Дед (отрывки из поэмы)
Пролога
И зажигали в коридоре ночники,
И гулкую рояль устало запирали,
И замолкали мягкие шаги…
Тогда — на медный лист из тёплого камина
Унылый дед в шлафроке вылезал
И отпирал буфет, и брал Бенедектина,
Садился на диван с ногами и вздыхал.
И изредка, погладив под усами,
Справлялся он с звонившими часами,
Чтоб вовремя убрать Бенедиктин,
Закрыть буфет и влезть опять в камин.
VI.
Так посидеть… Уют — тянуть Бенедиктин,
Глядеть знакомое и думать, как сегодня,
О том, о сём, с луною на один.
Весь этот маринад ещё пра-пра варили
И что ж — довольствуются им и до сих пор,
Пра-пра, те всё же так иль этак жили,
А эти — тянут тухленький раствор.
На что им жизнь? Они не знают жизни!
Водою мёртвой спрыснуты… А брызни
Живой водой — какой переполох
У всех, во всём, у этих даже блох!
VIII.
Я был ведь не дурён, я был красноречив…
Графиней Ланговой я был замечен в свете
И приглашён в салон — и это ведь не миф!..’
Дед замолчал и, видит, Лунный Мальчик
Вдруг соскочил с луча и подошёл к нему
И улыбается, грозит, согнувши пальчик,
И говорит, колебля полутьму:
— Ты хочешь жить, мертвец? Я — мёртвых оживитель,
Профессия недавняя… Родитель
Твой оживлён был мной за радужную, но —
Он слова не сдержал и умер вновь давно…
IX.
Залог пустяшный — твой фамильный бриллиант.
Он будет при тебе… не думай, ради Бога,
Что мы жульё, что я такой же франт,
Как внук твой, Константин! Останется с тобою
Твой бриллиант, но — заложить, продать
Его не сможешь ты. Он закреплён судьбою
Отныне за бюро, которым воскрешать
Тебе подобных послан я в ущербы
Луны… Согласен? В день, как опушатся вербы,
В двенадцать дня начнёшь ты жить таким,
Как ты хотел, ну — мне пора к другим… —
X.
Сказал — исчез. И дед вскочил в волненьи,
По комнатам забегал меж лучей
Томительной луны, перевернул в смятеньи
Бенедиктин и — влез в камин скорей.
первой части
С огнями звёзд, струящихся ко дну…
Не ветер, а ладонь, ласкающая дрёму,
Не шелест, а слова, зовущие ко сну.
И бьётся сон, как бабочка, в ресницах
И заволакивает грёзами глаза,
И снится о бесшумных, лёгких птицах,
Летящих вдаль, где тишь и бирюза…
И грезятся трепещущие дали
И солнце в водной розовой эмали,
И корабли проникновенных снов
Скользят из заводи в простор без берегов.
VIII.
С певучим именем! Предтеча душных лет…
Когда на облаках гадает мирный месяц,
И звёзды влажные слагают триолет,
Осенняя листва, облипшие дорожки,
В холодный торф полупретворена —
Над ней пыльцой уж в полдень вьются мошки,
В ней, может быть, трава зарождена.
И на песке слоистом, уплотнённом
И мраморном — там, у скамьи под клёном —
Так чётки, так легки и молоды
Мои неспешные, широкие следы.
второй части
Борись за жизнь до смертного конца.
Меча защитного не покидай беспечно —
Пусть он замрёт с тобой, в пожатьи мертвеца!
В любви и в радости коварно-лживо скрыты
Мучительный удар, страданий долгих яд —
Отдайся им, но панцырем покрытый,
Но разума свободным шлемом сжат!
Не затемни кристальных дней тревогой,
Чужими помыслами, праздностью убогой,
И никому не дай ты перейти
Свои случайные, но вольные пути’.
пятой части
Мне памятен мой сказочный закат.
Как будто ты была и балкой полусонной,
И мирным рёвом и блеяньем стад,
И жалобной жалейкой, и холмами,
И белыми церквами по холмам,
И ты звонила их колоколами,
И ты плыла в них тихо к небесам,
И ты ждала кровавого потока
На нивы мирные зловеще и жестоко,
И оттого, что ты ждала, закат
Так мощен был, так гневом был чреват!
VII.
И каждый раз ему не одолеть
Долины червленеющего злата,
И листьев вечера, кровоточащих медь.
В них вечно мгла таится пауками,
И паутин невидимую ткань
Она мрачит мгновенными крылами
И мечет заколдованную грань.
Но, верою сильна, ты ждёшь от века
Своей судьбы, рождая человека
В своей томительной холодной глубине,
Ему нашёптываешь: ‘Верь, отдайся мне!’
VIII.
И ретроград, и революцьонер:
Один бездействует, другой мятётся…
Тот — рыцарь, тот — святой, тот — изувер,
На виселице, в шахтах, казематах,
В подагре, с перепоя, под ножом,
В мундирах, клобуках и каторжных халатах,
С сохой, с пером, с нагайкой, под ружьём,
То подлы, то ничтожны, то несчастны,
Безвластно властны, как рабы подвластны —
Все заживо погребены в тебе,
В твоих цепях, позоре и судьбе!
IX.
И в кабаках, в увеселительных садах
Поют с эстрад про цепи и вериги —
Угар вина настоен на слезах…
И прокляты поля под жёлчным плугом,
И прокляты станки гудящих мастерских,
И проклят Бог и брошен низким слугам
И адски страшны лики у святых…
Любовь красна томительной разлукой,
И труд уныньем, тяжестью и мукой,
И, как гармоника, как вихорь гопака,
Весёлость русская безумна и дика.
X.
Измученная родина моя,
Но есть в тебе, сквозь буден сумрак серый,
Глубокой мудрости небесная струя.
Рассудком разум твой не уничтожен,
И близок в человеке человек —
Он ищет божества, и потому безбожен,
И вольным дух он сохранил навек,
И на кострах, в пещерах одиноких
И в искусах мучительно жестоких,
И — сквозь селенья — с сумкой за спиной
Скользит над светлой, мирной глубиной…
Лев Зилов. Дед. М., 1912.