Демосфеново слово против Филиппа о Херсонесе
Демосфеново слово против Филиппа о Херсонесе
—-
Демосфеново слово против Филиппа о Херсонесе, Демосфен, Год: 1807
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Филипп уже занял войском своим Фермопилы и Фокиду, которая открывала ему дорогу в Аттику, получил право заседать в собрании амфиктионов, и следственно участвовать в делах Греции, овладел островом Эвбеей, откуда мог всегда угрожать нападением на Аттику, наконец повел войска в верхнюю Фракию, где по обыкновению своему действовал силою оружия. Керсовлепт, один из владельцев фракийских, опасаясь предприятий Филиппа, уступил афинянам Херсонес, полуостров лежащий при Геллеспонте. Жители Кардии, одного из главных городов сего полуострова не захотели быть под властью афинян, но решились лучше отдаться Филиппу. Афиняне, пославши колонию свою в Херсонес, подкрепили ее войском, над которым начальство вверили Диопифу, отцу знаменитого Менандра, комического поэта. Диопиф не мог равнодушно смотреть на связи между Филиппом и жителями Кардии, напал на приморские земли Фракии, ограбил и опустошил города, и возвратился в Херсонес с богатою добычею. Филипп, занятый войною в верхней Фракии, не мог на ту пору остановить Диопифа, и решился пожаловаться на него афинянам. Подкупленные друзья Филиппа восстали против Диопифа, начали охуждать поступок его, и требовали, чтобы велено было удовлетворить Филиппа, а полководца сменить и подвергнуть судебному исследованию. Демосфен, негодуя на безумную подлость ораторов, защищает Диопифа, как такого гражданина, который действовал для общего блага. — Слово сие произнесено в третий год СІХ Олимпиады, при архонте Сосигене.
Надлежало б, афиняне, чтобы витии ваши непричастны были ни гневу, ни угодливости, и чтобы просто объявляли вам свои мнения, какие им кажутся полезнейшими, а особливо когда рассуждаете о важнейших делах общественных. Но как многие из них управляются духом вражды или другими побудительными причинами, то надобно, чтобы по крайней мере вы, отложивши все частные выгоды, определяли и исполняли единственно то, что признаете полезным обществу.
О чем теперь у нас дело? О Херсонесе и о войне, которую уже одиннадцать месяцев Филипп ведет во Фракии. О чем говорят наши витии? О действиях и предприятиях Диопифа. Я думаю, можно бы в другое время на досуге рассматривать поступки военачальников, которых вы по силе закона властны обвинять теперь или после, не вижу причины, которая ныне заставляла бы меня или кого-либо другого вступаться в сие дело. Афиняне! Филипп, враг наш, отнял у нас города, сильные войска его покрывают берега Геллеспонта, пропустивши удобное время, вы никогда обратно не получите потерянного: вот что не терпит отсрочки, вот о чем надобно теперь же заботиться, а не предаваться спорам и вредному пустословию.
Обыкновенные споры наши кажутся мне очень странными, но всего более удивило меня некоторое предложение, а именно что, говоря о нынешних обстоятельствах, необходимо должно советовать или войну, или мир. Если б царь македонский остался в покое, если б он перестал нарушать договоры, отнимать у нас города и области, возмущать против нас все народы, то нам, без сомнения надлежало бы хранить мир, к чему и с вашей стороны не вижу никакого препятствия. Но когда имеем перед глазами клятвенные договоры о мире, вписанные в книги узаконенным порядком, когда, еще прежде отправления Диопифа и поселенцев, которым ныне приписывают снова начинающуюся войну, Филиппе, нарушив договоры и справедливость, как из ваших же определений явствует, завладел многими нашими городами, привлек на свою сторону и возмутил против нас греков и варваров: то как толковать слова тех, которые говорят, что надобно выбирать одно, или войну, или мир? Нам выбирать нечего остается поневоле делать, чего требует нужда и справедливость, то есть отразить нападчика. Но этого-то вам не предлагают! А говорят, что Филипп не обижает нас и не воюет с нами, ибо он еще не коснулся ни Аттики, ни Пирея. Ежели, афиняне, в этом состоянии правила справедливости и условия мира, то кто из вас не видит ясно, что сие мнение, впрочем пустое, несправедливое и вредное, противоречит всему тому, в чем упрекают Диопифа? Ибо, дозволяя Филиппу сделать все, чего ни захочет, лишь только бы он не касался нашей области, какую причину имеем сердиться на Диопифа за то, что он защищает города Фракийские? Какую имеем причину обвинять его и говорить, будто он войну начинает?
