De Profundis, Гилберт Уильям, Год: 1864 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 193 минут(ы)

DE PROFUNDIS.

ПОВСТЬ
ВИЛЬЯМА ДЖИЛЬБЕРТА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

ГЛАВА I.

ГЕРОЙ, БЕЗЪ ИМЕНИ И МСТА ЖИТЕЛЬСТВА, ВЪ ПЕРВЫЙ РАЗЪ ЯВЛЯЕТСЯ НА НСКОЛЬКИХЪ СЦЕНАХЪ.

Однажды въ субботу вечеромъ, въ ноябр 1835 года, мистеръ Джемсъ Спарксъ, рядовой полка ея величества шотландскихъ гвардейскихъ Фузелеровъ, вышелъ изъ дому своей жены, во двор Синяго Якоря, по улиц Іоркъ въ Вестминстерскомъ квартал, чтобъ отвезти блье, отданное мистриссъ Спарксъ въ мытье однимъ семействомъ, проживавшимъ во двор Дина, близь аббатства. Обязанность Джемса состояла въ томъ, чтобы катить телжку, на которой были поставлены дв корзины для блья, между тмъ какъ жена его шла рядомъ съ нимъ, наблюдая, чтобы кто нибудь изъ прохожихъ по улицамъ Броадвей и Тотхильсъ, не совсмъ чистыхъ на руку, не осмлился прикоснуться къ ввренному ей блью,— предосторожность совершенно лишняя, что охотно допуститъ всякій, кто мало мальски знакомъ съ этой мстностью. По дорог, какъ и слдовало ожидать, ничего такого не случилось, что могло бы встревожить мистриссъ Спарксъ: благоврная чета благополучно добралась до дома. Мистриссъ Спарксъ пригладила передникъ, поправила ленты на шляпк, обтянула платокъ на плечахъ, и скромно постучалась въ дверь, которую сейчасъ же отворила опрятно одтая служанка.

Мистриссъ Спарксъ вошла въ домъ, приказавъ мужу слдовать за ней съ корзинами. Джемсъ, имя привычку повиноваться приказаніямъ своей жены также безмолвно и безпрекословно, какъ повиновался приказаніямъ своего полковника, немедленно взялъ одну изъ корзинъ и притащилъ ее въ отдаленный конецъ корридора. Тамъ онъ засталъ свою жену и служанку занимающимися обычнымъ споромъ о какихъ-то вещахъ изъ блья, не доставленныхъ будто бы на прошлой недл. Мистриссъ Спарксъ, истощивъ весь запасъ своихъ доводовъ, обратилась за помощью къ мужу, прося подтвердить ея показанія. Почтенный воинъ всегда исполнялъ это, нисколько не колеблясь и нисколько не думая о томъ, какую оказывалъ въ подобномъ случа услугу, онъ длалъ это не изъ неуваженія къ правд, по въ полномъ убжденіи, что все сказанное женой его была совершенная истина. Служанка, однако, продолжала стоять на своемъ, ее не могли поколебать ни доводы мистриссъ Спарксъ, ни отрывистое подтвержденіе ея мужа. Споръ продолжался еще нсколько минутъ безъ особенной пользы для той и другой стороны, когда служанка замтила, что такъ какъ вечеръ довольно холодный и дверь на улицу оставалась открытою, то для мистриссъ Спарксъ было бы гораздо лучше внести въ корридоръ и другую корзину, и уже посл того поговорить о дл.

Джемсъ, повинуясь взгляду жены, бросился на улицу, но такъ долго замедлилъ своимъ возвращеніемъ, что отсутствіе его встревожило и мистриссъ Спарксъ и служанку, и об он отправились къ дверямъ узнать, что случилось. Выглянувъ на улицу, он крайне изумились, не видя нигд Джемса. Въ первую минуту изумленія мистриссъ Спарксъ обдало ужасомъ при мысли, что врно пропало блье, но вслдъ за тмъ ужасъ этотъ прошелъ, когда она увидла, что не только телжка съ корзиной стояла на мст, но и въ корзин все было цло.

Какъ бы то ни было, хотя увренность въ цлости блья и уничтожила ужасъ, но все-таки отсутствіе мужа изумляло ее, тмъ боле, что такому странному съ его стороны поведенію не представлялось никакой благовидной причины. Посл непродолжительнаго ожиданія, изумленію мистриссъ Спарксъ не было границъ, когда она увидла мужа, возвращающагося къ дому съ здоровымъ трехмсячнымъ ребенкомъ на рукахъ, который ревлъ изъ всхъ силъ.

Джемсъ, не ожидая вопросовъ, въ двухъ словахъ объяснилъ причину своего изчезновенія. По выход на улицу за другой корзиной, его вниманіе было привлечено дтскимъ крикомъ, и вдругъ, въ стоявшей передъ нимъ корзин, онъ къ величайшему своему удивленію увидлъ младенца, какимъ образомъ попалъ онъ туда, это поставило его въ совершенный тупикъ. Онъ торопливо оглянулся вокругъ, въ надежд увидть живое существо, которое по всей вроятности могло оставить бдное маленькое созданіе въ такомъ жалкомъ положеніи, но не увидлъ ни души. А такъ какъ ребенокъ не могъ самъ собою упасть съ неба на подобіе снга, и кто нибудь да положилъ же его въ корзину, то въ силу такого предположенія Джемсъ ршился отъискать виновнаго. Съ этимъ намреніемъ онъ взялъ ребенка на руки, вмст съ нимъ выбжалъ на прилегавшую улицу, и все-таки не увидлъ ни одного человка, котораго, даже по самому малйшему поводу, можно было бы заподозрить въ безсердечной шутк, съигранной надъ несчастнымъ младенцемъ.

Въ корридор, само собою разумется, сейчасъ же образовался военный совтъ изъ Спаркса, его жены и служанки. Прежде всего былъ произведенъ самый тщательнйшій осмотръ ребенка,— не только молоденькой служанкой, но и обладавшей большею опытностію и материнскимъ тактомъ мистриссъ Спарксъ, и все-таки не открылось ни одной тончайшей нити, по которой можно было бы добраться до его исторіи. Это было тмъ боле досадно, что всякій найденышъ, герой какой нибудь повсти, по преданію бываетъ одтъ въ такое блье, которое должно показывать, что его родители занимаютъ въ обществ довольно значительное положеніе, а тутъ какъ нарочно представилось какое-то необыкновенное исключеніе изъ общаго правила, ребенокъ имлъ на себ одну рубашонку, да и та была не только груба по своему качеству, но и крайне ветха по своему состоянію. Потомъ,— не знаю, нужно ли говорить объ этомъ,— въ бль романическаго найденыша, по обыкновенію, долженъ лежать кошелекъ съ золотомъ и къ одежд младенца долженъ быть пришпиленъ лоскутокъ бумаги съ означеніемъ имени, которое дано было младенцу при крещеніи,— но тутъ не было ни кошелька, ни лоскутка бумаги. Тутъ было также еще другое замчательное обстоятельство,— ребенокъ не имлъ того нжнаго сложенія, того прекраснаго выраженія лица, которыми въ легкой литератур обыкновенно характеризуются младенцы въ ихъ несчастномъ положеніи. Напротивъ, это было замчательно простое, крпкаго тлосложенія, грязное, непривлекательное маленькое созданіе, съ здоровыми и сильными легкими, которыя, для доказательства, что обладатель ихъ и сильно озябъ, и сильно былъ голоденъ, дйствовали съ такой энергіей, что мистриссъ Спарксъ не замедлила укутать его въ свой теплый платокъ и этимъ самымъ успла предотвратить нарушеніе спокойствія въ почтенномъ семейств. Результатомъ совщанія оказалось то, что это было весьма серьезное дло, и что безъ лучшаго легальнаго совта никакихъ дальнйшихъ мръ предпринимать не слдуетъ, а такъ какъ въ этомъ приключеніи главнымъ дйствующимъ лицомъ былъ мистеръ Спарксъ, то онъ, не ожидая ршенія вопроса о недоставленномъ на прошлой недл бль, втащилъ въ корридоръ другую корзину и вмст съ женой и телжкой пустился отъискивать полисмена.

Мужъ и жена зорко глядли во вс стороны, но не усмотрли ни одного полисмена до тхъ поръ, пока не выбрались на улицу Броадвей, да и тотъ, котораго они нашли, нисколько не могъ помочь имъ въ настоящемъ дл. Онъ откровенно объяснилъ, что ему мало извстны законы по дламъ такого рода, но все же сказалъ, что, по крайнему его разумнію, слдовало бы немедленно обратиться въ домъ призрнія на улиц Іоркъ и передать младенца на попеченіе приходскихъ властей, — по крайней мр онъ поступилъ бы непремнно такимъ образомъ, если бы съ нимъ повстрчалось подобное обстоятельство.

Спарксъ и его жена, поблагодаривъ полисмена за добрый совтъ, въ ту же минуту отправились въ домъ призрнія. По приход туда, имъ нужно было обождать выхода служащихъ при дом особъ. Это было въ то самое время, когда бдныхъ просителей и просительницъ размщали по временнымъ комнатамъ, такъ что, до окончанія этой операціи, благоврная чета ничего не могла сдлать, мистриссъ Спарксъ принуждена была ждать, когда разведутъ по мстамъ всю эту праздношатавшуюся толпу. Такое обстоятельство въ особенности было непріятно этой доброй женщин, какъ потому, что она по врожденному вкусу дорожила чистотой и опрятностью, такъ и потому, что по профессіи она была прачкой, а тутъ какъ будто нарочно, вс окружавшіе ее, по ея соображенію, сильно нуждались не только въ мыть надтаго на нихъ платья, но и ихъ физіономій. Мистриссъ Спарксъ старалась держаться поодаль отъ нихъ, но сохранить за собой такое положеніе оказывалось не только труднымъ, но даже невозможнымъ, потому во первыхъ, что пріемная, въ которой столпились пришедшіе, была очень мала, а во вторыхъ потому, что крикъ ребенка, который какъ будто настаивалъ на томъ, чтобы его услышали, притягивалъ къ себ изъ толпы всхъ женщинъ, которыя обнаруживали сильное любопытство взглянуть на малютку и съ тмъ вмст узнать его исторію. Наконецъ распредленіе просителей и просительницъ но временнымъ комнатамъ кончилось и мистриссъ Спарксъ очутилась лицомъ къ лицу съ начальникомъ заведенія, во все это время мужъ ея стоялъ на улиц, охраняя телжку.

Несмотря на всю сжатость объясненій мистриссъ Спарксъ, начальникъ заведенія слушалъ ее съ весьма замтнымъ нетерпніемъ.

— Добрая моя женщина, сказалъ онъ, когда мистриссъ Спарксъ замолчала: — очень жаль, что этихъ полисменовъ не учатъ исполненію своихъ обязанностей какъ слдуетъ. Вы не имете никакого права на призрніе ребенка отъ здшняго прихода. Почему я могу знать, что вы говорите правду? Быть можетъ, это и правда, я даже не сомнваюсь въ томъ, но сами согласитесь, если бы я удовлетворилъ ваше домогательство на одномъ только вашемъ голословномъ показаніи, то намъ пришлось бы принять на свое попеченіе половину дтей изъ всего прихода. Вы должны представить этого ребенка въ полицейское управленіе и настоять на томъ, чтобы оно приняло его на свое попеченіе, на вашемъ мст я бы не вышелъ оттуда, пока этого не сдлаютъ. Въ настоящую же минуту, я покорнйше прошу васъ оставить это мсто, потому что у меня есть другія дла, которыми я долженъ заняться безотлагательно.

Мистриссъ Спарксъ, не имя никакихъ возраженій, отправилась къ мужу и конечно послдовала совту начальствующаго лица. По прибытіи въ мстное полицейское управленіе мужъ и жена вызвали полицейскаго инспектора, который со вниманіемъ и участіемъ выслушалъ показанія бдной женщины.

— Безсмысленно, сказалъ онъ:— и даже безчестно, что начальникъ благотворительнаго заведенія препроводилъ васъ сюда. Ему бы, кажется, должно быть извстно, что мы ничего не можемъ сдлать для дтей подобнаго рода. Пожалуйста вы снесите этого ребенка назадъ и настойте на томъ, чтобы его приняли.

— Да какъ же это сдлать, сэръ, когда онъ сказалъ мн, что я должна настоятельно требовать отъ васъ и не уходить, пока вы этого не сдлаете.

— Онъ сказалъ это? произнесъ инспекторъ: — ну, такъ я же докажу ему, что на этотъ разъ онъ ошибается, я пошлю съ вами сержанта, который развяжетъ вамъ руки отъ всякихъ хлопотъ, и совтую вамъ отправляться сейчасъ же, потому что ребенокъ повидимому не здоровъ.

— Бдняжка! не удивительно, сказала мистриссъ Спарксъ: — я думаю, онъ только что не умираетъ съ голоду.

Мистриссъ Спарксъ и ея мужъ въ сопровожденіи сержанта снова двинулись въ домъ призрнія. По прибытіи въ домъ, мистриссъ Спарксъ и сержантъ немедленно были представлены начальнику, Джемсъ, по обыкновенію, остался на улиц. Сержантъ при этомъ случа былъ краснорчивъ. Онъ ясно доказалъ начальнику заведенія, что въ дом полицейскаго управленія нтъ мста для удобнаго помщенія ребенка такого возраста, что законъ и чувство человколюбія требуютъ, чтобы власти, пекущіяся о призрніи бдныхъ, приняли участіе въ этомъ дл, и наконецъ было бы жестоко навязать ребенка бдной прачк.

Начальникъ отвчалъ, что ему очень хорошо извстны британскіе законы о призрніи бдныхъ, что онъ строго соблюдаетъ ихъ и вовсе не нуждается въ замчаніяхъ (это, мимоходомъ сказать, было справедливо до нкоторой степени), что онъ принимаетъ такое же участіе въ этомъ дл, какъ и инспекторъ, и даже гораздо больше, пусть инспекторъ самъ поучится законамъ.

При такомъ нападеніи на инспектора, сержантъ вспыхнулъ и отвчалъ, что не хочетъ говорить объ этомъ предмет, но что начальникъ долженъ принять ребенка и мало того, долженъ отвчать за хорошее о немъ попеченіе.

Начальникъ въ свою очередь предложилъ сержанту принять ребенка на свое попеченіе, и затмъ они обмнялись крупными словами. Во все это время мистриссъ Спарксъ стояла и слушала. Нтъ надобности приводить здсь разговора двухъ оффиціальныхъ лицъ. Достаточно сказать, что онъ принялъ крайне саркастическій тонъ, это показывала упорная уклончивость сержанта принять ребенка на свое попеченіе, у него, говорилъ онъ, не было лица, способнаго кормить ребенка грудью, а какъ скоро явится такое лицо, то онъ общалъ дать знать начальнику. Не обошлось дло и безъ личностей, это доказывается тмъ, что начальникъ прямо въ глаза сержанта назвалъ его инспектора осломъ, который вовсе не знаетъ законовъ, и что онъ, начальникъ, выучитъ его. Онъ просилъ сержанта передать все это инспектору вмст съ его почтеніемъ. Сержантъ убдился наконецъ, что въ знаніи законовъ онъ далеко не пара начальнику дома призрнія, а потерявъ хладнокровіе, сталъ неизмримо ниже своего соперника, увидя, что его доводы ни къ чему не ведутъ, онъ счелъ за лучшее пробить ретираду, что и сдлалъ подъ прикрытіемъ множества угрозъ и общаній отъ имени инспектора отквитать начальнику заведенія, все это разумется начальникомъ было принято съ величайшимъ презрніемъ.

Лишь только сержантъ удалился, начальникъ заведенія объявилъ мистриссъ Спарксъ, что и она должна уйти, при этомъ однако жь посовтовалъ ей снова обратиться въ полицейское управленіе и не выходить оттуда, пока не получитъ удовлетворенія.

Мистриссъ Спарксъ вышла на улицу и присоединилась къ мужу, здсь благоврная чета ршительно не знала, какія принять дальнйшія мры. Они начали обсуживать вопросъ о вторичномъ обращеніи въ полицейское управленіе, но оставались въ какой-то нершительности, за то ребенокъ дйствовалъ чрезвычайно ршительно, не получая ужина, онъ ревлъ и барахтался такъ сильно, что какой-то проходившій мимо дерзкій мальчишка посовтовалъ ей, если у ней подъ платкомъ былъ краденый поросенокъ, убираться какъ можно скоре домой, а то пожалуй еще встртится съ полисменомъ и наживетъ хлопотъ. На эту насмшку мистриссъ Спарксъ ничего не отвтила, а Джемсъ удовольствовался тмъ, что бросилъ на негодяя взглядъ, полный глубокаго презрнія. Слово ‘домой’, произнесенное мальчикомъ, даромъ не пропало, они ршились дать несчастному маленькому созданію пріютъ въ своемъ дом, и уже утромъ разобрать надлежащимъ образомъ, кто врне толковалъ законъ о водвореніи: начальникъ ли благотворительнаго заведенія или полицейскій инспекторъ. Безъ дальнйшаго промедленія, они направили свой путь ко двору Синяго Якоря, гд по возвращеніи взятой на прокатъ телжки благополучно и спокойно вошли въ свой боле привтливый домъ.

ГЛАВА II.

МИСТРИССЪ СПАРКСЪ ДОМА.— НАШЪ ГЕРОЙ СТАНОВИТСЯ ЖЕРТВОЙ БЛИСТАТЕЛЬНАГО НЕВДНІЯ ЗАКОНА.

Когда мистеръ и мистриссъ Спарксъ вошли въ свой домъ, они увидли, что родная ихъ дочь Джемима ждала ихъ прибытія съ крайнимъ нетерпніемъ. Джемима, единственное дитя этой достойной четы, около восьми лтъ отъ роду, была весьма некрасива, съ лицомъ, покрытымъ веснушками, и волосами чисто огненнаго цвта. Станомъ она была очень сухощава, неуклюжа, угловата и по лтамъ чрезвычайно высокаго роста. Ноша матери подъ теплымъ шейнымъ платкомъ не мало изумила ее, любопытство ея увидть ребенка было такъ велико, что она повидимому забыла о голодномъ состояніи, въ которомъ находилась до прихода родителей. Мистриссъ Спарксъ вывернула изъ платка своего protйgй и вмст съ Джемимой въ теченіе нсколькихъ минутъ смотрли на ребенка съ большимъ участіемъ. Восторгъ Джемимы былъ безпредльный, не смотря на вопли и барахтанье маленькаго дикаря, она чуть не задушила его поцалуями. Наконецъ мистриссъ Спарксъ тономъ величайшей ршимости сказала, что если это маленькое созданіе понравилось ей, то оно, оставаясь подъ ея кровлей, ни въ чемъ не должно нуждаться, и вслдъ затмъ отправила Джемиму купить на полпенни молока, а сама принялась мыть ребенка теплой водой, которую Джемсъ подавалъ ей, и которая предназначалась для вечерняго чая. Окончивъ эту операцію, она на скорую руку приготовила для ребенка блье, такъ что когда Джемима воротилась, въ наружности ребенка было столько перемнъ къ лучшему, что если бы она не была убждена въ его тождественности, то едва ли бы узнала, его.

Ребенокъ посл этого былъ отданъ на руки Джемимы, между тмъ какъ мистриссъ Спарксъ занялась приготовленіемъ ужина не только для него, но и для всего семейства. Мистеръ Спарксъ немедленно заслъ за столъ и вскор началъ уничтожать поданный ужинъ, съ угрюмымъ, но съ тмъ вмст и самодовольнымъ видомъ, наблюдая за кормленіемъ или, врне сказать, пичканьемъ ребенка, глотавшаго пищу съ такимъ аппетитомъ и жадностью, которые доказывали, что крикомъ своимъ онъ не имлъ ни малйшей попытки обмануть кого нибудь въ дйствительности своего голода. Благосклонное обращеніе мистриссъ Спарксъ и Джемимы не было оставлено имъ безъ вниманія, сейчасъ же посл накормленія онъ выразилъ благодарность своимъ благодтелямъ тмъ, что заснулъ крпкимъ сномъ. Затмъ, посл непродолжительнаго совщанія, гд уложить ребенка на ночь,— ршено было, къ величайшему удовольствію Джемимы, что онъ ляжетъ съ ней на одной и той же постели. Наконецъ настало время, когда мистеръ Спарксъ долженъ былъ оставить жену и отправиться въ свои казармы, уходя, однако, изъ дому, онъ бросилъ еще взглядъ на маленькаго незнакомца. Джемима была уже въ постели, подл нея покойно пріютился ребенокъ, она береяшо приподняла одяло, чтобы дать отцу своему возможность взглянуть на малютку. Старый воинъ задумчиво посмотрлъ на спящаго младенца, какъ будто въ этотъ моментъ ему пришло на память что-то давно прошедшее, но полное глубокаго интереса, потомъ онъ нагнулся, поцаловалъ дочь и ребенка и посл того немедленно вышелъ изъ дому.

На другое утро, посл завтрака, мистриссъ Спарксъ надла шляпку, шерстяной платокъ и съ ребенкомъ на рукахъ отправилась въ домъ призрнія. Джемима, успвшая отъ души полюбить его, горько заплакала и, не смотря на строгую воинскую дисциплину, соблюдаемую, по принятому обыкновенію, въ заведеніи мистриссъ Спарксъ, громко заворчала, когда получила отъ матери отказъ сопровождать ее. Печаль Джемимы была однако непродолжительна, по случаю праздничнаго дня,— было воскресенье,— въ дом призрнія не было ни одного начальствующаго лица, а потому вопросъ о принятіи ребенка остался нершеннымъ. Мистриссъ Спарксъ обращалась и въ полицейское управленіе, но нашла, что инспекторъ по этому вопросу оставался въ своихъ убжденіяхъ такимъ же непоколебимымъ, какъ и наканун, и даже, можетъ быть, еще непоколебиме, вслдствіе донесенія о разговор сержанта съ начальникомъ благотворительнаго заведенія. Бдная женщина, увидвъ себя въ безпомощномъ состояніи, направила шаги свои къ дому, безъ малйшаго впрочемъ огорченія, потому что начала принимать живйшее участіе въ судьб ребенка, который былъ принявъ Джемимой съ глубокой радостью и удовольствіемъ.

Въ теченіе всего воскресенья ребенокъ велъ себя примрнйшимъ образомъ, и вслдствіе этого составилъ о себ хорошее мнніе со стороны мистриссъ Спарксъ, которая, не имя стирки на рукахъ, занималась преимущественно няньчаньемъ малютки, изрдка, и то въ вид особой милости, для доставленія удовольствія, передавая его Джемим. Посл полудня, когда ребенокъ заснулъ, а Джемима отправилась въ воскресную школу, она, мистриссъ Спарксъ, безъ всякаго умысла, совершенно механически начала рзать ножницами старое блье и потомъ изъ отрзанныхъ лоскутковъ составлять ту форму рубашки, которая, на взглядъ опытныхъ матерей, должна годиться для всякаго возраста.

Мистеръ Спарксъ въ обычное время объявилъ начальству своему, что на вечеръ отправляется къ жен, которая, съ чмъ-то похожимъ на материнскую гордость въ лиц, поднесла къ нему ребенка въ сдланномъ на скорую руку одяньи и шопотомъ сказала ему нсколько словъ, которыя, очевидно, не должны были коснуться ушей Джемимы и на которыя Спарксъ отвчалъ перемной своего чугуннаго взгляда на что-то близкое къ улыбк, которую могло принять на себя его угрюмое отъ природы лицо. Вечеръ прошелъ довольно пріятно, Спарксъ передъ уходомъ въ казармы посмотрлъ сначала, какъ раздли ребенка и снова уложили на ночь подл Джемимы.

Въ понедльникъ утромъ первйшею обязанностью мистриссъ Спарксъ было принять блье отъ трехъ домовъ, на которые она стирала, и получить разсчетъ за прошлую недлю. Все это было кончено не ране двнадцати часовъ, тогда она надла на ребенка новый нарядъ и пустилась въ благотворительное заведеніе, ршившись, на этотъ разъ, употребляя ея собственное выраженіе, не слушать больше пустяковъ. Въ одномъ отношеніи она была счастливе прежняго тмъ, что успла получить свиданіе съ чиновникомъ опекунскаго совта, который весьма внимательно и любезно выслушалъ ея повсть. Когда она кончила, чиновникъ спросилъ: врно ли онъ понялъ ее, что она нашла ребенка во двор Дина.— Мн кажется, вы ошиблись, прибавилъ онъ. Мистриссъ Спарксъ увряла его честнымъ словомъ, что это была истина.

— Въ такомъ случа, мн очень жаль васъ, сказалъ чиновникъ: — потому что приходъ этого двора состоитъ на особыхъ правахъ, онъ не платитъ пошлинъ въ пользу бдныхъ, и слдовательно ребенокъ этого прихода не можетъ разсчитывать на благотворительность здшняго заведенія.

— Но что же я буду длать съ нимъ, сэръ? спросила мистриссъ Спарксъ.— Мы не можемъ взять его на свое попеченіе,— мы для этого слишкомъ бдны. Вы только представьте себ, какіе потребуются расходы на воспитаніе такого крошки, не говоря уже о времени и безпокойств, которыя будутъ стоить тхъ же расходовъ.

— Обстоятельство тяжелое, даже жестокое,— я допускаю это, но я не могу дйствовать въ качеств вашего законнаго адвоката или опекуна этого ребенка. Все же не могу не сказать вамъ, что если бы я былъ на вашемъ мст, то отправился бы въ полицейское управленіе и настоялъ бы на томъ, чтобы тамъ приняли ребенка подъ свое покровительство. И поврьте, они сдлаютъ это, если вы будете ршительны и въ то же время любезны.

Мистриссъ Спарксъ, безъ особенной надежды на успхъ, снова потянулась въ полицейское управленіе. На этотъ разъ она увидла только одного сержанта, ибо инспекторъ отправился по какому-то длу въ главное управленіе, въ Шотландскомъ Подворь. Она пыталась въ своемъ поведеніи выказать твердость воли и достоинство, но попытка ей не удавалась. Твердость воли, кром отношеній къ Джемсу, ни подъ какимъ видомъ не составляла отличительной черты ея характера, а достоинство какъ-то не вязалось съ личностью простой обыкновенной прачки. На ласково, но ршительнымъ образомъ выраженное заявленіе сержанта, что полицейское управленіе ни подъ какимъ видомъ не можетъ взять ребенка на свое попеченіе, мистриссъ Спарксъ кротко высказала свою надежду, что сержантъ по крайней мр посовтуетъ, что ей должно длать?

Сержантъ и готовъ бы былъ сдлать это, говорилъ онъ,— и сдлать съ большимъ удовольствіемъ, но онъ не адвокатъ. Во всякомъ случа, для нея была открыта еще одна дорога, и дорога не только безвредная, но такая, которая могла бы принести пользу, если бы она пошла по ней, на ея мст онъ бы сдлалъ это, не теряя ни минуты времени, ей стоило бы только обратиться къ судь Вестминстерскаго полицейскаго суда. Это былъ весьма добрый человкъ, онъ терпливо бы выслушалъ ее и помогъ бы ей, на сколько отъ него зависло,— сержантъ былъ увренъ въ этомъ. Если бы она сейчасъ же отправилась къ нему, то онъ, по всей вроятности, принялъ бы ее безъ всякаго замедленія, потому что допросы ночныхъ арестантовъ уже кончились, а сношенія съ другими присутственными мстами еще не начались. Мистриссъ Спарксъ, убжденная, что сержантъ говорилъ въ ея пользу отъ чистаго сердца, послушалась его совта и тотчасъ же направила свой путь въ полицейскій судъ.

По прибытіи въ судъ, она увидла, что доступъ къ полицейскому судь былъ не такъ легокъ, какъ общалъ ей полицейскій сержантъ. Не потому, что не кончился еще допросъ ночныхъ арестантовъ, и не потому, что длались еще сношенія съ другими судебными мстами, но собственно потому, что господинъ судья изволили засдать въ своемъ кабинет за бараньей котлетой. Такое поведеніе со стороны судьи было совершенно извинительно въ глазахъ всякаго благороднаго и добропорядочнаго человка. Правда, что отъ господина судьи требовалось, чтобы изъ цлыхъ сутокъ онъ удлялъ только семь часовъ на отправленіе возложенныхъ на него обязанностей, которыя онъ сокращалъ, прізжая въ присутствіе спустя часъ посл его открытія, — правда также, чтобы не допустить его умъ до утомленія, благодтельное законодательство опредлило ему двсти двадцать вакантныхъ дней изъ трехсотъ шестидесяти пяти, составляющихъ цлый годъ, съ щедрымъ вознагражденіемъ въ полторы тысячи фунтовъ стерлинговъ за дни, въ которые онъ долженъ находиться при отправленіи своихъ обязанностей,— оно опредлило такое щедрое вознагражденіе собственно съ тою цлію, чтобы устранить взяточничество и неизбжно сопряженный съ нимъ безсовстный образъ дйствій — жаль, очень жаль, что подобная теорія не распространена и на другія профессіи и другія занятія, кром судебныхъ,— не смотря на то, вотъ и еще часъ времени урзывается у службы въ самую драгоцнную часть дня и урзывается собственно для сбереженія его натуры отъ совершеннаго истощенія.

Мистриссъ Спарксъ ждала терпливо, когда кончится судейскій завтракъ, но не такъ былъ терпливъ ребенокъ. Повидимому, его сильно тревожила инстинктивная идея, что голодъ въ его нолоягеніи былъ одинаково достоинъ сочувствія, какъ и голодъ господина судьи, и онъ выражалъ свое мнніе по этому предмету, если не внятно, то по крайней мр громко, и притомъ съ такой энергіей, что экзекуторъ, опасаясь нарушенія спокойствія судьи за его завтракомъ, довольно грубо объявилъ мистриссъ Спарксъ, что она или должна угомонить ребенка, или удалиться. Къ счастію, въ этотъ самый моментъ господинъ судья изволили явиться въ присутствіе и, изумленные дтскимъ воплемъ, приказали представить мистриссъ Спарксъ своей особ.

Судья выслушалъ показанія мистриссъ Спарксъ съ терпніемъ и вниманіемъ.

— Если, возразилъ онъ: — все сказанное вами — правда, то конечно, нельзя не согласиться, что на вашу долю выпалъ случай, въ которомъ вы, принявъ на себя самую гуманную роль, должны при ея исполненіи подвергнуть себя стсненію. Въ тоже время образъ дйствія служащихъ при благотворительномъ заведеніи представляется до такой степени противорчащимъ тому, что я обыкновенно слышу о нихъ, что настоящій вопросъ по необходимости должно разсматривать съ двухъ сторонъ. Я сейчасъ же пошлю курьера за подсмннымъ чиновникомъ, и выслушавъ его объясненія, ршу, что вамъ нужно длать.

Дйствительно, въ извстное намъ благотворительное заведеніе сейчасъ же былъ посланъ курьеръ. Ему, однакожъ, не удалось отъискать не только подсмннаго чиновника, но и никого изъ начальствующихъ лицъ,— и онъ, посл значительнаго промежутка времени, воротился съ помощникомъ швейцара и чиновникомъ изъ конторы приходскаго стряпчаго. Судья попросилъ мистриссъ Спарксъ повторить свои показанія, что и было ею сдлано довольно отчетливо.

— Милордъ, сказалъ присяжный чиновникъ:— мн нтъ надобности въ свидтеляхъ, которые бы длали возраженія или опроверженія, напротивъ, я допускаю, что все сказанное — неопровержимая истина. Но вмст съ симъ, я долженъ доложить вамъ, что Подворье Дина пользуется исключительнымъ положеніемъ,— оно изъято отъ налога въ пользу благотворительныхъ учрежденій, и слдовательно обязать приходъ принять на себя попеченіе объ этомъ ребенк не зависитъ отъ вашей власти и не подлежитъ вашему вднію.

— Если вы можете доказать мн это, сказалъ судья:— то я не въ состояніи оказать бдной просительниц какое либо удовлетвореніе, если же нтъ, то я долженъ приказать приходу принять этого ребенка. Было бы несправедливо и даже жестоко навязать его на шею бдной женщин.

— Совершенная правда, милордъ, но согласитесь также, что мы на столько же имемъ права отступать отъ закона, на сколько и вы, случай весьма непріятный, но мы никакимъ способомъ не можемъ помочь ему.

— Надюсь, сэръ, сказала мистриссъ Спарксъ судь:— вы по крайней мр посовтуете, что намъ длать. Мы слишкомъ бдны, чтобы воспитать посторонняго ребенка, да при томъ же, Богъ всть, представится ли намъ возможность обходиться съ нимъ по человчески.

— Одинъ только совтъ могу я вамъ дать, сказалъ судья: — это обратиться къ адвокату.

— Но въ такомъ случа, за совты я должна платить ему,— не правда ли, сэръ?

— Само собою разумется, отвчалъ судья.— Ни подъ какимъ видомъ нельзя ожидать, что онъ будетъ оказывать вамъ свои услуги безвозмездно.

— А если вы заплатите одному, сказалъ чиновникъ изъ конторы стряпчаго: — это все равно, что даромъ бросите деньги. Могу васъ уврить, что въ настоящемъ дл наши убжденія останутся непоколебимыми.

— Скажите же мн, сэръ, что я должна длать, опросила мистриссъ Спарксъ.— Мы не въ состояніи воспитать этого ребенка. Я ни боле ни мене, какъ бдная прачка,— а мужъ мой — рядовой гвардейскаго полка, бываетъ время, что мы, какъ говорится, не въ состояніи отогнать отъ дверей голоднаго волка.

— Что вы должны длать, добрая женщина, это совершенно зависитъ отъ вашего усмотрнія. Я могу только посовтовать вамъ обратиться къ адвокату, и больше ничего. Позовите слдующаго просителя.

Чиновникъ адвокатской конторы, увидвъ, что онъ боле не нуженъ, оставилъ судъ, а вслдъ за нимъ и мистриссъ Спарксъ въ сильномъ негодованіи вышла изъ присутствія и отправилась прямо домой, потому что въ это время ребенокъ началъ обнаруживать вс признаки голоднаго состоянія. Погода была чрезвычайно холодная и дождливая, поэтому бдная женщина возвращалась домой почти бгомъ. Но какъ ни были быстры ея шаги, на углу Іоркской улицы ее догналъ швейцаръ благотворительнаго заведенія. Онъ дотронулся до ея плеча и сказалъ, что намренъ съ ней поговорить, или врне сказать, это намреніе предугадала сама мистриссъ Спарксъ, ибо швейцаръ былъ толстый мужчина и отъ усиленнаго движенія едва переводилъ духъ, свойство занимаемой имъ должности лишало его возможности длать моціонъ. Лишь только прошла одышка, какъ онъ обратился къ мистриссъ Спарксъ съ слдующими словами:

— Я вполн увренъ, что навязать рабочей женщин воспитаніе чужаго ребенка — обстоятельство весьма неподходящее, но все-таки, если бы вы дйствовали путемъ закона, ребенокъ былъ бы принятъ на попеченіе прихода. Такъ какъ я говорю собственно для вашей пользы, то надюсь, вы никому не передадите моихъ словъ, въ противномъ случа я буду поставленъ въ затруднительное положеніе. Для васъ нтъ никакой надобности нанимать адвоката, и чиновникъ, говорившій судь, что присяжные опекуны не обязаны принимать ребенка, болталъ чистйшій вздоръ. Я знаю законъ не хуже его, даже можетъ быть лучше. Я вамъ вотъ что посовтую сдлать. Останьтесь здсь на нсколько минутъ, а я перейду на другой уголъ. Какъ только я завижу полисмена, то сейчасъ же подниму руку. Въ этотъ моментъ вы положите ребенка на землю подъ аркой,— но смотрите, такъ, чтобы никто не видлъ — а потомъ подойдите къ полисмену и скажите, что видли ребенка на тротуар, вроятно его кто нибудь бросилъ, и если онъ останется въ такомъ положеніи, то непремнно умретъ отъ холода. Полисмену ничего больше не останется длать, какъ только подойти и взять его. Опекуны должны будутъ принять его, какъ ребенка, найденнаго въ черт прихода, и ничего не могутъ вамъ сдлать, если бы впослдствіи и узнали, что его подкинули вы,— потому что ребенокъ не вашъ, и притомъ же имъ не найти такого закона, который бы обязывалъ васъ воспитать чужое дитя.

— Вы совтуете мн положить ребенка на холодный тротуаръ? сказала мистриссъ Спарксъ.

— Чмъ холодне и сыре, тмъ лучше, отвчалъ швейцаръ.— Это послужитъ къ обвиненію полисмена въ безчеловчіи, если бы онъ не поднялъ ребенка.

Мистриссъ Спарксъ вмсто отвта бросила на швейцара взглядъ глубокаго негодованія. Она еще крпче укутала ребенка въ платокъ и противъ втра и дождя направилась къ дому съ какимъ-то ршительнымъ и до нкоторой степени суровымъ выраженіемъ въ лиц. Вс недоумнія относительно того, что ей длать съ несчастнымъ ребенкомъ, теперь совершенно изчезли. Предложеніе швейцара разомъ положило конецъ всему длу. Мысль о безчеловчномъ поступк съ безпомощнымъ маленькимъ созданіемъ и въ добавокъ препятствія, какъ будто нарочно поставляемыя для нея приходскими властями, до такой степени потрясли ея женскія чувства, что она ршилась оставить ребенка у себя и воспитать его.— Гд трое бываютъ сыты, размышляла она: тамъ будетъ сытъ и четвертый, Богъ не для того создалъ человка, чтобы умирать ему съ голоду.— Джемима будетъ няньчить его, а что касается до Спаркса, то она знала, что ей нечего было бояться оппозиціи съ его стороны. Да, она ршилась вскормить и выростить ребенка, какъ своего роднаго сына. Во всякомъ случа, если она возьметъ его на свое попеченіе, то ея совсть будетъ чиста и спокойна, можетъ статься еще, Богъ нарочно послалъ его — кто знаетъ? И не такія вещи случаются на свт.

Этими и другими подобнаго рода размышленіями мистриссъ Спарксъ занимала свой умъ по дорог къ дому.

ГЛАВА III.

ЧРЕЗЪ ПОТЕРЮ СВОЕГО ПРОЦЕССА ПЕРЕДЪ ЗАКОНОМЪ, НАШЪ ГЕРОЙ ВОДВОРЯЕТСЯ НА ЖИТЕЛЬСТВ И ПОДУЧАЕТЪ ИМЯ.

Было уже сказано, что мсто жительства мистриссъ Спарксъ находилось во двор Синяго Якоря, на Іоркской улиц, въ Вестминстерскомъ квартал. Судя по входу во дворъ съ улицы, такую непріятную резиденцію для человка, любящаго живописную мстность, едвали можно себ представить. Узкіе ворота, служившіе входомъ, имли, по своей нечистот, отвратительную наружность, дома внутри двора, густо населенные, сообщали идею о страшной грязи, далеко несоотвтсвующей той репутаціи, которую мистриссъ Спарксъ пріобрла своею личной опрятностью и тмъ, что слыла за аккуратную и искусную прачку. Сна едва ли бы наняла здсь квартиру, если бы выборъ завислъ отъ одного вкуса, но въ Вестминстерскомъ квартал чрезвычайно трудно было найти помщеніе для прачешнаго заведенія, а такъ какъ домъ, въ которомъ жила мистриссъ Спарксъ, имлъ для этого вс удобства, то въ настоящемъ случа она оставила въ сторон свои собственныя частныя чувства и была, можно сказать, счастлива, когда ей удалось нанять себ домикъ за умренную плату.

Домъ былъ расположенъ по правую сторону отъ входа и считался во двор послднимъ. Примыкая къ переулку Гарднеръ, онъ состоялъ изъ четырехъ комнатъ — двухъ вверху и двухъ внизу,— съ небольшимъ позади навсомъ и узенькимъ дворикомъ въ тридцать ярдовъ длины, для сушки блья. Дворикъ этотъ былъ окруженъ глухими задними стнами сосднихъ домовъ съ сверной, восточной и западной сторонъ, а южную сторону замыкалъ высокій заборъ, усыпанный на верху битыми бутылками, такъ что служилъ надежной преградой для незваныхъ, нечистыхъ на руку гостей, но впрочемъ онъ не былъ такъ высокъ, чтобы заслонять собою солнце, когда мистриссъ Спарксъ, желая воспользоваться его лучами, вывшивала для просушки ввренное ей блье.

Внутренность дома была раздлена слдующимъ образомъ. Мистриссъ Спарксъ была главнымъ жильцомъ. Дв верхнія комнаты она отдавала въ наемъ другимъ двумъ я, иль дамъ, брату и сестр. Этотъ братъ былъ артельщикомъ въ торговомъ дом въ Пикадилли. Такъ какъ онъ не будетъ участвовать въ нашей драм, то нтъ надобности отнимать у читателя время описаніемъ его личности, достаточно сказать, что это былъ честный, трезвый, спокойный человкъ, лтъ сорока пяти, обладавшій тмъ, что въ глазахъ мистриссъ Спарксъ служило лучшею рекомендаціей,— искреннею привязанностью къ жившей съ нимъ хромоногой сестр, которая снискивала себ пропитаніе, работая въ улиц Страндъ на Фабрик армейскаго сукна. Боле этого не считаемъ за нужное распространяться и объ ея особ, потому что она явится на нашей сцен раза два, и то во второстепенной роли,— посл того мы ничего о ней не услышимъ.

Все нижнее помщеніе мистриссъ Спарксъ занимала для своего собственнаго употребленія. Лицевая комната служила пріемной или гостиной и была прибрана съ особеннымъ разсчетомъ на эффектъ. Мебель была старая, но не ломаная,— бдная, но очень приличная, сверхъ того размры ея были скромные, она не загромождала комнаты, не отнимала у нея удобства. Стны комнаты не лишены были украшеній. На одной изъ нихъ, противоположной окну, вислъ портретъ обожаемаго рядовымъ Спарксомъ идола — герцога Веллингтона. На другихъ стнахъ красовались стнные часы, зеркало, нсколько гипсовыхъ статуэтокъ,— не особенно изящной отдлки, напротивъ вс они отличались аляповатостью, которая значительно уменьшила бы ихъ достоинство въ глазахъ знатока изящныхъ искусствъ, если бы такая личность вздумала когда нибудь постить эту мстность — предположеніе несбыточное. Но главнымъ украшеніемъ всей комнаты служилъ рядъ утюговъ, стройно поставленныхъ во фронтъ на каминной полк, шлифованными сторонами къ зрителю. Эти утюги составляли для мистриссъ Спарксъ сердечную усладу. Она любила и уважала ихъ. Это были ея домашніе пенаты, въ затруднительныхъ обстоятельствахъ она постоянно обращала къ нимъ свои взоры, какъ бы прося у нихъ утшенія и совта, и судя по довольному выраженію лица, съ которымъ она часто на нихъ взглядывала, надо заключить, что она не напрасно обращалась къ нимъ и за утшеніемъ, и за совтомъ. ‘Если бы они были ея дтьми, то едвали бы она больше гордилась ихъ наружностью, расточаемая на нихъ заботливость, чтобы гладкія ихъ поверхности всегда блистали какъ зеркало, достойна всякой похвалы.

Заднюю комнату смло можно назвать лабораторіей мистриссъ Спарксъ, потому что, хотя мдные котлы и лоханки стояли подъ вышепомянутымъ навсомъ, но крючки и вилки для провтриванія блья и сушки его, когда погода принуждала производить эту операцію внутри дома, гладильныя доски и платяныя корзины находились въ этой комнат. Полъ былъ выстланъ досками, что составляло одно изъ важнйшихъ удобствъ помщенія: — он спасали ноги отъ ревматизма. Тутъ находилась также хорошая печка, въ которой не только нагрвались одни утюги, но и производилась стряпня. Эти предметы вмст со столомъ, задвинутымъ для большаго простора въ уголъ, парой стульевъ и фальшивымъ комодомъ, который каждый вечеръ превращался въ кровать со всми на ней принадлежностями,— составляли мебель задней комнаты.

По приход домой, мистриссъ Спарксъ застала Джемиму, одаренную отъ природы хорошимъ аппетитомъ, такою же голодною, какимъ былъ на ея рукахъ ребенокъ. Не за что впрочемъ и осуждать Джемиму: полдень считался обыкновеннымъ часомъ обда, а когда мистриссъ Спарксъ воротилась изъ полицейскаго суда, то было уже три часа. Какъ ни былъ силенъ голодъ этой бдной двочки, онъ изчезъ въ тотъ самый моментъ, когда она услышала крикъ ребенка. Она схватила маленькое созданіе на руки, почти вырвала его у матери, прежде чмъ изнеможенная отъ усталости женщина успла опуститься на стулъ, и съ полнымъ восторгомъ начала его убаюкивать. Вс попытки успокоить его оказались однако безполезными, и бдная мистриссъ Спарксъ принуждена была встать съ мста, надть шляпку, накинуть теплый платокъ и отправиться за пищей для ребенка, утшая себя мыслью, что холодная и отварная баранина, для ея собственнаго обда и обда Джемимы, не успетъ простынуть еще больше въ этотъ короткій промежутокъ, не смотря даже на морозный день. Въ короткое время ребенокъ былъ накормленъ,— черезъ пять минутъ онъ заснулъ и вслдъ за тмъ мистриссъ Спарксъ и Джемима спокойно услись за столъ и принялись за свой обдъ.

По окончаніи трапезы, мистриссъ Спарксъ занялась въ задней комнат сортировкой блья, которое принесла домой поутру. Она исполняла этотъ трудъ не только систематическимъ, но и артистическимъ образомъ. Она раскладывала блье на полу небольшими грудками, въ ровномъ одна отъ другой разстояніи, провряя названія вещей и ихъ числа по списку, который былъ выданъ ей вмст съ бльемъ. Окончивъ это, она принялась проврять свои счеты, но занятіе это на самой его середин было прервано. Ребенокъ проснулся и Джемима при всемъ своемъ стараніи снова убаюкать его, принуждена была передать этотъ трудъ своей матери. Мистриссъ Спарксъ, хотя и съ нкоторымъ затрудненіемъ, успла, однако, лучше своей дочери, угомонить неугомоннаго. Подвигъ этотъ не заслуживалъ бы и повствованія, если бы, при его выполненіи, она не обнаружила психологическаго явленія. Нкоторые сомнвались, что умъ человческій не въ состояніи въ одно и то же время длать соображенія по двумъ или нсколькимъ предметамъ, но мистриссъ Спарксъ при этомъ случа зашла гораздо дальше. Взявъ ребенка въ заднюю комнату, она начала напвать ему колыбельныя псенки такимъ тономъ, который до нкоторой степени оправдывалъ расположеніе малютки къ безсонниц и слезамъ,— и въ то же самое время думала, въ какомъ вид представитъ она все это дло Спарксу, когда онъ придетъ домой. Что она нисколько его не боялась, въ этомъ нтъ ни малйшаго сомннія, напротивъ, какъ самый главный его начальникъ, она знала, что такое чувство съ ея стороны не длало бы ей чести, но будучи искренно къ нему привязана, она понимала, что заботы и вниманіе, которыхъ потребуетъ себ ребенокъ въ ихъ дом, послужатъ для этого человка источникомъ хлопотъ и огорченій въ его пору жизни. Опасенія ея значительно уменьшились, когда она вспомнила, что Джемсъ приходилъ домой только вечеромъ, когда ребенокъ,— боле чмъ вроятно,— будетъ спать. Но, кром колыбельныхъ псенокъ и соображеній о чувствахъ мужа, умъ мистриссъ Спарксъ былъ занятъ въ то же время еще и другими предметами: она размышляла о томъ, какъ она однетъ ребенка, какъ изъ нкоторыхъ старыхъ платьевъ Джемимы она сдлаетъ для него новыя,— дло само по себ не очень легкое, напротивъ того, требовавшее самой глубокой обдуманности, потому что Джемима имла привычку занашивать свои платья не только до тхъ поръ, пока на нихъ изчезнетъ всякій глянецъ, но и гораздо дальше. Она думала также о томъ, какимъ образомъ удастся ей съэкономить время, необходимое для надлежащаго ухода за ребенкомъ, и о многихъ другихъ предметахъ, слишкомъ многочисленныхъ, чтобы упоминать о нихъ, но которые легко понятны для читателя, особливо для читательницы, если она сама мать семейства. Но самый необыкновенный фактъ, съ научной точки зрнія, заключался въ удивительномъ контрол ума надъ движеніемъ мускуловъ, въ теченіи этого разнообразнаго ряда размышленій. Укачивая и убаюкивая на рукахъ ребенка подъ тактъ колыбельной псенки, мистриссъ Спарксъ продолжала ходить по комнат взадъ и впередъ, то по ея длин, то по ширин, то по діагонали, ни разу не задвъ при этихъ маневрахъ ни одной грудки блья разложеннаго на полу, она, при всей дятельности своего ума, могла быть соперницей знаменитаго танцора, мистера барона Натана, который въ грэвзандскомъ рошервильскомъ саду выплясывалъ матлотъ на полу, усыпанномъ яйцами.

Ребенокъ наконецъ уснулъ, блье изчезло и на стол стоялъ вечерній чай въ ожиданіи прибытія мистера Спаркса къ своему семейному кружку. Посл обычныхъ горячихъ привтствій, онъ, какъ всегда, подслъ къ огоньку. Мистриссъ Спарксъ пододвинула къ нему столъ съ чайными принадлежностями. Спарксъ окинулъ его взглядомъ и въ одинъ моментъ обнаружилъ отсутствіе хлба и масла. Онъ, однако же, не сдлалъ никакого замчанія, доказывая такимъ молчаніемъ свой отъ природы кроткій нравъ и превосходную дисциплину своей жены. Терпніе его не долго оставалось безъ вознагражденія, черезъ нсколько минутъ жена его вышла изъ задней комнаты съ тарелкой сдобныхъ пышекъ въ такомъ огромномъ количеств, что кром желудка голоднаго гвардейца, и притомъ довольно ршительнаго, никто не отважился бы учинить на нихъ аттаку безъ твердой надежды на ихъ уничтоженіе.

Говоря сущую правду, вся эта продлка была ни боле, ни мене, какъ театральная выходка со стороны мистриссъ Спарксъ. Она знала, что главною слабостью ея мужа были сдобныя пышки,— хорошо пропитанныя масломъ и пересыпанныя самой мелкой солью, и она, прежде чмъ вступить съ нимъ въ объясненія на счетъ ребенка, ршилась очаровать его. Съ этою цлью и чтобы произвесть большій эффектъ, она развела огонь въ задней комнат,— хотя, по случаю понедльника, въ этомъ не представлялось ни малйшей надобности, и приготовивъ тамъ пышки, принесла ихъ совсмъ неожиданно и поставила передъ мужемъ. Прошла какая нибудь минута, и она была уже довольна эффектомъ, который произвели ея пышки, такъ что въ спокойствіи неблагополучіи дальнйшихъ объясненій она нисколько не сомнвалась.

Съ появленіемъ пышекъ, въ глазахъ Спаркса засверкало удовольствіе, да еще такое, что посл двухъ-трехъ усилій на его лиц появилась улыбка. Для мистриссъ Спарксъ этого было совершенно довольно, но увренность ея была вдвойн увеличена взглядомъ признательности, брошеннымъ на нее посл первой уничтоженной пышки. Такъ артистически она приготовила ихъ и такъ аккуратно положила вс снадобья, что невозможно было сказать: преобладало ли въ пышкахъ масло или тсто, по качеству или по количеству.

Посл чаю, мистриссъ Спарксъ начала полный, справедливый и подробный отчетъ о своихъ похожденіяхъ, ничего не утаивая и, для заглушенія своей досады, ничего не прибавляя. Спарксъ слушалъ внимательно, и не будучи отъ природы сварливымъ, оставался спокойнымъ до того эпизода въ разсказ, гд описывался пріемъ въ полицейскомъ суд и затмъ напутственный совтъ швейцара благотворительнаго заведенія. При этомъ на лиц доблестнаго воина обнаружились вс признаки глубокаго душевнаго волненія. На этомъ лиц показывались какія-то странныя, судорожныя сжатія мускуловъ, брови супились, въ глазахъ сверкалъ какой-то грозный огонь. Мало того, ручные мускулы сжимались до такой степени, что принимали плотность и твердость дерева. Не смотря на то, онъ не вымолвилъ не только ни одного слова, но его гортань не произвела даже ни малйшаго звука. Сильное душевное волненіе продолжалось и видимо порывалось разразиться словами, но на нкоторое время безъ всякаго успха: — до такой степени окоченли въ немъ вс личные мускулы и голосные органы.

Наконецъ человческая натура не могла больше вынести этой пытки, и Спарксъ разразился такой громаднйшей бранью, что отъ нея треснуло оконное стекло и на каминной полк задрожали вс утюги. По крайней мр мистриссъ Спарксъ утверждала, что это онъ разбилъ стекло, но Джемсъ отпирался и говорилъ, что это было сдлано недлю тому назадъ мальчикомъ, который бросилъ камень въ окно, мистриссъ Спарксъ возразила на это шутливымъ тономъ, что онъ приплелъ тутъ мальчика собственно для оправданія своего дурнаго поступка.

Посл непродолжительнаго молчанія, Джемсъ снова выпустилъ залпъ анаемъ на приходскихъ чиновниковъ и полицейскія власти. Онъ продолжалъ ихъ бранить на чемъ свтъ стоитъ почти цлый часъ, мистриссъ Спарксъ не обращала на это ни малйшаго вниманія, не смотря на ея отвращеніе ко всякаго рода ругательствамъ,— она предвидла, что все это кончится его расположеніемъ принять ребенка въ кругъ своей семьи — и не ошиблась. Когда онъ успокоился, почтенная чета тихо, чинно и разсудительно приступила къ щекотливому разговору, результатомъ котораго было то, что бдное маленькое созданіе не должно было боле служить игрушкой для приходскихъ и полицейскихъ властей, но что оно будетъ воспитываться въ ихъ дом, какъ родное дтище во всхъ отношеніяхъ.

На другое утро, Джемима, Формально произведенная теперь въ няньки, отправилась съ ребенкомъ на Іоркскую улицу подышать чистымъ воздухомъ. Она не мало гордилась возложеннымъ на нее довріемъ, но ни подъ какимъ видомъ не хотла показывать своей гордости, на этомъ основаніи она ршилась не избгать своихъ подругъ, съ которыми могла бы встртиться, но, слдуя совту матери, должна была оставаться никмъ не замченною. Если бы она и дйствительно желала чего нибудь въ род уединенной прогулки, то желаніе ея оказалось бы несбыточнымъ, ибо черезъ нсколько минутъ вокругъ нея собралось безчисленное множество двчонокъ отъ десяти лтъ и моложе. Что ни говорите, а со стороны мистриссъ Спарксъ въ высшей степени было безразсудно совтовать Джемим избгать по возможности своихъ подругъ, по тому самому, что одинъ уже видъ малютки, и притомъ совершенно свженькаго, служилъ величайшей приманкой, которой въ мстности подобнаго рода и при такомъ густомъ населеніи юнаго женскаго пола, невозможно⁵было миновать, не обративъ на нее должнаго вниманіи.

Собравшіяся вокругъ Джемимы подруги имли въ своемъ характер нсколько общихъ чертъ, которыя придавали имъ такой видъ, что он какъ будто бы принадлежали къ одному и тому же семейству. Во первыхъ, тутъ было замтное удаленіе отъ всего похожаго на кокетство, въ особенности большое удаленіе отъ опрятности. Вообще вс платья, за исключеніемъ только самыхъ маленькихъ созданій, были слишкомъ коротки и узки, а эти исключенія въ свою очередь бросались въ глаза тмъ, что впадали въ противоположную крайность: платья на маленькихъ созданіяхъ были не только слишкомъ длинны, но и слишкомъ широки. Но самою замчательною особенностью, по крайней мр у старшихъ, служили ихъ шляпки. Въ т времена этотъ женскій нарядъ отличался огромными размрами, и подруги Джемимы, судя по величин ихъ шляпокъ, вс имли въ высшей степени модные головные наряды,— безобразіе ихъ тмъ боле казалось рзкимъ, чмъ меньше былъ ростъ двочки. Въ тоже время надобно замтить, наружность и форма всхъ этихъ шляпокъ не только находилась въ плачевномъ состояніи, но судя по ихъ искалченному и полинялому виду, он, до поступленія во владніе нашихъ маленькихъ особъ, очевидно уже были украшеніемъ множества другихъ женскихъ головъ.

