Девочка Катя, Житков Борис Степанович, Год: 1931
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Житков Борис Степанович
Девочка Катя
Сказка
———————————————————————
Книга: Б.Житков. ‘Что я видел’. Рассказы и сказки
Издательство ‘Вэсэлка’, Киев, 1988
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 26 января 2003 года
———————————————————————
Для младшего школьного возраста.
Девочке Кате захотелось улететь. Своих крыльев нет. А вдруг есть на
свете такая птица — большая, как лошадь, крылья, как крыша. Если на такую
птицу сесть, то можно улететь через моря в тёплые страны.
Только птицу надо раньше задобрить и кормить птицу чем-нибудь хорошим —
вишнями, например.
За обедом Катя спросила папу:
— Есть такие птицы, как лошадь?
— Не бывает таких, не бывает, — сказал папа. А сам всё сидит и читает
газету.
Увидала Катя воробья. И подумала: ‘Какой чудак таракан. Была бы я
тараканом, подкралась бы к воробью, села бы ему между крыльев и каталась бы
по всему свету, а воробей бы и не знал ничего’.
И спросила папу:
— А что, если таракан на воробья сядет?
А папа сказал:
— Клюнет воробей и съест таракана.
— А бывает такое, — спросила Катя, — что орёл схватит девочку и понесёт
к себе в гнездо?
— Не поднять орлу девочку, — сказал папа.
— А два орла понесут? — спросила Катя.
А папа ничего не ответил. Сидит и газету читает.
— Сколько орлов надо, чтобы понести девочку? — спросила Катя.
— Сто, — сказал папа.
А на другой день мама сказала, что орлов в городах не бывает. А по сто
штук вместе орлы никогда не летают.
И орлы злые. Кровавые птицы. Поймает орёл птичку — разорвёт в кусочки.
Схватит зайца — и лапок не оставит.
И Катя подумала: надо выбрать добрых белых птичек, чтобы жили дружно,
летали бы стаей, крепко летали и махали бы широкими крыльями, белыми
перьями. Подружиться с белыми птицами, таскать от обеда все крошки, не есть
конфет два года — всё отдавать белым птичкам, чтоб птички полюбили Катю,
чтобы взяли её с собою и унесли бы за море.
А в самом деле — как замашут крыльями, захлопают целой стаей — так что
ветер подымется и пыль по земле пойдёт. А птички выше, зажужжат, захлопочут,
подхватят Катю… да так за что попало, за рукава, за платье, пусть даже за
волосы схватят — не больно — клювиками схватят. Подымут выше дома — все
смотрят — мама крикнет: ‘Катя, Катя!’ А Катя только головой закивает и
скажет: ‘До свиданья, я потом приеду’.
Наверное, есть такие птицы на свете. Катя спросила маму:
— Где узнать, какие бывают птицы на всём свете?
Мама сказала:
— Учёные знают, а впрочем — в зоосаде.
Гуляла Катя с мамой в зоосаде.
Ну их, львов — и не надо обезьянок. А вот тут в больших клетках птицы.
Клетка большая, и птичку еле видно. Ну, это маленькая. Таким и куклы не
поднять.
А вот орёл. Ух, какой страшный.
Орёл сидел на сером камне и рвал по клочкам мясо. Кусит, рванёт,
головой повертит. Клюв — как клещи железные. Острый, крепкий, крючковатый.
Совы сидели белые. Глаза — как большие пуговки, мордочка пушистая, а в
пуху крючком спрятан острый клюв. Ехидная птица. Хитрая.
Мама говорит: ‘Совушка, совушка’, — а пальчика ей не сунула.
А вот птички — и не знает Катя — может быть, попугайчики, беленькие,
крылышки отточенные, машут, как веерами, носики длинненькие, летают по
клетке, усидеть не могут и все ласкового цвета.
Мама за руку дёргает. ‘Пойдём’, — говорит. А Катя плачет, топает ногой.
Видит ведь: те самые птицы, белые, добрые, и крылья большие.
— Как они называются?
А мама говорит:
— Не знаю я. Ну птицы как птицы. Белые птицы, одним словом. А главное,
обедать пора.
А дома Катя придумала.
А что придумала — никому не сказала.
Взять коврик, что висит над кроватью, и к этому коврику пришить по
краям толстой ниткой конфеты, семечки, косточки, бусинки — весь-весь коврик
кругом обшить, и белые птички схватят, замахают белыми крылышками, дёрнут
клювиками за ковёр.
А на ковре лежит Катя. Лежит, как в люльке, и птички её любят, и всех
птичек триста, все кричат, все наперебой хватаются, несут, как пушинку. Выше
крыши над всем городом. Все внизу стоят, головы забросили. ‘Что, — говорят,
— что такое?’ Выше дерева подняли. ‘Не бойся, — кричат птички, — не пустим,
ни за что не пустим. Держите крепче!’ — кричат птички.
