СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
K. М. СТАНЮКОВИЧА.
Томъ VII.
Картинки общественной жизни.
МОСКВА.
Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровая, д. No 17, Савостьяновой.
1897.
Отправимся въ окружный судъ слушать знаменитое юхандевское дло или, что будетъ врне, дло о посрамленіи администраціи взаимнаго поземельнаго кредита.
Здсь мы будемъ въ самомъ культурномъ обществ. Нервы наши не пострадаютъ при вид подтековъ и рубцовъ и при слушаніи длиннйшихъ объясненій о способахъ порки. Напротивъ, здсь все будетъ прилично, благовоспитанно и солидно. На скамь подсудимыхъ мы увидимъ бывшаго кассира поземельнаго кредита, еще годъ тому назадъ блестящаго ‘молодого человка’, пользовавшагося неограниченнымъ довріемъ ‘божіихъ младенцевъ’ и кредитомъ изъ кассы общества, который онъ открывалъ самому себ втеченіи семи лтъ, подъ-носомъ у ‘образцовой’ администраціи, въ неограниченномъ размр, и если ограничилъ размръ этотъ только двумя миліонами, то, единственно, благодаря обстоятельствамъ, отъ администраціи банка независящимъ. Въ качеств свидтелей, но скоре похожихъ на подсудимыхъ, передъ нами пройдетъ рядъ опытныхъ, ‘уважаемыхъ’ администраторовъ поземельнаго кредита, рядъ ‘божіихъ младенцевъ’ и служащихъ, начиная съ управляющаго длами общества и кончая маленькимъ контролеромъ, который все могъ объяснить, но только не могъ объяснить одного — что такое контроль… Затмъ въ качеств обыкновенныхъ свидтелей передъ нами промелькнетъ немало дльцовъ банкирскихъ конторъ и биржи, жрецовъ двойной бухгалтеріи, два артельщика и цыганка. Послдніе трое — единственные, непринадлежащіе къ культурному слою. Остальные — все или ‘уважаемые’, или ‘опытные’, или, наконецъ, просто ‘дльные’ и ‘солидные’ люди, начиная съ сенатора Салькова и кончая помощникомъ бухгалтера Шитиковымъ, который съ удивительнымъ апломбомъ и отвагой доказывалъ на суд, какой онъ прелестный бухгалтеръ, и объяснялъ, что бухгалтерія есть вещь, а прочее все — гиль, хотя бухгалтерія поземельнаго кредита и проглядла (впрочемъ, на бухгалтерскомъ основаніи) два милліона.
Мы въ храм ‘правды и милости’, куда, впрочемъ, да избавитъ насъ съ вами Господь Богъ попасть въ качеств подсудимаго. Посл очистительной дезинфекціи, которую съ особеннымъ усердіемъ произведутъ въ вашей душ, въ вашихъ помышленіяхъ, вольныхъ и невольныхъ, посл экскурсіи за вашими пороками или добродтелями въ боковыя линіи вашихъ родственниковъ, которую сдлаютъ обвиненіе и защита (одна — съ цлью доказать, что вы первый негодяй въ подлунной, другая — что вы самый добродтельный человкъ), въ вашемъ сердц еще надолго останется запахъ прокурорской карболовой кислоты или персидскаго порошка защиты и ощущеніе чужихъ пальцевъ, съ юридической любезностью залзшихъ въ самую глубь вашего существа и копающихся тамъ, словно у себя въ жилетномъ карман. Долго еще вы будете обходить этотъ храмъ, хотя-бы и вышли оттуда чисты, какъ голубь, и непорочны, какъ Лохвицкій, недавно обртшій невинность въ сенат, гд доказалъ, какъ дважды-два — четыре, что понятіе о честности — вещь относительная — одна для обыкновенныхъ людей, а другая для адвокатовъ.
Поднимаемся по широкой лстниц во второй этажъ. Въ корридор уже дожидается публика, жаждущая попасть въ залу засданій. Но еще рано,— еще только десять часовъ, а засданіе назначено въ одиннадцать,— и публика разгуливаетъ по корридору, а городовые охраняютъ заповдные барьеры, закрывающіе входъ въ мста, отведенныя для публики.
Конечно, идутъ разговоры о Юханцев. Въ глазахъ большинства онъ сегодня такой-же злодй, какъ въ глазахъ того-же большинства вчера онъ былъ неглупый и дльный человкъ, умющій жить, благонадежный джентльменъ, могущій со временемъ быть столпомъ какого-нибудь учрежденія…
— Будетъ-ли онъ показывать всю правду?— слышатся любопытные голоса.
— Разскажетъ-ли онъ пикантныя подробности о томъ, какъ кутилъ въ ‘Ташкент’ и ‘Самарканд’?
— Объявитъ-ли онъ, куда двались два милліона?
— Ну, не совсмъ-же онъ дуракъ!— замчаетъ какой-то господинъ.
— А что?
— А то, что не станетъ онъ входить въ подробности.
— Ахъ, это такъ интересно!— говоритъ молодая дама.
— Интересно-то интересно, да только намъ съ вами, а не ему.
— Да ему не все-ли равно?
— Разумется, нтъ. Насъ-то, публику, онъ потшитъ, а посл, пожалуй, эта потха на немъ и отзовется. Вроятно, онъ будетъ больше помалчивать. Скромность никогда не мшаетъ. Пожалуй, она и въ мстахъ отдаленныхъ пригодится.
Въ числ чающихъ процесса дамы были въ замтномъ большинств. Я замтилъ, что дамы вообще очень любятъ ходить въ судъ и слушать процессы, да при этомъ он умютъ пробраться въ залу засданія даже и тогда, когда вс мста полны, никого безъ билета не пускаютъ, и нашъ братъ никакъ туда не попадетъ, если только незнакомъ съ судебнымъ приставомъ или не принадлежитъ къ числу почетныхъ постителей. А дама на этотъ счетъ удивительно юрка и сообразительна… Проберется она, несмотря на давку, и, пожираемая любопытствомъ, (особенно, если процессъ почему-либо общаетъ быть пикантнымъ, и о немъ толкуютъ въ газетахъ), она готова сдлать глазки даже городовому, такъ-что тотъ плюнетъ и пропуститъ, тронетъ сердце судебнаго пристава, пуская въ ходъ и мольбу, и убжденія, и какое-нибудь важное имя изъ судейскаго міра. Смотришь, она ужъ и прошмыгнула въ двери, вошла въ мста для публики, пріютилась гд-нибудь на хорошемъ мст и торжествуетъ, что такъ умючи миновала вс подводные камни и мели…
Толпа хлынула къ барьерамъ… На дло Юханцева впускали не по билетамъ, и потому многіе, какъ говорятъ, забрались въ судъ съ ранняго утра… Начался впускъ… Судебные пристава просили публику не торопиться, а городовые упрашивали ‘полегче’… Дверцы, наконецъ, захлопнулись, и многіе остались за барьеромъ. Больше мстъ не было…
— Г. приставъ, ради Бога!— слышится женскій голосокъ.
— Не могу…
— Мн необходимо, вы понимаете, необходимо!
— Ей-Богу, не могу… Больше мстъ нтъ…
— Но вы, однако, пропустили только-что одну даму въ черной шляпк… Ей, однако, нашлось мсто…
— Она раньше пришла…
— Послушайте, г. приставъ, умоляю васъ… ну, только одну меня пропустите… Ну, много-ли я займу мста?
Въ тон звучитъ мольба, на молодомъ свжемъ лиц такая просящая улыбка, въ манерахъ столько кокетства и вкрадчивости, что приставъ продолжаетъ переговоры и, чувствую я, сейчасъ сдастся…
Барыня угадала это тотчасъ-же и быстро заговорила:
— Я не стала-бы васъ безпокоить ради одного любопытства… Ей-Богу, нтъ… Вы поймите, что мн можно сдлать исключеніе…
— Но почему-же?
— Я родственница Юханцева!
Въ публик веселый смхъ. Сама барыня улыбается своей выдумк. Улыбается и приставъ.
— Ну, подождите… Я посмотрю, есть-ли мста…
— Смотрите-же…
Черезъ пять минутъ она уже прошла, эта ‘родственница’ Юханцева.
Благодаря билетамъ на право входа въ залу засданія, обязательно присланнымъ во вс редакціи предсдателемъ окружного суда А. Ф. Кони, мы безпрепятственно проходимъ черезъ барьеръ, идемъ въ залу и пробираемся въ мста, отведенныя для представителей печати. Въ этихъ мстахъ мы будемъ видть все отлично.
Сзади публика весело хохочетъ, въ ожиданіи начала судебнаго представленія… Вс свободныя мста везд заняты… Мста для почетныхъ постителей понемногу наполняются… Стенографы уже сидятъ за столиками. Защитники въ зал… Скоро одиннадцать часовъ…
Наконецъ, отворилась дверь изъ комнаты для подсудимыхъ, и между двумя жандармами съ саблями на-голо быстро вошелъ подсудимый, поднялся на возвышеніе, гд устроена скамья для подсудимыхъ, прошелъ въ конецъ и скромно слъ, не поднимая головы.
Вс глаза устремились на Юханцева. Дамы наставили бинокли и лорнеты, точно въ театр, когда появляется знаменитый теноръ или баритонъ.
Лицо ординарное: нсколько одутловатое, окаймленное небольшой бородой,— словомъ, ничего такого, отъ чего дама могла-бы придти въ восторгъ. Плотная фигура была одта въ потертый, но безукоризненно-сшитый пиджакъ, изъ бокового кармана котораго выглядывалъ кончикъ носового платка. Подсудимый сидлъ, опустивъ голову.
Пришелъ судъ. Посл поврки свидтелей и выбора присяжныхъ засдателей, началось чтеніе длиннаго обвинительнаго акта. Посл окончанія чтенія, на вопросъ предсдателя, признаетъ-ли подсудимый себя виновнымъ въ присвоеніи суммъ около двухъ милліоновъ и подлогахъ, подсудимый отвтилъ тихимъ голосомъ, что признаетъ себя виновнымъ въ растрат, но въ подлогахъ виновнымъ не признаетъ, и затмъ вошелъ въ нкоторыя подробности относительно того, какъ онъ бралъ изъ кассы деньги.
Онъ началъ съ жалобы на свою жену и несчастія свои объяснялъ семейной жизнью. Къ чему онъ припуталъ сюда женщину, съ которой давно разошелся, было совсмъ непонятно. Если онъ думалъ тронуть этимъ присяжныхъ, то онъ ошибся, такъ-какъ эта часть показанія производила крайне скверное впечатлніе, и никто ему не поврилъ. Помимо этого эпизода, остальныя его показанія, въ которыхъ дло шло о растрат, казались искренними и правдивыми, и, слушая его, вы словно слышали одного изъ тхъ легкомысленныхъ червонныхъ валетовъ нашего времени, безхарактерныхъ, тщеславныхъ, готовыхъ ради того, чтобы пустить пыль въ глаза, на всякую пакость, которые нердко являются на скамь подсудимыхъ. Онъ воровалъ и бросалъ деньги, снова тащилъ изъ кассы и снова просаживалъ ихъ, на что-то надясь и ни о чемъ не думая. Онъ видлъ, что ему довряютъ, что члены правленія никогда не провряли кассы настоящимъ образомъ, и спокойно-себ бралъ изъ государственнаго банка деньги за счетъ общества, закладывалъ бумаги, а въ правленіи все продолжали его считать прекраснымъ кассиромъ… Нердко, когда управляющій узжалъ на дачу, онъ получалъ чеки съ бланкомъ управляющаго, самъ проставлялъ суммы, часть бралъ на свои потребности, а другую на расходы общества, и бухгалтеріи давалъ свднія о суммахъ, конечно, неправильныя, а когда члены правленія провряли бухгалтерскія записи съ корешками чековъ, то кассиръ самъ читалъ цифры на корешкахъ, а члены правленія только клали на счетахъ. Разумется, онъ говорилъ имъ подложныя цифры. Въ этомъ и была поврка.
— Былъ какой-нибудь контроль относительно чековъ?— спрашиваетъ предсдатель.
— Никакого не было. Когда управляющій возвращался съ дачи, я лично докладывалъ ему, что взялъ такую-то сумму изъ государственнаго банка.
— Управляющій не записывалъ числа чековъ и суммы, на какую они вамъ даны,— словомъ, не устанавливалось-ли какого-нибудь контроля?
— Никакихъ правилъ и никакого контроля не было.
Начался опросъ свидтелей, и тутъ-то передъ зрителями прошелъ рядъ высоко-комическихъ сценъ. Оказалось, что въ обществ взаимнаго поземельнаго кредита никакихъ правилъ, никакого контроля не было, хотя изъ года въ годъ и составлялись отчеты, вотировались благодарности правленію, велись отлично написанныя бухгалтерскія книги, и ревизіонныя комиссіи ежегодно свидтельствовали, что он ‘имли случай убдиться, что дйствительное состояніе кассы, количество находящихся въ ней наличныхъ суммъ, цнностей и процентныхъ бумагъ совпадаетъ съ данными бухгалтерскихъ книгъ, и что между итогами книгъ и результатами баланса существуетъ полная тождественность. Независимо отъ этого, разсмотрвъ внимательно главную книгу общества и свряя отдльныя ея статьи съ цифрами прочихъ вспомогательныхъ книгъ и документовъ, комиссія пришла къ заключенію, что книги общества ведутся въ отличномъ порядк, и принятая правленіемъ система веденія ихъ заслуживаетъ полнаго одобренія, такъ-какъ даетъ возможность въ самое непродолжительное время получать желаемыя справки’.
Передъ судомъ маленькій господинъ. Это контролеръ (теперь кассиръ) г. Мерцъ. Вотъ образчикъ діалога между защитникомъ и г. Мерцомъ, когда его допрашивали о его обязанностяхъ, какъ контролера.
— Такимъ образомъ, контроля за кассою вы не имли, поврки вдомостей по документамъ о состояніи кассы,— всего этого не было?
— Не было.
— Такъ-что, позвольте васъ спросить, что-же такое у васъ называлось контролемъ?
Молчаніе.
— Когда производились ревизія, въ то время уже были слухи, что Юханцевъ живетъ очень широко?— между прочимъ, спрашивалъ защитникъ.
— Да.
— Какимъ-же образомъ ревизоры не замтили ни печати съ птицею, ни печати ‘для пакетовъ?’
— Не могу сказать. Я ничего не знаю.
Оказалось, какъ читатель увидитъ, что въ этомъ обществ никто ничего не зналъ изъ того, что-бы слдовало знать.
Мсто маленькаго контролера занимаетъ высокій, солидный управляющій длами общества, Н. Э. Герстфельдъ. Онъ даетъ показанія искреннія и подробныя. Онъ не сваливаетъ вину на членовъ правленія, хотя-бы и могъ это сдлать. Вы видите передъ собой администратора, зорко слдившаго за всмъ, но проглядвшаго главное. Вы видите лично честнаго и добросовстнаго человка, но простодушіе и доврчивость котораго на суд выяснились съ поразительной рельефностью, словно-бы говоря зрителямъ, какое грандіозное простодушіе было въ глав учрежденія. Вотъ что я писалъ о немъ въ прошломъ году, когда появилось въ газетахъ извстіе о растрат:
‘Управляющій длами общества взаимнаго поземельнаго кредита, Николай Эдуардовичъ Герстфельдъ, безспорно, безукоризненно-честный человкъ, добросовстный, усидчивый работникъ, искренній радтель на пользу общества взаимнаго поземельнаго кредита, длами котораго онъ управляетъ со времени его основанія. Сперва Преображенскій офицеръ, потомъ членъ новгородской земской управы, и, наконецъ, руководитель обширнаго дла, которому онъ искренно преданъ, Н. Э. Герстфельдъ, какъ оказывается, едва-ли обладалъ всми качествами, необходимыми для веденія такого громаднаго дла, и лично мн искренно жаль, что такой добросовстный человкъ въ настоящее время несетъ тяжелую нравственную пытку отчасти за свое незнаніе людей и излишнюю деликатность, весьма похвальную въ частной жизни и иногда совсмъ неумстную въ общественныхъ длахъ. Трудолюбивый работникъ самъ, воспитанный въ суровыхъ правилахъ военной дисциплины, пробывшій молодые свои годы въ военной служб, онъ слишкомъ много обращалъ вниманіе на форму, слишкомъ незаслуженно цнилъ бюрократическіе порядки, обращая вниманіе на мелочи, и опускалъ изъ вида существенное. Всегда за работой, всегда составлявшій какую-нибудь таблицу или углубившійся въ бухгалтерскіе счеты, испытывавшій мученія, если въ бухгалтерскомъ баланс нельзя было доискаться копейки, онъ, однако, представлялъ боле данныхъ превосходнаго исполнителя, чмъ руководителя дла. Иниціативы въ немъ было недостаточно для этого.
Но то, къ чему, въ самомъ дл, онъ относился съ опредленной строгостью,— то-же самое въ другихъ не вызывало въ немъ такой-же строгости, и онъ, напротивъ, черезчуръ снисходительно для общественнаго дятеля относился къ той шаткости понятій относительно щекотливыхъ вопросовъ въ. другихъ, которая другого, боле строгаго, человка заставила-бы быть гораздо боле осторожнымъ. Необыкновенно-доврчивый къ людямъ, слишкомъ бухгалтеръ въ душ, чтобы знать хорошо людей, и слишкомъ добрый человкъ, чтобы подозрвать лицемріе подъ видомъ простодушія, самъ простодушный, Н. Э. Герстфельдъ доврялъ людямъ, къ которымъ привыкъ, съ которыми сотрудничалъ съ основанія общества. Щекотливый къ чести учрежденія, съ нсколько военно-бюрократическимъ пошибомъ къ дисциплин, г. Герстфельдъ въ то-же время не могъ и подозрвать, чтобы кассиръ былъ въ состояніи столь безсовстно нарушить довріе. Нтъ сомннія, что до г. Герстфельда доходили слухи о роскошной жизни, и нтъ сомннія, что и ‘внезапныя ревизіи’ были вызваны, по иниціатив г. Герстфельда, этими, слухами. Точно такъ, по всей вроятности, г. Герстфельдъ и говорилъ осторожно по поводу этихъ слуховъ съ самимъ кассиромъ, и, разумется, кассиру ничего не стоило успокоить доврчиваго начальника и объяснить эти слухи какъ-нибудь такъ, что простодушіе г. Герстфельда удовлетворилось. Самъ онъ, конечно, не поврялъ кассы, быть-можетъ, онъ и не зналъ, какъ повряется касса, но, тмъ не мене, эта боязнь принять радикальныя мры съ самаго возникновенія слуховъ длаетъ г. Герстфельда нравственно-отвтственнымъ.
На что-же пошла свыше-десятилтняя дятельность въ учрежденіи?.. Разв на то чтобы, въ конц-концовъ, воочію увидать несовершенство бюрократическаго начала и убдиться, что это начало, какъ-бы ни были регулированы хорошо правила дисциплины, не содержитъ въ себ жизненнаго начала, а скрываетъ подъ блескомъ канцелярскаго порядка и централизаціи гниль и мертвечину’.
Посл показаній г. Герстфельда на суд, я прибавлю къ этой характеристик только одно, что простодушіе его, какъ администратора, оказалось еще гораздо боле. Во всемъ остальномъ я остаюсь при прежнемъ мнніи, и это мнніе еще боле усилилось во мн посл того, какъ я видлъ г. Герстфельда на суд въ качеств свидтеля. Онъ вытерплъ пытку и, конечно, заслуженную, онъ былъ несчастенъ, иногда жалокъ, но онъ не былъ смшонъ, какъ были смшны ‘божіи младенцы’ — члены правленія…
Онъ ‘забылъ о чек’, какъ самъ сознался на суд. Онъ не зналъ, что государственный банкъ выдаетъ текущій счетъ. Онъ доврчиво относился къ Юханцеву даже тогда, когда пронеслись слухи объ его жизни. Обо всемъ этомъ онъ самъ чистосердечно разсказывалъ на суд, давая показанія. Ясно было, что, занимая такую должность, онъ былъ не на своемъ мст, но вмст съ тмъ видно было, что искренне думалъ, что ведетъ дло хорошо и работалъ надъ нимъ, хотя и ‘дло’ видлъ тамъ, гд другой, мене простодушный, усмотрлъ бы одну формальность и пустяки.
Въ залу суда входитъ изящно одтая во все черное красивая брюнетка. Вс жадно смотрятъ на нее… Это знаменитая цыганка Шишкина… Любопытство публики возбуждено. Ждутъ интересныхъ показаній, думаютъ, что это дитя цыганскаго хора не устоитъ подъ перекрестными допросами обвиненія и защиты и станетъ болтать съ легкомысліемъ женщины. Во вс ошиблись. Цыганка держала себя съ достоинствомъ, а сказала ровно столько, сколько было нужно, ни на полдюйма больше. На вопросъ защиты, когда она познакомилась съ Юханцевымъ, она отвчала: ‘Два года и три мсяца назадъ.— В. Гд?— О. Въ Петербург.— В. А не въ окрестностяхъ?— О. Это правда.— В. Что онъ — прізжалъ въ компаніи?— О. Да, но припомнить тхъ, кто былъ съ нимъ, я не могу.— В. Константинъ Фелейзенъ былъ съ нимъ?— О. Наврное сказать не могу.— В. У Юханцева бывали обды въ назначенные дни?— О. Бывали.— В. Бывали парадные обды?— О. Бывали.— В. Вы познакомились съ мимъ въ ‘Самарканд’?— О. Это было въ ‘Ташкент’.— В. Онъ часто потомъ здилъ въ ‘Ташкентъ’?— О. Да, часто.— В. Каждый день?— О. Не каждый день, а очень часто.— В. Онъ прізжалъ съ товарищами, въ большой компаніи?— О. Да.— В. Много денегъ тратилъ тамъ?— О. Я не знаю.— В. Бывали роскошные пикники?— О. Пикниковъ я не видла. Ужинали, бывало.— В. Не случалось ли, когда вы жили съ нимъ, здить на пикники въ ‘Самаркандъ’, въ ‘Ташкентъ’?— О. Случалось,—В. Бывали парадные пикники?— О. Былъ весною.— В. Не случалось ли разъ, что полковая музыка играла тамъ?— О. Разъ или два было, врно не могу сказать.— В. Дорого этотъ вечеръ стоилъ?— О. Этого я не могу знать.— В. Когда играла полковая музыка, въ это время заведеніе запиралось, такъ что другой публики не впускали?— О. Не знаю.— В. Другой публики вы тамъ тогда не встрчали?— О. Нтъ’.
Такъ отъ нея больше и не добились ничего, и она ушла изъ залы, не оправдавъ ожиданій.
Я не стану говорить о разныхъ свидтеляхъ, промелькнувшихъ передъ нами, и прямо перейду къ бывшимъ членамъ правленія… Передъ нами графъ Крейцъ, старый генералъ, онъ держитъ себя не безъ величія. Онъ плохо помнитъ недавно прошедшее и часто отзывается запамятованіемъ — ‘этого я не припомню’, ‘это было такъ давно’ и т. п. Слушая этого почтеннаго графа, казалось, что если бы спросили у него, помнитъ ли онъ, что получалъ жетонное вознагражденіе, то и тогда бы онъ сказалъ, что ‘это было такъ давно’. Но объ этомъ его, разумется, не спрашивали. Онъ не помнитъ, на основаніи какихъ данныхъ составлялись бухгалтерскія книги. Онъ не припомнитъ, давало ли правленіе какую-нибудь инструкцію управляющему и бухгалтеру. Онъ не помнитъ, на чемъ основывалось его удостовреніе, что касса на лицо… Впрочемъ, кое-что и онъ наконецъ же вспомнилъ.
— Какія вы средства приняли, чтобы проврить кассу?— спрашиваетъ защитникъ.
— Мы старались боле усложнить порядокъ движенія суммъ!— отвчаетъ графъ.
— Какой же вы инструкціи держались: такой, какая въ казначейств?
— Я не знаю, какая инструкція въ казначейств.
— Проектъ вашихъ инструкцій на какомъ основаніи составленъ?
— Это такъ давно было, что трудно сказать.
Затмъ дале:
— Было ежедневное наблюденіе за кассой?
— Никакихъ ежедневныхъ наблюденій не было.
— Слдовательно, ни со стороны правленія, ни со стороны управляющаго за кассою наблюденія не было?
— Нтъ.
И графъ Крейцъ ушелъ съ миромъ, чтобы дать мсто штатскому генералу г. Познанскому. Г. Познанскій явился съ видомъ оскорбленной невинности. Онъ гордо держалъ свою голову, возвышалъ голосъ и, казалось, призывалъ само небо въ свидтели, что лучшихъ членовъ правленія не было, нтъ и не будетъ, и если произошла растрата, то въ этомъ виноватъ,— кто бы вы думали?.. Въ этомъ виноватъ ‘фокусъ’…
‘Я считаю долгомъ (возвышая голосъ и поднимая высоко голову) заявить передъ судомъ, въ силу принятой мною присяги, что систему проврки мы имли право считать вполн насъ и общество гарантирующею, и она соблюдалась нами крайне аккуратно и съ полною, совершенною точностью. Если въ ней были недостатки, то такого рода, которые заключались въ томъ, что какъ бы былъ разсчегь на могущій быть обманъ зрнія въ членахъ правленія и основанный на этомъ явленіи фокусъ. Мы противъ этого не принимали мръ, потому что служащіе не представляли такихъ данныхъ, но которымъ мы могли бы предполагать что-нибудь подобное’…
Г. Познанскій легко оскорбляется. Во всякомъ вопрос онъ усматриваетъ сомнніе въ томъ, что гг. члены правленія-страдальцы за правду… Онъ то и дло возвышаетъ голосъ и посматриваетъ вокругъ съ такою комическою гордостью, точно два милліона, которые выкралъ изъ-подъ носа въ теченіи 7-ми лтъ кассиръ, вновь найдены, и напрасно поднято все это дло… Явленіе этого свидтеля значительно развлекало публику, такъ какъ высоко-комическое зрлище публичнаго самохвальства въ виду только что бывшихъ показаній, ясно засвидтельствовавшихъ, что въ правленіи никакого порядка не было, не могло не быть въ высшей степени комичнымъ. Но г. Познанскій все продолжалъ въ томъ же тон, и когда предсдатель спросилъ его: ‘каждый ли разъ разсматривались подробно и внимательно печати на пакетахъ, и что онъ думаетъ на этотъ счетъ’, то г. Познанскій снова гордо поднялъ голову и произнесъ такую тираду:
‘Я никакого сомннія не имлъ и не имю въ томъ, что каждый изъ членовъ правленія былъ вполн внимателенъ къ своимъ обязанностямъ. Мы вс, члены правленія, до такой степени добросовстно относились къ этимъ обязанностямъ (начинаетъ возвышать голосъ), что я не допускаю возможности предположенія, чтобы кто-нибудь изъ насъ относился небрежно. (Громко и съ апломбомъ). Я считаю просто оскорбительнымъ подобнаго рода предположенія’.
Когда предсдатель спросилъ затмъ: какимъ образомъ одинъ изъ пакетовъ оказался запечатаннымъ печатью съ надписью ‘для пакетовъ’, то г. Познанскій отрывисто и съ неудовольствіемъ произнесъ:
— Это дло слдствія!
Ясно, что онъ считалъ унизительнымъ объяснить суду, какъ было дло. Онъ врилъ, что члены правленія были самые добросовстные члены — и дло съ концомъ. Что длать съ такимъ врующимъ человкомъ? Оставалось посл такихъ отвтовъ оставить въ поко г. Познанскаго и больше не допрашивать его, что стороны и сдлали. Впрочемъ, и того, что говорилъ Познанскій, было слишкомъ довольно…. Публика только пожалла, что первый комикъ сошелъ со сцены…
Не новый типъ явилъ изъ себя этотъ свидтель. Такихъ мы видли и еще увидимъ въ разныхъ нашихъ учрежденіяхъ. Мн, напримръ, разсказывали объ одномъ член правленія, который, пользуясь повышеніемъ бумагъ, длаемыхъ искусственно тмъ правленіемъ, въ которомъ онъ служилъ, продавалъ въ кассу же правленія свои бумаги и, такимъ образомъ, обманывалъ общество, гд онъ служилъ. Такія продлки онъ не считалъ ни во что. Но попробовали бы вы ему сказать, что онъ не только недобросовстенъ, а просто небреженъ, такъ, Боже мой, въ какомъ величіи и негодованіи представлялся этотъ господинъ…Просто страшно становилось за человка…
Познанскаго смнилъ г. Сальковъ, г. Салькова — графъ Гейденъ, графа Гейдена — г. Нейкеръ… Они вс что-нибудь да сказали, но въ конц концовъ, оказывалось изъ ихъ словъ, что они ничего не знали, но вообще ‘слдили’…
‘Великій богъ земли русской!’ можно было сказать, когда посл трехдневнаго присутствія въ суд, мы воочію увидали, какъ ведутся дла въ одномъ изъ солиднйшихъ учрежденій… Юханцева присудили къ ссылк. Прокуроръ, князь Урусовъ, тотъ самый, который началъ свою адвокатскую карьеру защитой бывшаго предводителя Владимірскаго дворянства, обвинявшагося въ растрат дворянскихъ денегъ, и остроумно объяснялъ тогда, что предводитель дворянства оказалъ себ ‘самопомощь’, а не растратилъ деньги, не безъ таланта разрисовалъ теперь Юханцева, тоже оказавшаго себ ‘самопомощь’, извергомъ, которому мсто въ Сибири. Защитникъ произнесъ очень умную рчь, особенно въ первой половин ея, гд пробовалъ коснуться условій, создающихъ Юханцевыхъ, но отъ этого подсудимому было, конечно, не легче…
Но, кром подсудимаго, въ глазахъ общества вышли изъ суда въ качеств подсудимыхъ и администраторы общества взаимнаго поземельнаго кредита, показавшихъ на суд себя во всей своей прелести.
Поучительнаго было довольно.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