Скажут, что поступки царя македонского не оправдывают поступков нашего войска наемного, которое опустошает берега Геллеспонта, Диопиф захватывает чужие корабли, этого терпеть не должно. Пускай так, этому я не противоречу, однако думаю, что ежели только из любви к справедливости подали вам совет сей, то обвиняя полководца, который находит способы содержать ваших ратников, и склоняя вас распустить войско свое, кажется надлежало бы прежде доказать, что и Филипп свое распустит, когда вы согласитесь на сие предложение. Если же это не доказано, то подумайте, афиняне, что нас опять хотят вовлечь в те же трудные обстоятельства, которые до сих пор были пагубны нашему отечеству. Вы знаете, что царь македонский во всем имел выгоды перед нами единственно потому, что везде предупреждал нас. Всегда имея при себе готовое войско, он выдумывает предприятия, и тотчас нападает, когда видит в том надобность. А мы начинаем еще только готовиться, услышав о каком-либо важном происшествии! Вот отчего неприятель наш, захвативши себе что-нибудь один раз, спокойно владеет своим приобретением, между тем как мы, всегда пропуская случаи, теряя напрасно издержки, мы успеваем только обнаружить свою ненависть к неприятелю, успеваем открыть свое намерение, и пришедши не в пору, со стыдом назад возвращаемся.
Будьте уверены, афиняне, что пустословие, которым забавляют вас, клонится к тому, чтоб запереть вас в стенах города и чтобы дать Филиппу способы все делать, отнявши у вас войско. Рассмотрите, что он теперь делает. Он теперь находится во Фракии с сильным войском, и — как уверяют люди сведущие — требует из Македонии и Фессалии подкрепления. Ежели, не дождавшись постоянных ветров, он осадит Византию, неужели думаете, что жители города сего все будут оставаться при своем безумном упрямстве, и не станут просить у вас помощи? Я противного мнения, думаю, что они скорее захотят призвать к себе других (даже тех, к коим еще менее нежели к вам имеют доверенности), а Филиппу не отдадутся, если только он не предупредит их нечаянным нападением. Не получая от нас вспомогательного войска, которого мы за противными ветрами послать не возможем, и которого не будем иметь в готовности в тех местах, поверьте мне, византийцы подпадут власти Филиппа. ‘Но византийцы ослеплены злым духом, они безумствуют’. Я согласен, однако надобно спасти их, для собственной нашей пользы.
Уверены ли мы, что царь македонский не устремится на Херсонес? Не упомянул ли он в письме своем, что надеется отмстить обитателям Херсонеса? Ежели мы удержим там войско свое, то оно может подать помощь полуострову и беспокоить неприятеля: но ежели распустим войско, и ежели Филипп устремится на Херсонес, тогда что ним делать останется? Судить Диопифа? Но к чему это послужит? Отправим вспомогательное войско? Но ветры будут ли благоприятствовать плаванию? Нет, Филипп не отважится напасть на полуостров. А кто вам за это поручится?
Итак, афиняне, подумайте, в какое время, в какую пору года советуют вам удалить войско с берегов Геллеспонта и оставить страну свою без обороны против Филиппа. Что ежели он, идучи из верхней Фракии, оставит в стороне и Херсонес и Византию, и нападет на Холкиду и Мегару, как незадолго перед сим нападал на город Орею? Неужели вы лучше захотите воевать против него здесь в Аттике, нежели отражать нападения его на отдаленных пределах афинских владений? Не думаю, чтобы и тут еще можно было сомневаться в выборе.
Рассмотрев все сие, вместо того чтобы распустить войско, которое Диопиф содержит для обороны отечества, вы должны подкрепить его новыми силами, послать денег полководцу и доставить ему все нужное. Ибо если спросить Филиппа, лучше ли угодно ему, чтоб войско, находящееся под начальством Диопифа (каково оно, теперь нет нужды мне исследовать), было сохранено, усилено, ободрено правительством, или чтоб оно было рассеяно и уничтожено но недоброхотству злоумышляющих ораторов, верно он выбрал бы последнее. Вы сами теперь хотите исполнить желание Филиппа. Итак, можно ли еще спрашивать, от чего дела наши в худом положении? Я вам объясню это искренно, представлю перед ваши взоры нынешнее состояние города и беспорядочные наши поступки.
