Дант, его век и жизнь, Кудрявцев Петр Николаевич, Год: 1855 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 39 минут(ы)

**ДАНТЪ, ЕГО ВКЪ И ЖИЗНЬ (*)**

(П. Л. Соляникову).

(*) Dante’s Leben und Werke. Kulturgeschichtlich dargestellt von Dr. Franz X. Wegele. Jena, 1852.— Dante et les origines de la langue et de la littrature italiennes. Cours fait la facult des lettres de Paris, par. M. Fauriel. Paris, 1854.

Статья первая.

Творя великое, человкъ оставляетъ и великую задачу послдующимъ вкамъ. Цлыя поколнія приходятъ потомъ трудиться надъ тмъ, что создалось одною геніальною дятельностью. Когда творится великое, нараждается вновь цлый особый міръ понятій и образовъ, которые не мене дйствительныхъ явленій способны наполнить иное существованіе. Чмъ дальше отъ времени, когда совершалась та или другая геніальная дятельность, тмъ кажется она загадочне, что совершенно-ясно для современника, обращающагося въ той же сфер понятій, то самое нердко становится камнемъ преткновенія для человка позднйшаго поколнія. Загадочно кажется для поздняго потомка самое присутствіе геніальной мысли въ иной темной исторической эпох, и, чтобъ только избавиться отъ труда объяснять такое явленіе, онъ иногда принужденъ бываетъ перемщать дйствительный фактъ въ область миическихъ вымысловъ. Миическая рамка служитъ еще и намъ, когда явленіе не укладывается въ историческую. Но миъ не можетъ сполна удовлетворить нашему глубоко-историческому сознанію: мы такъ же скоро низвергаемъ его, какъ и воздвигаемъ на мсто ускользающей отъ насъ истины явленія, и снова стараемся возсоздать въ воображеніи разбитый образъ художника по даннымъ, которыя собираются изъ его произведенія. Для новой мысли повторяется работа Сизифэ, съ тою разницею, что для него это было постоянное мученіе, а для насъ — удовлетвореніе одной изъ первыхъ умственныхъ потребностей.

Каждое поколніе приноситъ свой собственный опытъ, а вмст съ нимъ мняется и самый взглядъ на предметъ. Спросите, въ какомъ состояніи находится въ настоящее время изслдованіе о Гомер? Каждую минуту можетъ показаться, что вопросъ приведенъ къ окончанію, а мжду-тмъ онъ безпрестанно возрождается вновь. Въ исторія новой европейской литературы немного лучше того. Чмъ больше знакомимся съ лею, тмъ больше поднимается вновь вопросовъ. Недавно еще видли мы прекрасный образецъ новаго ршенія вопроса о ‘Сил’ по арабскимъ источникамъ. Кто, однако, поручится, что новый капиталъ, такъ неожиданно-пріобртенный знанію изслдованіемъ г. Дози, не измнится много при дальнйшей поврк однихъ источниковъ другими? Несравненно-больше потрачено было въ разное время умственныхъ трудовъ на объясненіе твореній Данта, по сколько еще загадочнаго находитъ въ нихъ каждое вновь-приходящее поколніе! Почти каждый новый изслдователь, приступая къ Данту, начинаетъ съизнова, и рдко не приходитъ къ новымъ соображеніямъ, которыхъ и не подозрвали прежніе изслдователи. Сличая различныя толкованія, иногда можно подумать, что дло идетъ о различныхъ писателяхъ — дотого расходятся между собою воззрнія, утверждающійся, повидимому, на однихъ я тхъ же основаніяхъ. Каждая вновь-наступающая эпоха пробуетъ свои силы надъ Дантомъ, каждый вновь-выработанный пріемъ въ общей исторіи литературы прилагается и къ Данту. Только-что, кажется, установилось новое воззрніе на него, какъ старое опять усиливается взять перевсъ надъ новымъ. Опытъ слдуетъ за опытомъ, одинъ пріемъ смняется другимъ, и никто, конечно, не скажетъ, чтобъ современныя работы, предпринятыя надъ Дантомъ, какъ бы, впрочемъ, он ни были удачны, полагали предлъ дальнйшему изслдованію о немъ. Пока не умрутъ историческіе и литературные интересы, дятельная мысль не перестанетъ трудиться надъ его твореніями и всегда будетъ надяться найдти въ нихъ много новаго для себя.

Между историко-литературными произведеніями нашего времени, посвященными оцнк и опредленію поэтической дятельности Данта, намъ особенно-пріятно было встртить книгу съ именемъ Форіеля. Это въ нкоторомъ род то же самое, что возвратить одну изъ утраченныхъ надеждъ. Форіель былъ одинъ изъ первыхъ знатоковъ южныхъ европейскихъ литературъ, которыя соединили въ себ начала нашего новаго образованія съ остатками древняго. Форіель первый опредлилъ настоящее значеніе и характеръ провансальской поэзіи и показалъ отношеніе ея не только къ литературамъ собственныхъ странъ, по и ко всей средневковой цивилизаціи. Мы почти могли бы сказать, что обязаны ему открытіемъ цлаго затеряннаго материка въ области европейской литературы, который задвинутъ былъ отъ нашихъ глазъ переворотами послднихъ столтій, и котораго у цлйшіе остатки большею-частью погребены были въ архивной пыли. Форіель не только исторгнулъ ихъ изъ забвенія, но и возстановилъ въ органической связи съ исторіею цлой эпохи. Сазіая исторія ‘Южной Галліи’, составившая своему автору столько заслуженную извстность, была не что иное, какъ пріуготовительное изученіе почвы, на которой потомъ расцвлъ этотъ, хотя и неочень-пышный, но чрезвычайно-оригинальный цвтъ, называемый провансальской поэзіей. Дале извстно было, что Форіель читалъ въ Париж лекціи объ итальянской средневковой литератур. Дантъ съ своими твореніями необходимо долженъ былъ входить въ его чтенія. Въ одно время часть лекцій была даже обнародована, но цлый курсъ, за преждевременною смертью автора, оставался неизданнымъ. Лишь въ недавнее время г. Молю (Molli), издателю ‘Исторіи Провансальской Поэзіи’, удалось наконецъ собрать его по частямъ изъ разныхъ рукъ и соединить разрозненные отрывки въ одно цлое. Дло представляло множество трудностей: курсъ возобновлялся нсколько разъ, слдовательно подвергался въ подробностяхъ разнымъ измненіямъ, изъ собственноручныхъ записокъ автора сохранилось лишь очень-немногое, а тетрадями слушателей не всегда можно было пользоваться по желанію. Издатель жалуется, что не встртилъ ожиданнаго имъ содйствія со стороны многихъ лицъ, располагавшихъ рукописями. Нкоторыя главы можно считать вовсе-затерянными, отчего въ курс произошли неизбжные проблы. При-всемъ-томъ г. Моль оказалъ истинную услугу занимающимся исторіею литературы. Благодаря его добросовстной редакціи, если не весь курсъ, то по-крайней-мр большая часть его и основныя воззрнія Форіеля на развитіе итальянской литературы въ одну изъ самыхъ блестящихъ ея эпохъ, спасены отъ забвенія и, мы нисколько не сомнвается, могутъ быть съ большою пользою употребляемы при ея изученіи.

Всмъ, знакомымъ съ новою историческою литературою, извстны т рдкія достоинства, которыя длаютъ Форіеля однимъ изъ самыхъ привлекательныхъ писателей нашего времени. Форіель не принадлежалъ къ числу тхъ высокихъ и много-объемлющихъ умовъ, которые даютъ наук новое направленіе, его доля была боле скромная: сосредоточивъ свои занятія на одной исторической эпох, онъ предавался своему предмету со всею любовью и изучалъ его во всхъ подробностяхъ. Никакая мелкая черта не была имъ пропущена, если она сколько-нибудь отражала въ себ цвтъ своего времени. Можно сказать, что предметъ разростался у него подъ руками, освщаясь своимъ собственнымъ свтомъ. Отсюда происходитъ то, что съ помощью книги Форіеля читатель весьма-легко входитъ въ кругъ идей отдаленной исторической эпохи, хотя бы он впервые представлялись его вниманію. Но не надобно забывать притомъ другаго прекраснаго качества того же самаго автора: это — счастливо-организованный умъ, способный понимать вещи необыкновенно какъ просто и ясно. Уже съ перваго взгляда читатель бываетъ пораженъ въ Форіел удивительною легкостью и естественностью разсказа: всмотрвшись ближе, находишь, что тайна этого впечатлнія заключается не въ одномъ только способ изложенія, или въ рчи, но въ самой сущности дла. Никто такъ не сжился съ своимъ предметомъ и такъ ясно не понимаетъ его, какъ Форіель. Онъ не приноситъ къ изученію никакихъ предварительныхъ теорій, а вс свои идеи и воззрнія беретъ изъ него самого. Его пониманіе просто, потому-что заимствовано прямо изъ предмета и не двоится между нимъ и любимою теоріею. Изъ вншнихъ признаковъ собирается у него самая идея явленія, ею потомъ опредляются видоизмненія его внутри общества. Вс эти достоинства въ-особенности замчаются въ ‘Исторіи Провансальской Поэзіи’, но читатель въ-прав ожидать, что найдетъ ихъ и въ исторіи итальянской литературы того же автора. Нельзя себ представить, чтобъ творенія Данта не прояснились въ томъ или другомъ отношеніи, пройдя черезъ ясную мысль Форіеля.

Но насъ занимаетъ больше другая мысль. Мы думаемъ, что всякій великій дятель — великій поэтъ не мене, какъ и всякое другое историческое лицо — завщаетъ потомству не только свои творенія, но и самую жизнь свою. Не всегда даже можно сказать, которая изъ двухъ задачъ интересне или поучительне. Для того, кто уметъ цнить нравственныя явленія, всякая прожитая жизнь поучительна, тмъ боле, если она оставила по себ слдъ въ великой слав, или въ великомъ имени. Надъ нею стоитъ призадуматься и поработать мыслью иногда не мене, какъ и надъ прославленными твореніями. Не всегда бываетъ легко разгадать настоящую мысль инаго произведенія: что же сказать объ умственномъ содержаніи цлой жизни писателя? Кто оставилъ по себ неумирающія творенія, тотъ именно жилъ не одного только вншнею жизнью: о немъ съ такою же увренностью можно сказать, что онъ мыслилъ, какъ и то, что онъ жилъ. Но пусть попробуютъ возстановить этотъ умственный процесъ, наполняющій цлую жизнь человка… Уже не одно перо изломалось на ршеніи подобной задачи. Какъ нарочно, жизнь геніальныхъ поэтовъ большею-частью ускользаетъ отъ исторіи, или доходитъ до позднихъ потомковъ лишь въ самыхъ смутныхъ чертахъ. Это судьба не только древняго творца Иліады, какъ бы онъ ни назывался, но и родственныхъ ему геніевъ Данта и Шекспира. Нтъ спора, что послдніе несравненно-больше принадлежатъ исторіи, но точно ли мы ихъ знаемъ въ лицо? не распознамъ ли мы черты ихъ единственно черезъ призму извстныхъ всмъ твореній? Не замняемъ ли мы, однимъ словомъ, дйствительныя лица идеальными? По-крайней-мр никто, конечно, не скажетъ о себ, что видитъ гораздо-ясне въ ихъ жизни, чмъ въ ихъ твореніяхъ.

