![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/dikkens00.jpg)
ДТИ БОГАЧА.
Романъ
По Чарльзу Диккенсу
ИЗЛОЖИЛА
В. Лукьянская.
No 272.
МОСКВА.
Типографія Высочайше утвержденнаго Т-ва И. Д. Сытина
1897.
ГЛАВА I.
ГЛАВА II.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/dikkens01.jpg)
ГЛАВА III.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/dikkens02.jpg)
Дети богача, Диккенс Чарльз, Год: 1848
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Въ углу большой темной комнаты, въ большихъ креслахъ подл постели жены, сидлъ самъ мистеръ {Мистеръ по-англійски значитъ — господинъ.} Домби, а сынъ его, тепло закутанный, лежалъ въ плетеной корзин, бережно поставленной у камина передъ самымъ огнемъ. Самому Домби было около сорока-восьми лтъ, а Домби-сыну — около сорока-восьми минутъ, Домби отецъ былъ немножко красенъ, немножко плшивъ, мужчина вообще очень статный и красивый, но слишкомъ уже суровый и величавый, сынъ былъ совершенно красенъ, совершенно плшивъ, и маленькое его личико было сморщено, какъ у самаго старенькаго старичка.
Мистеръ Домби сидлъ, горделиво выпрямившись въ креслахъ. Онъ высоко держалъ голову, и на губахъ у него скользила самодовольная усмшка, которая рдко появлялась на его суровомъ лиц.
— Съ этихъ поръ, мистрисъ {Мистрисъ — госпожа.} Домби, торговый домъ нашъ не только по имени, но и на дл будетъ ‘Домби и Сынъ’,— сказалъ онъ съ довольной улыбкой, и, бросивъ взглядъ на плетеную корзинку у камина, онъ вдругъ пришелъ въ такое умиленіе, что ршился, противъ обыкновенія, прибавить нжное словечко къ имени жены.— Не правда ли, мистрисъ, моя… моя милая?..
Слабый румянецъ пробжалъ по лицу больной женщины, глаза ея съ изумленіемъ поднялись на мужа: въ первый разъ въ жизни она слышала отъ него ласку.
— Мы назовемъ его Павломъ, моя… милая… мистрисъ Домби. Не правда ли?
Больная въ знакъ согласія пошевелила губами и снова закрыла глаза. Она была очень слаба.
— Это имя его отца и дда,— продолжалъ мистеръ Домби.— О, если бъ ддъ дожилъ до этого дня!
Тутъ онъ немного пріостановился и потомъ снова съ большимъ еще самодовольствомъ повторилъ:
— ‘До-м-би и Сынъ!’
Дло въ томъ, что вотъ уже двадцать лтъ, какъ мистеръ Домби былъ единственнымъ хозяиномъ большого торговаго дома, который назывался ‘Домби и Сынъ’. Дло это перешло ему отъ отца, до смерти отца ихъ было двое въ этомъ дл — отецъ и сынъ, но отецъ умеръ, и мистеръ Домби остался одинъ, десять лтъ тому назадъ онъ женился и съ тхъ поръ не переставалъ мечтать о сын,— мечтать о помощник, о наслдник, для кого онъ будетъ работать, кому со временемъ передастъ свое дло.
Жены своей онъ не любилъ, да и не въ его характер было любить и расточать нжности, онъ ршилъ, что всякая женщина должна счесть за честь бракъ съ такой важной, какъ онъ, особой. Давъ ей свое имя и введя въ свой домъ, мистеръ Домби ршилъ, что навкъ осчастливилъ бдную мистрисъ Домби и больше не обращалъ на нее вниманія. У нея былъ прекрасный домъ, лошади, богатые наряды, за столомъ она занимала первое мсто и вела себя, какъ прилично знатной дам,— стало-быть, мистрисъ Домби совершенно счастлива,— чего жъ ей еще нужно? Такъ по крайней мр думалъ мистеръ Домби.
Впрочемъ, и самъ мистеръ Домби считалъ, что для полноты ихъ семейнаго счастья не хватаетъ еще одного: вотъ уже десять лтъ, какъ они женаты, но до настоящаго дня у нихъ не было дтей.
То-есть не то, чтобы вовсе не было,— есть у нихъ дитя, но о немъ мистеръ Домби не хотлъ и упоминать: это маленькая двочка, лтъ шести, которая теперь незамтно прокралась въ комнату и, забившись въ уголъ, робко смотритъ на мать, не сводя испуганныхъ глазокъ съ ея блднаго лица съ закрытыми глазами. Но что такое двочка для торговаго дома ‘Домби и Сынъ’? Ему нуженъ помощникъ для дла, которое составляетъ всю его жизнь, занимаетъ вс его мысли, составляетъ его гордость, и, когда мастеръ Домби узналъ, что родилась дочь, онъ только нахмурился и не сказалъ на слова. Съ тхъ поръ онъ точно не замчаетъ ея, никогда не говоритъ о ней, такъ что казалось, что онъ забылъ, что она есть на свт.
