ДОБРЫЙ ЧЕЛОВКЪ.
ДОБРЫЙ ЧЕЛОВКЪ.
ПОВСТЬ
Вальтера Безанта и Джемса Райса.
Вальтера Безанта и Джемса Райса.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
Добрый человек, Райс Джеймс, Год: 1881
Время на прочтение: 92 минут(ы)
Староста лондонской корпораціи молотобойцевъ и его два помощника встрчаютъ гостей въ парадныхъ сняхъ. Они окружены цлымъ дворомъ: всми членами корпораціи, пасторомъ, чиновниками. Это не простой обдъ корпораціи, а одинъ изъ ея блестящихъ банкетовъ съ министрами, посланниками, генералами, адмиралами, епископами, но безъ артистовъ и литераторовъ, которыхъ Лордъ мэръ кормитъ отдльно два раза въ годъ, а лондонскія корпораціи совершенно не вдаютъ. Вс молотобойцы въ оффиціальныхъ костюмахъ, лакей въ блестящей ливре, цвты въ изобиліи, безчисленныя газовыя горлки весело играютъ на золотыхъ рамахъ картинъ и тонутъ въ массивной мебели, въ тяжелыхъ мягкихъ коврахъ. Все роскошно, богато, солидно. Многіе изъ гостей, окружающіе полуциркулемъ гостепріимныхъ хозяевъ, чувствуютъ, что прежняя ихъ жизнь была сномъ, что ихъ скудный балансъ въ банк, такъ часто ихъ безпокоившій, состоитъ, по крайней мр, изъ пяти цифръ, ибо иначе они не находились бы въ такой компаніи, что ихъ мрачная комната въ Темпл до женитьбы и потомъ скромное жилище за городомъ никогда реально не существовали, а вся жизнь протекла въ такихъ раззолоченныхъ покояхъ, какъ этотъ дворецъ молотобойцевъ, что ихъ простой обдъ изъ баранины и стакана краснаго вина былъ только кажущимся, а въ дйствительности они ежедневно подали такіе банкеты, и что, наконецъ, заботы, безпокойство, необходимость труда — все это бредъ разгоряченнаго воображенія. Воздухъ, которымъ они теперь дышали, окружающее ихъ великолпіе и докладываемыя ежеминутно громкія имена, звучащія какъ червонное золото, наполняли всхъ, даже самыхъ скромныхъ гостей корпораціи молотобойцевъ сознаніемъ солидности.
Знатныя особы прибываютъ по одиночк и парами. Его свтлость Раджа Гидерабадскій Ек-Рупія-Дао сіяетъ своими брильянтами. Его превосходительство, посланникъ республики Эль-Дорадо, никогда не мечтавшій подъ пальмами своей родины о такомъ банкет, заране съ улыбкой высчитываетъ, насколько поднимется на бирж заключенный имъ новый заемъ посл напечатанія въ газетахъ его имени въ числ именитыхъ гостей молотобойцевъ. Чрезвычайный посолъ государства одноглаваго орла, одинъ изъ самыхъ тонкихъ дипломатовъ, когда-либо посщавшихъ Лондонъ и, какъ говорятъ, самый…— но это, конечно, клевета — любезно раскланивается со старостой корпораціи. За нимъ слдуетъ министръ внутренней навигаціи и епископъ Бамбороскій, краеугольный камень англиканской церкви, искоса поглядывающій на католическаго архіепископа Кенсингтонскаго, какъ бы боясь, чтобы къ общему скандалу папистъ какимъ-нибудь хитрымъ фокусомъ не перевелъ его въ католичество. Вотъ извстный финансистъ Гебріилъ Касенлисъ съ золотымъ лорнетомъ на носу, жена котораго убжала съ Лоренсомъ Калькуномъ. Съ нимъ разговариваетъ долговязый, сухощавый американецъ, владтель Петрольвиля, получающій тысячу фунтовъ стерлинговъ въ день и, слдовательно, могущій длать что угодно, даже отдать душу чорту, еслибы это считалось приличнымъ. По истин, это компанія олимпійская, мы среди альпійскихъ вершинъ человческаго величія.
Но вотъ, среди собравшихся гостей пробгаетъ шопотъ одобренія, который едва не переходитъ въ рукоплесканія, вс шеи вытягиваются. Шш! Онъ идетъ.
— Сэръ Джэкобъ Эскомбъ.
Староста и его помощники кланяются низко, гораздо ниже, чмъ посланникамъ, министру, епископамъ, и даже баловню судьбы, счастливому обладателю Петрольвиля.
Сэръ Джэкобъ Эскомбъ — очень представительная особа, высокаго роста, статный, съ достойной осанкой, лтъ пятидесяти-пяти, онъ гордо держитъ немного назадъ свою большую голову съ пробивающейся въ густыхъ волосахъ сдиной.. Его носъ — длинный съ горбомъ, губы толстыя, подбородокъ четыреугольный, глаза казались бы жесткими, холодными, еслибы вс не знали, что онъ добрый человкъ. Вообще, это — лицо удачника въ жизни, умющаго пробивать себ дорогу. Тайна его успха заключалась въ томъ, что онъ позналъ всю истину великаго открытія Вольтера, обнародованнаго имъ на пользу человчества: что одни люди — молоты, а другіе — наковальни, а потому выгодне быть молотомъ, чмъ наковальней, или, оставляя въ сторон метафоры, что люди, наживающіе деньги, выжимаютъ ихъ изъ труда другихъ людей.
Сэръ Джэкобъ зналъ всхъ знатныхъ гостей молотобойцевъ и любезно пожалъ руки епископамъ, министру, посламъ, крупнымъ финансистамъ и проч. Каждый изъ присутствующихъ торопился привтствовать этого величайшаго изъ великихъ людей, и въ этихъ рукопожатіяхъ прошли т минуты, которыя еще оставались до обда.
Подано кушать! Радостное для всхъ извстіе.
Конечно, сэръ Джэкобъ садится подл старосты корпораціи. Въ открытомъ пространств между обоими концами большого подковообразнаго стола находится фортепіано — разумется, великолпный рояль. Въ углу залы за ширмой, отдляющей ихъ отъ аристократическихъ участниковъ банкета, обдаютъ четыре пвца и піанистъ, которые должны посл банкета, между рчами, услаждать слухъ знатныхъ особъ музыкой по программ, напечатанной золотомъ на зеленомъ фон. Имъ дозволяется сть и пить въ одно время съ гостями, но не на ихъ глазахъ. Во всякомъ обществ проводится линія между избранными и не избранными. Лондонскія корпораціи ставятъ за эту линію музыкантовъ, играющихъ и поющихъ за деньги.
Пасторъ произноситъ умильно молитву. Обдъ начинается съ супа изъ черепахи. Затмъ слдуетъ пуншъ-гласе.
— Среди насъ, сэръ, есть человкъ, которымъ мы вс можемъ гордиться, говоритъ одинъ изъ гостей, худощавый, высокаго роста господинъ своему сосду: — не разсказывайте мн чудесъ о нашихъ лордахъ, наслдственныхъ законодателяхъ и епископахъ, все это держится интригами, шляется по заднимъ лстницамъ. Не указывайте мн на иностранныхъ графовъ и бароновъ, имъ дома, пожалуй, нечего сть. Нтъ, наши истинно великіе люди, столбы богатой Англіи, это — сэръ Джэкобъ Эскомбъ и ему подобные. Онъ самъ пробилъ себ дорогу въ жизни практическими знаніями и энергіей, а теперь директоръ дюжины различныхъ крупныхъ предпріятій.
— Какихъ именно? спрашиваетъ съ любопытствомъ сосдъ.
— Онъ иметъ желзный заводъ въ Равендал, онъ главный акціонеръ большихъ угольныхъ копей и хозяинъ банкирской конторы въ Сити, онъ занимался громадными подрядами и выстроилъ желзныя дороги почти во всхъ странахъ Европы.
— Извините, произнесъ иностранецъ, сидящій напротивъ: — вы говорите о сэр Джэкоб Эскомб? Покажите мн, пожалуйста, этого великаго человка.
Худощавый господинъ съ гордостью указываетъ на замчательнаго англичанина.
— А! прибавляетъ иностранецъ, надвая лорнетъ:— это сэръ Джэкобъ Эскомбъ, выстроившій у насъ желзныя дороги? C’est trè,s remarquable.
— Конечно, дороги прекрасны, замтилъ худощавый господинъ: — и вы очень были рады, что васъ облагодтельствовалъ сэръ Джэкобъ.
— Не знаю, отвчалъ иностранецъ: — по этимъ желзнымъ дорогамъ возятъ войска, для чего ихъ собственно и построили. Он стоили нсколько милліоновъ дороже контрактной цны, но мы заняли вс деньги на проведеніе желзныхъ дорогъ у Англіи. Нечего сказать, великодушно со стороны Англіи давать деньги для скорйшаго передвиженія войскъ въ чужой стран. Я очень радъ, что видлъ, какимъ почетомъ пользуется этотъ человкъ въ Англіи.
— И при всемъ его богатств онъ добрый человкъ! сказалъ худощавый господинъ.
Этимъ разговоръ окончился, такъ какъ худощавый господинъ, въ продолженіи двухъ съ половиной часовъ, такъ усердно лъ и пилъ, что ему не было времени промолвить ни слова. Какъ ревностный защитникъ привиллегій лондонскаго Сити, онъ лъ и пилъ за двадцатерыхъ. Одними тремя тарелками супа изъ черепахи, съ которыхъ онъ началъ обдъ, запивъ ихъ тремя стаканами мороженнаго пунша, можно было накормить на цлый день англійскаго рабочаго, на два итальянскаго и на цлую недлю сирійскаго. Какая великая страна Англія, гд аппетитъ увеличивается соразмрно средствамъ къ пріобртенію пищи! И, несмотря на все громадное количество съденнаго и выпитаго, худощавый господинъ казался къ концу обду еще худощаве прежняго. Это — физіологическая особенность, досел не разъясненная. Толстяки растягиваются посл обда, а худощавые люди сжимаются. Наконецъ, явился десертъ, музыканты начали играть и пть, выйдя изъ-за ширмы. Худощавый господинъ придвинулъ къ себ графинъ портвейна, схватилъ громадную втку винограда и сталъ добродушно отвчать на разспросы иностранца о всхъ великихъ людяхъ, сидвшихъ за столомъ.
