Н. А. Лейкинъ
Господа и слуги.
Рассказы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Товарищество ‘Печатня С. П. Яковлева’. 2-я Рождественская ул.
1903.
ДДУШКА-ИМЕНИННИКЪ.
ДДУШКА-ИМЕНИННИКЪ.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
Дедушка-именинник, Лейкин Николай Александрович, Год: 1903
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Богатый ддушка купецъ Иванъ Анисимовичъ Валовановъ былъ именинникъ. Утромъ ддушка сходилъ въ приходскую церковь къ ранней обдн, поставилъ на рубль свчей къ мстнымъ иконамъ, вынулъ часть изъ просфоры о здравіи ‘Іоанна со чады и внуки’, намнялъ мдныхъ денегъ на полтину и роздалъ ихъ нищимъ на паперти и къ девяти часамъ утра вернулся домой пить чай, облачившись въ бличій халатъ.
Въ девять часовъ утра ддушка перешелъ въ свой кабинетъ, слъ къ письменному столу, вынулъ изъ ящика пятьдесятъ серебряныхъ рублевиковъ, заране приготовленныхъ, разложилъ ихъ въ пять стопокъ по столу и сталъ ждать поздравителей, просматривая газеты сквозь круглыя серебряныя очки.
Ддушка былъ вдовъ, имлъ трехъ женатыхъ сыновей, двухъ замужнихъ дочерей и великое множество внуковъ и внучекъ отъ сыновей и дочерей, но жилъ одинъ со старикомъ артельщикомъ и кухаркой въ маленькой квартирк изъ четырехъ комнатъ, въ одномъ изъ своихъ многоэтажныхъ домовъ, которыхъ у него въ Петербург было одиннадцать и оцнивались они въ сумму боле чмъ въ семь милліоновъ. Ддушк шелъ семьдесятъ седьмой годъ, но, не взирая на это, онъ все-таки выводилъ двнадцатый шестиэтажный домъ на пустопорожнемъ мст, гд-то на окраин, которое онъ когда-то пріобрлъ за безцнокъ. Торговлей ддушка теперь вовсе не занимался, а когда-то торговалъ винами, фруктовыми и гастрономическими товарами, имлъ отдленіе для распивки вина на мст и подачи постителямъ холодныхъ закусокъ. Торговлю свою ддушка давно уже передалъ, занявшись учетомъ векселей, покупкой домовъ и пустопорожнихъ мстъ и перепродажей ихъ, выдачей денегъ подъ закладныя на дома имнія, и въ короткій срокъ удесятерялъ свой капиталъ. Къ торговл своей старикъ Валовановъ сыновей своихъ никогда не подпускалъ, опасаясь хищенія. Сначала они служили приказчиками и конторщиками у другихъ купцовъ, а теперь ничмъ не занимаются и живутъ на средства, которыя имъ отпускаетъ старикъ, правда, очень ограниченныя. Даетъ старикъ имъ и квартиры въ своихъ домахъ, но небольшія и непремнно на задворкахъ. Ддушка скупъ. Онъ самъ всегда отличался умренностью и аккуратностью, къ тому-же пріучалъ и своихъ дтей. Впрочемъ, двухъ своихъ дочерей онъ выдалъ, надливъ хорошимъ приданымъ. Сыновей своихъ онъ не допускалъ даже и до завдыванія домами, боясь хищенія, хотя сыновья его никогда ни мотами, ни кутилами не были.
— Оттого они и живутъ добропорядочно, что у нихъ никогда большихъ денегъ въ рукахъ не бывало. А дай-ка имъ деньги-то большія, такъ они тоже, братъ, ухать начнутъ!— говорилъ ддушка.
Всми домами Валованова завдывалъ обрусвшій нмецъ архитекторъ Егоръ Егоровичъ ІІІтрикъ, человкъ удивительно покладистый, двадцать лтъ уже терпливо выносящій вс попреки старика въ утайк чего-то, хищничеств и грабительств, хотя и представлявшій ежемсячно и ежегодно замчательно подробные и аккуратные отчеты и ничего до сихъ поръ не нажившій.
Старикъ Валовановъ зналъ это, но попреки Штрику все-таки длалъ, чтобъ запугать его на будущее. Платилъ онъ, впрочемъ, Штрику весьма приличное жалованье.
Денежными длами старикъ самъ занимался, имлъ почти по всмъ банкамъ несгораемые ящики, гд хранилъ свои капиталы и документы, и куда здилъ стричь купоны отъ процентныхъ бумагъ. здилъ онъ въ банкъ каждый день, здилъ на извозчикахъ и никогда лошадей своихъ не держалъ. Дома приближеннымъ его лицомъ былъ тоже вдовый старикъ артельщикъ Трифонъ Савельевъ, лтъ на десять, впрочемъ, моложе хозяина и, въ чаяніи будущихъ благъ, ожидая, что Валовановъ откажетъ ему по духовному завщанію изрядный кушъ за его врную службу, выносилъ съ истиннымъ христіанскимъ терпніемъ всю его воркотню, брань и попреки въ любостяжаніи. Служилъ Трифонъ Савельевъ у Валованова уже боле тридцати лтъ, сначала при фруктовой торговл, и въ настоящее время при Валованов былъ все: и камердинеръ, и разсыльный, и секретарь и завдующій квартирой. Сыновья Валованова не любили Трифона Савельева, говорили, что у него ‘прилипло къ пальцамъ много стариковскихъ денегъ’, но обращались съ нимъ почтительно, заискивали и искали протекціи… Трифонъ Савельевъ на самомъ дл имлъ большое вліяніе на старика Валованова, хоть и выслушивалъ отъ него брань и попреки. Часто говаривалъ онъ Валованову:
— А вотъ возьму плюну да и уйду отъ васъ, въ деревню на покой уду, такъ кто тогда при васъ останется? Мн что… Я теперь свои артельныя деньги выну, такъ мн въ деревн на весь вкъ хватитъ.
