Лидия Авилова
Лидия Авилова
Дневник С. Синичкина
Дневник С. Синичкина
5-го июня.
11-го июня.
13-го июня.
15-го июня.
16-го июня
18-го июня.
19-го июня.
20-го июня.
21-го июня.
—————————————————-
Дневник С. Синичкина, Авилова Лидия Алексеевна, Год: 1914
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Я теперь буду писать дневник. Это делает мой друг Сергей Иванов, а все, что он делает — прекрасно. Сергею Иванову 17 лет, а мне только 12, но, тем не менее, он мне друг, хотя и позволяет себе называть меня моськой, подразумевая, конечно, что он ни более, ни менее — как слон. Однако, я опять обыграл его в шашки. Sic transit…
Мать уважаемого мной Сергея Иванова приходится мне какой-то теткой. Ах, тетенька! Мое нижайшее почтение! Я вам преданнейший слуга! Конечно, я очень обязан вам, что вы взяли меня на все лето к себе в деревню, но вы могли бы быть более интеллектуально-эстетичны. Я сейчас же заметил, что вы не имеете никакого понятия об импрессионизме и что вас гораздо больше занимает счет снесенных вашими курочками яиц и кринок парного молока.
Замечание философа: женщины жалкие материалистки.
Ознакомился здесь с двумя кузинами. О, они божественны! Людмиле 14 лет, и, кажется, она воображает, что я должен перед ней преклоняться. Другой — 9 лет, и ее зовут Оля. Как только я взгляну на нее, она начинает хохотать. Должно быть очень умная особа. Конечно, я ноль внимания.
Ho, в общем, мне здесь нравится. Сад. Речонка. Мой друг, Сергей Иванов, обещал мне ‘приобщить меня к душе природы’. Хорошо бы поиграть в чижа…
Почти целую неделю не записал ни строчки. Кажется, мое состояние называется ‘духовной аборацией’. (Спросить Сергея).
В пансионе кормили плохо, а здесь пироги, пышки, пирожное. Много всякой вкуснятины.
Ходили с моим другом Сергеем Ивановым ловить раков. Ни одного не видели и не поймали. Я случайно поскользнулся и упал в воду. Закон притяжения, но тетушка осталась недовольна. На чердаке можно ловить голубей прямо руками, только пойти в сумерки, когда им уже хочется спать. Там через слуховое окно легко попасть на крышу. Но это не так высоко. Интереснее лазить по деревьям. Один раз я чуть не сорвался с самой вершины старой березы, но, слава Богу, совсем разорвал штаны и обжог руки.
Людмила, кажется, со мной кокетничает. Когда я сижу у окна моей комнаты, она ходит мимо и делает вид, что меня не замечает. Ах, как вы прекрасны!
Оля не так уже глупа, как я прежде думал. Я ей выстроил из песку прекрасную крепость и потом мы ее взяли штурмом. Людмила вообразила, что я сам забавляюсь и иронически улыбалась.
Замечание философа: самая умная девочка все-таки глупа.
Мой друг Сергей Иванов открыл мне вчера большую тайну. Он совсем не сын своей матери, а его сестра совсем не его сестра. Он просто ‘существо’. Ему надо было жить где-нибудь и избрать какой-нибудь образ — и поэтому он стал Сергеем Ивановым, но он не человек только, а в нем соединилось все существующее: человеческое, звериное, птичье, растительное… Поэтому он видит и слышит, и понимает многое, чего больше никто не видит и не понимает. Признаюсь, он меня поразил.
Мы лежали в траве у ручья, и было уже темно. Он мне вдруг сказал:
— Ах, прости, пожалуйста, я забыл, что мне надо поговорить с кошкой. Кажется, я назначил ей прийти именно теперь. Удивляюсь, почему ее еще нет.
Я думал, он шутит, но он озабоченно встал и поглядел на свои часы. Лицо его стало очень строго и вдруг он сгорбился и постарел.
В эту минуту я оглянулся и увидал, что за моей спиной крадется кошка. По правде сказать, мне стало жутко.
— Кошка! — закричал я Сергею и, совсем не знаю, зачем, вскочил и побежал. Но около сада я остановился и ясно слышал, как Сергей и кошка долго мяукали в траве. Потом Сергей встал и пошел ко мне. Лицо у него было, как всегда.
— Ты испугался? — спросил он.