Мы не хотим ни взносить денег, ни служить на ратном поле, жадно присваивая себе доходы общественные, заставляем полководца терпеть недостаток, вместо того чтобы благодарить его за попечения о войске, которое всем снабжает он своею расторопностью, мы замечаем его поступки, охуждаем его предприятия, порицаем средства, которые употребляет он для успеха в своем дел. Таким же образом во всем поступаем, и никогда не хотим заняться своими делами. Правда, мы хвалим ораторов, которые велегласно говорят о славе отечества, а действуем, как будто бы мы держались стороны противной. Вы обыкновенно спрашиваете ораторов: что надобно делать? А я теперь в свою очередь спрошу у вас: что надобно вам сказывать? Ибо, ежели, все не станете взносить денежных пособий, ежели не решитесь сами служить на ратном поле, ежели будете расточать общественные доходы, ежели не захотите послать Диопифу определенных денег, и вдобавок еще станете обвинять его, что он расторопностью своею питает войско, одним словом, ежели не решитесь заниматься своими делами, то мне право говорить ничего не остается. К чему послужит, когда вы теперь дозволите клеветникам нападать на Диопифа, обвинять его за то, что он, по их мнению, впредь еще сделать намерен? И вы терпеливо станете слушать все их жалобы? Я скажу вам, какие из того выдут последствия, и скажу чистосердечно, ибо не могу иначе.
Во-первых, знайте, что все корабельные начальники (и я жизнью своей отвечаю, что это правда), отплывши от пристаней наших, получают деньги от жителей Хио, Эритереи и вообще от кого взять могут, даже от греков азийских. У кого один только или два корабля, тот получает менее: напротив того начальнику многих кораблей достается много денег. Народы, которые платят деньги, делают это не по безумию, но с выгодным для себя намерением, они покупают у корабельных начальников дозволение свободно и безопасно отравлять морскую торговлю, пользуются защитою их от нападения морских разбойников. Люди сии говорят, что все это для нас они делают по доброхотству. Следственно нет сомнения, что и Диопиф, так же как другие, получает от них все нужное. Ибо чем стал бы он содержать войско, не имея ничего с собою, и не получая от вас должного? Откуда взял бы он деньги? Разве спадут с неба? Но этого не бывает. Он кормит людей своих тем, что достать может разными средствами, или взаймы, или в виде подарка. Смотрите же теперь, что делают обвинители его перед вами? Они возвещают всему свету, чтобы никто ничего не давал полководцу, которого подвергаете суду, и которому запрещаете пользоваться пособиями. Вот истинное значение слов, некоторыми людьми произносимых: наконец он станет осаждать города, он навлечет бедствия на греков… Отчего такая забота о греках Асийских? Оттого что наши крикуны мало думают о делах своего отечества. Они требуют, чтоб послан был другой полководец против, Диопифа! вот чего они требуют! Но ежели Диопиф виноват, ежели он захватывает чужие корабли, в таком случае ваше повеление, одно ваше повеление заставит его переменить свои поступки. Законы предписывают подвергать судебному следствию таких нарушителей, а не вооружать против них флоты с большими издержками. Это было бы очень глупо. Против неприятелей, не повинующихся законам нашим, должно посылать войска, снаряжать корабли, собирать деньги, сего требует необходимость: но против нашего согражданина довольно, говорю, послать одно законное повеление, одного нарочного. Все те, которые советуют поступить иначе, умышляют вам пагубу.
Прискорбно, сограждане, иметь таких советователей, но еще прискорбнее, что вы принимаете столь нелепые предложения. Стоит только произнести с ораторского места обвинительное слово против Диопифа, Хареса, Аристофана, и возложите на них всю вину бедствий наших, вы тотчас одобряете мнение, и осыпаете похвалами рассказчика. Но когда друг правды говорить вам, что один Филипп есть виновник всех несчастий наших, и что без его честолюбивых затей Афины были бы спокойны: вы не опровергаете истины, однако слушаете ее весьма неохотно, и кажется слова сии почитаете для себя смертным ударом. Знаю, отчего это происходит. Сограждане! Ради богов, не огорчитесь тем, что свободно говорить буду для собственной вашей пользы.
