… ну, греби на средину рки, только тише, безъ шуму, и остановись въ четырехъ метрахъ отъ шлюпки.

— Хорошо, г-нъ Клодъ.

Ребенокъ исполняла, вс приказанія своего патрона съ обычной быстротою и ловкостью, и судно, двинутое нсколькими взмахами веселъ на средину рки, остановилось позади красивой лодки, предназначенной для прогулокъ.

Клодъ, забросивъ на плечо неводъ и держа одну часть его въ правой рук, а другую въ лвой, согнулся въ дугу и ожидалъ въ этомъ положеніи, пока маленькій Пьерръ остановитъ лодку въ указанномъ мст.

Когда же они прибыли туда, онъ скомандовалъ:

— Стой! вотъ мы и у цли. Старайся удержаться здсь…

Судно остановилось.

Старый морякъ раскачался раза три всмъ корпусомъ и, остановись, принялъ позу, какъ будто приготовлялся нанести ударъ врагу въ голову.

Раскачиваясь самъ, онъ раскачивалъ также и неводъ, и на третьемъ розмах бросилъ его въ воду съ особенной замашкою свойственной только самымъ опытнымъ рыболовамъ.

Сть округлилась въ воздушномъ пространств, упала въ рку, образуя правильный кругъ, и затмъ, увлеченная тяжестью свинцовыхъ привсокъ, погрузилась въ воду.

— Тише… тише… промолвилъ тихо Клодъ. Сопротивляйся теченію…. не давай хода лодк.

— Хорошо.

И съ этими словами ребенокъ исполнилъ означенный маневръ.

Глубина достигла около двухъ съ половиною метровъ въ томъ мст, гд былъ закинутъ неводъ, и потому Клодъ спустилъ около 3 метровъ веревки.

— Славно закинули, господинъ Клодъ!… сказалъ мальчикъ съ наивнымъ удивленіемъ.— Сть образовала настоящій кругъ!

— И если рыба, которую я хочу поймать, подъ нею! возразилъ бывшій матросъ,— больше я ничего не скажу теб, мой кроликъ…. открой хорошенько свои глядлки….

Клодъ Марто работалъ во время этого разговора и незамтно, избгая рзкихъ движеній, тянулъ мало по малу къ себ неводъ, лежавшій на дн.

— Чувствуете вы что нибудь? спросилъ Пьерръ.

Матросъ не отвчалъ, размышляя, что въ этотъ самый моментъ онъ служитъ орудіемъ неумолимой судьб.

Ему казалось уже, что онъ видитъ это страшное, неопровержимое доказательство, которое надялся вытащить изъ сенскихъ песковъ.

Пьерръ повторилъ:

— Хозяинъ, вы ничего не чувствуете?— Трепещится ли что нибудь въ невод?

Клодъ почувствовалъ толчекъ и отвтилъ:

— Кажется, что такъ.

— Такъ тащите же скоре!

— Не торопись!… Я очень ошибусь, если не вытащимъ отличную какую нибудь рыбу.

— Того карпа, который прыгалъ?….

— Можетъ быть что нибудь получите даже, отвтилъ матросъ, продолжая тянуть къ себ неводъ.

Когда дв трети были вытянуты изъ воды, онъ поднялъ весь неводъ однимъ взмахомъ руки и положилъ его въ лодку.

Огромная рыба билась въ немъ и ударяла хвостомъ о полъ лодки.

Мальчикъ хлопалъ въ ладоши.

— Это карпъ! карпъ! повторялъ онъ радостно..

— Ничего! ровно ничего! ворчалъ Клодъ, ощупывая вс мшки невода одинъ на другимъ!

— Да, какъ-же хозяинъ, ничего!… Смотрите, какъ она бьется…

— Молчи, мальга…. не эта рыба нужна мн.

Мальчикъ замолчалъ, не понимая ничего.

— Нужно начинать вновь… продолжалъ Клодъ Марто.— Поднимемся вверхъ.— На томъ же мст?

— Нсколько лве….

Клодъ говорилъ сухимъ голосомъ, какъ человкъ недовольный и обманувшійся въ своихъ ожиданіяхъ, что казалось тмъ боле удивительнымъ Пьерру, что въ невод было, кром карпа, два, или три фунта мелкой рыбы.

Матросъ бросилъ всю эту богатую добычу въ садокъ лодки, сложилъ неводъ и положилъ его опять на лвое плечо.

Эта работа была дтской забавою для такого сильнаго молодца, какъ Клодъ, однакоже на лиц его выступилъ крупный потъ.

Нетерпніе порождало въ немъ лихорадку.

Пьерръ направилъ лодку къ задней части шлюпки.

— Хорошо ли намъ здсь?— спросилъ онъ.

— Еще нсколько лве.

Сынъ г-жи Таландье налегъ на весла и поставилъ лодкувъ означенное положеніе.

Неводъ, брошенный съ силою, раскинулся опять и упалъ какъ и въ первый разъ, образовавъ правильный кругъ.

Клодъ не говорилъ боле, а нахмурилъ брови и указывалъ своему юнг жестомъ, что онъ долженъ былъ длать.

— На этотъ разъ, подумалъ Пьерръ, уже наврное мы ничего не захватимъ. Какъ ни глупа рыба, а все же не попадется два раза сряду на одномъ и томъ же мст.

Клодъ молча сталъ тянуть веревку, между тмъ какъ сердце его сильно билось и вс нервы отъ сильнаго волненія были напряжены.

Онъ поднялъ неводъ и бросилъ, его на полъ лодки.

Луна освщала окрестность полнымъ свтомъ, подъ лучами котораго не блестло, однакоже, чешуи въ невод.

— Я былъ увренъ!— промолвилъ мальчикъ,— ни единой рыбки!…

Клодъ, сидя на корточкахъ, ощупывалъ мшки невода трепещущими руками, и вдругъ изъ устъ его вырвалось торжественное восклицаніе.

Онъ ощупывалъ твердый металлическій предметъ.

— Чортъ возьми! воскликнулъ онъ,— наконецъ-то я держу его!…

— Что вы держите, хозяинъ? спросилъ съ любопытствомъ мальчикъ.

— Рыбу, которую хотлъ поймать!…

— Какую рыбу?— продолжалъ Пьерръ, выпустивъ весла и прыгнувъ на задъ лодки.— Щуку быть можетъ?… О! покажите мн ее…

— Посмотри, вотъ на это лучше, возразилъ Клодъ, вытаскивая изъ невода револьверъ Фабриція, посмотри!… и скажи — не чудная ли эта вещь!

Мальчикъ схвативъ въ изумленіи оружіе и, разсмотрвъ его со всхъ сторонъ, пролепеталъ:

— Это пистолетъ!

— Да, пистолетъ, называемый револьверомъ и длающій шесть выстрловъ….

— И вы искали его?

— Его именно!

— Какимъ образомъ вы узнали, что онъ былъ тутъ?

Клодъ, подумавъ съ минуту, отвтилъ:

— Этотъ пистолетъ принадлежитъ г. Лорану, который далъ мн его а я, по неосторожности, сегодня утромъ, когда возилъ барина къ мысу острова, уронилъ его въ рку…. Г. Лоранъ очень дорожитъ имъ, и потому я хотлъ, во что бы то ни стало, найти его…. Еслибы мн не удалось достать неводомъ, я опустился бы самъ на дно.

— Къ счастію, вы успли….

— Да, къ счастію… но ни слова о нашей ночной ловл, слышишь, малютка! мн было бы очень непріятно, еслибы стали говорить, что я потерялъ эту игрушку и что я такой неловкій человкъ.

— Будьте покойны, хозяинъ…. я буду держать языкъ за зубами…. я не болтливъ, вы это знаете.

— Я знаю, что ты славный ребенокъ…. а теперь полооборота налво и причаливай къ пристани.

— Мы не будемъ боле ловить рыбы? спросилъ Пьерръ съ сожалніемъ.

— Нтъ, довольно на ныншнюю ночь…

— Жаль… намъ везло счастіе….— впрочемъ хорошо и уснуть.

Лодка причалила.

— Ступай отдыхать, юнга… сказалъ Клодъ Марто.

— Не нужно ли будетъ высушить и растянуть неводъ?

— Успешь и завтра утромъ.

— Какъ хотите, г. Клодъ.

Минутъ черезъ пять мальчикъ закутывался въ свое одяло и съ наслажденіемъ сталъ засыпать.

Клодъ же заперся въ своей комнат, зажегъ маленькую лампу и, положивъ въ надежное мсто револьверъ, выпулъ изъ кармана своего жилета лоскутокъ бумаги, найденный имъ у подошвы каштановаго дерева, и принялся разбирать сохранявшіяся слова.

Мы знаемъ, что отъ духовнаго завщанія не осталось почти ничего, пламя пожрало ⁵/₆ строчекъ, написанныхъ г. Деларивьеромъ, но нкоторыя слова остались еще однакоже.

Этихъ-то словъ и слдовавшей за ними подписи было достаточно, чтобы доказать, что уничтоженный актъ былъ духовное завщаніе и что Фабрицій Леклеръ, уничтоживъ его, прибавилъ еще одно преступленіе ко всмъ прочимъ.

Но рядомъ съ убійствомъ похищеніе наслдства могло показаться легкимъ грхомъ.

— Все это пригодится, прошепталъ Клодъ, когда настанетъ день свести счеты, и кажется, что день этотъ близокъ.

Онъ присоединилъ лоскутокъ гербовой бумаги къ разнороднымъ доказательствомъ, сохранявшимся уже у него, и, въ свою очередь, легъ въ постель.

Но можемъ смло уврить читателя, что онъ не смыкалъ глазъ:

LXXI.

Фабрицій Леклеръ долженъ былъ, если читатели наши помнятъ, пріхать за Паулою Бальтусъ въ Отейльскую больницу, чтобы отвезти ее въ Мелюнъ.

Паула встала и одлась рано, она продолжала носить глубокій трауръ, по ея черный туалетъ былъ тмъ не мене очень изященъ.

Перспектива провести цлый день въ обществ Фабриція придавала ея очаровательному, лицу счастливое выраженіе.

Въ ожиданіи отъзда, она гуляла въ парк съ докторомъ Вернье.

Послдній казался сильно озабоченнымъ.

— О чемъ вы думаете, другъ мой? спросила его сирота.

— Я думаю, отвтилъ онъ, о грустныхъ во всхъ отношеніяхъ извстіяхъ, привезенныхъ намъ г-мъ Леклеръ. И въ этихъ извстіяхъ очень много такого, что меня крайне удивляетъ…

Паула возразила:.

— Вамъ кажется страннымъ, что г-нъ Деларивьеръ не сдлалъ духовнаго завщанія въ пользу Жанны и Эдмеи?

— Да, признаюсь…. Я ршительно не могу понять, какъ этотъ честный человкъ, у котораго семейное чувство было сильно развито и который несомннно любилъ всею душою свою подругу и дочь, не принялъ мръ для обезпеченія будущности этихъ двухъ бдныхъ женщинъ, которыхъ поставитъ его непредвиднная смерть въ самое двусмысленное и отчаясное положеніе….

— Это упущеніе, вы знаете, возразила сирота, извинительно до нкоторой степени.

— Почему?

— Фабрицій говорилъ намъ, что г-нъ Деларивьеръ, освободившись отъ узъ ненавистнаго брака, твердо ршился жениться на Жанн въ самомъ скоромъ времени, и такимъ образомъ онъ узаконила, положеніе матери и дочери, и все состояніе должно было перейти къ нимъ безспорно… Г-нъ Деларивьеръ, не сомнваясь нимало въ скоромъ осуществленіи своего намренія, могъ естественно не позаботиться о духовномъ завщаніи.

— Дйствительно это весьма возможно, сказалъ Жоржъ, невроятнаго тутъ ничего нтъ, но тмъ не мене я не думаю этого.

— На чемъ же основывается ваще убжденіе въ противномъ?

— На данныхъ очень слабыхъ, но имющихъ въ моихъ глазахъ важное значеніе.— Когда я лечилъ Жанну, въ Мелюн, то наканун роковаго дня, въ который она лишилась разсудка, я слъ, чтобы прописать рецептъ, къ маленькому столику, на которомъ лежало нсколько писемъ, написанныхъ г-мъ Деларивьеръ въ то же утро.

— И что же?

— А то, что я прочиталъ машинально надпись одного изъ этихъ писемъ.

— Кому же оно было адресовано?

— Одному нотаріусу въ Париж.

— Какому же именно?

— Я позабылъ его фамилію, но помню названіе улицы, напоминающей мн первоначальное училище, въ которомъ я учился: улицы Луи ле Гранъ..

— Можно писать своему нотаріусу по разнымъ поводамъ.

— Конечно! потому я вамъ и говорю, что у меня слабыя данныя, но тмъ не мене мн кажется, что г-нъ Деларивьеръ высказывалъ въ этомъ письм свою послднюю волю.

— Почему вы не сказали вчера этого Фабрицію?

— Подумайте, можно-ли это было! воскликнулъ Жоржъ, это было немыслимо…

— Я не вижу, почему это было немыслимо.

— Я только что сказалъ, что люблю Эдмею и просилъ ея руки… Еслибы я высказалъ посл этого увренность въ существованіи духовнаго завщанія, то меня могли бы принять за искателя приданаго, и Богъ мн свидтель, что моя единственная мечта — это жениться на Эдме безъ всякаго состоянія… Я берусь обогатить ее co-временемъ моимъ трудомъ.

— Никто не сомнвается въ этомъ, любезный докторъ, и вы стоите настолько выше всякаго подозрнія, что я совтую вамъ нынче же сказать Фабрицію то, что передали мн.

— Однакоже я все-таки не скажу теперь.

— А когда же?

— Подожду до тхъ поръ, пока сдлаюсь мужемъ Эдмеи.

— Да будетъ по вашему, другъ мой!— Быть можетъ вы правы.— Впрочемъ торопиться нечего, такъ какъ состояніе г-на Деларивьера во всякомъ случа въ надежныхъ рукахъ, т. е. въ рукахъ Фабриція.

— Разумется, нельзя желать лучшаго опекуна, и г-нъ Леклеръ заслуживаете полнаго доврія.

Говоря это, Жоржъ говорилъ не то, что думалъ.

Инстинктивно врилъ онъ въ существованіе духовнаго завщанія.

Конечно, онъ не ршился бы утверждать, что Фабрицій зналъ о существованіи этого завщанія, и молчалъ въ виду своей выгоды…. Онъ едва осмливался сомнваться въ молодомъ человк, котораго, какъ онъ зналъ, любила Паула, но который внушалъ ему невольное отвращеніе.

Жоржъ, едва зная впрочемъ племянника банкира, былъ слишкомъ справедливъ и честенъ, чтобы поддаться своей безпричинной антипатіи, хитрый взглядъ Фабриція, его манеры казались ему не искренними, и онъ недоврялъ ему, но ни за что на свт не согласился бы высказать своего недоврія.

Посл минутнаго молчанія онъ продолжалъ:

— Г-нъ Леклеръ вамъ говорилъ, кажется, что онъ прибылъ въ Парижъ третьяго-дня вечеромъ?

— Да, говорилъ, возразила Паула, но почему вы меня спрашиваете объ этомъ?

— Потому, что я видлъ г-на Леклера прежде васъ въ тотъ день, или, скоре, вечеромъ въ день его прізда, но забылъ вамъ сказать объ этомъ.

Молодая двушка сдлала жестъ удивленія.

— Вы видли Фабриція прежде меня?— воскликнула она.

— Да.

— Гд же?

— Въ улиц Тетбу, No 9.

— Что же онъ тамъ длалъ?

— Разспрашивалъ привратника о г-н Рене Жанселинъ….

— О родственник той несчастной, которая здсь?

— О ея брат… О! какъ странны бываютъ иногда случайности!…

Жоржъ разсказалъ вкратц Паул о всемъ случившемся въ улиц Тетбу и о своемъ удивленіи при вид на другой день въ больниц Фабриція, имени котораго онъ не зналъ.

— Дйствительно, прошептала молодая двушка, встрча эта очень странна…. Позволите-ли вы мн, прибавила она, спросить васъ, зачмъ вы сами разыскивали г-на Жанселппа?

— По очень простой причин… Я хотлъ видть этого человка, разспросить его, постараться наконецъ узнать отъ него разршеніе той загадки, заданной намъ его сестрою, т. е. почему она произноситъ въ своемъ бреду имя вашего несчастнаго брата….

— Причина основательная, дорогой докторъ!… Но Фабрицій не знаетъ этого Рене?…

— Онъ сказалъ, что не знаетъ, и я не имю причины подозрвать его въ неискренности.

— Вы говорили ему о Матильд?

— Нтъ.

— Почему?

— Я не имлъ никакого права разспрашивать его такимъ образомъ. Ктому же, если онъ не знаетъ брата, то вроятно не знаетъ и сестры.

— Это разсужденіе, сказала Паула съ улыбкою, кажется мн весьма не логичнымъ.

— Какъ такъ?

— Ни по возрасту, ни по опытности я не ребенокъ, продолжала молодая двушка, я не могла такъ изолироваться отъ свта, чтобы не имть понятія о нкоторыхъ вещахъ…. Я знаю очень хорошо, что Фабрицій Леклеръ, котораго я люблю и который будетъ моимъ мужемъ, жилъ какъ живутъ вс молодые люди его лтъ, и я не желала бы, чтобы это было иначе…. Изъ нкоторыхъ вашихъ словъ я заключила, что г-жа Жанселинъ была…. кажется, женщина небезупречной нравственности… Я слыхала, что женщины такого рода, по остатку скромности, по инстинктивному смутному уваженію къ своимъ семействамъ, принимаютъ часто псевдонимы… Быть можетъ тоже было съ г-жею Жанселинъ…. быть можетъ братъ мой зналъ ее подъ прозвищемъ, принятымъ ею…. Быть можетъ самъ Фабрицій встрчалъ ее при тхъ же условіяхъ.

— Все это весьма возможно, и нтъ ничего легче, какъ убдиться въ этомъ.

— Какимъ образомъ?

— Поставить невзначай г-на Леклера лицомъ къ лицу съ этой несчастной женщиною…. Если онъ зналъ ее, ему трудно будетъ въ первый моментъ удивленія скрыть свое волненіе…. Но быть можетъ вы опасаетесь результата такого щекотливаго испытанія?

— Я, докторъ! но почему же бы я стала опасаться его, живо возразила Паула: у меня вовсе не такія узкія понятія, врьте мн! Прошедшее Фабриція не принадлежитъ мн.— Ревность въ прошломъ нелпая вещь!— Въ настоящемъ ничто не возбуждаетъ моихъ подозрній, и я отношусь съ полнымъ довріемъ къ будущему…. И потому я принимаю вашу идею, которую нахожу безподобною. Да, мы невзначай сведемъ Фабриція съ г-жею Жанселинъ, и увидимъ — знаетъ-ли онъ ее: въ такомъ случа, не имя ничего боле скрывать отъ насъ, онъ разскажетъ намъ, быть можетъ, объ отношеніяхъ, существовавшихъ между этой женщиною и моимъ братомъ….

— А я узнаю, — подумалъ Жоржъ, — правду-ли сказалъ онъ мн въ улиц Тетбу….— и затмъ прибавилъ въ слухъ:

— Я къ вашимъ услугамъ, и мы сдлаемъ испытаніе, когда вамъ вздумается.

— Нынче же, предъ моимъ отъздомъ въ Мелюнъ….

— Ршено….

Разговаривая такимъ образомъ, они приблизились къ павильону, и Жоржъ увидалъ Фабриція, выходившаго изъ кареты у ршетки улицы Рафетъ и направлявшагося въ ихъ сторону.

— Вотъ и самъ г-нъ Леклеръ, сказалъ онъ Паул.

— Предоставьте все дло мн, возразила молодая двушка.— Чрезъ нсколько минутъ мы будемъ знать, врны-ли наши предположенія….

LXXII.

Фабрицій поцловалъ руку Паулы, и пожалъ руку Жоржа съ самой дружескою искренностью.

— Вы уже готовы?— сказалъ онъ молодой двушк, отвтившей ему съ улыбкою:

— Когда вы узнаете лучше мои привычки, то будете знать, что я встаю на солнечномъ восход…. Свжесть утра кажется мн очаровательною.

— Ну, что наши больныя, докторъ?— спросилъ поститель.— Какъ он чувствуютъ себя?

— Я не навщалъ ихъ еще сегодня, возразилъ Жоржъ, но нтъ никакого повода опасаться ухудшенія въ ихъ положеніи. Мы увидимъ ихъ сейчасъ же.— Вамъ угодно, быть можетъ, пойти съ нами?

— Буду очень радъ, но полагаю, что м-ль Бальтусъ ожидала только моего прізда, чтобы отправиться.

— О! спшить нечего… сказала Паула. Мы позавтракаемъ предъ отъздомъ.

— Въ такомъ случа я пойду охотно съ вами.

— Такъ идемте, возразилъ Жоржъ, давно пора, и докторъ Шульцъ можетъ упрекнуть меня въ неакуратности.

Фабрицій размышлялъ на ходу:

— Вроятно я увижу Матильду…. нужно наблюдать за собою!

Помощникъ докторъ былъ на своемъ посту, и докторскіе визиты начались сейчасъ же.

Хотя Жоржъ былъ недавно во глав заведенія, однакоже усплъ уже ввести значительныя и разумныя улучшенія въ содержаніи больныхъ.

Многія изъ несчастныхъ существъ, находившихся въ его лечебниц, начинали ощущать счастливое вліяніе матеріальныхъ удобствъ, которыми онъ окружалъ ихъ.

Паула, гордясь своимъ докторомъ, объясняла Фабрицію вс эти подробности, и послдній, желая боле чмъ когда либо снискать расположеніе Жоржа, осыпалъ похвалами вс улучшенія, сдланныя имъ.

Они обошли послдовательно многихъ пансіонерокъ, и племянникъ банкира, не зная, гд находилась Матильда и не имя возможности спросить объ этомъ, ожидалъ съ нетерпніемъ и тревогою момента, когда комната его бывшей любовницы отворится предъ нимъ.

— Если бы вдругъ Матильда узнала меня!… думалъ онъ,— и морозь пробгалъ у него по кож.

Паула обмнялась съ Жоржемъ бглымъ взглядомъ. Сидлка отпирала комнату No 4.

Эта келья была обита тикомъ, подбитымъ ватою и не заключала въ себ никакой мебели. Въ одномъ изъ ея угловъ лежали матрацы на ковр и служили ложемъ.

Молодая женщина въ безпорядочномъ костюм, съ распущенными волосами сидла на этихъ матрацахъ.

Фабрицій узналъ въ ней сейчасъ же Матильду и почувствовалъ какое-то странное стсненіе въ сердц, но мы знаемъ уже, что онъ былъ одаренъ необыкновенной силою воли, и потому ничто не обнаружило предъ взорами, наблюдавшими за нимъ, трепета его нервовъ…

Ни одинъ мускулъ его лица не шевельнулся, онъ сохранилъ то выраженіе состраданія, которое придалъ своему лицу съ самаго начала визитовъ къ больнымъ.

Жорже и Паула обмнялись опять взглядомъ, ясно выражавшимъ.

— Онъ положительне спокоенъ….— онъ не знаетъ ея….

Молодая женщина, услыхавъ шаги постителей, обратилась къ двери, и при этомъ движеніи свтъ упалъ на ея искаженное блдное лицо. Ея безсмысленный, блуждающій взоръ остановился на Фабриціи со странною упорной неподвижностью, какъ будто не могъ боле оторваться отъ него.

Она вдругъ вскочила, откинула обими руками свои распущенные волосы и такъ затряслась, что зубы ея застучали. Это продолжалось нсколько секундъ, потомъ она порывисто бросилась къ своему прежнему возлюбленному.

Молодой человкъ не тронулся съ мста.

Паула испугалась за него и закричала ему:

— Берегитесы сумасшествіе у этой несчастной переходитъ въ бшенство.

— Не бойтесь ничего…. отвтилъ Фабрицій, сердце котораго сильно билось, но который сохранялъ однакоже спокойный видъ. Я вовсе не въ опасности, такъ какъ имю способность укрощать сумасшедшихъ взглядомъ!

Матильда остановилась въ двухъ шагахъ отъ него, протянула къ нему руку, касаясь почти его груди, потомъ губы ея зашевелились и она проговорила дикимъ, едва внятнымъ голосомъ:

— Двадцать тысячъ франковъ… Двадцать тысячъ франковъ…..

Фредерикъ Бальтусъ былъ убитъ убитъ за двадцать тысячъ франковъ…

Силы ея по видимому истощились, она стала пятиться шатаясь къ матрацамъ и, приблизившись, упала на нихъ почти безъ чувствъ.

Фабрицій, услыхавъ слова, произнесенныя ею, почувствовалъ, что у него выступилъ на голов и на всемъ тл холодный. потъ, приклеившій сорочку къ его дрожавшимъ плечамъ.

Невыразимый ужасъ овладлъ имъ на нсколько секундъ и онъ чуть-чуть не выдалъ себя, но скоро Леклеръ побдилъ этотъ упадокъ нравственныхъ и физическихъ силъ. Напряженіемъ силы воли, къ какому едва ли былъ способенъ кто нибудь другой, онъ возвратилъ себ такое хладнокровіе, что могъ сказать Паул почти спокойнымъ тономъ:

— Не представляется ли мн, или дйствительно эта женщина происнесла имя вашего брата?

— Нтъ, не представляется —…. возразила Паула, — она произнесла дйствительно его имя не правда ли, какъ это странно?

— Мене, чмъ вы думаете, быть можетъ, возразилъ смло Фабрицій.— Какъ зовутъ эту женщину?

— Матильдою Жанселинъ.

— Не зналъ ли ее Фредерикъ?

— Я этого не знаю….

— Нужно было бы это узнать. Эти слова: Двадцать тысячъ франковъ…. Фредерикъ убитъ…. убитъ за двадцать тысячъ франковъ…. имютъ весьма таинственное значеніе…. Нтъ ли въ нихъ какого нибудь указанія, способнаго навести насъ на слдъ убійцы? Кто знаетъ? быть можетъ, это конецъ путеводной нити, представляющейся намъ случайно?…

— Увы! проговорила тихо Паула. Матильда сумасшедшая и не можетъ намъ отвчать.

Жоржъ Вернье сказалъ:

— Я тоже думалъ, что и вы, любезный г-нъ Фабрицій… я пытался, но напрасно, разъяснить эту тайну…. теперь вы поймете, зачмъ я былъ въ улиц Тетбу, я хотлъ разспросить брата этой женщины…. вотъ почему, не найдя его, сталъ разспрашивать васъ о немъ.

— Къ несчастію, я не могъ сообщить вамъ ничего о немъ… отвтилъ Фабрицій, потомъ прибавилъ съ раздраженіемъ, какъ будто съ трудомъ сдерживаемымъ:— И этотъ человкъ оставилъ не только Парижъ, но и самую Францію!!— Это страшная неудача!! вс наши стараніи отыскать его будутъ напрасны!! И ничто не разъяснитъ намъ этой тайны, мы останемся по-прежнему въ полной неизвстности!!

— Не отчаивайтесь такъ скоро! воскликнулъ докторъ. Съ терпніемъ добьемся наконецъ…

— Вы думаете?

— Я убжденъ въ этомъ.

Предсмертный холодный потъ выступилъ вторично на вискахъ племянника банкира.

— Г-нъ Фабрицій, сказала Паула посл нкотораго молчанія Матильда Жанселенъ принадлежала къ полу-свту, а вы вели такую жизнь, какую ведутъ вс богатые молодые люди:— не знавали ли вы этой женщины хоть по виду?

— Нтъ…

— Но вы слыхали по крайней мр о ней?….

Фабрицій взглянулъ съ недоврчивостью прямо въ лицо Паул, и ему показалось, что она смотритъ на него подозрительно:

— Никогда!— возразилъ онъ наконецъ.

— Тмъ хуже! замтила молодая двушка.— Я и докторъ,— мы предполагали, что вы могли встрчать ее въ извстномъ кругу, и предполагали также, что она знала ‘Фредерика.

— Дйствительно это объясняло бы все, живо возразилъ Фабрицій.— Если она знала вашего брата, то убійство его должно было произвести на нее страшное впечатлніе. И въ сумасшествіи это впечатлніе усиливается и становится ея постоянной мыслью. Вдь это весьма правдоподобно, не правда ли, докторъ?

— Такъ правдоподобно, что сперва я былъ увренъ, что это была сущая истина….

— А теперь, вы этого не думаете боле?

— Не знаю….

— Что же вы предполагаете, наконецъ!…. Къ какому пришли заключенію?

— Ничего не предполагаю…. Ищу….

Этотъ отвтъ прекращалъ сразу дальнйшіе разспросы, и Фабрицій не настаивалъ боле.

Вся компанія вышла изъ комнаты Матильды, незамтившей ея изчезновенія.

Время прошло скоро.

— Идемте къ Эдме и Жанн, сказала Паула.— Сейчасъ же посл этого визита мы позавтракаемъ и отправимся въ Мелюнъ….

LXXIII.

Въ состояніи Эдмеи произошла большая перемна къ лучшему со вчерашняго дня, перемна, подававшая положительную надежду на исцленіе.

Блдное лицо двушки приняло розоватый оттнокъ, на устахъ появилась улыбка, біеніе сердца становилось правильно и нормально, лихорадка почти совсмъ изчезла.

Эти счастливые симптомы были результатами спокойствія духа и спокойнаго сна ночью.

— Милая моя малютка, замтила Паула, цлуя Эдмею, я пришла сказать вамъ ‘до свиданья’, а не проститься съ вами….

— И такъ вы ршили непремнно похать?— спросила двушка.

— Да, моя дорогая….

— Съ кузеномъ Фабриціемъ?

— Съ нимъ….

— Когда-же вы возвратитесь?

— Фабрицій сегодня вечеромъ, а я — завтра днемъ.

— Какъ покажется мн время долгимъ! пролепетала Эдмея со вздохомъ.

— Мое отсутствіе продолжится очень не долго…. возразила Паула.— Къ тому-же я оставлю вамъ нашу милую Жанну и нашего друга — доктора.

— О! я знаю, что я не одна, но я такъ привыкла васъ видть возл себя, привыкла видть вашу улыбку при каждомъ моемъ слов, привыкла, что вы угадываете мое малйшее желаніе,— и эта привычка такъ сильна, что ваше присутствіе сдлалось для меня необходимымъ, какъ воздухъ, которымъ дышу, и мн кажется невозможнымъ жить безъ васъ…

— Милая моя, крошка, какъ я люблю васъ!— сказала Паула съ увлеченіемъ.

— По крайней мр, возразила молодая двушка, вы общаете мн не замедлить вашимъ возвращеніемъ?

— Вернусь завтра же, общаю вамъ.

— Не привезете ли вы Фокса?

— Если хотите, пожалуй.

— О! пожалуйста привезите эту добрую собаку! Я такъ рада буду ее увидть! мн такъ пріятно, когда она кладетъ свою умную голову на мои колни и смотритъ на меня своими кроткими и нжными глазами.

— Привезу…. До завтра, моя милая!…

— До завтра!…

Паула, поцловавъ въ послдній разъ Эдмею, пошла къ Жанн, которая также очень измнилась съ тхъ поръ, какъ Отейльской больницею сталъ завдывать Жоржъ Вернье и въ особенности со времени визита доктора В***.

Она едва говорила и казалась погруженной въ глубокую и постоянную меланхолію.

Эти симптомы нимало не пугали Жоржа.

— Милый докторъ, спрашивала его часто Паула, не находите ли вы, что Жанна въ мрачномъ настроеніи?

— Я ожидала’ ее видть въ этомъ настроеніи…. отвчалъ онъ.

— И это не безпокоитъ васъ?

— Напротивъ.

Фабрицій смотрлъ на Жанну съ большимъ вниманіемъ, наблюдалъ искаженіе, произведенное сумасшествіемъ въ этомъ лиц, все еще прекрасномъ однакоже.

Въ то же время онъ разсматривалъ расположеніе ея комнаты, какъ будто намреваясь запечатлть ея планъ въ своей памяти.

Вошла сидлка съ графиномъ, наполненнымъ напиткомъ, приготовляемымъ обыкновенно для больной, и поставила его на столъ возл нея.

Увидвъ этотъ графинъ, Жанна протянула къ нему руку съ просіявшимъ отъ удовольствія лицомъ.

— Пить…. промолвила она…— Я хочу пить, у меня страшная жажда….

Фабрицій вздрогнулъ.

Слова и тонъ голоса Жанны напомнили ему неожиданно преступленіе, совершеное имъ такъ недавно въ кают Альбатроса и бывшее почти отцеубійствомъ.

Сидлка, наливъ въ большой стаканъ питья, принесеннаго ею, подала Жанн, которая, схвативъ съ жадностью, осушила его сразу.

— Еще, сказала она, еще….

— Что это, простой лимонадъ? спросилъ Фабрицій.

— Нтъ, возразилъ Жоржъ, въ этомъ лимонад есть лекарство.

— И вы даете его большими дозами?

— Г-жа Деларивьеръ выпиваетъ этого напитка два графина каждый день.

— Два графина! повторилъ съ изумленіемъ Фабрицій.

— Да…. я даю ей внутреннія средства и, вмсто того чтобы давать по ложк чрезъ часъ или два лекарство, которое она принимала съ отвращеніемъ и сопротивленіемъ, я составилъ питье пріятное для вкуса и содержащее въ себ кром лекарства субстанцію, возбуждающую жажду…. Благодаря этому, Жанна пьетъ сама для утоленія жажды, которую я возбуждаю….

— Это очень умно придумано, милый докторъ….

— Съ сумасшедшими нужно дйствовать какъ съ дтьми и прибгать къ хитрости.

— И она безпрестанно пьетъ?

— Ей даютъ по цлому графину утромъ и вечеромъ, какъ я вамъ уже сказалъ….

Фабрицій подошелъ къ г-ж Деларивьеръ и взялъ ее за руку.

Она подняла на него безсмысленный, тупой взоръ.

Онъ наклонился къ ней и, поцловавъ къ лобъ, сказалъ растроганнымъ, но внятнымъ для присутствующихъ голосомъ:

— Милая тетушка, дай Богъ, чтобы вы поскоре исцлились и узнали тхъ, которые васъ такъ любятъ!…

— У Фабриція золотое сердце! подумала Паула съ умиленіемъ.

Въ эту минуту доложили, что поданъ завтракъ, и Паула вышла съ своими товарищами изъ комнаты больной и сошла внизъ.

На стол въ столовой лежали утренніе журналы.

Ихъ нетронутыя связки доказывали, что Жоржъ не бралъ ихъ еще въ руки.

Докторъ,— сказала Паула, взявъ съ лихорадочнымъ нетерпніемъ ‘Gazette des Tribunaux’, посмотримъ, приговоренъ ли къ смерти тотъ обвиняемый въ убійств, котораго судили вчера въ сенскомъ ассизномъ суд.

Она поспшно развернула газету и пробжала ее глазами.

— Ну, что? спросилъ Жоржъ, нетерпніе котораго равнялось повидимому нетерпнію молодой двушки, произнесено ли ршеніе?

— Ищу….— А! нашла наконецъ.

— И что же? повторилъ докторъ.

— Все кончено…. Присяжные отвтили единогласно: виновенъ, не допуская никакихъ смягчающихъ обстоятельствъ….— Судъ приговорилъ его къ смерти…. голова убійцы падетъ на эшафот…

— Вотъ случай, котораго мы ожидали, представляется наконецъ!

— Увы!— возразилъ Жоржъ, жестокая необходимость! Необходимость, вынуждавшая насъ желать смерти человка….

Паула воскликнула, ее опуская глазъ:

— Да, согласна, что это ужасно…. Жестоко…. но человкъ, который долженъ умереть, убилъ другаго… общество мститъ за жертву… это справедливо!…

— Чрезъ 40 дней мы будемъ у нашей цли…. возразилъ докторъ.

— Почему чрезъ сорокъ дней?

— Этотъ срокъ необходимъ для кассаціи и просьбы о помилованіи.

— Онъ покажется мн цлымъ вкомъ! Ахъ! какъ жестоко, какъ отвратительно то, что говорю, — я сама это сознаю!…. Но цль, которую мы преслдуемъ, оправдываетъ все! До минуты этого ршительнаго испытанія, могущаго возвратить разсудокъ Жанн, я буду мучиться, а не жить…

Фабрицій слушалъ съ крайнимъ изумленіемъ этотъ странный разговоръ, подъ непонятностью котораго, въ чемъ онъ не сомнвался, скрывалась какая-то страшная для него опасность.

Какъ бы ни была страшна дйствительность, неизвстность еще страшне, и потому племянникъ банкира ршился спросить въ чемъ дло.

— Вы говорите при мн, сказалъ онъ, второй разъ о ршительномъ испытаніи, которому намрены подвергнуть Жанну, надюсь, что вы позволите мн спросить, какое это именно испытаніе?

— Конечно! возразилъ Жоржъ, и разсказалъ вкратц свой планъ показать Жанн эшафотъ и голову, катящуюся въ кровавую корзину.

Онъ прибавилъ, что этотъ проектъ одобренъ однимъ изъ свтилъ новйшей науки, свтилъ самыхъ знаменитыхъ и наимене оспариваемыхъ, а именно докторомъ В***.

Фабрицій помертвлъ, слушая молодаго доктора, но эта блдность могла быть приписана удивленію и волненію…

Онъ не отвтилъ ни слова, и въ теченіи нсколькихъ минутъ молчалъ.

— Это пугаетъ васъ? спросила Паула.

— Въ первую минуту, естественно, ужасаешься…. возразилъ онъ, но вы правы, и, чтобы придти къ желанной цли, не слдуетъ останавливаться ни предъ чмъ….

Потомъ онъ опять замолчалъ.

— Милый Фабрицій, возразила Паула, о чемъ вы задумались?…

— Прежде о томъ, что я услышалъ сейчасъ, а потомъ объ этой Матильд Жанселинъ…— Странныя слова, повторяемыя ею, сильно занимаютъ и смущаютъ меня. О! если бы она могла сообщить намъ…

— На это не разсчитывайте, она умретъ ране чмъ чрезъ мсяцъ….

— Это весьма жалко! воскликнулъ Фабрицій, и прибавилъ мысленно:

— Кто знаетъ, будетъ ли жива Жанна чрезъ мсяцъ?…

LXXIV.

Завтракъ скоро кончился.

— Пора хать…. сказала Паула, вставая изъ-за стола.

— Я къ вашимъ услугамъ, и карета ожидаетъ насъ у ршетки въ улиц Рафетъ, возразилъ Фабрицій.

— И такъ, спросилъ Жоржъ Паулу, вы возвратитесь чрезъ сутки?

— Да, нынче вечеромъ и завтра утромъ я успю распорядиться и осмотрть нкоторыя работы, которыя я велла произвести въ парк моей виллы.

— Такъ я васъ буду ждать къ обду.

— Я возвращусь не одна. Г. Фабрицій общалъ не только отвезти меня, но и захать за мною, чтобы привезти меня обратно сюда.

— Такъ я буду ожидать васъ обоихъ.

Паула ухала съ племянникомъ банкира.

Она была счастлива и взволнована путешествіемъ вдвоемъ съ своимъ женихомъ.

Фабрицій торжествовалъ, и далъ себ слово идти быстрыми шагами по новому пути, который открывала предъ нимъ его звзда.

Жоржъ, при вид ихъ удаленія, почувствовалъ, самъ не зная почему, необъяснимую тяжесть на сердц.

Насколько глубока и почтительна была его привязанность къ Паул, настолько же сильна была его антипатія къ кузену Эдмеи.

Фабрицій, какъ мы уже говорили выше, не понравился ему съ самаго начала его знакомства съ нимъ.’

Онъ находилъ взглядъ его фальшивымъ, манеры лицемрными, и это впечатлніе не изглаживалось, не смотря на вс усилія молодаго человка снискать его расположеніе.

— Я врно ошибаюсь…. думалъ онъ, я не справедливъ…. мое недовріе нелпо…. Онъ повторилъ это…. старался доказывать себ, но инстинктъ былъ сильне логики, и недовріе увеличивалось, а не уменьшалось.

День былъ прекрасный.

Безоблачное небо походило на лазуревый куполъ и жаръ былъ не слишкомъ силенъ.

Жоржъ ршилъ, что продолжительная прогулка въ карет подъ тнью Булонскаго лса будетъ спасительна для Эдмеи и Жанны.

Одновременно съ больницею онъ купилъ у Франца Риттнера купэ, но такъ какъ оно было двумстное, то онъ и не могъ имъ воспользоваться для задуманной экскурсіи, а потому, пославъ напять коляску у одного отейльскаго извощика, отправился въ ней съ матерью и дочерью.

Подъ благотворнымъ вліяніемъ теплой и благоухающей атмосферы, оживляемой пніемъ птицъ и жужжаніемъ наскомыхъ, Эдмея почувствовала, что оживаетъ и силы ея возрождаются.

Видъ большихъ деревьевъ, обширныхъ горизонтовъ, однимъ словомъ свободнаго пространства вывелъ г-жу Деларивьеръ изъ ея обычной меланхоліи, вызвалъ улыбку на блдныя уста и вырывалъ по временамъ радостные возгласы изъ ея груди, какъ будто въ первый разъ въ жизни она видла подобное зрлище.

— Куда нужно везти этихъ дамъ и г-на доктора? спросилъ кучеръ, вызжая изъ Отейля.

— Въ самыя лучшія аллеи лса, отвтилъ Жоржъ, вокругъ озеръ, въ Прэ-Кателанъ, въ аллею Акацій и Мадридскую аллею. Вы продете мимо Багатель и обогнете долину Лонгшанъ, слдуя по дорог вдаль Сены.

По этому плану они хали ровной рысью, лошади были хотя и не слишкомъ красивыя, но очень порядочныя.

Молодая двушка сидла съ матерью на задней скамь коляски.

Жоржъ сидлъ напротивъ нихъ.

Онъ относился къ Эдме съ заботливостью врача и нжностью жениха.

Онъ держалъ ея руку въ своихъ рукахъ и смотрлъ влюбленными глазами на ея прекрасное лицо, очарованіе котораго не уменьшили ни душевныя, ни физическія страданія.

— О чемъ вы думаете въ эту минуту, милая Эдмея? спросилъ онъ ее вдругъ.

Она отвтила ему немедленно безъ всякой нершительности:

— Думаю о смущеніи моего кузина, когда я спросила его вчера объ отц. Вы не замтили этого?

Докторъ, не ожидавшій этого вопроса, поставившаго его въ страшное затрудненіе, отвтилъ, однакожъ, съ притворной твердостью и увренностью,

— Нтъ, я не замтилъ ничего подобнаго.

— Однакоже его смущеніе было очевидно.

— Увряю васъ, что вы ошибаетесь….— Г. Леклеръ, будучи удивленъ и огорченъ вашей болзнью, не могъ скрыть своего тяжелаго впечатлнія…. И на физіономіи его выразилось это двойное чувство удивленія и горя, принятое вами за смущеніе.

— Это весьма возможно…. промолвила молодая двушка.— Со времени моего выхода изъ пансіона, кузепъ былъ всегда ко мн очень добръ. Я врю въ искренность его дружбы… допускаю, что ничего важнаго онъ не скрылъ отъ меня, однакоже убждена, что скрылъ нчто…

— Касательно чего?

— Касательно моего отца.

— Какъ, все та же неотвязчивая мысль?

— Постоянно!…— Отецъ съ радостію пожертвовалъ бы всми денежными интересами, чтобы скоре возвратиться къ намъ…. Если онъ остался въ Нью-Іорк, то это потому, что тамъ случилось съ нимъ что нибудь такое, чего не хотятъ мн сказать….

— Что же такое могло бы случиться?

— Не зная ничего, я могу опасаться всего. Быть можетъ, отецъ болнъ.

— Г. Леклеръ, прежде чмъ увидалъ васъ, сказалъ мн, что онъ здоровъ.

— Быть можетъ онъ далъ слово не говорить, и сдержалъ его какъ съ вами, такъ и со мною.

— Милая моя Эдмея, умоляю васъ, прогоните эти мрачныя мысли.

— Очень бы желала и сама прогнать ихъ, но не могу положительно…. он безпрестанно возвращаются….— Подумайте, еслибы отецъ былъ болнъ, кто сталъ бы за нимъ ухаживать?

— Въ Нью-Іорк такіе же доктора какъ и въ Париж… отличные, могу васъ уврить, другъ мой.

— Конечно въ пособіяхъ науки не было бы недостатка, но онъ одинъ тамъ…. среди чужихъ людей…. и конечно сталъ бы тосковать, а тоска убиваетъ… я знаю это по себ, такъ какъ сама чуть не умирала съ горя и умерла бы безъ васъ.

Жоржъ еще крпче сжалъ маленькую ручку Эдмеи и прижалъ ее къ своимъ губамъ, не отвчая боле ни слова.

Что могъ онъ сказать?

Двушка продолжала тихимъ, но внятнымъ голосомъ:

— Боже мой, если бы я потеряла отца, то очутилась бы одна между двумя могилами, между могилою умершаго отца и могилою живой матери…. Живой, увы! но все равно, что мертвой…. Ахъ! при одной мысли объ этомъ я содрагаюсь.

Она дйствительно поблднла и черные кружки вокругъ глазъ увеличились, она готова была по видимому заплакать.

— Эдмея, милая Эдмея, умоляю васъ, пролепеталъ Жоржъ, не приводите меня въ отчаянье, создавая себ такія химеры!… Вы были очень больны и теперь еще не совсмъ здоровы…. ваши мрачныя фантазіи могутъ уничтожить въ одинъ часъ результаты, которыхъ я добился съ такимъ трудомъ!— Вы, стало быть, меня не любите?…. такъ какъ зная, что отъ вашей жизни зависитъ моя жизнь, не бережете себя!!

Крупныя слезы, сдерживаемыя до этой минуты, брызнули изъ глазъ Эдмеи и полились по ея щекамъ.

— О! неправда…. прошептала она, я люблю васъ….

— Такъ докажите же мн это, мое безцнное дитя, докажите вашимъ подчиненіемъ моей вол, чтобы я, для котораго вы все на свт, могъ руководить вами…. Будьте спокойны…. Не сомнвайтесь въ будущемъ,— врьте въ счастье….

— Вы правы, я это чувствую…. я сумасшедшая. Но виновата ли что боюсь? Не законны ли вполн мои опасенія?…. я была еще совершеннымъ ребенкомъ, когда разлучилась съ отцомъ и матерью…— Съ этого времени я жила безпрестанно врознь съ ними, и какъ только насталъ давно желанный мигъ нашего соединенія, страшныя несчастія обрушились на меня….— Мать сошла съ ума…— отецъ ухалъ и не возвращается….— Разв этого не достаточно, чтобы разбить такого слабаго ребенка какъ я?— Дайте мн силы и мужества…— и я постараюсь вамъ повиноваться… Я хочу быть спокойной… Хочу врить въ будущее…. врить въ счастіе…. поддержите меня…

— Для того, чтобы васъ поддержать, милая Эдмея, мн нужна ваша помощь…— безъ нашей воли я ничего не могу сдлать. Чтобы быть сильной — нужно хотть…

Двушка попробовала улыбнуться своему другу.

— Нужно хотть, повторила она, и хотніе это у меня будетъ, я вамъ общаю это.

Она откинула назадъ голову и закрыла свои большіе глаза не для того, чтобы заснуть, но чтобы возбудить въ своей голов другія мысли и отдлаться отъ тхъ, которыя такъ неотвязчиво преслдовали ее. Жоржъ, остановивъ на ней взоръ, сказалъ себ мысленно:

— Какимъ образомъ сказать ей о смерти отца?— Такое ужасное извстіе убило бы ее теперь какъ громомъ.

Между тмъ какъ между Жоржемъ и Эдмеею происходилъ вышеприведенный разговоръ, карета прокатилась уже чрезъ множество аллей.

Прохавъ мимо Мадридской ршетки, спустившись по покатой дорог, осненной большими деревьями и идущей вокругъ виллъ съ прекрасными садами, прохавъ наконецъ по узкой, песчаной троп, которою оканчивается долина Лонгшанъ, она находилась въ нсколькихъ шагахъ отъ ршетки Нейльи-Сентъ-Джемсъ, т.е. на берегу рки, и вызжала на тотъ прелестный путь, который называется Сенской дорогою, идетъ вдоль трибунъ поля скачекъ и ведетъ къ Булонской застав, близъ замка барона Ротшильда.

LXXV.

Эдмея открыла глаза и вскрикнула отъ восторга при вид чудной панорамы, представившейся ея взорамъ.

Съ правой стороны обрисовывались на неб живописныя линіи Сюренскихъ холмовъ и смлаго силуэта Монъ-Валеріянъ.

На первомъ план съ той же стороны виднлась Сена съ ея тихими водами и островами, покрытыми роскошной растительностью, составляющею радость пейзажистовъ.

Напротивъ, между массами зелени самаго живописнаго вида, представлялись взорамъ Сенклудскіе бугры, покрытые безчисленными виллами.

Съ лвой стороны разстилалась лонгшанская долина, возвышался Багатель съ блыми колоннами и кустами Булонскаго лса.

— Г-нъ Жоржъ, сказала молодая двушка, велите кучеру остановиться здсь на минуту…. Мн хочется полюбоваться этимъ прелестнымъ видомъ. При этихъ словахъ она указала на сейчасъ приведенную панораму.

Карета остановилась.

Въ восьми или девяти шагахъ отъ нея, на покрытой дерномъ покатости, спускающейся отъ края дороги къ Сен, сидла женщина рука въ руку съ мальчикомъ.

Женщина, одтая просто, но чисто, имла на видъ лтъ тридцать пять или шесть.

Мальчику было не боле десяти или одиннадцати лтъ.

На немъ была голубая шерстяная рубаха съ вышитыми якорями на воротник и срые полотняныя панталоны, на голов была матросская фуражка, лицо у мальчика было очень умное.

Наши читатели, конечно, уже узнали этихъ двухъ особъ.

Это былъ маленькій Пьерръ, юнга Клода Марто, и г-жа Таландье, пріхавшая изъ Шарантона въ Нейльи — повидаться съ своимъ мальчикомъ и провести съ нимъ нсколько часовъ.

Юнга, желая показать матери Булонскій лсъ, привелъ ее въ то мсто, гд мы ихъ застали.

Они разговаривали между собою.

Маленькій Пьерръ, весьма довольный своимъ положеніемъ, расхваливалъ добраго матроса и описывалъ въ радужномъ цвт свою жизнь въ вилл Сенскаго бульвара, что чрезвычайно радовало г-жу Таландье.

Въ тотъ, моментъ, когда карета остановилась возл нихъ, на краю дороги, мать и сынъ обратились съ невольнымъ любопытствомъ и взглянули на лицъ, сидвшихъ въ ней.

— Мама, сказалъ юнга шепотомъ, посмотри на эту прекрасную барышню… Какая она хорошенькая…. Какое у ней кроткое лицо…. но какъ она блдна…. она какъ будто больная.

— Вроятно она была больна…. возразила г-жа Таландье такъ же тихо…. начинаетъ поправляться должно быть, и, чтобы подкрпить ея силы и доставить развлеченіе, ее катаютъ. Г-нъ въ черномъ плать врно ея докторъ.

— И немолодая дама, продолжалъ юнга, также больна по видимому…. У нея какіе-то странные глаза, они глядятъ и какъ будто не видятъ.

— Это правда,— сказала г-жа Таландье, смотрвшая въ послднія минуты на лицо Жанны съ большимъ вниманіемъ.

Вдругъ она встала, какъ бы имя намреніе приблизиться къ экипажу, и сказала тихо:

— Какъ это странно!

— Что странно, мама?…

— Сходство этой дамы….

— Разв она похожа на кого нибудь изъ твоихъ знакомыхъ?..

— Да.

— На кого же?

— На Жанну Таландье….

— На это наша фамилія.

— Жанна Таландье была твоя родная тетка…. сестра твоего бднаго отца.

— Ты не говорила мн никогда о ней….

— Никогда, это врно….— Въ семь мы никогда не упоминали ея имени…. Уже съ давнихъ поръ отецъ твой, хотя очень любилъ ее, прекратилъ съ нею всякія сношенія.

— Стало быть онъ не любилъ ея боле?

— Нтъ, любилъ по прежнему, по имлъ свои причины забыть ее…. причины эти были основательныя, и нтъ надобности высказывать ихъ теб.

— Мама, быть можетъ, это моя тетка?

— Невозможно…

— Почему?

— Жанна очень далеко…. и потомъ взглядъ у ней былъ не такой какъ у этой дамы. Нтъ, это не она, но сходство удивительное.

— Хочешь, я спрошу у ней, кто она?

— Полно Пьерръ!… разв длаютъ такіе вопросы людямъ. Эта дама не отвтила бы теб, и я не осудила бы ее за это….

Въ этотъ моментъ глаза Жанны, перебгавшіе разсянно съ предмета на предметъ и не останавливавшіеся ни на одномъ, остановились вдругъ на ребенк и сосредоточились на немъ съ полнымъ вниманіемъ. Потомъ она протянула къ нему руки.

— Мама, сказалъ маленькій Пьерръ, она увидала насъ смотри, длаетъ мн знаки…. мн кажется, она зоветъ меня.

Г-жа Даларивьеръ продолжала длать жесты, желая, очевидно, чтобы мальчикъ подошелъ къ ней, и такъ какъ онъ не двигался съ мста, то она начала выражать неудовольствіе избалованнаго ребенка, капризовъ котораго не исполняютъ.

Жоржъ, замтивъ нетерпніе и неудовольствіе Жанны и угадавъ очень скоро причину ихъ, подозвалъ знакомъ юнгу, такъ какъ это нетерпніе могло довести ее до нервнаго припадка, котораго нужно было непремнно избгать.

Онъ сказалъ мальчику:

— Подойдите, маленькій человчекъ Эта г-жа желаетъ васъ видть….

— Можно, мама? спросилъ Пьерръ.

— Да…. подойди….

И г-жа Таландье толкнула его впередъ.

Мальчикъ подошелъ къ карет.

Съ каждымъ его шагомъ впередъ пасмурное лицо Жанны прояснялось все боле и боле. Когда мальчикъ совсмъ приблизился, она протянула опять ему руку.

Пьерръ колебался, вслдствіе ли застнчивости, или странной физіономіи Жанны, пугавшей его, взять эту руку.

— Исполните желаніе этой дамы…. сказалъ ему Жоржъ, не бойтесь ничего…

Ребенокъ, успокоенный этими словами, положилъ свою руку въ руку Жанны, которая пожала ее самымъ дружескимъ образомъ. Уста сумасшедшей шевелились, но изъ нихъ не вылетало ни одного звука.

Мать Пьерра приблизилась въ свою очередь и смотрла на Жанну съ нмымъ изумленіемъ: такъ велико было сходство, поразившее ее сначала.

— Что, если это она, однакоже…. если эта Жанна дйствительно…. сестра моего мужа….— раздумывала бдная женщина.

Г-жа Деларивьеръ, удовлетворивъ свой капризъ, выпустила руку ребенка и, взглянувъ на его мать, не могла по видимому отвести отъ нея боле глазъ.

Чрезъ нсколько секундъ брови ея нахмурились, конвульсивная дрожь пробжала по ея тлу, она протянула руку, указывая на г-жу Таландье съ какимъ-то угрожающимъ испугомъ.

Жоржъ испугался.

Припадки часто начинались такимъ образомъ.

Онъ схватилъ об руки Жанны и, вспомнивъ опытъ, сдланный на его глазахъ знаменитымъ профессоромъ, докторомъ В***, сказалъ жесткимъ и повелительнымъ голосомъ:

— Успокойтесь!…. Я хочу этого!

— Боже мой! воскликнула г-жа Таландье съ изумленіемъ, что съ этой дамою?

— Увы!— отвтилъ Жоржъ,— она помшана….

— Сумасшедшая!… повторила мать юнги.

— Да, сударыня… и ваше присутствіе раздражаетъ ее такъ сильно, что я начинаю серьезно опасаться дурныхъ послдствій.

Жанна встала на ноги въ экипаж и хотла сопротивляться, но Жоржъ былъ терпливъ и силенъ.

Онъ взялъ ее за об руки и, принудивъ ее тихонько ссть, закричалъ кучеру:

— Скоре! скоре!… домой!

Кучеръ ударилъ по лошадямъ — и они быстро помчались среди облака пыли, оставивъ мать и сына подъ самымъ тяжелымъ впечатлніемъ.

— Ахъ!— промолвила г-жа Талландье посл перваго момента своего оцпеннія, — я не ошибалась!… это Жанна… это она… и сумасшедшая…— О! Боже справедливый!… Что сдлали нкоторыя семейства, чтобы надъ ними разражались такія несчастія?

Потомъ прибавила посл нкотораго молчанія:

— Еслибы я могла по крайней мр узнать… Но я не спросила во-время!… Я не знаю какую фамилію она носитъ теперь… Не знаю, гд она живетъ… Я не найду ея… Обильныя слезы полились по лицу бдной женщины.

— Мама, прошу тебя, не плачь, сказалъ мальчикъ, обнимая мать, ты просила съ радостнымъ сердцемъ повидаться со мною, и я былъ такъ доволенъ!… Твое горе испортитъ мн весь день! Не плачь больше, умоляю тебя!…

Г-жа Таландье утерла свои глава.

— Ты правъ, малютка, сказала она, но я не виновата… Это сходство оживило въ моей душ воспоминанія, причинившія мн страшную скорбь… Теперь все прошло… забыто!… Посмотри… я улыбаюсь…

LXXVI.

Маленькій юнга опять поцловалъ мать, дйствительно улыбавшуюся ему.

— Вотъ такою я люблю тебя видть… сказалъ онъ… оставайся всегда такой — и я буду доволенъ и счастливъ… Ты вдь отдохнула, полагаю, теперь: такъ погуляемъ еще и потомъ отправимся домой…. У насъ обдъ въ шесть часовъ… Ты пообдаешь со мною.

— Нтъ, милое дитя, не сегодня… возразила г-жа Таландье.

— Но вспомни, мама, ты общала г-ну Клоду…

— Знаю, и согласилась бы охотно, если-бы г-нъ Клодъ былъ дома, но его нтъ… а я не знаю никого, кром его, и мн было бы неловко…

— Какъ хочешь, мама, но мн доставило бы это большое удовольствіе.

— Въ другой разъ… Теперь ужъ поздно, а до Шарантона не близко… Ты доведешь меня до аллеи Нейльи, гд мы сядемъ въ омнибусъ, который привезетъ насъ на желзную дорогу, и тамъ мы простимся…

— Уже!

— Нужно… будь благоразуменъ.

Мальчикъ глубоко вздохнулъ.

— Если такъ нужно, сказалъ онъ, длать нечего, но на слдующій разъ г-нъ Клодъ будетъ дома, и ты проведешь весь вечеръ съ нами…

— Общаю.

Потомъ мать и сынъ отправились чрезъ Сенскій бульваръ на дорогу, которая вела къ алле Нейльи.

Какимъ образомъ и почему Клодъ Марто былъ въ отсутствіи,— это мы объяснимъ нашимъ читателямъ.

Сейчасъ же посл отъзда Фабриція, похавшаго за Паулою въ Отейльскую больницу, Лоранъ направился въ павильону, въ которомъ жилъ матросъ съ юнгою.

Управляющій долженъ былъ, какъ читатель вроятно помнитъ, выполнить планъ своего господина, т. е. напоить Клода и воспользоваться его опьянніемъ, чтобы вырвать у него секретъ о его находк.

Матросъ былъ одинъ и занимался починкою невода.

Онъ услалъ Пьерра въ Курбвуа, къ одному содержателю трактира, съ рыбою, которую доставлялъ послднему два раза въ недлю.

Этотъ добрый парень, слышавъ наканун изъ своей засады разговоръ барина съ камердинеромъ, ожидалъ визита Лорана, и смотрлъ безпрестанно не идетъ-ли онъ.

Увидавъ на поворот одной аллеи напыщенный силуэтъ г-на управляющаго, онъ сказалъ про себя съ улыбкою:

— Наблюдай, братъ Клодъ, за собою!— Этотъ дуралей далъ себ слово выспросить у тебя твой секретъ, но еще не доросъ до этого, и ты вывдаешь, напротивъ, отъ него все, что теб нужно знать…

Клодъ услся съ своей работою у открытаго окна въ первой комнат шалэ, и Лоранъ, приблизившись къ этому окну съ самой радушной физіономіею, сказалъ:

— Эй! добрый день, морякъ, какъ поживаете?..

— Не дурно, г-нъ Лоранъ, а вы?…

— Да хорошо!— Но что я вижу?— Вы еще не одты!…

Клодъ былъ въ рубашк, холстинныхъ панталонахъ и туфляхъ.

— Что длать?… возразилъ онъ, чиню снасти и некогда было позаботиться о своемъ украшеніи… Къ тому же, прибавилъ онъ смясь, я не жду никакой дамы…

— А я хотлъ-было именно вамъ предложить…

— Что предложить?

— Сопутствовать мн.

— Куда?

— Въ Вереи.

— Чортъ возьми! да зачмъ это вы отправляетесь туда?

— Нужно вина: вотъ я и ду туда, чтобы попробовать, закупить нсколько боченковъ и поставить нашъ погребъ на хорошую ногу.

— Недурно придумано!— подумалъ Клодъ, тутъ попробуешь, тамъ попробуешь и незамтно опьянешь…— Погоди, лицемръ!

— Ну, какъ вы думаете объ этомъ? спросилъ Лоранъ: желаете отправиться со мною?

— Почему нтъ… хотя бы только для удовольствія быть съ вами…

— Браво!— Это очень мило съ вашей стороны!

— Когда вы отправляетесь?

— Сейчасъ… или по крайней мр, какъ вы только будете готовы…

— А завтракъ-то?

— Мы позавтракаемъ тамъ… Я закажу котлету, матлотъ и раковый майонесъ…

— Вотъ это славный меню!!… Раки возбуждаютъ жажду, а мн очень хочется выпить нынче, самъ не знаю отчего…

— Ну и превосходно… въ вин не будетъ недостатка… Одвайтесь же скоре… да хорошенько позаботьтесь о своемъ туалет… Я даю вамъ пять минутъ…

— Разъ-два — и готовъ, въ три пріема будетъ все сдлано…

— Мы отправимся улицею Лонгшанъ…. Вы зайдете за мною въ кухню….

— Не бойтесь! зайду!

Лоранъ удалился, потирая себ руки.

— Попался теперь!— говорилъ онъ про себя.

— Попался, голубчикъ! думалъ въ свою очередь Клодъ. Уничтожимъ много бутылокъ — и кто-то изъ насъ посмется? Посмотримъ! Разсуждая такимъ образомъ, онъ окончилъ свой несложный туалетъ въ пять минутъ, присоединился къ Лорану и вышелъ изъ виллы вмст съ нимъ.

— Мы отправимся въ омнибус, который идетъ въ Вереи, сказалъ управляющій.

— Конечно, возразилъ Клодъ, ноя голоденъ и охотно бы подкрпился стаканчикомъ какого бы то ни было вина….

Лоранъ смялся себ подъ носъ, видя такую сильную, наклонность къ пьянству въ своемъ товарищ.

— Славная мысль! воскликнулъ онъ,— ничего такъ не прогоняетъ мрачное настроеніе, какъ стаканъ рому….

— Пожалуй хоть рому… Я очень уважаю этотъ продуктъ ямайскихъ и вильетскихъ сахарныхъ тростниковъ, и предлагаю вамъ выпить его.

Они вошли въ одинъ винный погребъ аллеи Грандъ-Арме и спросили рому.

— Недуренъ! замтилъ Клодъ, проглотивъ сразу стаканъ алькоголя.— Но эти стаканы просто наперстки….— Сразу проглатываешь жидкость, заключающуюся въ нихъ…

— Невозможно уйдти на одной ног…. возразилъ Лоранъ.— Выпьемъ еще по другому наперстку….

— Добрые счеты длаютъ людей добрыми друзьями…. Выпьемъ же за здоровье насъ обоихъ.

Лоранъ, какъ мы уже сказали, имлъ обыкновеніе не оставлять ни капли въ стакан и осушать его до дна, будучи вполн увренъ въ своихъ силахъ.

Что же касается Клода, то мы знаемъ что онъ называлъ наперсткомъ купороса, будучи лодочникомъ у вдовы Галлетъ въ Мелюн.

Чрезъ часъ посл этого спутники выходили изъ омнибуса на станціи въ Вереи.

— Гд мы будемъ завтракать? спросилъ Клодъ.

Въ одномъ хорошемъ мст, которое я знаю, отвтилъ Лоранъ.— Въ трактир Ранде-ву-де-Куртье. Это въ двухъ шагахъ отсюда… Мы закажемъ завтракъ, прежде чмъ идти къ купцу…

— Это дло, и въ то же время выпьемъ по кружк пива, этотъдьявольскій ромъ усилилъ мою жажду.

Лоранъ сдлалъ гримасу.

— Кружку пива! что за охота? промолвилъ онъ.

— Вы не любите пива?

— Я люблю его только посл обда…. Утромъ же предпочитаю блое вино!

— Я не возражаю ничего и противъ благо вина…. Спрашивайте что хотите, я все буду пить, какъ слдуетъ доброму малому…

Они пришли въ трактиръ Ранде-ву-де-Куртье, Лоранъ заказалъ завтракъ и веллъ подать бутылку шабли, которая была опорожнена въ три минуты. Затмъ пріятели отправились подъ руку въ погребъ поставщика, у котораго управляющій намревался закупить вина и котораго онъ зналъ уже давно.

— Вы пришли покупать сегодня, г-нъ Лоранъ? спросилъ его поставщикъ.

— Да, мн нужно столоваго вина….

— Идемъ пробовать….

Торговецъ, взявъ серебряную чашку, буравъ и множество деревянныхъ затычекъ, повелъ своихъ гостей въ погребъ, набитый биткомъ боченками, тамъ начали они пробовать разныя вина божолэ и бургонскія.

Лоранъ пробовалъ первый, потомъ передавалъ чашку Клоду.

Съ дюжину боченковъ было раскупорено и изъ каждаго наливалась чашка, переходившая изъ рукъ управляющаго къ Клоду.

Бывшій камердинеръ купилъ три боченка недорогаго вина.

— У меня есть славныя бордоскія вина, сказалъ купецъ. Не нуженъ-ли вамъ боченокъ Сенъ-Эмильонъ?

— Можно попробовать….

— Что же касается блыхъ винъ, то могу вамъ предложить отличнаго сотерна.

— Ну, давайте сотернъ…

И началась опять передача серебряной чашки.

Клодъ не терялъ изъ виду Лорана, чтобы быть увреннымъ, что онъ не мошенничаетъ, и говорилъ про себя:

— Погоди немного, пріятель!… Имй терпніе!— Увидимъ сейчасъ!

LXXVII.

Когда пробы и покупки были окончены, Клодъ Марто сказалъ купцу:

— Нтъ-ли у васъ хорошенькаго недорогаго коньячку?…

— Намъ не нуженъ совсмъ коньякъ…. воскликнулъ Лоранъ.

— Я хочу взять его для себя…. на свой собственный счетъ…. возразилъ матросъ.— Я бы удовольствовался боченкомъ въ 25 литровъ….— Я привыкъ полоскать имъ горло каждое утро… Есть у васъ?…

— Еще бы не быть!… отвтилъ купецъ.— Трехлтній арманьякъ. хорошаго качества, и по весьма дешевой цн продамъ вамъ…

— Ну, давайте вашъ арманьякъ…

Нсколько бочекъ было раскупорено.

Клодъ, покупая теперь на свой счетъ, какъ онъ самъ выразился, пробовалъ первый и потомъ передавалъ чашку Лорану, который пилъ съ видомъ знатока и высказывалъ добросовстно свое мнніе.

Матросъ, въ качеств опытнаго пьяницы, зналъ что длалъ.

Ничто такъ не опьяняетъ, какъ алькоголь, выпитый даже въ самомъ незначительномъ количеств посл пробы винъ другихъ сортовъ.

Торгъ былъ заключенъ, вино куплено матросомъ, и купецъ, довольный своей удачной утренней торговлею, предложилъ по стакану старой мадеры своимъ кліентамъ, которые, конечно, не отказались отъ угощенія.

Выходя изъ погреба, Лоранъ поднесъ машинально руку ко лбу, такъ какъ на него подйствовала перемна воздуха и онъ почувствовалъ, что голова у него отяжелла.

— Ба! сказалъ онъ себ, это оттого, что пилъ на-тощакъ…— позавтракаю, пройдетъ.

— Онъ красенъ ужь какъ птухъ…. подумалъ Клодъ.— Дло идетъ на ладъ!— Я плачу за полыновку, прибавилъ онъ вслухъ, входя въ одинъ трактиръ.

Лоранъ послдовалъ за нимъ, не ршаясь изъ самолюбія отказаться отъ состязанія въ дл выпивки.

Въ трактир Ранде-ву-де-Куртье приборы были готовы.

— Какого вина, прикажите подать? спросилъ слуга.

— Благо…. отвтилъ Лоранъ.

— Перваго сорта?

— Конечно.

— Бутылку?

— Дв для начала….

Подали отлично приготовленный бараній бокъ. Послдній кусокъ его пріятели запили послдними каплями поданнаго имъ вина.

Лоранъ выпилъ большой стаканъ воды.

— Ахъ! воскликнулъ Клодъ смясь, вы мошенничаете….

— Мн очень хотлось пить!

— Вы утоляете жажду….— не смошенничайте же опять, г-нъ Лоранъ, или я подумаю, что вы хотите сыграть со много злую шутку…

— Какую шутку?

— Напоить меня!…

— Напоить васъ!!— повторилъ бывшій камердинеръ. Но съ какою цлью? Да и къ тому же это было бы трудно: вы крпче меня….

— Совсмъ нтъ, мы равносильны…

Матросъ сдлалъ вступленіе.

Слуга спросилъ опять, какого вина имъ подать.

— Того же, сказалъ Клодъ: дв бутылки.

Лоранъ прибавилъ:

— Подайте раковъ и сотерну…

— Дв бутылки?

— Непремнно!

— Чортъ возьми! подумалъ слуга, выходя: вотъ такъ крпкіе молодцы!— Чудо будетъ, если не свалятся подъ столъ!…

Спиртные напитки исчезали какъ по волшебству.

Жажда превозмогала аппетитъ, ли меньше чмъ пили.

Клодъ, владвшій собою такъ же хорошо, какъ въ ту минуту, когда садился за столъ, закрывалъ глаза, опускалъ голову, болталъ какъ сорока, но языкъ его какъ будто заплетался по временамъ.

Лоранъ же, который, напротивъ, утратилъ совершенно ясность смысла, поврилъ этимъ симптомамъ полнаго опьяннія своего товарища и счелъ моментъ удобнымъ для открытія своихъ батарей.

— И такъ, морячекъ, началъ онъ, вамъ нравится у насъ?…

Клодъ, разразившись громкимъ смхомъ, отвтилъ,

— О! о! нравится ли мн?… Чортъ возьми, батенька, нужно было быть очень причудливымъ, чтобы такая жизнь пришлась не по вкусу!— Хорошій столъ, хорошее вино, хорошая постель, славное жалованье, добрые люди и возня цлый день съ лодками,— что я люблю больше всего!— Давай Богъ оставаться вкъ въ такой тюрьм! Это сущая правда, честное слово!

— Правда, возразилъ Лоранъ многозначительнымъ, по его мннію, тономъ, правда, что есть тюрьмы и хуже этой…. и вы, конечно, должны высоко цнить эту, потому что говорятъ, вы таки-довольно натерплись!

— Да, натерплся…. и вдоволь натерплся…— проворчалъ невнятно Клодъ со вздохомъ, видывалъ и хорошіе и дурные дни, испыталъ всего!…Если бы вамъ все разсказать — такъ до завтра не кончилъ бы.

— Разскажите, никто насъ не гонитъ, сказалъ бывшій камердинеръ, наполняя вновь стаканъ своего собесдника.— Спшить намъ некуда, а послушать васъ будетъ забавно… вы вдь другъ мой?

— Еще бы!

— Ну, а другъ не можетъ отказаться доставить удовольствіе своему другу….

Клодъ подмчалъ, смясь втихомолку, быстрый прогрессъ опьяннія Лорана,

— Я былъ прежде, началъ онъ, страшный шелопай.

— Не можетъ быть?

— Будучи еще не выше сапога, я былъ уже удале всякаго чертенка!… Отецъ, съ которымъ я продлывалъ разныя штуки, одн лучше другой, выгналъ меня изъ дома пинками, которые я долго чувствовалъ…. За ваше здоровье!…

— И за ваше также… возразилъ Лоранъ.

— Я поступилъ юнгою и, вмсто отцовскихъ пинковъ сапогомъ, сталъ получать удары фухтелями отъ начальнаго экипажа…— одно другаго стоило.— Я объхалъ вокругъ свта не знаю сколько разъ, возвратился такимъ же шелопаемъ какъ и былъ, и наконецъ былъ уволенъ изъ службы,— тогда я возвратился въ Мелюнъ на свою родину….

