Длительность педагогического коллектива
Длительность педагогического коллектива
Комментарии
Комментарии
Длительность педагогического коллектива, Макаренко Антон Семёнович, Год: 1929
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Макаренко А. С. Педагогические сочинения: В 8-ми т. Т. 1
М.: Педагогика, 1983.
Не странно ли это, что нигде — ни в педагогической литературе, ‘ни в наших руководящих циркулярах, ни на съездах, ни на конференциях, — никто и никогда не поднял вопроса о длительности педагогического коллектива.
И в то же время на каждом шагу несчастный организатор детского дома, все тот же великомученик заведующий и все тот же замотавшийся и потерявший давно не только педагогическую, но и обыкновенную человеческую голову инспектор ни от чего так не страдают, как от малой длительности педагогического коллектива.
Вопрос о длительности педагогического коллектива — это, конечно, не только вопрос о временном измерении работы педагогов. Это именно вопрос о коллективе. Невозможно даже говорить о коллективе, если не предполагать хотя бы минимальной длительности его работы. Нельзя говорить о коллективе, если с самого начала не допустить, что вот люди для чего-то собрались, для чего-то объединились, больше того — они проводят работу коллективного воспитания.
Но допустите это… пусть даже не в смысле педагогического соображения, а в простом смысле соображающего человека, то как вы можете рассчитывать на какой-нибудь, даже минимальный, толк от работы педагогов, если каждый из них в этом несчастном детском доме только и думает о том, чтобы поскорее удрать куда-нибудь в город, школу, в кооперацию, в вуз, выйти замуж. Если все эти люди только пересиживают лихую годину, чтобы при первой возможности попробовать свои силы на каком-нибудь новом поприще. Постоянные склоки в персонале, плохая оплата труда, тяжелое моральное состояние детского общества, постоянные оскорбления и издевательства со стороны воспитанников, а также и отсутствие спайки между товарищами — все это вполне законным образом влечет каждого работника при первом же удобном случае покинуть колонию или детский дом и искать более человеческой рабочей обстановки. Длительность педагогического коллектива должна сделаться одной из главнейших забот наших администраторов и организаторов социального воспитания. Нужно, чтобы эти лица, наконец, поняли, что как раз в этом пункте и решается половина всех вопросов советской педагогики, а вовсе не в разглагольствованиях ‘о сублимации половой энергии’. Если нет длительного, крепко сбитого коллектива педагогов, то в детском учреждении не только половая энергия не сублимируется, но, ‘наоборот’, всякая иная энергия переходит в половую, да и среди самих воспитателей с этой стороны получается довольно-таки неблагополучно.
Нужно приступить к серьезному изучению этого вопроса и к его регулированию.
Длительность педагогического коллектива может быть легко измерена и в абсолютном, и в относительном значении по сравнению с длительностью детского коллектива.
К примеру возьмем колонию им. М. Горького.
К последним числам августа 1928 г. здесь был такой педагогический персонал:
Воспитателей с 8-летним стажем работы в колонии — 3
‘ со стажем 7 лет — 2
‘ ‘ ‘ 5 ‘ — 1
‘ ‘ ‘ 4 года — 1
‘ ‘ ‘ 3 ‘ — 1
‘ ‘ ‘ 2 ‘ — 6
‘ ‘ ‘ 1 год — 3
без стажа — 2
Всего — 19
Нетрудно высчитать, что средний стаж (по колонии) одного воспитателя — 41 месяц. Коллектив воспитанников в то же время давал такую картину:
Стаж 6 лет — 2
‘ 5 ‘ — 3
‘ 4 года — 8
‘ 3 ‘ — 39
‘ 2 ‘ — 97
‘ 1 год — 171
Без стажа — 80
Всего — 400
Средний стаж одного воспитанника — 16,23 месяца. Таким образом, отношение меж, средним стажем одного педагога и средним стажем воспитанника — 2,53.
В августе в колонии оставил [работу] почти весь старый персонал1. В настоящее врет картина воспитательского стажа воспитателей такова:
С 5-летним стажем — 1
‘ 3 ‘ ‘ — 1
‘ 2 ‘ ‘ — 4
‘ 1-годичным — 3
Без стажа — 11
Средний стаж — 12 месяцев
Если принять, что стажное положение детского коллектива осталось прежнее, то среди отношение между длительностью педагогического коллектива и детского коллектива тепе равно 0,73.