Некоторые из ораторов успели сделать, что вы бываете неутомимы и страшны в народном собрании, но медленны и робки, когда надобно действовать. Ежели во всех неудачах обвиняют согражданинна, которого можно отдать под стражу, вы охотно слушаете обвинения. Но когда вину возлагают на такого человека, которого надобно усмирять с оружием в руках, вы колеблетесь, не знаете, на что решиться, и не любите слушать полезных советов. Напротив того надлежало бы, афиняне! приучить вас быть кроткими и умеренными в народном собрании, где рассуждают о делах граждан и союзников, но стремительными и страшными в войне против соперников и неприятелей. Коварные льстецы пагубною угодливостью своею до того довели, что вы любите слушать приятные безделки, и боитесь рассуждать о важных происшествиях, которые теперь наступают.
Богами свидетельствуюсь, сограждане, что если б народы греческие потребовали у вас отчета во всех благоприятных случаях, которые потеряны от вашего нерадения, если б сказали они вам: ‘Афиняне! вы беспрестанно присылаете к нам нарочных с уведомлением, что Филипп умышляет против вашей свободы, против свободы всей Греции, что мы должны остерегаться его честолюбия, и тому подобное. Так, мы сами знаем, что это правда, но скажите нам, о люди беспечнейшие! скажите (это слова греков), когда Филипп целые десять месяцев находился в стране отдаленной, когда будучи удерживаем войною, зимнею стужею, болезнью, он не мог возвратиться, воспользовались ли вы сим случаем? освободили ль остров Эвбею? позаботились ли получить обратно, что у вас отнято? Между тем как вы здесь наслаждались праздностью и хорошим здоровьем (если только можно здоровыми назвать тех, в коих примечается такая слабость!), он определил в Эвбее двух тиранов, одного в Скиафе, а другого против самой Аттики, чтобы держать ее во всегдашнем страхе. Не говоря уже о прочем, вы даже не подумали о способах остановить его, дав ему полную свободу все делать, оставивши все на его произвол, вы обнаружили, что хотя бы Филипп десять раз умер, дела наши все были бы не в лучшем состоянии. Зачем же отравлять к нам послов? зачем ожесточать нас против царя Македонского? зачем обременять нас вашими жалобами? Афиняне! Что отвечали бы мы на сии вопросы? по крайней мере я остаюсь в совершенном недоумении.
Знаю, что некоторые из вас думают привести в замешательство оратора вопросом: так что ж нам делать должно? Ответ мой на это будет и короток, и справедлив, и основателен: не надобно делать того, что теперь делаете.
Коснусь еще некоторых подробностей, желая чтобы сии люди исполнили мои советы с такою же охотною поспешностью, с какою предлагают вопросы.
Во-первых, оставьте все излишние прения и признайте за неоспоримую истину, что Филипп нарушил мирные договоры, что против нас воюет, что он есть враг непримиримый Афинам, что умышляет погибель нашему городу и всем гражданам, даже и тем, которые думают, что пользуются его благоволением. Ежели сии люди сомневаются в справедливости слов моих, то пускай взглянут на судьбу Эвфикрата и Ласфена, граждан олинфийских, изменивших своему отечеству и бывших сперва короткими приятелями Филиппа, но потом бедственно погибших. Более всего ненавидит он свободу нашу и ни о чем столько не печется, как о способах разрушить наше правительство. Расчеты его очень основательны. Он знает, что поработивши всех, не может спокойно наслаждаться плодами своего хищения до тех пор, пока вы будете свободны, знает, что если б с ним случилось какое либо несчастье, то порабощенные народы, ныне страхом содержимые, в его власти, тогда стали бы просить у вас защиты. Афиняне! Вы не стараетесь ни усиливаться, ни похищать чужое, но любите препятствовать, чтобы другие не усиливались, стремитесь отнять неправедно не присвоенное. Вы готовы сражаться против самовластного тирана, и защищать тех, которые не хотят быть его рабами. Итак, Филипп умно делает, что не хочет беспрестанно бояться афинской свободы, которая для него весьма опасна. Он враг ее непримиримый, в сей истине должны вы быть твердо уверены, если хотите решиться на что-либо полезное.
