Дмитрий Цензор
Дмитрий Цензор
День Копыткина
День Копыткина
—————————————————-
День Копыткина, Цензор Дмитрий Михайлович, Год: 1910
Время на прочтение: 8 минут(ы)
В день получения жалованья Копыткин бывает всегда с утра приятно возбужден. Только откроет глаза, а уж по телу проходит этакая приятная дрожь и замирает сердце. Потом, улыбаясь про себя, он торопливо одевается и спешит в контору. Настроение какое-то праздничное: сослуживцы не хмурятся, как обыкновенно, не зевают, а становятся общительны и остроумны. — Вы сегодня куда думаете закатиться, Евтихий Гаврилыч? — с приятной улыбочкой спрашивает он бухгалтера, немолодого, лысеющего брюнета в пенсне. — Да вот, думаю щелкануть к Зайчиковым на дачу, — отвечает тот. — Там сегодня таблишко… наставить можно… — Ну, а вы, молодой человек? Небось иначе устроитесь? Знаем мы вас!.. Повеса, хе-хе-хе… — И он игриво тычет Копыткина пальцем в живот. Копыткин доволен жизнью и в приемной поправляет перед зеркалом английский пробор в волосах и цветной галстук. Из зеркала на него глядит гладко выбритое лицо с тонкими темными усиками и бородавочкой возле носа. Копыткин прищуривает глаз и самодовольно думает о том, что он не лыком шит и что вполне понятен успех, которым он пользуется и у знакомых девиц и у Глафиры Петровны… При воспоминании о Глафире Петровне, высокой и розовой блондинке, дочери купца Увартова, торгующего копченой рыбой, — у Копыткина сладко щемит сердце. Он влюблен, и его считают женихом. ‘Хорошо быть интеллигентным человеком’, — вертится у Копыткина мысль. Копыткин благороден. Копыткин благовоспитан. Копыткин изящен. И мысли у Копыткина в этот день самые хорошие.
Получив жалованье, он, по обыкновению, спешит сейчас же уплатить хозяйке за комнату, внести в счет рассрочки портному, отдать прислуге за белье и другие мелочи, и после ликвидации всех этих дел (в которых он безукоризненно честен), распределив на месяц бюджет, — собирается полезно и приятно провести день и доставить себе те невинные удовольствия и развлечения, без которых не может обойтись всякий более или менее порядочный человек…
На этот раз вышло не так, как всегда. Начать с того, что после занятий на лестнице догнал Копыткина его сослуживец — бесшабашно веселый Колька Заемин и, схватив под руку, сказал.
— А не выцедить ли нам, друже, по бокальчику? А? Поспеешь домой.
Копыткин стал отказываться.
— Право, не могу. Нужно успеть по некоторым делам — это у меня уже заведено, — неловко, знаешь. А потом обещал Глафире заехать, — куда-нибудь в сад, понимаешь, поедем…
— Э, брось! Все это в превосходнейшей степени успеешь. Ну, следуй бессловесно за мной, и будет тебе благо!
Копыткин нехотя дал себя увлечь в гастрономический магазин с буфетом. К их столику присоединилось еще двое приятелей, случайно оказавшихся здесь. Уже выпили по несколько бокалов пива, а Заемин все кричал: ‘Человек! Изобрази еще по бокальчику!’… Копыткин несколько раз пытался уйти, но Заемин сажал его обратно и, делая нетерпеливо-умоляющее лицо, говорил:
— Друже, не ерзай, — сиди! Памятуй, что жизнь тебе дана в удовольствие. А Глафира Петровна подождет.
Сам же он затеял бесконечный спор о воздухоплавании с незнакомым лоснящимся соседом в пиджачном костюме и смазных сапогах, с золотой цепочкой на полном животе. Сосед ежеминутно перебивал и, дотрагиваясь до колена Заемина, возражал:
— Нет, позвольте-с!.. Вы извините, интеллигентный человек. Возьмите же в рассуждение-с…
Потом Заемин вдруг обратился к приятелям:
— Друже! А ведь не мешало бы и перехватить. Человек! По сему случаю закусочки и этакого, веселенького мерзавчика. С быстротою Цеппелина. Ну-с!
