ДАВНО ЛИ МАЛАЯ РУСЬ СТАЛА ПИСАТЬСЯ МАЛОРОССИЮ, А РУСЬ РОССИЕЮ1
ДАВНО ЛИ МАЛАЯ РУСЬ СТАЛА ПИСАТЬСЯ МАЛОРОССИЮ, А РУСЬ РОССИЕЮ1
Иван Богучаров.
Давно ли Малая Русь стала писаться Малороссию, а Русь Россиею, Костомаров Николай Иванович, Год: 1863
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Костомаров Н.И. Земские соборы. Исторические монографии и исследования.
М.: ‘Чарли’, 1995. — (Серия ‘Актуальная история России’)
1 Статья была опубликована под псевдонимом Иван Богучаров в санкт-петербургской газете А. Краевского ‘Голос’, 1868, No 67.
В No 7-м ‘Киевского Телеграфа’ перепечатана под этим заглавием статья почтенного М. А. Максимовича, известного собирателя украинских песен и исследователя южнорусской старины. Эта статья написана в опровержение толков, будто киевская и вся западная Русь не называлась Россиею до ее присоединения к Руси восточной, будто и название Малой России или Малороссии придано киевской Руси уже по соединении с Русью великою или московскою. Это мнение признается почему-то сродным тому, по которому русский народ делится на Русь, рутенов и московитов, из которых московиты причисляются даже не к славянскому племени, а к туранам.. Чтоб уничтожить (говорит г. Максимович) этот несправедливый и нерусский толк, надо обратить его в исторический вопрос.
Нам кажется, что нет ровно никакого родства между мнением о позднем усвоении имен Россия, Малая Россия и производных от них прилагательных, и мнением о таком непонятном для нас (что это Русь и рутены? где различались такие названия в смысле отдельных одна от другой ветвей народных?) делении русского народа с происхождением московитов от туранов. Одно из другого не вытекает, одно другим не условливается, одно без другого быть может. Вопрос, занимающий г. Максимовича, может, по крайней мере, по отношению к тому времени, которого он касается, назваться историческим скорее в смысле истории риторики, чем истории русской жизни. Нужно знать, когда начали заменять названия ‘Русь’, ‘русский’ названиями ‘Россия’, ‘российский’. Но важно, кто начал заменять? Слово Россия, рос, российский (с чем согласен г. Максимович) греческого происхождения, греки переменили звук у на о, по введенному у них издавна обычаю коверкать иноземные названия, в IX веке мы уже видим, что греки называли наших предков Ros, так в известном окружном послании Фотия о крещении Руси. С тех пор греки неизменяемо держались этого произношения и оно, конечно, с давних времен было у нас не безызвестно, потому что греков было у нас много, но предки наши не усваивали такой формы по той причине, что трудно принять, вместо своего собственного, правильного названия, исковерканное чужими. Не ранее, как в конце XVI века (в восточной Руси после учреждения патриаршества, поставившего московское государство наравне с древнею Византиею в церковном достоинстве, а на западе и юго-западе — по мере сильнейшего обращения русского православия к греческому и по мере ближайшего ознакомления с греческою словесностью вследствие напора западного католичества) духовные риторы, выражаясь высоким слогом, стали иногда употреблять слова российский, Россия (например: ‘восприим скифетро российского царствия’), но вообще это были редкие случаи и ограничивались только сферою риторического щегольства. Г. Максимович, при всех усилиях, не мог в Южной Руси найти примера ранее 1592 г., когда львовское братство обращалось в Москву к царю Федору Ивановичу с просительными посланиями, в которых именует его светлым царем российским и вспоминает князя Владимира, крестившего весь российский род, г. Максимовичу не удалось, как видно, до самого 1654 г. найти более девятнадцати подобных случаев, и все они взяты из произведений церковной риторики.