Состояние коммуны им. Дзержинского на 1 января 1929 г. таково:
Воспитателей со стажем 12 месяцев — 6
‘ ‘ ‘ 6 ‘ — 1
‘ ‘ ‘ 3 ‘ — 3
Всего 10
Средний стаж — 8,7 месяца.
Состояние стажа коммунаров-дзержинцев:
Стаж 12 месяцев — 72
‘ 9 ‘ — 18
‘ 6 ‘ — 28
‘ 3 ‘ — 12
Без стажа — 20
Всего 150
Средний стаж — 8 месяцев.
Отношение длительности коллективов в коммуне дзержинцев 1,1.
При таком способе подсчета длительности коллектива нас, собственно говоря, должны интересовать относительные цифры, в приведенных примерах для колонии им. Горького цифры 2,53 и 0,73, а для коммун им. Дзержинского 1,1. Такие числа, показывающие отношение длительности педагогического и детского коллективов, я предлагаю назвать коэффициентом педагогического коллектива.
Вероятно, не будет большой ошибкой, если мы признаем, что длительность педагогического коллектива, меньшая по сравнению с коллективом детским, т. е. коэффициент меньше единицы, должна рассматриваться как отрицательная величина.
Действительно, весь коллектив педагогов какой-нибудь колонии, хот бы и той же, горьковской, в настоящее время даже при небольшом стая работы по колонии может, допустим, состоять из работников очень ценны может даже быть крепко спаян, что вполне возможно и при молодо коллективе, если он подобран по системе местного выбора, если он даже воодушевлен для большой работы. Но и при всех этих данных такой коллектив не способен будет преодолеть немедленно многих препятствий которые возникнут как последствие самого факта его малой длительности:
Прежде всего средняя длительность детского коллектива будет больше длительности коллектива педагогического. Новый коллектив педагогов, попадая в уже сложившееся общество воспитанников, встретит в нем множество привычек, воспоминаний о прежних работниках, традиций, наконец, вполне заслуженное самочувствие * стариков’, свободное внимание к новеньким воспитателям. При малейшей оплошности вся эта обстановка обязательно должна привести к конфликтам, разрешение которых требует иногда прямо-таки змеиной мудрости и такта.
Именно поэтому так мало случаев, когда запущенное, совершенно расстроенное детское учреждение поправляется от назначения нового персонала. Ему нужно состоять из слишком способных и тактичных людей, чтобы что-нибудь сделать.
Поэтому длительность педагогического коллектива должна быть всегда предметом особенного внимания организатора. Для тех, кому цифровые отношения не представляются убедительными, можно привести множество иных доводов против той скоротечности педагогических коллективов, которая наблюдается вообще в наших детских учреждениях. Я предпочитаю всяким словесным доводам и утверждениям вышеприведенную систему коэффициентов, поскольку в этой системе для меня наиболее убедительными являются коллективные единицы измерения. Но если нужны словесные изображения, то вот они.
1. В жизни трудовой колонии огромное значение имеет хозяйственно-организационная опытность воспитателя, знакомство с хозяйственным окружением и .хозяйственными условиями данной колонии. При отсутствии у нас какой бы то ни было хозяйственной подготовки воспитателей в детских воспитательных учреждениях, при излишней привычке воспитателей к болтовне эта хозяйственная и организационная опытность, поскольку она слагается в процессе работы в колонии, и притом в процессе работы целого коллектива, имеет огромное значение, которое я бы не променял ни на какие словесные проповеди и фокусы. Колония есть производственная коммуна, обязанная богатеть, и хозяйственно-правильная работа воспитателя есть 50% успеха.
2. Только воспитатель, осевший на месте, переживающий свою связь с колонией как нечто серьезное и длительное, как эпоху в своей собственной жизни, а не только как эпизод, только такой воспитатель способен что-нибудь сделать. Те же гастролеры, которые пересиживают в детском учреждении тяжелые времена (до окончания вуза, или до выхода замуж, или приискания лучшего места), все они приносят только вред. Тогда колония — вокзал, где толпа переселенцев, где все куда-то едут и даже вещей не распаковывают. Кто не видел этих людей, обставленных потертыми чемоданами, свертками в газетной бумаге и не имеющих собственной подушки из принципа. Их энергия тратится на чтение романов, писание длинных писем, беганье в город к знакомым и на разглагольствование. В квартирах у них ‘парижский жанр’ и мухи.