— Ну, ну, ну… Расходился… завелъ колесо. Слышали мы это все, слышали…— бормоталъ Валовановъ уже боле спокойнымъ голосомъ, прибавлялъ: ‘экая горячка, экій порохъ-старикъ’!— и умолкалъ.
Къ пріему поздравителей у Валованова въ столовой накрывалась закуска, ставилось нсколько бутылокъ дешеваго вина, красовался большой копченый сигъ на блюд и дв большія кулебяки, заказанныя въ трактир — одна съ говядиной и курицей, а другая съ вязигой и рыбой, об холодныя, да кухарка варила огромный кофейникъ кофе.
И вотъ Валовановъ сидитъ у себя въ кабинет и ждетъ родственниковъ-поздравителей. По его разсчету, прибыть должно человкъ тридцать. Сначала должны пріхать часовъ въ десять утра сыновья съ женами и дочери съ мужьями и привезти съ собой младшихъ дтей, не ходящихъ еще въ школу. Затмъ, посл двухъ часовъ дня, должны прибыть внучата гимназисты и гимназистки. Еслибы эти послдніе пришли раньше, то ддушка заругался-бы, зачмъ пропустили уроки, и отпустилъ-бы ихъ домой, не давъ ничего на гостинцы. Кабинетъ старика Валованова. былъ очень бдно убранъ и скоре напоминалъ келью іеромонаха-казначея въ монастыр. Письменный столъ потемнлаго краснаго дерева на шкафчикахъ. Въ углу кіота-божница такого-же краснаго дерева на двухстворчатомъ шкафу, съ десяткомъ иконъ въ серебряныхъ окладахъ, съ теплящеюся передъ ними лампадой и нсколькими гнздами для свчей, въ которыхъ стояли огарки желтаго воска… Мебель, состоящая изъ креселъ и дивана, была жесткая, безпружинная, крытая порыжлымъ зеленымъ сафьяномъ. У стны стояли полки съ торговыми въ массивныхъ переплетахъ книгами, на стн висли фотографическія карточки въ дешевенькихъ рамкахъ и большой портретъ какого-то архіерея. На противоположной стн помщался его собственный, Валованова, портретъ, сдланный масляными красками лтъ двадцать назадъ, въ полинявшей уже золоченой рам — портретъ очень плохой работы. Кром стола, была высокая конторка, тоже стараго краснаго дерева, на жиденькихъ ножкахъ. На ней лежали книги и счеты съ крупными костяжками. Цлый рядъ шпилекъ на стн около письменнаго стола былъ покрытъ запыленными счетами, обрывками бумажекъ съ надписями, квитанціями. На стол красовалась старинная бронзовая чернильница въ форм рыбачей лодки съ садками и стояли два бронзовые подсвчника, изображающіе колонны въ стил ампиръ и очень дешевенькая лампа подъ блымъ стекляннымъ абажуромъ. На окнахъ были жиденькія блыя кисейныя занавски. Самымъ дорогимъ предметомъ въ кабинет былъ желзный, такъ называемый несгораемый денежный шкафъ.
И въ этой старинной суровой обстановк сидлъ сдой какъ лунь старикъ Валовановъ, безъ малйшей еще проплшины въ волосахъ на голов, съ сдой, даже уже пожелтвшей бородой и съ краснымъ здоровымъ лицомъ и нсколько съузившимися слезливыми глазами.
Въ прихожей раздался звонокъ.
Въ прихожей долго раздвались, а ддушка сидлъ и ждалъ. Наконецъ, въ кабинет показалась голова ряда поздравителей. Это былъ средній сынъ старика Андрей съ женой и дтьми. Впереди шли ребятишки — одинъ въ красной канаусовой рубашенк съ золотымъ поясомъ, другой — въ матросскомъ костюм, третій — въ курточк съ бранденбурами и кисточками, двочка, съ подрзанными волосами подъ круглой розовой гребенкой, въ розовомъ коротенькомъ платьиц и, наконецъ, и родители ихъ — уже съ изрядной просдью очень тощій сынъ Андрей и грузная, толстая супруга его Гликерія Федоровна, въ шелковомъ плать, при часахъ на груди, съ множествомъ брилліантовыхъ колецъ, которыми были унизаны пальцы рукъ.
— Здравствуйте, папаша… Съ ангеломъ васъ поздравляемъ,— проговорилъ Андрей, поцловавъ у отца подставленную имъ руку и протянутую волосатую щеку.
— Съ превеликимъ днемъ вашего ангела, папенька. Дай вамъ Богъ быть здоровымъ,— произнесла Гликерія и поцловалась со свекромъ.
Дти тотчасъ-же выстроились въ шеренгу, и старшая двочка въ розовомъ платьиц начала читать поздравительное стихотвореніе. Слышались фразы:
‘Дай вамъ Боже многи лта
‘И что-бъ вашъ счастливый вкъ,
‘Какъ прекрасная комета
‘Лучезарно-бы истекъ’…
Кончивъ, двочка тотчасъ-же подала ддушк это стихотвореніе, написанное каракульками на голубенькой бумажк. Подалъ такое-же стихотвореніе на темно-желтой бумаг и мальчикъ въ курточк, а остальныя дти подали какіе-то четыреугольнички, сплетенные изъ разноцвтной бумаги. Мать тотчасъ-же произнесла:
— А это ддушк подушечка въ блье, для запаха, для духовъ.
— Гм…— улыбнулся старикъ.— Ддушка-то никогда на своемъ вку и на двугривенный духовъ не покупалъ. Ну, да ладно… Кладите на столъ.
— Эти бумажныя подушечки, ддушка, ужъ надушены и ихъ только въ блье положить,— прибавила опять мать,— запахъ надолго сохранится.