Напрасно только г. Максимович хочет ввести в заблуждение своих читателей, уверяя, что московские митрополиты, бывшие до учреждения патриаршества в Москве, писались всеа Русии, а первый патриарх московский писался уже и всеа Росии (1589—1605 (?). В ‘Актах исторических’ (т. I, стр. 429) можно прочитать этого самого Иова послание к Александру, грузинскому царю, которою начинается: ‘О, святом Дусе благословение Иева патриарха царствующего града Москвы и всеа Русии’ (а не России). В соборном постановлении об учреждении поповских старост в 1594 г. (‘Акты арх. эксп.’ I. 439) говорится: боголюбивый, благочестивый и христолюбивый великий государь царь и великий князь Федор Иванович всея Русии самодержец, поговоря с отцем своим и богомольцем святейшим Иовом патриархом московским и всея Русии (а не России). Грамота того же Иова, писанная незадолго до низвержения его в 1605 г. (‘Акт. арх. эксп.’ II. 78) начинается так: От великого господина Иева патриарха московского и всеа Русии (а не России). Г. Максимович слишком торопливо делает свое заключение, опираясь, как видно, на грамоте об установлении патриаршества, где действительно употреблено слово Росия, ради высоты слога, но в той же грамоте Иов называется патриарх царствующего града Москвы и всеа Русии (а не России). Г. Максимович правее, когда говорит, что митрополиты киевские, в XVII веке, титуловались: и всея Росии, действительно, перечитывая очень много рукописных грамот киевских владык XVII века, мы встречаем часто и всея Росси, но случалось тоже нередко встречать и всея Руси.
Что касается до титула наших московских государей, то он был неизменно и всея Русии до самого присоединения Малой Руси, когда царь начал писаться всея. Великия и Малыя и Белыя Росии. Даже Хмельницкий и другие южнорусы в письмах своих к нему титуловали его царем всея Руси, а не Росии, доказательством могут служить многие подобного рода акты, помещенные в 3-м томе ‘Актов Южной и Западной России’. Слова Россия или Россия, российский были вначале книжными, риторическими, вроде того, как Франция называлась Галлией, Польша — Сармацией, Немечина — Германией, Венгрия — Панонией и т.п. С половины XVII века они стали официозными, но общеупотребительными народными не сделались до позднего времени. Даже и теперь, хотя слово ‘Россия’ в смысле государства употребляется нами всеми: но кто без смеха назовет себя россиянином, вместо того, чтоб назвать русским или сказать: российский язык вместо русский язык? До какой степени принятая искусственно эта греческая порча нашего древнего названия несвойственна духу нашего языка и народа, показывает, что великорусы и теперь произносят Расея вместо Россия, так точно, как они переделывают другие чисто греческие собственные имена, кончающиеся на ия, например: Настасея, Палагея, Евдо-кея и пр. В Южной Руси оно не так противно фонетике тамошней местной речи, но никогда усвоено не было народом до того, чтоб сделаться общеупотребительным обыденным названием.
Что касается до названия Малая Россия, то мы без г. Максимовича знали, что оно употреблялось в духовной риторике до присоединения края к московскому государству, только чрезвычайно редко. И действительно, до 1654 года г. Максимович мог привести только четыре примера: 1) в послесловии к Анфояогиону, изданному в 1619 году Памвою Берындою, говорится о печорской лавре: матерь твоя в Росии Малой, 2) в издании Октоиха 1630 г. говорится: в граде Леондополисе Малыя Росии, 3) в грамоте патриарха (греческого) Феофана: всем благочестивым христианом в Малой Росии, сыном церкви российския восточныя, 4) в универсале гетмана Богдана Хмельницкого 1648 г: вам всем обще малороссиянам… кому из вас любима целость отчизны вашей Украины Малороссийской… о увольненю от бед лядских всего народа малороссийского. В трех первых примерах слово ‘Малая Россия’ имеет такое же значение, как и название города Леондополиса. Если б кто-нибудь, въезжая в Львов, спросил: как называется этот город? никто бы не ответил ему: Леондополис, так же точно, если б любого южноруса спросил кто-нибудь: как называется край, где вы все живете? никто бы не сказал: Малая Россия.
