Диалог о ‘Бане’
Диалог о ‘Бане’
М. ЗАГОРСКИЙ.
‘Литературная газета’, No 13, 1930
Диалог о ‘Бане’, Загорский М., Год: 1930
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Писатель. Какая прекрасная пьеса!
Критик. Какой ужасный спектакль!
Писатель. Перед спектаклем я был на читке пьесы. Читал Маяковский. Взрывы хохота покрывали почти каждую фразу.
Критик. А во время спектакля зрители покидали театр На их лицах — недоумение и скука. Маяковский своим прекрасным, изумительным чтением обманул театр. Играть его пьесу нельзя. Попробуйте обыграть ‘машину времени’, которая так прекрасно работает в романах Уэллса, а на театре в пьесе Маяковского надает лишь шипение неудачно разорвавшейся ракеты. Или попробуйте сыграть ‘фосфорическую женщину’ будущего, которая действительно говорит фосфорическую чепуху. Можно надеть на нее блестящий шлем, сшить для нее костюм… амазонки, осветить ее рефлекторам… Но для чего все эта ухищрения, когда большинство зрителей совершенно не понимает — ни ее появления, ни ее поступков, ни ее социальной функции в пьесе? Зачем понадобилось этой эфирной и бутафорской делегатке 2.030 года спускаться, на нашу грешную и грубоватую театральную землю? Чтобы забрать в воздушный свой ‘Ноев ковчег’ семь пар чистых изобретателей и семь пар нечистых бюрократов? Но ‘машина времени’, по замыслу поэта, не может брать с собой в будущее бюрократов и обывателей. И при первом же толчке вверх выбрасывает их вон из машмины. Тогда для чего же весь этот маскарад с переодеванием, приготовление к от’езду Победоносикова и его свиты? Умная женщина будущего оказала бы просто этим бюрократам: ‘Подите вон, дураки!’, а эта, фосфорическая, бормочет что-то не вполне вразумительное и больше занята своими прекрасными рейтузами, чем вразумлением непонимающих зрителей. И это женщина будущего?
Писатель. Постойте, постойте! Вы впадаете в ересь. Многие не понимают? Что ж из этого? Надо раз’яснять, учить, но нельзя экспериментирующий театр Мейерхольда превращать в театр доя приготовишек, для людей очень малой культуры. Прочтите этим непонимающим зрителям утопические романы Кампанеллы или Моруса, и они тоже многого не поймут. Следует ли отсюда, что не надо на театре пытаться создавать тип утопическо-публицистического спектакля, говорящего о громадных перспективах развития и увязывающею ленинское уважение к ‘мечте’ с нашей борьбой? А ведь это и было задачей театра и Маяковского…
Критик. Надо! Боевой театральной фантастике я придаю огромное значение. Но можно ли сочетать на театре эту фантастику с бытовой жанровой изобразительностью? Вспомните ‘Клопа’ того же Маяковского. В нем был Присыпкин, живой, теплый человек, которого можно играть и в котором многие зрители узнавала себя, знакомых, родных. И он заслонил собой бледных ‘людей будущего’. А что в ‘Бане’? Кто узнает в этом расфранченном, разглагольствующем Победоносикове нашего хитрого, маскирующегося, делового бюрократа? И как бы блестяще ни играл его Штраух, артист исключительной, эксцентрической манеры игры, он машет руками в пустоту, в ничто, потому что в зрительном зале никто не верит в возможность этой маски в наших условиях. И правильно на одном из рабочих собраний кто-то назвал Победоносикова ‘иностранцем’. Присыпкииа — Ильинского зрители узнали и засмеяли, а Победоносикова — Штрауха не заметят, не узнают. Но какая же это публицистика, которая не бьет конкретно, не дает результатов? Хорош был бы Михаил Кольцов, если бы ни одного из героев его фельетонов не отдали под суд! Нет, уважаемый товарищ, пьеса без дел мертва есть. А какие дела совершаются в ‘Бане’?
