СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ГРАФА
Е. А. САЛІАСА.
Томъ XIX.
МЕЛКІЕ РАЗСКАЗЫ.
Изданіе А. А. Карцева.
МОСКВА.
Типо-Литографія Г. Н. ПРОСТАКОВА, Петровка, домъ No 17, Савостьяновой.
1906.
ДАНЬ.
ДАНЬ.
Дань, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1906
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сегодня, 9-го апрля, но только не 1874, а 1774 года, го-есть ровно сто лтъ тому назадъ, скончался одинъ изъ замчательнйшихъ людей прошлаго вка, одинъ изъ стаи Екатерининскихъ орловъ, генералъ аншефъ Александръ Ильичъ Бибиковъ, предсдатель знаменитой коммиссіи уложенія и истинный усмиритель Пугачевщины. Не слдъ пропускать ныншній день, не помянувъ его добрымъ словомъ, хотя бы даже черезъ столтіе, и не воздавъ должное памяти того, кто жизнью своею заплатилъ за горячую любовь къ отечеству и неуклонное исполненіе долга гражданина и человка.
Пора, пора, хоть черезъ сто лтъ, понять, что если умный и дльный острожникъ Емелька не разыгралъ роли разстриги Гришки, хотя бы на три дня, и въ эти три дня не посялъ смуту въ земл Русской на цлыя тридцать лтъ, то Россія обязана этимъ не Суворову, не Панину, не образумившимся яицкимъ казакамъ, непандурскимъ, пикинернымъ и инымъ полкамъ, а Провиднію, пославшему Бибикова.
Онъ не уничтожилъ самъ Пугачевщины. Ей суждено было пережить его. Но онъ нанесъ ей во-время самый сильный ударъ, единственный въ ту пору возможный, то-есть затормозилъ бунтъ, отсрочилъ его на три мсяца. Историческіе факты скажутъ сами ясне и лучше.
Пугачевъ явился въ исход сентября и принялъ бразды… бунта изъ рукъ какого-то пришлеца безъ имени, съ виду барича, говорившаго на иноземныхъ нарчіяхъ, называемаго въ двухъ донесеніяхъ русымъ молодцомъ. Съ сентября до ноября Пугачевъ собирался съ силами, и начавъ съ трехъ сотъ человкъ, стянулъ къ себ скопище въ двадцать тысячъ. Осажденный имъ Оренбургъ онъ легко могъ взять и не взялъ лишь потому, что великъ Богъ земли Русской, да потому еще, что въ его становищ черезчуръ много было даровой сивухи.
Въ ноябр явился въ мятежный край генералъ Каръ, отозванный изъ Польши, чтобъ усмирить дерзостнаго вора. Каръ пошелъ на бунтовщиковъ далеко не по-нмецки, а по-русски, то-есть не спросясь броду… И 7-го ноября, его маленькій трехтысячный отрядъ былъ разбитъ пугачевцами. Императрица, ожидавшая всти о немедленномъ уничтоженіи появившагося самозванца, узнала чрезъ гонцовъ чуть ли не въ самый день своихъ именинъ, 24-го ноября, что генералъ Каръ не только разбитъ ворами, яицкими казаками, но и бжалъ, бросивъ голодное войско на произволъ судьбы. Пугачевъ, уложивъ Московца подъ горой, какъ выражался онъ самъ про Кара, усилился вдвое и сталъ впрямь дерзостнымъ воромъ, т.-е. смлымъ и назойливымъ противникомъ. Почему, посл разбитія Кара, онъ опять заслъ въ Берд, не бралъ Оренбурга и не двигался на Казань — одному Богу извстно. Въ конц ноября и начал декабря, за исключеніемъ остатковъ замороженнаго и голоднаго отряда Кара, между Оренбургомъ и Петербургомъ не было, можно сказать, ни одного солдата. Былъ только милліонный людъ, прослышавшій уже ‘про явленнаго батюшку Петра едорыча и про посуленную отъ него вчную волю за изводъ проклятаго рода дворянъ, притснителей его православныхъ хрестьянъ и похитителей его престола и коруны’. Если-бы Пугачевъ теперь дерзкимъ ударомъ взялъ Оренбургъ, защищаемый чуть не однимъ гарнизоннымъ солдатомъ, и затмъ двинулся бы дале на Казань, и за Казань и т. д., то трудно сказать, что было бы на Руси. Вроятно, то мужицкое царство, которое такъ грезилось и желалось Европ, устрашенной Ларгою и Чесмой… Но Пугачевъ, лихо уложивъ московскаго генерала, только все собирался итти на матушку Блокаменную сидть на престол, собирался потому, что главная забота у него, какъ и у всхъ его сподвижниковъ, была одна: повеселиться и гульнуть. А такъ какъ Руси есть веселіе пити, то этотъ исконный, ныншній и присный врагъ Руси, сивуха, хоть на этотъ разъ и единожды за тысячелтнее свое существованіе оказалъ ей великую услугу.