Когда, наконец, Копыткин вышел на улицу, он почувствовал некоторую легкость в голове и слабость в коленях. Невский уже наполнили золотистые сумерки, с их дразнящим, своеобразным оживлением. Копыткину было весело и легко. Он пошел по Невскому, легкомысленно заглядывая в глаза встречным женщинам. В глубине сердца у него шевелилось какое-то смутное беспокойство: было нарушено обычное равновесие его дня. ‘Ну, ничего, рассчитаюсь завтра’, — подумал он. Мысль о Глафире Петровне наполнила его приятным томлением, и он подумал что-то такое, отчего улыбнулся лукаво и загадочно. ‘Нужно заехать домой и сейчас же к ней’ — сказал он решительно. Остановился и проводил долгим взглядом из-под сдвинутой панамы какую-то изящную даму, завернувшую за угол. Дама обернулась и вдруг, широко улыбнувшись Копыткину, поманила его движением головы. Копыткин сплюнул и пошел дальше.
У Екатерининского сквера он остановился и оглядел из-за решетки публику, сидевшую кругом. В сквере было свежо и уютно. Красиво золотились деревья, и красивыми казались все женщины, которых было много. ‘Матчиш прелестный танец’, — напевал Копыткин, и ему хотелось чего-нибудь экстраординарного.
— Сейчас же к Глафире, — опять сказал он решительно.
В это время в сквер завернула стройная девушка в шляпе лукошком, изящно подобрав юбки, отчего очень пикантно обрисовывалась ее фигурка. Она метнула на Копыткина взгляд и направилась в глубину сквера. Там она жеманно уселась и еще раз оттуда посмотрела с едва заметной улыбкой.
— Ах, черт побери! Недурно! Канашечка… — мысленно воскликнул он, издали всматриваясь в ее миловидное лицо с ямочками.
Он пошел было дальше. Но, замедлив, повернул обратно, постоял у сквера и вошел. Сделав круг, он прошел мимо девушки. ‘Ах, хорошенькая…’, — подумал он. Она посмотрела на него выразительно и опустила глаза. Он не вытерпел и сел рядом. Она кокетливо оправила темные локоны,
— Изволите дожидаться? — наклонился он через некоторое время к ней и покрутил свои тоненькие усы.
Она посмотрела и ничего не ответила.
— Не желаете разговаривать? — снова спросил он.
— Я не признаю уличного знакомства, — сказала она жеманно. А ждать никого не жду. Пришла просто посидеть…
— В таком случае побеседуемте, — оживился Копыткин и придвинулся. — Можно узнать ваше драгоценное имя?
— Надя. А ваше?
Копыткин замялся, но сказал.
Через некоторое время они очень оживленно болтали. Копыткин думал о том, что необходимо сейчас же ехать к Глафире Петровне, и все больше втягивался в разговор.
— Скажите правду, не утаивайте — вы влюблены в кого-нибудь спрашивал он игриво, — нет, нет, сознавайтесь…
— Ах, я совсем разочаровалась в мужчинах, — говорила Надя. — Нахожу, что их не стоит любить… Они могут причинить одни только страдания.
— Неужели вы можете жить без любви? — продолжал Копыткин, возбуждаясь от близости малознакомой женщины,
— Конечно, трудно и скучно, — потуплялась Надя. — Но где же найти такого человека, который бы понял…
Копыткин больше не мог. Мысль о Глафире Петровне показалась ему уже посторонней. Он подумал: ‘Ну, ничего, успею’…
Стало совсем темно. В сквере зазвонили.
— Вот и выпроваживают нас, — сказала Надя. — Нужно пойти.
— Боже мой, неужели вы домой? — встревожился он.
— А куда же?
— Куда угодно, только не домой. Разве можно, чтобы наше знакомство так неожиданно оборвалось. Вы мне безумно нравитесь.