Джемиму въ нсколько секундъ забросали такимъ обиліемъ вопросовъ относительно ребенка, что всякая попытка съ ея стороны соблюсти скромность оказалась совершенно безполезной. Она была принуждена — быть можетъ не совсмъ противъ желанія — передать краткую исторію предшествовавшихъ событій, на сколько они были ей извстны, между тмъ какъ выпученные глазенки, безмолвіе и затаенное дыханіе маленькихъ слушательницъ ясно говорили, до какой степени интересовало ихъ повствованіе. Исторія кончилась и вслдъ за ней началось самое подробное разсмотрніе личности ребенка, въ особенности его рукъ и ногъ, а за тмъ платье его подвергнуто было такому тщательному осмотру, что таможенный французскій обыскъ на границ Швейцаріи, въ худшія времена Бурбоновъ, когда строжайше воспрещался привозъ швейцарскихъ брильянтовъ и часовыхъ колесъ, былъ, по своей строгости, ничто въ сравненіи съ настоящимъ обыскомъ.

Кончился наконецъ и этотъ личный осмотръ, тогда каждая маленькая особа, къ величайшему ужасу Джемимы, въ свою очередь потребовала себ права поняньчить ребенка, тмъ боле Джемим казалось это ужаснымъ, что едва ли одна изъ ея подругъ имла даже самыя первоначальныя понятія въ трудной наук обращенія съ дтьми. Не смотря на то, будучи двочкой добродушной и не желая навлечь на себя неудовольствіе подругъ, она позволила каждой изъ нихъ подержать на рукахъ ребенка, бдительно наблюдая при этомъ за каждымъ движеніемъ новой няньки. Все шло нкоторое время довольно гладко,— какъ вдругъ Джемиму начали обвинять въ грубомъ фаворитств на томъ основаніи, что она позволяла ребенку оставаться дольше на рукахъ тхъ, кого больше любила, и этимъ самымъ возбуждала досаду въ тхъ, которыя были не очень милы ея сердцу. Неудовольствіе усиливалось и принимало размры, грозившіе разрывомъ миролюбивыхъ отношеній, — одн покушались вырвать ребенка изъ рукъ, другія громко обвиняли Джемиму въ гордости, изъ-за того только, что ея матери привелось разъ найти ребенка, между тмъ какъ ихъ матерямъ случалось находить дтей по нскольку разъ, а если и не случалось, то он получали ихъ отъ доктора, — по всему этому ей нечего было вздергивать носъ. Наконецъ одна изъ агитаторшъ, въ огромнйшей шляпк необыкновеннаго фасона, имя свои собственныя темныя и неопредленныя понятія о закон относительно ‘найденнаго клада’, предложила митингу слдующій вопросъ:— если ребенокъ былъ найденъ въ приход Дина, то почему онъ долженъ принадлежать мистриссъ Спарксъ больше, чмъ всякому другому?— и не дожидаясь разсужденій по этому предмету, дополнила свое предложеніе мыслью, что найденный ребенокъ долженъ быть общимъ достояніемъ собравшейся компаніи. Это предложеніе, при всей его неблаговидности, было принято митингомъ съ такимъ энтузіазмомъ, что Джемима не на шутку испугалась, и, крпко сжавъ ребенка въ рукахъ, изо всхъ силъ бросилась бжать къ двору Синяго Якоря, куда и прибыла благополучно, ея длинныя ноги давали ей огромное преимущество передъ ея преслдователями.

Лишь только Джемима вошла въ домъ, какъ сейчасъ же бросилась къ матери, которая занималась у лохани, и объявила ей объ опасностяхъ, какимъ подвергался ребенокъ. Къ крайнему изумленію двочки, ея мать, повидимому, не обратила ни малйшаго вниманія на это обстоятельство, но спокойно сбросила съ рукъ мыльную пну, отерла ихъ передникомъ, потомъ подошла къ шкафу, вынула шляпку, платокъ и, расправивъ ихъ на своей особ къ полному своему удовольствію, сказала Джемим, чтобы она уложила ребенка спать, если можно, и ни подъ какимъ видомъ не выходила изъ дому до ея возвращенія. Мистриссъ Спарксъ полагала, что пробудетъ въ отсутствіи не больше полчаса.

Причина такого внезапнаго ухода мистриссъ Спарксъ была слдующая. Во время стирки блья, ея мысли были сосредоточены на ребенк, котораго она приняла въ свой домъ. Она размышляла, что не исполнила еще ни одной изъ добровольно принятыхъ на себя материнскихъ обязанностей. Правда, она дала пріютъ ребенку, но ему нужно еще было не только имя, но и принятіе въ лоно христіанской церкви. Упущеніе было очевидно и она ршилась исправить его, но нужно было еще ршить, какое дать ребенку имя при крещеніи. Надъ этимъ, однакожъ, она думала не долго. Она ршилась назвать его Джемсомъ, въ честь имени своего мужа. Къ этому побуждала ее еще и другая причина. Въ начал супружеской жизни своей она лишилась сына такого же возраста, какъ и этотъ ребенокъ,— несчастіе, отъ котораго одинаково болло сердце какъ ея, такъ и мужа, воспоминаніе объ этой утрат и вызвало тотъ патетическій взглядъ, который мистеръ Спарксъ бросилъ на безпомощное маленькое созданіе передъ отправленіемъ въ казармы въ тотъ вечеръ, когда оно было найдено. Поэтому, отбросивъ въ сторону общее предубжденіе противъ названія втораго ребенка именемъ ребенка умершаго, она ршила назвать его при крещеніи Джемсомъ.

Нужно было наконецъ къ новому имени присоединить и фамилію, но ршеніе этого вопроса оказалось гораздо трудне. Она не могла, или врне сказать, не хотла передать своей фамиліи, по причинамъ, которыя для всхъ, кром нея, остаются тайной, но какую же дать ему другую фамилію? Этотъ вопросъ ставилъ добрую женщину въ совершенный тупикъ. Она перевертывала его въ своихъ размышленіяхъ въ теченіи всего времени, употребленнаго на стирку шести паръ чулокъ, и наконецъ ршила, что ребенокъ долженъ называться Дюкомъ, въ честь, какъ она говорила, Дюка Веллингтона, этого существа, которое она, какъ жена солдата, считала главнйшею своею обязанностью уважать и имъ восхищаться. Въ этотъ-то самый моментъ, когда она только что разршила такой трудный вопросъ, Джемима вошла въ домъ, а такъ какъ мистриссъ Спарксъ была женщина энергическая, привыкшая дйствовать ршительно въ какихъ бы то ни было случаяхъ, она положила въ ту же минуту отправиться въ Броадвейскую церковь и узнать, въ которомъ часу въ будущее воскресенье ребенокъ можетъ быть окрещенъ, разузнавъ къ полному своему удовольствію вс подробности, она воротилась домой и вечеромъ разсказала мужу и Джемим о предпринятыхъ ею мрахъ.

Въ слдующее воскресенье, въ назначенное время, образовалась процессія и, въ буквальномъ смысл, церемоніальнымъ маршемъ отправилась въ церковь. Обрядъ крещенія совершенъ былъ надлежащимъ и приличнымъ образомъ. Воспріемницей была мистриссъ Спарксъ, а однимъ изъ воспріемниковъ ея мужъ, другимъ же полковой флейтщикъ, который изъ дружбы къ Джемсу, соединенной съ общаніемъ на вечеръ трубки табаку и стакана грога, принялъ на себя серьезныя и тяжелыя обязанности крестнаго отца. Какъ только кончился обрядъ и окрещенный занесенъ былъ въ метрику подъ именемъ Джемса Дюка, процессія тмъ же церемоніальнымъ маршемъ отправилась обратно къ Синему Якорю, съ цлью провести тамъ пріятнымъ образомъ вечеръ.

Вмст съ окончаніемъ этой церемоніи, утверждавшей фактъ, что ребенокъ сдлался неразрывнымъ звеномъ въ родственной чет фамиліи Спарксовъ, мистеръ и мистриссъ Спарксъ почувствовали, что на душ ихъ сдлалось легче. Но событіе это доставило Джемим несравненно большее удовольствіе, чмъ ея родителямъ. По какимъ-то темнымъ соображеніямъ, она пришла къ заключенію, что по занесеніи ребенка въ приходскія метрическія книги, давалось ея родителямъ полное и неоспоримое право держать его у себя какъ родное дтище, и что теперь въ случа, если какая нибудь изъ назойливыхъ двочекъ, съ которыми она привыкла встрчаться на Іоркской улиц, вздумаетъ вырвать ребенка изъ ея рукъ, то ей для доказательства, что ея знакомые дйствуютъ незаконнымъ, ничмъ неоправдываемымъ образомъ, стоитъ только обратить вниманіе полиціи на приходскую метрическую книгу, и тогда по крайней мр пожизненное заточеніе въ тюрьму будетъ служить наказаніемъ, если он позволятъ себ еще разъ таковую дерзость. Посл этого она приняла на себя обязанности няньки съ полной энергіей и сознательно, хотя и безъ всякой надежды на вознагражденіе своихъ услугъ, потому что ей родителями было общано, что если она выроститъ ребенка до той поры, когда онъ начнетъ говорить, то перве всего его научатъ называть ее тетей.

ГЛАВА IV.

НАШЪ ГЕРОЙ СТАНОВИТСЯ ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ ОСОБОЙ, И ВЪ РОЛЯХЪ ДРУГИХЪ ДЙСТВУЮЩИХЪ ЛИЦЪ ПРОИСХОДЯТЪ ПЕРЕМНЫ.

Между спускомъ занавси нашей драмы и ея подъемомъ при открытіи сцены въ настоящую минуту прошелъ промежутокъ времени въ тринадцать лтъ. Въ теченіе этого періода въ судьб человческой должны были произойти различныя превратности. Во первыхъ, время не только сдлало свой отпечатокъ на наружной форм и чертахъ лица мистриссъ Спарксъ, но въ послднихъ ясно были видны оттнки болзни. Она сдлалась сухощаве и значительно сгорбилась, перемна тмъ боле замчательная, что она всегда подражала осанк и походк, которыя свойственны жен гвардейскаго солдата. Большая была также перемна въ одежд. Она любила опрятность и спокойные цвта, но теперь постоянно была одта въ черномъ. Кром того въ теченіе послднихъ двнадцати лтъ она носила вдовій чепецъ,— ея мужъ отправился къ предкамъ спустя девять мсяцевъ, посл перваго представленія его читателю. Умереть на под битвы было постояннымъ его желаніемъ, но судьба отказала ему въ этомъ. Впрочемъ его смерть, или врне сказать, постигшее его роковое несчастіе имло нкоторую связь со славой націи и стирало въ душ его жены всякое пятно, которое могло бы лечь на его память вслдствіе скоропостижной смерти.

Въ первую посл открытія нашей сцены годовщину Ватерлосской битвы, онъ разсказывалъ о событіи этого знаменитаго дня своимъ товарищамъ, которые подобно ему участвовали въ этой битв съ честью для самихъ себя и славой для отечества. Разговоръ былъ длинный и интересный, онъ происходилъ въ таверн подъ вывской ‘Британскій гренадеръ’, въ теченіе его старымъ ветеранамъ не однократно представлялся случай выпить за здоровье Веллингтона, въ доказательство, что они еще не забыли его. Когда собесдники оставили таверну, то ни одинъ изъ нихъ не былъ пьяне вина, и бдная мистриссъ Спарксъ всегда выставляла на видъ этотъ Фактъ, какъ разсказанный самимъ несчастнымъ Спарксомъ на смертномъ одр, день былъ знойный, солнце такъ и лзло въ глаза, ватерлосская битва не выходила изъ головы, одно воспоминаніе смнялось другимъ, словомъ, Спарксъ возвращался домой погруженный въ глубокія думы, въ этомъ-то состояніи онъ на что-то споткнулся и упалъ, его подняли съ сложнымъ переломомъ бедра и сейчасъ же отправили въ госпиталь, откуда онъ уже боле не выходилъ. Его смерть была для семейства жестокой утратой. При всхъ его небольшихъ недостаткахъ, онъ былъ добрымъ мужемъ для жены, ласковымъ и нжнымъ родителемъ не только для Джемимы, но и для маленькаго Джемса, котораго никогда не переставалъ считать своимъ роднымъ сыномъ. Бдный Спарксъ имлъ въ своемъ темперамент замчательное соединеніе принадлежностей льва и ягненка. Такого храбраго человка и такъ преданнаго своему отечеству воина никогда еще не существовало. Страхъ былъ ему неизвстенъ. При исполненіи долга онъ во всякую минуту готовъ былъ положить свою жизнь также спокойно и не колеблясь, какъ опускалъ, ложась спать, свою голову на подушку. Дома онъ былъ кротокъ и послушенъ, какъ дитя, и часто помогалъ жен своей въ домашнихъ обязанностяхъ, совершенно противоположныхъ той профессіи, которой онъ былъ такимъ достойнйшимъ членомъ. Видть его посл обда дятельно занимающимся за лоханкой, стирающимъ своими желзными кулаками крупныя блевыя вещи, порученныя его жен, было обстоятельствомъ весьма обыкновеннымъ. Но въ особенности онъ былъ драгоцненъ для жены, когда ей приходилось выжимать одяла, занавси, простыни и т. п., и мистриссъ Спарксъ часто благодарила Небо за то, что Оно наградило ее такимъ превосходнымъ мужемъ.

Посл его смерти, вдов пришлось бороться съ жизнью одной, и надо отдать ей полную справедливость, она не только успвала содержать себя и семейство свое съ комфортомъ и респектабельно, но, съ помощію строгой экономіи, съумла внести въ сберегательную кассу небольшую (весьма небольшую) сумму денегъ. Нельзя также не отдать справедливости Джемим. Она была доброю и почтительною дочерью и помощницей матери, но только за лоханью. Не ея была вина, если она не могла сдлаться полезною и за гладильной доской,— этому служилъ помхой ея физическій недостатокъ. Надо замтить, что ростъ туловища Джемимы остановился на четырнадцати-лтнемъ возраст, между тмъ какъ ноги продолжили рости въ теченіи еще нсколькихъ лтъ. Результатомъ этого было то, что он сдлались для туловища несоразмрно длинными.

Он поднимали ее до такой вышины надъ гладильной доской и потому, во время работы за ней, заставляли ее такъ низко нагибаться, что одинъ продавецъ москотильныхъ товаровъ, дйствовавшій въ отношеніи къ семейству мистриссъ Спарксъ въ качеств медицинскаго совтника, находилъ, что подобное положеніе породитъ болзнь въ легкихъ, и крпко совтовалъ пріискать ей какое нибудь другое занятіе. Джемима, теперь уже ей боле двадцати лтъ отъ роду, была любезнымъ, трудолюбивымъ, добрымъ и чрезвычайно простодушнымъ созданіемъ. По наружности она была очень высока, съ непривлекательнымъ и испещреннымъ веснушками лицомъ, съ свтловато-зелеными глазами и ярко-рыжими волосами, но такъ какъ у нея вовсе не было тщеславія, которымъ отличается большая часть прекраснаго пола, то такіе недостатки въ красот нисколько ее не огорчали.

Джемсъ Дюкъ выросъ и изъ ребенка сдлался здоровымъ, коренастымъ мальчикомъ, средняго роста, съ простымъ, но не безобразнымъ лицомъ. Онъ тоже былъ добрый, трудолюбивый мальчикъ, усердно работавшій надъ платяными корзинами, надъ этимъ единственнымъ наслдствомъ, которое онъ получилъ отъ мистера Спаркса. Вдова держала его при себ въ своемъ дом по разнымъ причинамъ,— во первыхъ (что, впрочемъ, она считала дломъ послднимъ) изъ привязанности, которую питала къ нему, во вторыхъ, она не хотла, чтобы онъ попалъ въ дурное общество,— случайность, которая легко могла съ нимъ встртиться въ такой мстности, какъ Іоркская улица и Тотгильскія Поля,— въ третьихъ, она хотла лично наблюдать за его воспитаніемъ, на сколько это касалось хожденія его въ школу и платы за ученіе, и наконецъ, онъ избавлялъ ее отъ найма человка, который помогалъ бы ей отправлять вн дома обязанности ея профессіи. По характеру молодой Джемсъ былъ немного своенравенъ и любилъ длать возраженія, но вообще онъ былъ привязанный къ вдов и покорный мальчикъ, а для своей псевдо-тетки Джемимы былъ превосходнымъ другомъ. Въ его нравственномъ отношеніи только одно обстоятельство безпокоило вдову,— она отъ времени до времени замчала, что онъ выражалъ крайнія радикальныя мннія относительно установленныхъ властей, а такъ какъ сама она питала въ высшей степени глубокое уваженіе ко всему, касавшемуся церкви и государства, то не трудно вообразить себ, что такія выраженія приводили вдову въ значительное огорченіе. За однимъ только этимъ исключеніемъ, она, однакоже, имла вс поводы быть совершенно довольной его поведеніемъ.

Не многое можно сказать о перемнахъ въ декораціяхъ и аксессуарахъ нашей сцены. Главная изъ нихъ состояла въ томъ, что когда Джемсъ достигъ одиннадцатилтняго возраста, нсколько шиллинговъ, которые мистриссъ Спарксъ пріобщила къ Фонду на покупку катка, употреблены были на покупку желзной кровати, которую и поставили въ гладильной комнат, между тмъ какъ фальшивый камодъ перенесенъ былъ въ гостиную, и тамъ, въ его ящикахъ, легко принимавшихъ форму постели, проводили каждую ночь Джемима и ея мать.

Нить нашего повствованія снова начинаетъ тянуться около полудня одного прекраснаго іюльскаго дня. Джемима и Джемсъ занимались развшиваньемъ на маленькомъ дворик блья, когда въ домъ вошла мистриссъ Спарксъ, оставившая его около десяти часовъ утра. Было уже говорено, что ея здоровье съ нкотораго времени замтно слабло, и что въ описываемое утро эта перемна въ ней была замтне чмъ когда нибудь. Лицо ея было блдне обыкновеннаго, и носило какое-то странное выраженіе. Это бросалось въ глаза еще сильне, когда она скинула шляпку и сла на стулъ. Описать выраженіе лица, о которомъ мы сейчасъ говорили,— трудно. Въ немъ было что-то особенно серьезное, но ничего такого, что обнаруживало бы досаду, гнвъ, огорченіе или заботу. Напротивъ, въ немъ много выражалось спокойствія и кротости. Въ теченіи нсколькихъ минутъ она сидла, углубись въ какія-то думы, когда до ея слуха долетлъ изъ прачешной голосъ Джемимы, передававшей что-то на дворикъ Джемсу. Ея глаза постепенно наливались слезами, но она на столько умла владть своими чувствами, что не позволила упасть ни одной слезинк, потомъ мистриссъ Спарксъ, съ быстрымъ усиліемъ, встала съ мста, и уложивъ въ шкапъ шляпку и платокъ, спокойно принялась за отправленіе своихъ обязанностей.

Хотя изъ разсказаннаго здсь не многое можно почерпнуть о состояніи души этой бдной женщины, но все-таки чувство, управлявшее ея поведеніемъ, само по себ было довольно серьезно. Мистриссъ Спарксъ въ промежутокъ времени, въ теченіе котораго находилась за дверями дома, услышала смертный приговоръ, къ смягченію котораго въ этомъ мір не могъ подать ни малйшей надежды даже и тотъ судья, который его произнесъ.

Мистриссъ Спарксъ, несмотря на то, что здоровье ея сънкотораго времени слабло все боле и боле, не обращала на это особеннаго вниманія, полагая, быть можетъ, что въ ея лта она не имла права стовать на одолвавшіе ее недуги, и потому довольствовалась тми простыми средствами, которыя прописывалъ ей продавецъ москотильныхъ товаровъ. Къ несчастію, надо сказать, что во время посщенія москотильной лавки, она высказывала своему консультанту только половину тхъ недуговъ, которыми была одержима, а тмъ еще къ большему несчастію, скрывала т, которыя требовали самаго тщательнаго изслдованія, и затмъ — радикальнаго леченія. Слдствіемъ этого было то, что болзнь развилась до такой степени, что сама мистриссъ Спарксъ должна была согласиться съ опаснымъ ея свойствомъ, и потому ршилась обратиться за совтомъ къ врачу, боле опытному и пользующемуся по своей части авторитетомъ.

Въ утро, о которомъ идетъ рчь, мистриссъ Спарксъ вышла изъ дому вскор посл завтрака, не сказавъ ни Джемим, ни Джемсу о дли своего отсутствія, и возвратилась передъ самымъ обдомъ. Она отправилась Посовтоваться съ извстнымъ врачемъ, занимавшимъ одно время должность акушера солдатскихъ женъ при трехъ гвардейскихъ полкахъ. Явившись къ нему, она со всми подробностями объяснила свои страданія, которыя до этой поры упорно скрывала даже отъ Дженимы. Докторъ выслушалъ ее внимательно, и потомъ осмотрвъ ее сказалъ:

— Добрая моя женщина,— ваша болзнь очень серьезна.

— Значитъ, я опасно больна?

— Да,— какъ я вамъ сказалъ,— вы больны серьезно. Какого рода ваши занятія?

— Я прачка, сэръ.

— Вы должны оставить это ремесло. Для васъ это слишкомъ тяжелая работа. Конечно, надобно оставить ее въ такомъ случа, если вамъ позволятъ это ваши обстоятельства.

— Кажется, сэръ, я могу это устроить. У меня есть дочь, которая хорошо понимаетъ мое дло,— къ тому же она очень трудолюбивая двушка, и есть сынъ (Джемса она всегда называла своимъ сыномъ), который также помогаетъ вн дома.

— Пріятно слышать, сказалъ докторъ, приготовляясь прописывать рецептъ: — при вашей болзни, всякаго рода работа для васъ будетъ гибельна.

— Неужели вы находите меня въ опасномъ положеніи?

— Не могу сказать вамъ боле того, что было уже сказано. Прибавлю только, что вы должны беречь себя какъ можно больше, и онъ приступилъ къ рецепту.

Мистриссъ Спарксъ на нсколько секундъ оставалась безмолвною, но потомъ, собравшись съ духомъ, снова обратилась къ доктору.

— Извините, сэръ, но я была бы очень вамъ признательна, если бы вы прямо сказали: опасна ли моя болзнь, или нтъ. Я прошу объ этомъ не для себя, а для дтей,— безъ меня они не въ состояніи будутъ продолжать моего дла, а потому мн бы хотлось пристроить ихъ при жизни.

— Такія болзни, какъ ракъ, всегда бываютъ опасны, сказалъ докторъ.

— Благодарю васъ, сэръ, нкоторое время я сама думала, что у Меня ракъ, и выходитъ, что правда.

— Я радъ, что вы такъ твердо принимаете мое объявленіе, сказалъ докторъ, подавая ей рецептъ.

— О, сэръ,— вдь я вдова солдата, который сражался за свое отечество при Ватерлоо! сказала мистриссъ Спарксъ и, поблагодаривъ доктора, отправилась домой.

Быть можетъ, читатель, вамъ никогда не приводилось встрчать и имть близкаго дла съ такимъ въ своемъ род замчательнымъ классомъ созданій, какъ солдатскія жены. Вмст взятыя, он представляютъ удивительнйшіе контрасты,— между ними вы найдете крайности добра и зла. Въ тоже время, надо замтить, что все хорошее — это ихъ собственность, все дурное поселяется въ нихъ позорнымъ пренебреженіемъ военныхъ властей къ ихъ благосостоянію, властей, дйствующихъ на нихъ, какъ на созданія въ большей или меньшей степени подверженныя человческимъ слабостямъ. Вс он чрезвычайно мужественны. Наши соотечественники превозносятъ храбрость британскаго солдата! Безспорно,— она велика, но приведите какой нибудь геройскій подвигъ храбрйшаго изъ нихъ, и поврьте, что вамъ противопоставятъ другой подвигъ, совершенный солдатской женой, который не только что будетъ равенъ первому, но и превзойдетъ его. Ихъ храбрость — есть храбрость особеннаго рода. Он не презираютъ смерть. Он вовсе не имютъ той храбрости, которая проистекаетъ изъ равнодушія къ опасности, напротивъ, он избгаютъ ее, спокойно и молчаливо, это правда, а иногда и не безъ большаго достоинства. Если случайно имъ придется попасть въ какую нибудь большую опасность, и если предвидніе этой опасности не было такъ внезапно, что могло потрясти тонкую чувствительность женской нервной системы, он ни на волосъ не потеряютъ ни спокойствія, ни хладнокровія. Этихъ женщинъ часто видали даже на пол битвы, гд он выдерживали непріятельскій огонь съ невозмутимымъ спокойствіемъ обстрленнаго ветерана. Въ перенесеніи страданій героизмъ ихъ удивителенъ. Можно привести примры столь изумительные, что хотя они были бы и совершенно врные, но авторъ, вздумавшій бы описывать ихъ, по всей вроятности, навлекъ бы на себя нареканіе въ грубомъ преувеличеніи, даже и въ та- комъ случа, если бы такое описаніе было предметомъ годнымъ только для сочиненія, относящагося до области легкой литературы. Но самой величественной чертой въ ихъ храбрости служитъ поразительная ршимость, которую он обнаруживаютъ при встрч неизбжной смерти отъ какого либо недуга. Ихъ часто можно видть спокойно стоящими передъ этой царицей всхъ ужасовъ лицомъ къ лицу, безъ содроганія, безъ малйшей тни умоляющаго вида о помилованіи или сожалніи.

Къ числу такихъ характеровъ принадлежала мистриссъ Спарксъ. По выход отъ доктора, она знала очень хорошо, что ей произнесенъ былъ смертный приговоръ. Надо замтить, что вс женщины имютъ понятіе, хотя и инстинктивное, о медицин, и потому она такъ хорошо знала значеніе слова ‘ракъ’, что мысль объ избавленіи отъ него въ ея лта становилась несбыточною. Увренность въ такомъ результат нисколько ее не тревожила. Богъ повелвалъ ей оставить этотъ міръ, и она со всею покорностію готова была покориться такому велнію. Ее тяготила одна только мысль, что она уже боле не будетъ въ состояніи оказывать помощь ни Джемим, ни Джемсу. Мистриссъ Спарксъ, опустившись на стулъ, по возвращеніи отъ доктора, оставалась нсколько минутъ безмолвною не отъ усталости. Нтъ. Въ эти минуты она на простомъ своемъ язык приносила молитву Всевышнему, такъ тихо, что только Онъ одинъ и слышалъ ее. Она молила не объ избжаніи отъ ожидавшей ее горькой участи:— ‘Не такъ, какъ я хочу,— но какъ будетъ Твоя воля!’ — вотъ слова, которыя служили основой ея молитвы. Она вполн покорилась своей судьб, и просила Бога только о благомъ внушеніи и помощи къ устройству двухъ своихъ дтей, мысль о безпомощности которыхъ наполнила глаза ея слезами, прежде чмъ она встала съ мста.

Приготовивъ все къ обду, мистриссъ Спарксъ, передъ тмъ какъ садиться за столъ, почувствовала, что молитва ея была услышана,— и по внушенію свыше составила планъ своихъ дйствій. Во время обда она была всмъ довольна и весела, но не сказала ни слова о своемъ посщеніи доктора и о составленномъ ею план. Въ ея поведеніи если и была замтна нкоторая перемна, то разв только та, что она была въ лучшемъ противъ обыкновеннаго расположеніи духа. Обдъ кончился, Джемима и Джемсъ отправились къ своимъ занятіямъ, а мистриссъ Спарксъ, убравъ все со стола, тихонько, не сказавъ даже дтямъ, вышла изъ дома.

Первый ея визитъ былъ въ казармы Сентъ-Джемскаго парка, гд стоило ей нкотораго труда получить аудіенцію отъ адъютанта полка, въ которомъ служилъ ея мужъ. Она сказала ему просто, что Спарксъ въ этомъ полку много лтъ служилъ рядовымъ, что онъ былъ подъ Ватерлоо, а это всегда доставляло ей боле свободный доступъ куда бы то ни было. Ея мужъ, продолжала она, умеръ и она сама чувствуетъ, что ея смерть быстро приближается, но до того она считала бы за величайшее счастіе, если бы могла увидть своего сына, или врне мальчика, котораго она и мужъ воспитали, какъ своего роднаго, принятымъ въ полкъ барабанщикомъ. Адъютантъ выслушалъ ее весьма любезно, сказалъ, что помнилъ ея мужа очень хорошо и называлъ его весьма степеннымъ человкомъ и хорошимъ солдатомъ. Въ дл, которое она имла въ виду, онъ общался помочь ей съ большимъ удовольствіемъ, если не встртится какихъ нибудь непредвидимыхъ обстоятельствъ,— чего онъ съ своей стороны не ожидалъ,— если не будетъ медицинскихъ иди другихъ препятствій, устранить которыя совершенно не въ его власти, то не было никакого сомннія,, что онъ въ непродолжительномъ времени будетъ имть возможность подарить ея сыну пару барабанныхъ палокъ, и сдлать его барабанщикомъ знаменитаго гвардейскаго полка шотландскихъ Фузелеровъ.

Мистриссъ Спарксъ вышла изъ казармъ съ сердцемъ полнымъ глубокой признательности, половина ея желаній уже исполнилась, если бы она была такъ счастлива, что исполнилась бы и другая, тогда въ этомъ мір ничего боле не оставалось бы желать. Она направила свои шаги къ одной особ, содержавшей въ Пимлико меблированныя квартиры и табль-д’отъ,— особ, для которой мистриссъ Спарксъ стирала блье, и на благоразуміе и респектабельность которой она могла вполн положиться. Къ счастію, она не только застала ее дома, что рдко случается съ подобными особами, но и ничмъ не занятою,— обстоятельство, случающееся еще рже, по крайней мр для тхъ, кто приходитъ не для найма квартиры. Мистриссъ Спарксъ сказала ей, что желала бы найти для Джемимы мсто служанки, но такъ какъ этой двушк никогда еще не случалось жить въ услуженіи, то она боится встртить затрудненіе въ пріисканіи для нея хорошей госпожи. Не могла ли милэди помочь ей въ этомъ дл? Если бы могла, то оказала бы ей великую милость.

Довольно замчательно, что содержательница табль-д’ота только что по утру предложила своей служанк пріискивать себ другое мсто, подъ тмъ предлогомъ, что для этой служанки при ея больной ног, работа съ шести часовъ утра до двнадцати ночи была слишкомъ утомительна.— О послднемъ обстоятельств содержательница не нашла за нужное говорить мистриссъ Спарксъ, но общала, что какъ только пройдетъ мсячная отсрочка, данная настоящей служанк, то она приметъ Джемиму на ея мсто и испытаетъ ее.

Мистриссъ Спарксъ искренно поблагодарила за это общаніе и воротилась домой совершенно счастливая. Передъ тмъ какъ склонить на подушку утомленную голову, она принесла Всемогущему горячую молитву за милосердіе и благость, которыя Онъ оказалъ ей въ этотъ день.

Болзнь между тмъ развивалась, и мистриссъ Спарксъ начала бояться, что смерть постигнетъ ее прежде, чмъ приведутся въ исполненіе ея планы относительно устройства будущности Джемимы и Джемса, но, къ счастію, она въ этомъ ошиблась, потому что прожила еще столько, что дочь ея при ней получила мсто служанки, а Джемсъ поступилъ въ гвардейскій полкъ шотландскихъ фузелеровъ. Со времени этого поступленія она не видла Джемса,— полкъ стоялъ въ Виндзор, впрочемъ возвращенія полка въ Лондонъ ожидали въ скоромъ времени, ему назначено было расположиться въ Вестминстерскихъ казармахъ, а вслдствіе этого Джемсъ долженъ былъ находиться очень близко отъ мистриссъ Спарксъ.

Пристроивъ такимъ образомъ дтей, мистриссъ Спарксъ начала чувствовать, что ея здоровье ослабвало съ чрезвычайной быстротой. До этой поры она еще могла бороться съ своимъ недугомъ, и хотя эта борьба не останавливала его развитія, но по крайней мр она замедляла его, теперь же, когда разсялись вс ея сомннія относительно благоденствія дтей, она прекратила эту борьбу и спокойно ршилась разглаживать подушку для приближавшейся къ ней смерти. Не думайте однако, что вслдствіе отсутствія Джемимы и Джемса, она нуждалась въ какой нибудь помощи или ухаживаньи за ней. Кто придетъ къ подобному заключенію, тотъ, смло можно сказать, иметъ весьма ограниченное понятіе о бдномъ, респектабельномъ существ. Вс сосди не только уважали ее и помогали, чмъ могли, но дв ея квартирантки, об швеи, ухаживали за ней съ вниманіемъ и непритворнымъ расположеніемъ. Одна изъ нихъ, мистриссъ Морфи, жила въ одномъ съ нею дом съ самаго начала нашего повствованія, другая замнила мсто брата мистриссъ Морфи, который умеръ спустя шесть мсяцевъ посл смерти Спаркса. Правда, для мистриссъ Спарксъ было бы выгодне принять одинокаго постояльца, но страшась малйшей тни всякаго скандала, она воздержалась отъ такого искушенія, и приняла швею, хотя нельзя не сказать, что подобная щекотливость съ ея стороны едва ли была необходима, съ чмъ согласится всякій, мало малыши знакомый съ ея наружностью и манерами. Къ счастію, небольшія трудовыя деньги, находившіяся въ сберегательной касс, доставляли ей возможность удовлетворять ея потребности, вообще она во всхъ отношеніяхъ находилась даже-въ полномъ довольств, на сколько допускали обстоятельства въ ея положеніи.

Вполн понимая это положеніе, она ршилась заглянуть въ глубину своей души и приготовить себя къ переходу въ вчность, который долженъ былъ состояться въ непродолжительномъ времени. Относительно этого предмета, она прежде всего переговорила съ мистриссъ Морфи, съ своей хромоногой квартиранткой, которая, мимоходомъ сказать, была чрезвычайно набожная женщина. Мистриссъ Морфи, не откладывая такого важнаго дла въ дальній ящикъ, предложила мистриссъ Спарксъ обратиться за совтомъ и духовною помощью къ служителю алтаря и рекомендовала пригласить того, богослуженіе котораго посщала въ теченіи многихъ лтъ. Но мистриссъ Морфи была диссидентка, и названный ею пасторъ принадлежалъ къ той же сект, при этомъ сильно поразило мистриссъ Спарксъ то обстоятельство, что уяіь если ея муя,ъ былъ въ арміи хорошимъ помощникомъ пастора англиканской церкви,— то зачмъ же ей пренебрегать диссидентскимъ пасторомъ. Мистриссъ Морфи была женщина съ либеральными наклонностями, она немедленно отправилась къ одному изъ приходскихъ куратовъ, и объявила ему, съ какимъ нетерпніемъ ея знакомка мистриссъ Спарксъ желаетъ видть его, и выразила полную надежду на его посщеніе. Пасторъ далъ слово и сдержалъ его на другой же день.

Это былъ добрый, любезный человкъ, знакомый по опыту съ бднымъ классомъ своего прихода. Онъ пробылъ у больной довольно значительное время, и оставилъ ее въ боле спокойномъ состояніи души, потому что, какъ выразилась мистриссъ Спарксъ, бесдовалъ съ ней весьма комфортабельно. Дйствительно онъ былъ очень близко знакомъ съ рабочимъ сословіемъ этой части города и очень хорошо зналъ, какъ много въ немъ существовало чистаго христіанскаго духа, не смотря на множество пороковъ, онъ скоро убдился, что каявшаяся гршница принадлежала къ числу лучшихъ изъ этого сословія. Уходя, онъ посовтовалъ ей какъ можно тщательне разсмотрть состояніе своей совсти: — не была ли она къ кому нибудь несправедлива, и если была, то молить Бога о прощеніи и употребить всевозможныя средства, чтобы загладить это прегршеніе, — надо простить врагамъ, если сама желала быть прощенною, и если она поступила съ кмъ нибудь немилостиво, не въ дух человколюбія,— оскорбила кого нибудь словомъ или дломъ, то, если возможно, испросить прощеніе лица оскорбленнаго. Онъ далъ ей дальнйшія наставленія относительно ея грховъ вообще, и оставивъ нсколько печатныхъ молитвъ, примнимыхъ къ ея положенію, для ежедневнаго чтенія, удалился съ общаніемъ, къ великому удовольствію больной, повидаться съ ней еще разъ.

Какъ скоро пасторъ ушелъ, мистриссъ Спарксъ приступила къ разсмотрнію своей совсти. Въ обидахъ и оскорбленіяхъ, за исключеніемъ двухъ случаевъ, — одного довольно пустаго, а другаго боле серьезнаго, она не могла обвинять себя много. Безъ всякаго сомннія, она случайно получала обиды, которыя раздражали ее, но скоро вспомнила, что часто сама обижала другихъ,— и слдовательно разсчетъ былъ вренъ.

Первый исключительный случай, о которомъ мы упомянули, былъ слдующій: она долгое время не могла простить и даже питала злобу къ мистриссъ Сабертонъ, которой она позволила взять на домъ для стирки блье, отданное мистриссъ Спарксъ. Она сдлала это потому, что у мистриссъ Сабертонъ былъ въ то время боленъ ребенокъ, и она не могла взять его съ собой и произвесть стирку въ дом мистриссъ Спарксъ. Мистриссъ Сабертонъ, превосходно знавшая свое дло,— въ этомъ надо ей отдать справедливость,— получивъ блье, вмсто того, чтобы честнымъ образомъ доставить его мистриссъ Спарксъ, самымъ безчестнымъ образомъ заложила его. Потомъ, вмсто того, чтобы признаться въ своей вин и возвратить списки, она позволила своимъ дтямъ (надо замтить, она всегда была неряшливой и безпечной женщиной) играть ими, а дти или сожгли ихъ, или потеряли, вслдствіе этого мистриссъ Спарксъ не только лишилась превосходнаго дома, на который стирала блье, но въ добавокъ получила нсколько непріятныхъ замчаній относительно своей честности. Услышавъ эти Замчанія, мистриссъ Спарксъ вызвалась сейчасъ же заплатить деньги, но ей объявили, что пара потерянныхъ рукавчиковъ и воротничокъ были вышиты замужней дочерью, находившейся теперь въ Индіи, и что такая потеря неоплатима никакими деньгами. Какъ бы то ни было, хотя мистриссъ Спарксъ долго питала гнвъ на мистриссъ Сабертонъ, но уже прошло нсколько лтъ, какъ она простила ее, тмъ боле, что эта бдная женщина имла большое семейство и пьяницу мужа, а потому была достойна сожалнія.

Другой случай, какъ мы уже сказали, былъ гораздо серьезне. Тутъ, безъ малйшаго сомннія, она питала ненависть и злобу въ теченіи многихъ лтъ, и хотя со времени смерти Спаркса это чувство оставалось усыпленнымъ, но первоначальная обида никогда не была прощена. Это была грустная исторія,— но съ тмъ вмст и самая врная, а потому ее должно передать безъ всякой утайки.

Читатель вроятно припомнитъ, какъ мистриссъ Спарксъ гордилась длинной шеренгой утюговъ, вытянутой на каминной полк въ ея гостиной. Ихъ было вдвое больше, чмъ требовалось для ея занятій. Но кром гордости, которую мистриссъ Спарксъ находила въ нихъ, какъ въ аттрибутахъ своего ремесла, они въ теченіе многихъ лтъ служили символами мстительнаго торжества надъ одной соперницей прачкой. Года за четыре до смерти Спаркса, нкая мистриссъ Джаксонъ открыла прачешную въ переулк Гарднера. Это была видная красивая женщина, вдова лтъ тридцати пяти. Она умла красно говорить, скоро познакомилась съ сосдями, между прочимъ и съ мистриссъ Спарксъ, которая спустя нсколько времени начала чувствовать къ новой знакомк нкоторую дружбу. Какъ прачка, мистриссъ Спарксъ не питала ни малйшей ревности,— въ такой части города, какъ вестминстерская, говорила она, для нихъ обихъ хватитъ мста. Она сдлала больше. Узнавъ, что мистриссъ Джаксонъ имла мало работы, мистриссъ Спарксъ отрекомендовала ее нсколькимъ семействамъ. Оказалось, что мистриссъ Джаксонъ была двуличное созданіе: она стала мшаться въ дла мистриссъ Спарксъ, а въ нсколькихъ случаяхъ даже успла ей повредить, это обстоятельство послужило поводомъ къ разрыву дружбы, существовавшей между ней и мистриссъ Спарксъ, при встрчахъ соперницы уже боле но вступали въ разговоръ. Поведеніе этихъ женщинъ во время ихъ размолвки представляло замчательный контрастъ. Мистриссъ Спарксъ была хладнокровна и во всхъ отношеніяхъ держала себя съ достоинствомъ,— мистриссъ Д’жаксонъ наряжалась, кокетничала и позволяла себ дерзости. Наконецъ мистриссъ Спарксъ сдлала одно открытіе, которое послужило поводомъ къ величайшему огорченію и безпокойству. Если мистриссъ Джаксонъ никогда не думала начинать разговора съ мистриссъ Спарксъ, зато она не только при всякомъ удобномъ случа заводила разговоръ съ самимъ Спарксомъ, но даже нарочно выходила на Іоркскую улицу, чтобы встртиться съ нимъ, когда онъ изъ казармъ направлялся домой. Какъ ни было ужасно такое оскорбленіе, но оно было ничто въ сравненіи съ другимъ, безконечно тяжелйшимъ. Мистриссъ Спарксъ однажды привелось услышать отъ своей соперницы слдующія слова, которыя не могли пролетть мимо ушей Спаркса, находившагося въ недальнемъ разстояніи:— какая жалость, что такому красивому мужчин, какъ этотъ солдатъ, выпала на долю такая безобразная и сварливая жена,— зврь, а не женщина,— тогда какъ ему стоило только сказать, и за него вышла бы замужъ самая хорошенькая двушка изъ всего вестминстерскаго околодка!

Не искажая настоящаго Факта, нельзя не сказать, что это замчаніе породило въ душ мистриссъ Спарксъ глубочайшую ненависть къ своей соперниц. Въ обвиненіе мужа она ничего не могла сказать. Спарксъ очевидно принялъ это замчаніе съ полнымъ равнодушіемъ, но рана, нанесенная чувствамъ его жены — была неизлечима. Мистриссъ Спарксъ молча ршила, что если ей когда нибудь представится случай отмстить, то она непремнно имъ воспользуется. Случай этотъ представился въ то время, когда ршимость мистриссъ Спарсъ нисколько еще не была поколеблена.

Мистриссъ Джаксонъ, благодаря своей безпечности, скоро лишилась работы отъ тхъ домовъ, въ которыхъ приняла на себя стирку блья. Она задолжала за мыло и за квартиру. Въ ея дом была назначена экзекуція, но въ самый день такого назначенія она скрылась и посл того о ней не было ни слуху, ни духу. Ботъ тутъ-то и представилась дли мистриссъ Спарксъ самая удобная минута мщенія. Она отправилась въ домъ мистриссъ Джаксонъ, прежде чмъ имущество было взято маклеромъ подъ секвестръ. Между прочими вещами, находилось шесть утюговъ, и мистриссъ Спарксъ ршилась сдлаться ихъ владтельницей и хранить ихъ, какъ добычу, выхваченную изъ рукъ побжденнаго врага. Она отправилась къ продавцу желзныхъ вещей и освдомилась о цн этихъ утюговъ, если бы они были новые. Посл того она предложила за нихъ оцнщику полную сумму, зная въ тоже время, что ихъ можно бы купить гораздо дешевле, но она сказала разъ и навсегда, что не поддастся ей ни на пенни. Она принесла утюги домой, вычистила ихъ, поставила рядомъ съ своими, и любовалась ими съ чувствомъ удовлетвореннаго мщенія, чувствомъ, котораго не довряла даже Спарксу и не повдала ему до самой его смерти. Посл того она уже смотрла на нихъ просто, какъ на орнаментальные аттрибуты своего ремесла.

Сознаніе въ такомъ нерасположеніи и ненависти къ мистриссъ Джаксонъ тяготило совсть мистриссъ Спарксъ. Она часто и часто молилась о прощеніи сего прегршенія. Сначала она думала попросить Джемиму убрать долой съ глазъ чужіе утюги,— но тутъ встртилось нкоторое затрудненіе въ томъ, какимъ образомъ отличить утюги мистриссъ Джаксонъ отъ утюговъ, составлявшихъ ея собственность. Вслдствіе этого, мистриссъ Спарксъ ршила, что они должны оставаться на своемъ мст собственно для того, чтобы напоминать о коварств мистриссъ Дяшксонъ. Такимъ образомъ прегршеніе падало на ея собственную голову. Утюги, въ теченіи многихъ лтъ служившіе не только предметомъ ея гордости, но и символомъ ея успшнаго мщенія, сдлались теперь будильниками ея затронутой совсти.

Посл этого она исповдывала себя относительно своего поведенія какъ жены и матери. Исповдь эту она длала съ величайшей строгостью, и ничего возмущающаго душевнаго ея спокойствія не нашла, напротивъ, въ настоящемъ случа ничто не могло набросить пятна на ея совсть, и она оставила этотъ предметъ въ сторон, какъ самый безопасный.

О всемъ, что касалось честности и праводушія, мистриссъ Спарксъ размышляла не долго. Самая добросовстная, когда либо существовавшая прачка едвали поступала такъ честно и въ отношеніи къ лицамъ, доврявшимъ ей свое блье, и вообще ко всей публик. Она постоянно и врно разсчитывалась со всми, такъ что никто не могъ бы обвинить ее въ томъ, что она у кого нибудь была въ долгу. Въ тхъ случаяхъ, когда, при сдач вымытаго блья, не оказывалось воротничка, нарукавничка, или чулка, она непремнно возвращала или ту, или другую вещь при слдующей сдач, или же платила за каждую утраченную вещь, по ея стоимости. Никогда не случалось ей утверждать, что какая нибудь изъ потерянныхъ вещей не была положена въ ея мшокъ, или что потерянной вещи она никогда не видывала. Чтобы поберечь свои руки и избавиться отъ лишняго труда, она ни разу въ жизни не употребляла какой нибудь жидкости или химическаго средства, вредно дйствующаго на качество блья. Никогда сама не носила и не позволяла носить Джемим какое либо изъ полученныхъ въ стирку платьевъ, хотя Джемима, достигнувъ зрлаго возраста, желала бы иногда прикрасить молодыя свои прелести тмъ или другимъ изъ находившихся во временномъ ея обладаніи нарядомъ, она твердо сопротивлялась такому искушенію и оно оставляло ее.

Балансъ суетъ здшняго нечестиваго міра подводится не слишкомъ легко. Все шло весьма удовлетворительно до статьи, касающейся джина, который отнялъ у нея значительный промежутокъ времени. Мистриссъ Спарксъ слегка придерживалась джину,— какъ большая часть прачекъ, особливо вестминстерскаго происхожденія и воспитанія,— но надо отдать справедливость, она была самою воздержною между своими сподвижницами. Она старалась убдить себя, что употребленіе этого возбуждающаго средства было необходимо для поддержанія силъ во время работы, но она испытывала здсь большія затрудненія, ибо ей припоминались нкоторые случаи, когда требовалась въ дом самая строгая экономія, и она могла бы обойтись безъ этого средства не въ ущербъ своему здоровью и блью, находившемуся въ стирк. Она начала потомъ разсчитывать, что хотя собственно на джинъ тратились весьма небольшія деньги, но въ сложности изъ нихъ образовалась бы сумма, достаточная на покупку катка, и она могла бы вывести Джемиму на дорогу жизни, доставивъ ей довріе и уваженіе, вмсто того чтобы занимать мсто служанки въ чужомъ дом. Кром того, еще одинъ строгій, суровый фактъ, котораго невозможно было избжать, смотрлъ ей прямо въ глаза. Однажды, посл полудня она положительно ‘выпила лишнее’, но такъ какъ это было выпито на тощій желудокъ и изъ дтей никто ее не видлъ, то она надялась, что это ей простится.

Во многихъ частяхъ своей исповди мистриссъ Спарксъ была не совсмъ справедлива къ самой себ, но это скоре надо приписать смиренію, нежели равнодушію къ предмету,— она скрывала отъ себя такія добродтели, какими другіе бы гордились. Напримръ, чувство человческой любви, покрывающее множество грховъ, было развито въ ней въ высшей степени. Она часто давала какой нибудь бездомной отверженной женщин пріютъ на ночь (когда это можно было сдлать такъ, чтобы не замтили другіе, потому что въ вопрос о женской респектабельности она держалась самыхъ строгихъ правилъ) и на другое утро посл завтрака отпускала ее, напутствовавъ добрыми совтами. Изъ вдовьяго запаса своего она часто удляла провизію голоднымъ нищимъ. Она часто совершала самые благороднйшіе подвиги человколюбія, находя приличныя занятія для праздныхъ молодыхъ людей обоего пола, которыми дворъ Синяго Якоря былъ набитъ биткомъ, но за это она не приписывала себ особенной чести, по ея связямъ съ хорошими домами, на которыхъ она стирала блье, ей представлялось больше возможности длать такое добро, нежели ея сосдямъ. Она передавала безчисленное множество чашекъ воды безчисленному множеству малютокъ, и безчисленное число разъ отирала имъ слезы своимъ грубымъ передникомъ. О совершенномъ ею самомъ благородномъ подвиг человколюбія она совсмъ позабыла, хотя подвигъ этотъ со всею подробностью записанъ въ ея пользу въ книгахъ небесной канцеляріи. Тринадцать лтъ тому назадъ, она въ одну холодную ночь нашла на улиц несчастнаго нагаго, полуголоднаго ребенка. Она отогрла его на своей груди, и когда исполнители закона отказали ему въ помощи, она приняла его въ свой домъ, кормила его и одвала. Она воспитала его, какъ свое родное дтище, безъ всякой надежды на возмездіе или вознагражденіе. Она научила его складывать свои пухленькія ручонки и повторять вслдъ за ней дтскія молитвы, изъ которыхъ онъ не понималъ ни слова, но въ свое время, ребенокъ отъ нея же узналъ о существованіи Божества и мудраго и благодтельнаго вмст,— Божества, которое имло власть наказывать, но котораго величайшимъ качествомъ было миловать и благословлять, которое берегло и спящаго и бодрствующаго, и котораго всякій законъ служилъ для ихъ пользы. По мр того, какъ разсудокъ ребенка становился зрле, она безъ всякаго затрудненія научила его устранять его благоговніе отъ своей смиренной особы и оказывать его тому божеству, мсто котораго въ воображеніи ребенка она до той поры, безъ всякаго съ ея стороны вдома, занимала. Посл смерти мужа, когда нищета чаще и чаще стала угрожать ей, она ни подъ какимъ видомъ не уменьшала ни вниманія своего, ни расположенія къ этому пріемышу. Изъ своихъ скудныхъ заработковъ, она продолжала кормить и одвать его, и кром того изъ своего тощаго кошелька еженедльно платила необходимые на его воспитаніе пенсы. Она пріучила мальчика къ трудолюбію, и въ самой ранней пор дтства внушила ему правила совершеннйшаго прямодушія и честности, такъ что, когда костлявая смерть заглянула ей въ глаза, будущее благосостояніе мальчика было уже въ половину опредлено, эта женщина, при своихъ ограниченныхъ понятіяхъ о благородств и чести, не могла устранить отъ себя заботы о мальчик и заняться разсмотрніемъ, очищеніемъ и успокоеніемъ своей души раньше устройства карьеры своего питомца.

Сдлавъ такимъ образомъ вс распоряженія въ этомъ мір къ полному своему удовольствію, пристроивъ къ мсту дочь и пріемнаго сына, и наконецъ разсмотрвъ свою совсть относительно содянныхъ прегршеній, она ршилась со всею точностію послдовать совтамъ своего пастора, приступивъ къ чтенію библіи, къ изученію и повторенію молитвъ, которыя онъ ей оставилъ. Въ настоящемъ случа ей усердно помогала хромоногая швея. Эти дв бдныя женщины читали и молились съ чувствомъ и отъ чистаго сердца, странные комментаріи, которыя он выражали на различные предметы, въ томъ вид, какъ эти предметы представлялись ихъ воображенію, нисколько и ни подъ какимъ видомъ не могли отнять отъ ихъ благоговнія какой нибудь частицы прекраснйшаго смиренія и чистосердечія. Хотя чтеніе тхъ мстъ изъ библіи, которыя были рекомендованы пасторомъ, было исполняемо съ полной тщательностію и вниманіемъ, но эпизоды изъ священной исторіи, въ особенности гд рчь шла о дтяхъ, имли для бдной прачки боле прелестей, нежели вс другія мста. Разсказъ объ Іосиф и его братьяхъ чрезвычайно занималъ ее, и по какимъ-то темнымъ своимъ сообраягеніямъ, она уподобляла ‘разноцвтную одежду Іосифа’ Форменной одежд барабанщика, въ которой въ непродолжительномъ времени надялась увидть Джемса. Самуилъ въ его юношеств и судъ Соломона были одинаково и въ высшей степени для нея привлекательны, но за всмъ тмъ самое высокое удовольствіе и утшеніе она почерпала изъ Новаго Завта. Оставляя въ сторон теологическій взглядъ, нельзя не сказать, что божественная красота личности Спасителя должна быть очевидна для всякаго, но нигд и ни для кого она не выступаетъ такъ рельефно, какъ для респектабельныхъ женщинъ рабочаго класса. Спокойное самоотверженіе, мужество, кротость и любовь, которыя Онъ оказывалъ своимъ родителямъ, его исполненная достоинства покорность своей участи, все, все это было понято и вполн оцнено этими добрыми женщинами.

Хромоногая швея прочитывала главу, замолкала и об женщины пускались въ разсужденія, не допуская въ этомъ отношеніи даже ни малйшей тни непочтительности къ святын, нельзя однакоже не сказать, что эксцентричность ихъ замчаній часто доходила до смтнаго. Он съ глубокимъ интересомъ разсуждали о диспутахъ Спасителя съ учеными Іудеями въ храм, принимали ихъ не только за людей ученыхъ, но преимущественно за докторовъ высшихъ степеней, и потомъ углублялись въ размышленія о Его смиреніи, когда Онъ не смотря на свою способность и свои силы выдержать борьбу съ такими знаменитостями, безъ малйшаго сопротивленія или колебанія покорился требованіямъ своей божественной матери оставить диспутъ и воротиться домой. Другой случай въ особенности усиливалъ ихъ восхищеніе и обожаніе богочеловка, исцлившаго женщину, двнадцать лтъ одержимую недугомъ. Описаніе этого случая изумляло ихъ и приводило въ восторгъ не столько чуднымъ исцленіемъ, сколько способомъ, посредствомъ котораго совершилось это исцленіе. Он представляли себ бдную женщину, которая искала случая встртиться съ Спасителемъ, и встртилась съ нимъ, но при многочисленномъ стеченіи народа, и, по свойственной женщин скромности, не ршилась объяснить состоянія своей болзни, а только дотронулась до края его одежды, въ надежд получить черезъ это исцленіе. Он живо представляли себ, какъ Спаситель повернулся къ ней, и совершенно понимая ея болзнь и желаніе, сказалъ ей: ‘ободрись дочь моя, вра твоя спасла тебя’. Этими божественными словами онъ, не допустивъ, чтобы окружавшіе его узнали о дйствительномъ свойств болзни несчастной женщины, ясно выразилъ, что молитва ея была услышана. Наша больная женщина и хромоногая швея были какъ-то особенно поражены такой божественной снисходительностью со стороны Спасителя. Я часто замчалъ, что способность пониманія недуга, безъ подробныхъ распрашиваній и объясненій придавала медикамъ въ глазахъ респектабельныхъ женщинъ особенное достоинство.

Глава, въ которой описывалась сцена душевныхъ страданій въ саду Геесиманскомъ, сильне всхъ другихъ возбуждала благоговніе. Изложенный въ ней весь потокъ чувствъ какъ нельзя лучше согласовался съ понятіями этихъ двухъ бдныхъ безпомощныхъ женщинъ. Тонкое предчувствіе опасности и готовившагося позора, желаніе, если возможно, избгнуть его, кроткая покорность страшной участи, которая ожидала его, это были такіе предметы, силу значенія и важность которыхъ он вполн понимали. Часто и часто он повторяли эту главу и углублялись въ размышленія, удивленіе ихъ и благоговніе предъ заключавшимся въ ней величественнымъ эпизодомъ усиливалось при каждомъ послдующемъ чтеніи.

