ДЖОРДЖЪ ЭЛЛОТЪ.
ДЖОРДЖЪ ЭЛЛОТЪ.
Даніэль Деронда.
Даніэль Деронда.
Повсть.
ВЪ ОБРАБОТК Н. ВАСИНА.
Изданіе журнала
‘ПУТЕВОДНЫЙ ОГОНЕКЪ’.
1915 г.
1.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
Даниэль Деронда, Элиот Джордж, Год: 1915
Время на прочтение: 43 минут(ы)
Въ одинъ свтлый, теплый іюльскій день, полный солнечнаго блеска и благоуханія розъ, лепестки которыхъ усивали лужокъ, окаймленный съ трехъ сторонъ древнимъ готическимъ монастыремъ, мальчикъ лтъ тринадцати, по имени Даніэль Деронда, лежалъ на трав подъ снью дерева, поддерживая обими руками свою кудрявую голову, и читая книгу, подл него на складномъ стул сидлъ его наставникъ, м-ръ Фрезеръ, тоже занятый чтеніемъ. Книга, раскрытая передъ мальчикомъ, была по исторіи Италіи, онъ страстно любилъ исторію и желалъ знать,— что длалось въ отдаленныя времена. Вдругъ онъ поднялъ голову и задумался: ему въ книг попался одинъ герой, который не зналъ,— какого онъ происхожденія, не зналъ никогда ни отца, ни матери, и мучился этимъ незнаніемъ. Даніэль сразу же увидлъ въ этомъ геро сходство съ собою: и онъ никогда не зналъ ни своего отца, ни матери и ничего не слышалъ о нихъ.
Жилъ онъ у богатаго баронета, сэра Гюго Малинджера, всегда называть его дядей, и, когда однажды спросилъ его о своихъ родителяхъ, баронетъ отвтилъ:
— Ты лишился отца и матери въ младенчеств, и вотъ почему я принялъ тебя на свое попеченіе.
Напрягая тогда свою память, Даніэль смутно сталъ припоминать,— какъ его кто-то крпко цловалъ, какъ его со всхъ сторонъ окружала тонкая’ благоухающая ткань, какъ его пальцы неожиданно попали на что-то твердое, и онъ расплакался. Вс другія его воспоминанія ограничивались тмъ маленькимъ міромъ, среди котораго онъ продолжалъ жить. Онъ такъ любилъ сэра Гюго, что не имлъ повода сожалть о потер невдомыхъ ему родителей. Даніэль считалъ его совершенствомъ.
Помстье, гд протекала его мирная, веселая жизнь, было одно изъ лучшихъ въ Англіи. Малинджеры вели свое происхожденіе отъ Гюго Малингра, прибывшаго въ Англію съ Вильгельмомъ Завоевателемъ. Два ряда этихъ потомковъ, прямыхъ и побочныхъ втвей, смотрли на маленькаго Даніэля въ портретной галлере: тутъ были и рыцари въ блестящей брон, и серьезные государственные люди въ черныхъ бархатныхъ кафтанахъ и политическіе дятели въ громадныхъ парикахъ…
Разсматривая старинную портретную галлерею сэра Гюго, Даніэль видлъ, что онъ былъ красиве всхъ предковъ своего дяди, въ тринадцатилтнемъ возраст онъ могъ служить образцомъ для художника, желающаго нарисовать поразительной красоты мальчика…
Въ данную минуту, на зеленомъ лужк, среди благоухающихъ розъ, Даніэль Деронда сильно задумался о своихъ, неизвстныхъ ему, родителяхъ. Что сталось съ его отцомъ? Съ матерью? Объ этой тайн Даніэль не могъ ни у кого спросить, такъ какъ боялся получить непріятный отвтъ. Люди, дтство которыхъ протекло мирно, счастливо, поймутъ этотъ страхъ — услышать что-нибудь непріятное о своихъ родителяхъ. Тяжелое душевное состояніе Даніэля, наконецъ, нашло себ облегченіе въ крупныхъ слезахъ… Теперь, когда прошли первыя минуты тяжелой грусти, онъ понялъ, что у него еще нтъ никакихъ основаній опасаться чего-нибудь плохого. Однако, онъ иначе началъ смотрть на вс происшествія своей жизни. Мысль, что другіе знали и скрывали многое объ его происхожденіи, что онъ самъ ни за что не желалъ бы раскрытія этой тайны, развила въ немъ преждевременную сосредоточенность. Онъ теперь обращалъ вниманіе на такія слова, которыя до того іюльскаго дня прошли бы незамченными мимо его ушей, всякая мелочь теперь возбуждала въ немъ новыя, неизвстныя ему до сихъ поръ чувства.
Одно изъ подобныхъ пустыхъ обстоятельствъ, случившееся мсяцъ спустя, произвело на юношу глубокое впечатлніе.
Даніэль отличался не только серебристымъ дтскимъ голосомъ, но и замчательнымъ музыкальнымъ даромъ, такъ что съ ранняго дтства онъ плъ, самъ себ аккомпанируя на фортепіано. Впослдствіи сэръ Гюго пригласивъ къ нему учителей и часто заставлялъ его пть при гостяхъ. Разъ, когда мальчикъ очень хорошо сплъ при гостяхъ одинъ романсъ, баронетъ скачалъ съ улыбкой:
— Подойди сюда, Данъ.
Мальчикъ подошелъ. На немъ была вышитая полотняная блуза, выдлявшая его красивую головку, а серьезное выраженіе лица придавало ему необыкновенную прелесть.
— Хотлъ бы ты быть великимъ пвцомъ,— спросилъ сэръ Гюго,— и каждый день слышать похвалы публики?
Даніэль вспыхнулъ и, немного подумавъ, отвтилъ гнвнымъ, ршительнымъ тономъ:
— Нтъ, ни за что.
— Ну, ну, хорошо,— сказалъ сэръ Гюго съ удивленіемъ и потрепалъ мальчика по плечу.
Даніэль поспшно вышелъ изъ гостиной. Его прямо въ сердце поразило неожиданное открытіе, что дядя думалъ о такой для него будущности, которая не только не походила на его собственную, но считалась сыновьями англійскихъ джентльменовъ низкой. Онъ часто бывалъ съ сэромъ Гюго въ Лондон въ опер и видлъ, какъ принимаютъ знаменитыхъ пвцовъ, но, несмотря на свое музыкальное дарованіе, онъ съ негодованіемъ отворачивался отъ мысли, что онъ, Даніэль Деронда, сталъ бы, разодвшись, какъ кукла, пть для потхи людей, видвшихъ въ немъ только свою забаву. То, что сэръ Гюго допускалъ возможность появленія его на сцен, казалось, говорило Даніэлю, что онъ по происхожденію не принадлежалъ къ числу джентльменовъ, подобныхъ баронету. Узнаетъ ли онъ когда- нибудь горькую тайну о своихъ родителяхъ? Настанетъ ли время, когда дядя откроетъ ему все?
До сихъ поръ Даніэль не обращалъ никакого вниманія на семейное генеалогическое дерево, висвшее въ кабинет дяди, но теперь его тянуло къ этому пергаменту, однако, онъ боялся,— какъ бы его не застали за разсматриваніемъ этого документа и не догадались о его душевномъ волненіи.
Даніэль любилъ почти всхъ окружающихъ его лицъ, хотя иногда не прочь былъ и подразнить ихъ, конечно, за исключеніемъ дяди. Къ нему Даніэль чувствовалъ глубокую, сыновнюю привязанность, и все, что касалось сэра Гюго, это имло особую, прелесть въ глазахъ мальчика. Сочиненія дяди, его блестящія описанія путешествій, статьи казались ему образцами совершенства.
Вскор посл сцены, возбудившей тревожное волненіе въ душ Даніэля, оказалось, что, по всей вроятности, сэръ Гюго только шутилъ. Однажды утромъ онъ послалъ за Даніэлемъ и сказалъ ему:
— Конечно, всякая перемна въ жизни тяжела для людей, живущихъ счастливо, но ты не можешь, не разставаясь со мной, получить такое воспитаніе, какого я хочу. Да къ тому же, въ школ тебя ожидаетъ много удовольствій.
— Значитъ, я поступлю въ школу?— спросилъ мальчикъ.
