День рожденія Инфанты.
День рожденія Инфанты.
Разсказъ О. Уайльда.
* * *
Пер. О. . Шерстобитовой.
‘Юный Читатель’, No 18, 1903
День рождения Инфанты, Уайльд Оскар, Год: 1888
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Это былъ день рожденія инфанты. Ей исполнилось двнадцать лтъ.
Несмотря на то, что она была настоящая принцесса и наслдница испанскаго престола, у нея такъ же, какъ и у прочихъ дтей, былъ-въ году только одинъ день рожденія. Къ счастью въ этотъ день была прекрасная погода. Стройные, пестрые тюльпаны поднимались на своихъ стебляхъ, точно длинные ряды солдатъ, и вызывающе говорили розамъ, по другую сторону луга: ‘Теперь мы такъ же великолпны, какъ и вы!’ Пурпуровыя бабочки съ золотистой пылью на крылышкахъ порхали съ цвтка на цвтокъ, маленькія ящерицы выползали изъ стнныхъ трещинъ и до благо каленія жарились на солнц. Даже блдно-желтые лимоны, въ изобиліи висвшіе на развалившихся ршетчатыхъ заборахъ и вдоль мрачныхъ арокъ, и т отъ чуднаго солнечнаго блеска заимствовали боле яркіе оттнки, и магноліи раскрывали свои большіе, точно изъ слоновой кости, цвты въ форм шаровъ и наполняли воздухъ тяжелымъ и сладкимъ ароматомъ.
Маленькая принцесса бгала взадъ и впередъ по террас съ подругами и товарищами, они играли въ прятки возл каменныхъ вазъ и старыхъ, покрытыхъ мхомъ, статуй. Въ обыкновенные дни ей позволялось играть только съ дтьми одного съ ней ранга, такъ что поневол она всегда должна была играть одна, но день рожденія былъ исключеніемъ, и король распорядился, чтобы она пригласила повеселиться вмст съ ней всхъ, кого она захочетъ изъ своихъ юныхъ друзей. У этихъ стройныхъ испанскихъ дтей, даже когда они рзвились и шалили, была какая-то величественная грація, мальчики были въ широкополыхъ шляпахъ съ перьями, въ короткихъ, разввающихся плащахъ, двочки приподымали шлейфы своихъ длинныхъ шелковыхъ платьевъ и прикрывали глаза отъ яркаго солнечнаго свта широкими черными и серебристыми верами.
Но инфанта была всхъ граціозне и лучше всхъ одта по тогдашней, нсколько тяжеловсной мод. На ней было платье изъ сраго атласа, богатое вышитое серебромъ и жемчугомъ. Миніатюрныя туфельки съ розовыми бантиками выглядывали изъ подъ платья, когда она шла. Въ рукахъ у нея былъ большой газовый веръ розовато-жемчужцаго оттнка, а въ волосахъ, которые блдно-золотистымъ ореоломъ окружали ея маленькое личико, была прекрасная блая роза.
Изъ окна дворца король смотрлъ на дтей. Позади него стоялъ его братъ, Донъ-Педро Арагонскій, а рядомъ съ нимъ его духовникъ, великій инквизиторъ Гренады. Король былъ еще грустне, чмъ обыкновенно, потому что, смотря на инфанту, которая съ дтской важностью кланялась собранію придворныхъ или смялась за своимъ веромъ надъ угрюмой герцогиней д’Альбукеркъ, всюду сопровождавшей ее, онъ думалъ о юной королев, ея матери, которая такъ недавно, казалось ему, пріхала изъ веселой Франціи и завяла въ мрачномъ великолпіи испанскаго двора, ровно черезъ шесть мсяцевъ посл рожденія ребенка, не успвъ даже второй разъ увидть фруктовый садъ въ цвту, не успвъ сорвать плодовъ со стараго фиговаго дерева, которое стояло во двор, теперь заросшемъ травой.
Его любовь къ ней была такъ велика, что онъ не допустилъ, чтобы могила скрыла ее отъ него навсегда. Она была набальзамирована однимъ мавританскимъ врачемъ, которому въ награду за эту услугу даровали жизнь (потому-что его обвиняли въ ереси, подозрвали въ занятіяхъ черной магіей (и уже было предали инквизиціи), и тло ея всегда покоилось въ гробу, обитомъ коврами, въ черной мраморной часовн дворца совершенно въ томъ же вид, какъ въ тотъ холодный апрльскій день, двнадцать лтъ назадъ, когда монахи перенесли его туда. Разъ въ мсяцъ король, закутанный въ темный плащъ, съ потайнымъ фонаремъ въ рукахъ, шелъ въ часовню и преклонялъ колни возл гроба. Иногда онъ нарушалъ даже правила этикета, который въ Испаніи касается всхъ житейскихъ мелочей и даже опредляетъ границы царскому горю, въ безумномъ отчаяніи схватывалъ онъ блдныя руки, украшенныя драгоцнными перстнями, и пытался разбудить холодный трупъ своими безумными поцлуями.