Однажды въ воскресенье, спустя недли дв посл того, какъ Джемсъ и Джемима поступили на мсто, мистриссъ Спарксъ получила повелніе явиться передъ престолъ своего Создателя. Она смиренно преклонила голову передъ этимъ повелніемъ, но съ мольбою просила даровать ей еще нсколько часовъ, дабы имть возможность взглянуть передъ смертью на своихъ дтей. Молитва ея была услышана. Сосдка, узнавъ ея желаніе, отправилась за Джемсомъ и Джемимой, которые къ счастію могли сейчасъ же отвтить на этотъ призывъ. Джемима явилась первою, и сердце умирающей вдовы забилось радостію, когда она увидла ее. Вскор посл Джемимы пришелъ и Джемсъ въ полной парадной форм. Выраженіе самодовольства и нкоторой гордости промелькнуло по лицу доброй старушки, когда она увидла его въ такомъ роскошномъ наряд. Масса воспоминаній о дняхъ давноминувшихъ моментально столпилась въ ея голов, въ то время, когда она бросила на него быстро-потухавшій взглядъ. Она подала ему руку, Джемсъ взялъ ее и залился горькими дтскими слезами. Хромоногая швея, присутствовавшая въ комнат умирающей, сочувствуя юнош, подошла къ нему и хотла было снять съ его головы огромный гренадерскій киверъ. Джемсъ сердито повернулся къ ней, опустилъ руку вдовы, поправилъ киверъ и сквозь слезы сказалъ.

— Пожалуйста, оставьте. Разв вы не знаете, что солдатъ никогда не скидываетъ кивера? Кажется, слдовало бы знать объ этомъ.

Умирающая бросила на него взглядъ полнаго удовольствія, это былъ послдній признакъ здраваго ума, которымъ она отличалась въ здшнемъ мір.

И такимъ образомъ кончилось земное странствованіе мистриссъ Спарксъ. Ничего не принесла она въ этотъ міръ, но за то оставила его не безъ ничего. Она унесла съ собой лтопись жизни, въ которой безропотная покорность судьб, безукоризненная честность, неутомимые труды, любовь къ ближнему, долготерпніе, многостраданіе и смиреніе были главными отличительными чертами, и бдная прачка, взоры которой за минуту передъ тмъ обращены были на неуклюжую дочь, на пестрый мундиръ юнаго барабанщика, на добросердечную хромоногую швею, на простую мебель въ комнат, стояла теперь передъ лицемъ Всемогущаго Бога, въ вид свтлаго и прекраснаго духа, какъ одинъ изъ серафимовъ, окружающихъ Его предвчный престолъ. Сомнваться въ этомъ — значило бы сомнваться въ существованіи Господняго милосердія и справедливости.

На погребеніе бдной прачки былъ истраченъ остатокъ небольшихъ денегъ, хранившихся въ сберегательной касс, а отъ продажи мебели, утюговъ и лоханокъ образовалась сумма, которой едва едва достало на покупку траура. Несмотря на то, трудно было бы найти существо въ здшнемъ мір, столь любимое и уважаемое тми, которые окружали ея могилу.

ГЛАВА V,

ВЪ КОТОРОЙ НАШЪ ГЕРОЙ ЯВЛЯЕТСЯ ВЪ НОВОЙ РОЛИ.

Со времени окончанія предшествовавшей главы прошло въ нашемъ повствованіи еще два года. Въ этотъ промежутокъ Джемима находилась на прежнемъ мст и пользовалась особеннымъ расположеніемъ своей госпожи,— въ ея обязанностяхъ, впрочемъ, произошла небольшая перемна. Изъ горничной ее произвели въ кухарки того же заведенія, потому что она при нкоторыхъ экстренныхъ случаяхъ оказала большое знаніе дла въ кулинарномъ искусств, но главне всего потому, что ея некрасивая наружность служила поводомъ къ частымъ и непріятнымъ замчаніямъ какъ со стороны квартирантовъ, такъ и наглыхъ извозчиковъ, которые говорили, когда Джемим, въ качеств служанки, приходилось отворять уличныя двери, что они помнятъ ее, еще когда она находилась въ зоологическомъ саду.

Джемсъ продолжалъ служить въ томъ же полку, но и въ его положеніи произошла нкоторая перемна. Роскошный мундиръ, обшитый шерстяными басонами, о которомъ онъ прежде такъ много мечталъ,— теперь въ его глазахъ потерялъ всю свою прелесть. Все-таки онъ зналъ, что этотъ мундиръ возбуждалъ зависть и восхищеніе въ уличныхъ мальчишкахъ, которыхъ онъ встрчалъ, но въ тоже время, непріятная увренность, что еслибы онъ осмлился считать его своею собственностью и длать съ ней, что ему угодно, онъ былъ бы жестоко наказанъ,— понижала его цну до нуля. Съ другой стороны, какъ-былоуже сказано, радикальные принципы, которыми онъ одаренъ былъ отъ природы, и непреодолимое желаніе спорить съ своими старшим по безполезности различныхъ приказаній, которыя онъ получалъ, весьма часто становили его въ затруднительное положеніе. Такъ какъ каждое послдующее наказаніе, которому онъ подвергался, оказывалось сильне перваго, то соразмрно съ этимъ увеличивались и ненависть къ служб, и желаніе какъ можно скоре ее бросить. Это чувство сдлалось наконецъ столь тягостнымъ, что онъ уже началъ разработывать вопросъ о побг. Конечно, онъ не позволилъ бы себ долго оставаться въ недоумніи, если бы не питалъ искренней привязанности къ своей теткь, какъ онъ продолжалъ называть Джемиму. Еслибы онъ бжалъ изъ полка, то само собою разумется, онъ былъ бы обязанъ оставить Вестминстерскій кварталъ, и такимъ образомъ они были бы разлучены.

Наконецъ, собравшись съ духомъ, онъ ршился посовтоваться объ этомъ предмет съ самой Джемимой. Она выслушала его съ нетерпніемъ и даже съ гнвомъ. Она доказывала ему, до какой степени безчестно бгство, и какъ долго будетъ преслдовать его позоръ, если онъ оставитъ свои барабанныя палки, доказывала также, что онъ сдлался слугой королевы, и оставить ея службу безъ формальнаго увольненія было бы поступкомъ, показывающимъ величайшую трусость. Джемсъ слушалъ доводы Джемимы съ большимъ вниманіемъ и уваженіемъ, и наконецъ ршился потерпть еще нсколько времени. И дйствительно онъ сдлалъ эту попытку, но безъ всякаго успха, такъ что даже Джемима, при ея строгихъ понятіяхъ о долг, должна была смягчиться, но въ тоже время совтовала ему еще подождать, пока она не придумаетъ какого нибудь плана, по которому онъ могъ бы оставить полкъ законнымъ и честнымъ образомъ. Поговоривъ объ этомъ предмет нсколько времени, она простилась съ Джемсомъ, общавъ ему придумать къ будущему свиданію что нибудь въ его пользу, до той же поры, онъ долженъ былъ какъ можно тщательне исполнять свои обязанности.

Джемима была не такова, чтобы дать общаніе и не исполнить его. Она составляла планъ дйствія, не торопясь и сознательно, днемъ приведенія его въ исполненіе былъ назначенъ первый предстоящій праздникъ.

День этотъ наступилъ, и Джемсъ въ полной парадной форм встртился съ Джемимой посл обда въ Сентъ-джемскомъ парк. Они долго ходили по главной алле взадъ и впередъ, углубленные въ серьезный разговоръ, Джемима, повидимому, старалась убдить своего племянника принять ея совтъ, которому Джемсъ сильно противился. Наконецъ на вершин холма, къ которому они приближались, поднялся столбъ пыли и въ публик началась толкотня. По отлогому скату холма быстро мчалась коляска, отдаваемыя ей почести показывали, что она не только принадлежала королев, но что въ ней сидла сама королева. Когда коляска приблизилась къ тому мсту, гд стояли тетка и племянникъ, Джемима заставила Джемса сдлать шагъ впередъ, сказавъ ему:— помни, Джемсъ, ты слуга ея величества и долженъ вести себя честно. Джемсъ вытянулся въ струнку, и когда коляска поравнялась съ нимъ, сдлалъ воинскій салютъ, и вмст съ тмъ дрожащимъ, голосомъ воскликнулъ:

— Ваше величество, всеподданнйше прошу васъ къ этому дню черезъ мсяцъ пріискать себ другаго барабанщика.

Ея величество, по всей вроятности, не только не слышала его словъ, но даже не замтила, что онъ произносилъ ихъ, она милостиво поклонилась ему, и коляска скоро скрылась изъ виду.

— Теперь, Джемсъ, сказала Джемима:— ты надлежащимъ образомъ заявилъ королев объ оставленіи службы, законъ на твоей сторон, въ выполненіи его я свидтельница. Никому не говори, что ты сдлалъ это предупрежденіе, а я посл научу, что нужно длать.

Посл этихъ словъ они направились къ Вестминстерскому мосту, Джемима общала угостить Джемса театромъ.

Мсяцъ прошелъ довольно спокойно, Джемсъ, слдуя совту Джемимы, длалъ все отъ него зависвшее, чтобы угодить своимъ старшимъ, и, судя по ихъ молчанію, усплъ въ этомъ. Передъ истеченіемъ срочнаго мсяца, Джемима наняла для своего племянника квартиру въ Соутварк и приготовила у себя на кухн пару подержанаго платья, башмаки и рубашку, относительно честности она была такихъ строгихъ правилъ, что ршила не оставлять на Джемс ни одной нитки, на требованіе которой королева имла бы самое малйшее право.

Когда все было устроено, Джемсъ въ день истекшаго срока пришелъ Вечеромъ къ Джемим, которая отправила его въ заднюю кухню, гд на скамейк разложено было партикулярное платье, и черезъ нсколько минутъ Джемсъ воротился къ своей тетк. Перемна, происшедшая въ его наружности, была удивительная. Это было превращеніе, едва ли не чудесне превращенія куколки въ бабочку, хотя въ настоящемъ случа дйствіе было прямо обратное, ибо Джемсъ изъ пестрой бабочки сдлался куклой. Его форменная одежда противъ обыкновенія казалась на немъ въ тотъ вечеръ блистательне, вроятно вслдствіе излишней полировки пуговицъ, чтобы возвратить ихъ въ хорошемъ состояніи. Онъ вышелъ изъ задней кухни въ сброшенномъ съ плечъ и значительно поношенномъ плать прикащика зеленной или угольной лавки. Джемима сама сознавалась, что перемна въ его наружности была довольно плачевная, не смотря на то, его счастіе было для нея дороже его наружности и она подавила досаду при вид его забавной фигуры въ прикащичьемъ плать. Какъ скоро достаточно стемнло, чтобы избгнуть открытія, она обвязала платкомъ нижнюю часть его лица, какъ будто для того, чтобы защитить его отъ холода, хотя ночь была чрезвычайно теплая, положила ему въ руку восемь пенсовъ, и приказавъ идти прямо на новую квартиру, пожелала ему доброй ночи.

Лишь только Джемсъ вышелъ изъ дому, какъ Джемима начала придумывать средства къ возвращенію его платья въ казармы. Она ршила наконецъ отправиться за вестминстерскій мостъ и оттуда отослать съ наемнымъ носильщикомъ. Но во что уложить это платье — это была трудная задача. Вс аппараты для упаковки, находившіеся въ ея распоряженіи, заключались въ одной старой картонк. Въ нее можно было уложить платье, башмаки и пр.,— но куда двать саблю и киверъ? это обстоятельство приводило Джемиму въ крайнее недоумніе въ теченіе долгаго времени. Она старалась завернуть ихъ въ старый передникъ, зашпилить булавками и обвязать снурками, но эти два предмета, сабля и киверъ, были такого непрактическаго свойства, что никакимъ образомъ невозможно было приспособить ихъ къ спокойному съ ними путешествію.

Наконецъ она ршилась на одинъ планъ, который передъ всми другими казался боле практичнымъ. Однажды ночью, около одиннадцати часовъ, когда хозяйка дома ложилась спать, Джемима объявила ей, что въ дом нтъ ваксы, прибавивъ, что жилецъ, занимавшій лицевую комнату и всегда обращавшій особенное вниманіе на сапоги, долженъ завтра утромъ выйти изъ дому до восьми часовъ. Госпожа Джемимы не только разбранила ее за то, что она не подумала объ этомъ раньше, но выразила также сомнніе насчетъ правдивости этого показанія, сказавъ въ добавокъ, что это былъ одинъ только низкій предлогъ отлучиться изъ дому. Джемима, разумется, вспыхнула, съ негодованіемъ приглашала госпожу спуститься внизъ и осмотрть бутылку, говорила, что не хочетъ служить въ дом, гд ей не врятъ,— словомъ, превосходнйшимъ образомъ разыграла роль оскорбленной невинности. Наконецъ госпожа, которой надолъ этотъ диспутъ, приказала ей идти сію же минуту за ваксой и воротиться какъ можно скоре, но такъ какъ Джемима была убждена, что въ ближайшемъ сосдств вс лавки были уже заперты, и что за предметомъ, въ которомъ оказывалась надобность, необходимо отправиться въ улицу Тотгиль, то не сдлала на приказаніе госпожи никакого замчанія и тотчасъ же юркнула въ свою кухню. Здсь, надвъ шляпку и большой платокъ, она припрятала подъ послдній, какъ только могла лучше, саблю и киверъ и спокойно вышла изъ дома. Никогда еще бдная двушка не бывала въ такомъ смущеніи, въ какомъ находилась Джемима во время своихъ усилій скрыть отъ людскихъ глазъ дв вещи, которыя она несла. Хотя становилось уже поздно, но народу все еще было много, и вс проходившіе, казалось ей, смотрли на нее подозрительно. Въ это время ничто не могло заставить се пройти мимо полисмена. Завидвъ одного изъ нихъ, она поворачивала назадъ и обходила его глухими переулками.

Наконецъ она добралась до аллеи Бэрдкэджъ, отъ сильнаго душевнаго волненія сердце ея билось болзненно. Она держалась стороны, ближайшей къ парку, такъ чтобы быть какъ можно дальше отъ газовыхъ фонарей и избгнуть наблюденій. Но вотъ она уменьшила скорость шаговъ, выбрала моментъ, когда вблизи не было ни души, потомъ перешла черезъ дорогу, приблизилась къ ршетчатому забору, окружавшему казармы, и черезъ него перебросила на дворъ саблю и киверъ. Совершивъ этотъ подвигъ, она вдругъ почувствовала непріятный страхъ: она направилась къ дому съ быстротою испуганнаго страуса, не убавляя шагу до самаго дома.

Войдя въ домъ, она встртила госпожу, которая, замтивъ ея взволнованное и разгоряченное состояніе, потребовала въ этомъ объясненія, но Джемима не могла его дать. Затмъ отъ нея потребовали ваксу, но она совсмъ забыла о ней. Джемима съ минуту ршительно не знала, что отвтить, но, какъ говоритъ Шиллеръ, ‘дьяволъ не такъ золъ, чтобы допустить кого либо изъ своихъ слугъ до погибели изъ-за нужды во лжи’,— онъ немедленно внушилъ Джемим одинъ изъ тхъ отвтовъ, которые всегда держитъ наготов для горничныхъ, служанокъ и кухарокъ, когда он бываютъ поставлены своими госпожами въ затруднительное положеніе. Джемима отвчала, что обошла вс лавки до Вестминстерскаго аббатства,— по крайней мр лавокъ двадцать,— но вс он заперты, она общала встать поутру очень рано и взять ваксу у продавца, отъ котораго постоянно ее получала. Разумется, госпожа поняла, что все сказанное была ложь, и промолчала. Джемима была прекрасная, усердная служанка, и если поссориться съ ней изъ-за такой пустой исторіи, то по всей вроятности, другая поступившая на ея мсто слуга была бы одинаково неправдива и въ добавокъ безъ хорошихъ качествъ Джемимы.

Два дня спустя, Джемима была уволена на цлый день. Она взяла старую картонку, въ которую была уложена Форменная одежда Джемса, отправилась за Вестминстерскій мостъ и передала ее разнощику, приложивъ записочку убійственнаго правописанія, адресованную на имя полковаго командира, въ записк этой говорилось, что препровождаемая одежда принадлежала мистеру Джемсу Дюку, и что киверъ и сабля отправлены еще раньше.

Хотя Джемима считала теперь это дло совершенно конченнымъ, но ея величество, или ея представители въ полку, находили, что мсячное предувдомленіе объ оставленіи службы было сдлано не согласно съ правилами военнаго закона, и потому поднятъ былъ крикъ отыскать мистера Джемса Дюка. Полиція распорядилась осмотрть домъ, въ которомъ жила Джемима, но тамъ относительно его пребыванія не было ни малйшихъ признаковъ. Джемим сдлано было по этому предмету нсколько вопросовъ, и она отъ всхъ увернулась очень искусно, но она сильно обидлась, когда пожилой барабанщикъ, сопровождавшій полисмена, обозвалъ Джемса трусомъ-щенкомъ. Въ этотъ моментъ она не сдлала никакого замчанія, но въ душ ршила на другое же утро сходить въ казармы, и тамъ, какъ она выражалась, ‘обстоятельно изложить все дло’.

Составивъ планъ дйствія, къ полному своему удовольствію, она отправилась къ полковому адъютанту, потому что этотъ офицеръ, какъ она слышала, былъ облеченъ верховною властію въ длахъ подобнаго рода. По прибытіи къ воротамъ казармъ, она произвела удивленіе, смшанное съ удовольствіемъ, въ груди караульнаго сержанта, которому показалось, что въ особ Джемимы онъ открылъ переодтаго въ женское платье высокаго рекрута съ свера Ирландіи, бяіавшаго изъ полка, нсколько мсяцевъ назадъ. Увидвъ свою ошибку, онъ ругнулся и назвалъ ее дрянью. (Джемима говорила впослдствіи, что онъ назвалъ ее не дрянью, а употребилъ совершенно другое выраженіе, которое такъ часто срывается съ языка гвардейскаго солдата, когда зайдетъ рчь о лэди, слишкомъ респектабельныхъ, чтобы слышать ихъ разговоръ) и веллъ ей удаDE PROFUKDIS.

литься. Исполнить его приказаніе Джемима, однакояге, отказалась. Она пришла,— сказала она,— повидаться съ адъютантомъ, и не уйдетъ, не объяснившись съ нимъ.

Если бы она употребила какое нибудь грубое выраженіе, или даксе прибгнула къ брани, то серл,антъ нисколько бы не удивился, но заносчивость женщины такого положенія въ обществ, какое она занимала,— заносчивость, обнаруяшваемая въ дерзкомъ ягеланіи объясняться съ адъютантомъ, превышала все то, что могли вынести его понятія о приличіи, и сержантъ сейчасъ скомандовалъ ей убираться со двора, грозя въ противномъ случа отдать ее полисмену. Джемима однако была солдатская дочь, и запугать ее подобной угрозой было очень трудно. Она не только отказалась убираться, но оказала положительное сопротивленіе сержантской власти, и дло начинало уже принимать воинственный видъ, когда, къ счастію, въ это самое время проходилъ какой-то старшій офицеръ и освдомился о причин нарушенія тишины и порядка. Узнавъ, хотя съ нкоторымъ затрудненіемъ, вслдствіе взволнованнаго состоянія Джемимы, что визитъ ея относился до побга мистера Джемса Дюка, онъ приказалъ отвести ее къ адъютанту, что и было немедленно исполнено, къ крайнему негодованію сержанта.

Джемима вовсе не думала представлять адъютанту какихъ либо доводовъ въ оправданіе Джемса,— напротивъ, она утверждала, что принятыя имъ мры были совершенно законныя. Онъ, чему она была сама свидтельницей, за мсяцъ заявилъ о желаніи своемъ оставить военную службу, и ожидать или требовать боле этого ни сама королева, ни всякая другая ‘миссусъ’, не имли права. Джемима прибавила, что форменное платье, со всми его принадлежностями, было честнымъ образомъ возвращено. Мало того, чтобы не быть безсовстной передъ ея величествомъ, она охотно оставляла въ рукахъ ея величества слдующее Джемсу жалованье, и ничего больше не хотла говорить объ этомъ.

— Въ такомъ случа, объясните мн пожалуста, сказалъ адъютантъ: — чего же вы хотите отъ меня? По всему видно, что вы очень ловко умли воспользоваться закономъ. Чего же еще вамъ желательно?

— Я не намрена уйти отсюда, пока мн не будетъ оказана надлежащая справедливость.

— Пока вамъ не будетъ оказана надлежащая справедливость?— сказалъ адъютантъ: — скажите пожалуста, чмъ вы еще не довольны?

— А вотъ чмъ: одинъ изъ вашихъ барабанщиковъ имлъ дерзость назвать мистера Джемса Дюка трусомъ-щенкомъ. Я хочу, чтобы этотъ барабанщикъ былъ наказанъ.

Услышавъ подобное требованіе Джемимы, адъютантъ съ трудомъ удержалъ свой гнвъ въ границахъ умренности. Онъ не только подтвердилъ слова барабанщика, но приказалъ ей немедленно оставить казармы, общая въ противномъ случа передать ее въ руки полиціи.

Джемима должна была оставить казармы и оставила, но ни подъ какимъ видомъ не считала себя побжденною, напротивъ, она ршилась искать правосудія у самого герцога Веллингтона, и даже зашла такъ далеко, что приготовила маленькую рчь, которую слдовало произнесть при такомъ случа, и которая доказывала, что герцогъ долженъ былъ принять участіе въ этомъ дл потому, что Джемсу дана была фамилія въ честь имени его свтлости. Мало того, если бы не удалось добиться правосудія отъ герцога, Джемима предстала бы предъ тронъ ея величества, но эти мры, къ счастію, оказались ненужными, потому что Джемима черезъ нсколько времени получила косвеннымъ путемъ, черезъ одну знакомую ей молодую женщину, которая была знакома съ однимъ молодымъ барабанщикомъ, извстіе, что военное управленіе не намрено утруждать себя дальнйшими розысками Джемса,— то есть, что оно не станетъ и думать о немъ, если онъ будетъ скрываться нсколько времени и позаботится о томъ, чтобы не показываться въ Вестминстерскомъ квартал. Если онъ покажется, то непремнно будетъ арестованъ и затмъ наказанъ или по крайней мр отосланъ въ исправительное заведеніе. Джемима ршилась пріостановиться отыскиваніемъ правосудія, и воспользовавшись однимъ вечеромъ, навстила Джемса и сообщила ему пріятныя новости и предостереженіе ни подъ какимъ видомъ не показываться вблизи казармъ. Она положила ему въ руку нсколько денегъ, взятыхъ ею изъ своихъ скудныхъ сбереженій, потомъ надлила цлымъ томомъ добрыхъ совтовъ, говоря ему, чтобы онъ искалъ себ мсто прикащика на другой сторон Темзы, простилась съ нимъ и удалилась съ молитвою въ душ, да не будетъ онъ введенъ во искушеніе.

Не должно однако полагать, что такое послабленіе дисциплины со стороны полковыхъ властей было допущено изъ сожалнія къ мистеру Джемсу Дюку, ибо подобное понятіе было бы совершенно ошибочно. Это въ сущности, произошло отъ двухъ причинъ. Первая заключалась въ томъ, что Джемима произвела въ адъютант новое для него ощущеніе. До этой поры онъ воображалъ, что его ничто не можетъ испугать, но она дала ему понять, что при случа и онъ покажетъ блое перо. Въ памятный день посщенія казармъ, она торжественно грозила ему, что когда бы и гд бы ни встртила его на улицахъ, она не только непремнно напомнитъ ему о себ, но сверхъ того сообщитъ всмъ окружающимъ, какой онъ жестокосердый тиранъ. Эта угроза подйствовала на него такъ необычайно, что жизнь для него становилась отравой. Прогуливаясь по улиц Сентъ-Джемсъ или Полъ-Молъ, онъ находился въ безпрерывной боязни встртиться съ своимъ уродливымъ противникомъ. Посл смны съ караула въ Сентъ-Джемскомъ дворц, когда игралъ хоръ музыкантовъ, адъютантъ обыкновенно стоялъ потупивъ голову, страшась мысли, что Джемима находилась въ числ зрителей, а при одномъ ужасномъ случа, находясь близь Букингемскаго дворца и въ полной Форм, во время разговора съ какими-то дамами онъ внезапно такъ поблднлъ, что он спросили его о здоровьи. Адъютантъ отвчалъ, что онъ здоровъ, но позабылъ объ одномъ приказаніи, которое слдовало оставить въ казармахъ. Выразивъ надежду, что он извинятъ его, адъютантъ повернулся и пошелъ такъ быстро, какъ только могло быть совмстно съ достоинствомъ его положенія. Причиной такого чрезвычайно страннаго поведенія съ его стороны было дйствительное появленіе приближавшейся къ нему Джемимы, которая однакожъ, къ благополучію адъютанта, не замтила его.

Впрочемъ, отдавая справедливость адъютанту, его нельзя было обвинять въ небрежномъ исполненіи своихъ обязанностей, въ настоящемъ случа его сильно поддерживалъ полковой докторъ, который въ послднее время замчалъ какую-то особенность въ Физическомъ организм мистера Джемса Дюка, особенность, совершенно противоположную той, которая была главнымъ недостаткомъ въ Джемим. Ея нижніе члены, какъ было уже сказано, продолжали рости еще долго посл того, какъ прекратился ростъ туловища, между тмъ какъ у мистера Джемса Дюка, совсмъ напротивъ,— ноги вдругъ перестали рости, а туловище развивалось такъ быстро, что общало, по достиженіи полнаго роста, принять вс формы стараго гренадера. Надо замтить еще одно обстоятельство, что хотя ростъ ногъ въ длину и остановился, но он продолжали увеличиваться въ ширину, и въ послднемъ случа грозили образовать изъ своего контура правильныя выпуклыя кривыя линіи,— угрозу, эту, какъ мы узнаемъ впослдствіи, он привели въ полное исполненіе.

Джемима, убдись теперь, что оставленіе Джемсомъ военной службы было дломъ ршеннымъ, обратила свои мысли на его будущее благополучіе. Это ее сильно безпокоило, она очень хорошо помнила слова, которыя часто повторялъ ея отецъ въ послднее время,— что, когда дьяволъ находитъ человка празднымъ, то сейчасъ же даетъ ему въ руки свою работу,— и потому она ршила, что надо какъ можно скоре отстранить отъ племянника своего искушеніе подобнаго рода. Но какъ и гд найти ему мсто, представлялось ей весьма трудной задачей. Маленькое покровительство, которымъ она пользовалась, ограничивалось единственно мстностью, въ которой она жила, а туда Джемсъ не смлъ показаться. Съ нкоторымъ затрудненіемъ она успла однако же, чрезъ вліяніе своей госпожи, достать для него за дешевую плату мсто пажа въ дом одного второстепеннаго чиновника, жена котораго была помшана на мод и джентильности. Отсюда его скоро уволили, услуги его были ничтожны, а аппетитъ огромный. Посл этого, въ теченіи нкотораго времени онъ жилъ на небольшія сбереженія Джемимы, хотя надо отдать ему справедливость, онъ длалъ это совершенно противъ води. Много и много было попытокъ съ его стороны достать какое нибудь мсто, но безъ успха, надо впрочемъ и то сказать, до сихъ поръ было еще загадкой, къ какому занятію онъ способенъ. Аттестатовъ онъ не имлъ никакихъ, а если бы и имлъ, то сомнительно, чтобы они имли успхъ, умнье хорошо барабанить было полезно только для весьма немногихъ занятій, а всего меньше оно годилось для службы въ спокойныхъ частныхъ семействахъ,— службы, которую Джемим такъ хотлось предоставить ему.

Джемсъ нашелъ однакоже возможность длать нкоторыя прибавленія къ получаемымъ отъ Джемимы деньгамъ. Онъ ходилъ по улицамъ въ надежд найти лошадей, которыхъ бы попросили его подержать, толкался у вокзаловъ желзныхъ дорогъ и у пароходныхъ пристаней, при случа услуживая пассаэирамъ. Кром того, онъ по цлымъ часамъ ходилъ по Лиденгольмскому рынку, въ ожиданіи случая отнести на станціи различныхъ желзныхъ дорогъ дичь или другую купленную провизію. Этими способами онъ часто не дотрогивался до фондовъ Джемимы. Доходы Джемса не были однакоже велики, и иногда въ мокрую погоду онъ не заработывалъ даже шести пенсовъ, а между тмъ башмаки его видимо приходили въ разрушеніе, ткань на плать замтно рдла и слдовательно принимала наружность мене и мене респектабельную.

Ветхое состояніе одежды молодаго человка начинало имть самое вредное дйствіе на его фортуну. Небольшая респектабельность ея прежней наружности теперь совершенно утратилась, и онъ пересталъ получать порученія прежняго свойства. Вс джентльмены, покупки которыхъ Джемсъ вызывался отнести, обходились съ нимъ сурово, и вмсто того, чтобы доврить ему свою ношу, они крпче держали ее, какъ будто боясь, что если передадутъ ее изъ своихъ рукъ въ руки Джемса, то она по всей вроятности изчезнетъ вмст съ нимъ до прихода на станцію. На пароходныхъ пристаняхъ та же несчастная судьба преслдовала его, дежурный констабль прогонялъ его съ пристани,— и это было ежедневнымъ событіемъ. Полиція теперь такъ часто называла его ‘молодымъ бродягой’, что онъ началъ признавать это достоинство за свое собственное и отзываться на него безъ всякой боли для своихъ чувствъ, а между тмъ не было еще ни одного случая, въ которомъ бы онъ въ поступкахъ своихъ показалъ хотя малйшую тнь безчестія. Лиденгольмскій рынокъ, до наступленія дня, сдлался теперь единственнымъ мстомъ, которое было для него открыто. Тамъ во мрак онъ заработывалъ иногда бездлицу, но такъ рдко и въ такіе долгіе промежутки времени, что этихъ пріобртеній едва едва доставало только на сохраненіе себя отъ голодной смерти, а о покупк на нихъ новаго платья было бы смшно и помышлять.

Въ это время онъ такъ тяжело налегалъ на ресурсы Джемимы, что она сдлалась такою же нищею, какъ и онъ, словомъ, положеніе длъ начинало принимать самый отчаянный видъ.— Что длать съ нимъ, она ршительно не знала, а между тмъ мысль покинуть его никогда не приходила ей въ голову. Остававшаяся у него бездлица,— всего нсколько шиллинговъ,— и та должна была скоро истощиться,— и тогда какая же будетъ его судьба? Если отъ времени до времени ей приходила мысль о благотворительности прихода, то она сейчасъ же прогоняла ее,— и дйствительно, если бы онъ обратился за помощью къ приходскимъ властямъ, то какого слдовало ожидать результата? Он распросили бы его о прежней его жизни, узнали бы, что онъ дезертиръ, и какъ дезертира, передали бы его въ руки военныхъ властей, которыя хотя и смотрли на побгъ сквозь пальцы, допуская существованіе въ области военныхъ законовъ обыкновенія заявлять объ оставленіи военной службы, какъ онъ и Джемима заявили объ этомъ ея величеству, но теперь он уцпились бы за этотъ фактъ, и такъ какъ розги и палки въ то время употреблялись въ военной служб чаще, чмъ ныньче, то Джемсъ былъ бы подвергнутъ жестокому наказанію, прежде чмъ ему удалось бы совершить новый побгъ.

Однажды зимнимъ вечеромъ, посл безуспшной попытки заработать какую нибудь бездлицу, Джемсъ зашелъ къ Джемим. Бдная пришла въ крайнее уныніе, увидвъ утомленный его видъ, ветхую и грязную одежду. Въ это время она занималась для одного изъ квартирантовъ приготовленіемъ къ обду пары куръ, но печаль, сжавшая сердце двушки при вид его наружности, заставила ее на минуту оставить работу, хотя она и то уже немного опоздала. Кром того, Джемим въ тотъ день нездоровилось, она была не въ дух и до появленія Джемса, которое еще боле усилило ея непріятное настроеніе. Она на нсколько минутъ присла на стулъ у огня, ея глаза наполнились слезами, когда она стала размышлять о плачевномъ положеніи Джемса и о своемъ безсиліи помочь ему. Казалось, онъ ни къ чему не былъ способенъ. Теперь уже было ясно, что его ноги отказались отъ дальнйшаго роста, между тмъ какъ его туловище энергически исполняло свою обязанность, увеличиваясь все боле и боле съ каждымъ годомъ. Это обстоятельство отнимало у него всякую возможность поступить куда нибудь въ домашнее услуженіе, а небольшое покровительство, которымъ обладала Джемима, только и ограничивалось этой стороной рабочей жизни. Съ глубокой грустью размышляла она объ этомъ предмет въ теченіи нсколькихъ минутъ, потомъ вдругъ печальное выраженіе ея лица измнилось,— на немъ отразилось сначала изумленіе, которое черезъ моментъ замнилось глубокимъ удовольствіемъ. Причиной этихъ быстрыхъ перемнъ было слдующее: въ то время какъ она сидла углубленная въ печальныя размышленія, Джемсъ, чтобы помочь ей, началъ приготовленіе другой курицы и обнаружилъ столько ловкости и знанія дла, что Джемима пришла наконецъ въ невыразимый восторгъ. Она открыла занятіе, для котораго Джемсъ былъ подготовленъ самой природой. Она встала съ мста и молча начала наблюдать за своимъ племянникомъ, въ modus operandi онъ не сдлалъ ни одной ошибки. Проворство и тактъ, съ которыми онъ ощипывалъ птицу, быстрота и опрятность, съ которыми потрошилъ ее, показывали, что онъ гордился обладаніемъ природнаго генія для этой операціи. Но въ этомъ случа, какъ и во многихъ другихъ, природный геній былъ только способностью легко изучать, соединенной съ любовію къ той наук, которую предстояло изучить. Джемсъ дйствительно отъ природы любилъ изученіе битой дичи, и въ теченіе длинныхъ часовъ, которыя онъ проводилъ безъ всякаго дла на Лиденгольмскомъ рынк, онъ наблюдалъ различныхъ работниковъ, когда они приготовляли птицу для рынка, и теперь при первой попытк, Обнаружилъ свои способности наблюденія и подражанія. Странно сказать, даже его ранняя опытность въ качеств барабанщика въ настоящемъ случа оказывала ему. нкоторую помощь, она сообщила необыкновенную гибкость и силу ручной кисти, которыя онъ въ будущемъ и хотлъ употребить въ дло при отправленіи обязанностей курятнаго торговца, если бы Фортун удалось доставить ему такое высокое положеніе. И она доставила ему это положеніе. Джемима на другой же день обратилась къ торговцу, доставлявшему провизію въ ихъ домъ, и онъ, чтобы сдлать ей одолженіе, въ свою очередь попросилъ оптовый домъ въ Ньюпортскомъ рынк, отъ котораго получалъ вс предметы своей торговли:— конецъ концовъ былъ тотъ, что Джемсъ получилъ мсто прикащика и разсыльнаго въ весьма почтенномъ заведеніи, съ жалованьемъ по десяти фунтовъ стерлинговъ въ годъ, безъ стола и квартиры.

ГЛАВА VI,

НАШЪ ГЕРОЙ ЖЕНИТСЯ И УСТРОИВАЕТСЯ.

Для того, чтобы приняться за нить нашего повствованія, потребовался десятилтній промежутокъ, но для лучшаго пониманія этой повсти мы бросимъ легкій взглядъ на нкоторыя обстоятельства, случившіяся въ этотъ промежутокъ. Джемсъ боле шести лтъ находился при Фирм Ньюпортскаго рынка, постепенно возвышаясь въ своемъ положеніи, до тхъ поръ, пока его жалованье достигло восемнадцати шиллинговъ въ недлю. Не слдуетъ при этомъ воображать, что сумма денегъ, которую онъ теперь получалъ, возвышалась вслдствіе какого нибудь особеннаго расположенія къ нему со стороны его нанимателей. Вполн довольные его поведеніемъ, какъ въ отношеніи прилежанія, такъ и честности, они кром небольшой суммы денегъ, достававшейся ежегодно отъ раздла рождественской коробки, не платили ему ни пенни больше того, что слдовало за его труды. Джемсъ, какъ было сказано выше, не только отличался трудолюбіемъ, но достигъ такой степени совершенства въ искусств приготовлять птицъ для продажи, что равныхъ ему не было. Не нужно было отправляться далеко для отыскиванія пріятныхъ ощущеній,— стоило только посмотрть, какъ Джемсъ приводилъ въ порядокъ ихъ туалетъ. Быстрота, деликатность и сила, которыя онъ употреблялъ въ предварительныхъ операціяхъ, ставили сіи послднія на одну доску съ самыми искуснйшими хирургическими операціями, между тмъ какъ чистота, которую онъ придавалъ птицамъ, выдергивая малйшее перышко, малйшій пушокъ, была истинно изумительная. Но верхъ его искусства обнаруживался при употребленіи пудры. Джемсъ бралъ птицу на лвую руку, взвшивалъ ее на ладони и, посыпая ее пудрой правой рукой, поворачивалъ птицу съ боку на бокъ, и съ грудки на спинку, съ такой быстротой и въ тоже время такъ нжно, что многія лэди (безъ всякаго сомннія), увидвъ его, непремнно пожелали бы видть своихъ малютокъ на рукахъ Джемса, а не на рукахъ неповоротливыхъ неуклюжихъ женщинъ, попеченію которыхъ такъ часто ввряются малютки. Въ наружности Джемсъ измнился значительно, въ нкоторыхъ отношеніяхъ къ лучшему, въ другихъ къ худшему. Его лицо, если бы онъ какимъ нибудь образомъ ухитрился показывать въ немъ побольше ума, было бы довольно пріятное, чего ни подъ какимъ видомъ и ни при какихъ условіяхъ нельзя сказать о его торс. Онъ былъ хорошо сформированъ, особливо въ плечахъ, показывавшихъ громадную силу, грудь была широкая и, какъ видно, тоже могучая. Хорошо, если бы можно было этимъ же и покончить описаніе Джемса, но мы, какъ правдивые лтописцы, измнить или скрыть ничего не можемъ. Низшія конечности были безобразны въ высшей степени. Съ той минуты, какъ мы заключили предъидущую главу, он не удлинились ни на дюймъ, правда, он сдлались значительно толще, и контуромъ своимъ изображали совершенно правильную кривую линію, но все-таки, говоря словами анатома, он не представляли ничего такого, чмъ бы можно было восхищаться. Лучшій комплиментъ, которымъ бы можно наградить сто ноги, заключался въ томъ, что посл перехода Джемса изъ этой кратковременной жизни въ жизнь безконечную, он сдлались бы превосходнйшими образцами болзненной аномаліи человческаго тла и притомъ до такой степени интересными, что смло можно было разсчитывать на помщеніе ихъ въ какомъ нибудь музе.

При возобновленіи нашего повствованія, Джемсъ Дюкъ не находился уже боле при фирм Ньюпортскаго рынка, онъ получилъ мсто въ чрезвычайно респектабельномъ магазин, гд, какъ и на прежнемъ мст, его наниматели оставались совершенно имъ довольны.

У Джемимы дла тоже перемнились и во всхъ отношеніяхъ, за исключеніемъ ея наружности, къ лучшему. Относительно наружности, мы, къ сожалнію, ничего не можемъ сказать въ ея пользу. Джемима по прежнему была безобразно высока и весьма сухощава, веснушки ея не только не изчезли, но даже не убавились,— ея волосы продолжали оставаться тми то самыми blonde ardent, съ небольшимъ увеличеніемъ красноватаго оттнка. Если о ея личной красот ничего нельзя упомянуть въ благопріятныхъ выраженіяхъ, за то — можно поговорить о ея нравственныхъ достоинствахъ безъ дести иди сарказма, какъ о заслуживающихъ полнаго уваженія. Безукоризненная честность, неутомимые труды, любезная услужливость и терпніе — послднимъ достоинствомъ она вроятно обязана своему пребыванію при cliambres garais въ качеств служанки — составляли ея неотъемлемую собственность.Ко всему этому нужно прибавить еще одно — нжное любящее сердце. Быть можетъ, меня спросятъ, какимъ образомъ привилось къ ней это достоинство и когда представлялись ей случаи обнаруживать его. Отвчать на это не трудно:— съ возобновленіемъ нашего повствованія, читатель находитъ уже Джемиму не служанкой въ chambres garnis, но респектабельной замужней женщиной живущей въ хорошенькой своей квартир, въ улиц Пай.

Изъ привязанности нашей къ Джемим, мы представимъ читателю, хотя быть можетъ съ опасностью быть обвиненными въ нескромности,— коротенькій очеркъ ея перваго и единственнаго любовнаго подвига,— коротенькій потому, что на всхъ остальныхъ страницахъ нашего разсказа она будетъ показываться какъ почтительная и преданная жена. Любовь Джемимы зародилась въ чистйшей изъ всхъ привязанностей, въ участіи, которое она принимала въ бдномъ, безпомощномъ ы, на ея взглядъ, несправедливо преслдуемомъ судьбою юнош. Доставивъ Джемсу чрезъ свое покровительство мсто въ курятномъ магазин, Джемима слдила за его успхомъ съ глубокимъ интересомъ, а черезъ нсколько времени съ такимъ же удовольствіемъ. Ничего лучшаго не оставалось желать относительно его поведенія, и съ этой стороны ея душа скоро успокоилась. Вечеръ каждаго воскресенья Джемсъ проводилъ у Джемимы, но уже боле не называлъ ее теткой, впрочемъ она ни подъ какимъ видомъ не могла жаловаться на недостатокъ уваженія съ его стороны, и обыкновенно, подъ предлогомъ отправленія въ церковь, каждый разъ провожада его до дому. Съ теченіемъ времени, Джемсъ началъ обращать вниманіе на свою одежду и отъ времени до времени намекалъ на свое восхищеніе нкоторыми служанками въ домахъ, куда они поставляли провизію, и длалъ другія замчанія, значительно возбуждавшія безпокойство Джемимы. Она совершенно справедливо и врно судила, что лучшимъ другомъ дли молодаго человка была бы добрая и трудолюбивая жена, но гд и какимъ образомъ найти такую жену для Джемса, это, при ея занятіяхъ съ утра и до вечера,— становилось задачей, ршеніе которой съ перваго взгляда казалось труднымъ. Постепенно, однакоже, эта трудность стала уменьшаться. Въ этомъ отношеніи Джемима главне всего должна быть обязана молв, что проживавшая въ ихъ дом вдова намревалась выдти замужъ за молодаго человка, двадцатью годами ея моложе. Вдова, была въ тоже время замчательно хорошая женщина, какъ это знала Джемима, потому что нкогда прислуживала ей и получала отъ нея въ подарокъ различные предметы наряда, которые, при неустановившемся рост Джемимы, скоро становились для нея негодными. Молодой человкъ, за котораго она думала выдти, тоже заслуживалъ всякаго одобренія. Онъ былъ куратъ и весьма религіозный человкъ,— уже одно это обстоятельство служило ручательствомъ, что въ брак подобнаго рода ничего предосудительнаго не было.

Однажды Джемима, у ложась на ночь въ постель, начала безъ всякаго къ тому повода разсчитывать разницу между своими лтами и лтами Джемса, между лтами вдовы и курата. Небольшое неравенство ея лтъ и лтъ Джемса, сравнительно съ неравенствомъ въ лтахъ другой четы,— чрезвычайно какъ поразило ее. Было уже сказано, что въ брак вдовы не представлялось ничего предосудительнаго,— а потому это служило ей прекраснымъ доказательствомъ, что союзъ съ Джемсомъ не только не былъ бы неблаговиднымъ, но напротивъ, весьма похвальнымъ. Потомъ пораженная поворотомъ, принятымъ ей мыслями, Джемима хотла сосредоточить ихъ на сапогахъ, которые предстояло ей вычистить по утру,— Но, на перекоръ самой себ, он принимали прежнее направленіе и въ то же время не казались уже такими Страшными, Какъ съ самаго начала. Короче сказать, по тщательномъ обсужденіи этого вопроса, вс возникавшія въ немъ затрудненія исчезли, и Джемима ршилась даровать Джемсу, въ лиц собственной своей особы, любящую, почтительную и покорную жену.

Объ ихъ любезностяхъ нтъ никакой лтописи, Поэтому невозможно сказать, какъ оно происходило, или кто первый сдлалъ предложеніе, вроятно Джемима. Достаточно упомянуть, что союзъ былъ весьма счастливъ во всхъ отношеніяхъ. Если Джемима была значительно выше своего мужа, то ея вышина служила дополненіемъ его коротенькаго роста, и такъ какъ Джемсъ твердо ршился считать Джемиму годомъ или двумя моложе ея дйствительныхъ лтъ, а Джемима съ своей стороны постановила считать Джемса какъ по уму, такъ и по наружности, по крайней мр тремя годами старше, то можно сказать, что неравенства между ними по существовало.

Прямая нить нашей повсти начинается, когда среднее число лтъ новобрачной четы было около двадцати восьми. Они наслаждались супружеской жизнью нсколько лтъ, въ теченіе которыхъ ничто не омрачало ихъ счастія, за исключеніемъ только одного обстоятельства, а именно, у нихъ не было дтей. Житейскія, ихъ дла находились въ самомъ удовлетворительномъ состояніи. Джемсъ получалъ хорошее жалованье, а Джемима помогала увеличивать его пріобртенія своими заработками въ качеств поденщицы. Ея доходы отъ этого занятія были довольно значительны, тмъ боле, что она имла постоянную работу. Дйствительно, въ такомъ государств, какъ Англія, знаменитомъ своимъ покровительствомъ истиннымъ талантамъ, было бы странно и даже жестоко, если бы работница, въ род Джемимы, обладающая такимъ добросовстнымъ трудолюбіемъ, соединеннымъ съ такой необыкновенной готовностью исполнять всякія работы, не пріобрла для себя значительной доли покровительства. Было еще другое обстоятельство, которое больше всхъ прочихъ помогало улучшить имъ житейское свое положеніе. Какъ мистеръ Дюкъ, такъ и жена его принадлежали къ сект титотеллеровъ,— сект, члены которой дали себ зарокъ не подносить къ губамъ никакихъ другихъ напитковъ, кром чаю. Это, вмст съ строгой экономіей во всхъ предметахъ, кром одного, позволяло имъ вносить въ сберегательную кассу порядочныя деньги. Исключеніе въ общей экономіи ихъ домохозяйства, на которое мы намекнули, относилось до найма квартиры. Въ этомъ отношеніи мистриссъ Дюкъ была не только разборчива, но и расточительна, она выбрала для жилища гостиную и спальню въ нижнемъ этаж, въ улиц Нью-Пай, въ Вестминстерскомъ квартал. Читатели особенно просятъ обратить вниманіе на то, что квартира находилась въ улиц Нью-Пай, — въ Вестминстерскомъ квартал были дв улицы Пай,— Нью-ІТай и Олдъ-Пай, но послдняя относительно респектабельности была гораздо ниже первой, и, какъ справедливо выражалась мистриссъ Дюкъ, немного отличалась отъ переулка Доксъ.

Но безпрерывное счастіе не есть удлъ смертной жизни,— и мистеръ и мистриссъ Дюкъ не составляли исключеній изъ общаго правила. Однажды Джемсъ, занимаясь приготовленіемъ зайдя, ранилъ себ шпилькой лвую руку, такъ серьезно, что отъ послдовавшей потери крови упалъ въ обморокъ. Какъ скоро сознаніе воротилось къ нему, его хозяева сказали, чтобы онъ лучше шелъ домой, гд жена будетъ служить ему нянькой. Онъ это сдлалъ и въ теченіе нсколькихъ дней оставался безъ дла. Наконецъ его рука повидимому оправилась отъ раны и позволяла ему приняться за работу. Онъ однако основывалъ свои вычисленія на самыхъ непрочныхъ данныхъ, и здсь мы можемъ сказать, что, извинительное чувство со стороны жены содйствовало до нкоторой степени образованію того заключенія, къ которому онъ пришелъ. Мистриссъ Дюкъ, гордившаяся тмъ, что платила всякому, что слдуетъ, и ни отъ кого не принимала милостей даромъ, считала госпиталь мстомъ для нихъ унизительнымъ, а безплатную аптеку еще того хуже. Вмсто того, чтобы воспользоваться какимъ либо изъ этихъ учрежденій, гд рука ея мужа была бы вылечена по всмъ правиламъ пауки, отправилась съ Джемсомъ къ дроггисту, который, не узнавъ глубины раны, взялся залчить ее. По наружности онъ усплъ это сдлать, но значительная часть яда оставалась въ ран, и посл двухъ или трехъ дней отправленія своихъ обязанностей, нашъ герой снова принужденъ былъ оставить магазинъ и отдать себя подъ опеку жены. При такомъ серьезномъ обстоятельств мистриссъ Дюкъ оставила въ сторон чувство джентильности, и проводила мужа въ госпиталь. Здсь состояніе раны оказалось гораздо хуже, чмъ нжная чета предполагала:— довольно сильное воспаленіе не только простиралось въ длину всей руки, но и подъ мышкой обнаружились опухоли желзъ, возбуждавшія серьезныя опасенія. Посл надлежащихъ перевязокъ и по полученіи необходимыхъ лекарствъ, Джемсъ воротился домой съ далеко неутшительнымъ увреніемъ, что пройдутъ недли, а можетъ быть и мсяцы, прежде чмъ ему представится возможность приняться за свои обычныя занятія. Если Джемима любила и восхищалась своимъ мужемъ до этого несчастнаго случая, то теперь, когда онъ лежалъ въ постел, это чувство увеличилось до высоты, немного не доходившей до обожанія. Ночь и день она не отходила отъ него, ухаживала за нимъ съ самой нжной заботливостью. Болзнь Джемса усилилась до такой степени, что госпитальный хирургъ требовалъ, чтобы больной поступилъ въ госпиталь, но Джемима такъ убдительно просила позволить ему оставаться дома на ея попеченіи, что хирургъ согласился. Мало того, горячность и нжность, съ которыми Джемима просила его, и которыхъ нельзя было ожидать отъ ея тощей мужской наружности и мужскаго голоса, до такой степени поразили его, что онъ, противъ всякихъ правилъ, общалъ навщать больнаго въ его квартир. Этимъ еще не кончилось,— докторъ назначилъ студента втораго курса заходить къ Джемсу ежедневно перевязывать его рану, образовавшуюся подъ мышкой изъ опухолей.

Нсколько времени студентъ продолжалъ усердно навщать Джемса, но у него также были свои курсы и лекціи, которыя онъ долженъ былъ посщать, и потому счелъ необходимымъ посвятить мистриссъ Джемсъ въ тайну перевязыванія раны и употребленія бинтовъ,— что она очень скоро переняла и длала перевязки искуснйшимъ образомъ.,

Отъ чрезмрнаго нагноенія раны, силы Джемса падали чрезвычайно быстро и это возбуждало тревожныя опасенія, для отвращенія которыхъ и для укрпленія больнаго докторъ назначилъ ему ежедневно принимать нкоторое количество коньяку. При начал этого объясненія, титотеллерскіе принципы мистера Дюка были такъ непоколебимы въ немъ, что онъ открыто возсталъ противъ докторской власти, и при томъ такъ безтактно, что докторъ грозилъ ему оставить его на произволъ судьбы, наконецъ онъ измнилъ своей ршимости, по не ране, какъ посл продолжительныхъ упрашиваній Джемимы, которая ручалась за хорошее поведеніе мужа. Маленькій человчекъ, хотя и сильно сопротивлялся докторской власти, но покорился власти жены своей, и хотя первые пріемы коньяку, прописаннаго больному для подкрпленія силъ, сопровождались сильнымъ отвращеніемъ и множествомъ гримасъ, но отвращеніе къ этому лекарству постепенно уменьшалось: а такъ какъ докторъ находилъ, что оно благотворно дйствуетъ на организмъ паціента, то безъ всякаго сопротивленія согласился на увеличеніе пріема. Паціентъ постепенно тоже входилъ во вкусъ такого лекарства, хотя и скрывалъ этотъ фактъ отъ Джемимы и доктора. Теперь, глотая его, онъ ограничивался только одними гримасами, и такимъ образомъ старался успокоить свою совсть лицемрімъ,— на сколько онъ усплъ въ этомъ, извстно ему одному.

Въ болзни мистера Дюка стали наконецъ показываться признаки скораго выздоровленія,— хотя рана еще не закрылась, и хотя употребленіе подкрпляющаго средства все еще продолжалось. Ему становилось лучше и лучше, пока наконецъ ему объявили, что онъ совершенно здоровъ. Между тмъ Джемима, ухаживавшая за нимъ во все время его болзни съ величайшей заботливостью и вниманіемъ, начала чувствовать, что безпрерывное попеченіе о больномъ муж не прошло безъ послдствій для ея собственнаго здоровья. Въ правомъ глазу ея стало показываться воспаленіе, на которое съ самаго начала она не обратила вниманія, но которое черезъ нсколько дней обнаружило весьма серьезные симптомы. Откуда, изъ какого источника это воспаленіе получило свое начало,— сказать невозможно, по всей вроятности заразительная матерія раны ея мужа нечаяннымъ и незамтнымъ образомъ попала въ глазъ. По мр того, какъ Джемсъ чувствовалъ себя все лучше и лучше, состояніе здоровья его жены становилось хуже и хуже,— такъ что воспаленіе кончилось потерею глаза, оставивъ на ея и безъ того уже непривлекательномъ лиц глубокій слдъ.

Когда здоровье любящей четы возстановилось, скорбь мистера Дюка о потер глаза Джемимы была безпредльна,— по помочь было нечмъ,— несчастіе совершилось. Хотя потеря этой особенной прелести послужила величайшимъ ущербомъ для ея лица,— фактъ весьма суровый, и Джемсъ долженъ былъ признать его,— но она нисколько не уменьшила его восхищенія и любви къ своей жен. Принимая въ соображеніе т заботы, ласки и вниманіе, которыми Джемима окружала его во время его болзни, было бы съ его стороны въ высшей степени неблагодарно, если бы его любовь уменьшилась, во всякомъ случа, если восхищеніе Джемса наружностью Джемимы, которой онъ всегда гордился (справедливо или несправедливо, это другой вопросъ, ршеніе котораго зависитъ отъ вкуса читателя), если, мы говоримъ, восхищеніе Джемса и его любовь увеличились, то это длало ему честь. Джемсъ отправился въ магазинъ, чтобы приступить къ занятіямъ, но, къ величайшему прискорбію, нашелъ, что его любимое мсто за прилавкомъ было уже передано другому прикащику, который усплъ понравиться и угодить своимъ нанимателямъ лучше Джемса. Это чрезвычайно какъ раздражило нашего героя, отъ природы одареннаго ревнивымъ и вспыльчивымъ характеромъ, молодые люди обмнялись крпкими словами, въ которыхъ, мы къ сожалнію должны сказать, старшій прикащикъ обвинилъ Дюка, и при этомъ замтилъ ему, что если онъ желаетъ продолжать занятія въ этомъ дом, то на будущее время долженъ быть любезне. Джемсъ съ угрюмымъ видомъ согласился, дло тмъ и кончилось, оставивъ однако въ ум новаго прикащика неблагопріятное мнніе о характер Джемса.

Можетъ ли человкъ дотронуться до смолы и не запачкаться?— можетъ ли человкъ, употребляя нкоторое время водку и коньякъ, не получить къ нимъ расположенія? Джемсъ, къ несчастію, во время болзни получилъ расположеніе къ крпкимъ напиткамъ, употребленіе которыхъ съ самаго начала было довольно умренно. Однажды, во время разговора съ однимъ человкомъ, который нкогда знавалъ Джемиму, Дюкъ упомянулъ о прискорбной потер глаза, говорилъ, какъ тяжело для него это обстоятельство, и въ заключеніе замтилъ, что онъ охотно бы отдалъ свой собственный глазъ и въ добавокъ палецъ, еслибы только этимъ можно было возвратить потерю. Человкъ этотъ, постоянно державшій себя на весел, отвчалъ:— я знаю, что бы я сдлалъ на твоемъ мст, я бы каждый вечеръ напивался до пьяна, и тогда мн все казалось бы вдвойн.

— Да мн-то какъ же это помогло бы? сказалъ Джемсъ.

— Очень просто, — если теб все будетъ казаться вдвойн, то и у жены своей, вмсто одного, увидишь два глаза.— Знакомый Джемса разразился надъ своимъ собственнымъ остроуміемъ громкимъ, задушевнымъ смхомъ, и разговоръ прекратился.

Хотя нашъ герой не обратилъ ни малйшаго вниманія на это нелпое замчаніе, но оно не выходило изъ его памяти.