Но теперь мистеръ Домби такъ разнжился, что позволилъ себ обратить вниманіе на дочь и заговорилъ съ нею:
— Подойди сюда, Флоренса, взгляни на своего братца, если хочешь, только, смотри, не дотрогивайся до него.
Двочка быстро взглянула на синій фракъ и блый стоячій галстукъ отца, но, не сказавъ ни слова, не сдлавъ никакого движенія, снова вперила глаза въ блдное лицо матери.
Въ эту минуту больная открыла глаза и взглянула на дочь. Двочка въ ту же минуту бросилась къ ней и, стоя на ципочкахъ, чтобы лучше скрыть лицо въ ея объятьяхъ, прильнула къ ней съ горячей любовью, и стала нжно цловать ее.
— Ахъ, Господи!— сказалъ мистеръ Домби, поднимаясь съ мста,— какая глупая ребяческая выходка! Пойду лучше, позову доктора Пепса.
Проходя мимо корзины, въ которой лежалъ новорожденный, онъ на минуту остановился и прибавилъ, обращаясь къ няньк:
— Мн нтъ надобности просить васъ, мистрисъ…
— Блокитъ,— подсказала сладенькимъ голосомъ улыбающаяся нянька.
— Такъ мн нтъ надобности просить васъ, мистрисъ Блокитъ, чтобы вы хорошенько заботились объ этомъ ребенк?
— Конечно, нтъ, сэръ {Сударь.}! Я помню, какъ родилась миссъ {Барышня.} Флоренса…
Мистеръ Домби нахмурился и перебилъ ее:
— Ta-та-та! все хорошо было, когда родилась миссъ Флоренса, а этотъ ребенокъ совсмъ другое дло. Не такъ ли, мой маленькій товарищъ?
Съ этими словами мастеръ Домби поднесъ къ губамъ и поцловалъ ручку маленькаго товарища, но потомъ повидимому испугался, что такой поступокъ несообразенъ съ его достоинствомъ, смутился и довольно неловко отошелъ прочь.
Онъ сошелъ внизъ въ большую парадную комнату, гд собрались доктора, одинъ изъ нихъ былъ постоянный докторъ дома мистера Домби, другой былъ знаменитый докторъ Паркеръ Пепсъ, лчившій во всхъ знатныхъ домахъ и нарочно приглашенный мистеромъ Домби для этого случая. Домовый врачъ, мистеръ Пилькинсъ, такъ и таялъ передъ знаменитымъ докторомъ: онъ улыбался ему, всюду ходилъ за нимъ, поддакивалъ каждому его слову,
— Ну, что же, сэръ,— сказалъ знаменитый докторъ Пепсъ своимъ звучнымъ басистымъ голосомъ: — поправилась ли сколько-нибудь ваша любезная леди? {Знатныхъ дамъ въ Англіи называютъ леди.}
— Ободрилась ли она?— прибавилъ и домовый врачъ и въ то же время наклонился съ улыбкой къ знаменитому врачу, какъ будто хотлъ сказать: извините, что я вмшиваюсь въ разговоръ, но случай этотъ очень важный.
Мистеръ Домби очень растерялся при этихъ вопросахъ: онъ почти вовсе не думалъ о больной и теперь не зналъ, что отвтить. Опомнившись, онъ сказалъ, что докторъ Пепсъ доставитъ ему большое удовольствіе, если потрудится взойти къ больной.
— Мы не можемъ больше скрывать отъ васъ, сэръ,— сказалъ докторъ Пепсъ,— что ваша любезная леди очень слаба, и это такой признакъ, котораго…
— Не хотли бы видть…— подсказалъ докторъ Пилькинсъ, почтительно наклонивъ къ нему голову.
— Именно такъ,— сказалъ докторъ Пепсъ, кинувъ искоса взглядъ на домоваго врача: — этого признака мы не хотли бы видть, надо сказать, что слабость мистрисъ Домби такъ велика, что намъ приходится опасаться за ея жизнь.
Наступило молчаніе, потомъ докторъ Пепсъ кивнулъ доктору Пилькинсу, и они молча отправились наверхъ къ больной, домовый врачъ почтительно отворялъ двери передъ своимъ знаменитымъ товарищемъ.
Не успли они уйти, какъ по лстниц послышались чьи-то быстрые шаги и шумъ платья, дверь распахнулась, и въ комнату вбжала уже немолодая, но щегольски одтая женщина и въ волненіи кинулась обнимать мистера Домби. Это была его родная сестра, мистрисъ Чикъ.
— Павелъ, милый Павелъ!— кричала она, задыхаясь,— вдь ребенокъ настоящій Домби!
— Что же тутъ мудренаго, Луиза,— тихо отвчалъ братъ.— Такъ и должно быть. Да что же ты такъ встревожена, Луиза?
— Охъ, я знаю, что это глупо,— продолжала Луиза, усаживаясь на стулъ а обмахиваясь платкомъ,— но онъ настоящій, вылитый Домби,— въ жизнь свою я не видала такого сходства! Ахъ, какъ я взволнована! Я думала, что просто упаду на лстниц. Вели, пожалуйста, дать мн рюмку вина, Павелъ.
