‘Отечественныя Записки’, No 12, 1848
Десятидневная поездка на южный берег Крыма…, Майков Аполлон Николаевич, Год: 1848
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Десятидневная Поздка на южный берегъ Крыма. Одесса. Въ тип. Т. Неймана и Комп. 1848. Въ 12-ю д. л. 70 стр.
Авторъ этой ‘Поздки’ долженъ быть восторженный юноша. Много лтъ однимъ изъ пламеннйшихъ его мечтаніи было увидть южный берегъ Крыма, ‘этотъ благословенный уголокъ, щедро надленный растительностью всхъ климатовъ и исполненный величественныхъ горныхъ красотъ’.Это желаніе, наконецъ, вовсе неожиданнымъ образомъ исполнилось и произвело странное дйствіе на автора: онъ какъ-будто выросъ въ собственныхъ глазахъ, придалъ себ и всмъ своимъ знакомымъ, которые съ нимъ хали на пароход и которыхъ, онъ различилъ въ толп на берегу при отмаливаніи судна, необыкновенную, историческую важность, какъ-будто это халъ самъ Митридатъ въ свои понтійскія владнія!.. По возвращеніи изъ поздки, сидя въ одесскомъ карантин, авторъ ‘набросалъ для развлеченія себя, бглые очерки’ всего, что видлъ въ этой ‘Поздк’, ‘со всми чувствами, впечатлніями, восторгами, даже обдами и чаями’. Согласитесь, что такія вещи имютъ мсто только въ какихъ-нибудь ‘выходныхъ книгахъ’, равно какъ и подробности о том, съ кмъ халъ авторъ туда на пароход изъ Одессы: тутъ были Н. П. Д. и его прекрасная супруга Е. ., двицы Д. И., Е. Е. г. и П. В. М, дале онъ описываетъ, кого изъ своихъ знакомыхъ онъ вступилъ въ Крыму… Все бы это, могло бы занимательно въ итинераріи Митридата, но ‘благосклоннйшій читатель и прекрасная читательница Десятидневной Поздки’, не имя чести знать этихъ лицъ, ничего не могутъ понять изъ разныхъ намековъ и недомолвокъ, которыми наполнена книга, ни составить себ какое-нибудь заключеніе объ этихъ лицахъ по начальнымъ буквамъ ихъ именъ… Что жь касается до впечатлній, чувствъ и восторговъ автора, то, въ-попыхахъ, онъ совсмъ позабылъ, что одни восклицанія: ‘чудо, прелесть!’ ничего не рисуютъ, и, слушая только такое выраженіе восторга, невольно зваешь. Притомъ же, одно описаніе того, что авторъ увидлъ въ Крыму, описаніе, лишенное всякаго взгляда, походитъ на то, какъ-будто он прибылъ въ совершенно для него ‘новый свтъ’, и описываетъ за урядъ все, что кидалось ему въ глаза, не давая разумнаго значенія предметамъ, не касаясь ни исторіи, ни какихъ-нибудь сближеній, которыя невольно приходятъ на мысль, при боле-разумномъ воззрніи. Что, на-примръ, можно понять изъ подобнаго описанія виллъ русскихъ вельможъ на южномъ берегу Крыма, которыя великолпіемъ своимъ и красотою мстоположенія напоминаютъ древнія Байи и загородныя виллы римскимъ патриціевъ, когда онъ изображаетъ ихъ такими выраженіями, какія встрчаемъ, напримръ, въ описаніи Алупки, виллы князя Воронцова:
‘Кипарисная роща, которую мы прежде всего прошли, посл этого дня, проведеннаго въ разсматриваніи дивъ края, произвела на насъ свой эффектъ. Чудеса! Безъ, счету растутъ эти прекрасныя деревья, и аллея между ними верхъ красоты. Приближаясь ко дворцу, пройдя мимо множества дивъ-дивныхъ, чудъ-чудныхъ, попали мы въ пестрыя клумбы цвтовъ дорогихъ, красивыхъ, пахучихъ, дорожка между цвтами, извиваясь змей, лабиринтами (?) привела насъ ко дворцу. Зданіе вдругъ открылось все! Описывать его красотъ не берусь. Скажу, что мы глядя на это чудо архитектуры онмли отъ восторга… въ изумленіи невольно спрашивали себя: ‘не во сн ли это видится изъ Шехеразады!… Что шагъ, то что-нибудь невиданное! Память и воображеніе отказываются передавать бумаг впечатлнія видннаго нами, ршаюсь лучше краснорчиво замолчать, воскликнувъ: тамъ рай, тамъ эдемъ!’ (Стр. 22.)
Впрочемъ, тамъ, гд авторъ не пускается въ реторическія описанія своихъ ‘чувствъ и восторговъ’ и не упоминаетъ о своей встрч съ людьми, которыхъ читатель не иметъ чести знать, разсказъ его не лишенъ занимательности, хоть только потому, что все таки мы мало знакомы съ Россіей…
Изъ Алупки отправились путешественники къ Байдарамъ. Дорога, горное шоссе, недавно устроенное, идетъ по гор винтообразно: на вершин горы, гд уже, вмсто сильной растительности долинъ, встрчаются только чахлыя сосны и ели — байдарскія ворота, откуда начинается спускъ къ Байдарамъ. Отд. VI.