Съ другой стороны, впрочемъ, мы напрасно хотли бы отдлить жизнь писателя отъ его авторской дятельности. Въ наше время лучше нежели когда-нибудь понято, что это два явленія, соединенныя между собою тснйшимъ образомъ, или что въ дятельности писателя, въ его произведеніяхъ, слагаются его же жизненные результаты. Если ужь слогъ самъ-по-себ обличаетъ человка, то чего не скажетъ намъ о немъ самое содержаніе его произведеній? Надобно только искусно собрать лучи свта, проливаемаго твореніями писателя на его жизнь и умть направить ихъ на настоящіе пункты. Нельзя сомнваться въ успх этого метода посл блестящихъ опытовъ приложенія его къ Гте и Шиллеру и въ недавнее время къ Шекспиру извстнымъ историкомъ нмецкой литературы. Послдній опытъ особенно говоритъ въ пользу метода, потому-что только съ помощью его автору удалось наконецъ заглянуть во внутренній міръ поэта и открыть въ этомъ мір послдовательность явленій, о которой его біографы не имли никакого подозрнія. Въ строкахъ и между строками твореній Шекспира Гервинусъ нашелъ секретъ прочесть внутреннюю его біографію. Почему не приложить того же способа и къ другимъ писателямъ, о дятельности которыхъ мы гораздо-больше знаемъ изъ ихъ произведеній, нежели изъ исторіи ихъ жизни? Въ свою очередь жизнь писателя даетъ ключъ къ объясненію его твореній. Это старая истина, которой сила извстна была уже въ древней литератур. Въ наше время значеніе ея сознается все больше-и-больше. Кто не читалъ жизни автора, для того потерянъ смыслъ многихъ его произведеній. Чмъ оригинальне писатель, тмъ глубже въ его жизни лежатъ корни самыхъ его созданій, не тотъ только пустой фразръ и риторъ, кто любитъ пышныя рчи, но тотъ въ-особенности, у кого он легко ложатся подъ перо безъ участія мысли и сердца. Спросите у коментаторовъ, знающихъ лучше насъ домашнія тайны писателей, и они скажутъ вамъ, съ ироническою улыбкою, или безъ нея — все-равно, что мотивы задушевнйшихъ лирическихъ произведеній взяты обыкновенно изъ жизни самого поэта. У романиста, у драматическаго писателя, можетъ-быть, т же самыя ощущенія превратились въ идеальные образы, полные жизни и движенія. Еще больше надобно доспрашиваться отвта у жизни писателя, если въ рчахъ его слышится одно твердое убжденіе, которое покрываетъ собою вс прочія мысли. Убжденіе не родится изъ теоріи, оно приходитъ вмст съ успхами жизни, и нердко наперекоръ ея направленію. Если убжденіе истинно, если оно не призракъ, оно наполнитъ всего человка и не можетъ не сказаться въ его произведеніяхъ. Оторвите убжденіе отъ жизненной его основы — и оно, если не потеряетъ вовсе своего разумнаго смысла, легко можетъ показаться странностью и поведетъ только къ произвольнымъ толкованіямъ.

Книга Вегеле еще разъ убдила насъ въ необходимости отчетливой біографіи писателя, чтобъ войдти въ кругъ его идей и понимать его творенія. Усвоивъ себ методъ, такъ удачно-прилагаемый къ новымъ европейскимъ поэтамъ, авторъ сдлалъ новый опытъ приложенія его къ одному изъ самыхъ видныхъ и вмст запутанныхъ вопросовъ въ исторіи средневковой литературы. Нельзя, впрочемъ, сказать, чтобъ попытка его была совершенно-новая. И прежде обращались къ жизни Данта, чтобъ найдти въ ней объясненіе нкоторыхъ фактовъ въ его же поэтической дятельности, и прежде хотли знать напередъ человка, чтобъ врне судить о писател. Біографія Данта, такъ или иначе составленная, обыкновенно предшествовала разбору его произведеній, или же коментаторы брали отдльныя черты изъ жизни поэта и пользовались ими при объясненіи различныхъ мстъ ‘Божественной Комедіи’. Но до-сихъ-поръ мало думали о томъ, чтобъ возстановить полное единство между жизнью и твореніями великаго писателя, до-сихъ-поръ посторонній зритель имлъ предъ собою какъ-бы два плана, и на каждомъ изъ нихъ особое изображеніе. Даже умный Форіель въ этомъ отношеніи далеко-неудовлетворителенъ. Отдльно-взятый разсказъ его о жизни Данта нравится своею простотою и стройностью, но въ этой жизни мало видишь точекъ соприкосновенія съ самою дятельностью писателя. Внутренняя жизнь и послдовательное развитіе его убжденій остаются почти тайною для читателя: онъ проходитъ, одно за другимъ, вншнія событія его жизни и часто не подозрваетъ о тхъ перемнахъ, которыя одновременно съ ними происходили въ самой душ человка. Оттого, несмотря на пріятность разсказа, изображенная въ немъ судьба поэта не возбуждаетъ къ себ довольно сочувствія. У Форіеля надобно учиться, когда онъ говоритъ объ отношеніи Данта къ рыцарской поэзіи и о томъ вліяніи, которое она имла вообще на литературу и жизнь Италіи: здсь онъ полный хозяинъ своего предмета, здсь дорого каждое его замчаніе. Въ разбор твореній Данта также попадаются отдльныя мысли, поражающія ясностью взгляда и здравымъ сужденіемъ, но цлаго нтъ въ курс Форіеля, какъ потому, что въ немъ дйствительно недостаетъ нкоторыхъ главъ, что многое вошло въ него въ вид безсвязныхъ отрывковъ, такъ и потому, что чувствуется отсутствіе общей идеи. Вегеле понялъ иначе свою задачу и, по нашему разумнію, выполнилъ ее съ большимъ успхомъ, принимая въ соображеніе т недостаточныя средства, которыя онъ, наравн съ другими изслдователями того же предмета, могъ имть въ своемъ распоряженіи, Онъ взялъ на себя трудъ изобразить жизнь писателя именно съ тою цлью, чтобъ по-возможности открыть въ ней истинные мотивы его нравственныхъ и другихъ убжденій, которые отразились въ его произведеніяхъ, и когда потомъ приступилъ къ ихъ оцнк, дйствительно нашелъ въ нихъ много знакомаго. Въ твореніяхъ Данта отъискались для него живые слды тхъ стремленіи, которыя занимали знаменитаго Флорентинскаго гражданина большую часть его жизни. ‘Новая жизнь’, ‘Пиръ’, ‘Монархія’, равно какъ и ‘Божественная Комедія’ представились ему идеальнымъ ея отраженіемъ. Въ нихъ снова ожили передъ нимъ многіе образы, которые онъ имлъ случай замтить и отчасти узнать при обзор жизненнаго поприща поэта. Съ другой стороны, т же самыя произведенія помогли изслдователю лучше разъяснить различныя душевныя состоянія, пережитыя Дантомъ въ разное время. Человкъ познакомилъ его съ писателемъ, писатель разъяснилъ ему человка. Читая книгу Вегеле, чувствуешь, что лицо боле не двоится передъ вами, и въ душ слагается цльный человческій образъ.

Можетъ-быть, въ нкоторыхъ случаяхъ авторъ позволилъ себ увлеченіе, можетъ-быть, дальнйшее изслдованіе покажетъ неосновательность нкоторыхъ его выводовъ и постановитъ на ихъ мсто боле-врные и потому боле-прочные. Этого нельзя отвергать прежде времени, какъ и нельзя утверждать категорически. Но мы думаемъ, что, не заглядывая далеко впередъ, можно пока ограничиться тмъ, что вновь пріобртено знанію, и пользуемся этимъ случаемъ, чтобъ со словъ новыхъ изслдователей пересказать жизнь великаго Флорентинца русскимъ читателямъ. Вегеле будетъ главнымъ нашимъ руководителемъ, хотя мы не отказываемся время-отъ-времени прибгать и къ Форіелю и справляться съ его замтками. Оцнку твореній Данта предоставляемъ другимъ, кому это дло ближе, или кто имлъ случай основательно изучить ихъ во всхъ подробностяхъ. Наше мнніе то, что жизнь великаго писателя также заслуживаетъ изученія, какъ и его творенія.

——

Если характеръ произведеній опредляется прежде всего личностью писателя, то самая личность необходимо образуется подъ вліяніемъ той среды, въ которой она поставлена. Страна и вкъ кладутъ свою неизгладимую печать на каждаго дятеля. Кто образуется въ полной гармоніи съ господствующими направленіями своего времени, а кто въ прямомъ противорчіи съ ними, но въ томъ и другомъ случа нельзя не признать дйствія современности. Тонко-проницательный Макіавель, скептическій Монтань, суеврный Кальдеронъ, саркастическій Рабле, глубокомысленный и вмст пламенный мечтатель Джордано Бруно, мистическій Яковъ Боме и даже геніальный Шекспиръ — вс они носятъ на себ явственную печать своего вка, страны и народности, среди которыхъ совершалось ихъ воспитаніе и образовались понятія. Данта также надобно изучать на родной его почв, посреди обстоятельствъ его времени. Поэтому Вегеле совершенно-правъ, когда предпосылаетъ его біографіи обозрніе политическаго и общественнаго состоянія Италіи въ данную эпоху исторіи.

Флоренція была отечествомъ Данта, въ тсномъ смысл слова, но вмст съ нею онъ принадлежалъ цлой Италіи. Слишкомъ четыре съ половиною вка прошло посл того, какъ Италіи снова возвращена была честь внчать тхъ, которымъ по праву принадлежала власть надъ нею, первою короною въ мір. Карлъ-Великій началъ собою новый рядъ римскихъ императоровъ, которыхъ право получало себ въ Рим высшее освященіе. Гд бы ни былъ истинный политическій центръ ‘священной’ римской имперіи (какъ называлась новая въ отличіе древней) она заимствовала свое титло и достоинство отъ Италіи. Такова была имперія каролингскаго дома, такою же осталась она и по соединеніи съ Германіей’, со времени Оттона-Великаго. Вмст-съ-тмъ это была высшая форма политическаго единства впродолженіе среднихъ вковъ. Она соединяла въ себ различныя страны и различныя народности, она же давала единство всей Италіи. Властью такъ-называемыхъ римскихъ императоровъ связывались разнородныя части ея, или же распадались и начинали кровавую вражду между собою, какъ скоро почувствовали нкоторую свободу движенія. Внутренняя крпость и вншняя сила Италіи возвышались или падали вмст съ авторитетомъ Римской Имперіи.

Такъ было впродолженіе первыхъ двухъ столтіи. Къ концу этого періода Франція совершенно вышла изъ состава имперіи, которой дйствительная сила и значеніе перенесены были на Германію. Италія сохранила свое мсто въ новомъ союз, и Римъ попрежнему давалъ высшее освященіе власти германскихъ королей, которымъ теперь принадлежало достоинство римскихъ императоровъ. Такимъ-образомъ старый римскій институтъ мало-по-малу перешелъ на ту самую землю, изъ которой вышли первые удары для его ниспроверженія. Какъ нкогда Италія думала повелвать Германіей), такъ точно сильные короли саксонскаго дома, по праву завоеванія, командовали теперь надъ нею изъ Германіи. Италіи принадлежалъ почетъ, Германіи — истинная сила и основанный на ней авторитетъ имперіи. Со времени Оттоновъ крпость этого союза, казалось, была навсегда обезпечена, но въ Италіи таились элементы своего собственнаго, національнаго развитія. Она не хотла и не могла слдовать только рабски во всхъ движеніяхъ за Германіей). Италія, полная римскихъ воспоминаній, усянная городами, въ которыхъ еще несовсмъ умерла память старыхъ муниципальныхъ учрежденій, была даже гораздо-выгодне поставлена въ отношеніи къ самостоятельному образованію, чмъ ея соперница, гд недавно еще начали возникать первые центры гражданскаго общежитія. Кром того, въ ней съ давняго времени существовали зародыши своей туземной и національной власти. Въ другомъ мст и по другому поводу имли мы случай разсказать подробно т историческія обстоятельства, которыя способствовали высвобожденію ея изъ-подъ чужаго авторитета и постепенному возвышенію внутри Италіи. Послдующія событія, правда, привели съ собою новую, еще боле-тяжелую зависимость, но стремленіе, привязанное съ самаго начала къ римскому епископскому престолу, продолжало жить въ самыхъ стнахъ вчнаго города и ждало только новыхъ орудій, чтобъ вновь поднять дло эманципаціи, между-тмъ духъ времени, дйствуя за одно съ властолюбіемъ римскихъ епископовъ, выработалъ изъ того же учрежденія новое іерархическое начало для всего Запада. Основанія римскаго престола расширились до крайнихъ предловъ католическаго міра. Въ распоряженіи епископовъ Рима явились новыя средства, съ которыми никакая борьба не казалась слишкомъ-отважною. Съ своей стороны, Имперія не только не думала отступиться отъ своихъ преимуществъ, но старалась еще больше утвердиться въ нихъ совершеннымъ подчиненіемъ себ римскаго престола. Со времени Генриха Ш особенно борьба между двумя учрежденіями была неотвратима.

