Г. В. ПЛЕХАНОВ
Г. В. ПЛЕХАНОВ
СОЧИНЕНИЯ
ТОМ XV
ПОД РЕДАКЦИЕЙ
Д. РЯЗАНОВА
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА 1926 ЛЕНИНГРАД
‘ДНЕВНИК СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТА’ No 6
АВГУСТ 1906 г.
‘Общее горе’
‘Общее горе’
‘Дневник социал-демократа’ No 6, Плеханов Георгий Валентинович, Год: 1906
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Дума разогнана. Факт ее разгона подействовал на русских граждан ошеломляющим образом.
‘Наша Жизнь’, — в статье ‘Роспуск Государственной Думы’, No 494, — говорит, описывая настроение петербуржцев: ‘Никто от неожиданности не отдал себе отчета в происшедшем, не составил себе плана действия’. В том же номере той же газеты г. B-зов сообщает, что один из депутатов, ехавших в Выборг на знаменитое отныне совещание, заметил: ‘Сегодня все одинаково мыслят, горе у нас у всех одно, общее, и это-то горе так сплотило, соединило в одно’.
В ‘Новом Времени’ (No 10893) г. Ал. Кс. говорит, что на Варшавском вокзале ему встретились три крестьянских депутата от западных губерний. По его словам, эти депутаты ‘положительно со слезами покидали столищу. Перед отъездом побывали в Казанском соборе, проехали еще раз к Таврическому дворцу, попрощались со своей Думой и молча на вокзал’. Это поистине трогательно. Но, признаюсь, мне не совсем понятно это огорчение. Точнее оказать: оно понятно мне только со стороны тех депутатов, которые не понимали истинного положения Дел, т. е. прежде всего политической роли Государственной Думы.
Что Дума может быть разогнана, это должны были знать все. И чем больше обострялось ее столкновение с министерством, тем очевиднее становилось, что если правительство не захочет уступить, призвав ко власти кадетов, то ему останется только прибегнуть к ‘роспуску’ Думы (чтобы употребить здесь мягкое выражение ‘Нашей Жизни’).
Весь вопрос был в том, когда именно примет оно свое решение в ту или в другую сторону. Разумеется, было бы гораздо лучше, если бы правительство приняло его не так скоро. Но для кого лучше? Во всяком случае не для правительства. Для правительства всего лучше было, наоборот, как можно скорее довести конфликт до самой крайней степени обострения. Лучше — потому, что в нынешней нашей политической атмосфере его силы тают с каждым днем. Под действием этой атмосферы нашего народа ограничилась таким отказом, то этим сипа его революционного сопротивления правительству была бы доведена до минимума, что, разумеется, вовсе не в интересах освободительного движения. Почему же депутаты не рекомендовали народу ничего другого? Потому ли, что все другое казалось им нецелесообразным? Или потому, что им хотелось сохранить за народным протестом характер законности? {Они говорят: ‘Правительство не имеет права без согласия народного представительства ни собирать налоги с народа, ни призывать народ на военную службу. А потому теперь, когда правительство распустило Государственную Думу, вы в праве не давать ему ни солдат, ни денег’ и т. д. Это — именно точка зрения законности.}
Но это последнее вряд ли удастся: ‘Законное’ сопротивление властям очень скоро перейдет в ‘незаконное’. Что же касается целесообразности, то на войне наиболее целесообразно то, что наносит наибольший вред неприятелю, а способ, рекомендуемый народу выборгским манифестом, именно и не принесет неприятелю всего того вреда, который нужно и должно нанести ему в интересах свободы.
Главный вопрос, который должны были поставить депутаты в своем манифесте, состоял в том, насколько соответствует интересам народа такое народное представительство, которое может быть распущено прежде, чем ему удастся выполнить народные требования. Достаточно было поставить этот вопрос, чтобы он сам ответил на себя отрицательно. А отрицательный ответ на этот вопрос прямо и привел бы депутатов к тому выводу, что интересы народа требуют созыва Учредительного Собрания и что если этому созыву будет предшествовать созыв новой Думы, то на участие в этой Думе надо смотреть лишь как на один из этапов на пути к этой цели, как на один из видов революционной работы, подготовляющей политическую почву для названного Собрания. Все остальное содержание манифеста должно было расположиться вокруг этой главной мысли, и все оно должно было логически вытекать из нее.