‘По мр спуска чудные, благодатные, полные жизни, виды мняются, разнообразятся безконечно…. встрчаются татары, татарки, нагруженныя арбы, межь деревьевъ мелькаютъ бдные домики дровосковъ, дти выбгаютъ посмотрть на прозжихъ… къ красотамъ природы добавляется новое для насъ зрлище образа жизни, костюмовъ, занятій, построекъ незнакомаго намъ народа: предметы то любопытные, то забавные, а часто и грустные, въ слдствіе бдности, нищеты и пренебреженія труда беззаботныхъ сыновъ Ислама.’ (Стр. 26.)
Байдары — бдная татарская деревушка. Балаклава — маленькій городокъ съ полуразвалившеюся генуэзской крпостью. Развалины ХерсовесаТаврическаго покрываютъ огромное пространство.
‘Противно слышать (говоритъ авторъ), что севастопольскіе жители доразрушили пощаженное покуда временемъ и перетаскивали отсюда, для устройства домовъ, матеріалы, выдланные за тысящелтіе назадъ. И теперь въ Севастопол — какъ говорятъ — многіе дома заставляютъ чваниться своихъ хозяевъ великолпными мраморными балконами и фронтонами съ древними эллинскими надписями и миологическими изваяніями, украшавшими нкогда храмы…’ (Стр. 29.)
Посл этой поздки, путешественники отправились въ Бахчисарай.
‘Совершенно восточный характеръ Бахчисарая своею оригинальностью прельщаетъ взоръ подъзжающаго путешественника. Среди огромныхъ каменистыхъ скалъ, въ узкомъ ущель, набросаны дома и домики, мечети и минареты, тонущіе въ зелени садовъ, оттняемой стройными тополями, великолпно-прекрасными въ здшнемъ краю. Народонаселеніе города и его окрестностей въ своихъ оригинальныхъ костюмахъ, вращающееся въ своей ежедневной уличной жизни, шумъ, говоръ, суета, арбы, татары, чадры съ загадочными красавицами-татарками, крики муэдзиновъ на минаретахъ, посл систематически-однообразныхъ нашихъ городовъ, поражаютъ и увлекаютъ непривычнаго къ этимъ картинамъ!’ (Стр. 32.)
Дворецъ гиреевъ мы знаемъ изъ ‘Бахчисарайскаго фонтана ‘Пушкина: вотъ любопытный взглядъ на расположеніе его комнатъ, он такъ устроены, что
‘Властелинъ везд неожиданно могъ быть и все слышать, самъ не бывъ видимъ: какъ по части управленія, такъ и по части собственныхъ домашнихъ интересовъ. Для жизни, для длъ, для наслажденій, всему предназначены аппартаменты,— и везд свои лазейки! Въ залу, гд собирался диванъ, выходитъ изъ втораго этажа ршетчатое окно: оттуда, какъ намъ объясняли, ханъ иногда наблюдалъ за справедливостью суда надъ народомъ…’ (Стр. 33.)
Жители Бахчисарая гордятся тмъ, будто ученіе пророка процвтаетъ въ настоящее время только въ ихъ город, въ Константинопол же оно, по ихъ мннію, упадаетъ. За то же и славятъ они Аллаха съ необыкновеннымъ усердіемъ. По окончаніи службы въ мечети, мулла, знакомый путешественникамъ, предложилъ имъ, не хотятъ ли они видть молитвы дервишей?
‘Мы (говоритъ авторъ), конечно не отказались, и онъ тотъ-часъ же собралъ ихъ. Дервиши составили между собою тсный кружокъ, человкъ изъ двадцати, главный изъ нихъ начинаетъ гнусливымъ голосомъ воспвать на арабскомъ язык мученія, претерпнныя Магометомъ, и притомъ, когда онъ разсказываетъ о какомъ-нибудь мученіи, вс, составляющіе кружокъ, какъ-бы сами чувствуя эти мученія, начинаютъ стонать разомъ, стопы усиливаются сильне и сильне, громче и громче, наконецъ до ужасу, и дервиши, не переводя духу, Вопятъ въ продолженіи десяти минутъ, потомъ понемногу утихаютъ и волнуются между собою, пніе продолжается, стоны начинаются опять и доходятъ до страшной сцены: многіе чуть не падаютъ отъ истощенія, другіе ихъ поддерживаютъ, и весь кружокъ, шатаясь, кружится, стонетъ невыносимо, и среди этихъ душу раздирающихъ воплей, отдляется только одинъ ровный голосъ поющаго и иногда, для поощренія ослабвающихъ, слышны рзкія прикрикиванія и даже раздается присвистъ нсколько разъ, все смшивается и въ продолженіе четверти часа, ревя во все горло, бснуется, покуда наконецъ не упадутъ вс отъ усталости.’ (Стр. 12.)
Въ Чуфут-Кале въхали путешественники, сопровождаемые дикимъ хоромъ цыганъ, которые, поймавъ ихъ на дорог, цлой ватагой съ криковъ и гамомъ не отставали отъ нихъ до самыхъ воротъ Чуфут-Кале, какъ ни отбивались отъ нихъ путники: это особенное средство заставить дать себ милостыню въ вид награды. Тмъ только и живутъ здсь эти люди, въ Чуфут-Кале путешественники познакомились съ раввиномъ Евреевъ-караитовъ, Шелеме Абрамовичемъ Бегимомъ, лицомъ характеристически-выдающимся посреди безпечнаго населенія этихъ мстъ, довольствующагося малымъ и незаботящагося объ улучшеніи своего быта. Онъ воспитывался въ Одесс и, возвратившись раввиномъ въ родной городъ, страстно принялся за свое дло, желая быть полезнымъ своимъ соотчичамъ. Въ бесд своей съ путешественниками, онъ съ увлеченіемъ разсуждалъ о ‘любимомъ имъ своемъ народ, о добрыхъ качествахъ Караитовъ и о заботахъ его къ предохраненію ихъ отъ вкрадывающагося уже и въ нихъ вліянія корысти, заставляющей ихъ оставлять свою родину и переселяться въ города, об училищ, которое г. Бегимъ столько времени уже хлопочетъ подчинить правительству, о пособіяхъ, въ коихъ оно нуждается, о нуждахъ своей жизни, о неудовольствіяхъ среди людей, которые по невжеству иногда не только не понимаетъ его хорошихъ намреній, но еще толкуютъ ихъ посвоему, въ дурную сторону’ (стр. 40). Разсказъ этотъ рисуетъ живо простодушнаго старика, которому хотлось бы и удержать свою паству въ ея патріархальной простот, и доставить ей нкоторое развитіе, которое онъ видлъ въ Одесс: доброе намреніе и совершенное незнаніе средствъ какъ и что длать… во всякомъ случа, это личность, возвышающаяся надъ той средою, гд она поставлена, жизнь его проходитъ въ лелнніи плановъ и надеждъ, которые рушатся сами собою отъ ошибки, лежащей въ ихъ основаніи. За то старикъ богатъ преданіями и легендами, знакомъ съ нравами и обычаями края.
Увидя въ синагог страусовыя яйца на почетныхъ мстахъ, путешественники желали знать ихъ значеніе, и почтенный раввинъ объяснилъ имъ, что ‘по преданіямъ Караитовъ, самка строуса, предчувствуя рожденіе своего птенца, въ-продолженіи слишкомъ двадцати часовъ стоитъ неподвижно, вперивъ взоръ на яйцо, въ ожиданіи этой минуты: такъ и мы во храм Божіемъ должны внимательно мыслить о томъ мгновеніи, когда душа наша оставитъ свою скорлупу и возродится къ новой жизни’ (Стр. 38). При гробниц Ненекеджанъ-Ханымъ, онъ разсказалъ легенду, какъ дочь Тохтамыша, прекрасная Ненекеджанъ-Ханымъ, ‘въ юныхъ лтахъ, случаемъ потеряннымъ для исторіи, какъ-то увидла молодаго Генуэзца, жителя Чуфут-Каде, и плнилась имъ. Генуэзецъ….. Проник въ сокровенность дворца и, съ помощью денегъ и преданныхъ людей, увезъ прекрасную принцессу къ себ въ Чуфутъ-Кале. Покуда поосмотрлись, пообдумали, да нашли догадку, куда исчезла дочь хана, Генуэзецъ порядочно у себя укрпился, и… дождался времени, когда въ-послдствіи ханъ простилъ дочь и обласкалъ зятя’ (стр. 39). Караитское кладбище, называемое осафатовой-Долиной, вмщаетъ въ себ до сорока тысячъ гробовъ. Древность населенія Чуфут-Кале доказывается многими здшними гробницами, ротому-что выставленные на нихъ годы соотвтствуютъ первому и второму, столтію по P. X.
Восхожденіе на Чатырдагъ описано довольно-просто, и потому читается. Вообще, еслибъ авторъ приготовился предварительнымъ чтеніемъ къ этому путешествію, совсмъ позабылъ бы реторику, да избавилъ насъ отъ разныхъ своихъ случаевъ, встрчь и намековъ, имющихъ цну только въ пріятельскомъ кружку или въ провинціальномъ городк, книжечка его Пригодилась бы для туриста. Этнографія и исторія описываемаго имъ края могли бы сообщить ей много занимательности, потому-что Таврида — историческая почва, гд дйствовали многія замчательныя историческія личности, гд смнилось много цивилизацій, гд поселилось много племёнъ, и отъ всего этого остались памятники и вещественные и живые, и все это связано между собою народными миами и преданіями.