Но вотъ въ привычкахъ я манерахъ мистера и мистриссъ Дюкъ произошла перемна, можно сказать, къ худшему. Вмсто того, какъ бывало прежде, чтобы довольствоваться вечеромъ скромной чашкой чаю, они теперь искали утшенія въ стакан грога., и строгая истина обязываетъ насъ объявить, что мистриссъ Дюкъ также полюбила этотъ напитокъ, какъ и ея мужъ. Привычка пить принадлежитъ къ числу такихъ привычекъ, для которыхъ не существуетъ опредленныхъ границъ, и количество напитка, котораго съ самаго начала было бы совершенно довольно для веселаго настроенія духа, въ скоромъ времени становится недостаточнымъ, и для поддержанія пріятнаго дйствія требуетъ увеличенія первоначальной дозы. Въ одинъ холодный субботній вечеръ, посл значительнаго пріема грога, мистриссъ Дюкъ вспомнила, что къ воскресному обду надобно чего нибудь купить, и она вызвалась сходить на Броадвейскій рынокъ. Мужъ ея сильно этому сопротивлялся. Выпитый грогъ не только возбуждалъ мужество, но и рыцарство, словомъ, Джемсъ вполн преобразился въ такого рыцаря, какъ Донъ-Кихотъ, и такого же какъ Донъ-Кихотъ смтнаго. Онъ объявилъ жен, что ея предложеніе отправиться одной и подвергнуться всмъ ужасамъ и опасностямъ Броадвейской улицы — чрезвычайно для него обидно, тмъ боле, что она должна бы кажется знать, до какой степени для него было бы больно сознаніе, что жена хлопочетъ на рынк о завтрашнемъ обд, а мужъ преспокойно сидитъ дома. Нтъ, вмсто нея, онъ сходитъ самъ. Джемима громко противилась этому, говоря, что ей вполн извстна готовность его исполнить эту коммиссію, но его легко могутъ обманутъ, не отвергая того, что онъ превосходный знатокъ дичи,— но по части мяса, рыбы или зелени, онъ ни подъ какимъ видомъ не былъ такъ опытенъ. Этотъ дружескій споръ кончился тмъ, что Джемсъ позволилъ жен сдлать необходимыя закупки, между тмъ какъ онъ будетъ сопровождать ее въ качеств ея тлохранителя. Слово немедленно было приложено къ длу. Мистриссъ Дюкъ надла шляпку и щаль, Джемсъ ухорски набекренилъ шляпу на бокъ, и счастливая чета вышла, изъ дому.

Вечеръ былъ ясный и холодный, улицы, по позднему часу, пустли, хотя, все еще было много народу. Холодная атмосфера дйствовала на чету довольно вредно. Они, съ прискорбіемъ должно сказалъ, пропустили грогу значительно больше, чмъ требовала натура для лхъ пользы, и свжій втерокъ, обдувая ихъ лица, увеличивалъ дйствіе коньяка. Надо также допустить, что походка мистриссъ Дюкъ была съ самаго начала не совсмъ тверда, хотя и не до такой степени, чтобы обратить на себя вниманіе прохожихъ, походка Дюка была нсколько натянута. Сознаніе, что на немъ лежитъ обязанность защищать свою жену, придавало его движеніямъ особенное достоинство, обращая ихъ въ маршъ тамбуръ-мажора, а не простаго барабанщика. Они прибыли въ Броадвей, приступили къ покупкамъ и въ туже минуту убдились, что слишкомъ промедлили, вс лучшія вещи были распроданы, а остальное не согласовалось съ вкусомъ мистриссъ Дюкъ, которая въ отношеніи домохозяйства была чрезвычайно разборчива. Наконецъ, съ большимъ трудомъ, они кое-что выбрали и покупки свои уложили въ маленькую плетушку, которую мистриссъ Дюкъ несла на рук. Было далеко за десять часовъ, когда похожденія по рынку кончились и благоврная чета стала помышлять о возвращеніи. Въ это самое время Дюкъ замтилъ, что жена его прижала къ груди руку, какъ будто почувствовавъ въ ней внезапную боль. Онъ съ безпокойствомъ спросилъ о причин этого движенія и получилъ въ отвтъ, что Д же мима чувствуетъ себя не совсмъ хорошо, что она по всей вроятности простудилась отъ холоднаго ночнаго воздуха, и что простуда пала ей на грудь. Такой отвтъ поразилъ ея мужа ужасомъ,— по какой причин — сказать невозможно, ибо трудно было встртить женщину, которая была бы здорове на взглядъ. Но Дюкъ всегда держался предположенія, что его жена страдала легкими. Онъ тотчасъ же предложилъ зайти въ ближайшій ресторанъ и тамъ обогрться. Посл нкотораго колебанія, Джемима согласилась и благоврная чета вошла въ стны общественнаго дома. Комнаты были наполнены гостями, въ сред которыхъ Дюкъ узналъ многихъ своихъ знакомыхъ. Для мистриссъ Дюкъ потребовано было что нибудь согрвающее, но она не иначе соглашалось принять его, какъ вмст съ мужемъ. Само собою разумется, любезность Дюка ни подъ какимъ видомъ не позволила ему отказаться отъ такого приглашенія, и неразрывная чета выпила за здоровье другъ друга. Посл этого Джемсъ вступилъ въ разговоры съ нкоторыми изъ своихъ знакомыхъ и представилъ ихъ своей жен. Эта честь была вполн оцнена лицами, удостоившимися счастія познакомиться съ мистриссъ Дюкъ, и одно изъ нихъ, въ порыв восторга, предложило выпить за ея здоровье, и, конечно, предложеніе было принято, — а такъ какъ Дюкъ терпть не могъ оставаться у кого нибудь въ долгу, то въ свою очередь предложилъ обществу своихъ знакомыхъ выпить отъ него по рюмк вина, знакомые же были слишкомъ любезны, чтобы отказаться отъ его приглашенія, вскор посл этого Дюкъ и жена вышли изъ заведенія.

Теперь мы приближаемся къ истинно прискорбному эпизоду въ нашемъ повствованіи. На холодномъ воздух, употребленныя ими подкрпляющія и согрвающія средства начали дйствовать самымъ вреднымъ образомъ на головы мужа и жены вообще, и на походку мистриссъ Дюкъ въ особенности, дйствительно, она находила передвиженіе чрезвычайно труднымъ. Ея мужъ, къ счастію, не замчалъ этого, въ настоящую минуту его восхищеніе своей женой доходило до такой степени, что дйствительно съ его стороны было бы трудно найти въ ней хоть одинъ недостатокъ. Джемима пріостановилась, Дюкъ началъ любоваться ей и все боле и боле приходить въ восторгъ. Въ эти самые моменты въ голов его промелькнулъ совтъ его кутилы пріятеля, что если онъ порядочно выльетъ, то каждый предметъ будетъ видть вдвойн, такъ что потеря глаза его жены для него вовсе не будетъ замтна. Это была истина. Онъ сдлалъ съ Джемимой довольно длинную прогулку, сидлъ съ исй въ ресторан и часто смотрлъ на нее съ любовью, но не замчалъ въ ней роковаго недостатка. Въ жизни своей онъ ни разу еще не чувствовалъ себя такимъ счастливымъ, какъ въ настоящую минуту,— и онъ высказалъ это чувство въ выраженіяхъ сильнйшаго восторга.

— О, нтъ, отвчала Джемима съ притворной скромностью: я знаю, ты говоришь это только для того, чтобы польстить мн.

— Клянусь честью,— это истина, красиве женщины я не знавалъ.

— Да я ужь становлюсь старуха, замтила она ласковымъ тономъ.

— Нтъ, вовсе нтъ, кто можетъ знать объ этомъ лучше меня! я же теб говорю, что ты прехорошенькая женщина. Къ намъ въ магазинъ приходило много, поэтому я, кажется, долженъ знать, что значитъ хорошенькая. Поцалуй меня.

— Не теперь, сказала Джемима, ея опьяненіе не дошло еще до такой степени, чтобы забыть о неприличіи поступка подобнаго рода: — не Здсь на улиц.

— Я хочу получить хотя одинъ поцалуй, сказалъ Джемсъ тономъ, недопускавшимъ отказа, и тотчасъ же хотлъ обнять шею жены.

— Здсь есть полиція, сказалъ проходившій мальчишка.

Мистеръ Дюкъ въ одинъ моментъ освободилъ жену отъ объятій.

— Я теб дамъ полицію, молокососъ, сказалъ онъ съ большимъ достоинствомъ: — убирайся прочь, если не хочешь нажить себ хлопотъ. И Джемсъ снова началъ приподнимать руки для объятія.

— Полиція! закричалъ мальчишка.

Дюкъ повернулся кругомъ и сдлалъ нсколько шаговъ къ забіяк.— Послушайся, молодой человкъ, моего совта, сказалъ онъ:— если ты не оставить меня въ поко, то я задамъ теб потасовку,— это врно. Я больше не хочу переносить твоей дерзости. Убирайся!

— Не уберусь, сказалъ мальчикъ:— какъ вамъ не стыдно подавать другимъ людямъ такіе примры.

— Смотри же, берегись! сказалъ Дюкъ, сдлавъ головой полъ-оборота: — предупреждаю тебя заблаговременно.

— О, я не тороплюсь, сэръ, возразилъ мальчикъ:— я дождусь, пока будетъ сдлано по моему.

Дюкъ быстро повернулся къ своему мучителю, громкій хохотъ собравшейся толпы еще боле взбсилъ его и онъ побжалъ за мальчишкой

— Напрасно вы гонитесь за нимъ, сказалъ другой уличный мальчишка:— вдь онъ не хотлъ насъ обидть,— это была одна только шутка: вата дама слишкомъ стара и безобразна для поцалуевъ.

Гнвъ Дюка на поведеніе перваго мальчишки изчезъ въ одно мгновеніе, онъ бросился за новымъ негодяемъ, который, длая зигзаги и разныя увертки, не давался въ руки и наконецъ убжалъ. Дюкъ послдовалъ за нимъ въ другую улицу, настигъ его и уже хотлъ въ него вцпиться, какъ вдругъ явился первый мальчишка.

— Послушайте, сэръ, сказалъ онъ:— вашу даму обнялъ полисменъ и любезничаетъ съ ней, увряю васъ. Лучше воротитесь и прогоните его.

Дюкъ сталъ въ тупикъ. Онъ зналъ, какъ далеко можетъ заходить человческая дерзость, но въ тоже время она имла свои границы, поступокъ же, на который указывалъ мальчикъ, выходилъ изъ всякихъ границъ. Онъ призадумался, второй мальчишка воспользовался этимъ моментомъ и убжалъ, крича изо всхъ силъ:— ага, небось! испугался полисмена!

Этотъ упрекъ сразу ршилъ вопросъ въ голов Дюка, онъ тотчасъ же вернулся и, къ невыразимому своему ужасу, убдился въ истин показанія мальчишки, подл Джемимы дйствительно стоялъ полисменъ, обнявъ ея талію. Негодованіе его, или врне сказать, бшенство совершенно вышло изъ границъ, протолкавшись сквозь толпу, окружавшую Джемиму, онъ бросился на полисмена, и не говоря дурнаго слова, нанесъ ему въ лицо сильнйшій ударъ. Полисменъ, оглушенный ударомъ и усталый отъ тяжести Джемимы, которая находилась въ обморок отъ испуга, или отъ какой нибудь другой причины, повалился на землю,— Джемима упала на него. Дюкъ тотчасъ же наклонился, чтобы поднять жену, но ему въ этомъ помшали. Кто-то схватилъ его за руку такъ сильно, какъ будто она попала въ кузнечные тиски, Дюкъ приподнялъ голову и увидлъ, что его держалъ другой полисменъ, арестовавшій его за нападеніе на своего сослуживца. Дюкъ сдлалъ сильную попытку освободиться, но она оказалась не только безполезною, но и произвела значительныя поврежденія въ его плать. Между тмъ окружающіе подняли Джемиму, которая, увидвъ опасность мужа, собрала разсянныя чувства на столько, что могла сообразить, въ чемъ дло, и горячо упрашивала полисмена отпустить Дюка, но доводы сотоварища, также какъ и его собственныя соображенія, затушили въ его груди послднюю искру сожалнія, и они вдвоемъ потащили несчастнаго въ полицейское управленіе, не обращая ни малйпіаго вниманіи на мольбы и слезы Джемимы. По прибытіи въ управленіе, составленъ былъ обвинительный актъ и Дюкъ въ первый разъ въ своей жизни увидлъ себя въ полицейской тюрьм. Джемима усердно упрашивала освободить его, но напрасно. Она такъ сильно шумла, что сержантъ наконецъ прибгнулъ къ угроз запереть и ее, если она не удалится, разумется Джемима отвчала, что ей только этого и хочется: но когда ей объяснили, что она не будетъ имть удовольствіе сидть подъ замкомъ вмст съ мужемъ, Джемима перемнила намреніе, и положительно выразивъ свое мнніе, что вс полицейскіе служители настоящіе тигры въ человческомъ образ, если только не хуже, отправилась домой на свое одинокое ложе.

ГЛАВА VII.

ТЯЖЕЛЫЯ ВРЕМЕНА.

Въ теченіе первыхъ часовъ тюремнаго заточенія бшенство мистера Дюка было такъ велико, и досада на оскорбленіе, которое онъ испытывалъ, такъ сильна, что его размышленія были полны всего, кром здраваго разсудка. На разсвт онъ однако немного успокоился, но все-таки его гнвъ на поведеніе полиціи былъ безпредленъ. Съ самаго начала Дюкъ развлекалъ себя, безпрерывно бомбардируя ее всми угрозами, какія имлъ въ своемъ распоряженіи, но потомъ утомился, и уже довольствовался тмъ, что пускалъ въ нее отъ времени до времени залпы проклятій и страшныхъ ругательствъ. Но и эти залпы, по мр его отрезвленія, постепенно замолкали. Наконецъ онъ воскликнулъ:

— Это шайка разбойниковъ отъ перваго до послдняго, это позоръ для имени англичанина.

— Вы совершенно правы, сказалъ голосъ въ углу мрачной кануры: — вы совершенно правы, они позорятъ имя англичанина,— я былъ всегда такого мннія.

Мистеръ Дюкъ, замтивъ, что у него есть компаньонъ, изумился и посмотрлъ въ уголъ комнаты, откуда раздался голосъ, но совершенное отсутствіе свта не позволяло ему разсмотрть своего товарища.

— Вы врно не знали, что я здсь,— не правда ли? продолжалъ голосъ.— Я такъ очень хорошо зналъ, что вы находитесь со мной, я всю ночь слушалъ ваши замчанія и совершенно съ ними согласенъ, могу васъ уврить, что это мои собственныя убжденія, во всхъ отношеніяхъ.

Легкое сомнніе промелькнуло въ голов мистера Дюка, когда онъ подумалъ, слдовало ли ему быть довольнымъ тмъ, что его мысли и слова въ теченіе всей ночи были подвергнуты критик незнакомаго человка. Съ увеличеніемъ трезвости, ему еще больше представлялось основанія думать, что имъ употреблено было множество такихъ выраженій, которыя если бы не были произнесены, то было бы лучше.

— Послушайте, сказалъ онъ:— вы можете думать, что я наговорилъ чрезвычайно много вздору, но если бы вы знали, какъ поступили со мной, то право, вовсе не нашли бы это страннымъ.

— Если все сказанное вами было направлено противъ полиціи, какъ это, сколько я могу судить, дйствительно и было, то поврьте, вы не сказали ничего такого, что не было бы весьма естественно,— по крайней мр, я такъ разумю. За что васъ посадили?

— За то, что я защищалъ свою жену отъ оскорбленій полисмена.

— Какимъ же образомъ проявилась ваша защита?

— Я сшибъ его съ ногъ.

— Гм! подвигъ довольно опасный, если вы не съумете доказать, что полисменъ это заслужилъ. Замтьте, я не говорю, что онъ не заслужилъ, ибо относительно полиціи я кром дурнаго ничему другому не въ состояніи поврить, но полицейскіе судьи, особливо вестминстерскіе, ужасно какъ строго преслдуютъ нападенія на полицію, я по опыту знаю, что полисмены готовы подъ присягой блое называть чернымъ, и потому совтовалъ бы вамъ запастись свидтелями, которые должны показать, чмъ именно и какъ оскорбили вашу жену,— въ противномъ случа, вамъ, при всей вашей невинности, ни за что не оправдаться.

— Что касается свидтелей, сказалъ Дюкъ: — то главнымъ изъ нихъ будетъ моя жена, и я увренъ, что ея показаніе должно быть сильне показаній трехъ полисменовъ.

— Въ этомъ я ни на волосъ не сомнваюсь, сказалъ незнакомецъ: — но согласитесь сами, что никто изъ насъ не можетъ быть судьей въ своихъ собственныхъ длахъ, поэтому-то я и совтую вамъ пріискать другихъ свидтелей. Во первыхъ, по всей вроятности,— замтьте только, я не говорю, что это такъ и было,— по всей вроятности они могутъ сказать, что вы были пьяны, и тогда судья повритъ всему, что противъ васъ будетъ сказано.

— Ну, такъ что же, сказалъ Дюкъ: — положимъ, что я и былъ выпивши, но я помнилъ себя и зналъ очень хорошо, что длалъ.

— Я не совсмъ-то увренъ, сказалъ незнакомецъ въ раздумья: — что это много поможетъ вамъ въ настоящемъ дл. Въ какомъ состояніи находилась ваша жена?

— Была такъ трезва, какъ вы, отвчалъ Дюкъ съ нкоторымъ негодованіемъ.

— Не обидьтесь, возразилъ незнакомецъ: — не обидьтесь, а мн кажется, я слышалъ, что одинъ изъ полисменовъ, который привелъ васъ сюда, говорилъ, что она была не совсмъ-то трезва, впрочемъ, какъ я уже сказалъ вамъ, эти люди подъ присягой готовы блое называть чернымъ.

— Она никогда не бывала пьяной,— она въ жизнь свою ничего не пила, сказалъ Дюкъ.

— Прекрасно, если вы можете доказать это, тогда нечего и безпокоиться. Мн, во всякомъ случа, пріятно слышать это. Разскажите, изъ-за чего началась ваша исторія?

— Какъ бы вамъ сказать, отвчалъ Дюкъ съ замтной робостью:— вотъ видите, моя жена очень слабаго здоровья, отъ холода она почувствовала себя нехорошо, я и завелъ ее въ ближайшую гостинницу, чтобы дать ей выпить чего нибудь согрвающаго, когда мы вышли оттуда, какой-то наглый мальчишка началъ смяться надъ нами.

— А помогло вашей жен то, что вы дали ей?

— Не много, сказалъ Дюкъ: — она съ трудомъ могла идти отъ сильной грудной боли.

— Гм! Да. Я такъ и думалъ, посмотрите, что полисмены, чтобы выгородить себя, покажутъ подъ присягой, что она не могла идти вовсе не отъ грудной боли. Примите мой совтъ,— если ваша жена придетъ сюда съ завтракомъ, то скажите ей, чтобы она употребила вс усилія для пріисканія свидтеля, который бы доказалъ, что полисмены говорятъ неправду, а иначе вамъ будетъ не хорошо, поврьте мн.

Дюкъ въ теченіе нсколькихъ минутъ оставался безмолвнымъ, въ голов его столпились непріятныя воспоминанія, которыя скоро приняли такой отвратительный видъ, что онъ ршился перемнить разговоръ, и въ силу этого спросилъ товарища, за что посадили его?

— За мошенничество полиціи. Одинъ мой пріятель одолжилъ мн три соверена, а полицейскій сыщикъ показалъ, чо этого вовсе не было.

— А что же показалъ вашъ пріятель? спросилъ, Дюкъ,— Ему бы слдовало васъ выручить.

— Конечно, но дло вотъ въ чемъ: когда онъ одолжилъ мн эти деньги, я ршился за его доброту угостить его, а онъ выпилъ лишнее и не могъ быть свидтелемъ.

— Но къ тому времени, когда понадобится свидтельство, онъ вроятно протрезвится, и вы будете правы во всхъ отношеніяхъ.

— Разумется, сказалъ незнакомецъ. Но если бы Дюкъ былъ также проницателенъ, какъ и его ново-пріобртенный другъ, то въ тон его подмтилъ бы большую дозу сомннія.

Заключенные замолчали, начали дремать и оставались въ этомъ состояніи до восьми часовъ, когда тюремный сторожъ, отворивъ въ дверяхъ маленькое отверстіе, сказалъ Дюку, что къ нему пришла повидаться жена. Дюкъ моментально всталъ со скамейки, на которой лежалъ, и подошелъ къ дверному отверстію. Свиданіе было довольно грустное. Увидвъ лицо Джемса, Джемима горько заплакала, Джемсъ тоже прослезился при вид глубокой горести жены. Черезъ нсколько минутъ они успокоились и начали разсуждать о защит, которую онъ долженъ былъ принять наслдующее утро передъ судьею. По окончаніи совщаній, дло какъ мужу, такъ и жен, представилось въ такомъ мрачномъ вид, что оба они приходили въ отчаяніе. Единственнымъ свидтелемъ, который могъ явиться въ судъ для защиты Джемса, была его жена, да и та принуждена была признаться, что по слабости здоровья не могла обратить должнаго вниманія на происходившее вокругъ нея, а это обстоятельство отнимало у нея возможность представить ясныя доказательства.

Передъ уходомъ Джемима спросила Дюка, чего бы онъ хотлъ къ завтраку. Лишь только произнесла она эти слова, какъ незнакомецъ, который во время разговора супруговъ изъ чувства деликатности углубился въ отдаленный уголъ комнаты, подошелъ къ двери и подсказалъ Джемсу, что всего лучше былъ бы коч’е, такъ какъ этотъ напитокъ въ столичныхъ полицейскихъ тюрьмахъ пользуется особеннымъ расположеніемъ. Всякаго рода съдомое показалось бы Дюку въ то время безвкуснымъ, поэтому онъ не сдлалъ возраженія и попросилъ жену принести кофе и хлба съ масломъ.

— Пожалуста и на мою долю, сказалъ незнакомецъ:— завтра и вамъ заплачу. Я уже говорилъ вамъ, что полисмены отобрали отъ меня три соверена, а такъ какъ они намрены завладть ими, то не позволили мн воспользоваться ни однимъ пенсомъ, впрочемъ, я сказалъ вамъ, что завтра же получу ихъ.

Дюкъ, полюбившій незнакомца, согласился на такое предложеніе съ удовольствіемъ, и мистриссъ Дюкъ отправилась домой. Она приготовила для нихъ обдъ и на другое утро завтракъ и за все это заплатила деньги, надясь, что часть расхода будетъ уплачена незнакомцемъ, когда онъ получитъ изъ рукъ судьи три соверена.

Безполезнымъ) считаемъ отнимать у читателя время на описаніе той мучительной тоски, въ которой прошли для Дюка двадцать четыре часа въ полицейской тюрьм,— и того одиночества и скуки, которыя Джемима испытывала на свобод. Лучше будетъ, если мы употребимъ этотъ промежутокъ времени на ознакомленіе читателя съ мистеромъ Мефи, незнакомцемъ, съ которымъ Дюкъ встртился въ полицейской тюрьм, мы считаемъ это даже необходимымъ, потому что мистеръ Мефи будетъ часто появляться на этихъ страницахъ. Что мистеръ Мефи былъ уроженецъ Британіи, это не подлежитъ ни малйшему сомннію,— но какой части ея острововъ — намъ неизвстно. Подобная же неизвстность существовала и относительно его происхожденій, никто не слышалъ, чтобы онъ когда нибудь говорилъ о своемъ отц или матери. Вообще, во всемъ, что имло связь съ этимъ человкомъ и что относилось къ нему, была какая-то загадочная таинственность. Немногія подробности его жизни, которыя авторъ имлъ возможность собрать, чрезвычайно неудовлетворительны, за исключеніемъ окружавшаго его мрака неизвстности. Первыя свднія о немъ, заслуживающія доврія, заключаются въ томъ, что онъ въ теченіе трехъ сезоновъ являлся на сцен пантомимнаго театра Викторія, въ качеств маленькаго дьяволенка и въ другихъ пьесахъ, гд требовались сверхъестественно дурныя, демонскія, юношескія роли. Онъ оставался въ этомъ положеніи до тхъ поръ, когда однажды вечеромъ разсвирпвшій демонъ далъ ему такого сильнаго пинка, что онъ съ быстротою молніи и визгомъ полетлъ въ подсценныя страны, черезъ опускную дверь. Результатомъ такого обращенія былъ вывихъ ступни,— и хотя театральный докторъ, молодой человкъ, въ теченіи двухъ недль употреблялъ охлаждающія примочки, но безполезно,— мистеръ Мефи на всю жизнь остался хромоногимъ. Увчное состояніе принудило его оставить театръ, и за тмъ въ его біографіи оказывается проблъ. Нсколько лтъ совершенно пропадаютъ. Какъ бы то ни было, въ этотъ промежутокъ онъ ухитрился какими-то способами, совершенно недоступными для объясненія, получить приличное образованіе, которое впослдствіи значительно улучшилось на новомъ его мст въ качеств наборщика въ типографіи одной газеты. Это мсто онъ занималъ боле полутора года, но такъ какъ въ теченіи всего этого времени въ газет безпрестанно появлялись грубыя перестановки словъ, въ которыхъ главне всего подозрвали его участіе — хотя и ни разу не случилось обличить его,— то управляющему типографіей пришла наконецъ идея, что если Мефи будетъ уволенъ, то дла пойдутъ гораздо лучше, сдлали опытъ, и онъ удался удивительнымъ образомъ.

Наступаетъ еще промежутокъ въ двнадцать мсяцевъ, о которомъ не имется никакихъ свдній, и посл котораго Мефи является мальчикомъ въ контор стряпчаго уголовнаго суда. Здсь образованіе его, по видимому, довершается. До оставленія этого мста, или врне сказать, прежде чмъ его выгнали отсюда, онъ старался какъ можно глубже заглянуть въ уголовные законы, и по всей вроятности, при благосклонномъ содйствіи фортуны, пріобрлъ бы хорошую репутацію на этой отрасли юридической профессіи, если бы къ его простосердечію не примшивалась случайнымъ образомъ топкая хитрость, нейтрализовавшая довріе, которое должно быть возлагаемо на каждаго члена этой профессіи. Проявленія этого простосердечія до такой степени были чрезвычайны, что его наниматели не разъ подозрвали, что онъ ихъ обманываетъ и переноситъ извстія въ непріятельскій лагерь. Учрежденъ былъ строгій надзоръ надъ нимъ,— не смотря на то, не представилось ни одного случая, который бы обличалъ его въ самой малйшей измн. Въ то же время однако, между другими подчиненными обнаружено было нсколько измнническихъ продлокъ, въ которыхъ сильно подозрвали участіе Мефи, дйствительно, подозрніе было такъ сильно, что фирма ршилась принять его за фактъ, и Мети былъ уволенъ.

О жизни Мефи, которую онъ велъ посл увольненія изъ стряпческой конторы, извстно довольно много, хотя по его несвязному отрывочному разсказу было бы трудно составитъ точное описаніе. Вся его карьера характеризовалась подозрніемъ, которое окружало его безъ послдующаго доказательства (исключая двухъ-трехъ обстоятельствъ, слишкомъ мелочныхъ, чтобы пускаться о нихъ въ подробности). Ни въ какомъ случа однако онъ не былъ заподозрнъ въ учиненіи или въ подстреканіи другихъ къ учиненію какого нибудь поступка, выражавшаго зврское насиліе. Ни на минуту нельзя допустить предположенія, что отъ поступка подобнаго рода его отвращалъ какой нибудь добродтельный элементъ въ его натур,— нтъ, онъ по видимому былъ проникнутъ высшею и боле интеллектуальною способностью длать зло, и потому пренебрегалъ идеей употребленія зврской силы, пока ему точно также хорошо, если только не лучше, служила хитрость.

Отъ времени до времени имя мистера Meфи и красовалось въ полицейскихъ объявленіяхъ о происшествіяхъ, имвшихъ связь съ посщеніями чужихъ кармановъ, подтасовкой картъ и другими подобнаго рода художествами, — но по замчательно доброму счастію или по величайшей хитрости, онъ всегда увертывался отъ наказанія или вслдствіе недостаточности уликъ, или отъ какого нибудь недостатка въ закон, хотя полисмены при каждомъ случа, съ единодушіемъ рдко встрчаемымъ между людьми, клятвенно утверждали, что мистеръ Мефи былъ постояннымъ сообщникомъ воровъ и подозрительныхъ личностей. Эти увертки не всегда однако принимали видъ случайности. Въ большей части происшествій, въ которыхъ челобитчикъ жаловался на обманъ, длались очныя ставки, на которыхъ оказывалось, что жаловавшійся въ моментъ случившейся у него покражи былъ мертвецки, или близь этого, пьянъ, и тогда разумется ни одинъ почтенный судья, а тмъ боле никто изъ разсудительныхъ британскихъ присяжныхъ (мистеръ Мефи не, рдко удостаивался привилегія урожденца Британіи — быть судимымъ чрезъ присяжныхъ) не ршился бы основать своего приговора на показаніи пьянаго человка.

Съ перваго раза легко можетъ показаться, что этимологія имени мистера Мечи не иметъ особеннаго значенія, по едва ли это врно. Такой превосходный авторитетъ, какъ Шекспиръ, говоритъ намъ:— ‘назовите розу какъ угодно,— она не утратитъ своего нжнаго благоуханія’, — но все же не подлежитъ, ни малйшему сомннію и то обстоятельство, что ея особенный ароматъ оцнивался бы лучше по ея собственному имени. Намъ извстно также изъ весьма достоврныхъ источниковъ, что имя — предметъ величайшей важности, и если бы производство имени мистера Meфи было правильно, то это замчательнымъ образомъ подтвердило бы послднее показаніе. Полагали, но изъ какого источника — узнать невозможно, что имя Мефи вовсе не было, какъ первоначально воображали, испорченнымъ словомъ Морфи, но скоре сокращеніе неправильно произносимаго слова Мефистофель. Мы не беремся подтверждать дйствительность такого предположенія, но не можемъ не сказать, что характеръ Мечи имлъ удивительное сходство съ характеромъ здаго духа, вызваннаго германскимъ поэтомъ Гёте, и власть котораго надъ Фаустомъ и Маргаритой была едвали боле вредна, хотя и несравненно боле поэтична, чмъ власть Мефи надъ судьбою Дюка и Джемимы въ теченіе нашего повствованія. Во время заточенія съ нашимъ героемъ, онъ вполн усплъ не только пріобрсть его расположеніе, но и совершенное довріе, ибо онъ, хотя не высказалъ ничего особеннаго, что внушало бы уваженіе къ его собственной персон, но за то и не сказалъ ни слова, которое могло бы поколебать строгія понятія Дюка о чести.

Утреннее солнце понедльника, заглянувъ въ мрачную келью Дюка, нашло его блднаго и угрюмаго. Во всю ночь онъ ни разу не сомкнулъ глазъ, и сильно боялся послдствій своего безразсудства и опрометчивости, не столько изъ опасенія тяжелаго штрафа, которому, какъ надо было ожидать, его бы подвергну’, сколько позора отъ скандала подобнаго рода. Онъ боялся, что если все происшествіе будетъ напечатано въ газетахъ и дойдетъ до свднія его хозяевъ, людей въ высшей степени респектабельныхъ, то онъ непремнно получитъ строгій выговоръ, если только не увольненіе отъ мста. Даже Мефи до нкоторой степени тревожился за него, но, будучи его товарищемъ, онъ молчалъ и сидлъ съ задумчивымъ видомъ, ни слова не было сказано между ними до тхъ поръ, пока Джемима не принесла завтрака и тогда онъ безъ церемоніи обратился къ ней съ просьбой оказать ему ту благосклонную услугу, которой онъ удостоился наканун,— именно, принести и ему кофе и хлба съ масломъ,— Джемима, по желанію Дюка, исполнила это немедленно.

Наступило время для выслушанія ночныхъ происшествій. Къ счастію для Дюка, полицейское управленіе находилось подл полицейскаго суда, и поэтому онъ избавленъ былъ отъ убійственной поздки въ томъ мрачномъ экипаж, который такъ часто показывается на улицахъ британской столицы, имя на себ вмсто всякихъ украшеній правительственный гербъ. Джемима была единственной свидтельницей на его сторон. Къ большему сожалнію, на сторон полисменовъ было нсколько свидтелей, и между ними тотъ самый мальчишка, который былъ виновникомъ бдствія, постигшаго Дюка, и который не мало гордился, что ему представился случай быть свидтелемъ въ британскомъ суд. Несчастному Дюку минуты теперь казались часами, наконецъ его ввели въ присутствіе и поставили на мсто обвиняемаго. Въ этотъ моментъ онъ почувствовалъ, что смотритъ унылымъ и виновнымъ,— что отчасти было совершенно справедливо,— это ему не понравилось, и онъ принялъ на себя принужденный видъ неустрашимости и хвастовства, который шелъ къ нему хуже прежняго.

Въ отдленіе обвинителя вошелъ полисменъ,— ему дали присягу, которую онъ принялъ съ совершеннымъ знаніемъ этого обряда, и потомъ обернулся въ сторону подтвердить тождественность личности Дюка. При первомъ взгляд на лицо этого человка, нашъ герой совсмъ растерялся, онъ увидлъ на немъ доказательство своей силы въ вид страшнаго синяка подъ глазомъ полисмена. Показанія полисмена были довольно правдивы. Онъ говорилъ, что замтивъ, что мистриссъ Дюкъ падаетъ въ обморокъ, онъ хотлъ поддержать ее, какъ вдругъ на него налетлъ ея мужъ и, не сказавъ ни слова, нанесъ ему такой сильный ударъ, отъ котораго онъ свалился.— Вставъ на ноги, онъ сдлалъ трещеткой сигналъ, на который сейчасъ же явился его сослуживецъ, виновный съ такимъ бшенствомъ сопротивлялся аресту, что даже вдвоемъ они съ большимъ трудомъ успли овладть имъ. Дюкъ, выслушавъ судью, не иметъ ли онъ чего спросить отъ полисмена,— отвчалъ утвердительно, но тщетно старался убдить своего обвинителя, чтобы тотъ признался въ неприличіи, съ какимъ обхватывалъ талію мистриссъ Дюкъ въ минуту нанесенія удара. Полисменъ, однако, положительно отвергнулъ это, позвали другаго констабдя, который вполн подтвердилъ показанія перваго относительно болзненнаго состоянія, въ какомъ находилась мистриссъ Дюкъ. Выслушали еще двухъ свидтелей, и наконецъ мальчика, вс ихъ показанія ясно говорили, что Дюкъ дйствовалъ съ насиліемъ, ничмъ неизвинительнымъ.

Дюку наконецъ предложили представить доводы въ свою защиту. Онъ началъ обвиненіемъ полиціи въ грубомъ тиранств и насиліи, и снова утверждалъ, что онъ не сдлалъ бы этого поступка, если бы не видлъ своими глазами оскорбительныхъ вольностей, которыя позволилъ себ полисменъ въ отношеніи къ Джемим. Его спросили, иметъ ли онъ свидтелей, на что онъ робко отвчалъ, что, у него свидтельницей одна жена. Джемима вошла въ отдленіе свидтелей и по возможности старалась подтвердить показанія мужа, но къ несчастію, по случаю ея болзненнаго состоянія въ субботу вечеромъ, имвшаго, повидимому, необыкновенное дйствіе на память, ея показанія были сбивчивы и крайне неудовлетворительны. Одно только она утверждала самымъ положительнымъ образомъ,— именно, что полисменъ называлъ ее такими словами, которыя ей стыдно выговорить.

— Какими же словами называлъ васъ полисменъ? спросилъ судья.

— Я вамъ говорю, что мн стыдно произнести ихъ,— отвчала мистриссъ Дюкъ.

— Мн крайне жалъ, продолжалъ судья:— принуждать васъ произносить выраженія непріятныя для вашей деликатности,— но если вы желаете, чтобы я принялъ въ соображеніе вс обстоятельства, послужившія поводомъ къ возбужденію гнва въ вашемъ муж, то я долженъ узнать ихъ.

Джемима хотла что-то сказать, но слова не срывались съ ея губъ. Она сдлала новую попытку и также безуспшно.

— Сэръ, сказала она:— я положительно не могу ихъ произнести.

— Въ такомъ случа я не могу принять ихъ въ защиту вашего мужа, во всякомъ случа, какъ бы они ни были для васъ непріятны, я все-таки совтовалъ бы вамъ сказать.

Мистриссъ Дюкъ съ минуту оставалась въ нершимости. Потомъ, бросивъ на мужа взглядъ нжной любви, она обратилась къ судь и едва слышнымъ шопотомъ сказала:

— Онъ назвалъ меня, сэръ,— рыжей морковью.

— И больше ничего? спросилъ судья.

— Ничего, сколько я припоминаю, отвчала Джемима, изумленная, что милордъ не принялъ во вниманіе такого оскорбленія, которое по цвту ея волосъ было самое убійственное.

Судья спросилъ полисмена, дйствительно ли онъ позволилъ себ употребить такое оскорбительное выраженіе, но полисменъ съ негодованіемъ отвтилъ, что это была совершеннйшая ложь, и въ то же время попросилъ свидтелей подтвердить справедливость его словъ. Спрошенный мальчикъ, готовый съ особеннымъ удовольствіемъ показать что нибудь противъ полиціи, объявилъ однако, что констабль не сказалъ ни слова, которое бы относилось до наружности мистриссъ Дюкъ, но при этомъ прибавилъ, что дйствительно въ тотъ моментъ, когда мистриссъ Дюкъ падала въ обморокъ, изъ толпы кто-то закричалъ: — не падай, не падай, рыжая морковь!— но только это не былъ полисменъ. Онъ могъ бы и еще прибавить, что ему извстенъ былъ этотъ дерзкій, но счелъ за лучшее промолчать.

Судья приступилъ къ ршенію дла. Онъ объявилъ, что ему рдко случалось разбирать такое непростительное, неистовое буйство, которое становилось еще тмъ непростительне, что принятыя виновнымъ основанія для своей защиты клонились къ оскорбленію добраго имени полисмена, безъ малйшаго къ тому повода. Онъ долженъ будетъ выразить все свое негодованіе къ подобному поступку назначеніемъ самаго строгаго наказанія. Онъ долженъ приговорить его, не давъ Дюку даже возможности отдлаться денежнымъ штрафомъ, къ двухмсячному заключенію въ исправительный домъ на тяжелыя работы.

При этомъ жестокомъ приговор съ мистриссъ Дюкъ сдлалась сильная историка, шесть человкъ вынесли ее изъ присутствія, и вслдъ за ней вывели мужа ея, который находился въ совершенномъ оцпенніи.

За ршеніемъ дла несчастнаго Дюка, приступили къ длу мистера Мефи. Онъ вошелъ въ присутствіе съ выраженіемъ добродтельной невинности, сильно разсчитывая возбудить къ себ состраданіе со стороны тхъ, кто не имлъ удовольствія быть знакомымъ съ нимъ. Въ отдленіе свидтелей вошелъ избитый непогодой старый матросъ. Его показанія были сбивчивы и неудовлетворительны. Онъ помнилъ, что пришелъ въ западную часть города полюбоваться тамошними диковинками, и въ то время, какъ разсматривалъ монументъ герцога Веллингтона, обвиняемый подошелъ къ нему и спросилъ: не можетъ ли онъ помстить его брата на какой нибудь корабль? Братъ его, какъ говорилъ обвиняемый, уже нсколько времени шатается по городу безъ всякаго дла, вводя его (подсудимаго) въ большія издержки, и что поэтому ему бы давнымъ давно пора снова отправиться въ море. Морякъ съ своей стороны былъ того же мннія, и сказалъ, что если его братъ расторопный малый, то шкиперъ угольнаго брига, на которомъ онъ служилъ, приметъ его съ удовольствіемъ. Подсудимый, по видимому, чрезвычайно этому обрадовался, и сейчасъ пригласилъ стараго моряка чего нибудь выпить. Посл нкотораго колебанія, челобитчикъ принялъ предлагаемое гостепріимство, и они начали переходить изъ одного питейнаго заведенія въ другое, такъ что наконецъ морякъ почувствовалъ головокруженіе и какое-то одурніе, которое кончилось тлъ, что онъ быстро заснулъ въ буфетной одного изъ заведеній, а когда онъ проснулся, то чувствовалъ жестокую головную боль и не нашелъ при себ круглой табакерки съ тремя въ ней соверенами, вмсто же нея въ его карман очутилась мыльница изъ британскаго металла, такой же величины, какъ табакерка, но безъ золотыхъ монетъ.

Мистеру Мефи предложили сдлать возраженіе, по вмсто того, онъ печально посмотрлъ на своего обвинителя, потомъ тяжело вздохнулъ и сказалъ, что онъ не хочетъ говорить съ нимъ.

Слдующимъ свидтелемъ былъ полицейскій констабль. Онъ показалъ, что въ воскресенье посл полудня, будучи дежурнымъ въ партикулярномъ плать въ улиц Конститушонъ-Хилль, замтилъ подсудимаго, который былъ ему очень хорошо извстенъ. Тутъ мистеръ Мели, побуждаемый благороднымъ негодованіемъ, сдлалъ такое страшное движеніе, что тюремщикъ принужденъ былъ попросить его успокоиться, а судья замтилъ, что ему въ свое время предоставленъ будетъ случай возразить на показанія полисмена. Полисменъ продолжалъ. Онъ говорилъ, что началъ слдить за обвинителемъ и обвиняемымъ по различнымъ питейнымъ домамъ въ вестминстерскомъ квартал, по ничего предосудительнаго не могъ замтить въ поведеніи мистера Мефи до тхъ поръ, пока они не пришли подъ вывску ‘Куперзъ Армсъ’, гд онъ отдалъ приказаніе буфетчику наблюдать за дйствіями подсудимаго, что и было сдлано. Спустя нсколько времени буфетчикъ далъ знать полисмену, что онъ видлъ, какъ морякъ вынулъ изъ кармана металлическую табакерку, чтобы вынуть изъ нея жвачку,— при этомъ подсудимый замтилъ въ ней золотыя монеты и сказалъ, что надобно какъ можно крпче беречь свои деньги, такъ какъ въ заведеніи были подозрительныя личности и онъ рисковалъ быть ограбленнымъ. Буфетчик видлъ потомъ, какъ мистеръ Мефи засунулъ руку въ карманъ моряка, какъ будто съ тмъ, чтобы помочь положить что-то туда, чего послдній, будучи пьянъ, не могъ сдлать довольно свободно. Полисменъ сейчасъ же отправился арестовать мистера Мефи, но онъ уже усплъ выбжать черезъ заднюю дверь. Полисменъ, зная его хромоногость, пустился въ погоню и вскор настигъ его. При обыск полицейскаго управленія, при немъ нашли три соверена, но табакерки не оказалось.

На вопросъ судьи: не иметъ ли подсудимый возразить что нибудь противъ этого показаніи, мистеръ Мефи съ видомъ глубокаго негодованія отвчалъ отрицательнымъ движеніемъ головы.

Защиту свою мистеръ Мефи началъ тмъ совершенно справедливымъ замчаніемъ, что попалъ въ самое непріятное положеніе. По нравственному долгу въ отношеніи къ самому себ, онъ считалъ себя обязаннымъ опровергнуть показаніе обвинителя, къ которому онъ во всхъ другихъ житейскихъ отношеніяхъ питалъ самое глубокое уваженіе. Ему прискорбно, говорилъ онъ, видть человка, который по всей вроятности сражался и проливалъ кровь за отечество, и который длаетъ себя орудіемъ деспотической и безсовстной полиціи. Обстоятельства дла были слдующія: онъ, Мефи, обратился къ обвинителю, какъ справедливо показалъ полисменъ, въ улиц Конститушонъ-Хилдь. Онъ просилъ помочь ему исторгнуть своего младшаго брата изъ челюстей праздности. Услышавъ, что морякъ готовъ былъ помочь ему, онъ, въ порыв радости, предложилъ ему стаканъ грогу. По желанію моряка онъ заходилъ съ нимъ въ разныя питейныя заведенія, и между прочимъ подъ вывску ‘Куцерзъ-Армсъ’,— и если бы буфетчикъ, вмсто того, чтобы подглядывать въ дыру въ разорванной штор и подслушивать несвязныя слова, внимательно вслушался въ ихъ разговоръ, то настоящее дло имло бы совсмъ другой видъ. Какъ ни больно для его чувствительности, онъ, однако же, готовъ былъ передать милорду со всею откровенностью разговоръ, происходившій между нимъ и его обвинителемъ. Прежде всего онъ сообщилъ храброму ветерану, что расходы, сдланные имъ вслдствіе расточительнаго поведенія его единственнаго брата довели его почти до послдняго шиллинга. Вы заслуживаете искренняго сожалнія, сказалъ ветеранъ: и если вамъ по покажется обиднымъ мое предложеніе, то вотъ три соверена, которые я охотно одолжу вамъ, если они могутъ принести вамъ какую нибудь пользу. За такое великодушіе я выразилъ ему глубочайшую признательность, но не хотлъ принять его предложенія, не оставивъ ему нкотораго обезпеченія въ исправной уплат этого займа, съ должными процентами. Я хотлъ бы, говорилъ я, оставить въ его рукахъ залогъ, ничтожный по своему внутреннему достоинству въ глазахъ свта, но неоцненный въ моихъ понятіяхъ — мыльницу, которую подарила мн на память моя бдная мать на смертномъ одр. Здсь судья спросилъ, гд жила мать подсудимаго, по этотъ вопросъ возбудилъ до такой степени печальныя чувства въ груди мистера Мефи, что онъ не могъ отвтить на него, и посл двухъ трехъ тщетныхъ попытокъ продолжалъ свою защиту. ‘Морякъ объявилъ, что считаетъ залогъ подобнаго рода боле, чмъ достаточнымъ, и благосклонно выдалъ мн деньги. Изъ всего этого, милордъ, легко можете усмотрть, что Фактъ оставленія мною залога совершенно отнимаетъ отъ этого дла, на сколько оно до меня относится, малйшую тнь безчестія и положительно ставитъ его вн разбирательства уголовнаго закона’.

— Ну, я не совсмъ-то съ этимъ согласенъ, сказалъ судья: — вы не объяснили, для чего вы взяли табакерку одинаковой величины съ вашей мыльницей. Морякъ обвиняетъ васъ въ подмн одной другой.

— Я увренъ, милордъ, вы не можете обвинить меня въ краж пустой табакерки. Вы основываетесь единственно на показаніи обвинителя, но вдь онъ въ то время, какъ вы изволили слышать, былъ пьянъ.

— Значитъ и въ то самое время, когда онъ отдавалъ вамъ деньги?

Мистеръ Мефи видимо затруднялся отвтомъ, но старался скрыть свое замшательство, сообщивъ лицу своему необыкновенно добродтельное выраженіе.

— Вы не воображайте, продолжалъ судья: — что я полагаюсь хотя на одно слово вашей защиты. По всему видно, что вы напоили этого человка съ намреніемъ обобрать его. Вы стянули у него табакерку, въ которой находились деньги, и въ замнъ ее всунули ему въ карманъ мыльницу, для того, чтобы онъ не замтилъ своей потери, пока вы не успете скрыться. Когда вы бжали, то конечно озаботились освободиться отъ ничтожной табакерки, и я накажу васъ за кражу. Извстно ли полиціи что нибудь объ этомъ человк?

При этомъ вопрос вс находившіеся въ суд полисмены, съ непринужденностью и единодушіемъ, которыя только и можно сравнить съ опернымъ хоромъ, показали, что онъ уже нсколько лтъ извстенъ имъ за сообщника воровъ и мошенниковъ, и хотя имъ извстно было, что законъ еще ни разу не наказывалъ его, но это случилось потому, что онъ съ помощію своей хитрости всегда умлъ сложить вину на другаго, а самъ увертывался.

Судья приговорилъ мистера Мефи къ двухмсячному тюремному заточенію на тяжкую работу, а отобранныя отъ него деньги возвратить матросу.

Между тмъ мистриссъ Дюкъ ждала во двор полицейскаго управленіи въ надежд еще разъ увидть своего мужа, хотя на минуту, въ то время, когда онъ будетъ садиться въ тюремную карету. Она безпрерывно плакала и дйствительно возбуждала сильное сожалніе во всхъ, кто смотрлъ на нее, за исключеніемъ юноши, который былъ свидтелемъ противъ ея мужа. Проходя мимо нея и замтивъ ея слезы, онъ поднялъ жалобный вопль, какъ будто и онъ находился подъ вліяніемъ тяжелаго горя. Бдная Джемима, услышавъ этотъ вопль, приподняла голову и узнала своего мучителя.

— О, злой мальчикъ! воскликнула она: — я бы не желала быть твоей матерью ни за какія сокровища въ мір.

— Знаю, ма’мъ, знаю, вы бы не желали, съ разстановкой произнесъ онъ, притворяясь рыдающимъ: — я увренъ въ томъ, куда мн быть вашимъ сыномъ, вы такая знатная лэди.

— Ты видишь, что надлалъ своей злостью, поврь, изъ тебя ничего не выйдетъ путнаго.

— Я увренъ, ма’мъ, мн очень жалко.

— И дйствительно ты бы сожаллъ, если бы у тебя было доброе сердце.

— Увряю васъ, что сожалю, посмотрите на мое лицо, посмотрите, какъ оно печально.

— Такъ неужели же твое лицо говоритъ правду? спросила Джемима.

— Совершеннйшую правду, мн бы не хотлось васъ обманывать, посмотрите, я съ ногъ до головы тотъ же самый, чмъ былъ давича.

Въ этотъ моментъ гнвъ Джемимы вспыхнулъ, и она бросилась на дерзкаго, но полисменъ положилъ конецъ этой сцен, вжливо взявъ молодаго человка за шиворотъ и вытолкнувъ его на улицу.

Дождавшись минуты, когда кликнули карсту, и пожавъ руку мужа въ тотъ моментъ, когда онъ проходилъ мимо нея, Джемима воротилась домой печальная съ полуразбитымъ сердцемъ.

ГЛАВА VIII.

НАШЪ ГЕРОЙ ВЪ КАЧЕСТВ ОФФИЦІАЛЬНАГО ЛИЦА.

Знакомство, образовавшееся между Дюкомъ и Мефи въ полицейскомъ управленіи, было возобновлено въ тюремной карет, и они условились не прекращать его по окончаніи термина ихъ заточенія, Мефи даже спросилъ адресъ Дюка, чтобы имть возможность зайти и заплатить деньги за доставленные Джемимой завтраки. Прибытіе кареты къ тюремнымъ воротамъ положило колецъ ихъ разговору, къ возобновленію котораго не представилось ни одного случая до выпуска изъ тюрьмы.

Не станемъ описывать встрчи Джемса съ Джемимой, когда первый былъ освобожденъ отъ своего наказанія, достаточно сказать, что разлука скоре увеличила ихъ взаимную любовь, нежели уменьшила. Онъ провелъ съ ней весь день, а на другой день, съ застнчивымъ видомъ, явился къ мсту своего служенія. Онъ оставался тамъ очень не долго, ибо новый прикащикъ, заступившій мсто Джемса за прилавкомъ, прочиталъ въ одной изъ воскресныхъ газетъ о нападеніи на полисмена и тотчасъ же озаботился довести объ этомъ происшествіи до свднія хозяина лавки. Хозяинъ, какъ справедливый человкъ, ршился сдлать дальнйшія освдомленія относительно этого дла прежде, чмъ принять какія либо мры въ пользу Дюка, и для этого отправилъ довренное лицо собрать вс подробности, касавшіяся происшествія. Лицо, на которое было воздожено такое важное порученіе, выполняло его вполн добросовстно и безъ всякаго предубжденія къ Дюку, но чмъ глубже впивало въ подробности, тмъ дло принимало боле и боле худшій видъ. Результатомъ было то, что лишь только Джемсъ Дюкъ явился въ лавку, какъ ему приказано было оставить ее, съ тмъ, чтобы нога его не вступала въ нее.

Дюкъ печальный воротился домой, этотъ пріемъ до такой степени огорчилъ его, что въ тотъ день у него не доставало духу навести справки о мст въ другихъ заведеніяхъ, и его жена, замтивъ въ немъ глубокое уныніе, посовтовала остаться дома до утра.

Вечеромъ того же дня, когда любящая чета сидла за чаемъ, въ корридор послышался голосъ, спрашивавшій ребенка того дома, не здсь ли живетъ мистеръ Дюкъ. Отвтъ былъ утвердительный. Дюкъ подошелъ къ двери и узналъ въ постител мистера Мефи. Его сейчасъ же попросили войти, и мистеръ Мефи, какъ человкъ, незнакомый съ застнчивостію, охотно принялъ предложеніе. Онъ пришелъ, говорилъ Мефи, собственно за тмъ, чтобы заплатить долгъ мистриссъ Дюкъ и выразить свою признательность за ея великодушіе. Дюкъ принялъ его со всею теплотою своего сердца, онъ чувствовалъ сильное влеченіе къ этому человку, Джемима же хотя и была гораздо холодне, но держала себя очень любезно. Она чрезвычайно мило припала бездлицу, которую Мефи былъ долженъ, и спросила, желаетъ ли онъ чашку чаю,— Мефи не заставилъ себя упрашивать, ни Дюкъ, ни Мефи, ни слова не сказали о своемъ полицейскомъ заточеніи, хотя и провели весь вечеръ вмст. Гостепріимство Дюка не ограничилось чашкой чаю, и въ то время, какъ мистеръ Мефи за стаканомъ грога сдлался чрезвычайно умнымъ и любезнымъ, расположеніе къ нему хозяина дома и хозяйки увеличивалось, вмст съ увеличеніемъ времени. Въ разговор мистеръ Meфи затрогивалъ много предметовъ и съ большимъ тактомъ вывдалъ отъ разумныхъ хозяевъ, что у нихъ въ сберегательной касс есть небольшой капиталецъ, ври этомъ, надо говорить откровенно, Джемима въ особенности была чванлива, говоря о своемъ состояніи. Фактъ, что у Дюковъ есть деньги въ резерв, чрезвычайно нравился мистеру Мефи и онъ сильно распространился о финансовыхъ фондахъ различаго рода. Онъ объявилъ имъ, что у него есть намреніе учредить благотворительный клубъ, и что ему нуженъ почтенный, честный человкъ, который бы принялъ на себя обязанность казначея. У него уже, говорилъ онъ, имется въ виду значительное число лицъ, готовыхъ записаться въ члены, но величайшая трудность въ обществ подобнаго рода заключается именно въ пріисканія отвтственнаго лица, которому общество могло бы довритъ свои деньги, не опасаясь за ихъ потерю. Обязанность секретаря онъ полагалъ принять на себя, хотя жалованье назначалось самое ничтожное. Принять должность предсдателя или казначея ему бы не хотлось, не смотря на то, что вознагражденіе будетъ несравненно больше секретарскаго. Онъ былъ бдный человкъ, въ чемъ не стыдился признаться, предсдатель или казначей долженъ имть свои собственныя деньги. Дюкъ освдомился, какъ велики должны быть эти деньги, мистеръ Меaи отвчалъ, что если личность эта будетъ одарена хорошими способностями, то потребуется немного, но во всякомъ случа надо имть не меньше двадцати фунтовъ. Джемима бросила на Дюка выразительный взглядъ… у нихъ въ сберегательной касс было ровно двадцать пять фунтовъ. Дюкъ посл этого спросилъ, сколько же именно потребуется и какія будутъ выгоды предсдателя. Онъ узналъ, что капитала потребуется столько, сколько окажется необходимымъ для обезпеченія фондовъ, которые передадутся на руки предсдателя,— а это само собою разумется будетъ одной лишь формой, такъ что онъ отвчаетъ только за деньги, отданныя ему на сохраненіе, вознагражденіе будетъ зависть отъ сбора съ постителей, по разсчету мистера Мефи, предсдатель будетъ получать съ каждаго митинга не мене полкроны, кром общаго капитала, который, безъ сомнніи, долженъ быть весьма значителенъ. Дюкъ и жена съ большимъ вниманіемъ прислушивались къ каждому слову, падавшему съ губъ мистера Мефи, который съ своей стороны совершенно былъ увренъ въ производимомъ впечатлніи. Онъ простился съ ними въ самый поздній часъ вечера, общавъ побывать, какъ скоро его планы насчетъ благотворительнаго клуба вполн созрютъ.

