Дети-крестоносцы, Гаршин Евгений Михайлович, Год: 1881 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

Гаршин Евгений Михайлович

Дети-крестоносцы

Повесть

В глуши.

Лето 1212 года было в полном разгаре. Яркое солнце освещало долину близ небольшой извилистой речки в гористой местности графства Савойского во Франции. Крутые берега реки густо поросли колючим кустарником, среди которого торчали большие камни, а кое-где, на боле отлогих местах, зеленела трава. Несколько коз пощипывали её, другие карабкались по обрыву. Здесь же, под ивой, широко раскинувшей ветви над водой, сидела девочка лет 12-ти изредка поглядывала, чтобы козы её не зашли слишком далеко. Козы эти составляли единственное богатство её старой бабушки, жившей неподалеку, в ветхой хижине. Трудно им было жить и невмоготу становилось перебиваться со дня на день. Об этом-то и размышляла теперь маленькая Николетта, возлагая все надежды на своего милого брата, Франциска. Ему было уже четырнадцать лет, и он служил пастухом у дяди Жозефа, богатого поселянина соседней деревни.

— Он добрый брат, — говорила себе Николетта, — надо только сказать ему, что мы уже третий день сидим без хлеба.

— Здравствуй, сестра! — вдруг услышала она его голос: перед нею стоял и сам Франциск.

Её чрезвычайно удивило появление брата: она знала, что он не имел привычки бросать стадо без призора. Она встревожилась тем более, когда заметила, что мальчик чем-то озабочен.

— Что с тобой? — спросила она. — Уж не случилось ли чего?

— Да, случилась беда: пропала телочка, и я не могу понять, куда она забежала.

— Это очень досадно! С тобой прежде никогда этого не бывало, Франсуа, и все говорят, что ты лучший пастух в окрестности.

— Да, был когда то! — печально промолвил Франциск, — да что об этом толковать! Скажи лучше, как вы с бабушкой поживаете?

— Тоже… Лучше уж не спрашивай. Скоро мы с бабушкой пойдем по миру. Ты знаешь, вся наша надежда была на сад. Да живём мы около самой дороги и огорожены плохо: на днях проходили крестоносцы, всё поломали, бездельники!..

— Не говори так о крестоносцах, — перебил её Франциск. — Ты забыла, что отец наш тоже в их числе.

— Правда, но я совсем его не помню. А жив ли он? Как ты думаешь?

— Уже лет двенадцать как о нём ни слуху, ни духу, мне почему-то кажется, что он не только жив, но что я отыщу его.

— Как! Ты хочешь идти в святую землю? — вскрикнула Николетта.

— И даже очень скоро, — отвечал Франциск. — У тебя, Николетта, только и думы, что о козах, да о вашем саде с бабушкой!

У Николетты блеснули слезы на глазах. Она хотела напомнить брату, что после ухода отца и скорой затем смерти матери бабушка обоих их выкормила и выходила, но, от волнения девочка ничего не могла сказать.

— Неужели ты ничего не слыхала про чудесного мальчика? Ведь о нём говорит вся Франция! — продолжал брат.

Николетта молчала и вопросительно глядела на Франциска.

— Ну, слушай, — сказал он. — Ты ведь знаешь, что гроб Христа в руках сарацин: они ведь не христиане, как мы, и мы должны отнять у них эту святую землю. И много уже нашего войска там погибло! И вот к дяде Жозефу пришёл вчера странник, святой старик! Он своими глазами видел мучения, какие терпят христиане от неверных, в молодости сам он сражался в рядах крестоносцев. ‘ Но теперь князья и бароны уже не в силах победить сарацин, — говорит он. — И, если взрослые люди не достойны совершить святое дело, то Господу Богу угодно передать его в руки непорочных младенцев’… Так говорил святой отец, — продолжал Франциск, но дядя Жозеф страшно рассердился, начал бранить старика и велел ему как можно скорее уходить из села! Старец тотчас ушёл, а я захватил хлеба и сыра, побежал за ним и едва догнал его, уже на большой дороге. Но он не стал есть моего хлеба и сыра, он сказал, что ничего не примет из рук людей, которые не хотят слушать слова Божьего. Я, все таки, спросил его, о каких младенцах он говорил дяде Жозефу. Старец и сказал мне… Слушай: далеко от нас, около города Вандома, живёт чудесный мальчик, по имени Стефан. Он пастух, как и я, но Господь явился ему в образе нищего, принял от него хлябь и вручил ему письмо на имя нашего короля. Король, однако ж, не исполнил того, что было ему велено в этом письме, и Стефан понял, что он сам призван спасти гроб Господень. Бог послал ему силу творить чудеса. Узнав об этом, со всех концов Франции двинулись к Стефану толпы детей… Он и видеть теперь своё войско к морю: Бог обещал ему, что море расступится, и дети-крестоносцы посуху перейдут в Святую землю.