Что же касается до универсала Хмельницкого, обращенного ко всему народу, то мы считаем долгом, при этом случае, заявить наше сомнение в подлинности или, по крайней мере, в правильности дошедшей до нас формы этого акта. Нам известны две редакции этого универсала: первая помещена в ‘Летописи Величка’ у Ригельмана и у ‘Симоновича’, вторая — в ‘Истории Русов’, приписываемой (по всей вероятности, неправильно) Конисскому и в том была перепечатанной многими. Последняя отличается от первой четырьмя искажениями событий, происходивших в первый год восстания Богдана Хмельницкого, умышленно сделанными для соответствия с выдуманными автором ‘Истории Русов’ событиями. Но и первая редакция заключает в себе признаки, побуждающие признать этот универсал если не совсем фальшивым, то чрезвычайно искаженным документом. Так, например, Хмельницкий называет себя гетман сущей обеих сторон Днепра Украины малороссийской. Но из всех актов того времени (а их осталось много) не видно, чтоб он так титуловался, до присоединения к московскому государству он писался: Гетман войска его королевской милости запорожского, а по присоединении: Гетман войска его царского величества запорожского. Гетманом же не только войска, но и Украины он не мог писаться уже потому, что гетман — значит главнокомандующий, главнокомандующий же может быть только над войском, а не над страною. Если б он хотел выразить свою власть над страною, отдельно от войска, то выбрал бы другое слово. Так он и сделал, когда спорил с польскими послами и заявил свое право на Киев, он сказал: я пан и воевода киевский, вольно мне так рядить, а не сказал: я гетман киевский. Так один из предшественников Хмельницкого, Павлюк, желая показать свою власть, независимо от войска, которого назывался гетманом, еще вообще над Украиною, назвался опекуном Украины, Слово обеих сторон Днепра явно пахнет позднейшим временем, когда явилось двугетманство, а вслед за ним андрусовское деление, когда два днепровские побережья имели уже политическое и административное отличие друг от друга. При Хмельницком никому в голову не пришло бы обозначать южнорусскую местность таким образом и притом по поводу такого дела, в котором географический признак течения Днепра ровно ничего не значил. Говоря о присоединении русских земель к Польше, универсал впадает в грубейшую ошибку: Казимиру Великому приписывается присоединение к Польше земель не только Киевской и Волынской, которые, по крайней мере, в XVII веке причислялись к польской Короне, но и литовских: Мстиславской, Витебской и Полоцкой, которые в XVII веке, во времена Богдана Хмельницкого, принадлежали не к Короне, а к Великому Княжеству Литовскому, а в те времена Великое Княжество Литовское хоть и было соединено нераздельно с Польшею, но все еще составляло отличное от последней политическое и административное тело. Это знал в то время каждый, кто только знал, что существуют на свете земли Витебская, Полоцкая и Мстиславская. Приписать присоединение их к Польше во времена Казимира Великого разве мог тот, кто вовсе не знал о различии Польши от Литвы. Но уж если в ком, то в Богдане Хмельницком никак нельзя предположить такого невежества: по единогласному свидетельству его врагов, он был человек образованный (literat, czlowiek uczony). Возможно ли в нем такое грубое незнание азбуки истории своего края, когда на этой истории опирались права русского v народа, которые он отстаивал? Подобное смешение главнейших понятий о составе польско-литовской державы и ее истории может быть допущено только лет через семьдесят после Хмельницкого, именно тогда, когда составлялась летопись Велички, где помещен старейший экземпляр этого универсала и, притом, оно возможно было только в той части Украины, которая давно уже принадлежала к России, да к тому еще у человека, не получившего основательного воспитания по своему времени, а начитавшегося как попало разных сведений отрывками: таким и был Величко. Действительно, в первых главах его летописи видно, что он не ясно себе представлял, каким образом русские земли подпали под власть Польши, а по литовской истории не имел почти понятия. Так, напр., на 20 стр. первого тома, сообразно с анахронизмами, допущенными в универсале, приписывается одному Казимиру Великому присоединение к Польше всех вообще русских земель и провинций, которые после ей принадлежали, а о том, что некоторые русские земли и провинции вошли в связь с Польшею иным путем, именно путем соединения Польши с Литвою, он, как будто, не знает ничего. Это сходство и заставляет подозревать, не сам ли Величко — творец того анахронизма, который мы указали в универсале. Если же не он, то все-таки, такой, который, подобно ему, обладал, в слабой степени историческими сведениями, а никак не Богдан Хмельницкий: и менее его образованный, и менее его поставленный в необходимость знать