Дама изъ Тиволи.
Дама изъ Тиволи.
Кнутъ Гамсунъ.
Полное собраніе сочиненій.
Томъ первый.
Изданіе В. М. Саблина.
Рабы любви
Переводъ Е. Кившенко.
Изданіе третье.
Москва.— 1909.
http://az.lib.ru
——
——
——
——
——
Дама из Тиволи, Гамсун Кнут, Год: 1905
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Это было лтомъ въ Христіаніи, во время концерта ‘Парижскаго хора пвцовъ’ въ Тиволи.
Я прошелъ порядочный-таки конецъ по парку, повернулъ обратно и направилъ шаги мои въ Тиволи.
Огромная толпа собралась вн ограды и, стоя, прислушивалась къ пнію. Я также присоединился къ ней.
Тутъ я встртилъ едного товарища и принялся болтать съ нимъ вполголоса, а въ это время тамъ, за оградой, началось пніе, и порывами втра до насъ доносило слабые звуки. Вдругъ я ощутилъ какое-то безпокойство, меня охватило нервное, непріятное волненіе, и я невольно, сдлавъ нсколько шаговъ въ сторону, сталъ отвчать товарищу совсмъ невпопадъ,— первое, что мн приходило въ голову.
Затмъ я провелъ нсколько совершенно спокойныхъ минутъ, а потомъ повторилось то же странное непріятное чувство, и именно въ эту минуту раздался голосъ моего товарища:
— Кто эта дама, которая на тебя такъ смотритъ?
Я быстро обернулся. Какая-то дама стояла позади меня, мой взоръ встртился съ парой глазъ, тхъ удивительно странныхъ, какъ бы затуманенныхъ голубыхъ глазъ, которые смотрятъ пристально, не мигая.
— Совсмъ не знаю, кто она,— отвтилъ я и отвернулся. Я былъ страшно взволнованъ. Эти глаза продолжали смотрть на меня. Я чувствовалъ, какъ они обжигали своимъ взглядомъ мой затылокъ. Они производили какое-то металлическое впечатлніе, и, казалось, меня сзади пронизывали дв холодныя иглы.
При моей страшной нервности я не могъ выдержать подобнаго взгляда. Я еще разъ обернулся и, вполн убдясь, что не знаю этой дамы, покинулъ свое мсто передъ оградой и пошелъ своей дорогой.
Нсколько дней спустя сидлъ я на скамь, какъ разъ противъ университетскихъ часовъ, съ однимъ знакомымъ молодымъ лейтенантомъ. Мы сидли и разглядывали толпу, сновавшую взадъ и впередъ передъ нами. И вдругъ среди этого роя людей я вижу два глаза — два холодныхъ, затуманенныхъ глаза. Они опять неподвижно уставлены на меня, и я тотчасъ же узнаю молодую даму изъ Тиволи. Она, проходя, не спускала съ меня глазъ, и лейтенантъ спросилъ съ любопытствомъ, знаю ли я, кто она.
— Не имю ни малйшаго понятія,— отвтинъ я.
— Да, но одного изъ насъ должна же она знать,— сказалъ онъ и всталъ. — Можетъ быть, именно меня?
Въ это время дама сла на ближайшую къ намъ скамейку. Мы направились къ ней, но я схватилъ лейтенанта за рукавъ и старался оттащить его подальше.
— Не дури, пожалуйста,— сказалъ онъ,— вдь это же весьма понятно, что мы должены ей поклониться.
— Ну, если такъ… — отвтилъ я и пошелъ съ нимъ обратно.
Онъ поклонился и назвалъ себя.
— Не можетъ ли онъ ссть рядомъ съ ней?
И онъ безъ церемоніи, преспокойно услся съ ней рядомъ. Онъ говорилъ, а она отвчала дружески, но разсянно. Нсколько минутъ спустя онъ уже держалъ ея зонтикь и игралъ имъ. Я все время стоялъ и смотрлъ на нихъ. Я былъ нсколько смущенъ и, въ сущности, не зналъ, что мн длать съ собой.
Мимо насъ прошелъ мальчуганъ съ корзиной цвтовъ. Лейтенантъ, всегда въ подобныхъ случаяхъ стоявшій на высот положенія, сейчасъ же подозвалъ его и купилъ нсколько розъ.