Ддушка тяжело вздохнулъ и сказалъ:
— Ну, садитесь, такъ гости будете.
Ребятишки живо размстились по стульямъ и дивану. Сли и сынъ Андрей съ женой.
Ддушка тотчасъ-же взялъ со стола стопку серебряныхъ рублей и сталъ одлять ими внучатъ:
— Ты, Катя, старшая, такъ вотъ теб два рубля на гостинцы,— проговорилъ онъ.
— Она, ддушка, не Катя. Она Оля. У насъ нтъ Кати. У насъ Оля и Лидія…— отвчала Гликерія Федоровна.— Катя — это у старшаго братца Алекся.
— Ну, все-равно. Оля, такъ Оля… Путаю я… Вотъ теб, Оля…
Двочка, взявъ деньги, соскочила со стула, сдлала реверансъ и поцловала у ддушки руку.
— А ты, Ваня? Кажется, Ваня?— продолжалъ старикъ.— Вани-то у всхъ сыновъ и дочерей есть.
— Петя, ддушка… Ваня самый меньшой.
— Ну, Петя, такъ Петя. И теб, Петя, какъ старшему, два рубля. А остальнымъ по рублю. Они маленькіе.
Мальчики, получивъ деньги, зашаркали ножками и тоже поцловали руку старика.
— Да деньги-то не транжирьте, сразу не продайте на гостинцахъ,— прибавилъ онъ.
— Нтъ, ддушка. Мы и гостинца не купимъ. Мы спрячемъ. У насъ копилки есть.
— Похвально, похвально. Кто бережетъ съ дтства — будетъ разсчетлиыъ и въ зрлыхъ годахъ,— наставительно сказалъ ддушка.— Нате-ка… Пожуйте пока до пирога,— прибавилъ онъ, подмигнувъ ребятишкамъ, и вынулъ изъ шкафчика стола коробку съ шоколадными лепешками.— Только не шьте много. Оставьте двоюроднымъ братишкамъ и сестренкамъ, которые тоже придутъ. Эта коробка съ шоколадинами, знаешь, Гликерія Федоровна, сколько времени лежитъ? Мсяца четыре.
— Да не кушаете сами, такъ что-жъ имъ длается!— отвчала невстка.
— Нтъ, сосу. Я иногда съ чаемъ сосу. Больше по вечерамъ. Но вдь тутъ фунтъ былъ купленъ.
— Много-ли, ддушка, фунтъ! Дти у меня фунтъ-то иногда въ день съдаютъ.
— А будто это хорошо? Вдь шоколадъ съ сахаромъ. А много сахару сть, такъ зубы портятся.
— По новйшимъ изслдованіямъ, папаша, говорятъ, наоборотъ,— возразилъ сынъ.— Да-съ. Сахаръ зубы поправляетъ. Сахаръ нуженъ для костей… Намъ докторъ сказывалъ.
— Вретъ твой докторъ. Пустяковину городитъ. Ныншніе доктора все наоборотъ. Такая ужъ извадка.
Старику возражать дальше не посмли. Было очень скучно. Да и старикъ скучалъ.
— Что это другіе-то не идутъ!— говорилъ онъ, смотря на часы.
— Марья Никитишна ужасно всегда долго сбирается,— проговорила про невстку Гликерія, чтобы что-нибудь сказать.— А вотъ мы живо.
Она переглянулась съ мужемъ. Тотъ кивнулъ ей утвердительно и она начала:
— У насъ, ддушка, къ вамъ просьба. Большая просьба… Семейство наше разрослось, старшіе дти ужъ гимназисты, одинъ кончаетъ, а мы все еще живемъ въ пяти комнатахъ, ддушка. Ужасно тсно. Взрослаго мальчика съ двочками держать нельзя. У маленькихъ бонна теперь. Тоже вдь и уроки учить надо. Не дадите-ли вы намъ къ нашей квартир еще комнатку?
Старикъ нахмурился и сталъ шамкать губами, нервно щипля бороду.
— Да и прибавлять комнатъ не надо. Прибавлять отъ другой квартиры — передлка, пробиваніе двери,— заговорилъ сынъ.— Конечно, рядомъ съ нами квартира пустая. Но если-бы вы намъ дозволили перехать въ эту пустую квартиру…
Старикъ тяжело вздохнулъ.
— А какъ мы-то жили, когда вы были маленькіе!— отвчалъ онъ.— Ты долженъ помнить. Въ четырехъ комнатахъ ютились, а нетто у насъ такое было семейство, какъ у тебя? У тебя шесть человкъ дтей, а у меня васъ было восемь, да шесть человкъ приказчиковъ, два мальчика. И жили, и благодарили Бога. Приказчики спали на антресоляхъ, внизу вы, старшіе мальчишки. Лавочные мальчишки въ кухн съ кухаркой. Столовой не было. Какая такая столовая! А была просто чистая горница и въ ней пили и ли. Да и спали. На диван я спалъ.
— Тогда, ддушка, вкъ другой былъ и другіе достатки,— возразилъ сынъ.
— А теперь у тебя велики достатки? Велики? Сказывай!— набросился на сына старикъ.— Какіе твои достатки? Что въ страховой-то контор конторщикомъ служишь? Такъ мы знаемъ ихъ. Полторы тысячи въ годъ — и дальше ни тпру, ни ну… Конечно, всякому-бы это было достаточно при готовой квартир, если кто уметъ протягивать по одежк и ножки…
— Проценты тысячу двсти рублей съ моего капитала еще въ семью идутъ,— похвасталась невстка.— Мы и не жалуемся. Этого съ насъ хватаетъ. А вотъ квартира-то только мала и тсна.
— Мала и тсна… Мала и тсна…— передразнилъ ее старикъ.— Не мала и тсна, а просто зарылись, сударыня моя. Да… Во сколько комнатъ пустая-то квартира рядомъ съ вами?