Пугачевцы пропили въ Оренбургскихъ степяхъ все то время, въ которое они могли бы довалить страшною стной до Москвы и перевернуть вверхъ дномъ громадную имперію. Но несмотря на вино или даже благодаря вину, силы Пугачева удесятерились, мятежныя шайки уже осаждали Самару и Уфу, т. е. если не самъ Пугачевъ, то пугачевцы уже подвигались изъ дикой Татаріи на истинную Россію и поговаривали о матушк Блокаменной.
Вотъ тогда-то, нелюбимый при двор Бибиковъ, брюзга, cлишкомъ не по царедворски прямодушный, но доказавшій уже на дл и не разъ, что, взявшись за гужъ, онъ крпко держится его… онъ почти первый тогда начавшій подписывать рапорты цариц: вашъ всеподданнйшій слуга, вмсто прежняго рабъ,— этотъ Бибиковъ былъ избранъ Екатериной для усмиренія уже страшно разросшагося бунта. И Екатерина знала кого выбирала.
Опытный полководецъ, прямой и крутой какъ солдатъ, дальновидный и изворотливый какъ дипломатъ, человкъ умный и честный, мягкій и добрый, не вялый и медлительный, но и не скорохватъ на авось и небось, Бибиковъ именно и нуженъ былъ въ кра, объятомъ пламенемъ бунта, гд бунтовщики блистали энергіей, единомысліемъ и отвагой, а администрація отличалась разноголосицей, безволіемъ и трусостью.
Въ Рождество Бибиковъ въхалъ въ Казань и подтасовалъ себ помощниковъ, которые сдлались впослдствіи русскими знаменитостями. И вс герои — умиротворители края — и А. М. Голицынъ, разбившій Пугачева и взявшій Татищеву крпость, и Мансуровъ, освободившій затмъ Яицкую крпость отъ осады и голода, и Державинъ и Михельсонъ и многіе другіе отъ героя юноши кн. Путятина до героя столтняго старика генерала Кудрявцева (оба убиты), вс они были или избраны и руководимы, или воодушевлены Бибиковымъ.
Александръ Ильичъ былъ на всхъ устахъ, на протяженіи сотенъ верстъ, и человкъ этотъ былъ не только главнокомандующимъ, но душой труднаго дла. Январь и февраль — Бибиковъ усмирялъ не огнемъ и мечомъ, а вразумленіемъ и прощеніемъ ближайшія окраины мятежнаго округа, и готовилъ врный ударъ на гнздо бунта. Въ март была наконецъ взята Татищева крпость. Пугачевъ разбитый на голову бжалъ въ Пермскія лса и сбродня или сволока его разсыпалась куда попало. Кто могъ побрелъ по домамъ, кто не могъ — махнулъ по лсамъ, по скитамъ, на низовья Волги, на Каспій и за Каспій.
Но тотъ, кто все началъ, направилъ и совершилъ — не вынесъ своего подвига. Александръ Ильичъ, пріхавшій 25-го декабря совершенно здоровый, 25 марта былъ уже опасно боленъ отъ изнурительной работы. Извстіе о взятіи Татищевой крпости застало его въ бдной татарской деревушк Богульм на пути въ Оренбургъ… Онъ былъ уже въ постели. Чмъ былъ онъ боленъ?.. Изъ существующихъ или извстныхъ по крайней мр бумагъ и писемъ его не вполн ясно… Онъ давно жаловался роднымъ на разные недуги и особенно усталость. На поздравленія друзей въ успх уже совершеннаго имъ и еще ожидаемаго отъ него — онъ отвчалъ, что радъ стараться на пользу отечества и монархини, но прибавлялъ поговоркой, намекая на Петербургъ: ‘А вдь не спросятъ гуся, не зябнутъ ли ноги!’
Съ первыхъ дней апрля Александръ Ильичъ чувствовалъ себя все хуже и хуже, и догадывался, что не увидитъ боле семью свою. При немъ находился его сводный братъ по матери, генералъ Ларіоновъ, съ которымъ онъ не былъ и не могъ быть близокъ и друженъ, да еще нсколько офицеровъ, адъютанты и дядька лакей. Лчили его полковой докторъ Машмейеръ и вроятно другіе еще лкаря. 7-го апрля, при отсылк рапорта императриц о ршительной побд, разбитіи вора и взятіи гнзда Пугачевцевъ, Бибиковъ приписалъ на поляхъ бумаги слабою рукой умирающаго слдующія строки: {Любопытный рапортъ этотъ вмст съ литографированнымъ снимкомъ почерка Бибикова приложенъ къ бумагамъ его, изданнымъ Академіей Наукъ подъ редакціей Я. И. Грота.}
Si j’avais un seul habile homme il m’aurait sauv, mais hlas je me meurs sans vous vo… v… voir…
Послднія съ трудомъ написанныя слова доказываютъ какъ уже былъ онъ слабъ.