На слдующее утро Дюкъ обошелъ различныя лавки въ Вестъ-Энд, пріискивая мсто, по когда у него спрашивали аттестатъ или адресъ, у кого служилъ прежде, онъ уклонялся отъ отвта, страшась идеи, что освдомленіе о немъ кончится извстіемъ, что онъ пьяница и буянъ, что его только выпустили изъ тюрьмы посл двухмсячнаго заточенія за зврское и ничмъ неизвинительное нападеніе на полисмена. Такимъ образомъ и этотъ день не далъ лучшаго результата, и когда Дюкъ представился твоей жен, выраженіе его лица было такое печальное, что Джемима воздержалась отъ распрашиванья о его похожденіяхъ, боясь еще боле увеличить его огорченіе. Вечеромъ Джемима съ большимъ сочувствіемъ въ голос и манерахъ замтила ему, что онъ сильно утомился, и предложила для подкрпленія и успокоенія выпить стаканъ горячаго. Дюкъ весьма охотно принялъ предложеніе, и въ короткое время благоврную чету можно было видть наслаждавшеюся крпкимъ грогомъ. Одушевленіе ихъ возрастало вмст съ количествомъ поглощаемаго грога, и Дюкъ наконецъ сдлался разговорчивымъ и боле откровеннымъ. Онъ объявилъ Джемим, что ему наскучили тяжелыя занятія по птичной части, и что если бы онъ могъ пріискать себ другія, то охотно бы ихъ принялъ. Онъ чувствовалъ въ себ призваніе къ чему-то боле возвышенному, чмъ общипыванье и подвязыванье куръ, и потому началъ думать, что онъ оказывалъ и себ и Джемим несправедливость, оставаясь въ такомъ унизительномъ состояніи. Мистриссъ Дюкъ хотя и не во всемъ соглашалась съ своимъ мужемъ, но все же была того мннія, что дйствительно его положеніе непремнно должно быть выше того, въ которомъ онъ находился. Во время такихъ разсужденій послышался легкій стукъ въ дверь и вслдъ за тмъ вошелъ мистеръ Мечи. При вид гостя, супруги выразили удовольствіе, особливо Дюкъ, и попросили его раздлить съ ними стаканъ грогу, приглашеніе, нтъ надобности и говорить, было принято немедленно. Въ теченіе вечера Дюкъ спросилъ мистера Мефи, какіе онъ сдлалъ успхи, съ своимъ благотворительнымъ клубомъ. Мефи отвчалъ, что дло идетъ превосходно во всхъ отношеніяхъ, кром одного. Онъ уже насчитывалъ нсколько добрыхъ и искренно преданныхъ длу людей, которые охотно присоединяются къ нему, и не только готовы сейчасъ же внести подписную сумму, но и пріискать множество членовъ для открываемаго клуба. Въ одномъ только встрчается затрудненіе, это въ пріисканіи предсдателя и казначея, который, въ тоже время, долженъ поручиться за его (мистера Мефи) честность,— но это, какъ уже онъ говорилъ и прежде, для одной только формы, потому что фонды клуба будутъ аккуратно переданы казначею,— а дуракъ будетъ казначей, если не съуметъ ихъ сберечь. Онъ отыскалъ въ Боро содержателя гостинницы, который даромъ отдаетъ имъ комнату, но съ условіемъ, чтобы каждый членъ истратилъ за буфетомъ два пенса, и чтобы пеня за неявку въ клубъ поступала въ его пользу.

— Разумется, говорилъ мистеръ Мефи:— я бы не затруднился пріискать и предсдателя, сотни готовы были бы дйствовать въ мою пользу, но въ этомъ отношеніи я очень разборчивъ. Не знаете ли вы кого нибудь изъ вашихъ друзей, который бы согласился принять это мсто?

Дюкъ отвчалъ, что никого не знаетъ, но по выраженію его лица, мистеръ Мефи легко догадался, что онъ зналъ, и что лицо, о которомъ онъ думалъ, былъ самъ Дюкъ.

— Ну хорошо, если вы никого не знаете изъ вашихъ друзей, то почему бы вамъ самимъ не сдлаться предсдателемъ? Я увренъ, что сколько я знаю васъ, наши дла пойдутъ превосходно.

— О, сказалъ Дюкъ,— я былъ бы очень радъ, но вы видите, что я ничего не смыслю въ этомъ дл, если бы я понималъ что нибудь, я бы не задумался ни на минуту.

— Что касается до дда, то есть до занятій предсдателя, то они чрезвычайно легки. Вамъ предстоитъ сидть въ кресл въ теченіе митинга, съ начала его и до конца,— принимать деньги, которыя я буду заносить въ кассовую книгу,— наблюдать за исправнымъ взносомъ пени и платы за буфетомъ въ пользу содержателя гостинницы, быть любезнымъ, веселымъ, и когда кончится митингъ, положить въ карманъ полкроны и придти домой къ вашей супруг счастливымъ и довольнымъ.

— Неужели, спросила мистриссъ Дюкъ:— все обязанность предсдателя состоитъ только въ этомъ?

— Только въ этомъ,— увряю васъ. Вы тоже самое увидите въ большихъ публичныхъ собраніяхъ, если тамъ не Ньютъ въ пользу хозяина дома,— то платятъ несравненно больше пени. Не забудьте, что большая часть мужей, жены которыхъ разъзжаютъ по городу въ шелкахъ и атласахъ, начали жизнь съ предсдательскаго кресла какого нибудь благотворительнаго клуба,— даже и меньше того.

Если въ душ Джемимы существовало еще какое нибудь сомнніе относительно благоразумія ея мужа сдлаться предсдателемъ благотворительнаго клуба, то послднее замчаніе мистера Мефи совершенно его разсяло. Она вступила въ горячія пренія, и Дюкъ, замтивъ, что его жена такъ сильно заинтересована въ этомъ дл, согласился принять назначеніе. Остальная часть вечера проведена была въ разговорахъ о предстоявшихъ различныхъ распоряженіяхъ, въ разсужденіяхъ о правилахъ, которыя должны быть предложены членамъ, такъ чтобы вс участвовавшіе въ этомъ предпріятіи были охранены отъ всякаго риска. Правда, на многіе пункты, приводимые мистеромъ Меч-и, Дюкъ длалъ возраженія и ршительно не соглашался съ нимъ, какъ напримръ, Дюкъ долженъ отвчать за неисправные взносы въ пользу содержателя гостинницы, въ которой будутъ собираться члены клуба, и многія другія, о которыхъ едва ли стоитъ распространяться, по Мефи такъ ясно доказалъ ему, что вс эти вроятныя опасности ни боле ни мене, какъ одна только форма, онъ охраняется отъ нихъ тмъ, что въ его рукахъ, какъ назначено, будутъ находиться вс капиталы общества,— этими доводами Дюкъ остался совершенно доволенъ. Передъ уходомъ Мефи было ршено, что на другой день въ полдень онъ зайдетъ къ Дюку и вмст съ нимъ отправится въ Боро отрекомендовать содержателю гостинницы, въ которой предназначались митинги.

На другой день Дюкъ до того былъ заинтересованъ новымъ назначеніемъ, которое долженъ былъ получить по всей вроятности, что уже не предпринималъ никакихъ мръ къ отысканію занятій во знакомой ему части. Въ полдень зашелъ мистеръ Мефи, они отправились пшкомъ въ Боро и наконецъ прибыли въ гостинницу. Ничего ршительно не рекомендовало ея вншней наружности, и содержатель, которому Дюкъ былъ отрекомендованъ, казалось, какъ нельзя боле соотвтствовалъ содержанію подобнаго заведенія. Онъ, однако, принялъ Дюка очень любезно и проводилъ его и мистера Мефи въ клубную комнату, грязную конуру въ нижнемъ этаж, гд уже собралось пять или шесть членовъ. Дюкъ былъ принятъ съ большимъ почетомъ, сейчасъ же однимъ изъ членовъ было предложено избраніе предсдателя, и Дюка съ разу подхватили и подвели къ креслу, поставленному въ конц замчательно грязнаго, покрытаго пивными пятнами небольшаго стола. Какъ скоро Дюкъ услся, ему напомнили, что для веденія письменной части нуженъ секретарь. Нтъ надобности говорить, что необходимость эту признали вс присутствовавшіе, и такъ капъ мистеръ Мефи извстенъ былъ всмъ за отличнаго писаку, то одинъ изъ джентльменовъ съ чувствомъ сказалъ, что ручается за честность Мефи, какъ за свою собственную, предложилъ предоставить ему эту часть, и мистеръ Мефи былъ единодушно избранъ. Его жалованье должно состоять изъ двухъ съ половиною пенсовъ за каждое засданіе, наравн съ предсдателемъ,— и это принято единодушно. Въ заключеніе попросили предсдателя выдать секретарю небольшую сумму денегъ на покупку необходимыхъ книгъ, и засданіе кончилось, опредливъ въ слдующемъ собраніи разсмотрть правила клуба.

Считая непростительнымъ отнимать у читателя время на чтеніе подробнаго описанія клубныхъ длъ, мы ограничимся сообщеніемъ, что онъ процвталъ не больше трехъ недль. Правда, съ самаго его рожденія много было признаковъ, предсказывавшихъ его недолгое существованіе, и между прочимъ, одинъ весьма не маловажный, заключавшійся въ томъ, что члены клуба не испросили своему предпріятію благословенія мистера Тидда Пратта. Число членовъ въ теченіе этого времени постепенно возрастало отъ шести до восьми, и на этой послдней цифр остановилось. Посл того въ предпріятіе начали вкрадываться элементы разслабленія, которые сильно безпокоили мистера Дюка. Пени уплачивались не такъ исправно, какъ выпивалось за буфетомъ въ пользу дома извстное количество джина. Вслдствіе какого-то вынужденнаго, непредвидимаго отсутствія мистера Мечи дла шли все хуже и хуже, нкоторые члены объявили, что за отсутствіемъ его не намрены вносить подписной платы, не потому чтобы они сомнвались въ честности предсдателя, но потому что не находили въ немъ достаточно опытности для веденія новаго и весьма серьезнаго дла. Потомъ они полагали, что предсдатель, онъ же и казначей, долженъ представить нкоторую сумму въ обезпеченіе не только тхъ фондовъ, которыми онъ владлъ, но и тхъ, которые имли поступитъ. При этомъ Дюкъ обнаружилъ нершительность, тогда одинъ изъ самыхъ недоврчивыхъ членовъ грубо замтилъ, что онъ сильно сомнвается въ томъ, если еще у Дюка какія нибудь деньги, которыя онъ могъ бы представить въ обезпеченіе. Дюкъ вспылилъ и въ слдующее же собраніе общалъ доказать, что имлъ для этого не только достаточныя средства, но даже и больше, и что все сказанное имъ была совершенная истина.

Наканун слдующаго засданія, Дюкъ вынулъ изъ сберегательной кассы двадцать ‘унтовъ, съ цлью доказать подписчикамъ, какъ мало слдовало имъ опасаться несостоятельности съ его стороны. На митинг онъ показалъ деньги и получилъ отъ членовъ поздравленія съ такимъ богатствомъ. Начался самый любезный разговоръ о лучшихъ способахъ веденія операцій общества,— чтобы заручиться довріемъ публики и такимъ образомъ привлечь въ клубъ большее число членовъ. Наконецъ одинъ изъ членовъ, задушевный другъ мистера Мефи, сдлалъ предложеніе, чтобы Дюкъ позволилъ этимъ двадцати ‘унтамъ оставаться въ денежной шкатулк общества. Опасности въ этомъ для предсдателя не представлялось ни малйшей, потому что денежный ящикъ не только будетъ ревизоваться при каждомъ собраніи, но и находиться въ желзномъ сундук, подъ патентованнымъ замкомъ, который общалъ одолжить содержатель гостинницы и ключъ отъ котораго будетъ храниться у самого предсдателя. Дюкъ не встртилъ никакого препятствія. Деньги, пересчитанныя прежде другомъ мистера Мефи, были положены сначала въ шкатулку, потомъ въ желзный сундукъ,— Дюкъ привсилъ патентованный замокъ, положилъ въ карманъ ключъ и отправился домой.

Въ слдующее собраніе открыли сундукъ и вынуди шкатулку, но когда приступили къ ревизіи кассы, оказалось, что вмсто четырехъ пяти-фунтовыхъ билетовъ англійскаго банка, тамъ лежали тоже четыре билета на ту же сумму, только какого-то неизвстнаго моднаго банка. Бдный Дюкъ, убдясь въ своей потер, едва не упалъ въ обморокъ. Члены клуба пожимали плечами въ ожиданіи, что услышатъ какое нибудь объясненіе отъ друга мистера Мефи, который пересчитывалъ деньги прежде, чмъ он положены были въ шкатулку, но говорить въ этотъ вечеръ онъ чувствовалъ себя совершенно неспособнымъ. А такъ какъ предсдатель, сильно взволнованный, не могъ вести клубнаго дла, то митингъ разошелся. Для сокращенія этой самой непріятной части нашего повствованія, мы скажемъ только, что деньги не отыскались, хотя мистеръ Мефи всми силами старался отыскать негодяя, употребившаго во зло его дружбу, клубъ разстроился и несчастный Дюкъ остался почти безъ пенни.

ГЛАВА IX.

ДОМАШНІЯ РАСПОРЯЖЕНІЯ.

Нужно ли говорить, что потеря этого маленькаго состоянія была для Джемимы тяжелымъ ударомъ, жестокость котораго становилась еще ощутительне вслдствіе непреодолимыхъ трудностей, которыя испытывалъ Дюкъ въ пріисканіи занятія. Вс ея мечты о раскатываньи по городу въ шелкахъ и атласахъ, которыя служили въ ея ум такимъ сильнымъ аргументомъ къ дозволенію мужу сдлаться безсмннымъ предсдателемъ благотворительнаго клуба, разсялись въ представлявшейся ей холодной, безотрадной перспектив будущаго. Изъ сбереженій у нихъ не оставалось теперь даже четырехъ фунтовъ, да и т скоро должны были кончиться, особенно если оставаться въ такой респектабельной квартир, какую они занимали въ улиц Пью Пай. При аристократическихъ понятіяхъ мистриссъ Дюкъ о респектабельности, тяжело было пріискивать квартиру въ такихъ мстностяхъ, какъ улица Олдъ Пай или Докъ Лэнъ, и она ршила, ужь если жестокая необходимость принудитъ ихъ перехать, то она, скрпа сердце, пріищетъ для себя пріютъ нсколькими улицами подальше. Но вдругъ ей представилось новое затрудненіе: — какого рода слдуетъ нанять квартиру? Дюкъ недавно познакомился съ респектабельнымъ мелочнымъ торговцемъ по зеленной и яблочной части, который, узнавъ о несчастномъ его положеніи, совтовалъ ему заняться этимъ ремесломъ. Дюкъ, при своемъ капитальц, могъ завести весьма хорошую торговлю, особенно если пойдетъ по рыбной части, не касаясь яблоковъ и зелени, а станетъ просто торговать одной только рыбой да птицами, къ чему уже онъ попривыкъ, и если онъ попадетъ на бойкое мсто, въ чемъ, по мннію торговца, не могло встртиться особеннаго затрудненія, то дла его въ самомъ непродолжительномъ времени пойдутъ отличнйшимъ образомъ. Очень многое будетъ зависть отъ хорошаго голоса’, на это Дюкъ замтилъ, что не замчалъ еще въ себ ни разу такой способности, и что по всей вроятности въ немъ ея не было.

— Это ничего не значитъ, сказалъ торговецъ: — если у васъ и слабый голосъ, то онъ усилится, когда вы станете его обработывать. Онъ будетъ крпчать постененно. Когда я началъ заниматься этимъ дломъ, то ни за что въ жизни не могъ крикнуть выше оконъ втораго этажа, а теперь, если я стану у монумента герцога Іоркскаго и крикну, такъ меня услышатъ въ Квадрант. А все-таки голосъ разнощика ни подъ какимъ видомъ не можетъ сравняться съ голосомъ разнощицы, послдній и слышенъ дальше и не такъ грубъ. Часто сожалю, что я не женатъ.

— Во первыхъ, сказалъ Дюкъ: — я бы не желалъ, чтобы жена моя доставала себ средства къ жизни мелочной уличной торговлей, а во вторыхъ, у нея слабыя легкія.

Ну да, разумется, это большая помха, хотя не замтно, что у нея слабыя легкія.

— Я одного боюсь, сказалъ Дюкъ: — что пока буду разработывать голосъ, то придется прожить остальное. Къ тому же я вовсе не знаю различныхъ разнощицкихъ пріемовъ, я вовсе не имлъ практики.

— Не бда, отвчалъ пріятель: — если хотите поторговать со мной недльку или деньковъ десять, то научитесь всему. Вы напрактикуете свой голосъ и наглядитесь на вс пріемы. Я не могу предложить вамъ платы, потому что не нуждаюсь въ посторонней помощи.

Дюкъ поблагодарилъ за предложеніе, съ признательностію принялъ его, и на другой же день оба пріятеля отправились вмст. Джемима между тмъ занялась пріисканіемъ квартиры. Трудъ ея былъ далеко не легкій. По случаю срытія множества домовъ бдныхъ людей, для образованія улицы Викторіи и другихъ городскихъ улучшеній, въ квартирахъ ощущался недостатокъ, по крайней мр въ такихъ, которыя были бы ей по средствамъ, изъ такихъ квартиръ она только и видла дв.

Когда Дюкъ воротился къ вечеру домой, его жена сначала изумилась, а потомъ встревожилась. Въ теченіе нкотораго времени Дюкъ не только не могъ говорить, по даже не обращалъ вниманія на замчанія своей жены и на вопросы, которые она предлагала. Джемима наконецъ увидла, что онъ не могъ говорить. Напряженіе, которому подвергался его голосъ въ теченіе дня, сдлало его такимъ хриплымъ, что она не въ состояніи была понять его словъ. Въ испуг она предложила послать за докторомъ, но Дюкъ не согласился, и бдная Джемима въ теченіи двухъ часовъ находилась въ состояніи сильнаго недоумнія и безпокойства, когда въ комнату вошелъ пріятель ихъ торговецъ. Джемима бросилась къ нему за совтомъ и тотъ сейчасъ же успокоилъ ее, увривъ, что ей нечего бояться, это случалось со всми, кто въ первый разъ принимался за ихъ дло, но оно и скоро проходило, это дло привычки, все же случалось, что нкоторые мужчины не въ состояніи были продолжать такого занятія, между тмъ какъ женщины рдко отказывались отъ него собственно по этой причин. Снова и снова уврялъ онъ мистриссъ Дюкъ, что тутъ нтъ ни малйшаго довода къ опасеніямъ, что голосъ ея мужа на другое утро будетъ сиплый, но и это пройдетъ сейчасъ же посл завтрака. Въ заключеніе торговецъ посовтовалъ Дюку не выходить изъ дома, пока онъ не зайдетъ за нимъ, а это будетъ не раньше девяти часовъ, и общалъ, что не позволитъ ему напрягать свой голосъ въ теченіе цлаго дня и только попроситъ его присматривать за телжкой. Мистриссъ Дюкъ охотно и вполн удовольствовалась утшеніями, заключавшимися въ замчаніяхъ разнощика, и отложила до другаго дня вс распросы о впечатлніяхъ, которыя производило на ея мужа новое его занятіе въ теченіе перваго дня.

На другое утро, какъ предсказывалъ разнощикъ, голосъ Дюка былъ хриплъ до нельзя, но посл завтрака немного смягчился, по крайней мр на столько, что позволилъ ему разсказать жен о приключеніяхъ минувшаго дня, которыя Джемима выслушала съ величайшимъ вниманіемъ. Заключеніе, къ которому пришелъ Дюкъ, состояло въ томъ, что сдлавшись разнощикомъ, можно заработывать груды денегъ, но все же это тяжелый трудъ, и въ добавокъ въ рыбной торговл сопровождался рискомъ.— Дло другое, торговля фруктами: чего не продалъ сегодня, то можно оставить на другой день, а при умньи и осторожности, даже на цлую недлю: они все будутъ хороши, особливо при свт уличнаго фонаря, съ треской этого не сдлаешь, когда начнетъ она портиться, бросай ее, и больше ничего. Опять же, возьмемъ зелень, если она, и не свжа, то ее все-таки можно поставить въ комнат, а поди-ка, попробуй поставить въ комнат рыбу, оно и выходитъ, что придется принанять къ квартир или еще комнату, или кладовую. Да еще и то надо сказать, зелень вообще какъ-то напоминаетъ объ удовольствіяхъ сельской жизни, съ рыбой же никакихъ пріятныхъ идей не связывается, кром разв денегъ. которыя можно получить за нее. Впрочемъ, пріятель мой показалъ мн, что уличная продажа рыбы но лишена своей прелести. Барыши часто бываютъ довольно значительны, да ктому же по этой части легче и лучше, чмъ по всякой другой, можно пріучить къ себ покупателей. Во всякомъ случа, Дюкъ ршился попытать счастья, онъ чувствовалъ нкоторую увренность, что при трудолюбіи и честности успетъ въ этомъ дл, и даже надялся со временемъ сдлаться хозяиномъ небольшой лавки на улиц Броадвэй.

Мистриссъ Дюкъ внимательно выслушала вс замчанія мужа, соглашалась съ нимъ во всемъ сказанномъ и съ заключеніемъ, къ которому онъ пришелъ. Она нисколько не сомнвалась, что они точно также будутъ счастливы, какъ и занимаясь чмъ нибудь другимъ, и хотя честолюбіе пріучило ее надяться, что со временемъ она будетъ ‘раскатывать по городу въ шелкахъ и атласахъ’, но въ обществ своего мужа считала себя совершенно довольною, какъ была бы довольна, если бы и выполнились ея возвышенныя желанія. Передъ приходомъ пріятеля-разнощика, Джемима получила отъ мужа приказаніе снова поискать квартиру, она должна была особенно заботиться о томъ, чтобы квартира была въ первомъ этаж, чтобы при ней былъ уголокъ на двор для обмывки рыбы, и еще одна комната или чуланъ, куда бы можно было ставить ее на ночь. Когда мистриссъ Дюкъ вполн поняла эту инструкцію, мужъ ея присоединился къ своему пріятелю, который съ телжкой зелени поджидалъ его на улиц.

Вечеромъ Джемима замтила, что хриплость голоса ея мужа значительно уменьшилась, не смотря на то, что большую часть дня онъ громко кричалъ. Дюкъ со всми подробно стами разсказалъ ей вс событія дня, въ какихъ улицахъ они торговали, жаловался на неудачный сбытъ товара, хотя выручка и превышала двсти процентовъ, сообщилъ ей различные пріемы, употребляемые разнощиками для приманки покупателей, и многое другое, для читателя далеко не интересное.

Въ свою очередь и мистриссъ Дюкъ повдала мужу о своихъ поискахъ новой квартиры. Она тоже не могла похвастаться удачей, хотя ея старанія были и не совсмъ безплодны. Она пересмотрла въ вестминстерскомъ квартал множество домовъ, но ни одинъ изъ нихъ не соотвтствовалъ цли,— помщенія очень небольшія, а пны страшно высокія: я слышать не хотятъ меньше трехъ шиллинговъ въ недлю за крошечную комнатку во второмъ этаж. Единственный домъ, продолжала Джемима, который соотвтствовалъ бы ихъ выбору, находился въ такомъ близкомъ сосдств съ ихъ квартирой, что ей непріятно было бы перебраться въ него, впрочемъ, если онъ понравится Дюку, то она готова заглушить свое чувство. Домъ этотъ находился въ Рентахъ {Rents — такъ называются мста въ самыхъ глухихъ и отдаленныхъ частяхъ Лондона, принадлежащія одному какому нибудь лицу и застроенныя рядами небольшихъ домовъ, разбитыхъ на безчисленное множество маленькихъ квартиръ. Здсь гнздится обыкновенно самый бдный классъ лондонскаго населенія. Эти мста, въ особенности въ вестминстерскомъ квартал, часто служатъ притономъ воровъ и мошенниковъ и всякаго рода подозрительныхъ лицъ. Rents — названіе облагороженное, въ простомъ народ они называются back-slums — задворки, трущобы. Примч. переводчика.} Смита. Приглянувшаяся квартира была въ первомъ этаж, къ ней принадлежалъ небольшой дворъ съ проведенной на него водой. Корридоръ, служившій входомъ, былъ на столько широкъ, что въ немъ можно было поставить телжку вмст съ зонтомъ. Тутъ только одно было неудобство. Первый этажъ занималъ старикъ, который охотно уступалъ лицевую комнату, а заднюю, которая и вся-то была не больше шкапа, оставлялъ за собой, по крайней мр на нсколько недль. Это былъ весьма тихій старикъ, онъ не хотлъ объяснить Джемим причины, почему удерживалъ за собой заднюю комнату на короткое время. Она сообщила еще нкоторыя дальнйшія подробности, результатомъ которыхъ было то, что мужъ и жена ршились тотчасъ же осмотрть новую квартиру и войти въ переговоры съ настоящимъ ея владльцемъ. Дюкъ осмотрлъ помщеніе во всхъ его подробностяхъ и нашелъ, что оно какъ нельзя лучше соотвтствовало ихъ требованіямъ, если только присоединить еще и заднюю комнату, не смотря на доводы и предложенія, старикъ оставался непреклоннымъ, и на нее отвчалъ простымъ отрицаніемъ, утверждая впрочемъ одно, что по всей вроятности онъ оставитъ эту часть города черезъ нсколько недль.

Убдясь, что не было никакой возможности урезонить старика, Дюкъ и жена его принуждены были согласиться на принятіе предложенныхъ условій. Они сейчасъ же выдали плату за недлю впередъ, которую старикъ принялъ съ очевиднымъ удовольствіемъ. Это была единственная перемна въ выраженіи, показавшаяся на его лиц во все время ихъ разговора. Джемима общала придти на другой же день вымыть и привести въ порядокъ новую квартиру, которая въ этой операціи сильно нуждалась.

Новое помщеніе представляло удобства во всхъ отношеніяхъ. Дюкъ купилъ телжку, для которой нашелся уголокъ на заднемъ двор. Къ этому времени онъ пріобрлъ уже значительный навыкъ въ своемъ новомъ занятіи. Голосъ, чрезъ постоянное упражненіе, выправился и окрпъ. Онъ много разъ рано поутру являлся на Билингэтскій рынокъ и не только сдлался отличнымъ знатокомъ рыбы, по и усвоилъ отличное умнье совершать свои покупки наилучшимъ и выгоднйшимъ образомъ. Какъ необходимыя принадлежности рыбака, онъ купилъ нсколько ножей и поразительно невзрачной наружности всы, наконецъ Джемима сшила для него два или три необыкновенныхъ передника, полуфланелевыхъ, полусуконныхъ, употребляемыхъ рыбаками, короче сказать, Дюкъ былъ совсмъ готовъ, чтобы приступить къ новому длу съ комфортомъ и респектабельно, тмъ боле,: что сосдъ старикъ совершенно неожиданно очистилъ заднюю комнату, такъ что Дюкъ и его жена, къ полному ихъ удовольствію, сдлались хозяевами цлаго этажа. Спустя нсколько времени посл выбытія старика они пожелали узнать отъ сосда, что это была за личность, и изо всей его исторіи могли получить только одно ея окончаніе.

Оказывалось, что онъ перехалъ въ Ренты за годъ до занятія Дюкомъ его квартиры. При немъ находилось весьма миленькое дитя, лтъ шести или семи, которое онъ называлъ своей внучкой. Онъ былъ очень высокъ, но ходилъ сгорбившись, очень молчаливъ, и какъ нкоторые говорили, очень гордъ, но быть можетъ, единственнымъ основаніемъ для этого слуха служило его постоянное молчаніе и задумчивость. Говорили, что прежде онъ былъ въ весьма хорошихъ обстоятельствахъ, но для подтвержденія этой молвы не было никакихъ данныхъ, кром его наружности. Онъ носилъ фракъ, который когда-то былъ черный, но какъ давно это было — опредлить невозможно: до такой степени измнилея его цвтъ. На шляп онъ носилъ крепъ, котораго никогда не снималъ, и который отъ вліянія перемнной погоды и отъ частаго насыщенія дождемъ утратилъ свой цвтъ едва ли не боле фрака и въ добавокъ свернулся въ жгутъ. Повидимому, онъ ничмъ не интересовался, кром своего ребенка,— казалось, что въ немъ сосредоточивалось все его счастіе. За ласки и любовь, расточаемыя имъ на ребенка, онъ сдлался любимцемъ всхъ сосднихъ женщинъ, которыя оказывали двочк большое вниманіе, когда старика не было дома, а это сличалось обыкновенно по утрамъ до одиннадцати часовъ и часа на два посл обда.

Съ самаго прізда въ Ренты и въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ впослдствіи онъ содержалъ себя и внучку продажей брункреса. Это онъ длалъ чрезвычайно регулярно, хотя и съ нкоторымъ затрудненіемъ, потому что сильно страдалъ отъ удушья, которое часто принуждало его, во время его обходовъ, останавливаться на четверть часа, при чемъ онъ прислонялъ голову къ домовымъ ршеткамъ въ улицахъ, которыя посщалъ. Не смотря на то, онъ никогда не жаловался, но казался совершенно довольнымъ, особливо если выручка покрывала вс его скромные расходы. Казалось также, что онъ мало имлъ религіознаго чувства, но такое заключеніе по всей вроятности было ошибочно. Быть можетъ, оно истекало изъ того факта, что по воскресеньямъ, въ то время, когда происходило богослуженіе, онъ съ своимъ брункресомъ постоянно бродилъ по улицамъ, но въ то же время онъ пріискалъ въ сосдств женщину, которая регулярно водила его внучку въ церковь, училъ ли ее онъ дома чему нибудь, неизвстно. По одному обстоятельству, которое разсказывали о немъ, нельзя было не заключить, что онъ имлъ сильныя религіозныя чувства. Однажды въ воскресенье, въ то время, когда онъ отправлялся въ церковь, его видли возвращавшимся домой съ корзиною, въ которой оставалось немного брункреса. Какая-то лэди, проходившая мимо его, сказала ему:— какъ ты думаешь, старикъ, не лучше ли въ твои годы молиться Богу въ праздничные дни, нежели шляться по улицамъ и заниматься торговлею?

— Я молюсь моему Создателю, отвчалъ он, и потомъ обративъ къ небу глаза, прибавилъ:— благодарю Тебя, Господи, что Ты еще даруешь мн силу длать то, что я теперь длаю.

Наступила зима,— убійственный періодъ времени для старика. Его удушье усилилось до крайней степени, и онъ не могъ рано являться на рынокъ для закупки брункреса, торговля его по этой части прекратилась и онъ занялся другой, боле легкой промышленностью,— продажею тростинокъ для пвчихъ птицъ. Отъ уменьшенія ли выручки на тростинки, длавшей пищу старика и его внучки недостаточною, или отъ какихъ мстныхъ причинъ, у двочки развилась изнурительная лихорадка. Ея болзнь возбуждала во всхъ сосдяхъ глубокое сожалніе, женщины ухаживали за ней, хлопотали около нея, длали все, что могли, но болзнь усиливалась такъ быстро, что бдненькую больную принуждены были перевезти въ госпиталь. Здсь, конечно, ей оказано было всевозможное вниманіе, но болзнь упорствовала. На другой день старикъ пришелъ навстить ее. Увидвъ его, она улыбнулась,— старикъ тоже улыбнулся, разговоръ ихъ ограничился нсколькими словами. Онъ оставался при ней въ теченіе всего времени, даваемаго родственникамъ и знакомымъ на свиданіе съ больными. При выход швейцаръ замтилъ ему грязноватость его наружности. Дйствительно, нельзя не допустить, что его платье до крайней степени было изношено и неопрятно. Сначала онъ съ трудомъ могъ понять замчаній швейцара, и когда его повторили, онъ отвтилъ, что постарается соблюсти приличіе. На другой день онъ снова постилъ ребенка. На этотъ разъ наружность его была почище, но во всхъ другихъ отношеніяхъ перемны не замчалось. Онъ расположился въ ногахъ ребенка, и посл обыкновенныхъ привтствій, старикъ, съ гордостію на лиц, вынулъ изъ боковаго кармана дтскую книжку, съ роскошно иллюминованными птицами, раскрылъ ее и положилъ передъ больной. Двочк повидимому понравился этотъ подарокъ, она приподнялась и начала перелистывать книгу. Старикъ улыбался отъ удовольствія, но ребенокъ, перевернувъ нсколько листковъ, закрылъ книгу и съ видимымъ изнеможеніемъ склонился на подушку. Въ тотъ день ей замтно было хуже. Улыбка самодовольствія изчезла съ лица старика и посл того онъ уже никогда не улыбался. На другой день у двочки открылся бредъ и продолжался до исхода болзни. Старикъ не пропускалъ ни одного дня, назначеннаго для посщенія больныхъ, садился въ ногахъ больной и оставался безмолвнымъ. Иногда онъ сжималъ об руки, и въ теченіе нсколькихъ секундъ подымалъ и опускалъ ихъ, но никому не говорилъ ни слова.

Ребенокъ умеръ и былъ похороненъ отъ прихода. Старикъ — ддъ не присутствовалъ на похоронахъ, потому собственно, что вслдствіе жестокихъ припадковъ удушья долженъ былъ самъ поступить въ госпиталь. Оказалось, что передъ смертью ребенка онъ нсколько ночей провелъ въ Сентджемскомъ парк. Онъ свелъ знакомство съ ночнымъ привратникомъ госпиталя, и съ каждымъ боемъ часовъ, приходилъ къ нему освдомлялся о больной. Рзкіе припадки его болзни скоро уступили медицинскимъ средствамъ, но онъ уже никогда не поправлялся. Съ нимъ сдлалось такое разслабленіе, что вс возбудительныя средства становились безполезными. Старикъ былъ признателенъ за оказываемое вниманіе, съ благодарностью исполнялъ вс наставленія, но постепенно таялъ, и спустя дв недли посл.смерти внучки, послдовалъ за ней.

Дюкъ и его жена снова начинали находить себя въ благопріятныхъ обстоятельствахъ, но пользуясь нкоторой независимостью, они никогда не свыкались съ ней. Весьма немногіе изъ тхъ, кто не глубоко вникнулъ въ это дло, могутъ составить себ понятіе о прелестяхъ жизни разнощика, несмотря на ея случайныя трудности. Правда, неудобства, испытываемыя отъ полицейскихъ, отъ этого сословія, очевидно посланнаго разнощикамъ за ихъ прегршенія, бываютъ часто велики и въ высшей степени раздражительны. Что ни говорите, а право ‘тяжелое дло’, когда за душой у человка всего на всего сорокъ шиллинговъ, изъ коихъ онъ долженъ двадцать заплатить правительству за право торговли, а съ остальными двадцатью начинать эту торговлю. Иногда выпадетъ нсколько роковыхъ дней сряду, въ которые вы противъ воли должны сидть дома, съ запасомъ сельдей (свжихъ), самой нжной изъ всхъ рыбъ,страдающей сильне всхъ другихъ рыбъ отъ болзни, именуемой носталгія, отъ сильной тоски по своей родин, по зеленомъ океан. Но все же, какъ мы уже сказали, жизнь разнощика не лишена своихъ прелестей. За исключеніемъ полиціи вы чувствуете совершенное отсутствіе тиранства надъ вами, тиранства хозяевъ. Васъ не сажаютъ на цлый день въ лавку подъ присмотръ какого нибудь надменнаго конторщика. Здсь вы ходите по городу, гд вамъ угодно, никто не смотритъ за вами, никто васъ не контролируетъ, выходите изъ дому, когда вздумается, возвращаетесь домой, когда устанете, никто не сдлаетъ замчанія, что вы худо торговали, никто не упрекнетъ васъ въ лности.

Здсь мы должны сказать нсколько словъ о новомъ жилищ мистера Дюка въ Рентахъ Смита и о жильцахъ, помщавшихся съ ппмл въ одномъ дом. Домъ состоялъ изъ трехъ комнатъ, одна надъ другой, и маленькой конурки, которую занималъ старикъ, и которая не составляла части самаго дома, а скоре была пристройкой къ нему. Въ каждой комнат помщалось отдльное семейство, дворъ былъ общій для всхъ. Дюкъ и его жена, какъ было уже сказано, занимали нижній этажъ. Этажемъ выше жила мистриссъ Могсъ, низенькаго роста, толстая, краснолицая женщина, далеко не очень опрятная въ наружности, за исключеніемъ вдовьяго чепца, который отличался безукоризненной порядочностью и величиной. Она всегда была одта въ обшмыганное, черно-рыжеватое платье. Вообще говоря, ея языкъ былъ хорошій, хотя его и рдко было слышно, потому собственно, что она держала себя весьма далеко отъ другихъ постояльцевъ. При всемъ уваженіи къ вдовству и при весьма естественной наклонности со стороны автора скрывать маленькіе недостатки прекраснаго пола, нельзя однако не допустить, что лицо мистриссъ Могсъ смло и безошибочно обличало ея приверженность къ крпкимъ напиткамъ, и къ несчастію, слишкомъ много было причинъ, которыя подтверждали справедливость этого обвиненія. Мистриссъ Могсъ считала себя въ общественномъ положеніи превосходне всхъ другихъ жильцовъ, не потому только, что занимала въ дом почетнйшій постъ,— самый первый этажъ, но главне всего потому, какъ можно заключить изъ неоднократно сдланныхъ ею темныхъ намековъ, что она была лэди по происхожденію,— обстоятельство, котораго конечно никто бы не замтилъ, а вслдствіе этого ей ни подъ какимъ видомъ не приходилось мшаться съ обитателями Рентъ вообще. По всей вроятности, часть ея репутаціи, какъ джентильной женщины, происходила отъ таинственности, которая, по видимому, окружала ее. Невозможно сказать, какимъ образомъ пріобртала она деньги нa квартиру и на средства къ существованію, во всякомъ случа вопросъ этотъ для Джемимы оставался нкоторое время неразршимой загадкой. Но однажды завса таинственности до нкоторой степени приподнялась, и какъ это часто случается, что когда нкоторые предметы бываютъ вызваны на надлежащій свтъ, то значительная часть окружавшей ихъ во мрак романтичности совершенно утрачивается, такъ точно утратилась и репутація мистриссъ Могсъ, когда личность ея сдлалась извстне.

Однажды утромъ мистриссъ Дюкъ, занимаясь въ своемъ апартамент, услышала шаги мужчины, выходившаго изъ комнаты мистриссъ Могсъ. Онъ былъ чмъ-то раздосадованъ и на ходу продолжалъ говорить.

— Я только одно вамъ скажу, говорилъ онъ: — если вы будете такъ дйствовать, то наживете большихъ непріятностей,— это врно, какъ смерть.

— Я не знаю, что вы хотите сказать, сэръ, возразила мистриссъ Могсъ.— Какъ вамъ не стыдно держать себя подобнымъ образомъ въ дом лэди?

— И вы еще говорите, что не знаете, что я хочу сказать? сказалъ мужской голосъ повышеннымъ тономъ: — въ такомъ случа я вамъ объясню. Вы длаете для меня гораздо больше хлопотъ и непріятностей, чмъ вс мои деньги, и переносить все это я больше не намренъ.

— Да кто вы такой, вскричала мисстриссъ Могсъ: — что Смете говорить со мной подобнымъ образомъ? Убирайтесь отсюда, я васъ не боюсь, не смотря на ваши угрозы.

— Вы не знаете, кто я,— да? Такъ я вамъ скажу. Мое имя Хорсфордъ,— и я состою при обществ призрнія нищихъ. Теперь вы знаете, кто я. А вы самая безсовстная, самая наглая изъ обманщицъ-попрошаекъ въ Лондон,— вы намъ столько длаете хлопотъ, что я и сказать не могу, и если бы не ваша сестра, васъ бы давнымъ давно упрятали — это врно.

Мистриссъ Могсъ до этой минуты держала часть своего разговора изъ комнаты, но намекъ на ея сестру повидимому возбудилъ въ ней гнвъ, до высшей степени и она выскочила въ корридоръ.

— Ахъ вы низкій человкъ, сказала она:— какое вы имете право говорить о моей сестр? Чмъ она могла оскорбить васъ?

— Я ничего не сказалъ противъ вашей сестры,— продолжалъ мужчина.— Напротивъ, я повторяю вамъ, что если васъ давнымъ давно не упрятали куда слдуетъ, то собственно изъ сожалнія къ ней.

— Изъ сожалнія къ ней? презрнный человкъ! Изъ-за вашего сожалнія! ха, ха! Да знаете ли вы, что она лэди?— ужь это одно служитъ достаточнымъ доказательствомъ, что она стоитъ выше каждаго изъ вашей братіи.

— Судите объ этомъ, какъ вамъ угодно, сказалъ господинъ, выходя изъ дому:— только помните, что я ни слова не сказалъ противъ нея. Въ ея существованіе я врю, но ни на волосъ не врю въ существованіе вашего сына. Его слишкомъ много разъ убивали, чтобы врить тому, что онъ все еще живъ.

Какъ скоро онъ удалился, мужество покинуло ее, и она залилась потокомъ слезъ. Но всмъ хорошо извстенъ фактъ, что женщина, во всхъ другихъ случаяхъ молчаливая, не можетъ, во время слезъ, сохранить молчанія, если только по какому нибудь случаю подвернется женщина, съ которой можно перекинуться словцомъ. Это самое было и съ мистриссъ Могсъ. Увидвъ въ дверяхъ Джемиму, она тотчасъ же обратилась къ ней:— Случалось ли вамъ когда нибудь, ма’мъ, слышать что нибудь нахальне словъ, которыми этотъ человкъ поносилъ мою сестру?

Джемныа, конечно, не слышала никакихъ поношеній, но такъ какъ мистриссъ Могсъ приносила обвиненіе, то само собою разумется, мистриссъ Дюкъ не могла не допустить, что это было позорно, но прибавила, что замчанія насчетъ ея сына были несравненно оскорбительне.

Мистриссъ Могсъ помолчала съ минуту и потомъ, оправившись, начала необыкновенно бгло.

— Убійственно, ма’мъ, просто убійственно. Можетъ ли что нибудь хуже, неблагородне со стороны человка, который не хочетъ пощадить материнскихъ чувствъ? Мой бдный сынъ до смерти своей, лишившей меня его помощи, былъ поддержкой для меня и отрадой моей жизни. Лучшаго сына не существовало на свт. При немъ я ни въ чемъ не нуждалась, и вы можете вообразить, какъ ужасно для меня мое настоящее положеніе, для женщины, которая была воспитана въ роскоши. Съ окончаніемъ дневныхъ занятій, онъ возвращался къ нашему скромному очагу и уговаривалъ меня съ терпніемъ переносить превратности счастія, отъ которыхъ мы страдали, потому что мужъ мой отъ избытковъ и богатства вдругъ перешелъ къ сравнительной нищет, черезъ подлость своего партнера. Посл смерти мужа, я поддерживала себя частными уроками, но болзнь сдлала меня неспособною продолжать эти занятія и теперь я доведена до такой крайности, что должна обращаться за помощью къ благотворительности. Конечно, я уврена, что мои несчастія временныя, если бы я могла собрать небольшую сумму, достаточную для покупки приличнаго платья, то, безъ всякаго сомннія, съ помощію моихъ вліятельныхъ связей, въ короткое время получила бы множество ученицъ для содержанія себя если не въ комфорт, то во всякомъ случа прилично и безбдно. Вотъ это, ма’мъ, продолжала она, запустивъ руку въ глубокій, вмстительный карманъ и вытащивъ оттуда массу грязныхъ засаленныхъ конвертовъ:— аттестаты и рекомендаціи отъ лицъ, которыя занимаютъ въ обществ высшія мста и которыя сами сознаютъ себя обязанными мн за мои услуги,— вы можете прочитать ихъ, если это доставитъ вамъ удовольствіе. Другаго платья, которое вы видите на мн, у меня лтъ, а въ такомъ плать, сами согласитесь, невозможно же мн показаться въ порядочный домъ. Увряю васъ, ма’мъ, что моя крайность, мои нужды дошли до того’, что я была бы признательна, если бы вы одолжили мн даже нсколько шиллинговъ, которые будутъ возвращены при первой возможности, или (вашъ великодушный, пріемъ доказываетъ, что я могу быть съ вами откровенна) всякаго рода, одежда, въ которой вы не нуждаетесь, будетъ принята съ величайшею благодарностью.

Все это было произнесено такъ бгло, что мистриссъ Могсъ, повидимому, скоре читала выдолбленный урокъ, нежели говорила подъ вліяніемъ душевнаго побужденія, она даже не обращалась къ Джемим, какъ къ лицу, отъ котораго надялась получить что нибудь, но просто какъ будто она повторяла рядъ выученныхъ фразъ, думая въ то же время совсмъ о другомъ.

Джемима приняла эти слова въ томъ же дух, въ какомъ они были сказаны. Впрочемъ, намекъ на сына, казалось, сильно подйствовалъ на ея воображеніе и она спросила, какого рода были его занятія.

— Никакого, моя милая. Онъ былъ воспитанъ, какъ джентльменъ я получилъ блестящее образованіе.

— Но какимъ же образомъ онъ поддерживалъ васъ? спросила мистриссъ Дюкъ.

— Онъ читалъ лекціи философія, — да,— продажа его аппаратовъ поддерживала меня въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ посл его смерти.

— Давно онъ умеръ?

— Около шести мсяцевъ, ма’мъ, отвчала мистриссъ Могсъ на распвъ плачевнымъ тономъ, и въ то же время на ея глазахъ навернулись слезы, которыя для боле проницательнаго наблюдателя показались бы далеко не натуральне слезъ, показывавшихся на глазахъ мистриссъ Могсъ, когда она говорила о своей сестр. Кром того не лишнимъ считаемъ замтить здсь, что когда приходилось упоминать о смерти сына, то въ показаніи времени этого печальнаго событія обнаруживались крайнія несообразности, въ одномъ случа, какъ напримръ въ настоящемъ, оказывалось, что онъ переселился въ вчность только шесть мсяцевъ назадъ, а въ другихъ — время это отдалялось на нсколько лтъ. Разговоръ прекратился на этомъ пункт, — мистриссъ Могсъ отправилась въ свою комнату, а мистриссъ Дюкъ — въ свою. Вскор посл этой сцены, Джемим Понадобилось выйти изъ дому, она надла шляпку, накинула платокъ, и отворивъ уличную дверь, увидла въ корридор нсколько конвертовъ и бумагъ, которыя мистриссъ Могсъ вынимала изъ кармана и вроятно, укладывая ихъ обратно въ карманъ, нечаянно обронила. Мистриссъ Дюкъ подобрала ихъ и вернулась назадъ, къ комнат мистриссъ Могсъ. Откровенно нужно сказать, что Джемима очень обрадовалась этому обстоятельству, доставлявшему ей случай взглянуть на домашній бытъ и обстановку своей ближайшей сосдки. Къ тому же, къ числу немногихъ слабостей, которыми обладала мистриссъ Дюкъ, принадлежало желаніе сблизиться съ людьми высшаго полета. Она всегда была такого мннія, что мистриссъ Могсъ была женщина, которая видла лучшіе дни, недавній разговоръ съ ней окончательно утвердилъ ее въ этомъ мнніи.

Мистриссъ Дюкъ, подойдя къ квартир мистриссъ Могсъ, постучала въ дверь чрезвычайно осторожно и тихо,— такъ тихо, что мистрііссъ Могсъ даже не слышала, мистриссъ Дюкъ подождала немного и потомъ спокойно отворила дверь. Не переступивъ еще порога, она была крайне изумлена представившейся сценой. Комната содержала въ себ только небольшую складную кровать, небольшой столъ, стулъ и одно старое кресло. Въ послднемъ сидла замчательно полная женщина, не мене семидесяти лтъ отъ роду. Выраженіе ея лица, или, врне сказать, отсутствіе всякаго выраженія въ немъ, показывало, что она вышла изъ ума, и въ добавокъ бдное созданіе было разбито параличомъ. Она безсмысленно взглянула на мистриссъ Дюкъ, и потомъ съ тихимъ стономъ и едва замтнымъ проблескомъ ума въ глазахъ, повернула свою голову къ сестр. Мистриссъ Могсъ сидла на стул, облокотись на столъ рукой. Она горько плакала и до такой степени углубилась въ печаль, что вовсе не слышала тихаго стона сестры, вызваннаго появленіемъ незнакомаго лица.

Мистриссъ Дюкъ, оправившись отъ изумленія, вошла въ комнату и съ участіемъ положила руку на плечо плакавшей женщины, которая, почувствовавъ прикосновеніе къ плечу, медленно приподняла голову. Увидвъ Джемиму, она не обнаружила ни малйшаго удивленія, но посмотрла на нее съ выраженіемъ такой глубокой печали, слезы съ такимъ обиліемъ катились по ея лицу, что Джемима сильно растрогалась и съ минуту не могла выговорить слова. Вспомнивъ наконецъ причину своего визита, она положила на столъ старыя письма и бумаги, сказавъ, что, быть можетъ, безъ нихъ мистриссъ Могсъ будетъ поставлена въ затруднительное положеніе, и потому сочла необходимымъ принести ихъ. Въ знакъ благодарности мистриссъ Могсъ только поклонилась, сердце ея было слишкомъ переполнено, чтобы выразить признательность, и Джемима съ чувствомъ деликатности, длавшимъ ей честь, тихо оставила комнату, ршившись ближе познакомиться съ сосдкой и оказать ея безсильной, слабоумной сестр помощь, какою только могла располагать.

ГЛАВА X.

МИСТРИССЪ МОГСЪ ОСТАВЛЯЕТЪ РЕНТЫ.

Въ теченіе нсколькихъ Недль посл занятія новой квартиры, дла Дюка шли весьма успшно. Джемима за свою аккуратность въ уплат квартирныхъ денегъ сдлалась большой Фавориткой домовладльца, такъ что послдній согласился отдать въ ея распоряженіе весь домъ, и считалъ ее единственнымъ лицомъ, которое будетъ доставлять ему всю арендную плату, вмсто того, чтобы самому собирать ее съ каждаго жильца отдльно. Вслдствіе такого распоряженія Джемима сдлалась управляющей въ дом, а мистриссъ Могсъ и слпой корзинщикъ, съ чахоточной женой и семью ребятишками, занимавшіе верхній этажъ, подчиненными ей жильцами. Съперваго взгляда сборъ денегъ съ постояльцевъ могъ бы показаться труднымъ, но такое мнніе было бы ошибочно. Правда, за мистриссъ Могсъ иногда оказывалась недоимка, но это продолжалось не больше двухъ недль,— слпой корзинщикъ, получивъ отъ прихода вспомоществованіе, сейчасъ же откладывалъ изъ него два съ половиною шиллинга, составляющихъ недльную плату за квартиру.

При всемъ такт Джемимы, она не могла сблизиться съ мистриссъ Могсъ, хотя и сильно этого желала. Мистриссъ Могсъ очевидно занимала когда-то въ обществ респектабельное положеніе, а мистриссъ Дюкъ питала любовь и уваженіе къ аристократіи, мистриссъ же Могсъ всегда держала себя отъ всхъ обитателей Ренты въ почтительномъ отдаленіи, и хотя он часто обмнивались любезностями, и Джемима много разъ оказывала помощь слабоумной сестр мистриссъ Могсъ, но близости между ними все-таки не было. Мистриссъ Дюкъ немного досадовала на такую неудачу, но утшала себя мыслью, что если мистриссъ Могсъ и стояла въ обществ выше ея, то се, Джемиму, никогда и никто не могъ обвинить въ вульгарной привычк, которой была предана мистриссъ Могсъ, привычк къ частому и неумстному употребленію горячихъ напитковъ.

Дла Дюка во всхъ отношеніяхъ шли такъ превосходно, какъ только можно желать за исключеніемъ разв того обстоятельства, что ему не удалось пріобрсти ларя на Броадвейскомъ рынк для постоянной торговли по субботнимъ.вечеренъ. Не смотря на трудность ремесла, онъ въ чрезвычайно короткое время сдлался отличнйшимъ артистомъ въ покупк и продаж рыбы. Кром того, на Клэпгамъ Роадъ онъ пріобрлъ для сбыта своего товара превосходное мсто. Онъ старался привлечь къ себ самыхъ почтенныхъ покупателей изъ мстныхъ жителей, а такъ какъ онъ дло свое велъ честнйшимъ образомъ, никогда не позволяя себ подмнивать внутренности попортившейся рыбы внутренностями свжей, или прибгать къ какимъ нибудь, другимъ мошенническимъ продлкамъ, нердко употребляемымъ боле безсовстными разнощиками, то пріобрлъ полное къ себ довріе и расположеніе. Одну только испытывалъ онъ непріятность, и непріятность довольно серьезную, это жестокая хриплость, которая отъ времени до времени ставила его въ непріятное положеніе. Нельзя конечно допустить даже самую мысль, что такая преданная и любящая жена, какъ Джемима, могла смотрть на эту физическую слабость въ своемъ муж безъ глубокой печали,— напротивъ, она ршилась, хотя и вопреки желанію Дюка, сопровождать его въ уличныхъ обходахъ. Силы ея, говорила Джемима, большія (она всегда отзывалась о, себ скромно по нашему мннію, выраженіе ‘гигантскія силы’ было бы врне), а судя по ея росту и дородству, которыя значительно увеличились, она была вполн способна помогать мужу возить телжку, кром того она имла превосходный голосовой органъ. Правда, есть много людей, которые и при громадномъ тлосложеніи обладаютъ слабымъ голосомъ, но голосъ Джемимы, при небольшой практик, легко можно было услышать на четверть мили разстоянія, и потому она справедливо разсуждала, что при дарованіи подобнаго рода, съ ея стороны было бы гршно скрывать свои таланты и не развивать ихъ на благо и пользу своего возлюбленнаго владыки и господина. Дюкъ, убдясь въ непреклонной ршимости своей жены., боле не возражалъ, и Джемима, навсивъ рыбачій передникъ, и надвъ т непрактичные сапоги, которые обыкновенно носятъ разнощицы и которые невольно заставляютъ даже весьма близко знакомыхъ съ столицей догадываться, въ какихъ лавкахъ продастся подобная обувь, ежедневно отправлялась съ мужемъ на торговыя предпріятія.

Если дла Дюка шли удовлетворительно до присоединенія къ нему жены, то они съ каждымъ днемъ принимали боле цвтущее положеніе, посл того какъ Джемима стала обнаруживать свои таланты, дйствительно, съ этой поры въ короткій промежутокъ времени кругъ дйствій Дюка до того расширился и средства его до того увеличились, что онъ началъ уже подумывать о покупк осла для своей телжки.

Въ одинъ чрезвычайно знойный день, во время роздыха на большой широкой улиц, между мужемъ и женой завязался по этому предмету весьма одушевленный разговоръ. Мистриссъ Дюкъ до нкоторой степени не соглашалась съ такимъ предложеніемъ, потому что тогда, какъ она полагала, ея мужъ, по всей вроятности, предложитъ ей оставаться дома, но все же она соглашалась, что это было бы гораздо джентильне, а джентильность, какъ намъ уже извстно, была ея слабостью. Дюкъ говорилъ горячо и убдительно, Джемима слушала его съ большимъ вниманіемъ, голова ея была потуплена, а одна нога тихонько сталкивала оставшійся отъ проданной рыбы всякій соръ, перья и проч.въ ршетку водосточной трубы, въ прямое нарушеніе закона о благоустройств столицы, какъ вдругъ, приподнявъ глаза, съ намреніемъ сдлать мужу возраженій, она слегка вздрогнула и повидимому сильно сконфузилась: позади ея мужа стоялъ мистеръ Мефи, Джемим, во время продажи рыбы, всего боле хотлось избгнуть встрчи съ этимъ человкомъ. Она считала мистера Мефи за джентльмена, по его манерамъ и разговору, и никогда не забывала пріятной мечты, которую онъ поселилъ въ ней насчетъ экипажа, шелковъ и атласовъ, а потому громадная разница между воображаемымъ и настоящимъ ея положеніемъ ущемила ея сердце.

Если Джемима и не желала бы встртиться съ мистеромъ Мсфи, то чувство это ни подъ какимъ видомъ нельзя назвать взаимнымъ, ибо онъ, отъ встрчи съ ней, повидимому былъ въ восторг. Нашъ герой, съ своей стороны выражалъ равномрное удовольствіе при вид стараго знакомаго, и спросилъ о причин, по которой онъ никогда не зайдетъ къ нимъ.

Мефи отвчалъ очень просто, что онъ заходилъ на прежнюю квартиру въ улиц Пай нсколько разъ, но никакъ не могъ добиться толку, куда они перехали. При этихъ словахъ щеки Джемимы покрылись легкимъ румянцемъ, потому что совсть ея въ этомъ отношеніи была но совсмъ-то чиста. И въ самомъ дл, изъ опасенія, что мистеръ Мефи найдетъ ихъ въ ныншней скромной квартирк, посл того какъ видлъ ихъ въ квартир боле аристократической, она просила жильцовъ, остававшихся въ прежнемъ дом, не давать никому ея новаго адреса. Само собою разумется, что общаніе на это послдовало весьма охотно и соблюдалось строго, собственно потому, что во многихъ частяхъ вестминстерскаго квартала существовало обыкновеніе храпитъ въ глубокой тайн ту мстность, куда переселялись на новыя квартиры бдные жители, сосди, которые давали подобное общаніе, вообще строго соблюдали его, сознавая, что имъ и самимъ быть можетъ въ непродолжительномъ времени придется попросить той же милости.

