С. Глаголь (С. С. Голоушев)
Декабрьские картинные выставки в Москве
(Конкурс в обществе любит[елей] художеств,
периодическая выставка
и ученическая в школе живописи)
Декабрьские картинные выставки в Москве, Глаголь Сергей, Год: 1892
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Русская прогрессивная художественная критика второй половины XIX — начала XX века.
М., ‘Художественная литература’, 1977
Первою по времени в залах Общества любителей художеств была выставка картин, представленных на очередной, декабрьский конкурс Общества. Премии, объявленные Обществом в текущем году, были очень невелики и немногочисленны. Всего было три премии. Одна за жанр в 250 рублей, одна за пейзаж в 150 рублей и одна за портрет в 225 рублей. Благодаря этому, а также ввиду недовольства прошлогодним конкурсом на конкурс нынешнего года представлено было очень немного картин, да и в числе их не было ни одной такой сильной вещи, как, например, ‘Тишь’ г. Левитана, бывшая на конкурсе 2 года назад. Из жанровых картин обращали на себя внимание только 3 картины. Первая (получившая премию) изображает ‘Семью’ машиниста или зажиточного рабочего на даче в саду после скромного завтрака или обеда и принадлежит кисти г. Касаткина. Отец держит на коленях спящего грудного ребенка и задумчиво смотрит ему в личико. В картине есть настроение, и чувствуется, что эти люди тихо отдыхают после труда, но в лицах мало экспрессии. Чувствуется, что оба, и муж и жена, на картине позируют и думают больше всего о том, что сидеть перед художником изо дня в день по несколько часов и неподвижно смотреть в одну точку ужасно тяжело и скучно… Смотря на их лица, трудно сказать, грустно ли у них на душе или, напротив, они радостно думают, как сынишка вырастет и как они будут на него радоваться. Это дало даже повод одному юмористу сострить, что они просто съели очень скудный обед и думают, не съесть ли им затем и ребенка. Другой недостаток картины — какая-то условная чернота тона на фоне фигур, но эти недостатки обличают в художнике лишь некоторую неопытность и недодуманность, и в то же время картина обладает и многими большими достоинствами, которые справедливо заставили жюри признать ее достойной первой и единственной премии за жанр. Волею судеб конкурс Общества любителей художеств приобретает все более и более ученический характер, так как художники, создавшие себе некоторое имя, считают неприличным являться на конкурс и оспаривать премию у менее выдвинувшейся молодежи. Но в ученической вещи вы всегда и прежде всего ищете не мастерства, а изучения натуры и любви к своему делу… И в этом отношении картина г. Касаткина производит особенно приятное впечатление. В ней видна долгая и усидчивая работа, все в картине строго выслежено и внимательно написано, и если есть погрешности (например, слабо нарисованная пога отца, плоское лицо ребенка и т. п.), то вы все время чувствуете, что художник сделал это не по небрежности или недосмотру, а просто потому, что он не вполне еще овладел своей кистью и, сравнивая ‘Семью’ хотя бы с картинкой, представленной художником на конкурс 2 года тому назад и висящей тут же в залах Общества в качестве членского взноса (зимний пейзаж, мальчик с ведрами и собака), приходится поздравить художника с громадным шагом вперед.
Другая картина, обращавшая на себя внимание, изображает богадельню и трех старух, слушающих занимательный рассказ одной из своих товарок. В лицах есть несомненная и хорошо схваченная экспрессия, а голова средней старухи написана прекрасно, но этим все и ограничивается. Рисунок во многих местах заметно слаб, под кофтами старух не чувствуется спины живого человека, и главное, что бросается в глаза — это какой-то шаблонно-международный характер всей картины. Смотря на нее, не можешь себе дать отчета, происходит ли дело в России, в Англии или Германии.
Третья картина, ‘Обед рабочих мостильщиков’, была бы очень недурна, если бы не портила ее охристость общего колорита, а в лицах была бы хоть какая-нибудь экспрессия.
О прочих картинах жанра почти нечего сказать, ибо ни одна из них не пошла дальше совершенно детской живописи.
Не богаче была и область пейзажа. За исключением ‘Ночи’ г. Досекина, получившей премию, и ‘Барок на Днепре’, как оказалось, кисти г. Трояновского, тоже не на чем было остановиться, да и обе упомянутые картины далеко не представляют чего-либо выдающегося. В картине г. Досекина есть впечатление ночи, но и оно передано довольно условно, а в барках г. Трояновского масса красочности, хотя в общем эта картина прекрасно передает впечатление тихого, жаркого летнего дня и обещает художнику в недалеком будущем значительный успех.
Среди портретов внимание посетителя останавливали также лишь две вещи: портрет г. Медынцева кисти г. Корина (премия) и этюд дамы на зеленом фоне, как оказалось, г. А. Левитана. В портрете г. Медынцева есть экспрессия и широкая смелая манера, обличающая в художнике задатки. Неудачно только взяты и не нарисованы ноги.
