Дочь актрисы, Мало Гектор, Год: 1875 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 285 минут(ы)

БИБЛІ,ОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНІ,Я
Іюль 1875 года.

Гекторъ Мело.
Дочь актрисы

Романъ.

I.

Если идти изъ Конде-ле-Шатель въ Ганнебо по большой дорог, пролегающей по лвому берегу Андона, то, подходя къ деревн Мюльсанъ, очутишься противъ крутаго холма, преграждающаго дорогу и заставляющаго рку длать въ этомъ мст крутой поворотъ.

На вершин этого холма возвышается обширное зданіе, принадлежащее къ эпох Людовика XIII и носящее названіе замка Рюдмонъ.

Очевидно, этимъ названіемъ замокъ обязанъ своему положенію: въ самомъ дл, гора эта почти неприступна.

Если путешественникъ, огибающій по дорог подножіе этого холма, не побоится крутизны и особенно длины пути на вершину горы въ полдень, по неровной дорог, при чемъ ему придется съ трудомъ пробираться между кучами обрушившмгося съ горы краснаго песчаника, то онъ будетъ вознагражденъ за свой трудъ, взберясь на вершину: видъ оттуда великолпный, трудно себ представить что-либо боле живописное.

Сзади огромный замокъ стараго стиля, за которымъ, слдуетъ паркъ, переходящій въ лсъ.

Впереди, подъ ногами зрителя, громадное пространство земли, гд перемшиваются и сливаются между собою, до конца горизонта, поля, луга, деревья, уединенные домики, деревни, города, холмы, долины и рки: взоръ теряется въ безграничномъ пространств, и синева неба, блднетъ по мр приближенія къ горизонту, кажется опирающейся на темную синеву холмовъ.

Эта. вершина. одна изъ самыхъ возвышенныхъ на запад, между тмъ какъ вс отроги кряжа Экувъ, самой высокой точки этой части Франціи — понижаются довольно быстро, одни, теряясь въ плоской возвышенности Майена, другіе направляясь къ гор С.-Мишель или И.-Ло, одни, соединяясь съ горами Першъ, другіе съ горными хребтами Бретани,— гора, на которой расположены замокъ и лсъ Рюдмонъ, удерживаетъ безъ значительнаго пониженія свою первоначальную высоту.

Понятно, что при подобной высот климатъ здсь долженъ быть довольно суровымъ: суровъ бываетъ холодъ на этой возвышенности, суровы бываютъ также и втры, которые, въ бурную погоду, доносятъ сюда даже морскія испаренія. Въ первый разъ встртивъ преграду, облака, слишкомъ тяжелыя, чтобъ быть въ состояніи подняться, разрываются объ эти гранитныя вершины и осдая на втви деревьевъ и проникая сквозь густую листву ихъ, превращаются въ проливные дожди. Зимою — сверный втеръ, отъ котораго нтъ никакого убжища, лтомъ — западные втры, приносящіе съ собою цлые потоки воды. Такимъ образомъ, названіе Рюдмонъ оправдывается во всхъ отношеніяхъ.

Между тмъ, какъ сосдняя мстность вся превращена въ поля и пастбища, раздленныя между собою земляными валами, усаженными живою изгородью и высокими деревьями, эта возвышенность покрыта обширными лсами, которые простираются по направленію горныхъ вершинъ на значительное разстояніе, мняя названія по мстностямъ, черезъ которыя проходятъ, но сохраняя везд одинъ и тотъ же характеръ.

Отсюда, въ одной и той же стран, дв мстности совершенно различныя характеромъ: мстность возвышенная и мстность низменная. Въ послдней промышленное и земледльческое богатство, многочисленные заводы, устроенные на ркахъ, города, большія селенія, поля и пастбища, столь плодородныя, что быки откармливаются тамъ въ нсколько мсяцевъ безъ всякаго ухода и труда со стороны крестьянина. На возвышенности же, на оборотъ, нтъ ни селеній, ни домовъ, ни жителей, лса и лса, тамъ и сямъ прерываемые нсколькими пустошами въ тхъ мстахъ, гд почва, покрывающая песчаникъ или гранитъ, не на столько глубока, чтобы могла питать деревья.

До революціи эти лса и этотъ замокъ принадлежали фамиліи Рюдмонъ, которая, кром знаменитыхъ въ другихъ отношеніяхъ личностей, насчитывала между двоими членами длинный рядъ знаменитыхъ охотниковъ.

При Генрих IV, одинъ изъ Рюдмоновъ прославилъ свое имя въ войнахъ Беарнца, но съ Людовика XIII и до Людовика XIV ни одинъ изъ Рюдмоновъ не являлся при двор и не фигурировалъ въ исторіи.

Ришелье борется съ австрійскимъ домомъ, Рюдмоны занимаются охотой. Кондэ, Вильяръ, Тюреннь даютъ сраженія, Рюдмоны занимаются охотой. Людовикъ XIV собираетъ всю знать Франціи въ Версали, Рюдмоны не оставляютъ своихъ земель и все занимаются охотой. Семилтняя война истощаетъ Францію, Рюдмоны не замчаютъ этого и продолжаютъ охотиться въ своихъ лсахъ.

Вмст съ своимъ титуломъ и богатствами каждый изъ маркизовъ Рюдмонъ, умирая, передавалъ свою страсть къ охот старшему сыну, который непремнно воспитывался на фамильныхъ преданіяхъ и на культ св. Губерта. Для мстной знати, Рюдмоны были маркизами Тейо: такъ ихъ звали вс и они гордились этимъ названіемъ.

Только при Людовик XVI одинъ изъ Рюдмоновъ появляется въ Версали и заставляетъ говорить о себ въ Париж: нужно было случиться катастроф, чтобы это могло произойти.

Однажды, на охот глава фамиліи Рюдмонъ, разгорячившись, погнался за кабаномъ и вмст съ своей лошадью прыгнулъ со скалы въ 100 футовъ вышиною, при чемъ переломилъ себ спину. Онъ не оставилъ посл себя дтей и ему наслдовалъ младшій братъ, который въ это время уже готовился вступить въ духовное званіе.

Воспитаніе, приготовлявшее этого Рюдмона къ служенію церкви, уничтожило въ немъ наслдственныя склонности. Сдлавшись полнымъ хозяиномъ, онъ покинулъ замокъ своихъ отцовъ, который былъ для него не боле, какъ неудобное жилище, и отправился въ Версаль, гд и женился. Когда разгорлась революція, онъ эмигрировалъ.

Помстье Рюдмонъ, замокъ, пастбища, лса были назначены къ продаж и куплены старымъ сержантомъ изъ Конде-ле-Шатель, по имени Фабіо.

Не смотря на то, что этотъ Фабю былъ президентомъ клуба Равенства, онъ не врилъ въ продолжительность республики. Поэтому, лишь только онъ пріобрлъ помстье Рюдмонъ, какъ началъ рубить въ немъ лсъ для продажи, если бы онъ нашелъ покупщиковъ, то срубилъ бы вс лса до чиста: кто зналъ, что Рюдмоны не возвратятся?

Въ продолженіи шести лтъ, съ 1794 года по 1800 онъ выручилъ отъ продажи этого лса въ двадцать разъ больше, чмъ обошлась ему покупка всего помстья. Это рвеніе его къ уничтоженію лсовъ Рюдмона уменьшилось лишь тогда, когда генералъ Бонапартъ, сдлавшись пожизненнымъ консуломъ, тмъ самымъ обезпечилъ твердость и неприкосновенность правъ всхъ честныхъ людей, окончательно успокоился Фабю лишь тогда, когда Наполеонъ сдлался императоромъ.

Тогда лишь онъ началъ смотрть на себя какъ на полнаго собственника земли, которою онъ до настоящаго времени пользовался лишь какъ ловкій управляющій. Наполеонъ, опираясь на армію, которая заставляла трепетать всю Европу, призналъ законною продажу національныхъ имуществъ: это былъ посланный провидніемъ человкъ, въ которомъ нуждалась Франція.

Фабю, жившій до этого времени въ маленькомъ домик въ Конде, теперь переселился въ замокъ Рюдмонъ, ставни котораго не отворялись въ продолженіи двнадцати лтъ, и то усердіе, съ которымъ онъ прежде опустошалъ это имніе, онъ употребилъ теперь на возстановленіе и обогащеніе его.

Ему было теперь хорошо, въ будущемъ онъ также ничего не боялся.

Что ему было за дло до того, что эмигрировавшій маркизъ де-Рюдмонъ имлъ сына?

Что могъ сдлать этотъ сынъ противъ Наполеона Великаго, императора Франціи, короля Италіи, покровителя Рейнскаго союза и прочая и прочая?

И г. Фабю, который хотлъ также основать свой родъ, сталъ называть себя г. Фабю де-Каркбю, по имени маленькаго помстья, которое онъ присоединилъ къ земл Рюдмонъ.

Между тмъ, Наполеонъ Великій, составлявшій гордость и защиту стараго сержанта, палъ, и сынъ эмигрировавшаго маркиза возвратился во Францію вслдъ за союзными войсками и за своими законными принцами.

Г. Фабю былъ своего рода философъ: онъ вровалъ, что всякая сила, всякій излишекъ увлеченія непремнно долженъ вести за собою реакцію. Гд, на чемъ остановится эта реакція? Предполагали признать недйствительной продажу національныхъ имуществъ, отобрать ихъ у дйствительныхъ хозяевъ и возвратить прежнимъ ихъ собственникамъ.

Отобрать у него Рюдмонъ!

О, Ватерлоо! проклятый Блюхеръ!

Онъ отправился въ Парижъ и принялся разыскивать наслдника Рюдмоновъ.

Въ Париж по немногу начала возвращаться къ нему надежда по мр того, какъ онъ пріобрталъ свднія о томъ, кого такъ боялся: у маркиза де-Рюдмонъ не было ни денегъ, ни кредита, и онъ проживалъ изъ милости у одного изъ своихъ родственниковъ по матери въ ожиданіи, когда его представятъ ко двору.

Фабю разыскалъ его, и въ маленькой комнатк, подъ самой крышей увидалъ высокаго мужчину 6 футовъ росту, сложеннаго какъ геркулесъ, лтъ тридцатитрехъ или тридцати-пяти, маркиза де-Рюдмонъ.

— Я Фабю, сказалъ онъ, рекомендуясь.

— Что это за Фабю?

— Фабю, котораго въ Конде, въ отличіе отъ брата, называютъ Каркбю. Это я, въ бдственное время, такъ онъ обыкновенно называлъ революцію, купилъ все ваше помстье Рюдмонъ во избжаніе раздробленія его и съ единственной цлью возвратить его потомъ вамъ, что я и желаю сдлать теперь, не имвъ возможности отыскать васъ ране.

Это было удивительно.

Маркизъ простоялъ съ минуту въ глубокомъ изумленіи, спрашивая себя, не во сн-ли происходитъ все это.

Въ самомъ дл, тотъ, кто такъ говорилъ съ нимъ и стоялъ передъ нимъ съ почтительнымъ трепетомъ былъ тотъ страшный Фабю, имя котораго онъ въ продолженіи двадцати лтъ произносилъ не иначе, какъ, съ эпитетами въ род: Фабю воръ, Фабю кровопійца, Фабю республиканецъ, Фабю убійца, измнникъ, разбойникъ.

Когда первый порывъ изумленія нсколько прошелъ, маркизъ попросилъ Фабю высказаться нсколько ясне.

Это было не трудно: Фабю былъ оклеветанъ, непонятъ. Правда, онъ былъ президентомъ клуба Равенства, но принимая на себя эту обязанность, онъ имлъ только одну цль — утишить народныя страсти. Если онъ требовалъ иногда чьей-нибудь головы, то просто лишь съ цлью укрпить свой авторитетъ. Врно и то, что онъ купилъ помстье Рюдмонъ, но онъ смотрлъ всегда на себя только лишь какъ на управляющаго этимъ имніемъ. Если до сихъ поръ онъ ничего не предпринималъ, чтобы возвратить его законному его собственнику, то только потому, что былъ остановленъ тираніей Бонапарта.

Теперь, когда корсиканскій людодъ бжалъ, онъ вздохнулъ свободне и вотъ предлагаетъ маркизу возвратиться въ Рюдмонъ.

Только если онъ, Фабю, уступаетъ помстье Рюдмонъ его законному собственнику, то справедливость требуетъ, не такъ ли? чтобы законный собственникъ вознаградилъ его, Фабю, за то, что онъ издержалъ на улучшеніе имнія, на проведеніе дорогъ, разведеніе садовъ и т. п. Цифра этихъ издержекъ высчитана и чрезвычайно точно: итогъ доходилъ до 1,463,577 франковъ 42 сантимовъ, не включая процентовъ. Но относительно процентовъ не стоитъ и говорить: они вроятно погасились тми доходами, которыми Фабю пользовался во время управленія имніемъ.

Между тмъ маркизъ, не имвшій въ своемъ карман даже десяти луидоровъ согласился на приглашеніе Фабю хать въ Рюдмонъ. Здсь, охотясь въ лсахъ Рюдмона, полныхъ воспоминаній о его предкахъ, онъ невольно пробудилъ въ себ наслдственную страсть къ охот.

Тогда добрякъ Фабю нашелъ средство уладить все: пусть маркизъ де-Рюдмонъ женится на Софи Фабю, молоденькой двадцатилтней двушк, правда, не знатнаго происхождія, но за то хорошо воспитанной и могущей принести въ приданое своему мужу т 1,463,577 франковъ 42 сантима, которые необходимы для уплаты издержекъ, затраченныхъ Фабю на помстье Рюдмонъ.

Бракъ былъ заключенъ и отъ этого брака родился Артуръ-Губертъ Мюльсанъ, маркизъ де-Рюдмонъ, о которомъ будетъ рчь въ этомъ разсказ.

II.

Когда Фабю выдалъ свою дочь за маркиза де-Рюдмонъ, у него было двое дтей: эта дочь Софи и сынъ старше ея пятнадцатью годами, по имени Алексй.

Не одинъ только возрастъ составлялъ разницу между братомъ и сестрой.

Софи была кроткаго характера, скромна, тиха и сдержанна въ своихъ чувствахъ.

Родившись среди революціонныхъ волненій, она еще съ колыбели привыкла къ опасеніямъ и таинственности. Ея мать, женщина благочестивая, каждый разъ, когда могла избжать строгаго надзора своего мужа, отправлялась слушать обдню, которую священникъ совершалъ въ грот лса Рюдмонъ, и брала съ собою свою маленькую дочь. Ребенокъ долженъ былъ молчать и заботливо скрывать отъ всхъ, особенно отъ отца, все, что видлъ или слышалъ.

Всмъ извстно, какое вліяніе оказываютъ на характеръ эти первыя впечатлнія дтства.

Вотъ въ какой сред образовался характеръ ребенка, и въ двадцать лтъ, получивши образованіе боле утонченное, нежели какое получали обыкновенно молодыя наслдницы богатой буржуазіи, Софи была двушкой чрезвычайно робкой, дрожавшей постоянно передъ своимъ отцомъ, для котораго она была лишь ‘глупой куколкой’.

Извстіе о предстоящемъ брак ея съ маркизомъ де-Рюдмонъ наполнило ее страхомъ и въ тоже время радостью.

Маркиза! что она будетъ говорить, что будетъ длать въ этомъ положеніи, въ этомъ обществ! Можетъ ли мужъ простить ей, что она не боле, какъ дочь сержанта? Какъ она съуметъ овладть его сердцемъ?

Отсюда опасенія, вслдствіе которыхъ она отказала бы въ своемъ согласіи на бракъ, если бы ее, объ этомъ спросили.

Съ другой стороны въ этомъ брак она видла руку Провиднія, которая давала ей возможность возвратить Рюдмонамъ ихъ имущество, котораго они лишились, и она радовалась, что избрана исполнить этотъ долгъ справедливости.

Естественно, маркиза де-Рюдмонъ обожала. своего мужа и уважала его. И, умирая посл пятнадцатилтней горячей и самоотверженной любви, она просила у него прощеніе за то горе, которое причинитъ ему эта смерть и въ тоже время за первое безпокойство, которое она нанесетъ ему.

Совсмъ другое былъ старшій братъ, Алексй Фабю.

Онъ былъ столь же суровъ, какъ она кротка, также хвастливъ, какъ она скромна, также сумасброденъ въ своихъ словахъ и особенно въ своихъ дйствіяхъ, какъ она сдержана.

Никогда братъ и сестра не были такъ далеки другъ отъ друга какъ въ физическомъ, такъ и въ нравственномъ отношеніи. Глядя на нихъ, слушая ихъ, можно было подумать что они не имли въ своихъ жилахъ ни капли одной и той же крови, а между тмъ г-жа Фабю была честной женщиной, на счетъ которой самые злые языки въ Конде не имли повода что-нибудь сказать.

Воспитаніе только развило эти наслдственныя склонности Алекся, такъ какъ Фабю предназначавшій своего сына въ сельскіе землевладльцы, находилъ, что для этой профессіи необходимо пріобрсти лишь два существенныя качества — умть считать и умть заставить всхъ уважать свои права.

Въ заключеніе, предоставленный самому себ Алексй въ широкихъ размрахъ пользовался предоставленной ему свободой и черезъ нсколько лтъ сдлался совершеннымъ негодяемъ, тмъ боле опаснымъ, что его карманы были всегда достаточно полны.

Когда какой-нибудь отецъ семейства, въ отчаяніи, чтобы его сынъ не былъ увлеченъ Алексемъ, приходилъ жаловаться добряку Фабю, послдній громко хохоталъ и вмсто всякаго извиненія говорилъ:

— Нужно, чтобъ прошла молодость.

Онъ гордился этимъ сыномъ: ‘Рюдмонъ не могъ бы быть лучше сложеннымъ’, говорилъ онъ иногда въ кругу своихъ друзей.

Быть Рюдмономъ! Отецъ Фабю воспитывалъ своего возлюбленнаго сына для этой цли, и послдній выросъ въ томъ убжденіи, что когда-нибудь, чмъ скоре тмъ лучше, онъ будетъ единственнымъ хозяиномъ этого помстья.

Но что было особеннаго какъ у отца, такъ и у сына, это то, что оба они наивно вровали, что достаточно владть помстьемъ Рюдмонъ, что бы быть настоящимъ Рюдмономъ. Проходя по большой гостиной, Алексй смотрлъ на развшенные по стнамъ портреты съ нкотораго рода уваженіемъ,— онъ, который неуважалъ ничего: это были портреты предковъ, его предковъ.

Когда опасенія заставили Фабю заключить бракъ своей дочери съ макизомъ де-Рюдмонъ, согласіе между отцомъ и сыномъ нарушилось посреди ужасныхъ сценъ.

Алексй былъ воспитанъ въ надежд сдлаться собственникомъ Рюдмона, онъ хотлъ этого. Выйдетъ его сестра замужъ за маркиза или нтъ, ему не было дла, до этого. Чего онъ требовалъ какъ своего права, это замокъ, лсъ, землю Рюдмонъ. У него крали его собственность.

Когда, не смотря на его жалобы и сцены, бракъ былъ совершенъ, онъ началъ кричать везд, что его отецъ воръ, что заставляло смяться всхъ, что маркизъ плутъ, что забавляло однихъ и раздражало другихъ, и наконецъ, что его сестра, не сестра ему, что заставляло всхъ пожимать плечами.

Онъ отказался присутствовать при совершеніи брака и поселился въ помсть Каркбю, которое подарилъ ему отецъ, съ этихъ поръ онъ поклялся, что постарается надлать своему зятю ‘маркизу’ и своей ‘воровк — сестр’ сколько возможно больше всякаго зла.

Не смотря на то, что зять и шуринъ жили не дальше, какъ на часъ разстоянія другъ отъ друга, они, понятно, не имли между собой никакихъ сношеній. Когда маркизъ издали замчалъ брата своей жены, то онъ сворачивалъ въ сторону, если же случайно приходилось встрчаться съ нимъ лицомъ къ лицу, то отворачивался.

— Воръ! говорилъ Алексй своимъ друзьямъ: онъ не осмливается глядть на меня, и онъ называется маркизомъ! Настоящій маркизъ де-Рюдмонъ — я!

По понятію Алекся быть маркизомъ, значило — здить по мстнымъ ярмаркамъ, чтобы покупать тамъ самыхъ лучшихъ лошадей, какихъ можно найти, щедро расплачиваться въ кабакахъ за тхъ, кто чокался съ нимъ, преслдовать всхъ двушекъ, не особенно сильно сопротивляющихся, въ надежд безъ всякаго труда получить луидоръ, всмъ говорить ты, не бояться удара кулакомъ или палкой въ затявшейся ссор, прижимать своихъ фермеровъ, разорять своихъ должниковъ, бить своихъ работниковъ и слугъ или же играть съ ними въ карты, смотря по желанію, наконецъ стремиться всегда и везд доставлять себ удовольствія, не сохраняя уваженія ни къ чему, ни къ себ, ни къ другимъ.

Но такого понятія объ образ жизни не раздлялъ маркизъ де-Рюдмонъ, который жилъ въ своемъ помсть настолько же прилично и скромно, на сколько Алексй жилъ безпорядочно

Вступивъ, благодаря браку съ Софи, во владніе своимъ замкомъ, онъ, годъ спустя, получилъ неожиданное наслдство — посл одного изъ своихъ дальнихъ родственниковъ, которое предоставило въ его распоряженіе большую сумму денегъ, и теперь, вмсто того, чтобы быть въ зависимости отъ своего тестя, какъ было до сихъ поръ и какъ желалъ, чтобъ это всегда было добрякъ Фабю, онъ сдлался полновластнымъ хозяиномъ.

Ему послужили въ пользу, что случается очень рдко, опыты, извлеченные имъ изъ своей прежней бдственной жизни, въ продолженіе долгихъ лтъ изгнанія и во время путешествій онъ умлъ наблюдать и не считалъ стыдомъ для себя учиться.

Возвратившись въ Рюдмонъ и располагая большими средствами, онъ захотлъ примнить у себя дома то, что удивляло его въ другихъ странахъ и дйствовалъ такъ удачно, что черезъ нсколько лтъ втрое увеличилъ стоимость своего имнія и въ тоже время увеличилъ богатство своего края. Т самыя лица, которыя со страхомъ смотрли на его возвращеніе, забыли свою вражду къ нему и скоро вс полюбили его, одни за услуги, которыя онъ имъ оказалъ, другіе вслдствіе уваженія, которое онъ внушалъ къ себ.

Какъ будто всего этого не было достаточно, чтобы окончательно разъединить зятя и шурина, явились судебные процессы, еще боле увеличившіе бездну между ними.

По смерти отца Фабю, Алексй прислалъ мужу своей сестры формальный счетъ того, что было будто бы у него похищено и еще тысячу другихъ претензій.

Поздки и проживанія въ городахъ для веденія процессовъ были гибельны для Алекся, его пороки нашли въ этомъ занятіи новую пищу для себя и увлекали его все дальше и дальше, въ тоже время онъ пріобрлъ новый порокъ, стоившій для него гораздо дороже, чмъ вс прежніе, которыми онъ былъ такъ богато надленъ,— это страсть къ спекуляціямъ.

Чтобы покрыть значительныя издержки, причиненныя проигрышемъ нсколькихъ кляузныхъ процессовъ, онъ вступилъ въ товарищество съ двумя темными обществами. Дла пошли плохо, и вотъ возникли новые процессы. Отъ процесса къ процессу, отъ проигрыша къ проигрышу, онъ дошелъ наконецъ до того, что умеръ, не оставивъ ничего, кром долговъ своимъ дтямъ: дочери, г-ж Меро, вдов судьи въ Конде и сыну ‘моему сыну Артемію’, какъ онъ называлъ его, который въ ухаживаньи за двушками, въ похожденіяхъ по ярмаркамъ, въ кутежахъ по кабакамъ подавалъ большія надежды соперничать съ отцемъ или даже превзойти его.

Смерть Алекся Фабю де-Каркбю не возстановила отношеній между маркизомъ и дтьми покойнаго.

Нужна была смерть самаго маркиза, чтобы укрпить семейныя связи, существовавшія между наслдникомъ Рюдмона и двумя дтьми Алекся Фабю.

Незадолго до смерти, маркизъ заговорилъ съ своимъ сыномъ Артуромъ объ этихъ родственникахъ.

— Они несчастны и не имютъ средствъ, сказалъ онъ ему. Я не могъ съ ними видться вслдствіе вражды, существовавшей между ихъ отцемъ и мной, сверхъ того — они мн даже и не родственники. Но ты — другое дло: въ ихъ жилахъ есть твоя кровь, сдлай для нихъ все, самое большее, что будешь въ состояніи сдлать, я поручаю ихъ теб.

Артуръ, никогда не видавшій своихъ родственниковъ, но за то много слыхавшій о нихъ отъ своей матери, былъ радъ исполнить просьбу отца.

Черезъ недлю посл погребенія маркиза, онъ постилъ ихъ и сказалъ обоимъ:

— Мой отецъ на смертномъ одр своемъ завщалъ мн возстановить наши родственныя отношенія, что я исполняю съ особеннымъ удовольствіемъ. Желаете ли вы забыть наши семейныя распри и жить отнын по родственному, по дружески? Вы свободны и тотъ и другая, я также свободенъ: будемъ жить вс вмст: Не желаете-ли, кузина, оказать мн честь сдлаться хозяйкой моего дома? Вы, кузенъ, не окажете-ли мн любезность сдлаться моимъ сотоварищемъ по охот, моимъ другомъ? Рюдмонъ на столько обширенъ, что мы можемъ поселиться тамъ вс втроемъ, вы будете тамъ у себя дома.

Кузина и кузенъ приняли предложеніе молодаго маркиза и черезъ десять лтъ они такъ хорошо устроились въ Рюдмон, что были здсь какъ у себя дома.

Рюдмонъ принадлежалъ имъ: скоре маркизъ жилъ у нихъ, чмъ они у маркиза.

III.

Какимъ образомъ это случилось?

Отчасти по доброт Артура, а боле всего благодаря дятельности и настойчивости дочери и сына Алекся Фабю.

Твердый и самостоятельный по виду Артуръ на самомъ дл имлъ мягкій и кроткій характеръ.

Отъ своего отца онъ наслдовалъ огромный ростъ, наружность атлета, прекрасно очерченную голову, крпкое здоровье, страшную силу и страсть къ тлеснымъ упражненіямъ: къ фехтованью, верховой зд, охот, но съ другой стороны, отъ матери онъ унаслдовалъ кротость и мягкость характера.

При взгляд на него можно было подумать, что видишь передъ собою непреклоннаго человка, но узнавъ его поближе, можно было скоро замтить, что это натура неспособная къ сопротивленію: ягненокъ въ волчьей шкур.

Напротивъ, сынъ Алекся Фабю, ‘мой сынъ Артемій,’ который любилъ, чтобы его просто называли г-нъ де-Каркбю, охотно сдлался-бы волкомъ, еслибъ его умъ соотвтствовалъ его инстинктамъ.

Подобно волку, онъ былъ прожорливъ, свирпъ, низокъ, съ безпокойнымъ взглядомъ, дикимъ видомъ, но къ несчастью для себя и къ счастью для другихъ, онъ не обладалъ смлостью, мужествомъ, наблюдательностью и ловкостью, тми качествами, которыя принадлежатъ этому ужасному хищнику.

Когда Артуръ предложилъ ему поселиться въ Рюдмон, онъ вовсе не былъ тронутъ этимъ поступкомъ: ‘это съ его стороны долгъ справедливости’, сказалъ онъ. И отсюда онъ заключилъ о себ какъ о человк, по отношенію къ которому другіе состоятъ въ долгу, обязаннымъ былъ не онъ, а маркизъ.

Г-жа Меро, хотя ни въ чемъ не походила на своего брата, однако, съ своей стороны, была того же мннія: ужь въ самой крови всхъ Фабю скрывалось убжденіе, что Рюдмонамъ никогда не расквитаться съ ними за ту ужасную несправедливость, которую они имъ причинили.

Только по одному тому, что г-жа Меро жила въ дом своей матери, между тмъ какъ братъ ея, старше ея годами шестью или семью, пользовался полнйшей свободой, она избжала тхъ причинъ деморализаціи, которыми былъ увлеченъ ея братъ. По смерти своей матери она была помщена въ пансіонъ, откуда прямо вышла замужъ за судью въ Конде-ле-Шатель. Тогда она очутилась въ такой сред, гд получила привычки и воззрнія, естественно, весьма отличныя отъ тхъ, какія имлъ ея братъ.

Ей было уже сорокъ-три года, когда Артуръ де-Рюдмонъ сдлалъ ей первый визитъ. Это была женщина небольшаго роста, довольно тучная, съ свжимъ цвтомъ лица, державшаяся съ достоинствомъ, съ головою нсколько откинутой назадъ, и глазами, постоянно смотрвшими впередъ. Говорила она медленно, рчь ея была цвтиста она вплетала въ нее искуственные обороты, даже говоря о самыхъ простыхъ вещахъ. Когда она жила въ Конде, ее звали тамъ восковою куклой, и это названіе было дано очень мтко, такъ какъ вс ея движенія и положенія были разсчитаны. Безъискуственной она была лишь по отношенію къ своему сыну Людовику, шестнадцатилтнему юнош, который оканчивалъ курсъ въ коллегіи въ Конде, она оказывала ему истинно материнскія ласки, ‘таяла’, какъ говорили про нея.

Между этими столь различными другъ отъ друга лицами, съ которыми Артуръ былъ въ близкихъ отношеніяхъ онъ чувствовалъ себя довольно неловко.

Какъ угодить людямъ съ такими противоположными характерами?

Онъ искренно хотлъ сдлать все возможное, чтобъ угодить своему кузену и кузин, но онъ не хотлъ, чтобъ это длалось въ ущербъ его внутреннему спокойствію, которое онъ цнилъ дороже всего.

— Такъ какъ мы ршились жить вмст, сказалъ Артуръ своему кузену, посл того, какъ послдній переселился въ замокъ, то я полагаю, что мы сейчасъ же должны заняться устройствомъ всего такимъ образомъ, чтобы наши желанія и намренія не могли стать, въ противорчіе между собою. У васъ будетъ свое помщеніе, гд вы можете оставаться одни, когда вамъ вздумается, у васъ будетъ своя прислуга, свои лошади, которыхъ завтра приведутъ и которыхъ я выбралъ по вашему вкусу. Понятно, что это не помшаетъ намъ вмст охотиться, но когда вы захотите куда-нибудь отправиться, вы будете совершенно свободны и вамъ ненужно будетъ справляться, нужны или не нужны мн мои лошади.

Дйствуя такимъ образомъ, маркизъ вовсе не хотлъ хвастаться своимъ великодушіемъ, но между тмъ, въ глубин души, хорошо понималъ, что его кузенъ, не имя возможности самъ купить себ лошадей, будетъ благодаренъ ему за его предложеніе.

Недли дв спустя, къ нему явилась г-жа Меро, церемонне, чмъ обыкновенно.

— Кузенъ, сказала она ему, я считаю себя обязанной сказать вамъ кое-что, чмъ, я надюсь, вы будете очень довольны, потому что въ этомъ одна цль — поддержать полное согласіе между вами и моимъ братомъ.

— Разв я нарушилъ чмъ-нибудь это согласіе?

— Намренно, нтъ, безсознательно, да, но это не ваша вина: вы не знаете моего брата. Братъ мой, г. маркизъ, чрезвычайно щекотливъ, я не говорю, чтобы это было достоинство, но не говорю также, чтобы это былъ и недостатокъ: онъ таковъ, вотъ и все. Если мы хотимъ найти объясненіе этого факта, стоитъ только припомнить исторію его жизни: т, которые были несчастливы, несправедливо несчастливы, вс обладаютъ излишней чувствительностью, которой другіе не имютъ, когда мой братъ переселился въ Рюдмонъ, вы предложили ему двухъ лошадей.

— Такъ это его огорчило?

— Вы видите, что я затрудняюсь объяснить вамъ такую щекотливую вещь и, если вы не желаете понять меня съ полу-словъ, то я опасаюсь, что не буду въ состояніи довести до конца этого разговора. Подарокъ самъ по себ не былъ оскорбителенъ, но что сдлало его нсколько унизительнымъ для брата, такъ это нкоторыя обстоятельства, повидимому незначительныя, но въ дйствительности довольно важныя, по крайней мр для такого человка, какъ мой братъ. Такъ, прежде всего, предложенныя вами лошади не таковы, какими пользуетесь вы.

— Моя милая кузина, вы должны были замтить, что я высокъ ростомъ, выше другихъ, и всъ мой пропорціоналенъ моему росту: чтобы здить цлый день съ тяжестью семи съ половиною пудовъ на спин, нужны лошади съ особенными качествами. Вотъ какихъ качествъ я требую отъ своихъ лошадей. Поэтому-то лошади, которыхъ я имлъ удовольствіе подарить г-ну де-Каркбю, не походятъ на моихъ. Всъ его обыкновенный и чтобъ возить его достаточно обыкновенныхъ лошадей.

— Это объясненіе излишне для тхъ, кто разсуждаетъ, но свтъ не разсуждаетъ и только самый фактъ бросается всмъ въ глаза: когда вы вызжаете вмст съ моимъ братомь, вы сидите на прекрасной лошади, между тмъ какъ его лошадь не иметъ ни роста, ни фигуры, по крайней мр сравнительно съ вашей. Это оскорбительно для моего брата, и вотъ почему я сообщила вамъ все это.

Артуръ де-Рюдмонъ былъ нетерпливъ и въ первую минуту ему сильно захотлось выгнать отъ себя этихъ щекотливыхъ людей, но врожденная доброта удержала его. Они поглупли отъ несчастій, сказалъ онъ себ. И, исходя изъ этого, онъ общалъ устроить все такъ, чтобы достоинство г-на де-Каркбю было удовлетворено.

Мсяцъ спустя братъ пришелъ просить за сестру.

Маркизъ отправилъ молодаго Людовика Меро въ Парижъ оканчивать свои учебныя занятія и поэтому случаю сказалъ ему, что принимаетъ на себя вс расходы по его обученію до поступленія его на должность.

— Мой милый кузенъ, сказалъ г. де-Каркбю, я хочу поблагодарить васъ за все, что вы сдлали для моего племянника и въ то же время позвольте мн воспользоваться этимъ разговоромъ, чтобы сказать вамъ кое-что относительно моей сестры. Сестра моя чрезвычайно щекотлива, подъ видомъ кротости и даже смиренія, которыя развились въ ней подъ вліяніемъ горя и несчастій, она скрываетъ гордость и чувство собственнаго достоинства. Но, когда вы будете что-нибудь длать для нея, щадите эти чувства, не правда-ли, вы исполните это? Не подавляйте ее открыто, неосторожно вашимъ великодушіемъ, придумайте уловку. Длайте все, понимаете-ли, какъ будто для себя, вмсто того, чтобъ показывать, что длаете для нея, выставляйте на видъ свой интересъ, скрывайте ея. Вдь это не трудно, не правда-ли? Я вамъ говорю все это прямо, безъ обиняковъ и просто лишь съ цлью поддержать между вами полное согласіе.

Чтобы поддержать это согласіе, маркизъ де-Рюдмонъ началъ съ того, что уступилъ своихъ лошадей кузену и, будучи уже наученъ, какъ нужно длать подарки, не оскорбляя одаряемаго, то сдлалъ это, не затронувъ щекотливости своего кузена. Потомъ, все для того, чтобы не оскорбить его, онъ во всемъ уступалъ ему первенство.

Съ своей кузиной онъ поступалъ точно также, и всякій разъ, когда приходилось оказывать какую-нибудь услугу, онъ заявлялъ ей свою благодарность за то, что ей длалъ.

Мало по малу это угожденіе отъ мелочей дошло и до крупнаго и, при помощи времени, братъ и сестра сдлались настоящими хозяевами Рюдмона. Г-жа Меро держала въ своихъ рукахъ внутреннее управленіе домомъ, между тмъ, какъ г. де-Карбю управлялъ всми другими длами. Маркизъ очутился такимъ образомъ въ положеніи настоящаго конституціоннаго короля.

Сколь ни было удовлетворительно положеніе брата и сестры, они однако не довольствовались этимъ, и хотли большаго, или, говоря проще, ожидали лучшаго.

Они ожидали, что Рюдмонъ перейдетъ къ нимъ въ собственность, и, не сообщая другъ другу своихъ впечатлній и надеждъ, каждый изъ нихъ съ своей стороны надялся достигнуть этого.

Жить у богатаго родственника, быть у него лишь въ качеств бднаго родственника, какое наказаніе-для г-на де-Каркбю.

Хорошо еще, что этотъ родственникъ не иметъ въ числ своихъ богатствъ дара безсмертія, когда-нибудь да умретъ же онъ.

Ему наслдуютъ.

Что г-жа Меро надялась наслдовать маркизу де-Рюдмонъ, это еще понятно до нкоторой степени. Въ своихъ соображеніяхъ она старалась не для себя одной, но особенно для своего сына, который получилъ въ это время мсто товарища прокурора при суд въ Конде. Жизнь этого молодаго человка двадцати-шести лтъ сливалась для нея съ ея собственной жизнью, она или онъ, это все равно, для ея горячей материнской любви онъ былъ ею, даже больше, чмъ ею, она стала бы жить въ немъ. Онъ будетъ Рюдмономъ, этого было для нея довольно.

Но г. Артемій де-Каркбю, который былъ старше Артура де-Рюдмонъ десятью годами, вообразилъ, что онъ наслдуетъ ему, тогда какъ маркизъ, одаренный удивительнымъ здоровьемъ, казалось бы такъ сложенъ, что проживетъ до ста лтъ, надежды г-на де-Каркбю должны бы показаться очень неразумными, еслибъ вообще не думали, что когда дло идетъ о наслдств, вопросъ о возраст не иметъ значенія и что весь вопросъ заключается въ счастьи.

Въ длахъ о наслдств существуетъ особенный способъ разсужденія. Здсь не говорится: ‘У меня есть родственникъ, посл котораго я могу наслдовать по закону, но какъ онъ моложе меня, то я умру раньше его’. Но говорится такъ: ‘У меня есть богатый родственникъ, я ему наслдую’. Допускается, что можно умереть раньше бднаго родственника, но раньше богатаго никогда.

IV.

Деревня Мюльсанъ, на земл которой расположенъ замокъ Рюдмонъ, получаетъ почту изъ Конде-ле-Шатель. Не смотря на разстояніе, почтальонъ изъ Конде приносилъ въ замокъ ежедневно около 3 или 4 часовъ по-полудни письма и журналы, Здсь была его послдняя станція. Цосл сытнаго обда онъ отправлялся отсюда обратно въ Конде.

Утромъ въ тотъ день, съ котораго начинается настоящій разсказъ, Гадебле, мюльсанскій разносчикъ писемъ получилъ въ почтовой контор Конде письмо, адресованное на имя маркиза Артура де-Рюдмонъ, съ надписью на верху конверта ‘въ собственныя руки, очень нужное’.

Очень нужное? Было семь часовъ утра, а слдуя своему обыкновенному порядку разноски писемъ, онъ не могъ поспть въ Рюдмонъ раньше двухъ часовъ пополудни.

Гадебле почиталъ, обожалъ маркиза, который въ продолженіи 10 лтъ предлагалъ ему ежедневно обдъ у себя въ замк, не считая подарка въ два луидора каждый новый годъ.

Какъ сдлать, чтобъ это письмо немедленно дошло въ Рюдмонъ? Сначала онъ хотлъ-было измнить свой порядокъ разноски писемъ и начать съ Мюльсанъ, но долгъ службы остановилъ эту революціонную мысль.

Тогда, отправившись сначала къ себ, онъ отдалъ письмо своему маленькому сыну, который долженъ былъ идти въ школу, приказавъ ему отнести письмо немедленно въ Рюдмонъ.

Выходя изъ города, мальчикъ помнилъ приказаніе отца, но скоро увлекшись играми и глазньемъ по сторонамъ, онъ позабылъ объ этомъ и прибылъ въ Рюдмонъ лишь въ полдень, въ то время, когда маркизъ посл завтрака, свъ на лошадь, ухалъ для прогулки въ лсъ.

Мальчикъ сначала застыдился и сконфузился, потомъ просилъ указать, въ которую сторону похалъ маркизъ, ему нужно бжать за нимъ и найти его, чтобы вручить очень нужное письмо.

Такъ какъ это средство представлялось удобнымъ только мальчику, то слуга, къ которому онъ обращался, взялъ у него изъ рукъ письмо и отнесъ его въ гостинную, гд г-жа Меро и г. де-Каркбю, не столь проворныя какъ маркизъ, еще пили кофе. Можетъ быть мадамъ, такъ обыкновенно звали г-жу Меро въ замк, знаетъ куда отправился маркизъ, въ такомъ случа слуга верхомъ можетъ отвезти это письмо маркизу.

Но г-жа Меро ничего не знала: выйдя изъ-за стола, маркизъ отправился, не сказавъ ни слова.

— Кто спрашиваетъ г. маркиза? спросилъ г. де-Карбю, медленно помшивая въ своей чашк яблочное вино, которое онъ налилъ въ свой кофе.

— Очень нужное письмо, которое сейчасъ принесъ мальчикъ.

— Хорошо! давайте его сюда.

— Но…

— Давайте же.

Слуги не имли привычки медлить при исполненіи приказаній г. де-Каркбю, который съумлъ заставить повиноваться себ и даже боле того бояться. Слуга поставилъ подносъ съ письмомъ на столикъ и вышелъ.

— Кто это, чортъ возми, могъ бы прислать маркизу спшное письмо? сказалъ г. де-Каркбю удивленный и раздосадованный, что по такому спшному длу не обратились противъ обыкновенія прежде всего къ нему.

Онъ взялъ письмо.

— Смотри! на немъ парижскій штемпель.

— Въ такомъ случа, сказала г-жа Меро, вроятно Гадебле, увидвъ надпись ‘в. нужное’ послалъ сюда мальчика.

— Очевидно. Почеркъ косой, буквы едва выведены: это отъ женщины. Сверхъ того, отъ него хорошо пахнетъ.

Онъ понюхалъ письмо и обернулъ его.

— Начальныя буквы Э. и Л. Значитъ, за свою послднюю поздку въ Парижъ, Артуръ таки надлалъ проказъ. Нужно это посмотрть.

Онъ хотлъ было разрзать конвертъ, какъ г-жа Меро быстро остановила его рукой.

Надюсь, вы не думаете вскрыть это письмо…

— Почему же нтъ, скажи пожалуйста?

Г-жа Меро уже давно оставила привычку говорить на ты съ своимъ братомъ. Она нашла это боле приличнымъ и благороднымъ. Но г. Каркбю, который вовсе не заботился о приличіяхъ, продолжалъ говорить на ты съ своей сестрой.

— Что вы пьяны? спросила она.

— А ты, съ ума что-ли сошла?

— Неужели въ нормальномъ состояніи вамъ можетъ прійти въ голову мысль прочесть чужое письмо?

Онъ бросилъ письмо опять на подносъ и принялся перемшивать свой кофе съ виномъ.

Г-жа Меро встала, подойдя къ двери, она отворила ее, и, удостоврившись, что въ передней никого не было, кто бы могъ подслушать ихъ разговоръ, подошла къ своему брату и, вставши передъ нимъ, сказала:

— Кстати, по поводу этого письма позвольте высказать вамъ одно замчаніе, которое я уже давно хотла вамъ сдлать.

— Если ты давно собиралась говорить, то не будетъ особеннаго неудобства подождать и еще,’ сдлай же милость. Ты любишь проповдывать, это хорошо, но я не люблю слушать проповдей. Не будемъ же перечить другъ другу во вкусахъ.

Но г-жа Меро не замолчала.

— Дло идетъ не о нашихъ вкусахъ, съ этой стороны я предоставляю вамъ полную свободу и не буду вамъ препятствовать какъ бы это ни было тяжело для меня. Дло идетъ о нашихъ интересахъ, или по крайней мр о вашихъ, по этому выслушайте то, что я считаю себя обязанной сказать вамъ.

Г. де-Каркбю отпивалъ маленькими глотками свой кофе, осушивши чашку, онъ наполнилъ ее коньякомъ.

— За твое здоровье, сказалъ онъ.

Потомъ мгновенно осушивъ чашку, онъ бросился на диванъ.

— Я тебя слушаю, сказалъ онъ. Разсказывай все, что знаешь, но если я усну, не буди меня.

И онъ разлегся на диванъ, положивъ ноги на одну подушку, голову на другую: его рыжая, торчащая къ верху борода походило на птичье гнздо изъ хвороста.

— Я хочу, начала г-жа Меро, предостеречь васъ: вы столько длаете, неосторожностей въ этомъ дом, что нашъ кузенъ наконецъ разсердится.

— Посмотрлъ бы я на это.

— Продолжайте, и вы наврное это увидите.

— Никогда. Артуръ неспособенъ сердиться, это просто баранъ, да кром того, онъ еще боится меня. Каждый по своему старается оказывать вліяніе: ты кротостью, я страхомъ. Такъ что намъ нечего ревновать другъ друга.

— Я не говорю, чтобы маркизъ вовсе не боялся васъ, я думаю даже, что онъ принимаетъ вс предосторожности, чтобы не противорчить вашему характеру. Но я говорю, что вы заставите маркиза до такой степени бояться васъ, что онъ постарается отъ васъ отдлаться.

— Онъ не осмлится.

— Неужели вы думаете, что онъ не былъ бы до крайности раздраженъ, если бы вы вскрыли это письмо? Неужели вы думаете, что въ порыв раздраженія онъ не будетъ въ состояніи выгнать насъ отсюда? Поймите, что нужно опасаться именно этихъ вспышекъ гнва.

— Другіе меня могутъ бояться, а я не боюсь никого.

— Не говорите глупостей: вы хорошо знаете, что для меня это хвастовство безполезно. Вы поступите глупо, если будете нападать на маркиза безъ всякаго повода, изъ за пустяковъ. Поврьте мн, соблюдайте мру.

— Ты мн надодаешь съ свой мрой: не соблюдаю мры, я долженъ соблюдать мру, объяснись пожалуйста.— Это очень просто, если вы захотите проврить свои дйствія за вс десять лтъ, которыя вы живете здсь, вы сами увидите, что вамъ давно уже пора остановиться идти по тому пути, который вы избрали, потому что въ конц его паденіе и конецъ этотъ теперь уже не далеко. Пересчитайте вкратц, начиная съ исторіи съ лошадьми маркиза, которыхъ вы взяли отъ него для себя и до исторіи съ прибавкой сверхъ условленной цны 10-ти тысячъ франковъ, которую вы назначили себ пятнадцать дней тому назадъ за послднюю продажу лса.

— Кто теб сказалъ?

— Я это знаю, и довольно. Какъ вы думаете, если Артуръ, въ минуту раздраженія, припомнитъ все это, неужели онъ не разсердится на васъ?

— Если онъ вспомнитъ кое-что и относительно тебя, онъ также, вроятно, очень разсердится.

— Почему это, позвольте васъ спросить, чмъ я оскорбила маркиза, чмъ ему помшала? Въ продолженіи десяти лтъ, которые я живу здсь, я такъ управляла его домомъ, что сберегла ему по крайней мр 500,000 франковъ, между тмъ какъ вы, съ своей стороны, промотали у него нсколько сотъ тысячъ, и не въ одномъ этомъ заключается разница между нами: между тмъ какъ вы длали все, чтобы сдлаться невыносимымъ, я длала все, чтобы сдлаться необходимой для маркиза.

— Ты берегла наслдство Артура, вотъ и все.

— А вы, вы его растрачивали.

— Я люблю боле откровенность, чмъ лицемріе.

— Въ моемъ поведеніи вовсе нтъ никакого лицемрія, я никогда не скрывала того, что разсчитываю на это наслдство, не для себя, разумется, а для своего сына.

— И теб очень хотлось бы, чтобы твой сынъ одинъ завладлъ имъ, не такъ-ли? Если Артуръ прогонитъ меня отсюда, какъ ты говоришь, то это еще лучше вамъ поможетъ устроить свои дла: завщаніе и дло сдлано,— г. товарищъ прокурора сдлается собственникомъ Рюдмона. Хорошенькая кукла съ блднымъ лицемъ, сладенькими глазками, сахарной фигурой, двадцати-пятилтній мальчикъ, который не можетъ выпить двухъ бутылокъ вина, и который боится, двушекъ,— хорошъ владлецъ Рюдмона! Рюдмонъ принадлежитъ мн, я вамъ докажу это.

— Мн кажется, что наши права на Рюдмонъ равны съ вашими.

— Я старшій и въ добавокъ мужчина.

Сказавши это, г. де-Каркбю вскочилъ съ дивана и выпрямился передъ своей сестрой.

— Выгоняйте-же меня отсюда! вскричалъ онъ.

Г-жа Меро пожала плечами.

— Еслибъ я хотла выжить васъ отсюда, сказала она кротко, я не взяла бы предосторожности предупреждать васъ, какъ я только что сдлала. Вы глупы, если подобная мысль пришла вамъ въ голову: если вы не понимаете, что моя дружба желаетъ вашего присутствія здсь, поймите по крайней мр, что мой интересъ требуетъ этого.

Онъ удивленно открылъ глаза.

— Мы держимся одинъ другаго и только благодаря этому мы живемъ здсь 10 лтъ. Мы пріобрли въ глазахъ маркиза право оставаться здсь, прошла уже давность, какъ говорятъ юристы, Артуръ не хочетъ жениться, но наконецъ онъ можетъ измнить это намреніе. Если это случится, я уврена, что его удержитъ мысль, что онъ долженъ будетъ разстаться съ нами. Если одинъ изъ насъ удалится, право оставшагося уменьшится боле, чмъ на половину. Гораздо трудне разстаться съ двумя лицами, чмъ съ однимъ. Понимаете-ли?

— Это совершенно врно, сказалъ г. де-Каркбю посл минутнаго размышленія.

— Вы должны были знать это уже давно.

— Единственно изъ-за боязни брака маркиза, я хотлъ распечатать это письмо: намъ нужно опасаться женщинъ.

— Женщины, да, женщинъ нтъ. Можно жениться на одной женщин, нельзя — на всхъ. Но вотъ онъ подъзжаетъ, замолчимъ.

Маркизъ вошелъ поспшно въ гостиную съ своей поярковой шляпой въ рук.

— Мн сказали, что ко мн есть очень нужное письмо, сказалъ онт обращаясь къ г-ж Меро.

— Вотъ оно, сказала она, подавая ему его.

Г. де-Каркбю занялъ свое прежнее мсто на диван, но онъ просто слъ вмсто того, чтобъ разлечься, и устремилъ на маркиза пристальный взглядъ

Послдній взялъ письмо и по тому, какъ онъ смотрлъ на адресъ, можно было предположить, что почеркъ ему былъ незнакомъ, но обернувъ письмо, чтобъ распечатать конвертъ, онъ увидлъ начальныя буквы на печати, и вздрогнулъ. Г-жа Меро сдлала неуловимый знакъ въ сторону брата. Но безполезно было вызывать вниманіе г. де-Каркбю, онъ не сводилъ глазъ съ маркиза. Кто уметъ наблюдать, можетъ узнать многое, смотря на лице того, кто читаетъ интересное письмо.

Но любопытство брата и сестры было обмануто: маркизъ положилъ письмо въ карманъ своего камзола и, выйдя изъ гостиной, удалился къ себ въ комнаты.

— Ну! сказалъ г. де-Каркбю, когда дверь была затворена, ты замтила его волненіе, когда онъ увидалъ начальныя буквы!

— Волненіе можетъ быть слишкомъ сильное, но я приписываю его удивленію.

— Я полагаю, что. онъ былъ растроганъ, я знаю дйствіе, производимое письмомъ отъ женщины. Кром того, еслибъ онъ не былъ смущенъ, то сталъ бы здсь читать письмо, онъ не заперся бы у себя, чтобы скрыться отъ насъ. Если бы ты меня не остановила, мы узнали-бы, что скрывается въ этомъ письм.

— Когда-нибудь мы объ этомъ узнаемъ.

— А если это будетъ уже поздно? Если это письмо писано отъ прежней возлюбленной, которая обращается къ Артуру съ просьбою о деньгахъ, то это еще ничего, о прежнихъ любовницахъ мало заботятся. Но если дло идетъ о женщин, власть которой еще оказываетъ вліяніе, для насъ важно знать, каково это вліяніе. О томъ, что длалъ Артуръ во время своихъ поздокъ въ Парижъ, мы ничего не знаемъ, вроятно, судя по его возрасту, онъ не занимался меланхолическими и уединенными прогулками по бульварамъ. Если онъ иметъ любовницъ изъ низшаго слоя, то это прекрасно: этихъ дамъ нечего бояться,— все дло тутъ въ нсколькихъ тысячахъ франковъ и, говоря откровенно, отчего-жъ въ самомъ дл ему не повеселиться такимъ образомъ? Но если онъ пренебрегаетъ любовницами этого разряда? Все возможно для такого оригинала какъ маркизъ. Артуръ еще не въ такомъ возраст, чтобы не могъ жениться, съ своимъ богатствомъ и именемъ онъ можетъ найти и честныхъ двушекъ, желающихъ сдлать выгодную партію. Что мы будемъ длать, если онъ попадетъ въ руки одной изъ такихъ двушекъ, которая съуметъ овладть имъ.

— До сихъ поръ онъ наврное еще не попался.

— Какъ ты не понимаешь того, что чмъ боле старетъ человкъ, тмъ легче склонить его къ браку. Когда начинаешь убждаться, что не въ состояніи нравиться всмъ женщинамъ, то чувствуешь необходимость имть хоть одну. Способности сопротивленія и непостоянства, которыми одарена молодость, растрачиваются и слабютъ, чувствуется какая-то неопредленная боязнь неудачи, и увлекаешься тмъ, надъ, чмъ прежде смялся. Артуръ именно находится теперь въ такомъ возраст, ему 45 лтъ и прежній ‘прекрасный Артуръ’ превращается въ старика Артура. Если я не ошибаюсь — а я думаю, что разсуждаю правильно, такъ какъ я опытенъ въ подобныхъ, вещахъ — за нимъ теперь едва-ли кто-нибудь можетъ ухаживать или, если и ухаживаютъ, то разв только изъ корыстныхъ видовъ: маркизъ де-Рюдмонъ и 300,000 франковъ чистаго дохода еще могутъ казаться соблазнительными для двицы 23—25 лтъ, неуспвшей найти себ мужа.

— Вотъ поэтому-то я и хотла бы помшать вамъ доводить маркиза до крайности своимъ сумазбродствомъ. и требовательностью. Безъ сомннія, Артуръ для насъ ршился не вступать въ бракъ, безъ сомннія, не женившись въ продолженіи десяти лтъ, онъ до извстной степени установилъ молчаливое обязательство въ нашу пользу, которое не позволяетъ ему жениться.

— Ты называешь это обязательствомъ?

— Это обязательство въ глазахъ маркиза, и довольно. Вы должны знать, какъ маркизъ уважаетъ установившіяся отношенія. Мн хотлось бы, чтобы вы не испортили этихъ отношеній и не заставили бы маркиза позабыть наши права.

— Онъ боится меня.

— Онъ боится огорчать васъ, но если вы выведите его изъ терпнія, то гнвъ одержитъ верхъ надъ его добротой. Какъ скоро разрывъ между нами ршенъ, какъ скоро онъ совершится, бракъ, котораго мы такъ боимся, сдлается еще боле угрожающимъ. Если онъ не хотлъ до сихъ поръ жениться, еще не значитъ, что онъ сдлался совершенно нечувствительнымъ. Его молодость была самая бурная.

— Женщины считали его непреодолимымъ,— я никогда не раздлялъ этого мннія, но противъ вкуса женщинъ нельзя спорить.

— Я припоминаю, какъ я его видла на скачкахъ въ Конде, двадцать лтъ тому назадъ — онъ былъ дйствительно прекрасенъ. Тогда дв знатныя дамы, бывшія его любовницами, открыто оставили Парижъ, чтобъ хать за нимъ на скачки. Он были до того влюблены, что при публик оспаривали его другъ у друга самымъ скандальнымъ образомъ.

— Все это мн извстно, и потому я только въ половину успокоенъ его продолжительнымъ бездйствіемъ. Кто поручится, что онъ не пробудится снова или ужъ не пробудился? Это письмо могло бы намъ объяснить это, не говоря уже о томъ, что оно можетъ быть открыло бы тайну, которая кроется во всей его жизни.

— Какую тайну?

— Ту, которая, безъ сомннія, воспрепятствовала ему жениться. Наконецъ, неестественно, чтобы человкъ въ его возраст, съ его вкусами, съ его положеніемъ, съ его богатствомъ, съ его именемъ не былъ бы женатъ. Наврное, тутъ есть что-нибудь, чего мы не знаемъ, что для насъ не разъяснено, но что вроятно не неразъяснимо. Я уже давно стараюсь разгадать это ‘что-нибудь’. Я собиралъ свднія, я спрашивалъ тхъ, кто могъ бы открыть мн это, но ничего не узналъ. Вотъ отчего я досадую на себя, что имлъ глупость послушаться тебя, когда ты удержала мою руку. У меня было какъ-будто предчувствіе, что это письмо можетъ открыть не мало интереснаго и полезнаго для насъ.

— Это возможно, но едва-ли вроятно.

— Въ такомъ случа по чему же Артуръ такъ смутился, увидавъ начальныя буквы печати и почему онъ не ршился распечатать письмо при насъ. Я настаиваю на своемъ мнніи: въ этомъ письм есть что-нибудь интересное для насъ, и какъ я не хочу оставаться въ неизвстности, то пойду и постараюсь удовлетворить своему желанію.

— Что вы хотите сдлать?

— Постараться добыть это письмо.

— Я васъ прошу, Артемій…

— Неужели вы думаете, что я хочу силой вырвать его изъ рукъ маркиза?

— Я боюсь, чтобы вы не сдлали какой-нибудь глупости, которая можетъ обойтись намъ не дешево, во всякомъ случа знайте, что я не одобряю этихъ дйствій. Безъ сомннія, мы должны защищать наши права, но не такими средствами.

— Вс средства хороши, когда хочешь достигнуть успха.

Съ этими словами онъ отворилъ дверь, черезъ которую вышелъ маркизъ и пошелъ въ его комнаты.

Г-жа Меро пожала плечами.

Она его предупредила: тмъ хуже для него, если онъ сдлаетъ какую нибудь глупость. Ей уже начинали надодать эти безуспшныя предостереженія.

Безъ сомннія, въ ея интересахъ было, чтобы маркизъ не разошелся съ ея братомъ. Этотъ интересъ, какъ она высказала, заключался во взаимной солидарности: вмст они были сильне.

Но съ другой стороны въ ея интерес было также, чтобы разрывъ этотъ совершился, потому что тогда, если она удержится при маркиз — а она была уврена, что съуметъ удержаться — ей одной достанется наслдство Артура и ей не придется длить его съ своимъ братомъ.

Такимъ образомъ, для нея было одинаково и то и другое положеніе.

VI.

Комнаты маркиза, расположенныя въ нижнемъ этаж, занимали флигель замка, выходящій окнами на дорогу изъ Конде.

Когда маркизъ, по смерти своего отца, вступилъ во владніе замкомъ Рюдмонъ, онъ веллъ устроить въ этомъ флигел отдльное помщеніе, приспособленное къ его занятіямъ и вкусу.

Пржде всего расположена была пріемная, гд онъ принималъ просителей, фермеровъ и т. п., потомъ рабочій кабинетъ, сообщающійся съ библіотекой и комнатой, гд хранилось разнаго рода оружіе, наконецъ, обширная комната, въ самомъ конц квартиры, съ кабинетомъ для туалета съ правой стороны и ванной съ лвой. Особую прелесть этой комнаты, въ которой помстился бы цлый домъ, придавали 8 высокихъ оконъ, выходящихъ на три стороны и представляющихъ великолпный видъ на окрестности.

Тогда какъ во всемъ замк сохранялась древняя меблировка, великолпная, но мало удобная, этотъ флигель былъ меблированъ по новому и удовлетворялъ всмъ требованіямъ комфорта и вкуса, котораго вовсе не имли прежніе владльцы Рюдмона. На каменныхъ плитахъ, составлявшихъ полъ, были разостланы великолпные ковры, везд были разставлены просторныя и мягкія кресла и диваны. На окнахъ двойные занавсы, на дверяхъ вышитые портьеры, на стнахъ картины и гравюры.

Войдя въ пріемную, г. де-Каркбю нашелъ ее пустою. Онъ пошелъ дальше, легко ступая по ковру, скрадывавшему шумъ шаговъ, и вошелъ въ рабочій кабинетъ, гд также никого не было.

Онъ остановился, чтобъ оглядться кругомъ и прислушаться.

Дверь изъ рабочаго кабинета въ библіотеку была отворена настежь и вышитая портьера поднята, дверь изъ библіотеки въ большую комнату была также отворена.

Внимательно прислушавшись, онъ услыхалъ легкій шумъ въ этой комнат, или врне въ смежномъ съ нею туалетномъ кабинет, шумъ этотъ, едва уловимый для слуха, походилъ на звукъ отъ паденія воды изъ открытаго крана.

Очевидно маркизъ былъ занятъ своимъ туалетомъ, и шумъ воды должно быть помшалъ ему услышать скрипъ двери въ пріемной.

Г. д-Каркбю тихонько подошелъ къ рабочему столу маркиза, на которомъ были разбросаны въ безпорядк раскрытыя книги и бумаги.

У маркиза не было особенно хорошо развито то, что френологи называютъ органомъ порядка, т. е. способность класть предметъ на то мсто, которое онъ долженъ занимать. Когда онъ клалъ книгу, то оставлялъ ее открытою на той страниц, гд прервалось его чтеніе. Если онъ получалъ письмо, онъ оставлялъ его на стол открытымъ, чтобы имть его всегда передъ глазами и такимъ образомъ напоминать себ, что на него нужно отвтить. Поступалъ онъ такъ отчасти изъ лни, чтобы не утруждать своей памяти припоминаніемъ, а главное отъ того доврія, которое онъ имлъ къ окружающимъ его лицамъ, уважая тайны другихъ, онъ разсчитывалъ на уваженіе и со стороны другихъ къ своимъ тайнамъ, и никогда ему не приходило въ голову мысли, что бы кто-нибудь вздумалъ прочитать хоть одно изъ его писемъ, разбросанныхъ на стол. Онъ не входилъ въ чужія дла, почему-же другіе вздумаютъ входить въ его? Кром того, не имя ничего такого, что нужно бы было скрывать, онъ не находилъ никакой надобности въ секретахъ и тайнахъ.

Г. де-Каркбю хорошо зналъ это и, такъ какъ онъ имлъ на этотъ предметъ иные взгляды, чмъ его кузенъ, то онъ не разъ, просматривая эту массу писемъ, узнавалъ о чемъ ему было нужно.

Можетъ быть въ этой куч писемъ не найдетъ ли юнъ того, которое его такъ интересовало.

Удостоврившись, что маркизъ находится у себя въ туалетномъ кабинет, онъ осторожно подошелъ къ рабочему столу.

На одномъ конц его лежалъ конвертъ, который онъ раньше видлъ, потомъ въ средин лежало нсколько развернутыхъ листковъ бумаги, исписанныхъ сжатымъ почеркомъ.

Первою мыслью его было взять эти листки и спрятать къ себ въ карманъ, чтобы прочесть ихъ посл, онъ уже протянулъ было руку за ними, но потомъ подумалъ, что маркизъ можетъ тотчасъ же возвратиться и будетъ искать это письмо, чтобъ еще перечитать его. Не нашедши, онъ можетъ легко узнать, кто взялъ его. Кром того, совсть г. де-Каркбю длала нкоторое различіе между кражей письма и его прочтеніемъ.

Онъ подошелъ къ столу и, помстившись противъ двери въ большую комнату съ цлью наблюдать, какъ бы маркизъ случайно и безъ всякаго шума не вошелъ сюда, придвинулъ къ себ эти листки и осторожно перевернулъ ихъ, отыскивая прежде всего подписи.

Внизу послдней страницы онъ нашелъ только одну черту, а вверху обрзанный и приклеенный кусокъ журнала.

Ужъ подписано-ли оно?

Но переворачивая осторожно листки, которые, не смотря на предосторожности, шуршали подъ его пальцами, онъ замтилъ подпись и адресъ: Эмма Лажоле, улица Ле-Пелетье, 37.

Эмма Лажоле! Онъ слыхалъ объ этомъ имени, принадлежащемъ одной модной актрис. Если эта актриса пишетъ маркизу, то нечего бояться. Безъ сомннія просьба о деньгахъ.

И какъ изъ комнаты маркиза все еще ничего не слышалось кром шума воды, то онъ. сложилъ опять листки въ томъ порядк, чтобы можно было начать чтеніе съ первой страницы.

‘Уже такъ давно я не писала теб, мой милый Артуръ, что вроятно ты не узнаешь моего почерка и, увидвъ мои каракули, подумаешь: когда то я видлъ этотъ почеркъ, но чей онъ? Въ 10 лтъ онъ долженъ очень измниться.

‘Это твоя Эмма пишетъ теб. Говорю это, чтобы избавить тебя отъ труда разъискивать мои письма, которыя могутъ быть гд-нибудь далеко, а я намрена о многомъ разсказать теб.

‘Какое дйствіе произведетъ на тебя чтеніе этого имени Эмма? Прежде ты страстно уврялъ меня, что ты былъ всегда счастливъ, произнося это имя. Что касается меня, то написавши сейчасъ имя Артура, я почувствовала, какъ сильно забилось мое сердце. Ахъ, какъ далеко это въ дйствительности, и какъ близко въ воспоминаніяхъ.

‘Я еще вижу какъ ты входишь въ мою комнату своими гигантскими шагами, еще я чувствую себя на твоихъ рукахъ, когда ты поднимаешь меня какъ куклу, чтобы обнять….

‘Но я не затмъ пишу теб, чтобы предаваться воспоминаніямъ. Нужно говорить серьезно, время дорого.’

Первая страница оканчивалась на этомъ слов. Г. де-Каркбю хотлъ было уже отказаться отъ дальнйшаго чтенія и не переворачивать листка. Что ему за дло до конца? Кром того, совсть подсказывала ему, что было неприлично вмшиваться въ дла маркиза, не уважать его тайнъ, когда эти тайны или дла касаются лично его, Артемія де-Каркбю, это еще естественно, но какъ скоро эти секреты не касаются прямо его, онъ былъ до нкоторой степени расположенъ уважать ихъ.

Но слова ‘нужно поговорить серьезно’ привели его къ ршенію продолжать чтеніе. Къ тому-же ничто не указывало на то, что маркизъ думаетъ возвратиться въ свою комнату.

И вотъ онъ перевернулъ листокъ.

‘Серьезно то, мой милый Артуръ, что я больна, настолько, что для меня мало шансовъ выздоровть. Иными словами, чтобы не погршить противъ истины, совсмъ нтъ надежды. Это кончено. Часы, да, дни, можетъ быть, но недли, нтъ.

‘Между тмъ какъ ты въ своемъ замк велъ спокойную жизнь (потому что, если въ продолженіи десяти лтъ я и не писала теб ничего, однако я не переставала заботиться о теб) я, съ своей стороны, ничего не измнила въ своихъ прежнихъ привычкахъ. Чмъ дальше, тмъ хуже. Такъ было въ продолженіи нкотораго времени, даже долго. Но я не выдержала, и вотъ теперь я слегла въ постель.

‘Нужно поршить со всмъ, что я и хочу сдлать. Понятно, что около меня еще есть добрыя души, которыя стараются скрыть отъ меня истину, чтобы смягчить этотъ ужасный моментъ, который долженъ наступить, но рано или поздно его не избжишь. Доктора, которые лчатъ меня, говорятъ, что это ничего, что. со временемъ здоровье поправится. Мои друзья отъ времени до времени публикуютъ въ журналахъ: что г-жа Эмма Лажоле, которую опасная болзнь уже долго держитъ въ удаленіи отъ сцены, скоро явится передъ публикой въ роли, написанной нарочно для нея. Но наряду съ дружественными журналами есть такіе, гд я имю враговъ, и послдніе не стсняются печатать съ дкой снисходительностью: ‘что г-жа Лажоле находится въ отчаянномъ положеніи’. Я присылаю теб въ этомъ письм вырзку изъ одного изъ этихъ журналовъ, изъ которой ты убдишься въ справедливости моихъ словъ относительно этого.

‘Истина, мой добрый другъ, что я должна умереть, вотъ истина.

‘И прежде, чмъ умереть, я хочу тебя видть.

‘Правда, что я теб предлагаю непріятный, тяжелый визитъ, и еслибы я дйствовала подъ вліяніемъ прежняго кокетства, я предпочла-бы умереть, не повидавшись съ тобою. Если бы ты узналъ о моей смерти изъ журналовъ, я-бы осталась въ твоихъ воспоминаніяхъ такою, какою была десять лтъ назадъ, когда мы любили другъ друга. Между тмъ какъ та, которая отнын будетъ преслдовать тебя, это несчастная, которую ты увидишь въ постели, худую, обезображенную, на которую страшно взглянуть.

‘Наконецъ, довольно объ этомъ, мн должно имть теперь боле возвышенныя и твердыя мысли. Дло идетъ ужъ боле не обо мн, а о Денизъ.

‘Объ ней я безпокоюсь, объ ней я говорю и ради нея только пишу теб’.

Въ эту минуту скрипнула дверь со стороны большой комнаты, и г. де-Каркбю поспшно отошелъ отъ стола.

Едва онъ сдлалъ нсколько шаговъ къ окну, какъ вошелъ маркизъ.

— А! сказалъ онъ, взглянувъ на г. де-Каркбю, вы здсь, кузенъ? Я не слыхалъ, какъ вы вошли.

— Я пришелъ сюда, чтобы поговорить съ вами о Матв по поводу выиграннаго имъ дла о лс.

Артуръ, войдя въ кабинетъ, подошелъ къ столу и началъ собирать разбросанные листки письма и складывать ихъ.

Казалось, онъ не замтилъ, что они были въ безпорядк, сложивъ ихъ, онъ положилъ ихъ въ бумажникъ, который сунулъ къ себ въ карманъ.

Г. де-Каркбю, оправившись отъ изумленія, замтилъ, что маркизъ перемнилъ свое платье: свой охотничій костюмъ онъ замнилъ дорожнымъ.

— Матвй, сказалъ г. де-Каркбю, желалъ бы….

Но маркизъ перервалъ его.

— Милый кузенъ, сказалъ онъ, я вовсе не желаю знать, чего хочетъ Матвй. Это ваше дло, можно или нтъ удовлетворить его просьб. Такъ какъ вы были настолько любезны, что взялись заниматься моими длами, то я васъ умоляю не говорить мн о нихъ. Вы знаете, что я напередъ согласенъ на все, что вы ни сдлаете. Кром того, сейчасъ я не могъ бы васъ выслушать потому, что узжаю въ Парижъ.

И маркизъ пожалъ руку г. де-Каркбю.

Когда коляска, въ которую слъ Артуръ, тронулась, г. де-Каркбю пошелъ въ комнаты своей сестры.

— Я прочелъ это письмо, сказалъ онъ, боятся нечего. Это отъ прежней любовницы на смертномъ одр. Однако въ этомъ письм кое-что говорится объ одной Денизъ, что меня безпокоитъ. Кто бы была это Денизъ?

VII.

Было уже около полуночи, когда маркизъ де-Рюдмонъ пріхалъ въ Парижъ.

Онъ находился въ нершительности, идти-ли ему въ такое позднее время къ Эмм Лажоле. Это не было удобнымъ временемъ для посщенія больной, умирающей.

Лучше было навстить ее на другой день утромъ, а теперь отправиться къ себ на квартиру въ Елисейскія поля.

Но мысль о томъ, что она опасно больна, умираетъ, заставила его ршиться, посл минутнаго колебанія, отправиться въ улицу Ле-Пелетье въ этотъ же вечеръ.

Хотя было уже за полночь, когда онъ вышелъ изъ кареты, однако онъ нашелъ подъздъ полуотвореннымъ и переднюю освщенною, какъ будто было не поздне 10 часовъ вечера. Въ швейцарской на кресл сидлъ швейцаръ и еще не спалъ.

Артуръ ни разу не бывалъ въ этомъ дом, такъ какъ Эмма Лажоле, когда она еще была его любовницей, не жила въ немъ, Артуръ долженъ былъ спросить швейцара, въ которомъ этаж квартира актрисы и можно-ли войти къ ней.

— Весьма вроятно, что можно, сейчасъ прошло туда нсколько мужчинъ и дамъ. Въ первомъ этаж, надъ антресолями, дверь прямо.

Какихъ мужчинъ, какихъ дамъ можетъ принимать Эмма въ такое позднее время?

Онъ быстро взошелъ по лстниц, освщенной до самаго верхняго этажа.

Дверь прямо, по указанію швейцара, была полуотворена, и съ площадки лстницы видна была передняя, въ которой горли дв лампы.

Маркизъ дернулъ за ручку звонка, раздался звонъ, но никто на него не явился. Онъ позвонилъ въ другой разъ, тоже самое.

Подождавъ съ минуту, онъ ршился войти въ переднюю.

Плащи, шали, накидки, мужскія и женскія шляпы висли по стн и сквозь непритворенную дверь слышался шумъ голосовъ въ сосдней комнат.

Снова онъ подождалъ, потомъ, такъ какъ никто не приходилъ и шумъ голосовъ все продолжался, онъ вошелъ въ комнату, откуда доходилъ до него этотъ шумъ.

Это была столовая, посреди которой стоялъ столъ, накрытый скатертью, надъ столомъ горли лампы. Группы изъ пяти или шести человкъ находились въ разныхъ мстахъ. Въ амбразур окна двое мужчинъ играли въ карты на маленькомъ столик, покрытомъ кашемировой тканью, между тмъ какъ молодая женщина съ красивымъ лицомъ, стоя передъ поставцомъ, раскладывала пирожное по тарелкамъ. Ея костюмъ и осанка ясно говорили, что это не горничная, по ея заученнымъ дозамъ, въ которыхъ было боле искуственнаго, чмъ естественнаго, можно было узнать въ ней актрису.

Когда маркизъ вошелъ, вс обернулись въ его сторону и съ любопытствомъ посмотрли на него, но никто не подошелъ къ нему, никто не сказалъ ему ни слова.

Ожидая прихода слуги, маркизъ стоялъ около двери, спрашивая себя, что все это значитъ.

Не пошутила-ли съ нимъ Эмма? Ея болзнь не былали только предлогомъ, чтобъ побудить его явиться сюда?

Повидимому онъ былъ не у больной, а у женщины, которая даетъ ужинъ. Эмма, задержанная на нсколько времени въ театр, съ минуты на минуту должна возвратиться.

Въ эту минуту раздался говоръ на лстниц, почти тотчасъ же въ передней послышался шелестъ платья и шумъ голосовъ, сопровождаемый сдерживаемыми взрывами смха.

Дверь отворилась и вошла женщина, одтая побальному, ее сопровождали господинъ почтенной наружности и двое молодыхъ людей во фракахъ, блыхъ галстукахъ и открытыхъ жилетахъ.

— А! ля, ля, мои бдныя-дти, сказала она, бросая свою шубу на стулъ, я думала, что мы не дойдемъ Какъ здоровье бдной Эммы?

— Все по-прежнему, отвчала молодая женщина, раскладывавшая пирожное.

— Если я такъ запоздала, то это потому, что хотла привезти ей доктора, а потомъ мы зашли пость морскихъ раковъ у Потель и Шабо.

Говоря это, она обернулась къ молодымъ людямъ, сопровождавшимъ ее, изъ которыхъ у каждаго въ рукахъ было по нскольку узелковъ, обернутыхъ блой бумагой.

— Гонтранъ, сказала она одному изъ нихъ, положите вашу рыбу, а вы, Жюль, ваши букеты.

Потомъ, обратившись тотчасъ къ почтенному господину, сказала ему съ улыбкой:

— Докторъ, пойдемте въ комнату больной, вы не забавляться сюда пришли.

Она пошла первая, но выходя изъ столовой, обернулась и сказала своимъ собесдникамъ:

— Пожалуйста, не входите въ гостиную и не отворяйте двери, чтобы она не могла слышать вашихъ голосовъ.

Наконецъ, вошла горничная, но маркизъ не подошелъ къ ней, было не время просить проводить себя къ Эмм, такъ какъ у ней былъ докторъ. Лучше подождать.

Теперь онъ началъ понимать.

Эмма не обманула его, она была дйствительно больна, а эти приготовленія къ ужину длались для ея друзей, которые изъ этого дома сдлали свой. Приходили справляться о здоровья больной и въ то же время ужинали или играли.

Въ это время вошли въ столовую два новыхъ лица. Одинъ былъ актеръ, какъ по крайней мр заключилъ маркизъ, судя по его бритому подбородку и лоснящейся кош коричневаго цвта, другой былъ молодой человкъ, который по своему костюму, имвшему претензію на щегольство, по своей трости съ черепаховымъ набалдашникомъ, по твердости воротничковъ, сдавливающихъ его шею, походилъ на одтаго по праздничному прикащика.

Между тмъ онъ долженъ былъ быть нкотораго рода особой, потому что при его появленіи между дамами поднялись восклицанія, употребляемыя въ театр для выраженія удивленія и радости, вс бросились впередъ и протянули къ нему руки, пожимая отъ удивленія плечами….

— Г. Андріе, какъ это мило съ его стороны зайти сюда. Вы будете ужинать съ ними.

Мене откровенные или мене заинтересованные этимъ визитомъ остались въ почтительныхъ позахъ.

Пожимая протянутыя къ нему руки, ‘милый Андріе’ отказывался принять это предложеніе: онъ долженъ возвратиться къ своему журналу, онъ пришелъ только для того, чтобы узнать о здоровья бдной Эммы.

— Подождите немного, докторъ сейчасъ выйдетъ и потомъ вы войдете къ ней, она будетъ очень рада васъ видть. Она очень вамъ благородна за то, что вы говорите о ней ежедневно. Это очень любезно съ вашей стороны.

— Да, если она будетъ имть блестящія похороны и густую толпу народа на нихъ, то она должна быть мной довольна. Въ продолженіи мсяца я старался поддерживать въ публик движеніе и любопытство, ей не длалось столько рекламъ даже когда она играла.

— Вы останетесь ужинать?

— Не знаю, будетъ-ли можно.

— Ну, безъ сомннія, чтобы доставить удовольствіе Эмм, а потомъ будетъ маленькій кутежъ.

— Въ такомъ случа я остаюсь.

Во время этого разговора одинъ изъ игроковъ всталъ изъ-за карточнаго стола и подошелъ къ одной изъ молодыхъ женщинъ, стоявшихъ около маркиза.

— Я не позволяю теб садиться за столъ рядомъ съ Андріе.

— Это почему?

— Потому что я знаю, что знаю, и довольно.

— Если Андріе помстится возл меня, не могуже я встать и оставить его. У васъ на ум только глупая ревность, но я стараюсь совсмъ о другомъ.

— А разв ты не должна стараться о моемъ спокойствіи?

— А мой талантъ? Я не дура, мой милый, я артистка. Андріе можетъ сдлать то, что меня ангажируютъ въ театръ ‘Folies’, и я не хочу ссориться съ нимъ.

— Я вовсе не желаю, чтобы онъ былъ твоимъ врагомъ, напротивъ, я желаю, чтобы онъ былъ твоимъ другомъ, но въ такихъ предлахъ, чтобы я былъ спокоенъ. Скажи, что ты будешь выдавать ему по 100 франковъ въ мсяцъ, чтобъ онъ расхваливалъ тебя въ своемъ журнал.

— Я никогда не осмлюсь это сдлать.

— Не бойся, онъ принимаетъ такія денежныя вспоможенія отъ другихъ, не откажетъ и теб.

Дверь въ гостиную отворилась, и докторъ вошелъ въ столовую.

— Ну, что? спросили вс, обратившись къ нему.

Но прежде, чмъ отвтить, онъ удостоврился хорошо-ли притворена дверь, тогда, поднявъ руки къ небу, онъ сказалъ:

— Длать больше нечего, еще нсколько дней можетъ быть. Я сомнвался въ разсказахъ другихъ: осмотръ ея укрпилъ мои опасенія. Вы видите, моя милая Бальбинъ, что я не могу сдлать большаго противъ моихъ сотоварищей. Вы хотли слышать мое мнніе и съ обыкновенной вашей снисходительностью предполагали, что я сдлаю чудо. Чудеса, мое бдное дитя, столько же въ рукахъ доктора, сколько и въ рукахъ другихъ людей.

Хотли оставить доктора, но онъ ушелъ. Тогда маркизъ подошелъ къ молодой женщин, которую называли именемъ Бальбинъ, и сказалъ ей.

— Будьте добры, сударыня, предупредите Эмму, что маркизъ Артуръ де-Рюдмонъ желаетъ видть ее и спросите ее, теперь-ли желаетъ она меня принять или найдетъ удобне, чтобъ я пришелъ къ ней завтра утромъ.

— Какъ, господинъ маркизъ, воскликнула Бальбинъ, это вы? Вы были здсь и никто съ вами не заговорилъ. Я васъ сей-часъ же замтила, какъ только вошла, но я не имла чести васъ знать и предполагала, что васъ привела сюда одна изъ этихъ дамъ. Эмма очень обрадуется вамъ. Она мн говорила о васъ цлый день, и у ней есть на постел ‘Указатель желзныхъ дорогъ’, по которому она изучаетъ время прихода поздовъ.

— Пожалуйста, передайте ей, что я къ ея услугамъ.

— Сейчасъ, господинъ маркизъ.

Если маркизъ былъ предметомъ общаго вниманія и тогда, когда не знали кто онъ, то, когда узнали его, начали смотрть на него еще съ большимъ любопытствомъ. Произошла мгновенная перемна: мсто оживленности замнила сдержанность, серьезность.

Бальбинъ не возвращалась съ четверть часа, наконецъ она явилась.

— Извините, что заставила васъ ждать, сказала она, но Эмма не хотла принять васъ въ томъ положеніи, въ какомъ была. Она боялась испугать васъ: мы ее привели въ порядокъ. Постарайтесь не дать ей замтить, что вы нашли ее измнившейся.