— Да, я хочу отправить тебя въ Итонъ. Ты долженъ получить воспитаніе, какъ настоящій англійскій джентльменъ,— а для этого долженъ поступить въ школу, а потомъ въ Кембриджскій университетъ, гд я самъ воспитывался.
Румянецъ показался на щекахъ Даніэля.
— Что ты на это скажешь?— спросилъ сэръ Гюго съ улыбкой.
— Я желаю быть джентльменомъ,— отвтилъ Даніэль,— и поступлю въ школу.
— Значитъ, теб не жаль разстаться со старымъ дядей?— нжно спросилъ сэръ Гюго.
— Очень, очень жаль,— отвчалъ Даніэль, схвативъ руку дяди: — но вдь я буду здить домой на праздники?
Этотъ разговоръ успокоилъ Даніэля. Изъ него хотли сдлать джентльмена,— слдовательно, его предположенія о своихъ родителяхъ не врны. Онъ пересталъ задумываться…
Въ школ все пошло прекрасно, и Даніэль былъ доволенъ своимъ новымъ существованіемъ. Въ школ вс считали его очень скрытнымъ, сосредоточеннымъ мальчикомъ, но никто не винилъ его въ этомъ, такъ какъ онъ былъ очень добръ, простъ и отличался, какъ въ учень, такъ и въ играхъ.
Передъ первыми каникулами Даніэль получилъ отъ сэра Гюго письмо, въ которомъ тотъ сообщалъ, что онъ женился, что, конечно, прибавлялъ дядя, нисколько не мшало Дяніэлю провести праздникъ дома, такъ какъ онъ найдетъ въ леди Малинджеръ новаго друга.
Занятія въ школ шли хорошо, на каникулы Даніэль здилъ въ аббатство къ дяд.
Однажды, въ конц лтнихъ каникулъ, наканун поступленія въ Кембриджъ, Даніэль спросилъ дядю:
— Чмъ вы хотите сдлать меня, сэръ?
— Чмъ хочешь, мой милый мальчикъ,— отвчалъ баронетъ — Ты можешь самъ выбрать тотъ родъ дятельности, къ которому чувствуешь влеченіе…
— Я думаю, сэръ,— отвтилъ, красня, Даніэль,— что въ выбор занятій я долженъ принять во вниманіе и денежный вопросъ. Вдь мн придется жить своимъ трудомъ.
— Не совсмъ. Конечно, я совтую теб не быть расточительнымъ, но къ этому у тебя нтъ расположенія, а отказывать себ въ необходимомъ теб нтъ причины. Ты всегда можешь разсчитывать на семьсотъ фунтовъ стерлинговъ (около 7.000 руб.) въ годъ. Значитъ, ты можешь выбрать, какую хочешь, карьеру.
Деронда былъ сильно смущенъ. Онъ сознавалъ необходимость поблагодарить дядю, но другія чувства волновали его. Щедрость сэра Гюго къ Даніэлю была тмъ замчательне, что за послднее время онъ выказывалъ особую экономію и всячески старался отложить поб’Льше денегъ отъ доходовъ съ помстій на приданое дочерямъ, поэтому въ голов Даніэля блеснула мысль, что не былъ ли онъ обязанъ назначаемыми ему деньгами своимъ отцу или матери. Такъ онъ ничего и не сказалъ.
Деронда не принадлежалъ къ лучшимъ ученикамъ въ Гетон, и хотя нкоторыя науки давались ему легко,— однако, у него не было тхъ способностей, какія требуются отъ юношей, желающихъ блистать въ такихъ школахъ, какъ итонская. Онъ чувствовалъ отвращеніе къ борьб съ другими за первенство.
Въ Кембриджскомъ университет Деронда производилъ такое же впечатлніе на всхъ окружающихъ, какъ и въ Итон. Вс въ одинъ голосъ говорили, что онъ занялъ бы первое мсто, если бы смотрлъ на ученіе только какъ на средство къ достиженію успха, а не какъ на орудіе для развитія себя. Сначала университетскія занятія имли для него большую прелесть. Интересныя занятія и похвалы профессора побудили его держать экзаменъ на первую ученую степень по математик.
Но въ его намреніяхъ помшало ему одно обстоятельство. Въ одно время съ Даніэлемъ поступилъ въ университетъ и занималъ комнату рядомъ съ нимъ юноша, отличавшійся необыкновенно живымъ характеромъ. Его узкія черты лица испускавшіеся на плечи блокурые волосы напоминали старинные портреты. Отецъ его, замчательный граверъ, умеръ одиннадцать лтъ тому назадъ, и его мать должна была воспитывать на свои скудныя средства трехъ дочерей. Ганъ Мейрикъ чувствовалъ себя опорой этой семьи. Человкъ онъ былъ очень способный, и ученіе давалось ему легко, мшалъ ученію только его слишкомъ живой, непостоянный характеръ.
Ганъ былъ добрымъ, любящимъ существомъ и въ Деронда нашелъ себ друга. На Деронда онъ смотрлъ, какъ на человка выше себя, ни въ чемъ не нуждающагося. Даніэль мало-по-малу привыкъ заботиться о немъ, какъ о брат, сдерживалъ его въ минуты слабости и часто незамтно выручалъ его въ денежныхъ затрудненіяхъ. Мейрикъ готовился къ экзамену для полученія ученой степени по классическимъ языкамъ.
Но одна случайность чуть не уничтожила всхъ его надеждъ У него разболлись глаза, и ему грозила опасность потерять зрніе. Этотъ неожиданный несчастный случай побудилъ Даніэля пожертвовать собой и своими занятіями для друга, онъ началъ энергично помогать Гану въ его занятіяхъ классическими языками.
Когда Ганъ вполн оправился, такъ что могъ самъ читать, Даніэль съ новой энергіей старался наверстать упущенное время. Однако, вс его усилія не привели ни къ чему, зато Меприкъ получилъ первую награду, что доставило ему большое удовольствіе. Мейрикъ же написалъ сэру Гюго письмо, въ которомъ разсказалъ, какъ Даніэль пожертвовалъ своимъ первенствомъ ради него.
Оба друга отправились въ Лондонъ вмст: Мейрикъ съ радостной встью къ матери и сестрамъ, жившимъ въ маленькомъ домик въ Чельси, а Деронда — съ твердымъ намреніемъ сообщить, сэру Гюго о своемъ желаніи попутешествовать по Европ. Сэръ Гюго принялъ его еще нжне, чмъ раньше и самъ вызвался похать съ нимъ.
Но прежде Отъзда за границу Даніэль провелъ нсколько»часовъ въ дом Гана Мейрика, гд познакомился съ его матерью и сестрами, и молодыя двушки съ большимъ вниманіемъ отнеслись къ другу ихъ брата.
Въ прекрасный іюньскій вечеръ Деронда халъ въ лодк вверхъ по Темз. Около года прошло съ тхъ поръ, какъ онъ возвратился въ Англію изъ-за границы, думая, что его воспитаніе окончено, и онъ займется адвокатурой, но съ каждымъ днемъ онъ все боле колебался, не зная,— какой жизненный путь выбрать себ.
Въ темно-синей фуфайк и въ такой же маленькой фуражк, съ коротко подстриженными волосами и большой шелковистой бородой, Даніэль теперь былъ съ виду крпкимъ, мужественнымъ юношей. Продолжая грести, Даніэль тихо напвалъ высокимъ красивымъ баритономъ.
На дорожкахъ по берегу виднлись гуляющіе, а по рк тянулись барки. Деронда налегъ на весла, чтобы поскоре миновать этотъ оживленный уголокъ, но долженъ былъ остановиться у самаго берега, чтобы пропустить мимо большую барку.
Трое или четверо прохожихъ остановились на берегу и смотрли, какъ барка проходила подъ мостомъ,— по всей вроятности, они обратили вниманіе на молодого джентльмена въ лодк, но тихіе звуки его псни, конечно, поразили только стоявшую въ нсколькихъ шагахъ отъ него маленькую, печальную фигуру. Это была двушка, лтъ восемнадцати, небольшого роста, худая, съ маленькимъ, нжнымъ лицомъ, въ большой черной шляп, изъ-подъ которой выбивались черные кудри, зачесанные за уши, и въ длинномъ шерстяномъ бурнус. Руки ея безпомощно свшивались, а глаза неподвижно были устремлены на воду.