— Не будетъ ли ему дозволено прикрпить ихъ къ ея кофточк?
Послдовалъ полуотказъ, но затмъ она согласилась. Лейтенантъ былъ красивый молодой человкъ, и мн нисколько не показалось страннымъ, что она допускаетъ подобную фамильярность съ его стороны.
— Но вдь эта роза никуда не годится! Она какая-то испорченная,— воскликнула дама, быстро выдернувъ изъ петлицы одну изъ розъ.
Она съ минуту пристально смотрла на розу, а затмъ кинула ее далеко на дорогу и произнесла почти шопотомъ:
— Она напоминаетъ мн дтскій трупъ…
Я не обратилъ особеннаго вниманія на эти слова, но меня поразило при этомъ ея страшное возбужденіе.
Лейтенантъ предложилъ сдлать небольшую прогулку по дворцовому парку.
По дорог дама, безъ всякаго, ршительно, повода, стала разсказывать о какомъ-то маленькомъ ребенк, котораго она видла, но который теперь уже похороненъ. Минуту спустя она принялась разсказывать о больниц для душевно-больныхъ въ Гауштад и говорила о томъ, какъ должно быть ужасно сидть тамъ взаперти человку не сумасшедшему.
— Да вдь это уже больше не случается въ наши дни,— замтилъ лейтенантъ.
— Однакожъ это случилось съ матерью ребенка! — возразила дама.
Лейтенантъ расхохотался.
— Вотъ такъ дьявольская исторія! — сказалъ онъ.
Ея голосъ звучалъ симпатично и выражалась она, какъ образованная женщина. Я подумалъ, что она просто слегка экзальтированная особа, быть можетъ, даже немного истеричка, на что указывалъ и лихорадочный блескъ ея глазъ. Но я все же полагалъ, что она совершенно здорова. Мн было трудно слдить за ея быстрыми переходами въ разговор отъ одного предмета къ другому, это меня какъ-то совершенно сбивало съ толку. Она начала мн надодать, поэтому я остановился и сталъ прощаться. Я снялъ шляпу и почтительно ей поклонился. Не знаю почему, но я почтительно ей поклонился. Когда я уходилъ, я замтилъ, какъ они оба направились въ глубь парка, но не видлъ, куда они затмъ пошли, такъ какъ больше я не оборачивался.
Прошла недля. Какъ-то, гуляя по улиц Карла-Іоганна, я встртилъ даму изъ Тиволи. Прежде чмъ подойти другъ къ другу, мы оба невольно замедлили шаги и, не отдавая себ отчета въ томъ, что я длаю, я уже шелъ рядомъ съ ней.
Мы болтали о всевозможныхъ предметахъ и шли медленно по тротуару вдоль улицы. Она назвала мн свою фамилію — очень извстную мн фамилію — и спросила, кто я. Но не усплъ я еще назвать себя, какъ она дотронулась до моей руки и сказала:
— Нтъ, не надо, не говорите, я знаю, кто вы.
— Вотъ какъ? — возразилъ я.— Ахъ, да вдь мой другъ лейтенантъ всегда готовъ въ такихъ случаяхъ оказать услугу. Могу ли я спросить, какъ онъ назвалъ меня?
Но мысли ея были уже направлены на другой предметъ. Она указала рукой на Тиволи, говоря:
— Посмотрите-ка!
Какой-то гимнастъ халъ тамъ на велосипед по высоко натянутой проволок, среди цлаго моря горящихъ факеловъ.
— Вы хотите туда пойти?— сказалъ я.
— Поищемъ тамъ скамейку! — отвтила дама. Она повела меня. Мы перешли черезъ Драмсвейгскую дорогу и вошли въ паркъ, гд она выбрала самый темный уголокъ, какой только можно было найти. Тамъ мы и услись.
Я тотчасъ же попробовалъ завязать съ ней разговоръ, но это мн не удалось. Она прервала меня умоляющимъ жестомъ.
— Не буду ли я такъ любезенъ посидть съ минуту совершенно тихо и безмолвно?
— Очень охотно! — сказалъ я и замолчалъ.
Я молчалъ добрыхъ полчаса. Дама сидла, не шевелясь, несмотря на темноту, я могъ видть блки ея глазъ и замтилъ, что она все время сбоку посматривала на меня. Наконецъ мн стало просто страшно отъ ея пронизывающаго, болзненнаго взгляда, я хотлъ встать, но овладлъ собой и только вынулъ часы.