— Мелюнъ…— заикаясь промолвилъ Лоранъ, — Мелюнъ…. Ахъ! въ Мелюнъ, гд вы надлали-таки длъ?

Клодъ опять расхохотался страннымъ смхомъ…. пьянымъ, дурацкимъ смхомъ, достигнувшимъ своего апогея.

— А! да вы знаете это, замтилъ онъ потомъ. Ну, такъ если вы знаете, я не буду ничего боле скрывать отъ васъ…. Да, правда, попрыгалъ я тамъ!… Что длать!…

— И г-на Фабриція… вы узнали… въ Мелюн? возразилъ Лоранъ, считавшій себя рожденнымъ для дипломатіи.

— Вы и это знаете?— Въ такомъ случа скажу вамъ yes, milord!… Тамъ познакомились мы!… За ваше здоровье!… Тамъ сдлались мы двумя пальцами одной руки… Но говорить того не нужно….

— Онъ вытянулъ васъ изъ бды…. продолжалъ управляющій.

— Изъ какой бды?

— Да изъ бды по длу, къ которымъ вы были замшаны!… Да, кумъ! вы были очень скомпрометированы!…

— А! хозяинъ разсказалъ вамъ?

Красный какъ ракъ, Лоранъ, засунувъ два большіе пальца за пуговицы жилета, замялся на своемъ стул, пыхтлъ, отдувался, смялся безъ всякаго повода, видлъ все вдвойн, былъ наконецъ совершенно пьянъ, по все еще цплялся за единственную идею, сохранившуюся въ его голов.

— Да, хозяинъ мн все разсказываетъ…. пробормоталъ онъ, я его повренный… его другъ… лучшій.. его двойникъ… Онъ вытащилъ васъ изъ бды… что, не такъ-ли?

— Чортъ побери, онъ былъ обязанъ это сдлать, такъ какъ я влзъ въ петлю за него.

— За него!…. повторилъ безсмысленно Лоранъ.

— Конечно, чортъ побери! я дйствовалъ по его приказанію, вы должны это знать…. Онъ заплатилъ мн даже, заплатилъ хорошо…— Но молчите! не слдуетъ говорить объ этомъ…. За ваше здоровье, старинушка!…

Клодъ Марто наполнилъ стаканъ Лорана, всунулъ ему его въ руку и принудилъ поднести къ губамъ и осушить до дна.

Это окончательно доканало несчастнаго.

— Онъ заплатилъ вамъ?… сказалъ онъ икая.— За что?…

— За то, чтобы отвезти въ одно мсто жену и дочь его дяди….

— Въ Отейльскую больницу, ге?— докончилъ Лоранъ.— Къ доктору Риттнеру?

Матросъ затрепеталъ отъ радости. Повренный Фабриція сказалъ ему именно то, что онъ хотлъ узнать.

Лоранъ продолжалъ:

— Въ дом сумасшедшихъ о нихъ позаботятся… Мы заплатимъ сколько слдуетъ…. Мы щедры… Наслдуемъ все состояніе… Домъ въ Нейльи нашъ…. У насъ милліоны…. Много милліоновъ…. очень много…. Такъ вотъ патронъ сказалъ мн: — ‘Клодъ каналья… доврять ему не слдуетъ…. Ты напоишь его, и когда онъ будетъ совсмъ пьянъ, онъ скажетъ теб, что онъ нашелъ въ Мелюн’…— Ты понимаешь теперь, ты мой другъ… Открой же все твоему другу…. Ты вдь нашелъ совсмъ не настоящую улику… Покажи мн эту вещь… доврься!… Ты ничмъ не рискуешь!…— Я не сдлаю пакости никому…

LXXVIII.

Сказавъ эти слова, Лоранъ взглянулъ съ разинутымъ ртомъ, выпученными глазами, на бывшаго матроса.

Онъ машинально докончилъ свою рчь, но уже не слыхалъ и не понималъ ровно ничего.

Дрожащей рукою взялъ онъ свой стаканъ и хотлъ подвести ко рту, но у него не хватило силы. Пальцы его разжались и стаканъ, упавъ на полъ, разбился.

Въ тотъ же моментъ, не дождавшись отвта Клода на свой послдній вопросъ, онъ опрокинулся на спинку стула, закрылъ глаза и остался неподвижнымъ.

Онъ былъ мертвецки пьянъ….

— Браво, г. Лоранъ!— проворчалъ матросъ, презрительно взглянувъ на побжденнаго,— я знаю теперь, благодаря теб, то немногое, что было еще неизвстно мн, и нашъ почтенный патронъ, достойный г. Фабрицій будетъ, полагаю, не совсмъ доволенъ результатами твоего шпіонства!

Матросъ съ той минуты, когда управляющій сдлался неспособнымъ состязаться съ нимъ, не пилъ боле, и такъ какъ онъ былъ необыкновенно крпокъ, то скоро пришелъ совершенно въ нормальное состояніе.

Онъ заплатилъ все, что слдовало, веллъ привести карету, въ которую положилъ Лорана, неподвижнаго какъ чурбанъ и, свъ съ нимъ рядомъ, далъ кучеру адресъ виллы Нейльи.

Тамъ прислуга, смясь надъ состояніемъ г-на управляющаго, помогла Клоду отнести Лорана въ его комнату, раздть и уложить въ постель.

Все это было сдлано въ нсколько минутъ.

Посл этого нашъ пріятель отправился въ свой павильонъ и, не смотря на усталость, ожидалъ возращенія Фабриція.

Около полуночи въ окнахъ комнаты молодаго человка блеснулъ огонекъ и черезъ четверть часа потухъ.

Племянникъ банкира легъ сейчасъ же по своемъ возвращеніи.

Клодъ сдлалъ тоже.

Съ разсвта онъ былъ на ногахъ и на-сторож.

Около десяти часовъ онъ увидлъ, что запрягали въ кабріолетъ понни, и что Фабрицій похалъ въ немъ въ сопровожденіи грума.

Клодъ пошелъ сейчасъ же въ комнату Лорана.

Управляющій все еще храплъ, и выстрлъ изъ пушки большаго калибра не пробудилъ бы его отъ тяжелаго сна.

Очевидно Фабрицій не могъ до своего отъзда имть съ нимъ никакихъ сообщеній.

Племянникъ банкира халъ въ Мелюнъ, чтобы взять Паулу, привезенную имъ вчера, и отвезти ее обратно въ Отейльскую больницу, куда они прибыли дйствительно въ пяти часамъ вечера въ сопровожденіи Фокса, большой лягавой собаки желзнаго цвта, продолжавшей по-прежнему выказывать нерасположеніе къ Фабрицію. не смотря на вс его заискиванія.

— Когда я сдлаюсь мужемъ твоей госпожи, думалъ молодой человкъ, смотря на собаку, пуля избавитъ меня отъ тебя….

Отсутствіе Паулы продолжалось недолго, по тмъ не мене Эдмея чрезвычайно обрадовалась, увидвъ ее, какъ будто он разстались давно….

Фоксъ узналъ сейчасъ же двицу Деларивьеръ и началъ лизать ей руки, выражая свою нжность тихими визгами, служащими у собакъ выраженіемъ глубочайшей привязанности.

Со вчерашняго дня положеніе Жанны не измнилось замтнымъ образомъ.

Кризисъ, котораго опасался докторъ во время прогулки на берегахъ Сены, миновалъ, благодаря сильной реакціи, произведенной быстрымъ движеніемъ кареты.

По возвращеніи въ домъ умалишенныхъ, Жанна заснула и проспала спокойнымъ сномъ, отдыхая посл прогулки.

Докторъ Вернье радовался результатамъ своего опыта.

Фабрицій казался веселымъ и былъ дйствительно веселъ, радуясь приближенію дня, когда вс его опасенія должны были разсяться и вс поводы къ безпокойству исчезнутъ.

Пребываніе на-едип съ Паулою во время путешествія въ Мелюн и обратно усилило его, и безъ того сильное вліяніе на нее.

Съ часу на часъ увеличивалась привязанность къ нему молодой двушки.

Онъ былъ увренъ, что не встртитъ серьезнаго сопротивленія, если сочтетъ нужнымъ соединиться съ нею тсными узами до брака и сдлать ее своей жертвою, прежде чмъ женою…

И такимъ образомъ, по его мннію, все шло хорошо.

Жоржъ, оставивъ Паулу въ комнат Эдмеи, увелъ Фабриція въ паркъ.

— Имете вы что нибудь сообщить мн, любезный докторъ? спросилъ послдній.

— Да.

— Въ чемъ же дло?

— Я пробовалъ приготовить Эдмею къ извстію о смерти ея отца.

— И вы успли смягчить дйствіе, которое должно произвести на кузину это горестное извстіе?

— О! далеко не такъ!— Я вынесъ изъ моей попытки самое твердое убжденіе, что нужно еще ждать…

— Ну, что же, докторъ, подождемъ….

Они обмнивались этими словами, расхаживая по широкимъ тнистымъ аллеямъ.

Вдругъ Фабрицій остановился и осмотрлся кругомъ.

— По-истин, сказалъ онъ, ваши владнія прекрасны!… Я видлъ только вскользь этотъ садъ и не замтилъ, что онъ такъ обширенъ…. Это цлый паркъ!…

— Не правда-ли? возразилъ Жоржъ въ восторг. Вы не знаете вдь хорошенько больницы со всми ея принадлежностями?

— Не знаю, кром того, что видлъ вчера утромъ, сопровождая васъ въ вашихъ визитахъ къ больнымъ.

— Не желаете ли осмотрть все въ подробностяхъ?

— Весьма желаю.

Фабрицій не безъ умысла завелъ этотъ разговоръ, и этотъ умыселъ читатели наши скоро угадаютъ.

— Такъ идемъ, отвтилъ докторъ, ведя молодаго человка къ зданію умалишенныхъ и объясняя малйшія подробности его расположенія съ снисходительностью и довольствомъ собственника.

— На какую улицу выходятъ задніе фасады этихъ обширныхъ корпусовъ зданія? спросилъ Фабрицій, знавшій это такъ же хорошо, какъ и самъ докторъ.

Послдній отвтилъ:

— На дорогу, идущую вдоль бульвара Монморанси…. Но я вамъ покажу…

И они воротились опять въ садъ. Жоржъ повелъ Фабриція къ маленькой калитк, продланной въ стн, выходившей на вышеозначенную дорогу.

Онъ нашелъ ключъ между другими висвшими на его связк и отперъ эту калитку.

Племянникъ банкира слдилъ внимательно за всми его движеніями.

При вид ключа, которымъ докторъ отперъ замокъ калитки, онъ улыбнулся съ видимымъ удовольствіемъ.

— Замокъ не перемнили, сказалъ онъ мысленно.

— Проходите…. промолвилъ Жоржъ. Дорога эта идетъ вокругъ парка и уединяетъ его совершенно!…— Пойдемте здсь… Я проведу васъ къ бульвару Монморанси.

— Этотъ узкій и темный путь очень скученъ… замтилъ Фабрицій смясь.

— Да, это врно, я не посовтую никому прогуливаться здсь для развлеченія…. возразилъ докторъ также смясь.

Оба они сдлали нсколько шаговъ по дорог, идущей вокругъ парка.

— Вотъ амфитеатръ и прачешная, возразилъ Жоржъ, указывая на два зданія, уже извстныя читателю,— а вотъ калитка, выходящая на бульваръ Монморанси…. Не отворить ли ее?

— Если можно?…

Докторъ взялся опять за связку ключей и выбралъ одинъ изъ нихъ, именно тотъ маленькій ключикъ съ мдной головкою античной формы, который былъ похищенъ Эдмеею изъ связки Франца Риттнера.

Между тмъ какъ Жоржъ отворялъ узкую калитку, Фабрицій смотрлъ на верхнюю часть отверстія.

Взглядъ его остановился на едва замтномъ стальномъ стержн, вдланномъ въ дерев и сгибавшемся какъ пружина, когда верхушка двери касалась его.

— Существуетъ ли еще проволока, служившая проводникомъ? спросилъ онъ себя.— Я узнаю это.

— Вотъ бульваръ Монморанси и желзная дорога, опоясывающая его… сказалъ Жоржъ.— Здсь выносятъ изъ больницы гробы при похоронахъ кого нибудь изъ больныхъ…

— Это прекрасная мысль… возразилъ Фабрицій. Не нужно омрачать живыхъ зрлищемъ мертвыхъ… Сколько вы заплатили за недвижимость и кліентовъ?….

— Триста пятьдесятъ тысячъ Франковъ.

— Поздравляю васъ… отличное дло вы сдлали…— Если вашъ предшественникъ уступилъ вамъ за такую дешевую цну это превосходное заведеніе, то нужно полагать, что ему была крайняя необходимость оставить Парижъ.

— Я такъ же думаю, одна земля стоитъ не мене того, что я заплатилъ за все.

Жоржъ затворилъ опять калитку и вышелъ на дорогу, огибавшую паркъ, по которой Фабрицій слдовалъ за нимъ, спрашивая съ безпечнымъ видомъ:

— Я думаю, что по ночамъ здсь находится стража?

— Стража!— повторилъ Жоржъ, улыбаясь.— Зачмъ?— Это былъ-бы напрасный трудъ для караульщиковъ.— Намъ нечего бояться.

LXXIX.

— Мн кажется, что на вашемъ мст я не былъ бы такъ спокоенъ…— возразилъ Фабрицій.

— Да чего же бы вы опасались?— спросилъ докторъ.

— Я боялся бы побговъ…

— Побги невозможны….

— Вы уврены въ этомъ?

— Совершенно.

— И не было подобныхъ примровъ?

— Никакихъ… Были попытки, но не удались, и то днемъ только. Подумайте, что сумасшедшихъ запираютъ вечеромъ въ ихъ комнатахъ, и что самое зданіе запирается… Чтобы пробраться въ садъ, бглянк пришлось бы сломать замки у двухъ дверей и затмъ, очутившись въ саду, она встртила бы дв другія двери двойной ограды, окружающей зданіе…. Убдились ли вы въ безопасности?

— Да… Я сознаю, что побгъ былъ бы затруднителенъ… но можно бояться вторженія какого нибудь злодя…

— Какимъ образомъ?

— Чрезъ калитку, выходящую на бульваръ Монморанси…

— Нужно было бы имть ключъ отъ нея и проникнуть чрезъ вторую стну, выходящую на круговую дорогу… Къ тому же никакъ не могу представить себ, что могло бы побудить самого отчаяннаго злодя лзть ночью со взломомъ въ такую больницу какъ эта… опасности такого предпріятія очевидны, но я не вижу выгодъ…

— Это правда, сказалъ Фабрицій.— Но все-таки я полагаю, что въ интересахъ больныхъ вы должны имть по ночамъ дежурную прислугу внутри зданія.

— Это имется…. Сидлка дежурная обходитъ ежечасно корридоры каждаго зданія.

— Ея надзоръ не простирается на паркъ?

— Разумется нтъ, что не мшаетъ намъ спать спокойно, увряю васъ….

— Поздравляю васъ еще разъ, любезный докторъ…. Вы пріобрли исключительное заведеніе, которое вы сдлаете однимъ изъ первыхъ въ Париж и его окрестностяхъ.

— Надюсь и разсчитываю успть въ этомъ…. Не для себя собственно, такъ какъ ни честолюбія, ни наклонностей къ роскоши у меня нтъ, но для того, чтобы доставить полное счастіе Эдме, которая дороже мн всего на свт.

— Это кроткое дитя заслуживаетъ вполн такого счастія, и вы достойны раздлять его съ нею…— Намрены вы скоро жениться?

— Назначить числа, когда именно, я не могу.

— Почему?

— Потому что, прежде чмъ думать о себ, я долженъ вылечить ее и ея мать.

— Я перестаю васъ понимать…— Почему не поторопиться свадьбою?— Кузина скоро совсмъ поправится, а ожидать выздоровленія ея матери, мн кажется, нтъ никакой надобности, тмъ боле что это выздоровлніе, будь сказано между нами, представляется весьма проблематичнымъ….

— И вы не врите въ него? прибавилъ Жоржъ.

— Я не спеціалистъ, докторъ, и потому не ршаюсь отрицать этого, но весьма сомнваюсь…

— Г-нъ Фабрицій, возразилъ докторъ, вы знаете насколько я люблю Эдмею?..

— О! въ этомъ я не сомнваюсь!

— Я отдался ей весь вс мои чувства и мысли принадлежатъ ей…. Она жизнь моя…. Умри она,— я не переживу ея…— Это сущая правда безъ всякаго преувеличенія… И при всемъ этомъ сдлаюсь ея мужемъ лишь тогда, когда выздороветъ ея мать. Я твердо ршился — Мой свадебный подарокъ будетъ — возвращеніе разсудка матери…. Теперь вы понимаете, надюсь, до какой степени я увренъ въ исцленіи Жанны.

— Длайте какъ хотите возразилъ Фабрицій. Вы спрашивали моего согласія, въ которомъ, конечно, не нуждались, и я вамъ далъ его съ радостью, такъ какъ достаточно васъ знать, чтобы оцнить васъ но достоинству….— Не забудьте, что я даю милліонъ 500 тысячъ франковъ въ приданое нашей милой Эдме.

— Благодарю васъ, г -въ Фабрицій, за нее и за себя, но ваши великодушныя намренія не могутъ измнить ршенія, которое я считаю справедливымъ…— Было бы не хорошо съ моей стороны ускорить нашъ союзъ…. Я не долженъ забывать, что Эдмея лишилась только что отца, и было бы безнравственно заставить ее одться въ подвнечное платье, прежде чмъ она относитъ трауръ…

Фабрицій молча поклонился.

— Надюсь, что вы одобряете меня?— спросилъ Жоржъ.

— Конечно одобряю!— возразилъ съ притворнымъ чувствомъ племянникъ банкира. Боле чмъ одобряю, я удивляюсь вамъ!… У васъ великая душа, г-нъ Жоржъ!… Вы честный человкъ!…

— Надюсь, воскликнулъ докторъ съ улыбкою, что въ этомъ случа я исполняю лишь долгъ….— тмъ не мене, однакоже, благодарю васъ за комплиментъ, и радуюсь отъ души, что заслужилъ ваше расположеніе…

Разговаривая, они шли по дорог вокругъ парка и вошли въ него чрезъ главныя ворота.

— Вы не забыли, надюсь, сказалъ Жоржъ, что, какъ вчера было ршено, вы останетесь обдать съ нами?

— Могъ ли я забыть приглашеніе, общающее такой пріятный вечеръ, но яимю къ вамъ одну просьбу, если только вы не сочтете ее нескромною….

— Нескромною! повторилъ Жоржъ: со мной вы не можете быть нескромны….

— Такъ вотъ въ чемъ дло: дайте мн перо и бумаги, и позвольте уединиться въ вашемъ кабинет.

— Вы здсь дома…. отвтилъ докторъ… Располагайте всмъ и мною…. большаго удовольствія вы не можете мн доставить.

Фабрицій пожалъ руку Жоржу.

Послдній продолжалъ:

— Вы знаете гд мой кабинетъ?..

— Нтъ.

— Такъ я васъ отведу туда.

И въ этими словами онъ повелъ Фабриція въ павильонъ, въ которомъ жилъ и въ которомъ нкогда помщался прежде Риттнеръ.

Жоржъ не сдлалъ тамъ никакихъ измненій, все осталось какъ было: та же мебель, та же обстановка. Онъ сдлалъ своимъ кабинетомъ рабочій кабинетъ доктора умалишенныхъ, на что именно и разсчитывалъ Фабрицій. Жоржъ привелъ туда своего гостя.

— Вотъ, сказалъ онъ, указывая послдовательно: бумага для писемъ разныхъ форматовъ, конверты, сургучъ, печать, чернила и перья…— Запритесь, если хотите, но никто не потревожитъ васъ и безъ того. Звонокъ извститъ васъ о приближеніи обденнаго часа, и тогда вамъ нужно будетъ поторопиться.

— Благодарю!

— Я оставляю васъ….

Жоржъ оставилъ Фабриція, горвшаго отъ нетерпнія остаться одному, и вышелъ, затворивъ за собою дверь кабинета.

Племянникъ банкира приложился сейчасъ же ухомъ къ этой двери, чтобы подслушать — удалился ли докторъ.

Когда шумъ шаговъ Жоржа затихъ, Фабрицій отошелъ и выпрямился съ злораднымъ взглядомъ и улыбкою, имвшею страшное выраженіе.

— Несчастные вы безумцы! прошепталъ онъ, — пришло время остановить васъ въ вашемъ мщеніи!… Пора сказать вамъ:— ‘вы не пойдете дале’!… Довольно опасеній!… страха!… Довольно! Я хочу наконецъ покойно спать!…

Фабрицій не забылъ, что въ стн кабинета Франца Риттнера былъ устроенъ потайной шкафъ, секретъ котораго онъ зналъ, и предполагалъ не безъ основанія, что докторъ умалишенныхъ въ минуту своего внезапнаго отъзда не позаботился ни открыть своему преемнику о существованіи этого таинственнаго шкафа, ни уничтожить страшные, заключавшіеся въ немъ медикаменты..

Молодой человкъ направился къ мсту, прикрытому отчасти соблазнительною картиною въ вкус XVIII столтія.

Онъ снялъ эту картину, подъ которою такъ искусно были скрыты дверцы шкафа.

Онъ нажалъ почти незамтную круглую точку — и шкафъ отворился съ легкимъ трескомъ.

Все было тамъ въ такомъ же порядк, какъ въ день, когда Францъ Риттнеръ вынималъ оттуда сильные реактивы, которые были необходимы Рене Жанселину для подлоговъ.

Стклянки и бутылки стояли съ своими этикетами рядами наполкахъ.

Фабрицій не былъ невжда: хотя не изучилъ спеціально токсикологію, однакоже зналъ научныя названія ядовъ, которые убиваютъ самымъ врнымъ и быстрымъ образомъ, не оставляя никакихъ слдовъ для глазъ людей, не подозрвающихъ отравленія.

Онъ пробжалъ глазами вс надписи на стклянкахъ перваго ряда, и остановилъ взоръ на синемъ, герметически закупоренномъ пузырк. На немъ била надпись: ‘Datura stramonium’.— Вотъ, что мн нужно, подумалъ Фабрицій. Ничего лучшаго, какъ этотъ тончайшій растительный ядъ, нельзя желать…— Францъ Риттнеръ былъ искусный человкъ, а я — ученикъ его….

Онъ взялъ синій пузырекъ, сунулъ его въ карманъ, заперъ шкафъ и повсилъ опять картину на прежнее мсто.

— Теперь, — продолжалъ онъ, подойдя и приложивъ опять ухо къ двери, чтобы убдиться, что никто нейдетъ,— нужно заручиться возможностью входить сюда ночью незамтнымъ образомъ, и я устрою такъ, чтобы это было легко и удобно….

КОНЕЦЪ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.
ПАУЛА БАЛЬТУСЪ.

I.

Фабрицій влзъ на стулъ, стоявшій у стны, и сталъ искать проволоку, приводившую въ сообщеніе калитку бульвара Монморанси съ электрическими звонками кабинета. Онъ нашелъ ее, но перерзанною по средин.

— Эге! я напрасно безпокоился!… подумалъ онъ, улыбнувшись Риттнеръ не хотлъ, чтобы узнали его тайны даже и посл отъзда, и предпринялъ мудрыя мры предосторожности… Нечего бояться: дороги открыты…. Ключи у меня въ Нейльи…. Ни одинъ замокъ не перемненъ…. Я могу приходить сюда, когда мн вздумается… Теперь надо съиграть комедію до конца…. Будемъ, писать или по крайней мр сдлаемъ видъ, что писали….

И Фабрицій прислъ къ конторк.

Онъ взялъ три или четыре чистые листка почтовой бумаги, вложилъ каждый въ особый конвертъ и написалъ вымышленные адресы.

Окончивъ это, онъ пошелъ въ садъ, гд нашелъ Паулу Бальтуса и молодаго доктора.

— Вы окончили вашу корреспондецію? спросилъ Жоржъ.

— Окончилъ, докторъ, и такъ какъ вы очень обязательны, то хочу просить васъ, чтобы вы послали опустить письма въ ближайшій почтовый ящикъ.

Въ эту минуту проходилъ мимо одинъ изъ служителей лечебницы и Жоржъ приказалъ ему отнести письма на почту.

Фабрицій изъявилъ желаніе видть г-жу Деларивьеръ.

— Пойдемте къ ней, отвчалъ докторъ.

Поднимаясь по лстниц, которая вела въ комнату несчастной безумной, Фабрицій считалъ ступени и старался запомнить расположеніе дверей.

Около Жанны, какъ и наканун, стоялъ графинъ, до половины наполненный прохладительнымъ питьемъ.

— Вы оставляете по ночамъ огонь въ этой комнат? спросилъ Фабрицій.

— Никогда!— отвчалъ съ живостью докторъ:— это было бы непростительною неосторожностью!— Г-жа Деларивьеръ могла бы безсознательно произвести пожаръ….

— Вы совершенно правы…. я сдлалъ этотъ нелпый вопросъ не подумавши…. А хорошо ли Жанна спитъ по ночамъ?

— Какъ случится…. Она спитъ, но очень слабымъ сномъ, который легко прерывается…— Малйшій шумъ будитъ ее.— Это происходитъ отъ чрезвычайной чувствительности ея нервной системы, возбуждаемой еще боле способомъ леченія, о которомъ я говорилъ вамъ.

Г-жа Деларивьеръ не обращала никакого вниманія на трехъ постителей.— Голова ея лежала на подушк и вки смыкались.

— Она засыпаетъ, сказала Паула.

— Оставимъ ее спать, отвчалъ Жоржъ.

Молодая двушка вышла изъ комнаты вмст съ докторомъ и Фабриціемъ.

Обдъ былъ поданъ, сли за столъ и отобдали очень скоро.

Въ половин десятаго Фабрицій, подъ предлогомъ начинающагося мигреня, простился съ Паулою и Жоржемъ, и ушелъ, сказавъ имъ:

— До завтра.

Спустя три четверти часа, онъ возвратился на виллу Нейльи Сенъ-Джемсъ, гд Лоранъ, удивленный тмъ, что не видалъ Фабриція по утру и помня свою неудачную попытку наканун, ожидалъ его съ трепетомъ.

Клодъ Марто также подстерегалъ возвращеніе Фабриція.

Заслышавъ повелительный звонокъ, возвщавшій о приход хозяина, онъ юркнулъ въ купы деревьевъ, прошелъ черезъ лугъ и взлзъ на каштановое дерево, служившее ему обсерваторіею.

Минуту спустя посл того какъ онъ заслъ въ листву, окна комнаты Фабриція освтились.

Лоранъ со свчею въ рук отворилъ дверь, и пропустилъ впередъ своего господина.

Клоду Марто везло: вечеръ былъ теплый, и управляющій, онъ же и лакей, отворилъ окна, такъ что можно было не только видть, какъ третьяго-дня, но и слышать.

— Что у васъ тутъ длается, Лоранъ? сказалъ Фабрицій. Вы спали сегодня по утру такъ крпко, что я не добудился васъ, а теперь у васъ такое лицо, какъ будто вы явились съ того свта. Вы не похожи на побдителя, предупреждаю васъ….

Лоранъ даже не попытался оправдываться, такъ какъ ему казалось, что для него не могло быть оправданія. Онъ скорчилъ самую униженную, самую огорченную физіономію и проговорилъ съ такимъ видомъ, какъ будто хотлъ исчезнуть съ лица земли:

— Если бы я былъ похожъ на побдителя, сударь, то моя наружность была бы не такова…

— Что вы хотите сказать?

— Что если вы лишите меня вашего расположенія, если даже прогоните,— то поступите, вполн справедливо…. я дуракъ, оселъ, кретинъ, школьникъ!

— По какому случаю расточаете вы себ эти нелпые эпитеты?

— Я общалъ вамъ сдлать чудеса, а между тмъ провалился какъ глупецъ….

— А! вскричалъ Фабрицій, брови котораго сдвинулись.— Вы потерпли неудачу съ матросомъ?

— То есть совсмъ пошелъ ко дну, какъ сказалъ бы Клодъ Марто по своему…. У этого плута больше ума въ одномъ мезинц, чмъ у меня во всей моей особ.— Онъ продастъ меня и купитъ, если захочетъ.— Я общался вамъ, что напою его и заставлю разболтаться, а на поврку вышло, что не я его, а онъ меня напоилъ, и я же болталъ все время. Я дотого нарзался, что когда проснулся сегодня по утру на своей постели, такъ не могъ понять, какъ очутился на ней. Вы хорошо сдлаете, сударь, если станете презирать меня…. я самъ себя презираю. Я упалъ въ моихъ собственныхъ глазахъ и прошу васъ звать меня негодяемъ.

Раскаяніе Лорана было дотого комично, что даже Фабрицій съ трудомъ удержался отъ смха, не смотря на то, что въ этомъ дл была сторона, встревожившая его.

Впрочемъ хитрый лакей достигъ своей цли.

Фабрицій былъ обезоруженъ.

— Перестаньте ныть, сказалъ онъ. Вы слишкомъ надялись на вашу способность пить и обожглись…. но вы не сдлали никакого преступленія….

— Такъ вы меня прощаете, сударь?

— Безо всякаго сомннія….

— Ахъ, какое счастье! Это возстановляетъ мою честь. Къ тому же, обдумавъ все, мн кажется, я заслуживаю ваше снисхожденіе!…— Я такъ хорошо составилъ планъ, что успхъ казался несомнннымъ!…. Но какъ бороться съ такимъ человкомъ?— У него не глотка, а настоящая пропасть…. Онъ въ состояніи выпить всю Сену.

— Спасибо, кумъ, подумалъ Клодъ, сидя на дерев, — воды-то я не хочу, если бы въ Сен было блое вино, такъ тогда другое дло.

— Вы болтали, говорите вы? спросилъ Фабрицій.

— Да сударь, за завтракомъ я болталъ безъ остановки.

— О чемъ же?

— Къ сожалнію, не помню о чемъ.

— Это не важно…. Мы найдемъ другой способъ развязать языкъ матросу.— Ныншній вечеръ я не имю надобности въ вашихъ услугахъ…. Подите лягте, вы врно еще не выспались.

— Такъ вы не сердитесь на меня, сударь?

— Я вамъ сказалъ уже и повторяю, что не сержусь.

— Вы меня воскресили, сударь!….

И Лоранъ убрался, очень довольный тмъ, что отдлался такъ дешево.

Клодъ увидлъ, что, лишь только Лоранъ вышелъ,— Фабрицій досталъ изъ кармана небольшую синюю стклянку и поставилъ на столъ.

Посл того отворилъ ящикъ стола и досталъ оттуда три или четыре ключа разной величины, надтые на сломанномъ кольц. Секунды дв или три онъ внимательно осматривалъ ихъ.

— Это т самые…. проговорилъ онъ, опуская ихъ въ жилетный карманъ. Затмъ взглянулъ на часы. Они показывали половину одиннадцатаго.

— Чтобъ дойти туда — нуженъ добрый часъ…. прошепталъ онъ такъ тихо, что матросъ не разслышалъ этихъ словъ.— Вс будутъ спать, когда я приду, а первый сонъ — самый крпкій….

Посл того онъ снялъ свой элегантный костюмъ и надлъ пальто попроще, а круглую шляпу замнилъ дорожною.

— Куда онъ идетъ въ такую пору? подумалъ Клодъ.

Фабрицій взялъ со стола синюю стклянку и спряталъ въ боковой карманъ пальто.

— Онъ уноситъ стклянку… продолжалъ размышляю, матросъ,— что бы такое въ ней было, чортъ возьми?

Въ ту минуту, когда онъ задалъ себ этотъ вопросъ, Фабрицій затворилъ окна и вышелъ изъ комнаты со свчею въ рук.

— Тысячу чертей! проговорилъ почти громко Бордепла, увренный, что теперь никто не можетъ его слышать. Если онъ выйдетъ на улицу Лоншанъ, то какъ узнать куда онъ пойдетъ. Все дло въ томъ, чтобы не потерять его слда! Пустимся по его пятамъ!

Онъ спустился съ каштановаго дерева проворно и ловко, какъ обезьяна.

II.

Очутясь на лугу, Клодъ Марто побжалъ во весь духъ и удивительно быстро обогнулъ строеніе.

Но дичь была далеко впереди отъ охотника, и матросъ добжалъ до крыльца какъ разъ въ ту минуту, когда раздался легкій стукъ осторожно запираемой калитки. Онъ угадалъ: Фабрицій вышелъ на Лоншанскую улицу. Клодъ Марто въ нсколько секундъ очутился у той же калитки и хотлъ-было отворить, но безуспшно, такъ какъ Фабрицій заперъ ее на ключъ въ два оборота. Эксъ-морякъ, сильно разочарованный, проговорилъ самое крпкое ругательство изо всего своего репертуара.

— Во что бы ни стало, пробормоталъ онъ, а я таки-добьюсь своего! Пойду за нимъ!

. Для человка, привыкшаго лазать по реямъ въ бурю, немудрено перелзть чрезъ садовую ршетку.

Клодъ схватился за два желзные прута, вскарабкался по нимъ при помощи рукъ и, рискуя наткнуться на острія, выдающіяся наверху ршетки, очутился по другую ея сторону на земл.

До него издали еле-доносился шумъ шаговъ Фабриція, но ему достаточно было и этого шума, чтобы руководиться имъ.

Онъ былъ увренъ, что молодой человкъ повернулъ направо и пошелъ въ эту сторону. Минутъ черезъ пять онъ догналъ Фабриція настолько, что могъ уже видть его. Послдній шелъ скорымъ шагомъ, какъ человкъ, который торопится.

На Клод Марто были башмаки съ мягкими подошвами и онъ шелъ около стны въ тни, такъ что если бы Фабрицій обернулся, то силуетъ охотника не привлекъ бы его вниманія.

Фабрицій сократилъ путь, пройдя безлюдными улицами, которыя безполезно называть здсь, на Мадридскую аллею, и направился вдоль нея.

Вскор онъ дошелъ до кафе-ресторана, извстнаго всмъ парижанамъ.

Не смотря на то, что было около полуночи, въ открытыя окна одного изъ салоновъ этого ка$е было видно яркое освщеніе.

Слышался звонкій смхъ, возгласы женскихъ голосовъ, звуки разбитаго фортепьяно и нескромные припвы псенокъ изъ ‘Альказара’, ‘Посланниковъ’ или ‘Часовъ’.

Ясно было, что тутъ ужинали въ веселомъ обществ какіе-то повсы.

У дугообразной двери, ведущей во дворъ Мадридскаго каўе, стояло съ полдюжины наемныхъ экипажей.

Усталыя лошади, опустивъ головы, спали стоя, а кучера — сидя на козлахъ.

Клодъ Марто пошелъ тише, чтобы Фабрицій не замтилъ его при свт.

Когда послдній проходилъ мимо ресторана, со двора вышелъ слуга и крикнулъ:

— Номеръ 8,240, изъ улицы Леона….

— Сейчасъ, отвчалъ внезапно проснувшись одинъ изъ кучеровъ.

— Вамъ слдуетъ за три часа и на водку… продолжалъ слуга.— Вотъ десять франковъ… можете хать.

— Какъ хать!… а барыня, которую я привезъ?

— Она-то и послала меня…— Она сказала, что подетъ обратно со своею знакомою.

— Ладно, понимаемъ…— Прощайте. Ну, Коко, пошевеливайся!

Фабрицій остановился и подошелъ къ фіакру, тронувшемуся уже съ мста.

— Если вы свободны — сказалъ онъ кучеру, такъ я найму васъ.

— Вы хотите возвратиться въ Парижъ?

— Нтъ.

— Такъ я не могу…— Коко еле ноги волочитъ.

— Но мн недалеко….

— Куда?

— Въ Отейль.

— Въ какое мсто въ Отейл?

— Близъ желзнодорожной станціи.

— А что вы дадите?

— Десять франковъ.

— Впередъ?…

— Вотъ вамъ два франка….

— Садитесь…. Коко не обрадуется этому…. но какъ нибудь дотащитъ. Будь спокоенъ, Коко…. ты получишь сегодня двойную порцію, старикашка, а завтра останешься цлый день въ конюшн валяться на солом.

Клодъ Марто съ той минуты, какъ Фабрицій заговорилъ съ кучеромъ номеръ 8,240, перебгалъ отъ дерева къ дереву и прятался за стволами, чтобы не пропустить ни одного слова.

Когда Фабрицій отворилъ дверцы и прыгнулъ въ купэ, матросъ былъ совсмъ близко. Одно мгновеніе онъ думалъ-было уцпиться позади экипажа, но не посмлъ, такъ какъ другіе кучера не спали и безъ сомннія сказали бы объ этомъ товарищу, что могло возбудить подозрніе въ Фабрицій, и тогда все пропало бы.

— Длать нечего, подумалъ онъ, отложимъ это, но я все-таки не напрасно потратилъ время….— Я знаю, что онъ детъ въ Отейль въ лечебницу, гд у него спрятаны мать и дочь.— Что ему надо тамъ въ такую пору?— Я можетъ быть узналъ бы это нынче же, если бы не подвернулся такъ некстати этотъ чортовъ берлинъ, но я узнаю это, когда онъ возвратится, потому что приму свои мры….

Клодъ повернулъ назадъ, дошелъ до бульвара Сены, отворилъ калитку, ключъ отъ которой носилъ всегда въ карман, и очутился въ парк.

Войдя въ павильонъ, онъ задалъ себ вопросъ:

— Въ которомъ часу возвратится этотъ мошенникъ?

Но такъ какъ не могъ дать на это отвта, то вооружился терпніемъ, закурилъ трубку, слъ у окна и сталъ дожидаться, не спуская глазъ съ виллы.

Пробило три часа, когда въ комнат молодаго человка появился слабый свтъ.

Эксъ-матросъ побжалъ къ каштановому дереву, служившему ему обсерваторіею, взлзъ на него и скрылся въ листв.

Фабрицій, не снимая шляпы, бросился на стулъ, какъ человкъ* уставшій отъ продолжительной ходьбы.

— Должно быть онъ возвратился пшкомъ, подумалъ Клодъ.

Отдохнувъ минутъ пять, молодой человкъ вдругъ всталъ, вынулъ изъ кармана синюю стклянку, поставилъ на полку въ книжный шкафъ позади ряда книгъ, раздлся и задулъ свчу.

Наблюдать за нимъ дале было безполезно.

Клодъ оставилъ обсерваторію, вернулся въ свой шалэ и легъ, но напрасно старался заснуть,— сонъ бжалъ отъ него.

Онъ ворочался на постели, повторяя мысленно:

— Что бы такое было въ стклянк, которую этотъ негодяй уноситъ и приноситъ?… Надо непремнно узнать это.

На другой день Фабрицій проспалъ доле обыкновеннаго.

Было два часа, когда онъ выхалъ изъ дому, въ колясочк, запряженной пони, и отправился въ Отейльскую лечебницу.

Жоржъ началъ свои посщенія къ пансіонеркамъ.

Мадмоазель Бальтусъ была занята своимъ туалетомъ.

Фабрицій вошелъ въ небольшую залу и сталъ дожидаться, читая газеты, чтобы обмануть свое нетерпніе.

Клодъ Марто всталъ въ семь часовъ утра, не смотря на безсонную ночь, и бродилъ по парку, наблюдая за всмъ изподтишка. Ему пришла мысль, и онъ ждалъ минуты, удобной для ея исполненія.

Онъ видлъ какъ ухалъ Фабрицій.

Почти тотчасъ же посл того, Лоранъ вошелъ въ его комнату и тщательно убралъ ее.

За завтракомъ, въ людской, господинъ управляющій объявилъ, что подетъ въ Парижъ сдлать нкоторыя закупки.

Клодъ подождалъ, пока онъ отправился, затмъ сошелъ въ кухню и убдись, что тамъ находилась вся прислуга, возвратился въ вестибуль, но вмсто того, чтобъ выйдти изъ виллы, пошелъ въ комнату Фабриція, гд былъ увренъ, что никого не встртитъ.

Онъ зналъ, что этотъ смлый поступокъ могъ сильно скомпрометировать его, еслибы кто нибудь засталъ его тамъ, но любопытство взяло верхъ надъ страхомъ, ктому же онъ врилъ въ свою счастливую звзду.

Войдя въ спальню, онъ прямо направился къ книжному шкафу, отворилъ и сталъ искать за книгами таинственной стклянки.

Онъ очень хорошо помнилъ гд она стояла и, найдя, откупорилъ и поднесъ къ носу.

Его обдало страннымъ, дкимъ запахомъ.

Клодъ сдлалъ гримасу.

— Чортъ возьми!.. пробормоталъ онъ.— Вдь не мажетъ же онъ составомъ съ такимъ запахомъ свои баки, чтобы нравиться дамамъ!..

Онъ взглянулъ на надпись и прочелъ слдующія два слова:

‘Datura stramonium’.

III.

— Datura Stramonium…. повторилъ Клодъ Марто, для котораго эта слова не представляли никакого смысла. Что бы это было такое?… Не знаю, но эта стклянка возбуждаетъ во мн подозрніе..— Сдается мн, что въ ней ядъ!… Я не согласился бы за сто экю отвдать того, что находится въ ней.

Одну минуту эксъ-матросъ хотлъ-было разбить или унести, стклянку, но тотчасъ же одумался.

Если бы стклянка исчезла,— это возбудило бы подозрніе въ Фабриціи,— который ктому же легко добылъ бы другую такую же.

Клодъ поставилъ пузырекъ на прежнее мсто, заперъ шкафъ и вышелъ изъ комнаты, а затмъ и изъ дому, не встртивъ ни одной живой души.

Возвращаясь къ себ въ павильонъ, онъ думалъ:

— Какъ бы узнать, что такое Datura Stramonium?— У кого спросить? Ахъ, если бы я ходилъ въ школу въ молодости, такъ такіе пустяки не поставили бы меня въ тупикъ… Но когда я былъ мальчишкою, то любилъ только баловаться, игралъ въ шары, да разорялъ птичьи гнзда… Оттого-то я такъ же ученъ, какъ какая нибудь рыба.

Маленькій Пьерръ дожидался его, стоя у окна въ павильон.

— Здравствуйте, хозяинъ!… закричалъ онъ, лишь только завидлъ Клода.

Въ голов послдняго мелькнула мысль.

— Здравствуй, малецъ… отвчала онъ. Поди-тко сюда.

Мальчикъ прибжалъ.

— Отчего мы нынче не ловимъ рыбу по утрамъ? спросилъ онъ.

— Потому, голубчикъ, что въ настоящее время у меня болитъ лвая нога: это застарлая болзнь, а извстно, что сырость никуда не годится при болзни. Будь спокоенъ, когда мн будетъ лучше, мы наверстаемъ потерянное время.

— Тмъ лучше, мосье Клодъ. Я терпть не могу сидть сложа руки, и, если вы хотите, я пойду смочу шлюпки…— Я думаю, что сегодня будетъ парить… и пожалуй дерево разсохнется.

— Ты славный мальчуганъ… за всмъ смотришь…. я доволенъ тобою… ходилъ ты вчера въ вечернюю школу?

— Ходилъ, мосье Клодъ.

— Хорошо ты учишься въ школ?

— Я стараюсь какъ только могу…

— Такъ скажи же мн, — вдь ты готовишься быть ученымъ, слыхалъ ли ты когда нибудь, что такое Datura Stramonium?

Мальчикъ широко раскрылъ глаза.

— Datura Stramonium…. повторилъ онъ. Что это зврь, морская или рчная рыба?

— Нтъ это жидкость…. ее наливаютъ въ бутылки….

— Я никогда не слыхалъ такого слова….

— Чортъ возьми! чему же васъ учатъ тамъ въ школ?

— Много чему, но только не этому.

— Я далъ бы мою лучшую трубку да и табаку въ придачу, чтобы узнать, что значитъ…

— Это можно узнать, мосье Клодъ.

— А какъ?— спросить у перваго встрчнаго.

— Нтъ, мосье Клодъ. Надо посмотрть въ словар…

— Это еще что за штука?

— Это толстая книга, въ которой находятся вс слова въ алфавитномъ порядк съ объясненіемъ.

— Такъ, такъ! А гд же добыть такую толстую книгу? Конечно у книгопродавца?…— я сейчасъ пойду и куплю.

— Не надо ходить, мосье Клодъ, у меня есть словарь.

— У тебя, юнга? вскричалъ эксъ-матросъ съ величайшимъ изумленіемъ,— а откуда ты взялъ его?

— Онъ принадлежитъ моему бдному отцу.

— Но я не видалъ здсь у тебя этой книги?

— Мн принесла его третьяго-дня мама, вмст съ грамматикою, четырьмя рубашками, шестью парами носковъ и дюжиною носовыхъ платковъ….

— Славная она женщина!— Такъ покажи-ка мн его, малецъ… Мы поищемъ….

— Сейчасъ, мосье Клодъ.

Мальчикъ побжалъ въ павильонъ и тотчасъ же явился обратно съ книгою въ рукахъ.

Это былъ словарь французскаго языка, составленный Шарлемъ Нодье по Академическому словарю.

— И мы найдемъ здсь то, что я хочу знать? спросилъ Клодъ, указывая на толстую книгу.

— Найдемъ, хозяинъ, по крайней мр, я такъ думаю… Какъ вы назвали слово?

— Datura Stramonium.

— Надо искать тамъ, гд буква Д….— сказалъ Пьерръ, открывъ словарь.

Затмъ сталъ водить пальцемъ по столбцамъ, бормоча въ вполголоса:

— D…а…da…t…u….datu…

— Ты не находишь?… вскричалъ Клодъ съ нетерпніемъ и безпокойствомъ.

— Нашелъ, мосье Клодъ….— отвчалъ радостно мальчикъ.— Вотъ это слово Datura Stramonium.

— Гд же?

— Вотъ здсь!

— Что же это такое?

— Имя существительное мужскаго рода.

— Это-то мн все равно… Но кром этого должно быть что нибудь другое… объясненіе…

— Да, мосье Клодъ, есть объясненіе.

— Такъ прочти же его поскоре…. Его-то мн и хочется знать.

Мальчикъ прочелъ громко:

— ‘Видъ растенія изъ семейства пасленовыхъ, вс боле или мене наркотическія и ядовитыя, изъ которыхъ добываютъ сильный ядъ’…

— Гмъ! что ты прочелъ? пробормоталъ матросъ, похолодвъ отъ ужаса.— Повтори-ка еще разъ.

Мальчикъ прочелъ опять.

— ‘Изъ которыхъ добываютъ сильный ядъ’.

— Это напечатано здсь?

— Посмотрите сами.

Клодъ, у котораго защемило сердце, какъ въ тискахъ, а на лбу выступилъ крупный потъ, взялъ дрожащею рукою книгу и взглянулъ туда, куда указывалъ мальчикъ.

Онъ прочелъ въ свою очередь и вскричалъ, уронивъ книгу.

— Чортъ возьми!… это ужасно!… Кого же этотъ несчастный хочетъ отравить тамъ?

Пьерръ поблднлъ и задрожалъ всмъ тломъ.

— Хотятъ отравить кого-то? проговорилъ онъ съ ужасомъ.

Клодъ пожаллъ о неосторожныхъ словахъ, сорвавшихся у него, и поспшилъ отвтить съ принужденнымъ смхомъ:

— Э, нтъ! мальчуганъ, никого не хотятъ отравить… Я читаю театральную пьесу, драму, которую даютъ на театр Амбигю. Она произвела на меня сильное впечатлніе. Я не зналъ что такое значитъ Datura Stramonium, и это слово очень заинтересовало меня… теперь я понимаю, что негодяй, который выведенъ въ пьес, умертвитъ своего врача ядомъ…. Объ этомъ-то я и говорилъ сейчасъ.. Благодарствуй, голубчикъ. Подыми свой словарь и поди смочи шлюпки.

— Хорошо, хозяинъ…— Скажите мн…

— Что?

— Вы дадите мн прочесь эту театральную пьесу, кода кончите сами…— она должна быть очень интересна…

— Дамъ, дамъ, мой милый, будь покоенъ.

Мальчикъ спряталъ словарь и отправился на берегъ смачивать лодки.

— Однако, проговорилъ Клодъ Марто, оставшись одинъ. Надо привести въ порядокъ мысли. Припомнишь-ка все по порядку…— Вчера, противъ Мадридскаго ресторана, я очень хорошо слышалъ, какъ этотъ мошенникъ веллъ извощику везти себя въ Отейль… Куда ему хать въ Отейль, какъ ни въ лечебницу, гд находятся мать и дочь?…— Онъ отравляетъ которую нибудь изъ нихъ,— можетъ быть обихъ! Ему мало того, что онъ сжегъ завщаніе дяди, онъ хочетъ обезпечить за собою наслдство, уморивъ обихъ женщинъ. Ахъ злодй!

Эксъ-матросъ задумался, затмъ ударилъ себя въ лобъ и продолжалъ:

— Я вспомнилъ. Эта Матильда Жанселинъ, которую я вытащилъ изъ огня, у нея были такія страшныя доказательства въ ларчик, который находится у меня, — вдь ее свезли также въ Отейльскую лечебницу…— Мн разболталъ объ этомъ Лоранъ. Она сумасшедшая, но если къ ней возвратится разсудокъ, такъ она можетъ открыть… Она говоритъ въ умопомшательств и можетъ быть Фабрицій боится, чтобы она не назвала его и не обвиняла…— слдовательно его интересъ требуетъ уничтожить и ее! Какая бездна злодяній и какимъ они окружены мракомъ… Что же, съ Божіею помощію я разоблачу все это!…

* * *

Мы оставили Фабриція въ небольшомъ салон Жоржа Вернье читающимъ газету въ ожиданіи, когда Паула окончитъ свой туалетъ.

Черезъ четверть часа пришла молодая двушка и сказала ему:

— Пойдемте въ садъ… Мы позавтракаемъ тотчасъ же, какъ докторъ окончитъ свой утренній обходъ.

Они вышли вмст и пошли по тнистымъ аллеямъ. Молодая двушка, опираясь на руку своего жениха, смотрла на него молча и съ любовью.

— Дорогая Паула, сказалъ Фабрицій, видли ли вы сегодня поутру кузину Эдмею?

— Нтъ, еще не видала.

— А Жанну?

— Также нтъ.

— Отчего же?

— Оттого что докторъ самъ обыкновенно желаетъ присутствовать при первомъ посщеніи больныхъ, и я стараюсь вполн согласоваться съ нимъ въ этомъ отношеніи.

IV.

Затмъ наступило снова молчаніе.

И на этотъ разъ Фабрицій опять заговорилъ первый. Онъ наклонился къ Паул и проговорилъ шепотомъ:

— Какъ будетъ хорошо и пріятно, дорогая Паула, когда мы будемъ всегда вмст и одни, какъ въ настоящую минуту.

— Уврены ли вы, что это вамъ не наскучитъ? спросила молодая двушка, улыбнувшись.

— Увренъ ли!… вскричалъ Фабрицій. Цлая жизнь, проведенная у вашихъ ногъ, показалась бы мн короткою!…

— Правда-ли?

— Клянусь вамъ!

— И вы никогда не перемнитесь?…

— Никогда!… зачмъ мн мняться, разв только затмъ, чтобы еще больше любить васъ, потому что вы останетесь всегда такою же, т. е. самою лучшею и самою очаровательною изъ женщинъ.

— Можно ли врить вамъ?

— Вы знаете, что сомнваться во мн было бы слишкомъ несправедливо….

— Я и не сомнваюсь, прогововрила молодая двушка едва внятнымъ голосомъ. Если вы любите меня всмъ сердцемъ, то я люблю васъ всею душою.

Фабрицій взялъ руку Паулы и долго держалъ, прижавъ къ губамъ.

Молодой человкъ обыкновенно носилъ на безъименномъ пальц перстень съ довольно цннымъ брилліантомъ, подареннымъ ему Де Ларивьеромъ.

Паула случайно взглянула на этотъ перстень.

— Гд вашъ брилліантъ? вскричала она.

Фабрицій взглянулъ на свою руку.

Брилліанта не было въ оправ.

— Вы потеряли его! продолжала молодая двушка.

— Да, потерялъ… отвчалъ Фабрицій.

— Но гд?

— Не знаю.

— Пойдемте назадъ, можетъ быть и найдемъ его.

И они пошли назадъ, устремивъ глаза на песокъ аллеи.

— Уврены-ли вы, что не потеряли брилліантъ прежде, чмъ пріхали сюда? продолжала Паула.

— Не могу сказать этого утвердительно. Я никогда не снимаю этого перстня, и не знаю, когда выпалъ брилліантъ.

— Онъ былъ очень дорогой?

— Полагаю, что стоилъ не боле тысячи двухсотъ или полуторы тысячи франковъ, но онъ дорогъ для меня потому, что его подарилъ мн мой бдный дядя….

— Я понимаю это. Въ сравненіи съ сердечными привязанностями деньги очень мало значатъ…. Можетъ быть вы найдете еще этотъ брилліантъ.

— Можетъ быть, но только это очень сомнительно…. Если я потерялъ его гд нибудь на улиц, то прохожій, который поднялъ его, счелъ себя въ прав присвоить эту находку, какъ приморскіе жители считаютъ себя въ прав присвоивать то, что выкидываетъ море посл кораблекрушенія.

— Поищемъ еще.

— Это безполезно, потому что мы дошли до того мста, откуда вышли.

Молодые люди, дйствительно, достигли павильона, изъ котораго вышли четверть часа тому.

— Ахъ вотъ и мосье Жоржъ, сказала мадемоазель Бальтусъ.

Жоржъ Вернье шелъ изъ отдленія умалишенныхъ съ докторомъ Шульцемъ.

Они поклонились издали Паул и Фабрицію, и почти тотчасъ же приблизились къ нимъ.

— Дорогой мосье Жоржъ, — сказала Паула, мы дожидались васъ, чтобы пойти къ нашимъ милымъ больнымъ.

— Я къ вашимъ услугамъ… Съ кого мы начнемъ съ г-жи Даларивьеръ или съ мадмоазель Эдмеи?

— Съ г-жи Деларивьеръ, если позволите…

И вс поднялись по лстниц въ павильонъ.

Впереди шелъ Шульцъ.

За нимъ Паула подъ руку съ Фабриціемъ, она разговаривала съ Жоржемъ.

Шульцъ отворилъ дверь въ комнату Жанны и вскрикнулъ отъ изумленія.

— Что такое? спросила Паула съ безпокойствомъ.

Докторъ Шульцъ не отвтилъ, но бросился къ Жанн.

Несчастная безумная не лежала, но сидла на постели и задыхалась. Ея блдныя щеки осунулись, блуждающіе глаза какъ будто впали, пальцы судорожно сжимали одяло.

— Посмотрите!… посмотрите! вскричалъ помощникъ доктора.

Жоржъ подошелъ вмст съ нимъ къ изголовью г-жи Деларивьеръ.

А за нимъ и Паула и Фабрицій, по-видимому, оба равно встревоженные.

— Это припадокъ… продолжалъ докторъ Шульцъ.

— Не думаю, отвчалъ Жоржъ Вернье, — если это припадокъ, то больная была бы ажитирована, говорила бы несвязныя слова, а она едва сидитъ и кажется не въ состояніи произнести ни слова.

— Что же это такое?

Фабрицій быстро взглянулъ на графинъ, стоявшій подл постели, который обыкновенно наполняли утромъ и вечеромъ.

Онъ былъ пустъ.

— Я слишкомъ поспшилъ, подумалъ злодй, — лучшій способъ избгнуть подозрнія — уменьшить пріемы.

Жоржъ взялъ Жанну за руку и пощупалъ пульсъ.

— Пульсъ бьется сильно и неровно, проговорилъ онъ, зубы стиснуты,— зрачки расширены, мускулы натянуты такъ, какъ будто готовы лопнуть, какъ въ начал элепсіи!… это какое-то странное явленіе!

Вдругъ Жанна подняла руку и провела по глазамъ съ глубокимъ стономъ, какъ будто желая прогнать какія-то мучившія ее ни днія.

— Съ нею галлюцинація,— сказалъ докторъ Шульцъ.

— Вы ничего не давали ей, кром лекарства, мною прописаннаго и главный элементъ котораго я далъ вамъ? спросилъ Жоржъ.

— Ничего, кром этого лекарства, директоръ.

— И вы сами приготовили это лекарство?

— Самъ.

— Докторъ, пробормоталъ Фабрицій: насъ мучитъ безпокойство… успокойте насъ, если можете…. что это — серьезно?

— Надюсь, что нтъ… отвчалъ Жоржъ.

— Такъ вы не знаете наврное?

— Мн трудно ршить это съ перваго взгляда. По совершенно неожиданнымъ симптомамъ я не могу знать, что чувствуетъ больная, а она не можетъ разсказать мн.

— Мн кажется, она хочетъ сказать что-то, сказала съ живостью Паула.

Жанна дйствительно длала видимыя усилія.— Она шевелила губами, но не могла произнести слова.

Черезъ нсколько секундъ, она стала относительно спокойне. Глаза ея перестали блуждать, мускулы ослабли.— Она приложила руку къ покрытому потомъ лбу и проговорила:

— Здсь.

— Чувствительность возвращается, сказалъ Жоржъ, бдная женщина указываетъ намъ, гд таится страданіе.

Въ то же время, онъ дотронулся до ея головы, которая была очень горяча.

— Компрессы изъ холодной воды принесутъ ей большое облегченіе…— продолжалъ онъ.

— Не хотите-ли вы попробовать холодныя души?… спросилъ его помощникъ.

— Сохрани Богъ! по крайней мр въ настоящую минуту… пульсъ становится спокойне… стсненіе уменьшается…— теперь я могу сказать утвердительно, что это не опасно.

— Слава Богу! проговорила мадемоазель Бальтусъ, которая не дышала съ минуты, какъ вошла въ комнату.

— Вы пропишете что нибудь, директоръ? спросилъ докторъ Шульцъ.

— Компрессы изъ ледяной воды,— больше ничего.

— Ныншнюю ночь я не буду спать, сказала Паула, — прошлою ночью мн показалось, что я слышала какой-то шумъ въ комнат

Фабрицій непримтно вздрогнулъ.

— Шумъ…— повторилъ Жоржъ,— но какого же рода былъ этотъ шумъ?

Мн показалось, что кто-то тихонько….

— Но въ этомъ нтъ ничего удивительнаго…. Г-жа Деларивьеръ могла встать и ходить.

— Пить….— пробормотала Жанна пить….

— Вамъ подадутъ пить сію же минуту, мой другъ! сказалъ Жоржъ, опять приложивъ руку ко лбу больной. Но прежде скажите мн, страдаете-ли еще?

Жанна покачала головою.

— Вы не страдаете больше?

— Нтъ…. мн хочется пить….

— А вы очень страдали?

— Да… очень… я боюсь… я видла.

— Что?

— Духа тьмы…. Онъ приходилъ ночью… Его руки были въ крови…. онъ налилъ мн крови…— я чувствую вкусъ крови на губахъ…

Фабрицій былъ блднъ, какъ мертвецъ… Руки его дрожали…

— Она бредитъ, пробормоталъ онъ.

— Да, но этотъ бредъ не сопровождается ни ажитаціею, ни бшенствомъ, возразилъ Жоржъ.— Къ несчастію, это неизбжно и будетъ продолжаться до ея выздоровленія. Ей надобенъ покой… оставимъ ее одну…— Г-нъ Шульцъ, прикажите пожалуйста, подать ей графинъ съ питьемъ…— Я буду ждать васъ около полудня въ моемъ кабинет…— Мы съ вами хорошенько потолкуемъ, я хочу разъяснить съ вашею помощью, отчего произошло это временное возбужденіе. Я думалъ-было, что она совсмъ уже успокоилась.

— Я приду въ назначенное время, директоръ.

— А теперь, продолжалъ Жоржъ, пойдемте, къ мадмоазель Эдме…

V.

Посщеніе было непродолжительно.

Состояніе молодой двушки очень мало улучшилось, и Жоржъ былъ въ отчаяніи, что выздоровленіе шло такъ медленно.

Онъ надялся, что уничтожитъ болзнь сердца, но слабость больной продолжалась, не смотря на вс старанія возстановить ея силы.

Въ виду такого положенія, докторъ, не довряя себ, ршился въ самомъ непродолжительномъ времени пригласить для консультаціи знаменитйшихъ медиковъ.

Только опасеніе встревожить Эдмею удерживало его до сихъ поръ отъ исполненія этого намренія.

Вс вышли изъ комнаты.

Въ то время, когда они пришли въ садъ, раздался звонъ колокола, возвщавшій, что завтракъ подалъ.

— Я хочу проститься съ вами, сказалъ Фабрицій.

— Разв вы не позавтракаете съ нами? спросила Паула.

— Нтъ…— У меня много дла сегодня….— вс минуты разсчитаны.

— Вы прідете вечеромъ?

— Не могу… къ величайшему моему сожалнію….

— Такъ въ такомъ случа до завтра.

— До завтра, дорогая Паула…. до завтра, господа.

Въ ту минуту, какъ Фабрицій хотлъ уйти, къ нимъ подошелъ садовникъ Денисъ, почтительно держа въ рук шляпу.

— Извините, господинъ директоръ и компанія, проговорилъ онъ,— мн надо сказать вамъ кое-что…

— Говорите, я слушаю, сказалъ Жоржъ.— Вы хотите спросить у меня новыхъ цвтовъ?

— Нтъ, господинъ директоръ…— Цвты въ корзинахъ еще свжи и требуютъ только хорошей наливки утромъ и вечеромъ… Я не объ этомъ хотлъ говорить съ вами.

— Такъ о чемъ же, Денисъ?

— Я сдлалъ находку.

— Гд?

— Сейчасъ, на окружной дорожк…

И садовникъ вынулъ изъ кармана какую-то очень маленькую вещицу, тщательно завернутую въ бумажку.

Брови Фабриція сдвинулись.

Паула стала внимательно слушать.

— Что это такое? спросилъ Жоржъ.

— Это нчто очень цнное… если только не осколокъ пробки отъ графина…— я не могу судить объ этомъ.

— Посмотримъ.

Денисъ развернулъ бумажку и поднесъ на рук брилліантъ очень чистой воды…

— Это брилліантъ, выпавшій изъ вашего перстня! воскликнула мадмоазель Бальтусъ, обратясь къ Фабрицію. Молодой человкъ былъ блденъ, но, не смотря на то, отвчалъ со всевозможнымъ наружнымъ спокойствіемъ:

— Я полагаю, что такъ.

Затмъ взялъ брилліантъ и вложилъ въ перстень въ оправу, по которой онъ какъ разъ и пришелся.

— Теперь я увренъ въ этомъ, прибавилъ онъ.

Жоржъ казался удивленнымъ.

— Вы нашли этотъ брилліантъ на окружной дорожк? спросилъ онъ садовника.

— Да, господинъ директоръ, около амфитеатра,— отвчалъ садовникъ.

Подумавъ съ минуту, Жоржъ обратился къ Фабрицію и спросилъ:

— Былъ ли при васъ этотъ перстень третьяго-дня, когда мы ходили съ вами по окружной дорожк?

— Конечно, потому что я никогда не снимаю его, даже когда мою руки….

— Вроятно брилліантъ и выпалъ тогда… это очень понятно. Но какъ же вы не замтили, что его нтъ въ перстн?..

— Ни самъ не могу понять этого… знаю только, что еслибы не мадмоазель Бальтусъ, то я и до сихъ поръ не замтилъ бы потери. Я очень дорожу этимъ брилліантомъ, не столько за его цнность, сколько потому, что онъ подаренъ мн въ знакъ памяти. Я очень радъ, что этотъ честный человкъ принесъ мн его, и прошу его принять отъ меня вотъ это вмст съ моею благодарностью.

И Фабрицій положилъ пять луидоровъ въ руку Дениса, который ушелъ, сіяя отъ восторга.

— Вы счастливы, сказалъ Жоржъ. Можно было бы доржать пари сто противъ одного, что брилліантъ затопчатъ въ трав на сырой земл!

Обмнялись еще нсколькими словами по этому поводу, и затмъ Фабрицій ушелъ.

— У меня боле счастія, чмъ ловкости, подумалъ онъ на пути въ Парижъ.— Безъ этой прогулки третьяго-дня съ докторомъ, я былъ бы страшно скомпрометированъ!— Никакая хитрая увертка не могла бы объяснить правдоподобнымъ образомъ моего присутствія ночью на окружной дорожк.

Посл завтрака докторъ Шульцъ пошелъ къ Жоржу въ его кабинетъ.

— Дорогой мой собратъ,— сказалъ молодой директоръ лечебницы,— я хотлъ бы поговорить съ вами серьезно по поводу г-жи Деларивьеръ.— Мой предшественникъ, рекомендуя мн васъ, не преувеличилъ вашихъ достоинствъ, и съ тхъ поръ, какъ я знаю васъ,— съ каждымъ днемъ все боле оцниваю ихъ….

Помощникъ скромно поклонился.

Жоржъ продолжалъ:

— Ваши медицинскія и фармацевтическія свднія очень обширны…. вы постоянно работаете…. у васъ не только есть рвеніе къ наук, но и настойчивость въ труд…— я имю къ вамъ большое довріе.

— Вы преувеличиваете мои достоинства, директоръ.

— Я только отдаю вамъ справедливость… Теперь поговоримъ.

— Я слушаю, директоръ.

— Я дйствовалъ одинъ подъ собственною отвтственностью, предписавъ методу леченія для г-жи Деларивьеръ. Я не посовтовался съ вами, и, откровенно скажу, сожалю объ этомъ.— Что вы думаете о положеніи этой бдной женщины?

— Симптомы, проявившіеся сегодня но утру, удивили меня и кажутся мн опасными…— отвчалъ Шульцъ.

— Я, какъ и вы же, вовсе не ожидалъ такой перемны… причина ея ускользаетъ отъ меня… Не угадываете ли вы?

— Нтъ, директоръ, не больше васъ…

— Такъ поищемъ вмст.— Я употребляю при этой метод экстрактъ белладоны…. Но если я ошибся?.. Если все зло произошло отъ белладоны?

Шульцъ покачалъ головою.

— Не думаю, отвчала’ онъ.— Правда, белладона можетъ современемъ произвести у больной галлюцинаціи, головокруженіе и сокращеніе мускуловъ, но дйствіе ея медленно. Г-жа Деларивьеръ слишкомъ еще недавно принимаетъ белладону для того, чтобы она могла повредить ей… разв только въ такомъ случа…

Докторъ Шульцъ замолчалъ.

— Въ какомъ? повторилъ Жоржъ,— доканчивайте пожалуйста!… Прошу васъ, скажите мн откровенно все, что думаете….

— Если только доза, которую вы употребляете, не соотвтствуетъ нервному, возбужденному темпераменту больной…. Позвольте спросить, какъ велика эта доза?… Жоржъ сказалъ цифру.

— Никакой ошибки не можетъ быть, прибавилъ онъ.— Вы сами длаете составъ изъ приготовленныхъ мною дозъ.

— Он не могутъ произвести въ организм такого разстройства, какое мы видли сегодня, отвчалъ Шульцъ.— Причина этого разстройства заключается не въ нихъ, а въ чемъ нибудь другомъ.

— Но въ чемъ? Гд искать ее?

— Въ новомъ проявленіи болзни, можетъ быть…. Обратите вниманіе на то, что я ничего не утверждаю… Я только предполагаю.

— Вы желаете прервать пріемы белладоны?

— Нтъ.

— Отчего?

— Потому что впередъ мы будемъ на-сторож. Мы начнемъ съ сегодняшняго же дня изучать субъектъ, и удостовримся тогда — хорошіе или дурные результаты производитъ медикаментъ.

— Но если перестанемъ давать его, то придемъ къ тому же результату.

— Вы сдлали мн честь спросить моего мннія… Доведемъ же опытъ до конца. Если белладопа не благопріятна, то удостовримся въ этомъ дней черезъ пять или шесть посл сегодняшняго припадка, такъ какъ она произведетъ начало паралича въ членахъ, который легко побдить въ самомъ зародыш…. Тогда надо будетъ прекратить ея пріемы, не боясь опасныхъ усложненій….

— Я совтовался съ вами, мой дорогой собратъ, и согласенъ съ вашимъ имніемъ… Не хотите ли пойти опять къ Жанн вмст со мною?

— Я только что хотлъ предложить вамъ это…

Оба доктора пошли въ г-ж Деларивьеръ и застали ее спящею.

— Она очень спокойна… сказалъ докторъ Шульцъ.— Это подтверждаетъ мою увренность, что белладона не причемъ въ факт, встревожившемъ насъ. Если бы было иначе, то сонъ ея былъ бы безпокоенъ и проявлялось бы сжатіе мускуловъ….

— Подождите,— сказалъ Жоржъ,— будемъ, наблюдать за малйшими симптомами, и не забудьте, что отнын я имю къ вамъ такое же довріе какъ къ самому себ….

* * *

Фабрицій Леклеръ возвратился на виллу въ Нейльи въ десять часовъ вечера.

Онъ сказалъ Лорану, чтобы не безпокоили его, затмъ прошелъ въ свою комнату и заперся.

Теперь Клодъ Марто могъ наблюдать за его поступками только тогда, когда онъ пойдетъ со двора, а потому матросъ не взлзъ на дерево, а удовольствовался тмъ, что сталъ караулить, когда погаснетъ огонь въ комнат Фабриція.

Огонь погасъ за нсколько минутъ до одиннадцати часовъ.

Что онъ легъ или пойдетъ со двора?— подумалъ Клодъ.— Мы это скоро увидимъ…. я знаю куда ходитъ негодяй, и ничто не мшаетъ мн пойти прежде него….

VI.

Клодъ, рискуя прокараулить напрасно, вышелъ изъ сада черезъ калитку, которая вела на бульваръ Сены, быстро прошелъ окольнымъ путемъ и, запыхавшійся, спрятался за дерево на Мадридскомъ бульвар, неподалеку отъ ресторана, гд Фабрицій наканун нанялъ берлинъ.

На этотъ разъ въ ресторан не было веселыхъ постителей и около не стояло наемныхъ экипажей.

— Это хорошо, подумалъ эксъ-матросъ. Если онъ пойдетъ здсь, какъ вчера, такъ не увернется отъ меня.— Прошло десять минутъ.

Наконецъ вдали послышались приближавшіеся шаги пшехода, обутаго въ щегольскіе сапоги.

— Чортъ возьми! подумалъ Бордепла, мн кажется, я узнаю его походку.

Ночь была очень темна, но газовые рожки Мадридской заставы распространяли кругъ блднаго свта, почти противъ того мста, гд спрятался матросъ.

Фабрицій появился въ черт этого свтлаго круга и почти тотчасъ же исчезъ въ темной алле королевы Маргариты, по у Клода, какъ и большой части матросовъ, были рысьи глаза.

Онъ пошелъ за Фабриціемъ.

Башмаки съ мягкими подошвами смягчали шумъ его шаговъ, скрипъ же сапоговъ Фабриція дозволялъ матросу держаться на приличномъ отъ него разстояніи.

Преслдованіе это продолжалось безпрепятственно около часа, затмъ Фабрицій остановился.

Клодъ сдлалъ тоже.

Черезъ секунду онъ услыхалъ трескъ спички,— и посреди мрака блеснулъ свтъ.

Фабрицій стоялъ у окраины небольшой круглой площадки, откуда расходились,— кром большихъ аллей, до полудюжины узкихъ извилистыхъ тропинокъ, пролегавшихъ по рощамъ, для большаго удовольствія охотниковъ уединенныхъ прогулокъ и въ особенности влюбленныхъ…

Молодой человкъ поднялъ спичку до надписи на столб, прочелъ, что желалъ знать, затмъ затопталъ спичку и немедленно пошелъ по одной изъ боковыхъ тропинокъ.

Клэдъ добжалъ до того мста и сталъ прислушиваться. Но, судите же, каково было его разочарованіе, когда онъ убдился, что не слышитъ больше походки Фабриція.Рыхлая земля и трава смягчали шумъ его шаговъ… Руководящая нить порвалась.

Клодъ, впрочемъ, не тотчасъ упалъ духомъ.

Какъ ни скоро исчезъ свтъ спички, онъ все-таки усплъ разсмотрть расположеніе тропинокъ, примыкавшихъ къ круглой площадк, и пустился бгомъ по той изъ нихъ, которая, казалось ему, пряме другихъ вела въ Отейль, рискуя при этомъ, что Фабрицій можетъ счесть его за ночнаго вора и всадить пулю въ грудь.

Вскор онъ убдился, что ошибся и что никто не шелъ впереди него.

И на этотъ разъ преслдованіе оказалось неудачнымъ, и онъ побрелъ обратно, понуривъ голову, взбшенный и мысленно расточая себ всевозможныя ругательства.

Мало-по-малу злоба его уступила мсто размышленію, и онъ сказалъ себ:

— Чортъ возьми! я еще глупе, чмъ думалъ.— Я могу подстерегать его еще десять разъ и безо всякаго толку… Если онъ дйствительно ходитъ въ Отейль, такъ надо караулить его тамъ, а не здсь.

И лицо матроса просвтлло.

Фабрицій вернулся въ три часа утра, въ комнат его блеснулъ свтъ и вскор погасъ.

Клодъ Марто былъ неутомимъ.

Не смотря на дв ночи, проведенныя почти безъ сна, онъ отправился на разсвт на рыбную ловлю вмст съ маленькимъ Пьерромъ, затмъ позавтракалъ въ людской, закурилъ трубку, вышелъ чрезъ калитку въ Лоншанскую улицу, дошелъ до Мадридской аллеи, повернулъ въ аллею королевы Маргариты, и достигнулъ круглой площадки, о которой мы говорили выше.

Здсь онъ подошелъ къ столбу, на поперечникахъ котораго, выкрашенныхъ зеленою краскою, были различныя указанія мстностей, начертанныя блыми буквами.

На одномъ изъ этихъ поперечниковъ онъ прочелъ:

‘Дорога въ Отейль’.

— Чортъ возьми! проговорилъ онъ,— вотъ дорожка, по которой слдовало мн идти…— Это было бы хорошо!— У тебя, матросъ, на столько же смекалки, какъ у какого нибудь простаго рекрута, которой никогда не плавалъ на корабл.

Дорожка, по которой онъ пошелъ, привела его къ ложамъ поля скачекъ, возвышающимся надъ озерами Булонскаго лса.

Отсюда онъ дошелъ въ десять минутъ до Отейльской заставы, находящейся, какъ извстно, по сосдству съ желзнодорожною станціею окружной дороги.

Проходя подъ арками желзнодорожнаго моста, онъ подумалъ:

— Будь остороженъ, матросъ! Чтобы узнать, что ты хочешь, надо ловко разспросить…— Къ кому обратиться? Вотъ какъ я думаю…. Набивая трубку, люди разговариваютъ, не походя на любопытныхъ или На болтуновъ.

И онъ вошелъ въ табачную лавку, вжливо снявъ шляпу.

За конторкою сидла молодая женщина и раскладывала табакъ въ небольшіе пакеты различнаго вса.

— Добрый день, сударыня… сказалъ ей Клодъ… Позвольте мн солдатскаго табаку на двадцать сантимовъ… Вотъ мой кисетъ.

Молодая женщина свсила табакъ и высыпала, улыбаясь, въ каучуковый мшокъ, который подалъ ей эксъ-матросъ.

— Очені. благодаренъ, — отвчалъ онъ.— Вотъ пять сантимовъ.

Онъ старательно набилъ трубку, закурилъ и пустивъ нсколько клубовъ дыма, вскричалъ:

— Важный табакъ!— Вдь я здсь въ Отейл? прибавилъ онъ тотчасъ посл того.

— Въ Отейл.

— Вы здшняя?

— Да, здшняя.

— Въ такомъ случа, вы можете сообщить мн небольшое свдніе…

— Очень охотно.

— Знаете ли вы Отейльскую лечебницу?

— Я знаю даже пять или шесть лечебницъ.

— Какъ! неужели здсь ихъ такъ много?

— Да, много…. здсь очень благопріятный воздухъ для больныхъ. Слдовательно прежде, чмъ отвтить вамъ, я должна знать, о какой лечебниц вы спрашиваете.

— Это правда. Въ лечебницу, о которой я спрашиваю, принимаютъ только умалишенныхъ.

— Такая лечебница только одна въ Отейл, и я ее очень хорошо знаю.

— Скажите пожалуйста, не знаете ли вы также фамиліи доктора, который завдуетъ ею?

— Знала, но забыла… у него какая-то прусская фамилія…. нмецкая…

— Риттнеръ, не такъ ли?

— Да, такъ точно.

— Мн остается только спросить васъ, гд находится эталечебница

— Совсмъ близко… въ улиц Рафе…

— Въ улиц Рафе? повторилъ Клодъ.

— Да… въ полутораста или въ двухъ стахъ шагахъ отсюда. И продавщица объяснила ему очень подробно, какъ пройти къ самой ршетк лечебницы.

— Очень благодарилъ за вашу обязательность, проговорилъ Клодъ.— Я пойду туда.

— Можетъ быть вамъ знакома которая нибудь изъ умалишенныхъ?…

— Нтъ, но у меня есть уамъ землячка въ должности сидлки, и мн хочется знать, оставила она это мсто или повысилась чиномъ…

Эксъ-матросъ еще разъ поблагодарилъ, и отправился путемъ, указаннымъ продавщицею.

Вскор онъ увидлъ высокія стны имнія, проданнаго Францемъ Риттнеромъ Жоржу Вернье, и каменный фронтонъ главнаго входа, на которомъ было изображено мдными буквами, позеленвшими отъ дождя, слово:

Лечебница.

— Вотъ она…— подумалъ онъ,— да…— я не ошибаюсь… еслибы я вошелъ въ нее… но нтъ, продолжалъ онъ…— еще не пришло время.

Когда онъ дошелъ до главнаго входа, его прохватила дрожь и онъ спросилъ себя мысленно:

— Что происходитъ каждую ночь за этими роковыми стнами, похожими на стны тюрьмы?..— Отъ одной мысли объ этомъ меня трясетъ лихорадка… Въ этомъ небольшомъ зданіи должно быть живетъ привратникъ…. Если бы я поразспросилъ его?.. Можетъ быть, видъ монеты во сто су заставилъ бы его разговориться.

Клодъ подумалъ, затмъ помоталъ головою и отвтилъ самъ себ:

— Плохое средство!— Конечно негодяй, мой хозяинъ, не ходитъ по ночамъ черезъ главный входъ для своихъ темныхъ длъ. Въ такихъ длахъ, какъ это всегда бываетъ нсколько выходовъ… Посмотримъ…

Мы давно уже знаемъ, что садъ изображалъ четыреугольникъ.

Бордепла обошелъ его съ двухъ сторонъ и очутился на бульвар Монморанси.

— Вотъ оно что! проговорилъ онъ, оглянувшись вокругъ,— здсь проходитъ окружная желзная дорога… и мостъ, ведущій къ укрпленіямъ и бастіону-казарм…. Сюда выходитъ задній фасадъ лечебницы, окна которой съ желзными ршетками…— Тамъ должно быть заперты сумасшедшія… Вотъ и калитка, прибавилъ онъ, подойдя къ послдней. Она выходитъ на почти безлюдный бульваръ. Должно быть, мой разбойникъ ходитъ черезъ эту калитку… и на этотъ разъ я не ошибусь….

VII.

Въ эту минуту Клодъ увидлъ фонарщика, который пришелъ съ переносною лсенкою вытирать стекла фонарей.

Клодъ подошелъ къ нему и сказалъ:

— Пріятель, это большое зданіе — лечебница умалишенныхъ доктора Риттнера?

— Точно такъ, отвчалъ фонарщикъ.

— А входъ черезъ эту калитку?

— Нтъ, черезъ нее только выносятъ покойниковъ на кладбище…

— Премного благодаренъ, землякъ…

— Не за что…

И фонарщикъ пошелъ своею дорогою.

Клодъ, осмотрвшись внимательно направо и налво, подошелъ къ трильяжу, которымъ былъ огороженъ подходъ къ желзной дорог и за которымъ находится изгородь изъ боярышника и пупы кустарниковъ.

Окончивъ осмотръ, онъ, вмсто того, чтобы повернуть направо къ Отейлю, прошелъ черезъ мостикъ, ведущій къ бульвару Сюше, и повернулъ направо въ Пасси.

Вскор посл полудня онъ возвратился на виллу, но не для того чтобы спать, а съ цлію поразмыслить.

Умъ его былъ занятъ одною только мыслью.

Онъ обсуждалъ ее со всхъ сторонъ, изыскивая самый легкій и практичный способъ для осуществленія составленнаго имъ плана.

День прошелъ скоро. Посл обда Пьерръ ушелъ въ вечернюю школу, и Клодъ остался одинъ.

Фабрицій возвратился въ половин десятаго.

Эксъ-матросъ подкарауливалъ его съ сильнымъ нетерпніемъ: ему хотлось скоре приступить къ длу, чтобы злодй не усплъ совершить задуманнаго преступленія.

— Ныншнюю ночь я долженъ разршить эту загадку,— думалъ онъ.

Онъ запрятался въ листву каштановаго дерева и, устремивъ глаза на освщенныя окна, сталъ дожидаться часа, когда обыкновенно уходилъ Фабрицій.

Въ три четверти одиннадцатаго свтъ исчезъ и вскор посл того Клодъ увидалъ, какъ молодой человкъ прошелъ садомъ и вышелъ на Лоншанскую улицу.

Фабрицій остановился, закурилъ сигару и направился спокойнымъ шагомъ къ Булонскому лсу.

Воздухъ былъ удушливъ.

По небу бродили большія черныя тучи, гонимыя западнымъ втромъ, и нагоняли такой мракъ, что, какъ говорится, эти не было видно.

Вдали грохоталъ громъ.

По временамъ во мгл сверкала молнія и озаряла вдали, на блдномъ горизонт, сулуэтъ горы Монъ-Валеріанъ.

— Собирается страшная гроза…— подумалъ Фабрицій.— Меня промочитъ до костей.— Къ счастію ночь слишкомъ горяча и дождь будетъ теплый…. я отдлаюсь только насморкомъ.

Впрочемъ онъ пошелъ скоре.

Западный втеръ превратился въ ураганъ и взрывалъ въ аллеяхъ лса облака пыли. Деревья трещали.

Дождь полилъ потоками.

Фабрицій улыбнулся.

Въ голов его мелькнула фраза изъ Tour de Nesles. Онъ пробормоталъ:

— Славная ночь, господа, для оргіи въ башн!— И затмъ прибавилъ:

— Чортъ возьми, въ такую ночь, я наврное не встрчу дорогою никого, кто бы помшалъ мн!

Дождь такъ лилъ, какъ будто разверзлось небо,— громъ грохоталъ безъ-умолку,— горизонтъ былъ объятъ пламенемъ.

Фабрицій, ослпленный потоками дождя, хлеставшими ему въ лицо, остановился подъ купою трехвковыхъ деревьевъ, на окраин аллеи.

Сквозь ихъ густую листву не проникалъ еще дождь.

Фабрицій не боялся.

Прислонясь къ стволу одного изъ гигантскихъ дубовъ, онъ думалъ:

— Гроза слиткомъ сильна, чтобы быть продолжительною… Немного терпнія — и можно будетъ идти дальше…

Вдругъ его оглушилъ какой-то страшный шумъ…— Борозда молніи ослпила, а срный запахъ чуть не задушилъ… онъ упалъ на колни.

Гроза поразила дерево, росшее подл того, подъ которымъ онъ стоялъ.

Молодой человкъ былъ дотого ошеломленъ, что минутъ пять не могъ пошевельнуть ни однимъ членомъ.— Онъ было подумалъ, что его также поразила молнія.

Мало-по-малу онъ пришелъ въ себя и шатаясь всталъ на ноги.

Онъ подвергся только сотрясенію отъ электрическаго удара и нисколько не пострадалъ.

— Я счастливо отдлался, проговорилъ онъ!… Положительно самъ чортъ помогаетъ мн.

Случилось то, что онъ предвидлъ.

Гроза скоро прекратилась.— Раскаты грома затихали въ отдаленіи и, въ широкихъ просвтахъ надъ деревьями Булонскаго лса, показались звздочки.

Дождь совершенно пересталъ.

— Конечно… подумалъ Фабрицій, можно идти.

И онъ снова пустился въ путь, въ мокрой одежд, но бодрый и въ хорошемъ расположеніи духа.

Около полуночи онъ достигъ парка Мюэтъ, отсюда повернулъ на бульваръ Сюше, дошелъ до бастіона казармы No 61 и перешелъ черезъ тотъ мостикъ, по которому прошелъ наканун Клодъ Марто, посл разговора съ фонарщикомъ.

Дойдя до бульвара Монноранси, онъ остановился, осмотрлся внимательно въ темнот и сталъ прислушиваться.

Успокоенный тишиною, служившею признакомъ полнйшаго безлюдья, Фабрицій вынулъ изъ кармана ключъ и вложилъ въ замокъ калитки, ведущей на окружную дорожку.

Калитка отворилась.

Леклеръ перешагнулъ за нее.

Лишь только онъ исчезъ, изъ боярышниковой изгороди выставилась голова, затмъ обладатель этой головы прыгнулъ съ ловкостью клоуна на шоссе бульвара.

— Чортъ возьми! пробормоталъ Клодъ Марто, котораго уже узнали наши читатели,— мой разсчетъ вренъ!— Это онъ и есть мошенникъ!

Онъ подошелъ къ калитк и толкнулъ ее.

Она тотчасъ же отворилась. Фабрицій не заперъ ея на ключъ, а только притворилъ, чтобы, въ случа тревоги, могъ убжать черезъ нее, такъ какъ былъ увренъ, что никто, кром него, не войдетъ съ улицы черезъ эту калитку.

Клодъ Марто, не встрчая препятствія, перешагнулъ за калитку и началъ медленно пробираться по узкому проулку между прачешною и амфитеатромъ…

Фабрицій, отлично знавшій мстность, шелъ, напротивъ, впередъ скорымъ шагомъ по окружной дорожк до двери, пробитой во второй окружной стн и ведущей въ садъ.

Молодой человкъ отворилъ и эту дверь, какъ и первую, и также не заперъ.

Очутившись въ саду, онъ опять остановился и сталъ прислушиваться…

Ничто необычайное не встревожило его и онъ быстро пошелъ къ павильону Жанны, стараясь идти по газону, окаймляющему аллеи, чтобъ заглушить шумъ шаговъ.

Въ павильон было темно и тихо.— Вс спали или казалось, что спали.

Фабрицій принялъ вс мры предосторожности

Дойдя до крыльца, онъ снялъ сапоги, грязныя подошвы которыхъ могли оставить слды. Затмъ отворилъ дверь третьимъ ключемъ, сдланнымъ недавно по восковому оттиску, снятому съ замочной скважины, вошелъ въ сни и поднялся по лстниц, считая ступени. На тринадцатой онъ остановился.

Онъ былъ на площадк, гд лстница круто поворачивала въ верхній этажъ. Налво была комната Эдмеи, направо — Жанны.

Вдругъ Фабрицій вздрогнулъ, остановился и затаилъ дыханіе.

Ему показалось, что онъ слышитъ налво какой-то шумъ.

— Неужели это почудилось?

Молодой человкъ задалъ себ этотъ вопросъ съ замираніемъ сердца.

Неизвстность его продолжалась недолго. Онъ не ошибся.— Въ комнат Эдмеи кто-то ходилъ.

Въ то же время въ дверной щели блеснулъ блесоватый свтъ.

— Если Эдмея выйдетъ изъ своей комнаты, подумалъ онъ, и вскрикнетъ отъ ужаса, увидвъ нечаянно предъ собою мужчину:— тогда я погибъ, потому что нельзя объяснить никакимъ правдоподобнымъ способомъ моего присутствія здсь въ такую пору.

Шаги послышались снова.

Шли къ двери.

Фабрицій бросился вверхъ по лстниц, въ два скачка поднялся на десять или двнадцать ступеней и притаился въ углу.

И пора было.

Дверь комнаты Эдмеи отворилась.

VIII.

На порог показалась Эдмея со свчею въ рук.

Молодая двушка была въ длинномъ бломъ кашмировомъ пеньюар, придававшемъ ей сходство съ одною изъ тхъ призрачныхъ двъ, которыя, по словамъ средневковыхъ балладъ, блуждаютъ въ осеннія ночи около кладбищъ, вблизи своихъ могилъ.

Она была очень блдна и слаба.

Съ трудомъ добрела она до двери комнаты г-жи Деларивьеръ, отворила ее съ величайшею осторожностью и вошла.

Жарка спала.

Фабрицій съ того мста, гд спрятался, слдилъ за всми движеніями кузины…

Эдмея проговорила:

— Мн показалось, что она безпокойна, какъ и ‘прошлую ночь, но, къ счастію, я ошиблась.

Съ минуту она смотрла на мать съ глубокою грустью,— и глаза ея стали влажны.

Затмъ она поставила свчу на столъ, сложила руки, опустилась на колни подл постели и проговорила дрожащимъ голосомъ:

— Господь Боже справедливый и милосердный, молю Тебя, не лиши меня матери… Избави меня, Господи, отъ горя свыше моихъ силъ. Просвти, Господи, Жоржа, помоги ему спасти ее и возвратить разсудокъ… Помоги, Господи, чтобы исцлиться ей и тломъ и духомъ, чтобы могла она любить Тебя, какъ я люблю, молиться Теб, какъ я молюсь, и прославлять Тебя, какъ я прославляю.

Это простая и трогательная молитва молодой двушки, просившей Бога сжалиться надъ ея матерью, тронула бы демона, но Фабрицій выслушалъ ее не поблднвъ и ни одинъ фибръ не дрогнулъ въ его сердц.

Эдмея встала, посмотрла еще нсколько минутъ на мать, которая спала по прежнему, затмъ взяла свчу и ушла въ свою комнату.

Фабрицій не смлъ пошевельнуться даже посл того, какъ она уже исчезла.

Онъ стоялъ неподвижно, затаивъ дыханіе, и ждалъ.

Только тогда, когда за дверью скрылась полоса свта, онъ спустился съ лстницы и, увренный, что кузина его легла, вошелъ въ свою очередь въ комнату Жанны.

Не смотря на то, что комната не освщалась ночною лампою, въ ней было не совсмъ темно.

Послдніе слды грозы исчезли.— Безчисленныя звзды сіяли на неб и падающій изъ нихъ блдный свтъ, какъ сказалъ одинъ поэтъ, проникалъ въ два большія стекла.

Притомъ же Фабрицій принадлежалъ къ той рас злодевъ, которые какъ будто созданы для зла и которые умютъ находить дорогу въ потьмахъ, какъ хищныя птицы.

Онъ, не колеблясь, подошелъ къ постели и остановился въ двухъ шагахъ отъ нея.

Онъ протянулъ руку, взялъ со стола графинъ, и, чтобы лучше видть, подошелъ къ окну.

Въ графин было немного питья. Фабрицій досталъ изъ кармана стклянку съ Datura Stramonium, откупорилъ зубами и вылилъ въ питье восемь или десять капель.

Ничего не могло быть ужасне этого отравителя, совершающаго во мрак чудовищное преступленіе.

Не усплъ онъ окончить, какъ Жанна пошевельнулась.

Внезапно встревоженный, злодй повернулся къ ней.

Умалишенная проснулась и стала шарить по столу. Рука ея наткнулась на пустой стаканъ.

— Пить… пить…. пробормотала она.

— Какъ хорошо! подумалъ Фабрицій, я пришелъ во-время.

Онъ быстро и молча подошелъ къ столу и направилъ руку Жанны къ графину, который поставилъ на столъ…

Больная тотчасъ почувствовала подъ рукою холодное стекло — и пальцы ея сжали горлышко…

Она поднесла графинъ къ губамъ и съ жадностью выпила все до послдней капли.

Отравитель улыбнулся.

Все шло, какъ онъ желалъ и, однако секунду спустя, онъ бросился къ двери, затаивъ крикъ ужаса.

Жанна уронила на полъ графинъ, который разбился со звономъ.

Трудно было предположить, чтобы этотъ шумъ не разбудилъ кого нибудь въ павильон.

Фабрицій сбжалъ съ лстницы, какъ вихрь, пробжалъ сни и заперъ тихонько дверь. Затмъ надлъ сапоги и пустился по саду къ окружной дорожк.

Онъ добжалъ до нея въ ту минуту, когда дрожащая Эдмея вошла опять въ комнату матери со свчею.

Жанна не спала и казалась спокойною.

Лежавшіе на полу осколки вполн объяснили Эдме слышанный шумъ, и никакое подозрніе не могло закрасться и не закралось ей въ голову.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что сталось между тмъ съ Клодомъ Марто?…

Почему не догналъ онъ Фабриція, когда былъ увренъ, что тотъ не ускользнетъ отъ него?

На эти два вопроса мы дадимъ слдующій отвтъ.

Мы оставили эксъ-матроса въ узкомъ проулк между прачешною и амфитеатромъ.

Вокругъ него былъ полнйшій мракъ.

Онъ сталъ прислушиваться и услыхалъ походку удалявшагося Фабриція. Посреди высокихъ стнъ эхо его легкихъ шаговъ отдавалось такъ слабо, что Клодъ не могъ разобрать въ какую сторону направился негодяй.

— Чортъ возьми! я не знаю куда онъ пошелъ направо или на лво? подумалъ онъ… Но все равно, матросъ, лови его, а тамъ ужъ какъ выйдетъ.

Случай,— единственный его руководитель теперь,— повелъ его направо. Онъ быстро прошелъ по окружной дорожк, затмъ мимо двери, оставленной полуотворенною отравителемъ, и наконецъ чрезъ нсколько минутъ увидлъ, что совершенно заблудился, какъ слпой въ лабиринт.

Ему хотлось во что бы ни стало найти входъ въ садъ, но это было чрезвычайно трудно.

Рискуя обнаружить свое присутствіе, если въ верхнемъ этаж кто нибудь бодрствовалъ изъ лицъ, принадлежащихъ къ больниц, онъ досталъ изъ кармана картонную колобку съ спичками, которыя всегда носилъ при себ, въ качеств курителя, и попробовалъ добыть огня, неистово чиркая спички о стны, но спички отсырли отъ дождя, промочившаго куртку и карманы, и не загорались.

Клодъ топнулъ съ бшенствомъ отчаянія.

— Самъ чортъ противъ меня!… подумалъ онъ. Теперь мн невозможно услдить мошенника, моего хозяина! Что длать?— Мн хочется закричать, позвать людей, поднять чортову кутерьму.— Вс проснутся и сбгутся на мой крикъ. Разумется я все разскажу. Негодяя Фабриція схватятъ въ лечебниц умалишенныхъ. Онъ долженъ будетъ объяснить, зачмъ пришелъ сюда… что конечно немножко затруднитъ его…

Эксъ матросъ почесалъ за ухомъ и прибавилъ:

— Глупая идея! Докторъ Риттнеръ, котораго я вовсе не знаю, можетъ быть самъ также дрянной человкъ, какая нибудь шельма, пожалуй еще сообщникъ негодяя моего хозяина… Если это такъ и ничто не доказываетъ, что это не возможно, такъ я первый увязну съ головою въ тин. Сообщники, увидвъ, что открыты, уходятъ меня отличнымъ образомъ, я пожертвую собою, не принеся никому пользы, и они же еще потомъ похохочутъ надо мною. Чортъ побери! Это было бы ужъ черезъ-чуръ глупо!…— Нтъ, нтъ этакъ нельзя!— Пусть теперь полиція разберетъ это. Сегодня же утромъ я пойду къ префекту и все разскажу… Я прежде не любилъ полицію — и напрасно…— Нынче, я начинаю находить, что въ ней есть своя хорошая сторона…

Принявъ такое ршеніе, Клодъ Марго отказался отъ преслдованья, которое казалось ему теперь безполезнымъ, и сталъ думать только о томъ, какъ бы отыскать калитку, чрезъ которую вошелъ.

Это удалось ему, хотя не безъ большаго труда. Онъ прошелъ бульваръ Монморанси и опять спрятался за изгородью желзной дороги, чтобы видть, когда выйдетъ Фабрицій.

Минутъ черезъ двадцать отравитель вышелъ въ свою очередь съ окружной дорожки, тщательно заперъ калитку, перешелъ черезъ мостикъ и направился по бульвару Сюше въ сторону Мюэтъ.

Клодъ Марто шелъ за нимъ въ нкоторомъ разстояніи, повторяя мысленно:

— Или я очень ошибаюсь, голубчикъ, или сегодня ты совершилъ послднее ночное путешествіе въ Отейльскую лечебницу!

IX.

Было боле трехъ часовъ, когда Фабрицій и Клодъ возвратились на виллу Нейльи Сенъ-Джемсъ, одинъ черезъ Лоншанскую улицу, другой — съ бульвара Сены.

Въ половин десятаго Фабрицій еще спалъ.

Лоранъ постучался въ его дверь.

— Войдите! вскричалъ Фабрицій, пробужденный внезапно.— Что вы? Я васъ не звалъ, мн ничего не надо, прибавилъ онъ, увидвъ Лорана.

— Вамъ телеграмма, отвчалъ управляющій, — можетъ быть что нибудь спшное, потому я и не посмлъ откладывать.

— Хорошо… дайте.

Фабрицій сорвалъ конвертъ и сдлалъ жестъ удивленія.

Депеша была отъ мадмоазель Бальтусъ.— Она заключила слдующія слова:

‘Я принуждена сегодня утромъ хать въ Мелюнъ, гд буду ждать васъ въ четыре часа.

‘Паула’.

На губахъ молодаго человка мелькнула торжествующая улыбка.

— Бумаги и перо,— сказалъ онъ Лорану,— я хочу отвчать.

Онъ написалъ:

‘Разсчитывайте на меня нынче вечеромъ, въ четыре часа.

‘Фабрицій’.

Затмъ подписалъ адресъ.

‘Мадмоазель Бальтусъ.
На Бичевой дорог.— Мелюнъ’.

— Отнесите это сейчасъ же на телеграфъ,— сказалъ Фабрицій,— не посылайте ни съ кмъ, а отнесите сами.

— Слушаю, сударь.

— Прежде, чмъ пойдете, скажите Клоду Марто, что я жду его.

— Здсь, сударь?

— Да, я сейчасъ встану… Когда вы возвратитесь съ телеграфа, придите ко мн, я хочу поговорить съ вами…

— Слушаю, сударь.

Лоранъ вышелъ изъ комнаты, и Фабрицій всталъ съ постели.

Клодъ даже не ложился спать въ эту ночь: онъ зналъ, что ему не заснуть.

Съ тхъ поръ какъ возвратился, онъ все думалъ о томъ,— какимъ самымъ врнымъ способомъ предать правосудію мелюнскаго убійцу и отейльскаго отравителя.

Ршеніе его было непоколебимо, но имъ овладла очень сильная и очень понятная тревога.

Ему, Клоду Марто, подвергшемуся нкогда тюремному заключенію за воровство, предстояло вывести на сцену свое роковое прошлое, словомъ — обратить на себя вниманіе суда, донеся ему на важнаго преступника, и этотъ преступникъ былъ его хозяинъ.

Не найдутъ-ли судьи, что онъ слишкомъ долго молчалъ и не покажется-ли это имъ подозрительнымъ.

При этой мысли Клоду становилось жутко, но онъ не колебался.

— Сегодня же поутру, подумалъ онъ,— я пойду къ доктору Риттнеру.— Сейчасъ будетъ видно, сообщникъ-ли онъ или ему неизвстно преступленіе, совершающееся въ его дом, но прежде чмъ отправлюсь туда, напишу длинное письмо комисару Отейльской полиціи… Я отдамъ его Пьерру, и онъ отнесетъ его коммисару, если я не выйду черезъ часъ здравъ и невредимъ изъ Отейльской лечебницы.

Клодъ занятъ былъ этимъ посланіемъ (что было для матроса не легкимъ дломъ), когда Лоранъ стукнулъ къ нему въ окошко, по обыкновенію.

Матросъ отворилъ окно.

— Это вы, мосье Лоранъ! вскричалъ онъ, — вы пришли предложить мн прогулку.

— Нтъ… вдь не каждый день праздникъ…

— Такъ въ чемъ же дло?

— Подите къ господину Фабрицію: онъ ждетъ васъ въ своей комнат….

— Въ своей комнат?!— повторилъ изумленный Клодъ.

— Да, онъ желаетъ тотчасъ же говорить съ вами.

— Иду, мосье Лоранъ

Эксъ-матросъ заперъ окно, говоря себ:

— Онъ хочетъ говорить со мною…— Это очень странно и вовсе не натурально…— Ужъ не пронюхалъ-ли онъ, что я подсматриваю за нимъ и все открылъ, и не хочетъ-ли онъ избавиться отъ меня?… Чортъ возьми! Это не такъ-то легко удастся ему!.. Вдь я не кроликъ какой нибудь. Впрочемъ, теперь не время разсуждать, а надо повиноваться…— Черезъ пять минутъ я узнаю, что онъ затваетъ.

Клодъ Марто спряталъ начатое письмо въ шкафъ, заперъ и положилъ ключъ въ карманъ, надлъ куртку и вышелъ, затмъ и не безъ сильнаго сердечнаго трепета постучался въ дверь комнаты Фабриція.

— Это вы, Клодъ? спросилъ послдній.

— Я, сударь.

— Такъ войдите.

Бордепла, держа въ рук шляпу, переступилъ чрезъ порогъ и вошелъ въ комнату.

Онъ увидлъ себя въ висвшемъ напротивъ зеркал. Онъ былъ блденъ, какъ смерть.

Молодой человкъ сидлъ у стола, перелистывая какія-то бумаги, и не поднялъ головы.

— Лоранъ сказалъ, что вы требовали меня, сударь, проговорилъ Клодъ.

— Да, мой милый.

— Ого! подумалъ эксъ-матросъ,— будемъ внимательны.— Онъ зоветъ меня милымъ. Онъ гладитъ меня, какъ кошка лапкою., надо остерегаться когтей!

Фабрицій обернулся къ нему.

— Подойдите поближе, сказалъ онъ, я хочу поговорить съ вами.

— Что прикажете, сударь?

Лицо Фабриція было спокойно и онъ улыбался, но Клодъ не поврилъ этой обманчивой наружности и зналъ, что должно произойти что нибудь важное.

Слдующій вопросъ сбилъ его однако съ толку.

— Вдь, вы отчасти плотникъ, не такъ ли?

— Да, сударь, немного.

— И механикъ также, кажется?

— Да, сударь, только далеко не важный.

— Все-таки, полагаю, можете быть кочегаромъ на небольшомъ пароход и управлять имъ.

— Что касается до этого, то могу, сударь. Въ Тулон я былъ помощникомъ механика на паровой шлюпк нашего адмирала, и научился топить машину и управлять ею.

— Отлично!— мн только это и нужно… сказалъ Фабрицій.

— Такъ я вамъ больше не нуженъ и могу уйти? спросилъ Клодъ.

— Нтъ, нтъ… Это не все…— Я узналъ то, что хотлъ знать, но мн остается объяснить вамъ цль моего вопроса.

— Что онъ хочетъ, чортъ возьми? вопросилъ себя эксъ-матросъ.

Фабрицій продолжалъ:

— Такъ какъ вы немножко механикъ и можете топить пароходную машину, то обойдемся безъ помощника, чтобы выполнить затю, которая пришла мн въ голову…. Кром парусныхъ лодокъ, изъ которыхъ состоитъ моя флотилія, мн хочется еще имть небольшой пароходъ для катанья, такъ… человкъ на пятнадцать.

— Вы, сударь, имете средства позволить себ это… сказалъ Клодъ.— Я вполн понимаю вашу мысль… Небольшой пароходъ — это и богато, и кокетливо, и пріятне, чмъ яхта или шлюпка….

— Такъ я хочу поручить вамъ купить для меня такой пароходъ.

— Это невозможно, сударь.

— Почему же?

— Я не знаю ни одного продажнаго парохода ни на Сен, ни на Марн, и не думаю, чтобы въ окрестностяхъ Парижа нашелся кораблестроитель, умющій строить пароходы.

— Я въ этомъ увренъ, какъ и вы.

— Такъ какъ же быть?

— Вы купите для меня такой пароходъ не въ Париж,— вотъ и все.

— Ага!— подумалъ эксъ-матросъ, — у негодяя хорошее чутье!… Онъ не довряетъ мн и хочетъ услать меня подальше….

— Гд же, сударь, если не въ Париж? спросилъ онъ.

— Прозжая послдній разъ черезъ Гавръ, — отвчалъ Фабрицій,— я видлъ тамъ много пароходовъ, соотвтствующихъ моей мысли…— ихъ длаютъ въ мастерской одного американца, Джона Манби, у котораго нтъ соперниковъ по этой части….

— Такъ вы желаете, сударь, послать меня въ Гавръ?

— Да, въ Гавръ….

— Очень хорошо….

— Вы запомните имя — Джонъ Манби. Впрочемъ я запишу вамъ это… Всякій встрчный покажетъ вамъ, гд его мастерскія… Я желаю, чтобы пароходъ былъ быстръ на ходу и компасъ съ двумя лопатками…. по послдней модели…. я уже справился о цн… Онъ будетъ стоитъ отъ двадцати пяти до двадцати восьми тысячъ франковъ.

— Понятно, что за такую цну можно достать отличный пароходъ, замтилъ Клодъ.

— Сколько вамъ надобно времени для того, чтобы привезти его изъ Гавра въ Парижъ?

— На сильныхъ парахъ?

— Напротивъ, на умренныхъ.

— Да дней восемь… много десять.

— Я такъ и думалъ…— Такъ вы хорошо поняли меня?

— Какъ нельзя лучше, сударь, и когда вамъ будетъ угодно купить пароходъ, прикажите только мн….

— Я приказываю теперь же.

— Гм!— вскричалъ озадаченный Клодъ, вамъ желательно, сударь, чтобы я отправился въ путь?

— Сегодня же…— отвчалъ Фабрицій. Мы отправитесь на гаврскомъ позд, который идетъ въ двнадцать часовъ двадцать пять минутъ… Мой экипажъ довезетъ васъ до станціи вмст съ юнгою и Лораномъ, которые подутъ съ вами.

X.

Клодъ Марто не могъ опомниться отъ изумленія.

Онъ не ожидалъ ничего подобнаго и даже, угадывая намренія хозяина, не воображалъ, что онъ хочетъ сейчасъ же привести его въ исполненіе. Онъ растерялся и проговорилъ:

— А мосье Лоранъ,— подетъ со мною?…

— Конечно… Разв это непріятно вамъ?

— О нтъ! нисколько…— Мы хорошіе пріятели съ мосье Лораномъ…— я напротивъ — очень радъ путешествевать вмст съ нимъ.

— Слдовательно все отлично… Я дамъ ему деньги на покупку…

— Слушаю, сударь.

— Позавтракайте же теперь и собирайтесь въ дорогу вмст съ вашимъ юнгою. Уложите въ чемоданъ что вамъ необходимо для двнадцати дней отсутствія. Вы выдете отсюда ровно въ одиннадцать часовъ…— Однимъ словомъ по военному.

— Слушаю, сударь…— Мы будемъ готовы къ назначенному часу.

— Хорошо, теперь ступайте.

Клодъ ушелъ совсмъ ошеломленный.

Идя въ павильонъ, онъ думалъ:

— Больно хитеръ хозяинъ… онъ инстинктивно боится меня… и спроваживаетъ туда съ Пьерромъ, а Лорану поручаетъ присмотрть за нами…— Да, очень хитеръ, но вдь и я не промахъ!— А если я не поду? Онъ пожалъ плечами и продолжалъ:

— Нтъ! не хать было бы черезъ-чуръ глупо… Тогда онъ заподозритъ меня и смастеритъ улизнуть или избавиться отъ меня какимъ нибудь недобрымъ путемъ. Нтъ! нтъ! позжай, матросъ!… Этотъ отъздъ — новый шансъ успха для исполненія твоего плана!

Въ голов его мелькнула блестящая мысль, которая заставила его улыбнуться, не смотря на безпокойство.

Онъ вошелъ въ шалэ и позвалъ Пьерра.

Мальчикъ чинилъ неводъ, который прорвался, зацпивъ за корень.

— Я здсь, мосье Клодъ, — вскричалъ онъ, оставивъ работу и направляясь бгомъ.

— Слушай меня хорошенько, малецъ… сказалъ эксъ-матросъ.— Вдь ты вришь мн, не такъ-ли?

— Врю ли я вамъ? отвчалъ съ жаромъ мальчикъ.— Ахъ! мосье Клодъ, все равно, какъ еслибы вы были моимъ отцомъ…

— Ты знаешь, что я не въ состояніи дать теб никакого безчестнаго совта?…

— О, мосье Клодъ, я увренъ въ этомъ.

— Любишь ли ты меня на столько, чтобы сдлать все, что я теб велю?…

— Попробуйте, мосье Клодъ, и увидите…

— А ты не струсишь?

Пьерръ гордо поднялъ голову.

— Чтобы я струсилъ? проговорилъ онъ съ молодцеватымъ видомъ.— Полноте, я никогда не трушу.

— Ты славный мальчикъ, букашка…. Поди собери скоре въ узелокъ твои рубашки, платки, носки и рабочую одежду…— Мы узжаемъ…

Глаза мальчика мгновенно наполнились слезами.

— Узжаемъ!.. повторилъ онъ.— Разв насъ прогоняютъ отсюда?

— Нтъ… нтъ… мой юнга, ты худо понялъ меня… Мы сдлаемъ небольшое путешествіе.

— Куда-же мы подемъ, мосье Клодъ? спросилъ мальчикъ, лицо котораго просіяло.

— Въ Гавръ… откуда мы приведемъ пароходъ.

— Въ Гавръ?… вдь это на морскомъ берегу?

— Да, мальчуганъ…

— Такъ, значитъ, мы увидимъ большія волны и настоящіе корабли?..

— И много еще чего другого, про что я не стану теб разсказывать теперь!! Бги, собери скоре свои вещи… Мы отчаливаемъ отсюда ровно въ одиннадцать часовъ.

— Не бойтесь, я не задержу.

Мальчикъ сдлалъ два шага по направленію къ двери и остановился.

— А мама?.. проговорилъ онъ.

— Что же мама?

— Если бы я написалъ ей…

— Зачмъ?

— Чтобы она знала, что я узжаю съ вами.

— Э, нтъ! вскричалъ Клодъ Марто. Никому ни слова объ этомъ и г-ж Таландье также!… Когда мы возвратимся, я отпущу тебя на цлую недлю, ты подешь въ Шарантонъ и вдоволь насмотришься на свою маму…

— Ахъ! благодарю, мосье Клодъ.

Мальчикъ побжалъ собраться.

Бордепла занялся тмъ же.

Онъ, казалось, былъ счастливъ, какъ король, и распвалъ во все горло какую-то матросскую псню.

Пока это происходило въ павильон, выходящемъ на бульваръ Сены, возвратимся къ Фабрицію.

Лоранъ отнесъ телеграму и явился къ своему господину.

— Телеграма уже отправлена, сударь, сказалъ онъ.— Вотъ и росписка отъ чиновника.

— Хорошо… отвчалъ Фабрицій.— Теперь выслушайте меня со всевозможнымъ вниманіемъ.

— Говорите, сударь, я слушаю обоими ушами..

— Клодъ Марто узжаетъ съ юнгою…

— Вы отказываете имъ?

— Вовсе нтъ…— Я посылаю ихъ въ Гавръ купить для меня пароходъ, и вы подете съ ними.

Лоранъ вздернулъ плечами.

— Я! вскричалъ онъ озадаченный.

— Да, вы… это ршено….— Всякое замчаніе безполезно…

— О, сударь! я не скажу ни слова… мой долгъ повиноваться… и я повинуюсь…

— Вы подете вс трое на желзно-дорожномъ позд, который отходитъ въ двадцать пять минутъ перваго. Сегодня 16-ое число.— По извстнымъ мн причинамъ, я не желаю, чтобы вы возратились въ Парижъ раньше 26-го или 27-го, т. е. прежде десяти или двнадцати дней…— Я разсчитываю на вашу находчивость и усердіе…— Выполните пунктуально мои инструкціи… Не раньше одиннадцати дней — это главное, по можете промшкать сколько хотите. Мн даже будетъ пріятно, если бы вы промшкали… Поняли-ли вы?

— Понялъ, сударь… Если Клодъ Марто будетъ торопиться, я найду какой нибудь способъ задержать его.

— Какъ въ Берси?— спросилъ Фабрицій съ ироніею.

Лоранъ униженно опустилъ голову.

— Вы уничтожаете меня, сударь, проговорилъ онъ…— но вы имете полное право…— Я воображалъ, что одаренъ способностью, которой у меня не оказалось… но впредь я ручаюсь за себя… Вы знаете пословицу, сударь, обожжешься на молок…

— Станешь дуть и на воду… докончилъ Фабрицій со смхомъ.— Словомъ, будьте на-сторож.

— Слушаю, сударь.

— По прізд въ Гавръ, телеграфируйте мн.

— Слушаю, сударь.

— Въ день отъзда также телеграфируйте. Вы возвратитесь водою.. Надо пробыть подольше въ Гавр.

— Я и пробуду, хоть бы мн пришлось притвориться больнымъ и наблюдать діэту, что очень жестоко.

— Вотъ тридцать тысячъ франковъ ассигнаціями… Пароходъ будетъ стоить — такъ около двадцати пяти и двадцати шести тысячъ…

— А остальная сумма?

— Покроетъ ваши дорожные расходы…

— Это въ двадцать разъ больше, чмъ надо, сударь,

— Тмъ лучше, Лоранъ, потому что вы возьмете остатокъ себ въ вид вознагражденія…— Наблюдайте экономію, если хотите.

— Постараюсь, сударь.

— Хорошо… возьмите съ собою револьверъ, чтобы, въ случа надобности, защитить ваши деньги.— Велите подать мн завтракъ… Соберитесь въ дорогу и скажите, чтобы къ одиннадцати часамъ заложили экипажъ, который отвезетъ васъ на желзно-дорожную станцію.

— Слушаю, сударь…— Смю надяться, что вы останетесь довольны мною.

Лоранъ вышелъ.

Фабрицій, оставшись одинъ, потеръ себ руки.

— Теперь я могу быть спокоенъ… проговорилъ онъ. Этотъ Клодъ

Марто тревожитъ меня.— Когда онъ возвратится, все уже будетъ кончено… Я очень доволенъ тмъ, что во время похоронъ Жанны онъ будетъ далеко отъ Парижа… похороны конечно будутъ пышныя.— Я знаю свои обязанности, какъ племянника и наслдника… и сдлаю великолпныя похороны той, которой дядя мой въ теченіи двадцати лтъ позволялъ носить свое имя…

Въ одиннадцать часовъ экипажъ былъ готовъ.

Клодъ, Лоранъ и Пьерръ размстились въ немъ.

— Счастливаго пути, сказалъ имъ Фабрицій.— Не забудьте ничего изъ того, что я говорилъ вамъ.

— Будь спокоенъ, негодяй! подумалъ эксъ-матросъ.— Клянусь теб, что не забываютъ тхъ, о комъ надо помнить.

Въ три четверти двнадцатаго кучеръ остановился въ Амстердамской улиц, передъ Гаврскою станціею. Лоранъ отправился въ кассу и взялъ билеты.

Багажа при нихъ не было.

Въ десять минутъ перваго трое спутниковъ сли въ одно изъ отдленій второго класса.

Спустя четверть часа, локомотивъ со свистомъ тронулся въ путь.

Оставимъ теперь нашихъ путешественниковъ: мы скоро возвратимся къ нимъ.

Около двухъ часовъ Фабрицій приказалъ запречь въ кэбъ пони и похалъ на Ліонскую станцію. Не задолго до четырехъ часовъ онъ прибылъ въ Мелюнъ. Паула, дожидалась его въ экипаж, запряженномъ также пони, чтобы свезти его на виллу на берегу рки тою бичевою дорогою, гд полгода тому, въ одну зимнюю ночь, былъ убитъ Фредерикъ Бальтусъ.

XI.

Вроятно наши читатели желаютъ знать причину внезапнаго отъзда Паулы на ея виллу.

Въ этой причин не было ничего романическаго.

Мы знаемъ, что молодая двушка велла произвести въ своемъ парк нкоторыя работы.

Ей хотлось устроить живописный каскадъ, который бы питалъ прудъ, вырытый, по ея приказанію, подъ снью вковыхъ деревьевъ.

Одинъ мелюнскій инженеръ установилъ уже для этой цли гидравлическую машину извстной силы, но въ это утро Паула получила отъ него письмо, въ которомъ тотъ увдомлялъ, что, вслдствіе ли неискусства мастера или дурнаго матерьяла, трубы машины лопнули, такъ что надо было начать всю работу съизнова.

Мадмоазель Бальтусъ, получивъ такое непріятное извстіе, поспшила послать въ Нейльи извстную уже намъ телеграму и тотчасъ затмъ отправилась въ Мелюнъ.

— Какъ здоровье Эдмеи и Жанны посл моего отъзда? спросила она, пожимая руку Фабриція: я ухала изъ лечебницы поутру, не видавъ ихъ.

— Полагаю и надюсь, что съ ними не произошло никакой дурной перемны со вчерашняго дня, — отвчалъ молодой человкъ.— Я не былъ сегодня въ Отейл, такъ какъ у меня множество дла, а вы ухали.

— Тмъ хуже… я безпокоюсь за нихъ.

— Отчего?

— Я опасаюсь, что нашъ другъ Жоржъ, не смотря на свои обширныя познанія и блестящій умъ, ошибается на счетъ настоящаго положенія нашихъ дорогихъ больныхъ… Мн кажется, что имъ обимъ нисколько не лучше.

Фабрицій употребилъ вс усилія изворотливаго ума, чтобы успокоить Паулу. Онъ усплъ въ этомъ, хотя не безъ труда, и когда увидлъ, что почти убдилъ, заговорилъ ей о своей любви, такъ что она скоро перестала безпокоиться.

Негодяй имлъ надъ нею неотразимое вліяніе: онъ какъ будто околдовалъ ее магнетизмомъ своего взгляда и обаяніемъ краснорчія.

Въ средніе вка такое абсолютное и вредное вліяніе приписали бы дьявольскому навожденію.

Нынче же мы гораздо понятне объясняемъ его безсознательною экзальтаціею первой любви.

Мадмоазель Бальтусъ любила этого гнуснаго человка, какъ Элоа, героиня трогательной легенды Альфреда де Виньи, любившая низверженаго архангела…

Фабрицій зналъ это и поклялся, что не выйдетъ съ Мелюнской виллы безъ того, чтобы не сдлать Паулу своею жертвою.

— Когда она будетъ вполн принадлежать мн,— думалъ онъ,— то будетъ думать только о томъ, какъ бы упрочить свое счастіе, выйдя скоре за меня замужъ.— И я заставлю ее тогда забыть ея мечту о мести.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ Отейльской лечебниц вс были въ сильной тревог.

Жоржъ Вернье, войдя съ докторомъ Шульцемъ, въ комнату Жанны, тотчасъ же посл отъзда Паулы, нашелъ больную въ очень дурномъ состояніи.

Съ нею возобновился описанный нами странный припадокъ, но еще сильне и ужасне, чмъ наканун, такъ что совершенно сбилъ съ толку обоихъ докторовъ, принужденныхъ бороться съ неизвстною дйствующую силою, свойствъ которой они не угадывали и даже не подозрвали.

Г-жа Деларивьеръ, хрипя, въ бреду металась по постели, терзаемая жестокимъ, непонятнымъ страданіемъ.

На лбу ея выступилъ холодный потъ, ее колотила дрожь.

Жоржъ и докторъ Шульцъ напрасно изучали симптомы, которые казались имъ все непонятне, и пробовали употреблять разныя средства.

Между тмъ, Эдмея, услыхавъ стоны въ комнат матери, встала, не смотря на слабость, одлась на-скоро и пошла къ больной.

Мы знаемъ, какое страшное зрлище увидла она.

— Она умретъ!… вскричала молодая двушка, ломая руки…— Докторъ, ради Бога, спасите ее!…— Не давайте ей такъ мучиться!.. Попробуйте невозможное….

— Невозможное, — повторилъ Жоржъ съ отчаяніемъ.— Къ сожалнію, вы сказали настоящее слово…. Мы находимся въ виду невозможнаго.

— Это ужасно! проговорила Эдмея, упавъ на колни передъ постелью.— Я не хочу, чтобы она умерла, или хочу умереть вмст съ нею…. Мама, слышишь ли ты меня?… Мама, отвть мн!— Скажи, по крайней мр, что у тебя болитъ, чтобы можно было помочь теб.

— Мы ничего не можемъ подлать тутъ!— проговорилъ докторъ Вернье разбитымъ голосомъ.— А я еще врилъ въ свои знанія!— Безумный!— гордость ослпила меня!… Эти мнимыя знанія только заставляютъ сознаться меня въ собственномъ невжеств…

— Боже всемогущій и милосердный… лепетала молодая двушка, которую задушили рыданія: — Ты, Которому я молилась ныншнюю ночью съ такимъ усердіемъ и врою…. я опять взываю къ Теб, не отними у меня матери… не отними!

Жанна хрипла какъ въ агоніи.

Она судорожно сжимала руки на груди, какъ бы желая вырвать пожиравшее ее пламя.

Она сдлала усиліе, попыталась приподняться, и упала недвижимая.

Эдмея подумала, что она умерла,— вскрикнула съ отчаяніемъ, бросилась къ страдалиц и обняла ее.

— Нтъ,— сказалъ Жоржъ, понявшій ужасную мысль молодой двушки,— она еще жива…. Г. Шульцъ, дайте ей на всякій случай рвотнаго… А я поду…

Мадмоазель Деларивьеръ встала блдная и испуганная.

— Вы узжаете! сказала она, взглянувъ на доктора блуждающими глазами,— Вы оставляете мою мать!

— О, нтъ, я не оставлю ея,— отвчалъ молодой докторъ.— Напротивъ, я ду призвать на помощь гиганта науки, передъ которымъ я не боле какъ карликъ… Онъ можетъ быть единственный человкъ въ мір, который можетъ спасти вашу мать… Дай Богъ, чтобы я возвратился во-время.

И онъ выбжалъ.

— Побудьте при г-ж Деларивьеръ, — сказалъ докторъ Шульцъ Эдме,— я пойду въ аптеку и приготовлю рвотное…— Я возвращусь черезъ нсколько минутъ.

— Подите, но поторопитесь…. отвчала Эдмея, — я боюсь…— Если я просижу долго у изголовья моей умирающей матери, то чувствую, что сойду съ ума.

Выйдя изъ дому, Жоржъ побжалъ такъ, какъ будто за нимъ гнались, къ площади, гд стоятъ экипажи. Тамъ былъ только одинъ фіакръ.

Докторъ подошелъ къ нему и, запыхавшись, спросилъ кучера:

— Сколько вамъ надо времени, чтобы дохать отсюда до улицы Суфло?…

— Часъ…. моя лошадь довольно бойкая.

Жоржъ вынулъ изъ кармана пять золотыхъ монетъ.

— Я дамъ вамъ эти пять луидоровъ, если додете туда въ полчаса.

— Что вы держите пари, буржуа?

— Это важне чмъ пари,— дло идетъ о жизни или смерти.

— Ладно. Я заработаю желтяки. Влзайте скоре.

Кучеръ вскочилъ на козлы, ударилъ лошадь — и она пустилась во весь опоръ.

Лошадь была хорошая, и отъ Отейля до улицы Суфло бжала все тмъ же шагомъ къ великому испугу пшеходовъ, которые едва успвали сторониться.

Черезъ двадцать девять минутъ бдное животное, обливаясь потомъ и взмыленное, достигло цли пути.

— Вотъ ваши пять луидоровъ, сказалъ Жоржъ, подождите меня: я возвращусь съ вами.

Онъ бросился въ домъ, взбжалъ по лстниц въ нсколько прыжковъ, ни сказавъ ни слова привратнику, позвонилъ у знакомой намъ двери и спросилъ у старика слуги, который отворилъ ему:

— Дома ли докторъ В***?

— Дома, сударь.

— Доложите, что его желаетъ видть бывшій его ученикъ, докторъ Вернье.

— Но… сударь, возразила’ слуга.

— Поторопитесь, прибавилъ Жоржъ повелительно, дло идетъ о жизни или смерти.

— Я сейчасъ доложу о васъ, сударь.

Докторъ провелъ только одну минуту въ передней, но эта минута показалась ему нескончаемою, его трясла лихорадка, сердце билось такъ, какъ будто хотлось выскочить.

Слуга возвратился и объявилъ, что докторъ В*** ожидаетъ его.

Жоржъ быстро вошелъ въ кабинетъ ученаго.

Послдній подалъ вошедшему руку.

При вид смертной блдности, разстроеннаго лица и страшнаго волненія молодаго человка, профессоръ понялъ, что произошло что-то необычайное.

— Случилось какое нибудь несчастіе, другъ мой? спросилъ онъ.

— Да!— отвчалъ Жоржъ надорваннымъ голосомъ. Страшное несчастіе готово обрушиться на молодую двушку, которую я люблю и которая будетъ моею женою. Я надюсь только на васъ.— Одни вы можете отдалить отъ насъ это несчастіе.

— Что же вы желаете?

— Чтобы вы похали со мною.

— Куда?

— Въ Отейльскую лечебницу…

— Но что же случилось?

— Умоляю васъ, дорогой и великій учитель, на разспрашивайте меня, потому что время дорого….— Я все разскажу вамъ дорогою…— Подемте.

— Я готовъ, демъ, — отвчалъ знаменитый профессоръ, взявъ шляпу, лежавшую на стол.

Они быстро сошли съ лстницы.

Кучеръ усердно пичкалъ лошадь сномъ.

— Еще сто франковъ, если вы привезете меня въ Отейль въ полчаса, закричалъ ему Жоржъ.

— Садитесь скоре, отвчалъ кучеръ, какъ и при отъзд.

XII.

Гаврскій поздъ, съ которымъ, какъ мы знаемъ, ухали Клодъ Марто, Пьерръ и Лоранъ, отправился въ двадцать пять минутъ перваго.

Наши путешественники сидли одни въ отдленіи втораго класса.

Каждый изъ нихъ помстился въ углу около дверецъ. Маленькій Пьерръ противъ Клода.

Мальчикъ, радовавшійся этому путешествію, съ удовольствіемъ смотрлъ на быстро смнявшіеся виды.

‘Управляющій’ Лоранъ, не отказывавшій себ ни въ чемъ, закурилъ сигару, а эксъ-матросъ вытащилъ изъ кармана трубку и кисетъ.

— Выкурю-ка я трубочку,— сказалъ онъ.

— Я подаю вамъ примръ,— отвчалъ Лоранъ,— и даже предлагаю сигару.

— Нтъ, благодарю.

— Отчего же вы не берете? Церемонитесь что ли?

— Нисколько! я отказываюсь отъ вашего вжливаго предложенія, мосье Лоранъ, потому только, что предпочитаю сигарамъ мою старую обкуренную трубку…. А я таки-знаю толкъ всигарахъ!— Я курилъ въ Гаван такія, которыя будутъ получше даже акцизныхъ.

— Какъ хотите.

Клодъ набилъ свою носогрйку и продолжалъ:

— Путешествіе по желзной дорог пріятно…. По крайней мр не заплеснвешь.

— Это правда, отвчалъ Лоранъ, но намъ не къ чему торопиться, такъ какъ мы демъ въ Гавръ взглянуть на море. Мы можемъ путешествовать съ прохладою.

— Зачмъ намъ слишкомъ-то прохлаждаться… возразилъ Клодъ… Чтобы купить небольшой пароходъ и привезти его водою — требуется не боле какихъ нибудь восьми или десяти дней.

— Ну, положимъ, что, вмсто восьми или десятя дней, проздимъ двнадцать или пятнадцать!…

— Но вдь г. Фабрицій не будетъ доволенъ этимъ!.. вскричалъ матросъ, расхохотавшись.

— Г. Фабрицій ничего не скажетъ…— Онъ даже самъ сказалъ мн, что мы можемъ не торопиться….— Онъ хочетъ предпринять небольшую поздку.

— А! онъ детъ куда нибудь?

— Да, недли на дв…— Намъ надо поспть въ Нейльи только къ тому времени, когда онъ вернется.

— Отлично!… Такъ мы дйствительно можемъ прохлаждаться, какъ вы говорите!… Воспользуемся же этимъ случаемъ. Клодъ чиркнулъ спичку и, прислонясь къ стнк вагона, сталъ курить молча.

Онъ придумывалъ врный и практичный способъ покинуть Лорана на дорог, не возбудивъ въ немъ подозрнія, а самому возвратиться въ Парижъ, прежде чмъ успетъ прохать дальше.

Вдругъ лицо его приняло веселое выраженіе.

Онъ зналъ, что поздъ, на которомъ они хали, не остановится между Парижемъ и Мантомъ, и на этомъ-то обстоятельств основалъ планъ, посредствомъ котораго намревался ускользнуть отъ надзора Лорана.

Для этого надо было остановиться въ Мант подъ какимъ нибудь остроумнымъ предлогомъ, а такъ какъ отъ Манта до Парижа полтора часа разстоянія, то онъ усплъ бы возвратится въ Парижъ прежде ночи.

Молчаніе надоло Лорану, который былъ болтливъ отъ природы.

— Что вы все молчите, мосье Клодъ? о чемъ думаете?— спросилъ Лоранъ.

— А вотъ на счетъ того, мосье Лоранъ, что не для чего торопиться, какъ вы сказали,— отвчалъ онъ.

— Ага! это какъ будто не понутру вамъ?

— Конечно…. и если бы я зналъ это прежде, чмъ мы отправились въ путь…

— Что же тогда?

— Я предложилъ бы вамъ остановиться въ Мант.

— Зачмъ? Это не особенно веселое мсто…

— Мы бы похали за городъ къ одному изъ моихъ дядей, славному человку, у котораго прожили бы денька два припваючи.

На устахъ Лорана явилась улыбка, глаза блеснули. Клодъ предупреждалъ желаніе Фабриція и самъ доставлялъ предлогъ къ продолженію отсутствія.

— Такъ у васъ есть дядя около Манта? спросилъ Лоранъ, стараясь казаться равнодушнымъ….

— Да, мосье Лоранъ, родной братъ моего покойнаго отца…

— И вы полагаете, что онъ не испугается, если нагрянемъ къ нему втроемъ, такъ… въ расплохъ.

— Испугается этотъ добрйшій человкъ?! Напротивъ, онъ будете въ восторг… А тетушка-то! Она писала мн ужь больше десяти писемъ, чтобы я пріхалъ къ нимъ, и приглашала совсмъ поселиться у нихъ, если хочу… Они — крестьяне, но люди зажиточные… у нихъ водятся старинные луидоры, запрятанные въ старомъ носк… а ужъ какъ щедры! золотыя сердца!..— Если мы прідемъ къ нимъ — то это будетъ настоящій праздникъ для нихъ! Чортъ возьми! они перевернутъ вверхъ дномъ весь домъ…. Дядя притащитъ изъ погреба самое лучшее вино и самый лучшій коньякъ!… А тетушка посвернетъ головы всмъ цыплятамъ, гусямъ, уткамъ, состряпаетъ кроличье рагу, напечетъ пироговъ…— Нельзя сказать, чтобы я былъ большимъ лакомкою, но у меня слюнки текутъ, когда я подумаю о томъ, какъ они угощаютъ.

— Чортъ побери, и у меня также! вскричалъ Лоранъ. Но что же мшаетъ намъ хать къ нимъ и полакомиться дядинымъ виномъ и кроличьимъ рагу тетушки?

— Но вдь вы взяли билеты до Гавра, сказалъ Клодъ, — и эти деньги пропадутъ даромъ.

— Это пустяки, отвчалъ управляющій съ горделивымъ видомъ. Билеты стоятъ только сорокъ пять франковъ, а г. Фабрицій позволилъ мн тратить сколько я хочу… Онъ поврять счетовъ не станетъ, такъ какъ знаетъ, что я не способенъ употребить во зло его довренности. Какъ называется мсто, гд живетъ вашъ дядя?

— Бролльи.— Это небольшая деревенька — вся въ зелени, и тамъ вс двушки красавицы.

— Браво! Это окончательно убждаетъ меня ршиться! Мы подемъ въ Бролльи, и если насъ примутъ такъ, какъ вы говорите, то проведемъ тамъ цлые два дня.

И Лоранъ потиралъ руки, радуясь въ глубин души своей необыкновенной ловкости.

— Такъ какъ мы выйдемъ въ Мант,— сказалъ Клодъ,— то возьмемъ же наши чемоданы, потому что поздъ сейчасъ остановится.

Въ эту минуту локомотивъ засвистлъ, и чрезъ нсколько минутъ поздъ остановился у станціи.

Клодъ выскочилъ изъ вагона первый. За нимъ Пьерръ и наконецъ медленно вылзъ Лоранъ съ важностью, подобающею его высокому званію.

— Прежде чмъ уйдемъ отсюда, — сказалъ эксъ матросъ,— надо справиться, въ которомъ часу отходитъ отсюда поздъ — на тотъ случай, когда подемъ дальше…

— Это справедливо….

— Подождите меня здсь минутки дв, я справлюсь…

Клодъ побжалъ бгомъ къ контор помощника начальника станціи, который читалъ ‘Petit journal’.

— Позвольте спросить васъ кое-о-чемъ, сказалъ онъ поклонясь по военному…

— Готовъ служить.

— Когда отходитъ отсюда поздъ въ Парижъ?

— Въ два часа двадцать пять минутъ, четыре часа десять минутъ, пять часовъ сорокъ пять минутъ, въ девять часовъ сорокъ минутъ и въ десять часовъ тридцать дв минуты.

— Если я отправлюсь на томъ, который идетъ въ пять часовсорокъ минутъ, то когда пріду въ Парижъ?

— Въ семь часовъ пять минутъ.

— Благодарю васъ, сударь.

И Клодъ догналъ своихъ спутниковъ.

— Ну, что? спросилъ Лоранъ.

Эксъ-матросъ очень серьезно назвалъ такіе часы, какіе пришли ему въ голову.

— Отлично,— сказалъ Лоранъ,— по крайней мр, мы знаемъ теперь, къ какому времени надо поспть сюда.

— Только есть закорючка,— проговорилъ Клодъ.

— Какая?

— Омнибусъ отходитъ въ Бролльи только въ пять часовъ вечера…

— Да, это дйствительно маленькая закорючка…. чтобы убить время,— мы посмотримъ городъ….

И они ушли со станціи къ великому удивленію чиновника, который получилъ въ Мант билеты, выданные до Гавра.

— Жарко…— сказалъ Лоранъ, я предлагаю вамъ стаканъ пива… Вонъ въ двадцати шагахъ отель съ кафэ, довольно порядочный на видъ…— Пойдемте туда.

И Лоранъ пошелъ впередъ.

Вдругъ эксъ-матросъ, шедшій сзади него съ Пьерромъ, споткнулся, вскрикнулъ и упалъ на одно колно.

Лоранъ обернулся и подошелъ къ нему.

— Что съ вами? спросилъ онъ.

— Пустяки,— отвчалъ Клодъ,— я оступился и споткнулся о камушекъ. Мн было больно въ первую минуту и теперь даже больно, но это пройдетъ.

Эксъ-матросъ попробовалъ встать, но снова вскрикнулъ и упалъ.

— Чортъ возьми! проговорилъ онъ, — я кажется вывихнулъ лодыжку!…

— Ахъ, Боже мой!… простоналъ Лоранъ, вывихнули лодыжку!… какое несчастіе! Не выйди мы здсь, такъ этого бы не случилось!…

И подумалъ:

— Этотъ вывихъ очень кстати.— Онъ заставитъ насъ врпе, чмъ что-либо другое, продлить на неопредленный срокъ наше путешествіе….

— Вдь этакая напасть! проговорилъ Клодъ, мн страшно больно, чортъ побери! Помогите мн встать. Я похожъ на птицу, завязшую лапою въ силк.

XIII.

Лоранъ и Пьерръ подхватили подъ руки матроса, который, ухватись за нихъ, поднялся, опираясь на одну ногу.

— Вамъ все еще больно? спросилъ управляющій съ видомъ участія.

— Чортъ возьми! страхъ какъ больно! вскричалъ Клодъ. Мн кажется, что меня колотятъ по лодыжк сотнею дубинъ.

— Что же намъ длать?

— Прежде всего сведите меня вонъ въ это кафэ напротивъ, чтобы я могъ ссть… а тамъ посмотримъ.

И, поддерживаемый своими спутниками, Клодъ направился къ отелю Станція, восклицая при каждомъ шаг ‘ай! ай’!

Хозяинъ, стоявшій на порог и видвшій всю эту сцену, принялъ ихъ услужливо и усадилъ Клода на стоявшій передъ кафэ стулъ.

— Велите подать намъ пива, — сказалъ Лоранъ, — мы умираемъ отъ жажды.

— Пейте пиво, сколько вамъ угодно, а я хвачу ромцу… У меня сердце повернулось вверхъ дномъ… Это придастъ мн бодрости….

Принесли рому и пива.

— Мы переночуемъ у васъ, сказалъ Лоранъ содержателю отеля…

Пошлите за докторомъ и отведите намъ три комнаты…

— Довольно будетъ двухъ… возразилъ матросъ.— Пьерръ ляжетъ въ одной комнат со мною.

— Хорошо, отвчалъ хозяинъ отеля, я сейчасъ пошлю за докторомъ и велю приготовить комнаты.

— Это будетъ недурно, сказалъ Клодъ, я не прочь бы полежать немножко…

Минутъ черезъ пять явилась служанка и объявила, что все готово.

— Въ которомъ этаж? спросилъ больной.

— Въ первомъ.

— Очень ужъ мн трудно будетъ подняться по лстниц.

— Вы обопретесь одною рукою о перила, а другою о мое плечо и взойдете очень легко… Всего только двнадцать ступеней…

— Пойдемте!

Клодъ всталъ, ухватясь за содержателя отеля, и взошелъ на лстницу съ глухими стонами и ругательствами.

Стоны и ругательства удвоились, пока его раздвали и укладывали въ постель, и прекратились только тогда, когда онъ очутился въ горизонтальномъ положеніи.

— Вотъ господинъ докторъ… сказала служанка, отворивъ дверь комнаты.

Докторъ былъ худенькій, маленькій человчекъ съ длиннымъ лицомъ. Онъ принадлежалъ къ устарвшему типу докторовъ, которые встрчаются теперь рдко даже и въ провинціи.

Его сросеребристые волосы ниспадали на воротникъ слишкомъ длиннаго чернаго сюртука, лоснившагося отъ многолтняго употребленія.

На немъ была низкая шляпа съ широкими полями и серебряныя очки, а въ рук — толстая трость съ набалдашникомъ изъ слоновой кости.

Войдя въ комнату, онъ снялъ шляпу, окинулъ всхъ взглядомъ, слегка поклонился и подошелъ молча къ кровати, затмъ вынулъ изъ кармана большую деревянную табакерку, понюхалъ, чихнулъ и сказалъ Клоду:

— Вы больны, мой другъ?…

— Да, сударь.

— Я такъ и зналъ…

— Такъ зачмъ же вы спрашиваете? вскричалъ Клодъ со смхомъ.

— Чтобы удостовриться… Вы упали?

— Да, сударь.

— Я зналъ это… Мн сказали…— И вы полагаете, что вывихнули лодыжку?

— Да, сударь.

— Покажите-ка…

Докторъ раскрылъ ногу Клода и началъ крпко водить по ней рукою.

Когда онъ касался лодыжки, матросъ оралъ, какъ бсноватый.

— Вамъ больно? спросилъ докторъ, не переставая водить рукою по ног.

— Чортъ возьми, еще бы не больно!

— Я зналъ это, но спросилъ только затмъ, чтобы удостовриться, и прошу васъ кричать не такъ громко, если не хотите, чтобы я оглохъ.

Докторъ поводилъ еще по ног дв или три секунды, затмъ сказалъ тономъ оракула:

— Нтъ ни вывиха, ни ушиба, словомъ — ничего важнаго.

— О, тмъ лучше!.— проговорилъ Лоранъ съ разстроеннымъ видомъ.

— Какое счастье!— вскричалъ Пьерръ съ восторгомъ.

— Такъ, наконецъ, что же у меня такое, г. докторъ?

— Вы вытянули сухую жилу, отчего и происходитъ острая боль, которую вы чувствуете.

— Можно вылечить это?

— Ничего не можетъ быть проще. Три раза въ день натирайте по получасу больное мсто камфарнымъ масломъ… и каждый разъ прикладывайте вату. Рецептъ не сложный, а лекарство найдете въ любой аптек…

— Когда я буду въ состояніи ходить?

— Чрезъ три или четыре дня…— Завтра, другъ мой, я дамъ вамъ боле положительный отвтъ.— Вы должны мн шесть франковъ за визитъ.

— Г. Лоранъ, дайте пожалуйста шесть франковъ.— Очень благодаренъ вамъ, докторъ, сказалъ Клодъ.

Докторъ опять понюхалъ табаку, положилъ въ карманъ шесть франковъ и проговорилъ:

— Не благодарите меня… Мы обязаны приносить пользу всмъ нашими свдніями… Ктому же вы заплатили мн…

Онъ поклонился всмъ кругообразнымъ поклономъ, какъ при вход, и ушелъ провожаемый до послдней ступени лстницы хозяиномъ отеля и Лораномъ.

Лишь только послдній вышелъ изъ комнаты, Клодъ съ живостью сказалъ вполголоса Пьерру:

— Пойди-ка сюда, голубчикъ…

— Что вамъ надо, г. Клодъ? спросилъ Пьерръ, подойдя къ нему.

— Дай ка мн мои часы…

— Гд они?

— Въ карман жилета… цпочка причалена къ третьей пуговиц.

— Вотъ они, сказалъ мальчикъ, подавая часы.

Эксъ-матросъ взглянулъ на нихъ.

— Безъ десяти минутъ четыре… проговорилъ онъ.— Это хорошо… У насъ есть еще время…

Вошелъ Лоранъ.

— Такъ-то, мой бдный товарищъ, сказалъ онъ, вы пролежите теперь дня три или четыре! Вотъ теб и поздка къ дядюшк!.. Не видать намъ его стараго вина и кроличьяго рагу!— Это очень досадно!!

— Что длать, мосье Лоранъ,— надо быть разсудительнымъ…

Я бы еще какъ нибудь примирился съ этимъ, еслибы только не страдалъ…

— Мы сейчасъ поможемъ этому. Пьерръ сходитъ въ аптеку и принесетъ камфарнаго масла и листикъ ваты… Я стану самъ натирать вамъ ногу, и изо всхъ силъ — общаю вамъ.

— Вы очень добры, мосье Лоранъ!

— Нисколько… Мы должны помогать другъ друга… Это законъ природы… Вдь и вы сдлали бы то же самое для меня?…

— Разумется, если бы…

— Вы видите, что это очень просто… Я васъ оставляю на минутку и пойду въ свою комнату, смежную съ вашею.— Мн надо написать кое-что…

Клодъ вздрогнулъ отъ безпокойства.

— Вамъ надо написать кое-что?…— повторилъ онъ.

— Конечно.

— Кому?

— Г. Фабрицію…— Я отправлю ему телеграму, чтобы увдомить его о случившемся съ вами и что мы остановились въ Мант.

— Правда, надо извстить хозяина… отвчалъ Клодъ самымъ естественнымъ тономъ… это ваша обязанность… Я и не подумалъ объ этомъ… Подите писать вашу телеграму, мосье Лоранъ,— подите!

Управляющій вышелъ.

Лишь только затворилъ онъ дверь, Клодъ взялъ за руки Пьерра, сидвшаго у его изголовья.

— Слушай меня, юнга, — сказалъ онъ ему, — только слушай хорошенько!

— Я слушаю, мосье Клодъ.

— И постарайся понять меня…

— Я пойму, будьте спокойны…

— Не надо, чтобы мосье Лоранъ отправилъ телеграму, которую пишетъ своему хозяину!… Ни за что не надо!…

— Но какъ же помшать этому?

— Я беру это на себя… т. е. съ твоею помощью.

— Что же мн слдуетъ длать?

— Стань на площадку, и когда мосье Лоранъ пойдетъ, скажи ему, чтобы онъ зашелъ ко мн, такъ какъ мн надо сообщить ему нчто нетерпящее отлагательства.

— Хорошо, мосье Клодъ.

— Такъ поди же, покарауль его, малецъ.

Пьерръ отворилъ дверь, шумно сошелъ съ лстницы, затмъ поднялся опять наверхъ на цыпочкахъ и сталъ на площадк, какъ веллъ Клодъ.

XIV.

Возвратимся къ Жоржу Вернье и доктору В***, которые, какъ мы видли, сли въ фіакръ у подзда дома послдняго.

Кучеръ, подстрекаемый надеждою на относительно громадное вознагражденіе, погонялъ взмыленную лошадь.

Хотя бдное животное и устало, но, будучи хорошей породы,— быстро пустилось въ обратный путь.

— Дорогой и великій учитель, проговорилъ Жоржъ, — я былъ бы пропащимъ человкомъ, если бы вы не согласились помочь мн!

— Успокойтесь, мой другъ, отвчалъ профессоръ..— Спокойствіе — великая сила. Благодаря спокойствію разршаютъ задачи, по видимому неразршимыя, и избгаютъ несчастій, которыя кажутся неизбжными.

— Я знаю это, дорогой учитель…— Мн хотлось бы повиноваться вамъ… хотлось быть спокойнымъ и владть собою… но я не могу!

— Опять спрашиваю, какое несчастіе обрушилось на васъ или угрожаетъ вамъ?

Прерывая разсказъ рыданіями, Жоржъ передалъ вкратц о всемъ, происшедшемъ въ лечебниц до минуты отъзда оттуда.

Докторъ В*** выслушалъ его съ глубокимъ вниманіемъ. Этотъ человкъ, на столько же добрый, на сколько геніальный, огорчился отчаяніемъ своего любимаго ученика.

— Что вы думаете о положеніи г-жи Деларивьеръ? спросилъ Жоржъ, кончивъ разсказъ.

— Оно мн кажется серьезнымъ, — отвчалъ докторъ В***.— Но прежде, чмъ высказать окончательно мое имніе, я долженъ видть больную…

Фіакръ остановился у ршетки лечебницы.

Онъ прохалъ разстояніе отъ улицы Суфло до Рафе въ тридцать пять минутъ.

Жоржъ далъ сто франковъ кучеру и вошелъ въ паркъ вмст съ докторомъ В***.

Онъ съ трудомъ дышалъ и держался на ногахъ только благодаря твердой вол: до такой степени нравственное потрясеніе повліяло на физическую сторону его существа.

Что-то ждетъ его?

Можетъ быть Жанна умерла, а Эдмея, при вид смерти матери, также лишилась разсудка. Ему хотлось пуститься бгомъ къ павильону, но, изъ уваженія къ пожилому спутнику, шелъ тихо.

Докторъ Шульцъ быстро и толково выполнилъ предписаніе Жоржа Вернье. Онъ приготовилъ въ аптек пріемъ рвотнаго и далъ г-ж Деларивьеръ.

Рвотное скоро произвело свое дйствіе.

Жанн казалось стало полегче, по крайней мр конвульсіи прекратились и она не металась.

Только взглядъ былъ странно неподвиженъ и зрачки стекловатые.

— Посмотрите, докторъ, проговорила Эдмея, стоявшая на колняхъ въ ногахъ кровати,— глаза моей матери пугаютъ меня…

На лстниц послышались быстрые шаги.

— Это директоръ!…. вскричалъ Шульцъ, и торопливо отворилъ дверь.

Эдмея хотла было бжать на встрчу Жоржу, но сильная физическая слабость приковала ее къ мсту.

Жоржъ, войдя въ комнату, кинулся къ Жанн.

Докторъ В***, шедшій за нимъ, также приблизился къ постели.

Эдмея упала на колни и, сложивъ, руки, пролепетала:

— Спасите ее! Спасите мою мать!

Профессоръ поднялъ молодую двушку и отвчалъ:

— Я затмъ и пріхалъ сюда…— Будьте мужественны и терпливы, дитя мое….

Жоржъ смотрлъ поочередно то на Жанну, то на знаменитаго доктора.

Послдній устремилъ на больную продолжительный и проницательный взглядъ, какъ будто одаренный какимъ-то нечеловческимъ ясновидніемъ.

Окончивъ смотръ, онъ наклонился, откинулъ простыни и приложилъ. ухо къ серуцу г-жи Деларивьеръ, затмъ выпрямился и раздвинулъ ея губы.

— Стиснутые зубы и блыя десны,— проговорилъ онъ.

Лобъ его наморщился.

— Вы давали рвотное больной, какъ предписалъ докторъ Вернье? спросилъ онъ, обратясь къ Шульцу.

— Давалъ, профессоръ.

— И получили желаемый результатъ?

Докторъ Шульцъ отвчалъ утвердительно.

— Вы сохранили его, надюсь?

— Да, профессоръ.

— Покажите мн.

Помощникъ директора вышелъ и сейчасъ же возвратился съ чашею въ рук.

Знаменитый ученый досталъ изъ кармана лупу и долго разсматривалъ содержимое чаши.

Задыхающійся Жоржъ не спускалъ съ него глазъ, стараясь угадать его сокровенныя мысли.

Лицо профессора становилось все пасмурне.

Въ комнат царило мертвое молчаніе, нарушаемое только тяжелымъ дыханіемъ больной.

Окончивъ продолжительное изслдованіе, докторъ поднялъ голову.

Онъ была, смертельно блденъ и строго взглянулъ сперва на Жоржа Вернье, потомъ на Шульца.

— Ахъ! господа, что вы сдлали! проговорилъ онъ наконецъ тихимъ, печальнымъ голосомъ, отъ котораго покоробило его слушателей.

Жоржъ, похолодвъ отъ ужаса, проговорилъ:

— Въ какой же ошибк обвиняете вы насъ?

— Въ такой, которая была бы преступленіемъ, если бы не была невольная…

— Говорите!… ради Бога говорите!…

— Эта несчастная женщина умираетъ отравленная вами!

Эдмея, услышавъ это ужасное обвиненіе, глухо застонала и почти безъ чувствъ упала на постель въ ногахъ у матери.

— Отравленная?! повторили разомъ Жоржъ Вернье и доктора Шульцъ.

Затмъ Жоржъ, въ отчаяніи и дрожа всмъ тломъ такъ, что долженъ былъ, взяться за спинку кресла, чтобы не упасть, проговорилъ глухимъ голосомъ:

— О, учитель, эти слова ужасны! Нтъ вы не сказали…. и отрекаетесь отъ нихъ,— неправда ли?

— Къ несчастію, я сказалъ, мой другъ, и подтверждаю…— Пріемъ яда, которымъ вы надялись исцлить больную, былъ слишкомъ великъ и долженъ причинить смерть…

— Нтъ! сто разъ нтъ!— возразилъ молодой человкъ съ лихорадочною энергіею.— Я не сдлалъ никакой неосторожности или ошибки. Если бы это дйствительно было такъ, то я сошелъ бы съ ума, но, не смотря на ужасъ, парализующій въ настоящую минуту мой мозгъ, чувствую, что я въ полномъ разум…— Метода, леченія, которой я слдовалъ, такъ проста, почти до элементарности….— Я самъ приготовлялъ медикаменты….— Докторъ Шульцъ вмст со мною изучалъ ихъ дйствія… Онъ не могъ отравить Жанны!…

— Правда, и я подтверждаю это моею честью… прибавилъ дрожа докторъ Шульцъ.

Знаменитый профессоръ протянулъ руку къ чаш.

— Къ чему бороться съ очевидностью? возразилъ онъ почти гнвно.— Къ чему отрицать истину? Разв у васъ для того глаза, чтобы не видть? Вотъ здсь находится несомннное, неопровержимое доказательство того, что я утверждаю…. Рвотное сдлало свое дло, и большое количество кровавыхъ волоконъ доказываетъ силу яда.

— Учитель!.. вскричалъ Жоржъ,— вы для меня живое воплощеніе науки и истины, но, не смотря на то, я долженъ вамъ противоречить…. Легкіе пріемы белладоны, даваемые нами г-ж Деларивьеръ, не могли произвести кровавыхъ волоконъ, на которыя вы указываете.

— Я утверждаю-это! повторилъ Шульцъ.

Докторъ В*** пожалъ плечами.

— Что же это такое, господа! сказалъ онъ съ горечью. Вы кажется въ самомъ дл сошли съ ума! Вы говорите, что давали белладону! Но дло вовсе не въ беладонн! Разв вы не видите, что эта несчастная женщина отравлена однимъ изъ самыхъ ужасныхъ, извстныхъ донын растительныхъ ядовъ, Datura Stramonium, который вы употребляли неосторожно, неумренно, какъ школьники, какъ дти….

Жоржъ Вернье и Шульцъ, переглянулись ошеломленные.

— Datura Stramonium!!— повторили они оба.

— Разумется! вы очень хорошо знаете это! отвчалъ гнвно профессоръ. Datura Stramonium произвела у больной, головокруженіе и конвульсіи…. Она же виновата въ томъ, что больная лежитъ неподвижная и безчувственная!…. Этотъ тусклый взглядъ и стекловидные зрачки ея дло!..— Самонадянные ученые, вы, значитъ, забыли все до послдняго слова, что учили прежде?… Симптомы отравленія посредствомъ Datura Stramonium буквально бросаются въ глаза!… Неужели вы стали дотого невжественны, что не видите ихъ?…

— Учитель, отвчалъ Жоржъ, — я преклоняюсь передъ вашимъ высокимъ авторитетомъ….— Вы не можете ошибаться и не ошибаетесь!… Но позвольте вашему смиренному ученику предложить одинъ вопросъ?

— Какой?

— Кто же далъ ядъ, присутствіе котораго вы открыли.

— Вы….

— Нтъ!… нтъ!… сто разъ нтъ! вскричалъ молодой докторъ.— Клянусь вамъ, что ни одной капли Datura Stramonium не вошло въ лекарства, которыя я прописывалъ г-ж Деларивьеръ… Сомнваться въ моемъ слов — значитъ сомнваться въ моей чести!…

XV.

Знаменитый ученый взглянулъ прямо въ лицо Жоржу.

Искренность молодаго человка была очевидна.

— Я не подозрвалъ и не могъ подозрвать правоту вашихъ намреній, сказалъ онъ, и не сомнвался въ вашей осторожности…— Вы утверждаете — и я врю вамъ.

— Благодарю, учитель! вскричалъ Жоржъ.

— Вы сами приготовляете пріемы белладоны? спросилъ докторъ В***.

— Самъ!

— Каждый разъ?

— Да, каждый разъ…. безъ исключенія…

— Вы сами клали въ питье больной?

— Докторъ Шульцъ, котораго вы видите, бралъ это на себя… Питье наливали въ графинъ утромъ и вечеромъ… Его ставили здсь и г-жа Деларивьеръ пила сколько хотла.

— Комната, въ которой мы находимся, запирается?

— Нтъ, никогда.

— Какія лица имютъ право входить сюда?

— Мадмоазель Деларивьеръ, мадмоазель Бальтусъ, докторъ Шульцъ, я и дежурная сидлка.

Въ продолженіи этого разговора Эдмея понемногу пришла въ себя и тревожно прислушивалась къ тому, что говорили.

Въ эту минуту она встала съ постели, на которую бросилась, какъ мы знаемъ, и подошла къ знаменитому врачу.

— Профессоръ,— сказала она умоляющимъ голосомъ, — вы спорите, а мать моя умираетъ… Вы знаете причину зла. слдовательно знаете и лекарство…. Облегчите и спасите мою мать!… вотъ о чемъ надо думать!

— Ахъ! милое дитя!— отвчалъ профессоръ, привлекая къ себ молодую двушку и поцловавъ ее въ лобъ, — я долженъ казаться вамъ жестокимъ, но мн необходимо было разузнать….— Теперь наши разсужденія кончились и наступила минута дйствовать.

— Да благословитъ васъ Богъ, профессоръ, пролепетала мадемоазель Деларивьеръ, сложивъ руки.

— Г. Шульцъ,— спросилъ докторъ В***, какой пріемъ рвотнаго дали вы?

— Около двадцати сантиграммъ.

— Хорошо, но этой дйствующей силы недостаточно, такъ какъ мы не знаемъ, какъ былъ великъ пріемъ яда. Приготовьте сейчасъ же декоктъ изъ чернильныхъ оршковъ или дубильнаго вещества и велите принести, теплой воды….— Надо совершенно очистить желудокъ.

Докторъ Шульцъ тотчасъ же вышелъ изъ комнаты.

Профессоръ сдлалъ два шага къ постели.

Безумная по-прежнему тяжело дышала и взглядъ ея былъ неподвиженъ, лицевыя конвульсіи однако уменьшились и лицо выражало не такое уже сильное страданіе.

— Другъ мой,— сказалъ ученый молодому человку, который плакалъ, самъ не замчая того,— слушайте и отвчайте мн….

— Спрашивайте, учитель, отвчалъ Жоржъ, утирая глаза. Я стану отвчать вамъ такъ, какъ отвчалъ бы самому Богу…

— Уврены-ли вы въ доктор Шульц?

— Увренъ, учитель.

— Вы считаете его свдущимъ медикомъ и честнымъ человкомъ?

— Да, и тмъ и другимъ, учитель….

— А мадмоазель Бальтусъ — родственница г-жи Деларивьеръ?

— Нтъ не родственница, но преданный другъ. Она чрезвычайно заинтересована исцленіемъ Жанны, по извстнымъ вамъ причинамъ. Но къ чему вы разспрашиваете меня обо всемъ этомъ?

— Потому, что, къ сожалнію, убжденъ, что тутъ совершается преступленіе.

— Преступленіе? повторилъ Жоржъ.

— Да, чья-то преступная рука отравляетъ г-жу Деларивьеръ.

Эдмея упала на колни, закрыла лицо руками и судорожно зарыдала.

— Но это ужасно, что вы говорите!… Ужасно и невозможно…Невозможно подозрвать тхъ лицъ, которыхъ я назвалъ вамъ, а они одни только имютъ доступъ къ больной…— Ктому же всякое преступленіе совершается непремнно вслдствіе какой нибудь причины!… Убиваютъ изъ ненависти, изъ мести, изъ алчности!… а Жанна не можетъ возбудить къ себ никакого дурнаго чувства…. Она никогда никого не оскорбила, такъ за что же мстить ей?…— Наконецъ, что можно отнять у нея?… Докторъ, я говорю вамъ униженно со всевозможнымъ уваженіемъ, но съ глубокимъ убжденіемъ: лживые признаки обманываютъ васъ… вы ошибаетесь…— Я не врю въ преступленіе!…

Докторъ В*** покачалъ головою.

— Ваша неувренность не удивляетъ и не оскорбляетъ меня, другъ мой, возразилъ онъ. Конечно, на вашемъ мст, я также сомнвался бы, но тмъ не мене я убжденъ въ томъ, что говорю… Это какая-то мрачная загадка, которую мы разгадаемъ!— Мы окружены мракомъ, но мы разсемъ его, и вы увидите, что я правъ…

— Боже мой!… повторила Эдмея, ломая руки! отъ этого можно сойти съ ума, какъ моя мать.

Въ эту минуту вошелъ докторъ Шульцъ, неся лекарство, предписанное профессоромъ.

— Дайте…. сказалъ Жоржъ, протянувъ руку къ чашк.

Но докторъ В*** не допустилъ его.

— Нтъ, мой другъ, сказалъ онъ: начиная съ этой минуты, только одинъ я буду лечить больную.

Жоржъ поклонился.

— Это декоктъ изъ чернильныхъ оршковъ? спросилъ знаменитый врачъ.

— Да, профессоръ…

— Дайте пожалуйста ложку…

— Вотъ она.

— Помогите мн оба…— Надо слегка разжать зубы больной…. а тамъ ужь я одинъ справлюсь.

Жоржъ и помощникъ подошли съ разныхъ сторонъ къ г-ж Деларивьеръ.

Эдмея, все еще стоя на колняхъ, молилась, отъ всей души.

Жанна выпила лекарство до послдней капли.

— Теперь намъ остается только дожидаться, — сказалъ докторъ В***.

— Надетесь ли вы, учитель? спросилъ Жоржъ.

— Черезъ часъ,— отвчалъ знаменитый врачъ, г-жа Деларивьеръ или умретъ, или будетъ спасена…

* * *

Пока въ Отейльской лечебниц разыгрывалась эта мрачная драма, вотъ что произошло въ Мант, въ отел Станція, гд мы оставили нашихъ трехъ главныхъ дйствующихъ лицъ.

Маленькій Пьерръ стоялъ на-сторож на площадк, какъ ему приказалъ Клодъ Марто.

Онъ подстерегалъ Лорана, который долженъ былъ снести въ контору телеграфа телеграмму, назначенную Фабрицію Леклеру,

Юнга ждалъ минутъ десять.

‘Господинъ управляющій’ не отличался слогомъ и напрягалъ умъ, чтобы высказать въ короткихъ словахъ о новости, которую хотлъ сообщить своему господину.

Наконецъ, посл многихъ усилій, ему удалось объяснить случившееся понятнымъ образомъ, въ двадцати словахъ, предписанныхъ уставомъ.

Маленькому Пьерру надоло уже дожидаться, когда наконецъ появился Лоранъ, держа въ рукахъ сложенную вчетверо бумагу.— Лицо его выражало полнйшее самодовольство.

Мальчикъ подошелъ къ нему.

— А ты здсь, маленькій юнга…— сказалъ Лоранъ тономъ покровительства.

— Здсь, мосье Лоранъ, къ вашимъ услугамъ.

— Ты былъ у аптекаря?

— Я только что прчшелъ отъ него, мосье Лоранъ и принесъ что надо.

— Хорошо.— Возвратясь съ телеграфа… я зайду къ Клоду и натру ему ногу какъ можно сильне, чтобы онъ скоре поправился…

— Хозяинъ просилъ васъ, мосье Лрранъ, зайти къ нему на минутку, прежде чмъ уйдете.

— Зачмъ?

— Онъ хочетъ сказать вамъ что то нетерпящее отлагательства.

— Нетерпящее отлагательства? повторилъ эксъ-лакей.

— Да, мосье Лоранъ.

— Хорошо… я зайду.

И Лоранъ, подстрекаемый до нкоторой степени любопытствомъ) вошелъ въ комнату Клода. Шедшій за нимъ юнга заперъ дверь.

Эк’,ъ-матросъ лежалъ на постели, закутанный до подбородка одяломъ.

Его курчавые волосы и загорлое лицо рзко отдлялись на блой подушк.

Онъ слегка стоналъ.

— Ну что, кумъ, вамъ не лучше? спросилъ Лоранъ.

— Нтъ, чортъ возьми! ни чуть не лучше! отвчалъ матросъ. Мн колетъ ногу около лодыжки, какъ будто въ нее воткнули сотню иголокъ, и вся нога точно одеревенла.

— Это очень натурально…— не тревожьтесь… Мн кажется, что эта мартышка докторъ, который былъ у васъ, знаетъ свое дло и втираніе поможетъ вамъ.

— Надюсь и заране благодарю васъ.

— Маленькій Пьерръ сообщилъ мн, что вы хотите сказать мн что-то нетерпящее отлагательства?

— Да, мосье Лоранъ.

— Затмъ-то я и зашелъ къ вамъ… Только говорите поскоре… я долженъ отнести на телеграфъ телеграмму.

— Э! да вы еще успете.

— Нтъ… я хочу, чтобы г. Фабрицій получилъ ее какъ можно скоре.

Клодъ Марто приподнялся на постели.

— Пьерръ? сказалъ онъ.

— Что, хозяинъ?

— Ключъ въ замк, не такъ-ли?

— Въ замк, хозяинъ…

— Запри дверь въ два оборота ключа…

— Я заперъ, хозяинъ.

— Хорошо… теперь дай мн ключъ.

— Вотъ онъ, хозяинъ.

XVI.

Лоранъ слушалъ этотъ странный разговоръ съ понятнымъ изумленіемъ.

— Что это такое значитъ, пріятель? спросилъ онъ.— Зачмъ вы велите ему запереть дверь двойнымъ оборотомъ ключа?

— Затмъ, чтобы никто но помшалъ нашему разговору, отвчалъ Клодъ Марто.

— Да кто же, чортъ возьми! можетъ помшать намъ?

— Не знаю кто… но принимаю мры предосторожности и только…— Разговоръ нашъ будетъ коротокъ, но очень серьезенъ.— Пьерръ, подвинь стулъ мосье Лорану… Потрудитесь ссть, мосье Лоранъ…

Управляющій слъ.— Любопытство его было сильно возбуждено, но онъ еще не безпокоился.

Клодъ взялъ ключъ, вынутый изъ замка мальчикомъ, и положилъ подъ подушку.

Затмъ продолжалъ:

— Теперь, мальчуганъ, встань къ окну и — ни съ мста….

— Будьте спокойны, хозяинъ…

— Если это шутка, куманекъ, вскричалъ Лоранъ, то я нахожу ее немножко продолжительною и вовсе не забавною…

— Нтъ, чортъ возьми! какая шутка! вскричалъ эксъ-матросъ.

— Что же это такое?

— Сейчасъ увидите.

— Говорите скоре по крайней мр… вы знаете, что мн некогда.

— Да и мн тоже некогда, чортъ побери!… а потому будьте спокойны, я сейчасъ объяснюсь!— У васъ превосходные часы, мой дорогой Лоранъ… Выньте-ка ихъ изъ кармана пожалуйста и скажите который часъ….

— Десять минутъ пятаго…— проговорилъ управляющій, взглянувъ на свой хронометръ.

— Десять минутъ пятаго… повторилъ Клодъ, слдовательно мн остается еще пробыть въ Мант часъ тридцать четыре минуты прежде чмъ отправлюсь въ Парижъ…

Лоранъ положительно вообразилъ, что его спутникъ бредитъ.

— Гм! вскричалъ онъ, что вы говорите?

— Я говорю, что въ пять часовъ пятьдесятъ четыре минуты от нравлюсь на парижскомъ позд затмъ, чтобы въ семь часовъ пять минутъ быть на станціи Сенъ-Лазаръ. А мн надо, чтобы нашъ почтенный хозяинъ г. Фабрицій Леклеръ не зналъ, что мы не въ Гавр… Ясно-ли это и поняли-ли вы?

Лоранъ всталъ.

— Милый мой товарищъ.— проговорилъ онъ тихимъ, ласковымъ голосомъ,— мн очень жаль, что вы больны, какъ я вижу!… вамъ хуже, нежели я думалъ.— У васъ вслдствіе вывиха лихорадка и вы бредите…

— Вы полагаете?

— Я увренъ.

— Вы ошибаетесь, милый мосье Лоранъ, у меня нтъ лихорадки и я не брежу: вы сейчасъ убдитесь въ этомъ…— Письмо, которое у васъ въ рукахъ и которое хотите отнести на телеграфъ, не будетъ отправлено…. Сдлайте мн удовольстіе разорвите его.

Управляющій нахмурилъ брови.

Онъ начиналъ терять терпніе.

— Вы общали не задерживать меня,— сказалъ онъ.— а этому не будетъ конца, какъ я вижу…— Вамъ нуженъ докторъ, и я пришлю его…— Я долженъ увдомить о случившемся моего господина….— Велите Пьерру отпереть дверь…

— Вотъ ужъ этого-то не будетъ.

— Вы забываете, что у васъ болитъ нога и вы не въ состояніи сопротивляться мн, такъ что еслибы я захотлъ, то въ одну минуту добылъ бы отъ васъ ключъ силою… но я не терплю никакихъ насильственныхъ мръ. Еще разъ приказываю вамъ, отворите.

— Еще разъ-совтую вамъ разорвать телеграмму.

— Довольно! Давайте ключъ или я закричу, чтобы пришли на помощь.

Клодъ вмсто отвта расхохотался на эту угрозу.

Онъ сбросилъ съ себя одяло и слъ на кровати, причемъ Лоранъ увидлъ, что онъ совсмъ одтъ. Вынувъ изъ кармана револьверъ, Марто проговорилъ вызывающимъ тономъ:

— Не совтую вамъ звать на помощь слишкомъ громко, потому что если вы только крикните, такъ даю вамъ слово, что застрлю васъ.

Лоранъ поблднлъ отъ испуга и началъ пятиться, пока наконецъ не прислонился къ противупо ложной стн. Онъ понялъ, что попалъ въ западню.

— Боже мой, — пробормоталъ онъ подавленнымъ голосомъ. Но что же значитъ все это?

— А! вы не ожидали этого, мой добрый мосье Лоранъ! сказалъ эксъ-матросъ,— вы сказали себ:— ‘Этотъ дуракъ Клодъ пролежитъ по крайней мр пятъ или шестг дней, что будетъ очень съ руки моему добрйшему господину, мосье Фабрицію, который удалилъ изъ Парижа этого дурака Клода’…— Но, къ несчастію, дуракъ также хитеръ, какъ вы, мосье Лоранъ, можетъ быть даже еще похитре васъ.— Въ Мант, какъ и въ Вереи, гд вы должны были напоить дурака Клода, чтобы все выпытать отъ него, также по приказанію господина Фабриція,— вы опять попались сами какъ куръ во щи.

— Да это самъ дьяволъ! пробормоталъ Лоранъ, выпучивъ глаза:— онъ все знаетъ.

— Да, я много кое-чего знаю, — подтвердилъ Клодъ,— но еще не все, и именно затмъ-то и хочу хать въ Парижъ ныншнимъ вечеромъ, чтобы узнать все…

— Такъ вы значитъ не ушиблись?

— Ушибся! какъ бы не такъ! отвчалъ Клодъ сдлавъ па шотландской жиги, положительно доказывающее здоровое состояніе его ногъ. Паденіе и вывихъ просто надувательство, милый мосье Ло.ранъ! А! вы задумали перехитрить стараго матроса! Не тутъ-то было!— Г. Фабрицій боптся меня, потому что я знаю вс его тайны, даже мелюнскую, по поводу которой онъ приказалъ вамъ вывдать отъ меня кое-что… Но вы съли грибъ. Сами же и проболтались…. Я хочу теперь знать, что сдлалъ докторъ Риттнеръ съ г-жею Деларивьеръ, ея дочерью и Матильдою Жанселинъ, бывшею любовницею вашего господина…— Вы видите, мн остается узнать уже немного, и если вы не будете послушны и кротки, какъ барашекъ, если не станете безпрекословно повиноваться мн, — такъ, честное слово я донесу въ васъ, какъ на сообщника Фабриція Леклера.

— Это была бы страшная подлость!— возразилъ Лоранъ.— Мой господинъ честный человкъ, ему не въ чемъ упрекать себя!…

— Это ужъ разберетъ судъ! сказалъ Клодъ.

— Ктому же, — продолжалъ управляющій, — на лбу котораго выступилъ холодный потъ,— я ничего не знаю…— я ничего не сдлалъ.

— Вы или простофиля, или сообщникъ его, мосье Лоранъ. Выбирайте любое! продолжалъ Клодъ.— А пока, говорю вамъ въ послдній разъ, отдайте мн телеграмму.

— Вотъ она… пробормоталъ Лоранъ, объятый сильнйшимъ страхомъ.

Эксъ-матросъ взя.мь телеграмму, развернулъ и прочелъ вслухъ:

‘Господину Фабрицію Леклеръ,— Лоншанская улица.— Нейльи. Парижъ.

‘Остановились въ Мант.— Клодъ вывихнулъ ногу.— Пять дней выиграно.— Не бойтесь’.

— Отлично!— сказалъ Бердепла.— Вотъ и еще одна неопровержимая улика.— Я удержу ее, чтобы увеличить мою коллекцію уликъ…— Теперь другое: — какую сумму далъ вамъ г. Леклеръ на покупку парохода, который мы должны купить въ Гавр?…

— Тридцать тысячъ франковъ.

— Гд они?

— Но…— началъ Лоранъ.

— Чортъ возьми! безъ но, отвчайте скоре!— Гд они?

— Въ моемъ портфел.

— Дайте мн ихъ…

Лоранъ въ послдній разъ воспротивился.

— Отдать вамъ эти деньги! сказалъ онъ:— вотъ какъ! Такъ, значитъ, вы воръ?…

Эксъ-матросъ стукнулъ по мраморному столику такъ, что треснулъ мраморъ, и сказалъ шипящимъ голосомъ:

— Не повторяй этого, чортъ возьми!! не повторяй, а не то я тебя задушу!..— Я беру эти деньги потому, чтобы возвратить ихъ тмъ, кого мошенникъ — твой господинъ — обкрадываетъ!… Давай скоре, а не то берегись!..

Поза и голосъ Клода не допускали никакого возраженія.

Управляющій понялъ, что всякое сопротивленіе безполезно, и подалъ Клоду бумажникъ.

Послдній пересчиталъ находившіяся въ немъ ассигнаціи, чтобы удостовриться, дйствительно-ли было тридцать тысячъ франковъ.

— Хорошо, сказалъ онъ, теперь слушайте меня и запомните что скажу вамъ…

Уничтоженный Лоранъ упалъ на стулъ и пробормоталъ:

— Я не забуду ни одного слова.

Клодъ продолжалъ:

— Вы останетесь здсь въ отел съ юнгою…— Я заплачу хозяину гостинницы, сколько слдуетъ, за ваше содержаніе.— Вы не тронетесь отсюда, не будете никому телеграфировать и не станете отвчать на разспросы о моемъ быстромъ выздоровленіи и внезапномъ отъзд…— Вотъ мои приказанія….— Повинуетесь-ли вы мн?

— Ахъ! я общаю! отвчалъ Лоранъ.

— При первой вашей попытк къ бгству, — продолжалъ Бордепла,— Пьерръ телеграфируетъ мн, и я отправлюсь прямо въ судъ къ прокурору Республики, и донесу на васъ…

Мы знаемъ, что совсть упрекала Лорана только въ маленькихъ гршкахъ, онъ не въ состояніи былъ разсуждать. Онъ упалъ на колни, протянувъ Клоду сложенныя руки, и пробормоталъ:

— Сжальтесь…. пощадите!…

— Я васъ пощажу, если будете повиноваться мн…

— Клянусь, буду повиноваться вамъ!— Я не тронусь отсюда… я не скажу ничего…. не напишу ни слова…. Маленькій Пьерръ скажетъ вамъ, какъ я выполнилъ ваше приказаніе.

— Я разсчитываю на это!

— И хорошо длаете.

— Что же касается до тебя, юнга, продолжалъ Клодъ, обращаясь къ мальчику, который слдилъ за всею этою сценою съ глубочайшимъ вниманіемъ,— то ты слышалъ и понялъ?.. Я ду въ Парижъ затмъ, чтобы спасти, если еще возможно, жертвъ одного мошенника…— Ты еще мальчуганъ, но со душою и сердцемъ.— Я надюсь на тебя: ты увдомишь меня, если мосье Лоранъ вздумаетъ нарушить мои приказанія…..

— Оставьте мн вашъ револьверъ, отвчалъ юнга,— и если мосье Лоранъ не будетъ послушенъ, какъ теленокъ, я всажу въ него пулю такъ же ловко, какъ бы вы сами.

XVII.

Лоранъ трясся, какъ страдающіе лихорадкою въ Римской Компальи,

— Сжальтесь! пробормоталъ онъ…. всадить въ меня пулю!!

— Это скоро можно сдлать! отвчалъ Пьерръ. О! мосье Клодъ можетъ разсчитывать на меня!

— Спасибо, мальчуганъ!— проговорилъ эксъ-матросъ.— Вотъ теб и игрушка……

— Ему не придется употребить ее въ дло…— возразилъ управляющій съ сильнымъ испугомъ.— Я буду ему повиноваться больше чмъ вамъ самимъ.

— Совтую вамъ это для вашей же пользы… До свиданья!…

— Куда мн адресовать, телеграмму, въ случа надобности?— спросилъ юнга.

— Въ Курбвуа, содержателю ресторана, въ который мы продаемъ рыбу.— Я его предупрежу, и онъ тотчасъ же перешлетъ ее мн…— До скораго свиданія, мальчуганъ, да сохранитъ тебя Богъ! А вы, мосье Лоранъ, будьте умница, я ничего больше не скажу вамъ!!…

Клодъ обнялъ Пьерра и вышелъ изъ комнаты. Онъ быстро сошелъ съ лстницы, но, вступивъ въ общую залу, слегка захромалъ.

Содержатель отеля, увидвъ его, сдлалъ жестъ удивленія.

— Вы встали!! вскричалъ онъ,— и ходите, когда у васъ вывихнута нога!! Но вдь это непростительная неосторожность!!

— Я не отрицаю этого, возразилъ Клодъ. Мн очень больно и лучше бы хотлось лежать, чмъ ходить…— Но что подлаешь… мн необходимо създить въ Парижъ….

— Вы рискуете изувчить себя и остаться хромымъ.

— Ба! Я крпкаго здоровья…. я и не это выносилъ…. ктому же дло не въ томъ, чтобы разсуждать, а въ томъ, чтобъ пріхать.

— А ваши спутники подутъ съ вами?

— Нтъ… Они будутъ ожидать меня нсколько дней, и вотъ вамъ триста франковъ въ счетъ того, что они израсходуютъ…. По возвращеніи моемъ мы сочтемся….

— Хорошо, сударь…— Я дамъ вамъ росписку.

— Какъ хотите.

— На чье имя?

— На имя Клода Марто.

— Вы дете на позд, который идетъ въ пять часовъ сорокъ пять минутъ? спросилъ хозяинъ, пока писалъ росписку.

— Да!

— Вы какъ разъ во-время дойдете, не торопясь, до станціи.

— Это хорошо, потому что хромаю…

— Вотъ вамъ росписка….

— Благодарю…— Дайте мн ломоть хлба, кусокъ вареной говядины и бутылку вина… Я помъ дорогою…

Пять минутъ спустя Клодъ Марто, вошелъ хромая въ зданіе станціи, взялъ билетъ втораго класса и отправился въ Парижъ.

Ему казалось, что поздъ идетъ слишкомъ медленно.

Наконецъ онъ остановился у станціи Сенъ-Лазаръ.

Эксъ-матросъ выскочилъ изъ вагона, толкая всхъ, вскочилъ въ фіакръ и закричалъ кучеру:

— Въ Отейль въ улицу Рафе, да кати лихо, чортъ возьми,— франкъ за зду и франкъ на водку!

Кучеръ хлестнулъ лошадь и та побжала крупною рысью.

* * *

Данное Жанн докторомъ В*** противоядіе, за которымъ послдовало нсколько стакановъ теплой воды, произвело свое дйствіе и видимо облегчило больную, окончательно очистивъ ея желудокъ.

Кровавыхъ волоконъ стало меньше, глаза Жанны были не такъ уже неподвижны и безсмысленны, члены получили отчасти прежнюю гибкость.

Не смотря на эти благопріятные признаки, профессоръ покачивалъ головою, что означало у него сильную озабоченность. Жоржъ очень хорошо зналъ это.

— Дорогой учитель, — сказалъ онъ, — вы находите что нибудь важное?

— По крайней мр очень странное…— отвчалъ докторъ В***.

— Что такое?

— Нкоторыя наблюденія, сдланныя мною, доказываютъ, что отравитель давалъ ядъ нсколько разъ въ различныхъ пріемахъ…

— Это чрезвычайно усложняетъ положеніе! вскричалъ Жоржъ.

— Или упрощаетъ его, такъ какъ доказываетъ, что преступленіе совершенно лицомъ, имющимъ постоянный доступъ къ г-ж Деларивьеръ.

— Докторъ, сказала вдругъ Эдмея,— позвольте сообщить вамъ одно свдніе, которое можетъ быть будемъ не совсмъ безполезно.

— Говорите, дитя мое, я васъ слушаю.

— Прошлую ночь я дурно спала и безпрестанно просыпалась… Вдругъ мн показалось, что кто-то тихонько взошелъ по лстниц и остановился на площадк…. я испугалась, зажгла свчу и вошла въ комнату моей матери…

— Что же? спросилъ съ живостью Жоржъ… г-жа Деларивьеръ?..

— Она спала и казалось была очень спокойна…

— Я стала на колни подл нея, помолилась Богу, чтобы Онъ сохранилъ ее и возвратилъ разсудокъ, и ушла… Прошло нсколько минутъ, затмъ я услышала какой-то рзкій шумъ… На этотъ разъ я сильно встревожилась и опять встала, чтобы пойти въ ея комнату…. Когда я проходила по площадк, мн показалось кто-то тихонько затворилъ дверь, ведущую въ павильонъ.— Не знаю, можетъ быть, мн это только почудилось.— Когда я вошла въ комнату, мать моя лежала съ открытыми глазами, а подл кровати валялась на полу осколки разбитаго графина, въ которомъ было прохладительное питье.

— Зачмъ же вы не сказали мн объ этомъ тотчасъ же? проговорилъ Жоржъ съ упрекомъ.

— Я не обратила на это большаго вниманія… разбитый графинъ объяснилъ мн рзкій шумъ, который одинъ только я и слышала явственно…. Что же касается до остальнаго, то я думала, что мн это почудилось, и обо всемъ забыла, только послднія слова доктора напомнили мн это.

— Мн кажется, что невозможно перелзть черезъ стну ночью…. сказалъ профессоръ.— Слдовательно, отравитель живетъ въ дом и отлично знаетъ его внутреннее расположеніе.

— Этотъ негодяй живетъ между нами! проговорилъ растерявшійся Жоржъ!!…— Боже мой! Эта мысль ужасна!…

— У кого ключъ отъ аптеки? спросилъ профессоръ.

— У меня, отвчалъ Шульцъ.

— Оставляете ли вы иногда въ замк?

— Нтъ, профессоръ. Ктому же ядовитые медикаменты заперты въ особомъ шкафу, ключъ отъ него находится въ общей связк съ другими, съ которою я никогда не разстаюсь… Вотъ эта связка.

— Въ числ вашихъ ядовъ есть Datura Sramonium?

— Есть.

— Какое количество?

— Не боле десяти граммъ…— Мы употребляемъ очень рдко, и только въ крайнихъ случаяхъ, это опасное лекарство….

— Ршительно это непонятно,— проговорилъ докторъ В***. Отравленіе неопровержимо, но гд таится отравитель?— это ужасная загадка!

Затмъ прибавилъ громко:

— Надо учредить вокругъ больной дятельный, постоянный надзоръ, такъ, чтобы она ни на одну минуту не оставалась безъ него.

Движеніе Жанны прервало профессора.

— Пить… проговорила она.— мн хочется пить….

Жоржъ подалъ ей стаканъ сахарной воды.

Она выпила съ жадностью, упала на подушки и закрыла глаза.

— Вдь ей лучше, профессоръ, не правда?— спросила Эдмея.

— Гораздо лучше,— отвчать старикъ,— и я надюсь, что черезъ нсколько часовъ это будетъ еще замтне…. Ваша мать спасена…

Молодая двушка, рыдая отъ радости, проговорила:

— О, да благословитъ васъ Господь Богъ!… я же могу только отъ всей души молиться за васъ.

* * *

Фіакръ, въ которомъ сидлъ Клодъ Марто, халъ быстро. Кучеръ остановился на углу улицы Гафе и бульвара Монморанси, въ двадцати шагахъ отъ ршетки.

— Вотъ вамъ два франка, сказалъ эксъ-матросъ.

— Благодарю, буржуа.

— Теперь, я найму васъ на часы… подождите меня здсь.

— Хорошо.

— Знаете ли вы, гд живетъ полицейскій комисаръ здшняго квартала?

— Знаю…. Недалеко отсюда, въ улиц Лафонтень.

— Прекрасно… Выслушайте меня… Мн кажется, что вы хорошій человкъ.

— Думаю, что не злой, отвчалъ кучеръ захохотавъ.

— Я полагаю, что вы не откажете въ услуг.

— Нтъ, не откажу,

— Тмъ боле,— продолжалъ Бордепла, что за услугу будетъ вознагражденіе.

— Вознагражденіе никогда не портитъ дло, но, въ случа надобности, можно обойтись и безъ него… Говорите, что вамъ надо?

— Меня зовутъ Клодъ Марто…— запомните ли вы это имя?

— Клодъ Марто!… Очень хорошо, запомню.

— Видите эту ршетку

— Конечно, вижу, чортъ возьми!

— Это. ршетка лечебницы, куда я иду по длу…— Я пробуду тамъ четверть часа, полчаса, а можетъ быть и цлый часъ…. Это будетъ зависть отъ разныхъ причинъ…— Взгляните на ваши часы…— Если я не возвращусь черезъ часъ, то позжайте къ полицейскому комисару, скажите ему, что я поручилъ вамъ просить его, чтобы онъ выручилъ меня отсюда, и вернитесь вмст съ нимъ.

— И больше ничего?

— Ничего.

— Это не трудно исполнить.

— Я дамъ вамъ двадцать франковъ на водку…. Поняли ли вы?

— Понялъ…— Черезъ часъ маршъ за комисаромъ!… Требованье отъ Клода Марто и, въ случа надобности, обыскъ на дому…

— Отлично!

И эксъ-матросъ сильно позвонилъ у ршетки.

XVIII.

Привратникъ отворилъ.

— Что вы желаете? спросилъ онъ Клода Марто.

— Вдь эта лечебница доктора Риттнера?

— Да эта лечебница, но только она уже принадлежитъ не доктору Риттнеру…

— Вотъ какъ! вскричалъ сильно удивленный матросъ, такъ онъ продалъ ее?

— Продалъ.

— Давно ли?

— Около мсяца тому.

— Странно, подумалъ Клодъ….— Лоранъ, значитъ, не зналъ этого, потому что говоритъ только о доктор Риттнер.

И прибавилъ вслухъ:

— Но вдь это все-таки лечебница умалишенныхъ женщинъ?

— Да.

— Какъ называется новый хозяинъ заведенія?

— Докторъ Жоржъ Вернье…

Клодъ остолбенлъ отъ изумленія.

— Докторъ Жоржъ Вернье! повторилъ онъ.

— Да.

— Который былъ докторомъ въ Мелюн?

— Онъ самый.

— Чортъ возьми!! вотъ-то ужъ не ожидалъ!

— Вы знаете господина Вернье?

— Конечно, вдь я самъ мелюнскій уроженецъ.— Можно-ли видть доктора Вернье?

— Ныншнимъ вечеромъ это будетъ трудно… пріемные часы давно прошли, но, можетъ быть, вы хотите видть его по какому нибудь частному длу?…

— Я пришелъ именно по частному длу, нетерпящему ни малйшаго отлагательства. Пропустите меня пожалуйста и пошлите сказать доктору Вернье, что нкто изъ Мелюна желаетъ переговорить съ нимъ по очень важному длу… Это васъ удивляетъ.— я понимаю, но тмъ не мене справедливо, что это дло касается доктора Вернье и нкоторыхъ лицъ, находящихся на его попеченіи.

— Правда это?— спросилъ привратникъ.

— Честное слово матроса,— правда!

— Такъ войдите и подождите…— Я самъ пойду и доложу доктору.

Разговоръ этотъ происходитъ между главнымъ входомъ, выходившимъ въ улицу Рафе, и ршеткою окружной дорожки.

Привратникъ провелъ Клода въ садъ и направился къ павильону.

Три доктора и мадмоазель Деларивьеръ вышли недавно изъ комнаты Жанны, оставивъ подл нея довренную сидлку, и остановились въ пріемной зал, гд докторъ В*** писалъ рецептъ.

Постучались тихонько въ дверь.

— Войдите… сказалъ Жоржъ.

Привратникъ вошелъ.

— Что вамъ надо? спросилъ Жоржъ Вернье.

— Господинъ докторъ, какой-то матросъ…— по крайней мр онъ въ костюм матроса…

— Матросъ?

— Да, господинъ докторъ..

— Что же?

— Онъ говоритъ, что изъ Мелю на и знаетъ васъ… Онъ хочетъ непремнно васъ видть, хоть я и говорилъ ему, что теперь не пріемные часы… Онъ увряетъ, что ему необходимо переговорить съ вами о какомъ-то важномъ дл, которое касается не только васъ, но и нкоторыхъ изъ вашихъ больныхъ.

— Моихъ больныхъ?! повторилъ Жоржъ, сильно удивленный.

— Такъ точно, господинъ докторъ…— иначе я не посмлъ бы безпокоить васъ… я долженъ прибавить, что у этого человка очень честное лицо….

— Велите поскоре привести его сюда! вскричалъ доктръ В***. Пришлите его тотчасъ же, не теряя ни минуты! Мы находимся въ неизвстнйсти, и хотимъ’ узнать истину. Какъ знать, можетъ быть, этотъ человкъ откроетъ намъ ее?— Жоржъ сдлалъ знакъ.

Привратникъ ушелъ и чрезъ нсколько явился съ Клодомъ Марто.

Эксъ-матросъ остановился подл двери, которая затворилась за нимъ, поклонился по военному и быстро взглянулъ на присутсвующихъ, смотрвшихъ на него съ безпокойствомъ.

— Вы хотли видть меня? спросилъ Жоржъ.

— Да, господинъ докторъ,— отвчалъ Клодъ, во сначала я не васъ ожидалъ встртить здсь…

— Вы, кажется, хотите сообщить мн что-то важное?

— Да, господинъ докторъ.

— Такъ говорите….

— О! я все скажу, будьте покойны, по прежде я долженъ предложить вамъ одинъ вопросъ….

— Какой?

— Нтъ ли здсь между вами доктора Риттнера?

— Нтъ, мой другъ.— Мой предшественникъ, докторъ Риттнеръ, продалъ мн свое заведеніе и ухалъ не только изъ Парижа, но и изъ Франціи.— Эти двое господъ — мои собраты, къ которымъ я питаю такое же довріе, какъ къ самому себ.— Вы можете говорить свободно: здсь нтъ никого лишняго…

— Еще одинъ вопросъ, господинъ докторъ..— Вдь въ числ вашихъ больныхъ находятся тетка и кузина г. Фабриція Леклеръ, не такъ ли?

При этихъ словахъ вс поняли, что матросъ сообщитъ какую-то важную тайну.

— Да!— отвчалъ Жоржъ, сильно взволнованный, и прибавилъ, указываю на Эдмею: вотъ эта особа — дочь г-жи Деларивьеръ.

— Такъ-такъ! вскричалъ Клодъ, я узнаю эту барышню, я каталъ ее на лодк вмст съ медмоазель Бальтусъ.

— Мн также знакомо ваше лицо… сказала молодая двушка.

— Ахъ, сударыня, — продолжалъ Клодъ, — я очень радъ, чортъ возьми! что вижу васъ подл доктора Вернье.— По крайней мр, мн нечего бояться за васъ!….

— Бояться за меня?! повторила съ живостью Эдмея.— Что же угрожаетъ мн?…

— Мы сейчасъ поговоримъ объ этомъ, когда я узнаю все, что хочу знать…

— Въ вашемъ заведеніи…— продолжалъ эксъ-матросъ, обратясь къ Жоржу, есть также женщина, которую зовутъ Матильдою Жанселинъ, не такъ ли?….

— Но къ чему вс эти разспросы?…

— Къ тому, чтобы объявить вамъ, господинъ докторъ, что въ, вашу лечебницу приходятъ по ночамъ и вливаютъ ядъ г-ж Деларивьеръ, или ея дочери, или Матильд Жанселинъ, а можетъ быть и всмъ троимъ.

Профессоръ всталъ преображенный.

— А! вскричалъ онъ,— вотъ она, истина-то! Я предугадывалъ ее!..

Жоржъ схватилъ Клода за об руки:

— Бога ради, объясните скоре… сказалъ онъ.

— Мое объясненіе будетъ коротко и просто… Вотъ ужъ три ночи, какъ я слжу шагъ за шагомъ одного злодя, который входитъ сюда потихоньку и вноситъ смерть… Я не знаю кого онъ отравляетъ, но я предупредилъ васъ и вы узнаете это…

— Мою мать… мою мать!… вскричала Эдмея, заливаясь слезами.

— Вы утверждаете, что по ночамъ входитъ сюда какой-то человкъ?… сказалъ Жоржъ.

— Да, господинъ докторъ…. между полуночью и часомъ, и всегда остается здсь около двадцати минутъ.

— Но это не возможно!… Ршетка на улицу Рафе всегда заперта другой ходъ также, и привратникъ хорошо караулитъ.

— Оттого-то онъ и входитъ не съ этой стороны, а черезъ калитку, выходящую на бульваръ Монморанси, близи желзно-дорожнаго мостика.

— Такъ теперь и я скажу, что это невозможно,— возразилъ докторъ Шульцъ. Если бы отравитель входилъ черезъ эту калитку, то директоръ сейчасъ бы узналъ объ этомъ…

— Я? вскричалъ Жоржъ, но какимъ образомъ?

— Посредствомъ электрическаго звонка, проведеннаго въ вашу спальню и смежную съ нею комнату… Когда отворяютъ калитку съ бульвара Монморанси, то этотъ аппаратъ подымаетъ страшный звонъ.

— Я не слыхалъ ничего подобнаго,— отвчалъ Жоржъ,— и не зналъ о существованіи этого звонка.

— Это странно…. подумалъ Шульцъ, и задумался.

— Можно ли видть этотъ звонокъ? спросилъ Клодъ.

— Конечно,— отвчалъ докторъ Вернье, пойдемте.

Вс вышли изъ пріемной залы и, дойдя до павильона, гд жилъ докторъ, поднялись въ первый этажъ.

Шульцъ вошелъ въ спальню, неся въ рук свчу.

Колокольчики, висвшіе у карниза и полузакрытые занавсями кровати, составляли часть аппарата, изобртеннаго Францемъ Ратнеромъ.

Вошли въ рабочій кабинетъ.

— Здсь,— сказалъ Шульцъ, — проведена электрическая проволока…. Посмотрите….

Клодъ приставилъ къ стн стулъ, вскочилъ на него и, схвативъ проволоку за конецъ, потянулъ ее.

— Чортъ возьми! вскричалъ онъ, — не мудрено, что этотъ механизмъ не дйствуетъ:— проволока перерзана.

— Перерзана?! повторилъ Жоржъ, изумленіе котораго все возрастало.— Но кмъ же?

— Чортъ возьми!… Человкомъ, который приходитъ сюда днемъ не возбуждая недоврія, и тихонько по ночамъ.— отвчалъ Клодъ.

— И вы знаате, кто этотъ человкъ? спросилъ Жоржъ, подавленнымъ отъ волненія голосомъ.

— Знаю ли я этого мошенника? Еще бы нтъ!… И вы также, господинъ докторъ, знаете его, онъ проводитъ васъ….

— Но какъ его зовутъ, какъ зовутъ?— пробормоталъ молодой докторъ.

— Фабрицій Леклеръ…— отвчалъ Клодъ.

XIX.

Если бы посреди лицъ, собравшихся въ рабочемъ кабинет доктора Вернье, упала молнія, то не могла бы больше ошеломить ихъ какъ имя Фабриція Леклеръ, произнесенное Клодомъ Марто.

Эдмея, Жоржъ и докторъ Шульцъ были до-того поражены, что не врили своимъ ушамъ.

— Это не одно его преступленіе!— продолжалъ эксъ-матросъ.— Онъ сдлалъ кое-что и другое, о чемъ будетъ заявлено въ свое время и въ своемъ мст. Но если я посплъ во-время для того, чтобы предотвратить несчастіе, то въ настоящее время я ничего больше не прошу у Бога.

— Да, мой другъ, вы поспли во-время,— отвчалъ Жоржъ. Но то, что вы сообщили намъ, такъ странно, такъ неожиданно и исключительно, что я не смю поврить этому!… Хорошо ли я васъ понялъ?… Не ошиблись ли вы?…

— Вы меня хорошо поняли, господинъ докторъ,— отвчалъ онъ, и клянусь вамъ всмъ, что есть священнаго въ этой жизни и въ будущей, что я говорю правду.

— Я увренъ, что вы желаете добра, — отвчалъ молодой человкъ,— только вы понимаете, такое обвиненіе должно основываться на матерьяльныхъ доказательствахъ.

— У васъ будутъ доказательства, да еще какія вскія!… вскричалъ Бордепла.

— Какія?

— Вы захватите мошенника на мст преступленія…

— Какимъ образомъ?

— Подкарауливая его ныншнюю ночью и будущею….— Если отравитель узнаетъ, что г-жа Деларивьеръ не умерла еще, онъ придетъ, чтобы прикончить ее.

— Этотъ честный человкъ правъ, Жоржъ, — сказалъ докторъ В***: отравителя надо захватить на мст преступленія! Тогда вы перестанете сомнваться!

— Ахъ, дорогой учитель, я не сомнваюсь!… вскричалъ молодой докторъ.— Глаза мои наконецъ открылись… Теперь, я припоминаю много такихъ обстоятельствъ, которыя доказываютъ преступность Фабриція Леклеръ… На дняхъ, онъ выдумалъ предлогъ, чтобы остаться одному здсь въ кабинет, и вроятно тогда-то и обрзалъ электрическую проволоку….— Бриліантъ, потерянный на окружной дорожк, также доказательство противъ него… Все обвиняетъ его… Но какимъ образомъ добылъ онъ ключи, съ помощью которыхъ приходитъ сюда?

— Вроятно ихъ далъ ему докторъ Риттнеръ, сказалъ Шульцъ.

— Но зачмъ же доктору Риттнеру давать ключи Фабрицію? спросилъ Жоржъ Вернье, взглянувъ съ удивленіемъ на своего помощника.— Разв они видлись?

— Конечно…. они были друзьями, и давно уже….

— А онъ притворялся, что едва знаетъ моего предшественника, и только съ тхъ поръ какъ помстили въ лечебницу г-жу Деларивьеръ.

— Онъ лгалъ — вотъ и все…

— Позвольте спросить васъ, господинъ докторъ, сказалъ Клодъ Марто, что онъ говорилъ вамъ о Матильд Жанселинъ?

— Ничего… Когда я сталъ разспрашивать его о ней, такъ онъ притворялся, что не знаетъ даже ея имени.

— Ахъ, мошенникъ: она была его любовницею!

— Вы наврное знаете это?

— Чортъ возьми! она была съ нимъ въ Мелюн Наканун…. наканун одного извстнаго дня… но довольно! У меня есть на все улики, господинъ докторъ, и славныя улики!… Негодяй подозрваетъ это… Оттого-то послалъ меня въ Гавръ, куда я не похалъ, къ счастію для васъ.— Если онъ станетъ утверждать, что послалъ меня туда затмъ, чтобы купить небольшой пароходъ, такъ я заткну ему ротъ этою телеграммою, ее хотлъ послать ему дуракъ его лакей, которому онъ поручилъ наблюдать за мною, и который очень плохо сыгралъ свою роль. Я перехватилъ отъ него эту телеграмму.

И, говоря это, Клодъ Марто подалъ Жоржу Вернье бумажку, отнятую отъ Лорана.

— Онъ хотлъ отдлаться отъ васъ, это ясно,— сказалъ молодой докторъ, взглянувъ на телеграмму.— Затмъ прибавилъ: — Съ которыхъ поръ Фабрицій Леклеръ знаетъ, что вамъ извстно его преступленіе?

— Въ томъ-то и дло, вскричалъ Клодъ, что онъ не знаетъ ничего положительнаго на счетъ этого, — въ этомъ заключается наша сила….— Я отбросилъ всякую вжливость съ лакеемъ и принялъ мры, чтобы онъ не усплъ извстить во-время своего господина.

Эксъ-матросъ разсказалъ въ короткихъ словахъ, что произошло въ Мант, и скромно выслушалъ похвалы, которыми его осыпали.

— Вы говорили о другомъ преступленіи, совершенномъ Фабриціемъ…. сказалъ Жоржъ.

— Можетъ быть ихъ и много….— отвчалъ эксъ-матросъ глухимъ голосомъ.— Все удается тому, кто уметъ выжидать!— Займемся пока тмъ, что не терпитъ отлагательства, и разставьте ловушку такъ, г. Вернье, чтобы захватить отравителя съ ядомъ въ рук… Тогда ужъ онъ не посметъ отречься.

— Фабрицій отравитель моей матери!… проговорила печально Эдмея.— Боже мой! И когда я подумаю, что Паула Бальтусъ любитъ такого злодя!

Жоржъ при этихъ словахъ задрожалъ и лицо его покрылось смертельною блдностію.

— Паула!— повторилъ онъ.— Это правда! Мадмоазель Бальтусъ любитъ этаго мошенника!— Она слпо вритъ въ него!— Въ настоящее время она Мелюн и одна съ нимъ…. Мн страшно за нее.

— Надо предупредить ее…. сказала съ живостью Эдмея.

— Не хотите ли, чтобы я създилъ туда?…— сказалъ Клодъ.— Я готовъ.

— Вамъ нельзя хать,— возразилъ Жоржъ.— Если Фабрицій Леклеръ все еще на вилл г-жи Бальтусъ, какъ я полагаю и опасаюсь, вы встртитесь съ нимъ и это испортитъ все дло…

— Правда,— отвчалъ Бордепла, почесывая за ухомъ.— Но какъ же быть-то?

— Который часъ? спросилъ Жоржъ.

— Безъ девяти минутъ девять.

— Въ десять часовъ двацать пять минутъ идетъ поздъ въ Фонтенбло… Можно быть въ Мелюн въ одиннадцать сорокъ минутъ, а на вилл Бальтусъ въ полночь…. я сейчасъ пошлю туда…

— Кого? спросилъ докторъ В***.

— Преданную мн служанку, старуху Магдалину.— Потрудитесь, мосье Шульцъ, сказать ей, чтобы она собралась въ дорогу, и велите заложить купэ — отвезти ее на станцію.

Помощникъ доктора тотчасъ же вышелъ.

— Будьте осторожны, другъ мой, сказалъ профессоръ.— Если Леклеръ находится на вилл Бальтусъ, то непремнно увидитъ вашу служанку, которую знаетъ. Надо дйствовать такъ, чтобы пріздъ этой женщины не возбудилъ подозрнія негодяя….

— Вы правы, дорогой учитель…. Какъ же вы думаете, что послать сказать мадмоазель Бальтусъ?

— Что кажется въ Жанн пробуждается разсудокъ… Что она начинаетъ по временамъ приходить въ память. Такъ какъ отравитель боле всего боится ея выздоровленія, то поторопится пріхать докончить свое дло…

— Чортъ возьми! вскричалъ Клодъ:— это ловко придумано.

И подумалъ:

— Этотъ старикъ порядочный хитрецъ!…

— Вы говорите совершенно справедливо, дорогой учитель,— сказалъ Жоржъ,— я воспользуюсь вашею идеею и напишу записку.

Жоржъ слъ къ бюро и, взявъ листъ почтовой бумаги, написалъ слдующее:

‘Дорогая мадмоазель Паула,

‘По вол Господней творятся чудеса.

‘Это мы видимъ изъ того, что Онъ ниспосылаетъ г-ж Деларивьеръ проблески разсудка…. Она приходитъ въ память… и говоритъ нкоторыя слова, которыя, какъ кажется, были забыты ею…

‘Можетъ быть ныншнюю ночью или завтра она совершенно опомнится…

‘Прізжайте какъ можно скоре, прошу васъ…. Вы намъ нужны.— Эдмея цлуетъ васъ, а я свидтельствую вамъ искреннее уваженіе.

‘Жоржъ Вернье’.

Молодой человкъ прочелъ вслухъ письмо, вложилъ въ конвертъ и запечаталъ.

— Вы слышали, что я читалъ, Магдалина? спросилъ Жоржъ у ключницы, вошедшей въ кабинетъ за нсколько минутъ предъ тмъ.

— Слышала, господинъ докторъ.

— И поняли?…

— Поняла, господинъ докторъ.

— Такъ возьмите это письмо, позжайте тотчасъ же въ Мелюнъ и отдайте его мадемоазель Бальтусъ въ собственныя руки.— Если васъ станутъ спрашивать, такъ отвчайте только то, что написано въ этомъ письм, а что больше вы ничего не знаете… Позжайте…

— Будьте покойны, господинъ Жоржъ, и надйтесь на меня,— отвчала Магдалина.— Я скоре позволю отрзать себ языкъ, чмъ скажу лишнее слово.

Она сдлала низкій реверансъ по старинной мод и вышла.

— Достойная женщина, проговорилъ профессоръ. Врная и преданная! Она принадлежитъ еще къ тмъ временамъ, когда слуги составляли часть семьи.— Жоржъ взялъ Клода за об руки и пожалъ ихъ.

— Вы оказали намъ громадную услугу, мой другъ,— воскликнулъ онъ,— одну изъ тхъ услугъ, за которыя нельзя заплатить ничмъ въ мір! Можетъ быть, мы найдемъ впослдствіи возможность доказать вамъ нашу благодарность….

— Вы ничмъ не обязаны мн, господинъ докторъ, ни даже благодарностью… возразилъ эксъ-матросъ,— я исполнилъ свой долгъ — и только. Увряю васъ, что я сдлалъ это со всмъ моимъ удовольствіемъ… Да, чортъ побери… Извините, сударыня, что у меня вырвалось это ругательство…. старая привычка.

— Вы ночуете у насъ? спросилъ Жоржъ.

— Нтъ, господинъ докторъ,

— А вы были бы намъ полезны….

— Конечно… но можетъ быть въ другомъ мст буду еще полезное.

— Гд?

— Въ Нейльи Сенъ-Джемсъ.

— Но вдь тамъ на вилл пусто…. Вы лучше сдлали бы, еслибы остались здсь.

— Не удерживайте меня, господинъ докторъ… у меня есть своя идея, и мн надо-кое что сдлать.

И Клодъ Марто, посл многихъ рукопожатій, ушелъ.

Извощикъ дожидался его на углу улицы. Рафе.

XX.

Тотчасъ же по уход Клода, докторъ Шульцъ пошелъ въ аптеку, чтобы приготовить лекарство, прописанное знаменитымъ профессоромъ.

Послдній отправился вмст съ докторомъ Вернье въ комнату больной.

Шульцъ принесъ лекарство, и докторъ В*** тотчасъ же далъ его Жанн, которая вскор заснула спокойнымъ и крпкимъ сномъ.

Пробило одиннадцать часовъ.

Экипажъ, который отвезъ Маделену на станцію желзной дороги, дожидался теперь профессора, чтобы отвезти домой.

— Я прощусь съ вами, мой другъ,— сказалъ онъ своему ученику,— но завтра пріду рано.

— Еще одно слово, дорогой учитель, прежде чмъ вы удете.

— Въ чемъ дло?

— Дайте мн совтъ…

— Съ величайшимъ удовольствіемъ…

— Если Леклеръ явится завтра въ лечебницу, чтобы повидаться со своею кузиною Эдмеею и удостовриться въ положеніи г-жи Деларивьеръ,— то какъ поступить съ нимъ?

— Не показывайте ему ни малйшаго недоврія, длайте видъ, что ничего не знаете, словомъ — обращайтесь съ нимъ такъ, какъ обращались прежде, когда дйствительно ничего не знали…— Благодаря принятому лекарству, Жанна долго проспитъ…— Когда она проснется, дайте ей еще пріемъ того же лекарства и оно опять доставить ей нсколько спокойныхъ часовъ. Допустите Леклера добраться до нея, чтобы онъ могъ сдлать послднюю попытку, облегчите ему доступъ къ ней тмъ, что оставьте ее, по-видимому, безъ присмотра…

— Благодарю, учитель, за добрый совтъ… я послдую ему.

Профессоръ ухалъ.

Эдмея, вынесшая такъ много ужаснымъ ощущеній, но успокоившаяся на счетъ матери, давно уже спала.

Жоржъ Вернье и докторъ Шульцъ пожали другъ другу руку, а послдній вскричалъ:

— Ахъ! директоръ, съ приходомъ этого матроса свалилось у меня съ души тяжелое бремя!

— Съ моей также! отвчалъ Жоржъ.— Надо сознаться, что мы оба были виноваты…

— Въ чемъ же, директоръ?

— Въ томъ, что не узнали такихъ ясныхъ симптомовъ отравленія и оставляли г-жу Деларивьеръ безъ постояннаго надзора.

— А ныншнею ночью мы учредимъ надзоръ за нею?

— Да. И очень простымъ способомъ…— Стоитъ только связать электрическую проволоку — и никто не войдетъ въ паркъ чрезъ калитку съ бульвара Монморанси безъ того, чтобы мы не узнали объ этомъ… Мы ляжемъ спать совсмъ одтые, чтобы, въ случа тревоги, быть сейчасъ на ногахъ…

— Вы правы, директоръ.

Они связали проволоку, перерзанную Риттнеромъ, и удостоврились, что когда отворятъ калитку съ бульвара Монморанси, то электрическій аппаратъ звонитъ по-прежнему. Затмъ разошлись по своимъ комнатамъ.

* * *

Возвратимся въ Мантъ, гд мы оставили Лорана подъ карауломъ Пьерра, ранняя храбрость этого одиннадцати-лтняго юнги, поддерживаемая револьверомъ, превратила его въ очень надежнаго стража.

По отъзд Клода, господинъ управляющій мало по малу пришелъ въ себя и успокоился настолько, что былъ въ состояніи обдумать съ различныхъ сторонъ свое положеніе.

— Я прикованъ!… думалъ онъ.— Клодъ Марто необыкновенна дерзкій и хитрый негодяй! Если меня обвинять въ томъ, что я укралъ тридцать тысячъ франковъ, которые онъ отнялъ у меня, то какъ я оправдаюсь?..— Онъ въ состояніи компрометировать мосье Фабриція, не смотря на его полнйшую невинность…. пожалуй представитъ ложныя доказательства, подвергнетъ его опасности, чтобы погубить!— А въ такомъ случа, онъ, можетъ быть, компрометируетъ и меня также,

Лоранъ схватился за голову обими руками и задался вопросомъ:

— Что длать, чтобы выручить себя и своего господина изъ этого сквернаго положенія?…

Посл нсколькихъ минутъ глубокаго размышленія, онъ разршилъ этотъ вопросъ такъ:

— Клодъ Марто ловкій мошенникъ, но г. Фабрицій не дуракъ, кром того, онъ совершенно честный человкъ! Если бы онъ зналъ объ угрожающемъ ему удар, то нашелъ бы средство предотвратить его и вмст съ тмъ защитить и меня..— Я предупредилъ, бы его объ опасности… Благодарность его была бы безгранична, а благодарность богатаго человка обнаруживается такимъ способомъ который мн очень по вкусу…— Слдовательно надобно предупредить матроса.— Но старая пословица говоритъ: ‘тише дешь — дальше будешь’.

И, разсуждая такимъ образомъ, Лоранъ поднялъ голову и взглянулъ на Пьерра.

— Что, юнга,— сказалъ онъ,— видишь въ какую я попалъ западню, служа своему господину, но я исполнялъ прямую обязанность, нисколько не подозрвая, что мое повиновеніе можетъ кому нибудь нанести вредъ.

Пьерръ улыбнулся.

— Ахъ! мосье Лоранъ,— сказалъ онъ,— всегда можно разобрать хорошо или худо длаешь, если только есть немножко здраваго смысла въ голов…

— Ты правъ, юнга, но есть люди съ слабымъ характеромъ, впрочемъ слабость характера не мшаетъ сдержать слово, и я общаю теб, что сдержу данное мною Клоду Марто….

Мальчикъ досталъ изъ кармана револьверъ и какъ будто нечаянно щелкнулъ куркомъ, причемъ сказалъ:

— Вы хорошо сдлаете, мосье Лоранъ, потому что иначе я буду принужденъ сдержать мое…

— Какъ!— если бы я вздумалъ бжать, такъ ты выстрлилъ бы въ меня?

— Все равно что по кролику, мосье Лоранъ…. таковъ приказъ.

— Теб не надо прибгать къ этому средству, юнга, потому что я выду изъ Манта только съ разршенія Клода или когда онъ прідетъ за нами…

— Надюсь, что такъ.

— А пока, полагаю, мы не будемъ сидть здсь въ заперти…— Не можемъ ли мы до обда пройтись по городу?…

— Пойдемте, если хотите, мосье Лоранъ.— Приказъ не дозволяетъ мн выпускать васъ изъ виду, но здсь или въ другомъ мст, мн это все равно… Предупреждаю васъ только, что револьверъ будетъ у меня въ карман и я буду держаться за спусковый крючекъ.

— Чортъ возьми, — подумалъ управляющій, — этотъ мальчишка все равно что взрослый: бжать будетъ не легко! Пойдемъ погуляемъ немножко для аппетита,— прибавилъ онъ, вставая.

— Хорошо, пойдемте…— отвчалъ Пьерръ, и вышелъ изъ комнаты за Лораномъ.

Лакей Фабриція былъ правъ, когда подумалъ про Пьерра, что онъ все равно что взрослый.

Мальчикъ былъ уменъ и развитъ не по лтамъ.

Онъ вполн сознавалъ важность порученія, даннаго ему Клодомъ Марто.

Онъ понималъ, что если его плнникъ прідетъ въ Парижъ въ одно время съ Клодомъ Марто, то случится бда, и думалъ:

— Я буду такъ хорошо сторожить мосье Лорана, что онъ не ускользнетъ отъ меня.

Такая сила характера, конечно, была замчательна, но мальчикъ, едва начавшій жить, не могъ имть понятія объ изворотливыхъ продлкахъ, а господинъ управляющій на это-то и разсчитывалъ.

Мантъ — красивый и кокетливый городокъ, но въ томъ расположеніи духа, въ какомъ находились наши герои, ничто не могло сильно интересовать ихъ.

Прогулка ихъ была непродолжительна.

Они возвратились въ гостинницу чрезъ три четверти часа и тотчасъ же сли обдать.

Лоранъ лъ съ большимъ аппетитомъ, но за то старался мало пить.

Онъ подражалъ, въ этомъ случа, воздержности Пьерра, который пилъ только воду пополамъ съ краснымъ виномъ.

Разговоръ не клеился. Собесдники только изрдка перекидывались какою нибудь пустою фразою.

Управляющій веллъ принести газеты, имвшіяся въ ресторан, и, по-видимому, вполн углубился въ чтеніе.

Подъ конецъ, внимательно читая таблицу поздовъ, Лоранъ узналъ, что позды изъ Манта въ Парижъ отходятъ въ девять часовъ сорокъ минутъ, десять — сорокъ и въ десять — пятьдесятъ три минуты.

Напившись посл обда кофе, Лоранъ изъявилъ желаніе отдохнуть.

Пьерръ проводилъ его въ комнату куда вошелъ вмст съ нимъ.

— Не сердитесь на меня, что я караулю васъ,— сказалъ онъ… Вы исполняете приказанія вашего хозяина, а я — своего.

— Я ничуть не сержусь на тебя, юнга, хотя безполезно караулить меня, такъ какъ я далъ слово не убгать.

Мальчикъ обошелъ комнату и, убдясь, что въ ней только одна дверь, выходившая на площадку, сказалъ:

— Въ такомъ случа ничего, если я запру васъ двойнымъ оборотомъ ключа и унесу ключъ?

— Ровнехонько ничего… Я все равно крпко просплю до утра, какъ человкъ, совсть котораго совершенно спокойна.

— Добрый вечеръ и спокойной ночи, мосье Лоранъ.

— Спокойной ночи, мальчуганъ… Разбуди меня, какъ разсвтетъ.

XXI.

Пьерръ заперъ дверь на ключъ и возвратился въ свою комнату, и хотлъ лечь, но его удержало слдующее размышленіе:

— Можетъ быть подумалъ онъ, мосье Лорану придетъ мысль отвинтить замокъ… Надо позаботиться объ этомъ….

Однимъ изъ обычныхъ занятій юнги была починка стей Клода Марта, и онъ никогда не разставался съ приборами, необходимыми для этой работы.

Онъ вынулъ изъ кармана длинную надежную веревку и привязалъ одинъ изъ ея концовъ къ дверной ручк, а другой къ своей ног, и легъ совсмъ одтый.

— Пусть-ка теперь мосье Лоранъ попробуетъ отворить дверь, не разбудивъ меня… подумалъ онъ и заснулъ мирнымъ сномъ.

Лакей Фабриція подождалъ минутъ десять или пятнадцать.

— Этотъ проклятый юнга, должно быть, спитъ,— разсудилъ онъ.— Пора бжать теперь…— Не вывинтить-ли замокъ ножемъ?… Это можно скоро сдлать…

Но посл минутнаго размышленія, онъ покачалъ головою и прибавилъ:

— Нтъ, это плохое средство!… Можетъ быть этотъ скверный мальчишка легъ поперегъ двери, чтобы помшать мн выйти… съ него станется, и онъ пожалуй всадитъ мн пулю въ ногу, что будетъ стснительно для меня.

Лоранъ подошелъ къ единственному окну комнаты, отворилъ его по возможности осторожно и высунулся наружу.

Было темно, но при свт фонаря, прикрпленнаго къ стн, онъ разсмотрлъ, что окно выходитъ во дворъ, гд были конюшни.

Какъ разъ подъ одномъ лежала куча навоза.— Въ глубин двора неопредленно выдлялись въ полутьм ворота, выходившія на смежную улицу.

Осмотрвъ все это, Лоранъ самодовольно кивнулъ головою.

— Это стоитъ двухъ лстницъ, — подумалъ онъ и отошелъ отъ окна.

Онъ открылъ сакъ-вояжъ, вынулъ оттуда револьверъ, которымъ посовтывалъ ему запастись Фабрицій, и, положивъ въ боковой карманъ, опять подошелъ къ окну.

На двор все было тихо.

Лоранъ перешагнулъ черезъ подоконникъ, схватился за него обими руками и повисъ.

Черезъ дв или три секунды онъ разжалъ руки и упалъ на груду навоза, безъ малйшаго ушиба.

Онъ тотчасъ же всталъ и пошелъ на цыпочкахъ вдоль стны къ воротамъ, которыя и отворилъ.— Очутясь на улиц, онъ пустился къ станціи.

Пьерръ между тмъ крпко спалъ со сжатыми кулаками.

* * *

Было около девяти часовъ, когда Клодъ Марто вышелъ изъ Отейльской лечебницы черезъ калитку, ведущую на улицу Рафе.

Извощикъ, врный данному слову, черезъ каждыя пять минутъ посматривалъ на часы, собираясь отправиться къ комисару съ заявленіемъ, что сдокъ, свшій въ его экипажъ, у Сенъ-Лазарской станціи и пріхавшій съ часъ тому въ лечебницу умалишенныхъ, требовалъ помощи полиціи.

— А! вотъ и вы!— вскричалъ извощикъ, увидвъ Плода.

— Да… все обошлось безъ помхи и я явился.

— Это счастливо, да и пора было вамъ вернуться!— Пройди еще минутъ, я похалъ бы въ улицу Лофонтенъ къ комисару…— Куда хать?

— Въ Нейльи Сенъ Джемсъ, на бульваръ Сены… Вы остановитесь у первой, порядочной по виду, виноторговли.— Я попотчую васъ стаканомъ вина и закускою… тамъ и расплачусь съ вами.

— Хорошо, буржуа.— Какъ добрый малый,— а вы похожи на него,— вы должны были бы нанять меня на цлый годъ…

— Когда я буду жить годовыми доходами, тогда можетъ быть…. отвчалъ Клодъ смясь.

Они засидлись у виноторговца, такъ что было около полуночи, когда Фіакръ остановился на бульвар Сепы, близъ извстной намъ калитки.

Извощикъ, получившій щедрую плату, ухалъ.

Эксъ-матросъ вынулъ изъ кармана ключъ, вошелъ въ паркъ и затмъ въ павильонъ, гд взялъ потайной фонарь, который, какъ мы видли, уже употреблялъ оцнажды. Онъ зажегъ его и, спрятавъ въ карманъ, отправился самыми пустынными аллеями къ главному корпусу зданія, который обошелъ вокругъ, желая удостовриться, что въ окнахъ ппгд не видно огня! Онъ простоялъ около четверти часа напротивъ оконъ Фабриція. Нигд въ нихъ не было видно ни малйшаго свта.

— Если бы мошенникъ хотлъ придти сюда ныншнюю ночью, подумалъ Клодъ,— такъ уже пришелъ бы.— Пока безполезно заниматься имъ больше.

Въ правомъ углу сада, къ сторон Сены, позади шалэ, въ которомъ жила матросъ и Пьерръ, была довольно густая чаща, по среди которой возвышался великолпный платанъ. Бордепла забрался въ эту чащу, раздвигая втви, хлеставшія ему въ лицо.

Онъ сталъ на колни у подошвы платана, вынулъ изъ кармана потайный фонарь, пріоткрылъ немного и началъ копать пожемъ землю.

Земля въ этомъ мст была рыхлая: видно было, что ее еще недавно взрывали.

Поработавъ минуты дв, Клодъ вынулъ изъ земли ларчикъ, принадлежащій Матильд Жанселинъ, всталъ и пошелъ въ ближайшую аллею, говоря самъ себ:

— Убійца и воръ… здсь въ этомъ ларчик доказательства всхъ твоихъ преступленій!… я берегу ихъ, и плохо пришлось бы тому, кто попробовалъ бы отнять ихъ отъ меня. Въ эту минуту Клодь вздрогнулъ и остановился.

Онъ услыхалъ стукъ экипажи, быстро хавшаго по одной изъ ближайшихъ улицъ.

Экипажъ остановился и почти тотчасъ же затмъ отправился дальше.

— Неужели это возвратился отравитель? подумалъ Клодъ.— Если онъ пріхалъ за стклянкою Datura stramonium, то развязка будетъ ныншнею ночью… Сейчасъ увидимъ. Онъ подошелъ къ дому, навостривъ уши и устремивъ глаза на окна Фабриція.

Но въ дом, по-прежнему, было тихо и темно. Клодъ пошелъ обратно.

— Нтъ это не Фабрицій, подумалъ онъ,— а должно быть кто нибудь, запоздавшій въ Париж.

Онъ пошелъ къ калитк, выходившей на бульваръ Сены.

Но каково-же было его удивленіе, когда нашелъ ее отворенноюмежду тмъ какъ очень хорошо помнилъ, что затворилъ ее.

— Что это значитъ? подумалъ онъ.— Кто вышелъ черезъ эту калитку? *

И онъ хотлъ уже было-пройти въ нее, какъ вдругъ наткнулся на какого-то человка.

— Нельзя пройти! сказалъ этотъ человкъ подавленнымъ голосомъ.

— Въ самомъ дл? спросилъ насмшливо эксъ-матросъ.— Ужь не вы ли помшаете мн пройти?

— Я….

— Кто же вы?..

И Бордепла, не дожидаясь отвта, навелъ фонарь на неосторожнаго, загородившаго ему дорогу.

— Лоранъ!! вскричалъ онъ съ изумленіемъ, увидвъ лакея съ револьверомъ въ рук.— Зачмъ явились вы сюда, несчастный?

— Чтобъ защитить моего господина, котораго вы хотите погубить.

— Вашъ господинъ — мошенникъ!

— Это ложь и клевета!…

— Такъ вы, значитъ, сообщникъ убійцы?.. Посторонитесь, я хочу пройти…

— Вы не пройдете!… Берегитесь, я вооруженъ….

— Чортъ возьми! я также…

Клодъ въ свою очередь вынулъ изъ кармана револьверъ.

— Прочь! вскричалъ онъ.

— Никогда.

Послдовали два выстрла, эхо которыхъ раздалось по рк, а затмъ послышался крикъ…

* * *

Мы видли, что Фабрицій Леклеръ прибылъ на Мелюнскую станцію, гд его ожидала Паула въ экипаж, запряженномъ пони, и присутствовали при начал ихъ разговора.

Фабрицій, дйствовавшій въ силу холоднаго разсчета и какъ великій комедіантъ, въ своихъ отношеніяхъ къ Паул выказывалъ чрезвычайную сдержанность, но теперь, вслдствіе причинъ, не имвшихъ ничего общаго съ любовью, ршился дать генеральное сраженіе, изъ котораго поклялся выйти побдителемъ.

Какъ искусный стратеги къ, онъ разсмотрлъ позицію со всхъ сторонъ, чтобы вызнать слабые пункты.

По его мннію, единственное средство успха заключалось въ томъ, чтобы выпросить у Паулы позволеніе не хать обратно въ Парижъ, а переночевать на вилл Бальтусъ….

Но онъ не могъ требовать настойчиво такого опаснаго гостепріимства, потому что настойчивость возбудила бы подозрніе.

Ему хотлось довести Паулу до того, чтобы она сама предложила ему остаться.

XXII.

День былъ жаркій и утомительный.

Вечеромъ стало еще удушливе и воздухъ наполнился электричествомъ.

Фабрицій и Паула, отобдавъ вдвоемъ, сидли въ отдльномъ углу парка, на дерновой скамь, подъ тнью вковыхъ деревьевъ.

Мадмоазель Бальтусъ, на которой былъ блый кисейный пеньюаръ, слушала съ восторгомъ сердечныя изліянія своего жениха.

Вышиваніе, взятое только затмъ, чтобы держать что нибудь въ рукахъ, упало на землю, но она не замчала этого….

Вдругъ молодой человкъ сталъ задумчивъ и молча опустилъ голову. По лицу его разлилось выраженіе глубокой грусти.

— О чемъ вы задумались, Фабрицій? спросила Паула, встревоженная этою внезапною перемною и непонятною задумчивостью.— Отчего вы грустите?— вдь мы вмст.

— Вы хотите знать отчего?— спросилъ Фабрицій, поднявъ голову и устремивъ на молодую двушку долгій взглядъ, выраженіе котораго невозможно передать.

— Да… хочу…

— Я грустенъ оттого, что время скоро проходитъ и черезъ часъ, рабъ приличій или скоре предразсудковъ, я долженъ буду прервать очарованіе, приковывающее меня къ вашимъ ногамъ, и ухать изъ этого дома, оставивъ здсь мою жизнь и счастіе….

— Неужели, въ самомъ дл, вы оттого печальны?…

— Клянусь вамъ!

— Къ чему же такъ сокрушаться, вдь разлука будетъ не продолжительна?.. Вы прідете опять завтра.

— Конечно!… завтра и каждый день, до тхъ поръ, пока ваше присутствіе здсь будетъ необходимо!… Это мое твердое намреніе и самое дорогое желаніе…. Но кто можетъ поручиться за завтрашній день? Вдь когда покидаешь счастье, то нельзя знать наврно, найдешь-ли его опять?…

— Дорогой Фабрицій, я худо понимаю васъ.

— Я постараюсь объясниться….— Мы сидимъ здсь съ вами другъ подл друга, рука въ руку, такъ далеко отъ остальнаго міра, что намъ кажется, будто его вовсе и не существуетъ, и кром насъ и нашей любви нтъ ничего другаго подъ небомъ…. Меня опъяняетъ ваше присутствіе, звукъ вашего голоса, благоуханіе вашихъ волосъ…— Я наслаждаюсь всми земными и небесными радостями!… Я живу какъ будто въ какомъ-то волшебномъ сн! и вдругъ наступаетъ минута пробужденія… отъ этого прелестнаго сна я перенесусь къ холодной дйствительности…. Минута отъзда настала, а между тмъ я невольно сомнваюсь въ вашей любви, потому что мое сердце замираетъ отъ страданія, а вы даже не спросите себя — зачмъ онъ узжаетъ)

— Я это спрашиваю, Фабрицій, и отвчаю,— онъ прідетъ опятъ.

— Знаете-ли вы это?… Знаю-ли я самъ это?..

— Какъ?… разв можно допустить неизвстность въ этомъ случа?… Кто же помшаетъ вамъ пріхать?…

— Непредвиднное…. невроятное… Несчастіе на желзной дорог или въ экипаж…. Я могу умереть до завтрашняго дня…

Паула поблднла и вскричала:

— Какая страшная мысль! Она пугаетъ меня!… Прогоните ее поскоре!…

— Хотлъ бы прогнать, но не могу…— я малодушенъ и суевренъ сегодня!… Мысль разстаться съ вами страшитъ меня…. Меня мучатъ тайныя предчувствія…. Я знаю, что надо хать…. и уду, когда наступитъ время, но мн кажется, что мы больше не увидимся и я прощусь съ вами на-вки.

По блднымъ щекамъ молодой двушки внезапно разлился яркій румянецъ, она опустила глаза и проговорила:

— Вамъ это кажется?

— Клянусь вамъ….

— Такъ, не узжайте, Фабрицій.

Молодой человкъ вздрогнулъ.

Онъ торжествовалъ, но настолько владлъ собою, что съумлъ скрыть радость.

— Какъ, — сказалъ онъ, взглянувъ на модмоазель Бальтусъ съ изумленіемъ,— вы хотите?…

— Я хочу прогнать отъ васъ всякую душевную тревогу…. прервала молодая двушка, — и хочу доказать вамъ, что ваши предчувствія ложны….

— Но, что же скажетъ свтъ?

— Что за дло до свта?… лишь бы моя совсть была спокойна и не упрекала ни въ чемъ дурномъ:— до остальнаго мн нтъ дла… Вдь вы мой женихъ — и я врю вамъ… я отдаю подъ вашу охрану свою честь… Что можетъ быть естественне и законне? Кто можетъ клеветать на такое обыкновенное дло?…— Вы займете комнату, которая находится далеко отъ моей, въ правомъ павильон виллы…— Завтра встанете рано, придете въ садъ, куда и я также приду.— Мы вмст полюбуемся какъ восходитъ солнце, просыпаются птицы и распускаются цвты…— и, надюсь, вы не скажете больше, что никогда не увидите меня….

— Паула… моя дорогая, возлюбленная Паула, вы ангелъ!..

— Разумется, потому что я длаю то, что вы хотите,— отвчала молодая двушка, улыбаясь.— Подождите меня здсь минутъ пять.

— Куда вы идете?

— Отдать приказаніе горничной, чтобы она приготовила помщеніе для васъ.

И мадмоазель Бальтусъ быстро ушла.

Фабрицій, оставшись одинъ, не старался скрыть выраженія свирпой радости.

Онъ былъ теперь увренъ въ побд.

Онъ всталъ съ дерновой скамьи и началъ ходить взадъ и впердъ, перечисляя вс шансы успха, которыми заручился теперь, въ случа, если бы возникла борьба между нимъ и правосудіемъ.

Нечего было считать уже Франца Риттнера, Рене Жанселина и Матильды….

Жанна скоро должна была умереть,— можетъ быть она даже умерла уже,— а докторамъ и въ голову не пришло заподозрить отраву.

Правда, если бы Эдмея осталась жива, что было сомнительно,— то въ день ея свадьбы онъ далъ бы ей полтораста тысячъ франковъ, но онъ не обднлъ бы отъ такой щедрости, такъ какъ былъ единственный и неоспоримый наслдникъ двнадцати милліоновъ,— а между тмъ эта щедрость сдлала бы ему величайшую честь.

Паула Бальтусъ, сдлавшись сперва его любовницею, а потомъ женою, забыла бы завтную мечту о мести….

Что же касается Клода Марто, то онъ былъ въ Гавр, а когда возвратится, то будетъ уже не опасенъ.

Фабрицій, раздумывая обо всмъ этомъ, смотрлъ съ гордостью сатаны на длинный, пройденный имъ путь, и на громадное, совершенное имъ дло.

Теперь цль была уже близко, стоило только протянуть руку, чтобы схватить ее.

Шумъ легкой походки пробудилъ его отъ думъ о будущемъ торжеств.

Мадмоазель Бальтусъ возвратилась, сдлавъ распоряженія…

Остальной вечеръ промелькнулъ быстро, какъ молнія.

Пробила половина двнадцатаго, и молодой человкъ ршилъ, что пора приступить къ исполненію задуманнаго плана.

— Дорогая Паула, — сказалъ онъ, — не хотите ли вы пойти въ комнаты?

— Уже!— пролепетала молодая двушка.

— Да… вы легко одты… а становится холодно… поднимается втеръ съ рки… сказалъ онъ, слегка обнявъ ее рукою за талію.— Если останемся дольше въ саду, то можемъ схватить кашель…

При прикосновеніи руки его мадмоазель Бальтусъ вздрогнула.

— Я хочу то, что хотите вы… проговорила она.— Вдь вы почти уже мой повелитель?… Я должна привыкать повиноваться вамъ… Пойдемте въ комнаты….

И они тихо пошли къ дому обнявшись.

Паула прильнула головою къ груди Фабриція, такъ что слышала біеніе его сердца. Всмъ ея существомъ овладло какое-то странное, исполненное очарованія оцпенніе.

Они вошли въ сни, гд начиналась лстница, ведущая въ верхній этажъ.

— На столик стоитъ свчка,— сказала мадмоазель Бальтусъ.— Я сейчасъ зажгу ее.

Фабрицій остановилъ ее.

— Зачмъ? сказалъ онъ.

— Чтобы было свтло….

— И такъ довольно свтло… посмотрите… Сквозь стекла свтитъ луна… Я люблю этотъ серебристый мягкій свтъ, какъ будто нарочно созданный для влюбленныхъ, какъ мы съ вами… Довольно этой небесной лампы для того, чтобы мы нашли дорогу… Пойдемте, дорогая Паула.

И они поднялись на лстницу.

Фабрицій поддерживалъ, почти несъ Паулу.

Они достигли площадки верхняго этажа.

— Сюда…— проговорила мадмоазель Бальтусъ.— Ваша комната направо… въ конц корридора.

Онъ тихо увлекъ ее въ эту сторону.

Дверь и окна были открыты для освженія комнаты посл знойнаго дня.

На ковр въ небольшой гостиной и въ спальн разстилался полосою лунный свтъ.

Мадмоазель Бальтусъ остановилась на порог.

— Вотъ и ваша комната, мой другъ… сказала она слегка дрожащимъ голосомъ…— Я прощусь съ вами… лягте…усните… Желаю вамъ видть во сн Паулу, которая увидитъ васъ…. Спокойной ночи… До завтра…

Фабрицій почувствовалъ, что молодая двушка хочетъ освободиться изъ его рукъ, которыми онъ охватилъ ее, какъ будто поддерживая.

Онъ крпче прижалъ ее къ себ. Голова ея упала къ нему на плечо. Онъ прикоснулся губами къ ея лбу и проговорилъ на ухо голосомъ слабымъ, какъ вздохъ:

— Паула…. дорогая Паула, я люблю васъ!.. Паула…. дорогая Паула, я васъ обожаю!

Фабрицій почувствовалъ, что его лицо коснулось дыханія мадмоазель Бальтусъ.

— Я также люблю!… также обожаю васъ!.. пролепетала молодая двушка.

— Такъ не оставляйте меня такъ скоро…— Пойдемте со мною и поговоримъ… Мн надо такъ много сказать вамъ.

— Войти въ вашу комнату… нтъ, мой другъ… нтъ…. я не должна….

— Отчего?… Чего вы боитесь?… Разв вы не имете больше доврія ко мн?…

— Нтъ… я вамъ врю!

— Неужели вы сомнваетесь во мн?…

— Никогда!…

— Такъ войдите же…

И шагъ за шагомъ онъ заставилъ ее перешагнуть черезъ порогъ.

XXIII.

Первая комната была небольшая гостиная, вокругъ стнъ которой шелъ широкій диванъ въ восточномъ вкус.

Фабрицій усадилъ на этотъ диванъ мадмоазель Бальтусъ и слъ рядомъ съ нею.

Онъ по-прежнему держалъ ее, слегка обнявъ за талію. Лунный свтъ обливалъ ихъ обоихъ.

Паула, какъ очарованная, смотрла молча на своего жениха.— Она улыбалась какою-то блаженною улыбкою, причемъ были видны ея зубы, блые, какъ жемчугъ, въ оправ изъ розоваго коралла.

Въ глазахъ Фабриція, устремленныхъ на нее, сверкалъ какой-то мрачный огонь….

Посл минутнаго молчанія онъ сказалъ:

— Какъ вы хороши, моя возлюбленная Паула!— Если бы я ухалъ сегодня вечеромъ, сколько бы потерялъ блаженныхъ минутъ! Я не любовался бы этими влажными, черными глазами, блеску которыхъ должны завидовать брилліанты!… Я не чувствовалъ бы какъ бьется любовью ваше сердце рядомъ съ моимъ!… не вдыхалъ бы благоуханіе вашихъ волосъ, которое опьяняетъ меня…— О! блаженная, благословенная ночь, еслибы ты продолжалась вчно!..

— Вдь вы любите меня, неправда-ли?— проговорила молодая двушка.

— Люблю ли я васъ?… Всею душою, всмъ сердцемъ., всми моими силами!.. Вы единственная цль и надежда моей жизни… или, скоре, вы моя жизнь…— Могъ ли бы я жить безъ васъ?…

— И вы всегда будете меня такъ любить?

— Всегда!… Разв вы не знаете?… Разв вы не чувствуете этого?

— Я знаю это…. чувствую… Я врю вамъ, мой Фабрицій…. Но я люблю, когда вы говорите мн это…. Скажите еще разъ….

— Всегда!— всегда, всегда, всегда!— повторилъ Фабрицій.

Паула закрыла глаза при звукахъ этого голоса, который общалъ ей вчную любовь, т. е. безконечное счастіе….

Фабрицій прильнулъ губами губами къ вкамъ молодой двушки.

Поцлуй этотъ продолжался не боле двадцатой доли секунды.

Мадмоазель Бальтусъ вздрогнула всмъ тломъ, почти лишилась сознанія и, не отдавая себ отчета въ опасности, которой подвергалась, крпче прижалась къ своему жениху.

— Она моя!— подумалъ злодй.

Еще одна минуту — и совершилась бы самое гнусное изъ преступленій.

Но вдругъ, среди полной тишины, у ршетки виллы раздался звонокъ.

Паула мгновенно пришла въ себя, какъ будто отъ дйствія электрической искры.

Она открыла глаза и вырвалась изъ объятій Фабриція, который напрасно старался удержать ее.

— Да будетъ проклятъ тотъ, кто явился такъ не кстати! подумалъ онъ съ бшенствомъ.— Когда теперь дождешься такого случая?

Раздался другой звонокъ еще сильне перваго.

Мы знаемъ, что вилла отдлялась отъ Бичевой дороги только дворомъ.

Паула бросилась къ окну и, выглянувъ, увидла за ршеткою женскую фигуру.

— Кто тамъ звонитъ? спросила она,

— Это я, сударыня.

— Кто вы?

— Магдалина, служанка мосье Жоржа.— Я нарочно пріхала изъ Отейля съ спшнымъ письмомъ къ вамъ отъ моего господина.

Фабрицій почувствовалъ, что органъ, замнявшій ему сердце, слегка защемило.

Паула поблднла, какъ мертвецъ, и вскричала:

— Письмо отъ доктора! Спшное! Ужъ не случилось ли тамъ чего нибудь?

— Вы узнаете это изъ письма, сударыня, прикажите поскоре отворить.

— Я сейчасъ сама отворю.

Мадмоазель Бальтусъ бысти пробжала изъ комнаты Фабриція въ свою, дернула сонетку, чтобы разбудить горничную, зажгла свчу, спустилась съ лстницы и, взявъ ключъ въ сняхъ, отворила ршетку.

— Должно быть Жанна умерла въ теченіи дня, подумалъ Фабрицій, оставшись одинъ,— и прислали увдомить объ этомъ…— Эта старая дура Магдалина пріхала слишкомъ рано.

Паула возвратилась, держа въ рукахъ письмо Жоржа.

Ее ожидала горничная, кое-какъ одвшаяся въ попыхахъ.

— Посмотрите, легъ мосье Леклеръ или нтъ, и если нтъ, то попросите его придти сюда:— сказала ей мадмоазель Бальтусъ.

Минуту спустя вошелъ Фабрицій.

— Что такое? спросилъ онъ. Я слышалъ, что звонили два раза.. Надюсь, не случилось ничего худаго?

— Письмо отъ г. Вернье,— отвчала Паула.— Я я ожидалась васъ, чтобы распечатать его, потому что оно должно интересовать насъ обоихъ.

‘Дорогая мадмоазель Паула,

‘По вол Господней творятся чудеса…

‘Это мы видимъ изъ того, что Онъ ниспосылаетъ г-ж Деларивьеръ проблески разсудка…

‘Она приходитъ въ память… и говоритъ нкоторыя слова, которыя, какъ кажется, были забыты ею…

‘Можетъ быть ныншнею ночью или завтра она совершенно опомнится.

‘Прізжайте какъ можно скоре, прошу васъ… Вы намъ нужны.—

‘Эдмея цлуетъ васъ, а я свидтельствую вамъ мое искреннее уваляніе.

‘Жоржъ Вернье’.

Мы отказываемся описывать то, что испытывалъ Фабрицій, пока Паула читала это письмо.

Не смотря на всю власть надъ собою, онъ дрожалъ съ головы до ногъ.— Крупныя капли пота, выступившія на лбу, доказывали его отчаяніе.

Мадмоазель Бальтусъ не смотрла на него и ничего не замтила.

— Проблески разсудка!.. вскричала она.— Проблески памяти…

— Жанна начинаетъ припоминать!… Она все разскажетъ!… Докторъ Вернье правъ, Богъ сотворилъ чудо… Я ду сію же минуту!…

— Вы дете?… повторилъ ошеломенный Фабрицій.

— Конечно! Вдь вы слышали, что я нужна тамъ?..

— Но сегодня не идетъ ужъ больше позда въ Парижъ!

— Это не помшаетъ мн…. я доду черезъ четыре часа до Отейля на своихъ лошадяхъ,— отвчала Паула и прибавила, обратясь къ горничной:

— Разбудите сейчасъ же Жоржа и скажите, чтобы онъ, не теряя ни минуты, заложилъ Джека и Дика въ викторію.

Фабрицій усплъ между тмъ опомниться.

— Я провожу васъ, сказалъ онъ, когда вышла горничная.

— Нтъ, мой другъ, это невозможно.

— Отчего?

— Докторъ Вернье, увидя, что мы возвратились вмст, пойметъ, что я оставила васъ ночевать на вилл.

— Что же за бда?

— Нтъ, это очень важно…— Я дорожу его уваженіемъ…— а моя неосторожность покажется, ему очень странною…. Я начинаю понимать, что мы оба поступили очень неосторожно!!!

При послднихъ словахъ Паула слегка покраснла.

— Но я поду не одна, прибавила она,— а со старухою Магдалиною…— Переночуйте здсь, а завтра, или скоре сегодня по утру, прізжайте въ Отейль… Вы прідете, не правда ли?

— Конечно пріду. Въ ожиданіи, пока я опять увижу васъ, минуты покажутся мн часами.

— Благодарю Фабрицій.

— Экипажъ подавъ, сударыня, сказала горничная, входя въ комнату.

Мадмоазель Бальтусъ надла черную шляпку, накинула на плечи кашмировый бурнусъ и, подставивъ лобъ для поцлуя, вышла, проговоривъ Фабрицію:

— До свиданья, другъ мой… я буду ожидать васъ.

Садясь въ экипажъ, она взглянула на окно своей комнаты.

Фабрицій стоялъ подл него.

Они поклонились и послали рукою поцлуй другъ другу.

Экипажъ тронулся въ путь.

Дорогою мадмоазель Бальтусъ начала разспрашивать Магдалину, но старуха, врная своему слову, отвчала только то, что было въ письм.

Паула прекратила разспросы, и, пока лошади мчались во весь опоръ, думала:

— Къ Жанн возвращается память!… она разскажетъ!… О, братъ мой!— ты будешь отомщенъ!

Въ пять часовъ утра лошади остановились въ улиц Рафе передъ ршеткою лечебницы.

Паула вышла изъ экипажа и быстро пошла паркомъ. Старуха Магдалина не могла поспть за нею и тащилась сзади въ нкоторомъ разстояніи.

Жоржъ и докторъ Шульцъ слышали, какъ остановился экипажъ и отворилась калитка.

— Вотъ мадмоазель Бальтусъ, — сказали они, и поспшили на встрчу.

Лицо Жоржа было мрачно и выражало утомленіе, взглядъ печаленъ.

— Дорогой докторъ,— сказала Паула, подавая ему руку,— вы видите, что я тотчасъ же явилась по вашему призыву!.. Я пустилась въ путь ночью…

— Я такъ и думалъ… и даже разсчитывалъ на васъ… Благодарю васъ.

— Но что съ вами, мосье Жоржъ? Выраженіе вашего лица противорчитъ счастливому извстію, которое вы мн сообщили въ письм…

Жоржъ молчалъ.

Паулою овладло мучительное безпокойство.

— Боже мой! неужели я слишкомъ рано поддалась надежд? проговорила она.— Что случилось?— Неужели случилось какое нибудь несчастіе?

XXIV.

— Пойдемте,— сказалъ Жоржъ черезъ секунду,— намъ надо поговорить о серьезныхъ вещахъ…

Онъ направился къ павильону, въ которомъ жили Эдмея я Жанна, и вошелъ въ залу нижняго этажа.

Паула шла съ стсненнымъ сердцемъ.

Молодая двушка, исполненная надежды и радости. въ минуту прізда, испытывала теперь какой-то неопредленный страхъ… Она предчувствовала какую-то ужасную катастрофу, но не могла ея угадать.

— Ради Бога, докторъ, — воскликнула она, лишь только онъ затворилъ дверь залы,— выведите меня изъ этой мучительной неизвстности…— Скажите скоре, что случилось?

Жоржъ понурилъ голову, какъ человкъ, испуганный тмъ, что ему предстоитъ сообщить.

Мадмоазель Бальтусъ продолжала:

— Такъ ваше письмо обмануло меня, не правда ли? Вы хотли сами сообщить мн о несчастій… Жанна умерла?…

— Нтъ, она жива,— отвчалъ съ живостью Жоржъ.

— Вы говорите правду?

— Клянусь вамъ!

Молодая двушка вздохнула свободне.

— Она жива и даже, полагаю, вн опасности, — продолжалъ Жоржъ,— но смерть была близко къ ней…— Ее чуть-было не отправили на тотъ свтъ.

— Чуть-было не отправили на тотъ свтъ!! повторила молодая двушка.

— Да…

— Объяснитесь, умоляю васъ! Я слышу, что вы говорите, но, увряю, не понимаю! Мн кажется, что я схожу съ ума… Говорите же, докторъ, говорите скоре.

— Я скажу, но соберитесь съ силами, призовите на помощь все ваше мужество, потому что услышите страшную новость.

— Ахъ, докторъ, я сильна и мужественна. Моего дорогаго брата убили,— и я осталась жива…. вы видите, что я все могу перенести…. а между тмъ любовь къ брату была моею жизнью. Въ какомъ другомъ чувств, еще боле энергичномъ и сильномъ, можетъ поразить меня этотъ ударъ?…

— Въ вашей любви.

Молодая двушка пошатнулась.

— Въ моей любви!…— повторила она.— Но какимъ образомъ?— И что общаго между моею любовью и тмъ, что г-жа Деларивьеръ чуть было не умерла?…

— Вы узнаете это…. Безъ посторонняго, почти ниспосланнаго Провидніемъ вмшательства въ судьбу Жанны — ея не было бы уже въ живыхъ! Совершилось страшное преступленіе…. Несчастную женщину отравляли…

Паула вскрикнула и вздрогнула всмъ тломъ.

— И какъ еще!… не разъ… а медленно съ отвратительною подлостью и адскою настойчивостью, посредствомъ небольшихъ пріемовъ, даваемыхъ ей время отъ времени.

— Время отъ времени…— повторила мадмоазель Бальтусъ съ ужасомъ.— Это невроятно!… Это чудовищно!…

— Вамъ еще покажется чудовищне, когда узнаете имя отравителя…

— Я знаю этого злодя?

— Знаете.

— Къ сожалнію, это чудовище какой нибудь каторжникъ!!

— Къ несчастію, не вс злоди въ каторг!… Тотъ, о комъ я говорю, богатъ и уважаемъ… Я пожимаю ему руку… и вы также… Жоржъ замолчалъ.

— И я также?… спросила Паула задыхаясь.— Я!?

— Да, и вы. Вы его любите…

Молодая двушка хрипло вскрикнула, сорвала съ себя шляпу и порывистымъ движеніемъ распустила по плечамъ волосы, чтобы облегчить голову, на которую какъ будто обрушился страшный ударъ…

— Нтъ… проговорила она голосомъ, котораго невозможно было узнать.— Нтъ, я худо поняла…. Я схожу съ ума… Мн стыдно, страшно за мысль, которая пришла въ голову… Вдь вы не намекаете на Фабриція Леклеръ?

— Намекаю, и теперь повторяю его имя,— отвчалъ молодой докторъ…— Онъ отравитель Жанны…

Паула вскочила и выпрямилась во весь ротъ.

— Ложь! вскричала она:— безсмысленная, гнусная ложь!

— Къ сожалнію, говорю правду.

— Кто осмливается обвинять Фабриція?…

— Неопровержимые факты.

— Я имъ не врю.

— Сегодня можете не врить…. но завтра очевидность убдитъ васъ.

— Я отрицаю всякую очевидность! Да, отрицаю, хотя-бы она и доказывала его виновность! Я полагаю, что это какая нибудь фантасмагорія, обманъ чувствъ, но не преступленіе!— Отчего же не подозрваютъ меня? Если Фабрицій возбуждаетъ подозрніе, то и я также… Ахъ! докторъ, все это безуміе, бредъ!… Фабрицій самый лучшій и самый честный изо всхъ людей!… Фабрицій принесъ жертву г. Деларивьеру, похавъ съ нимъ въ Нью-Іоркъ…. Фабрицій великодушно хочетъ отдать Эдме половину состоянія, которое по закону принадлежитъ только ему!… И вдругъ Фабрицій подло отравитъ женщину, которая дорога для насъ?— Но зачмъ же? Для какой цли? Отвчайте!… да отвчайте же!..

— Я жестоко страдаю, видя ваши страданія, проговорилъ Жоржъ, но поступаю съ вами съ безжалостнымъ мужествомъ, какъ операторъ, который прижигаетъ или прорзываетъ кровавую рану, не обращая вниманія на крикъ больнаго, лишь бы только спасти его…— Я также хочу исцлить васъ и исцлю!— Фабрицій Леклеръ, этотъ негодяй, въ котораго вы врите какъ въ Бога, каждую ночь приходитъ въ лечебницу, съ помощью поддльныхъ ключей…

— Но какъ вы знаете это? прервала Паула. Разв вы видли?

— Нтъ, но есть доказательства…

— Я отрицаю эти доказательства… Въ чемъ же они состоятъ?

— Въ показаніи человка, который три почи сряду слдилъ за Фабриціемъ Леклеръ отъ его дома въ Нейльи до калитки съ бульвара Монморанси.

— Этотъ человкъ лжетъ!

— А брилліантъ, найденный на окружной дорожк?…

— Онъ ничего не доказываетъ. Фабрицій потерялъ его, гуляя съ вами.

— А поддльные ключи?…

— Покажите ихъ мн, если хотите, чтобы я допустила ихъ существованіе.

— Матильда Жанселинъ, про которую мосье Фабрицій говорилъ, что будто вовсе не знаетъ ее…

— Что же?— спросила, надменно мадмоазель Бальтусъ.

— Она была его любовницею.

— Ужъ не хотите ли вы, чтобы онъ сознался въ этомъ при мн?..— Его собственное достоинство, любовь и уваженіе ко мн предписывали ему эту ложь!— Онъ хорошо сдлалъ, что солгалъ…

Жоржъ закусилъ губы.

Онъ понялъ, что ничто не въ состояніи разубдить мадмоазель Бальтусъ, ослпленную страстью.

Ктому же онъ вовсе не хотлъ спорить съ нею.

— Я вижу, что положительно ничему не хотите врить, проговорилъ онъ, поклонясь ей.

— Положительно, докторъ…

— И ваше недовріе непоколебимо?

— Да, докторъ, какъ вра въ Бога.

— Но я поколеблю его…

— Вы полагаете? сказала мадмоазель Бальтусъ съ проніею.

— Я увренъ.

— Но какъ? Какими краснорчивыми словами надетесь вы убдить меня?

— Не словами, а фактами.

— Фактами?…— повторила Паула.— Я твердо ршилась не врить ни одному.— Что бы ни говорили мн, я все отрицаю.

— Вамъ ничего не будутъ говорить…

— Какъ же такъ?

— Вамъ покажутъ преступника на мст преступленія,— продолжалъ Жоржъ… Неужели вы не поврите вашимъ собственнымъ глазамъ?

Паула въ нершимости опустила глаза и съ минуту молчала.

— Теперь, я взываю къ вашей честности, сказалъ докторъ.

Молодая двушка утвердительно кивнула головою.

— Прідетъ ли сегодня сюда утромъ мосье Фабрицій? спросилъ Жоржъ.

— Прідетъ, отвчала Паула.

— Общайте мн, что будете слдить за собою, и ни однимъ словомъ, ни однимъ жестомъ не дадите ему замтить, что его подозрваютъ…

— Я слишкомъ уврена въ немъ для того, чтобы колебаться!— воскликнула Паула.— Все это докажетъ только его невинность… Общаю вамъ, что исполню ваше желаніе.

— Благодарю… Будущею ночью вы увидите общанныя доказательства…

— Мосье Жоржъ,— отвчала грустно Паула, вспомните, что нсколько мсяцевъ тому въ Мелюн арестовали, какъ убійцу моего брата, человка, котораго все обвиняло и который напрасно старался разорвать сть тяжелыхъ доказательствъ, опутавшихъ его. Этого человка приговорили къ смерти и казнили. Голова его упала на эшафот, а между тмъ вы знаете, какъ и я же, что эти доказательства были ложны. Человкъ, приговоренный къ смерти и казненый, былъ невиненъ… Это сдлало правосудіе, а вы считаете себя сильне его. Неужели думаете, что вы непогршиме самаго правосудія, которое, однако-же, можетъ ошибаться?..

— Нтъ,— возразилъ докторъ,— клянусь вамъ отъ всей души, что я былъ бы радъ, если бы ошибся.— Но, къ несчастно, невозможно сомнваться…

XXV.

За послдними словами Жоржа Вернье наступило продолжительное молчаніе, затмъ мадмоазель Бальтусъ, желая, вроятно, перемнить тягостный для нея разговоръ, спросила:

— Каково однако сегодня здоровье нашей дорогой Жанны?

— Ей гораздо лучше…— отвчалъ молодой докторъ.

— Могу ее видть?

— Тотчасъ какъ прідетъ докторъ В***.

— А Эдмея?

— Она все въ одномъ положеніи.— Къ несчастію, вчерашнія событія еще боле повредили ея здоровью…— Угодно вамъ пойти къ ней вмст со мною?

— Не теперь… но посл…— Я совершенно разбита отъ усталости и пойду въ свою комнату… пришлите сказать, когда прідетъ докторъ В***.

— Непремнно.

Паула ушла.

— Мн очень жаль, что я оскорбилъ мадмоазель Бальтусъ въ ея любви и вр въ любимаго человка, сказалъ Жоржъ Вернье, когда она вышла…— Боюсь, что нажилъ себ въ ней врага…

— Въ настоящее время можетъ быть… отвчалъ докторъ Шульцъ,— но она вскор убдится, что вы сказали истину.

— Конечно, отвчалъ Жоржъ, и очень можетъ быть, не проститъ мн, что я первый высказалъ ей эту истину…— Женское сердце такъ создано.

Немного ране девяти часовъ пріхалъ въ Отейльскую лечебницу профессоръ.

— Что у васъ тутъ новаго?…— спросилъ онъ.— Возвратилась ли мадмоазель Бальтусъ изъ Мелюна ныншнею ночью?

— Возвратилась, дорогой учитель….

— Что, вы сказали ей?

— Все.

— Вашъ разсказъ, конечно, произвелъ на нее страшное впечатлніе.— Бдная молодая двушка, вроятно, сражена?

— Напротивъ, она сильно раздражена!..

— Какъ такъ?

— Она отрицаетъ преступленіе и относится съ презрніемъ къ обвиненію…

— Не смотря на доказательства?

— Да, дорогой учитель, не смотря на доказательства, которымъ она положительно отказывается врить.

И докторъ Вернье передалъ профессору свой разговоръ съ Паулою.

— Мн жаль ее отъ всей души, сказалъ профессоръ.— Она глубоко любитъ и жестоко будетъ страдать, когда откроется истина и настанетъ разочарованіе.

— Мадмоазель Бальтусъ желаетъ присутствовать при нашемъ посщеніи Жанны…

— Пошлите сказать, что я здсь.

Минуту спустя, Паула вошла вмст съ докторами въ комнату г-жи Деларивьеръ.

Умалишенная все еще спала крпкимъ сномъ.

Выраженіе ея лица и правильное дыханіе доказывали совершенное спокойствіе.

Докторъ В*** смотрлъ на нее пристально и долго, не покачивая на этотъ разъ головою.

— Тотчасъ, какъ она проснется, сказалъ онъ Шульцу: надо начать давать ей лекарство, которое я прописалъ.

— Вы довольны, учитель? спросилъ Жоржъ.

— Какъ нельзя больше, мой другъ,— отвчалъ профессоръ.— Здоровье г-жи Деларивьеръ такъ хорошо, какъ только возможно, и я считаю, что дйствіе отравы уже уничтожено.

— Такъ и вы также врите въ отравленіе?! вскричала Паула.

— Какъ же не врить? Это все равно, что отрицать свтъ и утверждать что темно, когда сіяетъ солнце!.. Преступленіе несомннно…— Ядъ давали нсколько разъ и малыми пріемами.

Паула проговорила, нахмуривъ брови:

— Это странно однако же!… очень странно и очень невроятно!.. Нтъ преступленія безъ цли, но какая же цль этого отравленія?…

Прежде чмъ докторъ В*** усплъ отвтить, постучали въ дверь комнаты.

Жоржъ самъ отворилъ.

Вошелъ слуга

— Господинъ директоръ,— сказалъ онъ, г-нъ Фабрицій Леклеръ спрашиваетъ, можетъ ли придти сюда къ вамъ.

При имени Фабриція вс присутствующіе вздрогнули. Во всхъ глазахъ выразилось безпокойство.

Жоржъ однако не колебался.

— Скажите, что можно… отвчалъ онъ спокойно… затмъ, обратясь къ Паул, когда ушелъ слуга, прибавилъ:

— Не забудьте того, что вы общали мн… въ чемъ поклялись..

— Будьте спокойны, докторъ, отвчала молодая двушка, почти жесткимъ тономъ.— Я никогда ничего не забываю…— Ктому же, вы знаете, не боюсь доказательствъ….

Дверь опять отворилась и вошелъ Фабрицій.

Онъ всмъ поклонился и затмъ бглымъ взглядомъ постарался прочесть выраженіе на лицахъ всхъ присутствующихъ.

Но, благодаря могучему усилію воли, вс были спокойны, почти веселы…

Успокоенный молодой человкъ подошелъ къ Жоржу и подалъ руку.

Послдній пожалъ ее.

Фабрицій поцловалъ руку мадмоазель Бальтусъ и освдомился здоровьи Жанны.

— Ей лучше, гораздо лучше, мосье Леклеръ,— отвчалъ Вернье. Благодаря чудесному случаю, у г-жи Деларивьеръ появились вчера проблески разсудка, они подаютъ намъ надежду, что страшный опытъ, которому я хотлъ-было подвергнуть больную, не будетъ уже необходимъ, и что одна природа приведетъ постепенно и безъ потрясеній къ желаемому результату.

Фабрицій изобразилъ на своемъ лиц радостное выраженіе.— Ахъ докторъ!— вскричалъ онъ,— какая счастливая новость и какъ я этому радъ! Неужели, въ самомъ дл, въ нашей дорогой Жанн скоро совершенно возвратится разсудокъ?

— Смю утверждать, что не пройдетъ и трехъ дней, какъ она придетъ въ себя.

Фабрицій поднесъ къ глазамъ платокъ и сдлалъ видъ, будто утираетъ радостныя слезы.

— Ахъ! проговорилъ онъ,— я отдалъ бы половину своей жизни, которую повергъ уже къ ногамъ мадмоазель Бальтусъ, чтобы ваша надежда осуществилась!…

При этихъ словахъ Паула просіяла и бросила на Жоржа вызывающій взглядъ, который ясно означалъ:

— Видите, каковъ подозрваемый вами!— Это самая прекрасная душа!— Согласитесь, что ошиблись, и краснйте за ошибку.

Удивительный апломбъ и невозмутимое самообладаніе Фабриція произвели даже на самаго Жоржа нкоторое впечатлніе, и увренность его въ преступленіи Фабриція нсколько поколебалась.

— Можетъ быть, этотъ Клодъ Марто ошибся или обманулъ насъ,— подумалъ онъ.

И онъ бросилъ быстрый взглядъ на доктора В***.

Ему показалось, что и тотъ также усомнился въ преступности Фабриція.

Послдній, не замчая никакахъ признаковъ недоврія или отвращенія къ нему, не могъ заподозрить, что на него пало ужасное обвиненіе.

Его естественное, безъ всякой натяжки обращеніе еще боле сбивало съ толку трехъ докторовъ.

Онъ подошелъ къ Жанн и долго смотрлъ на нее.

— Мн кажется, она очень перемнилась за послдніе два дня,— проговорилъ онъ наконецъ,— но можетъ быть я ошибаюсь.

— Нтъ, вы не ошибаетесь,— сказалъ Жоржъ Вернье,— она дйствительно перемнилась.— Г-жа Деларивьеръ вынесла сильныя страданья.— То, что возвратило ей разсудокъ, могло убить ее…

— А опасность прошла теперь?

— Да, и полагаю, что не возвратится больше.

— Да услышитъ васъ Богъ! Жанна спитъ въ настоящее время?

— Спитъ, и сонъ ея, необходимый, по нашему мннію, будетъ продолжителенъ, благодаря наркотическимъ средствамъ, которыя мы даемъ ей въ пить.

Фабрицій наклонился къ умалишенной и поцловалъ въ лобъ.

— Дай Богъ, милая Жанна,— проговорилъ онъ, чтобы вмст съ тломъ исцлилась и душа ваша.

Только клятва, данная Жоржу Паулою, не допустила ее воскликнуть:

— Слышите, что онъ говоритъ?— А еще его обвиняютъ, будто вливалъ ядъ Жанн. Это гнусно, безумно! Но она дала слово Жоржу — и промолчала, хотя заране уже наслаждалась собственнымъ торжествомъ и смущеніемъ своихъ противниковъ.

Профессоръ думалъ:

— Или этотъ молодой человкъ не виноватъ, или онъ выродокъ даже между чудовищами.

— Вы позавтракаете съ нами, мосье Фабрицій?— спросила Паула.

— Нтъ, благодарю васъ.

— Отчего же нтъ?

— Мн надо хать въ Парижъ, по лично до меня касающимся, довольно важнымъ дламъ, но посл полудня я пріду повидаться съ кузиною Эдмеею и убдиться, что Жанн не стало хуже…

— Мы будемъ очень рады вамъ, мосье Фабрицій…— сказалъ Жоржъ.

Племянникъ банкира поцловалъ руку Паулы, поклонился тремъ мужчинамъ и вышелъ изъ комнаты.

Лишь только затворилась дверь за нимъ, мадмоазель Бальтусъ спросила съ раздраженіемъ:

— Ну что? Вы все еще сомнваетесь въ немъ?

— Подождемъ,— отвчалъ Жоржъ,— пусть пройдетъ предстоящая ночь.

— Пожалуй подождемъ,— сказала презрительно Паула, и вышла.

XXVI.

— Дорогой и великій учитель, — вскричалъ Жоржъ, тотчасъ по уход мадмоазель Бальтусъ,— я также задаю себ вопросъ: виновенъ ли Фабрицій Леклеръ и должны ли мы не доврять ему?…

— Видли ли вы ныншнею ночью матроса?— спросилъ старый ученый.

— Нтъ, докторъ, а я ждалъ его… Онъ долженъ былъ принести намъ доказательства другихъ преступленій… Я почти подозрваю его, потому что онъ не явился.

— Не торопитесь осуждать, другъ мой, подождемъ..— какъ высказали сейчасъ сами г-ж Бальтусъ.

Фабрицій, выйдя изъ лечебницы, куда отправился прямо со станціи Ліонской желзной дороги, веллъ везти себя на виллу Нейльи.

Все здсь было совершенно спокойно, какъ онъ и ожидалъ. Ему показалось только страннымъ, что не было извстій отъ Лорана, которому онъ веллъ телеграфировать по прізд въ Гавръ.

Впрочемъ, это его не слишкомъ безпокоило, такъ какъ каждую минуту могли принести письмо и телеграмму.

Онъ веллъ подать завтракъ, до котораго почти не прикоснулся, вошелъ въ свою комнату и, бросясь на кресло, сталъ раздумывать.

— То, что происходитъ въ Отейльской лечебниц,— размышлялъ онъ,— кажется мн очень страннымъ, непонятнымъ, почти подозрительнымъ.— Я влилъ Жанн столько яду, сколько было надо для того, чтобы она умерла.— Послдній пріемъ долженъ былъ доканать ее…— Какимъ же образомъ осталась она жива?— Что за чудо случилось? Я хочу знать это, и на столько знакомъ съ токсикологіею, что могу понять спеціальное сочиненіе по этой части. Онъ всталъ, отворилъ шкафъ съ книгами и началъ перелистывать нчто въ род трактата о ядахъ, подписаннаго многими именами научныхъ авторитетовъ. Трактатъ этотъ Леклеръ нкогда купилъ безъ всякой цли, ради одного любопытства.

Онъ скородобрался до главы, его интересующей и озаглавленной такъ:

‘Du Datura Stramonium’.

Онъ прочелъ ее, взвшивая каждое слово. Чтеніе это доказало ему, что онъ поступалъ какъ надо было для того, чтобы отравить.

Вдругъ онъ сжалъ губы, нахмурилъ лобъ и на вискахъ его выступили капли пота.

Онъ наткнулся на параграфъ, относящійся до употребленія Datura Stramonium при леченіи умопомшательства. Авторъ утверждалъ въ ясныхъ и опредленныхъ выраженіяхъ, что Datura Stramonium, даваемая небольшими пріемами, сильно дйствуетъ на умопомшательство, и приводилъ въ подтвержденіе многіе опыты, произведенные въ лечебницахъ умалишенныхъ, гд употребленіе Stramonium возвращало разсудокъ.

— Горе мн! вскричалъ Фабрицій, помертввъ отъ ужаса.— Я давалъ небольшіе пріемы и, вмсто того, чтобъ убить тло, только оживилъ умъ… Я самъ же приготовилъ оружіе, которое должно поразить меня. Что я — сумасшедшій или дуракъ?…

И молодой человкъ продолжалъ читать эту ужасную страницу, но чмъ больше читалъ, тмъ боле убждался, что счастливая перемна, происшедшая въ больной,— была результатомъ количества приподносимаго яда.

— Но вдь этотъ ядъ умерщвляетъ! подумалъ онъ наконецъ съ бшенствомъ.— Я увренъ въ этомъ! Стоитъ только увеличить пріемъ!

Глаза его снова устремились на строчки, которыхъ онъ не могъ начитаться вдоволь.

— Да… да… я такъ и думалъ, продолжалъ онъ, указывая пальцемъ на фразу, которую прочелъ вслухъ. Мы выписываемъ ее слово въ слово:

‘Если больному, даже посл послдовательнаго леченія, датъ пріемъ датуры, увеличенной только на треть, то это причинитъ смерть.— Пустъ остерегаются доктора увеличивать пріемы, какъ то длаютъ многіе ихъ собраты при леченіи, которое предписываютъ больнымъ’.

Затмъ Фабрицій всталъ и, шагая по комнат изъ одного конца въ другой, продолжалъ:

— На треть больше!— Достаточно только увеличить на одну треть. Что-же, я увеличу вдвое!— Завтра неосторожность моя будетъ исправлена, потому что сегодня же пойду въ Отейльсвую лечебницу.

Посл этого краткаго монолога, Фабрицій закрылъ книгу, поставилъ на мсто и пробовалъ немного заснуть. Мы не удивимъ читателя, если скажемъ, что въ предъидущую ночь онъ не смыкалъ глазъ.

Около четырехъ часовъ вечера онъ веллъ заложить пони въ кэбъ, и отправился узнать о здоровья Жанны и ея дочери.

Въ лечебниц день тянулся безъ конца…. Часы казались вками.

Ждали обвинителя Клода Марто.

Время тянулось, но Клодъ Марто не появлялся, такъ что начали, наконецъ, думать, что онъ оклеветалъ Фабриція…

Послдній замтилъ, что вс лица были мрачны и встревожены, но онъ приписалъ это тому, что вс ожидали съ безпокойствомъ результатовъ выздоровленія Жанны.

Жоржъ упросилъ его остаться обдать, но обдъ былъ печаленъ, не смотря на старанія Фабриція и Паулы оживить его.

Между другими лицами, сидвшими за столомъ, господствовало невольное, но очень понятное принужденіе.

При такихъ условіяхъ обдъ не могъ быть продолжительнымъ.

Около десяти часовъ, Фабрицій простился, слъ въ экипажъ, который ждалъ его, и ухалъ въ Нейльи.

— Что же вы теперь станете длать, господа?— спросила Паула тономъ, въ которомъ слышалась горькая иронія. Вы видите, что вашъ обвинитель не явился, и не имете больше права сомнваться.

— Къ сожалнію,— отвчалъ профессоръ,— я долженъ сознаться, что если наше сомнніе уменьшилось, то все-таки не уничтожилось.. Даже въ интересахъ самаго обвиняемаго, мы должны до конца прослдить это дло.

Если онъ невиненъ, — тмъ блистательне будетъ доказана его невинность…. Поставьте всхъ на караулъ, милый Жоржъ.

— Безполезно говорить объ этомъ прислуг… возразилъ Жоржъ.— Насъ троихъ боле чмъ достаточно, чтобы задержать отравителя, если онъ явится…— Въ половин двнадцатаго, мосье Шульцъ, велите погасить вс лампы и свчи въ дом, а сами сядьте караулить въ пріемной зал павильона, гд живутъ г-жа Деларивьеръ и ея дочь…— Изъ предосторожности запаситесь оружіемъ.— Профессоръ и я станемъ за оконными занавсями въ моемъ кабинет… Ночь свтла, и мы увидимъ, если отворятъ калитку съ окружной дорожки.

Паула не сказала ни слова, но улыбнулась съ выраженіемъ глубокаго презрнія.

— Вы находите насъ безсмысленными,— сказалъ Жоржъ, обращаясь къ ней. Вы сметесь надъ нашими опасеніями и предосторожностями, которыя принимаемъ… Можетъ быть все это показалась бы вамъ не такъ смшно, еслибы вы видли Жанну умиравшею на нашихъ рукахъ.

— Отравитель существуетъ,— прибавилъ докторъ В***. Я не знаю кто онъ, но кто бы онъ ни былъ, мы не должны допустить его ускользнуть изъ нашихъ рукъ. Съ Божьею помощью онъ и не ускользнетъ!…

При этихъ словахъ Паула вздрогнула, хотя готова была поручиться за Фабриція своею честью, и въ то-же время почувствовала что по тлу ея забгали мурашки.

Пробило половина двнадцатаго.

Докторъ Шульцъ, исполняя приказаніе Жоржа Вернье, удостоврился, что везд погашены огни и, взявъ револьверъ, слъ въ пріемной зал.

— Дорогой учитель, сказалъ тогда Жоржъ Вернье профессору,— пора и намъ отправиться къ нашему посту.

— Я пойду съ вами, господа,— сказала Паула.

Вс трое вошли въ кабинетъ Жоржа Вернье и стали за оконные занавсы.

— Мосье Жоржъ,— сказала Паула,— въ которомъ часу отравитель, если врить обвинителю, является въ лечебницу?

— Отъ полуночи до часу утра.

— Теперь еще только безъ четверти двнадцать.— Намъ придется долго дожидаться.

— Подражайте намъ, — отвчалъ Жоржъ, — вооружитесь терпніемъ.

Паула сла въ амбразуру окна и устремила пристальный взглядъ на калитку, чрезъ которую долженъ былъ войти отравитель.

Вокругъ было такъ тихо, что въ кабинет было слышно дыханіе присутствующихъ.

Время шло.

Часы въ лечебниц пробили двнадцать, затмъ четверть и наконецъ половину.

Вс три дйствующія лица этой сцены испытывали тяжелое, хотя разнородное ощущеніе.

Прошло еще двадцать пять минутъ.

Это ожиданіе, длившееся часъ съ четвертью, показалось продолжительно, какъ годъ.

Паула чувствовала, что терпніе ея истощается.

— Что, господа? вскричала она съ дкою проніею. Не думаете:іи вы, какъ и я же, что обвинитель предупредилъ отравителя, и что послдній принялъ свои мры такъ, что вамъ не придется поймать его ныншнею ночью на мст преступленія?

— Вы ошибаетесь,— отвчалъ Жоржъ,— мы его поймаемъ ныншнею ночью!… Слышите?…

Въ кабинет доктора и смежной съ нимъ комнат раздался оглушительный звонъ нсколькихъ колокольчиковъ различныхъ тоновъ, похожій на настоящій трезвонъ.

Жоржъ продолжалъ:

— Отравитель отворилъ дверь съ бульвара Монморанси. Онъ теперь на окружной дорожк… онъ идетъ уже близко…— Богъ отступился отъ него… демонъ ведетъ, а мы — т. е. правосудіе и месть — увидимъ его совершающимъ преступленіе…— Обвинитель не солгалъ.

XXVII.

Паула ничего не могла отвтить на послднія слова Жоржа.

Она поблднла, какъ мертвецъ, зашаталась и, чтобы не упасть, схватилась обпми руками за занавсы, прислушиваясь къ звону колокольчиковъ и устремивъ пристальный взглядъ на калитку окружной дорожки.

— Идите за мною, — сказалъ молодой докторъ, наше мсто теперь къ комнат Жанны, куда мы должны придти раньше отравителя, кто бы онъ ни былъ.

Они пошли въ павильонъ, гд жили мать и дочь.

Проходя открытымъ пространствомъ, они услышали въ отдленіи безпокойныхъ умалишенныхъ странные сиплые крики и проклятія.

Удивленный профессоръ пошелъ тише.

— Что это такое?— спросилъ онъ у Жоржа.

— Это кричитъ одна изъ моихъ пансіонерокъ, съ которою сдлался припадокъ…— отвчалъ Жоржъ. Не останавливайтесь, дорогой учитель, прошу васъ… а не то мы не успемъ придти во-время.

Крики безумной усилились.— Не смотря на то, что окна были закрыты, можно было разслышать слдующія отрывочныя фразы:

— Двадцать тысячъ франковъ…. двадцать тысячъ франковъ…. Фредерика Бальтусъ убили…. убили изъ-за двадцати тысячъ франковъ….

Затмъ снова все погрузилось въ тишину.

— Это Матильда Жанселинъ…— проговорилъ Жоржъ,— несчастная скоро умретъ.

Услышавъ имя своего брата, произнесенное ночью и при такой страшной обстановк, мадмоазель Бальтусъ вздрогнула всмъ тломъ и, не смотря на всю энергію, едва было не лишилась чувствъ.

— Обопритесь на мою руку,— сказалъ ей докторъ В***.

Паула, въ знакъ благодарности, кивнула головою и взяла его подъ руку.

Спустя минуту они вошли въ павильонъ.

Шульцъ вышелъ изъ пріемной залы съ револьверомъ въ рук.

— Онъ идетъ…. шепнулъ ему Жоржъ,— пойдемте съ нами.

Молодая двушка и ея спутники поднялись по лстниц и вошли въ комнату Жанны.

Въ эту самую минуту отворилась калитка, которая вела съ окружной дорожки въ садъ.

Въ прозрачныхъ сумеркахъ обрисовалась тнь

Вошедшій простоялъ изъ предосторожности секунды дв или три на одномъ мст, затмъ ршительнымъ шагомъ направился къ павильону и вскор дошелъ до него.

Тогда во второй разъ отворилась калитка.

Опять появилась тнь и направилась вслдъ за первою.

Фабрицій Леклеръ, свыкшійся уже съ опасностью, которой подвергался въ теченіи многихъ ночей, по обыкновенію снялъ на крыльц полусапожки, вошелъ въ сни, поднялся по лстниц и, остановясь на площадк, сталъ осматриваться и прислушиваться.

Изъ подъ двери комнаты Эдмеи не видно было свта и нигд не слышно было ни малйшаго шума.

Фабрицій вошелъ въ комнату и опять остановился.

Жанна спала, и ровное дыханіе доказывало, что сонъ ея былъ крпокъ и спокоенъ.

Около оконъ распространялся слабый полусвтъ, но углы комнаты утопали во мрак.

Блдный, но очень замтный отблескъ обнаруживалъ присутствіе графина на стол подл кровати.

Отравитель вынулъ изъ кармана стклянку, взялъ графинъ и подошелъ къ окну, чтобы влить въ питье ядъ.

Вдругъ онъ почувствовалъ самое ужасное ощущеніе, какое только можетъ испытывать человкъ, не падая замертво.

На его плечо налегла рука, и онъ услышалъ голосъ Жоржа:

— Докончите ныншнею ночью, мосье Фабрицій…— Лейте все и черезъ часъ Жанна будетъ мертвая…— Въ то же время въ глубин комнаты отворилась дверь.

Вошли профессоръ и докторъ Шульцъ, съ зажженною свчею и револьверомъ, а за ними Паула безмолвная и оцпенлая отъ отчаянія и ужаса.

Фабрицій яростно вскрикнулъ. Этотъ крикъ походилъ на ревъ дикаго звря, попавшаго въ ловушку.

Онъ выронилъ графинъ и стклянку, которые разбились. Затмъ отпрыгнулъ въ уголъ комнаты и, съ угрожающимъ видомъ, началъ шарить въ карманахъ, ища какого нибудь оружія.

Онъ былъ отвратителенъ въ эту минуту.

— Берегитесь, — сказалъ ему докторъ Шульцъ, — если вы только покажете намъ дуло револьвера, то мы, по законному праву личной защиты, застрлимъ васъ въ этомъ углу, какъ бшеную собаку.

Негодяй заскрежеталъ зубами, но затмъ, видя, что погибъ безвозвратно, принялъ смиренную позу, опустилъ голову и затрясся.

— Взгляните на него…. сказалъ Жоржъ Паул, указывая пальцемъ на Фабриція…— И вы еще обвиняли насъ въ клевет на него…. Вамъ нужны были доказательства, что онъ самый подлый изъ убійцъ…— Я общалъ ихъ… Достаточно вамъ?

Паула ломала руки.

— Онъ убійца.— проговорила она.— Отравитель! онъ, котораго я любила! О, Боже мой! Боже мой! Боже мой!

Она судорожно рыдала и била себя въ грудь.

Фабрицій доказалъ въ эту минуту всю мру свей подлости.

Онъ упалъ на колна и, протянувъ руки, сказалъ умоляющимъ голосомъ:

— Да, я убійца… я подлецъ…. но я не понималъ что длалъ…. я былъ сумасшедшій!… И, такъ какъ Жанна жива, пощадите меня…

— Онъ осмливается просить, пощады!— проговорилъ Жоржъ съ невыразимымъ презрніемъ.— Онъ молитъ о состраданіи.— А щадили-ли вы вашу жертву? Пожалли-ли вы Жанну?

— Правда, я не заслуживаю ни пощады, ни состраданія… возразилъ Фабрицій.— Но я раскаяваюсь…— Будьте милостивы…. простите меня….

— Мы не имемъ права, мы не судьи ваши… отвчали они.

Паула Бальтусъ стала въ свою очередь просить за него.

— Мосье Жоржъ,— проговорила она,— я чувствую къ этому несчастному такое же отвращеніе, какую чувствовала прежде любовь… но все-таки прошу васъ за него. Ему не удалось совершить преступленія!… Съ помощію Божіею и вашею Жанна спасена…— Дайте ему время раскаяться… Пусть онъ удетъ изъ Франціи, изъ Европы…. пусть онъ влачитъ гд нибудь далеко позоръ и угрызенія совсти… Онъ подлежитъ правосудію Божію… Не предавайте же его человческому правосудію!…

— Вы не станете просить за него, мадмоазель Бальтусъ, вскричалъ вдругъ суровый голосъ.

Эксъ-матросъ, вбжавъ въ комнату, остановился передъ Фабриціемъ.

— Клодъ Марто!!— здсь!! вскричалъ послдній, вставъ на ноги.

— Да, чортъ возьми! Клодъ Марто, самъ своею особою! отвчалъ нашъ пріятель.— Ага! хозяинъ, васъ удивляетъ, что я здсь, межъ тмъ какъ вы отправили меня въ Гавръ, чтобы избавиться отъ меня. Но я возвратился во-время, чтобы скрутить васъ. Вбейте себ хорошенько въ башку, что если васъ поймали теперь, такъ вы обязаны этимъ одному мн. Тысяча милліоновъ чертей! я уже давно подкарауливалъ васъ, слдилъ за вами, какъ тнь, не спалъ по ночамъ….

Фабрицій не сказалъ ни слова, но бросилъ на эксъ-матроса взглядъ, исполненный невыразимой ненависти.

Клодъ Марто подмтилъ этотъ взглядъ.

— Чортъ побери! сказалъ онъ захохотавъ, я не далъ бы двухъ су за свою кожу, если бы мы встртились теперь съ вами гд нибудь въ лсу и если бы у васъ былъ въ рукахъ револьверъ. Но, къ счастію для меня, сила теперь не на вашей сторон… Это не понутру вамъ… да ничего не подлаешь! И эксъ-матросъ, обратясь къ Паул, прибавилъ:

— Вы просили пощадить этого человка, но вы знаете только объ одномъ его преступленіи… Подождите же просить за него…— Вы сейчасъ узнаете какого злодя просите пощадить…— Его ждетъ не каторга, а эшафотъ…

— Эшафотъ!!… вскричала Паула, обезумвъ отъ ужаса.

— Да, эшафотъ! отвчалъ матросъ.

Бшенство Фабриція было такъ сильно, что на губахъ у него показалась кровавая пна.

— Ложь!… взревлъ онъ. Ложь!…

— Выслушайте внимательно,— сказалъ Клодъ Паул,— и вы увидите, на чьей сторон истина и на чьей — ложь. Этотъ поддлыватель фальшивыхъ бумагъ, этотъ убійца совершилъ уже не одно преступленіе… Ему не удалось погубить г-жу Деларивьеръ, но руки его были уже окровавлены…

— Клевета… ложь!… вскричалъ опять Фабрицій.

Эксъ-матросъ сразу обрзалъ его.

— Молчи! сказалъ онъ, или я заткну теб ротъ! Нтъ, это не первое твое преступленіе, висльникъ!… Черезъ тебя казнили невиннаго… Теб было весело, когда гильотина отрубала голову несчастному, поплатившемуся за тебя.— Теб казалось смшно, что правосудіе ошиблось и вмсто твоей головы отрубили другую!— Вы видите, мосье Фабрицій Леклеръ, мн хорошо извстны вс ваши подвиги.

Клодъ замолчалъ на секунду, потомъ продолжалъ:

— Мадмоазель Паула, вы ищете настоящаго убійцу вашего брата?…

— Да, да!… вскричала Паула.

— Такъ взгляните на этого человка… продолжалъ Клодъ Марто,— взгляните прямо ему въ лицо… Онъ настоящій и единственный убійца!… Будете ли просить теперь о его пощад?…

XXVIII.

Паула Бальтусъ встала блдная, какъ мертвецъ, и задыхающаяся:

— Онъ убійца моего брата!!!! проговорила она, протянувъ дрожащія руки въ ту сторону, гд стоялъ Фабрицій,— онъ!!! онъ!!!

— Это неправда!… Это нелпо! я протестую противъ этого!… возразилъ мошенникъ подавленнымъ голосомъ.

— Протестуйте, негодяй, сколько хотите! продолжалъ эксъ-матросъ. Это все равно, какъ еслибы вы пли псню: ‘У меня хорошій табакъ’ на голосъ ‘Чувствительная женщина!’ У меня есть улики.

— Какія? спросилъ съ живостью Жоржъ, — говорите скоре, мой другъ.

Эксъ-матросъ опустилъ руку въ обширный карманъ своей куртки и вынулъ оттуда различныя вещи, которыя и положилъ на столикъ.

— Какія? повторилъ онъ.— А вотъ, во-первыхъ, эта записка, адресованная г. Фабрицію Леклеръ его сообщникомъ Рене Жанселинъ, которую я нашелъ Нейльи у Матилды, любовницы моего почтеннаго хозяина… Она не длинна, но ясна, какъ мн кажется.

И Клодъ прочелъ вслухъ три строчки, извстныя нашимъ читателямъ.

— Во вторыхъ,— продолжалъ онъ,— этотъ серебряный гербъ, найденный мною, на другое утро посл убійства, въ моей лодк, на которой убійца перехалъ черезъ Сену. На немъ вырзаны буквы Ф. Л., и я готовъ прозакладывать голову, что онъ придется какъ разъ въ вырзку на лож револьвера, представленнаго въ суд, какъ улика.

— Вотъ этотъ револьверъ, — прервалъ Жоржъ. Постойте… мы попробуемъ.

Онъ взялъ гербъ, и удостоврился, что онъ приходится какъ разъ по углубленію въ приклад револьвера, изъ котораго выпалъ.

— Пусть мошенникъ отречется, что это не его револьверъ,— продолжалъ Клодъ,— вотъ другой, точно такой же, который онъ бросилъ въ Сену на моихъ глазахъ въ одну лунную ночь, я выловилъ его неводомъ…

Фабрицій скрежеталъ зубами.

— Это не все еще,— продолжалъ матросъ.— Теперь надо перейти къ другимъ его упражненіямъ.

Онъ развернулъ бумагу, три четверти которой были сожжены.

— Это доказательство другаго преступленія…

— Другаго преступленія! вскричалъ Жоржъ,— съ ужасомъ, между тмъ какъ Паула закрыла лицо руками.

— Можетъ быть двухъ другихъ, господинъ Вернье, но я утверждаю только одно…— Эта бумага доказываетъ, что г. Деларивьеръ написалъ завщаніе въ пользу своей жены и дочери, а этотъ несчастный хотлъ уничтожить это завщаніе, чтобы обобрать бдныхъ женщинъ, вроятно, убивъ прежде дядю.

Раздался крикъ ужаса.

— Послдняго обстоятельства я не могу утверждать,— продолжалъ Клодъ,— но нахожу его очень вроятнымъ.— Во всякомъ случа, если онъ даже и не убилъ г. Деларивьера,— то все-таки дважды заслуживаетъ эшафота, который я общаю ему!…

— Вы слушаете этого человка!— завопилъ Фабрицій въ припадк ярости.— Онъ обвиняетъ меня, и вы врите ему! Но знаете ли вы кто этотъ Клодъ Марто?… Онъ преступникъ, подвергшійся наказанію!… Онъ воръ, осужденный военнымъ совтомъ на пятилтнее тюремное заключеніе…

— Что же?— я сдлалъ проступокъ,— отвчалъ Бордепла, — а вы вообразили, что я такой же негодяй, какъ вы, и что вы легко подкупите мою совсть, потому только, что, будучи матросомъ, я укралъ хлбъ…. Вы ошиблись, господинъ Фабрицій Леклеръ!— Я смолчалъ въ Мелюн потому, что боялся судей… Ма было страшно, что меня призовутъ въ судъ, какъ свидтеля, а я, въ моемъ положеніи, не имлъ въ то время права присягать…— Притомъ же, я только подозрвалъ, но у меня не было явныхъ уликъ… Когда же мн попались въ руки улики, я понялъ, что былъ обязанъ слдить за вами, и стать между вами и вашими жертвами, предупредить тхъ, кому вы хотли нанести ударъ въ самыхъ дорогихъ для нихъ лицахъ, и предать васъ правосудію, которое пошлетъ васъ на эшафотъ и возстановитъ честь того, кого вы допустили казнить вмсто себя…— Я понялъ это, мосье Леклеръ, и, ничего не разсчитывая и ничего не страшась, чортъ возьми! исполнилъ свой долгъ!

Фабрицій, чувствуя, что побжденъ, и видя, что не внушаетъ состраданія, хотлъ вступить въ борьбу съ окружавшими его и спастись бгствомъ.

Но Клодъ схватилъ его правою рукою за галстухъ и принудилъ стоять неподвижно, причемъ сказалъ насмшливымъ тономъ:

— Безполезно хитрить. Вы не увернетесь отъ насъ. Ничего, что въ моемъ распоряженіи только одна рука, а другая ранена выстрломъ изъ револьвера,— достаточно и одной, чтобы справиться съ вами.

Жоржъ только теперь увидлъ, что рука Клода была на перевязи, такъ какъ прежде въ тревог не замтилъ этого.

— Вы ранены?— вскричалъ онъ.

— Раненъ, господинъ Вернье.

— Кто же васъ ранилъ?

— Нкто Лоранъ, лакей г. Фабриція Леклеръ.

— Можетъ быть ваша рана серьезна?

— О! нтъ, господинъ докторъ, это ничего.— Пуля задла тло очень ловко, не коснувшись кости… Это главное… Вы скоро вылечите меня, когда намъ будетъ время заняться мною… Ктому же это лвая рука… Правая, какъ видите, здорова. Я охотно берусь свести этого разбойника въ одну изъ вашихъ каморъ, гд онъ проведетъ остальную ночь, подъ надежнымъ карауломъ…— Завтра по-утру комисаръ пришлетъ за нимъ полицейскихъ, которые избавятъ насъ отъ него

Жоржъ обернулся къ Паул:

— Какъ мы должны поступить съ нимъ? спросилъ онъ.

— Передать этого злодя въ руки правосудія…— отвчала Паула съ мрачнымъ спокойствіемъ. Мы искали съ вами убійцу моего брата я нашли его:— вотъ и все.

— Докторъ Шульцъ,— сказалъ Жоржъ, отворите одну изъ каморъ, назначенныхъ для бшеныхъ умалишенныхъ.— Пусть запрутъ туда этого человка и караулятъ.

— Въ случа крайности, я берусь исполнить это!— вскричалъ Клодъ Марто, все еще державшій Фабриція за галстухъ.

— Подите,— сказалъ онъ ему, и будьте умница, — а не то я задушу васъ.

Докторъ Шульцъ и Клодъ Марто увели плнника, который, потерявъ надежду и вмст съ тмъ и энергію, помертвлъ отъ страха и спотыкался какъ пьяный.

Мадмоазель Бальтусъ стояла недвижима и съ холоднымъ, надменнымъ презрніемъ смотрла какъ вели мимо нея Фабриція.

Но лишь только затворилась за нимъ дверь, какъ это холодное выраженіе исчезло съ лица, и молодая двушка залилась слезами.

— Какъ я подумаю.— вскричала она, — съ невыразимымъ отчаяніемъ,— что любила этого подлывателя фальшивыхъ бумагъ… этого убійцу!… Я прикасалась къ его рукамъ, обагреннымъ кровью моего брата… рукамъ, которыми онъ наливалъ ядъ Жанн!… И, ослпленная любовью, усомнилась еще въ васъ, докторъ… Я обвиняла васъ въ клевет! О! простите меня! простите!

И она сдлала движеніе, чтобы стать на колни предъ Жоржемъ.

Послдній угадалъ ея намреніе и не допустилъ до того. Онъ тихо привлекъ ее къ себ и, поцловавъ въ лобъ, сказалъ:

— Мн нечего прощать вамъ, вы не оскорбили меня.

— Такъ вы не сердитесь на меня? спросила она.

— Конечно нтъ!…

— Правда ли?

— Клянусь вамъ.

Мадмоазель Бальтусъ, казалось, стало легче.— Ея судорожныя рыданія прекратились.

— Но какъ могутъ существовать на земл такія чудовища? проговорила она посл пепродожительнаго молчанія. Къ чему вс эти преступленія? Что за цль?

— О! отвчалъ Жоржъ, причини, побуждавшія дйствовать человка, который только что вышелъ отсюда, очень понятны…— Вашъ братъ могъ погубить Фабриція, и онъ убилъ его, чтобы избжать галеръ…

— Но это не объясняетъ отравленія Жанны.

— Напротивъ, очень хорошо объясняетъ. Съ того дня какъ Фабрицій узналъ, что мы разсчитываемъ на выздоровленіе г-жи Деларивьеръ и на разоблаченія ея относительно настоящаго убійцы Фредерика Бальтусъ, — несчастный поршилъ отравить ее…. Притомъ же у него была и другая цль.,

— Какая?

— Ему не довольно было того, что онъ уничтожилъ завщаніе дяди… Ему хотлось, чтобы Жанна умерла, такъ какъ смерть ея обезпечивала за нимъ обладаніе всмъ богатствомъ дяди.

— Думаете вы, что онъ убилъ г. Деларивьера?

— Не знаю убилъ ли онъ, но мн, какъ и Клоду Марто,— это кажется очень вроятнымъ.

— Ужасно! ужасно! проговорила молодая двушка, опустивъ голову и закрывъ лицо руками.

Мысль, мелькнувшая въ ея голов, заставила ее покраснть отъ стыда и затмъ поблднть отъ отвращенія. Она вспомнила, что въ прошлую ночь голова ея покоилась на плеч Фабриція, когда Магдалина позвонила у ршетки виллы.

— А еслибъ Магдалина не позвонила?.. подумала она — и вздрогнула отъ ужаса.

— Какимъ образомъ, мой дорогой ученикъ, намрены вы дйствовать теперь? спросилъ докторъ В*** Жоржа Вернье.

— Очень просто,— отвчалъ послдній. Съ разсвтомъ я пошлю за полицейскимъ комисаромъ, который составитъ протоколъ о попытк отравленія въ моей лечебниц, и передастъ преступника суду.— Что же касается другихъ его преступленій, то я придамъ правильную форму заявленіямъ Клода Марто и приложу неопровержимыя доказательства, которыя онъ представилъ.

XXIX.

Пока знаменитый ученый и Жоржъ Вернье обмнивались этими словами, къ мадмоазель Бальтусъ возвратилось присущее ей самообладаніе.

— Теперь въ особенности нужно, чтобы Жанна выздоровла…. сказала она. Недостаточно, чтобы настоящій убійца заплатилъ дань человческому правосудію…— надо, чтобы была возстановлена честь невиннаго:— а для этого необходимо знать его имя…

— Мы вылечимъ г-жу Деларивьеръ, отвчалъ Жоржъ, и докажемъ, что Пьерръ, казненый въ Мелюн, былъ жертвою, а не преступникомъ.

— Поступивъ такимъ образомъ, мы только исполнимъ священный долгъ, — прибавилъ профессоръ… Несчастный, казненый въ Мелюн оставилъ семейство… я не сомнваюсь въ этомъ…. У насъ есть обязанность въ отношеніи къ этому семейству…— Лишь только будетъ возможно, мы подвергнемъ Жанну опыту, къ которому ршился прибгнуть Жоржъ.

— Конечно такъ, дорогой учитель, но Богъ знаетъ, когда это будетъ возможно?

— Какъ,— возразилъ съ удивленіемъ профессоръ, вдь недавно еще произнесли смертный приговоръ?..

— Да, но казнь замнили пожизненою каторжною работою….

— Тмъ лучше!— воскликнула мадмоазель Бальтусъ съ выраженіемъ злобы, между тмъ какъ въ глазахъ ея загорлся мрачный огонь.— Такъ угодно правосудію Божію!..— Мы пождемъ дня казни Фабриція Леклеръ. Видя, какъ падетъ голова убійцы моего брата, къ Жанн возвратится разсудокъ…

Профессоръ и Жоржъ Вернье переглянулись съ изумленіемъ.

Такая сильная ненависть, смнившая восторженную любовь Паулы, не только удивила, но и испугала ихъ.

Молодая двушка замтила это.

— Ахъ! вы не понимаете меня…— проговорила она съ горечью.— А это однако очень просто…— Если бы я меньше любила этого злодя,— меньше бы и ненавидла!

— Вы правы,— проговорилъ Жоржъ,— мы подождемъ казни Фабриція Леклеръ.

Въ эту минуту вошли докторъ Шульцъ и Клодъ Марто.

— Господинъ директоръ,— сказалъ первый,— убійца въ надежномъ мст… Мы надли на него горячешную рубашку, такъ что онъ не можетъ шевелиться…. Кром того, въ камор сидитъ сторожъ съ револьверомъ въ рук, а другой стоитъ въ корридор…

— Нечего опасаться, что онъ убжитъ… я ручаюсь въ этомъ… сказалъ эксъ-матросъ… Скоре убжитъ сардинка изъ жестяной корбки.

— Мосье Клодъ,— вскричала Паула,— дайте мн вашу руку.

— Но, сударыня…— проговорилъ сильно сконфуженный Бордепла.

— Дайте мн вашу руку,— повторила молодая двушка,— я хочу пожать ее…. Вы поступили какъ честный и мужественный человкъ.’ Благодарю васъ отъ глубины души…— Не забывайте никогда, что я преданный и искренній другъ вашъ на всю жизнь….

Клодъ положилъ свою здоровенную лапу въ маленькія ручки Паулы и проговорилъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ:

— Вы благодарите меня, сударыня? Но за что же, чортъ возьми?.. за то, что я раздавилъ эхидну или убилъ бшеную собаку? Это не стоитъ благодарности. Напротивъ, я долженъ благодарить васъ за ваше дружеское расположеніе ко мн. Я знаю, что вы оказываете мн большую честь. Скажите слово, сдлайте знакъ, мамзель Паула,— и Клодъ Марто охотно позволитъ убить себя за васъ!…

Онъ отеръ навернувшіяся на глазахъ слезы умиленія и продолжалъ, обратясь къ Жоржу:

— Теперь, господинъ докторъ, мы въ два темпа и три такта сведемъ наши счеты, если вамъ угодно.

— Разв у насъ есть съ вами счеты? спросилъ Жоржъ.

— Да, господинъ докторъ.

— Какіе?

Эксъ-матросъ вытащилъ изъ своего неистощимаго кармана бумажникъ Лорана, раскрылъ и выложилъ на столъ ассигнаціи.

— Что это значитъ?

— Здсь двадцать девять тысячъ пятьсотъ франковъ… Всего было тридцать тысячъ, но я принужденъ былъ взять изъ нихъ для моихъ личныхъ расходовъ пятьсотъ франковъ, въ которыхъ отдамъ отчетъ.

— Кому же принадлежатъ эти деньги?

— Мадмоазель Эдме и ея матери, потому что составляютъ часть наслдства, которое кралъ у нихъ этотъ негодяй.— Я вручаю ихъ вамъ, и мн не надо росписки.

— Какимъ образомъ досталась вамъ эта сумма?

— Ахъ! правда… вдь я не все сказалъ вамъ…— Такъ выслушайте… разсказъ мой будетъ непродолжителенъ.

И Клодъ разсказалъ вкратц исторію тридцати тысячъ франковъ, данныхъ Фабриціемъ Лорану на покупку небольшаго парохода.

Затмъ прибавилъ:

— Завтра, господинъ Жоржъ, вы должны отправиться на виллу Нейльи-Сенъ-Джемсъ… Въ одномъ изъ ящиковъ бюро г. Фабриція, на который я укажу вамъ, вы найдете все или почти все богатство г. Деларивьеръ.

— Мы подемъ вмст,— отвчалъ Жоржъ,— и, скажу вамъ мимоходомъ, я надюсь, что вы останетесь при дом мадмоазель Эдмеи и ея матери, при такой должности, какая вамъ будетъ пріятна…

— Чортъ возьми!— вскричалъ Клодъ,— еще бы не остаться!… Мн только этого и хочется… Мои лодки, видите ли, все равно что мои дти!— И я могу оставить при себ моего юнгу,— не такъ ли, господинъ Жоржъ?

— Конечно.

— Кстати на счетъ юнги: я какъ можно скоре поду въ Мантъ за этимъ бднягою…— Я увренъ, онъ въ отчаяніи, что его надулъ этотъ другой мошенникъ Лоранъ, и однако знаю, что бдный мальчикъ не виноватъ.— Отъ десятилтняго мальчугана невозможно требовать, чтобы онъ былъ опытенъ, какъ какой нибудь бывшій морякъ, не такъ ли, господинъ Жоржъ?

— Разумется. Вы създите за мальчикомъ и разршите ему прогостить нсколько дней у матери.

— Ахъ! чортъ возьми! Какъ же онъ будетъ радъ! А теперь, господинъ Жоржъ, если вы не имете во мн надобности, такъ я пойду всхрапну маленько….

— Вамъ отведутъ комнату.

— Безполезно.

— Гд же вы ляжете?

— На свжемъ воздух… въ саду, напримръ! Я люблю прохладу, а на трав великолпно, и я славно засну подъ открытымъ небомъ!

— Но ваша рана?

— Не стоитъ говорить о ней.

— Отчего же?

— Вашъ лейтенантъ осмотрлъ ее и сказалъ, что это вздоръ. Черезъ недлю не останется и слда отъ нея…

— Это правда,— сказалъ докторъ Шульцъ:— Клодъ не ошибся… Пуля только оцарапала тло… и не нанесла никакого серьезнаго поврежденія.

— Но гд же этотъ лакей Лоранъ, который ранилъ васъ? Что же съ нимъ сталось?

— Онъ въ Курбвуа, у одного честнаго человка трактирщика, который покупаетъ у меня рыбу и къ которому я доставилъ его очень жалкомъ положеніи… Онъ гораздо боле пострадалъ, чмъ я.

— Что же случилось съ нимъ?

— Пуля попала ему въ плечо!.. Мы выстрлили почти въ упоръ другъ въ друга…— Но что подлаешь?— Онъ не ожидалъ, что, войдя на виллу, встртитъ меня на своей дорог…— Тамъ за нимъ ухаживаютъ…— Онъ прохвораетъ по крайней мр съ мсяцъ, между нами будь сказано, мн не жаль его… Онъ стоитъ того.

— Дйствительно ли онъ сообщникъ Фабриція Леклеръ?

— Онъ не участвовалъ ни въ мелюнскомъ убійств, ни отейльскомъ отравленіи.— Но судьямъ, все-таки, не мшаетъ допросить его, такъ какъ между нимъ и его господиномъ была какая-то стачка… Затмъ прощайте, господа и барышня, — пойду спать.

— Да, но только не на открытомъ воздух! Я положительно запрещаю это.— Сырость можетъ растравить вашу рану, лягте на постели.

— По предписанью доктора? сказалъ Бордепла со смхомъ.

— Да, по предписанью доктора.

— Въ такомъ случа, я повинуюсь.— Еще разъ прощайте, господа.

И Клодъ вышелъ съ докторомъ Шульцемъ, который помстилъ его въ одной изъ пустыхъ комнатъ.

Бысло слишкомъ поздно или, скоре, слишкомъ рано для того, чтобъ профессоръ возвратился въ Парижъ, и Жоржъ предложилъ ему лечь въ собственной своей комнат.

Съ разсвтомъ въ лечебницу прибылъ Отейльскій полицейскій комисаръ, а въ девять часовъ — прокуроръ Республики, судебный слдователь и полиціймейстеръ.

Составили протоколъ о всемъ, случившемся при свидтеляхъ, и относительно того, что показалъ Клодъ Марто.— Вещественныя доказательства записали въ протоколъ и затмъ положили въ ящикъ, который запечатали нсколькими печатями.

Въ двнадцать часовъ Фабриція отвезли въ тюрьму въ карет, подъ карауломъ двухъ полицейскихъ.— Но вопросы судей преступникъ упорно молчалъ.

Жанна быстро поправлялась, но Эдмея, разбитая всми ощущеніями, вынесенными въ эти дни, становилась все слабе.

Когда вошли въ комнату Матильды Жанселинъ, то нашли ее распростертою на ковр безъ движенія.

Несчастная двушка умерла въ ту самую минуту, когда Жоржъ, положивъ руку на плечо отравителя, сказалъ:

— Докончите ныншнею ночью, мосье Фабрицій! Вылейте все!!..

ЭПИЛОГЪ.
ПЛОЩАДЬ СЕНЪ-ЖАНЪ.

I.

Прошло около мсяца посл послднихъ событій.

Жанна была на пути къ полному физическому выздоровленію.

Дйствіе отравы уменьшалось съ каждымъ днемъ и должно было вскор совершенно исчезнуть.

Что же касается ея разсудка, то Жоржъ Вернье былъ увренъ что везиратитъ его при помощи своего знаменитаго учителя доктора В***.

Эдмея продолжала чахнуть, какъ цвтокъ, стебель котораго надломленъ.

Посл ареста жалкаго убійцы, Жоржъ Вернье създилъ съ Клодомъ Марто на виллу Нейльи и нашелъ большую часть богатства Деларивьера въ одномъ изъ ящиковъ бюро Фабриція.

Мы давно уже знаемъ, что остальное было поручено банкиру Жаку Лефебиру.

Жоржъ Вернье написалъ нотаріусу, жившему въ улиц Луи-ле-Гранъ, адресъ котораго прочелъ, въ извстный намъ день, въ отел ‘Большаго Оленя’, когда прописывалъ рецептъ Жанн.

Нотаріусъ поспшилъ принять необходимыя мры къ вскрытію законнымъ порядкомъ завщанія, адресованнаго ему Деларивьеромъ и содержаніе котораго намъ уже извстно.

Слдствіе относительно покушенія отравить Жанну окончилось въ Париж очень скоро, но такъ какъ первое преступленіе Фабриція — убійство Фредерика Бальтусъ — было совершено въ департаментахъ Сены и Марны, то тамошній уголовный судъ потребовалъ къ себ подсудимаго.

Фабрицій сидлъ въ той самой тюрьм, гд несчастный Пьерръ провелъ много дней въ томительной нравственной агоніи, прежде чмъ взошелъ на эшафотъ.

Дло это произвело много шума по разнымъ, очень понятнымъ причинамъ.

Во-первыхъ, оно напомнило таинственнаго человка, казненаго при страшныхъ обстоятельствахъ, изложенныхъ нами въ начал этого разсказа,— и который ни за что въ мір не хотлъ открыть своего имени.

Во-вторыхъ, такъ какъ подсудимый принадлежитъ къ высшему образованному кругу общества, то преступленіе казалось еще ужасне

Съ нетерпніемъ ожидали дня суда, и дло Фабриція Леклеръ должно было занять важное мсто въ Судебной хроник.

Судъ часто вызывалъ Паулу Бальтусъ, Жоржа Вернье и Клода Марто.

Во избжаніе частыхъ перездовъ, Паула предложила Жоржу Вернье предоставить управленіе лечебницею доктору Шульцу и поселиться на вилл Бальтусъ съ Жанною и Эдмеею и нашимъ другомъ. эксъ-матросомъ.

Предложеніе это было принято, и мы встртимъ теперь въ Мелюн всхъ дйствующихъ лицъ этой длинной исторіи, развязка которой уже близка.

Пьерръ уже дв недли жилъ въ Шарантон у своей матери, но бдный мальчикъ никакъ не могъ утшиться въ томъ, что Лоранъ провелъ его.

Скажемъ нсколько словъ о послднемъ.

Клодъ Марто, на другой день посл ареста Фабриція, отправился въ Курбвуа къ трактирщику, которому поручилъ господина управляющаго съ пулею въ плеч.

Онъ хотлъ освдомиться о раненомъ.

Но каково же было его разочарованіе, когда онъ нашелъ, что комната, куда трактирщикъ помстилъ наканун раненаго и котораго заперъ на ключъ, была пуста.

Птичка улетла тмъ же способомъ, какъ и въ Мант, т. е. черезъ окно, спустившись по привязаннымъ къ нему простынямъ.

Когда первая минута досады прошла, Клодъ Марто примирился съ этимъ побгомъ: — такъ какъ настоящій преступникъ былъ въ тюрьм, то не было никакой важности въ томъ, что безсознательный сообщникъ этого злодя находится на свобод.

— Этотъ Лоранъ скоре дуракъ съ претензіями, чмъ негодяй…— подумалъ матросъ,— пусть его схватятъ гд нибудь въ другомъ мст.

И забылъ о немъ.

Если публика такъ сильно заинтересовалась процессомъ Фабриція, то понятно, что мелюнскій судъ придавалъ ему еще боле важное значеніе.

Дло шло о судебной ошибк, т. е. объ ужасномъ роковомъ случа, къ счастію очень рдкомъ.

На площади Сенъ-Жанъ казнили невиннаго.

Ни одинъ изъ тхъ, кто способствовалъ законнымъ образомъ этой казни, не могъ уже спать спокойно.

Слдствіе шло быстро, не смотря на затрудненія, которыя старался произвести подсудимый.

Онъ положительно все отрицалъ, и уврялъ, что въ ночь, когда было совершено преступленіе, не вызжалъ изъ Парижа.

— Никто не видалъ меня,— думалъ онъ,— и нельзя ничмъ положительно доказать моего присутствія въ Мелюн, а слдовательно и виновности въ убійств Бальтуса…— Остается попытка отравить Жанну, но Жанна жива.— Я отдлаюсь галерами, а оттуда можно бжать.

Ожидали любопытныхъ и драматическихъ преній.

Всмъ было извстно, что, по порученію Паулы Бальтусъ, одинъ изъ знаменитйшихъ парижскихъ адвокатовъ долженъ былъ потребовать, вмст съ казнью преступника, возстановленія чести невинно пострадавшаго.

Мірокъ, въ которомъ обыкновенно веселятся, былъ сильно взволнованъ.

Вс фланеры, ночныя гуляки и красотки боле или мене знали Фабриція Леклеръ.

Одни защищали, другіе обвиняли его.

Первые полагали, что такой милый молодой человкъ, такой веселый собесдникъ за ужиномъ и игрокъ, который понтировалъ и металъ банкъ съ удивительнымъ шикомъ и всегда въ одинаковомъ расположеніи духа,— не могъ быть злодемъ, совершившимъ столько преступленій.

Другіе, напротивъ, утверждали, что по многимъ обстоятельствамъ давно уже считали его фальшивымъ и опаснымъ человкомъ, который кончитъ дурно.

Вс хотли непремнно присутствовать при засданіяхъ мелюнскаго суда, какъ при первомъ представленіи какой нибудь знаменитой пьесы.

Число свидтелей было очень значительно.

Послали вызовъ явиться въ судъ капитану Кержалю, командиру Алботроса, и корабельному доктору Барди, но Альботорсъ былъ въ мор, и невозможно было надяться, чтобы капитанъ и докторъ явились.

Фабрицій, несмотря на то, что надялся спасти свою голову, былъ очень мраченъ.

Свирпое выраженіе губъ и глазъ доказывало его внутреннее безпокойство.

По временамъ взглядъ его становился безсмысленъ, такъ что можно было подумать въ эти минуты, что онъ близокъ къ сумасшествію, но несчастный просто только боялся расплаты.

Нсколько дней тому его перестали уже держать въ заперти въ особой камер и позволяли ходить по двору вмст съ другими заключенными.

Министерство общественныхъ длъ не сомнвалось въ его преступности, но готовилось подтвердить собщничество Пьерра, желая избавить присяжныхъ отъ страшной нравственной отвтственности за несправедливый приговоръ.

Стали разбирать прежнее слдствіе, просматривать и перечитывать допросы, которымъ подвергали таинственнаго подсудимаго. По его уклончивымъ отвтамъ и по тому, что онъ не хотлъ сказать своего имени, можно было дйствительно предположить, что онъ сообщникъ.

Знаменитый адвокатъ, выбранный Паулою Бальтусъ, понималъ всю трудность своей задачи.

Мадмоазель Бальтусъ начинала уже сомнваться въ возможности оправданія казненнаго, а для нея это оправданіе было столько же важно, какъ и наказаніе преступника. Ей казалось, что она исполнитъ священный долгъ, возстановивъ честь невинно-пострадавшаго по поводу убійства ея брата…

Это такъ сильно безпокоило ее, что она высказала все Жоржу.

— Я понимаю это,— отвчалъ докторъ, но, къ несчастію, не могу сказать вамъ ничего успокоительнаго.— Только полное признаніе Фабриція Леклеръ можетъ доказать судьямъ, что несчастный Пьерръ былъ жертвою, а не сообщникомъ…— Но убійца вашего брата никогда не признается въ этомъ.

— Почемъ знать?— проговорила Паула. Не можете-ли вы добыть мн разршенія повидаться съ подсудимымъ? прибавила она.

Жоржъ сдлалъ жестъ изумленія.

— Вы хотите видть убійцу! вскричалъ онъ.— Вы согласитесь вынести присутствіе этого мошенника?….

— Да… съ цлію пробудить человческое чувство въ этой грязной душ и заставить его сказать истину…

— Вы ничего не добьетесь….

— Почемъ знать?— Я скажу ему, что если онъ признается то я стану молить Бога, чтобы Онъ простилъ его.

— Я постараюсь выхлопотать вамъ разршеніе, отвчалъ докторъ, посл минутнаго молчанія,— но, поврьте мн, вы ошибаетесь если думаете, что въ сердц Фабриція осталось еще что нибудь человческое!

Все въ немъ угасло или скоре умерло!

II.

Мы попросимъ нашихъ читателей переступить съ нами за калитку мелюнской тюрьмы.

Въ корпус зданія, назначеннаго для подсудимыхъ, Фабрицій познакомился съ двумя преступниками — самыми отъявленными негодяями, обвиненными въ воровств, и которые должны были судиться въ одно время съ нимъ.

Оба эти молодца, столпы тюрьмъ и галеръ, выказывали горячее участіе кокодесу высшаго общества, кошелекъ котораго, относительно довольно туго-набитый, доставлялъ имъ усладу выпивки.

Они не разставались съ нимъ.

Не смотря на спеціальный, постоянный надзоръ за ними, отношенія ихъ стали такъ близки и взаимное довріе зашло до такихъ размровъ, что они придумали общими силами планъ побга, результаты котораго мы скоро узнаемъ.

Въ тотъ самый день, когда Жоржъ Вернье отправился въ мелюнскій судъ, чтобы выхлопотать мадмоазель Бальтусъ позволеніе видть Фабриція, трое подсудимыхъ находились на тюремномъ двор.

День былъ такой знойный, что прогуливаться на солнопек было вовсе не заманчиво. Они растянулись вс трое на земл, подъ тнью одного изъ флигелей зданья, и тихо говорили.

Одного изъ новыхъ пріятелей Фабриція звали Пьерръ Кадаръ, по прозванію Гурганъ. Это пріятное прозвище дали ему на Брестскихъ галерахъ, гд онъ пробылъ пять лтъ.

Другаго звали Сосенъ Рибо, по прозванію Бекъ-де-Лампъ {Bec-de-Lampe — горлка или газовой рожокъ.}, въ воспоминаніе заключенія въ той же самой мелюнской тюрьм, за кражу лампы со взломомъ у ламповщика въ Фонтенбло.

— Такъ ты полагаешь, — спросилъ Гурганъ своего товарища,— завтра ршетка будетъ совсмъ подпилена?

— Я берусь докончить дло въ двадцать минутъ, — отвчалъ Бекъ-де-Лампъ,— и можно будетъ безъ опасенія попользоваться свжимъ воздухомъ.

— Да, ты говоришь это..— Но вдь наша комната во второмъ этаж.

— Такъ что же?

— А то, что ты не выскочишь изъ окна на дозорную дорожку…— На это способна только коза тетушки Мишель….

— А наши одяла-то, глупецъ?

— Я знаю, что есть одяла и что можно надлать изъ нихъ веревокъ, по мн извстно также, что на дозорной дорожк ходитъ часовой, я слышу каждую ночь шумъ его шаговъ..

— Онъ ходитъ не по дозорной дорожк….

Фабрицій слушалъ внимательно.

— Такъ гд же? спросилъ онъ.

— Придержите ваши бубенчики!— сказалъ Бекъ-де-Лампъ вмсто отвта.— Въ нашу сторону идетъ сторожъ….

Онъ закрылъ глаза и притворился спящимъ.

Товарищи послдовали его примру, а Гурганъ, желая придать боле правдоаодобія своему сну, принялся храпть.

Сторожъ взглянулъ съ сильнымъ недовріемъ на негодяевъ и прошелъ дальше.

Фабрицій открылъ одинъ глазъ и посмотрлъ вслдъ ему.

— Онъ уже въ конц двора….— проговорилъ Леклеръ чрезъ минуту.

— Такъ мы можемъ продолжать, — сказалъ Бекъ-де-Лампъ,— я сказалъ вамъ, что часовой ходитъ не по дозорной дорожк, и увренъ въ этомъ, потому что во время моего перваго заключенія я часто работалъ въ той сторон… и могу сообщить вамъ положительныя свднія….

— Такъ, чортъ возьми, сообщи же ихъ! прервалъ Гурганъ съ нетерпніемъ.

— Гд же онъ прохаживается?

— Этажемъ ниже нашего помщенія, въ открытомъ узкомъ корридор, ведущемъ на дозорную дорожку.— Окно нашей комнаты выходитъ въ этотъ корридоръ.

— В-о-т-ъ ч-т-о!

— Что ты объ этомъ скажешь, Гурганъ?

— Я скажу, что если мы вылземъ въ окно нашей комнаты, то этотъ корридоръ будетъ нашимъ первымъ этапомъ!

— Разумется.

— Такъ не надо вылзать въ него.

— Отчего?

— А часовой-то съ ружьемъ!… этотъ воинъ, врный приказу, видя, что мы хотимъ улизнуть, раскудахтается какъ цыцарка и подыметъ гвалтъ, не считая еще того, что выстрлитъ!… Словомъ, насъ поймаютъ!…

Бекъ-де-Лампъ иронически усмхнулся.

— Эка важность!— говорилъ онъ насмшливо.— Ты фофанъ, такъ и меня считаешь такимъ же!— Въ которомъ часу идутъ въ дортуаръ?

— Въ половин седьмаго.

— А въ которомъ часу становятся слышны шаги часоваго?

— Около половины девятаго.

— То есть когда стемнетъ…— продолжалъ Бекъ-де-Лампъ. Это доказываетъ, что часоваго ставятъ тогда когда день уже начинаетъ угасать, какъ свчка, но не раньше….

— Справедливо,— сказалъ Фабрицій.

— Слдовательно, отъ половины седьмаго до половины девятаго положительное отсутствіе часоваго… Можно, значитъ, спуститься какъ по парадной лстниц съ тросточкою въ рук.

— Средь благо дня?— спросилъ Гурганъ недоврчиво.

— Нтъ не средь благо дня, папаша, а въ сумерки. Это совсмъ другое дло. Это часъ обда сторожей, которые совершенно спокойны, заперевъ заключенныхъ… Когда хочешь удрать половче, ребята, такъ надо знать все это, чтобы не изловили прежде, чмъ выйдешь изъ мышеловки!

— Хорошо!— сказалъ Фабрицій.— Можно попытаться,— и я думаю, что попытка въ самомъ дл удастся… Но когда очутишься на дозорной дорожк, такъ это не значитъ еще, что вышелъ изъ тюрьмы…

— Возлюбленный мой кокодесъ,— возразилъ Бекъ-де-Лампъ, я мелюнскій уроженецъ и знаю здшнюю тюрьму и ея окрестности такъ, какъ вы знаете аллеи Булонскаго парка…. Окружная стна съ нашей стороны отдляетъ дозорную дорожку отъ обширнаго пустыря, арендуемаго однимъ огородникомъ, гд онъ садитъ рпу, огурцы, дыни, тыквы и т. п. На этомъ пустыр есть колодезь, сообщающійся съ тюремнымъ.

Этотъ источникъ иметъ два устья: одно на дозорной дорожки, а другое въ огород. Въ каждомъ изъ нихъ можно черпать воду ведромъ, опускаемымъ на веревк по блоку… Вдь провинціальныя тюрьмы устроены не такъ, какъ Лазаръ или ла-Рокетъ… Это настоящій бракъ, честное слово

— Если я хорошо понялъ васъ,— сказалъ, Фабрицій, то, нырнувъ въ этотъ колодезь, можно проплыть подъ стною и вынырнуть на другой сторон….

— Почти такъ… впрочемъ дло не въ томъ только, чтобы проплыть подъ стною, но подъ ршеткою, укрпленною въ фундамент, которая перерзываетъ источникъ надвое и спущена въ воду, по крайней мр, на двадцать сантиметровъ.

— Слдовательно, чтобы вынырнуть съ другой стороны, прибавилъ Гурганъ, — надо сильно наклонить голову и проплыть подъ ршеткою.

— Yes, милордъ.

— Что же, все равно — можно…

— Да, когда умешь плавать и нырять, какъ я, дружокъ мой.

Въ глазахъ Фабриція сверкнулъ дикій огонь.

— Я умю плавать и нырять, и даже мастерски,— сказалъ онъ.

— Я тоже умю довольно порядочно, прибавилъ Гурганъ,— и ничего не мшаетъ попытать счастія.

— Да,— сказалъ Бекъ-де-Лампъ,— но только не надо, чтобы насъ поймали, какъ бглыхъ рекрутъ, черезъ сорокъ восемь часовъ….— Разъ вырвавшись на свободу, надо умть воспользоваться ею….— Что мы станемъ длать безъ денегъ?

Гурганъ почесалъ за ухомъ.

— А вдь это правда. Вотъ теб и загвоздка! Не мшало бы имть нсколько су въ ожиданіи лучшихъ дней.

— Тсъ! проговорилъ Фабрицій,— сторожъ идетъ сюда.

Трое мошенниковъ приподнялись и начали звать хоромъ.

Сторожъ остановился подл Бекъ-де-Лампа, и, пнувъ его носкомъ сапога, вскричалъ:

— Разв теб, негодяй, мало ночи выспаться?

— Что длать, господинъ инспекторъ,— отвчалъ Бекъ-де-Лампъ съ поклономъ и улыбкою, — въ нашемъ дортуар есть клопы и это безпокоитъ насъ…

— У этого бездльника на все готовъ отвтъ, проговорилъ сторожъ.

И онъ опять ушелъ.

— Такъ васъ озабочиваютъ деньги? спросилъ Фабрицій, спустя минуту.

— Да, почтеннйшій… Деньги — это нервъ войны… Съ деньгами можно, если умешь держать себя,— разыграть богатаго буржуа и предпринять по желзной дорог путешествіе въ Швейцарію, чтобы полюбоваться красивыми видами.

— Да, но вдь на границ арестуютъ… возразилъ Фабрицій.

— Простофилю,— отвчалъ Бекъ-де-Лампъ, — но что касается до меня, то я не изъ таковыхъ.— Мн извстны вс фокусы. Надо взять билетъ до предполагаемой станціи предъ Бельгардомъ, такъ какъ въ этомъ мст осматриваютъ паспорты. Начиная съ этой станціи надо разыграть аматера рыбной ловли, т. е. идти по берегу Роны, въ соломенной шляп и съ полотенцемъ на плеч. Жандармы не обратятъ на васъ никакого вниманія.— Такимъ-то манеромъ, пройдете вы Бельгардъ и придете въ Кельнъ, гд опять сядете на желзную дорогу и отправитесь на родину зеленой полынной водки.— Это не мудрено, и я продлывалъ эту штуку.

Фабрицій слушалъ внимательно товарища по заключенію.

— Это въ самомъ дл легко! У насъ будутъ деньги.

III.

Оба мошенника взглянули на товарища съ очевиднымъ изумленіемъ.

— Въ самомъ дл у насъ будутъ деньги?! спросилъ Бекъ-де Лампъ.

— Да.

— И достаточно для троихъ?

— Конечно, даже больше, чмъ намъ надо для нашей безопасности…

— Значитъ, по крайней мр, полторы тысячи франковъ?

— Больше.

— Сколько же?

— Нсколько тысячныхъ ассигнацій…

Глаза заключенныхъ блеснули.

— Это не вранье? спросилъ Гурганъ.

— Ничего не можетъ быть серьезне, увряю васъ..

— Кто же принесетъ эти деньги?

— Не придется приносить…. Он здсь….

— У васъ?

— У меня.

— Не можетъ быть!

— Но когда я говорю вамъ….

— Но гд же он у васъ?

— На дн моей шляпы, подъ чахломъ…

— Это недурно! очень недурно!… промолвилъ Бекъ-де-Лампъ…

— Но разв васъ не обыскивали въ канцеляріи?

— Напротивъ, обыскивали очень усердно.

— Такъ какъ же?

— Я поставилъ шляпу на самый реестръ чиновника… ее позабыли осмотрть…

— Какое счастіе! сказалъ Гурганъ.— Если такъ, то ничто не мшаетъ намъ бжать…

— Ничто.

— Такъ удеремъ нынче вечеромъ.

— Ладно.

— Есть затрудненіе… сказалъ Фабрицій.

— Какое?

— Чтобы убжать отсюда, надо нырнуть въ воду и ассигнаціи размокнутъ… Надо найти способъ сохранить ихъ сухими…

— Способъ найденъ… отвчалъ Бекъ-де-Лампъ.— Сегодня поутру привели отставного солдата, котораго будутъ судить гражданскимъ судомъ за самое пустое воровство. Я замтилъ, что у него виситъ на перевязи жестяной футляръ, въ которомъ онъ носитъ указъ объ отставк…— Надо было бы пріобрсти этотъ футляръ.

— Купите у него… сказалъ съ живостью Фабрицій.

— Чтобы купить — надо деньги, а у меня нтъ ихъ…

— Вотъ, возьмите.

Фабрицій далъ заключенному нсколько серебряныхъ монетъ, затмъ прибавилъ:

— Но, все обдумавъ, нельзя бжать нынче вечеромъ.

— Отчего?

— Потому что, когда мы вылзимъ изъ колодца, намъ надо будетъ переодться во что нибудь. Если же явимся мокрые къ торговцу старымъ платьемъ для покупки одежды, то возбудимъ подозрніе.

— Правда, чортъ возьми! Совершенно правда!… Что же длать?

— Дайте мн подумать… Я дамъ вамъ отвтъ нынче вечеромъ… Побгъ отложенъ, но не надолго… Сторожъ опять идетъ сюда…. Довольно объ этомъ…

Трое мошенниковъ покинули свой постъ ладзарони и разстались, Бекъ-де-Лампъ отправился покупать жестяной футляръ, Гурганъ — пакетъ табаку въ десять сантимовъ, а Фабрицій предался думамъ не только о спасеніи, которое казалось ему теперь возможнымъ, но и о мести, такъ какъ его охватило страшное желаніе отомстить.

Имя его, произнесенное внезапно громко, пробудило его отъ мрачной задумчивости.

Одинъ изъ сторожей, отворивъ дверь во дворъ, закричалъ:

— Фабрицій Леклеръ!…

— Здсь, отвчалъ мошенникъ, сильно заинтересованный.

— Ступайте сюда…

— Я здсь…

И онъ подошелъ къ дожидавшемуся сторожу.

* * *

Мы знаемъ уже, что Клодъ ранилъ Лорана, а Лоранъ въ свою очередь Клода.

Эксъ-матросъ, отнявъ револьверъ у противника, заставилъ идти вмст съ собою, привелъ въ Курбвуа, гд и послалъ за докторомъ.

Послдній вынулъ изъ тла коническую пулю и объявилъ, что рана не будетъ имть серьезныхъ послдствій.— По словамъ его, нужно было только спокойствіе.

Лоранъ думалъ втихомолку, что его положеніе было опасне раны.

Не смотря на угрозы Клода, который объявилъ, что если онъ убжитъ, то онъ, Клодъ, донесетъ въ судъ и представитъ описаніе его примтъ Лоранъ все-таки думалъ, что самый надежный способъ выпутаться изъ бды — было бжать отъ матроса и скрыться въ какомъ нибудь уголк Парижа или въ его окрестностяхъ.

Вслдствіе этого соображенія, онъ ршился въ Курбвуа прибгнуть къ тому же способу, который такъ отлично удался ему въ Мант.

Трактирщикъ вызвался присматривать за нимъ, но исполнялъ это очень небрежно, въ полной увренности, что кровавая рана плнника еще не допуститъ бжать.

Но онъ ошибся.

Въ то время, когда Клодъ Марто прибылъ въ Отейль и помогъ захватить Фабриція съ ядомъ въ рук, Лоранъ съ большимъ трудомъ, вслдствіе сильной боли, смастерилъ лстницу изъ простыни и одяла, и вылзъ въ окно.

Очутясь на свобод, онъ отправился въ Нейльи, такъ какъ у него былъ ключъ и онъ надялся встртить тамъ Фабриція.— Онъ пробрался въ домъ, съ безконечными предосторожностями, чтобы никого не разбудить, и вошелъ въ комнату своего господина.

Она была пуста, а кровать не помята.

Лоранъ задрожалъ съ головы до ногъ.

— Я увренъ, что съ моимъ господиномъ случилось какая нибудь бда, — подумалъ онъ. Злые люди успли уже оклеветать его, и я явился слишкомъ поздно, чтобы предупредить его… Можетъ быть, онъ погибъ, и я хорошо сдлаю, если подумаю о своемъ собственномъ спасеніи.

И онъ попробовалъ отворить своими ключами бюро Фабриція. Однимъ изъ нихъ Лоранъ отперъ ящикъ бюро, гд и нашелъ бумажникъ, пріятно набитый ассигнаціями.

Онъ положилъ его въ карманъ, при чемъ подумалъ съ убжденіемъ:

— Почемъ знать, можетъ быть, эти тысячи пригодятся когда нибудь моему несчастному господину?… Я беру ихъ не для себя, а для него.

Разсудивъ такимъ образомъ, онъ поднялся въ свою комнату, взялъ небольшой, холстинный мшокъ, гд хранилъ накопленныя деньги, необходимое блье и одежду, связалъ все это въ узелъ и ушелъ также осторожно, какъ и пришелъ, при чемъ сердце сжалось боязнью не увидть боле этого дома, гд ему такъ хорошо жилось.

Выйдя съ виллы, онъ направился, прихрамывая и неся на здоровомъ плеч узелъ, къ застав Звзды.

Не смотря на то, что было около часа ночи, онъ нашелъ здсь запоздавшій фіакръ.

Извощикъ, благодаря довольно хорошей плат, данной впередъ, согласился свезти его въ Венсеннъ.

Въ этой мстности былъ у Лорана семейный кузенъ, содержавшій суровскую лавку, у котораго онъ и намревался попросить гостепріимства.

Кузенъ сильно удивился, увидвъ его въ такое позднее время и раненаго, но принялъ очень ласково.

Лавочница встала и приготовила ему постель, на которой онъ растянулся съ наслажденіемъ, съвъ предварительно бисквитъ и выпивъ два стакана бордо.

На другое утро онъ разсказалъ довольно правдоподобную исторію въ объясненіе своей раны, прибавивъ, что господинъ его, который питаетъ къ нему довріе и расположеніе, позволилъ отправиться на излеченіе къ роднымъ, причемъ общалъ даже платить жалованіе.

Лоранъ сказалъ кузену, что не будетъ въ тягость ему и заплатитъ за то время, которое проживетъ у него.

Кузенъ принялъ это предложеніе съ удовольствіемъ.

У эксъ-управляющаго сдлалась довольно сильная лихорадка, продолжавшаяся нсколько дней, но кузина ухаживала за нимъ очень усердно. Лихорадка прошла, рана зажила, и Лоранъ началъ быстро поправляться.

Въ одинъ несчастный, впрочемъ, день на управляющаго обрушился жестокій ударъ.

Весь Парижъ толковалъ о попытк отравленія въ Отейльской лечебниц.

Газеты передавали тысячи разсказовъ по этому поводу и коменторіи на счетъ ареста Фабриція Леклеръ.

Въ одной изъ нихъ, а именно: въ ‘Petit gournal’ было помщено, подъ заглавіемъ: ‘Докторъ умалишенныхъ женщинъ’, подробное и очень точное описаніе глубоко драматической сцены, извстной уже нашимъ читателямъ.

Описаніе это попалось Лорану, который задрожалъ отъ страха и негодованія.

Онъ ничего не сказалъ кузену, но каждый день спрашивалъ ‘Petit gournal’, изъ котораго узналъ, что Фабриція Леклеръ перевезли въ мелюнскую тюрьму и что правосудіе потребовало у него отчета еще въ другомъ убійств.

Отъ всхъ этихъ подробностей у Лорана подымались волосы дыбомъ, но он не поколебали въ немъ вры въ Фабриція.

— Онъ невиненъ!… думалъ Лоранъ. Разв молодой человкъ, который былъ всегда добръ, какъ нельзя лучше къ своему лакею, способенъ быть отравителемъ и убійцею?… Никогда не поврю этому!… Г. Фабрицій жертва гнуснаго заговора…— Онъ былъ правъ, что не доврялъ Клоду Марто!… проклятый матросъ заварилъ всю эту кашу и, чтобы выпутаться изъ нея, толкнулъ въ нее барина!— Я не допущу, чтобы совершилось такое гнусное дло, если только могу воспрепятствовать этому.— У меня есть деньги г. Фабриція… и я употреблю ихъ для его спасенія…

IV.

Не смотря на то, что Лоранъ былъ тщеславенъ и сильно занятъ своимъ достоинствомъ, онъ былъ добросердеченъ и очень способенъ къ привязанности, что онъ и доказалъ.

Благодаря своей наивности, онъ былъ ослпленъ на счетъ своего господина, котораго любилъ и отъ всей души врилъ въ его невинность.

Ему крпко запала въ голову мысль способствовать освобожденію изъ тюрьмы узника, и потому онъ ршился отправиться въ Мелюнъ, чтобы привести въ исполненіе одинъ изъ лучшихъ плановъ, когда либо, по его мннію, придуманныхъ имъ.

Съ этою цлью онъ ухалъ отъ кузена, чтобы поселиться въ город, гд должны были судить Фабриція.

Онъ былъ простоватъ, но не до глупости.

Онъ разсудилъ, что, поселясь въ гостинниц, долженъ будетъ представить бумаги, удостовряющія его личность, чего ему очень не хотлось, и потому поршилъ нанять подъ вымышленнымъ именемъ скромную комнату, заплативъ впередъ до извстнаго срока.

Онъ купилъ кровать, столъ, стулъ, кое-какой необходимый хозяйственный скарбъ, и въ этотъ же самый вечеръ поселился въ новомъ жилищ.

До того дня, когда его спокойное существованіе смнилось драматическимъ, Лоранъ носилъ густыя баки, тщательно брилъ подбородокъ и усы, но въ теченіи трехъ недль у него выросла борода.

Вслдствіе моральныхъ страданій и лихорадки отъ раны, щеки его ввалились.

Словомъ, эксъ-лакей измнился такъ, что почти невозможно было узнать его.

Онъ купилъ у старьевщика широкополую шляпу, обвитую траурнымъ крепомъ, и длинный старомодный сюртукъ.

Этотъ костюмъ и синія очки придавали ему старческій, болзненный видъ.

Его должны были счесть и сочли скрягою-лавочникомъ, оставившимъ торговлю и пользующимся очень скромнымъ достаткомъ, и затмъ перестали заниматься имъ.

На другой день по прізд, онъ пошелъ бродить по городу въ окрестностяхъ тюрьмы, и ломалъ голову, придумывая способъ, какъ бы добраться до Фабриція. Здравый смыслъ доказалъ ему, что это невозможно. Необходимо было получить разршеніе суда для того, кто желалъ видться съ кмъ нибудь изъ заключенныхъ.

— Надо отказаться отъ мысли увидть мосье Фабриція, подумалъ Лоранъ,— но, можетъ быть, мн удастся переслать ему письмо.

Эта задача была не такъ неразршима, но все-таки оставалась задачею.

Лоранъ, которому лакейская должность доставляла много свободнаго времени, прочелъ прежде большое количество романовъ уголовнаго оттнка.

Особенно остались у него въ памяти Отцеубійца, Адольфа Вело, Декокъ и Дло подъ номеромъ 113 — Габоріо.

Онъ старался примнить къ настоящему положенію ловкіе способы, къ которымъ прибгали авторы, когда имъ надо было, чтобы кто нибудь изъ дйствующихъ лицъ романовъ получилъ таинственную, ободряющую записку.

Къ сожалнію, онъ не нашелъ въ своихъ воспоминаніяхъ ничего такого, что можно было бы примнить съ удобствомъ къ настоящему случаю, и потому продолжалъ ломать голову…

Однажды онъ вернулся домой, весь дрожа отъ страха.

Онъ встртился на улиц съ Клодомъ Марто, который пристально посмотрлъ на него.

Но такъ какъ эксъ-матросъ прошелъ мимо не оглянувшись, то Лоранъ подумалъ, что онъ не узналъ его, и мало по малу успокоился.

Не смотря на то, онъ сталъ еще осторожне и выходилъ не иначе, какъ подвязавъ щеку платкомъ, какъ будто бы у него флюсъ.

Лоранъ не ошибался, опасаясь Клода Марто.

Если бы послдній встртилъ и узналъ его, то, не колеблясь, предалъ бы правосудію.

— Конечно, я не сдлалъ ничего дурнаго, — думалъ эксъ-лакей съ трепетомъ,— но какимъ образомъ докажу свою невинность, если это не удалось даже и господину Фабрицію. И прибавилъ довольно логично:

— Если этотъ проклятый матросъ здсь, то конечно не одинъ!… Онъ принадлежитъ къ шайк дурныхъ людей, которые злы на моего бднаго господина и поклялись погубить его.— Врно вся эта шайка переселилась въ Мелюнъ…— надо бы разузнать это.

И онъ робко, осторожно и несвязно разспрашивалъ то того, то другаго, но никто не могъ ничего сказать. Намъ кажется почти излишнимъ говорить, что онъ не осмливался приблизиться въ вилл Бальтусъ.

Онъ былъ убжденъ, что Клодъ Марто часто ходитъ около этой виллы, и боялся встртиться съ нимъ.

Несчастный эксъ-управляющій совсмъ умучился и сокрушался о своемъ безсиліи.

Онъ записался въ библіотек, и цлыя ночи читалъ и перечитывалъ романы изъ уголовныхъ длъ, подобно добросовстному адвокату, изучающему юридическія сочиненія, для ршенія какого нибудь труднаго вопроса.

Но онъ только понапрасну портилъ глаза, такъ какъ разршеніе задачи не давалось.

Наконецъ, въ одно прекрасное утро на него снизошло вдохновеніе.— Онъ весело вскочилъ съ постели и сказалъ почти вслухъ:

— Я придумалъ-таки фокусъ!

Впрочемъ этотъ фокусъ былъ очень простъ и не требовалъ большаго усилія воображенія.

Лоранъ одлся и отправился въ улицу Грандъ къ бумаготорговцу, который, какъ и вс его собраты, продавалъ канцелярскія принадлежности.

Этотъ бумаготорговецъ складывалъ на конторк утреннія газеты, полученныя четверть часа тому.

— Что вамъ угодно? спросилъ онъ Лорана.

— Свинцовый карандашъ,— отвчалъ Лоранъ.

— Сейчасъ покажу.

Бумаготорговецъ досталъ изъ витрины пачку небольшихъ, мдныхъ трубочекъ, различной величины.

— Вотъ, сказалъ онъ. Какъ длинны должны быть карандаши?

— Не длинне четырехъ или пяти сантиметровъ.

— Вотъ эти будутъ хороши… Это очень тонкіе карандаши, самаго лучшаго сорта, только въ четыре сантиметра длиною.

Купецъ открылъ одну изъ трубочекъ и показалъ, что въ ней было до десяти карандашей топкихъ какъ булавка.

— Это-то мн и надо…— сказалъ Лоранъ. Я беру.

— Прикажете завернуть?

— Пожалуста…— Сколько я вамъ долженъ?

— Пятьдесятъ сантимовъ.

Лоранъ заплатилъ и вышелъ.

По дорог къ дому, онъ купилъ у булочника красивый хлбъ съ золотистою коркою, у торговца — жаренаго цыпленка привлекательнаго вида, у продавца фруктами — полдюжины красивыхъ смоквъ, у виноторговца — бутылку Медока за красною печатью, и, нагруженный этою провизіею, возвратился домой.

— За дло теперь!— промолвилъ онъ, заперевъ дверь изнутри двойнымъ оборотомъ ключа.— Дорогой мой господинъ Фабрицій, я надюсь, что сегодня по утру вы получите отъ меня всточку.

Онъ досталъ изъ кармана купленный мдный футляръ и, вынувъ карандаши, положилъ его подл себя на столъ.

Затмъ взялъ листъ бумаги, отрзалъ отъ него полоску въ пятнадцать сантиметровъ длиною и въ три шириною, и написалъ на ней сжатымъ почеркомъ:

‘Господинъ Фабрицій, нкто, очень преданный вамъ, пріхалъ въ Мелюнъ и хлопочетъ, чтобы помочь вамъ, если вамъ удастся убжать изъ тюрьмы.— Къ услугамъ вашимъ готова довольно крупная сумма, принадлежащая, впрочемъ, вамъ.— Тотъ, кто пишетъ, будетъ стоять каждый день, начиная съ семи часовъ вечера, на мосту, облокотись на перила у второй арки, со стороны города.— Туда пришлите ему отвтъ’.

Онъ подписалъ:

‘Слуга преданный въ несчастіи, какъ и въ счастіи и который, несмотря на признаки, увренъ въ вашей невинности’.

Лоранъ прочелъ записку, улыбнулся, такъ какъ былъ въ восторг отъ своего слога, скаталъ въ трубочку и, вложивъ ее въ мдный футлярчикъ, закрылъ крышкою.

— Чортъ меня побери, если хоть одному сторожу придетъ въ голову искать его тамъ, куда я положу,— проговорилъ онъ.

Онъ выбралъ самую зрлую смокву, слегка надрзалъ перочиннымъ ножемъ и, посредствомъ этого надрза, ввелъ въ нее мдный футлярчикъ, не попортивъ плода.

— Отлично,— сказалъ эксъ-лакей.

Онъ опять улыбнулся, затмъ развернулъ одну изъ салфетокъ, купленныхъ, когда онъ заводился хозяйствомъ, и разложилъ на стол. Сложивъ на нее състное, онъ связалъ все въ узелокъ и, взявъ опять листъ бумаги, написалъ на немъ крупными буквами имя Фабриція Леклеръ.— Затмъ, пришпиливъ эту бумажку къ узелку, онъ вышелъ съ нимъ изъ дома и направился къ тюрьм.

Не дойдя шаговъ двадцати до тюремныхъ воротъ, онъ увидалъ сутуловатаго старичка, послдній пристально смотрлъ на него.

Старичекъ этотъ былъ тюремный коммисіонеръ. Онъ исполнялъ порученія заключенныхъ и передавалъ имъ чрезъ канцелярію письма и състное, присылаемыя родными или друзьями.

V.

Коммисіонеръ сдлалъ два шага навстрчу Лорану.

— Не състное для тюрьмы? спросилъ онъ.

— Да, — отвчалъ лдкей, стараясь справиться съ своимъ волненіемъ. Можете ли вы взяться передать это?

— Могу…. Это мое ремесло….

— Такъ возьмите….

— Какому узнику прислано?

— Фабрицію Леклеръ…. Имя его выставлено на посылк.

— Хорошо…. А отъ кого посылка?

— Отъ одной молодой дамы,— отвчалъ Лоранъ посл минутной нершимости.

Горбунъ весело улыбнулся.

— Понимаю!— проговорилъ онъ,— сувениръ любви…. Вы заплатите за коммисію?

— Вотъ вамъ франкъ.

— Благодарю…. Протежэ этой дамы получитъ посылку черезъ пять минуть.

И коммисіонеръ ушелъ въ зданіе тюрьмы, а Лоранъ отправился домой.

У него стало тяжело на сердц при мысли, что господинъ его томится въ заключеніи за этими высокими и мрачными стнами.

Повернувъ за уголъ ближайшей улицы, онъ принужденъ былъ прислониться къ стн:— ноги отказывались служить ему.

Мало по малу онъ успокоился и возвратился домой, довольный тмъ, что сдлалъ, и немного встревоженный относительно послдствій своей продлки.

Коммисіонеръ, не теряя ни минуты, пошелъ въ канцелярію.

— Для заключеннаго Фабриція Леклеръ… Отъ дамы, сказалъ онъ, положивъ посылку на столъ.

— Что это такое? спросилъ дежурный сторожъ.

— Състное…

— Посмотримъ-ка.

Сторожъ развязалъ салфетку и сказалъ товарищу, читавшему въ углу канцеляріи ‘Газету Сены и Марны’:

— Кажется, дамы интересуются этимъ негодяемъ, обвиненнымъ въ убійств Бальтуса и въ разныхъ другихъ преступленіяхъ….

— Это неудивительно…. отвчалъ другой сторожъ,— онъ красивый малый, кокодесъ, какъ называютъ его другіе заключенные. Но какъ бы онъ ни былъ красивъ, а преступленіе его все-таки ясно…— Онъ допустилъ приговорить къ казни и казнить этого несчастнаго, увчнаго Пьерра, который былъ невиненъ, какъ новорожденный младенецъ…— Ему не миновать эшафота…

— А пока онъ позавтракаетъ сегодня лучше, чмъ мы! отвчалъ первый сторожъ, осматривая присланную провизію. Чортъ возьми. За этимъ кокодесомъ ухаживаютъ! Ему прислали свжаго хлба,.жаренаго цыпленка, смоквъ и бутылку вина за красною печатью. Особа, приславшая это, должно быть сильно врзалась въ мошенника! Я хорошенько все осмотрю…— Вдь этотъ мошенникъ не таковъ, какъ другіе… У него могутъ быть сподвижники и друзья, замышляющіе для него побгъ….

— Надо смотрть въ-оба…

Сторожъ взялъ ножикъ и разрзалъ пополамъ цыпленка и хлбъ — Ничего нтъ подозрительнаго, проговорилъ онъ… Что же касается смоквъ, то въ нихъ никакъ ужъ нельзя спрятать веревочной лстницы… Все можно отдать ему, кром бутылки, которая, по уставу, должна остаться здсь… Кокодесъ выпьетъ рюмку этого вина за красною печатью сегодня по утру, другую среди дня, а вечеромъ третью…

— Онъ не опьянетъ отъ этого… Я спрячу бутылку. И сторожъ вышелъ, завязавъ узелокъ по прежнему.

Онъ-то и позвалъ Фабриція, какъ мы слышали. Послдній проворно пошелъ въ его сторону.

Ему дозволено было принимать только адвоката, взявшагося защищать его, но адвокатъ былъ наканун и притомъ же не имлъ обыкновенія приходить въ такую пору.

— Меня спрашиваютъ въ пріемной зал?— спросилъ онъ сторожа.

— Нтъ, въ канцеляріи…

— Для какой нибудь формальности?

— Нтъ, вамъ есть посылка…

— Посылка?… повторилъ изумленный Фабрицій.

— Да… кое-что състное, присланное дамою, которая принимаетъ въ васъ участіе…

— Какою дамою?

— Вамъ должно быть извстно какою… а мн почемъ знать…— Ступайте же скоре.

Фабрицій, сильно заинтересованный, вошелъ въ канцелярію вмст со сторожемъ, который сказалъ ему:

— Вамъ прислали хлбъ, цыпленка и смоквы… эта дама щедрая… вотъ вамъ и перемна пищи… вы позавтракаете какъ банкиръ… Есть также бутылка вина, но ея нельзя отдать вамъ, а вы будете пить вино здсь… хотите выпить рюмку теперь же?

— Съ условіемъ, что вы чокнитесь со мною…

— Я не чокаюсь съ заключенными…

— Такъ оставьте себ всю бутылку, я дарю вамъ ее…

— Я не возьму ея себ, но пошлю въ лазаретъ…

— Какъ хотите…

И Фабрицій, взявъ посылку, возвратился на тюремный дворъ.

Гурганъ и Бекъ-де-Лампъ, почти такъ-же встревоженные, какъ и ихъ товарищъ по заключенію, дожидались его возвращенія.

Всякая мелочь возбуждала въ нихъ недоврчивость и принимала въ ихъ глазахъ огромные размры.

Въ настоящую минуту,— они, сами не зная почему, страшились, чтобы что нибудь не уничтожило придуманнаго ими плана къ побгу.

Фабрицій вернулся, неся въ рук узелокъ, изъ котораго торчали конецъ хлба и лапы цыпленка.

Мошенники вздохнули свободно.

— Състное!— вскричалъ Гурганъ.

— Да… Неизвстно отъ кого посылка, отвчалъ Фабрицій.

— Никогда не надо безпокоиться о томъ, откуда берется хорошее, проговорилъ философически Бекъ-де-Лампъ.

— Откуда бы ни взялось это състное, оно для насъ съ выгодною замнитъ казенную похлебку и красные бобы… Я приглашаю васъ на завтракъ, сказалъ Фабрицій.

— Въ самомъ дл?

— Чортъ возьми! такъ должно быть между товарищами!…. Гурганъ щелкнулъ языкомъ и глаза его сверкнули.

— Какъ это кстати! проговорилъ онъ,— я чувствую, что мн хочется сть.

— Такъ сядемте вокругъ салфетки, которая замнитъ намъ скатерть, и подимъ.

Трое товарищей сли въ тни въ одномъ изъ угловъ двора.

Каждый изъ нихъ вынулъ изъ кармана желзную луженую ложку, какія раздаетъ узникамъ тюремное начальство, и Фабрицій разложилъ на салфетк надрзанный пополамъ хлбъ, цыпленка и смоквы.

— Ага! сказалъ Бекъ-де-Лампъ, они пропустили посылку.— Къ счастію для насъ не было ни кинжала въ хлб, ни револьвера въ цыпленк.

— Раздлите хлбъ… сказалъ Фабрицій, а я разржу цыпленка.

— Какимъ образомъ?

— Вотъ увидите….

Онъ поточилъ о камень, лежащій на земл, лопаточку ложки и ловко разрзалъ ею цыпленка.

Мошенники смотрли на него съ удивленіемъ.

— Какой шикъ, ребята! сказалъ Гурганъ.

— Сейчасъ видно, что этотъ кокодесъ высокаго полета.

— Слюнки текутъ при вид этого цыпленка!!! прибавилъ Бекъде-Лампъ.

— Вотъ ужъ десять лтъ, какъ мн не попадало на зубъ цыплячьяго мяса… послдній лакомый кусочекъ изъ мяснаго, который я сълъ, былъ старый птухъ…

— Я ручаюсь, что у этого цыпленка нжное мясо, — сказалъ Фабрицій.

Трое заключенныхъ принялись за завтракъ.

— Чортъ возьми! проговорилъ Гурганъ, проглотивъ первый кусокъ….— вотъ что называется пиръ!— Какое благоуханіе!…

— У одного моего кузена есть знакомый, крестная мать котораго дала фазановъ… это, должно быть, точно также вкусно!

— Если бы только при этомъ былъ еще литръ Аржантейльскаго винца, чтобы лучше прошло все это, сказалъ Бекъ-де-Лампъ. который давился отъ жадности,— Эхъ! сущій свадебный пиръ!…

Не прошло и пяти минутъ, какъ отъ хлба остались только крошки, а отъ цыпленка только остовъ, обглоданный такъ, какъ будто былъ приготовленъ для анатомическаго апарата.

— Дважды три шесть…. сказалъ Фабрицій, — каждому изъ насъ приходятся по дв смоквы…. Вотъ ваша доля, друзья мои…

Оба заключенные съ жадностью накинулись на этотъ неожиданный дессертъ…

— Ай! сказалъ Бекъ-де-Лампъ, въ этой смокв камушекъ, я чуть-было не сломалъ зубы!

Онъ вынулъ изо рта смокву и раздавилъ руками, затмъ сказалъ тихимъ голосомъ, оглянувшись вокругъ:

— Молчаніе и вниманіе, товарищи!! это не камушекъ! тутъ что-то кроется…— Вотъ игольникъ, который не самъ же собою появился въ смокв…

— Дайте скоре… проговорилъ Фабрицій, протянувъ руку чтобы взять мдную трубочку, которую подалъ ему Бекъ-де-Лампъ.

— Возьмите и спрячьте скоре… проговорилъ Гурганъ. Сторожъ смотритъ въ нашу сторону…

Фабрицій спряталъ мдную трубочку въ жилетный карманъ.

— Вы думаете?— спросилъ онъ

— Думаю, что то, что въ этой игрушк, должно быть интересно.

— Yes millord!— отвчалъ эксъ-галерникъ.— Вы увидите, что я говорю правду… Но будьте недоврчивы!… Не допустите изловить себя!.. А теперь, пока разойдемтесь, чтобы не было замтно, что у насъ есть какой либо умыселъ…

Намъ не надо говорить, какъ сильно было возбуждено любопытство Фабриція.

Ему хотлось бы тотчасъ же узнать что находилось въ мдномъ футлярчик, но опасно было заглянуть въ него на двор, посреди заключенныхъ, такъ какъ между ними могла найтится шпіоны, которые не преминули бы донести сторожамъ, что кокодесъ читаетъ подозрительную записку.

VI.

Чтобы дйствовать осторожно и безопасно, Фабрицію пришлось дожидаться вечера, такъ какъ тогда его запирали въ дортуар вмст съ Гурганомъ и Бекъ-де-Лампъ. День тянулся для него нескончаемо.

Наконецъ пробило половина седьмаго.

Раздался звонъ тюремнаго колокола, и заключенные разошлись по отдльнымъ коморамъ и дортуарамъ. Надзиратели, посл поименной переклички, заперли за ними двери громадными замками и задвижками.

Трое товарищей хранили молчаніе, пока совершенно стихъ всякій шумъ въ корридорахъ.

Когда же послдній отголосокъ шаговъ сторожей замеръ въ отдаленія, Бекъ-де-Лампъ проговорилъ:

— Я думаю, что теперь мы можемъ безопасно посмотрть въ чемъ дло…

— Ты, Гурганъ, покарауль у форточки, а вы, кокодесъ, смле принимайтесь за дло!

Фабрицій вынулъ изъ кармана мдную трубочку и снялъ съ нея крышку.

— Какая-то бумажка…. сказалъ Бекъ-де-Лампъ: — прочтите поскоре.

Молодой человкъ развернулъ записку и съ жадностію прочелъ ее про себя,— лицо его просіяло.

— Хорошія всти?— А? спросилъ Гурганъ, который, стоя у форточки, наблюдалъ за выраженіемъ лица Фабриція.

— Заткни себ глотку и не мшай ему читать! сказалъ повелительно Бекъ-деЛампъ.

— Дйствительно хорошія всти… отвчалъ Фабрицій.

— Для одного васъ или для всхъ насъ троихъ?

— Для всхъ троихъ…

— Что же такое?

— Одинъ преданный человкъ совтуетъ мн бжать и извщаетъ, что онъ въ Мелюн и готовъ служить мн въ ожиданіи моихъ приказаній.

— Отлично! проговорилъ Гурганъ: потирая руки, — это значитъ, когда мы вылзимъ изъ колодца, то можемъ надть на себя сухія шкуры.

— Такъ,— сказалъ Фабрицій, — но какимъ образомъ извстимъ человка, который можетъ добыть ихъ намъ?…

— Чортъ возьми, я не подумалъ объ этомъ…. проговорилъ эксъ-каторжникъ:— это будетъ трудно…

— Э! нтъ! отвчалъ Бекъ-де-Лампъ, пожавъ плечами, я берусь за это: мн пришла въ голову мысль…

— Какая?

— Тсъ!… дозорный обходъ…. притворимся спящими…

Трое заключенныхъ бросились на постели и закутались до подбородка одялами.

Форточка отворилась.

Одинъ изъ сторожей заглянулъ въ глубину комнаты — и дозоръ прошелъ.

— Намъ представляется неожиданная помощь,— сказалъ Бекъ-деЛампъ, помолчавъ съ минуту,— такъ что мы можемъ добраться до желзнодорожной станціи, не обративъ на себя вниманія… Мы дадимъ знать пріятелю кокодеса, чтобы онъ дожидался насъ съ тремя полными костюмами въ огород, примыкающимъ къ дозорной дорожк… Туда можно войти, какъ въ свою квартиру, потому что изгородь приходитъ въ разрушеніе.— Остается только увдомить нашего доброжателя, въ какую ночь и въ которомъ часу мы расчитываемъ бжать… Пишетъ вамъ пріятель, куда можно подать ему.всть?

— Да…

— Гд же?

— Каждый вечеръ, начиная съ семи часовъ, преданный мн человкъ будетъ дожидаться отъ меня отвта, стоя на мосту и облокотясь на парапетъ второй арки со стороны города…

— Эта выдумка не глупа… Можно подойти къ нему, не возбудивъ подозрнія…

— Можно… можно… повторилъ Гурганъ.

— Это легко сказать, но вдь нтъ воздушнаго шара…

— Да, заткни свою пасть! дай мн выговорить хоть слово… Вдь я сказалъ, что у меня есть мысль… Завтра будутъ разбирать два дла въ суд исправительной полиціи… Одинъ мой товарищъ, вторично попавшійся, обвиненъ въ участіи въ самомъ пустяшномъ дл… краж цыплятъ и кроликовъ… Онъ можетъ серьезно доказать свое пребываніе въ другомъ мст, и конечно его оправдаютъ…. Онъ добрый малый, и я ручаюсь за него… Если его освободятъ,— онъ возьмется извстить пріятеля кокодеса….

— Но, въ такомъ случа, мы должны необходимо отложить побгъ нашъ до послзавтра,— возразилъ Фабрицій.

— Разумется.

— Но если онъ измнитъ намъ?

— Онъ не способенъ на это… Я ручаюсь за него, какъ за самого себя — Онъ будетъ очень радъ случаю насолить полиціи, притомъ-же вдь кокодесъ дастъ ему небольшое вознагражденіе?

— Преданный мн человкъ вручитъ ему сто франковъ….

— За сто франковъ онъ броситъ въ рку хоть кого хотите.— Затмъ добрый вечеръ… Будемъ ждать завтра оправданія подсудимаго…

И Бекъ-де-Лампъ, завернувшись въ одяло, живо храплъ. Фабрицій слъ на постель, но сонъ не шелъ ему на умъ. Глаза его сверкали мрачнымъ огнемъ и онъ бормоталъ сквозь зубы:

— Если я буду свободенъ послзавтра ночью, то славно отомщу.

* * *

Бекъ-де-Лампъ, выйдя на тюремный дворъ въ назначенный часъ, подошелъ къ одному изъ заключенныхъ, который прохаживался съ довольно мрачнымъ видомъ, и, хлопнувъ по плечу, сказалъ:

— И такъ, Лупіа, твое дло ршатъ сегодня…

— Да, старый висльникъ, лишь бы только хорошо ршили…

— Ты безпокоишься?

— Еще бы! Никогда нельзя быть спокойну…

— Но вдь ты можешь доказать, что былъ въ другомъ мст…

— Конечна могу, но ты знаешь, что адвокатъ насядетъ на меня’ потому что я былъ уже три раза приговоренъ къ наказанію… Провинившіеся нсколько разъ — на худомъ счету у этихъ людей!! Если станутъ утверждать, что свидтели моего пребыванія въ другомъ мст показываютъ ложно, такъ меня все равно засадятъ въ тюрьму, хотя это будетъ очень несправедливо.

— Въ самомъ дл? проговорилъ Бекъ-де-Лампъ, но скажи, между нами, ты не участвовалъ въ краж?

— Нтъ, клянусь теб! И вотъ доказательство тому: пока Крошаръ и Вижу воровали куръ и кроликовъ въ Сенъ-Порт, я кралъ утокъ дальше чмъ въ ста километрахъ оттуда.

— Скажи это судьямъ! проговорилъ Бекъ-де-Лампъ со смхомъ.

— Они способны не поврить.— Меня должны были-бы отпустить, за неимніемъ причинъ къ обвиненію, а между тмъ послали въ исправительный судъ — и это меня мучитъ.

— Есть у тебя адвокатъ?

— Да, присяжный повренный, назначенный отъ суда, а такой повренный все ровно что только плевокъ въ колодезь для того, чтобы вода разошлась кругами.

— Но, наконецъ, ты надешься отбояриться?

— Конечно надюсь! Но отъ надежды и до ея осуществленія еще далеко….

— Послушай,— сказалъ Бекъ-де-Лампъ, понизивъ голосъ: — если тебя оправдаютъ, не возьмется ли исполнить порученіе, когда выйдешь отсюда.

— Конечно, возьмусь, если только можно.

— Очень можно! и ты получишь сто франковъ за то, что скажешь четыре слова…

— Сто франковъ!! повторилъ съ восторгомъ Лупіа.— Въ самомъ дл?

— Честное слово!

— Ладно! Въ чемъ же дло?

Бекъ-де-Лампъ наклонился къ Лупіа и съ минуту шепталъ что-то на ухо.

— И ты увренъ, что лицо, стоящее на мосту у второй арки, дастъ мн пять желтяковъ или ассигнаціею одинаковой цнности? спросилъ Лупіа.

— Наврное, по подписи кокодеса подъ слдующими четырьмя словами ‘чекъ на сто франковъ’.

— Ты можешь положиться на меня..

— Хорошо!

Въ эту минуту на тюремный дворъ вошелъ сторожъ съ бумагою въ рук, и громко сказалъ:

— Крошаръ, Вижу, Лупіа, Годинье, ступайте въ судъ. Позванные заключенные тотчасъ же отправились въ канцелярію, гд ихъ ожидали жандармы для отвода въ судъ.

Бекъ-де-Лампъ подошелъ къ Фабрицію.

— Ну что? спросилъ его послдній.

— Онъ согласенъ,— отвчалъ мошенникъ, — теперь все зависитъ отъ ршенія суда… Если его оправдаютъ, такъ онъ нынче же вечеромъ исполнитъ наше порученіе.

Подождемъ, а пока вотъ папиросная бумага и кусочекъ карандаша… пишите чекъ на сто Франковъ.

Время шло…

Было три часа по полудни, а подсудимые не возвращались еще изъ суда…

Бекъ-де-Лампъ, Гургана и Фабриція тревожила эта задержка означавшая усложненіе дла.

Мошенники не отводили глазъ отъ двери, въ которую должны были войти Лупіа и его товарищи.

Наконецъ эта дверь отворилась.

Появился Лупіа съ сильно раскраснвшимся лицомъ, въ фуражк на бекрень, и началъ приплясывать на двор.

— Оправданъ, ребятушки!! оправданъ!! вскричалъ онъ, адвокатъ былъ смиренъ, какъ барашекъ, онъ не слишкомъ притснялъ меня и я вышелъ изъ суда бле снга!

Товарищи стали поздравлять оправданнаго.

— Ты уходишь нынче вечеромъ? спросилъ Гургань.

— Сейчасъ же, и мн сдается (такъ какъ я нахожусь подъ присмотромъ высшей полиціи), — что меня никуда не выселяютъ въ другое мсто…— Я могу остаться въ Мелюн, гд, смю сказать, пользуюсь почетной извстностью.

Показался сторожъ.

— Лупа! крикнулъ онъ.

— Здсь, господинъ надзиратель.

— На свободу.

— Сейчасъ, господинъ надзиратель! сейчасъ! дайте въ послдній разъ пожать руки товарищамъ — и я утекаю.

VII.

Лупіа быстро подошелъ къ Бекъ-де-Лампъ.

— Не позабудь чего нибудь… шепнулъ послдній.

— Будь спокоенъ.

— Съ семи часовъ вечера, вторая арка на мосту, со стороны города…

— Это запечатлно здсь… А общанныя деньги?…

— Я суну теб въ руку скатанную бумажку… Это чекъ на сто франковъ, подписанный кокодесомъ….— въ замнъ его теб дадутъ желтяки….

— Что же ты, скоро-ли? вскричалъ сторожъ, которому надоло дожидаться.

— Иду! иду!

И Лупіа, держа въ рук бумажку, бросился къ выходу, сказавъ веселымъ тономъ:

— На свободу! какое счастье! Вотъ что значитъ быть честнымъ человкомъ!…

День окончился.— Прозвонилъ тюремный колоколъ и заключенные разошлись по каморамъ.

Когда Фабриція и его товарищей заперли въ дортуар, они переглянулись съ улыбкою.

— Такъ положительно завтра?… спросилъ Гурганъ.

— Положительно, отвчалъ Бекъ-де-Лампъ.— Лупіа получилъ хорошія инструкціи, притомъ же онъ уменъ… Онъ повидается вечеромъ съ пріятелемъ кокодеса,— можетъ быть уже видлся съ нимъ… Теперь надо только окончательно подпилить ршетку… Станьте на караулъ у форточки, и скажите мн, когда пойдетъ дозоръ… Откройте постели и положите въ ногахъ ваши вещи, чтобы при малйшей тревог можно было тотчасъ же забраться подъ одяла.

Товарищи Бекъ-де-Лампъ исполнили приказаніе.

Послдній вынулъ изъ кармана одинъ изъ тхъ футляровъ, которые заключенные въ тюрьмахъ и каторжники называютъ bastringues {Bastringue — пирушка въ кабак.}, досталъ оттуда стальную пилу длиною только въ нсколько сантиметровъ и принялся за работу.

Желзная полоса была уже подпилена внизу, оставалось только подпилить ее вверху. Посл работы слды пилы залпляли мякишемъ хлба, покрытымъ плснью.

Вс замолчали и въ комнат раздавался только еле-слышный скрипъ пилы.