Замтивъ ее, Деронда пересталъ пть, она, очевидно, слушала его пніе, но не обращала вниманія,— откуда оно несется, потому что теперь она вдругъ съ испугомъ осмотрлась по сторонамъ. Ихъ глаза на одно мгновеніе встртились. Взглядъ двушки походилъ на взглядъ газели, обращающейся въ бгство. Деронда показалось, что она совсмъ не сознаетъ, что вокругъ нея происходитъ…
Возвращаясь домой, Деронда почти не гребъ, и теченіе тихо несло его внизъ. Когда онъ добрался до Ричмондскаго моста, солнце уже садилось, наступали сумерки. Онъ выбралъ уединенный берегъ, причалилъ лодку и легъ на спину, въ уровень съ бортомъ, такъ что онъ видлъ все окружающее, а его нельзя было различить въ нсколькихъ шагахъ. Вдругъ его взглядъ остановился на высокихъ ивахъ на противоположномъ берегу. Среди нихъ что-то мелькнуло, странное предчувствіе сжало его сердце.
У самой воды показалась маленькая фигурка двушки. освщенная косыми лучами солнца. Онъ, боясь испугать ее, не шевелился и молча слдилъ за нею. Она осмотрлась по сторонамъ и, убдившись, что никто ея не видитъ, повсила шляпу на кустъ, сняла бурнусъ, опустила его въ воду, потомъ вынула и сдлала шагъ впередъ. Деронда понялъ, что она хотла завернуться въ мокрый бурнусъ, какъ въ саванъ, дольше ждать нельзя было, Онъ быстро переправился на другой берегъ. Несчастная, видя, что ея намреніе открыто, упала на берегъ, закрывъ лицо руками. Даніэль подошелъ къ ней и сказалъ ласково:
— Не бойтесь. Я вижу, вы несчастны… Не могу ли я чмъ помочь вамъ?
Она подняла голову, взглянула на него и узнала его. Нсколько минутъ она смотрла на него молча, потомъ тихимъ голосомъ съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ сказала:
— Я видла васъ прежде. Вы пли такую грустную пснь…
— Да,— отвчалъ Деронда,— я часто ее пою. Но позвольте мн отвезти васъ домой въ лодк. Позвольте ма вамъ помочь. Я никому не дамъ васъ обидть.
Эти слова, казалось, внушили двушк довріе къ Деронда. Она подошла уже къ лодк и вдругъ остановилась.
— Мн некуда итти,— сказала она,— у меня здсь нтъ никого.
— Я отвезу васъ къ почтенной дам, у которой нсколько дочерей,— поспшно отвтилъ Деронда.— Тамъ вамъ будетъ очень хорошо. Не надо терять времени, здсь вы можете, захворать. Жизнь еще доставитъ вамъ много счастья, право, на свт есть добрые люди.
Двушка послушно сла въ лодку. Даніэль молча началъ грести, и они быстро понеслись по теченію. Она не смотрла на него, но слдила за взмахами веселъ. Даніэль хотлъ заговорить съ двушкой, но боялся надость ей.
— Если бы вы не подоспли на помощь,— заговорила, наконецъ, двушка,— теперь я была бы уже мертвой.
— Не говорите объ этомъ. Я надюсь, что вы не будете сожалть, что я удержалъ васъ.
— Не знаю,— почему мн радоваться, что я не умерла…
— Вы найдете себ друзей.
— Нть,— печально отвтила она,— у меня на свт только мать и братъ. Но гд ихъ найти?
— Вы англичанка? Вы такъ хорошо говорите по-англійски.
— Я родилась въ Англіи, но я еврейка.
Деронда ничего не отвтилъ, но удивился,— какъ онъ сразу не догадался объ этомъ по чертамъ двушки.
— Вы меня не презираете?— спросила она.
— Я не такъ глупъ.
— Моя мать и братъ были хорошіе люди, но я ихъ никогда не найду. Я прибыла сюда издалека, изъ-за границы. Я убжала… но всего я не могу вамъ разсказать. Я думала найти мать. Но потомъ на меня напало отчаяніе, и сегодня у меня цлый день звучало въ ушахъ: ‘никогда! никогда!’ Теперь опять я начинаю думать, что найду ее. Не даромъ Богъ велитъ мн жить.
Силы ей измнили,— она закрыла лицо руками и горько зарыдаіа. Деронда надялся, что слезы успокоятъ двушку. Онъ обдумывалъ,— какъ представить двушку леди Малинджеръ. Вдругъ ему пришло въ голову отвезти двушку къ м-съ Мейрикъ, къ которой онъ часто заходилъ по прізд изъ-за границы. Гансъ Мейрикъ былъ въ Италіи, и Даніэль былъ убжденъ, что почтенная мать его и три сестры тепло примутъ спасенную имъ двушку.
Деронда и ршилъ такъ сдлать.
М-съ Мейрикъ жила въ тихомъ квартал Лондона, въ скромной квартирк, обстановка домика была старая, дешевая,— но среди этой, не бросающейся въ глаза, обстановки текла счастливая семейная жизнь. Мать и дочери любили другъ друга и вели трудовую жизнь.
Въ этотъ вечеръ м-съ Мейрикъ читала вслухъ, сидя у лампы, подл нея сестры Эми и Мэбъ вышивали подушки на продажу, а поодаль, за особымъ столомъ, третья сестра, Кэти, длала на заказъ иллюстраціи для книгъ.
Навстрчу входившему въ переднюю Даніэлю, оставившему двушку на извозчик, вышла сама м-съ Мейрикъ. Деронда передалъ ей о случившемся и просилъ пріютить двушку.
— Я знаю, что я злоупотребляю вашей добротой,— добавилъ онъ,— но я ршительно не знаю, что мн длать съ бдной двушкой. Чужимъ ее отдать нельзя. Я разсчитывалъ на васъ.
— Отлично,— отвчала м-съ Мейрикъ,— вы мн длаете честь своимъ довріемъ. Ступайте, приведите ее, а я предупрежду моихъ двочекъ.
Пока Диронда ходилъ за незнакомкой на улицу, м-съ Мейрикъ разсказала обо всемъ дочерямъ.
Появленіе двушки въ яркоосвщенной гостиной могло бы возбудить состраданіе и въ зачерстввшихъ сердцахъ. Сначала ее ослпилъ яркій свтъ, но, почувствовавъ нжное пожатіе руки и видя добрыя лица, она какъ бы ожила.
— Вы, врно, устами?— сказала и съ Мейрикъ.
— Мы будемъ за вами ухаживать, мы будемъ васъ любить!— воскликнула Мэбъ.
Теплая встрча въ чужомъ дом сильно подйствовала на двушку.
— Я чужестранка… еврейка,— сказала она м-съ Мейрикъ.— Вы, можетъ быть, думаете дурно обо мн?..
— Ничего дурного мы о васъ не думаемъ,— сказала м-съ Мейрикъ.— Успокойтесь, вы здсь вполн дома.
— Меня зовутъ Мирой Лапидотъ. Я пріхала изъ Праги, откуда бжала. Я думала найти въ Лондон мать и брата. Меня отняли у матери ребенкомъ. Теперь Лондонъ измнился’ и я не могла найти своихъ. Я здсь давно, у меня было немного денегъ. А потомъ я дошла до отчаянія.
Деронда вскор ушелъ, общавъ на другой день заглянуть къ нимъ.
До утра Деронда не могъ сомкнуть глазъ. Страстное желаніе Миры отыскать мать, соотвтствовавшее его собственнымъ чувствамъ, возбудило въ немъ симпатію къ ней и ршеніе помочь ей въ ея поискахъ. Если ея братъ и мать находятся въ Лондон, то ихъ легко было найти. Но тутъ въ голов Даніеля возникли т же опасенія насчетъ родственниковъ Миры, которыя такъ часто терзали его при мысли о собственныхъ отц и матери. Мира, говорила, что ея мать и братъ хорошіе люди,— но вдь это могло такъ казаться двочк, да и со времени разлуки прошло десять или двнадцать лтъ, и они за это время могли измниться. Что, если они окажутся недостойными этой скромной двушки?