— Нет, дорогой Франсуа, — ты не пойдешь за этим Стефаном, — воскликнула девочка, — я скажу бабушке…

— Ради Бога, молчи, или я забуду, что ты мне сестра.

Девочка закрыла лицо руками, чтоб брат не заметил её слез, раздавшийся вдруг конский топот заставил детей обернуться: подъезжали двое всадников.

— Ну вот! — кричал младший из них, обращаясь к слуге. — Вечно распустят здесь своих коз! Мой конь чуть не упал, споткнувшись об эту тварь. И досталось же ей за это!

Всадники, переехав речку вброд, понеслись дальше, а Николетта и Франсуа бросились к одной из коз, у которой копыто коня переломило ногу. Пока Николетта её примачивала и перевязывала, Франсуа собрался уходить.

— Прощай, Николетта, — сказал он, — мне всё-таки хочется отыскать телушку дяди Жозефа, я не могу уйти, оставшись перед ним в таком долгу!

— Так ты решительно уходишь? едва слышно проговорила Николетта.

— Прощай, прощай! — ответил, наскоро поцеловав её, Франциск, и взбежал на пригорок.

II.

Охота.

Юноша, переехав речку вброд, скакал к лесу, принадлежавшему старому графу, отцу его.

Мальчик горл нетерпением скорее приступить к охоте. Ему сегодня исполнилось четырнадцать лет, и в первый раз он получил позволение поохотиться на кабана, его сопровождал старый Бертольд, который заведовал в замке графской охотой. Сам же граф, страдая от раны, полученной в молодости во время одного из крестовых походов, никогда уже больше на охоту не ездил.

Подъехав к хижине полесовщика, молодой граф и Бертольд застали здесь ещё охотников и ловчих с собаками на смычках и сворах. Псари спешили снять с гончих ошейники, соединившиеся пары весело прыгали и лаяли, но их скоро стали направлять на след.

Между тем, в ожидании минуты, когда зверь выбежит, молодой граф пожелал покушать, велел слугам достать привезенный ими завтрак, вино и принялся угощать как Бертольда, так и других охотников.

Только что они расположились, как поднялся протяжный лай собак, напавших на след зверя. Бертольд первый вскочил и живо взял в руки рогатину со стальным остриём, не отстал от него и граф, затем все, в порядке, определённом Бертольдом, заняли места на поляне, куда собаки вскоре выгнали кабана. Вот он мчится, опустив рыло в землю и не замечая поджидавших его ловчих. Собаки, спущенные со свор, настигают его, норовят схватить его за уши. Окруженный со всех сторон вепрь прислонился к дереву и отчаянно защищался.

Молодой граф готов был сейчас же броситься на разъярённого зверя, но посмотрел на Бертольда: что он скажет… Старик подаёт знак и все сообща бросаются на кабана. И зверь вскоре падает убитый, успев, однако, сильно поранить Бертольда в ногу. А граф в восторге и, желая скорее возвратиться победителем домой, громко трубит сбор.

III.

В замке.