— Я всегда был нервный, — сказал я, — теперь я понимаю, что ты раньше видел кошку и нарочно сказал, что ждешь ее.
Но Сергей вдруг вздрогнул и стал прислушиваться.
— Ах, как это неудачно, что ты сегодня со мной! — тревожно сказал он. — Вот с дергачом случилась какая-то беда и он кричит такие глупости, что наверно переполошит всех птиц, а малиновка сегодня не совсем здорова. Стой здесь, a я сбегаю и уйму его.
Он побежал и дергач скоро перестал кричать.
И вот, когда Сергей вернулся, мы опять сели в траву и он открыл мне свою тайну.
— Я ‘существо’, — сказал он. — Неужели ты до сих пор не догадывался? В мою душу вошли части душ всего существующего…
Потом он низко нагнулся к земле и засмеялся.
— Ах, прости, милая кашка, — сказал он, и поцеловал красный цветочек. — Я не заметил, что примял тебя, Не сердись!
Не может быть, чтобы он меня обманывал!
Но когда я сегодня днем спросил его на ухо:
— Правда, что ты ‘существо’? — он коротко ответил мне:
— Брысь!
Да! Я теперь верю: он ‘существо’.
Мне совершенно все равно. Пусть она отправляет меня назад в пансион. Кажется, я не умолял ее жить у нее в деревне. Я поехал потому, что меня пригласили, и потому, что Сергей Иванов — мой друг. Кроме того, если бы ее самое отдали бы в такой прекрасный пансион, где вместо супа подают какие-то сомнительные помои…
Но пусть она меня отправляет!
Из-за какого-то костерика! Что ж, что мы его немножко полили керосином? Есть о чем толковать!
Я себе спалил руку, а Оля только испугалась. Все девочки трусливы.
А какие изящные выражения у моей достоуважаемой тетушки!
— У тебя кочан капусты, вместо головы…
Прекрасная Людмила иронически улыбнулась. Но я ей доказал, какой у меня кочан капусты.
Когда она величественно улеглась в гамак с книжкой, я сперва немного покачал ее, а потом — чик! Веревку ножичком…
Ничего! Гамак не высоко. И все равно я последний день в этом доме. Правда, есть еще надежда, что мой друг заступится за меня и упросит, чтобы меня не отправляли. В пансион!.. Бррр… Но тетушка сказала, что я ей слишком надоел. Отправят, или не отправят?
Сергея с утра нет дома, но к ночи он верно вернется. Не уехал ли он по ‘своим’ делам?
Замечание философа: если живешь в чужом доме, уезжай с достоинством, когда гонят.
Людмила тоже не имеет ни малейшего понятия об импрессионизме. Когда это стало ясно, она покраснела. Я очень рад.
Сергей назвал ее ‘прекрасно-глупый цветок’, a она вздернула нос и обдала нас презрением. Конечно, не поняла.
Оля пронюхала, что у нас с Сергеем тайна, и теперь не отстает от меня: ‘скажи, скажи!’ Когда я спрашиваю что-нибудь, она отвечает:
— А скажи! — и дразнится языком.
Когда я ее зову куда-нибудь, она закладывает руки назад, топает ногой и опять говорит:
— А скажи! А скажи!
Спрятала свой мячик и не дает.
— А скажи!
По правде сказать, днем мне кажется, что вся эта ‘тайна’ шутка моего доброго друга Сергея Иванова, но вечером мне делается жутко, и тогда я уверен, что это не шутка.
Вчера он прибежал ко мне в комнату страшно испуганный. Бросился на кресло и закрыл голову руками.
— Сенька, закрой скорей окно! Я больше не могу. Если бы ты слышал, что они говорят!
Если бы он обманывал, почему бы он дрожал?
Я закрыл окна и даже спустил шторы.
— Ох, как я испугался! — сказал Сергей. — Ты не знаешь, как страшно все слышать и все понимать. Я сейчас сидел в саду и деревья рассказывали мне, из чего они выросли, какими соками они питаются. Они говорят, что всосали в себя воспоминания сотен лет. Надо говорить их языком, чтобы передать так просто и так страшно.