Когда на слдующее утро Мира вышла въ гостиную, тамъ была только одна м-съ Мейрикъ, такъ какъ дочери ея уже ушли: Мэбъ на урокъ, Кэти понесла рисунки, а Эли отправилась за покупками. М-съ Мейрикъ не приставала къ ней съ разспросами, но царившая въ дом тишина сама навела двушку на откровенность. Она первая обратилась къ м-съ Мейрикъ:
— Я лучше всего помню лицо моей матери, хотя мн было семь лтъ, когда меня увезли отъ нея, а теперь мн девятнадцать.
— Это очень понятно,— отвчала м-съ Мейрикъ,— первыя впечатлнія всегда долго остаются въ памяти.
— Да, это мои первыя впечатлнія. Мн кажется, что жизнь моя началась въ маленькой блой постели, надъ которой стоитъ, наклонившись, мама и поетъ. Часто и теперь я вижу во сн ея лицо, наклоненное надо мной, и, какъ ребенокъ, протягиваю къ ней руки. Я уврена, что узнала бы ее теперь.
— Какимъ образомъ васъ разлучили?
— Мн тяжело говорить объ этомъ, но отъ васъ я ничего не буду скрывать. Меня изъ дому увезъ отецъ. Я думала, что мы демъ только путешествовать, и была очень довольна. Мы пріхали въ Америку. Отецъ утшалъ меня, что мы скоро вернемся къ матери. Но время шло, а мы все жили въ Америк. Однажды отецъ взялъ меня на колни и сказалъ, что мать и братъ умерли, и мы не вернемся домой. Брата я мало знала, но все же мн было жаль его, а о матери я плакала цлыми ночами. Я врила отцу,— но мама такъ часто являлась мн во сн, что я пришла къ убжденію, что она, должно быть, не умирала. Я видла ее не только ночью, во сн, но и днемъ, лишь закрою глаза.
— Отецъ хорошо обращался съ вами?— спросила мистрисъ Мейрикъ.
— Да, онъ былъ очень ласковъ и заботился о моемъ воспитаніи. Онъ былъ актеръ, довольно посредственный, а кром того, былъ режиссеромъ и писалъ и переводилъ пьесы. Со мной занималась одна итальянка пвица и учитель декламаціи. Девяти лтъ я выступила на сцен. Отецъ много зарабатывалъ, и мы вели роскошную, но безпорядочную жизнь всегда на людяхъ. Наша жизнь мн не нравилась, а когда я стала побольше, то набралась хорошихъ мыслей изъ пьесъ и стиховъ, изъ Шекспира и Шиллера. Отецъ хотлъ сдлать изъ меня пвицу, потому что голосъ у меня былъ прекрасный, и далъ мн лучшихъ учителей. Но мн было непріятно, что онъ хвастается мной и заставляетъ меня пть напоказъ, точно я не живое существо, а органъ. На сцен играть мн было не трудно, но я ненавидла аплодисменты и похвалы, которые казались мн холодными, неискренними. Меня также поражала противоположность, которая существовала между нашей жизнью на сцен и дома: актрисы на сцен казались добрыми, нжными, но, выйдя за кулисы, становились грубыми, сварливыми. Я часто плакала, такъ какъ мн не хотлось быть артисткой, а между тмъ отецъ готовилъ меня къ сценической дятельности. Я все боле и боле чувствовала отвращеніе къ нашей жизни и хотла перемнить ее,— но куда мн было итти? Все больше меня влекло — найти свою мать. Я уже не спрашивала отца о ней и начала подозрвать, что онъ обманулъ меня насчетъ смерти мамы и брата. И тогда-то я возненавидла всякую неправду. Тогда я написала тайкомъ матери, я помнила, что мы жили въ Лондон, на Кольманской улиц, и что наша фамилія была Коганъ, хотя отецъ называлъ себя Лапидотъ, такъ какъ, по его словамъ, эту фамилію носили наши предки въ Польш. Отвта я никакого не получила. Вскор мы изъ Америки перехали въ Гамбургъ.
— Мы долго жили въ разныхъ городахъ, всего боле въ Гамбург и Вн. Я стала учиться пнію, такъ какъ отецъ хотлъ устроить меня въ оперу, но учитель сказалъ мн, что у меня хорошій голосъ, но недостаточный для сцены. Это очень огорчило отца, такъ какъ онъ надялся черезъ меня получать много денегъ. Отецъ въ это время началъ играть въ карты и сильно пристрастился къ игр. Разъ за неплатежъ онъ даже былъ посаженъ въ тюрьму, но его -скоро выпустили. Потомъ я замтила, что отецъ задумалъ что-то нехорошее, чтобы достать черезъ меня побольше денегъ. Тогда я твердо ршилась бжать отъ него и отправиться въ Лондонъ на поиски матери. Въ это время мы только что пріхали въ Прагу. Разъ на разсвт я, надвъ бурнусъ и шляпку, незамтно вышла изъ гостиницы, гд мы остановились, и отправилась на желзную дорогу. Когда взошло солнце, я уже хала въ Дрезденъ. Я плакала отъ радости и боялась только,— какъ бы меня не догналъ отецъ. У меня было мало денегъ, я питалась однимъ хлбомъ и дохала только до Дувра, а въ Лондонъ пришла пшкомъ. Я утшалась только мыслью, что въ Лондон меня встртитъ мать. Но тутъ меня ждало разочарованіе. Кольманская улица давно уже не существовала. Я была одна, безъ всякой помощи въ громадномъ город, и отчаяніе охватило меня. Я купила хлба и сла на пароходъ. Меня высадили на берегу,— право, не знаю, гд, было поздно, я сла подъ дерево и скоро заснула. Утромъ я незнала, что мн длать. Жизнь мн опостылла, и я боялась свта. Раньше меня поддерживала надежда найти мать, а теперь и ея не было. Мн предстояла голодная смерть… Вы знаете, что потомъ случилось. Я была одна на свт… М-ръ Деронда протянулъ мн руку помощи, и надежда снова проснулась въ моемъ сердц.
Выслушавъ разсказъ Миры, м-съ Мейрикъ молча поцловала ее.
Вечеромъ, когда пришелъ Деронда, она вкратц разсказала ему ея исторію и добавила:
— Она — очень хорошая двушка!..
— А что вы думаете о розыск ея матери?— спросилъ Деронда.
— И мать ея должна быть хорошая женщина,— отвтила м-съ Мейрикъ,— но опасаюсь, что она умерла.
Ршено было пока отложить поиски матери Миры, такъ какъ Деронда долженъ былъ съ сэромъ Гюго на нсколько недль ухать за границу. Мира останется жить въ семь Мейриковъ, а на расходы по ея содержанію Деронда вручилъ м-съ Мейрикъ небольшую сумму денегъ, потомъ она и сама будетъ зарабатывать.
Между тмъ, дочери м-съ Мейрикъ разсказывали Мир о Деронда и о его благородномъ поступк съ ихъ братомъ.
— Кэти ставитъ свчи передъ его портретомъ,— сказала Мэбъ,— Эми призываетъ его имя на помощь при всякомъ затрудненіи, а я ношу на ше въ ладонк, самъ талисманъ, его автографъ.
Черезъ нсколько дней Деронда простился съ обитательницами скромнаго домика и отправился на два мсяца за границу съ сэромъ Гюго.
Не только дочери м-съ Мейрикъ, но и Деронда, при всей серьезности его образованія, при неожиданномъ появленіи Миры должны были признать, что они совсмъ незнакомы съ современнымъ еврействомъ и еврейской исторіей. Деронда считалъ, что еврейская религія совершенно мертвая, и ее могутъ изучать только одни спеціалисты. Но на примр Миры онъ видлъ, что эта религія заставляетъ еще биться сердца людей, и во время путешествія по Европ съ сэромъ Гюго онъ съ любопытствомъ сталъ заглядывать въ синагоги и интересоваться старинными книгами о евреяхъ.