Не ранее вечера возвратился он в отцовский замок, стоявший на горе, вблизи города, которым старый граф управлял от имени короля. Графиня, нежно любящая мать, давно уже беспокоилась за молодого охотника, лишь только сын её вернулся, она велела позвать его к себе, и юноша не успел даже, как собирался, обойти насесты своих любимых соколов. Бодрый и довольный удачей, он почти вбежал в комнату матери, бросился ей на шею и поцелуями предупредил выговор, которого ожидал. Живому мальчику не сиделось спокойно под сводами гостиной, и глаза его быстро переходили от одного предмета на другой, останавливаясь то на последних лучах солнца, озарявших разноцветные стекла стрельчатого окна, то на резных украшениях громадных шкафов или на ликах святых, изображённых во весь рост. Вместе с тем, он вкратце рассказывал о своей утренней поездка: он знал, что его мать, любительница соколиной охоты, слушала неохотно о травле собаками такого опасного зверя, как кабан. Наконец, перебив сам себя, граф предложил матери сыграть с ним в шахматы.

— Нет, Анри, — отвечала она, — ты знаешь, я не очень люблю эту игру, а главное, я боюсь, что ты слишком её полюбишь…

— Нет, я редко играю, разве только с Жеромом, — робко заметил сын.

— И, признаюсь, мне очень не нравится, что ты постоянно возишься с этим мужичонком, ведь он не что иное, как сын твоего конюха! Вспомни Россильона: он так полюбил сына одного из своих слуг, что сделал его самым близким своим другом. Мало того, он нашёл для него богатую жену, дал ему прекрасные поместья. И что же?! В конце концов, этот друг продал своего господина злейшим его врагам!

— А что, мама, как бы мне достигнуть славы Россильона? — спросил Анри, желая переменить предмет разговора.

— О, подражай только примеру славных наших рыцарей. Без них не взят бы был святой город Иерусалим, — отвечала мать.

Тем временем в комнату вошёл старый граф.

Жена и сын его не замечали: он стоял, между тем, неподалеку от них и любовался наследником своего древнего рода. В ранней молодости граф был уже раз женат и имел сына, но смерть унесла и сына и его мать, и уже в преклонных летах граф вступил во второй брак, от которого и родился Анри, понятно, что отец в нём души не чаял. При последних словах жены он нарушил молчание:

— Да, сказал он, через насколько лет ты будешь рыцарем, Анри, и достойным тебе образцом может служить именно храбрый Россильон. Как он честен и добр! Какой славный товарищ на войне, на охоте, за шахматной доской! Это прекрасная, чистая душа: для нуждающегося он брат, бедные его благословляют…

— А я, папа, сегодня задавил, кажется, козу старухи, что живёт у брода, — сказал Анри, вспомнив о своей неосторожной скачке.

— И ничем не вознаградил её? Это очень дурно, завтра же свези ей денег. Бедняки должны видеть в тебе защитника и покровителя, а не терпеть унижения и неудобства от твоей забавы.

В эту минуту кто-то постучался в дверь. Старый граф вышел и сейчас же вернулся, с открытым письмом в руках. Дрожащим голосом приказал он своему сыну:

— Анри, сейчас же собирайся в путь и простись с матерью.

Мать с изумлением взглянула на мужа, не смея не только противоречить, но даже спросить о причине такого приказания, молча обняла она сына и зарыдала.

Полчаса спустя Анри с небольшою свитою и верным своим конюшим скакал по лесной дороге, несмотря на обступившую их со всех сторон ночную темноту. Лишь на следующее утро, отъехав уже на значительное расстояние от дома, он узнал, что едет к своему дяде епископу, в один из городов на реке Рейне.

IV.

Маленькие воины.

Франциск нашёл-таки телушку дяди Жозефа и мог теперь уйти из деревни с спокойною совестью. Он не смел ни с кем проститься, забравшись в хлев, он обнял голову любимой своей коровы, принявшей хладнокровно эту ласку, не забыл Франциск заглянуть и в конюшню, простился с лошадьми… Затем, погладив мохнатую спину своего лучшего друга, чёрного Медора, утирая кулаком лившиеся градом слезы и, сдерживая рыдания, мальчик пустился в путь.

На восток едва алели первые лучи рассвета.

Долго шёл он узкой горной тропинкой, боясь встретить кого-нибудь из знакомых поселян и только к полудню выбрался на большую дорогу. Осмотревшись, он заметил, что по пути, навстречу ему, двигалось густое облако пыли, предчувствие чего-то необычайного охватило мальчика. Немного погодя, он уже мог различить приближавшуюся толпу народа и в волнении воскликнул:

— Боже, благодарю Тебя! Ты прямо ведешь меня в ряды блаженного воинства!