Дюкъ, не чувствуя за собой безразсудной гордости, со всею готовностію сообщилъ Мефи новый свой адресъ, и старый знакомый далъ слово побывать у него при первой возможности. Надо отдать полную справедливость мистеру Мефи въ томъ, что онъ былъ вренъ своему слову и не замедлилъ сдержать его, ибо въ тотъ же самый вечеръ, когда Дюкъ и Джемима сидли за чаемъ, посл дневной утомительной, но прибыльной работы, къ нимъ постучался въ двери никто иной, какъ мистеръ Мефи. Его немедленно пригласили войти, что онъ и исполнилъ очень охотно. Джемима поставила передъ нимъ чашку чаю, и черезъ нсколько минутъ онъ чувствовалъ себя совершенно какъ дома, какъ будто былъ однимъ изъ членовъ семейства. Въ разговор, но обыкновенію, онъ былъ неподражаемъ. Крайне патетически оплакивалъ онъ позорную шутку, съигранную надъ его другомъ подлогомъ фальшивыхъ билетовъ въ клубную кассу. По возвращеніи изъ провинціи, онъ, Мефи, употребилъ вс зависвшія отъ него средства къ отысканію этого бездльника, но безуспшно. Убдясь въ безполезности своихъ усилій, онъ заходилъ на прежнюю квартиру Дюка занять пять фунтовъ, чтобы предоставить это дло полиціи, при всемъ нерасположеніи къ ней, но такъ какъ тамъ никто не могъ сообщить адреса, то онъ принужденъ былъ прекратить дальнйшіе розыски, хотя и непріятно было оставлять такой злостный поступокъ ненаказаннымъ. Впрочемъ, продолжалъ Мефи, время еще не ушло, и дло можно поправить, если только Дюкъ предоставивъ ему въ распоряженіе небольшую сумму денегъ.

Дюкъ отвчалъ, однако, что, хотя несчастный этотъ случай съ самаго начала огорчалъ его, но теперь онъ ршилъ не думать о немъ, Джемима вполн соглашалась съ нимъ. Зайди мистеръ Мефи сейчасъ же посл этой потери, Дюкъ охотно бы выдалъ деньги, но теперь дло это онъ считалъ совершенно конченнымъ. Мистеръ Мефи, увидвъ такую ршимость, замтилъ, что Дюкъ былъ правъ, хотя, прибавилъ онъ съ видомъ истиннаго чистосердечія, ему крайне было жаль, что онъ не имлъ возможности встртиться съ Дюкомъ сейчасъ посл покражи.

Посл непродолжительнаго разговора, чайный приборъ былъ убранъ, и вмсто него на стол явились два стакана, дв трубки и бутылка какой-то безцвтной жидкости, имвшей на видъ близкое сходство съ обыкновенной водой. Мистриссъ Дюкъ снова наполнила водой мдный чайникъ и поставила его на огонь. Между тмъ Дюкъ съ нкоторымъ изумленіемъ спросилъ, почему подано только два стакана? Мистриссъ Дюкъ съ величайшей скромностью отвчала, что она не намрена пить грогъ, но оба джентльмена такъ сильно возстали противъ такого нерасположенія, что Джемима, для водворенія тишины и порядка, должна была уступитъ и въ скоромъ времени вс трое, вполн счастливые и довольные, сидли за столомъ.

Если разговоръ мистера МеФи былъ привлекателенъ за чаемъ, то теперь онъ сдлался просто очаровательнымъ. Между прочими предметами онъ сильно интересовался узнать о настоящемъ занятіи Дюка и его жены. Дюкъ сообщилъ ему, что хотя оно было и не совсмъ по вкусу ни для него, ни для Джемимы, но все-таки ни подъ какимъ видомъ нельзя назвать его непроизводительнымъ, и что онъ всегда имлъ обыкновеніе хвалить мостъ, который благополучно переноситъ его на другую сторону.

— Въ такомъ случа вы должны держаться этого дла, сказалъ Мефи: — но знаете, какая Мысль явилась у меня, не будетъ ли еще прибыльне присоединить къ рыбной торговл еще торговлю дичью. Я самъ кое-что смыслю въ этомъ дл, знаю также, что барыши отъ продажи дичи значительно превышаютъ барыши отъ рыбы, и притомъ занятіе это не такъ утомительно.

— Разумется, отвчалъ Дюкъ: — прежнее мое занятіе нравится мн несравненно лучше, но чтобы вести его, нужно имть несравненно больше и денегъ, Кто намренъ заняться этой торговлей, тотъ долженъ имть въ своемъ распоряженіи по крайней мр сто Фунтовъ, кром риска контрактомъ на полученіе товара.

— Я только хочу сказать, продолжалъ Меўи: — что хорошо было бы присоединить къ рыбной торговл еще птичную.

— Но мн не на что купить необходимаго количества дичи, сказалъ Дюкъ: — большіе торговые дома за разъ скупаютъ всю лучшую дичь, а я бы не хотлъ торговать товаромъ посредственнымъ.

— Поврьте, я послдній человкъ въ мір, чтобы посовтовать вамъ что нибудь въ этомъ род, сказалъ Мефи.— Я знаю одно, что если бы вы вздумали заняться этимъ дломъ какъ слдуетъ, то могли бы получить отличнйшій товаръ по весьма дешевой цн. У меня и въ помышленіи нтъ, чтобы вы открыли торговлю въ Лиденгольскомъ рынк, въ провинціи у меня есть друзья, которые охотно бы стали доставлять вамъ дичь за самую сходную цну. На вашемъ мст, я бы непремнно занялся этимъ, продолжалъ мистеръ Мефи, обращаясь къ мистриссъ Дюкъ:— это во первыхъ пріятне, а во вторыхъ несравненно джентлльне.

Мистриссъ Дюкъ была того же мннія, и они начали разсуждать объ этомъ предмет очень серьезно. Къ величайшему удивленію Дюка, оказывалось, что Мефи былъ знакомъ съ торговлей дичью не хуже его, и онъ опросилъ, гд и какимъ образомъ его другъ пріобрлъ эти свднія,— но Мефи уклонился отъ отвта. Къ счастію однако, что отъ дйствія грога Дюкъ не замтилъ замшательства, и Мефи сейчасъ же оправился. Онъ оставался съ друзьями до поздняго вечера. При прощаніи было ршено, что такъ какъ мистеръ Мефи намревался провести дней семь или десять въ провинціи, изобилующей дичью, то онъ соберетъ подробныя свднія о количеств, какое можно поставлять, о цнахъ за поставку, перевозку и проч., и обо всемъ сообщитъ Дюку, немедленно по возвращеніи въ Лондонъ.

Между тмъ дла Дюка и его жены принимали боле и боле лучшій видъ, рыбы было довольно, цны стояли дешевыя и число покупателей увеличивалось вмст съ увеличеніемъ запасовъ. Мистриссъ Дюкъ продолжала сопровождать мужа по лондонскимъ улицамъ, закупку же товара Дюкъ длалъ самъ на Билингсгэтскомъ рынк. Какъ ни любилъ Дюкъ общество своей жены, и какъ ни было тяжело для него отказать ей въ чемъ нибудь, онъ однако запретилъ ей провожать его въ подобныхъ случаяхъ: торговля на этомъ рынк происходила обыкновенно часа въ три или четыре утра, а потому необходимость заставляла отказать Джемим въ этомъ удовольствіи. Дюкъ боялся, что холодный утренній воздухъ съ рки можетъ произвесть пагубное дйствіе на состояніе легкихъ Джемимы, и безъ того уже довольно слабыхъ.

Съ своей стороны Джемима вела свои домашнія дла съ удивительнымъ искусствомъ, на сколько это касалось, чистоты, порядка и экономіи. Къ сожалнію, нельзя того же сказать о ея ближайшей сосдк, мистриссъ Могсъ, дла которой шли далеко не такъ гладко. Правда, она платила деньги за квартиру, хотя и не совсмъ исправно, но все же не до такой степени, чтобы изъ этого могли возникнуть какія нибудь серьезныя неудовольствія, одно только обстоятельство съ каждымъ днемъ становилось непріятне, и именно привычка мистриссъ Могсъ напиваться до того увеличилась, что Джемима, не смотря на благородное происхожденіе своей сосдки, ршилась оставить этотъ домъ, лишь только представится къ тому первый уважительный поводъ.

Мистриссъ Могсъ не долго заставила ждать такого повода. Однажды утромъ, между двумя и тремя часами, Дюкъ всталъ, чтобы отправиться на рынокъ. Джемима по обыкновенію проводила его до уличныхъ дверей и заперла ихъ. Едва только она снова улеглась въ одинокую постель, какъ въ уличную дверь кто-то началъ стучаться, и надо думать, кулаками, судя по глухому звуку ударовъ. Мистриссъ Дюкъ приподнялась съ подушки, удивляясь такому обстоятельству, Тмъ боле, что дверь имла молотокъ. Удары повторились. Мистриссъ Дюкъ соскочила съ постели и уже отправилась въ уличной двери, но на дорог вспомнила, что ея костюмъ не соотвтствовалъ тому виду, въ какомъ ей предстояло встртиться съ незнакомымъ лицомъ, и по всей вроятности съ полисменомъ, и потому немного замедлила открытіемъ двери, пока не принарядилась какъ слдуетъ. Это заняло нсколько времени, тмъ боле, что все длалось въ потемкахъ, между тмъ стукъ въ двери продолжался безпрерывно. Досада мистриссъ Дюкъ достигла значительной степени, и она ршилась задать стучавшему, кто бы онъ ни былъ, такой урокъ, который бы не легко изгладился изъ его памяти. Она отворила дверь, и прежде чмъ успла вымолвить слово, какъ кто-то повалился на нее съ такой силой, которой было совершенно достаточно, чтобы сбить съ ногъ существо, даже крпче и устойчиве Джемимы. Джемима однако успла отвернуться въ сторону, и стучавшая, это была женщина, всею тяжестью своей грохнулась на полъ. Оправившись отъ испуга, Джемима приблизилась къ растянувшейся фигур, и хотя газъ еще не заглядывалъ въ Ренты, но она безъ затрудненія признала въ ней мистриссъ Могсъ. Впрочемъ это признаніе въ теченіи нкотораго времени было единственнымъ удовлетвореніемъ любопытства мистриссъ Дюкъ, ея сосдка была мертвецки пьяна. Джемима постепенно и съ помощію силы, которою она такъ отличалась, успла втащить мистриссъ Моггсъ въ корридоръ и запереть уличную дверь. Что длать дальше, Джемима ршительно не знала. При всей своей сил, она безъ посторонней помощи не могла втащить мистриссъ Могсъ, чрезвычайно тяжелую женщину, въ ея квартиру, а оставить ее въ корридор было бы безчеловчно. Перебирая въ ум своемъ различные планы, и въ томъ числ намреніе пригласить на помощь слпаго корзинщика, Джемима съ удовольствіемъ услышала нсколько внятныхъ звуковъ. Она сейчасъ же заговорила съ ней и получила вразумительный отвтъ. Зная, что въ настоящую минуту было бы безполезно ссориться съ мистриссъ Могсъ, Джемима говорила съ ней ласково и успла кое-какъ приподнять ее съ полу и сообщить нчто похожее на выпрямленное положеніе. Но теперь представлялось затрудненіе поднять мисстриссъ Могсъ на верхъ. Если бы было достаточно мста, Джемима могла бы легко это сдлать, обхвативъ талію мистриссъ Могсъ, но лстницы въ Рентахъ до того были узки, что выполнить такой трудъ не представлялось никакой возможности. Джемима однако же не потерялась, взявъ мистриссъ Могсъ сзади подъ мышки, она то приподнимая ее, то подталкивая, успла таки втащить на площадку. Во время этой операціи мистриссъ Могсъ приносила тысячи извиненій и жаловалась на ревматизмъ въ ногахъ, отъ котораго страдала съ самаго дтства.

Наконецъ мистриссъ Дюкъ приволокла свою protge въ комнату, но здсь представилось новое затрудненіе: — гд и какъ безопасно посадить ревматическую страдалицу, пока будетъ добываться огонь. Къ счастію подл стола стоялъ пустой стулъ и Джемима опустила въ него свое бремя. За тмъ опять задача: гд достать огня? Джемима вспомнила, что при первомъ визит, видла коробку спичекъ на каминной полк, а потому побрела туда ощупью, и ощупью катила коробку. Она вынула, спичку и зажгла ее. Голубое пламя освтило на моментъ всю комнату. Мистриссъ Дюкъ, пользуясь этимъ моментомъ, старалась подмтитъ мсто, гд стояла свча. Но вдругъ она вскрикнула,— спичка погасла, коробка выпала изъ рукъ, мистриссъ Дюкъ крпко схватилась за плечо мистриссъ Могсъ, полагая этимъ привести ее въ чувство и обратить вниманіе на что-то страшное, замченное ею, но находилась въ такомъ ужас, что не могла выговорить слова. Оправившись немного, она ршилась зажечь другую спичку и съ этою цлью воротилась къ тому мсту, гд ихъ разсыпала. Здсь одна изъ спичекъ попала ей подъ ногу, воспламенилась и сообщила огонь остальнымъ. Къ счастію, они упали на каменную плиту и не могли произвести пожара, но голубой ихъ свтъ озарилъ причину ужаса мистриссъ Дюкъ. На полу подл кровати, съ несомннной блдностью смерти на лиц, становившейся при синемъ огн фосфорныхъ спичекъ еще призрачне, лежалъ безжизненный трупъ слабоумной сестры. Вниманіе мистриссъ Могсъ, несмотря на ея почти безчувственное состояніе, сосредоточилось на этомъ труп, она смотрла на него съ выраженіемъ безпредльнаго ужаса. Ни Джемима, ни мистриссъ Могсъ не смли шевельнуться. Спички догорли и въ комнат снова водворился непроницаемый мракъ.

Въ темнот присутствіе духа возвратилось къ Джемим и она стала раздумывать о томъ, какія мры надо принять въ такомъ критическомъ положеніи. Конечно, трудно было придти къ какому нибудь заключенію, кром разв того, что она ничего не могла сдлать безъ посторонней помощи. Мистриссъ Могсъ само-собою разумется была безполезна, въ дом слдовательно оставался одинъ только слпой корзинщикъ, жена котораго уже нсколько дней лежала въ постели, одержимая тяжелымъ недугомъ. Джемима постучала въ дверь, больная женщина скоро услышала стукъ и, узнавъ голосъ сосдки, предложила, ей войти. Джемима въ немногихъ словахъ объяснила больной о происшествіи и просила корзинщика оказать ей помощь и одолжить на время зажженную свчу. На об просьбы сейчасъ же послдовало согласіе, и Джемима съ свчой въ рук спустилась съ лстницы,— корзинщикъ общался явиться вслдъ за ней.

Когда мистриссъ Дюкъ вошла въ комнату, вся обширность несчастія сдлалась очевидною. Бдная старуха упала съ кресла на полъ и умерла, но отъ удара ли, или изнеможенія, сказать невозможно. Мистриссъ Могсъ никакъ не могла допустить дйствительности своей потери. Ола смотрла на сестру не съ безсмысленнымъ выраженіемъ , но какъ будто находилась передъ лицомъ такого бдствія, обширности котораго не въ состояніи была обнять. Спустя нсколько минутъ, въ комнату вошелъ слпой корзинщикъ, Мистриссъ Дюкъ подвела его къ трупу. Обоюдными силами они подняли умершую на постель, и здсь мистриссъ Дюкъ исполнила послдній долгъ, закрывъ бдному созданію глаза. Слпой корзинщикъ между тмъ, пробираясь по стн, остановился, прислонился къ ней спиной и, выпрямившись во весь ростъ, обратился къ мистриссъ Могсъ съ рчью, не поворачивая впрочемъ головы къ тому мсту, гд она сидла,

— Мистриссъ Могсъ, сказалъ онъ:— это несчастіе да послужитъ для васъ предостереженіемъ. Бдствіе, постигшее вашу сестру, можетъ постигнуть и васъ,— но въ состояніи ли вы представить себ этотъ переходъ отъ земной жизни къ вчности? Что было бы съ вами, еслибы вамъ, застигнутой смертью въ пьяномъ вид, пришлось предстать предъ вашего Создателя? что бы вы представили въ свое оправданіе?

Мистриссъ Могсъ съ удивленіемъ посмотрла на него, и казалось, начала сознавать, что вокругъ нея происходило.

— Вашей бдной сестр, продолжалъ слпецъ, сохраняя прямую натянутую позу и говоря въ пространство: — нечего стыдиться за себя, обвинять ее нельзя ни въ чемъ, но васъ можно. Въ то время, какъ вы пьянствовали въ публичномъ дом, ваша сестра упала на полъ и умерла:— ея смерть навсегда останется на вашей совсти.

— Не говорите мн этого, сказала пьяная женщина, прихода въ сознаніе я начиная плакать:— пожалуйста, не говорите, на душ у меня, даже въ лучшіе дни, постоянно лежалъ тяжелый камень, и вы не имете никакого права прибавлять къ нему еще большую тяжесть.

— Я не хочу оскорблять вашихъ чувствъ, сказалъ корзинщикъ медленно и назидательнымъ тономъ.— Я только хочу обратить ваше вниманіе на настоящій случай. Сегодня ночью несчастіе постигло вашу сестру,— завтра точно такое же несчастіе можетъ постигнуть васъ, и вы не въ состояніи будете представить за себя того оправданія, какое имла она.

— Дай Богъ, сказала мистриссъ Могсъ, обильныя слезы которой все боле и боле приводили ее въ чувство:— дай Богъ, чтобы вы, и я, и вс въ мір такъ мало нуждались въ оправданіи, какъ нуждалась она. Лучшаго созданія не существовало еще въ мір.

— Очень хорошо, и не хочу оскорблять ваши чувства, но только помните это предостереженіе.

Мистриссъ Дюкъ сочла за лучшее положить конецъ этому разговору, а потому, поблагодаривъ корзинщика за помощь, взяла его за руку и проводила на квартиру.

Сдлавъ это, Джемима ршилась сидть при мистриссъ Могсъ, пока не возвратится къ этому несчастному созданію здравый разсудокъ. Оставаясь безмолвною, она расположилась въ кресл, съ котораго свалилась больная женщина. Мистриссъ Могсъ, съ своей стороны, продолжала плакать, и такъ горько, что обиліе пролитыхъ слезъ повидимому быстро очистило ея мозгъ, и къ разсвту она была уже въ состояніи совершенной трезвости. Наконецъ она встала и довольно твердыми шагами приблизилась къ постели. Тутъ она остановилась. Она не произнесла ни слова,— но судя по движенію головы и выраженію лица, казалось, умственно что-то говорила сестр своей.

Но вотъ она вдругъ повернулась, взяла руку мистриссъ Дюкъ и хотла ей что-то сказать, но при всхъ ея усиліяхъ, слова не сходили съ ея губъ. Оставивъ ее въ поко, мы возьмемъ на себя трудъ объяснить читателю то, что она, по всей вроятности, высказала бы, если бы только могла. Она разсказала бы, какимъ образомъ, когда она была еще ребенкомъ, ея умершая сестра, десятью годами старше ея, заступила ей мсто покойной матери, потому что посл нея об он остались круглыми сиротами. Своенравная и легкомысленная, она постоянно питала любовь къ этой сестр, которая была но замужняя и содержала небольшую, но респектабельную школу. Здсь мистриссъ Могсть получила воспитаніе, которое хотя и назначалось совершенно для другихъ цлей, доставило ей впослдствіи возможность хищническимъ образомъ извлекать изъ общества пользу. Ей исполнилось восьмнадцать лтъ и она вмсто того, чтобы помогать сестр въ школ, бжала отъ нея съ какимъ-то негодяемъ и вышла за него замужъ. Черезъ три мсяца онъ бросилъ ее, вскор посл того она узнала, что у него была въ живыхъ другая жена. Находясь въ самомъ бдственномъ положеніи,— она возвратилась къ сестр, которая приняла ее съ распростертыми объятіями, не сдлавъ ни малйшаго упрека. Въ теченіи двухъ лтъ, она вела себя довольно степенно, но къ концу этого времени снова оставила сестру и вступила въ бракъ съ французскимъ школьнымъ учителемъ, не имвшимъ за душой ни шиллинга и значительно старше ея лтами. Онъ пускался въ небольшія спекуляціи и во всхъ испытывалъ неудачу. Не имя особенно привлекательныхъ качествъ, онъ однако же съумлъ подчинить жену вполн своей власти, до того вполн, что она сдлалась его рабой во всхъ отношеніяхъ,— до того вполн, что она ршилась подписать подъ сестрину руку вексель на пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, благодаря которымъ французъ избавился отъ угрожавшаго разоренія и гибели. Такъ по крайней мр думала учительница,— она заплатила деньги и въ тоже время написала мистриссъ Могсъ, что какъ ни было трудно для нея пріискать деньги на уплату векселя и какъ крайне сама она ни нуждалась въ нихъ, но все это ничего не значило въ сравненіи съ тмъ огорченіемъ, которое она испытывала вслдствіе такого поступка своей любимой сестры. Мистриссъ Могсъ приняла такое извстіе съ негодованіемъ, вроятно потому, что это была истина, и отвчала, что посл такого грубаго оскорбленія она не можетъ боле питать къ своей сестр прежней любви, и что съ этого бремени он должны быть чужими другъ для друга. На это посланіе сестра ничего не отвчала. Спустя немного времени, (и именно, когда и второй мужъ бросилъ ее), мистриссъ Могсъ перестала думать объ этой ссор и снова возвратилась въ домъ своей сестры съ такимъ спокойствіемъ и довріемъ, какъ будто между ними не было никакихъ непріятностей. Сестра, какъ и прежде, приняла ее съ полнымъ радушіемъ, безъ всякихъ упрековъ, и мистриссъ Могсъ оставалась въ ея дом около года, когда снова покинула сестру, которой вскор посл написала, что вышла замужъ за мистера Могса, имя котораго и сохранила. Въ теченіи нкотораго времени исторія мистриссъ Могсъ становится неизвстною. Носились слухи, что мистеръ Могсъ былъ такой же миъ, какъ и сынъ ея, несчастія котораго она обратила въ свое ремесло. Посл пяти лтъ отсутствія, проведенныхъ, по ея словамъ, на материк Европы, она снова поступила въ сестринъ домъ и слова въ самомъ жалкомъ положеній. Сестра приняла ее довольно охотно, но въ ея обращеніи замтна была большая перемна. Она сдлалась апатичпою. Вмст съ лтами ее стали одолвать разные недуги, она растолстла и сдлалась неподвижною. Вскор посл того ее ударилъ параличъ, сопровождаемый слабоуміемъ.

Съ этой поры личность мистриссъ Могсъ является въ лучшемъ свт. Вслдствіе, совершенной неспособности сестры, она принуждена была принять на себя вс ея дла, которыя находились въ чрезвычайно разстроенномъ положеніи. Школа постепенно уменьшалась, наконецъ совсмъ опустла. По уплат долговъ, остававшаяся мебель составляла единственныя средства къ ихъ существованію. Для увеличенія ихъ мистриссъ Моггсъ ршилась приложить вс свои усиліи, но, къ несчастію, систему, которую она приняла съ этой цлью, едва, ли можно одобрить. Прежде всего она начала осаждать письмами прежнихъ друзей своихъ, прося ихъ одолжить небольшую сумму на ея собственный счетъ. Встртивъ въ этомъ неудачу, она придала своему дду боле обширные размры,— стала писать къ людямъ совершенно незнакомымъ и постепенно обратилась въ попрошайку по письмамъ. Но эта профессія оказалась далеко не такого выгодного, какъ предполагалось: она сдлалась извстного обществу вспомоществованія бднымъ, и съ этой поры ея доходы упали донельзя. Ее начала преслдовать полиція, для избжанія этихъ преслдованій и докучливости нкоторыхъ кредиторовъ, она должна была безпрестанно перемнять квартиры. Выгоняемая отовсюду за дурной образъ жизни, она перевозила изъ дома въ домъ эту безпомощную старую женщину безъ всякаго ропота, и если сожалла иногда, то единственно о неудобствахъ, которыя должно было переносить это несчастное созданіе. И, странне всего, обращаясь за помощью къ частной благотворительности, она въ письмахъ своихъ выставляла на видъ смерть своего миическаго сына,— называя его то военнымъ офицеромъ, то лекторомъ, то торговцемъ, разорившимся вслдствіе излишней довренности къ своему другу, но никогда не пользовалась для своихъ вымогательствъ несчастіемъ сестры, побуждаемая, повидимому, чувствомъ признательности къ этой бдной женщин и уваженія къ ея несчастію, она хранила этотъ фактъ въ глубокой тайн отъ всхъ.

На другой день смерть сестры мистриссъ Могсъ была признана судебнымъ коронеромъ происшедшею отъ воли Божіей. Теперь мистриссъ Могсъ предстояло озаботиться похоронами. Все еще тлвшее въ душ этого жалкаго созданія чувство респектабельности, дйствовало на нее теперь самымъ непріятнымъ, самымъ тягостнымъ образомъ, ибо не представлялось, повидимому, никакой возможности избгнуть страшнаго униженія въ глазахъ людей бдныхъ — избгнуть похоронъ отъ прихода. Но мистриссъ Могсъ никогда не страшили никакія затрудненія. Она разсчитала, что самые дешевые похороны должны обойтись не мене, какъ въ три фунта, а въ день смерти сестры у нея не было даже трехъ шиллинговъ. Не было даже ни одной такой вещи, которую можно было бы обратить въ деньги. Ея платья и весь гардеробъ сестры не доставили бы даже и полкроны, и едва ли было можно выручить столько же отъ продажи жалкой мебели. Поэтому мистриссъ Могсъ отправилась собирать дань съ благотворительныхъ, но безъ успха. Ея репутація сдлалась уже извстною въ домахъ, которые она посщала, и слдовательно она ничего не получила, тамъ же, гд ея не знали, непритворная печаль испортила всю прежнюю гибкость языка и сборъ ограничился нсколькими шиллингами. Чтобы пополнить недостатокъ, она продала постель, столъ и два кресла, объявивъ мистриссъ Дюкъ свое намреніе оставить этотъ домъ немедленно посл похоронъ, и выразивъ при этомъ надежду, что Джемима отсрочитъ на нкоторое время уплату долга за квартиру. Джемима по доброт души своей простила весь долгъ. Такимъ образомъ у мистриссъ Могсъ собралось три фунта, но откуда и какимъ образомъ достать еще одинъ, она ршительно не могла придумать. Наконецъ, въ припадк отчаянія, она обратилась къ приходскимъ властямъ дать ей въ ссуду недостающія двадцать шиллинговъ, представляя доводы съ значительнымъ тактомъ, что приходъ будетъ въ выигрыш, такъ какъ похороны все-таки будутъ стоить ему больше испрашиваемой суммы. Парохіальный служитель внимательно выслушалъ ея грустную повсть, и потомъ съ выраженіемъ непритворнаго сочувствія объявилъ, что сдлать для нея такое одолженіе не представлялось возможности: законъ положительно воспрещалъ оказывать вспомоществованіе бднымъ на погребеніе ихъ родственниковъ. Если она не въ состояніи похоронить сестру на собственный счетъ, то приходъ приметъ на себя эту обязанность и уплатитъ вс расходы, но на уплату части этихъ расходовъ онъ не иметъ права.

Такой отказъ окончательно привелъ мистриссъ Могсъ въ отчаяніе. Хотя она знала совершенно хорошо, что позволивъ приходу распорядиться похоронами сестры, она могла на нихъ присутствовать и собранные сорокъ шиллинговъ остались бы въ ея пользу, но все таки она ни подъ какимъ видомъ не ршилась принять подобнаго предложенія,— и возвратясь домой, перебирала въ голов своей, подл трупа сестры, какія можно бы принять дальнйшія мры для защиты бренныхъ останковъ своей родственницы отъ оскорбленія приходскихъ похоронъ.

Продолжительны и безплодны были ея размышленія, и только чрезъ вмшательство слпаго корзинщика дло, повидимому, пришло къ удовлетворительному окончанію. Вечеромъ, но возвращеніи съ работы, этотъ человкъ приказалъ проводить себя на противоположный конецъ Рентъ, и тамъ его вскор окружила небольшая толпа обитателей. Онъ объяснилъ имъ страшное положеніе мистриссъ Могсъ и довольно выразительно описалъ картину униженія, которое она должна перенести отъ приходскихъ похоронъ. Въ заключеніе старикъ, сказавъ, что для оказанія ей помощи съ своей стороны жертвуетъ три пенса, онъ выразилъ надежду, что и другіе не откачнутся принять участіе въ этомъ благотворительномъ дл.

Хотя мистриссъ Могсъ не пользовалась расположеніемъ въ Рентахъ, собственно потому, что ее находили чрезвычайно гордой, но за то слпаго корзинщика любили и уважали вс отъ большаго до малаго, вс терпливо его выслушали и отвчали на его призывъ на сколько позволяла всеобщая бдность. При всей однакоже щедрости, до требуемой суммы недоставало еще восьми шиллинговъ. Дюкъ, отлично торговавшій въ тотъ день шримсами, далъ себ общаніе принести благодарность Господу. Положеніе мистриссъ Могсъ представляло для этого удобнйшій случай. Онъ охотно пополнилъ похоронный балансъ, къ которому Джемима прибавила изъ своихъ собственныхъ сбереженій еще четыре шиллинга на трауръ.

Наконецъ похороны были сдланы къ полному удовлетворенію щекотливыхъ чувствъ мистриссъ Могсъ. Если подл дверей покойницы не стоило траурныхъ провожатыхъ, то мсто ихъ заступали сосдніе ребятишки, а имя ихъ — легіонъ. Могильщики вынесли гробъ среди глубокой тишины, которая въ такомъ шумномъ мст, какъ Ренты, только и бываетъ въ подобныхъ случаяхъ. Бдная мистриссъ Могсъ, заливаясь слезами, соединяла въ одномъ своемъ лиц всю похоронную процессію, она проводила сестру и уже въ Ренты боле не появлялась. Все, что извстно о ней, заключается въ томъ, что въ тотъ же вечеръ ее видли мертвецки пьяною на улиц Броадвей и притомъ на попеченіи двухъ полисменовъ, по всей вроятности деньги, которыя дала ей Джемима изъ своего собственнаго кошелька на трауръ, употреблены были на поминки.

ГЛАВА XI.

ДЮКЪ, ПО СОВТУ МИСТЕРА МЕФИ, ПРИНИМАЕТСЯ ЗА НОВОЕ ЗАНЯТІЕ.

Какъ только мистриссъ Могсъ оставила свою квартиру, Джемима сейчасъ же приступила къ приведенію ея въ порядокъ. Она, какъ мьт уже сказали, имла врожденную наклонность къ поденнымъ работамъ, и самая трудная изъ этихъ работъ, мытье подовъ и очистка комнатъ посл выхавшихъ жильцовъ, работа, которая другую обыкновенную поденщицу привела бы въ отчаяніе, для нея служила ни боле, ни мене, какъ возбужденіемъ ея дятельности. Мистриссъ Могсъ задала Джемим такую задачу, которая вызывала всю ея энергію и вс способности, личная и домашняя чистота и опрятность ни подъ какимъ видомъ не составляли принадлежностей этой любезной, высокородной лэди. Неустрашимая Джемима No ршимостью надла на себя броню, или врне сказать, сняла съ себя столько лишняго платья, сколько необходимо было для удобства, при соблюденіи, разумется, самаго строгаго приличія. Потомъ она взяла ведро воды, немного мыла, поломойную щетку и отправилась въ бывшую квартиру мистриссъ Могсъ. Джемима совершенно справедливо говорила, что ей стыдно было бы показать эту квартиру въ такомъ положеніи, въ какомъ она находилась. Тамъ, въ центр комнаты, Джемима, стоя на колнахъ, дйствовала своими длинными руками такъ быстро и такъ ловко, что стоило полюбоваться. Повидимому она работала, находясь на поворотномъ станк, съ помощію котораго обращалась по мр надобности въ ту или другую сторону, достигая, безъ всякаго затрудненія, всхъ четырехъ угловъ маленькой комнаты. Наконецъ она до такой степени воодушевилась своей работой, что потихоньку запла. Это было тихое печальное адаоісіо, удивительно какъ подходившее по размру такта и напву подъ акомпаниментъ шипящихъ звуковъ поломойной щетки. Голосъ ея постепенно возвышался и наконецъ достигъ до совершенной полноты, какъ вдругъ, сдлавъ быстрый поворотъ на своемъ стайк, она, къ крайнему своему изумленію, увидла въ дверяхъ мистера Мефи. При настоящемъ случа, изъ всхъ людей въ мір, она мене всего желала его видть. Ея величество королева, поддерживаемая подъ руку премьеръ-министромъ и сопровождаемая лейбъ-гвардейцемъ съ алебардой въ рук, быть можетъ, возбудила бы въ ней мене досады и огорченія, нежели появленіе мистера Мефи. Чтобы собрать свои разсянныя идеи, она вытерла передникомъ сначала губы, потомъ руки, и выслушивая въ тоже время извиненія постителя въ томъ, что онъ потревожилъ ее. Не найдя никого внизу, онъ поднялся на верхъ и постучалъ въ дверь, но, вроятно, будучи занята своей работой, она не услышала его. Онъ заключилъ вопросомъ: дома ли мистеръ Дюкъ, такъ какъ ему крайне необходимо видться съ нимъ и сообщить нкоторыя подробности, относившіяся до весьма интереснаго до него дла.

Мистриссъ Дюкъ отвчала, что ждетъ своего мужа часа черезъ два или три, но если онъ, мистеръ Мефи, желалъ видть его, то зашелъ бы по прежнему вечеромъ, и этимъ самымъ доставилъ бы имъ большое удовольствіе. Мистеръ Мефи сейчасъ же удалился, общавъ зайти согласно приглашенію. Но спокойствіе мистриссъ Дюкъ было уже нарушено, она оставила работу и спустилась въ свои комнаты.

Противъ обыкновенія Дюкъ воротился въ тотъ вечеръ гораздо раньше, и мистеръ Мефи, врный своему общанію, не заставилъ ждать себя. Но какая съ утра громадная произошла перемна въ наружности мистриссъ Дюкъ! Кто бы могъ узнать въ этой жеманной, почтенной на видъ женщин утреннюю поломойку? Не искажая дйствительности, мы должны сказать,что Джемима, безъ малйшаго double entendre, питала глубокое уваженіе къ мннію мистера Мефи о джентильности. Это мнніе не истекало изъ его хвастовства, напротивъ, о своей собственной персон онъ всегда отзывался чрезвычайно скромно, но въ немъ было что-то особенное, показывавшее его благовоспитанность, и потому Джемим не хотлось, чтобы человкъ, такъ хорошо знакомый съ большимъ свтомъ, составилъ о ней невыгодное понятіе.

Главнйшая цль посщенія мистера Мефи заключалась въ томъ, чтобы сообщить своему пріятелю о результат поздки въ провинцію, на сколько это касалось вопроса о торговл дичью. Онъ объявилъ Дюку, что сдлалъ вс распоряженія съ своими друзьями относительно снабженія Дюка дичью по цнамъ значительно ниже тхъ, которыя существовали на Лидснгольскомъ и другихъ рынкахъ. Торговля дичью, по словамъ мистера Мефи, была бы далеко не такою хлопотливою и утомительною, какъ торговля рыбой. Вмсто того, чтобы вставать въ два или три часа и торопиться на Билингэтскій рынокъ, ему предстояло только встртить около пяти часовъ утра близь Кеннингтонскаго выгона одного изъ пріятелей мистера Мефи и принять отъ него дичь. Мистеръ Мефи, однако, заявилъ Дюку, что такъ какъ на немъ, Мефи, будутъ лежать вс хлопоты по закупк товара, то онъ желалъ бы получать извстную часть прибыли отъ этого предпріятія, и ограничилъ эту часть одной третью дневнаго барыша, съ тмъ, чтобы разсчетъ происходилъ ежедневно. Дюкъ находилъ такое условіе чрезвычайно выгоднымъ, тмъ боле, что въ случа неудовольствіи или перемны рода торговли, условіе могло быть нарушено спусти часъ посл предварительнаго объ этомъ объявленія.

Между другими вопросами, предложенными Дюку мистеромъ Мефи былъ еще и тотъ, что не могъ ли Дюкъ отрекомендовать ему въ сосдств спокойной комнаты, такъ чтобы они могли находиться вблизи другъ отъ друга, обстоятельство, которое много бы содйствовало обоюдной ихъ польз. Мистриссъ Дюкъ не сдлала на это никакого отвта, и въ тоже время изумилась, что ея мужъ, пересчитывая различныя пустыя квартиры въ сосдств, не вспомнилъ, что въ ихъ д.ом очистилась комната, вполн удобная для мистера Мефи. Наконецъ мистеръ Мефи самъ спросилъ, кому намрены они отдать первый этажъ, и тогда въ первый разъ пришло въ голову, Дюка, что они не имли еще въ виду постояльца, и что квартира какъ разъ соотвтствовала требованіямъ мистера Мефи, въ короткое время было ршено, что онъ долженъ занять ее, а такъ какъ мистриссъ Дюкъ въ тотъ день привела ее въ чистое состояніе, то дале согласились, что Мефи переберется завтра же. И онъ перебрался, притащивъ съ собой багажъ, котораго только что было бы достаточно на обезпеченіе недльной платы за квартиру, и больше ничего. Вмст съ тмъ онъ принесъ для Дюка деревенскую шляпу и блузу, чтобы въ нихъ онъ могъ казаться чистымъ провинціаломъ, который, какъ стали бы думать другіе, по всей вроятности самъ откармливалъ домашнюю птицу. Сначала Дюкъ отказывался отъ этого наряда, но когда ему доказали, что его рыбацкій передникъ былъ также смшонъ, какъ и блуза, онъ ршился одться въ новый костюмъ: забавная его наружность при этой перемн послужила поводомъ къ сильному смху со стороны его и Джемимы.

ГЛАВА XII

РЕНТЫ СМИТА.

Результатомъ новаго рода торговли былъ положительный успхъ, барыши далеко превышали ту сумму, которую общалъ мистеръ Мефи. Такъ какъ въ теченіе нкотораго времени не случилось ничего особенно замчательнаго относительно нашихъ главныхъ дйствующихъ лицъ, за исключеніемъ разв того обстоятельства, что мистеръ Мефи аккуратно платилъ за квартиру, то мы можемъ обойти молчаніемъ періодъ времени между началомъ торговли дичью, до катастрофы, принудившей ихъ оставить ее, и сообщить разв только описаніе мстности Смитовыхъ Рентъ, въ которыхъ происходила большая часть дйствій нашей сцены.

По наружности Смитовы Ренты не многимъ отличались отъ другихъ мстностей въ столиц Англіи, преимущественно населенныхъ самымъ бднйшимъ сословіемъ. Они чаще встрчаются въ восточныхъ, нежели въ западныхъ частяхъ Лондона но ту и другую сторону Темзы. Въ западной части находится, быть можетъ, относительно народонаселенія, гораздо больше тхъ жалкихъ, грязныхъ, полуразрушенныхъ лачугъ, которыя называются задворками, нежели въ другихъ приходахъ. Эти трущобы, хотя обыкновенно и называются Рентами, но обладаютъ также и другими титулами, вообще же по наружности он имютъ между собою чрезвычайное сходство. Джермаисъ Бильдингсъ, Футсъ Фолли, Опонджъ Аллей, Лайвъ Ленъ, такъ похожи другъ на друга, что житель провинціи, побывавъ въ одномъ и попавъ какими нибудь судьбами въ другое, непремнно бы подумалъ, что попалъ въ тоже самое мсто, которое только что оставилъ. Дорога къ нимъ обыкновенно идетъ по грязной густо населенной улиц, съ которой вы сворачиваете въ какой нибудь отвратительный переулокъ, и изъ него уже входите въ Ренты чрезъ пассажъ, совершенно недоступный для всякаго рода боле благородныхъ четвероногихъ, за исключеніемъ, быть можетъ, разнощичьихъ ословъ. Одна особенность отличаетъ эти мста, какъ ни грязны зданія, какъ ни бдны люди въ той улиц, съ которой вы свернули, видъ ея можно назвать аристократическимъ, въ сравненіи съ видомъ, который вы встрчаете въ мстностяхъ подобныхъ Рентамъ.

О зданіяхъ этихъ Рентъ можно сказать разв только то, что они повидимому такъ мало приспособлены къ сохраненію и защит жизни, какъ только можетъ представить себ человческій разумъ. Въ нихъ нтъ вентиляціи, повсюду замтно совершенное отсутствіе чистоты, и до изданія послдняго узаконенія о благоустройств столицы, совпадающаго со временемъ нашего повствованія, вовсе не было воды, кром той, которая скатывалась съ закопченныхъ, покрытыхъ сажей крышъ, и которую обитатели тщательно собирали въ какую попало домашнюю утварь. Правда, въ одномъ какомъ нибудь дом оказывался водопроводъ, но имъ могли пользоваться только жители того дома, и при томъ же это было исключеніе, а отнюдь не правило, О другихъ домашнихъ удобствахъ говорить мы не можемъ.

Въ Рентахъ Смита, представлявшихъ собою въ сравненіи съ другими боле обширную мстность, находилось по крайней мр тридцать домовъ, по пятнадцати на сторон. Хотя дома не отличались высотой и вс были похожи на домъ, занимаемый мистеромъ Дюкомъ и нами уже описанный, но пространство, отдлявшее одинъ ихъ рядъ отъ другаго, было такъ узко, что солнышко, если когда и заглядывало на этотъ узкій продолговатый дворъ, то не боле какъ на часъ въ самый должайшій лтній день. Большая часть зданій находилась въ самомъ ветхомъ состояніи, такъ что занимаемое нашимъ героемъ, можетъ статься, было единственнымъ, непропускавшимъ дождя, хотя въ сильный ливень ему часто угрожала та же участь, которой обречены были его сосди. Жители верхнихъ этажей благодарили судьбу, если имли зонтики защитить себя отъ наводненія въ постели.

О времени сооруженія Смитовыхъ Рентъ въ лтописяхъ Лондона нигд не упоминается, но его слдуетъ отнести, ко времени изданія закона объ улучшеніи Вестминстерскаго квартала, когда домашнихъ удобствъ было гораздо больше, чмъ ныньче, и когда каждый житель или каждое семейство имло свои собственные дома. По мр введенія послдующихъ улучшеній (которыя, мимоходомъ сказать, главне всего состояли въ срытіи зданій тхъ бдняковъ, которые затруднялись покрыть свой ветхій пріютъ новой кровлей, и въ постановленіи, чтобы мста, на которыхъ стояли эти зданія, оставались пустопорожними), несчастные изгнанники принуждены были искать себ убжища въ другихъ мстахъ, и лачуги, въ которыхъ прежде трудно было найдти одинокаго постояльца въ каждой, охотно разбирались теперь и но по цлымъ домамъ, а по отдльнымъ комнатамъ, такъ что имущество, не приносившее до той поры никакой прибыли, вдругъ стало доставлять богатую жатву тмъ, которые обладали достаточно твердыми нервами, чтобы для сбора арендныхъ денегъ входить въ зданія, быстро обратившіяся въ гнзда заразительныхъ лихорадокъ и горячекъ.

И опять различныя мстности заселялись съ большею быстротою и именно тамъ, гд зданія хотя и не совсмъ соотвтствовали требованіямъ семействъ, но зато вполн согласовались съ размрами кармановъ. Механики, прикащики, не имвшіе помщенія въ дом своего хозяина, бдные писцы и прислуга изъ различныхъ общественныхъ учрежденій, семейства гвардейскихъ унтеръ-офицеровъ и другіе, у которыхъ имлись достаточныя средства для найма приличнаго помщенія, разумется выбирали лучшія мстности, между тмъ, какъ люди, которыхъ средства опредлялись продолжительностью голода, гнздились въ мстахъ подобныхъ Смитовымъ Рентамъ, производили заразу, заражались и умирали. Неужели, спросятъ насъ, никто изъ людей, имющихъ возможность быть услышанными, не возвышалъ своего голоса въ такомъ вопіющемъ дл? Неужели приходскія власти, особливо та часть изъ нихъ, которая извстна подъ названіемъ попечителей бдныхъ, не могли обратить общественнаго вниманія на фактъ, осязательно показывавшій, какимъ трудностямъ, лишеніямъ и неудобствамъ обрекались созданія, неимвшія возможности защитить себя? Они длали это, и длали довольно краснорчиво. Но объ оказаніи справедливости этимъ бднымъ существамъ они не просили. Они просто довольствовались только тмъ, что обращали вниманіе высшихъ властей на развратъ, которому предавались жители нкоторыхъ мстностей, распространяя болзни и увеличивая приходскіе налоги — и за большинствомъ такихъ представленій слдовали новыя уничтоженія ветхихъ зданій, усиливавшія жестокость бдствій, подъ бременемъ которыхъ бдные и безъ того уже изнемогали.

Примемте Смитовъ! Ренты за типъ мстности подобнаго рода. Здсь можно найти скопище всхъ классовъ бднйшихъ людей отъ благороднйшихъ образцовъ честности, до позорнйшихъ — безчестія. Къ несчастію, за рдкими исключеніями, вс боле или мене, соразмрно со средствами, имли привычку нить, какъ мужчины, такъ и женщины. Но слдуетъ ли удивляться тому, что при такомъ бдствіи, какое выпало на ихъ долю, они были благодарны за средства, которыя хотя на нсколько часовъ могли отдлить ихъ отъ остальнаго міра,— благодарны за тотъ стимулъ, который въ ихъ положеніи служилъ просто хлороформомъ для ихъ страждущей души? Слдуетъ ли удивляться, что жена какого ни будь солдата, женщина, которая до той поры была респектабельной служанкой, требовала чего нибудь возбуждающаго для того собственно, чтобы терпливо выносить сцены, среди которыхъ жила, и общество, съ которымъ она но необходимости должна находиться въ боле или мене близкихъ отношеніяхъ? Еще боле извинительно было, если рабочій человкъ прибгалъ по вечерамъ къ свту, теплу и комфорту питейныхъ заведеній, которыя становились еще боле привлекательными при мысли о нищет и неудобствахъ, ожидавшихъ его дома.

При униженіи, въ какомъ находилось это общество, при его страшной бдности, нельзя не удивляться тому обилію любви къ ближнему, добродушія, долготерннія и прощенія обидъ, какое существовало между ними. Готовность, съ которой они помогали другъ другу въ затруднительныхъ случаяхъ, право, могла бы служить хорошимъ примромъ для тхъ, которые занимаютъ въ обществ высокое положеніе, и благотворительность которыхъ справедливо заслуживаетъ одобренія. Но если величина всякаго рода предметовъ опредляется только по одному сравненію,— то человколюбіе и благотворительность обитателей Рентъ сравнительно съ ихъ средствами во сто разъ превосходила эти качества въ палат лордовъ.

Главнымъ произведеніемъ Рентъ повидимому были дти,— но какія дти! Ихъ можно было видть и длать о нихъ свои заключенія только въ т дни, когда солнышко на короткій промежутокъ времени заглядывало въ Ренты.— Казалось, что только его сила и оживляла этихъ дтей. Они, повидимому, выростали изъ земли. По предположенію, ихъ находилось въ Рентахъ безчисленное множество,— но въ эти солнечные дни многочисленность ихъ изумляла даже мстныхъ обитателей. Они скучивались большими группами въ тхъ уголкахъ, гд лучи солнца оставались на боле продолжительное время, его теплота извлекала изъ нихъ звуки, въ которыхъ слышалось что-то похожее на радость. Въ эти дни языки ихъ развязывались и начинали лепетать или разговаривать, какъ лепечутъ и разговариваютъ дти. Въ эти дни даже пожилая мать семерыхъ дтей, изъ коихъ два еще держатся за подолъ ея платья, а вырывавшіеся отъ времени до времени изъ связки лохмотьевъ на ея рук слабые болзненные крики доказывали, что въ этихъ лохмотьяхъ завернутъ еще ребенокъ — если только это изнуренное, изчахлое маленькое существо можно назвать ребенкомъ,— даже и такая мать смялась и разговаривала, какъ будто у нея вовсе не было другихъ домашнихъ заботъ, а если и были, то какъ будто он вовсе ее не тревожили. И вотъ эти дти грлись на солнышк, болтали и смялись, между ними даже завязывались игры, которыя повидимому не имли ни начала, ни значенія, ни конца.

Объ этихъ дтяхъ мы намрены сказать еще нсколько словъ. Мы хотли бы узнать отъ нашихъ муниципальныхъ властей, отъ чего это происходитъ, что жалкое положеніе дтей въ такихъ мстностяхъ, какъ Ренты, никогда не представлялось на обсужденіе властей законодательныхъ. Вдь они не могутъ же смотрть зажмуря глаза на тотъ страшный фактъ, который показываетъ, какъ эти несчастныя дти стираются съ лица земли. Неужели они не знаютъ — а можетъ быть, этотъ предметъ слишкомъ ничтоженъ, чтобы знать о немъ — что изъ пяти дтей, рожденныхъ въ густо населенныхъ мстностяхъ, подобныхъ Рентамъ, только одинъ достигаетъ пятилтняго возраста?— Читатель не сомнвается ли въ этомъ? Если такъ, то пусть онъ поститъ Ренты и замтитъ крайній предлъ возраста этихъ дтей, пусть онъ посмотритъ, какъ эти четырехъ-годовалые подростки кишатъ на двор, и если онъ входитъ на дворъ въ солнечный день, то пусть чаще поглядываетъ въ ноги, чтобы не раздавить какое нибудь разрзвившееся маленькое существо. Пусть потомъ онъ оглянется вокругъ и сосчитаетъ, сколько ему встртится шести-годовалыхъ и старше, и сравнитъ ихъ съ младшими:— онъ убдится, что изъ этихъ старшихъ только одинъ приходится на двадцать младшихъ. Пусть онъ замтитъ наружность и Формы этихъ младшихъ, и въ душ его по всей вроятности возникнетъ убжденіе, что оставлять этихъ жалкихъ созданій на дальнйшее пребываніе въ Рентахъ — было бы дломъ величайшей жестокости. И вотъ эти-то дти родятся тамъ съ тмъ, чтобы не достигнувъ пятилтняго возраста, умереть, спокойно впрочемъ, и безъ страданій,— они даже сами знаютъ это, но какова была бы ихъ судьба, если бы они выросли безъ всякой жизненной силы, необходимой для борьбы съ самой жизнью, безъ всякихъ средствъ къ самому необходимому воспитанію въ тотъ единственный періодъ, когда воспитаніе образуетъ въ будущемъ юнош моральныя привычки?

Между дтьми въ Рентахъ господствуютъ всевозможнаго рода дтскія болзни, по преобладающая изъ нихъ и самая убійственная,— слпота. Число жертвъ этого страшнаго бича всегда бываетъ значительно въ грязныхъ, биткомъ набитыхъ народомъ мстностяхъ. Эти несчастные особенно заслуживаютъ глубокаго вниманія. Между бднйшими, когда мать иметъ слпаго ребенка, онъ всегда становится ея особеннымъ фаворитомъ, она нжитъ я балуетъ его гораздо боле, нежели прочихъ дтей, и такимъ образомъ при крайне разслабленномъ организм, естественномъ для всхъ дтей этой мстности, при совершенной потер зрнія, ему представляется самая плачевная участь, лишь только его собственный возрастъ или смерть матери лишитъ его ея утшенія и помощи. Въ Рентахъ былъ удивительный примръ материнской любви къ слпому ребенку. Мальчикъ имлъ около пятнадцати лтъ,— онъ былъ единственный сынъ. Его мать, вдова, повидимому вышла замужъ довольно поздно, или могло быть и то, что слпой былъ самый младшій и оставшійся въ живыхъ одинъ изъ большаго семейства,— потому что ей уже было подъ шестьдесятъ. Чмъ была эта вдова прежде, неизвстно,— но судя по ея разговору и манерамъ, она по всей вроятности принадлежала къ числу респектабельныхъ женщинъ. Она содержала себя и сына, занимаясь шитьемъ солдатскихъ рубашекъ для армейскаго подрядчика. Само собою разумется, что ея заработки были самыя скудные, но съ помощію ихъ она умла поддерживать приличіе и комфортъ. Она занимала съ своимъ сыномъ одну комнату, которая при слпот ея сына оказывалась совершенно удобною, тмъ боле, что въ Рентахъ приличіе въ помщеніяхъ не подвергалось строгой разборчивости. Изъ любви, которую она оказывала своему слпому сыну, можно было вывести такое заключеніе, что въ немъ заключался своего рода журналъ тхъ эпизодовъ ея жизни, которые главне всего интересовали ее, и о которыхъ она могла вспоминать съ величайшимъ удовольствіемъ. Съ своей стороны сынъ, мы говоримъ безъ всякаго преувеличенія и не ради краснаго словца, считалъ свою мать за нераздльную съ нимъ частъ своего существованія. За рдкими исключеніями, когда какой нибудь сосдній ребенокъ выведетъ молодаго слпца на одну изъ пролегавшихъ улицъ, онъ нигд не показывался безъ матери, и счастливйшими моментами ихъ тяжелой и унылой жизни были т, въ которые она провожала его на вечернюю прогулку въ сосдній паркъ. Прочія дти въ Рентахъ оказывали такому несчастію, какъ слпота, замчательное уваженіе, они никогда не позволяли себ шутить или огорчать одержимаго ею, между тмъ какъ всякое врожденное уродство, или то ужасное бдствіе, которое такъ часто поражаетъ дтей бдныхъ въ густо-населенныхъ мстностяхъ,— идіотство, всегда служило предметомъ насмшекъ или обидъ.

Но меня снова могутъ спросить,— неужели въ такихъ мстностяхъ, какъ Смитовы Ренты, не было ни добрыхъ христіанъ, ни гражданскихъ властей, которыя бы не заявляли о злоупотребленіяхъ подобнаго рода? На это мы отвчаемъ, что представляемое нами описаніе относится къ нсколькимъ годамъ тому назадъ, когда не существовало еще многихъ дйствующихъ въ настоящее время узаконеній. Въ т дни полисменъ только случайно заглядывалъ въ Ренты, и если онъ не замчалъ никакихъ безпорядковъ, или не имлъ порученія арестовать тамъ какого нибудь вора, то быстро оставлялъ ихъ. Никогда не показывалось тамъ личности въ джентльменскомъ фрак на плечахъ, за исключеніемъ, быть можетъ, медицинскаго студента изъ госпиталя, согласившагося пользовать какого нибудь бднаго больнаго безплатно, ради одной практики. Никогда не показывался тамъ римско-католическій священникъ, впрочемъ, это сословіе всегда страшится и держитъ себя какъ можно дальше отъ всякаго рода бдствій, вроятно изъ опасенія заразы,— оно страшится ея боле, чмъ всякое другое сословіе.

Въ настоящее время все это, конечно, улучшилось, но многое еще требуетъ улучшеній. Теперь тамъ дятельно и съ успхомъ занимается инспекторъ, наблюдающій въ столиц за очисткой нечистотъ, подобно второму Геркулесу, онъ очистилъ бы эти Авгіевы стойла, еслибы трудъ не былъ дйствительно также тяжелъ, какъ и трудъ, возложенный нкогда на миическаго бога. Притомъ же муниципальныя власти — все-таки люди, хотя и отважные, а въ Лондон есть столько грязныхъ закоулковъ, къ числу которыхъ принадлежатъ и Смитовы Ренты, что привести ихъ вдругъ въ надлежащій порядокъ не въ состояніи ни человкъ, ни полубогъ. Въ Вестминстерскомъ квартал находится теперь духовенство несравненно энергичне прежняго, въ Смитовыхъ Рентахъ вы теперь часто увидите и католическаго и протестантскаго священника. Но сословіе женскихъ членовъ библейскаго общества длаетъ для облегченія участи и улучшенія быта этихъ несчастныхъ гораздо боле, чмъ все духовенство, взятое вмст. Это главные дятели въ учрежденіи безплатныхъ школъ и клубовъ для рабочихъ, он служатъ соединительнымъ звеномъ между больной матерью съ голодными дтьми и боле богатыми членами общества. Платьями, сбрасываемыми съ плечъ богатыхъ, он замняютъ рубища бдныхъ и стараются вкоренить благоразуміе и трезвость въ тхъ, которые имютъ деньги. Но все-таки, самая главная причина — тснота помщеній и вс сопровождающія ее бдствія — остается пока неустраненною. Разрушеніе зданій, служившихъ пріютами для бдняковъ, продолжаются изо дня въ день, съ такимъ постоянствомъ и можно сказать, съ такимъ ожесточеніемъ, что бомбардированіе показалось бы, сравнительно, ничтожнымъ,— а между тмъ, каждый проэктъ, который долженъ увеличить это бдствіе, принимается безъ малйшаго колебанія законодательною властью, которая постоянно хвалится своими христіанскими правилами и чувствами человколюбія.

ГЛАВА XIII.

ОБИТАТЕЛИ РЕНТЪ.