Вся ихъ короткая совмстная жизнь и ужасная агонія внезапнаго конца, казалось, проходила передъ нимъ сегодня въ то время, какъ онъ смотрлъ на инфанту, игравшую на террас. У нея была та же пылкость, что и у королевы, тотъ же гордый и красивый изгибъ рта, та же чарующая улыбка, когда она по временамъ поднимала глаза къ окну или протягивала величественнымъ испанскимъ грандамъ свою маленькую ручку для поцлуя. Но громкій смхъ дтей больно отдавался въ его ушахъ, немилосердный блескъ солнца, казалось, смялся надъ его печалью, и къ чистому утреннему воздуху какъ будто примшивался — или это было одно воображеніе — неопредленный запахъ странныхъ пряностей, какія обыкновенно употребляются при бальзамированіи. Онъ закрылъ лицо руками, и когда инфанта снова подняла глаза къ окну, занавски были задернуты, и король исчезъ.
Принцесса слегка надулась отъ разочарованія, хоть день-то рожденія онъ могъ бы пробыть съ ней. Кому нужны эти глупыя государственныя дла!
Или онъ ушелъ въ эту мрачную часовню, гд никогда не перестаютъ горть свчи, и куда ей не позволяютъ входить. Какъ это глупо съ его стороны, когда солнце такъ чудно свтитъ, и когда весь міръ радуется! И потомъ онъ пропуститъ игру въ бой быковъ, къ началу котораго ужъ былъ звонокъ, не говоря о театр маріонетокъ и всхъ прочихъ диковинкахъ. Ея дядя и великій инквизиторъ гораздо умне. Они вышли на террасу, чтобы поздравить ее.
Она взяла Донъ-Педро за руку и медленно сошла по ступенямъ къ длинному павильону изъ пурцуроваго шелка, который былъ устроенъ въ конц сада. Остальныя дти послдовали за ней, при чемъ по закону первенства т, у кого были самыя длинныя имена, шли во глав.
Процессія юныхъ аристократовъ, фантастично одтыхъ торреадорами {Такъ называются въ Испаніи бойцы съ быками.}, вышла ей навстрчу, и графъ де Тьерре Нуева, удивительно красивый мальчикъ лтъ четырнадцати, поклонился и подвелъ ее торжественно къ маленькому креслу изъ золота и слоновой кости, стоявшему на возвышеніи, откуда была видна вся арена. Дти размстились вокругъ нея, обмахиваясь большими верами, и тихонько болтали, а Донъ-Педро и великій инквизиторъ стояли у входа, посмиваясь. Даже герцогиня — худая женщина съ грубыми чертами лица, въ желтыхъ брыжжахъ, казалось, была сегодня не въ такомъ дурномъ настроеніи, какъ обыкновенно, и даже что то врод ледяной улыбки скользило по ея морщинистому лицу и играло на тонкихъ безкровныхъ губахъ. Конечно, это чудесный бой быковъ, думала инфанта, гораздо лучше, чмъ настоящій бой быковъ, который ей показали въ Севиль, по случаю прізда герцога Пармскаго въ гости къ ея отцу. Одни изъ маленькихъ мальчиковъ гарцовали на дтскихъ лошадкахъ, покрытыхъ богатыми попонами, и размахивали длинными копьями, къ которымъ были привязаны разввающіяся ленты яркихъ цвтовъ, другіе расхаживали по арен, дразня быка своими яркокрасными плащами, и стремительно перескакивали черезъ барьеръ, какъ только онъ нападалъ на нихъ, а самъ быкъ былъ сдланъ изъ камыша, съ натянутой на немъ шкурой, и по временамъ упрямо бгалъ вокругъ арены на заднихъ ногахъ, что никогда не вздумалось бы ни одному живому быку. Онъ велъ себя великолпно, и дти до того воодушевились, что вскочили на скамейки, махали своими кружевными платками и кричали: ‘Bravo toro! Bravo toro!’ съ такимъ же серьезнымъ видомъ, какъ взрослые. Въ конц концовъ посл продолжительной борьбы, въ которой нсколько лошадей были мстами проколоты, а всадники выбиты изъ сдла, юный графъ Тьерра Нуева принудилъ быка согнуть колни, и, получивъ отъ инфанты разршеніе нанести смертельный ударъ, онъ съ такой силой воткнулъ свою деревянную шпагу въ шею животнаго, что его голова сразу отвалилась, и на свтъ показалось смющееся личико маленькаго мальчика, сына французскаго посланника въ Мадрид.
Арена опустла среди рукоплесканій, и два пажаарапа въ желтой и черной ливре торжественно унесли трупы лошадей, потомъ посл короткаго антракта., во время котораго французскій плясунъ продлывалъ разныя штуки на канат, появились итальянскія маріонетки, представлявшія трагедію на сцен маленькаго театра, который нарочно былъ воздвигнутъ по этому случаю. Они играли такъ хорошо, а жесты ихъ были такъ натуральны, что въ конц пьесы глаза инфанты были совсмъ мокры отъ слезъ. Да и многіе изъ дтей плакали, и пришлось успокаивать ихъ лакомствами, самъ великій инквизиторъ былъ такъ растроганъ, что высказалъ Донъ-Педро, какъ досадно, что дйствующія лица, сдланныя попросту изъ дерева и раскрашеннаго льна, движущіяся механически при помощи ниточекъ, могутъ быть такъ несчастны и могутъ подвергаться такимъ ужаснымъ невзгодамъ. Потомъ явился африканскій фокусникъ, неся большую корзину, покрытую краснымъ сукномъ, онъ вылулъ изъ своего тюрбана камышевую флейту и началъ свистать. Вскор сукно зашевелилось, звуки флейты длались все пронзительне и пронзительне, и дв зми, зеленая и золотистая, высунули свои странныя головы и стали медленно подниматься, покачиваясь изъ стороны въ сторону въ тактъ музык, точно растеніе, колыхающееся въ вод. Однако, дти немножко боялись ихъ пестрыхъ головъ и быстро двигающихся языковъ, и почувствовали себя спокойне, когда по вол фокусника на песк арены вдругъ выросло маленькое апельсинное деревцо, на которомъ сейчасъ же появились прекрасные блые цвты и настоящіе плоды, а когда онъ взялъ у внучки маркизы де-Ла Торресъ веръ и превратилъ его въ волшебную птицу, которая запла и начала порхать вокругъ павильона, восторгамъ ихъ не было конца.
Очень милъ тоже былъ торжественный менуэтъ (танецъ), исполненный танцорами изъ церкви de Nuestra Senora del Pilus. Потомъ на арену вышли прекрасные египтяне-такъ въ то время называли цыганъ — и, расположившись въ кружокъ, съ поджатыми ногами, начали тихо играть на цитрахъ, слегка покачиваясь въ тактъ музык, и едва слышно напвая нжную мечтательную псню. Замтивъ Донъ-Педро, они нахмурились, нкоторые даже казались испуганными, потому что нсколько недль тому назадъ онъ веллъ повсить двухъ или трехъ изъ ихъ племени за колдовство на базарной площади въ Севиль, но прекрасная инфанта, смотрвшая изъ за вера своими большими синими глазами, очаровала ихъ, и они были въ полномъ убжденіи, что такое красивое созданіе никому на свт не можетъ причинить зла. Они продолжали играть, тихо, едва прикасаясь къ струнамъ цитръ своими длинными заостренными ногтями, и головы ихъ покачивались, какъ будто они собирались уснуть.
Вдругъ они вскочили сразу съ такимъ пронзительнымъ крикомъ, что вс дти повскакали, и рука Дона-Педро схватилась за агатовую рукоятку кинжала, и въ бшеномъ хоровод побжали вокругъ арены, звоня въ бубны и распвая на своемъ гортанномъ язык дикія псни. Потомъ по другому сигналу, они снова бросились на землю и оставались такъ въ полной неподвижности, неясное бренчаніе цитръ одно нарушало молчаніе. Повторивъ это нсколько разъ, они на мгновеніе исчезли и возвратились, ведя на цпи косматаго бураго медвдя и неся на плечахъ нсколько маленькихъ берберійскихъ обезьянокъ. Медвдь стоялъ на голов съ большой важностью, а ученыя обезьянки продлывали всевозможныя забавныя штуки съ двумя маленькими цыганятами, которые казались ихъ хозяевами, они сражались маленькими деревянными саблями, стрляли изъ пушки, и все длали такъ, какъ настоящіе солдаты королевской гвардіи. Вообще цыгане имли большой успхъ.