Потом должны мы быть твердо уверены, что все его умыслы, все намерения устремлены против нашего города, и что всякий, кто только старается вредить Филиппу, действует для нашей пользы. Между вами, конечно, нет никого, кто по своему простодушию мог бы подумать, что Филипп только для бедных деревень фракийских (ибо как иначе назвать Дронгилу, Кавилу Мастиру, и другие места, которые он уже захватил, или захватить намерен?) переносить стужу, труды и опасности, что он без зависти смотрит на пристани наши, на житницы, на корабли, на серебряные руды, на различные сокровища, и что дозволяет нам спокойно обладать нашею собственностью, тогда как сам среди глубоких снегов сражается за пшеницу и просо гор Фракийских! Нет, афиняне! Это неправда.
Что же делать должны люди благоразумные, уверенные в предприятиях властолюбивого царя македонского? Сотрясти пагубную беспечность, издать повеление о взносе денежных пособий, потребовать их от союзников, употребить всевозможные старания о сохранении войска, которое ныне имеем. Филипп всегда в готовности содержит полки для нападения на греков и для порабощения их, и нам надобно также иметь у себя войско для защищения слабых. Повторяю, пока будете отправлять, куда надобно, вооруженных людей поспешно собираемых, до тех пор ни в чем не успеете. Имейте всегда готовое войско, старайтесь снабжать его съестными припасами и жалованьем, введите порядок в службе, тогда можно вам будет требовать отчета у начальников как в денежных расходах, так и в действиях военных. Предположивши для себя правила сии, вы удобно возможете запереть Филиппа в Македонии, тогда заставите его хранить условия и наслаждаться выгодами тишины, или по крайней мере с равными силами будете с ним сражаться.
Скажут мне: такая решительность требует великих издержек и много работы. Я и не спорю, но ежели вычислим все бедствия, которые неминуемо постигнут город наш, когда не захотим предупредить опасности, то увидим, что собственная польза требует от нас решительной деятельности. Ежели б, афиняне, какой-нибудь бог уверил вас (ибо смертному невозможно тут ничего сказать утвердительно), что Филипп не нападет на вас, хотя вы и не оставите своей беспечности, не стыдно будет вам, сограждане? Всеми богами свидетельствуюсь, что вы помрачите славу предков своих и отечества, когда свободою целой Греции пожертвуете своему спокойствию. Я лучше умру, нежели соглашусь подавать такие советы. Пускай другой предлагает вам, что не надобно вооружаться.
Но ежели все вы гнушаетесь таким постыдным мнением, ежели все вы знаете вместе со мною, что чем спокойнее смотреть будете на Филипповы успехи, тем более станет усиливаться враг наш, то зачем откладывать? зачем медлить? Разве надобно дожидаться, пока необходимость заставит нас действовать? но истинная необходимость, какую только люди свободные могут чувствовать, давно уже теснит нас. Неужели станем дожидаться еще другой необходимости, рабской? Чем отличается раб от свободного человека? Один более всего страшится бесчестия, другой боится телесного наказания. Афиняне! дай Бог, чтоб вы никогда не узнали сей необходимости! Я стыжусь даже говорить о ней.
Я хотел бы рассказать вам все хитрости, употребляемые здесь, для того чтоб ввести вас в заблуждение, умолчу о других, упомяну только о следующей. Лишь только начинается речь о Филиппе, некоторые люди тотчас, поднявшись с места, восклицают: как приятно наслаждаться миром! как тягостно содержать войска! как убыточны все сии приготовления для наших доходов!! — Вот обыкновенны слова, которыми усыпляют вас. А между тем дают время Филиппу исполнять его намерения. Таким образом все получают желаемое: вы наслаждаетесь драгоценной своей праздностью (дай только Бог, чтоб она не обошлась вам очень дорого!), неприятель усиливается, льстецы приобретают вашу благосклонность и получают от Филиппа золото.
По моему мнению, не вас должно склонять к миру, ибо вы и без советов слишком уже миролюбивы, я хотел бы, чтоб Филиппа к тому склонили, потому что он живет и дышит войною. Мы должны тягостными почитать не издержки, употребляемые для нашей же обороны, но те бедствия, которые постигнут нас, когда станем жалеть издержек. Нет сомнения, что надобно прекратишь расточение доходов общественных, но для того требуется присмотр и порядок, а не скупость, вредная отечеству. Впрочем, я весьма удивляюсь, что злоупотребления, которые всегда предотвратить можно, и за которые вы имеете право наказывать виновных, так чувствительно огорчают некоторых людей, между тем как те же самые люди нимало не огорчаются, что Филипп мало-помалу всю Грецию порабощает, и на вас самых напасть готовится!