Въ это время послышались за дверью чьи-то осторожные шаги, а затмъ кто-то слегка постучался въ дверь.
— Мистрисъ Чикъ,— проговорилъ чей-то вкрадчивый женскій голосъ,— какъ вы себя чувствуете, моя малая?
Въ дверяхъ показалась длинная сухощавая двица съ такимъ увядшимъ лицомъ, точно щеки ея были когда-то натерты линючей краской, и эта краска сразу сбжала отъ воды и солнца, одта она была по мод, но неуклюже, походка была мелкая, жеманная, голосъ нжный и вкрадчивый, такъ же какъ и взглядъ свтлыхъ линючихъ глазъ.
Мистеръ Домби взглянулъ на нее съ изумленіемъ:— онъ никогда не видалъ ея прежде.
— Любезный Павелъ!— сказала Луиза, приподнимаясь со стула,— это миссъ Токсъ, моя искренняя пріятельница, мой лучшій другъ. Премилая двица,— добавила она шопотомъ.— Миссъ Токсъ, это братъ мой, мистеръ Домби.
— Очень, очень рада познакомиться съ вами, мистеръ Домби!— вкрадчивымъ голосомъ сказала ему миссъ Токсъ.— Милая Луиза, дорогой мой другъ, какъ вы себя чувствуете?
— Благодарю васъ, милая миссъ Токсъ, теперь немного лучше. Выпейте также вина, вы также очень взволнованы.
Мистеръ Домби началъ потчевать.
— Вотъ теперь,— сказала мистрисъ Чикъ, улыбаясь,— я готова за все простить твою жену, за все.
Собственно говоря, ей вовсе не за что было прощать невстку, потому что та ни въ чемъ передъ ней не провинилась: преступленіе ея состояло лишь въ томъ, что она осмлилась вытти замужъ за ея брата, да еще разв въ томъ, что шесть лтъ передъ этимъ бдная женщина родила двочку вмсто сына, котораго отъ нея ждала.
Въ эту минуту мистера Домби поспшно позвали въ комнату жены. Черезъ нсколько минутъ онъ вернулся оттуда блдный и повидимому очень взволнованный.
— Докторъ сказалъ, что Фанни плоха,— сказалъ онъ, входя.
— Не врь, милый Павелъ, не врь!— ршительно вскричала мистрисъ Чекъ.— Положись на мою опытность, мой другъ, я все устрою,— и она стала торопливо снимать шляпу.— Надо ободрить ее, надо заставить ее сдлать надъ собою усиліе. Пойдемъ со мной.
Мистеръ Домби поврилъ сестр, немного успокоился и молча пошелъ съ нею въ комнату больной.
Родильница, какъ и прежде, лежала на постели, прижавъ къ груди маленькую дочь. Двочка, какъ и прежде, плотно прильнула къ матери, не поднимая головы, не отнимая щекъ отъ ея лица. Она, казалось, никого не замчала, не шевелилась, не плакала.
— Ей длается хуже безъ двочки,— шепнулъ докторъ мистеру Домби: — мы нарочно ее оставили.
Вокругъ постели было совсмъ тихо, врачи, повидимому, уже не надялись спасти больную. Мистрисъ Чикъ смутилась было въ первую минуту, но скоро оправилась, собралась съ духомъ, присла на край постели и тихонько проговорила ршительнымъ голосомъ, какъ будто хотла разбудить спящую:
— Фанни, Фанни!
Никакого отвта. Кругомъ было тихо, такъ тихо, что было слышно, какъ стучали часы въ карманахъ доктора Пепса и мистера Домби.
— Фанни, милая Фанни!— повторила мистрисъ Чикъ съ притворною веселостью,— взгляни-ка, здсь мистеръ Домби: онъ пришелъ тебя навстить, соберись съ силами, пріободрись, надо взять себя въ руки.
Она пригнулась къ постели и стала прислушиваться, посматривая въ то же время на окружающихъ.
— Ну же, ну!— повторила она.— Что ты говоришь, Фанни? Я не разслышала…
Но больная упорно молчала. Ни малйшаго звука не послышалось въ отвтъ. Слышно было только какъ часы мистера Домби и доктора Пепса такъ громко тикали, точно бжали взапуски, стараясь перегнать другъ друга.
— Что же ты въ самомъ дл, Фанни?— говорила невстка растеряннымъ голосомъ.— Я просто разсержусь на тебя, если ты не возьмешь себя въ руки. Ободрись, сдлай надъ собой усиліе… Ну же, милая Фанни, попробуй, не то я, право, разсержусь на тебя…
Больная все молчала. Въ глазахъ мистрисъ Чикъ появилось безпокойство, и голосъ дрожалъ.
— Фанни, взгляни хоть на меня, открой глаза и покажи, что ты слышишь и понимаешь меня. Ахъ, силы небесныя! Ну, что тутъ длать, господа?— проговорила она вдругъ, окончательно растерявшись.