Тостъ за королеву!— Никто не сомнвается въ врноподданическихъ чувствахъ молотобойцевъ. Они вс готовы, какъ одинъ человкъ, умереть за свою государыню.
Пвцы поютъ ‘Боже храни королеву’.
Тостъ за армію и флотъ!— Не можетъ быть никакого сомннія въ блестящемъ состояніи обоихъ, иначе не завряли бы этого генералъ, командовавшій арміей, и адмиралъ, плававшій съ эскадрой по Средиземному морю. А потому ихъ слова покрываются единодушными рукоплесканіями.
— Но у васъ армія такая маленькая, замчаетъ иностранецъ своему сосду:— а что касается вашего флота, то не забывайте, что существуютъ торпеды. Мы станемъ васъ бояться только, когда вы будете въ состояніи выставить армію въ 500,000 человкъ. Но кукольной комедіи, которую въ Англіи называютъ арміей, никто въ грошъ не ставитъ.
Тостъ за королевское правительство!— Министръ внутреннихъ навигацій удостовряетъ, что все идетъ отлично, никогда не было такого прекраснаго кабинета, такого способнаго премьера, такого ловкаго министра иностранныхъ длъ. Вс могутъ быть спокойны, что англійскіе интересы будутъ поддержаны могучей рукой, и хотя войны не предвидится, но приняты мры на случай, такъ что армія увеличена на 500 человкъ и заложены дв новыя канонирскія лодки. Раздается громъ рукоплесканій, но иностранецъ произноситъ, качая головой:
— Англійскіе интересы… это значитъ, все то, что вамъ дадутъ безъ войны! 500 солдатъ и дв канонирскія лодки! Ха-ха-ха!
Тостъ за посла государства одноглаваго орла! Оказывается изъ словъ почтеннаго дипломата, что никогда не было такихъ дружескихъ отношеній между Англіей и его страной, какъ въ ту минуту.
— Дружба между двумя государствами, говоритъ непріятный иностранецъ, смахивающій на Маккіавеля: — означаетъ только, что ни одно изъ нихъ не считаетъ себя достаточно сильнымъ, чтобы уничтожить другое.
Тостъ за церковь!— Католическій архіепископъ учтиво кланяется епископу Бамбороскому, а послдній объясняетъ къ общей радости присутствующихъ, что любовь къ англійской церкви растетъ съ каждымъ днемъ. Иностраненъ молчитъ. Церковь его не интересуетъ.
Тостъ за англійскую промышленность!— Сэръ Джэкобъ Эскомбъ, среди восторженныхъ рукоплесканій, медленно поднимается съ мста и торжественно обводитъ глазами залу.
— Такой богатый человкъ, замчаетъ худощавый господинъ, который уже усплъ покончить съ виноградомъ, съ тарелкой персиковъ, съ блюдомъ земляники и принялся за второй графинъ портвейна:— и такой добрый!
— Англія, началъ сэръ Джэкобъ: — гордится нетолько своей промышленностью, но, если вы мн, предпринимателю труда, позволите сказать, и тми людьми, которые создали англійское богатство… Если это такъ, то въ чемъ жй заключается долгъ Англіи? Въ распространеніи просвщенія при помощи этого богатства, въ дланіи добра. (Слушайте, слушайте). А какъ могутъ богатые люди Англіи длать добро? (Онъ сильно напираетъ на это слово). Должны ли они, напримръ, ходить по нищенскимъ трущобамъ и отыскивать достойныхъ помощи людей? Нтъ. Это значило бы, милорды и господа, исполнять дло капитанской лодки броненосцемъ. Ихъ обязанность, по моему мннію, выдавать чеки. Народъ голодаетъ? Пошли чекъ. На пол битвы валяются раненые солдаты? Пошли чекъ, а не иди самъ на войну. Основывается общество для распространенія гуманныхъ идей — я очень радъ слышать, хотя я лично въ немъ еще не участвую, что такое общество, дйствительно, основывается подъ предсдательствомъ лорда Адльгида, котораго я съ гордостью могу назвать моимъ другомъ — пошли чекъ. Практическое дло благотворительности, филантропіи и просвщенія ведется у насъ хорошо оплаченной арміей дятелей, т. е. пасторами, докторами, секретарями и другими подобными людьми. Богатый человкъ долженъ только руководить. Подобно главнокомандующему, онъ не ведетъ самъ солдатъ въ бой, но посылаетъ ихъ. Я иду дале и утверждаю, что зрлище страданій, болзней, нищеты, горя, голода, грязи, невжества, жестокости, пороковъ — отвратительно, просто отвратительно для богатаго человка. Его положеніе въ обществ должно освобождать его отъ всякихъ непріятностей. Довольно и того, если онъ слышитъ о непріятностяхъ и устраняетъ ихъ по мр возможности, исполняя свой долгъ, т. е. выдавая чекъ.
Восторженные крики всего собранія привтствовали эту рчь сэра Джэкоба, и только упорный иностранецъ, качая головой, произнесъ:
— Онъ все хочетъ длать чекомъ. Онъ просвтитъ все человчество чекомъ. Онъ прекратитъ войны чекомъ. Онъ превратитъ всхъ насъ въ добрыхъ людей чекомъ. Онъ примиритъ партіи чекомъ. Онъ заставитъ клерикаловъ любить волтерьянцевъ чекомъ. Наконецъ, онъ пріобртетъ царствіе небесное чекомъ. Да, великій человкъ сэръ Джэкобъ Эскомбъ!
— Онъ боле, чмъ великій человкъ, отвчалъ худощавый господинъ, допивая третій графинъ портвейна:— нтъ религіознаго, благотворительнаго или филантропическаго дла, въ которомъ сэръ Джэкобъ не принималъ бы участія. Мы гордимся многими англичанами за то, что они нажили много денегъ, но о сэр Джэкоб можно сказать: онъ нетолько богатый, но и добрый человкъ.
Чайная комната въ городскомъ дом сэра Джэкоба Эскомба, на Камденской Гор, была обширная, веселая комната, выходившая окнами на югъ, тогда какъ съ востока небольшая оранжерея укрывала ее отъ ненавистнаго восточнаго втра. Меблирована она была, какъ весь домъ, очень солидно. Вы не увидали бы тутъ ни новомодныхъ затй, ни псевдоантичныхъ нелпостей, переносящихъ ваше воображеніе къ временамъ королевы Анны.
Везд были тяжелые ковры, тяжелыя кресла, тяжелые столы, очень тяжелыя картины, изображавшія цвты и фрукты, массивное зеркало въ громадной золотой рам и буфетъ изъ краснаго дерева, выточенный изъ одного гигантскаго дерева въ лсахъ Гандураса.
Несмотря на тяжелую мебель, блестящіе лучи майскаго солнца, игравшіе на разноцвтныхъ стеклахъ оконъ, дышащій комфортомъ маленькій огонекъ въ камин и блоснжная скатерть на стол придавали комнат веселый видъ, который не стушевался бы даже присутствіемъ величественной, самодовольной фигуры самого сэра Джэкоба.
Но теперь было девять часовъ утра, и въ комнат, у одного изъ трехъ оконъ, выходившихъ въ садъ, сидлъ, читая газеты, Джуліанъ Картеретъ, юноша, находившійся подъ опекой сэра Джэкоба.
Нкогда было два брата Эскомба. Старшаго звали Джэкобъ, и младшаго Питеръ. Ихъ отецъ былъ простымъ рабочимъ, и оба брата поступили на заводъ, какъ только достаточно выросли. Благодаря счастливой случайности, они были лучше воспитаны, чмъ большинство дтей ихъ класса. Конечно, они не многому учились, но знали кое-что, быть можетъ, ихъ отецъ былъ человкъ съ честолюбивыми стремленіями, осуществиться которымъ помшало пьянство, или, быть можетъ, мать заботилась о своихъ дтяхъ боле, чмъ обыкновенно заботятся ланкаширскія работницы, но это обстоятельство въ исторіи братьевъ Эскомбъ остается темнымъ, и частые разсказы о своей молодости сэра Джэкоба его не выясняютъ. ‘Я самъ проложилъ себ дорогу въ свт, говоритъ онъ ни мало не стыдясь:— я началъ жизнь безъ средствъ, безъ хорошаго воспитанія. Мой отецъ былъ бдный человкъ, моихъ предковъ я не вдаю’. Подобное общее сознаніе не могло причинить никому непріятности, но выискивать въ своей памяти мелочныя подробности о забытой нищет, о грязномъ жилищ, о грубомъ невжеств, о жестокомъ обращеніи, о тяжелой до одуренія работ на завод, о скудной пищ было бы тяжело даже для такого добраго и всми уважаемаго человка, какъ сэръ Джэкобъ. По этому одному, а совсмъ не изъ желанія скрыть свою прежнюю бдность, которая только рельефне выставляла его теперешнее богатство, сэръ Джэкобъ никогда не распространялся подробно о своемъ дтств.
Самое важное, чему они научились дтьми, это — недовольство своимъ положеніемъ, что въ настоящее время служитъ самымъ великимъ вдохновителемъ молодежи. Но хотя они оба одинаково сознавали, что ихъ положеніе было тяжелое, что его можно было улучшить и что въ Англіи открыта широкая карьера всякому, недовольному своей судьбой, это великое ученіе подйствовало на нихъ различно. Перваго оно побудило къ работ, къ энергичной дятельности, а второго привлекло къ безпокойной апатіи, къ невозможности сбросить съ себя тяготившее его бремя. Одинъ сдлался сэромъ Джэкобомъ, а другой остался на всю жизнь мастеромъ на завод. Такъ часто отъ одной причины бываютъ противоположные результаты. То, что дало Джэкобу богатство, сдлало несчастнымъ его брата.