Ты думаешь здесь всегда был сад, а в саду пели птички и гуляли дети? Но гораздо, гораздо раньше, чем выросли эти деревья, — сколько жизней здесь погибло! Сколько было ужасов, преступлений. Я предполагаю, что здесь когда-нибудь было поле битвы. Когда-нибудь очень давно. Они неясно выражаются. Дуб сказал мне, что он вырастает только на жестокости. Береза только на слезах. Осина — на ужасе. Ах, Сенька! Ты не знаешь, что такое деревья! Они кажутся красивыми, а они ужасны. Корни их слишком глубоки, слишком глубоки… Ты думаешь, что это свежий лист, а в нем трепещет какое-нибудь воспоминание, за десяток, за сотню лет.
Я просил его рассказать что-нибудь, о чем ему говорили деревья, но он опять схватился за голову и задрожал.
— Нет, нет! Ни за что! Я сам хочу забыть. Это слишком ужасно!
Ночью я кричал во сне, и тетя пришла ко мне со свечкой.
Она вообразила, что я чего-то боюсь. Я ничуточки не боялся. С чего она взяла? Мне просто больше не хотелось спать и я попросил ее посидеть на моей кровати. Я заметил, что она любит воображать, что я еще маленький. Конечно, это только смешно. Она и ночью мне говорила:
— Маленький ты еще. Глупый. Нервишки у тебя слабые. Ах, Сенюшка, если бы ты не так шалил! Вот ты обиделся, что я тебя в пансион отправить хотела. Положим, я и не хотела… Да хоть бы ты себя-то пожалел! Ведь, прямо страшно, — ты либо разобьешься, либо искалечишься.
Хотя моя тетя и материалистка, но она, ничего, славная.
Бояться грозы совсем не позорно. Я знаю очень сильных и храбрых мужчин, которые все-таки боятся. Ну что ж, что я сидел в коридоре на сундуке? Ведь никто же не скажет, что Ольгушка смелей меня? Но она грозы не боится, а я боюсь. И если Людмиле смешно, то очень рад. Но уж и злится она, когда я при ней говорю ‘прекрасно-глупый цветок’.
Она так остроумна, что отвечает всегда одно и то же:
— Отстань ты от меня со своими глупостями! Сергей выдумает, а ты повторяешь.
Она воображает, что это Сергей ‘выдумал’!
Тогда я злю ее дальше. Что-нибудь в этом роде:
— Людмилочка, какая разница между теленком и телятиной?
Она фыркнет и иронически улыбается.
— Что ж, я не знаю, что ли?
— Ну, какая, скажи?
— Теленок живой, а телятину едят.
— Значит, если теленка зарезать, от него ничего не останется?
— Останется… телятина.
— А куда же денется теленок?
— Да ведь его зарезали!
— Значит, от него ничего не осталось?
— Остался мертвый теленок.
— Но ведь ты сказала, что теленок бывает только живой?
— Я сказала, что телятина бывает только мертвая.
— Значит, ты не знаешь разницы между теленком и телятиной?
— Я отлично знаю, а ты глуп. Иди, поиграй в песочек с Олюшкой.
— А ты, что ушибла, когда шлепнулась с гамаком?
Этого намека она уже совсем не выносит.
— Дурак!
— Импрессионизм! — кричу я ей на прощание. Ну, пусть смеется надо мной, что я боюсь грозы.
В цветнике много анютиных глазок. Есть задумчивые, есть веселые, есть ласковые и есть такие злые, что на них глядеть неприятно. В особенности маленькие желтые, с черными пятнышками. Сергей говорит, что они постоянно говорят всем неприятности и что бабочки их боятся. Они слишком слабы, чтобы делать зло, но их дурное настроение заразительно. Соседние цветы часто жалуются Сергею, что они им ужасно надоедают. Там расцвела маргариточка, скоро ее свадьба, а злые Анютины глазки над ней смеются и изводят ее так, что она боится подурнеть. Левкои, оказывается, очень глупы, а розы сентиментальны.
Олюшка подслушала наш разговор и, по своему обыкновению, начала хохотать. Сергей сказал, что слышал, как горлинка жаловалась, что у нее сова унесла одного птенчика, самого любимого из всех. Что тут смешного? А она сейчас же выдумала: — A я слышала, как синичка просила водички. И уж так хохотала и столько раз повторяла, точно страшно умно. Глупо!
Как нарочно, столько гроз в этом году!
Я спрашивал Сергея, что говорят деревья во время грозы? Он очень строго взглянул на меня и сказал:
— He спрашивай никогда! Это не все могут вынести. Благодари судьбу, что ты не понимаешь!