Разъ Деронда зашелъ въ синагогу во Франкфурт и случайно слъ на одной скамейк со старикомъ, который сразу обратилъ на себя его вниманіе своей замчательной фигурой. Обыкновенная еврейская одежда и талесъ, то-есть, блое покрывало съ голубой бахромой, надваемое во время богослуженія, были на немъ поношенныя, но большая сдая борода и круглая поярковая шляпа обрамляли прекрасный профиль, похожій на итальянскій и еврейскій. Онъ тоже съ любопытствомъ посмотрлъ на Деронда. Когда служба кончилась, Даніэль всталъ, молча поклонился своему сосду и хотлъ выйти изъ синагоги, какъ почувствовалъ, что кто-то положилъ ему на плечо руку. Онъ обернулся и увидлъ передъ собой сосда, который сказалъ:
— Извините, молодой человкъ… Позвольте узнать ваше имя… Кто вашъ отецъ… ваша мать?
— Я англичанинъ,— рзко отвтилъ Деронда.
Старикъ подозрительно взглянулъ на него, приподнялъ шляпу и молча отошелъ. Деронда понималъ, что отвтилъ онъ рзко,— но что же было ему длать? Не могъ же онъ сказать совершенно постороннему человку, что не знаетъ, кто были его отецъ и мать. Наконецъ, самый вопросъ старика былъ слишкомъ фамильяренъ и, вроятно, вызванъ былъ случайнымъ сходствомъ съ кмъ-нибудь другимъ.
Вскор посл посщенія франкфуртской синагоги Деронда возвратился въ Англію и нашелъ Миру совершенно измнившейся. Гладко причесанные волосы, чистенькое, приличное платье и спокойное, счастливое выраженіе лица представляли пріятную противоположность съ тамъ видомъ, въ какомъ онъ увидлъ ее впервые. Онъ провелъ у Мейрикъ весь вечеръ.
По просьб Мэбъ, Мира спла одну изъ арій Бетховена. Голосъ у нея былъ не сильный, но очень пріятный. Внимательно прослушавъ ея пніе, Деронда сказалъ:
— Кажется, музыка никогда не доставляла мн такого удовольствія.
— Вамъ нравится мое пніе? Какъ я рада!— воскликнула Мира со счастливой улыбкой.— Я, повидимому, могу зарабатывать имъ, давая уроки. М-съ Мейрикъ нашла мн двухъ ученицъ, и он платятъ мн по золотому за урокъ.
— Я знаю нсколько дамъ, которыя доставятъ вамъ много уроковъ,— сказалъ Деронда.— Вы не откажетесь пть въ обществ?
— Нтъ, я непремнно хочу зарабатывать деньги… Вроятно, я найду ее въ бдности,— я говорю о своей матери. Ей пригодится.
Въ продолженіе всего вечера, о чемъ бы ни заходилъ разговоръ, Мира всегда припоминала свою мать,— видно было, что она очень ее любитъ. Деронда твердо ршилъ разыскать ея мать и брата, хотя не находилъ нужнымъ спшить.
Однако, онъ началъ часто посщать отдаленные кварталы Лондона, населенные преимущественно небогатыми евреями, заходилъ въ синагоги во время службы, заглядывалъ въ лавки, разсматривалъ съ любопытствомъ еврейскія лица. Разъ въ маленькомъ переулк Деронда увидалъ на окн скромной лавочки закладчика красивыя серебряныя застежки, вроятно, отъ стариннаго католическаго молитвенника, и, вспомнивъ, что леди Малинджеръ любила подобное предметы старины, остановился, чтобы ихъ подробне разсмотрть. Въ ту же минуту на порог лавки полился молодой человкъ, лтъ тридцати, очевидно, еврей, и привтливо сказалъ:
— Здравствуйте, сэръ!
Боясь приставаній съ его стороны, Деронда, отвтивъ на его привтствіе, перешелъ на другую сторону улицы, откуда ясно была видна вывска лавки: ‘Эздра Коганъ. Мняютъ и чинятъ часы и золотыя вещи’.
Имя Эздры Коганъ могло, конечно, стоять на сотн лавокъ, но Деронда прежде всего поразило, что еврей-лавочникъ вполн подходитъ къ возрасту брата Миры.
Черезъ нсколько дней онъ снова нашелъ эту лавку, но еще не зналъ,— какъ ему поступить, если бы, несмотря на вс ожиданія, Эздра Коганъ оказался братомъ Миры. Поэтому онъ шелъ медленно и останавливался почти передъ каждой лавкой. Въ окн лавки старыхъ книгъ Деронда обратилъ вниманіе на давно отыскиваемую имъ біографію польскаго еврея Соломона Меймана и вошелъ въ лавку.
Въ узкой, темной лавк Деронда увидалъ человка, поразившаго его съ перваго взгляда. Онъ сидлъ за конторкой и читалъ газету, одежда на немъ была поношенная, а цвтъ лица у него былъ до того желтый, пергаментный, что трудно было опредлить его года. При вход Деронда онъ положилъ газету и взглянулъ на него, въ голов молодого человка мелькнула мысль, что такія лица, вроятно, были у еврейскихъ пророковъ во времена вавилонскаго плна. Это былъ настоящій еврейскій типъ, съ пламеннымъ, энергичнымъ выраженіемъ лица, на которомъ были видны слды физическихъ страданій и отвлеченной мысли. Черты лица, рзко очерченныя, лобъ не высокій, но широкій и окаймленный курчавыми, черными волосами.
— Что стоитъ эта книга?— спросилъ Деронда.
— На ней нтъ никакой помтки, а г. Рамъ обдаетъ,— отвтилъ еврей.— Я же только караулю лавку безъ него. Но позвольте васъ спросить.— вы, значитъ, интересуетесь еврейской исторіей?
— Да, интересуюсь,— отвтилъ Деронда.
Въ ту же минуту старикъ вскочилъ, схватилъ руку Деронлы и взволнованно спросилъ:
— Вы, можетъ быть, нашей національности?
— Нтъ,— покраснвъ, отвчалъ Деронда.
Въ ту же минуту еврей отдернулъ свою руку, и его возбужденное лицо приняло равнодушное, грустное выраженіе.
— Я думаю, г. Рамъ согласится взять полгинеи, сэръ,— холодно сказалъ онъ.
Эта неожиданная перемна въ евре очень поразила молодого человка. Онъ купилъ книгу и пошелъ въ лавку Эздры Когана, рзко отличавшагося своимъ лоснящимся, толстымъ лицомъ отъ только что встрченнаго имъ еврея Кром Когана, въ лавк была его мать,— энергичная женщина, лтъ за пятьдесятъ. Въ ней ничего не было отвратительнаго, грубаго, и Деронда съ дрожью въ сердц сознавалъ, что ‘на могла быть матерью Миры,— къ тому же, и брови у обихъ имли одинаковое очертаніе. Въ лавку вошли еще жена Эздры. съ маленькими дтьми,— мальчикомъ лтъ шести, двочкой лтъ четырехъ и груднымъ ребенкомъ. Деронда, разсматривая застежки, въ то же время присматривался къ хозяевамъ лавки. Онъ ласково шутилъ съ дтишками, чмъ пріобрлъ расположеніе всей семьи.
— Это у васъ единственные внуки?— осторожно спросилъ Деронда старуху.
— Да, это единственный мой сынъ,— отвтила та, съ любовью смотря на Когана.
— А у васъ нтъ дочери?
Лицо старухи сразу измнилось. Она закусила губу, опустила глаза и, отвернувшись отъ Деронда, стала разсматривать висвшіе за ней индйскіе платки. Коганъ, смотря на Деронда, приложилъ палецъ къ губамъ и заговорилъ о другомъ. Любопытство Даніэля было сильно возбуждено,— онъ хотлъ поближе познакомиться съ семьей, разузнать, что ему было нужно, а потому придумалъ новый предлогъ еще разъ зайти сюда.
Деронда сказалъ Когану, что хочетъ заложить брилліантовое кольцо, и они условились, что Деронда зайдетъ къ Когану вечеромъ.
Вечеромъ онъ снова пришелъ къ Когану, уже въ комнату. Самого Эздры не было дома. Комната и вс домашніе поразили Деронда торжественностью, такъ какъ это былъ канунъ субботы. Большая комната освщалась красивой бронзовой люстрой съ семью рожками, въ которыхъ горло масло. Среди комнаты стоялъ большой столъ, покрытый снжно-блой скатертью. На стол стояли большое синее блюдо и два старинныхъ серебряныхъ подсвчника, а передъ ними лежала толстая книга.