Хороший воспитатель должен обязательно быть оседлым человеком… Он крепко усядется в своей квартире, повесит занавески, откуда-то притащит хорошую лампу и выйдет к ребятам сияющий и довольный, что он так хорошо и основательно устроился. Он уже не может не чувствовать, что он часть колонии. Каждое разбитое в колонии стекло, каждое маленькое происшествие есть происшествие и в его жизни. Тут уж из него веревки вей, выражаясь тривиально.
Гораздо хуже, если он на другой день после приезда, не познакомившись даже как следует с ребятами, спешит в село производить какую-то общественную работу (которая ему нужна для какого-то стажа), через день он не присутствует на вечернем дежурстве, потому что присутствует на каком-то собрании, окончив дежурство летит (немедленно, без обеда) по каким-то делам в город, а на новое дежурство прибегает усталый и с опозданием на десять минут и сразу же начинает врать, что у него часы расходятся с колонийскими. На заседаниях педсовета его никогда нет, отдельных поручений он просто не исполняет, а через три месяца просит на три дня отпуск (он даже согласен без сохранения содержания) и… не возвращается. В непродолжительном времени иногда можно узнать, что он уже инспектор соцвоса.
3. Только длительно сохраняющийся коллектив создает множество крепких и часто оригинальных связей со старшими колонистами, создает тот единый коллектив, который так нужен. Не наблюдавши лично, трудно себе представить те полные прелести отношения, которые создаются между воспитателями и воспитанниками с одинаковым трех-четырехлетним стажем. Эти отношения не могут быть замечены никаким ревизором или инспектором, потому что они лишены кричащих форм, подчеркнутых выражений. Эти отношения спокойны, уверены в себе. Пережитый вместе опыт, нужда и напряжение, радости и улыбка — все это роднит людей, так же как и работа. Если такие друзья иногда и поссорятся, то и в ссоре остается уважение друг к другу. Помирить их очень нетрудно.
— Как вам не стыдно, старые колонисты.
Но говоря о длительности коллектива, необходимо отметить и отрицательные явления как последствия чрезмерной длительности.
Конечно, это прежде всего персональное одряхление отдельных работников. Все живое отживает, и какой-нибудь воспитатель с 20-летним стажем по колонии далеко не будет украшать собой коллектив, хотя и отразится самым благоприятным образом на коэффициенте его длительности.
Но в менее солидных количествах излишняя длительность коллектива должна отразиться вредно на его качестве.
Прежде всего в сердце отдельного работника излишняя продолжительность работы в одном и том же детском учреждении создает привычку, чрезмерную механизацию работы, наконец, просто усталость. Это можно назвать омертвением живых педагогических тканей. Ниже я буду говорить о механизации педагогического дела как о явлении положительном и полезном, но эта механизация все же должна предполагать присутствие воспитателя как живого деятеля.
Омертвение живых педагогических тканей есть прямое и естественное следствие узкой специализации, складывающейся привычки к ограниченному кругу впечатлений, к точно обозначенным путям реакций.
Трудно определить грань между Полезными и вредными явлениями как следствиями механизации, но все же необходимо установить наличие вредных педагогических ферментов, проистекающих из явления длительности коллектива. Это вовсе, конечно, не значит, что каждый работник с большим стажем обязательно приносит с собой вредное действие указанных ферментов. Положительные качества опытного работника будут полезны в колонии, но целый коллектив необходимо должен иметь в своем составе и молодые, пусть даже и совершенно неопытные, силы. Так и в материальном производстве было бы совершенно невыгодным иметь весь состав рабочих только высшей квалификации. В общем процессе производства значительное количество функций требует как раз малоквалифицированной рабочей силы. Так и в педагогическом коллективе излишнее обилие слишком опытных педагогов будет просто производственно невыгодно.
Правда, у нас еще не установлено разницы в зарплате между опытным и неопытным работником и со стороны финансовой мы как будто не вынуждаемся к такому экономному расходованию квалифицированной рабочей силы, но ведь и в материальном производстве в определении характера рабочего коллектива имеет значение не только финансовая логика: просто высококвалифицированный рабочий на черной работе даст меньше эффекта, чем чернорабочий. В педагогическом же коллективе есть еще и специфические условия, вытекающие из самого характера воспитательного процесса.