— Тамъ семь комнатъ,— отвчала невстка, совсмъ сконфузившись.
— Семь… Шутка сказать: семь… Я самъ никогда не живалъ въ такой большой квартир. Семь. А вы говорите: отдай ее вамъ… Семь…— горячился старикъ.
Сынъ виновато опустилъ глаза. Жена его смотрла куда-то въ сторону.
Въ прихожей опять зазвонили.
Пріхала старшая дочь старика Валованова Варвара, вдова, грузная, ожирвшая женщина лтъ за пятьдесятъ, съ широкимъ проборомъ въ изрядно уже посдвшихъ волосахъ, тоже въ шелковомъ плать, тоже съ множествомъ колецъ на пальцахъ. Она представляла изъ себя яркій типъ петербургской купчихи средней руки, замужемъ была за баньщикомъ, дровянымъ торговцемъ и поставщикомъ плиты, завдуя еще и по сейчасъ своими торговыми банями, не сданными ею въ аренду. Съ нею были сынъ студентъ и дочь — двушка лтъ восемнадцати.
Въ сопровожденіи своихъ дтей и шелестя шелковымъ платьемъ, вошла Варвара Ивановна въ кабинетъ, поцловала у старика руку и расцловалась съ нимъ. То же сдлали и дти ея, причемъ дочь Анна поднесла старику вышивку для туфель. Затмъ Варвара Ивановна поцловалась съ невсткой, подала руку брату и погладила по головкамъ его ребятишекъ, замтивъ невстк:
— А васъ не упередишь. Вы всегда первыми передъ ддушкой отличаетесь. Ужъ мы какъ торопились и ближе васъ живемъ, а вы все-таки тутъ. Алешу-то вы, папенька, въ первый разъ видите въ студенческой форм,— обратилась она къ старику.
Старикъ посмотрлъ на внука и сказалъ:
— Вижу, вижу, что сдурилъ.
— Отчего-же сдурилъ?— запальчиво произнесъ студентъ.
— Ну, потомъ!..— махнулъ ему рукой старикъ.— Прежде надо сестру твою за подарокъ отдарить. Аннушка! Кажется, Аннушка? Внучата-то много, такъ все перепутываю.
— Анюта, Анюта,— поддакнула мать.
— Такъ вотъ теб, Аннушка, на духи или на перчатки тамъ, что-ли…
Старикъ взялъ со стола три рублевика и сунулъ ей въ руки, а затмъ обратился къ студенту:
— Ты удивляешься, почему ты сдурилъ. А вотъ почему… Теб который годъ?
— Двадцать первый.
— Ну, вонъ какая орясина! У дяди твоего Анисима старшій сынъ на годъ тебя моложе, а ужъ въ банк служитъ и семьдесятъ пять рублей въ мсяцъ получаетъ. Самъ себя и одть и пропитать также можетъ. А ты что? Теб сколько еще въ студентахъ-то учиться?
— Четыре года.
— Стало быть, выйдешь изъ науки двадцати пяти лтъ. Чудесно. И все-таки куда-нибудь на пятьдесятъ, шестьдесятъ рублей въ мсяцъ чиноваломъ.
— Зачмъ чиноваломъ? Я въ помощники присяжнаго повреннаго.
— И все-таки на материныхъ хлбахъ? Отлично. Что ты помощникомъ-то достанешь? Какіе шиши? Четвертныя бумажки за неплатежъ за квартиры будешь у мирового взыскивать? Такъ этой теб заработки на сапоги не хватитъ. А двоюродный братъ къ тому времени въ банк будетъ получать уже рублишекъ сто двадцать пять въ мсяцъ, а то и больше, если ловкій парень.
— Зато, когда буду присяжнымъ повреннымъ, стану хорошо доставать.
— Дура! Да вдь теб до присяжнаго-то повреннаго семь-восемь лтъ ждать. Да и присяжнымъ будешь, такъ вдь практика-то на улицахъ не валяется. Ее поискать да поискать надо. Нынче старики адвокаты — и т лапы пустыя сосутъ. Я знаю, у меня есть знакомые. Если у кого есть два тепленькихъ мстечка юрисконсультомъ,— ну, живутъ изъ кулька въ рогожку. А такъ-то хоть зубы на полку клади.
— Тогда я могу по государственной служб…— пробовалъ возразить студентъ.
— Ну, молчи. Самое лучшее теб было-бы материнымъ дровянымъ дворомъ управлять да банями, а конечно, коли ты теперь студентъ, то это дло къ теб, какъ къ коров сдло. На, бери четыре рубля на гулянку. Хоть мн тебя за подарокъ и не отдаривать, но все-таки бери.
— Мерси…— иронически произнесъ студентъ, видя, что мать ему подмигиваетъ, чтобы онъ взялъ деньги, и принялъ четыре рубля.
А въ кабинетъ ужъ входилъ младшій сынъ старика — Анисимъ, мужчина лтъ сорока съ бородкой Генриха IV, сзади слдовала жена его, маленькая юркая блондинка, беременная, съ подвязанной щекой и вела за руку мальчика лтъ восьми и двочку лтъ шести.
Эти были тоже съ поздравленіемъ на розовомъ листик бумаги. Цлованія, чтеніе стиховъ. Раздача рублевиковъ на гостинца.
Кабинетъ уже такъ наполнился родственниками, что ссть было некуда. Маленькіе ребятишки садились по двое на стулъ. Сидвшіе раньше на стульяхъ сталкивали ихъ. Кто-то заплакалъ. Произошла драка. Матери начали разнимать.