— Уже десять! — сказалъ я.
Отвта не послдовало. Ея глаза продолжали пристально смотрть на меня. Вдругъ она сказала, все такъ же не шевелясь.
— Хватило ли бы у васъ мужества выкопать дтскій трупъ?
Отъ ея вопроса мн сдлалось совершенно не по себ. Мн становилось все очевидне, что я имю дло съ сумасшедшей, но въ то же время меня охватило любопытство, и я не хотлъ покинуть ея. Поэтому я отвтилъ, зорко слдя за нею:
— Дтскій трупъ? Отчего же, я прекрасно могу помочь вамъ въ этомъ.
— Видите ли, ребенка похоронили живымъ! — сказала она,— и я должна его видть.
— Ну, конечно,— возразилъ я,— мы должны выкопать вашего ребенка.
Я продолжалъ зорко слдить за ней, но она тотчасъ же насторожилась.
— Зачмъ вы говорите, что это мой ребенокъ?— спросила она. — Я вдь этого не сказала. Я только сказала, что знаю мать ребенка. Ну, а теперь я вамъ разскажу все по порядку.
И эта женщина, которая не могла нсколько минутъ подъ рядъ вести послдовательный и разумный разговоръ, начала разсказывать длиннйшую исторію объ этомъ ребенк, страшную исторію, произведшую на меня глубокое впечатлніе. Она разсказывала совершено естественно, чистосердечно и очень убдительно. Въ ея разсказ о всемъ происшедшемъ не было ни одного пробла, и въ ея рчи — никакихъ ошибокъ, во всякомъ случа, мн не казалось больше, что ея разсудокъ помраченъ.
Одна молодая дама — она положительно не хотла сознаться, что именно она была этой моло.дой дамой — познакомилась съ такимъ-то господиномъ, въ котораго очень быстро влюбилась и съ которымъ, въ конц концовъ, обручилась. Они проводили много времени вмст и встрчались не только открыто на улицахъ, но и тайно, въ укромныхъ уголкахъ. Они бывали другъ у друга: онъ приходилъ къ ней въ комнату, она — къ нему и, наконецъ, часто сидли въ темнот на этой самой скамейк, на которой сидли теперь мы. Не трудно догадаться, къ чему это все привело: въ одинъ прекрасный день въ семь молодой двушки замтили, въ какомъ она находится положеніи. Тогда пригласили домашняго врача,— дама назвала фамилію одного изъ нашихъ извстнйшихъ докторовъ,— и по его совту молодую двушку отправили къ акушерк въ провинціальный городъ.
Прошло положенное время, родился ребенокъ. По странной случайности, къ этому же времени пріхалъ изъ Христіаніи въ провинціальный городъ и ихъ домашній врачъ. Молодая мать была еще очень больна, когда ей сообщили, что ребенокъ умеръ. Мертворожденный? — Нтъ, онъ жилъ нсколько дней.
Но дло въ томъ, что ребенокъ совсмъ не умеръ.
Матери не хотли показать ребенка, наконецъ, въ день похоронъ показали его уже въ гробу.
— И онъ не былъ мертвъ, говорю я вамъ, онъ жилъ, у него были румяныя щеки, и онъ нсколько разъ пошевелилъ пальчиками лвой руки.
Несмотря на все горе матери, ребенка взяли и похоронили. Это все устроили домашній врачъ и акушерка.
Спустя нкоторое время мать оправилась и ухала, хотя все еще слабая и больная, къ себ домой. Здсь она откровенно разсказала нсколькимъ пріятельницамъ, что съ ней было тамъ, въ провинціальномъ город, и такъ какъ она только и думала, что о своемъ ребенк, то не скрыла отъ нихъ и своихъ опасеній, что его похоронили живымъ. И двушка продолжала грустить и страдать, домашніе относились къ ней свысока, даже женихъ ея исчезъ,— его нигд не было видно.
Однажды передъ домомъ ея родителей остановился экипажъ. Она должна была похать на прогулку. Она сла, экипажъ покатился, и кучеръ привезъ ее — въ Гауштадтъ. И тамъ опять появился домашній врачъ. Ее помстили въ сумасшедшій домъ. Была ли она дйствительно сумасшедшей, или же родные боялись, что она будетъ слишкомъ громко говорить о ребенк?