Писатель. А какие дела совершаются в философических романах Вольтера, в поэмах Гейне и иронических раздумьях Анатоля Франса? Мысль, гнев, обобщение, отточенное слово, убивающий на смерть афоризм — это ли не важнее сейчас для нас, чем уголовные происшествия о пьесах Файко, Ромашова, Завалишина, Никулина? Иван Иванович разложился! Ловите его! Петр Семенович проворовался! Арестуйте ею! Не театр, а камера судебного следователя. А вот в ‘Бане’ никого не ловят и не сажают в тюрьму, но в ней есть громкий смех, веселая улыбка, острое слово и остроумная насмешка над всеми ‘мхатовскими’ переживаниями, ‘камерными’ настроениями и балетными фокусами. Вспомните третий акт — этот меткий удар по бессмыслице нашего Большого театра!
Критик. Об этом самом мрачном эпизоде в спектакле лучше бы не вспоминать! В том, что третье действие пьесы вдруг превращается в пародию на ‘Красный мак’, ярче всего сказывается драматургическая неудача ‘Бани’. Автор увяз с ‘машиной времени’ я думает отыграться на пародии балетных форм. Но кто же и на каких подмостках теперь над ними не смеется? Посмотрите обозрения ‘Театра Дома печати’ — там это лучше и понятнее делают. А как это поставлено в театре Мейерхольда? В суматошней толпе неумело кривляющихся сотрудников я не узнал мастерства доктора Дапертутто, когда-то в ‘Доме интермедии’ показавшего поразительную технику пародий и блеск иронических театральных жанров. А что осталось от обещанного ‘цирка и фейерверка’? Двое робких юношей по-детски беспомощно перебрасывают три круглых предмета — и это ‘цирк’?
Вспомните работу клоуна, жонглера и эквилибриста Лазаренко в ‘Мистерии-буф’ в том же театре и вы поймете, как бедна на этот раз работа такого изумительного мастера, как Мейерхольд…
Писатель. О этим я согласен. Но уступите и вы мне. ‘Баню’ надо было ставить именно в театре Мейерхольда…
Критик. Охотно соглашаюсь. Лучше неудача ‘Бани’, чем успех ‘Коварства и любви’… Лучше неуспех живого Маяковского, чем успех мертвого Шиллера. Я отлично понимаю, что театр Мейерхольда является крепким форпостом авангардного революционного современного искусства. Постановками этого сезона: ‘Командармом’ Сельвинского, ‘Выстрелом’ Безыменского и той же ‘Баней’ он это с убедительностью доказал. И если я нападаю на ‘Баню’, то делаю это потому, что не хочу снижения театрального мастерства, которым мы вправе гордиться перед всем миром.
Писатель. Но ведь и я защищаю пьесу Маяковского не с точки зрения драматургического мастерства, а потому, что вижу в ней прекрасный материал для передового, воинствующего искусства о котором вы говорите. В ее теме о рабочем изобретательстве, встречающем препятствие в омертвелости бюрократического механизма, а вижу не случай с Иваном Ивановичем, а огромную проблему преодоления всяческой бытовой косности — волей, мыслью и энтузиазмом миллионов людей, строящих социализм. Вот почему в пьесу введен мотив будущего. Разве мы не оперируем с ‘машиной времени’, отхватывая у пятилетки один год и превращая ее в четырехлетку? Борьба за темпы — вот основное у Маяковского, и это нужно приветствовать, несмотря на неудачи оформления этой темы на театре.
Критик. Согласен. Хотя снова и снова предостерегаю от сочетания в одном спектакле двух совершенно различных сценических жанров — сатирического и утопически-фантастического. Жанровый, бытовой, земной Оптимистенко в ‘Бане’ с’едает целиком надуманную, вымученную ‘фосфорическую’ женщину будущего..?)Но наш диалог затянулся. Я уже вижу, как на нашу мирную беседу сердито надвигаются колонки театральной хроники. Нам отрежут ноги. До свидания! До новой встречи в Театре Мейерхольда.
Писатель. До свидания!