Сделав вывод о необходимости созыва Учредительного Собрания естественно было выяснить, что же нужно делать для того, чтобы осуществить этот вывод на практике. И тут прежде всего следовало пригласить сознательных граждан к энергичному распространению его в остальных слоях населения и, — last not least, — в войске. Следовало показать, что народ имеет полную возможность нравственно воздействовать на войско, составляющее плоть от его плоти и кость от его костей, и что когда революционная идея проникнет в войско, тогда уже ничто не будет препятствовать народному освобождению, тогда уже легко будет справиться с реакцией. А что именно понадобится делать тогда, когда революционная идея совершит это предварительное, — необходимое и неизбежное, — завоевание, об этом не было нужды, да и невозможно было заговаривать в манифесте. Его читатели сами поняли бы, что еще рано толковать об этом, так как ‘довлеет дневи злоба его’, и что об этом можно и должно будет говорить только тогда, когда ‘злобой дня’ станут похороны нашего,— пока еще продолжающею жить и вредить,— старого порядка. Словом, манифест должен быт сказать: ‘Готовьтесь, ибо время близится!’ И народ внял бы голосу манифеста, он стал бы готовиться, и чем энергичнее готовился бы он, тем более приближалось бы время…
‘Министерством внутренних дел,— напечатано в No 494 ‘Нашей Жизни’,— разослан по всей Империи циркуляр, в котором, напоминая об обычном чтении высочайших манифестов на всех волостных и сельских сходах, предписывается губернаторам, чтобы они приняли все зависящие от них меры для того, чтобы манифест стал известен положительно каждому крестьянину’.
Это очень умно со стороны министерства внутренних дел. Лассаль был прав, говоря: ‘Слуга реакции не краснобай, но дай бог, чтобы у прогресса было побольше таких слуг’. Министерство внутренних дел поняло, что исход нынешнего столкновения зависит от того, что скажет ‘каждый отдельный крестьянин’, и оно принимает свои меры к тому, чтобы повлиять на ‘каждого отдельного крестьянина’. Друзья свободы должны в свою очередь принять меры к тому, чтобы политическая задача настоящей минуты была правильно понята всем народом. Теперь это важнее всего. И все те партии, которые участвуют в этом движении, должны были бы немедленно столковаться между собой для взаимной помощи в этом деле.
Все мы признаем правильность тактической формулы: ‘врозь идти, вместе бить!’ ‘Вместе бить’ необходимо, если мы хотим прийти к победе. Но для того, чтобы ‘вместе бить’, надо предварительно сговориться, иначе ‘совместное битье’ может явиться разве лишь делом случайности, а вовсе не выполнением заранее обдуманного плана.
Для того чтобы ‘вместе бить’ неприятеля своею пропагандой, партии, враждебные нашему старому порядку, должны предварительно сговориться между собой насчет основной идеи этой пропаганды. А после разгона Думы такой идеей может служить только идея Учредительного Собрания, как политического средства удовлетворения экономических и всех прочих нужд народа.
В No 125 ‘Речи’, в статье ‘К моменту’, я прочитал напоминание о том, ‘что еще рано заботиться о своих классовых интересах, что необходимо прежде всего обеспечить общенародное дело, нисколько не ограждаемое существующими лишь на бумаге правами’. Это совершенно верно.
И к этому остается только прибавить, что так как классовые интересы пролетариата решительно ни в чем не расходятся с общенародными, то ему нет никакой надобности забывать ради общих интересов всего народа об интересах своего класса.