Оба они женились. Питеръ взялъ себ въ подруги жизни работницу, передалъ ей великую тайну недовольства своимъ положеніемъ, и они влачили двадцать лтъ самую несчастную жизнь. У нихъ было нсколько дтей, но, благодаря дурнымъ санитарнымъ условіямъ и дурной пищ, они вс умерли, кром Розы. Это была здоровая, умная, бойкая двочка, хотя, конечно, не очень ученая, любившая боле всего играть съ Джономъ Гауеромъ, сыномъ другого работника, старше ея года на три. Тринадцати лтъ она лишилась родителей. Въ это время зловонные міазмы въ улиц, гд они жили, сдлались до того невыносимыми, что половина населенія этой нищенской трущобы предпочла умереть. Въ числ ушедшихъ были и старики, и молодые, а среди оставшихся была Роза Эскомбъ, которую ея знатный дядя Джэкобъ взялъ къ себ, съ цлью усыновить и дать ей хорошее воспитаніе. Около этого времени Джэкобъ, уже произведенный въ баронеты, вздумалъ жениться. Ему было уже за сорокъ лтъ, и, какъ богатый, всми уважаемый человкъ, онъ выбралъ себ въ жены, боле съ практической, чмъ съ идеальной цлью, вдову, не молодую, хорошаго семейства, съ независимымъ состояніемъ въ тридцать тысячъ фунтовъ, добрымъ характеромъ и прекрасными манерами.
Лэди Эскомбъ очень полюбила племянницу мужа, необразованную, полудикую ланкаширскую двочку. Она отдала ее въ прекрасную школу, брала ее къ себ во время вакацій и, умирая, что случилось за два года до начала настоящаго разсказа (т. е. въ 1874 г.), оставила все свое состояніе Роз, подъ однимъ условіемъ, чтобъ она вышла замужъ съ согласія сэра Джэкоба. Въ противномъ случа, вс тридцать тысячъ фунтовъ переходили къ ея мужу.
Теперь вернемся въ чайную комнату въ дом сэра Джэкоба, гд читалъ газету Джуліанъ Картеретъ, и бросимъ взглядъ на этого юношу, пока онъ сидитъ одинъ.
Лицо его было довольно замчательное, съ правильными чертами, чисто-выточенными ноздрями, широкимъ лбомъ, твердо сжатыми губами и длинноватымъ подбородкомъ. Курчавые волоса его были коротко обстрижены, усы длинные, бакенбарды котлеткой, подбородокъ пробритъ, одтъ онъ былъ по послдней мод. Лицо его сіяло добродушіемъ, довольствомъ и въ настоящую минуту веселой улыбкой, потому что онъ услыхалъ въ сосдней комнат знакомые шаги. Дйствительно, это были шаги Розы. Она только что вернулась съ своей утренней прогулки по парку и на ней еще амазонка. Это — очень хорошенькая молодая двушка, девятнадцати лтъ, т. е. того возраста, когда сливается прелесть невинной молодой двушки съ прелестью только что развившейся женщины.
Роза Эскомбъ вызжаетъ въ свтъ второй годъ. Я не знаю, сколько она разбила сердецъ въ первый свой сезонъ, но сама она окончила эту компанію благополучно, не поранивъ своего сердца. Быть можетъ, Джуліанъ Картеретъ, всюду ее сопровождавшій, знаетъ тайну этого спасенія. Это ни мало не значитъ, чтобъ они открыто любили другъ друга, но они въ послдніе полтора года были почти постоянно вмст. Джуліанъ принадлежитъ къ семь, онъ обдаетъ, ночуетъ и завтракаетъ въ дом, когда ему угодно. Поэтому, онъ и принялъ на себя роль протектора молодой двушки. Но женихъ ли онъ? Роза первая разсмялась бы при этой мысли, хотя потомъ, быть можетъ, задумалась бы, такъ какъ посл серьзнаго размышленія оказалось бы, что, дйствительно, Джуліанъ гораздо лучше и умне всхъ молодыхъ людей, которыхъ она встрчала въ свт. Впрочемъ, никто въ дом не смотритъ на Джуліана Картерета, какъ на жениха. Онъ находится подъ опекой сэра Джэкоба, и, въ конц-концовъ, Роз нтъ никакого дла до того, женится ли онъ или нтъ.
Джуліанъ подпалъ подъ опеку сэра Джэкоба, благодаря своему отдаленному родству съ лэди Эскомбъ. Онъ такъ же, какъ Роза, сирота, и сэръ Джэкобъ нетолько его опекунъ, но и душеприкащикъ его дяди, который оставилъ ему по пятисотъ фунтовъ годового содержанія до двадцати-пятилтняго возраста, когда онъ получитъ хорошенькое состояніе въ семьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Назначеніе боле продолжительнаго, чмъ обыкновенно, срока опеки такъ объяснялось въ завщаніи дяди: ‘желая, чтобъ мой племянникъ и наслдникъ не могъ оправдываться юностью въ томъ случа, если онъ расточитъ въ развратной, безумной жизни оставляемое ему мною состояніе, и надясь, что онъ употребитъ четыре года отъ достиженія имъ двадцати одного года до двадцати-пятилтняго возраста на пріобртеніе основательныхъ и полезныхъ знаній, а также на выработку плана дальнйшей своей жизни, я препоручаю все его состояніе сэру Джэкобу Эскомбу, который передастъ ему это состояніе въ полное распоряженіе только въ тотъ день, когда ему минетъ двадцать пять лтъ’.
Какъ студентъ, Джуліанъ Картеретъ не выказалъ блестящихъ успховъ. Онъ прошелъ курсъ и вышелъ изъ Кембриджа безъ особыхъ отличій. Потомъ, онъ два года приготовлялся въ адвокаты, былъ принятъ въ это почтенное сословіе, но не намревался вести дла и не отличался большимъ знакомствомъ съ англійскими законами. Онъ много путешествовалъ, имлъ много друзей и мало враговъ, какъ всегда бываетъ съ добродушными людьми. Вс его стремленія, если таковыя у него были, ограничивались желаніемъ вести спокойную, пріятную жизнь. Онъ ненавидлъ заботы и суету, онъ презиралъ благотворительность въ томъ вид, какъ ее примнялъ сэръ Джэкобъ, и предпочелъ бы жить въ такой стран, гд не было ни бдныхъ, ни безпокойныхъ, ни дятельныхъ людей, гд лакеи служили бы безъ шума, гд предметы искуства были бы доступны, и онъ могъ бы спокойно работать на своемъ токарномъ станк. Онъ былъ урожденный токарь и работалъ очень искусно. Рюбенъ Гауеръ, секретарь сэра Джэкоба, часто сравнивалъ его руки со своими и признавалъ т и другія настоящими рабочими руками.
Роза на ципочкахъ подбирается къ креслу, на которомъ сидитъ Джуліанъ Картеретъ, который очень хорошо чувствуетъ ея присутствіе въ комнат, и набрасываетъ ему на глаза платокъ.
— Я знаю, что это Роза, произноситъ Джуліанъ лниво, не снимая платка:— никто, кром нея, не былъ бы такъ дерзокъ.
— Повторите наизусть сегодняшнюю передовую статью, говоритъ весело Роза.
— Это не трудно. Передовыя статьи въ этой газет всегда одн и тже. Англію проглотитъ прежде Россія, потомъ Германія и Франція, а остатокъ нашей бдной страны будетъ захваченъ японцами.
— Это все пустяки, восклицаетъ Роза, сдергивая платокъ съ его лица:— какъ вамъ нравится этотъ розанъ, я его только что сорвала въ оранжере?
— Всякое чувство патріотизма исчезло въ англичанахъ, продолжалъ Джуліанъ на распвъ:— всякая честность въ англійскихъ торговцахъ, всякая предпріимчивость въ англійскихъ умахъ, отъ англійскихъ рабочихъ нельзя добиться честной работы за честную плату, и, что всего хуже, красота англійскихъ молодыхъ двушекъ боле не существуетъ.
— Неужели за такой вздоръ платятъ деньги? промолвила Роза:— вдь это все ложь! Ну, скажите, сэръ, по чистой совсти, разв я не красавица?
Отвтъ былъ излишенъ. Если необходимо было исключеніе для доказательства правила, выставляемаго пессимистской газетой, то Роза Эскомбъ была этимъ живымъ исключеніемъ. Она сбросила свою шляпу, и ея русые волоса, голубые глаза, розовыя щеки и граціозная фигура рельефно выставились, благодаря черной амазонк. Въ одной рук она держитъ розанъ, который старается приколоть къ корсажу.
Джуліанъ лниво поднимается — онъ вообще очень лнивый юноша — и осматриваетъ племянницу своего опекуна съ видимымъ удовольствіемъ, хотя нисколько не торопясь. Быть можетъ, еслибъ онъ ее видалъ не каждый день, то выразилъ бы боле пыла.
— Для картины, сказалъ онъ наконецъ:— трудно найти лучше оригиналъ, чмъ вы. Вы отлично изобразили бы молодую двушку съ письмомъ въ рук, или обрывающую маргаритку, приговаривая: любитъ, не любитъ! или въ одной изъ многочисленныхъ позъ, въ которыхъ любятъ представлять живописцы и фотографы молодыхъ двушекъ. Вы были бы прекрасны въ картин, но я васъ люблю еще лучше въ дйствительности.
— Благодарю за комплиментъ. Но что вы длали до сихъ поръ, лнивый Джуліанъ?
— Проснулся, отвчалъ молодой человкъ звая:— вспомнилъ, что вы подете утромъ верхомъ, и ршилъ хать съ вами. Утреннія прогулки очень здоровы. Сошелъ внизъ, но передумалъ: слишкомъ устанешь — и слъ читать газету.
— Вы непростительно лнивы. Что же вы будете длать цлый день? сидть на диван и обдумывать то, что прочли въ газет?
— Я буду исполнять завщаніе дяди, произнесъ Джуліанъ торжественно.