Но самымъ забавнымъ изъ утреннихъ увеселеній была, безспорно, пляска карлика. Когда онъ явился на арену, ковыляя на кривыхъ ногахъ и качая своей огромной безобразной головой, дти единодушно разразились хохотомъ, и у самой инфанты сдлался такой припадокъ смха, что герцогиня сочла своимъ долгомъ напомнить ей, что хотя и бывали въ Испаніи случаи, когда королева плакала предъ равными себ, но не было ни одного примра, чтобы особа царской крови выказывала такую веселость передъ лицами низшаго происхожденія.
Карликъ былъ, дйствительно, замчательный и даже при испанскомъ двор, всегда славившемся своей изощренной страстью къ чудовищному, никогда еще не видали до такой степени необыкновеннаго урода. Это было его первое появленіе предъ публикой. Онъ, какъ дикарь, бгалъ по лсамъи былъ найденъ только наканун двумя вельможами, которые во время охоты забрели въ отдаленную часть дубоваго лса, окружавшаго городъ. Они взяли его и привели во дворецъ въ подарокъ инфант, отецъ его, бдный угольщикъ, былъ радъ избавиться отъ такого безобразнаго и безполезнаго ребенка. Можетъ быть, самое забавное въ немъ было то, что онъ совершенно не сознавалъ своего безобразія. Правда, онъ казался совершенно счастливымъ и былъ въ превосходномъ настроеніи. Когда дти смялись, и онъ смялся такъ же свободно, такъ же радостно, какъ и каждый изъ нихъ, точно онъ вовсе не былъ уродливымъ существомъ, которое по какому то капризу природа создала на посмшище. А что касается инфанты, она его положительно очаровала. Онъ не могъ отъ нея глазъ оторвать, и, казалось, плясалъ для нея одной. Въ конц представленія ей вдругъ вспомнилось, какъ разъ придворныя дамы бросали букеты знаменитому итальянскому пвцу, котораго прислалъ папа изъ своей собственной капеллы въ надежд, что его чудный голосъ исцлитъ меланхолію короля. И она вынула изъ своихъ волосъ прекрасную блую розу и бросила ее съ самой очаровательной улыбкой ему на арену, онъ прижалъ цвтокъ къ своимъ жесткимъ губамъ, приложилъ руку къ сердцу и опустился на одно колно передъ ней, съ улыбкой до ушей, и его маленькіе глазки искрились отъ удовольствія
Это перевернуло верхъ дномъ всю важность инфанты, такъ что она смялась еще долго посл того, какъ карликъ ушелъ съ арены, она выразила своему дяд желаніе, чтобы пляска возобновилась потомъ. Между тмъ герцогиня, подъ предлогомъ, что солнце черезчуръ сильно печетъ, ршила, что ея высочеству лучше немедленно вернуться во дворецъ, гд для нея уже было приготовлено великолпное пиршество, въ томъ числ настоящій именинный пирогъ съ ея именемъ изъ леденцовъ и чудеснымъ серебряннымъ павильономъ на верхушк. Инфанта съ достоинствомъ встала и отдала приказъ, чтобы карликъ опять плясалъ тотчасъ же посл обденнаго отдыха, потомъ поблагодарила графа Тьера Нуева за его очаровательный пріемъ и возвратилась въ свои аппартаменты. Дти слдовали за ней въ томъ же порядк, какъ и при вход.
Когда карликъ узналъ, что онъ долженъ танцовать второй разъ передъ инфантой, и по ея особому повелнію, онъ такъ былъ этимъ гордъ, что побжалъ въ садъ и въ какомъ то нелпомъ восторг все цловалъ блую розу, и длалъ ужасно странные и смшные жесты.
Цвты окончательно оскорбились этимъ несноснымъ вторженіемъ въ ихъ прекрасныя владнія. Они увидли, что онъ бгаетъ везд по дорожкамъ, смшно махая руками надъ головой, и не могли больше сдерживаться.
— Правда, онъ черезчуръ безобразенъ для того, чтобы позволить ему играть тамъ, гд мы — вскричали тюльпаны.
— Ему бы надо было выпить маковаго сока, и заснуть на тысячу лтъ,— сказали ярко-красныя лиліи и воспламенились гнвомъ.
— Это совершенное чудовище!— завопилъ кактусъ.— Какъ онъ безобразенъ и смшонъ, какъ его голова непропорціональна, сравнительно съ ногами! Я чувствую, какъ вс мои колючки подымаются, и, если онъ подойдетъ, я уколю его!