Когда маркизъ вышелъ изъ столовой, поднялся общій говоръ: сдержанность и серьезность исчезли.

— Вотъ что! это маркизъ де-Рюдмонъ? Онъ походитъ на быка.

Возвращеніе Бальбинъ въ столовую прекратило эти разсужденія.

— Не пора-ли садиться за столъ, сказала она, я умираю съ голоду. Будемте ужинать, пока маркизъ и Эмма разговариваютъ, посл я пойду къ ней на всю ночь, это моя обязанность, а я не могу просидть ночь съ голоднымъ желудкомъ.

Сли за столъ.

Тогда Бальбинъ, наклонясь къ своему сосду на право, сказала ему:

— Каково везетъ Эмм? Сводя свои итоги, она очень безпокоилась относительно Денизъ, потому что бдная двочка должна остаться одинокой, безъ копйки среди такого общества, какъ наше. Тогда она написала три письма къ тмъ, которые могли быть отцами ребенка.

— Разв ихъ было только трое?

— Только одинъ, это — маркизъ де-Рюдмонъ, она въ этомъ уврена, а вы понимаете мой милый, женщина это хорошо знаетъ. Но какъ она прежде разсорилась съ маркизомъ на всегда, то не знала, захочетъ-ли онъ отвтить, тогда она взяла предосторожности съ другой стороны, написавъ тмъ, которые могли полагать, что ребенокъ принадлежитъ имъ.

— А если другіе также явятся?

— Ихъ оставятъ за дверью. Бдная малютка Денизъ, я очень рада за нее.

VIII.

Войдя въ комнату больной, маркизъ остановился на минуту.

Его глаза успли присмотрться къ яркому свту въ столовой и, какъ комната, въ которую онъ вошелъ, была освщена только одной лампой съ опущеннымъ абажуромъ, то онъ не могъ ничего видть передъ собою.

— Сюда, произнесъ голосъ изъ угла комнаты.

Онъ вздрогнулъ: это былъ все тотъ же гармоническій и мягкій голосъ, ни время, ни болзнь не измнили его. Глубоко взволнованный, онъ представилъ себ, что встртитъ ту, которую онъ такъ страстно любилъ 10 лтъ назадъ.

Быстро онъ подошелъ къ кровати, на которой среди мрака обрисовывалось что-то блое, неопредленное.

— Это ты, Артуръ, повторилъ голосъ. Какъ ты великодушенъ, что пришелъ. Онъ почувствовалъ, что его руку взяли и пожали.

— Я получилъ ваше письмо въ полдень, сказалъ онъ, и отправился тотчасъ. Онъ говорилъ, чтобы избавиться отъ волненія, которое душило его.

— Ваше письмо? Ахъ, Артуръ! разв ты такъ долженъ говорить со мной.

Въ тоже время онъ почувствовалъ, какъ слеза упала къ нему на руку, и горячія губы коснулись ея.

— Мое волненіе, какъ отвтъ на твой вопросъ, можетъ лучше доказать теб мои чувства, нежели слова.

— Это ты! ты былъ всегда лучшимъ изъ людей.

— Разв ты сомнвалась во мн?

— Нтъ я никогда не сомнвалась въ Артур, который когда-то любилъ меня, и ему то я и писала, но я не знала какимъ сдлался маркизъ де-Рюдмонъ, и какой человкъ долженъ былъ прочесть письмо мое: прежній или теперешній. Ты пріхалъ: время не измнило тебя.

Мало-по-малу онъ приглядлся къ темнот и теперь видлъ ту, которая разговаривала съ нимъ.

Несчастная, какъ она измнилась! поблекла, постарла: время столь же было безпощадно къ ней, какъ и болзнь. Ничего не осталось отъ женщины, которую онъ любилъ, ничего, кром голоса и блеска глазъ: остальное все исчезло. И между тмъ, чтобы скрыть слды болзни, она вся была покрыта кисеей, руки, шея были закрыты. Но въ кисти руки почти вовсе не было ни мускуловъ, ни крови, и подъ морщинистой кожей виднлись кости. Лице, все покоящееся въ кисе, было худо, губы блдны, глаза углубились въ свои впадины.

Когда маркизъ разсматривалъ ее, она слдила за нимъ своимъ взглядомъ и угадывала съ проницательностью умирающихъ терзавшую его печаль.

— Я писала теб объ этомъ, сказала она разбитымъ голосомъ, ты долженъ былъ ожидать, что встртишь меня такою. Ты-же, напротивъ, все по прежнему силенъ, крпокъ, полонъ здоровья, твоя борода съ пробивающеюся мстами сдиною придаетъ теб даже больше благородной осанки, чмъ прежде. Теб жизнь являлась съ хорошей стороны, мн-же — съ дурной, но кто можетъ остановиться на этомъ скользкомъ пути? Наконецъ, что было, то прошло, нельзя вернуться назадъ. Намъ нужно подумать о будущемъ, а не о моей…

Онъ сдлалъ движеніе.

— Не старайся утшить меня иллюзіями, это будетъ напрасно. Эта добрая Бальбинъ, которая заботится обо мн съ удивительной преданностью, которая каждый вечеръ, посл театра, приходитъ сюда, чтобы просидть около меня всю ночь или по крайней мр посмотрть на меня, когда кто-нибудь другой ходитъ за мной, эта Бальбинъ хотла привести ко мн своего доктора, въ котораго она слпо вритъ. Это такая обыкновенная привычка у всхъ людей предлагать другимъ своихъ докторовъ, что я не противилась этому желанію. Этотъ знаменитый докторъ былъ у меня. Знаешь, что онъ сказалъ мн? Нужно предоставить дйствовать природ, не утруждать меня лекарствами и что мн будетъ лучше. Они называютъ это природой! Однако они правы: она создаетъ насъ, она и уничтожаетъ, все это природа. Что ты ни говори, моего убжденія не измнишь, и ты не обманешь меня. Я знаю истину, даже боле, чмъ знаю, я ее вижу, ощущаю, и поэтому-то я призвала тебя сюда. Теперь, когда ты здсь, поговоримъ серьезно. Но прежде всего садись въ это кресло, чтобы я могла глядть на тебя прямо, для меня утомительно поднимать глаза, чтобъ смотрть на тебя.

Онъ сдлалъ то, о чемъ она просила его и, какъ кресло было низко, то свтъ изъ подъ абажура падалъ на его лицо.

— Я долго колебалась, прежде чмъ написать теб, сказала она, не потому, чтобы сомнвалась въ твоей доброт или великодушіи, но потому что я не знала, захочешь-ли ты, посл того, какъ я помшала теб сдлаться отцемъ моей дочери,-когда ты этого желалъ, сдлаться ея отцомъ, теперь, когда я прошу тебя объ этомъ. Прежде всего, мн нужно объяснить теб, почему я ршилась дйствовать такъ десять лтъ тому назадъ.

— Зачмъ вспоминать прошлое?

— Поврь, что я хочу этого не для собственнаго удовольствія и тмъ боле не для того, чтобы огорчить тебя, а потому, что это прошедшее должно ршить будущее, по крайней мр относительно Денизъ.

Маркизъ сдлалъ жестъ рукою въ знакъ того, что онъ слушаетъ.

— Не правда-ли, ты не сомнваешься, что я тебя искренно любила?

Онъ сдлалъ утвердительный знакъ головою.

— Боле чмъ любила, я тебя обожала. Къ несчастію, кажется, нтъ ничего вчнаго въ этомъ мір. Говорятъ, есть женщины, которыя до самой смерти остаются врными своимъ чувствамъ. Я не изъ этихъ, женщинъ. Продолжая любить тебя, я не могла съумть оставаться всегда врной теб. Извини, что я говорю такъ неясно, но я не нахожу словъ для выраженія того состоянія, которое даже, когда оно еще продолжалось, было необъяснимо для меня. Я тебя любила и, любя, обманывала: вотъ истина, которую я хотла передать теб, и передала совершенно искренно.

Она остановилась на минуту, потомъ, съ трудомъ переведя духъ, продолжала:

— Если мужчина любитъ женщину, онъ сочтетъ очень естественнымъ обмануть ее. Будетъ ли это съ его стороны капризъ или фантазія, все равно: нужно, чтобы женщина обладала очень дурнымъ характеромъ, чтобы сердиться на это. Напротивъ, если женщина обманетъ любимаго человка, онъ разсердится. Ты подумалъ, что уже я перестала любить тебя. О, еслибъ ты могъ тогда читать въ моемъ сердц, еслибъ ты могъ имть доказательство, что моя любовь къ теб никогда не была больше, чмъ тогда!

Она остановилась, чтобъ взять руку Артура и привлечь ее къ себ.

— Посмотри на меня, сказала она, посмотри мн въ глаза, теб говоритъ умирающая и я клянусь теб, что каждое мое слово есть совершенная истина. Я любила тебя. Когда ты пришелъ ко мн съ такимъ подавляющимъ доказательствомъ въ рукахъ, котораго не возможно было опровергнуть, я хотла сказать теб, что любила тебя, я сказала это. Но ты не хотлъ меня слушать: такъ какъ я тебя обманула, я не могла больше любить тебя. Ты ршился оставить меня. Ахъ, я не обвиняю тебя въ жестокости. Всякій другой сдлалъ бы то же самое на твоемъ мст. Разв женщин прощаютъ? это смшно. Надъ тобой стали бы смяться, еслибъ ты это сдлалъ.

— Я вовсе не заботился о другихъ, я былъ увлеченъ единственно своимъ отчаяніемъ.

— Да! ты сильно любилъ меня, и только видя, какъ ты страдаешь, я почувствовала все могущество своей любви. Нужно было разойтись. Обыкновенно, очень легко бываетъ разойтись съ женщиной: въ ссорахъ этого рода легко высказывается то, чего нельзя воротить. Но мы не могли разойтись такимъ образомъ, потому что между нами была такая связь, которая привязывала насъ одного къ другой — наша дочь Денизъ. Ты любилъ ее. Ршившись разойтись съ матерью, ты не хотлъ покинуть своего ребенка. Сверхъ того, кром нжности, ты имлъ другую причину не оставлять ребенка: ты боялся оставить его на рукахъ женщины, которая, въ твоихъ глазахъ, не была достойна воспитывать его. Съ перваго твоего слова относительно этого предмета я поняла, какъ будетъ трудна борьба съ такимъ человкомъ какъ ты, который способенъ преслдовать, во 4jo бы то ни стало, исполненіе своихъ желаній. Ты былъ способенъ силой отнять у меня Денизъ и, такъ какъ она была признана лишь мною, а не тобою, то увезти ее за границу, гд она принадлежала бы теб.

— Я любилъ ее.

— И я также любила ее. Что длать? Я знала, что если оставить ее теб, она будетъ воспитана тобою и потомъ получитъ богатство, которымъ ты ее наградишь, но чтобы отдать ее теб, нужно было разстаться съ нею, а я не имла для этого мужества. Я не могла сдлать этой жертвы во-первыхъ потому, что любила ребенка, во-вторыхъ потому, что любила тебя. Я тебя потеряла, но по крайней мр при мн была наша дочь, твоя дочь.

Маркизъ слушалъ весь этотъ разсказъ съ глубочайшимъ вниманіемъ, на лиц его не отражались т чувства, которыя послдовательно волновали его, но когда разговоръ дошелъ до этого мста, онъ сдлалъ жестъ, чтобъ прервать его.

— Не правда ли, ты хочешь спросить меня, сказала она продолжая, какимъ образомъ, при такихъ чувствахъ и разсужденіяхъ, я могла такъ дйствовать? Я сейчасъ теб скажу это: когда ты пришелъ просить у меня Денизъ и я отказала теб, я очень хорошо понимала, что ты не остановишься на этомъ отказ и съумешь взять отъ меня ребенка, да ты и и не скрывалъ своего намренія. Помнишь ты свои слова?

— Я сказалъ, что ребенокъ принадлежитъ мн и что я хочу его взять, вотъ, кажется, мои слова. Наконецъ я былъ такъ глубоко потрясенъ, что у меня сохранилось лишь неопредленное воспоминаніе о томъ, что было высказано мною подъ вліяніемъ волненія и гнва.

— Къ этимъ словамъ, и безъ того ужаснымъ, ты прибавилъ нсколько другихъ, еще боле ясныхъ, изъ которыхъ я убдилась, что когда-нибудь ты похитишь у меня Денизъ: сдлалъ ли бы ты это?

— Въ тотъ моментъ таково дйствительно было мое намреніе и, я полагалъ, что имлъ справедливыя на то причины.

— Подъ вліяніемъ этого убжденія я и дйствовала. Ты хотлъ Денизъ, я ее хотла также. Кто изъ насъ завладетъ ею? Я знала, что ты былъ силенъ: чтобы остановить тебя, нужно было героическое средство. Поврь, не безнаказанно можно играть комедіи и пріучать свой умъ и сердце къ романтическимъ и фантастическимъ идеямъ, мало по малу привыкнешь играть въ жизни, какъ играешь въ комедіи. Теб хотлось взять дочь, потому что она твоя дочь. Было только одно врное средство помшать теб настоять на своемъ — лишить тебя увренности, что ты ея отецъ, что я и сдлала, доведенная до крайности твоими угрозами и страхомъ. Да, чтобъ сохранить своего ребенка, я взяла на себя печальную обязанность сказать теб, что она не была твоею дочерью.

Маркизъ всталъ, она протянула руку, чтобъ удержать его, но онъ отскочилъ въ сторону.

— О, Артуръ, вскричала она въ отчаяніи, можешь ли ты простить мн это преступленіе? Не для себя выпрашиваю я это прощеніе, но для нея, для Денизъ, для нашей дочери: она твоя дочь, твоя, клянусь теб въ этомъ.

IX.

Во время первой половины этой длинной исповди видно было, что это говорила актриса: произношеніе, жесты, слова, даже вншній безпорядокъ мыслей, все было произведеніемъ искусства. Но мало по малу она позабыла заученное и увлеклась собственнымъ одушевленіемъ.

Дойдя, до признанія въ своей лжи и обман, она залилась непритворными слезами и упала на подушку, задыхаясь отъ истощенія и повторяя прерывающимся голосомъ: ‘Твоя дочь, она твоя дочь, клянусь теб въ этомъ!’

Потомъ она замолчала и осталась съ блуждающимъ взглядомъ, полуоткрытыми губами, конвульсивно-вздрагивая.

Усиліе было слишкомъ велико для ея слабости.

Испуганный маркизъ наклонился надъ нею и увидавъ ея неподвижный, ни на что не устремленный взглядъ, онъ хотлъ позвать кого-нибудь. Она удержала его рукою.

— Нтъ, сказала она, это еще ничего на этотъ разъ. Не зови, намъ помшаютъ.

Въ тишин, водворившейся во время ея молчанія, слышны были доходившія изъ столовой голоса и взрывы смха.

— Они веселятся, печально сказала Эмма, я также была беззаботна и весела.

— Этотъ шумъ тебя безпокоитъ, сказалъ Артуръ, направляясь къ двери.

— Нтъ, да ихъ и не нужно стснять, они не придутъ больше, если увидятъ себя стсненными, они были очень добры ко мн, они избавили меня отъ одиночества. Но дло идетъ не о нихъ, а о насъ, о Денизъ. Голова моя такъ слаба, что я не съумю разсказать всего, что нужно, мысли мои путаются. Кажется, прежде всего я должна убдить тебя, что я лгала впродолженіи десяти лтъ и что теперь я вполн искренна. Когда ты убдишься, что Денизъ твоя дочь, она будетъ спасена и я могу умереть, но какъ убдить тебя?

Она съ отчаяніемъ ломала руки.

— Ты мн поврилъ такъ легко десять лтъ тому назадъ, когда я сказала теб эту ложь. Я, какъ теперь, тебя вижу: твое лицо внезапно такъ поблднло, что, я думала, ты умираешь. Ты подошелъ ко мн съ поднятыми кулаками. О, если бы ты меня ударилъ! Но ты удержался. Потомъ, быстро повернувшись, не сказавъ ни слова, не взглянувъ, ты вышелъ, и съ тхъ поръ я тебя больше не видала. Пяти словъ достаточно было тогда, чтобъ все покончить, а теперь цлый часъ, какъ я говорю, умоляю, длаю все, чтобъ убдить тебя, а ты все остаешься безчувственнымъ.

— Нтъ, не безчувственнымъ, но сердце растрогано, мысли путаются.

— Хорошо! слушайся своего сердца, поддайся своему увлеченію и вели замолчать разсудку. Я обращаюсь къ твоему, сердцу, къ нему обращаются мои мольбы. Умирающіе не лгутъ: клянусь, что Денизъ твоя дочь, клянусь, что только ты одинъ можешь быть ея отцомъ. Я хорошо знаю, что твое сомнніе законно. Такъ какъ ты былъ обманутъ десять лтъ тому назадъ, то могъ быть обманутымъ и раньше. Но нтъ, ты не былъ обманутъ. Артуръ, вспомни мою радость, когда я почувствовала себя матерью ребенка, отцемъ котораго былъ ты. Ахъ! какое ужасное наказаніе быть обязанной искать словъ, доказательствъ, чтобы убдить тебя, и какъ счастливы женщины, которымъ достаточно сказать: ‘вотъ твой ребенокъ’, чтобы имъ поврили. И нтъ ни одного доказательства, нтъ ничего, чтобы убдить тебя, наоборотъ, все противъ меня: и моя ложь, и вся моя жизнь. Она закрыла лицо руками.

Сидя передъ ней, маркизъ не поднималъ глазъ съ ковра.

Наконецъ, онъ поднялъ голову и увидалъ, что она немного отвела руки отъ лица и пристально смотритъ на него.

Очевидно, она кончила, усилія истощили ее.

Единственно изъ жалости онъ хотлъ отвчать на эту горячую рчь, но что сказать, если онъ не убдился ея словами.

И какъ было убдиться, когда сомнніе грызло его и, если проходило на минуту, то только затмъ, чтобы посл съ новою силою и еще глубже охватить его.

Онъ обожалъ этого ребенка, котораго, въ продолженіе пяти лтъ, считалъ своимъ, онъ былъ безъ ума отъ него, ребенокъ этотъ пробудилъ въ немъ чувство, сладости котораго онъ никогда не подозрвалъ, пока не испыталъ его — отеческую любовь. Потомъ, однажды, ему сказали, что это чувство было ложно, что этотъ ребенокъ былъ не его. Значитъ, въ продолженіи пяти лтъ, онъ любилъ дочь неизвстнаго лица, можетъ быть даже своего врага, можетъ быть, друга, который обманулъ его. Рана была нанесена жестокая, никогда она не заживала.

Съ этого времени, когда онъ вспоминалъ о ребенк, а не было дня, чтобы прекрасный образъ ребенка не преслдовалъ его, это воспоминаніе всегда пробуждало въ немъ чувство гнва и стыда. Еще бы! Онъ былъ такъ глупъ, что переносилъ самое лучшее и благородное чувство свое на ребенка, который былъ ему совершенно чужой. Какъ онъ позволилъ обмануть себя!

Теперь передъ нимъ клялись, что все это была ложь, что его дочь дйствительно его дочь и отъ него требовали, чтобы онъ сразу нашелъ для нея ту нжность, которую испытывалъ прежде.

А если она солгала?

И онъ боролся среди такого сомннія, не находя свта, который направилъ бы его на путь истины.

Посл минутнаго отдыха, Эмма продолжала:

— Я хорошо вижу, что вс слова, вс клятвы не въ состояніи убдить тебя, тебя можно растрогать, но нельзя убдить. Вотъ наказаніе, самое ужасное, какое только можетъ постигнуть меня. Между тмъ необходимо, чтобы ты убдился умомъ и сердцемъ. Я сама боле, ничего не могу сдлать и страшно страдаю при мысли, что ты не примешь свою дочь изъ моихъ рукъ. Но еще не все кончено, слава Богу, еще есть Денизъ, она сдлаетъ то, чего я не могла сдлать. Поди, взгляни на нее и ея взоръ скажетъ твоему сердцу. Она твоя дочь не только по крови, но и по сходству съ тобой. Поди къ ней и при взгляд на нее твои сомннія уничтожатся. Если она походитъ на тебя, то она дйствительно твоя дочь, не правда ли?

— Гд она?

— А! голосъ, какимъ ты это произнесъ и твое волненіе возбуждаютъ во мн разомъ и горе и надежду. Мн поврить ты не можешь, но ты повришь сходству. Теб нужно это доказательство. До десяти лтъ Денизъ была при мн, но наступило время, когда ея, не по лтамъ развившійся умъ, не позволилъ мн удерживать ее въ этомъ дом. Для насъ обихъ, особенно для нея, нужно было намъ разстаться. Тогда я помстила ее въ пансіонъ въ Шато-Шинон.

— Такъ далеко отъ Парижа?

— Именно потому я и помстила ее туда, что это далеко отъ Парижа, тамъ она не могла слышать разговоровъ о своей матери. Въ Шато-Шинон Эмма Лажоле совершенно неизвстна, тамъ мало людей, читающихъ театральныя газеты. Правда, что это лишаетъ меня возможности видть ее такъ часто, какъ мн хотлось бы, но на самомъ дл, гораздо лучше, чтобъ это было такъ. По крайней мр я такъ думала, въ интересахъ настоящаго, а особенно будущаго, я ршилась на эту жертву. Съ тхъ поръ, какъ я заболла и какъ узнала, что мн ужь боле не встать съ постели, я, какъ ты и можешь понять, подумала о томъ, чтобы привезти ее сюда. Но какъ ввести пятнадцатилтняго ребенка въ этотъ домъ? Бальбина иметъ доброе, превосходное сердце, но она — Бальбина. Другіе тоже прекрасные люди, но я не могла бы вврить имъ свою дочь. И потомъ есть еще другая причина, которую ты поймешь, когда увидишь ее — ея красота, потому что твоя дочь прекрасна, а (она понизила голосъ) сюда ходитъ одна личность, которую эта красота можетъ плнить, чего не должно быть.

Маркизъ взглянулъ на нее, она отвернулась. Потомъ, помолчавъ съ минуту, она продолжала:

— Наконецъ, нужно теб сказать, ни что въ этомъ дом не принадлежитъ мн. Черезъ два или три дня все будетъ продано, если я до этого еще не умру, меня вышлютъ отсюда. Куда прідетъ моя дочь?

— Я здсь, сказалъ маркизъ.

— Пожалуста не вмшивайся въ эти дла, ты не знаешь, куда они тебя заведутъ. Эта движимость есть залогъ не однихъ моихъ личныхъ долговъ и ты не долженъ входить во все это. Оставь все и думай только о Денизъ. Теперь, когда ты здсь, я могу ее видть, она будетъ подъ твоей охраной. Хочешь хать за ней?

— Я отправлюсь завтра съ первымъ поздомъ.

— Я сейчасъ напишу теб письмо, передай мн, пожалуйста, портфель.

— Отдохни, ты устала, успешь написать завтра утромъ. Я останусь здсь и проведу ночь въ этомъ кресл.

Она сдлала жестъ.

— Или въ твоей гостинной, если здсь неудобно для тебя.

— Говоря по правд, для меня было бы лучше, еслибъ ты не оставался здсь на ночь, не нужно никого мучить даже такимъ образомъ. Я сейчасъ буду писать.

Онъ подалъ ей портфель, но она была такъ слаба, что не могла обмакнуть перо въ чернильницу, нужно было, чтобъ онъ водилъ ея рукой.

Кое-какъ она написала слдующее письмо:

‘Милая m-lle Давенъ!

‘Пожалуйста отпустите мою дочь съ г-мъ маркизомъ де-Рюдмонъ, ея….

Потомъ, прервавъ письмо, она сказала:

— Можно написать ‘ея крестнымъ отцомъ’, вдь это такъ и есть.

— Разумется, должно такъ написать.

‘….ея крестнымъ отцомъ, который хочетъ привезти ее ко мн, чтобы я могла проститься съ ней, потому что я опасно больна.

‘Примите мою признательность за ваши добрыя попеченія.

‘Эмма Лажоле’.

X.

Въ ту минуту, какъ Эмма оканчивала письмо, кто-то постучалъ тихо въ дверь и вошла Бальбина.

— Какъ ты себя чувствуешь? спросила она.

— Утомлена отъ усталости, но укрплена надеждой, онъ отправляется въ Шато-Шинонъ (она указала на маркиза) и привезетъ сюда Денизъ.

Не отвтивъ ни слова, Бальбинъ подошла къ постели и, наклонившись надъ больной, сказала тихо, но на столько явственно, что маркизъ слышалъ ее:

— Отто желаетъ тебя видть.

— Сейчасъ.

Бальбина вышла, Эмма написала адресъ на письм и подала его маркизу, который слдилъ за ней глазами.

Онъ тотчасъ всталъ.

— Ты уходишь? спросила Эмма.

— Но вдь моего ухода ждутъ?

— Ты слышалъ, что сказала Бальбина?

— Да.

— Ты знаешь Отто?

— Гимнастъ цирка?

Она сдлала утвердительный знакъ.

— Я видалъ его, онъ обладаетъ такой гибкостью, что страшно смотрть.

Казалось, она была обрадована этой похвалой и взоръ ея блеснулъ.

— Я думаю завтра отправиться съ экстреннымъ поздомъ, который отходитъ около одинадцати часовъ, сказалъ маркизъ, но передъ отъздомъ я заду справиться о теб. Теперь, пожалуйста, нсколько словъ о другомъ. Ты мн сказала сейчасъ, что твои дла въ разстройств.

Сказавъ это, онъ вынулъ изъ кармана бумажникъ, взялъ изъ него билетъ въ 1,000 франковъ и свернувъ, положилъ его на портфель, поставивъ на него чернильницу. Потомъ, подойдя къ постели, онъ сказалъ:

— До завтра, будь уврена, что слова твои обращались не къ безчувственному сердцу.

Проходя по столовой, маркизъ нашелъ ее почти

Пустою, въ ней были лишь два игрока, не покидавшіе своего стола, Бальбина, лежавшая въ кресл, и передъ столомъ, загроможденнымъ бутылками, стаканами и разбросанными тамъ и сямъ тарелками съ остатками всякаго рода, сидлъ молодой человкъ, который пилъ изъ большаго стакана коньякъ съ водой. Ему казалось не боле двадцати лтъ, маленькіе усы оттнялись темной чертой на его безбородомъ, блдномъ лиц: это былъ Отто, гимнастъ, бывшій въ то время въ нкоторомъ род извстностью, по крайней мр въ нкоторыхъ кружкахъ.

Поставивъ свой стаканъ на столъ, онъ съ любопытствомъ посмотрлъ на маркиза, потомъ, взявъ опять свой стаканъ и быстро осушивъ его, онъ пошелъ къ Эмм.

Бальбина пошла впереди Артура, она хотла проводить его до нижняго этажа, такъ какъ газъ былъ потушенъ на лстниц.

Было два часа, когда маркизъ вышелъ на улицу, по опуствшимъ бульварамъ онъ дошелъ до Елисейскихъ полей.

Свжесть ночи была пріятна для него, онъ шелъ скоро и полной грудью вдыхалъ свжій воздухъ посл удушливой атмосферы, которой дышалъ передъ этимъ.

Неужели женщина, которую онъ только что видлъ, была та самая, которую онъ, десять лтъ назадъ, оставилъ полною красоты, окруженною роскошью, любимою, обожаемою всми?

Хотя онъ хорошо былъ знакомъ съ парижской жизнью, но подобное превращеніе изумляло его. Какъ могла она, падая все глубже и глубже, дойти до того, чтобы сдлаться любовницей этого шарлатана, который раззорилъ ее?

— Каковъ-же былъ ея возрастъ? Какъ и его, сорокъ-пять лтъ. Какъ несчастны женщины, которыя не умютъ старться!

Она всмъ пожертвовала: своимъ состояніемъ, которое хотя не было велико, но было достаточно, жизнью, даже своей дочерью.

Это дитя останется одинокимъ, безъ средствъ, безъ имени, безъ людей, которые могли-бы протянуть ей руку, кром разв теперешнихъ подругъ ея матери.

И если это дитя его дочь, его кровь?

Онъ не ложился вовсе. Онъ провелъ всю ночь, ходя изъ угла въ уголъ по своей комнат, отыскивая въ своей памяти какого нибудь указанія, факта, воспоминанія, которое могло бы разъяснить ему это.

Но ничего онъ не могъ найти, память его не могла ему дать никакихъ указаній. Когда Эмма въ первый разъ объявила ему о своей беременности, то, полный доврія къ ней, онъ не могъ поврять ея словъ, какъ же можно сдлать это теперь?

Поздъ, на который онъ взялъ билетъ до Неверъ, могъ отправиться не ране одинадцати часовъ, въ половин десятаго онъ отправился въ улицу Ле-Пелетье.

Заспанная горничная отворила ему дверь и въ столовой онъ встртилъ тотъ-же безпорядокъ, какой оставилъ, уходя въ два часа утра. Удушливый запахъ завядшихъ цвтовъ, табаку, коньяку, вина и пищи захватывалъ ему дыханіе.

Чтобы избжать этого, онъ быстро вошелъ въ гостинную, гд встртилъ ожидавшую его Бальбину.

Эмма спала или по крайней была погружена въ глубокое забытье, послдовавшее мало по малу за лихорадочнымъ ея волненіемъ.

Такъ какъ у него было достаточно свободнаго времени впереди, то онъ воспользовался имъ, чтобъ навести на разговоръ Бальбину, что было не трудно сдлать.

Эмма была больна чахоткой, ужь съ годъ болзнь эта, существовавшая давно, приняла опасный характеръ. При заботливомъ уход, тихой жизни и особенно при душевномъ спокойствіи, ее можно было остановить. Но именно въ это время она почувствовала сильную страсть къ Отто. Онъ только-что выступилъ на своемъ поприщ съ изумительнымъ успхомъ, женщины оспаривали его другъ у друга. Нужно было одержать верхъ надъ многочисленными соперницами. Тогда Эмма начала жизнь, полную борьбы и волненій, которая быстро истощила ее, потомъ наступили финансовыя затрудненія, которыя окончательно сгубили ее.

— Кстати о деньгахъ, сказала Бальбина съ замшательствомъ, мн хотлось бы попросить васъ объ одномъ. Если вы дйствительно хотите помочь Эмм, не давайте ей въ руки денегъ, которыя вы назначаете для нея, лучше ихъ отдавать Роз, которая очень предана своей госпож и съуметъ сохранить эти деньги для полезнаго употребленія. Это единственное средство избжать тяжелыхъ сценъ въ род такихъ, какая произошла вчера, около часу спустя посл вашего отъзда.

— А! Г-нъ Отто….

— Вашъ билетъ не былъ даже размнянъ, онъ былъ унесенъ отсюда такимъ, какъ вы его оставили, только немного смятымъ.

— Въ такомъ случа я замню его другимъ.

И маркизъ, бывшій всегда очень щедрымъ, вынулъ изъ своего бумажника новый билетъ, и отдалъ его пришедшей горничной.

Онъ очень скоро дохалъ изъ Парижа въ Неверъ, но дале не было желзной дороги, и онъ нанялъ карету до Шато-Шинонъ, чтобъ добраться туда, онъ долженъ былъ прохать 56 верстъ по неровной, гористой мстности.

Въ полночь, когда онъ прибылъ въ Шато-Шинонъ, было уже поздно идти въ пансіонъ къ Денизъ, несмотря на нетерпніе, онъ долженъ былъ подождать до утра.

Съ 7 часовъ онъ веллъ мальчику проводить себя къ дому, занимаемому г-жей Давенъ.

Домъ этотъ, расположенный въ верхней части города, былъ посредственной вншности, чтобы не сказать боле: на улицу выходила маленькая стна съ убогой дверью, надъ которой полуистертыми буквами было написано ‘Пансіонъ для молодыхъ двицъ’. Надъ этой стной видны были окна зданія, выходившаго угломъ на улицу.

Толкнувъ дверь, маркизъ вошелъ и очутился на маленькомъ двор, устланномъ пескомъ и щебнемъ, который катался подъ ногами. Служанка шла по этому двору, маркизъ остановилъ ее.

— Можно видть г-жу Давенъ?

— Она еще не вставала благодаря, своей головной боли. Я сейчасъ разбужу ее.

— Дожидаясь ее, не могу-ли я видть г-жу Денизъ Лажоле.

— О, да! она тамъ моетъ маленькихъ двочекъ.

— Гд тамъ?

Служанка указала рукою на окно нижняго этажа.

Маркизъ быстро подошелъ къ этому закрытому окну и, раздвинувъ виноградныя втви, поглядлъ сквозь стекла. Въ комнат въ род прачечной, загроможденной кадками, ваннами, козлами для развшиванья блья, пять или шесть маленькихъ двочекъ, отъ 8 или 10 лтъ, въ однхъ рубашкахъ и юбкахъ, бгали туда и сюда по комнат, между тмъ, какъ высокая молодая двушка, лтъ пятнадцати, съ засученными рукавами, наливала воду въ кадки.

— Гд же г-жа Денизъ? спросилъ онъ, обернувшись къ служанк.

— А вотъ, что наливаетъ воду, значитъ, вы ее не знаете?

Денизъ! это была Денизъ, прислуживавшая этимъ дтямъ.

— Позвать ее? спросила служанка, подходя къ прачечной.

— Нтъ, благодарю васъ, сходите сказать г-ж Давенъ, что я ее дожидаюсь.

И между тмъ, какъ она медленно удалялась, онъ опять подошелъ къ окну.

Его дочь! Дочь-ли она ему? Въ чемъ она походитъ на него?

Онъ посмотрлъ.

Эмма сказала правду, Денизъ была прекрасна: совершенно правильная головка, большіе глаза, великолпный цвтъ лица, чудесные блокурые волосы.

Прежде всего его поразили волосы: они остались такими-же, какими были и прежде.

Блокурые! онъ былъ брюнетъ, волосы ея нисколько не потемнли, остались такими же, какими были въ дтств.

По нимъ она походила на мать. Но въ чемъ она походила на него? Гд то сходство, въ которомъ такъ увряла его Эмма?

Онъ отъискивалъ его съ замираніемъ сердца.

Когда кадка была наполнена, Денизъ обмакнула въ воду губку и принялась обмывать ею маленькихъ двушекъ одну посл другой, сильно, но осторожно терла ихъ. Глядя на нее, можно было подумать, что она привыкла къ этому занятію.

Но маркизъ смотрлъ на нее, а не на то, что она длала.

Да, по своему здоровью, по овалу своего лица, по форм глазъ, она очень много походила на него.

Но можетъ быть она многимъ отличалась отъ него.

Не имя привычки смотрться въ зеркало, онъ мало зналъ свою наружность. Ахъ! еслибы тутъ было зеркало, какъ бы онъ радъ былъ посмотрться въ него и сравнить.

Въ эту минуту одна изъ двочекъ замтила его у окна и показала на него Денизъ, тогда она подняла на него глаза.

Этотъ взглядъ, какъ искра ослпилъ его, сердце его забилось.

Чей-то голосъ вывелъ его изъ смущенія, это г-жа Давенъ вышла на дворъ.

XI.

Г-жа Давенъ, увидя человка, позволившаго себ смотрть сквозь оконное стекло туалетъ ея воспитанницъ, начала испускать испуганные крики — собаки, лающей на волка.

— Милостивый государь! вскричала она, что вы длаете? Разв это хорошо: двушки одваются. Знаетели вы, что находитесь въ пансіон для двицъ?

Но какъ маркизъ смотрлъ на нее съ удивленіемъ, она воскликнула:

— Boarding school for young ladies. Понимаете теперь?

— Совершенно. Впрочемъ, я не англичанинъ. Я пришелъ увидаться съ Денизъ Лажоле.

— Значитъ вы актеръ? Теперь я понимаю вашу невообразимую невжливость.

Не отвчая на этотъ взрывъ гнва, который, при другихъ обстоятельствахъ, заставилъ бы его расхохотаться, маркизъ вынулъ письмо Эммы и подалъ его г-ж Давенъ.

— Если вы явились съ парижскими штуками, продолжала старая два, то, предупреждаю васъ, что это безполезно, я управляю здсь всмъ, я здсь хозяйка.

Маркизъ спрашивалъ себя, не съ ума-ли она сошла, когда она распечатала письмо и начала читать его, маркизъ сталъ разсматривать ее.

Это была уже не молодая особа, маленькая, сухая и сморщенная, какъ пересплая айва, вообще съ виду очень странная, очень смшная, но въ тоже время и добрая.

— Г. маркизъ! вскричала она, читая письмо. Г. маркизъ де-Рюдмонъ, вы маркизъ! Какъ я досадую на себя! Потрудитесь пожаловать за мной въ гостиную, покорнйше прошу.

Видя съ кмъ иметъ дло, маркизъ не сопротивлялся,

— И такъ, сказала г-жа Давенъ, г-жа Лажоле больна?

— Она умираетъ.

— Бдная женщина. Извините, что называю ее такъ, но я никогда не могла ршиться называть ‘двушкой’ особу, у которой…. у которой есть дитя. Если слово нсколько не приличное, я беру на себя отвтственность за него. И вы пріхали за Денизъ? Бдное дитя! я говорю бдное дитя, потому что она останется сиротой, вдь у ней нтъ отца, не правда ли? Къ счастью для нея, вы ея крестный: я не знала, что она иметъ честь имть васъ своимъ крестнымъ отцомъ. Въ такомъ случа, вы, естественно, будете заботиться о ней? Но это все равно: крестный все не то, что отецъ.

— Я хотлъ бы видть ее, сказалъ маркизъ, прервавъ этотъ потокъ словъ.

Г-a Давенъ направилась къ двери, онъ остановилъ ее.

— Не говорите ей всего, это ужь я приму на себя, скажите только, что другъ ея матери желаетъ ее видть, остальное я беру на себя. Не называйте меня.

Г-жа Давенъ вышла и, когда маркизъ остался одинъ, въ ушахъ его все еще раздавались ея послднія слова: ‘вы, естественно, будете заботиться о ней, но крестный все не то, что отецъ’. И такъ,.это кажется естественнымъ для тхъ, кто не знаетъ истины. Для всхъ кажется невозможнымъ, чтобы эта сирота не имла въ немъ покровителя, значитъ, съ этого времени она должна жить у него.

Г-жа Давенъ вошла, но безъ Денизъ.

— Она немного уберется и придетъ сейчасъ. Кстати, нужно объяснить вамъ, какъ случилось, что вы увидали ее занимающейся съ двочками, такъ какъ, я уврена, это васъ удивило. Вы, разумется, подумали, что не въ этомъ заключаются обязанности воспитанницы. Совершенно справедливо, г. маркизъ, но нужно вамъ сказать, что я уже не смотрю на Денизъ какъ на воспитанницу. Когда ея мать привезла ее ко мн, пять лтъ тому назадъ, мы условились, что она оставитъ ее у меня до 13 лтъ, потому, что въ моемъ заведеніи нтъ взрослыхъ двицъ. Я не люблю хвалиться тмъ, чего не имю. Въ 13 лтъ Денизъ должна была оставить меня и для окончанія своего воспитанія помститься въ боле серьезное заведеніе, гд она могла бы найти учителей, какихъ я не могу ей доставить.

— Почему же этого не сдлалось?

— Я не знаю, какъ вамъ сказать, но какъ Денизъ въ 13 лтъ не совсмъ окончила свое воспитаніе здсь, мы условились, что она останется у меня еще нагодъ, но на слдующій, послдній годъ, г-жа Лажоле, всегда аккуратно навщавшая свою дочь и вносившая за нея деньги, не явилась сама и не прислала денегъ. Черезъ мсяцъ я написала — отвта не было, черезъ два мсяца я написала снова — отвта все не было. Такъ продолжалось четыре мсяца. Я поняла, что она не намрена была брать ее, я по опыту знаю, какъ парижанки поступаютъ съ своими дтьми. Денизъ оставлена была у меня. Несомннно, мой пансіонъ хорошъ, лучшій здсь, могу сказать, однако онъ не доставляетъ мн столько средствъ, чтобы я могла содержать даромъ дтей, которыхъ у меня оставляютъ. Я не могла отослать Денизъ въ Парижъ, тогда я дала ей занятія здсь въ дом. Разумется, она не заработаетъ того содержанія, которое я даю ей, но она длаетъ все, что можетъ, чтобы быть мн полезной.

Его дочь служанка! При этой мысли кровь Рюдмоновъ закипла въ немъ. У нихъ бывали незаконнорожденныя дти, но ни одинъ изъ этихъ дтей не впадалъ въ такое положеніе, ихъ отцы заботились о нихъ: сыновья поступали въ военную службу, дочери въ монастыри.

Если Эмма была виновата относительно своей дочери, то и онъ самъ не чуждъ тяжелыхъ упрековъ. Онъ не долженъ былъ, не разузнавъ хорошенько, поврить словамъ женщины, раздраженной разрывомъ съ нимъ. Во всякомъ случа онъ не долженъ былъ оставлять этого ребенка, въ случа, сомннія, онъ долженъ Йылъ, по крайней мр, быть его покровителемъ. Онъ доказывалъ свое покровительство подкидышамъ и лишилъ его ту, которую въ продолженіи пяти лтъ считалъ своею дочерью.

Отворившаяся дверь прервала его размышленія: это была Денизъ.

Войдя, она остановилась на порог и внезапная краска разлилась по ея щекамъ и лбу.

— Подойди же, сказала г-жа Давенъ.

Она сдлала нсколько шаговъ впередъ и снова остановилась въ нершительности и смущеніи.

Что ее такъ смущало? То-ли, что она находилась въ присутствіи лица, которое застало ее нсколько минутъ тому назадъ среди дтей? Или это замшательство происходило отъ бдности и неловкости ея костюма? Въ самомъ дл, смшно было это платье, пригодное для двочки тринадцати лтъ, но слишкомъ короткое для такой взрослой двушки, какова она была теперь.

Маркизъ быстро поднялся и пошелъ къ ней на встрчу, инстинктивно онъ поднялъ руки, чтобы обнять ее, но остановилъ это движеніе и удовольствовался тмъ, что протянулъ ей об руки.

— Дитя мое, сказалъ онъ, я пріхалъ къ вамъ отъ вашей матери, чтобы отвезти васъ въ Парижъ въ ней.

— А! отъ мамаши? какое счастіе!

Маркизъ былъ тронутъ ея голосомъ, полнымъ волненія и радости.

— Поблагодари же господина, сказала г-жа Давенъ, когда кто-нибудь оказываетъ вамъ услугу, вы должны благодарить — это. правило.

Денизъ подняла голову и глаза ея остановились на лиц маркиза съ какимъ-то непонятнымъ выраженіемъ.

Маркизъ чувствовалъ себя взволнованнымъ, растроганнымъ.

Она все глядла на него, не говоря ни слова.

— Вы меня знаете? спросилъ онъ.

— Я вспоминаю: кажется я васъ видла, но гд не припомню. Мн кажется, это было ночью, можетъ быть во сн.

Маркизъ нжно привлекъ ее и посадилъ противъ себя.

— Помните-ли вы, спросилъ онъ не твердымъ голосомъ, лошадку на колесахъ и корзины съ игрушками, которыя вамъ дарили, когда вы были еще маленькой?

— Лошадку? помню хорошо, мн крестный подарилъ ее.

— А кто вамъ подарилъ попугайчика, который кричалъ ‘Денизъ’!

— Мой крестный, это онъ также водилъ меня въ циркъ, гд были судьи въ черныхъ платьяхъ, которые прыгали въ бочк.

— А помните вы своего крестнаго?

Она посмотрла на него пристально.

— Онъ былъ очень высокъ, какъ вы, и у него было такое же доброе лицо… какъ у васъ.

Потомъ быстро ударивши руками, она вскрикнула.

— Крестный! вы мой крестный!

Ни этотъ разъ маркизъ не сладилъ съ своимъ волненіемъ, онъ схватилъ и обнялъ ее.

— Трогательно! по истин трогательно! вскричала Г-жа Давенъ, громко сморкаясь.

Время шло.

— Дитя мое, сказалъ маркизъ, нужно хать. Я веллъ подать карету въ девять часовъ, и если мы запоздаемъ здсь, то не поспемъ къ позду. Ваша мать ждетъ васъ. Идите, собирайтесь.

Когда она вышла, г-жа Давенъ начала восхвалять ее: это самая лучшая двушка въ свт: кроткая, великодушная, всегда всмъ довольная.

Какъ ни были для маркиза пріятны эти слова, онъ однакожъ прервалъ ее. Ему нужно было переговорить о серьезномъ дл съ г-жей Давенъ о плат за Денизъ, которую Эмма Лажолэ попросила его передать ей. Замедленіе платы произошло совершенно невольно, единственно благодаря ея болзни.

Посл этихъ словъ, г-жа Давенъ удвоила свою нжность относительно Денизъ: эта двушка чудо, настоящее чудо, она всегда это говорила. Какое несчастіе разстаться съ ней!

И она, отъ избытка чувствъ, опять начала сморкаться.

Въ эту минуту вошла Денизъ, глаза ея были заплаканы.

— Вы видите, воскликнула г-жа Давенъ, она также плачетъ, при мысли покинуть этотъ домъ.

Но Денизъ не умла лгать.

— Это Сидонія Фрезье заставила меня плакать. Я стала прощаться съ ней, а бдная двочка начала кричать, что она не хочетъ, чтобы я ухала отсюда.

— Кто эта Сидонія Фрезье?

— Маленькая, восьми-лтняя двочка, не имющая ни отца ни матери, я заботилась о ней, я была ей матерью. Она очень плачетъ, хочетъ, чтобъ я взяла ее съ собою. Такъ грустно оставаться одной, не имя никого подл себя!

— Разв я не остаюсь здсь, вскричала г-жа Давенъ, махнувъ своимъ носовымъ платкомъ.

Прибывъ въ гостиницу, они нашли карету уже готовою къ отъзду, но маркизъ хотлъ, чтобъ Денизъ позавтракала. Чего она хочетъ?

Рдкаго напитка, котораго она давно очень хотла: чашку кофе со сливками.

Эта чашка кофе съ молокомъ причинила маркизу такое волненіе, какого онъ прежде не испытывалъ.

Они помстились для завтрака въ маленькой комнат, дверь которой, сообщающаяся съ кухней, была не затворена, вдругъ, въ комнат распространился запахъ кипяченаго молока. Маркизъ заткнулъ себ носъ, между тмъ какъ Денизъ вдыхала его съ видимымъ удовольствіемъ.

— Вы находите, что это дурно пахнетъ, сказала она, а я нахожу, что этотъ запахъ очень пріятенъ.

Тогда маркизъ вспомнилъ, что его мать также любила этотъ запахъ кипяченаго молока.

Что значило это сходство? Очень рдко встрчаются люди, которые, вслдствіе извращенія чувства обонянія, любятъ запахъ кипяченаго молока.

Это извращеніе, существовавшее у его матери, встртилось опять у Денизъ.

Какая странность!

Или скоре не былъ-ли это случай наслдственности, которую ученые называютъ атавизмомъ, т. е. появленіе у маленькихъ дтей качествъ ихъ ддушекъ или бабушекъ, предковъ вообще.

Но въ такомъ случа, значитъ Денизъ дйствительно его дочь, въ этомъ онъ видлъ доказательство.

XII.

Маркизъ не былъ человкомъ, способнымъ довольствоваться словами.

Однако, когда нашелъ, что атавизмъ длаетъ его отцомъ Денизъ, это было для него глубокимъ утшеніемъ.

Атавизмъ! онъ отвчалъ всмъ его желаніямъ. Не онъ открылъ этотъ физіологическій законъ по требованію настоящей минуты, открыла его наука, основываясь на многолтнемъ опыт. Всякій, не будучи ученымъ, знаетъ, что нкоторыя наклонности, болзни, напримръ, ревматизмъ, подагра передаются отъ дда къ внуку.

Чего еще боле убдительнаго?

И при настоящихъ обстоятельствахъ, что можетъ быть для него лучше этого заключенія, которое даетъ ему право признать Денизъ за свою дочь, безъ всякихъ колебаній или сомнній.

Какое утшеніе для него посл всхъ колебаній и безпокойствъ, которыя онъ испыталъ!

Пока онъ слдилъ такимъ образомъ за сцпленіемъ своихъ мыслей, которыя приводили его отъ одного счастливаго заключенія къ множеству другихъ, Денизъ, помщавшаяся рядомъ съ нимъ, смотрла съ выраженіемъ нескрываемаго удовольствія, какъ изчезаютъ въ клубахъ пыли, поднимаемой ихъ каретой, дома Шато-Шинонъ.

— Вы довольны, что оставляете Шато-Шинонъ? спросилъ маркизъ.

— Да, и довольна также тмъ, что ду въ Парижъ, къ своей мамаш, довольна, что вижу васъ, довольна, что ду въ той самой карет, которую мамаша брала катать насъ, когда она прізжала сюда, наконецъ, довольна всмъ.

Бдная двочка! какъ тяжелъ будетъ для нея ударъ!

— Мамаша не часто навщала меня, но за то, когда прізжала, это былъ для меня праздникъ, у насъ были самыя лучшія комнаты въ гостинниц и коляска постоянно стояла на двор заложенною, съ утра до вечера мы гуляли по горамъ и лсамъ, чего я ни желала, мамаша все длала. Послдній годъ мы взяли съ собою Сидонію Фрезье. Какъ она была счастлива! Вы понимаете, у этой бдной двушки нтъ ни родителей, никого, кто бы любилъ ее. Правда, что и у меня не было мамаши близь меня и, когда вс узжали на вакаціи, было очень грустно оставаться въ пансіон одной, со старой Франциской, но я знала, что въ Париж обо мн думаетъ мамаша и что если она не беретъ меня съ собою, то потому, что это невозможно.

— Вы знали, почему вамъ нельзя было быть у вашей матери?

— Еще бы! чтобы мамаша стала длать со мною по вечерамъ, когда она бывала въ театр или даже днемъ, во время репетицій? Когда мамаша объяснила мн, что я уже не маленькая двочка, которую можно было бы уложить спать гд-нибудь въ углу въ фойе или лож, какъ это обыкновенно длалось прежде, и что я не могу сопровождать ее всюду, я не сейчасъ поняла все это, но посл я убдилась, что она была права. Вотъ поэтому-то я и хотла бы предложить вамъ одинъ вопросъ.

— Какой вопросъ, дитя мое?

— Если мамаша призываетъ меня къ себ, значитъ причины, по которымъ я не могла жить съ ней, боле не существуютъ, не правда-ли? Разв мамаша хочетъ оставить театръ?

Маркизъ затруднялся отвчать на это, тогда она продолжала:

— Годъ тому назадъ мамаша говорила мн о своимъ желаніи оставить сцену, тогда мы стали бы жить об вмст, въ деревн, въ своемъ дом. Ахъ, мамаша длала прекрасныя предположенія для насъ! Зачмъ она зоветъ меня теперь. Вы не знаете этого?

— Видть васъ.

— Она не могла сама пріхать?

— Потому-то она и просила меня създить за нами, что сама не могла.

— Она ежедневно играетъ?

— Теперь нтъ, она больна.

— Боже мой!

— Не нужно пугаться, дитя мое, наврно, ваше присутствіе подл нея сильно ей поможетъ.

— Чмъ она больна?

— Слабость и припадки боли въ груди.

Денизъ замолчала и въ продолженіи довольно долгаго времени она оставалась погруженной въ печальное размышленіе. Потомъ, вдругъ поднявъ голову, сказала:

— Разв лошади не могутъ бжать скоре?

— Не бойтесь, наши часы расчитаны, чтобы пріхать къ позду.

Веселость Денизъ прошла, она сидла печально въ углу, не обращая вниманія даже на развертывавшіеся передъ ними пейзажи.

Самъ маркизъ хранилъ молчаніе, потихоньку смотря на нее и изучая. Безъ сомннія, истина тяжела будетъ для нея, и онъ чувствовалъ себя растроганнымъ при мысли объ удар, ожидающемъ ее, но съ другой стороны, онъ испытывалъ нкоторую радость, находя въ ней, эту нжность и чувствительность. Разумется, очень естественно, что ребенокъ опечалится, узнавъ, что его мать тяжело больна, но этотъ ребенокъ былъ покинутъ своей матерью, и онъ не сердился на нее, позже онъ не будетъ, безъ сомннія, сердиться и на своего отца за то, что онъ забылъ его на цлыхъ десять лтъ.

Такъ какъ путь не могъ продолжаться въ такомъ молчаніи, онъ хотлъ вызвать на разговоръ Денизъ. Это разсетъ ее противъ ея воли и потомъ, съ другой стороны, вызвавъ ея на разговоръ, онъ легче можетъ узнать ее.

Карета пріхала въ это время Шатильонъ-ан-Базуа и прозжала по мосту надъ каналомъ.

— Что это такое? спросилъ онъ, показывая на воду.

— Каналъ.

— Я это хорошо знаю, я спрашивалъ какой каналъ.

— Я не знаю.

— Теперь мы въ какомъ мст?

— Въ Морванъ.

— Мы уже прозжаемъ Морванъ и възжаемъ въ другое мсто, знаете какое?

— Не знаю.

— Ниверне. Это не указываетъ вамъ на названіе канала?

Она покраснла и казалась смущенною.

— Насъ не обучали географіи, сказала она наконецъ.

Но не одной только географіи не позаботились обучить ее, изъ ряда вопросовъ, поставленныхъ боле или мене искусно, маркизъ убдился, что она ничего не знаетъ. Въ исторіи, литератур, естественныхъ наукахъ она знала столько же, какъ и въ географіи, только во французскомъ язык и ариметик ее научили кое-чему въ продолженіи пяти лтъ, и то очень немного, очевидно было, что это незнаніе зависло не отъ слабости пониманія или лности ребенка, а отъ слабости пониманія и лности учителей.

Такимъ образомъ, путь былъ сокращенъ въ этихъ разговорахъ. Прибывъ въ Неверъ, они имли еще полчаса впереди до отхода позда.

Такъ какъ имъ пришлось дожидаться въ зал, въ которой былъ каминъ съ большимъ зеркаломъ, то маркизъ, взявъ Денизъ за руку, поставилъ ее рядомъ съ собою прямо противъ зеркала и со вниманіемъ смотрлъ на нее, отводя глаза только за тмъ, чтобы посмотрть на самого себя.

Удивленная этой странностью, она начала улыбаться.

Тогда маркизъ, отвернувшись съ замшательствомъ, но почти сейчасъ же обернувшись къ ней, сказалъ ей шутливымъ тономъ:

— Я смотрлъ, похожу-ли со своимъ огромнымъ ростомъ на людода, только что покушавшаго свжаго мяса.

Прибывъ въ улицу Ле-Пелетье въ 11 часовъ вечера, маркизъ былъ удивленъ видомъ этого дома, въ этотъ, далеко еще не поздній часъ, онъ былъ темне, чмъ три дня тому назадъ, когда онъ подъхалъ къ нему въ полночь изъ Рюдмонъ.

Лучше Эмм или хуже?

Онъ не ршился спросить швейцара, который, казалось, хотлъ идти къ нему на встрчу, и быстро взявъ за руку Денизъ, пошелъ наверхъ.

Онъ чувствовалъ какъ эта рука дрожала въ его рук.

Не сказавъ другъ другу ни слова, они вошли по лстниц.

Дверь была заперта, онъ позвонилъ.

Горничная, которая тотчасъ вышла отворить имъ, слегка вскрикнула, увидавъ ихъ.

— Мамаша? спросила Денизъ голосомъ, полнымъ отчаянія.

Для маркиза уже не было больше сомннія, они прибыли слишкомъ поздно. Нужно было приготовить бднаго ребенка къ этому удару.

— Должно быть вашей мамаш хуже, сказалъ онъ. Горничная наклонила голову въ знакъ согласія.

— Можетъ быть совсмъ худо? продолжалъ маркизъ.

Горничная заплакала.

— Мамаша, мамаша! закричала Денизъ.

Въ эту минуту дверь въ столовую отворилась и показалась Бальбина.

Въ послднюю поздку Эммы въ Шато-Шинонъ Бальбина сопровождала ее. Денизъ знала ее и знала, что она была близкой подругой ея матери.

Она бросилась ей на грудь съ крикомъ:

— Гд мамаша? я хочу ее видть.

— Бдная Денизъ, мой бдный ребенокъ!

Нужно было ршиться все покончить.

— Можно-ли привести ее къ ней? спросилъ маркизъ, нужно, чтобъ она увидала свою мать.

— Да, я хочу видть ее, сказала Денизъ, обратившись къ маркизу.

Онъ взялъ ее за руку и, сдлавъ знакъ горничной, чтобъ она шла впередъ, вошелъ въ пустую и мрачную столовую.

Дверь въ комнату Эммы была отворена. Прежде чмъ войти, онъ остановился на минуту, тогда Денизъ быстро вбжала первая, онъ послдовалъ за ней.

Она подбжала къ постели, крича:

— Мамаша, это я, я здсь!

Но мать ея не отвчала на ея голосъ.

Она взяла ея руку, лежавшую на постел, рука была холодна.

Вн себя, она наклонилась надъ постелью, отыскивая глаза своей матери, она не нашла ихъ: они были закрыты.

Тогда ужасная истина, какъ острый ножъ, поразила сердце. Ея мать!… у нея не было больше матери.

Она упала на колни около постели и, заливаясь слезами, испуская глухія рыданія, спрятала голову въ занавсы.

Бальбина хотла подойти къ ней, но маркизъ удержалъ ее.

— Чмъ мы ей теперь поможемъ? сказалъ онъ, какія слова она будетъ слушать теперь? Пусть первый порывъ горя ослабитъ его силу, тогда мы поговоримъ съ ней.

Тогда, отведя Бальбинъ въ уголъ комнаты, онъ тихо спросилъ ее объ Эмм.

Посл его отъзда Эмма успокоилась, но ненадолго, тогда она велла позвать къ себ нотаріуса.

— Нотаріуса? прервалъ маркизъ, но бдная женщина ничего не имла.

— Дочь. Въ своемъ завщаніи она назначила васъ опекуномъ Денизъ. ‘Когда Артуръ возвратится, сказала она мн, меня уже не станетъ, скажи ему отъ меня, что моя послдняя просьба къ нему была та, чтобы онъ заботился о дочери.’

Настало продолжительное молчаніе, потомъ маркизъ подошелъ къ постели и надъ головой колнопреклоненной Денизъ, взялъ руку покойницы и произнесъ:

— Эмма, ваша просьба будетъ исполнена.

Потомъ, поднявъ твердой рукою ребенка и повернувъ его голову въ себ, проговорилъ:

— Плачь, дитя мое, но въ своемъ отчаяніи не забывай, что имешь во мн преданнаго друга — отца.

XIII.

На другой день маркизъ принялся за распоряженія относительно погребенія Эммы.

Онъ хотлъ, чтобы церемонія была приличная, но не боле, особенно старался онъ, чтобы не было ничего, что могло бы походить на пышность.

Этимъ онъ сильно раздражилъ нкоторыхъ особъ, обладающихъ щекотливымъ самолюбіемъ: двое пвцовъ, съ свойственнымъ артистамъ великодушіемъ, вызвались пть мессу, и одинъ композиторъ, желавшій исполнить Agnus Dei, написанную имъ нарочно для похоронъ Эммы Лажоле, этой прекрасной подруги, добраго сердца и т. п. получили вжливый отказъ.

Этотъ отказъ маркиза произвелъ нкотораго рода скандалъ въ театральномъ мір, и журналъ маленькаго Андрі не стснился высказать свое неодобреніе этому ‘господину’, который безъ всякаго права завладлъ тломъ, чтобы скрыть его ‘отъ преданныхъ друзей, которые хотли должнымъ образомъ почтить память талантливой женщины.’

Упрямый композиторъ, съ давнихъ поръ упражнявшійся съ замчательнымъ успхомъ въ искусств насильно втираться всюду, не смотря ни на что, добрался къ маркизу и почтительно доложилъ ему, что этотъ ‘Agnus Dei,’ иметъ чисто религіозный характеръ.

— Ударяя на ut majeur, фраза Agnus Dei переходитъ въ ut miner, и общій эффектъ будетъ поразителенъ, какъ пніе серафимовъ.

Общаніе такого эффекта не поколебало маркиза, тогда оскорбленный въ своемъ достоинств композиторъ даже ршился спросить, по какому праву мшали ему отдать послдній долгъ этой бдной Эмм.’

Рдкіе люди позволяютъ, чтобы ихъ спрашивали,

по какому праву они дйствуютъ, маркизъ былъ не изъ такихъ. Первымъ его движеніемъ было поднять руку, чтобы выбросить композитора въ окно, къ счастію, онъ удержался и сказалъ съ презрительною вжливостью:

— Милостивый государь, безъ сомннія вы не знаете, что г-жа Эмма Лажоле въ своемъ духовномъ завщаніи избрала меня опекуномъ своей дочери, вотъ въ качеств опекуна я и дйствую.

— Но, г. маркизъ….

— Причины, не правда-ли? Вы хотите, чтобъ я высказалъ вамъ теперь причины, побуждающія меня поступать такъ? Отъ этого я освобождаю себя, я вамъ показалъ свои права, этого довольно.

Такой отвтъ данъ былъ имъ подъ вліяніемъ гнва, но обдумавъ, онъ разсердился на себя, лучше было бы, еслибъ онъ выставилъ откровенно права, которыя онъ имлъ на Денизъ,— но опираться на т, которыя предоставила ему Эмма, было не хорошо.

Статейка маленькаго Андріе, жалобы композитора, разговоры друзей Эммы произвели нкоторое волненіе въ театральномъ мір.

Этой бдной Лажоле посчастливилось найти отца для своей дочери, какъ разъ передъ смертью.

Бдная Эмма имла несчастіе умереть именно въ то время, когда она примирилась съ отцомъ своей дочери, онъ заплатилъ-бы вс ея долги.

Боле всего занимались отцемъ дочери Эммы Лажоле. Кто былъ этотъ маркизъ де-Рюдмонъ?

Богатъ?

Чрезвычайно богатъ!

Находились люди съ хорошею памятью, которые могли припомнить, что встрчали прежде, очень давно, этого маркиза де-Рюдмонъ, котораго называли въ то время ‘прекраснымъ Артуромъ’. Для Эммы Лажоле было настоящимъ тріумфомъ, что она привязала его къ себ.

За полчаса до похоронъ въ улиц Ле-Пеллетье начало показываться нкотораго рода движеніе и лавочники, высунувшись изъ своихъ оконъ, смотрли, какъ на обоихъ тротуарахъ собирались люди. Среди группъ бгалъ молодой человкъ, небольшаго роста, и быстро на ходу писалъ карандашомъ на своемъ бумажник: это былъ Андріе, который записывалъ имена приходящихъ.

— Мн хотлось бы не забыть никого, говорилъ онъ.

Говоря по правд, ему помогали не забыть никого т, къ которымъ онъ не подходилъ, подходили сами къ нему, чтобъ пожать ему руку. Иногда случались затрудненія.

— Вы меня не узнаете?

— Нтъ.

Тогда подошедшій называлъ себя.

— Ахъ! очень хорошо! любезный другъ!

Онъ имлъ для каждаго готовую фразу, которую и повторялъ, не утомляя себя.

— Я очень доволенъ: бдная Эмма будетъ имть большія проводы.

Въ это время Денизъ и маркизъ были въ гостиной и принимали тхъ, кто приходилъ туда. Вальбина, стоя рядомъ съ ними, называла фамиліи лицъ по мр того, какъ они входили.

Сначала маркизъ хотлъ удалить Денизъ на это тяжелое время, но она такъ твердо выражала желаніе не покидать своей матери и проводить ее до кладбища, что онъ не настаивалъ на своемъ прежнемъ желаніи. Наконецъ, какъ бы ни было сильно это испытаніе, лучше, если она вынесетъ изъ него сильное и глубокое впечатлніе: позже она постоянно будетъ видть мать свою черезъ мрачное покрывало этой печальной церемоніи и мысль о ней будетъ соединяться съ мыслью о ея гор.

Когда они сходили съ лстницы, онъ взялъ ее за руку, такъ какъ она ничего не могла видть отъ слезъ: казалось, она была нечувствительна ко всему, что происходило вокругъ нея.

Когда вышли на троттуаръ, произошла нкоторая задержка, на нсколько времени остановились.

Маркизъ почувствовалъ, что взоры всхъ присутствовавшихъ обратились на него и какъ по своему большому росту онъ возвышался надъ всми окружающими, то не могъ укрыться отъ этого непріятнаго любопытства.

Машинально и чтобы не видть этого, онъ устремилъ свой взоры прямо на другой конецъ улицы. На столб, служащемъ загородкой около строющагося дома, выставлены были большія желтыя афиши, которыя были только-что приклеены и своей блестящей свжестью привлекали взоръ.

Нсколько словъ бросилось ему въ глаза: ‘Продажа у г-жи Эммы Лажоле: новая мебель, бронзовыя вещи, брильянты. Выставка’. Это главный кредиторъ ея, по просьб котораго производилась продажа и который, разсчитавъ, что будетъ большое стеченіе народа при погребеніи актрисы, предполагалъ, что на этомъ мст очень выгодно будетъ вывсить объявленія, эти афиши обратятъ на себя вниманіе, ихъ прочтутъ, можетъ быть будутъ говорить въ журналахъ, хотя бы даже съ той цлью, чтобы порицать такой образъ дйствія, все-таки цль этихъ афишъ будетъ достигнута. Онъ былъ изъ тхъ, которые убждены, что журналы могутъ приносить пользу, когда даже они стараются сгубить человка, потому что можно выиграть больше сдлавшись извстнымъ плутомъ, чмъ оставаясь плутомъ неизвстнымъ, все дло только въ томъ, чтобы не слишкомъ дорого заплатить за это опубликованіе. Въ этихъ обстоятельствахъ счастье пришло къ нему на помощь: еслибъ актриса не умерла, продажу ея имущества могли бы смшать съ другими продажами этого рода, между тмъ какъ эта смерть придала ей особенность, вс въ это время занимались Эммой Лажоле. Въ своей благодарности къ Провиднію, онъ послалъ свою жену присутствовать при погребеніи, поручивъ ей поблагодарить Бога за него.

Еслибъ маркизъ узналъ о смерти Эммы изъ письма или изъ журнала, онъ наврное явился бы на ея погребеніе. Но слдуя одинъ за ея гробомъ, онъ не почувствовалъ бы тхъ впечатлній, какія волновали его, когда онъ имлъ Денизъ подл себя.

Одинъ, онъ думалъ бы объ этой бдной женщин, которую онъ любилъ, и воспоминаніе унесло бы его въ счастливое время молодости,

Но онъ не былъ одинъ, рядомъ съ нимъ плакало дитя и объ немъ онъ думалъ. Уже отеческое чувство исключительно овладло его умомъ и сердцемъ и во время церемоніи онъ думалъ боле всего о томъ, чтобы утишить печаль этого дитяти и избавить ее отъ безполезной скорби.

Въ церкви это чувство нжности и заботливости причинили ему особенное горе.

Между тмъ, какъ Денизъ, колнопреклоненная предъ своимъ аналоемъ, вся поглощена была своимъ горемъ, онъ сидлъ позади ее и, хотя не прислушивался къ разговорамъ окружающихъ, но нсколько словъ со стороны непосредственно за нимъ сидвшихъ лицъ поразили его и приковали его вниманіе.

— Бдная Лажоле! какая потеря для театра.

— И для насъ это большая потеря. Во первыхъ мы ее очень любили, и потомъ мы приготовили для нея три очень хорошіе пьесы, исключительно сообразуясь съ ея качествами и недостатками, он пріобрли бы врный успхъ, по крайней мр по нашему мннію.

— Ну, вы ихъ передадите другой.

— Но нтъ, другая не будетъ Эммой Лажоле. Нужно, чтобъ пьесу играли т, для кого она написана, иначе ужь будетъ не то. Я не говорю, чтобъ эти пьесы были окончательно потеряны, но, во всякомъ случа, настоящій сезонъ испорченъ.

— Однакожъ вы должны были ожидать ея смерти, она кажется долго была больна.

— Безъ сомннія, но мы думали, что она проживетъ до нашей пьесы и умретъ вмст съ нею. Ея болзнь произвела бы сильный эффектъ, который былъ бы тмъ поразительне, чмъ положеніе ея было бы хуже, въ этомъ заключался врный успхъ барыша. Этотъ мерзавецъ Отто убилъ ее.

— Онъ здсь?

— Да, вонъ онъ стоитъ, рисуется передъ женщинами, которыя окружаютъ его.

Маркизъ обернулся такъ быстро, что разговаривавшіе замолкли или по крайней стали говорить тише.

Онъ старался устроить такъ, чтобы процессія отъ дома до кладбища совершилась какъ можно быстре, но часть этой церемоніи сама собою уклонилась отъ его распоряженій — это прощальныя рчи.

Они были разнаго рода: отъ одной корпораціи, отъ другой, отъ такого то, отъ такой-то, потомъ, когда, казалось, все было кончено, быстро подошелъ какой-то господинъ, и поспшно началъ говорить: ‘Я пришелъ къ этому гробу во имя друзей Эммы Лажоле, которые поручили мн это сдлать, и также во имя тхъ, которые хотя и не уполномочили меня на это, но будутъ очень довольны, что я говорю отъ ихъ имени, я пришелъ…’ И это продолжалось боле четверти часа, по мр того, какъ какой листокъ прочитывался, маленькій Андріе съ благоговніемъ бралъ его. Онъ былъ увренъ, что онъ одинъ воспроизведетъ эту надгробную рчь, которую его журналъ не опубликовалъ бы, если бы не могъ напечатать въ заголовк: ‘Будучи постоянно аккуратны въ собираніи свдній, только мы одни можемъ привести рчь господина… произнесенную надъ гробомъ Эммы Лажоле.’

Наконецъ, толпа мало-по малу разошлась, и маркизъ остался одинъ съ Денизъ.

Тогда маркизъ, тихо взявъ за руку, увелъ ее отъ могилы.

До самыхъ воротъ кладбища она шла молча, но, садясь въ карету, она подняла глаза на маркиза.

— Мн бы очень хотлось захать къ мамаш.

— Но, дитя мое…

— Пожалуйста.

Онъ веллъ хать въ улицу ле-Пелетье.

Но, пріхавъ туда, они не могли подъхать къ самому подъзду, около котораго собралось множество экипажей для перевозки мебели.

Они вошли.

Двери были растворены настежъ: переносчики во всхъ комнатахъ забирали мебель, чтобы перевезти ее въ аукціонную камеру, комната Эммы была на половину лишена мебели.

— О, Боже мой! вскричала Денизъ.

И вн себя она бросилась къ маркизу.

— Теперь, дитя моя, подемъ ко мн, гд ты будешь у себя дома.

XIV.

Если бы маркизъ слушался только своего желанія, онъ въ этотъ же вечеръ отправился бы въ Рюдмонъ: поздка, деревенская тишь, перемна образа жизни разсяли бы Денизъ въ ея гор.

Но, ршившись оставить у себя Денизъ, онъ долженъ былъ сдлать нкоторыя распоряженія раньше, чмъ она поселится въ Рюдмонъ.

Испытаніе, сдланное имъ ей во время пути изъ Шато-Шинонъ въ Парижъ, показало ему, что она ничего не знаетъ. Нужно было продолжать, или правильне сказать, начать воспитаніе: во всемъ, что касалось образованія, она была совершенной дикаркой.

Если бы ей было лтъ десять или еслибъ она не находилась еще подъ вліяніемъ постигшаго ее несчастія, онъ помстилъ бы ее въ какой-нибудь пансіонъ, разумется, самый лучшій, какой онъ могъ бы найти.

Но въ томъ состояніи, въ какомъ она находилась теперь вслдствіе смерти матери, она нуждалась въ нжномъ попеченіи.

Съ другой стороны, она была уже взрослая двушка пятнадцати лтъ и, какъ она ничего не знала, то нужно было помстить ее въ пансіонъ, гд обучалось много дтей, съ десятилтними двочками. Что бы она стала длать въ подобномъ обществ? Не скучала-ли бы она? Не страдала-ли бы ея самолюбіе?

Слдовательно для нея необходимо было взять особыхъ учителей или, лучше всего, гувернантку.

Гд и какъ было найти эту гувернатку? его затрудненіе было велико.

Къ счастію, онъ вспомнилъ, что между его прежними друзьями была одна дама, которая, достигнувъ 80 лтъ, вдругъ, съ горячею ревностью принялась за добрыя дла, оказывала всякія благодянія, и онъ подумалъ, что она, безъ сомннія, будетъ въ состояніи руководить его выборомъ или, по крайней мр, научить его, что длать.

Онъ пошелъ къ ней.

При первыхъ словахъ, съ которыми онъ обратился къ ней, чтобъ изложить свою просьбу, она начала испускать громкіе крики.

— Что, мой другъ! вы хотите усыновить эту молодую двушку, я говорю — усыновить, потому что невозможно, чтобы вы ее признали, не правда-ли? Дочь актрисы, тутъ нтъ никакого ручательства.

— Такъ вы мн совтуете покинуть ее?

— Не мн внушать вашему сердцу. Я хотла сказать только, что, усыновляя этого ребенка, вы поступаете эгоистично. Вы достигли такого возраста, мой другъ, когда легко пріобртается любовь къ дтямъ: вы будете обожать эту двочку.

— Разв это что-нибудь дурное?

— Я не говорю этого, но вы будете обожать ее для себя, она завладетъ вами совершенно и вы только ею будете жить. Мн хотлось бы чего-нибудь лучшаго для такой благородной души, какъ ваша. Какъ вы думаете, напримръ я, могла-ли бы предаться своей теперешней дятельности, еслибъ у меня были дти свои или усыновленныя? Нтъ, мой другъ, нтъ, эти узкія, эгоистичныя чувства связываютъ нашу душу и препятствуютъ ей достигнуть боле высокаго и боле общаго чувства любви и привязанности.

Слушая этотъ разговоръ, маркизъ припоминалъ то время, когда эта женщина благодарила судьбу, что не имла дтей, потому что материнское чувство помшало бы ея страстной душ всецло предаться любви, и онъ думалъ, какъ мало въ дйствительности вліяетъ на насъ возрастъ, который, кажется, долженъ глубоко измнять насъ, измняя условія нашего существованія.

— Наконецъ, продолжала она, я имю теперь въ виду особу, которая, можетъ быть, удовлетворитъ требуемымъ вами условіямъ. Это молодая женщина, лтъ около 25, жена кавалерійскаго капитана, который въ послднее время оставилъ службу, не знаю почему.

— Но я вовсе не нуждаюсь въ кавалерійскомъ офицер.

— Я знаю, что вамъ больше нравится жена его: откровенно говоря, я должна вамъ сказать, что это-то меня и удерживаетъ рекомендовать вамъ ее. Я васъ знаю.

— Вы меня знали.

— То-есть?…

— Что вы меня теперь не знаете, года, прошедшіе надъ вами, не коснувшись васъ, отразились на мн: мн сорокъ-пять лтъ.

— Уврены-ли вы въ этомъ? Наконецъ, я не хочу, чтобы эта молодая женщина подверглась у васъ опасностямъ извстнаго рода. Я видла ее только одинъ разъ. Она показалась мн красивой. Мн нужно увидать ее еще: если она дйствительно такова, какъ мн показалась, въ такомъ случа…. я вамъ поищу другую. Преимущество ея то, что она воспитала уже двушку въ одномъ семейств, живущемъ въ окрестностяхъ Казна. Здсь познакомился съ ней ея мужъ, бывшій въ то время офицеромъ, и они обвнчались. Къ несчастію, потомъ офицеръ этотъ вышелъ или долженъ былъ выйти въ отставку и бдная женщина принуждена теперь снова приняться за прежнее занятіе, такъ какъ они теперь находятся въ очень стсненныхъ обстоятельствахъ. Мужъ получаетъ теперь немного у одного торговца лошадьми въ Елисейскихъ поляхъ.

— Это не очень привлекательно.

— А, по моему это скромно и прилично. Я не говорю, чтобы это положеніе стоило положенія генерала, но наконецъ приходиться длать то, что можешь. Все заключается въ томъ, чтобы сдлать положеніе почтеннымъ. Съ этой точки зрнія я и смотрла на занятія, когда собирала свднія о капитан Божонье. Что касается до жены, то достаточно взглянуть на нее. Вы можете отправиться въ Рюдмонъ, я вамъ напишу.

— Но мн также хотлось бы узнать ее.

— Видите, мой бдный другъ, что вы неисправимы, какимъ вы были, такимъ и остались.

Ему не хотлось сердиться.

— Я просто человкъ со странностями, сказалъ онъ смясь. Я терпть не могу, чтобы около меня были безобразныя лица. Если вы пришлете ко мн въ гувернатки какую нибудь нмку, въ очкахъ и съ зубами въ род фортепіанныхъ клавишей, я не буду въ состояніи входить въ комнату дочери, а я хотлъ-бы наблюдать за ея занятіями. Вотъ и все. Ваши подозрнія льстятъ моему тщеславію: къ несчастію, они не имютъ основаній, поврьте.

— Я вамъ напишу.

Чтобы дожидаться этого отвта, онъ долженъ былъ продолжить свое пребываніе въ Париж.

Что длать съ Денизъ въ это время? Квартира на Элисейскихъ поляхъ была неудобна для развлеченій, а оставлять ее чуть не на цлый день одинокой въ дом, было не хорошо для нея.

Когда онъ входилъ, придумывая, чмъ бы занять ее, то увидалъ ее съ атласомъ Франціи на колняхъ.

— Что вы ищите? спросилъ онъ.

— Вы, казалось, такъ разсердились тогда, когда я не могла назвать вамъ канала, проходящаго черезъ Шатильонъ, что я вотъ теперь отыскивала его.

— И вы нашли его? спросилъ онъ.

— Это каналъ Нивернэ, идущій отъ І,она къ Луар, переская Морванъ.

— Въ такомъ случа, дитя мое, работа не скучна для васъ. Я очень счастливъ, что нахожу въ васъ такое расположеніе, потому что я хочу позаботиться о васъ. Такъ какъ вашимъ воспитаніемъ пренебрегали до сихъ поръ, то, я думаю, нужно это исправить.

Такъ какъ, говоря это, онъ все время смотрлъ на нее, то замтилъ, какъ облако печали распространилось по ея лицу.

— Вамъ непріятно, что я хочу заставить васъ работать?

— Нтъ, увряю васъ.

— Однако, когда я говорилъ, что нужно исправить ваше воспитаніе, вы выразили безпокойство.

Она покраснла.

— Вы смутились?

— Да.

— Почему?

— Она осталась въ нершительности, наконецъ, сказала дрожащимъ голосомъ:

— Я подумала, что должна буду опять поступить въ пансіонъ и разстаться съ вами, когда вы были такъ добры ко мн.

И глаза ея наполнились слезами.

Нтъ, дитя мое, нтъ, вы не поступите въ пансіонъ и мы не разстанемся. Если вы немного любите меня, то, поврьте, я васъ люблю еще больше. Я отправлялся за тмъ, чтобы отыскать вамъ гувернантку, которая научитъ васъ тому, чему не могли научить васъ у г-жи Давенъ. Мы теперь еще останемся на нсколько дней въ Париж.

Чтобы сократить какъ-нибудь остающееся у нихъ впереди время, онъ вышелъ изъ дому вмст.

Онъ заказалъ для нея блье, платья и тысячу другихъ предметовъ, прежде чмъ увезти ее въ Рюдмонъ.

Потомъ, выйдя изъ магазина, онъ повелъ ее по музеямъ, садамъ, вызывая ее на вопросы и отвчая на нихъ.

Она была умна и, что еще лучше, обладала, такъ сказать, врнымъ чутьемъ и добрымъ сердцемъ.

Она общала сдлаться прекрасной женщиной.

Смотря на нее и слушая ее, онъ замчалъ въ себ чувство неопредленной нжности къ ней, такъ какъ къ этому чувству примшивалась какая-то безотчетная грусть.

Несомннно, она была его дочь.

Но почему она не походила на него? Чего бы онъ не далъ, чтобъ у нея была хоть одна черта его, одинъ какой-нибудь признакъ, бросающійся въ глаза.

Онъ хотлъ снять съ нея фотографическую карточку.

Потомъ онъ веллъ снять карточку и съ себя въ той же самой поз, не смотря на увренія фотографа, что эта поза не идетъ къ нему

Но онъ заботился о другомъ, что ему было за дло, идетъ или нейдетъ къ нему такая поза?

Иногда сходство, часто ускользающее, когда сравниваютъ два лица, бросается въ глаза, когда сравниваютъ портреты этихъ лицъ: фотографія схватываетъ сходныя черты, которыя безъ этого трудно бываетъ распознать, укрпляетъ и длаетъ ихъ боле точными.

Эту карточку Денизъ, вмст съ своей, маркизъ постоянно носилъ въ своемъ бумажник и по нсколько разъ въ день, оставаясь одинъ, онъ изучалъ ихъ съ необыкновеннымъ вниманіемъ.

Очевидно, сходство между ними не было поразительно, но тмъ не мене оно существовало.

На улицахъ, по которымъ приходилось ходить маркизу, ему часто бросались въ глаза большія желтыя афиши, возвщающія о продаж имущества г-жи Эммы Лажоле, повсюду на стнахъ и заборахъ слова: ‘новая мебель, брилліанты, кружева’ поражали его взоры.

Ему казалось, что во всемъ Париж была только одна афиша, именно та, которую не хотлъ онъ видть.

Каждый разъ, какъ онъ замчалъ эти афиши, имъ овладвалъ какой-то стыдъ, угрызеніе совсти. Онъ не долженъ былъ допускать этой продажи, расплатившись съ кредиторами.

Но страхъ войти въ сношенія съ Отто или, по крайней мр быть замшаннымъ въ его дла, останавливалъ его. Отто внушалъ ему непреодолимое отвращеніе.

Ршившись не препятствовать этой продаж и такимъ образомъ невольно сообразоваться съ ясно выраженнымъ желаніемъ Эммы Лажоле, онъ хотлъ однако пріобрсть съ публичныхъ торговъ изъ имущества Эммы хоть какую-нибудь вещь на память о матери для Денизъ.