Она открылась вскор посл Генриха III-го и наполнила собою почти два столтія. Въ ней легко различить два отдльные момента. Въ первомъ изъ нихъ борьба происходила между двумя главными авторитетами, духовнымъ и свтскимъ, безъ прямого вмшательства другихъ общественныхъ силъ. Какъ были дв враждующія стороны, такъ было два лагеря — ни боле, ни мене. Споръ шелъ преимущественно объ освобожденіи римскаго авторитета изъ-подъ зависимости отъ германскаго. Григорій VII тмъ отчасти и повредилъ успху своего дла, что повернулъ слишкомъ-круто и зашелъ слишкомъ-далеко въ своихъ требованіяхъ, но этотъ крутой поворотъ лежалъ столько же въ свойствахъ его характера, сколько и въ необыкновенной энергіи его ума, которому въ теоріи не было ничего завтнаго: смлая и гордая мысль Гильдебранда не умщалась даже въ предлахъ естества и самой природ человческой думала предписывать законы! Отличаясь иными свойствами, Генрихъ IV, впрочемъ, былъ достойнымъ его соперникомъ. Мечтательному идеализму Григорія онъ постоянно противопоставлялъ свое неизмнно-положительное направленіе, преслдовавшее единственно личные интересы, его желзной вол — безпримрную гибкость своего характера. О немъ можно сказать, что это была сама воплощенная упругость: онъ легко могъ нагнуться до самой земли и вдругъ снова подняться во весь свой натуральный ростъ, онъ могъ понести самую крайнюю степень человческаго униженія, чтобы только получить средства унизить вновь своего противника. Какъ ничто въ мір не могло понудить Гильдебранда отступить хотя на волосъ отъ своихъ убжденій, такъ никакая сила не въ-состояніи была заставить Генриха IV-го измнить своимъ интересамъ. Въ лиц двухъ противниковъ встртились идеальное и положительное направленіе вка во всей своей рзкости. Споръ казался чисто-личнымъ, потому-что весь почти сосредоточивался въ лиц главныхъ своихъ представителей. Ими долгое время закрыты были другіе современные интересы, оттого борьба ведена была съ горячностью и ожесточеніемъ до-тхъ-поръ, пока на сцен оставался хотя одинъ изъ соперниковъ. Генрихъ IV пережилъ своего противника, но до конца своей жизни долженъ былъ бороться съ могучею его тнью, впрочемъ, и вторая смерть не была еще ршительною: нкоторыя качества Генриха сдлались какъ-бы наслдственными въ род и перешли къ его сыну. Онъ, правда, неспособенъ былъ сгибаться до земли, подобно отцу, но и не испытывалъ надъ собою того же тяжелаго давленія: онъ могъ держаться довольно-прямо и твердо, потому-что большею-частію имлъ дло съ противниками, которые очень-мало, или даже вовсе не превосходили его личными свойствами. При равныхъ почти силахъ не могло быть ршительнаго перевса ни съ той, ни съ другой стороны. Борьба вскрывалась еще время-отъ-времени отдльными взрывами, какъ долго еще вспыхиваетъ молнія посл бури изъ остатковъ пронесшейся тучи, но гроза уже прошла, и несмотря на продолжавшіеся раскаты грома, земля начинала принимать успокоенный видъ.

Такъ-какъ не было полной побды, то не могло быть и прочнаго мира, и потому враждующія стороны заключили между собою временное перемиріе. Оно извстно въ исторіи подъ именемъ Вормскаго Конкордата. Согласились раздлить поровну то, на что каждая сторона до-сихъ-поръ изъявляла свои исключительныя притязанія. Перстень и посохъ служили двумя символами одной раздленной власти. Не иначе, какъ подъ ихъ видомъ, она могла быть сообщаема третьему лицу. Каждый изъ двухъ знаковъ, взятый въ-отдльности, не имлъ никакой законной силы, но вмст они давали то полномочіе, которое составляло полную инвеституру. Эта двойственность формы лучше всего показываетъ, что посл полувковой тяжбы ни одна сторона не получила ршительнаго перевса, и об удержались въ равновсіи. Кто же выигралъ? Выиграли всего-больше средніе члены того же самаго общества, въ-особенности городскія сословія въ Сверной Италіи, которыя воспользовались своимъ нершительнымъ положеніемъ между двумя центрами тяготнія, чтобъ пріобрсти себ вновь нкоторыя права {Всего видне это на Милан. См., между-прочимъ, Von Simonуі, Gesch. d. Lomb. Venez. Knigreichs, p. 61.}. Почти равно-удаленные отъ дйствія той и другой силы, они съ этого времени явно начали стремиться къ автономіи.

Но перемиріе не могло быть нормальнымъ состояніемъ. Исторія вообще отвращается тхъ положеній, которыя можно назвать ‘висящими’, нершительными, или недолго выдерживаетъ ихъ. Самыя дйствующія въ ней силы безпрестанно измняются, т.-е. нарастаютъ вновь, или зрютъ отъ времени, и неврное равновсіе скоро опять разршается въ неизбжную борьбу. Тотъ же неизмнный историческій законъ повторился и въ отношеніяхъ между римскимъ престоломъ и Имперіею. Спустя полвка посл заключеннаго перемирія, борьба возобновилась между ними еще съ большимъ ожесточеніемъ. Этотъ второй актъ великой исторической драмы продолжался цлое столтіе и приготовилъ развязку всего дйствія. Сущность спора была та же самая, но отъ успховъ времени дло приняло новый видъ, и вс подробности измнились вмст съ личною обстановкою, кром-того, увеличились самые размры дйствія, и борьба получила еще боле грандіозный характеръ. Несмотря на наружное затишье, наступившее посл перемирія, многое въ понятіяхъ вка передлалось вновь въ промежутокъ времени отъ заключенія конкордата до начала новой брани. Благодаря общему настроенію умовъ въ Х-мъ вк, римскій авторитетъ сталъ высоко въ сознаніи современниковъ. Великое крестоносное движеніе, охватившее тогда большую часть Западной Европы, придало ему новый всъ и значеніе. Римскіе епископы умли стать въ глав движенія и не разъ принимали на себя самую его иниціативу. Это высокое положеніе, хотя оно было только временное, внушило имъ новыя притязанія на небывалое дотол полномочіе внутри католическаго міра. Имперія между-тмъ занимала въ крестоносномъ движеніи лишь второстепенную роль. Искренностью и горячностью своихъ порывовъ Франція даже много опередила ее. Римское властолюбіе, сверхъ того, опиралось въ своихъ стремленіяхъ на вновь-возникшее право декреталій, которое, начавшись съ подлога и образовавшись подъ его вліяніемъ, тмъ не мене однако развилось въ цлую систему и все больше утверждалось въ общемъ сознаніи западныхъ христіанъ. Дло шло уже не только о преимуществахъ римскаго престола, но и о ршительномъ преобладаніи надъ Имперіею.

Нельзя, впрочемъ, сказать и объ Имперіи, чтобъ она выступала на новую брань съ прежними средствами: на ея сторон также были нкоторыя новыя выгоды и преимущества. Въ энергическихъ представителяхъ швабскаго дома, она нашла себ новыя личныя силы, вполн-соотвтствовавшія ея высокому достоинству. Никогда еще Германія не длала боле-счастливаго выбора, никогда еще въ одномъ род не соединялось столько силъ и столько высокихъ душевныхъ доблестей, какъ въ знаменитомъ дом Гогенштауфеновъ, обновлявшемся въ каждомъ новомъ поколніи. Одно лицо смняло другое, но силы не истощались до конца существованія дома. Лучшія рыцарскія качества вка были между ними какъ-бы наслдственными. Никто не хвалился тогда мужествомъ, но Гогенштауфены умли придать новый блескъ и этой добродтели. Благородство и великодушіе были въ ихъ род черты довольно-обыкновенныя, лишь впослдствіи, подъ вліяніемъ несчастныхъ обстоятельствъ, он могли выродиться и уступить мсто другимъ, которыя гораздо-мене возбуждаютъ къ себ сочувствіе. Нкоторые изъ Гогенштауфеновъ усвоили себ даже высшій цвтъ всего рыцарскаго образованія — рыцарскую поэзію и сами упражнялись въ ней не безъ нкотораго успха. Люди воли, смлые и предпріимчивые, они не мене богато были надлены даромъ широкаго соображенія. Можно находить недостатки въ Гогенштауфенахъ, по равно нельзя отрицать въ нихъ, какъ ума, такъ и характера. Они были не мене смлы въ бою, какъ и въ своихъ политическихъ планахъ. Одному изъ нихъ не казался несбыточнымъ планъ возстановленія древней Римской Имперіи почти во всемъ ея прежнемъ объем {См. въ-особенности — Abel, Knig Philipp von Hohenstauf. Дло, впрочемъ, идетъ не о немъ, а объ Генрих VI.}. Какъ не пугали ихъ опасности, такъ самыя неудачи и пораженія не могли сокрушить и поколебать ихъ твердаго духа, только измна и предательство глубоко трогали и даже поражали Гогенштауфена въ самое сердце. Если на римскомъ престол были въ эту эпоху истинно-великіе характеры, то въ Гогенштауфенахъ они встрчали достойныхъ себ соперниковъ. Ни одна сторона не уступала другой въ твердости и выдержанности, и побда ршалась не столько истиннымъ превосходствомъ силъ, сколько большею хитростью и изворотливостью. Въ общемъ сознаніи вка, увлеченнаго религіознымъ движеніемъ, въ Феодальныхъ учрежденіяхъ эпохи, проникнувшихъ во вс сферы жизни, свтскій авторитетъ Имперіи такъ же мало находилъ себ опоры при Гогенштауфенахъ, какъ и при ихъ предшественникахъ, за-то, впрочемъ, въ области права основанія его выяснились больше, чмъ когда-нибудь. Впродолженіе XII-го вка юридическое образованіе Западной Европы сдлало весьма-важный шагъ впередъ возвращеніемъ къ римскому праву. Это была заслуга Италіи, въ назначеніи которой лежало быть посредницей между древнимъ и новымъ образованіемъ, по въ практическомъ отношеніи, плоды ея возобновленной дятельности пригодились скоре въ пользу Германіи. Въ итальянскихъ университетахъ, вмст съ туземцами, воспитывалось и нмецкое юношество. Юридическія понятія, которыя въ нихъ были выработываемы, почти въ равной степени распространялись по ту и по другую сторону Альповъ. Установившееся въ это время изученіе римскаго права возстановило въ теоріи связь, давно-разорванную, между новою Римскою Имперіею и древнею и, такъ-сказать, возвратило первую къ ея законнымъ основаніямъ. Гогенштауфены дйствовали сознательно въ качеств преемниковъ той власти, которая нкогда принадлежала римскимъ цезарямъ. Преслдуя съ рдкимъ постоянствомъ цли высшей государственной политики, они умли жертвовать имъ, гд было нужно, даже своими фамильными интересами. Идея государства и его интересовъ составляла обыкновенно господствующій мотивъ въ ихъ политической дятельности. Одни и т же побужденія руководили мыслью Фридриха Барбароссы, какъ въ непримиримой вражд съ ломбардскими городами въ Италіи, такъ и въ суровыхъ мрахъ его противъ главныхъ представителей Феодализма въ Германіи. Фридрихъ II-й проводилъ т же самыя идеи, лишь съ большею страстью, и потому еще съ большею исключительностью. Естественно, что въ господствующихъ сословіяхъ Гогенштауфены везд встрчали сильную оппозицію какъ въ Италіи, такъ и въ Германіи, по за-то они могли гордиться сочувствіемъ просвщеннйшихъ людей своего времени. Важнйшія ршенія Фридриха I-го, относительно ломбардскихъ городовъ, постановлены были при содйствіи знаменитйшихъ итальянскихъ юристовъ. Еще тсне и, можно сказать, задушевне были отношенія между Фридрихомъ -мъ и первыми законовдами его времени. Какъ передовые люди вка, они увлекали за собою симпатіи другихъ просвщенныхъ современниковъ. Число ихъ, конечно, было довольно-ограниченно, но окруженные ими Гогенштауфены отдлялись, какъ яркое созвздіе, отъ темнаго Фона остальной современности, которая еще дремала во мрак предразсудковъ

Такимъ-образомъ во второмъ момент борьб, къ главному вопросу приливали почти вс другіе высшіе интересы общества и длали споръ чрезвычайно-сложнымъ и запутаннымъ. Присоедините сюда, что въ ту же самую борьбу замшаны были, сверхъ-того, особые интересы нкоторыхъ сословій и сильныхъ фамилій, и что какъ т, такъ и другія хотли и имли возможность дйствовать самостоятельно. Такъ ломбардскіе города, которые въ гильдебрандовскую эпоху играли лишь пассивную и почти вовсе-незамтную роль, выступили теперь на первый планъ и соединеніемъ въ общій союзъ образовали изъ себя крпкую политическую силу. На всахъ борьбы они всили тмъ тяжеле, что, занимая средину пространства между двумя враждующими сторонами, легко могли доставить перевсъ каждой изъ нихъ. Дйствуя въ союз съ римскимъ престоломъ, они не только отводили отъ него самый сильный ударъ, но и склоняли побду на его сторону. Самыя великія усилія Гогенштауфеновъ сокрушались объ ихъ каменныя твердыни, обороняемыя храбрыми гражданскими дружинами. Вопреки своимъ убжденіямъ и всмъ разсчетамъ своей политики, Фридрихъ -й долженъ былъ заключить свои семь походовъ въ Италію — миролюбивою сдлкою съ ломбардскими городами и признать ихъ автономію, удержавъ за собою лишь формальное право. Между-тмъ подъ снью одного союза, незамтно росъ другой, дале на югъ, ближе къ римскому престолу, и еще въ большемъ удаленіи отъ непосредственнаго дйствія Имперіи, чмъ первый. Это были тосканскіе города, во глав которыхъ стояла Флоренція. Уже при Генрих VI-мъ они составили изъ себя политическую лигу по образцу ломбардской и на тхъ же самыхъ основаніяхъ {См. Н., Gesell, der Stdteverfassung von Italien, t. 2, p. 241—242.}. Понятно, что симпатіи къ Риму здсь были еще живе, а партизаны Имперіи, которые находились также и въ Тоскан, были еще безсильне. Какъ бы ни были многочисленны города, Имперія Гогенштауфеновъ имла довольно энергіи и силъ, чтобъ управиться съ ихъ союзами, но она ни минуты не могла быть безопасна со стороны германскаго Феодализма, который, въ лиц безпокойныхъ и воинственныхъ Вельфовъ, постоянно угрожалъ ей съ тылу. Измна одного изъ нихъ вырвала изъ рукъ Фридриха Барбароссы врную побду въ самую ршительную минуту его жизни. Одно время, воспользовавшись замшательствомъ въ фамиліи Гогенштауфеновъ, Вельфы успли даже вовсе вытснить ихъ изъ Германіи и сами заняли ихъ мсто. Странно подумать, что между союзниками, которые помогли швабскому дому возвратить прежнее его достоинство и значеніе въ ерманіи, былъ римскій престолъ, точне сказать, умнйшій и послдовательнйшій изъ преемниковъ Гильдебранда, носившій знаменитое имя Иннокентія -го, но таково было постоянство римской интриги, что она готова была, не разбирая ни враговъ, ни друзей, дйствовать противъ всякаго, кто только становился во глав Имперіи. Южная Италія также была замшана въ борьбу гораздо-пряме и непосредственне, чмъ при Генрихахъ (IV и V). Ея отдльная политика, имвшая свое главное направленіе на востокъ, кончилась: Неаполь и Сицилія также вошли въ составъ великой имперіи и образовали въ ней крайнее крыло, которымъ она въ свою очередь угрожала Риму съ той стороны, откуда до-сихъ-поръ онъ казался всего боле безопаснымъ. Но за-то Неаполь сдлался источникомъ новой вражды противъ Гогенштауфеновъ. Во-первыхъ, они имли здсь противъ себя мстные феодальные роды, которые до конца не хотли примириться съ чужеземнымъ владычествомъ, во-вторыхъ, самый Римъ сталъ гораздо-безпокойне и неутомиме въ своихъ интригахъ съ-тхъ-поръ, какъ Гогенштауфены утвердились въ тылу у него. Римскіе епископы очень-хорошо понимали, что тотъ, кто владетъ сверомъ и югомъ Италіи вмст, рано или поздно будетъ предписывать законы и самой римской области, и изощряли свой умъ и истощали вс позволительныя и непозволительныя средства, чтобъ разорвать столько опасный для нихъ союзъ Неаполя съ Германіей). Но пока власть швабскаго дома была крпка на свер, нельзя было надяться совершенно вытснить его съ юга. Итакъ, надобно было подложить рычагъ подъ самое основаніе могущества Гогенштауфеновъ въ Имперіи и стараться вооружить противъ нихъ не только Италію, но и Германію. Наконецъ, въ случа послдней крайности, Римъ въ-состояніи былъ тогда возбудить противъ своего непримиримаго врага другія силы католическаго міра. Словомъ, съ обихъ сторонъ накопилось столько вражды и собралось столько средствъ какъ для нападенія, такъ и для обороны, а въ дух времени было такъ мало примирительныхъ началъ, что миръ могъ быть возстановленъ не иначе, какъ крайнимъ истощеніемъ одной стороны и ршительнымъ преобладаніемъ другой.

Самое грозное время было то, когда противники, не ограничиваясь боле частными столкновеніями, посл нкотораго колебанія ршились вдругъ повести атаку со всхъ данныхъ пунктовъ и ввести въ дло, одн за другими, вс свои силы. Это было время Фридриха II-го. Отважный и неустрашимый боецъ, онъ лучше, нежели кто-либо изъ современниковъ, своимъ врнымъ взглядомъ измрялъ великость опасности и, однако, такъ полонъ былъ чувствомъ своихъ силъ, что не боялся поднять тревогу по всей боевой линіи. Ему также отвчали готовностью принять вызовъ на всхъ точкахъ соприкосновенія. Германія и Италія, Неаполь и Сицилія, Ломбардія и Тоскана, Гвельфы и Гибеллины — все пришло въ движеніе. Ополчился феодализмъ, вооружились города. Въ Италіи особенно весь горизонтъ покрытъ былъ заревомъ пожара. Вс интересы вовлечены были въ борьбу и участвовали въ ея ршеніи. Та многоголовая гидра, о которой разсказывали древніе, какъ-будто вновь выросла передъ Фридрихомъ II-мъ, и еслибъ въ исторической борьб успхъ завислъ только отъ личныхъ силъ воителя, дло не стало бы за новымъ геркулесовскимъ подвигомъ. Фридрихъ II-й былъ столько же силенъ оружіемъ, сколько и умомъ своимъ, римское преобладаніе имло въ немъ тмъ боле опаснаго врага, что онъ отвергалъ его въ самой теоріи. Но несчастіе Фридриха состояло именно въ томъ, что онъ своимъ свтлымъ умомъ слишкомъ опередилъ свое время и потому не находилъ въ немъ довольно сочувствія себ. И побды были не въ побды, когда противъ него было общее мнніе и національные интересы Италіи. Побда была неразлучна съ самимъ Фридрихомъ, но онъ не могъ быть всегда и везд, а тамъ, гд его не было, тотчасъ начиналось отложеніе. Самыя крпкія силы должны были сокрушиться въ этой неравной борьб мысли и духа одного человка противъ цлаго вка, и самая высокая доблесть оставалась безплодною. Мудрено ли, что общее всмъ раздраженіе сообщилось и Фридриху? что онъ не разъ терялъ необходимое для великаго дла спокойствіе и выходилъ изъ предловъ благоразумной умренности? Враги искусно пользовались его ошибками, чтобъ еще боле разжигать къ нему ненависть {Отголоски этой глубокой ненависти пережили самыя событія. Ихъ можно слышать иногда даже и въ нашемъ просвщенномъ вк. См. напримръ Hfler, Kaiser Friedrich II, Mnchen, 1844.}. Отчаявшись утомить самого Фридриха II-го, они старались, по-крайней-мр, опутать его со всхъ сторонъ интригою и тмъ лишить его возможности дйствовать. Даже и онъ потерялъ бодрость и впалъ въ уныніе, когда измна проникла наконецъ въ его собственный лагерь и начала похищать у него, одного за другимъ, довреннйшихъ приверженцевъ, съ которыми онъ привыкъ длить не только свои подвиги, но и самыя думы. Фридрихъ II-й умеръ во вражд съ вкомъ, въ раздор съ близкими къ нему людьми, и даже не могъ унести съ собою въ могилу надежды на приближеніе лучшаго времени.

Римъ вышелъ торжествующимъ изъ борьбы. Онъ не только спасъ свою независимость, но и близокъ былъ къ крайней цли всхъ своихъ стремленій — къ преобладанію въ католическомъ мір. Лишь немногаго недоставало, чтобъ торжество его было полное. Истощивъ въ борьб свои лучшія силы, родъ Гогенштауфеновъ продолжалъ еще существовать, хотя и раздленный на дв отрасли. Пока за нимъ оставалась Германія, онъ не могъ совершенно отказаться отъ своихъ видовъ на Италію, гд имлъ для себя опору какъ въ ломбардскихъ гибеллинахъ, такъ и въ Неапол, гд держалась другая его линія. Престолу римскихъ епископовъ не разъ еще потомъ приходилось быть какъ-бы между двухъ огней. Тогда, чтобъ отвратить отъ себя опасность хотя съ одной стороны, они принуждены были возвратиться къ старой политик, которая, въ случа крайней нужды, искала опоры Риму во Франціи. Чтобъ только не оставить Южную Италію въ рукахъ Гогенштауфеновъ, римскій престолъ, въ силу особой присвоенной имъ власти, ршился лучше пожертвовать Неаполемъ въ пользу анжуйскаго дома. Такъ, въ прежнее время, онъ нашелъ выгодне для себя призвать въ Сверную Италію сильныхъ Франкскихъ королей, чмъ потерпть около себя опасное сосдство лангобардовъ. Но пока мысль не погасла между Гогенштауфенами, она неизмнно продолжала обращаться на Италію. До самаго конца, ихъ не переставали обольщать т симпатіи, которыя они пріобрли себ прежде на полуостров. Даже потерявъ Германію, Гогенштауфены не отчаявались еще возвратить свои права на Неаполь. Ненадобно было предварительно собирать силы за Альпами: довольно было показаться человку съ этимъ волшебнымъ именемъ внутри Италіи, чтобъ вокругъ собралась многочисленная толпа, готовая поддерживать его права съ оружіемъ въ рукахъ. Если Конрадинъ, несмотря на свою молодость, сиротство и безпомощность, имлъ хотя временный успхъ въ Италіи, то, конечно, онъ былъ обязанъ имъ гораздо-больше своему имени, нежели тмъ средствамъ, которыя находились въ его распоряженіи. Но, во всякомъ случа, поднимать вновь швабское знамя въ самомъ сердц Италіи посл того, какъ Римъ получилъ врнаго союзника себ на юг ея, значило только увеличивать число жертвъ, обреченныхъ его безпощадному мщенію. Катастрофа, которою кончилось предпріятіе Конрадина, показала, что между силами двухъ враждующихъ сторонъ но было боле никакой соразмрности, иначе сказать, что одна сторона представляла собою дйствительное могущество, а другая низошла до степени подсудимой. Впрочемъ, неравная тяжба не могла боле возобновиться: Конрадинъ былъ послднею отраслью швабскаго дома и унесъ съ собою въ гробъ какъ дйствительныя его права, такъ и благородное честолюбіе, въ которомъ заключался немене-сильный рычагъ для его неутомимой предпріимчивости.