Франциск не ошибся. Нестройными рядами приближались юные крестоносцы.

Город быль уже не далеко, ввиду этого полчище приведено было в некоторый порядок и, следующее зрелище представилось глазам Франциска. Впереди всех шли попарно двенадцать мальчиков и столько же девочек в белых одеждах, с нашитым на плече красным крестом, за ними следовало духовенство в полном облачении, наконец показалась запряженная четырьмя мулами колесница, увешанная коврами, четыре всадника ехали по углам её, а четыреста пеших монахов и странников, с посохами в руках, в ризах с капюшонами, окружали колесницу со всех сторон.

Детей различных возрастов и состоянии здесь было так много, что конца шествия не мог охватить взор. Они шли, делясь на группы, по возможности в стройном порядке, красные кресты, нашитые на их платье, ярко выделялись на июньском солнце. В каждой кучке их развевалось на высоком древка белое знамя, или хоругвь с красными крестами. За детьми, уже без всякого порядка, шла огромная толпа взрослых: крестьяне, горожане, рыцарские оруженосцы — всё здесь смешивалось и пестрело. Франциск невольно последовал за шедшими, но никто не обратил на него внимания, и путники двигались всё вперёд. Стены города были уже в виду, когда шествие остановилось.

— Да здравствует Стефан! — воскликнули тысячи голосов.

Затем, по чьему-то велению вся эта бесчисленная толпа народа хором запела следующий гимн:

Идём с врагами биться,

За гроб святой вступиться,

Чтоб с честью возвратиться

Иль умереть в бою.

Господь нас посылает,

Отмстить чрез нас желает

И рай нам обещает

За смерть в святом краю.

И море перед нами

Иссякнет, и стопами

Пойдём мы со свечами,

Как Моисей по дну.

Из города, тем временем, на встречу крестоносцам, скакали насколько всадников. В одном из них, богато вооружённом, Франциск узнал старого графа, которого часто видел близ своего села. Граф подыхал к передним рядам, остановился и спросил:

— Что вы за люди и куда идёте?

— За море, к Богу! — отвечали ему единодушно.

— Так вот каково это чудесное ополчение младенцев! — сказал граф, — обращаясь к своим спутникам. — Дети! — ласково сказал он затем крестоносцам, — именем короля Франции говорю вам: оставьте ваши безумные замыслы! Куда вы идете? Могучие дружины рыцарей с великим трудом достигали святой земли и там погибали. Где же вам, слабым, одолеть трудности похода? Как будете вы сражаться? Вернитесь, пока не поздно! Вспомните о своих несчастных отцах и матерях. Вы, их надежда и утешение, идете прямо на верную гибель!

— Заклинаем тебя умолкнуть! — закричали монахи и странники, окружавшие колесницу.

— Неужели ты, жалкий человек, — продолжал один из них, — думаешь остановить то, что внушено самим Богом? Или до тебя не дошла еще речь папы о том, что эти дети при- стыдили нас: мы утомились, а они, радостные, идут завоевать святую землю. Зачем же приходишь ты смущать вместо того, чтобы достойно встретить и принять воинство младенца, благословенного Господом?

—Молчи, монах! — возразил ему граф, — я совершил не один поход в Палестину и знаю, что значит святое дело! Не тебе учить нас, старых баронов! Не этим малюткам сделать то, на что Бог не благословил нас! Дети! Объявляю вам, что только те из вас найдут приют в моём городе, кто немедленно заявит желание возвратиться к своим родителям.

— Да благословит Господь тебя и короля! — воскликнуло несколько женщин и мужчин, выделившись из толпы. — Добрый граф, спаси детей и возврати их в наши дома! Мы по пятам идём за ними, в надежде удержать их хоть на морском берегу. По седой бороде старого графа покатилась слеза при виде огорчённых родителей.

— Мне тяжело глядеть на всё это, — сказал он своим приближенным, — я не могу дольше здесь оставаться. Ещё раз, — продолжал он, обращаясь к крестоносцам, — спрашиваю вас: решились ли вы отказаться от безумного намерения?

Воинство безмолвствовало.

— Через три часа я пришлю к вам за ответом! — сказал старый граф и, повернув коня, ускакал со своей свитой в город. За ним заперли ворота и подняли мост. Толпа заколебалась, послышался негромкий ропот.

— Стефан выходит! — закричали четыре всадника, сопровождавшие колесницу.

Показался Стефан. Мальчик не снимал своего пастушеского платья, лишь сверху на него накинут был белый плащ с красным крестом на плече. С непокрытой головой прошёл он сквозь толпу, окинув взором местность, он заметил небольшой холм и взошёл на него. Всё замерло вокруг в полном внимании.

— Святое моё воинство! — воскликнул он, — Моисей тридцать лет водил иудеев по пустыне, а я давно ли веду вас, и уже первый встречный мог смутить ваши сердца. Граф говорил о короле, которому мы должны повиноваться. Но прежде совершим наше святое дело, потом вернемся во Францию верными слугами и покорными подданными нашего короля. Теперь же над нами нет иной власти, кроме высшей воли, ведущей нас к освобождению гроба Господня. Пусть, однако, остаются здесь малодушные и недостойные. Пусть мое воинство очистится от них…

— Да здравствует Стефан! — раздались со всех сторон оглушительные клики.

— Нам не нужен и не страшен этот город, — продолжал Стефан, — но да видит он славу Божию: повелеваю остановиться здесь до завтрашнего утра.

Взаперти.

Неожиданно выехавший из отцовского замка, Анри, уже второй месяц жил у своего дяди — епископа. Жизнь здесь была ему непривычная: Анри окружали монахи, к которым он всегда относился почтительно, но никогда не любил с ними беседовать, предпочитая в доме отца общество егерей, сокольничих и конюших. Ему было и душно и скучно. Хотелось бежать куда-нибудь, выплакать своё горе, мальчик в таких случаях обычно спешил к матери, но вместо неё он всюду встречал здесь монахов, перебиравших четки. И Анри убегал в сад, широко раскинувшийся по склону берега, за валом, окружавшим замок дяди. Лето было во всей красе. Зной и тишина манили к отдыху, лень до такой степени охватывала мальчика, что ему трудно бывало протянуть руку за ярко вызревшей сливой, раскинувшись под тенистым деревом, он по целым часам лежал, подложив руки под голову, отгоняя от себя всякую думу. Да и зачем было думать? Самое ужасное в его положены было то, что он никак не мог понять, что с ним случилось, зачем его так поспешно отправили, за что его… обидели — обидели те, кого он любил больше всего на свете. А разве это приятно было вспомнить? Жерар отдалял от себя такие мысли (но других не было) и весь сосредоточивался в наблюдении… Природа в этом отношении великая помощница. Следя то за беспечным полётом бабочки, то за неустанною, молчаливою работой муравья или пчелы, то за хитрой предприимчивостью паука, Анри забывал обо всём, даже о самом себе. Такие минуты были для него истинной отрадой и глубоким утешением. Скоро все в доме заметили, куда он уходит, так что, когда дядя призывал его к себе, слуги прямо отправлялись разыскивать молодого графа в саду, Анри возвращался.

— Иди, займись, — сурово говорил ему дядя.

Почтительно поцеловав руку старика и склонив голову, Анри безмолвно шёл за своим наставником. Начинался урок. Учитель Анри был добрый, снисходительный монах: он -давно уже не жил суровою монастырскою жизнью, занимаясь обучением молодых графов и баронов, он постоянно переезжал из замка в замок и привык относиться снисходительно к своим ученикам.

— Господи, — говорил Анри, — опять это ученье! Дома меня не легко усадить за уроки, но и там ко мне все пристают с латынью. А на что мне она?

— Как на что? — ласково замечал наставник, — Не забывайте, что в науке вы найдете все сокровища мира и самые драгоценные сведения. Есть науки, которые раскроют перед вами всё ваше будущее.

— Всё это пустяки: сила и слава рыцаря в его храбрости, в его мече! Вот наука, о которой я всегда слушаю внимательно из уст моего отца. Впрочем, есть одна, для меня очень важная: это география, или землеописание.

— О, я знаю, почему дорогой мой питомец так любить географию, — говорил учитель,—развертывая перед юношей грубо сделанную ландкарту, на которой красной чертой обозначен был путь крестоносцев от Франции до Иерусалима.

VI.

В лагере.

Оставим пока скучный замок, где томится молодой граф, и перенесемся к юному войску французских крестоносцев, которое мы покинули на большой дороге. Лишь к вечеру лагерь их кое-как устроился на ночлег. Франциск всех здесь чуждался. Самого Стефана он не смел даже и думать, что увидит. Вмешаться в толпу детей Франциск тоже не решался: он был уже большой мальчик. Франциску было лет тринадцать, а на вид казалось даже и больше. И он, сам не зная как, очутился позади всех, среди взрослой части армии. Когда в лагере всё утихло, Франциск присел на бугорок и, вынув из сумки сыр и кусок хлеба, расположился немного поесть.

— — Ах, вот это кстати! — сказал, придвигаясь к нему, юноша лет восемнадцати и без всякой церемонии протянул руку к ужину, Франциск молча подвинул к нему свои скудные припасы. — Я вижу, — ты новичок, — продолжал между тем новый знакомец, — и в благодарность за угощение, я порасскажу тебе, куда ты попал, Жак-простота!

— Меня зовут Франсуа, — резко перебил его мальчик, — я пастух из соседней деревни, из Сен-Шелли.

— Очень приятно слышать! Мне, право, ужасно нравится твоё открытое лицо, и, надеюсь, мы будем друзьями, если ты завтра же не сбежишь под крылышко к маменьке.

— У меня нет ни отца, ни матери, — заметил Франциск.

— Не могу тебе не позавидовать: у меня есть и отец, и мать. Они то и виноваты в том, что я попал в этот детский лагерь. Затискали меня, Эразма Ступидамуса, в школу! Ну, я и ушёл из неё. А ты? Скажи, пожалуйста, откровенно: зачем ты здесь, и куда идешь?

Франциск вкратце передал ему всё, что слышал о чудесах, какие Стефан уже совершил и совершит ещё на пути в святую землю, и вдруг, в смущении, остановился, услышав, как Эразм неистово захохотал.

— Неужели же, господин Эразм, вы не верите в нашего вождя и учителя? — спросил в недоумении Франциск. — Иначе я не понимаю, зачем же вы здесь?

— О, это долго рассказывать. Дело в том, что меня выгнали из школы и я не решался. идти домой, к родителям. Здесь как раз подвернулся этот поход, и я до сих пор нахожу его презабавным: нас везде отлично встречали, каждый город, каждая деревня угощали нас на славу. Вот только сегодня вышла скверная история, с этим глупейшим графом. Этак, если дальше будет, я отсюда скоро сбега.

— Ну, а если дойдём до Марселя, вы пойдете дальше?

— Это вброд-то, через Средиземное море? Слуга покорный! Нет, в Марсели я уж как-нибудь вывернусь.

— И много здесь крестоносцев таких же, как вы? — спросил Франциск.

— Твой вопрос не совсем вежлив, — заметил ему Эразм, но в этом войске есть люди бесконечно хуже меня! А вот эти — посмотри, хороши? — продолжал он, указывая на кучку детей, каким-то чудом ухитрившихся уйти из города. — Видишь — как они бессмысленно смотрят, ковыряя в носу. Неизвестно, как они сегодня будут спать, что будут есть… Славная компания! — хохотал без умолку Эразм.

Франциск долго не мог уснуть после того как Эразм отошёл, съев весь его ужин. Мирная жизнь в родном селе, среди честных людей, из которых он знал каждого, на минуту предстала перед ним во всей своей красе… Но усталость взяла своё, и мальчик заснул крепким сном. Его разбудил шум снимавшегося лагеря. Не размышляя, он поспешил присоединиться к кучке детей, готовой в путь и заметил около себя тех самых мальчиков, о которых Эразм говорил вчера с презрением. Дети эти не оглядывались назад, они всё бросили и бодро шли за море, на святое дело. Юная толпа следовала за Стефаном, не спрашивая себя: зачем и куда? Большинство из них знало, что цель похода — освобождение гроба Господня, но иные шли, ничего не сознавая, точно во сне.

— Куда вы идете? — спрашивал их Франциск.

— Не знаем, отвечали ему многие.

— Так вы лучше вернитесь домой.

— Да мы не знаем, как и вернуться теперь, — говорили они.

Много дней, много ночей, много недель прошло для них под открытым небом, впроголодь, в непогоду… Дети, никогда не покидавшие родителей, не могли найти обратной дороги, зашедши на столь большое расстояние от дома. Приближенные к Стефану монахи, указывая путь, велели, неподалеку от города Марселя, на опушке леса, сделать последний привал, с тем чтобы, отдохнув, в полдень вступить в Марсель. Вокруг костров расположились крестоносцы. Усталость после долгого, утомительного пути была теперь забыта, мальчики оживились: они знали, какие чудеса должны совершиться завтра… С увлечением рассказывали они друг другу, что лишь только Стефан подойдёт к берегу, Средиземное море расступится двумя стенами, и Стефан проведёт своё чудное воинство по морю, как посуху. Никому из детей и в голову не приходило сомнение в возможности такого чуда, вера наполняла юные сердца радостным ожиданием.

Франциск, безусловно, разделял общую радость, и на последнем привале ему приснилось, что он, сражаясь в рядах крестоносного воинства, берёт неприступную крепость, архангел Михаил открывает перед ним двери подземелья, и Франциск выводит оттуда своего отца, седого, состарившегося в плену…

VII.

Урок географии.

Анри все еще жил в замке дяди епископа. Мальчик опять за уроком, но этот урок его не утомляет: глаза мальчика горят, он припал к карте с явным вниманием… Учитель пользуется этой удобной минутой:

— Земля наша, — говорить он, — занимает средину мира, а в средине земли…

Анри его не слушает: водя пальцем по красной линии, обозначающей путь крестоносцев, он уже миновал Константинополь…

— Иерусалим! Иерусалим! — воскликнул он уже вслух, перебивая своего наставника.

— Да. Сюда именно Пётр Пустынник, в первый крестовый поход, привёл всех рыцарей христианского мира.

— Я знаю это лучше вас: мой родной дед пал в сражении под стенами Иерусалима! — говорил юноша. — Он один убил двадцать турок.

— Ну вот, видите ли! — продолжал монах. — Значит, славный предок ваш пролил кровь за гроб Господень. Истинно верующие и теперь не жалеют ни трудов, ни средств… Да вот — посмотреть бы на это чудо из чудесь, о котором говорить теперь вся страна!

— Что такое? Какое чудо? Расскажите, пожалуйста, — говорил Анри, нетерпеливо теребя его за руку.

— Как! Неужели вы ничего не слыхали о крестовом походе детей, которые проходят теперь невдалеке отсюда?

Жерар смотрел на него во все глаза и не мог вымолвить ни слова: сердце у него билось, как пойманная птичка, в ушах звенело, в голове его сразу столпились все думы, вызванные в душе его неожиданной и тяжкой разлукой с родным домом, со всем, что ему было близко и дорого…

— Да, — продолжал монах, не замечая его волнения, — это занимательная новость, все только и говорят, что об этом походе. Ребятишки презабавные! Представьте себе: тысячи детей с десятилетнего возраста… Идут себе стройно, распевая священные гимны, все в белых одеждах, с красным крестом на груди — точно и в правду крестоносцы, — с посохами в руках, и впереди несут распятие…

— Но кто же они? Откуда они? — наконец выговорил Анри.

— О, одни идут из Кёльна, а созвал их мальчик лет десяти, по имени Николай. Другие двинулись из Франции, и ведёт их мальчик Стефан. Третьи… Четвёртые… Идут ещё из иных масть. Их, одним словом, неисчислимое множество. Но пока прощайте, — заторопился учитель. Совсем у меня из головы вон выпало, что дядюшка ваш строго-настрого запретил мне говорить вам об этом походе. Ведь знаете ли, — прибавил он, —понизив голос, — вас и отправили-то сюда затем, чтобы вы не ушли с французскими детьми из ваших мест…

И, не дав Анри опомниться от изумления, монах выбежал из комнаты.