— Вдь вы должны учиться до двадцати пяти лтъ?
— И я учусь.
— Съ цлью избрать себ поприще?
— И я его избралъ.
— Неужели? воскликнула съ удивленіемъ Роза:— что же? вы будете великимъ государственнымъ человкомъ, или великимъ законодателемъ, или великимъ… ну нтъ, вы, кажется, не можете быть великимъ богословомъ?
— Нтъ, я не располагаю быть великимъ богословомъ.
— Такъ, можетъ быть, великимъ филантропомъ, какъ…
— Какъ вашъ дядя, сэръ Джэкобъ? Нтъ, я былъ бы плохимъ ораторомъ на филантропическихъ собраніяхъ. Отгадайте, чмъ я буду, Роза?
— Не могу. Это слишкомъ хитро.
— Такъ внемлите моему разсказу, произнесъ Джуліанъ, принимая драматическую позу:— я долженъ былъ до двадцати пяти лтъ продолжать свое ученіе. Дядя не опредлилъ, чему именно я долженъ учиться, и потому я учился тому, чему желалъ.
— Чему же вы учились, лицемръ?
— Отъ осьмнадцати лтъ до двадцати я учился въ Кембридж какъ смотрть на различные предметы и какъ болтать объ нихъ, я также научился играть въ крокетъ, крикетъ, тенисъ, вистъ и прочія полезныя игры, плавать, держать пари на скачкахъ и длать долги. Вмст съ тмъ, я забылъ все, чему меня научили въ школ.
— Ну, а потомъ чему вы учились, примрный ученикъ?
— Двадцати одного года я поселился въ Лондон и съ тхъ поръ мало чему учился, потому что университетское образованіе при разумномъ къ нему отношеніи доводитъ человка до зенита развитія. Пробывъ въ Кембридж три года и занимаясь такъ, какъ я занимался, я уже не имлъ надобности боле учиться. Но можно практически примнять свои познанія. Свято повинуясь завщанію дяди, я приготовился въ адвокаты и съ тхъ поръ не открылъ ни одной юридической книги. Потомъ я шлялся по всему свту, чтобъ убить время. А теперь, черезъ три недли, мн минетъ двадцать пять лтъ, и настала минута избрать карьеру.
— Какую же вы избрали?
— Карьеру ничегонедланія, праздности по ремеслу. Пусть другіе идутъ въ парламентъ, слушаютъ цлыя ночи скучную болтовню и за эту полезную дятельность подвергаются ежедневно глумленію газетъ, пусть другіе пишутъ книги и въ вознагражденіе за свой усидчивый трудъ утшаются злобными отзывами критиковъ, пусть другіе наживаютъ, работая съ утра до ночи въ судахъ или конторахъ, деньги, которыя прокутятъ ихъ дти… но Джуліанъ Картеретъ не такой дуракъ, чтобъ слдовать ихъ примру. Есть и еще карьера — длать добро…
— Джуліанъ, вы не должны издваться надъ филантропами!
— Длать добро! Въ чемъ оно состоитъ? болтать съ каедры въ собраніи, болтать за столомъ посл обда, давать деньги на поддержку разныхъ нелпыхъ обществъ, водить дружбу съ благотворительными дамами, нюхающими табакъ, и темными искателями приключеній, эксплуатирующими филантропическія стремленія общества? нтъ, Роза, я на это не способенъ.
— Но, Джуліанъ, есть исключенія… напримръ, мой дядя.
— Да, конечно, всякій знаетъ, что вашъ дядя добрый человкъ, произнесъ молодой человкъ со смхомъ:— но мн за нимъ не угнаться, да, по правд сказать, я этого вовсе и не желаю. Нтъ, Роза, я избралъ себ другую карьеру: я буду длать добро только самому себ. У меня будетъ городской домъ, не очень большой, положимъ, въ Честеръ-Сквэр, и каждую зиму я буду здить въ Сицилію, въ Южную Италію, въ какой-нибудь мирный уголокъ, гд нтъ зимы, а всегда солнце гретъ и цвты благоухаютъ. Тамъ я буду жить спокойно, не тревожимый сплетнями, болтовней, свтской рутиной, глупыми заботами, а, напротивъ, окруженный на сколько возможно предметами искуства и художниками. Я буду жить, Роза, для удовольствія! все остальное — вздоръ, обманъ, мыльный пузырь!
— Джуліанъ, это будетъ жизнь бездушнаго эгоиста. Вы не должны забывать своего долга къ обществу, къ человчеству.
— Я не признаю этого долга. По моему, свтъ раздленъ на дв категоріи людей, между которыми нтъ ничего общаго. Одни работаютъ, другіе веселятся, одни сютъ и жнутъ, но голодаютъ, другіе не сютъ, не жнутъ, а объдаются и опиваются! Я — философъ и полагаю, что богатому человку не слдуетъ думать о страданіяхъ бднаго народа, которыхъ онъ не причинилъ и которымъ не можетъ положить конца, онъ долженъ держаться одного правила — веселиться, веселиться и веселиться. Поврьте мн, Роза, я отлично устроилъ свою жизнь. Одного только мн недостаетъ… вотъ видите, Роза, человкъ не можетъ и не долженъ жить одинъ… мн надо найти подругу для моей идеальной жизни.
Роза вздрогнула.
— Мн надо пойти переодться, промолвила она.
— Подождите минутку, милая Роза. Сколько времени вы живете у вашего дяди? Шесть лтъ тому назадъ вы явились сюда застнчивой, дикой ланкаширской двочкой тринадцати лтъ, а изъ школы вы вернулись уже полтора года. Во все это время мы постоянно бывали вмст. Вы меня, кажется, Роза, знаете довольно, чтобъ отвтить прямо на мой вопросъ?
Она молчала, онъ взялъ ее за руку.
— Вы знаете теперь, какую я поведу идеальную жизнь. Хотите быть моей подругой?
Она колебалась съ минуту, потомъ посмотрла на него своими прямыми, честными глазами, которые такъ и вонзились въ его сердце.
— Джуліанъ, я не могла бы жить такой жизнью.
— Вы не были бы счастливы? вамъ было бы мало меня и моей любви?
— О, Джуліанъ, я была бы слишкомъ счастлива, промолвила молодая двушка и, почувствовавъ руку Джуліана вокругъ своей тальи, припала головкой къ его груди: — но я тогда забыла бы бдный народъ, среди котораго я родилась. Вы знаете, что я дочь простого работника, я простолюдинка и должна сдлать все, что могу, для облегченія участи моего класса. Вдь я не лэди, а ворона въ павьихъ перьяхъ.
— Только-то, Роза? Вы боитесь моей идеальной жизни? Но вдь вы не можете вернуться къ своей старинной ланкаширской жизни. Вы уже отъ нея отвыкли. Вы столь же мало теперь принадлежите народу, сколько и я.
— Все-таки я боюсь вашей идеальной жизни, не признающей долга и стремящейся только къ удовольствіямъ.
— Хорошо, я бросаю за бортъ идеальную жизнь съ картинами, изящнымъ искуствомъ, Сициліей, южнымъ солнцемъ, благоухающими цвтами. Роза и любовь стоятъ всего этого. Мы будемъ жить въ Англіи, если вамъ это угодно, несмотря на проклятый восточный втеръ, и я вамъ буду давать ежедневно чекъ для вашихъ бдныхъ. По словамъ сэра Джэкоба, это — единственный способъ длать добро. Въ газет уже напечатана его вчерашняя рчь на банкет молотобойцевъ и по этому поводу бойкая передовая статья.
— Милостынею вы не улучшите положенія народа, отвчала Роза, качая головой:— вы только понизите его нравственность. Если вы желаете истинно ему помочь, то должны дать ему не деньги, а самого себя.
— Милая Роза, я согласенъ и на это, если вы только отдадите себя мн.
Она ничего не отвчала, но не сопротивлялась, когда онъ прижалъ ее къ себ и поцловалъ.
Потомъ онъ ее выпустилъ изъ своихъ рукъ, и они быстро отскочили другъ отъ друга.
На часахъ пробило десять, и лакей принесъ утренній завтракъ. Въ дом сэра Джэкоба Эскомба встаютъ не очень рано, потому что сидятъ очень поздно по вечерамъ, но аккуратно безъ четверти десять — молитвы, которыя читаетъ самъ глава дома въ присутствіи всего домашняго персонала, а въ десять — завтракъ.
Быть можетъ, отворяя дверь, Чарльзъ Плошъ, толстый, торжественный слуга баронета, увидалъ нчто, возбудившее его подозрніе, быть можетъ, это была чистая случайность, но онъ уронилъ и разбилъ чашку съ блюдечкомъ, что заставило молодыхъ людей быстро отскочить другъ отъ друга. Роза тотчасъ стала поправлять цвты въ ваз, а Джуліанъ схватилъ газету. Они оба были уврены, что Чарльзъ ничего не видлъ.
Въ одномъ извстномъ отел, въ извстномъ город на берегу моря, гд часто останавливаются влюбленныя парочки и молодыя четы, всмъ слугамъ строжайше приказано никогда и ни подъ какимъ видомъ не входить въ комнату безъ того, чтобъ предварительно не уронить у дверей тарелки. Благодаря этому благоразумному правилу, многія юныя особы избавлены отъ необходимости краснть. Быть можетъ, Чарльзъ служилъ лакеемъ въ этомъ отел. Если же нтъ, то его уловка длаетъ большую честь его доброму сердцу и сметливости. Въ отел, о которомъ я говорю, всегда ставятъ на счетъ разбитую посуду, и никогда никто не жаловался на эту прибавку къ счету. Нтъ, виноватъ, одинъ шотландецъ, обдавшій съ своей старой теткой, сильно заворчалъ, увидавъ эту статью счета, и хотя заплатилъ за нее, но промолвилъ сквозь зубы: ‘Оскорбительно глупо’.
За завтракомъ слдовали сэръ Джэкобъ и мистрисъ Сампсонъ.