Никогда еще Римъ не стоялъ такъ высоко, какъ посл паденія дома Гогенштауфенонъ, погибшаго въ борьб съ нимъ за преобладаніе. Казалось, развалины одного разрушеннаго могущества послужили для другаго величественнымъ пьедесталомъ. Съ этой высоты римскій авторитетъ могъ свободно озирать весь горизонтъ католическаго міра, не встрчая боле видимой преграды своему властолюбивому взору. Единственное опасное соперничество для него кончилось, прочія же силы сравнительно съ его высокимъ положеніемъ лежали такъ низко, что не возбуждали никакого опасенія… Въ политическомъ смысл, впрочемъ, римское могущество никогда не могло замнить того, которое было имъ ниспровергнуто. Ослабленіе авторитета Имперіи оставляло позади себя пустоту, ничмъ-ненаполнимую. Не говоря уже о томъ, что съ паденіемъ Гогенштауфеновъ распались узы, соединявшія Италію съ Германіей), чмъ могло еще сдерживаться внутреннее итальянское единство? Оно также исчезло, уступивъ мсто глубокому раздленію. Для того, кто хотлъ и способенъ былъ видть, тутъ стало совершенно ясно, что римскій авторитетъ, какъ политическая сила, далеко не равняется протяженію всего полуострова. Въ это время боле, чмъ когда-нибудь прежде, вышла наружу автономія сословій, городовъ и цлыхъ областей, зародившаяся и укрпившаяся впродолженіе вковой борьбы между двумя авторитетами. Рзче всхъ выдлился изъ общаго состава Неаполь съ своею новою династіею чужеземнаго происхожденія. Вмето-того, чтобъ быть членомъ общаго организма и согласовать съ нимъ свои дйствія, онъ стремился, пользуясь обстоятельствами, стать во глав его и управлять всми его движеніями. Такимъ-образомъ, на южномъ конц Италіи постановленъ былъ новый центръ тяготнія, который одинъ уже могъ перевшивать Римъ своимъ вліяніемь. Почти немене-безсиленъ оказался Римъ на другомъ, противоположномъ конц полуострова. Ломбардскіе города дйствовали въ тсномъ союз съ нимъ, пока имли передъ собою общаго противника, но какъ-скоро опасность прошла, и самый этотъ союзъ потерялъ свое прежнее значеніе, почувствовалась разность интересовъ, которая до сего времени скрыта была потребностью въ посторонней помощи. Притомъ же, по причин близкаго сосдства съ Германіей), гибеллинизмъ пустилъ въ Ломбардіи боле-глубокіе корни, чмъ въ другихъ областяхъ, и въ половин Х-го вка получилъ здсь ршительный перевсъ надъ противною партіею. Что выигралъ римскій авторитетъ относительно Ломбардіи, когда, устранивъ въ ней одного главнаго врага, встртился тамъ же со множествомъ лицъ, которыя представляли то же самое начало? Чтобъ хоть нсколько смирить гордость одного Эццелино ди-Романо, надобно было предпринимать противъ него цлый крестовый походъ, да и тотъ кончился пораженіемъ крестоносцевъ. Несмотря на интердикты, продолжавшіеся иногда по нскольку лтъ {См. Simonyi, Gesell, d. lomb. venez. Knigreichs p. 136 гд рчь идетъ о Милан.}, Ломбардія все больше-и-больше уходила изъ-подъ римскаго вліянія, дробясь на отдльные самостоятельные принципаты. Тоскана, но своей близости къ Риму, находилась въ большей зависимости отъ него, но эта зависимость вовсе не уничтожала автономіи ея городовъ и отражалась лишь на игр внутреннихъ партій. Опираясь на Римъ, гвельфы могли здсь легче, чмъ гд-нибудь, одержать верхъ надъ своими противниками (извстно, что во всей Тоскан гибеллинизмъ удержалъ за собою власть въ одной Пиз), но эта опора была недовольно-сильна, чтобъ съ ея помощью они могли остановить дальнйшее развитіе городской общины. Оттого Тоскана, въ противоположность Ломбардіи, все больше-и-больше склонялась къ порядку вещей, который напоминалъ собою древнія республики. Союзъ тосканскихъ городовъ продолжалъ существовать, но центромъ его былъ не Римъ, а Флоренція, которая поэтому налагала на него свой, собственный политическій характеръ. Римское вмшательство во внутреннія флорентинскія событія доставляло пользу не столько самому Риму, сколько той изъ враждующихъ сторонъ, которую онъ поддерживалъ. Отчасти то же явленіе повторялось на юг и свер Италіи, гд также ничего не происходило безъ явнаго, или особеннаго вмшательства римской интриги. Но тмъ почти и ограничивалось все вліяніе. Въ отдаленномъ Пьемонт, въ Венеціи и Гену, оно было еще незначительне. О сосредоточеніи всей политической власти въ Рим не могло быть и рчи. По весьма-врному замчанію Макіавеля, вся задача римскихъ политиковъ внутри Италіи сводилась въ это время лишь къ тому, чтобъ не дать другимъ завладть тою или другою областью, которой они не могли присвоить себ самимъ, иными словами: стараться по-возможности вредить другимъ авторитетамъ, которые вновь утверждались въ предлахъ Апеннинскаго Полуострова {Mach., Le Storie florentine 1. 1: E cosi i pontefici — n permetevano ehe quelle provincie, la quelle per loro debolezza non potevano possedere, altri la possedesse.}.

Наступившее раздробленіе или разъединеніе интересовъ не могло, однако, изгладить вс слды прошедшей исторической жизни народа. Слишкомъ-долго тянулась борьба за Италію между двумя авторитетами, прежде чмъ перевсъ ршительно склонился на одну сторону. Оба направленія, между которыми боле двухъ вковъ была раздлена Италія, остались не только въ воспоминаніяхъ народа, но и продолжали держаться въ самыхъ его понятіяхъ. Споръ дйствительно разршился побдою, по она выпала именно на ту сторону, которая не въ-состояніи была замнить побжденное ею начало и утвердить единство своими средствами. Такимъ-образомъ побда прошла, не доставивъ послднихъ ожиданныхъ результатовъ, и два полярныя направленія, ей предшествовавшія, продолжали существовать попрежнему. Какъ прежде были два противоположные полюса, такъ и теперь, съ тою лишь разницею, что они стянулись на ближайшее разстояніе между собою, и вншній объемъ ихъ дйствія сократился. Съ одной стороны Германія, съ другой — Неаполь съ Сициліею вышли изъ круга и остались за предлами дйствія. За-то въ сокращенномъ объем того же самаго круга антагонизмъ продолжался съ прежнимъ жаромъ и съ прежнею силою. Присутствіе римскаго авторитета, безсильнаго обуздать однажды-возбужденныя страсти, служило лишь къ тому, чтобъ поддержать и продлить всеобщее раздраженіе умовъ. Эта противоположность интересовъ перешла наконецъ въ самое сознаніе итальянцевъ и боле столтія составляла потомъ общую жизнь Сверной и Средней Италіи въ политическомъ отношеніи, покрывавшую собою вс прочіе интересы и господствовавшую надъ ними. Какъ въ другихъ государствахъ все направлялось къ единству, такъ въ Италіи все распадалось по двумъ направленіямъ. Были интересы собственно-тосканскіе, но они и ограничивались одною Тосканою, были потомъ интересы, занимавшіе и наполнявшіе всю Ломбардію, которые, однако, теряли свое значеніе за ея предлами, были, наконецъ, интересы собственно-римскіе, которые имли большой всъ внутри римской области, за исключеніемъ разв Неаполя и сверо-западной части полуострова, гд оно скоро ослабло подъ другими вліяніями. Тосканцы, ломбардцы и частью самые римляне, раздленные между собою мстными интересами, часто соединялись между собою то въ гвельфскомъ, то въ гибеллинскомъ направленіи. Въ эту эпоху нельзя было жить въ Италіи (за извстными уже исключеніями) и не принадлежать къ той или другой партіи. И люди честолюбивые, и люди съ убжденіями — всякій, кто только хотлъ быть дятельнымъ членомъ общества — выбирали себ то или другое знамя и отличали по немъ своихъ друзей отъ недруговъ. Италія не раздлилась на дв отдльныя половины, но въ стнахъ почти каждаго города гвельфы боролись съ гибеллинами, и не было ровнаго мста въ окрестностяхъ городовъ, гд бы гибеллинскія ополченія не сшибались и не дрались по нскольку разъ съ гвельфскими дружинами. Какъ-будто по всмъ жилымъ мстамъ Италіи прошла одна красная нитка, перевитая блой, и опутала все народонаселеніе страны!

За недостаткомъ другаго, это было также единство, но самаго страннаго свойства: это было единство раздленія, между-тмъ оно выступило очень-ярко, и передъ нимъ блднли вс другіе интересы, именно потому, что ограничивались лишь извстными мстностями. Само-собою разумется, что явленіе было только временное, преходящее. Чмъ дальше уходила Италія отъ источника раздлившей ее вражды, тмъ больше стирался съ нея гвельфо-гибеллинскій колоритъ, тмъ больше выступали на первый планъ отдльныя области и образовавшіяся въ нихъ особыя народности, каждая съ своимъ самостоятельнымъ характеромъ. Впослдствіи, и притомъ не дале, какъ въ XIV-мъ вк, Италія не знала другаго раздленія, какъ по отдльнымъ политическимъ группамъ, которыя образовались въ ней около главныхъ центровъ, какъ-то: Венеціи, Милана, Генуи, Флоренціи, Рима и Неаполя. Единства было, можетъ-быть, еще мене, но за-то отношенія не были такъ перепутаны. Тогда можно было, заключившись въ предлахъ одной политической области, посвятить ей всю свою дятельность и найдти въ ней успокоеніе. Не такъ было съ тми, которымъ досталось жить въ трудную эпоху гвельфо-гибеллинскаго раздленія, когда самое сознаніе народа было какъ-бы расколото на-двое. Въ это время Италія еще была общимъ отечествомъ для всхъ, родившихся на ея почв, еще между всми частями ея была живая, органическая связь, которая чувствовалась каждому. Не только въ Рим, но и во Флоренціи принималось къ сердцу то, что происходило въ Ломбардіи, и наоборотъ. Но въ то же время нельзя было почувствовать и носить въ сердц Италію, какъ нчто единое и цлое, потому-что всякій сознавалъ ея двойственность. Нравственному лицу непремнно предстоялъ выборъ. Недовольно было но своему рожденію принадлежать къ тому или другому лагерю, надобно еще было знать, гд помстить свои убжденія. Каждая сторона предъявляла свои права, но которая изъ нихъ была праве? И что, если по нкоторымъ природнымъ условіямъ, человкъ занималъ мсто въ одномъ лагер, а убжденія тянули его къ другому? Не долженъ ли былъ въ немъ тогда произойдти разладъ съ самимъ-собою, съ совстью? И какой наконецъ могъ быть исходъ изъ этой внутренней борьбы? На вс эти вопросы можно отвчать не иначе, какъ обстоятельствами самой жизни того или другаго историческаго лица, которое бы принадлежало тому времени и котораго самый образъ мыслей былъ бы намъ извстенъ съ достоврностью.

Нигд въ цлой Италіи враждующія партіи не были такъ рзко поставлены одна противъ другой, какъ въ Тоскан. Условія ихъ развитія были т же самыя, что и въ сверныхъ провинціяхъ, но по мстному положенію страны борьба между внутренними тосканскими партіями затянулась на боле-долгій срокъ времени, чмъ въ Ломбардіи, и открытая вражда между ними получила боле-ожесточенный характеръ. Сравнительно гибеллинизмъ имлъ здсь мене силы, потому-что былъ удаленъ отъ главной сваей опоры, но одно близкое сосдство Рима не могло еще доставить ршительнаго перевса противной партіи. Для полнаго успха ей надобно было, сверхъ-того, искать популярности у себя дома, а это значило пробудить въ масс народа опасные инстинкты и ввести въ игру политическихъ партій новый дйствующій элементъ, котораго роль прежде была чисто-пассивная. Вообще, но мр того, какъ дйствіе упрощалось въ Ломбардіи, оно становилось все боле-и-боле сложнымъ въ Тоскан, гд, вслдствіе особенной постановки партій, готовился и новый порядокъ вещей, во многихъ отношеніяхъ отличный какъ отъ ломбардскаго, такъ и отъ римскаго въ тсномъ смысл слова.

Противоборство политическихъ партій, простиравшееся на вс тосканскіе города, сосредоточивалось главнымъ образомъ во Флоренціи. Присутствіе въ ней двухъ враждебныхъ одинъ другому элементовъ, по словамъ историка Маласпины, обнаружилось впервые еще въ 1215 году раздоромъ, открывшимся по случаю насильственной смерти Мессера Буондельмонте между благородными фамиліями города. Съ того времени раздленіе городскаго патриціата на гвельфскій и гибеллинскій лагерь не прекращалось внутри самыхъ стнъ Флоренціи. Какъ въ другихъ городахъ Италіи, они были и здсь чужды всякаго духа примиренія и показывали, одинъ въ-отношеніи къ другому, большую наклонность къ исключительнымъ мрамъ. Пока еще не ршенъ былъ споръ между двумя главными авторитетами внутри Имперіи, каждая изъ флорентинскихъ партій имла для себя врную опору на сторон и всегда могла разсчитывать на содйствіе вншней помощи. Тогда об стороны имли почти равныя надежды на успхъ. Нкоторое время могло казаться, что гибеллины, съ помощью своего сильнаго союзника, совершенно вытснятъ своихъ противниковъ и займутъ посл нихъ поле сраженія. Такъ было, напримръ, въ 1248, когда гибеллины, поддерживаемые Фридрихомъ II, выгнали своихъ противниковъ изъ Флоренціи. Опираясь на нмецкій гарнизонъ, состоявшій изъ восьмисотъ всадниковъ, они позволили себ въ город полное самоуправство. Самые домы гвельфовъ были ими разрушены. Однимъ словомъ, гибеллины забрали въ свои руки всю власть и распоряжались во Флоренціи какъ въ завоеванномъ город. Но обстоятельства скоро измнились. Послдовавшая черезъ два года смерть Фридриха II лишила Флорентинскихъ гибеллиновъ главной ихъ опоры и обнаружила ихъ безсиліе. Чтобъ не потерять твердой почвы подъ ногами и сохранить хотя часть прежняго вліянія, когда нельзя было удержать цлаго, они должны были подумать о примиреніи съ своими заклятыми врагами. ГвельфЫ снова возвратились въ городъ, еще полные горькаго чувства недавно-понесенной ими обиды. Видъ разрушенныхъ жилищъ, лежавшихъ въ развалинахъ, еще больше подстрекалъ въ нихъ и безъ того нетерпливое желаніе мести. Народъ тмъ охотне улыбался возвратившимся гвельфамъ, что во время ихъ изгнанія испыталъ на себ многія невыгоды исключительнаго господства одной партіи. Еще на нкоторое время успли согласиться въ томъ, чтобъ управленіе было общее, такъ-что каждая часть городскаго населенія имла въ немъ свою долю участія. Весь городъ раздленъ былъ на шесть кварталовъ, изъ которыхъ каждый посылалъ отъ себя въ Правительственный Совтъ двухъ представителей (Anziani), и народъ получилъ военную организацію. Рядомъ съ прежнею, аристократическою общиною возвысилась другая, народная, получившая защитника своихъ правъ во вновь-установленномъ званіи ‘начальника народныхъ силъ’ (Capitano del popolo) {См. Mach., Le Storie Florentine, 1. И (подъ 1250 годомъ). Cp. Н., Gesell, d. Stdtev. II, p. 270.}. Какъ ни мало было залоговъ прочности въ этомъ учрежденіи, оно, впрочемъ, держалось нсколько лтъ, и пока еще не раскачались его нетвердые спаи, доставило даже перевсъ Флоренціи. Сильная хотя только искусственнымъ и условнымъ согласіемъ своихъ гражданъ, она скоро дала почувствовать свое временное преимущество сосдственнымъ городскимъ общинамъ и, впродолженіе какихъ-нибудь десяти лтъ, посредствомъ своихъ смлыхъ воинственныхъ предпріятіи ршительно стала во глав союза тосканскихъ городовъ. Вольтерра была разрушена, а Пистойя, Ареццо и Сіена принуждены вступить въ флорентинскую лигу. Не только въ Тоскан, имя Флоренціи было громко въ цлой Италіи. Одну минуту можно было подумать, что ей выпадала завидная роль древняго Рима, который, примиривъ свои внутреннія партіи, обратилъ ихъ соединенную силу на окрестныя земли и мало-по-малу сгруппировалъ около себя разсянныя итальянскія народности. Но обольщеніе продолжалось недолго: Флоренція остановилась на самыхъ первыхъ началахъ той исторической роли, которую, повидимому, сама судьба отдавала ей въ руки. Скоро обнаружилось, что примиреніе разнородныхъ элементовъ, которые вмщались въ стнахъ ея, было чисто-вншнее, и что организмъ общества, крпкій по наружности, въ своемъ внутреннемъ состав все больше-и-больше стремился къ расторженію.

Вообще, если и можно, вмст съ Макіавелемъ находить нкоторую параллель между древнимъ Римомъ и новыми итальянскими городами относительно постановки внутреннихъ партій, то надобно также прибавить, что новые итальянцы вовсе не отличались чувствомъ благоразумной мры, которое помогло римлянамъ такъ счастливо пройдти многіе кризисы ихъ внутренней политической жизни. Итальянцы всегда вносили слишкомъ-много страсти и ея исключительности въ свои междусословныя отношенія и тмъ вредили ихъ правильному опредленію. Этимъ непримиримымъ духомъ проникнуты самыя раннія столкновенія внутреннихъ итальянскихъ партій, при первомъ появленіи ихъ въ исторіи. Кто знаетъ кровавыя схватки, происходившія въ Рим и Раввин еще въ VII-мъ и VIII-мъ вкахъ и оканчивавшіяся большею-частью избіеніемъ одной партіи другою, того не удивитъ извстіе, что гораздо-позже, въ эпоху полнаго развитія двухъ политическихъ партій, раздлявшихъ между собою почти всю Италію, тотъ же духъ взаимной исключительности обыкновенно бралъ перевсъ надъ всми разсчетами благоразумія, и что каждая сторона постоянно стремилась къ полному преобладанію надъ своими противниками, не показывая и тни уваженія къ ихъ правамъ. Миръ никогда не могъ быть проченъ и продолжителенъ, потому-что въ самыхъ сердцахъ не было никакого миролюбія. Какъ торжествующіе гибеллины не хотли потерпть подл себя гвельфовъ, такъ и гвельфЫ въ свою очередь ждали только удобнаго случая, чтобъ лишить ненавистную имъ партію всхъ правъ и даже выбросить ее вонъ изъ города. Споръ шелъ, какъ видится изъ самаго дла, не объ уравненіи правъ между двумя враждующими сторонами, а о томъ, чтобъ доставить одной изъ нихъ исключительное господство передъ другою. Въ древнемъ Рим начинали съ неравенства правъ, чтобъ прійдти къ постепенному ихъ уравненію, гвельфы и гибеллины, напротивъ, въ своемъ спор отправлялись отъ равныхъ правъ, чтобъ достигнуть ихъ раздленія. Борьба римскихъ партіи взялась отъ внутреннихъ причинъ, была порождена существовавшимъ уже раздленіемъ сословіи, въ новыхъ итальянскихъ городахъ разъединеніе пришло извн и произвело расколъ въ томъ, что прежде составляло одно цлое. Естественно, что и самый исходъ борьбы далеко былъ неодинаковый. Въ этомъ смысл, кажется намъ, должно быть измнено мнніе Макіавеля, который находилъ большое сходство между древне-римскими и флорентинскими партіями и выражалъ удивленіе, что однородныя на его взглядъ явленія произвели однако столько различныя слдствія.

Такимъ-образомъ становится понятно, почему въ Тоскан политическія перемны такъ быстро слдовали одна за другою. Флоренція особенно долго не могла найдти себ спокойнаго пристанища, бросаемая волнами, какъ утлое судно, то къ тому, то къ другому берегу. Мирное, повидимому, сожительство гибеллиновъ и гвельфовъ, по возвращеніи послднихъ, скоро опять разршилось въ открытую вражду между ними. Гибеллины сами подали поводъ къ нарушенію мира, вступивъ въ сношенія съ братомъ Кондрада IV, Маифредомъ, котораго звзда стояла тогда очень-высоко въ Южной Италіи. Узнавъ объ этихъ связяхъ, народъ пришелъ въ безпокойство. Уберти, которые стояли тогда въ глав партіи, были позваны къ отвту передъ Совтъ Городскихъ Старшинъ (Anziani), но они отказались явиться на зовъ и укрпились въ стнахъ своего дома, въ ожиданіи нападенія. ГвельфЫ тотчасъ приняли сторону народа, и тревога распространилась но всему городу. Застигнутые върасплохъ, гибеллины не устояли противъ дружныхъ ударовъ своихъ вооруженныхъ противниковъ и, покинувъ свои жилища, бжали всею массою въ Сіену, чтобъ тамъ переждать невзгоду и приготовиться къ новой борьб. Они разсчитывали всего боле на помощь Манфреда, и не обманулись въ своихъ ожиданіяхъ. Изгнаніе ихъ продолжалось только два года. Въ 1260 году, благодаря стараніямъ неутомимаго Фаринаты-дельи Уберти, Маyфредъ прислалъ изгнанникамъ общанное вспоможеніе. Оно состояло изъ 800 хорошо-вооруженныхъ латниковъ. Подъ гибеллинскимъ знаменемъ стали, сверхъ-того, многіе граждане Сіепы, Пизы и другихъ тосканскихъ городовъ. флорентинскіе гвельфы вышли къ нимъ на встрчу, но въ битв при рк Арбіи, или при Монтаперти, были побиты на-голову, и т изъ нихъ, которые уцлли отъ пораженія, не считая себя боле безопасными въ родномъ город, спшили укрыться отъ преслдованія въ стнахъ союзной Лукки {Подробности битвы при Монтаперти можно читать въ Hist. de Florence par М-me H. Allard, 1 p., Ch. III. Это было, безспорно, одно изъ кровопролитнйшихъ длъ своего времени. Битва продолжалась около семи часовъ сряду. Боле 2500 флорентинцевъ осталось на пол сраженія, и боле 1500 взято было въ плнъ. Все же число погибшихъ и плнныхъ полагаютъ, хотя конечно преувеличенно, въ 30,000 человкъ.}. Гибеллинамъ ничего не стоило потомъ снова утвердиться во Флоренціи. Но послднее двухлтнее испытаніе нисколько не сдлало ихъ благоразумне. Сильные своимъ союзомъ съ Манфредомъ и гордые своею побдою, они и на этотъ разъ, какъ и прежде, забыли всякую умренность. Гвельфскимъ изгнанникамъ не оставлено было ни ихъ жилищъ, ни имній, городское устройство Флоренціи, составлявшее главную ея силу, было ниспровергнуто, и народъ лишенъ тхъ правъ, которыя вновь пріобртены были имъ изъ борьбы двухъ господствующихъ партій между собою. Гибеллины хотли властвовать безраздльно. Между-тмъ, на этой насиліемъ изрытой почв, чувство отсутствія всякой безопасности доходило въ нихъ самихъ до такой степени, что на собраніи въ Эмполи, гд сошлись вожди партіи изъ разныхъ тосканскихъ городовъ, почти ршено было разрушить до основанія Флоренцію и не оставить въ ней камня на камн — такъ мало имли надежды гибеллины когда-нибудь вполн привязать ее къ своимъ интересамъ. Пусть лучше погибнетъ, чмъ достанется врагамъ, разсуждали они, увлекаемые страстью, и только патріотическій вопль Фаринаты отвелъ губительный ударъ, уже занесенный надъ царицею Тосканы {Извстны стихи, которые Дантъ влагаетъ въ уста спасителя Флоренціи:

Ma fidio sol cola dove sofferto

Fa per ciascun di torre via Florenza

Colui ehe la difesi а viso aperto —

(Inf. c. x.).}. Это былъ послдній подвигъ патріотическаго сердца Фаринаты, который вскор потомъ погибъ самъ насильственною смертью отъ руки одного изъ своихъ родственниковъ и какъ-будто унесъ съ собою въ могилу тайну успховъ своей партіи и самое ея счастіе. Когда гибеллины торжествовали въ большей части ломбардскихъ и тосканскихъ городовъ, новая опасная для нихъ вражда загорлась въ Южной Италіи. Манфредъ встртилъ достойнаго себ соперника въ Карл Анжуйскомъ и погибъ, сражаясь съ нимъ въ битв при Беневент (1265). Смерть его отозвалась во всхъ городахъ, гд до-сихъ-поръ господствовало гибеллинское вліяніе. Флорентнескіе гибеллины, во глав которыхъ былъ Гвидо Новелло, назначенный отъ Манфреда намстникомъ, особенно были поражены этимъ несчастіемъ въ самое сердце. Не ожидая боле поддержки съ юга, они думали по-крайней-мр обезопасить себя сколько-нибудь внутри города. Чтобъ отвлечь народъ отъ гвельфовъ и расположить его въ свою пользу, они положили возвратить ему недавно-отнятыя права. Жители Флоренціи раздлены были по занятіямъ, или ремесламъ, на цехи (семь высшихъ и пять низшихъ) и вмст съ знаменами снова получили военную организацію. Но, длая уступки по форм, гибеллины хотли въ то же время оставаться полными господами на-дл. Замтивъ въ новопоставленныхъ магистратахъ, которые были въ числ 36, гвельфскія симпатіи, они призвали въ городъ нмецкія дружины и неосторожно показали намреніе возстановить прежнее самовластіе. Цехи не хотли отдать даромъ уступленныя имъ права и ршились лучше защищать ихъ съ оружіемъ въ рукахъ. Они вооружились и тмъ вызвали на себя нападеніе. Въ самыхъ улицахъ Флоренціи произошло кровавое побоище. Нмецкая кавалерія не устояла противъ множества и принуждена была выступить изъ города, осыпаемая каменьями, которые летли на нее со всхъ сторонъ изъ домовъ и съ высокихъ башенъ. На другой день Гвидо Новелло приступилъ-было снова къ городу, но, встртивъ то же упорное сопротивленіе, потерялъ всякую надежду на успхъ и удалился въ Прато. Вслдъ за нимъ удалились туда же и вс гибеллины, лишившіеся въ город всякой опоры.

Флорентинскіе граждане, оставшись одни въ город, вовсе не показали той исключительности и нетерпимости, которой на глазахъ своихъ видли столько примровъ. Они, напротивъ, подали изгнанникамъ обихъ партій благой примръ миролюбія, возвративъ тхъ и другихъ въ стны роднаго города и предоставивъ имъ право устроиться между собою, чтобъ жить на будущее время въ мир и согласіи. Въ-самомъ-дл, не только гвельфы снова призваны были во Флоренцію, но вслдъ за ними возвращены даже и гибеллины, несмотря на то, что у всхъ свжо было воспоминаніе о ихъ доказанной опытомъ неблагонамренности. Флорентинцы имли добрую цль возстановить полное единство въ своей общин, сохраняя всхъ ея членовъ {Mach., Le Sloric ilor., с. И, an. 12G6, Restato adunque il popolo vincitore — si dehboro di riunire la citta, ove richiamare tutti i cittadini cosi Ghibellini corne Guelfо, i quali si trovassero f’uora.}. Первое время казалось, что партія также вошли въ миролюбивые виды гражданъ и готовы были оправдать надежды ихъ своимъ поведеніемъ. Чтобъ скрпить новый союзъ, гвельфскія и гибеллинскія фамиліи заключили между собою нсколько браковъ. Такъ Адимари женилъ своего сына на дочери Гвидо Новелло, дочь знаменитаго предводителя гибеллиновъ, Фаринаты дельи-Уберти, вышла замужъ за гвельфа изъ фамиліи Кавальканти, впослдствіи заслужившаго извстность своимъ поэтическимъ талантомъ. Было и еще нсколько подобныхъ союзовъ, заключенныхъ между соперничествующими фамиліями съ того же самою цлью. Однако, несмотря на кажущееся согласіе и родственныя связи, духъ вражды и раздленія опять взялъ свое. Об партіи были одинаково-неисправимы. Если гвельфы, имя на своей сторон расположеніе народа, давали чувствовать свое превосходство старымъ своимъ противникамъ, то гибеллины не скрывали своего нетерпливаго ожиданія лучшихъ обстоятельствъ, чтобъ снова занять то положеніе, въ которомъ они находились до удаленія своего изъ города. Случай не замедлилъ представиться. При всти, что Конрадинъ, молодая отрасль знаменитаго дома, поднялъ швабское знамя и идетъ возвратить достояніе своихъ предковъ въ Италіи, гибеллинская партія во Флоренціи опять пришла въ движеніе и неосторожно обнаружила свои старыя симпатіи. Подозрвая ли только сношенія гибеллиновъ съ молодымъ претендентомъ, или напавъ на дйствительные ихъ слды, гвельфы также спшили принять свои мры предосторожности. Они тотчасъ обратились къ Карлу Анжуйскому, который былъ тогда главною опорою аити-гибеллинскихъ стремленій на полуостров, и получили общаніе скорой помощи. Цлый отрядъ французскихъ всадниковъ, высланный изъ Неаполя подъ начальствомъ графа Гвидо Монфорта, въ-самомъ-дл вступилъ въ предлы Тосканы, направляясь къ Флоренціи. На гибеллиновъ напалъ паническій страхъ. По одному слуху о приближеніи вспомогательнаго отряда, они, никмъ непонуждаемые и никмъ неудерживаемые, вышли изъ города и частью разсялись по окрестнымъ замкамъ, частью же удалились въ Сіену и Пизу. Отдлавшись такъ легко отъ своихъ безпокойныхъ совмстниковъ, флорентинскіе гвельфы вступили въ явный союзъ съ Карломъ и передали ему синьйорію своей земли на десять лтъ, въ силу чего онъ каждый годъ потомъ присылалъ во Флоренцію своего подесту, или намстника. Порядокъ вещей, начатый этимъ нечаяннымъ оборотомъ дла, еще боле упроченъ былъ несчастнымъ исходомъ предпріятія, къ которому привязаны были послднія надежды приверженцевъ швабскаго дома. Гибеллины, пока были цлы, не отказывались отъ своихъ видовъ и намреній, но, живя въ изгнаніи, и притомъ лишенные надежныхъ союзниковъ, должны были до времени сдерживать свои нетерпливые порывы. Антагонизмъ двухъ направленіи не кончился, но не былъ боле сосредоточенъ въ одномъ город, гибеллинизмъ держался еще въ Тоскан, но Флоренція оставалась гвельфскою.

Тмъ временемъ воспользовались флорентинцы, чтобъ, за исключеніемъ одной партіи, устроить у себя боле или мене правильнымъ образомъ внутреннія отношенія. Задача была довольно-трудная. Требовалось не только подрзать самые корни гибеллинизма во Флоренціи, но и по-возможности согласить требованія оставшихся въ ней элементовъ гражданскаго населенія, потому-что цехи вовсе не думали отказаться отъ своихъ правъ въ пользу гвельфовъ и желали удержать уже пріобртенное ими самостоятельное значеніе въ город. Первая изъ двухъ предположенныхъ цлей повидимому достигалась тмъ, что вс владнія удалившихся гибеллиновъ были конфискованы и раздлены на три равныя части. Одна изъ нихъ обращена была въ собственность города и поступила въ его управленіе, другая отдана была гвельфамъ въ вознагражднніе за понесенные ими убытки, третья же превращена въ капиталъ для покрытія издержекъ въ случа войны съ изгнанниками. Кром-того, учрежденъ былъ особый синдикатъ, который имлъ назначеніе наблюдать за всми возможными проявленіями гибеллинскаго духа въ город и преслдовать его въ самомъ зародыш. Подобныя мры, конечно, всего мене способны были утвердить миръ въ общин, раздленной внутреннимъ несогласіемъ, но по-крайней-мр на нкоторое время он связывали гибеллинамъ руки и съ этой стороны обезпечивали спокойствіе города. Гораздо-трудне было разршить вторую задачу: привести къ единству прочія составныя части флорентинскаго народонаселенія. Каждая изъ нихъ, какъ гвельфы, такъ и цехи, хотли сохранить свою самостоятельность, ни одна не расположена была совершенно подчинить себя другой. Нельзя было и думать о томъ, чтобъ согласить навсегда эти требованія и достигнуть полнаго единства въ управленіи. Флорентинцамъ пришлось еще разъ остановиться на одной сложной комбинаціи, которая нисколько не закрывала внутреннихъ трещинъ, и, какъ предшествующія ей, означала лишь переходное состояніе. Извстія довольно-темны, но они даютъ понять, что хотя высшая правительственная власть предоставлена была вновь-учрежденному Гвельфскому Совту, который состоялъ изъ 12-ти человкъ, носившихъ почетное титло Buonomini, но что онъ самъ находился подъ отчетностью у другаго, боле-обширнаго Совта, который, въ числ 80-ти членовъ, составлялся изъ выборныхъ средняго класса (il popolo grasso), или высшихъ цеховъ, и засдалъ подъ выразительнымъ названіемъ Credenza, то-есть Довренныхъ. Впрочемъ, и вс остальные слои городскаго народонаселеніи не были изъяты изъ комбинаціи. Подл втораго Совта былъ еще третій, собиравшійся въ числ 180-ти членовъ изъ представителей городскихъ кварталовъ, но 30-ти отъ каждаго. Права и обязанности послдняго неизвстны въ-точности, знаемъ только, что вс три Совта, взятые вмст, составляли одно большое учрежденіе, которое было извстно подъ именемъ ‘Генеральнаго.Совта’. Сверхъ-того, существовалъ еще Смшанный Совтъ изъ гвсльфовъ и выборныхъ отъ высшихъ цеховъ, который занимался пересмотромъ ршеній прочихъ Совтовъ и давалъ ихъ приговорамъ окончательную форму. Трудно представить себ правительственную машину боле-сложную и боле-запутанную, но въ ней отразились запутанныя отношенія, породившія ее. По всему видно, что въ созданіи ея главную роль играла взаимная недоврчивость сословій. Каждый подозрвалъ другаго въ недобрыхъ намреніяхъ и старался держать строгій контроль надъ всми его дйствіями. Та же самая недоврчивость выразилась въ срокахъ, назначенныхъ для отправленія высшихъ публичныхъ должностей. Такъ члены Совта 12-ти избирались не боле какъ на два мсяца и потомъ смнялись другими. Боясь узурпаціи, лишали правительственный Совтъ всякой возможности установить твердую и однообразную политику. Такъ или иначе, общество было организовано во Флоренціи, но расторгающая сила попрежнему брала въ немъ перевсъ надъ соединяющей {Внутреннее устройство Флоренціи въ данную эпоху времени излагаетъ, между-прочимъ, Макіавель въ своей Флор. Исторіи (ibicl. ad an. 1267). Ср. о томъ же предмет Вегеле, р. 50—51, который приводитъ, впрочемъ, лишь самое существенное. Событія слдовали собственно въ такомъ порядк: сначала внутреннее устройство, потомъ мры противъ гибеллиновъ.}.