Доктора переглянулись, и докторъ Пенсъ, нагнувшись, шепнулъ что-то на ухо ребенку.
Не отрываясь отъ матери, двочка подняла на него свое блдное лицо и глубокіе черные глаза. Она какъ будто не понимала его.
Докторъ повторилъ свои слова.
Двочка выслушала его и, обратившись къ матери, тихо проговорила:
— Мамочка!
Знакомый любимый голосокъ пробудилъ угасающую душу. Больная открыла на минуту глаза, и легкая, чуть замтная улыбка пробжала по лицу, затмъ глаза снова закрылись, губы крпко сжались.
— Мамочка!— громко кричалъ ребенокъ, рыдая.— Милая мама, мама!
Докторъ тихо отнялъ кудри двочки отъ лица и губъ матери. Въ нихъ уже не было дыханія, глаза были навкъ закрыты.
Черезъ нсколько дней утромъ огромная наемная карета остановилась около дома мистера Домби, оттуда выпрыгнула миссъ Токсъ, она въ одинъ мигъ вбжала по лстниц и бросилась къ мистрисъ Чикъ.
— Луиза, милая Луиза!— говорила она еще на ходу,— вдь мсто кормилицы еще не занято?
— Какъ вы добры, мой безцнный другъ!— отвчала мистрисъ Чикъ.— Нтъ еще, мой ангелъ, не занято.
— Въ такомъ случа, милая Луиза… Впрочемъ, погодите, я сейчасъ приведу ее!..— и миссъ Токсъ скрылась.
Черезъ нсколько минутъ она вновь вбжала въ комнату, ведя за собой цлую толпу гостей, которыхъ она сама высадила изъ кареты. Впереди шла полная, круглолицая, толстощекая, здоровая молодая женщина съ толстымъ румянымъ ребенкомъ на рукахъ, за ней молодая женщина, не такая полная, но тоже толстощекая и круглолицая, какъ наливное яблоко, она вела за руку двухъ мальчиковъ, очень полныхъ и совершенно круглолицыхъ. Позади шелъ еще мальчикъ побольше, тоже круглолицый и очень полный, переваливаясь на искривленныхъ ногахъ, и страшно пыхтлъ. Наконецъ, позади всхъ выступилъ изъ-за двери толстый и круглолицый мужчина съ полнымъ и совершенно круглолицымъ ребенкомъ на рукахъ. Войдя въ комнату, онъ поставилъ его на полъ, обдернулъ платье и сказалъ хриплымъ голосомъ:
— Держись крпче за братца Джонни!
— Вотъ, милый другъ,— тараторила между тмъ миссъ Токсъ,— я долго хлопотала и разыскивала и просто выбилась изъ силъ, и все-таки никого не могла найти, наконецъ одна барыня указала мн на эту женщину, я похала,— какая чистота у нихъ въ дом, моя милая, вы могли бы просто даже кушать у нихъ на полу!— вотъ забрала ихъ всхъ и привезла. Вотъ этотъ господинъ,— и она указала на круглолицаго мужчину,— отецъ семейства. Подойдите, сэръ, поближе.
Круглолицый мужчина неповоротливо подвинулся впередъ и оскалилъ зубы,
— А вотъ это его жена,— продолжала миссъ Токсъ, показывая на молодую женщину съ ребенкомъ.— Какъ ваше здоровье, Полли?
— Слава Богу, сударыня, благодарю васъ.
Миссъ Токсъ говорила съ ними какъ со старыми знакомыми, которыхъ не видала около двухъ недль.
— Очень рада, очень рада!— продолжала она.— А эта другая молодая женщина — ея незамужняя сестра, она живетъ съ ними и ходитъ за дтьми, ее зовутъ Джемима. Какъ вы поживаете, Джемима?
— Очень хорошо, сударыня, благодарю васъ, отвчала Джемима.
— Ну, слава Богу, очень рада. Надюсь и всегда будетъ хорошо. Въ семь у нихъ, милая Луиза, пятеро дтей, младшему шесть недль. Вотъ этотъ милый мальчикъ съ краснымъ пятномъ на носу,— старшій сынъ. Отчего у него это пятно?
— Отъ утюга,— пробормоталъ сквозь зубы отецъ.
— Ахъ, да, да… я и забыла. Именно такъ, отъ утюга. Матери не было дома, и ребенокъ вздумалъ понюхать горячій утюгъ… Когда я была у васъ, вы мн сказали также, что ваше ремесло…
— Кочегаръ, сударыня.
— Да, да, кочегаръ! А какъ оно вамъ нравится?
— Что, сударыня?
— Ваше ремесло.
— Ничего, сударыня, славное ремесло. Только вотъ иной разъ зола входитъ сюда,— онъ указалъ на грудь,— и отъ этого голосъ длается сиплымъ. Я, вотъ видите, хриплю, сударыня, но это отъ золы, не отчего другого.
Между тмъ мистрисъ Чикъ подробно разспрашивала молодую женщину о ея жить-быть. Кончивши свои разспросы, она позвала ея мужа и повела ихъ обоихъ въ комнату мистера Домбя.