Звонокъ, и вошелъ старшій сынъ Алексй, уже совсмъ лысый человкъ, съ сильной сдиной въ усахъ и бакенбардахъ. Смахивалъ онъ на отставного военнаго. Сзади шла его жена, краснощекая, здоровая женщина, но тоже съ сдиной въ волосахъ. Шествіе заключали ихъ дти: взрослый сынъ франтикъ съ испуганными навыкатъ глазами, дочь лтъ двадцати, дочь лтъ четырнадцати. Началось поздравленіе, поцлуи, здоровались съ родственниками. Раздалось чмоканье, продолжавшееся въ разныхъ углахъ минуты три. Двушки принесли подарки: одна вышивку для подушки съ изображеніемъ зеленой птицы на черномъ фон, клюющей красныя ягоды, а другая — шелковый кошелекъ. При подач кошелька мать проговорила:
— Нынче все золото пошло, такъ вотъ, ддушк подъ золото… Кошелекъ большой. Сюда можно хоть на тысячу рублей положить.
Ддушка разсмялся.
— А я дома-то больше двухсотъ рублей и не держу. Все на текущемъ… Какъ понадобится что на уплату побольше — сейчасъ Трифонъ и бжитъ въ банкъ. Да и расплачиваюсь-то чеками,— сказалъ онъ, суя двушкамъ по три рубля въ руку.— Ну, а теб? Надо вдь и теб дать на гулянку, хоть ты и безъ подарка,— отнесся старикъ къ взрослому внуку съ испуганными глазами.
— У меня, ддушка, есть подарокъ, не знаю только, понравится-ли вамъ,— отвчалъ внукъ, суя руку въ карманъ визитки.— Я вамъ выпиловочную рамку своей работы для портрета… Я знаю, ддушка, что вы не снимаетесь и портретовъ не любите, а маменька пристала: ‘сдлай, выпили’.
— Давай, давай. Всякое даяніе благо. Тутъ не подарокъ важенъ, а уваженіе, память.
Внукъ вынулъ рамку изъ бумаги и подалъ, прибавивъ:
— Я, ддушка, если хотите, самъ и сниму съ васъ сегодня портретикъ. Я съ фотографіей пріхалъ. Я живо, по особому способу.
— Сними сними…— согласился снисходительно ддушка.
А дочь старика, Варвара Ивановна, въ это время перешептывалась съ сыномъ студентомъ и говорила:
— Подхалимъ. Женихъ вдь. Женится. Что нибудь вымаклачить хочетъ.
— Ну, возьми себ пятерку… Вотъ маленькій золотой кругляшекъ,— говорилъ ддъ и ползъ въ столъ за деньгами, посмотрлъ по сторонамъ и, видя, что въ кабинет ужъ многимъ ссть нельзя, крикнулъ:— Ну, вы, мелкая шантропа, идите въ другія комнаты и гуляйте тамъ, а здсь взрослые останутся! Да закуску и гостинцы тамъ до поры до времени не ворошить, не трогать! Вдь все для васъ приготовлено. Потомъ съдите.
Дв матери начали тотчасъ-же выгонять маленькихъ ребятишекъ изъ кабинета.
Раздался еще звонокъ.
— Ну, вотъ и Наташа. Послдняя дочка Тогда вс. Тогда можно и за завтракъ приниматься,— сказалъ старикъ Валовановъ.— Мужчинъ-то ужъ, поди, къ водк тянетъ.
— Я водки не пью, папенька,— проговорилъ сынъ Андрей.
— Что такъ? За что-жъ ты на нее обозлился?
— Чувствую, что вредъ приноситъ, въ ноги ударяетъ. Опять-же и вереда пошли по тлу. Докторъ сказалъ, что лучше бросить. Мадерки рюмочку я иногда выпью, а водку бросилъ.
— Подхалимъ,— тихо произнесла Варвара Ивановна брату Алексю и кивнула на Андрея.
Тотъ улыбнулся и отвчалъ:
— Наврное, что-нибудь попросить хочетъ.
У дверей, однако, звонила не дочь Наташа. Въ кабинетъ вошелъ архитекторъ Егоръ Егорычъ Штрикъ, сухопарый нмецъ, съ маленькими сдыми бакенбардиками колбаской на скулахъ.
— Добрый день, Иванъ Анисимычъ,— сказалъ онъ, кланяясь старику Валованову и пожимая его руку.— Позвольте имть честь поздравить васъ съ именинами. А васъ всхъ, господа, съ именинникомъ .
Общія рукопожатія. Штрикъ ходилъ по всмъ угламъ и привтствовалъ сыновей и внуковъ Валованова. У дамъ онъ прикладывался къ ручкамъ. Т чмокали его въ голое темя.
— Боже мой, какое потомство! Какое потомство огромное!— говорилъ онъ.— И, кажется, ни одного архитектора, чтобы смнить меня по управленію домами Ивана Анисимыча.
— Растетъ одинъ архитекторъ, Егоръ Егорычъ,— отвчалъ Андрей Валовановъ.— Пусть только окончитъ реальную гимназію — сейчасъ его въ институтъ гражданскихъ инженеровъ.
— А гд онъ? Гд? Покажите! — воскликнулъ Штрикъ.
— Въ гимназіи. Ддушка не любитъ, кто по буднямъ манкируетъ уроками, и потому сынишка мой придетъ его поздравить посл двухъ часовъ, когда покончитъ съ классами.
Варвара Ивановна опять шепнула брату Алексю:
— Слышишь? Такъ въ душу и залзаетъ. Наврное, что-нибудь просить будетъ.
— Да вдь этимъ старика не проймешь. Я пробовалъ,— сказалъ Алексй.— Къ нему не подластишься ничмъ. Тутъ важенъ часъ. Нажилъ что-нибудь старикъ хорошо — ну, проси, не откажетъ, а если потерялъ хоть грошъ — проси или не проси все равно ничего не будетъ.
— Да что-же онъ сегодня-то потерялъ? Сегодня-то ужъ ничего.