состав польско-литовского государства и крупные события его истории, живучи в польской державе в XVII в., не сделал бы такой ошибки. Сам Величко не сделал бы ее, если б родился пораньше и не принадлежал к тому поколению малорусов, которое явилось на свет уже не под польским владычеством. Слова малороссиянин, малороссияне, малороссийский, если и существовали о присоединения к московскому государству, то редко употреблялись, а выражение Украина Малороссийская, которое является в универсале, сообщаемом Величком, нигде решительно не встречаем в памятниках той эпохи. Вообще все эти слова и теперь ненародны. Возможно ли, чтоб Богдан Хмельницкий, желая говорить с народом, употреблял такие слова, когда он мог отозваться к народу с более знакомыми народному сердцу и понятию словами: Русь, русьзкий! Когда этот самый Богдан пугал польских послов в Переяславле, он выражался: выбью з ляцкои неволи народ русьзкий весь — русский народ, а не малороссийский. Зачем же ему, говоря к своему народу, употреблять слово, без сомнения, тогда более чуждое народу, чем теперь? Слово ‘украино-малороссийский’ — любимое слово Величка, и он его сует повсюду в приводимые им акты, а между тем, это слово не встречается в тех актах, которые дошли до нас не через руки Величка. Вычурный, напыщенный, вялый и тягучий слог этого универсала не похож на живой, зернистый, простой и здоровый слог писем и речей Богдана Хмельницкого. То был человек дела, а не фраз. Решившись заговорить с народом, он сказал бы то, что нужно народу, что в силах был вместить народ, преимущественно же то, что могло этот народ подвинуть на дело восстания. С какой стати Хмельницкому, говоря с народом, толковать о ветхом Риме, о руссах с поморья балтицкого, о роксолянах и савромотах? Это все бурсацкие штуки! Такой человек, как Богдан Хмельницкий, если б и набрался их в молодости, то они не удержались бы у него в голове, оставя место тому, что имело практический смысл и применение к жизни. Вероятно, Богдан Хмельницкий рассылал из-под Белой Церкви универсал, зазывая назад в козачество, и быть может, кое-что из действительного универсала удержалось в том, который выдают нам за универсал, писанный Хмельницким, но это кое-что так затерто красками бурсацкой риторики, что едва ли теперь он в таком виде может считаться сколько-нибудь в числе исторических источников. Притом, там меньше всего говорится о том, чему там быть следовало: о записывании в козаки и об увеличении козацкого сословия — а это-то и было тогда всеобщим стремлением в Украине. В ту эпоху у народа быть свободным значило быть козаком. На это именно и налегал бы такой практический человек, как Богдан Хмельницкий в конце мая 1648 г., когда ему нужно было увеличить как можно скорее свою военную силу, чтоб дать отпор полякам, собиравшим на него последние тогдашние силы, а толки о ветхом Риме, да о балтицких руссах не привели бы в его обоз ни одного козака.
Таким образом, важнейший документ, как будто показывающий распространенное употребление слов: Малая Россия, малороссияне, малороссийский до переяславского договора, оказывается сам по себе несостоятельным. Затем, остается несомненным, что в первой половине XVII века употребляли довольно редко эти выражения некоторые риторы, точно так же, как они называли Львов Леондополисом, русских — роксолянами, поляков — сарматами и проч. Что касается еще до одного акта, приводимого Максимовичем, именно до письма из Запорожского Коша к Богдану Хмельницкому, то мы не касаемся его, потому что оно писано уже после присоединения, скажем мимоходом, что и ему-то мы плохо верим, получив его из рук Величка, у которого письма, писанные будто бы разными людьми и даже в разные времена, сочинены так, что на них видна одна и та же творческая рука.
Вопреки г. Максимовичу, мы не думаем, чтоб можно было считать употребительными в известный период истории слова и выражения, если они встречаются только у некоторых писателей, в виде риторических украшений, и, притом, редко, мы можем привести столько же примеров, когда риторы XVII века называли русских роксолянами, неужели на этом основании можно считать и такое название употребительным? Мы берем на себя смелость заметить г. Максимовичу, что он ошибается, воображая, будто ратует против враждебных нам западных теорий, проводимых поляками, о не принадлежности великорусского племени к славянам. Там хотят уверить, что название Русь, принадлежа издревле Южной и Западной Руси, было чуждо до позднейших времен Северной и Восточной. Примеры же, приводимые г. Максимовичем, не говорят ни в опровержение, ни в защиту этих несправедливых толков. Напротив, поляки охотно употребляют, говоря о великорусах, слова: Rossya, rossyjski, rossyianin, но им очень не нравится называть их русскими. Разве этот факт неизвестен на Михайловой Горе!
Васильев Остров.
25-го января 1868.