Посл смерти жены мистеръ Домби оставался почти безвыходно въ своей комнат, цлые дни онъ проводилъ сидя неподвижно въ креслахъ, въ глубокой задумчивости. У него на сердц лежала большая тяжесть, но горевалъ онъ больше о лишеніяхъ своего сына, чмъ о своей потер. Какая опасность, какія огорченія ожидаютъ Павла! Жизнь только-что начинается, и вотъ нужно пріискивать чужую, постороннюю женщину, которая должна будетъ замнить ему мать, къ ней будетъ его первая улыбка, его первыя слова,— какое униженіе для ‘Домби и Сына’! И, когда къ нему проводили женщинъ, хотвшихъ поступить въ кормилицы, онъ находилъ въ нихъ множество недостатковъ и съ скрытымъ удовольствіемъ отказывалъ имъ. Но рано или поздно, а нужно было согласиться.
Полли какъ нельзя лучше подходила въ кормилицы маленькому Павлу, надо было ршаться взять ее.
Онъ оглядлъ съ головы до ногъ стоявшую передъ нимъ неуклюжую Полли к ея мужа и, поморщившись, сказалъ:
— Я понимаю, что вы бдны и хотите заработать деньжонокъ черезъ воспитаніе моего сына, я не прочь помочь вамъ. Судя по всему, вы годитесь для моего сына, но, прежде чмъ вы войдете въ мой домъ, я долженъ предложить вамъ нсколько условій,— отъ васъ зависитъ принять ихъ или не принять. Какъ васъ зовутъ?
— Тудль,— отвчала молодая женщина.
Мистеръ Домби поморщился: ему не понравилось это имя.
— Во все время, пока вы будете у меня въ дом, вы должны называться Ричардсъ, Это обыкновенное и очень приличное имя. Согласны ли вы на это условіе? Посовтуйтесь съ мужемъ.
Но почтенный супругъ только скалилъ зубы да безпрестанно подносилъ ко рту правую руку, отчего ладонь была у него очень мокра.
Мистрисъ Тудль толкнула его два или три раза, но такъ какъ это нисколько его не образумило, то она отвчала сама, что согласна на это условіе.
— Теперь дальше,— продолжалъ мистеръ Домби: — пока вы будете у меня въ дом, я желаю, чтобы вы какъ можно рже видлись со своимъ семействомъ. И еще одно условіе: у васъ есть свои дти, вы не обязаны любить моего сына, и я вовсе не хочу, чтобы мой сынъ со временемъ полюбилъ васъ. Совсмъ напротивъ: какъ скоро вы отойдете, торгъ нашъ конченъ, условія выполнены, вы не должны больше знать моего дома. Ребенокъ перестанетъ васъ помнить, и вы, если угодно, можете совершенно забыть моего сына.
Яркій румянецъ покрылъ и безъ того красныя щеки мистрисъ Тудль. Она потупила глаза и отвчала:
— Надюсь, сэръ, я знаю свое мсто.
— Ну, конечно, конечно!— продолжалъ мистеръ Домби.— Я увренъ, что вы отлично знаете свое мсто. Любезная Луиза, уговорись съ этой женщиной насчетъ жалованья и скажи, что она можетъ получить деньги, когда ей угодно. Теперь позвольте побесдовать съ вами, мистеръ. Какъ ваше имя?
Задержанный такимъ образомъ при выход изъ комнаты вмст съ женой, мистеръ Тудль долженъ былъ вернуться и очутился одинъ на одинъ съ мистеромъ Домби. Мистеръ Тудль былъ дюжій, широкоплечій, косматый, неуклюжій мужчина, въ растрепанномъ плать, съ мозолями на рукахъ, съ четыреугольнымъ лбомъ, съ густыми волосами, съ черными усами и бородою, еще боле вычерненными дымомъ и копотью. Нельзя было придумать двухъ другихъ людей, боле различныхъ, чмъ онъ и длинный, худой, гладко выбритый и выстриженный мастеръ Домби.
— Есть у васъ сынъ?— спросилъ мистеръ Домби.
— Четыре, сэръ, и одна дочь. Вс живехоньки.
— Вамъ, я думаю, трудно ихъ содержать?
— Трудновато, сэръ, но еще было бы трудне…
— Что такое?
— Потерять ихъ, сэръ.
— Умете вы читать?
— Не бойко, сэръ.
— А писать?
— Мломъ немножко маракую, когда мн показываютъ, сэръ,— сказалъ Тудль, подумавъ.
— А вамъ вдь, я думаю, будетъ около тридцати трехъ лтъ?
— Да, около этого, сэръ,— сказалъ Тудль подумавъ немножко побольше.
— Отчего же вы не учитесь?
— Я уже подумываю объ этомъ, сэръ,— и лицо его нсколько оживилось.— Вотъ видите ли, одинъ изъ моихъ мальчугановъ скоро будетъ ходить въ школу, и тогда мы будемъ вмст учиться… то-есть онъ будетъ мн показывать.