Но Копыткин уже не мог уйти. Ему захотелось быть непременно с Надей.
— Нет, я не пущу вас. Вы должны со мной провести вечер. Мы поедем ко мне чай пить, — взял он ее под руку.
— Нет, к вам не поеду, — сказала Надя, освобождая руку. — К вам я не могу.
— Глупости, почему не можете? Что за предрассудки, — нервничал Копыткин. — Ведь вы совершенно свободны сейчас. Почему же вы не решаетесь? Обещаю быть корректным…
Она засмеялась.
— Если хотите, — поедемте ко мне. У меня удобнее, — предложила она.
— А разве вы одна?
— Да я живу в комнате… У меня гораздо удобнее…
— Все равно, конечно… Но, мне кажется, — у меня было бы лучше. А, впрочем, как хотите. ‘Дело принимает романический оборот’, — с удовольствием подумал он.
— Вы может быть хотите чего-нибудь? — спросил Копыткин на извозчике, которого Надя наняла в Свечной переулок.
— Ничего не хочу. Во всяком случае все можно достать у нас…
— Каким это образом?
— Ну, конечно, можно достать, — нетерпеливо сказала Надя.
На углу Николаевской накрашенная женщина громко спорила с мужчиной.
— Эк разошлась! — сказал Копыткин.
— А вам нравится эта женщина? — спросила Надя.
— К этим женщинам можно испытывать одно презрение, — брезгливо сказал Копыткин.
Надя опечалилась. Замолчала.
— А что вы Надя делаете? — спрашивал он, крепко прижимая ее талью. — Вы мне до сих пор не сказали. Простите нескромность, — но чем вы занимаетесь?
Надя молчала. Он настойчиво повторял вопрос.
— Я вам сейчас не скажу… Но вы все поймете, — прошептала она — я не могу от вас скрыть… Я нахожусь в очень тяжелых обстоятельствах и вынуждена…
Она оборвала и сказала решительно:
— Если хотите, — зайдемте ко мне и все узнаете. Понять не трудно.
Извозчик приехал. Копыткин смутно догадывался о чем-то, но не хотелось соображать. Его странно тянуло быть с Надей наедине, и он сказал:
— Что ж я зайду…
Надя привела ею в квартиру, где в длинном коридоре было несколько комнат и откуда раздавались голоса. Они вошли в маленькую комнатку, простенькую и чистую с большой белой кроватью. Надя сняла шляпу и жакетку и поправила перед зеркалом волосы.
— Ну, снимите пальто. Видите, как я живу. Тут живут еще барышни…
Копыткину стало все понятно. Но он медленно, не отдавая себе полного отчета снял пальто и сел возле Нади. Она ласково взяла его руку и посмотрела ему как-то просительно в лицо.
— Я ведь совсем недавно, — сказала она. — Мне очень трудно… Но у меня так несчастно сложилась жизнь. Я совсем, совсем недавно… — повторяла она, как бы находя в этом оправдание.
Копыткин обнял ее и стал целовать. Она осторожно освободилась и сказала:
— Можно попросить, чтобы сюда дали чего-нибудь. Закуски, вина…
Она вышла и через несколько минут вернулась, а за ней некрасивая деревенская прислуга с подносом.
Копыткин обнимал Надю, целовал ее и всматривался в лицо. В ней не было ничего такого, что бы хоть сколько-нибудь указывало на то, что она ‘такая’… Она ему рассказала целую историю своего падения, очень обычную, с неизменным концом обманутого чувства, с нуждой, старой болезненной матерью, жестокой борьбой за существование и, наконец, покорностью неизбежной и суровой судьбе, подстерегающей беспомощную девушку в этом громадном городе, где так много блеска, разврата и тоски.