Опять прошло нкоторое время. Въ Гауштадт ее заставляли играть для сумасшедшихъ на рояли. Тамъ у нея не нашли ничего ненормальнаго, только въ высшей степени слабую волю и истощеніе силъ. Ха-ха-ха! — Ее просили попытаться сдлать усиліе надъ собою, употребить всю силу воли, чтобы стать тверже и крпче. Не правда ли, вдь это же было комично, что ее такимъ образомъ какъ бы принуждали открыть преступленіе, совершенное надъ ея ребенком
Наконецъ ее выпустили. И она продолжала тосковать и страдать, такъ какъ до сихъ поръ не встртила ни одного человка, котораго она могла бы уговорить помочь ей въ этотъ дл,— если только я не соглашусь этого сдлать…
Разсказъ дамы показался мн сильно романичнымъ, но все же я былъ вполн убжденъ, что она сама вритъ въ то, что говоритъ. Всо происшествіе было слишкомъ хорошо и слишкомъ тепло разсказано,— такъ не лгутъ. И я сталъ думать, что во всей этой исторіи была доля правды, напримръ, то, что у ней дйствительно былъ ребенокъ. Она, быть можетъ, во время болзни была слишкомъ слаба, чтобы отдать себ ясный отчетъ въ томъ, что ребенокъ дйствительно умеръ, и среди лихорадочнаго бреда у нея возникло фантастическое предположеніе, что его убили. Поэтому я спросилъ:
— Здсь ли похороненъ ребенокъ?
— Нтъ, его похоронили тамъ, гд я лежала больной.
— А, значитъ, это все же былъ вашъ ребенокъ?
На это она ничего не возразила, а только искоса поглядла на меня, и въ ея взгляд выразился испугъ и недовріе.
— Само собой понятно, что я вамъ помогу, по мр силъ,— сказалъ я совершенно спокойно.— Когда вы хотите хать?
— Завтра! — отвтила она съ большой живостью,— охотне всего завтра.
— Хорошо, демъ завтра!
И мы уговорились встртиться на другой день на вокзал въ семь часовъ вечера,— около этого времени отходилъ поздъ, съ которымъ намъ слдовало хать.
Я ждалъ у вокзала въ назначенный часъ, твердо ршивъ сдержать свое общаніе. Пробило семь,— ея не было. Поздъ отошелъ, а я все стоялъ и ждалъ. Я ждалъ до восьми часовъ, но ея нигд не было видно. Наконецъ, когда я собирался уходить, я замтилъ ее. Она не шла, а бжала, прямо направляясь ко мн. И хотя насъ могли слышать вс окружающіе, она, не здороваясь, громко и отчетливо произнесла:
— Вы, вдь, догадались, что я вамъ вчера сказала неправду? Вы поняли, что это была только шутка?
— Ну, понятно! — возразилъ я, втайн стыдясь за нее,— я такъ это и принялъ.
— Да, не правда ли? — сказала она,— но вы могли принять за правду и тогда… да смилуется надо мной Господь Богъ.
— Почему же Богъ долженъ смиловаться надъ вами?
— Нтъ, нтъ, уйдемъ отсюда,— попросила она и потянула меня за руку. — И не будемъ больше ни слова говорить обо всемъ этомъ! Пожалуйста, будьте такъ добры! — добавила она умоляющимъ тономъ.
— Какъ вамъ угодно, я на все согласенъ! — отвтилъ я.
Мы отправились вверхъ по Розенкранлгатенъ, по направленію къ Тиволи, перешли Драменевегскую дорогу и вошли въ паркъ. Она вела меня. Мы вновь услись на вчерашнюю скамейку и принядась говорить о самыхъ незначительныхъ вещахъ. Она, но своему обыкновенію, перескакивала въ разговор съ предмета на предметъ, но была очень оживлена и весела. Она по временамъ даже смялась и напвала про себя какую-то псенку.
Въ десять часовъ она поднялась со скамьи и попросила проводить ее. Я предложилъ, шутя, итти подъ-руку. Она взглянула на меня.
— Я не должна этого длать! — сказала она ршительно.