Мистеръ Домби съ брезгливостью посмотрлъ на своего собесдника, который между тмъ, разная ротъ, осматривалъ комнату и особенно потолокъ.
— Гд вы работаете?— спросилъ черезъ нсколько минутъ мистеръ Домби.
— Сперва, сэръ, работалъ подъ землею, пока не былъ женатъ,— углекопомъ былъ,— а теперь наверху: я служу на желзной дорог.
— Ну, можете итти,— и мистеръ Домби показалъ ему на дверь.
Посл этого разговора мистеръ Домби долго оставался въ своей комнат, сидя неподвижно за одномъ мст, по временамъ онъ повторялъ: ‘Бдное, бдное дитя!’ Видно было, что онъ былъ очень взволнованъ.
Этой горести мистеръ Домби ни за что на свт не обнаружилъ бы передъ людьми.
‘Я принужденъ вврить своего сына жен грубаго рабочаго, всю жизнь работавшаго подъ землей!— думалъ онъ.— Бдное, дорогое дитя!’
Какъ ненавидлъ онъ въ эту минуту круглолицую женщину, ставшую съ этой минуты между нимъ и его сыномъ! Какъ ненавидлъ онъ всю ея семью: этого ея грубаго косматаго мужа и краснощекихъ ребятъ!
Между тмъ условія между мистрисъ Чикъ и Ричардсъ была заключены. Посл долгихъ слезъ и поцлуевъ она сдала своего ребенка на руки Джемим и взяла маленькаго Домби.
Мистрисъ Чикъ и миссъ Токсъ старались наперерывъ ее утшить.
— Не правда ли, вамъ очень пріятно оставить свою милую жену въ такомъ почтенномъ дом?— спрашивала миссъ Токсъ мистера Тудля, угощая его виномъ.
— Вовсе нтъ, сударыня,— грустно отвчалъ Тудль: — мн пріятне было бы увезти ее домой.
При этомъ Полли заплакала навзрыдъ.
— О чемъ тужить, моя милая?— утшала ее мистрисъ Чикъ.— Вашъ ребенокъ вырастетъ безъ горя подъ надзоромъ тетушки Джемимы, и вамъ здсь будетъ очень хорошо. Безъ горя на этомъ свт ничего не бываетъ. Сняли ли съ васъ мрку, Ричардсъ, для новаго платья?
— С-ня-ли, су-да-ры-ня!— рыдая, отвчала Полли.
— А платье будетъ чудесное!— старалась утшить ее мистрисъ Чикъ.— Безподобная матерія!
— Вы будете въ немъ такъ хороши,— добавила миссъ Токсъ,— что и мужъ васъ не узнаетъ. Не правда ли, сэръ?
— Неправда!— угрюмо возразилъ Тудль.— Я узнаю ее везд и во всемъ.
Рыданія раздались съ новой силой. Опять мистрисъ Чикъ и миссъ Токсъ принялись наперерывъ утшать ее.
Наконецъ-то Полли немного успокоилась и перестала рыдать.
— Ну, вотъ, душа моя,— сказала съ облегченіемъ мистрисъ Чикъ своей подруг: — видите, она уже и успокоилась и думаетъ только о томъ, какъ бы проститься съ своей сестрицей Джемимой, съ дтками и мужемъ. Не правда ли?
— Да, да!— вскричала миссъ Токсъ.— По глазамъ видно, что ей хочется проститься.
Бдная Полли съ отчаяніемъ въ душ обняла всхъ своихъ и потомъ хотла скрыться въ сосдней комнат, чтобы дти не видали ея при отъзд и не плакали. Но хитрость не удалась: младшій сынъ угадалъ намреніе матери, онъ ухватился за ея платье и побжалъ за ней, тогда какъ старшій сынъ, прозванный Котломъ, затопалъ въ отчаяніи своими кривыми ногами и залился страшнымъ плачемъ, другія дти послдовали его примру, и нсколько времени въ комнат ничего не было слышно, кром топанья и отчаяннаго рева. Наконецъ нсколько апельсиновъ и мелкихъ денегъ усмирили маленькихъ Тудлей, и семейство немедленно отправилось домой въ наемной карет, ожидавшей ихъ на углу.
Мало-по-малу въ дом мистера Домби все успокоилось и все пошло своимъ обычнымъ порядкомъ.
Огромный домъ мистера Домби стоялъ на тнистой сторон, на углу темной и длинной улицы, одной изъ самыхъ темныхъ и большихъ улицъ Лондона {Лондонъ — главный городъ Англіи, очень большой и богатый.}. Домъ былъ праддовскій, старый-престарый и очень угрюмый, внизу, въ подвальномъ этаж, помщались погреба съ желзными ршетками и кривыми дверями. Окна парадныхъ комнатъ выходили иа большой пустынный дворъ, усыпанный щебнемъ, гд торчали два тощихъ дерева съ почернвшими стволами и втвями, съ закоптлыми листьями, которыя шуршали при малйшемъ втр. Лтнее солнце появлялось на улицу только въ самый полдень, вмст съ водовозами, тряпичниками, починщиками старыхъ зонтиковъ и продавцами всевозможныхъ вещей, но скоро солнце скрывалось, на улицу ложилась тнь, и весь этотъ рабочій народъ уступалъ мсто бродячимъ музыкантамъ и шарманщикамъ съ куклами и обезьянами.