Посл, она, безъ сомннія, будетъ очень счастлива, что иметъ хоть что-нибудь изъ имущества своей матери.

Но что именно купить? Выборъ былъ труденъ и, даже боле — щекотливъ, нужно было, чтобъ эта вещь напоминала ей мать, а не женщину. Алмазъ,— невозможно. Книгу? Были-ли у Эммы книги, несли были, то какія?

Во что бы то ни стало, онъ ршился отправиться на эту выставку, о которой афиши возвстили по всему Парижу, сдлавъ выборъ, онъ попроситъ оцнщика купить ему то, на чемъ онъ остановится.

Подъхавъ къ аукціонной камер, онъ увидлъ въ улиц Друо и Россини двойной рядъ колясокъ и каретъ, кучера и лакеи дружески бесдовали между собою.

По манерамъ слугъ, по величественности кучеровъ, по изяществу колясокъ и виду лошадей, для знающихъ дло было очевидно, что большая часть экипажей принадлежитъ великосвтскимъ людямъ.

На двери желтыя афиши, ‘Эмма Лажоле, мебель, брильянты,’ въ передней тже афиши.

Гд находилась эта выставка? До сихъ поръ онъ читалъ только слова, написанныя крупными буквами, онъ подошелъ къ афиш, чтобъ узнать гд находилось зало выставки.

Передъ нимъ, уткнувшись въ афишу, стояла молодая двушка, какъ видно, изъ магазина, стройная и кокетливая. Онъ долженъ былъ подождать читать, пока не отойдетъ она.

Но въ чтеніи молодой двушки было что-то больше простаго вниманія, можно было подумать, что она очарована буквами, блствшими передъ ней, и что слово ‘брилліантъ’ свтилось огнями, ослплявшими ее.

Брильянты Эммы Лажоле, той актрисы, которую она видла на сцен нсколько мсяцевъ тому назадъ. И она была такъ худа, эта Лажоле! по крайней мр она уже постарла, тогда какъ она….

Въ это время одинъ старый господинъ, стоявшій также передъ афишей, почтенной наружности, съ головою патріарха, увнчанною блыми волосами, наклонился къ молодой двушк.

— Хе! хе! сказалъ онъ задыхающимся голосомъ, брильянты, ихъ легко можно пріобрсти.

Она обернулась къ нему и при этомъ движеніи показала прекрасное лице свое. Рукою, на которой блестли два большіе алмаза, старый патріархъ показалъ на имя Эммы Лажоле и, устремивъ глаза на молодую двушку, принялся молча улыбаться съ полуоткрытымъ ртомъ, отвсивъ нижнюю губу и разширивъ ноздри.

Выставка была въ нижнемъ этаж, маркизъ, оставивъ эту соблазнительную сцену, началъ подниматься наверхъ.

Онъ хотлъ поторопиться, такъ какъ ему неловко было встртиться въ такомъ мст съ кмъ-нибудь изъ знакомыхъ, но лстница была полна народу, одни исходили, другіе спускались и по-невол пришлось слдовать за другими.

Въ толп встрчались знакомыя между собою лица, останавливались, чтобъ сказать другъ другу нсколько словъ и тмъ останавливали другихъ, входящіе спрашивали тхъ, которые сходили и уже видли выставку.

— Ну?

— Совтую вамъ обратить вниманіе на бархатное платье, каштановаго цвта, обшитое лисьимъ мхомъ, очень красивое и дорогое.

— Мн говорили о мебели для будуара, можно ее тамъ видть?

— Обитая зеленымъ шелкомъ, удивительная.

Вдоль стнъ залы были растянуты занавсы для оконъ и портьеры, потомъ, тамъ и сямъ, но въ большомъ порядк была разставлена различная мебель.

Когда маркизъ вошелъ въ этотъ залъ, сердце его сжалось и его первымъ движеніемъ было вернуться назадъ, но цлая волна вновь прибывшихъ унесла его впередъ.

Еслі? бы движеніе длалось правильно, толпа, вошедшая въ одну дверь и выходя въ другую, могла бы двигаться довольно быстро: но тутъ постоянно останавливались, то чтобъ потрогать мебель, то чтобъ пощупать матерію, то обернуть платье, но особенно останавливались, чтобъ поговорить, сообщить другъ другу свои впечатлнія, спросить другъ друга, посмяться, поболтать, поврать и тутъ останавливали другихъ, толкались на одномъ мст, не имя возможности идти впередъ.

Не смотря на свое желаніе выйти скоре изъ этой толкотни, маркизъ не могъ идти такъ скоро, какъ ему хотлось бы. Правда, его большой ростъ И сила помогли бы ему очистить для себя мсто, но какъ большая часть большихъ и сильныхъ, онъ былъ чрезвычайно остороженъ въ своихъ движеніяхъ.

Когда путь его прескся о плотную группу людей, имя Отто поразило его слухъ.

— Ахъ, да! мой милый, объясните мн, пожалуйста, отчего эта движимость такъ полна. Мн нажется, Лажоле уже давно находилась въ стсненныхъ обстоятельствахъ. Какъ случилось, что она не распродала свое имущество, вещь за вещью, свои брильянты, драгоцнности, кружева?

— Это потому, что молодой Отто, не смотря на свою молодость очень опытный въ вещахъ подобнаго рода, хотлъ имть это имущество, цльнымъ, для этого онъ склонилъ Лажоле совершить фиктивную продажу, которая въ настоящее время сдлала-бы его полнымъ и единственнымъ собственникомъ всего, что выставлено здсь. Но, по просьб кредиторовъ, возбужденъ былъ процессъ, продажа была признана недйствительною, и наложеніе ареста сохранило въ цлости все, что очень легко могло бы исчезнуть по частямъ. Этотъ разсказъ научаетъ тому, что кто много захватываетъ, тотъ плохо удерживаетъ.

— А молодой Отто много захватываетъ?

— Да, много, и даже кажется, что онъ очень хорошо удерживаетъ, только здсь прорвался. Но я вижу баронессу Турнэ съ своими дочерьми, извините, что оставляю васъ, нужно идти поздороваться съ ними.

— Она приводитъ сюда своихъ дочерей?

— Она водитъ ихъ съ собою всюду.

— Это мило.

Баронесса Турнэ, которая, въ качеств слабой женщины, не совстилась, подобно маркизу, толкать людей, очистила себ мсто, когда группы не раздвигались передъ нею, она отстраняла рукою тхъ лицъ, которыя мшали ей пройти.

Задача ея была довольно легка, потому что, при вид этой дамы и ея двухъ дочерей, вытянувшихся и надутыхъ, которыя шли по пятамъ своей матери, въ толп произошло движеніе любопытства и вс выстраивались въ рядъ при ихъ проход.

Быстро пробираясь такимъ образомъ, она дошла почти до того мста, гд стоялъ маркизъ, здсь молодой человкъ, разговаривавшій объ Отто, остановилъ ее шумными изъявленіями вжливости.

— Ахъ, мой милый, сказала она, я очень рада, что встртила васъ. Вы будете моимъ провожатымъ среди этой толпы. Какой забавный народъ!

— Но мн кажется, что здсь есть представители всхъ слоевъ общества.

— Вотъ это-то смшеніе и забавно. Вы уже видли это имущество?

— Да.

— Въ такомъ случа, вы намъ покажете его? Мн говорили объ очень любопытной будуарной мебели.

— Вотъ она.

Какъ она очищала для себя дорогу, чтобъ дойти до мста, такъ и съумла устранить тхъ, которые мшали ей разсматривать различную будуарную мебель. Постоянно идя по ея пятамъ, ея дочери слдовали за ней, не говоря ни слова.

— Здсь вся будуарная мебель? спросила она молодаго человка, на руку котораго опиралась.

— Да, вы ожидали другой?

— Я представляла себ это иначе, кухонные принадлежности посредственны.

— Но вы хорошо знаете, милая баронесса, что не кастрюли образуютъ хорошую кухню, а кухарка.

— Это все равно, тутъ должно быть не вся мебель.

— Но нтъ, увряю васъ, посмотрите каталогъ: шкафъ и этажерка — вотъ они, подзеркальникъ изъ позолоченнаго дерева,— вотъ онъ, этажерка краснаго дерева,— вотъ она, рабочій столъ, круглый столъ, вы ихъ видите, диванъ и кресла, обитыя зеленымъ шелкомъ, вотъ они.

— Можно трогать?

— Разумется.

Тогда она подошла къ дивану и попробовала нсколько разъ рукою упругость пружинъ.

Потомъ, обращаясь къ своему компаньону, сказала.

— Совершенно, какъ наши, поэтому нечего больше смотрть, пойдемте.

И въ сопровожденіи своихъ дочерей она направилась къ выходной двери, не удостоивъ ни однимъ взглядомъ мебель и предметы туалета, мимо которыхъ проходила.

Однако, не смотря на свою увренность и ловкость раздвигать людей, она скоро должна была остановиться передъ плотной массой народа, которая представляла препятствіе почти непреодолимое. Тснились, толпились, а женщины, находившіеся въ заднихъ рядахъ, поднимались на цыпочки, чтобы постараться видть передъ собой.

— Что тамъ такое? спросила баронесса.

— Платья: въ каталог ихъ записано сто-семнадцать.

— Сто-семнадцать! Посмотримъ немного.

Взволнованный видомъ того, что онъ нашелъ знакомаго въ этомъ имуществ, наслушавшись до тошноты разговоровъ, маркизъ ршился-было уйти, чувствуя себя неспособнымъ продолжать розыски, какъ вдругъ взглядъ его упалъ на фортепьяно, которое, казалось, онъ узналъ.

Онъ подошелъ. Онъ не ошибся: это было піанино фабрики Эрардъ, которое онъ когда-то подарилъ Эмм.

Его выборъ былъ ршенъ, онъ велитъ купить это фортепьяно для Денизъ.

Тотчасъ онъ поспшилъ выйти изъ этой залы и безъ жалости началъ толкать женщинъ, которыя попадались ему на пути къ лстниц, онъ чувствовалъ въ эту минуту презрніе къ этимъ честнымъ женщинамъ, которыя спшили сюда, побуждаемыя непохвальнымъ любопытствомъ. Зачмъ они сюда приходили?

Еще немного и онъ закричалъ бы имъ: ‘Уходите отсюда, то, что вы длаете, постыдно.’

Когда онъ вернулся домой, ему сказали, что какая-то дама уже около часу дожидается его въ гостиной.

— Какая дама? Она сказала свое имя?

Слуга подалъ ему карточку:

‘Госпожа Клементина Божонье’

XVI.

Прежде чмъ пройти въ гостиную, гд ожидала его г-жа Клементина Божонье, маркизъ вошелъ къ Денизъ.

— О! крестный, сказала она, подходя къ нему, какъ васъ долго не было!

— Не журите меня, дитя мое, это для васъ я уходилъ. Нужно, чтобы вы знали, если еще не знаете, что посл завтра будетъ продаваться имущество вашей матери. Я хотлъ было не допустить эту продажу, но по нсколькимъ причинамъ, которыя слишкомъ долго объяснять вамъ, это показалось мн невозможнымъ. днако я не хотлъ, чтобы все, принадлежащее вашей матери, пропало и пріобрту что-нибудь для васъ на память. Я распорядился, чтобы купили фортепьяно. Это фортепьяно, я подарилъ прежде вашей матери, и буду очень счастливъ видть его въ вашихъ рукахъ.

— Мн хотлось-бы найти слова, чтобъ поблагодарить васъ, но если я молчу передъ вами, не подумайте, что я неблагодарна за всю вашу доброту ко мн.

— Кстати, по поводу фортепьяно, продолжалъ маркизъ, прерывая этотъ порывъ благодарности, я долженъ вамъ сказать, что ваша гувернантка дожидается меня въ гостиной или, врне, особа, которую мн предлагаютъ въ гувернантки для васъ, потому что я не хочу выбирать безъ того, чтобъ она вамъ не понравилась. Вы не ребенокъ, къ которому назначаютъ учительницу.

Она хотла сказать, что будетъ довольна такой гувернанткой, какую онъ ей назначитъ, но онъ тихо закрылъ ей ротъ.

— Такія общанія даются чистосердечно, но иногда можетъ случиться, что ихъ нельзя будетъ выполнить. Я желаю избжать этого и, какъ очень вроятно, что вы пожелаете, чтобъ эта гувернантка осталась у насъ на нсколько лтъ, то нужно взять вс предосторожности, какими можетъ располагать опытность. Такимъ образомъ, я васъ позову сейчасъ, и вы, не стсняясь, изучайте внимательне эту особу. Посл вы мн скажете ваше мнніе и если оно будетъ сообразно съ моимъ, съ другой стороны, если свднія, которыя я соберу относительно г-жи Божоннье — таково ея имя — будутъ удовлетворительны, мы отправимся завтра или посл завтра въ Рюдмонъ. До свиданія.

И онъ вошелъ въ гостиную.

При его приближеніи, молодая женщина, одтая просто, но со вкусомъ и изящно, встала и поклонилась.

Когда она подняла голову, маркизъ замтилъ, что она была красива: лицо ея было пріятно, хотя густыя черныя рсницы придавали ему нсколько строгое выраженіе, глаза были полны огня, но что особенно поражало въ ней, это граціозность и легкость всей ея фигуры: это была маленькая черная кошечка, нжная и гибкая.

Своей изящной ручкой она подала письмо маркизу.

‘Особа ршительно красива, но она представляетъ мн такія гарантіи, что я ршилась послать ее къ вамъ. Я рекомендую вамъ ее во всхъ отношеніяхъ: это перлъ.’

Маркизъ, спрятавъ заботливо письмо въ карманъ возвратился къ г-ж Божонье.

— Письмо, которое вы мн только что вручили, сказалъ онъ, очень коротко, но нельзя желать боле точнаго. Оно оканчивается слдующими словами, которыя я прошу у вашей скромности, позволенія прочесть, чтобы вы знали подъ какими признаками вы представляетесь: ‘Я рекомендую вамъ ее во всхъ отношеніяхъ, это перлъ’.

Г-жа Божонье наклонила голову, чтобы скрыть свое смущеніе.

— Я не хотлъ бы настаивать на этомъ слов, продолжалъ маркизъ, однако, позвольте вамъ сказать, что именно перлъ мн и нуженъ. Нсколько словъ разъяснятъ это мое желаніе.

Тогда онъ разсказалъ въ короткихъ словахъ, держась строго только необходимаго, какъ Денизъ помщена была въ пансіонъ, гд самымъ печальнымъ образомъ пренебрегали ея воспитаніемъ и, какъ по несчастному стеченію обстоятельствъ, мать молодой двушки не могла наблюдать за нею.

Эта часть его объясненія была довольно запутана, но г-жа Божонье не показала никакого удивленія. Она слушала со вниманіемъ, скромностью и своей миной, казалось, говорила: ‘Вамъ нтъ необходимости разсказывать мн все это.’ Но какъ уваженіе препятствовало ей прервать его, то она молчала, но ея быстрые глаза, которые, казалось, не могли остановиться на глазахъ маркиза, но ея руки, полуподнятыя и протянутыя впередъ, но ея плечи, слегка выгнутые назадъ, все въ ней протестовало: ‘это было слишкомъ, это было черезчуръ.’

Теперь, избавившисъ отъ того, что было затруднительнаго въ его положеніи, маркизъ началъ говорить откровенне, а слдовательно и скоре то, что нужно было.

Воспитаніе, которое онъ хотлъ дать своей малютк, это воспитаніе свтской женщины: познанія въ литератур, исторіи и искусствахъ, во всемъ, о чемъ женщина можетъ говорить или слушать, въ наук нсколько общихъ знаній, одинъ живой языкъ, сколько возможно, англійскій, такъ какъ онъ самъ понималъ его, и музыка.

Денизъ была понятлива и кротка, онъ надялся, что она будетъ и послушной. Притомъ вовсе не нужно было заниматься съ ней какъ съ маленькой двочкой, а скоре какъ съ младшей по лтамъ подругой. Рядомъ съ уроками въ собственномъ смысл необходимы прогулки, разговоры, изъ которыхъ она можетъ многому научиться.

Для этого необходимо было, чтобы воспитанница и гувернатка жили постоянно въ тсной дружб другъ съ другомъ и этого легко достигнуть въ Рюдмон, если гувернантка захочетъ подчиниться нкоторымъ требованіямъ, которыя впрочемъ не трудно будетъ выполнить

Замокъ былъ обширенъ, Денизъ и гувернантка будутъ имть каждая свое особое помщеніе, но которыя будутъ сообщаться между собою. Он будутъ жить тамъ какъ у себя дома. Все чего требовалъ маркизъ, это чтобы он, и та и другая выходили къ обду. Он будутъ имть въ своемъ распоряженіи карету, чтобъ вызжать когда имъ вздумается, маркизъ желалъ бы только, чтобы они оставались въ замк ежедневно въ пять часовъ, потому что въ это время онъ будетъ входить къ нимъ, чтобъ посмотрть на ихъ занятія и самому видть, не по недоврію, но для своего удовольствія, успхи дитяти.

Хотя г-жа Божонье, казалось, хорошо владла собою, но она не могла удержать движенія удовольствія, услышавъ объ отдльномъ помщеніи и карет: очевидно, эта матеріальная сторона интересовала ее и возбуждала въ ней хорошія надежды: она будетъ жить въ хорошемъ дом.

— Теперь, продолжалъ маркизъ, когда я изложилъ передъ вами свои требованія, я васъ прошу сказать мн, желаете-ли вы принять ихъ.

Нсколько словъ, сказанныхъ г-жей Божонье современи прихода маркиза въ гостиную, были произнесены на самомъ чистомъ французскомъ язык. Велико было изумленіе маркиза, когда она отвтила на его вопросъ на не мене чистомъ англійскомъ язык.

И какъ при этомъ онъ выразилъ изумленіе, то она сказала ему.

— Я говорю съ одинаковой легкостью на обоихъ языкахъ и, какъ вы тоже знаете по англійски, то я хотла доказать вамъ, что буду въ состояніи преподавать г-ж Денизъ ‘живой языкъ.’ Наконецъ, у меня есть дипломъ, и я думаю вы предпочтете эту гарантію экзамену. Что касается музыки, то, если вы желаете, я вамъ отвчу такимъ же образомъ, какъ и относительно англійскаго языка.

Сказавъ это, она встала и подойдя къ фортепьяно, открыла его.

Маркизъ хотлъ остановить ее, но съ улыбкой нсколько печальной, она сла на табуретъ.

— Когда кого спрашиваютъ, уметъ-ли онъ ходить, самый лучшій отвтъ, какой онъ можетъ дать, это пройтись.

Когда маркизъ посмотрлъ съ безпокойствомъ въ сторону комнаты Денизъ, она сказала:

— Не безпокойтесъ, я не затрону печали вашего дитяти веселой музыкой.

И тотчасъ она принялась играть серьезную пьесу, полную грусти и поэзіи.

— Это ‘Marche fun&egrave,bre’ Шопена, сказала она, нсколько обернувшись къ маркизу и глядя на него.

Маркизъ не былъ большимъ знатокомъ въ музык, но онъ былъ пораженъ врностью, съ которой она исполнила этотъ отрывокъ.

Онъ веллъ позвать Денизъ и представилъ ихъ другъ Другу.

Минутъ десять они разговаривали о томъ и другомъ, потомъ г-жа Божонье встала.

— Завтра или посл завтра я буду имть честь видть васъ, сказалъ маркизъ, будьте добры, оставьте вашъ адресъ.

При этой просьб г-жа Божонье слегка двинула бровями, однако, не возражая, она написала свой адресъ на карточк.

Потомъ, когда маркизъ проводилъ ее до выходной двери, между тмъ какъ Денизъ осталась въ гостиной, она сказала:

— Ваша воспитанница просто очаровательна.

— Ну, сказалъ маркизъ, возвратившись къ Денизъ, какъ вы нашли вашу гувернантку?

— Очаровательна.

— Тоже она сказала и о васъ. Вопросъ о взаимной симпатіи ршенъ, теперь посмотримъ относительно остальнаго.

XVII.

Именно потому, что г-жа Божоннье была дйствительно очаровательна, маркизъ чувствовалъ себя безпокойнымъ.

Какимъ образомъ такая женщина доведена была до необходимости быть гувернанткой?

Стсненныя обстоятельства, безъ сомннія, можетъ быть даже бдность. Но кто причиной этихъ стсненныхъ обстоятельствъ? вотъ это нужно было узнать.

Зная о сношеніяхъ капитана Божонье съ торговцами лошадьми на Елисейскихъ поляхъ, маркизъ ршился отсюда начать свои изслдованія. Мужъ могъ объяснить жену, по крайней мр, онъ могъ объяснить ея ршеніе.

Будучи собственникомъ извстнаго коннаго завода, маркизъ былъ знакомъ со всми торговцами лошадьми въ Париж.

Первый, къ которому онъ обратился, не могъ удовлетворить его любопытству, онъ лишь зналъ капитана за отличнаго наздника и только. Другой объяснилъ больше.

— Если бы маркизъ прибылъ часомъ раньше, онъ могъ бы видть г. Божонье, который постоянно приходитъ брать одну изъ моихъ лошадей, для поздки до Бесуа.

— Онъ каждый день беретъ у васъ лошадей?— Онъ у меня беретъ! т. е., такъ какъ онъ отлично здитъ верхомъ, то я и даю ему лошадей, то одну, то другую.

Однимъ словомъ вы оказываете другъ другу взаимныя услуги?

— Именно, г. маркизъ, вы сказали правду: это настоящій наздникъ, къ несчастію, ему не хватаетъ денегъ.

— Чмъ же онъ живетъ?

— Онъ заработываетъ нсколькими способами: онъ пишетъ въ журнал спорта. Очень понятно, что онъ не играетъ тутъ первой роли, потому что не можетъ, но пишетъ о томъ, что касается бговъ, вы знаете: ‘Контрабанда и Піетро’ бжали впереди всхъ, ‘Музыка’ была послдней. Подобное описаніе не требуетъ ничего, кром врнаго глаза и искуснаго карандаша. Онъ также состоитъ корреспондентомъ ‘Sporting life’, въ ‘Betting’ онъ заключаетъ пари за князя. Наконецъ онъ….

— Наконецъ онъ получаетъ кое-что и отъ васъ, не правда-ли? но мн кажется, что все это не составляетъ достаточнаго и опредленнаго дохода.

— Хе! хе! это было бы еще достаточно, но пусть онъ получаетъ вдвое, втрое больше, для него все-таки этого будетъ недостаточно. Капитанъ, просто, что называется, бездонная бочка, что въ нее ни клади, ничего не останется: въ одно отверзтіе наполняешь, въ двадцать все уйдетъ. Играетъ въ карты, хорошо завтракаетъ, еще лучше обдаетъ, ужинаетъ такъ, какъ будто цлый день ничего не лъ, и ко всему этому еще страсти!

— Но онъ женатъ?

— Да, но у него есть еще хорошенькая любовница, но неужели маркизъ думаетъ, что бракъ или жена могутъ удержать капитана. Это ужасный человкъ, клянусь вамъ. Даже я, видавшій на своемъ вку много господъ подобнаго рода, признаюсь, что иногда боюсь его, слыша какъ онъ говоритъ. Не предразсудки испортили его карьеру, поврьте мн.

— Что же испортило ее?

— Его пороки, г. маркизъ.

— Пороки заставили его выйти изъ службы?

— Не одни пороки, потому что въ арміи, вы знаете, не всегда бываютъ взыскательны, но для удовлетворенія этихъ пороковъ капитанъ зашелъ слишкомъ далеко, и его принудили выйти въ отставку.

— Что вы называете зайти слишкомъ далеко?

— Ну, г. маркизъ, это цлая исторія и я ея хорошо не знаю, такъ какъ, разумется, капитанъ не разсказываетъ ее, хотя онъ и хвастается многими продлками, но не этой.

— Но вы слышали объ этой исторіи?

— Говорятъ, что когда капитанъ промоталъ все имущество, доставшееся ему отъ отца, онъ попросился поступить въ ремонтъ, потому что тутъ, вы знаете, всегда бываютъ на рукахъ деньги и, если пожелаешь, всегда можно нагрть руки. Въ виду того, что онъ отлично зналъ толкъ въ лошадяхъ, это мсто было какъ разъ по немъ, при опредленіи его въ ремонтъ руководствовались только этимъ соображеніемъ, не зная и не стараясь узнать другихъ его качествъ, и послали его въ Сентъ-Ло. По истеченіи года случилось то, что должно было случиться, открыли большія неправильности въ его касс и кром того многіе продавцы лошадей заявили, что они вовсе не получили той платы за лошадей, какую капитанъ записалъ въ уплату имъ. Нужно было или подвергнуться суду или выйти въ отставку. Капитанъ имлъ въ высшихъ сферахъ много друзей и покровителей, дло замяли и удовольствовались его отставкой. Тогда онъ явился въ Парижъ въ крайне бдственномъ положеніи, потому что долженъ былъ пополнить растраченныя имъ суммы. Вотъ эта исторія, какъ по крайней мр ее разсказываютъ.

— Благодарю васъ.

— Если вы хотите знать это наврное, то я совтую вамъ обратиться къ офицерамъ того полка, въ которомъ онъ служилъ прежде или, всего лучше, въ министерство, если у васъ есть тамъ какой-нибудь знакомый, который захочетъ разсказать вамъ это.

Этотъ разговоръ происходилъ на одной изъ аллей, усыпанныхъ желтымъ пескомъ, которыя покрываютъ Элисейскія поля. Въ эту минуту показался всадникъ въ конц этой аллеи.

— Вотъ онъ самъ.

И маркизъ, знавшій толкъ въ верховой зд, удивлялся капитану, когда онъ прохалъ передъ ними. Взмыленная лошадь ясно показывала, что только что полученный ею урокъ былъ труденъ, капитанъ былъ спопоенъ, его посадка поражала безукоризненной правильностью.

— Эта пойдетъ, сказалъ онъ шедшему передъ нимъ груму, только передъ выздомъ нужно получше взнуздывать ее.

Потомъ онъ направился къ торговцу лошадьми

Капитанъ былъ лтъ 35—38, средняго роста, болзненный и худой, голова его была довольно изящна. На матово-блдномъ лиц рзко оттнялись большіе черные усы, волосы были острижены подъ гребенку. Его лице было строго, осанка надменна, его тонкій станъ былъ затянутъ въ синяго цвта сюртукъ, на отворот котораго красовалась красная лента, гусарскія панталоны позволяли видть его маленькія и кривыя ноги, его шляпа была слегка надта набекрень.

Подошедши на близкое разстояніе къ маркизу, онъ измрилъ его глазами съ головы до ногъ съ такимъ презрніемъ, какое естественно испытываетъ моська относительно слона, потомъ, повернувшись на каблукахъ, онъ принялся ходить взадъ и впередъ, насвистывая вальсъ и помахивая хлыстикомъ.

— Идите же къ нему, сказалъ маркизъ торговцу лошадьми, кажется, онъ хочетъ съ вами говорить.

Въ самомъ дл, онъ хотлъ сказать ему секретную для него вещь и очень интересную: попросить пять луидоровъ.

— Это невозможно, капитанъ. Ужь вы слишкомъ много забрали.

— Въ такомъ случа дайте хоть одинъ луидоръ, онъ мн крайне нуженъ.

— Невозможно.

— Вы не откажете мн, надюсь, хоть въ сотн су?

Въ этомъ не было отказано.

Изъ того, что маркизъ слышалъ и видлъ, онъ достаточно узналъ капитана, ему не было нужды узнавать еще боле. Имя подобнаго мужа, естественно, что г-жа Божонье захотла оставить Парижъ и вести независимую жизнь, подобное ршеніе съ ея стороны говорило даже въ ея пользу.

Покончивъ свои изслдованія относительно мужа, онъ началъ собирать свднія о жен, такъ какъ словъ его пріятельницы ‘я рекомендую ее вамъ во всхъ отношеніяхъ’ вовсе небыло довольно для него. Онъ хотлъ чего нибудь боле обстоятельнаго, чмъ эта общая фраза. Почему она достойна похвалы? Откуда она? кто она?

Снесясь съ отцомъ молодой двушки, воспитывавшейся подъ руководствомъ г-жи Божонье, онъ получилъ точные отвты на вс эти вопросы.

Г-жа Божонье, урожденная Клементина Обріо, была дочь артиста, музыканта, который, не имя ничего, чтобы могъ оставить своей дочери, и зная, что долженъ умереть еще въ молодомъ возраст, далъ своей дочери, которую онъ обожалъ, основательное и блестящее воспитаніе, надясь, что изъ этого воспитанія она, оставшись одинокой, съуметъ. извлечь для себя пользу на поприщ жизни, бывшей для него столь тяжелою. Онъ умеръ, когда Клементин только что исполнилось восьмнадцать лтъ, и тогда она сдлалась гувернанткой. Воспитаніе, данное ей дочери его, было превосходно. Единственные упреки, которые можно было сдлать Клементин, касались ея характера, который былъ не много твердъ, и ея кокетства, которое было нсколько велико съ нкоторыми лицами, однако кокетство это было таково, что никогда не производило ничего серьезнаго — потребность нравиться, ни къ чему ее не обязывавшая.

21 года она захотла выйти замужъ за г. Божонье, который былъ тогда блестящимъ офицеромъ, жилъ на широкою, ногу и былъ выдающимся изъ ряда своихъ товарищей. Не смотря на дружескія предостереженія объ опасности брака съ человкомъ такого характера, она настояла на своемъ желаніи. Любила-ли она его? Это неизвстно. Но достоврно то, что она чувствовала отвращеніе къ той зависимости, въ какой удерживало ее ея положеніе, бракъ для нея былъ освобожденіемъ.

Маркизъ былъ нсколько испуганъ этимъ кокетствомъ и честолюбіемъ, но, какъ съ другой стороны, свднія, сообщенныя ему о ней, были превосходны, то онъ ршился взять г-жу Божонье въ гувернантки, и сейчасъ же хотлъ отправиться извстить ее, что они на другой день отправятся.

Адресъ, который она дала ему, былъ — улица Фобургъ-Сентъ-Оноре, подъ указаннымъ номеромъ онъ нашелъ меблированныя комнаты довольно некрасивой наружности, и поднялся въ третій этажъ.

Человкъ, въ бломъ передник, чистившій входъ, провелъ его въ маленькую гостиную, гд стоялъ накрытый столъ, и сказалъ ему, что сейчасъ г-жа Божонье занята, но что она скоро придетъ.

Машинально маркизъ взглянулъ на этотъ столъ, онъ былъ странно сервированъ. На грязной салфетк, покрывающей скатерть, стояли горшокъ съ жареной свининой, коробка сардинъ и бутылка элю, завтракъ, купленный у сосдняго торговца.

Вдругъ онъ услышалъ голоса, раздающіеся изъ сосдней комнаты, голосъ г-жи Божонье и другой, совершенно ему незнакомый.

— Я подожду еще до завтра, говорилъ этотъ голосъ, и если и завтра вы не заплатите, я васъ выгоню. Вы напрасно строите мн глазки: относительно меня это средство недйствительно. Я не допускаю, чтобы мн отплачивали такой монетой.

Маркизу неловко было слышать этотъ разговоръ, онъ постучалъ въ дверь.

Ему отворили. Узнавъ его, г-жа Божоннье покраснла до ушей.

— А! г. маркизъ, пробормотала она.

Домохозяинъ вышелъ, низко поклонившись, и маркизъ могъ говорить о чемъ хотлъ.

Потомъ, уходя, онъ положилъ на каминъ нсколько банковыхъ билетовъ.

— Передъ отъздомъ, сказалъ онъ, иногда бываетъ нужно сдлать какія-нибудь закупки. Позвольте предложить вамъ это въ счетъ будущаго жалованья. До завтра!

На другой день г-жа Божонье прибыла одна въ вокзалъ Монпарнассъ, мужъ не провожалъ ее. Она нашла маркиза и Денизъ, которые ожидали ее.

Слуга маркиза пошелъ впередъ нея, чтобы взять ей билетъ и заняться ея багажемъ.

Багажъ этотъ состоялъ изъ одного чемодана.

Когда его положили на всы, факторъ объявилъ 29 фунтовъ.

Тогда слуга, бывшій человкомъ почтительнымъ, принялся тихо смяться.

— 29 фунтовъ! гувернантка! должно быть у нея нтъ даже рубашекъ.

XVIII.

Письмо, въ которомъ маркизъ извщалъ о своемъ прибытіи въ Рюдмонъ, произвело большое безпокойство въ замк.

Что возвращается маркизъ, это было естественно’. Но онъ говорилъ, что прибудетъ вмст съ молодой двушкой, своей воспитанницей, и съ ея гувернанткой. Онъ также веллъ приготовить комнаты, находящіяся надъ его помщеніемъ. Что все^! это значило?

Кто была эта молодая двушка?

— Это та Денизъ, о которой говорилось въ письм, сказалъ г. де-Каркбю, дочь той прежней любовницы, которая писала маркизу: ‘о ней я безпокоюсь, о ней я говорю’.

— Это очевидно, и не нужно быть мудрецомъ, чтобы придти къ такому заключенію.

— Не мене врно также, что для того, чтобы придти къ такому заключенію, нужно было прочесть это письмо и что не ты сдлала это, а я.

Г-жа Меро не нашла нужнымъ обвинять брата въ чтеніи этого письма.

— Что эта молодая двушка Денизъ, это несомннно, сказала она, но что нужно узнать, такъ это связь, которая привязываетъ эту Денизъ къ маркизу.

— Ты можешь сказать, что она его дочь.

— Братъ!

— Пожалуйста, не притворяйся и выскажи откровенно свои опасенія. Ты боишься, что эта двушка дочь маркиза. Почему не высказать этого?

— Потому что я говорю только то, что знаю, а этого я не знаю.

— Разв, еслибъ она не была его дочерью, онъ привезъ бы ее сюда? Разв онъ отдалъ бы ей самое лучшее во всемъ замк помщеніе, то, въ которомъ отказалъ мн, своему двоюродному брату, своему наслднику? Это его дочь, я теб говорю, что его дочь.

— Я ничего этого не знаю, но если я хорошо помню выраженія того письма, которое вы прочитали противъ моего желанія, то въ.немъ говорилось, что маркизъ и эта Эмма Лажоле, его прежняя любовница, не видлись въ продолженіи десяти лтъ, но разв можно десять лтъ невидться съ женщиной, если имешь отъ нея ребенка?

— Когда эта женщина состарлась!

— То, что вы сказали, очень цинично, но я не буду останавливаться на этомъ, и продолжаю свое разсужденіе. Съ другой стороны, эта Эмма Лажоле, въ томъ же самомъ письм говоритъ, что она безпокоится о своей дочери. Но, еслибъ эта дочь была дочерью маркиза, ея мать не безпокоилась бы о ней! Бывши любовницей маркиза, она должна была хорошо знать его, и, слдовательно, ей очень хорошо было извстно, какъ податливъ маркизъ во всемъ, что касается чувства.

— Несчастный человкъ!

— Еще вовсе не значитъ, что человкъ несчастенъ, если легко дйствовать на его чувства.

— Глупецъ, простякъ, котораго дурачатъ красивыми фразами, какое довріе можемъ мы имть къ подобному характеру, при нашемъ положеніи здсь? Это невыносимое положеніе: ни минуты покоя, всегда на сторож. И какъ будто мало всхъ этихъ безпокойствъ, мы должны будемъ теперь еще защищаться отъ этой маленькой язвы, зашедшей къ намъ изъ Парижа. Парижанка, дочь актрисы: должно быть будетъ льстецъ, подлипало. Еслибъ дло шло не о помстья Рюдмонъ, я бы оставилъ все, ужъ довольно, наконецъ.

— Увлеченіе никогда ни къ чему не приводитъ.

— Смюсь я надъ твоей мудростью. За кого ты меня принимаешь? Кто хочетъ, можетъ повторить мои слова маркизу, я самъ ихъ скажу ему. Рюдмонъ украденъ у насъ. Вмсто того, чтобы требовать его себ въ силу нашихъ правъ на него, вмсто того, чтобъ продолжать процессы нашего отца, мы были такъ добры, что жили здсь помирившись съ маркизомъ: этого очень мало, мн кажется, что онъ съ своей стороны помирился съ нами. А я говорю, что онъ не помирился съ нами, и я жалуюсь, вотъ и все. Что касается этой двочки, посмотримъ.

— На что нужно будетъ обратить вниманіе, такъ это на связь, которая привязываетъ этого ребенка къ маркизу.

— Его дочь!

— Его дочь, это возможно, но еще не доказано. Если этотъ ребенокъ не дочь маркиза, онъ можетъ признать ее формально за свою дочь, тогда она сдлается его дочерью и будетъ имть такія же права на наслдство, какъ и дитя, рожденное отъ брака. Если, наоборотъ, она его дочь….

— Она навсегда будетъ считаться незаконнорожденной?

— Да, но если онъ призналъ ее или признаетъ посл, она сдлается способной наслдовать ему: таковъ законъ.

Въ качеств вдовы чиновника, г-жа Меро говорила много о закон, и говоря по правд, разсуждала о немъ не глупо: она обладала такими знаніями въ прав, какихъ обыкновенно не имютъ женщины и относительно права на наслдство могла бы даже выдержать споръ съ человкомъ, знающимъ хорошо законы.

При слов ‘законъ’ г. де-Каркбю остался въ смущеніи, что впрочемъ часто случалось съ нимъ въ разговорахъ съ сестрой. Постоянно несговорчивый, постоянно наглый, онъ не могъ привыкнуть къ благоразумнымъ манерамъ, къ серьезнымъ рчамъ своей сестры и, посл нсколькихъ минутъ спора, онъ сердился, гнвъ овладвалъ имъ и онъ говорилъ все, что приходило ему въ голову, даже то, что въ боле спокойномъ состояніи онъ захотлъ бы скрыть.

— О чемъ вы думаете? спросила г-жа Меро посл минутнаго молчанія.

— Какъ бы намъ избавиться отъ этой двочки.

— Какимъ образомъ?

— Длая для нея жизнь здсь невыносимою, она тогда уйдетъ отсюда.

— А если она не уйдетъ, если долженъ будетъ удалиться тотъ, кто будетъ длать ей жизнь невыносимою?

Г. де-Каркбю принялся улыбаться, потомъ, покручивая свои рыжіе усы и покачиваясь съ развязнымъ видомъ, онъ сказалъ:

— Есть еще средство.

— Какое?

— Жениться на этой двочк, съ ней получишь все.

Г-жа Меро подняла руки къ небу въ порыв негодованія.

— Вы съ ума сошли! Какъ вы можете вообразить, что маркизъ отдастъ ребенка за человка вашего возраста?

— Ну! можно будетъ его къ этому принудить.

— Но она вдь еще ребенокъ, ребенокъ, слышите-ли вы?

— Пятнадцати-шестнадцати лтъ, гораздо моложе ея выходятъ замужъ.

— О! и это мой братъ говоритъ такимъ образомъ! Вы можете думать, что маркизъ согласится когда-нибудь выдать свою дочь, двочку шестнадцати лтъ, за человка пятидесяти-восьми лтъ? Это безуміе, я вамъ говорю, что это безуміе.

— Но это не будетъ безуміемъ, не правда-ли, вскричалъ онъ, сильно ударивъ кулакомъ по столу, не будетъ безуміемъ, если онъ выдастъ эту шестнадцати-лтнюю двочку за двадцати-шести-лтняго красавчика, за господина моего племянника, напримръ, за твоего болвана-сына.

По невольному движенію г-жи Меро было очевидно, что она была поражена этими словами, какъ ударомъ кулака, поколебавшимъ столъ.

— Я вижу твою игру, продолжалъ онъ. Эту незаконнорожденную ты находишь хорошей партіей для своего сына и тогда онъ получитъ все наслдство, не правда ли? А я? А я? Ахъ, тысяча чертей! этому не бывать, клянусь. И если мн придется сжечь замокъ, зарзать эту двушку и сломать спину твоему сыну, все-таки, говорю теб, этому не бывать. Если война, то война, и вы вс увидите, какъ я умю ее вести.

Произнеся эту угрозу, онъ сильно толкнулъ дверь ногой и вышелъ съ раскраснвшимся лицомъ, со вздувшимися жилами на лбу и ше, дрожа отъ ярости.

XIX.

Когда г. де-Каркбю и г-жа Меро приготовлялись такимъ образомъ встртить воспитанницу маркиза, маркизъ съ своей стороны приготовлялъ Денизъ и особенно г-жу Божонье къ прізду въ Рюдмонъ.

Сначала онъ не думалъ ни о г. де-Каркбю, ни о г-ж Меро, когда ршился взять къ себ Денизъ. Онъ исполнялъ долгъ относительно этого ребенка, поэтому не имлъ нужды ни совтываться ни съ кмъ, ни спрашивать чьего-либо одобренія. Какъ прежде, онъ считалъ своимъ долгомъ взять къ себ кузена и кузину, такъ и теперь онъ бралъ Денизъ.

Но по мр того, какъ приближалось время возвращаться въ Рюдмонъ, онъ началъ думать, что пріздъ Денизъ въ замокъ требовалъ нкоторыхъ приготовленій.

Въ продолженіе десяти лтъ, братъ и сестра, ободряемые его поведеніемъ, могли до нкоторой степени смотрть на себя какъ на хозяевъ въ замк.

Ему не было дла до того, что Артемій Фабю чванился передъ его фермерами, поставщиками или слугами и требовалъ отъ нихъ уваженія и повиновенія къ себ, на самомъ дл, вс эти люди очень хорошо знали, что былъ маркизъ де-Рюдмонъ и, когда представлялся случай, всегда оказывали уваженіе и привязанность къ дйствительному хозяину. Онъ предпочиталъ, чтобъ его любили, чмъ его боялись, и если ему и было иногда непріятно поведеніе Фабю, то только потому, что оно было смшно, такъ какъ они были родственники между собою, то онъ и хотлъ избавить его отъ насмшекъ, которыми его преслдовали везд.

Что ему было за дло до того, что г-жа Меро неограниченно управляетъ всмъ въ замк! Онъ не любилъ повелвать и до извстной степени былъ доволенъ, что его избавляли отъ скуки объявлять свою волю и особенно приводить ее въ исполненіе.

Правда, пользуясь его равнодушіемъ къ своей власти, они простерли нсколько слишкомъ далеко свои права. Онъ зналъ это, потому что, даже когда самъ онъ и не видлъ этого, то всегда другіе заботились изъ любви къ нему и желанія ему добра довести объ этомъ до его свднія, но онъ никогда много не заботился объ этомъ.

Артемій иногда изъ хвастовства вызжалъ на его лошадяхъ, или при всхъ заводилъ съ нимъ пустую ссору, чтобы доказать, что онъ не былъ бднымъ, принятымъ изъ милости, родственникомъ маркиза. Ну, такъ что-же?

Г-жа Меро, когда онъ приводилъ съ собою въ замокъ своихъ друзей, не увдомивъ ее предварительно должнымъ образомъ объ этомъ, принимала всегда принужденный видъ, какъ это длаютъ щекотливыя жены со своими мужьями. Ну, что жъ за бда?

Когда это выводило его иногда изъ терпнія, посл, поразмысливъ, онъ всегда считалъ себя неправымъ, нужно было смяться надъ этимъ, а не сердиться.

И онъ смялся и оставлялъ полную свободу кузену и кузин длать, что имъ угодно.

Впродолженіи десяти лтъ, онъ былъ доволенъ этой системой и хотя иго, наложенное на него ими, все увеличивалось, привычка мшала ему чувствовать его тяжесть.

Но что онъ охотно переносилъ самъ, того не хотлъ, чтобы переносили другіе, особенно если для другихъ это было тяжело.

Нужно было, слдовательно, изыскать средство, чтобы ихъ господство не было тяжело для Денизъ. Съ другой стороны не нужно было, чтобы пріздъ Денизъ затрогивалъ брата и сестру въ томъ, что они считали своими неотъемлемыми правами.

Отсюда вытекала для маркиза необходимость предпринять для каждаго цлый рядъ предосторожностей.

Такъ какъ Денизъ была при немъ, то, естественно, онъ началъ съ нея, по прізд въ Рюдмонъ, онъ тоже сдлаетъ и относительно г. Каркбю и г-жи Меро.

Не задолго до прибытія на послднюю станцію желзной дороги онъ объяснилъ Денизъ положеніе лицъ, съ которыми ей придется жить въ замк и просилъ ее быть кроткой съ этими лицами и, если можно, полюбить ихъ.

Онъ говорилъ это Денизъ, но въ тоже время онъ относился и къ г-ж Божонье.

Денизъ слушала эти совты какъ ребенокъ, какимъ и была она на самомъ дл, не углубляясь дале прямаго смысла его словъ. Ее просили любить родственниковъ своего крестнаго, она была расположена любить ихъ. Что можетъ быть естественне? И она откровенно отвтила въ этотъ смысл.

Но г-жа Божонье смотрла не съ такой наивной простотой на положеніе, которое ей показывали кузенъ и кузина въ продолженіи десяти лтъ живущіе въ дом! Они были, безъ сомннія, хозяевами этого дома, придется, вроятно, посчитаться съ ними. Она считала маркиза одинокимъ холостякомъ. Этотъ кузенъ и эта кузина измняли положеніе.

Однако, такъ какъ было не въ ея характер обнаруживать волновавшія е чувства, то она отвтила тми же словами, какъ и Денизъ.

Изъ Парижа маркизъ послалъ телеграмму, чтобы выхали встртить его, выходя изъ вагона они нашли на двор станціи коляску для себя и экипажъ для багажа.

Когда слуга опустилъ подножку коляски, маркизъ подалъ руку Денизъ, сказавши:

— Входите, дитя мое.

Она легко впрыгнула въ коляску, но тутъ остановилась на минуту въ нершительности: гд должна она ссть? Она хотла было ссть въ передокъ, но маркизъ остановилъ ее.

— Нтъ, здсь, сказалъ онъ, рядомъ со мной.

Онъ подалъ руку г-ж Божонье, которая сла противъ своей ученицы.

Маркизъ, закладывавшій всегда въ коляску своихъ доморощенныхъ лошадей, былъ заинтересованъ въ томъ, чтобы они скоро бжали: въ полтора часа они прохали двадцать верстъ, отдляющихъ станцію желзной дороги отъ Мюльсанъ, и прибыли къ подножію холма, на которомъ стоятъ замокъ. Прежде подъзжали къ замку по ухабистой дорог, на которой легко можно было сломать себ шею, но недавно маркизъ проложилъ новую дорогу, огибающую холмъ. Мене живописная, нежели прежняя, эта новая дорога имла то преимущество, что по ней можно было прохать въ карет. Долго извиваясь между деревьями, она наконецъ прямо выходитъ на обнаженный холмъ и тогда открывается видъ на замокъ.

— Вотъ и Рюдмонъ, сказалъ маркизъ, и вы видите, дитя мое, что онъ названъ очень удачно: но я приму мры, чтобы это возвышенное и лсистое мсто не было слишкомъ неудобно для васъ.

— Шато-Шинонъ былъ тоже не очень удобенъ, сказала Денизъ съ печальной улыбкой, и однако я тамъ прожила цлыхъ пять лтъ.

— Насъ дожидаются, сказалъ маркизъ, показывая рукою на двухъ лицъ, прогуливавшихся около замка: вы сейчасъ познакомитесь съ г-жей и г-номъ де-Каркбю.

Карета продолжала быстро приближаться, и маркизъ увидалъ, что ошибся: это не былъ г. де-Каркбю, прогуливавшійся съ своей сестрой. Это былъ высокій молодой человкъ, одтый въ черномъ, съ высокой шляпой на голов, продолжая ходить, онъ мрно поднималъ и опускалъ свою лвую руку, какъ будто онъ размрялъ ею свои слова.

— Это не г. де-Каркбю, сказалъ маркизъ, это другой родственникъ, о которомъ я позабылъ сказать вамъ, потому что онъ не живетъ обыкновенно въ замк: Людвигъ Меро, сынъ г-жи Меро, добрый, хорошій мальчикъ, у котораго одинъ только недостатокъ — именно быть старше своего возраста. Но это происходитъ отъ его занятій: онъ товарищемъ прокурора въ суд Конде, и нсколько преувеличиваетъ важность своей профессіи. Относительно его я отъ васъ ничего не требую: ни снисходительности, потому что онъ не иметъ на нее права, ни любви, такъ какъ вы сами, въ томъ я увренъ, полюбите его, также какъ и онъ съ своей стороны полюбитъ васъ.

Въ это время карета подъхала къ замку и остановилась у крыльца. Тогда Людвигъ Меро, живо приблизившись, отворилъ дверцу и подалъ руку маркизу.

— Дядюшка, сказалъ онъ, я очень радъ, поздравить васъ съ пріздомъ.

— Ни также радъ, мой другъ, встртить тебя здсь.

Были сдланы взаимныя представленія, и какъ г-жа Божонье скромно оставалась позади, маркизъ попросилъ ее не держаться въ отдаленіи.

Въ это время на крыльц показался г. де-Каркбю и быстро подошелъ пожать руку маркизу съ изъявленіями дружбы и цлымъ потокомъ фразъ. Онъ былъ счастливъ, очень счастливъ, что маркизъ благополучно совершилъ поздку, очарованъ…

Потомъ вдругъ, отведя его въ сторону, сказалъ указывая на Денизъ:

— Прекрасный ребенокъ, онъ оживитъ нашъ домъ.

Такъ какъ г-жа Меро захотла сама проводить Денизъ и ея гувернантку въ назначенныя для нихъ комнаты, то г. де-Каркбю остался на крыльц одинъ съ Людовикомъ Меро.

— Ну! чиновникъ, сказалъ онъ смясь, какъ ты находишь эту двушку?

— Г-жа Денизъ мн кажется очаровательной.

— Я говорю о гувернантк. Какіе глаза! Я полагаю, что теперь тебя придется часто видть въ замк. Вотъ именно какую женщину нужно, чтобъ расшевелить тебя.

— Дядюшка!

— Она столь же гибка сколь ты крпокъ. Еслибы я хотлъ дать теб совтъ, и я теб даю его, будь любезенъ и все пойдетъ хорошо. Ты позоришь меня и я не ршаюсь признать за своего племянника хорошенькаго молодаго человка, который живетъ въ Конде, какъ семинаристъ. Немножко ловкости, и маркизъ ничего не увидитъ, а я ужь, разумется, не донесу на тебя. Мы повеселимся немного. Это наконецъ становиться скучнымъ: ни одной женщины. Если въ начал теб потребуется добрый совтъ или даже небольшая помощь, я здсь, разсчитывай на меня.

Г. Меро покраснлъ и съ минуту оставался, очевидно, смущеннымъ, но, наконецъ, онъ ршился: поклонившись своему дяд, не говоря ни слова, онъ обернулся и быстро удалился по направленію къ парку.

Г. де-Каркбю сначала смотрлъ, какъ онъ спасался, не говоря ни слова, но вдругъ онъ принялся громко хохотать и его смхъ преслдовалъ молодаго человка до калитки парка.

Если капитанъ Божоннье не проводилъ своей жены въ день ея отъзда, то это не потому, чтобы онъ поссорился съ ней: просто, наканун онъ легъ очень поздно, а рано утромъ вставать онъ не любилъ.

Однакожь, при шум, который она производила ходя туда и сюда по комнат, онъ проснулся и видя, что она стоитъ передъ зеркаломъ и завязываетъ ленты своей шляпы, позвалъ ее, чтобы проститься.

— Прощай, моя маленькая кошечька, сказалъ онъ заспанымъ голосомъ, добраго пути! Если соскучишься тамъ или покажется теб плохо, прізжай назадъ, только сдлай такъ, чтобъ теб дали хорошее вознагражденіе.

И посл этого совта, онъ повернулся на другой бокъ, чтобъ избжать солнца, которое свтило ему прямо въ лицо.

Но прежде, чмъ онъ заснулъ, одна мысль пришла ему на умъ.

— Ты мн будешь писать?

— Ну, спи спокойно.

Г-жа Божонье не забывала ничего, даже своихъ общаній. Посл пяти или шести дней своего пребыванія въ Рюдмон она надумалась исполнить общаніе, данное мужу.

Это было воскресенье и лучшаго она ничего не могла сдлать.

Она сла къ письменному столу, и скоро ея маленькая ручка быстро и легко забгала по бумаг.

‘Мой старый ка…. мой старый пи…. мой старый танъ…. мой старый капитанъ, я беру перо въ руки, чтобы сообщить теб нсколько новостей о себ.

‘Показалось-ли теб продолжительнымъ время посл моего отъзда. Бракъ, это такое глупое установленіе, что вмсто того, чтобъ опечалиться нашей разлукой, ты, вроятно, радуешься, что можешь вздохнуть свободно, не имя боле жены около себя. О, свобода! Какъ бы мы любили другъ друга, еслибъ оба были свободны! Ты отъ природы добрый мальчикъ, это бракъ сдлалъ тебя брюзгой. Я сама отъ природы вовсе не зла, но мужъ, который ежедневно, постоянно твердитъ ‘я хочу’, вовсе не располагаетъ къ любезности. Наконецъ, что сдлано, то сдлано и, какъ разводъ больше не существуетъ, то мы и не можемъ расторгнуть нашего брака, чтобы имть удовольствіе жить вмст, какъ добрые друзья, какъ любовники. Эта долговременная разлука послужитъ для насъ вмсто развода.

‘Теперь пишу я, слдовательно, своему другу, къ которому питаю чистую и сердечную привязанность, пишу, чтобъ повдать ему то, что я длала съ тхъ поръ, какъ оставила его.

‘Сегодня воскресенье, и сходивъ съ своей ученицей къ обдн (надо было видть это!), я нашла теперь свободную минуту.

‘Такъ какъ ты разъ прізжалъ въ Конде-ле-Шатель на скачки, то не буду говорить теб о стран, ты ее знаешь. Можетъ быть, она прекрасна для разведенія животныхъ, но, какъ пребываніе для парижанки, она печальна, слишкомъ печальна.

‘Рюдмонъ — настоящій замокъ, по величин, по стилю, по великолпному положенію. Еслибъ я была женщиной мечтательной, я могла бы оставаться цлые часы на своемъ балкон, смотрть на безграничный горизонтъ, развертывающійся вдали. Такъ какъ у меня есть, балконъ, прекрасный балконъ, на который выходитъ четыре окна моей комнаты. Ты видишь, что я помстилась очень удобно. Съ этой стороны маркизъ распорядился хорошо: мы, моя ученица и я, занимаемъ лучшее помщеніе въ замк.

‘Это я говорю о клтк, перейдемъ къ птицамъ, которыя живутъ въ ней.

‘Начну съ маркиза. Я теб говорила, что это старый добрякъ, но въ немъ есть больше, чмъ остатки удалившагося отъ длъ побдителя, тмъ больше, что это удаленіе добровольное. По его чернымъ глазамъ, подъ сдющими бровями, можно заключить, что у него нтъ недостатка ни въ чемъ, чтобы выступить на дятельность, и даже я полагаю, на кипучую дятельность.

‘Въ Париж его огромная фигура казалась мн довольно смшною, но здсь я должна была отказаться отъ этого перваго впечатлнія. Въ нашихъ тсныхъ комнатахъ онъ не на своемъ мст, наоборотъ: деревня, лса, этотъ замокъ служатъ ему рамкою, выставляющей вс его преимущества. Особенно нужно его видть на лошади, когда онъ вызжаетъ изъ аллеи парка галопомъ, единственный способъ зды, который онъ позволяетъ своимъ лошадямъ, кажется, видишь передъ собой человка не нашего, другаго времени.

‘И, говоря по правд, и во многихъ другихъ отношеніяхъ онъ не принадлежитъ нашему времени: доброта, доходящая до глупости, никакого недоврія, равнодушіе, если не презрніе ко всему, что касается денегъ или интереса.

‘Когда къ такому характеру присоединяется прекрасное состояніе, дающее триста, четыреста тысячъ франковъ вполн обезпеченнаго годоваго дохода, которые расходуются не жаля, когда имъ отдаются приказанія своимъ стороікамъ быть строгими къ нарушеніямъ права охоты и сквозь пальцы смотрть на кражи лса, то, очень естественно, что маркиза искренно вс любятъ. Крестьяне, мщане, дворяне, вс его обожаютъ.

‘Еслибы не его убжденія, онъ, наврное, былъ бы избранъ депутатомъ этого округа. Но строгій легитимистъ, онъ никогда не хотлъ отвчать на предложенія правительства.

‘Снисходительный ко всему и ко всмъ, въ этомъ отношеніи онъ неукротимъ. Вчера за столомъ онъ говорилъ, что у всхъ бонапартистовъ есть одинъ порокъ и что этотъ порокъ и опредляетъ ихъ мннія. Я повторяю теб эту фразу, чтобы ты положилъ въ карманъ свое знамя, когда прідешь навстить меня.

Намъ незачмъ объ этомъ безпокоиться и я не вижу почему ты глупо остаешься врнымъ той партіи, которая тебя оставила.

‘Вотъ, мой хозяинъ, насколько, по крайней мр, я его видла до сихъ поръ, теперь перейдемъ къ учениц.

‘Ее можно обрисовать однимъ словомъ: хорошая двочка, но, пока еще ничего боле. Во всхъ отношеніяхъ она запоздала, ничего еще въ ней не развилось. Однако она понятлива и будетъ, я думаю, сантиментальной натурой. Въ настоящее время ее просто пожираетъ горячая потребность любви и нжности, одно слово привязанность волнуетъ ее. Основываясь на этомъ, я овладю ей. Я заставлю ее полюбить себя, что будетъ легко сдлать, и когда она крпко привяжется ко мн такими узами, которыя будутъ связаны съ самыми чувствительными струнами ея сердца, я посмотрю, въ чемъ она можетъ быть мн полезной. Въ ожиданіи этого я прошу тебя узнать какъ-нибудь, дочь она маркизу или нтъ. Очень вроятно, что дочь, потому что онъ усыновилъ ее, но мн хотлось бы чего-нибудь большаго, нежели простая вроятность. Я знаю, что довольно трудно, посл пятнадцати лтъ, узнать въ такомъ город, какъ Парижъ, о рожденіи ребенка, но Эмма Лажоле была не какой-нибудь неизвстной личностью: это была модная актриса, а есть люди, которые помнятъ самыя незначительныя вещи, когда эти вещи касаются до выдающейся особы. Вотъ кого-нибудь изъ подобныхъ людей теб и нужно найти и вызвать его на разговоръ. Я не прошу тебя уврять меня, что маркизъ отецъ или не отецъ Денизъ: нужно быть очень смлымъ, чтобы длать какія-нибудь утвержденія въ подобномъ вопрос. Я прошу тебя просто сказать мн только, былъ-ли маркизъ любовникомъ Эммы Лажоле во время рожденія моей воспитанницы.

Эта справка можетъ сдлаться для меня, т. е. для насъ, чрезвычайно важной, я совтую теб заняться ей.

‘Отправляясь сюда, я думала, что маркизъ одинъ живетъ въ замк, но это оказалось не такъ. Въ своей наивной доброт маркизъ принялъ къ себ, десять лтъ тому назадъ, двоихъ бдныхъ родственниковъ, брату и сестру и, очень понятно, бдные родственники сдлались, мало по малу, настоящими хозяевами дома.

‘Одинъ, братъ, олухъ лтъ около шестидесяти, гордый, наглый, грубый со всми, болтушка, обжора, охотникъ за дичью всякаго рода, и который, когда смотритъ на меня, сопитъ самымъ уморительнымъ образомъ: его глаза длаются круглыми, какъ шаръ для игры въ лото, его ноздри расширяются, его усы поднимаются и, кажется, что вотъ, вотъ онъ закричитъ, какъ людодъ: ‘здсь пахнетъ свжимъ мясомъ’.

‘Другая сестра, женщина жеманная, говоритъ медленно и съ достоинствомъ. Когда она говоритъ вамъ ‘добрый вечеръ’, это простое слово въ ея устахъ превращается въ благословеніе. Это вдова одного чиновника, у нея есть сынъ, хорошій молодой человкъ, правильно сложенный, хорошо говоритъ, онъ товарищемъ прокурора въ Конде.

‘Эти добрые родственники, какъ ты и долженъ подумать, не смотрли на прибытіе Денизъ въ замокъ съ особеннымъ удовольствіемъ, у нихъ уже былъ сдланъ планъ, который пріздъ ребенка, особенно если этотъ ребенокъ былъ дочерью маркиза, угрожалъ перевернуть вверхъ дномъ.

‘Такъ какъ это люди искусные, ловкіе, особенно сестра, то они насъ приняли совершенно радушно, и мой маркизъ, который видитъ только то, что ему показываютъ, не доискивается никогда того, что отъ него скрываютъ, казался очарованнымъ. Когда въ день нашего прізда за обдомъ кузенъ г. Артемій Фабю де-Каркбю (я думаю, самое имя можетъ показать теб его личиность) поднялъ свой стаканъ и сказалъ голосомъ, имющимъ претензію на добродушіе: ‘Артуръ, я пью за пріздъ къ намъ этой прелестной двушки, она будетъ нашей дочерью’ мой маркизъ прослезился.

Для меня, опустившей глаза въ свою, тарелку и однако хорошо все видвшей, было понятно положеніе. Потомъ,нсколько сдланныхъ мною наблюденій утвердили меня въ моемъ чувств: мы начали взаимную борьбу.

‘Какъ она пойдетъ, я ничего не знаю, но врно то, что она будетъ вестись дятельно и я представляю себ, что для понимающей особы, которая присутствовала бы при этой борьб было бы чмъ воспользоваться.

‘Чмъ? скажешь ты, какъ? На это я не могу отвтить, во первыхъ потому, что я не вижу ясно ни своей цли, ни того пути, по которому должна слдовать, чтобы ее достигнуть, и потомъ потому что время для объясненій еще не пришло.

‘Въ настоящее время я выжидаю и ршилась остаться въ выжидательномъ положеніи до тхъ поръ, лона не ршусь дйствовать наврное.

‘Знай только, для настоящаго времени, что наше ‘счастье’ — читай хорошенько счастье и я два раза подчеркиваю это слово — что наше счастье, мн кажется, вступаетъ въ новый фазисъ, какъ говорятъ на Thtre Franais и будь увренъ, что чтобы ни случилось, лучшая часть твоей жены будетъ всегда принадлежать теб.

‘На этомъ я должна оставить тебя, чтобы идти заняться благочестивымъ чтеніемъ съ своей ученицей. Пожалй меня, пожалй свою

Клементину.’

‘P. S. Я думаю, что ты захочешь писать мн. Въ такомъ случа я прошу тебя не адресовать своихъ писемъ сюда. Нужно брать свои предосторожности, когда находишься въ непріятельской стран и ничмъ не рисковать легкомысленно. Присылай же свои письма ‘до востребованія’ въ Кондэ-ле-Шатель, подъ начальными буквами К. О. Б. Отъ времени до времени я буду заходить за ними. Я лучше люблю замедленіе, чмъ рискъ. Прочитавши твои письма, я буду рвать ихъ на мелкіе кусочки. Я предпочитаю боле доврять своей памяти, чмъ замкамъ’.

XXI.

Г-жа Божонье, г-жа Клементина, какъ называли ее въ Рюдмонъ, хотла прежде всего пріобрсти привязанность Денизъ.

Когда гувернантка задается такою цлью, то иногда случается, что она употребляетъ для этого простое и легкое средство: она даетъ своей учениц полную свободу длать все, что ей вздумается, и не налагаетъ на нее никакихъ принужденій, никакихъ правилъ. Если ребенокъ лнивъ, онъ платитъ извстнаго рода привязанностью за слабость, которую имютъ къ нему.

Подобная метода не удалась бы съ Денизъ и Клементина была слишкомъ хитра и проницательна, чтобы употребить ее.

Ей не нужно было много времени, чтобы узнать свою ученицу и ясно увидать, что она уже не была ребенкомъ, который смотритъ на потерянное время, какъ на выигранное.

Было очевидно, что Денизъ стыдилась своего невжества и что она ршилась не щадить ни времени, ни трудовъ, чтобы научиться тому, чего она не знала. Для нея это было вопросомъ самолюбія, которое было у нея очень сильно, и, съ другой стороны, вопросомъ благодарности, которая, можетъ быть, была еще сильне: своимъ прилежаніемъ она хотла доказать своему крестному, сколько она признательна была къ нему за то, что онъ для нея сдлалъ. Когда она просила, чтобы ей давали работать такъ часто и такъ долго, какъ только она была въ состояніи, то при этомъ она не высказала причинъ, побуждавшихъ ее къ этому, потому что въ ней была нкоторая скрытность, которую было трудно побдить, но Клементина отлично знала эти причины и на нихъто она основала свое поведеніе.

На другой же день, посл ихъ прізда, утромъ, когда пробило шесть часовъ, Клементина вошла въ комнату Денизъ. Послдняя еще спала. Она тихо позвала ее и, посл втораго зова, Денизъ проснулась и быстро сла на своей постели.

— Что нужно длать?

— Проснуться.

Денизъ быстро провела рукой по своимъ заспаннымъ глазамъ, потомъ, улыбаясь своей гувернантк, сказала ей:

— Вотъ я и проснулась!

— Я очень рада видть, что вы встаете скоро и весело, это бываетъ у людей съ хорошимъ здоровьемъ и хорошимъ характеромъ. Вамъ не будетъ непріятно вставать постоянно въ шесть часовъ?

— Даже раньше, если хотите.

— Нтъ, этого довольно, г. маркизъ желаетъ, чтобы мы проводили вечера, вмст съ нимъ до десяти часовъ. Съ десяти часовъ вечера до шести часовъ утра, это будетъ восемь часовъ для сна: это какъ разъ столько, сколько необходимо для двочки вашего возраста. Слдовательно, мы будемъ вставать въ шесть часовъ. Если я васъ хорошо понимаю, вамъ тяжело, что вы не могли больше работать въ пансіон, и вы ршились не щадить себя, чтобы вознаградить потерянное время.

— Я буду длать для этого все, что вы захотите.

— И вы будете это длать охотно, я въ этомъ уврена, во первыхъ потому, что будучи уже большой молодой двушкой по возрасту и красот, вамъ непріятно быть ребенкомъ по воспитанію, и потомъ, такъ какъ у васъ доброе сердце, вы хотите доказать своему крестному, что вы благодарны ему за все, что онъ длаетъ для васъ.

Слыша, что гувернантка выражаетъ ея собственныя мысли, и даетъ точную форму неопредленнымъ, неяснымъ чувствамъ, волновавшимъ ее, Денизъ была растрогана. Соскользнувъ съ кровати съ быстротой и непринужденностью ребнка, она подошла къ своей гувернантк и обвивъ руками ея шею, сказала.

— Позволите-ли вы мн поцловать васъ?

Хотя Клементина ожидала до извстной степени душевнаго волненія, Денизъ, такъ какъ она по опыту знала, сколь могущественно было ораторское искуство, только что ею употребленное, однако она была удивлена этой вспышкой благодарности.

— Ршительно, сказала она себ, двочка сантиментальна и откровенна.

Но это разсужденіе, очень понятно, не было произнесено вслухъ, вслухъ она сказала совсмъ иное:

— Эти заявленія привязанности, сказала она, будутъ самой пріятной наградой за мои труды, когда вы будете довольны мной, высказывайте это такимъ же образомъ. Я должна быть вашей учительницей и вы не должны забывать, что вы моя ученица, но привязанность не должна быть исключена изъ нашихъ отношеній. Хотя я буду васъ любить, но я все-таки отъ этого не буду мене точной и строгой въ обязанностяхъ къ вамъ, и вы, я въ этомъ уврена, будете такой же въ вашихъ обязанностяхъ ко мн.

Посл этой мудрой рчи, она поцаловала Денизъ въ лобъ и потомъ продолжала

— Понятно, вы будете вставать ежедневно въ шесть часовъ, не дожидаясь, чтобъ я васъ будила. Вы не маленькая двочка, чтобы могли застегивать свой корсажъ только на дв пуговицы и убрать свои волосы однимъ взмахомъ руки. Вы уже молодая двушка, и не нужно этого забывать ни въ туалет, ни въ занятіяхъ. Неужели, вы думаете, что, г маркизъ будетъ доволенъ, если увидитъ васъ небрежно одтой? О немъ вы должны думать, ему вы должны стараться нравиться.

— Что же я должна длать?

— Я вамъ скажу это, я буду вашей руководительницей въ этомъ. Въ настоящее время будетъ совершенно прилично, если вы будете носить ваши волосы заплетенными какъ теперь, но черезъ нсколько мсяцевъ я научу васъ убирать ихъ, причесывая такъ, какъ къ вамъ больше всего идетъ. У васъ прекрасные волосы и ихъ нужно показывать. У васъ также очень красивая рука…

— Красная.

— Она поблетъ очень скоро, то, что въ вашихъ глазахъ есть недостатокъ, то оказывается прелестью для тхъ, кто знаетъ жизнь: это ваша пятнадцатилтняя -кровь придаетъ красноту рукамъ, это ваше здоровье, ваша сила. Когда эта рука потеряетъ знаки простой работы, которой вы занимались въ Шато-Шинон, и когда ваши ногти будутъ обрзаны извстнымъ образомъ, который я вамъ покажу, она будетъ прекрасна, можете поврить мн въ этомъ.

Пока Клементина говорила такимъ образомъ, Денизъ надла блый пенюаръ и стоя посреди комнаты съ растрепаными волосами, внимательно слушала свою гувернантку.

— Когда окончите свой туалетъ, вы будете звать меня, чтобъ я тщательно осмотрла васъ и привела въ порядокъ то, что окажется неисправнымъ, потомъ мы будемъ начинать наши занятія, которыя будутъ продолжаться до одинадцати часовъ. Вы увидите, чему можно научиться въ четыре часа, когда они употребляются съ толкомъ. Прежде всего во время этихъ четырехъ часовъ вы научитесь самому главному, сравнительно съ которымъ все остальное ничего не значитъ, я говорю о сил прилежанія, о сосредоточеніи всхъ умственныхъ силъ на одномъ предмет. Я думаю, что въ начал вамъ будетъ трудно, потому что, если не ошибаюсь, вы походите немного на бабочку, и вашъ разумъ легко перелетаетъ отъ одного къ другому, зигзагами. Но при доброй вол и желаніи мы, безъ сомннія, достигнемъ этого.

— Я постараюсь.

— Въ одинадцать часовъ мы будемъ сходить къ завтраку, потому что, хотя маркизъ далъ намъ позволеніе завтракать здсь у себя, я думаю, будетъ гораздо лучше завтракать всмъ вмст за общимъ столомъ. Вы не должны терять ни одного случая быть ближе, къ маркизу и стараться ему нравиться. Когда увидите, что онъ входитъ, вы должны тотчасъ идти къ нему навстрчу и поцловать его.

— Я никогда не осмлюсь этого сдлать, и потомъ, добавила она съ улыбкой, онъ такъ высокъ, что я не буду въ состояніи поцловать его.

— Онъ нагнется къ вамъ и съ удовольствіемъ, будьте въ этомъ уврены. Потомъ вы должны будете подать руку г-ж Меро и также г-ну де-Каркбю, но вы никогда не допускайте, чтобъ г. де-Каркбю цловалъ васъ, даже если онъ васъ назоветъ ‘моя милая дочь’. За завтракомъ вы должны стараться принять участіе въ разговор и особенно вы должны отвчать г. маркизу и, говоря съ нимъ, вы должны смотрть ему въ лицо. Посл завтрака мы будемъ выходить об, пшкомъ или въ коляск, смотря по погод. Въ два часа мы опять будемъ приниматься за наши занятія до пяти часовъ, а въ пять будемъ дожидаться прихода маркиза, стараясь, чтобы онъ провелъ съ нами время какъ можно пріятне. Къ обду вы опять будете одваться и въ продолженіе вечера вы должны стараться нравиться г. маркизу.

— Но какимъ образомъ? спросила Денизъ, испуганная этой обязанностью нравиться, которая каждую минуту встрчалась въ наставленіяхъ гувернантки.

— Я еще не знаю этого, но я постараюсь узнать и также и въ этомъ буду вашей руководительницей. Теперь одвайтесь, въ семь часовъ я приду къ вамъ.

Въ семь часовъ Денизъ была готова, никогда она не употребляла столько времени на свой туалетъ, никогда она о немъ такъ не заботилась. Правда, что мраморный умывальникъ, прекрасныя губки, раздушенное блье, щетки, флакончики и тысяча другихъ принадлежностей туалета, наполнявшихъ ея комнату, не имли никакого сходства съ кадкой и небольшимъ кускомъ чернаго мыла, которымъ приходилось ей довольствоваться у г-жи Давенъ.

Когда пробило семь часовъ, Клементина вошла къ своей учениц и тщательно осмотрла ее съ головы до конца пальцевъ.

— Это хорошо, сказала она, только волосы вотъ такъ будутъ лучше.

— И она развязала ея блокурыя косы и положила ихъ наверху головы, открывъ, такимъ образомъ, ея шею. Этого было достаточно, чтобы совершенно измнить наружность Денизъ, ребенокъ превратился въ молодую женщину.

— Теперь примемся за свои занятія, сказала Клементина.

— Чмъ же мы будемъ заниматься? У насъ нтъ ни книгъ, ни бумаги.

— Вот этого будетъ достаточно для сегодня, сказала Клементина, взявъ старую газету, вы мн прочтете вслухъ эту газету. Вы умете читать вслухъ?

— Нтъ.

— Ну, вы научитесь. Я, кажется замтила, что аркизъ плохъ глазами. Ему, безъ сомннія, будетъ пріятно, чтобъ вы читали для него газеты, но нужно чтобъ вы это могли длать хорошо. Вс наши уроки будутъ имть одну цль, на которую я уже указала вамъ, они должны научить васъ нравиться маркизу. Въ жизни, дитя мое, все заключается въ томъ, чтобы нравиться тмъ, кого мы любимъ, и длать ихъ счастливыми.

Въ продолженіи четырехъ часовъ Денизъ прочла и перечитала еще разъ газету. Она училась, какъ нужно хорошо читать пояснительныя статьи газеты, какъ разныя происшествія и какъ, наконецъ, фельетонъ. Гувернантка была замчательнымъ чтецомъ и она научила свою ученицу собственнымъ примромъ, какъ слдуетъ читать вслухъ.

Когда они сошли къ завтраку, Денизъ смущенно и нершительно пошла на встрчу своему крестному и поднялась на цыпочки, чтобъ поцловать его. Какъ предвидла Клементина, маркизъ нагнулся и нжно поцловалъ ее.

Потомъ удалившись отъ нея на нсколько шаговъ,онъ смотрлъ на нее нсколько минутъ.

Потомъ полуоборотившись къ гувернантк, онъ сказалъ съ довольной улыбкой:

— Хорошо!

Г. де-Каркбю подошелъ съ растопыренными руками, чтобъ поцловать Денизъ въ свою очередь, но она остановила его, протянувъ ему руку.

— Здравствуйте, сказала она, какъ провели вы ночь?

Видя это маркизъ тихо засмялся.

— Вы не теряли времени, сказалъ онъ гувернантк, благодарю васъ.

XXII.

Какъ ни старательно желала Клементина достигнуть привязанности Денизъ, тмъ не мене это ни сколько не мшало ей заботиться привязать къ себ какимъ-нибудь образомъ и всхъ другихъ обитателей Рюдмона.

Уроки, которые она давала своей учениц, были для нея самой символомъ вры: нравиться — было цлью всего ея поведенія, нравиться всмъ, какъ сильнымъ, такъ и слабымъ, какъ молодымъ, такъ и старымъ, какъ господамъ, такъ и слугамъ. Такъ какъ всякій могъ быть полезнымъ или въ настоящемъ или въ будущемъ, то она не длала никакого исключенія изъ этого правила, и для успха она готова была пожертвовать всмъ, своимъ временемъ, своимъ умомъ, своею гордостью, всмъ. Признательная улыбка, которою она дарила прислуживавшую ей горничную, была такъ же любезна, хотя нсколько свысока, какъ и улыбка, обращенная къ маркизу.

Посл Денизъ она прежде всего хотла привязать къ себ двухъ особъ, г-жу Меро и г-на де-Каркбю. Можетъ быть, позже они сдлаются ея врагами, даже очень вроятно, но она смотрла какъ на хорошую предосторожность сдлаться другомъ того, кто посл могъ быть ея врагомъ: такимъ образомъ, можно легко узнать его слабыя стороны и чувствительныя мста, въ которыя можно всего врне поразить его. Въ ожиданіи объявленія войны, она заставитъ ихъ разговориться и изъ ихъ дружеской откровенности почерпнетъ то, что ей нужно знать.

Этотъ планъ сложился у нея еще до прибытія въ Рюдмонъ въ то время, когда маркизъ на желзной дорог говорилъ ей о своихъ кузен о кузин.

Съ самаго прізда своего она принялась за г-жу Меро и вела себя по отношенію къ ней безъ подслуживанья, безъ заискиванья, просто, естественно, г-жа Меро была хозяйкою дома, слдовательно къ ней должно было относиться почтительно, съ уваженіемъ.

Составивъ себ понятіе о положеніи вещей по разсказамъ маркиза и по выраженному имъ желанію, чтобы въ замк царствовало самое полное спокойствіе и согласіе, она ожидала, что ея вжливость будетъ встрчена съ высока, что гувернантка, по ея предположеніямъ, должна была раздлить ту ненависть, которую чувствовали къ учениц.

Велико было ея удивленіе, когда она увидала, что, вмсто того, чтобъ отталкивать ееи держать въ отдаленіи, казалось, ее хотли привлечь къ себ.

Сначала она была нкоторое время смущена этимъ, не она сдлала первый шагъ къ г-ж Меро, а, наоборотъ, г-жа Меро сдлала первый шагъ къ ней.

Этого она никакъ не ожидала. Что это значило? Къ чему это клонилось?

И первымъ ея движеніемъ было недовріе.

Судя о другихъ по самой себ, она боялась тхъ, которые желали нравиться.

Что она хотла пріобрсти расположеніе г-жи Меро, это объяснялось очень просто, она нуждалась въ ней, но что г-жа Меро хотла пріобрсть ея расположеніе, это было и не такъ легко и не такъ естественно объяснить.

Дйствуя такимъ образомъ, старая дама наврное имла какую-нибудь цль: какая это была цль?

Тогда между этими двумя женщинами началась комедія, которая иногда, когда гувернантка была въ полной увренности, что за ней ни кто не наблюдаетъ, заставляла ее улыбаться.

Трудно было сказать, кто изъ нихъ былъ боле предупредителенъ, вжливъ и любезенъ, то одна превосходила другую изысканной любезностью и нжностью, то другая.

Какъ жаль, что при этомъ не было компетентныхъ зрителей, чтобъ апплодировать имъ, не разъ Клементина сожалла, что тутъ не было ея мужа, она много смялась бы вмст съ нимъ.

Со стороны г. де-Каркбю она встртила не мене хорошій пріемъ.

Но уже потому, что онъ былъ мужчина, а также и потому, что онъ такъ смшно ‘соплъ’ глядя на нее, какъ она выразилась въ письм къ мужу, она была въ немъ уврена.

Для этой любезности съ его стороны было очень естественное объясненіе и ей не нужно было отыскивать этого объясненія.

Кром того, г. де-Каркбю поторопился открыть ей это объясненіе самымъ точнымъ образомъ.

До прізда Денизъ въ Рюдмонъ, маркизъ, г-жа Меро и г. де-Каркбю обдали всегда за длиннымъ, четвероугольнымъ столомъ, помщавшимся среди столовой: маркизъ сидлъ на одной сторон стола, г-жа Меро напротивъ его, а г. де-Каркбю на одномъ конц, другой же конецъ былъ не занятымъ.

Когда же семейство увеличилось съ трехъ человкъ до пяти, въ размщеніи за столомъ прежнихъ лицъ не произошло никакой перемны, только по правую руку маркиза, т. е. между нимъ и г. де-Каркбю помстилась Денизъ, а по лвую руку г-жи Меро, т. е. между ней и г. де-Каркбю помстилась гувернантка. Незанятой конецъ остался свободнымъ, кром тхъ дней, когда Людвигъ Меро прізжалъ обдать въ замокъ.

Еще въ то время, какъ г. де-Каркбю вышелъ на крыльцо, Клементина замтила, какъ онъ смотрлъ на нее, г. де-Каркбю былъ человкъ откровенный, по крайней мр въ своихъ желаніяхъ, который не стснялся высказывать женщин своихъ чувствъ къ ней.

Едва она успла просидть за столомъ минутъ пять, какъ почувствовала, что онъ подвинулъ свою ногу къ ея ног, сначала тронулъ ее, потомъ слегка пожалъ.

Не было ли это случайно? Она отодвинула свою ногу, онъ опять придвинулъ свою, она отодвинула еще дальше, онъ сдлалъ тоже.

Тогда, поднявъ голову, она посмотрла на г. де-Каркбю, онъ, наклонившись надъ тарелкой, слегка выпрямился и прищурился въ ея сторону.

Ошибиться было нельзя: намреніе было очевидно. Быстро и съ нкоторымъ шумомъ, большимъ чмъ было необходимо, она спрятала свои ноги подъ стулъ, такъ что до нихъ нельзя было достать.

Нсколько разъ г. де-Каркбю смотрлъ въ ея сторону, но она тщательно избгала встртиться съ нимъ глазами.

На другой день, вошедши прежде всхъ въ столовую, она поставила подъ столомъ табуретку противъ своего стула. Едва только она сла, какъ почувствовала, что трогаютъ ея табуретку, она не тронулась и съ серьезнымъ видомъ намазывала масло на свой хлбъ. Скоро кто-то сталъ трясти табуретку, но вдругъ толчки прекратились, очевидно, г. де-Каркбю замтилъ, что жметъ кусокъ дерева, а не ногу. Тогда, обернувшись къ нему, она посмотрла на него съ насмшливой улыбкой.

Съ досады онъ налилъ большой стаканъ вина и сразу осушилъ его.

Однако онъ не разсердился на нее за этотъ урокъ и когда, посл обда, ей пришлось проходить мимо него, она услыхала, какъ онъ сказалъ, сдерживая голосъ:

— Я знаю хорошенькую, маленькую лошадку, которая очень зла.

Тонкость этого комплимента не заставила ее остановиться, она прошла, не обернувшись.

Два дня спустя, идя по корридору, она почувствовала, что ее обхватили дв сильныя руки: это былъ г. де-Каркбю.

Она быстро обернулась и, не стараясь вырваться, посмотрла на него такъ, что онъ поспшилъ ее выпустить.

— Я должна думать, что вы ошиблись, не правда ли?

Не найдясь сразу ничего отвтить, онъ пропустилъ ее.

Но на другой день, посл размышленія, мужество возвратилось къ нему, онъ сталъ дожидаться ее на томъ же мст. Только она была уже осторожне и онъ не могъ схватить ее какъ вчера. Онъ побжалъ за ней.

— Мн нужно поговорить съ вами.

Она остановилась.

— Ну, милостивый государь, говорите, я васъ слушаю.

— Только не здсь, войдемъ въ эту комнату, тамъ мы будемъ наедин.

Она бросила на него такой же взглядъ, какъ вчера.

— Клянусь вамъ, мн нужно сказать вамъ очень важную вещь, которую можно сказать только вамъ однимъ.

Ну, тогда, если это правда, напишите мн, вы очень хорошо знаете, что я не могу слушать васъ по секрету отъ другихъ.

Написать, ей! не насмхается-ли она? Онъ во всю свою жизнь слдовалъ одному правилу, что съ женщинами нтъ необходимости даже говорить, нужно только дйствовать. И она хочетъ, чтобы онъ написалъ ей? Что-же, она думаетъ, что-ли, что онъ мужикъ и не уметъ писать? Эта мысль заставила его ршиться, потому что для него достаточно было, чтобы предположили, что онъ неспособенъ чего-нибудь сдлать, чтобы онъ сдлалъ это тотчасъ.

Но о чемъ писать ей? Въ пятьдесятъ-восемь лтъ это было первое его любовное посланіе. Какого черта онъ можетъ сказать ей? Еще при личномъ свиданіи можно найти тысячу предметовъ для разговора и при томъ иногда слова можно замнить мимикой съ большимъ или меньшимъ успхомъ, но передъ листомъ чистой бумаги мимики недостаточно.

Прорывшись безъ всякаго успха съ четверть часа въ своей голов, онъ отказался писать.

— Если бы я и придумалъ что-нибудь, она стала бы смяться надо мной.

Но скоро онъ опять возвратился къ этому проклятому листу чистой бумаги, потому что этотъ маленькій чертенокъ съ черными бровями и гибкимъ станомъ, разжигалъ его кровь.

Надо было ей написать что-нибудь.

Разв нтъ такихъ книгъ, въ которыхъ бы помщались готовыя любовныя письма? Разумется, онъ не спишетъ слово въ слово такого письма, но оно можетъ показать ему, какъ пишутся письма женщинамъ, оно покажетъ ему тонъ такихъ писемъ.

Къ несчастію г. де-Каркбю не былъ богатъ книгами. Единственный авторъ, составлявшій его библіотеку, былъ Беранже, его одного онъ только и читалъ, разумется не политическія его псни, ‘политика надола ему’, но легкія. Но и тутъ онъ не нашелъ ничего подходящаго для себя.

Правда, онъ могъ воспользоваться библіотекой замка, гд было много всякаго рода книгъ. Но какъ среди такого множества книгъ отыскать такую, которая могла бы дать ему образецъ для его письма? Его память, не богатая литературными отрывками, не могла дать ему никакого имени.

Утомившись поисками, онъ отказался отъ этой мысли и храбро свши за листокъ бумаги, передъ которымъ онъ провелъ мучительные четверть часа, онъ написалъ огромными буквами слдующе письмо:

‘Потрудитесь оставить дверь вашей комнаты отпертою на эту ночь. Въ полночь, когда вс заснутъ и, слдовательно, нечего будетъ бояться, я приду къ вамъ безъ всякаго шума. Того, что я хочу сказать вамъ, нельзя написать’.

Нужно-ли подписывать? съ минуту онъ не ршался, но потомъ, сообразивъ, что письма всегда подписываются, онъ смло взявъ перо, подписалъ свое полное имя:

‘Артемій Фабю де-Каркбю’.

XXIII.

Г. де-Каркбю долго просидлъ за своимъ письмомъ, уже колоколъ звонилъ къ обду, когда онъ дописывалъ послднюю букву своей фамиліи.

Онъ поспшно поправилъ свой блый галстухъ, потомъ, взглянувъ на себя въ зеркало, пошелъ къ обду, грудью впередъ, поднявъ голову, какъ человкъ довольный собой.

И въ самомъ дл, онъ былъ совершенно доволенъ собой, онъ написалъ свое письмо какъ и всякій другой, не запутался въ фразахъ, въ письм было все, что было нужно. Разв его намекъ на то, чего ‘нельзя написать’, не былъ остроуменъ? Да, это былъ тонкій, намекъ. Наконецъ, любовное письмо вовсе нисколько не трудне написать, какъ и всякое другое, нужно было только приняться и готово.

Онъ надялся, что ему удастся поговорить съ гувернанткой еще до обда или, по крайней мр, передать ей письмо, но когда онъ вошедъ въ столовую, вс были уже за столомъ, такъ какъ маркизъ распорядился, чтобы никого не дожидаться: съ послднимъ ударомъ колокола подавалось первое блюдо.

Свши за столъ, онъ тотчасъ взялъ свое письмо и подъ столомъ протянулъ его къ гувернантк, давши ей напередъ объ этомъ знать многозначительнымъ взглядомъ, но съ немене многозначительнымъ взглядомъ она отказалась протянуть руку за этимъ письмомъ.

Тмъ не мене онъ настаивалъ.

— Позже, сказала она сдержаннымъ голосомъ.

— Что это? спросилъ маркизъ.

— Г. де-Каркбю, сказала она съ улыбкой, судя по его краснорчивымъ жестамъ, досадуетъ, что засталъ, первое блюдо уже поданнымъ, и я ему отвтила, что онъ въ самомъ дл нсколько опоздалъ.

Ея хитрость и очаровательная улыбка, при которой открылись ея блые зубы, привела въ восторгъ г. де-Каркбю.

— Незамтно, сказалъ маркизъ, смотря на своего кузена, чтобы онъ досадовалъ, напротивъ, онъ смотритъ побдителемъ, глаза его блестятъ, лицо горитъ, вамъ нтъ еще двадцати лтъ.

— Но, надюсь, что и не будетъ никогда.

— А какой туалетъ! Наврное изъ-за своего галстука вы опоздали къ обду.

Маркизъ не хотлъ показывать своей гувернантк г. де-Каркбю такимъ, какимъ онъ былъ на самомъ дл, но когда представлялся случай, онъ предостерегалъ ее отъ дерзости и наглости со стороны его стараго кузена. Въ продолженіи долгаго времени онъ продолжалъ шутить такимъ образомъ и, странное дло, г. де-Каркбю, который обыкновенно грубо отвчалъ на это, не сердился.

— Ладно, ладно, продолжайте, говорилъ онъ, я сегодня въ хорошемъ расположеніи духа.

Онъ былъ особенно веселъ сегодня, посл обда онъ легко найдетъ средство передать свое письмо.

Но вечеръ проходилъ, а средства передать письмо все не представлялось, маркизъ не покидалъ гостиной, и г-жа Меро сидла рядомъ съ Клементиной, которая занималась вышиваньемъ. Онъ хотлъ бросить ей письмо въ корзинку съ шерстью, но страхъ, что это замтятъ, удерживалъ его.

Уже боле двухъ часовъ ходилъ онъ изъ угла въ уголъ по гостиной, то садясь, то опять вставая, не будучи въ состояніи усидть на мст, какъ гувернантка, которая, казалось, не обращала вниманія на его нетерпніе, вдругъ обернулась къ нему. Въ эту минуту онъ былъ какъ разъ около нея.

— Нтъ-ли у васъ, сказала она, какого-нибудь кусочка бумаги, чтобы я могла намотать на него клубокъ шерсти, какой-нибудь газеты или незначительнаго, ненужнаго письма?

Письма? А, вотъ хитрая-то! А, вотъ такъ фея!

Онъ поспшилъ отдать ей свое письмо, которое такъ долго вертлъ въ рукахъ.

Она взяла его съ благодарной улыбкой, потомъ медленно свернула вчетверо и принялась наматывать на него свою шерсть.

Она схитрила! и какъ спокойно! Онъ былъ въ восторг.

Съ десяти часовъ до полночи онъ провелъ свое время за грогомъ съ коньякомъ. Какая миленькая, хорошенькая женщина! Это не грубая крестьянка, но парижанка, остроумна женщина. И этотъ дурачина маркизъ смялся надо мной: ‘вамъ нтъ двадцати лтъ’. Молча онъ улыбался на свою фигуру въ зеркал.

Лишь только пробило двнацать часовъ, онъ тихо вышелъ изъ своей комнаты, чтобы заглушить свои шаги, онъ надлъ на ноги мягкіе сапоги. Прислушался. Въ замк все спало, въ передней слышался только мрный стукъ часовъ.

Ему. нужно было пройти боле двадцати сажень въ темнот, чтобы дойти до комнатъ гувернантки, но онъ не боялся заблудиться: слдуя по стн сней онъ можетъ прямо дойти туда.

Наврное, дверь не заперта и ему нужно будетъ только толкнуть ее ‘Вамъ нтъ двадцати лтъ’. Невольный смхъ вырвался у него и раздался подъ сводами.

Въ дв или три минуты онъ дошелъ до двери къ гувернантк, тихо толкнулъ ее, она не отворялась.

Не обманулся-ли онъ? Онъ началъ щупать около себя: попавшійся ему подъ руки столбъ показалъ ему, что онъ стоялъ передъ той дверью, которой искалъ, но въ такомъ случа какъ же она не была отперта?

Безъ сомннія Клементина боялась, до наврное она стоитъ около двери, готовая отпереть ее.

Онъ слегка ударилъ нсколько разъ въ дверь и прислушался: никакого шуму.

Не заснула-ли она? Это было-бы странно въ такую минуту.

Онъ постучалъ снова, но на этотъ разъ сильне, толкнулъ дверь. Клементина не отвчала и дверь не отворялась.

Выведенный изъ терпнія, онъ снова началъ стучать и толкаться въ дверь, шумъ отъ его ударовъ и скрипъ двери раздавались далеко по снямъ.

Еслибъ у него было какое-нибудь орудіе, ломъ или клещи, онъ наврное выломалъ бы эту дверь, но у него ничего не было въ рукахъ, а дверь была очень крпка.

Впродоженіи боле десяти минутъ онъ продолжалъ свои попытки, стучалъ и толкался, толкался и стучалъ, останавливаясь только затмъ, чтобы послушать. Ничто не трогалось, въ комнат было глубокое молчаніе. На минуту, однако, ему показалось, что онъ слышитъ дыханіе за дверью, и надежда возвратилась къ нему, но скоро онъ долженъ былъ убдиться, что обманулся, и измученный, долженъ былъ возвратиться въ свою комнату.

Онъ легъ взбшоннымъ и на другой день, когда сошелъ къ завтраку, былъ не въ дух: ему боле уже не было двадцати лтъ.

Гувернантка прежде него вошла въ столовую въ въ дух и онъ быстро подошелъ къ ней.

— Ваша дверь была отперта? сказалъ онъ дрожащимъ отъ гнва голосомъ.

— Нтъ, отвчала она съ спокойнымъ достоинствомъ.

— Почему?

— Потому что она не должна была быть отпертой. Вы заявили, что желаете сказать мн важныя вещи, я вамъ отвтила, что не могу васъ слушать наедин, какъ вы этого желали, но что я согласна получить отъ васъ письмо. Вы мн не написали.

И на этомъ слов она обернулась къ смущенному г. де Каркбю спиною, такъ какъ въ эту минуту вошелъ маркизъ.

Какъ? Не писалъ? Чего же ей еще нужно было? Любовнаго посланія. Ладно, онъ напишетъ ей такое.

И, хорошо запивши свой завтракъ, чтобъ успшне приняться за дло, онъ заперся у себя въ комнатахъ. А! она хочетъ письма! Его вчерашній успхъ придалъ ему смлости: храбро онъ взялся за перо. Однако, какъ человкъ разсудительный и благоразумный, онъ, вмсто того чтобъ взять большой листъ бумаги, какъ вчера, взялъ маленькій. Онъ хотлъ исписать вс четыре страницы, а вдь это и на маленькомъ листк такъ тяжело.

‘То, что я хотлъ сказать вамъ, прелестная богиня, это — что я васъ обожаю и что меня пожираетъ тайный пламень…

Онъ въ своемъ образованіи дошелъ до втораго класса и въ его памяти осталось нсколько перемшанныхъ, отрывочныхъ изрченій изъ классиковъ:

Volnus alit yenis, et coeco carpitur igni.

‘Прелестная богиня’ и ‘тайный пламень’ ободрили его и онъ дошелъ до конца третьей страницы.

Но тутъ онъ остановился. Какъ наполнить послднюю страницу? Какой трудъ!

‘Я къ вамъ чувствую горячую любовь, если вы отвергнете ее, знайте что вы должны будете ожидать всего отъ моего гнва и мщенія’.

Но это еще не наполнило всей страницы, его длинная подпись, написанная крупными буквами, завершила ее. Окончивши свое письмо, онъ постучалъ въ дверь къ Денизъ, зная, что у ней идутъ занятія. Клементина отворила ему дверь, онъ сунулъ ей свое письмо, извиняясь, что помшалъ имъ. Онъ не зналъ, что они занимаются, и пришелъ осмотрть окно, которое, какъ ему сказали, требуетъ поправки.

Отвтъ на это письмо не заставилъ себя долго ожидать, Клементина лично отвтила ему. Когда онъ прогуливался по террас передъ обдомъ, гувернантка подошла къ нему.

— Милостивый государь, сказала она, я прочла ваше письмо, которое составляетъ для меня самое тяжелое оскорбленіе, какого я никогда еще не получала. Вы говорите со мной такъ, какъ не говорятъ съ женщиной. Я честная женщина, я вамъ докажу это. Я не боюсь ни вашего гнва, ни вашего мщенія. Ваше письмо будетъ для меня защитой, если когда-нибудь мн придется защищаться противъ васъ. Но я надюсь, что вы не заставите меня воспользоваться имъ.

Воспользоваться его письмомъ! Ахъ, дьяволъ!

Она произнесла эту маленькую рчь съ холоднымъ достоинствомъ и г. де-Каркбю могъ прерывать ее лишь одними гнвными восклицаніями. При послднемъ слов она быстро повернулась и присоедилась къ Денизъ, которая стояла одна на крыльц.

Г. де-Каркбю былъ взбшенъ. А, съ какимъ удовольствіемъ онъ пересчиталъ бы ей ребра! между тмъ онъ долженъ былъ сдерживаться и за обдомъ выносить шутки маркиза.

— Это любопытно, сказалъ маркизъ. Вчера вамъ было двадцать лтъ, а сегодня шестьдесятъ. Хорошо ли вы спали, мой кузенъ?

И гувернантка улыбалась! А, онъ отмститъ за себя и съуметъ заставить ее плакать.

Но прежде чмъ предпринята что-нибудь, нужно было завладть своимъ письмомъ, которое въ рукахъ Клементины могло сдлаться оружіемъ противъ него.

Два дня спустя, въ такое время, когда, какъ онъ зналъ, гувернантка и Денизъ обыкновенно прогуливались, онъ вошелъ въ комнаты гувернантки, чтобы посмотрть, гд было спрятано ея письмо. Нашедши мсто, гд хранилось это письмо, онъ можетъ быть будетъ въ состояніи взять его.

Тогда эта чертовка поневол должна будетъ вести себя какъ слдуетъ.

Въ то время, какъ онъ рылся въ пюпитр, дверь изъ кабинета отворилась и вошла Клементина.

— Избавьте себя отъ труда искать больше, сказала она. Если вы ищите своихъ писемъ, то я предупреждаю васъ, что ихъ уже нтъ здсь. Такое драгоцнное оружіе не держатъ при себ, я ихъ отдала въ руки правительства, которое наврное сбережетъ ихъ.

И какъ г. де-Каркбю смотрлъ на нее въ изумленіи, то она прибавила улыбаясь.

— Успокойтесь, я не отослала ихъ къ императорскому прокурору вмст съ жалобой. Просто, я вложила ихъ въ конвертъ, написала на конверт начальныя буквы, извстныя только одной мн, послала ихъ по почт до востребованія въ такое мсто, которое извстно опцть-таки одной мн, они останутся тамъ безопасно и въ полномъ моемъ распоряженіи до тхъ поръ, пока он мн не понадобятся.

— Ахъ, демонъ!

— Но он мн не понадобятся, не правда-ли? сказала она, смотря съ странной улыбкой на г. де-Каркбю.

Въ продолженіи нсколькихъ секундъ онъ оставался въ смущеніи подъ этимъ волновавшимъ его взглядомъ. Потомъ, взявъ вдругъ ея руку и поцловавъ ее, онъ сказалъ.

— Вы ангелъ!

Она засмялась и, тихо высвободивъ руку, вышла изъ комнаты, позвавъ Денизъ.

XXIV.

Среди различныхъ занятій, г-жа Божонье съ нетерпніемъ ожидала письма отъ своего мужа съ отвтомъ, была-ли Денизъ дочерью маркиза или нтъ.

Капитанъ, дней восемь или десять спустя посл полученія этого письма, отвтилъ своей жен, что онъ, какъ всегда, готовъ сдлать все, о чемъ проситъ ‘его маленькая милая кошечка’, хотя розыскиваніе отца, когда мать была такой женщиной какъ Эмма Лажоле, казалось ему самой забавной вещью въ мір, но въ настоящее время у него есть важное препятствіе исполнить это порученіе, онъ только что промотался самымъ ужаснымъ образомъ и былъ безъ гроша. Какъ при такихъ условіяхъ можно приняться за ея дло, когда его нужно вести въ такомъ обществ, которое любитъ поужинать. Она знаетъ его хорошо, знаетъ, что онъ никогда не ршится отказать въ ужин женщин, которая въ 12 часовъ ночи чувствуетъ голодъ. Если на этихъ дняхъ ‘маленькая милая кошечка’ могла бы прислать ему нсколько стофранковыхъ билетовъ (заплативъ, понятно, предварительно за пересылку), въ такомъ случа онъ оказалъ бы ей услугу, о которой она проситъ.

Маленькая милая кошечка, которая хорошо знала ‘своего стараго капъ’, не была удивлена этимъ письмомъ, но ей было очень досадно, что у нея не было этихъ Нсколькихъ сто-франковыхъ билетовъ, которыхъ просилъ у нея мужъ и безъ которыхъ, какъ она отлично знала, онъ не сдлаетъ ничего.

Изъ денегъ, которыя маркизъ ей далъ въ Париж, у нея остался только одинъ луидоръ, да и этотъ луидоръ она, прибывши въ замокъ, отдала слуг за то, что онъ несъ ея чемоданъ. Безъ сомннія щедрость эта была слишкомъ велика,, но длать такъ входило въ ея систему, когда искусно съумешь пріобрсти себ репутацію щедраго, посл можно долго и безнаказанно быть экономнымъ. А для нея экономія была необходима, до того времени, когда маркизъ заплатитъ ей ея жалованье. Раздленный на маленькія суммы ея луидоръ принесъ бы ей меньше пользы, чмъ издержанный заразъ во время: вся прислуга пришла въ удивленіе отъ такого подарка и результатомъ толковъ по этому поводу было то, что вся прислуга замка составила себ самое хорошее мнніе о щедрости гувернантки.

Гд было достать эти нсколько сто-франковыхъ билетовъ.

Совершенно негд, потому что у маркиза она не могла еще забрать впередъ, не скомпрометировавъ себя.

Ей пришлось такимъ образомъ дожидаться полученія жалованья за мсяцъ и тогда, безъ всякихъ упрековъ, не говоря ни слова о жертв, которую принесла, она послала капитану требуемые имъ нсколько стофранковыхъ билетовъ, не оставивъ ничего для себя: настоящее — ничего, она заботилась о будущемъ и это будущее, она была въ томъ уврена, будетъ блестящее, если она съуметъ дйствовать искусно.

Наконецъ, мсяцъ спустя, она получила отвтъ, столь долго ею ожидаемый:

‘Я долго не писалъ теб, говорилъ капитанъ, но, я увренъ, ты понимаешь, что порученіе, которое ты мн дала, было не легко исполнить. Когда я спрашивалъ тхъ, которыхъ, по моему мннію, можно было спрашивать, былъ-ли маркизъ де-Рюдмонъ отцемъ дочери Эммы Лажоле, меня принимали далеко не какъ бы слдовало: мужчины пожимали плечами или отвертывались, женщины хихикали себ подъ носъ или смялись надо мной. Какъ онъ наивенъ! такъ и видно, что онъ женатъ! И много было другой болтовни, которая надодала мн. Я уже хотлъ было отказаться отъ своихъ розысковъ, какъ случай свелъ меня съ Бальбиной, которая была близкой подругой Эммы Лажоле.

‘Хорошая двушка эта Бальбина и болтлива какъ сорока и я безъ всякаго труда заставилъ ее разговориться и относительно твоей ученицы она мн разсказала цлую сказку, изъ которой мн раньше кое-что говорили, и это-то побудило меня узнать всю исторію.

‘Когда Эмма Лажоле поняла, что ей уже не выздоровть, она сильно начала безпокоиться о своей дочери, которая была помщена въ пансіон далеко отъ Парижа, въ глуши провинціи. Что сдлается съ двочкой? Вопросъ этотъ былъ тмъ боле важенъ, что Лажоле, разоренная Отто, не могла ничего посл себя оставить, кром долговъ. Тогда ей пришла въ голову мысль, чтобы обезпечить участь ребенка, написать троимъ лицамъ, которые могли быть отцами маленькой двочки, хотя она знала, что невроятно, чтобы по крайней мр хотя одинъ изъ нихъ отвтилъ ей.

‘Этими тремя лицами были: первый — генералъ Корнатонъ, командовавшій въ Страсбург, второй — лильскій купецъ, по имени Швевинъ и третій, наконецъ, нашъ маркизъ.

‘Вотъ было бы забавно, еслибъ три отца явились въ одно и тоже время и съ одинаковой энергіей стали бы требовать себ ребенка: ‘Моя дочь, моя дочь, моя дочь!— Картина! Это было-бы новымъ изданіемъ суда Соломона, исправленнымъ и дополненнымъ.

‘Но такія исторіи случаются только въ книгахъ, обыкновенная жизнь мене смшна и, въ дйствительности, когда призываютъ троихъ отцевъ къ одному ребенку всего боле шансовъ на то, что ни одинъ не явится.

‘Но съ Лажоле не случилось такого несчастья, и нашъ маркизъ явился.

‘Это показываетъ прежде всего, что маркизъ порядочный кисель, и еще боле это доказывается тмъ, что онъ допустилъ убдить себя, что онъ отецъ двочки.

‘Дйствительно-ли онъ убжденъ въ этомъ? Бальбинъ не утверждаетъ этого, но, мн кажется, вс его дйствія утверждаютъ это: онъ отыскиваетъ двочку въ провинціи, беретъ ее къ себ, беретъ для нея гувернантку, наконецъ, усыновляетъ ее. Отсюда до признанія ея недалеко.

‘Вотъ моя исторія, мн кажется, что она стоитъ дороже твоихъ билетовъ, если ты. объ этомъ такого же мннія, ты докажешь мн, какъ слдуетъ, свою благодарность. Если-бъ у меня сохранились счеты моихъ ужиновъ, ты бы изумилась, чего они мн стоили. Удивительно, какъ все дорого теперь’.

На это Клементина отвтила своему мужу, что эта исторія въ томъ вид, какъ она разсказана имъ, стоитъ какъ разъ посланныхъ ему билетовъ, но что если онъ сдлаетъ такъ, что Бальбинъ сама разскажетъ эту исторію въ письм, она готова заплатить за это письмо, въ будущемъ мсяц туже самую цпу, которую она заплатила за его письмо.

Потомъ, боясь, что капитанъ не получитъ этого письма, не смотря на цну, которую она.за него предлагала, она указала ему способъ пріобрсть это письмо,

‘Чтобы не возбудить подозрній Бальбины, писала она ему, или даже сомнній, объясни ей, что ты заключилъ пари. Нужно всегда извлекать пользу изъ своихъ недостатковъ и’пороковъ: черезъ нихъ, а не черезъ хорошія качества пріобртается успхъ. Бальбинъ, которая должна знать тебя, наврно знаетъ, что ты самъ — воплощеннаяигра. Когда ты ей скажешь, что разсказалъ исторію о трехъ отцахъ и дочери Лажоле и, что такъ какъ теб не хотли врить, то ты держалъ пари, что представишь доказательства того, что не ты выдумалъ эту исторію, тогда она повритъ теб. Потомъ, если ты хорошо возмешься за это, вроятно, она согласится написать теб эту -исторію, чтобы дать теб доказательство, которое ты представишь туда, куда ей нельзя явиться въ качеств свидтельницы и, такимъ образомъ, выиграешь пари’.

Написавъ это письмо, она долго обдумывала, что она будетъ длать съ отвтомъ Бальбины, когда получитъ его, и съ тайной, которой она будетъ владть.

Было несомннно, что если эта тайна дойдетъ какимъ-нибудь образомъ до свднія маркиза, его распоряженія или, по крайней мр, чувства относительно Денизъ должны измниться.

Есть-ли для нея какой-нибудь интересъ въ томъ,

чтобъ маркизъ зналъ эту тайну? въ этомъ заключался для нея весь вопросъ.

Съ тхъ поръ, какъ она поселилась въ замк, частію посредствомъ собственныхъ наблюденій, частію посредствомъ искусно направленныхъ вопросовъ, она опредлила положеніе, въ которое поставилъ ее случай, и узнала скрытыя чувства дйствовавшихъ около нея лицъ.

Такъ она узнала, что до прибытія Денизъ въ Рюдмонъ, г-жа Меро и г. де-Каркбю питали надежду сдлаться наслдниками маркиза и что только эта надежда, по общности ихъ интересовъ, поддерживала добрыя отношенія между ними, не смотря на различіе ихъ характеровъ.

Потомъ она видла, какъ это согласіе, продолжавшееся цлыхъ десять лтъ, вдругъ рушилось передъ ея глазами и прежніе союзники превратились въ соперниковъ.

Она долго старалась уяснить себ причины этого разрыва, такъ какъ, когда опасность длается угрожающей, совершенно не логично раздляться, но мало-по-малу она угадала ихъ.

Общность интересовъ, бывшая до сихъ поръ связью между братомъ и сестрой, перестала существовать съ того времени, какъ маркизъ взялъ къ себ Денизъ, которая, казалось, была его дочерью, такъ какъ его богатство, принадлежавшее до сихъ поръ его наслдникамъ по закону, съ этого времени стало принадлежать Денизъ.

Отсюда разрывъ, который сначала казался необъяснимымъ и который однако отлично объяснялся при небольшомъ вниманіи и разсужденіи.

Слдуя своему характеру, г. де-Каркбю хотлъ и стремился только къ одному: отдлаться какимъ-нибудь образомъ отъ Денизъ. Если до сихъ поръ онъ не пробовалъ серьезно привести въ исполненіе свое желаніе, то только потому, что еще не нашелъ для этого средства.

Боле мягкая, а главное, боле ловкая и практичная г-жа Меро думала, наоборотъ, извлечь возможную пользу изъ новаго положенія, которое застигло ее врасплохъ, но не испугало.

Въ продолженіи десяти лтъ она высчитала, что она наврное получитъ половину состоянія маркиза, а можетъ быть и все это состояніе, если братъ ея умретъ раньше ея. Теперь она видла, что при искусномъ веденіи дла, все это состояніе могло перейти въ руки ея сына. Для этого нужно было только женить Людовика на Денизъ, если Денизъ, какъ видно было по всему, была дочерью маркиза. Черезъ это братъ ея лишится половины наслдства, на которую онъ разсчитывалъ, но она заботилась нее брат, а о своемъ сын, котораго она обожала и для котораго она такъ горячо желала этого наслдства.

Какъ должна дйствовать Клементина между этими двумя враждебными партіями?

Должна-ли она дать въ руки г. де-Каркбю средство отдлаться отъ Денизъ или, на оборотъ, она должна доказать г-ж Меро, что она можетъ помшать маркизу оставить свое состояніе Денизъ?

Вопросъ былъ трудный.

Гд для нея было боле выгоды?

Г. де-Каркбю былъ хитеръ и лукавъ, на него нельзя было положиться, онъ способенъ не выполнить обязательствъ, которыя приметъ на себя. Разъ онъ узнаетъ о письм Бальбины, какъ заставить его заплатить за это письмо по его стоимости, если онъ будетъ давать за него ничтожную цну.

Съ другой стороны, какъ приметъ г-жа Меро открытіе тайны относительно рожденія Денизъ? Захочетъ-ли она, чтобъ эта тайна осталась неоткрытою и преслдовать мысль о брак, или, на оборотъ, она захочетъ, чтобъ тайна была открыта и привести дло въ то положеніе, въ которомъ оно было до прізда Денизъ въ Рюдмонъ?

И то и другое было одинаково возможно: чтобъ угадать, что предпочтетъ г-жа Меро, надо было знать, считала она бракъ выгоднымъ изъ-за денегъ, какъ средство, или же изъ-за происхожденія Денизъ, а этого г. Божонье еще не угадала.

Она была въ затрудненіи, не ршаясь обратиться ни къ брату, ни къ сестр, когда нкоторыя незначительныя событія заставили ее ршиться оставить и того и другую и обратиться прямо на сторону маркиза.

XXV.

Когда маркизъ начертилъ г-ж Божонь планъ занятій, которому онъ хотлъ, чтобы слдовала Денизъ, онъ сказалъ, что ежедневно въ пять часовъ онъ будетъ входить въ комнаты своей воспитанницы, чтобы самому судить объ успхахъ, которые она будетъ длать.

Въ первую недлю по прибытіи Денизъ въ замокъ, онъ въ самомъ дл ежедневно входилъ въ ея комнаты, но, вмсто того, чтобъ приходить въ пять часовъ, какъ сказалъ, онъ часто приходилъ только въ шесть. Потомъ, черезъ нсколько минутъ, иногда, даже не садившись, онъ уходилъ опять.

Но скоро онъ сдлался боле аккуратнымъ и визиты его становились боле и боле продолжительными. Онъ хотлъ, чтобъ Денизъ занималась у него на глазахъ и уже не довольствовался боле однимъ взглядомъ поспшно брошеннымъ на ея работу, или вопросомъ, заданнымъ мимоходомъ относительно предмета, случайно встртившагося въ разговор.

Ровно въ пять часовъ, онъ входилъ къ Денизъ и помщался въ кресл около окна, какъ разъ противъ молодой двушки и ея гувернантки.

— Пожалуйста, продолжайте ваши занятія, какъ будто-бы меня здсь не было, говорилъ онъ.

И, опершись подбородкомъ на руку, онъ внимательно слушалъ и смотрлъ.

Занятія продолжались или, скоре, считались продолжающимися, какъ будто маркиза тутъ не было, но въ дйствительности они были совсмъ другими, чмъ утромъ.

Врная своему правилу нравиться, Клементина воздерживалась въ это тремя разсуждать о такихъ предметахъ, которые могли бы утомить или наскучить маркизу. Такіе предметы она оставляла наутро..

Посл двнадцати часовъ занимались только предметами пріятными: исторіей, литературой, музыкой.

У Дениз была хорошая память и такъ какъ вмст съ этимъ она прилежно занималась, то она довольно легко запоминала отрывки изъ прозы и поэзіи, которые Клементина заставляла ее теперь декламировать, или даже, когда она декламировала драматическую сцену, Клементина отвчала ей.

Въ то время, когда Эмма имла Денизъ при себ, то хотя и не занималась ея образованіемъ, однако научила ее, разумется случайно, нсколькимъ баснямъ, которыя Денизъ произносила не такъ, какъ обыкновенно произносятъ ученики свои уроки.

Отсюда у Денизъ была привычка къ дикціи, пріобртенная, такъ сказать, безсознательно. И какъ при этомъ у нея былъ пріятный и гармоническій голосъ — голосъ ея матери, то было удовольствіемъ слушать, какъ она читала вслухъ стихи или прозу.

Маркизъ слушалъ ее, не сводя съ нея глазъ, отъ времени до времени прерывая ее одобреніемъ или говорилъ ей нсколько растроганнымъ голосомъ:

— Какъ вы напоминаете свою мать, дитя мое, тотъ же самый голосъ.

Въ первое время маркизъ не обращалъ особеннаго вниманія на декламаціи отвтовъ, произносимыхъ гувернанткой въ драматическихъ отрывкахъ, впрочемъ эти отвты, заключая въ себ незначительныя вещи, не могли обратить на себя вниманія маркиза. Что было маркизу за дло, только что прослушавши Денизъ до отвтовъ Фенvсъ или Юноны?

Однако, мало по малу, онъ сталъ обращать вниманіе на декламацію гувернантки, которой хотя приходилось говорить только нсколько словъ, но за то слова эти произносились всегда правильно и выразительно.

И потомъ, вмсто того, чтобъ не спускать глазъ съ Денизъ, посл того какъ она замолчитъ, аплодируя ей улыбкой, когда она хорошо прочла свой отрывокъ, ободряя ее, когда она ошиблась, маркизъ сталъ обертываться къ гувернантк.

Однажды, когда они декламировали первую сцену изъ ‘Эсфири’, Денизъ представляя, понятно, Эсирь, а Клементина Элизу, онъ былъ, удивленъ, почувствовавъ себя растроганнымъ декламаціей Клементины.

Денизъ, въ пріем, который она оказала своей ‘милой Элиз’, выказала веселую нжность: это была молодая двушка, которая посл 6 мсяцевъ разлуки счастлива, что встрчаетъ ‘свою подругу дтскихъ лтъ’. Восторгъ, волненіе, и постоянно этотъ музыкальный голосъ, очаровывающій слухъ.

Но какая разница съ Элизой, когда эта послдняя печальнымъ голосомъ произнесла эту фразу:

Du reste des humains je vivais spare,

Et de mes tristes jours n’attendais que la fin.

(Я жила отдленная отъ остальнаго человчества и ждала только конца своихъ печальныхъ дней.)

По странной связи идей маркизу казалось, что онъ видлъ ее опять въ ея бдной квартир въ предмсть Сентъ-Оноре. Она продолжала:

О spectacle! о triomphe admirable mes yeux,

Digne en effet du bras, qui sauva nos aeux!

Le fier Assurus couronne sa captive.

Et le Persan superbe est aux pieds d’une juive!

Par quels secrets ressorts, par quel enchanement,

Le ciel а-t-il conduit ce grand vnement.

(О зрлище! о удивительное торжество для моихъ глазъ, торжество, достойное руки, которая спасла нау ихъ отцовъ! Гордый Агасуеръ надваетъ корону на свою плнницу и надменный персъ у ногъ еврейки. Какими тайными причинами привело небо къ этому великому событію).

Говоря эти стихи, она приблизилась къ маркизу и протянувъ въ его сторону руку, когда говорила о ‘гордомъ Агасуер’, посмотрла на него такъ странно, что онъ былъ этимъ глубоко смущенъ: быстрая дрожь эта смнилась жаромъ, когда она произнесла:

И гордый персъ у ногъ еврейки

Почему стихи эти, которые онъ зналъ наизусть и слышалъ разъ двадцать, какъ ихъ декламировали, произвели на него теперь такое дйствіе?

Онъ вовсе не слушалъ словъ Есеири и обративши глаза въ поле, смотря въ даль, ничего не видя, онъ погрузился въ глубокое размышленіе.

Что съ нимъ длалось? Странная вещь! Онъ не слыхалъ голоса Денизъ, которая продолжала декламировать, въ его голов все раздавался голосъ гувернантки.

Уже прошло нсколько минутъ, какъ Денизъ замолчала, а глаза его все по-прежнему были устремлены въ даль.

Вдругъ, онъ быстро поднялся.

— Ахъ, да! очень хорошо, дитя мое, очень хорошо! сказалъ онъ.

Потомъ, обернувшись къ Клементин, сказалъ, не глядя на нее:

У васъ поистин замчательный талантъ къ дикціи, очень замчательный.

И онъ вышелъ.

Что съ моимъ крестнымъ? спросила Денизъ съ безпокойствомъ. Досадила я ему? Я плохо прочла свои стихи? не правда-ли?

Клементина молча улыбнулась.

— Я плохо ихъ прочла. Вы не хотите бранить меня, а крестный ушелъ, чтобъ не разсмяться мн въ лицо. Пожалуйста, разучимте вмст этотъ отрывокъ, я его выучу и черезъ нсколько дней, когда я его буду хорошо знать, я его опять продекламирую. Посмотрите, какъ онъ грустенъ.

И подошедши къ окну, она посмотрла на маркиза, который ходилъ по площадк около замка, съ опущенной головой, погрузившись въ глубокое размышленіе.

На другой день маркизъ пришелъ въ комнату Денизъ часомъ позже и, вмсто того, чтобъ по обыкновенію ссть въ свое кресло, онъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнат, не произнеся даже своей обычной фразы:

— Пожалуйста, продолжайте свои занятія.

Потомъ, сказавъ нсколько незначительныхъ словъ, онъ ушелъ къ великому отчаянію Денизъ, которая обвиняла себя въ этой перемн.

— Вы видите, говорила она, я наскучила ему вчера и сегодня онъ не ршается подвергнуться такой же скук. Однако, мн кажется, я не очень дурно произнесла начало отрывка, это конецъ у меня не выходитъ, начиная съ ‘король, казалось, былъ пораженъ моими слабыми прелестями’. Я чувствую, что повторяю какъ попугай: тутъ нужна нжность, граціозность, нужно то, чего у меня нтъ. Ахъ, еслибъ я могла также какъ вы продекламировать:

…Наконецъ съ глазами, въ которыхъ отражается кротость!

Если бы крестный услыхалъ этотъ стихъ отъ васъ, онъ наврное не ушелъ бы.

Между тмъ, маркизъ мало-по-малу опять возвратился къ своей привычк и отъ пяти до семи часовъ проводилъ время въ комнат Денизъ.

— Я буду учиться вмст съ вами, говорилъ онъ.

И въ самомъ дл, онъ много задавалъ вопросовъ Клементин и когда она отвчала, слушалъ ее съ большимъ вниманіемъ, обернувшись къ ней, онъ не сводилъ съ нея глазъ.

— Какой хорошій ученикъ мой крестный! говорила Денизъ смясь, онъ даетъ мн уроки поведенія и вниманія. Когда вы будете раздлять награды, я уврена, что вашъ большой ученикъ получитъ ихъ вс. Однако, большой ученикъ не всегда слушалъ, онъ иногда и говорилъ. Это бывало преимущественно по поводу географіи.

Маркизъ много путешествовалъ, онъ хорошо зналъ Европу и востокъ, нсколько сверъ Африки и по живымъ разсказамъ одного путешественника онъ дополнялъ нсколько сухія свднія, почерпаемыя изъ книгъ.

Гувернантка тоже путешествовала по Италіи и Англіи, когда она была еще ребенкомъ и слдовала за своимъ отцомъ въ его артистическихъ экскурсіяхъ.

Когда разговоръ заходилъ объ этихъ странахъ между маркизомъ и гувернанткой завязывались длинныя разсужденія, безконечные споры.

— Помните-ли вы?

— Видли-ли вы?

— А такую-то гостинницу?

— Вовсе была не такъ, когда я былъ тамъ.

И тому подобная болтовня лицъ, которыя путешествовали по однимъ и тмъ же мстамъ и теперь, при воспоминаніи о нихъ, вмст наслаждались удовольствіями, прискучившими каждому изъ нихъ отдльно.

Такимъ образомъ то, что въ начал было урокомъ не замедлило сдлаться простымъ разговоромъ.

Правда, что разговоры эти имли предметомъ серьезныя вещи: отъ географіи переходили къ исторіи или литератур, поэзіи, роману, театру. Но все-таки разговоры эти не были уроками, серьезность которыхъ происходитъ отъ того, что одно лицо говоритъ, между тмъ какъ вс остальные слушаютъ. Въ этихъ разговорахъ каждый вставлялъ свое слово, прерывали другъ друга и, очень естественно, положеніе каждаго изъ разговаривающихъ измнялось: Клементина не была боле гувернанткой, маркизъ не былъ отцомъ, пришедшимъ наблюдать за занятіями своего ребенка, она была г-жей Божонье, очаровательной молодой женщиной, образованной, остроумной, онъ былъ маркизомъ де-Рюдмонъ, свтскимъ человкомъ, забавляющимся серьезнымъ разговоромъ. Два друга, бесдующіе по дружески между собою.

Характеръ этой дружбы выразился скоро и въ другомъ отношеніи.

Не будучи меломаномъ, маркизъ все-таки нсколько любилъ музыку, т. е., посл обда, когда онъ расположится въ своемъ кресл, вдыхая свжій воздухъ и смотря на звзды. Онъ любилъ, чтобъ въ это время ему играли на фортепьяно какую-нибудь пьесу, веселую или меланхолическую, смотря по расположенію духа, въ которомъ находился. Такъ какъ г-жа Меро не была музыкантшей, а г. де-Каркбю игралъ только на труб (правда, что онъ игралъ на этомъ инструмент съ силою нсколькихъ лошадей, какъ онъ самъ, выражался о своемъ талант), то маркизъ пользовался этимъ удовольствіемъ только тогда, когда Людовикъ Меро былъ въ замк.

Однажды, когда маркизъ жаловался за столомъ на такое лишеніе, Клементина не сказала ничего, но посл обда, когда маркизъ расположился на своемъ обыкновенномъ мст въ гостиной и любовался кольцами дыма отъ своей сигары, она попросила у него позволенія поиграть на фортепьяно.

— Вальсъ, спросила она, или rverie?

Съ боку, не оборачиваясь совсмъ, она наблюдала за впечатлніемъ, которое производила на маркиза музыка, и пока видла, что онъ внимательно слушаетъ, она играла, но лишь только замчала, что для него было довольно, она закрывала фортепьяно и принималась за вышиванье.

Г. де-Каркбю, находилъ, что фортепьяно не стоитъ трубы и что было очень скучно оставаться въ своемъ кресл, не оглушивъ своей музыкой всхъ находящихся въ гостиной, какъ было обыкновенно, но онъ вознаградилъ себя за это лишеніе, причиненное ему маркизомъ, тмъ, что слъ позади Клементины и все время, пока она играла, смотрлъ на движеніе ея плечъ. Какъ она была очаровательна, какъ мило сидла на своемъ табурет! и онъ ворчалъ сквозь зубы:

— Какая гибкая, эта маленькая кошечка!

Такъ обыкновенно онъ слушалъ музыку и судилъ о музыкантш.

XXVI.

Каждый годъ маркизъ проводилъ въ Париж январь и февраль мсяцы, потомъ онъ опять возвращался туда въ апрл и ма, когда въ Париж бывали скачки.

Но въ эту зиму онъ отказался отъ своей обычной поздки и это отступленіе отъ правила, до сихъ поръ свято соблюдаемаго, сдлалось предметомъ любопытства и толковъ для обитателей замка Рюдмонъ.

— Почему Артуръ не детъ этотъ годъ въ Парижъ? спросилъ г. де-Каркбю у своей сестры, не сказалъ-ли онъ теб причинъ, которыя удерживаютъ его здсь?

— Онъ мн ничего не говорилъ объ этомъ, а я его не спрашивала.

— Я угадываю эти причины.

— Какія они?

— Я ихъ держу въ секрет, знай только, что они зависятъ отъ меня, сказалъ онъ угрюмымъ тономъ.

И дйствительно, онъ былъ очень золъ, потому что отказъ отъ этого путешествія разстроилъ вс его планы, которые онъ придумалъ на эту зиму.

Во время этихъ отлучекъ владтеля Рюдмонъ, онъ имлъ привычку приглашать въ замокъ своихъ друзей, т. е. ‘настоящихъ весельчаковъ, умющихъ осушить бутылку и спть псню’: торговцевъ лошадьми, быками, сномъ, лсомъ, весь тотъ народъ, который маркизъ держалъ въ отдаленіи отъ себя, ‘зараженный своимъ благородствомъ’, по который онъ, Артемій Фабю де-Каркбю, принималъ въ число своихъ друзей, потому что ‘человкъ стоитъ человка’. Тогда завтракали по цлому часу къ великому неудовольствію г-жи Меро, которая изъ своихъ комнатъ, откуда она въ это время не выходила, слышала взрывы смха собесдниковъ, потомъ, посл завтрака, составлялись партіи въ домино и ‘памфилъ’, продолжавшіяся до обда. Отъ игорнаго стола прямо переходили къ обденному столу, смхъ и псни возобновлялись, и среди ночи мюльсанскіе крестьяне пробуждались отъ стука повозокъ, быстро хавшихъ со стороны Рюдмонъ и пролетавшихъ съ быстротою урагана по деревн, крики и удары кнутовъ заставляли дрожать стекла, но если не опрокидывалась повозка или не падала лошадь, что иногда случалось, то крестьяне не безпокоились этимъ шумомъ: ‘Это г. де-Каркбю угощалъ обдомъ своихъ друзей’, говорили они, и опять спокойно засыпали.

Также во время отлучекъ маркиза, г. де-Каркбю производилъ въ замк или парк работы и перемны, какія онъ находилъ нужными. Онъ заботился о будущемъ и съ настоящаго времени устраивалъ все по своему вкусу для того времени, когда Рюдмонъ будетъ принадлежать ему ‘вполн’. Когда маркизъ возвращался изъ Парижа и находилъ эти перемны, произведенныя безъ своего согласія и очень часто противъ своего вкуса и намреній, онъ сердился на кузена. Но г. де-Каркбю мало заботился объ этомъ, онъ сдлалъ, что хотлъ, смялся надъ остальнымъ и при случа, длалъ тоже самое.

— Это въ интересахъ имнія Рюдмонъ, говорилъ онъ, я всегда, не смотря ни на что, буду длать все, что въ интересахъ этого имнія. Если вамъ это не нравится, мой кузенъ, лучше разстанемся.

Маркизъ, какъ огня боявшійся раздоровъ, уступалъ передъ этими угрозами своего преданнаго родственника, онъ принималъ эти измненія и уплачивалъ по счетамъ за работы. Нужно быть снисходительнымъ.

Если въ обыкновенное время г. де-Каркбю живо былъ заинтересованъ этими поздками маркиза въ Парижъ, то въ эту зиму онъ дожидался этой поздки съ большимъ нетерпніемъ, чмъ обыкновенно, такъ какъ на это время онъ придумалъ два маленькихъ плана, которые могли удасться лишь въ томъ случа, если маркизъ не будетъ мшать ему своимъ присутствіемъ.

Прежде всего онъ отдлается отъ Денизъ или, по крайней мр, сдлаетъ для нея жизнь въ замк столь невыносимой, что она будетъ проситься оставить Рюдмонъ. Что онъ сдлаетъ, чтобы достигнуть этого? Онъ еще хорошо этого не зналъ, но свобода развяжетъ ему руки и тогда онъ найдетъ какое-нибудь энергическое средство отослать въ Парижъ эту воровку его наслдства. Потомъ побдитъ послднія сопротивленія гувернантки, которая можетъ послдовать за своей ученицей, когда чувство, которое онъ къ ней иметъ, будетъ удовлетворено.

До этого времени онъ долженъ будетъ довольствоваться тмъ, что иногда пожметъ ей руку, встртивъ ее въ коридор, что случается довольно часто, но такого рода удовольствіе было недостаточно для такого человка, какъ онъ: недостаточны были также улыбки, которыми она его дарила, недостаточны также наслажденія, которыя онъ испытывалъ, глядя на нее за фортепьяно.

Онъ хотлъ большаго и то время, когда маркиза не будетъ въ замк, будетъ благопріятно для исполненія его намренія: долженъ-ли онъ будетъ сдлать подобранный ключъ къ ея комнат или просто выломаетъ дверь, но онъ войдетъ въ ея комнаты и она будетъ принадлежать ему. Если посл этого она захочетъ воспользоваться его письмами — сколько угодно, онъ первый будетъ смяться надъ этимъ.

Велико было его разочарованіе, когда въ конц ноября онъ увидлъ, что маркизъ еще не приготовляется къ отъзду.

— Онъ удетъ въ первыхъ числахъ декабря, утшалъ онъ себя.

И онъ отложилъ до десятаго или пятнадцатаго числа приглашеніе своихъ друзей, которыхъ пригласилъ было на первое….

Но прошла первая недля декабря, потомъ вторая, потомъ третья, и сдлалось очевиднымъ, что маркизъ вовсе не подетъ въ Парижъ.

Долго онъ искалъ причинъ, которыя могли удержать маркиза, и наконецъ онъ пришелъ къ такому заключенію, что это боязнь маркиза оставить его, Артемія и проч., одного въ замк.

Онъ боится меня, подумалъ онъ.

Эта мысль смягчила нсколько его гнвъ, потому что, хотя съ одной стороны онъ былъ разсерженъ тмъ, что приходилось отказаться отъ своихъ плановъ и удовольствій, за то, съ другой стороны, онъ гордился при мысли, что онъ помшалъ маркизу, и что маркизъ боится его.

Однако онъ обманывался въ этомъ вдвойн: онъ и не мшалъ маркизу ни сколько и маркизъ вовсе его не боялся.

Если маркизъ обыкновенно здилъ на нсколько мсяцевъ въ Парижъ, то потому, что онъ скучалъ въ замк въ обществ кузины и кузена, этотъ годъ, не скучая вовсе и не будучи принужденнымъ въ зимніе мсяцы довольствовоться только обществомъ брата и сестры, онъ вовсе и не думалъ о поздк.

Это было очень просто: посл полудня онъ былъ занятъ на урокахъ Денизъ, по вечерамъ музыкой или разговоромъ,— зачмъ ему было хать въ Парижъ?

При наступленіи хорошихъ дней въ март, онъ самъ хотлъ давать уроки Денизъ — учить ее верховой зд.

Денизъ была очарована этой мыслью: ей можно будетъ сопровождать своего крестнаго въ его прогулкахъ, и потомъ длинная юбка и маленькая шляпа сами по себ служили для нея предметомъ восхищенія.

Но она еще никогда не садилась на лошадь, исключая разв своей маленькой лошадки на колесахъ, которую подарилъ ей крестный и, кром того, по мужски, когда нужно было ссть на дамское сдло, которое было привязано къ спин лошади, потряхивавшей головой и грызшей удила, она начала находить, что длинная юбка далеко не такъ была пріятна, какъ она думала, когда портной изъ Конде принесъ ее къ ней въ комнату.

Однако у нея не было недостатка въ смлости, и, если,.бы она могла ссть по мужски, и держаться за гриву лошади, она пустилась бы въ галопъ по алле парка.

Но дло было не въ томъ, чтобы уцниться за гриву лошади и скакать въ галопъ, нужно было хать шагомъ и принимать такія положенія, какія указывалъ маркизъ. Это было трудно, и что еще боле увеличивало трудность, это ея горячее желаніе хорошо исполнять то, чего требовалъ маркизъ: огорченіе парализовало ее.

Понятно, гувернатка присутствовала при этомъ урок и отъ времени до времени вмшивалась въ него, то чтобы ободрить Денизъ, то чтобъ показать ей чего она не понимала.

Одинъ разъ, когда Денизъ не понимала объясненія Маркиза, она такъ объяснила его, что тотчасъ затрудненіе было устранено.,

— Вы здите верхомъ? спросилъ маркизъ.

— Немного, сказала она.

— Ну, въ такомъ случа, если вы захотите, вы поможете намъ упростить эти первые уроки, для этого нужно только, чтобъ вы согласились ссть на лошадь. Видя, какъ вы сидите, Денизъ гораздо скоре выучится здить, чмъ слушая вс мои указанія.

— Я очень рада быть вашей ученицей, г. маркизъ, только….

Она не кончила, но взглядъ ея съ очаровательнымъ смущеніемъ объяснилъ, что она не можетъ ссть на лошадь въ короткомъ плать.

— Я не прошу васъ немедленно оказать намъ эту услугу, поспшилъ отвтить маркизъ, какъ-нибудь, прогуливаясь, вы отправьтесь въ Конде и закажите тамъ туалетъ для верховой зды, вотъ, какъ у Денизъ.

— Ахъ! какое счастіе! воскликнула Денизъ.

— Завтра, продолжалъ маркизъ, съ васъ снимутъ мрку, а посл завтра, или самое позднее черезъ три дня, если вы поторопите портнаго, мы будемъ въ состояніи возобновить этотъ урокъ съ большимъ успхомъ для Денизъ.

Клементина не отвчала, тогда маркизъ спросилъ ее:

— Это для васъ неудобно?

— Я не нашла словъ благодарить васъ, потому и молчала.

— Въ такомъ случа ршено. О сдл не безпокойтесь: я самъ закажу его.

Черезъ три дня, какъ и желалъ маркизъ туалетъ г-жи Божонье былъ готовъ.

Въ этотъ день, позавтракавъ наскоро, Денизъ и г-жа Божонье ушли въ свои комнаты и черезъ полчаса вернулись вполн готовыми для урока въ верховой зд.

Они рука объ руку вошли въ гостиную, гд были маркизъ и г. де-Каркбю.

— Дв граціи! воскликнулъ г. де-Каркбю, позабывши классическое число грацій.

Восклицаніе это было боле смшнымъ по своей форм, чмъ по содержанію: въ самомъ дл он об были очаровательны, какъ воплощенная грація. Одна брюнетка, другая блондинка, Клементина со всми прелестями женщины, Денизъ съ очаровательностью ребенка.

Говоря, что не много уметъ здить верхомъ, Клементина по обыкновенію преувеличила свою скромность, напротивъ она здила отлично.

Потому, какъ она сла на сдло и взяла поводья, маркизъ сейчасъ же увидалъ, что ей нечему у него учиться.

— Мой мужъ далъ мн нсколько уроковъ, сказала она съ улыбкой, а онъ былъ хорошимъ учителемъ.

Она говорила всегда о своемъ муж такъ, какъ будто онъ уже не былъ въ живыхъ: она оплакивала и восхваляла его съ душевнымъ волненіемъ неутшной вдовы.

Урокъ продолжался долго, хотя маркизу и показалось, что онъ прошелъ очень скоро, онъ давалъ свои объясненія гувернантк, которая тотчасъ повторяла ихъ Денизъ, исполняя сама то, чего требовалъ маркизъ.

— Смотрите на меня, говорила она каждую минуту Денизъ.

Но не одна ученица смотрла на неа, маркизъ также не сводилъ съ нея глазъ, и Клементина видла въ этихъ глазахъ такой огонь, какого прежде она у него никогда не замчала.

Маркизъ помолодлъ на десять лтъ.

Ревность ли, съ которою онъ занимался этимъ урокомъ, такъ преобразовала его, или это было какое нибудь другое чувство? Въ этомъ заключался вопросъ?

Г. де-Каркбю, стоявшій неподвижно на лужайк съ своими кривыми ногами, выпученными глазами, съ сигарой во рту и короткимъ хлыстомъ въ рук, ворчалъ отъ времени до времени, покуривая свою сигару:

— Какъ она гибка!

XXVII.

Подъ руководствомъ своего крестнаго и гувернантки Денизъ длала быстрые успхи въ верховой зд.

Скоро она могла предпринимать продолжительныя прогулки по парку, а потомъ еще боле продолжительныя по лсу.

Какое удовольствіе здить по неизвстнымъ дорогамъ, по которымъ не можетъ прохать карета.

Отправлялись сей-часъ же посл завтрака и посл часовой или двухчасовой прогулки, возвращались и принимались за свои занятія съ раскраснвшимися отъ вольнаго воздуха лицами, освженные, съ свжей головой. Он приносили съ собою запахъ весеннихъ цвтовъ и долго спустя посл прогулки имъ еще слышался шумъ втра между обнаженными втвями большихъ деревьевъ въ лсу.

Когда еще прежде маркизъ вызжалъ на прогулку посл завтрака, г. де-Каркбю почти никогда не сопровождалъ его ‘потому что ему не было никакого удовольствія хать рядомъ съ человкомъ, который по цлымъ часамъ не раскрывалъ рта. ‘Теперь, напротивъ, онъ участвовалъ во всхъ прогулкахъ: ‘тутъ были женщины’.

Правда, что относительно разговора и теперь онъ имлъ столько же удовольствія, какъ еслибы онъ халъ съ однимъ маркизомъ. Въ самомъ дл, маркизъ халъ постоянно по правую сторону Денизъ, между тмъ какъ гувернантка по лвую. Такимъ образомъ, на такихъ дорогахъ, которыя были слишкомъ тсны для зды врядъ четверымъ, какъ обыкновенно и было, г. де-Каркбю, долженъ былъ хать сзади одинъ, но это нисколько не огорчало его, потому что такимъ образомъ онъ могъ смотрть сколько угодно ‘на свою маленькую богиню’, галопировавшую передъ нимъ, при томъ, когда дорога была слишкомъ узка даже для троихъ, богиня его оставалась назади и тогда онъ, хавъ бокъ о бокъ съ ней, могъ говорить ей, какъ она прекрасна.

— И гибка? прерывала она его, смясь.

— Ахъ, демонъ!

Она взглянула на него сверху внизъ.

— Ангелъ, хотлъ я сказать, добавилъ поспшно г. де-Каркбю.

Не слушая его больше, она ударила лошадь и присоединилась къ Денизъ и маркизу.

Однажды, когда предложена была отдаленная прогулка въ часть лса, еще неизвстную для Денизъ, Денизъ сошла къ завтраку съ покраснвшими глазами и вками, съ постояннымъ кашлемъ, однимъ словомъ со всми признаками простуды.

— Вы простудились, дитя мое, сказалъ маркизъ, вамъ не нужно будетъ хать гулять сегодня и вы останьтесь лучше у себя въ комнат. Мы отложимъ эту прогулку до другого разу.

— Поэтому-то я и не хотла говорить объ этой скверной простуд, воскликнула она, пожалуйста, милый крестный, не откажите мн въ этой прогулк, также какъ и г-ж Клементин, которая еще вчера радовалась ей.

Клементина положительно объявила, что останется около своей больной ученицы.

И во время всего завтрака объ этой прогулк не было и помину.

Но когда встали изъ-за стола, Денизъ взяла руку своего крестнаго и старалась убдить его, что она вовсе не чувствуетъ простуды, что эта прогулка будетъ полезна для нея, что погода была отличная и теплая.

Тутъ вмшалась г-жа Меро.

— Мн кажется, есть средство все уладить, сказала она. Было бы очень неблагоразумно, чтобъ Денизъ отправилась гулять въ такую перемнную, весеннюю погоду.

— Но чтожъ въ такомъ случа?

— Если она такъ твердо настаиваетъ на своемъ желаніи, продолжала г-жа Меро, то не по ребяческому капризу, а единственно по своему великодушію: ей не хочется, Цтобы г-жа Клементина лишилась этой прогулки. Поэтому, я предлагаю вотъ что: я оставлю Денизъ при себ и постараюсь, чтобы она провела здсь время сколько возможно пріятне, а вы отправляйтесь.

Нсколько поспорили по поводу этого плана, Клементина не соглашалась хать, но наконецъ маркизъ разршилъ этотъ вопросъ, приказавъ сдлать лошадей.

Начались приготовленія. Тогда г. де-Каркбю, оставшись наедин съ своей сестрой, подошелъ къ ней и сказалъ въ полголоса недовольнымъ тономъ:

— Ты постоянно длаешь одни только глупости.

— Братъ!

— Нужно было теб удержать дома эту маленькую воровку, она получила-бы хорошое воспаленіе въ легкихъ, и мы бы отъ нея отдлались. Но ты не желаешь отъ нея отдлаться, ты предпочитаешь оставить ее для своего сына.

— Молчите, братъ! вскричала г-жа Меро, и не заставляйте меня думать, что вы говорите серьезно, потому что, въ такомъ случа, клянусь вамъ, я передамъ это маркизу.

— Не осмлишься.

Приходъ маркиза положилъ конецъ этому раздору.

Сли на лошадей, и на этотъ разъ Клементин пришлось быть въ средин между маркизомъ и г. де-Каркбю — одинъ былъ справа, другой слва. Никогда она не была такъ въ дух. Это была уже не гувернантка, сопровождающая свою ученицу, это была свтская, молодая женщина, отправляющаяся на прогулку съ двумя кавалерами, своими друзьями. Она съ граціозною легкостью вспрыгнула на сдло и сла съ очаровательной ловкостью.

Взявъ въ руки поводья, она заставила свою лошадь сдлать нсколько курбетовъ, лошадь такъ быстро и легко повиновалась, что можно было подумать, что она предугадывала желанія наздницы.

— Счастливаго пути! сказала Денизъ съ верху крыльца.

Лошади тронулись, вуаль Клементины разввался по воздуху.

Маркизъ, бывшій все утро въ хорошемъ расположеніи духа, ласковымъ и любезнымъ, какъ обыкновенно, теперь казался недовольнымъ и брюзгливымъ. Обыкновенно кланяясь всмъ, онъ прохалъ мимо двоихъ крестьянъ, не отвтивъ на ихъ привтствіе. Опустивъ голову чуть не къ самой ше своей лошади, онъ не говорилъ ни слова, только отъ времени до времени онъ оборачивался въ сторону г. де-Каркбю и взглядывалъ на него далеко не любезно.

Что касается до г. де-Каркбю, то онъ болталъ всякій вздоръ, разсказывая охотничьи приключенія, въ которыя онъ всегда находилъ средство вставить какую нибудь трубную мелодію.

Клементина улыбалась, подшучивая надъ нимъ, но эта улыбка и эти насмшки казалось раздражали маркиза.

Лошади бжали по длинной, прямой алле, которая терялась изъ виду, сливаясь въ дали съ лсомъ, на трав, покрывавшей мокрую землю, копыта ихъ не производили никакого шума.

Когда г. де-Каркбю приходило желаніе молчать, съ обихъ сторонъ изъ чащи слышалось пніе птицъ, свистъ дроздовъ и малиновокъ и воркованіе голубей на втвяхъ высокихъ деревьевъ, отъ времени до времени взлетали вверхъ сорока или соя.

Было начало марта и, какъ зима не была суровой, то растенія начали покрываться почками: вдоль пригорковъ по обимъ сторонамъ, среди плюща и оленьяго языка съ темнозелеными блестящими листьями, виднлись жолтые цвтки буквицы, распускающіеся при первыхъ лучахъ солнца, тамъ и сямъ дикій тернъ блестлъ какъ золото.

Они хали такъ боле четверти часа, потомъ, оставивъ эту длинную прямую аллею, свернули на другую, боле узкую дорогу, которая въ продолженіи зимы служила для перевозки лса и поэтому вся была изрыта довольно глубокими колеями. Нужно было осторожне править лошадьми и иногда, чтобъ объхать рытвину, тсно сжиматься, въ такихъ случаяхъ маркизъ даже касался своимъ колномъ ноги Клементины.

Дорога съузилась еще боле и представляла возможность только двоимъ хать въ рядъ: волей не волей г. де-Каркбю принужденъ былъ остаться сзади.

Тогда маркизъ, наклонившись къ Клементин, сказалъ ей.

— Не желаете-ли хать въ Талонъ, рытвинъ боле нтъ. Болтовня моего кузена раздражаетъ меня: я очень нервенъ.

Не отвтивъ ни слова, она ударила хлыстомъ свою лошадь и та поскакала въ галопъ, маркизъ скакалъ рядомъ съ нею.

Вдругъ, она приложила руку къ глазамъ на подобіе абажура, чтобы посмотрть въ даль.

— Что тамъ въ конц, загородка? спросила она.

— Да, барьеръ и плетень, которые отгораживаютъ часть лса. Барьеръ не высокъ, можете ли вы перескочить черезъ него. Если вы не боитесь, я увренъ въ вашей лошади.

— Я не боюсь ничего, отвтила она, съ вами я пойду, куда хотите.

— Въ такомъ случа, впередъ! Держите крпче вашу лошадь и ударьте ее. Впередъ! гопъ!

Онъ щелкнулъ языкомъ и об лошади правильно и мрно понеслись въ галопъ.

Сзади ихъ г. де-Каркбю испускалъ отчаянные крики, зовя ихъ.

Но они не остановились. Когда они приблизились къ барьеру, маркизъ посмотрлъ на Клементину: она была спокойна, улыбалась и лицо ея было одушевлено.

— Гопъ! гопъ! вскричалъ маркизъ.

Барьеръ остался позади.

Тогда они похали тише.

— Я заставилъ васъ сдлать глупость, сказалъ маркизъ, но я не знаю почему, мой кузенъ просто раздражалъ меня. Ну, теперь мы спокойны: ни онъ, ни его лошадь не пожелаютъ слдовать за нами.

Въ самомъ дл, лошадь г. де-Каркбю остановилась у самаго барьера, и самъ онъ, вставъ на стремена, смотрлъ впередъ.

Клементина принялась смяться.

— Поздравляю васъ, сказалъ маркизъ, я не знаю ни одной женщины, которая перескочила бы этотъ барьеръ.

— Я перескакивала много и другихъ барьеровъ.

Но тотчасъ она поправилась, какъ будто боясь, что сказала слишкомъ много:

— Мой мужъ былъ хорошій сорви-голова въ дл верховой зды и я должна была всюду слдовать за нимъ.

Они въхали въ сосновый лсъ, гд вся дорога была’устлана маленькими, красноватыми колючками, никакого движенія, никакой жизни въ этомъ лсу, мрачная тишина, нарушаемая только втромъ, который, дуя между втвей, производилъ жалобный и гармоническій звукъ.

— Не хотите ли пройтись немного? спросилъ маркизъ.

Онъ протянулъ ей руки, чтобы помочь сойти съ лошади.

Она наклонилась къ нему и легко опустилась на его сильныя руки. Ей показалось, что маркизъ сжималъ ее нсколько крпче и держалъ на своей груди нсколько дольше, чмъ было необходимо, но она не выказала ни удивленія, ни смущенія. Что касается маркиза, то, когда онъ опустилъ ее на землю, онъ казался нсколько смущеннымъ, тяжело дышалъ и глаза его были мутны, онъ отвернулся, чтобы привязать лошадей.

Нсколько минутъ они шли рядомъ, не говоря ни слова. Клементина, опустивъ глаза, казалось исключительно была занята тмъ, чтобъ ея платье не зацпило ни за что, хотя она и подобрала его сзади.

Въ эту минуту они находились на самомъ возвышенномъ мст лса, сквозь деревья и кучи обрушившагося гранита виденъ былъ внизу лсъ, который шелъ постепенно понижаясь и дале равнина, покрытая тамъ и сямъ домами и селеніями.

Еслибъ солнце не свтило такъ ярко, передъ ними былъ бы великолпный видъ, но легкая покатость этой возвышенности была наклонена къ полудню и солнечный свтъ ослплялъ ихъ.

Они остановились и молча смотрли другъ на друга.

Маркизъ казался все боле и боле смущеннымъ, его широкая грудь быстро поднималась и опускалась, можно было подумать, что онъ съ трудомъ отыскивалъ слова, но не находилъ ихъ.

Что касается Клементины, стоя неподвижно передъ нимъ и странно улыбаясь, она казалось, ждала, ея губы были полуоткрыты и зрачки расширялись и уменьшались, бросая искры.

Вдругъ маркизъ закрылъ глаза.

— Сядемъ опять на лошадей, сказалъ онъ вдругъ, здсь душно. Быстрая зда освжитъ насъ.

Не проговоривъ ни слова, они вернулись къ лошадямъ, онъ посадилъ ее въ сдло, едва прикоснувшись къ ней.

XXVIII.

Любилъ-ли е маркизъ?

Вотъ вопросъ, который задавала себ Клементина, возвращаясь въ замокъ.

Она была до такой степени поглощена разршеніемъ этого вопроса, столь ее интересовавшаго, что едва обращала вниманіе на объясненіе, боле чмъ живое, между маркизомъ и г. де-Каркбю, когда они подъхали къ барьеру, гд онъ ихъ дожидался, однакожъ одно слово обратило на себя ея вниманіе.

На возвратномъ пути маркизъ вовсе не желалъ перескакивать опять черезъ этотъ барьеръ, но сойдя съ лошади, онъ отперъ его клюнемъ, который вынулъ изъ своего кармана.

— Какъ! вскричалъ г. де-Каркбю, покраснвшій какъ ракъ, у васъ былъ ключъ и вы мн не оставили его здсь?

— Мы захотли перескочить черезъ этотъ барьеръ.

— Это глупость, разв можно такъ подвергать женщину опасности: я бы не поврилъ, что это возможно, если бы самъ не видлъ этого.

— Вы правы, сказалъ маркизъ: это была глупость.

— Не говоря уже о г-ж Клементин, позвольте вамъ замтить, что вашъ поступокъ относительно меня былъ далеко не похваленъ.

— Относительно этого я не принимаю вашихъ замчаній, сказалъ маркизъ сухо и выпрямляясь.

— Однако…

— Если вы желали слдовать за нами такъ, какъ слдовали, выхавъ изъ замка, вамъ надо было прыгать за нами.

Г. де-Каркбю пробормоталъ нсколько невнятныхъ словъ и бросилъ на Клементину свирпый взглядъ.

Но ей не было никакого дла до взглядовъ и словъ г. де-Каркбю.

‘Это была глупость’, сказалъ маркизъ, и это одно слово изъ всего объясненія обратило на себя вниманіе Клементины. Въ чемъ была глупость: въ скачк черезъ барьеръ или въ прогулк подъ соснами?

Это сводилось къ прежнему вопросу: любитъ-ли ее маркизъ?

Съ перваго раза отвтъ, казалось, долженъ былъ быть утвердительнымъ.

Отчего это волненіе въ тотъ день, когда она декламировала ‘Эсирь’? Отчего это намренное отсутствіе при урокахъ и невольное возвращеніе къ нимъ? Отчего это постоянное стараніе слдить за уроками Денизъ? Отчего этотъ блескъ въ его глазахъ, когда она украдкой глядла на него? Отчего это смущеніе, когда ихъ взгляды встрчались? Отчего эта нжность въ голос, когда онъ говорилъ съ ней? Отчего онъ былъ взбшенъ тмъ, что г. де-Карбю сопровождалъ ихъ въ прогулк? Отчего захотлось ему перепрыгнуть черезъ барьеръ, рискуя сломать себ шею? Наконецъ, отчего это молчаніе, отчего это смущеніе, когда они были наедин среди этихъ сосенъ, въ отдаленномъ уголк лса, который, казалось и созданъ былъ нарочно для того, чтобъ вызвать изліянія нжности и любви?

Изъ всхъ этихъ вопросовъ слдовало одно заключеніе: онъ любитъ ее.

Но въ такомъ случа, почему онъ удержалъ свои слова, готовыя сорваться съ его губъ? Почему онъ вдругъ остановился, когда она его не останавливала?

Маркизъ ужа не былъ восемнадцати-лтнимъ юношей, простымъ и робкимъ, у котораго женщина должна вырвать эти страшныя слова ‘я васъ люблю’, которыя не могутъ сами сойти съ его дрожащихъ губъ. Онъ много разъ произносилъ эти слова въ своей жизни и, безъ сомннія, лучше многихъ другихъ зналъ, какъ ихъ надо произносить, смотря по характеру женщины, къ которой они относились.

Если въ сосновомъ лсу онъ ршился молчать, тогда какъ въ уединеніи этого лса ихъ не могъ никто ни видть, ни слышать, когда она держала себя такимъ образомъ, въ которомъ не было ничего недоступнаго, значитъ онъ хотлъ молчать, имя наврное на это какія-нибудь причины.

Когда такой человкъ, какъ Артуръ де-Рюдмонъ, въ прекрасный весенній день, въ глубин лса, въ уединенномъ мст, очутится наедин съ молодой женщиной, которую завелъ въ такое мсто съ опасностью жизни для нея,— если онъ молчитъ и таитъ въ своемъ сердц слово ‘любовь’, которое сквозитъ въ его взгляд, жестахъ, во всемъ, кром словъ, значитъ онъ иметъ причины молчать или, значитъ, мало любитъ эту женщину.

Но причинъ этого молчанія она не могла объяснить себ.

Значитъ, онъ не любитъ ее: то, что она сочла-было за любовь, было не больше, какъ фантазія, навянная весной, прихоть, которой она вовсе не хотла уступить, боясь безъ сомннія попасть въ такое положеніе, которое можетъ увлечь ее дальше, чмъ она хочетъ.

Переходя отъ одной крайности къ другой и теряясь въ противорчащихъ заключеніяхъ, которыя вс опирались лишь на вроятныхъ основаніяхъ, она не хотла остановиться ни на чемъ, не размысливши напередъ и не взвсивъ за и противъ.

Представлявшееся положеніе было критическое и результаты, которые возникнутъ изъ него, могли имть значительное вліяніе на ея будущее.

Для нея наступило время твердою рукою взяться за устройство своей будущности, такъ испорченной вступленіемъ ея въ бракъ съ капитаномъ: если она не желала умереть въ бдности и сохранить до старости свою дятельность гувернантки, то пора было ршиться дйствовать.

Она еще ребенкомъ познакомилась съ нуждою, съ голодомъ, съ страданіями и униженіями всякаго рода, которыя сопровождаютъ нужду, и съ этого возраста она привыкла смотрть на нее со страхомъ и ужасомъ.

Между тмъ, какъ отецъ ея, постоянно веселый, постоянно довольный, не заботившійся о завтрашнемъ дн, безъ счета издерживалъ заработываемыя имъ деньги, ея мать, строгая къ себ и другимъ, жадная до денегъ, проводившая восемнадцать часовъ въ сутки за тяжелой работой, каждую минуту говорила своей дочери ‘не будь бдной’. Это были послднія слова на ея смертномъ одр, и слова эти запали въ сердце ребенка какъ зубчатая стрла, которую ни съ какимъ усиліемъ нельзя вынуть изъ раны.

Съ этого дня бдность, какъ страшный кошмаръ, постоянно преслдовалъ ее, даже въ своемъ безпокойномъ сн она видла свою мать, блдную, сухую, истощенную трудомъ и лишеніями, постоянно занимающуюся шитьемъ и прерывающую свою работу только затмъ, чтобы сказать ей: ‘особенно постарайся не быть бдной.

Подъ вліяніемъ этого страха, она ревностно занималась и съ радостью принимала всхъ учителей, которыхъ ея отецъ доставлялъ ей, при постоянныхъ перемнахъ довольства и нужды, боле или мене неправильно, медленно подвигаясь впередъ, когда занималась одна, и быстро, когда у ней былъ наставникъ.

Единственно чтобъ избжать бдности, она вышла замужъ, такъ какъ жизненный опытъ, пріобртенный ею между восемнадцатью и двадцать-первымъ годомъ, былъ для нея тяжелъ и полонъ печальныхъ ошибокъ.

Безъ сомннія, капитанъ Божонье не былъ для нея такимъ мужемъ, на котораго разсчитывала пылкая фантазія молодой двушки, но опытъ этихъ четырехъ лтъ доказалъ ей, какъ трудно найти мужа бдной молодой двушк, какъ бы ни была она красива, ловка и умна.

У капитана было положеніе, онъ былъ военнымъ, что было очень важно. Кром того, онъ былъ связанъ довольно близкимъ родствомъ съ генераломъ Пуарье, хорошо принятымъ при двор и всемогущимъ, однимъ изъ дятелей переворота втораго декабря и другомъ принца, который обожалъ его. Мужъ могъ бы быть послушнымъ орудіемъ ея, не отягощаясь этимъ. Она ршилась выйти замужъ.

Но пришлось отказаться отъ этихъ надеждъ. Орудіе, которое она разсчитывала найти, было не полное и кром того еще испортившееся. Она не могла двигать его впередъ, между тмъ какъ онъ увлекалъ ее съ собою. Скоро она узнала его: онъ былъ бремя, связывающее ей руки, которое она должна была носить всю жизнь.

Скоро началось паденіе и когда, чтобъ остановить его, она вздумала прибгнуть къ своему кузену генералу и просить его поддержки, генералъ вжливо далъ ей слдующій памятный для нея отвтъ:

— Вліяніе, моя милая кузина, какъ и все на свт, уменьшается отъ частаго употребленія, если я употреблю его для вашего мужа, то его будетъ меньше тогда, когда оно понадобится мн самому, а эта надобность встрчается часто. Вы, какъ женщина очень умная, должны понять это. Однако я не отказываюсь заняться вашимъ мужемъ. Пусть онъ сначала выдвинется, и когда онъ пойдетъ хорошо, я буду помогать ему, тогда это будетъ легко сдлать. А желая его извлечь изъ теперешняго положенія, я только безполезно буду трудиться.

Пусть онъ сначала выдвинется! Какъ разъ въ это время, несчастный капитанъ защищался противъ открытаго слдствія о его проступкахъ. Все, чего она могла добиться отъ генерала, это — прекращенія начатаго противъ капитана судебнаго преслдованія.

Опять приходилось впасть въ бдность, парижскую, самую худшую изъ всхъ, съ мужемъ, неспособнымъ ни къ какой работ, раздраженнымъ униженіями, развращеннымъ всми пороками и который, рано или поздно загрязнитъ въ какомъ-нибудь скандальномъ дл имя Божонье, которое она сдлала глупость принять.

Снова она узнала раздоры съ кредиторами и борьбу изъ-за насущнаго хлба.

‘Особенно позаботься не быть бдной’.

И она была молода, была красива, была умна! Допуститъ-ли она себя до нищеты безъ борьбы, не сдлавъ употребленія изъ оружія, даннаго ей природой, которымъ до сихъ поръ она не умла или не хотла пользоваться.

Бороться для цли сдлаться богатой было гораздо легче, чмъ бороться изъ-за того, чтобы не умереть съ голоду.

Но чтобы бороться, нужно было имть точку опоры, благопріятную почву, а она была въ грязи.

Тогда ей предложили мсто гувернантки у маркиза де-Рюдмонъ.

Это было рабство, но, по крайней мр, не голодъ.

Тамъ она увидитъ. Ей можно будетъ терпливо ожидать благопріятнаго времени, чтобы начать дйствовать.

Она увидала, что попала въ такое мсто, гд можно было легко ловить рыбу.

Отсюда ея первый планъ.

Но въ этой семейной вражд, сдлавшись союзницей той или другой стороны, можно было мало выиграть. Того, что она получитъ черезъ это, будетъ недостаточно, чтобъ навсегда оградить ее отъ бдности. Правда, въ настоящемъ она будетъ обезпечена и посл того, что она вынесла въ послднее время, это даже очень много, но будущее оставалось неизвстнымъ.

Между тмъ, какая разница, еслибъ маркизъ полюбилъ ее!

Чего бы она не могла получить черезъ эту любовь, которую она съумла бы превратить въ настоящую страсть.

Любитъ-ли онъ ее или не любитъ?

Для нея весь вопросъ заключается въ этомъ и она съ душевнымъ волненіемъ старалась изучить и разршить его.

Въ первый разъ она была такъ близка къ счастью.

Съуметъ-ли она овладть имъ?

Выпуститъ-ли она его изъ своихъ рукъ?

XXIX.

Хотя Клементина дала себ общаніе ждать терпливо и оставить событія идти своимъ порядкомъ, но мученія неизвстности и сомннія были сильне ея ршимости.

Посл нсколькихъ дней, видя, что маркизъ нисколько не измняетъ своего поведенія, она ршилась сдлать попытку принудить его высказать или, по крайней мр, обнаружить свои чувства.

Прогулка въ сосновомъ лсу не давала ей покою, она хотла наврное знать, что крылось подъ тогдашнимъ смущеніемъ маркиза.

Она хотла принудить его выйти изъ этого молчанія.

Средство, представившееся ей, чтобъ попробовать эту попытку, было одно изъ самыхъ простыхъ, но она хорошо знала, что въ рукахъ искусной женщины самыя простыя и даже какъ будто самыя неподходящія средства всегда являются самыми лучшими и она не поколебалась употребить то, которое ей представилось.

Однажды утромъ, около десяти часовъ, ровно восемь дней спустя посл ихъ прогулки, она написала своимъ изящнымъ почеркомъ письмо маркизу, въ которомъ просила у него свиданія.

Это было такое время, когда наврное можно было застать маркиза въ его рабочемъ кабинет. Вставая постоянно около шести часовъ, маркизъ отправлялся верхомъ или осматривать работы или просто гулять.

Въ восемь часовъ онъ возвращался въ замокъ и посл перваго завтрака, состоявшаго изъ хлба со стаканомъ благо вина, уходилъ въ свой кабинетъ, гд оставался до одинадцати часовъ за чтеніемъ или письмомъ и принималъ тхъ, кто желалъ его почему-либо видть.

Пять минутъ спустя посл того, какъ Клементина послала письмо маркизу, ей доложили, что маркизъ ожидаетъ ее.

Она сошла.

— Не подала-ли вамъ Денизъ какого-нибудь повода къ неудовольствію? спросилъ маркизъ, увидавъ ее и еще не попросивъ ее ссть.

— О, нтъ! Денизъ милый ребенокъ, она самая покорная, самая внимательная, самая пріятная во всхъ отношеніяхъ ученица, какую только можно желать.

— А, вы избавили меня отъ безпокойства, читая вашу записку, я боялся.

— Я хочу поговорить съ вами, г. маркизъ, не о Денизъ, а о себ.

— О себ?

— Когда вамъ угодно было принять меня въ качеств гувернантки къ Денизъ, сказала она, наше положеніе, т. е. положеніе моего мужа и мое, было самое критическое. Я вамъ не объяснила его, не правдали? Я боле не хочу скрывать его. Мы были жертвами ужаснаго стеченія обстоятельствъ.

— Она хочетъ просить у меня денегъ, подумалъ маркизъ, и успокоился, потому что подобнаго рода вопросы затрудняли его только тогда, когда его денежный ящикъ бывалъ пустъ, что случалось довольно часто, но теперь онъ былъ полонъ.

— Принужденные пополнить значительныя суммы, украденныя нашимъ чиновникомъ, мы разорились.

— А, такъ это былъ чиновникъ?

— Неужели вы считаете моего мужа виновнымъ въ этомъ похищеніи, которое заставило его выйти изъ службы? Несомннно, я многое прощала своему мужу, но я никогда не простила бы ему такого поступка, который можетъ замарать его честь. Я въ такомъ случа потребовала бы дозволенія жить отдльно отъ него, и къ несчастію — она сказала это съ грустной улыбкой — я могла бы представить суду слишкомъ много доказательствъ и онъ не отказалъ бы мн въ этомъ дозволеніи. Нтъ, г. маркизъ, нтъ, мой мужъ не былъ виновенъ, онъ былъ жертвой, жертвой одного человка, къ которому онъ имлъ довріе и, съ другой стороны, жертвой своего начальника, который хотлъ — она съ минуту колебалась, красня — который хотлъ отмстить мужу за жену.

Она отвернулась и молчала нсколько минутъ, какъ будто воспоминаніе объ этомъ оскорбленіи тяготило ее.

Маркизъ, слушавшій безъучастно исторію о капитан, былъ тронутъ этимъ волненіемъ Клементины. Что касается ея, то дйствительно дло могло произойти такимъ образомъ. Почему не допустить, что дйствительно она подвергалась преслдованіямъ офицера: она была довольно красива для этого.

Скоро она продолжала:

— Вы были для насъ спасеніемъ: жена могла придти на помощь своему мужу. Но потомъ, какъ будто вы принесли къ намъ счастіе, судьба, бывшая до сихъ поръ столь жестокою по отношенію къ намъ, измнилась къ лучшему. Т, которые отвернулись отъ моего мужа, считая его виновнымъ, примирились съ нимъ, когда узнали его невинность. Теперь позаботились поставить его во глав одной финансовой газеты и-сдлать его управляющимъ одного банкирскаго дома.

Маркизъ сдлалъ движеніе, онъ начиналъ безпокоиться.

— Если мой мужъ согласился на разлуку со мной, продолжала она, если онъ позволилъ мн взяться за мою прежнюю профессію гувернантки, то только потому, что мы находились тогда подъ гнетомъ нужды и не желали быть въ тягость одинъ другому. Но теперь обстоятельства не таковы: мой мужъ теперь не только не нуждается, но и занимаетъ, какъ говоритъ мн, очень выгодное и прочное мсто, и требуетъ — она замедляла свою рчь, чтобы лучше отдлить свои послднія слова — онъ требуетъ… чтобы его жена… она понизила свой голосъ — возвратилась къ нему.

Маркизъ быстро вскочилъ, какъ ужаленый.

— Вы хотите оставить насъ? вскричалъ онъ.

— Нтъ, конечно, но мой мужъ хочетъ, чтобы я возвратилась къ нему. Мой мужъ, г. маркизъ, очень легкомысленъ, но въ существ онъ питаетъ ко мн искреннюю привязанность — она опять начала отдлять слова — глубокую нжность, даже, можно сказать, любовь.

Маркизъ ходилъ большими шагами по кабинету, вдругъ онъ остановился и протянулъ руку, какъ будто чтобъ зажать ей ротъ.

Довольная дйствіемъ, произведеннымъ на него, она не настаивала.

— Я говорю такимъ образомъ, продолжала она, чтобы вы знали причины, руководящія моимъ мужемъ, который, поврьте, дйствуетъ такъ не изъ каприза. Когда онъ извстилъ меня о своемъ желаніи, я ему отвтила, что не могу васъ такъ оставить.

— Но это очевидно.

— Что я необходима для своей ученицы.

— Очевидно.

— Что перемна учителя, особенно, когда онъ взятъ такъ поздно, будетъ для нея очень вредна.

— Совершенно справедливо.

— Наконецъ, что если я не связана строго-формальнымъ условіемъ, то связана благодарностью и памятью о всхъ вашихъ благодяніяхъ относительно меня.

— И что вамъ отвтилъ г. капитанъ Божонье?

— Онъ хочетъ, чтобъ я хала къ нему.

— А я, сударыня, не хочу этого.

Она улыбнулась и нсколько насмшливымъ голосомъ сказала:

— Не забывайте, г. маркизъ, что онъ мой мужъ.

— Это справедливо, сказалъ онъ, подавляя свой гнвъ, я забылъ это. Но подумайте, сударыня, что невозможно, чтобы вы насъ оставили. Кром причинъ, которыя привязываютъ васъ къ Денизъ и которыя вы сами очень хорошо цните, есть, позвольте вамъ сказать, и другія, которыя привязываютъ васъ къ намъ.

— Къ вамъ, г. маркизъ? сказала она съ удивленіемъ, очень натуральнымъ.

Къ намъ всмъ здсь. Но что касается меня, я хочу вамъ сказать, что чувствую къ вамъ глубокую признательность… Живую симпатію… уваженіе…

Она смотрла на него изподтишка, спрашивая себя, до чего онъ дойдетъ.

— Привязанность…

Онъ остановился, ожидая безъ сомннія ея отвта, но такъ какъ никакого отвта не послдовало, то онъ продолжалъ посл минутнаго молчанія:

— Согласны вы остаться? Отвчайте откровенно, пожалуйста.

— Отъ всего моего сердца, я желаю… не разставаться съ Денизъ.

— Въ такомъ случа, сударыня, этого довольно. Объ остальномъ мы поговоримъ съ г. капитаномъ. Божонье. Я отправляюсь въ Парижъ.

Клементина была изумлена этимъ внезапнымъ ршеніемъ, котораго она совершенно не предвидла и которое сильно смутило ее. Если исторія о банкирскомъ дом была справедлива, то, наоборотъ, вовсе не было справедливо то, что капитанъ требовалъ ее къ себ, онъ и не думалъ о ней. Это была выдумка съ цлью довести маркиза до крайности. Но выдумка ужь слишкомъ удалась!

Она совершенно искренно старалась, чтобъ маркизъ отказался отъ своего ршенія.

— Нтъ, сказалъ онъ, нтъ, мн нужно видть капитана. Я объясню ему положеніе, я буду сильно настаивать.

— Берегитесь, сказала она, настаивать слишкомъ живо и, если хотите успть, не забывайте въ разговор съ нимъ, что вы говорите съ мужемъ.

— Не бойтесь ничего, я вамъ общаю, что вы останетесь у насъ.

— И поврьте, г. маркизъ, что буду счастлива, если такъ случится.

Она должна была уступить.

Но лишь только маркизъ отправился на станцію желзной дороги, какъ она тотчасъ сла на лошадь подъ предлогомъ прогуляться по лсу. Денизъ хотла сопровождать ее, но она сказала, что желала бы быть одной. Такой же отвтъ дала она и г. де-Каркбю и, какъ онъ настаивалъ, то прямо сказала, что вовсе не подетъ, если ее не оставятъ одну.

Отправившись изъ замка, она, какъ обыкновенно, похала въ паркъ, потомъ въ лсъ, но скоро свернувъ на большую дорогу, направилась къ Конде.

Здсь она остановилась передъ телеграфной станціей и написала слдующую телеграмму:

‘Г. Божонье, контора ‘Fortune publique’, улица Россини, Парижъ.

‘Завтра, можетъ быть, раньше, чмъ ты получишь письмо, которое я теб написала, къ теб придетъ одна личность, которую я не могу теб назвать. Теб сдлаютъ предложеніе, которое я не могу теб объяснить. Заставь его высказаться, чтобы понять, о чемъ идетъ дло. Сначала энергически отказывай и уступи лишь при послдней крайности. Ты можешь заставить его заплатить за свое согласіе сколько хочешь.

Клементина’.

Она подала свою депешу чиновнику, который, прочитавъ ее, замтилъ, что ее можно сократить, выпустивъ слова ‘ты’ и чтобы’.

— Нтъ, сказала она, я желаю, чтобы она была ясна.

— Она все равно не слишкомъ ясна, сказалъ чиновникъ, улыбаясь.

— Она будетъ ясна для того, кто долженъ прочесть ее и этого достаточно.

Она сла на лошадь и возвратилась въ замокъ, такъ что никто не зналъ, что она была въ Конде.

XXX.

На другой день, часовъ въ 10 утра, маркизъ отправился въ улицу Россини въ контору ‘Fortune publique’. Онъ не зналъ номера дома, но новая, блестящая вывска съ золотыми буквами по голубому полю, указала ему помщеніе этого финансоваго учрежденія.

Онъ поднялся по темной лстниц въ верхній этажъ: на площадку лстницы выходили об двери, сверху до низу покрытыя мдными гербами: сіяющими, свтящимися, ослпляющими: на одномъ написано ‘Банкъ’, на другомъ ‘Газета’, кругомъ ихъ слова ‘Fortune publique’, служащія археологомъ для этихъ практическихъ названій.

Куда войти?— Онъ ршился въ банкъ.

Въ передней онъ встртилъ конторскаго лакея, увшаннаго съ головы до ногъ украшеніями и военными медалями, который вжливо сказалъ ему, что г. де-Божонье въ настоящую минуту нтъ здсь, но что, безъ сомннія, онъ скоро вернется.

Его попросили войти въ пріемную, гд находился другой лакей, также увшанный украшеніями и медалями, который, съ перочиннымъ ножичкомъ въ рук, преважно занимался рзаньемъ стола изъ чернаго дерева.

Эта пріемная была въ сообщеніи со всми комнатами помщенія посредствомъ двухъ корридоровъ. Съ того мста, гд сидлъ маркизъ, можно было видть до самаго конца этихъ корридоровъ.

Онъ принялся смотрть кругомъ себя, не будь этихъ увшанныхъ множествомъ украшеній лакеевъ, которыя представляли собою ходячія рекламы, можно бы было подумать, что находишься въ порядочномъ дом.

Шумъ голосовъ дошелъ до него.

— Мы не принимаемъ никого безъ залога, положите въ кассу 3,000 или 5,000 франковъ, смотря по мсту, которое вы желаете имть, и вы получите мсто. Для насъ залогъ есть самая лучшая рекомендація.

— У меня всего только 750 франковъ.

— Принесите ваши 750 франковъ и вы получите мсто, соотвтствующее такому залогу.

— Могу я придти завтра?

— Нтъ, это будетъ слишкомъ поздно, приходите сегодня вечеромъ до четырехъ часовъ.

Молчаніе. Но съ противуположной стороны начался новый разговоръ.

— Я прочелъ въ вашей газет, говорилъ одинъ голосъ, что акціонеры ‘Ports de Tripoli’ могутъ явиться въ ваши конторы, чтобъ получить интересное сообщеніе.

— Да, милостивый государь, отвчалъ насмшливый голосъ, и вы можете разсчитывать, что это будетъ почти единственная вещь, которую дастъ вамъ ‘Ports de Tripoli’.

— Дло, слдовательно, дурно?

— Погибшее! Какъ могли подписываться на акціи въ подобномъ дл?

— Перевозъ трепела на корабляхъ общества долженъ былъ дать боле 15%.

— Вамъ такъ сказали?

— Чортъ возьми! Монополія снабжать трепеломъ цлый свтъ…. это значитъ что-нибудь!

— Однако, теперь дло идетъ плохо, но во глав общества есть люди, которые могутъ вознаградить акціонеровъ, если съумютъ заставить ихъ платить: уже боле 1,200 акціонеровъ вврило намъ свои интересы. Если вы вврите намъ свои акціи, то мы готовы быть вашими представителями за одинъ только франкъ съ каждой акціи, и вы получите что-нибудь, даже вроятно много. Только вы не будете больше брать акцій ‘Ports de Tripoli’ или другихъ, не правда-ли? Довольно здсь на мст хорошихъ предпріятій, которыя даютъ боле 15% и врныя: таково, напримръ, ‘Canaux irrigateurs’.

— Это хорошо?

— 20% и гарантіи, даже боле врныя, чмъ можетъ дать правительство, выпускъ акцій производится нами, вы можете имть вс свденія, какія захотите.

Дале маркизъ не могъ слышать, такъ какъ въ эту минуту господинъ, проходившій по пріемной, остановился передъ нимъ.

— Г. маркизъ де-Рюдмонъ здсь? воскликнулъ этотъ господинъ, оказавшійся повреннымъ маркиза.

— И вы вдь также здсь, отвтилъ маркизъ смясь.

— Я, г. маркизъ, это иное дло, наконецъ, если вамъ угодно будетъ удлить мн дв минуты для разговора съ вами наедин, я вамъ скажу, что привело меня въ этотъ домъ и такъ какъ я васъ нахожу здсь, то это, можетъ быть, послужитъ вамъ въ пользу.

— Но я дожидаюсь здсь г. капитана Божонье.

— Я не уведу васъ далеко, а только на плащодку лстницы.

Маркизъ колебался съ минуту, потомъ ршился идти за своимъ повреннымъ, въ томъ, что тотъ хотлъ ему сказать, могли заключаться такія вещи, которыя будетъ полезно ему знать въ такую минуту, когда онъ хотлъ войти въ сношенія съ капитаномъ.

И такъ они вышли.

— Г. маркизъ, сказалъ повренный тихо, у меня есть кучеръ, который служитъ мн въ продолженіи пятнадцати лтъ, это человкъ скромный и онъ, по немногу откладывая, сберегъ тысячъ пять или шесть франковъ. На что и какъ, вы думаете, употребилъ онъ эти деньги? Можетъ быть, вы думаете, онъ попросилъ у меня совта, какимъ образомъ всего врне и выгодне помстить ихъ? Нтъ! Какъ можно спросить у меня совта!

— Вдь вы его хозяинъ?

— Именно. Но онъ собиралъ свднія одинъ, читая объявленія финансовыхъ газетъ и положилъ весь

свой капиталъ, такъ медленно и съ такимъ трудомъ скопленный, въ ‘Fortune Publique’. Я могъ бы предложить ему помстить безъ риска свои деньги не боле какъ за обыкновенные 7% или 8%, между тмъ какъ онъ нашелъ, что ‘Fortune Publique’ будетъ давать ему 207_о или 25%, но скоро онъ самъ же открылъ, что ‘Fortune Publique’ далеко не то, что о ней говорится въ объявленіяхъ. Онъ разсказалъ мн свои спасенія и вотъ теперь я стараюсь какъ-нибудь возвратить его капиталъ. Такъ какъ я знаю многое, что можетъ сдлаться въ моихъ рукахъ сильнымъ оружіемъ противъ ‘Fortune Publique’, то я надюсь получить обратно эти деньги. Вотъ, г. маркизъ, что привело меня въ этотъ домъ, и, можетъ быть, и для васъ не будетъ безполезно знать это.

— Не думаете-ли вы, что я, подобно вашему кучеру, хочу помстить свои капиталы въ ‘Fortune Publique’, чтобъ получать на нихъ большіе проценты.

И маркизъ принялся хохотать отъ всей души.

— Во-первыхъ, у меня нтъ свободныхъ капиталовъ, во-вторыхъ, у меня никогда не бывало страсти къ спекуляціямъ и вы знаете это лучше, чмъ кто-нибудь. Нтъ, я пришелъ сюда просто только за тмъ, чтобы поговорить о личномъ дл съ директоромъ этого дома, капитаномъ Божонье. Но отъ этого я не мене вамъ благодаренъ за свднія, которыя вы сочли необходимымъ передать мн. Мн нужно знать его личность. Это плутъ, не правда-ли?

Повренный понизилъ голосъ.

— Онъ, я не знаю наврное, но относительно дйствительнаго главы этого предпріятія вы не ошиблись.

— Разв не капитанъ Божонье глава этого дома?

— Нисколько: Божонье, это только имя, вывска. Вы хорошо понимаете, какъ бы ни были мало серьезны дла такого дома, но ихъ все-таки не можетъ вести кавалерійскій офицеръ, очутившійся въ одно прекрасное утро финансистомъ. Настоящій основатель, хозяинъ и глава этого дома есть бывшій гусаръ изъ СентъЛо, хитрый и изворотливый нормандецъ, имющій вражду съ правосудіемъ. Не имя возможности открыть банкирскій домъ отъ своего имени, онъ отыскалъ вывску. Онъ зналъ капитана Божонье: съ хорошими манерами, офицеръ, достаточно понятливый, чтобы въ полдень повторить то, чему его научатъ утромъ, онъ не могъ внушить недоврія никому: такого человка ему и было нужно. Онъ сдлалъ изъ него оффиціальнаго директора ‘Fortune Publique’.

— И это хорошее положеніе для капитана? спросилъ маркизъ, котораго интересовали вс эти подробности. Въ виду сдлки, которую ему предстояло совершить съ нимъ, въ самъ дл ему важно было знать, способенъ будетъ или нтъ Божонье принять его предложенія.

— Хорошее, если хотите, сказалъ повренный. Съ виду это — положеніе, въ существ это — ничто, завтра же все это можетъ разрушиться, достаточно, чтобы хоть одинъ акціонеръ подалъ въ судъ жалобу, я напримръ, если мн не возвратятъ денегъ моего дурачины кучера.

Вы видите, что такое банкирскій домъ, что касается газеты, то и она не лучше.

— Два франка пятьдесятъ сант. за годъ, сказалъ маркизъ, читая на одномъ изъ щитовъ.

— Да, пятьдесятъ два нумера въ годъ за пятьдесятъ су, два нумера, значитъ, даромъ. Но не цна абонемента длаетъ газету выгодной,потому что чмъ меньше цна, тмъ боле шансовъ имть много подписчиковъ, а подписчики могутъ сдлаться кліентами банкирскаго дома, т. е. обманутыми простяками. То, что теряютъ въ подписчик, съ избыткомъ получаютъ въ кліент: въ этомъ заключается вся спекуляція. Вы видите, такимъ образомъ, что положеніе капитана Божонье боле чмъ непрочно. Тмъ не мене оно иметъ нкоторыя привлекательныя стороны для человка такого рода. Такъ какъ онъ долженъ внушать довріе и блестть, то ему каждое утро даютъ пятнадцать франковъ на завтракъ. Съ 11 часовъ утра и до часу всмъ кліентамъ, спрашивающимъ г. Божонье, отвчаютъ, что если имъ совершенно необходимо его видть, то они могутъ найти его въ кафе Ришъ, гд онъ завтракаетъ. И они находятъ его тамъ или покрайней мр видятъ его издали, сами не осмливаясь войти къ нему, и они ослплены: кафе Ришъ! Они вынимаютъ деньги изъ своихъ шерстяныхъ чулокъ и довольные тмъ, что нашли хорошее помщеніе для нихъ, уходятъ сами завтракать въ кухмистерскую Дюваль.

— Бдная Клементина, думалъ маркизъ, слушая этотъ разсказъ, несчастная женщина!

— Я полагаю, что этотъ отвтъ вамъ дадутъ сей часъ, продолжалъ повренный, такъ какъ у васъ наружность серьезнаго кліента.

Это предположеніе оказалось справедливымъ: когда маркизъ вошелъ въ пріемную, лакей подошелъ къ нему и сказалъ:

— Можетъ быть г. Божанье не придетъ сегодня утромъ, но если вамъ его необходимо видть, то вы найдете его въ кафе Ришъ, гд онъ завтракаетъ ежедневно. Если вы его не знаете въ лицо, то только спросите лакея, который сейчасъ же вамъ покажетъ его столъ.

XXXI.

Маркизъ вошелъ въ гостиную кафе Ришъ черезъ дверь, выходящую на улицу Ле-Пелетье, онъ оглядлся кругомъ, но не замтилъ капитана.

Тогда онъ обратился къ лакею, который отвтилъ ему, что г. Божонье долженъ быть въ кафе, въ ожиданіи часа своего завтрака.

Въ самомъ дл, войдя въ кафе, онъ увидалъ капитана передъ столомъ, поднявъ руку, онъ наливалъ тонкой струею воду въ свой абсентъ. Противъ него сидли двое мужчинъ мало представительной наружности и смотрли на эту операцію съ такимъ напряженнымъ и почтительнымъ вниманіемъ, какъ будто они присутствовали при религіозной церемоніи.

— Г. капитанъ Божонье, не правда-ли? сказалъ маркизъ.

Не отвчая, капитанъ продолжалъ тихо наливать свою воду, потомъ, когда безъ сомннія, пришло время увеличить дозу, онъ вразъ пустилъ большую струю воды, которая наполнила стаканъ. Тогда, поднявъ голову и взглянувъ на маркиза, онъ сказалъ съ презрительной непринужденностью:

— Да, милостивый государь. Съ кмъ имю честь говорить?

— Съ маркизомъ де-Рюдмонъ.

При этихъ словахъ физіономія капитана совершенно измнилась. Онъ поднялся и снялъ свою шляпу, которая казалось, была привинчена къ его голов, въ тоже время другой рукою онъ сдлалъ знакъ своимъ сотоварищамъ, чтобы т оставили ихъ.

— Мы теперь одни, сказалъ тогда капитанъ, чмъ могу служить вамъ, г. маркизъ?

— Я хотлъ бы поговорить съ вами объ одномъ дл.

— Надюсь, г-жа Божонье не больна?

— Нтъ, милостивый государь, вчера, когда я отправлялся изъ Рюдмонъ, она была здорова. Однако, какъ вы можете догадаться, о ней я хочу поговорить съ вами, но такъ какъ здсь нсколько неудобно, то я…

Маркизъ остановился въ нершительности, очевидно, ему боле хотлось встртить капитана въ контор ‘Fortune publique’.

— Не можете-ли вы на минуту выйти со мною? сказалъ онъ наконецъ.

— Конечно, я очень желалъ бы этого, но для меня это крайне неудобно, у меня здсь назначены свиданія по важнымъ дламъ и, если меня не найдутъ здсь, то вслдствіе этого могутъ произойти просрочки, которыя могутъ повредить намъ, вы знаете, г. маркизъ, что биржевыя дла должны ршаться быстро.

Нужно-ли было пригласить капитана Божонье завтракать? Сидть за однимъ столомъ съ директоромъ ‘Fortune publique’ было неудобно. Однако маркизъ остановился на этомъ, но съ соблюденіемъ нкоторыхъ предосторожностей, которыя могли бы сдлать капитана его неумолимымъ врагомъ, еслибъ тотъ могъ понять ихъ причины.

— Войдя на верхъ въ гостиную, сказалъ маркизъ, намъ можно будетъ за завтракомъ поговорить о дл, которое привело меня къ вамъ.

— А, отлично, такимъ образомъ я вс-таки остаюсь здсь, и если кто захочетъ видть меня, можетъ отъискать меня здсь.

Они взошли въ верхній этажъ, потомъ, когда услись, маркизъ обратился къ капитану:

— Будьте такъ любезны, закажите нашъ завтракъ: вы здсь какъ дома.

— Съ удовольствіемъ, только, будьте добры, скажите сначала, голодны вы?

Маркизъ понялъ, что капитанъ былъ голоденъ и что нужно предоставить выборъ завтрака капитану по его вкусу.

— Очень голоденъ, сказалъ онъ, и особенно хочу пить.

— Въ такомъ случа отлично.

И рука капитана, державшая карандашъ, быстро забгала по бумаг, между тмъ какъ слуга, стоя позади его, ожидалъ съ улыбкой, смотря поперемнно на обоихъ собесдниковъ и безъ сомннія разсуждая съ собою, что капитанъ нашелъ хорошаго простяка.

Вдругъ капитанъ остановился:

— Пили-ли вы здсь Шато д’Икемъ 1847 года? спросилъ онъ.

— Нтъ.

— Ну, г. маркизъ, я хочу васъ угостить имъ, оно стоитъ 45 франковъ бутылка, но это, я думаю, для васъ не великъ разсчетъ.

Маркизъ началъ сожалть, что слъ за одинъ столъ съ такимъ господиномъ.

— Вы увидите это вино, г. маркизъ, его нельзя просто проглатывать, его нужно медленно ‘просмаковывать’, и тогда вотъ я посмотрю, что вы о немъ скажете.

Подали завтракъ.— Тогда маркизъ, который торопился покончить съ этой сдлкой, длавшейся для него все боле и боле непріятной, началъ разговоръ.

— То, чего я хочу просить у васъ, сказалъ онъ, это оставить то требованіе, которое вы заявили г-ж Божонье.

— Мое требованіе… Ахъ, да. Я на немъ настаиваю, когда я ршаюсь предъявить требованіе, это значитъ что оно тщательно обсушено и что оно иметъ для меня большую важность. Я не могу скрыть отъ васъ, что именно таково требованіе, которое я заявилъ своей жен.

— Я не разсчитываю на то, чтобы вы оставили это требованіе, ничмъ не вознаградивъ себя.

— Безъ сомннія… это я отлично понимаю, но только я не вижу, совершенно не вижу вознагражденія, о которомъ вы говорите. Въ подобномъ дл какія могутъ быть вознагражденія? я спрашиваю васъ, г. маркизъ.

— Вы хотите, не правда-ли, чтобы г-жа Божонье возвратилась къ вамъ?

Капитанъ былъ приготовленъ ко всему, однако, услыхавъ, что онъ хочетъ заставить свою жену вернуться къ себ, онъ не могъ удержать движенія удивленія: онъ не предвидлъ такого оборота дла.

— Бдная женщина! воскликнулъ онъ въ волненіи.

— Если вы призываете ее къ себ, продолжалъ маркизъ, значитъ вы приготовили ей извстное положеніе.

— Разумется.

— Это положеніе такъ-ли прочно, какъ вы о немъ думаете? въ этомъ заключается весь вопросъ.

— Все что угодно, г. маркизъ, только не сомнвайтесь въ состоятельности ‘Fortune publique’.

— Я нисколько въ ней не сомнваюсь и мое мнніе относительно этого предмета вполн согласно съ вашимъ. Только я хочу сказать, что не очень благоразумно, не узнавши напередъ, что сдлается съ предпріятіемъ, которое только еще начинается, заставлять г-жу Божонье покидать врное для неврнаго. Однимъ словомъ, я желаю оставить у себя г-жу Божонье для того, чтобъ она продолжала воспитаніе моего ребенка и пришелъ просить васъ за вознагражденіе, которое мы установимъ вмст, отказаться отъ вашего требованія, чтобъ она возвратилась къ вамъ.

Капитанъ поднялъ свой стаканъ къ самому носу и, казалось, внимательно разсматривалъ цвтъ своего вина, на самомъ же дл онъ смотрлъ на маркиза. Теперь онъ понималъ смыслъ телеграммы, полученной имъ сегодня. Но ради чего Клементина играла эту комедію? Съ другой стороны, почему маркизъ такъ желалъ оставить ее въ Рюдмон? Это были очень интересные для него вопросы. Но не видя средства легко разршить ихъ, онъ ршился отложить ршеніе ихъ до другаго времени, довольствуясь пока тмъ, что можно воспользоваться представившимся ему случаемъ.

— Г. маркизъ, сказалъ онъ, вы должны узнать меня: я человкъ, любящій семейную жизнь, хозяйство, я люблю, нтъ мало, я обожаю тишину, миръ и спокойствіе домашняго очага. Только поэтому я и женился. Несчастныя, ахъ очень несчастныя обстоятельства, я васъ увряю, лишили меня этихъ радостей. Теперь, когда мои дла поправились, я опять хочу ихъ. Ахъ, вы не знаете, какую я веду жизнь. Нтъ дома, есть меблированная комната, нтъ семейнаго очага, есть ресторанъ, все ресторанъ, везд одинъ и тотъ же черный соусъ, одинъ и тотъ же блый соусъ. Ахъ, горшокъ горячаго съ капустой и морковью. Вы любите морковь, г. маркизъ?

— Да я мъ ее… когда не могу сдлать иначе.

— Но я, я обожаю ее. Сказавъ это, онъ положилъ свою руку на бутылку Шато д’Икемъ, которая стояла передъ нимъ, и налилъ изъ нея полный стаканъ, потомъ, посмотрвъ на свое вино, онъ началъ отвдывать его большими глотками, смаковать, по его собственному выраженію. Его взглядъ выражалъ меланхолическое блаженство, было-ли это сожалніемъ о горячемъ съ морковью, или это ароматъ Шато д’Икемъ такъ преобразовывалъ его? Ему до этого было все равно и онъ продолжалъ:

— До сихъ поръ я говорилъ только о нравственномъ вопрос, глубоко затрогивавшемъ меня, но рядомъ съ нимъ есть другой, я хочу сказать, вопросъ матеріальный. Живя такимъ образомъ по ресторанамъ, я трачу ужасныя деньги. А я уже не въ такомъ возраст, что бы могъ безъ счету расходовать деньги, мн тридцать-восемь лтъ и пора думать о будущемъ. Что сдлается съ моей бдной женой, если я умру? Или если у насъ родится ребенокъ, что я ему оставлю? Гд мои накопленныя деньги? Настало время пріобртать ихъ, а это для меня будетъ возможно только тогда, когда у меня будетъ семейная жизнь, т. е. когда при мн будетъ моя жена.

— Вотъ именно въ этомъ представляется вопросъ о вознагражденіи, о которомъ я говорилъ вамъ. Во сколько цните вы свой матеріальный ущербъ, который причиняетъ вамъ отсутствіе г-жи Божонье?

Капитанъ облокотился обими руками на столъ и, посмотря въ лицо маркизу, сказалъ съ добродушнымъ видомъ:

— Посмотримъ, г. маркизъ, однако я не могу вамъ продать своей жены.

Маркизъ опустилъ глаза, но онъ скоро поднялъ ихъ и въ свою очередь посмотрлъ въ лицо капитану.

— Я у васъ прошу только одного-объяснить мн, какимъ образомъ я могу вознаградить васъ за матеріальный ущербъ, причиняемый вамъ отсутствіемъ г-жи Божонье.

— Ну, я хочу объяснить вамъ свое положеніе и вы увидите сами. Я вовсе не единственный основатель ‘Fortune publique’, какъ вы и должны думать. У меня не было капиталовъ для этого. Нуждались въ моемъ имени, въ моей дятельности, въ моемъ ум, и вотъ я вступилъ въ это предпріятіе, но если бы я могъ внести сюда капиталъ, моя роль здсь стала бы важне и, слдовательно, мое вознагражденіе увеличилось бы. Такимъ образомъ я полагаю, что вы согласитесь положить опредленную сумму въ нашъ домъ и если вмст съ этой суммой вы будете считаться предсдателемъ нашего совта, то я сдлаюсь настоящимъ директоромъ нашего дома.

— Мое имя не принадлежитъ мн, сказалъ съ гордостью маркизъ, оно принадлежитъ моимъ предкамъ, но деньги принадлежатъ мн и ихъ я предлагаю вамъ.

— И въ этомъ случа дло еще можно устроить, сказалъ капитанъ, нисколько не смутившись, такъ какъ, очень вроятно, что мое вліяніе сдлается большимъ, если я внесу 15 тысячъ франковъ.

Онъ смотрлъ, какое дйствіе произведетъ на маркиза эта цифра и какъ маркизъ не повелъ даже бровью, то онъ быстро добавилъ:

— 20 тысячъ, 20 тысячъ!

— Положимъ, 20 тысячъ, перебилъ его маркизъ:

— Несомннно, когда у меня будутъ эти 20 тысячъ франковъ, то я стану совсмъ на другую ногу въ этомъ дом.

Маркизъ торопился поскоре окончить со всмъ этимъ.

— Сегодня, посл полудня, я пришлю вамъ чекъ на 20 тысячъ франковъ, сказалъ онъ, вставая изъ-за стола.

— Я могу зайти къ вамъ, если вы желаете, чтобы выдать вамъ росписку въ полученіи отъ васъ денегъ.

— Не нужно росписки.

— Несомннно, между благородными людьми….

Онъ протянулъ руку маркизу.

— Между благородными людьми довольно одного слова и я далъ вамъ его, г. маркизъ. Моя жена останется гувернанткой вашей воспитанницы до тхъ поръ, пока будетъ вамъ нужно. И если случится, что она сама захочетъ возвратиться ко мн, но это невозможно, не правда-ли?

— Я думаю, что она не оставитъ своей ученицы, къ которой такъ привязана.

— Я также думаю. Но если, наконецъ, сверхъ всякаго ожиданія, она захочетъ возвратиться ко мн, я самъ привезу ее къ вамъ обратно. Но это все равно, я былъ бы ужасно удивленъ, еслибъ сегодня утромъ мн сказали, что я отступлюсь отъ своего, столь твердо обдуманнаго ршенія, какъ это. Вы ужасный человкъ, г. маркизъ.

Въ этотъ же вечеръ маркизъ отправился по желзной дорог обратно въ Рюдмонъ.

XXXII.

Между тмъ, приближалась пасха и, такъ какъ судебныя мста пользовались на это время вакаціей, то Людовику Меро предстояло нсколько свободныхъ дней.

Обыкновенно онъ проводилъ пасху въ Париж, а въ лтнія вакаціи предпринималъ классическія путешествія каждаго молодаго чиновника по Швейцаріи, берегамъ Рейна и Голландіи.

Въ этотъ же годъ г-жа Меро ршила, что вмсто того, чтобъ хать въ Парижъ, онъ прожилъ бы пасху въ Рюдмон. Она хотла сдлать нкоторыя наблюденія, время для которыхъ было самое благопріятное.

Въ самомъ дл, для ея плановъ очень важно было знать, каковы были въ дйствительности чувства Людовика къ Денизъ, въ этомъ отношеніи она ничего не знала. Пятнадцати-дневное пребываніе Людовика въ Рюдмон помогло бы ей узнать эти чувства.

Въ продолженіи зимы она внимательно изучала своего сына, но не открыла ничего особеннаго, что могло бы было служить указаніемъ на интересующій ее, предметъ.

Людовикъ каждое воскресенье проводилъ въ Рюдмон, прізжая сюда въ субботу вечеромъ и узжая въ понедльникъ утромъ.

Но во все это время онъ мало видлъ Денизъ. Утромъ она ходила къ обдн со своей гувернанткой и когда возвращалась, завтракъ уже былъ конченъ. Только вечеромъ вс были вмст, но и тутъ присутствіе всхъ препятствовало всякому откровенному выраженію чувствъ, которыя могъ испытывать Людовикъ.

Не передъ маркизомъ же, не передъ гувернанткой съ зоркими глазами и тонкимъ слухомъ и особенно не передъ своимъ дядей Артеміемъ сталъ бы выказывать Людовикъ свои чувства къ Денизъ, если только онъ имлъ ихъ.

Только одно могла замтить г-жа Меро въ Людовик, это его намренную осторожность: казалось, всякій разъ, какъ ему приходилось обращаться къ Денизъ, онъ старался не выходить изъ предловъ простой вжливости.

Часто она указывала ему на это, но никогда не могла добиться отъ него другаго отвта, кром такого:

— Я не умю говорить съ молодыми двушками, которыхъ не знаю.

— Почему же ты не познакомишься съ ней? Разв она не очаровательна?

— Совершенно очаровательна.

— Ну, въ такомъ случа, что-жъ?

— Мн кажется, я съ ней таковъ, какимъ и долженъ быть. Я уже не ребенокъ, а она еще маленькая двочка, мы не можемъ вмст играть, еще мене говорить серьезно, для перваго она слишкомъ велика, для втораго слишкомъ мала.

— Мн не хотлось бы, ради маркиза, который ее очень любитъ, чтобы ты ее держалъ въ отдаленіи отъ себя.

— Мое намреніе вовсе не таково, и маркизъ, я надюсь, не впадетъ въ ошибку.

Потомъ всегда подъ тмъ или другимъ предлогомъ онъ прерывалъ на этомъ разговоръ, предметъ котораго былъ, казалось, тяжелъ для него или по крайней мр затруднителенъ.

Отчего это?

Вотъ именно это-то и хотла знать г-жа Меро, и пасхальныя вакаціи, казалось, благопріятствовали удовлетворенію ея любопытства, хоть только ради этого нужно было, чтобы Людовикъ вмсто того, чтобъ хать въ Парижъ, остался въ Рюдмон.

Остановившись на этомъ ршеніи, она отправилась въ Конде-ле-Шатень.

На площади Шато, противъ гостинницы ‘Коронованный быкъ’, молодой товарищъ прокурора занималъ, въ скромномъ и чистомъ по наружности дом, помщеніе, окна котораго, выходящія на площадь, были предметомъ любопытства для большей части города. Освщенныя каждый вечеръ до одиннадцати часовъ, два изъ этихъ оконъ освщались въ зимніе дни съ четырехъ часовъ утра, и рдкіе въ этотъ ранній часъ прохожіе, спускаясь по Архіерейской улиц, видли молодаго человка, сидящаго за столомъ при свт лампы: онъ работалъ.

— Что такое! Неужели г. Меро такимъ образомъ проводитъ ночи?

Этотъ вопросъ представлялся каждому. Ни королевскій прокуроръ, ни предсдатель, Бономъ де-ла-Фардуйеръ, ни судьи гг. Легренъ и Дю-Капаръ не проводили такъ ночи за работой.

— Почему Меро не спитъ какъ слдуетъ въ постел? Ночь и существуетъ затмъ, чтобы отдыхать, даже день — увы! слишкомъ длиненъ, чтобы весь его употребить на дло.

— Это неестественно.

— Онъ честолюбецъ.

Дло зашло такъ далеко, что предсдатель почелъ себя въ прав вмшаться въ него.

— Не оригинальничайте, мой юный другъ, сказалъ онъ Меро съ тмъ благородствомъ въ осанк и выраженіи, которымъ онъ былъ обязанъ частію собственному старанію, частію своей природ, не выдляйтесь изъ ряда другихъ, поврьте мн: вмсто того, чтобъ быть на хорошемъ счету, вы этимъ достигнете того, что будете на дурномъ. Слава Богу, мы знаемъ, какія могутъ быть дла у товарища прокурора, и вы не на столько обременены дломъ, чтобы должны были просиживать за нимъ цлыя ночи. Люди удивляются, видя поздно вечеромъ и рано утромъ ваши окна освщенными и на ихъ вопросы можетъ представиться только одинъ отвтъ — что у васъ есть трудная работа. Пусть не думаютъ, что человкъ, имющій впереди прекрасное будущее, долженъ заниматься трудной работой. Слышали-ли вы когда нибудь отъ кого бы то ни было, что у меня была трудная работа?

— Нтъ, г. предсдатель.

— Это потому, что я всегда скрывалъ свой трудъ и усилія, такъ какъ и мн тоже приходилось усиленно трудиться! Но при людяхъ, мой юный другъ, работу въ сторону, это было моимъ правиломъ, я вамъ рекомендую, совтую это правило. Работу въ сторону, не забывайте.

Однако, не смотря на этотъ добрый совтъ, товарищъ прокурора продолжалъ заниматься, и его окна постоянно были такъ-же освщены. Предсдатель не разсердился открыто, но бывши до сихъ поръ въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ ‘съ племянникомъ маркиза деРюдмонъ’, онъ теперь началъ чувствовать нкоторое презрніе къ этому молодому гордецу и иногда въ компаніи близкихъ къ себ людей обнаруживалъ свои чувства относительно Людовика Меро.

— Меро безпокоитъ меня все боле и боле, говорилъ онъ, не забывайте, господа, что именно такимъ образомъ началъ и Робеспьеръ.

Сначала эта фраза показалась всмъ нсколько преувеличенной: Робеспьеръ, ужь это было слишкомъ, много сказано, однако нашлись люди, которые наконецъ приняли эту фразу. Посл всего этого почему же и не принять? Все можетъ случиться съ человкомъ, который ведетъ себя не какъ другіе, который оригинальничаетъ, по выраженію предсдателя.

Людовикъ Меро ‘оригинальничалъ’ не только своими занятіями, но еще и другимъ и это — то, по мннію нкоторыхъ лицъ, было не мене перваго предосудительно.

Такъ г. де-Беллемаръ, товарищъ прокурора, предшественникъ Меро, былъ прелестный молодой человкъ, примрно державшій себя, настоящій чиновникъ, это однако не мшало ему имть любовницу, все дло шло очень скромно, онъ не выдавалъ себя вовсе, и только разъ въ недлю, въ полночь, въ пятницу, когда мужъ отправлялся на рынокъ въ Ганнебо, онъ приходилъ къ своей любовниц. Это знали, объ этомъ говорили. Любопытство общества было удовлетворено.

Между тмъ, какъ г. Меро вовсе не имлъ любовницы. За нимъ наблюдали. Разсыпали мелкій песокъ передъ дверью его квартиры, подозрвая, что этотъ свтъ въ окнахъ могъ быть только хитростью, чтобъ скрыть свое отсутствіе изъ дому. Но онъ вовсе не выходилъ, съ другой стороны и къ нему никто не приходилъ. Предположить же, что могли существовать отношенія у него съ своими хозяйками, было невозможно, не смотря на смлость провинціальнаго воображенія: въ самомъ дл хозяйками его были дв старыя двы за шестьдесятъ лтъ и очень набожныя.

Отчего онъ тамъ работалъ?

Отчего у него не было любовницы?

Эти два вопроса, которыя вс ставили для разршенія до крайности раздражали любопытство. Вс ужасно интересовались ихъ разршеніемъ, и въ этомъ оправдывался совтъ предсдателя Бономъ де-ла-Фардуйера, совтъ, гораздо мене глупый, чмъ думалъ Людовикъ Меро.

Извстно, какъ образуется общественное мнніе: мало по малу было признано всми, что Меро странная личность.

Людовикъ былъ проницателенъ и онъ сразу замтилъ, что вс удаляются отъ него, тогда, такъ какъ онъ хорошо зналъ, что ничего не сдлалъ такого, чтобы могло заслужить ему антипатію, и какъ съ другой стороны онъ былъ гордъ, то самъ сталъ держать другихъ вдалек отъ себя, увеличивъ свою природную холодность.

Вообще ему рдко приходилось пожимать руки другимъ, да и эти пожатія не были ни крпкими, ни продолжительными.

Когда между 4 и 5 часами, онъ выходилъ изъ суда, съ сафьяннымъ портфелемъ зеленаго цвта въ рук, важно выступай въ своемъ твердо накрахмаленномъ воротничк, срыхъ постоянно новыхъ перчаткахъ, въ черномъ плать, сшитомъ однимъ изъ лучшихъ парижскихъ портныхъ, никому не приходило желанія остановить его, чтобъ даже поговорить о важномъ дл, ему кланялись издали и онъ поднималъ свою шляпу такимъ образомъ, какъ будто это былъ министръ, кланяющійся своимъ подчиненнымъ.

‘Министромъ’ онъ былъ во всемъ и везд, до того, что въ гостиниц ‘Коронованный быкъ’, гд онъ постоянно обдалъ, не разъ поднимался вопросъ, нужно-ли оставить его въ числ постоянно обдающихъ. Въ самомъ дл онъ парализовалъ веселость и хорошее расположеніе духа путешественниковъ. Видя его за столомъ, какъ онъ важно стъ, не обращаясь ни къ кому ни съ однимъ словомъ, вс чувствовали себя не по себ. Вс умалкивали и не пили больше вина, составлявшаго главную выгоду хозяевъ гостинницы. Но какъ только товарищъ прокурора оставлялъ столъ, вс снова оживлялись и шутки лились дождемъ.

— Ты знаешь, Леру, я хотлъ предложить теб бутылку шампанскаго, но г. чиновникъ помшалъ бы пробк выйти изъ бутылки.

— Завтра мы поставимъ около него бутылку, я держу пари, что въ четверть часа она лопнетъ.

А между тмъ этотъ молодой чиновникъ, такой гордый по наружности, такой безукоризненно правильный по манерамъ, столь холодный, по виду и словамъ былъ въ дйствительности человкъ съ нжной и страстной душой.

Если бы ночью, когда свтъ блестлъ въ его окнахъ къ великой досад жителей Конде, одинъ изъ этихъ любопытныхъ проникъ тихо въ его комнату и наклонился бы къ нему черезъ плечо, то онъ увидалъ бы, что товарищъ прокурора, столь суровый когда онъ сидлъ въ суд, не проводитъ ночей, согнувшись надъ юридическими книгами.

Передъ нимъ на стол открыта маленькая книжка, строки которой имютъ различную длину, эту-то книгу онъ и читаетъ, произнося мрно ея слова въ полголоса.

Или же, если онъ писалъ, то любопытный увидлъ бы еще, что онъ писалъ не замтки на книг и не твердо мотивированныя заключенія, а строки, похожія на т, какія были въ книжк, т. е. неравной длины.

Необыкновенная, чудовищная, изумительная вещь! это стихи онъ читалъ, это стихи онъ писалъ.

Въ немъ, въ самомъ дл, было два человка, совершенно отличные одинъ отъ другаго:

Чиновникъ, котораго онъ показывалъ при всякомъ случа и даже иногда безъ случая,

И поэтъ, котораго онъ заботливо скрывалъ.

XXXIII.

Когда г-жа Меро прибыла въ Конде, ея сынъ еще не возвратился изъ суда. Она была очень радушно встрчена хозяйками, такъ какъ не смотря ни на что, об старыя двы имли особеннаго рода уваженіе къ товарищу прокурора, правда, оригиналу, но за то, вжливому ‘съ особами женскаго пола’, а въ этомъ отношеніи они не были избалованы, такъ какъ имъ гораздо чаще приходилось испытывать шутки и насмшки, чмъ учтивость.

Хотя г-жа Меро отлично знала, какъ пройти въ помщеніе своего сына, однако об старые двы проводили ее до самой лстницы и, отворивъ дверь, простились съ ней со всми подобающими церемоніями.

Это помщеніе состояло изъ трехъ комнатъ: передней, потомъ гостинной и наконецъ спальни. Такъ какъ эту квартиру занималъ прежде ‘г. священникъ’, который и умеръ въ ней, то она представляла больше комфорту и даже роскоши, чмъ вообще можно найти въ провинціальныхъ домахъ, отдающихся въ наемъ съ мебелью. Видно было, что все было устроено съ нжною заботливостью руками набожныхъ людей, желавшихъ сдлать что-нибудь пріятное духовному лицу. Утонченность доходила до того, что въ гостинной былъ вышитый диванъ работы старыхъ двъ, коверъ, сшитый изъ кусковъ сукна, покрывалъ полъ и кровать была завшена блыми кисейными занавсами, которыя хозяйки сами вышили.

Первой заботой г-жи Меро, по прізд ея въ Конде, было осмотрть шкафъ съ бльемъ своего сына.

Она погружена была въ это занятіе, когда вошелъ Людовикъ. Повсивъ свою шляпу и положивъ на столъ портфель изъ зеленаго сафьяна, онъ тихо подошелъ къ матери и съ большей горячностью, нежели было вообще въ его дйствіяхъ, обнялъ ее.

— Сегодня въ Конде! сказалъ онъ, ты мн ничего не говорила объ этомъ визит,

— Онъ тебя удивляетъ?

— Онъ меня радуетъ, ты со мною будешь обдать, надюсь.

— Я пріхала сюда не за тмъ, чтобы обдать, мн нужно поговорить съ тобой.

— Ты меня пугаешь, говоря такимъ образомъ.

И съ самомъ дл онъ чувствовалъ себя неспокойно. Его мать такъ часто говорила съ нимъ о ‘наслдств Артура’, они столько разъ спорили по поводу этого предмета, что онъ боялся услышать что-нибудь объ этомъ.

Мгновенно его манеры измнились: нжный и почтительный сынъ превратился, какъ будто его коснулась волшебная палочка феи, въ строгаго и холоднаго чиновника.

— Садись, сказалъ онъ, придвигая матери кресло.

А самъ онъ помстился передъ своимъ рабочимъ столомъ въ положеніи судьи, который собирается слушать просителя.

— Я пріхала, сказала она, просить тебя провести пасхальныя вакаціи вмст съ нами въ Рюдмон, ты мн этимъ доставишь большое удовольствіе.

— Если только это, отвтилъ онъ, улыбаясь, то незачмъ теб было подвергаться неудобствамъ путешествія сюда.

— Ты согласенъ?

— Разумется, если это доставитъ теб удовольствіе. Правда, я уже сдлалъ нкоторыя распоряженія, имя въ виду поздку въ Парижъ, я назначилъ тамъ свиданія своимъ друзьямъ. Но у меня нтъ друга лучше тебя, ты хочешь меня оставить: я остаюсь.

Это было сказано нжно, почти съ увлеченіемъ.

Если бы онъ не соглашался, то г-жа Меро, окончательно убдивши его, вроятно, не повела бы дальше своего разговора: она ожидала вакацій, чтобы увидть самой то, что она старалась открыть.

Но эта легкость, эта поспшность, съ которою онъ принялъ ея предложеніе, удивили ее.

Какъ онъ отказался такъ легко отъ своего путешествія въ Парижъ, которому онъ придавалъ много значенія?

Не ожидалъ-ли онъ только случая пріхать на пасху въ Рюдмонъ?

Въ такомъ случа, очевидно, Денизъ привлекала его туда.

У нея не хватило терпнія ждать дольше.

— Ты не спрашиваешь у меня, сказала она, причинъ, которыя заставляютъ меня просить тебя отказаться отъ путешествія въ Парижъ?

— Ты мн сказала, что теб будетъ пріятно, если я проведу пасху около тебя, и ты нарочно дешь сюда извстить меня о своемъ желаніи, я заключилъ изъ этого, что это желаніе сильно, и для меня этого довольно.

— Дитя мое, я вовсе не требовательная мать и никогда ничего не требовала отъ тебя для личнаго моего удовольствія. Я знаю, какъ ты дорожишь поздкой въ Парижъ, если я тебя прошу отказаться отъ нея, значитъ, я имю на это важныя причины.

Въ такомъ случа, мамаша, я беру назадъ свое слово. Твоему желанію я уступаю и всегда буду уступать, но если это желаніе опирается не на личныя твои причины, ты захочешь, надюсь, чтобы я оцнилъ эти причины прежде, чмъ ршиться.

Г-жа Меро увидла, что избрала ложный путь, но она уже слишкомъ далеко зашла, чтобы отступить.

Я хочу быть откровенной, сказала она, и объяснить теб, не скрывая ничего, чего мн хотлось бы. Ты знаешь, что въ продолженіи десяти лтъ я имю только одну цль въ жизни: обезпечить теб наслдство маркиза.

При этихъ словахъ, Людовикъ перебилъ свою мать съ живостью, которая очень удивила бы тхъ, кто видлъ его только на судейскомъ кресл.

— О, мамаша, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ, пожалуйста, я тебя умоляю, не будемъ говорить о наслдств дяди, ты знаешь, что ничто не можетъ быть для меня тяжеле этого.

— Однако мн нужно объяснить причины, вслдствіе которыхъ я желаю твоего присутствія въ Рюдмон.

— Если эти причины относятся хоть сколько-нибудь къ вопросу о наслдств, я не желаю ихъ знать.

Сегодня ты не въ первый разъ затрогиваешь вопросъ о наслдств посл моего дяди и ты знаешь мои мннія относительно этого предмета. Что мой дядя Артемій и ты забрали себ въ голову, что вы будете наслдниками маркиза де-Рюдмонъ и это въ силу права, какъ какъ помстье Рщмонъ принадлежало прежде моему дду Фабю, все это хорошо, я не хочу оспаривать этой мысли, тмъ боле, что не имю права судить тебя и дядю Артемія.

— Однако, ты насъ судишь.

— Нтъ, мамаша, нтъ, и во всякомъ случа если бы я позволилъ себ это сдлать, то поврь, что я не смшалъ бы въ своемъ сужденіи тебя и дядю Артемія. Если ваши надежды одн и т же, что мн очень тяжело, позволь сказать теб, то ваши поступки совершенно различны, что заставляетъ меня радоваться за тебя.

— Ты знаешь, что я не для себя желаю наслдства Артура, ты знаешь, что я желаю его для своего сына, котораго люблю, который составляетъ все въ моей жизни и котораго я хочу видть богатымъ и могущественнымъ. Никогда побудительная причина не можетъ быть боле священной, и, кром того, я хорошо знаю, что для обезпеченія за тобой наслдства я никогда не сдлала ничего, что могло бы оскорбить тебя въ настоящемъ и безпокоить въ будущемъ.

— Опять-таки повторяю теб, что я не смшиваю тебя съ дядей Артеміемъ, но тмъ не мене врно однако, что я страдаю, очень страдаю, видя, что ты преслдуешь осуществленіе этого плана.

— Наслдникъ ты или не наслдникъ маркиза де-Рюдмонъ, сына сестры моего отца?

— Разумется, при этихъ условіяхъ я буду когда-нибудь имъ, если однако маркизъ не сдлаетъ противоположныхъ распоряженій. Вотъ, милая мамаша, въ чемъ разница между нами и если ты разсудишь это хорошенько, то увидишь, что это разница капитальная. Вы, т. е. дядя Артемій и ты, смотрите на себя какъ на настоящихъ наслдниковъ маркиза де-Рюдмонъ, сына сестры вашего отца, я же, наоборотъ, смотрю на себя какъ на лицоі, которое ‘можетъ’ быть когда-нибудь наслдникомъ маркиза, но также который очень можетъ и не быть имъ. Наслдство принадлежитъ вамъ съ настоящаго времени, вы имете уже пріобртенное право, вамъ не достаетъ только осуществленія его. Мн же, наоборотъ, оно не принадлежитъ, я не имю на него никакого неоспоримаго права.

— Однако, посл дяди Артемія и меня ты ближайшій родственникъ Артура.

— Безъ сомннія, но если я возможный наслдникъ для него, то я вовсе не наслдникъ необходимый. Не такой, хорошо знающей законы женщин, какъ ты, еще можно объяснять это различіе, такое же, какое существуетъ между днемъ и ночью. Если бы я былъ прямымъ наслдникомъ маркиза, напримръ, его сыномъ, это было бы другое дло, тогда, да, я имлъ бы права на это наслдство.

Г-жа Меро сдлала движеніе, которое сынъ ея замтилъ, но значеніе котораго онъ не понялъ.

Онъ продолжалъ:

— Принимая во вниманіе мой характеръ, вроятно я не былъ бы расположенъ цнить эти права или защищать ихъ, ибо я хочу сказать теб здсь одну вещь, нсколько неловкую для чиновника, но наконецъ она останется между нами, ибо я смотрю на наслдство какъ на причину уменьшенія національнаго богатства и развращенія отдльныхъ лицъ. Подъ тмъ предлогомъ, что ожидаютъ наслдства, пренебрегаютъ трудомъ, къ чему трудиться? когда-нибудь получишь наслдство и будешь богатъ, законъ за тебя работаетъ. Какъ неизмримо выше стоитъ англійскій обычай: ничего не оставляютъ своимъ дтямъ, но длаютъ ихъ людьми. Во Франціи мы вс, боле или мене, наслдники и, разсчитывая на это, мы остаемся дтьми, которые надются получить когда-нибудь отцовское имущество.

— Къ кому же ты хочешь, чтобы переходило это имущество?

— Вопросъ не въ этомъ. Я хочу сказать, что никогда не займу общественнаго положенія въ качеств наслдника маркиза де-Рюдмонъ, я считалъ бы это унизительнымъ и, кром того, это поистин прекрасное и врное положеніе: маркизу сорокъ-пять лтъ, мн двадцать-шесть, только: двадцать лтъ разницы. Но нужно замтить, между тмъ какъ маркизъ сложенъ какъ геркулесъ, у меня же самое обыкновенное сложеніе. Сила здоровья и крпость одного уравновшиваетъ преимущество возраста другаго. Такимъ образомъ, если вроятности справедливы, маркизъ проживетъ до восьмидесяти-пяти или до девяносто лтъ, а я до шестидесяти, т. е., что я умру раньше его, и въ продолженіи этихъ шестидесяти лтъ я не буду ничего длать подъ тмъ предлогомъ, что ожидаю наслдства, которое, впрочемъ, маркизъ можетъ отлично передать Другому.

— Ты очень хорошо знаешь, что по законамъ природы онъ долженъ умереть раньше тебя и что по законамъ гражданскимъ ты долженъ ему наслдовать. Недоговаривайся, пожалуйста, до абсурдовъ.

— Но нтъ, я этого не знаю. Вопросъ о томъ, кто кого переживетъ, неизвстенъ, вопросъ о наслдств также. Почему маркизъ не можетъ сдлать духовное завщаніе? Мн кажется, онъ иметъ на это полное право. Почему ему не оставить все свое имущество тому, кого онъ любитъ или будетъ любить?

— Вотъ именно этому я и хочу помшать.

— А я вотъ именно по этому не хочу вмшиваться. Маркизъ былъ хорошъ для меня, онъ очень великодушно занимался моимъ воспитаніемъ, онъ сдлалъ меня тмъ, что я есть. Какъ родственникъ, онъ расквитался со мной даже далеко больше, чмъ мн долженъ: я буду ему за это вчно признательнымъ и, если когда-нибудь представится случай, я съумю доказать ему свою благодарность, но я не изъ тхъ, которые воображаютъ, что такъ какъ разъ кто что-нибудь сдлалъ, то обязанъ длать это и всегда. Маркизъ мн ничего не долженъ, а я ему долженъ много: вотъ наше взаимное положеніе. Что касается меня, то я твердо ршился не выходить изъ своего положенія, даже для того, чтобы сдлать теб пріятное. Если мое пребываніе въ Рюдмон будетъ находиться хоть въ какой-нибудь связи съ дломъ о наслдств, которое ты преслдуешь вопреки моему желанію, то, пожалуйста, не будемъ больше говорить объ этомъ и позволь мн хать въ Парижъ.

— А если я пріхала сюда, чтобы предложить теб средство обезпечить за тобой это наслдство самымъ врнымъ образомъ, если я предложу теб осуществить тотъ случай, о которомъ ты говорилъ сейчасъ, если вмсто того, чтобы быть возможнымъ наслдникомъ маркиза, ты сдлаешься его необходимымъ наслдникомъ?

Онъ долго смотрлъ на нее безъ отвта.

Потомъ, вдругъ поднявшись, онъ быстро подошелъ къ ней и обнялъ ее съ нжностью.

— Не говори такъ, пожалуйста, сказалъ онъ, ни слова больше: пойдемъ обдать.

И осторожно онъ хотлъ закрыть ей ротъ рукою, но она отвела его руку.

— Мн нужно говорить, сказала она, а ты слушай меня.

XXXIV.

Г-жа Меро приготовилась къ этому разговору съ своимъ сыномъ, однако-жъ, готовясь начать его, она остановилась съ безпокойствомъ и смущеніемъ.

Предметъ былъ въ самомъ дл щекотливъ для матери, особенно когда ей приходилось обращаться къ такому сыну, какъ Людовикъ. Однако-жъ, наконецъ, мысль о наслдств увлекла ее, и не зная, съ чего начать этотъ трудный разговоръ, для котораго были необходимы осторожность и искусное приготовленіе, она начала его съ начала.

— Когда Денизъ прибыла въ Рюдмонъ, я не скрыла отъ тебя, сказала она, что мы имли основаніе предполагать, что она была для Артура боле чмъ воспитанница и крестница. Наши предположенія подтвердились: Денизъ — дочь маркиза. Она посмотрла на своего сына, но онъ не пошевельнулся: сидя неподвижно въ своемъ кресл, опершись подбородкомъ на руки и устремивъ глаза на мать, онъ, казалось, ршился слушать до конца, все, что она ему ни скажетъ, не позволяя себ никакого замчанія и не возбуждая никакого спора. Его просили слушать: онъ слушалъ, вотъ и все, онъ жертвовалъ своимъ вниманіемъ и больше ничмъ.

Подождавъ съ минуту, г-жа Меро продолжала,

— Ты спросишь меня, безъ сомннія…

— Ничего, сказалъ онъ, я ничего не спрашиваю.

— Наконецъ, ты желаешь знать…

— Я не желалъ бы ничего знать.

— То, что зародило наши сомннія, продолжала она, не останавливаясь, это нжность Артура къ Денизъ. Такъ заботиться нельзя о ребенк, если онъ чужой. Онъ не сводитъ съ нея глазъ, онъ ею любуется. Когда она цлуетъ его, его лицо сіяетъ. Когда онъ говоритъ съ ней, его голосъ принимаетъ нжный, ласкающій тонъ. Она его дочь.

Хотя Людовикъ далъ себ слово слушать мать до конца, онъ не могъ удержаться, чтобъ не отвтить ей.

— Я далъ себ слово не прерывать тебя, сказалъ онъ, но вотъ ты съ особенной настойчивостью повторяешь одно слово, такъ что, вроятно, относительно его составилось истинное убжденіе, не правда-ли?

— Разумется, мое убжденіе относительно этого предмета окончательно установилось: мой кузенъ — отецъ Денизъ. Это для меня также врно, какъ если бы я видла самый актъ рожденія двочки. Это соображеніе ни сколько не колеблется отъ того, что онъ покинулъ мать на цлые десять лтъ. Эта Эмма Лажоле была женщина боле чмъ легкомысленная, и она принудила Артура оставить ее. Денизъ его дочь, можешь быть въ этомъ увренъ.

— Въ такомъ случа нашъ разговоръ долженъ на этомъ остановиться.

— Почему?

— Потому что, если Денизъ дочь маркиза, то мы для него боле ничто, я думаю, что мы боле не наслдники его и въ такомъ случа намъ нечего касаться вопроса о наслдств.

Тутъ, вставши, онъ подошелъ къ матери и взялъ ее за руку.

— Пойдемъ обдать, сказалъ онъ.

Но она осторожно заставила его опять ссть.

— Безъ сомннія, сказала она, ты совершенно правъ относительно дяди Артемія и меня: мы не должны боле имть никакой надежды на наслдство Артура. Это понятно. Хотя Денизъ, въ качеств незаконнорожденной дочери, не иметъ право на все имущество кузена, но боле чмъ вроятно, что маркизъ дополнитъ завщаніемъ въ ея пользу то, что законъ началъ: она получитъ все его имущество. Твой дядя и я, мы увидимъ, какъ исчезнетъ наслдство, на которое въ продолженіи десяти лтъ мы имли полное право.

Она сдлала рукою жестъ, который вовсе не имлъ печальнаго характера.

— Я не жалуюсь, продолжала она, и очень рада, что ты знаешь, что я никогда не желала этого наслдства для себя. Не для того, чтобы самой пользоваться имуществомъ Артура, я въ продолженіи десяти лтъ заботилась о немъ и сберегала его: все это для одного тебя. Я была бы несчастной только тогда, когда бы это имущество должно было ускользнуть отъ тебя. Но этого нечего бояться: если ты захочешь, это имущество можетъ принадлежать теб.

Онъ оставался по прежнему безучастнымъ и г-жа Меро, которая направляла свою рчь такъ, чтобы вызвать возраженія, которыя должны были помочь ей въ томъ, что она хотла сказать ему въ заключеніе, была смущена этимъ молчаніемъ: она предпочитала бы даже споръ.

— Почему бы теб не жениться на Денизъ? сказала наконецъ она, доведенная до крайности.

— Мн? вскричалъ онъ, и это ты, ты, моя мать, совтуешь мн это? Посмотри, до чего можетъ довести тебя страсть къ этому богатству.

— Если у тебя есть какія-нибудь причины, по которымъ ты, не хочешь сдлаться мужемъ Денизъ, то выскажи ихъ: это все, чего я отъ тебя требую.

— Ты не видишь этихъ причинъ?

— Я вижу только такія причины, которыя длаютъ этотъ бракъ желательнымъ.

— Въ такомъ случа я сейчасъ скажу теб такія, какія длаютъ его невозможнымъ. До сихъ поръ, не правда-ли, дядя Артемій и ты, вы полагали, что когда-нибудь вы будете наслдниками маркиза де-Рюдмонъ? И это казалось вамъ такъ естественнымъ, что вы не трудились даже скрывать свои надежды.

— Зачмъ-бы мы стали ихъ скрывать?

— Я не буду говорить объ этомъ, такъ какъ то, что я могъ бы сказать, не измнило-бы вашего взгляда. Въ обществ уже признано, что это наслдство будетъ принадлежать вамъ. И, боле чмъ вроятно, маркизъ долженъ знать, что уже въ продолженіи десяти лтъ вы ожидаете его смерти. Мой дядя, пятидесяти лтъ, ожидающій смерти маркиза де-Рюдмонъ, которому только сорокъ-пять лтъ!

— Сорокъ-шесть, прервала г-жа Меро, которая каждый день считала года маркиза.

— Все равно. Когда г. маркизъ проживетъ годъ, мой дядя Артемій не потеряетъ ни одного изъ своихъ лтъ. Наконецъ, я хочу сказать, что для всхъ, въ томъ числ и маркиза, вы наслдники Рюдмона. Теперь это наслдство ускользаетъ отъ васъ и вы хотите, чтобъ я, посредствомъ брака, возвратилъ его, вы хотите, чтобы я выставилъ себя передъ всми способнымъ на такую… на такую слабость.

— Что теб за дло до мннія другихъ?

— Не о мнніи другихъ я забочусь теперь, а о мнніи маркиза. Какъ онъ смотритъ на дядю Артемія, я не знаю и не желаю знать, но я не хочу, чтобы онъ смшивалъ меня съ нимъ. Я люблю маркиза, я желаю его дружбы и также уваженія. Маркизъде-Рюдмонъ слишкомъ уменъ и нравственно высокъ, чтобы могъ уважать меня, когда узнаетъ, что я женюсь на его дочери затмъ, чтобы посредствомъ этого брака вернуть его имущество, которое ускользаетъ отъ меня.

— А еслибъ ты любилъ его дочь и она тебя любила, неужели ты отказался бы жениться на ней изъ ложной гордости, чтобы тебя не обвинили въ спекуляціи?

— Если бы я любилъ ее — онъ опустилъ глаза — и еслибъ она меня любила, это было бы совсмъ иное дло. И честный человкъ, подъ вліяніемъ страсти, можетъ дойти до преступленій или низостей, которыхъ онъ никогда ни сдлалъ бы, еслибъ дло было только о деньгахъ.

— И почему ты хочешь видть только одинъ денежный вопросъ въ томъ, что я теб сказала?

— Что же ты хочешь, чтобъ я видлъ?

— Денизъ.

— Дочь, наслдницу маркиза де-Рюдмонъ.

— Безъ сомннія, это качество не можетъ быть отнято у нея, но на ряду съ этимъ она обладаетъ другими личными качествами: красотой, граціей, кротостью, добротой,— разв онане очаровательна?

— Онъ не отвчалъ.

— О чемъ я тебя прошу? продолжала г-жа Меро, провести свои пасхальныя вакаціи съ нами въ Рюдмон. Почему? Очень просто, чтобы въ это время могъ постоянно видть Денизъ и узнать ее. Прибывши ребенкомъ въ Рюдмонъ, она сдлалась теперь молодой двушкой очаровательной для тхъ, кто ее знаетъ. Она прекрасная невста не только по богатству, которымъ она будетъ обладать современемъ, но и по своимъ личнымъ качествамъ.

Онъ долго молчалъ, опустивши на столъ свою голову.

Онъ не любитъ ее, думала г-жа Меро, но онъ полюбитъ и ее заставитъ полюбить себя. Наслдство Артура будетъ нашимъ.

Вдругъ, онъ поднялъ свою голову и печально посмотрлъ на мать.

— О, мамаша, сказалъ онъ тономъ жалующагося ребенка, зачмъ ты говорила со мной, не смотря на мои просьбы, зачмъ ты заставляла меня слушать тебя?

Она была тронута этимъ печальномъ выраженіемъ.

— Чмъ же слова мои заставили страдать тебя, мое милое дитя?

— Тмъ, что они описывали положеніе, котораго я не хотлъ бы видть.

— Боже мой!

— Да, все, что ты только что сказала о Денизъ, я знаю такъ же хорошо, какъ и ты, и я не ожидалъ, чтобы ты еще стала выставлять мн все это. Да, она прекрасна, кротка, добра, да, она очаровательна, да, она для каждаго прекрасная невста и я люблю ее.

Онъ закрылъ лицо руками, но скоро, смотря на мать, сказалъ:

— Почему я не говорилъ съ тобой, почему я сопротивлялся теб и сопротивляюсь? Потому что я не считалъ, потому что я не считаю этотъ бракъ возможнымъ. Въ моемъ положеніи, не правда-ли, мн нельзя сдлаться мужемъ дочери Эммы Лажоле? Это положеніе не я избралъ, а вы заставили меня взять, я предпочелъ бы другое, которое удовлетворяло бы моимъ вкусамъ и природ. Я избралъ его во-первыхъ для тебя, потому что мы были бдны и я хотлъ обезпечить теб честную жизнь, когда это окажется необходимымъ, во-вторыхъ для маркиза, потому что я не хотлъ оставаться на его попеченіи, а также и потому, что я считалъ себя обязаннымъ въ отношеніи къ маркизу длать то, чего онъ желаетъ. Вотъ я и сдлался чиновникомъ и наврное, никто не скажетъ, что я по своему поведенію и характеру, сколько-нибудь уклонился отъ правилъ, предписанныхъ намъ нашими обязанностями, также, какъ и общественнымъ мнніемъ. Если и можно упрекнуть меня, то разв только въ томъ, что я слишкомъ далеко зашелъ въ этомъ отношеніи, я хотлъ быть чиновникомъ и по вншности, какъ по правиламъ, мнніямъ и чувствамъ, можетъ быть, я оказался неисправнымъ, именно потому, что хотлъ быть исправнымъ, но наконецъ ты должна же знать, что при этихъ условіяхъ я не могу и думать о брак съ Денизъ Лажоле. Поэтому я всячески противился чувству, которое овладло мной.

— Дло идетъ вовсе не о Денизъ Лажоле, но о Денизъ Мюльсанъ де-Рюдмонъ, дочери маркиза де-Рюдмонъ.

— Охъ, мамаша, замолчи! замолчи! Не толкай меня на этотъ путь, потому что разъ ты заставишь меня выйти за ту черту, за которой я жилъ до сихъ поръ, ничто уже меня не въ состояніи будетъ заставить возвратиться туда. Тб хочется, чтобъ я любилъ Денизъ де-Рюдмонъ, богатую наслдницу, но я ее не могу полюбить, я люблю просто Денизъ, дочь или не дочь маркиза, наслдницу или не наслдницу его и, если вмсто того, чтобъ позволить мн вырвать изъ своего сердца эту зараждающуюся любовь, ты стараешься развить ее, то знай, что посл ни что не заставитъ меня отказаться отъ Денизъ. Ты говоришь, ты думаешь, что она получитъ богатства маркиза, и ты-счастлива при мыслнъ что я могу сдлаться ея мужемъ, но если она не получитъ этихъ богатствъ, захочешь ли ты, чтобъ я на ней женился?

— Почему же она ихъ не получитъ? сказала г-жа Меро съ жестомъ, полнымъ увренности.

— Я почему знаю, все возможно. Позволь мн хать въ Парижъ, пока есть еще время, позволь мн не видть Денизъ.

— Нтъ, я прошу тебя, прізжай въ Рюдмонъ, мой милый сынъ, прізжай въ Рюдмонъ.

Онъ долго сидлъ не говоря ни слова, не ршаясь, борясь съ самимъ съ собою, наконецъ, поднявъ голову, онъ сказалъ:

— Пріду.

XXXV.

Когда г. де-Каркбю увидлъ, что его племянникъ располагается провести въ Рюдмон свои пасхальныя вакаціи, онъ не поцеремонился выразить вслухъ свое удивленіе.

— Теперь ужь больше никто не хочетъ здить въ Парижъ, сказалъ онъ. Въ декабр маркизъ остался въ Рюдмон, теперь товарищъ прокурора остается здсь.

Онъ сожаллъ, зачмъ давалъ Людовику совты въ тотъ день, когда Клементина пріхала въ замокъ.

Если теперь его племянникъ сдлается его соперникомъ! Къ счастью онъ заране принялъ предосторожности и ‘маленькая богиня’ не будетъ на столько наивна, чтобы предпочесть такому человку какъ онъ, Артемій де-Каркбю, такого мальчишку, какъ этотъ чиновничишка, не имющій за собой никакихъ преимуществъ, кром своихъ 25 лтъ. Въ самомъ дл, очень важная вещь молодость для такой умной женщины какъ Клементина: дурачье воображаютъ, что довольно только сказать ‘я васъ люблю’ дрожащимъ голосомъ и закатить глаза. Его голосъ не дрожалъ и онъ не умлъ вращать зрачками ‘это былъ не его пріемъ’. У него былъ другой пріемъ, хорошій, по крайней мр не одна женщина говорила ему это. Невозможно, чтобы ‘маленькая богиня’ думала иначе, чмъ другія.

Хотя увренность въ своихъ личныхъ качествахъ и въ своемъ ‘пріем’ успокоили его до извстной степени, однако, онъ далъ себ слово наблюдать за своимъ племянникомъ, такъ какъ отъ женщинъ можно всего ожидать, даже желанія видть закатыванья глазъ. Нсколько предосторожностей сдлали пребываніе Людовика* Меро въ замк неопаснымъ. При томъ, при малйшей опасности, онъ просто предупредитъ маркиза, который, разумется, не допуститъ гувернантку своей воспитанницы подвергаться нападеніямъ мальчишки. Артуръ будетъ взбшенъ и гнвъ его, обрушившись сначала на сына, перейдетъ и на мать: это значитъ однимъ ударомъ убить двухъ зайцевъ.

Успокоенный до нкоторой степени этими размышленіями, онъ хотлъ придумать подобныя же средства для безопасности Денизъ: къ несчастью, тутъ ничего нельзя было сдлать.

Все, что онъ видлъ и замтилъ въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ, съ каждымъ днемъ все боле и боле укрпляло его въ той мысли, которая представилась его безпокойному уму, когда онъ узналъ о близкомъ прізд Денизъ въ Рюдмонъ.

Если тогда онъ подозрвалъ, что его сестра желаетъ устроить бракъ своего сына съ наслдницей Артура, то теперь уже не сомнніе, а извстность этого мучила его.

Несомннно въ виду этой цли г-жа Меро призвала своего сына въ Рюдмонъ, въ ежедневныхъ бесдахъ онъ покоритъ сердце ребенка и въ такомъ случа все будетъ кончено, бракъ несомнненъ, наслдство потеряно.

При этой мысли онъ впадалъ въ бшенство, нмое, правда, но ни сколько отъ этого не мене ужасное, и взгляды, которые онъ бросалъ тогда на свою сестру были такъ жестоки и суровы, что маркизъ никогда не опускалъ случая, пошутить надъ нимъ по этому поводу.

— Какіе глазки вы длаете моей кузин, говорилъ онъ, посмотрите-ка, г-жа Клементина.

— О, у г. де-Каркбю бываютъ такіе нжные глаза, когда онъ захочетъ, говорила Клементина, смясь въ лицо своему обожателю.

— Разв я не свободенъ здсь смотрть какъ мн вздумается? кричалъ г. де-Каркбю, или же, прежде, чмъ ссть за вашъ столъ, я долженъ спрашивать, какъ вамъ угодно, чтобъ я смотрлъ.

— Несомннно, вы самый свободный человкъ, кузенъ.

— А вы, г. маркизъ, не имете права нападать на меня съ своими неумстными наблюденіями. Предупреждаю васъ, что я ихъ не намренъ сносить.

Такъ продолжалось до тхъ поръ, пока маркизъ, наскучивъ этимъ, не уступалъ ему.

Тогда г. де-Каркбю, обернувшись къ своей сестр съ побдоноснымъ видомъ, говорилъ ей:

— Еще ты не хочешь-ли поднять споръ со мною?

— Въ свою очередь г-жа Меро уходила изъ гостиной, Клементина и Денизъ слдовали за нею и г. де-Каркбю оставшись одинъ на пол сраженія, прогуливался большими шагами по комнат, заложивъ одну руку за спину, другую въ карманъ, устремивъ глаза на фамильные портреты Рюдмоновъ, какъ будто спрашивая ихъ, довольны-ли были они имъ:

Вс вы будете свидтелями!

Говорилъ онъ, какъ будто этотъ стихъ былъ изъ его Беранже. Онъ разсматривалъ ихъ: между всми этими Рюдмонами, неподвижно висвшими въ своихъ рамкахъ, не найдется-ли хоть одинъ, который внушилъ бы ему хорошую мысль? Вы, Одерикъ де-Рюдмонъ, по преданію, замуровавшій свою жену вмст съ ея любовникомъ въ склеп, вы молчите? А вы, Андрей де-Рюдмонъ, оставившій посл себя въ стран такую репутацію, которая можетъ затмить репутацію Роберта Дьявола, не хотите-ли дать добраго совта человку, который, по своимъ проказамъ достоинъ васъ? Но нтъ, отъ нихъ не было никакого отвта, лишь вечеромъ, при захожденіи солнца, Андрей де-Рюдмонъ, казалось, оживлялся, но только затмъ, чтобъ сдлать насмшливую гримасу.

— Если-бы ты былъ Рюдмонъ, казалось говорилъ онъ, ты нашелъ-бы что-нибудь, но ты не боле, какъ Фабю. Быть Рюдмономъ, именно этого онъ и хотлъ и въ ту минуту, когда онъ былъ уже близокъ къ этой цли, такъ давно имъ преслдуемой, мальчишка становится передъ нимъ.

Какъ удалить его?

Могло ли быть положеніе досадне этого? Съ одной стороны, наблюдать за Клементиной, съ другой за Денизъ. Здсь защищать свою любовь, тамъ — богатство,

и все противъ одного и того же мерзавца, сына своей сестры, своего племянника. Ахъ, родство!

Правда, другой на его мст не мучился бы этимъ двойнымъ страхомъ, и остановился бы на томъ или другомъ, такъ какъ одно должно исключить другое. Но онъ не былъ такой человкъ, чтобы позволилъ себ успокоиться этимъ соображеніемъ, ухаживая за Денизъ, чтобъ жениться на ней, Людовикъ могъ отлично ухаживать и за Клементиной, чтобы сдлать ее своей любовницей. Онъ зналъ, какъ длаются дла на свт и судилъ, по его мннію, справедливо о жизни, основываясь на собственныхъ воспоминаніяхъ. Однако, такъ какъ нтъ такого положенія, изъ котораго человкъ опытный не извлекъ бы чего нибудь, то и г. де-Каркбю нашелъ наконецъ средство улучшить свое положеніе.

Это возложить на Клементину наблюденіе за Денизъ: предуведомлнная о настоящихъ намреніяхъ Людовика, гувернантка не позволитъ увлечь себя человку, который любитъ другую женщину.

Не великій разбойникъ Андрей де-Рюдмонъ, не этотъ второй Робертъ Дьяволъ внушили ему подобную мысль, онъ нашелъ ее одинъ, онъ, Артемій Фабю де-Каркбю.

Онъ хотлъ тотчасъ же сообщить ее гувернантк. Къ несчастію, онъ могъ только съ трудомъ разговаривать съ ней слдующимъ образомъ: слово, сказанное изъ подтишка, пожатіе руки черезъ дверь, легкій взглядъ, вотъ все, что позволяла ему гувернантка. Однако, онъ хотлъ попытать счастья.

— Мн нужно поговорить съ вами, сказалъ онъ посл завтракъ, два дня спустя.

— Ну! напишите мн, отвтила она, смясь ему подъ носъ.

— Дло идетъ вовсе не обо мн и не о васъ, а о Денизъ, дло важное.

— Ну, дождитесь меня передъ замкомъ на площадк, я сейчасъ приду.

— У всхъ на виду?

— Такъ какъ вы хотите только говорить, то вамъ все равно: насъ будутъ видть, но не слышать.

— Черезъ нсколько минутъ она въ самомъ дл вышла къ нему.

— Будете-ли вы довольны, сказалъ онъ, если вашу ученицу прельстятъ на вашихъ глазахъ? Нтъ, не правда-ли? Ну! вотъ именно это и хотятъ сдлать.

— Ахъ, Боже мой! вскричала она.

— Что я вамъ сказалъ, это правда. Наблюдайте за Людовикомъ и Денизъ. Не надо допускать, чтобы эта миленькая двочка была обманута негодяемъ, моимъ племянникомъ.

— Я очень рада слышать, что вы такъ говорите, и видть, что. я о васъ слишкомъ дурно думала. Вы честный человкъ, г. де-Каркбю, и я благодарю васъ за это предупрежденіе, но не смотря на все довріе, которое вы мн внушаете, я не могу этому поврить. Денизъ — сама невинность, а г. Людовикъ мн кажется хорошимъ молодымъ человкомъ, неспособнымъ на подобную вещь.

— Значитъ, вы не подозрваете истины, сказалъ г. де-Каркбю въ полголоса. Людовика подстрекаетъ его мать, которой хочется женить его на Денизъ, потому что Денизъ, какъ вы вроятно не сомнваетесь, есть дочь маркиза. Если Людовикъ сдлается ея мужемъ онъ получитъ наслдство Артура. Понимаете-ли вы теперь?

— Ахъ, Боже мой! сказала она, всплескивая руками, какъ ужасна жизнь! и какъ суровы уроки опыта! Зачмъ вы мн это говорили? Зачмъ не оставили меня въ моемъ невденіи и сообщили мн ваше ужасное знаніе?

— Чтобы предупредить васъ, сказалъ онъ, гордый тмъ, что она сказала о его знаніи.

— Ну, я буду наблюдать, но, чтобы поврить тому, что вы мн только что сказали, мн нужно самой это увидть: Людовикъ такъ тихъ, любезенъ, съ такимъ открытымъ, смлымъ взглядомъ.

— Людовикъ не тихъ, не любезенъ, его взглядъ вовсе не смлъ, разуврьтесь.

— Денизъ такъ чиста, такъ проста, такой ребенокъ. Нтъ, нтъ, это невозможно.

Она сдлала шагъ назадъ, чтобы идти обратно въ замокъ.

— Мн еще нужно сказать вамъ тысячу вещей, не удаляйтесь.

— Нужно?

— Въ такомъ случа не запирайте вашъ замокъ сегодня вечеромъ.

— А, г. де-Каркбю, подобное слово посл тхъ возвышенныхъ рчей, которыя только что были произнесены между нами.

Она продолжала идти къ замну, но скоро, полуоборотившись, сказала ему:

— Я ежедневно прогуливаюсь по кругу парка, вы можете также тамъ прогуливаться.

XXXVI.

То, что называли кругомъ парка въ Рюдмон, было земляное возвышеніе, усаженное деревьями и кустарниками и служившее оградою парку.

Прежде весь этотъ паркъ былъ окруженъ стною, но мало-по-малу, съ годами, стны разрушились и, какъ маркизы де-Рюдмонъ внушали всмъ браконьерамъ отъ отца къ сыну непреодолимый страхъ, то имъ не было необходимости строить съ большими издержками новую ограду, которая не могла приносить имъ большой пользы.

Когда Фабю, сержантъ изъ Конде, купилъ помстье Рюдмонъ, онъ нашелъ эти стны въ такомъ дурномъ состояніи, что нечего было и думать о томъ, чтобы поправлять ихъ, нужно было ихъ или совсмъ перестроить или же оставить вовсе.

Сначала, когда онъ былъ президентомъ клуба Равенства и когда въ его рукахъ были сильныя средства, чтобы заставить уважать свою собственность, онъ вовсе оставилъ эти стны, но посл, когда онъ сдлался простымъ частнымъ лицемъ и страдалъ отъ хищничества сосдей, онъ задумалъ возобновить ихъ. Это было въ то время, когда онъ сталъ смотрть на себя, какъ на настоящаго собственника Рюдмонъ и когда онъ употреблялъ вс свои усилія на то, чтобы привести въ порядокъ и обогатить свое имніе.

Но это было далеко не мелкимъ дломъ — возобновить стны на протяженіи боле семи верстъ, потому что, если и былъ у него подъ руками старый матеріалъ, кирпичи и камни, то у него не было извести или, по крайней мр, она стоила очень дорого. Тогда онъ нашелъ способъ, который позволялъ ему обойтись безъ извести и въ тоже время дать своему парку характеръ огороженнаго мста со всми привиллегіями, какія даются уголовнымъ закономъ подобнаго рода имуществамъ.

Такъ какъ рабочія руки были дешевы, то онъ на мст прежнихъ стнъ веллъ сдлать земляное возвышеніе пять футовъ вышины и двадцать четыре ширины. Съ вншней стороны возвышеніе это поддерживалось оставшимися отъ прежней стны кирпичами и камнями, связанными между собою посредствомъ глины и моха, съ внутренней стороны, наоборотъ, возвышеніе представляло отлогій скатъ. На этомъ широкомъ возвышеніи, во всю длину его, были насажены деревья, колючія растенія, боярышникъ, остролистникъ, ирга, съ мстомъ между этими двумя живыми изгородями въ десять футовъ шириною для прохода.

Это-то и былъ кругъ парка, т. е. образующая кругъ дорога, круглая аллея въ семь верстъ, и то, что было въ начал экономическимъ средствомъ, сдлалось при помощи времени достопримчательностью, составляющею особенную прелесть помстья Рюдмонъ.

Деревья и кустарники, насаженные здсь еще сержантомъ Фабю, находя обильное питаніе въ этой искусственно образованной почв, быстро пустили корни и, подъ ихъ покровомъ образовалась дикая, сильная и изобильная растительность.

Даже и зимой это было гораздо боле пріятнымъ мстомъ прогулки, чмъ садовыя аллеи: между тмъ какъ въ саду все представляло печальный, мертвенный видъ, здсь все было полно зелени и жизни, стволы деревьевъ были увиты плющемъ съ черноватыми плодами, на ихъ втвяхъ росли папоротники, которые, при дуновеніи втра, быстро и равномрно покачивали своими легкими листьями, среди темной листвы остролистника сверкали красныя ягоды, тамъ и сямъ птицы, привлеченныя сюда издалека обиліемъ пищи, щебетали, поклевывая плоды шиповника и ирги. Но самымъ прекраснымъ временемъ было начало весны, когда, подъ покровомъ листьевъ, маленькія весеннія растенія пробуждались отъ своего зимняго сна: тогда, въ длину всей поросшей травой дорожки среди сти барвенки, расположившейся на бархатномъ мх, цвли голубыя и блыя фіалки, перемшиваясь съ блой буквицей и желтымъ левкоемъ, съ обихъ сторонъ представлялся коверъ изъ пахучихъ цвтовъ.

Этотъ-то кругъ Людовикъ и Денизъ и избрали своимъ обыкновеннымъ мстомъ прогулки.

Въ самомъ дл, по безмолвному согласію, съ самаго перваго дня прибытія Людовика въ Рюдмонъ, они выходили вмст и, вмсто того, чтобы прогуливаться по садовымъ аллеямъ, они ходили по этой тропинк, которая начиналась на одномъ конц площадки и, описавъ длинную дугу, оканчивалась на другомъ, противуположномъ.

Людовикъ, стараясь быть наедин съ Денизъ и выбирая уединенныя мста, повиновался своей любви: такимъ образомъ онъ избгалъ взглядовъ своей матери, которыя его смущали и наблюденія своего дяди Артемія, которое унижало его и, съ другой стороны онъ избгалъ маркиза и гувернантки, передъ которыми онъ не могъ быть самимъ собой. Далеко не безнаказанно обходятся намъ наши привычки, легко ихъ пріобртать, но отставать отъ нихъ трудно, потому что, если даже искренно желаешь отъ нихъ отдлаться, другіе опять навязываютъ ихъ, онъ напрасно хотлъ быть юношей, быть собой: маркизъ и гувернантка все-таки обходились съ нимъ какъ съ чиновникомъ.

Денизъ, свободно сближаясь съ нимъ, хотла также хоть на минуту избжать своего обыкновеннаго общества въ Рюдмон: не потому, чтобы она хотла что-нибудь скрыть отъ нихъ и что она какимъ-нибудь образомъ страдала отъ нихъ, но просто она чувствовала невольную потребность сойтись съ тмъ, что молодо. Въ Шато Шинон она жила съ дтьми, играла съ ними, бгала, кричала, сама была молода, въ Рюдмон она жила съ людьми уже пожившими: ея крестному было сорокъшесть лтъ, г-ну де Каркбю пятьдесятъ воюемъ, г-ж Меро сорокъ-пять, Клементина была хотя и молода, но была ея гувернанткой, Людовикъ, наоборотъ, былъ молодъ, она сближалась съ нимъ естественно, увлекаемая безъ своего вдома, неотразимымъ очарованіемъ молодости.

Несомннно, если бы ей можно было длать выборъ себ компаньона, товарища или друга, она выбрала-бы еще моложе и, еслибы ему было лтъ пятнадцать или шестнадцать, если бы онъ былъ расположенъ бгать за бабочками или карабкаться на деревья, чтобъ смотрть что было въ гнздахъ, она бы не сдлала ему ни малйшаго упрека за эти мальчишества, въ которыхъ была бы рада сама участвовать.

Но наконецъ, молодость такой великой чародй, что въ тотъ день, когда Людовикъ ршился отказаться отъ своей холодности и сдержанности, Денизъ тотчасъ бросилась къ нему съ распростертыми объятіями и улыбкой на губахъ.

Какъ случается часто, посл тягостнаго принужденія, Людовикъ, наедин съ Денизъ, былъ тмъ бо: ле молодъ, что въ продолженіи долгаго времени онъ изображалъ старика и, естественно, его сердце, влюбленное и честное билось въ унисонъ съ этимъ чистымъ и наивнымъ сердцемъ.

Между ними вовсе не было тхъ разговоровъ, которые въ конц концовъ, если они направляются опытнымъ умомъ, ведутъ къ обнаруженію любви.

Говорить о любви Людовикъ и не думалъ. Что бы онъ сказалъ этому ребенку, чтобы она могла понять?

Да и зачмъ было гово^іть, разв рчи боле или мене искусныя могли имъ дать большія радости, чмъ т, которыя они вкушали?

Зачмъ было заключаться въ тсные предлы матеріальнаго, когда въ глубин сердца они имли безконечное, зачмъ ставить передъ собой стну, когда передъ ними открывалось необъятное небо?

У Людовика, къ его счастью, была настолько молодая и настолько чистая душа, что онъ могъ, не требуя большаго, вкушать прелесть этого положенія.

И Денизъ, съ своей стороны была настолько невинна, чтобы довриться ему безъ всякаго безпокойства.

Говорить о любви!

Чтобы стали говорить они?

Нужно-ли имъ было говарить другъ другу, что они счастливы, когда они посл завтрака, убжавъ изъ гостиной, гд маркизъ молча курилъ свою сигару, а г. де-Каркбю пилъ свой кафе съ коньякомъ, они перебгали черезъ площадку и входили въ кругъ парка?

Счастливы!

Только несчастные умютъ разсуждать о своихъ чувствахъ, анализировать и измрять ихъ, взвшивать ихъ на печальныхъ всахъ опыта и сравненія, только несчастные говорятъ другъ другу, что они счастливы, только они могутъ изъяснять другъ другу свое счастіе.

Чувство пробуждавшееся въ нихъ, походило на разцвтаніе цвтовъ весною.

Если они открывали губы, то не для того, чтобы говорить, а для улыбки.

Они шли, тихо ступая по зеленющему дерну: это была прогулка среди цвтовъ. Подъ ихъ ногами распускались фіалки въ сухихъ листьяхъ, изъ которыхъ он выставляли свои синіе и блые стебли и на ихъ головкахъ черные шипы, начинавшіе отцвтать, роняли свои лепестки, которые уносилъ втеръ въ вид снжнаго вихря.

Тогда они начинали болтать: разговаривая о томъ и другомъ, весело, съ перерывами, и громко смясь ради удовольствія смяться, небезпокоясь узнавать, было-ли остроумно то, что вызвало ихъ веселость.

Они не заботились объ остроуміи, они не знали, что такое остроуміе.

Иногда они останавливались: Денизъ вдругъ удерживала Людовика за руку.

— Не будемъ такъ смяться, говорила она, а то мы заставимъ птичекъ оставить свои гнзда. Сейчасъ, когда вы заставили меня смяться, я видла какъ улетла малиновка, испугавшись.

— Ея гнздо, вроятно, здсь.

— Поищемъ его.

— Хорошее средство успокоить мать, которую мы спугнули.

— Мы его не тронемъ, только посмотримъ, мы поглядимъ, есть-ли тамъ маленькія и завтра придемъ посмотрть выросли-ли они.

И они начинали искать гнздо, царапали себ пальцы и смялись.

Но скоро нужно возвращаться въ замокъ, потому что наступило время идти заниматься и Денизъ, какъ бы ни была увлечена смхомъ и веселой прогулкой, не забывала, что въ назначенный часъ ея гувернантка будетъ сидть у стола.

Тогда они возвращались назадъ въ замокъ тою же дорогой.

Или же, если они очень запаздывали и нельзя было выиграть потерянное время, бжа бгомъ, они шли на прямки по прямой алле парка, которыя представляли собою веръ, сходясь вс около площадки замка.

Вечеромъ они встрчались за обдомъ, потомъ, посл обда, въ гостиной.

Между тмъ, какъ Клементина садилась за фортепьяно играть для маркиза, Людовикъ и Денизъ садились въ уголъ и перелистывали альбомъ или путешествія.

Если волосы Денизъ касались щеки Людовика, когда они стояли оба, наклонившись надъ одной какой-нибудь гравюрой, они ни сколько не смущались ни тотъ, ни другой и не думали отшатнуться другъ отъ друга или опустить глаза.

Но что ихъ смущало, что ихъ безпокоило, такъ это голосъ г. де-Каркбю, когда съ своего мста, постоянно имъ занимаемаго, позади Клементины, онъ принимался кричать.

— Ну, что вы тамъ длаете, дти, въ своемъ углу: васъ не слышно.

XXXVII.

Разумется, Клементина вовсе не нуждалась въ предупрежденіи г. де-Каркбю наблюдать за Людовикомъ.

Въ самомъ дл, она была далеко не изъ такихъ женщинъ, которыя не хотятъ ничего видть и которымъ нужно насильно открывать глаза.

На другой же день, по прибытіи Людовика въ I Рюдмонъ, она имла разговоръ съ маркизомъ по поводу его.

Конечно, она не имла никакихъ обвиненій противъ Людовика Меро, который былъ самымъ честнымъ и самымъ скромнымъ молодымъ человкомъ, какого она когда-либо видла, однако, такъ какъ онъ былъ молодъ и такъ какъ онъ намренъ поселиться въ дом, гд была молодая двушка, то, можетъ быть, маркизъ захочетъ принять какія-нибудь предосторожности.

— Какія предосторожности? спросилъ маркизъ.

— Но г. Людовикъ и Денизъ сегодня утромъ, посл завтрака, долго гуляли одни по кругу парка.

— Ну?

— Если г. маркизъ одобряетъ эти прогулки, то мн больше нечего говорить.

— Я ихъ ни одобряю, ни не одобряю, я въ это не вмшиваюсь. Людовикъ и Денизъ свободны прогуливаться по кругу парка, какъ и везд, и если они стараются быть наедин, значитъ, они любятъ быть вмст.

Тогда она посмотрла на него съ нкотораго рода удивленіемъ.

— Вы сказали, не правда-ли, что Людовикъ, честный мальчикъ. Я думаю о немъ такъ же какъ вы, что касается Денизъ, то это сама невинность. Ну, въ такомъ случа, мы можемъ оставить ихъ прогуливаться, играть, болтать, смяться, безъ всякаго неудобства, я питаю полное довріе къ молодости. Я не хотлъ бы, чтобы Денизъ дошла до деревни одна съ кузеномъ Артеміемъ, но я отпустилъ бы ее одну съ Людовикомъ идти до Парижа. Вотъ мое мнніе, и оно — результатъ опыта.

— Я думала…

— Благодарю васъ за предупрежденіе, я освобождаю васъ окончательно отъ всякой отвтственности.

— Я никогда не думала объ отвтственности въ этомъ дл, только мн казалось, что эта близость можетъ повести къ возникновенію извстнаго рода чувствъ, которыя посл, можетъ быть, помшаютъ вашимъ планамъ, вотъ и все.

— Съ этой стороны будьте также спокойны. Я могу вамъ сказать, но это только между нами, что, если чувства, на которыя вы сдлали намекъ, зародятся, я ничего не сдлаю, чтобъ помшать ихъ развитію. Мн не будетъ непріятно, если эти дти почувствуютъ другъ къ другу взаимную привязанность. Я ничего не сдлаю, чтобы вызвать эту привязанность, но, съ другой стороны, а не сдлаю также ничего, чтобы помшать ей: я хочу для нихъ полной свободы.

Она не спрашивала его боле. Откровенность маркиза была совершенно ясна: онъ желалъ брака Людовика съ Денизъ.

Если дла пойдутъ такимъ образомъ, то было вроятно, что этотъ бракъ совершится.

Какой-же интересъ былъ для нея въ этомъ брак?

Ей сдлаютъ подарокъ въ тотъ день, когда ея ученица выйдетъ замужъ за товарища прокурора: прекрасное дло, въ самомъ дл!

И она отдала самые лучшіе годы въ своей жизни, послдніе, для такого результата: это будетъ все, что она могла сдлать, все, что она съумла извлечь изъ прекраснаго положенія, въ которое поставилъ ее случай! Ахъ, нтъ! тысячу разъ нтъ!

Выходя отъ маркиза, она хотла спросить свою ученицу, такъ какъ ей нужно было знать наврное, до чего дошло дло.

Но она не могла извлечь изъ разговора съ ней ничего точнаго или, по крайней мр, ничего, что хоть сколько-нибудь могло разршить ея вопросъ.

Денизъ была очень счастлива, что можетъ гулять съ г. Людовикомъ, который гораздо моложе и веселе, чмъ она думала. Его серьезность въ продолженіи всей зимы зависла, безъ сомннія, отъ заботъ о длахъ, потому что теперь, когда онъ свободенъ, онъ всегда веселъ и живъ. Онъ знаетъ всхъ птицъ по именамъ. Онъ знаетъ наизусть много прекрасныхъ стиховъ, онъ ихъ отлично декламируетъ. Онъ выбираетъ всегда отрывки изъ старыхъ поэтовъ или же изъ новйшихъ, есть стихотвореніе о Рюдмон, автора котораго онъ. не могъ ей назвать.

Какъ люблю я Рюдмонъ съ его мрачными лсами.

Надо будетъ попросить его прочитать его вечеромъ.

Прогуливаться съ цлью изученія орнитологіи ещег не было особенно знаменательно въ глазахъ Клементины, но стихи давали этимъ прогулкамъ извстный характеръ.

Однако, такъ какъ все возможно у молодыхъ людей, даже поэзія ради поэзіи, то ей захотлось самой послушать, о чемъ разговаривалось въ этихъ бесдахъ.

Расположеніе круга парка длало ея наблюденіе довольно легкимъ: возвышеніе земли въ нсколькихъ мстахъ перерывалось дорогами, направлявшимися въ деревню или лсъ, но, чтобы эти выемки не затрудняли прогулокъ, чрезъ нихъ перекинуты были мостики изъ сплоченныхъ между собою стволовъ деревьевъ, помстясь подъ такимъ мостомъ, легко можно было слышать разговоръ лицъ, проходившихъ по мосту.

Къ несчастію для успха ея плана, они пробжали по мосту бгомъ, и она могла слышать только ихъ шаги, слабо отдававшіеся на этихъ полусгнившихъ деревьяхъ, ни одного слова, ничего, только нсколько мгновеній спустя посл ихъ прохода по мосту, она услыхала взрывъ смха, какъ будто они смялись ладъ нею.

Не разсердясь на это, она осталась дожидаться ихъ возвращенія, но, вмсто того, чтобы возвратиться въ замокъ по кругу парка, они прошли по прямой алле.

На другой день она опять заняла свой наблюдадательный постъ, но на этотъ разъ не была счастливе: они прошли тихо, не сказавъ ни слова.

Только одну характеристическую замтку могла юна сдлать, это одинакую мрность ихъ шаговъ: шлили они рука объ руку, или она опиралась на него? Она не могла ихъ видть и должна была довольствоваться лишь заключеніями, которыя могла извлечь изъ шума ихъ шаговъ.

Однако, такъ какъ ей надоло ежедневно подвергаться подобнымъ неудачамъ, то она отказалась отъ этого шпіонства.

— Я нахожу, что вы вовсе не обратили вниманія на мое предупрежденіе, сказалъ г. де-Каркбю, увидавъ, какъ она шла съ круга парка, значитъ вамъ пріятно видть, какъ мерзавецъ, мой племянникъ, надлаетъ бдъ вашей учениц?

— Вы хотите, чтобъ я помшала Денизъ гулять съ Людовикомъ?

— Я хочу видть, чтобы этого мальчишку остановили въ его скверныхъ намреніяхъ.

— Я предупредила г. маркиза, онъ не видитъ ничего неудобнаго въ этихъ прогулкахъ.

— Какъ? вскричалъ г. де-Каркбю, онъ не видитъ ничего неудобнаго въ этихъ прогулкахъ. Значитъ, онъ совсмъ глупъ. И говорятъ, что у него были любовницы! Если это правда, то онъ долженъ бы знать

женщинъ, не правда-ли? Но нтъ, онъ ничего не знаетъ. Я сколько разъ говорилъ, что эти люди, которыхъ называютъ прекрасными, просто дураки. Потому что имъ нужно только явиться, чтобы очаровать женщину, они воображаютъ, что они орлы. Простаки, дураки! Ахъ, если бы они были обязаны своими побдами своему уму!

Онъ заложилъ одну руку за спину, другую въ карманъ.

— Если бы они обязаны были этими побдами своимъ личнымъ заслугамъ, это было бы совсмъ иное дло. Они научились бы узнавать жизнь. Вотъ вамъ между прочимъ добрый совтъ: никогда не позволяйте любить себя красивымъ щеголямъ.

— Если я позволю когда-нибудь любить себя, сказала она, смотря въ его глаза съ насмшливой улыбкой, то непремнно только человку очень умному.

Онъ просіялъ.

— Не красивому.

Онъ нахмурился.

— Не молодому.

Онъ сдлалъ ужасную гримасу.

— Но тмъ не мене очаровательному, заключила она.

— И когда это случится? вскричалъ онъ.

— Ахъ! но дло идетъ не обо мн и не о васъ, такъ какъ вы не стары, не некрасивы, не…. Дло идетъ о Денизъ и вашемъ племянник, и вы должны понимать, что я обязана повиноваться намреніямъ маркиза.

— Маркизъ, повторяю вамъ глупецъ и если не глупецъ, то преслдуетъ постыдную цль.

— Я не понимаю этого.

— Онъ хотлъ обязать моего племянника жениться на своей незаконной дочери, этой дочери актрисы, но этого не будетъ, даю вамъ слово, мой племянникъ — мой племянникъ, я глава фамиліи и докажу это, чтобы помшать подобной низости. Охъ, эти маркизы! Я имъ покажу, что значитъ человкъ революціи.

Въ самомъ дл, онъ имлъ претензію быть человкомъ революціи. Въ тысячу разъ боле аристократъ, чмъ маркизъ, напыщенный своей фамиліейде-Каркбю, которая вовсе, не принадлежала ему, ставившій крестьянина ниже животнаго, суровый съ бдными, заносчивый съ слабыми, онъ считалъ себя сыномъ революціи, ‘какъ Наполеонъ’, говорилъ онъ. Это была его манера унижать маркиза, ‘старой корки древняго режима’. Между тмъ какъ онъ, г. Артемій де-Каркбю, былъ человкомъ прогресса и движенія.

Если Клементина отказалась отъ своихъ секретныхъ прогулокъ по кругу парка, то этимъ самымъ она вовсе не отказалась отъ своего желанія узнать, на сколько именно были привязаны другъ къ другу Людовикъ и Денизъ, но какъ ничто не заставляло ее торопиться, то она и ршилась дожидаться удобнаго времени.

Это удобное время, по ея мннію, наступило наканун отъзда Людовика въ Конде. Если Людовикъ дйствовалъ сначала осторожно, то онъ долженъ былъ успокоиться полной свободой, какой онъ пользовался, и слдовательно тмъ легче можно было застигнуть его врасплохъ.

Великолпная погода, стоявшая впродолженіи пятнадцати дней, перемнилась и только изрдка дозволяла небольшія прогулки.

Случай благопріятствовалъ Клементин: ея цль была спрятаться въ бесдк, находящейся на самой алле. Молодые люди, наврное, войдутъ въ этотъ павильонъ и черезъ занавску ей легко будетъ ихъ видть, такъ же какъ и слышать ихъ разговоръ.

Наканун разставанья, они, вроятно, предадутся своимъ чувствамъ и, если окончательныя слова еще не были сказаны между нами, то они должны быть сказаны именно въ это время.

Когда они вышли по обыкновенію, она слдовала за ними издалека со всми предосторожностями, чтобы не быть замченной, если бы они случайно обернулись.

Они шли по кругу парка, идя тихо, медленно, какъ бы подъ тяжестью тяжелой мысли.

Войдутъ-ли они въ павильонъ?

Они прошли его.

Безъ сомннія, они зайдутъ въ него на обратномъ пути, Клементина ршилась ждать ихъ.

Построенный на вершин холма, этотъ павильонъ соединялся съ паркомъ посредствомъ аллеи, на которую выходила его дверь. Изъ его круглыхъ оконъ простирался видъ на огромное пространство до Конде-ле-Шатель, даже дале. Онъ состоялъ изъ 4 комнатъ: передней съ двумя кабинетами по бокамъ и большой залы, наполненной книгами и журналами.

Такое расположеніе было очень удобно для ея цли: нужно было только спрятаться въ одномъ изъ кабинетовъ.

Отворивъ дверь одного изъ этихъ кабинетовъ она очутилась лицомъ къ лицу съ г. де-Каркбю и инстинктивно бросилась назадъ.

Но онъ, взявъ ее за руку, насильно удержалъ ее.

Я готовъ держать пари, что у насъ одна мысль.

— Спрятаться отъ приближающагося дождя? спросила она.

— Нтъ, маленькая шалунья, но наблюдать за Людовикомъ и Денизъ. Какъ я вошелъ прежде, то позвольте васъ просить въ нашу засаду.

Это товарищество не могло ей нравиться, однако, не желая отказаться изъ опасенія опустить случай, она вошла въ кабинетъ.

XXXVIII.

Этотъ кабинетъ, бывшій въ род буфетной, со всмъ, что нужно было для сервировки закуски, салфетками, ножами, стаканами, сообщался съ залой маленькою дверью.

— Вы видите, что намъ здсь будетъ отлично, сказалъ г. де-Каркбю, оставивъ эту дверь полуотворенною и загородивъ ее столомъ, мы будемъ скрыты и услышимъ все, что они будутъ говорить.

Потомъ, вдругъ взявъ Клементину за руку и привлекая ее къ себ, онъ сказалъ:

— Почему это не насъ хотятъ подкараулить въ зал?

— Благодарю васъ! мысль счастливая и совершенно любезная.

— Не это я хочу сказать, я вовсе не хочу, чтобы насъ застали, но чтобы мы боялись, чтобы насъ не застали. Долго ли вы будете такъ жестоки ко мн?

Онъ хотлъ обнять ее, но она выскользнула у него изъ рукъ.

— Маленькая змйка! Разв вы не видите, что я васъ обожаю и что около васъ я теряю разсудокъ.

— Въ самомъ дл? сказала она съ улыкой.

— Я схожу съ ума и отдалъ бы всю свою жизнь, чтобы провести тамъ, въ этой зал, хоть одинъ часъ съ вами.

— Только часъ!

— Вы мн не врите?

— Потому-то я и боюсь васъ, что врю вамъ: вашъ взглядъ, вашъ голосъ, все меня пугаетъ. Если вы хотите говорить со мной такъ, то, по крайней мр, заприте на ключь входную дверь.

— Но если я запру ее, имъ нельзя будетъ о войти сюда и намъ нельзя будетъ подстеречь ихъ.

— Тогда она захохотала.

— Вы хорошо видите, сказала она, что не теряете разсудка и что ваше сумасшествіе уметъ хорошо разсчитывать. ‘Я отдалъ бы свою жизнь, чтобы провести съ вами хоть часъ въ этой зал’. Вотъ что, вы говорили.

— Клянусь вамъ, вскричалъ онъ въ смущеніи, что я говорилъ искренно.

— Я въ этомъ не сомнваюсь, только то, что вы сказали, неприложимо въ настоящую минуту, сегодня вы предпочитаете подкараулить своего племянника, не правда-ли? Какъ я того же мннія, значитъ, мы согласны.

Онъ хотлъ высказать свою горячую любовь, но она засмялась ему въ лицо.

— Не зажигайте своего огня, сказала она, нужно потушить его. Вотъ идетъ туча и заставитъ ихъ войти сюда.

Въ самомъ дл почти тотчасъ же послышались, удары дождевыхъ капель о стекла.

Клементина отодвинула немного занавску, чтобы взглянуть на аллею, по которой они гуляли.

Скоро сквозь втви деревьевъ она увидала, что они бгутъ, они были подъ зонтомъ, защищавшимъ ихъ отъ дождя, втеръ толкалъ ихъ впередъ: они шли крпко прижавшись одинъ къ другому, Денизъ слегка поднявъ свою голову къ Людовику, Людовикъ, наоборотъ, наклонивъ ее къ Денизъ.

Когда приходилось вступать въ лужу, обдававшую ихъ брызгами грязи, они громко хохотали, и зонтъ ихъ, некрпко удерживаемый, поднимался, угрожая оставить ихъ беззащитными отъ дождя.

— Вотъ они! сказала Клементина, осторожно опуская занавсъ.

— Они входятъ? тихо спросилъ г. де-Каркбю.

— Я ихъ больше не вижу, будемте слушать.

Скоро шумъ шаговъ раздался-въ передней и Клементина, приложивъ палецъ къ губамъ, взглянула на г. де-Каркбю, чтобы заставить его не длать ни малйшаго движенія.

Изъ передней они прошли въ залъ.

— Какъ мы промокли! сказала Денизъ встряхивая свое платье, еслибы г-жа Клементина увидала меня.

— Значитъ она васъ бранитъ?

— Никогда, только, когда я сдлаю что-нибудь дурное, она замчаетъ мн такимъ огорченнымъ тономъ, что даже мн было-бы пріятне, еслибъ она меня бранила. Это очень хорошая женщина, увряю васъ, и мн хотлось бы, чтобы вы были справедливе къ ней.

— Буду, если хотите.

Услышавъ эти слова, г. де-Каркбю обернулся къ Клементин съ злой улыбкой.

— Вы видите, казалось говорилъ онъ, что мой племянникъ не иметъ по отношенію къ вамъ такихъ же чувствъ, какъ ваша ученица: онъ врагъ. Соединитесь со мной, чтобъ отмстить ему.

И, недовольствуясь злобнымъ выраженіемъ своего взгляда, онъ поднялъ кулакъ по направленію къ Людовику.

— Кто нападаетъ на ‘мою маленькую богиню’, тотъ иметъ дло со мной, не смотря ни на какое родство.

Кончикомъ пальца Клементина опустила этотъ вызывающій кулакъ, пожимая плечами.

— Я не нуждаюсь въ защит другихъ, говорили ея глаза, я хорошо съумю защитить себя и одна.

Между тмъ, Денизъ ходила взадъ и впередъ по зал, разсянно смотря на книги, разбросанныя по полкамъ. Людовикъ ходилъ за ней, не говоря ни слова.

Подойдя къ большому среднему окну, Денизъ остановилась.

Дождь пересталъ и черная туча ушла далеко, заволакивая горизонтъ.

Съ одной стороны, гд дождь уже прошелъ, видъ простирался на далекое разстояніе и пейзажъ представлялся съ необыкновенной ясностью и отчетливостью, съ другой стороны, гд дождь еще шелъ, наоборотъ, взоръ сейчасъ же терялся въ туман.

— Я хочу просить у васъ одной милости, сказалъ Людовикъ, протягивая руку по направленію кучи домовъ, виднвшихся вдали.

— Милости? у меня, вы? сейчасъ?

— Блестящія точки, которыя виднются тамъ, около луга, это кровли Конде-ле-Шатель.

— Я ихъ хорошо вижу.

— Можетъ быть въ обыкновенное время не видно города съ такою ясностью, потому что, когда воздухъ очищенъ дождемъ отъ всякой находящейся въ немъ пыли, гораздо дальше можно видть. Но каково бы ни было состояніе атмосферы, съ этого мста всегда виденъ городъ боле или мене ясно. Ну, чего я хочу просить у васъ….

Его голосъ задрожалъ.

…Это приходить ежедневно, передъ завтракомъ, въ -этотъ павильонъ и остановиться передь этимъ открытымъ окномъ.

Онъ отворилъ окно, между тмъ, какъ она смотрла на него съ удивленіемъ.

— Если изъ павильона видно городъ, то и изъ города также видно павильонъ, блыя каменныя стны котораго обрисовываются на темной зелени этихъ лсовъ. Особенно изъ стараго замка въ Конде можно открыть эту точку, едва замтную для того, кто ея не знаетъ, но однако совершенно явственную для того, кто уметъ отыскать ее. Если вы выберете удобный часъ, напримръ, три четверти одинадцатаго, то именно въ это время, между тмъ какъ вы будете у этого окна, я буду на площадк замка въ Конде и, такимъ образомъ, если не глазами, то хоть умомъ мы будемъ видть другъ друга, сердцемъ — мы будемъ вмст.

Не оборачивая головы къ нему, не отводя своихъ глазъ отъ башенъ стараго замка, обрисовывавшагося чернымъ пятномъ на желтомъ фон, она отвтила слабымъ голосомъ:

— Каждый день… я буду приходить.

Она произнесла эти слова такъ тихо, что г. де-Каркбю не слыхалъ вовсе того, что она сказала, но у Клементины былъ боле тонкій слухъ и то, чего не уловилъ ея слухъ, она угадала умомъ.

Г. де-Карбю сдлалъ отчаянный жестъ гувернантк, указывая на свое ухо, но у нея было совсмъ другое наум.

Она смотрла на нихъ.

Услышавъ такой отвтъ, Людовикъ схватилъ Денизъ за руку и осторожно заставилъ ее повернуться къ себ.

Они стояли лицомъ другъ къ другу передъ окномъ, которое какъ бы составляло для нихъ рамку: Людовикъ смотрлъ на нее съ сіяющимъ лицомъ, преображенный отъ радости, между тмъ какъ она, не поднимая опущенныхъ глазъ, обнаруживала свое волненіе только краской, покрывавшей ея щеки.

— Ахъ, Денизъ, Денизъ, сказалъ онъ.

Она начала дрожать.

— Я удаляюсь отъ васъ, мы будемъ въ разлук.

— Разв вы не прідете сюда въ воскресенье? спросила она слабымъ голосомъ.

— Я пріду, но что будетъ значить одинъ короткій день посл недль, проведенныхъ вмст.

— Воспоминаніе не изглаживается, а потомъ наступятъ большія вакаціи.

Они замолчали, Людовикъ, кажется находился подъ тяжестью мысли, которая давила его.

— Дождь уже нейдетъ больше, сказала Денизъ, мы можемъ выйти.

— Да, мы сейчасъ выйдемъ, но однако не прежде, какъ вы выслушаете то, что я хочу сказатъ вамъ.

Она сложила руки, умоляя его взглядомъ не говорить.

Но онъ не поддался ея просьб.

— Съ самаго моего прізда, сказалъ онъ, эти слова мучили меня, двадцать разъ, сто разъ они едва не сходили съ губъ моихъ, но сегодня я не могу боле удерживать ихъ.

Она поблднла, ея губы конвульсивно вздрагивали и вся она дрожала.

— Денизъ, продолжалъ Людовикъ, милая Денизъ, я васъ люблю.

Мгновенно она протянула об руки впередъ, какъ будто желая отвести оружіе, которымъ онъ поразилъ ее.

— Ахъ, Боже мой! воскликнула она.

— Я васъ люблю.

— О! нтъ, прошу васъ, заклинаю васъ, не говорите.

Потомъ, быстро отступивши, она бросилась на диванъ и закрыла лицо руками.

Въ кабинет были слышны ея рыданія, которыя она усиливалась подавить, но которыя душили ее.

Людовикъ сталъ передъ нею на колни, но, уважая ея волненіе, смотрлъ на нее, не говоря ни слова.

— Какой дуракъ! проворчалъ г. де-Каркбю.

Къ счастію, Людовикъ былъ слишкомъ глубоко смущенъ, чтобы услышать эти слова.

Наконецъ, черезъ нсколько минутъ Денизъ отвела руки отъ своего лица, но, увидавъ Людовика у своихъ ногъ, она тотчасъ откинулась назадъ.

— Отчего вы бжите меня, сказалъ онъ умоляющимъ голосомъ, отчего эти слезы? Мои слова повторили вамъ только то, что мои глаза говорили вамъ уже столько разъ.

Она быстро встала съ ршительнымъ жестомъ.

— Идя сюда, вы просили у меня одной милости, сказала она.

— И вы мн дали ее.

— Въ свою очередь, я васъ прошу объ одной.

— И вы получите ее также.

— Ну, выйдемъ отсюда, возвратимся въ замокъ.

— Выйти?…

— Я васъ умоляю.

— Но этотъ часъ послдній, который мы можемъ провести вмст.

— Заклинаю васъ.

Но мн нужно сказать вамъ тысячу вещей.

— Вотъ поэтому-то я хочу уйти, такъ какъ я не могу, то и не хочу ихъ слушать.

Протянувъ впередъ руку, онъ хотлъ удержать ее.

— А! вскричала она раздирающимъ сердце голосомъ, вы не знаете, какую боль вы мн причиняете. Пожалуйста! уйдемъ, уйдемъ!

Онъ отступилъ отъ нея, тогда она быстро направилась къ выходной двери.

Потомъ, такъ какъ онъ не шелъ за ней, она обернулась.

Стоя неподвижно посреди залы, онъ смотрлъ на нее грустными глазами.

Тогда она протянула руку къ окну.

— Я буду помнить, сказала она, каждое утро я буду отворять это окно….

— Ахъ, Денизъ….

— Сдлайте милость, уйдемте.

И она вышла первая.

Молча, рука объ руку, съ опущенными глазами, они направились къ замку.

XXXIX.

Заперевъ дверь, г. де-Каркбю обхватилъ Клементину руками и крпко прижалъ ее къ своей груди.

Это было такъ быстро сдлано, что она была изумлена и не могла защищаться.

Онъ такъ крпко сжалъ ее, что она не могла и думать выскользнуть изъ его рукъ ш освободиться.

Онъ хотлъ увлечь ее въ залъ, но дверь была слишкомъ узка, чтобы можно было пройти въ нее такимъ образомъ.

Онъ напрасно пытался пройти, унося съ собою Клементину.

Такъ какъ она не оказывала до сихъ поръ никакого сопротивленія, то онъ вообразилъ, что она и не думала убгать отъ него и что она испытывала т же самыя чувства, какъ и онъ.

Но когда они были уже въ зал, она быстро наклонилась и, въ тоже время сильно оттолкнувши его, освободилась.

Тогда, однимъ прыжкомъ, она отскочила за большой четырехъ-угольной столъ, занимавшій полъ залы.

Онъ побжалъ за ней, она перебжала на другую сторону стола.

— Моя маленькая богиня, говорилъ онъ, пожалуста, не убгай отъ меня.

— Не говорите во время бготни, сказала она, а то запыхаетесь.

— Я съумю догнать тебя.

— Предупреждаю васъ, если вы будете такимъ образомъ гоняться за мною около стола, я выбгу въ эту отворенную дверь и возвращусь въ замокъ.

— Проклятый демонъ!

— Такъ лучше, ругайте меня, скоре успокоитесь, дьяволъ, извергъ, обманщица! ну, начинайте, не стсняйтесь!

Съ краснымъ лицомъ, съ раздувшимися жилами на лбу, едва переводя духъ, онъ, наконецъ, остановился.

Тогда Клементина, опершись обими руками на столъ и смотря ему прямо въ лицо, сказала:

— Успокойтесь, успокойтесь!

— Если вы думаете, что я сдлаю тоже, что дуракъ мой племянникъ и позволю вамъ убжать, то вы ошибаетесь моя курочка.

— Вашъ племянникъ вовсе не дуракъ, онъ славный мальчикъ.

— Я вамъ говорю, что это дуракъ, простофиля.

— Были ли вы молоды, г. де-Каркбю?

— Какъ? былъ ли я молодъ!

— Я очень хорошо знаю, что вы еще и теперь молоды, но я васъ спрашиваю, были ли вы совсмъ юнымъ, вдь вы не явились же на свтъ прямо такимъ, какъ теперь, со всми этими качествами, которыя длаютъ изъ васъ опаснаго человка: вы были просты, наивны, можетъ быть.

— Никогда.

— Наконецъ, вы не прямо выступили опытнымъ, вы не любили же всхъ женщинъ заразъ: была же одна какая-нибудь, которая была первой, — какъ бы вы вели себя съ ней, если бы она хотла спастись отъ васъ?

— Она пыталась. Это была большая рыжая двка тридцати лтъ, я же былъ еще мальчишкой. Мы часто играли вмст и она была сильне меня. Я не знаю, знала-ли она, что происходило со мной, врно, что я ее любилъ. Однажды, я хотлъ показать ей, каковы были мои чувства. Тогда она вздумала спастись отъ меня. Когда я увидалъ, что она хочетъ убжать отъ меня, я вцпился въ нее, но, не смотря на это, она все-таки была сильне меня. Тогда…. я вспомнилъ, какъ усмиряютъ попорченыхъ лошадей…. кусая имъ кончикъ уха, и я укусилъ ей такъ больно ухо, что она укротилась.

— А, отлично! вы были умны не по лтамъ. Въ такомъ случа, еслибъ я имла слабость допустить васъ схватить меня вы обхватили бы меня за уши. Благодарю васъ!

— О, но ты! я тебя обожаю.

— До такой степени, что съли бы кусочекъ меня, неправда-ли? Это заманчиво, въ самомъ дл! Какой вы человкъ!

— Я не племянникъ мой.

— Къ счастью для Денизъ.

— Вотъ тоже маленькая дурочка, которая начинаетъ плакать, когда ей говорятъ, что ее любятъ.

— Это не дурочка

— Ну, въ такомъ случа, жеманница.

— Ни то, ни другое. Вы не были тронуты жестомъ полнымъ неутшной стыдливости, съ какимъ она хотла оттолкнуть того, кто въ первый разъ говорилъ ей о любви.

— Право, нтъ!

— Вы, значитъ, не мягкій человкъ. Еслибы вы поняли, подъ вліяніемъ какого чувства дйствовала Денизъ, вы тронулись бы.

Какого чувства?

— Хотите оставаться спокойнымъ на своемъ мст въ продолженіи пяти минутъ, я скажу вамъ это.

Онъ сдлалъ утвердительный знакъ.

— Денизъ, продолжала Клементина, дочь актрисы, которая вела непостоянную жизнь.

— Да, femme d’amour.

— Слово нсколько грубое, но справедливое. Хотя Денизъ покинула свою мать почти еще ребенкомъ, однако, она съ этой удивительной дтской проницательностью, видла достаточно, чтобы узнать, что это за жизнь, основаніемъ которой было слово ‘любовь’. Отъ этого у нея инстинктивный ужасъ, страхъ, отвращеніе ко всему, что. касается любви. Никогда она не говорила со мной откровенно объ этомъ предмет, но сто разъ я замчала, какъ она страдала при воспоминаніи о годахъ своего дтства. Поэтому она не осуждаетъ своей матери, а осуждаетъ любовь. Понимаете-ли вы, какой ударъ она должна была получить? Когда вашъ племянникъ сказалъ, что любитъ ее и когда при этихъ словахъ она почувствовала, что то, что она сама испытывала, была любовь, а не дружба, какъ она полагала до сихъ поръ?

— Право, нтъ!

— Можетъ быть, но тмъ не мене врно, что именно это чувство заставило слезы брызнуть изъ ея глазъ, что именно оно причинило ей стыдъ и печаль. Подъ вліяніемъ этого чувства она просила его возвратиться въ замокъ, чтобы не слышать словъ, которыя приводили ее въ отчаяніе, чтобы не видть взглядовъ, которые оскорбляли ее,, чтобы не предаться чувствамъ, которыя заставили бы ее умереть со стыда.

— Въ такомъ случа, если то, что вы говорите, справедливо, она не любитъ моего племянника и не согласится быть его женой.

Она слегка пожала плечами.

— Вы думаете, что она выйдетъ за него замужъ?

Она начала смяться.

— Г. де-Каркбю, сказала она, вы танцуете?

— Вы сметесь надо мной?

— Нисколько, я спрашиваю, танцуете-ли вы. Я сейчасъ отлично видла по вашимъ гимнастическимъ упражненіямъ около этого стола, что вы хорошо бгаете, но бгать еще не значитъ танцовать.

— Можетъ быть, вы объяснитесь?

— Очень просто. Предлагая вамъ этотъ вопросъ, я думаю о томъ, чтобы доставить вамъ удовольствіе, если ваши слова, что вы меня обожаете, были искренни, я хотла предложить вамъ протанцовать со мной первый контрдансъ на свадьб г. Людовика Меро съ Денизъ.

— Чортъ возьми! вскричалъ онъ, страшно ударяя кулакомъ по столу, сметесь вы надо мной или нтъ.

— Нтъ.

— Въ такомъ случа, вы думаете, что этотъ бракъ будетъ?

— Да.

— Я не допущу его.

— Какимъ образомъ?

— Пока еще не знаю, но найду средство, если я долженъ буду для этого оставить свою кожу, повторяю, что я не допущу его. Вы думаете, я буду настолько глупъ, что допущу бракъ, который лишитъ меня имущества маркиза.

— А, вы разсчитываете получить имущество г. маркиза?

— Разв я не наслдникъ его?

— Это такъ, я позабыла.

— Я этого не забываю, это имущество принадлежитъ мн и я не опущу его.

— Любопытно было бы посмотрть, какъ вы помшаете этому браку, если молодые люди хотятъ его и маркизъ также. Мн кажется, что онъ можетъ отдать свое имущество тмъ, кого любитъ.

— Онъ можетъ, но не долженъ, мы заставимъ уважать наши права.

— Какъ вы ихъ заставите уважать? весь вопросъ въ этомъ.

Г. де-Каркбю началъ молча тереть свой лобъ рукою, какъ будто желая вызвать мысли, которыя не приходили ему.

— Вы видите, что ничего не находите, сказала она.

— Потому что я честный человкъ, вскричалъ онъ, еслибы я не былъ такимъ, это скоро бы сдлалось. Но я не хочу пользоваться такими средствами. Нужно только ловкость, хитрость. Слушайте, я хочу быть откровеннымъ съ вами и этимъ доказать вамъ, какъ я васъ уважаю. Почему вамъ не помочь мн? Если Артуръ отдаетъ свое имущество этой двочк, то только потому, что онъ считаетъ ее своей дочерью, неправда-ли? Помогите мн доказать ему, что она не его дочь.

— Какъ это? позвольте васъ спросить.

— Женщина въ вашемъ положеніи иметъ много средствъ, которыхъ мужчина не можетъ имть. Между нами, Артуръ такой простофиля, что куда втеръ подуетъ, туда и онъ. Дйствуя искусно, легко можно заронить въ него сомнніе и, если разъ это сомнніе зародилось, легко заставить разростись его. Тогда, если Людовикъ и женится на Денизъ, на что мн наплевать, онъ не получитъ богатствъ маркиза.

Она, прищурившись, смотрла на него, не желая, чтобы онъ угадалъ ея мысли.

— И это все? спросила она.

— Понятно, отвтилъ онъ, если вы захотите помочь мн, я съумю отблагодарить васъ за вашу услугу.

— Какимъ образомъ?

— Если вы доставите мн это имущество, которое принадлежитъ мн, клянусь вамъ, я раздлю его съ вами.

— Вы мн отдадите половину его?

— Я отдамъ вамъ его все, я васъ обожаю, вы будете моей женой, клянусь вамъ.

Она громко захохотала.

— А мой мужъ? сказала она, когда прошелъ первый порывъ смха, какую роль онъ будетъ играть въ этомъ прекрасномъ проект?

— Вашъ мужъ, кажется, негодяй и плутъ.

— Г. де-Каркбю!

— Мн такъ говорили, не нюньче, завтра, онъ сломаетъ шею, тогда вы будете вдовой и будете свободны.

— Такимъ образомъ, по вашимъ разсчетамъ, г. маркизъ долженъ скоро умереть, потомъ эта очередь дойдетъ до моего мужа и уже потомъ, получивши наслдство, вы женитесь на мн.

— Клянусь вамъ.

— О, вы не скупы на клятвы, он градомъ сыплются съ вашего языка.

— Неужели вы сомнваетесь въ моемъ честномъ слов?

— Я такъ-же въ него врю, какъ вы сами.

— Такъ вы согласны? сказалъ онъ, осторожно придвигаясь къ той сторон стола, на которую она опиралась.

— Вы мн дайте время для размышленія, отвчала она съ улыбкой, мн нужно посовтоваться съ своимъ семействомъ.

— Вы шутите.

— А какъ вы хотите, чтобъ я вамъ отвчала серьезно разсердившись?

— Зачмъ сердиться? Что можетъ лучше доказать вамъ искренность моей любви, какъ не сдланное мною вамъ предложеніе?

— Любви къ наслдству или къ женщин?

— Къ женщин, къ теб, мой ангелъ.

Мало по малу онъ приблизился къ ней и она, ничего не подозрвая, не убжала, при послднихъ словахъ, онъ схватилъ ее обими руками за талію.

Она хотла защищаться, но онъ крпко держалъ ее.

— На этотъ разъ вы не ускользнете отъ меня, сказалъ онъ.

Она откинула голову назадъ, но онъ не выпустилъ ее и наклонился къ ней.

— Осторожне! сказала она, у меня очень чувствительное ухо.

XL.

На другой день, около пяти часовъ утра, въ то время, когда восходящее солнце окрашивало востокъ, звукъ трубы потрясъ стекла въ окнахъ замка.

Собаки тотчасъ отвтили, изъ своихъ конуръ на этотъ призывъ радостнымъ громкимъ лаемъ.

Мгновенно поднялся такой шумъ, отъ котораго даже мертвые могли проснуться.

Клементина вскочила съ своей постели и, поднявъ уголъ занавски, взглянула, не отправляются-ли на охоту.

Среди площадки, противъ своихъ оконъ, она увидла одного г. де-Каркбю, который трубилъ въ трубу.

Съ маленькой бархатной шапочкой въ вид дыни на голов, обутый въ мягкіе сапоги, въ новыхъ перчаткахъ, онъ держалъ обими руками свой инструментъ и, устремивъ глаза на комнату своей ‘маленькой богини’, онъ дулъ изо всхъ силъ въ трубу, легонько покачиваясь взадъ и впередъ.

Онъ былъ такъ смшонъ въ этомъ положеніи и лай собакъ, отвчавшихъ ему, былъ такъ страненъ, что она залилась неудержимымъ смхомъ.

Подъ ея дрожащей отъ смха рукой занавска заколебалась тогда г. де-Каркбю, увидвъ, что она сморитъ на него, пересталъ трубить и, держа свою трубу въ одной рук, другою снялъ свою дыню и низко поклонился.

Потомъ, важно надвъ свою шапочку, онъ началъ играть побдный маршъ.

За завтракомъ, естественно, только и говорили объ этой музык.

— Какая муха укусила васъ такъ рано, кузенъ? спросилъ маркизъ.

— Я не могъ спать, отвтилъ г. де-Каркбю, бросивъ побдоносный взглядъ на Клементину.

— Другіе, можетъ быть, были не въ такомъ расположеніи какъ вы.

— Разв я не имю права играть на труб, когда мн угодно?

— О, разумется, только мн также очень бы хотлось имть право спать, когда мн угодно.

— Хорошо, я буду спрашивать васъ о времени, когда мн захочется дать серенаду этимъ дамамъ.

— А, сказалъ маркизъ, помирая со смху, такъ это была серенада въ пять часовъ утра, при восход солнца?

— Да, это была серенада и я не вижу, что въ этомъ смшнаго.

Говоря это, онъ обернулся къ Клементин, потомъ къ своей сестр, потомъ къ Денизъ, чтобы он, въ случа нужды, могли засвидтельствовать его слова противъ маркиза. Не смшонъ ли этотъ бдный Артуръ, который не знаетъ, что такое серенада? И у него были любовницы?

Онъ хотлъ было посмяться надъ нимъ, унизить его, но уже припадокъ веселости маркиза прошелъ, и онъ впалъ въ ту неопредленную меланхолію, въ которую, съ нкотораго времени, онъ часто погружался.

Отчего происходило это меланхолическое настроеніе? задавалъ себ вопросъ каждый въ Рюдмон.

Естественно, это было интереснымъ предметомъ разговора для г-жи Меро и г. де-Каркбю.

— Нашъ Маркинъ что-то хандритъ, говорилъ г. де-Каркбю, потирая себ подбородокъ. Фетъ онъ хорошо, аппетитъ хорошъ, желудокъ въ порядк и При этомъ веселъ какъ на похоронахъ. Это неестественно, у него должна быть какая-нибудь внутренняя болзнь. Называли его прекраснымъ Артуромъ, удивлялись его росту, сил и вотъ теперь онъ на пути къ… Гмъ! Гмъ!

Г-жа Меро не обладала такой мягкой философіей, она была искренно привязана къ маркизу и вовсе не желала, подобно своему брату, скоре вступить во владніе наслдствомъ Артура: у нея было довольно времени впереди, если не для нея самой, то, по крайней мр, для ея сына. Дло Провиднія было послать смерть маркизу, она считала преступленіемъ назначить опредленное время для этой смерти. Эта смерть когда-нибудь да послдуетъ, этого было для нея достаточно.

Эта терпливая безропотность бсила г. де-Каркбю, который не стснялся называть свою сестру лицемркой.

— Я знаю, почему ты не торопишься: ты надешься, что маркизъ прежде, смерти устроитъ бракъ дурака твоего сына съ этой дочерью актрисы. Посмотримъ.

Если гувернантк и не съ кмъ было говорить о меланхоліи маркиза, то она объ этомъ разсуждала сама съ собою и, говоря по правд, это былъ единственный предметъ ея размышленій.

Она не шла по ложному пути, какъ г-жа Меро и г. де-Каркбю, относительно причинъ перемны, обнаружившейся въ расположеніи духа и привычкахъ маркиза.

Если онъ былъ боленъ, то это была вовсе не такая болзнь, которая вела-бы къ смерти.

Онъ любилъ ее.

Теперь она имла тысячу доказательствъ этой любви, доказательствъ одно сильне другаго.

Единственно потому, что онъ любилъ ее, онъ вдругъ бросилъ прогулки верхомъ, не желая оставаться съ ней наедин.

Потому что онъ любилъ ее, онъ устремлялъ на нее украдкой томные и трогательные взгляды.

Потому онъ избгалъ разговора съ ней, говоря только то, что было строго необходимо при ихъ отношеніяхъ.

Потому онъ не оставался боле по вечерамъ въ гостинной и запирался въ своей библіотек. Онъ вовсе не работалъ въ этой библіотек, но, сидя въ кресл передъ открытымъ окномъ, только курилъ безъ перерыва сигары. Нсколько разъ она выходила вечеромъ и проходила по площадк, всегда она видла эту закуренную сигару, которая слабо блестла во мрак, какъ свтящійся червякъ.

Сколько онъ былъ привтливъ и любезенъ съ ней въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ, предупредителенъ, внимателенъ, сообщителенъ, столь же онъ казался теперь сдержаннымъ, холоднымъ принужденнымъ и расположеннымъ удаляться отъ нея.

Это были знаменательныя перемны для нея, которыя, чтобы быть понятными, не нуждались въ разъясняющемъ письм, написанномъ ей капитаномъ, гд онъ благодарилъ свою милую кошечку ‘за прекрасную ловлю’, которую она доставила своему ‘старому коту’.

Маркизъ любилъ ее, любилъ ее глубоко.

Женщина не можетъ обмануться въ такомъ предмет.

Но въ такомъ случа, почему же онъ молчалъ?

Отвтъ на этотъ вопросъ не представлялъ никакой трудности для того, кто зналъ прошедшее маркиза и потрудился изучить его характеръ въ настоящемъ.

Маркизъ удалился въ Рюдмонъ, измученный двадцати-лтней жизнью, полной многочисленныхъ страстей, которымъ онъ предавался вполн, съ тмъ лихорадочнымъ увлеченіемъ, которое было свойственно его натур.

Эмма Лажоле была не единственной женщиной, которую онъ любилъ. Много другихъ, прежде нея, и онъ не довольствовался тмъ, что его любили, онъ самъ любилъ всхъ ихъ. Для него блаженство заключалось гораздо боле въ томъ, чтобъ доставлять его другимъ, чмъ получать самому отъ другихъ. Преслдуя подобную цль, люди скоро изнашиваются.

Именно это и случилось съ ‘прекраснымъ Артуромъ,’ не говоря уже объ обманахъ и огорченіяхъ, которыя онъ имлъ слабость принимать близко къ сердцу, когда видлъ себя обманутымъ.

Онъ переселился въ Рюдмонъ затмъ, чтобъ ‘предпринять леченіе’, какъ говорятъ медики, и радикально изцлиться отъ любви и страсти.

Двадцать разъ Клементина слышала, какъ г-жа Меро объясняла это патологическое состояніе маркиза.

— Удивительно, какъ Артуръ быстро вылчился, говорила она, но также нужно замтить, что и я ничмъ не пренебрегала, ничего не щадила, чтобы заставить его полюбить семейную жизнь. Онъ узналъ, сколь тщетны и обманчивы эти волненія страсти и онъ ушелъ изъ этихъ проклятыхъ мстъ, чтобы никогда туда не возвращаться. Это такъ врно, что онъ даже никогда и не думалъ о брак, онъ былъ такъ истощенъ, что даже ршилъ не жениться.

Однако-жь, несмотря на все это, онъ не умеръ для страсти, посл десяти лтъ, огонь, тлвшій подъ пепломъ, вспыхнулъ.

И она вызвала это пробужденіе, она явилась и побдила.

Если онъ продолжалъ упорно молчать, то просто боясь страсти и потому, что не хотлъ предаться любви, которая могла бросить его опять въ то бурное море, гд онъ плавалъ въ продолженіи двадцати лтъ.

Въ этомъ дйствительно заключалось объясненіе поведенія маркиза.

Онъ любилъ ее.

Что будетъ съ этой любовью?

Сдержится-ли она въ этихъ плотинахъ, среди которыхъ онъ умлъ до сихъ поръ направлять ее или же, превратившись въ неудержимый потокъ, она разобьетъ, унесетъ вс эти преграды, нагроможденныя страхомъ?

Но пока она будетъ ждать, не увеличиться-ли любовь Людовика и Денизъ? Не ршится ли маркизъ устроить ихъ бракъ.

Не нужно было допускать увеличиваться эту любовь.

Не нужно было допускать, чтобъ этотъ бракъ устроился.

Не нужно было ждать.

XLI.

Установивъ свой планъ, она не замедлила привести его въ исполненіе.

Въ этотъ-же вечеръ, когда маркизъ, по обыкновенію, удалился въ свои комнаты, она сошла на площадку.

Вечеръ былъ тихій, весенній, тихій втерокъ приносилъ съ собою запахъ цвтовъ и молодыхъ листьевъ, луны не было, но небо было чисто и усяно звздами.

Одно изъ оконъ библіотеки было открыто и представляло собою черное отверзтіе на бломъ фасад замка, среди темноты блестла маленькая свтящаяся точка, которая, по временамъ, бросала свтъ и скоро опять блднла — это сигара маркиза.

Значитъ, маркизъ былъ въ библіотек, безъ лампы, и, сидя въ своемъ кресл, мечталъ, глядя на небо, усянное звздами.

Пробило половина одинадцатаго. Окна Денизъ были уже темны, но окна г-жи Меро и г. де-Каркбю, на оборотъ, были освщены. Денизъ легла, братъ и сестра удалились въ свои комнаты.

Она обогнула площадку и быстро вошла въ замокъ.

Все было тихо и спокойно, только со стороны кухни, прислушавшись, можно было разслышать какой-то неопредленный, смшанный шумъ.

Она вошла въ гостиную, потомъ, пройдя рабочій кабинетъ, ощупью отворила дверь въ библіотеку

Но тотчасъ она слегка вскрикнула.

— Это вы, Валерій? сказала она, я не знала, что вы здсь.

— Это не Валерій здсь, отвчалъ голосъ маркиза: это я.

— А, г. маркизъ, извините, что я васъ обезпокоила, я шла сюда взять книгу.

— Безъ свчи?

— Мн она была не нужна, для завтрашняго урока мн нуженъ первый томъ Бернардена де-Сентъ Пьера и я знала, что онъ лежитъ на третьей полк влво отъ окна.

Сказавъ это, она подошла къ окну и взяла ту книгу, о которой говорила.

— У васъ хорошіе глаза, сказалъ маркизъ.

— Г. де-Каркбю находитъ, что у меня кошачьи глаза.

— Онъ находитъ многое, сказалъ маркизъ недовольнымъ тономъ.

Не отвчая на это, она тихо направилась къ выходной двери.

— Неугодно-ли вамъ будетъ остаться на минуту? спросилъ маркизъ, бросая въ окно свою сигару.

— Я къ вашимъ услугамъ.

Это просьба.

И какъ она продолжала стоять среди библіотеки, то онъ сказалъ, показывая рукою на кресло противъ себя:

— Садитесь, пожалуйста.

Хотя въ комнат было довольно темно, но такъ какъ маркизъ стоялъ между нею и окномъ, то она хорошо видла его движенія, обрисовывавшіяся на блдномъ неб.

Она сла на указанное ей кресло и такимъ образомъ, была въ двухъ или трехъ шагахъ отъ него.

Опершись рукою на ручку кресла, онъ молчалъ нсколько минутъ, пять или шесть можетъ быть, смотря на нее.

— Я говорилъ вамъ о г. де-Каркбю, сказалъ онъ наконецъ въ полголоса, я хотлъ бы предложить вамъ одинъ вопросъ относительно его. Отвтите вы на него или нтъ, это какъ вамъ будетъ угодно, но я исполню свою обязанность, поставивъ вамъ этотъ вопросъ: вы не жалуетесь на г. де-Каркбю?

Что вы подъ этимъ разумете? спросила она совершенно простодушно.

Онъ съ минуту находился въ нершительности, отыскивая, очевидно, способъ заставить понять ее то, чего онъ не хотлъ высказать.

Что это за серенада такая, какъ называетъ ее мой кузенъ?

— Относительно этого я знаю не боле васъ. Когда я услышала эту ужасную музыку, которую г. де-Каркбю называетъ пьесой для трубы, я встала и на площадк увидала г. де-Каркбю, который дулъ въ свою трубу изо всхъ силъ. Признаюсь, что кривлянья, которыя онъ выдлывалъ, были такъ смшны, что я просто покатилась со смху. Къ счастью, мои занавски были опущены и г. де-Каркбю не видалъ произведеннаго имъ впечатлнія. Только изъ разговора за завтракомъ я узнала, что это была серенада.

— И кому давалъ онъ эту серенаду?

— Нужно говорить откровенно? спросила она въ замшательств.

— Вы можете не отвчать, я сказалъ вамъ это.

— Но отвчая я должна говорить откровенно: признаюсь, что я имю поводъ предполагать, что это было для меня.

А, г. де-Каркбю позволилъ себ такую вольность? вскричалъ онъ, вскочивъ. Оцъ! у меня!

— Если бы маркизъ могъ видть лицо Клементины, онъ замтилъ бы, что по нему скользнула улыбка.

— А, говорила эта улыбка, наконецъ, начинается ревность.

Но онъ не видалъ ничего, во-первыхъ потому, что въ комнат было темно и во-вторыхъ, въ припадк гнва, онъ былъ неспособенъ замчать того, что происходило у него передъ глазами.

— Я многое переносилъ со стороны моего кузена, сказалъ онъ, но онъ наконецъ переступаетъ всякую мру и я не хочу терпть, чтобы онъ нападалъ на особу, которую… я уважаю. Но успокойтесь: завтра я приведу все это въ порядокъ.

— Я не могу вамъ выразить, возразила она кротко, какъ я тронута предупредительностью, съ которой вы готовы защищать меня, но, съ другой стороны, я хотла бы просить у васъ позволенія самой защищать себя.

— Однако.

— Позвольте вамъ сказать, что при моемъ положеніи здсь ваша готовность защищать меня будетъ сильно компрометировать меня, если позволите такъ выразиться, кром того, эта защита такъ легка, что я, но истин, не могу нуждаться въ помощи.

— Вы незнаете г. де-Каркбю.

— Извините, г. маркизъ: если я говорю,— что моя защита будетъ легка, то единственно только потому, что я, по моему мннію, знаю г. де-Каркбю. Наконецъ, я испытала это и думаю, что уже боле не будетъ вопроса о серенадахъ и другихъ шуткахъ подобнаго рода. Если бы я отвтила г. де-Каркбю, что я честная женщина, онъ можетъ быть не принялъ-бы это за серьезную вещь, такъ какъ онъ не вритъ въ честность женщинъ.

— Въ такомъ случа, что-же вы выставите противъ него?

— Боже мой, г. маркизъ, вы, безъ сомннія, найдете, что я держала себя слишкомъ свободно съ лицомъ, которое стоитъ близко къ вамъ, но извиненіемъ для меня будетъ служить то, что мн нужно было защищаться противъ лица… очень настоятельнаго.

— Видите, вы сами сознаетесь въ этомъ.

— Который былъ настоятельнымъ, но уже не будетъ боле. Я сказала ему, что если когда нибудь ршусь забыть свои обязанности, то ужь ни въ какомъ случа не для старика, что безъ сомннія женщина можетъ сдлать проступокъ, но въ такомъ случа нужно, чтобы она была увлечена непреодолимой любовью и чтобы мужчина, внушившій такую страсть, имлъ въ себ что-нибудь великое, благородное… могущественное, чего нельзя встртить ни въ восьмнацатилтнемъ ребенк, ни въ шестидесяти-лтнемъ старик.

— И что возразилъ вамъ на это г. де-Каркбю? спросилъ маркизъ насмшливымъ голосомъ.

— Я думала, что онъ заколетъ меня, потомъ онъ подошелъ ко мн и вздыхая, вы знаете, какъ онъ вздыхаетъ, назвалъ меня ‘змйкой’.

Маркизъ громко захохоталъ, откинувшись на спинку кресла: эта исторія показалась ему прекрасной и пріятно льстила ему.

Наступило продолжительное молчаніе.

О чемъ думалъ онъ?

Вотъ вопросъ, который она предлагала себ, перебирая вс возможности, которыя могли представиться ея уму, вдругъ маркизъ обратился къ ней съ страннымъ вопросомъ:

— Всегда-ли вы довольны Денизъ? сказалъ онъ.

Сначала она смутилась и машинально отвтила:

— Да, г. маркизъ очень довольна.

Но скоро ея обыкновенная проницательность возвратилась къ ней и она поняла, что вопросъ этотъ, смшной повидимому, напротивъ, хорошо обрисовывалъ положеніе.

Онъ хотлъ говорить, потому что ему нужно было говорить, потому что онъ просилъ ее остаться при немъ, но какъ онъ не могъ говорить того, что было у него на сердц, то онъ и призвалъ на помощь Денизъ.

Тогда она замолчала и снова наступило молчаніе еще боле тяжелое и неловкое.

Они сидли другъ противъ друга и ничего не говорили, ни одного слова, ни одного жеста. Она слышала только тяжелое дыханіе маркиза.

Въ это время сторона неба, на которое выходили окна, освтилась краснымъ свтомъ, который быстро распространяясь во вс стороны, заставилъ поблднть звзды.

Это всходила луна. Скоро она появилась на горизонт какъ блестящая точка надъ темными холмами, скоро эта точка увеличилась и округлилась и блдный свтъ разлился по полямъ.

Это было для нихъ развлеченіемъ, которое сдлало молчаніе мене тягостнымъ.

— Вы намъ сдлали изъ Рюдмона, сказала наконецъ Клементина, очень мрачную картину. Это вовсе не дикая и суровая страна, какую вы намъ рисовали, когда говорили намъ о ней на желзной дорог.

— Вамъ нравится эта страна?

— Я нахожу ее удивительной, я сказала бы, что въ ней есть романтическія красоты, если бы это слово было въ мод. Во всякомъ случа, въ молчаніи этой ночи, въ этомъ весеннемъ вечер тепломъ и благовонномъ, въ этомъ свт полной апрльской луны чувствуется что-то трогающее душу.

Сказавъ это и какъ бы боясь поддаться этому поэтическому увлеченію* она встала и оперлась на окно, смотря на луну.

Хотя она стояла спиной къ маркизу, она угадывало, что происходило въ немъ, почти также врно, какъ если бы она могла видть его.

Сначала, когда она подошла къ окну, онъ поднялся было, чтобъ идти за ней, она слышала шелестъ его шаговъ по ковру, но почти тотчасъ же трескъ кресла показалъ ей, что онъ слъ снова.

Она не обернулась, только подняла немного голову, нсколько поворотивъ ее, въ такомъ вид она представлялась маркизу въ профиль и, по счастливой для нея случайности, ея изящная голова обрисовывалась на свтломъ фон неба.

Прошло нсколько минутъ. Наконецъ, она услыхала, что маркизъ встаетъ. Тихо подошелъ онъ къ ней, она не тронулась.

Вдругъ она почувствовала горячее дыханіе на ше, рука обвила ея талію: она была на груди маркиза.

Она быстро высвободилась и, искусно пробжавъ между мебелью, какъ будто комната была освщена, бросилась на диванъ.

Теперь маркизъ былъ между нею и свтомъ луны.

Она видла, какъ онъ приближался.

Но вдругъ, онъ остановился и обими руками съ отчаяніемъ ударилъ себя въ грудь.

Въ продолженіи нсколькихъ секундъ онъ оставался неподвижнымъ.

Потомъ онъ пошелъ, но не къ ней, а къ камину и протянулъ руку. Она услыхала колебаніе звонка.

Почти тотчасъ же дверь отворилась и вошелъ слуга.

— Лампы! сказалъ маркизъ.

Лампы были принесены.

Тогда Клементина встала и, обращаясь къ слуг, не глядя на маркиза, сказала.

— Посвятите мн, пожалуйста, до передней.

Украдкой она взглянула на маркиза: онъ не тронулся.

XLII.

Длинныя письменныя упражненія, которыми слишкомъ часто обременяютъ дтей, не входили въ систему воспитанія, избраннаго Клементиною съ Денизъ.

Но на слдующій-же день она сдлала исключеніе изъ этого правила, и въ семь часовъ утра задала своей воспитанниц разсказъ, который долженъ былъ занять около двухъ часовъ времени.

И когда Денизъ услась писать, Клементина сошла внизъ.

Она увидала, что маркизъ слъ на лошадь и отправился по дорог въ лсъ, было слишкомъ вроятно, что онъ возвратится не ране какъ черезъ два или три часа.

Но ей нуженъ былъ не онъ, а слуга Валерій или, лучше, господинъ Валерій, какъ называли его въ Рюдмон.

Валерій былъ въ своемъ род замчательный человкъ. Служа маркизу во время его славы, онъ удостоилъ послдовать за нимъ и въ Рюдмонъ ‘единственно изъ чистой привязанности’, говорилъ онъ. Будучи человкомъ чувствительнымъ, онъ, не разсуждая, слдовалъ влеченію своего чувствительнаго сердца, иначе могъ-ли бы онъ послдовать за Рюдмономъ въ глубину лсовъ, въ дикую страну, онъ, который до этого времени вращался въ лучшемъ мір.

Валерій былъ дйствительно преданъ маркизу, правда, онъ не ршился бы броситься въ воду, чтобы спасти ему жизнь, но за то онъ никогда его не обкрадывалъ и всегда говорилъ о немъ съ извстнымъ уваженіемъ.

Но все-таки это ле была единственная причина, которая, не смотря на его отвращеніе и презрніе къ деревенской жизни, заставила его поселиться въ Рюдмон, тутъ была другая всесильная и чисто-личная причина.

Валерій былъ одаренъ отъ природы великолпною черною бородою и маркизъ, не смотря на то, что строго относился къ правиламъ этикета, дозволялъ ему носить ее.

Не способный къ исполненію никакой другой обязанности, кром лакейской, Валерій очутился въ очень затруднительномъ положеніи, передъ отъздомъ въ Рюдмонъ. Если-бы онъ не согласился хать въ Рюдмонъ, гд-бы онъ могъ найти такой-же почтенной домъ, въ которомъ позволили-бы ему носить бороду. Тогда нужно бы было, чтобы святотатственная бритва прошла по этой бород и такимъ образомъ онъ лишился бы своего главнаго украшенія, которое доставляло ему такъ много побдъ. Но любовь къ бород одержала верхъ надъ его презрніемъ къ деревн, онъ согласился не лишать маркиза своихъ услугъ и попеченій.

— Естественно, что эта великая жертва, которую онъ приносилъ своей бород, длалась еще боле драгоцнной для него, потому, какъ онъ носилъ ее слегка откинувъ назадъ голову, можно было видть съ перваго взгляда все уваженіе, которое онъ чувствовалъ къ своей бород, особенно это было замтно, когда онъ прогуливался, показывая себя, по деревн. Для этихъ прогулокъ онъ постоянно одвался, т. е. снималъ черное платье и блый галстукъ. Надвши срую шляпу, каштановаго цвта камзолъ, галстукъ небесно-голубаго цвта, срожемчужныя перчатки, онъ чинно шелъ къ ‘французской кофейн’, возбуждая позади себя ропотъ удивленія между женщинами и молодыми двушками, которыя бросали свои кружевныя работы, чтобы слдовать за нимъ глазами. Клементина нашла его сидящимъ въ креслахъ и наблюдающимъ за двумя лакеями, которые убирали комнаты маркиза, самъ-же онъ никогда не занимался этими грубыми работами, никогда онъ самъ не наливалъ воды въ графинъ, никогда не дотрогивался до лампы, разв только затмъ, чтобы поправить свтъ. Увидавъ гувернантку, онъ положилъ на’ колни газету, которую разсянно разсматривалъ.

— Г-нъ маркизъ вышелъ, сказалъ онъ.

— У меня дло не до г. маркиза, а до васъ, не можете-ли вы удлить мн. нсколько минутъ?

Съ самаго прибытія Клементины въ Рюдмонъ, онъ взялъ ее подъ свое покровительство, онъ былъ признателенъ ей за вниманіе, которое она ему оказывала и за вжливость съ которой всегда говорила съ нимъ.

Услышавши ея просьбу, онъ быстро поднялся.

— Я къ вашимъ услугамъ, сказалъ онъ, не желаете-ли, чтобы мы прошли въ библіотеку?

Онъ умлъ съ каждымъ говорить по своему и, обращаясь къ гувернантк, старался показать ей, что онъ вовсе не невжда и, если бы она была не довольна, то была бы уже слишкомъ взыскательна.

Она улыбнулась, онъ былъ очарованъ, они понимали другъ друга.

Онъ постоянно думалъ о ней какъ объ очень умной женщин и считалъ ее столько-же необыкновенной гувернанткой, сколько себя необыкновеннымъ слугою.

Клементина вошла въ библіотеку и церемонно услась на кресло, которое ей подалъ Валерій съ величавой медленностью, замченною имъ во французской комедіи.

— Я хочу обратиться къ вамъ съ просьбою, сказала она.

— Я имлъ честь сказать вамъ, что я весь къ вашимъ услугамъ. Я повторяю это для того, чтобы вы знали теперь и всегда.

— Дло, о которомъ я хочу поговорить съ вами, продолжала Клементина, очень щекотливо: оно требуетъ для успшнаго исполненія много ловкости и скромности. Вотъ почему въ этомъ затруднительномъ положеніи я обращаюсь къ вамъ. О ловкости нечего говорить, я знаю, что никто лучше васъ не сдлаетъ того, о чемъ я прошу, но относительно скромности, я должна спросить васъ откровенно, общаете-ли вы ее?

Валерій съ минуту подумалъ, такъ-какъ онъ не привыкъ дйствовать необдуманно. Безъ сомннія, выраженіе, съ какимъ говорила съ нимъ гувернантка, заставила его согласиться исполнить ея желаніе. Но онъ не хотлъ дать слова на то, что онъ не въ состояніи будетъ исполнить.

— Если я, сказалъ онъ наконецъ, могу исполнить то, о чемъ вы просите, то моя скромность къ вашимъ услугамъ, но если это касается обязанностей моей должности, то вы поймете, что я могу принять лишь условное обязательство.

— Конечно. И такъ, при этихъ условіяхъ, я неколеблюсь боле открыть вамъ это, будучи уврена, что моя тайна будетъ свято сохранена. Вотъ въ чемъ дло. Мн нужно, чтобы сегодня вечеромъ, въ одипадцать часовъ, около площадки замка меня ожидала карета, заложенная хорошею лошадью, которая могла-бы сдлать пятнадцать верстъ въ часъ.

— Вы хотите ухать? спросилъ изумленный лакей.

— Мн нужно сегодня ночью совершить поздку, отъ которой зависитъ честь женщины. Къ четыремъ часамъ утра я возвращусь.

— Но такъ-какъ я не могу говорить объ этомъ съ маркизомъ, входя въ нкоторыя объясненія, которыя я не должна давать, то по этому-то я и вынуждена скрыть отъ него свою поздку, вотъ почему я и обращаюсь съ этою просьбою къ вамъ. Я не знаю, гд найдти карету, я не могу сдлать этого сама, чтобы не возбудить опаснаго любопытства. Между тмъ, какъ вы можете, если согласитесь оказать мн эту услугу. Никто не найдетъ ни чего страннаго въ томъ, что вамъ понадобилась ночью карета.

Валерій усмхнулся, слушая эти слова, которыя были тонкимъ намекомъ на его ночныя приключенія. Очевидно гувернантка была очень остроумна и очень умна.

— Я достану вамъ лошадь и карету, сказалъ онъ, я беру это на себя, а когда я за что-нибудь берусь, то это все равно, что сдлано.

— Какъ я вамъ благодарна! воскликнула она. Посл вы узнаете истину, когда я буду въ состояніи разсказать вамъ все.

— Это безполезно, сказалъ онъ съ улыбкою и прищелкивая пальцами, сегодня или позже — все равно.

И когда Клементина ушла, онъ легко и весело перевернулся на каблукахъ.

Конечно, было совершенно безполезно открывать ему истину, потому что онъ угадывалъ ее.

Та женщина, чести которой угрожала опасность, была она, Клементина.

Поздку-же эту она предпринимала просто за тмъ, чтобы пріхать на станцію и ссть на отходящій ночью экстренный поздъ. Вотъ почему она спрашивала такую лошадь, которая могла-бы сдлать 15 верстъ въ часъ. Если она была умна, то и онъ не былъ глупъ, онъ умлъ разсчитать часы и разстояніе, сблизить нсколько фактовъ, повидимому совершенно различныхъ одинъ отъ отъ другаго, сгруппировать ихъ и вывести логическія заключенія.

То, что онъ видлъ наканун въ этой комнат, было для него теперь совершенно понятно.

Маркизъ показался ему слишкомъ смущеннымъ и гувернантка въ замшательств позвонила.

Онъ былъ увренъ, что тутъ произошло что нибудь особенное.

Теперь гувернантка, не видя боле для себя безопасности, хотла оставить Рюдмонъ и ухать въ Парижъ, по этому-то она и просила достать ей карету и сохранить это въ тайн.

И неужели онъ сдлаетъ это, онъ, Валерій? Ужели онъ пойдетъ противъ своего господина и помшаетъ ему имть любовницу? Дйствительно, это было невозможно.

Если бы эта любовница была стара, или дурна, или, наконецъ, рыжая (онъ не любилъ рыжихъ женщинъ), то, безъ сомннія, онъ могъ бы закрыть глаза и, притворяясь, что не понимаетъ то, о чемъ его просили, помочь этому бгству, потому что непріятно наконецъ человку въ его положеніи видть своего господина подъ властью женщины, которая вамъ не нравится.

Но тутъ не было этихъ причинъ, эта женщина пикантна, не стара, не дурна и не рыжая, наконецъ, она нравилась ему и онъ совершенно одобрялъ вкусъ маркиза. Конечно, онъ желалъ бы эту женщину по больше ростомъ, по внушительне и по пикантне, но не вс же могли быть такъ требовательны, какъ онъ, а для человка въ возвраст маркиза, она была вполн достаточна. Онъ зналъ, что у маркиза бывали иногда любовницы не лучше этой, даже въ то время, когда ему было двадцать-пять лтъ.

Дйствительно, было смшно, что господинъ его, Валерія, не иметъ любовницы. На сколько онъ прежде гордился его побдами, на столько теперь онъ былъ униженъ этимъ постыднымъ отдыхомъ, къ которымъ жилъ маркизъ.

‘Въ его года — и жить какъ старикъ, когда даже этотъ отвратительный Каркбю, котораго онъ не на видлъ и презиралъ, заставлялъ говорить о себ на пятьдесятъ верстъ въ окружности.

Наконецъ, это униженіе скоро прекратится, онъ скоро подниметъ голову, ворзиратится къ дятельности, посл такого долгаго бездйствія. Его истинное призваніе въ этомъ мір заключалось въ томъ, чтобы обратить свои способности къ услугамъ человка счастливаго въ любви.

И при такихъ неожиданныхъ обстоятельствахъ онъ упустилъ представившійся случай? Это невозможно.

Онъ не допуститъ, чтобы гувернантка ухала.

Правда онъ общалъ ей сохранить тайну, но, принимая это обязательство, онъ имлъ благоразуміе уклониться отъ этого, если это будетъ несовмстно съ его обязанностью.

А разв это не противорчитъ ей? Разв его обязанность не предписывала ему способствовать замысламъ своего господина? Ему оставалось сдлать только одно въ этихъ щекотливыхъ обстоятельствахъ: предупредить своего господина и разсказать ему все, что онъ узналъ. И онъ ждалъ его съ нетерпніемъ, чтобы увдомить его объ этомъ.

XLIII.

Маркизъ возвратился въ замокъ только тогда, когда колоколъ прозвонилъ уже къ завтраку. Такимъ образомъ, Валерій не могъ переговорить съ нимъ, какъ думалъ раньше, потому что, сойдя съ своей лошади, маркизъ прошелъ прямо въ столовую.

По заведенному обычаю, г-жа Меро, Каркбю и Денизъ сли за столъ, не дожидаясь маркиза, не было только одной Клементины.

Когда маркизъ взглянулъ на ея незанятый стулъ, г-жа Меро, отвчая на этотъ нмой вопросъ, сказала, что гувернантка больна.

— Больна? быстро спросилъ маркизъ, обращаясь къ Денизъ.

— Не думаю, отвчала она, просто, кажется, не въ дух. Я просила ее сойдти къ завтраку, но она сказала, что чувствуетъ себя не совсмъ хорошо. Я хотла было тогда остаться съ ней, но ей хотлось быть одной.

Во время этого разговора, де-Каркбю сидлъ, опрокинувшись на спинку своего стула, улыбаясь и устремивъ глаза на потолокъ. Онъ, повидимому, нисколько не безпокоился объ этомъ и его улыбка, казалось, говорила: ‘это ничего — я знаю, что съ ней’.

Обыкновенно маркизъ завтракалъ сытно, но на этотъ разъ онъ почти не прикасался ни къ чему, что ему подавали, съ глазами, устремленными на тарелку, онъ, казалось, былъ погруженъ въ свои обыкновенныя, мрачныя думы.

— Не больны-ли также и вы? спросилъ г. де-Каркбю, вотъ любопытное совпаденіе. Ужъ не сдлался-ли воздухъ Рюдмона заразительнымъ? Вы мало вызжаете, кузенъ. Вамъ не слдовало бы отказываться отъ поздокъ въ Парижъ: он принесли бы вамъ пользу, разсяли бы васъ.

— Дйствительно, я думаю хать.

— Вотъ хорошая мысль!

И г. де-Каркбю пустился объяснять, прищуриваясь на маркиза, о хорошемъ вліяніи поздокъ на крпкую натуру, у него относительно этого предмета было много драгоцнныхъ правилъ, которыя онъ подкрплялъ удивительными, по его словамъ, примрами.

Къ несчастію, эти примры онъ не могъ разсказать до конца, такъ какъ ему, къ его досад, измняла память. Начиналъ онъ всегда въ слдующемъ род: ‘Я вамъ хочу разсказать очень забавную вещь… вы знаете, забылъ его имя, но это не бда… Тогда онъ намъ сказалъ… но что же онъ намъ сказалъ?… вотъ этого-то я и не помню, но это ничего, вы поврите мн на слово. Это было такъ удивительно, что я до сихъ поръ не могу вспомнить объ этомъ безъ смха.

И онъ, въ самомъ дл, разражался такимъ ужаснымъ смхомъ, что дрожали окна.

Но подобныя исторіи не могли отвлечь маркиза отъ его задумчивости.

Онъ всталъ изъ-за стола, лишь только кончился завтракъ и прошелъ въ свою комнату.

Тогда Валерій могъ передать ему свое сообщеніе, онъ разсказалъ его со всми подробностями и обратилъ особенное вниманіе на ту предосторожность, съ какою онъ общалъ хранить тайну лишь подъ условіемъ.

— Я думаю, заключилъ онъ, что обстоятельства обязываютъ меня не быть единственнымъ хранителемъ тайны.

Онъ ожидалъ одобренія, но маркизъ молчалъ.

— А теперь, что я долженъ длать? спросилъ лакей, оскорбленный по части дипломатіи.

— Мн кажется, что вамъ нечего спрашивать меня объ этомъ.

— Однако….

— Вы общали г-ж Клементин достать карету.

— Но я не зналъ тогда, для чего она ей нужна.

— Теперь вы объ этомъ знаете?

— Кажется.

— Мн кажется, что когда что общаютъ, то сдерживаютъ это общаніе.

Валерій былъ изумленъ. Какъ! въ этомъ вся его благодарность? Что-же съ нимъ случилось? Маркизъ не понималъ обстоятельствъ, онъ допускалъ гувернантку ухать. Что-же все это значитъ?

Но посл всего этого, дло не стоило того, чтобы онъ сталъ ломать голову надъ тмъ, чего не понималъ.

Онъ исполнилъ свой долгъ. Тмъ хуже для маркиза. Но дйствительно этотъ бдный маркизъ очень опустился.

На самомъ дл маркизъ былъ достоинъ сожалнія, но не такъ какъ объ этомъ думалъ лакей.

Иллюзіи были невозможны: онъ любилъ Клементину и любилъ страстно.

Прежде, когда онъ влюблялся въ кого-нибудь, онъ никогда не мучился и не страдалъ отъ этого, напротивъ, это было для него развлеченіемъ, которое незамтно вкрадывалось въ жизнь и наполняло ее розовыми мечтами.

Но прошло то счастливое время и страсть уже не привлекала его, а отталкивала.

Онъ не былъ боле молодъ.

Онъ не былъ боле свободенъ.

Чувство, которое онъ питалъ къ этой молодой женщин, которую простой случай, а не разумный выборъ привелъ въ его домъ, не было кратковременной вспышкой, которая могла-бы прекратиться посл нсколькихъ дней обладанія любимымъ существомъ, это была истинная любовь, это была глубокая страсть.

Онъ зналъ по опыту, что любовь въ его года быстро овладваетъ человкомъ, такъ быстро, что, не смотря на вс усилія разума, заставитъ принести себ въ жертву все. И не только онъ одинъ сдлается жертвою этой страсти, но ею сдлается, что для него слишкомъ тяжело, и его дочь.

Одинъ онъ можетъ быть и уступилъ-бы, такъ-какъ за эту жертву онъ получилъ-бы вознагражденіе и Клементина, какою онъ ее видлъ, могла дать много такихъ вознагражденій, сильныхъ и пріятныхъ, но онъ былъ не одинъ, онъ имлъ дочь, жизнь которой сливалась съ его собственною.

Что сдлается съ нею, дорогою малюткой, въ томъ вихр, которому онъ предается?

Онъ не былъ на столько молодъ, чтобы представить себ, что страсть подобнаго рода доставитъ ему тихую и счастливую жизнь.

Клементина не была свободна, ея мужъ былъ искатель приключеній, способный на все. Какія столкновенія, какія катастрофы могутъ послдовать за этой связью!

Если онъ прежде имлъ слабость удержать ее въ

Рюдмон, когда капитанъ требовалъ ее къ себ, то теперь онъ не долженъ препятствовать ей ухать.

Случай, который представился ему, былъ единственнымъ средствомъ избжать угрожающей ему опасности и, если онъ не воспользуется имъ, то навсегда подпадетъ вліянію этой женщины.

Такимъ образомъ, нужно было, чтобы она ухала. Что было въ ней столь плнительнаго, за что бы онъ долженъ былъ стараться удержать ее?

Она прекрасна — это неоспоримо, но, наконецъ, были и другія, нисколько не хуже ея, быть можетъ, даже лучше, и не имли, какъ она, мужемъ капитана Божонье, и не были гувернантками Денизъ.

Если его сердце еще не умерло для страсти, какъ онъ этого желалъ, то онъ долженъ стремиться къ этимъ женщинамъ, а не къ Клементин.

Но онъ не любилъ ихъ, между тмъ какъ Клем’ентину обожалъ.Нтъ, не можетъ быть, чтобы другія были также прекрасны какъ она, нтъ, не можетъ быть, чтобы он могли оказывать такое же вліяніе на его сердце, какое оказывала Клементина.

Клементина, одна Клементина, всегда Клементина.

Въ ту минуту, когда онъ прижималъ ее къ своей груди, онъ прожилъ боле, нежели въ продолженіе десяти истекшихъ лтъ.

Это была новая жизнь, которую она ему давала, жизнь первой молодости.

Она не должна узжать.

Такъ прошелъ для него день и онъ былъ дйствительно разстроенъ, когда явился въ столовую.

Что скажетъ его сердце, когда войдетъ она?

Испытаніе будетъ ршительное. Если оно останется спокойнымъ, онъ позволитъ ей ухать.

Но онъ не могъ произвести этого опыта. Клементина не вышла къ обду, какъ не сошла и къ завтраку и Денизъ сказала, что она была все еще больна.

— На что же она жалуется? спросилъ маркизъ.

Она не жалуется ни на что въ особенности, но скоре на все, во всякомъ случа, она кажется очень больной.

Больной? Бдная женщина!

Ршеніе маркиза поколебалось. Не подняться-ли ему къ ней, не сказать-ли, что онъ ее любитъ, что онъ ее обожаетъ?

Однако, онъ удержался отъ этого и имлъ настолько мужества, что прошелъ въ свою комнату и заперся тамъ. Видъ Денизъ возвратилъ ему сознаніе его обязанности и придалъ ему силы.

Къ несчастію, эта ршимость была слишкомъ слаба и вечеромъ ему было еще тяжеле, чмъ днемъ. Чмъ скоре приближалась минута отъзда, тмъ мучительне онъ сознавалъ, какъ глубоко овладла имъ эта страсть.

Уступитъ-ли онъ?

Поддастся-ли онъ?

Пробило десять часовъ, а онъ ощэ ни на что не ршился и ршилъ ждать половины одинадцатаго. Когда часы тихо пробили половину, эти два тихіе удара болзненно отозвались въ его сердц.

Тогда онъ поднялся, его ршеніе было принято: пусть она удетъ.

Онъ быстро принялся ходить по темной библіотек, удивляясь, что ощущаетъ нкотораго рода спокойствіе.

Конечно, она удетъ.

Онъ желалъ-бы даже, чтобы она была уже далеко.

Онъ не ребенокъ, онъ утшится, онъ забудетъ ее.

Часы пробили три четверти.

Онъ захотлъ слышать, какъ она пройдетъ, для того, чтобы быть увреннымъ, что она ухала, и онъ слъ въ гостинной, черезъ которую она должна пройдти.

Какъ ни легки ея шаги, но онъ услышитъ, какъ она проскользнетъ по звонкимъ плитамъ передней.

Едва прошло нсколько минутъ посл того, какъ онъ занялъ свой постъ, онъ услыхалъ шелестъ, вслдъ затмъ отворилась дверь гостинной.

Это была она въ дорожномъ костюм, атакъ какъ она была между имъ и окномъ, то ясно обрисовалась на блдномъ фон неба.

Тихо приблизилась она къ двери библіотеки и, положивъ лвую руку на сердце, а правую на губы, она, вздыхая, послала поцлуй этой двери.

Однимъ прыжкомъ онъ очутился около нея, онъ схватилъ ее и унесъ въ свои комнаты.

Въ его сильныхъ рукахъ она была не тяжеле ребенка.

XLIV.

— И вы хотли ухать!

Это было первое обдуманное слово, которое сорвалось съ устъ маркиза.

— И вы допускали меня ухать!

Еслибы онъ былъ мене смущенъ, мене взволнованъ, онъ спросилъ бы себя, какимъ образомъ она знаетъ, что онъ былъ предупрежденъ объ этомъ отъзд, подготовленномъ съ такими предосторожностями и въ такой глубокой тайн.

Но онъ не спросилъ себя объ этомъ, такъ какъ умъ его не былъ въ нормальномъ состояніи, а находился подъ вліяніемъ страсти, особенно, когда онъ услыхалъ этотъ дрожащій голосъ.

Онъ понялъ только упрекъ, обращенный къ нему, что онъ могъ допустить ее ухать, онъ хотлъ только оправдаться.

— Разв я зналъ, что вы меня любите? сказалъ онъ, осыпая страстными поцлуями ея волосы.

— А я, именно потому, что я узнала, что вы меня любите, чувствовала, что…. сама любила васъ, я хотла бжать отсюда.

Смущенная своимъ признаніемъ она закрыла лице руками.

Но онъ тихо отвелъ ея руки и, пристально глядя ей въ глаза, сказалъ:.

— А теперь, ты еще все хочешь бжать?

— Еслибъ я не допустила себя подчиниться этой страсти, которая такъ сильно овладла мною, что вотъ я нахожусь теперь въ вашихъ объятіяхъ, у меня хватило бы силы оставить васъ, когда я замтила, что вы оказываете мн не одну только дружбу. Но я не въ силахъ была оторваться отъ своей мечты, я была слаба, я была нершительна, и вотъ до чего дошла теперь: я ваша любовница.

Снова она закрыла лице руками.

Онъ хотлъ отвести ея руки, но она не позволила. Однако, когда онъ отказался отъ своей попытки, она вдругъ подняла голову и, страстно смотря на него, сказала, обвивъ руками его шею:

— Но нтъ! никогда я не буду сожалть о настоящей минут. Я погибла, да, погибла! Моя жизнь, вся моя жизнь за эту минуту! Не будетъ дорого заплатить всми моими слезами за этотъ устремленный на меня взглядъ. Умереть теперь? такъ что же! я любила, я была любима.

Она сказала это съ воодушевленнымъ увлеченіемъ и глаза ея блестли страстнымъ выраженіемъ. нервный трепетъ пробгалъ по всему тлу, ея голосъ прерывался.

— Зачмъ думать о смерти? сказалъ онъ тихимъ и ласковымъ голосомъ, какъ будто обращался къ ребенку. Зачмъ говорить о смерти, когда я тебя люблю, когда я тебя обожаю?

— Но что же намъ длать, по вашему мннію? Вы сами очень хорошо знаете, что для нашей любви нтъ никакой будущности, потому что вы не можете отдаться ей. Ахъ! разлука теперь не будетъ-ли въ тысячу разъ тяжеле, нежели была бы вчера? Тогда я думала бы о васъ съ спокойной совстью, а теперь я буду вспоминать о васъ съ душевной мукой и сожалніемъ. Ахъ, не смотрите на меня, отведите отъ меня по крайней мр ваши взоры, которые жгутъ меня.

— Но еще разъ, зачмъ говорить о смерти, зачмъ говорить о разлук?

— Неужели вы допускаете, что съ этихъ поръ я могу оставаться здсь, въ этомъ дом? Вы, маркизъ де-Рюдмонъ, можете имть такую мысль? Если вы не отвчаете, то я вижу отвтъ въ вашихъ глазахъ.

Онъ отвелъ отъ нея свои взоры.

— Вы хорошо видите, продолжала она, что не можете допустить этой мысли. Я буду проводить ночь въ этой комнат, а утромъ отправляться къ этому невинному ребенку, мои уста, которыя произносятъ слова любви, будутъ говорить о долг, нравственности, чистот. Ахъ, скажите, что вы не считаете меня способной на такую роль.

Онъ опустилъ голову.

— Вамъ нтъ нужды говорить мн это, продолжала она, ваше ршеніе допустить мой отъздъ служитъ отвтомъ за васъ. Слава Богу, вы уважаете меня и это-то чувство уваженія не допустило васъ удержать меня. Сохранили-ли бы вы ко мн это уваженіе и посл?

— Я люблю васъ.

— Я также люблю васъ, но таково наше положеніе, что сама любовь наша разлучаетъ насъ. Могу-ли я въ одно и тоже время быть вашей любовницей и гувернанткою Денизъ…. вашей дочери?

Онъ поднялъ руку, чтобы закрыть ей ротъ, но она отвернула голову.

— Вдь она дйствительно ваша дочь, не правда-ли? Не меня, и не теперь, уврить, что она ваша воспитанница. Ахъ, скажите, такъ ли это?

— Зачмъ же говорить о Денизъ?

— Зачмъ? Но если она не дочь ваша, то она должна удалиться отсюда, а не я. Если она не дочь ваша, то нтъ боле ни мученій, ни угрызеній совсти, чужая вамъ,— она должна удалиться, а я останусь. Я ваша любовница, я буду такой передъ глазами всхъ, да, я перенесу это безчестіе, блаженство жить подл васъ помшаетъ мн чувствовать позоръ моего положенія. Но вы ничего не говорите? Вы не говорите, что она не дочь ваша?

— Вы не обманываетесь, она моя дочь.

Она начала ломать себ руки.

— Ваша дочь! сказала она посл довольно продолжительнаго молчанія, я ничего не могу сдлать противъ нея: ея права священны, между тмъ какъ мои истекаютъ изъ преступной любви. Она, милый ребенокъ, должна остаться подл васъ, я же должна удалиться. О, какъ она будетъ счастлива!

— Намъ невозможно разстаться и одно слово ‘разлука’ является въ настоящую минуту преступленіемъ противъ нашей любви.

— Наша связь является преступленіемъ противъ вашихъ отеческихъ чувствъ: нельзя поручать любовниц воспитаніе своей дочери. Мн нужно ухать.

— Нельзя-ли вамъ ухать такъ, чтобы намъ можно было не разлучаться?

Она сдлала удивленный жестъ и украдкой взглянула на него, стараясь угадать смыслъ этихъ словъ.

— Ухать, не разлучаясь? сказала она, я не понимаю. Разв вы хотите слдовать за мной? Вы это сдлаете?

— Во всякомъ случа, мы можемъ видться.

Она опустила безнадежно свои руки.

— Какое паденіе, сказала она, и какъ оно жестоко! Но это моя вина, я вздумала подняться слишкомъ высоко.

— Поймите же меня!

— Я понимаю, увы! Я слишкомъ хорошо понимаю васъ.

При этихъ словахъ слезы брызнули изъ ея глазъ и покатились по щекамъ.

Онъ хотлъ взять ея руки, но она тихо, безъ раздраженія, даже съ покорностью отстранила ихъ.

— Вамъ не нужно утшать меня, сказала она, такъ какъ я понимаю, что ваша рчь — рчь разсудка, но какое разстояніе между разсудкомъ и страстью! Бдныя женщины, мы никогда не можемъ придерживаться земли, но всегда желаемъ отдлиться отъ нея. Такимъ образомъ, я должна поселиться въ Париж, не правда-ли? гд-нибудь въ глухомъ, отдаленномъ квартал, гд никто не будетъ знать меня, я не должна буду выходить, чтобы кто-нибудь не встртилъ меня, такъ какъ у меня есть мужъ. Вы будете прізжать ко мн, чтобы провести нсколько дней съ изгнанницей. Но часто-ли вы будете прізжать, будете-ли вы считать дни и часы, какъ буду считать ихъ я?

— Почему же вы избрали Парижъ? сказалъ онъ. Разв мы не можемъ здсь вблизи найти удобное помщеніе, куда я сталъ бы приходить къ вамъ?

— Здсь вблизи? Въ такомъ случа, вы, значитъ, хотите, чтобы вс знали наши отношенія? Если маркизъ де-Рюдмонъ, котораго вс знаютъ въ этой мстности, сталъ бы ходить къ одинокой женщин, это значило-бы, что женщина эта — его любовница. Пусть это будетъ, если вы того хотите. Я сказала вамъ, что мн мало дла до мннія свта, лишь бы только не лишиться васъ. Въ такомъ случа, мы займемъ маленькій домикъ, окруженный садомъ, я буду жить въ немъ одна съ служанкой и буду съ утра до вечера и съ вечера до утра поджидать моего господина и милаго. Но будетъ-ли онъ приходить?

— Мой ангелъ!

— Твоя любовница! я буду твоей любовницей.

Ночь прошла въ этихъ разговорахъ и только, когда утренняя заря, проникая сквозь ршетчатые ставни, заставила поблднть пламя свчей, она вышла изъ комнатъ маркиза.

Онъ хотлъ проводить ее до двери гостинной, но она отказалась отъ этого.

— Ты произведешь много шуму, сказала она смясь, у исполиновъ не бываетъ бархатныхъ ногъ.

И, какъ будто у нея самой были именно такія бархатныя ноги, она безъ всякаго шума дошла до своихъ комнатъ. Но, вмсто того, чтобъ лечь въ постель, она отворила окно и стала смотрть на восходъ солнца. Когда первые лучи его упали на темный лсъ, который волнообразно колебался подъ этими лучами, какъ море зелени, она простерла впередъ свои руки.

При взгляд на нея въ такомъ положеніи, можно было подумать, что она принимаетъ въ свое владніе всю эту землю, вс лса, къ которымъ она простерла свои руки.

XLV.

Такое помщеніе, какое маркизъ хотлъ для Клементины, было не легко отыскать,

Маленькій домикъ въ глубин сада, о какомъ она говорила, можно было отлично строить въ воображеніи: небольшая дверь въ стн среди пустыннаго переулка, высокія деревья, ползучія растенія, скрывающія домикъ, закрытые ставни, скромная служанка — все это имло очень пріятную романическую обстановку, но, къ несчастію, дйствительность не всегда согласуется съ нашими желаніями и мечтами. Однако, Конде-ле-Шатель оказался единственнымъ изъ всхъ провинціальныхъ городовъ, въ которомъ всего легче можно найти подобнаго рода домъ. Въ его улицахъ, засаженныхъ высокими деревьями и окаймленныхъ рвами съ проточной водой, очень много дачъ, нанимаемыхъ англичанами, которые избираютъ Конде мстомъ своего жительства.

Но каждая изъ этихъ дачъ имла свое неудобство: то находилась въ слишкомъ многолюдной улиц, то была слишкомъ дорога. Относительно послдняго у Клементины были свои мннія, отъ которыхъ невозможно было заставить ее отказаться.

— Вашей любовницей, говорила она, я буду, но, если я рада принести въ жертву любви свою честь, то пусть будетъ понятно, будетъ очевидно, даже для моихъ недоброжелателей, оказывающихъ мн свое презрніе, что я отдаюсь, а не продаюсь. Пусть меня обвиняютъ въ томъ, что я потерянная, падшая женщина,— я перенесу этотъ позоръ, если вы будете любить меня, но если меня будутъ обвинять, что я обогащаюсь средствами маркиза де-Рюдмонъ, то я умру отъ этого. И такъ, прошу васъ, не спорьте объ этомъ предмет, если не хотите оскорбить меня.

Такая щепетильность со стороны Клементины длала эти поиски очень затруднительными, такъ какъ дома, окруженные садами, стоили везд дорого, а въ Конде дороже чмъ гд-либо, потому что на нихъ было боле спросу.

Приходилось искать въ другихъ окрестныхъ городахъ, но съ этой стороны представлялись еще большія неудобства, чтобы не сказать невозможность.

Клементина не принадлежала къ числу тхъ женщинъ, которыя скоро наскучиваютъ, чмъ чаще маркизъ видлъ ее, тмъ чаще ему хотлось ее видть, быстро пролетали часы дня, какъ сонъ проходили часы ночи.

Какъ могъ бы онъ жить вдали отъ нея?

Нужно, чтобы она жила не далеко отъ Рюдмона, чтобы ихъ раздляло небольшее разстояніе, чтобы онъ могъ видть ее каждый день, даже по нскольку разъ въ день.

Но около Рюдмона было мало городовъ, удовлетворяющихъ этимъ условіямъ.

Раздраженный препятствіями, встрчавшимися на каждомъ шагу, маркизъ придумалъ оставить Рюдмонъ и поселиться въ Париж.

Это было радикальное средство, которое позволяло ему видть ее совершенно свободно, когда вздумается.

Когда онъ сообщилъ этотъ проектъ Клементин, та пришла въ восторгъ.

Жить въ Париж, вмст, совершенно свободно, затерявшись въ большомъ город, какая радость! Это просто рай. Для нея онъ оставитъ Рюдмонъ! какое доказательство любви!

Весь день продолжались изъявленія радости съ ея стороны. Не для однихъ ихъ пребываніе въ Париж будетъ счастливо, для Денизъ оно будетъ тоже хорошо, ей можно будетъ найти самыхъ лучшихъ учителей и поэтому выборъ новой гувернантки для нея будетъ очень не труденъ, — для нея достаточно будетъ самой простой гувернантки, такъ какъ обученіе принимали на себя учителя, каждый по своей спеціальности.

Но на другой день представились нкоторыя возраженія противъ этого проэкта и, что особенно замчательно, они послдовали со стороны Клементины, которая сначала была такъ довольна проэктомъ.

Она прежде всего обнаруживала свою искренность и откровенность, хотя бы даже ей пришлось жестоко страдать вслдствіе этого,— ужь таковъ былъ ея характеръ. Она не могла бы скрыть истины, еще мене исказить ее, еслибы ей пришлось черезъ это получить или потерять власть надъ цлымъ міромъ.

Ей пришла въ голову мысль, о которой она считала своимъ долгомъ сообщить маркизу.

Если, оставивъ Рюдмонъ, она поселится въ маленькомъ городк, то, всего вроятне, что капитанъ не будетъ посщать ее. Она сочинитъ ему какую-нибудь сказку, скажетъ, что съ трудомъ заработываетъ себ пропитаніе и онъ удовлетворится этимъ объясненіемъ изъ боязни, какъ бы не пришлось ему помогать ей. Но если, напротивъ, она поселится въ Париж, ей будетъ очень трудно избгать своего мужа.

— Вы такъ думаете? вскричалъ маркизъ.

— Хотя моя переписка съ капитаномъ и не была особенно велика, однако я не могу не извстить его, что покидаю Рюдмонъ. Если я поселюсь въ Париж, какъ мы того хотимъ и не буду видться съ нимъ, то, очень естественно, въ немъ могутъ пробудиться подозрнія. Онъ будетъ стараться объяснить себ причины такого поведенія своей жены, которая до сихъ поръ не подавала ему никакого повода къ жалобамъ. Эти причины не трудно будетъ открыть, если онъ обратитъ вниманіе на одновременность вашего отъзда съ моимъ.

— Что нужды до того, узнаетъ или не узнаетъ онъ эти причины, сказалъ онъ презрительно, нужно только, чтобъ онъ не зналъ, гд вы живете.

— Несомннно, онъ скоро узнаетъ это, вы не. знаете, какъ онъ искусенъ въ розыскахъ подобнаго рода. Что тогда будетъ? Вы будете драться.

— Неужели вы думаете, что дло дойдетъ до этого?

— Я не знаю, кто поселилъ въ васъ это презрніе къ нему, которое проглядываетъ въ каждомъ вашемъ слов о немъ, но вы ошибаетесь, если считаете себя правымъ въ этомъ отношеніи. Капитанъ не такой человкъ, какимъ вы его считаете, г. маркизъ.

Маркизъ покачалъ головой.

— Я не знаю, продолжала она, что произошло между вами, когда вы были въ Париж, но все равно, чтобы то ни было, вы напрасно думаете, что избжите столкновенія съ нимъ, когда онъ узнаетъ, что я принадлежу вамъ.

Еслибы у маркиза была хорошая память, то онъ замтилъ бы, что она совершенно иначе говорила о пустынномъ квартал Парижа, гд она могла бы укрыться, но онъ не замтилъ этого, напуганный ея послдними словами о капитан. Чтобы она возвратилась къ нему! Ревность овладла маркизомъ.

Такимъ образомъ, онъ отказался отъ Парижа и снова принялся за поиски въ окрестностяхъ Рюдмона.

Но постоянно, когда онъ находилъ, по его мннію, совершенно удобное мсто, Клементина представляла противъ этого какія-нибудь возраженія, передъ которыми онъ долженъ былъ отступать.

Время проходило и они не могли достигнуть да какого-нибудь результата, съ каждымъ днемъ невозможность исполненія ихъ плана становилась боле и боле очевидною.

Они не находили, потому-что искали невозможнаго,, приходилось убдиться въ этой горькой истин.

Тогда Клементина начала обнаруживать безпокойство и глубокую печаль.

Она потеряла свою живость характера и движеній, составлявшую главную ея прелесть, сдлалась мрачной, постоянно озабоченной, перестала смяться и морщины не сходили съ ея лба.

Часто, разставаясь съ маркизомъ, она бросалась въ его объятія и, прильнувши къ его груди, заливалась слезами.

— Прощай! говорила она, позволь мн ухать и не возвращаться боле. Вечеромъ мн легко сходить съ лстницы и приходить къ теб, утромъ же какъ тяжело подниматься обратно и возвращаться къ твоей дочери,— мн кажется, что я несу на себ подавляющую тяжесть.

Онъ, старался успокоить ее, но она не хотла ничего слышать.

— Такая жизнь позорна, говорила она съ отчаяніемъ, я умру отъ стыда. Я не буду въ состояніи вынести подобнаго мученія. Я не смю смотрть на Денизъ и каждый поцлуй ея жжетъ меня. Нужно ршиться сдлать выборъ: принадлежать теб или ей, я не могу принадлежать обоимъ. Такое положеніе ужасно, ложь убьетъ меня. Твоя любовница! да, на сколько ты этого желаешь, на сколько ты меня любишь, но ничего боле, какъ твоя любовница. Что будетъ, если проснувшаяся прислуга увидитъ, какъ я выхожу отъ тебя? Тогда выноси, если можешь, взгляды своей дочери, но я никогда не буду въ состояніи этого сдлать. И тогда, когда это случится, для меня будетъ все кончено, я брошусь въ Андонъ.

— Какое безуміе!

— Это не безуміе, ничего не можетъ быть серьезне этого. Я говорю теб, что когда прогуливаюсь теперь около рки, то выбираю мсто для себя, я нашла уже два глубокихъ мста, поросшихъ тростникомъ, окруженныхъ плакучими ивами. Здсь можно честно умереть.

Однако, не было никакой нужды понуждать маркиза положить конецъ этому положенію, которое и для него было невыносимо тяжело. Онъ и ране видлъ неудобства этого положенія и единственно во избжаніе вытекающихъ отсюда стыда и угрызеній совсти онъ хотлъ отпустить Клементину.

Но теперь этотъ отъздъ Клементины былъ уже невозможенъ.

Съ другой стороны онъ не находилъ никакого средства оставаться въ одно и тоже время отцомъ и любовникомъ.

Оставалось одно изъ двухъ: или удалить Клементину или удалить Денизъ, но, очень понятно, что онъ не могъ ршиться ни на то, ни на другое.

Однако, постоянно обращаясь къ одной и той же мысли, онъ остановился наконецъ на одномъ ршеніи и однажды, когда Клементина возобновила, по обыкновенію, свои жалобы, онъ остановилъ ее почти весело.

— Я нашелъ средство устроить все, сказалъ онъ. Она съ удивленіемъ взглянула на него.

— Это средство — выдать Денизъ замужъ за Людовика, продолжалъ онъ, когда у ней будетъ мужъ, я буду свободенъ, т. е. я весь буду принадлежать теб. Безъ сомннія, она еще очень молода и я предпочелъ бы лучше подождать. Но, мн кажется, черезъ нсколько мсяцевъ она вступитъ въ возрастъ невсты. Какъ вы объ этомъ думаете?

XLVI.

Клементина не ожидала подобнаго ршенія.

Но скоро она оправилась и, взявъ руку маркиза, страстно поцловала ее.

— Какъ ты меня любишь! воскликнула она, никогда я не сдлаюсь достойной тебя. Для меня ты приносишь въ жертву свою дочь, о Артуръ!

— Отдать ее за Людовика, вовсе не значитъ принести ее въ жертву, я увренъ, что онъ будетъ для нея прекраснымъ мужемъ.

— Я такъ же думаю, но она такъ молода, она еще дитя, никто не знаетъ этого лучше меня. Не будетъ ли бракъ, заключенный при такихъ условіяхъ, опаснымъ во всхъ отношеніяхъ?

— Отчего это? спросилъ онъ испуганно, такъ какъ слова Клементины соотвтствовали его собственному безпокойству по поводу этого плана.

— Если она тотчасъ же сдлается матерью, продолжала Клементина, хватитъ ли у нея силы имть ребенка? Ахъ! если бы она походила на васъ, если бы она была такъ же сильна, какъ вы!

— Однако, мн кажется, что она во многомъ походитъ на меня.

— Можетъ быть, но истина требуетъ, не смотря на мое желаніе быть вамъ пріятной, чтобъ я вамъ сказала, что не вижу никакого сходства, по которому ее можно было бы счесть за вашу дочь. Походитъ ли она на васъ ростомъ?

— Она женщина.

— Я принимаю въ разсчетъ разницу пола и возраста и все-таки не нахожу въ ней ничего общаго съ вами. Обладаетъ ли она такимъ же крпкимъ здоровьемъ, какъ вы? обладаетъ ли вашимъ сангвиническимъ темпераментомъ? Она блондинка — вы брюнетъ, она бла — вы смуглы. Походитъ ли она на васъ хоть глазами? Но могутъ ли быть у кого такіе огненные, ласкающіе глаза, въ которыхъ сила соединяется съ кротостью? Я никогда не видала ея матери, но, вроятно, Денизъ походитъ на нее: вы дитя лсовъ — Денизъ парижанка. Раннее развитіе парижанокъ бываетъ часто обманчиво.

— Но въ такомъ случа?

— Въ такомъ случа, я боюсь за Денизъ, но не одна эта сторона вопроса пугаетъ меня, есть другая, не мене важная. Г. Людовикъ любитъ ли Денизъ и Денизъ любитъ ли своего… кузена? можно сказать своего кузена?

— Безъ сомннія. Мое намреніе признать ее передъ свадьбой своей дочерью, я не знаю, можно ли это сдлать, но я посовтуюсь объ этомъ съ Людовикомъ. Онъ женится не на Денизъ Лажоле, а на Денизъ де-Рюдмонъ, слдовательно, на своей кузин.

Клементина не остановилась и продолжала тмъ же мягкимъ голосомъ:

— Дйствительно ли они любятъ другъ друга? Въ этомъ весь вопросъ, или же ихъ соединяетъ одна только молодость?

— Вы говорили мн, что мы должны брать предосторожности, слдовательно, вы подозрвали, что между ними существуетъ чувство нжности! Я разсуждаю такъ, потому что считаю васъ за такую женщину, которая не будетъ говорить, ни на чемъ не основываясь.

— Представляетъ ли это чувство дйствительную и глубокую любовь? Вотъ въ чемъ вопросъ, который необходимо вамъ разршить въ интерес будущности этихъ дтей. Если они полюбятъ другъ друга, обвнчайте ихъ и они навсегда будутъ счастливы, но если они не любятъ другъ друга, если это только капризъ съ ихъ стороны, то очень рискованно обвнчать ихъ, когда они такъ молоды: Сколько ужасныхъ, долгихъ лтъ придется имъ быть несчастнымъ!

— Такимъ образомъ, вы находите этотъ планъ не удобнымъ?

— Напротивъ, отличнымъ и самымъ лучшимъ, какой только можетъ представиться въ нашемъ положеніи. Денизъ послдуетъ за своимъ мужемъ, г-жа Меро будетъ, конечно, жить у своего сына и невстки и мн можно будетъ открыто заступить ея мсто. Итакъ, вншнія приличія будутъ соблюдены и мое присутствіе здсь будетъ имть вполн достаточное объясненіе для всхъ, даже для самаго капитана. Только этотъ проектъ, который общаетъ намъ прекрасную будущность и за который я буду вчно вамъ благодарна, не нужно торопиться приводить въ исполненіе, въ противномъ случа, мы можемъ принести Денизъ въ жертву нашей любви, на что я никогда не соглашусь.

— Я точно такъ же не хочу этого.

— Я въ этомъ уврена. Намъ, разумется, нужно сначала достоврно убдиться, что г. Людовикъ искренно любитъ Денизъ.

— Я могу спросить объ этомъ.

— Всегда одинаковъ: благородный, неспособный на низкіе разсчеты,— вы судите о другихъ по себ. Конечно, я думаю, что г. Меро человкъ благородный, честный и прямодушный, но какъ бы ни былъ человкъ честенъ и прямодушенъ, онъ все-таки можетъ быть ослпленнымъ, когда, вдругъ, очутится въ виду нсколькихъ миліоновъ, это же самое можетъ случиться и съ г. Меро, если вы его спросите о его чувствахъ къ Денизъ. Эти миліоны могутъ воспламенить его чувства и онъ совершенно чистосердечно можетъ замтить въ себ такія чувства, которыхъ или вовсе нтъ на самомъ дл или, напримръ, есть, но въ боле слабой степени. Вотъ этого-то и нужно избгнуть, чтобы не впасть въ заблужденіе. Съ другой стороны, я не думаю, чтобы вы могли разспросить Денизъ о ея чувствахъ, что касается до меня, то я не съумю этого сдлать. Между тмъ, если вы найдете возможнымъ разспросить ее, то это былъ бы самый врный путь, такъ какъ Денизъ неспособна притворяться.

— Если вы затрудняетесь, то признаюсь, мн будетъ еще трудне добиться такой откровенности со стороны Денизъ.

— И такъ нужно отказаться отъ этой мысли.

— Въ такомъ случа, нужно отказаться также и отъ предложеннаго мною плана?

— Отказаться отъ плана, который обезпечиваетъ намъ свободу? Ахъ, конечно, нтъ, только нужно дйствовать благоразумно, а самое главное — съ терпніемъ.

— А въ то время, пока мы будемъ ждать?..

— Я понимаю ваше безпокойство, но вы сдлали въ виду этихъ обстоятельствъ слишкомъ много для меня, и я съ своей стороны считаю себя обязанной сдлать также многое для васъ. Эти нравственныя страданія, которымъ я подвергалась нкоторое время, я опять приму на себя изъ любви къ Денизъ. Вы не услышите отъ меня боле ни одной жалобы, не увидите ни одной слезы на моихъ глазахъ, увренность, что я достигну опредленнаго результата въ близкомъ будущемъ, подкрпитъ мои силы. Мы подождемъ вакацій, тогда вы и я будемъ вблизи наблюдать за Людовикомъ и Денизъ, узнаемъ то, что они на самомъ дл чувствуютъ другъ къ другу и если ихъ любовь сильна, вы можете обвнчать ихъ. И такъ, мы выиграемъ нсколько мсяцевъ, что можетъ быть очень полезно для Денизъ, и съ другой стороны мы сдлаемъ опытъ, который можетъ вполн и навсегда успокоить вашу отеческую совсть. Не вы выберете мужа для своей дочери, а она сама его выберетъ. Это, мн кажется, иметъ для васъ громадное значеніе. Только для того, чтобъ это устроилось такъ, какъ мы думаемъ теперь, нужно, чтобы отъ настоящей минуты до самыхъ вакацій вы не показывали вида, что одобряете взаимную склонность, которую могутъ имть эти дти другъ къ другу.

— Конечно.

— Нужно, чтобъ они были вполн свободны изъ тоже время не подозрвали-бы, что получатъ ваше согласіе. ‘Я ничего не сдлаю, чтобы вызвать чувство привязанности между ними’, сказали вы мн, когда мы говорили о нихъ въ первый разъ: ‘но, съ другой стороны, я не сдлаю также ничего, чтобы стснять ихъ’. Мн кажется, что теперь это правило вы должны соблюдать строже, чмъ когда-либо, что касается меня, то только при этомъ условіи я буду смотрть на ихъ бракъ безъ угрызеній совсти.

— Ты ангелъ! воскликнулъ съ чувствомъ маркизъ.

— Я люблю васъ и прежде всего желаю вамъ счастія. Вы не стали бы уважать меня, еслибъ я пожертвовала спокойствіемъ вашего будущаго на удовлетвореніе настоящей минуты.

Не задолго до завтрака она сошла въ гостинную и въ ожиданіи завтрака, отъ нечего длать, начала машинально играть колодою картъ, лежавшей на столик. Потомъ, разложивъ эти карты, по видимому безъ всякаго порядка, она снова собрала ихъ и положила на прежнее мсто.

Все это длалось такъ естественно, что, если бы тутъ находился самый тонкій наблюдатель, и тотъ не ліогъ бы почувствовать ни малйшаго подозрнія.

Когда она отошла къ окну, г. де-Каркбю занялъ ея мсто около столика и также совершенно естественно взялъ эту колоду картъ, нижняя карта была двойка.

Въ два часа г. де-Каркбю отправился въ павильонъ, что на кругу парка, черезъ нсколько минутъ туда пришла и Клементина.

— Наконецъ-то, сказалъ онъ недовольнымъ тономъ, увидвъ ее, я думалъ, что вы никогда не ршитесь подать мн этотъ сигналъ. Вы сметесь надо мной, заставивъ ждать меня цлые восемь дней, когда я васъ такъ обожаю.— Вотъ какъ вы меня встрчаете, сказала она холодно, прощайте!

Она направилась къ двери, онъ быстро побжалъ за ней, но она остановила его движеніемъ руки.

— Погодите! сказала она. Выслушайте меня серьезно.

— Такъ вы для разговора назначили мн свиданіе здсь?

— Чтобы сообщить вамъ о брак Денизъ съ вашимъ племянникомъ, г. Людовикомъ Меро.

Онъ разразился проклятіями.

— Бракъ совершится тогда, продолжала она, когда маркизъ признаетъ Денизъ за свою дочь, по крайней мр, такъ онъ сказалъ мн сегодня утромъ.

— И вы такъ говорите объ этомъ! вскричалъ онъ. Выдать ее замужъ за Людовика, признать ее своей дочерью! Тысяча чертей!

И проклятія продолжали гремть, между тмъ, какъ онъ ходилъ большими шагами по павильону.

— Г. де-Каркбю, сказала она, становясь передъ нимъ, замчали-ли вы когда нибудь, чтобы люди, находясь въ затруднительномъ положеніи, занимались проклятіями?

— Вы очаровательны съ вашимъ спокойствіемъ, хорошо видно, что дло не идетъ о вашемъ состояніи.

— Разв вы не должны раздлить его со мной, какъ общали?

— Оставимъ шутки, не такъ ли? теперь не время выказывать свое остроуміе.

— Съ вами никогда не бываетъ такого времени.

— То есть….

— То есть, что вы человкъ торопливый, страстный, если это вамъ больше нравится, поврьте, что я говорю съ вами серьезно. Да или нтъ, согласны вы или нтъ раздлить со мной ваше состояніе?

— Если вы помшаете браку этой дочери актрисы съ нищимъ, моимъ племянникомъ, тогда да.

— Я ожидала этого, вы не отдаетесь, а продаетесь. Это понятно, когда дло идетъ о г. Артемі де-Каркбю.

— Вы хорошо знаете, что я васъ обожаю.

— Мы увидимъ, до чего простирается ваше обожаніе, такъ какъ я думаю поставить васъ въ такое положеніе, гд вы можете доказать свою любовь ко мн.

— Вы можете помшать этому браку?

— Посл того, какъ вы просили моего содйствія, я вамъ ничего не говорила, но я дйствовала, или, правильне, я заставляла другихъ дйствовать и теперь я знаю, гд находится доказательство того, что Денизъ не дочь маркиза.

— У васъ есть это доказательство, мой ангелъ?

— У меня нтъ, но я знаю, у кого оно находится.

— У кого? у кого?вы заставите меня умереть.

— У человка, который, я думаю, уступитъ его вамъ, только, вроятно, вамъ придется заплатить за него.

— Если это серьезное доказательство, то, что называется доказательствомъ, въ такомъ случа, можно и заплатить за него.

— Ну, хорошо! въ такомъ случа позжайте въ

Парижъ, улица Россини, въ контору ‘Fortune publique’ и поговорите объ этомъ съ г. капитаномъ Божонье.

— Вашимъ мужемъ?

— Съ нимъ самымъ.

XLVII.

Г. де-Каркбю имлъ свою особенную, оригинальную привычку смяться.

Когда ему разсказывали что-нибудь о другихъ, онъ рдко смялся, хотя бы это было и очень смшно.

Напротивъ, когда разсказывалъ онъ самъ, то поминутно останавливался, разражаясь громкимъ смхомъ.

Точно также онъ любилъ смяться, когда говорилось о немъ, когда онъ игралъ какую-нибудь роль въ разсказ, потому что все, что касалось его лично, получало въ его глазахъ значительную важность.

Когда Клементина сказала ему, чтобы онъ переговорилъ съ капитаномъ Божонье, онъ разразился громкимъ смхомъ, отъ котораго задрожали окна павильона.

— Такъ это капитанъ доставитъ мн доказательство, воскликнулъ онъ, доказательство, которое возвратитъ мн состояніе Артура и чрезъ это обезпечитъ нашъ бракъ. Ахъ, это очень забавно! Такъ это онъ? онъ славный малый.

И онъ снова началъ хохотать, но вдругъ остановился.

— Ты ангелъ! воскликнулъ онъ.

Но Клементина такъ привыкла слышать, что она ангелъ, что осталась нечувствительною къ этому комплименту.

— Я не знаю, продолжала она, найдете-ли вы капитана добрымъ малымъ, когда увидите его, такъ какъ я думаю, что онъ даромъ не отдастъ вамъ этого доказательства. Когда вы просили меня помочь вамъ доказать маркизу, что Денизъ не его дочь, я сначала отказала вамъ въ своемъ содйствіи, но скоро я поразмыслила, что то, что вы говорили мн относительно этого ребенка, могло быть и правдой.

— Чортъ возьми! если это правда, у меня есть какое-то предчувствіе относительно подобныхъ вещей.

— Относительно женщинъ, подобныхъ Эмм Лажоле, которыя на столько несчастны, что не могутъ быть врными своимъ чувствамъ и которыя играютъ любовью, такъ какъ, мн кажется, есть женщины настолько…

— Ну да! сказалъ онъ съ глубокомысленнымъ видомъ, есть такія.

— Относительно такой женщины ваши подозрнія имли нкотораго рода видимыя основанія и въ такомъ случа нтъ ничего дурнаго въ томъ, чтобы объяснить маркизу подозрнія.

— Это будетъ даже похвально.

— Это послужитъ препятствіемъ постороннему ребенку раззорить законныхъ наслдниковъ.

— Очень хорошо, это именно такъ.

— При такихъ условіяхъ, я такимъ образомъ ршилась, подъ вліяніемъ чувства справедливости и изъ сочувствія къ вамъ, сдлать то, о чемъ вы меня просили. И вотъ, я написала объ этомъ своему мужу, такъ какъ къ кому же другому я могла обратиться? Къ счастію, мой мужъ находился въ положеніи благопріятномъ для розысковъ подобнаго рода. Черезъ нсколько времени онъ мн отвтилъ, что уже въ его рукахъ доказательство того, что Денизъ не дочь маркиза.

— Онъ сказалъ ‘доказательство’?

— Онъ написалъ: ‘доказательство’. Тогда я попросила прислать его мн, но онъ отказалъ, говоря, что доказательство это иметъ значительную цну для нкоторыхъ лицъ и что онъ не будетъ на столько простъ, чтобы отдать его даромъ.

— Когда я вамъ сказалъ однажды, что вашъ мужъ мошенникъ, вы разсердились.

— Признаюсь, мн боле бы понравилось, еслибъ онъ былъ великодушне и именно поэтому я не говорила вамъ объ этомъ доказательств. Но извстіе о брак Денизъ съ вашимъ племянникомъ не позволяетъ мн боле таиться отъ васъ. Вамъ необходимо хать въ Парижъ и переговорить съ капитаномъ, если вы не желаете допустить этого брака.

— Брака не будетъ.

— Это будетъ зависть отъ вашей сдлки съ капитаномъ, я пошлю съ вами письмо къ нему.

— Въ особенности объясните ему, что я въ настоящее время не богатъ и что покупка для меня рискъ, если случится, что я умру раньше маркиза, то потрачусь по-пусту.

— Ну, оно будетъ полезно для вашего племянника.

— Плевать мн на своего племянника, для него я не потрачу и двухъ су. Съ другой стороны, мой ангельчикъ, не забывайте, что деньги, которыя вы теперь сбережете, принадлежатъ вамъ. Берегите ихъ. То, что вы отнимете у вашего мужа настоящаго, впослдствіи вы найдете у вашего будущаго мужа, такъ какъ я буду вашимъ мужемъ, моя милая курочка, я общалъ вамъ это, а вы знаете, что я свято держу свое слово.

Она написала своему мужу такое письмо, какого желалъ г. де-Каркбю, такъ какъ она хорошо знала, что раньше, чмъ отдать его по назначенію, онъ наврное прочтетъ его.

— Но въ тоже время она написала другое письмо, которое отправила по почт, оно было гораздо ясне и подробне перваго:

‘Нсколько мсяцевъ тому назадъ я дала теб возможность получить хорошій кушъ денегъ, о которомъ, надюсь, ты сохранилъ пріятное воспоминаніе, если только не сохранилъ того, что связано съ этимъ воспоминаніемъ, чего, увы! слдуетъ ожидать, зная характеръ моего бднаго капа. Теперь я приготовила теб другую вещь, которая можетъ сдлаться въ твоихъ рукахъ производительной, если ты съумешь ей воспользоваться.

‘Такимъ образомъ, ты видишь, что я думаю о теб и не берегу себя, чтобы помочь теб. По крайней мр, ты долженъ быть благодаренъ мн и сказать самому себ, что у тебя есть маленькая кошечка, которая сильно трудится для своего бездльника мужа, между тмъ какъ онъ живетъ въ Париж и ведетъ монашескую жизнь: хорошо стъ, хорошо пьетъ и прочее.

‘Наконецъ, таково назначеніе насъ, слабыхъ женщинъ, чтобы посвящать себя бездльникамъ, которые позволяютъ намъ только любить себя и ласкать.

‘Но довольно философскихъ разсужденій, иначе ты не прочтешь этого письма до конца.

‘Итакъ перехожу къ длу.

‘Въ этомъ письм (застрахованномъ, чтобы оно не затерялось) ты найдешь другое, присланное мн тобою нсколько мсяцевъ тому назадъ — письмо Бальбинъ.

‘Въ то время я заплатила теб за него сколько оно стоило, по крайней мр для меня, но впослдствіи цнность его увеличилась и хотя, строго говоря, я имла бы право продать его теперь сообразно съ его теперешнею стоимостью, но я не хочу поступать такимъ образомъ съ тобою.

‘И вотъ, я возвращаю его теб и въ тоже время присылаю теб хорошаго покупателя. Если ты въ состояніи вознаградить меня за издержки, то сдлай это, если же нтъ, то можешь подождать боле благопріятнаго времени, въ этомъ я на тебя вполн полагаюсь.

‘Мой покупатель никто иной, какъ г. Артемій де-Каркбю, о которомъ я говорила теб нсколько разъ, кузенъ маркиза и его наслдникъ въ томъ случа, если Денизъ будетъ отстранена. Теперь ты понимаешь, какую цну иметъ это письмо для него.

‘Однако ты не слишкомъ дорожись, во-первыхъ потому, что онъ можетъ отказаться, если ты запросишь слишкомъ дорого, во-вторыхъ, онъ не будетъ даже въ состояніи заплатить дорого: весь его капиталъ состоитъ только изъ нсколькихъ тысячъ франковъ, съ трудомъ скопленныхъ отъ продажи и отдачи въ наемъ лса, по порученію маркиза.

‘При назначеніи цны не говори о милліонахъ маркиза, а только о тысячахъ своего покупателя.

‘За симъ ‘впередъ’, мой старый капитанъ, желаю теб счастливаго успха.

‘Если ты не будешь доволенъ своей маленькой кошечкой, то будешь слишкомъ требовательнымъ и недостойнымъ любви твоей

Клементины’.

Такъ какъ нужно было, чтобы это письмо пришло въ Парижъ ране прізда туда г. де-Каркбю, то Клементина устроила такъ, что онъ опоздалъ на вечерній поздъ.

Такимъ образомъ, уже на другой день, въ три часа, г. де-Каркбю явился въ контору ‘Fortune publique’.

— Если вы явились для того, чтобъ подписаться, сказалъ лакей, идя къ нему навстрчу, то поторопитесь: остается только нсколько минутъ, а завтра будетъ поздно.

Но г. де-Каркбю, оскорбленный тмъ, что его приняли за подписчика — онъ не вмшивался въ подобные пустяки — высокомрно отвтилъ, что ему нужно и сейчасъ же видть капитана Божонье.

— Г. Божонье въ засданіи, онъ никого не можетъ принять.

— А въ которомъ часу окончится это засданіе?

— Часовъ въ пять, шесть.

— Неужели вы думаете, что я буду дожидаться столько времени?

— Какъ вамъ будетъ угодно.

— Не можете-ли вы передать письмо г. Божонье?

— Это трудно.

— Но не невозможно, не такъ-ли? Это зависитъ отъ благодарности, а?

Лакей усмхнулся.

Тогда г. де-Каркбю, порывшись довольно долго въ карман своего жилета, вынулъ монету въ два франка.

— За это можно? сказалъ онъ съ княжескимъ видомъ, показывая монету.

— Невозможно, отвтилъ слуга съ презрніемъ.

— Разв вы обязаны раздлить ее съ вашимъ господиномъ?

— Милостивый государь…

— Ну, возьмите вотъ эту монету въ пять франковъ и отнесите скоре письмо, вы хорошо видите, что я не какой-нибудь простакъ. Я знаю вашего директора.

И, заложивъ руку за спину, онъ принялся насвистывать охотничью псню, между тмъ какъ слуга понесъ письмо Клементины къ капитану.

Минутъ черезъ десять вошелъ капитанъ торопливымъ шагомъ, съ видомъ человка, заваленнаго работой.

— Г. де-Каркбю? спросилъ онъ не кланяясь.

— Да.

— Я прочелъ письмо свой жены, теперь не возможно переговорить объ этомъ дл, очень занятъ, завтра, если хотите.

Съ той поры какъ сдлался финансистомъ, онъ усвоилъ себ этотъ телеграфическій языкъ въ разговор съ своими кліентами, которыхъ онъ хотлъ ослпить, поразить.

— Вашъ часъ? продолжалъ онъ.— Въ пять часовъ утра, если хотите, тогда намъ никто не помшаетъ.

Если г. де-Каркбю не былъ ослпленъ, то, по крайней мр, онъ былъ удивленъ.

— Какой хвастунишко! подумалъ онъ, смотря на капитана.

— Ршайте, продолжалъ капитанъ, вынувъ бумажникъ, чтобъ записать часъ условленнаго свиданія.

— Я тоже очень спшу, сказалъ г. де-Каркбю, завтра будетъ для меня очень поздно.

— Сегодня ни одной свободной минуты.

— Вдь вы будете же обдать?

— Да, прекрасная мысль, вы окажете мн честь отобдать со мною?

— Напротивъ, я думаю, вы окажете мн любезность раздлить мой обдъ.

— Какъ вамъ будетъ угодно, я никогда не пускаюсь въ любезности: пустяки и потеря времени.

— Таково же и мое мнніе.

— Въ которомъ часу?

— Это зависитъ отъ васъ.

— Въ такомъ случа въ семь часовъ, гд?

— Въ Пале-Ройяль, сказалъ г. де-Каркбю, любившій придерживаться экономіи.

— Невозможно, отвчалъ капитанъ, качая головою: — тонкій желудокъ нельзя насыщать въ такихъ мстахъ, въ кафе Ришъ, въ англійскомъ кафе — я обдаю только здсь.

— Въ такомъ случа въ кафе Ришъ.

— Хорошо! вы найдете меня тамъ за абсентомъ.

И, не сказавъ ни слова, не подавъ руки, онъ быстро удалился.

— Вотъ мошенникъ-то, думалъ г. де-Каркбю, выходя изъ конторы ‘Fortune publique’,— если я не спою его, онъ будетъ стоить мн дорого.

— Вотъ старый дуракъ, думалъ въ тоже самое время капитанъ,— онъ не позволитъ ощипать себя такъ же легко, какъ маркизъ, ну, да все-таки вытяну съ него сколько можно.

И, возвратившись въ свой кабинетъ, гд никто его не дожидался, онъ принялся курить трубку въ ожиданіи обда.

XLVIII.

— Есть у васъ какія-нибудь правила, спросилъ г. де-Каркбю, усвшись за столъ противъ капитана въ кафе Ришъ.

— Правила? у меня? но разумется, у меня есть правила всхъ сортовъ: политическія, кулинарныя, религіозныя. Не хотите-ли вы подвергнуть экзамену мою совсть?

— Просто я хотлъ васъ спросить, не раздляетели вы со мной того мннія, что не слдуетъ говорить о длахъ ране, чмъ каждый осушитъ хоть одну бутылку?

— Относительно этого мои правила строже вашихъ: я счелъ бы себя достойнымъ проклятія, еслибы сталъ говорить серьезно, не осушивъ предварительно, по крайней мр, двухъ бутылокъ.

— Положите по три, воскликнулъ г. де-Каркбю, разсчитывая, что это. вино, какъ-бы дорого оно ни стоило, принесетъ ему хорошіе проценты, да кром того, онъ самъ будетъ принимать участіе въ этой попойк.

— Положите по четыре, если хотите, отвтилъ капитанъ.

— Неужели этотъ старый служака будетъ въ состояніи состязаться со мной? подумалъ г. де-Каркбю съ безпокойствомъ.

Но онъ не выказалъ этихъ опасеній и съ полнымъ стаканомъ привтствовалъ капитана:

— Вы нравитесь мн, сказалъ онъ: — повидимому, вы хорошій кутила.

— И вы также, отвчалъ капитанъ.

— Я! отвчалъ г. до-Каркбю, не желая показаться опаснымъ,— я былъ прежде кутилой, а теперь нтъ, осталось только одно желаніе и больше ничего.

— Знаете-ли, о чемъ я думалъ сейчасъ, смотря на васъ? О томъ, что жена моя, живя въ глуши провинціи, должна быть очень счастливой, что нашла компаньономъ себ такого любезнаго человка, какъ вы.

— Дйствительно, я иногда забавляю ее.

— Въ такомъ случа я очень обязанъ вамъ, сказалъ капитанъ, протягивая ему черезъ столъ руку.

— О, не за что! воскликнулъ г. де-Каркбю, разражаясь громкимъ хохотомъ.

— Это все равно, еслибъ я не далъ честнаго слова маркизу оставить ее въ Рюдмон, то я попросилъ бы ее возвратиться сюда, я не могу жить безъ нея.

— Шутъ!

— Сами вы шутъ.

— Что вы притворяетесь святымъ!

— А вы?

Подобнаго рода откровенность могла зайти очень далеко, она продолжалась до четвертой бутылки и однако ни который изъ собесдниковъ не выказалъ ни малйшаго признака опьяненія.

— Этотъ старикъ крпокъ, подумалъ капитанъ.

— Вотъ кутила, онъ можетъ выпить цлый погребъ и не опьянть, думалъ г. де-Каркбю, съ нкоторой грустью приготовляясь требовать еще вина,— если я самъ буду такъ пить, то не выторгую у него ни одного су.

Тогда онъ ршился на отчаянное средство.

— У меня есть одна привычка, сказалъ онъ:— старая привычка, которую прошу васъ соблюсти.

— Въ такомъ случа, это правило.

— Именно. Правило это — выпить во время обда стаканъ коньяку. Надюсь, вы не заставите меня, чтобы я пилъ одинъ.

— Разумется. Потрудитесь потребовать бутылку коньяку.

Это было послднее средство, которое г. де-Каркбю призвалъ себ на помощь. Дйствительно, имя привычку, какъ онъ говорилъ, пить за обдомъ коньякъ, онъ надялся, что это дастъ ему перевсъ надъ капитаномъ.

Но капитанъ не опьянлъ отъ коньяку, какъ не опьянлъ онъ отъ винъ.

Подали дессертъ. Тогда капитанъ, опершись руками на столъ и глядя въ лицо г. де-Каркбю съ насмшливой улыбкой, сказалъ:

— Г. де-Каркбю, вы не разъ въ своей жизни продавали лошадей, не такъ ли?

— Къ чему этотъ вопросъ?

— Чтобы сказать вамъ, что я, съ своей стороны, въ продолженіи нсколькихъ лтъ торговалъ лошадьми. Такимъ образомъ, оставимъ эти пріемы барышниковъ, не такъ ли? Мы одинаково хитры, какъ одинъ, такъ и другой. Что касается до того, чтобы споить другъ друга, то, безъ сомннія, мы можемъ достигнуть этого, но достигнемъ оба въ одно и тоже время, такъ что это не дастъ преимущества ни тому, ни другому, только у обоихъ будетъ болть голова, вотъ и все. Будемъ же играть въ открытую. Въ моихъ рукахъ есть бумага, которую вамъ нужно пріобрсти, начнемъ съ этого.

— Я погибъ, сказалъ г. де-Каркбю съ простодушнымъ видомъ,— дйствовать на мою откровенность,— это все равно, что просто взять деньги изъ моего кармана: я не могу защищаться.

— А я, видя васъ такимъ, я чувствую себя неспособнымъ отказать вамъ въ этой маленькой бумажк, которая для васъ содержитъ въ себ цлое состояніе.

Говоря это, онъ положилъ на столъ письмо Бальбинъ, сложенное вчетверо. Г. де-Каркбю тотчасъ протянулъ къ нему руку, но капитанъ закрылъ письмо своей ладонью.

— Сейчасъ, сказалъ онъ.

Въ эту минуту оффиціантъ приготовлялся раскупорить новую бутылку, но г. де-Каркбю остановилъ его.

— Нтъ, сказалъ онъ, довольно, приготовьте счетъ.

Когда оффиціантъ вышелъ, онъ сказалъ:

— Посмотримъ, за сколько продадите вы мн это письмо?

— Гораздо дешевле, чмъ оно стоитъ, потому что оно доставитъ вамъ состояніе маркиза де-Рюдмонъ въ семь или восемь милліоновъ.

— Семь или восемь милліоновъ — состояніе маркиза? Кто вамъ сказалъ подобную глупость? Едва ли найдется на одинъ милліонъ, да кром того, сколько еще нужно потратить расходовъ на него: строенія въ дурномъ состояніи и требуютъ поправокъ, лса повырублены…

— Довольно, я знаю эти разсчеты. Каково бы ни было состояніе маркиза, но безъ этого письма оно не достанется вамъ, между тмъ какъ при помощи этого письма вы непремнно получите его. Я не прошу съ васъ милліона, дайте мн сто тысячъ и вы получите письмо.

Г. де-Каркбю громко захохоталъ.

— Это стоитъ обда, воскликнулъ онъ, сто тысячъ франковъ! Да вы съ ума сошли!

Потомъ, видя, что капитанъ молчитъ, онъ сказалъ:

— Я замчаю съ удовольствіемъ, что вино произвело на васъ свое дйствіе.

— Я тоже очень радъ видть, что коньякъ произвелъ на васъ такое же дйствіе.

— Какое значеніе иметъ эта бумажка, которую вы закрываете рукой, какъ будто боясь, чтобъ я не вырвалъ ее у васъ?

— Она служитъ доказательствомъ того, что маркизъ де-Рюдмонъ вовсе не отецъ дочери Эммы Лажоле.

— Если это такъ, то я предлагаю вамъ за него тысячу франковъ, тысячу франковъ — ни одного су больше, ни одного су меньше.

Не отвтивъ ни слова, не выказавъ ни малйшаго удивленія, капитанъ позвонилъ.

Вошелъ слуга.

— Свчу, спросилъ капитанъ.

Когда принесли зажженную свчу, капитанъ свернулъ въ трубочку письмо и хотлъ зажечь его.

— Что вы хотите длать? спросилъ г. де-Каркбю, удерживая его руку.

— Закурить сигару этимъ письмомъ.

— Я даю вамъ за него дв тысячи.

Капитанъ поднесъ письмо къ свч.

— Три тысячи.

— Вы знаете, сказалъ капитанъ улыбаясь,— я сдлаю тоже, что длается въ аукціонной камер: если не дашь настоящую цну во время, посл будетъ поздно. Три тысячи франковъ! кто больше? разъ два! понимаете?

— Видите, мой милый капитанъ, сказалъ г. де-Каркбю,— вы хорошо знаете, что за пятьсотъ франковъ я могу найти кого-нибудь, кто согласится освободить меня отъ этой молодой двушки и еще гораздо боле пріятнымъ способомъ, чмъ черезъ ваше письмо, безъ всякихъ объясненій съ маркизомъ.

— А угрызенія совсти, вы ихъ ни во что не ставите? Пожалуйста, не прикидывайтесь боле жестокимъ, нежаи вы на самомъ дл. Я увренъ, что если вы прибгнете къ этому средству (а если вы еще не прибгли къ нему, то значитъ боитесь его), то вы будете мучиться угрызеніями совсти.

— Оцнимъ эти угрызенія въ пятьсотъ франковъ за обдни, это въ общемъ все составитъ только тысячу франковъ, и вы видите, что это очень далеко отъ ста тысячъ франковъ, которые вы просите. Сто тысячъ франковъ! но, мой милый капитанъ, гд прикажете мн ихъ взять? Примите во вниманіе, что я другъ вашей жены, что она послала меня къ вамъ. Ну! положимъ три тысячи пятьсотъ, я заплачу за обдъ и не будемъ больше говорить объ этомъ.

Капитанъ ожидалъ сопротивленія, но все-таки не разсчитывалъ, что Каркбю будетъ торговаться какъ какой торгашъ, онъ понялъ, что необходимо ограничить свои требованія, иначе онъ могъ не получить ничего.

— Ну! сказалъ онъ,— давайте двадцать пять тысячъ франковъ и ни слова боле.

— Но…

— Ни слова больше, или я сожгу письмо.

— Ну, ну, безъ гнва! не горячитесь и поймите, что нельзя покупать вещь, не осмотрвъ ея. Вы увряете меня, что письмо это есть доказательство, но вы можете ошибаться. Прежде всего, позвольте мн прочесть его.

— Когда вы узнаете, что въ немъ заключается, оно вамъ будетъ ненужно и вы же первый будете смяться надо мной.

— А если я куплю его у васъ, не читавши, вы можете смяться надо мной, что продали мн никуда негодную бумагу.

— Г. де-Каркбю!…

— Капитанъ!…

Но споръ не пошелъ дальше.

Правой рукой капитанъ подалъ открытое письмо и въ тоже время протянулъ лвую руку.

— Положите три тысячи франковъ въ эту руку, сказалъ онъ, и читайте, даю вамъ слово, что не будете сожалть объ этихъ деньгахъ. Г. де-Каркбю подумалъ съ минуту, наконецъ вынулъ изъ своего бумажника два билета въ тысячу франковъ каждый и положилъ ихъ въ руку капитана.

— Вотъ все, что я могу дать, сказалъ онъ, честное слово!

Въ тоже время онъ быстро взялъ письмо и въ полголоса прочелъ его.

— Какъ! воскликнулъ онъ,— такъ это называете вы доказательствомъ?

— Разв показаніе свидтеля не представляетъ по вашему мннію доказательства?

— Но это показаніе не удостовряетъ, что маркизъ не отецъ Денизъ, а указываетъ только, что и двое другихъ могутъ быть ея отцами.

— Такъ этого для васъ недостаточно?

— Вы мн говорили совершенно о другомъ. Еслибы вы представили мн полное, несомннное доказательство, что маркизъ не былъ отцомъ этой двочки, тогда я могъ бы заплатить вамъ за него до десяти тысячъ франковъ, но это только треть доказательства и потому не стоитъ боле трехъ тысячъ франковъ. Вы уже получили дв тысячи франковъ, остается додать вамъ еще тысячу, вотъ она.

Сказавъ это, онъ быстро сунулъ письмо въ карманъ и положилъ на столъ билетъ въ тысячу франковъ.

Капитанъ думалъ было разсердиться, но г. де-Каркбю перекричалъ его. Они обозвали другъ друга мошенниками и потомъ успокоились.

— Вы прибавите еще пятьсотъ франковъ, чтобъ я могъ купить подарокъ для своей жены, сказалъ капитанъ.

— Я самъ куплю его, отвтилъ г. де-Каркбю.

— Мы купимъ его вмст.

— Хорошо, только я поднесу его ей.

Въ этотъ же самый вечеръ они купили этотъ подарокъ, и на другой день г. де-Каркбю отправился по желзной дорог въ обратный путь, но, сойдя на станціи, вмсто того, чтобъ хать въ Рюдмонъ, онъ похалъ въ Конде-ле-Шатель.

Прежде всего онъ хотлъ видть своего племянника.

XLIX.

Пріхавъ въ Конде-ле-Шатель, г. де-Каркбю прямо отправился къ Людовику, но ему сказали, что г. товарищъ прокурора только что отправился въ судъ.

Было только три четверти одиннадцатаго, а г. де-Каркбю зналъ, что присутствіе начинается не ране одинадцати часовъ. Онъ отправился въ судъ, который помщался въ зданіи стараго замка, кое-какъ приспособленнаго для присутственныхъ мстъ округа: суда, меріи, су префектуры.

Такъ какъ замокъ построенъ на небольшомъ холмик, то его видно издалека съ улицъ, которыя вс сходятся къ площадк замка, обсаженной деревьями.

Дойдя до конца улицы, по которой шелъ, г. де-Каркбю увидалъ своего племянника, стоящаго подъ однимъ изъ этихъ деревьевъ, со скрещенными на груди руками, закинутой головой, въ положеніи человка, который смотритъ со вниманіемъ въ даль, какъ будто отъискивая какую точку въ пространств. На что онъ могъ смотрть такъ? Отсюда только съ трудомъ можно видть синеватыя вершины холмовъ Рюдмона. Денизъ! Ахъ, да! Денизъ въ эту минуту стояла должно быть въ павильон на кругу парка.

Когда г. де-Каркбю думалъ съ улыбкой, какое истинно доброе дло изцлить отъ такой глупой любви двадцати-пятилтняго мальчика, Людовикъ протянулъ руку въ пространство и большими шагами направился ко входу въ замокъ.

Г. де-Каркбю пошелъ за нимъ.

Такъ какъ онъ былъ хорошо знакомъ со слугою, то тотъ пропустилъ его и онъ дошелъ до г. товарища прокурора, который въ это время переодвалъ платье.

— Прочитай вотъ это, сказалъ г. де-Каркбю своему племяннику, передавая ему письмо Бальбинъ.

— Но, дядюшка, мн нужно идти въ присутствіе.

— Одной минуты будетъ достаточно для тебя, ты не будешь жалть времени, которое потратишь на это, ты увидишь, что у тебя есть дядя, который заботится о теб.

Людовикъ взялъ письмо и началъ читать его, но на третьей строчк онъ остановился, чтобы взглянуть на своего дядю.

Увидвъ насмшливую мину его, онъ понялъ то, что прочиталъ.

Тогда, возвращая дрожащею рукою письмо своему дяд, онъ сказалъ глухимъ голосомъ:

— Это письмо не касается до меня.

— Что ты одурлъ что-ли? вскричалъ г. де-Каркбю,— вотъ письмо, которое мн, чортъ знаетъ, чего стоило, я купилъ его для тебя, въ твоемъ интерес, потому что ты мой племянникъ, а ты не хочешь его прочесть.

— Меня ждутъ въ присутствіи, сказалъ Людовикъ, принявшій опять свое чиновническое равнодушіе.

— Я видлъ, что ты любишь эту двочку, сказалъ г. де-Каркбю.— Я сомнвался въ томъ, что она дочь маркиза, я нашелъ доказательство, что мои сомннія были основательны. Я принесъ теб это доказательство, чтобы ты не ршился на бракъ, который не принесетъ того, на что ты разсчитывалъ. Не великодушничай, люби, если это доставляетъ теб удовольствіе, но не женись.

Въ эту минуту дверь извнутри отворилась и слуга объявилъ, что господинъ президентъ ожидаетъ г-на товарища прокурора.

— Я люблю не дочь маркиза де-Рюдмонъ, а Денизъ. Я не хочу читать этого письма, которое нисколько не можетъ измнить моихъ чувствъ.

— Но ты просто глупецъ, я теб говорю, что она не дочь Артура и я сейчасъ докажу это ему самому.

— О! вскричалъ Людовикъ.

Но тотчасъ же подавилъ свое негодованіе и, надвая судейскую шляпу на свою голову, сказалъ размреннымъ голосомъ:

— Я сейчасъ буду произносить обвинительную рчь противъ двоихъ несчастныхъ, которые гораздо мене преступны, чмъ вы, милостивый государь.

И не оборачиваясь, онъ вышелъ, оставивъ г. де-Каркбю, задыхавшагося отъ гнва.

— Глупецъ, дуракъ, разиня! Въ его возрастъ! Неужели любовь длаетъ изъ людей полнйшихъ идіотовъ?

Къ счастію, маркизъ не влюбленъ и не будетъ такъ глупъ.

Это размышленіе утшило его и онъ отправился въ Рюдмонъ, тихонько посмиваясь надъ миной, которую состроитъ Артуръ, когда узнаетъ, что онъ не отецъ этой маленькой двочки, которую онъ обожаетъ. Три тысячи франковъ и съ обдомъ,— поистин, это вовсе не дорого, тмъ боле, что обдъ былъ превосходенъ. А ‘маленькая богиня’, что она скажетъ, получивъ кольцо, которое онъ ей привезъ? Да, ршительно онъ сдлалъ удачное путешествіе.

Именно ‘маленькая богиня’ и была первымъ лицомъ, которое онъ увидалъ, пріхавъ въ замокъ.

Она была у своего окна, она сошла и идя навстрчу ему по лстниц, издали сдлала ему знакъ пройти въ маленькую гостинную, куда она тотчасъ же и пришла.

— У васъ письмо? спросила она его тихо и ршительно останавливая его изъявленія нжности.

— Да.

— Ну хорошо! Я вамъ совтую сообщить его немедленно маркизу, который теперь въ своихъ комнатахъ. Мн кажется, очень хорошо, что вы сдлали все это съ такою поспшностью и ревностью. Въ то же самое время, хорошо также и то, что онъ не знаетъ, что вы видли здсь кого-нибудь раньше, чмъ его, нужно, чтобъ онъ думалъ, что вы пришли къ нему прямо съ дороги.

— Неужели вы считаете меня на столько простымъ, чтобы я могъ ему упомянуть о моей ‘маленькой богин’?

— Я уже буду достаточно замшана въ это дло тмъ, что вы будете принуждены сказать, будто получили это письмо отъ моего мужа.

— Зачмъ же говорить объ этомъ?

— Потому что вамъ нельзя будетъ этого скрыть. Но, можетъ быть, вамъ можно будетъ объяснить, что разговоръ о Денизъ у васъ зашелъ за обдомъ съ капитаномъ, къ которому я посылала письмо съ вами. Тогда капитанъ, немного подвыпившій, началъ говорить въ двусмысленныхъ выраженіяхъ относительно рожденія Денизъ. Вы, очень понятно, потребовали отъ него объясненій и, такимъ образомъ, поставленный въ крайнее положеніе, онъ ничего не могъ сдлать, какъ только отдать вамъ это письмо.

— Но это почти такъ, какъ и на самомъ дл было между нами, это было за обдомъ и вдобавокъ за хорошимъ….

— Въ такомъ случа, это отлично: дйствительная исторія придастъ характеръ вроятности исторіи вымышленной, наконецъ, съ вами, мущинами, нечего бояться, вы такъ искусны въ придумываніи исторій. Идите, идите скоре.

Онъ хотлъ отдать ей кольцо, онъ хотлъ говорить ей о своей любви, она тихо толкнула его къ двери.

— Завтра, сказала она:— въ два часа.

— Какъ! завтра! сказалъ онъ печальнымъ тономъ,— когда я такъ спшилъ возвратиться къ вамъ!

— А я, думаете вы, не спшу узнать то, что вы длали въ Париж, а также, что произойдетъ сейчасъ между вами и маркизомъ? Но въ борьб, которую вы хотите начинать, вы можете тогда только успть, когда будетъ очевидно, что у васъ нтъ союзниковъ. Если узнаютъ о слабомъ участіи, которое я во всемъ этомъ принимаю по дружб къ вамъ, маркизъ можетъ подумать, что противъ него существуетъ цлый заговоръ. И это письмо потеряетъ въ его глазахъ всю свою силу. И такъ, будемъ благоразумны, я оберегаю вашъ же интересъ. До завтра!

— До завтра, мой ангелъ.

— Мой ангелъ?

— До завтра, моя милая жена.

И въ то время, какъ г. де-Каркбю направлялся въ комнаты маркиза, Клементина всходила къ Денизъ.

Никогда г. де-Каркбю не чувствовалъ себя такъ веселымъ, такъ полнымъ надеждъ и увренности, наконецъ онъ могъ отмстить.

— Какъ? Это вы, мой кузенъ? спросилъ его маркизъ, увидя, что онъ входитъ,— вы уже возвратились?

Г. де-Каркбю состроилъ мрачную фигуру и принялъ грустную позу.

— Обстоятельства, независящія отъ моей воли, сказалъ онъ печальнымъ голосомъ, сократили мое пребываніе въ. Париж.

— Вы играли въ карты? спросилъ маркизъ, предвидя заемъ.

— Еслибъ дло шло только о денежной потер, то вы увидли бы меня мене огорченнымъ.

— Что же съ вами случилось?

— Дло идетъ не обо мн, а о васъ, и это-то меня и огорчаетъ.

— Обо мн?

Тогда г. де-Каркбю, слово въ слово, повторилъ исторію, которой научила его Клементина: какъ, относя ея письмо, онъ увидлъ капитана Божонье, какъ они вмст обдали, какъ вино развязало языкъ Божонье и онъ началъ говорить объ учениц своей жены, какъ сталъ длать странные намеки относительно рожденія Денизъ, какъ онъ, Артемій, разсердился, услышавъ эти слова, какъ тогда капитанъ, чтобъ выйти изъ затруднительнаго положенія, сталъ уврять, что въ рукахъ его есть письмо, подтверждающее его слова, какъ наконецъ, доведенный до крайности, онъ принужденъ былъ отдать ему, Артемію, это письмо.

— Какіе намеки, какое письмо? спросилъ маркизъ, выведенный изъ терпнія.

— Письмо, которое ничего боле не доказываетъ, какъ только то, что вы вовсе не отецъ Денизъ, какъ вы считаете себя.

Маркизъ вскочилъ страшный, угрожающій.

— А кто вамъ сказалъ, вскричалъ онъ, — что я считаю себя отцомъ Денизъ?

— Но, кузенъ…. пробормоталъ, испугавшись, г. де-Каркбю.

— Кто вамъ это сказалъ? кто вамъ это сказалъ?

— Но я думалъ, я полагалъ….

— Вы думали, что этотъ ребенокъ угрожаетъ вашему положенію здсь и вы подло выдумали эту исторію, которую только что разсказали мн съ лицемрнымъ видомъ.

— Клянусь вамъ….

— Вы, вы клянетесь, передо мной!

Эти слова были произнесены съ такимъ подавляющимъ презрніемъ, что г. де-Каркбю въ продолженіи нсколькихъ секундъ оставался уничтоженнымъ.

— Если вы не врите моимъ словамъ, сказалъ онъ наконецъ, — то поврите, безъ сомннія, этому письму.

— Письму, которое этотъ презрнный капитанъ написалъ вамъ за нсколько сотенъ франковъ?

— Не капитанъ написалъ его, но оно было прислано ему подругой Эммы Лажоле, актрисой Бальбинъ. Прочтите, по крайней мр.

Сказавъ это, онъ положилъ передъ маркизомъ развернутое письмо, но тотъ отбросилъ его.

— Вы должны выслушать мою защиту, сказалъ г. де-Каркбю,— а не отбрасывать мои доказательства.

— Что мн за дло до вашей защиты.

Однако, посл минутнаго колебанія и борьбы съ собою, онъ ршился прочесть это письмо.

Посл прочтенія первыхъ строчекъ он поблднлъ, и письмо задрожало въ его рукахъ, какъ листья на втви во время бури, онъ принужденъ былъ положить его на свой письменный столъ и поддерживать голову обими руками.

Но вдругъ, схвативъ это письмо, онъ выпрямился во весь ростъ, скрестивъ на груди руки и закинувъ голову, передъ г. де-Каркбю, который инстинктивно попятился назадъ.

— Такимъ образомъ, вскричалъ онъ громовымъ голосомъ,— то, что мн говорили сотню разъ, значитъ справедливо? Вы хотите моего наслдства и, какъ вы вообразили, что этотъ ребенокъ можетъ лишить васъ его, вы изобртаете противъ него эту клевету и съ плачевнымъ видомъ приносите мн это письмо. Вы думаете такимъ образомъ, не правда-ли, порвать связи, которыя привязываютъ меня къ ней? Ну! слушайте: еслибъ я узналъ, что Рюдмонъ долженъ когда-нибудь перейти въ такія руки какъ ваши, я лучше сжегъ бы самъ эти лса. Вы, вы наслдникъ Рюдмона, да это было бы еще боле смшно, чмъ постыдно. Я пригласилъ васъ сюда изъ жалости, изъ человколюбія, и вотъ какъ вознаградили вы меня за это, низостью!

Г. де-Каркбю мало по малу приблизился къ двери.

— Ну, вскричалъ маркизъ, наклоняясь къ нему,— убирайтесь, убирайтесь отсюда, если не хотите, чтобъ я васъ выгналъ пинками.

Г. де-Каркбю не счелъ благоразумнымъ продолжать этотъ разговоръ, принявшій оборотъ столь отличный отъ того, какого онъ ожидалъ

— Печаль помрачаетъ вашъ разсудокъ, сказалъ онъ. И отворивъ дверь, онъ выскользнулъ изъ комнаты. Тогда маркизъ, подошедши опять къ своему письменному столу, упалъ въ кресло, закрывъ голову руками.

— О, Денизъ! воскликнулъ онъ. Бдный ребенокъ!

L.

Маркизъ долго сидлъ, закрывъ лицо руками, глубокое уныніе смнило гнвъ. Онъ думалъ не о г. де-Каркбю, а о Денизъ, объ Эмм.

Возможно-ли, чтобы Эмма такъ позорно обманула его? Возможно-ли, чтобы клятвы, произнесенныя ею на смертномъ одр, были ложны?

И онъ снова впадалъ въ тоску, которая такъ жестоко терзала его въ то время, когда Эмма звала его къ себ, чтобы вручить ему Денизъ. Но какъ тяжеле были теперь эти мученія, чмъ въ то время!

Тогда его просили только взять на свое попеченіе ребенка, котораго онъ не зналъ и съ которымъ имлъ только слабую связь.

Между тмъ какъ теперь нужно было отвернуть отъ себя ребенка, котораго онъ любилъ, нужно было насильственно вырвать изъ сердца чувства, которыя мало-по-малу такъ овладли имъ, что онъ во всемъ своемъ существ чувствовалъ ихъ глубокіе и крпкіе корни.

Она уже не будетъ боле его дочерью, этотъ милый ребенокъ Денизъ, кроткіе и нжные глаза которой оказывали на него такое дйствіе! Это дйствіе, это очарованіе было мечтой, ложной мечтой.

Онъ допустилъ обмануть себя, онъ обманулся самъ.

Отнын она для него чужая, даже хуже — дочь его соперника.

Онъ снова прочелъ письмо Бальбины, остававшееся развернутымъ передъ нимъ.

Корнатонъ, Шевинъ! Вотъ имена тхъ, къ которымъ писала Эмма въ одно время, какъ и писала къ нему.

Онъ хорошо помнилъ ихъ, особенно капитана Корнатона, столь смшнаго съ своимъ побдоноснымъ видомъ, самохвала, хвастуна, и Шевина, походившаго на барана съ блой шерстью.

Они могли бы взять его дочь, какъ онъ взялъ, можетъ быть, ихъ дочь.

Какая непостижимая тайна! Какъ найтись въ этой масс лжи, смшивающейся, противорчащей, подтверждающей, затемняющей одна другую.

Никакой руководящей нити, никакого свта, который могъ бы освтить этотъ окружающій его мракъ.

Сомнніе, одно сомнніе, такъ какъ онъ не хотлъ врить въ истину, переданную ему такими безчестными людьми.

Ахъ, еслибъ эти люди были честными! Но Каркбю и Божонье, соединившіеся вмст, какъ онъ могъ имъ врить?

Одинъ этотъ союзъ ихъ между собою не былъ-ли для него предостереженіемъ не доврять имъ?

Интересъ Каркбю, чтобы онъ отвергнулъ Денизъ, былъ слишкомъ очевиденъ: онъ защищалъ свое наслдство.

Съ тхъ поръ, какъ маркизъ привезъ Денизъ въ Рюдмонъ, онъ заперъ въ ящикъ фотографическія карточки свои и ея, сдланныя въ Париж, и никогда онъ не думалъ смотрть на нихъ. Къ чему?

Никогда съ этого времени сомнніе не закрадывалось въ него Зачмъ онъ сталъ бы отъискивать сходство между собою и ей? Она была его дочь. Ни разу ему не приходило мысли задать себ вопросъ по этому поводу.

Каждое утро, когда она подходила къ нему, улыбающаяся и нжная, онъ цловалъ ее, какъ дочь: ‘Доброе утро, милое дитя’, говорилъ онъ ей громко,— ‘доброе утро, милая дочь’, говорило его сердце.

Онъ отперъ ящикъ и вынулъ два портрета, на которые долго смотрлъ, сравнивая ихъ между собою.

Но уже портретъ Денизъ не походилъ боле на оригиналъ: какъ она похорошла за это время!

Можетъ быть, она теперь боле походитъ на него, чмъ на портрет.

Но когда онъ погрузился въ столь пріятное размышленіе, слова Клементины пришли ему на память и эти слова, къ несчастію, противорчили его надеждамъ: Клементина, которая не могла знать его настоящихъ сомнній, отрицала это сходство. Прежде, когда онъ былъ еще молодъ, онъ много страдалъ отъ ревности, но эти страданія, какъ они ни были мучительны, были ничто въ сравненіи съ этой ужасной тоской, причиняемой ему теперь сомнніемъ.

Вопросъ былъ теперь не о врности ему женщины, боле или мене любимой, но о томъ, отецъ онъ или нтъ, о любви, которую онъ чувствовалъ къ своей дочери.

Мало-по-малу онъ впалъ какъ будто въ лихорадку, онъ бгалъ кругомъ по комнат, какъ будто отъискивая выхода изъ какой западни, исхода нтъ,— все тотъ-же головоломный вопросъ.

Она не дочь его?

Ахъ! еслибы это письмо было не отъ Бальбинъ, онъ счелъ было его за злую выдумку, но Бальбинъ была подругой Эммы, вроятно-ли, чтобы она ршилась взвести на свою старую подругу обвиненіе такого рода?

Если она разсказала эту исторію о трехъ письмахъ, значитъ, эта исторія врна.

Однако, какъ ни казалось ему вроятнымъ это заключеніе, онъ не ршился вполн довриться ему и о такомъ важномъ обстоятельств какъ это, онъ думалъ, что должно спросить саму Бальбинъ. И такъ, онъ долженъ хать въ Парижъ.

Принявъ такое ршеніе, онъ веллъ позвать Клементину, чтобы сообщить ей объ этомъ.

Клементина, ожидавшая съ нетерпніемъ результата сообщенія г. де-Каркбю, поспшила явиться.

Но ея любопытство было обмануто: маркизъ сказалъ ей просто, что детъ въ Парижъ по одному очень важному длу.

— И когда вы дете? спросила она.

— Сейчасъ.

Она подошла къ нему и, нжно глядя на него, спросила:

— Завтра утромъ будетъ поздно?

— Дло крайне нужное.

Не смотря на свою досаду, она улыбнулась.

— Въ такомъ случа, добраго пути, г. маркизъ!

— Я возвращусь завтра или, самое позднее, посл завтра.

— Вы не проститесь передъ отъздомъ съ Денизъ? спросила она съ безпокойствомъ слдя за дйствіемъ, какое произведетъ на маркиза этотъ вопросъ.

Онъ колебался съ минуту и казался смущеннымъ.

Она не хотла повторять этого вопроса, боясь возбудить подозрніе въ маркиз, но лишь только увидала, что карета маркиза тронулась, сейчасъ же поспшила къ г. де-Каркбю.

— Ну! спросила она,— что произошло? Маркизъ похалъ въ Парижъ.

— А! онъ ухалъ! вскричалъ г. де-Каркбю,— онъ ухалъ!

И, заложивъ руку въ карманъ, онъ началъ прохаживаться съ закинутой головой.

— Знаете, почему онъ ухалъ?

— Объ этомъ-то я и пришла васъ спросить.

— Ну! онъ ухалъ просто отъ того, чтобы не встртиться со мной за обдомъ. Мы поссорились съ нимъ, и онъ не знаетъ теперь, какъ держать себя передо мной. Трусъ — вашъ маркизъ.

— Изъ этого все-таки невидно, почему вы поссорились, какъ вы говорите.

— Но изъ за этого письма, Боже мой! Онъ мн сказалъ, что скоре самъ сожжетъ весь этотъ лсъ, нежели передастъ свое наслдство въ мои руки.

— А, онъ сказалъ это, перервала его Клементина, не скрывая своей радости.

— Это очень важныя слова, не правда ли? потому что никто не иметъ права поджигать свой домъ и кто сдлаетъ это предается суду какъ поджигатель. Но эти люди ‘стараго режима’ думаютъ, что имъ все позволено.

— Ну, а относительно Денизъ, что онъ сказалъ?

— Ничего. Онъ притворился, что не придаетъ никакого значенія письму, но поврьте мн, оно задло его за живое. Можетъ быть, онъ воспользуется своей поздкой въ Парижъ, чтобъ узнать, справедливо ли оно.

— Это вроятно. Наконецъ, мы скоро узнаемъ это, маркизъ долженъ возвратиться завтра или посл завтра.

— Тмъ лучше. Въ это время мы успокоимся и такъ какъ намъ должно жить вмст, то лучше, если мы не будемъ дуться другъ на друга, — это портитъ аппетитъ, я терпть не могу ссоръ за столомъ. Это все равно, онъ былъ взбшенъ.

— Это вамъ все равно?

— Съ одной стороны, да, съ другой, я нсколько неспокоенъ. Можетъ быть, я лучше сдлалъ бы, еслибъ не самъ передалъ ему это письмо.

— Кто же бы передалъ за васъ?

— Да почта, она всмъ оказываетъ такія услуги, за четыре су можно спокойно, не выходя изъ дому, нанести хорошій ударъ своему врагу, который получаетъ ударъ, не подозрвая никого.

— Анонимное письмо, вы?

— Да, я, у меня нтъ предразсудковъ.

— Это такъ, но несомннно, въ такомъ случа, вовсе не трудно было бы узнать, что это письмо взято отъ моего мужа и что прислали его вы, тогда вы были бы низкимъ трусомъ въ глазахъ маркиза, между тмъ какъ теперь маркизъ долженъ признать благородную смлость вашего поступка.

— Въ самомъ дл онъ былъ смлъ, вы справедливо выразились, сказалъ г. де-Каркбю, выпрямляясь.

Между тмъ, маркизъ подъзжалъ къ Парижу.

Когда онъ поканалъ Бальбин письмо, написанное ею для капитана, актриса пришла въ отчаяніе.

— Какъ? вскричала она,это письмо въ вашихъ рукахъ, г. маркизъ!

Тогда она разсказала, какимъ образомъ написала его, т. е. ту самую исторію, которую придумала Клементина.

— Меня мучитъ не то, что вы написали это письмо, сказалъ онъ,— хотя вы, бывши подругой Эммы, должны, боле чмъ кто-нибудь другой, хранить ея тайны.

— Еслибы вы знали, какъ было дло, вы мене обвиняли бы меня. На ужин у Эммы, въ тотъ самый вечеръ, какъ вы пріхали, былъ разговоръ объ этихъ трехъ письмахъ Эммы, этотъ разговоръ, не знаю какимъ образомъ, дошелъ до свднія капитана Божонье, который просилъ меня въ подробности разсказать эту исторію, конецъ вы знаете.

— Такимъ образомъ врно, что Эмма написала эти три письма?

— Это врно. Но не думайте, что это хоть сколько-нибудь касается рожденія Денизъ. Эмма никогда не колебалась, мн, какъ и всмъ своимъ подругамъ, она всегда говорила, что вы отецъ Денизъ.

И она въ тоже время писала другимъ двоимъ, чтобы отдать имъ свою дочь, которая, какъ вы говорите, моя дочь? Но что у васъ, женщинъ, за представленіе о жизни, что вы играете такими священными чувствами? Вамъ нужно отца своему ребенку и вы берете того или другаго, не безпокоясь знать, какимъ ужаснымъ мукамъ можетъ подвергнуться честный человкъ, котораго вамъ угодно будетъ избрать. Когда-нибудь сомнніе сожметъ своими острыми когтями сердце этого несчастнаго и тогда онъ не осмлится боле сжимать въ своихъ объятіяхъ ребенка, котораго онъ любитъ, который, можетъ быть, не его, и онъ не осмлится также отвергнуть этого ребенка.

— Клянусь вамъ, что Денизъ ваша дочь! воскликнула она.

— Вы клянетесь въ этомъ и я врю въ вашу искренность, но Эмма, если бы она была здсь, осмлилась ли бы она въ этомъ поклясться? Изъ троихъ, которыхъ она призывала къ своему смертному одру, чтобы отдать имъ дочь свою, знала ли она, который былъ отцемъ ея ребенка? Кто скажетъ, что она не чистосердечно писала эти три письма и кто можетъ когда-нибудь освтить эту тайну для меня столь ужасную?

LI.

Такимъ образомъ это свиданіе съ Бальбинъ произвело обыкновенный результатъ всхъ розысковъ маркиза — сомнніе и противорчіе.

То, что подтверждалось съ одной стороны, отрицалось съ другой.

Однако неумолимый фактъ подтвердился несомннно въ этомъ свиданіи: Эмма написала эти три письма.

Но этотъ отчаянный призывъ матери, чувствующей приближеніе смерти, доказывалъ ли, что онъ не былъ отцомъ Денизъ?

Нтъ.

И, говоря по справедливости, не нужно было преувеличивать значеніе этого призыва.

Онъ могъ не быть отцомъ Денизъ, но онъ также могъ и быть имъ.

Заключеніе, такимъ образомъ, было постоянно одно и тоже: сомнніе, сомнніе съ своимъ отчаяніемъ.

При этихъ условіяхъ онъ не могъ боле признать ее за свою дочь и дать ей имя Рюдмонъ, потому что она была можетъ быть дочерью этого Корнатона или этого Шевина.

Но съ другой стороны, онъ не могъ также покинуть ее, потому что, можетъ быть, она была его дочерью.

Такимъ образомъ, постоянно было передъ нимъ это ужасное ‘можетъ быть’,— бездна, надъ которой, онъ наклонялся въ тоск, чтобы видть только мракъ и неопредленность.

Волнуемый этими печальными размышленіями, онъ возвращался въ Рюдмонъ.

Прежде чмъ ссть на поздъ, онъ, по обыкновенію, подалъ телеграмму въ Рюдмонъ, чтобы выслали карету на станцію къ его прізду.

Эта телеграмма была получена когда въ Рюдмон завтракали, и г-жа Меро, распечатавъ, прочла ее вслухъ.

— Не выхать ли намъ навстрчу г. маркизу? спросила Клементина, обращаясь къ Денизъ.

— О, съ удовольствіемъ.

— Это будетъ для насъ прогулкой, а г. маркизъ, можетъ быть, будетъ радъ увидать васъ нсколькими минутами раньше.

Въ дйствительности, она сама спшила увидать маркиза. Безъ сомннія, онъ не скажетъ ей ничего и ей самой нельзя будетъ спросить его, но потому, какъ онъ будетъ смотрть на Денизъ, она пойметъ, какое дйствіе произвела на него поздка въ Парижъ.

И такъ, он отправились въ коляск.

Прибыли на станцію рано и, дожидаясь прихода позда, оставались въ коляск.

Поздъ запоздалъ и Денизъ, соскучившись сидть въ коляск, вышла посмотрть, какъ сажали въ вагоны быковъ.

Вдругъ раздался свистокъ локомотива, приближался поздъ.

Своимъ носовымъ платкомъ Клементина сдлала знакъ Денизъ воротиться, но та смотрла въ это время на быка, который, напугавшись стука отъ позда, не захотлъ идти въ вагонъ, и не видала сигнала гувернантки.

Только, когда шумъ прекратился, она услышала ея призывы, произносимыя раздраженнымъ тономъ.

Она тотчасъ направилась къ коляск, но въ эту минуту увидала, что маркизъ выходилъ со станціи. Она побжала къ нему на встрчу и весело бросилась къ нему на шею.

— Здравствуйте, крестный.

Печальныя мысли, терзавшія маркиза во время дороги, не устояли противъ этой дтской ласки. Онъ поцловалъ ее.

— Здравствуйте, дитя мое, какъ же вы сюда попали?

— Это г-жа Клементина предложила выхать къ вамъ на встрчу, хорошая мысль, не правда-ли?

— Очень хорошая.

Они подошли къ коляск, гд была Клементина, сидвшая на томъ же мст, какъ хала, т. е. назади.

Маркизъ хотлъ протянуть ей руку, но на двор станціи, въ присутствіи сотни лицъ, фамильярность могла показаться неудобною. Онъ удовольствовался тмъ, что поглядлъ на нее, но онъ не нашелъ въ ней той маски, которую привыкъ видть въ ея глазахъ.

Въ самомъ дл, она была подъ вліяніемъ сильной досады. Похала она на станцію только за тмъ, чтобы уловить первый взглядъ маркиза, когда онъ увидитъ Денизъ и, по несчастіюму случаю, это не удалось.

— У васъ явилась прекрасная мысль выхать мн на встрчу, сказалъ онъ,— благодарю васъ за это.

— Я думала, что вы будете очень рады видть Денизъ, сказала она.

Денизъ? Онъ думалъ вовсе не о Денизъ, когда говорилъ это, а о ней, почему же она притворилась будто не поняла его.

Нужно было садиться въ коляску.

Онъ подалъ руку Денизъ и та легко вспрыгнула на подножку. Но тотчасъ остановилась въ замшательств. Обыкновенно, она сидла назади, рядомъ съ маркизомъ, между тмъ какъ Клементина сидла впереди, лицомъ къ нимъ. Но Клементина не покидала теперь своего мста, которое занимала, когда они хали на станцію. Посл минутнаго колебанія, причиненнаго единственно этой перемной обыкновеннаго мста, она хотла ссть впереди, но маркизъ удержалъ ее.

— Садитесь тамъ, сказалъ онъ, показывая пальцемъ на мсто подл Клементины.

— А вы, крестный.

— Я сяду впереди.

Дорога прошла въ молчаніи, потому что никто не былъ расположенъ разговаривать.

Вовсе не по забывчивости Клементина осталась не на своемъ мст въ коляск. Посл перваго неудавшагося опыта, она захотла сдлать второй, принуждая, такъ сказать, маркиза отдалить отъ себя Денизъ.

Если письмо Бальбины произвело дйствіе, котораго должно было ожидать, то онъ, наврное, не задумается оттолкнуть отъ себя ребенка, сдлавшагося въ его глазахъ чужимъ.

Но онъ не только не оттолкнулъ ее, но и прямо показалъ, что хочетъ, чтобы она сохранила свое обычное мсто.

Это имло какое-нибудь значеніе и для Клементины было совершенно ясно.

То, чего она хотла отъ письма Бальбины, не вполн удалось и если чувства маркиза относительно Денизъ и видоизмнились, то только въ извстной степени, которую она не могла опредлить наврное.

Каковы были эти чувства теперь? Она сдлала нсколько попытокъ, чтобы узнать это, но безуспшно, повидимому, маркизъ скрывалъ это.

Очевидно, Денизъ не была уже боле для него тмъ, чмъ прежде, но не вс связи, привязывавшія его къ ней, были порваны и т, которыя порвались подъ вліяніемъ письма Бальбины, очень хорошо могли возстановиться и укрпиться со временемъ.

Этого она и не должна была допускать, если желала наврное достигнуть цли, которую преслдовала.

И она придумала новый планъ, чтобы овладть маркизомъ и тотчасъ написала своему мужу, содйствіе котораго было необходимо, слдующее письмо:

‘И такъ, мой старый капъ, въ продолженіи многихъ мсяцевъ нашей разлуки ты не соскучился по своей маленькой кошечк и ни разу не испытывалъ, желанія пріхать повидаться съ ней.

‘Правда, что отъ времени до времени ты писалъ къ ней (когда ужъ ты не могъ иначе сдлать), правда также, что ты прислалъ ей сувениръ съ этимъ старымъ Каркбю.

‘Но вотъ и все. Но, говоря откровенно, этого недостаточно. Вы забыли, значитъ, что вы женаты, г. капитанъ, и что у васъ есть жена, которую вы должны любить. Въ чемъ клялся ты передъ священникомъ, несчастный?

‘Я знаю, что Парижъ есть такое мсто, которое благопріятствуетъ забвенію клятвъ подобнаго рода, но ты, съ своей стороны, долженъ знать, что Рюдмонъ далеко не такое мсто, гд бы женщина могла закружиться въ вихр удовольствій.

‘Безъ сомннія, я пользуюсь здсь обществомъ маркиза и его кузена Артемія. Но ты знаешь ихъ обоихъ и можешь предположить на сколько весело ихъ общество: маркизъ — деревенскій геркулесъ, кузенъ Артемій — типъ дворянчика, который на театр представляемый Деланнуа можетъ показаться забавнымъ, если представить его такимъ, каковъ онъ на самомъ дл съ своей крестьянской грубостью и мщанскимъ тщеславіемъ, но который въ дйствительности длается ужасно несноснымъ.

‘Въ такой сред, какъ ты долженъ понять безъ длинныхъ объясненій съ моей стороны, я вовсе не могу очень весело проводить время, я становлюсь печальной и сантиментальной.

‘Не смйся, это врно. Я думаю о теб, мой старый капъ, и нсколько разъ, прогуливаясь, печальная и одинокая (это даже видно по моему письму, въ которомъ отражается мое душевное состояніе), я думаю, какъ было бы пріятно опираться на руку одного капитана, который нсколько лтъ тому назадъ умлъ такъ пріятно нашептывать слова любви на ухо одной молодой женщин, которую онъ по его словамъ обожалъ.

‘Разв ты забылъ эти слова? Скажи мн, воинъ, помнишь ты ихъ?

‘Серьезно, еще они отдаются до сихъ поръ въ глубин моего сердца.

‘Почему не прідешь ты вновь повторить мн ихъ? Почему намъ не вспомнить прошедшаго? Уже давно мы не видались, чтобы, сойдясь вмст, вкусить удовольствіе новизны.

‘Мсяцъ тому назадъ, приглашая тебя сюда, я сказала бы, чтобы ты просто явился въ замокъ повидаться со мной и я предложила бы въ твое распоряженіе все, что тамъ есть — лошадей, карету, собакъ и проч. Но продажа тобою письма Бальбины (какъ ты могъ отдать его такъ дешево?) поставила тебя не совсмъ въ хорошее отношеніе къ маркизу и, я думаю, еслибъ онъ увидалъ, что ты пріхалъ въ Рюдмонъ, то сдлалъ бы теб едва-ли очень хорошій пріемъ.

‘Я вовсе не хочу подвергать тебя этому, такъ какъ мн пріятно, чтобы везд, гд я ни находилась-бы, ты могъ ходить съ поднятой головой. Итакъ, если ты согласенъ пріхать повидаться со мной, вотъ что я теб предлагаю:

‘Вмсто того, чтобы пріхать въ Рюдмонъ, ты остановись въ Конде, гд ты найдешь въ гостинниц ‘Коронованный Быкъ’ хорошее помщеніе и хорошій столъ (говорятъ, что тамъ особенно хорошъ коньякъ). Вечеромъ, посл обда, ты садись на лошадь и отправляйся въ Мюльсанъ, гд можешь оставить лошадь въ первой гостинниц. Потомъ или пшкомъ въ Рюдмонъ и устрой такъ, чтобы прійти на площадку замка въ 11 часовъ. Въ это время женщина (трепещущая) выйдетъ изъ рощи и бросится (страстно) въ твои объятія.

‘Это будетъ она, т. е. я, твоя маленькая милая кошечка.

‘Что касается того, какъ теб войти въ замокъ и выйти изъ него, то не безпокойся объ этомъ, это мое дло.

‘Нтъ, это псня жаворонка, уходи, милый Ромео’. Я предложу теб черезъ балконъ.

‘Въ самомъ дл, разв ты не находишь пикантнымъ, что я буду принимать тебя, какъ любовника.

‘Въ этой надежд цлуетъ тебя нжно любящая тебя

Твоя Клементина’.

‘P. S. При семъ прилагаю маленькій банковый билетъ. Посылаю теб только одинъ изъ страха, что иначе ты останешься повеселиться въ Париж, на обратномъ пути я нагружу тебя потяжеле. Я тебя озолочу. Какой успхъ въ твои года! И что особенно ужасно, это то, что ты найдешь это вполн естественнымъ.

‘Наконецъ, до скораго свиданія, неправда-ли? Напиши мн, чтобы я знала день твоего прізда’.

LII.

Отославъ это письмо, Клементина начала очень холодно относиться къ маркизу, къ чему тотъ не привыкъ.

Что съ ней? ласково спрашивалъ онъ ее, она отвчала, что ничего, какъ обыкновенно. Но эти отвты она произносила принужденнымъ тономъ, вполн противорчащимъ ея словамъ.

Однако, не смотря на свои просьбы, маркизъ не могъ добиться отъ нея ничего опредленнаго и проходили цлые дни, не принося съ собой никакой перемны въ этомъ необъяснимомъ для него состояніи Клементины.

Однажды вечеромъ, когда онъ читалъ въ своей постел, онъ услышалъ легкій стукъ въ дверь своей комнаты.

Было уже боле половины двнадцатаго, кто могъ прійти къ нему въ такой часъ?

Неужели это…

Но онъ не имлъ времени окончить своего вопроса: дверь отворилась и вошелъ Валерій.

— Какъ, это вы? вскричалъ маркизъ. Что вамъ нужно? Какъ вы входите безъ моего зова?

Слуга казалось былъ въ затруднительномъ положеніи. Однако, еслибъ маркизъ, вмсто того, чтобъ горячиться, потрудился по пристальне взглянуть на него, онъ замтилъ бы, что подъ этимъ видимымъ замшательствомъ скрывается какое-то лукавое довольство.

— Я прошу извиненія у г. маркиза, сказалъ онъ, что потревожилъ его въ такой неудачный часъ, но это затмъ, чтобы сдлать сообщеніе, которое я считаю очень важнымъ.

— Что вы сметесь надо мной, г. Валерій?

— Если г. маркизу угодно будетъ выслушать меня дв минуты, онъ увидитъ, какъ важно это сообщеніе. Дло идетъ о чести женщины.

— Что такое? вскричалъ маркизъ, котораго это слово заставило быть внимательнымъ.

— Еще нсколько времени тому назадъ я хотлъ, продолжалъ Валерій, сдлать г. маркизу одно сообщеніе, касающееся одной особы здсь, и г. маркизъ очень дурно меня принялъ, это и есть причина моего теперешняго замшательства.

— Поскоре, пожалуйста, избавьте меня отъ этихъ словъ и ораторскихъ пріемовъ, скажите въ двухъ словахъ, что вы хотите сказать.

— Къ балкону г-жи Клементины приставлена лстница, сказалъ слуга, медленно произнося каждое слово.

Лстница у балкона Клементины! вскричалъ маркизъ, забывши въ смущеніи, что она должна быть для него г-жей Клементиной.

— И какой-то человкъ только что влзъ къ ней по этой лстниц.

Маркизъ быстро вскочилъ съ постели.

— Какой человкъ? вскричалъ онъ, одваясь.

— Я не знаю его имени. Все, что я могу сказать г. маркизу, такъ это то, что онъ средняго роста, довольно худъ, съ черными усами. Онъ еще молодъ, во всякомъ случа, потому, какъ онъ приставлялъ лстницу, можно заключить, что онъ силенъ, а потому, какъ онъ карабкался по ней, что онъ ловокъ.

— Значитъ, вы его видли?

— Какъ вижу теперь г. маркиза. Но чтобы г. маркизъ могъ понять, какъ это случилось, мн нужно представить нсколько объясненій. Съ тхъ поръ, какъ г. маркизъ далъ мн свободу проводить ночи гд и какъ мн угодно, я обыкновенно проводилъ вечера въ Мюльсан, потому что тамъ есть особа, которая меня привлекаетъ.

— Все это хорошо. Поскоре!

— Если я объясняю это, то вовсе не для того, чтобы похвастаться, потому что я не нуждаюсь въ этомъ, а чтобы г. маркизъ понялъ, какъ было дло. Вотъ эта-то молодая особа и сказала мн, что вчера, ночью, около десяти часовъ прибылъ изъ Конде какой-то господинъ и спрашивалъ дорогу къ замку, онъ оставилъ свою лошадь въ конюшн, сказавъ, что придетъ за ней въ четыре часа. Это мн показалось подозрительнымъ, и въ четыре часа, когда онъ пришелъ за лошадью, я устроилъ такъ, чтобы можно было увидать его и вотъ тогда я увидалъ того человка, наружность котораго я описалъ г. маркизу. Зачмъ онъ отправился въ замокъ гд провелъ ночь. Къ кому онъ приходилъ? Вотъ вопросы, которые я задавалъ себ въ теченіи цлаго дня. Никогда мн не пришло бы въ голову и мысли, чтобы эта была г-жа Клементина, потому что… Однимъ словомъ я вовсе не думалъ о ней.

— Ну же, скоре! вскричалъ маркизъ,— вы выводите меня изъ терпнія.

— Сегодня вечеромъ, когда пробило одинадцать часовъ, я вышелъ изъ замка, чтобы отправиться въ Мюльсанъ, и вотъ, на первомъ поворот я встртилъ этого человка, хавшаго верхомъ. Понятно я показалъ видъ, будто не замтилъ его, но, удалившись на достаточное разстояніе отъ него, я остановился и возвратился назадъ, чтобы слдовать за нимъ. Это, могу сказать, я сдлалъ съ благоразуміемъ и ловкостью, потому что онъ ничего не замтилъ. Вмсто того, чтобъ направиться къ замку, онъ пошелъ по дорог къ службамъ. Здсь онъ взялъ лстницу отъ снника и, положивъ ее на плечо, спокойно, безъ всякихъ предосторожностей, какъ бы все это происходило среди благо дня, пошелъ къ замку. Къ которому окну онъ приставитъ лстницу? Вс были темны. Но, когда я задавалъ себ этотъ вопросъ, вдругъ окно г-жи Клементины отворилось. Онъ приставилъ свою лстницу, влзъ по ней, ступилъ на балконъ и сжалъ въ своихъ объятіяхъ г-жу Клементину.

Маркизъ не могъ удержать движенія ярости.

— Тогда, продолжалъ Валерій, — я подумалъ, что должно извстить объ этомъ г. маркиза.

— Хорошо, уйдите.

Когда слуга направлялся къ двери, маркизъ сказалъ:

— Отправляйтесь въ деревню.

— Но, г. маркизъ…

— Отправляйтесь или ложитесь спать, это все равно, но не вмшивайтесь въ то, что можетъ произойти здсь.

Такимъ образомъ, эта необъяснимая холодность объяснилась теперь.

У нея былъ любовникъ, который приходилъ къ ней.

Во время разсказа своего слуги онъ усплъ одться, быстро онъ вошелъ въ свой оружейный кабинетъ и снялъ со стны шпагу.

Къ ней! къ ней!

Онъ уже готовъ былъ выйти изъ своей комнаты и подняться въ комнату Клементины, въ которую онъ вошелъ бы, еслибъ даже пришлось выломать дверь, но одна мысль удержала его: эта комната была смежна съ комнатой Денизъ, изъ одной было слышно все, что происходило въ другой,— можетъ ли онъ поставить этого ребенка свидтелемъ подобнаго скандала?

Да и по какому праву онъ. ворвется въ комнату Клементины и вызоветъ ея любовника?

Въ глазахъ всхъ онъ имлъ только одно право: прогнать ее. Но въ такомъ случа Денизъ не должна была знать причины этого: есть вещи, которыя не должны касаться слуха молодой двушки.

Тогда, отказавшись отъ своего перваго намренія и повсивъ шпагу на прежнее мсто, онъ тихо отворилъ стеклянную дверь, выходившую на площадку.

Валерій не обманулъ его, при слабомъ свт луны, закрытой темнымъ облакомъ, онъ замтилъ лстницу, приставленную къ балкону Клементины.

Это врно, у нея былъ любовникъ и этотъ любовникъ былъ подл нея.

Онъ быстро сдлалъ нсколько шаговъ по направленію къ парку. Искушеніе влзть по этой лстниц, войти въ комнату Клементины и выбросить ихъ обоихъ за окно, искушеніе это было очень сильно, онъ хотлъ поставить себя въ невозможность поддаться ему, нужно было, чтобы разстояніе, которое онъ долженъ пробжать для этого, было на столько велико, чтобы онъ усплъ одуматься и остановиться.

Тогда онъ принялся ходить вдоль и поперегъ по площадк, не отводя глазъ отъ балкона.

Окна Клементины были темны, какъ и вс другія окна замка, вс спали, кром нихъ.

И такъ она обманула его, у нея былъ любовникъ, любовникъ, любовникъ! Это слово безпрестанно возвращалось на его языкъ, и онъ произносилъ его вслухъ, громко, машинально, не отдавая себ отчета въ томъ, что длалъ.

Зачмъ же тогда она говорила, что любитъ его? зачмъ эта нжность? зачмъ эти страстные порывы?

Лжива, обманчива, какъ вс женщины. И онъ обожалъ ее и онъ обожаетъ ее!

Никогда онъ не чувствовалъ такъ, какъ теперь, какъ она дорога для него.

То, что онъ испытывалъ, былъ не капризъ, не любовь, боле или мене глубокая, а сильная, глубокая страсть. Съ головы до ногъ, душой, умомъ, тломъ — онъ весь принадлежалъ ей.

И въ эту самую минуту, за этими окнами въ объятіяхъ своего любовника она, можетъ быть, смялась надъ нимъ. Онъ кружился на площадк въ тсномъ кругу, какъ кружились около одного предмета мысли въ его пылающей голов.

Кто могъ быть ея любовникомъ?

Онъ принялся отыскивать между людьми, бывавшими въ послднее время въ замк?

Но это не могло быть лицомъ, знающимъ Рюдмонъ, потому что онъ спрашивалъ въ гостинниц дорогу къ замку.

Кто же въ такомъ случа, кто?

Часы ночи, медленные и ужасные, прошли для него въ этомъ отчаяніи.

Неужели возможно, чтобы эта нжная, эта очаровательная Клементина обманывала его? Все кончено, кончены всхъ планы, кончена ихъ любовь. Онъ не увидитъ уже боле, какъ нжные глаза ея будутъ смотрть на него.

Ахъ, какъ онъ любилъ ее.

Слабость овладла имъ, слабость душевная еще боле, чмъ физическая усталость.

Кончено! Это было кончено!

Онъ слъ на одну изъ скамеекъ, которыя были разставлены подъ тнью тисовыхъ деревьевъ, обстриженныхъ въ форм зонтиковъ.

Онъ былъ противъ ея оконъ и передъ его глазами была эта ужасная лстница.

Втеръ разогналъ облака и луна чистымъ свтомъ озаряла фасадъ замка. Въ молчаніи ночи слышались псни соловьевъ, издалека отвчавшихъ другъ другу.

Нтъ, нтъ, это было невозможно.

Но лстница была тамъ.

Часы шли одинъ за другимъ, ночь прошла, пробило три часа, утро скоро наступитъ, уже съ восточной стороны утренняя заря освщала вершины холмовъ. Туманъ, какъ длинная блая змя, поднимался надъ теченіемъ ркъ. Съ луговъ доносилось мычаніе быковъ и въ чащ парка начиналось пніе птицъ.

Не чувствуя утренней свжести, прохватывавшей его одежду, маркизъ не отводилъ глазъ отъ окна, это было такое время когда, безъ сомннія, долженъ былъ показаться тотъ, кто лишилъ его счастія. Кто?

Вдругъ стеклянная дверь отворилась и на балкон показалась блая фигура.

Наконецъ, маркизъ всталъ, онъ былъ скрытъ въ тни тиса, между тмъ какъ балконъ явственно освщался утреннимъ свтомъ.

Черная фигура показалась позади Клементины.

Это былъ тотъ человкъ, котораго описалъ ему Валерій, но какъ воротникъ его пальто былъ поднятъ для защиты отъ утренней свжести и какъ на немъ была шляпа съ довольно большими полями, то маркизъ не могъ видть его лица.

Почти тотчасъ онъ обернулся, обнялъ Клементину и поцловалъ ее.

Потомъ онъ быстро вышелъ на балконъ, по при этомъ уронилъ съ своей головы шляпу.

И маркизъ, который уже хотлъ было выскочить изъ своей засады, узналъ капитана Божонье.

Ея мужъ! Онъ остановился въ изумленіи.

Въ это время капитанъ спустился на площадку, поднялъ свою шляпу, взвалилъ лстницу на спину и направился къ службамъ.

Перегнувшись черезъ балконъ, Клементина смотрла какъ онъ удалялся, потомъ, выпрямившись, окинула медленнымъ взглядомъ площадку и, ничего не увидвъ, вошла въ свою комнату и затворила дверь.

LIII.

Ея мужъ! Это она своего мужа принимала какъ любовника. Какая женщина!

Первою мыслью маркиза было идти въ ея комнату, они объяснились бы тамъ. Но, подойдя уже къ замку, онъ остановился. Ему идти въ комнату, гд провелъ ночь капитанъ Божонье!

Онъ вернулся и направился къ парку, прежде всего ему нужно было, посредствомъ ходьбы и усталости, утишить порывы своей ярости. Онъ не хотлъ надлать глупостей, онъ долженъ быть спокойнымъ, владть собою.

Въ продолженіи четырехъ часовъ онъ шелъ большими шагами, самъ не зная куда.

Крестьяне, видя какъ онъ шелъ со шляпой въ рук, съ раскраснвшимся лицомъ, съ растрепанными волосами, думали, не сошелъ ли онъ съ ума.

И въ самомъ дл, въ это время онъ былъ сумасшедшимъ отъ ревности, ярости, стыда и горя.

Только въ семь часовъ онъ вернулся въ замокъ, она, вроятно, ужь встала, одлась, онъ могъ говорить съ ней.

Онъ веллъ позвать ее.

Почти тотчасъ она явилась. Она была причесана, одта, какъ обыкновенно, но у ней не было теперь той легкой поступи, улыбающагося лица, какъ обыкновенно, она была, напротивъ, задумчива и съ трудомъ скрывала свою грусть.

Онъ сидлъ въ кресл передъ своимъ письменнымъ столомъ, со скрещенными на груди руками, спокойный по наружности, но внутренно глубоко взволнованный.

Не говоря ни слова, онъ глядлъ, какъ она вошла и долго не сводилъ съ нея глазъ, но она въ смущеніи отвела глаза въ другую сторону.

— Хорошо ли вы спали? спросилъ онъ наконецъ.

— Нтъ, отвчала она нсколько хриплымъ голосомъ, — я вовсе не спала.

— А, да! да!

Онъ снова посмотрлъ на нее, она стояла передъ нимъ въ грустной поз.

Въ продолженіи нсколькихъ минутъ они молчали.

Она первая перервала молчаніе.

— Вы велли позвать меня? сказала она.

— Да.

Въ свою очередь, онъ опустилъ глаза и твердымъ голосомъ произнесъ.

— Чтобы сказать вамъ, что мы должны разстаться.

— Боже мой!

— Вы должны понять, безъ дальнйшихъ объясненій между нами, что мн невозможно оставлять у себя гувернантку, которая на виду у моихъ слугъ принимаетъ къ себ ночью, черезъ окно, мужчину, если даже этотъ мужчина и ея мужъ.

Она въ отчаяніи подняла руки къ небу и изъ ея глазъ брызнулъ цлый потокъ слезъ.

Потомъ, вдругъ бросившись впередъ, она упала къ ногамъ маркиза и, спрятавъ голову въ его колняхъ, громко зарыдала.

— Уничтожь меня, убей меня! говорила она надрывающимся голосомъ,— я презрнная женщина,— безъ силы и мужества.

Потомъ, поднявъ голову и страстно глядя на маркиза, она повторяла:

— Убей меня, убей меня!

Въ этихъ безпорядочныхъ движеніяхъ ея волосы распустились, они разсыпались по ея плечамъ и ихъ локоны касались рукъ маркиза. Эти волосы составляли главную прелесть Клементины, никогда не казалась она боле очаровательной, какъ когда волосы ея высвобождались изъ подъ гребенокъ и шпилекъ, сдерживавшихъ ихъ. Среди этихъ черныхъ, вьющихся локоновъ блдное матовое лицо ея какъ бы сіяло, глаза ея метали искры.

Въ эту минуту, залитые слезами глаза ея казались безумными отъ страстнаго отчаянія.

— Умереть отъ твоей руки? говорила она,— но убивай же.

И она согнулась надъ его колнами, на своихъ рукахъ онъ чувствовалъ ея горячее дыханіе.

— Ты не хочешь? вскричала она.— Ну! въ такомъ случа я разскажу теб все.

И, поднявшись, она заперла двери на задвижки, подошла къ нему и снова упала къ его ногамъ.

Онъ хотлъ поднять ее, но она противилась и вырвалась изъ его рукъ.

— У твоихъ ногъ, сказала она,— какъ виновная, какъ презрнная… Слушай меня!

— Мн нечего слушать, сказалъ онъ,— я видлъ.

— Вы видли, какъ онъ сходилъ, но вы должны знать, какъ онъ вошелъ.

— Мн что до этого? избавьте меня отъ этихъ оскорбительныхъ подробностей.

— Для меня это важно, если мы скоро разстанемся — рыданіе перервало ея рчь — я хочу, чтобъ вы жалли меня, я не хочу, чтобы вы меня презирали, потому что, если вы меня боле не любите, я, я васъ люблю, я васъ Обожаю.

Онъ быстро отступилъ и она осталась на колняхъ передъ нимъ, съ простертыми руками.

— Третьягодня, вечеромъ, сказала она,— около одинадцати часовъ, когда я хотла ложиться, вдругъ услыхала нсколько рзкихъ ударовъ въ мои окна, какъ будто отъ ударовъ камешковъ о стекла. Вы знаете, что я не боязлива и всегда хочу узнавать причины всего. Я подошла къ окну, на площадк стоялъ человкъ. Первымъ моимъ движеніемъ было отойти назадъ, но я устыдилась этой слабости и осталась смотрть. Въ эту самую минуту человкъ поднялъ голову ко мн и свтъ луны упалъ прямо ему на лицо.

— Прямо, это невозможно.

— Прямо или съ боку, я не знаю, по этотъ лучь достаточно ясно освтилъ его, чтобы я могла узнать своего мужа. Я отворила окно. ‘Мн нужно поговорить съ вами, сказалъ онъ мн’.— Завтра, отвтила я ему.— ‘Нтъ, сейчасъ’.— ‘У меня нтъ ключа, чтобы отпереть вамъ’.— ‘Я сейчасъ возьму лстницу и влзу черезъ балконъ, я видлъ одну около службъ’.

‘Уходите, завтра’. Онъ въ самомъ дл ушелъ, но скоро возвратился, неся на своемъ плеч лстницу. Въ мигъ онъ влзъ на мой балконъ. Что длать?— Спасаться, кричать, звать? Это было невозможно, нужно было прежде всего подумать о Денизъ. Я пыталась защищаться словами, боле или мене искусными. Но какъ? Я защищалась противъ своего мужа, мужа, котораго я любила нсколько мсяцевъ тому назадъ, когда мы разстались и котораго въ эту минуту, я не любила боле, потому что новая любовь всемогущая, но преступная, закралась въ мое сердце. Я искала словъ, но онъ очень скоро угадалъ, что они не были искренни. Онъ упрекалъ меня, что я не люблю боле его, а люблю другаго. И кого же другаго могла я любить, кром васъ. Тогда мн пришлось защищать не только себя, но еще и того, кого онъ называлъ своимъ соперникомъ. Было-ли когда-нибудь боле жестокое положеніе, чмъ мое?

Она закрыла лицо руками, не будучи въ состояніи продолжать эту ужасную исповдь.

Маркизъ представлялъ себ это дло совершенно иначе. Онъ вздохнулъ, пожиравшій его пламень потухъ.

— Почему вчера утромъ вы не разсказали мн всей правды? спросилъ маркизъ, придвинувшись къ ней.

— Признаться въ своемъ позор теб, вскричала она, признаться, что я не могла защитить себя, что я не достойна боле твоей любви. Да я умерла бы прежде. И теперь, когда эта ужасная истина теб извстна, теперь, когда я должна была все разсказать, смерть отъ твоей руки была-бы для меня счастіемъ.

Она встала, и взявъ со стола кинжалъ, хотя дать его ему въ руку, но онъ далеко отбросилъ его.

— Ты не хочешь? сказала она отчаянно,— ты не считаешь меня достойной своего гнва. Ахъ, Артуръ, вы неумолимы къ жертв рока.

И она ломала себ руки и глухо рыдала.

— Я васъ такъ любилъ, сказалъ онъ опустивъ глаза, какъ будто говоря самъ съ собой.

Она схватила его руку и покрыла ее страстными поцалуями.

— Прощайте! воскликнула она,— я не могу боле выносить вашего взгляда…. Прощайте!

Но, схвативъ ее за руку, онъ насильно удержалъ ее.

Они долго стояли, смотря другъ на друга.

Вдругъ она подошла къ нему и сжимая его въ своихъ объятіяхъ, воскликнула, поднявъ къ нему голову:

— Ты не хочешь убить меня? Ты не хочешь позволить бжать отъ тебя? Ну! бжимъ вмст, увези меня далеко отсюда, укради меня. Мы будемъ навсегда принадлежать другъ другу.

Она остановилась и съ восхищеніемъ глядя на него, продолжала:

— Навсегда! Мн можно будетъ любить тебя свободно, говорить открыто, что я обожаю тебя, доказывать теб это каждую минуту въ тысяч мелкихъ вещей въ жизни, которыя такъ много говорятъ сердцу, быть твоей, всецло твоей.

Разсудокъ маркиза затемнился отъ этихъ страстныхъ горячихъ словъ, подъ ихъ вліяніемъ загорлась его кровь.

— Если я останусь здсь, продолжала она,— я умру, потому что невозможно жить подл него, еще боле невозможно жить вдали отъ тебя. Если меня любитъ Артуръ де-Рюдмонъ, то никто больше не иметъ права любить меня. Онъ долженъ опять придти сегодня вечеромъ. О! умоляю тебя, уведи меня. Но нужно бжать далеко отъ Франціи, туда, гд насъ никто не встртитъ, гд мы скроемся, гд я буду твоей женой…. о, Артуръ, твоей женой!

Нсколько разъ она повторила эти два слова ‘твоей женой’, каждый разъ все съ возрастающей страстностью. Сколько надеждъ, сколько общаній въ этихъ двухъ словахъ? Это цлая поэма блаженства!

Онъ боле не думалъ о томъ, что видлъ, онъ не былъ боле въ прошедшемъ, но въ будущемъ, увлеченный, восхищенный этою страстной рчью.

Нагнувшись къ ней, онъ погрузился въ ея глаза, гд, какъ въ волшебномъ зеркал, онъ видлъ картину будущаго, которое она звала.

Но вдругъ, она вырвалась изъ его объятій и, отскочивъ далеко отъ него, сказала:

— Несчастные мы, сумасшедшіе, что позволяемъ себ увлекаться этими мечтами. Разв ты можешь принадлежать мн?

— А кто можетъ разлучить насъ? Ты заставишь меня забыть то, что я видлъ.

— Я говорю не о воспоминаніи, а о теб, о твоей дочери.

Она замолчала, подавленная этими словами.

Но скоро она продолжала:

— Разстанемся, это необходимо, позвольте мн возвратиться къ своей несчастной судьб. Если придется умереть отъ этого, я умру, по крайней мр, ты исполнишь свой долгъ. Ты не можешь принадлежать мн, потому что ты принадлежишь своей дочери, А мы забыли объ ней! Удалиться заграницу, жить, вмст въ Неапол или Венеціи, на берегу моря. А она? Мы здсь скрываемся отъ нея, а въ Венеціи или Неапол разв глаза ея будутъ мене страшны, чмъ въ этомъ замк. Мечта была слишкомъ очаровательна.

Онъ, казалось, колебался, какъ будто не могъ ршиться произнести тхъ словъ, которыя вертлись у него на язык.

— Оставимъ мечты, сказала она,— смло вступимъ въ дйствительность. Разстанемся и пусть это свиданіе будетъ послднимъ между нами, черезъ часъ я оставлю Рюдмонъ, я не хочу чтобы вамъ снова пришлось перенести это ужасное мученіе, которое вы испытали въ эту ночь. Васъ, васъ, который такъ любитъ меня, какъ заставила я васъ страдать! Вашу руку, Артуръ!

Она взяла его руку и долго цловала ее. Потомъ, закрывъ свое лицо платкомъ, она сказала.

— Прощайте, г. маркизъ!

И она сдлала шагъ къ двери, но не могла идти дальше: онъ обхватилъ ее своими руками.

— Мы удемъ сегодня вечеромъ, сказалъ онъ,— оба вмст.

— А Денизъ? Что мы ей скажемъ?

— Ничего. Денизъ не подетъ съ нами.

Радость поразила ее и она упала къ нему на грудь.

LIV.

Клементина не на долго потеряла способность говорить.

— А Денизъ? сказала она, открывая глаза.

Маркизъ не отвчалъ.

Во время этого разговора онъ переходилъ къ самымъ противоположнымъ ршеніямъ: прогнать Клементину, разойтись съ ней навсегда, потомъ, наоборотъ, увести ее и соединиться съ ней навсегда, покинувъ Денизъ.

Первую мысль онъ долго обдумывалъ во время своей утренней прогулки по парку, онъ готовъ былъ исполнить ее.

Но послдняя, возникшая вдругъ, застала его неприготовленнымъ, какъ осуществить ее?

Безъ сомннія, не было трудно увезть Клементину, нужно было только ссть въ вагонъ и хать куда глаза глядятъ.

Но Денизъ? что съ ней длать?

Онъ не былъ приготовленъ къ этому вопросу.

Когда онъ размышлялъ объ этомъ, Клементина качала печально головой.

— Ты хорошо видишь, сказала она, что это невозможно, но, что бы не было, я теб вчно буду признательна за твои слова. У тебя была мысль соединить мою судьбу съ своей, изъ этого я заключаю о сил твоей любви. Если ты теперь останавливаешься, то останавливаешься передъ невозможностью. Оставайся при своей дочери, я возвращусь къ своему мужу, подчинимся своей судьб.

Онъ ничего не отвчалъ и пристально смотрлъ на нее.

Вдругъ, обернувъ ее такъ, чтобъ можно было прямо смотрть на нее, онъ сказалъ серьезнымъ тономъ:

— Вашъ мужъ говорилъ вамъ о Денизъ?

Она, казалось, смутилась.

— Я васъ прошу, продолжалъ онъ, отвчайте, говорилъ вамъ капитанъ о Денизъ?

— Вы хотите, чтобъ я вамъ отвтила?

— Я васъ прошу объ этомъ.

— Хорошо, да!

— Что онъ вамъ говорилъ?

— Онъ мн говорилъ о письм, написанномъ одной актрисой, подругой Эммы Лажоле, что это письмо бросаетъ сомнніе относительно рожденія Денизъ. Признаюсь, когда я услышала этотъ разсказъ, для меня блеснулъ было лучъ безумной надежды. Ахъ, еслибъ она не была его дочерью, подумала я, еслибъ онъ былъ свободенъ! Но это была мечта воображенія. Безъ сомннія, письмо это ложно или же просто безсмысленная, ни на чемъ неоснованная болтовня. Если бы оно возбудило въ теб хоть какое-нибудь сомнніе относительно твоего родства съ Денизъ, разв бы ты могъ быть такимъ нершительнымъ? Между дочерью Эммы Лажоле и мною твой выборъ, смю надяться, былъ бы сдланъ уже давно. Если ты не ршаешься его сдлать, то это значитъ, что съ одной стороны дло идетъ о дочери, съ другой — о любимой женщин. Отецъ одерживаетъ верхъ надъ влюбленнымъ. Ну! будь отцомъ. Я возвращаю теб общаніе, которое ты мн сейчасъ далъ въ минуту страстнаго увлеченія, теперь, когда говоритъ разсудокъ, слушайся его голоса, слушайся голоса долга.

Говоря это, она не сводила глазъ съ него, съ безпокойствомъ слдя за дйствіемъ каждаго слова.

Что онъ отвтитъ? на что ршится?

— Вы хорошо знаете, сказалъ онъ наконецъ,— что я никогда не отступаю отъ своего слова: что сказано, то для меня сдлано. Я думалъ въ настоящую минуту не о ршеніи — оно ужь сдлано и я вамъ сказалъ его — но о его исполненіи. Вы хорошо понимаете, не-правдали? что я не могу и не хочу покинуть Денизъ?

— Милый ребенокъ!

— Съ другой стороны, я не могу оставить ее въ замк, что она будетъ длать одна въ обществ г-жи Меро?

— Не говоря уже объ обществ г. де-Каркбю.

— Она нуждается въ руководств

— Она нуждается даже въ большемъ.

— Что вы разумете подъ этимъ.

— Я должна быть откровенной, не правда-ли? и высказать вамъ все, что я думаю, даже все, что я чувствую? Я это сдлаю, но помните, что’.вы сами требовали этого. Когда мой мужъ — еще мн такъ нужно называть его, потому что онъ только завтра перестанетъ быть моимъ мужемъ и навсегда — когда мой мужъ сказалъ мн о сомнніяхъ, которыя, по его мннію, возбуждались относительно рожденія Денизъ, я увлеклась (было бы лицемріемъ скрывать это) придумываньемъ проэктовъ. Когда-нибудь эти сомннія должны же были дойти до васъ, тогда вы не покинете Денизъ и не отвергнете ее, такъ какъ, если она не была наврное вашей дочерью, то она могла быть ею. Было бы преступленіемъ съ вашей стороны отвергнуть ее. Но она уже не служитъ боле препятствіемъ къ нашему соединенію и то, чего я не осмлилась бы передать вамъ, когда мои слова могли быть приняты въ смысл нападокъ на вашу дочь, я передаю теперь, когда дло идетъ о личности, вамъ чужой.

— Что такое передать?

— На сколько полезно было для Денизъ, что ее взяли отъ Давенъ, которая такъ мало заботилась о ней, на столько же было бы дурно для нея теперь оставаться въ тсныхъ границахъ домашняго воспитанія. Денизъ необходимо жить вмст съ другими молодыми двушками, благородными и хорошо воспитанными, общество которыхъ заставитъ ее оставить дурныя привычки въ язык и манерахъ, которыя она пріобрла въ продолженіи первыхъ лтъ дтства въ материнскомъ дом. Все, что я ни длала относительно этого, было безполезно, только примръ, только уроки уязвленнаго самолюбія, могутъ принести дйствительную пользу. Вотъ почему въ своихъ проектахъ я помстила Денизъ въ пансіонъ или монастырь, гд она получала бы уроки отъ подругъ, съ которыми она жила бы до тхъ поръ, пока вы не выдадите ее замужъ. Идя дальше въ своемъ проэкт или, правильне, въ своей мечт, я даже выбрала для нея монастырь: монастырь Св. Рутиліи въ Ганнебо. Какая глупость, не правда-ли?

— То, что было глупостью вчера, сегодня уже не глупость.

— Замтьте, что въ этомъ выбор совмщалось все, что могло быть благопріятно для Денизъ. Вы былибы отдалены отъ нея на короткое разстояніе, которое позволяло-бывамъ видть ее каждый день. Кром того, монастырь св. Рутиліи, несомннно, одинъ изъ самыхъ лучшихъ въ провинціи. Аббатъ Гилльмиттъ, дйствующій тамъ съ успхомъ, какъ и во всемъ, за что онъ принимается, въ короткое время съумлъ сдлать изъ этого монастыря модный пансіонъ, въ который высокая плата за воспитаніе допускаетъ только богатыхъ двушекъ, образованіе дается тамъ превосходное. Наконецъ, уже самый успхъ этого воспитанія можетъ рекомендовать его.

Она замолчала.

Скоро маркизъ, остававшійся съ опущенными глазами, протянулъ ей руку.

— Не хотите-ли сдлать мн одолженіе, сказалъ онъ,— създите въ Ганнебо переговорить съ аббатомъ Гилльмиттъ, чтобы онъ принялъ Денизъ въ свой монастырь?

— Я? Вы хотите?…

— Вы мн окажете этимъ большую услугу. Я сталъ бы стсняться говорить съ нимъ о Денизъ, вы сдлаете это лучше меня. Въ то же время, вы переговорите съ настоятельницей и сообщите ей о характер Денизъ, обращая вниманіе на т стороны, которыя, по вашему мннію, должно измнить общимъ воспитаніемъ. Наконецъ, вы скажете, чтобы сегодня къ вечеру приготовили комнату для Денизъ.

— Сегодня къ вечеру?

— Неужели вы думаете, что я допущу васъ провести ночь здсь? Вы удете сегодня вечеромъ или, что еще лучше, не возвращайтесь изъ Ганнебо въ замокъ, заставьте провести себя на станцію, когда совсмъ условитесь съ аббатомъ Гилльмиттъ и настоятельницей монастыря. На станціи возьмите билетъ до Маиса и отправляйтесь съ двухъ-часовымъ поздомъ, а а поду на шести-часовомъ. Въ Маис сходится много желзныхъ дорогъ и можно будетъ хать по какому угодно направленію. Если капитанъ Божонье вздумаетъ гнаться за нами, то здсь онъ потеряетъ наши слды, тмъ боле, что я не думаю хать въ Парижъ, гд, вроятно, онъ будетъ искать насъ. Изъ Манса я разсчитываю хать въ Сентъ-Мало, а изъ Сентъ-Мало, черезъ Джерсей, въ Англію.

Онъ говорилъ, какъ человкъ, объясняющій давно составленный и спокойно обдуманный планъ.

Она смотрла на него изумленная этой увренностью въ ршеніи.

— Вы удивляетесь, сказалъ онъ,— слушая, что я говорю такимъ образомъ? Я долженъ быть столько же откровеннымъ, какъ и вы. По моему вопросу, съ которымъ я обратился къ вамъ сейчасъ относительно письма Бальбины, вы вроятно поняли, что я зналъ это письмо. Вы не ошиблись, это письмо было сообщено мн г. де-Каркбю, который хотлъ такимъ образомъ помшать мн оставить свое состояніе Денизъ. Съ этого времени, я началъ думать о томъ, чтобы дать нашей любви обезпеченіе, котораго она не могла имть, когда я былъ связанъ по отношенію къ своей дочери обязанностями, которыя прекратились въ то время, когда я удостоврился, что письмо Бальбины не было ложно. Я могъ пожертвовать собой и своей страстью для своей дочери, я не имлъ права пожертвовать вами, когда вы меня любите и когда я обожаю васъ для Денизъ Лажоле. И такъ, мы отправляемся. Что касается Денизъ, то ничего не бойтесь за нея, она найдетъ во мн преданнаго попечителя, крестнаго, который не забудетъ ее, искренняго друга.

Она въ восхищеніи подняла руки и сказала, не обращаясь къ маркизу:

— Всегда одинъ и тотъ же: благородство, величіе.

Безъ сомннія, похвала была слишкомъ велика или сказана нсколько не во время, такъ какъ маркизъ печально пожалъ плечами.

— Пожалуйста, сказалъ онъ, не будемъ говорить объ этомъ, въ эту минуту я думаю только о своей любви.

— Это моя любовь удивляется вамъ. Что же, вы хотите, чтобы я оставалась нечувствительной и холодной при вид нжности и страсти, доказательства которыхъ вы мн представляете? хать со мной! Оставить свои привычки, своихъ друзей, свою счастливую и покойную жизнь! Подумайте объ этомъ, Артуръ, есть еще время остановиться.

— Что же, вы боитесь неизвстности?

— За тебя я боюсь, а не за себя. Если ты когда-нибудь разлюбишь меня, о Артуръ, я умру отъ этого.

— Время отправляться, сказалъ онъ, не берите ничего съ собой, кром плаща, чтобы не возбудить подозрнія. А я, пока вы будете въ Ганнебо, пойду приготовить Денизъ.

— Не лучше-ли будетъ ничего не говорить ей и приготовить ее прямо къ отъзду? Разставаться и такъ будетъ достаточно тяжело для нея, такъ что не зачмъ огорчать ее раньше времени.

Онъ сдлалъ недовольный жестъ.

— Вы правы, сказалъ онъ

Она направилась къ двери, но, сдлавъ нсколько шаговъ, вернулась и, взявъ его за об руки, сказала:

— Артуръ, посмотрите на меня, въ этомъ замк, принадлежавшемъ вашимъ предкамъ, врно-ли я ваша жена.

Онъ обнялъ ее и отвтомъ его былъ горячій поцлуй.

— До вечера! сказалъ онъ.

Она пошла было, онъ удержалъ ее.

— Поцлуйте Денизъ, сказалъ онъ.

— Неужели вы думаете, что я забыла бы ее? Ахъ, мой другъ, подобное подозрніе…

Она вышла. Онъ позвонилъ, вошелъ Валерій.

— Скажите, чтобъ заложили карету для г-жи Клементины, сказалъ маркизъ.

Слуга наклонился, чтобъ скрыть улыбку.

XV.

Успхъ монастыря св. Рутиліи обусловливался не роскошью его обстановки.

Въ самомъ дл, монастырь этотъ помщался въ обширномъ зданіи, бывшемъ прядильномъ завод, и архитектура его соотвтствовала его первоначальному назначенію: кубъ изъ красныхъ кирпичей, со множествомъ маленькихъ оконъ. Зданіе это? прежде чмъ были перенесены въ него вс станки и машины, было продано съ публичнаго торга вслдствіе несостоятельности общества, выстроившаго его, и куплено за дешевую цну аббатомъ Гилльмиттъ, который передлалъ его, съ грхомъ пополамъ, въ учебное заведеніе.

Какимъ образомъ человкъ, обнаружившій постройкою церкви въ Ганнебо высокія познанія и высокій вкусъ въ архитектур, могъ купить такое безобразное въ архитектурномъ отношеніи зданіе,— это не входитъ въ предметъ настоящаго разсказа и достаточно сказать здсь, что это пріобртеніе было внушено тмъ духомъ предпріимчивости, при помощи котораго онъ нашелъ милліоны, чтобы начать постройку своей церкви {Смотри ‘Провинціальный священникъ’ (Un cur de province) и ‘Чудо’ (Un miracle).}.

Постоянно нуждаясь въ деньгахъ, онъ еще съ давнихъ поръ, въ виду того, что самыя большія суммы таяли какъ снгъ въ его рукахъ, разсчиталъ, что учебное заведеніе, которое поставитъ подъ его вліяніе молодыхъ двушекъ, самыхъ богатыхъ въ провинціи, ихъ родителей, ихъ мужей и ихъ дтей, было бы богатымъ источникомъ, въ которомъ онъ могъ постоянно черпать, и онъ купилъ этотъ покинутый прядильный заводъ.

Безъ сомннія, зданіе было мало удобно для того, чему онъ хотлъ посвятить его, но это былъ для него вопросъ второстепенный. Главное заключалось въ томъ, чтобы было четыре стны и крыша, что, бы укрыть первыхъ ученицъ, остальное успется посл. Онъ былъ изъ тхъ, которые не боятся скромной и низкой точки отправленія, все заключается въ томъ, чтобы начать, шагъ удлинняется, когда идешь.

Онъ шелъ большими, гигантскими шагами и немного лтъ спустя, монастырь, поставленный подъ покровительство св. Рутиліи, имвшій въ начал только восемь двочекъ, вошелъ въ моду, всякое почтенное и разумное семейство отдавало своихъ дочерей въ монастырь св. Рутиліи.

— Наша святая сдлала это чудо, говорилъ скромно аббатъ Гилльмиттъ, благодаря за свой успхъ святую Рутилію, мощи которой находились въ церкви Ганнебо.

Еслибъ онъ былъ мене скроменъ, то долженъ былъ бы приписать себ нкоторую часть этого чудеснаго успха и, еслибъ онъ былъ боле искрененъ, то много долженъ бы былъ отнести на долю настоятельницы, поставленной имъ во глав этого заведенія: матери Сентъ-Аликсъ.

Но ему неудобно было длать эти признанія и онъ находилъ боле выгоднымъ для своихъ интересовъ объяснять успхъ своего предпріятія содйствіемъ святой, чмъ приписывать его своему уму или ревности своихъ сотрудниковъ. Что касается своихъ сотрудниковъ, то онъ не заботился о нихъ и мать Сентъ-Аликсъ была слишкомъ предана ему, чтобы жаловаться на это. Посл того, какъ онъ посвятилъ свой умъ, свой трудъ, свою жизнь основанію патроната Св. І,осифа, для котораго выстроилъ домъ — образецъ швейныхъ работъ, онъ посвящалъ теперь съ тою же ревностью. и самоотверженіемъ, свой умъ, свой трудъ и свою жизнь основанію монастыря св. Рутиліи, изъ котораго онъ длалъ теперь домъ — образецъ воспитанія. Это было задачею его въ этомъ мір и его счастіемъ — повиноваться рук, которая управляла имъ.

Обыкновенно, при хорошемъ управленіи, когда предпріятіе идетъ успшно, часть выгодъ, которыя оно приноситъ, употребляютъ на его улучшеніе, усовершенствованіе. Ни одного су изъ 25—30 тысячъ франковъ, получаемыхъ отъ своего учебнаго заведенія, онъ не употреблялъ на самый монастырь св. Рутиліи, потому что главнымъ дломъ аббата Гилльмиттъ была его церковь, которая, какъ бездомная пропасть, поглощала вс его средства.

Окончивши свою церковь, если онъ когда-нибудь окончитъ ее, онъ боле заботливо занялся бы своимъ монастыремъ, своимъ патронатомъ, своимъ банкомъ, своейбольницей, своей типографіей и всми другими своими длами, которыя въ настоящее время служили только, такъ сказать, спутниками для церкви, ихъ очередь придетъ посл.

Сначала онъ перестроитъ монастырь по плану, который у него давно уже наброшенъ на бумаг.

Это будетъ чудо, все было устроено, расположено въ его голов.

Тогда онъ будетъ близокъ къ преслдуемой имъ цли, своей церковью, которая будетъ производить чудеса, онъ будетъ дйствовать надушу, своимъ монастыремъ, который будетъ воспитывать молодыхъ двушекъ, онъ будетъ направлять умы, своимъ банкомъ, который будетъ вести дла со всми рабочими и купцами страны, онъ будетъ вліять на матеріальные интересы.

Тогда онъ посчитается съ епископомъ, докажетъ ему свое могущество и подчинитъ его себ.

Къ несчастію, это время было еще далеко, такъ какъ его церковь не была окончена, а деньги становилось все боле и боле трудно добывать отъ благочестія и тщеславія врующихъ. Первые милліоны пришли къ нему крупными суммами, послдніе приходили по копйк.

Не угаснетъ-ли его жизнь въ этой борьб? Увидитъ-ли онъ когда-нибудь обтованную землю?

Уже здоровье его сильно было потрясено постоянными усиліями, утомленіемъ, лихорадкою, горемъ, безсонными ночами, которымъ онъ подвергался, долголи оно не измнитъ ему?

Когда Клементина явилась къ нему, чтобъ поговорить съ нимъ о Денизъ, онъ лежалъ въ постели въ припадк лихорадки, причиненной ему послднимъ срокомъ платежа, который былъ одинъ изъ самыхъ грудныхъ и изъ котораго онъ вышелъ торжествующимъ только благодаря чудесамъ его ловкости.

Первымъ отвтомъ его было, что болзнь не позволяла ему никого принимать.

Но Клемментина настаивала, громко произнося имя маркиза де-Рюдмонъ, онъ ршился оставить свою постель.

Одвшись съ помощью своего слуги — потому что онъ слишкомъ дрожалъ, чтобы самому застегнуть пуговицы своей рясы — онъ вышелъ въ ватномъ пальто, которое надлъ вмсто сюртука.

Онъ бывалъ въ замк Рюдмонъ за сборомъ пожертвованій въ то время, какъ жила тамъ Клементина, но ни разу не встртивъ ее тамъ, онъ не зналъ ее вовсе, между тмъ какъ она отлично знала его и слыхала что онъ за человкъ.

— Вы желаете говорить со мной отъ имени г. маркиза де-Рюдмонъ? спросилъ онъ, усаживаясь въ кресло, чтобы меньше зябнуть,— признаюсь вамъ, нужно было имя столь благороднаго, столь почтеннаго лица, чтобъ принудить меня оставить свою постель, гд удерживаетъ меня лихорадка. И такъ, сударыня, вотъ а къ вашимъ услугамъ, готовый сдлать для г. маркиза де-Рюдмонъ, которому я такъ обязанъ, все, что находится въ моей власти.

Тогда Клементина, въ немногихъ точныхъ и ясныхъ словахъ, объяснила ему, что она гувернантка воспитанницы маркиза, но что, принужденная возвратиться въ Парижъ, она не можетъ продолжать воспитанія этой молодой двушки, такъ что маркизъ желалъ бы помстить свою воспитанницу, которую очень любитъ, въ монастырь Св. Рутиліи.

— Извините, сказалъ аббатъ Гилльмиттъ, внимательно выслушавъ ее,— извините за вопросъ, который, безъ сомннія, покажется вамъ нескромнымъ, но который я, однако, обязанъ предложить вамъ. Не извстноли вамъ, рожденіе этой особы не предосудительное?

— Но, г. деканъ…

— Боже мой, сударыня, я первый признаю, насколько страненъ мой вопросъ и я предупредилъ васъ объ этомъ, также я не имю претензіи обязывать васъ отвчать на него. Вы можете, если сочтете боле удобнымъ хранить молчаніе по этому предмету, только, въ этомъ случа, я буду принужденъ предложить этотъ вопросъ самому г. маркизу. Вамъ видть, уполномочиваетъ-ли васъ порученіе, данное г. маркизомъ, говорить, или же онъ васъ просилъ не отвчать на это, у меня свои причины предлагать вамъ этотъ вопросъ, вы можете имть свои причины не отвчать на него.

— Прайда, сказала она посл минутнаго размышленія, — что она незаконнорожденная.

— Дочь актрисы, не такъ-ли?

— Это правда, но крестница маркиза де-Рюдмонъ и кром того — его воспитанница.

— Это нисколько не измняетъ рожденія молодой особы. Какъ г. маркизъ могъ подумать, что, не смотря на все уваженіе, которое мы чувствуемъ къ его особ, все почтеніе, которое имемъ къ его имени, намъ будетъ возможно принять въ монастырь св. Рутиліи незаконнорожденную воспитанницу, кром того дочь актрисы.

Клементина смутилась и не отвчала. Разв затмъ она такъ близко подошла къ цли, чтобы эта цль не осуществилась. Если Денизъ не поступитъ немедленно въ монастырь, планъ маркиза уничтоженъ. Она должна будетъ возвратиться въ замокъ, нужно будетъ отложить ихъ отъздъ. Эта ночь, которая такъ пугала маркиза, пройдетъ. А завтра все можетъ перемниться, все подлежать вопросу. Что длать?

Къ счастью для нея, аббатъ Гилльмиттъ далъ ей время на размышленіе.

— Мысль, которая внушила основаніе нашего монастыря, сказалъ онъ, такова,— чтобы воспитаніе дитяти зависло столько же отъ подругъ, сколько и отъ учителей, такъ что это дитя должно приходить въ соприкосновеніе только съ дтьми, достойными его, или, лучше, съ равными себ по рожденію, чувствамъ и положенію въ обществ. Какимъ образомъ въ стадо молодыхъ двушекъ, соединяющихъ вс эти условія, мы можемъ принять постороннюю овцу?

Ея планъ былъ готовъ.

— Мы знали все это, сказала она,— но г. маркизъ думалъ, что вы можете отступить отъ этого правила ради ребенка, который въ дйствительности есть дочь маркиза. Нкоторыя частныя обстоятельства помшали до сихъ поръ признать ее, но она будетъ его наслдницей.

— Наслдство зависитъ отъ множества случайностей, прежде чмъ осуществится.

— Безъ сомннія, но наконецъ, если эта двушка, проживши нсколько лтъ въ такомъ дом, какъ вашъ, почувствуетъ склонность къ монашеской жизни… Маркизъ намренъ теперь же назначить ей большое приданое.

— А!

— Мн кажется, было бы истинно добрымъ дломъ во всхъ отношеніяхъ принять ее, и если правила вашего заведенія запрещаютъ вамъ это,— она встала,— я надюсь быть боле счастливой, если обращусь въ другія заведенія.

— Несомннно, сказалъ онъ протягивая руку, чтобы удержать ее, — что положеніе, разсматриваемое съ этой точки зрнія, совершенно иное, однако, все-таки остается это рожденіе.

— Я съ этимъ согласна, это рожденіе только тогда могло бы быть препятствіемъ, когда бы оно было всмъ извстно, но кто знаетъ истину объ этомъ предмет? Два или три лица, можетъ быть, подозрваютъ ее, и, если они вздумаютъ говорить объ этомъ, ихъ рчи, въ виду совершившагося факта, не встртятъ доврія. Во всякомъ случа, подруги молодой двушки не будутъ жаловаться на это, она еще въ дтств оставила материнскій домъ и представляетъ собою образецъ кротости и хорошихъ манеръ.

— А когда привезете вы къ намъ молодую двушку? спросилъ аббатъ посл минутнаго молчанія.

— Да сегодня-же, г. маркизъ долженъ самъ привезти ее въ монастырь.

— Ну! вы можете сказать ему, что я готовъ не

полнить его желаніе, я напишу сейчасъ нсколько словъ настоятельниц, чтобы она приняла его воспитанницу. Я вамъ буду очень благодаренъ, если вы объясните г. маркизу, что я не могу пріхать самъ за ней, такъ какъ лихорадка удерживаетъ меня въ постел. Тотчасъ, какъ только выздоровлю, я немедленно буду имть честь сдлать ему визитъ.

Клементина не возвратилась въ Рюдмонъ, но написала нсколько строкъ маркизу, чтобы сказать ему, что Денизъ ожидаютъ въ монастыр св. Рутиліи.

Отославъ съ нарочнымъ это письмо, она сама велла кучеру везти себя на станцію.

LVI.

Пока Клементина въ Ганнебо уговаривалась съ аббатомъ Гилльмиттъ относительно поступленія Денизъ въ монастырь св. Рутиліи, въ это время маркизъ въ Рюдмон приготовлялся къ предпринятому имъ путешествію.

Куда онъ подетъ? Когда возвратится?

Уже не въ первый разъ онъ отправлялся такимъ образомъ. Во время своей молодости онъ нсколько разъ предпринималъ такія путешествія и передъ своимъ отъздомъ никогда не думалъ спрашивать себя, куда онъ подетъ съ своей возлюбленной и когда возвратится.

Но тогда онъ былъ молодъ, смотрлъ впередъ, а не назадъ, и во время пути, который предпринималъ, онъ предавался радужнымъ надеждамъ.

Это время уже прошло.

Безъ сомннія, онъ любилъ Клементину боле глубоко, боле неограниченно, чмъ тхъ, съ которыми онъ прежде предпринималъ такія путешествія, но крылья молодости, на которыхъ онъ поднимался тогда, теперь боле не существовали: беззаботливость, свобода, мечты двадцатилтняго возраста, замнились прозорливостью и опытностью пятидесятилтняго.

Если его сердце было еще молодо, то его умъ боле не былъ молодымъ. Ужасная разница, все значеніе которой онъ въ первый разъ понялъ теперь:

Въ продолженіи нсколькихъ часовъ, онъ ходилъ взадъ и впередъ по своему кабинету подъ тяжестью своихъ мыслей.

Потомъ, подойдя къ своему письменному столу, отыскалъ въ его ящик листъ гербовой бумаги и твердой рукою, безъ всякаго колебанія, написалъ слдующее:

‘Вотъ мое завщаніе.

‘Я нижеподписавшійся, Артуръ-Губертъ Мюльсанъ, маркизъ де-Рюдмонъ, живущій въ замк Рюдмонъ, назначаю своимъ единственнымъ наслдникомъ моего двоюроднаго племянника г. Людовика Меро, товарища императорскаго прокурора въ Конде-ле-Шатель.

‘Вслдствіе чего я оставляю ему все мое движимое и недвижимое имущество.

‘Обязываю его:

‘1) заплатить моей воспитанниц Денизъ Лажоле,

въ моментъ ея совершеннолтія или выхода ея замужъ, сумму въ милліонъ франковъ,

‘2) назначить моему двоюродному брату, г. Артемію Фабю, пожизненный пенсіонъ въ двнадцать тысячъ франковъ ежегодно, съ выдачей этого пенсіона помсячно.

‘Если настоящимъ своимъ завщаніемъ я ничего не оставляю моей двоюродной сестр, г-ж Меро, то не потому что я забываю ее, но она мать Людовика и было бы оскорбленіемъ послдняго назначить сумму пенсіона, который онъ захочетъ предложить своей матери.

‘Точно, также я не назначаю суммъ, которыя должно раздать бднымъ и людямъ мрего замка, потому что вполн полагаюсь на его чувство справедливости и на его благородство.

‘Я оканчиваю выраженіемъ желанія:

‘Я замтилъ, что существуетъ довольно сильное чувство нжности между Людовикомъ и Денизъ, я былъ бы счастливъ надяться, чтобы эта нжность привела къ браку между ними, такъ какъ я убжденъ, что во всхъ отношеніяхъ они достойны другъ друга.

‘Написано въ замк Рюдмонъ пятнадцатаго мая тысяча восемьсотъ шестьдесятъ пятаго года.

‘Артуръ Мюльсанъ, маркизъ де Рюдмонъ’.

Написавъ это завщаніе, онъ внимательно прочелъ его, разставивъ знаки препинанія, гд забылъ ихъ поставить, потомъ запечаталъ его въ конвертъ, на которомъ написалъ: ‘вскрыть посл моей смерти’, и, вложивъ этотъ конвертъ въ другой, онъ адресовалъ все это г-ну Пенель, своему нотаріусу въ Конде-ле-Шатель.

Тогда онъ почувствовалъ себя свободне, чтобы ни случилось, участь тхъ, о комъ онъ заботился, была обезпечена, Денизъ будетъ имть доказательство, что онъ не забылъ ее.

Эта мысль придала ему мужества войти къ ней, потому что приближалось время оставить Рюдмонъ.

Вошедши въ комнату, гд она работала, онъ замтилъ, что она быстро спрятала какой-то предметъ, который держала въ своихъ рукахъ и положила его подъ коверъ, она въ смущеніи пошла къ нему на встрчу, какъ будто ее застали за какимъ-нибудь дурнымъ дломъ.

— Я пришелъ не во время? спросилъ онъ.

— О, крестный, какъ вы можете такъ думать?

— Я не обвиняю васъ, дитя мое, я знаю, что вы неспособны длать что-нибудь дурное. Только я замтилъ, что при моемъ приход вы что-то спрятали отъ меня и что вы были смущены. Можно-ли мн посмотрть, что такое у васъ подъ этимъ ковромъ?

Она быстро бросилась впередъ, положивъ руку на этотъ коверъ.

— О, нтъ, сказала она, позвольте мн, я васъ прошу, самой поднять этотъ коверъ. Сегодня пятнадцатое число и время настало, сегодня вечеромъ или сейчасъ, разница не велика. Даже лучше теперь, потому что мы одни.

Говоря это, она подняла коверъ, вынула оттуда порт-сигаръ и подала его маркизу.

— Завтра день вашего рожденія, сказала она, и я хотла предложить вамъ сегодня вечеромъ этотъ порт-сигаръ, который я вышила для васъ. Это былъ сюрпризъ, который я скрывала отъ всхъ, даже отъ г-жи Клементины. Хотите носить его, крестный?

Онъ привлекъ ее къ себ и нжно поцловалъ.

— У васъ доброе сердце, моя милая Денизъ, сказалъ онъ съ волненіемъ, котораго не могъ удержать,— чтобы не случилось, будьте уврены, что я имю къ вамъ сильную любовь, неизмнную привязанность.

Она смотрла на него съ изумленіемъ, удивленная сколько словами его, малопонятными для нея, столько и выраженіемъ, съ которымъ онъ произнесъ ихъ.

— Я сказалъ это не по пустому, продолжалъ онъ, такъ какъ скоро должно произойти важное обстоятельство какъ въ вашей, такъ и въ моей жизни, и чтобы поговорить объ этомъ съ вами я и пришелъ сюда.

— Боже мой! сказала она,— такъ это потому г-жа Клементина хотла поцловать меня, узжая.

— Не хотите-ли одться? мы выдемъ вмст, мы поговоримъ въ карет.

— Сейчасъ, крестный, нужно только надть мантилью и шляпу.

Пока она завязывала передъ зеркаломъ свою шляпу, маркизъ ходилъ по комнат. Онъ остановился передъ рабочимъ столомъ, гд находился маленькій портретъ, нарисованный на эмали, портретъ Эммы Лажоле.

— Возьмите этотъ портретъ, сказалъ онъ, подавая его Денизъ,— возьмите также вотъ и это.

Онъ подалъ ей медальонъ.

— Это мой портретъ, сказалъ онъ.

— О, какъ была бы я счастлива, еслибы…

— Если-бы?

— Если бы я не боялась.

Когда они сли въ карету, онъ долго хранилъ молчаніе и только когда замтилъ колокольню церкви Ганнебо, ршился заговорить.

— Г-жа Клементина заходила къ теб проститься, она узжаетъ, обстоятельства заставляютъ ее разстаться съ нами. Я тоже принужденъ предпринять путешествіе за-границу, которое можетъ продлиться долго. При этихъ обстоятельствахъ мн невозможно оставить васъ одну въ замк и потому я ршилъ, что вы останетесь на время моего отсутствія въ монастыр св. Рутиліи.

— Въ монастыр!

— Дитя мое, я васъ прошу, будьте спокойны, я самъ очень огорченъ этимъ своимъ ршеніемъ и ваше волненіе или жалобы еще боле увеличатъ мою печаль:

— Я не хочу жаловаться.

Она не сказала ничего боле, но дв слезы тихо катились по ея щекамъ, маркизъ отвернулся, чтобъ не видть ихъ.

Снова наступило между ними тяжелое молчаніе.

Рука Денизъ лежала на портьер кареты и въ вздрагиваніи ея согнутыхъ пальцевъ маркизъ видлъ усилія, которыя она употребляла, чтобы скрыть свое волненіе.

Онъ самъ былъ слишкомъ глубоко взволнованъ, и не могъ говорить.

Она первая прервала молчаніе.

— Мн можно будетъ писать вамъ? спросила она.

— Разумется. Вы будете не въ монастыр, а въ учебномъ заведеніи, гд вамъ можно будетъ съ успхомъ заниматься. Учителя, которыхъ вы найдете здсь, превосходны.

Но очевидно было, что она не слушала и слдила за собственной мыслью.

— Авы мн иногда будете писать? спросила она.

— Часто, мое милое дитя, общаю вамъ это, моя милая дочь.

Это внезапно вырвавшееся у него слово глубоко взволновало его. Его дочь! Если она дйствительно была его дочерью!

Къ счастію для него, карета уже подъхала къ высокимъ кирпичнымъ стнамъ.

— Вотъ мы и пріхали, сказалъ онъ, показывая на дверь, надъ которой стоялъ вызолоченный деревянный крестъ. Это монастырь.

— Я его знаю, часто мы прозжали мимо этихъ безобразныхъ стнъ, сожаля тхъ, которыя жили за ними. Я не предвидла тогда…

Она не кончила: чтобы помочь ей сойти, маркизъ взялъ ее за руку, которая была холодна и дрожала, ея лицо было блдно, но, благодаря усиліямъ надъ собой, она не плакала.

Ихъ приняли въ гостинной, холодной какъ погребъ, всю мебель которой составляли двнадцать стульевъ, разставленныхъ въ порядк вдоль стнъ.

Почти тотчасъ вошла настоятельница и, пока маркизъ излагалъ, въ короткихъ словахъ, цль своего визита, она не спускала съ Денизъ своихъ черныхъ глазъ, которые ярко блестли изъ-подъ ея благо чепца.

— Я ожидала это милое дитя, такъ какъ была предувдомлена о ея прізд письмомъ г. декана.

Наступило молчаніе.

Денизъ сидла на стул, опустивъ глаза и тяжело дыша.

— Вы будете имть послушную ученицу, сказалъ маркизъ, — съ добрымъ и кроткимъ характеромъ.

Онъ всталъ. Денизъ тоже встала, какъ будто что толкнуло ее.

Маркизъ хотлъ сократить прощанье, но не могъ покинуть ее, не сказавъ ей нжнаго слова, не обласкавъ ее.

Онъ протянулъ ей руку.

— До свиданія, дитя мое, сказалъ онъ,— до скораго свиданія!

— Прощайте, мой крестный!

Онъ сдлалъ нсколько шаговъ къ двери, оборачивая голову назадъ, она подбжала къ нему, схватила его за руку и долго сдерживаемыя слезы брызнули у нея изъ глазъ.

Мать Сентъ-Аликъ, смотрвшая на эту сцену съ сухими глазами и сжатыми губами, принялась, наконецъ, уговаривать Денизъ.

— Вы уже не дитя, сказала она,— будьте мужественны.

Дверь гостинной затворилась со стукомъ, отдавшимся въ сердц Денизъ. Кончено! ея крестный отецъ ухалъ, она была въ монастыр.

* * *

Прибывши въ Мансъ, маркизъ нашелъ Клементину, которая дожидалась его.

Почти тотчасъ же они сли на поздъ, отправлявшійся въ Реннъ, они были одни въ своемъ отдленіи.

Клементина нашла, что маркизъ былъ мраченъ, но она думала, что лучше не стараться его разсевать.

Первая половина пути прошла въ молчаніи, они сидли другъ противъ друга.

Но черезъ нсколько времени она вынула свои часы и встала, чтобы лучше разсмотрть при свт лампы.

— Одиннадцать часовъ, сказала она. Теперь капитанъ, наврное, влзаетъ въ мое окно. Еслибъ де-Каркбю, услыхавъ шумъ, послалъ ему пулю въ лобъ, какъ вору! Вотъ было бы забавно!

Маркизъ не отвчалъ ничего. Тогда она сла подл него и прильнула къ его груди.

— Наконецъ-то, сказала она, я твоя!

{Окончаніемъ этого романа служитъ романъ ‘Наслдство маркиза’.}

Гекторъ Мело. Дочь актрисы

I.

II.

III.

IV.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XXI.

XXII.

XXIII.

XXIV.

XXV.

XXVI.

XXVII.

XXVIII.

XXIX.

XXX.

XXXI.

XXXII.

XXXIII.

XXXIV.

XXXV.

XXXVI.

XXXVII.

XXXVIII.

XXXIX.

XL.

XLI.

XLII.

XLIII.

XLIV.

XLV.

XLVI.

XLVII.

XLVIII.

XLIX.

L.

LI.

LII.

LIII.

LIV.

XV.

LVI.

Читайте также:

Гекторъ Мело.
Дочь актрисы