О ‘трудовом’ крестьянстве этого уже нельзя сказать с такой же решительностью, как о пролетариате. Его классовый интерес может, при известных условиях, довольно сильно разойтись с общенародным. Но его классовый интерес не только не может пострадать вследствие созыва Учредительного Собрания, но, наоборот, только таким Собранием он и может быть удовлетворен и огражден сколько-нибудь серьезно. Вот почему сознательные представители ‘трудового’ крестьянства, наверное, будут относиться сочувственно к созыву такого Собрания. А вот что касается тех общественных слоев, которые были представлены в Думе кадетской партией, то есть некоторое основание думать, что к мысли о созыве Учредительного Собрания они отнесутся с известным недоверием именно вследствие опасения за свои ‘классовые’ интересы. Их может смутить вопрос о ‘справедливом вознаграждении’ за долженствующие отойти к крестьянам частновладельческие земли. Они могут подумать, что в глазах Учредительного Собрания наиболее справедливым вознаграждением за такие земли явится вознаграждение, равное нулю. И надо признать, что подобное опасение не было лишено основания. И именно поэтому общественные спои, представляемые кадетской партией, должны теперь решить вопрос о том, какой интерес им дороже: свой классовый или же общенародный. Как разрешат они этот вопрос? Я не хочу пускаться в предсказания на этот счет. Замечу одно: отрицательное отношение кадетской партии к пропаганде в народе идеи созыва Учредительного Собрания наглядно показало бы всем, имеющим очи, что кадеты защищают общенародный интерес лишь до известного предела, лишь до тех пор, пока он не придет в столкновение с их классовым интересом, а в случае такого столкновения они принесут первый интерес в жертву второму. Вот почему я полагаю, что ‘Речь’ очень хорошо сделала бы, если бы она как можно чаще напоминала своим читателям о том, ‘что еще рано заботиться о своих классовых интересах и что необходимо прежде всего обеспечить общенародное дело, нисколько не ограждаемое существующими лишь на бумаге правами’. Если читатели ‘Речи’ согласятся с этим, то они непременно должны будут высказаться за созыв Учредительного Собрания, потому что при нынешних наших условиях нет и не может быть другого средства сколько-нибудь серьезно ‘оградить общенародное дело’. Ведь новая Дума может быть так же разогнана, как была разогнана старая. Ведь только представители самодержавного народа могут не бояться интриг реакционной камарильи.
Эта неоспоримая истина должна быть разъяснена всем русским гражданам. И разгон Думы чрезвычайно облегчил народу усвоение этой неоспоримой политической истины. А когда она будет им усвоена, тогда песенка реакционной камарильи будет окончательно спета.
Дружная, планомерная, неутомимая широкая пропаганда в народе и в армии идеи созыва Учредительного Собрания является единственным достойным ответом на разгон Государственной Думы. Кто откажется от этой идеи под тем или другим предлогом, тот даст ясно понять, что он в сущности и не ищет достойного ответа на действия г. Столыпина и К®, что он, хотя бы и скрепя сердце, примиряется с этими действиями, что он восстает против них только на словах, только для виду.
И тут не могут послужить смягчающими обстоятельствами никакие призывы к народу насчет отказа от уплаты податей и т. п. Кто зовет народ к сопротивлению, тот обязан разъяснить ему, во имя чего ему надо сопротивляться. А как разъяснят это народу авторы выборгского манифеста? На защиту каких прав зовут они его? Они сами прекрасно знают, что в настоящее время политические права нашего народа ровно ничем не отличаются от политического бесправия и что единственное право, которое стоит того, чтобы народ дорожил им, заключается в его ‘прирожденном’ праве завоевания себе широких писаных прав. Но таких прав не даст ему Дума, деятельность которой в каждую минуту может быть приостановлена по капризу реакционной камарильи.
Сама по себе покойная Дума была ничто. Все ее политическое значение определялось тем, что она служила орудием политического воспитания нашего народа. Бойкот Думы был большой ошибкой только потому, Что он не давал воспользоваться этим орудием. Участие в Думе должно было привести к тому, чтобы народное политическое сознание пошло дальше тех крайне узких пределов, которые были поставлены нашему ‘первому парламенту’, к тому, чтобы это сознание доразвилось до мысли об Учредительном Собрании. Разгон Думы должен явиться таким же орудием политического воспитания народа, каким являлась до сих пор ее деятельность. Им необходимо воспользоваться для того, чтобы показать народу полную несостоятельность нынешней нашей ‘конституции’. Но при нынешних наших условиях конституция, заслуживающая этого названия, может быть выработана только Учредительным Собранием. Вот почему пропаганда в народе и в армии идеи этого Собрания является теперь единственным действительным средством борьбы за политическую свободу.
Этим я не говорю, что враги реакции должны бойкотировать ту Думу, которую обещают нам созвать в феврале будущего года. Boвce нет! Бойкот был и останется вредным для дела политического воспитания народа. Но отказываясь от бойкота, как от нецелесообразного приема борьбы, враги реакции должны самые выборы в будущую Думу сделать средством пропаганды идеи Учредительного Собрания. Только при этом условии участие в выборах даст для политического воспитания народа все то, что оно может дать.