Въ сумерки музыканты расходились, улица темнла еще больше и пустла. Тогда изъ домовъ выходили къ воротамъ слуги и служанки, если ихъ господа не обдали дома, около фонарей суетился фонарщикъ, протирая стекла и зажигая огонь.
Огроменъ и пустъ былъ домъ мистера Домби и снаружи и внутри. Большія высокія комнаты, тяжелыя старинныя стулья по стнамъ, тусклыя зеркала въ темныхъ огромныхъ рамахъ. Тотчасъ же посл похоронъ мистеръ Домби приказалъ накрыть чехлами всю мебель,— быть-можетъ, для того, чтобы сберечь ее для сына,— и комнаты стали еще пусте и неприглядне. Весь домъ казался какимъ-то нежилымъ, забытымъ, тамъ и сямъ громоздились груды стульевъ и столовъ, составленныхъ другъ на друга, зеркала были завернуты въ газетную бумагу, изъ пустыхъ закоптлыхъ каминовъ {Каминъ — родъ печи съ большимъ устьемъ, въ который дрова кладутся на ршетку стоймя.} несло сыростью и затхлымъ воздухомъ какъ изъ погреба или изъ могилы. Умершая хозяйка дома точно смотрла со стны ва своемъ портрет въ бломъ плать, какъ страшное привидніе въ саван.
А на улиц втеръ разввалъ полусгнившіе клочки соломы, настланной подл дома, когда хозяйка была больна.
Скучно, очень скучно и неуютно было въ большомъ дом мистера Домби.
Новой жилиц этого дома, кормилиц маленькаго Домби, домъ казался погребомъ, тюрьмой, могилой, куда ее схоронили заживо, и ея веселый, свтлый домикъ въ Оленьихъ Садахъ казался ей теперь просто раемъ.
Самъ мистеръ Домби занималъ въ дом три комнаты внизу, эти три комнаты соединялись дверьми одна съ другою, и поутру, когда мистеръ Домби закусывалъ, и вечеромъ, когда онъ возвращался къ обду, кормилица Ричардсъ должна была являться въ крайнюю изъ этихъ комнатъ, маленькую, съ большими стеклами, обращенную окнами на дворъ, гд росли чахлыя деревья и расхаживать взадъ и впередъ съ своимъ маленькимъ питомцемъ.
Бросая изрдка взгляды на мистера Домби, который молча сидлъ въ глубин комнаты и слдилъ глазами за ребенкомъ, кормилица думала иногда, что хозяинъ ея, какъ дв капли воды, похожъ на арестанта въ тюремномъ замк или на страшное привидніе, на выходца съ того свта, неумвшаго говорить и понимать живыхъ людей.
Уже нсколько недль кормилица вела такую жизнь и носила сюда маленькаго Павла, по временамъ выходила она со двора, но отнюдь не одна: обыкновенно въ хорошую погоду заходили за ней мистрисъ Чикъ или миссъ Токсъ и водили ее съ ребенкомъ подышать свжимъ воздухомъ, то-есть пройти нсколько разъ взадъ и впередъ по темной, скучной улиц.
Разъ, хогда посл одной изъ такихъ прогулокъ кормилица Ричардсъ вернулась, прошла къ себ наверхъ и сла съ ребенкомъ около окна, дверь въ комнату потихоньку отворилась, и черноглазая маленькая двочка въ черномъ плать остановилась на порог,
‘Это, врно, миссъ Флоренса вернулась отъ своей тетки’, подумала Ричардсъ, которая слышала отъ прислуги, что у мастера Домби есть еще дочь, которую мистрисъ Чикъ взяла къ себ на время похоронъ.
— Что вамъ угодно, миссъ?— спросила кормилица, съ любопытствомъ оглядывая двочку съ ногъ до головы.
— Это мой братъ?— спросила двочка, указывая на ребенка,
— Да, моя красавица, подойдите, поцлуйте его.
Но двочка, не двигаясь съ мста, задумчиво посмотрла въ лицо кормилицы и проговорила:
— Что вы сдлали съ моей мамой?
— Господи помилуй!— вскричала Ричардсъ.— Что сдлали? Ничего, миссъ!
— Что они сдлали съ моей мамой?— настойчиво повторила Флоренса.
— Въ жизнь мою не видала такой жалости!— проговорила Ричардсъ, и ей вспомнились ея дти: кто знаетъ, быть-можетъ, и они когда-нибудь будутъ такъ же тоскливо спрашивать у чужихъ людей, гд ихъ мать. И она сказала еще ласкове: — Подойдите поближе, моя милая, не бойтесь меня.
— Я не боюсь васъ,— отвчала двочка, входя въ комнату,— но мн надобно знать, что она сдлали съ моей мамой?