Минутъ черезъ двадцать, Бекъ-де-Лампъ отеръ лобъ и вздохнулъ съ удовлетвореннымъ видомъ.

— Готово? спросилъ Фабрицій.

— Да, остается только пропилить полмилиметра толщины,— завтра можно повершить съ этимъ въ одну минуту. Теперь ляжемъ спать.

И трое мошенниковъ улеглись.

* * *

Адвокатъ мадмоазель Бальтусъ, по желанію ея и Жоржа Вернье обратился въ судъ, съ просьбою о разршеніи ей повидаться съ Фабриціемъ Леклеръ.

Такая просьба со стороны Паулы показалась странною судь, отъ котораго это зависло, и онъ не счелъ себя въ прав исполнить ея, не отнесясь предварительно къ министру общественныхъ длъ. Убжденный, что мадмоазель Бальтусъ, для возстановленія чести казненаго, желала воспользоваться остаткомъ своего вліянія на Фабриція Леклеръ и заставить его сдлать можетъ быть ложное признаніе въ неимніи у себя сообщниковъ, представитель министерства общественныхъ длъ говоримъ мы,— на-отрзъ отказалъ въ разршеніи.

— Но отчего же этотъ отказъ? спросила молодая двушка.

— Судьи такіе же люди, какъ и вс, слдовательно подвержены человческимъ слабостямъ, отвчалъ адвокатъ.

Публичное заявленіе о томъ, что несчастный, приговоренный къ смерти и казненый, былъ невиненъ — горькая чаша для нихъ, которую имъ хотлось бы отстранить отъ своихъ устъ…— Они предпочитаютъ сомнніе для успокоеніи своей совсти… въ сущности это очень естественно….

— Но я-то хочу возстановленія чести невинно пострадавшаго! воскликнула Паула.

— Они также хотли бы этого — увряю васъ, еслибы врили въ его невинность, но они не врятъ въ нее… И очень искренно…

— Что же длать?

— Энергично бороться до конца…

— О! возразила молодая двушка съ лихорадочнымъ волненіемъ если бы у насъ было неопровержимое доказательство.

— Успокойтесь, умоляю васъ…— Можетъ быть, случай пошлетъ намъ и это доказательство…— я не отчаиваюсь…

— Я составила хорошій планъ! продолжала Паула,— приняла такія хорошія мры. Посмотрите, что я приготовила.

Она вынула изъ корсажа листокъ бумаги, на которомъ было начертаво нсколько строчекъ, и подала алвокату:

— Что это? спросилъ онъ.

— Прочтите.

Адвокатъ взялъ бумагу и прочелъ:

‘Въ ту минуту, когда готовлюсь предстать предъ моими судьями, объявляю, что я одинъ виновенъ въ убійств Фредерика Бальтуса, и что Пьерръ, осужденный и казненый въ Мелюн, не былъ моимъ сообщникомъ. Мелюнъ 1874 года’.

— Недостаетъ только подписи Фабрицій Леклеръ… сказала молодая двушка.

Бумага выпала изъ рукъ ученаго законовда, и онъ воскликнулъ:

— И вы надялись, что убійца подпишетъ это заявленіе?

— Надялась… Какъ онъ ни гнусенъ, но для него нтъ никакаго интереса отрицать истины, такъ какъ онъ все равно погибъ… Для чего сталъ бы онъ отрекаться?

— Для того, чтобы доказать вамъ свою ненависть.

— Такъ вы полагаете, что онъ ненавидитъ меня?

— Отъ всей души…

— Но почему же?

— Прежде всего потому, что онъ сдлалъ вамъ много зла, а во вторыхъ потому, что изъ-за насъ перенесъ много страха и душевной тревоги. Подумайте о томъ, что цль вашей жизни, какъ вы объявили во всеуслышаніе, состояла въ томъ, чтобы найти виновнаго… а онъ и есть этотъ виновный!

— Онъ говорилъ однако, что любилъ меня… пролепетала Паула.

— Это было чудовищное лицемріе, цль котораго состояла въ томъ, чтобы отвлечь отъ плана мести и надть вамъ повязку на глаза…

— Можетъ быть я восторжествовала бы надъ его ненавистью…

— Вы слишкомъ надетесь на ваши силы, я говорю вамъ это съ увренностью!…— Я только разъ видлъ Фабриція Леклеръ… и этого было достаточно, чтобы составить понятіе объ этомъ негодя… У него грязная душа, но желзная воля…— Онъ ничего не боится, кром смерти…— Если бы можно было сказать ему: признайтесь и вамъ даруютъ жизнь:— онъ признался бы ради спасенія своей головы… Но такъ какъ невозможно общать ему этого — да онъ, впрочемъ, и не поврилъ бы въ такое общаніе, — то нечего и ждать отъ него…

Мадмоазель Бальтусъ, если не убжденная, то побжденная, хранила молчаніе.

* * *

Лоранъ, вполн увренный, что господинъ его не преминетъ найти записку, посланную въ смокв, проводилъ три четверти дня въ своей комнат, а около семи часовъ отправлялся на Мелюнскій мостъ дожидаться встника, котораго можетъ быть удалось бы Фабрицію прислать. Множество смутныхъ мыслей бродило въ голов эксъ-лакея.— Онъ поминутно задавалъ себ слдующіе, совершенно неразршимые вопросы:

— Нашелъ ли онъ мою записку?… Можно ли будетъ ему воспользоваться моею преданностью?..

За десять минутъ до семи часовъ, онъ стоялъ уже на мосту, облокотись на парапетъ надъ второю аркою.

Онъ зналъ, что, съ тхъ поръ какъ отнесъ въ тюрьму узелокъ со състнымъ, прошло еще слишкомъ мало времени для того, чтобъ узникъ могъ послать ему всть о себ, но ему казалось, что на мосту время скоре пройдетъ, чмъ дома.

Мы должны прибавить, что къ его пламенному желанію спасти своего господина присоединялась порядочная доля страха.

— Если какому нибудь тюремному сторожу или надзирателю попался въ руки, или скоре на зубы, футляръ для карандашей, превращенный въ почтовый ящикъ, думалъ онъ,— то меня арестуютъ какъ сообщника и даже какъ главнаго агента побга…— Тмъ хуже!… Я исполнилъ свой долгъ, и если меня продержатъ нсколько недль въ тюрьм, — бда не велика: не умру отъ этого… Наклонясь надъ ркою, онъ смотрлъ какъ струилась вода въ этомъ глубокомъ мст, казавшаяся совсмъ черною при послднемъ свт сумерекъ.

Чрезъ каждыя полсекунды онъ поворачивалъ глаза то направо то налво вдоль моста.

Если кто нибудь шелъ на мостъ, ему казалось, что сердце его переставало биться и онъ вопрошалъ себя мысленно:

— Не посланный ли это отъ моего господина?… или не полицейскій ли агентъ, идущій арестовать меня?…

Но не появилось ни того, ни другаго, и запоздалые прохожіе равнодушно продолжали свой путь.

Впрочемъ, чмъ становилось позже, тмъ меньше было прохожихъ, и наконецъ наступило совершенное безлюдіе.

На мелюнскихъ башняхъ пробило восемь, затмъ девять и наконецъ десять часовъ.

— Не сегодня,— подумалъ эксъ-лакей.— Я простою здсь еще съ полчаса, ради успокоенія совсти, а потомъ пойду домой.

Въ половин одиннадцатаго онъ дйствительно пошелъ обратно въ городъ, бормоча:

— Я приду опять завтра….

Мы знаемъ, что ‘завтра’ былъ тотъ самый день, когда почтенный Лупіа, доказавшій неоспоримо свое пребываніе въ другомъ мст и оправданный судомъ исправительной полиціи, взялся исполнить порученіе Бекъ-де-Лампъ.

Въ семь часовъ безъ десяти минутъ, Лоранъ, какъ и наканун, мужественно дежурилъ на мосту въ той же поз, не предвидя конца такому дежурству.

Многіе прохожіе, замтившіе его, невольно задавали себ вопросъ: зачмъ онъ стоитъ тутъ, наклонясь надъ ркою и погруженный въ задумчивость? Нкоторые изъ нихъ полагали, что на слдующій день будетъ однимъ самоубійцею-утопленникомъ больше….

VIII.

Пробило половина десятаго.

На мосту было безлюдно.

Эксъ-лакей началъ находить продолжительнымъ свое дежурство.

Вдругъ онъ вздрогнулъ и проворно поднялъ голову.

Въ двадцати шагахъ отъ него кто-то плъ во все горло пьянымъ голосомъ слдующую, очевидно импровизованную псню:

‘Надъ второю аркой моста

Повстрчаю молодца,

И спрошу, что свсилъ носъ-то?—

Не печалься безъ конца’!

Лоранъ тотчасъ же подумалъ:

— Надъ второю аркой моста… Я хорошо разслышалъ… Или этотъ поздній гуляка пришелъ для меня?… или это какой нибудь пьяница, возвращающійся домой? Чрезъ минуту я это узнаю.

Пвецъ, пошатываясь, ступилъ на мостъ и пошелъ по лвой сторон тротуара, т. е. какъ разъ прямо къ Лорану.

Послдній опять облокотился на парапетъ и притворился, что ничего не видитъ и не слышитъ.

Лупіа, дойдя до Лорана, который стоялъ вытянувъ назадъ ноги такъ, что он мшали пройти, остановился.

— Это должно быть свой человкъ, подумалъ онъ.

И слегка дотронулся до плеча эксъ-лакея, который выпрямился очень взволнованный.

— Меня сейчасъ арестуютъ… подумалъ онъ, и спросилъ нсколько дрожащимъ голосомъ:

— Что вамъ угодно?

— Ничего, если только вы не тотъ, кто дожидается здсь кого-то съ семи часовъ вечера,— отвчалъ Лупіа.

— Я тотъ самый,— отвчалъ Лоранъ,— откуда вы пришли?..

— Изъ такого мста, куда никогда не хочется войти и откуда всегда хочется выйти… Поняли?..

— Понялъ… Кто васъ послалъ?..

— Кокодесъ…

— Я не знаю такого…

— Вамъ надо сказать его имя цликомъ?

— Да — Вотъ оно: Фабрицій Леклеръ… Я присланъ отъ него, и намъ надо поговорить съ вами…

— Поговоримте…

— Но прежде всего,— сказалъ Лупіа, вы должны дать мн пять желтяковъ или ассигнацію такой же цнности, какъ сами хотите… Вотъ записка отъ кокодеса…

И онъ подалъ Лорану, скатанный въ трубочку листикъ папиросной бумаги, на которомъ Фабрицій написалъ ‘чекъ на сто франковъ’.

Лоранъ развернулъ бумажку, зажегъ восковую спичку и узналъ почеркъ Фабриція.

— Это правильно… сказалъ онъ, пошаривъ въ карман. Вотъ пять наполеондоровъ въ двадцать франковъ.

Лупіа съ восторгомъ положилъ деньги въ карманъ.

— Вы молодецъ какъ есть. Съ одного плеча епанча!.. вскричалъ онъ… А теперь навострите уши, я перескажу вамъ все, что поручено мн… Назначено завтра…

— Что?

— Да побгъ, чортъ возьми! Бекъ-де-Лампъ и Гурганъ все подготовили.

— Что это за люди?

— Добрые ребята, какъ вы и я… друзья… настоящіе братья!.. Они стали неразлучны, какъ пять пальцевъ, и вмст натянуть носъ адвокату.

— Удастся ли имъ?

— Чортъ возьми! Все пойдетъ, какъ по маслу! Они слишкомъ хитры для того, чтобы допустили выхватить у себя изъ рукъ каштаны.

— Что же я долженъ длать? спросилъ Лоранъ.

— Знаете ли вы большой пустырь съ огородомъ, премыкающій къ тюрьм и обнесенный полуразрушеннымъ частоколомъ?

— Знаю.

— Въ этомъ огород есть колодезь у стны окружной дорожки…

— Хорошо…

— Завтра, ровно въ половин девятаго выньте изъ забора одинъ или два кола, войдите въ огородъ и дожидайтесь у колодца…

— Я приду туда…

— Промыслите три полныя перемны платья, начиная отъ башмаковъ до шляпы, и блье также… три опрятные костюма, какіе носятъ неважные буржуа или работники, не кутилы.

— Я достану три полныхъ костюма… Это все?..

— Все…

— Откуда же придутъ г. Фабрицій и другіе?

— Изъ колодца…

— Невозможно!.. пролепеталъ Лоранъ.

— Возможно и врно, милый человкъ, это объясняетъ вамъ потребность въ сухой одежд, потому что когда они вылзутъ изъ колодца, такъ промокнутъ до костей… Теперь, я исполнилъ порученіе и карманъ мой такъ набитъ, какъ не бывалъ еще отроду. Засимъ прощайте, милый человкъ, желаю вамъ спокойной ночи…

Лупіа исчезъ въ темнот а Лоранъ возвратился домой очень довольный.

Фабрицій Леклеръ получилъ его записку и, не теряя ни минуты, воспользовался его усердіемъ и преданностью! Это чрезвычайно радовало его и возбуждало въ немъ гордость.

Впрочемъ, онъ былъ не совсмъ спокоенъ.

Онъ не зналъ, удастся ли попытка къ побгу, но врилъ въ отвагу и ловкость своего господина.

Притомъ же посланный отъ Фабриція не сомнвался въ успх.

Лоранъ, почти не спавшій всю ночь отъ душевной тревоги, всталъ съ разсвтомъ и задалъ себ вопросъ, какимъ образомъ скоротать время до вечера.

Посл завтрака, онъ отправился въ лавки торговцевъ поношенной одеждою и купилъ три чистые, простые костюма, какіе носятъ работники по праздникамъ и которые не слишкомъ бросались въ глаза.

Затмъ купилъ сапоги, шляпы и блье.

Возвратясь домой, онъ связалъ все это въ небольшіе узелки, чтобы удобне было нести.

* * *

Мы должны были сообщить нашимъ читателямъ нкоторыя подробности о томъ, что длалось на вилл Бальтусъ, съ тхъ поръ какъ въ ней жили, по извстнымъ причинамъ, многія изъ дйствующихъ лицъ нашего разсказа.

Здоровье Жанны совершенно возстановилось и ея моральное состояніе было такъ хорошо, какъ только можно было желать.

По временамъ въ ней проявлялись проблески разсудка, такъ что Жоржъ съ каждымъ днемъ все боле надялся на полное выздоровленіе.

Напротивъ, здоровье Эдмеи нисколько не улучшалось.

Ея слабость и упадокъ духа, которыхъ ничто не могло побдить, сильно тревожили молодаго доктора…

Онъ поселился въ двухъ просторныхъ комнатахъ во второмъ этаж виллы и узжалъ изъ Мелюна очень рдко и только на короткое время, для посщенія Отейльской лечебницы.

Паула переселилась въ комнаты покойнаго брата, а свои уступила г-ж Деларивьеръ.

Эдмея заняла небольшую гостиную и спальню, въ которой ночевалъ разъ Фабрицій Леклеръ.

Клодъ Марто жилъ въ мансард, надъ комнатою Жоржа.

На вилл вставали очень рано и рано ложились.

Иногда катались на лодк и ходили гулять въ окрестныя деревни. Такъ шло время.

Эксъ-матросъ никогда не сидлъ на мст: онъ помогалъ то садовнику, то кухарк, то кучеру — такъ какъ все умлъ сдлать и за все брался, увряя, что если будетъ сидть сложа руки, то рана его, которая только что зажила, опять разболится…

У Клода было въ Мелюн много товарищей.

Такъ какъ онъ былъ совершенно свободенъ это всякой обязанности, то ходилъ иногда по кабачкамъ и чокался съ ними, но никогда не напивался и, не смотря на то, что расплачивался за пріятелей, проповдывалъ имъ умренность.

Въ то утро, когда Лоранъ купилъ три полные костюма, Бордепла, убдясь, что въ немъ не было надобности на вилл, ухалъ въ Фонтенбло съ однимъ знакомымъ рыбакомъ, которому надобно было получить тамъ небольшія деньги.

Утро было великолпное и день очень жаркій. На горизонт скоплялась большія, сырыя тучи, окаймленныя всми цвтами мди и, мало по малу, заслонили всю небесную лазурь. Можно было предсказать наврное, что вечеръ не обойдется безъ грозы.

Электричество, которымъ была пропитана атмосфера, сильно дйствовало на впечатлительный темпераментъ г-жи Деларивьеръ.

Она была съ нкотораго времени очень спокойна, но въ этотъ день волновалась боле обыкновеннаго.

Возвратимся теперь въ Мелюнскую тюрьму.

IX.

Въ тюрьм ничто не предвщало, что скоро должно было совершиться такое важное происшествіе, какъ побгъ трехъ заключенныхъ.

Фабрицій, Бекъ-де-Лампъ и Гурганъ, успвшіе уже обо всемъ условиться, войдя на тюремный дворъ, разошлись въ разныя стороны, чтобы не возбудить подозрнія.

Только изрдка ршались они поглядывать другъ на друга. Повидимому, они были совершенно равнодушны.

У Фабриція, какъ и всегда, было мрачное лицо, но когда онъ замчалъ, что на него никто не смотритъ, на губахъ его появлялась странная усмшка и глаза загорались зловщимъ огнемъ.

Большинство заключенныхъ, томимое зноемъ, который между высокими стнами былъ еще сильне, спали тяжелымъ, тревожнымъ сномъ, растянувшись на земл въ тни, около угловъ ограды.

На двор было тихо.

Пробилъ колоколъ, призывавшій въ обду.

Вс тотчасъ же поднялись на ноги и стали подходить каждый съ своею чашкою въ рукахъ къ повару, который наливалъ всмъ супу съ овощами.

Затмъ заключенные получали по порціи красныхъ бобовъ, которые, вмст съ супомъ, составляли ихъ обыкновенный обдъ.

Часъ спустя колоколъ позволилъ снова.

Настала пора возвратиться въ дортуары и камеры…. Заключенные стали въ рядъ по-парно и ушли со двора. Посл переклички, заключенныхъ заперли, и въ тюрьм затихъ всякій шумъ.

Небо почти вдругъ стало черно, какъ чернила.

Молніи бороздили тучи…. громъ грохоталъ вдали,— гроза приближалась….

Очутясь взаперти, трое мошенниковъ сначала молчали. Первый заговорилъ Фабрицій.

— Итакъ! сказалъ онъ, ныншнимъ вечеромъ. Пора эта приближается….

— Уврены-ли вы, что этотъ человкъ будетъ готовъ и станетъ дожидаться насъ? спросилъ Бекъ-де-Лампъ.

— Онъ будетъ дожидаться, если только вашъ посланный увдомилъ его….

— Что касается до этого, то будьте спокойны, я ручаюсь за Лупіа, какъ за себя!… Вдь я уже сказалъ вамъ, что онъ нашего поля ягода.

— Такъ за дло…. чтобы не опоздать!

— Я пропилю окончательно ршетку…. сказалъ Бекъ-де-Лампъ, а вы тмъ временемъ наржьте полосъ изъ одялъ…. да завязывайте покрпче узлы, надо, чтобы веревка была длинная и надежная.

— Ладно…. пробормолъ Гурганъ. Но вы не знаете, у меня какое-то странное предчувствіе.

— Ты просто трусъ, если не хочешь бжать, такъ ничто не мшаетъ остаться здсь….

— Не говори вздора, я убгу съ вами! Мн будетъ слишкомъ скучно въ тюрьм безъ друзей….

— Такъ работай.

— Погодите… сказалъ Фабрицій, принявшійся уже за дло…. вдь узлы на одял могутъ развязаться… шерстяную ткань нельзя стянуть такъ плотно, какъ льняную или бумажную….

— Правда, такъ возьмемъ простыни…. Он совсмъ новыя и сдержатъ цлый возъ съ лошадью….

— Какъ темно! сказалъ Гурганъ,— я ничего не вижу…

Въ эту самую минуту ослпительно ярко блеснула молнія и раздался громовой ударъ.

Въ то же время полилъ проливной дождь вмст съ градомъ застучавшимъ какъ дробь.

— Какая оглушительная канонада! вскричалъ Фабрицій.

— Нечего жаловаться на это…. возразилъ Бекъ-де-Лампъ: такая погода какъ на заказъ для насъ! Часовые и сторожа не станутъ теперь шляться по дозорной дорожк… Сложимте полосы вдвое, ребятушки!

И Бекъ-де-Лампъ окончательно подпилилъ ршетку, пока Фабрицій и Гурганъ сказали веревку…

Громъ грохоталъ безпрестанно…. и дождь лилъ какъ изъ ведра. Было только четверть девятаго, но казалось что настала уже ночь. Изъ окна едва можно было разсмотрть стну, которою была обнесена тюрьма.

Втеръ яростно бушевалъ, потрясая рамы оконницы.

— Чортъ побери! пробормоталъ Гурганъ,— мы промокнемъ!

— Высохнешь, нырнувъ головою въ колодезь… отвчалъ Бекъ-де-Лампъ со смхомъ…. У меня готово…. прибавилъ онъ…— а у васъ какъ?

— Еще только привязать одну полосу и веревка будетъ готова, отвчалъ Фабрицій….

— Привязывайте крпче….

— Не бойтесь…. узлы не развяжутся….

— Шумъ въ корридор…. проговорилъ Гурганъ, у котораго отъ испуга застучали зубы.

— Скоре подъ одяла!

Трое мошенниковъ бросились одтые на постели съ удивительнымъ проворствомъ.

Шаги, слышанные Гурганомъ, приближались.

Кто-то остановился у двери — и форточка отворилась.

— Если войдутъ, подумалъ Бекъ-де-Лампъ, такъ все пропало… сейчасъ замтятъ, что нтъ ршетки….

То былъ дозорный обходъ.

— Что, вы спите? спросилъ сторожъ.

— Нтъ, господинъ надзиратель… отвчалъ Фабрицій: въ такую погоду нельзя уснуть.

— Правда….

Форточка затворилась — и дозоръ пошелъ дальше.

Лишь только шумъ шаговъ затихъ вдали, мошенники вскочили съ кроватей.

— Большое счастіе, что они прошли, потому что теперь не придутъ больше, сказалъ Бекъ-де-Лампъ.— Гд веревка?

— Вотъ она….

— Пока я стану привязывать ее, вы, кокодесъ, возьмите жестяной футляръ и спрячьте въ него ассигнаціи….

— Это уже сдлано….

— Такъ помогите еще разъ затянуть узлы, потому что все зависитъ отъ нихъ.

Вс трое схватились за импровизованную веревку и стали тянуть изо всей силы.

Она натянулась какъ стрла, но узлы не развязались.

— Ладно…. проговорилъ Бекъ-де-Лампъ…. я спущу ее. И онъ бросилъ за окно конецъ веревки.

— При такомъ втр худо будетъ спускаться, проговорилъ Гурганъ. Онъ свиститъ на дозорной дорожк, какъ въ труб.

— Тмъ хуже! Кто ничмъ не рискуетъ, тотъ ничего и не получитъ…. Не слышно шаговъ часоваго…. теперь настоящая пора.— Чья очередь?….

— Все равно, отвчалъ Фабрицій,— только надо поскоре….

— Вамъ подобаетъ честь лзть первому! потому что у васъ мошна, отвчалъ Бекъ-де-Лампъ.

Убійца Фридерика Бальтуса и отравитель Жанны высунулъ въ отверстіе ноги, схватился обими руками за веревку, свитую изъ простынь, и началъ спускаться, надясь на прочность узловъ и на силу своихъ рукъ.

Порывистый втеръ раскачивалъ его изъ стороны въ сторону, какъ маятникъ, по временамъ онъ стукался объ стну, но не выпускалъ веревки изъ рукъ,— и черезъ нсколько секундъ ступилъ на землю.

За нимъ спустился Бекъ-де-Лампъ и, наконецъ, Гурганъ.

— Теперь половина дла сдлана,— сказалъ Фабрицій.

— Повершимъ же поскоре и остальное: гд колодезь?

— Въ двадцати шагахъ отсюда, налво….

Они дошли до означеннаго мста и остановились у отверстія.

Бекъ-де-Лампъ схватился за висвшую веревку, которою были привязаны ведра, взлзъ на верхнюю закраину колодца и спустился, цпляясь за шероховатую внутренность колодца, второе ведро, остановившееся на блок, поддерживало веревку, натянутую, впрочемъ, тяжестью бглеца.

Достигнувъ поверхности воды, Бекъ-де-Лампъ выпустилъ изъ рукъ веревку, затаилъ дыханье и исчезъ подъ водою, которая брызнула во вс стороны надъ его головою и опять сомкнулась.

Фабрицій, подождавъ минуту, послдовалъ тмъ же путемъ!

Затмъ настала очередь Гургана.

Спустя минуту, на противуположной сторон ограды, по стнкамъ другаго колодца, лзли одинъ за другимъ два человка.

Первый, достигнувъ вершины колодезнаго сруба, пособилъ другому вскарабкаться на закраины.

Это были Фабрицій и Бекъ-де-Лампъ.

— Чортъ возьми! гд же Гурганъ? спросилъ послдній, наклонясь надъ темнымъ отверстіемъ. Неужели онъ струсилъ и не нырнулъ?

— Какъ не нырнулъ, возразилъ Фабрицій, — онъ такъ прыгнулъ въ воду посл меня, что я почувствовалъ его ноги на моихъ плечахъ….

— Такъ чего же онъ не вылзаетъ?

— Тише!…. слушайте….

Бекъ-де-Лампъ сталъ прислушиваться.

— Чортъ побери! пробормоталъ онъ, вода плещетъ, онъ борется!…. Онъ наврное завязъ, зацпясь за ршетку, которая перерзываетъ пополамъ колодезь!…. невозможно помочь ему.

— Значитъ, онъ утонулъ, сказалъ Фабрицій.

— Да, похоже на то…. Послушаемъ еще….

Оба мошенника стали еще прислушиваться, но все уже стихло…. вода не плескалась больше.

X.

— Неудачно! сказалъ Бекъ-де-Лампъ, въ вид надгробной рчи, — онъ былъ правъ, что боялся…. Онъ предчувствовалъ это! Былъ добрый парень, хотя немного размазня…. Жаль его… Меня утшаетъ только то, что втеченіи двухъ недль сторожа будутъ пить воду изъ этого колодца…. Я желаю, чтобы они отравились ею!…

И не думая боле о несчастномъ, который только что умеръ, Бекъ-де-Лампъ сталъ осматриваться въ огород, куда идти.

Фабрицій взялъ его за руку и принудилъ не двигаться съ мста.

— Вонъ тамъ кто-то есть…. шепнулъ онъ ему.

— Конечно, вашъ пріятель….

— Это очень вроятно….

Въ сумрак обрисовалась черная тнь.

— Вы ли это, Лоранъ? спросилъ Фабрицій.

— Да, сударь, я, отвчалъ Лоранъ съ умиленіемъ. Я очень счастливъ, что вижу васъ, и надюсь, что вы не сомнваетесь въ этомъ.

— Нтъ, втъ, не сомнваюсь, — но мы поговоримъ объ этомъ посл.— Гд же одежда, которую мы должны надть?….

— У меня, сударь…. Невозможно было принести ее въ такую погоду, она такъ же бы замокла, какъ и вы.

— Это правда.— Пойдемте къ вамъ, далеко-ли это?

— Мы дойдемъ черезъ пять минутъ.

— Такъ въ путь! Какъ выйти отсюда?

— Потрудитесь идти за мною. Я сдлалъ отверстіе въ забор. Въ случа надобности, черезъ него могутъ пройти двое рядомъ.

Спустя минуту, три дйствующія лица этой сцены выбрались изъ огорода и шли уже по пустынной улиц.

Гроза удалилась, но по временамъ раздавались еще громовые раскаты, и дождь лилъ какъ изъ ведра.

— Я пойду впередъ, сударь, чтобы показывать вамъ дорогу, сказалъ Лоранъ, промокшій не меньше мошенниковъ, и прибавилъ шагу.

Фабрицій и Бекъ-де-Лампъ дрожали, хотя воздухъ былъ очень теплый.— Выкупавшись въ колодц, они положительно замерзли, какъ замороженное шампанское.

Вдругъ Лоранъ остановился, осмотрлся на вс четыре стороны, досталъ изъ кармана ключъ и отворилъ корридоръ, въ который бросились бглецы.

Лоранъ тщательно заперъ дверь, взялся въ потьмахъ одною рукою за перила, а другую подалъ своему господину и повелъ его вверхъ по лстниц.

Бекъ-де Лампъ послдовалъ за ними, уцпясь за одежду Фабриція.

Медленно и молча поднялись они въ третій этажъ….

Лоранъ отперъ свою мансарду, гд мерцалъ догаравшій ночникъ. Затворивъ дверь, онъ зажегъ лампу.

— Теперь, вотъ простыни вамъ, чтобы вытереться, и полная перемна одежды.

Мене чмъ въ пять минутъ, оба бглеца обтерлись и переодлись съ головы до ногъ.

Новый костюмъ Фабриція совершенно не походилъ на тотъ, какой онъ всегда носилъ, такъ что его почти нельзя было узнать.

— Вашъ посланный говорилъ мн, сударь, что васъ трое…. сказалъ Лоранъ.— Гд же третій-то?

— Онъ сбился съ пути, какъ дуракъ, сказалъ Бекъ-де-Лампъ, скаля зубы. Но оставимъ его въ поко…. Намъ теперь надо подумать о томъ, какъ бжать.

Эксъ-лакей досталъ изъ шкафа бутылку и, поставивъ на столъ стаканы, наполнилъ ихъ жидкостью янтарнаго цвта.

— Прежде всего выпейте-ка, сказалъ онъ, это старый коньякъ…. самый лучшій, какой я только могъ найти въ Мелюн…. Вы окостенли, а это возстановитъ кровообращеніе.

— Вы правы…. Это мудрая предосторожность, проговорилъ Фабрицій, зубы котораго стучали.

Мошенники чокнулись — и осушили стаканы до послдней капли — Забористо! проговорилъ Бекъ-де-Лампъ, — ну теперь мы согрлись, пора и въ путь.

— Подождите, сказалъ Фабрицій, открывъ жестяной футляръ.— Я далъ вамъ слово — и долженъ сдержать. Вотъ пять тысячъ франковъ банковыми билетами. Это доставитъ вамъ возможность дожидаться лучшихъ дней.

— Разв вы не дете со мною?

— Нтъ, у меня есть еще кое-какія длишки здсь…. Я встрчусь съ вами въ Женев.

— Такъ спасибо вамъ, кокодесъ, и до свиданья…. Кстати, если есть у васъ немножко мелкихъ, такъ мн будетъ это очень пріятно…. Невозможно представить въ кассу желзной дороги такую крупную ассигнацію…. Это сейчасъ возбудитъ подозрніе, и меня опять зацпитъ желзная лапа….

— Нтъ ли у васъ золота, Лоранъ? спросилъ Фабрицій.

— Есть, сударь, на нсколько сотъ Франковъ.

— Дайте десять луидоровъ этому молодцу.

Бекъ-де-Лампъ спряталъ въ карманъ эту прибавку, еще разъ поблагодарилъ, заявивъ, что кокодесъ настоящій человкъ, и что онъ надется когда нибудь поработать вмст, и затмъ, пожавъ ему дружески об руки, оставилъ мансарду.

Лоранъ проводилъ его съ лампою до конца лстницы и отворилъ дверь.

Гроза совсмъ прошла. На ясномъ неб блестли миріады звздъ.

Затмъ возвратился въ мансарду.

Оставшись наедин съ Фабриціемъ, Лоранъ предался изліянію своей радости которую до сихъ поръ сдерживалъ.

— Ахъ, мой дорогой господинъ, проговорилъ онъ, наконецъ-то я вижу васъ! Хорошо, что вы спаслись отъ клеветниковь, ршившихся погубить васъ! Слава Богу, вы свободны, а истина восторжествуетъ! Ахъ, какъ я счастливъ!

И онъ отеръ крупныя слезы, навернувшіяся у него на глазахъ.

— Разумется, меня трогаетъ ваша привязанность я радость проговорилъ Фабрицій, но теперь не время предаваться намъ изліянію нашихъ чувствъ. Потолкуемъ недолго да дльно.— Который часъ теперь?

Лоранъ взглянулъ на часы.

— Десять часовъ и нсколько минутъ, сударь, отвчалъ онъ.

— Есть ли у васъ росписаніе, когда идутъ желзнодорожные позды?

— Есть, сударь. Я думалъ, что оно понадобится вамъ, вотъ оно.

— Посмотрите, въ которомъ часу идутъ нынче утромъ позды изъ Мелюна въ Швейцарію….

— Такъ мы демъ въ Швейцарію, сударь?

— Должно быть такъ…. Ищите поскоре.

Пока лакей просматривалъ росписаніе поздовъ, Фабрицій палилъ стаканъ коньяку и выпилъ залпомъ.

— Нашелъ, сударь…. проговорилъ Лоранъ.

— Когда же?

— Всего только одинъ поздъ идетъ.

— Въ которомъ часу?

— Въ двнадцать часовъ сорокъ дв минуты….

— У меня есть еще два часа времени,— довольно этого.

Фабрицій вынулъ изъ жестянаго футляра остальныя ассигнаціи и подалъ ихъ Лорану.

— Прибавьте это къ тмъ деньгамъ, которыя есть у васъ, сказалъ онъ, и будьте въ полночь на Мелюнской желзнодорожной станціи…. Я встрчусь тамъ съ вами.

— Разв вы, сударь, не пробудете здсь до минуты отъзда? спросилъ Лоранъ нершительно….

— Нтъ, отвчалъ молодой человкъ глухимъ голосомъ.— я долженъ предъ отъздомъ повидаться кое-съ-кмъ.

— Повидаться, проговорилъ съ изумленіемъ Лоранъ,— повидаться въ такую пору?

— Да.

— Какая неосторожность!

— Я не спрашиваю вашего совта.— Есть у васъ здсь оружіе?

— Есть, сударь.

— Какое?

— Револьверъ и ножъ-кинжалъ.

— Дайте мн ножъ.

— Слушаю, сударь….

— Да скоре, чортъ возьми!

— Ахъ! сударь, я боюсь понять…. Вы хотите отомстить за гнусныя обвиненія…. Вы хотите идти на виллу Бальтусъ….

— А если бы и такъ?

— Но подумайте о томъ, сударь, что вы свободны и можете бжать. Находясь вдали, вы уличите вашихъ враговъ. Не дйствуйте такъ безразсудно, не бросайтесь сами въ руки людей, которые хотятъ погубить васъ…. Самый злйшій изъ вашихъ враговъ, Клодъ Марто, находится на вилл Бальтусъ. Если онъ васъ схватитъ, то ужъ ни за что не выпуститъ.

Фабрицій пожалъ плечами.

— Но что мн за дло до Клода Марто? возразилъ онъ, если я ршилъ что, такъ оно должно совершиться, если бы даже пришлось мн поплатиться жизнью! Слдовательно, если вы хотите, чтобы я былъ въ состояніи защищаться, такъ дайте ножъ…

— Вы требуете этого, сударь?

— Да! сто разъ да!!

Два стакана коньяку, которые онъ выпилъ залпомъ одинъ за другимъ, начинали уже разбирать его.

Онъ говорилъ свирпымъ тономъ, глаза его сверкали дикимъ пламенемъ, тлодвиженія выражали угрозу.

Лоранъ испугался.

— Вотъ ножъ, сударь… проговорилъ онъ.

Фабрицій схватилъ дрожащею рукою ножъ-кинжалъ, поданный лакеемъ.— Онъ открылъ его и, при свт лампы, взглянулъ на крпкое и острое лезвіе.

— Хорошее оружіе!— проговорилъ онъ, направляясь къ двери,— а месть еще лучше оружія! Когда у меня въ рукахъ эта игрушка, я увренъ, она не ускользнетъ отъ меня!…

Но прежде, чмъ выйти, онъ остановился, вернулся къ столу, взялъ бутылку съ коньякомъ и, приставивъ ее къ губамъ, закинулъ голову и напился изъ горлышка.

Затмъ бросился изъ комнаты и, не смотря на темноту, спустился съ лстницы, какъ ураганъ.

— Боже мой, что онъ затялъ? подумалъ Лоранъ.

Онъ поблднлъ отъ ужаса и, упавъ на стулъ, закрылъ лицо руками.

XI.

Фабрицій, выбжавъ на улицу, остановился на минуту и дико оглянулся во вс стороны, но вокругъ было почти темно, потому что рдко стоявшіе фонари еле-разгоняли ночной мракъ. Сообразивъ, гд находился, онъ пустился бжать.

Дойдя до Мелюнскаго моста, онъ повернулъ на Бичевую дорогу, которая вела къ вилл Бальтусъ.

Въ двухъ стахъ шагахъ отъ цли своего ночнаго пути, онъ пошелъ по полямъ, еще покрытымъ жатвою и на которыхъ земля размокла отъ недавняго ливня.

Черезъ десять минутъ трудной ходьбы, ему преградила путь стна, и онъ остановился. Надъ стною, которая была около двухъ съ половиною метровъ вышиною, выдлялись на прояснвшемъ неб темныя вершины деревьевъ парка.

Со стороны поля верхъ стны былъ увнчанъ крышею съ остріями.

Фабрицій собралъ вс силы и прыгнулъ, какъ ягуаръ, поднявъ надъ головою руки и рискуя, въ случа промаха, размозжжить себ голову объ стну.

Но онъ подпрыгнулъ до желзныхъ иглъ и крпко уцпился за нихъ судорожно сжатыми пальцами.

Тогда, съ необыкновенною силою мускуловъ, какой нельзя было предположить въ немъ, вскарабкался на стну.

Теперь самое трудное было сдлано.

Онъ перевелъ духъ, перелзъ чрезъ иглы и спустился въ паркъ.

Ненависть отрезвила его.

Онъ тотчасъ пошелъ по аллеямъ, вс изгибы которыхъ были ему отлично извстны, и обошелъ вокругъ виллы.

Въ окнахъ не было видно ни малйшаго свта.

— Они вс спятъ, подумалъ злодй.— Я берусь разбудить ихъ!

Размышляя такимъ образомъ, онъ дошелъ до веранды, находившейся позади дома, платформа которой поддерживалась изящными пилястрами.

На этой веранд были дв стеклянныя двери.

Бглецъ попробовалъ-было отворить ихъ, но безуспшно, такъ какъ об были заперты изнутри.

Выломить ихъ было бы безумно, потому что шумъ могъ разбудить жителей виллы.

— Что длать? подумалъ Фабрицій.

Отвтъ на этотъ вопросъ мгновенно представился его уму.

Молодой человкъ ухватился обими руками за одинъ изъ пилястровъ веранды, взлзъ по нему на самый верхъ и очутился на платформ, на которую вели изнутри дв стеклянныя двери.

Такъ какъ во время грозы было чрезвычайно душно, то одна изъ дверей была полуотворена.

Фабрицій толкнулъ ее и вошелъ на галлерею, находившуюся передъ парадною лстницею.

Здсь онъ опять остановился, какъ при выход изъ дома, гд жилъ Лоранъ, и сталъ прислушиваться.

Вокругъ него царила полнйшая тишина. Было слышно только его порывистое дыханіе.

Мало по малу онъ присмотрлся къ темнот и сталъ неясно различать ближайшіе предметы.

— Дверь Паулы, подумалъ онъ, — первая налво…— Если она заперта, такъ я сорву ее съ петель натискомъ плеча, и, прежде чмъ кто нибудь прибжитъ на шумъ, исполню завтное намреніе.

Онъ вынулъ изъ кармана ножъ-кинжалъ, открылъ, укрпилъ рукоятку, и направился въ комнату мадмоазель Бальтусъ.

Толстый смирнскій коверъ, лежавшій на полу галлереи, заглушалъ шумъ его шаговъ.

Онъ достигъ двери, взялся за ручку и вздрогнулъ отъ радости.

Дверь была не на задвижк и отворилась. Ничто не мшало ему переступить за порогъ маленькой гостиной, находившейся передъ спальнею Паулы.

Онъ прошелъ по гостиной, отворилъ вторую дверь такъ же легко, какъ и первую, и вошелъ въ спальню.

Лампа съ алебастровымъ шаромъ слабо освщала комнату. Напротивъ двери стояла кровать.

Подъ ослпительно блыми простынями обрисовывалось тло женщины, которая спала, обернувшись лицомъ къ стн.

Убійца нагнулся и, ползя какъ змя, приблизился къ постели.

Достигнувъ постели, онъ выпрямился, высоко поднялъ руку съ ножемъ и замахнулся.

Въ эту самую минуту спящая внезапно повернулась и открыла глаза.

Фабрицій могъ различить ея черты.

Онъ отступилъ назадъ и пробормоталъ:

— Это не Паула, а Жанна!!..

Г-жа Деларивьеръ, которую Паула помстила въ своей комнат открыла глаза и увидала передъ собою слабо освщенное, дикое и страшное лицо.

Этого было достаточно, чтобы въ ней возобновилось нервное волненіе, произведенное только что миновавшею грозою.

Она спрыгнула съ постели, закутанная въ длинный пеньюаръ, какъ скелетъ въ саван, и, вытянувъ руку такъ, что почти коснулась ею груди Фабриція, котораго не узнала, вскрикнула:

— Эшафотъ!… Эшафотъ!…

Возгласъ этотъ мрачно раздался среди ночной тишины.

У убійцы застучали зубы.

На него напалъ страхъ, такъ что въ теченіи секунды онъ не могъ пошевельнуть ни однимъ членомъ, и стоялъ какъ окаменлый.

Но эта физическая и моральная слабость исчезла быстро, какъ молнія.

Ему пришла въ голову, что если Жанна опять закричитъ, то онъ неминуемо погибъ.

Слдовательно надо было заставить ее замолчать.

Опомнившись, онъ схватилъ лвою рукою Жанну за рукавъ и замахнулся правою, чтобы всадить ей ножъ въ сердце.

Казалось, г-жа Деларивьеръ неминуемо погибла.

Уже остріе ножа коснулось ея тла.

Только чудо могло спасти несчастную — и оно совершилось.

Раздалось хриплое ворчаніе, и какое-то существо, очертаніе котораго не ясно выдлялось въ полумрак, бросилось на Фабриція, какъ крылатый грифонъ, о которомъ говорится въ средневковыхъ легендахъ. То былъ Фоксъ, огромная борзая Фредерика Бальтуса. Онъ узналъ убійцу своего хозяина и впился въ горло злодя своими желзными клыками. Фабрицій отступилъ, защищаясь.

Въ то же время въ дверяхъ появилась Паула со свчею въ рук.

Молодой двушк, при вид Леклера, чуть не сдлалось дурно отъ ужаса, и она закричала изо всхъ силъ о помощи.

Клыки Фокса все глубже вонзалась въ горло Фабриція, такъ что онъ началъ уже хрипть.

Онъ наудачу махалъ рукою, въ которой все еще держалъ каталонскій ножъ.

Фоксъ, проколотый острымъ лезвіемъ, выпустивъ добычу, глухо взвизнулъ и тяжело упалъ навзничь, скорчился и больше не пошевельнулся.

Фабрицій, обезумвшій отъ боли и главнымъ образомъ отъ бшенства, хотлъ во что бы ни стало совершить убійство, прежде чмъ умретъ, и бросился къ Паул, которая какъ бы окаменвъ, не могла даже двинуться съ мста.

Онъ уже почти коснулся ея.

Изъ устъ его уже раздался торжествующій крикъ удовлетворенной ненависти, какъ вдругъ между нимъ и его жертвою возстала преграда.

Кто-то схватилъ его сзади, вырвалъ ножъ, опрокинулъ и сталъ колномъ на грудь.

— Чортъ побери!— проговорилъ этотъ человкъ,— кажется, я попалъ во-время.

— Клодъ, сказала Паула,— это онъ… этотъ злодй… Фабрицій Леклеръ…

— Фабрицій Леклеръ!! повторилъ эксъ-матросъ, — мошенникъ убжалъ изъ Мелюнской тюрьмы и явился сюда, чтобы совершить убійство!! Только этого еще не хватало! Прикажете повершить съ нимъ, сударыня. Я убью негодяя собственнымъ его ножемъ. Скажите слово — и все будетъ кончено.

Въ ум молодой двушки, появленіе защитника которой возвратило все хладнокровіе, блеснула внезапная мысль.

— Нтъ… возразила она,— не убивайте… Я не хочу этого… Отпустите его на свободу.

— На свободу!?… повторилъ ошеломленный Клодъ.— Но, сударыня…

— Я хочу!.. такъ надо!.. возразила повелительно Паула.— Вы скоро узнаете почему.

Клодъ исполнилъ ея желаніе, хотя очень неохотно. Онъ всталъ, но крпко держалъ въ рук каталонскій ножъ.

Убійца, въ свою очередь, попробовалъ встать на ноги, но силы измнили ему. Ему удалось стать только на колна. Онъ вынулъ платокъ и началъ отирать кровь, которая текла ручьемъ изъ язвъ на ше.

— А! вы сильне меня,— пробормоталъ онъ слабымъ голосомъ… Я хотлъ съиграть партію и проигралъ… Я началъ борьбу… но борьба была невозможна… Я побжденъ и на этотъ разъ окончательно… Длайте со мною что хотите… Свяжите меня и представьте, куда слдуетъ… Посадите меня опять въ тюрьму… Пусть воздвигнутъ эшафотъ… Я готовъ.

XII.

Въ эту минуту Жоржъ Вернье, пробужденный криками Паулы, въ свою очередь вошелъ въ комнату, въ сопровожденіи двухъ или трехъ слугъ.

— Что случилось? спросилъ онъ.

— Посмотрите,— сказала молодая двушка, указавъ на Фабриція.

— Онъ?! проговорилъ изумленный Жоржъ.

— Да онъ!…— повторила мадмоазель Бальтусъ.

— Онъ убжалъ изъ Мелюнской тюрьмы?

— Да!

— Надо тотчасъ же извстить объ этомъ тюремное начальство.— Можетъ быть оно еще не знаетъ о побг.

— Не зачмъ,— возразила Паула, тюремнаго начальства не надо извщать, и г. Фабрицій, если хочетъ, черезъ минуту выйдетъ изъ моего дома.

— Вы допускаете его бжать?!— вскричалъ Жоржъ, не врившій тому, что слышалъ,— его, убійцу вашего брата!— Возможно ли это?

— Да, отвтила молодая двушка.— Вс двери будутъ отперты для него…. Онъ можетъ уйти, но съ однимъ только условіемъ.

Фабрицій, слыша этотъ странный, неожиданный для него разговоръ, который какъ будто давалъ еще ему возможность надяться,— собрался съ силами, медленно поднялся и спросилъ:

— Съ какимъ условіемъ?…

— Вы сейчасъ узнаете…. отвчала Паула. И прибавила, обратясь къ эксъ-матросу:

— Клодъ, сведете пожалуйста г. Фабриція въ мою комнату, прошу всхъ, находящихся здсь, слдовать за нами…. Пусть онъ не думаетъ, что мы хотимъ извстить полицію и что придутъ жандармы.

Никто не понялъ намренія Паулы, но вс исполняли ея желаніе,

Жанна опять легла и казалось задремала.

Придя въ свою комнату, Паула взяла со стола листъ бумаги, на которомъ было написано нсколько строчекъ.

Мы знаемъ содержаніе ихъ.

Два дня тому мадмоазель Бальтусъ читала эту бумагу своему адвокату и Жоржу.

— Господинъ Леклеръ,— сказала она, — отвтьте мн только на одинъ вопросъ:— человкъ, казненый въ Мелюн, былъ ли вашимъ сообщникомъ?

— Нтъ… пробормоталъ злодй.

— Такъ слушайте.

Паула прочла громкимъ и твердымъ голосомъ:

— ‘Въ ту минуту, когда готовлюсь предстать предъ моими судьями, объявляю, что я одинъ виновенъ въ убійств Фридерика Бальтуса, и что Пьерръ, осужденный и казненый въ Мелюн, не былъ моимъ сообщникомъ. Мелюнъ 1874 года’.

Посл минутнаго молчанія молодая двушка продолжала:

— Теперь ваша жизнь и свобода зависятъ отъ васъ. Подпишите это заявленіе, которое справедливо, какъ сознаетесь сами, и, клянусь честью, вы выйдете изъ моего дома, не цпляясь по стнамъ, а черезъ главный выходъ, — я прикажу отворить его для васъ…— Очутясь на улиц, вы пойдете, куда хотите, никто не станетъ ни слдить, ни подсматривать за вами.— Ступайте, куда приведетъ васъ Господь Богъ!… Хотите ли подписать?

Фабрицій бросилъ бглый взглядъ на стоявшіе на камин часы.

Все это произошло скоре, чмъ мы разсказали.

Еще не было одиннадцати.

У бглеца было впереди боле чмъ достаточно времени для того чтобъ дойти до желзнодорожной станціи и взять мсто на позд отправлявшемся въ Швейцарію.

— Хотите-ли подписать?— повторила мадмоазель Бальтусъ.

— Вы говорите, что меня выпустятъ отсюда и не станутъ ни слдить, ни подсматривать?

— Я поклялась въ этомъ и повторяю клятву.

— Дайте мн перо.

— Вотъ оно…— Напишите сперва слдующія слова: ‘я прочелъ и подписываюсь добровольно’.

Фабрицій написалъ.

— Теперь подпишите…

Мошенникъ подписалъ свое имя и подалъ бумагу Паул, которая схватила ее.

— Я сдержу мое слово!— проговорила она.— Ступайте отсюда! Вотъ вамъ ключъ отъ садовой калитки, и никто не выйдетъ изъ этой комнаты ране пяти минутъ.

Фабрицій бросился вонъ изъ комнаты и затворилъ за собою дверь.

— Вы допустили бжать этого злодя? вскричалъ Жоржъ.

— Вы выпустили его отсюда, прибавилъ Клодъ, теребя себя за волосы.

— Все равно, сказала Паула.— Я дорожу главнымъ образомъ возстановленіемъ чести невиннаго! Чтоже касается преступника, то напрасно воображаетъ, что онъ спасенъ, это еще извстно только одному Богу. Тюремное начальство скоро узнаетъ о побг и его поймаютъ, прежде чмъ онъ додетъ до границы, а я сдержу свою клятву. Ахъ! вы были правы, докторъ: только страхъ смерти и надежда, что его выпустятъ на свободу, могли заставить его подписать э то заявленіе.

Паула не успла еще договорить послднихъ словъ, какъ у садовой ршетки раздался громкій звонокъ.

Молодая двушка вздрогнула.

— Что это значитъ? спросила она.

Клодъ подскочилъ къ окну,— и на лиц его выразился восторгъ.

— Это жандармы! Чортъ возьми! да здравствуетъ корпусъ жандармовъ!!

— Вы видите: — Богъ не допустилъ его бжать, — сказала Паула.— Убійца Фредерика не успетъ даже дойти до желзной дороги.

Дверь въ комнату съ шумомъ отворилась и появился Фабрицій, разстроенный и блдный, какъ покойникъ.

— Паркъ оцпленъ… проговорилъ онъ чуть слышно… Я погибъ…

И почти безъ чувствъ упалъ на стулъ.

— Я ничего уже не могу подлать тутъ… отвчала Паула. Я сдержала свое общаніе… Вы худо распорядились.

Клодъ Марто молча вышелъ изъ комнаты и побжалъ отворять ршетку.

Коммисаръ, полицейскіе чиновники и жандармы вошли въ садъ.

— Гд мадмоазель Бальтусъ? спросилъ представитель закона.

— Въ своей комнат, господинъ коммисаръ,— отвчалъ Клодъ,— я провожу васъ туда… Вы явились кстати, какъ рыба въ посту… Мы пораскажемъ вамъ новостей… Дичь, за которою вы охотитесь, здсь.

— Я такъ и думалъ…— Разв этотъ злодй совершилъ еще какое нибудь новое преступленіе?

— Если не совершилъ, такъ уже никакъ не по своей вин.. По счастію, есть Богъ для честныхъ людей.

Коммисаръ и его свита поднялись по лстниц.

Паула дожидалась ихъ на площадк перваго этажа.

— Милости просимъ, господа,— сказала она,— убійца моего брата здсь…

И она посторонилась, чтобы пропустить ихъ.

При вид коммисара и жандармовъ, Фабрицій затрепеталъ, какъ раздавленная змя.

Онъ понималъ, что просить пощады или сопротивляться было бы совершенно безполезно, а потому всталъ и молча протянулъ руки.

— Надньте ему кандалы… отдалъ приказъ коммисаръ. Скрутите его покрпче и караульте, пока я составлю протоколъ…

Часъ спустя преступника опять привезли въ Мелюнскую тюрьму и заперли въ секретную камору.

* * *

Теперь мы разскажемъ вкратц, какимъ образомъ въ тюрьм такъ скоро узнали о побг и какимъ чудомъ полиція провдала, что Фабрицій находится на вилл Бальтусъ?

Читатели помнятъ, что Гурганъ нырнулъ въ колодезь посл Фабриція, сотоварищи, не видя его и думая, что онъ утонулъ, сказали въ память его нчто въ род надгробной рчи, но они ошиблись….

Гурганъ плохо сообразилъ разстояніе между двумя колодцами, и въ ту минуту, когда хотлъ вынырнуть, зацпился одеждою за ршетку, перерзывающую пополамъ колодезь.

— Я непремнно утону, — подумалъ онъ, когда понялъ, что съ нимъ случилось.

Не смотря на то, онъ сдлалъ отчаянное усиліе и вынырнулъ на поверхность. Тутъ онъ почувствовалъ, что буквально задыхается отъ чрезмрно невольно проглоченной воды.

Онъ ничего не видлъ и не понималъ, но инстинктивно пытался спастись.

Рука его случайно наткнулась на висвшую веревку.

Онъ крпко уцпился за нее, тяжело перевелъ духъ, и въ ум его мелькнуло смутное сознаніе, что онъ избгъ смерти.

Спустя минуту, онъ пришелъ въ память и взглянулъ на верхъ, но не увидлъ ничего, кром темнаго неба, дождь лилъ потоками.

— Неужели товарищи покинули меня,— подумалъ онъ: вотъ-такъ скверная шутка!

И, чтобы выйти изъ неизвстности, закричалъ во все горло:

— Бекъ-де-Лампъ! эй! Гд ты?

Этотъ неосторожный возгласъ и погубилъ бглеца.

И вотъ какимъ образомъ.

ХІІI.

Гурганъ, стараясь спастись, вмсто того, чтобы вынырнуть изъ колодца вправо отъ срединной ршетки, т. е. со стороны огорода, вынырнулъ налво, и очутился на томъ же самомъ мст, куда спустился за нсколько минутъ предъ тмъ. Между тмъ, на открытой галлере, возвышавшейся надъ дозорною дорожкою, уже поставили часоваго, какъ это длали каждый вечеръ.

Часовой, услыша возгласы бглеца, остановился въ изумленіи и сталъ прислушиваться.

Гурганъ снова принялся звать товарища.

Часовой, не сомнваясь уже боле въ томъ, что случилось что-то недоброе, нагнулся надъ окружной дорожкою и безпокойно сталъ всматриваться въ темноту.

Черезъ минуту ему показалось, что какой-то человкъ, вынырнувшій изъ колодца, лзетъ на закраину.

— Кто тамъ?… вскричалъ онъ, зарядивъ ружье.

— Я пропалъ, подумалъ бглецъ.— Меня схватятъ, какъ мышь въ мышеловк!— Я ошибся колодцемъ!— Но нырнуть во второй разъ не согласенъ ни за что на свт! ужь лучше отдаться въ руки, чмъ утонуть.

Часовой, не получивъ отвта, повторилъ вопросъ еще громче! Но какъ и на этотъ разъ не было отвта то онъ приложился, прицлился въ темную фигуру, которая шевелилась, и вскричалъ:

— Отвчай, или выстрлю.

Гурганъ, полумертвый отъ страха, не могъ произнести ни слова.

Часовой спустилъ курокъ.

Посреди мрака блеснулъ огонекъ, раздался выстрлъ и крикъ, и Гурганъ повалился на дозорную дорожку.

Выстрлъ встревожилъ всхъ служащихъ при тюрьм.

Сбжались сторожа.

Подняли бглеца, у котораго пуля засла въ плеч, и снесли въ лазаретъ, куда позвали дежурнаго доктора.

Спустя пять минутъ осмотрли дортуаръ, въ которомъ спали товарищи Гургана, и убдились, что они бжали.

Тотчасъ же подняли на ноги полицію и жандармовъ.

Бглецы, не знавшіе, что побгъ ихъ открытъ, должны были отправиться по желзной дорог.

Вокругъ желзно-дорожной станціи устроили ловушку, и въ ту минуту, когда Бекъ-де-Лампъ бралъ уже въ касс билетъ втораго класса, одинъ изъ тюремныхъ сторожей узнавъ его и арестовалъ.

Извстная пословица говоритъ, будто ‘воронъ ворону глаза не выклюетъ’, но это не всегда справедливо.

Мошенники всхъ разрядовъ постоянно готовы выдать другъ друга, если только видятъ въ этомъ какой нибудь интересъ.

Полицейскій коммисаръ посулилъ Бекъ-де-Лампу, что начальство будетъ къ нему снисходительно, если онъ поможетъ отыскать Фабриція Леклеръ, и достопочтенный воръ привелъ его прямешенько въ квартиру Лорана.

Послдняго арестовали и подвергли допросу.— Онъ такъ перепугался, что, не смотря на преданность своему господину, невольно разсказалъ все случившееся.

Коммисаръ былъ ловкій человкъ.

Онъ безъ труда угадалъ остальное, еще неизвстное самому Лорану.

— На виллу Бальтусъ!— сказалъ онъ, собравъ своихъ людей, и дай Богъ, чтобы мы пришли во-время.

Мы знаемъ, что они не опоздали, такъ какъ, благодаря Фоксу, борзой собак Фредерика Бальтуса, Фабрицію не удалось совершить новаго преступленія.

Скажемъ кстати, что благородное и мужественное животное не лишилось жизни, не смотря насерьезную рану, такъ какъ ножъ Фабриція не повредилъ ни одного изъ существенно главныхъ жизненныхъ органовъ.

— Храбрый песъ!— сказалъ Клодъ Марто, я буду твоимъ докторомъ и сидлкою, и вылечу тебя.

И онъ сдержалъ слово.

* * *

Почти нтъ надобности говорить, что побгъ, задуманный столь ловко и совершенный съ замчательною отвагою, сопрожд аемый такими странными обстоятельствами и окончившійся немене страшною драматическою сценою, — надлалъ громаднаго шуму въ Мелюн и окрестностяхъ.

Парижскія газеты удостоили описать его со всми подробностями, и Фабрицій, которымъ, нсколько дней тому, почти уже совершенно перестали заниматься, сталъ теперь легендою личностью, знаменитостью между преступниками, словомъ — звздою первой величины.

Вновь совершившіеся факты требовали дополнительнаго судопроизводства.

Побгъ и покушеніе на убійство увеличивали обвиненіе.

Несчастный сильно измнился.

Отъ его неукротимой энергіи и желзной настойчивости не осталось и слдовъ.— Он смнились глубокимъ упадкомъ духа.

Фабрицій не надялся больше. Онъ зналъ, что долженъ былъ умереть, но боялся смерти.

Его должны были судить судомъ присяжныхъ.

Насталъ великій день.

Еще за день до того маленькій городокъ сдлался столь же оживленнымъ и шумнымъ, какъ и въ начал этого разсказа.

Наша старая знакомка, г-жа Лоріоль была въ сильнымъ попыхахъ, и отель Большаго Оленя принужденъ былъ отказывать въ гостепріимств многимъ путешественникамъ.

Изъ Парижа нахали цлыя фаланги красивыхъ женщинъ, принадлежащихъ ко всмъ слоямъ общества.

Мадмоазель Адель-де-Спиракъ, рожденная Грелютъ, привезла маленькаго барона Паскаля де-Ландилье.

Любопытство членовъ суда было возбуждено не мене публики.

Знали заране или по крайней мр воображали, что между судебною властью и знаменитыми парижскимъ адвокатомъ, долженствовавшимъ потребовать возстановленія чести невинно-пострадавшаго, произойдетъ сильная борьба, послдствіемъ которой будетъ новая казнь.

Зала суда была переполнена публикою.

Мы не станемъ описывать ея, такъ какъ подобныхъ описаній было много, и вс они похожи одно на другое.

Когда появился обвиняемый, въ сопровожденіи жандармовъ, въ толп поднялся сильный говоръ, за которымъ наступила мертвая тишина. Обвиняемый скоре упалъ, чмъ слъ на скамью подсудимыхъ.

Очень трудно было узнать въ Фабриціи Леклеръ того изящнаго молодаго человка, мужественная красота котораго нравилась женщинамъ.

Въ нсколько недль онъ постарлъ на десять лтъ. Въ его растрепанныхъ волосахъ показались уже сдины.

Ввалившіяся щеки были мертвенно-блдны.

Глаза были обведены красными кругами. Зрачки, прежде такіе блестящіе, казались теперь угасшими, точно стекляными.

Наконецъ, голова, которую онъ держалъ всегда прямо, почти задравъ кверху, спустилась на грудь.

Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, до какой степени онъ былъ убитъ нравственно.

Казалось невозможнымъ, чтобы онъ возвратилъ себ хоть на время присутствіе духа.

Въ такомъ вид, какъ мы его описали,— онъ внушалъ отвращеніе.

Никто не чувствовалъ къ нему состраданія.

По исполненіи законныхъ формальностей, актуаріусъ прочелъ обвинительный актъ, въ которомъ были перечислены вс совершенныя имъ преступленія, сообщничество въ поддлк фальшивыхъ бумагъ, убійства, уничтоженіе духовнаго завщанія, побгъ и покушеніе на убійство.

Чтеніе акта продолжалось два часа, не смотря на сжатость изложенія этого объемистаго документа.

Судебная власть, — очень искренно врила, — въ неоспоримое сообщничество между Пьерромъ, приговореннымъ къ казни и казненымъ, и Фабриціемъ Леклеръ, обвиняемымъ въ томъ же преступленіи и передъ тмъ же судомъ.

Защитникъ осужденнаго писалъ одну замтку за другою.

Знаменитый адвокатъ, которому Паула Бальтусъ поручила возстановленіе чести Пьерра, слушалъ съ глубокимъ вниманіемъ, но вмст съ тмъ съ полнымъ безстрастіемъ, чтеніе обвинительнаго акта.

Когда окончилось чтеніе обвинительнаго акта, начался допросъ.

Вс заблужденія Фабриція, съ самой ранней молодости, были выведены на сцену.

Судебная власть стремилась доказать какимъ образомъ человкъ, начавшій съ безпорядочной жизни, праздности и разврата, почти неминуемо доходитъ до преступленія.

Въ пять часовъ вечера не окончилось еще чтеніе множества подробностей, на нашъ взглядъ совершенно излишнихъ.

Предсдатель суда прекратилъ засданіе и отложилъ до слдующаго утра дальнйшій допросъ подсудимаго и свидтелей.

Словомъ, — дло въ этотъ день не подвинулось ни на шагъ впередъ, и вс отложили ожиданіе сильныхъ ощущеній до завтра.

XIV.

На слдующій день та же толпа, то же любопытство, то же стеченіе элегантныхъ женщинъ.— Нкоторыя изъ нихъ были въ бросающихся въ глаза нарядахъ, другія въ черныхъ платьяхъ съ длинными шлейфами, подъ густыми вуалетками, он играли черными, осыпанными серебряными или стальными блестками верами, щеголяли красивыми флаконами съ духами, вполн кажется счастливыя тмъ, что присутствовали при суд убійцы, настоящаго убійцы, котораго сто разъ встрчали, на бульвар или на лвомъ берегу озера, одтымъ по мод и прозжавшимъ верхомъ на чистокровномъ кон или правящимъ фаэтономъ, запряженнымъ красивыми лошадьми.

Рдко представляется случай къ подобнымъ ощущеніямъ, и потому они неоцненны.

Судья и присяжные открыли засданіе, жандармы привели Фабриція, еще боле убитаго духомъ, чмъ наканун.

Началось продолженіе допроса.

Онъ относился до фактовъ, извстныхъ уже нашимъ читателямъ, и мы проведемъ изъ него только главныя черты. Дошли до перваго изъ совершенныхъ преступленій, а именно — до сообщничества въ поддлк фальшивыхъ бумагъ.

— Обвиняемый Леклеръ,— спросилъ предсдатель,— какимъ образомъ очутился въ вашихъ рукахъ чекъ, подписанный Фредерикомъ Бальтусомъ?

Фабрицій, который съ трудомъ держался на ногахъ и казалось каждую минуту готовъ былъ лишиться чувствъ, что-то невнятно пробормоталъ.

— Мы не слышали вашего отвта, — сказалъ предсдатель, — придите въ себя и отвчайте громче.

Адвокатъ несчастнаго передалъ ему флаконъ съ англійскимъ спиртомъ.

Фабрицій продолжительно вдохнулъ его и разбитымъ голосомъ, но внятно, сказалъ,

— Я былъ разъ въ клуб въ обществ Бальтуса, который игралъ въ экартэ…— Онъ проигралъ, и, чтобы расплатиться, вынулъ изъ кармана бумажникъ, въ которомъ были ассигнаціи и другія бумаги. Я увидлъ между ними чекъ…. Бальтусъ положилъ этотъ бумажникъ на столъ подл себя.

— И вы взяли тихонько этотъ чекъ?

— Бальтусъ задлъ нечаянно бумажникъ и находившіяся въ немъ бумаги упали на полъ.— Я наклонился, чтобы помочь поднять ихъ, и такъ какъ былъ въ крайности, то поддался искушенію и спряталъ чекъ въ рукавъ.

— Чекъ былъ подписанъ?

— Да.

— На какую онъ былъ сумму?

— На пять тысячъ франковъ.

— На чье имя?

— Не помню.

— Впрочемъ это все равно. Сумму измнили въ двадцать пять тысячъ франковъ?

— Да.

— Но не вы сдлали это?

— Не я, г. предсдатель.

— Въ вашемъ показаніи, вы назвали вашего сообщника, опытнаго поддлывателя фальшивыхъ бумагъ, который ухалъ изъ Парижа и изъ Франціи и слдъ котораго не могли открыть до сихъ поръ.. Рене Жанселина кажется… Вы настаиваете на вашемъ обвиненіи?

— Настаиваю…— Этотъ Рене Жанселинъ измнилъ цифры и получилъ деньги у Жака Лефебира.

— Это первое преступленіе повело васъ къ другому…— Чтобы возвратить поддльный чекъ, вы убили Фредерика Бальтуса, который хотлъ его представить прокурору республики… Какъ вы узнали объ этомъ обстоятельств?

— Я былъ у г. Лефебира, когда доложили о приход Бальтуса.— Не желая видть послдняго, я сказалъ, что мн надо написать письмо, и прошелъ въ небольшую комнату, смежную съ кабинетомъ банкира…— Оттуда я слышалъ весъ разговоръ, не проронивъ ни одного слова…— Бальтусъ сказалъ, что представитъ въ судъ поддланный чекъ.

— И мысль объ убійств тотчасъ же пришла вамъ въ голову?

— Нтъ.

— Это справедливо… Вы сперва потребовали совта отъ одного изъ вашихъ сообщниковъ… у насъ есть доказательства тому: записка, писанная вами и представленная однимъ изъ свидтелей Клодомъ Марто, который нашелъ ее у Матильды Жанселинъ, вашей любовницы… Вы спрашивали у него совта, и вроятно онъ отвчалъ:— ‘Смерть необходима для нашей безопасности: — онъ долженъ умереть’.— Вотъ эта записка, господа присяжные…

Предсдатель прочелъ три извстныя намъ строчки, смыслъ котоыхъ былъ слишкомъ ясенъ.

Фабрицій отеръ дрожащею рукою лобъ, покрытый потомъ.

— Преступленіе ршено,— продолжалъ предсдатель.— Фредерикъ Бальтусъ приговоренъ къ смерти безъ аппеляціи.— Разскажите мн подробности убійства…

— Я признался… пробормоталъ несчастный, разв этого недостаточно?

— Разскажите, такъ надо.

У убійцы не было даже на столько энергіи, чтобы воспротивиться.

— Я отправился изъ Парижа по желзной дорог въ девять часовъ вечера… отвчалъ онъ уныло…

— Въ Мелюнъ?

— Нтъ… въ Сессонъ…— я вышелъ изъ вагона…. шелъ снгъ…— я пошелъ по дорог въ Сенноръ, которая мн знакома… Дойдя до Сены, я шелъ вдоль, по берегу, до имнія г. Бальтуса, на противоположной сторон рки.

— Вы знали это имніе?

— Давно.

— Затмъ вы перехали рку, чтобы дожидаться вашей жертвы?

Фабрицій кивнулъ головою.

— Почему вы знали, что Бальтусъ поздно возвратится домой?

— Я понялъ это изъ нсколькихъ словъ, сказанныхъ имъ Жаку Лефебиру.

— И вы не дошли до Мелюнскаго моста?

— Нтъ, я пріхалъ на лодк, привязанной къ берегу, изъ которой забыли убрать весла.

— Тогда-то, осматривая оружіе, которымъ хотли совершить убійство, вы незамтно для васъ уронили въ лодку гербъ съ вашимъ вензелемъ, который Клодъ Марто нашелъ на другой день?

— Должно быть такъ…

— Перехавъ на другой берегъ Сены, что вы сдлали?

— Я спрятался въ рощиц, окаймляющей Бичевую дорогу, ведущую къ вилл Бальтусъ, и сталъ дожидаться…

— Были одни?

— Одинъ.

— Мы сейчасъ возвратимся къ этому пункту… Продолжайте…

— Вскор послышались шаги… это шелъ Бальтусъ…— Я узналъ его… и…

Голосъ Фабриція, безъ того уже слабый, совершенно замеръ.

— И вы выстрлили въ него три раза изъ револьвера… продолжалъ предсдатель.

— Да.

— Онъ упалъ мертвый или умирающій, а вы бросились обшаривать его карманы, чтобы ограбить…

— Я хотлъ взять чекъ…

— Не одинъ чекъ, но и пятнадцать тысячъ франковъ, которые г. Лефебиръ далъ вашей жертв… они лежали въ бумажник, и вы знали объ этомъ…— прибавилъ предсдатель…— Вы были не одни и не вы выстрлили…

Фабрицій, который былъ страшно измученъ и все боле изнемогалъ нравственно, тяжело упалъ на скамью подсудимыхъ.

Предсдатель продолжалъ:

— Нсколько мсяцевъ тому здсь судили и приговорили къ казни одного человка.— У него нашли прострленный бумажникъ Бальтуса, а въ немъ ассигнаціи.— Это плата за кровь и неопровержимое доказательство… Что вы отвтите на это?

Слушатели съ нетерпньемъ и любопытствомъ ожидали отвта.

Но Фабрицій, казалось, не слыхалъ вопроса и не отвчалъ.

— Вы молчите!.. продолжалъ предсдатель,— намъ понятно это молчаніе. Человкъ, у котораго нашли бумажникъ,— вашъ сообщникъ или скоре ваше орудіе…— Вы заплатили ему — и онъ совершилъ убійство вмсто васъ…— Его виновность равняется вашей, и его справедливо приговорили къ казни.

Въ эту минуту знаменитый адвокатъ, приглашенный Паулою Бальтусъ, всталъ и произнесъ спокойнымъ голосомъ:

— Я прошу у г. предсдателя слова…

Это произвело колоссальный эффектъ.

— Говорите, милостивый государь, — отвчалъ судья.— Что вы имете сказать?

— Только два слова въ защиту казненаго, о возстановленіи чести котораго буду скоро имть возможность просить. Человкъ, осужденный и казненый, какъ убійца Фредерика Бальтуса, не совершалъ преступленія и не былъ сообщникомъ преступника. Вотъ доказательство тому.— Г. актуаріусъ, потрудитесь передать эту бумагу г. предсдателю.

И парижскій адвокатъ подалъ актуаріусу заявленіе, написанное Паулою и подписанное Фабриціемъ Леклеръ.

Предсдатель взглянулъ на это заявленіе и невольно вскрикнулъ отъ изумленія.

Толпа, собравшаяся въ зал суда, затаила дыханіе.

— Подсудимый,— сказалъ предсдатель чрезъ секунду,— вы знаете, какая эта бумага?

— Знаю…— проговорилъ Фабрицій.

— А это — ваша подпись?

— Моя.

— То, что написано здсь, истина?

— Да, истина.

— И вы подписали это признаніе?

Фабрицій молча опустилъ голову.

— Подсудимый подписалъ при многихъ свидтеляхъ на вилл Бальтусъ, въ ночь своего побга, когда пробрался на виллу съ тмъ, чтобъ убить сестру, какъ убилъ брата,— отвчалъ парижскій адвокатъ, вмсто Фабриція.

Толпа заволновалась и зашумла.

— Если сейчасъ же не водворится тишина, то я по прошу всхъ оставить залу!— сказалъ предсдатель строгимъ голосомъ.

XV.

Угроза эта мгновенно произвела свое дйствіе.

Мужчины замолчали, женщины притаили дыханіе.

Невозможно было отрицать очевидности и признать ложнымъ заявленіе Фабриція.

Вс поняли, что судомъ сдлано было непростительная ошибка.

Судебная власть не сомнвалась въ этомъ такъ-же, какъ и публика.

— Подсудимый,— сказалъ предсдатель, — объясните намъ, какимъ образомъ бумажникъ и деньги г. Бальтуса попали въ руки несчастнаго, который, не будучи вашимъ сообщникомъ, поплатился головою за совершенное вами преступленіе?

Фабрицій всталъ.

— Я все скажу…— пробормоталъ онъ, да, все… Приговорите меня къ казни, но прекратите только эти безконечныя пренія… эшафотъ! я требую эшафота… Пытка, которую я терплю, свыше моихъ силъ…

— Отъ васъ зависитъ сократить ее. Говорите скоре.

— Казненый былъ невиненъ… Я далъ ему бумажникъ.

— Такъ вы знали его?

— Нтъ…— Я видлъ его только разъ..

— Когда и при какихъ обстоятельствахъ?

— Посл убійства, я опять переплылъ въ лодк черезъ Сену и пошелъ тою же дорогою, какою шелъ въ Мелюнъ. Въ одной изъ аллей Сеннорскаго лса я встртилъ человка, преградившаго мн путь… Я счелъ его за вора и, ставъ въ оборонительное положеніе, крикнулъ ему: ‘Долой съ дороги’!… Но я ошибся. Человкъ этотъ былъ безобидный нищій.— Онъ попросилъ у меня милостыни, говоря, что проситъ не для себя, но для своей жены и ребенка…— У него была расшиблена одна рука, такъ что онъ не могъ ничего заработывать, онъ упалъ духомъ и хотлъ броситься въ воду.

Мн пришла въ голову мысль, что если я дамъ этому нищему бумажникъ съ пятнадцатью тысячами франковъ, то отклоню отъ себя подозрніе…

При первой попытк этого человка размнялъ ассигнацію, его должны были арестовать и обвинить въ преступленіи, совершенномъ въ Мелюн, такъ какъ никто не поврилъ бы въ неправдоподобную исторію, которую онъ сталъ бы разсказывать.

— Милостыня не поможетъ вамъ, — сказалъ я, — я дамъ вамъ цлое состояніе…— Благословляйте случай, который свелъ насъ…

Я далъ ему бумажникъ, изъ котораго вынулъ чекъ, и ушелъ.

Случилось то, что я предвидлъ… Человка, встртившагося мн въ Сеннорскомъ лсу, арестовали, приговорили къ смерти и казнили вмсто меня…— Теперь все вамъ извстно, какъ мн самому…

Фабрицій замолчалъ.

Въ зал раздался взрывъ ужаса и негодованія, и замчаніе предсдателя этотъ разъ оказалось безсильнымъ.

Было шесть часовъ.

Дальнйшее судопроизводство отложили до слдующаго дня, и жандармы отвели подсудимаго въ тюрьму.

Вопросъ относительно двухъ первыхъ преступленій былъ ршенъ окончательно, такъ что не было надобности возвращаться къ нему.

На слдующій день допросъ относился до уничтоженія духовной, отравленія, совершеннаго въ Отейльской лечебниц, и до покушенія на убійство на вилл Бальтусъ.

Фабрицій отвчалъ лаконически на вс вопросы, не пытаясь оправдываться, такъ какъ это ни къ чему бы не повело.

Затмъ немедленно выслушали показаніе свидтелей.

Когда вошла Паула Бальтусъ,— ее привтствовалъ единодушный ропотъ восторга.

Когда же энергичная молодая двушка разсказала о своей клятв отомстить за смерть брата и о томъ, что предпринимала для того, чтобы открыть настоящаго убійцу, — слушатели готовы были рукоплескать ей.

Слушая разсказъ о послднемъ покушеніи на убійство, мужчины были взволнованы, а женщины поблднли отъ ужаса.

Мы не удивимъ нашихъ читателей, если скажемъ, что Клодъ Марто имлъ громадный успхъ.

Мужественный матросъ, слдящій шагъ за шагомъ за преступникомъ, собирающій одно за другимъ доказательства, которыя должны руководить судей, разсказывающій просто то, что длалъ, пересыпая разсказъ своеобразными выраженіями, и съ трудомъ удерживающійся отъ любимаго своего ‘чортъ возьми’,— заслужилъ всеобщую симпатію.

Если бы не уваженіе, внушаемое присутствіемъ судей, то многіе стали бы апплодировать ему.

Предсдатель одобрилъ его образъ дйствій, и онъ ушелъ сіяющій.

Мы не станемъ разсказывать о другихъ незначительныхъ показаніяхъ свидтелей.

Затмъ началъ говорить адвокатъ Фабриція, но скоро замолчалъ, такъ какъ ничего не могъ сказать судьямъ и присяжнымъ въ защиту подсудимаго, возбудившаго къ себ всеобщее отвращеніе.

Онъ удовольствовался лишь тмъ, что выставлялъ на видъ смягчающія обстоятельства, не слишкомъ надясь на успхъ.

Знаменитый парижскій адвокатъ потребовалъ въ трогательныхъ и вмст въ блестящихъ словахъ возстановленія чести осужденнаго Пьерра, затмъ прервали засданіе и присяжные вышли въ залу совщаній.

Черезъ часъ они снова вошли въ залу суда и объявили утвердительный приговоръ относительно всхъ пунктовъ обвиненія, но отрицательный въ отношеніи смягчающихъ обстоятельствъ.

Суду осталось только привести въ исполненіе законъ, и Фабриція Леклеръ приговорили къ смертной казни.

Публика приняла этотъ приговоръ съ радостными рукоплесканіями.

Несчастный, котораго опять привели въ судъ, упалъ бы, еслибы его не поддержали жандармы.

Онъ лишился чувствъ.

Предсдатель прибавилъ:

— Возстановленіе чести невинно-пострадавшаго произойдетъ въ непродолжительномъ времени со всею торжественною формальностью, предписываемою закономъ.

— А до этого дня,— сказалъ Жоржъ Вернье,— я надюсь, съ Вожьею помощью, открыть настоящее имя несчастнаго.

* * *

Прошелъ мсяцъ посл засданія суда, на которомъ мы присутствовали.

Фабрицій Леклеръ отказался подать на аппеляцію въ кассаціонный судъ.

По желанію Жоржа Вернье, судъ извстилъ его, что казнь преступника назначена черезъ два дня.

Жоржъ тотчасъ же отправился въ отель Большаго Оленя, гд произошли первыя сцены нашего разсказа.

При вид его, мадамъ Лоріоль, возсдавшая въ зал за конторкою, проворно встала и сдлала ему низкій реверансъ.

— Милости просимъ, господинъ докторъ,— сказала она.— Вы знаете новость?

— Да, милая мадамъ Лоріоль…

— Это будетъ послзавтра….— Какое множество народа соберется у насъ въ Мелюн!… Я съ ныншняго же дня стану закупать провизію.

— Я пришелъ напомнить вамъ, милая мадамъ Лоріоль, что, по заключенному между нами условію, помщеніе во второмъ этаж NoNo 7 и 8, которые полгода тому занимали г. и г-жа Деларивьеръ, будетъ считаться за мною съ кануна того дня, когда будетъ казнь.

— О, не бойтесь, я не забуду этого!… Это все равно, какъ бы мы заключили съ вами контрактъ у нотаріуса!— Я не измню своему слову ни за тысячу экю.

— Благодарю васъ, я зналъ, что на васъ можно положиться.

— Простите за нескромный вопросъ: докторъ, вы сами займете это помщеніе?

— Я, но только не одинъ.

— Это ваше дло…— Кстати будутъ ли дамы?…

— Будетъ одна, вы знаете ее.

— Неужели! кто же это?

— Г-жа Деларивьеръ…

— Это та бдная путешественница, которая захворала здсь и лишилась разсудка? вскричала хозяйка Большаго Оленя.

— Она самая.

— Что, она поправилась ли?

— Нтъ еще, но я надюсь, что скоро поправится.

— Тмъ лучше… Когда же вы займете комнаты?

— Завтра, посл полудня….

— Все будетъ готово… Скажите, господинъ докторъ…

— Что, милая мадамъ Лоріоль?…

— Какая странная штука жизнь!!

— По какому поводу такое философическое разсужденіе? спросилъ Жоржъ улыбнувшись.

— По поводу того, что случилось или, лучше сказать, что случится.— Шесть мсяцевъ тому этотъ негодяй Фабрицій, казавшійся такимъ славнымъ малымъ, занялъ у меня комнату вмст съ довольно смшнымъ молодымъ человкомъ и двумя очень хорошенькими кокотками, чтобы видть казнь несчастнаго, увчнаго Пьерра!…. А между тмъ этотъ же самый мошенникъ, Фабрицій Леклеръ убилъ Фредерика Бальтуса и черезъ два дня ему самому отрубятъ голову. Каково! Онъ вовсе былъ не похожъ на убійцу. Онъ пилъ шампанское какъ воду и былъ въ немъ большой знатокъ. Я доврила бы ему что угодно!

— Это доказываетъ вамъ, милая мадамъ Лоріоль, что не надо судить о людяхъ по наружности!

— Ваша правда, докторъ.

Жоржъ ушелъ, а хозяйка Большаго Оленя опять сла на свое мсто за конторкою, повторяя мысленно:

— Какая странная штука жизнь!

XVI.

Оставивъ почтенную мадамъ Лоріоль, Жоржъ Вернье отправился въ контору телеграфа и послалъ телеграмму доктору В***.

Онъ увдомлялъ знаменитаго ученаго, что часъ страшнаго опыта близокъ, и приглашалъ его пріхать, такъ какъ докторъ В*** общалъ помочь своими совтами.

На другой день, посл полудня, докторъ В*** прибылъ на виллу Бальтусъ.

Только его и ожидали, чтобы свезти г-жу Деларивьеръ въ отель Большаго Оленя и помстить въ той комнат, гд, шесть мсяцевъ назадъ, она лишилась разсудка, потрясенная страшнымъ зрлищемъ казни.

Жанна, Паула и оба доктора сли въ ландо, которое, мене чмъ въ пять минута, привезло ихъ на площадь Сенъ-Жанъ.

Клодъ Марто сопутствовалъ имъ, сидя на козлахъ.

Эдмею, для которой было опасно всякое сильное потрясеніе, такъ какъ она была слаба боле обыкновеннаго, оставила на вилл на попеченіи Магдалины, и не сказали ей ничего о драм, которая должна была вскор разыграться. Г-жа Деларивьеръ, поддерживаемая Жоржемъ, поднялась во второй этажъ отеля и вошла въ комнату No 7.

Переступя за порогъ, безумная вдругъ остановилась, осмотрлась вокругъ продолжительнымъ, внимательнымъ взглядомъ, въ которомъ можно было прочесть удивленіе, потомъ направилась сначала къ постели, а затмъ къ окну, здсь она опять остановилась, задумалась и опустила голову.

Видя ее такою безмолвною и неподвижною, можно было подумать, что въ ум ея происходитъ таинственная работа.

Секунды черезъ дв, она подняла голову, робко протянула руку и отдернула кисейную занавску окна. Глаза ея устремились на площадь Сенъ-Жанъ.

Видъ этой площади, казалось, внезапно произвелъ на нее сильное впечатлніе.

Она задрожала всми членами, такъ что слышно было какъ стучали ея зубы, на вискахъ проступилъ потъ.

Доктора, опасавшіеся припадка, подошли къ ней, но припадка не случилось.

Жанна вдругъ успокоилась, отошла отъ окна и сла около постели съ своею обыкновенною, безстрастною физіономіею.

Докторъ В*** наклонился къ Жоржу.

— Въ этой комнат ничего не измнили? шепнулъ онъ ему.

— Ничего, учитель,— отвчалъ молодой человкъ: оттого-то, вы видли, Жанна какъ будто узнала ее…

— Мн это кажется хорошимъ признакомъ… Возвращеніе памяти всегда предшествуетъ возвращенію разсудка.

Мадамъ Лоріоль, которая, какъ намъ извстно, была склонна къ любопытству, пошла за своими постояльцами, но изъ скромности, остановилась у двери.

Докторъ В*** обернулся къ ней.

— Въ первый разъ, когда у васъ остановилась г-жа Деларивьеръ, освщали вы ночью эту комнату? спросилъ онъ.

— Освщали, сударь.

— Какъ?

— Въ ней просто ставили ночникъ.

— Прикажите, чтобы нынче вечеромъ ее точно также освтили…

— Будетъ исполнено.

— А теперь я попрошу васъ, прикажите подать больной какой нибудь легкій обдъ… супу, крылышко цыпленка и какіе нибудь фрукты…

— Хорошо, сударь… А вина надо подать?

— Рюмку вашего бордосскаго, самого стараго, но не больше… Мы сами потомъ пообдаемъ.

— Въ комнат, смежной съ этою?

Докторъ В*** взглянулъ вопросительно на Жоржа, который сказалъ:

— Нтъ… Вроятно г-жа Деларивьеръ заснетъ посл обда, а стукъ посуды можетъ разбудить ее…— Велите накрыть намъ столъ въ одной изъ небольшихъ залъ нижняго этажа.

— Хорошо, господинъ докторъ.

Спустя полчаса Жанну раздли, уложили въ постель, и она заснула, а знакомая намъ служанка Роза доложила, что обдъ поданъ.

Столъ былъ накрытъ въ той самой небольшой зал, въ которой наканун казни Пьерра обдали Матильда Жанселинъ, Фабрицій Леклеръ, милый молодой человкъ баронъ Паскаль де Ландильи и мадмоазель Адель де Сивракъ, рожденная Грелютъ.

Въ город, какъ и въ тотъ день, была толпа.— Отель былъ набитъ биткомъ, безпрестанно весело хлопали пробки Шампанскаго, и окна, выходившія на площадь Сенъ-Жанъ, нанимали для завтрашней казни по сумасброднымъ цнамъ.

Почти нечего говорить, что обдъ мадмоазель Бальтусъ и обоихъ докторовъ былъ очень непродолжителенъ и не оживленъ.

Около девяти часовъ докторъ В***, Жоржъ и Паула опять поднялись во второй этажъ.

Жоржъ осторожно отворилъ дверь въ комнату Жанны.

— Она все еще спитъ… сказалъ онъ, — и самымъ спокойнымъ сномъ.

— Тмъ лучше… отвчалъ профессоръ,— мн бы хотлось, чтобы ее внезапно разбудилъ шумъ, предшествующій казни… тмъ сильне будетъ дйствіе…

Жоржъ взялъ ученаго за об руки и крпко пожалъ ихъ.

— Ахъ! учитель, — проговорилъ онъ, — чмъ ближе эта минута, тмъ сильне моя душевная тревога… я трепещу…

— Но отчего же вы такъ тревожитесь, мой милый?— Чего вы боитесь?

— Я боюсь, что опытъ мой будетъ неудаченъ… Отъ страха я уже пересталъ врить въ него… Мн кажется, что между мною и успхомъ возстаютъ непреодолимыя препятствія, которыхъ я прежде не предвидлъ.

Профессоръ отечески положилъ руку на голову молодого человка и проговорилъ съ улыбкою:

— Полноте, успокойтесь, милый Жоржъ!… Ваши сомннія доказываютъ скромность — рдкую добродтель въ наше время!… Конечно, нельзя несомннно разсчитывать на успхъ, но я считаю, что у насъ изъ десяти шансовъ девять хорошихъ…— Надйтесь же, вмсто того чтобы трепетать, и сохраните все ваше мужество, хладнокровіе и энергію для борьбы, которая, можетъ быть, настанетъ въ ршительную минуту.

— Вы правы, учитель, я чувствую, что надо быть мужественнымъ…— Но подумайте… Вдь вы сами говорите, что нельзя наврное разсчитывать на успхъ…

Если результатъ будетъ не таковъ, какого мы ожидаемъ, если…

Жоржъ замолчалъ.

— Если Жанна умретъ… договорилъ докторъ В***.

— Умретъ!… повторилъ молодой человкъ, — какъ же вы хотите, чтобы я былъ спокоенъ!… Бдная женщина!… Когда сегодня ночью она проснется отъ шума, который будетъ на площади, и встанетъ съ постели,— каждый ея шагъ къ окну будетъ можетъ быть шагомъ къ могил…

— Или къ разсудку… прервалъ докторъ В***.

— Подумайте, профессоръ, продолжалъ Жоржъ,— я общалъ всмъ, что вылечу Жавну!— Я общалъ это мадмоазель Бальтусъ, которая за такое общаніе предоставила мн пользоваться ея богатствомъ!… Я общалъ это Эдме, которую люблю и которая не переживетъ матери!… Наконецъ, я общалъ суду, что открою ему настоящее имя человка, невинно погибшаго на эшафот пять мсяцевъ тому! И вдругъ всхъ обману!…

— Вы общали и сдержите ваше общаніе…— возразилъ докторъ В***.— Вы исполнили вашу обязанность, и повторяю вамъ, что когда имете девять шансовъ противъ одного, — нтъ никакого повода сомнваться!… Надйтесь, мой милый Жоржъ! говорю вамъ по совсти, надйтесь! Увряю васъ, что успхъ кажется мн несомнннымъ.

Молодой человкъ опять пожалъ руку своему старому профессору, но на этотъ разъ съ надеждою.

XVII.

Около одиннадцати часовъ Паула Бальтусъ и оба доктора ушли въ комнату, смежную съ комнатою Жанны, гд нсколько мсяцевъ тому г. Деларивьеръ написалъ завщаніе, посл чего ненадолго заснулъ.

Паула расположилась на канапэ, а докторъ В*** и Жоржъ Вернье на креслахъ, но не затмъ, чтобы спать, а въ ожиданія еще неизвстной развязки страшной драмы.

Клодъ Марто отказался провести ночь въ комнат.— Онъ спалъ съ сжатыми кулаками на матрац, посланномъ въ корридор подл двери, въ полной увренности, что проснется въ ту минуту, когда будетъ надо.

Трое дйствующихъ лицъ этой сцены, погруженныя въ размышленія, не говорили ни слова.

Не было еще полуночи, а группы любопытныхъ начинали уже сходиться на площади.

Число ихъ быстро увеличивалось.

Раньше часа утра площадь была уже покрыта сплошною массою народа.

Слышенъ былъ говоръ толпы, похожій на кокое-то зловщее жужжаніе.

Время шло.

Вдругъ, говоръ сталъ громче и мстами раздались возгласы.

По мостовой катился тяжелый экипажъ.

Жоржъ всталъ съ кресла, подошелъ къ окну и взглянулъ на площадь.

— Это фургонъ, на которомъ привезли эшафотъ… проговорилъ онъ.

Стукъ колесъ сопровождался мрнымъ топотомъ.

— Идутъ солдаты, чтобы оцпить мсто вокругъ эшафота…— Сейчасъ начнутъ строить его… продолжалъ молодой человкъ.

Паула встала, дрожа, и также подошла къ окну.

Жоржъ и докторъ В*** приблизились къ комнат Жанны и, приставивъ ухо къ двери, стали прислушиваться.

На площади появились люди съ факелами, свтившіе помощникамъ палача.

Они вынимали изъ фургона доски и носили ихъ на средину площади для постройки страшнаго сооруженія.

По обимъ сторонамъ стояли въ линіи солдаты для сдерживанія толпы, но они не могли оттиснуть ея къ тротуарамъ: до такой степени было громадно стеченіе народа.

Казнь Фабриція Леклеръ привлекла невроятное количество любопытныхъ.

Вдругъ раздался первый ударъ молота, за нимъ другой, третій и наконецъ удары превратились въ постоянный стукъ.

Скрпляли болтами остовъ эшафота.

Жоржъ вздрогнулъ.

— Жанна проснулась,— сказалъ онъ,— и пошевелилась…— Я слышу, что кровать ея скрипитъ.

Паула поблднла, какъ мертвецъ.

— Молитесь Богу… шепнулъ ей Жоржъ, — молитесь отъ всей души!… я также помолюсь, чтобы Онъ помогъ мн въ моемъ предпріятіи…

Паула упала на колна и сложила руки.

Жоржъ тихонько повернулъ дверную ручку. Дверь пріотворилась, образовавъ щель не боле какъ въ нсколько милиметровъ.

Молодой докторъ не ошибся.

Г-жа Деларивьеръ, внезапно пробужденная ударами молота, сла на постель и старалась разобрать, откуда слышался необычайный шумъ, ее разбудившій.

Спустя минуту, она съ ужасомъ осмотрлась вокругъ и стала прислушиваться по направленію къ окну.

Стукъ и шумъ усиливались.

Красный мерцающій свтъ факеловъ фантастически отражался на оконныхъ стеклахъ.

Жанна сбросила одяло и простыни, и въ длинномъ ночномъ пеньюар встала съ постели.

Разсохшійся паркетъ скриплъ подъ ея босыми ногами.

Безумная нсколько мгновеній стояла совершенно неподвижно, прислушиваясь съ напряженнымъ вниманіемъ.

— Она старается припомнить гд и когда слышала уже этотъ шумъ… подумалъ Жоржъ.

Вдругъ красный отблескъ пересталъ отражаться на стеклахъ. Эшафотъ былъ уже воздвигнутъ и факелы погасли.

Мракъ смнился сроватымъ свтомъ наступавшаго утра, и говоръ нетерпливой толпы, сначала неясный и сдержанный, становился все явственне.

Жанна направилась къ окну.

Она шла очень медленно, какъ будто влекомая какою-то сверхъестественною, таинственною силою.

Въ то мгновеніе, когда она поравнялась съ полуотворенною дверью, Жоржемъ овладло сильное волненіе.— На лбу у него выступилъ холодный потъ.— Ему казалось, что сердце перестало биться въ его груди.

Докторъ В*** замтилъ его волненіе и шепнулъ ему:

— Мужайтесь!…

Безумная подошла къ окну.

Какъ и наканун, она подняла правою рукою кисейную занавску и прислонилась лбомъ къ стеклу.

При блдномъ свт утреннихъ сумерекъ можно было разсмотрть вс предметы.

Жанна схватилась за задвижку, потянула ее — и окно отворилось.

Тогда она, облокотись на подоконникъ, за который схватилась судорожно сжатыми руками, и вытянувъ шею, устремила неподвижный взглядъ на сплошную толпу, которая шумла, какъ морскія волны, разбивающіяся о берегъ.

Вскор исключительнымъ предметомъ ея вниманія сталъ эшафотъ.

Начиная съ этой минуты, она казалось превратилась въ статую. Глаза ея не отрывались боле отъ краснаго очерка эшафота.

Вскор поднялся продолжительный крикъ, затмъ все стихло. Послышался явственно лошадиный топотъ и стукъ колесъ.

На площадь въхали конные жандармы, сопровождавшіе экипажъ, который остановился возл эшафота..

Судорожный трепетъ пробжалъ по всму тлу г жи Деларивьеръ.— Она впилась ногтями въ подоконникъ и такъ высунулась изъ окна, что легко могла потерять равновсіе и упасть.

Жоржъ Вернье, замтивъ это, вошелъ въ комнату и сталъ въ двухъ шагахъ отъ Жанны, не подозрвавшей его присутствія.

Докторъ В***, блдне обыкновеннаго, но спокойный повидимому, дожидался на порог.

Паула все еще стояла на колняхъ и молилась. Изъ глазъ ея катились одна за другою крупныя слезы.

Клодъ Марто вошелъ въ первую комнату и смотрлъ въ окно на отвратительную машину, которая скоро должна была исполнить свое назначеніе.

Отворили дверцы кареты.— Изъ нея вышелъ сдой священникъ,— тотъ самый, который пять мсяцевъ тому провожалъ на эшафотъ Пьерра,— а за нимъ осужденный.

Фабрицій Леклеръ съ мертвенно блднымъ, исказившимся отъ ужаса лицомъ, такъ шатался, что едва могъ держаться на ногахъ.

Принуждены были взять его подъ руки и свести по ступенямъ на платформу эшафота.

Жанна окаменла.— Она, казалось, не дышала.

Помощники палача стояли въ ожиданіи.

Священникъ сказалъ на ухо осужденному нсколько утшительныхъ словъ и хотлъ поднести къ его дрожащимъ губамъ крестъ.

Но Фабрицій отвернулся и грубо оттолкнулъ священника и крестъ, затмъ на него напалъ припадокъ безумной ярости, онъ началъ бороться, вопя хриплымъ голосомъ, какъ дикій зврь, и воя какъ бсноватый.— Онъ хотлъ спрыгнуть съ платформы на пустое мсто предъ эшафотомъ.

Это было ужасное зрлище, не оно продолжалось только одно мгновеніе.

Помощники палача схватили убійцу Фредерика Бальтуса и привязали ремнями къ доск.

Палачъ дотронулся до пружины.

Рзакъ опустился съ быстротою молніи — и голова упала.

Въ эту самую минуту г-жа Деларивьеръ такъ страшно и пронзительно вскрикнула, что крикъ ея заглушилъ шумъ толпы. Затмъ несчастная женщина взмахнула руками и упала безъ чувствъ навзничь на руки къ Жоржу Вернье и доктору В***, они отнесли ее на постель.

Паула Бальтусъ, задыхаясь, вбжала въ комнату и молча остановилась.

Клодъ Марто пошелъ за нею.

— Профессоръ,— просилъ Жоржъ, дрожа всмъ тломъ, что она жива или умерла?

Докторъ В*** отвчалъ не сразу.

XVIII.

Жоржъ едва слышно повторилъ свой вопросъ.

Знаменитый ученый приложилъ руку съ сердцу Жанны и почувствовалъ, что оно бьется.

— Она жива… проговорилъ онъ, затмъ, вынувъ ланцетъ изъ футляра, съ которымъ никогда не разставался, прибавилъ:— чашку и бинты!

Черезъ дв секунды онъ открылъ жилу г-ж Деларивьеръ, кровь брызнула обильно. Профессоръ вздохнулъ свободно.

Жанна медленно открыла глаза, но почти тотчасъ же опять закрыла ихъ.

Кровь все еще текла.

— Довольно,— сказалъ докторъ В***.

Жоржъ ждалъ только этого слова и перевязалъ руку.

Г-жа Деларивьеръ вторично открыла глаза, привстала, осмотрлась вокругъ яснымъ взглядомъ и пошевелила губами, но ничего не сказала. Голова ея упала на подушку, и она, казалось, опять лишилась чувствъ.

— Лекарства…. сказалъ докторъ В***.

Жоржъ подалъ ему со столика стклянку и ложку.

Профессоръ налилъ изъ стклянки ложку лекарства и съ помощью Жоржа влилъ въ ротъ больной.

— Теперь, сказалъ онъ, подождемъ…— Черезъ четверть часа великая задача разршится.

Паула Бальтусъ опять стала на колни у постели и начала молиться.

Клодъ Марто, стоя подл окна, которое затворилъ, отиралъ слезы, катившіяся по его суровому и честному лицу.

Оба доктора стояли неподвижно, въ сильномъ волненіи, у изголовья г-жи Деларивьеръ.

Жоржъ былъ страшно блднъ.

Прошло десять минутъ.

Въ комнат царила мертвая тишина, нарушаемая только слабымъ дыханіемъ.

Прошло еще пять минутъ.

Докторъ В*** взялъ Жанну за руку и почувствовать, что она дрожитъ въ его рук. Онъ вздрогнулъ самъ.

Совершился-ли феноменъ, такъ долго и такъ нетерпливо ожидаемый?

Г-жа Деларивьеръ потянулась, протерла глаза, какъ будто проснулась отъ сна, и сла на постели.

Вки ея приподнялись и голубые кроткіе глаза остановились на Жорж, который стоялъ, наклонясь надъ нею.

Она слегка кивнула ему головою и сказала:

— Вотъ и вы, докторъ, вы будете довольны вашею больною мы ншнимъ утромъ…— Я совсмъ здорова и, надюсь, позволите мн выхать сегодня изъ Мелюна…— Мн такъ хочется поскоре видть мою дочь….

Жоржъ не отвчалъ:— радостныя слезы душили его.

Онъ достигъ своей цли.— Г-жа Деларивьеръ его узнавала. Безуміе, продолжавшееся пять мсяцевъ, прошло для нея какъ сонъ. Она воображала, что пріхала наканун въ Мелюнъ.

Но къ радости молодаго человка примшивалась горькая мысль.— Онъ думалъ о томъ, что Жанна спроситъ о своемъ муж. Что онъ отвтитъ ей и какъ она перенесетъ этотъ страшный ударъ.

Въ эту минуту отворилась дверь.

Вошелъ человкъ въ дорожномъ костюм.

Онъ на нсколько секундъ остановился на порог, затмъ быстро подбжалъ къ постели и упалъ на колни у ея изголовья.

Жоржъ и Паула съ трудомъ удержали крикъ изумленія, готовый вырваться.

Неужели Богъ сотворилъ чудо, какъ во времена дочери Іаира?

Вошедшій человкъ былъ г-нъ Деларивьеръ, о смерти котораго объявилъ Фабрицій.

Жанна взяла мужа за руки и сказала ему съ небесною улыбкою:

— Это ты, Морисъ… я ждала тебя… я долго спала… Я спала хорошимъ сномъ… Теперь я совсмъ здорова и мы можемъ хать…. Не правда-ли, докторъ?

— Можете… пробормоталъ Жоржъ, но прежде надо принять эту ложку лекарства, которое возвратитъ вамъ силы…

Жанна повиновалась, потомъ опустила голову на подушку и опять заснула, не переставая улыбаться.

Деларивьеръ увелъ въ смежную комнату свидтелей этой трогательной сцены.

— Она спасена, моя возлюбленная Жанна, неправда-ли? спросилъ онъ. Разсудокъ возвратился къ ней?

— Да, возвратился,— отвчалъ Жоржъ,— благодаря Богу и моему знаменитому учителю, доктору В***, котораго позвольте вамъ представить.

— Вы сами вылечили ее съ помощію Божіею, мой милый… отвчалъ профессоръ.

— Да благословитъ васъ Богъ! вскричалъ Деларивьеръ. Какъ могу я выразить вамъ достойнымъ образомъ мою безграничную благодарность?…

Жоржъ очень хорошо зналъ — какимъ образомъ, и сердце его забилось надеждою.

— Изумленіе мадмоазель Бальтусъ,— сказалъ онъ, и мое, конечно, поразило васъ…. Но мы не могли надяться увидть васъ…. Ваше присутствіе здсь кажется намъ чудомъ….

— Вы думали, что меня нтъ на свт, не такъ-ли? спросилъ Деларивьеръ.

— Мы видли свидтельство о вашей смерти.

— Вы упомянули о чуд, и дйствительно я остался въ живыхъ какимъ-то чудомъ. Меня ранили ножемъ въ грудь и бросили въ море во время бури….

— Фабрицій Леклеръ?… проговорилъ Жоржъ.

Деларивьеръ печально опустилъ голову и, посл минутнаго молчанія, сказалъ:

— Должно быть холодная вода остановила кровь, которая текла изъ моей раны…. я машинально уцпился за какой-то обломокъ, плывшій по слду корабля, и лишился чувствъ, но не выпустилъ изъ окостенлыхъ рукъ обломка…. На разсвт человческая фигура, носившаяся по вол втра, обратила на себя вниманіе рулеваго на пакебот, направлявшемся въ Англію. Спустили въ море шлюпку, взяли меня на корабль и стали лечить, хотя, казалось, невроятнымъ, чтобы я выздоровлъ….— Я бредилъ, когда пришелъ въ чувство, и отъ меня не могли добиться ни одного толковаго слова… я былъ живъ, когда пакеботъ прибылъ въ Англію.— Меня помстили въ Дуврскій госпиталь, гд, къ общему удивленію, я скоро выздоровлъ.— Главный докторъ уврялъ меня, что еслибы не рана ножемъ, равнявшаяся колоссальному кровопусканію, — то я неминуемо бы погибъ.— Убійца спасъ меня!! Силы мои возвратились, но у меня не было ни одежды, ни средствъ…— Съ помощію суммы, данной мн этимъ же самымъ докторомъ, я имлъ возможнось добраться до Лондона, гд одинъ изъ моихъ корреспондентовъ далъ мн денегъ.— Оттуда я написалъ доктору Риттнеру, извщая его, что скоро пріду.

— Доктору Риттнеру!— вскричалъ Жоржъ, такъ вотъ отчего мы не получили вашего письма… Мой предшественникъ ухалъ изъ Франціи.

— Я узналъ это посл… отвчалъ Деларивьеръ. Когда я пріхалъ въ Діеппъ, мн попалась въ руки газета, изъ которой я узналъ о преступленіяхъ Фабриція, и о томъ, что его приговорили къ смертной казни… Это былъ страшный ударъ для меня… Я понялъ тогда, что былъ также его жертвою… Пріхавъ вчера очень поздно въ Парижъ, я отправился въ Отейль… Вашъ помощникъ разсказалъ мн все что произошло, и сообщилъ, что вы находитесь на вилл Бальтусъ…. Я отправился сегодня съ первымъ поздомъ и прибылъ на виллу мадмоазель Паулы….— Тамъ меня послали сюда.— Теперь вы все знаете….— Мн сказали, что Эдмея больна. Я побоялся испугать ее, появившись внезапно…— Скажите мн, докторъ, что съ ней?… Вдь болзнь ея не опасна?— Не такъ-ли?

— Мы спасемъ ее!— отвчалъ Жоржъ… Клянусь вамъ, что спасемъ!… Я и мой знаменитый учитель — мы всецло теперь отдадимся заботамъ о ней.

— Профессоръ, — сказала Паула доктору В***, наша задача еще не кончена… Когда вы спросите г-жу Деларивьеръ?…

— Общаю вамъ, что скоро.

— Сегододня или завтра?

— Ни сегодня, ни завтра, надо подождать….

— Зачмъ?

— Пробудивъ въ ней скоро мрачныя воспоминанія, мы рискуемъ опять потрясти ея разсудокъ, который только что возвратился къ ней.

— Правда, — проговорила Паула, — я понимаю, что надо подождать.

* * *

Мы говорили уже нсколько разъ, что здоровье Эдмеи нисколько не улучшалось, не смотря на нжную и постоянную заботливость, которою окружалъ ее Жоржъ Вернье.

Всмъ извстно, какъ сильно дйствуетъ моральное состояніе на физическую сторону человка.— Печаль — могучій агентъ анеміи, а Эдмея не говорила уже боле о своемъ отц и не спрашивала, когда онъ возвратится.

Она была уврена, что отъ нея скрываютъ смерть отца, и съ каждымъ днемъ становилась все молчаливе.

XIX.

Спустя часъ посл драматическихъ и потрясающихъ сценъ въ отел Большаго Оленя, Жоржъ отправился на виллу Бальтусъ вмст съ докторомъ В*** и, оставивъ въ зал знаменитаго ученаго, вошелъ одинъ въ комнату Эдмеи.

Молодая двушка полулежала на кушетк подл открытаго окна, и казалась еще блдне и печальне обыкновеннаго

Жоржа испугалъ ея видимый упадокъ силъ.

Эдмея встртила его улыбкою и протянула свою маленькую ручку, блую, какъ слоновая кость, и сильно похудвшую.

Мы напомнимъ читателю, что отъ больной скрыли казнь Фабриція Леклеръ, слдовательно она не знала, что мать ея увезли наканун вечеромъ въ Мелюнъ.

— Какъ вы себя чувствуете сегодня, дорогая Эдмея?— спросилъ Жоржъ.

— Я не страдаю, другъ мой, но очень слаба… я съ трудомъ могла пройти отъ кровати до кушетки. Мн кажется, что жизнь улетаетъ отъ меня… а между тмъ я еще молода для того, чтобы умереть, и мн хотлось бы жить…

— Умереть! повторилъ Жоржъ вздрогнувъ. Разв умираготъ, когда любятъ?— Я общаю вамъ скорое выздоровленіе и долгую, счастливую жизнь…

Эдмея опять грустно улыбнулась.

— Я врила въ счастіе и въ будущность, проговорила она.— Но если ваша любовь и наука не въ состояніи спасти меня… то кто же спасетъ!— У меня было слишкомъ много потрясеній.— Неизлечимое помшательство моей матери нанесло мн первый ударъ, и давно уже я замчаю, что отъ меня скрываютъ что-то… Я поняла все изъ вашего молчанія… Мой отецъ умеръ…— оттого-то у меня нтъ больше силъ.

— Эдмея, прервалъ Жоржъ,— цвты, склонившіе головки отъ бури, выпрямляются при солнечныхъ лучахъ.

— Это правда, но гд же эти солнечные лучи?

— Можетъ быть я принесъ ихъ вамъ.

— Вы говорите это только, чтобы ободрить меня….

— Дорогая Эдмея,— сказалъ Жоржъ,— вооружитесь всею энергіею, какая только осталась у васъ..! Она понадобится вамъ…— я долженъ сообщить вамъ новости.

— Счастливыя?

— Да, очень счастливыя.

Молодая двушка приподнялась.

Щеки ея слегка окрасились розовымъ цвтомъ, глаза блеснули.

— Говорите! воскликнула она, говорите скоре!

— Я не смю…

— Не бойтесь, я общаю вамъ, что буду мужественна.— Ктому же радость не вредна для здоровья… Вдь дло идетъ о моей матери, не такъ ли?

— Да…. Сегодня поутру я и докторъ В*** ршились подвергнуть ее опыту, на который сильно разсчитывали….

Эдмея перестала дышать.

— И что же? спросила она едва слышнымъ голосомъ.

— Опытъ удался…

— Къ моей матери возвратился разсудокъ?..

— Да, этотъ феноменъ совершился… ваша матушка выздоровла.

— Поклянитесь мн.

— Клянусь.

Эдмея сложила руки.

— Поддержите меня… пролепетала она. Я хочу на колняхъ поблагодарить Бога за это чудо.

— Погодите… сказалъ Жоржъ.— Вы поблагодарите Бога за дв радости… Вашъ отецъ…

Жоржъ замолчалъ.

— Живъ? вскричала молодая двушка.

— Живъ,— повторилъ Жоржъ.

— Онъ писалъ?

— Да.

— Онъ прідетъ?

— Да.

— Онъ въ дорог?

— Лучше того… онъ во Франціи.

— Можетъ быть въ Гавр?

— Ближе.

— Въ Париж?

— Еще ближе… Онъ въ Мелюн, и черезъ часъ вы увидите его.

Эдмея вскрикнула, и по лицу ея разлилось выраженіе неземной радости.

Она попыталась встать, по снова упала на кушетку и лишилась чувствъ.

Жоржъ испугался и позвалъ на помощь доктора В***. Знаменитый ученый поспшно пришелъ.

— Вы сообщили ей, что случилось?— спросилъ онъ.

— Да, дорогой учитель.

— Такъ этотъ обморокъ очень обыкновенная вещь и нисколько не опасенъ… Мы сейчасъ приведемъ ее въ чувство… Затмъ я изслдую ее, и скажу вамъ, что думаю объ ея положеніи.

Минутъ черезъ пять Эдмея открыла глаза.

— Неужели я видла это во сн? проговорила она.

— Нтъ,— отвчалъ профессоръ.

— Такъ значитъ все правда? Мать моя уже не сумасшедшая, и я увижу отца?

— Да, все это правда, но если вы не будете совершенно спокойны, то мы должны, для вашей же пользы, отложить свиданіе съ нимъ до завтра.

— О! я спокойна, очень спокойна,— отвчала съ живостью молодая двушка.

— Такъ докажите это тмъ, что отвтите мн на нкоторые вопросы, которые я предложу вамъ… Я общалъ Жоржу вылечить васъ въ теченіи двухъ недль, и хочу сдержать слово.

Посл непродолжительныхъ разспросовъ, знаменитый докторъ сказалъ молодой двушк:

— Я доволенъ вами, милое дитя, все пойдетъ хорошо.

Онъ увелъ Жоржа въ смежную комнату и обратился къ нему съ слдующими словами.

— Знаете ли, мой малый Жоржъ, что даже самымъ знаменитымъ докторамъ слдовало бы запретить лечить тхъ, кого они любятъ.

— Отчего же, учитель?

— Оттого что, въ подобныхъ случаяхъ, докторъ не можетъ сохранить ясности ума и необходимаго хладнокровія,— ослпленный любовью робетъ, дйствуетъ на обумъ и не отваживается предпринимать никакихъ ршительныхъ мръ… Въ настоящее время, у насъ передъ глазами доказательство тому…— Вы обыкновенно очень проницательны, а между тмъ не поняли болзни вашей невсты, вы не въ состояніи теперь составить врной діагностики… Вы полагали, что у нея болзнь сердца, потому что у нея сердцебіеніе и ускоренный пульсъ и т. п. Но вы ошиблись.— У ней просто анемія, вслдствіе сильныхъ потрясеній и печали, въ крови ея мало кровяныхъ шариковъ… надо скоро и вполн возстановить ихъ.

— Справимся ли мы съ болзнью?

— Безо всякаго сомннія и посредствомъ очень простого, но несомннно врнаго средства… Вамъ извстно, какъ и мн, что желзо самый могучій видоизмнитель кроветворенія или кровообразованія, такъ какъ увеличиваетъ число красныхъ кровяныхъ шариковъ… Употребимъ же очищенное желзо въ вид сгущенной окиси, т. е. просто въ соединеніи съ кислородомъ и водою, но совершенно безъ всякой кислоты, словомъ — діализованное желзо Браве, — это единственное средство: оно длаетъ чудеса {Это долгъ благодарности. Авторъ ‘Доктора умалишенныхъ женщинъ’, видя, что здоровье его разстроено безустаннымъ, двадцатилтнимъ трудомъ, сталъ употреблять діализованное желзо Браве, которое дало ему новую жизненную силу.}.

Вошла Магдалина, старая служанка Жоржа, и сказала, что пріхалъ г. Деларивьеръ и желаетъ видть Эдмею.

— Какъ вы полагаете, дорогой учитель, не опасно ли ей тотчасъ видться съ нимъ?

— Нисколько…— Притомъ же мы будемъ при ней.

Спустя дв минуты отецъ и дочь были въ объятіяхъ другъ друга.

* * *

Г-жа Деларивьеръ черезъ дв недли посл того, какъ возвратился къ ней разсудокъ, сидла подъ тнью вковой липы въ саду виллы Нейльи-Сенъ-Джемсъ, куда такъ часто, въ продолженіи нашего длиннаго разсказа, приводили мы читателя.

Фоксъ, которому залечили рану, сидлъ, положивъ свою умную морду на колни той, которая была обязана ему жизнью.

Подл Жанны сидли Эдмея,— здоровье которой быстро поправлялось,— благодаря способу леченія доктора в***, Морисъ Деларивьеръ, Паула Бальтусъ и Жоржъ Вернье.

Послдній былъ уже оффиціально женихомъ Эдмеи.

Милліонеръ эксъ-банкиръ былъ очень радъ выдать дочь за честнаго, умнаго и добраго человка, которому Жанна была обязана разсудкомъ.

Скажемъ мимоходомъ, что чрезъ нсколько дней Морисъ Деларивьеръ долженъ былъ жениться на милой и достойной подруг всей своей жизни.— Въ церкви уже была окличка… Свадьба предполагалась безъ всякаго шуму.

XX.

Вмст съ разсудкомъ къ Жанн возвратилась память, но она не говорила о прошломъ.

Жоржъ не смлъ еще разспрашивать ее, несмотря на законное нетерпніе Паулы Бальтусъ.— Онъ хотлъ сперва, чтобы разсудокъ Жанны укрпился,

Разъ какъ-то она спросила, куда двался Фабрицій Леклеръ, племянникъ ея мужа, но ей что-то выдумали про него, чтобы хотя временно скрыть ужасную тайну.

Такое положеніе не могло быть продолжительно.

Г-жа Деларивьеръ въ ту минуту, когда мы выводимъ ее на сцену, сидла въ глубокой задумчивости.

Это удивляло, почти тревожило Жоржа, и онъ задалъ себ вопросъ:

— Что происходитъ въ этой душ?

Вдругъ Жанна подняла голову и окинула присутствующихъ своимъ кроткимъ взглядомъ.

— Дти мои, друзья мои,— сказала она затмъ, — вотъ уже съ недлю, какъ я думаю, вижу, слушаю, наблюдаю и припоминаю… Вы скрываете отъ меня какую-то тайну.— У меня есть также тайна отъ васъ…— Неужели вы надетесь утаить отъ меня, что я была помшанною? я это очень хорошо знаю, и за это время въ моей памяти остались проблы, которые я должна пополнить… Разскажите мн все, если хотите, чтобы я успокоилась, я могу все выслушать… Мн хотлось бы поразспросить васъ кое-о-чемъ… общаете ли вы, что будете отвчать правду?

— Общаю! вскричалъ Жоржъ, перекинувшись съ Паулою взглядомъ, который говорилъ:— Наконецъ мы достигнемъ цли.

— Пока, я была помшанною,— продолжала Жанна,— какой-то человкъ нсколько разъ покушался отравить меня, не правда ли?

— Да, это правда.

— Этотъ человкъ убилъ также брата Паулы?

— И это правда…

— Онъ пытался также убить самую Паулу на вилл Бальтусъ, гд, принявъ меня за нее, поднялъ на меня ножъ?

— Все это дйствительно справедливо.

— Этотъ человкъ поплатился наконецъ за свои преступленія такъ какъ съ недлю тому его казнили въ Мелюн.

— Врно,— отвчалъ Жоржъ, — и эта казнь дала мн возможность возвратить вамъ разсудокъ, на минуту помраченный…. Кровавое зрлище лишило васъ разсудка… такое же зрлище и возвратило вамъ его…

— Да, да, я помню…— проговорила Жанна, взволнованнымъ голосомъ,— я видла, какъ и въ первый разъ, волнующуюся толпу на площади… я видла роковой аппаратъ… карету… священника… осужденнаго… но я забыла лицо послдняго осужденнаго и не знаю его имени…— Какъ звали этого человка?

— Вы хотите знать это?

— Да, хочу.

— Его звали Фабрицій Леклеръ…

Ліанна слегка вскрикнула и, закрывъ лицо руками, проговорила:

— Боже праведный!

Чрезъ нсколько секундъ она сказала:

— А тотъ другой, котораго казнили пять мсяцевъ тому, чмъ заслужилъ казнь?

— Онъ не заслужилъ ея!— Онъ былъ невиненъ! Это мученикъ, который заплатилъ головою за преступленіе Фабриція….— Честь его будетъ возстановлена, но нельзя возвратить ему жизни.

— Ахъ! я знала, что онъ невиненъ! вскричала г-жа Деларивьеръ, такъ какъ онъ не могъ быть преступникомъ! я знало это! была убждена въ этомъ!

— Такъ вы знаете его? спросили разомъ Жоржъ и Паула.

— Знаю ли? возразила Жанна. Неужели вы думаете, что видъ неизвстнаго мн, входящаго на эшафотъ, поразилъ бы меня до такой степени, что я лишилась разсудка? Я знала этого мученика, я любила его всею душою и, въ ту минуту, когда онъ закричалъ толп угасающимъ голосомъ: ‘я умираю невинный’,— сердце мое, разбившееся въ груди, повторило мн: Онъ невиненъ… Этотъ праведникъ назывался Пьерръ Таландье!.. Онъ былъ мой братъ!!

— Братъ!!! повторили съ понятнымъ изумленіемъ присутствующіе.

Въ ту минуту, когда Жанна произнесла имя казненаго, Клодъ Марто, который стоялъ, держа въ рук матросскую фуражку, подошелъ къ групп, чтобы спросить что-то у Деларивьера.

Услышавъ имя Пьерра Таландье, онъ пошатнулся и вскричалъ глухимъ отъ волненія голосомъ.

— Пьерръ Таландье!… Чортъ побери, ахъ! какъ милостивъ Господь Богъ! Затмъ, обратясь къ Жанн, прибавилъ:— Не правда ли, сударыня, вдь я не обслышался?— Вы сказали ‘Пьерръ Таландье’?..

— Да, мой другъ, это фамилія моихъ родителей.

— У вашего брата была жена и сынъ?

— Да, этому мальчику должно быть теперь десять лтъ…

— Такъ, чортъ возьми! совершенно такъ… продолжалъ Клодъ, между тмъ какъ глаза его сверкали радостью.

— Говорите скоре, другъ мой: вы знаете эту женщину и ея сына? спросилъ Жоржъ.

— Еще бы не знать!— тысяча чертей! извстно — знаю, и доказательство тому, что мальчикъ — премилый ребенокъ — былъ здсь моимъ юнгою… У меня былъ юнгою родной племянникъ этой барыня… Чортъ возьми! это выхоленный мальчуганъ!… Что же касается до матери,— такъ она славная женщина!

— Но гд же она живетъ, Клодъ? спросилъ Жоржъ Вернье.

— Въ Шарантон-ле-Понъ, господинъ докторъ.

— Мы подемъ сегодня же въ Шарантонъ, и вы проводите меня къ г-ж Таландье.

— Съ удовольствіемъ!.. я очень радъ этому!

— Уврены ли вы, что не ошибаетесь?

— По крайней мр думаю, что нтъ, господинъ Жоржъ, такъ какъ принимаю въ разсчетъ до, что мн однажды разсказывалъ маленькій Пьерръ.— Ахъ, какой славный мальчуганъ! И какой умный! сущее золото!..

— Что онъ разсказывалъ вамъ?

— Что отецъ его, не имвшій работы во Франціи, отправился за границу, гд былъ сильно ушибленъ.— Онъ возвратился пшкомъ, когда жена его была въ больниц. Съ тхъ поръ его не видали, и даже не знали живъ онъ или нтъ…

— Бдный братъ! проговорила Жанна, заглушая рыданія.— Мы потеряли другъ друга изъ виду… Насъ раздлили обстоятельства, которыя вы конечно угадываете…— Девять лтъ тому въ одну изъ моихъ поздокъ въ Парижъ, я только случайно встртила мою золовку, я ее знала, когда она была молодою двушкою, и она сказала мн, что у Пьерра есть сынъ… Бдный братъ!…

— По крайней мр, сказалъ Жоржъ,— вы найдете его вдову и сына, и дадите имъ счастіе, которымъ они давно уже не пользуются!.. Отправимтесь-ка въ путь, мой добрый Клодъ!..

— Разв вы не велите заложить лошадей? спросилъ Деларивьеръ.

— Это будетъ слишкомъ долго!— Наемный экипажъ быстро довезетъ насъ до Ліонской станціи, а я знаю какъ придать бодрости лошадямъ.

Затмъ Жоржъ, не перемнивъ даже соломенной шляпы на городскую, отправился съ Клодомъ Марто.

Незадолго до трехъ часовъ они прибыли въ Шарантонъ.

— Вы знаете дорогу? спросилъ докторъ.

— Знаю, господинъ докторъ… Мы дойдемъ въ десять минутъ.

— Дома г-жа Таландье? спросилъ Клодъ у привратницы, которая не разъ уже видала его.

— Она только что возвратилась съ сыномъ… Мальчикъ — прехорошенькій въ морскомъ костюм…

Эксъ-Бордепла поднялся по лстниц вмст съ Жоржемъ, и сильно постучалъ въ дверь.

Ему отворилъ Пьерръ.

Мальчикъ вскрикнулъ отъ радости, увидвъ Клода, прыгнулъ ему на шею и, поцловавъ нсколько разъ сряду, закричалъ:

— Мама, мой хозяинъ пришелъ…

Тотчасъ же пришла г-жа Таландье.

— Здравствуйте, мосье Клодъ, сказала она,— надюсь, вы здоровы?

— О да! благодарю васъ!— Я привелъ къ вамъ, сударыня, доктора Жоржа Вернье… Это такой человкъ, какихъ немного на свт.

— Добро пожаловать, очень рада видть… Войдите пожалуйста и садитесь… Можетъ быть вы пріхали за Пьерромъ?..

— Да, отчасти за нимъ, но главнымъ образомъ по другому длу… По очень важному и необыкновенному длу.

— Боже мой, какое же это дло, мосье Клодъ?

— Сейчасъ узнаете, но вамъ объяснитъ это господинъ Жоржъ, такъ какъ я знаю, что спутаюсь, если начну разсказывать, — это дло сложное.

Пока происходилъ этотъ разговоръ, г-жа Таландье, сидвшая напротивъ Жоржа, внимательно смотрла на него, стараясь припомнить, гд и когда видла она это умное лицо съ тонкими чертами.

— Извините меня,— сказала она, но мн кажется, что я гд-то видла васъ, я почти уврена, что не ошибаюсь, но только не помню гд…

— Я также видлъ васъ… отвчалъ Жоржъ, но, какъ и вы-же помню только ваше лицо.

— А я такъ знаю гд… сказалъ безъ церемонія маленькій Пьерръ. Этотъ господинъ халъ въ карет съ двумя дамами, по дорог, идущей вдоль Сены, близъ воротъ Булонскаго лса, къ сторон Нейльи.

XXI.

— Я помню,— сказалъ Жоржъ, внимательно выслушавъ мальчика, одна изъ дамъ, съ которыми я халъ, пожелала видть васъ и попросила, чтобы вы подошли къ ней.

— А вы намъ сказали, что она помшанная… проговорилъ Пьерръ.

— Да, она дйствительно была помшана, мой милый, но въ настоящее время она выздоровла.

— Слава Богу! воскликнула г-жа Таландье! Я очень рада этому! Эта бдная дама возбудила во мн глубокое участіе…

— Разв вы знаете ее? спросилъ Жоржъ.

— Она удивительно похожа на одну нашу родственницу, отвчала г-жа Таландье.

— На вашу родственницу?.. повторилъ Жоржъ.

— Да, на сестру моего мужа.

Молодой докторъ выразительно взглянулъ на Клода.

Г-жа Таландье продолжала:

— Но это не могла быть она…

— Отчего же?

— Особа, о которой я говорю, очень далеко, за границею… Она навсегда оставила Францію…

— Но что же препятствовало ей возвратиться?

— Она была не свободна… Надо было также, чтобы и мужъ ея возвратился, а его удерживали въ Америк дла.

Нельзя было боле сомнваться.

То, что сказала г-жа Таландье, доказывало ясно до очевидности, что Пьерръ, казненый въ Мелюн, былъ братъ Жанны.

Оставалось только узнать, по какому случаю этотъ несчастный просилъ милостины у Фабриція Леклера ночью въ Сеннортскомъ лсу, и почему, когда его арестовали, онъ на-отрзъ отказался сказать свою фамилію.

— Вы правы, сказалъ Жоржъ,— дйствительно васъ могло обмануть сходство, но мы отдалились въ настоящую минуту отъ цли моего посщенія, и я долженъ возвратиться къ ней… Позвольте мн предложить вамъ нсколько вопросовъ.

— Сдлайте одолженіе.

— Эти вопросы будутъ щекотливы, — продолжалъ Жоржъ, а я желалъ бы убдить васъ, что единственная цль ихъ — возвратитъ вамъ нсколько счастія, котораго вы такъ давно лишены…

— Я врю этому… Кажется, вы добрый человкъ и пріхали вмст съ мосьё Клодомъ, моимъ преданнымъ другомъ, принимающемъ участіе въ моемъ сын… Спрашивайте, я буду откровенно отвчать вамъ…

— Даже при вашемъ сын?

— Конечно… Мн нечего скрывать отъ него…

— Если которой нибудь изъ вашихъ вопросовъ огорчитъ маму, сказалъ Пьерръ, поцловавъ мать,— такъ я утшу ее.

— Это хорошо сказано! вскричалъ Жоржъ съ волненіемъ, — ты славный мальчикъ, и любовь къ матери принесетъ теб счастье.

— Я готова отвчать на ваши вопросы, проговорила г-жа Таландье.

— Прежде всего, прошу васъ, скажите мн, вы вдова?..

Г-жа Таландье вздрогнула и поблднла.

— Полагаю, что такъ… проговорила она.

— Вы не уврены въ этомъ?

— Нтъ… это очень странная и грустная исторія, сказала она, но я не знаю въ настоящее время,— сирота ли мой сынъ или нтъ…

— Ей неизвстна мелюнская драма,— подумалъ Жоржъ, затмъ прибавилъ вслухъ:— но какимъ же это образомъ?

— Посл войны все пошло худо, отвчала г-жа Таландье. Мужъ мой не имлъ достаточно работы для того, чтобы мы могли существовать… Мастерскія закрыли, каменоломни въ окрестностяхъ Парижа перестали разработывать, и только изрдка попадалась ему работа, но и то вмсто девяти или десяти франковъ въ день, какъ прежде, онъ получалъ не боле пяти или шести.— Невозможно было прожить на это троимъ, такъ что мы часто нуждались въ насущномъ хлб… Однажды вечеромъ, Пьерръ возвратился съ мене мрачнымъ лицомъ, чмъ обыкновенно… Я спросила у него, не лучше ли идутъ дла, и онъ отвчалъ, что ему сдлали предложеніе, которое выведетъ насъ въ данную минуту изъ тяжелаго положенія… Одинъ господинъ, эксплуатирующій каменоломни за границею, поручилъ своему пріятелю, архитектору, который зналъ Пьерра, прислать ему надежнаго человка, который могъ бы управлять работами… Онъ предлагалъ пятнадцать франковъ въ день, плату за проздъ и время отъ времени награду.

— Ты согласился? спросила я.

— Да, отвчалъ онъ,— я пробуду тамъ до тхъ поръ, пока дла въ Париж пойдутъ лучше и буду увренъ, что, возвратясь домой, могу заработывать достаточно крупную сумму..

— Разв я не поду съ тобою? вскричала я.

— Нтъ, потому что въ такомъ случа расходы поглотили бы доходы…— Одинъ я проживу очень мало, такъ что, не терпя большихъ лишеній, буду въ состояніи присылать теб ежемсячно по триста франковъ.

Онъ былъ правъ.— Во время осады Парижа мы истратили все до послдняго су, что прикопили.

Пьерръ ухалъ.

— Въ Швейцарію? прервалъ ее Жоржъ.

Г-жа Таландье взглянула на него съ удивленіемъ и сказала:

— Да, въ Швейцарію… но какъ же вы знаете это?

— Я вамъ объясню… Вашъ мужъ управлялъ работами въ Миллери.

— Въ теченіи трехъ мсяцевъ,— продолжала бдная женщина,— онъ присылалъ мн, какъ общалъ, по триста франковъ.

Но на четвертый мсяцъ вмсто денегъ я получила письмо отъ него, писанное подъ его диктовку, въ которомъ онъ увдомлялъ меня, что пострадалъ отъ обвала,— что его лечатъ въ госпитал и что, вроятно, онъ навсегда лишится употребленія правой руки.

Я тотчасъ же послала ему двсти франковъ, чтобы онъ ни въ чемъ не нуждался въ продолженіи всего выздоровленія.— Я хотла-было сама хать къ нему, но маленькій Пьерръ былъ болнъ, такъ что нельзя было отправиться въ путь, не подвергнувъ его опасности.

Судьба казалось преслдовала насъ.

Мальчику стало хуже… Докторъ прізжалъ по два раза въ день… Въ одно утро, я пошла въ аптеку за лекарствомъ… возвратясь домой я нашла, что дверь моя, которую я тщательно заперла, была отворена… Все было перешарено въ ящикахъ моего комода и у меня украли послднія деньги… Я была въ ужасномъ положеніи… у меня не было ни копйки, а между тмъ мальчикъ былъ болнъ и какъ разъ наступалъ срокъ платить за квартиру.

Я подала жалобу коммисару… Онъ приказалъ сдлать розыскъ, но это не къ чему не повело.

Домохозяинъ былъ добрый человкъ.— Видя меня въ такомъ гор, онъ далъ мн три мсяца срока для уплаты, и я принялась работать день и ночь.

Пьерру стало лучше, но удары, поразившіе меня одинъ за другимъ, были слишкомъ жестоки. Притомъ же я измучилась, трудясь надъ шитьемъ безъ отдыха… и въ свою очередь сильно захворала… Я лишилась сознанья и меня отнесли въ больницу. Одна благодтельная особа, которая знала кого-то въ нашемъ дом, взяла къ себ Пьерра… Я прохворала два мсяца, затмъ стала выздоравливать и вышла изъ больницы, но была еще очень слаба… Къ счастью, сынъ мой былъ совершенно здоровъ.

Не смотря на всю свою доброту, домохозяинъ не могъ дать мн квартиры безплатно… Я понимала это… Я продала мебель и заплатила ему, а на оставшіяся отъ этой продажи деньги переселилась въ Шарантонъ, гд жила тмъ, что ходила прислуживать…

— И вы не получили ни разу извстія отъ вашего мужа? спросилъ Жоржъ.

— Получила одинъ разъ.

— Гд и какимъ образомъ? спросилъ съ живостью молодой человкъ.

— Когда я вышла изъ больницы, разсыльный принесъ мн большой, очень тяжелый пакетъ, въ которомъ на четвертушк бумаги было написано слдующее:

‘Дорогая моя жена и безцнный Пьерръ… Я никогда уже боле не увижу васъ… Я любилъ васъ всею душою.— Не разъ говорилъ я вамъ, что не колеблясь пожертвовалъ бы для васъ моею жизнью… И это были не пустыя слова.

‘Прощайте…— Молитесь за меня и не обвиняйте…

Пьерръ Таландье’.

— И въ пакет ничего боле не было?— спросилъ Жоржъ.

Госпожа Таландье, казалось, колебалась.

— Я знаю заране вашъ отвтъ,— сказалъ Жоржъ,— въ конверт были ассигнаціи.

— Да, это правда, огромная сумма, пятнадцать тысячъ франковъ… Мой бдный мужъ не могъ законнымъ образомъ пріобрсти такой суммы… Онъ пожертвовалъ собою, чтобы обезпечить насъ… можетъ быть онъ укралъ изъ любви къ намъ! Но это все-таки преступленіе, и вы поймете, что я скоре умерла бы съ голода, чмъ прикоснулась къ этимъ пятнадцати тысячамъ франковъ… они цлы… я берегу ихъ, какъ святыню, чтобы возвратить, если мн удастся когда нибудь открыть, кому они принадлежатъ…— По крайней мр такимъ образомъ я исполню свой долгъ…

XXII.

Клодъ Марто плакалъ отъ умиленія…— Крупныя слезы катились также по лицу Жоржа Вернье, который воскликнулъ:

— Вашъ мужъ былъ человкъ высокой души, а вы достойны его! Теперь, я все понимаю! Пьерръ Таландье молчалъ потому, что не хотлъ навести на вашъ слдъ судей, которые отобрали бы отъ васъ эти деньги, могущія, относительно, обезпечить васъ!… Чтобы доставить вамъ кусокъ хлба, онъ стоически допустилъ осудить себя, не произнеся слова, которое могло бы спасти его.

Г-жа Таландье поблднла, какъ мертвецъ, и протянула къ Жоржу дрожащія руки.

— Его осудили!!— проговорила она,— Пьерръ былъ осужденъ!

— Да, приговоренъ къ казни и казненъ… сказала Жоржъ.

Несчастная женщина упала на колни и проговорила:

— Казненъ!.. Господи, умилосердись надъ нами!… Такъ онъ былъ виновенъ?

— Онъ былъ невиненъ!

— А! да будутъ прокляты судьи! Сынъ мой, они убили твоего отца!… да будутъ они прокляты!… прокляты!…

Маленькій Пьерръ рыдалъ, стоя на колняхъ подл матери.

— Надо пожалть о нихъ, а не проклинать ихъ… проговорилъ Жоржъ.— Ихъ ввели въ ошибку ложные признаки… упорство вашего мужа чрезвычайно повліяло на судей… Они произнесли приговоръ по своему убжденію… Выслушайте меня, я все разскажу вамъ…

И молодой докторъ разсказалъ мелюнскую драму со всми подробностями.

Г-жа Таландье, съ сухими, воспаленными глазами и судорожно дыша, слушала съ жадностью этотъ страшный разсказъ. По временамъ она крпко прижимала къ груди сына.

— У меня нтъ боле мужа, у тебя — отца! вскричала она, когда Жоржъ кончилъ разсказъ.— Онъ мученикъ! онъ пожертвовалъ для насъ своею жизнью! Какая радость можетъ быть теперь для насъ въ жизни, на кого намъ надяться?

— Господь милосердъ!— сказалъ Жоржъ… Онъ посылаетъ утшеніе во всякомъ гор… Онъ разитъ, но Онъ же и милуетъ…— Тотъ, кого вы такъ справедливо называете мученикомъ, молится о васъ на неб… Онъ порадуется, видя, что вы счастливы.

— Счастливы!!— проговорила г-жа Таландье съ горечью,— это невозможно!.

— Не говорите такъ, прошу васъ, и выслушайте, что я еще скажу вамъ…

— Я слушаю васъ и готова была бы врить вамъ, если не для меня, то для моего сына….

— Вы любите Жанну, сестру вашего мужа?

— Да, она была добра и кротка… Къ несчастію въ жизни ея была ошибка, съ которою Пьерръ не хотлъ примириться.

— Вскор отъ этой ошибки останется только воспоминаніе,— такъ какъ она будетъ заглажена….

— Тмъ лучше: это будетъ справедливо, и Жанна заслуживаетъ того…

— Были бы вы рады видть вашу золовку?

— Да… я сказала вамъ, что любила ее и все еще люблю.

— А согласились ли бы вы жить всегда съ нею?

— Конечно согласилась бы. Но какъ же это возможно, Жанна такъ далеко…

— Вы увидите г-жу Деларивьеръ сегодня вечеромъ… Она ожидаетъ васъ…

— Такъ она въ Париж?

— Да, въ Париж. Ее-то вы и видли вмст съ ея дочерью, когда он хали со мною въ коляск поберегу Сены.

— Такъ я не ошиблась!! Но вы мн сказали, что она была помшаная?

— Да, была помшанною, но я сказалъ уже вамъ, что въ настоящее время она въ полномъ разум.— Она сама объяснитъ вамъ отчего помшалась.

— Такъ, въ самомъ дл, она ожидаетъ меня?

— Я далъ ей слово, что привезу васъ.

— Мы подемъ съ вами… Но какъ вы узнали, что я жена или, лучше сказать, вдова Пьерра Таландье?

— Это открытіе сдлалъ не я.— За это надо благодарить Клода Марто, добраго генія вашего семейства.

Маленькій Пьерръ бросился въ объятія эксъ-матроса и поцловалъ его въ щеки, затмъ мать и сынъ собрались хать въ Нейль.

Съ отъзда Жоржа Вернье безпокойство Жанны усиливалось съ каждымъ часомъ, почти съ каждою минутою.

Дйствительно ли личность, о которой говорилъ Клодъ, была вдова ея брата,— думала она. Найдетъ ли ее Жоржъ и согласится ли г-жа Таландье сблизиться съ нею?

Эти жгучіе вопросы, волновавшіе ея умъ, приводили ее въ лихорадочное состояніе.

Эдмея и Паула, встревоженныя такимъ волненіемъ, не разставались съ нею, старались развлечь Жанну, но только пріздъ Жоржа и матроса могъ возвратить ей спокойствіе.

Наконецъ у ршетки виллы раздался сильный звонокъ.

Жанна встала съ живостью и хотла идти, но у нея не х атило силъ отъ волненія,— такъ что она принуждена была опять е сть.

Вдругъ она вскрикнула и протянула руки къ вошедшей г-ж Таландье, которая со слезами упала въ ея объятія.

Маленькій Пьерръ осыпалъ поцлуями руки своей кузинъ Эдмеи.

Это была очень трогательная картина.

Жоржъ и Клодъ молча улыбались, видя наконецъ осуществленіе своего подвига.

Жанна одновременно прижала къ сердцу г-жу Таландье и маленькаго Пьерра.

— Мы никогда больше не разстанемся!— сказала она…— мы станемъ воспитывать твоего сына и сдлаемъ изъ него человка съ помощью совтовъ того, кого скоро я назову своимъ сыномъ…

И она протянула руку Жоржу.

— Вдь Клодъ останется съ нами, неправда ли? спросилъ Пьерръ,— я не могу жить безъ него!!

— Не бойтесь, юнга, вскричалъ эксъ-матросъ со слезами радости,— я останусь здсь и въ одинъ прекрасный день вы будете моимь капитаномъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы также, какъ Жоржъ Вернье и Клодъ Марто, окончили нашу задачу.

Намъ остается заявить только объ очень немногихъ фактахъ.

Деларивьеръ обвнчался съ Жанною безъ всякой таинственности, но и безъ всякой пышности. Посл многихъ треволненій, они достигли, наконецъ, мирной пристани — полнйшаго счастья.

Спустя нсколько мсяцевъ, Эдмея, совершенно выздороввшая и ослпительно прекрасная въ своемъ бломъ, подвнечномъ наряд, обвнчалась съ Жоржемъ въ церкви Нейльи.

Приглашенные на свадьбу гости говорили, что невста прелестна, но едиодушно соглашались, что свадебныя ея подруги — Паула Бальтусъ и Марта де Ронсерей — не уступали ей ни въ граціи, ни въ красот.

Жоржъ продалъ свою лечебницу въ Отейл доктору Шульцу, который привелъ ее въ цвтущее состояніе.— Благодаря браку, Жоржъ сталъ милліонеромъ, и занимается медициною въ качеств любителя, т. е. лечитъ только бдныхъ.— Кліенты его многочисленны и платятъ ему благословеніями и благодарностію.

Онъ любимъ, любитъ самъ и счастливъ…

Эдмея недавно родила прелесть какого мальчугана… Вс любовные романы должны бы такъ оканчиваться…

Маленькій Пьерръ учится въ коллегіи и получаетъ первыя награды.

Когда его классическія познанія будутъ достаточныя, онъ поступитъ къ морскую школу, такъ какъ уроки Клода внушили ему страсть къ морской служб.

Про эксъ-матроса можно сказать, что онъ, живя на вилл, катается какъ сыръ въ масл.

Его огорчаетъ только то, что онъ толстетъ.

— Чортъ возьми!— говоритъ онъ иногда,— если бы мн пришлось теперь лазить по корабельнымъ мачтамъ, такъ это было бы также трудно для меня, какъ для какого нибудь пхотинца! А все-таки я поступлю на службу, когда мой юнга будетъ лейтенантомъ!

И Клодъ сдержитъ слово.

Если врить салоннымъ слухамъ, то Паула Бальтусъ выходитъ замужъ за единственнаго сына Жака Лефебира.

Этотъ молодой человкъ, очень красивый собою, страстно влюбленъ въ Паулу, которая, какъ кажется, платитъ ему взаимностью.

Жакъ Лефебиръ, этотъ неутомимый сватъ,— вполн счастливъ.

Г-жа Таландье не забыла и никогда не забудетъ мученика своего мужа, честь котораго возстановлена, но въ скорби ея нтъ уже теперь горечи.

Эксъ-управляющій, Лоранъ, приговоренный исправительною полиціею къ двухнедльному, тюремному заключенію, пособничество побгу Фабриція Леклеръ, выйдя изъ тюрьмы, поступилъ честно.

Онъ прозрлъ наконецъ относительно своего мошенника господина и принесъ Деларивьеру довольно крупную сумму, бывшую въ его распоряженіи.

Эксъ-банкиръ, тронутый этимъ поступкомъ, сказалъ ему:

— Вы честный малый и заслуживали бы не такого господина… Оставьте себ эти деньги, я дарю ихъ вамъ.

Лоранъ ухалъ на свою родину, гд живетъ счастливо и считаетъ себя очень важнымъ лицомъ.

На дняхъ Жоржъ Вернье прочелъ въ газетахъ, что въ Англіи арестовали двухъ знаменитыхъ мошенниковъ, приговорили къ казни за поддлку французскихъ ассигнацій и повсили.

Эти висльники, — имена которыхъ англійская полиція открыла съ большимъ трудомъ, назывались Францъ Раттнеръ и Рене Жанселинъ.

‘Природа и Люди’, NoNo 4—10, 1879

КСАВЬЕ ДЕ-МОНТЕПЭНЪ.

ДОКТОРЪ УМАЛИШЕННЫХЪ ЖЕНЩИНЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.ОТЕЛЬ БОЛЬШАГО ОЛЕНЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

XXI.

XXII.

XXIII.

XXIV.

XXV.

XXVI.

XXVII.

XXVIII.

XXIX.

XXX.

XXXI.

XXXII.

XXXIII.

XXXIV.

XXXV.

XXXVI.

XXXVII.

XXXVIII.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.ОТЕЛЪ, БОЛЬШАГО ОЛЕНЯ.

XXXIX.

XL.

XLI.

XLII.

XLIII.

XLIV.

XLV.

XLVI.

XLVII.

XLVIII.

XLIX.

L.

LI.

LIL

LIII.

LIV.

LV.

LVI.

LVII.

LVIII.

LIX.

LX.

LXI.

LXII.

LXIII.

LXIV.

LXV.

LXVI.

LXVII.

LXVIII.

LXIX.

LXX.

LXXI.

LXXI.

LXXIII.

LXXIV.

LXXV.

LXXVI.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ОТЕЛЬ БОЛЬШАГО ОЛЕНЯ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ОТЕЛЪ, БОЛЬШАГО ОЛЕНЯ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
ЧЕТЫРЕ ЖЕНЩИНЫ.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
ЧЕТЫРЕ ЖЕНЩИНЫ.