Правительство г. Столыпина ликует по поводу того спокойствия с которым народ почти везде встретил разгон Думы. Оно так обрадовано этим спокойствием, что становится весьма щедрым на обещания: мы, дескать, будем либеральны, и сожаления о Думе лишатся всякого смысла. Но не говоря уже о том, что русские граждане прекрасно знают цену правительственному либерализму, я спрошу: как представлял себе г. Столыпин возможный ответ народа на разгон Думы? Ждал ли он немедленного восстания? По-видимому, да. Но если он в самом деле ждал его, то он очень и очень ошибался. В настоящую минуту восстание могло бы быть только вспышкой народного негодования, бунтом который без труда задавили бы власти, но нам не нужны бунты и вспышки: нам нужна победоносная революция. А победоносную революцию надо еще подготовить целым рядом агитационных и организационных усилий. Теперь это понимают, как видно, даже те из революционеров, которые еще недавно смешивали вспышкопускательство, — как выражались у нас в семидесятых годах, — с революционным способом действий. И потому, что это понимают теперь даже эти отсталые сторонники свободы, дело революции стоит в настоящее время прочнее, чем когда бы то ни было.
Спокойствие нашего пролетариата указывает лишь на то, что в его среде стихийность уступает место сознательности. А это составляет первое условие успеха революции.
В крестьянстве, правда, сильна еще стихийность, и потому можно опасаться, что когда крестьянство даст себе отчет в том, что означает для него разгон Думы, то оно не останется спокойным. Но преждевременные крестьянские взрывы будут вредны для торжества революционного движения, и потому сознательные участники этого движения обязаны приложить все усилия к тому, чтобы столь отрадное для г. Столыпина спокойствие до поры до времени нарушалось как можно реже.
Итак, если народное спокойствие радует г. Столыпина, то мы постараемся продлить его радость. Мы позаботимся о том, чтобы спокойствие не было нарушено до тех пор, пока не будет обеспечено торжество революции.
В No 126 ‘Речи’ описывается митинг, происходивший в слободе Покровской, Самарской губ., в воскресенье, 9 июля (ст. ст.), по поводу разгона Думы. На этом митинге слушатели кричали: ‘Нужно, чтобы было созвано Учредительное Собрание!’, а ораторы советовали народу ‘ждать, что скажут о роспуске Думы Петербург и Москва, а пока разойтись и оставаться спокойными’.
Спокойствие, которое рекомендовали народу покровские ораторы, будет не укреплять положение г. Столыпина, а ослаблять его, и нам нужно побольше такого спокойствия.
Как много еще нужно сделать нам в смысле пропаганды, агитации и организации, видно из того, что до сих пор существуют крупные промышленные центры, — напр., Иваново-Вознесенск, Донецкий, Брянский, — в которых наше влияние совсем еще не так сильно, как оно могло бы и должно было бы быть. В этих центрах еще сильна черная сотня, т. е. слабо классовое самосознание пролетариата. А как легко подвинуть его вперед, это показывают хотя бы следующие факты, сообщаемые бахмутским корреспондентом ‘Речи’ (No 125).
Указав на то, что теперь в Бахмутском уезде часто происходят большие рабочие собрания, г. корреспондент прибавляет:
‘Открытое общение рабочих на митингах уже принесло плоды. Еще недавно славился своими черносотенцами и хулиганами Щербиновский рудник. Во время погромов этот рудник давал главные кадры погромщиков.
‘Теперь рудник преобразился до неузнаваемости. Нет не только прежнего хулиганства, а, напротив, рабочие этого рудника сорганизовали из своей среды боевую дружину в 500 человек. Дружинники разбиты на две роты. В каждой роте — ротный командир и десять низших начальников. Дружина эта охраняет все собрания и митинги рабочих. Здесь же, в Щербиновке, рабочие устроили свои ‘рабочий народный суд’, не желая иметь дело с официальными судебными институтами. Этот народный суд в Щербиновке функционирует довольно правильно’.
При планомерной работе мы очень скоро поставим под революционное знамя даже самые отсталые слои пролетариата. А за ними пойдут крестьяне. Что и здесь ‘мы работаем,— когда работаем,— очень удачно это известно всем членам нашей партии и это видно из другой корреспонденции той же ‘Речи’.
Описав митинги, устраиваемые в деревнях социалистами-революционерами и социал-демократами, нижегородский корреспондент этой газеты указывает на совершающуюся в крестьянской среде организационную работу.