— Подойдите ко мн, голубушка, сядьте здсь, подл меня,— сказала растроганная кормилица,— я разскажу вамъ одну сказочку.
Флоренса тотчасъ же положила шляпку, которая была у нея въ рукахъ, подошла и сла на маленькую скамейку у ногъ кормилицы и пристально уставила на нее глаза.
— Въ нкоторомъ царств, въ нкоторомъ государств,— начала Ричардсъ,— жила-была одна леди, очень добрая леди, и маленькая дочь, и эта дочка очень любила ее.
— Очень добрая леди, а маленькая дочка очень любила ее?— повторила Флоренса.
— И угодно стало Богу, что захворала добрая леди, захворала и умерла.
Ребенокъ вздрогнулъ.
— И умерла добрая леди, и никто не видитъ ея здсь, и зарыли добрую леди въ сырой земл, гд растутъ деревья…
— Въ сырой земл!— проговорила двочка, задрожавъ всмъ тломъ.
— Нтъ, нтъ, я ошиблась,— возразила Полли:— не въ сырой, а въ теплой земл, гд некрасивыя маленькія смена превращаются въ хорошенькіе цвточки, и въ траву, и въ колосья, и еще во многое другое, когда похоронятъ тамъ добраго человка, онъ становятся свтлымъ ангеломъ и улетаетъ на небо…
Ребенокъ, опустившій было головку, поднялъ ее и сталъ внимательно смотрть на кормилицу.
— Ну, такъ, дай Богъ память!— сказала Полли, сильно взволнованная и этимъ упорнымъ взглядомъ, и желаніемъ утшить ребенка, и боязнью, что это ей не удастся: — ну, такъ, когда добрая леди умерла, куда бы ни двали ее, куда бы ни положили, она отошла къ Богу. И она молится Ему, эта добрая леди,— продолжала сильно растроганная Полли,— чтобы Онъ научилъ ея маленькую дочку врить, что она счастлива на небесахъ и любитъ попрежнему свое дитя, чтобы Онъ научилъ надяться, всю жизнь надяться, что и она, эта маленькая дочка, свидится съ нею на небесахъ, свидится и не разстанется никогда, никогда!
— Это вы о моей мам!— закричала двочка, вскочивъ съ мста и обнимая кормилицу.
— И вотъ дтское сердце этой маленькой сиротки-дочери,— говорила Полли, прижимая Флоренсу къ своей груди,— сердце этой маленькой двочки наполнилось такою надеждою, такою врою, что, когда даже она услышала объ этомъ отъ чужой, посторонней женщины, не умвшей хорошо разсказывать, но которая сама иметъ дтей и ихъ любитъ,— то двочка нашла утшеніе въ ея словахъ, перестала чувствовать себя одинокою, заплакала и прижалась къ груди этой женщины, и начала любить своего братца, маленькаго ребеночка, лежащаго у женщины на колняхъ, и тогда, тогда…— продолжала Полли, лаская кудри двочки и обливаясь слезами,— тогда мое милое, бдное дитя…
— Хороши же вы, барышня! Что-то скажетъ на это папаша!— закричалъ вдругъ у двери пронзительный женскій голосъ, и низенькая, смуглая, курносая двочка, лтъ четырнадцати, съ большими черными глазами, сверкавшими, какъ бусы, вошла въ комнату.— Вдь вамъ строго настрого запрещено таскаться сюда!— продолжала она.— Зачмъ вы тормошите кормилицу?
— Она нисколько не безпокоитъ меня,— отвчала изумленная Полли:— я очень люблю дтей.
— Не въ томъ дло, не въ томъ дло, мистрисъ Ричардсъ,— возразила черноглазая двочка съ такимъ колкимъ видомъ, точно хотла проглотить ни въ чемъ неповинную Полли.— Не худо бы вамъ,— прошу извинить,— какъ бишь васъ?— мистрисъ Ричардсъ,— не худо бы вамъ зарубить хорошенько на носу, что вы ходите за мистеромъ Павломъ, а миссъ Флой подъ моимъ надзоромъ!
— Къ чему же намъ ссориться?— возразила Полли.
— Не къ чему, ваша правда, не къ чему, любезная мистрисъ Ричардсъ, вотъ-таки ршительно не къ чему,— скороговоркой отвчала двочка.— Я вовсе не желаю ссориться: миссъ Флой у меня навсегда, а мистеръ Павелъ у васъ на время.
Она такъ и сыпала словами, не переводя духу, не давая говорить Полли. Наконецъ она остановилась на минуту, и Полли поспшила соросить:
— Миссъ Флоренса только-что вернулась домой, не правда ли?
— Да, да, мистрисъ Ричардсъ, она только-что вернулась домой, а вы, миссъ Флой, не успли повернуться, а уже нашла время выпачкать платье мистрисъ Ричардсъ!
Съ этими словами задорная двочка, которую звали Сусанна Нипперъ, съ силой оторвала Флоренсу отъ ея новаго друга. Но