— А угощеніе, что намъ сегодня приготовилъ? Кулебяка, окорокъ ветчины, телятина. Онъ все считаетъ, у него все на счету. Да раздастъ сегодня рублей семьдесятъ пять. Онъ хоть и длаетъ, а ужъ теперь все это въ ум высчитываетъ. Я знаю его!— подмигнулъ Алексй.
Старикъ ежился и смотрлъ на часы.
— Только одной Наташи и нтъ,— говорилъ онъ.— Что это на самомъ дл? Конечно, ей далеконько хать, но все-таки пора-бы.
— Поздно встаютъ. Теперь мужъ ея съ съ новымъ трактиромъ связался. Оркестръ тамъ у нихъ. Пвицы какія-то заведены,— сказалъ Анисимъ.— Мужъ до трехъ часовъ ночи въ трактир, а она его ждетъ, спать не ложится. Спятъ до десяти часовъ утра, а то и дольше.
— Ну, для тезоименитства-то родителя могла-бы и пораньше встать,— отвчалъ старикъ.— Подождемъ еще минутъ десять, да и закусывать будемъ. Чего еще! Семеро одного не ждутъ. А тутъ ужъ человкъ двадцать пять собралось, если мелкихъ-то считать.
— Больше, ддушка…— откликнулась Варвара.
— Вы посчитайте-ка… Братъ Алексй самъ пять… насъ трое. Вотъ вамъ восемь… Братъ Андрей самъ шестой — четырнадцать…
— Брось… Что улья на паск считать, что родственниковъ — нехорошо,— перебилъ ее старикъ.
Дочь Наташа, однако, скоро явилась. Она была съ мужемъ, толстякомъ съ двойнымъ подбородкомъ и кавалерійскими усами, въ парик, съ колыхающимся чревомъ Сзади ихъ шли двочка подростокъ и сынъ лтъ восьми.
Двочка и мальчикъ тотчасъ-же поднесли ддушк корзинку съ фруктами.
Старикъ Валовановъ цловался со всми ими и говорилъ дочери Наташ полушутя, полусерьезно: — Поздно, поздно… Проштрафилась. Вс пріхали, а васъ нтъ. Нехорошо. Самая младшая и самая неисправная.
— Да вдь далеко, Иванъ Анисимычъ,— отвчалъ за нее мужъ.— Живемъ почти за городомъ. хали, хали, хали… Вотъ нужно было за-гостинцами для васъ завернуть. Тамъ знакомые приказчики задержали. Разспрашиваютъ, какъ въ новомъ заведеніи я торгую…
— Захали-бы, когда-нибудь, папаша, въ наше новое-то заведеніе ушки покушать,— приглашала дочь Наташа, полная, еще не утратившая вконецъ своей красоты дама въ брилліантовомъ браслет, брилліантовыхъ серьгахъ и брилліантовой брошк, изображающей стрлу.
— Это чтобъ я-то въ загородное заведеніе захалъ!— засмялся старикъ.— Нашла гостя! Да тамъ меня ваши арфянки съ панталыка собьютъ.
— У насъ нтъ, ддушка, арфянокъ. У насъ все на благородную ногу. У насъ женскій оркестръ изъ артистокъ, разныхъ заграничныхъ консерваторокъ. Потомъ у насъ хоръ оперныхъ пвицъ — Вагнера поютъ… Глинку. У насъ на благородной ног…
Старикъ махнулъ рукой.
— Одинъ чортъ! Только разв, что въ карманы-то не лазаютъ,— сказалъ старикъ.— Куда мн! Запутаюсь.
— Къ намъ генералы, папенька, здятъ,— не унималась дочь.
— Ну, и пускай ихъ здятъ! Однако, что-жъ я? Пора и завтракать. Тамъ въ столовой давно ужъ все приготовлено. Идите въ столовую. Проходите. Пейте водку. А я вслдъ за вами. Мн нужно изъ бличьяго халата въ сюртукъ перерядиться. Трифонъ! Гд Трифонъ? Пойдете туда, такъ пришлите ко мн Трифона.
Толпа родственниковъ направилась вонъ изъ кабинета и тискалась въ дверяхъ. Сынъ Анисимъ выждалъ, пока вс выйдутъ, и остался наедин съ отцомъ.
— Такъ какъ-же, папенька, насчетъ лишней комнатки-то къ моей квартир?— спросилъ онъ.
— Потомъ соображу. Ступай,— махнулъ рукой старикъ.— Скажи потомъ Трифону, чтобъ онъ мн напомнилъ.
— Или можетъ быть прикажете намъ перехать въ пустую квартиру? Такъ еще пріятне, потому она на дв комнаты больше.
— Трифону, Трифону.
— Ужасно мы стснены, папенька.
— По одежк протягивай ножки. Ну, да я соображу. Ступай. Ахъ, да… На вотъ… Передай Наташинымъ-то дтямъ по два цлкача… Я и забылъ имъ дать за подарокъ. Двочк и мальчику. Какъ ихъ? Крестники, а забылъ, какъ зовутъ.
— Женичка и Миша.
Ну, вотъ передай Женичк и Миш. Вотъ еще рубль… Женичк три дашь. ‘Отъ ддушки, молъ, на баловство’. А я сейчасъ.
Старикъ сбросилъ съ себя бличій халатъ. Сынъ удалился. Вошелъ Трифонъ Савельичъ, маленькій старикъ съ подстриженной бородкой, напоминающій торговца.
— Переодваться задумали? Да зачмъ вамъ? Были-бы въ халат,— сказалъ онъ.
— Не разсуждай. Сюртукъ…— оборвалъ его старикъ.
Старикъ Валовановъ вышелъ въ столовую. Вс родственники стояли около стола, но ни къ д, ни къ вину никто еще не прикасался.