‘После митингов идет организационная работа. Устраиваются своего рода деревенские политические клубы с партийной окраской, куда посылаются газеты всех направлений и книги, учреждается маленький ‘комитет’ из 5—10—15, a e одном месте даже из 40 крестьян, руководящий работой. На время в таком кружке поселяется агитатор и ведет кружковую работу, разбив сочувствующих своей партии на отделы по 10—18 человек, занимаясь с ними в свободное время по программе своей партии. Особенно это хорошо оборудовано у социал-демократов. Крестьяне охотно прослушивают по 10—20 бесед, начинающихся с истории крепостного права, истории революции с окраской классовых противоречии, эксплуатации рабочих капиталистами, положения пролетариата, развития капитализма и кончая аграрным вопросом, социализмом и обзором программ всех партий.
‘Нередко после нескольких кружковых бесед крестьяне требуют дискуссии, и тогда желание их исполняется, и где-либо в лесу выступают перед ними для состязания кадеты, эсеры и эсдеки.
‘Все это имеет громадное политическое воспитательное значение для нашего крестьянства. Нередко на этих митингах можно видеть женщин и девушек.
‘По окончании кружковых занятий крестьяне, сорганизовавшись в партийный, а большей частью беспартийный, просто демократический коллектив, разделяют работу приезжих, сами агитируют и выступают на сельских сходах и разных скопищах народа.
‘Нам известно, что у одной только социал-демократической партии работа велась за эти месяцы более чем в ста деревнях всех уездов’.
Это уже весьма хорошо, а нужно, чтобы было еще гораздо лучше, нужно, чтобы вся крестьянская Россия подверглась такому воздействию нашей партии. Мы не можем победить, не сделав этого, а сделав это, мы не можем не победить.
Не можем не победить, если при этом будет соблюдено еще одно условие систематическое воздействие на армию. В брошюре о ‘Государственной Думе’, вышедшей не далее, как в 1905 г., т. П. Орловский писал (стр. 18):
‘Пусть дружно подымется народ, и солдаты перейдут на его сторону и пойдут против кровопийц’. Такого легкомыслия нельзя было ожидать даже от легкомысленного т. П. Орловского. Войско уже затронуто революционной пропагандой, но пока еще все-таки не достаточно ‘дружно подняться’ народу, чтобы оно перешло на его сторону. Нет, несмотря на несомненные успехи революционной пропаганды в армии, здесь нужна еще очень упорная революционная работа. Эта работа может быть облегчена содействием нам со стороны сознательных слоев населения, которые должны воспользоваться своими связями с войском, — такие связи имеются почти в каждой семье, потому что почти каждая семья поставляет на службу хоть одного солдата, — для воздействия на него в революционном смысле. Но эту работу все-таки необходимо сделать прежде, чем звать народ на бои. В противном случае мы сослужим службу не себе, а г. Столыпину и прочим ‘либералам’ его оттенка. На Западе ни один социал-демократ не напишет того, что написал т П. Орловский, а у нас он гордо считает себя представителем передового течения в социал-демократии. Впрочем, я надеюсь, что теперь этот ‘передовой’ человек и сам уже не решился бы повторить то, что с легким сердцем писал он в прошлом году. И во всяком случае несомненно что у нашего пролетариата достаточно здравого смысла, чтобы, как следует, оценить легкомыслие т. П. Орловского.
Пролетариат пойдет в бой не тогда, когда это удобно будет г. Столыпину, а лишь тогда, когда это удобно будет для него самого. А для него самого это удобно будет только тогда, когда революционное настроение овладеет всем народом и значительной частью войска. И дело, очевидно, идет к этому. Нужно только, чтобы ‘общество’ поддержало усилия революционеров. Если ‘общество’ исполнит свою обязанность так, как, наверное, исполнят ее революционеры, то уже не долго придется нам ждать того времени, когда нынешнее наше ‘общее горе’ станет для нас источником общей радости.
P. S. Эта статья была написана под непосредственным впечатлением разгона Государственной Думы, т. е., стало быть, еще до военных восстаний в Свеаборге, Кронштадте, Дашлагаре и т. д. и до всеобщей стачки, в значительной степени вызванной этими восстаниями. О значении этих восстаний и этой стачки я поговорю в следующем номере моего ‘Дневника’, а теперь пока замечу, что все, что я знаю о них, еще более укрепляет меня в том взгляде, который высказан мною в этом номере: нам нужно не вспышкопускательство, вспышки только ослабляют нас, нам нужна победоносная революция, а к ней необходимо еще готовиться.