Дело в том, что нельзя наших воспитанников подавлять слишком большой опытностью педагогов. Где-то должен быть выход для их стремления руководить, командовать, показывать, решать. Пожалуй, это та самая самодеятельность, о которой давно уже наговорено много хороших слов.
Прекрасная эрудиция педагогов, их умение найти решение, найти и обозначить условия, ничего не пропустить и нигде не переборщить — все эти весьма нужные способности педагогов, если они проявляются в избыточном количестве, создают солидные пределы самодеятельности воспитанников.
Вот иллюстрация.
Дежурный обход. Дежурство в руках старого воспитателя. Пекарня.
— Почему у вас хлеб запаздывает?
— Дрожжи поздно купили.
— Я не понимаю, для чего вы покупаете дрожжи. Вы каждый день выпекаете по 20 пудов хлеба, вы должны иметь свои дрожжи.
— Да мы давно говорили, но завхоз никак не хочет купить хмелю.
— Как вам не стыдно врать. У нас целый огород хмелю. Слушай, Петро, сейчас же пойди и нарви. Я вам расскажу, что нужно делать.
Приводится в движение вся организация пекарни (15-й отряд), в это движение совершенно механически втягивается и завхоз (воспитанник), кладовщики, агрономы, помагрономов, огородники, многие персонажи колонии, кто переругиваясь, кто весело, кто безразлично, направляют свои действия к единой цели, к созданию постоянного запаса дрожжей.
Когда уже дело приближается к желанной цели, в 15-м отряде начинают сомневаться:
— Это вы придумали, Елизавета Федоровна, а оно будет плохо. Дрожжи эти такие будут, что хлебу два дня подходить придется.
Дежурство начинает ‘входить в запарку’.
— Что вы мне рассказываете? Что, я сама не делала этих дрожжей? Вы просто разленились здесь, в пекарне, подумать ни о чем не хотите.
Через некоторое время имеется запас дрожжей. Царит мирное удовлетворение. Командир 15-го добродушно беседует с Елизаветой Федоровной, которая уже не дежурит и вследствие этого может с ним разговаривать ‘без запарки’.
— Хорошо, что вы нас нагнали. Я давно уже думал, что надо сделать дрожжи, а то без дрожжей просто пропадали, каждый день не навозишься: то забыли, то дорога плсхая, то денег нет.
Елизавета Федоровна улыбается. Все пришло в равновесие. Есть дрожжи, но самодеятельности, увы, было мало.
Педагогическая наука ничем так не была заинтригована, как секретом самодеятельности. Передовые педагоги столько говорили об этой самодеятельности, она уже всем так приелась, что даже отсталые педагоги в нее уверовали.
На практике эту самодеятельность проводить было прямо геройским подвигом. Педагогическая опытность выпирала из педагога без всякого его намерения, и остановить ее было очень трудно.
Все же многие ухитрялись это делать, правда, при помощи некоторой эквилибристики.
Педагог вдруг прикидывается дураком: ничего он не умеет и ничего не знает. Воспитанники тоже воробьи стреляные и охотно идут навстречу педагогической премудрости.
Прикинулся педагог ничего не знающим, и сладко у него на душе. Его наполняет блаженством сознание, что он сейчас будет вызывать самодеятельность. Он не просто делает, как человек, ничего не понимающий в педагогике. У него в руках метод, подумайте, метод, слово какое замечательное. Он хитро улыбается и подмигивает в сторону притаившихся ребят.
Ребята самым самодеятельным образом стараются доставить удовольствие этому чудаку: как ни умело педагог орудует своей физиономией, все же они видят, где притаилось настороженное беспокойство: а вдруг ничего не получится из фокуса.
— Иван Иванович, так нет же дрожжей, Михаил Павлович не купил в городе.
— Ну что ж, нет дрожжей, — значит, колония будет сидеть без хлеба, — с деланным равнодушием говорит педагог, а у самого сердце замирает от радости: вот сейчас начнется самодеятельность.
Хлопцы, угнетенные перспективой сидеть без хлеба, все же решают, что спешить с самодеятельностью нечего:
— А разве нельзя так покупать дрожжи, чтобы они всегда были? Что Михаил Павлович забыл купить, так кто же виноват?
Педагог видит, что наступил момент. Он ходит ферзем.
— А разве нельзя как-нибудь иначе придумать? Сдаются хлопцы.
— Да, конечно же, можно. Можно самим приготовить. Взять хмель, и все. У нас его сколько угодно растет.
Педагог ничего не слышит. Он высоко, высоко плавает в блаженстве. Таинство самодеятельности свершилось. Наконец он бросает снисходительный взгляд на землю.
— Ну, вот видите? Значит, вы уже сами знаете…
— Хорошо, хорошо, мы уже и сами знаем…
Сидит вечером дома педагог и сладко вспоминает за, чаем, как это все хорошо вышло с самодеятельностью. Он пьет чай и не может видеть и слышать того, что делается в этот момент за тридевять земель в тридесятом царстве, на каком-нибудь случайном пункте, на меже между бураком и футбольной площадкой.
Михаил Павлович, заведующий хозяйством, смотрит прямо в глаза командиру 15-го.
— Я тебя, черт бы тебя побрал, как протяну на собрании, так ты у меня захлопаешь глазами по-другому. Сидят, дряни, только и ждут, когда им все из города привезешь. Пальцем шевельнуть лень, лодыри проклятые. Ничего я из города возить не буду. Иди мне сейчас за хмелем, а то, ей богу, на собрании…
Разумеется, этот случай не самый характерный. Здесь энергичное и, как видим, не вполне педагогически выдержанное вмешательство Михаила Павловича здорово помогло успеху хитроумного педагога. Обычно бывает иначе: хмелю, пожалуй, и нарвут, но дрожжей все равно не будет, хотя удовлетворение педагога от этого вовсе не уменьшится: для педагогов дрожжи — что, дрожжи пустяк, главное метод. В большинстве случаев, когда обилие опытных педагогов сопровождается проектированием самодеятельности, реакции бывают такого рода.
Притихшая педагогическая опытность не только не стимулирует желания действовать у воспитанников, но, напротив, задерживает подобные желания. Действовать под критическим взглядом опытного человека не так просто: кто его знает, как оно там нужно делать. Методические ухищрения для развития самодеятельности не могут к ней привести как раз потому, что они — ухищрения, потому, что действительное отношение сил таково, что наиболее уместно действовать и распоряжаться педагогу как более опытному и знающему. Действительное положение вещей не вызывает необходимости действия неопытного воспитанника, собственно говоря, не имеющего никаких оснований, для действия. Присутствие явного авторитета приводит воспитанника к такому состоянию, когда он может действовать только как ученик, только по указке, как бы вы ни прикрывали эту указку хитроумными педагогическими приемами.
Кроме того, и это очень важно, гораздо важнее всего остального, есть еще вопрос об ответственности.
Ваша методическая стойка перед объектом-воспитанником хороша и фасонна, но вы забыли снять с себя шлем ответственности, вы не надели его на воспитанника, да в его глазах и не имели права надеть. Ведь всем известно, все это чувствуют, что вы обязательно все меры примете, чтобы уладить вопрос с дрожжами, с опаздыванием выпечки хлеба.
В наших соцвосовских условиях чувство ответственности служебной, деловой, юридической является пока что главным побудителем труда и инициативы. Чисто нравственный или научный интерес у нас страшно редок, а чувство долга или рабочей чести, как это установлено Харьковским научно-педагогическим институтом, является пережитком капиталистического общества2. Это, так сказать, атавизм.
Поэтому у нас естественно: если на человеке не лежит реальная ответственность, никакая сила не подвинет его на почин и на работу. Ну, а что можно говорить о ребятах, биографии которых почти не содержат в себе трудовые моменты. Самодеятельность в таком случае становится действительно делом змеиной хитрости.
Молодые, неопытные воспитатели имеют много хороших сторон, но между ними главная: они составляют естественный здоровый фон для развития не деланнрй, не показной, а настоящей самодеятельности.
Когда такой молодой воспитатель вступает на дежурство, его беспомощность бросается в глаза прежде всего. Ему так трудно разобраться в сложных и трудных условиях хозяйства и работы, что он жадно хватается за каждую соломинку в надежде не утонуть в одном из многочисленных морей, по которым ему приходится плавать: хозяйственном, организационном, педагогическом, рабочем. Если он человек не глупый и не вздумает корчить из себя начальство, он просто и весело отдастся уже существующей, уже окружающей его стихии хозяйственного опыта, который накопился в коллективе. В таком случае никто и никогда не обвинит его в упущении, если это не будет явная халатность.
И вот:
— Как же это? Хлеб, значит, не будет готов к обеду? — спрашивает дежурная.
— Да мы не виноваты, Елена Григорьевна. Это Михаил Павлович забыл купить дрожжей. Елена Григорьевна смущенно молчит, потому что не знает толком, не виновата ли и она
во всей этой трагедии.
Она молча уходит из пекарни. Ясно, что обед запоздает, виновата она или не виновата.
Где-нибудь в уголке канцелярии, в которой обычно собирается в свободную минутку верхнее колонийское общество, или в клубе вдруг открывается: обед запаздывает на целый час. Кому же в голову придет предъявить иск к молодой дежурной или по крайней мере понадеяться, что она примет меры против дрожжевого кризиса? Вся колония уже чувствует с утра, что колесо в колонийской жизни катится как-то неуверенно. Кое-кто обязательно попытается этим воспользоваться (и не всегда одни воспитанники), но старым колонистам яснее ясного, что ответственность ложится на них, никто с молодого работника не спросит.
В том же углу [канцелярии] уже резкий вопрос:
— А почему у вас хлеб не готов? Дрожжей не купили? А ты сам не можешь в деревню сбегать?
— Да они только носы там задирают, на пекарне. На деревню он пойдет? Ему что? Нет и нет. Не его дело.
— А ты на деревне покупал часто дрожжи?
— Покупал. А если и не на деревне, так что? Сами не можете сделать? Большая хитрость, каждая баба знает.
— Да как же их делать?
— Не знаете? Языка нет?
— А ты у своей знакомой барышни спроси. Будет о чем поговорить при встрече… Расходятся, ничего не решивши.
Обед запаздывает. Дежурная уже мечется с проклятым вопросом, давать ли сигнал на обед или задержать работу. Ну, а как тогда будет со второй сменой школы? В дежурстве и другие промахи, но чувствуется в воздухе, что где-то совершаются частые удары пульса самодеятельности, что много вопросов уже разрешено, что на местах, в отрядах, пекарнях, конюшнях уже мобилизована хозяйская энергия коллектива. В общем шуме колонийской машины к вечеру прорвется маленький гром.
Вечернее собрание. Рапорты командиров.
— Почему не взяли вовремя сапки?
— Огородника не было, некому было выдать.
— Огородник!
— Меня позвала дежурная.
В зале возмущение:
— Ты еще на кого другого сверни. Три года живешь в колонии, а дураком прикидываешься.
— Бедный.
— Выдай сапки и иди, куда тебя звали.
В пекарне 15-й отряд на общее собрание послал помкомандира, чтобы он отдувался за опоздание с обедом, а сами спешат наверстать беду: готовят дрожжи, а для совета и экспертизы вызвали Елизавету Федоровну: весело, шумно, радостно.
Помкомандир 15-й на собрании кое-как отбивается.
— Ну так что ж! Сейчас наши делают!
— А командир где?
— Да там же, с дрожжами с этими.
Дежурная, уставшая за длинный день, смотрит в веселое лицо помкомандира 15-го, и ей уже не так страшно в этой колонии.
Окончился день.
Руль попал в слабые руки. Его деликатно и по-мальчишески весело поправят колонисты-хозяева. У них озабоченный вид, но эта озабоченность только маска, прикрывающая хорошую человеческую мину. Логика хозяйства требует, чтобы руль был поставлен правильно, и они чувствуют в себе силы его поправить. Чувствуют это и старики, видят и новенькие, и они проникаются уважением к этим горьковцам, которые так охотно принимают на себя ответственность за такое серьезное дело: дрожжи.
Изо дня в день совершается эта узурпация власти и распорядительства. Елена Григорьевна когда-то станет опытной воспитательницей, но те, кто ее учил в первые дежурства, всегда будут улыбаться ей, как опытные морские волки.
Чередование дежурств старых и молодых воспитателей — это лучшая симфония музыки жизни детской трудовой колонии.
Дежурство первых — это четкий и строгий режим серьезной машины. Уверенный в себе, спокойный, дружелюбный, но деловой тон. Две-три нотки придирчивости. Маленькая кому-то выволочка. Короткий деловой спор. Машина бежит по своим рельсам: все смазано, привинчено. Все спокойно, у руля хороший штурман. Он встал в 6.55, а в 7 дал сигнал: ‘Вставай!’ В 7 часов зашумели спальни. Ясно, что вставать надо. Вечером короткий рапорт: по дежурству все благополучно.
Дежурство молодых — это значит, что дежурный встал в 3 часа утра. Еще вчера с вечера было достигнуто соглашение с различными лицами и учреждениями, кто обещает кого будить, кто обещает справиться и без дежурного, кто сам в 5 часов куда-то сбегает. Дежурная все же волнуется. Она везде натыкается на иронические веселые физиономии, не обещающие, как будто, ничего хорошего. Эти ребята, веселые и вредные, хохочут и успокаивают:
— Да вы не беспокойтесь, будет сделано.
— Ну как тут не беспокоиться? Ах, господи (покраснела, какое там господи), уже без трех минут, где эти трубачи?
Бегом к клубу. Но оттуда в растерзанную дверь клуба уже вылетают звуки сигнала. В спальнях веселее обыкновенного и строже.
— Ты долго будешь вылеживаться? Что, тебе отдельный сигнал? Дежурная осторожно заглядывает.
— Идите, идите, и без вас обойдемся!
Нужно пройти на кухню. Но в воротах навстречу громыхает подвода.
— Елена Григорьевна, так мы едем.
— Куда?
— А за доктором? Оставьте же завтрак.
Немножко похолодело внутри. Чуть-чуть все не провалилось. Действительно, вчера говорилось о докторе. А что?
Задрал голову пацан, старается сделать честное лицо.
— Надо голубям корму выписать.
— Голубям? Как же это?
Но уже меняется честное лицо пацана. Рядом с дежурным Костя, старый горьковец и комсомолец, гроза пацанов с честными, но неверными лицами.
— Ты чего здесь брешешь? Какого тебе корму? Вылетай отсюда пока цел! Ну и хитрый же народ! Так и пользуются случаем. У них целые склады. Ты выпиши в дежурство Елизаветы Федоровны.
— Да! Выпиши…
Пацан позорно отступает. Ничего. Третьего дня в дежурство Алексея Григорьевича он получил 10 фунтов. И никто не знал.
Застрекотал молодой неопытный день. Вечером на общем собрании не оберешься разговоров, но днем много смеха, быстрого движения, веселой команды.
На одних таких дежурствах далеко не уедешь, но, серьезно, без них нельзя.
Молодому воспитателю трудно приобрести нужный авторитет, это делается страшно медленно и постепенно, но в молодости много своей прелести, которая очень нужна в детском учреждении, гораздо нужнее, чем авторитет воспитателей3.
Но как бы ни прекрасна была молодость, все же это не мешает мне утверждать, что без длительного коллектива мы никогда никакого соцвоса не построим. Я считаю, что если коэффициент педагогического коллектива меньше единицы, то дело уже плохо, если же он меньше 0,5, то дело совсем скверно. Нормальное отношение должно выражаться в пределах от 1 до 2, но с тем, чтобы в составе коллектива были воспитатели и с очень солидным стажем по колонии, и совершенно молодые.
Выражаемая в этих цифрах нормальная длительность коллектива настолько огромное благо, что оно одно должно обеспечить половину полезной работы.
ЦГАЛИ СССР, ф. 332, оп. 4, ед. хр. 100, л. 1—22. Авторская машинопись, без заголовка и даты, без конца. В начале материала обозначено: ‘ 1’. По содержанию датируется: после 1 января 1929 г. Впервые опубликовано в издании: Макаренко А. С. Соч.: В 7-ми т. Т. 1 (М., 1951). Есть основания считать, что это часть самостоятельной теоретико-методической работы. Об этом, в частности, свидетельствует обозначение параграфа в начале рукописи. Публикуется с небольшим сокращением, под названием, которое дано подготовителями указанного семитомного издания сочинений А. С. Макаренко.
1 Это произошло после прекращения работы А. С. Макаренко в колонии им. М. Горького в июле 1928 г.
2 А. С. Макаренко иронически напоминает о критических замечаниях по поводу его доклада в Украинском НИИ педагогики 14 марта 1928 г. (см. с. 70—71, 77 наст. тома).
3 Это выражение носит полемическую окраску и не характеризует взглядов А. С. Макаренко на проблему авторитета воспитателя, которой он придавал важное значение (см., напр.: Макаренко А. С. Соч.: В 7-ми т. Т. IV, с. 149—151, 357—360 и др.).