Два дня спустя, когда весь край ликовалъ и праздновалъ освобожденье отъ голодной и кровавой смерти, а гонцы безъ числа скакали по Россіи, возвщая всюду радостную новость, и везли списки героевъ, представленныхъ къ наградамъ, 9-го апрля жизнь Александра Ильича прекратилась въ Богульм въ маленькой горниц простой татарской хаты. Такъ умирали при Екатерин люди дла, великіе орлы великой монархини. Такъ же точно, т. е. въ дорог, на одномъ плащ, среди степей Бессарабіи, умеръ нсколько позже другой орелъ той же стаи — Потемкинъ.
Вскор же посл смерти Бибикова распространился и долго держался смутный слухъ, что онъ былъ отравленъ Полякомъ-конфедератомъ, который, будучи сосланъ въ Казань, втерся-таки въ его свиту. Это могло, конечно, быть, но на это нтъ никакихъ доказательствъ. Напротивъ, мы видимъ Бибикова еще въ март усталаго, хворающаго, изнуреннаго и непрерывною работой, и неудобствами дороги, по морозу и сугробамъ, по деревушкамъ и курнымъ избамъ, и наконецъ всего боле измученнаго постоянными опасеніями, волненіемъ за судьбы отечества, за успхъ труднаго и великаго дла — умиротворенія цлой четверти Имперіи. Наконецъ, онъ самъ пишетъ роднымъ и государын, что онъ боленъ, но что извстный медикъ спасъ бы его. Не отъ отравы же? Надо думать, что еслибъ онъ былъ отравленъ, то написалъ бы это предъ смертью хотя жен и дтямъ. Генералы Ларіоновъ, Мавринъ, Горчаковъ и другіе офицеры бывшіе при немъ знали бы это и сказали бы, и громко сказали бы, крикнули бы на всю Россію. Нтъ, Бибиковъ заплатилъ дань за свой подвигъ, просто, но такъ какъ онъ не любилъ говорить о себ, рисоваться и похваляться, то поэтому лишь посл его смерти поняли, что онъ пожертвовалъ собой за спасеніе отечества. И только теперь, чрезъ сто лтъ, узнали и поняли то, что самъ онъ зналъ въ свой предсмертный часъ. Онъ зналъ, что именно убиваетъ его и не ропталъ… Умирая, онъ только боялся… за то, что будетъ посл него… Посл него пугачевцы чрезъ два-три мсяца снова подняли головы, громили города, вшали, жгли и рзали три мсяца безъ устали, но когда надумавшійся Пугачевъ и его скопища двинулись отъ Рязани на Нижній Новгородъ съ тмъ, чтобы итти наконецъ въ Блокаменную, то тогда уже было поздно… Были уже войска закаленныя въ битвахъ въ Пруссіи, въ Турціи и въ Польш, и были герои въ род Михельсона, которыхъ оставилъ Россіи въ наслдство, выбралъ и поставилъ тотъ же Бибиковъ.
И избраникъ его, ученикъ и любимецъ Михельсонъ, билъ, билъ и билъ Пугачева, заслонилъ Москву, повернулъ дикаго звря отъ Нижняго назадъ къ Пенз и Саратову, добилъ у Царицына, загналъ въ камыши Киргизіи… гд онъ, уже не Петръ едоровичъ, а спившійся и смотавшійся казакъ, былъ выданъ правительству своими же наперсниками. Но кто же когда-то разбилъ и уничтожилъ Пугачева еще не пьянаго мотыгу, а дерзкаго смльчака? Кто отсрочилъ настоящую Пугачевщину до іюля, до того времени, когда ожидаемый Кучукъ-Кайнарджійскій миръ дозволилъ обратить свжія силы и лучшія войска на свое доморощенное чудо-юдо? И вотъ сегодня, день въ день чрезъ сто лтъ, почтимъ память героя, отдавшаго свою жизнь, положившаго животъ свой во благо отечеству. И скажемъ про него: вчная память теб! И слова эти въ этомъ случа примутъ буквальный смыслъ.
Пожелаемъ только еще одного… пожелаемъ, чтобы Александръ Ильичъ Бибиковъ, которому не удлили мста на новомъ памятник Великой Екатерины и ея сподвижниковъ, который отсутствуетъ тамъ, гд красуются Чичаговъ и Бецкой, пожелаемъ, чтобъ онъ дождался по крайней мр въ грядущемъ должной ему дани, т. е. своего особаго монумента.
Онъ былъ, правда, усмирителемъ, но не лихимъ и лютымъ укротителемъ несчастнаго народа, забитаго и сбитаго съ толку, а мягкимъ, человчнымъ и просвщеннымъ вразумителемъ. И спасая отечество отъ Пугачевщины, Бибиковъ спасалъ не одно правительство, не одно дворянство. Онъ спасалъ и спасъ Русскую Имперію Петра отъ Емельянова мужицкаго царства….