Поздно ночью Копыткин усталый, с отяжелевшей головой, встал и собрался домой. Надя нежно глядела на него и называла его все время ‘миленький’. Он привел себя в порядок и посмотрел на выпитую бутылку и остатки закусок на столе. Он вспомнил о чем-то неприятном. Вспомнил о Глафире Петровне и о жалованье, которое было у него в бумажнике. Ему вдруг захотелось скорей домой, и в мозгу шевельнулась неприятная тяжелая мысль: ‘что же он должен сделать сейчас’. Мысль о том, что ему придется сейчас давать Наде деньги, тоскливо сжала ему сердце. Мучительно захотелось, как-нибудь, незаметно уйти.
Надя вздохнула.
— Ну, уходишь — что ж делать… — выжидательно посмотрела на стол и на него: Копыткин повинуясь какому-то чувству, которому он не в силах был противиться спросил:
— Можно на минутку выйти?..
Он вышел из комнаты, пошел по коридору и там в конце быстро вынул из бумажника деньги и спрятал их в жилетный карман. Патом с легкой дрожью вернулся обратно в комнату. Надя ждала его и сказала опять.
— Так уходишь? — Ну, не забывай, заходи… — Вот тут нужно бы хозяйке заплатить за это — нерешительно показала она на стол, видя, что Копыткин стоит в ожидании.
Копыткин покраснел.
— Разве? — пробормотал он. А я и не подумал… Это очень неприятно и неожиданно… разве это сейчас необходимо!..
— А то как же?! — удивилась Надя. — Как же ты думал?
— А я не знаю… я думал… у меня нет денег…
— Неужели! — крикнула Надя. — Этого не может быть!.. Боже мой, я так нуждаюсь… Так-таки и нет ничего?..
— Да нет… Я сам сегодня думал, где раздобыть необходимые мне деньги… Я конечно отдам… — сбивчиво говорил Копыткин, втягиваясь в начатую роль. Я бы рад, но прости… Вот видишь — нет, — показал он ей бумажник…
— Все-таки это возмутительно, — сказала Надя обиженно. — Как же ты мог пойти, если у тебя ничего нет?..
— Странно! — пожал плечами Копыткин. Я вообще не понимаю, — как можно платить за любовь… Не виноват же я, что ты мне так понравилась… Наконец, я отдам, как только будут деньги.
Надя помолчала.
— Гм!.. Что же сделать с хозяйкой? — раздумывала она. — Конечно, я могу, собственно, взять на себя… Ну что ж делать… Так и быть! Занесешь, говоришь? Ну, ладно… так и быть — поверю…
Она потянулась и поцеловала Копыткина в губы. Он смущенно пожал ей руку и сказал.
— До свиданья. Так я непременно приду…
И направился к двери. Когда он уже был в коридоре, Надя вдруг позвала его обратно.
— Подожди, подожди, — сказала она, вводя его за руку в комнату. Собственно говоря, как же ты пойдешь? Ведь у тебя, бедненького, ничего нет… А как же извозчик и другие мелочи?.. Ты не сердись, но у меня есть два рубля… Так возьми один… Ну, миленький, возьми, — все равно заодно отдашь…
— Что ты, что ты, Бог с тобой! — вспыхнул Копыткин. — Не нужно мне, оставь!
— Нет, нет, нет, — возьми! Ведь нужно же тебе на извозчика. Нет, не смей отговариваться!
Она побежала к ридикюлю, быстро вынула рубль и стала его насильно совать Копыткину в руку. Копыткин, растерявшийся, смущенный, отстранял ее и, отчаянно сопротивляясь, прятал руки.
— Да ты с ума сошла!! Это невозможно! Отстань!
Но она уловчилась и всунула ему рубль в жилетный карман, — в тот самый, куда Копыткин спрятал деньги.
— И не смей! И не смей отказываться! — сердилась Надя и, раскрасневшаяся, топала ножкой. — Я знаю, — тебе нужно. Ну, — и уходи… До свидания, буду ждать!
Она его вытолкнула и из-за двери крикнула еще раз:
— До свиданья, миленький!
Копыткин с горячей и тяжелой головой выбежал на улицу и как в бреду, бессознательно сжимая в руке теплый рубль, вскочил на извозчика и уехал домой.
Источник текста: журнал ‘Пробуждение’ No 9, 1910 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.