Мы опять подошли къ Тиволи и стали издали прислушиваться къ музык. Тотъ же велосипедистъ катался по проволок на своемъ велосипед. Моя дама сперва какъ будто боялась и все схватывала меня за рукавъ, точно ей самой грозила опасность слетть внизъ. Но затмъ къ ней вернулась ея веселость.
— А что если онъ слетитъ и свалится прямо въ пивную кружку тамъ на стол? — И она смялась до слезъ надъ этимъ предположеніемъ. Все въ томъ же веселомъ настроеніи пошли мы обратно домой. Она напвала какую-то мелодію. Въ темной уличк, передъ небольшимъ домикомъ съ наружной желзной лсенкой, она вдругъ остановилась и съ ужасомъ уставилась на какой-то предметъ. Я также остановился, удивленный. Она указала на нижнюю ступеньку лстницы и пробормотала хриплымъ голосомъ:
— Такой точно величины былъ маленькій гробъ!
Но тутъ я уже дйствительно разсердился. Я пожалъ плечами и сказалъ:
— Такъ сказка, значитъ, опять начинается снова?
Она взглянула на меня. И медленно, совсмъ медленно ея глаза стали наполняться слезами. При свт, падавшемъ на улицу изъ освщеннаго окна нижняго этажа, я видлъ, какъ дрожали ея губы. Она робко сложила руки и, сдлавъ шагъ ко мн, прошецтала:
— Милый, дорогой, будьте же вы снисходительны ко мн!
— Ну, конечно,— отвтилъ я, и мы пошли дальше.
Когда мы дошли до ея дома, она пожелала мн покойной ночи и еще разъ пожала мн руку.
Прошло нсколько недль, въ теченіе которыхъ я ничего не слыхалъ объ этой странной особ. Я злился на себя за свое легковріе и все больше и больше приходилъ къ убжденію, что она, дйствительно, только подшутила надо мной. Хорошо,— думалъ я про себя,— ну такъ пусть ее чортъ поберетъ!
Затмъ, сижу я какъ-то вечеромъ и смотрю пьесу Ибсена: ‘Союзъ молодежи’. Во второмъ акт мной внезапно овладло какое-то безпокойство, что-то извн дйствовало на мои нервы. Я ощутилъ то же непріятное чувство, какъ тогда въ Тиволи, во время концерта ‘Парижскаго хора пвцовъ’. Я быстро обернулся. Такъ и есть: въ партер сидла та же дама и не спускала съ меня своего загадочнаго взора.
Я вертлся, нагибался, просто извивался на своемъ стул, напрягалъ все мое вниманіе на то, что происходило на сцен, и все же въ теченіе всего вечера испытывалъ непріятное ощущеніе, какъ будто меня пронизывали эти никогда не мигающіе глаза.
Въ конц концовъ, я не вытерплъ, всталъ и ушелъ, не досидвъ до конца пьесы.
Я ухалъ изъ этого города на нсколько мсяцевъ. Когда я вернулся, дама изъ Тиволи совершенно испарилась изъ моей памяти. Я ни разу за все время не вспомнилъ о ней. Она такъ же быстро исчезла изъ моей головы, какъ внезапно появилась тогда передо мной. Въ одинъ изъ послднихъ зимнихъ туманныхъ вечеровъ я прогуливался взадъ и вдередъ по Торфгатенъ. Я наблюдалъ, какъ въ туман люди обгоняли другъ друга. Такъ прошло, быть можетъ, съ четверть часа, а затмъ я ршилъ про себя, что пройдусь еще разъ вверхъ по улиц и потомъ отправлюсь домой.
Было около одиннадцати часовъ.
Итакъ, я еще разъ пошелъ вверхъ по улиц. При свт ближайшаго фонаря я вдругъ замтилъ идущую мн навстрчу фигуру. Я сдлалъ нсколько шаговъ въ сторону, но фигура прямо направлялась на меня. Тогда я быстро повернулъ влво, чтобы избжать столкновенія,— и увидалъ пару глазъ, пристально устремленныхъ на меня.
— Дама изъ Тиволи! — прошепталъ я.
Она продолжала итти прямо на меня, все съ тмъ же неподвижнымъ взглядомъ, ея лицо какъ-то странно подергивалось, и одна рука была засунута въ муфту. Она остановилась и поглядла съ минуту на меня.
— Это былъ мой ребенокъ! — проговорила она съ особеннымъ удареніемъ, повернулась и скрылась въ туман.