От этюда дамы на фоне зеленой травы веет некоторой оригинальностью и потому, как он написан и как он взят, но в технике видна такая неуверенность и кропотливость, которая делает его рядом с вещью г. Корина малоинтересным. […]
Периодическая выставка также не особенно богата. По обыкновению, старейшины нашей живописи отсутствуют и, если бы не запоздавшая к выставке в пользу пострадавших от неурожая картина ‘Богоматерь’ В. М. Васнецова, да маленькая и, кстати сказать, очень хорошенькая картинка А. А. Киселева, то можно было бы признать периодическую выставку этого года всецело выставкою молодых художников. В области жанра, кроме картин, оставшихся от конкурса, обращают на себя внимание только произведения гг. Архипова, Загорского и молодого А. Маковского. У г. Архипова старенький монашек вышел на монастырский двор и кормит крошками галок. В картине много света, по обыкновению, красивые, мягкие краски, очень удачно вставленный в углу кусочек красного белья, сохнувшего на веревке, и от всей картины веет теплым летним днем и монастырской тишиной.
Картинки г. Загорского появляются у нас в Москве едва ли не впервые. Этот художник избрал темой своих произведений сцены в стиле Вл. Егор. Маковского, и нельзя сказать, чтобы внес в них много чего-либо нового. В одной картине — кучка гостей, собравшихся перед обедом ‘у стола с закуской’, в другой ‘сцена из семейной прозы’ — строптивая жена, отчитывающая за утренним чаем тощего, загнанного супруга. В обеих вещах твердый рисунок и приличные, хотя заурядные, краски. В группе у стола с закуской есть движение и типы, но они как-то недостаточно выяснены, не говорят и не живут на полотне, как у Вл. Егоровича Маковского. В ‘Семейной прозе’ выражение цельнее, а двое ребятишек, сконфуженных происходящей сценой, чрезвычайно жизненны и типичны. Смотря на отца семейства, кротко и грустно склонившего свою голову перед налетевшей бурей, вы чувствуете, что этот труженик виновен только в том, что у жены его скверный характер. Слабее передано выражение в лице самой супруги.
Молодой г. А. Маковский окончил курс своего учения и выступает на выставке в роли самостоятельного художника с тремя небольшими вещами. Признаемся, что мы ожидали от него большего. На долю молодого человека выпала завидная участь. Он родился с готовым именем в художественном мире и вырос посреди лучших произведений своего отца, и что бы ни писал он, все будет замечено, все будет покупаться и разносить по Руси имя нового члена этой замечательной художественной семьи. Но такая завидная участь наложила на него и очень серьезную задачу. Для того, чтобы известность его приобрела действительно твердую почву, мало повторять отца или дядю, и надо сказать свое самостоятельное слово, надо выступить перед публикой со своей определенной физиономией и отметить свои картины отпечатком своего внутреннего я. К сожалению, пока нельзя еще сказать о молодом художнике ничего подобного, до сих пор он повторял своего отца, а теперь повторяет дядю, и как в первом случае у юноши не хватало ни юмора, ни тонкого понимания рисунка отца, так и теперь его вещицам, очень опрятным и хорошеньким, не хватает вкуса и шика его дяди К. Е. Маковского.
Картинки г. Касаткина, сравнительно с его конкурсной вещью, положительно слабы по тону и не могут назваться удачными вещами. Картинки г. А. Степанова (‘Крымского’) также слабее многих его прежних вещей: неинтересны и безнатурны по тону. Маленькая картинка г. Пастернака, изображающая двух барынь на террасе, также заставляет с сожалением вспомнить таких же двух барынь, выставленных им года три тому назад и поразительно удачных по тону и свету.
Вообще у г. Пастернака произошло что-то неладное с красками, и в большом портрете, присланном художником на выставку, это чувствуется еще сильнее. Неприятные голубовато-зеленые деревья на фоне, синий сюртук и лицо, написанное холодными розоватыми тонами, производят впечатление страшного диссонанса, и трудно поверить, что они вышли из-под кисти г. Пастернака, написавшего несколько таких недурных вещей… Надеемся, что это не более, как случайное маленькое уклонение в сторону, и что не далее как на предстоящей передвижной выставке мы увидим художника снова в полной его силе.
Отдел портретов на выставке довольно беден. Кроме конкурсных вещей, внимание останавливается только на двух вещах г. Серова и портрете мальчика — г. Третьякова. Г-н Серов прислал на выставку чрезвычайно смелую вещь, возбуждающую самые оживленные толки в среде нашего маленького артистического мирка. На полотне — не более как часовой или даже, может быть, получасовой широкий набросок портрета известного певца Таманьо. Внимательнее проложено только самое лицо, остальное только едва замазано краской, шея кажется неимоверно толстой, а фигуры не чувствуется даже совсем,— и вместе с тем сходство схвачено до крайности ловко, глаза и выражение лица дышат жизнью… Группа наших ‘модернистов’ от портрета в восторге и готова провозгласить такое писание — за квинтэссенцию современного понимания искусства и художественного гения, старики пожимают плечами и удивляются, что такие произведения могут быть на выставке. В сущности, и те и другие неправы. Портрет этот — неоспоримое доказательство мощи и силы таланта г. Серова, и в то же время не более, как самый поверхностный набросок. Это своего рода tour de force и не более, и потому да хранит аллах наших подрастающих художников от подражания такой работе!.. Гораздо интереснее другой дамский портрет г. Серова, здесь больше работы, больше усидчивого выслеживания тона, хотя видна все-таки какая-то неоконченность и недосказанность.
Вообще, смотря на работы г. Серова, всегда хочется, чтобы он еще проштудировал всю свою работу, чтобы он, не бросая своего смелого, широкого мазка, проследил все мельчайшие полутона, круглящие лицо, и проглядел рисунок. Художнику следует почаще сверять свой взгляд на натуру с произведениями великих мастеров.
Ввиду этого особенно приятное впечатление производит на выставке вечерний пейзаж г. Серова. Здесь серьезная трактовка деталей, стремление закончить свой этюд,— и в результате прекрасное произведение.
Портрет работы г. Третьякова представляет, так сказать, диаметральную противоположность портрету Таманьо г. Серова. В одном все набросано смелой и торопливой рукой, в другом все усидчиво и внимательно выслежено, и в то же время у г. Серова в бесформенной массе красок — жизнь, а у г. Третьякова — натянутость и неподвижность лица и фигуры. Впрочем, портрет г. Третьякова все-таки очень недурен и написан бесконечно лучше всех пейзажей и жанров, которые он до сих пор писал и выставлял, но он хорош скорее как nature morte, a не как портрет живого, дышащего и мыслящего существа… По-видимому, г. Третьякову нужно долгое и кропотливое изучение натуры, и только при этом условии он чувствует себя во всеоружии своего искусства… Поэтому он давал хорошие образцы nature morte’a и не может овладеть пейзажем, которого скопировать нельзя, который надо ловить моментами и частями. При этом условии написать портрет ребенка — нелегкая задача, и для г. Третьякова достигнутый им успех нечто гораздо большее, чем для кого-либо другого.
Пейзаж, по обыкновению, преобладающий отдел на выставке, и пальма первенства остается здесь по-прежнему за г. Левитаном. Его ‘Березовая роща’, на которой нет ничего, кроме зеленых пятен тени и света, проникающего сквозь листву, да серых березовых стволов, дышит необыкновенной правдой и светом. Это — chef-d’oeuvre всей выставки, так же как и его ‘Золотая осень’. Остальные вещи слабее и производят впечатление очень больших и быстро написанных этюдов, а картина ‘В лесу’ так и совсем неудачна. В ней нет ни впечатления травы, ни впечатления хвои.
Второе место после г. Левитана принадлежит г. Ярцеву с его очень правдивой вещью ‘На Урале’ и чрезвычайно перспективной картиной ‘На реке Белой’. Затем следует отметить ‘Лунную ночь’ г. Досекина, получившую премию, и г. Ап. Васнецова ‘В парке’. Прочие вещи г. Васнецова хороши по тону, но неудачны по слишком жесткому письму. Так, в картине его ‘Над Днепром’: и горы, и зелень, и деревья, и даже коровы — все похоже на раскрашенные скалы, а у последователя г. Васнецова, молодого художника г. Мамонтова, получилось нечто уж совершенно несообразное. Г-н Святославский очень слабо представлен на выставке двумя скучными и не выслеженными по натуре осенними пейзажами, а г. Зарецкий также заставляет с сожалением вспоминать о его прекрасных прошлогодних вещах.
Г-н Переплетчиков выставил тоже неудачные вещи. Зима его жестка, а пароходик, повторенный с этюда, бывшего на этюдной выставке, красочен и гораздо хуже этюда. Остальные представляют еще меньше интереса.
Акварели выставлены гг. Скадовским, Богатовым и Морозовым.
Скульптура, как и всегда, очень скудна: два недурных бюста: г-жи Рис и певца Хохлова (мало похожий) работы г. Волнухина и две восковые группы довольно примитивной лепки — вот и все.
В заключение остается еще сказать несколько слов о выставленном здесь интересном даре г. В. Васнецова в пользу пострадавших от неурожая. Картина представляет повторение эскиза с образа, который художник писал в Киевском соборе, и изображает деву Марию с предвечным младенцем в руках. Богоматерь с строгим, девственным ликом идет по воздуху на фоне занимающегося утра, а божественный младенец с вдохновенным взором, устремленным вдаль, как бы вырывается из рук ее, навстречу страданиям мира.
Картина оставляет впечатление. В ней хорошо совмещены требования православного образа с силой и мощью художественного произведения,— и, раз увидев этот лик богоматери и глаза предвечного младенца, потом никогда их не забудешь. […]
‘Артист’, 1892, No 19, стр. 174-177