В самом деле, как изъяснить, что когда македонец с оружием в руках не перестает делать обиды, везде порабощает города, люди сии не жалуются на такую несправедливость, напротив того лишь только станет кто-нибудь советовать вам, чтоб воспротивились его насильству и защитили бы свою вольность в ту минуту начинают кричать: это вызов на войну? Мне известна причина: они хотят, чтобы в случае замешательства от войны (какая же война и не имеет их?) негодование ваше пало не на Филиппа, но на тех граждан, которые подавали вам полезные советы, им хочется в одно и тоже время обвинить невинных и отвратить от себя достойное наказание. Вот истинная причина беспрестанных воплей против войны, ибо, еще повторю, прежде нежели кому-либо из вас приходило на мысль говорить о войне, Филипп уже захватил многие города ваши, и наконец перед сим незадолго прислал вспомогательное войско к возмутившимся жителям Кардии. Если же и теперь еще мы по упрямству станем думать, что все это неправда, поверьте мне, что он не позаботится выводить вас из заблуждения, ибо знает, что это было бы очень глупо. Скажу более: он и тогда станет уверять, что против вас не воюет, когда вступит в ваши владения. Не это ли сказывал он жителям Ореи, когда войска его уже на их земле стояли? не это ли сказывал он жителям Фереса, подступивши к их городу? не это ли он повторял жителям Олинфа, до тех пор пока не пришел к ним с войском? Точно то же и с нами последует, и когда мы захотим обороняться, почтенные друзья его закричат: для чего войну затеваем? Так, сограждане! лучше добровольно наложим на себя иго: ибо это обыкновенная участь тех, которые не заботятся отразить деятельного неприятеля.
Ведайте еще, афиняне, что вы подвергаетесь большей опасности, нежели другие народы Греции, Филипп умышляет не только поработить вас, но даже истребит навеки, ибо знает, что вы не рождены для рабства, и что привыкнув начальствовать, не можете исполнять чужие повеления, хотя бы сами того захотели. Он знает, что при первом случае вы наделаете ему более хлопот, нежели вся Греция.
Итак, не дожидайтесь, пока он доведет вас до крайности, возгнушайтесь изменниками, велите предать их казни. Не можно победить внешнего врага, не наказавши прежде врагов внутренних, его сообщников. В противном случае, сии наемники всегда будут останавливать намерения ваши, и вы непременно, подпадете игу завоевателя.
Как вы думаете, афиняне, почему Филипп дерзает явно оскорблять вас? Почему теперь уже угрозами стращает вас, между тем как всех других старается обманывать притворным угождением? Например, Фессалию он поработил, прежде оказав ей немаловажные одолжения. Какими хитростями дурачил он несчастных жителей Олинфийских, которым сначала отдал Потидею и другие крепости! Даже теперь, освободив фивян от войны продолжительной и тягостной, он дозволяет им господствовать в Виотии! Все народы, из которых одни уже страдают, другим еще только угрожает несчастье, сперва по крайней мере пользовались некоторыми выгодами. Напротив того — не говорю уже о хищениях его во время войны — вас, афиняне, сколько он, обманывал даже при самом заключении мира? чего он у вас не отнял? не завладел ли он Фокидою и Фермопилами? Во Фракии не захватил ли Дориска, Серрии и самого владетеля Керсовлепта? Не присвоил ли Кардии и не хвалится ли своею добычею? Отчего же сие различие в поступках Филиппа? Оттого, сограждане, что у нас только свободно можно говорить в пользу неприятеля, у нас только изменник, получающий от него плату, безопасно может вступаться за грабителя перед теми, которых он грабит. В Олинфе нельзя было говорить за Филиппа до тех пор, пока народ не пользовался его одолжениями и не получил Потидеи. У фессалийцев нельзя было говорить за Филиппа, пока государь сей не освободил их от тиранов, и города Пил не подчинил их власти. В Фивах нельзя было говорить за Филиппа, пока он не поработил им Виотии, и не разорил Фокиды. Только в Афинах можно вступаться за Филиппа, несмотря что он отнял у нас Амфиполь и Кардию, что укрепился на острове Эвбее, чтоб содержать в страхе всю Аттику, и что даже теперь идет с войском своим к Византии! Этого не довольно: друзья его, прежде неизвестные и бедные, вдруг сделались и славными и богатыми, а между тем как ваше богатство превратилось в бедность, ваша слава в поношение. Так, сограждане, по моему мнению, богатство республики состоит в числе союзников, в любви и верности народов, и того и другого мы лишились. Между тем как вы спокойно смотрите на происшествия, и дозволяете грабить себя Филипп сделался богат, силен, страшен и грекам, и варварам: напротив того Афины всеми презрены, оставлены, богаты великолепием, но бедны могуществом. Еще замечу, что многие ораторы подают советы, которым сами не следуют, они убеждают вас наблюдать тишину и тогда, как на вас нападают, между тем сами не молчат, хотя и никто их не обижает.