VIII.

Бегство.

Анри остался один. Вспомнились ему отец и мать, широкая, привольная жизнь дома, охоты, прогулки… и вдруг этот необъяснимый отъезд, в ночь, по приказанию отца… Анри никогда не осуждал отца, но как ни старался он разъяснить себе, зачем ему понадобилось отправление сына в дом дяди, причина всегда оставалась для Анри неразгаданною, и в молодой душе его не раз шевелилось что-то, похожее на упрёк…

Только теперь всё стало мальчику ясно: его удалили нарочно. Но для чего же? Почему отец его испугался похода детей? Почему ему хотелось отклонить от него Анри?

— Да, да! — мысленно говорил он себе, — отец всегда знает, что у меня на сердце: он понимал, что я ушёл бы с ними. Я и не могу теперь поступить иначе. Кровь рыцаря-крестоносца течёт у меня в жилах. А отец думал скрыть меня в этих стенах, среди монахов!.. О, какой позор! Неужели я, потомок славных рыцарей, осуждён слушать здесь глупые россказни малоумного клирика, в то время как мои сверстники будут совершать великие подвиги и проливать кровь свою за Гроб Господень? Нет, никогда этого не будет!

Бедный мальчик весь отдался страстному желанию примкнуть к походу крестоносцев. Он решил бежать в эту же ночь, не откладывая. Кстати, епископа не было дома. Но, возвращаясь двадцать раз к этому решению, он переживал мучительную душевную тревогу. Прежде всего, его угнетала мысль об отце и матери, которых, как громом, поразить известие о его побеге. Анри схватил перо и написал матери письмо длиннее обыкновенного: ему хотелось оправдать в глазах родителей свой поступок, и он пространно писал о рыцарях, отличившихся подвигами в святой земле, а о самом себе он ничего не сказал…

— Догадаются сами о судьбе моей! — заключил он.

Покончив с письмом, он вспомнил и о дяде. Прав ли он перед дядей? Ведь дядя будет очень беспокоиться, пошлёт его везде разыскивать. Нет, дядя не станет слишком горевать о нём: дядя такой сухой, мрачный старик…

— Да, наконец, о чём я рассуждаю? — говорил себе Анри, — какой-то внутренний голос зовёт меня, твердит мне всё одно и то же… И это решено…

Затем Анри начал спокойно обдумывать план бегства — сегодня же, он осмотрел свой небольшой меч и самострел с колчаном: это оружие давно уже подарил ему отец, и оно составляло его неотъемлемую собственность, его всегдашнюю гордость. Хотелось ещё ему уехать отсюда на своём собственном коне. Но как вывести его и оседлать? Анри сумел бы это сделать сам, но ему было как-то стыдно, крадучись, идти в конюшню, обманывать конюха. Как бы то ни было, приходилось уйти тайно, и это сделать было не трудно: в отсутствие дяди прислуга разбрелась, кто куда, можно было свободно вывести не только лошадь Анри, но свести и всю конюшню. Собственно за Анри присмотра не было. В девять часов вечера слуга пришёл приготовить Анри постель и не нашёл его в комнате. Весь дом поднялся на ноги, Анри искали и звали…

Но тот скакал уже по большой дороге, далеко за пределами города.

IX.

Опять в глуши.

Заглянем ещё раз в ту мирную страну, откуда выбыли Франциск и молодой граф Анри. Там всё было по-старому. Только дядя Жозеф зорко и сердито смотрел за тем, чтобы не ходили в деревню разные странники: ‘ Опять, — ворчал он, — сманят кого-нибудь

из хороших ребят’, — в числе которых, по мнению Жозефа, Франциск всегда стоял первым.

— Уж только сбеги ты от меня! — говорил он младшему из своих сыновей, толстенькому, кудрявому мальчугану лет четырёх. — Милый мой, царство небесное от нас не за горами: Бога помни, будь честен, трудись, отца и мать хворых по