А Катя растянулась на коврике, и ветром волосы треплет. Облако
навстречу. В мягкое облако влетели птички. Обвеяло облако и в самое синее
небо — всё кругом синее — и всё дальше, дальше. А там далеко, а там далеко
осталась мама, плачет от радости: ‘Катеньку нашу птички как любят — с собой
взяли. Тоже как птичку’.
А потом за море. Внизу ходит море и синие волны. А птицы ничего не
боятся. ‘Не уроним, — кричат, — не уроним!’ И вдруг стало тепло-тепло.
Прилетели в тёплые страны.
Там всё тёплое, и вода, как чай, тёплая, и земля тёплая. А трава совсем
мягкая. И нигде нет колючек.
С этого дня Катя каждое утро клала за окно на подоконник сухарики,
корочки, сахар. Била сахар на кусочки, раскладывала рядышком на подоконнике.
Наутро ничего не было.
Птички знают — они ночью хватают, а днём, наверное, подглядывают:
видят, что Катя их любит и своих конфет не жалеет.
Настало время. Покатились по небу тучи. Мама достала из корзины калоши.
Катя сорвала со стены коврик — дошивала последние нитки. А птички ждали за
крышей и тайком подглядывали — скоро ли постелет Катя свой коврик. Катя
постелила коврик в комнате, легла и примерилась.
— Это что за фокусы, — сказала мама, — днём на полу валяться?
Катя встала и сразу заплакала. Мама схватила коврик.
— Это что за нитки? Это что за гадость — конфетки, объедки.
Катя заплакала ещё сильней. А мама рвёт нитки, ругается.
Катя подумала: ‘Расскажу — может, лучше будет’. И всё рассказала.
А мама села на ковёр и сказала:
— А ты знаешь, бывают птицы вороны. Видала: чёрные, носы, как гвозди,
долбанёт носом — и глаз вон. Они злые, цыплят таскают. Налетят на твоих
белых птичек, как начнут долбить злыми носами — вправо, влево, по перышку
растаскают всех птичек. Из самой высоты, с самого верху полетишь ты, как
кошка из окошка.
Утром рано прыгнул кот на кровать к Кате и разбудил. Катя кота не
скинула, а сгребла платье со стула под одеяло, всё, всё: и чулки, и
подвязки, и башмаки. Стала под одеялом тихонько одеваться. Чуть мама
шевельнётся — Катя голову на подушку, а глаза закроет.
Наконец оделась, тихонько слезла на пол. Надела шапку, натянула пальто,
взяла в кухне хлеба — потом тихонько без шуму открыла дверь на лестницу и
пошла по лестнице. Не вниз, а вверх. На третий этаж, на четвёртый этаж, на
пятый этаж и ещё выше. Вот тут чердак начинается, а окно на крышу безо
всяких стёкол. Из окна мокрый ветер дует.
Катя полезла в окно. Потом на крышу. А крыша была скользкая, мокрая.
Катя полезла на животе, руками хваталась за железные рёбра, долезла до
самого верху и села верхом на крышу у самой трубы. Накрошила хлеба,
разложила и справа и слева и сказала себе:
— Буду сидеть, не шевелиться, пока не прилетят птички. Может быть, они
меня и так возьмут. Я их очень начну просить. Так очень, что заплачу.
Мелкий дождик с неба шёл, закапал всю Катю. Прилетел воробей.
Посмотрел, посмотрел, повертел головкой, посмотрел на Катю, пискнул и
улетел.
— Это он ко мне прилетал, это его птички послали посмотреть: ждёт ли
Катя. Полетит теперь и скажет, что сидит и ждёт.
‘Вот, — думает Катя, — я закрою глаза, буду сидеть, как каменная, а
потом открою, и кругом будут всё птицы, птицы’.
И вот видит Катя, что она не на крыше, а в беседке. А к беседке
прилетают птички, в клювиках цветочки — всю беседку усаживают цветочками. И
у Кати на голове цветочки и на платье цветочки: а в руках корзинка, в
корзинке конфеты, всё, что надо в дорогу.
А птицы говорят:
— По воздуху ехать страшно. Ты поедешь в коляске. Птицы запрягутся
вместо лошадей, а тебе ничего не надо делать — ты сиди и держись за спинку.
Вдруг слышит Катя — гром раздался. Скорей, скорей летите, птички, гроза
сейчас будет.
Птички машут изо всей силы крыльями, а гром сильней, ближе — и вдруг
Катя слышит: ‘Ах, вот она где’.
Катя открыла глаза. Это папа идёт по крыше. Идёт согнувшись — и гремит,
хлопает под ним железо.
— Не шевелись, — кричит папа, — упадёшь.
Ухватил папа Катю поперёк живота и пополз с крыши. А внизу стоит мама.
Руки под подбородком сжала, и из глаз капают слезы.