Кто-либо из них теперь скажет: однако ты не предлагаешь решительного определения о начале войны! ты боишься подвергнут себя опасности! — Не будучи ни дерзким, ни наглым, ни бесстыдным, смею приписывать более решительности себе, нежели прочим нашим ораторам. Говорить о делах, осуждать на изгнание, предлагать о подарках, выдумывать обвинения, не заботясь о благе общем — для этого не требуется большой отваги. Говорить и делать все вам угоднее не значит быть смелым, но часто противоборствовать вам для вашей же пользы, искренно служить вам, не думая об угодливости, находить доброхотов себе между такими людьми, которые более уважают богатство, нежели доказательства разума, и подвергаться негодованию той или другой стороны: вот долг гражданина неробкого и полезного, и долг сей, божусь вам, не в том состоит, чтобы по примеру других, минутному вашему удовольствию жертвовать драгоценными выгодами отечества. Я не подражаю таким людям, даже не почитаю их достойными Афин гражданами. Может быть, спросят меня: что ты сделал для республики? Не упоминая о кораблях мною вооруженных, об играх под моим распоряжением отправленных, о денежных пособиях отечеству предложенных, об искуплении пленников и других деяниях, — скажу только, что я проложил себе новую дорогу в правительстве, что могши, подобно другим, обвинять, льстить, осуждать на изгнание, словом — делать, что почти все делают, я ни в чем том не участвовал ни для честолюбия, ни для корысти, не переставал подавать вам полезные советы, которые уменьшали ваше ко мне благоволение, но увеличили бы славу вашу, когда б вы им следовали. Говорю смело и не боюсь зависти. Я был бы человек бесчестный, когда бы предпочел поведение, которое, вознесши меня выше всех, поставило бы вас ниже всех народов Греции. Истинный сын отечества, подавая советы, должен иметь в виду славу отечества, он должен предлагать не то что легче, но что полезнее. Всяк по врожденной склонности выбирает для себя, что удобнее исполнить можно, частный оратор сильными доводами заставляет делать, что полезнее.
Говорят, что советы мои очень полезны, но что в них одни только слова, между тем как отечество требует действия. Я думаю, весь долг оратора состоит ни в чем другом, как в подавании хороших советов, доказываю следующим разительным примером. Известно, что Тимофей некогда предлагал вам защищать Эвбею от нападения фивян. Вот слова его: ‘Афиняне! между тем как вы рассуждаете, что делать должно, фивяне уже на острове! И вы не велите собрать кораблей? Теперь же не устремитесь к Пирейской пристани? Теперь же не поплывете к Эвбее?’ Тимофей сказал: вы исполнили, слова и действия увенчали успехом предприятие. Но если б Тимофей подал вам совет наилучший, а вы по беспечности своей ничего бы не предприняли, скажите, приобрели ль бы Афины громкую славу? Никак. Равным образом и теперь я и другие можем вам служить полезным советом, в вашей воле исполнить и не исполнить.
Повторю в коротких словах, потом сойду с места. Я говорю, что надобно собрать денежные пособия, надобно сохранить войско, которое теперь имеем в готовности, надобно исправить злоупотребления, но не разрушать всего, единственно из угождения некоторым, надобно во все страны отправить послов, которые пеклись бы о выгодах республики и одушевляли бы греков. Но прежде всего надобно наказать подкупленных изменников, надобно гнушаться ими, везде преследовать их и сделать известным, что добрые граждане вознамерились печься и о себе, и о других. Если примете совет мой, афиняне, если оставите беспечность свою, то может быть скоро дела ваши переменятся. Напротив того ежели, живучи спокойно в городе, станете горячо одобрять ораторов и лениво действовать, то никакие слова, никакие советы не спасут отечества.