— Что-жъ вы?..— сказалъ старикъ,— Пришли да и чванитесь. Закусывайте.
— Васъ ждемъ, ддушка,— откликнулось нсколько голосовъ сразу.— Покажите примръ, а мы потомъ и выпьемъ за ваше здоровье.
— Да вдь я малость… Разв вотъ икорки и кулебяки кусочекъ. Да и то только начинки разв, а ужъ корки мн не по зубамъ,— откликнулся старикъ.— Совсмъ зубовъ нтъ.
Старшій сынъ Алексй вертлся около него.
— Чего вамъ налить, папаша, для подкрпленія-то силъ?— спрашивалъ онъ.
— Бленькаго винограднаго налей рюмочку. Попробую, какого Трифонъ купилъ. По рублю съ четвертью на бутылку ему отпустилъ. И по старому за эти деньги можно было имть очень хорошенькій мозельвейнъ, а нынче вино дешевле.
— Ваше здоровье, ддушка! За ваше здоровье, папенька!
Къ Валованову старику лзли и дти и внуки съ рюмками водки, мадеры и другихъ винъ.
— Дти: ура!— крикнулъ сынъ Анисимъ.
Раздалось громогласное ура. Старикъ, прожевывая икру, улыбнулся.
Подошелъ къ старику Трифонъ Савельевъ съ рюмкой и сказалъ:
— Еще разъ съ ангеломъ… желаю вамъ добраго здоровья и въ длахъ успха. Да сердиться поменьше. Изводите себя иногда сердцемъ, а это нехорошо. Вамъ беречь теперь себя надо. Годы не молодые.
— А ты вчно съ наставленіями,— откликнулся старикъ, чокаясь съ нимъ.
— Васъ-же любя. А то сердитесь, и себя и меня изводите.
Они выпили. Уста жевали. По тарелкамъ гремли ножи и вилки. Старикъ лъ, смотрлъ по сторонамъ и улыбался. Ему нравилось, что вокругъ него такое потомство. Глаза его улыбались, углы рта расширялись,
Это тотчасъ-же замтилъ сынъ Алексй и опять подошелъ къ нему.
— Папаша, завелъ я себ лошадку. Ужъ простите, что не посовтовался съ вами, а завелъ, началъ онъ.— При экономіи вдь не дороже извозчиковъ будетъ.
— Ври больше. Отчего-же я-то не завожу?— зашамкалъ губами старикъ.— Ну, да ладно. А только смотри: прибавки къ своему содержанію не жди. Изворачивайся съ тмъ, что есть.
— Да мн хватитъ. А я только хотлъ насчетъ снца попросить… Насчетъ сна… Пусть Трифонъ Савельевичъ дастъ записочку, чтобъ воза на дватри сна съ дачи отпустили. Тамъ оно все равно зря пропадаетъ.
— Какъ зря? Тамъ дв коровки. Оттуда мн нтъ-нтъ да масла пришлютъ, молока, творожку, сметанки…
— Я знаю-съ. Но вдь тамъ много. Гд-же двумъ коровамъ състь столько!
— Надо узнать… Надо узнать… Тогда отчего-же не продаютъ? Это доходъ. Дача у меня и такъ въ большой убытокъ. Я спрошу Егора Егорыча. Какъ-же это такъ?
— Такъ можно, папаша, для моей лошадки-то?
— Постой… А кто теб конюшню для лошади разршилъ? Теб квартира была дана безъ конюшни.
— У меня, папаша, былъ при квартир сарай. Даже два… Вотъ я и смнялъ.
— Врешь, врешь. Съ дворниками стачался? Такъ нельзя. Я поговорю съ Штрикомъ.
— Бросьте, папаша. Конюшня все равно стояла пустая.
— Можно было сдать. Доходъ… Это порядокъ…— заволновался старикъ.
— Ну, я потомъ, папаша… Я потомъ…
Сынъ Алексй не радъ былъ, что и сна попросилъ. ‘Не въ часъ попалъ’,— думалъ онъ, отходя отъ отца.
— Просилъ чего-нибудь?— задала ему вопросъ сестра Варвара Ивановна.
— Сна попросилъ съ дачи. Да что! Не радъ, что и попросилъ. Не въ часъ…
Алексй махнулъ рукой. Онъ ужъ видлъ, что старикъ подозвалъ своего управляющаго Штрика и распекаетъ его.
А около Трифона Савельича увивался сынъ Анисимъ и говорилъ о расширеніи своей квартиры.
— Я у него просилъ, а онъ сказалъ мн, что переговоритъ съ вами, такъ ужъ, пожалуйста, поддержите мою сторону. У насъ тсна квартира. Вдь съ тхъ поръ, какъ она дана, семейство увеличилось.
Трифонъ Савельевъ покачалъ головой.
— Напрасно… Напрасно вы къ нему обращались,— произнесъ онъ,— Вамъ-бы къ Егору Егорычу обратиться, и тотъ сдлалъ-бы все за милую душу. А Ивана Анисимыча только раздражили. Онъ теперь совершенно противъ всякаго увеличенія расходовъ. Но Боже мой… Вы не выдайте меня только…— прибавилъ Трифонъ Матвевъ, наклонился къ уху и прошепталъ:— Богадльню, пріютъ дтскій и школу своего имени посл смерти задумали. Духовное завщаніе переписали.
Анисимъ Валовановъ даже въ ужасъ пришелъ.
— Да что ты!— прошепталъ онъ.— Ну, а намъ-то? Дтямъ, внукамъ?
— Вамъ само собой, но главное отдляетъ на богадльню, пріютъ и школу. Только вы пожалуйста меня не выдавайте.
— Закуска…— чесалъ затылокъ Анисимъ.— Пожалуй, половину состоянія на это дло?
— Куда больше! Ужъ архитекторъ ходитъ, проектъ составляетъ. На сто стариковъ и старухъ. На сто мальчиковъ и двочекъ… Столовая для раздачи бднымъ пищи… Школа… Читальня…
— Господи!
Анисимъ схватился даже за голову.
— Бога ради только не выдавайте.
— Можетъ быть намъ-то ужъ самые пустяки? Вдь насъ-то три сына и у всхъ дти. Дв дочери и тоже дтныя.
— Дочерямъ, я слышалъ, что ничего-съ. Вдь болтаютъ они иногда со мной, особливо, когда спать ложатся. Мн тоже самые пустяки. Такъ и сказали, что пустяки… Ужъ я думаю даже въ деревню хать. Что мн тутъ зря-то околачиваться? Отдыхать пора. Только вы ради самого Христа…
— Да буду молчать, буду…
— А про дочерей такъ сказали: он у меня при замужеств награждены, мужья ихъ при капиталахъ, такъ какого имъ еще рожна!
— Господи! Да что-же эдакіе пріюты и богадльня будутъ стоить?— ужасался Анисимъ.
— Милліона на три проектецъ у архитектора. Создатель!
— Брату Алексю можно сказать?— спрашивалъ Анисимъ.
— Держите пока въ секрет. Я самъ ему потомъ объясню. Да это еще не все. На родин у себя коммерческое и ремесленное училище задумали на триста человкъ.
— Охъ, охъ! Да ты не врешь?
— Съ какой-же стати врать-то! Я такъ полагаю, что Иванъ Анисимычъ скоро сами всмъ вамъ объявятъ объ этомъ.
— Ну, дождались… Вотъ ждали наслдства, ждали богатства…
Анисимъ Валовановъ стоялъ блдный. На лбу его выступалъ холодный потъ.
Старикъ Валовановъ положилъ себ на тарелку кусокъ кулебяки съ рыбой, икры и сталъ сть съ аппетитомъ. Старшій сынъ Алексй сталъ приглядываться къ старику и лицо старика показалось ему добродушнымъ и спокойнымъ. Алексй тотчасъ-же шепнулъ жен:
— Я хочу сейчасъ объявить насчетъ нашего Володьки-то, что у него невста есть — и онъ кивнулъ на сына, франта съ выпученными глазами, пившаго украдкой отъ старика вторую рюмку англійской горькой, чокаясь съ двоюроднымъ братомъ студентомъ.
— Ой, напрасно!— покачала та головой.— Лучше ты зазжай для этого отдльно. Гд тутъ!
— Отдльно-то иногда хуже бываетъ. Придешь, а онъ расходную книжку считаетъ или заноситъ въ нее что-нибудь. А это ужъ послднее дло. Скажу я ему? Мн кажется, что лицо у него теперь такое благодушное, такъ что можно разсчитывать на что-нибудь хорошее.
— Ой, не провали! А благодушія я не вижу. Сейчасъ въ сн отказалъ.
— Онъ не отказалъ, онъ дастъ сна. Онъ привыкъ только поупрямиться.
— Въ прибавк квартиры твоему брату отказалъ. Андрею отказалъ, Анисиму…
— Да вдь сразу онъ ничего не даетъ. Всегда нужно нсколько разъ просить. Я попробую. Знаешь, какъ я сдлаю? Я сейчасъ объявлю только о томъ старику, что у Володьки невста есть, и спрошу его, не хочетъ-ли онъ ее посмотрть когда-нибудь. А насчетъ денежной помощи Володьк покуда ни слова… Насчетъ денегъ потомъ…
— Ну, какъ знаешь.
Алексй тотчасъ-же подслъ къ старику и произнесъ:
— У насъ, папенька, женихъ есть, не знаю только, какъ вы на это посмотрите…
— Кто такой?— спросилъ старикъ и опять нахмурился.
— А Володька. Фотографъ-то нашъ, который съ васъ сейчасъ портретъ снимать будетъ.
— Никакого я съ себя портрета ему снимать не дамъ.
— Да вдь вы общали.
— Ничего я не общалъ.
Сынъ Алексй видлъ ужъ, что началъ не въ часъ, но онъ началъ и нужно было продолжать.
— Такъ вотъ-съ… Володька нашъ женихъ,— сказалъ онъ.
Старикъ помолчалъ, чавкая начинку изъ пирога.
— Ну, и скатертью дорога,— проговорилъ онъ.— Денегъ-то только припасъ-ли твой Володька, чтобъ жену содержать?
— Да онъ сто рублей въ мсяцъ въ банк получаетъ. Награды къ праздникамъ.
— Я въ старину жилъ и меньше чмъ на сто рублей, васъ кормилъ, а ему-то на жену ста рублей хватитъ-ли?
— У невсты тысячъ пятокъ есть приданаго. Ну, тряпки дадутъ, обстановку,— пояснялъ Алексй.
— Пять тысячъ рублей по четыре съ половиной процента въ годъ, всего только двсти двадцать пять рублей, да государственный налогъ скинуть надо…— сосчиталъ старикъ.
— Ну, награды… Въ общемъ, я такъ считаю, что тысяча восемьсотъ въ годъ у него-наберется.
— Тысяча восемьсотъ! А думаютъ-ли нынче на тысячу-то восемьсотъ съ семьей жить? Нынче вдь не старая пора. Ловкачи! Съ фотографіями…— подпустилъ шпильку старикъ.— Фотографія-то что стоитъ! На ддушкины средства можетъ быть разсчитываетъ? Такъ вдь онъ не внучка, чтобъ ему на приданое давать. Внучка — дло десятое, ей можно… А внукъ — мужчина.
Алексй заискивающе захихикалъ.
— Но, въ виду того, что онъ какъ первый внукъ женится, то можетъ быть ддушка ему и прикажетъ дать отдльную маленькую квартирку въ какомъ-нибудь дом,— произнесъ онъ.