— Но почему же ты выносишь?
Он вдруг сгорбился и стал старый и строгий.
— Та забыл, что я ‘существо’? Когда-нибудь ты еще увидишь меня не таким, каким привык видеть…
Больше ничего он не захотел сказать.
Но я ему не верю! Наверно, он все выдумывает, потому что думает, что я верю, и потому что я волнуюсь. На лугу я испугался кошки. В другой раз он как-то собрал вокруг своей головы летучих мышей. Ну, как-нибудь собрал. Я не знаю как. Он закричал, чтобы я пришел его спасать. Правда, над ним летали мыши, а он свистел хлыстиком и отгонял их. Вероятно, он притворился очень испуганным. Когда я прибежал, он бросил хлыстик и мыши улетели.
— Я ничего для них сделать не могу, а они сердятся на меня и грозят. Хорошо, что ты меня спас. Но берегись, как бы они не стали мстить и тебе!
Я, конечно, не поверил. Но как он мог собрать столько мышей? И почему они не улетали, когда он от них отбивался? Ведь это я сам видел.
В пансионе нас в одной комнате спало пять человек. Это, конечно, не значит, что я боюсь спать один, Но наверно сегодня ночью будет гроза. И вдруг Сергей придет ко мне ‘не таким’…
Я всегда был нервный. Я не виноват! Никто не смеет сказать, что я трус, потому что я буду драться, с кем угодно! Я могу драться и кусаться — и всегда увернусь. Но мне просто неприятно, что Сергей говорит с кошками, собирает мышей и рассказывает глупости. Я не хочу, чтобы он пришел ко мне ‘не таким’, если даже это нарочно. И мне тоже очень неприятно, что будет гроза. Может быть, я тоже простудился, когда мы строили плотину через ручей… Моя мама умерла…
Мой почтенный друг Сергей Иванов вообразил, что я так и поверил, что он ‘существо’! Как же! Нашел дурака! Ни капельки, конечно, не верил. И что же тут страшного? Я его так же надул, как он меня. Он притворился, что он ‘существо’, а я притворялся, что я верю. Если я опять кричал ночью и даже прибежал к тете в спальню, то просто потому, что у меня была лихорадка. По этому случаю тетушка угостила меня сегодня очень вкусной вещью: целой большой ложкой касторки в маленькой чашке с черным кофе. Очень благодарен!
Отвертеться не было никакой возможности.
— Меньше будет шалить и верить во всякую ерунду.
Логика женщины!
Людмила иронически улыбалась.
Следовало бы доказать тетушке, что она ошибается… Ладно! Мы еще об этом подумаем.
Вечером пойду к старой беседке и буду свистеть хлыстиком над головой. Тогда прилетят мыши. Сергей говорит, что это иногда удается, a иногда не удается.
Когда я не хотел пить касторку, Ольгушка глядела на меня с разинутым ртом, потом убежала. Где-то она раздобыла целую горсть изюму и сунула мне в руку.
— Выпил? Закуси!
Мы поделились.
Но она не любит, когда я сажаю в свою шляпу мелких лягушек и потом надеваю шляпу на голову. По ее мнению — это ‘гадость’. Напротив, очень приятно. Холодит.
Я слышал, как тетя говорила Сергею:
— Он не по летам развитой мальчик, но не забывай, что он еще маленький. Надо стараться успокоить его нервы, а не расстраивать их еще больше. Как это тебе пришло в голову выдумать это ‘существо’?
Ho я все-таки уважаю своего друга, Сергея Иванова. Для меня он даже останется ‘существо’. Пусть он даже называет меня ‘моськой’, — я ни капельки не обижаюсь. Может быть, он скоро выдумает еще что-нибудь и опять будет стараться обмануть меня? Хотя бы поскорей выдумал! Увидит, как я ни за что не поддамся.
А моя прекрасная кузина Людмила опять ходит под моим окном. Ах, скажите пожалуйста, как вы интересны! Точно я не видал когда вы вчера бегали на гигантских, что у вас протерся чулок. Прекрасно видел! Нечего злорадствовать, что я будто бы, поверил в ‘существо’ и пил касторку.
Замечание философа: самые добрые родственницы часто подгаживают.
Источник текста: Сборник рассказов ‘Образ человеческий’. 1914.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.