— Отчего ты не пришла къ молитвамъ, Роза? спросилъ строгимъ тономъ ‘добрый человкъ’, здороваясь съ племянницей.
— Напрасно, прибавила мистрисъ Сампсонъ, компаньонка и дуэнья молодой двушки.
— Я только-что вернулась съ прогулки и заболталась здсь съ Джуліаномъ. Я не думала, что такъ поздно.
— Здравствуйте, Джуліанъ, вамъ также не слдовало бы забывать часа семейныхъ молитвъ.
Молодой человкъ ничего не отвчалъ.
Сэръ Джэкобъ обыкновенно пробгалъ газеты за завтракомъ, только чтобъ проврить, правильно ли приведены его рчи. На этотъ разъ онъ съ удовольствіемъ замтилъ, что его вчерашняя рчь была напечатана цликомъ, и что ей была посвящена передовая статья объ англійской благотворительности. Покончивъ съ газетами, онъ обратился къ письмамъ, которыя, въ числ тридцати или сорока, лежали на стол подл его прибора. Дловыя письма онъ отложилъ въ сторону, съ цлью прочитать ихъ въ контор, а т, которыя касались ‘добрыхъ длъ’, онъ прочиталъ, коментируя ихъ вслухъ.
— Отъ коммерческихъ длъ отдыхаешь хоть въ воскресенье, отъ добрыхъ длъ — никогда, произнесъ онъ: — позвольте мн чашку чая, мистрисъ Сампсонъ. Благодарю васъ. Все требованія денегъ, денегъ и денегъ. Леди Смолбиръ проситъ денегъ на институтъ сидлокъ, генералъ Скрюлозъ — на богадльню для престарлыхъ и т. д., и т. д. Чего только нтъ въ ежедневной корреспонденціи филантропа? Конечно, сладко длать добро, но и стоитъ оно много труда. Въ двнадцать часовъ у меня собраніе, въ два — завтракъ, въ четыре — комитетъ, въ семь — обдъ, если только я не успю отъ него отдлаться.
— Мы вс знаемъ, сэръ Джэкобъ, замтила мистрисъ Сампсонъ: — какъ страшно заняты общественные дятели, особенно если они филантропы.
— Вы правы, мистрисъ Сампсонъ, сказалъ сэръ Джэкобъ, ударяя рукой по столу, быть можетъ для того, чтобъ обратить на свои слова вниманіе Джуліана и Розы, которые разговаривали вполголоса на противоположномъ конц стола: — и, однако, поврите ли, вчера меня просили поставить свою кандидатуру въ члены парламента.
— Нтъ, сэръ Джэкобъ, ваше мсто не въ нижней палат, промолвила мистрисъ Сампсонъ:— я надюсь, что вы достаточно себя уважаете, чтобъ не пойти въ палату общинъ.
Этотъ комплиментъ очень понравился баронету. Онъ молча поклонился, потому что не могъ подъискать словъ, чтобъ выразить свое удовольствіе. Онъ продолжалъ пить чай и читать письма. Верхняя палата! Палата пэровъ! Отчего нтъ? Сэръ Джэкобъ Эскомбъ, баронетъ, владлецъ… нтъ, создатель Дольменскихъ желзныхъ заводовъ въ Равендал, могъ очень легко сдлаться барономъ Дольменъ, лордомъ Равендалемъ. Конечно, у него не было дтей, которымъ онъ могъ бы передать этотъ громкій титулъ. Но онъ могъ перейти къ Роз, ея мужу и дтямъ.
Онъ взглянулъ на Джуліана Картерета и улыбнулся.
— Ваша вчерашняя рчь, сэръ Джэкобъ, сказала мистрисъ Сампсонъ, бросивъ взглядъ на газету:— возбудила много коментаріевъ.
— Но я сказалъ только нсколько словъ.
— Ей посвящена цлая передовая статья, почтительная по тону, хотя, быть можетъ, слишкомъ дерзкая по критик. Посмотрите, сэръ Джэкобъ, это васъ позабавитъ.
Мистрисъ Сампсонъ говорила такимъ тономъ, словно со стороны газетъ было дерзостью критиковать рчи сэра Джэкоба, передъ которымъ он должны были преклоняться, какъ передъ золотымъ тельцомъ.
Сэръ Джэкобъ взялъ газету изъ ея рукъ и прочелъ указанную ему статью.
Мистрисъ Сампсонъ, занимавшая мсто экономки или, скажемъ лучше, министра внутреннихъ длъ въ дом сэра Джэкоба, была дама лтъ сорока, довольно моложавая для своихъ лтъ съ мелодичнымъ голосомъ, блестящими глазами и зрлыми формами. Она была вдова въ квадрат, переживъ двухъ мужей, и, повидимому, казалась готовой попытать счастія съ третьимъ. Эта почтенная и пріятная во всхъ отношеніяхъ дама искренно врила, что сэръ Джэкобъ былъ лучшій, добрйшій и умнйшій человкъ на свт.
Въ конц завтрака сэру Джэкобу подали карточку.
— Мистеръ Бодкинъ, прочиталъ онъ, надвъ лорнетъ:— мистеръ Теофиліусъ Бодкинъ!
— Генри Теофиліусъ Бодкинъ, промолвила, вздохнувъ, вдова:— вы не разъ видали, сэръ Джэкобъ, моего стараго друга, мистера Бодкина, душевно уважающаго васъ, какъ великаго филантропа.
— Генри Бодкинъ! Да, я помню, я его знаю. Попросите его, Чарльзъ, сюда.
Черезъ нсколько минутъ появился мистеръ Бодкинъ съ сіяющимъ лицомъ, хотя онъ и старался скрывать свое радостное настроеніе приличнымъ, серьзнымъ видомъ. Одтъ онъ былъ весь въ черномъ и казался бы настоящимъ пасторомъ, еслибы у него не было чернаго галстуха. Ему на взглядъ пошелъ пятый десятокъ, его лицо было чисто выбрито, а въ волосахъ пробивалась сдина.
Онъ низко поклонился великому филантропу.
— Сэръ Джэкобъ Эскомбъ, сказалъ онъ торжественнымъ тономъ:— я нарочно захалъ такъ рано, чтобъ не отнимать у васъ ни одной минуты драгоцннаго вашего времени. Лав… Мистрисъ Сампсонъ, какъ ваше здоровье? Миссъ Роза, вашъ покорнйшій слуга. Мистеръ Картеретъ, очень радъ васъ видть.
— Вы поступили въ пасторы, Бодкинъ? спросилъ Джуліанъ:— въ послдній разъ, когда я васъ видлъ, вы, кажется, были…
— Не все ли это равно, мистеръ Картеретъ? произнесъ поспшно Бодкинъ, махая рукою:— не будемъ отнимать дорогое время у сэра Джэкоба. Его нисколько не интересуетъ наше послднее съ вами свиданіе.
— Конечно, прибавила мистрисъ Сампсонъ: — хотите еще чашку чая, сэръ Джэкобъ?
— Я пріхалъ къ вамъ, сэръ Джэкобъ, началъ снова Бодкинъ:— по порученію лорда Адльгида, вы, конечно, знаете этого почтеннаго лорда?
— Кто же не знаетъ этого прекраснаго человка!
— Онъ — предсдатель нашего новаго общества, моего новаго общества, продолжалъ Бодкинъ и знаменательно подмигнулъ мистрисъ Сампсонъ: — для общаго улучшенія человчества. Я имю честь быть секретаремъ этого общества. Лордъ Адльгидъ пріхалъ сегодня въ контору ране ея открытія. По счастію, я былъ уже тамъ. Онъ держалъ въ рукахъ газету съ стенографическимъ отчетомъ вашей рчи на банкет молотобойцевъ.
— Да, да, промолвилъ сэръ Джэкобъ: — ее напечатали, хотя я собственно говорилъ не для печати, а только для моихъ слушателей.
— Слова сэра Джэкоба, сказала г-жа Сампсонъ:— слишкомъ драгоцнны, чтобъ ихъ забывали. Ихъ надо сохранять съ любовью.
— Вы слишкомъ добры, мистрисъ Сампсонъ. Пожалуйста, продолжайте, мистеръ Бодкинъ. Отчего вы не сядете?
— Благодарю васъ, я, какъ делегатъ или депутація, лучше постою. Лордъ Адльгидъ обратилъ мое вниманіе на тотъ поразительный фактъ, что вы упомянули въ своей рчи о вновь образовавшемся обществ. ‘Вы должны, Бодкинъ, сказалъ лордъ Адльгидъ:— немедленно завербовать сэра Джэкоба. Позжайте къ нему, вы застанете его еще дома. Кланяйтесь ему отъ меня и скажите, что мы безъ него не можемъ сдлать ни шагу’. И такъ, сэръ Джэкобъ…
— Да, произнесъ медленно сэръ Джэкобъ, съ улыбкой смотря на Бодкина и мистрисъ Сампсонъ, такъ какъ Роза и Джуліанъ, окончивъ завтракъ, ушли въ сосднюю оранжерею: — мое имя иметъ нкоторый всъ, но я долженъ быть тмъ осторожне. Вы основываете общество для общаго улучшенія человчества? Конечно, ваша программа должна имть въ виду улучшеніе человчества во всхъ видахъ и отрасляхъ, но вдь вамъ надо намтить сначала какіе-нибудь отдльные пункты?
— Лордъ Адльгидъ предложилъ поставить на первую очередь вопросъ объ англійскомъ извозчик. Мы начнемъ улучшать человчество съ улучшенія возницъ лондонскихъ кэбовъ.
— Хорошо, произнесъ задумчиво сэръ Джэкобъ:— а кто у васъ въ комитет?
— До сего времени только одинъ лордъ Адльгидъ, но вотъ наша программа и списокъ именъ, сочувствующихъ нашему обществу.
И Бодкинъ вынулъ изъ туго набитаго портфеля бумагу.