На примр Флоренціи читатель можетъ видть, до какой степени простиралось упорство и вмст живучесть средневковыхъ итальянскихъ партій. Мы уже знаемъ ихъ исключительность, которая длала невозможнымъ прочное примиреніе между ними и вела прямо къ истребленію однихъ другими. Все-равно, какая бы партія ни побдила, побжденному во всякомъ случа грозило не только изгнаніе, по и лишеніе всхъ средствъ существованія. Домы были разрушаемы, имущества отбирались въ пользу побдителей, или поступали во владніе союзной съ ними городской общины. Однажды едва не состоялось ршеніе разрушить цлый городъ, потому-что одна торжествующая сторона не надялась истребить въ немъ всхъ слдовъ другой, хотя и униженной партіи. Какимъ же образомъ возможно было такое долгое и упорное существованіе партій, постоянно-стремившихся къ истребленію одна другой? Какимъ образомъ могли повторяться но нскольку разъ т же самыя явленія, когда побждающая сторона повидимому не оставляла другой — даже почвы, на которой бы та могла дйствовать? Наконецъ, отчего это непримиримое ожесточеніе враждующихъ сторонъ всего больше собиралось и поддерживалось въ главныхъ центрахъ общежитія, внутри самыхъ городовъ?

Повторяемъ вслдъ за другими вс эти вопросы, чтобъ въ нашемъ отвт на нихъ еще разъ указать читателю на нкоторыя существенныя отличія итальянскихъ партій отъ другихъ, исторически-извстныхъ, какъ въ общей ихъ постановк, такъ и въ частномъ размщеніи. Явленія, однородныя по наружности, часто оказываются весьма-несходными, когда подойдешь къ нимъ ближе и начнешь разсматривать въ подробностяхъ. Прежде всего, какъ мы уже и замтили, не должно смшивать римскихъ партіи временъ республики съ итальянскими. Т родились въ Рим и умщались только въ предлахъ его государственной области. Итальянскія партіи, напротивъ, возникли не изъ мстныхъ условій того или другаго города, а изъ общаго хода политики всей страны. Прежде чмъ сдлаться мстными, он были общими цлой Италіи. Какъ отъ ршенія римско-германскаго вопроса зависла судьба всей итальянской національности, такъ вся она, въ борьб между Римомъ и Имперіею, длилась между двумя противоположными направленіями. Ни Римъ, ни Флоренція, ни Миланъ не произвели бы изъ себя гвельфо-гибеллнискаго раздленія, еслибъ оно не пришло къ нимъ извн, со стороны. Что происходило сначала въ высшихъ сферахъ, въ вковой борьб между двумя главными началами, то потомъ уже отражалось на каждомъ отдльномъ город. Римскія партіи могли распространяться по Италіи вмст съ распространеніемъ римскаго имени, потому-что выходили изъ Рима, гд было ихъ настоящее гнздо, итальянскія же, бывъ первоначально повсемстными, сосредоточивались потомъ въ нсколькихъ отдльныхъ центрахъ и принимали въ каждомъ изъ нихъ особый оттнокъ. Точне сказать, каждый городъ завязывалъ свой особый узелъ для дйствія, которое въ то же время происходило по всей Италіи. Поэтому мстный успхъ той или другой партіи не только ничего не ршалъ въ общемъ ход дла, по не давалъ ей ршительнаго перевса даже въ томъ город, гд она была у себя дома и считала себя торжествующею. Всякое частное дйствіе, какъ гвельфское, такъ и гибеллинское, было въ то же время и общимъ для цлой партіи, разсянной по всему лицу полуострова. Партія, побжденная и осужденная на изгнаніе въ одномъ город, всегда могла найдти себ сочувствіе и убжище въ другомъ. Если гвельфы утверждались во Флоренціи, то гибеллины уходили въ Сіену и Пизу, когда же брали верхъ послдніе, гвельфы удалялись въ Лукку и тамъ собирали новыя силы для отмщенія своимъ противникамъ. Внутренній раздоръ одного города превращался такимъ-образомъ въ междоусобную войну цлой области. Въ Ломбардіи происходило почти то же самое, что и въ Тоскан. Мало того: въ случа крайняго напряженія борьбы, враждующія стороны могли разсчитывать кто на Неаполь, кто даже на Германію. Чмъ больше старались подавить или уничтожить элементы раздора въ одномъ центр, тмъ больше размножались они по всей стран. Такъ пламя, вырвавшись наружу изъ внутренности одного дома, занимаетъ, одно за другимъ, вс близьлежащія строенія, гд только можетъ найдти себ пищу. Спасеніе Италіи при такомъ безвыходномъ состояніи было не въ побд одной партіи надъ другою, потому-что побда, чья бы то ни была, не давала никакого ршительнаго результата, но въ ихъ взаимномъ истощеніи и въ усиленіи новыхъ общественныхъ элементовъ, которые давно уже скопились во множеств въ итальянскихъ городахъ, и теперь, при помощи благопріятныхъ имъ обстоятельствъ, везд пробивались впередъ, чтобъ, оттснивъ гвельфовъ и гибеллиновъ, мало-по-малу самимъ заступить ихъ мсто и стать во глав общественнаго движенія.

Нельзя также смшивать итальянскіе городскіе споры съ обыкновенными феодальными враждами (Fehde), ни съ тою борьбою, которую около того же времени французскія городскія общины выдерживали противъ мстнаго феодализма. Принадлежа одной исторической эпох, вс эти событія носятъ на себ печать одного духа. Поэтому между ними гораздо-больше внутренней аналогіи, чмъ въ борьб старыхъ римскихъ и флорентинскихъ партій. По и здсь есть свои важныя и существенныя различія. Внутренняя итальянская драма также разъигрывалась главнымъ образомъ внутри феодальнаго сословія, но въ другихъ мстахъ феодализмъ везд имлъ своего главу, здсь же, со времени паденія швабскаго дома, онъ былъ совершенно безголовымъ и пользовался полною свободою во всхъ своихъ движеніяхъ. Потому нигд Феодальная вражда не развивалась такъ послдовательно, систематически, нигд не имла она такого универсальнаго характера, какъ въ Италіи. Каждый отдльный случай тотчасъ отзывался чувствительнымъ сотрясеніемъ почти на всемъ ея пространств. Но что, можетъ-быть, боле всего характеризуетъ борьбу внутреннихъ итальянскихъ партій — это самый театръ ихъ дйствія, или та арена, на которой обыкновенно происходили ихъ состязанія. Между-тмъ, какъ въ другихъ странахъ феодальное сословіе большею-частью жило разсянно въ своихъ владніяхъ, въ Италіи, наоборотъ, оно постоянно отличалось наклонностью къ городской жизни. У итальянскихъ феодальныхъ владльцевъ также были свои замки, расположенные въ окрестностяхъ городовъ, но это были скоре временныя ихъ убжища, чмъ мста постояннаго жительства. Итальянскій феодализмъ немене всякаго другаго любилъ ограждать себя крпкими твердынями, но этотъ обычай жить въ крпкихъ стнахъ, защищенныхъ зубцами и башнями, онъ переносилъ съ собою въ самый городъ. Тамъ, внутри городской ограды, воздвигалъ онъ обыкновенно свои домы-крпости, изъ которыхъ многія до-сихъ-поръ сохранили свой грозный видъ среди новыхъ мирныхъ жилищъ, въ нихъ выдерживалъ онъ первыя нападенія большею-частью отъ членовъ того же сословія {Разсказывая вражду гвсльфскихъ и гибеллинскихъ фамилій, Вегеле (р. 18) различаетъ между ними такъ, что-будто первыя происходили отъ чисто-итальянскихъ родовъ, а вторыя — отъ пришельцевъ (лангобардовъ и другихъ). Это обстоятельство было бы чрезвычайно-важно для оцнки внутреннихъ итальянскихъ отношеній въ XIII вк, но мы сильно сомнваемся, чтобъ оно могло быть доказано, намъ сдается, что авторъ категорически высказалъ лишь свое собственное предположеніе.}. Цлыя городскія улицы застроивались такимъ-образомъ укрпленными феодальными дворцами, и часто бокъ-о-бокъ приходились жилища двухъ непримиримыхъ противниковъ. Словомъ, итальянскій городъ среднихъ вковъ былъ главною квартирою Феодализма и вмст съ нимъ вмщалъ въ своихъ стнахъ всю раздиравшую его внутреннюю вражду. Оттого особенно часты были ея вспышки и горячи столкновенія партій, оттого воздухъ былъ здсь воспламенительне, чмъ гд-нибудь, что онъ спирался въ тсномъ пространств городской ограды. На самыхъ улицахъ города происходила большая часть тхъ сценъ, которыя въ другихъ мстахъ разъигрывались середи чистаго поля. Даже посл полевой битвы, какъ побдители, такъ и побжденные опять расходились по городамъ. Естественно, что городское сословіе, жившее въ тхъ же стнахъ, не могло оставаться безучастнымъ зрителемъ тхъ событій, которыя ежедневно совершались въ его глазахъ. Оно также вмшивалось въ борьбу и пользовалось раздоромъ партій, чтобъ упрочить свою самостоятельность и независимость. Но это вмшательство третьей партіи еще боле усложняло дйствіе Какъ во Франціи, среднее сословіе въ Италіи также должно было выдержать борьбу съ феодализмомъ, но была большая разница между какою-нибудь феодальною башнею, поставленною у городскихъ воротъ, и цлымъ рядомъ укрпленныхъ строеній, выдвинутыхъ одно за другимъ вдоль городскихъ улицъ. Въ послднемъ случа врагъ былъ боле домашній, боле внутренній, съ нимъ надобно было бороться въ этихъ самыхъ улицахъ, оспоривать у него каждую пядень земли внутри города. Можно себ представить, сколько взаимнаго раздраженія накоплялось между партіями, и какъ труденъ былъ раздлъ между ними, когда он постоянно находились въ присутствіи одна другой, и когда вс разсчеты между ними производились въ тсномъ кругу городской ограды!

Въ эту эпоху повсемстныхъ гражданскихъ смутъ, когда на всемъ политическомъ горизонт Италіи не видно было почти ни одной свтлой точки, досталось увидть свтъ и прожить свой вкъ знаменитому творцу ‘Божественной Комедіи’.

П. КУДРЯВЦЕВЪ.

‘Отечественныя Записки’, No 5, 1855

ДАНТЪ, ЕГО ВКЪ И ЖИЗНЬ (*)

Читайте также:

**ДАНТЪ, ЕГО ВКЪ И ЖИЗНЬ (*)**