Сдлавъ общій обзоръ Смитовыхъ рентъ, мы приступимъ теперь къ описанію нкоторыхъ, если не самыхъ замчательныхъ изъ ихъ обитателей, то по крайней мр тхъ, которые боле или мене часто будутъ появляться въ нашемъ разсказ. Мы уже описали мистриссъ Могсъ и ея сестру, упомянули также о слпомъ корзинщик, о его чахоточной жен и о ихъ семерыхъ дтяхъ, а въ послдней глав разсказали даже о вдов съ слпымъ сыномъ.

Одной изъ замчательнйшихъ личностей во двор, и быть можетъ, одной изъ самыхъ отвратительныхъ была нкая мистриссъ О’Флагерти, которая, хотя и носила ирландское прозвище, но нисколько не подозрвала о своемъ дурномъ выговор, и даже боле чмъ вроятно считала свое прозвище несправедливо ей дарованнымъ. Это была высокая женщина, съ грубыми мужскими ухватками, лтъ сорока или пятидесяти, имла хриплый голосъ и воспаленные глаза. Невозможно сказать, была ли она когда ни будь женщиной респектабельною, никто изъ знавшихъ ее этого не помнилъ. Объ ея занятіяхъ и средствахъ къ жизни въ молодости мы не будемъ упоминать въ настоящее время, ея главными слабостями была сварливость я пьянство, послднее сильно поддерживалось ея старинною наклонностью къ воровству. Она была извстна не только каждому полисмену въ Вестминстер, но даже ни одинъ тюремщикъ не могъ припомнить огромнаго числа разъ содержанія ея въ тюрьм, когда почтенный полицейскій судья наводилъ о ней справки. Она рдко гд показывалась днемъ, но за то всю ночь но бывало ея дома. Она была особенно пристрастна къ обществу пьяныхъ людей, и по странной случайности вс, которыхъ она удостоивала своимъ покровительствомъ, находили на, слдующее утро свои карманы пустыми. Она была чрезвычайно вспыльчива и даже весьма опасна въ своемъ гнв, рчи ея въ подобныхъ случаяхъ обыкновенно изобиловали проклятіями и бранью. Съ перваго взгляда, и даже посл боле продолжительнаго знакомства, изъ нея, казалось, было изгнано малйшее женское достоинство, но это не совсмъ врно, какъ мы увидимъ изъ ея поведенія въ отношеніи къ ея сожителю, мистеру Страйду.

Мистриссъ О’Флагерти обитала въ подвал подъ No 7, а мистеръ Страйдъ въ верхнемъ этаж или на чердак. Онъ былъ маленькій, смирный, кроткій человкъ, который прежде жидъ при лучшихъ обстоятельствахъ, и въ самомъ дл, если врить преданію, онъ былъ респектабельный химикъ и дрогнетъ. Но ему не повезло въ жизни, родные его вс перемерли, а друзья позабыли его. Была впрочемъ еще другая причина, по которой онъ впалъ въ нищету,— нижняя челюсть его была поражена ракомъ, отъ котораго сдлалась страшная рана. Онъ платилъ за медицинскія пособія до послдняго шиллинга, а потомъ обратился къ госпиталю съ просьбою о помощи. Его болзнь была неизлчима, и потому онъ не могъ быть принятъ въ больницу, но ему посовтовали обратиться въ богадльню. Онъ принялъ этотъ совтъ,— и употребивъ по этому длу боле заботъ и трудовъ, чмъ бы потребовалось при пріобртеніи оспариваемаго состоянія:, наконецъ былъ принятъ. Его болзнь длала присутствіе его невыносимымъ для другихъ убогихъ, и наконецъ приходъ согласился назначить ему пенсіонъ въ четыре шиллинга въ недлю, съ условіемъ, что онъ будетъ жить вн богадльни. Сумма эта была конечно ничтожна, но такъ врно разсчитана, что представляла затрудненіе умереть съ голоду. Мистеръ Страйдъ ршился однако скоре принять ее, чмъ подвергнуться обыкновенному чистилищу почтенныхъ бдняковъ,— лежанію въ больниц приходской богадльни. Лишь только онъ оставилъ благотворительное заведеніе, какъ передъ нимъ возникло новое затрудненіе: нигд, ни въ одномъ порядочномъ дом не хотли принять его жильцомъ. Побродивъ безъ успха нсколько дней, онъ встртилъ одного увчнаго нищаго, отправлявшагося въ провинцію, который посовтовалъ ему обратиться въ Смитовъ! ренты, гд, по его словамъ, проживалъ народъ не очень разборчивый. Хотя, прибавилъ нищій, тамъ изъ-подъ крыши частенько течетъ вода, какъ изъ ршета, но въ хорошую погоду довольно сносно. Несчастный Страйдъ выразилъ свое опасеніе, что ему и тамъ откажутъ и предпочтутъ боле выгоднаго жильца, но калка, которому повидимому хорошо были извстны законы, относящіеся до домохозяевъ и жильцовъ, отвчалъ, что если Страйду угодно, то онъ уступитъ ему свою комнату, даже оставитъ въ ней свою койку, но съ условіемъ, что за это будетъ получать шесть пенсовъ, кром платы за комнату, составлявшей одинъ шиллингъ шесть пенсовъ въ недлю. Такъ какъ у Страйда кром платы за квартиру оставалось еще два шиллинга въ недлю на платье, пищу и на топливо, то торгъ былъ немедленно заключенъ, нищій проводилъ Страйда въ комнату, сдалъ ее, получилъ плату за дв недли впередъ, свернулъ свою котомку и скрылся.

Бдный Страйдъ началъ жить на свой пенсіонъ и безплатно пользоваться медицинскими пособіями по выданному изъ богадльни свидтельству. Его ужасная болзнь усиливалась все боле и боле, такъ что онъ уже не могъ самъ перевязывать свою рану, въ госпиталь же ему позволено было ходить для перевязки только два раза въ недлю, но, къ счастію для него, его участь, довольно дурная сама по себ, вдругъ улучшилась боле чмъ можно было ожидать. Онъ всегда скрывалъ свою страшную болзнь, плотно закутываясь шарфомъ, когда выходилъ изъ дома, но мистриссъ О’Флагерти по какому-то случаю узнала о его несчастій, и неисправимая воровка и бродяга сжалилась надъ жалкимъ существомъ: каждое утро она не только перевязывала его рану, но и еще исполняла различныя маленькія дла по его крайне ограниченному хозяйству. Даже боле, въ дождливую погоду она стряпала ему кушанье на своемъ огн въ подвал, ибо дождь имлъ хроническую привычку заливать очагъ мистера Страйда при всякомъ удобномъ случа.

Поведеніе этой героини съ бднымъ Страйдомъ представляло любопытный психологическій фактъ. Во всемъ этомъ не было конечно и помину о роман. Она была совершенно лишена той нжности, оказываемой дурными женщинами существамъ, ими любимымъ, нжности, такъ часто описываемой въ модныхъ романахъ, кром разв нжности въ рук, и то когда она перевязывала его раны. Она имла привычку бранить его въ такихъ выраженіяхъ, о которыхъ мы затрудняемся дать даже малйшее понятіе. Она часто угрожала побить его или швырнуть въ него приготовленнымъ обдомъ, но ея рука все-таки ни разу не поднялась на него. Она иногда называла его лнивымъ обжорой, который стъ все, что ни попадется подъ руку (правда, его аппетитъ по самому свойству болзни былъ довольно великъ, но онъ едвали могъ быть гурманомъ, располагая двумя шиллингами въ недлю), и клялась, что будетъ прятать отъ него пищу,— но вечеромъ почти всегда приносила ему колбасу, которую покупала разумется въ тхъ случаяхъ, когда не представлялось возможности украсть ее. Замчательно также, что съ тхъ поръ, какъ Страйдъ поселился въ одномъ дом съ ней, она ни разу не сидла въ полицейской тюрьм. Разъ, правда, ее чуть-чуть не засадили. О на попалась въ одной драк, изъ которой ее вывелъ полисменъ и потащилъ въ полицію. Но лишь только они отошли на нсколько шаговъ, какъ О’Флагерти вдругъ обернулась и сказала:— послушайте, Бобби, отпустите меня домой этотъ разъ, будьте добры, у меня дома живетъ одинъ бднякъ, которому я каждый день перевязываю горло: безъ меня ему не управиться.

Полисменъ разразился смхомъ, до того раздражившимъ мистриссъ О’Флагерти, что она чуть не ударила его, но, къ счастію, не исполнила своего намренія. Въ полицейскомъ управленіи она такъ убдительно просила, что сержантъ, найдя ее дйствительно не слишкомъ виноватой, отпустилъ ее,— и она выразила свою благодарность въ гораздо лучшихъ выраженіяхъ, на которыя ее едва ли считали способною ея знакомые.

Теперь мы представимъ читателю еще одну личность, живущую подъ No 4, въ подвальномъ этаж. Нтъ никакой возможности сказать ея настоящее имя, потому что хотя она уже нсколько лтъ жила въ Рентахъ и даже все въ одной комнат, но этого имени никто и никогда не слышалъ. Впрочемъ, въ подобномъ случа прозваніе какъ нельзя лучше соотвтствуетъ цли, эту личность, или этого мужчину, прозвали Гобби, и вс знали его только подъ этимъ именемъ.

Никто не зналъ ни значенія этого слова, ни его этимологіи. Онъ былъ чрезвычайно смирный, угрюмый человкъ, лтъ подъ пятьдесятъ. Говорили, что въ молодости онъ много путешествовалъ, преимущественно въ южныхъ широтахъ, но весьма мало говорилъ о земляхъ, въ которыхъ бывалъ. Онъ имлъ странныя манеры и велъ чрезвычайно эксцентричный образъ жизни. Въ его комнат было весьма немного мебели, но не смотря на бдность, въ ней все содержалось въ строгой опрятности. Хотя въ его комнат не было предмета, который бы стоило украсть, но все-таки дверь въ нее, въ его отсутствіе, всегда была крпко заперта на замокъ, и даже на отличный, патентованный замокъ. Онъ чрезвычайно заботился о томъ, чтобы его никто не засталъ за туалетомъ, и эта особенность навлекла на себя много замчаній, потому что кокетство не принадлежало къ числу достоинствъ обитателей Рентъ. Надъ его головой жило веселое общество молодыхъ воровъ, которые, по наружности хотя и обращались съ нимъ съ уваженіемъ, но иногда, увлекаясь порочной привычкой подсматривать, они наблюдали за своимъ сожителемъ, и нкоторые изъ нихъ утверждали, что когда по какому либо случаю имъ приходилось видть голыя ноги Гобби, то на нихъ надъ самой ступней были замтны два очень явные рубца. Одинъ изъ нихъ говорилъ еще, что когда Гобби перемнялъ рубашку, ему удалось подмтить, что спина этого страннаго человка была покрыта рубцами, похожими на рубцы на груди одной молоденькой женщины въ ‘Арабскихъ сказкахъ‘. На сколько это справедливо, мы не можемъ ршить, хотя въ тоже время допускаемъ фактъ о рубцахъ на ногахъ.

Немного спустя по возвращеніи его на родину, онъ хотлъ сдлаться разнощикомъ, но по неизвстной причин, полиція казалась заклятымъ врагомъ этого человка. Почему оно такъ,— на это довольно трудно отвчать, но если и существовала какая нибудь причина, то она вроятно относилась къ его прежнимъ путешествіямъ, извстно, впрочемъ, то, что однажды онъ попытался продавать вещи, не взявъ билета на право торговли въ качеств разнощика, и этимъ самымъ навлекъ на себя наказаніе какъ бродяга и мошенникъ, но съ тхъ поръ его честность была безупречна. Постепенно, однако, полиція ослабляла свое преслдованіе, и онъ для своего пропитанія занялся продажею различныхъ безполезныхъ вещицъ на главныхъ улицахъ столицы. Одну недлю видли, какъ онъ продавалъ — ‘очень хорошенькіе портъ-картъ, сдланные изъ лучшихъ матеріаловъ и извстнйшимъ мастеромъ, великолпно вызолоченные и отдланные прекрасными картинками, покрытые лакомъ,— и стоющіе всего два пенса. Лэди, желающимъ имть подобныя украшенія въ своихъ комнатахъ, представлялся весьма удобный случай, котораго быть можетъ имъ никогда не удастся имть’. На слдующую недлю его видли на Тоттенгэмской дорог продающимъ премиленькіе часы, по наружности весьма похожіе на золотые, съ цпочкой и ключикомъ, за всмъ доступную цну — въ одинъ пенсъ. Иногда его можно было видть неподалеку отъ Ковентгардена, гд онъ продавалъ кукольную кухню, со всей посудой и съ плитой. Въ другой разъ онъ занимался продажей литературныхъ вещей, великолпно переплетенныхъ календарей за прошедшій годъ, почти совсмъ новыхъ и тоже за весьма умренную цну въ одинъ пенсъ. Изъ какихъ источниковъ, за исключеніемъ книгъ, пріобрталъ онъ продаваемые предметы, сказать невозможно. Казалось, никто не занимался производствомъ ихъ, и никто не видлъ ихъ въ какихъ нибудь лавкахъ, не видно было также, чтобы они были и произведеніемъ рукъ самого Гобби. Можно упомянуть еще объ одной особенности въ немъ, и именно, о монотонной плавности его рчей въ то время, когда онъ продавалъ свой товаръ, чрезвычайно монотонной въ сравненіи съ его обычной молчаливостью. Какъ обитателя Рентъ, его не то чтобы любили, да и нельзя сказать, чтобы не любили, никто никогда не вступалъ съ нимъ въ шутливые разговоры, и никто также не длалъ ему ни малйшей досады.

Мы уже говорили, что первый этажъ въ жилищ Гобби былъ населенъ молодыми ворами. О томъ, откуда они явились и кто они были, повидимому, никто не имлъ ни малйшаго понятія. Судя по ихъ привычкамъ, манерамъ и рчамъ, казалось, ни у кого изъ нихъ не было матери, а но платью я вообще по наружности, они вс повидимому принадлежали къ одному семейству. Т, которые составили себ идею о молодомъ лондонскомъ вор Джек Шеппард изъ описанія мистера Энсворта, или судили о его наружности по герою Адельжи, изъ романа мистриссъ Килей, пожалуй, подумаютъ, что члены семейства, о которомъ мы говоримъ, происходили отъ ‘добраго стараго времени’. Даже прекрасное описаніе Искуснаго Доджера {Изъ романа Диккенса: ‘Oliver Twist’.} мистера Диккенса, кром костюмовъ, едва ли поможетъ имъ составить себ понятіе о нашихъ ворахъ. Наши воры не обладали живостью и дятельностью мускуловъ мистера Докинса, и далеко не были такъ находчивы, нельзя сказать, чтобы въ нихъ недоставало хитрости, но ихъ хитрость была совсмъ другаго склада. Лтами они были отъ четырнадцати и до шестнадцати, но по своимъ щедушнымъ фигурамъ казались гораздо моложе. Вс они были маленькаго роста, имли блдныя лица, узкую грудь, чрезвычайно мало развитые мускулы, и почти у всхъ недоставало по нскольку зубовъ. Ни одинъ изъ нихъ не имлъ знаковъ привитой оспы, но вс безъ исключенія имли золотушные шрамы на ше. Ихъ образъ жизни походилъ нкоторымъ образомъ на жизнь общества сотоварищества, они никогда не воровали другъ у друга, или по крайней мр очень рдко, и никогда, ни въ какомъ случа не выдавали одинъ другаго. Правда, въ искушеніяхъ послдняго рода недостатка не было, но при всхъ своихъ порокахъ, они твердо имъ сопротивлялись. Преданіе даже указываетъ на одного, слабйшаго и дурно вскормленнаго мальчика изъ этого общества, который однажды стоялъ на солнышк у входа въ Ренты, какъ вдругъ увидлъ, что одинъ изъ его сообщниковъ быстро перебгалъ улицу, преслдуемый какимъ-то высокимъ господиномъ и полисменомъ. Лишь только бглецъ достигъ входа въ Ренты, какъ съ быстротою молніи проскользнулъ въ гостепріимную ихъ дверь. Джентльменъ и полисменъ, увидвъ неудобство дальнйшаго преслдованія въ такой мстности, остановились и посмотрли другъ на друга съ видомъ сильнаго разочарованія.

— Много вы потеряли, сэръ?— спросилъ полисменъ.

— Только носовой платокъ, было отвтомъ.— Мн не жаль платка, но досадно, съ какою наглостью сдлано это воровство, теперь уже нельзя помочь, я полагаю.

— Послушай, маленькій плутъ, сказалъ полисменъ, обращаясь къ больному воришк, стоявшему у входа: — этотъ мальчишка не изъ вашей ли шайки?

Молодой воръ уврялъ полисмена, что даже никогда но видлъ его (между тмъ какъ ихъ кровати стояли рядомъ) во вс дни своей жизни.

— Ну, ужь это, я знаю, чистая ложъ, возразилъ полисменъ.

— Клянусь честью, это сущая правда.

— Послушай, сказалъ джентльменъ, вынимая изъ кармана соверенъ и держа его на открытой ладони:— если ты скажешь полисмену, гд можно найти этого воришку, я теб отдамъ его.

Мутные глаза молодаго вора загорлись на минуту, и сейчасъ же снова потухли.

— Нтъ, я не возьму вашихъ денегъ, грустно сказалъ онъ и, отвернувшись, вошелъ въ Ренты.

Во второмъ этаж того же дома жила жена гвардейскаго солдата, котораго обвиняли въ томъ, что онъ женился на ней безъ позволенія. Она была женщина съ добрымъ и кроткимъ выраженіемъ во всей наружности, очень привязанная къ своему мужу, который въ свою очередь платилъ ей тмъ же. Они были женаты около семи мсяцевъ, и хотя она прежде находилась въ услуженіи, но ея настоящее интересное положеніе препятствовало ей помогать мужу въ пріобртеніи денегъ, какимъ бы то ни было своимъ собственнымъ трудомъ. Она была превосходная швея, но такъ какъ ей весьма неудобно было оставлять домъ, то и не имла случая съискать работу, особливо въ то время, когда ее бываетъ вообще не изобильно, и притомъ же т, которые обращались въ магазины заране, получали ее при первомъ удобномъ случа. Жалованье ея мужа служило, конечно, весьма незначительной подмогой, и мало по малу гардеробъ нарядной служанки уходилъ частію на доставленіе необходимыхъ средствъ къ существованію, а частію на передлку различныхъ предметовъ для ожидаемаго маленькаго члена семейства. Величайшимъ утшеніемъ въ ея заботахъ — казавшимся ей на столько могущественнымъ, что доставляло ей возможность превозмочь вс переносимыя сю неудобства и лишенія — было постоянное вниманіе и привязанность ея мужа, который не пропускалъ ни малйшаго случая доставить ей всевозможную помощь, какая только была въ его силахъ.

Въ No 14 нижняго этажа жила семидесяти трехъ или четырехълтняя старуха. Ей вообще не очень счастливо жилось на бломъ свт, особливо съ тхъ поръ, какъ умеръ ея мужъ, а ей уже тогда было подъ пятьдесятъ. Онъ былъ всми уважаемый торговецъ, и по смерти своей оставилъ жен и сыну не только выгодную мелочную торговлю, но даже порядочный наличный капиталъ. Къ несчастію, его сынъ возъимлъ сильное убжденіе, что старинный методъ его отца вести торговыя дла не согласовался съ настоящими воззрніями, а его мать, частію убжденная его аргументами и частію ослпленная любовью къ нему, уступила его желаніямъ. Новая лавка скоро заступила мсто старой, и они принялись за дла по боле обширной программ. Однако, усилія ихъ не сопровождались успхомъ, спустя три года по смерти мужа, они принуждены были оставить этотъ домъ и начать жить поскромне. Восемь лтъ спустя посл смерти отца, умеръ и сынъ. Чахотка, ускоренная горемъ отъ неудачь торговыхъ спекуляцій, свела его въ преждевременную могилу. Посл смерти сына, мать пыталась продолжать торговое дло, но ея старанія вознаграждались такъ скудно, что она наконецъ принуждена была уступить свою собственность за самую дешевую цну, и попробовала открыть небольшую школу. Въ теченіе нкотораго времени ея усилія сопровождались нкоторымъ успхомъ, но параличный ударъ заставилъ ее закрыть заведеніе на нсколько мсяцевъ, а когда она снова открыла его, ученицы ея были размщены уже въ другія школы. Она попыталась основать новую школу, только въ боле бдной мстности, но безпрерывное трясеніе ея головы, вслдствіе паралича, не нравилось матерямъ семействъ, которыя невольно предполагали въ ней злой нравъ, и бдная старушка снова потерпла неудачу. Короче сказать, она становилась старше и старше и въ то же время бдне и бдне, но все-таки бодрость не покидала ее ни на минуту, и просьба о пособіи или о приходскомъ вспомоществованіи ни разу не приходила ей въ голову. Единственная ея просьба состояла въ томъ, чтобы ей помогли достать ученицъ, но и то удавалось весьма рдко. Дла ея шли все хуже и хуже, такъ что наконецъ она открыла маленькую школу уже въ Рентахъ. Ученицы ея были весьма немногочисленны, и притомъ въ большой части изъ нихъ было уже множество порочныхъ задатковъ. Она могла разсчитывать только на шестерыхъ, получая за каждую по три неиса въ недлю, что вмст съ платою за шитье трехъ или четырехъ солдатскихъ рубашекъ — которыя она ухитрялась исполнять съ помощію пары сильныхъ очковъ, и которыя доставляли ей быть можетъ не больше шиллинга или осьмнадцати пенсовъ — составляло вс ея ресурсы. Какимъ образомъ она умудрялась содержать вкуп и душу и тло, знаетъ одинъ только Богъ да эта бд’ ная женщина. Но она все-таки продолжала мужественно бороться съ нищетой и готова была, по ея выраженію, скоре умереть съ голоду, нежели обратиться за помощью къ приходу.

Подробное описаніе всхъ другихъ обитателей Рентъ заняло бы слишкомъ много времени и мста. Упомянемъ только объ одномъ исключеніи, необходимомъ для нашего разсказа. Вс они въ смысл бдности и нищеты принадлежали къ одному и тому же классу, незамтно было также особенной разницы въ порядочномъ образ жизни, въ безчестности и даже распутств. Религіи и ея аттрибутовъ тутъ было очень немного, кром разв одного, состраданія къ ближнему, доведеннаго почти до невроятныхъ размровъ и весьма часто проявлявшагося въ самыхъ эксцентрическихъ Формахъ, но все-таки истиннаго состраданія, безъ всякой примси. Если смотрть съ протестантской теологической точки зрнія, что добрыя дла безъ вры ничего не значатъ, то мы боимся, что это качество Рентъ было въ самомъ дл плачевно. Если же, наоборотъ, допустить, что Еврейская теорія, признающая состраданіе и любовь къ ближнему за чистую молитву,— основательна, то въ такомъ случа благочестіе, обнаруживаемое въ Рентахъ, будетъ равняться благочестію въ епископскихъ дворцахъ.

Исключеніемъ, на которое мы намекнули, былъ нкто Теодоръ Валтерсъ. Въ Рентахъ это была самая аристократическая личность, потому что съ женой и сыномъ она занимала квартиру въ три комнаты. Валтерсъ былъ высокаго роста, силенъ и съ перваго взгляда даже казался недуренъ собой, имлъ около пятидесяти лтъ, но благопріятное впечатлніе, производимое его ласковыми взорами, обыкновенно исчезало при второмъ взгляд. Ни одной черты его лица нельзя было назвать некрасивой, но въ его глазахъ замчалось какое-то особенное выраженіе лицемрія и лукавства. Это выраженіе было такъ сильно, что даже его открытыя, веселыя манеры, которыя онъ принималъ во время разговора, не могли его сгладить, и потому вс обитатели Рентъ смотрли на него съ нкоторымъ подозрніемъ. Такое чувство съ ихъ стороны не имло по видимому ни малйшаго основанія, ибо никто не могъ пожаловаться, чтобы Валтерсъ кого нибудь обидлъ, напротивъ, онъ былъ со всми вжливъ и услужливъ даже до приторности. Онъ говорилъ съ женщинами и съ дтьми свободно и добродушно, а съ мужчинами какъ добрый товарищъ, но ни женщины никогда не отзывались о немъ съ особеннымъ восхищеніемъ, ни мужчины не считали его пріятнымъ собесдникомъ. Повидимому онъ не занимался никакимъ дломъ и не имлъ особенной профессіи, иногда онъ отлучался нацлую недлю, и по возвращеніи никому не давалъ ни малйшаго отчета въ своихъ дйствіяхъ. Обыкновенно, если не всегда, онъ былъ прилично одтъ, и очевидно имлъ нкоторое образованіе. Самое правдоподобное предположеніе, и самое вроятное изъ всхъ заключалось въ томъ, что онъ былъ отставной полисменъ,— заключеніе это, выведенное изъ того, что его часто видли разговаривающимъ съ различными блюстителями порядка, но лишено было своего основанія, хотя и не случалось ни одного примра, чтобы онъ передалъ полиціи какія нибудь даже самыя ничтожныя справки о комъ либо изъ обитателей Рентъ: а надобно сказать, что если бы онъ только захотлъ, то могъ бы сдлаться черезъ подобные доносы несноснйшимъ человкомъ. Даже гнздо молодыхъ воровъ смотрло на него безъ опасенія, иногда видли, какъ они разговаривали съ нимъ если не съ полнымъ довріемъ, то по крайней мр безъ всякаго стсненія.

Мистриссъ Валтерсъ была кроткая, любезная маленькая женщина, повидимому весьма слабаго здоровья и имла около сорока-пяти лтъ. Конечно она была моложе своего мужа, но не такъ чтобы матеріальное различіе было слишкомъ замтно. Она имла спокойныя и даже нсколько сдержанныя манеры. Она очевидно питала большую любовь къ своему мужу и охотно во всемъ ему повиновалась, и Валтерсъ, надо отдать ему справедливость, чрезвычайно хорошо обходился съ своей женой.

Если любовь къ мужу и была сильна въ мистриссъ Валтерсъ, то ея привязанность къ сыну доходила до обожанія. Сынъ былъ высокій молодой человкъ, около двадцати или двадцати одного года, и даже былъ бы красавецъ, если бы его наружность не показывала наклонности къ буйству. Онъ былъ столярнымъ подмастерьемъ и былъ весьма нелюбимъ въ мастерскихъ, въ которыхъ онъ занимался. Его, такъ же какъ и его отца, нердко видли въ обществ полицейскихъ, и какъ полагали, онъ часто бывалъ чмъ-то въ род агента по этой отрасли службы. Впрочемъ, по этому предмету, кром одного исключенія, ничего неизвстно за врное. Молодой Валтерсъ былъ большой почитатель призовыхъ состязаній, и часто присутствовалъ при кулачныхъ бояхъ. Но мало по жалу члены благотворительнаго кулачнаго общества стали замчать, что лишь только молодой Валтерсъ появлялся въ числ зрителей боя, то заране можно было сказать, что тутъ вмшается полиція. Сильное подозрніе, однако, не входитъ въ разрядъ достоинствъ кулачной профессіи, а потому на это обстоятельство нсколько времени не обращали большаго вниманія, пока наконецъ не замтили, что какъ бы ни былъ дорогъ билетъ на зрлище кулачнаго бои — цна его иногда доходила до трехъ гиней — молодой Валтерсъ всегда присутствовалъ. Все это, вмст съ свдніемъ, что онъ иметъ средства не боле всякаго другаго обыкновеннаго ремесленника, и что часто бываетъ безъ работы, повело къ изслдованію по этому предмету, чрезъ джентльменовъ-сотрудниковъ газеты ‘Bell’s Life’, и въ результат оказалось, что молодой Валтерсъ имлъ сношенія съ полиціей, и былъ приглашенъ обществомъ джентльменовъ, желавшимъ истребить боксерство и кулачные бои, доставлять врныя свднія о каждомъ предстоящемъ бо. Этотъ способъ пріобртенія денегъ наконецъ рушился, но не безъ того, чтобы не дать замтить молодому Валтерсу, до какой степени кулачные бойцы не одобряли его поведеніе. Однажды случайно его встртили въ какомъ-то увеселительномъ дом два боксера, бою которыхъ Валтерсъ воспрепятствовалъ окончиться благополучно, и здсь-то они представили ему физическое доказательство своего неодобренія. Вслдствіе этого онъ съ того же вечера прекратилъ вс сношенія съ кулачными боями, и ушелъ съ переломленнымъ носомъ, который съ тхъ поръ никогда уже не выпрямлялся и чрезвычайно безобразилъ его красивое лицо. Въ своемъ плать и съ своей наружностью Эдуардъ Валтерсъ представлялъ, какъ говорится, блестящую Фигуру. Онъ былъ очень любимъ между смиреннымъ классомъ служанокъ, особливо горничныхъ, въ его списк находилось порядочное число такихъ, которыя поражены были его наружностью я манерами, и нельзя не заподозрить, что небольшіе доходы съ его работы увеличивались деньгами, взятыми въ долгъ у этихъ бдныхъ двушекъ. Съ одной изъ нихъ онъ находился въ особенно-интимныхъ отношеніяхъ, и нтъ никакого сомннія, что она любила его со всею преданностью. Она была единственной служанкой одного эксцентричнаго, богатаго, стараго холостяка, жившаго въ Ламбет, и до знакомства съ молодымъ Валтерсомъ была двушка безукоризненной репутаціи, но даже и тогда ея слабость была извстна только ей да ему. Валтерсъ предложилъ ей жениться на ней и познакомилъ ее съ своей матерью, которая приняла эту двушку тмъ боле дружелюбно, что желала видть сына своего женатымъ на респектабельной молодой женщин. Она думала, что подобное знакомство имло въ себ все необходимое для усиленія постоянства въ поведеніи ея сына, она надялась сдлать его достойнымъ членомъ общества, я потому настаивала на ихъ союз, но безъ успха. Молодой негодяй просто познакомился съ ней частію для удовольствія, а большею частію изъ-за денегъ, которыя могъ выманивать у бдной двушки, если только не для того, чтобы сдлать ее орудіемъ въ длахъ явной подлости.

ГЛАВА XIV

ОБРАЩАЕТЪ ВНИМАНІЕ ЧИТАТЕЛЯ НА ЕДИНСТВЕННУЮ БОГАТУЮ ЛИЧНОСТЬ ВЪ НАШЕЙ ДРАМ.

Мистеръ Мостинъ, джентльменъ, у котораго служила возлюбленная Эдуарда Валтерса, Джесси Морганъ, былъ, какъ мы уже сказали, эксцентричный старый холостякъ. Онъ жилъ въ маленькомъ домик, въ весьма уединенной мстности и хотя имлъ несомннный достатокъ, но держалъ только одну служанку.

Джесси была двушка лтъ двадцати пяти или шести. Хотя она и не была положительно хорошенькой, но во всей ея наружности было что-то чрезвычайно пріятное, выраженіе честности и чистосердечія ясно говорило, что она сама была честна и таковыми же считала всхъ другихъ. Она была совершенно довольна своимъ положеніемъ, и въ самомъ дл, за исключеніемъ недостатка въ обществ, если только служанк доступна подобная слабость, ей не на что было бы жаловаться: господинъ ея требовалъ съ нея весьма немного, держалъ хорошій столъ, а если и не такъ, то это скоре была ея вина, чмъ его, ибо она была полной хозяйкой во всемъ, что касалось домашняго хозяйства,— и платилъ хорошее жалованье.

Джесси Морганъ была влюблена, и даже очень сильно, въ негодяя Эдуарда Валтерса. Описать ея страсть было бы чрезвычайно трудно. Есть что-то особенно смтное — почему? мы сами не знаемъ,— въ любви служанки, и разговоръ объ этомъ невольно вызываетъ улыбку. Условное понятіе о влюбленной служанк связано у насъ или съ неуклюжимъ солдатомъ, или съ воровствомъ холодной баранины для передачи полисмену. Берущіе на себя обязанность просвщать публику, посредствомъ гравюръ или каррикатуръ, обыкновенно представляютъ ее женщиной съ загорлымъ лицомъ, которая сидитъ за неудобнымъ столомъ и кусаетъ перо,— передъ ней чернильница и чистый листъ почтовой бумаги. Она, повидимому, всегда избираетъ самое неудобное время для сочиненія своего письма, ибо какъ мы замчали, въ ту же минуту въ сосдней комнат трое или четверо дтей ея госпожи поднимаютъ плачъ и ссору, такъ что наконецъ сама ея барыня, привлеченная шумомъ, является разнимать ихъ. Но тмъ не мене, мы держимся того мннія, что служанка можетъ любить такъ же врно, пылко и честно, какъ и всякая другая женщина’, это доказала Джесси Морганъ на дл, и какъ потомъ увидимъ, на свою же бду.

Хотя жилище мистера Мостина и было очень скромно, но онъ отнюдь не былъ скрягой. Онъ совсмъ не имлъ знакомыхъ, и единственнымъ лицомъ, отъ времени до времени навшавшимъ его, былъ племянникъ, мужчина лтъ подъ пятьдесятъ. Его посщенія однако были рдки и непродолжительны, какъ кажется, между дядей и племянникомъ не существовало особенной привязанности.

Меблировка его дома была хотя старинная, но превосходнаго качества, онъ имлъ значительный запасъ дорогой серебряной посуды, порядочная часть которой находилась въ ежедневномъ употребленіи. Къ счастію для него, что у него была такая врная служанка, какъ Джесси Морганъ, не только ради серебра, но и потому еще, что въ день трехмсячнаго срока онъ имлъ обыкновеніе отдавать въ ея руки порядочную связку расчетныхъ листовъ и росписокъ, по которымъ она получала квартирныя деньги съ различныхъ жильцовъ и другіе долги, самъ мистеръ Мостинъ терпть не могъ видться съ чужими. Очистивъ вс нужныя росписки, Джесси приносила ему собранный доходъ и отъ времени до времени получала отъ него деньги на расходъ по дому, такъ какъ въ числ ея обязанностей была и расплата съ поставщиками разныхъ продуктовъ. Ея господинъ не имлъ банкира, а потому можно полагать, что порядочная сумма денегъ всегда находилась въ дом запертая на замокъ въ старой шкатулк, въ которой онъ хранилъ также свои бумаги и росписки, но обо всемъ этомъ кром того, что деньги дйствительно были, Джесси ничего не знала. Къ счастію, какъ для самой себя, такъ и для своего господина, Джесси не имла наклонностей къ любознательности, да и кром того она знала, что хотя мистеръ Мостинъ и очень доврялъ ей, по разъ разсерженный, онъ длался не только раздражительнымъ, но и подозрительнымъ, и ничто его такъ не бсило, какъ мысль, что за нимъ подсматриваетъ служанка.

Какимъ образомъ Джесси Морганъ познакомилась съ Эдуардомъ Валтерсомъ, мы не имемъ достоврныхъ свдній, но вроятно въ то время, когда ходила за пивомъ, потому что по большей части все дурное, встрчающееся и совлекающее съ пути этихъ бдныхъ двушекъ, беретъ свое начало изъ трактировъ. Во время, о которомъ мы говоримъ, они были знакомы около пяти мсяцевъ. Джесси уже имла удовольствіе провести нсколько вечеровъ съ своимъ возлюбленнымъ въ театр, и ея господинъ былъ такъ добръ, что самъ до поздней поры дожидался ея возвращенія, но Валтерсъ ни разу не былъ допущенъ въ домъ, такъ какъ вообще всмъ чужимъ, особливо мужчинамъ, было запрещено переступать за порогъ наружной двери, и Джесси, не смотря на любовь къ своему обожателю, была слишкомъ честной служанкой, чтобы преступить запрещеніе, какъ сильно Валтерсъ ни настаивалъ.

Черезъ нсколько времени въ описываемомъ нами домик случилась перемна. Съ мистеромъ Мостиномъ начали оказываться неблагопріятные симптомы грудной болзни, такъ что доктора посовтовали ему перемну воздуха и предложили хать на нсколько недль въ южный Девонширъ. Въ начал онъ сильно сопротивлялся, но такъ какъ здоровье его не улучшилось и ему ни подъ какимъ видомъ не надолъ еще этотъ подлунный міръ, то онъ наконецъ согласился привести совтъ въ исполненіе. Посл продолжительнымъ отлагательствъ, онъ ухалъ, поручивъ весь домъ попеченіямъ Джесси. Разумется, оставляя его, онъ надавалъ ей множество инструкцій: держать все подъ замкомъ, отворять дверь не иначе, какъ накинувъ цпь, и много другихъ въ этомъ же род, оканчивающихся строжайшимъ приказаніемъ никого не впускать въ домъ. Все это Джесси общалась врно исполнить, и въ душ поклялась сдержать общаніе, но къ несчастію, на второй день отъзда мистера Мостина кто-то позвонилъ, но кто же, какъ не Эдуардъ Валтерсъ въ сопровожденіи своей матери?

Что было длать Джесси? Нсколько времени она стояла и разговаривала съ ними у дверей, но наконецъ ее поразила мысль, что это слишкомъ скудное гостепріимство, она вспомнила, что когда сама была у мистриссъ Валтерсъ, эта достойная женщина была такъ любезна, что тотчасъ приготовила чай, и не принимая отговорокъ Джесси, требовала, чтобы она выпила хотя одну чашку. Нсколько минутъ Джесси внутренно колебалась: слушаться ли ей приказаній своего господина и продолжать бесдовать съ ними у дверей, или пригласить войти, и насколько возможно, отплатить гостепріимствомъ за ихъ ласки. Послднее ршеніе одержало наконецъ верхъ, и мистриссъ Валтерсъ съ сыномъ были приглашены войти. Легко можно представить себ, что они не дожидались вторичнаго приглашенія, и вскор Эдуардъ, его мать и Джесси преспокойно сидли за чайнымъ столомъ.

Счастливо, очень счастливо для Джесси прошелъ этотъ вечеръ. Это событіе въ ея жизни было отмчено блымъ знакомъ. Она казалась уже членомъ семьи Валтерсъ, и нтъ сомннія, что въ ея ум часто мелькала мысль, что удовольствіе, испытываемое ею въ этотъ вечеръ, было только предвозвстникомъ еще большихъ радостей. Мистриссъ Валтерсъ просидла довольно поздно, и, уходя, нжно подаловала Джесси и сказала, что какъ скоро мистеръ Мостинъ возвратится, она надется, что Джесси еще разъ поститъ ее, тмъ боле, что и мужъ ея почтетъ за счастіе увидть ее въ своемъ дом.

Французская поговорка: ce n’est que le premier pas qui cote, теперь почти совершенно освоилась съ нашимъ языкомъ, и славная это поговорка, достойная всякаго почитанія, потому что она не иметъ никакой другой, прямо ей противорчащей, бдная Джесси представляла живой примръ ея справедливости. На слдующій вечеръ снова пришелъ Эдуардъ и на этотъ разъ былъ уже впущенъ. Онъ пробылъ у нея весь вечеръ, и особеннаго ничего не случилось, кром только, что онъ попросилъ у нея взаймы нсколько шиллинговъ, но эти просьбы такъ часто повторялись, что о нихъ не стоитъ и упоминать.

Хорошо было бы, еслибъ бдная Джесси удовольствовалась посвященіемъ своего возлюбленнаго въ секреты только тхъ изъ своихъ денежныхъ ддъ, которыя заключались въ маленькой шкатулк въ ея комнат на верху, но, къ несчастію, однажды, вроятно изъ желанія показаться интересне въ глазахъ Валтерса, она упомянула, что у нея хранится нсколько денегъ въ сберегательной касс. Количество этой суммы доходило до тринадцати фунтовъ, ибо Джесси была чрезвычайно экономна. Если она и дйствительно упомянула о деньгахъ, чтобы возвысить достоинство своей привлекательности, то она конечно успла въ этомъ. Въ этотъ вечеръ никто не могъ быть нжне Эдуарда Валтерса и говоритъ благоразумне его. Онъ описалъ ей блестящими красками свои виды въ будущемъ, если бы только имлъ не боле двадцати фунтовъ на поддержку, но къ несчастно, безъ денегъ онъ ничего не могъ сдлать. Съ двадцатью фунтами и доброй хорошенькой женой онъ бы славно проложилъ себ дорогу въ жизни. Джесси спросила, какимъ же это образомъ? А вотъ какимъ, онъ взялъ бы по контракту какую нибудь работу, и такимъ образомъ составилъ бы цлый капиталъ. Онъ зналъ многихъ лицъ, считавшихся теперь одними изъ богатйшихъ людей въ Лондон, но которые начали съ точно такими же средствами, а теперь всякій смотритъ на нихъ съ уваженіемъ. Даже боле, въ цлой Англіи нтъ лорда, который могъ бы сравниться съ ними, что же касается до ихъ женъ и семействъ, то они скоре походятъ на герцогинь, чмъ на что либо другое.

Джесси ничего не сказала, но сохранила вс эти росказни въ своемъ сердц.

Ухаживанье продолжалось своимъ чередомъ и шло довольно гладко. День свадьбы былъ назначенъ, т. е. почти назначенъ. Поршили съиграть свадьбу, лишь только ихъ финансы составятъ въ совокупности двадцать фунтовъ. Въ настоящее время до этой суммы недоставало немного. У Джесси было тринадцать фунтовъ (она уже объявила своему возлюбленному цифру своего капитала), а у Эдуарда было не боле 25 шиллинговъ. Онъ бы обладалъ уже двумя фунтами, но на дняхъ подарилъ Джесси брошку. Теперь недоставало только пяти фунтовъ, а въ слдующемъ мсяц ей предстояло получить жалованье за цлую треть, такъ что весьма немного спустя посл прізда мистера Мостина можно было бы отпраздновать церемонію и тмъ совершенно осчастливить Джесси.

Желая однажды испробовать свои силы въ работ по контракту, Эдуардъ Вадтерсъ въ одинъ прекрасный вечеръ сказалъ Джесси, что будь у него десять фунтовъ, онъ сейчасъ бы взялъ подрядъ, и увренъ, что получилъ бы по крайней мр пять фунтовъ чистаго барыша. У Джесси разбжались глаза, когда она услышала о такомъ выгодномъ дл, но, къ несчастію, она не могла помочь ему, такъ какъ, сказала она, вс ея деньги находятся въ сберегательной касс, и нужно извстить по крайней мр за недлю, что желаешь взять ихъ оттуда, только тогда и можно ихъ получить. Это извстіе повидимому немного раздосадовало Валтерса, но другаго исхода не было. Немного позже въ тотъ же вечеръ, онъ спросилъ ее, что если онъ отложитъ контрактъ дней на десять или недли на дв, то дастъ ли она ему деньги? Сначала Джесси отвчала ему утвердительно, но посл минутнаго размышленія поправилась, и сказала, что это невозможно, потому что она непремнно должна сама идти въ кассу, между тмъ какъ она общала мистеру Мостину не выходить изъ дому по вечерамъ до его возвращенія. Тогда ея возлюбленный принялся разсуждать о безразсудств подобныхъ общаній, и спросилъ, почему бы ей не отправиться, если онъ совершенно готовъ остаться дома за нее и присмотрть, чтобы все было въ порядк во время ея отсутствія. Не много нужно было труда убдить Джесои, что тутъ никакой не можетъ быть опасности, и они наконецъ поршили, что въ будущій понедльникъ вечеромъ, она, оставивъ своего возлюбленнаго на часахъ, снесетъ въ кассу объявленіе о желаніи вынуть изъ нее десять фунтовъ.

Въ понедльникъ, Эдуардъ Валтерсъ, врный своему общанію, зашелъ къ Джесси вечеромъ, и нсколько минутъ спустя бдная двушка, надвъ шляпку и шаль, отправилась въ контору сберегательной кассы. Едва ли прошло пять минутъ посл ея ухода, какъ послышался стукъ въ дверь, и когда Эдуардъ отворилъ ее, то сошелся лицомъ къ лицу съ мистеромъ Мефи. Они не выказали ни малйшаго удивленія, не сдлали ни одного вопроса, мистеръ Мефи вошелъ въ домъ съ полнымъ довріемъ, и усвшись на стулъ, бросилъ шляпу на софу. Такое поведеніе казалось тмъ боле страннымъ, что хотя Мефи и Валтерсъ оба жили въ Рентахъ и наврное встрчались боле, чмъ одинъ разъ въ день, но ихъ никогда не видли разговаривающими или обращающими другъ на друга малйшее вниманіе, а здсь, наоборотъ, они казались очень короткими знакомыми, и по ихъ манерамъ можно было подумать, что и десяти минутъ не прошло съ тхъ поръ, какъ они разстались.

Лишь только Мефи услся, какъ окинулъ всю комнату взглядомъ, выражавшимъ тревожное любопытство. Потомъ онъ всталъ со стула, и подойдя къ старому книжному шкафу, внимательно и осторожно осмотрлъ его. Окончивъ это изслдованіе, онъ снова бросился на стулъ и воскликнулъ:— Тутъ нтъ ничего, нтъ ли чего на верху?— Пойдемъ и посмотримъ, было лаконическимъ отвтомъ, и Эдуардъ Валтерсъ, взявъ со стола зажженную свчу, повелъ своего друга на верхъ. Первая комната, въ которую они вошли, была спальня мистера Мостина. Проницательный взглядъ мистера Мефи загорлся, лишь только онъ оглянулъ комнату, и на лиц его появилось выраженіе радости австралійскаго золотопромышленника, поднявшаго самородокъ золота въ двадцать фунтовъ. Онъ прямо подошелъ къ шкатулк и внимательно осмотрлъ ее. Потомъ вынулъ изъ кармана связку ключей и пробовалъ открыть замокъ, но скоро долженъ былъ отказаться отъ своего намренія.— Чортъ бы его побралъ, сказалъ онъ:— замокъ патентованный, и я никакъ не могу открыть его.

— Вздоръ, отвчалъ его другъ:— дайте, я попробую. Я увренъ, что открою его.

Съ этими словами Валтерсъ взялъ ключи и хотлъ уже вложить одинъ изъ нихъ въ замокъ, какъ вдругъ Мефи остановилъ его.— Валтерсъ, сказалъ онъ:— не такъ, вы слишкомъ неловки. Поймите, что я берусь устроить это дло, или я не хочу и знать его. По первымъ вашимъ пріемамъ я вижу, что насъ поймаютъ,

— То есть что вы хотите этимъ сказать? спросилъ Валтерсъ.

— Что вы очень неловки. Нужно такъ обдлать это дльце, чтобъ и слда не осталось на замк — ни даже малйшей царапинки, но по тому, какъ вы начинаете, я знаю, полиція такъ же легко узнаетъ, что это сдлано воровскимъ ключомъ, какъ будто бы на замк осталась надпись, и вмсто того, чтобы свалить всю вину на эту двчонку, мы сами покажемъ, что все было сдлано посторонними. Повторяю еще разъ, я долженъ взять на себя все это дло, или ничего больше и знать не хочу.

— Длайте, какъ хотите: но въ такомъ случа скажите, въ чемъ состоитъ ваше намреніе!

— Мы придемъ сюда въ другой вечеръ — въ послдній до возвращенія старика, и быть можетъ самый удобный, потому что на слдующій день вс будутъ думать, что двчонка употребила въ дло ключи старика, такъ какъ они безъ сомннія у него. Я принесу съ собой нсколько ключей, которые отворятъ хоть какой угодно замокъ и не оставятъ на немъ ни малйшаго слда. Когда, вы думаете, онъ вернется?

— Не знаю, онъ хотлъ написать Джесси за день или за два до своего прізда.

— Хорошо, что вы разузнали обо всемъ заране. Смотрите же, наблюдайте за этимъ и въ свое время дайте мн знать. Теперь посмотримъ, что еще есть у этого старика.

Мистеръ Мефи окинулъ взглядомъ комнату и въ небольшомъ углубленіи ея увидлъ большой шкафъ. Онъ тотчасъ подошелъ къ нему, посл минутнаго осмотра замка, снова вынулъ свои ключи и безъ малйшаго труда отперъ его.

Съ минуту мистеръ Мефи оставался безъ движенія, осматривая предметы, находившіеся передъ его глазами. Тутъ на полкахъ стояло нсколько ящиковъ, на которыхъ на минуту остановился его взоръ, но вниманіе его было особенно привлечено сундукомъ, обитымъ желзомъ и стоявшимъ на полу. Онъ тотчасъ же сдлалъ шагъ впередъ, и нагнувшись, старался поднять его, но по тяжести не могъ этого исполнить. Не могло быть сомннія насчетъ содержанія сундука, это показывала не только самая наружность, но и дв серебряныя вещицы (сливочникъ и сахарница), поставленныя на его крышк.

— Да, тутъ порядочная будетъ тоня, сказалъ Эдуардъ Валтерсъ, стоявшій позади Мефи.

— Кажется, было отвтомъ.

— Въ этомъ нечего и сомнваться, продолжалъ Валтерсъ:— особливо, если вы не можете поднять его.

— Это само по себ, возразилъ Мефи:— не есть еще доказательство. Я часто видлъ такіе сундуки привинченными къ полу извнутри, многіе уже были обмануты этой штукой и рисковали четырнадцатью годами каторжной жизни, а открывъ, находили въ нихъ весьма мало хорошаго. Здсь, однако, я думаю, совсмъ другое дло.

— Что же заставляетъ васъ думать такимъ образомъ?

— Видите вы эти вынутыя вещи — сливочникъ и сахарницу? Въ дом, гд все въ такомъ порядк, это означаетъ, что въ сундук не хватило мста. Однако нужно все длать съ величайшею осторожностію. Узнайте сегодня же отъ двчонки, когда она ожидаетъ своего господина, и, если возможно, мы постараемся распорядиться какъ слдуетъ.

— Но, сказалъ Валтерсъ:— разв вы ничего не хотите сдлать съ этимъ? намекая на вынутые предметы.

— Право, задумчиво возразилъ Мефи: — и самъ не знаю. Да вотъ что, возьмите одинъ изъ нихъ — сливочникъ.

— Почему же не об вещи?

— Потому что, если мы возьмемъ только одинъ сливочникъ, и если по какому либо случаю дла наши пойдутъ дурно, то подозрніе немедленно падетъ на двчонку, такъ какъ вс будутъ говорить, что еслибъ это сдлали воры, то ужь конечно взяли бы все.

— А разв не все равно, если мы потомъ возьмемъ и остальное.

— Если мы найдемъ, что у старика -много денегъ, вотъ здсь, сказалъ Мефи, положивъ руку на шкатулку:— то не знаю еще, дотронусь ли я до этой дряни. Если она останется на мст, то мы этимъ избавимся отъ подозрнія и преслдованія полиціи.

— Какъ хотите, Мефи, но мн бы не хотлось оставлять здсь этотъ сундукъ, сказалъ Валтерсъ.— На первый разъ, я беру этотъ сливочникъ? продолжалъ онъ, протягивая руку.

— Да, и отдайте его вашему отцу, онъ ужь знаетъ, какъ справиться съ нимъ.

— Но, сказалъ Валтерсъ: — онъ даромъ этого не сдлаетъ, если вы думаете, что сдлаетъ, то вы его не знаете.

— Ну, чтожь,— такъ и слдуетъ. Какъ бы то ни было, а онъ все-таки лучше это обдлаетъ, нежели вы. Нужно вести эти дла какъ можно сбивчиве. Теперь я уйду, прежде чмъ она возвратится, я не хочу, чтобы она видла меня.

Заперевъ шкафъ и окинувъ другимъ быстрымъ взглядомъ спальню, мистеръ Мефи сошелъ съ лстницы, и Валтерсъ заперъ за нимъ уличную дверь.

Немного спустя посл ухода МеФи, возвратилась Джесси, въ блаженномъ невдніи всего, что случилось въ ея отсутствіе. Валтерсъ, казалось, былъ въ восторг, увидвъ ее, и съ жаромъ благодарилъ ее за хлопоты.

— Пожалуста не говорите объ этомъ, сказала Джесси:— вдь ужь скоро все будетъ наше общее.

— Какъ вы думаете, спрашивалъ Валтерсъ: — когда вернется старикъ?

— По всей вроятности на первыхъ дняхъ будущей недли. Надюсь, однако, что не раньше вторника, потому что въ понедльникъ вечеромъ мн опять нужно идти въ сберегательную кассу за деньгами.

Поговоривъ еще немного, Валтерсъ ушелъ, а Джесси, заперевъ домъ, отправилась спать, мечтая о счастіи, которое, какъ она думала, готовилось eа.

На пути къ дому мысли Эдуарда Валтерса вращались на весьма разнообразныхъ предметахъ. Во первыхъ, онъ ни въ какомъ случа не одобрялъ совта Мефи совсмъ не брать серебра, если въ шкатулк найдется много денегъ. Какъ и для большей части грубыхъ умовъ, вншній, мишурный блескъ какой нибудь вещи имлъ для него больше прелести, нежели ея внутреннее достоинство. Онъ даже задумалъ сопротивляться и придумывалъ средства уничтожить планы Мефи. Едва ли нужно говорить, что между этими двумя мошенниками не существовало ни малйшей пріязни, и Мефи, какъ боле способный, возбуждалъ въ своемъ друг не только подозрніе, но и зависть. Но все-таки Валтерсъ инстинктивно понималъ, что было бы опасно поссориться съ такою личностью, какъ Мефи, а потому — ршился наконецъ послдовать его совту и спокойно выжидать случая ускользнуть изъ его рукъ. Посл того Валтерсъ принялся раздумывать о дл со сливочникомъ. Ему ничуть не хотлось отдать его въ руки отцу, и онъ сильно колебался, проходя мимо лавки ростовщика,— призывалъ на помощь всю свою бодрость, чтобы войти въ нее, но страхъ гнва Мефи удержалъ его. Посл того онъ уже твердо продолжалъ свой путь по направленію къ дому, и дойдя до Рентъ, увидлъ своего отца, который очевидно поджидалъ его. Эдуардъ Валтерсъ сдлалъ легкую гримасу досады, онъ очень врно угадалъ, что отцу его уже все извстно чрезъ Мефи, но скрылъ свою досаду, и чрезъ нсколько минутъ отецъ и сынъ вмст отправились по направленію къ улиц Бродуэй.

— Мефи говорилъ мн, началъ отецъ:— что ты хотлъ поручить мн что-то продать для тебя, что же именно?

— Вотъ только это, отвчалъ сынъ, украдкою сунувъ ему въ руки серебряный сливочникъ.

— Не много, сказалъ отецъ.— Ужь если ты могъ достать это, то почему же не взялъ еще больше?

— Не знаю, возразилъ Эдуардъ:— Мефи не захотлъ.

— А много тамъ было?

— Да, порядочно, но снаружи одна только сахарница. Я говорю порядочно, потому что такъ думаю:— все заперто на замокъ въ сундук.

— Но почему же Мефи не открылъ его?

— И сундукъ, и шкатулка заперты патентованными замками, такъ что ни одинъ изъ его ключей не подходилъ.

— Зачмъ же сахарницу-то оставили?

— Мефи сказалъ, что это будетъ благоразумне, потому что если дла пойдутъ худо и замтятъ отсутствіе одного сливочника, то это будетъ скоре казаться работой служанки, нежели чьей нибудь другой.

— Довольно справедливо, замтилъ отецъ задумчиво.— Мефи старый воробей, такъ хорошо,— я все обдлаю и скоро буду домой. Не говори матери, что видлъ меня, и отецъ съ сыномъ разстались.

Два дня спустя старшій Валтерсъ вызвался проводить своего сына, когда тотъ пойдетъ къ Джесси. Онъ еще не былъ ей представленъ, и считалъ это хорошимъ предлогомъ для своего визита. Нечего и говорить, что въ виду у него была совсмъ другая цль, ему хотлось увидть расположеніе дома, и вмст съ тмъ удостовриться, не надуваетъ ли ихъ Мефи. Сынъ согласился на предложеніе, и въ сумерки, почти вечеромъ, отецъ и сынъ явились въ домъ мистера Мостина. Когда Джесси узнала, кто такой ея новый гость, она приняла его какъ нельзя радушне, тмъ боле, что старшій Валтерсъ показывалъ видъ, какъ будто считаетъ за особенное удовольствіе познакомиться съ будущей невсткой. Они весело болтали нсколько времени, предметомъ разговора, разумется, была приближающаяся свадьба, дававшая поводъ къ множеству самыхъ разнообразныхъ распросовъ. Манеры его были непринуждены и слова откровенны, а потому онъ скоро овладлъ сердцемъ бдной двушки. Посидвъ около часа, онъ объявилъ, что пойдетъ домой одинъ. Джесси только тогда вспомнила, что ничмъ не угостила его, я сейчасъ же предложила выпить вмст чашку чаю. Онъ, однако, отказался, сказавъ, что по дорог зайдетъ въ трактиръ и тамъ чего нибудь выпьетъ. Молодой Валтерсъ воспротивился этому, говоря, что ему самому хочется пить, и что если Джесси дастъ ему кружку, то онъ сбгаетъ за пивомъ. Но Джесси ршилась вполн разыграть роль хозяйки, и накинувъ шаль и шляпку, отправилась въ трактиръ, говоря, что возвратится мене чмъ черезъ пять минутъ. Лишь только она вышла, какъ отецъ и сынъ бросились наверхъ въ спальню мистера Мостина и начали обозрвать и сундукъ съ серебромъ, и шкатулку. Разсмотрвъ хорошенько, они нашли, что оба замка были патентованные и сдланы однимъ и тмъ же мастеромъ, и что ихъ ключи, которыхъ не забыли захватить, хотя и могли отворить шкафъ, но ничего не могли сдлать съ этими замками.— Сегодня мы ничего не успемъ сдлать, сказалъ старшій Валтерсъ, — мы должны посовтоваться съ Мсфи. Однако — продолжалъ онъ, отворяя дверь шкафа: — я не вижу причины, зачмъ намъ оставлять здсь и это. Онъ взялъ сахарницу, и при вид ея въ немъ пробудилась вся его алчность.— Ты, смотри, не говори Мефи, что она у насъ, не говори тоже, что я былъ здсь сегодня вечеромъ. Если мы закинули тоню, то рыба должна быть наша.