— Хорошо, хорошо. Епископъ Какльскій — хорошій человкъ. Сэръ Чирпингтонъ Бабль — трезвый ораторъ. Гушингтонъ Готералъ — я не разъ встрчался съ Гушингтономъ Готераломъ въ филантропическихъ собраніяхъ. Майоръ Борингтонъ — ну, вотъ это, я полагаю, мистеръ Бодкинъ, ошибка. Майоръ Борингтонъ, я боюсь, занимается филантропіей изъ видовъ личнаго интереса. Онъ сдлалъ себ нкоторую извстность только филантропическими рчами.
— Неужели лордъ Адльгидъ этого не знаетъ? Но вдь это можно исправить. Мы еще оффиціально не просили майора Борингтона участвовать въ обществ. Лордъ Адльгидъ думалъ, что онъ одинъ изъ вожаковъ въ дл филантропіи.
— Конечно, еще не поздно, замтилъ сэръ Джэкобъ:— увы! много людей, подобно майору Борингтону, пріобртаютъ почетную извстность, надвая только маску филантропіи.
— Неужели, сэръ Джэкобъ, существуютъ такіе люди? воскликнула мистрисъ Сампсонъ.
— Дамы, естественно, не знаютъ уловокъ честолюбивыхъ людей, отвчалъ сэръ Джэкобъ такимъ тономъ, словно его репутація великаго филантропа зиждилась на такомъ твердомъ основаніи, что не могло быть и сомннія въ его безкорыстіи:— однако, разскажите, мистеръ Бодкинъ, какъ устроилось ваше общество?
— Мы наняли первый этажъ въ представительномъ дом въ улиц Королевы Викторіи. Лордъ Адльгидъ подписалъ контрактъ. Мы солидно меблировали дв комнаты въ контор. Лордъ Адльгидъ заплатилъ за мебель. На дверяхъ мы прибили мдную доску. Наша программа печатается. Мы пустимъ ее въ ста тысячахъ экземплярахъ, но не будемъ разбирать набора, въ настоящую минуту двадцать пять молодыхъ двушекъ пишутъ адресы на конвертахъ по шести пенсовъ за сотню.
— Это хорошо. А что вы сами будете получать?
— Я начну съ пятисотъ фунтовъ въ годъ, уплачиваемыхъ потретямъ впередъ. Лордъ Адльгидъ уже уплатилъ мн первую треть.
Говоря это, Бодкинъ ударилъ рукой по своему карману, что, конечно, не было очень прилично, но онъ не могъ удержаться отъ вншняго выраженія своей радости.
— Это очень умренное вознагражденіе для энергичнаго человка. А пользуетесь ли вы еще чмъ-нибудь?
— Мы условились съ лордомъ Адльгидомъ, отвчалъ Бодкинъ съ нкоторымъ замшательствомъ:— что я буду получать комиссію, чисто номинальную со всхъ пожертвованій — только 7%. Мы надемся на общее сочувствіе. Вдь это ни боле, ни мене, какъ попытка улучшить положеніе всего свта. Вы сами, сэръ Джэкобъ, прекрасно сказали вчера: ‘Пусть богатые люди помогутъ доброму длу — чекомъ’. Вдь вамъ, напримръ, было бы противно видть ту бездну грязи, изъ которой мы хотимъ извлечь возницу лондонскихъ кэбовъ? Вы, сэръ Джэкобъ, конечно, сами не захотите изслдовать такъ, какъ придется нашимъ агентамъ, несчастную жизнь этихъ возницъ въ трущобахъ, кабакахъ и вертепахъ нищенскихъ кварталовъ Лондона?
— Конечно, нтъ, произнесъ сэръ Джэкобъ съ достоинствомъ.
— Поэтому, лордъ Адльгидъ и поручилъ мн просить васъ, сэръ Джэкобъ, оказать содйствіе новому обществу.
— Вы можете внести мое имя въ число учредителей, мистеръ Бодкинъ.
— Благодарю васъ, сэръ Джэкобъ, сказалъ секретарь, вынимая свою памятную книжку:— на какую сумму прикажете васъ записать?
— Запишите меня однимъ изъ вице-предсдателей, мистеръ Бодкинъ, отвчалъ сэръ Джэкобъ и, собравъ свои письма, всталъ изъ-за стола: — я, можетъ быть, не вернусь домой къ обду, мистеръ Бодкинъ.
— Лавинія! произнесъ съ жаромъ секретарь, какъ только дверь затворилась за сэромъ Джэкобомъ.
— Генри, неужели это правда?
— Правда ли это? Да посмотрите на чекъ. Вы видите, лордъ Адльгидъ приказываетъ контор Кутсъ и Ко выдать сто фунтовъ мистеру Теофиліусу Бодкину, сквайру.
— О, Генри! промолвила томно вдова, какъ бы припоминая что-то пріятное въ своей жизни.
— Вы все молодете, Лавинія, произнесъ Бодкинъ, отходя отъ нея на нсколько шаговъ и критически ее осматривая:— нкоторыя женщины становятся лучше отъ времени, какъ стильтонскій сыръ. Другія же улетучиваются, какъ пиво въ кружк.
— А есть люди, Генри…
— Неужели вы такъ думаете, Лавинія? конечно, я еще не очень посдлъ, у меня нтъ лысины, какъ у многихъ сорокалтнихъ юношей.
— Генри Бодкинъ, вы теперь лучше и здорове, чмъ десять лтъ тому назадъ, когда я васъ видла передъ…
— Второй вашей свадьбой, Лавинія. О, какой это былъ страшный для меня ударъ! Я всегда разсчитывалъ быть вашимъ вторымъ мужемъ.
— Во всемъ виновата судьба, Генри. Вы тогда только что прогорли въ угольномъ дл.
— Извините, Лавинія, отвчалъ Бодкинъ, качая головой: — мн не повезло съ угольной операціей передъ вашей первой свадьбой. Второй же вашъ бракъ совпалъ съ банкротствомъ моей образцовой коммерческой академіи, въ которой самъ директоръ всегда лично подвергалъ учениковъ тлесному наказанію. О, это было прекрасное педагогическое учрежденіе! Но успокойтесь! мое новое общество такъ же надежно, какъ любой банкъ. Лордъ Адльгидъ поручился въ платеж мн жалованья и денегъ за квартиру. Если понадобится, я найму самаго развратнаго возницу, который за деньги станетъ мало по малу исправляться. Вс епископы поднесутъ намъ благодарственный адресъ. Ну, Лавинія, преградъ боле не существуетъ! Впервые въ жизни, я имю опредленный доходъ, ваши оба нумера убрались… Не плачьте, Лавинія. Мы наймемъ маленькій котеджъ на берегу серебристаго Сурейскаго канала, и наша жизнь потечетъ…
Мистрисъ Сампсонъ покраснла и спрятала свою голову на груди жениха.
— А помните вы, какъ я впервые признался вамъ въ любви, сказалъ Бодкинъ: — на берегу именно этого канала? Мн было тогда двадцать четыре года, а вамъ двадцать два.
— Нтъ, Генри, восемнадцать. Вы говорите о вашемъ второмъ признаніи.
— Я тогда, посл романтичной и бурной юности, началъ снова жизнь агентомъ предохранительныхъ пилюль Пипкина.
— А я думала, что вы тогда (были агентомъ фабрики для приготовленія самооткрывавшихся зонтиковъ.
— О, нтъ, Лавинія, это было посл. Я хорошо помню, что вы потому и вышли замужъ за мистера Чильтерна, что пилюли у меня лопнули.
Мистрисъ Сампсонъ высвободилась изъ объятій Бодкина и, занявъ свое прежнее мсто, тяжело вздохнула.
— Бдный мистеръ Чильтернъ! промолвила она: — онъ былъ добрйшій и лучшій изъ людей. Я съ кухаркой каждый вечеръ укладывала его въ постель посл четырехъ стакановъ джина съ водой. Мн уже не видать боле такого человка.
— Надюсь. Когда онъ умеръ, и я былъ директоромъ компаніи выдлки новыхъ кирпичей изъ старыхъ, то вы снова дали мн слово, но когда компанія лопнула, то вышли замужъ за Сампсона.
— Бдный Августъ! произнесла чувствительная вдова, вынимая платокъ: — онъ, правда, былъ очень вспылчивъ, но у кого нтъ слабыхъ сторонъ?
— Вспыльчивъ! воскликнулъ Бодкинъ:— да разв проходила недля безъ какого-нибудь скандала? Онъ всю жизнь, кажется, дрался, ломалъ мебель, билъ посуду и судился, да и умеръ отъ того, что у него со злости жила лопнула. Полноте, Лавинія, не будемъ поминать о Сампсон, а лучше назначимъ день… счастливую минуту, когда вы станете моей.
— О, Генри, вы все тотъ же страстный, безумный! Надо подождать, пока общество укрпится и ваше положеніе сдлается надежнымъ.
— Нечего ждать, мое положеніе вполн надежное и теперь.
Мистрисъ Сампсонъ съ осторожностію женщины, пережившей двухъ мужей, покачала головой.
— Съ моими двумя стами фунтовъ, которые мн оставилъ милый мистеръ Чильтернъ, сказала она:— и вашими пятью стами, мы могли бы жить очень хорошо, хотя сначала мн будетъ тяжело разстаться съ роскошью этого дома. Но для васъ, Генри, я готова на все. Къ тому же Роза, вроятно, вскор выйдетъ замужъ. Недаромъ тутъ постоянно бываетъ мистеръ Картеретъ.
Въ эту минуту вернулись въ комнату Роза и Джуліанъ, которые изъ оранжереи прошли въ садъ и теперь оба сіяли, вроятно, отъ пріятной прогулки.
— Сэръ Джэкобъ ушелъ, произнесъ небрежно Джуліанъ:— ну что, Бодкинъ, вамъ удалось выклянчить у него десять фунтовъ? Вы слышали, Роза, о новомъ обществ?
— Мистеръ Бодкинъ начиналъ разсказывать о немъ, когда мы ушли.
— Вы видите передъ собою секретаря новаго общества для улучшенія всего человчества, а прежде…
— Оставимъ прошлое, мистеръ Картеретъ, воскликнулъ поспшно Бодкинъ:— у всякаго человка въ жизни бываютъ повышенія и пониженія, какъ на бирж. Да, миссъ Роза, вы видите передъ собою секретаря общества, въ которомъ вашъ дядя одинъ изъ вице-предсдателей. А не хотите ли вы поступить въ члены? мы принимаемъ и дамъ. Только гинея въ годъ, а подумайте, какъ славно написать на карточкахъ: Миссъ Эскомбъ, членъ общества для улучшенія человчества.
— Если мой дядя вице-предсдатель, отвчала со смхомъ Роза:— то мн необходимо быть членомъ общества. Вотъ гинея, мистеръ Бодкинъ.
И она передала ему деньги.
— Благодарю васъ, миссъ Эскомбъ, сказалъ Бодкинъ, записывая ея имя въ памятную книжку:— лордъ Адльгидъ будетъ очень радъ. Вотъ и росписка съ моей подписью: Теофиліусъ Бодкинъ.
— Теофиліусъ! произнесъ Джуліанъ:— отчего вы перемнили свое имя вмст съ ремесломъ? Прежде…
— Оставимте, мистеръ Картеретъ, прошедшее. Оно исчезло, хотя въ немъ много было хорошаго. Напримръ, Лав… Мистрисъ Сампсонъ помнитъ меня мальчикомъ. Мы выросли вмст. Я былъ Генри, она Лавинія, я Поль, она Виргинія. Извините, миссъ Роза, мои романтичныя воспоминанія. Однако, уже половина двнадцатаго. Я долженъ ждать къ часу лорда Адльгида въ нашей контор, гд я словно султанъ въ серал, среди двадцати пяти переплетчицъ.
— Генри!
— Лав… я хочу сказать, мистрисъ Сампсонъ…
— Не забывайте, что вы христіанинъ.
— Я всегда это помню, особенно съ тхъ поръ, какъ основано наше новое общество. Прощайте, миссъ Роза. До свиданія, мистрисъ Сампсонъ. Лавинія! прибавилъ онъ шепотомъ:— когда мы увидимся?
— Пойдемте вмст, Бодкинъ, сказалъ Джуліанъ:— au revoir, Роза, я вернусь къ пяти часамъ.
— Еслибы у меня были дти, мистеръ Картеретъ, сказалъ Бодкинъ, когда они очутились на улиц: — то я не далъ бы своему сыну такого воспитанія, какое дали мн, я научилъ бы его какому-нибудь ремеслу. А вотъ я, сэръ, взросъ безъ всякой опредленной спеціальности. Вотъ почему я такъ часто и прогоралъ. Право, я былъ бы замчательнымъ адвокатомъ или пасторомъ, еслибы имлъ подготовку, а мн пришлось расточать свои таланты на торговлю углемъ, коммерческія академіи, различныя агентства и другія обманчивыя предпріятія. Впрочемъ, я теперь устроился основательно и могу вамъ по секрету сообщить, мистеръ Картеретъ, что я скоро женюсь на мистрисъ Сампсонъ, которая…
— Довольно, Бодкинъ. Войдемъ въ первую портерную, и я выпью за ваше здоровье горькимъ элемъ.
‘Сэръ Джэкобъ Эскомбъ’. Одно это имя безъ Ко или обозначенія, какой именно коммерческой дятельностью занималась контора, стояло на мдной доск, прибитой къ двери его дома въ Сити. Эта доска не скрывалась отъ глазъ, не старалась стушеваться въ полутемнот лстницы, освщенной никогда не промываемыми окнами. Напротивъ, она была выставлена на свтъ Божій, красуясь на улиц, на такой высот, что прохожіе могли ее читать и удивляться.
‘Сэръ Джэкобъ Эскомбъ’ съ завистью читали проходящіе, пробгавшіе и прозжавшіе. А т, которые сопровождали какого-нибудь провинціала, не знакомаго съ Лондономъ, останавливаясь и указывая на это знаменитое плутократическое имя, произносили дрожащимъ отъ умиленія голосомъ:
— Сэръ Джэкобъ Эскомбъ началъ свою жизнь съ четырехъ пенсовъ. (Всякій человкъ, въ род сэра Джэкоба, начинаетъ съ опредленной суммы, которая длается исторической). Онъ былъ простымъ работникомъ и не стыдится этого. Теперь у него, говорятъ, боле милліона. И какой онъ добрый человкъ! Его имя всегда стоитъ во глав всякаго филантропическаго и полезнаго предпріятія. Вонъ онъ выходитъ изъ экипажа. Посмотрите, какой толстый портфель съ бумагами у него подъ мышкой. Я слыхалъ, что, когда онъ строилъ желзную дорогу въ стран одноглаваго орла, онъ давалъ занятія пяти стамъ тысячъ людей.
Счастливый сэръ Джэкобъ!
Внутренность его конторы вполн согласовалась съ мдной доской на двери. Старомодная фирма можетъ производить свою дятельность въ мрачныхъ комнатахъ. Новый коммерческій домъ долженъ свидтельствовать самой вншностью о степени своего процвтанія. Контора сэра Джэкоба размстилась въ трехъ этажахъ. Въ первомъ помщались приказчики. Войдя, вы прямо видли передъ собой прилавокъ изъ краснаго дерева, на которомъ не считали денегъ, какъ въ банкирской контор, и не выставляли товара, какъ въ магазин, который былъ предназначенъ для пріема постителей. За прилавкомъ появлялся конторщикъ, вставъ изъ-за стола, онъ бралъ вашу карточку и исчезалъ, не слышно ступая по ковру, покрывавшему полы во всемъ дом съ верху до низу. Васъ просили подождать въ комнат съ тяжелымъ столомъ и дюжиной покойныхъ стульевъ. Иногда вамъ приходилось уйти, такъ какъ сэръ Джэкобъ былъ слишкомъ занятъ заране назначенными аудіенціями, или вамъ предлагали переговорить съ секретаремъ сэра Джэкоба, мистеромъ Рюбеномъ Гауеромъ, но если вы являлись по назначенію, то васъ просили на верхъ въ опредленную минуту для вашего пріема.
Во второмъ этаж вы могли видть сэра Джэкоба или мистера Рюбена Гауера. Въ первомъ случа, васъ направляли къ молодому конторщику, который бралъ вашу карточку и просилъ васъ подождать въ пріемной комнат. Такихъ комнатъ было три, и молодой приказчикъ исполнялъ должность цербера, охранявшаго каждую изъ этихъ комнатъ отъ наплыва лицъ, не приглашенныхъ заране. Каждая изъ нихъ — одна была достаточно велика, чтобы помстить въ себ цлую депутацію, а другая очень маленькая — была одинаково меблирована: большой столъ изъ краснаго дерева, обтянутый сафьяномъ, съ бумагой, чернильницами и перьями, массивные стулья, какъ въ богатыхъ столовыхъ, толстый, мягкій коверъ и каминъ, въ которомъ пылалъ огонь въ холодную погоду. Окна были матовые, такъ какъ видъ изъ нихъ былъ не завидный.
Если вы заране не испросили личной аудіенціи у сэра Джэкоба или ваше дло было сравнительно не важное, васъ представляли мистеру Рюбену Гауеру, секретарю сэра Джэкоба. Это былъ не младшій сынъ аристократическаго дома, но единственный сынъ никому невдомой семьи. Его отецъ уже давно умеръ, и потому казалось бы совершенно излишне называть его по имени и фамиліи. Просто сказать мистеръ Гауеръ — было бы совершенно достаточно. Но по той или другой причин имя Рюбена сохранилось. Вс называли секретаря и правую руку сэра Джэкоба — Рюбеномъ. Даже конторщики называли его въ лицо мистеръ Рюбенъ, и такъ какъ онъ этимъ не обижался, то это вошло въ общую привычку. Рюбенъ Гауеръ былъ одного возраста съ сэромъ Джэкобомъ, онъ вмст съ нимъ выросъ, вмст съ нимъ былъ простымъ рабочимъ, вмст съ нимъ прошелъ всю тяжелую школу жизненной борьбы. У Рюбена Гауера во второмъ этаж была только одна пріемная комната, а назначеніе трехъ пріемныхъ покоевъ вокругъ кабинета сэра Джэкоба объяснялось тмъ, что если къ нему являлись по длу Смитъ, Джонсъ и Робинсонъ, то они, размщенные въ разныя комнаты, не видали другъ друга, и каждый изъ нихъ не могъ догадываться, съ какой цлью пришли другіе.
Въ третьемъ этаж находятся частные апартаменты сэра Джэкоба. Въ одной изъ комнатъ сэръ Джэкобъ завтракалъ одинъ или съ друзьями. Маленькая, потаенная дверь вела въ погребокъ, снабженный прекраснымъ виномъ, и не одна бутылка дорогаго шабли, сотерна и шампанскаго была тутъ выпита между занятіями. Но всмъ въ Сити очень хорошо извстно, что сэръ Джэкобъ не пилъ много въ часы своей коммерческой дятельности. Стаканъ хереса съ бутербродомъ составлялъ весь его завтракъ, и если вы приставали къ нему, чтобы онъ выпилъ боле, то онъ отвчалъ съ грустной улыбкой, что въ контор занимается длами и, занимаясь длами, по несчастью не можетъ пить. Напротивъ того, посл обда онъ пьетъ столько, что ему могли бы позавидовать возницы, развозящіе пиво Барклея и Перкинса.
Вс комнаты въ трехъ этажахъ были хорошо меблированы, удобны, свтлы: всюду васъ поражали солидность, богатство, хорошо дисциплинированная армія приказчиковъ. Контора сэра Джэкоба не производила впечатлнія новаго учрежденія. Онъ самъ былъ человкъ лтъ шестидесяти, и его контора находилась въ этомъ самомъ дом боле четверти столтія, хотя сначала она не была такъ хорошо меблирована и не занимала всего дома.
Въ кабинет сэръ Джэкобъ въ это утро нашелъ груду писемъ, вскрытыхъ и разсортированныхъ Рюбеномъ Гауеромъ, кром тхъ, которыя онъ привезъ съ собою. Пробжавъ всю эту обширную корреспонденцію и сдлавъ на каждомъ письм помтку, онъ откинулъ голову на спинку своего кресла и задумался.
Сэръ Джэкобъ въ своемъ дловомъ кабинет былъ совершенно иной человкъ, чмъ въ общественномъ собраніи или дома. Въ домашнемъ кругу онъ былъ милостивымъ полубогомъ, каждое слово котораго было закономъ, и каждое желаніе котораго надо было предугадывать. Въ общественныхъ собраніяхъ онъ былъ добродушнымъ проповдникомъ поверхностной филантропіи, состоявшей въ томъ, что онъ самъ давалъ деньги, убждалъ другихъ длать тоже и расхваливалъ лордовъ, епископовъ и другія извстныя личности (хвалить своихъ сотоварищей тоже самое, что хвалить себя), принимавшія участіе въ движеніи. Это послднее слово очень въ мод, и, напримръ, пожертвовавъ извстную сумму въ пользу голодающихъ индостаицевъ, говорятъ: я участвую въ индійскомъ движеніи. Не было почти ни одного движенія подобнаго рода, въ которомъ не участвовалъ бы сэръ Джэкобъ, какъ предсдатель, вице-предсдатель или членъ комитета. Однако, въ своемъ дловомъ кабинет сэръ Джэкобъ совершенно преображался. Черты лица его заострялись, большія, густыя брови нахмуривались, толстыя губы сжимались и посл получасовой работы въ контор исчезалъ всякій слдъ его добродушной филантропической улыбки.
Въ эту минуту у сэра Джэкоба было много дла — на бумаг. Въ центральной Америк проводилась желзная дорога, въ одномъ русскомъ город строился газовый заводъ, въ Чили прокладывали водопроводы, на желзномъ завод въ Равендал было много заказовъ. Все, повидимому, обстояло благополучно. Но, съ другой стороны, предстояло много уплатъ, и, что хуже всего, въ Равендал была стачка рабочихъ, которая грозила продлиться, такъ какъ не предвидлось возможности соглашенія.
Однако, подумавъ впродолженіи нсколькихъ минутъ о положеніи своихъ длъ, сэръ Джэкобъ принялся за корреспонденцію. Онъ писалъ быстро и бросалъ каждое оконченное письмо въ корзинку. На обязанности одного изъ конторщиковъ лежало сортировать ихъ и писать адресы. У него былъ свободный часъ времени до назначенныхъ пріемовъ, и онъ написалъ толково, обстоятельно двадцать писемъ по различнымъ предметамъ. Одной изъ тайныхъ причинъ успха сэра Джэкоба была способность легко переходить отъ одного предмета къ другому, сосредоточивая на данномъ предмет свое вниманіе. Вообще, это былъ человкъ, умвшій работать и привыкшій къ работ.
Затмъ наступило время аудіенцій. Цлый рядъ лицъ, которымъ было назначено свиданіе, явились одинъ за другимъ, объявляли свое дло, получили отвтъ и удалились. При этомъ не было произнесено ни одного лишняго слова, ни одной ненужной любезности. Въ своей контор сэръ Джэкобъ былъ дловой человкъ и боле ничего.
По окончаніи утренняго пріема, сэръ Джэкобъ посмотрлъ на часы. Была половина второго, время бутерброда. Онъ взялъ нсколько бумагъ и пошелъ наверхъ. За завтракомъ онъ намревался поговорить съ Рюбеномъ Гауэромъ, который, можетъ быть, придумаетъ, какъ выйти изъ затруднительнаго положенія.
По дорог онъ заглянулъ въ пріемную комнату Рюбена Гауэра, у котораго сидлъ какой-то джентльмэнъ.
— Когда вамъ будетъ время, мистеръ Гауэръ, то приходите наверхъ, я буду васъ ждать, сказалъ сэръ Джэкобъ.
— Это — самъ сэръ Джэкобъ? спросилъ поститель почтительнымъ тономъ.
— Да, отвчалъ Рюбенъ Гауеръ коротко и продолжалъ прерванный разговоръ.
Секретарь, какъ мы уже сказали, былъ одинаковаго возраста съ патрономъ. Рюбенъ Гауэръ никогда не разставался съ сэромъ Джэкобомъ съ того времени, какъ они вмст, мальчишками, бгали на заводъ по грязи и снгу въ холодныя зимнія утра. Тогда они были товарищи, не разъ дравшіеся между собою и потомъ мирившіеся, а теперь одинъ былъ хозяиномъ, другой секретаремъ. Но, какъ тогда, такъ и теперь, слабая натура преклонялась передъ сильной. Джэкобъ постоянно бралъ верхъ въ дтскихъ дракахъ, Джэкобъ первый изъ работниковъ сдлался мастеромъ, Джэкобъ ршился, съ помощью Рюбена, начать самостоятельную дятельность, какъ мелкій подрядчикъ, Джэкобъ, перейдя къ крупнымъ подрядамъ, взялъ къ себ въ секретари Рюбена. Боле милліона людей работали въ разное время у сэра Джэкоба Эскомба, но никто не работалъ на него такъ много, такъ хорошо и съ такой любовью, какъ его старый другъ Рюбенъ Гауеръ. Этотъ врный слуга не особенно цнилъ свой трудъ, не требовалъ постоянныхъ прибавокъ жалованья, не считалъ часовъ, проведенныхъ въ контор. Все свое время, все свое знаніе онъ посвящалъ дламъ сэра Джэкоба. Старый заводскій работникъ, онъ считалъ за большую сумму т триста фунтовъ въ годъ, которые сэръ Джэкобъ считалъ достаточнымъ вознагражденіемъ за его преданную дятельность, и ему никогда не приходило въ голову, что сэръ Джэкобъ процвталъ и жирлъ, главнымъ образомъ благодаря его идеямъ, его опытности, его неусыпной энергіи, не упускавшей изъ вида ни одной самой мелкой подробности. Это былъ простой, работящій труженикъ, находившій свою судьбу чрезвычайно завидной, онъ былъ вполн счастливъ, что работалъ на добраго, честнаго и геніальнаго патрона, и питалъ слпую вру въ своего стараго товарища.
Везд они были въ отношеніи другъ друга сэромъ Джэкобъ и мистеромъ Гауеръ, но въ частной комнат верхняго этажа, куда никто не проникалъ безъ особаго разршенія, царила старая ланкаширская дружба и существовали только Джэкобъ и Рюбенъ.
Рюбенъ казался на взглядъ гораздо старше товарища своего дтства, вроятно, потому, что онъ всегда велъ очень трудолюбивую, дятельную жизнь. Худощавый, сдой, сгорбленный, онъ однако имлъ своего рода прелесть, лицо его сохранило увлекательное выраженіе простоты и непоколебимой вры въ свои принципы.
Онъ былъ женатъ и имлъ одного сына, Джона, очень умнаго юношу, служившаго механикомъ на Эскомбскихъ желзныхъ заводахъ. Отецъ и сынъ были лучшими друзьями на свт и сходились во всемъ, исключая мннія о сэр Джэкоб. Джонъ не раздлялъ энтузіазма отца къ ихъ общему хозяину.
— Онъ иметъ успхъ въ жизни, потому что у него, во-первыхъ, вы, а во-вторыхъ, сотня такихъ людей, какъ я, говорилъ еще недавно Джонъ отцу:— мы на него работаемъ, а онъ богатетъ нашими трудами. Надо быть дуракомъ, чтобъ при такихъ условіяхъ не сдлаться великимъ человкомъ.
Рюбенъ покачалъ головой.
— У него могучій умъ и сильная воля, Джонъ.
— Въ чемъ онъ ихъ выказалъ? Сдлалъ онъ какое-нибудь новое открытіе? или написалъ геніальную книгу, или далъ міру новую идею?
— Онъ пользуется величайшей репутаціей, Джонъ, нетолько въ Ланкашир, но и въ Лондон.
— Всякій съ такимъ капиталомъ будетъ пользоваться хорошей репутаціей.
— И онъ добрый человкъ, Джонъ.
— Гм! Такъ отчего же онъ не выказываетъ своей доброты у себя дома? У насъ не было бы этой ужасной стачки, еслибъ онъ былъ добръ къ своимъ рабочимъ. Онъ пользуется славой филантропа, значитъ, естественно, рабочіе на его заводахъ должны получать боле жалованья и находиться въ лучшемъ положеніи, чмъ на всхъ остальныхъ. Но вы знаете, что рабочіе сэра Джэкоба терпятъ еще боле другихъ. Нтъ, это не добрый человкъ, онъ длаетъ добро только на показъ.
— Джонъ, не забывайте, что сэръ Джэкобъ политико-экономъ. По его мннію, нельзя частной благотворительностью остановить дйствіе научнаго закона спроса и предложенія. Капиталисты — это спросъ, а рабочіе — предложеніе.
Но Джона ничмъ нельзя было убдить въ величіи и доброт сэра Джэкоба. Онъ такъ и вернулся на желзные заводы, гд шахты были закрыты, паровыя машины безмолвствовали и рабочіе праздно шатались по улицамъ, потому что сэръ Джэкобъ не хотлъ ничего уступить, а рабочіе стояли на своемъ, хотя начинали уже голодать и продавать послдній стулъ, послднюю тряпку.
Рюбенъ вошелъ въ комнату, гд всегда завтракалъ сэръ Джэкобъ, медленно и съ задумчивымъ, мрачнымъ лицомъ.
— Вы прочитали письма, Рюбенъ? спросилъ великій человкъ, который уже сълъ свой бутербродъ и допивалъ стаканъ хереса.
— Да, Джэкобъ, прочелъ.
Рюбенъ слъ къ столу и сталъ барабанить по немъ пальцами.
— А что вы думаете?
— Я очень встревоженъ. Если Эльдорадское правительство не уплатитъ денегъ за желзную дорогу…
— Не уплатятъ, Рюбенъ, не бойся. Этотъ мыльный пузырь лопнулъ.