— И въ рук у него одинъ изъ моихъ лучшихъ цвтковъ,— воскликнулъ розовый кустъ.— Сегодня утромъ я самъ далъ его инфант въ подарокъ въ день рожденія, а онъ укралъ его.— И розовый кустъ началъ изо всей силы кричать: ‘Воръ, воръ, воръ!’
Даже красные гераніумы, которые не имютъ привычки важничать, и т, увидя его, сдлали брезгливую гримасу, фіалки кротко замтили, что онъ, правда, безобразенъ, очень безобразенъ, но вдь онъ ничего тутъ не можетъ подлать, гераніумы возразили, и очень справедливо, что это и есть его главный недостатокъ.
Одн только птицы чувствовали къ нему симпатію. Он часто видали его въ лсу, когда онъ, какъ шальной, плясалъ вмст съ кружившимися листьями или когда онъ сидлъ на корточкахъ въ дупл какого-нибудь стараго дуба и длилъ съ блками орхи. Он меньше всего интересовались тмъ, какой онъ — красивый или безобразный. Самъ соловей, который по ночамъ плъ въ апельсинной рощ такъ сладко, что даже луна иногда наклонялась, чтобы послушать его, тоже вдь не былъ красавцемъ, и кром того карликъ всегда былъ такъ добръ къ нимъ и ни разу не забылъ о нихъ въ эту ужасную зиму, когда совсмъ нельзя было найти на деревьяхъ ни одной ягодки, земля была твердая, какъ желзо, и волки подходили къ самымъ воротамъ города въ поискахъ за пищей, онъ всегда бросалъ имъ крошки отъ своего маленькаго чернаго хлбца и раздлялъ съ ними свой скудный обдъ.
Поэтому он прилетали и порхали вокругъ него, касаясь мимоходомъ своими крыльями его щекъ, и болтали между собой, и маленькій карликъ былъ въ такомъ восхищеніи, что не могъ удержаться и показалъ имъ прекрасную блую розу, и повдалъ имъ, что это сама инфанта дала ему, потому что она его любитъ.
Ящерицы тоже его безгранично любили, и когда онъ уставалъ бгать и бросался на траву отдохнуть, он играли и продлывали передъ нимъ разныя штуки, стараясь хорошенько повеселить его. ‘Не можетъ весь міръ быть такимъ же красивымъ, какъ ящерица’ восклицали он,— ‘это было бы слишкомъ большое требованіе. И, въ конц концовъ, онъ вовсе уже не такъ безобразенъ, разумется, если только закрыть глаза и не смотрть на него’. Ящерицы были философы отъ природы и часто, собравшись вмст, он размышляли по цлымъ часамъ, когда больше нечего было длать или когда была дождливая погода, и нельзя было выйти.
Но маленькій карликъ ничего этого не зналъ. Онъ безгранично любилъ птицъ и ящерицъ, думалъ, что цвты самыя чудныя созданія въ цломъ мір, исключая, разумется, инфанты, которая дала ему прекрасную блую розу. Какъ ему хотлось опять быть съ ней! Онъ никогда съ ней не, разстанется, научитъ ее всякимъ забавнымъ штукамъ. Вдь онъ, хоть и никогда не бывалъ во дворц, но зналъ много вещей, чудесныхъ вещей. Онъ длалъ маленькія клтки изъ камыша для поющихъ кузнечиковъ, и изъ узловатаго бамбука мастерилъ чудесныя свирли. Онъ зналъ голоса всхъ птицъ, и могъ съ вершины дерева скликать и перекликаться со скворцами или на пруду съ цаплей. Онъ зналъ пути каждаго звря, и могъ выслдить зайца по его легкимъ слдамъ, умлъ по листьямъ прослдить, гд бжалъ кабанъ. Онъ зналъ вс пляски втра, бшеную пляску осени въ красномъ, легкій танецъ лта въ голубыхъ сандаліяхъ на нивахъ, танецъ зимы съ гирляндами снга, и танецъ весны, украшенный цвтами фруктовыхъ садовъ. Онъ зналъ, гд вили гнзда дикіе голуби, и когда птицеловъ ловилъ въ западню отца или мать, онъ самъ воспитывалъ птенцовъ: для нихъ онъ построилъ маленькую голубятню въ дупл ивы, они совсмъ приручились и каждое утро ли изъ его рукъ. Она полюбитъ ихъ и кроликовъ тоже, которые расплодились среди высокихъ папоротниковъ, и соекъ съ синими, точно стальными, клювами, и ежей, которые могутъ свертываться въ колючій клубокъ, и большихъ важныхъ черепахъ, которыя такъ медленно двигаются, качаютъ головой и жуютъ молодые листья. Да, конечно, она непремнно должна придти въ лсъ играть съ нимъ. Онъ отдастъ ей свою собственную постельку и не будетъ спать до зари, чтобы охранять ея сонъ. А на зар онъ тихонько постучитъ въ ставни, чтобы разбудить ее, и они выйдутъ и цлый день будутъ вмст. Въ лсу совсмъ не чувствуешь себя одинокимъ. Иногда продетъ на бломъ мул епископъ, читая молитвенникъ съ раскрашенными картинками. Иногда промелькнутъ сокольничіе въ зеленыхъ бархатныхъ шапочкахъ и курткахъ изъ оленьяго мха, а на кистяхъ рукъ у нихъ соколы въ шапочкахъ.
Во время сбора винограда проходятъ винодлы съ красными руками и ногами, въ внкахъ изъ плюща, съ отвратительными мхами для вина, а ночью угольщики сидятъ вокругъ огромныхъ костровъ, смотрятъ, какъ сухія полнья медленно превращаются въ древесный уголь, и жарятъ каштаны въ зол. Иногда выйдутъ разбойники изъ пещеры и подсядутъ къ нимъ.
Конечно, въ лсу много есть, на что посмотрть, а когда инфанта устанетъ, онъ найдетъ для нея мягкую скамеечку изъ мха, куда самъ донесетъ ее на рукахъ, потому что онъ очень силенъ, хотя и знаетъ, что онъ не великъ. Онъ сдлаетъ ей ожерелье изъ красныхъ ягодъ, он вдь такъ же красивы, какъ эти блыя ягодки у нея на плать, а когда он ей надодятъ, пусть броситъ ихъ, и онъ найдетъ другія. Онъ будетъ приносить ей пучки желудей и анемоны, покрытые росой, и маленькихъ свтящихся червячковъ, которые будутъ блестть, какъ звздочки, въ блдномъ золот ея волосъ.
Но гд же она? Весь дворецъ казался заснувшимъ, и даже тамъ, гд окна не закрыты ставнями, были спущены тяжелыя занавси для защиты отъ солнца. Онъ подходилъ то съ одной, то съ другой стороны, ища, гд бы войти, и въ конц концовъ нашелъ въ сторону маленькую дверь, которая оставалась открытой. Онъ проскользнулъ въ эту дверь и очутился въ великолпномъ зал. ‘Онъ гораздо великолпне, со страхомъ сказалъ онъ самому себ, чмъ даже лсъ’. Тамъ было ужасно много позолоты, и полъ былъ сдланъ изъ большихъ цвтныхъ плитъ. Но маленькой инфанты тамъ не было, стояли только одн чудныя блыя статуи, они смотрли на него съ высоты яшмовыхъ пьедесталовъ, своими пустыми печальными глазами и странно улыбались.
Въ конц залы вислъ черный бархатный занавсъ, на немъ были вышиты солнце и звзды, любимыя эмблемы короля, и цвтъ этотъ онъ любилъ больше всего. Можетъ быть, она спряталась тамъ, за ними? Во всякомъ случа онъ пойдетъ, узнаетъ.
Онъ подошелъ къ занавсу и отдернулъ его. Нтъ, тамъ другая комната, еще красиве той, въ которой онъ только что былъ. Стны были обиты зелеными обоями, со множествомъ фигуръ, изображавшихъ охоту, произведеніе нсколькихъ фламандскихъ художниковъ, которые на исполненіе его употребили больше семи лтъ.
Маленькій карликъ, какъ очарованный, осматривался кругомъ и боялся итти дальше. Ему казалось, что странные молчаливые всадники, которые безъ малйшаго шума, такъ быстро скакали по длинной проск, т самыя страшныя привиднія, о которыхъ онъ слышалъ отъ угольщиковъ, будто бы они охотятся только ночью и, если встртятъ человка, превращаютъ его въ лань и преслдуютъ ее. Но онъ подумалъ о хорошенькой инфант и пріободрился. Можетъ быть, она въ слдующей комнат.
Онъ побжалъ по мягкимъ мавританскимъ коврамъ и отворилъ дверь. Нтъ! тамъ ея тоже не было. Комната была совершенно пуста. Это была тронная зала, предназначавшаяся для пріема иностранныхъ пословъ. Стны были обтянуты кордовской золоченой кожей, съ потолка спускалась тяжелая серебряная люстра съ рожками для трехсотъ свчей. Подъ высокимъ балдахиномъ изъ золотой парчи, на которомъ были вышиты жемчугомъ гербы Кастиліи, стоялъ самый тронъ, покрытый черной бархатной парчей, съ серебряными тюльпанами. На второй ступеньк трона была поставлена скамеечка съ подушкой изъ серебряной парчи, на которую становилась на колни инфанта, а внизу, вровень съ краями балдахина — сдалище для папскаго нунція, который одинъ иметъ право сидть въ присутствіи короля во всякой публичной церемоніи, его кардинальская шляпа съ яркокрасными листочками лежала напротивъ, на пурпуровомъ табурет. На передней стн, противъ трона, вислъ портретъ Карла V, въ половину натуральной величины въ охотничьемъ костюм, а портретъ Филиппа II, принимающаго знаки подданства отъ Нидерландовъ,— занималъ середину другой стны. Между окнами возвышался шкафъ изъ чернаго дерева съ инкрустаціями изъ слоновой кости, на которой были вырзаны фигуры изъ ‘Пляски Смерти’ Гильбейна, говорятъ, рукой самого художника.
Но маленькій карликъ совсмъ не интересовался всмъ этимъ великолпіемъ. Свою розу онъ не промнялъ бы на вс перлы балдахина, и даже за самый тронъ не отдалъ бы ни одного лепестка. Онъ желалъ только одного: увидть инфанту раньше, чмъ она войдетъ въ павильонъ, и попросить ее пойти вмст съ нимъ, когда онъ кончитъ плясать. Здсь, во дворц, спертый, тяжелый воздухъ, а въ лсу свободно дуетъ втеръ. Въ лсу есть цвты, можетъ быть, не такіе пышные, какъ въ саду, но гораздо ароматне, ранней весной гіацинты волнующимся пурпуромъ покрываютъ свжія долины и холмы, желтыя веснянки кучками ютятся возл узловатыхъ дубовыхъ корней, тамъ есть голубая вероника, лиловые и золотые ирисы. Тамъ висятъ срыя сережки на оршникахъ, и наперстянки склоняются подъ тяжестью своихъ пестрыхъ внчиковъ, на которые садятся пчелы. Да, наврно, она придетъ, только бы ему найти ее! Она вмст съ нимъ придетъ въ прекрасный лсъ, и онъ будетъ хоть цлый день танцовать, чтобы доставить ей удовольствіе. При этой мысли, лицо его озарилось улыбкой, и онъ прошелъ въ слдующую комнату. Изъ всхъ комнатъ эта была самая красивая и ослпительная. Стны были покрыты шелковой тканью въ розовыхъ тонахъ, по которой были разбросаны птицы и нжные серебряные цвты, вс вещи были изъ массивнаго серебра, съ украшеніями въ вид цвточныхъ гирляндъ и качающихся купидоновъ, передъ двумя большими каминами стояли широкіе экраны, на которыхъ были вышиты попугаи и павлины, полъ, выложенный агатовыми плитками, казалось, тянулся въ безконечность. И онъ былъ здсь не одинъ. Въ полумрак дверей, на другомъ конц комнаты онъ увидлъ маленькую фигурку, которая смотрла на него. У него забилось сердце, радостный крикъ вырвался изъ устъ, и онъ подвинулся впередъ, на свтъ. И когда онъ двигался, фигура точно также подвинулась впередъ, онъ увидалъ ее цликомъ. Какая инфанта! Это былъ уродъ, самый чудовищный уродъ, какого только онъ когда нибудь видлъ.
Сложенный не такъ, какъ вс люди, но съ горбомъ, съ кривыми ногами, съ безобразной головой, съ черными космами волосъ. Карликъ нахмурилъ брови, уродъ тоже. Онъ засмялся, и уродъ засмялся вмст съ нимъ, и точно также опустилъ руки, какъ и онъ самъ. Онъ сдлалъ насмшливый поклонъ, тотъ на него отвтилъ. Онъ двинулся впередъ, фигура пошла на встрчу, копируя каждый шагъ, а когда онъ останавливался, она также останавливалась. Онъ радостно вскрикнулъ и пошелъ съ протянутой рукой, и вдругъ къ ней прикоснулась рука урода, она была холодна, какъ стекло. Онъ испугался и отскочилъ назадъ, и уродъ тотчасъ же передразнилъ его. Лицо урода теперь было какъ разъ противъ его лица и казалось испуганнымъ. Вдругъ онъ откинулъ волосы со своего лба. Уродъ сдлалъ тоже самое. Онъ брезгливо поморщился, уродъ сдлалъ отвратительную гримасу. Онъ отвернулся, уродъ тоже. Что же это такое? Онъ задумался на мгновеніе и оглядлъ кругомъ всю комнату. Странно, но все казалось двойнымъ въ этой невидимой стн чистой воды. У спящаго фавна, который лежалъ въ альков возл дверей, былъ двойникъ, и серебряная Венера, стоявшая въ солнечномъ свту, простирала руки къ другой Венер, такой же прекрасной, какъ она сама.
Что это — эхо? Однажды онъ вызывалъ эхо въ долин, и оно отвчало ему слово въ слово. Можетъ ли оно вторить взгляду такъ же, какъ и голосу? Можетъ ли оно породить призрачный міръ, точь въ точь похожій на міръ дйствительный? Могутъ ли тни вещей имть цвтъ, жизнь и движеніе? Разв…?
Онъ задрожалъ и, прижавъ къ груди прекрасную блую розу, повернулся немного и поцловалъ ее. У урода была тоже роза, совершенно такая же, лепестокъ въ лепестокъ! Онъ точно также цловалъ ее и прижималъ къ сердцу съ ужасными жестами.
Истина открылась, карликъ испустилъ дикій крикъ отчаянія и, рыдая, упалъ на землю. Значитъ, это былъ онъ, это безобразное горбатое существо, такое страшное и смшное. Это онъ самъ уродъ, это надъ нимъ насмхались дти, и маленькая принцесса, любви которой онъ поврилъ, также издвалась надъ его безобразіемъ, потшалась надъ его кривыми ногами. Зачмъ же не оставили его въ лсу, гд не было зеркала, чтобы открыть ему его уродство? Зачмъ отецъ не убилъ его вмсто того, чтобы продать его на позорище? Жгучія слезы текли по его щекамъ, и онъ на клочки разорвалъ блую розу. Уродъ въ зеркал, бснуясь, сдлалъ тоже самое и разбросалъ по воздуху нжные лепестки. Онъ бросился на землю и, когда онъ снова поднялъ глаза на зеркало, увидалъ тамъ лицо, искаженное горемъ. Онъ въ ужас закрылъ лицо обими руками. И какъ разъ въ эту минуту вошла сама инфанта съ своими подругами. Когда они увидли ужаснаго карлика, въ дикомъ изступленіи катавшагося по земл, то послышался настоящій взрывъ хохота, и вс столпились въ кружокъ, чтобы посмотрть на него.
— Пляска была забавная,— сказала инфанта,— но его манера играть еще смшне. Правда, онъ почти такъ же хорошъ, какъ маріонетки, исключая, конечно, натуральности, которой ему недостаетъ.— И она сложила свой большой веръ и стала ему апплодировать.
Но маленькій карликъ не поднималъ глазъ, рыданія его становились все слабе и слабе, и вдругъ онъ испустилъ странный вздохъ и судорожно схватился за бокъ. Потомъ онъ откинулся назадъ и больше ужъ не шевелился.
— Вотъ это превосходно,— помолчавъ немного, сказала инфанта, — но теперь онъ долженъ потанцовать для меня.
— Да,— закричали дти,— пусть онъ пляшетъ, онъ такой же злой плутишка, какъ берберійскія обезьяны, только гораздо смшне.
Но карликъ не отвчалъ.
Инфанта топнула ножкой и позвала своего дядю, который гулялъ по террас съ камергеромъ, читая депеши, сейчасъ полученныя изъ Мексики, гд только что была учреждена инквизиція.
— Мой забавный карликъ дуется, его надо разбудить и велть ему потанцовать для меня.
Донъ Педро наклонился и своей вышитой перчаткой ударилъ карлика слегка по щек.
— Надо танцовать, уродецъ. Танцовать надо! Наслдница Испаніи и Индіи желаетъ, чтобы ее забавляли!
Но маленькій карликъ не двигался.
Тогда камергеръ съ серьезнымъ видомъ всталъ на колни возл карлика и приложилъ руку къ его сердцу. Прошло нсколько мгновеній, онъ пожалъ плечами и поднялся.
— Принцесса, — сказалъ онъ,— вашъ забавный карликъ больше не будетъ танцовать. Это досадно, потому что онъ до такой степени безобразенъ, что, вроятно, ему удалось бы развеселить короля.
— Но почему же онъ не будетъ больше танцовать?— съ удивленіемъ спросила инфанта.
— Потому что у него сердце разбилось,— отвчалъ камергеръ.
Инфанта нахмурилась, и ея тоненькія, какъ лепестки розы, губки выразили красивое негодованіе.
— На будущее время, чтобы у тхъ, кто придетъ играть со мной, не было сердца!— вскричала она и убжала въ садъ.