Старуха-бабушка была въ темно-желтомъ плать, съ толстой золотой цпочкой вмсто ожерелья. На молодой г-ж Коганъ былъ блестящій костюмъ, красный съ чернымъ, на ше длинная нитка фальшивыхъ жемчуговъ, младшій ребенокъ спалъ въ колыбели, покрытый пунцовымъ одяломъ, двочка сіяла въ желто-янтарномъ плать, а мальчикъ съ гордостью выставилъ свои красные чулки и черную плисовую куртку. Деронда былъ оказанъ самый радушный пріемъ.
Вскор пришелъ Эздра. Онъ, не снимая своей шляпы и не обращая никакого вниманія на гостя, остановился посреди комнаты и, простирая руки надъ головами обоихъ дтей, благословилъ ихъ. Потомъ его жена вынула изъ колыбели малютку и также поднесла ему подъ благословеніе. Только посл этого онъ обратился къ Деронда и заговорилъ съ нимъ о заклад. Покончивъ съ длимъ, Коганъ пригласилъ Деронда раздлить съ ними трапезу, и Деронда съ удовольствіемъ согласился. Посл этого вс встали вокругъ стола, на которомъ находилось только одно блюдо, покрытое салфеткой. Г-жа Коганъ поставила передъ мужемъ фаянсовую чашку съ водой для омовенія рукъ. Онъ надлъ шляпу и громко воскликнулъ:
— Мардохей!
Въ ту же минуту изъ сосдней комнаты раздался голосъ:— ‘Сейчасъ!’, и Деронда съ любопытствомъ посмотрлъ на отворенную дверь. Къ величайшему своему удивленію, онъ увидалъ на порог того еврея, котораго утромъ встртилъ въ книжной лавк. Мардохей также съ удивленіемъ взглянулъ на Деронда, молча слъ на противоположномъ конц стола и холодно поклонился гостю…
За ужиномъ Деронда все время думалъ объ интересовавшемъ его вопрос, думалъ и о Мардохе. На послднемъ не было праздничной одежды, но вмсто утренняго, поношеннаго, чернаго сюртучка на немъ было свтлое, коричневое пальто, сильно свшее отъ стирки, эта новая одежда еще сильне подчеркивала его энергичное лицо, окаймленное темными волосами. Деронда замтилъ, что Мардохею давали самые плохіе куски, какъ обыкновенно поступаютъ съ бдными родственниками по старинному обычаю.
Коганъ искусно поддерживалъ общій разговоръ, но изъ него Деронда не могъ узнать ничего интереснаго для себя.
— А вы, вроятно, всю жизнь занимались науками?— обратился онъ къ Мардохею.
— Да, я изучалъ кое-что,— отвтилъ онъ спокойно.
— Вы занимаетесь книжной торговлей?
— Нтъ, я только замняю книгопродавца Рама во время обда,— произнесъ Мардохей, смотря на Даніэля съ прежнимъ интересомъ.
Приглядываясь къ нему, Деронда убдился, что Мардохей составляетъ полную противоположность Когану. Когда посл ужина Мардохей ушелъ въ другую комнату, Деронда, обращаясь къ Когану, сказалъ:
— Это, кажется, замчательный человкъ.
Но тотъ пожалъ плечами и ударилъ себя пальцемъ по лбу, ясно указывая, что Мардохей, по его понятіямъ, не въ здравомъ ум.
— Онъ вашъ родственникъ?
— Нтъ,— отвтилъ Коганъ,— я его держу изъ милости. Онъ прежде работалъ на меня, но потомъ захворалъ и до того ослаблъ, что я его призрлъ. Онъ — большая мн помха, но его присутствіе приноситъ благословеніе нашему дому, и онъ учитъ сына. Кром того, онъ чинитъ часы и золотыя вещи.
Деронда едва могъ удержаться отъ улыбки при этой смси доброты и желанія оправдать ее расчетомъ. Деронда ушелъ, не добившись никакого результата, но хотлъ притти черезъ мсяцъ для выкупа кольца. Онъ твердо ршилъ тогда поближе познакомиться съ Мардохеемъ, который его сильно заинтересовалъ и отъ котораго онъ могъ узнать вс подробности о Коганахъ, между прочимъ, и причину,— почему нельзя было спрашивать у старшей г-жи Коганъ,— была ли у нея дочь.
Деронда на нкоторое время долженъ былъ ухать въ помстье сэра Гюго. Когда онъ возвратился въ Лондонъ, у него на квартир жилъ Ганъ Мейрикъ, который вернулся изъ Рима и котораго Деронда уговорилъ раньше поселиться у него, такъ какъ у м-съ Мейрикъ было тсно.
Зайдя къ м-съ Мейрикъ, Деронда увидлъ, что Мира казалась веселе прежняго и въ первый разъ при немъ смялась, разсказывая, какъ Ганъ представлялъ различныя пародіи, не мняя костюма.
— До прізда Гана мы не думали, что Мира уметъ смяться,— замтила м-съ Мейрикъ.
— Какое счастіе, что сынъ и братъ возвратился въ этотъ домъ,— произнесла Мира:— съ какимъ удовольствіемъ я слушаю всегда, какъ они вспоминаютъ вс вмст о прошломъ. Небесное счастіе имть мать и брата, я этого никогда не испытала.
— И я также,— невольно добавилъ Деронда.
— Какъ жаль,— продолжала Мира,— мн бы хотлось, чтобы вы въ жизни видли одно доброе.
Послднія слова она произнесла, съ жаромъ, устремивъ глаза на Даніэля.
Мардохей былъ большой мечтатель. Уже давно замчая, какъ его физическія силы все боле слабютъ, и чувствуя умственное одиночество, онъ пламенно желалъ найти юное существо, которому могъ бы передать вс сокровища своего ума, найти душу, настолько близкую, чтобы она продолжала работу его жизни.
Постоянно изучая людей съ одной неизмнной цлью, онъ, наконецъ, ясно опредлилъ, чего искалъ, онъ пришелъ къ тому убжденію, что желанный человкъ долженъ представлять полную противоположность ему. Такой еврей, образованный, хорошо развитой, энергичный, долженъ вмст съ тмъ отличаться красотой, силой, здоровьемъ, быть изящнымъ человкомъ, привыкшимъ къ свтскому обществу, краснорчивымъ и ненуждающимся въ деньгахъ. Онъ на себ долженъ доказать, что блескъ и величіе доступны евреямъ, а не оплакивать судьбу своего народа среди нищеты и физическаго безсилія. Составивъ въ своемъ ум идеалъ отыскиваемаго человка, Мардохей часто бродилъ по картиннымъ галлереямъ, англійскимъ и заграничнымъ, но рдко встрчалъ на картинахъ юное, красивое. величественное лицо, способное на геройскіе подвиги. Однако, онъ не унывалъ и врилъ, что мечты его осуществятся.
За послднее время жажда воплотить свою идеальную жизнь въ другомъ существ становилась все пламенне по мр того, какъ ясне выяснялась фигура физической смерти. Въ такомъ настроеніи онъ впервые увидалъ Деронда въ книжной лавк. Лицо и вся фигура молодого человка поразили его необыкновеннымъ сходствомъ съ идеаломъ, который онъ носилъ въ сердц. Тмъ большее отчаяніе почувствовалъ онъ, когда Деронда сказалъ, что онъ не еврей. Но когда онъ увидалъ Деронда въ тотъ же день за столомъ у Когановъ, то нееврейское происхожденіе Деронда потеряло для Мардохея всякое значеніе, и первое впечатлніе воскресло съ новой силой. Теперь онъ постоянно видлъ Деронда, во сн и наяву, въ лучезарномъ свт рождающагося дня.
Мардохей зналъ, что незнакомецъ придетъ для выкупа своего перстня, и ждалъ его съ нетерпніемъ.
Между тмъ, и Деронда неотступно думалъ о немъ. Разъ онъ въ лодк отправился въ Сити, въ книжную лавку Рама, гд надялся увидть Мардохея. Думая о семейств Когановъ, о которыхъ онъ хотлъ собрать свднія у этого чахоточнаго еврея, онъ мало по малу задумался объ этой странной личности.
Занятый подобными мыслями, Деронда гребъ изо всей силы и вскор подплылъ къ мосту, гд онъ хотлъ выйти. Было четыре часа, и сренькій день медленно умиралъ среди пурпурнаго блеска заходящаго солнца. Деронда утомился отъ тяжелой гребли и, передавъ весла яличнику, надлъ пальто и, случайно поднявъ голову, неожиданно увидалъ Мардохея, пристально смотрвшаго на него съ моста. Мардохей уже давно замтилъ приближавшуюся лодку и не сводилъ съ нея глазъ съ какимъ-то нервнымъ предчувствіемъ… Деронда замахалъ ему рукой, и Мардохей торжественно снялъ шляпу…
Деронда вышелъ на берегъ и подошелъ къ Мардохею.
— Я къ вамъ, въ книжную лавку,— сказалъ Деронда, здороваясь.
— И я ожидалъ васъ,— отвчалъ Мардохей торжественно.— О, я жду васъ здсь уже пять лтъ.
Впалые глаза Мардохея съ глубокой любовью смотрли на Деронда, который быль глубоко тронутъ этой нжностью, хотя невольно вспомнилъ намекъ Когана на сумасшествіе Мардохея.
— Я буду очень радъ, если могу быть вамъ полезенъ,— искренно отвтилъ онъ.
— Пойдемте въ книжную лавку,— продолжалъ Мардохей,— мн уже пора: Рамъ скоро уйдетъ и оставитъ насъ однихъ.
Черезъ десять минутъ они были уже въ маленькой, освщенной газомъ, книжной лавк.
— Вы не знаете, что привело васъ сюда и соединило насъ,— сказалъ Мардохей,— но вы видите, что жизнь моя быстро склоняется къ закату, что свтъ меркнетъ. Вы пришли во-время.
— Я радъ этому,— съ чувствомъ отвтилъ Деронда.
— Все это видимыя причины,— почему я въ васъ нуждаюсь,— продолжалъ Мардохей, — но тайныя причины относятся къ давнему времени моей юности, когда я учился въ другой стран Тогда мои идеи и были ниспосланы мн свыше, и я почувствовалъ, что въ сердц моемъ бьется сердце всего еврейскаго народа. Я учился въ Гамбург и Гетинген, изучалъ судьбы моего народа и знакомился- со всми отраслями науки. Я былъ молодъ, свободенъ и не зналъ бдности, потому что съ дтства научился ремеслу. Я пламенно стремился собрать еврейскій народъ въ одно мсто, найти для него свой центръ. Но вс, къ кому я ни обращался, отворачивались, отъ меня, я обращался къ вліятельнымъ, знатнымъ и богатымъ евреямъ,— но никто меня не хотлъ слушать. Я говорилъ, что наши высшіе наставники совращаютъ насъ съ истиннаго пути, а мн отвчали: — ‘Не вамъ ихъ учить!’ Правда, я тогда былъ уже бденъ, удрученъ семейными заботами и являлся къ богатымъ въ нищенской одежд, со связкой еврейскихъ рукописей.
— Я доставлю замъ средства для напечатанія вашего труда,— сказалъ Деронда.
— Этого мало,— поспшно отвтилъ Мардохей:— вы должны быть не только моей правой рукой, но моей второй душой, второй жизнью. Вы должны имть мою вру, мои надежды…
Мардохей. положилъ руки на плечо Деронда, и лицо его сіяло торжествомъ.
— Разв вы забыли,— тихо отвчалъ Деронда,— что я не принадлежу къ вашей рас?
— Не можетъ быть,— отвчалъ Мардохей шопотомъ,— вы не знаете вашего происхожденія.
— Почему вамъ это извстно?— съ испугомъ спросилъ Деронда.
— Я знаю, знаю!— нетерпливо воскрикнулъ Мардохей.— Почему вы отрицаете, что вы еврей?
Онъ не подозрвалъ, что затрогиваетъ самую чувствительную струну въ сердц Деронда, который очень мучился отъ незнанія своего происхожденія. Посл минутнаго колебанія Деронда дрожащимъ голосомъ отвчалъ:
— Я никогда не видлъ своихъ отца и матери и не знаю,— кто они, но думаю, что они англичане.
— Все откроется, все узнается,— торжественно произнесъ Мардохей.
Въ это время вернулся книготорговецъ Рамъ, и они пошли къ лавк Когана. Дорогой они уговорились для бесды пойти въ небольшой клубъ, гд собирались знакомые Мардохея. Походивъ лавк Когана, Деронда вдругъ вспомнилъ о цли своего посщенія Мардохея и спросилъ:
— Скажите,— почему съ матерью Когана нельзя говорить о ея дочери?
— Я знаю, почему,— отвтилъ Мардохей,— но я живу у нихъ, и все, что слышу, останется тайной.
Деронда покраснлъ отъ этого непривычнаго для него упрека, ршилъ не ходить къ Коганамъ и простился съ Мардохеемъ, общая въ субботу или въ понедльникъ зайти за нимъ.
Свиданіе съ Мардохеемъ произвело на Деронда сильное впечатлніе. Онъ видлъ, что уже начинаетъ подпадать подъ вліяніе этого страннаго еврея, начинаетъ проникаться его идеями и даже готовъ заняться осуществленіемъ его мечты.
Въ ‘небольшомъ клуб, куда дня черезъ четыре Мардохей привелъ Деронда, было человкъ десять такихъ же бдныхъ, какъ Мардохей, евреевъ-ремесленниковъ. Они здсь собирались для обсужденія разныхъ научныхъ вопросовъ и, главнымъ образомъ, для философскихъ споровъ. Въ этотъ вечеръ какъ-то само собой они заговорили о еврейскомъ вопрос, и Мардохей говорилъ особенно горячо, убжденно, при чемъ видно было, что онъ говоритъ, главномъ образомъ, для Деронда,— доказывалъ возможность осуществленія его мысли — созданія., новаго еврейскаго государства.
Когда собраніе разошлось, и Мардохей остался въ клуб одинъ съ Деронда, онъ посл нкотораго молчанія заговорилъ:
— По нашему ученію души умершихъ воплощаются въ новыя тла для большаго совершенствованія, выйдя изъ пришедшаго въ ветхость тла, душа можетъ соединиться съ другой, сродственной ей, душой и продолжать вмст съ ней свою земную задачу. Когда моя душа освободится отъ этого изнуреннаго тла, она присоединится къ вашей душ и совершитъ предназначенное ей дло. Вы будете продолжать мою жизнь съ той минуты, когда она внезапно оборвется. Я вижу себя въ одинъ памятный день моей жизни. Утреннее солнце заливало лучезарнымъ свтомъ набережную Тріеста, греческій корабль, на которомъ я отправлялся въ Бейрутъ въ качеств приказчика одного купца, долженъ былъ выйти въ море черезъ часъ. Я былъ тогда молодъ, здоровъ. Я сказалъ себ:— ‘Пойду на Востокъ, посмотрю тамъ землю и народъ, чтобы лучше потомъ проводить въ жизнь свою мысль’. Стоя на берегу, я ждалъ своего товарища, какъ вдругъ онъ подошелъ ко мн и сказалъ:— ‘Эздра, вотъ письмо теб’.
— Эздра?— воскликнулъ Деронда вн себя отъ изумленія.
— Да Эздра,— отвчалъ Мардохей, совсмъ уйдя въ свои воспоминанія,— я ожидалъ письма отъ матери, съ которой былъ постоянно въ переписк. Я распечаталъ конвертъ, и первыя слова возвратили меня съ небесъ на. землю: ‘Эздра, сынъ мой!..’
Мардохей остановился, и Деронда, затаивъ дыханіе, ожидалъ продолженія его разсказа. Странная, невроятная мысль блеснула въ его голов.
— У моей матери было много дтей,— продолжалъ Мардохей,— но вс они умерли, кром меня, старшаго, и младшей дочери, составлявшей всю ея надежду.— ‘Эздра, сынъ мой,— писала она,— онъ укралъ ее и увезъ, они никогда не возвратятся’. Моя судьба была подобна судьб Израиля. За грхъ отца душа моя подверглась испытанію, и я долженъ былъ отказаться отъ своего большого дла. Существо, давшее мн жизнь, находилось въ одиночеств, въ нищет, въ несчастій. Я отвернулся отъ блестящаго, теплаго юга и пошелъ на сверъ. Время было холодное, въ пути я переносилъ всевозможныя лишенія, чтобы сохранить матери послднія мои деньги. Подъ конецъ пути я провелъ одну ночь подъ открытымъ небомъ, на снгу, и съ того времени началась моя медленная смерть. Явившись къ матери, я долженъ былъ работать. Кредиторы отца все у нея отобрали, и здоровье ея было совсмъ разстроено горемъ о пропавшемъ ребенк. Часто по ночамъ я слышалъ, какъ она плакала, и, вставъ, молился вмст съ нею, чтобъ милосердное небо спасло Миру отъ зла.
— Миру?..— повторилъ Деронда, желая убдиться, что слухъ его не обманывалъ,— вы сказали,— Миру?
— Да, такъ звали мою маленькую сестру.
— Вы никогда не имли извстій о ней?— спросилъ Деронда, какъ можно спокойне.
— Никогда, и до сихъ поръ не знаю,— услышана ли наша молитва, и спасена ли Мира отъ зла. Посл четырехъ лтъ страданій моя мать умерла, и я остался одинъ среди горя и болзни. Но что объ этомъ говорить? Теперь это прошло,— прибавилъ Мардохей, смотря на Деронда съ радостью.— Мое дло будетъ закончено другимъ, и гораздо лучше.
Съ этими словами онъ судорожно сжалъ руку Деронда, сердце котораго сильно билось. Неожиданное открытіе, что Мардохей — братъ Миры, придало его отношеніямъ къ чахоточному еврею новую нжность. Но онъ молчалъ, боясь сказать Мардохею при его возбужденномъ состояніи, что его сестра жива и достойна его.
Деронда теперь обдумывалъ,— какъ устроить ихъ жизнь. Мира, конечно, захочетъ жить вмст съ братомъ, и потому вдвойн Надо позаботиться о доставленіи ему всхъ удобствъ, особенно необходимыхъ въ его болзненномъ положеніи.
М-съ Мейрикъ, которой Деронда разсказалъ все, помогла ему найти приличную квартиру недалеко отъ ея дома, такъ что братъ и сестра могли пользоваться ея материнскими попеченіями. Она старательно скрывала свои хлопоты отъ дтей, такъ какъ они непремнно разболтали бы все Мир, а м-съ Мейрикъ и Деронда хотли прежде обезпечить ей независимость, а потомъ показать брата.
Ршивъ, наконецъ, открыть Мардохею радостную тайну о Мир, Деронда наканун предупредилъ его, что придетъ къ нему — сообщить нчто важное.
Когда Деронда вошелъ въ мастерскую, гд жилъ Мардохей, онъ увидлъ, что въ ней были сдланы нкоторыя приготовленія для его пріема: въ камин горлъ огонь, были зажжены свчи, на полу лежалъ коверъ.
— Вы пришли сказать мн нчто, чего жаждетъ моя душа,— торжественно сказалъ Мардохей, идя навстрчу Деронд.
— Да, я долженъ сказать вамъ нчто важное и радостное для васъ,— отвтилъ Деронда.
— Вы узнали о своемъ происхожденіи?— съ жаромъ воскликнулъ Мардохей.
— Нтъ,— промолвилъ Деронда,— но я познакомился съ близкой къ вамъ особой.
Мардохей спокойно взглянулъ на Деронда.
— Это лицо было близко вашей покойной матери,— сказалъ Деронда, желая понемногу подготовить Мардохея,— оно было для васъ и для матери дороже всего на свт.
Мардохей схватилъ Деронда за руку, и въ его глазахъ виденъ былъ страхъ услыхать мрачную всть о дорогомъ существ. Деронда понялъ это и быстро докончилъ:
— То, о чемъ вы молили Бога, случилось: Мира спасена отъ зла. Ваша сестра достойна матери, которую вы такъ уважали.
Мардохей снова откинулся на спинку кресла и. закрывъ глаза, началъ что-то бормотать про себя. Мало-по-малу онъ успокоился, и лицо его приняло счастливое выраженіе. Впервые Деронда нашелъ въ немъ сходство съ Мирой. Тогда Деронда въ краткихъ словахъ передалъ ему исторію Миры.
— Я приготовилъ для васъ обоихъ квартиру, поблизости къ ея друзьямъ,— продолжалъ Деронда, закончивъ свой разсказъ о Мир.— Пожалуйста, исполните мое желаніе. Тогда я смогу часто ходить къ вамъ, когда Мира занята. Но, главное, Мира захочетъ ухаживать за вами, а вы должны, какъ братъ, быть ея покровителемъ. У васъ будетъ достаточно книгъ, и вы не откажетесь заниматься со мною.
Деронда съ большой заботой занялся хлопотами по меблировк квартиры, а также и костюмомъ Мардохея, чтобы онъ могъ произвести самое лучшее впечатлніе на Миру.
Окончивъ вс предварительныя хлопоты, Деронда написалъ м-съ Мейрикъ письмо, въ которомъ просилъ разсказать Мир все,— самъ же онъ останется съ Мардохеемъ и будетъ ожидать ея прізда съ Мирой.
Когда должна была явиться Мира, Мардохей слъ въ кресло и, закрывъ глаза, упорно молчалъ,— но его руки и вки дрожали. Онъ находился въ очень нервномъ состояніи. Деронда тоже чувствовалъ какое-то безпокойство и, услыхавъ звонокъ, пошелъ навстрчу Мир. Онъ съ изумленіемъ увидалъ, что на ней были старая шляпка и плащъ. М-съ Мейрикъ не мене его изумилась этому костюму, когда Мира вышла изъ своей комнаты.
— Вы хотите пойти къ брату въ этой одежд?— спросила она.
— Да, братъ бденъ, и я хочу быть какъ можно ближе къ нему,— а то онъ станетъ меня чуждаться,— отвтила Мира, воображая, что увидитъ Мардохея въ одежд простого работника.
Когда Деронда отворилъ дверь и пропустилъ впередъ Миру,— Мардохей всталъ съ кресла, устремивъ пламенный взглядъ на молодую двушку. Она сдлала два шага и остановилась. Они молча смотрли другъ на друга. Имъ казалось, что при этомъ свиданіи присутствуетъ невидимо ихъ любимая мать.
— Эздра,— сказала, наконецъ, Мира тмъ самымъ тономъ, какимъ она произносила это слово, разсказывая Мейрикамъ о матери и брат.
— Это голосъ нашей матери!— произнесъ Мардохей, подходя къ Мир и нжно положивъ руку на ея плечо,— ты помнишь, какъ она такъ меня называла?
— Да, а ты отвчалъ съ любовью:— ‘Матушка’!— промолвила Мира и обняла его.
Мардсхей былъ гораздо выше ея, и потому она должна была притянуть къ себ его голову, а сама приподняться на цыпочки, при чемъ ея шляпка упала, и кудри разсыпались.
— Милая, милая головка,— сказалъ Мардохей, съ любовью гладя волосы Миры.
— Ты очень боленъ, Эздра?— грустно спросила Мира.
— Да, дитя мое, я недолго останусь съ тобой на этомъ свт,— спокойно отвчалъ онъ.
— Я буду тебя очень любить,— продолжала Мира.— Я постоянно буду сидть съ тобою въ свободное время, потому что я работаю и буду содержать насъ обоихъ. Ты не знаешь,— какіе у меня чудные друзья!
До этой минуты она забыла, что въ комнат были посторонніе, но теперь она взглянула съ благодарностью на м-съ Мейрикъ и Деронда.
— Посмотри на эту прекрасную женщину,— продолжала она:— я была несчастна и одинока, она мн врила и обращалась, какъ съ дочерью.
— Провидніе послало васъ сестр,— сказалъ Мардохей,— вы исполнили то, о чемъ она всегда молилась.
Деронда сдлалъ знакъ м-съ Мейрикъ, что имъ лучше всего уйти, и они вышли.
Черезъ нсколько дней посл водворенія брата и сестры на новой квартир Деронда получилъ отъ сэра Гюго записку: ‘Приходи немедленно, очень нужно’. Деронда въ ту же минуту отправился къ баронету и сразу успокоился, увидвъ его. здоровымъ и спокойнымъ.
— Надюсь, ничего плохого не случилось, сэръ?— спросилъ Деронда.