Отецъ и сынъ спустились внизъ и, войдя въ гостиную, первый изъ нихъ положилъ сахарницу въ шляпу и прикрылъ ее своимъ верхнимъ пальто.

Только что они успли ссть, какъ Джесси возвратилась съ пивомъ. Она сейчасъ же засуетилась насчетъ хлба и сыра (къ чести Джесси надо сказать, что въ отсутствіе своего господина она для себя ничего не стряпала), и разостлавъ на столъ скатерть, она вмст съ гостями услась за этотъ скромный ужинъ, общій разговоръ поддерживался самымъ дружескимъ образомъ. Наконецъ старшій Валтерсъ сталъ прощаться, и Джесси, желая угодить своему будущему свекру, хотла подать ему пальто, накрывавшее шляпу. Быстрымъ движеніемъ и съ удивительнымъ присутствіемъ духа, Валтерсъ остановилъ ея руку прежде, чмъ она успла схватить пальто.

— Нтъ, моя милая, сказалъ онъ, съ отлично разыгранной вжливостью:— нтъ еще рано. Когда вы сдлаетесь моей дочерью, тогда можете прислужить мн, если хотите, и я вамъ буду благодаренъ — но не теперь. Эдуардъ, продолжалъ онъ: — помоги мн накинуть пальто. Какой ты лнивецъ!

Эдуардъ тотчасъ понялъ своего отца, и пошелъ къ нему на помощь, стараясь все время держать его спиной къ Джесси, Онъ попросилъ ее посмотрть, не оставилъ ли его отецъ гд нибудь своей палки, давая тмъ ему время спрятать сахарницу подъ мышку, закрыться пальто и отойти въ боле темный уголъ. Старшій Валтерсъ, однако, нашелъ свою палку неподалеку отъ себя, Джесси, прощаясь съ нимъ, вовсе не замтила въ потемкахъ, что онъ что-то съ собой захватилъ.

Лишь только отецъ переступилъ за порогъ дома, какъ встртилъ полисмена, и второпяхъ даже наткнулся на него.— Извините, сказалъ Валтерсъ!— Я не примтилъ васъ.

— Ничего, ничего, отвчалъ полисменъ, потомъ, взглянувъ попристальне въ лицо Валтерса при свт уличнаго фонаря, онъ сказалъ: — Э-э! Теодоръ Валтерсъ,— вы ли это?

Валтерса чрезвычайно смутило, что его узнали, тмъ боле, что самъ онъ де могъ разсмотрть лица полисмена, потому что тотъ стоялъ спиной къ фонарю.

— Да, это я, сказалъ онъ:— но вы-то кто?

— Разв вы меня не помните? Мое имя Томсонъ. Я съ вами служилъ въ дублинской полиціи,— потомъ онъ назвалъ часть города, гд они вмст дежурили. Если Валтерса раздосадовало, что его узнали, то ему было еще непріятне найти, что полисменъ зналъ его, когда онъ еще служилъ въ ирландской полиціи, такъ какъ обстоятельства, сопровождавшія его отставку, весьма плохо рекомендовали его.

— О, да, сказалъ Валтерсъ, притворяясь очень обрадованнымъ:— теперь я вспомнилъ, по вдь вы, кажется, раньше меня оставили ирландскую полицію?

— Нтъ, посл вашего дла я служилъ еще два года, возразилъ Томсонъ.

— Да, сказалъ Валтерсъ:— ни съ однимъ человкомъ не поступили такъ дурно, какъ тогда поступили со мной. Я былъ невиненъ, какъ агнецъ. Когда та старуха поручала мн продать мдный чайникъ, я никакъ не воображалъ, что онъ не ея собственность. Знай я это раньше, да я бы до него не дотронулся!

— Конечно, конечно, да и всякій бы такъ сдлалъ — говорилъ Томсонъ: — но вдь какая она должно быть мошенница, если понапрасну побожилась, что никогда и не думала отдавать его вамъ!

— Не безпокойтесь, будетъ время, когда ей достанется за это, сказалъ Валтерсъ, поднявъ глаза къ небу.— Подобныя вещи не остаются безнаказанными.

— А вы за это порядочно поплатились? спросилъ Томсонъ.

— Двнадцатью мсяцами въ тюрьм, къ моему несчастію.

— Это послужитъ урокомъ, сказалъ Томсонъ нсколько ироническимъ голосомъ, котораго впрочемъ Валтерсъ не замтилъ,— Это послужитъ намъ урокомъ не длать подобныхъ услугъ женщинамъ, я бы ни за что этого не сдлалъ. Вдь съ ними какъ разъ попадешься въ бду. Ну, а чмъ вы теперь занимаетесь?

— Ничмъ особеннымъ. Служу, по мр возможности, нкоторымъ обличителямъ зла, преимущественно тайной справочной контор.

— Тамъ, я думаю, хорошо вамъ платятъ, сказалъ Томсонъ.

— Да, иногда, отвчалъ Валтерсъ: — очень хорошо, но я предпочелъ бы постоянную работу гд нибудь въ другомъ мст. Пожалуйста, если услышите что нибудь въ мою пользу, дайте мн знать.

— Съ удовольствіемъ, А гд вы теперь живете?

— У Фрайнпенской аллеи, въ улиц Тулей, No 7, вторая дверь справа, сказалъ Валтерсъ, стараясь пройти впередъ.

— Хорошо, отвчалъ его пріятель: — если услышу что нибудь, то непремнно дамъ знать, но, послушайтесь моего совта,— если можно, продолжайте лучше вашу обличительную работу, потому что она гораздо удобне и выгодне, чмъ шляться цлую ночь по улицамъ.

Говоря это, полисменъ, какъ бы желая придать силы своимъ рчамъ, два или три раза щелкнулъ пальцами по выпуклости, образовавшейся отъ сахарницы подъ пальто Валтерса, при этомъ всякій разъ раздавался глухой металлическій звукъ.— О-то! продолжалъ онъ:— что это у васъ?

— Ничего особеннаго: кружка, заказанная мною для моей старухи.

— А разв она живетъ у Мостина?

— У Мостина, повторилъ Валтерсъ:— Мостина, какого Мостина?

— Да того старика, живущаго въ домик, изъ котораго вы сейчасъ вышли.

— О, теперь понимаю. Нтъ, продолжалъ онъ немного смутившись:— я заходилъ туда на минутку къ одной извстной мн особ.

— А онъ былъ дома?

— Да вамъ-то какое дло, сказалъ Валтерсъ, стараясь засмяться:— дома ли онъ, или нтъ, мужчина ли это, или женщина.

— Послушайте, отвчалъ Томсонъ, съ насмшливою важностью:— вдь вы немножко устарли для подобныхъ продлокъ.

Валтерсъ еще разъ притворно засмялся и, пожелавъ пріятелю покойной ночи, сказалъ, что очень торопится, полисменъ направилъ свои сторожевые шаги въ противоположную сторону.

Сначала Валтерсъ шелъ довольно весело, но вскор впалъ въ мрачное уныніе. Ничто не могло огорчить его такъ сильно, какъ настоящая встрча съ полисменомъ Томсономъ, знавшимъ его, когда онъ еще былъ членомъ дублинской полиціи, и знавшимъ также о безчестномъ поступк, доставившемъ ему не только отставку, но и продолжительное тюремное заключеніе. Обстоятельства этого дла были слдующія. Будучи женатымъ человкомъ и имя уже сына, онъ задумалъ извлекать выгоды изъ хорошо извстныхъ любовныхъ связей между служанками и полисменами, и для этого выдалъ себя за холостаго. Подъ прикрытіемъ такой маски, онъ усплъ привлечь къ себ сперва вниманіе, а потомъ и привязанность одной уже пожилой кухарки, жившей въ небольшомъ семейств. Эта женщина подъ старость пришла къ тому заключенію, что при пятидесятилтнемъ возраст ей пора было бы пристроить себя въ жизни,— дло не трудное — колъ скоро она знала, что то, чего недоставало ей въ юности, до извстной степени вознаграждалось теперь самою респектабельною суммою въ сберегательной касс. Съ помощію здраваго смысла и порядочнаго запаса хитрости, Валтерсъ усплъ пріобрсти большую власть надъ ея привязанностью. Онъ былъ во всхъ отношеніяхъ человкомъ, ‘созданнымъ для ея денегъ’. Онъ былъ не молодъ и не легкомысленъ, а напротивъ, весьма степененъ и всми уважаемъ. Нсколько времени ухаживанье шло очень счастливо, и одно только слегка безпокоило старую лэди, это непреодолимая страсть Валтереа безпрестанно занимать по полъ-кроны. Просьбы о такомъ нескончаемомъ займ денегъ сначала ей надодали, а подъ конецъ, когда однажды ему вздумалось попросить, все-таки заимообразно, пять фунтовъ, терпнье ея лопнуло. При этомъ случа они наговорили другъ другу колкостей, больше конечно она, но не смотря на то, маленькая ссора кончилась довольно миролюбиво, потому что Валтерсъ откровенно выразилъ свое сожалніе, что огорчилъ ее, и общалъ никогда больше не просить денегъ, разв только на покупку права торговли, запасовъ и всхъ принадлежностей мелочной лавочки — верхъ честолюбія большей части кухарокъ,— но что распоряжаться всмъ этимъ будетъ только она.

Около двухъ недль спустя, вслдствіе разныхъ ничтожныхъ обстоятельствъ, въ вид чайныхъ ложечекъ, затерявшихся безъ надежды снова найти ихъ, хозяинъ этихъ ложечекъ началъ наблюдать за прислугой, и однажды вечеромъ увидлъ, что Валтерсъ съ осторожностью выходилъ изъ дому, пряча что-то подъ пальто. Онъ тотчасъ бросился за нимъ, схватилъ его за воротникъ и настоятельно требовалъ показать ему, что именно было у него подъ пальто. Валтерсъ началъ отбиваться, стараясь оттолкнуть его, но безуспшно, а тутъ какъ нарочно подвернулся полисменъ, и онъ принужденъ былъ признаться, что несетъ чайникъ, который дала ему кухарка съ порученіемъ продать, хозяин дома, взглянувъ на чайникъ, призналъ его за свою собственность. Валтерса немедленно арестовали. Дло поручили судебному слдствію, несчастную кухарку отдали на поруки, но ея господинъ до такой степени былъ увренъ въ ея невинности, что соглашался, внести за нее какой угодно штрафъ. На слдствіи Валтерса нашли виновнымъ, но его подругу освободили отъ тюрьмы, потому что противъ нея не представлялось никакихъ явныхъ уликъ, и кром того ея пятнадцатилтняя служба въ одномъ и томъ же дом служила ручательствомъ за ея невинность и возвышала ее въ глазахъ судьи и присяжныхъ, съ приличными подобному случаю выраженіями она вышла изъ суда безъ малйшаго пятна на своемъ имени. Валтерса же судья приговорилъ къ двугодичному заключенію въ тюрьм съ обреченіемъ на тяжкія работы. По истеченіи этого срока Валтерсъ возвратился въ Лондонъ, то главнымъ образомъ доставалъ себ пропитаніе службою въ должности агента одного изъ самыхъ отвратительныхъ учрежденій — тайной справочной конторы — и другими еще мене честными путями.

Валтерсъ шелъ и, размышляя о несносномъ обстоятельств, что его прежній сослуживецъ-полисменъ узналъ его, соображалъ, не могутъ ли произойти изъ этой встрчи какія нибудь непріятныя послдствія, какъ вдругъ онъ остановился и тревожно осмотрлся: ему показалось, что онъ увидлъ Томсона-полисмена въ темнот на другой сторон улицы, который какъ будто наблюдалъ за нимъ. Посмотрвъ внимательне, онъ однако нашелъ, что предполагаемый Томсонъ повернулъ за уголъ и пошелъ по противоположному направленію. Подумавъ съ минуту, онъ ршилъ, что это ни боле ни мене, какъ слдствіе подозрительности, длающей насъ трусами, и продолжалъ свой путь къ дому. Дойдя до Вестминстерскаго моста онъ началъ размышлять, нужно ли нести дальше эту сахарницу, или продать се одному знакомому торговцу, лавка котораго находилась по близости. Онъ поршилъ на послднемъ и вошелъ въ маленькую, темную лавчонку, освщенную огаркомъ свчи у самаго подножія моста. Торговецъ, почтенный старичокъ, еврейской расы, сдлалъ ему нсколько вопросовъ, на которые Валтерсъ отвчалъ довольно бойко. Сахарница была взвшена, Валтерсъ получилъ деньги и сейчасъ же удалился. Не усплъ онъ сдлать полдюжины шаговъ, какъ молодой человкъ, съ наружностью деревенскаго жителя, остановилъ его у газоваго фонаря и попросилъ указать дорогу къ Кенсингтонъ-Кроссу. Валтерсъ удовлетворилъ его желанію, молодой человкъ, какъ будто не совсмъ понявъ его, возобновилъ свой вопросъ, и съ простоватымъ видомъ смотрлъ ему прямо въ лицо. Валтерсъ повторилъ отвтъ, который молодой человкъ на этотъ разъ понялъ, и поблагодаривъ незнакомца за такую услугу, пожелалъ ему покойной ночи.

ГЛАВА XV.

НАДЪ РЕНТАМИ ПРОНОСИТСЯ АНГЕЛЪ ИСТРЕБИТЕЛЬ.

Теперь мы должны воротиться къ нашему герою и его жен. Торговля птицей процвтала у нихъ отличнйшимъ образомъ, такъ что имъ представилась уже возможность внести нсколько фунтовъ въ сберегательную кассу, Мефи разъигрывалъ роль дловаго человка весьма удовлетворительно. Дюкъ каждый день отдавалъ ему отчетъ въ своей торговл и выплачивалъ слдующія за товаръ деньги вмст съ условными процентами. Два раза въ недлю, въ назначенномъ мст близь Кеннингтонскаго выгона Дюкъ встрчалъ пріятели МеФи и получалъ отъ него корзинку дичи, иногда больше, чмъ въ другіе разы, иногда меньше, но всегда прекрасную и свжую, хотя и*не совсмъ жирную. Принявъ ее, Дюкъ возвращался домой и тамъ совершалъ надъ птицей посмертный туалетъ. Въ этомъ случа искусство и опытность мистриссъ Дюкъ приносили большую пользу ея мужу, хотя артистическую отдлку,— какъ-то обвязку птицъ, чтобы он казались полне, опаливанье ихъ и обсыпанье мукой, чтобы по возможности скрыть ихъ возрастъ, и тому подобные, пріемы,— она всегда предоставляла боле утонченному искусству своего супруга. Когда все было готово, Дюкъ надвалъ блузу, которую Джемима постоянно содержала въ такой безукоризненной чистот, какую только можно видть въ балетахъ театра Викторія,— гд, впрочемъ, она и усвоила понятія о пасторальной жизни,— и отправлялся въ свой обычный обходъ. Благодаря своей любезности, онъ усплъ пріобрсти весьма респектабельныхъ покупателей, такъ что его не разъ упрашивали открыть небольшую лавку въ Вандсвортской улиц, и къ торговл птицей присоединить кстати и торговлю мясомъ, но Джемима весьма справедливо замчала, до какой степени опасно чувство честолюбія, а такъ какъ онъ смотрлъ на нее, какъ на свою лучшую половину, то подавлялъ въ себ возвышенныя стремленія, до тхъ поръ, пока ихъ обстоятельства, хотя и находившіяся въ цвтущемъ состояніи, примутъ боле прочное основаніе.

На другое утро посл описанной нами вечерней сцены въ дом мистера Мостина, когда Джесси Морганъ уходила подать объявленіе, что намрена вынуть изъ сберегательной кассы десять фунтовъ, Мефи спустился съ лстницы къ Дюку и Джемим и заявилъ, что пришелъ проститься съ ними на нсколько дней. Онъ не могъ положительно сказать, на сколько именно дней, но во всякомъ случа не мене двухъ недль. У него былъ дядя, который сильно занемогъ и желалъ его видть, и хотя Мофи ничего не надялся получить въ наслдство, но все-таки по долгу христіанина онъ долженъ былъ навстить старика на его смертномъ одр. Джемима вполн соглашалась съ нимъ и говорила, что этотъ долгъ должно непремнно исполнить. Мефи повидимому остался очень доволенъ ея одобреніемъ, и потомъ, обратясь къ Дюку, сказалъ ему, что птица будетъ доставляться ему по прежнему, но чтобы онъ не платилъ ничего за нее тому, кто принесетъ, а лучше пусть оставляетъ деньги до его возвращенія, когда они могли бы разсчитаться какъ слдуетъ и за дичь, и за квартиру. Само собою разумется, противъ этого Дюкъ ничего де могъ возразить и только выразилъ сожалніе, что лишится пріятнаго общества на время отсутствія Мефи, но такъ какъ это требовала необходимость, то онъ пожалъ руку своему пріятелю и пожелалъ ему счастливаго и веселаго пути, на сколько можетъ быть онъ веселъ, судя по грустному свойству его цли. Желанія Джемимы были одинаковы съ ея мужемъ, и Мефи удалился.

Въ теченіе первой недли отсутствія Мефи дла у Дюка и его жены шли хорошо, даже такъ хорошо, что въ субботу вечеромъ, когда сведены были счеты, мужъ и жена нашли, что ихъ недльные барыши были таковы, какихъ они не получали съ тхъ поръ, какъ занялись этимъ дломъ. Одно только обстоятельство безпокоило ихъ, что послднее количество птицы, полученной изъ провинціи, было боле обыкновеннаго и что значительная часть ея оставалась не распроданною,— но такъ какъ погода стояла довольно холодная и какъ чуланъ ихъ превосходно былъ приспособленъ для этой цли, то не представлялось ни малйшаго риска гъ ея сохраненіи до понедльника.

Въ понедльникъ, какъ и всегда, Дюкъ отправился въ опредленный на этотъ день обходъ и воротился домой позже обыкновеннаго,— около шести часовъ вечера. Въ этотъ день его торговля сопровождалась отличнымъ успхомъ, — онъ вошелъ въ домъ съ одной только птицей. Исключительному ея положенію, конечно, не слдовало удивляться, потому что она ни подъ какимъ видомъ не имла пріятной наружности. Она была суха и костлява, а кожа ея ногъ говорила, что когда-то она была гораздо моложе. Говоря правду, Дюкъ, увидвъ ее, до нкоторой степени устыдился и съ тмъ вмст ршилъ не показывать ее своимъ покупателямъ. Джемима одобрила такую ршимость и за тмъ благоврная чета приступила къ совщанію, какъ должно поступать съ ней. Джемима была такого мннія, что въ отваренномъ вид она будетъ жестка, а въ зажаренномъ хуже того, но въ то же время, разумется, совершенно безсознательно, намекнувъ на итальянскую пословицу, что ‘старый птухъ только и годенъ на бульонъ’, предложила испытать этотъ способъ. Дюкъ, по британскому отвращенію къ всякаго рода бульонамъ, не соглашался съ такимъ мнніемъ, но въ то же время не предвидлъ возраженій къ тому, чтобы отварить къ ужину залежалую птицу. Во время этого совщанія кто-то постучался въ дверь, и вслдъ за словомъ ‘войдите’,— въ ней показался Гобби. Его появленіе ясно показывало, что онъ былъ чмъ-то взволнованъ,— его лицо далеко не имло своего обычнаго выраженія.

— Я къ вамъ на минуту,— сказалъ онъ, обращаясь къ Дюку.— Я бы желалъ, чтобы вы или ваша супруга оказали намъ помощь. Этой бдной солдатской жен очень дурно.

— Что же съ ней сдлалось? спросила мистриссъ Дюкъ,

— Да вотъ ужь недль шесть, какъ она захворала, и съ каждымъ днемъ ей все хуже и хуже. Докторъ говоритъ, что чахотка, онъ далъ ей чего-то отъ грудной боли, но я подозрваю, что тутъ не чахотка, а скоре голодъ.

— Неужели же мужъ ничего для нея не длаетъ?

— А что же онъ сдлаетъ? сказалъ Гобби.— Теперь онъ съ полкомъ своимъ въ Дублин,— да если бы и здсь былъ, то не много бы помогъ ей. На прошлой недл онъ прислалъ ей десять шиллинговъ, и они вс ушли за квартиру.

— А ребенокъ ея?

— Полагаю,— умираетъ. Не думаю, что онъ доживетъ до утра, да едва ли и мать-то переживетъ его.

— Что она ла сегодня? спросила мистриссъ Дюкъ.

— Ничего вовсе, я принесъ ей горячую сосиску, но она сказала, что не можетъ ее сть. Пожалуйста, мистриссъ, придите, вы сдлаете ей благодяніе. Кром меня, при пей нтъ ни души, чтобы поговорить съ ней, а я плохой говорунъ,

— Хорошо, сказала мистриссъ Дюкъ:— идите назадъ, я буду минуты черезъ дв или три.

— Благодарю васъ, вы очень добры, сказалъ Гобби и вышелъ изъ дому.

Едва только онъ удалился, какъ мистриссъ Дюкъ предложила мужу, чтобы птицу, о которой у нихъ шло совщаніе, поставить на огонь и сварить бульонъ для несчастной женщины, разумется, Дюкъ согласился на это со всею готовностью. Джемима взяла лучшую кострюлю,— вытерла ее передникомъ, налила водой и опустила въ нее на скорую руку приготовленную птицу. Потомъ подбросила свжаго угля, поставила на него кострюлю и опустилась на колно, чтобы раздуть огонь. Во время этого занятія кто-то снова постучался въ дверь и получилъ позволеніе войти. Дверь немедленно отворилась, и Джемима, воображая, что это былъ Гобби, продолжала раздувать огонь, предоставивъ Дюку, который сидлъ на стул и отъ усталости дремалъ, объясняться съ нимъ.

— Послушай, Джемми Дуксъ, въ хорошемъ ли ты сегодня расположеніи? сказалъ хриплый женскій голосъ.

Джемима съ изумленіемъ повернула голову, чтобы взглянуть на постительницу, и къ крайнему своему отвращенію увидла передъ собой мистриссъ О’Флагерти. Дюкъ удивился не мене жены, но съ просонковъ ничего не сказалъ. Прежде чмъ отвтить, Джемима положила мхи, встала съ колней, но даже и тогда негодованіе ея было такъ сильно, что она не могла найти словъ выразить свои чувства. Слышать, что такое созданіе, какъ мистриссъ О’Флагерти, обращается къ ея мужу такой фамильярностью, было для нея, какъ для любящей жены, боле чмъ она могла вынести, — въ этихъ словахъ она услышала не только низкую пародію на имя мужа, которое дано было въ честь Дюка Веллингтона, но и насмшку на его настоящее занятіе {Ducks — значитъ утки.}. Выпрямивъ гигантскій свой ростъ, Джемима приготовилась говорить съ достоинствомъ, которымъ хотла поразить наглую постительницу, но мистриссъ О’Флагерти предупредила ее. Съ видомъ, показывающимъ, что вовсе не замчаетъ присутствія добродтельной Джемимы, она продолжала:

— Дуксъ,— будь такъ добръ,— помоги намъ. Несчастному Страйду очень дурно сегодня. Я думаю, едва ли онъ проживетъ до утра. Врачъ для бдныхъ говоритъ, что одна только хорошая пища поддержитъ его,— а гд мн взять ее?— я сама сегодня ничего не ла. Я бы не просила тебя, Дуксъ, если бы сама могла что нибудь сдлать, но видитъ Богъ, что цлый день и вечеръ совалась во вс углы — и безъ всякой пользы. Забжишь въ трактиръ, встртишь старыхъ знакомыхъ, попросишь у нихъ шесть пенсовъ, а они подчуютъ джиномъ. Когда я объясняла имъ, что буду благодарна, если они одолжатъ хоть сколько нибудь денегъ для бдняка, который у меня на рукахъ, они хохотали надо мной и говорили, что я только и хочу сорвать съ нихъ стаканъ джину. Бросалась я и въ другія мста и все безполезно. Зайду куда нибудь въ лавку, или заговорю съ какой нибудь особой,— смотришь, полисменъ тутъ какъ тутъ. Просто бда, да и только.

— И по дломъ вамъ, сказала Джемима съ большимъ достоинствомъ.

— Не съ вами говорятъ, ма’мъ! вскричала мистриссъ О’Флагерти.— Длайте свое дло, и отвчайте, когда васъ спрашиваютъ.

— Я думаю, ма’мъ,— возразила Джемима — ея достоинство и вмст съ нимъ злоба возвышались все боле и боле:— если вы позволяете себ говорить съ моимъ мужемъ такъ фамиліарно, то я имю право вмшаться въ такой разговоръ и вмшиваюсь.

— Успокойтесь, пожалуйста, об,— сказалъ Дюкъ.— Неужели же Страйдъ такъ нехорошъ, какъ вы говорите?

— Сходите и посмотрите сами! отвчала О’Флагерти.— Я пожалуй останусь здсь, чтобы не возбуждать ревности въ вашей жен.

— Ревности! вскричала Джемима.— Да кто станетъ ревновать къ подобному созданію. Это значитъ унизить себя.

Терпніе, особливо въ минуты душевнаго волненія, не принадлежало къ качествамъ мистриссъ О’Флагерти и она начала длать возраженія, повторять которыя здсь мы находимъ неудобнымъ. Дюкъ долженъ былъ снова вмшаться.

— Если вы проводите меня, то я сейчасъ же отправлюсь, сказалъ онъ мистриссъ О’Флагерти.

— Благодарю васъ, сказала эта лэди съ сардонической улыбкой:

— Я не хочу рисковать своей репутаціей, и потому съ вами не пойду.

Мистриссъ Дюкъ разразилась саркастическимъ смхомъ. Опасность между этими двумя лэди, доходившая до крайностей, становилась очевидною. Бдный Дюкъ не зналъ, что ему длать. Онъ желалъ чмъ нибудь помочь несчастному Страйду, и въ тоже время боялся оставить мистриссъ О’Флагерти и свою жену вмст.

Мистриссъ О’Флагерти поняла его.

— Идите же, Дуксъ, сказала она: — и посмотрите Страйда. Я до вашего возвращенія побуду здсь, за вашими дверьми, такъ что жена ваша можетъ видть меня, если ей угодно. Вы славный малый, продолжала она:— и мн не хочется огорчать васъ,— а то бы я дала себя знать вашей красавиц.

Чтобы положить конецъ этой сцен, Дюкъ призналъ за лучшее сейчасъ же удалиться. Уходя, онъ спросилъ, есть ли свча въ комнат Страйда?

— Свча! а откуда я возьму ее?— было отвтомъ.— Тамъ есть огонь, и для этого я должяа была разломать одинъ изъ пары моихъ стульевъ.

— Гд его комната? спросилъ Дюкъ, который зналъ Страйда только на видъ.

— Разумется въ самомъ верху. Берегитесь, когда пойдете по лстниц,— она очень опасна,

Дюкъ немедленно перешелъ на противоположную сторону Рентъ, а мистриссъ О’Флагерти расположилась за дверями комнаты Дюка, распвая вовсе горло:— ‘О, красавица моя!’ — и этимъ самымъ давая знать мистриссъ Дюкъ о своемъ присутствіи. Джемима между тмъ оставалась въ комнат, состояніе ея души представляло въ эти Минуты довольно замчательный психологическій этюдъ. Она сла на стулъ по средин между дверью и очагомъ, ея взглядъ устремленъ былъ на кострюлю, а слухъ сосредоточенъ на пніи мистриссъ О’Флагерти, которое она справедливо принимала за вызовъ на брань. Огонь горлъ ярко, кострюля закипла. Джемим нужно было дйствовать, и она на время забыла мистриссъ О’Флагерти, не переставая впрочемъ слушать пронзительное пніе. Но чмъ дале она слушала, тмъ гнвъ ея становился сильне,— и наконецъ дошелъ до того, что въ ней пробудилось непреодолимое желаніе вцпиться въ свою соперницу. Скрпя сердце, она старалась, однако, подавить въ себ это желаніе, внутреннее ея достоинство говорило ей, что она много потеряетъ, даже если выйдетъ и побдительницей,— смшавъ свое имя съ именемъ такой низкой твари. Несмотря на то, желаніе все боле и боле усиливалось въ ней, и она уже хотла удовлетворить его, какъ, къ счастію, мистриссъ О’Флагерти на минуту замолкла и вслдъ затмъ вошелъ Дюкъ. Послднія слова, долетвшія до слуха мистриссъ Дюкъ, были: — Ну вотъ спасибо теб, Дуксъ,— ты добрый человкъ.

Джемима встртила мужа далеко не ласково, ей досадно было его обращеніе съ мистриссъ О’Флагерти. Послднія слова этой лэди подлили масла въ огонь. Дюкъ, однако, не обратилъ вниманія на взволнованное состояніе своей жены и удовольствовался только тмъ, что спросилъ, готовъ ли бульонъ. Отвта не было. Дюкъ повторилъ вопросъ, но результатъ былъ тотъ же.— Джемима, сказалъ онъ наконецъ довольно суровымъ (для него) тономъ: — теперь не время сердиться. Бдный Страйдъ умираетъ,— а эта гадина берегла его все время. Придетъ пора, когда, можетъ статься, и теб понадобится помощь, и ты будешь благодарна добрымъ людямъ!— поэтому не сердиться, а должно радоваться при вид подобныхъ людей.

Эти слова Дюка тронули Джемиму сильне проповди архіепископа Кантерберійскаго. Она не отвтила ни слова, но наклонилась, поцаловала его, въ то время какъ онъ выпрямясь стоялъ передъ ней, и потомъ обратилась къ бульону. Убдясь, что процессъ ея стряпни идетъ удовлетворительно, она оставила ее наблюденію мужа, а сама отправилась въ квартиру Гобби.

О посщеніи Дюкомъ Страйда немногое можетъ быть сказано, но это немногое было очень грустно. Дюкъ, достигнувъ дома, съ большимъ трудомъ усплъ подняться на лстницу. Войдя въ комнату больнаго, онъ едва могъ дышать, до такой степени тяжелъ былъ въ ней воздухъ. Комната представляла собою картину самой жалкой нищеты. Въ окнахъ почти вс стекла были выбиты и, чтобы воспрепятствовать доступу холода, заткнуты клочками сна, соломы или тряпьемъ. Несмотря на то, въ нкоторыхъ мстахъ оставались большія скважины, служившія для комнаты единственной вентиляціей. На очаг чуть-чуть теплился огонь, котораго не только было достаточно, чтобы пролить по комнат тусклый свтъ, но и доказать полуобгорлыми кусками топлива, что показанія мистриссъ О’Флагерти были справедливы и что дйствительно они состояли изъ частей ея ломанаго стула. На полу, на чемъ-то похожемъ на тюфякъ или матрасъ, набитый хлопкомъ, сномъ и стружками, подъ рванымъ одяломъ, лежалъ несчастный Страйдъ. Смерть уже положила свою печать на его лицо, но онъ былъ спокоенъ и совершенно покоренъ своей участи. Дюкъ наклонился надъ нимъ и ласковымъ голосомъ сказалъ: — Вы, конечно, не знаете меня,— но я здшній и живу на противоположной сторон. Мистриссъ О’Флагерти сказала мн, что вы очень больны, и я пришелъ узнать, не могу ли чего нибудь сдлать для васъ.

— Премного вамъ благодаренъ, отвчалъ больной. Если вы подадите мн библію, которая лежитъ на окн, я принесете свчу, то мн больше ничего не нужно,— я знаю, что я умираю и благодарю за это Бога.

— Вотъ библія, сказалъ Дюкъ: — свчку же сейчасъ вамъ пришлю, но не хотите ли чего нибудь пость?

— Нтъ,— благодарю васъ. Мистриссъ О’Флагерти говорила, что я долженъ сть, иначе умру, но я не безпокоюсь о смерти,— и чмъ скоре умру, тмъ лучше, потому что жизнь моя служитъ въ тягость другимъ, а мн самому не доставляетъ никакого удовольствія.

— Однако, продолжалъ Дюкъ тмъ же кроткимъ ласковымъ тономъ:— не могу ли я сдлать для васъ чего нибудь еще?

— Больше ничего… благодарю васъ, по крайней мр ничего больше я не имю права требовать отъ васъ,— хотя одному Богу извстно, какъ мучитъ меня мысль…

— Какая же? спросилъ Дюкъ.

— Что я буду похороненъ отъ прихода.

По возвращеніи домой, Дюкъ увидлъ (и даже услышалъ), что мистриссъ О’Флагерти стояла у его дверей.— Вотъ вамъ полкроны, сказалъ онъ:— купите для Страйда свчу и еще, чего онъ захочетъ. Завтра передъ выходомъ въ городъ я съ нимъ увижусь.

Отвтъ на это, возбудившій такое невольное негодованіе въ мистриссъ Дюкъ, намъ уже извстенъ.

Джемима въ свою очередь, придя въ домъ, гд квартировалъ Гобби, съ трудомъ поднялась на лстницу и вошла въ комнату несчастной больной. Меблировка комнаты была въ высшей степени бдная, но все-таки несравненно превосходне комнаты Страйда. Здсь, по крайней мр, была порядочная постель, былъ каминъ съ пылавшимъ огнемъ,— былъ небольшой, старый, о трехъ ногахъ столъ, на которомъ горла свча, и чрезвычайно ветхій стулъ. Джемима подошла къ кровати и расположилась на противоположной сторон отъ Гобби. Несчастное созданіе смотрло на нее съ той грустной улыбкой, которая такъ хорошо должна быть знакома посщающимъ бдныхъ больныхъ женщинъ, сознающихъ, что посщеніе это длается имъ въ вид милостыни.

— Я готовлю для васъ вкусный бульонъ,— сказала Джемима:— Когда онъ вскипитъ, я принесу его вамъ. Теперь за нимъ смотритъ мой мужъ

Въ знакъ благодарности, бдная женщина кивнула головой,— она была такъ слаба, что говорить не могла.

— А ваша малютка? спросила Джемима.

Жена солдата отдернула рваное стеганное одяло на столько, что Джемима увидла подъ нимъ изнуреннаго блднаго ребенка, въ которомъ никакое человческое искусство не могло бы продлить жизнь на недлю. Съ полуоткрытыми глазами, онъ невидимому спалъ, пріютись къ матери, но всего вроятне онъ былъ спокоенъ и не плакалъ единственно по совершенному отсутствію жизненныхъ силъ. Мать нагнулась слегка, чтобы взглянуть на ребенка, и потомъ приподняла глаза свои съ особеннымъ умоляющимъ выраженіемъ въ лиц, съ которымъ женщины показываютъ больныхъ своихъ дтей тмъ, на кого возлагаютъ надежду.

— Какая миленькая крошка, нжно сказала Джемима (Джемим, ври всей ея доброт, предстояло дать отвтъ за боле тяжелые грхи, нежели эта маленькая ложь). Бдная мать снова посмотрла на свое дтище, и потомъ съ слезами на глазахъ, едва слышнымъ голосомъ произнесла:— какъ бы я желала, чтобы онъ не умеръ.

Но для несчастной женщины не представлялось ни малйшей надежды на такое счастіе, и Джемима, при всемъ желаніи угодить матери, не ршилась ободрять се и перемнила разговоръ на обыкновенные совты поддерживать силы и спокойствіе и не изнурять себя изъ-за ребенка.— Постарайтесь, моя милая, заснуть хоть на полчаса, къ тому времени будетъ готовъ бульонъ и я принесу его къ вамъ.

Мпетрнесъ О’Флагерти, получивъ отъ Дюка полкроны, тотчасъ же распорядилась купить немного молока, немного джину, немного хлба, масла и свчу. По возвращеніи домой, она воткнула свчу въ старую бутылку, зажгла ее и принесла изъ своей комнаты маленькую кострюлю, чтобы согрть молоко. Когда это было сдлано, она перелила молоко въ чайную чашку, прибавила въ него немного джипу, подошла къ Страйду, приподняла ему голову и нжно поднесла чашку къ губамъ. Бдный Страйдъ не могъ уже глотать, и потому отвернулся отъ чашки, — это сильно раздражило мистриссъ О’Флагерти и она, чтобы ободрить больнаго, осыпала его градомъ брани. Несчастный Страйдъ, стараясь угодить ей, сдлалъ вторичную попытку проглотить, но безуспшно, и мистриссъ О’Флагерти, уже безъ всякой брани, поставила чашку и опустила голову больнаго на подушку. Языкъ этой женщины и ея нжный уходъ за больнымъ представляли удивительный контрастъ. Очевидно, что она была весьма опытная нянька, но гд она пріобрла эту опытность, сказать невозможно.

Замтивъ, что Страйдъ сильно страдаетъ, она ршилась перевязать его рану. Съ этой цлью она прежде всего взяла съ постели библію. Она сдлала это съ особеннымъ благоговніемъ, которое казалось тмъ боле поразительнымъ, что ее никто и никогда не видлъ въ церкви. Каждый разъ, когда Страйдъ спрашивалъ библію, она подавала ее молча,— по никакія просьбы съ его стороны не могли убдить ее почитать ему, а просьбы эти при слабомъ зрніи больнаго были весьма часты,— отказы ея въ этихъ случаяхъ никогда не сопровождались какими нибудь рзкими выраженіями. Мистриссъ О’Флагерти раскрыла страшную рану и приложила къ ней мазь, которую утромъ получила изъ больницы. Все это было сдлано нжно, быстро и искусно, и бдный страдалецъ почувствовалъ небольшое облегченіе, когда голова его снова была опущена на рваную подушку. Въ теченіи нсколькихъ минутъ господствовала тишина, но вдругъ мистриссъ О’Флагерти замтила, что Страйдъ шевелитъ губами, и она поспшила нагнуться къ нему, чтобы легче разслушать слова:— Какъ жаль, говорилъ онъ:— что вы, такая добрая, не можете обойтись безъ ругательствъ! Мистриссъ О’Флагерти язвительно улыбнулась и съ минуту оставалась безмолвною. Потомъ съ горечью сказала: — Я полагаю, Страйдъ, вы думаете, что мн слдовало бы раскаяться и сдлаться респектабельной. Это не такъ легко, какъ вамъ кажется. Три-четыре года тому назадъ я ршилась было испытать это, дйствительно я каялась въ своемъ поведеніи, какъ иногда каюсь и теперь, но это ни къ чему не повело, Я отправилась къ пастору, который такъ много проповдуетъ о падшихъ сестрахъ, какъ онъ называетъ насъ. Я принесла ему покаяніе и сказала, какъ сильно хотлось мн сдлаться респектабельной. Съ минуту онъ посмотрлъ на меня очень сомнительно.— Сколько теб лтъ? спросилъ онъ.— Сорокъ пять, отвчала я. Онъ печально покачалъ головой.— Боюсь, сказалъ онъ:— едва ли можно поврить въ раскаяніе женщины, которой минуло сорокъ.— Нтъ, Страйдъ, ужь я останусь тмъ, что я есть. Вс ненавидятъ меня — быть можетъ они и правы — за то и я въ свою очередь всхъ ненавижу.

Посл непродолжительной паузы она продолжала съ такимъ чувствомъ въ голос и манерахъ, какого въ ней, по всей вроятности, не подозрвали даже самые близкіе ея знакомые.— Страйдъ, если я когда обидла васъ,— впрочемъ, я знаю, что часто обижала,— то простите меня,— я это длала безъ злобы. Ужь такая у меня привычка, отъ которой не могу отстать. Страйдъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы отвтить,— вмсто того онъ подалъ ей руку.— Какая холодная у васъ рука! сказала она:— положите ее опять подъ одяло. И она помогла ему сдлать это, накинула на одяло свой рваный платокъ, чтобъ увеличить теплоту, и потомъ сла въ ногахъ постели. Нсколько времени она сидла молча, склонивъ на грудь голову,— потомъ приподняла глаза и взглянула на больнаго. Страйдъ былъ совершенно спокоенъ,— его дыханіе едва было слышно.— Бдный, сказала она: — я рада, что ты успокоился. Затмъ она снова приняла прежнюю позу и съ полчаса оставалась въ глубокой задумчивости. Убдясь, что Страйдъ совсмъ успокоился, она встала, поставила свчку на очагъ, вышла изъ комнаты и спустилась съ лстницы въ свою квартиру. Здсь, ощупью, но впрочемъ довольно свободно, такъ какъ въ комнат почти вовсе не было мебели, отъискала плоскую склянку, подобную тмъ, которыя иногда красуются въ питейныхъ лавочкахъ, положила ее въ карманъ и безъ шляпки и платка вышла изъ дому.

Между тмъ въ другой бдной комнат Джемима, въ ожиданіи приготовленія бульона, утшала, какъ могла, умирающую женщину. Гобби стоялъ по другую сторону кровати совершенно безмолвный и безъ всякаго движенія. Наконецъ Джемима встала и, прошептавъ Гобби, чтобы онъ не уходилъ до ея возвращенія, спустилась съ лстницы и черезъ дворъ пришла домой. Здсь Дюкъ усердно наблюдалъ за бульономъ. Джемима отвдала его и нашла превосходнымъ, сняла съ огня, перелила въ чашку и, прибавивъ для вкуса соли и перцу, приказала Дюку ложиться спать, чтобы на слдующее утро онъ могъ встать въ свое время и съ свжими силами. Дюкъ, во всемъ безпрекословно повиновавшійся своей жен, приступилъ уже къ ночному туалту прежде чмъ Джемима затворила дверь, но вскор долженъ былъ остановиться. За дверями послышался голосъ Джемимы, въ которомъ звучалъ сильный гнвъ. На ея голосъ отвчалъ другой, едва ли еще не гнвне, и черезъ нсколько секундъ поднялась сильная перестрлка, такъ что Дюкъ долженъ былъ снова одться и выбжать за дверь на помощь къ жен. Здсь онъ нашелъ Джемиму и мистрлссъ О’Флагерти въ весьма горячемъ спор, при чемъ мистриссъ О’Флагерти употребляла выраженія, которыхъ мы не смемъ повторить, а Джемима, къ сожалнію должно сказать, возвышала свой голосъ до такихъ нотъ, которыхъ содрогнулась бы въ боле спокойныя минуты. Споръ усиливался и переходилъ уже въ брань несмотря на вс попытки Дюка къ умиротворенію, какъ, къ счастію, проходившій въ конц Рентъ полисменъ, услышавъ шумъ, явился для водворенія порядка и тишины. Джеашма только теперь замтила все неприличіе своего поведенія, и потому бросилась съ своей паціентк, оставивъ мужа раздлываться съ полисменомъ. Само собою разумется, мистриссъ О’Флагерти была Знакома съ явившимся блюстителемъ порядка и не замедлила обратиться къ нему за защитой отъ нападеній Джемимы, но полисменъ былъ такъ нелюбезенъ, что не обратилъ на ея жалобу ни малйшаго вниманія и объявилъ ей, что если она не уйдетъ домой, то онъ возьметъ ее въ полицію и за нарушеніе спокойствія запретъ на замокъ. Мистриссъ О’Флагерти удалилась, Дюкъ, поговоривъ немного съ полисменомъ, воротился домой и легъ спать, но не могъ заснуть въ теченіе нсколькихъ часовъ.

Мистриссъ Дюкъ, по приход къ больной, нашла, что ребенокъ плакалъ, а мать старалась его успокоить. И плачь ребенка и голосъ матери ясно говорили, какъ въ нихъ обоихъ мало оставалось жизни. Мать до такой степени была слаба, что при всхъ своихъ усиліяхъ, не могла приподняться и облокотиться. Джемима подняла ребенка и на минуту отдала его на руки Гобби, а сама между тмъ поправляла постель. Она положила подушку такъ, чтобы больная могла сидть въ постели и кушать бульонъ, потомъ приподняла ее, но черезъ нсколько секундъ больной сдлалось дурно и Джемима принуждена была оставить ее въ прежнемъ положеніи. Обморокъ до такой степени былъ силенъ, что Джемима серьезно стала тревожиться, что онъ кончится не иначе, какъ съ окончаніемъ жизни, но наконецъ больная немного поправилась. Лишь только она пришла въ чувство, какъ Джемима взяла чайную ложку и начала кормить ее бульономъ. Больная съ большимъ трудомъ проглотила нсколько ложекъ и потомъ сдлала движеніе рукой, что больше не хочетъ. Она поблднла еще больше, если только это возможно, слегка повернула голову на подушк и посл того оставалась неподвижною. Ребенокъ снова началъ свой слабый крикъ, но мать не обратила на него вниманія. Доводима, судя по молчанію больной, вообразила, что ей хочется спать, и потому прошептала Гобби, чтобы онъ взялъ ребенка внизъ въ свою комнату и на время далъ бы покой его матери. Гобби, не сказавъ ни слова, подошелъ къ двери, Джемима взяла свчу, проводила его съ лстницы, зажгла въ его комнат огонь и воротилась наверхъ.

Въ своей маленькой комнатк, Гобби началъ ходить взадъ и впередъ и, поддлывая грубый голосъ свой подъ тонъ няньки, старался успокоить ребенка, но безъ успха: слабый крикъ или врне сказать, слабые стоны не умолкали. Наконецъ Гобби остановился на минуту, открылъ лицо ребенка, посмотрлъ на него и печально покачалъ головой. Потомъ снова закрылъ его, снова началъ ходить взадъ и впередъ, и на этотъ разъ вздумалъ попробовать, какое дйствіе произведетъ на него пніе. Съ этою мыслію онъ заплъ, сообщая своему голосу самый нжный тонъ, псню ссыльнаго, начинающуюся словами:

‘Въ майское свтлое утро

Корабль кашъ поплылъ по тихой рк.

— Это везутъ каторжно-ссыльныхъ!

Говорили матросы сосднихъ судовъ.

— Межь ними много есть дльныхъ людей.

Приговорили однако жь за ихъ преступленья

Переселиться на долго — въ Ботани-Бэй.

Но и это пніе не успокоивало ребенка, онъ, стоналъ безпрерывно. Гобби замолчалъ, остановился, и отворивъ посудный шкафъ, взялъ оттуда небольшую кружку, на дн которой оставалось отъ чая нсколько чайныхъ ложекъ молока. Онъ обмакнулъ въ молоко кусочекъ булки и приложилъ къ губамъ ребенка, воображая, что послдній былъ голоденъ. Бдный ребенокъ отвчалъ на эту заботливость только усиленнымъ стономъ. Гобби поставилъ въ шкафъ кружку и снова принялся за пніе. Его псня (повидимому единственная, которую онъ зналъ) польстила ему, она начала производить желанное дйствіе, ребенокъ становился спокойне. Довольный такимъ успхомъ, Гобби заплъ громче и даже веселе, стоны ребенка окончательно прекратились. Гобби призамолкъ и началъ вслушиваться. Имъ внезапно овладло какое-то невыразимое, торжественное чувство, въ которомъ онъ не могъ дать себ никакого отчета. Притаивъ дыханіе, онъ приподнялъ съ лица ребенка фланелевое одяльце и въ моментъ узналъ все — ребенокъ былъ мертвъ!

Съ благоговніемъ закрылъ онъ лицо бднаго малютки и нсколько времени оставался въ совершенномъ недоумніи, не зная, что ему длать. Наконецъ онъ ршился отправиться къ Джемим и спросить ея совта. Сдерживая дыханіе, безъ башмаковъ, на цыпочкахъ, чтобы не потревожить несчастную мать, Гобби поднялся на верхъ, но при всхъ предосторожностяхъ Джемима услышала его. При первомъ взгляд на лицо Джемимы, Гобби увидлъ, что въ комнат происходило что-то печальное,— бдная мать умирала. Когда онъ вошелъ, единственными признаками жизни страдалицы служили только одни предсмертныя судорожныя движенія. Молча тотъ и другая стали подл ея кровати. Гобби, съ мертвымъ ребенкомъ на рукахъ, наблюдалъ приближеніе смерти къ матери. Не долго пришлось дожидаться этой страшной минуты, когда ‘изъ живаго существа образовался земной прахъ’. Возвратившійся ссыльный не старался удерживать своихъ слезъ, а высокая, здоровая, толстая, кривая женщина, чрезъ выраженіе своего лица, была положительно прекрасна. Гобби положилъ ребенка на грудь матери, и оставивъ свчу догорать на стол, онъ и Джемима молча вышли изъ комнаты.

На другое утро, Дюкъ, передъ отправленіемъ въ обходъ, пошелъ навстить Страйда. Дверь въ комнату бднаго страдальца была отворена и онъ вошелъ. Въ ногахъ постели сидла мистриссъ О’Флагерти, невидимому спавшая и очевидно пьяная, потому что подл нея лежала пустая бутылка отъ джину. На постели лежалъ Страйдъ, къ счастію мертвый. Дюкъ хотлъ разбудитъ пьяную женщину, но напрасно. Убирайтесь! было единственнымъ отвтомъ, который онъ могъ получить.

Хотя намъ и должно ускорить ходъ событій, но прежде мы скажемъ нсколько словъ о погребеніи тхъ, которые только что оставили нашу сцену и потомъ воротимся къ продолженію нашего разсказа. Бдный Страйдъ былъ похороненъ, чего онъ страшился, отъ прихода, но къ счастію, онъ былъ уже тамъ, гд это обстоятельство не могло огорчить его. Его никто не оплакалъ, никто не проводилъ до могилы. Мистриссъ О’Флагерти, надо отдать ей справедливость, намревалась исполнить и то и другое, но повстрчавшаяся непріятность на улиц Бродуей, вслдствіе которой полисменъ пригласилъ ее въ полицейское управленіе, а судья приказалъ запереть ее и тмъ самымъ удалить отъ общественнаго наблюденія на четырнадцать дней, помшала этому исполненію. Говоря проще, рука мистриссъ О’Флагерти нечаяннымъ образомъ очутилась въ карман какой-то незнакомой лэди, которая, не принявъ во вниманіе извиненія мистриссъ О’Флагерти, что было очень холодно и она не знала, ‘куда дваться съ руками’, отдала ее полисмену, и такимъ образомъ бдная женщина провела въ тюрьм много дней посл похоронъ. Она уже назначила себя душеприкащицей Страйда и дала знать приходу о необходимости похоронъ. Ея распоряженіе ничтожнымъ имуществомъ покойнаго друга было довольно замчательно. Библію она взяла себ. Она не имла на нее ни малйшаго права, но очевидно, она не считала это за воровство, потому что взяла ее открыто и съ благоговніемъ положила ее на старый комодъ, единственный порядочный предметъ мебели во всей ея комнат. Платье покойнаго было очень бдно, но живущіе въ такихъ мстахъ, какъ Ренты, знаютъ, что въ глазахъ торгашей старымъ платьемъ даже грязная тряпка иметъ свою цну. Мистриссъ О’Флагерти не прикоснулась къ этому достоянію и оставила его въ рукахъ приходскаго гробовщика. Такъ какъ бднякъ ничего больше не имлъ, то объ имуществ его не было ни малйшаго спора и черезъ два дня посл его смерти земля приняла бренные останки этого тихаго, никого не обидвшаго и много страдавшаго человка.

Молодую жену солдата хоронили тоже отъ прихода, но ей оказано было большее вниманіе. Гобби съ своей стороны употребилъ вс усилія, чтобы похороны были по возможности комфортабельны. Джемима не принимала въ нихъ участія по причинамъ, которыя мы объяснимъ впослдствіи. Когда бдную женщину положили въ гробъ, Гобби въ особенности старался о томъ, чтобы малютку положили съ лвой стороны, ‘ближе къ сердцу’. Онъ хотлъ украсить гробъ живыми цвтами, ‘какъ это длается въ той части свта, откуда онъ прибылъ’. Но такъ какъ время было зимнее и живые цвты для его скудныхъ средствъ недоступны,— то вмсто ихъ онъ купилъ душистыхъ травъ. Во время выноса тла онъ въ толп обитателей Рентъ стоялъ на двор, спокойно покуривая трубку. Когда гробъ показался въ дверяхъ, Гобби въ знакъ уваженія выколотилъ золу изъ трубки и послдовалъ за нимъ, хотя въ значительномъ разстояніи. На кладбищ онъ остановился шагахъ въ пятидесяти отъ могилы и во время чтенія молитвы, снялъ шляпу, но слегка повернулся въ сторону, какъ будто стараясь показать, что онъ сдлалъ это ради своего удобства, а не потому что провожалъ похороны. Когда священникъ кончилъ молитвы, Гобби надлъ шляпу и сталъ наблюдать за зарытіемъ могилы. Могильщики очевидно торопились и большими глыбами бросали землю замтивъ это, онъ подошелъ къ нимъ.

— Послушайте, братцы, сказалъ Гобби: — зачмъ вы бросаете такія большія глыбы?

— А вы боитесь, что он разбудятъ ее? спросилъ одинъ изъ могильщиковъ.

— Нтъ,— но было бы человчне, если бы вы зарывали потише.

— Вы, врно, знали ее?

— Зналъ, и даже очень хорошо, это было такое доброе созданіе, какихъ мало на свт.

— Я не зналъ, что вы ее знали,— сказалъ могильщикъ, начиная легче бросать землю:— а кто она была?

— Жена солдата, мужъ ея съ полкомъ далеко отсюда.

— Бдная, сказалъ могильщикъ, нисколько не интересуясь исторіей покойницы, но съ очевиднымъ сочувствіемъ къ печали оставшагося въ живыхъ ея друга.— Бдная,— очень жаль, и разговоръ продолжался въ этомъ род до окончанія работы.

— Благодарю, пріятель, сказалъ Гобби, когда все было кончено.

— Не на чемъ, отвчалъ могильщикъ, очищая свой заступъ осколкомъ стараго гроба.

Гобби воротился домой въ печальномъ настроеніи духа: онъ оставался въ этомъ положеніи почти до вечера, когда для развлеченія взялъ свою кису и вышелъ изъ дому. Черезъ часъ его уже видли какъ онъ у кенсингтонской церкви навязывалъ проходящимъ свои товары. Отъ какого-то торговца онъ пріобрлъ замчательную коллекцію разныхъ вещей или, всего вроятне, находясь въ теченіи нсколькихъ дней безотлучно при больной женщин, и слдовательно, не имя возможности сдлать новыхъ закупокъ, онъ собралъ все, что было подъ рукой, и изъ этого всего образовалось то, что извстно подъ общимъ названіемъ хлама. Чтобы познакомить читателя съ свойствомъ товара Гобби, мы приведемъ здсь его слова, которыми онъ заманивалъ покупателей:

— Коллекція сорока пяти любимыхъ романсовъ, проптыхъ передъ ея величествомъ въ Виндзор, содержащая въ себ, кром всхъ новыхъ и фэшенебельныхъ мелодій, знаменитыя псни: — ‘Я бы птичкой быть желала’, ‘Гитары плнительный звукъ’, ‘Море, море, открытое море’, ‘Я далеко узжаю’, ‘Румяна, какъ вишня’, ‘Мое сердце и арфа’, ‘Приди ко мн и посмотри’.— Есть зеркальце, на которомъ всякая барышня можетъ узнать заглавныя буквы своего суженаго,— стоитъ только дохнуть на него,— буквы сейчасъ же изчезнутъ, такъ что никто ихъ не увидитъ. Зеркальце это было представлено членамъ геологическаго общества, которые единодушно признали его величайшей рдкостью одушевленной природы. Есть любопытныя коллекціи новйшихъ шарадъ и загадокъ, какъ напримръ:— Когда дверь не бываетъ дверью? Когда человкъ бываетъ тоньше ремешка?— Что прежде всего длаетъ молоденькая лэди, отправляясь въ церковь? Почему устрица считается самымъ удивительнымъ созданіемъ въ природ?— и сорокъ другихъ. Все это служитъ для пріятнаго препровожденія времени, и что можетъ быть дешевле моего товара? каждая вещь стоитъ всего пенни.

<Публикация не окончена.>

‘Современникъ’, NoNo 1, 2, 4

Читайте также: